Путь к себе

Чашка с остывающим кофе. Мерцающий экран компьютера. Слова, которые никак не хотят складываться в связный текст. Такое с ней, пожалуй, впервые. Взгляд увязает в хаотичных переплетениях веток гигантского алоэ, которое, своевольно разросшись, заняло уже почти полкомнаты. Это растение, которое даже уже не просто растение, а реинкарнация какого-то древнего и вечно молодого мистического существа, получило уважительное имя Алоизий.

— Алоизий, у меня будет ребенок.

Голос ее прозвучал в тишине комнаты, как в пещере. Алоизий остался невозмутим, как бы говоря: «Тоже мне событие. Было бы о чем говорить».

— Он уже сейчас растет у меня внутри и будет расти дальше так же быстро и мощно, как и ты. И все будут ахать-охать и качать головами от изумления. Но больше всех изумляться буду я. Это же не может происходить со мной, правда? С кем угодно, но только не со мной.

Как странно начинать жизнь с чистого листа, когда тебе уже почти тридцать лет. Жизнь была отлажена и катилась по хорошо накатанным рельсам. Была стабильная интересная работа, которая к тому же и прилично оплачивалась. Был друг, или, вернее, бойфренд, как сейчас модно говорить. А ведь в самую точку, подумала она. Именно френд, друг мужеского полу. Никаких сантиментов, по крайней мере с ее стороны, в этих отношениях не было. Один сплошной рациональный расчет удобно, комфортно, интересно, приятно, цивилизованно. Что там еще? Да, пожалуй, все. Вполне современный вышел бы брак. И возможно, они прожили бы в любви и согласии много лет, состарились бы вместе и умерли в один день. И все говорили бы, что это была идеальная пара.

Но Господь послал ей искушение, и она не выдержала. Все развалила своими собственными руками, с каким-то мазохистским наслаждением. И теперь сидит без работы, без идей, без запала и вдохновения, да еще слегка беременная. Шикарный компот!

О ребенке она узнала только сегодня.

— Поздравляю вас, — сказал врач, стягивая резиновые перчатки — У вас будет ребенок.

Она резко села, не веря до конца услышанному.

— Это точно? Ошибки быть не может?

— Нет.

Она спрятала лицо в ладони. Такого шквала чувств, который взметнулся в ней, она не ожидала. Итак, это произошло с ней, как с миллионами других женщин до нее и миллионами после. У нее будет ребенок. Она провела пальцами по животу, легко-легко, еле прикасаясь к молодой, упругой коже. У нее будет ребенок. Где-то там, в глубиннее тела, зародилось чудо жизни, своевольно, не спросив разрешения, и растет там теперь, и что-то уже чувствует, и думает… Или еще слишком рано?

— Скажите…

— Будете оставлять или как?

Доктор говорил о чем-то своем Она не сразу поняла о чём.

— Что вы сказали?

— Будете оставлять?

Холодный ужас охватил ее, даже свело пальцы ног. В вопросе явственно слышалось дыхание смерти, хотя он и прозвучал вполне буднично. Для склонившеюся к ней человека, это было привычное дело — задавать вопросы, от которых разит смертью. Не хотела бы она быть врачом. Нет, нет, определенно не хотела бы.

Она крепко обхватила руками свой живот, как бы защищая своего детеныша от опасности, и храбро вздернула подбородок:

— Буду.

И только тут заметила теплые искорки в глазах врача и поняла, что он ей вовсе не враг и ничем не угрожает. «Что это со мной? — подумала она, выдыхая с видимым облегчением — Веду себя как полная идиотка».

Видимо, все ее переживания и мысли были так явственно написаны на лице, что врач, смущенно крякнув, отошел и стал с преувеличенным тщанием мыть руки над слегка потрескавшейся раковиной.

Но пациентки давно уже перестали для него быть женщинами, так, абстрактные существа со своими достаточно типовыми болячками. Но эта тронула его чистотой реакции, незамутненностью природного инстинкта. Редкая штука в наш извращенный век. Как волчица или тигрица готова перегрызть горло любому, кто приблизится к детенышам, так и эта… Только что клыки не оскалила. И тонкие руки перехлестнулись вокруг не существующего еще живота. Жест древний, как мир, принадлежал еще, наверное, прародительнице Еве.

Он продолжал мыть руки, поглядывая на нее в зеркало. Кажется, этому маленькому мышонку, который растет сейчас у нее в животе, несказанно повезло. Неизвестно, кто его папаша, но мать у него будет отменная.

— У меня будет ребенок, — повторила она, словно пробуя слова на вкус и звук.

— Что ты сказала? — спросила» заглянув в комнату, мать.

— Да так, ничего. Болтаю с Алоизием.

— Ну-ну.

Статья явно не клеилась. Сегодня не хотелось даже вспоминать о том, что произошло с ней в Болгарии, не то, что сочинять об этом статью. Хотя материал, спору нет, убойный. Бомба! Она прошла по краю, по канату над пропастью, ни разу не покачнувшись. Можно развернуть эту историю в целую серию статей, за которую будут биться все известные ей журналы. А она будет выбирать самое-самое из заманчивых предложений. Она ведь теперь опять фриланс, свободная журналистка, и должна извлечь из своего положения максимальную выгоду.

Но то, что происходило сейчас внутри ее, перекрыло то, что снаружи. Внешние событие потеряли всякое значение. Ее тело воспринималось как вселенная — вместилище таинственного НЕЧТО, священный сосуд, в котором плещется божественное НАЧАЛО. Но это НЕЧТО не принадлежало ей одной, как ей этого ни хотелось. Оно точно так же принадлежало еще одному человеку, мужчине, который подарил ей великое наслаждение и великие муки, которым ходит сейчас где-то, разговаривает по телефону, крутит руль машины и не подозревает о том, что он натворил, или сотворил, как угодно. Он ничего не узнает, она так решила, но все равно он навсегда в ней и с ней. И ничего изменить уже нельзя.

А все началось давным-давно. Было легко и приятно играть с ним, как кошка играет с мышью, наслаждаясь своей властью, упиваясь свободной силой, потому что он ее любил, а она его нет. Или тогда ей так казалось.

Часть I. Лика

1991 год

Раннее утро на даче… Что может быть пленительнее? Солнце только взошло. Оно еще молодое, неспелое, как кисловатое яблочко. Ты выходишь в сад и подставляешь солнцу лицо, жмурясь, как кошка, от щекочущего прикосновения солнечных лучей.

Первый глубокий вдох терпкого утреннего воздуха. А-а-ах, блаженство! Вместе с ним в тебя вливается предвкушение радости, непременно радости, и еще ожидание чуда, которое обязательно произойдет, стоит только сойти со ступенек крыльца и пробежать босиком по росе.

Но солнце потихоньку разгорается, теряя свою непорочную свежесть, роса высыхает, а чуда не происходит. Если, конечно, не считать чудом саму жизнь.

Лика сбежала с крыльца и прошлась по траве. Земля с ночи была холодная и влажная, и Лика почувствовала, как тяжелая вязкость сна уходит через босые ступни в эту землю, а оттуда возвращается уже что-то совсем другое, упругое, будоражащее, яркое. И называется это: еще один день из жизни Лики.

Когда тебе девятнадцать лет, у тебя хорошенькая, незатертая мордашка, большущие желто-зеленые глаза под длинными темными бровями и куча сумасбродных идей в голове, конечно же, кажется, что мир вращается вокруг тебя. Для тебя восходит и заходит солнце, для тебя поют птицы и распускаются цветы, для тебя живут другие люди, для тебя, для тебя, для тебя.

— Здорово, правда? — вполголоса пропела Лика маленькому паучку, который вдруг закачался перед ней на серебряной паутинке.

Она, то вспыхивала, то исчезала, и тогда казалось, что паучок сам собой свободно парит в воздухе. Лика дунула на него, и паучок, смешно перебирая лапками, быстро-быстро полез вверх.

Две бархатные малинищи растаяли на языке ароматной сладостью. «Хризантемы скоро начнут цвести, — подумала Лика, рассеянно глядя на мамину клумбу. — Значит, лету конец. Ну и что, будет осень, потом зима, ничуть не хуже».

— Что же из этого следует? Следует жить, — пропелось как-то само собой.

— Лика! Лика!

Лика резко, рывком, враз очнувшись, повернулась на голос, столько в нем было неподдельной тревоги.

Соседка махала ей из-за забора, нетерпеливо, как-то даже сердито тряся коротко остриженной седеющей головой.

— Да подойди же ты скорей! Ты слышала?

— Что?

— Власть переменилась. Горбачев в Форосс, то ли болен, то ли арестован.

— С чего бы это ему болеть? — недоверчиво спросила Лика. — Он же всегда как огурчик.

— То-то и оно. Болен — это официальная версия.

— Чья?

— ГэКаЧеПе, — внятно и раздельно произнесла соседка, вбивая эти буквы, как гвозди, в разделяющий их забор. — Государственный комитет по чрезвычайному положению.

— Погодите, не так быстро, — попросила, нахмурившись Лика. — Я ничего не понимаю.

— А я, думаешь, понимаю? По телевизору только их заявление читают: Горбачев не дееспособен, поэтому мы берем управление страной на себя.

— Да кто мы?

— Янаев, Павлов, а самое главное, Пуго, Язов и Крючков.

— Наши три богатыря, — подхватила Лика, вспомнив обложку журнала «Столица», где оба министра и Председатель КГБ были изображены на конях, как на известной картине Васнецова.

— Ты вес чирикаешь, — укоризненно сказала соседка. — А дело, по-моему, нешуточное. Телевидение уже свернули, теперь газеты твои прихлопнут и — прощай, гласность! О чем тогда писать будешь, журналистка?

Лика училась на факультете журналистики МГУ. и оставалось ей учиться ровно два года, а потом… Она уже сотрудничала в одной из московских газет, присматривалась, заводила контакты. Перо ее было бойким, язык и глаз — острыми, в общем, Лика не случайно выбрала профессию.

— Слава КПСС, — машинально повторила Лика слова, выложенные плиткой на стене поселковой котельной.

«Хитрая реклама, — подумала она, — не сорвешь и не смоешь. КПСС всегда с нами».

Лика гнала своего старенького «жигуленка» к Москве. Радужное утреннее настроение давно улетучилось. На смену ему пришли злость и страх, угнездились где-то под ложечкой и теперь грызлись между собой.

«Господи, а что, если снова? — думала Лика. — Нет уж, фиг вам! Не выйдет».

Лихо вырулив на Садовую, Лика вдруг увидела… колонну танков. Это было так неожиданно, что Лика даже на секунду зажмурилась. Танки на Садовой! Не в Уругвае, не в Чили, а здесь, в Москве, на улице с таким милым, уютным названием.

Преодолев первый шок, Лика подрулила поближе и осмотрелась. У ближайшей машины стояли два молодых солдата и курили. Репортерский азарт решил дело. Лика выскочила из машины и подошла.

— Ребята, а что это вы здесь делаете? — спросила она.

Один из солдат, худенький белобрысый паренек с щедро забросанными веснушками щеками, мрачно посмотрел на нее исподлобья. Где-то в глубине его блеклых голубых глаз сквозила растерянность, которую он изо всех сил маскировал под угрюмость бывалого воина.

— Курим, — ответил он.

— А другого места, что, не нашлось? — спросила Лика, пристально глядя ему в глаза.

Он передернул плечами и полез на башню. Лиха поймала за рукав его товарища:

— Что здесь все-таки происходит? Почему вы здесь?

— А я знаю? — дрогнувшим голосом ответил он. — У нас приказ.

— Какой?

— Пес его знает, — ответил парень устало. — По машинам — и вперед.

— И все?

— Все.

— А если прикажут, будете стрелять?

Парень промолчал, на круглом лице его отразилась такая мука, что Лике даже стало жаль его.

— Так будете или нет? Вот в меня, например.

— Ну что ты ко мне привязалась, ей-богу! — Лицо eго скривилось, стало видно, как задрожали губы. — Не знаю я. Не хочу ни в кого стрелять.

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Что ты в этом понимаешь?! — вспыхнул он. — Я ведь присягу принимал.

— А в ней, наверное, говорится, что надо Родину защищать?

— Да.

— А от кого ты ее собрался защищать, ты подумал?

— Э-э, ладно. — Он махнул рукой. — Приказы не обсуждают, а выполняют.

— Вот-вот, прямо как в той песенке: «А если что не так не наше дело. Как говорится, Родина велели. Как славно быть ни в чем не виноватым, совсем простым солдатом, солдатом».

— Если каждый начнет сомневаться в приказе, это уже не армия будет, а бардак. Самое интересное, что в принципе ты прав.

— А не в принципе?

— Сам думай.

— А ты что считаешь, что мы не думаем ни о чем? Все мозги себе сломали, ничего понять не можем. Кто. зачем, за кого… Вот ты можешь объяснить?

— Могу.

По машинам! — раздался чей-то зычный голос.

Солдат заторопился.

— Во, видишь, не успели, — сказал он, качнув головой.

— В другой раз, — убежденно ответила Лика. — Тебя как зовут-то?

— Леша.

— Ты, Леша, не забудь, о чем мы с тобой сейчас говорили, ладно? Подумай об этом, с ребятами поговори, а то, как бы не случилось непоправимого. Тогда уже поздно будет печалиться.

Танк дрогнул, оглушительно лязгнул гусеницами и, обдав Лику горячей волной выхлопа, тронулся вслед за передними машинами в сторону Смоленской площади.

Четверть часа спустя Лика припарковала своего «жучка» под аркой высокого серого дома на Малой Бронной. Народу вокруг было малo, машин и того меньше. Казалось, шумная, беспечная Москва притихла, затаилась, втянула голову в плечи, изготовившись к ответному удару. Каким он будет и будет ли, вот вопрос.

Не дожидаясь лифта. Лика одним махом взбежала на третий этаж и нетерпеливо нажала кнопку звонка.

За этой высокой, обтянутой черным дерматином дверью обитал ее однокурсник Дмитрий Холмогоров. Его квартира в силу местоположения и габаритов — пять комнат, огромная кухня, длинные коридоры, кладовки и темные углы — органично превратилась в место общих встреч и сборищ.

Митя, как называла его Лика, в отличие от общепринятого Димон, происходил из старинной московской семьи. Его дед, который и был, собственно, парным владельцем этой сказочной квартиры, был известным профессором Московского университета. Как с изрядной долей юмора любил вспоминать Митя, лед удержался на плаву в период громких процессов и беспощадных чисток только благодаря, так сказать, неформальной поддержке курса академика Лысенко. Умело лавируя, он ухитрился и не попасть «под нож», и не особенно подпортить себе репутацию «честного ученого и наставника молодежи».

Его сын, отец Мити, пошел еще дальше и дослужился до члена-корреспондента. В доме у них всегда царила легкая фронда, так сказать, для внутреннего употребления.

Митя унаследовал от отца иронический склад ума и высокую изящную фигуру, а от матери — мечтательные карие глаза, темные вьющиеся волосы и бледный цвет удлиненного тонкого лица.

Он был великолепно воспитан, в старом московском стиле, выдержан и немногословен, умел повергнуть любую компанию в состояние полуистерического веселья, сохраняя при этом полную невозмутимость, и ни черта на этом свете не боялся.

Единственным человеком, который мог заставить его смутиться, была Лика. При виде ее глаза его затуманивались и он на полуслове замолкал. Наблюдательная, как вес женщины, Лика подозревала, что имеет на него какое-то особое влияние, но ей все некогда было всерьез задуматься над этим Ровные дружеские отношения ее вполне устраивали. Пока.

Лика трезвонила и трезвонила своим особым звонком, хотя за дверью уже гремели засовами и что-то бормотали. Дверь распахнулась, и опа увидела взволнованное лицо Мити, вмиг осветившееся радостной улыбкой.

— Лика, ты! Как здорово, что пришла! А мы тебе тут обзвонились.

— Правда?

— Еще бы. Ты уже в курсе?

— А как же? С чего бы мне еще срываться с дачи?

Митя схватил ее за руку и потянул за собой:

— Идем. Все уже в сборе, вырабатывают тактику борьбы.

Лика хихикнула. Митя в своем репертуаре.

— А где родители?

— Проветривают на югах свои утомленные гласностью мозги. И, слава Богу, а то не было б конца дискуссиям о целесообразности оказания сопротивления властям.

— Вероятный вердикт?

— Большой палец вниз. История учит нас, что это нецелесообразно.

Митя очень удачно изобразил вальяжный рокочущий голос отца.

— Как истинный «толстовец», отец всей своей жизнью подтвердил известный постулат о «непротивлении злу насилием» и, пало отдать должное цельности его натуры, ни разу не раскаялся в этом.

Они вошли в комнату, где на полу и в креслах вольготно расположилось несколько человек. Повсюду стояли переполненные пепельницы и недопитые чашки с кофе. Вопреки обыкновению никаких следов спиртного и даже пива Лика не обнаружила.

— Общий привет!

Все липа обратились к ней. Лику поразило общее для всех выражение серьезности и озабоченности. Ее раздолбаистые, беспечные друзья как-то вмиг повзрослели.

— A-а, явилась не запылилась, — протянула круглолицая темноволосая девица с короткой, под мальчика, стрижкой.

Её звали Викторией, они с Ликой с некоторых пор недолюбливали друг друга, вернее, весь негатив исходил от Вики. Лика даже догадывалась почему.

— Очень даже запылилась. Вела запрещенную агитацию в войсках. Грудью бросалась на танк.

— Где?

— На Садовой, недалеко от площади Восстания.

— Остановила? — требовательно спросила Вика.

— Heт, конечно.

— Ещё бы, с таким-то бюстом, — фыркнула та, воинственно выкатывая грудь.

Все захохотали, даже Лика. Только Митя нахмурился. Упругие, «яблочные» грудки Лики и в самом деле выглядели неубедительно по сравнению с пышным бюстом Виктории. Она вся была, что называется, в теле и как ни изнуряла себя голодом, ничего с почтой природой поделать не могла. Ужасно, комплексовала по этому поводу, хотя и не подавала виду и прикрывалась шуточками.

— Ну и как там настроения? — спросил Митя.

— Полная растерянность. Приказы туманные, но, насколько я поняла, значительная часть личного состава собирается их выполнять.

— Любые?

— А вот это уже другой вопрос. Видишь ли, с одной стороны, армия без неукоснительного выполнения приказа уже не армия, а бардак, как резонно пояснил один молоденький солдатик, а с другой — их всегда учили, что народ и армия едины. Поэтому стрелять в народ им не хочется. То есть в значительной степени все сейчас зависит от наших решительных и взвешенных действий.

— Значит, не хочется? — подал голос из кресла высокий смуглый красавец с ястребиным носом. — А как же Вильнюс, Рига. Тбилиси?

— Ты извини меня, Нико, — мягко сказала Лика, — но это все национальные окраины, если можно так выразиться.

Им вполне могли забить головы буржуазным национализмом, шовинизмом и фашизмом. Кроме того, в этих точках, за исключением Тбилиси, работали ОМОН и внутренние войска, а не армия. Этих ребят готовят совсем иначе, сам знаешь, и для другого.

Нико Киквадзе был родом из Тбилиси. Одна из самых ярких личностей на курсе, гуляка, игрок и любимец женщин, он крайне редко появлялся на занятиях но, тем не менее, зачеты и экзамены сдавал с неподражаемой легкостью и блеском. Его кошелёк никогда не пустовал и был неизменно открыт для однокашников. Он никогда не помнил, кто и сколько ему должен, поэтому долги ему отдавали лишь самые скрупулезно порядочные. Многие завидовали его нестесненности в средствах и победительности в отношении женщин, но в основном все же любили.

Он попытался было приволокнуться за Ликой еще на первом курсе, покупал охапками цветы, настойчиво звал в ресторан, но она очень изящно дала понять, что не видит его в роли возлюбленного, и Нико со свойственным ему добродушием отстал.

— Окраины, окраины, — проворчал он мрачно. — Что, на окраинах нет женщин и детей или кровь другого цвета?

— Нико, милый, давай не будем сейчас об этом, — взмолилась Лика. — Ты же прекрасно знаешь мою точку зрения. Я просто попыталась влезть в шкуру этих мальчиков в военной форме.

— Лика права, — вмешался Митя. — Давайте не будем терять времени. «Эхо Москвы» передает, что к Белому дому стекаются толпы людей и берут его в живое кольцо. Даже баррикады строят. По-моему, мы должны быть там.

— А как же листовки? — подала голос Вика.

— Что за листовки? — спросила Лика.

Ей сунули несколько листков, размноженных на ксероксе. Воззвание в лучших традициях: «Демократия в опасности! Все на защиту Белого дома!» и что-то еще в этом духе.

— Здорово! Откуда!

— У меня знакомая девушка работает на ксероксе в одном министерстве. В целях конспирации просила не разглашать, — небрежно сказал Нико.

— Лика, ты на колесах? — осведомился Митя.

— Да.

— Тогда сделаем так: мы с Ликой поедем развозить листовки, а вы топайте прямиком к Белому дому. Мы вас завтра сменим. Будем дежурить посуточно, столько, сколько надо. — С Ликой стоит поехать Нико, — быстро вставила Вика. — Если не хватит листовок, могут доснять у его знакомой.

Лика поймала на себе отчаянный, умоляющий взгляд Мити. Ей вдруг стало весело.

— Если не хватит, размножим в моей редакции, — сказала она, имея в виду газету «Московит», которая опубликовала несколько её статей из жизни молодежи.

— Но… — попыталась было возразить Вика.

— Виктория, иль я тебе не люб? — пропел басом Нико, залихватски подмигнув Лике. — Можешь не беспокоиться, если что, жизни не пожалею, а из огня вынесу.

— Типун тебе на язык, болтун, — не выдержала Лика.

— Никто-о-о меня не понимает, — продолжал тянуть Нико. — Рассудок мой изнемога-а-ает, и молча… Все, все, я же сказал: «молча», — спохватился он и направился к двери. Вика, поджав губы, за ним.

— Поехали вместе, — предложила Лика. — Мы вас подвезем, а то транспорт по Кольцу не ходит.

— Эй, Василий, ты что, заснул? — окликнул Митя толстого губастого парня, который за все время не проронил ни звука.

Он нехотя пошевелился в кресле, обвел присутствующий узкими щелочками глаз и, колыхнув пухлыми щеками, сказал:

— Я — с Ликой. Поеду листовки раздавать.

— Вот это не имеет смысла, старик, — возразил Митя. — Мы и так справимся.

— Действительно, Вась, не стоит, — поддержала его Лика. — Ещё неизвестно, как все обернется. А мы с Митей, в случае чего, можем влюбленную парочку изобразить.

Что-то темное мелькнуло в глазах у Василия, мелькнуло и пропало.

— Тогда я пошел.

— Куда? — в одни голос спросили все.

— Домой. Я родителей обещал на дачу отвезти.

— Мамой клянусь, и такого еще не слышал! — горячо воскликнул Нико. — Какая дача?!

— Обыкновенная, шесть соток, две комнаты и веранда.

— Да ты просто стру…

— Не надо, Нико. — Лика предупреждающим жестом удержала его за руку. — Дело ведь сугубо добровольное.

— Тоже верно.

Нико передернул плечами и вышел в коридор. За ним потянулись остальные.

— Ты знаешь, он, кажется, из-за тебя не пошел.

Лика внимательно следила за дорогой и не сразу поняла, о чем это он.

— О ком ты?

— О Ваське. По-моему, он из-за тебя не пошел.

— Какая ерунда! Он всегда был «вещь в себе». Как бы это… Мужичок себе на уме.

— Все верно, но он сегодня чуть ли не первый позвонил, все спрашивал: «А кто будет? А еще?»

— Ты слишком упрощаешь, Митя. Это же уму непостижимо, что сейчас происходит. Видел, что там творится? Десятки, может, сотни тысяч людей, обыкновенных, как ты и я, без приказа посмели «выйти на площадь». Помнишь, как у Галича: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?»

— Угу.

— Они сумели, а кто-то не сумел. Такой вот тектонический разлом в обществе.

Митя, уже не таясь, смотрел на нее во все глаза. То, что она говорила, было абсолютно созвучно его мыслям и чувствам. Они вообще с полуслова понимали друг друга, и он к этому привык, перестал удивляться и позволил себе просто наслаждаться этим.

Он уже понял, о чем она говорит, понял, что согласен, и теперь слушал, как она это говорит. Ее возбужденный голос, шальной удалью блестящие глаза, раскрасневшиеся щеки. Он боролся с искушением стиснуть ее в объятиях, затормошить, зацеловать эти нежные, причудливо изогнутые губы. Умом понимал, что это не ко времени, сдерживался и проклинал себя за нерешительность.

Вот у Нико таких проблем возникнуть не могло. «Никогда не дави в себе голос природы, старик, — сказал он как-то Мите. — Посуди сам, чем ты рискуешь? В худшей случае схлопочешь по физиономии. Она, как известно, не фарфоровая, не расколется. А в лучшем…» Лицо его расплывалось в широченной улыбке, от уха до уха, улыбке Чеширского кота, брови над засветившимися глазами многозначительно плясали.

Митя улыбнулся воспоминанию. Как у него все просто, даже завидно, ей-богу! У самого Мити никогда так не получалось.

— Ты что смеешься? — осведомилась Лика.

— Представил себе Нико на баррикадах. Он ведь и там будет девушек клеить.

— А как же! — подхватила Лика. — Наш джигит — он и в Африке джигит, не то, что у Белого дома.

Они уже объехали пол-Москвы. Бросали машину в каком-нибудь безлюдном уголке, чтобы не «засветить», и шли по улицам, по дворам, к станциям метро, расклеивая по пути свои листовки.

Народу на улицах заметно прибавилось. Видно, преодолев первый шок от обрушившихся на них новостей, люди, как это всегда бывает в минуты кризиса, потянулись друг к другу, захотели ощутить себя частью целого, общего организма. Около приклеенных листовок тут же собирались люди, читали, стояли молча, внимательно и настороженно провожая глазами молодых людей.

— Народ безмолвствует, — процитировала Лика. — Неужели народ опять безмолвствует?

Чем больше они удалялись от центра города, тем спокойнее становилось вокруг. Здесь в отличие от Садовой наземный транспорт ходил, люди спешили по своим делам, казалось, ничего не случилось.

Только мгновенно, как из-под земли вырастающие кучки молчаливых людей перед белыми бумажками на стене были как знак белы.

— Безмолвствуют? — переспросил Митя. — А тебе не кажется, что это получается очень красноречивое молчание, я бы даже сказал, громкое. И потом, большинство никогда не бывает героями. Эго залог выживания человеческого рода. На баррикады лезут сотни или тысячи, а миллионы им не мешают, то есть молча поддерживают. Сама посуди, мы с тобой уже несколько часов по городу мотаемся, и никто даже не попытался нас остановить.

— Тьфу-тъфу-тъфу, — торжественно провозгласила Лика.

Они по-своему очень ответственно взялись за это рискованное дело. Любой, кто читал шпионские романы, знает, что есть два основных способа уйти от слежки и остаться незамеченными: либо стать совсем тусклым и прозрачным, чтобы тебя в упор не видно было, либо, наоборот, нацепить что-то яркое, сразу бросающееся в глаза и в нужный момент с этим предметом расстаться. Человеческий глаз сначала фиксирует броские детали, а потом уже все остальное.

Лика спрятала волосы под зеленой бейсбольной кепкой, накинула свободную яркую курточку и сразу превратилась в сорванца-подростка. Митя ограничился красным пластиковым козырьком и полосатой жилеткой поверх футболки.

Завидев милиционеров или патрульную машину, они мгновенно прятали листовки и превращались в обычных уличных зевак. Один раз они видели, как солидный краснолицый милиционер, протолкнувшись сквозь толпу, принялся изучать только что наклеенную листовку, сорвал и, скомкав, засунул в карман.

— Не толпиться здесь! — прикрикнул он, сурово оглядев окружающих его людей. — Расходитесь!

Люди молча отступили. Никто не проронил ни слова.

Дело шло к вечеру. Сумерки понемногу сгущались, окутывая город таинственном пеленой. Когда они подъехали к метро «Университет», на улицах уже зажглись фонари.

Было решено расклеить оставшиеся листовки у метро и в близлежащих дворах, чтобы люди, проснувшись поутру, смогли их прочесть. Вряд ли кто-нибудь станет срывать их ночью.

Ни Лика, ли Митя не чувствовали усталости и голода. Они совершенно забыли о еде. Пьянящее чувство риска и важности выполняемого дела полностью поглотило их. Ничего не существовало в мире, кроме этих маленьких листков, которые непременно нужно было сберечь и пустить по свету, как вольных белых птиц.

Машину оставили во дворе, недалеко от метро. У круглого здания станции вовсю кипела торговля. Жизнь шла своим чередом.

У коммерческих палаток лениво тусовалась стайка молодых людей. Чуть поодаль две ярко накрашенные девицы а микроскопических юбочках потягивали что-то из банок.

— Надо же, — шепнула Мите Лика, — спокойно наслаждаются жизнью, и хоть трава не расти. Встряхнуть бы их как следует.

Она решительно подошла к ним и пришлепнула листовку на самом видном месте.

— Фью-ю-ю, — присвистнул высокий длинноволосый парень, видимо, главный у них. — Какая фря! За что агитируешь?

— Прочти, если еще не разучился, — бодро ответила Лика.

Он подошел поближе.

— «Демократия в опасности!» — прочел он. — И только-то. Прям, зарыдаем сейчас.

— Зарыдаешь как миленький, если все обломится, — парировала Лика. — Или забыл уже, как пионером был?

— Забыл не забыл, какая разница? Нам нее по фигу. Живем себе, никого не трогаем, никому не навязываемся.

— К вам навяжутся, если сами о себе не позаботитесь. Потом поздно будет. Все нормальные люди сейчас у Белого дома и за вас, между прочим, тоже жизнью рискуют. За таких, которым асе по фигу.

— А если ты такая сознательная, почему не там? — ехидно полюбопытствовал он.

— Все наши уже давно там, не беспокойся. А мы заблудших овец собираем. Может, и у вас что-нибудь прояснится в голове. Поймете, что нельзя всю жизнь за чужие спины прятаться.

— А ты меня не кантуй, — отрезал парень. — Я сам соображу, что мне делать.

— Вот и соображай. Я тебя за руку не тяну.

— Смотри, Милка, какой хорошенький! — послышался воркующий голос сзади. — И молоденький. Подгребай к нам, парень, мы тебе устроим ночь в алмазах, и всего за сто баксов. Или у тебя мамочка строгая, денег не даст.

— Да что ты, подруга, такому пупсику можно и скидку, — отозвалась другая девица. — Баксов за пятьдесят обслужим по полной программе.

— «Шлюхи», — подумал Штирлиц, — пробормотал Митя.

— «Штирлиц», — подумали шлюхи! — завопила в восторге одна из девиц, которую звали Милой. — Решайся. Максим Максимыч, не пожалеешь.

— Я, девочки, на работе, — рассудительно заметил Митя. — В другой раз непременно, не будь я штандартенфюрер!

Девицы прыснули. Лика незаметно ущипнула Митю за руку.

— Увлекаетесь, герр Штирлиц, — шепнула она.

«Странно, — мелькнуло у нее в голове. — Митя прикладывается и это, как всегда, забавно. И еще немного тревожно. Это для меня ново, — подумала Лика. — Какое мне, в конце концов, дело, с кем и как он шутит».

Она дернула его за рукав:

— Пошли, партайгеноссе.

Следующая листовка угнездилась около входа в метро. Они пошли по периметру станции, шлепая оставшиеся листовки на расстоянии метра друг от друга.

— Стоять! — послышатся вдруг громкий окрик. — Кто позволил…

Лика с Митей не стали дожидаться продолжения и бросились наутек. Сзади слышался свист, топот ног, нестройные крики и улюлюканье.

— Эй, менты! — прозвучал чей-то язвительный голос, кажется, того самого парня, которому все по фигу. — Вы бы лучше бандитов ловили.

— Ну да, размечтался, — ответил ему кто-то. — Бандит стрелять умеют.

Лика и Митя одним махом проскочили через темный двор нырнули под арку и оказались в другом дворе. Мигом содрал с себя куртки и кепки, они забросили их в кусты и плюхнулись на скамейку.

— Пронесло? — спросила Лика.

Митя не успел ответить: под аркой показались силуэты двух бегущих людей. Не раздумывая больше, он придвинулся к Лике и обнял ее за плечи.

Ее лицо загадочно белело в темноте, он не мог прочесть выражения ее глаз, и это придало ему смелости.

Ее глаза стремительно приблизились, и прежде чем Митя успел что-то сообразить, он уже целовал ее.

Она не отодвинулась, не удержала его, только откинула волосы назад неповторимым плавным движением, которое он так хорошо знал и любил, что оно даже снилось ему по ночам.

Ее губы приоткрылись ему навстречу, и все вдруг стало просто, совсем как у Нико. Где-то близко протопали тяжелые ботинки, замешкались на секунду — и вновь загрохотали по асфальту.

Но им было уже все равно. Все вдруг исчезло и потеряло смысл, кроме прикосновения губ, рук, волос, кроме дыхания, ставшего одним на двоих, кроме упоительного чувства слияния, открытия, проникновения.

Откуда вдруг это появилось, ни один из них объяснить бы не смог. Их души потянулись друг к другу, переплелись крыльями так, что ни расплести, ни развести, ни различить.

Он сидели так долго-долго. Уже ночь опустилась на огромный встревоженный город. Где-то проносились машины, лязгали гусеницами танки, тысячи людей не спали, ожидая самого страшною.

А здесь, в тихом московском дворике, на скамейке сидели двое, тесно прижавшись друг к другу и не в силах разомкнуть объятий… Весь мир для них сузился до размеров этой скамьи, и казалось, нет лучше места на земле.

У Белого дома бурлила многотысячная толпа.

Весь переулочек у задней стены американского посольства был заставлен машинами, выстроенными елочкой. Лика толкнула Митю рукой в бок:

— Смотри, смотри, половина с дипломатическими номерами. Ненавязчивая американская помощь.

— Молодцы, — улыбнулся Митя. — Сами вмешиваться не могут, а машин не пожалели.

На высоком заборе посольства гроздьями висели какие-то люди, кричали по-английски и показывали два растопыренных вверх пальца. Международный знак — виктория, победа.

Лика помахала им из окошка, пристроила своего «жучка» в «елочку», и они отправились искать своих.

Это оказалось более чем проблематично. Народу со вчерашнего дня только прибавилось. Вокруг колыхалось людское морс, трехцветные флаги, лозунги, тут и там щетинились арматурой баррикады. Кучковались вокруг радиоприемников, тревожно ловя обрывочную информацию и тут же передавая ее по цепочке, пели под гитару старые любимые песни, перекуривали, обменивались впечатлениями.

Вдоль набережной пеночкой стояли пара десятков танков. Митя спросил у проходящего мимо парня:

— Слушай, друг, откуда танки?

— А ты не в курсе? — Парень широко улыбнулся.

— Да нет, мы только что приехали.

— Командир их привел. Лебедь зовут. Против приказа пошел.

— Ну и дела! — Митя покачал головой. — Отчаянные парни.

— Это точно, им ведь теперь, если что, трибунал светит за нарушение присяги. Вы телик-то хоть вчера смотрели?

— Нет, а что?

Митя искоса взглянул на Лику, возвращая ее этим взглядом в прошлую ночь. Она ответила лукавой улыбкой. Глаза ее мягко засветились. Какой там телевизор!

— Э-хм, — смущенно кашлянул парень, от которого не укрылся их безмолвный разговор. — Вчера в программе «Время», говорят, сюжетец про нас проскочил. Каким чудом, непонятно. Ельцин на танк забрался, речь говорил. Я подумал, может, вы меня видели. Я совсем рядом стоял.

— Так ты давно здесь?

— С самого начала.

— Нет, к сожалению, не видели. — Лика виновато развела руками. — Наверное, неспроста его показали, как ты думаешь? Может, там что-то сдвинулось?

— Хорошо бы.

— Слушай, а как здесь все организовано? — поинтересовалась Лика.

— Да так, в основном само собой. Разбиваемся на пятерки, десятки. Человек тут один этим занимается, с бородой Витей зовут. Недавно противогазы раздавали. Все ждут газовой атаки. Вы прибивайтесь к нам, так и разберетесь. Еду привезли?

Лика протянула ему пластиковый пакет.

— Приберегите пока, пригодится. Кто знает, сколько еще тут…

— Да ты бери, — сказала Лика. — Голодный, наверное.

— Не-а, я уже поел. Кооператоры подкармливают, из Дома приносят. Солдатиков вообще кормят наперебой, они уж у себя в казармах отвыкли, поли, от такой пиши. По-моему, все окрестные жители уже здесь отметились. Одна бабулька — вот умора! — даже суп в кастрюльке принесла.

— И что?

— А что? Выпили за милую душу. Вчера рванули сюда, никто о еде и не подумал.

Лика огляделась по сторонам. Стены Белого дома пестрели надписями: «Нас не запугаешь!», «Кошмар на улице Язова», «Забил заряд я в тушку Пуго». Народ самовыражался, как всегда.

Они устроились на ступеньках, около лохматого парня с гитарой.

— Поднявший меч на наш союз, — четко, как отбивая шаг, пел он, — достоин будет худшей кары.

— И я за жизнь его тогда не дам и самой ломаной гитары, — подхватили с десяток голосов.

Лика смотрела на строгие светлые лица, решительно расправленные плечи, высоко поднятые головы и чувствовала, как гордость поднимается в ней мощной ватной. Мы молоды, мы сильны, нас много, и никаким траченным молью гекачепистам нас не сломить. Она присоединилась к хору.

— Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!

К ним подошел мужичонка неопределенного возраста.

— Ребята, я выпить принес, — сказал он, пристраиваясь рядом.

Из-под полы пиджака, как по волшебству, возникли две поллитровки.

— Устали, поди, озябли. Вон, ветер какой, — приговаривал он.

Все как по команде повернулись к нему. Никто не проронил ни слова. Под строгими взглядами десятков пар глаз он почувствовал себя неуютно.

— Чего вы, чего? — забормотал он. — Я ведь от души.

— Шел бы отсюда, дядя, — сказала какая-то девушка.

Никто не пошевелился, но человек этот оказался вдруг как в вакууме.

— Какой я тебе дядя, шалава! — неожиданно закричав он, вскочив па ноги.

Жилы на шее вздулись, лицо покраснело. Превращение было таким стремительным, что поневоле закрадывалась мысль, а не спектакль ли это?

— Ох, сука, доиграешься, — продолжал распалять себя мужик. — Ей от сердца предлагают, а она выкобенивается!

Сжав кулаки, он шагнул к девушке и словно натолкнулся на стену. Несколько человек встали у него на пути: словно из-под земли выросли. Он как сдулся, втянул голову в плечи и исчез.

— Ходят тут всякие, воду мутят, — проговорил их знакомый парень.

— Думаешь, засланный казачок? — поинтересовалась Лика.

— А кто его знает? Появляются тут такие. Кто в драку лезет, кто выпивку предлагает. Да только зря все это. Негласный сухой закон». Пока все не кончится.

Потянулись часы томительного ожидания. Напряжение нарастало. Постоянно ждали штурма — то со стороны Kyтузовского проспекта, то с набережной, то с Садовой.

Небо заволокло тучами, начал накрапывать дождь. Но никто не уходил. Сознание общего дела сплачивало людей придавало сил.

Митя не отходил от Лики, держался рядом, оберегая, охраняя. Она все время чувствовала на себе его заботливый, любящий взгляд, и на сердце становилось тепло. Всего сутки назад они были лишь друзьями, и как все переменилось.

Было необъяснимо приятно вдруг прикоснуться невзначай к его руке, ощутить ее стремительное пожатие и знать, что этот красивый человек рядом с тобой не думает в этот момент ни о риске, ни о смерти, а лишь о твоей вдруг зарозовевшей от волнения щеке, которую так и тянет поцеловать.

«И поцеловал бы, — вдруг ни с того ни с сего раздражаясь, подумала Лика. Неужели обязательно надо дожидаться приглашения? Нет, не родился, видно, еще такой мужчина, который был бы и смел, и ненавязчив, и всегда бы сам знал, когда приблизиться, а когда отдалиться».

Лика украдкой вздохнула. Вечно женщине приходится все брать в свои руки, а иногда так хочется просто плыть по течению и ни о чем не заботиться, чувствовать солнце сквозь прикрытые веки и знать, что все устроят за тебя, и именно так, как ты этого хочешь.

Уже стемнело, когда пронесся слух, что по Садовой идут на штурм бронетранспортеры. Толпа зашевелилась и двинулась туда. Со стороны Калининского проспекта донеслись выстрелы.

— Расстреливают! — истошно закричала какая-то женщина.

Как ни странно, крик этот не вызвал паники, а лишь добавил людям решительности.

Выстрелы слышались все ближе, но страха не было, как не было и удалой радости. Наступил эффект психологической анестезии, когда опасность становится безразлична.

На миру и смерть красна, подумала Лика. Не совсем так, не красна, но терпима, и эта маленькая трепещущая зверюшка, именуемая инстинктом самосохранения, в какой-то момент затихает.

Лика оглянулась. Вокруг колыхалось море чужих лиц, уже смутно видимых в сгустившейся темноте. Мити рядом не было. Видимо, его оттерли в толпе.

Лика завертела головой, пытаясь найти его, но безуспешно. Она лишь споткнулась и упала бы, если бы ее не поддержал высокий плечистый мужчина с лихими моржовыми усами.

На мгновение, прижав к себе Лику, он поставил ее на ноги и весело заглянул в глаза. Руки, однако, убирать не спешил.

— Я всегда знал, что произвожу сильное впечатление на женщин, — сказал он, скаля зубы и одной рукой подкручивая воинственно топорщащийся ус. — Но чтобы дама при виде меня падала — это впервые.

Лика мягко попыталась освободиться, но у нее ничего не вышло. Его рука прочно устроилась у нее на талии и, похоже, никуда перемещаться не собиралась. Может, оно и к лучшему, резонно решила Лика, споткнувшись еще раз. Коленки целее будут.

Они уже приближались к Садовой. Выстрелы звучали все чаще. Трассирующие пули ярким пунктиром циркачи потому ному небу.

— Э-эх! — молодецки крикнул ее спутник. — Жаль, что мой мушкет ржавеет дома. Я бы им показал. — И наклонившийся к Лике: — Самое подходящее время для знакомства, вы не находите? Меня зовут Виталий, а вас?

— Лика.

— Как?

Она потянулась к его уху и от неожиданного толчка в спину ткнулась в него губами.

— Божественно! — прокричал он, перекрывая гул толпы. — Теперь и умереть не страшно. Попробуем еще раз.

— Лика.

— Так-таки и Лика? Жаль, что я не Антон Павлович. Могли бы переписать историю, на этот раз со счастливым концом. Но ничего, сойдет и так. Не менять же мне имя. Вы не возражаете?

— Нет.

Лика не могла удержаться от улыбки. Чувство нереальности происходящего охватило ее. Вокруг свистят пули, рев моторов, грохот, где-то впереди бьется стекло, а она готова кокетничать с этим невозможным человеком, для которого, похоже, чувства опасности просто не существует.

Он покрепче обхватил ее за талию, не переставая говорить;

— Итак, Лика. Что бы это значило? Лидия, Людмила?

— Елена.

— Ну конечно. Прекрасная Елена. Как это я сразу не догадался! А все из-за темноты. Теперь-то я ясно вижу, что вы — Елена. Просто читаю по вашему лицу.

Они вышли на Садовую. Выезд из подземного туннеля был перегорожен троллейбусами. БМП, урча, таранил препятствие, но пока безрезультатно.

Рядом бежали люди. Один из них, размахнувшись, бросил бутылку с зажигательной смесью. Заполыхало.

— Ах, ублюдки! — крикнул Виталий. — Отведайте коктейльчика Молотова.

Впереди кто-то дико закричал. Люк передней машины, лязгая, распахнулся, оттуда посыпались солдаты.

Лика и Виталий, пригибаясь, перебежали к темному зданию ресторана «Арбат». Кого-то несли, бесчувственное тело обмякло, рука бессильно свисала до земли.

Лика отпрянули, зажав кулачком рот. На асфальте, прямо под ее ногами, растеклась густая лужа крови.

— Этого уже не собрать, — горько проговорил Виталий. — Мер-р-завцы, они за все заплатят, за каждую каплю.

Лика уткнулась лицом в его плечо. Он гладил ее по мелко вздрагивающей спине, шептал какие-то успокаивающие слова, но Лика не слышала его. Мысли путались. Погиб человек, почтя на ее глазах, она видела его кровь на асфальте. Погиб! Какое безнадежное слово. Ниточка жизни оборвалась, и никто уже не в силах восстановить ее.

Она подняла голову и сухими, лихорадочно блестящими глазами посмотрела на Виталия. Он был мрачен. И куда только подевалось его балагурство.

— Он… умер? — спросила дрогнувшим голосом Лика.

— Боюсь, что так. — Он склонил голову. — Но мы живы и будем стоять до конца.

БМП, пятясь, ушли в туннель. Все затихло. Люди потянулись обратно к Белому дому.

Лика крепко держалась за руку Виталия. Напряжение не отпускало, все внутри натянулось, как струпа, вот-вот лопнет. Они молчали, слова вдруг потеряли всякий смысл перед лицом крови и смерти.

Все cнова сгрудились вокруг Белого дома. Шел пятый час утра. Дождик сеял не переставая. Внезапно все огни на Кутузовском проспекте разом погасли, все, даже бессонные в эту ночь окна домов. Там, где только что светилась жизнь, — темный страшный провал.

Лика в ужасе зажмурила глаза, не в силах смотреть туда. Ей вдруг показалось, что под ногами у нее разверзлась бездна. Сейчас их всех засосет, как в черную дыру, и ничего уже больше нн будет.

Виталий обнял ее, озябшую, дрожащую, и прижал к себе, прикрыв полами куртки. Через тонкую ткань рубашки она слышала биение его сердца, вдыхала запах табака вперемешку с запахом пыли, пота и дождя, что-то мужское, сильное, терпкое и чувствовала себя женщиной воина, вернувшегося с поля битвы. Он еще не остыл от схватки, ноздри щекочет запах пороха, в ушах звучат боевые кличи, и он обнимает ее небрежно и вместе с тем осторожно, как долгожданную награду за отвагу в бою.

— От меня, наверное, пахнет как от мускусной крысы, — шепнул он ей. — Как-никак вторые сутки здесь.

Лика потерлась щекой о его рубашку.

— Очень хорошо пахнет, — шепнула она в ответ.

Он приподнял ее лицо за подбородок, внимательно и серьезно заглянул в глаза, ничего не сказал, лишь плотнее запахнул куртку.

Забрезжил рассвет. Стали видны осунувшиеся, усталые отсыревшие волосы, серые тени под глазами. Достоверной информации не было, но появилась надежда. Откуда-то стало известно, что в ГКЧП раскол, войска переходят на сторону Ельцина, из Тулы и Рязани летят на подмогу десантники, а Язов сложил с себя полномочия. Слухи эти ничем не были подкреплены, но все без устали повторяли друг другу, что все идет к концу и Горбачев якобы уже обратился к народу из Фороса.

К десяти часам стало уже окончательно ясно, что никакою штурма не будет. ГКЧП лопнул, как мутный, зловонный пузырь на болоте.

— По «Эху Москвы» ребята слышали, что они сейчас драпают во Внуково, — возбужденно рассказывала дама с усталой челочкой над припухшими от бессонной ночи глазами. — Шкуры свои спасают.

— Вот бы поймать их… — мечтательно сказал кто-то.

— А что, — ответили ему. — Айда во Внуково, всех там и накроем.

Лика слушала вполуха, не особенно вникая в то, о чем говорили вокруг. Внутри будто что-то отпустило, затянутая сверх всякого предела пружина зазвенела и, вместо того чтобы лопнуть, тихо развернулась и теперь проворачивалась на холостых оборотах. Лика наслаждалась пустотой и бездействием, как обжора радуется минутной передышке между трапезами.

И тут она вспомнила о Мите. Он, наверное, где-то здесь, разыскивает ее. А она… Хочется ли ей, чтобы он сейчас ее нашел? Пожалуй, нет.

Лика искоса посмотрела на Виталия. Он стоял поодаль, засунув руки в карманы, и разговаривал с каким-то человеком. Почувствовав на себе ее взгляд, он повернулся и подмигнул ей.

Лики вспомнила, как давеча согревалась у него на груди и улыбнулась воспоминанию. Нет, она решительно не хочет сейчас видеть Митю. Что-то произошло за эту ночь, неуловимое, но важное, и Мите здесь места нет. Слишком тесно, хлопотно и суетно все выйдет.

Гаденькая, какая мыслишка, подумала Лика и гут же мысленно закрыла для себя этот вопрос. Пусть все идет своим чередом, а там будь что будет.

Часам к двенадцати люди стали расходиться. Усталые, счастливые, они прощались друг с другом, чтобы никогда больше не встретиться. Все понимали это, но понимали также и то, что навсегда останутся родными. Слишком много было пережито за эту страшную ночь, чтобы когда-нибудь забыть. Они уходили победителями, измочаленными, но нe сломленными, несмотря ни на что.

— Ну что. Прекрасная Елена? — сказал Виталий. — Победа все-таки осталась за нами. Я думаю, это стоит отметить. Приглашаю в мою берлогу.

— У меня машина, — отозвалась Лика.

— Даже так! Неплохо, вполне в духе времени.

Он небрежно обхватил ее за плечи, и они зашагали в сторону американского посольства, где терпеливо дожидался верный «жучок».

Все было странно: и то, что она сидит босая на ковре в квартире практически незнакомого мужчины, и то, что чувствует себя при этом совершенно естественно.

Виталий оказался профессиональным фотографом. Вместе с несколькими приятелями он снимал обшарпанный подвал мрачноватого серого дома на Солянке, снимал за вполне символическую плату, поскольку все предприятие имело статус творческого объединения и под этим соусом пользовалось различными льготами.

Подвал разделили перегородками на отдельные «берлоги», провели коммуникации и отделали кто во что горазд, чем Бог послал.

Обитало их, здесь пять человек, два фотографа и три художника, жили своеобразной коммуной, но на ноги друг другу не наступали, уважали творческую независимость.

В этот час в мастерских никого не было. Лика с любопытством огляделась. «Берлога» Виталия стоила того.

Это была комната метров в пятьдесят с четырьмя небольшими оконцами под потолком, занавешенными тяжелыми темно-красными портьерами до полу. Стены были отделаны дощечками, тонированными темным лаком, с выжженными на них знаками зодиака. По стенам развешаны сильно увеличенные фотографии и картины без рам.

Светильники под круглыми красными абажурами были беспорядочно расставлены по всей комнате. По углам громоздились штативы, лотки, рамки и прочая фотографическая дребедень. Кровать в углу, низкий столик, несколько стульев и кресел, вот, пожалуй, и все.

Лика принялась разглядывать фотографии. Они были хороши, одна из них особенно привлекла ее внимание. Улица в одном из новых районов Москвы, высокие, однотипные дома. Сумерки и камера фотографа превратили их в причудливый, таинственный лабиринт. На первом плане, спиной к объективу, — девушка, видна только щека, да длинные пряди белокурых волос. Медлит на порото неизведанного, колеблется, прежде чем сделать шаг вперед.

Лика даже подошла поближе, чтобы получше разглядеть, настолько ее увлекло схваченное автором настроение.

Дверь скрипнула. Вошел Виталий с подносом, на котором дымились две чашки, и бледнела тарелка с сыром и яблоками.

— Осмотр холодильника особых результатов не принес, — бодро заявил он, ставя поднос на ковер. — Чего, впрочем, и следовало ожидать. Зато глинтвейн удался на славу.

Лика скользнула на ковер и прихлебнула из чашки горячую пряную жидкость.

— М-м-м, — с наслаждением простонала она. — Что-то особенное!

— Корица! — провозгласил Виталии. — Весь фокус в корице. По такому случаю был уничтожен весь запас Ульмаса. Последствия непредсказуемы, но я готов ответить по всей строгости закона.

— А кто это Ульмас? — полюбопытствовала Лика.

— Мой сосед. Ульмас Пяст, художник, эстонец, жутко талантливый. Вот эти натюрморты — все его.

Лика покосилась па нагромождение крабьих клешней, ракушек и усомнилась про себя в услышанной высокой oценке, однако ничего не сказала.

— А вот это фотография чья? — спросила она, указав на лабиринт.

— Моя.

— Здорово.

— А мы, оказывается, еще и понимаем что почем!

— Да не без этого.

— И в кого же мы такие умные?

— В маму с папой.

— Принято. Вот и тост родился. За маму и папу!

Они чокнулись чашками и выпили.

— И чем же занимается их выдающаяся дочь?

— Учусь на журналистике в МГУ.

— Угу. Финал скоро?

— Маячит.

— Как закончишь, будем работать имеете. Ты — писать, я — снимать.

— Заметано, — отозвалась Лика, хрустя яблоком. — Слушай, а телефон здесь есть?

— А как же! На столике при входе. Только ты недолго. Глинтвейн остынет.

Лика гибким движением поднялась с ковра и вышла. В длинном узком коридоре было почти темно. Высоко под потолком горела лишь одна слабенькая лампочка. Телефон притулился на низком подобии тумбочки у стены, сплошь исписанной именами, номерами телефонов и краткими посланиями типа: «Дайте мне кайфу, для лучшего лайфу!»

— Алло, алло. Лика, это ты? — раздался в трубке взволнованный голос матери.

— Я.

— Ты где была?

— Там.

— Я так и знала. Примчалась домой, а от тебя ни слуху, ни духу. Как ты?

— Все в порядке.

— Митя уже два раза звонил. Темнил, я ничего не поняла. Волновалась жутко.

Митя. Лика почувствовала укол совести, слабенький такой, но чувствительный.

— Если еще раз позвонит, скажи, я у подруги.

— Какой такой подруги? — подозрительно спросила мать.

— Так. Дымовая завеса.

— Ясно. Я его знаю?

— Нет. Новый знакомый.

— Лика!

— Да, мама.

— Не наделай глупостей.

— Не буду.

— Уверена?

— Да.

— Ладно. Дома когда будешь?

— К вечеру. Если что изменится, позвоню.

— Хорошо бы ничего не изменилось. Я жду тебя.

— О’кей. Целую.

Лика повесила трубку и прислонилась спиной к стене.

«Не наделай глупостей». Легко сказать.

Когда она принимала душ, уже сумасбродный шаг, если учесть сложившуюся ситуацию, Виталий крикнул из-за двери:

— Спинку потереть?

— Не надо, — ответила она поспешно.

Слишком поспешно. Он не дурак, понял, наверное, что между ними заварилось что-то не совсем обычное для мимолетного знакомства.

«Вечно я все усложняю, сердито подумала Лика. — Веду себя как малолетняя девчонка».

Она отделилась от стены и пошла комнату. Виталий сидел на ковре, по-турецки поджав под себя длинные босые ноги.

Он тоже успел побывать в душе, волосы блестели от воды, рубашка распахнулась, обнажив мускулистую грудь. Кожа, по контрасту с загорелым лицом, была белая, золотистая от курчавых волос, сбегавших к животу.

— Кому звонила? — небрежно спросил он.

— Маме.

Почему не папе?

— Папы нет. Умер несколько лет назад.

— Извини, не знал. А кто у вас мама?

— Заместитель главного редактора в Прогрессе».

— Ого! Выхолит, ты насквозь блатная.

— Выходит, так, — невозмутимо ответила Лика, отправив в рот кусок сыра и запив его большим глотком глинтвейна.

Он уже остыл и потерял половину своего обаяния, но Лика этого даже не заметила. Сидящий перед ней мужчина притягивал ее как магнит, и ничего с этим поделать она не могла.

Лика уткнулась глазами в чашку, чтобы хоть как-то справиться с собой. Под его пристальным взглядом ей стало не по себе. Она так и чувствовала, как краска разливается по щекам, отчаянно надеясь, что это можно списать на воздействие глинтвейна.

Возникла мучительная пауза, мозг лихорадочно работал, пытаясь найти хоть какую-то безопасную тему для разговора.

Виталий переменил позу и неожиданно оказался совсем рядом. Это было совсем уже невыносимо. От него исходила такая мощная волна мужской властной силы, что Лика совершенно растерялась.

Он притянул ее к себе и поцеловал в мягкие, податливые губы Она не сопротивлялась, просто не могла.

— Знаешь, как это называется? — шепнул он. — Хочешь, а молчишь.

Возразить было нечего. Вес ее существо рвалось к нему. Он медленно, томительно медленно расстегивал пуговки ее рубашки.

В одну секунду все перевернулось. Только что она сидела, надежно занавесившись длинными ресницами, и судорожно искала, что бы такое сказать, а теперь вот трепетала в его пылающих ручищах, которые, казалось, были везде.

— Сладкая, сладкая моя девочка, — шептал он, прерывисто дыша.

Лика откинулась назад, длинные волосы свесились до пола. Она раскачивалась, как наездница, у него на коленях, чувствуя, что он проникает все глубже и глубже.

Никогда еще она не ощущала в себе мужчину так безумно и остро. Она знала, что не любит его и вряд ли когда-нибудь полюбит. Она инстинктивно чувствовала чужака, в нем было что-то примитивно-дикарское, что и притягивало, и отталкивало, все сразу. Он был явно из той породы людей, что берут от жизни все, что хочется, и не особенно задумываются о последствиях.

Такие люди всегда занимали Лику, но на расстоянии. Ей было интересно наблюдать за ними, как за образчиками иной человеческой породы, восхищаться легкости, с которой они идут по жизни, и выбирать себе друзей иного склада. Близости не возникало никогда. А что же теперь, теперь…

Тягучие, томительные волны накатывали на нее одна за другой, все тело пело под прикосновениями его рук. Никакие доводы рассудка уже не действовали.

Увлеченные своим занятием, они не заметили, что в комнате кто-то сеть. Субтильный молодой человек с аккуратно расчесанными длинными волосами уже некоторое время наблюдал за ними от двери.

— Красиво трахаетесь, ребята, — пропел он высок фальцетом.

Лика взвизгнула от неожиданности и резко дернулась, пытаясь спрятаться, прикрыться, исчезнуть. Но Виталий удержал ее.

Он зарычал, нашарил рукой ботинок и запустил в сторону незваного гостя. Тот юркнул за дверь. Ботинок с громки стуком ударился о стену.

— Валька, падаль! — закричал Виталий. — Сколько тебе говорить, чтобы стучал?

— Не бушуй, Витаха, — послышалось из-за двери. — Не кончай, пока камеру не принесу.

— Вот сволочь, — простонал Виталий. — Так и норовят все испортить. Сам не может и другим не дает.

У Лики голова пошла кругом от идиотизма происходящего. Это надо же было так влопаться. Настроение было безнадежно потеряно. Почувствовав приближение оргазма, она только успела шепнуть:

— Будь осторожен. Я не предохраняюсь.

Он только прокричал что-то безумное в ответ. Лика ринулась в ванную, запахивая на ходу рубашку. Валентина нигде не было видно.

Когда она вернулась, Виталий лежал, распластавшись на ковре, и курил.

— Ты в порядке? — лениво спросил он, выпуская кольца в потолок.

— Надеюсь, — холодно ответила Лика и принялась одеваться.

— Не дуйся, Ленка. Предупреждать надо. Не маленькая.

Ее возмутило его спокойствие и еще непривычное обращение: Ленка.

— Меня зовут Лика, — с достоинством возразила она, натягивая джинсы.

— Для кого-то, может быть, и Лика, а для меня Ленка, Леночка сладкая.

Он поймал ее за ногу и потянул. Она мягко упала прямо на него, попыталась подняться, но безуспешно.

— Не торопись. Мы еще не закончили.

— Что касается меня, то закончили. Не знаю, что я вообще тут делаю.

— Ты только что трахалась со мной, и тебе это понравилось. Не суетись, я еще припас кое-что на сладкое.

Он перекатился через нее и, оказавшись сверху, поцеловал в губы. Жесткие усы щекотали, покалывали кожу. Несмотря на незримое присутствие Валентина с камерой, она почувствовала, что возбуждение снова охватывает ее.

— Дай мне пару минут, и я снова буду готов.

— Ну, нет. — Лика уперлась руками ему в грудь. — Довольно.

Ее руки вдруг оказались растянутыми в стороны. Распятая на ковре, она лежала, тяжело дыша под тяжестью его тела. Виталий оскалил зубы в улыбке.

— Не верю, как говаривал старик Станиславский. Я еще с тобой не закончил, моя девочка.

Он наклонился и несколько раз провел жесткой щеточкой усов по шелковистой поверхности ее груди. Лику как током прошило. Ее тело, всегда такое послушное, решительно выхолило из-под контроля, и ей это не нравилось. Она привыкла всегда, при всех обстоятельствах контролировать ситуацию. А тут все шло наперекосяк, причем с самого начала.

До боли закусив губы, Лика яростно посмотрела на него.

— Фу, какая злая кошка, — усмехнулся Виталий. — Одни глазищи и острые когти. Но где-то здесь прячется теплый влажный зверек, который…

Лика судорожно дернулась и перехватила его руки.

— Ладно, — сказал Виталий, вставая. — Желание дамы — закон, даже если оно и опрометчивое.

Он помог ей подняться на ноги.

— Лети, птичка.

Лика, быстро оделась, стараясь не смотреть на него. Оба молчали. Виталий плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и прикрыл глаза.

Лика в нерешительности огляделась, не зная, что делать дальше. Он явно был не расположен помогать ей.

— Я пошла, — сказала она тихо.

— Угу.

Он по-прежнему лежал, не открывая глаз. Лика подошла к двери, еще чего-то ожидая, открыла ее, помедлила на пороге.

— Свой номер можешь записать на стене около телефона, — сказал он полусонным голосом.

Это окончательно доконало ее. С треском захлопнув дверь и глотая невесть откуда взявшиеся слезы, она выскочила в коридор. У телефона притормозила. Светлана. Рая. Оля. «Я еще вернусь». «Ох, эти усы! Не только для красы!»

«А пошел он куда подальше», — яростно подумала она. Пнула дверь и выбежала на улицу.

Следующие дней десять прошли как в тумане. Растревоженное либидо трепыхалось и не давало покоя.

Хуже всего было с мамой. Она сразу поняла, что что-то неладно. но не расспрашивала, а лишь смотрела озабоченна Лика то и дело ловила на себе ее взгляд, полный невысказанных вопросов.

Митя звонил несколько раз, и от этого становилось совсем скверно. Говорить с ним она не могла. Приходилось просить маму врать, что она на даче.

В конце концов, она действительно туда сбежала, но выдержала всего два дня и вернулась, надеясь… На что? Она и сама не знала.

Соседи звали играть в настольный теннис, но ракетка валилась из рук. Устроили пикник, закрытие дачного сезона. Она поехала, пытаясь развеселиться, но лишь глядела букой. Все выходило натужно, через силу. Казалось, ничто не способно ее развлечь.

— Что это с тобой происходит, Лика? — спросила ее, не выдержав, Катя, соседка по даче, старинная подруга детства. — Влюбилась, что ли?

— У тебя. Катрин, только одно на уме, — откликнулась Лика. — Чуть что, сразу влюбилась.

— Уж очень похоже.

«Похоже, похоже, — раздражённо подумала Лика. — Тоже мне любовь, просто похоть играет. Трахнулась с сексапильным мужиком, спасовала, а теперь кусаю локти. Дура безмозглая, тряпка! Плюнуть и забыть!»

Однако это оказалось не так-то просто. Она бросалась к телефону на каждый звонок, понимая в душе, что это не может быть он но, тем не менее, замирая в надежде.

«Зачем мне все это нужно? — пыталась она вразумить себя. — Радуйся, что дешево отделалась, и живи, как жила». Но доводы рассудка помогали мало.

Фен уютно жужжал в зеркальной тишине ванной. Лика рассеянно следила за многочисленными своими отражениями и размышляла.

Она собиралась на день рождения подруги и теперь пыталась сообразить, будет ли там Митя и как ей вести себя, если они все же встретятся.

С той ночи у Белого дома, когда она встретила Виталия, она ни разу не виделась и не говорила с Митей, знала, что рано или поздно этого не избежать, но как последняя трусиха. пряталась в свой улиточный домик.

Она никак не могла побороть в себе жгучее чувство вины, хотя и не до конца понимала, почему, собственно, должна его испытывать. Она — свободный, взрослый человек, никакими обязательствами с ним не связана, вольна делать, что хочет. Подумаешь, целовалась с ним на скамейке. Большое дело!

Однако весь этот внутренний монолог терял свою убедительность, когда она вспоминала его глаза, обращенные на нее. Чувство было такое, будто она подманила котлетой голодного пса, а потом эту самую котлету у него из-под носа и выдернула.

Лика выключила фен и тут же услышала из-за двери удивленный голос матери:

— Лену? Вы, верно, ошиблись, но…

Лика ринулась вон из ванной с отчаянным криком:

— Это меня, мама, меня!

— Одну минуту, — сказала в трубку мать и, повернувшись к Лике: — С каких пор ты Лена?

Лика вымученно улыбнулась ей и прижалась ухом к трубке.

— Алло!

— Ленка, чертовка. — Голос Виталия звучал возбужденно и радостно. — Ну и задала же ты мне задачку! Всю твою сраную журналистику перевернул, всех на уши поставил, но телефон твой все же достал. Так что первый подвиг для тебя я уже совершил. Счет открыт.

Лика с трудом перевела дыхание. Сердце колотилось где-то в животе, во рту пересохло. Казалось, она не сможет выговорить и слова. «Он искал меня, думал обо мне», — звенело, пело в мозгу.

— Эй, ты здесь? Что ты молчишь?

Лика сделала над собой гигантское усилие. Сердце вернулось на место, голос восстановился.

— Перевариваю информацию. Не маловато ли для подвига?

— Это с моими-то исходными данными? Ну, ты, даешь! Ни фамилии, ни отчества, только имя это птичье и словесный портрет. Но тут уж я расстарался. Рембрандт свою Саскию так не расписывал на холсте, как я тебя в деканате.

Лика счастливо рассмеялась:

— Я себе представляю.

— Не представляешь. Это надо было слышать.

— И к чему такие усилия?

— То есть как? Я же знал, что ты задерешь свой изящный носик, наступишь на горло собственной песне и уйдешь под корягу зализывать душевные раны, но ни за что сама ко мне не приедешь. Самый тупиковый вариант из всех возможных. Так и вышло.

— С чего это ты взял, что мне надо что-то зализывать?

— Опыт, милая, опыт. Приходит с годами. Ладно, сантименты по боку. Собирайся и приезжай. Адрес не забыла?

— Я сегодня занята, — нерешительно возразила Лика.

— Отмени!

— Это будет трудно.

— Но возможно, — победно заключил он. — Жду тебя через час.

В трубке запели гудки отбоя. Лика бессильно опустилась на стул. Ситуация опять безнадежно выходила из-под контроля. Она уже знала, что все отменит и поедет к нему.

Их кухни высунулось озабоченное лицо матери.

— Кто это был?

Голос ее звучал спокойно и даже как-то безразлично, но Лика чувствовала, как она встревожена. Впрочем, сейчас ей было все равно.

— Один знакомый.

— Это я уже поняла. Тот самый, который из Белого дома?

Лика кивнула.

— Чем занимается?

— Фотограф. Делает очень сильные вещи.

— Как зовут?

— Виталий.

— Хм, никогда не любила это имя. Помнишь, у нас, когда мы еще жили на Чехова, был сосед Виталий. Впрочем, ты еще маленькая была. Забулдыга, мало привлекательная личность.

— Не помню.

— Не важно. А как фамилия?

— Не знаю.

Лика еле заметно передернула плечами. Её почему-то раздражали эти расспросы.

— И что?

— Приглашает погулять, — соврала Лика и покраснела.

— Но ты же собиралась к Наташе.

— Отзвоню ей.

— Даже так! Неудобно ведь, день рождения у человека.

— Мам, я сама соображу.

— Конечно, сообразишь. Я просто подумала, может, тебе взять его с собой.

— Боюсь, это будет не совсем кстати. Он же там никого не знает.

— Так познакомишь.

— В другой раз.

— Ну, смотри.

Мама подошла к ней и погладила по волосам.

— Отлично выглядишь. Пошла бы к Наташе, а? Или…

— Или.

Лика чмокнула ее в щеку и принялась набирать номер подруги, лихорадочно соображая, что бы такое ей сказать, чтобы она не обиделась.

Виталий с нетерпением поджидал ее на улице. Не успела она подойти, как он сгреб ее в объятия и, не обращая внимания на прохожих, принялся целовать. Лика слабо отбивалась.

— Вот и ты, — лихорадочно шептал он. — Лапочка, так бы и съел всю.

От него пахло сигаретами и спиртным, но Лику почему-то это не отталкивало, а совсем наоборот. Он затащил ее в подворотню, пустую и темную. Здесь, в некоем подобии уединения, Лика, наконец, расслабилась.

Она, уже не таясь, отвечала на его поцелуи. Прикосновение его рук к обнаженной под блузкой груди будило совсем уж нестерпимые эмоции. Лика застонала и повисла на нем всем телом, крепко обвив руками за шею.

Он прислонил ее спиной к стене. Лопатками она чувствовала ее шершавую поверхность. Юбка задралась до талии. Одним резким движением он содрал с нее трусики, треск разрываемой ткани слился со стоном наслаждений, когда он вошел в нее.

Лика закачалась между небом и землей, трепета и замирая от блаженства. «Я схожу с ума, — думала она. — Это безумие, это не может происходить со мной».

Она крепко зажмурила глаза, и все вокруг исчезло. Грязная подворотня, полутемный двор, освещенный облупленным фонарем, разбитая песочница. В целом мире остались только они, слитые воедино, глухие, слепые, бездумные, пылающие.

— Уф-ф-ф, — выдохнул он, опуская ее, наконец, на землю. — А жаль, что никто не проходил мимо. Вот был бы прикол: идет приличная такая старушка с собачкой, а мы тут с тобой…

— Замолчи, пожалуйста.

Лику покоробил его развязный тон. Виталий насмешливо посмотрел на нее:

— Эй, принцесса, а где это вы потеряли свои трусики? Не иначе как в своем хрустальном дворце?

Лика вспыхнула до корней волос, благодаря судьбу за вечно разбитые лампочки в подворотне. По сути, он прав, не ей разыгрывать принцессу-недотрогу, но все равно вульгарный тон его был ей неприятен.

Виталий почувствовал ее замешательство, прижал к себе и, уткнувшись лицом в волосы, прошептал:

— Извини, они, кажется, восстановлению не подлежат. Но если вдуматься, так даже лучше. Я буду заводиться от одной мысли, что там у тебя ничего нет и можно затащить тебя в любой темный уголок и ублажить без возни с этими дурацкими тряпками. Вот так, например.

Прежде чем она успела среагировать, он нырнул с головой к ней под юбку. Темная сладостная волна накрыла ее, и прежде чем кануть в ее бездонную глубь, Лика успела подумать, что этот человек всегда будет для нее неразрешимой загадкой, которую нечего и пытаться разгадать.

В «берлоге» было тесно и дымно. Бродили какие-то люди, длинноволосые мужчины в жилетках на голое тело, худые девицы в бесформенных хламидах или почти невидимых платьицах, агрессивно накрашенные, с неизменной сигаретой в алых прорезях ртов.

Лика почувствовала себя аккуратно причесанным подростком, которому только что тщательно вымыли уши и шею, перед тем как идти в воскресную школу. Перехватив несколько откровенно оценивающих взглядов, Лика поняла, что ей здесь не нравится.

На кровати тощий Валентин взасос целовался с другим парнем. Лика заметила, что никто не обращает на них внимания, и решила, что в этой насквозь богемной среде это дело привычное.

Виталий принес два больших стакана с чем-то оранжевым.

— Что это? — спросила Лика.

— «Скрю драйвер», по-нашему. «Отвертка».

Лика знала, что под этим лихим названием скрывается очень милый коктейль, водка с апельсиновым соком.

— Тебе надо нас догнать, — сказал Виталий. — Ты здорово отстала.

— То есть?

— Все уже бухие, а ты как стеклышко. Не годится.

— А чем это хоть пахнет таким странным? — спросив Лика, поднося стакан к губам.

— Травку курят, — небрежно ответил Виталий. — Только не говори, что не пробовала.

— Никогда.

Лика сделала глоток и тут же выплюнула все обратной кашляя и утирая слезы. Язык и губы нестерпимо жгло.

— Да это же чистый спирт!

— А ты что думала?

Виталий опрокинул в себя добрую половину своего «коктейля» и даже не поморщился. Лика, прищурившись, наблюдала за ним. Глаза его странно, неестественно блестели, лицо покраснело и сразу стало простоватым. Он вынул из пальцев сидящей рядом девицы самокрутку, с удовольствием затянулся, плотно сжав губы, задержал дыхание и лишь потом медленно выдохнул.

Он протянул папироску Лике. Она не стала спорить, взяла, улучив момент, незаметно передала обратно девице в кресле.

К ним подошел высокий человек с худым аскетичным лицом. Как бывает у очень светлых блондинов, брови и ресницы у него тоже были светлые. Бледному голубоглазому лицу явно не хватало красок, так и хотелось взять палитру и чуть-чуть подретушировать.

В отличие от Виталия и всех остальных он выглядел свежим и совершенно трезвым. Лишь по слегка сузившимся зрачкам Лика поняла, что и он отдал дань общему увлечению.

— Кто такая? — спросил он, окинув Лику заинтересованным взглядом. — На остальных баб не похожа. — Заметив, что по лицу ее пробежала тень и еле заметно вздрогнули брови, он поспешно пояснил: — Цитирую Тургенева.

— Значит, это следует расценивать как комплимент, господин Базаров, — отозвалась Лика.

Он широко улыбнулся, обнажив ряд ослепительно белых, безупречных зубов.

— А как же иначе? Что занесло вас, в это насквозь прогнившее гнездо, прелестная бабочка?

Он говорю с еле заметным прибалтийским акцентом. Лика поняла, что перед ней тот самый художник, автор странных натюрмортов, украшающих стены «берлоги».

— Сбавь обороты, Ульмас, — сказал Виталий. — Она со мной, так что твое убойное эстонское обаяние здесь не к месту.

— Обаяние всегда к месту, — возразит тот. — Глядя на вас, становится жаль, что я не пишу портретов.

— Никогда не поздно начать.

— Только если вы согласитесь позировать, э-э-э-…

— Лика.

— Ульмас.

— Я подумаю, — нерешительно сказала она.

— Не соглашайся, Ленка, — пробурчал Виталий. — Он тебя нарисует с клешнями и всю заросшую ракушками.

— Почему именно так? — спросила с любопытством Лика.

— Тоска по морю, — ответил Ульмас. — По-моему, вам пойдет.

— Ей все пойдет.

Виталий уже раздобыл где-то папироску и теперь потягивал ее, зажмурив от удовольствия глаза. Он успел прикончить оба коктейля и стоял, пошатываясь, бледнея лицом. Язык ворочался с трудом, глаза стекленели. Он с заметным усилием сфокусировал их на Лике.

— Лучше всего совсем без одежды и этих сраных ракушек.

Под его мутным взглядом Лика поежилась. Она вдруг всей кожей ощутила опасность и инстинктивно шагнула назад. Он поймал ее руку и крепко сжал.

— Стриптиз! — закричал он неожиданно громко, перекрикивая общий говор. — Стриптиз! Ленка, покажи им!

В комнате воцарилась тишина. Все взгляды, пьяные, одуревшие, насмешливые, устремились на нее. Лика почувствовала в панике, что неудержимо пунцово краснеет.

— Номер объявлен. Публика ждет, — требовательно заявил Виталий.

Лика беспомощно посмотрела на Ульмаса. В его бледных глазах плясали искорки смеха и еще что-то, очень похожее на вполне клинический интерес. Так смотрят дети, когда сажают в банку жука, чтобы поглядеть, что он будет делать.

Поняв, что с этой стороны помощи ждать не приходится, Лика повернулась к Виталию, рассчитывая обернуть все в шутку. То, что она увидела, повергло ее в панику: перед ней был совсем чужой, незнакомый человек. Сузившимися холодными глазами он смотрел на нее, кривя в ухмылке губы.

— Сейчас же отпусти меня, — потребовала она, надеясь, что голос ее звучит достаточно твердо.

— Сначала стриптис-с-с! — прошипел он и свободной pyкой рванул на ней блузку.

Несколько пуговиц отлетели, обнажая плечо. Раздались нестройные хлопки, восторженные возгласы, свист. Виталий шутовски раскланялся.

Улучив момент, Лика рванулась и бросилась к двери.

Перескочив через чье-то бесчувственное тело, распростертое на ковре, она очутилась в коридоре. В темном углу копошилась какая-то парочка.

— Пососи его. Он это любит, — донесся до нее прерывистый шепот.

С трудом подавив тошноту, Лика выскочила на лестницу, оттуда на улицу. Свежий ночной воздух подбодрил ее.

Пробная через темную подворотню, она вспомнила встревоженное лицо матери, услышала ее голос: «Что хорошего можно ждать от сомнительных знакомств?»

— Мамочка, — прошептала Лика, — как же ты права!

У нее было чувство, будто ее всю вымазали в грязи. Спасительный зеленый огонек замигал из темноты. Такси! Лика отчаянно замахала рукой. Ей все казалось, что за ней гонятся.

Только захлопнув за собой дверцу такси и откинув голову на спинку сиденья, она наконец почувствовала себя в безопасности.

Она не придет, должна была прийти, обещала и вот — не пришла. Он и сегодня не увидит ее. Когда Наташа сказала ему об этом, он сразу как-то сник и потерял всякий интерес к происходящему. Он и пришел-то только из-за нее. Лики. Надеялся на встречу, на откровенный разговор, а получил…

Митя прикрыл за собой дверь и, не зажигая света, опустился в глубокое, покойное кресло, ушел в него с головой и устало вытянул ноги. За стеной гомонили друзья, хлопали пробки от шампанского, звенела гитара.

— Моя Наташенька, танцуют все кругом, — перефразируя Лещенко, запел Нико. — Моя Наташенька, попляшем мы с тобой. Моя Наташенька, а жить так хочется…

«Очень хочется жить, — с горечью подумал Митя. — Лика, Лика, что же ты делаешь со мной?»

В соседней комнате задвигались стулья, поплыла медленная, обволакивающая мелодия. «Танцевать будут», — безразлично подумал Митя.

— Рок-н-ролл давай!

— Пошел бы ты погулять со своим рок-н-роллом! Девочки, держите его, не пускайте к магнитофону.

— Да-да-дуда-дуда. Да-ла-дула!

Веселый визг, возня, звук падающего тела Жалобное «Девочки, помилосердствуйте!» Женская партия победила.

Внезапно вспыхнул свет. Митя зажмурился. Ручка кресла скрипнула пол тяжестью чьего-то тела.

Вика. Ее полная нога, обтянутая плотным блестящим чулком, покачивалась прямо перед его носом.

— Вот ты где. А я тебя везде ищу.

Митя с трудом подавил раздражение и выпрямился в кресле.

— Потанцуем?

— Что-то нет настроения.

Вика резко наклонилась к нему. От нее пахло шампанским и тяжелыми духами. Кажется. «Мажи нуар». Лика иногда душилась такими, но на ней они звучали обворожительно не то, что… Митя слегка поморщился, что впрочем, не укрылось от внимания Вики.

— Душа болит, а сердце плачет, — язвительно произнесла она. — Конечно. Красотка-то наша опять хвостом вильнула.

Митя промолчал.

— И как ты это терпишь, не понимаю, — продолжал она. — Тебе откровенно дурят голову, а ты только слюни пускаешь.

— Слушай, Вик, нее лезь ты не в свое дело, — попросил Митя.

Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, тем более с Викой. И еще его почему-то ужасно раздражала ее нога, нарочито выставленная напоказ. Она напоминала пухлую сардельку в сверкающей целлофановой упаковке. Казалось, чуть ткнешь — оболочка лопнет, и брызнет жирный сок. — И придет же в голову, — усмехнулся про себя Митя. — Канибализм какой-то».

— А я ведь люблю тебя, Митя, давно люблю, — сдавленным голосом произнесла она.

Сказала и осеклась. Митя молчал, не зная, что ответить. Повисла долгая, мучительная пауза.

— Молчишь, — сказала она, наконец. — Не молчал бы, если б на моем месте была она, соловьем бы разливался от восторга, на коленях ползал.

— Прекрати!

Он резко встал. Слушать ее было невыносимо. И тут же стало стыдно своей несдержанности.

— Прости.

В спасительной темноте коридора он столкнулся с Наташей.

— Митя! А мы тебя потеряли.

Он подхватил ее под руку и потянул за собой на кухню.

Она покорно следовала за ним. К счастью, кухня была пуста.

— Что сказала тебе Лика?

Она стояла перед ним, маленькая, хрупкая. Матовое, сердечком, личико в обрамлении длинных каштановых волос было беззащитным, как у ребенка.

— Сказала, что не сможет прийти.

— Но почему? Почему?

Наташа прикусила губку. Темные брови ее съехались к переносице, образовав над ней плавную атласную линию.

— Не могу сказать. Просто не знаю. — И, заметив недоверчивость в его глазах, поспешно добавила: — Мы так давно и хорошо друг друга знаем, что объяснения не нужны. Если она говорит, что не может, значит, не может.

— А ты-то сама как думаешь? Есть у нее кто-нибудь?

Митя буквально вонзился и нее взглядом и вдруг понял, что слова его падают в пустоту. Она уже не слушала его.

В коридоре раздались поспешные шаги, шорох, приглушенные голоса.

— У тебя такие красивые губы. Как это я раньше не замечал!

— Давай сбежим.

— К тебе или ко мне?

— К тебе. У меня мама дома и брат. О-о-о, Нико!

Наташа дернулась всем телом. На лице ее отразилась такая мука, что Митя невольно поежился. Она вся напряглась, как тугая тетива лука, и обратилась в слух.

«Чистый мазохизм», — подумал Митя. Звуки, доносившиеся из-за двери, не оставляли никаких сомнений в том, чем там занимаются эти двое. Целуются, конечно.

Митя дотронулся до ее руки. Наташа подняла на него яростно сверкающие глаза.

— Кто угодно, но только не я! Почему. Митя?

Митя пожал плечами:

— Да он и предположить не может, что ты…

— И стесняется ко мне подойти, так, что ли? — язвительно сказала Наташа. — Скромненький наш. Нет, не могу это слышать.

— Так удиви его, — неожиданно для себя самого сказал Митя. — Отмочи что-нибудь этакое, чтобы он ошалел.

Слова эти выплыли из самых глубин его изболевшейся души. Легче советовать другим, чем сделать самому.

Наташа удивленно взмахнула ресницами, потом вдруг ни с того ни с сего состроила озорную мордочку, подхватила поднос, весь уставленный массивными стаканами, и шагнула в коридор.

Митя, ничего не понимая, попытался ей помочь, но она лишь нетерпеливо отмахнулась от него ножкой. Две высокие фигуры шарахнулись друг от друга при ее неожиданном появлении.

— Инга, у тебя помада размазалась. Смотреть жутко, — проворковала Наташа, пытаясь обойти ее с тяжелым подносом.

Нико протянул руки, чтобы помочь ей, но поймал не поднос, а саму Наташу, которая неуловимым движением скользнула ему на руки. Оглушительный звон разбивающегося стекла заполнил коридор.

Митя с восхищением наблюдал за ней. Ох, женщины! В каждой дремлет великая актриса и пробуждается от сна, когда хозяйке это нужно. Сценка с падением была разыграна безукоризненно.

Ошалевший Нико хотел было поставить ей на ноги, но тут неожиданно вмешался Митя:

— Новорожденную можно бы и на руках поносить.

Наташа незаметно подмигнула ему, обвила шею Нико руками и зашептала что-то ему на ухо. Судя по выражению его глаз, и в изломанной улыбке, ниточке усов, это что-то было весьма и весьма занимательно. Они исчезли в гостиной, где были встречены ревом восторга.

Инга стояла перед зеркалом и нервными движениями стирала помалу с лица. Выглядела она действительно жутко. Митя не стал дожидаться развязки. Ему вдруг до боли захотелось увидеть Лику.

Он незаметно выскользнул из квартиры и, засунув руки в карманы, зашагал к метро.

Асфальт матово поблескивал под ногами. Желтки фонарей растекались по нему, как по сковородке. Мимо просвистывали редкие машины.

Проспект Вернадского, заветное место. Сколько долгих вечеров провел он здесь, около ее дома, не счесть.

Митя прислонился спиной к дереву прямо напротив подъезда, засунул поглубже руки в карманы и приготовился ждать. Сегодня все выяснится, и не будет больше неизвестности, этих томительных звонков, падающих в пустоту, этих бесконечных «Лики нет дома. Позвони завтра, ладно, Митя?» Он очень хорошо относился к ее матери, но каждый раз, слыша ее голос в трубке телефона, холодел сердцем, уже знал, что она ему скажет, и не мог ей простить неправды.

Она появилась неожиданно. Дробный цокот каблучков по асфальту, легкая тень.

— Лика?

Она остановилась, как подстреленная. Рука порхнула к горлу. Лица в темноте не разглядеть.

— Лика?

Он шагнул к ней. Ни слова в ответ. Лишь запрещающий жест рукой, и она исчезает, исчезла в подъезде. Стук закрывающейся двери, как молоток о крышку гроба.

Он мог бы догнать ее, встряхнуть за плечи, заглянуть в глаза, задать, наконец всe наболевшие вопросы и, может быть, получить на них ответ. Мог, но не стал.

Лика одним махом взлетела по ступеням черном лестницы, не дожидаясь лифта. Дыхание перехватило. Она опустилась на холодную ступеньку, прижалась лицом к перилами зажмурила глаза. Остекленевшее лицо Виталия, беззащитная улыбка Мити, холодный, оценивающий взгляд Ульмаса, женоподобный Валентин, чьи-то алые губы, присосавшиеся к папироске. Пестрый калейдоскоп, а в центре его она, Лика.

«Отчего все так нелепо складывается?» — в отчаянии подумала она. С Виталием все не так, и она это ясно видит. Его мир никогда не станет для нее своим, они всегда будут чужими друг другу. Но даже сейчас, когда у нее на душе так гнусно, ее все равно непреодолимо тянет к нему. Он был готов выставить ее напоказ своим дружкам, но останься они вдвоем, и она снова не смогла бы устоять под натиском его желания. Тут какая-то дьявольская химия, необъяснимое колдовство, загадка, почище, чем у сфинкса. Нечего и пытаться ее разгадать, надо просто кончать с этим, пока не поздно.

Легко сказать! Она вдруг остро, словно наяву, ощутила прикосновение его колючих усов к своей обнаженной груди и сладостно содрогнулась всем телом, плотнее прижалась лицом к перилам лестницы. Железо раздражающе холодило лоб, не принося облегчения.

Звук шагов вернул ее к действительности. Кто-то спускался по лестнице. Еще не хватало знакомого встретить, в смятении подумала Лика и сжалась в комочек, стремясь сделаться как можно более незаметной.

— Лика, это ты? — спросил знакомым голос. — Ну и местечко же себе выбрала?

Лика нехотя повернулась. Так и есть. Соседка Лариса с помойным ведром. Хорошо хоть с полным.

— Лифт не работает, — соврала она.

— Отдохнуть, что ли, присела? И с каких это пор ты стала такая дохлая, что на седьмой этаж подняться не можешь? — язвительно спросила Лариса. Прислушалась. — Да нет, жужжит.

Видно, только что включили.

Она поставила ведро у мусоропровода и наклонилась к Лике. Темная челка закачалась над глазами.

— Да что с тобой? Белая, как бумага, краше в гроб кладут, ей-богу! Вставай давай, попку застудишь. Нам, бабам, нельзя на холодном.

Лика неожиданно для себя схватила ее за руку:

— Ой, Ларис, я так влипла!

Слова полились неудержимым потоком, теснясь и опережая друг друга.

— Стоп! — скомандовала вдруг Лариса. — Излияния у мусоропровода отменяются. Пошли ко мне.

Ведро так и осталось стоять, забытое на лестнице.

В оранжевом пятне света на ковре расположились все три знаменитые Ларисины кошки. Дымчатая, розовая и черная. Ленивые и вальяжные, они и были истинными хозяйками этой квартиры. Лариса в них души не чаяла и позволяла абсолютно все. Может быть, поэтому мужчины долго у нее не задерживались.

Ларисе было уже под тридцать. Стройная ухоженная брюнетка, она была очень хороша собой, но, несмотря на это, до сих пор оставалась одна. В поклонниках недостатка не было, они сменялись с такой же регулярностью, как сменяются времена гола. Неиссякаемый предмет пересудов для старушек у подъезда. «Гляди, Мань, очередной Ларискин хахаль пошел. Шастает как к себе домой, а у самого, небось, законная жена и семеро по лавкам. А Лариска-то хороша. Одно слово, шалава».

Ларису весь этот шорох совершенно не волновал, по крайней мере внешне. Она проплывала мимо них спокойная, прекрасная, не замечая колючие, недобрые взгляды в спину. С Ликой они были приятельницы.

— Устраивайся поудобнее. Я сейчас кофе поставлю.

Лариса исчезла на кухне. Лика присела в кресло. Одна из кошек, черная Шарлотта, или попросту Лотта, тут же переместилась к ней на колени.

Машинально почесывая за ухом, Лика почувствовала как уходит напряжение, переливается через пальцы в густой блестящий мех. Лотта замурчала, будто включился маленький симпатичный моторчик, устроилась поудобнее и замерла.

— Какая картина! — Лариса возникла в дверях с чашками и кофейником. — Жать, Гриши нет. Он бы вас нарисовал.

Гриша был последним по счету Ларисиным любовником. Улыбчивый, общительный, он успел перезнакомиться практически со всеми, кто жил в их подъезде.

— Он что, художник?

— Так, любитель. Успел запечатлеть всех моих красавиц.

— И как получилось?

— Чудовищно!

Лариса заливисто рассмеялась, но была в ее смехе какая-то трещинка.

— Что-то его уже несколько дней не видно.

— Разбежались, так что это уже пройденный этап.

Лика повнимательнее посмотрела на нее. Несмотря на небрежный тон, было в нем что-то, делающее дальнейшие вопросы невозможными.

— Сейчас коньячку выпьем, — продолжала между тем Лариса.

Лика отрицательно покачала головой:

— Без меня.

— Думай, что говоришь. Лотта и кофе с коньяком — лучшее средство от стресса. Проверено. Тут как-то стало мне совсем скверно, так только этим и спасалась. Минус кофе. — Лариса усмехнулась. — Каюсь, каюсь. Лотта, так та вообще от меня не отходила. Лежала на ногах, как грелка. Не знаю, что бы и делала без нее.

Лика покосилась на кошку. Та, словно поняв, что речь идет о ней, заиграла хвостом и сладко зевнула, обнажив розовую пасть с рядом мелких острых зубов.

— Ну, рассказывай, что там у тебя стряслось. Только не заводись.

Лариса разлила кофе по чашкам, плеснула в рюмки коньяк и приготовилась слушать.

— Да, в общем, ничего особенного, — промямлила Лика.

— Ладно тебе скромничать, — сказала Лариса, согревая в ладонях рюмку. — Я уже и так кое-что поняла. Мужики на части рвут. Так оно и неплохо. Все лучше, чем вообще ничего. Ты коньяку-то выпей, легче будет.

Лика лизнула янтарную жидкость, поморщилась и отставила рюмку. Вкратце описала историю своею знакомства с Виталием, опустив некоторые пикантные подробности, мучительное чувство вины по отношению к Мите.

— Ты с ним спала? — спросила вдруг Лариса.

— С кем? С Митей?

— Да нет. С этим твоим фотографом.

Лика кивнула, чувствуя, как краска заливает щеки.

— И как? — Лариса словно бы и не заметила ее смущения.

— Что — как?

— Понравилось?

— Хм… Очень.

— Ну так и в чем проблема, не пойму. Радуйся. В наше время не так-то просто найти мужика, который способен доставить удовольствие женщине. Можешь мне поверить, у меня опыт богатый.

— Но он… как тебе объяснить… совсем не моего круга.

Лариса весело расхохоталась:

— Вот тошнища! Синдром девочки из хорошей семьи. Волнуешься, что скажет мамочка. Не бойся, она в свое время нагулялась, теперь твоя очередь.

— Но он хотел заставить меня раздеться при всех!

— Большое дело! — хмыкнула Лариса. — Ну, потерял мужик голову, что ж теперь, кастрировать его за это? Я вот тоже гляжу на тебя иногда и жалею, что я не лесбиянка.

Лика поперхнулась кофе.

— Лариска, прекрати!

— И вообще, какая из тебя журналистка, если ты, попав в такую ломовую среду, не можешь извлечь для себя максимум пользы. Наблюдай, вникай. Напишешь потом об этом. Когда еще придется. «В подвалах Москвы», — импровизировала она. — Это же бомба для твоего «Московита».

— Ты думаешь?

— Естественно. Об этом, по-моему, еще никто не писал. Заголовок дарю, цени мою щедрость.

— Да я ценю. Вот только…

— Что — только? Твой фотограф? Хорошенькая, судя по всему, штучка.

— Вот именно. Прямо какой-то доктор Джекил и мистер Хайд в одном лице.

— А они всегда в одном лице, — заметила Лариса.

— Никак не могу его раскусить.

— А надо?

— Хотелось бы.

— Ой ли? Знаешь, как бывает? Хороший такой орешек, крепенький, блестящий. Что-то там внутри. Раскалываешь его, раскалываешь, расколола — а он внутри пустой. И думаешь, и чего это я надрывалась, так хорошо, когда целый был.

— Звучит убедительно.

— Еще бы не убедительно, если выстрадано. Нравится — принимай как есть, а не нравится — бросай. Но только сразу. А то будешь размазывать манную кашу по тарелке.

Лика передернула плечами. Бр-р-р, гадость какая! А ведь именно это она и собиралась делать.

— Слушай, Димон, а может, мне на ней жениться?

Нико вытянул под столом ноги во всю длину и, взъерошив себе волосы, закинул руки за голову.

— У?

— Я говорю, может, жениться на ней?

— На ком? — отсутствующим голосом спросил Митя.

Они мирно прогуливали лекцию по истории. Народу в кафеюхе было совсем мало, и Митя сам не заметил, как отключился.

— Как — на ком? На Наталье, естественно. А то еще вильнет хвостом, как твоя Лика. Ой, извини, старик, — спохватился Нико. — Глупость сморозил.

«Если бы, — горько подумал Митя. — Все, правда».

— Не вешай носа, Димон, все еще образуется, — с деланной бодростью продолжал Нико.

— Что ты меня уговариваешь? — раздраженно сказал Митя. — Тебе, наверное, лучше меня все известно.

— Да-а-а, увели девушку. Прямо из стойла, — прокомментировал Нико. — Фотографы-порнографы.

Митя поморщился.

— Да у нас и не было ничего.

Ночь, земным двор, шелест листвы на ветру, ее губы. Митя скрипнул зубами. Не было ничего, ха!

— Угу. Ты только отвлекись. Сам не заметишь, как вес пройдет. Я вот тоже влюблен в нее был на первом курсе. И ничего, жив.

Митя смерил его насмешливым взглядом. Нико, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Давай сегодня в Иняз зарулим, а? Там такие бабы, и все как одна девственницы. Хотя мне нельзя. — Нико сокрушенно покачал головой. — Наталья не поймет. И как это я ухитрился так влопаться!

— Я, пожалуй, отвалю, — сказал Митя, вставая. — На сегодня хватит. А ты женись, и поскорее, пока она не пeредумала.

— Кто это тут собирается жениться и на ком?

Оба как по команде повернулись. У столика стояла Вика, покачиваясь на высоченных каблуках. Черный свитер туго обтягивал высокую полную грудь и пухлые складочки на боках. Заметив, куда они смотрят, она попыталась поглубже втянуть живот, но лишь задохнулась и покраснела.

— Присядь, Виктория, в ногах правды нет. — Нико pадушным жестом указал ей на стул. — Составишь мне компанию, а то этот хмырюга совсем разленился. Не успел прийти и уже линяет.

— Ты уходишь? — спросила Вика т быстро добавила: — Я тоже. Проводишь до метро?

— Пошли, — нехотя согласился Митя. — Пока, Нико.

— Давай-давай, сачок, — проворчал тот и выудил из сумки затрепанный учебник. — Хоть историю почитаю, раз все равно за вас всех отдуваться на семинаре.

— Куда пойдем? — Виктория выжидательно смотрела на Митю.

— Как куда? Сама же сказала до метро.

— Это я так, для отвода глаз. Чтобы у Нико лишних вопросов не возникло. Прогуливать — так с музыкой. Мне дядя как раз обалденные пласты подкинул. Майлс Дэвис, записи семьдесят восьмого года. Убойная труба.

— Давай как-нибудь в другой раз, и ребят позовем, — промямлил Митя. — У меня тут встреча одна…

— Встреча у него, — хмыкнула Вика. — Мне-то хоть мозги не пудри. Ходишь как побитая собака, а она трахается со своим жлобом направо и налево. И охота строить из себя идиота. Все уже за животики держатся.

— Пошли!

Митя стремительно развернулся и, схватив ее за руку, потащил за собой. Вика от неожиданности чуть не слетела с каблуков и, подпрыгивая, засеменила за ним.

«Только бы она не говорила ничего, — думал Митя, крепко сжимая ее руку. — Только бы она больше ничего не говорила».

Звонок прозвенел неожиданно, когда она уже перестала ждать и почти убедила себя, что все закончилось само собой и самым наилучшим образом.

— Привет, принцесса!

Его голос в трубке звучал как всегда беззаботно, будто не было этих мучительных дней неизвестности и ожидания, будто ничего и не произошло. А может, и вправду ничего, усомнилась на минуту Лика.

— Я вот только вчера спустился с небес на грешную землю. Залет, доложу тебе, был капитальный. Все как в тумане. Я тебе, случайно, не звонил?

— Нет, — холодно ответила Лика.

— Вот и славно. — Он хмыкнул. — Славно. Тебе вряд ли это было бы о кайф.

— Представляю.

— Не представляешь. Ты много чего себе не представляешь, моя девочка. И, слава богу! В этом секрет твоей прелести. Но сегодня я бодр, мозг мой ясен, как никогда, и я снова готов припасть к твоим ногам.

— Стоит ли?

— Что значит стоит? Испытай меня! Никто еще ни разу об этом не пожалел.

— Я в восторге от твоего самомнения.

— Еще бы! На том стоим. Кроме того, хочу предложить тебе одну небольшую экскурсию.

— Куда?

Слово вырвалось само собой, прежде чем она успела прикусить себе язык.

— Вот это другой разговор! Чую здоровое любопытство, вернее, нездоровое. Это уже кое-что!

— Рано радуешься. Я не…

— Поздно, летка, поздно! — ликовал он — Я тебя зацепил, признайся. Не лукавь с папочкой Виталием. Экскурсия — закачаешься! Московское дно!

— Что ты имеешь в виду?

— Ты меня удивляешь! Горького, что ли, давно не перечитывала? Притоны, ночлежки, бордели, сутенеры и торговцы детьми. Все прелести ночной жизни народа. Один знакомый американец сказал, что если получатся стоящие фотографии, он их пристроит в какой-нибудь журнал. Там сейчас все русское нарасхват.

— А как ты снимать там будешь? — полюбопытствовала Лика. — Никто же не даст.

— Исхитрюсь как-нибудь. У меня свои профессиональные секреты. Ну как, согласна?

Лика понимала, что опять ввязывается во что-то сомнительное, но авантюрная жилка взяла верх. Настоящие репортеры от таких предложений не отказываются.

— Так и быть. Где и когда?

— В десять у пригородных касс Казанского вокзала. Бриллианты надевать не обязательно.

Народу в зале было немного, и она сразу увидела его. Он стоял, прислонившись спиной к колонне, и цепким взглядом осматривал проходивших мимо людей. Лика подошла незаметно, тронула за плечо.

— Привет! Ты похож на охотника, выслеживающего дичь.

— Плохо. Не думал, что это так заметно. А ты еще красивее, чем я помню. Потрясающе выглядишь, даже в этом тряпье.

Лика посмотрела на свои видавшие виды джинсы.

— Лихой комплимент. Я сразу почувствовала себя лучше.

— Зато от сердца. Пошли, потолкаемся среди публики. Может, и набредем на что-то впечатляющее.

Он небрежно запахнул свободную кожаную куртку, и не торопясь пошли по вокзалу.

В переходах, в залах ожидания, повсюду на скамьях, на чемоданах и баулах, на голом полу дремали усталые люди с помятыми лицами. Молодая мать кормила грудью младенца. Какой-то всклокоченный мужчина украдкой мочился в углу, видно, чтобы не отходить далеко от своих вещей. Тут же ели, пили, играли в карты на сдвинутых ящиках.

— Вот она — горькая судьба советского пассажира, — заметил Виталий. — Ни тебе отлить, ни поесть по-человечески.

— Но до туалета все же можно было бы дойти, — с плохо скрываемым отвращением отозвалась Лика.

— Надменная ты моя, — усмехнулся Виталий. — Посмотрел бы я на тебя в его положении. Только отвернись — и половины вещей как не бывало. Вон, посмотри туда, щипачи за работой. Высший пилотаж!

Лика проследила за его взглядом. Молодая худенькая девушка разговаривала о чем-то с дородной теткой в сбившемся набок цветастом платке, видно, обратилась к ней с каким-то вопросом. Рядом отирался невзрачного вида человечек. О таких говорят «без лица». Рука его змейкой скользнула в карман ее плаща, только тронула замочек сумки — и все. Он как испарился. Девушка благодарно улыбнулась тетке и заспешила к выходу.

— Вот так, — произнес Виталий прямо у нее над ухом. — Денежки тю-тю! А ты говоришь, туалет.

Поглощенная увиденным, Лика только сейчас вспомнила о его присутствии.

— Надо их остановить. Немедленно’

— Ни-ни. Нам светиться нельзя. Да разве убережешь всех доверчивых дур.

Лика заметила довольную улыбку на его лице. Он так и снял.

— Ты все заснял?!

— А как же? Бесценные кадры, если получится.

— А если при тебе человека убивать будут, тоже будешь снимать и радоваться?

— Возможно, если все равно ничего не изменишь. Фотография — зеркало действительности, а я лишь ее зоркое орудие.

— Ты — чудовище! — возмущенно выпалила Лика.

— Но зато какое талантливое! — парировал он. — Ты ж ничего не заметила, и никто не заметил. — Отрывисто хохотнув, он притянул ее к себе за плечи и возбужденно зашептал на ухо: — Расслабься, принцесса! Весь мир не спасешь. Поболтаемся здесь еще часок и поедем ко мне. Там тишина, все разбежались. Только Ульмас заперся у себя и кропает что-то эпохальное.

Лика сморщила носик. Ей совсем не хотелось видеть Ульмаса. Слишком хорошо запомнился его холодный, изучающий взгляд. Ее гримаска не укрылась от Виталия. Он звонко чмокнул ее в нос.

— Что, не понравился наш прибалтийский Снайдерс?

— Нет.

— Плохо ты, видать, разбираешься в живописи.

— В живописи как раз разбираюсь.

— Ладно, не дуйся. Не хочешь, не поедем, — примирительно сказал он. — Придумаем еще что-нибудь.

Кто-то тронул Лику за руку. Она обернулась. Чумазая девочка лет семи, зябко переступая голыми ногами в разбитых ботинках, протягивала к ней руку. Длинные пепельные волосы, прозрачное личико, молящие глаза. Прелестный падший ангел.

— Красивая тетенька, дай мне денежку. Очень кушать хочется.

У Лики защемило сердце. Она высвободилась из объятий Виталия и присела перед малышкой на корточки.

— Ты что, совсем одна? Родители твои где?

— Померли. Одна бабаня осталась. Только она старая слепая совсем. Дай денежку, тетенька.

Лика вытащила из кармана пригоршню скомканных бумажек и сунула девочке.

— Спаси Христос, добрая тетенька. Век за тебя буду Бога молить.

Она деловито рассовала по карманам деньги и пошла к выходу.

— Подожди! — крикнула ей вслед Лика. — Ты где живешь?

— Там! — Она, не оборачиваясь, махнула неопределенно ручонкой и юркнула за угол.

Лика медленно выпрямились. В глазах у нее стояли слезы.

— Пойдем отсюда, — тихо сказала она.

— Ох, беда с вами, с интеллигентами, — пробурчал Виталий. — Только чуть припечет, сразу поджимаете лапки, прячетесь в свой уютный сытый домик и ну оплакивать горькую судьбу русского народа.

Лика вздрогнула, точно от удара.

— Ты прав. Надо что-то делать.

— Вот-вот. Сними с себя последнюю рубашку и отдай ей. Голенькая ты мне нравишься куда больше.

Он все говорил, но она уже не слушала его, а со всех ног бросилась догонять девочку.

Выскочив на улицу, Лика огляделась. Девочки нигде не было видно. Вокруг кипела обычная привокзальная жизнь. Озабоченные пассажиры, навьюченные, как мулы, баулами и чемоданами, разухабистые наперсточники, голосистые торговки мороженым и пирожками. Несмотря на довольно поздний час, все это топталось, мельтешило, мелькало перед глазами, сливаясь в сумасшедший пестрый водоворот.

Лика наугад свернула налево и, пробежав несколько шагов, оказалась на большой асфальтированной площадке, сплошь заставленной коммерческими палатками. Здесь народу было поменьше, и она сразу увидела свою девочку.

Она забилась в угол забора, отделявшего территорию вокзала, и, прикрываясь ручонками и втянув голову в плечи, пыталась защититься от ударов простоволосой женщины с одутловатым, испитым лицом.

— Ишь, чего удумала! — волила та. — Деньги прятать! От родной мамки красть! Убью падлу!

Лика подбежала и, содрогаясь от омерзения, перехватила занесенную для удара руку. Женщина дернулась, но Лика крепко держала ее. Опухшие бессмысленные глазки уперлись в Лику, малиновый рот изумленно приоткрылся. Лику обдало отвратительным запахом перегара.

— Пусти, бля! Пусти, говорю! — прошипела она.

— Не смейте бить ребенка, — твердо отчеканила Лика. — А то милицию позову.

— Испуга-а-ала, — издевательски проблеяла женщина. — Зови. Мое дите, хоть — бью, хоть — совсем прибью. И никто мне не помеха. Ишь какая фря выискалась! Мартышку мою портить!

На ее крики начали собираться люди. Благодарная публика, подумала Лика. Всегда приятно поглазеть на чужие разборки, нарушающие монотонное течение жизни.

— Тоже моду взяли детей малых бить, — сказала какая-то женщина.

— А ежели их не бить, что тогда вырастет?

— Что вырастет, то вырастет.

— То-то!

— А где курносая, а? Только что здесь была.

— Утекла под шумок. От стрекоза!

Вокруг захохотали. Лика огляделась. Девочка исчезла.

Виталий поджидал Лику у выхода. В суматохе он не увидел, куда она побежала, и решил не искать. Вернется же она когда-нибудь.

— Эй, усатик, прогуляемся за уголок?

Голос был хриплый и надтреснутый. Оборачиваться не хотелось.

— Ты оглох, что ли? Не жмись, я дорого не возьму.

Он нехотя повернулся и обомлел. Стоящее перед ним размалеванное тощее существо с высоко взбитыми обсесцвеченными волосами, через которые просвечивали отросшие черные корни, было не кто иной, как Нинель, его старинная подружка-хохотушка.

Они встретились года три назад, тоже на вокзале. Он уже не помнил, на каком именно. Она тогда приехала с подружкой из Рыбинска поступать в институт. Пухленькая, наивная, глаза так и блестят, все в новинку.

Виталий был с приятелем, делать было нечего. Две юные провинциалки, свежие, как подснежники, пришлись как нельзя более кстати. Они живо задурили им головы своим непринужденным столичным трепом и вольными манерами и без труда затащили к себе.

Подружка быстро куда-то испарилась, а Нинель осталась. Прилепилась к нему всем своим существом, благо идти ей было некуда, стирала, готовила, штопала носки, даже научилась проявлять пленку. В институт она, конечно же, не поступила и, похоже, не жалела об этом. Он уже не знал, куда ему от нее деваться. Не выгонять же на улицу, в самом деле.

Помощь пришла неожиданно. Один из его приятелей, что называется, положил на нее глаз. Виталий не возражал, был даже рад. Нинель почувствовала это и, проглотив обиду, ушла. И ведь ни слова не сказала, не упрекнула ни в чем, просто собрала вещи и исчезла. Он тогда, помнится, вздохнул с облегчением и без особых усилий выбросил ее из головы. Больше он ничего о ней не слышал.

И вот теперь эта неожиданная встреча. Происшедшая с ней перемена поразила его. Мудрено было признать в этой потасканной вокзальной шлюхе веселую хохотушку Нинель.

— Нинель, — с трудом выдавит он. — Здравствуй. Нинель.

Глаза ее изумленно округлились. На мгновение она стала похожа на прежнюю девочку из Рыбинска. Но лишь на мгновение.

— Внта-а-ха. сукин ты сын! Встретились-таки. Вот уж не ожидала.

Она неверным жестом поправила волосы, от чего они истрепались еще больше, и он понял, что она пьяна.

— Ну что? Тряхнем стариной, если уж встретились, или как?

Виталий молчал, не зная, что сказать. Это было ему внове. Обычно он хорошо владел собой и всегда с честью выходил из любых щекотливых ситуаций.

— Как ты…

— Хочешь спросить, как я докатилась до такой жизни? Как девкой стала? Спроси, и я тебе отвечу. С твоей подачи, милок!

Последнее слово она произнесла с такой разъедающем горечью, будто кислотой в глаза плеснула. Виталия передернуло.

— Я не…

— Ну конечно, не. Все вы не. Или забыл уже, как вышвырнул меня на улицу?

— Никто тебя не вышвыривал, не придумывай!

— Да ладно тебе. Знаешь ведь, о чем я. Может, ты меня за шкирку и не брал.

— Не брал.

— Какая разница, мать твою! Слова, слова… Ты на них всю дорогу был бо-о-ольшой мастер. Таких поискать. Только это ты меня дешевкой сделал.

Она икнула или всхлипнула, он не понял. Мысли теснились в голове, мешая сосредоточиться. То, что она сказала, было чудовищно, он не хотел, не мог в это поверить.

— Ты ведь кому хошь готов был меня отдать, когда я тебе обрыдла. Лишь бы взяли. Как кошку какую. Ты головой-то не качай, я правду говорю, разве нет? А я тебя любила. Ох, как я тебя любила, дура стоеросовая! Штиблеты твои готова была лизать, лишь бы не бросал.

— Слушай, Нинель, кончай ты все это, а? Поедем ко мне, поживешь пока, а там видно будет.

— И отсюда уже все видно. Некуда мне идти. Боров из-под земли достанет.

— Кто такой?

— Хозяин мой, вот кто. Меня Махмуд ему за приличные бабки продал. Это хахаль мой последний, — с какой-то даже непонятной гордостью пояснила она. — Я тогда еще в самом соку была. Не то, что сейчас, ухватиться не за что.

— Как это продал?

— А так. Деньги понадобились — и продал. Он вообще-ничего мужик был, справный, только вот баб за людей не считал.

Виталий поморщился. Тошно был слушать ее разглагольствования. Жгучее чувство вины душило его. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного.

— Познакомь меня с ним, может, сторгуемся.

— Ни фига! Он меня задешево не отдаст. Я ему деньги приношу. Иль ты разбогател?

— Да не особенно, — пробурчал Виталий.

— То-то.

— Все равно познакомь.

— А чего, можно. Вот он стоит. Сечет за нами, чтоб не прохлаждались.

Она указала на стоявшего неподалеку толстого мужика с раздувшейся шеей. Его крупное от природы тело сплошь заплыло жиром. Мясистый нос утопал в полных щеках, казавшихся еще круглее от покрывавшей их темной растительности. Узкие щелочки глаз с неподдельным интересом наблюдали за ними. Огромное брюхо распирало цветастую рубашку, вот-вот грозя вывалиться. Кожаная куртка, судя по всему довольно дорогая, явно на нем не сходилась и словно прилипла к бокам.

«Вот уж действительно свинская рожа, — подумал подходя. Виталий. — Так бы и врезал по ней». Он непроизвольно нащупал в кармане связку ключей и приладил ненадежнее фотоаппарат.

— Боров, тут мужчина хочет с тобой побалакать, — заискивающе сказала Нинель.

— Отчего же не побалакать? Можно, — благодушно отозвался он.

Глаза между тем смотрели настороженно. Виталий весь подобрался. С таким нужно держать ухо востро.

— Вот хочу девочку твою снять на недельку.

— Валяй. — Он окинул Виталия оценивающим взглядом. — Триста за ночь. Гуртом пусть будет две штуки. Жрачка твоя.

— Две штуки? Это ты загнул. Мы же не в «Метрополе».

— А ты не смотри, что она неказиста. В постели — огонь. Все, что хошь, делает.

— Ладно, уговорил.

— Куда везти?

— Я сам.

— Ишь, шустрый, Не-е, я свои кадры берегу, не то, что некоторые. Ну, чё, лады? Но деньги вперед.

Виталий посмотрел ему через плечо и увидел Лику. Она тоже заметила его и направилась в их сторону. Теперь, стоя в обществе Нинель и Борова, он смотрел на нее их глазами. Красивая блондиночка с потрясающей фигурой и легкой походкой, стильная даже в застиранных джинсах. У такой, наверняка, никогда, ни в чем отказа нет, любящая мамочка и куча поклонников. Фарфоровая цыпочка, не знающая, почем фунт лиха.

Он и сам не смог бы объяснить, почему думает о ней сейчас с таким раздражением. Видно, потому, что сам по уши в дерьме. Ну, ничего, он выкарабкается, вытащит Нинель, снимет грех с души, и Лика ему в этом поможет. При этом он нимало не задумывался о том, почему, собственно, она должна ему помогать. Просто потому, что у него нет сейчас денег, а девку выручать надо. Пропадет ведь. Отбросив сомнения, он решительно повернулся к Борову:

— Слушай, Боров, я сейчас не при деньгах, но девка твоя мне больно нравится. Предлагаю обмен. Ты мне свою, я тебе свою. Вроде как в залог. Часа на два, на три, пока деньги не добуду.

— Че ты несешь, парень? Какой залог?

— Вон идет. Блондинка.

— А мне один хрен, что блондинка, что… — Он не договорил, неуклюже развернулся всем телом и, увидев Лику, тихо присвистнул: — Эта, что ли?

— Эта.

— Чума! Совсем ты, паря, сбрендил.

— Не твое дело, согласен или нет.

— Конечно, согласен.

Виталий облегченно вздохнул. Пока все идет нормально, остается только договориться с Ликой. Он шагнул ей навстречу, подхватил под локоть и отвел в сторону.

— Представляешь, — огорченно проговорила она, та девочка, оказывается, вовсе не сирота. У нее мать, алкоголичка, жуткая баба. Заставляет ее побираться, а потом все деньги и отнимает, пропивает, видно, бьет смертным боем. Еле ее остановила. А пока мы с ней разбирались, девочка сбежала. Пойдем посмотрим вместе. Может, найдем ее.

— Не сейчас, — нетерпеливо оборвал ее Виталии. — Мне нужна твоя помощь. Я тут старую знакомую встретил. Случайно. Она попала в беду. Это долгая история. Потом расскажу. Короче, ее сутенер заломил за нее кучу денег.

— Она, что, проститутка?

— Ну да. Жертва обстоятельств. Мы с ней поедем деньги собирать, а ты побудешь здесь пару часов, ну как залог, что вернемся.

Лике на мгновение показалось, что она ослышалась, так невероятно прозвучало то, что он только что сказал.

— Ты хочешь отдать меня в залог этому типу?

— Подожди, я тебе все объясню.

— Нет, не торопись, Я сама сначала хочу все понять. Значит, ты решил отдать меня в залог, как серебряный портсигар или часы. А тебе известны правила?

— Какие еще правила? Речь идет о каких-то двух ну, по крайней мере, трех часах.

— Если по истечении этого срока хозяин залога не вернется с деньгами, залог переходит в полную собственность продавца.

Виталий очумело уставился на нее:

— О чем ты говоришь?

— A о том, что залог этот — я.

— И ты хоть на минуту можешь предположить, что я за тобой не вернусь?!

— Все может случиться. Машина встанет, не достанешь денег, попадешь в аварию, наконец. Что тогда?

— Слушай, не заводись, — примирительно сказал Виталий. — Что-то у тебя фантазия не в меру разыгралась. Все будет тип-топ. Мы мигом обернемся.

— А почему она не может здесь подождать?

— Ну, как ты не понимаешь? Она вроде как его собственность. Он в любой момент может и передумать. Запрячет ее так, что концов не сыщешь.

— А она действительно такое сокровище?

— Лика, девочка моя, я тебя не узнаю. Она же живой человек!

Лика впервые заколебалась, и он моментально почувствовал это.

— Я ж тебя знаю. Ты не допустишь, чтобы из-за твоей трусости человек пропал.

В чем, в чем, а в трусости ее еще никто не обвинял. Она решительно вздернула подбородок:

— Ладно, идем.

Он схватил ее за плечи и смачно расцеловал в обе щеки.

— Ты — чудо? Обещаю, что даже соскучиться не успеешь.

Прошло чуть больше получаса. Лика беспрерывно взглядывала на часы, но, как всегда бывает в таких случаях, стрелка ползла удручающе, мучительно медленно. Сразу же после ухода Виталия и Нинель Боров подхватил ее под локоток и подтолкнул к припаркованному у обочины невзрачному бежевому «жигуленку»:

— Посиди пока.

Лика довольно резко выдернула руку.

— Мы с вами, кажется, на брудершафт не пили.

— Че?

— Не тыкай, говорю.

— А как же мне с тобой, на вы, что ль?

— Естественно!

— «Естественно!»

Боров схватился за бока и так оглушительно захохотал, что у Лики заломило о ушах.

— Ой, умру с тобой! Лопну, ей-богу! «Естественно!» Уа-ха-ха-ха!

Лицо его покраснело, из глаз текли слезы, теки мелко прыгали и дрожали, как студень.

— Иди-иди.

Он толкнул ее в спину неожиданно сильно. Лика буквально влетела на заднее сиденье машины.

— Полегче, скотина! — выпалила она, потирая ушибленный локоть.

— А вот это ты зря сказала, — медленно проговорил Боров. — Зря.

От его вальяжного добродушия не осталось и следа. Сузившиеся глазки смотрели недобро, с плохо скрываемой угрозой. Лика почувствовала, как по спине забегали мурашки. Чтобы унять дрожь, она зажала коленями ладони и храбро посмотрела ему и лицо. Пусть не думает, что ей страшно.

— Ты на меня глазками-то не сверкай. И не таких обламывал, — спокойно сказал Боров. — Миха! — Он щелкнул пальцами стоящему поодаль краснолицему парню. — Посиди тут, поразвлекай, бля, барышню, пока я не вернусь.

Миха плюхнулся на переднее сиденье и с понтом закурил сигарету. От запаха дешевого табака Лику замутило.

— Не курите здесь, пожалуйста, — попросила она.

— Еще почему?

— Не выношу табачного дыма.

Она с трудом заставила себя улыбнуться ему. Может быть, удастся хоть как-то привлечь его на свою сторону.

— Какие мы нежные! — усмехнулся Миха и, крепко затянувшись, выпустил зловонную струю прямо ей в лицо.

Лика от неожиданности закашлялась, чем повергла Миху в состояние прямо-таки безудержного веселья. Ou хохотал громко, с подвываниями и взвизгиваниями, брызгал слюной, раскачивался взад и вперед и поминутно ударял себя ладонями по ляжкам. Казалось, ничего смешнее он в жизни не видел.

У Лики голова пошла кругом от нереальности происходящего. С тех пор как она познакомилась с Виталием, она все время попадала в какие-то чудовищные ситуации, одна другой круче. Ну, кто тут выдержит? Как он мог уехать и оставить ее одну среди этих ублюдков? Им, похоже, удовольствие доставляет издеваться над ней.

Время тянулось, как жвачка, а с ним и невеселые мысли. Он все время подставляет не, будто забавляется, нимало, незаботясь о ее чувствах. А она подыгрывает ему, пляшет, как послушная марионетка на веревочке. Дерг-дерг — ручки по швам, дерг — ножки в стороны. Противно. Надо отдать ему должное, он хороший психолог. Знает, как задеть ее за живое. Манипулятор тот еще. Но и она не лыком шита. Вот выкарабкается из этой передряги и выскажет ему все, что думает. Мало не покажется. Пусть катится со своей девицей колбаской по Малой Спасской.

Лика слегка приободрилась и снова взглянула на часы. Оставалось ждать чуть больше часа.

Вернулся Боров, и не один. С ним был лысоватый мужчина в приличной серой тройке и с кейсом. Боров сказал ему что-то вполголоса. Лика расслышала только:

— …на час. Мой шофер отвезет…

Миха переместился за руль, плешивый устроился рядом, подчеркнуто стараясь не смотреть на Лику, будто ее и не было в машине.

Дверцы хлопнули, и машина тронулась.

— Эй-эй, минутку. — Лика тронула Миху за плечо. — Куда мы едем?

— Тут недалеко, — процедил он сквозь зубы.

— Я никуда не поеду, — встревоженно сказала Лика, — Немедленно остановите машину.

Он стряхнул ее руку нетерпеливым движением плеч.

— Не рыпайся. Боров сказал, если будешь дергаться, на конвейер поставит.

Лика увидела в зеркальце его ухмылку и похолодела. Она не поняла, что он сказал, но общий смысл был ясен. Они задумали что-то ужасное.

— Послушайте, — обратилась она к своему молчаливому попутчику. — тут происходит чудовищное недоразумение. Вас ввели в заблуждение. Я совсем не то, что вы думаете.

Он не обернулся, но по слегка опустившимся плечам Лика поняла, что ему не по себе. Лика решила не отступать.

— Вы на вид такой респектабельный человек, — продолжила она. — Уверена, что вам скандал ни к чему. Велите ему остановить машину, и разойдемся по-мирному.

Тот повернулся к Михе:

— Я передумал. Поворачивай.

Миха оторопело уставился на него:

— Ты чё, мужик? Не реагируй. Девочка просто набивает себе пену. Молодая еще, неопытная, обычное дело.

— Говорят тебе, поворачивай. Разговорчивые все.

Он вобрал голову в плечи и по уши ушел в сиденье. Обратный путь проделали молча. Лика ловила на себе в зеркальце угрожающие взгляды Михи, но ей было все равно. Первую партию она выиграла.

Борова на месте не было. Видно, отошел куда-то. Пассажир заволновался:

— Где твой начальник? Толстый этот?

— А я почем знаю, — буркнул Мила.

— То есть как? Он мне деньги должен вернуть. Отвечай, то милицию позову!

— И что ты им скажешь?

— У-у, жулье поганое! Все вы заодно!

— Полегче на поворотах, приятель. Так и схлопотать недолго.

Говорил он резко, но в голосе сквозила неуверенность. Уж больно необычно все складывалось.

— Вы посидите тут, я мигом.

Лика не стала его дожидаться. Едва он скрылся за поворотом, она выбралась из машины и побежала в противоположную сторону. Плешивый не пытался задержать ее, видно, решил, что машины ему вполне достаточно.

У самого входа в метро ее остановил тоненький детский голосок, жалобный и пронзительный.

— «Сижу я на бульваре и думаю-ю о том, чго девочку-мартышку забили ки-ирничом… Разлука ты, разлука, чужая сто-о-рона. Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля… — » — старательно выводила девочка, и Лика сразу узнала ее.

Под глазом красовался здоровенный синяк, щека расцарапана. Она пела, всхлипывая, растирая кулачком слезы по щекам, и от этого выходило совсем трогательно и жалобно.

— Кто тебя так? — спросила Лика.

— Мамка прибила, — Девочка подняла на нее припухшие, полные слез глаза. — Сказала еще прибьет, если сто рублей ей не соберу.

— Пойдешь ко мне жить? — неожиданно для себя сказала вдруг Лика.

— Совсем? — недоверчиво спросила девочка.

— Совсем.

— А лупить не будешь?

— Не буду.

— Тогда пойду.

И она доверчиво взяла ее за руку.

Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя, бесцеремонно: разорвал тишину, прерываемую лишь их неровным дыханием. Митя шевельнулся, пытаясь высвободиться из ее объятий, но Вика лишь крепче сцепила ноги за его спиной и выгнула спину. Налитые груди со взбухшими темными сосками закачались перед его лицом.

— Не отвечай, — шепнула она. — Пусть звонит.

Он скользнул губами по ее коже, но она чувствовала, что мысли его уже далеко. Проклятие! И надо же было… Она ослабила хватку.

Митя вскочил одним гибким движением и исчез на кухне. Ей нравилось смотреть, как он двигается. Он напоминал ей барса, та же легкость, Гранин и скрытая сила. Ей вообще нравилось все, что он делал.

Вика до сих пор не могла поверить своему счастью. Все получилось как-то само собой. Хотя нет. Она тогда ловко сыграла на его раненом самолюбии. И результат превзошел ее самые смелые ожидания.

Он тогда привел ее к себе и, не закрыв толком дверь, набросился и овладел ею. Она даже раздеться не успела. Прямо-таки изнасиловал, если можно назвать насилием то, чего она так страстно желала. Это было божественно. Вика не удержалась и улыбнулась воспоминанию.

С тех пор они встречались еще пару раз, и эти встречи неизменно заканчивались на старинном скрипучем диване в столовой. Сегодня они впервые устроились в его спальне. Хороший знак.

Вика с любопытством огляделась. Обстановка вполне спартанская: шкаф, письменный стол, книжные полки. На стене постер группы «Квин», фотография Айртона Сенны, Хемингуэй Настоящий компот. Ее внимание привлек пустой гвоздик прямо над кроватью. Интересно, что здесь внесло.

Вернулся Митя.

— Не успел, — разочарованно сказал он.

— Подумаешь! — Вика подвинулась, освобождая ему место рядом с собой. — Надо будет, еще позвонят. Иди ко мне.

Но он не торопился.

— А вдруг это была… — он запнулся и покраснел, — мама.

От неожиданности у Вики перехватило дыхание. Она прекрасно поняла, какое имя он только что готов был произнести. Лика. Опять она. Всегда она. Безумная, слепая ярость поднялась в ней. Слова уже закипели на губах, но она не успела их произнести. Снова зазвонил телефон.

Митя бросился вон из комнаты, как будто жизнь его зависела от этого звонка. Вика вцепилась зубами в край подушки, чтобы не застонать. Проклятие, проклятие, проклятие!

Она кубарем скатилась с постели и застучала ящиками письменного стола. Один, другой. Все не то, какие-то ничего не значащие мелочи. Третий. На пол порхнули исписанные, перечеркнутые листки. Вот оно, то, что она искала! С фотографии в тонкой серебряной рамке на нее глянуло знакомое такое ненавистное лицо в ореоле золотых волос. Глаза мечтательно подняты к небу. Прямо Дева Мария, мать ее!

Вику затрясло. Размахнувшись, она что было силы швырнула фотографию в стену. Раздался жалобный звон разбивающегося стекла.

Она стояла, тяжело дыша, и озиралась по сторонам. Что бы еще такое грохнуть, чтобы дать выход своей боли, пока она не разорвала ее саму?.

Взгляд упал на листочки, сиротливо лежащие на полу. «Тебя потерял я, моя Эвридика…» Зачеркнуто, еще зачеркнуто. Она поднесла листок к глазам.

В этот момент вошел Митя.

— Что ты делаешь?

Он секунду недоуменно смотрел на нее, на разгромленную комнату, на вывороченные ящики стола. Глаза его потемнели и сузились.

— Ты…

— Я! — произнесла она с вызовом. — Я! Читаю вот твои стишки, время коротаю. Не знала, что ты еще и поэт. «Цвела на губах у тебя земляника». Свежо, очень свежо. А можно еще голубика, черника, гвоздика, не без шика, Что там еще у нас рифмуется с «Лика»?

— Ты не имела права рыться в моих вещах.

Голос его звучал холодно и отчужденно. Вика больно закусила губу.

— Право? У меня есть все права, какие только нужно. У меня будет ребенок от тебя.

Он смотрел на нее остановившимся взглядом, как на привидение.

— Да-да. Что ты вылупился? Я беременна, и ты — отец ребенка.

— Ты врешь, — простонал он. — Ты все врешь.

— Очень надо, — передернула плечами Вика. — Я думаю, твоим родителям и декану очень интересно будет узнать, как ты приволок меня сюда и изнасиловал.

Митя бессильно опустился на край кровати.

— Господи! — услышала Вика. — Господи, какой же я дурак!

«Это точно, — подумала она, ликуя, — и за свою дурость, мой милый, ты заплатишь сполна».

Лика поправила сползшее одеяльце, заботливо подоткнула со всех сторон. Девочка пошевелилась во сне, промурлыкала что-то уютно-кошачье;

— Она такая миленькая, правда, мама?

— Очень, особенно, когда спит.

Анна Владимировна, вздохнув, принялась складывать комом брошенную на стуле одежду. Из кармашка платья выскользнули золотые мужские часы и аметистовая сережка.

— Ну вот, уже до отцовских вещей добралась. И сережка… Ох-х-х!

— Мам, мы же договорились подождать, — тихо сказала Лика. — Это все временные трудности. Она должна привыкнуть к нормальной жизни. Ты не забывай, в каких условиях она росла. Даже хуже, чем Маугли.

— Маугли? — Анна Владимировна засмеялась. — Маугли по сравнению с ней крупно повезло. Животные куда благороднее людей.

— Вот именно! Совсем скоро она станет другой, нормальной девочкой, мы еще гордиться ею будем.

— Ругаться она и вправду стала меньше. Но ты не забывай, что существует еще такая вещь, как наследственность. Дурная, в данном случае.

— Не надо так говорить!

— Надо! Что ты знаешь о ее родителях? Мать — алкоголичка и воровка, отец вообще неизвестно кто. Чудный букет! И неизвестно, как и когда это проявится.

— А может, и не проявится.

— Может быть! Вечный русский «авось»! Иногда мне кажется, Лика, что для тебя это лишь занимательная игра. А ведь ты взвалила на нас огромную ответственность.

— И что ты предлагаешь? — горячо спросила Лика. — Сдать ее в детский дом? Там уж из нее точно ничего хорошего не выйдет.

— Девочке надо ходить в школу. Но ее никто не примет, пока у нее нет никакого официального статуса. Кто она нам?

Лика промолчала.

— Молчишь? То-то. Удочерить или установить над ней опеку при живой матери проблематично. Сначала надо добиться лишения ее родительских прав. В нашем любимом государстве права матери охраняются свято. Стоит ей пустить слезу на комиссии, и девочку ей вернут. О последствиях ты, я думаю, догадываешься.

Лика нехотя кивнула.

— Но должен же быть какой-нибудь выход! Нельзя ее отдавать. Я сегодня ее водила к Генриэтте Альбертовне. Она ее послушала, говорит, что у нее абсолютный слух и голосок очень милый. Согласилась, между прочим, с ней заниматься.

— Ну, насчет голоска это и глухому ясно. — Голос Анны Владимировны потеплел. — Мы же знаем весь ее репертуар! И что же она спела нашей старушке?

— Ты не поверишь! Это была бомба. Сначала, как водится, «Разлуку» и «Вова приспособился», а на закуску «Хабанеру» из «Кармен».

— Ого! А это-то откуда?

— Говорит, по телику вчера слышала. Слова свои, что-то вроде: «У любви, как у птички крылья. Ее непросто ощипать».

Анна Владимировна стремительно прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться. На глазах выступили слезы.

— И ни разу мелодию не соврала. Ты бы слышала, как: она выводила: «Любо-о-овь! Любо-о-овь!» Генриэтта просто таяла.

— Ну, предположим. — Анна Владимировна с трудом перевела дух. — А как быть с образованием?

— Я с ней позанимаюсь. Лариска вон рвется в бой. Маша у нее опять сегодня весь день провела. Справимся.

— И все же меня беспокоит юридическая сторона дела.

— Я, кажется, знаю, кто нам может помочь.

— Как же?

— Ольга Всеволодовна. Митина мама Она какая-то шишка в гороно. А не поможет, так посоветует что-нибудь.

— Так позвони ей.

Лика замялась, теребя в руках платок. Анна Владимировна удивленно приподняла брови:

— В чем дело?

Лика молчала.

— Это из-за Мити?

— Да. Позвони лучше ты.

— Может, объяснишь, наконец, что у вас стряслось?

— Ты же сама все знаешь. Он в меня влюблен.

— Ну, это и слепому видно. А ты лапа ему отставку из-за этого… как его… — она защелкала пальцами, — фотографа.

— Виталия.

— Угу. Он мне сразу не понравился.

— Но ты же его никогда не видела!

— И ни капельки не жалею об этом. Одно имечко чего стоит!

— Ma, ты странная какая-то. Не могут же все Виталии быть подонками.

Она запнулась, вспомнив колючие глазки Борова, вонючий дым в лицо и обещание поставить на конвейер. Всезнающий Нико уже успел ей объяснить, что это значит. Лику передернуло от одной мысли, что могло с ней произойти.

— В любом случае все позади. Помрачение рассудка было временным, без патологических изменений. — Она невесело усмехнулась.

— А если он позвонит? Опять помчишься среди ночи, задрав хвост?

— Нет, — Лика покачала головой. — Нет.

Она не все сказала матери. Он уже звонил, через три дня после кошмара на вокзале, клялся и божился, что приезжал с деньгами, но ни ее, ни Борова не застал, решил, что она не сталa ждать и сама уехала домой. Еще умолял о встрече, говорил, что соскучился, жаловался на Нинель, мол, достала его за эти три дня своим блядством и пьянством, хоть беги.

Она слушала его вполуха, не вникая особо в его слова, спросили только:

— Где ж ты был эти три дня? Почему меня не искал?

— А что тебя искать? — опешил он. — Не маленькая ведь. Я тут с Нинель колготился, ни сна ни отдыха. Виноват я перед ней, понимаешь?

— Понимаю. Решил искупить свою вину и поэтому меня Борову в пользование оставил, чтобы ему не обидно было. Очень хорошо понимаю.

— Да о чем ты? Какое такое пользование? Я не…

— Ты вот что, забудь мой номер и больше не звони.

Он замолчал, будто переваривал ее слова. Она хотела повесить трубку, но почему-то медлила. Размазывала манную кашу по тарелке, по выражению Ларисы. Тягомотина.

— А он правда тобой попользовался? — неожиданно спросил Виталий.

Лика растерялась, не зная, что ответить, столько было в его вопросе неподдельного любопытства.

— Эй, Ленка, не томи, — настаивал он. — Боров сам тебя трахнул или уступил кому-нибудь? Нет, погоди, не отвечай. Сам попробую догадаться. М-м-м, значит, так. Кликухи так просто не даются, то есть он наверняка импотент, логично?

— Логично, — нехотя согласилась Лика.

Он говорил так деловито и увлеченно, что у нее появилось чувство, будто ее втягивают в какую-то занимательную игру, вроде «Угадайки». Не ломаться, не юлить, «да» и «нет» не говорить. Угадайка, угадайка — интересная игра. Она даже слегка развеселилась. Почему бы и не поморочить ему голову напоследок.

— Поехали дальше, — продолжал между тем он. — Если не Боров, значит, кто-то еще. Скажем, клиент. Плешивый командировочный, добропорядочный отец семейства, который спит и видит вырваться из объятий своей женушки и, добравшись ло Первопрестольной, оттянуться там по полной программе. Я прав?

— Угу, — Лике оставалось только поражаться его прозорливости. Типаж срисован, как с натуры.

— Тебе понравилось?

— Что? — Лика даже поперхнулась.

— Ну, с ним — понравилось?

— Ты что, спятил?

— Да ладно тебе. Не на парткоме ведь. Это ж мечта каждой женщины — хоть минутку побыть в шкуре шлюхи. Так что можешь считать, что тебе подфартило.

Лика не выдержала и расхохоталась, настолько самоуверенным и нелепым был его тон.

— Вот это здорово. Может, я тебя еще и благодарить должна?

— А что? Может быть.

— Вынуждена тебя разочаровать. Ничего такого не было. Вернее, плешивый был, но и только.

— Ты все врешь!

— Как угодно. А номер мой все же забудь. Пока!

Она решительно опустила трубку на рычаг, как отрезала. Телефон трезвонил еще с полчаса, но она не отвечала. С нее довольно. И ничего, кроме облегчения, она в тот момент не чувствовала.

Знакомый подъезд, знакомая лестница. А вот и его дверь. Лика протянула руку к кнопке звонка и в нерешительности отдернула ее. А что, если он дома?

Когда она договаривалась с Ольгой Всеволодовной о встрече, то не решилась спросить, дома ли Митя. И теперь жалела об этом. Слишком много разного обрушилось на нее в последнее время — заботы, волнения, разочарования. Увидеть сейчас его глаза, полные любви и боли, было бы чересчур. События последних дней притупили грызущее чувство вины перед ним и ей хотелось, чтобы все оставалось как есть.

«Ну что я дергаюсь, — подумала Лика. — Может быть все уже прошло, отболело и забылось, и я, как всегда, преувеличиваю». Она поправила волосы и позвонила. Дверь бесшумно распахнулась. Ее ждали.

Ольга Всеволодовна была хрупкой, миниатюрной женщиной, что называется, неопределенного возраста. Ее удлинённое бледное лицо было все еще красиво. Темные глаза, которые всегда так напоминали ей Митю, смотрели сейчас сдержанно и прохладно.

Она отступила назад, пропуская Лику в переднюю, и протянула ухоженную, наманикюренную руку. Тихо звякнули тонкие серебряные браслеты.

— Здравствуй.

— Здравствуйте. Ольга Всеволодовна. Извините, что пришлось побеспокоить вас.

— Ничего. Я рада буду помочь. Заходи.

В квартире было тихо, только где-то приглушенно урчал телевизор.

— Чай будешь? Или, может быть, кофе?

— Нет спасибо. Я на минутку.

Они устроились в гостиной под лампой с оранжевым абажуром. В ее теплом свете лицо Ольги Всеволодовны казалось совсем молодым.

Сгладились даже озабоченные трещинки у рта. Видно, не случайно все абажуры в доме были выдержаны в розово-оранжевых тонах.

— Итак, твоя девочка.

— Да, девочка. Я подобрала ее на Казанском вокзале. Она там пела, попрошайничала, ну, как это бывает. На вид ей лет десять.

— Анна Владимировна сказала мне, что у нее есть мать.

— Если можно ее так назвать. Чудовищное создание, алкоголичка.

— Но все же мать.

— Маша согласилась пойти со мной без всякого принуждения, с радостью при одном лишь условии.

— И каком же?

— Что я ее не буду бить.

Ольга Всеволодовна вопросительно приподняла тонкие брови.

— Она была вся в кровоподтеках, — пояснила Лика, отвечая на ее немой вопрос. — Живого места не было.

— Ужасно.

— Да. Она как маленький забитый зверек. Сжимается в комочек при каждом резком движении. Сейчас, правда, немного успокоилась.

— Ты хочешь удочерить ее? — неожиданно спросила Ольга Всеволодовна.

— Н-не знаю. — Лика замялась. — Я еще не решила, как лучше. Одно ясно — матери ее возвращать нельзя. И в детский дом тоже. Пропадет.

— Но ты понимаешь, надеюсь, какую ответственность берешь на себя? Ты еще так молода. Зачем тебе такая обуза? И ещe неизвестно, какие пороки она унаследовала у своих родителей.

— Вы прямо как моя мама! — сорвалось у Лики.

— Ничего удивительного. Мы лучше знаем жизнь. А тебе стоило бы прислушаться.

— И выбросить ее обратно на помойку, как старый башмак! — горячо воскликнула Лика. — А потом всю жизнь не знать ни минуты покоя и замаливать свой грех.

— Ну, грех-то, положим, не твой.

— А чей же? Я дала ей надежду и не могу ее отнять. Такое страшное предательство она не перенесет.

— Понимаю. Ну что ж, если ты так решительно настроена. подумаем, что можно сделать. — Она на секунду задумалась. — М-м-м… Для начала можно оформить опеку, но для этого все равно необходимо лишить мамашу родительских прав. Как фамилия девочки?

— Разуваева, Разуваева Мария. Отчества не знает.

— Москвичка?

— Точно не знает, но вряд ли.

Ольга Всеволодовна черкнула пару слов в изящном перламутровом блокноте.

— Я постараюсь навести справки.

— Спасибо. — Лика с облегчением вздохнула. — Есть еще вопрос со школой.

— Ну, это не вопрос. Выбери какую-нибудь недалека от дома и сообщи мне номер. Я договорюсь.

— Ольга Всеволодовна, я… я…

От волнения и переполнявшей ее благодарности Лика едва могла говорить. Голос ее задрожал. Она прижала руки к груди, силясь хоть как-то выразить свои чувства.

— Я так признательна вам. Вы и сами не знаете, что для нас сделали.

— Успокойся, я пока еще ничего не сделала. А вообще-то я должна была бы ненавидеть тебя, но что-то не очень получается.

От такого поворота Лика опешила.

— Но… но за что?

— За то, что ты сделала с моим сыном. Он ведь женится.

— Как?!

— А ты не знала?

— Нет. На ком?

— На этой вашей Виктории. Она почему-то беременна от него. И он, как честный человек…

Она не договорила, только горло дернулось, судорожно и беспомощно. Лика молчала, не зная, что сказать. Услышанное сразило ее. Она и помыслить не могла, что все зайдет так далеко. «Митя, Митя, что же ты наделал!»

— А я так надеялась, что моей невесткой станешь ты, — тихо сказала Ольга Всеволодовна, так тихо, что Лике пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать.

Она увидела ее глаза совсем близко, и сердце ее сжалось, столько было в них невысказанной боли и отчаяния.

Словно весь мир рушился вокруг нее. Лика впервые видела ве такой, без защитной брони, без привычной радушной улыбки. Но это продолжалось всего лишь какое-то мгновение. Ольга Всеволодовна виновато улыбнулась, словно устыдившись своей несдержанности, и легко провела руками по лицу. Приладила на место сползшую маску. Подбородок дернулся вверх, плечи расправились. Лика поняла, что аудиенция закончена.

Когда она вышла на Бронную, уже совсем стемнело. Зажглись редкие фонари. Ветер налетал порывами, пробирался под куртку, бесцеремонно взметывал волосы. Лика накинула капюшон, поглубже засунула руки в карманы и побрела к Патриаршим прудам. Хотелось побыть одной, спокойно подумать, получше разобраться в своих чувствах.

Аллейка у пруда была пуста, лишь две собаки резвились в отдалении, разминая затекшие лапы. Их хозяйки мирно беседовали у самой кромки воды.

Лика присела на скамейку и глубоко задумалась. Сердце щемило от острого чувства потери. Митя ей больше не принадлежит. То, что она привыкла считать своим, утрачено навсегда. Она и помыслить не могла, какое огромное моего занимал он в ее жизни, как грело ее сознание того, что есть на свете человек, который примчится по первому ее зову, где бы она ни была, который за счастье почтет просто быть рядом, ничего не прося взамен.

И теперь все кончено. Ее верный рыцарь изменил ей, выбросил ее из своего сердца и впустил туда другую. И кого! Толстую, нахрапистую Вику. Хорошенькая замена, ничего не скажешь! Такое можно с собой сотворить только с отчаяния. Лика горько усмехнулась. А чем Вика, собственно, хуже ее? Только фигурой не вышла, да и это тоже как сказать. Зато она, наверное, умеет лучше любить его, не то, что Лика.

«Я ведь только тем и занималась, что отпихивала его обеими руками, не пускала к себе, — подумала Лика. — Решала свои проблемы, не задумываясь над тем, что мне на самом деле нужно. А что мне, собственно, нужно? Ясного ответа нет».

Она, наверное, могла бы вернуть его, заставить бросить Вику, отменить эту нелепую свадьбу. Могла бы… но зачем? Что она может предложить ему взамен? Ничего определенного, одни сплошные «может быть». Так стоит ли огород городить? Или, может, стоит? Что сейчас плещется в ней? Уязвленное самолюбие или нечто большее?

Лика вдруг почувствовала, что она на скамейке не одна. Рядом сидел высокий худой старик в темном пальто и будто дремал, положив руки на трость и уперев в них острый подбородок. За размышлениями она и не заметила, как он подошел.

Лика искоса оглядела его. Длинное лицо, обтянутое морщинистой кожей, заострившийся нос, седые волосы спускаются почти до плеч. Неожиданный типаж.

Он пошевелился, словно ощутив на себе ее взгляд, и посмотрел на нее внимательно и спокойно. Так смотрят старые и очень мудрые птицы.

— Какое милое у вас лицо, — сказал он вдруг. — Игра света и тени. Милое и очень несчастное. Не грустите, Аннушка еще не пролила подсолнечное масло.

— А вы кто, Воланд? — спросила Лика.

Он улыбнулся:

— Ну вот, если на Патриарших, значит, сразу и Воланд. Нет, конечно. Он бессмертен, а я вот умираю.

От того, как он это сказал, спокойно и безразлично, у Лики холодок пробежал по коже.

— Рак, — продолжал он между тем. — Алчный, ненасытный, всего меня сожрал изнутри. Так что перед вами, деточка, лишь оболочка, истинное вместилище духа. Не смотрите так тревожно. Умирать не страшно, страшнее жить и смотреть, как умирают другие.

— И вам не хотелось бы стать бессмертным, как Воланд? — тихо спроста Лика.

Он качнул головой.

— Как вы еще молоды! Бессмертие — это одиночество, гулкая, звенящая пустота. Чудовищная плата за сомнительное удовольствие, именуемое жизнью. К счастью… — он пристально вгляделся в ее лицо, — к счастью, вам этого познать не суждено.

— Бессмертия или одиночества?

— Ни того ни другого. Вы слишком хороши для этого, вас в покое не оставят.

— Нo вот как раз сегодня я осталась одна, — неожиданно для себя сказала Лика. — Потеряла очень близкого и дорогого человека.

— Теряя, находим. Я потому и подсел сегодня к вам, чтобы сказать об этом. И еще попросить…

Он замолчал. Лика выжидающе посмотрела на него.

— Попросить о чем?

— Зайдите в воскресенье в церковь на Ваганьковском кладбище и поставьте свечку за упокой души раба Божия Павла. Не забудете? Павла.

— Не забуду. Но…

— Не ладо ничего говорить. Просто сделайте это для меня. Вы напомнили мне женщину, которую я любил когда-то, очень давно, да, верно, и сейчас еще люблю, впрочем, можете и не делать. Я вас не неволю.

— Я сделаю это.

— Благодарю. — Он взял ее руку и прикоснулся к ней сухими губами. — Благодарю. И помните: теряя, находим.

Он уходил медленно, тяжело опираясь на трость. А Лика все смотрела ему вслед, пока темнота не поглотила его.

Ну что ж, терять так, терять. Ведь не случайно же этот странный красивый старик подсел именно к ней и именно сегодня. Знак судьбы, если угодно, который нельзя не распознать. «Она почему-то беременна от него», — прозвучал в ушах Лики потерянный голос Митиной мамы. Почему-то беременность не бывает. Просто Митя сделал свой выбор. Ты слишком уязвим, когда любишь сам; спокойнее и приятнее, когда тебя любят. Хороший принцип, стоит взять на вооружение. И не мешать жить ни себе, ни ему. С глаз долой, ну и так далее…

На следующий день Лика забрала документы с журфака и перевелась на факультет журналистики МГИМО.

Часть II Взрослая жизнь

— «Жизнь так скучна и безобразна. Прекрасна только смерть, а жизнь — лишь уродливая прелюдия к ней».

Томный женский голос плавно лился из динамика диктофона, играя обертонами. Если бы не так манерно, то было бы совсем недурно, подумала Лика, порхая пальцами по клавишам компьютера. Этакий извращенный декаданс. Девушка и смерть.

Ее собеседницей на этот раз была Агата Литовская, модная сценаристка, в свои «неполные двадцать» с кокетливым хвостиком лет сочинившая сюжеты нескольких фильмов, которые благополучно и канули в черную дыру отечественного проката, Молодые мэтры относились к ней снисходительно-иронично, более отвязанные — восторженно. Именно поэтому главный редактор модного журнала «Лось» и заказал Лике это интервью.

— Звучит красиво, — услышала она свой голос на пленке. — Совсем как у Сократа. Противоположности притягивают друг друга. Любовь прекрасна, значит, бог любви — уродлив. Жизнь уродлива, значит…

— Смерть прекрасна! — подхватила Агата. — Вы очень тонко понимаете вопрос.

— Остается только выяснить, чем именно прекрасна смерть.

— Но это же очевидно! Тонкая белая шея со следами черных пальцев…

— Выпученные глаза и сизый вывалившийся язык.

— Бр-р-р, как мерзко!

— Извините, попробуем ешс раз.

— Мраморная белая грудь, а на ней свернулась кольцами черная змея с пурпурным узором на спине.

— Искаженное агонией лицо, тело, сведенное судорогой, синюшный оттенок кожи.

— С вами я чувствую себя как в анатомическом театре.

— Мне очень жаль, но это лики смерти.

— Мария Антуанетта кладет голову под нож гильотины. Роскошные волосы, струясь, свисают до земли.

— Вам нравятся отрезанные волосы?

— С чего вы взяли? — Агата нервно облизнула тонкие алые губы.

— Но ей же отрубили голову. Вместе с волосами. Даже представлять не хочется выражение ее лица.

— Вам не хватает воображения. — Утомленные ресницы взлетели до бровей. Томность моментально куда-то улетучилась, «интересная бледность щек» сменилась румянцем. Вполне земное создание, даже не верится. «Браво! — мысленно поздравила себя Лика. — Маску все же удалось стянуть».

А теперь самое время вставить воспоминания однокашника, подумала Л ика, отрываясь от компьютера. Она быстро вставила в диктофон другую кассету и перемотала на нужное место. Сергей Лахнович, кинорежиссер: «Агата Литовская? Помню, конечно, как не помнить. Только тогда она была Литовченко. Фамилию позже сменила. Ты бы ее не узнала. Запуганная провинциалочка из Харькова с мышиными волосами и жутким малоросским выговором. Как она с ним боролась, это надо было видеть! Просто ломала себя. Но он ей и помог поначалу. Даже блеснула пару раз в институтских постановках по Гоголю. Но не всю же жизнь Хиврю играть. Это как бы типичная история успеха по-американски. Скромная Золушка из провинции завоевывает столицу и становмтся украшением бомонда, русской Гретой Гарбо. Я имею в виду имидж, а не кинокарьеру. Сплошная выдумка, игра воображения, планомерно и целеустремленно воплощенная в жизнь».

Лика снова переставила пленки и услышала свой собственный голос.

— Кто для вас Грега Гарбо?

— Грета Гарбо — это я.

— ???

— Ее душа переселилась в меня.

— Я не слишком большой эксперт в этом деле, но мне всегда казалось, что душа переселяется в человека в момент его рождения. Когда вы родились, Грега Гарбо еще была жива.

— Со мной было иначе. В какой-то момент ее душа просто вытеснила мою.

— И вы помните, как это произошло?

— Я как бы умерла и родилась заново, уже совсем другим человеком. Я перестала узнавать себя в зеркале. Пришлось многое изменить, прежде чем я себя узнала и сказала: «Да, это я!»

— Значит, вам приходилось уже умирать?

— Меня зовут Агата. Агат — мой камень, черный камень смерти. Мне суждено не раз еще умирать и возрождаться в новом обличье.

«Великолепная мистификаторша, — подумала Лика. — Истинный талант. Как раз то, что надо нашим читателям. Слопают и попросят еще, письмами завалят».

Мелодичное журчание телефона оторвало ее от работы. Кто там еще? Оказалось, Лариса.

— Лика, ты? Слава Богy, что я тебя застала! Немедленно приезжай домой.

— Я сейчас не могу. Срочная работа. Интервью надо сдавать.

— К черту твое интервью? Ребенок гибнет!

— Машка?

— Я нашла у нее на руках следы иглы.

Пока она мчалась из редакции домой, успела передумать обо всем, что произошло с Машей за последние годы. Воспоминания роем теснились в голове. Маша на школьном вечере в белом кружевном платье, с огромным бантом в струящихся волосах поет «Аве Марию». Молитвенно сложила на груди ручки в белоснежных перчатках, глазки-незабудочки устремлены в небо. Звонкий голосок порхает по залу. Слезы на глазах директрисы. Ангел, ангел!

Победа на конкурсе «Юные таланты Москвы», приглашение на телевидение, восторги, цветы, съемки о рекламных роликах. И наряду со всем этим сомнительные друзья, мелкие кражи из дома, участившиеся в последнее время поздние возвращения, неприкрытая ложь. И теперь вот это.

Удочерила ее Лариса. Все получилось как-то само собой. Они много времени проводили вместе, очень привязались друг к другу, и мама Лара вскоре стала для девочки самым близким человеком. Когда с подачи Ольги Всеволодовны встал вопрос об оформлении, Лариса зазвала Лику к себе и, смущаясь, спросила, что она собирается делать.

— Как что? — Лику слегка удивил ее вопрос. — Ты же знаешь.

— А мама?

Лариса знала, что несмотря ни на, что Анна Владимировна далеко не в восторге от решения дочери.

— По-моему, опа уже смирилась с неизбежностью и даже где-то полюбила Машку. А почему ты спрашиваешь?

— Видишь ли… — Лариса замялась, — ты так еще молода, у тебя будут свои дети, а я…

— Ну конечно, ты у нас древняя старушка, — попробовала пошутить Лика, но тут же поняла, что игривый тон здесь неуместен.

Лариса вся напряглась и так крепко вцепилась в подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев.

— Дело тут вовсе не в возрасте, — глухо сказала она. — Просто у меня не может быть детей. Неудачный аборт в восемнадцать лет. Приговор окончательный, проверено. А так хочется…

Голос ее оборвался. Лика не знала, что и сказать ей. В голове вертелись какие-то избитые фразы, одна другой пошлее. Лариса опередила ее:

— Не напрягайся, не надо ничего говорить. Я уже давно думала о том, чтобы взять ребенка из детдома, но тут появилась Машка, и все встало на свои места. Для меня началась новая жизнь. Пусть она станет моей дочкой, а? Так будет лучше для всех.

Глядя на нее, Лика не нашла, что возразить, и довольно легко согласилась.

Оглядываясь назад. Лика понимала, что ей не в чем упрекнуть Ларису. Она делала для девочки все, что могла, и даже больше. Равно, как и она. Лика. Тогда почему же, почему?

Лариса встретила ее простоволосая, бледная, без малейших следов косметики на лице. Она как-то сразу постарела, осунулась, смотрела встревоженными глазами, как подстреленная птица. Из-за ее плеча высунулась Маша. Волосы вздыблены в немыслимом начесе, глаза, обведенные черным, лихорадочно блестят, улыбка какая-то идиотская.

— Ну вот, явилась по тревоге? Скорая помощь на дому.

— Маша, что это с тобой? Ты похожа на пугало?

Лика силилась улыбнуться, но выходило плохо. Перемена в девочке была чудовищна. И губы темно-синие. Жуть!

— И ты туда же! Вот скукотища! Это ж мой новый имидж. Но-вый и-миджжжж! — упоенно зажужжала она, тряся волосами. — Отпад!

— Отпад, — согласилась Лика. — Как в страшном сне. И кто же тебе такой сотворил?

— Знакомый один, в «Утопии» познакомились. Или нет, в студии, — Она нахмурила бровки, вспоминая. — А в «Утопии» уже продолжили. Или нет… Не помню точно.

— Много же ты успела за вчерашний день. И кто же он, твой новый знакомый?

— Фотограф, профессионал, между прочим. Виталий зовут. Отпадный мужик. Обещал меня поснимать задаром.

— Так-таки и задаром?

— Да говорю ж тебе. Считает, что из меня выйдет толк, ну, для фотомодельного бизнеса. У него связи. Еще сказал, что если буду хороню себя вести, устроит мне гастроли. А я — девочка-паинька. Так что еду! Греция, Турция. Египет! Сказка! Oй! — Спохватившись, она захлопнула себе ладошкой рот. — И трепло же я.

Лика сделала незаметный предупреждающий жест побелевшей. как мел, Ларисе. Улыбнулась, как могла, бодро:

— Потрясающие новости. И когда же ты едешь?

— А ты не против? — Маша подозрительно уставилась на нее.

— Нет, конечно. Такое предложение на дороге не валяется. А он что, просил родителям не говорить?

— Просты. Ни родителям, ни вообще никому. «Предки, — говорит, — старье отсталое, не поймут».

— Очень мило. Но ты не можешь уехать без разрешения родителей. Ты пока несовершеннолетняя.

— Фигня все это! — самоуверенно заявила Маша. — Он обещал паспорт сделать. Я на вид совсем взрослая. Аза деньги сейчас что угодно отштампуют.

— Ты что, разбогатела?

— Не-а. Он все берет на себя.

— Ясно. А это тоже он?

Лика взяла ее руку и повернула к свету. На нежной, в голубых прожилочках, коже виднелись темные точки. Маша попыталась выдернуть руку, но Лика крепко держала ее.

— Ну что ты вцепилась, больно! Я ж не виновата, что меня от другого не колбасит.

Лика обменялась с Ларисой озабоченным взглядом. И кто мог знать, что дело зашло так далеко.

— Как его фамилия, не помнишь?

— Федченко, кажется, а может, и нет. Не помню, блин, начисто память отшибло. Мне бы сейчас поспать, а?

— Ты бы поела сначала, — сказала, поморщивший Лариса.

— Неохота.

Она ушла в спальню. Лика сделала Ларисе знак остаться.

— Ее надо срочно в клинику. У меня есть знакомый врач, я все устрою. Не выпускай ее никуда.

Виталий. Виталий Федченко, а может, и нет. Превосходные стартовые данные для поиска, ничего не скажешь. Лику буквально начинало трясти от ярости, когда она произносила про себя это имя. И как такую мразь только земля носит?

Она только что отвезла Ларису с Машей в частную клинику в Одинцово. Небольшая старинная усадьба посреди парка, свежий воздух, уютные интерьеры, ничто не напоминает больницу.

— Не волнуйтесь, — успокаивал ее главврач. — Ей здесь будет хорошо. А вы пока подумайте, где она будет жить после курса лечения. Главное — оторвать ее от московской среды, сменить на время антураж и образ жизни.

Легко сказать. Ей впервые приходилось принимать такое важное решение. Деньги, в общем, не такая уж большая проблема. Она достаточно зарабатывает, но именно поэтому уехать с Машей надолго никуда не может, накрепко привязана к Москве. Значит, бросить работу и полностью взять на себя заботу о Маше придется Ларисе. Но об этом они поговорят потом. Еще будет время.

Сейчас ее испепеляла только одна мысль. Разыскать этого подонка Виталия и размазать по стенке. Камня на камне не оставить.

Перед глазами стояла Маша, длинноногий белокурый эльф с пустыми глазами и безжизненно повисшими руками. Сдувшийся воздушный шарик.

Информацию она получила неожиданно быстро. Секретарша рекламного агентства сообщила ей, что Виталий Федченко, фотограф, действительно сотрудничает с ними, только сейчас в студии его нет. Болен. Живет где-то из Солянке.

— Если хотите, могу уточнить адрес, — любезно добавила она.

— Спасибо, не стоит.

Лика вышла на улицу. Щедрое июньское солнце брызнуло в глаза, заставив зажмуриться. Вокруг сновали люди, бурная московская жизнь шла своим чередом, но Лика не замечала ничего вокруг. Мозг напряженно работал. Невероятное совпадение, слишком невероятное, чтобы быть правдой, но все же, все же.

Она и не заметила, как оказалась перед знакомых домом. Тут все было как много лет назад, только, может, чуть почище. Проходя под гулкой подворотней, она живо вспомнила свои бурные переживания тех дней, влюбленную девчонку, которой она была тогда, ошарашенную новыми, неизведанными эмоциями, загипнотизированную, сбитую с толку! И странного, загадочного мужчину рядом с ней, его электризующие прикосновения, неожиданные звонки, которые заставляли ее вздрагивать и терять голову.

«До чего ж я была глупа и наивна, — думала Лика. — Сейчас об этом смешно вспоминать, а тогда…»

Она быстро нашла нужный подъезд, сбежала по истоптанным ступеням в подвал и решительно нажала кнопку звонка. Никто не ответил, но она была настойчива и все жала и жала на кнопку. Раскатистая трель вспарывала глухую тишину за дверью, будоражила, рвала уши.

Наконец послышались торопливые шаги.

— Иду, иду! Что так раззвонились!

Голос был мужской, с легким прибалтийским акцентом.

Лика уже догадалась, кто это. Ульмас Пяст, любитель крабьих клешней и рыбьих хвостов. Интересно, удастся ли ей поколебать его хваленое нордическое хладнокровие. Лике вдруг стало весело, даже злоть куда-то улетучилась.

— Открывайте! — громко крикнула она. — Полиция нравов!

Он замер за дверью. Она почувствовала его замешательство и решила подлить масла в огонь:

— Господин Федченко Дома? У меня ордер на обыск.

Он пробормотал что-то невразумительное и загремел цепочкой.

— Поскорее, пожалуйста.

Она с трудом сдерживала смех. Полцарства за то, чтобы увидеть сейчас его физиономию.

— Сейчас, сейчас.

Дверь медленно поползла в сторону. Лика шагнула в коридор и при первом же взгляде на него поняла, что отмщена за тот жуткий вечер, когда Виталий чуть не заставил ее раздеться при всей честной компании. Надменности на его лице не осталось и следа, лишь растерянность и испуг. Еще бы, ведь рыло-то наверняка в пуху.

— В чем, собственно, д-дело? — спросил он запинаясь.

— Вы Федченко?

— Нет-нет, он там… — Он неопределенно махнул рукой. — Но он, как это сказать, не в форме. Болен.

Он силился разглядеть ее лицо, но не мог. В коридоре было темно, и свет падал на нее сзади. Он вытягивал шею, смотрел, одна ли она или кто-то еще остался на лестнице.

Насладившись своим триумфом. Лика протянула руку к выключателю на стене. Тусклая пыльная лампочка скупо осветила обшарпанные стены. Похоже, ее не меняли все эти годы.

Он так и влился глазами в ее лицо, и выражение паники на нем постепенно сменилось довольно глупой улыбкой облегчения.

— Вот это фи-ннт, — протянул он. — Я же вас помню. Вы та самая бабочка, которая упорхнула от нас в самый разгар веселья. До сих пор помню ваше невинное детское плечико. Когда же это было? Три, четыре года назад?

— Больше.

— Конечно. ГэКаЧеПе, Белый дом. Столько воды утекло, а я вас сразу узнал. Неизгладимое впечатление. А вы не изменились.

Лика повнимательнее пригляделась к нему. Он тоже не слишком изменился, только поредели волосы на висках, да у глаз появились морщины и предательские мешочки. Сын подземелья.

— Решили-таки попозировать мне для портрета?

— А что, похоже?

— Не очень.

— Где Виталий?

— У себя, где ж еще. Зализывает раны. Бурная, знаете ли, жизнь.

Она проскользнула мимо него и толкнула знакомую дверь.

В ноздри ударил затхлый запах давно не проветриваемого помещения. Комната была погружена во тьму, плотные занавески до пола не пропускали света. На кровати в углу что-то пошевелилось.

Лика быстро пересекла комнату и отдернула занавеску. Свет упал на кровать. Виталий лежал одетый на скомканных простынях и слабо пытался защититься рукой от яркого света.

Впечатление было такое, словно его только что переехал бульдозер. Распластанное тело, осунувшееся лицо, обтянутое серой пергаментной кожей, потрескавшиеся губы, слезящиеся глаза.

Лику передернуло от одной мысли о том, что эти руки, которые елозили сейчас по грязной простыне, когда-то прикасались к ней.

— Пи-ить, — простонал он, еле шевеля губами. — Пи-итъ!

Она стояла, не в силах пошевельнуться. Он сделал над собой усилие и сфокусировал на ней взгляд. Это явно далось ему с трудом. На лбу выступили капельки пота.

— А-а-а, — завыл он вдруг. — А-а-а… Прилетела птичка посмотреть на старого дружка. А чево, смотри, блин, мне не жалко. Радуйся’.

— А с чего мне радоваться?

— Как с чего? Сама свежа. как роза, а я… Во жизнь довела.

— Жизнь тут ни при чем. Сам себя довел.

— Угу, читав мораль, тешься, только попить дай.

Лика плеснула воды из банки в облупленную чашку и, приподняв его голову, поднесла к губам. Он жадно глотал, трясясь от наслаждения. Бессильно откинулся на кровать попытался вытереть мокрый подбородок, но не смог. Лика сделала это за него.

— Добрая, блин, спасительница. Откуда ты свалилась? Соскучилась, что ли?

Лика только качнула головой. Слова не шли, застревали в горле. И куда только подевался весь ее праведный гнев?

— А я скучал. Вес позвонить хотел, да не решался. Твоя фотография у меня — вон! — до сих пор висит.

Он дернул подбородком куда-то вбок. На стене над кроватью внесла сильно увеличенная фотография. Лика в потертых джинсах и видавшей виды куртке, наклонившись, разговаривает с чумазой маленькой девочкой лет десяти.

— Это ты тогда снял?

— А когда ж еще? Одна-единственная и есть. Сколько раз ее мои бабы в клочья рвали, а я новые печатал. Хрустальная мечта, а я ее просрал. Да чего теперь… Поздно уже. Или нет?

Его воспаленные глаза с безумной надеждой уставились на нее, на мгновение вспыхнули и потухли.

— Поздно… — Он устало опустил веки и затих.

— Я эту девочку тогда к себе взяла, — тихо сказала Лика. — А ты ее на иглу посадил.

— Ты че несешь? В своем уме? Она ж маленькая.

— Тогда была маленькая, а сейчас ей шестнадцатый год. Ты ее снимал в этом твоем агентстве. Ее Машей зовут.

Виталий покосился на фотографию:

— Так это та самая Машка? Сексапилочка, нимфетка? Чума! Во влип!

— Тыдаже нe представляешь как. Это статья. Растленка несовершеннолетних и приобщение их к наркотикам. — Лика помолчала. — Знаешь, я ехала сюда, думала, убью тебя, по стенке размажу. А сейчас смотрю, и размазыватъ-то нечего. Ты все сделал сам. С собой ты волен поступать как угодно, а других гробить не смей. Имей в виду, если что еще узнаю или с Машей что-то случится, я тебя засажу. Так и знай. И eщe одно. Что это за сказочки про гастроли в Турции? Только мне лапшу на уши не вешай. Я не Маша.

Он молчал» затравленно глядя иа нее. Лика придвинулась ближе.

— Приторговываешь детьми? На жизнь не хватает? На наркоту эту твою?

— Ну, че ты на меня наезжаешь? — жалобно загнусил Виталий — В залете был, себя не помнил, вот и трепанул, чтобы произвести впечатление на девочку.

Лика поняла, что больше она ничего от него не добьется. А может, и правда все чистый блеф, бредни законченного наркомана.

— Все. Я ухожу. Но учти, я тебя предупредила.

Он лежал неподвижно, тупо уставившись в потолок. Лика вышла в коридор. Ульмас отскочил от двери и сделал вид, что ищет что-то на полу.

— Подслушивать нехорошо, или вам не говорили?

Он покраснел и отвернулся.

— Ему в больницу надо, — продолжала Лика. — Совсем плохой стал.

— Да был он уже там, — махнул рукой Ульмас. — Сбежал. Дохлый номер. Насильно не вылечишь.

Это был тот самый редкий вечер, когда они остались с матерью вдвоем. Ни та, ни другая никуда не спешили, никого не ждали, можно было, что называется, распустить волосы и расслабиться.

Анна Владимировна недавно ушла на пенсию к с тех пор пребывала в состоянии радостного изумления от свалившейся из нее свободы. В последние дни дела «Прогресса» шли все хуже. Его то объявляли банкротом и пускали, чуть ли не с молотка, то выволакивали из ямы. Она безумно устала от всей этой чехарды и теперь с удовольствием познавала себя заново. Возобновила захиревшие от нехватки времени старые знакомства, бегала по выставкам и театрам, просто гуляла, наслаждаясь покоем. Она даже как-то помолодела. посвежела, глаза блестели совсем по-юношески.

Сегодня она устроилась за столом в гостиной и, решительно сдвинув брови, сражалась с одним из своих любимых кроссвордов.

— Лика! — крикнула она дочери. — Кто такой обладатель «Оскара» за фильм «Покидая Лас-Вегас», племянник Копполы»? Пять букв.

Лика просунулась в дверь. Она только что вышла из душа и теперь пыталась расчесать гребнем непослушные влажные волосы.

— Какой, ты говоришь, фильм?

— «Покидая Лас-Вегас».

— Николас Кейдж. Он там дивно сыграл алкоголика.

— Надо же, дивно! Как будто не о чем больше снимать. Какой фильм ни возьми, одни алкоголики, проститутки и наркоманы.

— Проститутка там тоже есть.

— Ну, значит, все на месте. Кстати, об алкоголиках. Я сегодня наблюдала потрясающую сцену в метро. Едут два алкаша, лет по сорок, ну совсем испитые рожи. Обтерханные, грязные, несет от них черт-те чем. Однако решают кроссворд, громко так, на весь вагон. Знаешь, большой такой, на всю страницу, клетки с аршин.

— «Мегаполис»? — предположила Лика.

— А ты откуда знаешь?

— Любимая газета миллионов. Полная чернуха.

— Так вот, — продолжала Анна Владимировна. — Оба здорово под мухой. У одного передние зубы через один, видно, потерял в боях. Он и читает с соответствующим прононсом: «Европейская штолииа с левошторонним движением». — «Лондон, трать твою мать». — «Да брось ты, Леха! С чего там быть левошторонниму?» — «Пиши, блин. Гарантирую». — «Ладно. «Самец свиньи, лишенный вожможности любить». Эк загнули!» — «Боров», — робко подсказывает сухонькая старушка с укропом в кошелке. «Не, мать, мимо, — торжественно изрекает Леха. — Евнух». — «Ты чё, ей тыть! Какой же он самец?» — «Самец не самец, а все равно свинья».

Лика смеялась до слез.

— Ох, мама, тебе бы рассказы писать! Выхолит не хуже, чем у Зощенко.

— Или у Венички Ерофеева. Помнишь младшего Митрича, который писал из-за уха?

— Вот-вот, займись на досуге.

— А что, и займусь, если ты мне ничего поинтереснее не предложишь.

— Например?

— Например, внука.

— Ну, это совсем не в твоем стиле. Кроме того, сначала не мешало бы обзавестись мужем, ты не находишь?

— Резонно. Игорь?

Игорь Платонов был главным редактором журнала «Лось», где регулярно печаталась Лика. Он давно ухаживал за ней, они часто появлялись вместе на светских тусовках, и длинные языки уже прочили им скорую свадьбу. Но у Лики было свое мнение па этот счет.

— М-м-м. — уклончиво промычала она.

— Вот это я называю исчерпывающим ответом, — резюмировала Анна Владимировна. — И что главное, абсолютно ясным.

— Я рада, что тебе понравилось.

— Не понимаю только, что тебе надо. Хороший парень, состоятельный, с положением. Не дурак и не урод. Любит тебя, вертихвостку, терпит все твои выходки. Что еще…

— …надо человеку? — закончила за нее Лика. — Наверное, что-то еще должно быть, чтобы падать и взлетать, падать, и снова взлетать. Иначе скучно. Все заранее известно, никаких сюрпризов.

— И когда же ты, наконец, повзрослеешь? — Анна Владимировна озабоченно покачала головой. — Уж, казалось бы, налагалась. Один твой фотограф чего стоил.

— Я сегодня была у него, — сказала вдруг Лика.

Она вовсе не собиралась рассказывать об этом матери. Как-то само собой выговорилось.

— Да-а? И что это вдруг?

Лика принялась рассказывать и сама не заметила, как выложила ей все, до мельчайших подробностей. Добралась даже до событий, казалось, давно забытых. Она еще никому не рассказывала об этом и сейчас как бы смотрела на себя ту со стороны. Зрелище не ахти. Ей доставляло какое-то извращенное удовольствие издеваться над собой, представляя прошлое в гротескном, идиотском виде.

— Лихо! — сказала Анна Владимировна, когда она закончила. — Ничего не скажешь. Наизмывалась ты над собой всласть. Что дальше? Опять будешь искать приключений на свою голову или угомонишься?

— Попробую.

— И всерьез подумаешь об Игоре?

Лика нехотя кивнула.

— Обещаешь?

— Да.

Лика спешила в редакцию. Очередной раз наступал «момент истины» — верстка очередного номера. Все там, наверное, стоят на ушах, а она как назло опять опаздывает.

День начался неудачно. Ее старенький «фордик» ни с того ни с сего заартачился и напрочь отказался заводиться. Разбираться, в чем дело, времени не было, да и не очень она сечет в технических тонкостях.

Лика выскочила на проспект и уже хотела было поднять руку, чтобы тормознуть тачку, как вдруг прямо около нее остановилась новенькая «тойота».

Хоть в чем-то повезло. Лика без лишних разговоров впрыгнула в машину. «Ничего, договоримся. Главное, не очень опоздать». Глянула на водителя и… оторопела.

Ба, какие знакомые лица! Васька Горенко, ее бывший однокурсник. Не виделись лет десять или около того. Но узнавание мгновенное. Та же круглая добродушная физиономия, нос так же утопает в щеках, глазки прищурены, не разглядеть. Только все как-то подрасплылось и еще больше отяжелело. И волосы зачем-то отпустил. А они, оказывается, у него вьются, сальными колечками опускаются на уши. И бакенбарды колосятся на пухлых щеках. Умереть, не встать.

— Василий! Глазам не верю! Откуда ты?

— Да вот еду, вижу, ты стоишь.

— Слушай, это просто счастье, что ты меня заметил. Опаздываю жутко. «Конь» мой сдох в самый неподходящий момент.

— А что, бывает подходящий?

— Тоже верно.

— Это еще тот самый?

— Кто?

— «Конь».

— Почти. Этот тоже старый боевой товарищ.

— Не ахти тебе, видно, платят, если до сих пор на таком дерьме ездишь.

— Да, в общем, не жалуюсь. А ты-то чем занимаешься? В нашей тусовке про тебя не слышно.

— Работаю, — уклончиво ответил Василий.

Лика окинула его быстрым взглядом. Прикид вполне конкретный. Цветастая шелковая рубашка, на вид дорогая, то; стая золотая цепь на груди.

— Журналистику бросил? — осторожно спросила она.

— И не начинал даже.

— Жена!?

— Не-а. Ты же не захотела за меня идти.

— А ты предлагал?

— А что, стоило?

Разговор явно не клеился. Лика посмотрела в окно и только тут сообразила, что не сказала, куда ехать. А они ведь едут и едут.

— Мне на «Пушкинскую». Подбросишь?

Н-да. Самое главное вовремя спросить.

— Подброшу, отчего не подбросить. Но только не сразу. — Но я…

— Опаздываешь, знаю. Ничего не поделаешь, такой сегодня день.

Лика попыталась собраться с мыслями, но получилось не очень.

— Вась, ты можешь объяснить, что все это значит?

— Объясню, отчего не объяснить.

Они вырулили на Окружную и тут же попали в пробку. Размашистые строительные работы, которые продолжались уже не первый год, ужимали нарастающий поток машин в две хиленькие струйки. Стоять здесь можно было не один час. Это как повезет. Василий отпустил руль и повернулся к Лике:

— Ты ухитрилась засунуть свой хорошенький носик в одно дело, которое тебя совсем не касается. Вот один человек и хочет с тобой потолковать.

— Что за человек и какое дело?

— Человек весьма уважаемый. В определенных кругах. А дело… Ты вчера была на Солянке у одного наркомана гребаного. Помнишь, о чем шла речь?

Лика, кажется, начинала понимать, откуда ноги растут. Наркотики, торговля детьми. Что-то в этом роде. Однако это были ее собственные догадки, и она ничего конкретного не узнала. Грубое словечко, брошенное походя в адрес Виталия, говорило о том, что в «их» иерархии он занимает далеко не почетное место.

— Он пытался дочку мою посадить на иглу. Вот я и поехала вправить ему мозги по старой памяти. Но вправлять особо нечего, так, студень один, разбавленный героином. Или чем там он пробавляется.

Василий хохотнул. Видно, она попала в точку, сказала что-то приятное для него.

— Отработанный материал. Но фотограф уж больно хороший. Вот Дон его и держит.

Дон. Марио Пьюзо. «Крестный отец». Становится все интереснее. Лика навострила уши.

— По в последнее время совсем с катушек слетел, трепется направо и налево, лезет, во что не следует. Большим боссом себя возомнил.

— Но я все-таки не понимаю, при чем здесь я. Он ничего нового мне не сообщил. Так, постнаркотическнй бред.

— А про девочек, которых в Болгарию переправляют, не говорил? Про Матадора?

— Ничего.

— А у нас другие сведения.

— Интересно откуда.

— У нас свои источники информации.

Василий говорил с необычайной важностью, которая была бы комичной, если бы Лика не понимала, что вляпалась во что-то крайне неприятное.

— Послушай, Вася, мы с тобой не первый год знакомы. Дружили ведь когда-то одной компанией. Помнишь, ты, Митя, Нико, Вика, я. — Лика нарочно поставила его вперед, хотя он-то лидером никогда не был. — Ты бы объяснил мне по-свойски, зачем я вам понадобилась. Я ведь правда не в курсе. Честное пионерское.

Самос интересное, что она говорила совершенно искренне. Только, конечно, постаралась, чтобы искренность звучала возведенной в квадрат» а глазки честно, ну прямо по-пионерски блестели. «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…» Насколько она помнила. Василий всегда был падок на латетику, мог даже пустить слезу умиления при упоминании о студенческом братстве.

— Но тюрьмой-то ты ему грозила?

Голос его слегка помягчел. Или ей показалось? Так или иначе, надо ковать железо, пока горячо.

— Но ты представь себя на моем месте. Ты же всегда был такой чутким добрый, отзывчивый. Попробуй. Твоя пятнадцатилетняя дочка, чудо такое кудрявое, нежное, чистое, ничем не замутненное. приходит домой вся раскрашенная, как папуас, на руках следы иглы, и несет какую-то околесицу о гастролях в Турции по фальшивому паспорту. Что бы ты сделал?

— Придушил бы гада.

— Вот именно. А я, поскольку твоей физической мощью не обладаю, попыталась придушить его морально. Вот и все. Ты пойми, мне дела нет, чем он занимается в свободное время, лишь бы девочку мою не трогал.

Василий явно заколебался. Лика лучезарно улыбнулась ему. «Попробую его дожать, а там уж будь что будет».

— А так тебе решать. «Жираф большой, ему видней». Мне скрывать нечего. Только отвлечем отдела занятых людей.

Она отвернулась к окошку и начала, как могла беззаботно, напевать «Хабанеру» из «Кармен». Это его окончательно добило. Выудив из бардачка радиотелефон, Василий быстро набрал номер.

— Дон? Я на Окружной с нашей подопечной. Все проверил. Она чистая. Уверен. Да. Полная лажа. Что? Понял.

Лика продолжала напевать, будто происходящее ее вовсе не касалось. Василий отключился и тронул ее за руку:

— Все улажено. Можешь ехать в свою редакцию. Или зарулим куда-нибудь?

— Ты извини, у меня муж жутко ревнивый.

— Муж?

— Без пяти минут. Прямо Отелло. А ты молодец, пользуешься влиянием.

Василий самодовольно ухмыльнулся:

— Дон без меня никуда. Я у него вроде как пресс-секретарь и личный помощник.

— Лихо! Хорошая работенка, денежная. Упакован ты круто.

— Да уж! — хохотнул Василий. — Не то, что ваши дохлые гонорары. Да. никак не возьму в толк, откуда у тебя дочка такая взрослая.

— Приемная. Детство у нее очень тяжелое было. Мать — алкоголичка, била ее. Поэтому я так и взъелась на этого придурка, когда он ей вздумал голову морочить. Она и так достаточно в жизни нахлебалась и без Болгарии. А кстати, почему Болгария?

Вопрос выскочил сам собой. Лика отшлепать себя готова была от досады. Не сдержалась все-таки, выпустила репортерского джинна из бутылки. Знала она за собой этот грешок. Стоило запахнуть информацией, и ее было не остановить. И никакие доводы разума, который настоятельно советовал держаться подальше от Василия и Дона, сейчас не работали.

— Задворки Европы. Консервативное, бедное население, — продолжала она. — Не понимаю, что там ловить.

— Тут ты не права. Положительных факторов достаточно Мягкий паспортный режим, который и так-то никто не соблюдает, русский язык, дряблые правоохранительные органы. Вот и стоит какой-нибудь Милчо у собора в Варне и обстряпывает свои делишки, и никому до него дела нет. Кроме того. Болгария всего лишь перевалочный пункт. Деньги делаются в других местах.

— Слушаю тебя и просто балдею, — промурлыкала Лика. — Ты т-а-ак во всем разбираешься. Для меня это темный лес. Ну, Бог с ними. Ты из наших-то кого-нибудь видишь?

— Нет. А ты?

— Наталью с Нико иногда. Времени нет. А помнишь, как мы с лекций сбегали и деканатских теток дурили, чтоб не засекли?

И пошли воспоминания, бесконечные «А помнишь?», «А знаешь?». Все в полном соответствии с заповедями штандартенфюрера Штирлица. Человек запоминает последнюю тему разговора.

День выдался сумасшедший. Предстояло сверстать очередной номер журнала. Стол ломился от статей, интервью, фотографий, колонка главного редактора зияла белым пятном. а свежих мыслей, как на грех, за последние сутки не прибавилось. Придется сочинять на ходу, благо погода способствует. С утра помрачнело, с неба посыпалось что-то чахоточное, солнца как не бывало, а ему как раз лучше всего работается в дождь.

— Игорь Петрович, куда поставим интервью Литовской? В конец?

Секретарша Милка. Как всегда, делает умное лицо. Не понимает, дурища, что ей это не идет. Сто восемьдесят сантиметров роскошного тела, выше мозжечка ничего нет. Великолепная приманка для спонсоров. Работает безотказно.

— В начало, — отрезал он, покосившись на ее длиннющие ноги, обтянутые мерцающими колготками. — И фотографию ее на обложку. Вот эту.

Он подтолкнул пальцем глянцевый оттиск. Алые хищные губы на белом лице, глаза чуть прикрыты, приглаженная волна золотых волос. «Подойди поближе, мальчик, и купи меня».

— Остальные отдай Лике, пусть она выберет.

— Ее еще нет. Дома никто не отвечает.

«Ага, настучала по ходу дела», — усмехнулся про себя Игорь.

— Как появится, дай мне знать.

«Лика, Лика!» Он посмотрел на фотографию в серебряной рамке. Ветер играет и волосах, в уголках рта притаилась улыбка. Неуловимая, ускользающая, как этот ветер. «Как поймать тебя?»

Их отношения, чем дальше, тем больше заходили в тупик. Он чувствовал это, но изменить ничего не мог. Как мучительно сознавать, что становишься для любимой женщины привычным предметом антуража, неизменным фоном для выхода в свет, не более. Безнадежность обыденности, как она бесила его, терзала, выводила из равновесия. Прохладный блеск ее зеленых глаз, плавный изгиб бровей, неспешный полет руки навстречу. «Отвези меня домой. Я устала». Шуршание лифта, шелест платья в дверях, за которые ему сейчас ходу нет. «Спокойной ночи». Какое, к черту, спокойствие. Бред! Но этот бред продолжается уже больше года.

Они познакомились на вечеринке, нет-нет, совсем не случайно. Он узнал, что она там будет, и специально напросился, чтобы познакомиться. Мечтал заполучить ее для своего журнала. Его любимое детище, стильный журнал для стильных мужчин, с эпатажным названием «Лось», тогда ещe только зарождался. В нем должно было быть все самое-самое, самые модные женщины и самые шикарные машины, изысканная эротика и крутой бизнес — словом, все, что составляет имидж хозяина жизни. Сам «Лось» должен был стать частью этого имиджа, как ручка «Паркер», часы «Ролекс» и шелковый галстук от «Гуччи».

Для осуществления замысла Игорю нужна была убойная команда, и Лика непременно должна была войти в нее, непременно. Ее манера писать, изысканная и в то же время колкая, исполненная легкости и тонком иронии, была просто создана для такого журнала, как «Лось».

Он уже успел узнать, что она не принадлежит ни к одной «конюшне», так сказать, «фри лэнс», свободная журналистка. Самый момент прибрать ее к рукам.

Она явилась в короткой красной тунике, каким-то чудом державшейся на одном плече, с черной розой в руках, которую она тут же вручила хозяйке в качестве компенсации за поздний приход.

— Познакомь меня, — шепнул он хозяйке.

— Лика, это Игорь Платонов. И шел меня расспросами о тебе.

Взмах длинных ресниц в его сторону.

— Зря ты так быстро расстались с цветком.

— Почему?

— Убойный был контраст.

— Это легко поправить. Принесите мне бокал красного вина.

Топкое стекло в ее пальцах. Браслет из черных гранатов. Чертовщина! Он почувствовал, что пропадает.

— А вы кто?

— «Лось».

— О-о-о!

Она окинула быстрым взглядом его коренастую, широкоплечую фигуру.

— Похож! Вот только… рогов не хватает.

— Пока некому мне их наставлять.

— Итак, «Лось». Я что-то слышала.

— Обсудим?

— Сначала потанцуем.

Она скользнула к нему, не выпуская из руки бокала. Стук сердца в висках. Чертовщина!

Теперь, оглядываясь назад, он ясно видел, что журнал только и связывает ее с ним. Все остальное так, побочное, для нее необязательное, привычное и необременительное. Есть — хорошо, нет — тоже неплохо. Интересно, заметила бы она, если бы он вдруг исчез? Вряд ли.

Но в глубине души он продолжал надеяться на чудо. Она просыпается в одно прекрасное утро, оглядывается вокруг. Знакомые предметы кажутся новыми, необычными. Отчего это? Она тянется к телефону, пальцы вытанцовывают на клавишах его номер.

— Приезжай. Я люблю тебя.

Игорь вздрогнул от звука собственного голоса в тишине кабинета, нервно провел рукой по лицу. Лика смотрела на него с фотографии загадочно и лукаво. «Твое лицо о его простой оправе…» Чертовщина!

Звонок телефона застал его врасплох.

— Игорь? Это я. Извини, что так безбожно опаздываю.

Скоро буду.

— Лика!

— Кстати, ты свободен сегодня вечером? Давай поужинаем где-нибудь вдвоем.

Неужели?!

Они сидели в укромном уголке итальянской «Траттории» в «Садко Аркада». Тонкая голубая свеча, мягко освещала лицо Лики, золотила волосы. Игорь смотрел на нее, не отрываясь. Что-то в ней изменилось, побледнела, осунулась, и от этого стала еще более обворожительной.

— Необычное место для тебя» — заметил он.

— Да, пожалуй. — Она задумчиво поковыряла вилкой остывающую лазанью. — Но здесь уж точно никого из знакомых не встретишь.

— Случилось что-нибудь?

— Можно и так сказать.

Что-то в ее голосе сделало невозможным дальнейшие расспросы.

— Я могу чем-то помочь?

— Можешь. Отпусти меня на недельку.

— Куда?

Спросил и прикусил себе язык. Глупый, неуместный вопрос. Она немного удивленно посмотрела на него:

— Куда угодно, хоть в Болгарию. Там сейчас почти пусто. Сезон еще не начался. В Доме журналиста наверняка есть свободные номера.

— Надо же, я как раз думал об этом! Запустим новый номер и махнем вместе.

Сказал и самому стало неловко от бойкого, какого-то пионерского энтузиазма в голосе. Лика чуть заметно поморщилась:

— Извини, но я хотела бы поехать одна. Хочется побыть наедине с собой, подумать… — Она помолчала. — И о нас тоже. Я понимаю, что сейчас не время, номер надо выпускать, но…

Он быстро накрыл ее руку своей:

— Не говори больше ничего. Можешь ехать хоть завтра.

Мысль была безумна сама по себе, но слова, невзначай оброненные Василием в машине, так и сверлили мозг, не давая покоя. «Милчо, собор, Варна, Матадор». Лика поняла, что ее зацепило всерьез. Разыскать современного работорговца, попытаться разговорить его, заглянуть ему в глаза, попробовать понять, что за душой у человека, который хладнокровно наживается на продаже живых людей, а потом написать об этом. Реально изменить она ничего не может, не рассказать должна. Ее оружие — слово.

Игорь, конечно, запретит ей даже думать об этом, но она ничего не может с собой поделать. В конце концов, он тоже журналист, одержимый, как и она. Во всем, что касается работы, они абсолютные единомышленники и хорошо понимают друг друга. Так почему бы и не связать с ним свою жизнь? Ведь живут же люди вместе лишь на общности интересов, и бывает, неплохо живут. Любовь все равно рано или поздно проходит. Главное, что останется потом.

Она не переставала удивляться происшедшей в ней метаморфозе. Игорь уже представлялся ей, чуть ли не спасительной гаванью, куда пристанет, наконец, утлое, заблудившееся суденышко ее жизни. По крайней мере, так казалось ей после встречи с прошлым в лице Виталия и последовавшего за ней разговора с матерью.

Так или иначе, билет куплен, номер в Доме журналиста под Варной заказан, подвернулся даже сногсшибательной красоты купальник тигровой расцветки. Не пропадать же ему.

Она едет, и уже завтра, а сегодня они с Игорем званы на прием в «Олимпик-Пенту». Энная годовщина энного банка, очередная размашистая тусовка, с той лишь разницей, то этот банк принимает заметное участие в финансировании «Лося».

— Я все понимаю» — сказал Игорь в ответ на ее кислую гримаску. — Ты же знаешь, что я охотнее провел бы этот вечер наедине с тобой. Но… — Он развел руками. — Noblesse oblige[1]. Не пойти нельзя.

Слава Богу, ее настроение никак не отразилось на внешности. Она была немыслимо хороша в черном шелковом платье с открытыми плечами и в старинном бабушкином колье из розовою жемчуга. В нем она чувствовала себя как царская невеста.

— Ты ослепительна! — шепнул ей Игорь.

Лика краем глаза оглядела себя в зеркале и с удовольствием отмстила, что он ничуть не преувеличил. Она действительно была ослепительна. Откровенно восхищенные взгляды мужчин и ревниво-оценивающие женщин еще раз убедили ее в этом.

Они уже успели поприветствовать почти всех своих многочисленных знакомых и теперь неторопливо перемещались по залу, обмениваясь с присутствующими приличествующими случаю малозначащими фразами. На одном из таких кругов Лику подхватил под руку один из виновников торжества, лысеющий пожилой бульдог с вываливающимся из рубашки животом, и, крепко прижав к нему ее локоток, повлек за собой к стоящей несколько на отшибе группе людей. Никого из них Лика не знала. Игорь пошел следом.

Прикосновение его потной руки было неприятно Лике, равно как и липкий взгляд маленьких глазок, но она лишь одарила его лучезарной улыбкой. «Noblesse oblige!»

— Вот, господа, прошу любить и жаловать, — пророкотал бульдог. — Игорь Платонов, главный редактор «Лося», и Лика, жемчужина нашей журналистики.

Он быстро представил всех присутствовавших, но Лика вопреки обыкновению не запомнила ни одного имени. Почему-то не хотелось напрягаться. Пусть Игорь отдувается.

— Чем вы позабавите нас в следующем номере? — спросила ее стареющая дамочка с ярко нарумяненными щеками, сделав заметный акцепт на слове «позабавите».

Лике вдруг стало весело. Надо же, ее ставят на место. Она уже открыла, было, рот, чтобы дать достойный ответ, но тут увидела напрягшееся лицо Игоря и сменила гнев на милость.

— Сюрприз, — ответила она, мило улыбаясь. — Потерпите, номер выходит на днях.

— Жду не дождусь.

Дамочка небрежно похлопала себя по губам, изображая зевок.

— Поздравляю, Платонов, — важно изрек бульдог. — Твой журнал стал-таки принадлежностью нашего клана.

Он продолжат что-то говорить, но Лика уже не слышала его. Она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, подняла глаза и увидела Митю.

Он стоял у входа, небрежно прислонившись к стене, и смотрел на нее через зал. Безупречно элегантный, в белом смокинге, алая бабочка на белоснежной рубашке, изломанная полоска темных усиков над верхней губой. Истинный лондонский денди в компании нуворишей.

Что-то неизъяснимое в выражении его глаз перенеслось в тот датский уже вечер. Услужливая память ярко, как в кино, высветила одинокую скамейку в зарослях кустов, мечущиеся тени в подворотне, его блестящие глаза, все ближе, ближе… Она снова, будто это было вчера, ощутила на губах вкус его поцелуев. Сколько лет прошло, а воспоминания живут, никуда, оказывается, не делись.

Лика тряхнула волосами, отгоняя наваждение. Глухое раздражение шевельнулось в ней. Ну, зачем именно сейчас, когда она только начала вползать в шкуру Миссис «Лось»! И эти усики идиотские, очень изысканные, кстати, усики, откуда они-то взялись? Лика подумала, что сейчас ей хорошо бы скрыться, исчезнуть на время, чтобы прийти в себя, а потом она найдет способ увести Игоря. А где лучшее убежище встревоженной девушки, всем известно.

— Где здесь туалет? — неожиданно громко спросила она.

— Вон там. — Бульдог махнул куда-то в глубину зала, выпустив, наконец, ее руку.

Почувствовав себя свободной, Лика чуть ли не бросилась в толпу гостей.

— Тебя проводить?

Голос Игоря остановил ее. «Да, — хотелось ей крикнуть. — Да!»

— Нет, спасибо, я сама. Ты принеси пока что-нибудь поесть.

Вокруг мелькали чьи-то лица. Она слышала и не слышала обрывки чужих фраз. Спасительная дверь уже маячила перед глазами. Лика рванула ручку. Сверкающее белизной и металлом пространство поглотило ее.

Тяжело дыша, она остановилась перед зеркалом. Хорошо, что здесь никого нет, что никто не видит ее сейчас.

Дверь бесшумно распахнулась, пропуская высокую фигуру в белом. Он-то как посмел сюда войти?!

— Какое стремительное бегство! — услышхпа она его насмешливый голос. — Или это следует понимать как приглашение? Нетривиальное, надо сказать, место для свидания.

Сверкающая поверхность зеркал отразила их силуэты. Черное на белом. Он подошел совсем близко. Она уже чувствовала его дыхание в своих волосах. Слишком близко, чтобы это возможно было терпеть!

Лика стремительно повернулась к нему, намереваясь сказать, чтобы он немедленно ушел, немедленно, пока… Но он не дал ей и рта раскрыть. Бережно удерживая в ладонях ее лицо, он наклонился к ней и поцеловал прямо в нежные, причудливо изогнутые губы. Лика почувствовала, как у нее слабеют колени, и вцепилась в его плечи, чтобы не упасть.

— Надо же. Все тот же вкус, — тихо сказал он, отрываясь от нее. — Ну же, зачем так крепко? Я не исчезну.

Осторожно разжал сс пальцы и прикоснулся губами к каждому в отдельности, не отрывая глаз от ее зарозовевшего вдруг лица.

— По-моему, нам пора, а то еще какой-нибудь дамочке вздумается попудрить нос.

— Я не одна.

— Я уже заметил. Это имеет значение для тебя?

Он еще не договорил, а она уже знала ответ. Ответ, который был немыслим еще какие-нибудь четверть часа назад. Какая же она все-таки дрянь! Игорь ждет ее сейчас в зале с полной тарелкой в руках. Она попыталась вспомнить его лицо и не смогла.

— Пойдем. Нам надо поговорить.

Она последовала за ним в холл, безучастная ко всем вокруг.

Зеркальный лифт мчал их вверх. Казалось, ничто не может остановить бесшумный стремительный бег мерцающей капсулы, и она вынесет их прямо в ночное московское небо и закружит среди мириад сияющих огней, мешая небо и землю.

— Куда мы? — спросила Лика.

— Я снял номер. Там мы сможем спокойно…

— В номера, значит? Как говорил Василий Аксенов, на пистон.

— Не пошли. А впрочем, все равно. Ты не возражаешь?

— А ты изменился, — заметила Лика.

— Наверное. Но эта свежая мысль целиком твоя, или нет?

Лика предпочла промолчать, лишь безразлично дернула плечиком. Что за глупый вопрос! Серебристые двери, шурша, поползли в стороны. Прямые серые стены. Острый бездушный свет. Коридоры любого большого отеля сродни больничным, подумала Лика. Здесь все равны и безличны. Просто постояльцы, просто пациенты. Никому ни до кого дела ист. Вот сейчас они вступят в этот бесконечный коридор и станут одними из них, песчинками на этих коврах, зернышками на жерновах времени.

Лика обернулась к Мите. Лицо его бесстрастно, даже улыбочка куда-то исчезла. Только в глазах плясали искорки, шальные, лохматые, вот бы поймать такую.

Лика даже протянула, было руку, но поймала только его рукав, предусмотрительно протянутый навстречу. Так они и вступили в коридор, торжественно и церемонно, как в старинном танце, и заскользили по ковру, плавно и величаво, грациозно и немножко смешно, самую чуточку.

Лика скосила глаза на Митю и увидела, как прыгают его губы от еле сдерживаемого смеха. Ах, негодяй! Еще забавляться вздумал! Но ей самой отчего-то стало смешно.

— Тс-с-с… — Митя загадочно приложил палеи к губам. — Прекрати хихикать. Пусть мистер Памкинс спокойно чистит свою вставную челюсть.

— Кто это такой? — спросила Лика, давясь от смеха.

— Ты не знаешь? Наш сосед справа. Плешивый добропорядочный бизнесмен, оплот общества. Любит собак и московских девочек, но только до двенадцати, а после ему снится миссис Памкинс в пеньюаре с рюшечками и ночном чепце. Не будем ему мешать.

Он ловко отомкнул дверь и протолкнул уже откровенно смеющуюся Лику в номер.

Из всего света осталась лишь пузатая настольная лампочка под кремовым абажуром. Просторная комната тонула в полумраке.

— Расскажи еще про мистера Памкинса, — попросила Лика.

Ей так хорошо было сидеть в кресле и слушать его. Самое приятное занятие на свете.

— Да Бог с ним. Eщe разикается во сне,

Митя разлил по бокалам шампанское и протянул ей.

— Давай лучше выпьем. За тебя. Я знал, что мы когда-нибудь встретимся, но не сегодня и не здесь. Нечаянная радость моя.

Они соприкоснулись бокалами.

— Ты хоть вспоминала обо мне?

— Нет. — Янка покрутила бокал за ножку. — Нет.

— Правда?

— Нет.

— Дипломатичный ответ. А на самом деле?

— Поцелуй меня.

Митя опустился на пол у ее ног. Она качнулась ему встречу. Две четкие тени на стене слились в одну.

Егo губы были само пламя, обжигающее, беспощадно. Оно испепелило последние воспоминания о мальчике и девочке из прошлого, заблудившихся в закоулках жизни. Oни оба стили другими. Мужчиной и женщиной в клокочущей лаве страсти.

Янка высвободилась из его рук и одним гибким движением скинула платье. Она стояла над ним, слегка покачиваясь на высоких тонких каблуках, во всем великолепии своей наготы. Тонкая кружевная полоска на бедрах лишь подперчивала белизну ее кожи. Мерцающий жемчуг на шее, струящееся золото волос.

— Господи, как ты прекрасна! — прошептал он, потрясённый.

— Я слишком долго жила без тебя. Больше не могу, ни секунды.

Она требовательно протянула к нему руки. Митя подхватил ее, как пушинку, и перенес на кровать. Она не помнил, как он разделся, как присоединился к ней. Все затмило безудержное, огненное желание, которое только он мог утолить.

Разгоряченные тела их переплелись. Она почувствовала его в себе и поняла, трепеща и задыхаясь от блаженства, что наконец-то нашла свою вторую, потерянную, половинку и стала целой. Сердце выбивало в висках бешеную дробь, выстукивало одну и ту же фразу: «Как могла я жить без тебя? Как я могла? Как могла?!»

Они лежали, не размыкая объятий, не говоря ни слова, настолько полные друг другом, что никакие звуки были не нужны, кроме легкого дыхания, чуть колеблющего волосы. Он легко водил рукой по ее спине, и от этой простой ласки eй стало так светло и горько, что защемило сердце. Слезы, выскользнув из-под ресниц, побежали по шокам. Митя почувствовал, как дрогнули ее плечи.

— Ну что ты, что ты, маленькая, — шепнул он, теснее прижимая ее к себе. — Все хорошо, не надо плакать.

— Я такая непроходимая дура, — всхлипывала Лика. — Я … я… — Слезы не давали ей говорить. — Своими руками… сама… все разрушила.

— Не думай об этом. Мы вместе, и это главное.

— Не могу. У нас ведь начиналось что-то очень красивое, там, на скамейке. А я… Больно, больно! Ты понимаешь, Митя?

Он только кивнул.

— Как подумаю… Все эти годы…

Он приподнялся на локте, поцеловал мокрые глаза, щеки, губы.

— Глупышка! Все было, как должно было быть.

— Ты думаешь?

— Уверен. Так всегда бывает в этом мире. А сейчас пойдем-ка в ванную. Высморкаем твой хорошенький носик.

— Я, наверное, выгляжу ужасно!

— Вздор! Настоящую красоту ничем не испортишь.

И было все. Прохладные струи воды, ласковые прикосновения намыленной губки к коже, его мокрые волосы, его руки на ее груди, холодок кафельного пола под босыми ступнями, и тихий шепот, и любовь, и счастье.

Уже брезжил рассвет, когда они, обессиленные, забылись глубоким сном.

Лику разбудил шум льющейся в ванной воды. Она сладко потянулась, зевнула и села на постели. Вокруг были цветы, цветы, цветы и воздушные шарики. Она огляделась, недоумевая. Голубые, желтые, зеленые, красные, они парили в воздухе, привязанные к спинкам стульев, ручкам кресел. «I love you»[2], - прочла Лика на одном из них.

Чудо, появившееся за одну ночь. Чудо по имени Митя. Лика счастливо улыбнулась и тут же увидела ЭТО. ЭТО лежало, свернувшись ядовитой золотой змейкой, на тумбочке у кровати, самодовольно поблескивая дутыми боками. Обручальное кольцо.

Впервые за прошедшие сутки Лика вспомнила, что он женат. Виктория. И что самое страшное, у них есть ребенок, мальчик или девочка, не важно, чистое, нежное существо, которое ждет сейчас своего папу. «Мам, а где папа?» — услышала она звонкий детский голосок.

А папа в ванной. Смывает с себя остатки бурна проведенной ночи. Что-то потемнело внутри. Даже яркие шарики будто съежились и почернели. Мальчик или девочка. А папа в ванной. «I love you!»

«Опять я вламываюсь в чью-то жизнь, — подумала в смятении Лика. — Опять подставляюсь под удар и подставляю других. Нельзя было так забываться. Жизнь этого не прощает».

Но еще не поздно все исправить. Нужно просто исчезнуть. Билет на самолет в Варну, который превратился, было в простую бумажку, снова стал спасательным кругом.

Она быстро накинула платье и, путаясь в длинном подоле, прижимая к груди сумочку и туфли, босиком выбежала в коридор. Слава Богу, что лифт пришел сразу. Там были какие-то люди, но ей уже некогда было об этом беспокоиться. Не обращая внимания на их косые любопытные взгляды, она сунула ноги в туфли и, мельком взглянув в зеркало, пригладила волосы. Ничего, бывает и хуже.

Такси попалось сразу, будто ее и поджидало. «А мне сегодня везет», — подумала она с горькой усмешкой. Ну, хоть в чем-то ей сегодня везет. Она так стремительно убежала, что не успела даже толком осознать происшедшее. И только теперь, когда такси, мерно покачиваясь, влилось в поток машин на Олимпийском проспекте, ее скрутило по-настоящему. Тело била крупная дрожь, зубы стучали так, что, наверное, шоферу было слышно.

Перед глазами, как в замедленной съемке, проплывали образы прошлой ночи. Толстый банкир, его нарумяненная жена, напрягшаяся фигура Игоря, Митино лицо в зеркале. Восторг узнавания, эйфория, ее голова на его плече, шарики, кольцо. Тонкая острая игла пронзила сердце. Лика обхватила себя руками, чтобы унять дрожь, до боли стиснула зубы.

До ее слуха донесся выматывающий, протяжный звук, похожий на стон. «Неужели это я?» — подумала она в ужасе. Встревоженные глаза шофера в зеркальце подтвердили ее опасения. Она сделала над собой безумное усилие и вымученно ему улыбнулась.

Господи, ну зачем все это было нужно? Зачем? Сегодня она потеряла его во второй раз, и это было куда больнее, чем в первый. Только сегодня она поняла, насколько он ей дорог, как много они значат друг для друга. Мучительная, страшная правда. Нашла, чтобы вновь потерять. И так скоро. «Зачем это было, Митя, зачем?»

— Лика! Где ты была?

Осунувшееся лицо матери, ее измученные глаза лишили Лику последней надежды на то, что ей удастся улизнуть в аэропорт незамеченной, отделавшись лишь запиской с невнятными объяснениями.

Жгучее чувство вины охватило Лику. Как она могла так забыться и заставить мать пережить эту страшную ночь. Ей-то за что мучиться?

— Прости, мама.

Пустые, ненужные слова, но других у нее сейчас не было.

— Успокойся, мама. Ничего особенного не случилось, Как песок на губах, как толченое стекло. Надо что-то еще сказать, чтобы успокоить ее, что-то глупое и нелепое, в такое, как правило, верят. Но как назло в голову ничего не приходило.

— О Господи! — простонала мать. — Неужели трудно было позвонить?! Два слова — и все. Тебя же почти сутки не было.

Сутки. Всего лишь сутки, жалкие двадцать четыре часа. Лика обвела комнату глазами. Все показалось вдруг таким непривычным, словно она не была здесь давным-давно. Картины, фотографии, книги…

Нет, она все же дома, у себя, в своей надежной крепости, и мама скоро перестанет задавать ненужные вопросы, поймет все без слов, как это обычно у них бывает, и предложит ей кофе.

От Анны Владимировны не укрылся этот быстрый ищущий взгляд и то, как вдруг расслабились напряженные плечи дочери, смягчилась линия подбородка. Ей вдруг стало стыдно своего раздражения, неуместного любопытства и резкости. Можно подумать, что ей пришлось хуже всех. Она смущённо дотронулась рукой до плеча Лики:

— Кофе хочешь?

Варна встретила ее ослепительным солнцем, в котором растворялось и тонуло все — и красные черепичные крыши домов, и яркие цветы, и нарядные коттеджи, беспорядочно разбросанные по склонам гор, сбегавших к морю, да и само морс. Солнце буйствовало, неистовствовало, подчиняло себе все вокруг, и не было воли противостоять ему.

Лика, прижмурив глаза, смотрела вокруг из-под ладони. Солнечные очки лежали где-то на дне сумочки, неохота было их доставать. Вообще не хотелось двигаться и даже думать о чем-то. Просто смотреть и смотреть на пролетавшие мимо отели, рекламные щиты, кафе с разноцветными зонтиками.

Лика поудобнее откинулась на сиденье такси. Поразительная все же штука самолет. Два часа — и ты совсем в другом мире. Москва со всеми ее переживаниями, проблемами и скверной погодой осталась позади. Ничто здесь не напоминает о ней. И даже лицо Игоря, почудившееся ей в толпе провожавших и отъезжающих, поблекло и стерлось, как старая монета, слишком долго ходившая по рукам.

— Долго еще? — спросила она у шофера.

Он удивленно покосился на нее. Ох уж эти туристы, вечно торопятся! Он нажал на газ. Потертый «жигуль» взревел и рванулся вперед.

Варненский собор высился темной громадой посреди проворной площади. Вокруг бурлила пестрая толпа — туристы, горожане, уличные торговцы.

Дика огляделась. И где здесь искать Милчо, если он вообще существует? Ей вдруг показалось, что она гоняется за химерами. Но уж коль она здесь…

Она пошла по краю площади, спрашивая у торговок: «Милчо. Я ищу Милчо. Милчо». Они только пожимали плечами. Одна протянула ей цветы, другая — нитяные перчатки, третья — тряпичную куклу в национальном болгарском костюме.

Похоже, здесь глухо. Лика обратилась к мужчинам, дежурившим у припаркованных машин. Что-то типа частного такси. Реакция та же. Приподнятые брови, пожатие плеч. «Не знаем». Один проявил чуть больше интереса, спросил: «Фамилия?» Тут уже она пожала плечами: «Не знаю».

Она скорее почувствовала, чем заметила его присутствие рядом с ней. Маленький, незаметный человечек, без липа, без фигуры, невидимка.

— Это вы ищете Милчо?

Неожиданно чистый и правильный русский язык — Я.

— Вы из Москвы?

— Да.

— Я — Милчо.

— Здравствуйте. Мне нужен Матадор. Где я могу его найти?

Ощутимое прикосновение глаз-буравчиков к своему лицу, захлопываются невидимые шторки. Что-то не сработало.

Нс знаю такого.

— Вы уверены? Дон…

Но он уже исчез. Ввинтился в толпу и пропал. Янка почувствовала себя как гончая, взявшая неверный след. Полный облом, но всех направлениям. Егo уже не найти. Даже если и предположить, что это тот самый Милчо. с ней он разговаривать не захотел. А почему она вообще думала, что захочет? У них наверняка существуют налаженные капали связи, и за просто так к ним на хромой козе не подъедешь. Наивно было даже и думать иначе.

— Дом журналиста, — сказала она водителю.

Если уж так получилось и у нее есть неделя у моря, грешно было бы не воспользоваться. Чтобы не было так обидно за собственную глупость. Надо же, возомнила себя супер-репортером! Очень смешно, очень.

Водитель, тем временем, что-то не переставая, бубнил себе под нос. Лика прислушалась.

— Златы Пясцы — красиво, Албена — красиво, Балчик — тоже. Почему Дом журналиста?

Лика только плечами пожала. Красиво, некрасиво, какая разница.

Она поняла, что он имел в виду, как только они подъехали. Дом журналиста громоздился на самом берегу моря высоченным серым монстром, подавляя все вокруг. «Великолепный» памятник брежневской эпохи, вернее, живковской. Динозавр в райском саду.

Вокруг, как ласточкины гнезда, лепились к крутому склону отельчики поменьше, белые и розовые, каждый в своем неповторимом стиле. Один, на самом верху, ей особенно приглянулся. Он был построен какими-то необыкновенными уступами, спускавшимися в сторону моря, с просторными террасами, увитыми дикой розой. Белая круглая башня с зубчатыми краями навевала воспоминания о старинных замках, рыцарских турнирах и песнях менестрелей под луной.

— Что это? — спросила она шофера, который пыхтел у нее за спиной, имитирую борьбу с тяжеленным чемоданом.

Он с видимым облегчением опустил свою йоту на плиты дорожки и посмотрел туда, куда она указывала ему.

— Замок Анжи.

— Замок Ангела?

— Можно и так. Как хотите. Замок Анжи. Хотел, ресторан, добрый сервис. Идем туда?

— Нет, — покачала головой Лика. — Нет. Номер заказан здесь. — Она кивнула в сторону серого монстра и направилась к входу.

Внутри все было точно так же серо и уныло, как снаружи Бетон с гранитной крошкой, аляповатые мозаики, бесконечные серые коридоры, безликий номер с обшарпанным балконом. Слава Богу, хоть с видом на морс. Это искупало многое, но не все.

Замок Анжи все же сильно подпортил ей настроение. Не будь его, ей, быть может, легче было бы переносить этот образчик социалистического классицизма.

Она попыталась представить себе человека, который спроектировал это убожество. Получался человек из барака. «Если заказать дворец человеку, выросшему в бараке, он построит еще один большой барак».

Неплохо сказано. Но ведь иные из нас «и сквозь тернии находят дорогу к звездам». Значит, получается человек из духовного барака. Это, пожалуй, покруче.

Лика перевернулась на живот и посмотрела из-под ладони на свое временное пристанище. Отсюда, с пляжа, оно выглядело еще хуже. «И занесло же меня, — подумала Лика. — Ну, ничего, в самый раз, по крайней мере, есть о чем подумать, поострить и подточить свое остроумие».

Жаль только, что не с кем поговорить, обменяться впечатлениями от заграничного «совка». А если бы Митя был с ней, что тогда? Шустрая, непрошеная мыслишка вынырнула на мгновение и пропала. Но оставила после себя длинный хвост ассоциаци Друг с другом, друг за другом, круг за кругом, круг за кругом.

Митя, и так и этак, и ироничный и серьезный, и закрытый и распахнутый навстречу, и сухой и… мокрый. Он выходит из моря, вода стекает по его мускулистому телу, зубы ослепительно сверкают в улыбке.

Чья-то тень упала на нее. На секунду мозг заплутал в закоулках фантазии. Она действительно подумала, что это он. Невероятным, чудесным образом — он, колдовским, чернокнижным, бесовским — он, он, он!

Лика рывком села на полотенце. Это действительно был Митя, его высокая фигура с неуловимой грацией леопарда, какая бывает только у очень хорошо сложенных и физически развитых мужчин. Только волосы как-то слишком отросли, уж очень быстро, и посадка головы… Солнце светило ему и спину. Она не могла разглядеть лица, но уже знала, что ошиблась.

— Вам, кажется, скучно, — произнес он совсем не Митиным голосом, слегка растягивая слова.

— Почему вы так решили?

Лика сердилась, хотя и понимала, что человек этот ни в чем не виноват. Просто оказался не в то время не на том месте.

— Ин-ту-и-ция! — размашисто произнес он.

— Кажется, в этот раз она вас подпела.

Сказала, как отрезала. Ее резкий тон нельзя было истолковать никак иначе, даже если бы она говорила на суахили. Он оказался понятливым. Еле заметно пожав плечами, шагнул в сторону и растворился в знойном, раскаленном воздухе.

Лика тут же почувствовала укол разочарования. Ну, зачем надо было все воспринимать так буквально? Мог бы быть и понастойчивее. В конце концов, ей совсем не вредно было бы просто поболтать с кем-нибудь.

Настроение было окончательно испорчено. Она нехотя поплескалась в прохладной еще воде и поплелась в номер коротать время до вечера.

«Бог ты мой, ну и скука же здесь», — думала Лика, собираясь на ужин. Впервые в жизни она делала это через силу. Обычно подобные вещи поглотали ее целиком, волновали, пришпоривая воображение. Она решала, какой ей быть в этот вечер, какую роль сыграть, какой макияж подойдет для избранного образа, какой костюм. Обыгрывалось все, даже цвет и качество носового платка. Это было как увлекательная игра, подчас куда интереснее, чем само светское мероприятие.

Но сегодня ей хотелось быть никакой, лучше всего невидимкой под непроницаемым колпаком, чтобы она видела всех, а ее никто. Люди сейчас ее совсем не интересовали.

В ресторане Дома журналиста было людно. Гул голосов, стук ножей о тарелки, запах незамысловатой пищи. Большая столовая в большом бараке, где люди просто, без изысков удовлетворяют свой голод. Чисто функциональное место, иссьне хочется особо задерживаться. Поел и пошел. Лика и пошла, даже не поев. Не так уж она была голодна, чтобы проводить вечер в таком месте.

Ноги сами привели сс в Замок Анжи. Здесь было иначе Уютный зал на полтора десятка столиков, отделенных друг от друга чернеными металлическими решетками, увитыми зеленью. В глубине зала, в полумраке, мерцала стойка бара. И тихие скрипки, как крылья ночных птиц в темном небе. Очарование.

Лика выбрала уединенный столик спиной к залу и к бару. Иллюзия полного одиночества. Она и темный квадрат окна.

За ее плечом тут же материализовался официант, положил перед ней меню и замер в ожидании. Лика даже не открыла его.

— Коктейль из креветок в бокал белого вина.

В стекле она увидела, как он помедлил в ожидании дальнейших распоряжений и, не дождавшись, удалился. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с заказом. Плавно и неторопливо, будто исполняя грациозный старинный танец, сервировал стол, зажег свечу в тонком металлическом подсвечнике и растворился.

Лика осталась одна. Креветки были недурны, вино превосходно. Музыка ненавязчиво обволакивала ласковыми прикосновениями. Она почувствовала, что расслабляется. Ее выбор оказался точным.

В темной глуби окна она увидела Митю, как тода, в Москве, в белом смокинге с бабочкой, изящного, элегантного, с легкой, ироничной грустинкой в глазах. Он провел рукой по волосам, прищурился на свечу.

— Ты исчезла так внезапно.

— Прости. Я не могла иначе.

— Ты думаешь обо мне?

— Все время. Ничего не могу с собой поделать.

— А надо?

— Надо. Надо.

И тихие скрипки, как крылья ночных птиц в темном небе.

— Простите, что нарушаю ваше одиночество. Я могу присесть?

Голос был мягкий, какой-то вкрадчивый, с легким призвуком акцента. Лика машинально кивнула, не повернув голов. Услужливое стекло отразило обладателя этого бархатного голоса. Господин средних лет с круглой головой на крепкой шее. Он тут же возник в поле ее зрения. Коротко стриженные волосы с обильной проседью, как говорят, соль с перцем. Глубокие черные глаза на гладко выбритом смуглом лице. Она выжидающе посмотрела на него.

— Вы, наверное, удивлены. Простите за непрошеное вторжение. Все дело в вине.

Она удивленно приподняла брови.

— Да-да. — Он мягко улыбнулся ей. — Я выпил евксиноградского вина. Не слишком много, а чуть-чуть слишком. Вы уловили нюанс?

Лика кивнула, не удержавшись от улыбки. Он удовлетворенно зажмурился, как кот у теплой печки.

— Красное евксиноградское вино — это маленькое чудо, поверьте. Оно уносит все печали и делает людей родными. Ненадолго. До утра. Но этого довольно, правда?

Лика снова кивнула. Ей нравился его неспешный разговор.

— Вы позволите мне угостить вас? Немножко чуда, разве плохо?

— Неплохо.

Он просиял, принес бутылку и разлил по бокалам. Вино переливалось в свете свечи старинным рубином. Лика поднесла бокал к губам. Терпкая обволакивающая сладость прикоснулась к языку.

— Действительно чудо, — сказала она, облизав губы,

— Вот видите.

Он пристально смотрел на нее из-под кустистых бровей, но под этим взглядом она не чувствовала себя неловко, скорее, комфортно. Комфортно и тепло.

— Я не представился. Меня зовут Зак, сокращенно от Захария. По-русски, кажется, будет Захар. Можете называть меня Захар, если вам удобнее.

— Зак, — задумчиво произнесла Лика. — Зак… Мне нравится. Нет, правда, Зак. Оно такое решительное, круглое, законченное. — Она быстро взглянула на него. — Вам подходит.

— Спасибо.

— Вы очень хорошо говорите по-русски.

— Рад, что вы это заметили. Мой второй родной язык. Я учился в Москве на психологическом еще во времена Большого Братства. — Он черкнул пальцем в воздухе две заглавные буквы «Б».

— Тогда все понятно. Значит, вы — психолог.

— Психотерапевт. Живу в Софии. Там для меня богатое поле деятельности.

— Вот как?

— Конечно. Любой большой город бульдозером проезжается по человеческим мозгам. София, конечно, не Москва, но все же.

— Цитируя Юнга: «В городе Н. два психиатра, А и Б Так вот. А считает, что в их городе всего дна нормальных человека, он и еще Б».

— Примерно так. Значит, вы читали Юнга?

— Немного.

— Браво.

— А вам не кажется, что это немного смахивает на профессиональное заболевание?

— Возможно, — хохотнул он. — Я уже почти тридцать лет занимаюсь психокоррекцией. Так что, может быть, и у самого пора что-то подправить, не спорю.

— Но вас ведь зовут Зак, — заметила Лика. — Имя, не допускающее отклонений.

— Будем надеяться. А как зовут вас?

— Лика. Производное от Елена.

— Текучее и неуловимое, как вода. Вот, думаешь, она у меня в руках, ан, нет, ускользнула. И тот человек в окне тоже, наверное, так думал.

— Какой человек? О чем вы?

— Да так, ни о чем. Удивительное у вас лицо. Черты и краски европейской женщины, а глаза восточной пэри. Поразительные глаза.

— У меня бабушка была наполовину армянка.

— Виват бабушке. Игра крови, мощная вещь. Это как колода карт. Тасуешь, тасуешь, и вдруг выпадает козырной туз. Хотите совет?

— Профессиональный?

— Дружеский. Живите сегодняшним днем, а будущее само о себе позаботится. Живите, не бойтесь.

— С чего вы взяли, что я чего-то боюсь?

— Не в вашем стиле отгораживаться от окружающего мира оконным стеклом. Я вас почти не знаю, но чувствую, что прав. А жизнь, между прочим, идет своим чередом. Вот, например, у бара сидит молодой человек, который, по всем признакам, явно недоволен моим затянувшимся присутствием. И надо сказать, весьма недурен.

Лике стало весело от этого неожиданного заключения.

— Да вы просто сводник, Зак! Мерзкий старый сводник.

— Ничуть. Я его знать не знаю. Просто смотрю на мир широко открытыми глазами, вот и все. Хотите пари?

Лика прищурилась на него. Ну и хитрюга! Откровенно сажает ее на крючок.

— Что за пари?

— Я уйду на полчаса. Всего на полчаса, обстаю. Если вы еще будете здесь, я признаю свое поражение и готов слушать вас с утра до вечера и с вечера до утра относительно пользы оконных стекол. А если…

— Вы думаете, это для меня так важно? — небрежно и даже с оттенком презрения перебила его Лика.

— Важно, важно, — также небрежно ответил он. — Не пытайтесь надуть старого мудрого Зака. Итак, я пошел?

Лика обворожительно улыбнулась ему:

— Я не прощаюсь.

— Посмотрим.

И он пошел к выходу, ловко лавируя между столиками, что было необычно для человека его комплекции.

Лика опять уставилась в стекло, но там отражались только она сама и кусок зала за ее спиной. Витые решетки, угол стойки бара, какие-то фигуры на высоких стульях.

Интересно, который из них тот, подумхта Лика, и мысленно поздравила Зака. Он-таки ее зацепил.

Но зачем ему все это? Наверное, один из его психологических опытов, решила она. По крайней мерс отчасти он удался. Ее любопытство было задето.

Она вновь посмотрела в стекло перед собой и замерла. От стойки бара отделилась высокая, стройная фигура и не торопясь направилась к ней. Что-то в манере двигаться, как бы перетекая из одной позы в другую, в линии спадающих до плеч волнистых волос было странно знакомо Лике. И голос, чуть хрипловатый, прозвучал знакомо.

— Можно?

— Что? Что вы сказали?

— Танец.

Он склонился перед ней в шутливом поклоне. Этого она почему-то не ожидала. Вот еще! И тут же, конечно, встал. Он не успел еще разогнуться, а она уже шла к площадке между столиками.

Увидев ее, бармен тут же нырнул под стойку и, видно что-то там включил, нажат, наколдовал, но только везде зажглись цветные лампочки. Их лучи перекрестились на танцевальной площадке, а обычный свет померк.

Лика вступила в круг мерцающего цветными переливами света, как окунулась в живую воду. Она вся вибрировала, сияла в разноцветных лучах. Волосы вспыхивали то зеленым, то синим, походка сделалась легкой, скользящей и бедово чувственной. Ее несло по волнам цвета и музыки прямо в объятия длинноволосого незнакомца с довольно наглой усмешечкой, если разобраться.

Но, он тоже двигался плавно и ритмично, в унисон с музыкой, и свет играл с ним в те же игры, что и с ней. И Лика поняла, что они одного поля ягоды — люди танцующие, в отличие от всех прочих сапиенс, людей просто разумных.

Он обнял ее за талию твердой, властной рукой, и они заскользили по залу. Музыка, тягучая и томная, проникай во все поры их тел и расцветала там.

Партнер он был великолепный. Давно уже она не испытывала такого наслаждения от танца. Он уверенно вел ее за собой, она каким-то непостижимым чутьем предугадывала все неожиданные па и повороты и с удовольствием подчинялась ему.

Оба молчали. Слова не нужны, когда звучит музыка. И не важно, кто она и кто он, что они оставили в прошлом и что ждет их впереди. Существует только сейчас, в оно прекрасно.

Он упал на колено и обвел ее вокруг себя, как в старину в мазурке. Музыка смолкла, и раздались аплодисменты. Лика тряхнула волосами, как бы выходя из транса. Он склонился к ней.

— Это было красиво!

— Да.

— Мы сделаем это еще раз? Позже?

— Обязательно.

— Ты хочешь кататься на лодке?

— Сейчас?

— Да. — Он отрицательно качнул головой.

Лика улыбнулась про себя. Она никак не могла привыкнуть к манере болгар качать головой, когда они говорят «да».

У русских это значит «нет». Неизменно возникали чувство неуверенности, что правильно поняла.

— Так сейчас? Ночью?

— Почему нет? Очень красиво. Вода светит.

— Светится.

— Конечно. Мой русский не так хороший. Учил в школе. Давно.

Они вышли к морю. Песок тут же набился в босоножки.

Лика нагнулась, но он опередил ее:

— Можно я?

Прикосновение его пальцев к голым ступням, было неожиданно приятным. Нет, не просто приятным, а волнующим, как будто тысячи серебряных иголочек пробежали по телу. Повинуясь порыву. Лика нагнулась и поцеловала его в губы, которые на вкус были солнце и море, жар и соль. Сумасшедший поцелуи, от которою все таяло и плавилось внутри. Его пальцы легко бродили по ее горлу, почему-то напоминая о быстротечности жизни и вечности наслаждения. «Если он стиснет свои длинные пальцы и посильнее надавит на артерию, я умру, но буду по-прежнему целовать его. Господи, какая чушь лезет в голову. Как хорошо!»

Он неожиданно прервал поцелуй и, небрежно обняв Лику за плечи, повел к морю. Они брели по тихой и ласковой воде, и Лика вдруг подумала — хорошо, что он не стал развивать ситуацию, как поступил бы на его месте любой другой. Ведь и дураку понятно, что ее сейчас можно брать голыми руками. Бывают такие минуты полного очарования. когда воля растворяется в эмоциях и превращается в вечный природный инстинкт. Потом это чудо сменяют сожаления и угрызения совести, такой тривиальный «суповой набор». Современные люди привыкли всегда контролировать ситуацию, им становится не по себе, если обстоятельства или настроения начинают рулить ими.

«Откуда этот парень знает и так точно чувствует меня? — подумала Лика. — Откуда ему известно, что я на самом деле совсем нн хочу трахаться на песке? Что мне нужно тепло, и ласка, и молчание».

Лодка поджидала их поодаль, темный силуэт на фоне лунного песка. Он быстро скинул ботинки и брюки, столкнул лодку в воду, помог забраться Лике, сел на весла, все это не говоря ни слова. Странно, но она не испытывала при этом ни малейшего неудобства. Он, наверное, был единственным человеком на свете, с которым так уютно молчать.

Лика устроилась на корме и, свесив руку за борт, принялась развлекать себя тем, что ловила в бархатно-нежной воде лунные блики. И еще краем глаза любовалась мягкой игрой мышц на груди и руках своего спутника. Завораживающая картина. Настолько, что ей все труднее было бороться с искушением рассмотреть всю эту красоту поближе, а то и потрогать.

Не успела она решить для себя этот вопрос в пользу искушения, как он бросил весла и протянул к ней руки. «Прямо читает мои мысли», — изумленно подумала Лика, скользнув к его коленям. Спиной она ощущала мягкую упругость кожи на его груди. Его длинные пальцы скользили по ее шее, плечам, рукам, поглаживая, возбуждая. Его дыхание на ее щеке, нежное скольжение языка по раковине уха. Ощущение было такое, что все внутри плавится и тело превращается в одну сплошную эрогенную зону. Лика с изумлением открывала для себя новые уровни чувственности, качалась на волнах неведомых доселе эмоций. Все тело ее вибрировало от желания, а между тем он не сделал ничего привычного для того, чтобы довести ее до точки кипения. О-о-о Господи! Лика так и не поняла, выкрикнула она эти слова вслух или они лишь выстрелили в ее мозгу. Это рука его скользнула по внутреннем стороне бедра и остановилась как раз там, где начинались изрядно повлажневшие трусики.

— Ты великолепна, — шепнул он ей прямо в ушко, и новая волна наслаждения плеснула по телу, — Так естественно сексуальна. Как настоящая русалка.

— М-м-м…

Лика не сразу пришла в себя oт только, что пережитого и не сразу поняла, что он обращается к ней и что по-русски он говорит куда лучше, чем полчаса назад. Но думать об этом не хотелось. Все ее существо охватила тягучая истома, такая, что пальцем не пошевелить, не то, что мозгами.

— Как тебя зовут?

— Лика. А тебя?

— Красомир. Крас, так короче.

— Лихо. Марк Красс, римский полководец и консул. Не ты, не полководец, и не консул. Кто ты?

— Я танцор.

Что-то в его голосе заставило ее навострить уши.

— Мюзик-холл, балет или конкурсы бальных танцев?

— Нет, не то, — будто нехотя ответил он.

— А что?

— Я танцую за деньги. Э-э, с теми, кто платит.

Вог это номер! Лика даже выпрямилась и села поудобнее, подобрав под себя ноги. Такое стоило послушать повнимательнее.

— А здесь ты на работе?

— Угу. Меня познал Чавлар. хозяин Замка.

— Хорошо платит?

— Пока не так хорошо. Платить будут клиенты.

— Наверное, клиентки. Или все же клиенты?

— Женщины, да. Завтра приедут две богатые женщины из России. Я должен их обслуживать.

— Круто! А что это значит — обслуживать?

Он бросил весла и весь подался вперед.

— Почему ты так спрашиваешь?

— Интересно. Просто интересно, и все.

— Тогда буду отвечать. Надо ходить на ужин, танцевать, делать им весело.

— Развлекать.

— Да-да.

— И они будут за это платить? А если ты им не понравишься?

Он небрежно тряхнул длинными волнистыми волосами и расправил плечи. «Разве я могу не нравиться женщинам», — говорила его поза. Лика окинула его критическим взглядом и никаких изъянов не нашла. Классический тип итальянского любовника. Прекрасно развитая изящная фигура, смазливое, не без изюминки, лицо, белозубая легкая улыбка, красивые руки с длинными пальцами. Так и хочется, чтобы они прикоснулись к тебе. Это навело ее на мысль, несколько щекотливую, но которую она в силу профессионального любопытства не могла не высказать.

— А если они захотят спать с тобой, что тогда?

— Какой вопрос!

По тону его восклицания она не поняла, возмущается ли он такому предположению или удивляется ее наивности.

— Вопрос как вопрос. — Она небрежно пожала плечами. — Мы же оба взрослые люди. Впрочем, если не хочешь, можешь не отвечать.

— Это тоже может быть работа.

— Логично. Работа — это все, что приносит деньги, не так ли?

В голове уже вертелись варианты заголовка будущей статьи. «Исповедь болгарского жиголо». «Болгарский жиголо. Его собственная история». Тут она вспомнила Игоря и подумала, что в «Лосе» ее статья вряд ли теперь появится. Ну, ничего, решила она, подавляя в себе угрызения совести, найдутся другие желающие ее напечатать. Такой-то материал! Например. «Птюч». В самый раз для «Птюча».

— А почему ты выбрал именно это занятие?

Она осторожно выбирала слова, чтобы он не обиделся и не замкнулся в себе.

— Я не умею другое, только танцевать. Учиться дорого и скучно. Женщины меня любят. Сейчас сезон. Много туристы. Заработаю на целый год.

— И давно ты этим занимаешься?

— Два лета.

— А зимой? Здесь, наверное, нет никого.

— Зимой можно ехать в Пампурово. Горный курорт Снег, лыжи и женщины. Много женщин.

А он действительно находка для богатой скучающей дамы. Молодой смуглый красавец на фоне снегов. Сказка!

— Почему ты сегодня подошел ко мне?

— Ты красивая, — просто ответил он. — Красивая я грустная. Но сейчас уже просто красивая.

Он подмигнул ей. Лика улыбнулась ему в ответ. А ведь он прав, во всяком случае, в том, что касается грусти.

Ликa лениво потянулась и открыла глаза. В дверь стучали, тихо, но настойчиво. За окном уже вовсю полыхаю утро. Накануне ночью она забыла задернуть занавески и теперь даже в глазах защипало от ослепительного солнечного света. Свежий ветер с моря по-хозяйски гулял по комнате, разгоняя остатки сна.

Вставать не хотелось, но стук все не смолкал. Придется все-таки выбраться из объятий одеяла и посмотреть, кто там и что ему нужно.

С недовольной гримаской Лика спустила ноги на пол и, нашарив на стуле футболку, накинула ее на себя. Торопливо проведя руками по волосам, она подбежала к двери.

— Кто там?

— Лика, это Зак, — услышала она знакомый вкрадчивый голос. — Все равно я вас уже разбудил, так что открывайте.

Неугомонный Винни Пух, подумала Лика, поворачивая ключ в замке. Он стоял перед ней. нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Вот оно, воплощение лени, — проворчал он, входя. — Все уважающие себя люди давно уже греют на солнце свои бледные тела, а она, видите ли, спать изволит.

— Изволю, — безапелляционно заявила Лика. — Я, между прочим, здесь на отдыхе.

— Вот так и проспите все самое интересное.

— Что именно?

— Потрясающее морское путешествие. Два часа на белоснежном катамаране, чудесный городок Несебр, античные развалины, обед в ресторанчике на самом берегу, свежие мидии и белое вино. Поторопитесь, билеты уже заказаны.

— Не припомню, чтобы я собиралась ехать с вами.

— А вы и не собирались, вы просто едете. Через двадцать минут жду вас внизу.

От него веяло энергией такой силы, что когда он вышел, о комнате будто потемнело. Лика заторопилась в душ.

Все было именно так, как он и обещал. Белый корабль с удобными креслами на верхней палубе. Крепчайший ароматный кофе и крошечные канапе, которые жадно хватали на лету ненасытные чайки. Они широко разевали желтые клювы и оглашали море гортанными, хриплыми криками.

— Ярчайший пример жизненной закваски, — заметил Зак, отправляя в рот очередное канапе и указывая на дерущихся чаек. — Никакой жалости к слабым и немощным. Всепобеждающий инстинкт выживания. Волк Ларсен порадовался бы, глядя них.

— Насколько я помню, он плохо кончил.

— Каприз автора. Джек Лондон, как и многие другие писатели, к сожалению, грешил склонностью к морализированню. В жизни все иначе.

— К счастью, далеко не всегда, иначе род человеческий давно бы уже прекратился. Человеку нужно гораздо больше времени, чем чайке, чтобы произвести на свет и вырастить своего детеныша.

— Мысль интересная, но спорная. А как ваш вчерашний поклонник? — неожиданно спросил он. — Я вернулся в бар ровно через полчаса, как и обещал, и застал только ваши следы на песке.

— Следы на песке, — фыркнула Лика. — Как поэтично! Вы романтик, Зак, а не психолог.

— Одно другому не мешает.

— Ну, нет. Человек, который занимается тем, что расчленяет человеческие мозги, не может быть романтиком.

— Фи, какой натурализм. — Зак протестующе затряс головой. — Попахивает анатомическим театром.

— Это еще не доказывает, что я не права.

— Ладно-ладно, — миролюбиво сказал Зак. — Не будем спорить, хотя в мире куда больше исключений, чем правил. В этом прелесть моей профессии. Так как же наш красавец?

— Он очень развлек меня вчера, — призналась Лика.

Глаза Зака торжествующе блеснули.

— Он оказался профессиональным танцором и платным любовником.

Изумленный свист был ей ответом.

— Но вам не пришлось платить?

Лика возмущенно посмотрела на него. Каков нахал!

— Пошутил-пошутил. — Он вскинул руки, как бы защищаясь от возможной пощечины. — Согласен, что неудачно. Чего только не случается в этой жизни, однако! Такой великолепный экземпляр — и вот ведь!

— Не понимаю, чего вы возмущаетесь? — поддела его Лика. — Еще одна человеческий типаж о вашу копилку. Кстати, он очень мил, — добавила она, вспомнив, как заботлив был с ней Крас, как галантен.

…Он проводил ее до двери, пожелал спокойной ночи и немного смущенно спросил, не согласится ли она как-нибудь еще раз провести с ним вечер.

— Охотно, Крас. Мне очень понравилось танцевать с тобой и… разговаривать тоже.

Она запнулась самую чуточку, но он тут же цепко посмотрел на нее, ища в ее словах насмешку или скрытый смысл. Она твердо выдержала его взгляд.

— Не знаю только, когда это будет, — проговорил он с усилием. — Завтра…

— Я знаю. Пусть это будет неожиданно.

— Сюрприз?

— Сюрприз.

Вспоминая сейчас его просветлевшее лицо, она невольно улыбнулась. Как, в сущности, мало нужно человеку! Немного понимания, немного тепла и интереса. Хотя ее-то интерес был чисто профессиональным. Или…

— А вот и Несебр, — прервал Зак ход ее мыслей. — Скоро начнем швартоваться.

Лика посмотрела из-под руки на берег. Уютное скопление низеньких домов под веселыми черепичными крышами, старинные камни и цветы, цветы, цветы.

Они бродили по узким извилистым улочкам, мощенным камнями, затерявшись среди многоголосой толпы, заходили в тесные старые церкви и лавочки, словом, вели себя как заправские туристы.

Зак купил у старой женщины со сморщенным, потемневшим от солнца и времени лицом серебристо-серого мягкого ежика и торжественно вручил Лике. Черные блестящие бусинки глаз смотрели внимательно и лукаво. Зак уверил, что это его вылитый двойник.

— Будете вспоминать меня в матушке Москве.

— Вот вы скоро уедете, Зак. И что же я буду без вас делать?

— Скучать, — уверенно заявил он. — Но в этом тоже есть сдоя прелесть.

Они сидели под зонтиком на террасе маленького ресто ранчика в ожидании обещанных мидии. Солнце жарила вовсю, но свежий бриз с моря делал жару не такой изнуряющей.

— Вы невероятный жизнелюбец. Зак.

— Точно. Люблю жизнь во всех ее проявлениях, даже не совсем приятных. Я ведь тоже буду скучать. Мне нравится смотреть на вас, говорить с вами. Как-то так вышло. Знаю, что буду скучать, и заранее радуюсь этим своим ощущениям. Они обогащают душу.

— Я очень рада, что встретила вас. Вы многому меня научили.

— Чему, например?

— Воспринимать жизнь как она есть, с открытым забралом, а не прятаться от нее. Я всегда это умела, но вдруг разучилась. Тут-то и появились вы.

— Значит, он больше не является вам в оконном стекле?

— Нет. — Лика качнула газовой. — Нет. Он живой человек, а не призрак. И если эта боль останется во мне, я научусь любить ее.

— Это мудро.

— А знаете, я хотела бы остаться здесь подольше, в этом городке, где верхние этажи выдаются над нижними, чтобы защитить их обитателей от солнца, где пестрые ковры свисают с балконов и повсюду пахнет кофе и пряностями. Он напоминает Южную Италию или Грецию.

— Верно. Кого здесь только не было! И греки, и римляне, и турки. Приходили и уходили, оставляя каждый свой след. Я бы тоже здесь задержался, но уж слишком много туристов. Эти, правда, тоже уйдут через пару месяцев. Конец сентября здесь самое благословенное время. Еще тепло, а лишних никого нет.

— Вот тогда я и приеду.

— A что, это мысль! — воскликнул Зак. — Дадите мне знать, и я приеду тоже. Встретимся на будущий год в Несебре.

— В конце сентября.

— Только тогда.

— Решено.

— А теперь выкладывайте, зачем вы меня искали.

Пауза. Удинленныи взгляд.

— Я вас искала? Разве?

— Искали-искали, душенька. В Варне, у собора. Дело в том, что я — Матадор.

Она исчезла так внезапно, что он не успел ничего понять. Помчался за ней почти, в чем был, в костюме, натянутом на голое тело. Картина та еще. Дмитрий Холмогоров, заместитель генерального директора телеканала «Седьмое небо», несется по гостинице «Олимпик-Пента» почти в исподнем. Слава Богу, что поблизости не было коллег-журналистов, а то первые полосы газет были бы ему обеспечены. С соответствующими фотографиями.

Карьера его взлетела стремительно, как ракета в ночное небо. Старина Фрейд сказал бы, что он сублимировал свое либидо в бурную деятельность, которая не замедлила принести свои плоды. Шутка ли, в двадцать восемь лет стать заместителем директора третьего в России частного телеканала. Родители я друзья гордились им. не задумываясь толком, в чем причина его взлета. А причина была одна. Лика.

Она существовала где-то параллельно его жизни. Он следил за ней со стороны, как бы вскользь, между делом, поскольку привык думать, что она навсегда для него потеряна.

А раз так, нечего и суетиться, тешить себя ненужными иллюзиями. Два раза в одну и ту же воду, как известно, не войти.

Короткий опыт супружеской жизни был ужасен и вызвал в нем стойкое неприятие брачных уз в любых формах и проявлениях. После того, как Вика надула его с ребенком и таким образом женила на себе, он перестал доверять женщинам и вообще рассматривал их не иначе, как партнеров по сексу. Сценарий был прост, как правда, как передовица газеты «Гудок». Знакомство, легкая прелюдия, постель. Трам-бам, мерси, мадам. Это устраивало еще и потому, что не затрагивало души, не бередило эмоций. Можно было ни о чем не заботиться, кроме наличия качественного презерватива, обязательно качественного, другие рвутся.

Вику он уже лет пять не видел и не хотел. До сих пор осталось чувство, будто с ним обошлись как с дешевкой, с полным идиотом, телком с кольцом в носу. Первое время он прямо-таки отдраивал себя под душем жесткой мочалкой, только что кожу не сдирал. Не оставляло ощущение, что его вываляли в липком дерьме.

Спасибо Вике. Вышел он из всего этого свежим, чистым, закаленным, с новой непробиваемой, бегемотной шкурой. Идеальный плейбой, глазки с ироническим прищуром, легкая улыбочка на губах. Гибкий и скользкий, как угорь, не ухватить.

Но ничто на земле не проходит бесследно. На этот долбаный прием в «Олимпик-Пенте» он пришел не случайно. Знал, что она там будет. Подумал, что не прошибаем. Решил показаться во всей красе, пощеголять новообретенной независимостью и….. - сгорел. Броня превратилась в воск.

То, что произошло потом, вообще не поддавалось ни описанию, ни осмыслению. Чудо узнавания, восторг, смерч. Прижимая ее к себе, проникая в самые глубины ее тела, он чувствовал, что возрождается вновь. Все прежние подружки представлялись теперь как удобные резервуары для слива перестоявшейся спермы, не более. А тут другое, сродни волшебству.

И она чувствовала то же. Сама сказала ему об этом. Они были друг для друга как раскрытая книга сказок, читать не перечитать.

А наутро она исчезла, не попрощавшись, не объяснив ничего. Он сбежал вниз взмыленный, с мокрыми после душа волосами, сплошь покрытый любопытными, недоумевающими взглядами, и увидел отъезжающее от обочины такси.

Но на этот раз он так легко не сдастся. То, что произошло между ними в эту ночь, дорогого стоит. Они уже слишком взрослые люди, чтобы играть в такие глупые игры.

Телефон зазвонил резко и неприятно, разорвав тишину полутемного кабинета. Игорь пошевелился в кресле, протянул было руку, но наткнулся на стакан и передумал отвечать. Пусть звонит. Ему сейчас не до разговоров.

Коньяк терпкой горечью разлился по языку. Первоклассное пойло. Враз снимает все проблемы и согревает изболевшуюся душу. Не совсем, конечно, а на время. Завтра будет еще поганее и омерзительнее, но это завтра. А сегодня можно расслабиться, отстраненно, с безопасной дистанции обозреть свою жизнь и даже посмеяться. Правда, смех выходит натужный, ну да ладно. Хоть какой.

«Лика, Лика, красавица моя, лисичка». Вильнула хвостом — и след простыл. А ведь неплохо все складывалось. Ему уже казалось вот-вот. Поймал свою жар-птицу. А она возьми да упорхни.

Никогда еще он не чувствовал себя таким идиотом. Исчезла неизвестно куда, неизвестно с кем и оставила его объясняться с гостями. Чего он только там не плел, вспомнить противно. Но это еще полбеды. Главное, ее больше нет с ним. Ушла, ничего не объяснив, по-английски. Леди, так ее и разэтак.

А телефон все звонил и звонил. И кому это так пpиспичило? А может, это Лика звонит из Болгарии? Одумалась и хочет извиниться и все объяснить. Нет, не похоже, у междугородний звонок другой. Или приехала?

— П-Платонов.

— Добрый вечер. Я разыскиваю Елену Орлову. Лику. Звонил ей домой. Никто не отвечает. Вы не поможете мне?

Фига с два помогу. Голос был незнакомый, но Игорь почему-то сразу понял, что это он, тот самый человек, с которым ушла Лика. Черт его знает, почему он так уверен. Значит. Лика и его послала, если звонит сюда. «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел». Круто.

— Она в Болгарии. Поехала отдохнуть перед свадьбой.

— Простите, не понял.

«Где уж тебе понять, — усмехнулся про себя Игорь. — Я и сам ни черта не понимаю».

— У нас свадьба назначена на двадцатое июня. У Лики и у меня. А с кем имею честь?

— Извините, не знал. До свидания.

Отрывистые гудки в трубке. Игорь налил себе еще коньяку. Ничего, пусть и этот помучается. Не ему же одному.

— Дело в том, что я — Матадор.

Лика смотрела на него как громом пораженная, не веря споим ушам. Это же Зак, милый, умный, забавный Зак. Такое знакомое лицо. Нет, чужое. Что-то в нем переменилось.

Глаза подернулись ледком, да затвердели губы.

— Что так смотрите? Не похож? — Он криво усмехнулся. — А ведь это именно меня вы искали в Варне. Милчо все передал. Бесценный человек. Так зачем вы меня искали? Хотели предложить свои услуги?

Лику как ледяной водой окатило. Она мгновенно пришла в себя.

— Куда уж мне! Старовата буду. Второй сорт.

— Не скажите. — Он окинул ее придирчивым взглядом. — Есть охотники и на вашего брата, вернее, сестру. Опять же натуральная блондинка. У нас на юге это в цене. Так как, устроить вам «гастроли»?

— Благодарю. Я иначе зарабатываю деньги.

— Деньги здесь зарабатываю я, — сухо перебил ее Зак. — А у вас бы получилось. Крас от вас в восторге.

— Крас? — Ему снова удалось удивить ее. — Так он тоже в деле?

— Естественно. Незаменимый эксперт… кхм… как это сказать… по выявлению природных качеств товара.

Лику передернуло.

— Как вы можете так говорить о живых людях?!

— Вы что сюда приехали мне мораль читать? — поморщился Зак. — Глупые телки, которые только для одного и годятся. Умные сюда не поедут.

— Можно подумать, что у них есть выбор.

— Выбор всегда есть, — философски заметил Зак. — Никто их сюда на веревке не тянет. Сами едут, голубушка, сами. Слышали бы вы, как они самозабвенно в аэропорту на паспортном контроле про свой возраст врут. Песня. Всех нынче на легкие деньги потянуло.

— Но вы же им сулите золотые горы?

— А кто заставляет во все верить? Никто. Кто хочет обмануться, всегда обманется. Они ведь как считают, покажут свои смазливые, мордашки, пару раз задом вильнут, и им тут же отвалят кучу баксов. А деньги просто так не платят.

— Куда вы отправляете девушек?

— В основном в Турцию и на Кипр. Еще в Грецию, в Египет. Там на славяночек спрос большой. Так что не жалуюсь. Крас занимается сортировкой… Я его называю сексперт. Энтузиаст своего дела. Они все через него проходят, за исключением разве что девственниц. Но это в наши дни большая редкость. И куда только катится современная молодежь. Никаких моральных устоев. Прискорбно, прискорбно.

Он с комичной озабоченностью покачал головой. Еще и ерничает. Поразительное хладнокровие. И цинизм.

— К вам попадают только русские?

— Нет, что вы. Украинки, польки, чешки, латышки, эстонки. Словом, весь Варшавский Договор. Налицо повальная эпидемия. Одна болезнь на всех, и лекарства пока еще не выдумали. Так что за свой карман я спокоен. А главное, все чисто. Девушки подписывают контракт. Профессии разные: официантки, танцовщицы, стриптизерши, массажистки.

— Куда попадают девушки после вас?

— Кто куда. В бордели, в стриптиз-бары, в частные гаремы. Меня это уже не касается.

— И вам ни разу не стало жаль никого из этих несчастных, ни paзy не захотелось ничего изменить?

— Милочка, это бизнес. Здесь нет места жалости. Иначе прогоришь.

— А что с ними происходит потом?

— Это вопрос не ко мне. Теоретически по истечении срока «контракта» они свободны, а практически… Новые хозяева, естественно, заинтересованы в том, чтобы задержать у себя девиц как можно дольше. Обкатанные кадры всегда выгоднее. Многие привыкают.

— Вы так откровенны. — Лика уже не таясь, строчила ручкой на салфетке. — Не боитесь?

— Чего? Огласки? — Зак небрежно махнул рукой. — Мне нечего бояться. Многие представители власти у меня тусуются. Основной инстинкт, так сказать. Имею солидный компромат. Так что все схвачено.

— Так-таки и все?

— Абсолютно. И я спокоен. Вы ведь не из праздного любопытства меня расспрашиваете, верно? Небось, статеечку тиснете у себя в Москве?

— Вы не против?

— А что мне протестовать? У меня есть все основания полагать, что все здесь сказанное не выйдет за стены этого заведения. — Лика иронично вздернула брови, как бы говоря: «И не надейся, дорогой», — но Зак невозмутимо продолжай. — Да и в Москве у нашей конторы такие люди в доле, что шансов у вас никаких. Не последние шишки в МВД прокуратуре, таможенной службе и кое-где еще.

— Можете назвать имена?

— Могу и назвать, да что зря сотрясать воздух. Типы не ниже замминистра. Денежки все любят, деточка, и давно с удовольствием усвоили истину, что они не пахнут.

Тяжелая сталь его взгляда буравила насквозь. Перед ней сидел совсем другой человек, циничный и страшный. Такой не остановится ни перед чем. Лика вдруг кожей почувствовав пустоту вокруг себя и бегло огляделась. Странно, на террасе ресторана они были совсем одни, если не считать двух дюжих парней с характерными бритыми затылками, которые маячили у выхода. У Лики неприятно похолодело под ложечкой. И когда это они успели выпроводить всех посетителей? Как она могла этого не заметить? Дура, дура! Так влипнуть?

— У тебя с самого начала небыло никаких шансов, детка. — Зак лениво ухмыльнулся. — С того самого момента, как ты произнесла имя Милчо у собора в Варне.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Лика, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе.

Он с издевкой обратился к ней па ты, и это означало новый поворот в их отношениях:

— Легче всего было бы попросить Краса устроить тебе вчера ночное купание после всех ваших забав. — Тут Лика вспомнила упоительный танец длинных чутких пальцев на своем горле и собственные чумовые мысли о сладостной смерти от оргазма и удушья (Агата Литовская может торжествовать?). — А можно прогуляться с тобой до парапета.

Зак легко тронул ее за локоть. Повинуясь, Лика встала и подошла вслед за ним к парапету над морем. Посмотрела вниз и отшатнулась. Внизу зияла бездна метров тридцати глубиной, вокруг острых, как бритва, скал, шипела, разбиваясь, вода.

Ресторанчик оказался прилепленным к крутому склону горы, как ласточкино гнездо. Лика смотрела вниз и уже видела свое распластанное, искореженное тело там, на камнях. Большого воображения не надо, чтобы понять, что никто даже не увидит ее полет, а если и увидит, разбираться все равно не будут.

— Ну что, пойдем? Или как?

— Пойдем. Есть смысл спрашивать куда?

— Умная девочка. — Зак даже крякнул от удовольствия — Ни разу не видел такой умной телки, ей-богу. Даже жалко отдавать.

— O-отдавать? Что вы задумали?

— Неужели у тебя есть хоть тень сомнения, что после того, что ты слышала и видела, ты никогда не вернешься домой? Выбрось из головы сразу, чтобы долго не мучиться. Кончать тебя жалко, такой отличный материал. Крас сказал, ты заводишься с пол-оборота, от комплексов не страдаешь, так что вполне может статься, что сделаешь новую карьеру. Я в тебя верю, блондиночка моя, и для начала предложу своему главному клиенту, а там — как пойдет.

Лика пыталась вникнуть в смысл сказанного, но звуки его голоса доносились до нее как сквозь толстое стекло. Медленно, мучительно медленно осознавала она, что на самом деле с ней произошло. Похоже, она влетела с разгону в самое сердце осиного гнезда, не продумав заранее возможных последствий, страховок и путей отступления. Раньше чем через неделю никто не будет ее искать. Про то, что она уехала в Несебр с Заком, и подавно никому не известно. Она просто исчезнет с концами в каком-нибудь турецком борделе, где никто никому не задает никаких вопросов, и никто никого не слушает, где нет ни прав, ни паспортов, ни прошлого, ни будущего.

«Нет-нет, не может быть, — стучало у нее в висках. — Это происходит не со мной». Сейчас Зак щелкнет невидимым выключателем, глаза его снова станут добрыми и смешливыми, и он объявит ей, что все это дурная шутка. Посмеется над тем, как провел ее, и они отправятся на катамаран, чтобы плыть обратно в Варну. Ну, конечно же, именно так и будет.

Но одного взгляда на парней в дверях ей хватили, чтобы понять — всё правда, и надежд никаких нет. Гориллы расступились, пропуская их, и слаженно сомкнулись у нее за спиной. Ресторан как вымер, никто не попался навстречу. На улице у обочины стояла, сверкая пухлыми черными боками, новенькая «БМВ». При виде ее у Лики мелко-мелко, жалко-жалко затряслись колени. Не машина, а катафалк. Сядешь в него — и никогда уже не вернешься в мир живых. Она пошатнулась и упала бы, но ее поддержал один из охранников. Лика устремила на него взгляд, исполненный такой горячей мольбы, что растопила бы и камень, но ответный взгляд был холодно безразличным и абсолютно спокойным. Так смотрят на нечто, недостойное внимания.

«Этот будет похлеще, чем Фельтон, — мелькнуло в мозгу у Лики. — Тот хотя бы ненавидел миледи. Какие-никакие, а чувства. А тут стена». Улица тоже была пуста. Зак все предусмотрел и заранее позаботился, чтобы не было никаких лишних свидетелей. Он даже лишил ее возможности красиво и дорого продать свою свободу — тут кричи, не кричи, все равно никто не услышит.

В машине ее зажали на заднем сиденье две гориллы. Зак сел впереди, щелкнул пальцами, и ей мигом завязали глаза платком.

— Расслабься, детка, ехать нам долго, — услышала Лика голос Зака. — Подремли пока, чтобы иметь товарный вид. Это я тебе как друг советую.

На губах у Лики уже закипели насмешливые, презрительные, уничтожающие слова, но так и не произносились, лопнули, как мыльные пузыри. Какой смысл злить врага, если он полный хозяин положения. Уж лучше попробовать разговорить его, авось что-нибудь и выскочит полезное. Не затем же она на свет родилась, чтобы закончить свои дни в вонючем притоне, развлекая портовую шушеру. «Ого! — воскликнула про себя Лика. — А я, кажется, барахтаюсь, как та лягушка из притчи, которая сбила-таки из молока кусочек масла, да и выпрыгнула из кувшина на волю». Сейчас надо расслабиться и сосредоточиться, сместить точку сборки, как учил Карлоса Кастанеду дон Хуан.

Лика откинулась на сиденье и велела своему телу расслабиться, медленно, от пяток до макушки. По телу поползло знакомое тепло, перед широко закрытыми глазами засияло синее-синее небо, бескрайнее, безоблачное, царство безбрежной свободы. Лика пошире расправила крылья и полетела. Она чувствовала плавные мощные движения крыльев за спиной, взмывала к ослепительному солнечному диску, срывалась вниз и опять взмывала. Ветер пел в ушах, и все тело наполнялось силой и светом. Она уже могла посылать эту силу и этот свет в любую клеточку своего тела, во все чакры, пробуждая дремлющую энергию.

Она совершенно потеряла счет времени, парила где-то между своим сияющим небом и машиной, плавно покачивающейся на ухабах дороги. Зак говорил с охранниками по-болгарски. И странное дело — если раньше она не понимала почти ни слова, то постепенно смысл их разговора становился все понятнее Лике. То ли от того, что ухо привыкло, то ли от того, что захлестнувшая ее новая, бьющая через край энергия открыла какие-то доселе закрытые каналы восприятия. Лика сильно и глубоко дышала, поэтому они, наверное, подумали, что она уснула.

Говорили о каком-то Георгии Столарове. Судя по всему, местный авторитет. Они называли его Дон (опять Марио Пьюзо, ну, никакой фантазии у ребят!). Едут они в Варну, у Дона там недалеко вилла. Лику заинтересовало упоминание о некоей Тиминушке, которую они еще называли Виолеттой. Она — дочь Дона, и к тому же русская. Объявилась недавно, как снег на голову свалилась, и Дона как подменили. Зака особенно веселила перспектива превращения Дона в образцового папашу. Все к тому идет, сокрушался ок. Ловкая, надо сказать, девица эта Тиминушка, папашу выбрала, что надо, миллионер. А он губищи раскатал, разнюнился, все ей готов отдать. И даже анализа крови на отцовство не сделал.

— А как же его девки? У него же целый гарем.

— Об том и речь! Такого клиента можем потерять. Он ведь такое грахалово у себя устраивал, закачаешься! По три-четыре телки зараз. А там еще Атанас, этот громила…

Лика слушала и поражалась своему спокойствию. Мозг четко, без нажима и паники фиксировал информацию, анализировал и раскидывал по полочкам то, что может пригодиться. Она пробормотала что-то сонное и свернулась калачиком на сиденье.

— Эй, Зак, она, кажется, просыпается.

Лика выпрямилась и поднесла руки к лицу.

— Где я? Что такое?

— Просыпайся, киска. — Голос Зака был нежным и заботливым, прямо отец родной. — Скоро уже приедем и снимем с тебя этот намордник.

— Я долго спала?

— Часа два. Умница моя. Теперь у тебя будет свежий цвет лица. Дону понравится, а старому Заку перепадет еще деньжат. На врачей, на безбедную старость.

— Ну, тебе еще рано об этом думать, — заметила Лика. — Ты еще долго будешь радовать донов и прочих любителей молодого альковного мяса.

— Фи, зачем же так грубо! Женская красота должна быть доступна, как и всякая другая. Как говорил ваш писатель Достоевский: «Красота спасет мир».

— Так вот, значит, какую ты мне миссию определил, — усмехнулась Лика. — Мир спасать. Лестно.

— Что-то ты уж больно весела, — подозрительно заметил Зак. — Как на вечеринку едешь.

— Основной инстинкт. Каждая женщина в глубине души мечтает хоть недолго побыть шлюхой.

— Ну-ну.

— Скажи, Зак, где вы набираете свой контингент?

— Тебе зачем?

— Разговор поддержать.

— Ну если только… В основном в модельных агентствах и около них. Ты не поверишь, девочки сами рвутся в бой. Верят любой чуши — о фотосессиях в Италии, о модельных конкурсах на Ривьере и о том, что нужно, но пути остановиться на недельку-другую в Болгарии, чтобы подзагореть я подготовиться в похожих условиях.

— «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад», — пробормотала Лика.

— Сами, все сами, — с готовностью подхватил Зак. — Насилия почти не приходится применять. Хоть и паскудно звучит, но возникает такое ощущение, словно все почти без исключения люди, идущие в манекенщицы или фотомодели, подсознательно готовы проституировать на своей внешности. Причем заметь, это касается как женщин, так и мужчин. Очевидно, они априори рассматривают свое лицо и тело как способ зарабатывания денег, чем больше, тем лучше. А отсюда до реальной проституции даже не шаг, полшага, который большинство легко делает.

— Какой глубокий анализ! Впечатляет.

— Результат длительных наблюдений.

И главное, он прав, как ни противно это признавать, подумала Лика. Достаточно посмотреть хоть один конкурс красоты, чтобы попять это. Напоминает конкурс породистых собак, которых водят по кругу, демонстрируя их стати. Цель одна — чтобы тебя купили, и желательно подороже.

Счет времени был окончательно потерян. Когда завязаны глаза, быстро теряешь ориентацию в пространстве и воображение вкупе со слуховыми ощущениями начинает формировать иную реальность, без цвета и объема, но с обостренным восприятием запахов и звуков. По меняющемуся звуковому фону Лика поняла, что они въехали в какой-то город. Может быть, Варна? Сердце екнуло в груди. Здесь расположено Генконсульство России. Где-то совсем недалеко находятся ее сограждане, которые могли бы ей помочь, но она бессильна и не может дать им знатно себе.

А чуть подальше, в Москве, ее ждут мама и друзья, которые ее любят. По московским улицам колесит Митя, которого любит она (что толку самой себе лгать? Любит!). Игорь, наверное, сейчас подписывает в печать последний номер «Лося» и ни сном, ни духом о том, что ее, Лику, сейчас везут продавать местному авторитету. Она попыталась представить себе реакцию всех этих людей на ее исчезновение. Эх, все они в конечном итоге смирятся и забудут ее или по крайнем мере отодвинут в какой-нибудь отдаленный, пыльный утолок памяти. Все, кроме мамы. Значит, и ради того, чтобы ее не ранить, стоит побороться за свою свободу.

И еще… Митя… Лика вдруг с обжигающей остротой вспомнила ночь, которую они провели вместе в номере отеля, и свой поспешный побег. Как же суетливы и глупы мы бываем! Ведь останься она, волшебство можно было бы немного продлить. Такое счастье стоит того, чтобы лелеять каждую секунду. В конце концов, они уже взрослые люди и могли бы принять разумное решение. Да если бы она осталось, а то утро с Митей, она вообще бы ни в какую Болгарию не улетела. Игра судьбы и глупая поспешность!

Машина просигналила, наверное, у ворот и, проехав еще немного, остановилась. Лику ввели по ступенькам в какой-то лом, повели на второй этаж (лестница поскрипывала под ногами) и наконец, сдернули повязку. Она машинально зажмурила глаза, но парящий в комнате полумрак за плотно задернутыми тяжелыми портьерами был вполне комфортен для ее отвыкших от света глаз.

Лика огляделась. Небольшая комната, отделанная в наивном простеньком деревенском стиле. Светленькие обои в цветочек, икебана из сушеных цветов и колосьев на полу. Большая кровать под пушистым розовым покрывалом — достойная арена для сексуальных боев. Зеркальное трюмо, заваленное разнообразной косметикой. Вот, пожалуй, и все. Да, еще дверь, за которой угадывалось кафельное великолепие ванной. Господи, неужели это и есть ее пристанище?

Вошел Зак в сопровождении круглолицей женщины с милой ямочкой на подбородке. Славная такая сутенерша. «Я делаю успехи, — подумала Лика с изрядной долей яда. — Начинаю видеть простых, симпатичных людей в своих тюремщиках».

— Вот познакомься, Светла, твоя новая подопечная Лика. Подготовь ее для Георгия, чтобы в лучшем виде. Эротики побольшее, красный рот, мушку, ну не мне тебя учить.

— Ясен пень, блин, чтоб клиент заторчал с пол-оборота.

— Говорок вполне среднерусский, — подумала Лика. — Неужели землячка?»

— Не без печали прощаюсь с тобой, моя прелесть, — пропел Зак. — Но как знать, может, еще свидимся.

Он попытался чмокнуть ее в щечку, но Лика вовремя отстранилась. Перебьется, скотина. Оставшись наедине со Светлой, Лика прошлась по комнате, попробовала отодвинуть портьеру, но та оказалась намертво закрепленной.

— Ты что, из тех, кто надеется убежать? — подала голос женщина. — Дохлый номер, поверь, только хуже будет.

— Куда уж хуже.

— Как сказать. Тебя почему-то хозяин подложить Георгию, очень приличный вариант. Но блин, странно, как ни крути.

— Это почему же?

— Да старовата ты для него. Тебе лет 25, так? А он предпочитает конфеточек лет по семнадцать, чтобы глазки пуговичками, да щечки розочками. А у тебя по глазам видно, что баба с мозгом.

— Спасибо. Может, мужик меняет ориентацию? Ну, я имею ввиду, что-то у него произошло в жизни этакое, что вкусы изменились.

— Может, ты и права. К нему дочка из России приехала, с бухты-барахты, грех молодости. Меня приглашали один раз ей прическу делать. Красивая, ничего не скажешь, натуральная блонда, фигура что надо, а глаза, не поверишь, фиолетовые.

— Как фиалки? — «Отсюда и Виолетта, — подумала Лика. — Надо будет запомнить». — Я где-то читала, что у Лиз Тейлор такие глаза. Ты «Клеопатру» смотрела?

— Три раза. Обрыдалась вся, блин, помнишь, когда она руку в корзину со змеей кладет? Так вот дочку эту Виолетта зовут, по-болгарски Тиминушка, фиалочка. Мы с ней хорошо потрепались, пока я ей прическу делала. Так вот ей как раз девятнадцать.

— Ну вот, видишь. Жутковато, видно, стало мужику с молоденькими трахаться, вес равно как с дочкой.

— Ну, ты загнула!

Лика только плечами пожала.

— А у тебя выговор знакомый. Светла. Ты откуда?

— Да какая я Светла! Это меня местные так кличут, сподручнее им. Светка я. Парикмахер и визажист.

— Звучит. Небось, раньше работала в салоне красоты в Москве, да?

— Почти. В Кратове. Это…

— Ох, да знаю я! — воскликнула Лика. — У нас там дача. Маяковского, 18. С ума сойти, как мир тесен! Может, я у тебя стриглась когда-нибудь или у подружек твоих. Кстати, парикмахерская твоя раскрутилась до небес. Построили новое красивое здание напротив станции, кирпичное, со всеми современными прибабахами, дизайн и все такое. Этим летом открылись. И, похоже, девочки не бедствуют.

— Чума! — Светка заулыбалась, отчего на пухленьких ее щечках тоже появились ямочки. — Землячка, значит. Во, блин, дела!

— Как тебя сюда занесло?

— Нужда заела. В середине девяностых полный пролет был в делах. Денег почти не платили, клиент залег на дно. Мы только и делали, что друг друга стригли, чтобы квалификацию не потерять. Ну, тут и подвернулась работенка. Тогда девочки наши с родных советских просторов косяком в Европу подались. Если уж собой торговать, то лучше там, где больше платя…, верно?

— Резонно.

— Ну, вот я их обслуживаю, в смысле помыть, постричь, подкрасить. Пока еще никто не жаловался.

— А не жалко дурочек?

— Жалко не жалко, а меня кто пожалеет? У меня мать пенсионерка и сыну двенадцать лет. Мужик мой почти сразу, как сын родился, хвостом вильнул и — поминай, как звала. Всю жизнь как белка в колесе, и баба, и мужик.

— А не боишься на грязные деньги жить? Все-таки, как ни крути, а недобрым делом вы все тут занимаетесь. Людьми, как скотом, приторговываете.

— Ты не очень-то! — запальчиво, но как-то неуверенно воскликнула Светка. — Деньги они и в Африке деньги. — А я свои честно отрабатываю.

— Про карму не слышала? Все, что мы думаем, делаем, чувствуем, собирается, как в копилку, и формирует нашу судьбу. И не только нашу, но и детей и даже внуков. О сыне бы подумала. И помогла бы мне отсюда потихоньку смыться, а?

— Э-э, блин, об этом ты и думать забудь. Здесь все так обложено, что и мышь не проскочит. Ладно, что-то мы с тобой заболтались. Пора собираться. Клиент ждет.

После душа и легкого массажа с ароматным маслом Светка усадила Лику перед зеркалами и принялась над ней колдовать. Высушила волосы, сделала маникюр и педикюр, покрыла ногти легким бесцветным лаком.

— Как думаешь? — нарушила она вдруг повисшее в комнате молчание. — Не будем особенно наворачивать и сделаем из тебя не женщину-вамп и не секс-бомбу, а юную деревенскую простушку. Лет этак семнадцати. — Она повернула Лику перед зеркалом туда-сюда, пристально всматриваясь в ее отражение в зеркале — Если ограничиться розовой и бежевом перламутровой гаммой, эффект гарантирован.

— Думаешь, наш новоиспеченный папаша… — Лика многозначительно подняла брови. — Спасибо на этом. Слушай, Светка, что ты еще узнала про эту Виолетту? Может, фамилию или где жила в России?

— Ладно, блин, пользуйся, пока я жива. Вдруг и правда пригодится, хотя я немного успела узнать. Как это… меньше знаешь, лучше спишь. Зовут ее Виолетта Полякова, жила в Москве, в Чертанове, на Балаклавском проспекте. Там еще Битца рядом, парк, верховая езда и все такое. Потом мать ее умерла от сердечного приступа, и девонька подалась к отцу в Болгарию. Да вот только показалось мне, что она не очень-то и счастлива от такого поворота в судьбе. Одна как перст, ни друзей, ни тусовки, все одно, что в тюрьме.

— И чем она спасается, интересно?

— Рисует. Слушай, рисует, блин, классно. За три минуты набросала карандашом мой портрет — как живой вышел. — И. подумав, добавила: — Ты с Георгием поговори, ной, проси. Мне кажется…

Но закончить она не успела. Их прервал стук в дверь. Провожать Лику до машины Светка, естественно, не пошла, только обняла неловко за плечи и вытолкала на лестницу, где ее ждал один из охранников. Ей опять завязали глаза, посадили в машину и повезли.

Часть III. Виолетта

День стремительно угасал. В распахнутые окна струился одуряющий аромат роз. Свежий ветер с моря не принес облегчения. Наступило самое нелюбимое им время суток. Сумерки, серая обволакивающая муть, когда в каждом звуке чудится что-то зловещее, а каждая тень таит угрозу. В такие минуты он старался не быть один, но сегодня сама мысль о том, чтобы пару нарушить уединение, казалась ему невыносимой.

Произошло то, что никогда не должно было произойти. Она все видела. Виола. Тиминушка. Дочь. Он как раз почувствовал приближение долгожданного оргазма и судорожно вцепился в волосы стоящей перед ним на коленях обнаженной девицы. Другая, извиваясь, трясла перед его лицом гигантскими грудями размером с хорошую дыню, а он все пытался поймать губами ускользающий пунцовый сосок. Откуда-то сзади доносились неистовые стоны. Атанас в своем репертуаре.

Он скорее почувствовал, чем услышал прерывистое: «Папа!» Она стояла в дверях, такая хрупкая, беззащитная. В широко открытых глазах цвета лесных фиалок стояли ужас и боль. Но он ничего уже не мог изменить. Извержение вулкана, раскаленная лава, захлебывающаяся девица у его ног. Когда он пришел в себя, дочери в комнате уже не было. Он отпихнул от себя ставшее сразу же ненужным тело и, на ходу натягивая халат, бросился за ней. Наверху, в комнате дочери, щелкнул замок.

Он нерешительно подергал ручку ее двери, вполголоса позвал:

— Тиминушка, девочка моя!

Тишина. Ни звука. Да и что он может сказать ей сейчас? Что все в жизни повторяется? Что двадцать лет назад точно в таком же недвусмысленном положении его застала в подсобке бара ее мать? Он тогда потерял ее навсегда. Она уехала, чтобы никогда больше не вернуться. Теперь он этого не допустит. Дочь слишком дорога ему.

Да и нечего ему опасаться. Вилла надежно охраняется. Мышь не проскочит, не то, что девятнадцатилетняя девушка. А завтра он поговорит с ней, постарается ей все объяснить. Она уже не ребенок, должна понять, что ее отец еще не стар и зов естества еще силен в нем. Она поймет, должна понять, не может не понять.

Лоб налился свинцом, руки мелко задрожали. Он отхлебнул виноградной ракии прямо из бутылки и откинулся на спинку кресла.

Что-то серьезно разладилось в его жизни, и это что-то требовало немедленного анализа и переосмысления. Всерьез все началось с того злополучного вечера, когда дверь его кабинета открылась и Атанас ввел в комнату хрупкую девушку с двумя смешными косичками но плечам. Он не сразу понял, что это и есть та «ночная бабочка», которую ему настоятельно рекомендовал Матадор. «Он совеем уже выжил из ума и потерял чувство реальности, — раздраженно подумал Георгин, всматриваясь в полумраке в ее тонкое белое лицо с насмерть перепуганными глазами. — Скоро начнет вербовать свою клиентуру по детским садам. Такую может захотеть только законченный педофил. Бр-р-р!»

— Убери ее, Атанас, и скажи Матадору, что я не выношу таких идиотских шуток.

— Не будете возражать, хозяин, если я с ней чуток потолкую? По-свойски?

— Делай что хочешь.

Атанас осклабился и положил свою здоровенную, волосатую лапищу на тонкую беззащитную шейку девушки:

— Пошли, киска.

Она вдруг неожиданным гибким движением поднырнула под его руку и подбежала к Георгию. В зеленых глазах ее плескался страх, губы дрожали.

— Господин Столаров! Георгий! Выслушайте меня, пожалуйста. Только пусть он, — она мотнула головой в сторону Атанаса, — пусть он уйдет. Пожалуйста, прошу вас! Умоляю!

Столаров мотнул головой Атанасу — мол, выйди. Тот чуть замешкался у двери, но Георгий подстегнул его нетерпеливым жестом.

— Садись. — Он показал ей на кресло перед столом. — В ногах правды нет, так, кажется, будет по-русски. Ты ведь русская?

— Да, да! — Девушка затрясла косичками. — Произошла чудовищная ошибка. Я — подруга Виолетты, Тиминушки. Меня зовут Лика. Она меня пригласила погостить. Я приехала из Москвы и вот… — Огромные зеленые глаза девушки вдруг затуманились слезами, горло резко дернулось.

Георгий сидел как громом пораженный, не веря своим ушам.

— Тихо, тихо! Повтори, что ты сказала. Ты — подруга Тиминушки?

— Да. Мы в Москве рядом жили, вместе учились в школе в Чертанове. Ну, там, на Балаклавском проспекте. Вместе ходили кататься на пони в Битцу. Виолетка еще рисовать ходила в художественную школу. Она так здорово рисует, правда? — Лика тараторила без умолку, стремясь совсем уж сбить его с толку, чтобы никаких лишних вопросов. — Я так ею горжусь, всегда гордилась. Мы такие были две подружки, зеленоглазка, — она умильно посмотрела на Георгия и захлопала ресницами, — и фиолетовоглазка. В школе сидели за одной партой.

Лика остановилась, чтобы перевести дух. Не перебрала ли она?

— Почему она мне ничего не сказала? — спросил Георгий.

— Постеснялась, а может быть, побоялась, что откажете. Я не знаю, честно. Она мне прислала имейл через Интернет, что соскучилась до чертиков, что ей здесь немного одиноко, что не хватает старых подруг, а новых еще нет. И еще написала, что папочка очень часто занят.

Она очень тонко выделила слово «папочка», чтобы он получше понял, как его дочурка к нему относится и как ей бывает тяжело одной. Георгий среагировал именно так, как она и планировала. Взгляд его совсем растаял, улыбка смягчила резкую и жесткую линию пб. «По-моему, сработало, — ликуя, подумала Лика, на всякий случай, занавешивая глаза длинными ресницами. — Кажется, все переборы, и натяжки пока проходят незамеченными. Господи, помилуй!» Однако Столаров превзошел все сс самые смелые ожидания. Он снял трубку с одного из телефонов, стоящих на столе, и произнес несколько слов по-болгарски, которые Лика поняла как «Позовите сюда Тиминушку». «Держись, девонька, — сказала она себе. — Сейчас главное — точно сыграть».

Она услышала за спиной звук открываемой двери и резко обернулась. В комнату вошла тоненькая девушка с золотистыми волосами, затянутыми на затылке в конский хвост. На ней были футболка и старенькие джинсы, а поверху фартук, весь перепачканный краской. Она на ходу вытирала руки полотенцем.

— Вот и я, Джи Джи. Ты звал?

Лика сорвалась с кресла и с криком «Виолетка!» бросилась к ней на шею.

— Помоги мне, умоляю, иначе я пропала, — прошептала она еле слышно прямо в ухо девушке, продолжая бурно обнимать ее. — Меня зовут Лика, Лика Орлова. — И громко: — Ой, Виолетка! Это на самом деле ты! — И тихо: — Я - твоя подружка из Москвы. Ты меня пригласила. Спаси!

— Ну, девчонки, — раздался голос Георгия, — ну, позабавили старика. Тиминушка, зачем такая конспирация? Могла вполне легально подружку пригласить.

— Пап, я не уверена была, что можно, а потом Лика не сообщила, когда точно приедет. Я ее ждала не раньше чем через месяц.

— А у меня через месяц практика в институте, поэтому я решила сейчас. Потом горящая путевка подвернулась и все такое, — самозабвенно врала Лика.

— Ты всегда была легкая на подъем, — заметила Виолетта. — Ой, ты испачкалась!

— Прямо как в добрые старые времена! — воскликнула Лика. — Вечно ты ходила то в краске, то в туши.

— А помнишь, как мы Марьяшин журнал тушью залили, и ей пришлось переписывать, и она про половину наших двоек по физике не вспомнила.

Девушки разразились дружным заливистым смехом. Глядя на них, Георгий тоже рассмеялся, хотя не понимал и половины того, что они говорили. Он давно уже не видел Тиминушку такой беззаботно счастливой. В последнее время она редко улыбалась, а у него все духу не хватало расспросить сс о причинах.

— Пап, можно, мы пойдем ко мне? — попросила Виолетта. — Мы так давно не виделись. Столько всего нужно друг другу рассказать. Правда. Лик?

— Угу.

— Конечно-конечно. Увидимся за завтраком. Комнату для Лики сейчас приготовят.

— Не надо, пап. Давай оставим это на завтра. А сегодня мы переночуем у меня.

Они шептались почти всю ночь. Лика во всех подробностях рассказала Виолетте обо всем, что с ней произошло. Ис обошла вниманием и тот факт, что Столаров, похоже, местный авторитет. Виолетта только тяжело вздохнула. Она уже начала подозревать что-то подобное: дом, похожий на крепость, громилы-охранники и то, как уклончиво отвечал Георгий на все ее расспросы о его работе.

— Что будешь делать? — спросила Лика.

— Посмотрю еще, не знаю. Он у меня один на целом свете. Я ему нужна. И он мне.

— Знаешь, у меня создается впечатление, что он тебя приватизировал. Живешь в четырех стенах, словом перекинуться не с кем. Как хочешь, а это ненормально.

— Ты-то что собираешься делать?

— Мне надо линять, и чем скорее, тем лучше. Каждая минута на счету.

Ему спилось что-то ужасное, липкое и тяжелое. Оно село ему на грудь, просто село, но от этого в сердце змеей закрался холодный ужас, от которого парализовало тело и волю. Он корчился на кровати, как раздавленная лягушка, судорожно ловил разинутым ртом воздух и никак не мог проснуться. Знал, что спит и видит кошмар, но проснуться никак не мог.

Спасла его, как ни странно, Виолетта. Он проснулся от того, что она трясла его за плечо и кричала прямо в ухо;

— Джи Джи! Папа! Проспись! Да проснись же, ради Бога!

— Что?! Что?! Что такое? — Георгии вскочил, всклокоченный и красный, так и разя вчерашним перегаром. — Где? Что?!

— Пап, это я, Тиминушка. Случилось что-то ужасное. Ликина сестра только что прислала сообщение по Интернету, что у них сгорела дача, а на даче сгорел ее отец. Кошмарная трагедия! И еще собака сгорела, да! Лике нужно срочно лететь в Москву, срочно! Дай скорей машину. И денег.

Она тараторила без умолку, а Георгий все никак не мог до конца проснуться, тряс головой, но легче не становилось. Дал бы кто-нибудь воды.

— Воды… — простонал он.

— Сеичас-сейчас, пап. Ты только распорядись. Это очень, очень срочно.

Георгий отдал необходимые распоряжения, после чего его сразу же оставили в покое. Он провалился обратно в тяжелый тягучий сон, глубокий, как пропасть.

* * *

Решение пришло внезапно. Бежать из этого дома, и немедленно. Завтра будет поздно. Придется выслушивать бессвязные объяснения отца, делать вид, что ничего не произошло. Она снова увидит наглую ухмылку на лице Атанаса, верного Санчо Пансы ее отца, который не раз уже намекал ей, что имеет на нее виды и дело совсем за малым. Если это правда, то лучше уж наложить на себя руки. Перед ее глазами возникло его огромное мускулистое тело, сплошь покрытое черными волосами. Она на миг представила себя на месте той девушки, почувствовала его лапы на своем теле, услышала его хриплое рычание. Спазм перехватил горло. Нет, нет! Бежать, и немедленно! Как Лика, без оглядки.

Виолетта быстро побросала в рюкзачок кое-какие вещи, сгребла, не глядя, свои нехитрые драгоценности из шкатулки и рассовала их по карманам. Денег все равно нет, так хоть это. Все дорогие украшения, которые дарил ей отец, остались лежать нетронутыми в ящике туалетного статика.

Повязав голову платком, чтобы хоть как-то прикрыть свои роскошные золотистые волосы, Виолетта подкралась к двери и прислушалась. Вроде все тихо. Она приоткрыла дверь и выскользнула на лестницу. Никого. И все лампы потушены. Какое счастье! Она бесшумно заперла дверь на ключ, спустилась вниз и притаилась за раскидистой пальмой в кадке.

Из-за дверей в малую гостиную доносился смутный говор. Виола узнала хриплый голос Атанаса, остальные голоса принадлежали женщинам. Наверное, тем самым. Она затаила дыхание и вся обратилась в слух.

— Почему такая спешка? Ты же говорил, что нас снимают на целую ночь! — В голосе женщины слышались визгливые нотки.

— Не заводись, крошка! Вам и заплатят, как за ночь. Да еще накинут за моральный ущерб! — Атанас громко захохотал в восторге от своей шутки.

— Все о порядке, Ани. Атанас — надежный мужчина, — вмешался другой женский голос, нежный и певучий, — Он никогда еще нас не обманывал.

— И то верно, крошка!

Дверь распахнулась, и все вышли в холл. Виолетта съежилась в своем укрытии.

— Господи, как здесь темно!

— Ничего, потерпите, девочки. Машина сейчас будет. А я пока схожу за деньгами. — Атанас исчез за дверью.

— «Надежный мужчина», — свистящим шепотом произнесла одна из женщин. — Скотина он, твой Атанас, вот он кто! У меня после него все тело в синяках и внутри все горит, как от каленого железа. — В голосе женщины послышалось рыдание.

— Успокойся, Стефа. Я ведь его не первый день знаю. Но что еще я могла ему сказать?

Виола выскользнула из-за пальмы и подошла к ним:

— Умоляю вас, помогите мне. Это вопрос жизни или смерти.

— Да ты кто вообще такая?

— Ты что, не видишь? Такая же девка, как и мы.

— Погодите, а может, она воровка? Надо сказать Атанасу.

— Заклинаю вас, не делайте этого! Меня здесь держат насильно. Вы — моя единственная надежда! Помогите мне уехать с вами.

— А что, неплохо было бы насолить Атанасу, — мечтательно проговорила одна из женщин. — Кроме того, мы ничем не рискуем. В случае чего, она сама к нам подсела, а мы и знать ничего не знаем.

— Ох, погорим, девки! Пропадем ни за грош! Атанас нам такого не спустит.

— Не волнуйтесь, я в долгу не останусь. Вот, возьмите. — Виола вложила ей в руку толстую цепочку. — Золотая.

— Так я тебе и поверила, — неуверенно проговорила женщина, пряча тем не менее цепочку в карман.

— Ладно, девки, кончаем базар. Мы ее не знаем и в упор не видим.

Раздался звук приближающихся шагов. Виола быстро уступила за пальму. Массивная фигура Атанаса заполняла дверной проем.

— Эй ты, грудастая, подойди-ка сюда!

Та нерешительно приблизилась. Атанас грубо обхватил ее одной рукой, а другой полез за вырез платья.

— Какая телка, с ума сойти! Жаль, что ты мне сегодня не досталась, я бы тебе показал. Ничего, как-нибудь в другой раз. — Он сунул ей в руку пачку банкнот. — Тут на всех. Только не передеритесь.

Он распахнул входную дверь.

— Эй, Станчо, забирай девок. Отвезешь на то же место, где взял, да так, чтобы никто не видел.

Он развернулся и скрылся в доме. Машину, большой «форд-пикап», быстро подогнали к самому дому. Женщины потянулись к выходу. Виола незаметно присоединялась к ним. Когда они садились в машину, она услышала, как один из охранников сказал:

— Слушай, по-моему, их было трос, а не четверо.

— А ты что, считал? — хохотнул тот.

— А хоть бы и считал!

— Не лезь не в свое дело. Атанас этого не любит, сам знаешь. Сказано всех забирать, значит, так тому и быть.

Виола торопливо юркнула в машину и захлопнула за собой дверцу. Только бы они ее не узнали! «Господи всемогущий! Пресвятая Дева Мария, всемилостивая заступница! Умоляю вас, сжальтесь надо мной, сделайте так, чтобы они меня не узнали!» Так молилась про себя Виола, а сама пригибала голову пониже, чтобы водитель не разглядел ее лица. Ее спутницы тоже притихли и думали каждая о своем.

Вскоре вокруг заплясали веселые городские огни. Машина быстро проскочила ярко освещенные центральные улицы, запруженные веселой, праздной толпой отдыхающих и горожан, свернула в темный переулок и резко остановилась. Их молчаливый водитель, не оборачиваясь, резко бросил через плечо:

— Приехали. Выметайтесь!

— А вот грубить как раз совсем не обязательно, — рассудительно заметила красавица Стефа. — Сам же к нам прибежишь, когда приспичит. Или тебе не по карману?

— Шлюха!

Они еле успели выскочить из машины, как он дал по газам и скрылся из виду. Две девушки отошли к фонарю, одиноко торчавшему у перекрестка, и принялись считать полученные деньги. Стефа осталась рядом с Виолой. Она пристально вглядывалась в темноту, грудь ее бурно вздымалась. Когда она заговорила, Виола не сразу узнала ее голос, столько в нем было еле сдерживаемой ярости.

— Скоты! Какие же они все грязные скоты! — Она быстро повернулась к Виоле: — Знаешь, я рада, что мы помогли тебе сбежать оттуда. Хоть какое-то удовлетворение… Постой, я же тебя видела.

Она протянула руку и сдернула с Виолы платок. Золотистые волосы рассыпались по плечам.

— Ну конечно, это была ты. Там, в той комнате, где мы все разминались. Ты неожиданно вошла, а потом хозяин погнался за тобой, и нас спровадили.

— Кто? — недоумевая, спросила Виола.

— Хозяин. Тот, что постарше. Я не знаю, как его зовут, но Атанас ему говорит «хозяин».

«Его зовут Георгий Столаров, и он мой отец», — чуть не сказала Виола, но вовремя прикусила язычок.

— Ладно, не хочешь, не говори. Я не любопытна, — миролюбиво заметила Стефа.

— Эй. Стефа, иди сюда, — позвали ее подруги. — Посмотри, сколько мы сегодня намолотили.

Стефа схватила Виолу за руку и потащила за собой к фонарю.

— Ого, вот это щедро. И всего за пару часов! Подфартило так подфартило. Кстати, не слабо ли нам, девушки, отстегнуть кое-что и ей. — Она мотнула головой в сторону Виолы.

— Это еще, с какой радости?

— А с такой, что если бы не она, мы бы до сих пор еще там кувыркались.

— Вот и отстегивай сама, если ты такая добрая.

— И золотишко её, которое ты прикарманила, тоже верни.

— Нет-нет, — запротестовала Виола. — Не надо. Вы помогли мне. Это ваше.

— Странно она как-то говорит, — заметила Ани. — Вроде по-болгарски, а вроде и не совсем.

— Это называется акцент, — важно проговорила Стефа. — Ты что, иностранка?

— Вроде того, — призналась Виола. — Наполовину.

— Не знаю, как вам, а с меня на сегодня хватит, — неожиданно подала голос их молчаливая подружка. — И поверьте моему чутью, чем меньше мы будем о ней знать, тем лучше. Чао!

Она резко повернулась па каблучках и зашагала прочь. Ани последовала за ней. Стефа прошептала на ухо Виоле:

— Езжай на Золотые Пески. Там полно народу. Так затеряешься, что никто не сыщет. — Сунула ей в руку несколько бумажек и побежала догонять подруг.

— Джи Джи, — донесся до него тихий голос, легкий, как дуновение ветерка. — О, Джи Джи, как я люблю тебя!

Георгий замер, боясь пошевельнуться, чтобы не спугнуть ее. Всем своим существом он ощущал ее присутствие. Нежное прикосновение пальцев к своему лицу, шелковистость волос. «Я схожу с ума», — промелькнуло у него в мозгу.

— Регина, Регина, не исчезай, — умоляюще прошептал он, протягивая вперед руки. — Я не могу без тебя.

Тишина. Шум моря за окном. Георгий открыл глаза. В комнате никого не было. Он обхватил голову руками, и картинки далекого прошлого ожили в памяти, красочные, как наяву.

В то лето он работал барменом в модном баре «Гларус» на Золотых Песках. Красавец Георгий, всеобщий любимец. Выгоревшие от солнца светлые волосы, широкая белозубая улыбка на загорелом лице. В его смену в бар набивалось вдвое больше народу, чем обычно, чтобы посмотреть ослепительное шоу, которое он устраивал за стойкой. Бокалы искрились и порхали, прямо из воздуха ткались немыслимые коктейли, чаевые лились рекой, женщины гроздьями вешались на шею. Фортуна благоволила к нему. И тут появилась она, тоненькая девушка с детскими плечиками и остренькими ключицами. Регина Полякова. Русская, студентка из Москвы. Он так до конца и не понял, каким ветром ее занесло в Болгарию. Каприз судьбы. Он ни слова не знал на русском, кроме «привет» и «спасибо», еле-еле мог объясниться по-английски. Но она взглянула на него своими неописуемыми фиалковыми глазами и словно молнией испепелила. Регина, его маленькая русская царевна. Она потом говорила ему, что с ней в ту минуту произошло то же самое. Удар молнии! Любовь!

Господи, как же они любили друг друга! Каждый вечер он тайком пробирался к ней в номер, и они ласками доводили друг друга до исступления. Он был ее первым мужчиной. С каким самозабвением она отдавала ему всю себя без остатка. Стихия, сказка, сон! Он уходил под утро с диким желанием вернуться и снова прикоснуться губами к ее коже, услышать ее тихий шепот-вздох: «О, Джи Джи, как я люблю тебя?»

Они потеряли всякую осторожность. Он никак не мог объяснить ей, почему им нельзя любить друг друга в открытую. Она внимательно слушала его сбивчивые объяснения, качала головой и смотрела на него недоумевающими глазами. «Мы же свободны. Мы никому не причиняем зла». Свободны! Какая чудовищная нелепость! Наивная чаленькая Регина.

Однажды Георгия вызвал к себе директор бара. Ему совсем не хотелось идти, тем более что он знал, о чем пойдет речь. Eщe до встречи с Региной Георгий спал с его дочерью. Она была по уши влюблена в него и вбила себе в голову, что он должен на ней жениться. Папаша ничего не имел против. Он был влиятельным человеком в своих кругах и, по сведениям Георгия, имел значительные финансовые интересы в подпольном бизнесе. До того как в его жизнь нежданно-негаданно ворвалась Регина, Георгий не без интереса обдумывал этот вариант, но теперь ему и помыслить об этом было противно,

— Надеюсь, тебе не надо объяснять, зачем ты здесь, — сухо проговорил директор. Глаз за дымчатыми стеклами очков. как всегда, не было видно. — Юлиана совсем извелась. Любит тебя, прощелыгу, сам не знаю за что. Она сегодня зайдет к тебе после работы, и ты будешь с ней ласков, понял? Сделаешь все, что она захочет. Иди!

Георгий вздрогнул, будто ему дали пощечину. Перед глазами заплясали огненные искры.

— Я не могу! — почти выкрикнул он. — Я…

— Что касается твоей русской сучки, то это дело конченое. С сегодняшнего дня. Иначе caм знаешь, что будет. Не первый день живешь на этом свете. А теперь иди и не докучай мне больше.

Георгий не помнил, как доплелся до бара, как дотянул до закрытия. Была уже глубокая ночь, а он все сидел безвольно за стойкой, не в силах пошевелиться. Он знал, что Регина ждет его, что он должен быть сейчас с ней. Должен, хочет и… не может. Мир рушился вокруг него.

Резко хлопнула дверь. Он с трудом поднял голову. Юлиана шла к нему между столиками, покачивая бедрами. Цокот ее каблучков эхом отдавался в пустом зале. Короткое красное платье скорее обнажало, чем скрываю то, что было под ним. Она, не отрываясь, смотрела на него широко расставленными темными глазами, и он вдруг почувствовал себя кроликом, к которому приближается змея.

Юлиана неловко взгромоздилась на вертящийся стульчик и, опершись локтями на стойку, хрипло проговорила:

— Налей мне, бармен. Чего-нибудь покрепче.

Георгий понял, что она пьяна. Ему даже стало немного жаль ее.

— Что прикажете, госпожа?

— Вот это верно. Я твоя госпожа. И приказывать теперь буду я. Джина. И себе налей.

Он быстро наполнил бокалы и протянул ей один. Она чокнулись с ним. Подняла бокал и посмотрела на свет.

— Сверкающий мир. Выпьем, золотой мальчик, за наш сверкающий мир.

— Юлиана, послушай!

Она потянулась к нему через стойку. Ее пальцы с длинными ярко-красными ногтями вцепились в его рубашку. Она притянула его к себе. Алые накрашенные губы зашептали прямо ему в лицо:

— Что ты хочешь мне сказать? Что не любишь меня? Плевать мне на твою любовь! Мне нужно, чтобы ты трахал меня, когда этого захочу, понял?! Меня, а не эту тощую русскую кошку. Сейчас я этого хочу.

Она впилась в него губами, жадно, неистово. Запах джина смешался с ароматом ее духов. Георгий попытался оттолкнуть ее, но она крепко его держала. Послышался треск разрываемой ткани. Рубашка клочьями повисла на его плечах. На Георгия нашел столбняк. Он не мог пошевелить и пальцем. Юлиана медленно подошла к нему.

— Идем! — бросила она властно.

Он покорно последовал за ней в подсобку. Она быстро сбросила платье и принялась раздевать его. Он стоял перед ней как изваяние, холодный и бесчувственный.

— Георгий! — В ее голосе послышалось рыдание. — Георгий! Я солгала. Я не могу без твоей любви. Пусть все будет как прежде. Мы поженимся. Отец все тебе отдаст. Мы будем богаты, могущественны. У нас будут дом, дети, все, что ты пожелаешь. Только люби меня. Видишь, я на коленях перед тобой.

Она медленно опускалась на пол, целуя его грудь, живот, ноги. Провела горячим язычком по его члену, и он, с отвращением к себе, почувствовал, что возбуждается. Она тоже это поняла. В глазах мелькнуло торжество. Она обхватила его губами и принялась скользить вверх-вниз, не переставая ласкать языком. Острые ногти впились в его ягодицы, но это только сильнее распалило Георгия. Он запустил пальцы в ее волосы, закрыл глаза и весь отдался ее ласкам. Все смешалось, ненависть, омерзение, наслаждение.

Вдруг что-то будто толкнуло в сердце. В дверях стояла Регина. В ее широко распахнутых глазах плескалась боль. Полуоткрытые губы вздрагивали» будто пытались произнести что-то, но не могли. Он закричал в отчаянии: «Регина!» — и рванулся к ней, но споткнулся, упал, ударился со всего размаха виском о какой-то ящик и потерял сознание…

Больше он ее уже никогда не видел. Она исчезла из его жизни так же неожиданно, как и возникла. Остались лишь воспоминания, которые продолжали жить в нем с путающей остротой. Ее тело в его объятиях, ее волосы на его лице, тихий смех и манящие фиалковые глаза. Только теперь, лишившись ее, он до конца понял, что потерял. И еще понял, что проиграл. И сдался.

Он получил все, что должен был получить, женившись на Юлиане. Тесть со временем ввел его во все свои дела, передал все связи, сделал его своим преемником. Георгий оказался способным учеником и ловко пользовался теми немногочисленными лазейками, которые предоставляла коммунистическая система. Ему даже удалось совершить невозможное, а именно: получить права на изрядный кусок земли рядом с партийной резиденцией в Евксинограде, что под Вирной. Он построил там огромную виллу, символ своего растущего могущества, и назло всем, а особенно Юлиане назвал ее «Регина». Она несколько раз собственноручно сдирала с ворот табличку с названием, но на утро та неизменно сверкала на старом месте. Георгий был предусмотрителен и заказал сразу несколько штук. В глубине души он понимал, что грешно пинать отчаявшуюся женщину, но, с другой стороны, он не мог забыть, что Юлиана со своим папашей отняли у него Регину и изуродовали его жизнь. Они кастрировали его душу, сделали бесплодными его сердце и семя. Он не мог больше любить, у него не было детей. Не только от Юлианы, но и от всех его многочисленных любовниц, хотя ему чем старше он становился, тем больше хотелось иметь ребенка, чистое, нежное существо, которое любило бы его просто за то, что он есть, которое принадлежало бы ему, и никому другому.

В женщинах недостатка не было. Он был богат, красив, влиятелен — убийственное сочетание для дам. Юлиана была надежно упрятана дома и тихо там спивалась. Пить она начала практически сразу же после их свадьбы. Какая женщина смогла бы нормально жить с мыслью, что обожаемый ею человек с каждым днем все больше тяготится ее присутствием, что не только вид ее, но и звук ее голоса, шелест платья становятся невыносимыми для него.

Их сексуальная жизнь превратилась в кошмар. Георгий уже никак не реагировал на нее. Она его не только не возбуждала, но, наоборот, убивала всякое желание. Для того чтобы исполнять все же свои супружеский долг, он заводился порнографическими фильмами и мужскими журналами, а потом механически изливал на нее свой искусственный пыл, нимало не беспокоясь о том, получила она удовольствие или нет. Чтобы не сойти с ума, Юлиана все чаще прибегала к бутылке и наконец, спилась окончательно.

Георгия это нисколько не занимало. Он находил утешение от домашнего ада в работе и женщинах. И преуспел. С крахом коммунистической системы он наконец смог развернуться по-настоящему. Теперь все казино, увеселительные и игорные заведения побережья Болгарии находились под его жестким контролем. Он был хозяином этих мест, хотя мало кто знал об этом, а кто знал, предпочитал помалкивать.

С женщинами дела обстояли много проще. С годами Георгин пристрастился к дорогим проституткам. Никаких проблем, переживаний и головной боли. Пришла, раздвинула ноги и ушла.

В какой-то момент пребывание в доме вечно пьяной, истерически взвинченной жены стало совершенно невыносимым и даже опасным. Однажды Юлиана подстерегла в холле одну из девиц Георгия, с диким криком набросилась на нее и принялась кромсать лицо бритвой. Когда на шум сбежались охранники, она бросила истекающую кровью девушку и вскрыла себе вены. Ее, конечно, откачали, скандал замяли. Изуродованную девушку отправили в Швейцарию, в косметическую клинику, где ей заодно со шрамами подправили и форму носа. Холл отремонтировали за один день, чтобы ничто не омрачало настроения хозяина. Но участь Юлианы была решена раз и навсегда. Когда она выписалась из больницы, то прямиком отправилась в клинику для душевнобольных, где ей и предстояло провести остаток своих дней. Георгий не скупился на расходы, чтобы ее жизнь максимально напоминала нормальную, нанял ей компаньонку, разбитную дамочку средних лет с весьма специфическим чувством юмора и упрощенным взглядом на жизнь.

Благодаря деньгам Георгия они были в клинике на привилегированном положении, бар никогда не пустовал, еду готовили отдельно, а иногда Георгий присылал им парочку молодых людей для развлечения.

Он ни разу не навестил жену, но регулярно справлялся о ее здоровье, присылал ей подарки на день рождения и Рождество и совершенно искренне считал, что ей там лучше.

Он очень хорошо отладил свою жизнь. Она катилась, как трамвай по хорошо уложенным рельсам, без стыков и зазоров. Его люди были преданны и надежны, дела неуклонно шли в гору, отражение в зеркале особых отрицательных эмоций не вызывало, и даже сказочные фиалковые глаза Регины стали потихоньку забываться и, казалось, забылись совсем.

Они были так упоительно счастливы в то далекое лето им казалось, что счастье это будет длиться вечно. Они были молоды, легкомысленны и беззаботны и не думали о будущем. У Георгия не осталось ничего, что напоминало бы Регину, ни фотографии, ни письма, ни адреса, ничего, что питало бы память о ней. Время рубцует любые раны, даже раны сердечные.

Прошло почти двадцать лет. Георгий стал совсем другим человеком. Ему уже перевалило за пятьдесят. Солидная высокая фигура, седеющие виски, слегка оттопыренная надменная нижняя губа, стальной взгляд серых глаз — все это были новые черты, черты хозяина. И лишь изредка резкая линия губ смягчалась, в глазах появлялось бесшабашно-открытое выражение, напоминавшее Георгия прежнего. Однако это происходило все реже. Хозяин брал верх.

Однажды ему позвонили из российского консульства в Варне. Молодой человек, представившийся консулом, поинтересовался, не работал ли он летом 1976 года барменом в барс «Гларус» на Золотых Песках. Георгий ответил утвердительно. И тут молодой человек сообщил ему нечто такое, от чего у Георгия задрожали руки и вся надменность слетела с лица.

— Вас разыскивает госпожа Полякова, гражданка Российской Федерации, — торжественно произнес консул.

— Регина?! — закричал в трубку Георгий и сам не узнал своего голоса.

— Нет, госпожа Виолетта Полякова, — чуть удивленным его реакцией, проговорил консул.

— Но я ее не знаю, — с непонятным ему самому облегчением выдохнул Георгий. Он вдруг понял, что совсем не уверен, хочет ли встретиться с Региной так сказать, «двадцать лет спустя».

— Она утверждает, что она ваша дочь, и хотела бы приехать, чтобы познакомиться с вами.

Георгий сидел, как громом пораженный, пытаясь осознать услышанное. Дочь. Значит, у них с Региной есть дочь. Он как-то сразу поверил в это. Ей должно быть сейчас девятнадцать. Столько же, сколько было тогда ее матери. Значит, Господь сжалился над ним. У него все-таки есть ребенок.

Она будет его золотой принцессой, его радостью и утешением. Она станет хозяйкой его дворца, наследницей его империи. Он никому не позволит отнять ее у него. Они никогда не расстанутся.

Все последующие дни прошли в хлопотах. Георгий приказал немедленно оформить приглашение и все необходимые для получения въездной визы документы. К приезду Виолетты заново отделывались роскошные апартаменты на втором этаже. Когда, наконец, пришло известие о ее приезде, все уже было готово. Огромная комната с кружевным балконом и с видом на море, ванная, сплошь отделанная розовой мраморной плиткой, пушистые ковры, картины в дорогих рамах. Достойное обрамление для юной принцессы.

Самолет задерживался. Георгий совершенно извелся в ожидании. Его даже начали обуревать сомнения. Стоило ли вообще все это затевать? Ломать привычный жизненный уклад, менять всю жизнь. Ради чего? Ради совершенно незнакомого ему человека.

Наконец объявили о посадке. Георгий внимательно вглядывался в лица выходящих пассажиров. Ничего примечательного. Обыкновенная разношерстная толпа. Неужели он не узнает ее?

Вдруг сердце екнуло и бешено заколотилось, как пойманная в силок птица. В проходе стояла Регина. Тоненькая фигурка, гордо посаженная голова на изящной шее, длинные, стройные ноги. Вот только волосы совсем другие, золотистыми волнами падают на спину. У Регины тоже были длинные волосы, но темные и прямые. «Господи, о чем я думаю? — мелькнуло в голове Георгия. — Она же ждет меня».

Он бросился к ней, расталкивая попадающихся на пути людей. Остановился, тяжело дыша, и обомлел. Из-под темных ресниц на него смотрели глаза цвета лесных фиалок. Тонкие брови причудливо изогнулись, нежные губы, такие знакомые, дрогнули и чуть слышно выдохнули неуверенное: «Джи Джи?». Большая дорожная сумка соскользнула с ее плеча и с глухим стуком упала на пол. Все вокруг с любопытством смотрели на них, но Георгий уже ничего не замечал. Он подхватил девушку на руки, прижал к груди и понес к выходу. Она обхватила его руками за шею и шептала что-то на ухо по-русски. Он, обалдевший, не понял ни слова, но она говорила ему «Джи Джи» и «папа», и это было счастье.

Он сразу же нанял для нее учителя болгарского языка. Оказалось, что она начала изучать болгарский еще в Москве, когда год назад после смерти матери осталась одна к решила во, что бы то, ни стало, разыскать отца. Они с Региной были очень близки, как только могут быть близки мать и дочь. В последние годы Регина много рассказывала ей об отце, о Болгарии, о том сказочном лете на Золотых Песках, закончившемся столь трагично. Об их короткой любви и неожиданном разрыве.

Ее родители пришли в ужас, когда узнали, что Регина беременна неизвестно от кого и твердо решила сохранить ребенка. Что они только ни делали, чтобы заставить ее изменить свое решение, но Регина была непоколебима.

Они были очень счастливы вдвоем. Регина так и не вышла замуж, хотя возможностей было предостаточно. Всю свою короткую жизнь она любила Георгия, и ни один мужчина так и не смог вытеснить его из ее сердца. А сердце у нее было слабое, и в конце концов врачи оказались бессильны.

Она тихо угасла в одной из московских клиник. Виолетта была с ней до конца.

— Она держала меня за руку, — рассказывала Виолетта, глотая слезы. — Рука у нее была такая тоненькая, как у ребенка. И голубые тени под глазами. Она была в беспамятстве. Не узнавала никого, даже меня. Вдруг она открыла глаза и, глядя прямо перед собой, еле слышно произнесла: «Почему, Джи Джи, почему?» Сжала мою руку и… и умерла.

Виолетта разрыдалась. Георгий стиснул зубы. Как чудовищно обошлась с ними судьба. Две искалеченные жизни, две неприкаянные души. Он обнял Виолетту. Она положила голову ему на плечо. Рубашка сразу же стала мокрой от слез. Он нежно гладил ее по волосам и радовался ее способности плакать. У него слез не было. Одна горечь, испепеляющая горечь.

Виолетта подняла на него мокрые глаза.

— Почему, папа? — спросила она тихо.

Он ждал и боялся этого вопроса. Как объяснить ей, такой юной и неопытной, в каком страшном мире он жил тогда?

— Такое было время, маленькая, — ответил он устало. — Мы были скованы по рукам и ногам. Твоя мама тоже этого не понимала. Она считала, что все люди свободны и вольны устраивать свою жизнь, как им заблагорассудится. Может быть, где-нибудь это было и так, но не здесь. Я даже не смог бы уехать с ней. Куда уедешь без паспорта? Ей тоже нельзя было здесь оставаться. Как-нибудь я расскажу тебе об этом подробнее. Знай одно» Тиминушка, я очень любил твою маму и очень страдал.

Виолетта улыбнулась сквозь слезы. Она никак не могла привыкнуть к этому имени, «Тиминушка» по-болгарски значит «фиалка». Виолетта. Тиминушка. Странно.

Виолетте в ее новой жизни многое казалось странным. Огромный дом за высоким глухим забором очень напоминал крепость. Плечистые неулыбчивые охранники называли ее отца не иначе как хозяин. Она никуда не могла ходить одна, повсюду ее сопровождал один из них. Ее это стесняло и, в конце концов, она почти перестала выходить за пределы виллы. Виолетта не привыкла к роскоши и чувствовала себя неуютно в новых условиях. Она сразу же решительно отказалась от услуг горничной, к большому неудовольствию отца. Роскошные туалеты и драгоценности, которые покупал ей отец, оставались ненадеванными. Она предпочитала джинсы, футболки и простые платья.

На все ее просьбы позволить ей пойти учиться отец отвечал уклончиво. Когда он спросил ее, кем она хотела бы стать, Виолетта без колебании ответила: «Художницей!» Рисовать она любила с детства. Лучше всего ей удавались портреты. Всего за несколько минут она могла сделать карандашный набросок, который поражал своим сходством с оригиналом. Учитель рисования в школе говорил ей, что у нее редкий талант художника-моменталиста. Когда Георгий впервые увидел ее работы, он только присвистнул, покачал головой и тут же нашел для нее учителя рисования.

Иван Маринов в свои неполные сорок лет был уже довольно известным в Болгарии художником. Когда они познакомились поближе и Виолетта узнала, что у него недавно была персональная выставка в картинной галерее в Варне, а от заказчиков отбоя нет, она прямо спросила у него, почему он согласился заниматься с ней. Он характерным для него жестом взъерошил свои длинные черные волосы, дернул плечом и, помолчав, ответил:

— О такой ученице, как ты, можно только мечтать. Ты еще прославишь мое имя. — Подмигнул заговорщически и добавил: — А, кроме того, таким людям, как твой отец, не отказывают.

И все. Больше она ничего не смогла от него добиться.

Но что беспокоило ее больше всего, так это человек по имени Атанас. Он был правой рукой ее отца, пользовался его безграничным доверием и, судя по всему, был посвящен во все его дела. Это был огромный детина, косая сажень в плечах, с грубым типом и кудлатыми черными волосами. Глубоко посаженные глаза под густыми бровями и покатый лоб делали его похожим на гориллу. Сходство довершали перебитый, как у боксера, нос и длинные руки с пудовыми кулаками. Очень впечатляющий типаж. Она как-то набросала его портрет, показала Ивану. Тот долго смеялся, похвалил, а потом посоветовал выбросить. И она почему-то послушалась.

Поначалу Атанас был подчеркнуто, любезен с ней, насколько он вообще мог быть любезен, но со временем становился все более фамильярным, и это не нравилось ей. В его присутствии она почему-то не чувствовала себя в безопасности и старалась не оставаться с ним наедине.

Вообще ее новый жизненный уклад все сильнее тяготил ее. У нее не было друзей, она нигде не бывала. Единственным человеком из внешнего мира был Иван, и она каждый раз ждала его прихода как особенного подарка. Люди, постоянно присутствовавшие в доме, не нравились ей, и она инстинктивно сторонилась их.

Ее любимым временем стали часы раннего утра, когда солнце только-только встает, а жемчужное небо сливается с морем и невозможно отличить одно от другого. Тихо, чтобы никого не потревожить, она выскальзывает из дому и идет по дорожке к пляжу. Гларусы, пернатые хозяева побережья, как будто только и ждут ее прихода, чтобы вылететь на утреннюю охоту. Они снимаются с пирса огромной бело-розовой стаей, медленно описывают круг над ее головой и исчезают в искрящейся дали.

Виолетта на пирсе совсем одна. Она раздевается и, описав изящную дугу, уходит под воду. Прохладные струн ласкают ее обнаженное тело, оно сливается с морем. Теперь они одно целое. Неописуемое ощущение! Стоило пересечь половину Европы, чтобы понять, какое это наслаждение — купаться голой. Виолетта была воспитана в достаточно строгих правилах, чтобы не посещать нудистские пляжи у себя на родине, да она и не знала, были ли они там. Даже новая мода на купание «топлесс» — без верха — оставила ее равнодушной. Она не любила обнажаться при посторонних. И только уединение частного пляжа и ранние утренние часы позволили ей испытать это невиданное доселе удовольствие.

Однажды утром Виолетта по своему обыкновению беззаботно плескалась в волнах. Море слегка штормило. Она легко подныривала под волны, кувыркалась, штопором уходила на дно, наслаждаясь невесомостью своего тела. Вода была хороша, но прохладнее, чем обычно. Виолетта скоро замерзла и поплыла к пирсу. Вдруг она увидела, что на пирсе стоит какой-то человек. К своему ужасу, она узнала Атанаса. Он стоял, широко расставив ноги, и внимательно наблюдал за ней. Виолетта подплыла ближе и остановилась, не зная, что ей делать дальше. Атанас молчал, насмешливо глядя на нее, и уходить вроде не собирался. Она подплыла к лесенке, ведущей из воды, ухватилась за поручень и замерла. Все удовольствие куда-то улетучилось. Ее колотило от холода, зубы стучали, руки онемели.

Атанас подошел к лесенке, присел на корточки и протянул ей руку:

— Вылезай! Ты уже синяя вся.

— Уходи, — еле выговорила Виолетта.

Внезапно накатившая волна предательски накрыла ее с головом. Она вынырнула, кашляя и отплевываясь. Волосы залепили глаза. Она попыталась откинуть их назад, на мгновение отцепилась от лестницы и вновь ушла под воду.

Когда она вынырнула, Атанас уже стоял на лесенке по колено в воде. Он поймал ее за руку и потянул на пирс. Она вдруг почувствовала, что совсем выбилась из сил. В изнеможении опустилась на дощатый настил, подтянула колени к груди и обхватила их руками. С нее лило в три ручья. Атанас принес полотенце, набросил на нее и принялся вытирать. Его огромные ручищи, будто невзначай, касались ее тела, гладили через полотенце грудь, становясь все настойчивее. От него исходила мощная волна грубой силы. Виолетта чувствовала себя совершенно беспомощной в его руках. Теперь она поняла, почему при встрече с ним ее охватывало необъяснимое ощущение опасности.

Улучив мгновение, она вывернулась из его рук и бросилась к своей одежде, бесформенным комочком брошенной на краю пирса. Он вскочил и устремился к ней. Виолетта в смятении обернулась, туго стягивая полотенце на груди.

— Брось эту тряпку, — скомандовал Атанас. — Без нее ты выглядишь гораздо лучше. Грешно прятать такую красоту.

Он быстро шагнул к ней. Виолетта не успела сообразить, как все это получилось. Одним прыжком она обошла его сбоку, сделала подножку и, роняя полотенце, обеими руками изо всех сил толкнула в плечо. Атанас потерял равновесие и полетел в воду. Виолетта подхватила свои вещи, быстро натянула джинсы и майку и бросилась бежать к берегу.

У калитки она столкнулась лицом к лицу с одним из охранников. Судя по насмешливым искоркам в его глазах, он все видел. Виолетта кивнула ему на бегу и скрылась в доме.

Ее первым побуждением было рассказать обо всем отцу. Уж он-то сможет защитить ее и поставить наглеца па место. Но, поразмыслив, она решила не торопиться. Если Атанас смеет так вести себя с дочерью хозяина, значит, здесь что-то кроется. Ей надо сначала самой во всем разобраться.

Чашка с остывающим кофе. Мерцающий экран компьютера. Слова, которые никак не хотят складываться в связный текст.

— У меня будет ребенок. — Голос ее прозвучал странно гулкой пустоте комнаты.

— Что ты сказала? — спросила, заглянув в комнату, мать.

— Да так, ничего. Болтаю с Алоизнем.

— Ну-ну.

И тут раздался звонок в дверь. Раскатистый и требовательный. Так может звонить только человек, уверенный, что его здесь ждут.

— Ты кого-нибудь ждешь?

— Никого.

— Яоткрою. — сказала Лика и, как была, босиком побежала к двери.

На пороге стоял Митя, полускрытый огромным букетом цветов. Потрясенная Лика что было силы вцепилась похолодевшими пальцами в дверной косяк. В горле застрял комок.

— Ты!

— Вот приехал испортить тебе свадьбу. Страдал, страдал, мучился, мучился, а потом подумал — уж если гы такая дурища, почему и я должен быть таким же. И вот я здесь, наглец наглецом. Примчался уводить невесту из-под венца. Не опоздал?

— О какой невесте речь? — спросила Анна Владимировна, очень кстати появившаяся в прихожей.

— Сама не пойму. Митя — ты его помнишь, мама?

— А как же!

— Митя приехал ко мне на свадьбу.

— Вот даже как!

— А где фата и прочие прибамбасы? Где гости, наконец? Я приготовил речь. — Митя выпятил грудь и орлом посмотрел вокруг.

— Вынуждена тебя огорчить. Речь отменяется. Никакой свадьбы нет.

— И не предвидится?

— Нет.

— Это точно? Я не ослышался?

— Да нет же, говорю тебе.

Митя опустился на одно колено, театрально прижал одну руку к сердцу, в другой, как факел, пылал букет. Удивительно, что даже в этой комичной позе он выглядел естественным. Лика уже отвыкла от его приколов, и теперь будто студенческим вольным ветром повеяло. Что он еще отмочит?

— Выходи за меня замуж, — сказал он вдруг совсем другим, серьезным, голосом. Искорки смеха в глазах потухли. — И не говори «нет», не поверю.

— Двоеженство у нас запрещено.

«Господи, какую чушь я несу, — подумала Лика. — Редкостную чушь. Разве это я хотела сказать ему?»

— Да я уже сто лет как развелся! И не женился бы вовсе, если бы меня не окружали такие прикольщицы. У Вики свои приколы, у тебя свои, а я один.

— Я, пожалуй, пойду, покормлю Ларисиных кошек, — сказала Анна Владимировна и исчезла за дверью.

Митя продолжал:

— У одной эпохальная любовь, у другой ребенок какой-то мифический.

— Никакой не мифический, — эхом отозвалась Лика. — А самый настоящий.

Митя поднял на нее глаза. Она кивнула:

— У меня будет ребенок. Твой.

Он вскочил на ноги. Букет полетел в сторону.

— Ты уверена?

— Вчера была у врача.

Митя подхватил ее на руки, прижал к себе бережно, словно хрустальную. Лика обвила руками его шею, спрятала лицо на плече.

— Теперь ты никуда от меня не денешься. Полжизни за тобой гоняюсь и наконец, настиг.

— Я люблю тебя.

— Повтори.

— Я люблю тебя. Всегда любила.

— Но очень ловко скрывала. Однако стоило приехать твою свадьбу, чтобы услышать такое.

— Откуда ты взял про свадьбу?

— Платонов твой сказал. Но хватит об этом. Сейчас я не хочу ни о чем говорить, хочу целовать тебя, как тогда, на скамейке.

Он толкнул ногой дверь и осторожно опустил Лику на диван. Она вся подалась к нему, но он не торопился. Бережно взял в ладони ее лицо, провел пальцем по губам. Они затрепетали от его прикосновения. Медленно, мучительно медленно поцеловал глаза, виски, уголки рта. Он растягивал удовольствие, как истинный гурман.

Лика сама нашла губами его губы, заплясала, задразнила язычком. Его жаркое дыхание опалило ее лицо. Она изнемогала, плавилась от прикосновения его горячих ладоней. Кожа рвалась прикоснуться к коже. Страсть испепеляла их. «Я вернулась, — билось в висках у Лики. — Я, наконец, вернулась к себе».

Георгий неподвижно сидел в темноте, погруженный в воспоминания. Вся жизнь прошла перед глазами, пустая, в сущности, жизнь. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал «Старею, — с горечью подумал Георгий. — Пора сбавлять обороты».

Потрясенное лицо дочери. Или Регины? Нет, дочери, его Тиминушки. Он должен немедленно с ней объясниться. Нельзя откладывать до завтра. Он не может допустить, чтобы она пережила такую же страшную ночь, как когда-то ее мать.

Резкий стук в дверь вывел его из задумчивости.

— Кто там? Войдите! — крикнул Георгий.

— Вот вы где, хозяин! А я уже весь дом обошел, — сказал, входя, Атанас. — Что вы тут сидите в темноте?

Он щелкнул выключателем. Комнату залил яркий свет, Георгии зажмурился.

— Выключи. Хватит и настольной лампы. Что там?

Атанас тяжело опустился в кресло напротив.

— Я выпроводил девиц. Заплатил им по двойному тарифу. Должны быть довольны, сучки дешевые.

Георгий поморщился.

— Что Тиминушка?

— А что Тиминушка? Не маленькая уже. Пора и повзрослеть.

Георгия покоробил его развязный тон, но он смолчал. Сейчас не время выяснять отношения.

— Когда ты встречаешься с человеком Дончева?

— Завтра утром. На дороге в Софию. Придется встать ни свет ни заря.

— Кого возьмешь с собой?

— Станчо. Он проверенный парень и умеет держать язык за зубами.

— Хорошо. Ты должен обговорить условия моей встречи с Дончевым. И все. Будь с ним потверже, но не перегибай палку. Встреча должна состояться на моих условиях. Сам знаешь, на каких. Но если он заартачится, можешь немного уступить.

— Что-то вы слишком миндальничаете с ним, хозяин. Дончев совсем обнаглел. По моим сведениям, он замахивается на весь район от Бургаса до турецкой границы. Слишком жирный кусок. Ему не по зубам. Они уже наезжали на наших людей в Созополе. Нарываются, хозяин. Надо их успокоить раз и навсегда.

— Притормози. Сам знаешь, война нам сейчас не по силам. А худой мир всегда лучше доброй ссоры. Потом разберемся.

— Потом поздно будет.

— Чего ты добиваешься? Хочешь нас всех подставить?

— Э-э, нет, хозяин. Вы мне передали десять процентов бизнеса, и я за них кому угодно горло перегрызу. И никакому Дончеву своего не уступлю. Послушайте, если я нейтрализую его, что вы скажете?

— Скажу, что ты молодец и заслуживаешь награды.

— Какой?

— Если все будет сделано чисто, любой.

— Тиминушка. Другой награды мне не надо.

— Что ты имеешь ввиду?

— Не прикидывайтесь, хозяин. Здесь, кроме нас, никого нет. Так не будем валять дурака. Я уже намекал вам на это, и вы обещали подумать. Так подумайте сейчас.

Атанас криво усмехнулся. Его глаза угрожающе поблескивали из-под нависших бровей. Георгий задумался. Если Атанасу удастся исполнить обещанное, это надолго успокоит всех, кто замахивается на его бизнес. Значит, победа. А Тиминушка, его нежная девочка? Отдать ее Атанасу — значит погубить ее. Он не сможет этого сделать. Но нажить себе врага в лице Атанаса опасно. Он слишком много знает о его делах. Да что там слишком, он знает все.

Атанас внимательно наблюдал за Столаровым. Он колеблется, это ясно. Атанас ринулся в наступление.

— Решайтесь, хозяин, — потребовал он. — В сущности, у вас нет выбора.

«А ведь он прав, — стиснув зубы, подумал Георгий. — Выбора у меня действительно нет. Сейчас нет. А потом, как знать».

— Действуй, — коротко бросил он. — Но берегись, если ошибешься. Ошибки я тебе не прощу.

Машина стремительно неслась по прямому, как стрела, шоссе. Солнце уже взошло, но еще не начало припекать по-настоящему. В эти ранние часы природа только-только пробуждалась. Ветер дышал свежестью. В отдалении виднелись пологие горные хребты, сплошь поросшие зеленью. Мимо проносились маленькие деревушки. Приземистые домики под черепицей, нарядные палисадники, разноцветные квадраты полей, виноградники.

Андрей протянул руку и достал из бардачка солнечные очки. Путь его лежал на восток, к побережью, и солнце светло прямо в глаза. Еще часа полтора-два пути, и он в Варне, конечной точке своего путешествия.

Куда только не заносила его писательская судьба! И на острова Карибского моря, и в Юго-Восточную Азию, и даже в Африку. А вот в Болгарии он впервые. Ему еще предстоит узнать и полюбить эту страну, где будет разворачиваться действие его нового романа. Пленительное чувство предвкушения чего-то нового, неизведанного, как он любил его!. Вот когда для него начинается настоящая жизнь. И все остальное просто перестает существовать.

Так произошло и на этот раз. Замысел нового романа, как всегда, возник внезапно и бесцеремонно разрушил все его планы. Идея провести две недели на яхте в обществе кинозвезды Марии Казас уже не казалась ему такой привлекательной. Они условились отправиться вместе в круиз, когда Мария закончит съемки своего нового фильма. Все уже было готово, даже куплены билеты на самолет до Неаполя, но он все отменил и не жалеет об этом. В конце концов, она всего лишь женщина, роскошная женщина, спору нет, но сколько таких проскользнуло по его жизни, мелькнуло и исчезло, не оставив следа.

Они познакомились на съемках фильма по его книге лет пять назад или около того. Это был его первый фильм. Он сам написал для него сценарий и с утра до вечера пропадал на съемочной площадке, пытаясь постигнуть этот незнакомый сумасшедший мир. У него тогда был бурный роман с модной топ-моделью Надей Сомовой, и другие женщины для него просто не существовали. Тем не менее, он был совершенно покорен ошеломляющей сексуальностью Марии, которая только начинала свой путь к славе. Он даже немного расширил ее небольшую роль, на ходу дописав несколько эффектных сцен, которые очень украсили фильм и принесли Марии долгожданный успех.

Спустя несколько лет они встретились на кинофестивале в Сочи. Она стояла, окруженная толпой разгоряченных поклонников, и раздавала автографы. Их взгляды скрестились поверх голов, и это мгновение решило все. Ради него Мария бросила своего нефтяного магната. Сколько упоительных часов привели они вместе! Они были просто созданы друг для друга. Самая красивая и знаменитая пара в России. Известный писатель, автор многочисленных бестселлеров, неотразимый плейбой Андрей Румянцев и Мария Казас, суперзвезда, секс-бомба, мечта всех мужчин. Все газеты и журналы буквально дрались за право взять у них интервью. Ходили активные слухи об их помолвке, о кольце с фантастическим бриллиантом, которое он якобы намерен не сегодня, завтра надеть ей на пальчик. Мария сияла, Андрей многозначительно отмалчивался.

Круиз на яхте был задуман Марией именно для того, чтобы окончательно прояснить их отношения и расставить все точки над i. Она была уверена, что две недели, проведенные с ней наедине, без назойливых поклонников и вездесущих журналистов, заставят Андрея изменить свое отношение к браку вообще и к совместной жизни с ней в частности. Когда он вдруг сообщил ей, что уезжает в Болгарию собирать материал для будущего романа, она не поверила своим ушам. Какая может быть Болгария, если она, Мария Казас, зовет его с собой? Да кто он вообще такой?! Последовавшая за этим безобразная сцена с истерикой и битьем посуды окончательно убедила Андрея в том, что судьба благоволит к нему. Если бы он поехал с ней, неизвестно, чем бы все это кончилось.

Андрей настолько погрузился в свои мысли, что совершенно забыл о дороге. Он резко крутанул руль и еле-еле вписался в поворот. Не хватало еще влететь в аварию. Ландшафт резко изменился. Горы подступили вплотную к дороге. Слева зиял обрыв. Черная, спортивная «альфа-ромео» шутя, брала повороты. У Андрея было такое чувство, будто за спиной выросли крылья. Как чудесно быть вновь свободным и независимым!

Дорога резко вильнула в сторону. Андрей сбросил скорость и увидел на обочине две машины и каких-то людей. Просто так в этом уединенном месте вряд ли кто-нибудь остановится. Наверное, у них проблемы с машинами. Надо предложить им свою помощь. Андрей подъехал ближе и вдруг услышал несколько резких хлопков. Он с изумлением увидел, как один из стоящих у машин мужчин начал медленно сползать по капоту на землю. Лицо его было залито кровью. Другой, огромный черноволосый детина, повернулся к Андрею. Он успел заметить цепкий взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз под дремучими бровями и перебитый нос боксера. Пистолет в руке, дуло направлено прямо на него. Андрей не стал мешкать, резко нажал на газ, и машина скрылась за поворотом.

До Андрея только сейчас дошло, что он стал свидетелем убийства. Хорошенькое начало! Тот парень по виду настоящий головорез. Вряд ли он успел разглядеть его как следует, но машину наверняка запомнил. Слишком заметная. Значит, придется ее сменить при первой же возможности. Андрей даже удивился своему спокойствию. Страха не было, только пьянящий азарт в предвкушении предстоящего поединка. Он был уверен, что его в покое не оставят. Ну что ж, посмотрим, кто кого.

В Варне он быстро разыскал рекомендованное ему турагентство на бульваре Марии-Луизы. На всякий случай припарковал машину в тихом переулке за несколько кварталов от него. Пусть думают, что он приехал на такси. А по машине его несложно будет вычислить.

Хозяин турагентства был само радушие и предупредительность. Еще бы, не часто попадаются такие клиенты, как этот. Он сразу же отказался от любых гостиниц и заявил, что ему нужен дом минимум на две недели с правом продления на неопределенный срок. С гаражом и приходящей прислугой для уборки и. возможно, готовки, если ему не понравится ресторанная еда. И, конечно же, рядом с морем.

Болгарин веером высыпал на стол цветные фотографии.

— Посмотрите, пожалуйста. Я уверен, что вы найдете подходящий вариант. Вот этот дом очень хорош. Построен недавно. И этот. Здесь красивый садик. Правда, без гаража, но хозяин сдает недорого. — Он окинул клиента быстрым взглядом. На миллионера вроде не похож… А впрочем, кто их знает, этих русских.

Он не так давно крутился в этом бизнесе, чтобы понять, что по-настоящему богатые люди, как правило, не любят афишировать свое богатство. Они просто не видят в этом необходимости, относясь к деньгам как к чему-то естественному. И уж совсем не обязательно обвешиваться с ног до головы золотыми цепями и унизывать все пальцы кольцами.

Андрей просмотрел все фотографии и покачал головой.

Ничего стоящего он не увидел. Однообразные маленькие коттеджи, все будто вылупились из одного яйца.

— А нет ли у вас в запасе чего-нибудь более изысканного? — спросил он.

— Простите? Я не понял. Я не так хорошо говорю по-русски.

— Ну, попросторнее, то есть побольше, покрасивее, что ли.

Хозяин турагентства на минуту задумался, потом лицо его осветилось. Он полез в ящик стола и извлек оттуда небольшой альбом.

— Вот, взгляните. Великоват, конечно, для одного, но, может быть, вам понравится.

Андрей перелистал страницы. На фотографиях в разных ракурсах была запечатлена большая белая вилла с мезонином и башенкой на крыше. Овальные окна, кружевные балкончики, галерея. Жардиньерки пестрели цветами. Большой участок земли вокруг виллы был беспорядочно засажен пиниями, магнолиями и еще какой-то зеленью. Андрей внимательнее вгляделся в фотографии. Казалось, что дом весело подмигивает ему глазищами окон, словно хочет сказать: «Ну, вот старик, мы и увиделись. Хорошо, что ты меня нашел». Андрей не удержался и подмигнул в ответ. Захотелось поскорее ехать туда, расположиться поуютнее и приняться за дело. — Я беру его, — сказал он хозяину. — Сколько?

Тот уже понял, что дело на мази, и лихорадочно соображал, сколько бы запросить. Дело тонкое. Самое главное — не спутать клиента непомерной суммой, но и не продешевить.

— Тысяча долларов в день, если с прислугой, — как можно небрежнее произнес он.

— Отлично. — Андрей достал бумажник. — Кредитные карточки вы принимаете?

Болгарии развел руками:

— Извините, только наличные. У нас эта система, к сожалению, пока не привилась.

— Ничего, — Андрей отсчитал деньги. — Тут за две недели. И не забудьте, пожалуйста, о моем условии. Я могу продлить срок аренды с уведомлением, скажем, за пять дней.

— Конечно-конечно. Вы можете быть совершенно спокойны на этот счет. — Хозяин уже жалел, что не запросил две. Легкость, с которой клиент отсчитал деньги, подсказывала ему, что это для того не предел. Но что сказано, то сказано. — Вот ключи: от ворот, от дома и от гаража. Все остальные ключи у горничной. Ее зовут Цветомила. Я договорюсь, чтобы она зашла к вам часа в три. А сейчас позвольте отвезти вас. У меня машина.

— Благодарю, не стоит. Я сам. Кстати, о машине. Я бы хотел купить себе что-нибудь простенькое. Я буду много ездить, а без колес, сами понимаете.

— Есть один хороший салон. Как раз в двух кварталах отсюда.

Хозяин объяснил ему дорогу и проводил к выходу. «Какой сегодня удачный день, — думал он, закрывая за русским дверь конторы. — Почаще бы Господь присылал таких клиентов».

У менеджера автосалона просто челюсть отвисла, когда Андрей изложил ему свое дело.

— Я только что приехал и не знаю, к кому обратиться. Мне порекомендовали вас. Я немного не рассчитал. Здешние дороги и все такое. Вот приехал на этой красотке. Хочу купить у вас более подходящую машину, хотя бы этот джип «ниссан». Но у меня к вам просьба. Поставьте мою «альфу» недельки на две у себя в гараже. Когда буду уезжать, заберу. Готов заплатить за хранение сколько скажете.

Менеджер замялся. Что-то здесь не так.

— Я не знаю. Это так необычно. Попробуйте переговорить с директором, — нашелся он. — По этой лестнице, вторая дверь справа.

С директором Андрей договорился быстро. Несколько сотен долларов решили проблему в два счета. Не прошло и часа, как были оформлены все необходимые документы, и Андрей стал хозяином синего двухместного джипа.

— Звоните мне в любое время, как только нам понадобится наша машина, — сказал директор, протягивая Андрею свою визитную карточку. — Я здесь написал и свой домашний телефон. А с джипом, если он вам уже не будет нужен, я все устрою.

Солнечный лучик пробрался в шелку между занавесками и пощекотал ее шею. Виолетта перевернулась на спину и попыталась снова уснуть. Но луч был настойчив. Не в силах больше сопротивляться его дразнящему прикосновению, Виолетта потянулась и открыла глаза. Она не сразу поняла, где находится. Незнакомая комната, почти лишенная мебели, кособокий торшер в углу. Ее рюкзачок сиротливо притулился к ручке потрепанного кресла.

Память постепенно возвращалась к ней. Накануне ночью она, следуя совету Стефы, поймала такси и поехала на Золотые Пески. Но по дороге увидела указатель «Святой Константин» и велела водителю свернуть туда. Может быть, ей просто понравилось название, а может быть, хотелось совсем уж запутать следы. Так или иначе, но она расплатилась с водителем у ярко освещенного кафе и присела к свободному столику под зонтом. Она вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась. Надо сначала подкрепиться, а потом уже можно будет подумать о ночлеге.

Подошла молоденькая официантка:

— Что будете заказывать?

— А что у вас есть?

— Шопскпй салат, шашлык, картофель фри, мороженое.

— ВСе это и кока-колу. Только холодную.

Еда показалась Виолетте просто изумительной. Она быстро расправилась со всем, что было на столе, и откинулась на спинку стула, с наслаждением потягивая коку через трубочку.

— Не хотите ли чего-нибудь еще? — Официантка радушно улыбнулась ей, блеснув великолепными белыми зубками.

— Нет, спасибо. Все было очень вкусно. У вас хороший повар.

— Моя мама.

— Да ну! Передайте ей, что она просто волшебница.

Девушка просияла:

— Обязательно передам. Она будет очень довольна. А вы у нас первый раз?

— Да. Я только что приехала. Кстати, не знаете, где здесь можно было бы переночевать?

— Здесь полно гостиниц, но они, наверное, все переполнены. В «Гранд-отеле», конечно, есть свободные номера, но там очень дорого. Я слышала, что там за номер берут 150 долларов.

Виолетта тихо присвистнула.

— Нет, это для меня слишком.

— Постойте, у меня есть идея. Одна моя знакомая сняла недавно комнату в коттедже неподалеку. По-моему, она говорила, что там есть свободное место. Она работает тут рядом, в ресторане «Людо Мексикано».

— Судя по названию, мексиканский ресторан.

— Так и есть. Хорошее место. С варьете и шоу-программой. Я хотела пойти туда танцовщицей, но мама не разрешила. Теперь Веселин там танцует с другой девчонкой.

Девушка грустно вздохнула.

— А кто это Веселин? — спросила Виолетта,

— Мой партнер по танцклассу. Мы с ним несколько лет танцевали вместе. Даже подготовили свой номер, показали в «Людо», им понравилось. Но мама… «Не хочу, — говорит, — чтобы ты там полуголая скакала». Считает, что все танцовщицы — шлюхи. — Она снова вздохнула.

Виолетта сочувственно покачала головой.

— Кристина, что ты там так долго? — В дверях кафе стояла полная женщина и махала ей рукой. — Клиенты ждут.

— Иду. — Кристина наклонилась к Виолетте: — Подожди меня. Через часок народу поубавится, и мы сходим к Цеце. Ой, — спохватилась она, — извините, что я на ты.

— Все в порядке. Кристина. Меня зовут Виолетта.

— Так подожди меня здесь.

— Не торопись. А кто эта Цеца?

— Та самая моя подруга из «Людо». Цветомила, для друзей Цеца. Ну, я пошла.

Чтобы скоротать время, Виолетта вытащила блокнот, карандаш и принялась оглядывать кафе в поисках интересной модели. Ее внимание привлек сидевший неподалеку мужчина средних лет с на редкость обаятельной улыбкой. Он оживленно о чем-то переговаривался со своей дамой, которая сидела к Виолетте спиной. Почувствовав на себе ее пристальный взгляд, он приосанился, нахмурился и строго посмотрел на Виолетту. Она обезоруживающе улыбнулась ему. Он не удержался и улыбнулся в ответ. Ей этого было вполне достаточно. Она словно сфотографировала его глазами и быстро-быстро заработала карандашом. Он так и порхал по бумаге.

Она настолько увлеклась, что не заметила, как атмосфера за соседним столиком накалилась до предела. Дама вертелась на стуле и то и дело бросала на Виолетту возмущенные взгляды. У ее спутника был такой смущенный вид, будто его, по меньшей мере, застукали в постели с любовницей. Он пытался что-то объяснить, но его дама в ответ только возмущенно трясла кудряшками. Наконец она не выдержала, вскочила и подбежала к Виолетте. Та недоуменно полнила глаза.

— Что нам надо от моего мужа? — сдавленным голосом произнесла она. — Неужели даже здесь вы не можете оставить его в покое?

Виолетта спокойно посмотрела на нее. Интересное было бы лицо, если бы не гнев, исказивший черты.

— У вас какие-то проблемы? — Она невозмутимо закончила рисунок и отложила блокнот. — Присядьте, я вас слушаю.

— Какая наглость! — Лицо дамы побагровело. Она задыхалась от негодования. Виолетте стало жаль ее.

— Успокоитесь. Вам не идет сердиться. Это я как художник вам говорю. И мужа своего напрасно ставите в дурацкое положение. Он вряд ли вам спасибо скажет.

Дама вдруг остыла.

— Вы художница? Правда?

— Правда. Вот, взгляните. — И Виолетта протянула ей рисунок.

Взгляд дамы потеплел. Она заметно расслабилась. Присела на свободный стул, наклонилась к Виолетте и тихо спросила:

— Объясните мне, почему вы выбрали именно его.

— А разве не ясно? У него такая чудесная улыбка. Так и просится на бумагу.

— И все?

— И все.

— Я хочу купить его у вас.

— Возьмите так. И помните, что я вам сказала. Гнев и ревность вам не к лицу.

Тут у столика возникла Кристина. Дама отошла.

— Виолетта, что случилось? Она так кричала.

— Все в порядке. Небольшая семейная разборка.

— Мама меня отпустила. Так что можем идти. А они, правда, твои родственники?

— Впервые их вижу. Тетя попалась слишком ревнивая.

Кристина окинула Виолетту оценивающим взглядом:

— Ничего удивительного.

* * *

Теперь Виолетта уже окончательно проснулась и стала прислушиваться к звукам, доносившимся из-за стены. Стукнула дверца холодильника, засвистел чайник, из крана полилась вода. Уютные утренние звуки. Вдруг что-то грохнуло, раздался звон разбивающегося стекла и женский голос простонал:

— О Господи!

Виолетта выпрыгнула из постели, накинула длинную футболку, сунула ноги в шлепанцы и выглянула в кухню. На полу среди осколков сидела худенькая темноволосая девушка, стриженная под мальчика. Она подняла на Виолетту темные блестящие глаза и сокрушенно покачала головой.

— Привет! Ты только посмотри, что я натворила! Хозяйка меня убьет.

— А где тут метла? — деловито спросила Виолетта.

— Слева от тебя, за холодильником.

Виолетта быстро смела осколки в ведро и огляделась. Кухня была маленькая, но удобная. Ничего лишнего. Виолетта втянула носом воздух:

— Как вкусно пахнет!

— Ты встала как раз вовремя. В духовке пекутся шикарные сандвичи с сыром. Я сделала и на твою долю.

— Спасибо.

— Давай быстро в душ, и будем завтракать.

Вскоре они уже сидели за столом под клетчатой скатертью и весело болтали.

— Хозяйка живет в Варне, — рассказывала Цепа, прихлебывая ароматный кофе. — Здесь появляется редко. Представляешь, как повезло человеку. Жила себе тихо-мирно, перебивалась с хлеба на квас, а тут вдруг приняли закон о реституции. Ну, то есть о возврате собственности прежним владельцам, — пояснила она, заметив, что Виолетта удивленно приподняла брови.

— И твоей семье тоже так повезло?

— У моих никогда ничего не было, а жаль. Но ничего, подзаработаю здесь деньжат, отдам отцу. Он бензоколонку купит. Тогда и заживем. А ты откуда приехала? Выговор у тебя необычный.

— Из России.

— Ух ты! Здорово! А болгарский там выучила?

— Угу.

— И что ты здесь будешь делать?

Виолетта решила до поры до времени не очень откровенничать с ней.

— Понимаешь, я сюда приехала попрактиковаться в языке, а заодно порисовать на новом месте. Я на художника учусь. Так вот, вчера меня обокрали. Почти все деньги пропали и паспорт. Представляешь себе, положеньице. Одна знакомая мне посоветовала приехать сюда. Говорит, где еще на дорогу заработаешь, как не здесь.

— Это точно. А что ты умеешь делать?

— Только рисовать, больше ничего.

— Это не так-то просто. Здесь художники за место по тридцать тысяч левов за сезон выкладывают.

Виолетта помрачнела.

— У меня и десятой части-то нет.

— Ладно, не вешай нос, что-нибудь придумаем. Надо переговорить с ребятами из ресторана и с пляжа, авось найдем для тебя занятие. Собирайся, пойдем на пляж, я тебя кое с кем познакомлю.

Они уже запирали калитку, как вдруг услышали истошный крик:

— Цеца! Подожди!

К ним со всех ног бежала полная женщина в фартуке. Цеца скорчила смешную гримаску.

— Что там у них стряслось? Неужели вызовут в дневную смену? Да я скончаюсь просто.

Женщина поравнялась с ними.

— Как хорошо, что я тебя застала! — задыхаясь, проговорила она. — Звонил Владимир из Варны и просил тебе передать, чтобы ты в три часа зашла на белую виллу. Туда приезжает кто-то.

Цеца издала торжествующий вопль и сделала изящный пируэт на одной ножке.

— Вот здорово! А я уж думала, он так ее и не сдаст. Дима, с меня причитается.

Виолетта, ничего не понимая, смотрела на них. Цеца поспешила ей все объяснить:

— Грядет дополнительный заработок. Буду подрабатывать горничной на белой вилле. Шикарное место. Интересно, кто ее снял. Должно быть, какие-нибудь крутые богачи. Если Владимир не очень их ободрал, хватит и на мою долю.

Дима поправила на себе фартук:

— Ну ладно, я пошла. А то хватятся еще. С подружкой, что, так и не познакомишь?

— Ой, извини! Виолетта — мол новая соседка. Художница, между прочим, из России.

Виолетта уже успела пожалеть, что рассказала ей о себе. До захода солнца все побережье уже будет знать, кто она и откуда.

— Вот оно как — Дима с любопытством оглядела Виолетту. — То-то я смотрю на наших не похожа.

— Я студентка. Приехала сюда на этюды. Только вы уж особо не распространяйтесь об этом. Мне излишнее внимание ни к чему.

— Тут ты права, — с готовностью согласилась Дима. — Но внимания тебе все равно не избежать, такой красотке. Все, я побежала. Заходи к нам в «Людо», я тебе персональное блюдо изготовлю.

Она поспешила обратно. Цеца посмотрела на часы:

— Так, сейчас двенадцать. Времени в обрез. Надо еще успеть привести себя в порядок. Пойдем скорее, я тебя познакомлю с ребятами. Они уже второй год работают здесь спасателями на пляже, знают все ходы и выходы. Может быть, посоветуют что-нибудь.

* * *

Солнце припекало вовсю. Деревья, кусты — все замерло, словно боясь лишний раз шевельнуться, В тени на обочине бессильно распластался огромный пес. Язык безжизненно свисал красной тряпочкой. Ему тоже было жарко. Отдыхающие потянулись с пляжа, стремясь спастись от немилосердных солнечных лучей.

— Ну и денек сегодня, — сказала Цеца. — Пекло, да и только. Ты извини, что я сказала про тебя Диме. Как-то не сообразила. Но ты не волнуйся, она не из болтливых.

Море ослепительно сверкало на солнце и еле-еле плескаюсь о песчаный берег. Народу было немного. Девушки подошли к будке спасателей. В шезлонге под зонтиком мирно дремал высокий мужчина, надвинув на глаза соломенную шляпу.

— Интересно, кого он так спасет, этот соня, — шепнула Виолетта на ухо Цеце.

Та озорно ей подмигнула и заорала прямо в ухо спящего:

— Эй, Мартин, вставай! Там кто-то сигналит из воды. Он уже пузыри пускает!

Мужчина вскочил на ноги и впился глазами в море. Девушки покатились со смеху. Мужчина растерянно обернулся.

— A-а, это ты, Цеца. Не можешь без своих приколов. Я чуть инфаркт из-за тебя не схватил.

— Познакомься, Виолетта, это Мартин. Первый донжуан здешних мест и, как видишь, наш лучший спасатель. Если он на пляже, можешь плавать совершенно спокойно.

Мартин оскалил зубы в притворном гневе:

— Ты не успокоишься, пока совсем не разрушишь мою репутацию. Не слушай ее, Виолетта. Все, что говорит Цеца, можно смело делить пополам. Но за что ее терплю, так это за ее подруг. Все, как одна, красавицы. Хотя такой, как ты, здесь еще не было.

Он так и пожирал Виолетту глазами. Цеца усмехнулась:

— Мартин в своем репертуаре. Ладно, воркуйте, а мне некогда, дела. Мартин, у Виолетты к тебе вопросы накопились. Выслушай ее повнимательнее. Может, сообразишь, как ей помочь. — Она повернулась к Виолетте: — Увидимся дома. Чао!

Мартину на вид было уже здорово за сорок. Волосы на макушке начали редеть, но игривый огонек в глазах и немного дурашливая улыбка начисто лишали его солидности. Он взял Виолетту за руку и усадил под зонтом. Руку, впрочем, отпускать не торопился, слегка поглаживал ее пальцами.

— Так что у тебя за вопросы? У меня скоро обеденный перерыв. Пойдем ко мне и там все обсудим в холодке. У меня и шампанское есть.

Виолетта убрала руку. Ей была неприятна его навязчивость.

— Я только хотела посоветоваться с вами. Цеца сказала, что вы здесь все знаете.

— Ну что ты все «вы» да «вы»? Давай на ты.

— Хорошо. Мне нужны деньги, и желательно побыстрее. Какая здесь может быть для меня работа?

Мартин смерил ее оценивающим взглядом:

— А много тебе надо?

— Долларов шестьсот-семьсот.

Мартин удивленно присвистнул:

— Да я за целый сезон столько не зарабатываю. Так что официанткой или горничной в отель тебе устраиваться не имеет смысла. Танцевать или петь умеешь?

— Конечно, но не профессионально.

— Остается только одно.

— Что?

— Сними-ка свою хламиду.

— Это еще зачем?

— Ты же на пляж пришла. Запаришься.

Виолетта нехотя скинула сарафан и осталась в крошечном купальнике, не оставлявшем никакой свободы воображению. Мартин так и уставился на нее, не мигая. Да, смотреть было на что. Высокая, упругая грудь, тонюсенькая талия, соблазнительные бедра, а ноги, ноги? Само совершенство. Он не ошибся. Таких здесь еще не было. Мартин облизнул вдруг пересохшие губы.

— Может быть, все-таки передумаешь и поднимешься ко мне, а? Заодно и проверим, на что ты способна.

Виолетта совсем растерялась. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Видимо, дельного совета от него не получишь.

— Вы… ты меня не понял. Мне нужна нормальная работа.

— Вот чудачка! Пойми, что иначе ты таких бабок нигде не заработаешь.

Тут, к огромному облегчению Виолетты, к ним подошел мужчина. Лет ему было, наверное, столько же, сколько и Мартину. На дочерна загорелом лице выделялись светло-серые глаза. Жесткие курчавые волосы буйно спадали на лоб. От его крепкой, ладно сбитой фигуры исходило ощущение надежности и силы. Он почему-то сразу располагал к себе. Виолетта заметила, что на левой руке у него недостает одного пальца. Он с интересом разглядывал Виолетту, но на этот раз у нее не было чувства, что ее раздевают глазами.

— Привет, Мартин. Кто это с тобой?

— Это Виолетта, подруга Цецы, — нехотя сообщил Мартин. — Я ей пытаюсь растолковать, что здесь почем, но она не верит.

— А о чем речь? — поинтересовался вновь прибывший. — Кстати, меня зовут Минчо.

Виолетта нерешительно улыбнулась ему:

— Я ищу работу. А Мартин…

— Ей надо намолотить семьсот долларов, да еще быстро, — вмешался я разговор Мартин. — Я ей назвал один-единственный способ сделать это. Вот и все.

Минчо едва заметно улыбнулся:

— Вы умеете делать что-нибудь?

— Я художница. То есть только учусь. Могу быстро рисовать портреты.

— Проверим, — Минчо вытащил из стоявшей рядом сумки тетрадь и ручку. — Нарисуй кого-нибудь.

Виолетта замялась:

— Кого?

— Да хоть Мартина или меня.

— Лучше вас.

Мартин надулся и отошел. Виолетта принялась за работу.

— Только сделайте скидку на то, что я никогда не работала ручкой, — сказала она, рисуя.

— Я должен сидеть неподвижно?

— Совсем не обязательно. Ведите себя естественнo. Тогда получится лучше.

Пока она рисовала, Минчо внимательно разглядывал ее. На редкость красивое лицo, из тех, на которые хочется смотреть. И эти необыкновенные глаза. А еще есть в ней что-то трогательно-беззащитное. Не испорченная еще девочка. Сама не знает, кто она.

— Готово. — Виолетта протянула ему тетрадь.

То, что он увидел, поразило его. С тетрадного листка на него смотрело его лицо, только лучше, значительнее, чем то, что он привык видеть каждое утро в зеркале. Минчо взглянул на девушку с новым интересом.

— А вы действительно умеете рисовать. Это же надо! И всего за десять минут. Никогда ничего подобного не видел. У меня идея. За место художника на улице надо платить, и немало.

— Я знаю. Это мне не по карману.

— Вот именно. Но почему бы вам не предложить свои услуги в каком-нибудь ресторане?

— Я не совсем понимаю.

— Сейчас поймете. Я, честно говоря, это сам только что придумал. Вы видели в ресторанах цветочниц? Они ходят от столика к столику и предлагают всем цветы. А вы можете точно так же предлагать портреты. Надо только договориться с администрацией, будете им отстегивать процент от выручки. Это уж как договоритесь, а остальное ваше. Ну как?

Виолетта просияла:

— Минчо. вы гений! Это просто блестящая идея. — И, повинуясь порыву, обняла его за шею и расцеловала в обе щеки.

Он вдруг смутился.

— Эй-эй, полегче, а то весь пляж сбежится посмотреть, что здесь происходит.

Но Виолетта уже не слушала его. Ей не терпелось претворить его замысел в жизнь. Она быстро оделась, крикнула Минчо на ходу:

— Как говорит Цеца, с меня причитается! — И была такова.

Мартин подошел и присел рядом. Помолчал, глядя на море Вздохнул:

— И как это тебе удается, ума не приложу. И пяти минут не прошло, а она уже тебя поцеловала.

Георгий сидел за завтраком и лениво ковырял вилкой яичницу. Аппетита не было. Ночь прошла почти без сна. Он забылся только под утро и встал совершенно разбитый. Накануне ночью он несколько раз пытался достучаться до Виолетты, но за ее запертой дверью царила полная тишина.

Было уже почти двенадцать часов, а она все не появлялась. Охранники сообщили, что купаться она тоже не ходила. Наверное, не хочет его видеть. И Атанас не вернулся. Он и Станчо рано утром выехали на встречу с человеком Дончева. Куда они запропастились?

Георгий нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Нет ничего хуже неизвестности.

Вошла горничная убрать со стола. Она искоса поглядывала на хозяина, удивляясь произошедшей с ним перемене. Лицо посерело, мешки под глазами набрякли, от его обычной утренней жизнерадостности не осталось и следа.

Перед ней сидел пожилой человек с покрасневшими от недосыпа главами.

— Еще кофе, хозяин? — спросила она.

— Не надо. Тиминушка не вставала?

— Нет. Ее сегодня шще никто не видел.

— Странно. Она обычно рано встает. Разбудите ее. У нее скоро урок рисования.

— Да, хозяин.

Через несколько минут она вернулась.

— Я стучала ей, и громко. Не отвечает. Может быть, случилось что-нибудь? Я думаю, вам следует подняться к ней самому.

— Спасибо за совет. Вы свободны.

Он почувствовал глухое раздражение. Что она хочет доказать? Что вообще такого ужасного произошло? Атанас прав, пора бы ей уже и повзрослеть.

В дверь снова заглянула горничная:

— Пришел господин Маринов. Куда его проводить?

— Давайте его сюда. Я сам с ним поговорю. А вы допытайтесь еще раз достучаться до Тиминушки.

Иван стремительно вошел в столовую и протянул Георгию руку:

— Добрый день. А где Виолетта?

Георгий тяжело приподнялся со стула и крепко пожал протянутую руку:

— Добрый день, Иван. Хотите кофе?

— Нет, спасибо. Если можно, стакан холодной минеральном воды. Сегодня такая жара.

Георгии позвонил.

— Минеральной воды для господина Маринова. Похолоднее. Присядьте, Иван, — обратился он к художнику. — Тиминушка сейчас спустится. Она что-то припозднилась сегодня. Как ее успехи?

Иван удобно устроился у стола, положил ногу на ногу и широко улыбнулся;

— Она выше всяких похвал. Если так пойдет дело, мои услуги скоро не понадобятся, что само по себе огорчительно, мне нравится с ней заниматься.

— По-моему, это взаимно. Она говорит о вас только в превосходной степени.

— Я давно хотел поговорить с вами о ее будущем. Ей тесно здесь. Человеку ее таланта необходимо расширить горизонты. Потусоваться среди себе подобных. Самое лучшее было бы отправить ее в Италию, во Флоренцию или в Рим. Она может вырасти в поразительного мастера. Держать ее здесь — значит задушить ее талант.

— Не кажется ли вам, что вы вторгаетесь на недозволенную территорию? Я сам решу, что лучше для моей дочери.

Иван нимало не смутился.

— Я только позволил себе дать вам совет И поверьте, я исхожу только из ее интересов.

Георгий как-то сразу осунулся и поник, как будто из воздушного шарика выпустили воздух.

— Простите. Я был слишком резок. Я знаю, что вы хорошо к ней относитесь. Но я так недавно обрел ее. Расстаться вновь просто выше моих сил.

Иван внимательно наблюдал за ним. Такого Столарова он видел впервые.

На пороге возникла горничная. Она растерянно развела руками. Георгий быстро встал и обратился к Маринову:

— Пойдемте, Иван. Она с утра не подает признаков жизни. В комнате полная тишина. Может быть, вам удастся извлечь ее оттуда.

— Но я не хотел бы…

— Пустяки. Идемте.

Они провели под дверью Виолетты добрых четверть часа, но это ни к чему не привело. В комнате по-прежнему было тихо.

— Позовите кого-нибудь с инструментами, — распорядился Георгий. — Будем ломать дверь.

Теперь уже он разволновался не на шутку. Его грызли дурные предчувствия.

Крепкая дверь поддалась не сразу. Когда она, наконец, с треском распахнулась. Георгий отшвырнул охранника с фомкой и ворвался в комнату. Он сразу понял, что Виолетты здесь нет, но, не веря себе и еще на что-то надеясь, заметался по комнате в бессмысленных поисках. Он заглядывал под кровать, открывал шкафы, даже зачем-то выдвигал ящики комода, словно она могла спрятаться там. Все напрасно. Виолетта как сквозь землю провалилась.

Наконец, совершенно обессиленный, он вернулся в столовую и велел вызвать к себе всех обитателей дома. Никто не мог сообщить ему ничего вразумительного. Ее не видели со вчерашнего вечера.

Вдруг вперед выступил молоденький охранник и, запинаясь и путаясь в словах, сообщил, что вчера, когда отправляли девиц, он заметил, что их было четверо, а не трое.

— Что значит четверо? — взревел Георгий. — Кто их выпустил? Кто позволил? Да я шкуру с вас спущу!

— Их вывел Атанас, — побледней как смерть, пролепетал охранник.

— Кто их отвозил и куда?

— Станчо, а куда, не знаю.

— Где Станчо? — спросил Георгий и тут же вспомнил, что Атанас забрал его с собой. Если это его рук дело, то он дорого заплатит.

А Атанас в это время метался по Варне в поисках черной «альфа-ромео». Что-то подсказывало ему, что искать следует именно здесь. Но «альфа» как сквозь землю провалилась. Не иголка же, в конце концов, утешал себя Атанас, не пропадет. Проверив все автостоянки и порасспросив людей, Атанас пришел к выводу, что неизвестный либо сменил машину, либо находится сейчас совсем в другом месте. Положение усложнялось. Тот оказался не так уж и прост.

Оставив Станчо выяснять адреса автосалонов, Атанас отправился звонить Георгию. Но пока он не станет рассказывать ему о неизвестном на дороге. Эту проблему он решит сам.

По совету Цецы Андрей зашел вечером поужинать в мексиканский ресторан «Людо Мексикано». Было еще довольно рано, и ресторан был наполовину пуст. Обычно публика собирается ближе к девяти часам, когда начинается программа, объяснила ему Цеца.

Андрей выбрал столик, уютно расположившийся под раскидистым каштаном. Он заказал себе аперитив и лениво огляделся по сторонам. Столики располагались полукольцом вокруг танцевальной площадки, в глубине которой возвышалась эстрада под гигантским сомбреро из тростника.

День выдался бурным, и он только сейчас почувствовал усталость. После его приезда они с Цецой долго осматривали дом. А посмотреть было что. Цеца извлекла из старинного потрепанного секретера увесистую связку ключей, похожую на гроздь винограда, и протянула ему. Он в притворном ужасе замахал руками:

— Нет-нет. Ты сама лучше с этим разберешься. Сегодня ты мой гид.

Он сразу настоял на том, чтобы они называли друг друга по имени. Цеца понравилась ему. Этакая субретка из французских комедий — тоненькая, вылитая оса, и язычок как жало.

Она повела его по дому, безошибочно открывая многочисленные двери. Андрей не уставал удивляться изобретательности архитектора. Все комнаты располагались как бы на разных уровнях, так что было трудно сказать, сколько здесь на самом деле этажей. Полуподвалы, антресоли, винтовые лесенки, галереи, мансарда и даже секретный кабинет, дверь в который была замаскирована под сплошную деревянную панель стены. Сказочный мини-замок, пришпоривающий воображение. Идеальное место для написания исторического романа.

Меблировка была очень скудной, но это ему даже понравилось Он не любил перегруженные интерьеры. Почти вся мебель, за исключением кухонной, казалось, вышла из прошлою века. Подбиралась она, судя по всему, хаотично по прихоти хозяина. Но ничего о нем Андрею узнать не удалось, кроме того, что он живет в Софии и здесь не появляется. Единственное, что смогла сообщить ему Цеца, так это то, что дом построен всего год назад и в нем, похоже, с тех пор никто не жил.

Он договорился с Цецой, что она будет убирать дом один раз и неделю и следить за тем, чтобы его холодильник всегда был полон. Больше ему ничего не было нужно.

К столику подошла Цеца и поставила перед ним запотевший бокал мартини. Он улыбнулся ей, сделал большой глоток и с наслаждением вытянул ноги.

— Что будешь заказывать?

— Что-нибудь мясное и салаты по твоему усмотрению.

— Сегодня роскошная телятина с грибами.

— Отлично. Неси все подряд. Я ужасно проголодался.

— Будь спокоен. Пока я жива, тебя здесь всегда обслужат по спецзаказу.

— Кстати, — заговорщически зашептала ему на ухо Цеца, — у меня для тебя сюрприз.

— Что такое?

— Терпение. Все узнаешь в свое время.

Виолетта ужасно волновалась. Когда она примчалась с пляжа, вся вибрируя от возбуждения, Цеца была в душе. Виолетта еле дождалась, пока она выйдет, и, захлебываясь, рассказала ей о своих новых планах. Цеца сразу же загорелась и пообещала сегодня вечером познакомить с Константином, менеджером «Людо».

— Уверена, что он согласится. Ничего подобного здесь еще не было. Но ты должна торговаться до последнего.

— Как это торговаться? Я не умею.

— Научишься, если действительно хочешь заработать. Начни с десяти процентов, но больше, чем на двадцать, не соглашайся.

— А если он упрется?

— Пригрози, что уйдешь в «Болгарскую свадьбу». Есть такой ресторан неподалеку. Конкурирующая фирма. Это для больной вопрос. Клюнет как миленький.

Виолетта почувствовала азарт игрока:

— Я ведь могу и сблефовать. Сказать, что уже была там и они согласны.

— Умница. Проверить он не сможет.

— А сколько мне просить за портрет?

— Попробуй начать с пятисот левов, а там посмотрим.

С Константином, довольно молодым еще человеком с залысинами и намечающимся брюшком, они проговорили довольно долго. Ей пришлось даже набросать его портрет, чтобы показать товар лицом. Сошлись на пятнадцати процентах от выручки. Больше всего его волновало, как он сможет проконтролировать, сколько портретов она сделает за вечер.

— Придется поверить мне на слово, — лукаво улыбаясь, сказала Виолетта. — Или приставить ко мне одного из ваших людей. Буду работать под конвоем, как малолетняя преступница.

Константин смутился:

— Ладно-ладно, не передергивай. Можешь сегодня же и приступать.

Теперь они стояли с Цецой в проходе и смотрели в зал. Он потихоньку заполнялся людьми. Приехали музыканты, танцовщики, группа кордебалета. Все с любопытством разглядывали Виолетту. Цеца знакомила ее со всеми подряд, и наконец, у Виолетты просто голова кругом пошла от обилия имен и новых лиц. Мимо прошел среднего роста парень со смазливым лицом и неестественно прямой спиной, какая бывает только у профессиональных танцовщиков.

— Привет, Веселин? — окликнула его Цeцa. — Иди сюда. Кое с кем познакомлю.

— Это тот самый, — шепнула она на ухо Виолетте. — Бывшим партнер Кристины.

При виде Виолетты у Веселина округлились глаза и на лице вспыхнула улыбка профессионального соблазнителя.

— Новенькая? — с интересом спросил он. — Танцуешь, поешь?

— Рисую, — ответила Виолетта.

— Не мой профиль, — отозвался Веселин. — Но станцевать-то мы сможем?

— Знаем мы твои танцы, Веселин, — вмешалась Цеца. — До койки и обратно.

Веселин не ответил. Он вдруг как-то весь сжался, вымученно улыбнулся и застыл. Мимо проплывала дебелая дама не первой молодости с оплывшим хищным лицом. У нее были длинные иссиня-черные волосы, явно крашеные, которые только подчеркивали ее возраст. Веселин почтительно поклонился ей. Цеца тоже изобразила нечто подобное.

Виолетта почувствовала, как ее царапнул недружелюбный взгляд женщины. Ей отчего-то стало не по себе.

— Кто это? — шепотом спросила она Цацу, когда дама прошла мимо.

— Нина Иванова, наша примадонна. Работает под Кармен. Поет цыганские и испанские песни.

— А что это вы все так напряглись?

— Она бывшая любовница хозяина этого ресторана. Он ее сплавил сюда, вот она всем тут и заправляет. Коста, Константин, то есть, боится ее как огня. Если она кого-то невзлюбит, добра не жди. Выживет в два счета.

Веселин повернулся к ним. Лицо его было белым как бумага.

— Я, кажется, попал в переплет. Она на меня глаз наложила. Вчера вызвала меня к себе в гримерную. Сидит в халате, даже не запахнулась толком. Сиськи болтаются до колен.

Пыхтит сигаретой прямо мне в лицо. «Ну что, мальчик, — говорит, — пора нам с тобой познакомиться поближе». А у самой только что слюни не текут. У меня от такой картины прямо все опустилось. Слава Богу, объявили мой выход. «А она мне: — Иди пока». Пока, представляете? Уж не знаю, как я дотанцевал вчера, прыгнул в машину и сразу домой. Что теперь будет?

— Известно, что, — вздохнула Цеца. — Бедняжка Веселин.

Тут Веселина позвали, и он ушел.

— А что с ним теперь будет? — спросила Виолетта.

Цеца удивленно посмотрела на нее:

— Как что? Либо будет ее ублажать, либо вылетит отсюда, как пробка из бутылки. А в разгар сезона устроиться куда-нибудь проблема.

— Ужас, какой! — Виолетту аж передернуло. — Просто средневековое рабство.

— Именно рабство. Но это закон шоу-бизнеса, что в России, что у нас. Никуда не денешься. Сильный пожирает слабого. Ну, хватит об этом. Все равно мы ничем ему помочь не можем. А у меня для тебя сюрприз.

— Какой?

— Знаешь, кто поселился на белой вилле?

— Откуда же мне знать?

— Русский писатель! — торжественно проскандировала Цаца и сделала паузу, наслаждаясь произведенным впечатлением.

Виолетта не обманула ее ожиданий. Глаза ее широко распахнулись, губы затрепетали в немом вопросе. Она крепко схватила Цецу за руку.

— Да-да, писатель. Приехал совсем один, — продолжала тем временем Цеца. — Потрясающий мужчина. Энди Гарсиа ему в подметки не годится. Представляешь, темные волосы и ярко-синие глаза. У меня ноги стали как желе, когда я его увидела. Перед таким ни одна женщина не устоит.

— Но ты же устояла, — усмехнулась Виолетта, справившись с собой. — Или рухнула прямо на ковер? Признавайся.

— Очень я ему нужна, — вздохнула Цеца. — Мне такой не по зубам. А тебе стоит с ним познакомиться. Может, он тебе поможет выбраться отсюда.

Перед ними как из-под земли вырос Коста:

— Хватит прохлаждаться, девочки. За работу.

— Идем, — ответила за обеих Цеца и выглянула в зал. — Вон он! — вдруг воскликнула она, схватив Виолетту за руку. — За тем столиком, под каштаном. Пойду приму у него заказ. А ты не робей! Его зовут Андрей.

Андрюша. До чего славно звучит. Как давно она не была дома и как, оказывается, соскучилась. Она посмотрела в его сторону. Он разговаривал с Цецой и улыбался ей, сверкая зубами. Сердце ее вдруг бешено заколотилось. Во рту пересохло. Что это с ней? Но раздумывать было некогда. Она подхватила блокнот, карандаши и вышла в зал.

Ее вновь охватило смятение. За столиками сидели совершенно незнакомые люди, ели, пили, беззаботно смеялись. Как подойти к ним, как предложить свои услуги?

Она скользнула глазами по лицам. С кого начать? Ее внимание привлекли две красивые молодые дамы с тремя мальчиками лет восьми-девяти. Все трое белоголовые, светлоглазые, в чем-то очень похожие друг на друга и в то же время совершенно разные.

Виолетта тут же забыла все свои страхи. Азарт художника захватил ее. Ей страшно захотелось нарисовать их вместе. Этакое безоблачное, ликующее детство.

За столом царило самое непринужденное веселье. Мальчишки толкали друг друга локтями, вырывали друг у друга меню и громко спорили, что бы такое заказать.

— Господа, нельзя ли потише, — мягко сказала одна из мам. — Ведь никто не виноват, что вы сегодня здесь ужинаете.

— Извините, что беспокою вас, — сказала Виолетта, подходя к их столику. — Я рисую портреты. У вас такие очаровательные дети. Можно, я их нарисую? Если вам не понравится, можете не платить. Ваши дети — отличная модель.

— Модель отменная, спору нет. — Молодая женщина весело рассмеялась. — Да они и секунды не высидят спокойно.

— Это совсем не обязательно. Я могу нарисовать их и так.

— Детские портреты редко выходят удачно, обаяние практически неуловимо. А впрочем, попробуйте. Может быть, получится. Как ты думаешь, Марина? — повернулась она к своей подруге.

— А почему бы и нет? — сказала, улыбаясь, та.

Виолетта быстро присела к столу и обратилась к мальчикам:

— Добрый вечер, молодые люди. Как вас зовут? — Говоря, она внимательно разглядывала их, стараясь постигнуть неповторимость каждого лица.

Мальчиков такое пристальное внимание ничуть не смутило. Они наперебой загалдели:

— Денис!

— Вова, а он — Ваня, мой брат.

— Кто тебя просил? Я сам скажу. Я Ваня.

Карандаш замелькал по бумаге.

— И откуда вы приехали?

— Из Москвы.

— О-о-о, земляки! Расскажите, какая она сейчас.

Она не слушала их возбужденных ответов. Самое главное, чтобы они не заскучали.

— Все, готово. Взгляните-ка. — Не успела она договорить, как рисунок исчез из ее рук.

Мальчики, сдвинув головы, во все глаза рассматривали листок. Однако тишина длилась недолго. Они снова загалдели.

— Это я!

— А вот я!

— И я. Классно!

— Действительно классно, лучше не скажешь, — доброжелательно заметила одна из молодых женщин.

— Нам нужен еще один такой же, — подхватила другая.

Виолетта быстро сделала копию.

— Спасибо. Как вас зовут?

— Виолетта.

— Виолетта, вы просто кудесница.

— Благодарю вас. До свидания.

— До свидания! Чао! Приходите еще! — кричали ей вслед мальчики.

Виолетта помахала им рукой. Счастье душило ее. Значит, ее карандаш может принести людям радость. Это было упоительное, неизведанное доселе чувство, от которого на глаза навернулись слезы.

У стойки бара она увидела Цецу.

— Ну как? — спросила та.

— Отлично. У вас в ресторане есть какие-нибудь сувениры для детей?

— Есть. Воздушные шарики с фирменным знаком. Храним для особых случаев.

— Слушай, а ты не можешь добыть три вон для тех молодых людей?

— Какой вопрос! Твои первые клиенты?

— Да, и неподражаемые. Передай им от меня, ладно?

— С удовольствием.

Виолетта облокотилась спиной на стойку бара и оглядела зал. Итак, кто следующий? Тут она вспомнила про Андрея и сразу же столкнулась с веселым взглядом его синих глаз. Он смотрел прямо на нее. Виолетта вопросительно подняла брови. Он кивнул ей и сделал жест рукой, приглашая за свой столик.

«С чего начать разговор? — размышляла Виолетта, подходя. — Предложу написать его портрет, а там посмотрим». Андрей вскочил, пододвинул ей стул, а сам уселся напротив. Все это, ни на секунду не отрывая взгляда от ее лица. Оба молчали, не испытывая при этом никакой неловкости. Заиграла музыка. На танцплощадку выбежали полуобнаженные танцовщицы в блестках и перьях, похожие на тропических птиц. Замелькали длинные ноги, застучали каблучки.

Но ни Виолетта, ни Андрей ничего вокруг не замечали. Их глаза вели между собой безмолвный разговор. Их связала невидимая нить, оба вдруг поняли это. Виолетту охватила сладостная дрожь. «Это он, — подумала она, замирая, — тот самый мужчина, который являлся мне в моих снах. Я узнала его».

— Я ждал тебя, — внезапно прервал молчание Андрей. — Я ждал тебя, и ты появилась. Кто ты?

— Виолетта, — ответила она. — Я из Москвы и здесь совершенно случайно. Вернее… — Она запнулась. — Наверное, не случайно.

Андрей, похоже, совсем не удивился. Он уже не способен был удивляться.

— Ты и есть тот сюрприз, о котором говорила Цеца? Она даже сама не понимает, насколько она права.

Он протянул руку и прикоснулся к ее длинным, вдруг затрепетавшим пальцам.

— Уйдем отсюда, — прошептал он.

Виолетта огляделась по сторонам. Ресторан был полон. Музыка оглушительно гремела. Вокруг мелькали возбужденные лица.

— Я не могу. Я ведь на работе. Вечер еще только начинается.

— Иди. Я подожду тебя.

Остаток вечера прошел как в тумане. Виолетта переходила от столика к столику, что-то говорила, ей что-то отвечали, но мысли ее были заняты Андреем. Она чувствовала на себе его горящий взгляд, и на бумаге вдруг возникали его черты. Она начинала сначала, изо всех сил пытаясь стряхнуть наваждение и добиться сходства с очередной моделью, но это удавалось ей все хуже.

Клиенты, впрочем, были в восторге, особенно мужчины. Ее наперебой подзывали к столикам, портреты шли нарасхват. Некоторые намекали, что не прочь были бы продолжить знакомство и попозировать ей в другом, более уединенном, месте. Разгоряченные выпивкой лица мелькали, как в калейдоскопе. Один парень схватил ее за руку и потянул за собой на танцплощадку. Виолетта вырвалась и подбежала к Константину, который невозмутимо взирал на все происходящее из угла сцены.

— Все, — сказала она ему, запыхавшись. — На сегодня с меня хватит. Двенадцать рисунков. Больше не могу.

— Ого, — протянул он удивленно. — Лихо. Не ожидал. А ты, между прочим, нравишься им.

— Даже слишком, на мой взгляд, — пробормотала Виолетта. — Вот деньги. — Она не глядя сунула ему в руку несколько кредиток. — Я пошла.

— Постой! Куда ты? — Коста был озадачен. — Останься. Отпразднуем твой дебют. Ты ведь теперь наша. Можно сказать, прошла боевое крещение.

— Как-нибудь в другой раз. Я так устала с непривычки. — Виолетте не терпелось поскорее вернуться к Андрею.

— Ну, что же, отдыхай. До завтра.

— Чао! Передай Цеце, что я буду ждать ее дома.

Виолетта подбежала к столику Андрея и вдруг с ужасом увидела, что он пуст. Внутри у нее вес похолодело, руки опустились. Он ушел, не дождавшись се. Он ушел, и она опять осталась одна. Горечь невосполнимой потери охватила ее. Она с отчаянием огляделась вокруг и вдруг увидела его. Он спокойно поджидал у выхода. Не помня себя, Виолетта бросилась к нему, схватила за руку, и они побежали в темноту.

Теплый ночной ветер мягко шелестел в верхушках деревьев. Черное южное небо было сплошь усыпано звездами. Они таинственно мерцали, переливались, словно перемигивались между собой.

— Смотри, — Андрей поднял руку, — вон Большая Медведица. А там, повыше и чуть правее, Полярная звезда.

— Трудно поверить, что где-то сейчас холодно и идет дождь, — сказала Виолетта. — Бедные мы, северяне. У нас совсем другое небо и звезды холодные и колючие.

— Но мы здесь, и эти звезды улыбаются нам. Гляди, одна упала!

— Я успела подхватить ее. — Виолетта протянула к нему сложенные лодочкой ладони.

Андреи прикоснулся к ним губами.

— Я загадал желание, а ты?

— И я.

— Какое?

— Сначала ты скажи.

— Я хочу быть с тобой.

— Я тоже этого хочу, — эхом отозвалась Виолетта.

Ею лицо медленно приблизилось. Глаза призывно поблескивали в темноте. Виолетта потянулась к нему, и губы их встретились. Он целовал ее бережно и нежно, словно боясь спугнуть. Вдруг она исчезнет так же неожиданно, как возникла.

Его губы скользнули по ее шее. Виолетта откинула голову назад. Глаза ее были полузакрыты, губы что-то беззвучно шептали. Он почувствовал губами неистовое биение ее сердца. Не в силах больше сдерживаться, он прижал ее к себе. Кровь бешено колотилась в висках. Его поцелуи становились все требовательнее, все жарче. Она отвечала ему.

Вдруг Андрей почувствовал, что она вся дрожит.

— Тебе холодно?

Виолетта приложила пальцы к его губам:

— Не говори ничего. Пойдем к тебе.

Андрей обнял ее за плечи, и они пошли разыскивать его дом. Это оказалось непросто. Ночь стерла все ориентиры, исказила контуры домов и деревьев, заставила дорожки бежать совсем не в ту сторону. Фонарей было мало, да и те горели через один. Редкие машины просвистывали мимо. Свет их фар на мгновение выхватывал из темноты две тесно прижавшись, друг к другу фигуры: высокого широкоплечего мужчину и хрупкую двушку с длинными золотистыми волосами. Они вспыхивали в неожиданном свете, окружая ее головку таинственным ореолом.

Время от времени они останавливались, и их губы находили друг друга. Утолив свою жажду, они шли дальше, и дороге, казалось, не будет конца.

Дом возник перед ними неожиданно. Они подошли к нему совсем с другой стороны. Он матово светился в темноте, четко выделяясь на фоне черного неба. Путь им преградил глухой забор.

— Ворота с другой стороны, — сказал Андрей. — Придется обойти вокруг.

— Так это и есть твой лом, — восхищенно прошептала Виолетта. — Похож на призрак корабля, под белыми парусами. «Летучий голландец».

— А это мысль! Лучшего названия не придумаешь.

Они пошли вдоль забора. Вдруг Виолетта заметила маленькую калитку, полускрытую разросшимися кустами.

— Похоже, здесь давно уже никто не ходил. Посмотрим, нельзя ли войти.

Калитка была заперта. Андрей извлек из кармана связку ключей и стал пробовать их один за другим. Наконец один из них с трудом повернулся в замке, и калитка со скрипом приоткрылась. Как они ни старались, им не удалось открыть ее более чем наполовину. Они бесшумно проскользнули в сад. Андрей снова запер калитку и повел Виолетту к дому.

Сад был сильно запушен. Повсюду буйно разрослись кусты дикой розы и ежевики. Колючие ветки впивались в одежду, словно хотели преградить им путь.

— На этом доме лежит заклятие, — таинственно прошептал Андрей, — И снять ею может лишь прекрасная златокудрая принцесса, если полюбит всем сердцем несчастного принца, хозяина этого замка-корабля. И тогда паруса его вновь наполнятся ветром, и он унесет принца с принцессой в сказочные страны, где птицы говорят, как люди, а люди свободны и беззаботны, как птицы.

Виолетта приподнялась на цыпочки, обвила его шею руками, прильнула щекой к его щеке. Он вдыхал аромат ее волос, пьянея от близости этого восхитительного тела, и чувствовал, что сказка становится явью.

Они стояли так долго-долго, не в силах разомкнуть объятия. Темнота окутывала их непроницаемым покрывалом. Только стрекот цикад нарушал тишину ночи. Виолетта мягко отстранилась, отступила на шаг.

— Я хочу войти в дом, — сказала она. — Мне кажется, он ждет нас.

Андрея вдруг охватило безумное волнение. Он почувствовал себя юношей, которому предстоит первое свидание с любимой. Кто бы узнал сейчас Андрея Румянцева, неотразимого покорителя женских сердец! Одно прикосновение ее руки уже повергало его в трепет.

Перед их глазами открылась небольшая лужайка. Они быстро пересекли ее. Андрей отпер дверь, подхватил девушку на руки и перенес через порог.

— Теперь это и твой дом. Ты останешься здесь со мной?

Виолетта только кивнула. Андрей чиркнул спичкой и зажег свечи в массивном канделябре. Пусть все будет как в настоящей волшебной сказке.

Прихватив его с собой, они поднялись по винтовой лестнице в спальню. Андрей задернул шторы, повернулся к Виолетте и замер. Она стояла спиной к свету. Волосы мерцали, контуры ее тела четко виднелись под легким платьем.

Безумное желание овладело им. Он шагнул к ней. Она протянула руки ему навстречу. Их тела жаждали прикоснуться друг к другу. Нетерпеливые руки срывали ставшую вдруг такой ненужной одежду. Они упади на кровать, не размыкая объятий…

Иван Маринов сидел за столом в своей мастерской и в задумчивости водил угольным карандашом по листу бумаги. Он только, что вернулся от Столарова. Таинственное исчезновение Виолетты взволновало его куда сильнее, чем он мог предположить. Их отношения давно уже вышли за рамки обычного контакта учителя с ученицей. Они стали друзьями, и Маринову иногда казалось, что он был единственным человеком, с которым Виолетта могла быть до конца откровенной.

Как все художники, он был наблюдателен и давно уже понял, в какой непростой ситуации оказалась эта юная девушка. Она много рассказывала ему о своей прежней жизни, об истории своих родителей, о том, как осталась совершенно одна после смерти матери и как разыскала отца.

Он чувствовал, что ее тяготит невольное затворничество в золотой клетке, которую выстроил для нее отец. Ей не хватало общения со сверстниками, и никакая роскошь не могла заменить простых человеческих радостей. Она была так обаятельна, полна жизни и энергии, что только слепой мог этого не заметить.

Сегодня Иван до конца понял, почему все сложилось именно так. Столаров обожал дочь и панически боялся ее потерять, как потерял когда-то ее мать. Она была для него чем-то вроде живой игрушки, утехи его эгоистической любви. Мысль о том, что рядом с ним живет не кукла, а живой человек со своими желаниями и надеждами, похоже, просто не приходила ему в голову. Он ничего не хотел понимать.

И вот она исчезла. Как ей это удалось, Иван до сих пор понять не мог. Дом так усиленно охранялся, что для того чтобы выбраться оттуда, Виолетте надо было вырастить крылья. И, тем не менее, ей это удалось. Иван знал, что у нее не было друзей, которые могли бы помочь ей, как не было и денег. Он терялся в догадках, куда она могла направиться и зачем. Это не мог быть заранее подготовленный план, скорее, внезапный порыв. Что-то произошло, очень серьезное, что и толкнуло ее на отчаянный шаг.

Иван рассеянно взглянул на лист бумаги на столе. На него смотрело девичье лицо, очень напоминавшее Виолетту. В уголках губ притаилась грусть, в глазах читался немой вопрос.

— Чем я могу помочь тебе, девочка? — задумчиво проговорил Иван, обращаясь к портрету. — Где искать тебя?

— С кем это ты разговариваешь, Ванчо? — раздался у пего за спиной веселый женский голос.

Иван от неожиданности чуть не упал со стула. В дверях стояла Стефа, его любимая натурщица. Наверное, он по рассеянности забыл запереть дверь. Он только сейчас вспомнил, что договаривался с ней о встрече. Она позировала ему для его новой картины «Отдых Дианы».

Будучи представительницей древнейшей профессии, Стефа не страдала от излишних комплексов и охотно позировала обнаженной. Ее роскошное тело привлекало Ивана не только как художника, поэтому она частенько задерживалась у него после сеансов и чувствовала себя здесь как дома.

— Болтаешь сам с собой? — Стефа рассмеялась. — Что ж, всегда приятно поговорить с умным человеком.

Она подошла к столу, цокая каблучками, и склонилась над его плечом. Ноздри защекотал аромат ее духов. Стефа легко прикоснулась губами к его уху и шаловливо провела по нему язычком.

— Скучал без меня?

Тут ее взгляд упал на рисунок на столе. Она резко выпрямилась.

— Кто такая? — спросила она ревниво.

— Да так, нарисовалось вдруг, — промямлил Иван.

— Постой-постой, да я же ее знаю. — Стефа щелкнула пальцами. — Конечно. Она была вчера на одной вилле в Евксинограде. Ой, — спохватилась Стефа, поняв, что проговорилась. — Нет, мне показалось. Это вовсе нт она.

Иван навострил уши. Неужели неожиданная разгадка? Судя по голосу, Стефа чем-то напугана. Нужно действовать очень осторожно и попробовать раскрутить ее.

Он усадил девушку себе на колени. Рука его скользнула под юбку и принялась ласкать нежную, бархатистую кожу. Стефа слегка раздвинула ноги, словно приглашая его подняться выше. Он не заставил ее долго ждать. Его пальцы затанцевали, завибрировали в ней, доводя до исступления. Девушка в изнеможении прильнула головой к его плечу.

— О o-о. Ванчо! Обожаю твои руки. Еще, еще!

Она напряглась, как натянутая струна, содрогнулась всем телом и обмякла. Улыбаясь, он укачивал ее на руках, как ребенка.

— Так вот почему ты не пришла вчера, — прошептал он ей на ухо. — Развлекала каких-то толстосумов. Ну и как?

— Ужасно. Вся в синяках. — Стефа уютно свернулась клубочком у него на коленях.

Ее нисколько не смущали такие вопросы. Ей даже нравилось рассказывать ему о своих похождениях.

— Но хоть заплатили-то прилично? — небрежно спросил Иван, целуя ее шею.

— Более чем. Хоть какое-то утешение. За моральный ущерб, как выразился Атанас.

— Это такой лысоватый коротышка?

— Что ты? Огромный верзила с перебитым носом. Редкостная скотина. Неудивительно, что та девушка от них сбежала.

— М-м-м, — Иван зарылся лицом в ее волосы. — Сбежала, говоришь? А куда?

— Не знаю. Я ей посоветовала ехать на Золотые Пески. Сам знаешь, там иголку легче сыскать, чем человека.

Иван посмотрел на часы.

— Уже поздно. На сегодня работа отменяется. Свалился неожиданный заказ, надо обсудить. Может быть, даже придется уехать на некоторое время. Ну-ну, не дуйся, я тебе позвоню.

Выпроводив Стефу, Иван уселся перед портретом Виолетты и глубоко задумался. Если она на Золотых Песках, то он разыщет ее, обязательно разыщет. А если нет?

Атанас гнал машину к Евксинограду, проклиная про себя все на свете. Ему бы еще несколько часов, и он непременно узнал что-нибудь об исчезнувшей «альфе» и ее хозяине. На Станчо же надежды мало: он прекрасный исполнитель, таких поискать, наложный парень, но в смысле инициативы полный ноль.

Атанас пытался объяснить хозяину по телефону, что ему просто необходимо пробыть хотя бы до вечера в Варне, но Столаров был непреклонен. Наконец Атанас сообразил, что говорит что-то не то, поскольку голос хозяина все больше отдавал сталью. Если бы он знал, какие подозрения порождает у хозяина его неожиданное упорство, он бы как миленький проглотил свои возражения и мигом примчался на виллу «Регина».

Но он почуял неладное слишком поздно. Что-то было такое в голосе Столарова, чего он раньше никогда не слышал. Угрожающий призвук, похожий на шипение змеи.

Когда он подкатил к вилле, поднимая тучи камешков и пыли, ему навстречу выбежал охранник, за ним другой. В их глазах Атанас прочитал нечто такое, что не слишком понравилось ему. Странная смесь злорадства, сочувствия, страха и ожидания.

— Хозяин ждет тебя в кабинете, — сказал один из них.

Атанас шагнул в дом, парни за ним. Они приклеились к нему точно тени и проводили до дверей кабинета. Это тоже не понравилось Атанасу. Он постучал.

Вместо обычного вальяжного «Войдите!» дверь с треском распахнулась. Столаров вылетел в коридор, как лев из клетки. Вид его был страшен: глаза лихорадочно горели, лицо было землисто-серым, левая шека подергивалась.

Атанас невольно попятился, но наткнулся на парней, стоявших сзади. Столаров схватил его за плечи и бешено затряс:

— Где моя дочь, подонок? Куда ты дел мою дочь?

Атанас ничего не мог понять. О чем речь? Он закрутил головой, переводя взгляд со Столарова на охранников и обратно, но это никак не прояснило ситуацию.

Георгий истолковал его манипуляции по-своему.

— Сдай оружие, — кинул он Атанасу.

Тот машинально вытащил из-за пояса пистолет и протянул Столарову. Тот зачем-то внимательно осмотрел его, понюхал ствол, понимающе кивнул и махнул рукой, приглашая войти в кабинет.

— Вы двое оставайтесь здесь, — приказал он охранникам и закрыл за собой дверь.

Вся его напряженная фигура, неподвижный, тяжелый взгляд вдруг напомнили Атанасу кобру, которая готовится нанести смертельный укус. По его спине пробежали мурашки.

— Ну, — нарушил молчание Георгий. — Где она?

— Хозяин, я не понимаю, о чем вы говорите. Видимо, в мое отсутствие произошло что-то важное, но мне ничего не известно.

— Где Станчо? — не отвечая ему, спросил Столаров.

— Остался в Варне. Там образовалось одно важное…

— В какие игры ты играешь, щенок? — вдруг заорал Георгий. — За кого ты меня держишь? Где она?

Атанас почувствовал, что у него похолодело под ложечкой. Однако он попытался взять себя в руки.

— Будет лучше, если вы спокойно объясните мне все, хозяин.

— Ты упрям. Ну что же, будь, по-твоему. Тиминушка пропала сегодня ночью. Мне стало известно, что по твоему приказу вчера Станчо увез не трех, а четырех девиц. Сегодня ты хочешь на весь день задержаться в Варне, а когда у тебя ничего не выходит, оставляешь за себя Станчо. Что-то еще не ясно или как?

Атанас просто лишился дара речи. Это надо же, как все повернулось. Теперь, что он ни скажи, все обернется против него, а его единственный свидетель. Станчо и сам под подозрением. Но Атанас не любил и не умел вилять, поэтому попер напролом.

— Не знаю уж, кто наговорил нам на меня, хозяин, но это все сущие выдумки. Я действительно проводил вчера девок, но не до машины, а только до дверей. И было их трое, а не четверо, в этом я могу поклясться. Да и зачем мне увозить Тиминушку, если мы и так с вами обо всем договорились. Или вы забыли?

Георгий испытующе посмотрел на Атанаса. Похоже, не врет.

Да и в доводах его есть своя логика. Атанас сразу учуял перемену в его настроении и поспешил закрепить свои позиции:

— Может быть, она ушла через пляж или ее там похитили?

— Пляж находится под постоянным наблюдением. Неужели ты думаешь, что я позволил бы, чтобы она купалась без присмотра.

«А посмотреть есть на что, — усмехнулся про себя Атанас, вспомнив, в каком виде застал Виолетту в то утро на пляже. — Представляю, как ребята дерутся за право подежурить там вне очереди и пускают слюни до колен».

— В машину сели четыре девушки. Это совершенно точно. Я все выяснил. — Столаров устало опустился в кресло.

— Значит, она как-то проскочила в последний момент.

В холле было темно, хоть глаз выколи. Вы же сами не велели зажигать света. Надо потрясти девок. Станчо знает, где их найти.

— Ладно, займись этим. — Георгий даже почувствовал облегчение от мысли, что может переложить это бремя на чьи-то плечи. — Как твоя встреча с человеком Дончева? Судя по всему, ничего хорошего.

Атанас опешил. Откуда ему все известно? Его мысли были так ясно написаны на его лице, что Георгий невесело рассмеялся.

— Твой пистолет. Из него стреляли сегодня. Ты убил его?

— У меня нe было выбора, хозяин. Как я и ожидал, они решили играть вкрутую, и зашли слишком далеко. Не волнуйтесь, никаких следов. Машину подожгли и спихнули с обрыва.

Атанас решил не рассказывать пока о случайном свидетеле. И без этого достаточно для одного дня.

— Немедленно утопи пистолет. И чтобы никто не видел, ни одна живая душа. И займись поисками Тиминушки. Если люди Дончева выйдут на нее раньше нас, она станет козырной картой в их игре. Ее жизни угрожает опасность.

Молочный свет раннего утра еле пробивался через плотные шторы. Свечи давно догорели. Андрей приподнялся на локте и посмотрел на Виолетту. Она спала безмятежно, как ребенок. Волосы разметались по подушке, ресницы отбрасывали на щеки длинные тени.

«Как я мог жить без нее?» — подумал Андрей и сам себе удивился. Жил ведь и считал, что счастлив, упивался своей независимостью и превыше всего ценил свободу. Прежде всего, свободу от женщин. Ни одна из них не оставила заметного следа в его жизни. Он всегда легко расставался с ними, зная, что найдутся другие. Он любил женщин, любил любить их и быть объектом их любви. Все было великолепно до того момента, когда он вдруг понимал, что от него ждут большего. Эмоциональной зависимости, каких-то обязательств, верности, наконец. Тут он моментально остывал и покидал поле битвы без малейших угрызений совести. И никакие слезы, сцены и увещевания не могли его остановить.

Но вот появилась она, и сразу все изменилось. Он еще не совсем понимал, что с ним произошло. «Я ждал тебя», — сказал он ей накануне вечером и только сейчас задумался над истинным значением этих слов. Неужели и его, легкомысленного сердцееда и гуляку, нашла, наконец, истинная любовь? Иначе откуда эта всепоглощающая нежность, восторг и умиление, переполняющие душу всякий раз, когда он смотрит на нее.

Виолетта потянулась во сне. Легкое покрывало сползло, обнажив высокую, полную грудь, еще более соблазнительную по контрасту с узкой талией. Она мерно вздымалась в такт ее глубокому дыханию, и Андрей почувствовал, что желание вновь охватывает его. Минувшая бурная ночь не насытила, а только распалила чувственность. Ее тело притягивало его как магнит.

Андрей провел языком по нежному соску и почувствовал, как он твердеет и наливается соком под нажимом его пылающих губ. Не отрываясь от ее кожи, он подобрался к другому, еще спящему, и разбудил его. Виолетта была еще во власти сна, а тело ее уже жило самостоятельной жизнью, подчиняясь могучему зову мужчины. Ее длинные ноги обвились вокруг его талии, и он вошел в нее целиком, задыхаясь от страсти.

Андрей замер, сдерживая себя. По телу Виолетты пробежала волна дрожи. Она подалась ему навстречу, бедра ее пришли в движение, руки взметнулись над головой и вцепились в спинку кровати. Она медленно открыла глаза.

— Так это не сон, — прошептала она, улыбаясь.

Она выгнула спину. Андрей просунул руки под ее ягодицы и слегка приподнял.

— Не двигайся, — попросил он. — Просто лежи так.

— Я не могу.

Андрей почувствовал, что у нее все пульсирует внутри, дразня и обжигая. Он заскользил в ней, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Виолетта запрокинула голову. В горле её, зародился глухой стон. Она закусила губы, голова заметалась по подушке. Комната завертелась перед глазами в бешеном вихре. Вдруг что-то будто взорвалось внутри, еще, и еще, и еще. Она обессиленно откинулась на кровать. Андрей вытянулся рядом. На лбу его выступили капельки пота.

— Прости, что разбудил тебя, — задыхаясь, проговорил он. — Я не мог удержаться. Ты, так прекрасна.

— Можешь пообещать мне одну вещь? — серьезно спросила Виолетта.

— Все, что угодно!

— Обещай, что ты всегда будешь будить меня так.

— Обещаю, — смеясь, ответил Андрей и в подтверждение своих слов поцеловал ее припухшие, раскрасневшиеся губы.

Виолетта так и не пришла домой в эту ночь. Цеца прождала ее почти до самого утра, злясь и волнуясь, все сразу. Наконец усталость взяла свое, и она уснула. Проснулась она поздно и с ужасом поняла, что проспала. А ведь она обещала Андрею принести кое-какие продукты к завтраку. Первым делом она забежала в комнату Виолетты и, убедившись, что той по-прежнему нет, быстро собралась и со всех ног помчалась в ближайший супермаркет.

Закупив все необходимое, она поспешила к белой вилле. Долго стучала в дверь, звонила, но никто не отозвался. «Наверное, не дождался меня и пошел завтракать в кафе, — с досадой подумала Цеца. — Надо же, такой прокол в первый же день».

Она открыла дверь своим ключом, прошла на кухню, загрузила холодильник и, уже не торопясь, пошла наверх, чтобы прибрать в спальне. Вчера она успела только наспех вытереть пыль и застелить постель. Сегодня предстояло поработать поосновательнее. Ей очень хотелось произвести на Андрея хорошее впечатление, а то, не дай Бог, найдет ей замену, и прощайте денежки.

Остановившись перед дверью спальни, Цеца потуже затянула на талии фартук, подхватила одной рукой пылесос, другой ведро с тряпками и пошла.

Вошла и замерла на пороге, онемев от изумления. Из кровати, крепко обнявшись, спали Андрей и Виолетта. Смятые простыни и разбросанная по всей комнате одежда красноречиво свидетельствовали о том, что эти двое сегодня ночью не скучали.

«О-ля-ля, — весело подумала Цеца, — а девочка-то зря времени не теряла. Ай да Виолетта, кто бы мог подумать». Она попятилась к двери, наткнулась на ведро, и оно с грохотом покатилось вниз по лестнице.

Андрей резко вскочил. Он был абсолютно голый, и Цеца невольно залюбовалась его прекрасно сложенным телом.

— Что? Кто здесь?

Виолетта тоже проснулась и изумленно уставилась на Цецу.

— Я… я… вот зашла прибраться, — в полном смятении проговорила Цецa. — Я стучала, честное слово. Подумала, что вы ушли.

Все трое еще несколько мгновений смотрели друг на друга. Потом Андрей вдруг опомнился, сдернул с кровати простыню и накинул на себя. Виолетта весело расхохоталась. В таком наряде он напоминал римского патриция. Цеца тоже не выдержала и закрыла лицо руками, давясь от смеха. Андрей удивленно переводил глаза с одной на другую, наконец, понял, в чем дело, и торжественно поднял руку в приветствии. Цеца аж согнулась пополам, настолько это было комичное зрелище.

— Ладно, дети мои, посмеялись и будет. Лично я умираю от голода. — Он повернулся к Цеце: — Мы сейчас будем готовы. Приготовь, пожалуйста, что-нибудь поесть на всех.

Весело напевая, Цеца расставляла на столе чашки. На плите что-то соблазнительно шкворчало. Посреди стола уже красовался запотевший графин с соком и большая тарелка с тонкими ломтиками ветчины и сыра. Оставалось только нарезать хлеб, и все будет готово.

На кухню вихрем ворвалась Виолетта. На ней была рубашка Андрея, которая едва доставала до середины бедер. Рукава засучены до локтей, пуговки расстегнуты почти до талии. В волосах еще блестели капельки воды.

— Я, должно быть, похожа на пугало, — сверкая зубами, сказала она. — Мне совершенно нечего надеть. Все осталось дома.

— Не скромничай. На тебя смотреть нельзя спокойно. Вся светишься.

— Цеца, я пропала. — Виолетта опустилась на стул и налила себе сока, расплескав половину по столу. — О, Господи, все из рук валится.

Цеца протянула ей губку:

— На, вытри и успокойся.

— Легко сказать. У меня такое чувство, будто я не хожу, а летаю.

— Смотри не залети.

— Что ты имеешь в виду?

— Беременность. Тебе разве мама не рассказывала, что детей не всегда аист приносит?

— Еще бы. Ведь я именно так и появилась на свет. Дитя безумного и страстного курортного романа.

— Ну и ну. А ты мне ничего об этом не рассказывала,

— Я тебе много чего еще не рассказывала. Поговорим как-нибудь, — пообещала Виолетта и добавила: — А насчет этого не волнуйся. Я уже давно принимаю таблетки.

— Давно-о-о? — удивленно протянула Цеца. — Так это не первым раз?

— Можно сказать, что первый. Все остальное не в счет.

— А кто же был первый? — с любопытством осведомилась Цеца.

Виолетта понизила голос;

— Первый и до сегодняшней ночи единственный. Учитель физкультуры в школе. — Виолетта хихикнула. — Он нам казался таким мужественным и сексуальным. Цветущая гора мышц. Все девчонки просто тащились от него,

Виолетта залпом выпила сок и принялась намазывать маслом хлеб.

— Ну и?

— Ну, мы и поспорили, кому он достанется. Выпало мне. Дурацкий такой спор. Мне тогда было шестнадцать лет. Знаешь, как это бывает. Любопытство замучило. Я была чуть ли не единственном девственницей в классе и очень хотелось доказать себе и другим, что не лыком шита.

— И как это было?

— Паршиво. Я его попросила остаться после уроков и научить меня лазать по канату. Я и правда не умела. Подсаживал он меня на канат, подсаживал и распалился не на шутку, хоть беги. И прямо на мате под этим самым канатом… О-ой, вспомнить стыдно.

Виолетта в шутливом ужасе закрыла лицо руками.

— А кончилось все очень смешно. Он как понял, что я еще девушка, то есть только что ею была, так и сдулся весь. Поверишь ли, на коленях ползал, умолял, чтобы никому не рассказывала. Мол, выгонят его со скандалом, конец карьере и все такое. Я все хотела у него спросить, о чем он раньше-го думал, но не стала. Сама, в общем, была виновата.

— Жалеешь?

— Нет, ведь тогда все обошлось. А может, и жалею немного. С Андреем все было бы совершенно иначе. А тот парень привил мне стойкий иммунитет против секса.

Девушки звонко рассмеялись.

— Но Андрей, я вижу, тебя полностью излечил.

— Более чем. — Виолетта помолчала и таинственно прошептала: — Я становлюсь нимфоманкой.

— О чем это вы тут шушукаетесь? — спросил, входя, Андрей. Он только что побрился, по кухне распространился аромат дорогого одеколона. Мокрые волосы были зачесаны назад. Рубашка распахнулась, обнажив загорелую мускулистую грудь.

— Что я тебе говорила? — Виолетта встала и подошла к Андрею. Ее руки скользнули под рубашку, головка прижалась к его груди. — М-м-м, — пропела она мечтательно и глубоко вдохнула его запах.

— Ребята, — простонала Цеца, — помилосердствуйте. Я же тоже человек.

Андрей поцеловал Виолетту в макушку.

— Она права. Будем гуманны.

Он обнял Виолетту за плечи, и они подошли к столу.

— Какая красота. Я голоден как волк.

Все трое уселись за стол и принялись за завтрак. Еда исчезала с устрашающей быстротой.

— Кстати, Цеца. — проговорил Андрей, разделавшись с яичницей, — далеко ли отсюда до мыса Калиакрия?

— Что-то около часа езды, а что?

— Я хочу съездить, туда завтра. Там был грандиозный морской бой в конце восемнадцатого века. Надо посмотреть это место.

— У тебя есть карта?

— Конечно.

— Давай ее сюда. Я покажу, как лучше добраться.

— Ты возьмешь меня с собой? — спросила Виолетта, глядя на него сияющими глазами.

— Если ты захочешь.

— Конечно, захочу. Я там еще не была, а с тобой тем более.

— Решено, едем. Но придется встать пораньше.

— Значит, сегодня я ночую у Цецы, — лукаво произнесла Виолетта.

Андрей улыбнулся, иронически прищурив глаза:

— Не дури. Здесь полно комнат. Если хочешь, я запру тебя,

— Только ключ не забудь выбросить в окно, причем лучше куда-нибудь подальше.

— Вы опять! — Цеца скорчила недовольную гримаску. — С вами просто невозможно в одной комнате находиться. Неси свою карту, Андрей, покажу тебе дорогу и пойду. А то я просто за себя не ручаюсь.

Андрей пошел искать карту. Девушки остались на кухне одни. Цеца принялась мыть посуду. Виолетта убирала со стола оставшуюся еду. Обе молчали, думая каждая о своем.

— Ты решила перебраться сюда? — прервала паузу Цеца.

— А что мне еще остается делать? — задумчиво произнесла Виолетта. — Я люблю его.

— Ну, этого ты могла и не говорить. И так видно.

— Ты сердишься?

— Нет, конечно. Опасаюсь за тебя немного. Что будет, если все вдруг кончится?

Виолетта испуганно посмотрела на нее:

— Почему ты так говоришь?

— Не знаю. Так подумалось вдруг. Он совсем из другой жизни. Приехал сюда поработать, а заодно и поразвлечься. Ты очень красивая. Позабавится с тобой и уедет обратно к своим светским львицам.

Слезы навернулись на глаза Виолетты.

— А ты, оказывается, можешь быть жестокой. Зачем ты так?

— Это не я жестока, а жизнь. Ты еще слишком мало знаешь о ней.

— Когда это ты успела так много узнать о жизни? — возмущенно вскричала Виолетта. — Ты просто завидуешь мне!

— Есть немножко, — призналась Цеца. — Но дело не в этом. Я всего лишь хотела предостеречь тебя.

— Оставь свои предостережения при себе. Я сама могу о себе позаботиться!

— Ну вот, приехали. А я-то думала, что мы друзья.

Виолетте стало стыдно.

— Прости. Просто ты ударила по самому больному месту.

— Это ты меня прости. Не надо было мне вмешиваться.

Андрей вошел с картой и расстелил ее на столе. Цеца вооружилась карандашом и склонилась над картой.

— Вот, смотри. Мы находимся здесь. Выезжаешь на это шоссе, минуешь Золотые Пески, потом через Кранево на Албену. Но туда заезжать не надо. Берешь левее. Там будет хороший ориентир — ресторан «Бултрак», на горе справа. Проедешь поворот на Добрич, потом Балчик, Божурец, а там до Калиакрии всего километров двадцать, не больше. Следи за указателями. Будет написано: «Нос Калиакра». «Нос» значит мыс. Виолетта тебе поможет разобраться.

— Будешь моим штурманом?

— Да, капитан, — с деланной бодростью отозвалась Виолетта.

— А я, если не возражаешь, воспользуюсь вашим отсутствием и приведу дом в порядок завтра.

— Договорились, Цеца. Завтра все будет в полном твоем распоряжении. Ключи у тебя есть.

Когда Цеца ушла, Андрей подошел к Виолетте и положил руку ей на плечо.

— Что случилось?

— Ничего особенного. А почему ты спрашиваешь?

— Ты изменилась. Сидишь как в воду опущенная, и глаза на мокром месте. Вот я и хочу узнать, что произошло.

Виолетта спрятала лицо в ладони.

— Цеца считает, что ты бросишь меня, как только вернешься домой.

Андрей присел рядом, взял ее за подбородок и повернул к себе.

— И забуду эти фиалковые глаза? Если ты веришь в это, ты такая же дурочка, как и твоя Цeцa. Впрочем, она хорошо к тебе относится, и это извиняет ее.

Виолетта прислонилась головой к его плечу.

— Я, наверное, действительно дура. Я так счастлива, что мне немного страшно.

— Слушай, Виола, ты напоминаешь мне бедную Эльзу, помнишь, у братьев Гримм. Она накануне собственной свадьбы спустилась в погреб за вином и увидела топор, вонзенный в притолоку. Села на пол и ревет в три ручья. Отец и жених прибежали, ничего понять не могут. А она им, мол, выйду я замуж, родится у нас сынок, такой красивый, умный, подрастет, пойдет в погреб за вином. Топор упадет и убьет его. У-у-у, какое горе!

Виолетта не смогла сдержать улыбки. На душе снова стало легко.

— Погоди-ка, как ты назвал меня только что?

— Бедная Эльза.

— Нет, ты сказал «Виола».

— Да, а что?

— Так называла меня моя мама.

— Лучше имени она придумать не могла. У тебя глаза, как лесные фиалки, а фигура похожа на скрипку[3]. Сам маэстро Паганини позавидовал бы такой.

Он подхватил ее под мышки, приподнял, поставил перед собой и провел руками по ее телу. Пальцы почти сомкнулись на ее талии.

— Виола, — медленно проговорил он. — Можно, я буду называть тебя так?

— Тебе можно. — Она провела язычком по вдруг пересохшим губам. Его руки обжигали ее сквозь тонкую ткань рубашки.

Андрей помедлил, потом убрал руки.

— Собирайся, пойдем купаться. Я прокачу тебя на гидроцикле, а если повезет, и на акваплане. Только быстро, а то я снова затащу тебя наверх, и мы сегодня из дома уже не выйдем.

Девушек Станчо разыскал довольно быстро. Их привезли в квартиру Атанаса, и теперь они пугливо жались друг к другу на большом плюшевом диване. Атанас стоял перед ними, широко расставив ноги, и с высоты своего роста внимательно всматривался в их перепуганные лица, пытаясь прочесть на них что-нибудь, кроме смятения и страха.

— Что вы так зажались? — спросил он грубо. — Что я вас пытать буду, что ли? Хотя, может, и стоило бы.

Девушки уставились на него как загипнотизированные.

— У меня есть один вопрос, иначе стал бы я на вас, шлюх, время тратить. Когда вы возвращались со Станчо в Варну, с вами был кто-то еще?

Молчание.

— Да или нет? — угрожающе прорычал Атанас.

Девушки быстро переглянулись.

— Конечно, — с деланным равнодушием сказала Стефа. — А разве ты не в курсе?

— Знал бы, не спрашивал. Кто?

— Молодая девушка. Мы ее не разглядели в темноте. Она сказала, что ты велел ей ехать с нами. А потом ты вышел и крикнул Станчо, чтобы он забрал нас всех.

Атанас заскрипел зубами.

— Куда она пошла?

— Понятия не имею. — Стефа повела своими красивыми плечами. — Растворилась в темноте, и все. Она вообще всю дорогу молчала и даже не попрощалась. Не очень вежливо, между прочим. Хотя какое мне до всего этого дело.

Она принялась разглядывать свои длинные ногти, как ни в чем не бывало.

— А вы что скажете? — обратился Атанас к остальным.

— Это все.

— Стефа правду сказала.

— Тогда почему же вы так перепугались?

— А чего ты ожидал? — Стефа совсем уже справилась с собой. — Затащили нас в машину, привезли неизвестно куда, ничего не объяснили.

«Да, похоже, тут глухо, — полумал Атанас. — Придется копать в другом месте».

— Все. Убирайтесь.

— То есть, как это убирайтесь? — возразила было Стефа. — Вы привезли нас сюда насильно, так должны отвезти обратно.

— Перебьетесь. И считайте, что дешево отделались. Если узнаю, что обманули, берегитесь. Вы меня знаете.

Станчо закрыл за девушками дверь и вернулся в комнату.

— Зря ты их так отпустил. Трахнули бы их по разику, и то развлечение.

— У тебя одно на уме. Время не ждет. Что с машиной?

— Никаких следов.

— Как ты действовал?

— Обзвонил все автосалоны. Спрашивал, не продастся ли у них черная «альфа» последней модели.

— Придурок, он не мог так быстро ее продать. Тут другое.

Атанас задумался. Как бы он действовал на месте этого человека? Номера были иностранные. Значит, приезжий. Если у него есть здесь знакомые, то концов не сыскать. А если нет? Единственный выход поставить машину где-нибудь в укромном месте и купить или нанять другую. Все платные автостоянки они уже прочесали. Значит, надо еще раз пощипать автосалоны. Но легенда должна быть другой, чтобы никакая коммерческая тайна уже не работала.

— Сделаем так. Представимся сотрудниками полиции и объявим, что машина краденая. Они там все по уши в дерьме, так что удостоверения вряд ли спросят. Все выложат с перепугу. Поехали. Начнем с центра.

Салон на бульваре Марии-Луизы был третьим в их списке. Молоденький менеджер, тот самый, с которым говорил Андрей, аж с лица сдал, когда услышал рассказ Атанаса. Директора как назло не было.

— Я как чувствовал, что здесь что-то нечисто, — лепетал он и смятении. — Жалко, говорит, такую красотку гробить на ваших дорогах. Представительный мужчина, кто бы мог подумать. Я ему сразу отказал, но он с директором договорился. Купил двухместный джип «ниссан», а «альфу» отогнали в наш гараж. Там и стоит до востребования. Бешеные бабки заплатил за хранение, — доверительно сообщил парень.

— Документы какие-нибудь остались?

— А как же. Все путем. Копия договора о покупке, регистрация, все есть.

Он быстро разыскал бумаги и трясущейся рукой протянул Атанасу. Андрей Румянцев, прочел тот. Русский, значит. Это облегчает дело. Атанас записал номера обеих машин и, поскольку осмотр «альфы» ничего не дал, попрощался с менеджером, поблагодарив за сотрудничество и велев держать язык за зубами.

Атанас и Станчо вышли на улицу. Пока они разбирались с машиной, наступил вечер. Свежий ветер с моря остудил их разгоряченные лица. Улицы постепенно заполнялись праздной толпой. Они стояли у обочины, еще не веря до конца своей удаче.

— Сработало! Надо же, сработало! — возбужденно проговорил Станчо. — Атанас, ты — гений! Это же надо так ловко все провернуть!

— Успокойся, мальчик, — урезонил его Атанас. — Это еще полдела. Теперь надо разыскать его самого.

Он вдруг почувствовал, что зверски проголодался. Они с самого утра ничего не ели.

— Давай зарулим в «Гибралтар», перекусим и обмозгуем, что делать завтра. Сейчас все равно уже слишком поздно.

Ресторан «Гибралтар», как всегда, был переполнен. У входа тусовалась стайка молодых людей в ожидании, когда освободится столик. Атанас не обратил на них никакого внимания и вошел. Станчо за ним.

Как только они появились в зале, к ним подскочил метрдотель. Лицо его так и сияло радушием.

— Атанас, какая честь! Что-то тебя давно не было видно.

— Дела, Димитр, дела. А у вас, я вижу, полный порядок.

— Да, жаловаться не приходится, каждый вечер так. Но для тебя местечко всегда найдется. В зале или на террасе?

— На террасе, конечно. Оттуда телок лучше видно.

Димитр громко расхохотался, потирая пухлые ручки:

— А ты не изменился. Дела делами, а телки никогда не помешают, верно?

— С чего бы мне меняться. Успею еще. Давай, действуй.

Пара дюжих официантов живо накрыла столик в углу террасы.

— Что будете заказывать? — Димитр даже подпрыгивал от желания услужить. — Сегодня у нас роскошное свиное филе на скаре[4]. Гвоздь программы.

— Гвоздь воткни себе сам знаешь куда. Две мусаки[5], и чтоб перцу побольше. Зелени всякой и евксиноградского вина. Да поживей.

— Сию минуту все будет готово. — Димитр испарился.

Атанас с наслаждением вытянул ноги под столом. Глаза его лениво обежали соседние столики.

— А вон та блондинка ничего, — сказал он Станчо. — Есть за что ухватиться. Люблю, когда у баб все на месте.

— Может, подвалим? — предложил Станчо. — Ее подружка мне в самый раз.

— Ишь разбежался. Сначала обсудим, что завтра делать.

С утра прочешем турагентства, может быть, он и выплывет. Еще есть задача посложнее. Тиминушку разыскать.

— Хозяйскую дочку?

— Точно. Ты мне скажи, как ты ее не узнал тогда?

— Она вроде в платке была. Лица почти не видно. Да я и не присматривался.

— А зря. Девки-то все ядреные, одна к одной.

— А что мне на них смотреть? — с неожиданной злостью проговорил Станчо. — С моими-то деньгами.

Атанас даже присвистнул. Такой реакции он не ожидал, — Вот оно, значит, как. Позавидовал хозяйскому добру?

Станчо смешался:

— Ты меня не так понял. Я свое место знаю. Да уж больно девки наглые. Кишка, говорят, тонка. Вот я и взбесился.

— Да что там, — примирительно сказал Атанас, — будешь хорошо работать, все будешь иметь.

— А я разве не понимаю, — выкручивался Станчо. — Я за тебя и хозяина землю носом готов рыть.

— Посмотрим-посмотрим, — задумчиво проговорил Атанас,

Принесли еду. Они набросились на нее, как два голодных волка. Быстро опустошили бутылку вина, заказали еще. Они так увлеклись, что не заметили, как ушли девушки из-за соседнего столика.

— Ну вот, такие птички упорхнули, — разочарованно протянул Станчо.

— Эка беда, — рассеянно заметил Атанас. — Одни упорхнули, другие прилетят. — Мысли его были заняты совсем другим.

Тиминушка. Куда она могла уйти без денег и без паспорта Российское консульство в Варне. Туда еще добраться надо. Можно, конечно, доехать на попутной машине, но донкихотов нынче поискать. Значит, придется платить тем, что есть. Натурой. Атанас криво усмехнулся, вспомнив ее соблазнительное обнаженное тело в капельках воды. Любой согласится, да только она не такая. Хотя, если приспичит, тут все бабы одинаковые. Хотел бы он, чтобы она тормознула его ночью на дороге. Надо будет подать хозяину идею, чтобы он послал кого-нибудь понаблюдать за зданием консульства. Так, на всякий случай.

Он допил вино и встал.

— Поехали. Отвезешь меня домой, а сам как знаешь. Можешь у меня остаться, можешь поохотиться. Ко смотри, чтобы завтра с утра был как огурчик.

Тиминушка… Где же ее искать?

Вечером Виолетта пришла в «Людо», когда программа была в самом разгаре. Музыка гремела. Нина Иванова, с ног до головы замотанная в цветастые платки, с красной розой в волосах, хрипло пела «Ла Бамбу». Публика, уже основательно разгоряченная, нестройно подпевала. На заднем плане Веселин со своей партнершей и еще одна пара выделывали ногами немыслимые па.

Виолетта обежала взглядом зал в поисках Цецы. Ее нигде не было видно. Виолетта отправилась на кухню, надеясь найти ее там.

Мимо деловито пробегали официанты. Они исчезали за дверью кухни и оттуда раздавались отрывистые возгласы: «Шопский салат, четыре раза», «Куриный шашлык», «Мидии в кляре», «Паэлья». Виолетта вошла, и сразу же в лицо ей ударила мощная волна ароматов: специи, жареное мясо, моллюски, рыба — все это приправленное дымком от скары. Воздух был полон испарений. Стук ножей, визг электрической мясорубки, шкворчание масла в гигантской фритюрнице.

И над всем этим безумием царила Дима. В белоснежном колпаке и фартуке, она, как заправский дирижер, руководила своим небольшим оркестром.

На Виолетту никто не обратил ни малейшего внимания.

Все были поглощены работой. Виолетта несколько раз окликнула Диму, но, поняв, что ей не перекрыть царящий вокруг шум, подошла и потрясла ее за плечо. Дима повернулась и посмотрела на Виолетту невидящим взглядом.

— А. это ты, красавица, — сказала она, еле переводя дух, — Я тебя сразу и не узнала. Пришла подкормиться?

— Нет, что вы. Я ищу Цецу. Она не заходила?

— Заходила, и не раз. Сама видишь, что творится. Самый разгар.

— В зале ее тоже нет. Не знаете, где ее еще можно поискать?

— Может, вышла передохнуть, пока мы тут кувыркаемся. Посмотри у заднего входа. Они там частенько прохлаждаются.

Виолетта нашла Цецу на скамейке за углом ресторана. Она мирно курила, наслаждаясь прохладой и относительной тишиной.

— Привет! Вот ты где, оказывается.

— Привет! Запулила Диме большой заказ. Пока они там справятся. А я тебя сегодня не ждала. Где Андрей?

— Остался дома. У него приступ писательской лихорадки. Ушел с головой в свой компьютер, за уши не оттащишь.

— А ты пыталась? — усмехнулась Цеца.

— Нет, конечно.

— И правильно, — наставительно заметила Цеца. — У мужчин работа всегда на первом месте. А вообще как дела?

Виолетта медлила с ответом. На губах ее блуждала мечтательная улыбка.

— Все ясно, — понимающе кивнула Цеца. — Можешь ничего не говорить.

— Ты знаешь, чем он меня поразил? — сказала Виолетта. — Тем, что ничего о себе не сказал, не удивился моему молчанию, не поинтересовался, читала ли я его книги. Я нарочно сделали вид, что понятия не имею, кто он такой. Думала, не выдержит. Ведь он такая знаменитость, Цеца, ты себе и представить не можешь. Самый модный писатель, все от него без ума. Ни один журнал не выходит без его фотографии: Андрей Румянцев здесь, Андрей Румянцев там. А какие женщины его окружают! Аристократки, кинозвезды, супермодели. Ты слышала про Марию Казас?

— Еще бы? Новая Джина Лоллобриджида.

— Вот именно. У него с ней был убойный роман как раз накануне приезда сюда. Все только об этом и писали. Я не удержалась и спросила его об этом сегодня.

— А он?

— Только хмыкнул, рукой махнул. Вот так. — Виолетта повторила его жест. — Ничего интересного, говорит, Бог миловал.

— Да-а-а. — Цеца покачала головой. — Ну и что ты думаешь делать?

— А что мне остается? — Виолетта тряхнула полосами. — Буду наслаждаться моментом, как бабочка. А, там будь, что будет.

— Цеца! — закричали из ресторана. — Твой заказ готов.

— Я побежала, — встрепенулась Цеца. — Труба зовет.

— Я с тобой. Порисую, может, отвлекусь немного.

В дверях они столкнулись с Костой. Цеца проскочила у него под рукой и помчалась на кухню.

— А вот и ты! — радостно закричал Коста, увидев Виолетту. — Про тебя уже спрашивали.

— Кто?

— Кое-кто из вчерашних. Привели друзей. Ждут, не дождутся.

Виолетта вышла в зал. Музыка, цветные огни, смех и разноголосый говор. Искрящийся островок веселья. Виолетта невольно заразилась царящей здесь атмосферой всеобщей беззаботности. Ей стало легко и радостно. Она переходила от столика к столику. Заказы сыпались со всех сторон. Как всегдa, рисуя, она забывала обо всем на свете.

Вдруг кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась. Перед ней стоял молодой человек, и лицо его было ей почему-то знакомо. Виолетта нахмурила брови, пытаясь вспомнить, где она его видела.

Он почувствовал ее замешательство и пришел ей на помощь:

— Вы вчера рисовали мой портрет. Вспомнили?

— Ах да. Теперь вспомнила.

— Мы вас очень ждем вон за тем столиком. Приходите, когда освободитесь.

— Но ведь я вас уже рисовала.

— Я не один.

— Хорошо.

За столиком сидело шесть человек. Четверо мужчин и две девушки. Судя по их неестественно громкому смеху, они уже здорово набрались. Виолетта нехотя опустилась на подставленный ей стул.

— Это и есть твоя чудо-художница? — развязно спросила одна из девиц. Тушь на ее ярко накрашенных глазах поплыла, помада слегка размазалась. — Что-то не похожа. Ладно, нарисуй меня.

Виолетту покоробил ее тон. В глазах зажглись озорные огоньки.

— Вас нарисовать как есть или как могло бы быть? — спросила она холодно.

— Конечно, как есть, как же еще!

Когда Виолетта протянула ей готовый рисунок, у девицы дыхание перехватило от ярости. Она даже слегка протрезвела.

— Да это… это… это же какая-то пьяная шлюха. За такую мазню я и стотинки не дам.

Рисунок пошел по рукам под общий хохот.

— Не в бровь, а в глаз!

— Во дает девчонка!

— Не кипятись, Юля, лучше в зеркало посмотри,

— Я это покупаю, — сказал один из парней. — Первоклассный компромат.

Юля выхватила у него рисунок и разорвала на мелкие кусочки. Она смотрела на Виолетту так, будто и ее готова была разорвать. Та невозмутимо выдержана ее взгляд и спокойно заметила;

— Я же спросила, как вас нарисовать. Вы сами сказали, как есть. Так что обижаться не на что.

Она тут же принялась за новый рисунок. Юля тем временем достала пудреницу и платок и принялась приводить лицо в порядок. Второй вариант понравился ей гораздо больше. Она даже выдавила из себя подобие улыбки:

— Ничего. Тут я, по крайней мере, похожа.

Все снова расхохотались. Они наперебой стали просить Виолетту нарисовать и их.

— Ну-ну, не все сразу. У меня идея. Просто портреты рисовать уже не интересно. Давайте в разных костюмах.

Одного она изобразила пиратом, другого швейцарским гвардейцем из Ватикана, третьего мушкетером. Она уже дорисовывала портрет девушки в шляпке с вуалью, как вдруг почувствовала прикосновение руки к своему колену. Виолетта чуть отодвинулась, но рука была настойчива. Виолетта досадливо поморщилась.

— Вас зовут Петр, не так ли? — сказала она, глядя ему в глаза. — Вы что-то потеряли у меня на коленях? Давайте поищем вместе. — Она заглянула под стол и пожала плечами. — Тут ничего нет.

Общий смех был ей ответом. Петр смутился и неловко положил руки на стол.

— Вот так-то лучше, — заметила Виолетта, заканчивая рисунок. — В следующий раз не забудьте сначала спросить. Эго будет проще, чем шарить руками под столом.

Петр наклонился к ней:

— Мы сейчас идем на пляж. Каждый вечер купаемся при лунном свете. Не хотите присоединиться?

— Нет, спасибо, уже поздно. Мне пора. Приятно было познакомиться. — Она встала, чтобы уйти.

Петр схватил ее за руку. Она попыталась освободиться, но он крепко держал ее.

— Пойдем с нами. Познакомимся поближе.

Он притянул ее к себе. В лицо пахнуло винным перегаром. Вдруг чьи-то сильные пальцы сдавили его запястье. Парень задохнулся от боли и выпустил Виолетту. Перед ним стоял высокий широкоплечий мужчина. Его глаза горели холодным огнем, как две синие ледышки. Он резко вывернул его руку и оттолкнул от себя. Петр мешком рухнул на стул. За столом воцарилось гробовое молчание.

Не говоря ни слова, мужчина взял Виолетту под руку и спокойно направился к выходу. Петр дернулся было за ними, но его удержали.

— Не нарывайся, — сказал один из парней. — С таким шутки плохи.

— Он еще поплатится, — прошипел Петр, поглаживая немеющую руку. — Дай срок.

— Остынь, — посоветовал его приятель. — Она, наверное, его девушка, вот он и взъелся. Ты бы и сам так поступил на его месте.

— На его месте я бы не позволил своей красотке работать в таком месте. Ладно, проехали. Пошли купаться.

Они, молча, шли по темной дороге. Виолетта еле поспевала за ним. Она чувствовала, что он сердится, но не могла понять, в чем ее вина. Андрей по-прежнему молчал. Наконец ей это надоело. Она выдернула руку и остановилась. Он повернулся к ней:

— Хорошо провела время? Извини, если помешал.

Голос его был холодным и чужим, искаженным еле сдерживаемой яростью.

— Зачем ты пошла туда? Тебе что, нравится выставлять себя напоказ?

Виолетту возмутил его тон.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной? Это моя работа.

Он криво усмехнулся:

— Работа? Это ты называешь работой? Может, лучше сразу пойти на панель?

Она со всего размаха ударила его по щеке, развернулась и побежала в темноту, спотыкаясь и глотая слезы.

Он в два прыжка догнал ее и обхватил за плечи, пытаясь остановить. Она яростно отбивалась, но он был сильнее и не выпускал ее. Когда она в изнеможении стихла, он покрепче прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы.

— Прости меня, — прошептал он виновато. — Сам не знаю, что на меня нашло.

— Зато я знаю, — тихо сказала Виолетта. — Ты такой же, как мой они. Вообразил, что я твоя собственность, что можешь решать за меня. Не надо, а то у нас ничего не получится.

— Не ходи туда больше, — попросил он. — Это не для тебя.

— Знаю, но это всего лишь на время. Мне нужны деньги, чтобы вернуться в Москву, домой.

— Я увезу тебя отсюда. Об этом не беспокойся. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— И я хочу того же, но ты должен научиться уважать меня. Еще одной такой сцены я просто не выдержу. — Она вдруг улыбнулась и потерлась щекой о его щеку. — Хотя, надо признать, ты появился как раз вовремя.

Кирилл Банев. Имя всплыло в памяти неожиданно. Как это он раньше не подумал о нем? В последнее время Кирилл работал в администрации окружного управителя и заведовал художественным сектором. Кроме организации выставок и распродаж картин и прочих предметов искусства, он занимался уличными художниками и наверняка знал их всех наперечет. Через него проходили все, кто хотел заниматься своим ремеслом из Золотых Песках и в прилегающих курортных зонах.

Иван долго размышлял об этом и наконец, пришел к выводу, что если Виолетта последовала совету Стефы и отправилась на Золотые Пески, единственное, чем она могла заработать на жизнь, — это рисование. А значит, Кирилл и есть ют самый человек, который может помочь ему найти Виолетту.

Он бросился к столу и принялся потрошить ящики в поисках своей телефонной книжки. Она как назло куда-то запропастилась. Всегда у него так. Нужные вещи исчезают в самый неподходящий момент. Где он ее видел в последний раз?

Иван перерыл всю квартиру, даже заглянул зачем-то в ванную и туалет. Безрезультатно. Взмокший, усталый и злой, он рухнул на кровать и закурил. Идиотизм какой-то! Потратить столько драгоценного времени, и все впустую. Иван проклинал себя за безалаберность. Сколько раз, очутившись в подобной ситуации, он клятвенно обещал себе класть все на место, но почему-то дальше обещаний дело не шло.

Затушив сигарету, он обхватил руками подушку и попытался еще раз вспомнить, где… Тут пальцы его наткнулись на что-то твердое. Еще не веря своей удаче, он извлек из-под подушки вожделенную книжку. Значит, пока он метался по квартире, превращая ее в форменный бедлам, она преспокойненько лежала здесь и насмехалась над ним.

— У-у-у! — Иван от досады даже замахнулся на нее. — Нашлась-таки, голубушка.

Он быстро набрал номер. Долгие гудки, приглушенный треск в трубке. Неужели никого? Он совсем было уже собрался повесить трубку, как вдруг услышал низкий женский голое:

— Алло-o! Я слушаю.

Этот волнующий хрипловатый голос со своеобразной манерой растягивать слова мог принадлежать только одной женщине на свете. Лоле, жене Кирилла. Создавая ее, природа, наверное, немало позабавилась. Обладательница этого волшебного голоса была на редкость некрасива. Длинный острый нос и копна жестких черных волос делали ее похожей на ворону. Ивану при встрече с ней всегда хотелось закрыть глаза, слушать, но не видеть.

— Привет, Лола, это Иван Маринов.

— Ванчо-о, пропащая душа-а! Я та-ак рада тебя слышать. Ты совсем на-ас забыл.

— Прости, Лола, совсем зашился.

— Знаю, зна-аю. Натурщицы заму-учили бедняжку. Смотри, не надорвись.

— Постараюсь. А муженек твой дома? Можно его?

— Любому другому я бы ответила «не-ет». Припал к телевизору в обни-имку с тарелкой спагетти. Футбо-ол. Сам знаешь, святой момент в его-о жизни. Но ради тебя-а я готова рискнуть.

Иван знал, что Кирилл был страстным болельщиком и только землетрясение или цунами могли оторвать его от телевизора во время матча. Он даже почувствовал угрызения совести, но быстро подавил их. Время не терпит.

— Панчо, старик, — услышат он ворчливый голос Кирилла. — Ты что, нарочно?

— Извини, Кирилл, я понятия не имел, что сейчас футбол. Ты же знаешь, что у меня телевизора нет.

— До сих пор? Дикарь! Каким был, таким и остался. На следующий день рождения подарю тебе телевизор, так и знай.

— Не смей! На порог не пушу. Лола поймет и простит.

— Лола тебе что угодно простит. Так что там у тебя? Имей в виду, что если какая-то чепуха, тебе несдобровать. Лола! — крикнул он жене. — Смотри внимательно, потом расскажешь.

— Кирилл, очень прошу тебя, отвлекись. Мне срочно нужна твоя помощь.

Иван коротко, не вдаваясь в ненужные подробности, обрисовал ему ситуацию.

— Ясно, — хмыкнул Кирилл. — Очередная пассия дала деру.

— Тут совсем другое, пойми. — Иван почувствовал глухое раздражение. — Она — дочь моего друга и моя ученица. Совсем молоденькая, неопытная. Может попасть в дурную компанию. Да мало ли что. — Иван врал напропалую и сам удивлялся, как легко у него это выходит.

— Одно тебе могу сказать совершенно точно, — голос Кирилла стал серьезным, — она за лицензией не приходила. Судя по твоему описанию, такую птичку не запомнить нельзя. А это означает, что она работает нелегально, если она вообще здесь. Долго это продлиться не может. Художники сами настучат. Тут конкуренция ого-го, они ведь крупные деньги и лицензию платят.

— Что же делать? — Иван совсем сник.

— Не отчаивайся, старик, я завтра с утра наведу кое-какие справки. Ты же знаешь мои связи. Найдется.

— Спасибо, я твой должник.

— Не слеши. Позвони мне завтра на работу часиков в двенадцать. Может быть, к тому времени что-нибудь и прояснится. Пока.

Атанас не спал почти всю ночь. Выпил несчетное количество чашек крепчайшего кофе, выкурил почти две пачки сигарет и все листал и листал адресную книгу. От мелкого шрифта рябило в глазах. Сколько их расплодилось за последнее время, турбюро и агентств всех мастей, не перечесть. К утру был готов внушительный список.

Станчо подъехал к девяти часам, как и было условлено. При виде его свежевыбритого цветущего лица Атанас почувствовал себя совсем разбитым. «Отсыпался, небось, всю ночь, не то, что я», — с раздражением подумал Атанас. Отражение в зеркале оптимизма не прибавило. Покрасневшие, воспаленные глаза, черная щетина Видок гот еще, кого угодно напугает. Он включил было электрическую бритву, но потом передумал. Пусть все остается как есть.

— Поедем сейчас же, — сказал он Станчо. — Будем танцевать от автосалона.

Агентство «Варна-тур» стояло в списке первым. Дверь открыла молоденькая девушка, видимо, секретарша. При виде Атанаса она невольно попятилась.

— Начальник здесь? — Он толкнул дверь, и они вошли в небольшой холл.

Девушка нервно сглотнула и кивнула головой.

— Веди!

— Владимир, это к тебе, — неуверенно произнесла девушка, открывая дверь справа.

Не дожидаясь приглашения, Атанас и Станчо вошли в кабинет. За столом сидел довольно молодой человек со светлой курчавой бородкой. Он привстал им навстречу и указал рукой на стулья:

— Прошу садиться. Я — Владимир Райнев, президент фирмы. Чем могу быть полезен?

— У нас конфиденциальное дело, — сказал Атанас и выразительно посмотрел на секретаршу, застывшую в дверях.

— Ты можешь идти, Катя, — сказал Райнев девушке.

Та, поколебавшись, неплотно прикрыла за собой дверь. Атанас кивнул Станчо. Тот сразу же поднялся и вышел вслед за секретаршей. Атанас повернулся к Владимиру, который уже почуял что-то неладное и настороженно смотрел па него, не зная, чего ожидать. Атанас выдержал паузу.

— Как я уже сказал, дело конфиденциальное и срочное. Иначе я не приехал бы сюда сам, а прислал бы кого-нибудь из своих ребят. Ты понимаешь, о чем я? — Тяжелый взгляд из-под косматых бровей заставил Владимира вздрогнуть.

«Наезд, — тоскливо подумал он. — Так скоро». Он много раз слышал о подобном от своих знакомых, но, оказавшись в такой ситуации сам, совершенно растерялся.

— Боюсь, что не понимаю. — Голос плохо подчинялся ему.

— А жаль. — Атанас достал сигарету, закурил и выпустит дым прямо ему в лицо. — Обычно меня понимают с полуслова.

Атанас наслаждался произведенным впечатлением. Парень явно запаниковал. Улыбка стерлась с лица, щеки побелели. Уже мысленно расстается со своими паршивыми деньгами, подумал он.

— Понимают с полуслова, — с нажимом повторит Атанас. — И сотрудничают. Добровольно и с песнями.

— Я готов. Добровольно. — Владимир вытянул из кармана платок и дрожащей рукой вытер пот со лба.

«А чувачок-то хлипкий, — усмехнулся про себя Атанас. — Если это тот, кто мне нужен, дело, можно сказать, в шляпе».

— Я разыскиваю одного русского. Андрея Румянцева. По моим данным, ты сдал ему жилье. Мне нужен его адрес.

Владимир отупело, уставился на него.

— Адрес! — требовательно повторил Атанас.

К его полному изумлению, Владимир выкатил из ящика стола толстую тетрадь и принялся перелистывать страницы трясущимися пальцами.

— Сейчас-сейчас, — бормотал он торопливо. Неописуемое облегчение, граничащее с восторгом, охватило его. В этот момент он даже не думал о последствиях своего поступка. Только бы отвязаться от этого жуткого типа.

— Вот, нашел. — Он протянул тетрадь Атанасу. Тот неторопливо переписал адрес на листок бумаги. — Вам объяснить, где это?

— Сам найду. И запомни, меня здесь не было. И девке своей скажи, да так, чтобы поняла. А вякнешь кому-нибудь, пожалеешь, что на свет родился.

Атанас не оглядываясь вышел в холл. Он был пуст. Из-за соседней двери раздался звонкий девичий смех. Атанас заглянул в комнату. Станчо и секретарша сидели рядышком на диване. Он что-то нашёптывал ей на ухо, та заливисто смеялась. При виде Атанаса Станчо вскочил и выжидательно уставился на него. Атанас кивнул и направился к выходу. Станчо бросился за ним, даже не попрощавшись с девушкой. Она озадаченно смотрела им вслед.

Оставшись один, Владимир бессильно откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. «Уфф. пронесло», — подумал он.

Как гадко все трясется внутри, словно фруктовое желе. Он выпил воды и немного успокоился. И только тут понял, что, кажется, здорово подставил русского. Надо бы предупредить его. Рука сама потянулась к телефонной трубке и замерла на полдороге. Перед глазами встало лицо недавнего посетителя. Долго еще оно будет преследовать его в ночных кошмарах. Владимир понял, что готов на все, лишь бы не видеть снова этого лица. Тот сказал, что его здесь не было. Значит, его действительно не было, и он, Владимир, забудет об этом, просто выкинет из головы.

Щелкнула дверная ручка. Владимир дернулся всем телом. Стакан упал на пол и разлетелся на мелкие осколки. В кабинет вошла Катя.

— Что с тобой, Владимир? — спросила она удивленно. — На тебе лица нет.

— Стакан разбился, — с трудом проговорил он.

— Подумаешь, какая беда. Я сейчас уберу. — Катя принялась собирать осколки. — Странные какие-то типы, да? Особенно тот, с перебитым носом. Вылитый бандит. А второй ничего, даже симпатичный. Только диковатый немного, ушел, не попрощавшись.

— Забудь о них, — взвизгнул Владимир. — И никогда не вспоминай, если хочешь здесь работать. — Он неистово затряс ее за плечи, не в силах сопротивляться вновь охватившему его страху. Словечко «бандит» словно врезалось ему в солнечное сплетение и засело там, как дротик. Голова Кати моталась из стороны в сторону, зубы стучали.

Выдохшись, он отпустил ее. Девушка тяжело опустилась на пол. Владимир закрыл лицо руками.

— Никогда не напоминай мне о них, слышишь, никогда, — проговорил он сквозь зубы, не глядя на нее. — Иди.

Катя неловко поднялась и, пошатываясь, вышла. А Владимир так и остался сидеть за столом, уткнув лицо в ладони…

Когда они уселись в машину, Станчо выжидательно посмотрел на Атанаса. Тот молчал.

— Куда дальше? — спросил Станчо. — Что там у нас по списку?

— Святой Константин. Белая вилла.

— Что? — Станчо не сразу понял его. — Что ты сказал?

Атанас выразительно посмотрел на него. Глаза горели торжеством, губы кривились в усмешке.

— Я сказал, что мы нашли его.

— Чтоб я сдох! — изумленно воскликнул Станчо. — Первый выстрел — и сразу в яблочко! Невероятно!

— У меня иначе не бывает. Газуй! Святой Константин, белая вилла.

Иван еле дождался назначенного Кириллом часа и позвонил. Трубку сняла секретарша.

— Господина Банева, пожалуйста. Передайте, что звонит Маринов.

— Минуточку, господин Маринов. Я проверю, здесь ли он.

Иван нервно забарабанил пальцами по столу. Трубка молчала целую вечность. Он совсем уже потерял терпение, как вдруг услышал голос Кирилла.

— Ванчо, старик, — оглушительно пророкотал он. — Ну и задал же ты мне задачку. Я тут с самого утра кручусь. Всех на уши поставил.

— Ну и?

— Никто о ней ничего не знает. В художественных тусовках не появлялась. Тупик.

— Вот черт! А я почему-то надеялся.

— И не напрасно. У твоего старого друга не голова, а кладезь премудрости.

— Что ты имеешь в виду?

— То есть как? Ты что, сомневаешься, неблагодарный? — В чем?

— Что у меня золотая голова.

— Кирилл, старый садист, не томи, выкладывай!

— Ладно, — смилостивился Кирилл. — Бери ручку, пиши адрес.

Иван торопливо записал.

— Как ты нашел ее?

— Просто пораскинул серым веществом и решил проверить рестораны и варьете. Неосвоенное золотое дно. Понять не могу, как это раньше никому не пришло в голову. Твоя девочка просто умница.

— А конкретнее?

— Она уже два вечера подряд работает в ресторане «Людо Мексикано» на Святом Константине.

— То есть, как это работает? Кем?

— Рисует портреты, придурок. А привела ее туда некая Цветомила Янчева, официантка. Они, похоже, живут вместе. Вот по этому самому адресу. Каково?

— Старик, у меня нет слов. — Иван никак не мог поверить в свою удачу. — А ты уверен, что это она?

— Какой вопрос! Вылитый твой портрет и зовут Виолетта.

— Кирилл, я по гроб жизни твой должник. Просто не знаю, что и сказать.

— Скажи просто «спасибо» и не забывай старых друзей. Нехорошо звонить только по делу.

— Старик, я свинья. Исправлюсь. И… спасибо тебе.

— Да ладно. Лети к своей птичке. Пока!

Иван быстро собрался, прыгнул в машину и помчался в сторону Святого Константина.

Золотые Пески остались позади. Далеко внизу под обрывом в лучах раннего солнца ослепительно искрилось море. Волнорезы, словно стрелы, выпущенные рукой великана, вонзались в его тело, не причиняя никакого вреда. Дорога неуклонно шла в гору, открывая все новые горизонты.

Джип, шутя, брал крутые повороты, и в эти минуты Виолетте казалось, что они вот-вот взлетят вместе с чайками, широко раскинув крылья, и пронесутся над морем в стремительном полете. Но Андрей твердой рукой посылал джип вдогонку за серой лентой дороги, и Виолетта понимала, что полет откладывается, не зная, радоваться ей этому или огорчаться.

Карта с пометками Цецы то и дело сползала у нее с колен, и ей приходилось ловить ее на полдороге и водворять на место. Наконец ей это надоело, и она засунула ее под сиденье.

— Давно бы так, — заметил Андрей. Его рука тут же перекочевала с ручки переключения скоростей на ее колено.

Виолетта удивленно посмотрела на него. А ей казалось, что он полностью сосредоточен на дороге и ничего вокруг не замечает. Она явно недооценила его. Виолетта откинулась на спинку сиденья, наслаждаясь теплом его руки. Ей совсем не хотелось никуда приезжать, просто покачиваться на мягком сиденье рядом с ним. Она закрыла глаза, прислушиваясь к мерному гудению мотора.

Вдруг джип вильнул и резко затормозил. Мимо них просвистел грузовик, дохнул жаром и исчез, как призрак. От сильного толчка Виолетта слетела с сиденья и очутилась под приборной панелью. Андрей помог ей выбраться.

— Ты в порядке? Не ушиблась? — озабоченно спрашивал он, бережно усаживая ее рядом с собой. Он страшно побледнел, даже загар не мог этого скрыть. — Испугалась?

— Не успела, — ответила Виолетта. — Все произошло так быстро.

— Я просто круглый идиот, — покачал головой Андрей. — Загляделся на твои ножки и чуть было не пустил нас под откос. Ты, правда, в порядке?

— Кажется, да.

Андрей нагнулся, извлек из-под сиденья карту и со вздохом сожаления расстелил на коленях Виолетты.

— Так все же будет безопаснее. Хоть какая-то гарантия, что доедем.

— Давай остановимся в Краневе и выпьем по чашечке кофе, — предложила Виолетта. — По-моему, нам это не повредит.

— Отличная идея. Я буду рулить, а ты высматривай подходящее место.

Дорога резко пошла под уклон, и скоро перед ними открылся сказочный городок, россыпь маленьких домиков пол ярком черепицей. Виолетта даже захлопала в ладоши, так это было неожиданно и мило. Палисадники, утопающий в цветах, персиковые деревья, красочные вывески магазинчиков и кафе — все радовало глаз.

— Кафе «Розалия», — прочла Виолетта. — Звучит заманчиво, и, по-моему, там открыто.

Андрей съехал на обочину и лихо затормозил у входа. На крошечной террасе стояло несколько столиков под розовыми зонтами. Не успели они присесть, как к ним подбежал молодой официант в ослепительно белой курточке.

— Доброе утро, — сказала, улыбаясь, Виолетта. — Два кофе, пожалуйста.

— Кофе по-венски, по-турецки или капуччино? Виолетта вопросительно посмотрела на Андрея. — Капуччино.

— Тебе со взбитыми сливками или без?

— Не помял.

— Здесь почему-то в капуччино принято добавлять взбитые сливки, да еще посыпать сверху шоколадом.

— Нет, это, пожалуй, будет слишком.

Виолетта повернулась к официанту:

— Два капуччино, но без сливок. Цеца будет та же, — на всякий случай добавила она.

Официант, пожав плечами, удалился.

— Знаешь, о чем я подумал, — задумчиво глядя на нее, сказал Андрей. — Ты мне ничего о себе не рассказывала.

— Ты не спрашивал, — просто ответила Виолетта.

— Я ждал, чтобы ты сама захотела сделать это. Впрочем, ты тоже почти не задавала вопросов.

— С тобой проще, — улыбнулась Виолетта. — Достаточно открыть любой журнал, чтобы узнать, у кого в нынешнем сезоне собирается одеваться Андрей Румянцев, какую даму он осчастливит и чем собирается поразить мир.

— Убийственная ирония. Тебя это забавляет?

— Не знаю. Это так далеко от меня. Как будто снизу глядишь на Олимп. Я простая смертная, а там боги во всем блеске…

— И мишуре. И неуемном честолюбии и одиночестве. Это странный мир, Виола. В нем мало по-настоящему счастливых людей. Они все время стремятся кому-то что-то доказать и упускают простые человеческие радости.

— Я никогда не думала об этом так. Скажи, а ты был когда-нибудь по-настоящему счастлив?

Официант принес поднос с кофе, расставил на столе чашки и, помедлив, отошел.

— Я всегда думал, что могу быть действительно счастливым, только когда пишу. Я уже не принадлежу себе и начинаю жить жизнью своих героев, мучиться их страданиями и упиваться их радостями. Вымысел становится реальностью.

— Я понимаю. — Виолетта кивнула.

— А теперь что-то изменилось. Вот мы сидим с тобой здесь, вдвоем, я смотрю на тебя. — Андрей втянул в себя воздух: — Вдыхаю аромат кофе. Может быть, это не лучший кофе, который есть на свете…

— Это уж точно, — улыбнулась Виолетта.

— Но, мне сейчас другого не надо. Ты со мной, и это главное. Ты со мной, и мой мир прекрасен.

— Это… правда?

Андрей не ответил, просто взял ее руку и поцеловал. Сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Никакие слова не смогли бы выразить то, что она чувствовала в эту минуту. Андрей поднял голову и утонул в лучистом сиянии ее фиалковых глаз.

— Вот так, — сказал он, не выпуская ее руки. — А ты? Была ли ты счастлива?

— До того, как появился ты? Да, когда мама была жива. Нам было очень хорошо вместе. Конечно, были друзья, школа, много чего, но так, как с ней, ни с кем не было. Наверное, кроме нее, мне никто по-настоящему не был нужен.

— А твой отец? Он жив?

— Да.

— Расскажи мне про него.

Он слушал, перебирая ее тонкие пальчики, и думал: «Вот готовый сюжет для романа. Невероятная история».

— Я напишу про это книгу, если ты, конечно, не возражаешь, — сказал он, когда Виолетта закончила свой рассказ.

Она удивленно посмотрела на него;

— Книгу? Разве из этого что-то может получиться?

— Еще бы. Здесь есть все: любовь, боль, разлука, смерть, нежданная встреча. А какие характеры! Один этот твой Атанас чего стоит! Опиши его, пожалуйста, подробнее.

— Я не очень хорошая рассказчица. Лучше попробую его нарисовать.

Виолетта быстро набросала его портрет на салфетке. Андрей взглянул и почувствовал, как у него холодеют ладони. Сомнений не оставалось. Это был тот самый человек, которого он видел по дороге в Варну. Убийца. Кровь на белом лице.

— Что с тобой? — озабоченно спросила Виолетта. — Ты как-то странно смотришь.

— Ничего. — Он деланно улыбнулся, надеясь, что выглядит естественно. — Очень впечатляющий типаж.

«Она пока ничего не должна знать, — решил Андрей. — Нт стоит портить ей день». Однако оставаться в кафе почему-то расхотелось.

— Пора, пожалуй. Поедем?

— Да. — Она допила остывший кофе и поднялась.

Андрей расплатился, и они направились к машине.

Припарковавшись в тени раскидистого каштана неподалеку от виллы, Атанас и Станчо некоторое время рассматривали ее, не выходя из машины.

— Ты уверен, что это то самое место? — спросил, наконец, Станчо. — Здесь, похоже, никто не живет. Да и великовато для одного.

— А может быть, он какой-нибудь чертов миллионер. Привык шиковать, вот и снял себе такие хоромы. — Атанас вылез из машины и с хрустом потянулся. Они порядком поплутали по дороге сюда. Он был голоден и раздражен после бессонной ночи. То, что он увидел, почему-то разозлило его еще больше.

Он подошел и попробовал открыть ворота. Заперто. Однако калитка сбоку поддалась нажиму его руки и медленно отворилась.

— Иди сюда. Здесь открыто, — позвал он Станчо.

Тот нехотя приблизился.

— Не нравится мне все это, — выдавил он. — Что мы ему скажем?

— А это уже не твоя забота, — оборвал его Атанас. — Или ты забыл, на чем он нас застукал? Благодари Бога, что мы так быстро вычислили его.

— Что ты собираешься делать? — спросит Станчо. Ему совсем не улыбалось вляпаться в еще одно мокрое дело, да еще с иностранцем.

Что-то в его голосе насторожило Атанаса. Он пристально взглянул на него. «Похоже, парень поплыл. Надо вправить ему мозги, пока не поздно».

— Что, в штаны наложил с перепугу? — Он понимающе хмыкнул. — Это правильно. Значит, понимаешь, что ты по уши в дерьме, так же как и я. Мы с тобой в этом деле одной веревочкой повязаны, вместе и выбираться будем. Припугнем его как следует, чтобы духу его здесь не было, пока не настучал на нас. Вот и вес.

Они вошли. Атанас указал Станчо на примятую траву у ворот.

— А ты говоришь, никто не живет. Здесь совсем недавно проехала машина.

Дверь в дом была не заперта. Атанас толкнул ее, и они вошли в холл. Прямо перед ними было две двери, одна настежь открыта. Справа винтовая лестница стремительно взбегала на второй этаж. Убедившись, что здесь никого нет, они осторожно поднялись наверх.

Вдруг оба вздрогнули и остановились: в одной из комнат взревел пылесос и звонкий девичий голосок запел какую-то веселую песенку. Они подошли, неслышно ступая, и заглянули в дверь.

Тоненькая девушка в фартуке и платочке пылесосила ковер, беззаботно напевая. Она стояла, нагнувшись, спиной к ним, не подозревая, что уже в комнате не одна.

Атанас тихо приблизился и выдернул шнур из розетки. Девушка выпрямилась и вскрикнула от неожиданности, увидев в комнате двоих незнакомых мужчин.

— Кто вы такие? — растерянно спросила она. — Что вам здесь нужно?

— Мы ищем Андрея Румянцева. Он ведь здесь живет, — полувопросительно-полуутвердительно сказал Атанас.

— Да. Но его сейчас нет, — ответила Цеца и добавила: — Ну и напугали же вы меня. Подкрались, как разбойники какие-то.

Она говорила, а сама внимательно разглядывала их. Довольно мерзкие рожи, особенно у этого, черноволосого. Вряд ли у Андрея будут такие знакомые. Она решила сыграть под дурочку.

— Ты не бойся, — вкрадчиво сказал Атанас. — Будешь умницей, мы тебе ничего не сделаем. Где он?

— Уехал куда-то. Сказал, что на несколько дней.

— А куда?

— Станет он мне говорить. — Цеца пожала плечами. — Я ведь всего лишь горничная. Убираю здесь раз в неделю.

Атанас сделал знак Станчо:

— Ты осмотрись здесь, а я пока с девушкой потолкую.

— Эй-эй, что значит «осмотрись»? — заволновалась Цеца. — Это не ваш дом, так что идите подобру-поздорову. Вот вернется хозяин, тогда…

— Или, Станчо. А ты помалкивай, когда не спрашивают.

Цеца в панике рванулась к двери. Атанас перехватил ее и сгреб своими длинными руками. Она билась, как рыбка в сетях, но он все крепче прижимал ее к себе. Наконец у нее перехватило дыхание, и она затихла.

— Вот так-то лучше, — хрипло выдохнул Атанас прямо ей в ухо.

Близость ее молодого, трепещущего тела возбудила его. Он стиснул огромной ладонью ее круглый задик и заглянул в глаза. В них плескался такой страх, что это еще больше распалило его. Ему всегда нравилось преодолевать сопротивление. Он рванул на ней платье. Раздался оглушительный треск разрывающейся ткани. Цеца пронзительно закричала. Он закрыл ей рукой рот и толкнул к столу, на ходу расстегивая брюки…

Когда вернулся Станчо, Атанас, как ни в чем не бывало, приводил в порядок свой костюм. Станчо взглянул на распластанную на столе девушку и нервно облизнул губы.

— А ты тут, я вижу, зря времени не терял, — сказал он с завистью.

— Нечего облизываться попусту, — небрежно бросил Атанас. — Я уже с ней закончил, так что она вся твоя. Нашел что-нибудь?

— Кажется, да. Вот, взгляни. — И Станчо протянул ему рюкзачок Виолетты.

Атанас даже присвистнул:

— Вот так сюрприз! Знакомая вошь.

Он подошел к Цеце, взял ее за волосы и приподнял.

— Чье это?

— Не знаю.

— Знаешь. По глазам вижу. Ну-ка, Станчо, вправь ей мозги.

Станчо шагнул к стазу и рывком раздвинул ей ноги. Атанас тем временем высыпал содержимое рюкзака на ковер и принялся рассматривать. Белье, карандаши, крем для загара, знакомый купальник. Из кармашка змейкой выскользнул медальон на золотой цепочке. Он не раз видел его на шее Виолетты. Он порылся в кармашке и извлек фотографию: Виолетта с какой-то женщиной, очень похожей на нее. Наверное, это и есть ее мать. Виолетта улыбалась ему с фотографии.

Атанас стиснул зубы. «Смейся, смейся, лапочка, недолго уже осталось. От меня не уйдешь».

Он тяжело поднялся с пола и подошел к столу, где вовсю пыхтел Станчо. Не обращая на него никакого внимания, Атанас ткнул фотографию в лицо Цецы:

— Знаешь ее?

Девушка только замотала головой. Она вдруг почувствовала приближение оргазма. Мозг сопротивлялся изо всех сил, но тело вышло из-под контроля и властно требовало своего. Она вцепилась в плечи Станчо, как бы умоляя его не останавливаться.

— Не ломай кайф… Атанас, — в такт ударам бормотал Станчо. — Потом… все узнаешь.

Цеца вдруг громко застонала, крепко обхватив его ногами. Станчо толкнулся в нее последний раз и упал головой на ее живот. Оба тяжело дышали. Атанас, ухмыляясь, смотрел на них с высоты своего роста.

Взяв Станчо за шиворот, он легко отбросил его в сторону и снова подступил к Цецe:

— Ты знаешь ее? Последний раз спрашиваю.

Она молчала. Атанас схватил ее за горло и крепко сжал. Лицо ее посинело, глаза вылезли из орбит, она задыхалась.

— Оставь девчонку, Атанас, — примирительно сказал Станчо. — Может, она, и правда ничего не знает. Знала бы, давно уже сказала.

Атанас отпустил Цецу. Она схватилась обеими руками за горло, жадно хватая ртом воздух.

— Ты прав. — Он наклонился к Цеце: — Мы уходим, но еще вернемся, так и знай. И если ты кому-нибудь хоть словечко вякнешь, берегись.

Он поднес к ее лицу растопыренную ладонь с хищно согнутыми пальцами. Она как загипнотизированная смотрела на его руку, не в силах пошевелиться.

— Кажется, поняла. Пошли, Станчо.

Тяжело ступая, он направился к двери. Станчо последний раз взглянул на Цецу и поспешил за ним.

— А вот и указатель, смотри. — Виолетта указала рукой на придорожный щит. — «Нос Калиакра, 16 километров». Значит, нам направо.

Они быстро проскочили какой-то серый горелок, сплошь состоявший из заводских труб и барачного типа домов, и выехали на плато. Мимо замелькали квадраты полей: зеленые — кукурузы, ослепительно желтые — подсолнухов, выстроившихся, как на параде, синие — винограда. Над всем этим великолепием сиял огромный диск солнца.

— Ван Гог, — восхищенно проговорила Виолетта.

— Что? — переспросил Андрей.

— Ван Гог! — крикнула Виолетта, пытаясь перекрыть свист ветра и шум мотора. — Только у него нашлись бы достойные краски, чтобы изобразить все это. — Она взмахнула руками, словно хотела обнять открывшуюся ей красоту.

Андрей искоса посмотрел на нее. Волосы развевались по ветру, лицо сияло.

— Точно. «Подсолнухи».

— И «Виноградники в Арле». Если бы мы не знали, что он писал их во Франции, можно было бы подумать, что он бывал здесь.

Поля остались позади. Потянулась полоса выжженной солнцем изжелта-красной каменистой земли. Вдали блеснуло море. На обочине дороги стояла неказистая будка, неизвестно откуда взявшаяся в этом диком краю. Из будки выскочила женщина и отчаянно замахала им руками. Андрей притормозил.

— Узнай, пожалуйста, что ей надо.

— Я, кажется, догадываюсь. Денег. Сейчас выясним сколько.

Виолетта перебросилась с женщиной несколькими фразами и повернулась к Андрею.

— Я была права. Они берут с иностранцев по пятьдесят левов за въезд на Калиакру.

— Вот, отдай ей. — Андрей протянул Виолетте банкноту. — А как она узнала, что мы иностранцы?

— Ты слишком высокого мнения о моем болгарском. У меня жуткий акцент. Не забывай, я здесь живу не так давно. — Виолетта улыбнулась, вспомнив слова Ани. — Одна девушка мне забавно сказала: «Ты говоришь вроде на болгарском, а вроде и не совсем».

— Действительно забавно. А кто она была?

— Проститутка из Варны.

— Классные все-таки у тебя знакомые.

— И не говори. Я тут много чего насмотрелась. Она была одна из тех, кто помог мне сбежать от отца.

— Скучаешь по нему?

Виолетта задумалась.

— Не знаю. Он хороший человек, очень любит меня, но жить, как он, я не могу. А он не хочет дать мне свободу. Мне было тесно в его доме, тесно, душно и… страшно. Как в тюрьме.

— Ты действительно веришь, что он мафиозо?

— По крайней мере, очень похоже на то. Он никогда не говорил мне, чем занимается. И потом эти его телохранители, шагу без них не ступить, запоры на воротах, полная секретность. Бывало, войду в его кабинет, он там разговаривает с Атанасом или по телефону с кем-то. Увидит меня и сразу замолкает. Не нравится мне все это.

«А, что бы ты сказала, девочка, если бы узнала всю правду?» — невесело подумал Андрей.

— Все это очень напоминало «Крестного отца» Марио Пьюзо. Да еще Атанас становился все наглее и наглее, как будто приобрел на меня какие-то права. Вот я и воспользовалась случаем. И не жалею об этом.

— Так-таки и не жалеешь?

— Нисколечко. Ведь иначе я бы не встретила тебя.

Они подъехали к парковке и вышли из машины. Перед ними возвышалась полуразрушенная старинная крепость. Дорога убегала дальше в гору. Они побрели по ней, палимые безжалостным солнцем.

— Смотри. — Виолетта показала рукой вверх.

На вершине скалы за колючей проволокой виднелись какие-то непонятные сооружения, локаторы и мерно расхаживал часовой в морской форме.

— Что там такое? — спросил Андрей.

— Военно-морская база. Отец рассказывал мне об этом.

— Удачное место, что и говорить.

— А еще он рассказал мне потрясающую легенду. Или быль, не знаю. Когда появились турки, местные девушки пришли к обрыву, может быть, на это самое место. — Виолетта встала на самом краю. Камешки осыпались у нее из-под ног. Отвесные скалы уходили метров на триста вниз. Там волны неистово бились об острые камни. — Они связались косами и бросились вниз. Одну из них звали Кали, другую Акра. Имена остальных не сохранились. С тех пор этот мыс и называется Калиакра.

— Красивая легенда, — замены Андрей. — Но не более.

— Почему ты так говоришь?

— Лишить себя жизни такой юной, прекрасной, полной надежд, только потому, что твою страну завоевали? В это трудно поверить.

— Они предпочли смерть бесчестию и рабству. А может быть, не хотели видеть, как будут умирать их любимые.

— Пожалуй, ты права. Только женщина может понять это. Я включу эту легенду в свою книгу. — Глаза Андрея загорелись. Фантазия заработала. — Моя героиня окажется в таком же положении и сделает тот же выбор. Ее спасет морской офицер. Русский.

— Русский? — удивленно переспросила Виолетта. — Почему русский?

— Ты не представляешь себе, что здесь творилось двести лет назад, а именно в августе 1791 года. Здесь, вот на этой скале; располагалась мощная артиллерийская батарея турок.

Он схватил Виолетту за руку и потянул за собой на край мыса. Море раскинулось перед ними насколько хватало глаз. Изломанная линия берега тонула в розовой дымке. Где-то далеко под ногами летали с пронзительными криками чайки.

В этой бухте под прикрытием пушек стояла крупная турецкая эскадра под командованием капудан-паши Хусейна. Тридцать пять боевых кораблей, не считая мелких. Огромная, грозная сила. Они, наверное, думали, что никто не посмеет бросить им вызов именно здесь. Но адмирал Федор Ушаков, слышала, наверное, гений морского боя, напал на них всего с двадцатью кораблями. Сил у него было почти вдвое меньше, чем у турок, и никакой поддержки с суши.

— Как же он решился на это? — взволнованно спросила Виолетта.

— Он поломал все каноны морского боя. Бросил свои корабли между берегом и турецкой эскадрой и расстрелял их в упор. Можешь себе представить, какая началась паника. Турецкие корабли, те, что уцелели, бросились удирать в море. Ушаков погнался за ними и уничтожил почти все. Но этою мало. Он на своем корабле атаковал и потопил флагман противника. Неслыханное дело! Обычно адмиралы берегут себя. Но не этот. Лев, настоящий лев! Я совершенно случайно наткнулся на этот материал, когда изучал историю войн на Средиземноморье, и этот человек совершенно заворожил меня.

— И ты решил написать об этом книгу?

— Да. Тем более, что он еще участвовал в освобождении Италии от французов, воевал с Наполеоном.

— И поэтому ты приехал сюда? Чтобы увидеть все своими глазами?

— Именно. Не могу писать о том, чего не видел. Здесь даже скалы пришпоривают воображение.

— Это будет лучшая твоя книга, я чувствую, я знаю.

— Иначе и быть не может, ведь героиня будет похожа на тебя.

Виолетта не нашлась что сказать, только тряхнула волосами и, взяв его под руку, повлекла по тропинке между скалами. Тропинка все сужалась. Они теснее прижимались друг к другу.

Вдруг за поворотом их глазам открылась крошечная часовня, вырубленная в теле горы. В глубине мерцала одинокая свеча, освещая неверным светом лик Богородицы. Взгляд ее мягких печальных глаз притягивал к себе. Пригнув головы, они переступили порог и остановились перед иконой. Она, казалось, вела с ними безмолвный разговор.

В дверном проеме возникла высокая фигура, на мгновение, заслонив собой свет. Вошел пожилой священник в простой рясе. Длинные волосы и борода с обильной проседью густой пеленой закрывали его грудь и плечи. Он взглянул на молодых людей и, не говоря ни слова, протянул им две свечи. Они зажгли их и посмотрели друг на друга. В их неверном дрожащем свете глаза Виолетты казались огромными. Губы трепетали.

— Я люблю тебя, — прошептал Андрей, легко прикоснувшись губами к ее губам, и почувствовал, как на них рождаются те же самые слова.

Они поставили свечи перед иконой. Постояли несколько мгновений в молчании, держась за руки. Виолетта повернулась к священнику.

— Благословите нас, батюшка, — попросила она.

Он прикоснулся рукой к ее голове, потом к голове Андрея, перекрестил их и произнес низким, звучным голосом:

— Мир и любовь. Да пребудет с вами благословение Божие.

Иван постучал в дверь, но ему никто не ответил. Подергал ручку, постучал снова, громче. Ему послышался какой-то шорох, но ответа по-прежнему не было.

— Эй, есть тут кто-нибудь? Виолетта! — позвал он. — Цветомила!

За дверью раздались легкие шаги и вдруг замерли. Ивану показалось, что он слышит чье-то дыхание.

— Виолетта! — снова позвал он. — Это я, Иван.

Дверь медленно приоткрылась. В образовавшуюся щель он увидел незнакомое девичье лицо с распухшими от слез глазами.

— Вы Цветомила? — спросил Иван.

Девушка кивнула.

— Я — Иван Маринов, друг Виолетты. Она здесь?

Отрицательный взмах головой.

— Можно мне войти? Мне надо поговорить с вами.

Девушка отступила на несколько шагов. Иван толкнул дверь и оказался в крошечном холле. Едва он вошел, она, метнулась к двери и заперла ее на ключ.

Некоторое время они, молча, рассматривали друг друга. Наконец Иван решился прервать затянувшуюся паузу:

— Цветомила, скажите мне, где сейчас Виолетта. Ее ищут. Я приехал, чтобы помочь ей.

Цеца содрогнулась всем телом.

— Они уже почти нашли ее, — еле слышно прошептала она.

— Что? Кто? — Иван был совершенно ошарашен этой новостью. Значит, кто-то опередил его. Он импульсивно схватил девушку за плечи. — Расскажите же скорее, что случилось?

Цеца взвизгнула, вырвалась и отбежала на другой конец холла.

— Не прикасайся ко мне! — закричала она страшно. Лицо ее побелело, глаза дико блуждали.

Иван испугался. Он совсем не ожидал такой бурной реакции и никак не мог понять, что же он такого сделал.

— Успокойся, — мягко сказал он, — я не причиню тебе никакого вреда.

— Они тоже так говорили и… и… изнасиловали меня. — Она разрыдалась так отчаянно и безутешно, что у Ивана комок подкатил к горлу. Он совершенно терялся при виде женских слез. — Их было двое. Они называли друг друга Атанас и Станчо. Сначала они искали Андрея, а потом нашли вещи Виолетты и сказали, что вернутся за ними обоими. — Цецу как прорвало. Слова лились бурным потоком. — Атанас, мерзкая горилла, чуть не задушил меня. Смотри. — Она подошла к нему вплотную и запрокинула голову.

Иван увидел багровые кровоподтеки на ее нежной шее.

— Он сказал, что, если я расскажу о них, он вернется и доведет дело до конца. Я тебе все рассказала, так что я человек конченый. Он на ветер слов не бросает. Он убьет меня, понимаешь, убьет! — Ее всю колотило, глаза вдруг высохли и лихорадочно блестели.

Иван понял, что у нее начинается истерика. Надо было срочно что-то сделать. Он бросился на кухню, схватил полотенце, намочил холодной водой, плеснул воды в стакан, заглянул в холодильник. Увидев бутылку вина, взял и ее.

Когда он вернулся в холл, Цеца бесформенным комочком съежилась на полу. Она крепко обхватила себя руками и мерно раскачивалась из стороны в сторону. Иван примостился рядом и приложил сложенное жгутом полотенце к ее пылающему лбу. Поднес стакан к ее губам, но зубы ее так стучали, что она не могла сделать глоток. Вода тоненькой струйкой потекла по шее. Иван прислонил ее голову к своему плечу и крепко обхватил рукой, чтобы унять дрожь.

Наконец он почувствовал, что она успокаивается. Руки безвольно упали па колени, ноги разъехались по ковру в разные стороны. Она откинулась назад и прижалась к нему, как бы ища защиты.

Иван осторожно, чтобы не потревожить ее, зубами выдернул пробку из бутылки и протянул ей:

— На, глотни.

Она покорно выпила. Краски постепенно возвращались на ее мертвенно-бледные щеки.

— Ты можешь говорить? — спросил он мягко. — Если нет, так и скажи, я подожду.

Цеца пошевелилась, села, поправила волосы.

— Принеси мне мою сумочку. Там, в комнате, на стуле.

Когда он вернулся с сумочкой, она выхватила ее у него из рук, достала пудреницу, помаду и принялась приводить в порядок лицо. «Кажется, пронесло, — с облегчением подумал Иван. — Если женщина вспомнила о своей внешности, значит, все в порядке. Бедная, бедная девочка».

Цеца в последний раз провела пуховкой по щекам, щелкнула замочком сумки и повернулась к Ивану;

— Спрашивай.

— Во-первых, кто такой Андрей?

Цеца налила себе еще вина и принялась подробно рассказывать ему о событиях последних дней. Иван слушал, не перебивая.

— И где они теперь могут быть? — спросил он, когда она закончила.

— На Калиакра. Понимаешь, он писатель, собирает материал для исторического романа. Поехали посмотреть, где была та знаменитая битва.

— А потом?

— Вернутся домой. На белую виллу.

— Им нельзя там появляться. Атанас вернется, и не один. Одного не могу понять: зачем им понадобился Андрей и откуда они вообще его знают.

— Ты меня спрашиваешь?

— Извини. Надо их как-то предупредить.

Столаров с интересом разглядывал Атанаса из-под полуопущенных век. За последние дни лицо его осунулось я посерело, резче обозначились морщины. «Он уже почти старик, — с удивлением отметил про себя Атанас. — Как это я раньше не замечал».

— Итак, ты нашел ее, — бесцветным голосом произнес Георгий. — Лихо сработано. Одно ты забыл объяснить. — Он замолчал, погрузившись в свои мысли. Атанас почему-то занервничал. — Как ты вышел на этого русского? Почему ты искал Тиминушку в его доме?

«Я вовсе не ее искал, а его, с ней все вышло случайно», — чуть не слетело с языка Атанаса, но он вовремя сдержался. Ему очень не хотелось говорить об этом. Мысленно он обругал себя, что не продумал удобоваримую версию на этот счет.

— Что же ты молчишь? Рассказывай, — потребовал Георгий.

Атанас уловил в его голосе знакомые стальные нотки. Он мучительно соображал, что бы такое сказать, но как назло в голову ничего путного не приходило. Столаров пристально смотрел прямо ему в глаза, и от этого мысли путались еще больше.

На его счастье, зазвонил телефон. Георгий снял трубку:

— Столаров. Да. Приветствую, Павел. Я разыскивал тебя с утра. Спасибо, что перезвонил.

Атанас навострил уши. Кто бы это мог быть? Георгий сделал ему знак молчать.

— Мне не хотелось напоминать тебе об этом, но жизнь заставляет. Ты как-то обещал мне, что выполнишь одну мою просьбу. Что? — Георгий прислушался к голосу в трубке и удовлетворенно кивнул. — Я рад, что ты помнишь. Впрочем, я и не сомневался. Речь идет о некоем Дончеве, Василе Дончеве. Он живет в Бургасе, промышляет рэкетом, якшается с уголовными типами. В общем, темная лошадка. В последнее время он сильно докучает мне. Ничего серьезного но, тем не менее, лишняя головная боль. Да. Ты, как всегда, тонко понимаешь вопрос. Мне бы хотелось, чтобы твои ребята в Бургасе как следует, прищемили ему хвост. Насколько сильно? Да чтобы расхотелось лезть, куда не следует. Не мне тебя учить. Я думаю, это будет несложно с его-то послужным спискам.

Атанас, наконец, понял, с кем говорит Георгий. Павел Павлов, большая шишка в Министерстве внутренних дел.

— Да. Конечно, — продолжал между тем Столаров. — Спасибо. А что еще новенького в наших краях? Что? — Георгий прикрыл трубку рукой, и Атанас прочел по его губам: «Твое дело».

Он напрягся. А что, если этот чертой русский все-таки успел настучать на него в органы?

— Да какая там разборка, побойся Бога! У нас все тихо, это я тебе говорю, — с нажимом произнес Георгий. — Просто несчастный случай. Бедолага не вписался в поворот, может, пьян был, вот и ухнул с обрыва. Как ты сказал? Нетипично, согласен, но чего только не бывает в жизни. Так что мой тебе совет: закрывай это дело, и все. Кстати, когда у тебя отпуск? Да? А то, может быть, выкроишь недельку, прихватишь жену — и к нам? Все устрою по высшему разряду, как в добрые старые времена. А можешь и без жены. Я ведь тебя знаю, старого греховодника. Все. Счастливо. Буду ждать.

Георгий положил трубку и задумчиво потер переносицу.

— Вовремя я о нем вспомнил. Они уже начали копать. Ты ведь наверняка наследил там. Кто знает, как бы все обернулось из-за твоей глупости. Но теперь об этом можно забыть. Дело, считай, закрыто и Ловчевым он обещал запяться. Так что не имей сто рублей, а имей сто друзей. Теперь о Тиминушке. Ты не ответил на мой вопрос. Я жду.

Атанас прикинул, что в сложившейся ситуации темнить не имеет смысла. Так или иначе, а Виолетту он нашел. Победителей не судят. Он коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал все, как было.

— Значит, свидетель все-таки есть. — Георгий снова полуприкрыл глаза и закинул ногу на ногу. — Этого следовало ожидать. Странно, что только один, в таком-то месте. Ты все-таки непроходимый кретин. Так подставить нас всех. Ты хоть понимаешь, что будет, если этот твой русский решит с кем-нибудь поделиться? Никаких связей не хватит.

Атанас молчал, уткнувшись глазами в пол. Он по опыту знал, что возражать хозяину в такую минуту все равно, что плевать против ветра.

— Значит, так. Ты сейчас берешь ребят и отправляешься к нему. Засядете в доме и будете ждать их возвращении. Имей в виду, без них мне на глаза не показывайся. И без глупостей. Ты их и так достаточно наделал.

Когда Атанас ушел, Георгий налил себе стакан ракии и снова уселся в кресло. После исчезновения Тиминушки ему вообще расхотелось двигаться. Так бы и просидел остаток жизни в тиши кабинета. Все замерло в нем, даже кровь, казалось, замедлила свой бег.

Это же надо, до чего он дожил. Родную дочь ему доставят под конвоем. Как он ей в глаза посмотрит после этого? Однако хороша девчонка. Не успела очутиться на свободе — сразу нашла себе мужика. Его порода. Он совершил непростительную ошибку, забыл, что она уже взрослая. Ничего, он ещe все исправит. Спровадит русского и найдет ей подходящего мужа. Перебесится, нарожает детей и успокоится. Не она первая, не она последняя. Он всегда умел устраивать свою жизнь, устроит и это.

Повинуясь импульсу, Георгий снял трубку и набрал номер больницы. Подошла сиделка.

— Жанна, это Георгий. Как там Юлиана?

— Спит. Разбудить? Хотя за успех не ручаюсь.

— Не надо. Тебе еще не надоело там? А то скажи, подыщу замену.

— Ты что? Все просто отлично. Мы с Юлианой стали такие подружки, не разлей вода.

— Может, хотите съездить куда-нибудь на природу? Я все организую.

— Не стоит. Нам и здесь хорошо. Хотя одна просьба есть.

— Говори.

— Пришли нам тех же ребят, что и в прошлый раз, и вообще делай это почаще. Для Юлианы это лучший подарок.

«Похотливые коровы», — беззлобно усмехнулся про себя Георгий. Впрочем, не ему бросать в них камень.

— Если я сейчас не искупаюсь, то просто расплавлюсь, — простонала Виолетта.

— Потерпи, уже скоро.

Джип свернул на проселочную дорогу и запрыгал по ухабам. Море открылось их взорам неожиданно, с верхушки крутого холма. Дальше дорога уходила стремительно вниз, прямо к песчаному пляжу.

— Как ты думаешь, сможем мы здесь спуститься или придется топать пешком? — неуверенно спросила Виолетта.

Андрей вышел из машины и, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрел вниз.

— По-моему, ты недооцениваешь нашего козлика, — сказал он решительно. — Рискнем.

Машина почти по инерции скатилась вниз и остановилась у самой кромки песка. Виолетта стремительно выскочила и, не дожидаясь Андрея, бросилась к воде. Она на ходу срывала с себя одежду: юбочка полетела в одну сторону, жилетка в другую, трусики, вспорхнув, опустились на песок почти у самой воды. Изящно изогнувшись, она ушла под воду. Андрей последовал за ней.

— Блаженство, — промурлыкала Виолетта. — Я думала, море закипит, так мне было жарко. Дай я нырну у тебя с плеч.

Андрей присел под водой. Она ловко взобралась к нему на плечи и нырнула, подняв тучи брызг. Оли долго еще плескались и ныряли, как два молодых дельфина. Притомившись, выбрались на берег и растянулись у самой кромки прибоя. Солнце согревало их обнаженные тела, волны ласково щекотали ноги.

— Чудесное место, — произнесла Виолетта. — Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда.

— В Италии и Греции есть места не хуже, — заметил Андрей.

— Может быть. Вся разница в том, что я не была там с тобой. Мне просто не с чем сравнить.

— Мне тоже, — признался Андрей. — Первый раз купаюсь в море голышом.

— Ну и как?

— Шикарно. С бассейном не сравнить. Совершенно иное ощущение.

Виолетта приподнялась на локте и посмотрела на него:

— А в бассейне ты плавал не один?

— Не всегда, — уклончиво ответил Андрей.

— У тебя есть прислуга? — вдруг спроста Виолетта.

— Конечно.

— Я себе представляю, как они тащились, подглядывая за вами из окон.

Андрей рассмеялся.

— Может быть. Но я всегда старался щадить их целомудрие.

Виолетта встала, переступила через его распростертое тело и медленно опустилась на него.

— Здесь никого нет. Поэтому ни о чьем целомудрии заботиться не стоит, — прошептала она, прижимаясь губами к его губам…

Когда они, наконец, очнулись, день уже шел на убыль. С моря потянуло предвечерней прохладой. Они лежали на песке, крепко обнявшись. Головка Виолетты покоилась на его плече.

— Знаешь, у меня такое чувство, будто я занимался любовью с русалкой. Это неизлечимо. Если ты уплывешь от меня обратно, в подводное царство, к Нептуну, своему отцу, я умру от тоски на этом берегу, и ни одна земная женщина не сможет меня спасти.

— Я не уплыву, — задумчиво отозвалась Виолетта. — Я теперь твоя жена, нас обвенчали в маленькой церкви на горе, и отцу придется с этим смириться.

— Как это я забыл?! Сегодня же наша свадьба. Болгарская свадьба.

Виолетта удивленно посмотрела на него:

— Как ты сказал? Болгарская свадьба? — Она щелкнула пальцами. — Конечно. И отметить ее надо в «Болгарской свадьбе».

— А что такое «Болгарская свадьба»?

— Это ресторан недалеко от «Людо». Национальная болгарская кухня, фольклорные обряды, тайны на углях.

— Звучит заманчиво. Поедем.

Когда они приехали в ресторан, программа уже началась. Двое пожилых мужчин в национальных костюмах, один переодетый женщиной, хохмили изо всех сил. Судя по вялой реакции публики, у них получалось не очень удачно. Пока Виолетта и Андрей разыскивали свободный столик, их сметы фольклорный ансамбль. Песни и танцы следовали без перерыва.

— Все бы хорошо, но аппаратуру им давно уже пора менять, — заметил Андрей. — Сплошной рев, даже уши закладывает.

— Что? — Виолетта беспомощно покачала головой. — Я ничего не слышу. Они играют так громко.

Андрей пересел поближе к ней, обнял за талию и прокричат прямо в ухо:

— Во всем есть свои положительные стороны. Такой дикий звук, безусловно, способствует сближению, иначе ни слова не услышишь.

Девушки-танцовщицы стали приглашать людей из-за столиков поучаствовать в танце. Скоро образовалась длинная змея из ритмично пританцовывающих людей. Где-то в оркестре включили стробоскоп. Резкие вспышки света выхватывали из темноты улыбающиеся лица, дробили жесты на мельчайшие движения.

— Пойдем, потанцуем, — сказала Виолетта. — Похоже, официант о нас не скоро вспомнит.

Они пристроились в хвост. Змея извивалась по кругу между столиками, вбирая в себя все новые звенья. Завораживающий ритм сразу же захватил Виолетту, и она полностью отдалась танцу.

— Похоже на греческое сиртаки, — крикнул ей Андрей. Она тряхнула волосами в ответ, счастливо улыбаясь.

Вдруг свет погас, музыка смолкла. Внезапно наступившая тишина застала врасплох оглушенных людей. Все на мгновение оцепенели. Откуда-то выскочили люди с факелами, странные фигуры в причудливых меховых одеяниях с головами животных заметались по площадке. Раздался визг, все куда-то побежали. На Виолетту налетел не то человек, не то оборотень с песьей головой. Он завывал и угрожающе размахивал руками, словно хотел схватить ее. Виолетте стало страшно. Она завертела головой в поисках Андрея, но того нигде не было видно. Не помня себя, она бросилась бежать и вдруг очутилась в объятиях какого-то человека.

— Осторожно, здесь угли. — Он указал рукой назад.

Она увидела на земле позади него большой мерцающий квадрат. На нее пахнуло жаром. Было совершенно непонятно, откуда он взялся. Виолетта высвободилась и отошла на край площадки.

Оркестр заиграл тягучую мелодию. В ярком свете факелов на площадке возникла девушка в длинном белом одеянии. Она медленно переступала босыми ногами, тоненькие руки прижимали к груди икону. Длинные темные волосы, украшенные венком из живых цветов, струились по спине. Огромные черные глаза невидяще смотрели и вперед, губы были плотно сжаты. Виолетте показалось, что она погружена в транс и не замечает ничего вокруг.

Она приблизилась к углям, еле заметно сгорбилась и, мелко-мелко перебирая ногами, побежала по ним. У Виолетты мурашки пробежали по телу. Лицо девушки совершенно не изменилось, как будто она бежала по траве. Обмана быть не могло. Виолетта еще чувствовала жар от углей на своем лице. Тем временем к девушке присоединился босоногий юноша, и они закружились в диком, завораживающем танце. Искры вылетали у них из-под ног, кружились в воздухе и гасли на лету.

Виолетта стояла, как каменная, Танец уже закончился, молодые люди отстранено поклонились неистово аплодирующей публике и удалились. А она все стоила на краю площадки, не в силах пошевелиться.

— Пойдем. Я уже все заказал. — Голос Андрея вывел ее из оцепенения. Он тронул ее за плечо; — Что с тобой?

— Я не знаю. Это какое-то язычество.

— Есть немного, хотя икона у нее была вполне христианская. Богородица или какой-то святой, я не разглядел.

— Ты видел ее лицо? — спросила Виолетта, все еще переживая увиденное. — Ее глаза смотрели внутрь.

— Конечно, она отключилась. Попробуй, побегай по раскаленным углям в здравом уме и в твердой памяти. Блокировка болевых ощущений. Йоги делают то же самое с битым стеклом. Японцы преспокойно лежат на острых мечах, да еще прикрываются сверху бетонной плитой. Человеческие возможности неисчерпаемы, надо только очень захотеть. Я вот, например, хочу есть, — жизнерадостно заключил Андрей, схватил Виолетту за руку и повлек к столику…

Музыка по-прежнему оглушительно гремела, но они уже не обращали на нее никакого внимания. Оба разомлели от выпитого вина и обильной пищи.

— Нельзя так много есть, — простонала Виолетта. — Я чувствую себя как удав, проглотивший слона.

— Насколько я помню, удав, проглотивший слона, похож со стороны на старую шляпу, — сказал, улыбаясь, Андрей. Он принялся с нарочитым вниманием разглядывать ее. — А что, определенное сходство есть.

Виолетта шутливо замахнулась на него:

— Чудовище!

Он перехватил ее кулачок и поцеловал.

— Ты, правда, согласна выйти за меня замуж?

— Кто тебе сказал?

— Ты. Там, на пляже.

— Минутное помутнение рассудка.

— А почему бы и нет? Будем объедаться по вечерам креветками со спагетти, а потом тузить друг друга. Чем не семья?

— А как же твои герцогини и кинозвезды?

— Знаешь, если тебя как следует отмыть от песка и приодеть, ты им дашь сто очков вперед. Не волнуйся, это я беру на себя.

— Что именно? Отмыть и приодеть?

— Ну да. Второе придется отложить до Москвы, а к первому можно приступить немедленно. Надо только расплатиться и добраться до дома.

Виолетта мечтательно закрыла глаза:

— М-м-м. Теплая ванна с пеной…

— Обязательно с пеной и ароматической солью. И еще спинку тебе потру. И так каждый вечер. Ну что, согласна выйти за меня?

— Ты не оставляешь мне выбора, коварный. Сразу нащупал мое слабое место. Подумать только, обещаешь тереть спинку каждый вечер! Только дура откажется. Я согласна.

Андрей придвинулся к ней. Глаза его смотрели умоляюще и немного грустно.

— Виола, я серьезно. Мне уже тридцать лет, и я впервые…

Она приложила палец к его губам:

— Не говори ничего, не надо. Я твоя, с первой встречи.

Неописуемый восторг охватил его. Сердце бешено заколотилось. Его губы обжигали ее кожу, испепеляли неистовством. Виолетта почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она вцепилась в его плечи и неуловимым движением скользнула к нему на колени. Короткая юбочка задралась, обнажая стройные ноги. Они забыли обо всем на свете. Страсть клокотала в них, лишая рассудка.

Андрей опомнился первым. Он посмотрел по сторонам. Все взгляды были устремлены на них: мужские с завистью, женские с наигранным возмущением, детские с любопытством.

— Кажется, мы привлекаем слишком много внимания, — шепнул он на ухо Виолетте. — Пойдем отсюда.

Андрей бросил ла стол несколько банкнот, и они поспешно ретировались.

— Ну, ты даешь? — со смехом воскликнул Андрей, захлопывая за собой дверцу машины. — Чуть не изнасиловала меня при людях.

— Я! — Виолетта задохнулась от возмущения. — Я! Ты первый начал.

— Ну и что? Я — мужчина. Нам свойственно увлекаться. А женщину красит стыдливость, — поддел он Виолетту.

— Ты просто шовинист. По-твоему, мужчинам все позволено, а женщинам ничего? Сам разбудил во мне зверя и еще жалуешься!

— Что положено Юпитеру, то не положено быку, — назидательно произнес Андрей.

— Вот-вот, все вы такие, самодовольные самцы, возомнившие себя Юпитерами. А женщины, как бессловесные улитки, должны ползать у вас под ногами, стыдливо прикрываясь беззащитными рожками!

Андрей расхохотался во весь голос и запечатлел на ее плече сочный поцелуй.

— Я обожаю тебя. Ты так обворожительна, когда сердишься.

— Серди меня почаще, разрешаю. Если, конечно, так, как сегодня. Кстати, — добавила она лукаво, — кто-то тут обещал мне ванночку с пеной.

— Разрази меня гром, если я не сдержу слова! Вперед! — Андрей повернул ключ, машина заурчала и выехала на дорогу.

Они были настолько увлечены друг другом, что не заметили, как со стоянки выехал белый «форд» и последовал за ними…

Свет фар выхватил из темноты ворота. Вокруг царила полная тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад. Дом молочно белел в темноте.

— Я пойду, открою ворота, — сказал Андрей и распахнул дверцу машины.

— Погоди. — Виолетта схватила его за руку. — Что это там, на заборе, справа? Видишь?

Андрей взглянул туда, куда она показала. На заборе белой краской был намалеван оскалившийся череп с костями.

— Дети, наверное, играли в пиратов или в разбойников.

— Не нравится мне это, — взволнованно произнесла Виолетта. — Давай уедем.

— Чепуха. Оставайся здесь, а я пойду, взгляну, что там.

— Нет, я с тобой.

— Я быстро. Только взгляну и обратно.

Виолетте вдруг стало страшно. Недоброе предчувствие сжало сердце.

— Я не останусь здесь одна. Я боюсь.

Андрей выключил фары, и они в полной темноте направились к воротам. Калитка была не заперта.

— Странно, — проговорил Андрей. — Я точно помню, что запер ее.

— Пойдем отсюда, — взмолилась Виолетта. — Мне кажется, что за нами кто-то подсматривает из окон.

— Это у тебя воображение разыгралось. Наверное, Цеца забыла запереть, когда уходила сегодня.

Они неслышно подошли к двери. Андрей тронул ручку, дверь поддалась. Он вошел и повернул выключатель. Резкий свет залил холл. Он быстро взглянул по сторонам и сразу заметил на полу под столиком две пустые бутылки из-под пива. Сверху загрохотали шаги, кто-то выскочил из кухни.

Андрей повернулся. В этот момент к воротам подъехала машина. Он понял, что мышеловка захлопнулась. Андрей сунул ключи в руку Виолетты:

— Беги! Через заднюю калитку. Я их задержу.

— А ты? — Виолетта вцепилась в его рукав.

Андрей изо всех сил налег спиной на дверь. В нее ломились изнутри.

— Беги!

Виолетта бросилась за дом, в два прыжка пересекла лужайку и исчезла в кустах.

Силы его были на исходе. Напор был слишком велик. Андрей отскочил от двери. Она с треском распахнулась. Из дома выскочил какой-то человек. Андрей подставил ногу, и тот со всего размаха долетел на землю. За ним выбежали еще двое. Одного Андрей сильно ударил в солнечное сплетение. Тот охнул и согнулся пополам. Точный удар ногой в челюсть послал его в кусты. Второй налетел на Андрея, они сцепились, упали и покатились по земле. Андрей почувствовал, как сильные руки мертвой хваткой впились в его горло. Дыхание перехватило. В последний момент он изловчился и схватил противника за волосы и за подбородок. Резко повернул его голову. Тот застонал и обмяк. Андрей сбросил его с себя и вскочил. Страшный удар сзади сбил его с ног. Его подхватили и, грубо выламывая руки, потащили в дом.

Андрей медленно поднял голову. Перед ним, ухмыляясь во весь рот, стоял Атанас. Двое парней так крепко держали его, что Андрей не мог пошевелиться. Атанас не спеша приблизился.

— Вот ты и попался, красавчик, — сказал он хрипло. — Как я ждал этой минуты.

— Мерзавец! — Глаза Андрея горели ненавистью.

Атанас размахнулся и изо всех сил ударил его по лицу. Голова Андрея запрокинулась, и он упал бы, но парни, стоявшие за его спиной, удержали его. Теплая струйка крови побежала по щеке.

— Где девчонка?

Андрей молчал.

— Обыскать сад. Она должна быть где-то здесь. Быстро!

Парни отпустили Андрея и бросились из дома. Он ни слова не понял из того, что они говорили, но сообразил, что они отправились на поиски Виолетты. Слава Богу, она уже далеко. Он в изнеможении опустился на пол. Атанас несколько раз больно ударил его ногой по ребрам.

— Ты меня надолго запомнишь, красавчик. — Он присел за стол и закурил, не сводя глаз с неподвижного тела, распростертого на полу.

Парни вернулись, и по их растерянным лицам Атанас понял, что их поиски не увенчались успехом.

— Ее нигде нет. Мы прочесали весь сад. Как сквозь землю провалилась. — Станчо запыхался, слова вылетали короткими очередями.

Атанас длинно выругался.

— Этого нам только не хватало. Еще притащит сюда полицию. Расхлебывай потом. Он же иностранец, — сказал Станчо отрывисто.

Атанас задумчиво почесал в затылке.

— Пора сваливать. Ею мы еще займемся. Никуда не денется. Забирайте его, поехали.

— Атанас, там Димитр никак не очухается. Этот его здорово приложил.

— Классно дерется парень, ничего не скажешь.

Атанас рассвирепел:

— Кончайте базар. Забирайте обоих. Поедем на двух машинах. Не бросать же его джип на дороге.

Виолетта вбежала в «Людо», задыхаясь и размазывая слезы по щекам. В висках стучало. Она только сейчас начала понимать, что произошло. Андрей крикнул ей: «Беги!» — и она побежала, не раздумывая, не разбирая дороги. Она бросила его одного на растерзание каким-то негодяям, а сама унесла ноги, как последняя трусиха. Слезы отчаяния и бессилия струились по ее лицу, застилая глаза мутной пеленой. Мысль о том, чтобы вернуться, мелькнула в ее разгоряченном мозгу, но она вовремя поняла, что от нее там будет мало толку. Надо было срочно найти подмогу!

Первый, кого она увидела, влетев в ресторан со служебного входа, был Веселин. Она чуть не сшибла его с ног.

— Эй, полегче на поворотах, красотка, расшибешься. — Он подхватил ее на лету и заглянул в лицо. — Ба! Да это Виолетта! Куда так разлетелась?

— Где Цеца? Позови ее скорее, — умоляюще проговорила Виолетта. Сама мысль о том, что ей придется разыскивать ее по всему залу, была сейчас невыносима.

— Я бы и сам хотел это знать. И не только я. Коста рвет и мечет.

Виолетта в недоумении посмотрела на него, даже слезы высохли.

— Что смотришь? Она не вышла сегодня на работу, даже не сообщила ничего.

Виолетта развернулась и, не говоря ни слова, бросилась вон из ресторана.

— Постой! Ты куда? — крикнул ей вслед Веселин, но она была уже далеко и не ответила ему или не захотела отвечать. — Совсем девчонки с ума посходили, — покачал головой Веселин. — Одна исчезает неведомо куда, другая носится, как угорелая кошка. Дела!

— Ты не понимаешь, — растолковывала Ивану Цеца. — Дело даже не в том, что они сделали со мной. Самос ужасное, что мне это понравилось. Вернее, не понравилось, а… — Она замялась.

— А что? Ты говори, говори, я внимательно тебя слушаю, — сказал Иван, понимая, что ей сейчас нужно выговориться до конца. — Ты что-то почувствовала?

— Вот именно. Как бы тебе это объяснить. Я получила удовольствие. Ну, в сексуальном смысле. — Она покраснела и сделала вид, что что-то ищет в сумочке.

Иван улыбнулся ее смущению. Они провели вместе целый день, и только сейчас она, наконец, расслабилась и заговорила о том, что ее мучило больше всего.

— Что ты все ходишь вокруг да около? У нас, художников, принято называть вещи своими именами. Ты кончила вместе с ними, так, что ли?

Цеца кивнула. Щеки ее разгорелись так сильно, что, казалось, тронь — и брызнет кровь.

— А в чем, собственно, проблема? — Иван прикурил сигарету, со вкусом затянулся и, выпустив колечками дым, протянул ей. — Ты их как-то провоцировала?

— Нет.

— Ты могла убежать и не сделала этого?

Цеца отрицательно мотнула головой.

— В такой ситуации есть одно золотое правило: «Если не можешь ничего изменить, расслабься и получи удовольствие». Что ты и сделала.

— Но я не хотела!

— Чего?

— Чтобы мне было хорошо.

— То есть ты хотела, чтобы тебе было плохо? Абсурд!

Цеца возбужденно ударила себя кулачком по колену:

— Но это неправильно. Так не должно быть!

— Либидо, — торжественно изрек Иван. — Неуправляемая вещь. Может быть, сегодня ты узнала о себе что-то новое, и теперь твоя сексуальная жизнь станет богаче.

Цеца не выдержала и захихикала.

— Ты все-таки потрясающий тип, Иван. Хорошо, что ты приехал именно сегодня.

В дверь постучали, вернее, замолотили кулаками. Цеца, мгновенно побледнев, вцепилась в руку Ивана.

— Цеца, ты здесь? Открой! — раздался из-за двери знакомый голос.

— Это Виолетта! — Цеца вскочила и бросилась к двери. На пороге стояла Виолетта, вся исцарапанная, растрепанная и дрожащая. Цеца схватила ее за руку и втащила в холл.

При виде Ивана Виолетта остановилась как вкопанная, не веря своим глазам. От изумления она не могла вымолвить ни слова.

— Да-да, это действительно я, не смотри на меня как на привидение. Если еще сомневаешься, можешь пощупать. — Иван наслаждался произведенным впечатлением.

— Что с тобой? — теребила ее тем временем Цеца. — У тебя такой растерзанный вид. И где Андрей?

Услышав это имя. Виолетта мгновенно пришла в себя.

— Надо бежать, скорее. Где здесь полицейский участок?

— Куда бежать? Объясни толком, что стряслось.

— Расскажу по дороге. Сейчас нельзя терять ни минуты. Они убьют его, может быть, уже… — Она разрыдалась, не в силах больше сдерживаться.

Иван вскочил, схватил ее за плечи и силой усадил на стул. Она отбивалась, что-то кричала, но он не слушал и крепко держал ее.

— Цеца, принеси воды. Быстро! — Иван опустился на колени перед Виолеттой и, на всякий случай, придерживая ее руки, ласково спросил: — Что случилось, девочка? Будет лучше, если ты успокоишься и расскажешь все по порядку.

Звук его голоса, такой знакомый, привел ее в чувство. Она глубоко вздохнула, отхлебнула воды из стакана и заговорила:

— Они были в доме. Воры, наверное. Потом к воротам подъехала их машина, Андрей велел мне бежать, а сам остался, чтобы задержать их. Я ушла через заднюю калитку. Надо срочно известить полицию. Он ведь остался там, и, может быть, уже поздно.

Она закрыла лицо руками, плечи ее вздрагивали. Иван и Цеца переглянулись.

— Это не воры, Виолетта, — тихо сказал Иван. — Это люди твоего отца.

Виолетта медленно подняла голову и уставилась на него невидящими глазами. Губы ее дрогнули, словно она хотела спросить о чем-то, но не смогла.

— Они приезжали еще утром, когда я убирала в доме, — проговорила Цеца и коротко рассказала ей обо всём.

Глаза Виолетты снова наполнились слезами.

— О, Цеца, — только и смогла она произнести.

— Ничего, все уже в прошлом. Слава Богу, что приехал Иван, а то не знаю, что бы со мной было. — Цеца еле заметно и чуть-чуть грустно улыбнулась.

— Значит, вы не увидели моего знака, — покачал головой Иван. — Жаль. А я так старался. Впервые и жизни рисовал на заборе.

— Череп! — догадалась Виолетта. — Значит, это твоя работа.

— Я не знал, как предупредить вас. Мне нельзя было там светиться. Я надеялся, что вы поймете.

Виолетта задумалась. Как отец вышел на Андрея? Откуда он мог узнать, где искать ее? Вопросов было слишком много, а ответов она не находила.

— Полиция нам ни к чему. Твоему Андрею ничего не угрожает. Он иностранец, а Георгию не нужны лишние осложнения, — продолжал тем временем Иван. — Ему нужна ты, а поскольку тебя не нашли, они подержат его немного и отпустят.

— Я поеду туда, — решительно сказала Виолетта.

— А вот этого как раз делать не стоит, — перебил ее Иван — Опять попадешь под замок и уже не выберешься. Поедем лучше со мной. Побудешь у меня, пока не выпустят Андрея, а потом тихо смотаетесь отсюда вместе. Я готов рискнуть.

— Спасибо, Иван, — тихо сказала Виолетта. — Я всегда знала, что могу на тебя положиться. Спасибо, но нет. Я поеду к отцу. Мне есть о чем поговорить с ним.

— Как знаешь, как знаешь, — пробормотал Иван, совсем не убежденный в ее правоте.

— Да ладно тебе, Иван, — вмешалась в разговор Цеца. — Она уже большая девочка, сама сообразит, как поступить. Кроме того это, в общем-то, их семейное дело. Я вот что думаю. — Опа перешла на шепот. — Нам бы надо сходить туда сейчас, посмотреть, что и как.

Виолетта слегка приподняла брови. Чего-чего, а такой прыти она от Цецы не ожидала. Она восхищенно посмотрела на подругу. Все ей нипочем, столько переживаний, угрозы, изнасилование, наконец, а она рвется в самое пекло.

— Отличная мысль, Цеца, — тоже почему-то шепотом ответила она, — Но только ты никуда не пойдешь. Это слишком рискованно. Если они ещe там, они не должны тебя видеть. Пока ведь они думают, что ты никому ничего не сказала, и пусть продолжают так думать.

— Это верно, — вмешался Иван. — Пойду я один.

— Тебе тоже нельзя, — заметила Виолетта. — Они вообще не должны знать, что ты здесь был. Тебя кто-нибудь сегодня видел?

— По-моему, нет.

— Вот и отлично. Значит, пойду я. — Виолетта встала и направилась к двери.

— Погоди! — Цеца бросилась к ней и схватила ее за руку. — Не ходи одна. Надо, чтобы кто-нибудь тебя подстраховал, а то мало ли что.

— Но кто?

Цеца на секунду задумалась. Вдруг лицо ее осветилось, глаза заблестели.

— Мартин и его ребята, спасатели с пляжа. Они здесь рядом живут.

— Не понимаю, зачем их-то впутывать в это дело?

— Они просто проводят тебя, и все. А нам будет спокойнее.

Терраса домика спасателей была ярко освещена. За столом сидели Мартин. Минчо и еще два парня и играли и карты. Судя по их возбужденным голосам и количеству пустых бутылок, разбросанных по террасе, игра шла не всухую.

— Привет, ребята, — непринужденно сказала Цеца, подходя к столу. — Кому повезло на этот раз?

— Ого, смотрите, кто к нам пришел! — Раскрасневшееся лицо Мартина расплылось в радостной улыбке. — Цеца собственной персоной. И подружку привела. Иди сюда, моя птичка, ты принесешь мне удачу. А то эти разбойники совсем меня раздели.

— Не расстраивайся, Мартин, — сказала Цеца. — Зато и любви повезет.

— Твоими бы устами да мед пить. Ни черта не получается. Я их и прошлый раз всех обставил, а где она, любовь, спрашиваю я. Где? Вот и подружка твоя меня отшила. — Он задиристо посмотрел на Виолетту.

Та улыбнулись, и подошла ближе.

— Это точно, Мартин. Туфта она туфта и есть, — подтвердил один из парней.

— Не компании, а прямо Клуб одиноких сердец, — вздохнула Виолетта.

Общий хохот был ей ответом.

— Точно! Присоединяйтесь, девочки, у нас и вино еще осталось. — Мартин широким жестом пригласил их к столу.

— Мы вообще-то к вам по делу, — сказала Цеца, присаживаясь около Мартина.

Минчо подвинулся, освобождая место для Виолетты. Она опустилась на скамейку рядом с ним.

— Как моя идея с портретами? — спросил он шепотом. — Сработала?

— Еще как! — Она благодарно ему улыбнулась. Если бы он только знал, насколько была хороша его идея. Ведь не будь его, она, может быть, никогда не встретила бы Андрея. — Сногсшибательный успех!

— Надо было мне ее вовремя запатентовать. Глядишь, и мне бы чего-нибудь перепало. — Его глаза искрились юмором. — Хотя я внакладе не остался. Ты меня тогда поцеловала. Я три дня это место не мыл.

— Ты всегда так поступаешь, когда тебя целуют?

— Нет, только в особых случаях.

— Значит, мы квиты, — засмеялась Виолетта.

— Эй, кончайте секретничать! — крикнул им Мартин. — Вам разве мама в детстве не говорила, что шептаться при посторонних невежливо.

— Не лезь к ним, Мартин, — поддел его один из парней. — Зависть, знаешь ли, нехорошее чувство.

— А тебя никто не спрашивает!

— Ладно, ребята, кончайте перепалку, — вмешалась Цеца. — Дайте сказать.

— Говори, говори, разве тебя остановишь, — проворчал Мартин.

— Помните, я вам рассказывала, что устроилась работать на белую виллу. Так вот, сегодня после обеда я пошла туда прибраться и увидела около дома каких-то типов. А хозяин, между прочим, уехал на несколько дней. Вот мы и подумали, может быть, воры. Я туда заходить не хочу, еще затаскают потом, если что украли. А Виолетту здесь никто не знает. Она хочет сходить посмотреть, но боится одна. Может, проводите ее?

За столом воцарилось долгое молчание. Мужчины переглядывались между собой, переваривая информацию.

— Что за вопрос! Конечно, проводим, — сказал Минчо, вставая. — Пошли, ребята.

Те неуверенно поднялись следом за ним. Его решительный тон не оставлял им возможности отказаться, не потеряв при этом лица. Хотя никому не хотелось ввязываться неизвестно во что.

— Погодите. Я захвачу свою цепь, — сказал Мартин и исчез в доме.

— У тебя, кажется, был кастет, — крикнул ему вслед Минчо. — Возьми и его.

Парни поежились. Им совсем не нравились эти приготовления.

— Что это вы зажались, ребята? — насмешливо сказал им Минчо. — Струхнули, что ли? Так и скажите. Никто вас насильно не тянет.

— Да ладно тебе, Минчо, — смущенно произнес один. — Ты же нас знаешь.

Мартин нагнал их уже за воротами и сунул кастет Минчо. Все молча, зашагали по дороге. Фонарей здесь не было. Парни поминутно спотыкались и переругивались сквозь зубы. Виолетта и Минчо обогнали их, и пошли впереди.

— Спасибо, — шепнула она ему и слегка пожала руку. — Если бы не ты…

— Тс-с, — остановил ее Минчо.

Всю оставшуюся часть пути они проделали в полном молчании.

Виолетта привела их к задней калитке. Они с трудом протиснулись в нее. Кругом царила полная тишина. Дом был погружен во тьму. Они некоторое время прислушивались, потом осторожно подошли к входной двери. Виолетта тронула ручку. Дверь бесшумно отворилась.

— Оставайся здесь, — шепнул Минчо одному из парней. — Гляди в оба. Свистнешь, если что.

Он вошел первым и включил свет. Виолетта зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Картина царящего здесь хаоса поразила ее. Стол был сдвинут, стулья перевернуты. На полу в луже воды лежала разбитая ваза. Раздавленные чьим-то тяжелым башмаком цветы трагически рассыпались вокруг. Приглядевшись, она с ужасом заметила в углу темные пятна. «Кровь, — подумала она, холодея. — Чья?»

— Вы посмотрите здесь, а я поднимусь наверх, — шепотом скомандовал Минчо. Он как-то незаметно стал у них главным, и они охотно подчинялись ему. — Только старайтесь ничего не трогать.

Виолетта, дрожа, прислонилась к стене, не сводя глаз с пятой крови на полу. Если это кровь Андрея, они дорого заплатят за каждую каплю.

Вскоре на лестнице появился Минчо.

— Там никого нет, — сказал он мрачно. — Но, похоже, Цеца была права. Грабанули его основательно. Наверху такой же разгром. Пошли, нам здесь больше нечего делать. Приедет хозяин, сам разберется.

Мужчины вышли на улицу. Виолетта осталась стоять у стены. Минчо подошел к ней.

— Ты жила здесь, — сказал он тихо. — Я видел твой купальник наверху, тот самый, в котором ты была тогда на пляже.

Она кивнула, закусив губу.

— Не бойся, никто ничего не узнает. Они, — Минчо мотнул головой в сторону двери, — тоже будут молчать, это я тебе обещаю. Ты остаешься?

— Да, — сказала она твердо.

Он взглянул в ее глаза и прочел там что-то такое, что говорило яснее любых слов.

— Прощай. — Он легко коснулся ее руки и вышел, прикрыв за собой дверь.

Иван и Цеца примчались через полчаса. Они нашли Виолетту наверху. Со спокойствием и деловитостью робота она укладывала в чемодан вещи Андрея. Такие знакомые, они, казалось, еще хранили тепло его тела. Она прикасалась к ним пальцами, как к живым, складывала рукав к рукаву, косок к носку, бережно упаковала в футляр компьютер, а внутри все клокотало. «Что ты наделал, отец? Как ты мог так поступить с нами? Ты, который столько пережил от людской несправедливости?»

— Что ты собираешься делать? — спросила Цеца.

Виолетта посмотрела на нее стеклянными глазами. От этого взгляда у Цецы мурашки побежали по коже.

— Ты видела кровь внизу? — Слова падали с губ холодные, как ледышки.

Цеца почувствовала, как к горлу подкатил скользкий комок. Она нервно сглотнула и не стала больше ни о чем спрашивать.

Иван перенес вещи в машину. Виолетта в последний раз окинула взглядом спальню, где они с Андреем пережили столько волшебных минут, помедлила на пороге и спустилась вниз.

— Эти деньги передай, пожалуйста, Косте. — Она протянула Цеце несколько банкнот. — Я ему задолжала за вчерашний вечер. Не хочу, чтобы он думал обо мне плохо. А это Андрей приготовил для тебя.

В руках у Цецы очутился толстый конверт и длинный шелковый шарф теплых осенних тонов. Она протестующе затрясла головой:

— Ты что? Мне ничего не надо. Я же…

— Знаю. Это на память. Он так хорошо к тебе относился. Относится, — быстро поправилась Виолетта. — А деньги тебе пригодятся. На бензоколонку. И еще. Вот возьми. Это от меня. — Она быстро надела на руку Цецы массивный браслет, весь состоящий из сложного переплетения золотых цепей. — Мы с мамой купили его, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Она еще смеялась тогда, говорила, что он вдвое толще моей руки. Теперь я хочу, чтобы он был твой.

Цеца стояла перед ней, беспомощно опустив руки. В глазах у нее сверкали слезы.

— Не плачь, не надо. Я обязательно свяжусь с тобой через Ивана. Ты не теряй его из виду, ладно?

Виолетта подхватила свой рюкзачок и сделала несколько шагов к двери. Вдруг ее что-то будто толкнуло. Она обернулась. Цеца стояла неподвижно. Деньги выпадали из конверта, кружились в воздухе, как осенние листья, и падали веером у ее ног. Виолетта бросилась к ней. Девушки порывисто обнялись.

— Береги себя, — шептала Цеца. — И ради Бога, не теряй головы.

— Обещаю. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Она поцеловала подругу и направилась к двери. С порога обернулась.

— А насчет Ивана подумай. По-моему, вы очень подходите друг другу. — Подмигнула ей и, не оглядываясь, пошла к машине.

Они уже подъезжали к Евксинограду, когда Иван, наконец, решился нарушить молчание.

— Может, вес-таки передумаешь, а, Виллетта? — неуверенно спросил он. — Боюсь я за тебя.

— Все в порядке, — ответила она, почти не разжимая губ.

— Да ни черта не в порядке, — взорвался он. — Ты же ничего не видишь перед собой. У тебя глаза повернуты внутрь!

Виолетта лишь усмехнулась.

— Знаешь, что я чувствую сейчас? Что могла бы пройти босыми ногами по раскаленным углям.

Атанас сам втащил Андрея в кабинет Георгия и грубо толкнул в спину. Тот покачнулся, но устоял. Его распухшее, покрытое запекшейся кровью лицо было почти неузнаваемо. Георгий изумленно рассматривал эту неподвижную маску, на которой, казалось, жили только глаза. И эти глаза, как два синих холодных клинка, впились в лицо Георгия. Ему стало не по себе. «Ишь, как смотрит, — подумал Георгий, — отчаянно и независимо. Это в его-то положении. Крепкий орешек».

— Что это значит? — осведомился он.

— Это тот самый русский, — самодовольно сказал Атанас. — Я обещал добыть его для вас и добыл.

— Немедленно отведите его в ванную и окажите первую помощь, — распорядился Георгий. — Ледяной компресс, йод, все, что надо. И смените одежду.

— Моя одежда останется при мне, — с трудом шевеля губами, произнес Андрей.

— Как вам будет угодно, — пожал плечами Георгии и повернулся к Атанасу: — Распорядись сделать нам кофе и немедленно возвращайся. Мне надо поговорить с тобой.

Когда Атанас вернулся. Георгий даже не предложил ему сесть. Он с трудом сдерживал себя.

— Что это значит? — повторил он свой вопрос.

Атанас, почуяв неладное, неуклюже переминался с ноги на ногу.

— Все сделано, как вы просили, — пробормотал он.

— Я просил привезти его и Тиминушку, но не просил никого избивать. Или ты уже не можешь без зверств?

— Так получилось, хозяин. Он здорово отделал Димитра. Его до сих пор приводят в чувство.

— Значит, он оказался крепче, чем ты думал? — с непонятным самому злорадством констатировал Георгий. — Boвce не хлипкий интеллигентик, так, что ли?

Атанас понурил голову.

— А где Тиминушка? — продолжал Георгий. — Я же велел привезти обоих.

— Она была с ним, но сбежала. Так вышло. Завтра я привезу и ее. Теперь я знаю, где ее найти, — соврал Атанас.

Георгий усмехнулся:

— Не надо. Уже не надо. Ты обладаешь уникальной способностью запарывать любое порученное тебе дело. Я сам этим займусь.

Атанас задохнулся от нанесенного оскорбления. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Если бы перед ним был не хозяин, а кто-нибудь другой, от него давно осталось бы лишь кровавое месиво. А тут хочешь, не хочешь, а приходилось терпеть. Но, до чего же все несправедливо в этой жизни, если все хорошее, долгие годы верной службы, собачья преданность — все забыто в мгновение ока.

— Иди к себе и не выходи, пока я тебя не позову, — коротко бросил Георгий. Что-то в его голосе подсказало Атанасу, что возражать бесполезно. Ссутулившись, он вышел, так и не сказав ни слова в свое оправдание.

Георгий быстро нажал кнопку звонка. Вошел охранник.

— Проследи, чтобы он никуда не отлучался. А русского, как только будет готов, немедленно ко мне.

Горничная принесла кофе. Георгий ей указал на журнальный столик около себя и спокойно распорядился:

— Достань из буфета коньяк и две рюмки и можешь быть свободна.

Оставшись один, он задумчиво потер двумя пальцами переносицу. Он понимал, что ему предстоит нелегкий разговор, и хотел сосредоточиться. Все выходило совсем не так, как он задумал. Этот дурак Атанас опять подставил его. Теперь в глазах этого русского он выглядел каким-то мясником, главарем банды, мафиозным боссом. «Хорошенькое амплуа», — невесело подумал Георгий.

В этот момент охранники ввели Андрея. Теперь он выглядел намного лучше, хотя вся левая сторона лица была в багровых кровоподтеках. Красивый, мужественный парень, с долей удовлетворения отметил про себя Георгий. У его дочери хороший вкус. В любой другой ситуации он был бы совсем не против иметь такого зятя. Да, в любой другой.

Он указал Андрею на кресло рядом с собой и сделал охранникам знак оставить их вдвоем. Некоторое время они внимательно изучали друг друга, как бойцы перед схваткой. Наконец Георгий откашлялся и заговорил:

— Я хочу принести вам свои извинения за действия моих людей. Они не совсем правильно поняли мой приказ.

Андрей усмехнулся. Улыбка вышла кривой. Гримаса боли на миг исказила его лицо.

— Боюсь, я не оставит им другого выбора.

Георгий покачал головой:

— Да уж. Одного из них до сих пор приводят в чувство.

— Означает ли это, что это я должен извиняться? — издевательски осведомился Андреи.

— Вовсе нет. Вы поступили как настоящий мужчина, и я отдаю вам должное. Выпейте кофе с коньяком. Вам станет легче.

Андрей отрицательно покачал головой.

— Как угодно. А я выпью. — Георгий плеснул в рюмку коньяку и опрокинул в рот. Крепкий напиток обжег горло. — Зря отказываетесь. Хороший коньяк.

Снова наступило молчание. Андрей спокойно разглядывал Георгия, не испытывая ни малейшей неловкости. Тот, в который раз, подивился его самообладанию. У парня просто железные нервы.

— Вы невольно стали свидетелем известного события, которого я вовсе не желал. Это должна была быть всего лишь деловая встреча. Атанас сильно перестарался и поплатится за это.

— Это, конечно, не мое дело, но на вашем месте я бы серьезно подумал об этом. Мало того, что он убийца, он еще очень любит избивать безоружных людей, особенно когда их держат за руки два дюжих парня. Интересно, не так ли?

— Интересно, — согласился Георгий. — Я как раздумал об этом, когда вы вошли. Как видите, я с вами откровенен и рассчитываю на ответный шаг.

Андрей удивленно поднял брови.

— Куда вы дели Тиминушку?

— Кого?

— Виолетту. Мою дочь.

— Я не думаю, что она одобрила бы мою откровенность в этом вопросе.

Георгий начал терять терпение:

— Вы напрасно испытываете свою судьбу. Лично к вам у меня нет никаких претензий. Единственное мое желание — это чтобы вы как можно скорее покинули эту страну. — Надеюсь, причины вам понятны. И вы сделаете это сегодня же, слышите?

Лицо Андрея оставалось непроницаемым. Только глаза выдавали охвативший его гнев.

— Вы очень самоуверенны, Джи Джи.

— Не смейте называть меня так! — не выдержав, закричал Георгий.

— Вы не можете ни запрещать, ни приказывать мне, — спокойно возразил Андрей. — Я уеду, когда мне заблагорассудится, и уеду не один.

Георгий в ярости вскочил на ноги. Андрей невозмутимо наблюдал за ним. Его спокойствие еще больше взбесило Георгия. Ему хотелось топать ногами, кричать, бить это неподвижное лицо, чтобы стереть с него невыносимое выражение превосходства. Однако он сделал нал собой нечеловеческое усилие, взял себя в руки и сел.

— Позовите своих людей, — сказал Андрей. — Они с удовольствием выполнят наше желание и изобьют меня еще раз. Я ведь в вашей власти. Или вы предпочитаете сделать это сами?

«Я совсем разучился владеть собой, — с отчаянием подумал Георгий. — Он читает мои мысли. Надо поставить его на место».

— Если вы рассчитываете уехать отсюда с Тиминушкой, можете сразу забыть об этом. Я найду способ закрыть ей выезд из страны. Кроме того, ее паспорт находится у меня.

— Вы упускаете из виду одно маленькое обстоятельство, — заметил Андрей. — Она совершеннолетняя и гражданка Российской Федерации. И все ваши связи здесь ничего не стоят. Через консульство я подниму ужасный скандал.

— До консульства еще надо добраться, — тяжело уронил Георгий. — Вы нЕ выйдете отсюда. Просто исчезнете, и все. Все.

Их взгляды скрестились, и, казалось, ничто не сможет их разъединить. Вдруг в коридоре раздался топот ног. Дверь распахнулась. На пороге стоял растерянный охранник.

— Хозяин, там, там…

— Что такое? — Георгий конвульсивно дернулся.

Охранник посторонился, и в комнату вошла Виолетта. Лицо ее было смертельно бледно, губы крепко сжаты. Огромные глаза неподвижно уставились па Георгия. Он так крепко сжал подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев. Никогда еще она не казалась ему такой красивой, как сейчас. И такой страшной. Как одна из эриний, богинь мести. Он завороженно смотрел на нее. Ему даже показалось, что волосы ее извиваются, как змеи. Холодный пот выступил на лбу, ноги похолодели.

С минуту они молча смотрели друг на друга, потом Виолетта повернулась и увидела Андрея. Он неподвижно сидел я кресле, и тоже потрясенно смотрел на нее. Она быстро подошла к нему, опустилась на колени перед креслом и легко провела пальцами по его лицу.

— Что они сделали с тобой? — спросила она.

— Ничего, родная, — ответил он тихо. — Небольшая мужская разборка.

Она обхватил руками его колени, прижалась к ним лицом и замерла. Он гладил ее по волосам, и слепому было ясно, что в эту минуту для этих двоих ничего, кроме них, не существовало на свете.

Охранник, кашлянув, вышел. Георгий остолбенело, смотрел на них и впервые в жизни ощущал себя невидимкой. В комнате повисла абсолютная тишина, и только часы своим тиканьем напоминали, что время все-таки не остановилось.

Лица Виолетты Георгий не видел, оно было полностью скрыто рассыпавшимися по плечам волосами. Он поднял глаза и посмотрел на Андрея. Выражение его лица поразило Георгия. Перед ним сидел абсолютно счастливый человек, которому просто нечего больше желать. В глазах как будто затеплились свечи, озаряя все вокруг нежным, трепетным светом. «Наивные маленькие дурачки, — подумал он. — Не понимают, что это в последний раз». И вдруг отчетливо понял, что проиграл. Они были сильнее его. Он мог разлучить их навсегда, истерзать, убить, наконец, но победить был не в силах. Победа, казавшаяся столь близкой, предательски обернулась поражением.

— Тиминушка! Девочка моя! — позвал он дрогнувшим голосом. — Что ты делаешь со мной?

Виолетта оторвалась от колен Андрея и грациозно, одним неуловимым движением поднялась с пола.

— Я ухожу, отец. — Слово «отец» вместо обычного «папа» больно резануло Георгия. — Ухожу с ним.

— Ты не уйдешь. Здесь твой дом, и ты остаешься. А он может идти хоть сейчас.

— Здесь моя тюрьма, и я бегу отсюда.

— Если дело только в этом, то, обещаю тебе, с сегодняшнего дня все будет иначе. Все будет, как ты хочешь, только не уходи. Я не могу без тебя.

Виолетта нетерпеливо поморщилась. Слова уже не имели для нее никакой цены. Бесполезные, как прошлогодние листья.

— Помнишь, отец, ты говорил мне, что когда ты был молод и любил маму, вмешалась система и искорежила твою жизнь. Она требовала от людей, чтобы любили только ее, и уничтожала непокорных. Так вот, она искалечила не только твою жизнь, она искалечила тебя самого, настолько, что ты воспроизвел ее в своем доме. Ты хотел, чтобы я любила только тебя, а теперь, когда ничего не получилось, готов меня уничтожить. Ну что ж, давай, только счастливее от этого ты не станешь. Мне жаль тебя, отец.

— Убирайся! — завопил Георгий. В углах его рта закипела пена. Жилы на шее угрожающе вздулись. Лицо побагровело. — Убирайся вместе со своим русским ублюдком. И будьте вы навеки прокляты! Чтоб вам не знать ни минуты радости на этом свете!

Виолетта с сожалением посмотрела на него. Как страшно, что они в одну минуту стали чужими друг другу. Она подавила в себе желание подойти к нему, приласкать, еще раз попытаться ему объяснить. Глядя в его безумные вытаращенные глаза, она поняла, что все бесполезно. Он по-прежнему слеп и глух. Она тронула Андрея за руку, и они исчезли за дверью.

Георгий сидел в кресле, жадно хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Он позвал, было, охранника, чтобы приказать ему немедленно вернуть их, но голос не подчинялся ему. Из горла вырвался только клокочущий бессильный хрип.

Он услышал, как внизу хлопнула дверца машины, взревел мотор, заурчал, удаляясь, и все стихло. Она уехала, а он снова остался один.

Дрожащей рукой он нащупал выключатель лампы, повернул его, и комната погрузилась и серую предрассветную муть. Он и не заметил, как прошла ночь, самая кошмарная в его жизни, или нет. Была еще одна, много лет назад. Регина. Регина…

— Джи Джи, — прошелестел в ушах ее голос. — Джи Джи, я так люблю тебя.

— Регина, — прошептал он хрипло. — Я опять один. Все кончено.

— Bсe еще только начинается, Джи Джи. Только начинается. Открой глаза.

Из неверного света зарождающегося утра и ночных теней соткалась гибкая женская фигурка. Маня к себе, она покачивалась перед ним. Рука в прощальном приветствии взлетела над головой, заклубились призрачные волосы. Она скользнула прочь и растаяла.

— Любовь сильнее смерти, — донеслось до него издалека.

— Регина! — Его крик взлетел над спящим домом и затих. Только чайки, проносясь над морем, ответили ему.

Андрей остановил машину за первым же поворотом. Виолетта тут же очутилась в его объятиях. Они целовались жадно, неистово, страстно, как любовники после долгой разлуки. Глаза Виолетты, опущенные густыми черными ресницами, казались бездонными.

— Виола, фиалочка моя, — выдохнул Андрей. — Это как сон. В какой-то момент я подумал, что больше никогда тебя не увижу.

— Ты так подумай? — Виолетта резко выпрямилась. — И почувствовал, наверное, небывалое облегчение.

— Облегчение я бы почувствовал несколько позже, на дне моря с камнем на ногах, — съязвил Андрей.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ничего особенного. Твой отец пообещал мне, что если я не исчезну добровольно, он меня «исчезнет» сам. Я сразу вспомнил мафиозные разборки в фильмах. Там строптивые люди обычно успокаиваются именно так.

— И что ты ему ответил?

— Я не успел. Только хотел осведомиться, каким именно способом он намерен меня «исчезнуть», и предложить свои услуги в качестве консультанта, как появилась ты. Вот это была бомба!

Виолетта наморщила лоб, пытаясь сосредоточиться.

— Нет, ничего не помню. Как позвонила у ворот, помню. Лязг замка помню. Больше ничего. Потом только тебя с фиолетовой щекой и все, что было после. Просто провал в памяти.

— Это было что-то неописуемое! — воодушевленно вскричат Андрей. — Мы сидели с твоим отцом, готовые вцепиться друг другу в глотки. Атмосфера была так накачена, что искры летели. Вдруг вваливается охранник с перевернутым лицом и начинает лепетать что-то невразумительное. И возникаешь ты, просто ниоткуда, из воздуха, из тьмы. Ты была как будто в трансе. Я готов поклясться, что, кроме Джи Джи, ты никого и ничего вокруг не замечала. Вокруг головы мерцаю серебристое сияние, волосы шевелились, как змеи, глаза были черными и пустыми.

— Горгона! — воскликнула, смеясь, Виолетта. — То-то вы оба сидели как каменные. Эй, писатель, ты не зря ешь свой хлеб. Картинка получилась та еще.

— Не веришь? — Андрей выглядел уязвленным. — Поехали назад, к отцу, он подтвердят.

— Шантажист! Знаешь ведь, что я не подойду к этому дому и на пушечный выстрел. Скорее, поехали, а то мы еще недостаточно далеко.

— Не двинусь с места, — твердо сказал Андрей, — пока не скажешь, что веришь мне.

— Поедем, прошу тебя.

Но Андрей был непреклонен:

— Сначала скажи.

— Чего ты от меня хочешь? — возмутилась Виолетта. — Чтобы я признала, что была похожа на Горгону Медузу? Ни за что! Тем более, что я ничего этого не помню.

Андрей порывисто обнял ее.

— Ты были прекрасна, как богиня, как карающая богиня.

И совершенно сразила нас обоих. Ручаюсь, что твой отец до сих нор никак не оправится.

— Вот и поехали отсюда, пока не оправился. — Виолетта вдруг забеспокоилась.

— Куда едем?

— К Ивану. Я тебе сейчас все объясню.

Когда они подъехали к дому Ивана, уже совсем рассвело, но город еще спал. Только неприкаянные бродячие коты еще шныряли там и сям. Улицы были пустынны. Стены домов отливали мягким розовым цветом. Легкий ветерок шевелил занавески на окнах. От его воздушного прикосновения, оживает белье на веревках, перешептывалось, делясь своими секретами. Волшебный, заколдованный мир.

— Слушай, может, поедем сначала в какую-нибудь гостиницу? — предложил Андрей. — Неудобно врываться к нему этакой час. Он, наверное, еще спит.

— После такой-то ночи! — воскликнула Виолетта. — Ты шутишь?! Конечно же, не спит и ждет нас.

Она легко взбежала по ступенькам и позвонила. С минуту ничего не было слышно. Виолетта сделала было Андрею знак уходить, как вдруг раздались еле различимые шаги, дверь. распахнулась и на пороге возникла Цеца собственной персоной, да еще с ног до головы закутанная в простыню.

Девушки посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Цеца! Ну, ты даешь! — только и смогла вымолвить Виолетта, вытирая слезы. Андрей смотрел на них во все глаза, ничего не понимая.

В глубине коридора появился Иван. Он успел натянуть шорты и поэтому выглядел почти респектабельно.

— Иван! — закричала Виолетта. — Так-то ты меня ждал!

Иван растерянно развел руками:

— Не мог же я оставить ее там одну, Виолетта. Ты же понимаешь.

Она обняла его за шею и расцеловала в обе щеки.

— За что люблю его, так это за искренность. Иван, ты чудо!

Виолетта подбежала к двери, взяла Андрея за руку и потянула за собой.

— Иван, — сказала она, сияя, — познакомься. Это Андрей.

Мужчины смерили друг друга оценивающими взглядами, улыбнулись как по команде и обменялись крепким рукопожатием.

— Я очень рад, что мы встретились, — сказал Иван.

— Я тоже. Виола мне все рассказала про тебя. У меня нет слов. Ты очень смелый человек.

— Пожалуй, — согласился Иван. — Ты же был там, сам все видел. Что собираешься делать дальше?

— Поедем в российское консульство. Надо уладить дело с паспортом Виолы. Но я думаю, что мне это удастся.

— Значит, Георгин не со всем смирился?

— Он вышвырнул нас за дверь в приступе ярости. Поэтому я так спешу, пока он не передумал и не перехватил нас. У меня создалось впечатление, что он способен на все.

— Ты знаешь, — сказал задумчиво Иван, — он, в общем-то, неплохой человек. Власть его испортила. А на Виолетте он вообще, по-моему, свихнулся.

— Вот тут я его очень хорошо понимаю, — улыбнулся Андрей. — Я ведь тоже…

Иван рассмеялся и хлопнул его по плечу:

— Пойдем, выпьем кофе. Чувствуешь запах? Это девочки колдуют на кухне.

Цеца в шортах и маечке намазывала маслом хлеб. Виолетта разливала кофе по чашкам. Его пьянящий аромат витал по кухне плотным пряным облаком. Андрей вошел и потянул носом воздух.

— Блаженство, — выдохнул он мечтательно. — Побываешь в такой передряге и сразу научишься радоваться мелочам.

Виолетта потянула его к столу:

— Садись, поешь что-нибудь.

Цеца вынырнула из холодильника:

— Ни молока, ни сливок не обнаружено. Пара полузадушенных сосисок и весьма подозрительный сыр.

— Чем это он подозрительный? — с обидой в голосе спросил Иван.

— Позеленел весь от обиды. О нем начисто забыли. Бедняжка!

— Кто бедняжка, он или я?

— Он, конечно. — Цеца ласково взъерошила Ивану волосы. — Ты-то на это пожаловаться не можешь.

— Виолетта! — горестно простонал Иван. — И откуда она только взялась на мою голову? Жил себе, жил, тихо, никого не трогал, писал картины. Вдруг появляется эта оса с тонюсенькой талией и острющим жалом, и ну жужжать: то ей не так, это не этак. Холодильник ей мой, видите ли, не нравится.

— Холодильник как раз ничего, а вот содержимое… — Цеца трагически закатила глаза.

— Это мы исправим, — бодро сказал Иван. — Тут недалеко есть один очень милый ресторанчик…

— Только не это! — Цеца в негодовании замахала руками. — Никаких ресторанов. Я их видеть не могу. Это у меня профессиональное, — добавила она не без гордости. — Куда лучше ужин при свечах под одной из твоих картин.

— Кстати, Иван, — встрепенулась Виолетта. — Покажи картины. Дико звучит, но мы с тобой почти год знакомы, а я ни одной не видела. Вообрази, — повернулась она к Андрею, — как я жила. Вспомнить страшно.

Он сжал ее руку. И все вокруг вдруг стушевалось и растаяло: веселая болтовня Цецы, звон чашек, рассудительный голос Ивана. Остались только его синие глаза на любимом лице, которое даже кровоподтеки не могли испортить. «Ты здесь, со мной, — говорили они. — Значит ли это, что ты любишь меня?» «Да, да, да, — лучились в ответ ее глаза. — Только ты».

— Виолетта, — позвала Цеца. — Ой, они, кажется, отключились.

— Оставь их, — сказал ей Иван. — Пойдем.

Они тихо вышли из кухни.

Когда Виолетта и Андрей очнулись, они обнаружили, что сидят на кухне одни, держась за руки.

— Забавно мы, наверное, выглядим со стороны, — сказал Андрей с улыбкой. — Как два влюбленных подростка.

— Или как два малыша в песочнице, — подхватила Виолетта. — Не смущайся. Влюбленные всегда выглядят глупо со стороны. Пошли, посмотрим картины Ивана. Судя по эскизам и рисункам, которые он приносил мне, это должно быть нечто. Он работает в манере фотореализма. Это, знаешь, когда…

— Знаю. — Андрей поднял ее со стула и так крепко поцеловал, что у Виолетты закружилась голова. Она покачнулась, но Андрей поддержал ее. — Эй, синьорина, — насмешливо заметил он, — вы, кажется, снова теряете над собой контроль. Идемте смотреть картины, а то Иван обидится.

Виолетта показала ему язык.

Иван с Цецой сидели на диване, и, кажется, вовсе не скучали. Огромная комната-мастерская с длинными окнами почти до потолка была залита розовым утренним светом. На стенах висело несколько картин, на полу, на столе, стульях небрежно валялись наброски, эскизы, пастель, тюбики с масляными красками, кисти, карандаши и еще много всякой всячины. На мольберте лицом к стене стояла большая картина.

— Господи, как я люблю этот художественный бедлам! — воскликнула, врываясь в мастерскую, Витсетта. — Моя мечта!

Она принялась разглядывать картины, медленно переходя от одной к другой. Пару раз она даже взвизгнула и захлопала в ладоши от удовольствия. Иван сиял.

— Почему так мало? — спроста Виолетта нетерпеливо Ей хотелось смотреть еще и еще. — Ты замечательный колорист. Вот эта картина, смотри, просто купается в солнце. А здесь ночь мрачнее мрака, и эти ослепительные белые одежды. Почему, почему так мало? — переспросила она.

— Большая часть осталась в картинной галерее, многое разошлось. Здесь только последние веши.

— А это? — спросила Виолетта, указывая на кар1нну, повернутую к стене.

— Эту я еще не закончил.

— Можно посмотреть?

— Если хочешь, хотя я не люблю показывать неоконченные работы.

— Ну, пожалуйста!

Иван пожал плечами и повернул картину. На зеленом цветущем лугу лежала обнаженная девушка. Картина действительно была еще далека от завершения. Задний план был едва намечен, детали не прописаны, но уже сейчас было видно, как нежно ласкает трава ее чуть загорелое тело, как грациозна и в то же время полна скрытой силы ее поза.

— Хороша! — Андрей даже присвистнул.

— Какое знакомое лицо, — взволнованно произнеси Виолетта. — Может ли это быть? Это же Стефа, обворожительная «ночная бабочка». Она мне здорово помогла однажды.

— Точно, она, моя любимая натурщица, — с гордостью произнес Иван. — Настоящий самородок, природная грация, а какое тело!

— Прямо светится вся, — завистливо выдохнула Цеца. — Надо же! Но все равно мое ухо лучше. — Она зашуршала бумагами на столе, как мышка. — Куда оно могло запропаститься? А, вот! — Цеца торжествующе протянула им листок. Это был набросок пастелью. Изящное ушко в окружении коротко-стриженных волос. Нежное, перламутрово-розовое, оно трогательно светилось на белом листе, как драгоценная жемчужина.

— Это Иван нарисовал сегодня ночью, — с гордостью сказала Цеца. — Оно даже лучше, чем оригинал.

Все стали дружно ее разубеждать, но она не желала ничего слушать.

— Прелесть, Иван, просто прелесть. — Виолетта была в восторге. — Это лучшая твоя работа.

— Да, Иван, тебе надо больше работать пастелью. Получается удивительно, — признал Андрей.

— Как вы не понимаете?! — вскричала Цеца. — Все дело в модели.

Иван рассмеялся и обнял ее за плечи.

— Должен признать, что твое ушко несказанно меня вдохновило. Такого я еще не помню. — Он легко хлопнул ее по нежной округлости пониже спины.

— Иван, у меня к тебе просьба, — сказал Андрей.

— С удовольствием исполню любую.

— Продай мне картину. Вот эту. — И он указал на небольшую картину в скромной раме. Грациозная девичья головка на гордой шее, с летящими по ветру золотистыми волосами, а рядом голова ирландского сеттера с длинными волнистыми ушами. Оба, и пес, и девушка, смотрят вперед, в неведомое. Казалось, что губы ее шевелятся, а чуткий нос собаки нервно подрагивает.

— Странный выбор. — Иван испытующе посмотрел на Андрея.

— Она напоминает Виолетту, — просто объяснил он.

Иван азартно щелкнул пальцами:

— Вот он, глаз истинного художника. Ты первый заметил сходство. Конечно, это она, не настоящий портрет, а так, как я ее вижу. Забирай.

— Сколько?

— Обижаешь. Это подарок. Вам обоим.

— Спасибо. Подарок царский. Виолетта, к сожалению, нам пора. В девать открывается автосалон. Забираем машину и сразу в консульство.

Виолетта подошла к Ивану, положила руки ему на плечи и заглянула в глаза.

— До свидания. Я очень, очень тебя люблю. — Приблизила губы вплотную к его уху и еле слышно шепнула: — Не обижай тут мою Цецу.

— Ее, пожалуй, обидишь, — в тон ей шепнул Иван.

Виолетта крепко его поцеловала. Мужчины пожали друг другу руки. Виолетта расцеловалась с Цецой. Все шумной гурьбой высыпали на улицу, быстро погрузили вещи. Иван бережно уложил на заднее сиденье завернутую в бумагу картину. Джип тронулся.

— Пока! Счастливо! — кричали Иван и Цеца вслед удаляющейся машине.

Виолетта по пояс высунулась из окна.

— Иван, почему на картине собака? — закричала она. — Почему собака?

Иван сделал загадочный жест, напоминающий вопросительный знак.

Солнце уже припекало вовсю. Горячий воздух врывался в окно, почти не принося облегчения. Они стремительно удалялись от моря, и его свежего дыхания уже не чувствовалось.

Андрей нажал на кнопку. Стекла окон поползли вверх, включился кондиционер. В машине сразу стало прохладно.

— Передохнем немного и выключим, — сказал он Виолетте. — Не люблю этот синтетический воздух.

— Но почему все-таки собака? — неожиданно спросила Виолетта. — Как ты думаешь?

— Ты о картине? Это просто.

— Объясни.

— Я думаю, он хотел сказать, что тебе нужен друг, преданный и верный, с которым ты смело, могла бы смотреть вперед, который всегда был бы рядом. Собака здесь — абстрактный образ, который стал вполне конкретным.

— То есть собака — это ты! — воскликнула Виолетта в восторге от своей догадки.

— С твоего позволения, не собака, а пес. Да, я твой верный пес, готовый защищать тебя всегда и везде. — Андрей оскалил зубы и зарычал. — Ты не заметила между нами сходства?

— Где были мои глаза! Вылитый ты!

— Если у вас, синьорина, будут еще какие-нибудь вопросы, смело обращайтесь. Я всегда к вашим услугам. Консультации на любые темы и, причем совершенно бесплатно.

— Хвастун! Дай лучше порулить.

— А ты умеешь?

— Конечно. Права я, правда, еще не успела получить. Тяжелое детство, знаешь ли. Но машину водить умею, особенно по пустой дороге.

Андрей, вздохнув, пустил ее за руль.

— Только не гони и держи ногу поближе к тормозу.

— Не волнуйтесь, капитан, все будет в порядке. А вы пока отдохните.

— Отдохнешь тут с тобой, как же, — проворчал Андрей.

Однако к его величайшему удивлению, у Виолетты получалось превосходно. Машина легко взяла с места и плавно покатилась по дороге.

— Она сама едет! — воскликнула Виолетта, сжимая руками руль. — Чудо, а не тачка!

— Где ты набралась таких словечек? — удивился Андрей.

— Не забывай, что я не всю жизнь просидела на цепи. Я даже в школе училась.

— Да что ты? Кто бы мог подумать, — съязвил Андрей.

Виолетта ткнула его локтем в бок. Машина резко вильнула на середину шоссе. Андрей мгновенно среагировал и выровнял машину как раз в тот момент, когда мимо на приличном скорости просвистел потрепанный микроавтобус. Виолетта вымученно улыбнулась.

— Простите, капитан, маленькая оплошность.

— Ничего себе маленькая, — ответил Андрей сквозь зубы. — Еще секунда — и в лепешку.

— Ты сам виноват, — попыталась защититься Виолетта. — Нечего отвлекать водителя своими шуточками.

— Ладно, — примирительно сказал Андрей. — Порезвилась и хватит. Для тренировок выберем более безопасное место, и, клянусь, я буду нем как рыба.

Виолетта перебрались обратно на боковое сиденье. Андрей сел за руль, и они тронулись. «Скоро, то самое место, — подумал он, — по-моему, вон за тем поворотом». Красноватый отвесный склон, поросший желтым и зеленым лишайником, так и врезался в память. «Когда я успел его заметить, — недоумевал он, — я же улепетывал без оглядки».

«Альфа» плавно взяла поворот и вылетела на прямой участок шоссе. На обочине стояли две машины. «Совсем как тогда», — мелькнуло в мозгу Андрея. Он нажал на газ.

— Останови! — Виолетта вцепилась в его руку. — Останови, это он.

Из крайней машины вылезал крупный мужчина в белом костюме. Андрей узнал Георгия.

— Ты уверена? — только и спросил он.

Виолетта закивала: да, да, да, да! Пожав плечами, Андрей резко нажат на тормоз. «Альфа», подпрыгнув, остановилась как вкопанная. Он не успел еще заглушить мотор, а Виолетта уже со всех ног бежала к отцу. Он тоже побежал ей навстречу. Они сошлись на полдороге и крепко обнялись. Она обвила руками его шею, прижалась щекой к щеке.

— Джи Джи, папа, я так счастлива, что ты здесь.

— Тиминушка… — Георгий задыхался, сердце бешено колотилось, от волнения, от бега ли, неизвестно. — Я не мог так отпустить тебя.

— Господи, как хорошо, что ты здесь. Я знала, знала…

Георгий слегка отстранил ее от себя и заглянул в глаза.

— Вчера ко мне приходила Регина. Она сказала, что все еще только начинается. Ты понимаешь?

— Да, — прошептала Виолетта сквозь слезы. — Да, она права.

— Не исчезай навсегда, Тиминушка. — попросил Георгий.

— Я обязательно позвоню тебе и буду звонить часто-часто. А потом мы приедем к тебе. И ты приедешь к нам. Я отведу тебя на могилу мамы. Ты сам увидишь, как там светло и покойно. Ты принесешь ей цветы и поймешь, что она простила тебя. Ведь это тебя мучает всю жизнь, правда, папа?

Георгий спрятал лицо в ее волосах. Он не мог больше сдерживаться. Слезы покатились из глаз. Это были светлые слезы обновления, как будто все, что накопилось тяжкого на сердце за эти долгие годы, нашло, наконец, выход. Они долго стояли, обнявшись, и Георгий, чувствуя ее легкое дыхание на своей щеке, биение ее сердца на своей груди, вдруг понят, что они теперь всегда будут вместо, даже если она уедет сейчас. Расстояния ничего не значат, если сердца бьются в такт.

— Мы теперь всегда будем вместе, — сказал он вслух.

Виолетта кивнула. Только теперь она вспомнила про Андрея и помахала ему рукой. Он не спеша приблизился. Мужчины долго смотрели друг на друга, потом Георгий улыбнулся и протянул ему руку.

— Ты можешь называть меня Джи Джи, — сказал он.

Андрей ухмыльнулся во весь рот, только зубы заблестели, и крепко пожал протянутую руку.

— Береги ее, слышишь, — сказал Георгий и махнул рукой охраннику у машины. Тот вытащил из багажник огромную сумку и подошел к ним. — Здесь все твои вещи, Тиминушка, все, что ты оставила дома. Я думаю, ты не откажешься прихватить их с собой.

— Не откажусь, — ответила Виолетта.

Андрей и охранник отошли к «альфе». Георгий, слушаясь, полез в карман и извлек оттуда паспорт.

— Это твой, — пробормотал он, избегая смотреть ей в глаза. — Прости меня за все.

— Джи Джи, — прошептала Виолетта. — я так люблю тебя…

Эпилог

Дежурный дорожного патруля, проезжая 86-й километр шоссе на Русу, заметил неподалеку от дороги черную «альфа-ромео». Машина стояла, приткнувшись к краю поля, засаженного подсолнухами. Рядом с ней никого не было. Он медленно подошел и заглянул внутрь. На откинутых сиденьях, крепко обнявшись, мирно спали двое: молодой темноволосый мужчина и юная девушка в коротенькой юбочке. Ее длинные стройные ножки выглядели так соблазнительно, что патрульный облизнулся, благо никто его не видел, и в душе пожалел, что не может быть сейчас на месте этого парня в машине. «Одним все, другим ничего», — сокрушенно подумал он, вспомнив вечно растрепанную жену и крикливую тещу, которые ждали его дома.

Зловредно улыбаясь, он постучал согнутым пальцем в стекло. Никакой реакции. Он постучал снова. Девушка повернулась во сне, предоставив ему полную возможность любоваться ее крошечными нежно-фиолетовыми трусиками.

Это было уже слишком. Он забарабанил по стеклу изо всех сил. Первым проснулся мужчина. Он приподнялся на локте, сощурил глаза и, ничего не понимая, огляделся вокруг. Заметив патрульного, он сел, опустил стекло и спросил что-то на непонятном языке.

Тут проснулась девушка. Очаровательно улыбаясь и протирая заспанные глаза, она как ни в чем не бывало одернула юбочку и потянулась. Она оказалась обладательницей не только красивых ног, но и двух сногсшибательных грудок, так и распиравших короткую маечку. Патрульный совсем расстроился. Андрей заметил его завистливый взгляд и понимающе покачал головой.

— Выясни, в чем дело. Виола, но понежнее. Похоже, ты сильно травмировала беднягу, — сказал он.

— Ты готов сочувствовать любому похотливому скоту, — возмущенно ответила Виолетта.

— Не сочувствовать, а понять. Это не одно и то же. Я б просто умер от разрыва сердца, окажись сейчас на его месте.

Виолетта потянулась к окну, где стоял патрульный, прямо через сидящего около нее Андрея. Она обняла его за шею одной рукой, а другой оперлась на открытое окно и, кокетливо глядя на обалдевшего патрульного, проворковала:

— Что случилось?

— Вот стервочка. — пробормотал Андрей и ущипнул за попку. Виолетта взвизгнула, но позы не изменила.

— Я… тут проезжал, — запинаясь, заговорил патрульный. — Подошел… проверить, может, что не так.

— Спасибо, вы очень внимательны. Очень. Видите ли, мы не спали всю ночь и. чтобы не заснуть за рулем, решили подремать в подсолнухах. Осень романтично, правда?

— Правда, — тупо подтвердил патрульный, не совсем понимая, что говорит.

— А теперь мы, пожалуй, поедем, да, милый? — Она незаметно ткнула Андрея в бок.

Он на всякий случай кивнул, хотя ни слова не понял.

— Чао, офицер, — пропела Виолетта и откинулась на спинку сиденья.

Тот чуть не взял под козырек, но вовремя отдернул руку. Машина вырулила на шоссе и помчалась в сторону границы.

— А ты, оказывается, порядочная стервозина» — сдерживая улыбку, сказал Андрей.

— Знай, с кем связался, — решительно заявила Виолетта. — Терпеть не могу мужчин, которые начинают пускать завистливые слюни при виде пары стройных женских ног. Меня от них мутит.

Андрей не сдержался и громко захохотал.

— Извини, но у меня тоже слюнки текут, когда я тебя вижу.

— Нашел, за что извиняться. Так и должно быть.

Андрей захохотал еще громче, слезы выступили у него на глазах.

— Потрясающий образец женской логики! Я просто обожаю тебя за это.

Виолетта прижалась щекой к его плечу.

— Только ты можешь смотреть на меня так, слышишь, только ты.

«Вот оно какое — счастье, — думала Виолетта, с наслаждением вдыхая любимый запах его тела. — Когда рядом человек, который смотрит на тебя, и ты меняешься, переплавляешься под его взглядом. Становишься собой, такой, какой создал тебя Господь Бог, и о которой ты сама забыла в суете дней без любви. Будто спадает лягушачья кожа». Она вспомнила Лику, свою случайную подругу, и их долгий ночной разговор-шепот. Скоро они увидятся, и Виолетта расскажет ей, как встретила своего мужчину, как, наконец, нашла путь к себе.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.