Пятеро детей и чудище

Глава первая Красивые, как ясное солнышко

До дома было мили три, однако не прошло и пяти минут, как наемный экипаж отъехал от станции по пыльному проселку, а дети уже принялись высовывать головы из окошка и спрашивать: «Мы еще не приехали?» И всякий раз, когда экипаж проезжал мимо какого-нибудь дома, а случалось такое нечасто, дети в один голос вопрошали: «Это наш дом?» Так продолжалось до тех пор, пока экипаж не достиг вершины холма, расположенного сразу за известняковой каменоломней, невдалеке от песчаного карьера. На этом самом холме стоял белый дом, как и положено, с зеленой лужайкой спереди и фруктовым садом позади.

— Приехали! — сказала мама.

— А дом-то какой белый! — воскликнул Роберт.

— И розы вокруг! — восхитилась Антея.

— И сливы! — обрадовалась Джейн.

— Очень даже ничего! — заключил Сирил.

А Малыш заявил:

— Идем гулять.

И тут экипаж, в последний раз подскочив на кочке, наконец остановился.

Каждый пытался выскочить первым, не обошлось без пинков и давки, впрочем, никто не обиделся. Однако мама почему-то никуда не спешила. Она неторопливо вышла из экипажа, не преминув воспользоваться ступенькой, и ни разу радостно не подпрыгнула. Складывалось такое впечатление, что она намерена невозмутимо проследить за тем, как внесут чемоданы в дом, а потом даже расплатиться с возчиком, и что она вовсе не собирается сделать вместе со всеми этот первый глоток счастья — промчаться по лугу и по саду, забраться в густые заросли терновника, шиповника и лопухов за сломанной калиткой или хотя бы побегать вокруг пересохшего фонтана, что сбоку от дома. Зато дети не упустили своего.

На самом деле дом был так себе, ничего особенного. А мама и вовсе считала его весьма неподходящим и даже неудобным, поскольку в нем явно не хватало полок и буфета. А папа при случае приговаривал, мол, такая железная кровля могла присниться архитектору разве что в дурном сне. Однако дом этот находился вдали от города, и других домов в округе, сколько видит глаз, не было, а дети уже два года жили в Лондоне безвыездно, ни разу даже не выбравшись на побережье с экскурсией. Так что Белый дом представлялся им волшебным дворцом посреди земного рая.

Ну а Лондон для ребенка — это сущая тюрьма, особенно если родители не шибко богаты. Оно конечно, в городе полно разных магазинов с игрушками, театров, кондитерских и всякого такого, но если твоя семья не очень состоятельна, тебя не водят по театрам, да и по магазинам ты не разгуляешься. Кроме того, в Лондоне нет ничего такого, с чем можно играть, зная, что оно не сломается и что ты не поранишься, — деревьев и песка, леса и речки. Да и всё в Лондоне какой-то неправильной формы — улицы прямые, мостовые плоские… А в деревне каких только необыкновенных форм не встретишь! Деревья, сами понимаете, все разные, и у меня нет ни малейших сомнений в том, что какой-нибудь скучного вида господин уже успел сообщить вам, что на лугу не сыщется и двух совершенно одинаковых травинок. На городских же улицах трава не растет и одно похоже на другое. Именно поэтому дети, которые живут в городах, такие непослушные. Они сами не знают, что с ними такое творится, не знают и другие — ни папы, ни мамы, ни тети, ни дяди, ни двоюродные братья и сестры, ни даже учителя и гувернантки. Знаю только я. А теперь еще и вы. Разумеется, и в деревне дети бывают непослушными, но дело тут совершенно в другом.

Надо сказать, что прежде чем детей удалось затащить в дом и заставить их умыться, перед тем как пить чай, они успели самым тщательным образом обследовать луг, и сад, и вообще все вокруг дома. И им стало ясно, что здесь, в Белом доме, они будут совершенно счастливы! Честно говоря, это было им ясно с самого начала, но когда за домом они обнаружили густые заросли жасмина, усыпанные белыми цветами и пахнущие, как флакончик с очень дорогими духами, которые кое-кому дарят на день рождения; когда они увидели траву на лужайке, такую зеленую и шелковистую, не то что жухлая поросль на городских газонах; когда они обнаружили конюшню, а в ней сеновал с остатками прошлогоднего сена — все это стало куда яснее. А уж когда Роберт наткнулся на сломанные качели, и свалился с них, и набил на голове шишку размером с куриное яйцо, и когда Сирил прищемил себе палец дверцей клетки, в которой, похоже, когда-то держали кроликов (если вы, конечно, знаете, как выглядит клетка для кроликов), исчезли и последние сомнения.

Но самым приятным было то обстоятельство, что здесь не существовало никаких запретов вроде «туда не ходи», «этого не делай». А в Лондоне вас повсюду подстерегают таблички «Трогать запрещено!», и даже если табличку не видно, от этого только хуже, потому что вы уверены: она тут есть, а если вы не уверены, вам незамедлительно об этом сообщат.

Белый дом стоял на холме, а за ним начинался лес. На одном склоне холма была известняковая каменоломня, а на другом склоне находился песчаный карьер. У подножия холма, на равнине, расположились причудливой формы белые строения, где рабочие обжигали известь, а еще большая пивоварня красного кирпича и другие домики. Так что ближе к сумеркам, когда солнце садилось и дымили высокие трубы, всю долину, казалось, занавешивала золотистая мгла, в которой там и сям поблескивали огни печей для обжига извести и огни хмелесушилок, словно перед глазами лежал зачарованный город из «Тысячи и одной ночи».

Ну вот, покончив с описанием дома и его окрестностей, можно было бы двинуться дальше и рассказать интересную историю о самых обыкновенных вещах, которыми занимались наши дети, — о том, чем наверняка занимаетесь и вы сами. И вы поверили бы каждому моему слову. И в том месте, где сказано о непослушных детях (а ведь и вам случалось бывать непослушными!), какая-нибудь ваша тетя наверняка написала бы на полях карандашом: «Как в жизни!» или «Сущая правда!», а вы увидели бы эти заметки, и вам стало бы очень досадно. Вот поэтому я буду рассказывать только о событиях удивительных по-настоящему. И вы сможете оставлять свою книжку без присмотра, не беспокоясь о том, что ваши дяди или тети вздумают написать на полях «Сущая правда!» Взрослые вообще плохо верят во все по-настоящему удивительное, если им не предъявить того, что они называют «доказательствами». Дети же готовы поверить во что угодно, и взрослым это хорошо известно. Поэтому они убеждают вас, что Земля круглая, как апельсин, хотя вы прекрасно видите, что она местами ровная, как стол, а местами бугристая. Они убеждают вас, что Земля вращается вокруг Солнца, хотя изо дня в день вы своими собственными глазами видите, что Солнце утром встает, а вечером ложится спать, как паинька, и что Земля знает свое место и никуда ни ногой. При всем при этом я почти не сомневаюсь, что вы верите всем этим россказням взрослых про Землю и Солнце. А стало быть, вам не составит труда поверить мне на слово, что не прошло и недели, как Антея, Сирил и остальные повстречались с эльфом. Во всяком случае, так они называли это существо, это чудище, потому что именно так оно само себя называло, а ему, разумеется, виднее. Впрочем, оно выглядело совсем не так, как выглядят эльфы, которых вам приходилось видеть и о которых вам рассказывали или читали в книжках.

Ну так вот, случилось все это в песчаном карьере. В один прекрасный день папе пришлось уехать по неотложному делу, а мама отправилась на несколько дней к бабушке, которая что-то захворала. Родители уехали совершенно неожиданно и поспешно, и после их отъезда дом казался вымершим и пустым. Дети бродили из одной комнаты в другую, безразлично поглядывая на валявшиеся на полу клочки упаковочной бумаги и обрывки шпагата, которые еще не убрали после того, как распаковали вещи. Дети никак не могли придумать, чем бы заняться. И тут Сирил сказал:

— Давайте-ка возьмем совки и пойдем на карьер покопаем. Будем считать, что мы на берегу моря.

— Папа говорил, что когда-то здесь и был берег моря, — подхватила Антея. — Там попадаются ракушки, которым много тысяч лет.

На том и порешили. Конечно, дети уже побывали на карьере, ходили по его краю и заглядывали в него с обрыва, но вниз не спускались, полагая, что папа наверняка запретит им играть в карьере, равно как и в каменоломне. На самом деле песчаный карьер не такое уж и опасное место, если не съезжать вниз по крутому откосу, а, вообразив себя телегой, воспользоваться пологой наезженной дорогой.

Каждый прихватил с собой по совку, а Ягненочка они несли по очереди. Ягненочком называли Малыша, потому что первое, что он произнес в своей жизни, было «Бе-е-е!» А вот Антею называли Пантера, что выглядит несколько глупо, когда написано, зато звучит похоже на ее имя.

Песчаный карьер — штука широкая и глубокая. Сверху по краю его растет трава, а еще высокие полевые цветы, желтые и пурпурные. Он напоминает огромный таз. По бокам этого таза там и сям лежат кучи песка и гравия, и кругом большие ямы, откуда вынули гравий, а на самом верху крутых стен видны круглые норки — там устраивают себе гнезда мелкие береговые ласточки.

Разумеется, дети занялись строительством песочного замка, но какая в нем радость, если нет ни малейшей надежды на то, что наступающий прилив хлынет в ров и снесет подъемный мост, а потом, ко всеобщему удовольствию, зальет все и всех по самую грудь!

Сирил предложил выкопать пещеру, чтобы играть в ней в контрабандистов, но остальные его не поддержали, побоявшись, что пещера может обвалиться и похоронить их заживо. Дело закончилось тем, что дети во все свои совки принялись рыть прокоп от песочного замка в Австралию. Как вы понимаете, дети верили, что Земля круглая и что на другой стороне австралийские мальчики и девочки и впрямь ходят вверх ногами, как мухи по потолку.

Дети копали, копали и копали, руки их покраснели, стали липкими и горячими и перепачкались в песке, а личики были мокрыми от пота и блестели на солнце. Ягненочек решил поесть песка и, когда убедился, что это вовсе не жженый сахар, как он полагал, заревел так отчаянно, что теперь, выбившись из сил, лежал посреди недостроенного песочного замка и крепко спал, толстенький и тепленький. Это обстоятельство позволило его братьям и сестрам приналечь на работу, и прокоп в Австралию стал таким глубоким, что Джейн, которую называли попросту Киска, предложила остановиться:

— А ну как дно провалится, и мы упадем прямо на голову маленьким австралийцам. Им же все глаза песком засыплет!

— Верно, — согласился Роберт. — Они обидятся на нас и забросают камнями. И не дадут нам посмотреть на своих кенгуру, опоссумов, страусов эму и знаменитые голубые эвкалипты.

Честно говоря, Сирил и Антея знали, что до Австралии еще далеко, однако они согласились отложить в сторону совки и дальше копать руками. Тем более что копать руками было совсем нетрудно, потому что песок на дне прокопа был рыхлый, мелкий и сухой, совсем как на морском берегу. А еще попадались разноцветные ракушки.

— Наверное, здесь когда-то было целое море воды, — сказала Джейн. — Со сверкающими на солнце волнами, разными там рыбами, морскими угрями, кораллами и русалками.

— С корабельными мачтами и затонувшими испанскими сокровищами, — добавил Сирил. — Хорошо бы нам откопать какой-нибудь золотой дублон.

— Куда же ушло это море? — удивился Роберт.

— Ну не в ведро же, глупенький! — ответил его брат. — Папа говорит, что земля внизу перегрелась, так и тебе бывает иногда жарко под одеялом. Земля подняла свои плечи, вот море и соскользнуло с них, как с тебя одеяло. Плечи земли так и не опустились, и получилась суша. Давайте поищем ракушки. Скажем, вон в той пещерке. Там что-то торчит из песка вроде якоря с затонувшего корабля. Да и больно уж жарко в этом прокопе.

Все согласились с Сирилом, одна только Антея решила копать дальше в Австралию. Она привыкла доводить начатое до конца. Докопаться до Австралии она считала делом своей чести.

Пещерка принесла одни разочарования: ракушек там не было, а якорь с затонувшего корабля обернулся обломком рукоятки обыкновенной мотыги. И вот тут, когда кое-кто стал подумывать о том, что от всех этих игр в песке, особенно если ты не на берегу моря, ужасно хочется пить, и когда кое-кто предложил пойти домой за лимонадом, Антея неожиданно крикнула:

— Сирил! Иди сюда! Скорее! Оно живое! Убегает! Скорее!!!

И все побежали к Антее. — Наверняка это крыса, — сказал Роберт. — Папа говорит, их полно в старых местах. А место явно старое, раз море было тут много тысяч лет назад.

— А может, это змея, — предположила Джейн, поеживаясь.

— Посмотрим, — сказал Сирил и прыгнул в прокоп. — Я змей не боюсь, мне они нравятся. Я ее приручу, и она будет ползать за мной повсюду и будет спать со мной ночью, свернувшись у меня на груди.

— Нет, так не пойдет, — возразил Роберт, поскольку он спал в одной спальне с братом. — Крыса — еще куда ни шло.

— Не болтай чепуху! — крикнула Антея. — Никакая тут не крыса. Оно большое! И не змея. У него ноги, я видела. И шерстка! Убери совок, ты можешь поранить его. Копай руками.

— Да, а если оно поранит меня? — сказал Сирил, не выпуская из рук совок.

— Не бойся! — успокоила брата Антея. — Не бойся… Это звучит глупо, но оно что-то сказало. Честное слово!

— И что же?

— Оно сказало: «Оставьте меня в покое!»

Сирил решил, что его сестренка просто перегрелась. Поэтому они с Робертом принялись орудовать совками. Антея же присела на край прокопа, но то и дело подскакивала от нетерпения и от жары. Мальчики копали с усердием, и вскоре стало совершенно ясно, что там, в песке, и впрямь что-то барахтается.

Тут Антея крикнула:

— Я не боюсь! Дайте я покопаю!

Она встала на колени и принялась копать руками, словно собака, которая неожиданно вспомнила, куда зарыла косточку.

— Шерстка! Я ухватила его за шерстку! — крикнула Антея, не то смеясь, не то плача. — Держу! Держу! — завопила она.

И в это самое мгновение в песке раздался какой-то хриплый голос, отчего дети отпрянули прочь, а сердца их бешено заколотились.

— Оставьте меня в покое!

Теперь этот голос услышали все, и все ошарашенно переглядывались — слышали ли остальные?

— Мы просто хотим посмотреть на тебя, — сказал Роберт, набравшись храбрости.

— Я хочу, чтобы ты вылез оттуда, — добавила Антея, тоже осмелев.

— Ну, если ты этого хочешь, так тому и быть, — раздалось из ямы.

Песок зашевелился, завертелся, раздался в стороны, и на свет вылезло нечто бурое и толстое. Широко позевывая, оно село и стало протирать глаза руками.

— Должно быть, я задремал, — произнесло существо, сладко потягиваясь.

Дети стояли вокруг ямы и с интересом разглядывали откопанное ими диво дивное. А подивиться было на что. У этого создания были длинные рожки, а на их концах находились глаза, как у улитки, и оно то втягивало их, то вытягивало наружу, словно телескопы. У него были уши, как у летучей мыши, а покрытое густой мягкой шерсткой тело напоминало паучье. Его руки и ноги тоже были все в шерсти, с пальцами, как у обезьяны.

— Что это? — прошептала Джейн с изумлением. — Неужели мы потащим его домой?

Странное существо повернуло свои глаза в сторону Джейн и произнесло:

— Она что, всегда такая глупая или только сейчас, потому что на голове у нее столько всякого мусора?

Говоря это, оно уставилось на соломенную шляпку Джейн.

— Она не нарочно, — вежливо ответила Антея. — Мы вообще-то довольно умные, ты не думай! Не бойся, мы не причиним тебе вреда.

— Вреда! — возмутилось существо. — Мне — бояться? Вот еще! Ты говоришь так, словно я какое-то ничтожество.

Шерсть его встала дыбом, словно у кота, который приготовился к драке.

— Прости, — произнесла Антея еще мягче. — Если бы мы знали, кто ты на самом деле, мы, наверное, выбирали бы выражения, чтобы не обидеть тебя. А пока получается, что обижаем. Кто же ты? Не сердись и скажи нам. Честное слово, мы просто не знаем.

— Правда не знаете? — удивилось существо. — Да-а, как я посмотрю, мир сильно изменился. Неужели вы хотите сказать, что не знаете, кто такой пеэммид?

— Какой еще Сэмми? Чушь какая-то! — воскликнул Роберт.

— Сам ты чушь! — рассердилось существо. — Впрочем, меня называют еще просто песочным эльфом. Неужели вы не знаете, как выглядит песочный эльф?

Песочный эльф выглядел настолько расстроенным и обиженным, что Джейн поспешила сказать:

— Ну конечно, теперь я узнаю. Сразу видно, если приглядеться.

— Вы могли приглядеться уже давно. Хватит с вас, — сердито заявил песочный эльф и стал снова зарываться в песок.

— Постой! Поговори с нами еще! — закричал Роберт. — Я не знал, что ты песочный эльф. Но я сразу понял, что никогда в жизни не встречал ничего более чудесного и удивительного.

Песочный эльф, похоже, решил сменить гнев на милость.

— Поговорить-то можно, но только не с невежами, — заявил он. — Да и учтивую беседу я с вами вести не намерен. Впрочем, если вы будете вежливы, я, возможно, скажу вам что-нибудь, а возможно, и нет. Что ж, начинайте.

Разумеется, как назло, никто не мог сообразить, с чего начать. В голове у Роберта наконец замаячил вопрос: «Давно ли ты тут живешь?», и Роберт тут же задал его.

— Ох, целую вечность, несколько тысяч лет, — ответил псэммид.

— Расскажи, как ты жил.

— Все описано в книгах.

— Про тебя там почему-то не упоминается, — возразила Джейн. — Расскажи нам о себе, и поподробнее! Мы о тебе совсем ничего не знаем, а ты такой милый.

Песочный эльф погладил рукой свои длинные крысиные усы и улыбнулся.

— Ну пожалуйста! — взмолились дети в один голос.

Странное дело, как быстро привыкаешь ко всему,

даже к самым удивительным вещам. Еще пять минут назад дети и подумать не могли, что бывают на свете песочные эльфы, и вот, пожалуйста, они беседуют с ним, словно со старым знакомым.

Эльф втянул поглубже свои рожки с глазами и блаженно потянулся:

— Какое нынче солнце! Совсем как в старые добрые времена. Ну что же, куда теперь прикажете подавать вам мегатерия?

— Чего? — удивились дети в один голос.

Не так-то просто постоянно помнить о том, что «чевокать» невежливо, тем более когда вы несказанно удивлены.

— А много ли нынче птеродактилей? — поинтересовался песочный эльф.

Дети молчали, не зная, что ответить.

— Ну, что у вас на завтрак? — переспросил эльф с раздражением. — Кто вам его подает?

— Яичница с беконом, гренки, овсянка, молочная тюря и всякое такое. А подает завтрак мама. Но кто же ест на завтрак этих твоих мегаптериев, что ли, и каких-то дактилей?

— Птеродактилей! Птеродактилей и мегатериев! — поправил эльф. — В мои времена птеродактилями только и завтракали! Птеродактиль — это нечто вроде летающего крокодила. Полагаю, изжаренный на вертеле он весьма недурен на вкус. Раньше было много песочных эльфов, и порядок был такой. С утра пораньше люди шли искать песочного эльфа, а найдя его, просили исполнить желание. Каждое утро, перед завтраком, родители посылали мальчиков на берег моря искать песочного эльфа, чтобы те изложили ему свое желание на этот день. А старшему мальчику, как правило, наказывали, чтобы тот пожелал мегатерия, разделанного и готового к употреблению. Мегатерий большущий, как слон, это много-много мяса. Если желали рыбы, то заказывали ихтиозавра. Он тоже немаленький, метров десять от кончика носа до кончика хвоста, так что хватало на всех. Ну а если желали отведать дичи, то просили плезиозавра, их было полным-полно, на любой вкус. Все прочее просили младшие дети. Впрочем, на обед заказывали, как правило, именно мегатерия. В крайнем случае ихтиозавра, потому что его плавники — большой деликатес, а из его хвоста варят изумительный суп.

— Должно быть, оставалась целая гора недоеденного мяса, — заключила Антея, которая в будущем собиралась стать рачительной хозяйкой.

— Ничего подобного! — возразил эльф. — На закате солнца все, что не успевали съесть, превращалось в камень. Мне говорили, что и сейчас вам попадаются каменные кости мегатериев и прочих животных.

— Кто это тебе говорил? — удивился Сирил. Песочный эльф не ответил. Он помрачнел и стал быстро зарываться в песок, ловко работая своими волосатыми руками.

— Погоди! — закричали дети. — Расскажи нам еще о тех временах, когда на завтрак ели мегатериев! Похож ли наш мир на тот, прежний?

Эльф перестал копать.

— Не очень, — ответил он. — Там, где я жил, кругом был один песок. Каменный уголь был еще в деревьях, а моллюски были большие, как чайные подносы. Они попадаются вам и сейчас, только они превратились в камень. Песочные эльфы предпочитали жить на берегу моря. Дети часто приходили туда со своими деревянными ведерками и кремниевыми совочками и строили для нас песочные замки. Это было много тысяч лет назад, но я слыхал, что и теперь дети строят песочные замки. Не так-то просто отказаться от своих привычек.

— Почему же вы покинули свои песочные замки? — спросил Роберт.

— Это очень грустная история, — ответил эльф и помрачнел. — Дело в том, что дети любили окружать замки рвом, и противные бурлящие волны заливали нас. Песочный эльф, промокнув, заболевал и, как правило, умирал. Нас становилось все меньше и меньше. Так что когда удавалось отыскать песочного эльфа, неизменно заказывали мегатерия, чтобы наесться до отвала, потому что потом можно было искать эльфа целую неделю и не найти.

— А тебе тоже случалось промокнуть? — спросил Роберт.

— Только один раз, — ответил эльф и передернул плечами. — У меня промок кончик двенадцатого волоска на верхнем левом усике. Он и теперь болит в плохую погоду. Такое случилось только один раз, но мне хватило за глаза и за уши. Как только мой бедный усик просох на солнце, я ушел оттуда прочь. Подальше от воды. Я вырыл себе нору в теплом сухом песке. С тех пор тут и живу. А потом море ушло. Ну, хватит, не хочется рассказывать дальше.

— Расскажи, расскажи еще! — воскликнула Антея. — А ты все еще можешь исполнять желания?

— Разумеется, — ответил эльф. — Разве я не исполнил твое желание всего несколько минут назад? Ты сказала: «Я хочу, чтобы ты вылез оттуда». Вот я и вылез.

— А можно пожелать еще что-нибудь?

— Можно, только не тяните время. Вы мне надоели.

Я нисколько не сомневаюсь, что вам случалось задумываться о том, как поступить, будь у вас три желания, как у старика со старухой из поучительной сказки, над которыми вы наверняка посмеивались. И наверняка считаете, что на их месте вы, не раздумывая ни минуты, загадали бы три по-настоящему стоящих желания. Антее не раз приходилось говорить на эту тему со своими братьями и сестрой, но сейчас все произошло настолько неожиданно, что она никак не могла придумать ничего подходящего.

— Думайте быстрее! — поторопил их песочный эльф.

Однако все молчали. И тут Антея вспомнила одно тайное желание, оно было у них с Джейн одно на двоих, но они скрывали его от своих братьев, потому что те едва ли сочли бы его по-настоящему стоящим. И все же это было лучше, чем ничего.

Я хочу, чтобы все мы были красивыми, как ясное солнышко! — выпалила она.

Дети смотрели друг на друга не отрываясь, но не замечали никаких перемен к лучшему. Тем временем эльф выпучил свои глаза. Казалось, он глубоко вдыхает воздух и не выпускает его. Шерсть его встала дыбом, он начал раздуваться, покуда не стал вдвое больше. И вдруг он разом выдохнул.

— Что-то у меня не получается, — произнес он извиняющимся тоном. — Наверное, подзабыл, как это делается.

Дети были страшно разочарованы.

— Попробуй еще раз!

— На самом деле я просто берегу силы на остальные ваши желания. Но если мы договоримся об исполнении только одного желания в день, причем одного на всех, то я, наверное, осилю его. Согласны? — Конечно, согласны! — воскликнули Антея и Джейн.

Мальчики только молча кивнули. Не очень-то они поверили этому песочному эльфу. Вообще говоря, убедить в чем-либо девочку значительно проще, чем мальчика.

Эльф выпучил глаза пуще прежнего и снова стал раздуваться, раздуваться и раздуваться.

— Надеюсь, ему не станет плохо, — сказала Аптея.

— Только бы не лопнул, — заметил Роберт обеспокоенно.

Лишь после того как песочный эльф, раздувшись настолько, что занял собою почти весь прокоп в Австралию, резко выдохнул и принял свои прежние размеры, дети с облегчением вздохнули.

— Ну вот, все в порядке, — сказал эльф, тяжело отдуваясь. — Завтра будет уже легче.

— А тебе это не очень вредно? — участливо спросила Антея.

— Ну разве что моему подмоченному усику, — ответил эльф. — Ты добрая девочка. Спасибо. И до свидания.

С этими словами эльф так резво принялся работать своими руками и ногами, что дети и глазом моргнуть не успели, как он зарылся в песок. Они подняли глаза друг на друга, и каждый из них увидел перед собой троих незнакомых детей неописуемой красоты.

Некоторое время они рассматривали друг друга, не в силах вымолвить ни слова. Каждый из них полагал, что его братья и сестры куда-то ушли, а эти незнакомые дети подкрались сюда незаметно, пока все, раскрыв рот, смотрели, как раздувается песочный эльф. Антея заговорила первой.

— Прости, пожалуйста, — вежливо обратилась она к Джейн, у которой теперь были огромные голубые глаза и пышные огненного цвета кудри, — не видала ли ты тут двоих мальчиков и девочку?

— Я сама хотела тебя спросить о том же, — ответила Джейн.

— Ой, да это же ты! — воскликнул Сирил. — Ты Джейн! Я узнал тебя по дырке в переднике. А ты — Пантера! Тебя я узнал по испачканному платку. Ты порезала палец и забыла поменять платок. Вот это да! Желанье-то исполнилось! Неужели я такой же красивый, как вы?

— Честно говоря, если ты Сирил, то прежний Сирил нравился мне больше, — решительно заявила Антея. — У тебя золотые волосы, словно у ангела. Ты что, на небеса собрался? А если это Роберт, то он похож на итальянца-шарманщика. Волосы у него черные как смоль.

— А вы, девочки, словно с рождественской открытки сошли. Со слащавой рождественской открытки, — сердито сказал Роберт. — А у Джейн волосы и вовсе цвета морковки!

Волосы Джейн были и впрямь того самого венецианского оттенка, которым так восхищаются художники.

— Ладно, хватит дразниться, — примирительно сказала Антея. — Давайте возьмем Ягненочка и пойдем домой обедать. Прислуга в обморок упадет от восхищения, вот увидите.

Малыш как раз проснулся, однако никто из детей нисколечко не расстроился, обнаружив, что тот вовсе не изменился и не стал красивым, как ясное солнышко.

— Наверное, он слишком маленький, чтобы иметь свои собственные желания, — заключила Джейн. — В следующий раз его нужно будет упомянуть отдельно.

Антея наклонилась к Малышу и протянула к нему руки.

— Иди к Пантере на ручки, — ласково сказала она. Малыш с недоверием посмотрел на нее и засунул розовый, перепачканный в песке пальчик себе в рот. А ведь Антея была его любимой сестрой.

— Иди на ручки! — повторила она.

— Неть! — сердито заявил Малыш.

— Иди к Киске! — сказала Джейн.

— Хочу Пантю, — произнес Ягненочек испуганно и приготовился заплакать.

— Иди ко мне, Всадник! — позвал его Роберт. — Бобби покатает тебя на спине.

— Бяка!

Малыш вконец расстроился и заплакал.

Иными словами, дело было совсем плохо. Ягненочек их не узнал!

Полные отчаяния, дети поглядывали друг на друга, но к своему ужасу вместо веселых, дружеских, озорных, самых что ни на есть обыкновенных глаз своих братьев и сестер они видели прекрасные глаза прекрасных незнакомцев.

— Ужас какой-то! — воскликнул Сирил, попытавшись взять на руки Ягненочка, который стал отбиваться, как кошка, и бодаться, как бычок. — С ним надо как-то подружиться. Нельзя же нести его домой, когда он так вопит. И это наш Малыш. Глупость какая!

Однако подружиться с Малышом им все-таки пришлось. На это ушло больше часа, и дело осложнялось тем, что Малыш к тому времени был голоден как волк и очень хотел пить.

В конце концов он все-таки позволил этим незнакомым людям нести его домой по очереди, но обнять их ручками отказался наотрез, так что идти с ним было неимоверно тяжело.

— Наконец мы дома! — радостно вздохнула Джейн, миновав железную калитку и направляясь по дорожке к дому, где у входа, заслонив рукой глаза от солнца, стояла малышова няня Марта и с беспокойством оглядывала округу. — Вот! Возьми Малыша!

Марта прямо-таки выхватила Малыша из ее рук.

— Целый и невредимый! Слава Богу! — сказала Марта. — А где остальные? И вы-то сами кто будете? — Мы — это мы! — ответил Роберт.

— Кто это мы? — с усмешкой спросила Марта.

— Да мы это, мы! — подтвердил Сирил. — Просто мы красивые, как ясное солнышко. Я Сирил, а это остальные. И мы страшно голодные. Ну же, впусти нас!

Оскорбленная его дерзостью, Марта попыталась захлопнуть дверь прямо у них перед носом.

— Не сердись, я знаю, мы выглядим иначе, но я — Антея, — сказала Антея. — Мы очень устали, и давным-давно уже пора обедать!

— Ну так ступайте к себе домой, там и обедайте! — заявила Марта. — А если играть игры со мной вас подговорили наши дети, то передайте им, что они получат от меня по заслугам. Пусть не сомневаются!

С этими словами она захлопнула дверь. И тщетно Сирил дергал за веревку колокольчика. Никакого ответа. Впрочем, из окошка спальни высунула голову кухарка.

— Если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, я вызову полицию! — грозно крикнула она и захлопнула окно.

— Плохо дело, — заметила Антея. — Надо уходить, пока мы не оказались за решеткой.

Мальчики поворчали, дескать, все это глупости и английские законы не предусматривают заключения под стражу только за то, что ты красив, как ясное солнышко, однако вместе с сестрами пошли прочь.

— Наверное, мы станем самими собой только после заката солнца, — сказала Джейн.

— Как знать, — пожал плечами Сирил. — Мир сильно изменился со времен мегатериев.

— А может, все мы на закате превратимся в камень, как мегатерии? — вспомнила рассказ эльфа Антея. — Чтобы ничего от нас не осталось на следующий день…

Антея заплакала, и Джейн заплакала следом за ней. Даже мальчикам стало не по себе. Они молчали, обсуждать создавшееся положение у них не хватало духу.

В общем, это был ужасный вечер. Тем более что поблизости не нашлось никакого жилья, где дети могли бы попросить хоть корочку хлеба и глоток воды. Идти же в поселок они побоялись, потому что видели, как, прихватив корзину, туда отправилась Марта. А в поселке жил полицейский. И даром что все четверо были красивыми, как ясное солнышко, это мало утешает, когда ты голоден как волк и во рту у тебя сухо как в пустыне.

Трижды они тщетно иытались уговорить слуг впустить их в Белый дом или хотя бы выслушать их объяснения. Потом Роберт решил в одиночку залезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить остальных. Но окна были высоко, и у Роберта ничего не получилось. Зато вернувшаяся к тому времени Марта вылила ему на голову кувшин холодной воды.

— Убирайся отсюда, паршивец! Тоже мне красавчик нашелся! — крикнула она, высунувшись из верхнего окна.

Так что до самого заката детям пришлось отсиживаться за изгородью, на краю канавы, гадая о том, что их ожидает, когда солнце наконец сядет, — то ли они превратятся в камень, то ли все-таки обретут свою первоначальную, обычную внешность. Все это время им было как-то не по себе, как среди чужих, потому что, хотя голоса их остались прежними, лица их были столь безупречно красивыми, что просто страшно смотреть.

— Я думаю, что в камень мы не превратимся, — прервал наконец тягостное молчание Роберт. — Ведь песочный эльф обещал, что исполнит завтра очередное наше желание. Как же он сдержит свое слово, если мы окаменеем?

Остальные согласились с Робертом, но легче им от этого не стало. Затем вновь надолго воцарилась гнетущая тишина, которую неожиданно нарушил Сирил.

— Не хочу вас, девочки, пугать, но, кажется, уже началось, — сказал он. — Я превращаюсь в камень, ноги уже онемели. Скоро и вы станете камушками.

— Не расстраивайся, — участливо произнес Роберт. — Быть может, в камень превратишься только ты один, а с нами все будет в порядке. Мы поставим твою статую в саду и украсим ее венками из цветов. А когда выяснилось, что ноги у Сирила просто- напросто затекли от долгого сидения, и когда они стали отходить, да так, что ему показалось, словно в них втыкают сотни иголок и булавок, девочки и Роберт очень рассердились.

— Не надо пугать нас попусту! — воскликнула Антея.

Очередную, совсем уже унылую паузу нарушила Джейн:

— Если нам удастся выбраться из этой истории живыми и невредимыми, то завтра мы попросим песочного эльфа, чтобы, каким бы ни было наше желание, слуги ничего не замечали.

Остальные только покивали на это головами. Они были слишком удручены, чтобы оценить это предложение по достоинству.

В конце концов голод, страх, раздражение и усталость — эти четыре весьма неприятные вещи — вместе привели к одной вполне приятной вещи. Это был сон. Лежа рядком на краю канавы, дети крепко заснули, закрыв свои прекрасные глазки и раскрыв свои прекрасные ротики.

Первой проснулась Антея. Солнце уже село, и опускались сумерки. Антея сильно себя ущипнула, для верности, и, убедившись, что способна чувствовать боль, заключила, что ни в какой камень она не превратилась. Она ущипнула по очереди всех остальных. Они тоже оказались мягкими.

— Просыпайтесь! — крикнула она, чуть не плача от радости. — Все в порядке, мы не превратились в камень. Ох, Сирил, какой ты замечательно некрасивый. Как нравятся мне твои милые веснушки, твои обыкновенные каштановые волосы и твои маленькие глаза! И я люблю вас всех! — добавила она, чтобы остальные на нее не обиделись.

Когда они вернулись домой, Марта устроила им хороший нагоняй, а потом рассказала о незнакомых детях.

— Такие красавчики, доложу я вам, но такие наглые! — возмущалась она.

— Да-да, — поддакивал ей Роберт, прекрасно знавший но опыту, насколько бесполезно объяснять что- либо Марте.

— Но скажите на милость, где вы были все это время, безобразники вы этакие?

— На проселке.

— Почему же вы не пришли домой раньше?

— Они нам мешали, — ответила Антея.

— Кто?

— Те самые дети, красивые, как ясное солнышко. Они продержали нас там до самого заката. Нам было никак не уйти, пока не уйдут они. Ох, ты не представляешь, какие они гадкие! Скорее подавай ужин, мы страшно проголодались!

— Проголодались? Ничего удивительного, — сердито заметила Марта. — Целый день без еды. Ладно, надеюсь, это послужит вам хорошим уроком и больше вы не станете водиться с незнакомыми детьми. Этак и корь подхватить недолго. А если снова встретите их, не заговаривайте с ними — ни слова, даже не смотрите в их сторону. Бегите сразу домой и скажите мне, а уж я покажу этим красавчикам!

— Если мы еще хоть раз их увидим, обязательно скажем, — пообещала Антея.

— И мы очень постараемся, чтобы они никогда больше не попадались нам на глаза, — от всей души добавил Роберт, не отрывая глаз от подноса с холодным мясом, который принесла кухарка.

Так оно, разумеется, и вышло.

Глава вторая Золотые гинеи

Утром Антея проснулась от вещего сна. Во сне она бродила по зоологическому саду, шел проливной дождь, а у нее не было зонтика. Из-за дождя звери выглядели совсем несчастными и глухо рычали. Однако когда Антея проснулась, проливной дождь и глухое рычание не исчезли. И тут выяснилось, что глухое рычание — это не что иное, как громкое посапывание еще спавшей Джейн, которая накануне немного простудилась. А крупные дождевые капли падали Антее на лицо с мокрого полотенца, которое Роберт потихонечку отжимал над головой сестры, чтобы разбудить ее, что он тут же и объяснил.

— Перестань! — сердито сказала Антея.

Роберт, конечно, тут же убрал мокрое полотенце,

ведь он вовсе не был жестоким мальчиком. Просто он был горазд на выдумки по части подушечных боев, ловушек из простыней, изысканных способов побудки спящих братьев и сестер и на разные прочие домашние увеселения.

— Мне снился такой занятный сон, — сказала Антея.

— И мне, — сказала Джейн, проснувшаяся без всякого предупреждения. — Мне снилось, что в карьере мы встретили песочного эльфа и он обещал каждый день исполнять одно наше желание.

— Нет, это снилось мне, — возразил Роберт. — Я как раз собирался рассказать, как он исполнил наше первое желание, причем буквально. Мне снилось, что вам, девочки, хватило ума пожелать, чтобы мы стали красивыми, как ясное солнышко. Так и вышло, и все это было ужасно!

— Но разве могут разные люди видеть один и тот же сон? — спросила Антея и села в постели. — Я хочу сказать, что, помимо зоологического сада и дождя, я видела во сне то же, что и вы. Мне снилось, что Малыш нас не узнал и что слуги не пустили нас домой, потому что паша совершенная красота изменила нас до неузнаваемости.

— Давай, Роберт! — донесся из-за двери голос старшего брата. — Иначе опять опоздаешь к завтраку. Или рассчитываешь увильнуть от умывания, как во вторник?

— Погоди, Сирил. Зайди сюда на минутку, — крикнул Роберт. — И вовсе я не увиливал, я умылся после завтрака у папы в комнате, потому что из нашей воду уже унесли.

Сирил, почти одетый, появился в дверях спальни.

— Послушай, — сказала Антея. — Мы все видели один и тот же странный сон, что мы встретили песочного эльфа…

Презрительный взгляд Сирила заставил Антею умолкнуть.

— Никакой это не сон, глупые! Все это было на самом деле. Потому-то я и хочу позавтракать пораньше. Сразу после завтрака пойдем к эльфу. Только надо хорошенько подумать, еще до выхода, чего именно мы хотим. И чтоб никто ничего не просил сам, пока не договоримся. Хватит с нас этой бесподобной красоты. Благодарю покорно!

Дети одевались, позабыв закрыть рот от удивления. Если сон про песочного эльфа оказался явью, то взаправдашнее одевание кажется сном, подумалось девочкам. Джейн сразу поверила старшему брату, но Антея еще сомневалась, правда, лишь до тех мор, пока они не увидели Марту и не выслушали ее ворчания о том, как безобразно они вели себя вчера. Уж тут Антею покинули последние сомнения.

— Дело, наверное, в том, что слуги ничего не видят во сне, кроме того, что упоминается в книгах, толкующих сны. Разные там змеи, устрицы и свадьбы. Свадьба означает похороны, змея — коварную подругу, а устрица — маленького ребенка.

— Кстати о ребенке, — вмешался Сирил. — Где Ягненочек?

— Марта собралась с ним в Рочестер, — сказала Джейн. — Хочет навестить свою кузину. Мама ей разрешила. Сейчас она надевает на него новую курточку и шляпку. Передай мне хлеб с маслом.

— Похоже, Марте нравится гулять с Малышом, — заметил Роберт с удивлением.

— Служанки вообще любят разъезжать с малышами по своим родственникам, — сказал Сирил. — Я давно заметил это, особенно если ребенка разодеть.

— Служанкам, наверное, нравится делать вид, что это их детки и что они вовсе не служанки, а супруги высокородных герцогов. И они называют малышей маленькими герцогами и герцогинями, — мечтательно протянула Джейн, кладя себе на тарелку еще мармелада. — Наверное, именно так Марта и скажет своей кузине. И будет на верху блаженства.

— Вряд ли она будет на верху блаженства, когда дотащит нашего маленького герцога до Рочестера, — усомнился Роберт. — Даже мне таскать его тяжеловато.

— Вот здорово! Тащить Ягненочка на спине до самого Рочестера! — захохотал Сирил.

— Она поедет в экипаже, — доложила Джейн. — Давайте как хорошие, вежливые дети проводим их, а заодно убедимся, что избавились от них до вечера.

Так они и сделали.

Марта надела свое ярко-красное воскресное платье, такое тесное, что ей приходилось горбиться, и голубую шляпу с белой лентой и лиловыми васильками. На платье красовались желтый кружевной воротник и зеленый бант. А на Ягненочке и впрямь были его самая лучшая шелковая курточка кремового цвета и шляпка. Вряд ли когда доводилось более изысканной паре садиться в экипаж на Кросс-роудз. А когда белая парусина и красные колеса исчезли из виду в клубах известковой пыли…

— Теперь в карьер! — решительно произнес Сирил.

По дороге они решали, чего же попросить у песочного эльфа. Несмотря на спешку, они благоразумно не стали спускаться в карьер по крутому откосу, а пошли в обход по пологой дороге, вообразив себя, как вы помните, телегой. Еще вчера они положили камушки вокруг того места, где эльф зарылся в песок, поэтому долго искать не пришлось. Солнце припекало вовсю, небо было голубое-голубое, ни единого облачка. Песок стал совсем горячим.

— А может, это нам все-таки приснилось? — опять засомневался Роберт, когда, достав из кучи песка спрятанные вчера совки, мальчики принялись копать.

— А может, ты перестанешь нести чепуху? — сказал Сирил.

— А может, ты перестанешь обзываться? — обиделся Роберт.

— А может, теперь покопаем мы? — предложила Джейн. — Больно уж вы разошлись.

— А может, вы не будете соваться не в свое дело? — огрызнулся Роберт, который и впрямь изрядно разгорячился.

— Конечно, не будем, — поспешила успокоить его Антея. — Ты, Роберт, не сердись, мы не промолвим ни слова. Ты один будешь говорить с песочным эльфом и скажешь ему о нашем желании, о котором мы договорились. У тебя это получится лучше.

— А может, ты перестанешь сюсюкать? — ответил Роберт, но уже не так сердито. — Иди сюда, копай руками.

И вскоре дети увидели мохнатое паучье тело псэммида, то есть песочного эльфа, его длинные руки и ноги, его уши, как у летучей мыши, и его улиточьи глаза.

Дети так и ахнули от радости, потому что теперь стало совершенно ясно, что песочный эльф им вовсе не приснился.

Эльф сел и принялся стряхивать с себя песок.

— Как поживает твой левый усик? — вежливо спросила Антея.

— Похвастаться нечем, — ответил песочный эльф. — Ночка выдалась беспокойная. Однако благодарю за заботу.

— А как ты сегодня насчет исполнения желаний? — поинтересовался Роберт. — Правда, у нас есть одно дополнительное желание, но оно совсем малюсенькое, — добавил он извиняющимся тоном.

— Уууффф!!! — произнес песочный эльф (если вы читаете эту книжку вслух, попробуйте произнести это «ууу-ффф!!!» именно так, как написано, потому что именно так эльф это и произнес). — Уууффф!!! Видите ли, пока я не услышал, как вы препираетесь прямо у меня над головой, да еще во весь голос, я думал, что вы мне просто приснились. Иногда я вижу очень странные сны.

— Правда? — поспешно спросила Джейн, чтобы перевести разговор на приятную тему. — Я хочу, чтобы ты рассказал нам о своих снах. Должно быть, они ужасно интересные.

— Это ваше сегодняшнее желание? — спросил эльф, широко зевая.

Сирил пробормотал нечто вроде «девчонка, она и есть девчонка», а остальные решили промолчать. Ведь если они скажут «да», то прости-прощай все желания, о которых они договорились на сегодня. А если они скажут «нет», то это будет выглядеть неучтиво, а всех их учили хорошим манерам и немножко даже выучили, что, вообще говоря, разные вещи.

— В этом случае у меня не останется сил на ваше дополнительное желание, — продолжил эльф. — Я уж не говорю о здравом смысле, учтивости, хороших манерах и прочих мелочах.

Тут все с облегчением вздохнули.

— Нет! Мы вовсе не хотим, чтобы ты лишался сил из-за этих мелочей. Тут мы и сами как-нибудь управимся, — горячо заверил его Сирил.

Остальные меж тем виновато поглядывали друг на друга, желая одного — чтобы эльф поскорее оставил тему хороших манер. Пусть сделает им хороший выговор, и хватит.

— Ну ладно, — произнес наконец эльф и неожиданно так резко выдвинул свои глаза на улиточных рожках, что один из них едва не угодил в глаз Роберту. — Пожалуй, начнем с вашего малюсенького дополнительного желания.

— Мы не хотим, чтобы слуги замечали то, чем ты нас одариваешь, — сказал Роберт. — …но своей исключительной доброте, — подсказала Антея шепотом.

— Одариваешь по своей исключительной доброте, — повторил Роберт громко.

Эльф слегка раздулся, затем резко выдохнул и кивнул:

— Готово. Это было совсем нетрудно. Люди вообще много чего не замечают. Чего еще желаете?

— Мы хотим быть сказочно богатыми, — произнес Роберт медленно и с расстановкой.

— Безумно богатыми, — уточнила Джейн.

— Естественно, — хмыкнул эльф. — Одно утешение, что вам это не очень понравится, — пробормотал он себе под нос. — Но по части сказочных богатств я не обучен. Сколько вы хотите и как предпочитаете? Золотыми монетами или банкнотами?

— Золотыми монетами, пожалуйста! Миллионы золотых монет!

— Полного карьера достаточно? — спросил эльф без церемоний.

— О да!

— Тогда, прежде чем я начну, поднимитесь наверх, а то вас здесь заживо похоронит.

И тут руки эльфа стали такими длинными, и он принялся размахивать ими столь угрожающе, что дети со всех ног бросились к дороге, по которой из карьера выезжают телеги с песком. Только у Антеи хватило присутствия духа, чтобы обернуться на бегу и вежливо крикнуть — До свидания! Надеюсь, завтра твоему усику будет лучше!

Когда дети выбежали из карьера и оглянулись, им пришлось зажмурить глаза. Затем они их открыли, но не сразу, а потихонечку, потому что их взору предстало зрелище, совершенно невыносимое для глаз. С равным успехом молено было смотреть на полуденное солнце в день Преполовения лета. Потому что карьер до самых краев был полон сияющих на солнце новеньких золотых монет! Даже норки береговых ласточек пропали из виду. Там, где только что была дорога для телег, грудами лежало золото, словно обыкновенные камни на обочине дороги. Окруженное крутыми откосами карьера, золото лежало ровным слоем, как в чаше. Огромная, блистающая груда чеканного золота. Полуденное солнце сияло, искрилось и сверкало на плоскостях и ребрах каждой монеты, так что карьер напоминал открытый плавильный горн или один из тех волшебных дворцов, какие видны иногда в небесах на закате.

Дети стояли, раскрыв рот от удивления и не в силах вымолвить ни слова.

Наконец Роберт наклонился и взял в руки одну из монет, которые кучей лежали на обочине дороги. Он принялся рассматривать ее с обеих сторон.

— Это не английские соверены, — произнес он каким-то хриплым, чужим голосом.

— Но это все-таки золото, — сказал Сирил.

И тут заговорили все разом. Они брали золото горстями и смотрели, как оно вытекает между пальцами, словно вода, а звон, который оно издавало при падении, казался дивной музыкой. Поначалу они и думать забыли о том, что эти деньги можно на что- нибудь потратить, так славно было играть с ними. Джейн уселась между двумя кучами, а Роберт стал засыпать ее золотом, ну, вот как вы на пляже засыпаете песком своего папу, если он заснул, накрыв голову газетой. Однако Роберт не засыпал свою сестру и наполовину, как та закричала:

— Стой, мне больно! Ты меня задавишь! — Глупости! — сказал Роберт, не останавливаясь.

— Перестань! — снова крикнула Джейн и с трудом выбралась из кучи золота, она вся дрожала и сильно побледнела. — Ты не понимаешь, каково это. Словно камни на тебя навалили или цени надели.

— Послушайте, — остановил их Сирил, — если мы рассчитываем на что-нибудь хорошее от этого золота, то нет смысла оставаться здесь и ахать над ним. Давайте набьем карманы и пойдем по магазинам. Помните, времени у нас только до заката. Вообще-то надо было спросить у нашего эльфа, отчего другие вещи не превращаются в камень. Может, золото как раз и не превратится. Значит так, в поселке есть пони и коляска.

— Ты хочешь купить их? — спросила Джейн.

— Не болтай ерунду. Мы возьмем их напрокат и поедем в Рочестер. А там накупим всякой всячины. Пусть каждый возьмет столько золота, сколько сможет унести. Правда, это не соверены. На них с одной стороны мужская голова, а с другой что-то вроде туза пик. Давайте набивайте карманы и пошли. Болтать будем по дороге, если вам без этого никак.

Сирил присел и стал распихивать золото по карманам.

— Вот вы смеялись, когда я просил у папы куртку с девятью карманами, — заметил он, — а теперь видите, как они пригодились! Карманы и впрямь пригодились. Сирил набил золотыми монетами все свои девять карманов, насыпал полный носовой платок и за пазуху, после чего попытался встать. Но пошатнулся и тяжело осел.

— Приятель, часть груза нужно выбросить за борт, — усмехнулся Роберт. — Иначе твой корабль пойдет ко дну. Вот они твои девять карманов!

Деваться Сирилу было некуда. Затем все отправились в поселок. До него было больше мили, на дороге стояла страшная пылища, солнце припекало все сильнее и сильнее, а золото в карманах становилось все тяжелее и тяжелее.

— Не представляю себе, как мы столько потратим, — сказала Джейн. — По карманам у нас распихано, должно быть, несколько тысяч фунтов. Я, пожалуй, оставлю часть своего золота здесь. И как только придем в поселок, сразу купим печенья. Время обеда давно прошло. — И она отсыпала две пригоршни монет в дупло старого придорожного граба. — Ах, какие они желтые и круглые, — пробормотала она. — Вот если бы это были имбирные коврижки, мы бы шли и ели их.

— Это тебе не коврижки, их не съешь, — сказал Сирил. — Топай быстрее!

Однако шли они тяжело, еле волоча ноги. И прежде чем добраться до поселка, они несколько раз останавливались у какой-нибудь изгороди и прятали очередную порцию своих сокровищ. И все же они добрались до поселка, имея в карманах примерно двенадцать сотен золотых гиней.

Несмотря на богатство, спрятанное внутри, снаружи дети выглядели совершенно обычно. Никто и подумать не мог, что на карманные расходы у них сыщется хотя бы пол кроны. Из-за сильного зноя и синеватого дыма из печных труб над красными крышами домов висела сизая дымка. Дети добрели до первой попавшейся скамейки и уселись на нее, не чуя ног от усталости. А дело было у входа в трактир «Синий кабан».

Было решено, что за лимонадом в трактир пойдет Сирил, потому что, как сказала Антея, в такое место надлежит идти мужчине, а не детям. Дескать, Сирил уже почти мужчина, не то что остальные, потому что он старший. Вот он и пошел, а остальные сидели на солнце и ждали.

— Ну и жарища! — вздохнул Роберт. — Когда собаке жарко, она высовывает язык. Может, и нам высунуть?

— Можно попробовать, — согласилась Джейн.

И все трое высунули языки, да так далеко, что даже в горле заболело. Но это плохо помогало, пить хотелось еще больше, а кроме того, приводило в недоумение всякого, кто проходил мимо. Поэтому дети убрали языки обратно, а тут и Сирил появился с лимонадом.

— Но расплатиться мне пришлось своими деньгами, из тех двух шиллингов и семи пенсов, на которые я собирался купить кроликов, — доложил он. — Тут не дают сдачи с золотых монет. А когда я показал целую пригоршню, хозяин только рассмеялся и заявил, что это жетоны для игры в карты. А еще я купил печенья, что было в стеклянной вазе на прилавке. И немного тминных коврижек.

Печенье оказалось черствым и крошилось, и коврижки оказались черствыми и тоже крошились, а этого коврижкам никак не положено. Зато лимонад искупил все.

— Теперь моя очередь попытаться купить что- нибудь на эти деньги, — сказала Антея. — Я следующая по старшинству. Где тут пони с коляской?

Это было неподалеку, в трактире «Шахматная доска». Однако зашла Антея сзади, прямо во двор, потому что ее учили, что девочкам нельзя заходить в питейные заведения. Вскоре Антея вышла, причем, как она выразилась, «не с пустыми руками».

— Хозяин сказал, мол, за один соверен, или как он там называется, он запросто отвезет нас в Рочестер и обратно и подождет, пока мы купим все, что надо, — доложила она. — По-моему, я устроила все замечательно.

— Да у тебя ума палата! — хмуро похвалил ее Сирил. — Как это ты ухитрилась?

— В моей ума палате хватило ума не доставать из кармана пригоршню золотых монет, чтобы никто не подумал, что они ничего не стоят, — наставительно сказала Антея. — Я просто подошла к мальчику, который с губкой и ведром воды делал что-то с ногой лошади, достала одну монету и спросила: «Не знаешь ли ты, что это такое?» Он сказал, что не знает, и позвал отца. Пришел его отец и сказал, что это старая гинея. И спросил, моя ли она и могу ли я делать с ней все, что захочу. Я сказала, мол, да, и спросила про пони с коляской, и сказала, что он получит эту гинею, если отвезет нас в Рочестер и обратно. Зовут его Криспин. И он сказал: «Согласен!»

Детям было в новинку ехать по проселочной дороге на пони в замечательной коляске. И к тому же это было очень приятно (чем может похвастать далеко не всякая новинка), не говоря уж о грандиозных планах, как потратить деньги. Разумеется, каждый строил свои планы самостоятельно и молча, чтобы трактирщик не услышал их разговор и не узнал, насколько далеко эти планы простираются. Наконец тот высадил их у моста, как его и просили.

— Скажите, куда бы вы пошли, если бы хотели купить экипаж и лошадей? — спросил его Сирил как бы между прочим.

— В «Голову сарацина», к Билли Пизмаршу, — ответил трактирщик без промедления. — Хотя, что касается лошадей, я и другим советов давать не хочу и сам чужих слушать не стану. Но если ваш папаша намерен приобрести целый выезд, то, провалиться мне на этом месте, во всем Рочестере не сыщешь человека более честного и обходительного, чем Билли.

— Благодарю, — сказал Сирил. — Значит, в «Голову сарацина».

Вскоре детям пришлось испытать на себе действие одного из законов природы, который, впрочем, вывернулся наизнанку и встал на голову, словно акробат. Всякий взрослый человек скажет вам, что деньги трудно достать, а потратить легко. Однако выяснилось, что эти волшебные деньги легко было достать, а вот потратить не то что трудно — почти невозможно. Рочестерские торговцы самым непонятным для торговцев образом прямо-таки шарахались от этого волшебного золота. («Ненашенские деньги», — один за другим говорили они.) Начать с того, что Антея, которую еще утром угораздило сесть на свою шляпку, попробовала купить себе новую. Она выбрала очень красивую шляпку, украшенную алыми розами и синими павлиньими перьями. На бирке было написано: «Парижская модель, три гинеи». — Хорошо, что гинеи, — сказала Антея. — Гинеи, они и есть гинеи, а не соверены, которых у нас нет.

Однако, когда она протянула продавщице ладошку с тремя своими гинеями, а ее ладошка, надо сказать, была к тому времени уже изрядно грязной, потому что Антея не позаботилась надеть перчатки перед тем, как спуститься в карьер, молодая леди в черном шелковом платье сперва очень строго посмотрела на нее, потом подошла к другой леди, тоже в черном шелковом платье, но пожилой и некрасивой, они шепотом поговорили о чем-то и вернули Антее ее деньги. И сказали, что эти монеты теперь не в ходу.

— Но это же хорошие деньги, — возразила Антея. — И они мои собственные.

— Надеюсь, — ответила пожилая леди. — Но только в наши дни такими не пользуются, и мы их у тебя не возьмем.

— Наверное, они подумали, что мы их украли, — сказала Антея остальным, выйдя из магазина на улицу. — Если бы я надела перчатки, никому бы и в голову не пришло, что дело нечисто. Всему виной мои грязные руки.

Поэтому дети зашли в лавку поскромнее, и девочки выбрали себе хлопчатобумажные перчатки, по шесть пенсов и три фартинга за пару, а потом попытались расплатиться гинеей. Продавщица в очках долго рассматривала ее, после чего заявила, что у нее нет сдачи. В итоге расплачиваться за перчатки пришлось все из тех же двух шиллингов и семи пенсов, на которые Сирил собирался купить кроликов. Еще девять с половиной пенсов ушли на зеленый кошелек из кожи под крокодила. Дети обошли еще несколько близлежащих лавочек, в которых продавались игрушки и духи, шелковые платки и книжки, всевозможные почтовые наборчики и фотографии местных достопримечательностей. Однако в тот день в Рочестере никто не хотел дать сдачи с гинеи. Дети ходили из одной лавки в другую, их руки и лица становились все более грязными, а волосы все более неопрятными. Вдобавок ко всему Джейн поскользнулась и упала на дорогу в том самом месте, где только что проехала водовозка. А кроме того, они сильно проголодались, но купить что-нибудь съестное на гинеи никак не удавалось. После неудачного посещения двух кондитерских детям так сильно захотелось есть (Сирил сказал, мол, это от запаха пирожных), что они шепотом договорились об отчаянном плане совместных действий, который немедленно и привели в исполнение. Они дружно ввалились в третью кондитерскую (на вывеске значилось: «Кондитерская Биля») и, прежде чем кто-либо успел вмешаться, каждый схватил с прилавка по три еще тепленьких сдобных булочки, сложил их все вместе, раскрыл пошире рот и откусил от всех трех сразу. С набитыми ртами дети стояли, держа в руках двенадцать надкушенных булочек. Ошарашенный кондитер выскочил из-за стойки.

— Вот, возьмите, — произнес Сирил насколько мог внятно и протянул кондитеру приготовленную еще на улице гинею. — Это за булочки.

Мистер Биль схватил монету, попробовал ее на зуб и сунул себе в карман.

— Убирайтесь, — сказал он коротко и жестко.

— А сдачу? — спросила Антея, бережливая от природы.

— Сдачу? — рявкнул кондитер. — Я сейчас тебе такую сдачу покажу! Вон отсюда! И скажите спасибо, что я не послал за полицией, чтобы выяснить, где вы это взяли.

В городском саду наши новоявленные богатеи покончили с булочками, однако, хотя пахнущее изюмом сдобное тесто волшебным образом приподняло их дух, даже самая стойкая душа противилась мысли о том, чтобы отправиться в «Голову сарацина» к честнейшему мистеру Билли Пизмаршу, дабы приобрести экипаж и лошадей. Мальчикам эта затея совсем не нравилась, но Джейн неизменно надеялась на лучшее, а Антея умела настоять на своем, так что под их напором мальчики уступили.

Вся компания, к тому времени уже неописуемо грязная, двинулась в «Голову сарацина». Метод нападения с тыла, который столь блестяще оправдал себя в «Шахматной доске», был применен и на этот раз. Мистер Пизмарш стоял во дворе конюшни, и Роберт приступил к делу в следующих выражениях:

— Мне сказали, что у вас в продаже имеются экипажи и лошади.

Дети заранее условились, что говорить будет Роберт. В книгах написано, что лошадей покупают всегда джентльмены, а не леди. Сирил же уже сделал свой ход в «Синем кабане».

— Вам сказали чистую правду, молодой человек, — кивнул хозяин конюшни.

Это был голубоглазый мужчина с тонкогубым, неулыбчивым ртом, высокий и худощавый.

— Мы бы хотели купить лошадку-другую, — сказал Роберт учтиво.

— Сделайте милость.

— Не покажете ли, какие у вас есть? Чтобы мы могли выбрать.

— Вы что, шутки шутить пришли? — не выдержал хозяин. — Кто вас прислал?

— Честное слово, — заверил его Роберт, — мы хотим купить несколько экипажей с лошадьми. Один человек отозвался о вас как о наичестнейшем и наиучтивейшем продавце, и как-то не хочется думать, что он ввел нас в заблуждение.

— Святые небеса! — воскликнул хозяин. — Неужели я должен вывести всех своих лошадей пред светлые очи вашей милости? Может, мне еще в епископские конюшни послать и узнать, нет ли там парочки рысаков на продажу?

— Да уж будьте добры, — сказал Роберт, — не сочтите за труд. Это будет так любезно с вашей стороны.

Мистер Пизмарш засунул руки в карманы и как-то нехорошо рассмеялся.

— Эй, Уильям! — крикнул он.

В дверях конюшни появился сутулый конюх.

— Уильям, глянь-ка на этого юного аристократа! Хочет купить всю конюшню. А в кармане, поди, ни гроша, чтоб я пропал!

Конюх презрительным взглядом проследил за указательным пальцем хозяина.

— Да ну! — удивился он.

Однако Роберт заговорил снова, хотя девочки уже дергали его за рукав, дескать, «пошли отсюда!» И заговорил он весьма гневно:

— Я вам не аристократ и никогда не претендовал па это! А что до «ни гроша в кармане», то что вы на это скажете?

И прежде чем его успели остановить, Роберт достал из карманов две полные пригоршни сияющих гиней и выставил их хозяину на обозрение. Тот остолбенел, затем взял одну монету двумя пальцами, попробовал ее на зуб, и Джейн уже не сомневалась, что он вот-вот скажет: «Самые лучшие лошади из моей конюшни в вашем распоряжении!» Остальные на это не рассчитывали, но последующее превзошло самые скверные ожидания.

— Уильям! — коротко сказал хозяин. — Запри ворота.

Конюх ухмыльнулся и пошел исполнять приказание.

— Что ж, прощайте, — поспешно произнес Роберт. — На этот раз мы не станем покупать у вас лошадей. Надеюсь, это послужит вам уроком.

Краем глаза он видел открытую калитку сбоку и, пока говорил, перемещался в ее сторону. Однако хозяин перехватил его па полпути.

— Не так резво, маленький негодник! — сказал он. — Уильям, зови полицию!

Уильям удалился. Дети сбились в кучку, словно перепуганные овцы, а хозяин в ожидании полиции ходил вокруг них и говорил. Среди прочего он сказал следующее:

— Что, голубчики, пришли искушать своими гинеями честного человека?

— Но это наши гинеи, — храбро возразил Сирил. — Ну конечно, мы знать ничего не знаем и ведать не ведаем! Да еще девочек в это дело втянули. Впрочем, девочек я отпущу, если вы пойдете в полицию, как паиньки.

— Без мальчиков мы никуда не пойдем, — героически возразила Джейн. — Это и наши деньги тоже, гадкий вы старикашка!

— Где же вы их взяли? — произнес хозяин, немного подобрев, чего мальчики никак не ожидали после того, как Джейн нехорошо его обозвала.

Джейн бросила на остальных отчаянный взгляд и промолчала.

— Язык проглотила? Это тебе не обзываться, А ну, отвечай! Где вы их взяли?

— В песчаном карьере, — сказала Джейн правду.

— Придумай что-нибудь получше.

— Но это правда! — возразила Джейн. — Там живет эльф, мохнатый такой, с ушами, как у летучей мыши, и с улиточьими глазами. Он исполняет одно желание в день.

— Совсем спятила, — тихо пробормотал хозяин. — А вам, мальчики, должно быть стыдно. Зачем было впутывать в свои скверные игры этого бедного ребенка?

— И вовсе она не сумасшедшая! — возмутилась Антея. — Все правда. Эльф существует. И в следующий раз, если получится, я обязательно попрошу что-нибудь и для вас. Вернее, попросила бы, если бы вы не обошлись с нами так плохо. Вот!

— Господи, спаси и помилуй! — усмехнулся хозяин. — И эта спятила!

Но тут вернулся мрачно ухмыляющийся Уильям, а следом за ним вошел полицейский, с которым хозяин о чем-то долго и горячо перешептывался.

— Вы правы, — согласился наконец полицейский. — В любом случае я задержу их по статье о незаконном владении и наведу справки. Потом передам дело в суд. Умалишенных девочек, наверное, поместят в сумасшедший дом, а мальчиков отправят в исправительное учреждение. А теперь, молодые люди, следуйте за мной! И нечего возмущаться. Вы, мистер Пизмарш, следите за девочками, а я возьму на себя мальчиков.

И они повели по улицам Рочестера четверых детей, которые от ужаса и потрясения были не в силах вымолвить ни слова. Слезы гнева и стыда застилали их взор, так что, свернув в очередной переулок, Роберт не сразу понял, что случилось, пока не услышал знакомый голос:

— Мастер Роберт! Что же это такое?

И другой столь же знакомый голос:

— К Панте! К Панте на ручки!

Как вы понимаете, они наткнулись на Марту с Малышом!

Марта держалась восхитительно. Она не поверила ни единому слову полицейского и мистера Пизмарша, даже тогда, когда они заставили Роберта вывернуть карманы и показать гинеи.

— Я ничего не вижу, — заявила она. — Вы оба просто свихнулись! Там нет никакого золота. Только ручки, ручки бедного мальчика, перепачканные, как у трубочиста. Лопни мои глаза!

Дети подумали, что это очень благородно с ее стороны, даже если не очень честно, пока не вспомнили про обещание эльфа, что слуги не будут замечать его волшебные дары. Потому-то Марта и не видела золота и, стало быть, говорила чистую правду, то есть все было честно и не требовало никакого благородства.

К тому времени, когда они добрались до полицейского участка, стало уже темнеть. Полицейский доложил все инспектору, который сидел за столом в большой пустой комнате. В дальнем конце ее было устроено нечто вроде решетчатого детского манежа, в котором содержали задержанных. Роберт так и не понял, что это — тюремная камера или скамья подсудимых.

— Предъявите монеты, — приказал инспектор.

— Выворачивайте карманы, — велел констебль.

В полном унынии Сирил засунул руки в карманы, задержал их там на мгновение и вдруг рассмеялся. Смех, правда, походил скорее на плач. В карманах было пусто. И пусто было в карманах у всех остальных. Потому что на закате, само собой разумеется, все золото эльфа исчезло.

— Выворачивай карманы и прекрати гоготать! — поторопил Сирила инспектор.

Один за другим Сирил вывернул карманы, все девять, что имелись в его куртке. Все они были пусты.

— Ну и что? — нахмурился инспектор.

— Не знаю, как эти маленькие попрошайки ухитрились все это проделать! — недоумевал констебль. — Я всю дорогу следил за тем, чтобы они не общались ни с кем из прохожих и не мешали уличному движению.

— Удивительное дело, — сказал инспектор и нахмурился.

— Если вы закончили запугивать ни в чем не повинных детей, — решительно заявила Марта, — я немедленно найму экипаж и мы отправимся в усадьбу их отца. А вы, молодой человек, еще услышите об этом деле! Я же говорила вам, что нет у них никакого золота, когда вы прикидывались, что видите его в невинных детских руках. Это надо же, среди бела дня так залить глаза, да еще на службе! А про этого, второго, и говорить нечего. Он содержит «Голову сарацина», и спиртное у него всегда под рукой.

— Уберите их отсюда, ради всего святого! — произнес инспектор сердито. А когда Марта с детьми покинула полицейский участок, он сказал констеблю и мистеру Пизмаршу: — А теперь поговорим. — Только прозвучало это в двадцать раз более сердито.

Марта как сказала, так и сделала. Она отвезла детей домой в отличном наемном экипаже, потому что рейсовый уже ушел, и, хотя она так благородно защищала их в полицейском участке, она как следует отчитала их за то, что они «отправились гулять в город одни и без спросу», так что никто и заикнуться не посмел о трактирщике, который с пони и коляской ожидал их в Рочестере. Таким образом, к концу дня, в течение которого дети владели несметными сокровищами, они отправились в постель, получив хороший нагоняй и разжившись всего-навсего двумя парами хлопчатобумажных перчаток, изрядно грязных внутри из-за плачевного состояния рук, кошельком из кожи под крокодила и двенадцатью сдобными булочками, от которых в желудке давным-давно ничего не осталось.

Больше всего дети беспокоились о том, что гинея, отданная хозяину пони, исчезла на закате вместе с остальными. Поэтому на следующий день они пошли в поселок, чтобы извиниться за то, что бросили его в Рочестере, и проверить, что сталось с гинеей. Трактирщик встретил их вполне радушно. Его гинея никуда не исчезла, он проделал в ней дырочку и повесил на цепочку от часов. Что же касается гинеи, которую взял кондитер, то дети не чувствовали ни малейшего желания выяснять, исчезла она или нет, что было, если разобраться, не очень-то честно, но, с другой стороны, вполне понятно. Однако некоторое время спустя Антея устыдилась и в тайне от остальных отправила письмо, куда вложила двенадцать пенсов, — «Мистеру Билю, кондитерская, Рочестер», а в письме написала: «За булочки». Но, честно говоря, я сильно надеюсь, что та гинея все-таки исчезла, потому что кондитер был далеко не самым честным человеком на свете, ведь, что ни говорите, в любой, даже самой респектабельной, кондитерской сдобные булочки продают по семь штук за шесть пенсов.

Глава третья Самый желанный

Утром, после того как дети весь день были несметно богаты, однако не сумели разжиться чем-либо по- настоящему полезным или хотя бы приятным, не считая двух пар хлопчатобумажных перчаток, дюжины сдобных булочек, кошелька из кожи под крокодила и поездки в коляске, они проснулись, не питая радужных надежд, как это было предыдущим утром, когда они, только открыв глаза, сразу вспомнили о встрече с песочным эльфом, а точнее, с псэммидом, который обещал исполнять по одному их желанию в день. Эльф уже исполнил два их желания, дал им красоту и богатство, но это не принесло им счастья. И все-таки день, когда происходит нечто необыкновенное, пусть даже и не совсем приятное, куда интереснее дня, когда вовсе ничего не происходит, кроме завтрака, обеда и ужина, да и в тех нет ничего такого, особенно если подают холодную баранину или вчерашнюю говядину с овощами.

Перед завтраком ни о чем толком поговорить не удалось, потому что все проспали, и чтобы опоздать к завтраку не более чем на десять минут, каждому пришлось проявить чудеса героизма. Впрочем, за завтраком были предприняты кое-какие попытки беспристрастно обсудить очередное желание, однако попытки эти не имели успеха, потому что довольно трудно обсуждать что-либо и в то же самое время зорко следить за младшим братишкой, который ест с вами за одним столом. А Малыш нынче утром расшалился не на шутку. Сначала он пролез между перекладинами своего высокого детского стульчика, голова застряла, и он повис, багровея и задыхаясь. Потом ни с того ни с сего он схватил ложку и треснул ею Сирила по лбу, после чего расплакался, потому что ложку отобрали. Затем он сунул свою пухлую ручку в молочную тюрю и потребовал «печеня», которое полагалось только к чаю. Он пел песни, закидывал ноги на стол и просился гулять. Так что обсуждение за столом выглядело примерно так:

— Ну так что насчет эльфа… Смотри! Он сейчас перевернет молоко! Молоко отодвигали на безопасное расстояние.

— Ну так вот… Нет, Ягненочек! Ложка бяка, отдай Пантере!

— Золото наше исчезло… — снова пытался начать Сирил. — Он сейчас доберется до горчицы!

— А может, нам лучше попросить… Здравствуйте- пожалуйста! Добрался-таки!

Блеск стекла, всплеск розовых ручек и ножек — и аквариум с золотыми рыбками, который стоял посередине стола, опрокинулся набок, поток воды и золотых рыбок хлынул на колени Малышу и всем остальным.

Все переполошились не меньше, чем золотые рыбки. Только Ягненочек сохранял полное спокойствие. После того как лужу вытерли, а золотых рыбок, бьющихся на полу с открытым ртом, подобрали и снова поместили в воду, Марта унесла Ягненочка, чтобы переодеть во все сухое. Кое-кому из остальных тоже пришлось переодеться. Переднички и курточки, которым пришлось искупаться вместе с золотыми рыбками, вывесили на просушку.

Кроме того, выяснилось, что Джейн придется либо заштопывать платье, которое она вчера умудрилась порвать, либо щеголять весь день в нижней юбке. Это была мягкая белая юбка с кружевными оборками, очень-очень красивая, как бальное платье настоящей леди, а то и лучше. Однако она не была бальным платьем, а слово Марты — закон. Она не позволила Джейн надеть сей дивный наряд и наотрез отказалась слушать Роберта, утверждавшего, что это юбка как юбка.

— Это неприлично, — заявила Марта.

А если люди так говорят, возражать им совершенно бесполезно. Когда-нибудь вы в этом и сами убедитесь.

Делать было нечего, пришлось Джейн заштопывать платье. Она порвала его, когда упала в лужу в Рочестере, как раз там, где по улице проехала водовозка. Джейн ободрала себе коленку. С чулком дело обстояло еще хуже. Ну а юбка была порвана тем же самым камнем, из-за которого пострадали чулок и коленка. Разумеется, остальные не бросили товарища в беде. Все вместе они уселись на лужайке вокруг солнечных часов, и Джейн с усердием принялась за штопку. К тому времени переодетый во все сухое Ягненочек сидел уже на руках у Марты, так что можно было спокойно поговорить. Роберт и Антея хотели было оставить при себе свои тайные сомнения, дескать, песочному эльфу нельзя доверять, однако Сирил сказал:

— Говорите прямо! Не люблю, когда говорят обиняками, как трусы.

— Мы не трусы! — вступился за свою честь Роберт. — Просто нам с Антеей, в отличие от тебя и Джейн, не пришлось переодевать нижнее белье, и у нас было время подумать. И если вы спрашиваете…

— Ни о чем мы тебя не спрашиваем, — перебила его Джейн, перекусывая нитку зубами, что делать ей строго-настрого запрещалось.

— Спрашиваете или нет, — продолжал Роберт, — мы с Антеей считаем, что наш приятель Сэмми хитрит. Раз уж он умеет исполнять наши желания, то наверняка умеет исполнять и свои. А я сильно подозреваю, что всякий раз он желает, чтобы исполнение нашего желания не принесло нам желаемого, то есть ничего хорошего. Не будем больше водиться с этим негодником и пойдем лучше в каменоломню, поиграем там в крепость в свое удовольствие.

(Надеюсь, вы не забыли, что дом, в котором дети проводили летние каникулы, располагался между каменоломней и песчаным карьером.)

Однако Сирил и Джейн неизменно надеялись на лучшее, так уж они были устроены.

— Не думаю, что Сэмми вредит нам сознательно, — возразил Сирил. — Если разобраться, нелепо было просить у него несметного богатства. Фунтов пятьдесят мелочью нам хватило бы за глаза и за уши. А просить о том, чтобы быть красивыми, как ясное солнышко, это и вовсе глупость несусветная. Не хочу вас обижать, но это так. Нужно придумать по-настоящему полезное желание.

— Вот именно, — сказала Джейн, откладывая платье. — Да и глупо отказываться. Ведь, насколько я знаю, если не считать книжек, то в жизни такой возможности Tie было ни у кого и никогда. Наверняка есть целая куча вещей, которые мы могли бы пожелать и которые не выйдут нам боком, как это получалось до сих пор. Давайте подумаем хорошенько и попросим что-нибудь замечательное, чтобы получился по-настоящему славный день. Вернее, остаток дня.

Джейн снова взялась за штопку, причем с бешеной скоростью, потому что время уже поджимало. И все четверо заговорили разом. Если бы вы присутствовали при этом, то едва ли сумели бы ухватить суть разговора, но дети привыкли разговаривать, так сказать, «в колонну по четыре», как ходят солдаты, и каждый, не испытывая неудобства, мог сказать что хотел. Он слышал себя, и в то же самое время три четверти двух его чутких ушей были направлены на то, чтобы слышать сказанное остальными. Это нехитрый пример на умножение простых дробей, хотя, боюсь, вы не справитесь с ним. Так что я не стану спрашивать вас, верно ли следующее равенство: три четверти, умноженное на два, равняется полтора. Однако прошу вас мне поверить, что именно столько ушей каждый мог отдать остальным. Если верить Шекспиру, то отдавать уши было в ходу у древних римлян. Впрочем, я боюсь, что все это вам не очень интересно.

Когда платье наконец было заштопано, вышла еще одна заминка. Марта настояла на том, чтобы все вымыли руки, хотя это было совершенно бессмысленно, потому что, кроме Джейн, никто ничего не делал. А как можно испачкаться, ничего не делая? Это трудный вопрос, и я не возьмусь ответить на него на бумаге. Но в жизни я легко вам это покажу — ну, или вы мне.

Во время этого самого разговора, в продолжение которого отданными пребывало ровно шесть ушей (детей было четверо, так что все подсчитано верно), было решено, что пятьдесят фунтов мелочью — это именно то, что требуется. И счастливые дети, всякое желание которых теперь исполнялось, стоило им только захотеть, поспешно направились к песчаному карьеру, чтобы изложить эльфу свою просьбу. Однако Марта перехватила их у самой калитки и настояла на том, чтобы они взяли Малыша с собой.

— Никому ты не нужен, никто не хочет с тобой возиться, маленький! — запричитала Марта. — А вот захотят, за милую душу захотят, с таким-то славным. Разве они забыли, что обещали своей мамочке брать тебя с собой каждый божий день?

— Мы не забыли, — мрачно сказал Роберт. — Только бы вот Ягненочек не был таким маленьким и глупеньким. Тогда с ним было бы куда веселее.

— Ежели глупенький, то со временем это пройдет, — возразила Марта. — А маленький, так, будь он и большой-пребольшой, охоты брать его с собой у вас не прибавилось бы. А ведь мы уже немножко ходим своими ножками, вот мы какие! Мы на свежем воздухе совсем сильные стали!

С этими словами и с нежным поцелуем она передала Малыша с рук на руки Антее и пошла в дом шить новые переднички на швейной машинке. Этим устройством Марта владела в совершенстве.

— С Пантей гулять! — произнес Малыш, рассмеявшись от удовольствия.

Радостно повизгивая, он отправился в путь на спине Роберта, попутно пытаясь накормить Джейн камушками, и вообще был таким послушным, что никто больше не сожалел о том, что его пришлось взять с собой.

Джейн, добрая душа, даже предложила попросить у песочного эльфа что-нибудь для Малыша на будущее, что-нибудь такое, что в сказках феи дают маленьким принцам, но трезво мыслящая Антея напомнила сестре, что на закате волшебные дары песочного эльфа исчезают и, стало быть, в будущем Малышу не будет от них никакой пользы. И Джейн согласилась, что пятьдесят фунтов мелочью все-таки лучше.

А за три фунта и пятнадцать шиллингов можно будет купить Малышу коня-качалку, которого, как она узнала из рекламы, продают в магазине для военных и моряков.

Дети решили, что как только попросят у эльфа денег и получат их, сразу отправятся к мистеру Криспину и договорятся, чтобы он снова отвез их в Рочестер, а Марту возьмут с собой, если отделаться от нее не удастся. Но список полезных покупок надо составить заранее, еще до выезда в город. Приняв все эти замечательные решения, преисполненные надежд, дети спускались в карьер по пологой дороге для телег, но уже в самом низу, словно гром среди ясного неба, их поразила одна мысль, и, если бы они были детьми, о которых пишут в книжках, их румяные щечки наверняка побледнели бы. Но это были самые обыкновенные, живые дети, и поэтому они просто остановились и с недоумением уставились друг на друга. Они вспомнили, что вчера, когда они попросили у эльфа несметных сокровищ и тот приготовился наколдовать им полный карьер сверкающих на солнце золотых гиней — миллионы и миллионы, эльф велел им выбежать из карьера, опасаясь, что они окажутся заживо похороненными под грудой сияющего металла. Дети и выбежали. И у них совершенно не было времени хоть как-то пометить место, где находился песочный эльф. Скажем, кольцомиз камией, как они это сделали позавчера. Поэтому они и стояли теперь в полном недоумении.

— Ничего страшного, — сказала Джейн, как всегда с оптимизмом, — мы поищем и отыщем.

Сказать это было просто, но не так-то просто сделать. Они искали, искали и отыскали даже свои совки, а песочный эльф все никак не отыскивался.

В конце концов дети сели на песок и решили отдохнуть — и не только потому, что изрядно устали и немного упали духом, это само собой разумеется, но и потому, что Ягненочек потребовал, чтобы его спустили с рук, а сами понимаете, трудно разыскивать что-либо, если в то же самое время приходится следить за своенравным малышом. Вы убедитесь в моей правоте, если в следующий раз, оказавшись на пляже, попросите кого-нибудь бросить в песок, подальше, ваш любимый перочинный ножик, а разыскивать его отправитесь с маленьким братишкой.

Марта оказалась права: свежий воздух явно шел Ягненочку на пользу, он прыгал по песку, словно кузнечик. Его братьям и сестрам хотелось продолжить разговор о том, что они попросят у эльфа, когда (и если) они отыщут его. А Ягненочек хотел резвиться.

Он улучил момент и бросил горсть песку в лицо Антее, потом ни с того ни с сего зарылся в песок с головой, болтая в воздухе своими пухлыми ножками. Естественно, песок попал ему в глаза, как и Антее чуть раньше, и Малыш разревелся.

Предусмотрительный Роберт прихватил с собой бутылку с лимонадом, зная, что ему захочется пить. Бутылку пришлось поспешно открыть, потому что никакой другой жидкости не было, а надо было хоть чем-нибудь промыть Ягненочку глаза. Разумеется, лимонад стал отчаянно щипать Малышу глаза, и он заревел пуще прежнего. И конечно, пока он отбивался руками и ногами, бутылка перевернулась и восхитительный лимонад вылился в песок без остатка и безвозвратно.

И тут Роберт, которого, вообще говоря, трудно было назвать плохим братом, настолько забыл свой долг, что воскликнул:

— Ну кто захочет с таким возиться! Марта, ясное дело, не хочет, а то оставила бы его дома. Это настоящий маленький негодник! Просто ужас! Как было бы хорошо, если бы кто-нибудь захотел его взять к себе, захотел всем сердцем! Тогда бы у нас была хоть минута покоя.

Но тут Ягненочек перестал кричать, потому что Джейн неожиданно вспомнила, что существует один- единственный безопасный способ вынуть что-либо из глаз ребенка — надо действовать своим собственным влажным языком. И это совсем нетрудно, если вы любите Малыша так, как вам подобает.

Некоторое время стояла тишина. Роберт упрекал себя за несдержанность, и другим тоже было в чем его упрекнуть. Вы, наверное, часто обращали внимание на подобные паузы, когда кто-нибудь скажет нечто, чего говорить ему вовсе не следовало, а остальные умолкают, ожидая, когда тот одумается.

Неожиданно паузу нарушил какой-то тихий звук, словно кто-то вздохнул. Головы детей разом повернулись в одну сторону, словно через нос у каждого была продернута веревочка и кто-то дернул за все веревочки сразу.

И все увидели песочного эльфа, он сидел совсем рядом, а на его мохнатом лице было то самое выражение, которое означало у него улыбку.

— Здравствуйте! — сказал он. — Мне это было нетрудно. Теперь все захотят взять его к себе.

— Это неважно, — мрачно сказал Роберт, отдавая себе отчет в том, что поступил далеко не лучшим образом. — Неважно, кто его захочет, то есть нам это совершенно неинтересно.

— Неблагодарность — большой порок, — наставительно изрек эльф.

— При чем тут неблагодарность? — поспешно возразила Джейн. — Мы вовсе не просили об этом. Роберт брякнул это просто так. Нельзя ли нам взять это желание обратно и попросить о другом?

— Нет, нельзя, — отрезал эльф. — Слово не воробей. Надо быть внимательным, когда просишь. Был один мальчик, он пожелал, чтобы я заменил ему ихтиозавра плезиозавром. Он, видите ли, был слишком ленив и не выучил названия самых обычных вещей, так что папа на него ужасно рассердился, отослал его спать без ужина, а утром не разрешил ему поплавать по морю на замечательной лодке-долбленке вместе с остальными детьми — а это был ежегодный школьный праздник! Рано утром мальчик пришел ко мне, упал передо мной и забился в истерике, стуча своими доисторическими ногами, и пожелал умереть. И, разумеется, умер.

— Какой ужас! — воскликнули дети в один голос.

— Разумеется, только до заката, — сказал эльф. — Но его родителям хватило и этого. И уж они ему всыпали, когда он очнулся, уж можете мне поверить. И он не превратился в камень, уж не помню почему, а впрочем, всему есть своя причина. Родители мальчика ведь не знали, что умереть значит просто уснуть, вы просто просыпаетесь — то ли там, где уснули, то ли в каком-нибудь месте получше. И уж они задали ему по первое число за этакую нервотрепку! И ему целый месяц не давали мяса мегатерия, кормили только устрицами и головастиками и всякой такой гадостью.

Эта страшная история всех сильно расстроила. Дети смотрели на песочного эльфа глазами, полными ужаса. И тут Ягненочек заметил, что рядом с ним находится нечто коричневое и мохнатое.

— Киса! — произнес он и попытался схватить эльфа за шкирку.

Тот еле успел отскочить в сторону. — Это не киса! — только и успела сказать Антея.

— Ох, мой левый усик! — запричитал эльф. — Не подпускайте его ко мне. Он мокрый!

Шерсть его встала дыбом от ужаса. Голубая рубашечка Малыша и впрямь была изрядно мокрой из-за пролившегося на нее имбирного лимонада.

Песочный эльф отчаянно заработал своими руками и ногами и мгновенно зарылся в песок — только его и видели!

Дети предусмотрительно отметили это место кольцом из камней.

— Ну ладно, пошли домой, — сказал Роберт. — Простите меня. Но если в этом нет ничего хорошего, то нет и ничего плохого. И мы знаем, где искать эльфа завтра утром.

Остальные повели себя самым благородным образом. Никто даже не упрекнул Роберта. Сирил посадил себе на спину уже оправившегося от потрясения Ягненочка, и по пологой тележной дороге они пошли к выходу из карьера.

Эта дорога была короткой, проселок располагался совсем рядом с карьером. Наверху все остановились, и Малыш пересел со спины Сирила на спину Роберта. Пока все это происходило, на проселке показался шикарный открытый экипаж, с кучером и грумом на облучке, а в самом экипаже сидела леди — весьма солидная леди, вся в белых кружевах и красных лентах, с красно-белым зонтиком от солнца. На коленях у нее была белая пушистая собачка с красной лентой на шее. Леди взглянула на детей, но особенно внимательно она посмотрела на Малыша и улыбнулась ему. Дети привыкли к такому, потому что Ягненочек, как это часто можно было услышать от слуг, был очень милым ребенком. Поэтому дети вежливо помахали леди руками, полагая, что та просто проедет мимо. Однако леди поступила иначе — она велела кучеру остановиться и подозвала Сирила.

— Какой очаровательный малютка! — сказала она. — Я бы очень хотела усыновить его. Как ты думаешь, что скажет на это его мама?

— Да уж скажет кое-что, будьте уверены! — резко ответила Антея.

— Ах, вы же понимаете, я буду содержать его в роскоши. Я леди Читтендем. Вы, должно быть, видели мои фотографии в журналах. Все это, конечно, чепуха, но меня называют красавицей. И вообще…

Тут леди открыла дверцу экипажа и сошла на землю. У нее были великолепные красные туфли на высоком каблуке и с серебряными пряжками.

— Дайте мне подержать его минутку, — сказала она.

Леди взяла Ягненочка на руки, но держала его как-то очень неловко, словно никогда не имела дела с малышами.

И вдруг она, не выпуская Ягненочка, в мгновение ока запрыгнула в экипаж, захлопнула дверцу и крикнула кучеру:

— Гони!

Ягненочек завопил, собачка залаяла, но кучер замешкался.

— Гони, тебе говорю! — снова крикнула леди.

И кучер повиновался, потому что, как он потом объяснил, в противном случае он сильно рисковал своим местом.

Дети переглянулись, а затем все четверо, в едином порыве, бросились за экипажем и уцепились руками за задок. По пыльной дороге катил шикарный экипаж, а позади него с неимоверной скоростью мелькали ноги братьев и сестер Ягненочка.

А тот вопил все громче и громче, но постепенно его вопли сменились всхлипами и иканием, а потом он и вовсе затих, и дети поняли, что он уснул.

Экипаж катил все дальше и дальше, а мелькающим в пыли восьми ногам становилось все тяжелее и тяжелее, но вот экипаж наконец остановился подле сторожки у въезда в большой парк. Дети спрятались позади экипажа, а леди вышла. Она нерешительно посмотрела на спящего на сиденье Малыша.

— Не стану тебя беспокоить, лапочка, — ласково сказала она и зашла в сторожку, чтобы поболтать с привратницей о том о сем.

Кучер и грум спрыгнули с облучка и склонились над спящим Ягненочком.

— Славный мальчик, — улыбнулся кучер. — Мне бы такого.

— Ты ему не понравился, — мрачно заметил грум.

— Удивляюсь я на нее, — сказал кучер, словно и не слышал слов грума. — Она же не любит маленьких детей. Своих у нее нет, да и чужих она не выносит.

Дети, укрывшиеся в клубах пыли позади экипажа, обменялись встревоженными взглядами.

— А что, если я припрячу мальчонку в живой изгороди, — решительно продолжал кучер, — а хозяйке скажу, что его забрали братья? А потом вернусь за ним?

— Не выйдет! — заявил грум. — Мне он и самому нравится. Я его и заберу!

— Вот еще! — разозлился кучер. — Ты же никогда не хотел детей, тебе что один ребенок, что другой — все едино. А я человек женатый и могу отличить хорошего ребенка от плохого. Я как увидел его, сразу понял — мальчик что надо. Заберу его, и кончен разговор.

— А по-моему, тебе уже хватит, — ехидно сказал грум. — Мало тебе, что ли, Альфреда, Альберта, Луизы, Виктора-Стенли, и Елены-Беатрис, и…

Тут кучер дал груму в зубы, а тот дал кучеру под дых, и они принялись молотить друг друга изо всех сил. Перепуганная собачка вскочила на облучок и стала лаять как бешеная.

Покуда эти двое были целиком и полностью заняты друг другом, Сирил подкрался на полусогнутых ногах к той дверце экипажа, что была подальшеот поля битвы. Он открыл ее, — кучер с грумом продолжали увлеченно молотить друг друга, — взял на руки Ягненочка и по-прежнему на полусогнутых отошел к калитке у входа в рощу. Остальные последовали за ним. Там, среди орешника, молодых дубов и каштанов, в зарослях высокого пахучего папоротника они прятались до тех пор, пока не утихли голоса рассерженных мужчин, которые сменил рассерженный голос красно-белой леди, и еще некоторое время, пока после шумных и продолжительных поисков экипаж наконец не уехал.

— Вот это да! — сказал Сирил, переводя дух, когда звук колес затих в отдалении. — Все его хотят. Похоже, наш приятель Сэмми опять нас облапошил. Ну и хитрец! Нам остается только доставить Малыша домой в целости и сохранности.

Дети выглянули из-за изгороди — справа они увидели только покрытую белесой пылью пустую дорогу, и слева тоже. Они набрались храбрости и двинулись по этой самой дороге. Антея несла на руках спящего Ягненочка.

Однако неприятности следовали за ними по пятам. Они встретили мальчика, который нес на спине вязанку хвороста. Он опустил ее на обочину и попросил разрешения взглянуть на Малыша, а затем предложил понести его. Но на этот раз провести Антею не удалось. Они пошли дальше, однако мальчик не отставал, так что Сирилу и Роберту пришлось пригрозить ему кулаками. А потом за ними увязалась какая-то девочка в передничке в сине-белую клетку, она плелась за ними с четверть мили и со слезами на глазах умоляла дать ей понести этого ненаглядного малютку, и отделаться от нее удалось, только пообещав привязать ее в лесу к дереву носовыми платками.

— А когда стемнеет, придет медведь и съест тебя! — припугнул ее Сирил.

Громко рыдая, девочка все же отстала. В конце концов братья и сестры Малыша, которого хотел взять себе каждый проходивший мимо, решили, что будет благоразумнее при встрече с прохожими прятаться в живой изгороди. Именно так им удалось оградить Ягненочка от неуместных проявлений любвимолочницы, рабочего из каменоломни и какого-то мужчины, который ехал на телеге с бочкой керосина. Однако самое неприятное случилось уже рядом с домом. За поворотом они увидели две кибитки, шатер и цыган, которые встали табором у обочины дороги. Возле кибиток были выставлены на продажу плетеные стулья и колыбельки, подставки для цветов и платяные щетки. На самой же дороге играли оборванные ребятишки, сосредоточенно лепя куличики. На траве лежали двое мужчин и курили, а три женщины занимались стиркой подле старого медного чана с отбитым краем.

В мгновение ока все цыгане — мужчины, женщины и ребятишки — обступили Антею с Малышом на руках.

— Дайте мне подержать его, маленькая леди, — попросила старая цыганка с лицом цвета красного дерева и седыми косами. — Ни один волосок не упадет с его головы.

— Не дам, — ответила Антея.

— Дай его мне, — попросила другая цыганка тоже с лицом цвета красного дерева; ее грязные кудри были иссиня-черными. — У меня девятнадцать своих, да, девятнадцать.

— Нет! — храбро сказала Антея, но сердце ее забилось так сильно, что она едва не задохнулась.

Затем к ней вплотную подошел здоровенный цыган.

— Разрази меня гром! — крикнул он. — Да это же мой давно пропавший сын! Есть у него красная метка на левом ухе? Нет? Значит, это мой малыш, которого украли еще младенцем. Отдай его, и мы не заявим в полицию.

Он выхватил Малыша из рук Антеи, и та от обиды стала пунцовой и залилась горючими слезами.

Остальные так и обомлели. Никогда еще с ними не приключалось ничего более ужасного. Даже в полицейском участке в Рочестере им не было так страшно. Сирил сильно побледнел, его руки подрагивали, однако, подумав немного, он принял решение и дал остальным знак помалкивать.

— Если этот ребенок ваш, мы его вам вернем, — сказал он. — Но, сами понимаете, он к нам привык. Пусть остается с вами, если вы так этого хотите.

— Нет! Нет! — воскликнула Антея, но Сирил строго посмотрел на нее.

— Ну конечно, мы хотим! — сказали женщины, пытаясь вырвать Малыша из рук цыгана.

Ягненочек завопил во всю глотку.

— Ему же больно! — крикнула Антея.

— Да замолчи ты! — остановил ее Сирил хриплым шепотом. — Положись на меня.

— Ну так вот, — продолжал он, обращаясь к цыганам, — он ужасно непослушный и отвратительно ведет себя с незнакомыми людьми. Позвольте нам остаться с вами ненадолго, пока он к вам не привыкнет, и я даю честное слово, что вечером мы уйдем и оставим его у вас, если вы захотите. А когда мы уйдем, вы сами решите, кому он достанется, ведь получить его хочет каждый из вас.

— Что ж, это честно, — признал цыган, державший Малыша на руках и отчаянно пытавшийся ослабить красный платок, который тот хотел стащить с его шеи цвета красного дерева и так туго затянул, что цыган едва мог дышать.

Цыгане стали перешептываться, и у Сирила тоже появилась возможность пошептаться со своими.

— Закат! — прошептал он. — Мы заберем его на закате!

И тут его брат и сестры преисполнились удивления и восхищения оттого, что Сирил оказался настолько сообразительным и не позабыл об условии эльфа.

— Но пока Малыш пусть побудет с нами, — сказала Джейн. — Мы посидим здесь и посмотрим за ним, пока он к вам не привык.

— А как насчет обеда? — неожиданно спросил Роберт.

Остальные посмотрели на него с явным неодобрением.

— Как можно думать о еде, когда твой брат… то есть Малыш… — сердито прошептала Джейн.

Однако Роберт подмигнул ей и продолжил:

— Вы не против, если я сбегаю за едой домой? — обратился он к цыганам. — Я принесу ее сюда в корзине.

Брат Роберта и его сестры смотрели на него с чувством благородного презрения. Они не понимали его тайного замысла. Однако цыгане раскусили его с легкостью.

— Ну конечно! — сказали они. — И вызовешь полицию, и налжешь им с три короба, мол, малыш ваш, а не наш. Нас не проведешь!

— Если вы голодны, можете перекусить у нас, — не очень-то любезно предложила старая цыганка. — Эй, Леви! Это благословенное дитя так ревет, что вот-вот лопнет. Отдай его маленькой леди, пусть поможет ему привыкнуть к нам.

И Малыша вернули. Однако цыгане так плотно стояли вокруг, что тот никак не унимался.

— Эй, Фараон! Разведи огонь, а вы, женщины, идите стряпать. Пускай ребенок успокоится, — распорядился цыган с красным платком.

С превеликой неохотой цыгане отошли прочь и занялись своими делами, а дети с Ягненочком остались сидеть на траве.

— На закате все будет в порядке, — прошептала Джейн. — И все-таки какой ужас! Они же могут разозлиться, когда придут в себя. Побьют, чего доброго, или привяжут к дереву, или что еще похуже учинят.

— Не побьют, — сказала Антея. — (Ах ты мой Ягненочек! Тише, тише, маленький. Все хорошо, Пантяс тобой!) Они люди не злые, иначе и не подумали бы кормить нас обедом.

— Обедом?! — возмутился Роберт. — Не притронусь я к их обеду. Меня от него стошнит!

Остальные придерживались того же мнения. Однако когда обед был готов, — а дело шло часам к пяти, так что скорее это был ужин, — дети, все как один, набросились на то, что им предложили. А предложили им вареного кролика с луком и какую-то птицу вроде курицы, только мясо было какое-то жилистое, с непонятным привкусом. Ягненочек же получил кусок хлеба, который окунули в горячую воду и помазали жженым сахаром. Эта еда ему очень понравилась, и он, сидя на коленях у Антеи, позволил двум цыганкам покормить себя. Было жарко, и все это время Сирилу, Роберту, Антее и Джейн пришлось развлекать Ягненочка, а цыгане бдительно следили за ними. К тому времени, когда тени, которые падали на зеленую траву, стали длиннее и чернее, Ягненочек сделался таким паинькой, что пошел на руки к седой цыганке и даже позволил цыганятам поцеловать свою ручку. Он также вставал на ножки и, прижав руку к груди, кланялся, как «настоящий джентльмен». Короче, весь цыганский табор был от Малыша в полном восторге, а его братья и сестры даже испытывали некоторое удовольствие, демонстрируя его достоинства столь заинтересованной публике. И все же они с нетерпением ожидали заката. — У нас уже вошло в привычку ожидать заката, — прошептал Сирил. — Неужели мы не можем пожелать что-нибудь по-настоящему приятное, что-нибудь хоть мало-мальски полезное, чтобы наступления заката мы ожидали с сожалением!

Тени становились все длиннее и длиннее и наконец слились воедино, в сплошную, слабо мерцающую мглу, которая поглотила все вокруг, поскольку солнце пропало из виду за холмом, но все-таки еще не село. Когда именно солнцу следует садиться, решают те же люди, которые написали закон о велосипедных фонариках. Солнце должно ему подчиняться с точностью до минуты, и эти люди готовы объяснить почему!

Однако цыгане проявили нетерпение.

— Ну что же, молодые господа, — сказал цыган с красным платком, — вам пора отправляться спать. Малыш успокоился и теперь нас не боится. Так что отдавайте его и ступайте восвояси, как обещали.

Цыганки и цыганята обступили Ягненочка. Со светящимися дружелюбием лицами и восхищенными улыбками они протягивали к нему руки и делали «козу». Но все старания цыган расположить к себе Ягненочка оказались тщетными. Всеми своими ручонками и ножонками он обхватил Джейн, у которой в ту минуту был на руках, и зарыдал так отчаянно, как рыдать ему в этот день еще не приходилось.

— Плохо дело, — сказала цыганка. — Отдайте нам этого милашку, мисс. Мы живо его успокоим.

А солнце все никак не садилось.

— Расскажи ей, как укладывать его спать, — посоветовал Сирил шепотом, чтобы как-то выиграть время и подготовиться к решительным действиям, когда это глупое солнце соизволит все-таки закатиться.

— Хорошо, еще минутку, и я отдам его, — скороговоркой выпалила Антея, — только позвольте мне сказать, что каждый вечер он принимает теплую ванну, а утром холодную, причем в теплую ванну он берет с собой фаянсового кролика, а когда он принимает холодную ванну, пупсик Самуэль читает молитвы из фарфоровой чашечки, которая стоит на красной подушечке. А когда мыло попадает ему в глазки…

— Ягьёночек пачет, — произнес Малыш, который, заслушавшись Антею, перестал плакать.

— Ну, будто я никогда не купала малышей! — сказала цыганка и рассмеялась. — Давай его сюда. Иди к Амелии, золотко мое!

— Уходи, бяка! — тут же произнес Ягненочек.

— Это еще не все, — продолжала Антея. — Я расскажу, как его надо кормить. Вы просто обязаны знать: каждое утро ему дают яблоко или банан, а еще молочную тюрю, а еще яйцо за чаем, а еще…

— Я вырастила десятерых! — оборвала Антею цыганка с копной черных кудрявых волос. — И это только своих. Давайте, мисс, давайте его сюда. Мне уже все это надоело. Сейчас я просто обниму его покрепче.

— Эстер, мы еще не решили, кому он достанется, — вмешался один из цыган.

— И достанется он не тебе, Эстер. У тебя своих семеро за юбку цепляются.

— Это мы еще посмотрим, — вмешался муж Эстер.

— А меня ты уже ни во что не ставишь? — рассердился муж Амелии.

— А меня? — спросила молодая цыганка Зилла. — Я девушка одинокая, ухаживать мне больше не за кем. Он должен быть моим.

— Помолчи!

— Сам помолчи!

— Ну, ты, поосторожней!

Цыгане уже были готовы разругаться не на шутку. Их смуглые лица были взволнованы и сердиты. И вдруг в них произошла какая-то перемена, словно невидимая губка стерла сердитые морщины и мрачное выражение с их лиц — ничего не осталось.

И дети поняли, что солнце наконец-то село. Но они боялись двинуться с места. А цыгане пребывалив некотором недоумении, потому что эта невидимая губка заодно стерла в их сердцах все чувства, которые обуревали их в последние несколько часов. Они не знали, что сказать, и молчали.

Дети затаили дыхание. А ну как цыгане, обретя дар речи, разозлятся из-за того, что вели себя так глупо?

Всем было неловко. И тут Антея набралась храбрости и протянула Ягненочка цыгану с красным платком.

— Вот он, берите! — сказала она.

— Да ладно, я, пожалуй, оставлю его вам, — произнес цыган хриплым голосом и отступил назад.

— А я уступаю свои права на него всякому, кто пожелает, — заявил второй цыган.

— Если честно, мне и своих хватает, — вздохнула Эстер.

— Но мальчик-то замечательный, — улыбнулась Амелия, единственная из табора, кто по-прежнему с любовью смотрел на всхлипывающего Ягненочка.

— Должно быть, я просто перегрелась на солнце, — всплеснула руками Зилла. — Мне он не нужен.

— Тогда мы, пожалуй, заберем его, — осторожно сказала Антея.

— Пожалуй, забирайте, — с легким сердцем разрешил Фараон. — И весь разговор!

И цыгане дружно принялись готовить свои шатры к ночлегу. Все, кроме Амелии. Она проводила детей до поворота и, прощаясь, сказала:

— Позвольте мне поцеловать его, мисс. Уж и не знаю, отчего мы вели себя так глупо. Мы, цыгане, детей не крадем, что бы вам там ни говорили, когда вы шалите. Нам и своих хватает. Только я вот всех своих детей потеряла.

Она склонилась к Ягненочку, а тот, против всех ожиданий, глядя ей в глаза, протянул к ней свою чумазую ручонку и погладил по щеке.

— Лапа-лапочка! — произнес он.

И позволил цыганке поцеловать себя, и мало того, в ответ сам поцеловал ее смуглую щеку. Это был нежнейший поцелуй, как и все поцелуи Ягненочка, и он совсем ее не обслюнявил, как это часто бывает с другими малышами. Цыганка поводила пальцем по лбу Ягненочка, словно что-то писала на нем, затем сделала то же самое с его грудкой, ручками и ножками.

— Пусть он будет храбрым, — сказала она. — Пусть голова его будет крепкой, чтобы думать, а сердце сильным, чтобы любить. Пусть руки будут крепкими, чтобы работать, а ноги сильными, чтобы держать путь и всегда возвращаться домой целым и невредимым.

Потом она произнесла что-то на непонятном языке и добавила:

— Мне пора сказать «прощайте» и «рада была познакомиться».

Она повернулась и пошла к себе — в шатер, что стоял на траве у обочины дороги.

Дети стояли и смотрели ей вслед, пока она не пропала из виду.

— Странное дело, — заметил Роберт. — Даже после заката она не образумилась. Что за чушь она городила?

— А по-моему, — сказал Сирил, — с ее стороны было очень любезно…

— Любезно?! — воскликнула Антея. — Это было очень даже мило. Она просто прелесть.

— Я бы даже сказала, ужасно мило, — заключила Джейн.

И дети пошли домой — припоздав к чаю и безнадежно опоздав к обеду. Марта, конечно, поворчала. Но Ягненочек был спасен!

— А ведь вышло так, что именно нам Ягненочек был нужен больше всего на свете, — сказал Роберт, когда все улеглось.

— А как же иначе!

— Для вас ведь ничего не изменилось после заката?

— Нет, — ответили все в один голос.

— Значит, на нас волшебство действует и после заката.

— Нет, не действует, — объяснил Сирил. — Исполнение этого желания ничего в нас не изменило. Мы любим Ягненочка всем сердцем, всегда, сами по себе. Просто сегодня утром мы вели себя по-свински. Особенно ты, Роберт.

Роберт воспринял это обвинение на удивление спокойно.

— Сегодня утром я и в самом деле думал, что хочу избавиться от Ягненочка, — признался он. — Наверное, я вел себя по-свински. Но как же все изменилось, когда оказалось, что мы можем его потерять!

Глава четвертая Крылья

На следующий день было сыро — слишком сыро, чтобы идти гулять, и просто непозволительно сыро, чтобы помышлять об очередном визите к песочному эльфу, который был настолько чувствителен к влаге, что и поныне, спустя многие тысячи лет, у него побаливал некогда подмоченный левый усик. День получился неимоверно длинным, и только после полудня дети неожиданно решили написать маме по письму. И вышло так, что Роберт опрокинул чернильницу, к несчастью, на редкость большую и на удивление полную. Причем он опрокинул ее на стол Антеи, на склеенную из картона и раскрашенную цветными мелками коробку, из которой Антея устроила ларец для сокровищ. Собственно говоря, Роберт был не виноват, ему просто не повезло, что в тот самый момент, когда он проносил чернильницу над столом, Антея раскрыла ларец, а Ягненочек оказался под столом, где наконец-то доломал свою поющую механическую птичку. А в этой птичке была острая пружинка, которую Ягненочек не преминул тут же воткнуть в ногу Роберту. В результате, безо всякого злого умысла, ларец с сокровищами был залит чернилами. И разумеется, чернильный поток затопил недописанное письмо Антеи.

Оно теперь выглядело примерно так:

Далее, чуть ниже огромной кляксы, следовала приписка карандашом:

Свое письмо Роберт так и не начал. Раздумывая, о чем бы таком написать, он рисовал на промокашке корабль. А после того как он опрокинул чернильницу, пришлось помогать Антее вытирать стол. А еще он пообещал Антее склеить новый ларец, лучше прежнего.

— Вот и склей прямо сейчас! — потребовала Антея.

Так что к приходу почтальона письмо его не было готово, равно как и новый ларец.

Сирил же очень быстро написал длинное письмо и пошел в сад ставить ловушки для слизняков, о которых он прочитал в книге «Сам себе садовник». Однако к приходу почтальона его письмо куда-то подевалось, да так и не нашлось. Не иначе как слизняки его съели.

С почтой ушло только письмо Джейн. Она собиралась написать маме о псэммиде, — честно говоря, все дети собирались сделать то же самое, — но Джейн так много времени потратила, раздумывая о том, как правильно написать это слово, что времени рассказать что-либо по существу не осталось. А какой смысл рассказывать что-либо, если не рассказывать по существу? Поэтому Джейн ограничилась следующим:

Прошло не менее получаса, прежде чем Джейн пришла к твердому заключению, что никто из них не в состоянии правильно написать слово «псэммид». И в словаре они его не нашли, хотя честно туда заглянули. И Джейн поспешно завершила свое письмо:

А тут и почтальон протрубил в свой рожок. Роберт выбежал из дома на улицу, под дождь, остановил почтальона и отдал ему письмо. Вот так и вышло, что, хотя дети, все как один, собирались написать своей маме о песочном эльфе, она ничего о нем так и не узнала. Впрочем, она не узнала о нем еще по одной причине, но об этом я расскажу позже.

На следующий день приехал дядя Ричард, и все дети, кроме Ягненочка, поехали с ним в повозке в Мэйдстоун. Дядя Ричард был вообще дядя замечательный. В Мэйдстоуне он купил детям игрушки. Он завел их в магазин и просто предложил выбрать что хочется, невзирая на цены и на то, обычная это игрушка или «развивающая». И это очень правильно — предложить детям выбрать именно то, что им хочется: пускай дети не особенно умны и мало в чем разбираются, подчас они, сами того не ведая, выбирают вещи, действительно развивающие. Именно так и вышло с Робертом, который уже в спешке, в самый последний момент выбрал коробку, на которой были нарисованы крылатые быки с человеческими головами и крылатые люди с орлиными головами. Роберт подумал, что в коробке находятся те самые животные, которые на ней нарисованы. Однако, открыв ее дома, он обнаружил внутри цветную головоломку, предлагающую сложить большую картину из маленьких кусочков, а сюжет картины был о древней Ниневии. Остальные тоже выбирали в спешке, но остались вполне довольны. Сирил выбрал игрушечный паровоз, а девочки — двух кукол, а также фарфоровый чайный сервиз с незабудками, так сказать, «на двоих». Мальчики же «на двоих» выбрали лук и стрелы.

Потом дядя Ричард прокатил их в лодке по живописной Медуэй, а потом они пили чай в замечательной кондитерской, так что к тому времени, когда они вернулись домой, было уже слишком поздно загадывать какие-либо желания.

Дяде Ричарду дети ничего не рассказали о песочном эльфе, уж и не знаю почему. Да и сами дети не знали почему. Впрочем, я думаю, вы догадываетесь.

На следующий день, после замечательной поездки с дядей Ричардом, было на редкость жарко. Люди, которые принимают решение о том, какой быть погоде, и каждое утро публикуют свои постановления в газетах, говорили потом, что такого жаркого дня не было уже много-много лет. Эти люди постановили, что день будет «довольно жаркий, местами дожди», и день выдался определенно довольно жарким. Собственно, день так старался быть довольно жарким, что напрочь позабыл про дожди.

Случалось ли вам когда-нибудь погожим летним утром выйти из дому часов этак в пять? Красота неописуемая! Солнечный свет такой розовато-желтоватый, трава и деревья покрыты алмазной росой. Тени падают совсем в другую сторону, нежели вечером, что весьма занятно, и возникает впечатление, что вы попали в какой-то другой мир.

Антея проснулась в пять. Она проснулась сама, и я, пожалуй, расскажу, как это делается, несмотря на то что вам придется подождать продолжения истории.

Значит так, вечером вы ложитесь в постель и некоторое время тихо лежите на спинке, вытянув руки вдоль тела. Затем вы говорите: «Мне надо проснуться в пять» (шесть, семь, восемь, девять, то есть во сколько хотите) и вдавливаете подбородок себе в грудь, после чего откидываете голову на подушку. Эти действия нужно повторить столько раз, во сколько вы хотите проснуться (не так уж и много). Разумеется, все зависит от того, насколько сильно вы хотите проснуться в пять (шесть, семь, восемь или девять). Если вы хотите не очень сильно, то все это бесполезно. Но если сильно — попробуйте и сами увидите. Разумеется, успехи по этой части, равно как по части перевода с латыни и по части озорства, даются исключительно практикой.

Антея по этой части достигла совершенства.

Открыв глаза, Антея услышала, как внизу пробили часы в черном корпусе с золотой отделкой — один-надцать ударов. Антея сообразила, что сейчас без трех минут пять. Эти часы в черном корпусе с золотой отделкой всегда отбивали неверный час, но это не беда, если знаешь, что это значит. Это как общаться с человеком, который говорит на иностранном языке. Если вы знаете этот язык, то понимаете его так же легко, как и свой собственный. А Антея знала язык этих часов. Ей очень хотелось спать, но она спрыгнула с постели и окунула лицо и руки в таз с холодной водой. Это чудесное средство прогнать желание снова лечь в постель. Затем Антея оделась и сложила свою ночную рубашку. Она не скомкала ее, нет — она аккуратно сложила ее по швам, соединив рукава, что говорило о том, что она и впрямь была хорошо воспитанная девочка.

Затем Антея взяла в руки свои туфли и осторожно спустилась по лестнице. Она открыла окно в столовой и вылезла наружу. С равным успехом она могла бы выйти и в дверь, но вылезти через окно было куда более романтично и куда более надежно в том смысле, что Марта не заметит.

«Буду вставать в пять каждый день, — сказала себе Антея. — Это просто замечательно!»

Сердце ее билось часто-часто, потому что она принялась за осуществление своего тайного плана. Она не была до конца уверена, что ее план хорош, но она была совершенно уверена, что, расскажи она о нем остальным, он не стал бы лучше. А кроме того, у нее было предчувствие, что, права она или нет, будет лучше, если она осуществит свой план в одиночку. На веранде, выложенной блестящей красно-желтой плиткой, она надела туфли и побежала к карьеру, где отыскала помеченное место и выкопала песочного эльфа. Тот выглядел очень сердитым.

— Какая гадость! — проворчал он, а шерстка у него встопорщилась, как перья у голубей в морозный день. — Холод собачий. И вообще еще ночь.

— Извини, — вежливо сказала Антея, сняла свой передничек и накрыла им песочного эльфа, всего, кроме головы с ушами, как у летучей мыши, и с улиточьими глазами.

— Благодарю, — сказал эльф. — Так лучше. Ну и что ты нынче желаешь?

— В том-то и дело, что не знаю, — сказала Антея. — Видишь ли, до сих пор у нас не получалось ничего хорошего. И я хочу поговорить с тобой об этом. Но, быть может, ты не настроен исполнять желания, пока не позавтракаешь? Это ведь такая морока — разговаривать с теми, кто пристает к тебе со своими желаниями, хочешь ты этого или нет!

— Не желаешь, так нечего и говорить. В старое доброе время люди, как правило, знали, чего они хотят на обед — мегатерия или ихтиозавра.

— Постараюсь, — сказала Антея. — Я желаю…

— Подумай! — строго напомнил эльф и стал раздуваться. — Нет, это простое, совсем не волшебное желание. Я была бы очень рада, если бы ты не раздувался так сильно, чтобы исполнить мое желание сию же минуту. Подождем, когда придут остальные.

— Ладно, — снисходительно сказал эльф и поежился.

— А не сядешь ли ты ко мне на колени? — ласково спросила Антея. — Тебе будет теплее, и я закутаю тебя в свою юбку. Я буду очень осторожна.

Против всяких ожиданий Антеи эльф согласился.

— Спасибо, — поблагодарил он, — ты очень заботливая.

Он забрался к Антее на колени и свернулся калачиком, а та бережно обхватила его руками.

— Ну так что? — спросил эльф.

— А вот что, — сказала Антея. — Чего бы мы ни желали, получается какая-то ерунда. Я хочу, чтобы ты что-нибудь нам посоветовал. Ты такой старый и, наверное, очень мудрый.

— Я с малолетства был щедр, — пожал плечами эльф. — И с утра до ночи только и делал, что исполнял чужие желания. Но одного я не делал никогда — я никогда не давал советов.

— Видишь ли, — продолжила Антея, — ты подарил нам такую восхитительную возможность, что прямо дух захватывает. И это так бесконечно мило и любезно с твоей стороны — исполнять наши желания, но ужасно жаль, что все впустую, и по одной простой причине — мы такие глупые, что не знаем, чего хотим.

Именно это и хотела сказать Антея, причем прежде, чем придут остальные. Ведь одно дело признаться, что вы сами глупы, и совсем другое — отозваться так о других.

— Дитя мое, — пробормотал эльф сонно, — я могу посоветовать только одно: думайте, прежде чем говорить…

— А мне казалось, ты никогда не даешь советов.

— Этот совет не в счет. — Эльф вздохнул. — Все равно вы ему не последуете. А кроме того, в нем нет ничего оригинального. Это прописная истина.

— А что ты скажешь о желании иметь крылья? Это глупо или нет?

— Крылья? — переспросил эльф. — Я скажу, что бывают желания и похуже. Только на закате не надо летать слишком высоко. Я слыхал об одном мальчике из Ниневии, он был сыном царя Сеннахериба. Так вот, один путешественник принес мальчику псэмми- да, и тот держал его на дворцовой террасе в ящике с песком. Естественно, это было крайне унизительно, даром что мальчик был сыном ассирийского царя. А в один прекрасный день мальчик пожелал иметь крылья и получил их. Но он забыл, что на закате крылья превратятся в камень, и когда это случилось, он рухнул на одного из крылатых львов, что стояли на верхней площадке большой дворцовой лестницы.

Ты спросишь, что сталось с его каменными крыльями и с крыльями каменных львов, но это не очень веселая история. Однако я уверен, что до заката мальчик отлично провел время.

— А отчего не превращается в камень то, что желаем мы? — спросила Антея. — Оно просто исчезает.

— Autres temps, autres moeurs*, — глубокомысленно изрек эльф.

— Это что, ниневийский язык? — спросила Антея, которую в школе из иностранных языков учили только французскому.

— Я хочу сказать, что в прежние времена люди желали самые обыкновенные, повседневные вещи, скажем, мамонта или птеродактиля, которых запросто можно было превратить в камень. А теперь люди желают какие-то замысловатые вещи. Как прикажешь превращать в камень красивых, как ясное солнышко, или самых желанных? Сама понимаешь, этого делать нельзя, да и незачем придумывать новые правила. Поэтому все эти чудеса просто исчезают. Ведь если красивых, как ясное солнышко, превратить в камень, они будут существовать долго-долго, куда дольше, чем, скажем, ты. Вон, посмотри на античные статуи. Именно так. Прощай. Спать хочу.

Песочный эльф спрыгнул с колен Антеи и стал быстро закапываться. Раз! И он исчез. К завтраку Антея опоздала. За завтраком Роберт незаметно вылил ложку сладкой патоки на рубашку Ягненочку, так что сразу после завтрака того пришлось основательно мыть. Разумеется, это была гадкая выходка, но она преследовала две цели: во- первых, доставить удовольствие Ягненочку, который обожал перемазаться с головы до ног, а во-вторых, занять Марту делом и таким образом ускользнуть из дома без Ягненочка.

По дороге к карьеру Антея, задыхаясь от быстрой ходьбы, сказала:

— Я предлагаю установить очередь. И просить будем об исполнении только такого желания, которое все сочтут достойным.

— Кто же первый? — поинтересовался Роберт.

— Я, если вы не против, — произнесла Антея извиняющимся тоном. — И я уже придумала. Это крылья.

Все примолкли. Они старались отыскать какой- нибудь изъян у этого желания, но он никак не отыскивался, потому что слово «крылья» наполнило их сердца трепетом и восторгом.

— Недурственно, — сказал Сирил с одобрением.

— А ты, Пантера, не такая бестолковая, как кажешься, — сказал Роберт.

— А я считаю, что это просто замечательно, — сказала Джейн. — Это как прекрасный сон!

Дети отыскали эльфа без труда.

— Я хочу, чтобы у нас были крылья и чтобы мы могли летать, — сказала Антея.

Песочный эльф раздулся, и в следующее мгновение дети почувствовали под лопатками какую-то не то тяжесть, не то легкость.

Эльф склонил голову набок и переводил свой улиточий взгляд с одного ребенка на другого.

— Недурственно, — произнес он мечтательно. — Однако ты, Роберт, далеко не такой ангел, каким кажешься.

От этих слов Роберт немного покраснел.

Крылья оказались большущими и такими красивыми, что вы и представить себе не можете. Они были мягкие, гладкие, перышко к перышку. Перышки восхитительно переливались всеми цветами радуги, словно рюмочки с отливом или красивая пленочка на поверхности воды, которую лучше не пить.

— Как же мы полетим? — спросила Джейн, в недоумении поджимая то одну ногу, то другую.

— Осторожнее! — воскликнул Сирил. — Ты топчешь мое крыло!

— А это больно? — спросила Антея.

Но никто ей не ответил, потому что Роберт расправил свои крылья, подпрыгнул и стал медленно подниматься в небо. В своих штанишках до колен он выглядел довольно нелепо, ботинки беспомощно болтались в воздухе и казались значительно больше, чем когда Роберт стоял в них на земле. Однако остальным не было никакого дела до того, как выглядит Роберт, равно как и до того, как выглядят они сами. Потому что они тоже расправили свои крылья и поднялись в небо.

Вам, конечно, знакомо ощущение полета, ведь вы не раз летали во сне, — это же так легко! Только потом никак не вспомнить, как именно это было. А кроме того, во сне вы обычно летаете без крыльев, что куда более удобно и необычно, хотя потом, опять же, не припомнить, как это делается.

И вот четверо детей, взмахнув крыльями, оторвались от земли. Невозможно описать, что чувствуешь, когда в лицо вам дует ветер небесный! У крыльев был огромный размах, так что детям приходилось летать подальше друг от друга, чтобы ненароком не столкнуться. Но этим маленьким хитростям они быстро научились.

Всех слов, какие имеются в самом толстом словаре английского языка, равно как и в большом словаре языка древнегреческого, не хватит, чтобы точно описать восторг от полета, поэтому я и пытаться не стану. И все-таки я скажу вам, что смотреть на поля и рощи СВЕРХУ — это совсем не то, что смотреть на них, так сказать, ВДОЛЬ. Когда смотришь сверху, все выглядит словно прекрасная живая карта, на которой вместо дурацких мертвых красок видишь настоящие, залитые солнцем рощи и зеленые поля, которые уходят к горизонту одно за другим. Это было, как выразился Сирил, — уж не знаю, где он слышал это необыкновенное слово, — «умопомрачительно». Это было просто чудесно и гораздо больше походило на волшебство, чем все прочие дары, которые дети получили от эльфа. На своих огромных, переливающихся всеми цветами радуги крыльях они взмывали, скользили и парили между сипим небом и зеленой землей. Они пронеслись над Рочестером, потом полетели к Мэйдстоуну и в конце концов изрядно проголодались. И так уж вышло, что в это самое время они летели над каким-то фруктовым садом, где уже поспели ранние сливы.

Дети замерли в воздухе. Не возьмусь объяснить, как точно это делается, — скажем, примерно так же, как бывает, когда вы останавливаетесь, плавая в речке. Ястребы проделывают это виртуозно.

— Хорошая мысль, — сказал Сирил, хотя никто ничего не предлагал. — Но воровство остается воровством, даже если у тебя есть крылья.

— Ты правда так считаешь? — спросила Джейн. — Ведь если у тебя есть крылья, ты — птица, а никому и в голову не придет обвинять птиц в нарушении заповедей Господних. Может, это не всем по нраву, но птицы так поступают всегда, и никто их не бранит и не сажает в тюрьму.

Усесться на дерево было не так-то просто, как вам кажется, потому что крылья были очень большими. Тем не менее кое-как это сделать удалось. Сливы оказались на редкость сладкими и сочными.

К счастью, дети успели вволю наесться к тому времени, когда увидели полного мужчину, который выглядел точно так, как и должен выглядеть хозяин сада. Держа в руках толстую трость, мужчина вошел в сад через калитку, и дети, дружно расправив крылья, вспорхнули с отягощенных спелыми сливами ветвей и полетели прочь.

Мужчина застыл на месте, раскрыв рот от удивления. Он увидел, как сильно раскачиваются ветви его деревьев.

— Опять эти шалопаи! — пробормотал он и бросился на улицу, потому что ему уже не первый год приходилось охранять свои сливы от деревенских мальчишек. Но увидев над сливами переливающиеся всеми цветами радуги крылья, он подумал, что сошел с ума. Это ему очень не понравилось.

Антея бросила взгляд вниз и увидела, что мужчина так и стоит с открытым ртом, а его лицо пошло багровыми пятнами.

— Не пугайтесь! — крикнула она, поспешно нащупывая в кармане трехпенсовую монетку с дырочкой, которую собиралась укрепить на ленточке и носить на шее, па счастье. Делая круг над незадачливым хозяином фруктового сада, Антея добавила: — Мы съели несколько слив. Мы посчитали, что это не будет воровством. Но теперь я в этом не уверена. Возьмите, это за сливы.

Она круто спикировала на остолбеневшего хозяина сада, сунула монетку в карман его жилета и, несколько раз взмахнув крыльями, догнала остальных.

Фермер тяжело опустился на траву.

— Господи, спаси и помилуй! — пробормотал он. — Наверное, это и называется знамением. Но монетка… — Он вытащил ее из кармана и попробовал на зуб. — Настоящая! Отныне я буду другим человеком, лучше, чем был. Такие вещи действуют отрезвляюще. Хорошо еще, что это были всего-навсего крылья. Уж лучше эти невиданные птицы, пусть и говорящие, чем кое-что другое, чего я и называть не стану. Тяжело кряхтя, он встал на ноги и пошел в дом. И весь день он был так любезен со своей женой, что та не знала, куда деваться от радости, и подумала, дескать, наконец-то он взялся за ум. И надела свое лучшее платье с голубым бантом у ворота, и так в нем похорошела, что муж ее стал еще любезнее. Таким образом, не исключено, что в тот день крылатые дети сделали доброе дело. По если это и так, то это доброе дело было единственным, потому что, чтобы навлечь на свою голову неприятности, нет средства более верного, чем крылья. Но с другой стороны, если неприятности так и сыплются вам на голову, то, чтобы избежать их, нет средства более верного, чем те же крылья.

Именно так и получилось со злой собакой, которая бросилась на детей, когда у дверей какой-то фермы, сложив крылья до минимально возможных размеров, они собирались попросить корочку хлеба и кусочек сыру, потому что вскоре, несмотря на съеденные сливы, есть им захотелось пуще прежнего.

Будь это обыкновенные, бескрылые дети, эта злющая черная собака наверняка откусила бы изрядный кусок от коричневого чулка и от ноги Роберта, который был к собаке ближе всех. Но едва она зарычала, дети взмахнули крыльями, и та осталась внизу рваться на цепи, словно тоже задумала взлететь.

Дети несколько раз пробовали просить еду на других фермах, но там, где не было собак, хозяева только охали и громко вскрикивали от страха. В конце концов, часам уже к четырем, когда крылья у всех изрядно устали и отяжелели, дети уселись на церковной колокольне и стали держать военный совет.

— Не лететь же всю дорогу домой без обеда и чая! — сказал Роберт с отчаянной решимостью в голосе.

— Но никто не хочет кормить нас ни обедом, ни ужином, не говоря уже о чае, — вздохнул Сирил.

— А может, здешний священник? — предположила Антея. — Он должен все знать об ангелах…

— Всякий поймет, что мы не ангелы, — возразила Джейн. — Стоит только взглянуть на ботинки Роберта или на клетчатый галстук Сирила.

— Хватит! — твердо сказал Сирил. — Если в стране, где ты находишься, тебе не продают провизию, ты берешь ее силой. Я имею в виду — на войне. Именно так и поступают. Да и в других книжках ни один порядочный брат никогда не позволяет своим младшим сестренкам голодать посреди изобилия.

— Посреди изобилия? — удивился Роберт, у которого сильно сосало под ложечкой. — Где оно, твое изобилие?

Все стали хмуро оглядывать голую свинцовую кровлю колокольни.

— Прямо здесь, — твердо продолжил Сирил. — Вон там, в доме священника, я вижу окно кладовой, там полно всякой еды: сливочный пудинг, холодная курица и язык, пироги и джем. Это окно довольно высоко, но у нас крылья…

— Ты умница! — воскликнула Джейн.

— Не стоит благодарности, — скромно улыбнулся Сирил. — Любой прирожденный военачальник, скажем Наполеон или герцог Мальборо, наверняка обратил бы внимание на это окно, так же как и я.

— Но это нехорошо, — сказала Антея.

— Чепуха! — возразил Сирил. — Когда один солдат не дал сэру Филипу Сидни глотка воды, тот сказал: «Мне он нужнее, чем ему».

— Тогда, наверное, надо собрать все наши деньги и оставить их в уплату, — предложила последовательная в своих поступках Антея, едва не плача, потому что ужасно тяжело в одно и то же время испытывать страшный голод и боязнь совершить страшный грех.

— Не все, — последовал осторожный ответ.

Дети вывернули свои карманы на свинцовую кровлю колокольни, на которой посетители, побывавшие здесь за последние сто пятьдесят лет, оставили свои инициалы и инициалы своих возлюбленных, вырезав их перочинным ножиком на мягком свинце. Набралось пять шиллингов и семь с половиной пенсов, и даже исключительно щепетильная Антея согласилась, что этого многовато за обед на четверых. Роберт предложил оставить полтора шиллинга.

В итоге сошлись на том, что полкроны, то есть тридцать пенсов, будет «вполне достаточно».

В кармане у Антеи оказался ее последний школьный табель с оценками, и, предварительно оторвав от него полоску со своим именем и названием школы, она написала на обратной его стороне следующее послание:

— Заканчивай скорее! — поторопили Антею остальные, и та поспешно приписала:

Упомянутые пол кроны были завернуты в послание, и дети твердо рассчитывали на то, что, когда священник прочтет его, он все поймет, по крайней мере, настолько, насколько может понять человек, который не видал никаких крыльев.

— Дело, конечно, рискованное, — заметил Сирил. — Мы, пожалуй, спустимся с другой стороны колокольни, а через церковный двор пролетим низом, и дальше через кусты. Там, похоже, никого нет. Но никогда не знаешь. Окно выходит прямо в кусты и почти скрыто листвой, как это описывают в книжках. Я залезу в окно, возьму еду и передам ее Роберту с Аптеей, а Джейн будет стоять настороже, у нее зрение острое, и в случае чего она свистнет. И не возражай, Роберт! Уж как-нибудь свистнет. Настоящий свист тут ни к чему, так будет больше похоже на птичий посвист. А теперь пошли!

Я не стану утверждать, что воровать хорошо. Я хочу только сказать, что в глазах четверых голодных детей это вовсе не выглядело воровством, наоборот, они усматривали в этом совершенно разумную и честную сделку. Ведь у них не было случая убедиться в том, что язык, от которого отрезано совсем немного, полторы курицы, буханку хлеба и сифон с газированной водой никак не купишь в магазине всего за полкроны. Именно эти жизненно важные вещи никем не замеченный Сирил передал остальным без всяких приключений. При этом он считал, что совершает самый настоящий подвиг, отказываясь от джема, яблочных рогаликов, печенья и разноцветных цукатов, и я разделяю его чувства. А кроме того, он был особенно горд, что не взял сливочный пудинг, но тут, я думаю, он гордился напрасно, потому что, возьми он его, возникли бы сложности с возвратом блюда, поскольку даже самый что ни на есть голодный человек не имеет права присваивать себе дивное фарфоровое блюдо с красными цветочками. Совсем другое дело — сифон с газировкой. Надо же было что-то попить, а поскольку сифон имел маркировку с именем производителя, дети были уверены, что сифон ему вернут, где бы они его ни оставили. А если найдется время, они и сами его вернут. Этот производитель газировки живет, похоже, где-то в Рочестере, а это почти по пути домой.

Всю еду подняли на крышу колокольни и разложили на листе оберточной бумаги, которую Сирил нашел на верхней полке в кладовой. Едва Сирил развернул бумагу, Антея заявила:

— Не думаю, что это жизненно необходимая вещь.

— А я думаю, — возразил тот. — Все эго нам нужно хоть на чем-нибудь разложить, чтобы разрезать на куски. А я слыхал от папы, что от микробов, которые живут в дождевой воде, можно заболеть. Дождевая вода тут была повсюду, а когда она высохла, микробы остались. Они запросто могут попасть в еду, и тогда все мы умрем от скарлатины.

— А кто такие микробы? — Это такие малюсенькие ползучие твари, которых видно только в микроскоп, — ответил Сирил, приняв ученый вид. — Они вызывают все на свете болезни. Так что не сомневайтесь, бумага — предмет первой необходимости, так же как хлеб, мясо и вода. Приступим! Я голоден как волк!

У меня нет особого желания подробно описывать этот пикник на крыше колокольни. Вы и сами отлично можете себе представить, каково это — разрезать на куски курицу и язык перочинным ножиком с одним-единственным лезвием, да и то слишком коротким. Но дети справились. Однако есть руками не очень-то удобно, кроме того, руки становятся безобразно жирными. Да и бумажные тарелки вскоре покрылись отвратительными жирными пятнами. И все-таки одного вы себе представить не можете — как ведет себя газировка, когда пытаешься пить ее прямо из сифона, да к тому же еще и полного. Если воображение вам откажет, попробуйте провести эксперимент. Достаточно уговорить кого-нибудь из взрослых дать вам целый сифон газировки. Если вы хотите, чтобы эксперимент был максимально приближен к реальности, возьмите трубку в рот и надавите на ручку, желательно резко и сильно. Рекомендуется проделывать все это в одиночку, а еще лучше на улице.

Впрочем, как их ни ешь, курица, язык и свежий хлеб хороши, и не велика беда, если в погожий жаркий день вы забрызгались газировкой. Так что на самомделе обед всем очень даже понравился, и дети съели все без остатка — во-первых, потому, что они были страшно голодны, а во-вторых, потому, что, как уже было сказано, курица, язык и свежий хлеб — вещи очень вкусные.

А теперь я обращу ваше внимание на то, что вы, наверное, замечали и сами. Когда обед задерживается и приходится долго ждать, а потом съедаешь значительно больше обычного, а потом еще сидишь на жаре на крыше колокольни — или где-нибудь в другом месте, — вас вскоре неумолимо начинает клонить в сон. А Антея, Джейн, Сирил и Роберт во многом были очень похожи на вас, и когда они съели все, что могли, и выпили все, что было, их начало неумолимо клонить в сон. Особенно Антею, потому что проснулась она очень рано.

Один за другим дети замолкали и ложились на бочок, так что не прошло и четверти часа после обеда, как все они, свернувшись калачиком и прикрывшись своими большими крыльями, мягкими и теплыми, крепко заснули. А солнце меж тем медленно садилось на западе. (Мне обязательно следует уточнить, что именно на западе, потому что так обычно пишут в книжках, чтобы некоторые легкомысленные люди не подумали, что оно садилось на востоке. Вообще-то, садилось оно не точно па западе, но довольно близко к тому.) Так вот, я повторяю, солнце медленно садилось на западе, а дети всё спали и спали, в тепле и блаженстве, потому что куда уютнее спать под крыльями, чем под стеганым одеялом на гагачьем пуху. Тень от колокольни пересекла уже церковный двор, и дом священника, и лежавшее за домом поле. И вот уже тени стали неразличимы, солнце село и крылья исчезли. А дети всё спали. Но недолго. В сумерках очень красиво, но прохладно. Сами знаете, как бы ни хотелось вам спать, вы быстренько проснетесь, если ваш брат или сестра, встав чуть раньше, стащит с вас одеяло. Так что четверо бескрылых детей, озябнув, проснулись. И проснулись дети на крыше колокольни, в густых сумерках, когда голубоватые звезды высыпали в небе над их головами — одна, две, десять, двадцать. И проснулись они далеко от дома, имея в карманах три шиллинга и полтора пенса на всех, причем после совершения весьма сомнительного поступка по части добычи жизненно необходимых вещей, за который, наверное, придется отвечать, если кто-нибудь обнаружит их с сифоном для газировки на руках.

Дети молча смотрели друг на друга. Первым, взяв в руки сифон, заговорил Сирил:

— Нам надо спуститься и поскорее избавиться от этой проклятой штуки. Уже темно, и можно незаметно оставить его на крыльце у священника. Пошли!

На краю крыши была башенка, а в башенке — дверь. Дети заметили ее, когда ели, но они не открывали ее, что, наверное, обязательно сделали бы вы на их месте. Потому что, само собой разумеется, если у вас есть крылья и перед вами открыто все небо, зачем вам открывать какую-то там дверь?

Дети подошли к двери.

— Я думаю, спускаются здесь, — сказал Сирил.

Так оно и было. Однако дверь оказалась запертой изнутри!

А вокруг становилось все темнее и темнее. И дети были далеко от дома. И на руках у них был злополучный сифон.

Я не стану говорить вам, заплакал ли кто-нибудь из них, а если заплакал, — кто именно и на сколько голосов. Вы лучше подумайте, как повели бы себя вы, окажись вы на их месте.

Глава пятая Без Крыльев

Плакал ли кто-нибудь или нет, но какое-то время дети пребывали в полном смятении. Потом, немного успокоившись, Антея положила свой носовой платок в карман, обняла Джейн и сказала:

— Не расстраивайся, это только до утра. А утром мы помашем носовыми платками — к тому времени они просохнут. И кто-нибудь поднимется сюда и выпустит нас…

— И увидит сифон, — мрачно добавил Сирил. — И нас отправят в тюрьму за воровство.

— Ты же говорил, что это не воровство.

— Теперь я в этом не вполне уверен. — А давайте сбросим его в кусты, — предложил Роберт. — И никто нам ничего не сделает.

— Ага, — криво усмехнулся Сирил. — И попадем в голову какому-нибудь прохожему. И нас обвинят еще и в убийстве.

— Но не сидеть же нам здесь всю ночь! — сказала Джейн. — Я хочу чаю.

— Зачем тебе чай? — спросил Роберт. — Ты только что пообедала.

— А я хочу! — настаивала Джейн. — Особенно, если, по вашим словам, нам придется просидеть здесь всю ночь. Пантера, я хочу домой! Хочу домой!

— Тихо, тихо, маленькая, — успокаивала ее Антея. — Не надо. Как-нибудь все уладится.

— Пусть ревет, — сказал Роберт. — И погромче. Глядишь, кто-нибудь услышит и выпустит нас.

— И увидит сифон, — сказала Антея. — Какой ты, Роберт, жестокий! Джейн, будь мужчиной. Мы все в одном положении.

Джейн постаралась «быть мужчиной», и ее рев сменился тихим сопением и всхлипами.

Некоторое время все молчали. Затем Сирил сказал:

— Вот что. Сифон может нас выдать, я спрячу его под одежду. Глядишь, никто и не заметит. А вы все будете загораживать меня. В доме священника горит свет, там еще не легли спать. Нам надо просто крикнуть во всю глотку. Кричим на счет три. Ты, Роберт, крикнешь «Ту-тууууу!!!», как паровозный гудок, а я крикну «Э-ге-гей!!!», как это делает папа. А вы, девочки, кричите что хотите. Раз, два, три!!!

Вечернюю тишину разорвал дикий вопль в четыре глотки, и служанка священника, которая, стоя у окна, уже взялась рукой за шнур, чтобы опустить шторы, замерла на месте.

— Раз, два, три!!!

И новый вопль, пронзительный и многоголосый, заставил встрепенуться сов и скворцов, что гнездились под крышей колокольни. Служанка опрометью бросилась вниз по лестнице на кухню и, прежде чем грохнуться в обморок, поведала слуге священника, кухарке священника и двоюродному брату кухарки священника, что увидела привидение. Разумеется, это было неправдой — наверное, от жутких воплей у девушки просто сдали нервы.

— Раз, два, три!!!В эту минуту священник уже стоял на пороге — он сразу понял, в чем дело.

— Дорогая, — сказал он своей жене, — не иначе как в церкви кого-то убивают! Дай мне скорее шляпу и толстую трость и скажи Эндрю, чтобы шел за мной. Наверное, это тот самый сумасшедший, который украл из кладовки курицу и язык.

Когда священник открыл входную дверь, дети увидели свет и на его фоне — черный силуэт. Они замолкли, чтобы отдышаться и посмотреть, что священник будет делать.

Когда же тот вернулся в дом за шляпой, Сирил поспешно сказал:

— Наверное, он считает, что ему просто почудилось. А ну-ка, глоток не жалеть! Раз, два, три!!!

На этот раз глоток и впрямь не пожалели, так что жена священника обхватила супруга руками и громко запричитала, впрочем, ее возгласы напоминали лишь слабое эхо только что раздавшихся воплей.

— Не ходи! — умоляла она мужа. — Не ходи один! Джесси! — крикнула она служанке, которая уже пришла в себя и вышла из кухни. — Зови скорее Эндрю. Там опасный сумасшедший, пусть немедленно пойдет и схватит его!

— Это еще кто кого схватит, — пробормотала Джесси себе под нос на ходу. — Эй, Эндрю! В церкви кто-то вопит как резаный. Госпожа говорит, что ты должен пойти и схватить его. — Один не пойду, — сказал Эндрю тихо, но твердо, однако хозяину он громко сказал: — Иду, сэр.

— Ты слышал эти крики?

— Да вроде что-то такое было…

— Тогда пошли, — велел священник. — Дорогая, я должен идти! — сказал он жене, мягко подталкивая ее в гостиную.

Затем он захлопнул дверь и решительно направился к церкви, таща слугу за руку.

Их встретила очередная порция воплей.

— Эй! — крикнул Эндрю, когда установилась тишина. — Это вы звали?

— Да! — крикнули откуда-то издалека в четыре голоса.

— Похоже, они где-то в небе, — сказал священник. — Очень интересно.

— Вы где? — крикнул Эндрю.

— На! Крыше! Колокольни! — ответил Сирил, стараясь кричать внятно, медленно и громко.

— Спускайтесь! — крикнул Эндрю.

— Не можем! Дверь заперта!

— Господи! — воскликнул священник. — Эндрю, возьми на конюшне фонарь. Может, позовем кого- нибудь из деревни?

— Да уж, этот псих тут не один. Чтоб я провалился, если тут нет какого-нибудь подвоха! На кухне сидит двоюродный брат кухарки, он знает, что делать с такими проходимцами. И у него есть ружье, сэр. БЕЗ КРЫЛЬЕВ

— Эй, внизу! — крикнул Сирил с колокольни. — Поднимайтесь и выпустите нас!

— Уже идем! — крикнул слуга. — Только за полицией сходим и за ружьем.

— Зачем ты лжешь, Эндрю? — спросил священник.

— С такими так и надо, сэр.

Эндрю отправился за фонарем и за двоюродным братом кухарки, а жена священника умоляла их всех быть поосторожнее.

Уже в полной темноте они шли через церковный двор и переговаривались. Священник был уверен, что на колокольне находится сумасшедший и что именно он написал идиотское письмо и украл из кладовой язык и все прочее. Эндрю ожидал какого-нибудь подвоха, только двоюродный брат кухарки шел и помалкивал.

— Много крику, мало дела, — только и сказал он. — Настоящие разбойники так не голосят.

Он вообще-то не боялся, но ружье прихватил. Именно поэтому его и попросили первым подниматься на колокольню по крутой темной лестнице. Он шел впереди, держа в одной руке фонарь, а в другой ружье. Эндрю шел следом. Потом он утверждал, что пошел впереди хозяина, потому что был храбрее его, хотя на самом деле он просто ожидал подвоха и совсем не желал идти последним, опасаясь, что в темноте кто-нибудь подкрадется сзади и схватит его за ноги. По узкой винтовой лестнице они поднимались все выше и выше и добрались наконец до площадки звонницы, где, словно огромные волосатые гусеницы, свисали привязанные к языкам колоколов веревки с обтрепанными концами. Затем снова по лестнице, еще врлше, к немым колоколам, и еще выше по лестнице с широкими ступенями, а затем еще выше по узкой каменной лесенке. А в конце ее была дверь. И дверь эта была заперта с внутренней стороны.

Двоюродный брат кухарки, лесничий, храбро стукнул башмаком в дверь и громко крикнул:

— Эй!

По другую сторону двери дети, дрожа от страха и волнения, сбились в тесную кучку; от своих воплей они совсем охрипли, так что едва могли подать голос. Однако Сирил поспешно ответил:

— Эй!

— Как вы туда попали?

Отвечать «Мы прилетели» было пустым делом, поэтому Сирил сказал:

— Мы поднялись, а потом оказалось, что дверь заперта, и нам было не спуститься. Выпустите нас, пожалуйста!

— Сколько же вас там? — спросил лесник.

— Четверо, — ответил Сирил.

— Вы вооружены?

— Что?

— У меня ружье наготове, так что без шуточек! — пригрозил лесничий. — Дайте честное слово, что, когда мы откроем дверь, вы не окажете сопротивления и спокойно пойдете вниз.

— Даем! Даем! — в один голос крикнули дети.

— Это надо же! — удивился священник. — Похоже, там женский голос.

— Открывать, сэр? — спросил лесничий.

Эндрю отступил на несколько ступенек вниз, «чтобы дать место», как объяснил он потом.

— Открывай, — разрешил лесничему священник, а в замочную скважину добавил: — А вы не забудьте, что мы пришли освободить вас. И сдержите свое обещание воздержаться от насилия. А засов-то заржавел, — заметил лесничий. — Его, поди, полгода не открывали. Как пить дать, полгода.

Когда засов наконец поддался, лесничий строго сказал в замочную скважину:

— Я не открою, пока вы не отойдете на другой конец крыши. Если кто дернется, я стреляю. Ясно?

— Мы уже отошли!

Распахивая дверь, лесничий был очень горд собой, он чувствовал себя настоящим храбрецом, когда ступил на свинцовую кровлю колокольни и при полном свете фонаря в дальнем конце крыши увидел эту шайку головорезов.

Он опустил ружье и едва не уронил фонарь.

— Фу ты! — воскликнул он. — Да это же ребятишки!

Священник подошел к детям.

— Как вы сюда попали? — строго спросил он. — Отвечайте немедленно!

— Ой, отведите пас вниз! — запричитала Джейн, схватив священника за рукав. — Мы расскажем вам все, что хотите. Вы не поверите, но это не важно. Пойдемте вниз!

Остальные не отставали от Джейн. Все, кроме Сирила. Ему хватало забот с сифоном, который так и норовил вывалиться у него из-за пазухи, так что приходилось держать его обеими руками.

— Пожалуйста, отведите нас вниз, — только и сказал он, стараясь держаться подальше от фонаря.

Вниз их отвели. Однако спускаться со старой церковной колокольни, да еще в темноте, — дело не шуточное. Спасибо, лесничий помог. Только Сирил отказывался от помощи и держался независимо — и все из-за сифона. Тот все время вываливался. В очередной раз, примерно на полпути, Сирил еле успел поймать его за горло и едва не потерял равновесие. Когда они наконец преодолели винтовую лестницу и вышли на церковное крыльцо, Сирил был бледен, как бумага, и весь дрожал от напряжения.

Тут лесничий крепко взял за руки Сирила и Роберта.

— А вы возьмите девочек, сэр, — сказал он священнику. — Вы и Эндрю. С ними-то вы справитесь.

— Отпустите! — вырвался Сирил. — Мы не собираемся убегать. И мы не повредили вашу старую церковь. Отпустите!

— Давай топай! — твердо сказал лесничий, и Сирил решил не сопротивляться, потому что сифон опять стал вываливаться.

Всех их благополучно препроводили в кабинет священника.

— Ох! Ты живой, Уильям? — воскликнула жена священника, врываясь к ним.

— Живехонький! — поспешил успокоить ее Роберт. — Целый и невредимый. Мы его даже не тронули. Но сейчас уже очень поздно. Пожалуйста, отвезите нас домой в вашем экипаже.

— Или, быть может, где-нибудь поблизости есть гостиница, где можно нанять экипаж? — спросила Антея. — Марта будет очень беспокоиться.

Священник тяжело опустился в кресло, он плохо соображал из-за пережитого потрясения.

Сирил тоже сел на стул, наклонившись вперед и прикрывая локтями сифон.

— А все-таки как вы оказались на крыше колокольни? — снова спросил священник.

— Мы поднялись, — начал Роберт, тщательно подбирая слова. — И мы устали. А потом мы все заснули, а когда проснулись, оказалось, что дверь заперта, и мы стали звать на помощь.

— Что верно, то верно, — кивнула жена священника. — Перепугали всех до смерти. Вам должно быть стыдно.

— Нам стыдно, — виновато потупилась Джейн.

— Но кто запер дверь? — недоумевал священник.

— Понятия не имею, — ответил Роберт, и это была чистая правда. — Пожалуйста, отправьте нас домой. — Пожалуй, это лучшее, что мы можем сделать, — согласился священник. — Эндрю, иди запрягай. Ты отвезешь их домой.

— Один не поеду, — тихо пробормотал Эндрю себе под нос.

— И пусть это послужит вам уроком… — продолжал священник.

Священник говорил, а дети, понурив голову, слушали. А вот лесничий не слушал. Он следил за несчастным Сирилом. Он часто имел дело с браконьерами и прекрасно знал, как выглядит человек, которому есть что скрывать. Священник добрался уже до той части своей проповеди, где говорится, что детям следует радовать своих родителей, не огорчать их и не позорить, как вдруг лесничий спросил:

— А что там у пария за пазухой?

И Сирил понял, что, несмотря на все свои уловки, он разоблачен. Он встал и, расправив плечи, принял тот благородный вид, который принимают мальчики из книжек: мол, никто не мог посмотреть им в лицо и хоть на мгновение усомниться в том, что они принадлежат самым что ни на есть добропорядочным семействам и сохраняют мужество до последней капли крови.

— Вот, — произнес он, вытаскивая сифон из-за пазухи.

Все молчали, и Сирил продолжил, поскольку отступать ему было некуда — Да, мы взяли это у вас в кладовой. И еще курицу, язык и хлеб. Мы были очень голодны, но мы не взяли ни пудинга, ни джема. Только хлеб, мясо и воду, а газированную потому, что другой не было. Только жизненно необходимые вещи. И мы оставили полкроны в уплату и письмо. И мы очень сожалеем. И мой папа заплатит вам штраф или что там полагается, только не отправляйте нас в тюрьму. Мама очень расстроится. Вы же сами говорили, что нехорошо позорить родителей. Мы раскаиваемся всей душой. Вот и все!

— Но как вы добрались до окна кладовой? — удивилась жена священника.

— Я не могу этого сказать, — твердо ответил Сирил.

— Ты рассказал нам всю правду? — спросил священник.

— Нет, — пришла на помощь брату Джейн. — Все это правда, но не вся. Мы не можем всего рассказать. Лучше не спрашивайте. Простите нас, пожалуйста, и отвезите домой!

Джейн подбежала к жене священника и обняла ее обеими руками, и та обеими руками обняла Джейн, а лесничий, приложив ладонь ко рту, прошептал священнику:

— Тут дело ясное, сэр. Они кого-то выгораживают. Он втянул их, а они не хотят ябедничать. Детские забавы, одно слово.

— Вы кого-то не хотите называть, да? — спросил священник мягко. — Кто-то еще замешан в этом деле?

— Да, — ответила Антея, имея в виду песочного эльфа. — Но тут нет его вины.

— Ну и отлично, дети мои, — улыбнулся священник. — Не будем больше говорить об этом. Только скажите, зачем вы написали такое странное письмо.

— Не знаю, — пожал плечами Сирил. — Видите ли, Антея писала его в такой спешке, и тогда дело и впрямь не выглядело как воровство. Но потом, когда выяснилось, что нам никак не спуститься с колокольни, оно, напротив, стало сильно смахивать на воровство. Мы правда очень сожалеем…

— Не будем об этом, — остановила его жена священника. — Но в следующий раз крепко подумайте, прежде чем брать чужую курицу. А теперь, перед отъездом домой, выпейте молока с печеньем.

Когда Эндрю вошел в кабинет доложить, что экипаж готов, и спросить, неужели его отправят одного прямо в расставленный капкан, даром что он сразу догадался о кроющемся здесь подвохе, он увидел, что дети пьют молоко, едят печенье и смеются над шутками священника. А Джейн сидит на коленях у его жены.

Как видите, с детьми обошлись прекрасно, хотя они того и не заслуживали.

Лесничий, он же двоюродный брат кухарки, попросил разрешения поехать вместе с детьми. Ну а Эндрю был только рад, что теперь в случае чего будет кому его защитить, а в том, что здесь что-то не так, он был совершенно уверен.

К тому времени, когда повозка добралась до дома, который, как вы помните, находился между каменоломней и песчаным карьером, глаза у детей так и слипались, зато по дороге они крепко подружились с лесничим.

Эндрю молча ссадил детей у железной калитки.

— Езжай домой один, — сказал ему двоюродный брат кухарки, он же лесничий. — Я доберусь своим ходом.

Пришлось Эндрю возвращаться в одиночку, что ему очень даже не понравилось, а лесничий (он же двоюродный брат кухарки — вы еще не забыли?) проводил детей до самого дома и после того, как на их головы обрушилась целая лавина упреков и всех их уложили спать, рассказал Марте, кухарке и служанке, что, собственно, произошло. Причем все это он рассказывал так хорошо и правильно, что утром Марта не выглядела слишком сердитой.

И после этого случая лесничий часто приходил навестить Марту, и в конце концов… Но это, как говорит мой любимый писатель Редьярд Киплинг, совсем другая история.

С самого утра Марта строго следовала сказанному ею вечером и в наказание не выпускала детей из дому. Однако она не устояла и позволила Роберту отлучиться на полчасика по одному неотложному делу.

А дело было простое — загадать очередное желание.

Роберт побежал к карьеру, отыскал песочного эльфа и пожелал, чтобы…

Но это, разумеется, совсем другая история.

Глава шестая Замок

Всем остальным в наказание за вчерашнее пришлось сидеть дома. Разумеется, Марта считала, что никакие это были не злоключения, а самое что ни на есть озорство, — так что не стоило на нее обижаться. Ведь она полагала, что выполняет свой долг. Вы наверняка не раз слыхали от взрослых, что им не очень-то нравится наказывать вас, но они делают это для вашей же пользы и что все это им столь же неприятно, как и вам. И, как правило, это чистая правда.

Марте и в самом деле не очень-то нравилось наказывать детей, так же как и им не очень-то нравилось быть наказанными. А все потому, что Марта отлично знала, какой жуткий шум будет в доме весь день. Впрочем, были и другие причины.

— Оно, конечно, жестоко держать их взаперти в такой прекрасный день, — сказала Марта кухарке. — Но если вовремя не поставить их на место, они и вовсе без голов останутся, озорники этакие. Ты уж, милочка, завтра испеки им пирог к чаю. А мы с тобой, как управимся с делами, возьмем Малыша. Пусть они поиграют без него. Уже почти десять, а в доме и конь не валялся!

Сказать по правде, коню в доме валяться было негде, просто так говорят, когда работы невпроворот, а ее еще не начинали.

Ну так вот, дети сидели дома, а Роберту, как уже было сказано, позволили отлучиться на полчасика по неотложному делу. И дело это было, разумеется, — загадать очередное желание.

Долго искать песочного эльфа Роберту не пришлось, потому что уже с утра было жарко и тот впервые нарушил привычный порядок — он сидел в ямке, потягивался, чистил усики и поворачивал свои улиточьи глаза из стороны в сторону.

— Ага! — воскликнул он, увидев Роберта своим левым глазом. — А я вас высматриваю. Где остальные? Надеюсь, не расшиблись со всеми этими крыльями?

— Нет, — ответил Роберт. — Но из-за крыльев мы попали в нехорошую историю, как и с прочими своими желаниями. Остальные сидят дома, а меня отпустили на полчаса — загадать желание. Давай сделаем все по-быстрому.

— Давай, желай, — согласился эльф, потираясь спиной о песок.

Но желать у Роберта никак не получалось. По дороге к карьеру он позабыл все желания и не мог придумать ничего подходящего, кроме кое-каких мелочей лично для себя вроде шоколадки, альбома с иностранными марками или складного ножика с тремя лезвиями и штопором. Он сел на песок, чтобы сосредоточиться, но толку от этого не было никакого. В голову лезли такие вещи, которые вряд ли одобрили бы остальные: футбольный мяч и пара щитков на ноги или чтобы как следует отколотить Симпкинса- младшего, как только начнется учебный год.

— Не тяни, — поторопил его эльф. — Время не ждет!

— Знаю, — сказал Роберт. — Просто я не могу придумать желание. Я хочу, чтобы ты исполнил одно из желаний моих сестер и брата, которые сидят дома, заочно, чтобы им не приходить. Ой, нет!

Но было уже поздно. Эльф раздулся примерно втрое, потом разом съежился, словно лопнувший воздушный шарик, после чего, совершенно обессиленный, тяжело откинулся на край своей ямки.

— Готово! — объявил он слабым голосом. — Это было страшно тяжело, но я справился! Беги скореедомой, иначе они загадают без тебя какую-нибудь глупость.

Так оно и будет. Роберт чувствовал это. И пока он бежал к дому, в его голове проносился целый рой желаний, которые в его отсутствие могли загадать его сестры и брат. Это могли быть кролики или белые мыши, шоколадка или хорошая погода на завтра, и даже — и даже очень даже! — кто-нибудь мог сказать: «Я хочу, чтобы Роберт поторопился». Роберт и впрямь торопился, так что это желание вроде бы исполнилось — а другого сегодня уже не будет! Роберт лихорадочно соображал, что же еще они могли пожелать такого, что скрасило бы им заточение. Однако именно в этом с самого начала и заключалась проблема. Ведь не так уж много вещей способно скрасить вам заточение, когда снаружи светит яркое солнышко, а выйти вам ну никак нельзя, хотя очень хочется.

Роберт мчался что есть духу, однако за поворотом, откуда всегда была видна фигурная кровля дома (как вы помните, приснившаяся архитектору не иначе как в дурном сне), глаза Роберта выпучились сами собой, и ему пришлось перейти на шаг, потому что невозможно бежать с выпученными глазами. А потом он резко остановился: дома не было! Садовая ограда исчезла тоже, а на месте дома… Роберт потер глаза и посмотрел снова. Вот это да! Его брат и сестры пожелали (уже пожелали!) — и в этом не было никаких сомнений, — они пожелали оказаться в замке! Потому что это был именно замок, самый настоящий замок, высоченный, черный, величественный, с зубчатой стеной, с бойницами и с восемью могучими башнями. А там, где некогда были лужайка и фруктовый сад, выросли какие-то огромные грибы, с белыми шляпками. Роберт медленно двинулся вперед и вскоре понял, что это шатры, и увидел вооруженных людей, которые сновали туда и сюда, целые толпы!

— С ума сойти! — пробормотал Роберт. — Они пожелали оказаться в осажденном замке! Дать бы этому эльфу по башке! Больше ни ногой к этому плуту!

Из небольшого надвратного окошка, над самым рвом, который разверзся на том самом месте, где еще полчаса назад была зеленая лужайка, кто-то размахивал чем-то грязно-белым. Роберт сообразил, что это один из носовых платков Сирила. Эти платки перестали быть белыми в тот день, когда Сирил умудрился опрокинуть в шкафу бутылочку с красителем. Роберт помахал в ответ и тут же пожалел об этом, потому что его отмашку заметили осаждающие, и к нему направились двое солдат в железных шлемах. Их длинные ноги были обуты в высокие коричневые сапоги, а шаги были такими огромными, что Роберт, с сомнением поглядев на свои ноги в коротких штанишках, не стал убегать. Он понимал, что это бесполезно и только разозлит противника. Поэтому он просто стоял на месте, и это, похоже, солдатам понравилось.

— Клянусь потрохами! — воскликнул один из солдат. — Экий бравый пострел!

Роберту понравилось, что его назвали «бравым», и это помогло ему почувствовать себя и впрямь немного бравым. На «пострела» он не обратил внимания. Он знал, что примерно так изъясняются герои исторических романов для юношества, и не усмотрел в этом слове ничего для себя обидного. Роберту оставалось только надеяться, что он поймет, что говорят ему эти люди, так как у него всегда были трудности с пониманием речи персонажей из этих самых исторических рассказов для юношества.

— Странный наряд, — заметил другой солдат. — Не иначе как заморское облачение. — Ну-ка, отрок, отвечай, что привело тебя к стенам оного замка?

Роберт сообразил, что это значит: «Эй, малый, что ты здесь делаешь?», и ответил:

— С вашего позволения, я хочу домой.

— Ну и топай! — сказал солдат, что в сапогах повыше. — Никто тебе не мешает, нам нет до тебя никакого дела. Дьявол! — добавил он ехидно. — Чтоб мне пропасть, наверняка у него донесение для осажденных.

— Где твое пристанище, юный плут? — спросил солдат, что в шлеме побольше.

— Тут, — сказал Роберт и сразу понял, что следовало сказать «Там!»

— Вот оно как! — произнес солдат, что в сапогах повыше. — Тогда пошли. Это дело для ушей нашего военачальника.

И упирающегося Роберта оттащили к военачальнику — за ухо.

Роберт никогда в жизни не видел человека столь блистательного. Военачальник словно сошел с картинки, которые так нравились Роберту в исторических рассказах. У него были латы и шлем, конь и плюмаж, щит и меч, боевой топорик и копье. Однако все его доспехи и оружие, позвольте мне вас заверить, принадлежали разным историческим эпохам. Щит был из тринадцатого века, а меч — начала девятнадцатого. Кираса вышла из семнадцатого века времен Карла Первого, а шлем относился ко временам второго крестового похода. Герб на щите военачальника был весьма внушительным — три красных бегущих льва на голубом поле. Шатры же были самой последней модели начала двадцатого века, так что одного взгляда на весь этот лагерь, на армию и ее предводителя вполне хватило бы, чтобы смутить кого угодно. Однако Роберт просто онемел от восхищения, а все эти нестыковки его нисколько не смутили, потому что в геральдике и в археологии он понимал ничуть не больше, чем те весьма талантливые художники, которые рисуют картинки для исторических романов. Все то, что Роберт увидел, было и впрямь «как па картинке». И все это восхищало его и делало еще более «бравым».

— Приблизься, юноша, — произнес сияющий великолепием военачальник, выслушав горячий шепот солдат в шлемах эпохи Оливера Кромвеля, и снял с головы свой шлем, потому что в нем он плохо видел.

У него было доброе лицо и длинные рыжие волосы.

— Не бойся, ты не примешь ущерба, — сказал он.

Роберт приободрился, хотя не очень понял, что такое «ущерб» и насколько это хуже настоя сенны, который ему иногда приходилось принимать.

— Поведай без страха мне свою историю, — продолжил военачальник проникновенно. — Откуда держишь ты свой путь? Куда и зачем направляешь ты стопы свои?

— Что направляю? — переспросил Роберт.

— Что ищешь ты свершить? Какая забота привела тебя сюда, одного, на поле жестокой брани? Бедное дитя! Сердце матери твоей разрывается от боли, клянусь всеми святыми!

— Не думаю, — возразил Роберт. — Она не знает, что я здесь.

Военачальник смахнул со щеки скупую мужскую слезу, точно так, как это делают в исторических романах.

— Не страшись говорить правду, дитя мое. Тебе нечего страшиться Вульфрика де Тальбота.

У Роберта вдруг появилась сильнейшая уверенность в том, что этот великолепный военачальник, который и сам является порождением чьего-то желания, способен выслушать правдивый рассказ о песочном эльфе с большим пониманием, чем Марта, цыгане, полицейский или давешний священник. Смущало Роберта одно — сумеет ли он припомнить достаточно всяких там «промолвил» и «изрек», чтобы речь его была похожа на речь мальчика из исторических романов. Тем не менее Роберт ничтоже сумняшеся бодро начал свой рассказ и изрек фразу, взятую прямиком из «Ральфа де Курси, мальчика-крестоносца».

— Благодарю тебя за твою учтивость, доблестный рыцарь. Дело в том, ну… Я надеюсь, ты никуда не спешишь, потому что история не очень короткая. Дело в том, что мама и папа в отъезде, а мы, играя в песчаном карьере, нашли псэммида. — Помилуй! Какого еще сэммида?

— Это что-то вроде эльфа или чародея, вот именно, чародея! И он обещал исполнять каждый день по желанию. И мы сперва пожелали быть красивыми…

— Похоже, твое желание не было услышано, — буркнул один из солдат, поглядывая на Роберта, который сделал вид, что не расслышал замечания, и продолжил свой рассказ, хотя отметил про себя всю оскорбительность этих слов.

— А потом мы пожелали денег, то есть сокровищ. Но никак не могли их потратить. А вчера мы пожелали крылья и получили их. Это было классно!

— Чудна речь твоя и темна, — сказал сэр Вульфрик де Тальбот. — Повтори свои слова, как это было?

— Классно… ну то есть здорово, на все сто! Словом, нам выпал дивный жребий. А потом нас засадили…

— В темницу? Увы твоим юным членам! — произнес рыцарь с искренним сожалением.

— Нет, не в темницу. Просто на нас обрушились многие незаслуженные беды, — пояснил Роберт. — И сегодня в наказание нас не выпускают из дома. Я там живу. — Роберт показал рукой на замок. — Остальные там, и их не выпускают. А все этот проклятый псэммид, то есть чародей, чтоб он пропал!

— А твой чародей могучий?

— О да! Могучий-премогучий!

— Стало быть, тебе мнится, что это чародей, которого случилось вам прогневить, дает осаждающим силы, — сказал военачальник. — Так знай же, что Вульфрику де Тальботу не надобна подмога чародеев, чтобы привести свое войско к победе!

— Разумеется, не надобна, — поспешно согласился Роберт с превеликой учтивостью. — Совершенно не надобна! И все-таки без него тут не обошлось, хотя мы тоже виноваты. Вы и шагу не ступили бы, если бы не он.

— Как это, дерзкий юноша? — высокомерно спросил сэр Вульфрик. — Речи твои темны и не весьма учтивы. Разъясни мне сию загадку!

— Конечно, разъясню! — воскликнул Роберт с отчаянием. — Но все вы ненастоящие, хотя сами этого и не знаете. Вы оказались здесь только потому, что кое у кого хватило глупости пожелать замок, а с закатом солнца вы все исчезнете, и всё будет в порядке!

Сэр Вульфрик и его солдаты обменялись взглядами — сперва сочувственными, а потом суровыми. Затем солдат, что в сапогах повыше, сказал:

— Остерегись, мой благородный лорд! Этот пострел только прикидывается умалишенным, дабы вырваться из наших когтей. Прикажи связать его!

— Сами вы сумасшедшие! — возмутился Роберт. — Ох! Каким мне надо было быть идиотом, чтобы рассчитывать на понимание! Отпустите меня, я вам ничего не сделал!

— Куда? — спросил рыцарь, который, похоже, верил всей этой истории про чародея, покуда дело не коснулось его лично. — Куда направишься ты дале?

— Домой, конечно! — Роберт указал рукой на замок.

— Чтобы передать осажденным весть о подмоге? Ни за что!

— Ну хорошо, — сказал Роберт, потому что в голову ему пришла блестящая идея. — Отпустите меня в другое место.

Он лихорадочно вспоминал все, что читал в исторических рассказах.

— Благородный сэр Вульфрик де Тальбот покроет себя несмываемым позором, — с пафосом произнес Роберт, — если станет удерживать мальчика, который не причинил ему никакого вреда и просто желает смотаться отсюда, то есть уйти, не творя никакого насилия.

— Ты говоришь мне это в лицо, подлый плут! — грозно сказал сэр Вульфрик, однако вызов Роберта, похоже, попал прямо в цель. — Но ты воистину прав. Ступай куда пожелаешь. — Он высокомерно поднял голову. — Ты свободен. Вульфрик де Тальбот не воюет с детьми. Джакин проводит тебя.

— Отлично! — обрадовался Роберт. — Думаю, Джакин не пожалеет об этом. Пошли, Джакин. Прощайте, сэр Вульфрик!

Роберт отдал рыцарю честь, как это делают современные солдаты, и побежал к карьеру, а высокие сапоги Джакина без труда поспевали за ним.

Роберт отыскал эльфа. Он откопал его, он разбудил его и принялся упрашивать его исполнить еще одно желание. — Сегодня я исполнил уже два, — проворчал эльф. — И одно из них было чрезвычайно трудное.

— Ну я прошу тебя, прошу, прошу, ПРОШУ!!! — умолял эльфа Роберт, а Джакин, открыв рот от удивления и ужаса, таращился на это говорящее существо с улиточьими глазами.

— Ну ладно, чего тебе надо? — недовольно буркнул эльф, который еще толком не проснулся.

— Я хочу к остальным! — выпалил Роберт.

Эльф стал раздуваться. Роберту и в голову не пришло попросить, чтобы исчезли замок и осаждающая его армия. Разумеется, он знал, что своим появлением замок и армия обязаны их желанию, но все эти мечи и кинжалы, пики и копья казались слишком реальными, чтобы вот так вот просто взять и исчезнуть. На мгновение Роберт потерял сознание, а открыв глаза, увидел своих сестер и брата, которые столпились вокруг.

— Мы не слышали, как ты вошел, — сказали они. — Как здорово, что ты пожелал, чтобы исполнилось наше желание!

— Мы об этом сразу догадались!

— Надо было только предупредить нас, а то ведь мы могли бы пожелать какую-нибудь очередную глупость.

— Глупость?! — сердито воскликнул Роберт. — Хотелось бы знать, возможна ли глупость больше этой! Вы меня чуть не угробили! И Роберт рассказал, что с ним случилось, и все согласились, что ему пришлось туго. Зато они похвалили его за мужество и сообразительность, так что к Роберту вернулось хорошее настроение, и он никогда еще не чувствовал себя более бравым, поэтому охотно согласился возглавить силы осажденных.

— Мы пока ничего не предпринимали, — доложила ему Антея. — Мы ждали тебя. Через эти вот бойницы мы собирались стрелять в них из лука, который тебе подарил дядя, и первый выстрел за тобой.

— Не уверен, что стоит это делать, — осторожно заметил Роберт. — Вы, наверное, плохо понимаете, каковы они вблизи. У них же настоящие луки и стрелы — огромные! А еще мечи, пики, кинжалы и разные другие острые штуки. Они настоящие, самые что ни на есть настоящие! Это вам не на картинке, не какое-нибудь там видение. Они запросто могут нас поранить. Даже убить. Ухо у меня до сих пор болит. Скажите-ка, вы обследовали замок? Дело в том, что, насколько я понимаю, лучше не трогать их, пока они не трогают нас. Джакин проболтался, что до заката солнца они не собираются штурмовать замок. Так что у нас есть время подготовиться к штурму. Есть в замке солдаты, готовые оборонять его?

— Мы не знаем, — ответил Сирил. — Видишь ли, едва я пожелал, чтобы мы оказались в осажденном замке, как все тут же закрутилось, завертелось, а когда встало на свои места, мы выглянули в окно и увиделивоенный лагерь и тебя, да так и смотрели не отрывая глаз. Какой тут замечательный зал! Все как по правде!

Так оно и было. Дети находились в большом квадратном зале с каменными метровой толщины стенами, по потолку шли толстенные балки. За низкой дверью оказалась каменная лестница, ступени вели вверх и вниз. Дети пошли вниз и спустились в огромную привратную башню со сводчатым потолком, могучие ворота были закрыты на все запоры. Винтовая лестница вела в круглую башенку, у самого подножия которой было небольшое помещение, а в нем окошко, чуть больше остальных. Посмотрев в него, дети увидели, что подъемный мост поднят, а решетка на воротах опущена. Ров выглядел широченным и глубоким. Внутри замка, напротив главных ворот, которые выводили ко рву, находились другие ворота, поменьше. Дети прошли в них и оказались посреди мощеного двора, со всех четырех сторон тяжело нависали серые стены.

Примерно посередине двора стояла Марта и как- то странно водила правой рукой вперед и назад. Кухарка, склонившись, стояла неподалеку и тоже как-то странно водила руками. Но самым странным и одновременно самым ужасным было то, что Ягненочек сидел ни на чем, прямо в воздухе, футах в трех от земли, и заливался счастливым смехом! Дети бросились к нему. Однако, едва Антея протянула к нему руки, чтобы подхватить его, Марта грозно крикнула:

— Не трогайте вы его, мисс, пока он ведет себя тихо!

— Но что он такое делает? — удивилась Антея.

— Делает? Ничего он не делает. Сидит себе посиживает на своем стульчике, золотце этакое, и смотрит, как я глажу. Занимайтесь своими делами, нечего вам здесь делать. Ох, у меня утюг опять остыл!

Марта направилась к кухарке и, похоже, пошуровала невидимые угли невидимой кочергой, а кухарка, похоже, засовывала в невидимую духовку невидимый противень.

— Бегите-ка отсюда! — велела Марта. — Тут и без вас забот хватает. А будете болтаться под ногами, останетесь без обеда. Марш отсюда, говорю, а то получите у меня на орехи!

— А с Ягненочком правда все хорошо? — спросила Джейн с тревогой в голосе.

— Лучше не бывает, особенно если вы перестанете хватать его. Я-то думала, вы рады от него избавиться, но если уж вам так неймется — берите на здоровье!

— Нет-нет! — крикнули дети и поспешили прочь.

Им предстояло оборонять замок, так что Ягненочек будет куда в большей безопасности, зависнув в воздухе посреди невидимой кухни, нежели перед бойницами осажденного замка. Дети вернулись обратно и в полной растерянности опустились на длинную деревянную лавку, которая стояла у стены.

— Какой ужас! — воскликнули Антея и Джейн в один голос, а Джейн добавила: — Такое ощущение, что находишься в сумасшедшем доме!

— Фу, какая гадость! — поморщилась Антея. — Мне это не нравится. Надо было пожелать что-ни- будь попроще, скажем, пони или ослика.

— Теперь уже поздно, — горько заметил Роберт.

— Кончайте ныть, дайте подумать! — прервал их Сирил.

Он закрыл лицо руками, а остальные молча смотрели на него. Они сидели в длинном помещении со сводчатым потолком. Вдоль стен тянулись длинные деревянные столы, а в самом конце, на возвышении, один стол стоял поперек. Помещение это было темным и мрачным. На полу валялся какой-то сухой мусор, что-то вроде палочек, и пахло все это не особенно приятно.

Неожиданно Сирил поднял голову и сказал:

— Слушайте, все правильно. Дело вот в чем. Мы же пожелали, чтобы слуги не замечали никаких перемен, когда исполняются наши желания. И с Ягненочком ничего не приключается, если мы специально не попросим об этом. Поэтому они никакого замка и не замечают. Но ведь замок находится на том же самом месте, где был наш дом, то есть там, где он стоит и сейчас, и слуги по-прежнему дома, а иначе они бы заметили, что произошло. Но замок и наш дом нельзя смешать, и поэтому мы не видим дома, потому что видим замок, а слуги по-прежнему видят дом, и поэтому…

— Остановись! — прервала его Джейн. — У меня голова уже кружится, как на карусели. Все это чепуха! Меня волнует одно: как мы увидим обед? Ведь если он невидим, значит, он недоступен, и значит, нам его никак не съесть! А я знаю, что так оно и будет, потому что, когда я попробовала пощупать стульчик иод Ягненочком, там было пусто. Один воздух! А мы не можем есть воздух! У меня в животе такое ощущение, что я завтракала уже много-много лет назад.

— Что толку обсуждать это! — воскликнула Антея. — Займемся замком. Может, тут найдется какая- нибудь еда.

Окрыленные надеждой, дети продолжили обследование замка. Это был самый замечательный замок, какой вы только можете себе представить, построенный по всем правилам военной науки и невероятно красивый, но ни еды, ни солдат в нем не оказалось.

— Жалко, что ты не пожелал оказаться в осажденном замке с полным гарнизоном и запасом провизии, — с упреком сказала Джейн Сирилу.

— Всего не предусмотришь, — заметила Антея. — Должно быть, уже скоро обед.

Однако до обеда было еще далеко, и какое-то время они следили за непонятными перемещениями слуг посреди двора, потому что, конечно, не могли сразу разобраться, где именно находится столовая в невидимом доме. Наконец они увидели, как Марта несет невидимый поднос через двор, и складывалось такое впечатление, что по счастливой случайности столовая и трапезная замка оказались в одном и том же месте. Однако представьте себе разочарование детей, когда они осознали, что поднос невидим!

Сохраняя гробовое молчание, они следили, как Марта нарезает невидимую баранью ногу и невидимой ложкой раскладывает по тарелкам невидимые овощи и картошку.

Когда Марта вышла из трапезной, дети уставились на пустой стол, а потом друг на друга.

— Хуже не придумаешь! — буркнул Роберт, который до нынешнего дня не отличался хорошим аппетитом.

— А мне не очень-то и хочется есть, — бодро сказала Антея, стараясь по обыкновению не падать духом.

Сирил затянул пояс потуже, а Джейн разрыдалась.

Глава седьмая Штурм — и в постель

Дети сидели в мрачной трапезной с края одного из длинных деревянных столов. Стол был совершенно пуст, надеяться было не на что. Марта принесла обед, но он был невидим и неощутим. Пошарив руками по столу, дети лишний раз убедились в том, что под руками только голые доски.

И вдруг Сирил сунул руку в карман и воскликнул:

— Ой! Смотрите-ка, печенье!

Разломанное и, разумеется, сильно раскрошенное, но все-таки печенье. Три целых печенины и изрядная горсть обломков и крошек. — Я взял его еще утром и совсем забыл, — пояснил он, предельно честно деля печенье на четыре равные кучки.

В счастливом молчании эти кучки были благополучно съедены, хотя печенье имело несколько странный вкус, потому что все утро пролежало в кармане у Сирила вместе с моточком сапожной дратвы, парой зеленых еловых шишек и комочком сапожного воска.

— Ты вот такой умный, Сирил, — сказал Роберт, — ты объяснил, что и почему делается невидимым. Как же так — печенье здесь, а хлеб, мясо и все прочее исчезло?

— Не знаю, — ответил Сирил, немного подумав. — Может, это потому, что печенье было у меня в кармане. А у нас ничего не изменилось. И в моем кармане тоже. Значит, если бы баранина была у нас, она была бы видимой, — заключил Роберт. — Найти бы ее как- нибудь!

— Ну, это вряд ли. Наверное, она не станет нашей, пока мы не положим ее в рот.

— Или в карман, — добавила Джейн, вспомнив про печенье.

— Вот глупая! воскликнул Сирил. — Кто же кладет баранину в карман! И все же я попробую.

Он низко-низко склонился над столом и стал открывать и закрывать рот, словно откусывая что-то в воздухе.

— Все это полная нда, — заявил Роберт. — Ты только… Ого-го!!!

Сирил выпрямился, победно оскалив зубы. В зубах он держал ку- ж хлеба. Самого настоящего. Его видели все. Не выпуская хлеб из зубов, Сирил взял его в руку и откусил кусочек. Хлеб тут же исчез. Но Сирил знал, что все в порядке, что хлеб никуда не делся, он у него в руке, хотя Сирил его не видел и не чувствовал. Он еще раз откусил от воздуха у себя между пальцев, и пока он откусывал, хлеб снова стал видимым. Все остальные тут же последовали примеру старшего брата и, низко склонившись над совершенно пустым столом, принялись кусать воздух. Роберт ухватил ломтик баранины, а Джейн… Впрочем, я, пожалуй, не стану описывать подробно эту душераздирающую сцену и опущу занавес. Достаточно сказать, что дети наелись баранины, а когда Марта пришла переменить тарелки, она всплеснула руками и сказала, что такого свинарника на столе никогда в жизни не видела.

Дальше был сладкий пудинг, к счастью, без начинки, и на вопрос Марты дети в один голос ответили, что не хотят, чтобы его полили патокой или вареньем.

— Просто пудинг, пожалуйста!!!

— Это надо же! — поразилась Марта и вышла.

Следующую сцену я, пожалуй, тоже опущу, потому что мало кто выглядит достойно после того, как ел сладкий пудинг прямо ртом, словно собака.

Как бы то ни было, но пообедать — это большое дело. Мужества и отваги у детей заметно прибавилось, и они были готовы к отражению штурма, который противник собирался предпринять на закате. Как начальник гарнизона Роберт настоял на том, чтобы подняться на одну из башен и произвести рекогносцировку. И все пошли наверх. С башни было видно, что делается непосредственно вокруг замка, а также за рвом. Шатры противника стояли повсюду. По спинам детей пробежал неприятный холодок, когда они увидели, что солдаты вражеской армии тщательно чистят и точат свое оружие, перетягивают тетиву на луках и начищают щиты. По дороге в направлении замка двигался крупный отряд, лошади волокли огромное бревно. Сирил побледнел, он понял, что это таран.

— Хорошо, что у нас есть ров, — сказал он. — И хорошо, что подъемный мост поднят, а то я понятия не имею, как он работает.

— В осажденном замке мост и должен быть поднят.

— В осажденном замке должны быть и солдаты, не так ли? — спросил Роберт.

— Видишь ли, мы не знаем, как давно продолжается осада замка, — мрачно ответил Сирил. — Быть может, храбрые защитники замка были по большей части перебиты еще в самом начале осады, а запас провизии иссяк. И теперь в живых остались только несколько неустрашимых бойцов — это мы, и мы намерены защищать замок до последней капли крови!

— С чего же ты намерен начать? — поинтересовалась Антея.

— Нам надо вооружиться до зубов и стрелять в противника, когда он пойдет на штурм.

— Когда нападающие подходят близко, им на голову обычно льгот расплавленный свинец, — сказала Антея. — В Бодиамском замке папа показывал мне дырки, в которые его льют. И в привратной башне у нас как раз есть такие дырки.

— Но это же просто игра! Ведь правда? — спросила Джейн с явным беспокойством.

Никто ей не ответил.

Дети обнаружили в замке целую груду оружия не всегда понятного назначения, и если бы они полностью вооружились, то очень скоро выяснилось бы, что вооружились они, как выразился Сирил, «до зубов», потому что все эти мечи, копья и арбалеты были запредельно тяжелыми и длинными (почти во весь их рост!) даже для Сирила, который был довольно- таки крепким мальчиком. А уж огромные луки дети даже не пробовали согнуть. Зато кинжалы подошли вполне, хотя Джейн выразила горячую надежду на то, что противнику не удастся приблизиться настолько, чтобы пришлось пустить в ход оружие.

— Не волнуйся, — сказал Сирил. — Мы можем швырять их, как дротики, или сбрасывать на головы нападающих. А еще во дворе у стены целые кучи камней. Может, стоит поднять их сюда? Это то, что надо, чтобы сбрасывать на головы нападающим, если они попытаются переплыть ров.

Сказано — сделано. В надвратной башне выросла большая куча камней и еще одна куча сверкающих острой сталью ножей и кинжалов.

Когда Антея шла через двор за очередным камнем, ее посетила отличная мысль. Антея приблизилась к Марте и попросила:

— Нельзя ли нам к чаю печенья? Мы собираемся поиграть в осажденный замок, а печенье будет провизией для гарнизона. Пожалуйста, положи мою порцию мне в карман, а то руки у меня ужасно грязные. Остальных я тоже пришлю за их порциями.

Это была поистине счастливая мысль, потому что теперь, получив четыре полных жмени воздуха, который превращался в печенье, едва Марта опускала его детям в карманы, гарнизон обзавелся провизией, которой должно было хватить до самого заката.

Время бежало быстро. Приключение было таким захватывающим, что никто, кроме Роберта, не ощущал смертельной опасности. Остальные же видели лагерь противника и армию осаждающих только издалека, и все это казалось им просто замечательной игрой, необыкновенно ярким сном, где никому ничто не угрожает. Роберту же время от времени становилось по-настоящему страшно.

Когда, по общему мнению, наступило время чая, дети поели печенья и запили его водой из глубокого колодца, что был во дворе. Воду пили из рогов. Сирил настоял, чтобы восемь печенин оставили про запас, на тот случай, если кто-нибудь ослабнет в ходе жестокого сражения.

И в то самое время, когда Сирил аккуратно раскладывал резервный запас, печенья на полке небольшого каменного, так сказать, буфета без дверцы, неожиданно раздался резкий звук, из-за чего три иечени- ны упали на пол. Это был громкий, воинственный сигнал трубы.

— Это же все взаправду! — воскликнул Роберт. — Они пошли на штурм!

Дети бросились к бойницам.

— Они выбежали из шатров и снуют вокруг, словно муравьи, — сказал Роберт. — Вон Джакин крутится перед подъемным мостом. Хорошо бы он увидел меня, я бы его подразнил!

У остальных от испуга не было ни малейшего желания дразниться. Они посмотрели на Роберта с удивлением и уважением.

— Какой ты храбрый! — сказала Антея.

— Ерунда! — небрежно обронил Сирил, и его бледные щеки мгновенно покрылись румянцем. — Он готовился быть храбрым с самого обеда, а я не был готов, вот и все. Я сейчас стану храбрее его, вы и глазом моргнуть не успеете.

— Ах, Сирил! — воскликнула Джейн. — Какая разница, кто из вас храбрее? И вообще, глупо было желать оказаться в этом дурацком замке! Не хочу я больше играть!

— И ничего не глупо, — огрызнулся Роберт.

— Конечно, не глупо! — вмешалась Антея. — Очень даже славная игра. Правда! Ведь они вряд ли ворвутся сюда, а если и ворвутся, то цивилизованная армия всегда щадит женщин и детей.

— А ты совершенно уверена, что эта армия цивилизованная? — спросила Джейн дрожащим голосом. — Ведь она такая старинная…

— Совершенно уверена, — успокоила ее Антея и указала рукой на бойницу. — Посмотри, какие яркие цветные флажки у них на копьях и какой великолепный у них военачальник! Вон там, на сером коне. Это он, Роберт?

Джейн согласилась посмотреть, и то, что она увидела, оказалось ужасно красивым и совсем не страшным. Зеленая трава, белые шатры, длинные копья с вымпелами, поблескивающая на солнце броня и яркие, разноцветные плащи — словно замечательная цветная картинка! Трубы всё трубили, а когда трубачи сделали перерыв, чтобы набрать воздуху, дети услышали бряцание доспехов и разноголосый гомон.

К краю рва, который теперь казался куда уже, чем раньше, подошел трубач. И он протрубил еще дольше и громче, чем прежде. Когда гром трубы смолк, человек, стоявший рядом с трубачом, крикнул:

— Эй, в замке!

Голос его достиг ушей гарнизона, находившегося в надвратной башне.

— Эй! — сразу откликнулся Роберт.

— Именем господина нашего короля и именем нашего доброго господина и предводителя сэра Вульф- рика де Тальбота мы предлагаем вам сдаться. Иначе замок будет предан огню и мечу, без всякой пощады. Вы сдаетесь?

— Нет! — отважно крикнул Роберт. — Конечно нет! Никогда! НИКОГДА!

— Тогда пеняйте на себя! — бросил в ответ рыцарь.

— Кричите! — отчаянно прошептал Роберт. — Надо показать им, что мы их не боимся, и погромче погреметь кинжалами. Раз, два, три! Ура! Ура! Еще раз! Ура-а-а!!! И еще! Ура-а-а!

Крики вышли довольно тоненькими и слабыми, зато бряцание кинжалами придало детям храбрости.

Из-за рва крикнули что-то еще, после чего осажденным стало ясно: штурм начался.

В надвратной башне стало темновато, и Джейн немного приободрилась, вспомнив, что до заката уже недолго.

— А ров-то ужасно узкий, — заметила Антея.

— Чтобы добраться до замка, ров еще надо переплыть, — сказал Роберт.

Не успел он договорить, как с лестницы донеслись звуки шагов — тяжелый грохот и бряцание железа. Сердце у всех так и упало. Этот грохот поднимался по башенной лестнице все выше и выше. Роберт осторожно подскочил к двери и снял башмаки.

— Ждите здесь, — шепнул он остальным, вышел на лестницу и тихонько двинулся вверх по ступеням вслед за грохотом шагов и бряцанием железа.

Он осторожно заглянул в помещение, что было этажом выше. Там стоял мужчина — это был Джакин! С него ручьями стекала вода, он возился с механизмом, который, как Роберт немедленно сообразил, управлял подъемным мостом. Роберт резко захлопнул дверь и повернул в скважине большущий ключ. Джакин только и успел, что подскочить к двери с другой стороны. Затем Роберт побежал вниз по лестнице в башенку с большим окном у подножия надвратной башни.

— Мы должны защищаться здесь! — сказал он, когда остальные присоединились к нему.

И вовремя. Еще один солдат переплыл ров и уже уцепился руками за выступ у окна. Роберту некогда было соображать, каким образом тому удалось залезть сюда. Роберт видел только его пальцы. Он схватил с пола какую-то железную палку и со всего размаху ударил нападавшего по рукам. И тот с громким всплеском плюхнулся обратно в воду. Затем все в мгновение ока выскочили из башенки. Роберт захлопнул дверь, и вместе с Сирилом они задвинули тяжеленные засовы.

И вот они стояли в сводчатой надвратной башне и, тяжело дыша, поглядывали друг на друга.

— Веселей, Дженни! — сказал Роберт. — Скоро все это кончится!

Сверху донесся какой-то грохот, что-то заскрипело, заскрежетало. Пол под ногами задрожал. Затем послышался тяжелый удар, свидетельствовавший о том, что подъемный мост встал на место.

— Это все проклятый Джакин! — сказал Роберт. — Но есть еще решетка. Она поднимается наверняка из другого помещения, что пониже.

И вот по подъемному мосту загрохотали копыта коней и тяжелые сапоги воинов.

— Живо наверх! — крикнул Роберт. — Будем швырять сверху камни.

Теперь даже девочками овладел воинственный дух. Они побежали наверх за Робертом и но его команде стали сбрасывать камни из бойниц. Внизу раздавались какие-то смятенные возгласы и даже стоны.

— Ой, нет! — вздохнула Антея, кладя обратно на пол камень, который только что собиралась сбросить в окно. — Мы ведь так кого-нибудь покалечим!

— Именно на это я и рассчитываю! — сердито сказал Роберт, подняв ее камень. — Много бы я сей-час дал хотя бы за чайник расплавленного свинца! Ты что, сдаешься?

И тут снова запела труба и смолкла, а затем раздались глухие удары тарана. В помещении стало уже совсем темно.

— Мы выстояли! — крикнул Роберт. — Мы не сдадимся! Солнце сядет с минуты на минуту. Вон как они внизу снова засуетились. Жалко, нет времени принести еще камней! А ну-ка, выльем на них воду. Толку, конечно, мало, но им вряд ли понравится. — Ой, мамочка! — запричитала Джейн. — Может, нам лучше сдаться?

— Ни за что! — возмутился Роберт. — Уж если на то пошло, мы вступим в переговоры, но никогда не сдадимся. И вообще, когда вырасту, я стану военным, вот увидишь! Что бы там ни говорили, а на гражданскую службу я не пойду!

— Помаши им платком и попроси о переговорах, — стала умолять Джейн. — Наверное, солнце сегодня не будет садиться вообще.

— Сперва дадим этим мерзавцам воды! — воскликнул кровожадный Роберт.

И Антея наклонила кувшин с водой над дырой в полу, через которую льют свинец. Раздался плеск, но это, похоже, никого внизу не испугало. И вновь послышались удары тарана в главные ворота. Антея перестала лить воду.

— Я просто олух! — воскликнул Роберт и распластался на полу, глядя в дыру. — Эти дыры идут до самого низу надвратной башни, а свинец в них льют, когда противник уже миновал ворота и решетку, когда почти все уже потеряно. Дай-ка мне кувшин.

Роберт забрался на вырубленный в стене треугольный подоконник, взял у Антеи кувшин и стал лить воду в бойницу.

И в это мгновение удары тарана, топот сапог, выкрики «Сдавайтесь!» и «Да здравствует де Тальбот!» — все неожиданно прекратилось, угасло — словно свечку задули. А в надвратной башне все как-то завертелось и перевернулось вверх дном. Очнувшись, дети увидели, что они целы и невредимы и находятся в большой спальне того самого дома, железная кровля которого привиделась архитектору не иначе как в дурном сне.

Они бросились к окну и выглянули наружу. Ни рва, ни шатров, ни вражеской армии — все исчезло. За окном был сад, в котором вперемешку росли георгины, бархатцы, астры и поздние розы, а за ним — сломанная железная калитка и белесая дорога.

И дети с облегчением вздохнули.

— Вот и славно! — сказал Роберт. — Я же говорил! Я говорил, что мы не сдадимся!

— Ну как, теперь вы не жалеете о моем желании? — спросил Сирил.

— Теперь, пожалуй, нет, — задумчиво произнесла Антея. — Но больше такого, пожалуйста, не проси.

— Это было просто замечательно! — неожиданно заявила Джейн. — Я ничуточки не испугалась!

— Ну конечно! — усмехнулся Сирил, но Антея остановила его.

— Слушайте, — сказала она, — какая мысль мне только что пришла в голову. Ведь это наше первое желание, из-за которого у нас не было никаких споров. И ничего плохого не вышло. Никто нас не ругает, мы целы и невредимы, и день прошел на редкость весело. Ну, не то чтобы так уж весело, но вы меня понимаете. И теперь мы знаем, какой Роберт храбрый. И Сирил, конечно, тоже, — добавила она поспешно. — И Джейн. И мы не рассердили никого из взрослых.

И тут резко распахнулась дверь.

— Ну как вам не стыдно! — сказала Марта, и по голосу было ясно, что она страшно сердита. — Неужели вы и дня не можете прожить без баловства? Стоит человеку подойти к входной двери, и вы обязательно выльете ему на голову кувшин воды! Марш в постель, озорники! И постарайтесь проснуться хорошими детьми. И не заставляйте меня повторять дважды. Если через десять минут вы не будете в кроватях, вы об этом пожалеете. Это ж надо, новая шляпка!

Марта хлопнула дверью под аккомпанемент унылого хора сожалений и извинений. Детям было очень стыдно, но на самом деле в случившемся не было их вины. Да и впрямь, что тут можно поделать, если вы льете воду на голову осаждающему замок неприятелю, а замок вдруг превращается в ваш собственный дом, — и в нем изменяется все, кроме воды, а та случайно выливается кому-то на новую шляпку.

— Ума не приложу, почему эта вода не исчезла, — пробормотал Сирил.

— С чего бы ей исчезать? — откликнулся Роберт. — Вода — она везде вода.

— А мне кажется, колодец в замке был тот же самый, что у нас на конюшне, — заметила Джейн.

Так оно и было на самом деле. — Наверное, с этими нашими желаниями никак не обойтись без каких-нибудь неприятностей, — сказал Сирил. — Об этом нечего и мечтать. Вперед, Боб, мой герой! Если мы живенько уляжемся, может, Марта перестанет сердиться и принесет нам чего-нибудь на ужин. Есть ужас как хочется! Спокойной ночи, малыши!

— Спокойной ночи, — откликнулась Джейн. — Надеюсь, ночью замок не появится снова.

— Конечно нет, — сказала Антея. — А вот Марта вернется. И не ночью, а очень даже скоро. Ну-ка повернись, я развяжу тебе узел на передничке.

— Как думаешь, не будет ли это позором для сэра Вульфрика де Тальбота, если он узнает, что половина гарнизона была в передничках? — спросила Джейн сонным голосом.

— Ага, — улыбнулась Антея. — А другая половина в штанишках. Стой спокойно, а то ты только затягиваешь!

Глава восьмая Великан

— У меня идея! — заявил Сирил.

— Сильно жуткая? — спросил Роберт с надеждой в голосе.

— Брось ты! Я без шуток.

— Тихо, Боб! — вмешалась Антея.

— Тишина! Внимайте слову Сирила! — не унимался Роберт.

Стоя па краю пруда, возле которого они оказались в этот момент, Сирил начал свою речь:

— Друзья, римляне, соотечественники… и соотечественницы! Мы нашли эльфа. Наши желания исполнились. Мы были крылатыми и красивыми, как ясное солнышко… И это было, если угодно, жутко здорово. Мы обрели богатство и замок и влипли в историю с этими гадкими цыганами и Ягненочком. И все без толку. В итоге мы не получили ничего по- настоящему стоящего.

— А приключения? — возмутился Роберт. — У нас же были приключения!

— Этого мало, — твердо сказал Сирил. — Это не то. Я вот подумал…

— Неужели? — тихо буркнул Роберт.

— Да подожди ты! Так бывает, когда тебя спросят что-нибудь из истории, скажем, дату норманнского завоевания или что-нибудь вроде того. Ты всегда это знал, а как спросят, вылетело из головы — и все! Леди и джентльмены, вам прекрасно известно, бывает так, что, пока мы растрачиваем время на разную ерунду в суете мирской, по-настоящему стоящее желание приходит в голову кому-нибудь со стороны…

— Ишь, как ловко излагает! — съязвил Роберт.

— …кому-нибудь со стороны, каким бы он ни был тупицей, — продолжил Сирил. — Даже Роберт вполне способен придумать какое-нибудь полезное желание, если не повредит свои жалкие мозги, утруждая их напряженным размышлением… Ну ладно, Боб, помолчи минутку. Вот не дал договорить…

Драка на краю водоема дело, в общем-то, захватывающее, но изрядно мокрое. Так вот, когда это мокрое дело завершилось и мальчики немного обсохли, Антея сказала:

— Ты, Боб, сам начал. Теперь вопросы чести улажены, и пусть Сирил продолжает. Время уходит, так и утро закончится.

— Ладно, — согласился Сирил, выжимая воду из полы своей курточки. — Мир, если Боб не против.

— Мир, — угрюмо отозвался Роберт. — Только вот у меня над глазом шишка с куриное яйцо.

Добросердечная Антея протянула ему мятый носовой платок, и тот молча залечивал свои раны.

— Говори, Сирил, — приободрила брата Антея.

— Ну так вот, давайте поиграем в разбойников, в прятки или в солдатики, в какую-нибудь старую добрую игру. Мы наверняка что-нибудь придумаем, если не будем делать это специально, как раньше.

Без особых споров все согласились поиграть в разбойников.

— Не все ли равно, — мрачно пробормотала Джейн.

Надо заметить, что поначалу Роберт был разбойником так себе, но после того как Антея выпросила у Марты белую косынку в красный горошек, в которой утром лесничий принес ей грибы, и повязала ее на голову Роберту, так что тот стал раненым героем, который вчера спас жизнь главарю разбойников, Роберт заметно воодушевился.

Разбойники вооружились до зубов. Луки и стрелы за спиной выглядели отлично. Заткнутые за поясзонтики и крикетные клюшки производили весьма внушительное впечатление. А белые панамы, какие носят в наши дни за городом, придавали разбойничьему одеянию завершенность, в основном благодаря воткнутым в них индюшачьим перьям. Детскую коляску Ягненочка накрыли скатертью в красно-синюю клетку, и получилась отличная обозная повозка. Сам же Ягненочек спокойно спал в своей коляске и не обращал на происходящее никакого внимания. Вот в таком виде разбойничья шайка и вышла на большую дорогу, направляясь в сторону песчаного карьера.

— Надо быть поближе к нашему приятелю Сэмми, — сказал Сирил. — Вдруг что-нибудь придумается.

Хорошо, когда есть настроение поиграть в разбойников (в шахматы, в пинг-понг или в любую другую приличную игру), но не так-то просто отдаться игре целиком и полностью, когда самые немыслимые твои желания ждут тебя за поворотом на блюдечке с голубой каемочкой. Когда играть в разбойников поднадоело и кое-кто из разбойников начал подумывать, что кое-кто играет нечестно, и даже сказал об этом вслух, неожиданно на дороге появился подручный пекаря, который нес корзину с буханками. Такого случая нельзя было упустить.

— Стой! Сдавайся! — крикнул Сирил.

— Кошелек или жизнь! — прорычал Роберт.

Мальчики взяли подручного пекаря в клещи, подступив к нему с двух сторон. Однако складывалось такое впечатление, что подручный пекаря не понял, что с ним хотят поиграть. А надо сказать, малый он был на редкость здоровый.

— Ну-ка брысь! — рявкнул он и беспардонно оттолкнул от себя разбойников.

Тогда Роберт набросил на него лассо, которое соорудил из скакалки Джейн, но вместо того чтобы за-хлестнуть плечи подручного пекаря, оно захлестнуло его ноги, и он споткнулся. Корзина перевернулась, и все замечательные, только что выпеченные буханки вывалились на дорогу, прямо в белесую пыль. Девочки бросились поднимать их, а подручный пекаря и Роберт кинулись в драку, один на один, так как Сирил стоял в стороне и не вмешивался, соблюдая правила честного боя. Скакалка обвилась вокруг ног дерущихся, словно доброжелательная змея, которая надумала их помирить. Однако миссия ее провалилась, потому что ее тяжеленькие деревянные ручки то и дело подпрыгивали и колотили дерущихся по голеням и лодыжкам, что никак не способствовало установлению мира. Я отдаю себе отчет в том, что в этой главе это уже вторая драка — или, если хотите, второй бой, — но ничего не поделаешь. Такой уж выдался день. Сами знаете, бывают такие дни, когда ссоры случаются одна за другой без всякой на то причины. Честно говоря, если бы у меня было желание писать приключенческие рассказы, вроде тех, что издавались в журналах для мальчиков, которые мне приходилось читать в юности, мне, разумеется, следовало бы научиться описывать драку, но делать этого я не умею. Не очень-то я люблю смотреть на то, что происходит во время драки, даже если дерутся всего-навсего собаки. А кроме того, будь я одним из авторов, что писали для подобных журналов, Роберт наверняка выглядел бы самым лучшим образом. Однако я, подобно Джорджу Вашингтону, не умею лгать, даже если речь идет об обыкновенном вишневом дереве, не говоря уже о драке, и я не стану от вас утаивать, что Роберт был изрядно побит, уже второй раз на дню. Подручный пекаря подбил ему второй глаз и, поскольку, похоже, не имел ни малейшего понятия о правилах честного боя и о том, как положено вести себя джентльмену, вырвал у Роберта клок волос и сильно ударил его башмаком по коленке. Роберт потом любил повторять, что угробил бы этого негодяя, если бы девочки не стояли рядом. Впрочем, в этом я позволю себе усомниться. Короче говоря, вышло так, как вышло, и вышло самым обидным образом для самолюбия мальчиков.

И только Сирил собрался снять куртку и, как положено, вступиться за брата, как на него бросилась Джейн и обеими руками обхватила его ноги, умоляя не лезть в драку, а то его побьют тоже. Как вы понимаете, это ее «тоже» не очень-то понравилось Роберту, но это было ничто по сравнению с тем, что Антея бросилась к дерущимся и встала между братом и подручным пекаря, обхватив обеими руками этого нечестного, не гнушающегося никакими подлыми приемами бойца и не давая ему продолжать драку.

— Отстань от моего брата! — крикнула она, заливаясь слезами. — Он ничего такого не хотел, это просто игра. И он просит прощения.

Сами понимаете, насколько все это было нечестно по отношению к Роберту. Ведь если бы подручный пекаря имел хоть малейшее представление о благородстве и, соответственно, внял бы мольбе Антеи и принял бы ее жалкие извинения, то Роберт, согласно кодексу чести, навсегда лишился бы возможности отомстить. Однако опасения Роберта, если они и были, мгновенно рассеялись. Дух рыцарства и не ночевал в груди подручного пекаря. Тот грубо оттолкнул Антею в сторону и бросился по дороге вдогонку за Робертом, осыпая его пинками и бранью. Уже у самого карьера, толкнув Роберта в последний раз и повалив его на кучу песка, подручный пекаря крикнул:

— Я покажу тебе игры!

После чего он собрал свои буханки и отправился дальше. Сирил же, которого Джейн связала, если и не по рукам и ногам, то уж по ногам в любом случае, никак не мог вырваться без того, чтобы не зашибить сестру, потому что та держала его с отчаянной силой. Вспотевший и раскрасневшийся подручный пекаря убрался наконец восвояси. Напоследок он оскорбил их, обозвав стадом ослов, и исчез за поворотом. Только теперь Джейн разжала руки. С чувством оскорбленного достоинства Сирил молча направился к Роберту, а девочки, безудержно рыдая, двинулись следом за ним.

Сами понимаете, далеко не самая веселая компания собралась на дне карьера вокруг плачущего Роберта. Да, Роберт плакал — от обиды и гнева. Конечно, я знаю, что по-настоящему храбрый мальчик никогда не плачет после драки. Но ведь он неизменно выходит из нее победителем, а Роберту это не удалось.

Сирил злился на Джейн, Роберт на Антею, на девочек было жалко смотреть, и все четверо проклинали про себя этого подручного пекаря. В карьере воцарилось, как говорят некоторые французские писатели, «молчанье от избытка чувств».

Лежа на животе, Роберт скреб руками песок в бессильном гневе.

— Я покажу ему, дайте только вырасту! Подлый трус! Ненавижу! Я ему отомщу. Просто он больше меня.

— Ты сам начал… — вырвалось у Джейн.

— Сам знаю! Но я же понарошку! А он ударил меня ногой, посмотрите…

Роберт спустил чулок и показал кровавую ссадину.

— Я хочу одного — быть больше, чем этот подручный пекаря! — сказал он.

Он с силой погрузил пальцы в песок и тут же вскочил на ноги, потому что его пальцы наткнулись на что-то мохнатое. Разумеется, это был песочный эльф, который, как потом выразился Сирил, «по обыкновению только и ждал от них какой-нибудь глупости». И, разумеется, мгновение спустя желание Роберта исполнилось: он стал больше, чем подручный пекаря. Но не просто больше, а много, много больше! Он стал больше, чем здоровенный полицейский, которого много лет назад мне часто приходилось видеть на перекрестке у Мэншен-хаус. Этот полицейский любезно помогал пожилым дамам перейти через улицу, и был он самым большим человеком, какого мне когда-либо приходилось видеть в своей жизни, и самым добрым. Складного метра ни у кого в кармане не нашлось, так что измерить рост Роберта не представлялось возможным, но в любом случае он был выше вашего папы, вставшего на голову вашей мамы, чего, впрочем, ваш папа, хотя бы из соображений милосердия, никогда не станет делать. Росту в Роберте было метра три — три с половиной, да и в плечах он был, что называется, «косая сажень». К счастью, его одежда тоже стала больше, и теперь он стоял, приспустив один длиннющий чулок и показывая жуткую, величиной с блюдце ссадину на своей чудовищных размеров ноге. С его здоровенной щеки все еще не сползла гигантская слеза. Роберт выглядел таким смущенным и настолько неуместно большим, чтобы носить крахмальный отложной воротничок, что Сирил и девочки не смогли удержаться от смеха.

— Сэмми опять нас надул! — сказал Сирил.

— Не нас, а меня, — уточнил Роберт. — А вы, хотя бы из чувства солидарности, могли бы попросить его сделать и вас такими же большими. Вы не представляете, как глупо я себя чувствую!

— А я не хочу, — сказал Сирил. — Мне куда веселее смотреть на тебя.

— Хватит! — вмешалась Антея. — Мальчики, что с вами сегодня такое! Слушай, Сирил, пусть игра будет честной. Бедняге Бобу и так досталось. Давайте попросим эльфа еще об одном желании, и, если он согласится, пусть сделает нас такими же большими.

На том и порешили, хотя и без особой охоты. Однако, когда они откопали эльфа, тот наотрез отказался.

— Ни за что! — сердито сказал он, потирая щеки задними лапами. — Он грубый мальчик, ему полезно побыть немножко не того размера. Зачем он полез откапывать меня своими противными мокрыми руками? Он едва не дотронулся до меня! Просто дикарь какой-то! Такого не позволяли себе даже мальчики из каменного века.

А руки у Роберта и впрямь были мокрыми — от слез.

— Уходите прочь и оставьте меня в покое, — продолжал эльф. — Ума не приложу, отчего вы не попросите о чем-нибудь разумном — что-нибудь поесть или попить. Или, на худой конец, о добром нраве и хороших манерах. Вон отсюда!

Сердито потрясая усиками, эльф повернулся к детям своей бурой мохнатой спиной. На дальнейшие переговоры не осталось ни малейшей надежды.

Дети снова повернулись к огромному Роберту.

— Что будем делать? — спросили они, разумеется, хором.

— Сперва я намерен рассчитаться с этим подручным пекаря, — заявил Роберт. — Я перехвачу его на том конце дороги.

— Старина, а хорошо ли бить маленьких? — заметил Сирил.

— Думаешь, я буду его бить? Я же его просто убью. Нет, я сделаю ему такое, чтобы он на всю жизнь запомнил. Подождите, я только чулок подтяну.

Роберт подтянул свой чулок размером с чехол для диванного валика и зашагал прочь. А шаги Роберта были шириной метра полтора-два, так что ему не составило труда оказаться у подножия холма вовремя, чтобы встретить там подручного пекаря, который, помахивая пустой корзиной, направлялся навстречу телеге своего хозяина, развозившего хлеб по домам, что стояли вдоль дороги.

Роберт спрятался за стогом сена, стоявшим подле одной из ферм, там, где дорога круто поворачивала. Услышав шаги подручного пекаря, который шел, посвистывая на ходу, Роберт выскочил ему навстречу и схватил его за шиворот.

— А теперь я отучу тебя пинать ногами мальчиков, которые меньше тебя! — грозно сказал он голосом вчетверо громче своего обычного голоса, потому что сам Роберт был вчетверо больше себя обычного. Роберт поднял подручного пекаря на вытянутой руке и посадил его на вершину стога, а сам сел на крышу соседнего коровника и выложил этому малому все, что он о нем думает. Признаться, я сомневаюсь, что тот хоть что-нибудь услышал, потому что от ужаса потерял голову. Так вот, выложив подручному пекаря все, что положено, и кое-что сверх того, Роберт потряс его за плечи и сказал:

— А теперь спускайся как хочешь, — и оставил его одного.

Честно говоря, я понятия не имею, как подручному пекарю удалось спуститься на землю, но я точно знаю, что телегу он прозевал, а вернувшись наконец в пекарню, получил от хозяина изрядную взбучку. Мне, конечно, жалко его, но, сказать по совести, не слишком, потому что драться ногами английским мальчикам никак не положено — только на кулаках. И разумеется, изрядная взбучка оказалась тем более изрядной, что этот несчастный попытался рассказать пекарю о мальчике, с которым подрался, и о великане, что был выше колокольни, потому что мало кто верит такого рода историям. Правда, на следующий день многим пришлось в это поверить, но уже слишком поздно для незадачливого подручного пекаря.

Вернувшись домой, Роберт обнаружил брата и сестер в саду. Предусмотрительная Антея убедила Марту позволить им пообедать на свежем воздухе — ведь столовая была не такой уж большой и Роберту с его ростом было бы там ужасно тесно. Ягненочек, мирно проспавший все это бурное утро, громко чихал, и Марта сказала, что он простудился и ему лучше остаться дома.

— Ну и хорошо, — заметил Сирил Роберту. — Стоит ему взглянуть на тебя разок, будет вопить до вечера.

Роберт теперь и впрямь напоминал тех несчастных, фигуру которых портные называют «нестандартной». Он вошел в сад, запросто перешагнув через железную калитку.

Марта вынесла обед — холодная телятина и печеный картофель, затем пудинг из саго и тушеный чернослив.

Само собой разумеется, Роберт выглядел в ее глазах как обычно, и она дала ему обычную порцию мяса и картофеля. Едва ли вы можете себе представить, как мало утоляет голод обычный обед, когда вы во много раз больше своего обычного роста. Роберт тяжело вздохнул и попросил добавки хлеба. Однако Марта и не подумала принести еще хлеба. У нее было мало времени, потому что вот-вот к ним должен был заглянуть лесничий, направлявшийся на ярмарку в Бененхерст, и к его приходу Марта хотела нарядиться получше.

— Мы тоже хотим на ярмарку, — сказал Роберт.

— Куда ты пойдешь в таком виде? — сказал Сирил.

— Почему бы и нет, — возразил Роберт. — На ярмарках всегда бывают великаны, и побольше меня.

— Побольше — это вряд ли, — сказал Сирил, но тут Джейн громко вскрикнула, да так неожиданно, что все бросились стучать ладонями ей по спине и спрашивать, не подавилась ли она сливовой косточкой.

— Нет! — вымолвила Джейн, отдуваясь, потому что стучали довольно крепко. — Я не подавилась. У меня есть идея! Давайте возьмем Роберта на ярмарку и будем его показывать, а за показ брать деньги. И тогда мы получим наконец кое-что и в самом деле стоящее.

— Вы возьмете меня? — возмутился Роберт. — Да это я возьму вас!

Обсуждение продолжалось, идея нравилась всем, кроме Роберта, но и тот сдался, когда Антея предложила ему двойную долю из денег, которые они заработают. На конюшне была тележка для пони, из тех, что называются «бричка гувернантки». Всем хотелось попасть на ярмарку побыстрее, поэтому Роберт, который шагал теперь очень широко и мог идти очень быстро, согласился отвезти всех на ярмарку в этой бричке. Для него это было ничуть не тяжелее, чем если бы он катил коляску Ягненочка. Впрочем, Ягненочек остался дома из-за простуды.

Удивительное ощущение, когда великан катает вас в бричке! Все наслаждались этой поездкой, кроме Роберта и редких прохожих, которых они встречали по пути. Те неизменно, как выразилась Антея, «остолбеневали», раскрыв рот. На окраине Бенен- херста Роберт спрятался в каком-то сарае, а остальные отправились на ярмарку.

На ярмарке были разные аттракционы: качели, расписные карусели, тир и кегли. С трудом преодолев искушение получить приз за игру в кегли или хотя бы попытаться, Сирил прямиком направился к женщине, которая раскладывала маленькие ружья перед рядом бутылок, развешанных на веревках на фоне холстины.

— Итак, маленький джентльмен! — сказала она. — Пенни за выстрел!

— Нет, благодарю вас, — сказал Сирил. — Мы здесь по делу, не развлекаться. Кто тут хозяин?

— Кто-кто?

— Ну, хозяин… который тут главный.

— Вон он, — сказала женщина, показав рукой на полного мужчину в замызганной полотняной куртке, который дремал на солнышке. — Только не советую вам будить его. Нрав у него крутой, особенно в такую жару. Лучше постреляйте, пока ждете.

— Дело важное, — возразил Сирил. — Очень выгодное. Я уверен, он пожалеет, если оно пройдет мимо него.

— Ну, если речь о денежках… — алчно протянула женщина. — Что у вас?

— Великан.

— Вы шутите?

— Какие шутки! — вмешалась Антея. — Идите и посмотрите. >

Женщина с сомнением поглядела на детей, затем позвала какую-то оборванную девочку в полосатых чулках и грязной нижней юбке, которая торчала из- под подола коричневого платьица. Женщина оставила ее присматривать за тиром и, повернувшись к Антее, сказала:

— Ну, пошли, только быстро! Но если тут обман, лучше сразу скажите. У меня-то характер легкий, а вот рука у моего Билла тяжелая…

Антея повела женщину к сараю. — Это самый настоящий великан, — объяснила она. — Мальчик-великан, в курточке, как у моего брата. Мы не привели его на ярмарку, потому что, глядя на него, люди остолбеневают. И мы подумали, что вы захотите показывать его за деньги, и мы рассчитываем, что вы заплатите кое-что нам, только это должна быть значительная сумма, потому что мы обещали отдать великану двойную долю.

Женщина пробормотала нечто невразумительное, из чего дети сумели разобрать лишь отдельные слова — «чтоб мне лопнуть» и «собаку съела», но при чем тут какая-то собака, они так и не поняли. Женщина крепко держала Антею за руку, и та холодела при мысли, что будет, если Роберт куда-нибудь ушел или принял вдруг свой обычный облик. Но все же она помнила, что дары песочного эльфа не исчезают до самого заката, как бы ни хотелось от них избавиться. А кроме того, она никак не думала, что Роберт отважится в таком виде пойти куда-нибудь в одиночку.

Когда они добрались до сарая, Сирил позвал Роберта. В куче сена что-то зашевелилось, и оттуда стал вылезать Роберт. Сперва показалась рука, потом нога. Увидев его руку, женщина воскликнула: «Мамочки родные!», а увидев ногу: «Лопни мои глаза!» Когда же на белый свет, тяжело и неторопливо, появилось все огромное тело Роберта, женщина набрала побольше воздуху и быстро-быстро стала произносить нечто такое, по сравнению с чем «лопни мои глаза» было просто невинным выражением. В конце концов она все-таки перешла на нормальный язык.

— Сколько вы хотите за него? — спросила она, явно ошарашенная. — Только не заламывайте лишнего. Придется завести специальный фургон, даже знаю, где такой достать. Он, конечно, пошарпанный, но можно подкрасить, будет как новенький. Там держали слоненка, пока он не умер. Сколько? Он умом как, не вышел? Великаны, они все такие… Это ж надо же! Сколько? Плачу сразу. Он будет жить у нас, как король, первоклассные харчи, койка, как у чистокровного герцога. Надо быть ненормальным, чтобы отказаться, а то с вами, малышней, он пропадет. Сколько вы хотите за него?

— Ничего они не хотят, — твердо сказал Роберт. — И с головой у меня полный порядок, в отличие от вас. Я пойду с вами, и можете показывать меня, но только сегодня, если заплатите мне… — Роберт помедлил, раздумывая над огромной суммой, которую следует ему запросить, — если вы заплатите мне пятнадцать шиллингов.

— Договорились! — сказала женщина так поспешно, что Роберт понял, что продешевил, и пожалел, что не запросил тридцать. — Пошли, переговорим с моим Биллом, глядишь, столкуемся о цене на весь сезон. На круг выйдет до двух фунтов в неделю. Пошли и, черт возьми, не высовывайся раньше времени.

Не высовываться не получилось. Моментально собралась гомонящая толпа, во главе которой Роберт проследовал на вытоптанный луг, где развернулась ярмарка. По пыльной, пожелтевшей траве он прошествовал прямо ко входу в самый большой шатер. Роберт заполз в него, а женщина пошла за своим Биллом. Тот оказался тем самым крупным мужчиной, который так сладко спал. Ему, похоже, не очень- то понравилось, что его разбудили. Глядя в щель из шатра, Сирил видел, как тот сердито морщится и потрясает своими тяжелыми кулаками. Но тут женщина заговорила, очень быстро. Сирил разобрал только «Клянусь Богом!» и «Золотое дно!», но этого ему хватило, чтобы понять, что со своими пятнадцатью шиллингами Роберт сильно продешевил. Тяжелым шагом Билл поплелся к шатру и вошел в него. Увидев величественные пропорции Роберта, он произнес всего несколько слов, из которых де'ти смогли потом припомнить только «Разрази меня гром!» Билл немедленно отсчитал пятнадцать шиллингов, большей частью шестипенсовиками и медяками, и вручил деньги Роберту.

— Когда вечером ярмарка закроется, мы обсудим ваш заработок, — проникновенно произнес он хриплым голосом. — Вам, миленький, будет так хорошо с нами, как никогда в жизни, и уходить не захочется. Вы умеете петь песенки или хотя бы немножко плясать?

— Только не сегодня, — возразил Роберт.

Его вовсе не улыбалось прямо сейчас петь любимую мамину песенку «Однажды теплым майским днем», единственную, какую он сумел припомнить в эту минуту.

— Позови Леви, — продолжал Билл, — и убери отсюда все эти чертовы фотографии. Все убрать! Повесить тут занавес. Эх, жалко, у нас нет циркового трико его размера! К концу недели обязательно раздобудем. Вы вытянули счастливый билет, молодой человек. Считайте, что дело в шляпе! И скажу вам, хорошо, что вы пришли именно к нам, а не к кому- нибудь из этих пройдох. Мне известно, что кое-кто из этих типов бьет своих великанов и морит их голодом. Скажу прямо, вам повезло, как никогда в жизни. Ведь я — ягненочек, сущий ягненочек, честное слово.

— Я не боюсь, что меня побьют, — сказал Роберт, глядя сверху вниз на этого «ягненочка».

Роберт стоял в шатре на коленях, потому что купол был низковат для него, чтобы выпрямиться в полный рост. Однако и в таком положении Роберт смотрел на всех сверху вниз.

— Но я страшно голоден, — добавил Роберт. — Дайте мне что-нибудь поесть.

— Эй, Бекки! — произнес Билл хриплым голосом. — Дай ему поесть, да смотри, неси все самое лучшее!

Затем он прошептал что-то еще, из чего дети разобрали только: «Подписать контракт, завтра первым делом».

Женщина ушла за едой. Вернувшись, она принесла всего-навсего хлеб и сыр, однако огромный и страшно голодный Роберт остался доволен и этим. Тем временем Билл выставил вокруг шатра охрану — на тот случай, если Роберт вздумает сбежать с его пятнадцатью шиллингами.

— Словно мы обманщики! — возмутилась Антея, когда до нее дошел смысл происходящего.

А потом начался самый необыкновенный, просто чудесный день!

Билл крепко знал свое дело. Очень скоро все картинки, фотографии и «волшебные стекла» (если глядеть в них, кажется, что видишь все по-настоящему), а также освещавшие их фонари — все было упаковано и вынесено прочь из шатра. Поперек шатра повесили занавес, который на самом деле был старым красночерным ковром. Роберта укрыли за занавесом, а Билл забрался на подмостки перед шатром и стал держать речь. Речь его была великолепна. Билл начал с того, что этот великан даровал ему лично исключительное право представить его сегодня почтеннейшей публике. Дескать, этот великан является старшим сыном императора Сан-Франциско и, страдая от неразделенной любви к герцогине островов Фиджи, покинул свою родину и нашел убежище в Англии, в стране, где свобода является неотъемлемым правом всякого человека, независимо от его размеров. Билл закончил свою речь объявлением, что первые двадцать посетителей увидят великана за три пенса с носа.

— А потом, — сказал Билл, — цена будет больше. И я не возьмусь сказать, насколько больше. Итак, леди и джентльмены, время пошло!

Первым вышел вперед молодой человек, который привел поразвлечься на ярмарке свою возлюбленную. А посему он просто сорил деньгами — все к вашим услугам, деньги не имеют значения! Девушка желает увидеть великана? Отлично! Она увидит великана, и не важно, что это стоит три пенса с носа, а все другие аттракционы лишь по одному.

Полог шатра отвернули, и эти двое вошли внутрь. Мгновение спустя в шатре раздался дикий вопль.

— Вот это кстати! — шепнул Билл своей Бекки, хлопнув себя ладонью по ляжке.

И действительно, лучшей рекламы для Роберта и быть не могло. Девушка вышла из шатра бледной как мел и дрожа как осиновый лист. Вокруг собралась уже целая толпа.

— Ну, каков он? — спросил девушку судебный пристав.

— Вы не поверите, он такой ужасный! — ответила девушка. — Ростом с амбар и такой свирепый! У меня кровь застыла в жилах! Такое зрелище я ни на что бы не променяла.

Слыша про свою свирепость, Роберт с трудом сдерживал смех. Впрочем, вскоре ему стало не до смеха, и еще до заката ему хотелось уже не смеяться, а плакать, но еще больше — спать. Ибо по одному, по двое и по трое люди заходили в шатер до самого вечера, а Роберту приходилось пожимать им руки, если те того желали, и позволять щипать себя, пихать, тыкать кулаком и похлопывать по спине, чтобы люди убедились в том, что он самый что ни на есть настоящий.

Тем временем Сирил и девочки сидели на лавке, смотрели и ждали, и все это им сильно надоело. Им казалось, что более тяжелого способа добыть деньги и придумать нельзя. И денег-то всего пятнадцать шиллингов! Билл получил уже вчетверо больше, потому что слух о великане быстро распространился и со всей округи к шатру спешили торговцы на телегах и благородные господа в экипажах. А один джентльмен с моноклем в глазу и с огромной желтой розой в петлице доверительным шепотом предложил Роберту десять фунтов в неделю, если он согласится показать себя в Хрустальном дворце. Роберту пришлось отказаться.

— Не могу, — вымолвил он с превеликим сожалением. — Нет смысла обещать то, что не можешь сделать.

— Эх, бедняга, гнешь тут спину, наверное, по годовому контракту! Ладно, вот моя визитная карточка. Когда выйдет срок, приходи ко мне.

— Хорошо, — искренне пообещал Роберт, — если только к тому времени я буду того же размера.

— Если немного подрастешь, будет только лучше, — заметил джентльмен с моноклем.

Когда тот ушел, Роберт подозвал Сирила и сказал ему:

— Скажи им, что я устал и буду отдыхать. Хочу чаю.

Чай принесли, а на шатре вывесили объявление:

Дети стали поспешно держать совет.

— Как я отсюда выберусь? — спросил Роберт. — Я только об этом и думаю.

— Выйдешь и все, после заката, когда станешь своего обычного размера. Они ничего нам не сделают.

— Стоит им увидеть меня в моем нормальном облике, они убьют нас! — сказал Роберт с тревогой. — Так не пойдет, надо что-нибудь придумать. Надо устроить так, чтобы на закате мы были в шатре одни.

— Ясно, — сказал Сирил и подошел к выходу из шатра.

Билл стоял с другой стороны и, покуривая глиняную трубку, тихо разговаривал со своей Бекки. Сирил услышал, как тот сказал ей:

— Вот же повезло!

— Послушайте, — сказал ему Сирил. — Сейчас можно будет запускать народ снова. Великан уже допивает чай. Но на закате солнца он должен остаться один. В это время суток он ведет себя самым странным образом, и лучше его не беспокоить. В противном случае, я не ручаюсь за последствия.

— Что с ним такое происходит? — удивился Билл.

— Трудно сказать, — замялся Сирил. — С ним происходят кое-какие перемены. В это время он сам на себя не похож, вы его и не узнаете. — Сирил говорил чистую правду. — Честное слово, он делается очень странным. Если на закате он не останется один, кое- кто может и увечья получить. — И это было правдой.

— Надеюсь, потом все будет нормально?

— Конечно! Через полчаса после заката он снова станет самим собой.

— Пусть его! — сказала женщина.

И вот, как рассудил Сирил, за полчаса до заката шатер снова закрыли, «пока великан ужинает».

Люди, которых так и подмывало посмотреть, как великан ест, продолжали толпиться вокруг шатра.

— Надо же ему перекусить, — успокаивал народ Билл. — Приходится кормить как следует, он же такой большой.

А в шатре четверо перепуганных детей обсуждали план бегства.

— Вы уходите прямо сейчас, — сказал Сирил девочкам. — И побыстрее добирайтесь домой. Бричку оставим здесь, заберем ее завтра. А мы с Робертом одеты одинаково и провернем один старый трюк. Но без вас — вместе никак не получится. Мы-то умеем быстро бегать, а вы нет, хотя и думаете, что умеете. Нет, Джейн, это не дело, если Роберт выйдет из шатра и расшвыряет народ в разные стороны. За ним увяжется полиция и будет преследовать его, пока он не станет нормального роста, и запросто арестует его. Уходите немедленно, иначе мы поссоримся. В конце концов, именно вы втянули нас в эту гадкую историю. Нечего было хватать меня за ноги. Идите же!

И Джейн с Антеей вышли из шатра.

— Мы уходим домой, — сказали они Биллу. — Мы оставляем великана у вас. Будьте к нему добры.

Последние слова были, как потом заметила Антея, чистым лицемерием, но что же оставалось делать?

Когда девочки ушли, Сирил подошел к Биллу.

— Великан просит кукурузных початков, — доложил он. — Они есть на соседнем поле, тут неподалеку. Я сейчас сбегаю и принесу. И еще он просит, нельзя ли приоткрыть задний ход в шатер, потому что ему душно. А я прослежу, чтобы никто не подглядывал. Я накрою его, и он чуток вздремнет, пока я бегаю за початками. Он их требует, а перечить ему, когда он в таком настроении, нельзя.

В итоге великана уложили на груду мешков и прикрыли брезентом. Задний вход в шатер приоткрыли, и братья остались одни. Шепотом они обсуждали план дальнейших действий. А снаружи доносились веселые песенки, которыми завлекали публику на карусели.

Полминуты спустя после заката солнца перед Биллом появился мальчик в курточке.

— Я побежал за кукурузой, — сказал он и исчез в толпе.

И в то же мгновение из выхода, который охраняла Бекки, тоже вышел мальчик в курточке.

— Я побежал за кукурузой, — сказал и этот мальчик и пропал в толпе.

Мальчиком, что прошел мимо Билла, был Сирил, а мальчиком, что прошел мимо Бекки, был Роберт, который после заката снова стал своего обычного роста. Оба мальчика быстро пересекли поле и вышли на дорогу, где Роберт нагнал Сирила. И вместе они припустили по дороге во всю прыть. Дома они оказались почти одновременно с девочками, потому что путь был длинным, а мальчики чуть не всю дорогу бежали. Путь и впрямь был очень-очень длинным, в чем детям пришлось лишний раз убедиться, когда на следующий день они тащили назад бричку. Ведь с ними уже не было того огромного Роберта, который накануне с легкостью катил ее по дороге, словно детскую коляску, когда Сирил и девочки чувствовали себя малышами, а Роберт был их великанской няней.

Не могу поведать вам, что сказали Билл и Бекки, когда обнаружили, что великан ушел. Просто потому, что ведать не ведаю.

Глава девятая Взрослый

Сирил, если помните, уже подметил, что самая обыкновенная жизнь очень даже может навести на мысль о весьма и весьма полезном желании. Вот с этой-то мыслью в голове Сирил и проснулся рано утром, через два дня после того, как Роберт пожелал стать больше, чем подручный пекаря, и стал таким. Весь вчерашний день ушел на то, чтобы притащить домой бричку из Бененхерста.

Сирил быстро оделся. Ванну он принимать не стал, потому что от оцинкованной ванны слишком много шуму, а он не хотел будить Роберта. Сирил тихо выскользнул из дома, примерно так же, как это недавно проделала Антея, и но влажной от росы дороге побежал к карьеру. Песочного эльфа он откапывал не торопясь и очень осторожно и разговор с ним начал с вежливого вопроса, не чувствует ли тот какого-либо беспокойства после того, как два дня назад соприкоснулся с мокрыми от слез руками Роберта. Эльф пребывал в хорошем расположении духа и ответил вполне дружелюбно.

— Ну, и чем могу служить? — спросил он. — Ты явился так рано потому, что, наверное, хочешь пожелать что-нибудь для себя лично? Что-нибудь такое, о чем не знают остальные? Давай, не стесняйся! Закажи себе мегатерия пожирнее и съешь его сам.

— Спасибо, не сегодня, наверное, — сказал Сирил осторожно. — На самом деле я хотел сказать… Ну, ты знаешь, как появляются желания, когда играешь в какую-нибудь игру?

— Я редко играю в игры, — сухо ответил эльф.

— Но ты же понимаешь, что я имею в виду, — продолжал Сирил нетерпеливо. — Я хочу спросить, не можешь ли ты исполнить наше желание в тот момент, когда оно у нас появится, и именно там, где оно у нас появится? Тогда нам не надо будет приходить сюда снова и лишний раз беспокоить тебя, — добавил хитроумный Сирил.

— Выйдет так же, как с замком, — вы опять пожелаете того, чего не хотите на самом деле, — сказал эльф, потягиваясь и широко зевая. — Так оно и происходит, с тех пор как люди перестали есть по- настоящему здоровую пищу. Впрочем, как угодно. До свидания.

— До скорого свидания, — вежливо ответил Сирил.

— Знаешь, что я тебе скажу? — вдруг добавил эльф и высоко поднял свои улиточьи глаза. — Как вы мне все надоели! Вы такие глупые. Ступай прочь!

И Сирил отправился восвояси.

— Господи! Как же медленно растут дети! — воскликнул Сирил после того, как Ягненочек незаметно вытащил его карманные часы, а затем с повизгиванием и шаловливо-восторженным бормотанием открыл крышку и стал копать ею землю, так что даже после купания в тазу для мытья рук не удалось отмыть с часов всю грязь и заставить их пойти. В сердцах Сирил сказал еще кое-что, о чем я умолчу. Однако теперь он уже поостыл и даже? согласился нестиЯгненочка часть пути по дороге в рощу. Сирил убедил остальных согласиться с его планом действий и не желать ничего, пока им не захочется чего-нибудь по-настоящему. А в общем, идти в рощу за орехами было очень даже здорово, и славно было сидеть в густой траве под каштаном, что все пятеро детей и делали с удовольствием. Ягненочек своими пухленькими ручками усердно выдирал из земли пучки мха, а Сирил уныло рассматривал свои покалеченные часы.

— А он растет, — заметила Антея. — Правда, мое сокровище?

— Плавда, — произнес Ягненочек, улыбаясь. — Будет большой мальчик, возьмет р-ружье, и пушки, и еще… еще…

Тут у Ягненочка иссякло воображение, а быть может, просто словарный запас. Тем не менее это была самая длинная произнесенная им когда бы то ни было фраза, и все пришли от нее в восторг, даже Сирил, который повалил Ягненочка на спинку и принялся катать его по мху, а тот повизгивал от восторга.

— А ведь он когда-нибудь вырастет, — произнесла Антея, задумчиво глядя на синее небо, которое проглядывало между продолговатыми листьями каштана. В эту минуту Ягненочек весело барахтался, молотя Сирила в грудь своими крепкими ножками. И тут что-то треснуло! Невинный Ягненочек расколол стекло на запасных папиных часах, которые Сирил взял без разрешения.

— Когда же ты станешь взрослым! — в сердцах воскликнул Сирил, отталкивая Ягненочка. — Конечно, он станет взрослым, но только тогда это будет уже никому не нужно. Как бы я хотел, чтобы он…

— Осторожно! — лихорадочно вскрикнула Антея, мгновенно сообразив, в чем дело.

Но было уже поздно. Возглас Антеи прозвучал, словно музыкальное сопровождение роковых слов Сирила.

Антея: Осторожно!

Сирил: …стал взрослым прямо сейчас!

Песочный эльф твердо держал свое слово, и вот прямо на глазах, перед оторопевшими братьями и сестрами, Ягненочек начал становиться взрослым. Это было жуткое зрелище, тем более что перемена была не мгновенной, как это случалось прежде, с другими желаниями. Сперва изменилось лицо Малыша. Оно увеличилось и утратило пухлость, на лбу появились морщинки, глаза запали и цветом стали темнее, рот стал шире, губы тоньше. Но самое ужасное — на верхней губе пробились черные усики! И это у человека, который, если не считать лица, по-прежнему оставался двухлетним ребенком в полотняной рубашке и коротких штанишках.

— Нет! Не хочу! Мальчики, думайте о том же!

Такое зрелище способно было растопить даже ледяное сердце, поэтому дети дружно и усиленно желали вернуть все обратно. Так усиленно, что голова у них закружилась и они едва не лишились чувств. Но, увы, старались они напрасно, и когда роща перестала кружиться у них перед глазами, их изумленным взорам предстал очень даже приличный молодой человек во фланелевом костюме и в соломенной шляпе, — у него были те самые черные усики, которые только что выросли на верхней губе Ягненочка. Стало быть, это был Ягненочек — взрослый! Их маленький Ягненочек! Ужас, да и только! Этот взрослый Ягненочек в задумчивости прошелся по траве и прислонился спиной к стволу каштана. Свою соломенную шляпу он надвинул на глаза — очевидно, он устал и намеревался вздремнуть. Оно, конечно, Ягненочек — их настоящий ненаглядный Ягненочек! — утомившись, имел обыкновение засыпать в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте. Но насколько этот новый Ягненочек в сером костюме и в светло- зеленом галстуке походил на их прежнего Ягненочка? И повзрослел ли его разум так же, как и тело?

Эти вопросы подверглись горячему обсуждению на спешно собранном совете, который дети держали, усевшись в тронутых желтизной папоротниках неподалеку от дремлющего брата.

— Что ни говорите, а все это просто ужасно! — воскликнула Антея. — Если у него сознание взрослого человека, он не позволит нам ухаживать за собой. А если умом он по-прежнему малое дитя, то как мы заставим его слушаться нас? И вообще, скоро пора обедать…

— А мы даже орехов не набрали, — печально сказала Джейн.

— Какие там орехи! — возмутился Роберт. — Обед — это совсем другое дело. Хватит с меня того, что позавчера я получил какие-то жалкие крохи! Может, привяжем его к дереву и пойдем домой обедать, а потом вернемся?

— Ага, славный обед подадут нам, если мы придем домой без Ягненочка! — ехидно заметил Сирил. — И то же самое будет, если мы заявимся с таким вот Ягненочком. Что и говорить, я кругом виноват. Не сыпьте соль на раны! Пес я последний и жить не достоин. Примите это к сведению, и не будем больше об этом. Вопрос в том, что нам теперь делать?

— Давайте разбудим его и отведем в Рочестер или в Мэйдстоун. И подкрепимся в какой-нибудь кондитерской, — с надеждой в голосе предложил Роберт.

— Отведем его? — переспросил Сирил. — Попробуй, отведи! Вина тут, конечно, моя, не отрицаю, но вряд ли нам удастся отвести этого молодого человека куда бы то ни было. Ягненочек и всегда-то был капризным, а теперь, взрослый, и подавно — сущий демон. Одни усы чего стоят!

— Тогда давайте разбудим его и посмотрим, что он будет делать. Может, он возьмет нас в Мэйдстоун и накормит? Наверняка в карманах этих модных штанов полно денег. Надо же нам как-то пообедать!

Дети наломали палочек из папоротника и стали тянуть жребий. Будить взрослого Ягненочка выпало Джейн.

Побудку Джейн произвела, осторожно пощекотав нос Ягненочка веточкой дикой жимолости.

— Фу, мухи! — проворчал тот дважды и открыл глаза. — Привет, детишки! — произнес он затем врастяжку. — Вы все еще здесь? Час-то который? Этак вы опоздаете на обед.

— Это точно, — мрачно заметил Роберт.

— Так дуйте домой, — сказал взрослый Ягненочек.

— А как насчет твоего обеда? — спросила Джейн.

— А далеко ли до станции? Я намерен отправиться в город и отобедать в клубе.

Эти слова обрушились на четверых детей, словно удар грома. Ягненочек намерен ехать в город и отобедать в клубе — один и без всякого присмотра! Чего доброго, он останется там на чай. И чего доброго, закат застанет его посреди клубного веселья, и беспомощный, утонувший в огромном мягком кресле малыш со слипающимися от усталости глазками расплачется в компании не слишком-то сострадательных официантов и начнет звать свою Пантю! Представив себе эту душераздирающую сцену, Антея и сама едва не заплакала.

— Ах, нет! Ягненочек, лапочка, не надо этого делать! — воскликнула она неосторожно.

— Любезная моя Антея, — сухо произнес взрослый Ягненочек и нахмурился. — Сколько раз повторять, что моим младшим братьям и сестрам вольно называть меня любым из трех моих имен, данных мне при крещении, а именно — Хилари, Сент-Мор и Девере, но никак не Ягненочком, этим дурацким прозвищем из моего далекого детства!

Дело было хуже некуда. Похоже, Ягненочек стал теперь их старшим братом. Так оно, конечно, и должно было быть, поскольку он взрослый, а они нет. Именно к такому выводу, пошептавшись, пришли Антея и Роберт.

Однако следует заметить, что почти ежедневные приключения, которыми дети были обязаны песочному эльфу, сделали их не по возрасту умными и хитрыми.

— Дорогой Хилари, — начала Антея (остальные едва не поперхнулись, услышав это имя). — Ты же знаешь, что папа не одобряет твои поездки в Лондон. Он не любит, когда ты оставляешь нас одних, без присмотра.

«Ох, какая же я невозможная лгунья!» — подумала Антея про себя.

— Послушай, — сказал Сирил, — если ты наш старший брат, то отчего бы тебе не поступить, как подобает старшему брату, и не взять нас на прогулку в Мэйдстоун, где мы славно бы развлеклись, а потом прокатились бы по реке.

— Бесконечно обязан вам за предложение, — любезно ответил Ягненочек, — по я предпочитаю одиночество. Ступайте домой на ланч, то есть на обед. А я, быть может, явлюсь к чаю, а быть может, приду домой, когда вы будете уже в постели.

В постели! Дети обменялись выразительными взглядами. Славную приготовят им постель, если они явятся домой без Ягненочка!

— Но мы обещали маме не спускать с тебя глаз, когда берем тебя с собой гулять, — выпалила Джейн, прежде чем ее успели остановить.

— Послушай, Джейн, — сказал взрослый Ягненочек, засунув руки в карманы и глядя на нее сверху вниз, — маленьких девочек должно быть видно, но не должно быть слышно. Вам, ребятки, следует научиться не надоедать взрослым. Бегите домой, и если будете паиньками, то завтра я, возможно, дам каждому по пенни.

— Послушай, старина, — произнес Сирил таким тоном, каким обращаются друг к другу старые приятели, — ты куда собрался? Если не хочешь брать девочек, возьми меня с Бобом.

Это был благородный поступок, поскольку Сирил не очень-то любил появляться на публике с Ягненочком, который после заката, ясное дело, снова станет малышом.

На этот приятельский тон последовал ответ:

— Я собирался просто прокатиться по Мэйдстоу- ну на велосипеде, — сказал Ягненочек, задумчиво теребя пальцем свои черные усики. — Ланч в «Короне», а потом, наверное, прошвырнусь по реке. Но я не могу посадить вас всех на велосипед. Будьте паиньками, бегите домой.

Положение было отчаянным. Роберт переглянулся с Сирилом. Антея вытащила из пояса булавку, отчего между ее юбкой и лифом образовалась изрядная прореха, и с мрачной, многозначительной гримасой передала булавку Роберту. Тот мгновенно скользнул в сторону дороги. Там, разумеется, он обнаружил велосипед — из самых новых, с цепной передачей. И разумеется, Роберт сообразил, что раз Ягненочек стал взрослым, у него просто обязан быть велосипед. Собственно говоря, именно из-за велосипеда Роберту самому так хотелось стать взрослым. Не мешкая, он пустил в ход булавку — одиннадцать проколов в заднем колесе и семь в переднем. Вообще говоря, Роберт собирался сделать двадцать два прокола, поровну в каждом колесе, но его остановил шорох желтых листьев лещины, который предупредил о приближении остальных. Роберт поспешно надавил руками на оба колеса, и наградой ему было тихое шипение еще остававшегося в камерах воздуха, который выходил из восемнадцати малюсеньких булавочных отверстий.

— Твой велосипед сломался, — сообщил Ягненочку Роберт, удивляясь тому, как быстро он научился лгать.

— Да, сломался, — поддакнул Сирил.

— Прокол, — сказала Антея, склонившись к земле и затем выпрямившись с шипом терновника в руке, который она приготовила заранее, чтобы продемонстрировать Ягненочку. — Вот, посмотри сам.

Взрослый Ягненочек (или, если хотите, Хилари, поскольку теперь, наверное, именно так и следует его называть) достал насос и стал подкачивать шину, после чего прокол стал очевиден.

— Наверное, в каком-нибудь доме по соседству найдется ведро воды, — сказал Ягненочек.

Ведро воды нашлось, и когда было установлено точное количество проколов, чай, который подали «велосипедистам» в доме, показался подлинным по-дарком судьбы. Тем более что им подали не просто чай, а нечто среднее между чаем и обедом. За еду пришлось заплатить из тех пятнадцати шиллингов, которые заработал Роберт, когда был великаном, так как выяснилось, что, к несчастью, денег у Ягненочка не имелось вовсе. Это было жестокое разочарование, но такое со всяким может случиться, даже с самым что ни на есть взрослым человеком. Как бы то ни было, Роберт наелся досыта, а это было уже кое-что. Тем не менее ненавязчиво, но настойчиво все четверо несчастных детей по очереди предпринимали отчаянные попытки уговорить Ягненочка (или, если хотите, Сент-Мора) провести остаток дня в роще. Тем более что к тому времени, когда тог справился наконец с восемнадцатью проколами, до вечера было уже недалеко. Со вздохом глубокого облегчения Ягненочек сел на починенный велосипед и вдруг стал поправлять галстук.

— Сюда идет какая-то леди, — быстро сказал он. — Ради бога, убирайтесь! Домой! Прячьтесь! Брысь! Я не хочу показаться леди в компании таких зама- рашек.

А надо заметить, братья и сестры Ягненочка (или, если хотите, Хилари) и впрямь изрядно вымазались в грязи, поскольку утром в саду Ягненочек, который был тогда еще малышом, бросался в них землей. Голос взрослого Ягненочка был, как потом выразиласьДжейн, столь «тираническим», что дети беспрекословно ретировались на задний двор и оставили Ягненочка в его фланелевом костюме и с его черными усиками один на один с молодой леди с велосипедом, который она как раз вкатила в сад. Вышла хозяйка дома, молодая леди заговорила с ней, а Ягненочек приподнял шляпу, когда молодая леди проходила мимо него. Детям было не слышно, что та говорит, хотя они, как могли, высовывались из-за угла свинарника и слушали во все уши. Они полагали, что, как выразился Роберт, ведут себя «совершенно честно по отношению к этому гадкому Ягненочку».

Зато они отлично расслышали, когда тот с превеликой учтивостью произнес:

— Прокол? Не могу ли я оказать вам помощь? Если позволите…

Со стороны свинарника донесся взрыв сдавленного смеха, и взрослый Ягненочек (он же Девере) в гневе скосил один глаз в том направлении.

— Ах, вы так любезны, — сказала молодая леди и поглядела на Ягненочка.

Надо сказать, что поглядела она на него довольно- таки застенчиво, но, как заметили мальчики, взгляд ее не был лишен кое-каких серьезных намерений.

— Можно подумать, — прошептал Сирил, — починки одного велосипеда ему сегодня мало. Эх, знала бы она, что на самом деле он всего-навсего толстый карапуз!

— Ничего не карапуз! — возмутилась Антея. — Он золото, если его не трогать. Он по-прежнему Ягненочек, наше золотце, в какого бы противного дядьку он ни превратился. Правда, Киска?

Джейн, похоже, имела кое-какие сомнения на этот счет, но промолчала.

Ну так вот, Ягненочек, которого, не забыть бы, теперь полагалось называть Сент-Мор, осматривал велосипед молодой леди и вел с ней учтивую беседу, как самый настоящий взрослый мужчина. Никто бы и подумать не мог, что еще сегодня утром этот мужчина был розовощеким двухлетним малышом, который разбил чужие часы. Девере (как мы и станем называть его в дальнейшем), починив велосипед молодой леди, вынул из нагрудного кармана золотые часы, и все, наблюдавшие за ним со стороны свинарника, так и ахнули, потому что это выглядело возмутительно несправедливо. Малыш, который только сегодня утром сломал двое, пусть и не особенно дорогих, но вполне исправных часов и по глупости Сирила стал взрослым, теперь носит в кармане самые настоящие золотые часы с цепочкой!

Хилари (назову его так), уничтожив взглядом своих сестер и братьев, сказал молодой леди, с которой, похоже, решил подружиться:

— Если позволите, я провожу вас до перекрестка. Дело к вечеру, а на дороге встречаются бродяги.

Никто, наверное, так и не узнает, что ответила бы молодая леди на это столь учтивое предложение, потому что, едва услышав его, Ангея выскочила из укрытия, перевернув по ходу дела свиное корыто, из которого потоком хлынуло пойло, бросилась к Ягненочку (которого, полагаю, следовало бы назвать Хилари) и схватила его за руку. За ней последовали все остальные. И все увидели четырех вымазанных в грязи детей — зрелище, доложу я вам, так себе.

— Не позволяйте ему! — умоляющим голосом обратилась Антея к молодой леди. — Он не годится в провожатые!

— Ступай прочь, девочка! — страшным голосом произнес Сент-Мор (назовем его теперь так). — Немедленно отправляйтесь домой!

— Лучше бы вам с ним не связываться, — с отчаянием продолжала Антея. — Он сам не знает, кто он такой. Он совсем не то, что вы думаете.

— Что ты имеешь в виду? — спросила, ясное дело, молодая леди, пока Девере (как я осмелюсь на этот раз поименовать взрослого Ягненочка) тщетно пытался оттолкнуть от себя Антею. Остальные подпирали ее, и та стояла твердо, как скала.

— Да вы возьмите его с собой, и скоро узнаете, что я имею в виду! — воскликнула Антея. — Как вам понравится, если рядом с собой вы вдруг увидите несчастного, беспомощного малыша, который не достает ногами до педалей и, не в силах управлять велосипедом, катится вниз с холма?

Молодая леди сильно побледнела.

— Чьи это такие грязные дети? — спросила она взрослого Ягненочка (на этих страницах называемого иногда Сент-Мор).

— Не имею ни малейшего понятия, — солгал тот бесстыдно.

— Ах, Ягненочек! Как так можно! — воскликнула Джейн. — Ты же прекрасно знаешь, что ты наш ненаглядный, любимый младший братик. А мы — его старшие братья и сестры, — пояснила она, повернувшись к молодой леди, которая дрожащими руками развернула свой велосипед к калитке. — И мы должны присматривать за ним. И обязаны привести его домой до заката, а иначе я не знаю, что с нами будет. Он, видите ли, как бы зачарован, то есть заколдован, что ли… Ну, вы понимаете, что я имею в виду!

Раз за разом Ягненочек (то есть Девере) пытался остановить Джейн, но Роберт и Сирил крепко держали его за ноги, каждый за свою, так что ему трудно было высказаться в свою защиту. Молодая леди поспешно уехала и за обедом разволновала своих родственников рассказом о том, как спаслась бегством от семейства опасных умалишенных.

— Глаза у той девочки были просто страшные! — рассказывала она. — Ума не приложу, как она оказалась на свободе! Когда велосипед молодой леди пропал из виду, Сирил твердо сказал:

— Хилари, старина, должно быть, тебя хватил солнечный удар. Что ты такое наговорил этой леди? Ведь если мы повторим тебе все, что ты сказал ей, когда ты снова станешь самим собой, например завтра утром, ты, наверное, ничего и не поймешь. Я уж не говорю о том, что не поверишь. Послушай меня, старина, пойдем домой. А если завтра утром ты не станешь самим собой, мы попросим молочника позвать доктора.

Несчастный взрослый Ягненочек (Сент-Мор было одним из имен, данных ему при крещении) выглядел теперь сильно озадаченным и не перечил.

— Что ж, поскольку все вы, братцы, похоже, умом не просто тронулись, но и вовсе его лишились, — сказал он с горечью в голосе, — будет, пожалуй, лучше, если я отведу вас домой. Только не думайте, что все это сойдет вам с рук. Я вам еще задам завтра утром.

— Ну конечно, Ягненочек! — прошептала Антея. — Но это будет совсем не то, что ты думаешь.

Глубоко в своем сердце Антея слышала любимый тоненький голосок маленького Ягненочка, столь не похожий на грубый голос этого ужасного взрослого Ягненочка (одним из имен которого было Девере), и голосок этот лепетал: «Пантя хорошая! К Панте на ручки!»

— Идем скорее домой! — сказала она. — Утром ты скажешь все, что захочешь, если, конечно, сумеешь, — добавила она тихо. Невеселая, надо сказать, компания возвращалась домой в сгущающихся сумерках.

Покуда Антея говорила, Роберт снова поработал булавкой, и Ягненочку (его следовало бы называть Сент-Мор, Девере или Хилари), похоже, было уже неохота заниматься починкой велосипеда. Так что он просто покатил его.

Когда дети добрались до Белого дома, солнце ул<е вот-вот должно было сесть. Вообще-то, четверо старших детей хотели задержаться на дороге до самого заката, когда взрослый Ягненочек (чьими именами, данными ему при крещении, я не стану вам больше досаждать) превратится обратно в их ненаглядного и надоедливого младшего братишку. Однако тот, поскольку, что ни говорите, был взрослым, все время подгонял их и поэтому прямо на лужайке встретился с Мартой.

Вы, конечно, не забыли, что песочный эльф оказал детям особую милость: сделал так, что слуги не замечали перемен, вызванных их желаниями. Поэтому Марта не увидела ничего особенного — просто четверых старших детей и маленького Ягненочка, о котором она так беспокоилась весь день. Тог семенил рядом с Антеей на своих пухленьких ножках, хотя дети по-прежнему видели взрослого Ягненочка (не будем вспоминать имена, данные ему при крещении). Марта ринулась к нему и подхватила на руки, воскликнув:

— Иди на ручки к Марте, крошка! Взрослый Ягненочек (чьи имена отныне подлежат глубокому забвению) стал отчаянно брыкаться. На его лице появилось выражение ужаса и недоумения. Однако Марта оказалась сильнее. Она схватила его в охапку и понесла в дом. Дети никогда не забудут эту картину. Одетый в изысканный фланелевый костюм молодой человек в зеленом галстуке и с черными усиками — к счастью, он был узок в кости и не очень высок — бьется в крепких руках Марты, которая несет его, беспомощного, и на ходу уговаривает быть хорошим мальчиком, не брыкаться и поесть замечательной молочной тюри!

На удачу, едва они достигли входной двери, солнце село, велосипед исчез, и Марта внесла в дом самого настоящего, сонного, обожаемого двухлетнего Ягненочка. А взрослый Ягненочек (отныне безымянный) исчез на веки вечные.

— На веки вечные, — произнес Сирил, — потому что таким Ягненочком впору стращать маленьких детей, и мы просто обязаны стращать им нашего Ягненочка, для его же пользы, чтобы он ни за что таким не вырос.

— Не надо его стращать, — сказала Антея. — Я не позволю!

— Надо будет воспитывать его по-доброму! — сказала Джейн.

— Видишь ли, — сказал Роберт, — если он будет расти, как все, то у нас будет достаточно времени, чтобы кое-что подправить. Самое ужасное в сегодняшнем приключении было, что он стал взрослым так неожиданно. У нас просто не было времени что- либо изменить.

— Ничего в нем подправлять не надо, — твердо сказала Антея в тот момент, когда через открытую дверь к ним донесся воркующий голосок Ягненочка, точно такой, какой она слышала сегодня в своем сердце:

— Пантя хорошая! К Панте на ручки!

Глава десятая Скальпы

Вполне возможно, что этот день сложился бы более удачно, если бы Сирил не читал «Последнего из могикан». Однако за завтраком эта история не шла у него из головы, и, допивая третью чашку чаю, он мечтательно произнес:

— Хотел бы я, чтобы в Англии были краснокожие индейцы. Ну, не очень большие, а маленькие, то есть такие, чтобы мы могли с ними воевать.

За столом с ним не согласились, и никто не придал его словам особого значения. Однако когда дети спустились в карьер за сотней фунтов двухшиллинговыми монетами с отчеканенной па них головой королевы Виктории, дабы не было ошибки (это желание все сочли достаточно разумным и не грозящим неприятностями), выяснилось, что они снова попались!

— Оставьте меня в покое! — сердито заявил им заспанный песочный эльф. — Ваше желание уже исполнено.

— Не знаю я никакого желания! — возмутился Сирил.

— Ты что, забыл про вчерашнее? — спросил эльф еще более сердито. — Ты просил меня исполнять ваши желания в тог момент, когда они появляются. Сегодня утром ты высказал свое желание, вот и получи.

— Неужели? — удивился Роберт. — Что же он пожелал?

— Неужели забыли? — ухмыльнулся эльф. — Ничего, скоро вспомните. Надеюсь, вам понравится. Надо же, накликать беду на свою голову!

— А у нас все получается на свою голову, — печально заметила Джейн.

Странное дело, но дети никак не могли припомнить, что же такое они умудрились пожелать сегодня утром. Про индейцев все как-то забыли. Короче, утро выдалось беспокойное. Все вспоминали, вспоминали, но неведомое желание никак не вспоминалось, и в любую минуту приходилось ожидать подвоха. Всеми овладело страшное волнение. Ведь из слов эльфа дети поняли, что они пожелали нечто такое, что мало будет назвать просто нежелательным, и мучались в неведении. И только уже ближе к обеду Джейн споткнулась о «Последнего из могикан», который лежал на полу обложкой вверх. Антея подняла сестру и книгу с пола, но тут же сама села на ковер.

— Все ясно! — сказала она. — Ох, Киска, какой ужас! Это же индейцы! Сирил пожелал их за завтраком, помнишь? Он сказал: «Хотел бы я, чтобы в Англии были краснокожие индейцы». Не иначе как теперь они разгуливают по всей стране и охотятся за скальпами.

— А может, только в Нортумберленде и Дурэме? — попыталась успокоить сестру Джейн.

Ей почему-то казалось, что людям, которые живут так далеко, будет не очень больно, когда с них станут снимать скальпы.

— Ты не понимаешь! — воскликнула Антея. — Эльф сказал, что мы накликали беду на СВОЮ голову. Значит, индейцы придут СЮДА. Представь себе, что они снимут скальп с Ягненочка!

— Наверное, на закате снятые скальпы прирастут обратно, — предположила Джейн, но обычного оптимизма в ее голосе не слышалось.

— Нет! — возразила Антея. — Последствия наших желаний не исчезают. Остались же эти пятнадцать шиллингов! Киска, я хочу кое-что разбить, и ты должна отдать мне все свои деньги. Индейцы придут СЮДА, ясно? Этот гадкий эльф так и сказал. Тебе ясен мой план? Пошли! Честно говоря, Джейн не было ясно ровным счетом ничего, но она покорно последовала за сестрой в мамину спальню.

Антея сняла с полки кувшин для воды, расписанный аистами в высокой зеленой траве, который очень любила. Она вышла с ним в соседнюю комнату и вылила воду из кувшина в ванну, всю до последней капли. Затем вернулась в спальню и грохнула кувшин об пол. Если вы когда-нибудь случайно роняли кувшины на пол, то, конечно, знаете, как они разбиваются на мелкие осколки. Однако если вам пришлось грохнуть кувшин об пол намеренно, то дело обстоит существенно иначе. Антея бросала кувшин на пол трижды, но тот оставался целехонек. Поэтому в конце концов ей пришлось взять тяжелую папину сапожную колодку и с холодным сердцем разбить ею кувшин. Это было жестоко.

Затем Антея взломала кочергой копилку. Джейн попыталась, конечно, возразить, но Антея зажала ей рукой рот и сказала:

— Не глупи! Это вопрос жизни и смерти.

Денег в копилке оказалось не очень много — всего- навсего семь шиллингов и четыре пенса. Но у девочек на руках было еще четыре шиллинга, так что, как вам нетрудно будет проверить, вышло больше одиннадцати шиллингов.

Антея завязала эти деньги в свой носовой платок.

— Пошли, Джейн! — сказала она и побежала на ферму.

Она знала, что фермер едет в Рочестер. Собственно, дети заранее договорились, что он возьмет их с собой, — они придумали это в ту счастливую минуту, когда собирались к эльфу в карьер за своей сотней фунтов двухшиллинговыми монетами. За поездку они обещали заплатить фермеру по два шиллинга каждый. Теперь же Антея поспешно объяснила ему, что сами они поехать не смогут, но не возьмет ли он вместо них Марту с Ягненочком? Фермер согласился, хотя и остался недоволен тем, что вместо обещанных восьми шиллингов получит только полкроны, то есть пять шиллингов. Затем девочки побежали обратно домой. Антея была взбудоражена, но не испугана. Потом, вспоминая обо всем, она не могла отделаться от ощущения, что действовала предельно дальновидно и расторопно, словно прирожденный генерал. Антея вынула из своего углового шкафчика шкатулку и отправилась искать Марту, которая в эту минуту накрывала на стол и пребывала далеко не в лучшем расположении духа.

— Марта, я разбила кувшин в маминой комнате, — доложила Антея.

— А чего еще от тебя ожидать, — буркнула Марта и со стуком поставила на стол солонку.

— Не сердись, милая Марта, — продолжала Антея. — У меня есть деньги на покупку нового кувшина, и я их тебе дам, если только ты будешь так добра и съездишь за ним в Рочестер. Твои кузины держат посудную лавку, верно? И мне бы очень хотелось, чтобы ты съездила к ним прямо сегодня, на тот случай, если завтра мама вернется домой. Помнишь, она говорила, что это вполне возможно.

— Но вы же сами собирались поехать в город, — возразила Марта.

— Нам это не по карману, если покупать новый кувшин, — объяснила Антея. — Но если ты возьмешь с собой Ягненочка, мы дадим тебе денег на поездку. И вот еще что, Марта. Посмотри-ка сюда. Если ты поедешь, я подарю тебе свою шкатулку. Смотри, какая замечательная — серебро, черное дерево и слоновая кость, словно храм царя Соломона!

— Вижу, — сказала Марта. — Только мне не надобна ваша шкатулка, мисс. Все, что вы хотите, так это сбыть Ягненочка с рук. Я вижу вас насквозь!

Все это было настолько близко к истине, что Антее захотелось тут же возразить, однако совершенно незачем было посвящать Марту во все детали, и усилием воли Антея удержала язык за зубами.

Марта в сердцах бухнула на стол поднос с хлебом, так что ломти даже подпрыгнули.

— Мне очень, очень нужен кувшин, — мягко сказала Антея. — Ну пожалуйста, съезди.

— Ладно, только ради кувшина, — согласилась Марта. — Но не вздумайте тут безобразничать, пока меня нет. Вот так!

— Фермер поедет раньше, чем думал, — сказала Антея. — Тебе надо поспешить, чтобы успеть одеться. Надень свое замечательное красное платье, и шляпку с васильками, и желтый кружевной воротник. Джейн сама накроет на стол, а я умою Ягненочка и соберу его в дорогу.

Умывая упирающегося Ягненочка и одевая его в парадный наряд, Антея время от времени поглядывала в окно. Пока что все было в порядке — она не увидела ни одного индейца. Но лишь поспешно выпроводив за ворота изрядно разрумянившуюся Марту и Ягненочка, Антея с облегчением вздохнула.

— Ну все! Теперь он в безопасности! — сказала она и к ужасу Джейн рухнула на пол и залилась горючими слезами. Джейн поразилась тому, как можно еще минуту назад быть отважной, словно настоящий генерал, и вдруг дать волю чувствам и скиснуть, словно проколотый воздушный шарик. Разумеется, скисать не стоит ни при каких обстоятельствах, но следует учесть, что Антея расслабилась лишь после того, как достигла своей цели. Она вывела Ягненочка из-под удара, поскольку была уверена, что если индейцы и появятся, то только в окрестностях Белого дома, а телега фермера должна была вернуться лишь после заката. Поэтому Антея и позволила себе немножко поплакать. И отчасти это были слезы радости, потому что дело было сделано. Антея плакала минуты три, а Джейн, крепко обняв сестру, каждые пять секунд приговаривала:

— Не плачь, Пантерочка, не плачь!

Затем Антея вскочила и вытерла слезы подолом своего передничка, причем терла так сильно, что глаза ее оставались красными до самого вечера. Она бросилась к мальчикам, чтобы все им рассказать, но в эту минуту кухарка прозвонила в обеденный колокольчик, так что рассказать ничего не удалось, пока на стол не подали бифштексы. Рассказывать захватывающую историю людям, которые едят бифштексы с вареной картошкой, было, разумеется, большой ошибкой. В процессе поглощения пищи происходит, по-видимому, нечто такое, отчего сама мысль о каких- то там индейцах представляется неинтересной и совершенно невероятной. Мальчики только посмеялись и назвали Антею глупышкой.

— Я почти уверен, что еще до того как я сказал об индейцах, Джейн пожелала, чтобы сегодня была хорошая погода, — заявил Сирил.

— Ничего подобного! — немедленно возразила Джейн.

— И даже если это были индейцы, передай мне соль и горчицу, а то мне что-то никак не проглотить эту картошку, — продолжал Сирил, — то они, сами понимаете, давным-давно заполонили бы всю округу. Нет, наверняка хорошая погода была первей.

— Отчего же тогда эльф сказал, что мы накликали беду на свою голову? — спросила Антея.

Она была очень сердита, поскольку прекрасно понимала, что повела себя благородно и дальновидно, и после всего этого не так-то приятно выслушивать, как тебя обзывают глупышкой, тем более что она взяла на себя смелость и разграбила копилку с семью шиллингами и четырьмя пенсами, большей частью медяками, которые свинцовой тяжестью лежали на ее совести.

Некоторое время за столом царило молчание, пока кухарка забрала пустые тарелки и принесла сладкий пудинг. Как только кухарка удалилась, Сирил заговорил снова:

— Конечно, я не хочу сказать, что это так уж плохо, если Марты и Ягненочка не будет в доме до вечера. Но что до индейцев — вы же знаете, что желания исполняются немедленно. Если бы индейцы собирались появиться, они давно были бы здесь.

— Боюсь, так оно и есть, — сказала Антея. — Просто они сидят в засаде и высматривают, сам знаешь что. И вообще, мог бы сказать мне спасибо.

— Индейцы всегда сидят в засаде, — вмешалась Джейн, пытаясь успокоить спорящих.

— Ничего подобного, — возразил Сирил. — И вообще, спасибо. Просто я говорю то, что есть. И я говорю, что разбивать кувшин было глупо. А с копилкой и вовсе преступление. Я не удивлюсь, если тебя за это повесят. Если бы кто-нибудь из нас разбил…

— Замолчи! — рявкнул Роберт.

Но Сирил уже не мог остановиться. Видите ли, он прекрасно понимал, что если индейцы все-таки заявятся, то виноват в этом будет именно он, и поэтому никак не хотел в них поверить. Но поверьте мне, у человека, который ни за что не желает верить в то, в чем он сам в глубине души практически уверен, всегда портится настроение.

— Глупость, да и только, — продолжал Сирил, — вести разговоры об индейцах, когда все вы видите, что исполнилось именно желание Джейн. Посмотрите, какая прекрасная погода… ОООЙ!!!

Сирил повернулся к окну, чтобы показать, какая и впрямь прекрасная стоит погода, — остальные тоже повернулись к окну, — и слова застряли у Сирила в горле, и никто не мог вымолвить ни слова, потому что там, в окне, за красными листьями виргинского плюща они увидели чье-то лицо — смуглое, с орлиным носом, плотно сжатыми губами и со сверкающими глазами. И это лицо было разрисовано цветными пятнами. Волосы — черные и длинные, и в них были воткнуты перья!

Все открыли рот, да так и не закрыли. Пудинг на тарелках медленно остывал, но никто не смел и пальцем шевельнуть.

Неожиданно голова в перьях исчезла, и чары спали. Мне не очень удобно об этом говорить, но Антея, совсем по-девчоиочьи, тут же воскликнула:

— Вот, получи! Я же говорила!

Пудинг теперь определенно никого не интересовал. Поспешно вывалив все свои порции в двухнедельной давности еженедельник «Обозреватель», дети засунули его за изразцовую печку и побежали наверх, чтобы срочно произвести рекогносцировку и обсудить создавшееся положение.

— Мир, — произнес Сирил благородно, когда все собрались в маминой спальне. — Прости, Пантера, я вел себя как последняя скотина.

— Ладно, — кивнула Антея. — Только не делай так больше.

Однако, глядя из окон, никаких следов присутствия индейцев обнаружить не удалось.

— Ну и что будем делать? — спросил Роберт.

— Единственное, что приходит мне в голову, — сказала Антея, которую единодушно признали героиней дня, — одеться по возможности как индейцы и показаться в окнах или даже выйти из дома. И тогда, быть может, они примут нас за могучих вождей ка- кого-нибудь соседнего племени и ничего такого нам не сделают, опасаясь жестокой мести.

— А как же Элиза и кухарка? — спросила Джейн.

— Ты забыла, они же ничего не замечают, — возразил Роберт. — Они вообще ничего не заметят, даже если с них снимут скальп или зажарят на медленном огне.

— А что, если индейцы нападут прямо на закате?

— Вот именно. Ведь если с тебя незаметно снимут скальп или незаметно сожгут тебя так, что ты ничего не почувствуешь, то на следующий день ты наверняка это заметишь, — сказал Сирил. — Антея права. Только где мы возьмем такую уйму перьев?

— Я схожу в курятник, — сказал Роберт. — Там есть один не особенно сердитый индюк. Я попробую срезать с него перья так, чтобы он не очень взъелся. Он, бедняжка, и не заметит, что с ним сделали. Дайте мне ножницы.

Тщательный осмотр местности убедил всех, что на птичьем дворе индейцев нет. Роберт вышел из дому. Через пять минут он вернулся, сильно побледневший, но с охапкой индюшачьих перьев.

— Положение серьезное, — доложил он. — Когда я срезал перья и собрался уходить, я заметил индейца, который следил за мной, лежа под старой птичьей поилкой. Я тут же стал размахивать перьями, дико завопил и удрал, прежде чем тот успел вылезти из- под поилки. Живей, Антея! Тащи сюда из спальни наши разноцветные одеяла.

Удивительно, насколько похожими на индейцев можно стать с помощью обыкновенных одеял, перьев и цветных шарфиков. Разумеется, ни у кого из детей отроду не было длинных черных волос. Зато у них было полным-полно черного коленкора, в который оборачивали школьные учебники. Дети нарезали из него полосок, а па них сделали много-много надрезов, чтобы получилась тонкая бахрома. Затем с помощью желтых лент, которые входили в парадный наряд девочек, эти полоски укрепили вокруг головы. Под ленты воткнули индюшачьи перья. Черный коленкор и в самом деле очень походил на черные волосы, особенно, когда кончики бахромы стали заворачиваться в колечки.

— А лица? — спросила Антея. — Они совсем не того цвета. Слишком уж мы бледнолицые. Не знаю почему, но у Сирила лицо и вовсе какое-то восковое.

— Ничего не восковое, — возмутился Сирил.

— Настоящие индейцы, которые сидят в засаде, очень смуглые, — поспешно сказал Роберт. — Но нам, я думаю, следует стать по-настоящему краснокожими. Если ты индеец, то красная кожа — это свидетельство старшинства.

Красная охра, которую кухарка использовала для покраски кирпичей, была по всеобщему мнению самым красным, что имелось в доме. Дети развели охру в молоке, точно так, как это делала кухарка, когда красила пол в кухне. Затем дети самым тщательным образом стали красить друг другу лица и руки и наконец сделались столь же красными, как краснокожие индейцы, а то и краснее.

Тот факт, что выглядеть они стали донельзя устрашающе, нашел свое неопровержимое подтверждение, когда дети столкнулись в коридоре с Элизой. Та дико вскрикнула, что привело детей в восторг. Бросив служанке на ходу, что не надо быть такой трусихой и что это просто игра, все четверо — в перьях и в одеялах, в переносном и в буквальном смысле краснокожие, — отважно пошли навстречу врагу. Я говорю «отважно», но это скорее для того, чтобы никого не обидеть. Короче, они пошли.

За изгородью, которая отделяла вражескую территорию от сада, был виден ряд темноволосых голов — все в перьях.

— Это все, что нам остается, — прошептала Антея. — Это лучше, чем в страхе ожидать их жуткой атаки. Нужно прикинуться сумасшедшими. Как в карточной игре, когда прикидываешься, что на руках у тебя туз, которого на самом деле нет и в помине. Кажется, это называется «блефовать». Ну, давайте. У-лю-лю-лю-лю-ууу!!!

С этим воинственным кличем в четыре глотки, — если только можно было назвать таковым вопли четырех юных англичан, которые не имели возможности хорошенько попрактиковаться в подобном занятии, — они выбежали из сада и приняли четыре воинственные позы прямо перед отрядом индейцев.

Все индейцы оказались одного роста — такого же, как Сирил.

— Надеюсь, они хотя бы понимают по-англий- ски, — сказал Сирил, не меняя своей позы.

Антея, невесть откуда, знала, что так оно и есть. С собой у нее была трость с привязанным к ней белым полотенцем. Это был знак перемирия, и Антея помахала им в надежде на то, что индейцы ее поймут. Похоже, они поняли, поскольку самый смуглый индеец вышел вперед.

— Ты хочешь вступить в переговоры? — спросил он па чистейшем английском языке. — Я Золотой Орел из могучего племени, которое живет на скалах.

— А я Черная Пантера, — ответила Антея, на которую снизошло вдохновение, — вождь племени э-э… мазаватов. Мои братья, то есть мое племя… в смысле мазаваты, сидят в засаде вон за тем холмом.

— А кто эти могучие воины? — спросил Золотой Орел, поворачиваясь к остальным.

Сирил ответил, что он — великий вождь Сыри- Пыри из племени конго-монго, и, заметив, что Джейн усиленно сосет палец, тщетно пытаясь придумать себе имя, добавил:

— А это Дикая Кошка, которую мы называем еще Свирепая Кискана, вождь кровожадного племени фитизов.

— А ты, доблестный краснокожий? — неожиданно спросил Роберта Золотой Орел. От неожиданности тот не нашел ничего умнее, как заявить, что он — Боб, начальник конной полиции Кейптауна.

— Так вот, — заявила Черная Пантера, — стоит нам только свистнуть, здесь соберется столько наших воинов, что всякое сопротивление будет бесполезно. О братья, уходите домой, на свои земли, сядьте в своих вампумах и курите трубки мира со своими скво и знахарями, наденьте свои самые лучшие вигвамы и ешьте на здоровье свои сочные, только что пойманные мокасины.

— Ты все перепутала! — сердито прошептал ей Сирил.

Однако Золотой Орел лишь с недоумением посмотрел на Антею.

— Твои обычаи сильно отличаются от наших, о Черная Пантера, — произнес он. — Приведи же свое племя, чтобы мы могли вести переговоры перед лицом своих соплеменников, как это пристало великим вождям.

— Мы приведем своих соплеменников, — сказала Антея. — Они явятся сюда со своими луками и стрелами, с томагавками и ножами для снятия скальпов и со всем прочим, что положено, но только в том случае, если вы не пойдете за нами и не станете подглядывать.

Антея произнесла все это достаточно твердо и отважно, однако душа у нее и у остальных ушла в пятки, сердце бешено колотилось, так как эти низкорослые индейцы обступили их и, сердито что-то ворча, все теснее смыкали круг. Со всех сторон на детей взирали смуглые свирепые лица.

— Деваться некуда, — прошептал Роберт. — Я знал, что так оно и будет. Нам надо прорваться к песочному эльфу. Он должен помочь. А не поможет, тогда на закате мы, наверное, снова станем живыми. Интересно, так ли уж больно, когда с тебя снимают скальп?

— Я еще раз помашу флагом, — сказала Антея. — Если они отступят, попробуем прорваться к эльфу.

Она помахала полотенцем, и Золотой Орел велел своим воинам отступить назад. И тут, выбрав в кольце окружения место послабее, все четверо бросились на прорыв. Они опрокинули полдюжины индейцев, перепрыгнули через их завернутые в одеяла тела и во весь дух помчались к карьеру. Спускаться по пологой дороге для телег не было времени, и они полезли в карьер, прямо по откосу, через заросли желтых и пурпурных цветов, через бурьян, мимо ласточкиных норок, спотыкаясь, цепляясь, стукаясь, перескакивая, ползком и, наконец, кувырком!

Тем не менее Золотой Орел и его воины настигли детей как раз в том месте, где утром те разговаривали с песочным эльфом.

Едва дыша, все в синяках и царапинах, несчастные дети молча стояли и ждали решения своей участи. Вокруг них сверкали острые ножи и топоры, но самым страшным был жестокий огонь, который горел в глазах Золотого Орла и его воинов.

— Ты солгала нам, о Черная Пантера из племени мазаватов. И ты тоже, Сыри-Пыри из племени конго-монго. И вы, Свирепая Кискана из племени фитизов и Боб из конной полиции Кейптауна. Вы солгали нам. Солгали не столько языком, сколько умолчанием. Солгали, прикрываясь белым флагом бледнолицых. У вас нет воинов. Ваши племена далеко отсюда, на тропе охоты. Как следует с ними поступить? — обратился он к остальным индейцам и криво усмехнулся.

— Костер! Костер! — закричали те, и тут же дюжина добровольцев бросилась собирать топливо.

Четверо детей, по бокам каждого из которых стояла пара сильных низкорослых индейцев, затравленно оглядывались по сторонам. О, если бы им только удалось увидеть песочного эльфа!

— Вы сперва снимете с нас скальпы и только потом зажарите? — мужественно спросила Антея.

— Конечно! — ответил индеец, страшно вращая глазами. — Мы всегда так делаем.

Индейцы образовали круг вокруг детей и сели на песок, не мигая уставившись на своих пленников. Наступила зловещая тишина. Затем по двое и по трое, с понурыми головами, стали возвращаться индейцы, которые ушли на поиски топлива для костра. Они возвращались с пустыми руками — им не удалось отыскать ни единой палочки! На самом деле, в этой части Кента набрать дров для костра давно уже было делом совершенно безнадежным.

Дети с облегчением перевели дух, но им тут же пришлось застонать от ужаса, так как вокруг них засверкали острые ножи, которыми потрясали индейцы. Мгновение спустя каждого из них схватил индеец, и каждый, крепко зажмурившись, сделал все от него зависящее, чтобы не закричать. Дети ожидали острой боли, когда их станут резать. Но ничего такого не последовало. Мгновение спустя их отпустили и, дрожащих мелкой дрожью, бросили в кучу другна друга. Голове было совсем не больно. Разве что холодновато! Слух раздирали воинственные вопли. Отважившись наконец открыть глаза, дети увидели четверых индейцев, которые плясали вокруг них, дико подпрыгивая и вскрикивая. Каждый из индейцев держал в руке скальп с длинными черными волосами и потрясал им в воздухе. Дети ощупали свои головы — их собственные скальпы были на месте! Эти жалкие, необразованные дикари и в самом деле сняли с детей скальпы, но индейцы, так сказать, скальпировали с них всего-навсего черные коленкоровые полоски!

Дети бросились друг другу в объятья, заливаясь слезами и счастливым смехом.

— Наши их скальпы теперь, — нараспев произнес Золотой Орел. — Плохо держались их волосы, плохо обманщики кончили! Победителям в руки пришли без борьбы и без боя. Эти воины отдали скальпы непобедимому скальному племени. Но как же жалок скальп, доставшийся так легко!

— Вот увидите, сейчас они снимут с нас наши настоящие скальпы, — прошептал Роберт, пытаясь втереть себе в волосы красную охру со своих рук и лица.

— Обмануты мы в нашей жестокой и праведной мести, — продолжал нараспев вождь индейцев. — Но и другие есть у нас пытки, нежели нож для скальпа и пламя. И все же огонь — это лучшая из них. О сколь ужасна страна, где нельзя сыскать дерева, чтобы зажарить врага! О родные леса мои, что простерлись на многие тысячи миль, где большие деревья растут лишь затем, чтобы топливо дать для костра, на котором наших врагов мы сожжем! О, как бы хотел я вновь оказаться в нашем родном лесу!

И вдруг вместо дико пляшущих фигур вокруг четверых детей, словно смерч, закружился песок. И вместе с последними словами своего вождя индейцы, все как один, исчезли. Должно быть, песочный эльф был здесь все это время. И он исполнил желание Золотого Орла.

Марта привезла из Рочестера новый кувшин, расписанный аистами в высокой зеленой траве. А еще она вернула Антее ее деньги.

— Кузина просто подарила мне кувшин, — сообщила она. — Говорит, блюдо от него разбилось, все равно не продать.

— Ах, Марта! Ты просто душка! — вздохнула Антея с облегчением и бросилась ее обнимать.

— Да уж! — сказала Марта, посмеиваясь. — Будьте со мной поласковей, пока я с вами. Я собираюсь сказать вашей маме, как только она вернется, что больше у вас не служу.

— Ах, Марта! Неужели мы так плохо себя вели? — испугалась Антея.

— Я не о том, мисс, — сказала Марта и захихикала пуще прежнего. — Я выхожу замуж. За Биля, лесничего. Он сделал мне предложение в тот самый день, когда вы вернулись от священника, у которого застряли на колокольне. А сегодня я сказала ему «да» и сделала его счастливым человеком.

Антея положила семь шиллингов и четыре пенса обратно в копилку и кусочком бумаги заклеила то место, где повредила ее кочергой. И она была очень довольна тем, что все так закончилось. Однако и по сей день она не знает, является взлом копилки преступлением, за которое положена виселица, или нет.

Глава одиннадцатая Последнее желание

Увидев название этой одиннадцатой (и последней) главы, вы, разумеется, отлично поняли, что в ней повествуется о последнем дне, когда Сирилу, Антее, Роберту и Джейн удалось попросить псэммида, то есть песочного эльфа, исполнить их желание.

Впрочем, дети об этом еще не знали. Они были полны радужных надежд, и хотя иной раз придумать по-настоящему стоящее желание было чрезвычайно трудно, в этот день головы их буквально лопались от множества весьма заманчивых идей, одна лучше другой. «Так оно всегда и бывает», — горько заметила впоследствии Джейн.

Этим утром дети проснулись спозаранку и, сидя в саду в ожидании завтрака, бурно обсуждали свои планы. Старая идея о сотне фунтов современными флоринами оставалась по-прежнему самой привлекательной, но были и другие, ничуть не хуже, — к примеру, «каждому по пони». Эта идея имела существенное преимущество. Сами посудите, утром желаешь пони, весь день катаешься, на закате он исчезает, а на следующий день ты желаешь его снова. Огромная экономия на кормах и соломе! Однако во время завтрака кое-что произошло. От мамы пришло письмо. Бабушке стало лучше, и мама с папой рассчитывали вернуться домой сегодня после обеда. Все обрадовались. И разумеется, это известие отодвинуло на задний план все, что обсуждалось до завтрака. Детям было совершенно ясно, что сегодняшнее желание должно быть таким, чтобы доставить удовольствие маме, а не им самим.

— Интересно, что ей может понравиться? — размышлял вслух Сирил.

— Ей понравится, если мы будем хорошо себя вести, — сказала Джейн строго.

— Так-то оно так, но это ужасно скучно, — возразил Сирил. — А кроме того, надеюсь, мы способны справиться с этим и сами, без всякого песочного эльфа. Нет, надо придумать что-нибудь особенное, с чем нам самим никак не совладать.

— Осторожно! — предупредила Антея. — Не забудьте про вчерашний день. Помните, что желания исполняются сразу же, в тот момент, когда мы что-то пожелаем. Хорошо бы обойтись без глупостей, особенно сегодня.

— Ладно, — отмахнулся Сирил. — Не учи ученого.

И тут вошла Марта с кувшином кипятка для заварочного чайника, лицо ее выглядело на редкость серьезным.

— Слава небесам, все мы живы, сидим завтракаем! — сказала она мрачно.

— Что случилось? — спросили дети хором.

— Ох, ничего особенного, — ответила Марта, — только, похоже, никто из нас теперь не застрахован от того, что его не зарежут в постели.

— Неужели кого-нибудь зарезали в постели? — ужаснулась Джейн, и вполне понятный холодок пробежал у нее по спине.

— Ну, не то чтобы зарезали, но запросто могли, — сказала Марта. — В соседнем поместье объявились грабители. Биль мне только что рассказал. Они украли у леди Читтендем ее брильянты и прочие драгоценности, все подчистую! У нее один обморок за другим, а в промежутках она только и успевает восклицать: «Ах, мои брильянты!» А лорд Читтендем сейчас в Лондоне.

— Мы как-то видели эту леди Читтендем, — ввернула Антея. — Она носит красно-белое платье, у нее нет своих детей, и чужих она терпеть не может.

— Она самая, — подтвердила Марта. — Так вот, она вложила все свое состояние в драгоценности, и вот как с ней обошлись. Говорят, ее брильянты стоят тыщи и тыщи фунтов. Там было ожерелье, и колье, и целая гора браслетов, а еще какие-то те ары, уж и не знаю, что это такое, и куча колечек. Ладно, некогда мне тут с вами разговоры разговаривать, надо прибраться в доме, пока ваша мамаша не приехала.

— Одного я не пойму, зачем ей такая уйма бриллиантов? — сказала Антея, когда Марта поспешно удалилась. — И вообще, эта леди какая-то противная. Вот у мамы и вовсе нет бриллиантов, да и других камней — раз, два и обчелся. Топазовое ожерелье, колечко с сапфиром, которое папа подарил ей на помолвку, да еще гранатовая звездочка и медальончик с жемчугом, в котором лежит прадедушкин локон. Вот и все.

— Когда я стану взрослым, я куплю маме целую гору бриллиантов, — сказал Роберт. — Если она захочет. Исследуя Африку, я заработаю такую кучу денег, что не буду знать, куда их девать.

— Вот было бы здорово, — мечтательно протянула Джейн, — если бы все эти красивые вещи, я имею в виду все эти бриллиантовые ожерелья, колье и те ары…

— Не теары, а тиары! — поправил ее Сирил.

— И тиары, и колечки, и всякое такое наша мама, когда приедет, нашла бы у себя в комнате. Я так хочу!

Остальные с ужасом посмотрели на Джейн.

— Получите! — воскликнул Роберт. — Ты, милочка, это пожелала! Теперь выход один — надо идти к эльфу, и, если он в добром настроении, быть может, он позволит нам взять это желание обратно и попросить о другом. А если нет, то одному небу ведомо, во что мы опять вляпались! Придет полиция и… Да не плачь ты, глупенькая! Мы за тебя заступимся. Папа всегда говорит, что, если мы не сделали ничего дурного, то бояться нечего, надо просто говорить правду.

Тем не менее Сирил и Антея мрачно переглянулись. Они не забыли о том, как неубедительно прозвучала правда о песочном эльфе в прошлый раз, в полицейском участке.

Это был несчастливый день. Разумеется, эльфа найти не удалось. Драгоценности тоже, хотя дети обыскивали мамину комнату снова и снова.

— Все ясно, — сказал наконец Роберт. — Мы их и не найдем. Их должна найти мама. Может, она подумает, что они пролежали здесь долгие годы, и никогда не узнает, что они краденые.

— Ну конечно! — сердито возразил Сирил. — И мама окажется укрывателем краденого. Хуже не придумаешь.

Еще одна, и весьма продолжительная, попытка отыскать эльфа закончилась полным провалом, и дети, понурив головы, вернулись домой. — Я считаю, нужно просто сказать маме правду, — твердо заявила Антея. — Она вернет бриллианты, и все уладится.

— Ты правда так думаешь? — изумился Сирил. — Неужели ты считаешь, что она поверит? И кто вообще поверит в этого эльфа, пока сам не увидит?! Она решит, что мы просто выдумываем или вовсе свихнулись. И всех нас отправят в Бедлам. Как тебе это понравится? — Сирил повернул голову к совершенно несчастной Джейн. — А как тебе понравится, если тебя запрут в железную клетку с обитыми войлоком стенами, где нечем больше заняться, кроме как целый день втыкать соломинки себе в волосы и слушать дикие крики других сумасшедших? Сами посудите, рассказывать маме нет никакого смысла.

— Но это же правда! — воскликнула Джейн.

— Конечно, правда. Но взрослым такой правды мало, чтобы поверить в нее, — пожала плечами Антея. — Сирил прав. Давайте лучше наберем цветов, поставим их в вазы и постараемся не думать о бриллиантах. Так или иначе, с этими нашими желаниями все всегда как-то улаживается.

И во все вазы, вазочки и вазоны, какие только дети сумели разыскать в доме, они поставили цветы: астры, циннии и поздние алые розы с ползучего куста у стены конюшни. Весь дом превратился в благоухающую беседку.

Едва успели убрать посуду после обеда, как приехала мама, и тут же ее обняли восемь любящих детских рук. На самом деле было не так-то просто удержаться и тут же не выложить маме про песочного эльфа, потому что дети привыкли рассказывать ей все-все-все. И все-таки они удержались.

И маме, в свою очередь, было что рассказать — о бабушке, о бабушкиных голубях, о смирном хромом ослике, что жил у тети Эммы. Маме очень понравилось цветочное убранство дома, и теперь, когда мама вернулась, жизнь стала такой обыкновенной и замечательной, что дети начали подумывать, что песочный эльф им просто приснился.

Однако едва мама направилась было к лестнице, в свою комнату, чтобы снять дорожную шляпку, ее дружно обхватили восемь рук. Складывалось такое впечатление, что у нее только два ребенка: один — Ягненочек, а другой — осьминог.

— Мамуля, не ходи наверх! — сказала Антея. — Позволь мне отнести твои вещи.

— Или мне, — сказал Сирил.

— Мы хотим, чтобы ты пошла и посмотрела на розовый куст, — сказал Роберт.

— Не надо наверх! — воскликнула Джейн совершенно беспомощно.

— Что за глупости, — сказала мама. — Не такая уж я и старая, чтобы не отнести на место свою шляпку. А кроме того, мне нужно хотя бы вымыть руки. Смотрите, какие черные!

И мама пошла наверх, а дети, мрачно переглядываясь в предчувствии беды, двинулись следом.

Мама сняла свою шляпку, — шляпка и впрямь была очень милая, с белыми розочками, — так вот, сняв свою шляпку, мама подошла к туалетному столику с зеркалом, чтобы поправить прическу. На столике между подставкой для колец и подушечкой для булавок лежал какой-то зеленый кожаный футлярчик. Мама открыла его.

— Ах, какая красота! — воскликнула она. Это было колечко с большой жемчужиной, обрамленной сверкающими бриллиантами.

— Откуда оно взялось? — спросила мама, примеривая колечко на безымянный палец, и оно пришлось ей прямо впору. — Как оно сюда попало?

— Не знаю, — честно ответил каждый из детей.

— Наверное, папа велел Марте положить его сюда, — предположила мама. — Сейчас я спущусь и спрошу ее.

— Дай мне пока посмотреть, — попросила Антея, которая прекрасно знала, что Марта не увидит никакого колечка.

И разумеется, выяснилось, что никакого колечка Марта и в глаза не видела, и то же самое сказали Элиза и кухарка.

Удивленная и очень довольная подарком, мама вернулась в спальню. Однако, открыв выдвижной ящик своего столика и обнаружив в нем продолговатый футляр, в котором оказалось бриллиантовое ожерелье, явно стоившее целое состояние, она удивилась еще больше, хотя была уже далеко не так довольна. В платяном шкафу, куда мама хотела положить свою шляпку, она обнаружила тиару и несколько брошек, и в последующие полчаса из разных частей комнаты на белый свет были извлечены все остальные ювелирные изделия. Детям все больше становилось не по себе, а Джейн и вовсе захлюпала носом.

Мама строго посмотрела на нее.

— Джейн, — сказала она, — я уверена, ты что-то знаешь об этом. Подумай, прежде чем отвечать, и скажи мне правду.

— Мы нашли эльфа, — покорно сказала Джейн.

— Чепуха! — нахмурилась мама.

— Не глупи, Джейн! — вмешался Сирил и пустился во все тяжкие. — Мамочка, все эти вещи мы и в глаза не видели, но мы слыхали, что нынче ночью злые грабители унесли у леди Читтендем из Пизмаршплейс все ее драгоценности. Может, это они и есть?

Дети с облегчением вздохнули. Они были спасены!

— Но как же грабители их сюда положили? И зачем? — удивилась мама, надо сказать, вполне справедливо. — Куда проще и безопаснее было бы просто скрыться с ними.

— Быть может, они хотели дождаться заката, то есть темноты, — предположил Сирил, — и только потом уже скрыться. Ведь никто, кроме нас, не знал, что ты вернешься сегодня.

— Я немедленно вызову полицию, — сказала мама встревоженно. — Ах, как мне не хватает сейчас папы!

— А может, нам и правда лучше подождать, когда он приедет? — спросил Роберт, отлично зная, что до заката папа не появится.

— Ни в коем случае! Я не могу ждать ни минуты, все это — ужасный груз на моей совести, — воскликнула мама.

«Всем этим» была целая гора бархатных и кожаных футляров, которая лежала на маминой постели. Они положили драгоценности в шкаф, и мама заперла его на ключ. Затем она обратилась к Марте:

— Марта, не заходил ли кто-нибудь из посторонних в мою комнату, пока я была в отъезде? Скажи мне правду.

— Нет, мэм, — ответила Марта. — Ну то есть я хочу сказать…

— Так-так, продолжай, — приободрила ее мама. — Я вижу, кто-то заходил. Отвечай немедленно и не бойся. Я уверена, что ты не сделала ничего плохого.

И тут Марта разрыдалась.

— Как раз сегодня я хотела сказать вам, мэм, что ухожу от вас в конце месяца, и поэтому я… потому что я собираюсь составить счастье одного порядочного молодого человека. Он лесничий, мэм, Биль его зовут. И все это правда, провалиться мне на этом месте, ведь вы так неожиданно приехали, не предупредили заранее, все было в такой спешке, а он был так добр и сказал: «Марта, красотка моя (хотя какая уж там я красотка, но вы же сами знаете, какие они, эти мужчины), не могу я смотреть, как ты работаешь не покладая рук, и все одна, никто-то тебе не поможет. А руки у меня сильные, и они твои, Марта, солнце мое», — сказал он. Вот он и помог мне вымыть окна, но только снаружи, мэм, а я все время была внутри. И все это чистая правда, мэм.

— И ты была с ним все это время? — спросила мама. — Он снаружи, а я внутри, — ответила Марта. — Ну разве что я выходила, чтобы принести ведро чистой воды и кусок кожи, который эта девчонка Элиза засунула за бельевой каток.

— Все ясно, — сказала мама. — Я недовольна тобой, Марта, но ты сказала правду, и это главное.

Когда Марта ушла, дети обступили свою маму.

— Ах, мамуля! — воскликнула Антея. — Биль ни в чем не виноват! Он такой хороший, достойный и честный человек, честнее не бывает. Не выдавай его полиции, мамуля! Не надо!

Положение было поистине ужасным. Из-за какого- то глупого желания Джейн теперь в грабеже обвиняют совершенно невинного человека. А говорить правду просто бесполезно. Детей так и подмывало сказать правду, но мысли о соломинках в голове и о диких криках умалишенных не дали им этого сделать.

— Нет ли у соседей какой-нибудь брички или повозки? — спросила мама. — Я немедленно еду в Рочестер и все расскажу полиции.

— На ферме есть бричка, только не надо, не надо ехать! — захныкали дети. — Не надо ехать! Дождись возвращения папы!

Однако мама была непреклонна. Приняв какое- либо решение, она шла прямо к цели. В этом отношении она была как Антея.

— Сирил, слушай меня внимательно, — сказала мама, закалывая шляпку длинными булавками с фиалковыми головками. — Я оставляю тебя за старшего. Оставайся в гардеробной и делай вид, что, скажем, пускаешь кораблики в ванной или что-нибудь в этом роде. Скажи, что я разрешила. Только никуда не уходи и дверь на лестницу не закрывай. Другую дверь я заперла. И никого не пускай в мою комнату. И помни, кроме меня, вас и этих проклятых воров, никто не знает, что драгоценности здесь. Роберт, ты будешь из сада следить за окнами. Если кто-нибудь попытается залезть в окно, сразу беги и зови двух фермеров, которых я пришлю, чтобы они сидели и ждали па кухне. Я скажу им, дескать, тут появились какие-то подозрительные личности, что, в общем, не далеко от истины. И помните, я доверяю вам обоим. Впрочем, не думаю, что они сунутся к нам до наступления темноты, так что бояться вам особенно нечего. До свидания, птенчики мои!

Мама заперла свою спальню, положила ключ в карман и ушла.

Дети не могли не восхититься ее решительностью. Они подумали о том, насколько полезной была бы она при поиске выхода из безвыходных положений, в которые они попадали во время ее отсутствия из-за своих необдуманных желаний.

— Мама — прирожденный генерал, — сказал Сирил. — Только вот я не знаю, что теперь с нами будет. Даже если девочки отправятся на поиски этого противного эльфа, и даже если они найдут его и упросят забрать эти драгоценности, то мама решит, что мы просто плохо смотрели и позволили грабителям проникнуть в дом и стащить их. А то еще чего доброго полиция решит, что это мы взяли их. Или что их присвоила мама. Ох, какая же на этот раз получилась гадкая история!

В сердцах Сирил сделал бумажный кораблик и, как ему было велено, принялся гонять его по ванне.

Роберт пошел в сад и уселся на пожелтевшую траву, да так и сидел, обхватив бедную голову своими беспомощными руками.

Антея и Джейн переговаривались шепотом, стоя внизу у лестницы, где была постелена давно прохудившаяся кокосовая циновка, о которую дети вечно спотыкались, потому что по невнимательности ноги то и дело застревали в прорехах. Из кухни доносились громкие и нескончаемые причитания Марты.

— Все это просто ужасно, — сказала Антея. — Да и все ли украденные бриллианты находятся у нас? Если нет, то полиция подумает, что остальные присвоили мама с папой, а эти отдают только для отвода глаз. И их посадят в тюрьму, а на нас будет клеймо изгоев, детей преступников. Да и маме с папой все это не очень понравится, — добавила она, хорошенько подумав.

— Но что мы можем сделать? — жалобно спросила Джейн. — Ничего. Разве что снова поискать эльфа. Сегодня особенно жаркий день. Может, он вылез на солнышко, чтобы хорошенько прогреть свой больной усик?

— Но он, противный, сегодня не станет больше исполнять наших желаний, — заметила Джейн. — Чем дальше, тем сильнее он сердится. И вообще, похоже, мы надоели ему со всеми нашими желаниями.

Антея только мрачно кивала головой, но вдруг она остановилась, да так внезапно, словно услышала нечто невероятное.

— Что такое? — спросила Джейн. — Неужели ты что-нибудь придумала?

— Это наш единственный шанс! — воскликнула Антея взволнованно. — Последняя-распоследняя надежда. Пошли.

Со всех ног они припустили к карьеру. И — о радость! Они увидели песочного эльфа, который развалился в ямке на золотистом горячем песке и, сияя от удовольствия, чистил свои усики на жарком послеполуденном солнце. Однако, увидев девочек, он мгновенно перекатился на живот и стал зарываться в песок. Похоже, он нисколько не нуждался в компании. Но Антею было уже не удержать, она успела схватить эльфа за мохнатое плечо, мягко, но крепко.

— Her! Ни за что! — заверещал эльф. — Немедленно отпусти меня!

Но Антея держала его мертвой хваткой. — Милый-добрый-любезный-солнышко-ты-наше псэммид! — проникновенно произнесла Антея.

— Ну конечно, все ясно, — проворчал эльф. — Не иначе как еще одно желание. Но не могу же я, словно раб подневольный, исполнять желания с утра до ночи! Могу я хоть чуть-чуть пожить в свое удовольствие?

— Тебе что, не нравится исполнять желания? — понимающе спросила Антея, голос ее дрожал от волнения.

— Разумеется! — буркнул эльф. — Отпусти меня, иначе я буду кусаться. Я не шучу, берегись! Но Антея не испугалась и по-прежнему крепко держала эльфа.

— Не надо кусаться, — сказала она. — Лучше выслушай меня. Если сегодня ты сделаешь все, о чем тебя просят, мы больше никогда в жизни тебя не побеспокоим.

Эти слова произвели на песочного эльфа неизгладимое впечатление.

— Я сделаю все, что угодно, — произнес он чуть не плача. — Если и впрямь после сегодняшнего дня вы больше никогда-никогда ни о чем меня не попросите, я готов даже лопнуть от натуги, исполняя одно ваше желание за другим. Эх, знали бы вы, как надоело мне раздуваться, исполняя чужие желания, и как всякий раз я рискую повредить себе связки. И каково это — просыпаться каждое утро с одной мыслью, что все это тебе придется делать, придется! Вы даже представить себе этого не можете, не можете! — Голос эльфа дрогнул, и последнее свое «не можете!» он произнес, перейдя на жалкий визг.

Антея осторожно усадила эльфа на песок.

— Ну вот и договорились, — обрадовалась она. — Мы даем тебе честное-пречестное слово, что после сегодняшнего дня никогда и ни о чем тебя не попросим.

— Тогда начнем, — сказал эльф. — И покончим с этим раз и навсегда!

— Сколько желаний ты осилишь?

— Не знаю, на сколько хватит сил.

— Ладно. Я хочу, чтобы леди Читтендем обнаружила, что ее драгоценности никуда не пропадали.

Псэммид раздулся, потом обмяк и сообщил:

— Готово.

— Я хочу, — продолжала Антея, но уже не так быстро, — чтобы мама не добралась до полиции.

— Готово, — произнес эльф после соответствующей паузы.

— Я хочу, — неожиданно вмешалась Джейн, — чтобы мама забыла про все эти алмазы.

— Готово, — сказал эльф уже несколько ослабевшим голосом.

— Может, тебе надо передохнуть? — участливо спросила Антея.

— Пожалуй, — согласился эльф. — Но прежде чем мы продолжим, не могли бы вы пожелать кое-что для меня?

— А ты что, не можешь исполнять свои желания?

— Разумеется, не могу, — ответил эльф. — Так уж оно задумано, чтобы мы, псэммиды, просили друг друга об исполнении своих желаний, но в старые добрые доисторические времена у нас и не было особых желаний. А теперь пожелайте, чтобы никто из вас никогда и никому не рассказал обо мне.

— Почему? — не поняла Джейн.

— Это же ясно. Потому что если вы расскажете обо мне взрослым, у меня никогда больше не будет покоя. Они от меня не отвяжутся, причем они не станут желать всяких глупостей вроде ваших, нет. Ученые люди придумают, как добиться, чтобы после заката ничего не исчезало, это у них запросто. Они станут просить о снижении налогов, о повышении пенсии по старости, об избирательном праве, о бесплатном среднем образовании и о прочих тому подобных скучных вещах. И они получат все это, и все это никуда не денется, и весь мир перевернется вверх тормашками. Давайте желайте! Скорее!

Антея слово в слово повторила желание песочного эльфа, и тот раздулся так, как дети еще не видели.

— А теперь, — сказал эльф, обмякнув, — что еще я могу сделать для вас?

— Только одно. Я думаю, тогда все встанет на свои места, правда, Джейн? Я хочу, чтобы Марта забыла о бриллиантовом колечке и чтобы мама забыла о том, что лесничий мыл у нас окна.

— Что еще? Давайте сразу, а то я почти выдохся.

— Больше ничего. И большое тебе спасибо за все, что ты для нас сделал. Надеюсь, теперь ты сможешь хорошенько выспаться, и надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся.

— Это что, желание? — спросил эльф слабым голосом.

— Да, если ты не против! — хором воскликнули девочки. И вот в последний раз (в ЭТОЙ истории) они увидели, как псэммид раздулся и резко обмяк. Затем он кивнул девочкам головой, поморгал своими улиточьими глазами и стал зарываться. Напоследок он чем-то громко скрипнул и исчез, и над ним сомкнулся песок.

— Надеюсь, мы все сделали правильно, — сказала Джейн.

— Я уверена в этом, — кивнула Антея. — Пошли домой и расскажем все мальчикам.

Антея нашла Сирила в гардеробной, где тот с мрачным видом пускал свои бумажные кораблики, и все ему рассказала. А Джейн рассказала Роберту. И как только обе их истории были изложены до конца, вернулась мама, разгоряченная и вся в пыли. Она сказала, что по дороге в Рочестер, куда она поехала, чтобы купить девочкам новую школьную форму, у брички сломалась ось, а дорога была узкой, гак что она (то есть мама) упала прямо в высокую живую изгородь, хорошо, что не колючую. Она ire поранилась, однако пришлось пешком возвращаться домой.

— Ох, цыплятки мои дорогие, — закончила свой рассказ мама. — Ну просто умираю, хочу чаю! Бегите скорей на кухню, посмотрите, не закипел ли чайник.

— Ну вот, все в порядке, — прошептала Джейн. — Она ничего не помнит.

— И Марта тоже, — доложила Антея, вернувшись из кухни.

Когда слуги сели нить чай, явился лесничий Биль. Он принес добрые вести. Оказывается, бриллианты леди Читтендем никто вообще не крал. Просто их забрал лорд Читтендем, чтобы поменять оправу и почистить камни, а у служанки, которая знала об этом, был выходной день. Так что все уладилось.

— Интересно, увидим ли мы когда-нибудь песочного эльфа снова? — задумчиво произнесла Джейн, когда дети вышли в сад, пока мама укладывала Ягненочка спать.

— Конечно увидим, — сказал Сирил, — если только вы на самом деле пожелали этого.

— Мы обещали больше никогда и ни о чем его не просить, — напомнила Антея.

— Да и не надо! — искренне воскликнул Роберт.

Разумеется, они еще увиделись с песочным эльфом, но уже не в этой истории. И было это вовсе не в песчаном карьере, а совсем-совсем в другом месте. Это было в… Однако больше я вам ничего не скажу — мне просто нельзя.