Путь дракона

Китрин

Китрин стояла у парапета набережной. За спиной лежал город, перед глазами простиралась неохватная голубизна моря и неба. Там, где бледное мелководье переходило в глубинную океанскую синеву, покачивались на волнах пять кораблей. Мачты поднимались над водой, как деревья, свернутые паруса покоились на реях. Мелкие рыбацкие плоскодонки спешили укрыться в порту или просто уйти с дороги: из порта к кораблям уже наперебой стремились десятки лоцманских лодок, надеясь на почетную роль проводника.

Из Наринландии наконец-то прибыли долгожданные суда — под флагами Биранкура и Порте-Оливы. Из семи, отправленных некогда в плавание, вернулись одновременно пять, остальные два то ли отбились в шторм или при нападении, то ли просто сменили маршрут. Может, придут через день-другой, а может — никогда. Китрин сверху видела, как у причала нетерпеливо метались купцы, обуреваемые надеждами и страхами: не их ли корабли сгинули? А когда суда подойдут к пристаням, счастливцы-негоцианты из тех, кто снаряжал корабли в плавание, поднимутся на борт, сверят контракты и накладные и выяснят, прибыльным ли оказалось плавание. А несчастливцы будут в ожидании тосковать у причалов или сидеть в портовых харчевнях, выспрашивая у моряков новости.

А потом, когда капитаны кораблей отчитаются о всех сделках, когда грузчики начнут таскать товары из трюмов на склады, когда торговая лихорадка пронесется над Порте-Оливой, как ветер над водой, — тогда настанет пора готовиться к следующему плаванию. На верфях будут чинить корабли, новые клиенты вступят в переговоры с капитанами. И Идерриго Беллинд Сиден, верховный наместник Порте-Оливы, вновь призовет капитанов и глав гильдий и милостиво рассмотрит предлагаемые ему планы по превращению Порте-Оливы из рядового города в центр морской торговли.

А в руке Китрин лежит письмо, написанное зелеными чернилами на бумаге гладкой, как пролитые сливки, — письмо, запрещающее ей какую бы то ни было деятельность. Девушка раскрыла его в очередной раз и перечла. Текст, конечно, зашифрован, но после всех лет, проведенных над документами и записями магистра Иманиэля, слова читались свободно.

«Магистра Китрин бель-Саркур, вам надлежит немедленно прекратить все переговоры и заключение сделок от нашего имени. Наш верховный ревизор и представитель главной конторы банка, Паэрин Кларк, свяжется с вами в ближайшее время. До встречи с указанным лицом вам ни под каким видом не позволяется размещать либо принимать денежные вложения и займы, а также вступать в деловые договоренности с партнерами».

Внизу стояла подпись самого Комме Медеана — неровные буквы, выведенные подагрической рукой старика. Письмо пришло неделю назад, Китрин никому его не показывала. Первое известие от головного банка не несло в себе ничего нового: как она и предвидела с самого начала, к ней присылают ревизора. Он вернет банку средства, потерянные Ванайями, и на этом кончатся все ее мечты о том, чтобы оставить банк на плаву и провести его к успеху, как лоцманские лодки сейчас проведут в бухту торговые корабли. Она вновь станет собой. Не погонщиком Тагом, прячущимся в тени со своей контрабандой, и не магистрой Китрин. Только теперь с ней не будет ни Безеля, ни Кэм, ни магистра Иманиэля. Ни Ванайев.

А на такое она не пойдет.

Китрин легко перевела дух — так, что даже вздохом не назовешь, — и разорвала страницу пополам. Потом еще пополам. И еще. Когда письмо распалось на мелкие клочки, каждый из которых вмещал лишь цифру или букву условного кода, девушка бросила их через парапет набережной. Обрывки закружились под ветром.

Лоцманские лодки уже сновали между торговыми судами — там лоцманы окликали капитанов, те что-то отвечали, и под взглядом Китрин первый из кораблей двинулся вперед, к берегу, словно делая последний шаг в долгом ежегодном путешествии. Девушка отвернулась и пошла обратно к банку.

Двери стояли открытыми — ради прохлады. Завидев хозяйку, переступающую порог, Жук поспешно вскочил, словно его застали за ненужным занятием. Позади него потянулся и широко зевнул Ярдем.

— Где ты была? — спросил капитан Вестер.

— Где и все горожане. Смотрела на прибывшие корабли, — ответила девушка. В мозгу царила странная легкость, почти до головокружения.

— Твой маэстро прислал из кофейни уже трех посыльных — ты ему нужна.

— И что вы ответили?

— Что ты занята и вернешься после полудня. Я ошибся?

— Вы? Такого не бывает, — заявила Китрин и в ответ на подозрительный прищур капитана звонко рассмеялась.

Несмотря на жару, для приема во дворце наместника Китрин надела темно-синее платье с длинными рукавами и высоким воротом, а волосы уложила под мягкий чепец, заколов его серебряной шпилькой с лазуритом — чуть ли не последней из ванайских драгоценностей. Наряд больше подходил для прохладной осени: в летнюю жару по спине стекала струйка пота, но появляться перед Кахуаром Эмом в более открытом платье девушка не хотела, а уж надевать подаренное им ожерелье или брошь и вовсе было ни к чему.

Встретившись с Китрин в коридоре, ясурут-полукровка отвесил ей официальный поклон, и лишь усмешка в углах губ и блеснувшие глаза напомнили о проведенных вместе ночах. Знакомые изгибы тела угадывались даже под золотистой рубахой, застегнутой у горла черными эмалевыми пуговицами. Интересно, что будет с их связью теперь, когда они уже не соперники…

На пороге их встретила поклоном бледная служанка-циннийка. В центре зала возвышался темный стол, ветви деревьев за окнами создавали иллюзию тени и прохлады. Цинна, глава наемного войска, при появлении Китрин поднялся с места и сел лишь после того, как она опустилась на стул. Тралгутка и представитель местных торговых домов не явились вовсе.

— Удачный год, — заметил цинна. — Вы уже видели корабли, магистра Китрин?

— У меня не было времени, — ответила девушка. — Слишком много дел.

— Вам стоит сходить, поверьте. На этот раз столько диковин — целые сундуки! Шарики цветного стекла, которые звенят, лишь стоит их потереть! Я купил сразу три штуки для внучки.

— Надеюсь, ваши дела идут благополучно? — осведомился у него Кахуар Эм как-то особенно резко, к удивлению Китрин.

— Вполне, — отозвался цинна как ни в чем не бывало. — Прекрасно, благодарю вас.

Отворилась дверь, ведущая во внутренние покои, на пороге возник наместник; круглое жизнерадостное лицо лоснилось от пота. Он повел рукой, позволяя присутствующим не вставать.

— Церемонии ни чему, — пояснил он, устраиваясь в кресле. — Могу я предложить чего-нибудь прохладительного?

Кахуар Эм отрицательно качнул головой. Цинна, словно дожидавшийся ответа Кахуара, тоже отказался. Китрин насторожилась: на ее глазах происходило нечто, чего она не понимала.

— Благодарю вас обоих, что почтили нас своим присутствием, — продолжал наместник. — Я весьма ценю вашу преданность Порте-Оливе, лично мне и ее величеству и признателен вам за потраченные усилия. Приятно знать, что о благосостоянии города заботятся такие славные умы. И вот настал самый трудный миг — пора принять решение.

Наместник вздохнул, явно получая удовольствие от происходящего. Китрин натянуто улыбалась. Кахуар усиленно прятал глаза.

— Я тщательно изучил ваши предложения, — продолжал наместник. — Уверен, что любое из них послужило бы к процветанию Порте-Оливы. Однако я счел, что пятилетняя схема, разработанная нашим гостем, больше соответствует возможностям города, чем восьмилетняя программа Медеанского банка.

Несмотря на жару, у Китрин похолодело в груди, дыхание сбилось. Кахуар Эм не предлагал пять лет! В письме стояло десять!

— Восемь лет — долгий срок, — серьезно кивнул цинна, тщетно пытаясь скрыть удовольствие.

— И ежегодная прибыль несколько завышена, — добавил наместник. — Мне очень жаль, магистра Китрин, но я вынужден вам отказать.

— Понимаю. — Китрин с трудом узнала собственный голос. — Теперь, когда все решено, могу ли я узнать условия, которые предложил мастер Эм?

— Мы партнеры, — заявил цинна. — Тут речь не только о его клане, мы действуем сообща.

— Полагаю, сейчас незачем вдаваться в подробности, — вмешался Кахуар Эм, по-прежнему избегая взгляда Китрин. Его попытка смягчить удар отчего-то показалась Китрин более обидной, чем злорадство цинны.

— Все равно ведь условия будут объявлены, — заметил наместник. — Из крайнего уважения сообщаю вам, магистра, что в предложении говорится о четырнадцати сотых со страховкой или десяти без.

Ложные цифры. Он подсунул ей ложные цифры. В тексте было шестнадцать и девятнадцать, а не десять и четырнадцать. Письмо в его кабинете было ловушкой, и она в нее попалась.

— Благодарю, господин наместник, — кивнула Китрин. — Медеанский банк высоко оценит вашу откровенность.

— Надеюсь, мы расстаемся без обид, — добавил наместник. — Ваш банк появился в Порте-Оливе недавно, но пользуется большим почетом.

— Разумеется, — ответила Китрин. В груди царила пустота — даже странно, что слова не отдавались эхом. Все происходящее походило на сон. — Благодарю за то, что пригласили меня выслушать решение. Полагаю, вам троим нужно обсудить дальнейшие дела.

Мужчины встали одновременно с ней, наместник липкими пальцами схватил ее руку и прижал к губам. С лица Китрин не сходила мудрая улыбка — маска той женщины, которой она хотела казаться. Китрин поклонилась цинне, затем Кахуару Эму — пустота в груди вдруг уступила место боли.

Тщательно следя за каждым шагом, она покинула зал, спустилась по лестнице и вышла на крыльцо. Белое небо казалось перламутровым, жаркий ветер овевал щеки, по спине и ногам стекали струйки пота. Китрин, не в силах опомниться, замерла в смятении. Зачем она здесь? Надо вернуться, обсудить подробности, подписать контракты!.. Ей ведь предстоит начать дело, так почему же она вышла, пора обратно!..

Первый всхлип вышел похожим на порыв рвоты: внезапный, резкий, неконтролируемый. Она взмолилась только об одном — не разрыдаться прямо здесь, на улице, где весь проклятый город уставится на нее, как на диковину. Широко шагая, так что натягивалось на бедрах платье, она чуть не бегом пустилась в лабиринт улиц, пролетела по ближайшему проулку, забилась в темный угол и только здесь, рухнув на грязные ступеньки, дала волю слезам. Рыдания вырывались из горла, чуть не раздирая грудь, и она закусила руку, чтобы не выть в голос.

Проиграла. Она проиграла. Все надежды и чаяния пошли прахом. Ее контракт отдали другому, а ей, скудоумной потаскушке, уродине-полукровке, только и остается рыдать в проулках. С чего она вообще возмечтала о победе? Как могла надеяться?

Мало-помалу всхлипы стихли, Китрин поднялась на ноги. Осушила слезы, высморкалась в подол, отряхнула платье. И побрела домой. Унижение тяжко давило на плечи, нашептывало гадости. Много ли Кахуар рассказал сообщникам? Похвастался ли, что затащил ее в постель? Тот старый цинна в зале наместника, должно быть, наслышан о каждой черточке ее тела? Кахуар знал каждый ее шаг еще прежде, чем она все придумала и спланировала. И наверняка велел слугам не вмешиваться, когда она среди ночи полезет в его кабинет. Может, они прятались по закоулкам и со смехом тыкали пальцами в идиотку, которая считает себя умнее других.

У дверей банка она услыхала голоса Маркуса, Ярдема и куртадамки: обыденный разговор — ни злобных интонаций, ни смеха. Тюльпаны колыхались под ветром, лепестки разлохматились, алый цвет донышка перешел в черный. Китрин хотела было войти, но пальцы замерли на полпути к щеколде, девушка так и стояла чуть не целую вечность, не в силах переступить порог и оказаться среди тех, кто заменял ей семью, друзей, любовь — среди собственных же наемных стражников. Ей отчаянно хотелось, чтобы Ярдем Хейн вышел и наткнулся на нее у порога, чтобы Кэри забрела на их улицу, чтобы Опал восстала из океана и задушила ее прямо здесь же, у дверей банка.

В конце концов она поднялась по боковым ступеням. В своей комнате она сбросила платье и села на кровать в одной рубашке. Пот не высыхал, не холодил кожу.

Она проиграла. Даже сейчас слова казались бессмысленными, она не могла поверить. Проиграла. Слезы иссякли, боль ушла или, скорее, затихла и уснула, как пантера после охоты, готовая вновь напасть при случае. Китрин не чувствовала ровно ничего. Как будто умерла.

Проиграла. И ревизор уже в пути.

Солнце проползло по небу, миновало зенит, склонилось к закату. Китрин села на постели. Звуки улицы стали иными — ленивый, неспешный шум знойного дня сменился оживленными вечерними голосами. Хотелось в уборную, но сама мысль показалась смешной: после пролитого пота и слез вряд ли в теле еще осталась жидкость. Однако природа требовала своего, и когда нужда стала нестерпимой, Китрин поднялась и отыскала ночную посудину.

Тело, которое заставили встать, дальнейшим движениям поддавалось уже легче. Стянув с себя рубашку, Китрин бросила ее на пол и взяла легкое вышитое платье — подходящее хотя бы потому, что само попалось в руки. Одевшись, Китрин спустилась по ступеням и вышла на улицу, даже не заперев за собой дверь.

В харчевне все ставни стояли отворенными, морской ветерок продувал помещение насквозь. Свечей и светильников не зажигали, чтобы не добавлять жара, и в комнатах даже при солнце царил полумрак. Служанка была знакомая — полнолицая, со спадающей до лопаток гривой черных кудрей. Вокруг ее ног беспокойно приплясывал миниатюрный пес. Китрин пересекла зал, прошла к своему столику — и с удивлением обнаружила, что за драпировкой кто-то сидит.

Кахуар Эм.

Китрин, принудив себя шагнуть вперед, села напротив. Отвязавшийся ставень дважды хлопнул по стене и замер.

— Добрый вечер, — мягко приветствовал ее ясурут, обратив к ней невеселое лицо. На столе стояла початая кружка пива.

Китрин не ответила. Кахуар прищелкнул языком.

— Я надеялся, что ты со мной поужинаешь и выпьешь вина. Примешь извинения. Наместнику не стоило тебя приглашать.

— Я ничего от тебя не хочу.

— Китрин…

— Не хочу ни видеть тебя, ни слышать никогда в жизни, — четко и раздельно выговорила Китрин. — Если ты ко мне приблизишься, я велю капитану моей стражи тебя убить. И он убьет.

Лицо Кахуара посуровело.

— Вот как. Я разочарован. Я был о тебе лучшего мнения.

— Ты? Обо мне?

— Да. Я думал, ты выше истерик. Очевидно, ошибался. Могу напомнить, что ты сама напросилась ко мне в постель и сама кралась ночью через мои покои. Обвинять меня в том, что я это предвидел, глупо и смешно.

«Ты просто не знаешь, что это было! — чуть не крикнула Китрин. — Ты не знаешь, насколько мне важен контракт! У меня хотят отобрать банк!..»

Кахуар встал и положил на стол три монетки в уплату за пиво. Солнечный луч скользнул по грубой бронзовой коже, и ясурут словно на миг постарел. Этим летом Китрин исполнилось восемнадцать. Ему — тридцать пять.

— Мы негоцианты, магистра. Я сожалею, что новость оказалась неприятной, но я рад, что добыл этот контракт для старейшин моего клана. Надеюсь, остаток вечера ты проведешь приятнее.

Оттолкнув скамью, так что дерево заскрипело по каменному полу, ясурут обошел вокруг Китрин.

— Кахуар, — резко позвала она.

Ясурут остановился. Китрин собралась с духом — слова, будто отлитые из свинца, застревали в горле.

— Прости, что я тебя предала. Пыталась предать.

— Ничего. Мы всего лишь играем в игру.

Чуть позже появилась служанка, сгребла монеты и забрала кружку Кахуара. Китрин подняла на нее глаза.

— Вам как обычно, магистра?

Китрин покачала головой. Грудь давило словно камнем. Подняв руку, она с удивлением обнаружила, что чепец все еще на ней. Она стянула его с головы, распустила волосы и отколола серебряную булавку с лазуритом — та заблестела в полутьме. Служанка моргнула.

— Какая красота, — только и выдохнула она.

— Возьми, — велела Китрин. — Принеси мне чего-нибудь за эту цену.

— Магистра?..

— Крепленого вина. Деревенского пива. Все равно.