Пятаки гербами вверх

Виль Владимирович Липатов ПЯТАКИ ГЕРБАМИ ВВЕРХ

О рабочем заводе «Текмаш» Георгии Семеновиче Перелыгине можно написать серию очерков. Например, о том, как он добровольцем строил Магнитогорск и построил его; о том, как строил и тоже построил орловский завод «Текмаш», а потом в годы Великой Отечественной войны собственными руками взрывал его. Очень бы драматической получилась сцена, в которой Георгий Семенович тяжелым ломом разбивает те самые уникальные трансформаторы, что были предметом его гордости, как монтажника. Радостным получился бы очерк, рисующий возвращение Георгия Семеновича на родную Орловщину – о том, как он восстанавливал завод, как поднялись новые корпуса, много выше и просторнее прежних.

Отличный, полный бодрости очерк можно было бы написать о послевоенной судьбе Георгия Семеновича – о том, как он был выбран и стал бессменным депутатом райсовета, как поднялся в своей квалификации на большие высоты, как отпраздновал рождение пятого ребенка. Можно было бы рассказать о том, что Георгий Семенович в коллективе родного цеха стал тем самым пожилым рабочим, который есть в каждом цехе и которого молодые за глаза ласково зовут «батей». К «бате» идут за советом, ему подражают, его слова передают из уст в уста. Начальники цехов и даже директора заводов и уважают и побаиваются «батю».

Можно было бы, наконец, рассказывать о том, какую большую общественную работу ведет Георгий Семенович как член исполкома райсовета Железнодорожного района или как председатель цехового комитета профсоюзов (теперь уже бывший) – об этих вечных заботах о судьбе родного завода – быть ему мощнее и краше, – о постоянных тревогах за судьбу некоторых сбившихся с панталыку людей, о борьбе за чистоту человеческих отношений. Можно было бы, наконец… Впрочем, достаточно перечислений! Вместо них хочется рассказать историю не о монтаже кранов и не о депутатской работе Георгия Семеновича, а о яблоках, кровельном железе и цементном растворе.

Говоря о яблоках, кровельном железе и цементном растворе, мы пытаемся скрыть то главное, что стоит за ними, ибо каждому понятно, что яблоки, кровельное железо и цементный раствор – это лишь вторичное, а первичное суть то, что ведет к ним. Иными словами, речь пойдет совсем о другом, хотя будем рассказывать о яблоках, кровельном железе и цементном растворе. Итак…

Когда в Орле цветут яблони, то кажется сверху, что на Оку прилегло белое облако. Недвижно лежит оно, разрезанное синей лентой реки. А в том районе, где живет Георгий Семенович, в белом облаке – самая яркая, самая чистая белизна: «здесь море яблоневых садов.

На рассвете, разбуженный птичьим щебетаньем, грохотом пролетающего самолета и ощущением радости, Георгий Семенович выходит в сад. Останавливается среди буйства и тесности деревьев, щурится, сонно улыбается. Потом вдыхает яблоневый дух полкой грудью и как бы сразу приходит в себя – мир проясняется, становится цветным и резким. Цветут яблони, вишни, груши, ветки тянутся к лицу Георгия Семеновича, и он губами прикасается к прохладному лепестку. Сок сладок, как глубинная колодезная вода. В городе еще тихо, и он слышит тайное дремучее шелестенье деревьев да птичьи голоса… Тихая, привычная и глубокая охватывает его радость. Это не восторг молодости, не ликование зрелости, а та самая радость, которая дается человеку, прожившему такую жизнь, в которой труда и счастья было больше, чем бесцельности и неудач. Эта та самая высокая радость, которую дает человеку чистая совесть.

С легкой улыбкой, с блестящими глазами Георгий Семенович оборачивается к своему дому. Просторный, сложенный из добротного кирпича, с широкими окнами, дом облит розовыми лучами восходящего солнца. В доме ни звука (даже жена Анна Васильевна еще спит), но дом не кажется мертвым. Он как бы дышит сладким утренним сном ребят, безмятежностью их покоя, отдыхом жены после трудных дневных забот. «Славно!» – думает Георгий Семенович.

Большому просторному дому всего несколько месяцев. Он еще младенец – этот большой дом, облитый лучами розового солнца, но яблони прилегают к нему уже по-родственному тесно и ласково. И как им не прислоняться, когда новый дом много больше старого и он сам как бы приблизился к яблоням, когда занял место старого дома. И стоит теперь в тесноте белизны и ядреного яблочного духа. «Славно! – опять думает Георгий Семенович. – Славно! Славно!»

А ведь не так давно Георгий Семенович вот так же стоял в саду и печально смотрел на голые ветви яблонь. Пуржился под ветром вчерашний снег, деревья тихонько скрипели, окна старого дома смотрели хмуро, исподлобья. Он был маленьким, старый дом, и таким дряхлым, что по ночам разговаривал хриплым усталым голосом – скрипели доски, вздыхала кровля, жаловались балки. И было на что жаловаться – Георгий Семенович купил дом уже старым. За два века почти домишко совсем скособочился и стал меньше, чем был. Не от того, конечно, что одряхлел, а от того, что пятерых детей родила с тех пор его хозяйка.

Да, дом был дряхлым, и в то зимнее утро Георгий Семенович с печалью думал о том, что наверное, придется расставаться с ним. И с садом тоже придется прощаться. Ветерану завода, многосемейному человеку, ему дадут квартиру в многоэтажном доме. Это, конечно, не плохо – будет газ и паровое отопление, но сад. Как быть с садом?.. Ему уже поздно вступать в кооператив, сызнова садить деревья, лелеять и ждать плодов. В холоде, среди молчащего снега и свистящего ветра смотрел он на черные голые ветви, и сердце сжималось. Он знал каждую яблоньку в лицо, ведал о ее привычках и болезнях.

Город и родной завод вставали из руин, и он выращивал сад. С опухшими от усталости руками приходил из цеха затемно, но шел к деревьям. И теперь все бросать! Отхолодится зима, сникнут ветры, и распустятся по весне белые яблони, но он уже не выйдет к ним на зорьке, не поздоровается мысленно: «Привет, ребята!» Как-нибудь, наверное, будет устроено так при коммунизме, чтобы человек на рассвете мог выходить из своей квартиры прямо в сад. Будет, наверное, так устроено, а вот теперь…

Обычным – веселым, бодрым, энергичным – приходил Георгий Семенович в те дни в цех, но, верно, было что-то такое в его лице, что приковывало внимание. Рабочие – то один, то другой – подходили к нему, постояв, спрашивали о здоровье, о делах.

– Порядок»! – отвечал он. – Все здоровы!

Георгий Семенович не замечал того за собой, что замечали товарищи, и удивлялся их вниманию. И уж совсем не догадывался он о том, что происходит в цехе втайне от него. Ему и на ум не приходило, что печаль его о саде и доме известна товарищам. Он очень удивился, когда председатель завкома Степан Яковлевич Логутов завел с ним странный разговор:

– Присаживайся, Георгий Семенович, отдохни, поболтаем… Про дела в цехе, конечно, знаю, что новенького по-домашности? Спасибо за привет от Анны Васильевны, ей кланяйся! Ты вот что мне скажи, старый дружище, жилплощадь расширять не собираешься? Шутка ли дело – пятеро! Есть у тебя такие задумки?

– Есть! – просто ответил Георгий Семенович, – Маракую!

Степан Яковлевич откровенно обрадовался, но повел себя странно – вместо того чтобы предложить помощь, содействие, вдруг забегал по кабинету, замахал руками:

– Маракуй, маракуй, Георгий Семенович… Старшего-то сына, слышал, в армию скоро отправляешь… Вот видишь как! Так ты скорей маракуй… – и перевел разговор на другое: – С краном-то как дела? Смонтируем вовремя?

Совсем удивленный ушел от председателя завкома Георгий Семенович, а дома сказал жене печально:

– Придется, Аннушка, переезжать нам в большой дом… Сегодня Логутов насчет расширения жилплощади поговаривал, да странно как-то… – Подумал, вздохнул и добавил: – Новый дом на наши деньги не поднять!

– Где уж там! – вздохнула жена и посмотрела в окно, за которым стыл на морозе сад. – Это ведь прорву денег надо!

Весь вечер Георгий Семенович думал о странном поведении Логутова, но наутро все прояснилось. Наверное, часов в двенадцать к нему вдруг подошли разом молодые монтеры – ученики и друзья – Володя Извеков и Валентин Сычев. Поздоровались, как-то неловко потоптались на месте, словно не знали, с чего начинать разговор. Посматривали, черти, странными глазами друг на друга и маялись. «И эти тоже чего-то…» – с недоумением подумал Георгий Семенович и ворчливо приказал Извекову:

– Болтай, если пришел… Языки, что ли, прикусили?

– Да мы так! – смущенно сказал Володька. – Что, и постоять рядом нельзя!

– Разговаривай! – совсем рассвирепел Георгий Семенович.

И тогда Володя Извеков тихо сказал:

– Слышали мы, Георгий Семенович, что вы дом будете новый строить… Так мы согласны помочь! Кирпичную кладку мы вести, конечно, не умеем – за это другие ребята возьмутся, а что другое – мы поможем…

– В свободное от работы время! – тоже тихо произнес Валентин Сычев. – А по воскресеньям целый день можно работать…

Так вот оно что! Георгий Семенович стал серьезным, даже строгим. Сразу вспомнилось ему все прошедшее – как его товарищи в последние дни все шептались за его спиной, как хитренько поглядывали в его сторону, как ходили в завком, а, возвращаясь, опять советовались меж собой. И поведение председателя завкома стало понятным – ах, старый хитрец, ах, бестия!

– Материал на дом завод поможет достать, – продолжал Володя Извеков. – Кирпич уже есть, тес – тоже, а окна, рамы, другие мелочи ребята сделают… Надо строиться, Георгий Семенович…

– За неделю дом поставим! – объявил Валентин. – А то и за три дня. Всем миром навалимся…

Георгий Семенович строго молчал. Не понимал еще того, что происходит, но уже нутром чувствовал, что происходит событие серьезное и очень важное для него. Важное и серьезное не тем, что ребята хотят помочь построить дом, а тем, что решили сделать это. И когда стали подходить к ним другие товарищи по работе, он уже почему-то не думал о том, что происходит с ним сейчас, а был где-то в прошлом, в своей длинной биографии. Словно бы опять строил Магнитку, завод, опять завод, словно бы шел по годам, и лица тех людей, что окружали его, шли тоже вместе с ним. Пожилые шли с довоенных годов, молодые из близкого вчера, но они шли вместе с ним…

Вокруг Георгия Семеновича уже было людно. Смеялись, кричали, спорили, и он так плотно был окружен людьми, что поневоле согнал с лица суровость и стал улыбаться, сначала неловко, потом смущенно-радостно.

– Стройся, Жора! – солидно говорили пожилые.

– Сад любишь – не уходи в квартиру. Стройся!

– За три дня сгрохаем! – говорили те, что помоложе.

Потом вдруг пришагал председатель завкома Степан Яковлевич Логутов. Знал, такой-сякой, что делается в цехе, и вот появился в самую нужную минуту. Был он стремительный, деловой, даже суховатый, точно сидел на торжественном собрании и в центре президиума.

– Завод поможет со стройматериалами, – официально заявил он. – Так что смело начинайте строительство, товарищ Перелыгин…

– Помаракую! – привычным словом ответил Георгий Семенович.

Вечером, успокоившись, все обдумав, он говорил жене:

– Они, черти, все заранее спланировали, предусмотрели… Хочешь не хочешь, а придется строиться! Пожилой народ, он понимает, что значит сад, если ты его вырастил собственными руками! Пожилой народ это понима-ет! Так что, Аннушка, будь готова к большому делу… Одним словом, Аннушка, придется строиться!

Жена, отвернувшись, глядела в сад и только согласно кивала головой. Она так и не сказала ни слова… «Понимающая она у меня!» – ласково думал Георгий Семенович и тоже смотрел через окно на зимний грустный сад.

Тепло уже было, но еще ветрено, когда пришло памятное воскресенье. Деревья покачивались, шумели, разговаривали: с утра вылезло на небо яркое солнце и словно замерло. Георгий Семенович в этот день поднялся часов в пять, взволнованный, все ходил по саду, шептал что-то про себя, улыбался сам себе. По-хозяйски поглядывал на горы кирпича, досок, перетащил с места на место мешки с цементом. Время до семи часов тянулось долго, но, наконец, на улице раздались голоса.

В рабочей одежде, деловые, серьезные, шли к его дому товарищи. В руках держали мастерки, через плечи были перекинуты брезентовые фартуки. Они шли той же рабочей утренней походкой, которой ходили всегда на памяти Георгия Семеновича на работу – строить завод, жилые дома, школы. Шагал Иван Иванович Смирнов, Василий Иванович Поляков, Николай Александрович Бакин, Василий Иванович Полунин, Иван Александрович Логвинов – все опытные мастера, доки в своем деле. Эти кирпичи кладут под расшивку, работают без отвеса, на глаз. Шли и молодые – Володя Извеков, Валентин Сычев – эти готовы делать все, лишь бы быстрее, стремительнее. Кричали же: «За три дня сгрохаем!»

– Бывай здоров, хозяин! – поздоровались пожилые мастера. – Теперь тебе самое время за поллитрой бежать…

– Здоров, грамодяне! – в тон им ответил Георгий Семенович. – За бутылкой бегать нечего – давно ждет!

– Молодца!

Для кладки фундамента большого просторного дома все уже было готово, и Иван Иванович Смирнов молча достал из кармана четыре медных пятака. Так же молча протянул их Георгию Семеновичу и коротко кивнул головой, так как Георгий Семенович уже знал, что надо делать. Во все четыре угла будущего дома он положил по пятаку – гербом вверх. Потом принес бутылку водки и стаканы.

– Стоять дому тысячу лет! – торжественно произнес Иван Иванович. – Живи счастливо, Георгий Семенович! Живи радостно, Анна Васильевна!

Шумел на теплом ветре, переговаривался, радовался теплу и солнцу сад…