Пыль под ногами

Пыль под ногами

Я умираю. Ледяная крошка хрустит внутри каждой клеточки моего тела, а раны, источающие слабую синюю дымку, совершенно перестали регенерировать. Почти две сотни дней я сопротивляюсь смерти, надеясь на невероятную удачу, которая позволит мне вырваться из клетки и расправиться с ненавистным врагом.

Нет. Удача не придёт. Мне не спастись. Я чётко понимаю это, как и тот непреложный факт, что моя смерть близка. Но страха нет. Мы не боимся смерти. Теперь, когда она так близко, я понимаю это совершенно отчётливо.

Двести дней…Я не подсчитывал их, просто мои тюремщики, перед ежедневной пыткой, сообщают, сколько мне удалось протянуть. Двести дней, бормочут охотники и в их голосах начинает звучать страх. Столько ещё никто не выдерживал. Но это ничего не изменит: помощь не придёт, чудо не случится, и я умру.

Я поднимаю голову, ломая ледяной стержень, поселившийся внутри моей шеи и гляжу на женщину, стоящую по ту сторону ядовитых прутьев клетки. Каждый день она приходит и разговаривает со мной. Зачем это нужно ей? Не знаю.

— Ты о чём-нибудь жалеешь? — спрашивает она, — есть ли какая-то вещь, которую ты хотел бы изменить? Поступок, которого ты бы не совершал?

Мысли путаются. Зачем ей это? Маленькая девочка у ног женщины смотрит на меня с жалостью. Она опять принесла мне сухое печенье. Единственное существо, на свете, жалеющее пленного умирающего льва. Я вновь отвлёкся. О чём я могу жалеть?

— Человек, — хриплю я, — оставь меня в покое. Дай сдохнуть спокойно.

— Ответь, — она настойчива, — это — важно, поверь.

Я пытаюсь подняться, погружая ладони в текучую серую пыль и застываю, рассматривая мерзкую мягкую субстанцию. Да, есть. Ведь она недаром, каждую ночь приходит ко мне. Моя умершая совесть, убитая мною дважды. Ольга.

— Слушай, — слова с трудом покидают оледеневшую глотку, — ты никогда не думала, как прекрасна тишина?

Задолго до того, как над Сен-Сенали поплывёт звук утреннего гонга, пробуждая жителей столицы к ежедневной суете, на улицах города царит ночная тишина. Небо уже начинает светлеть, освобождаясь от чернильной синевы, пробитой золотыми гвоздиками звёзд, а тишина продолжает нежиться между маленькими хибарами Нижнего города, распустив волосы среди минаретов Святой стороны и сонно разбросав руки в колоннадах дворцов Верхнего города. Тишина великолепно знает — до гонга её покой могут потревожить лишь случайные кратковременные звуки.

Вот едва слышно треснула ветвь огромного дерева, под которым обычно находят приют паломники Храма Льва, но испугавшись собственной наглости, замерла неподвижно, сопротивляясь слабым, пока, порывам утреннего ветерка. Вот из-за высокой стены, скрывающей аляповатую лепку неуклюжего купеческого дома донеслось слабое позвякивание, но цепной леопард высоко ценит блаженство безмолвия и свернувшись клубком, вновь погружается в тревожный сон стража хозяйских сокровищ.

Но эту неглубокую дрёму может потревожить смутная фигура, крадущаяся сквозь утренний сумрак. Впрочем, это — союзник тишины: ночной вор, пытающийся поживиться в подвалах купеческого дома. Для него вопрос соблюдения безмолвия — вопрос жизни или смерти. Цепь леопарда достаточно длинна, чтобы наглый пришелец смог, в полной мере, оценить остроту звериных клыков. И не спасёт воришку острый стилет, спрятанный за отворотом мягкого сапога: реакции человека недостаточно, чтобы соревноваться с леопардом.

А рядом с осторожно ступающим романтиком полумрака, крадётся его собрат — огромная чёрная крыса. Она, как и человек, может оказаться жертвой леопарда, поэтому короткие лапки неслышно ступают в пыли купеческого двора, а тёмные глаза-бусины настороженно косятся в сторону посапывающего зверя.

Нет, сегодня леопард пропустит вторжение незваных гостей, а значит тишина не нарушится громким рёвом и воплем умирающей жертвы. Только намного позже, уже после утреннего гонга, многоголосицу пробуждающегося города разорвёт пронзительный крик обворованного торговца, трясущего свои телеса перед взломанными кладовыми.

Тишина сонно потягивается и приоткрыв один глаз, смотрит: сколько ей ещё осталось нежиться в мягкой пыли. Огромные Факельные часы на вершине Астрономического минарета, пылая ослепительным огнём показывают — до официального наступления рассвета остаётся чуть больше часа. Значит ещё час пылать ярким огням в предрассветных сумерках, дожидаясь того момента, когда служки с опухшими физиономиями, провернут рычаги утренней перемены и Факельные часы погаснут, уступая место Солнечным, ловящим первые лучи восходящего светила. Именно в тот момент, когда луч вспыхнет на гигантском зеркале Солнечных часов, сутулый Ключник Рассвета навалится всем своим костлявым телом на подопечное ему колесо и над городом прозвучит Утренний гонг.

До рассвета остаётся ровно час. Тишина точно знает, этот час уже не будет таким спокойным, как предыдущие.

Где-то громко фыркают кони и позвякивает сбруя. Цокот копыт приближается и можно различить негромкие голоса, ведущие спокойную беседу. Но пусть никто не обманывается их притворным благодушием и не менее притворной неторопливостью; Предрассветная стража хорошо знает своё дело и ни один нарушитель комендантского часа, не уйдёт от зоркого глаза опытных солдат. Хорошо, если преступник добровольно сдаётся в руки хранителей порядка — тогда его ожидает сырой зиндан или десяток — другой ударов палками по пяткам. Некоторые неблагодарные, правда, не выдерживают и этого милосердного наказания, но тем хуже для них. Горе тем безумцам, которые пытаются убежать от стражи или того хуже — оказать вооружённое сопротивление! Их судьба таинственна и ужасна. Даже ближайшим родственникам неведома судьба пленников. Изредка, в качестве величайшей милости, родным выдают голову преступника, на лице которого написано такое выражение, что даже у самых бывалых волосы встают дыбом. Такова участь тех, кто пытается нарушить спокойный сон жителей Сен-Сенали.

Так поступают с теми, кто тревожит покой тишины.

Но топот лошадиных копыт постепенно удаляется всё дальше и остаётся только слабое эхо, ещё долгое время, блуждающее по улицам, отражаясь от серых глухих стен и пугая возможных нарушителей порядка. Стоит ему стихнуть, и тишина нарушается посвистыванием утреннего ветра, который весело дёргает за ветки приземистые деревца и гонит клубы лёгкой, словно мука пыли. Ветер бешеной собакой треплет двери домов, пытаясь сорвать их с петель и танцует замысловатый танец на плоских крышах. Пробуждённые его хулиганским посвистом, начинают выглядывать из гнёзд ранние птицы и некоторые из них пытаются подавать голос, ещё немного сиплый после ночного покоя.

Тишина недовольно ворочается, затыкая уши длинными пальцами, но былой сон не вернуть. А звуков становится всё больше. Ветер, ворвавшись в порт, бесчинствует пуще прежнего: разбрасывает тюки с грузом, рассыпает крупы и раскачивается на мачтах небольших пузатых лодок, отчего те пытаются зачерпнуть бортом тёмную ночную воду. Волны тоже просыпаются ото сна и взбешённые бесцеремонным пробуждением, ядовито зеленеют. Их изумрудные валы начинают набрасываться на ни в чём не повинный причал и разбиваются вдребезги, поднимая столбы брызг, искрящихся в зарождающемся свете дня.

Мне хорошо известен этот город и поскольку я пребывал в поэтическом настроении, то рисовал картину его пробуждения именно так. Нет — здесь хватает места и для тёмных мазков, но лучше оставить их на потом. Когда у меня будет плохое настроение, я напишу совершенно другую картину. Это будет угрюмое полотно, лишённое светлых красок и напоенное страданием.

Там будет присутствовать частокол перед Дворцом Правосудия, на кольях которого застыли, разинув рот в немом крике, головы обезглавленных правонарушителей. Уж они-то стерегут тишину, как никто другой.

А парой кварталов южнее, за высокой массивной стеной, блестят позолотой стены Дворца Чудесных Сновидений старца Хаима. Весьма интересное место, если ты не собираешь провести там ночь. Ночь во дворце Хаима стоит очень дорого или очень дёшево — всё зависит от того, во сколько ты оцениваешь собственную душу. Женщины из Дворца Чудесных Сновидений отправляются прямиком в гаремы старых сластолюбцев, а мужчин, с радостью, забирают в услужение повелители Святой Стороны. Они обожают нерассуждающих слуг, готовых отдать свои жизни за их дряхлые тела.

Что я ещё могу вписать в своё грядущее тёмное полотно? Дом терпимости старухи Саруф? Нет — это скорее светлое, чем тёмное. Многие семьи отправляют туда своих дочерей, искренне веря в то, что хотя бы этот ребёнок избежит голодной смерти или нищенской жизни.

Арена змей? А вот это — славное место! Отличнейший аттракцион. Люди просто обожают смотреть на очередную партию рабов или просто безумцев, пытающихся переиграть судьбу. Кости, проигравших белеют в жёлтом песке арены, отражая свет восходящего солнца, а провалившиеся глазницы черепов бесстрастно глядят на бледнеющее небо. Змеи, огромные упитанные твари, нисколько не смущаются подобным соседством. Они подставляют лоснящиеся бока светилу, равнодушно поглядывая на массивные ворота, откуда обычно прибывает пища, в виде очередной порции двуногих существ, вооружённых лишь деревянной палкой, с рядами проделанных в ней отверстий. Человек, вошедший на арену, должен выбрать себе определённую змею и подчинить её игрой на флейте. Обмана здесь нет никакого: каждый чешуйчатый монстр слушается определённого инструмента. Если ты из трёх десятков змей выберешь нужную, то тебя ожидает щедрый приз. Раб получит свободу, а нищий — мешок золота, равный его весу.

Иногда в смертельной игре принимают участие пресыщенные жизненными удовольствиями богачи. Костей на Арене много…По виду и не различить, какие принадлежат богатому сановнику, а какие — безродному рабу. Змеи в этом вопросе весьма демократичны, умерщвляя всех, без каких-либо льгот.

В общем — Арена, скорее забавное место. Весело наблюдать за человеком, начинающим понимать, насколько выбранная им тварь, чихать хотела на тоскливые звуки, которые он усердно выдувал из своего инструмента. Начинается суетливая беготня по песку, стук в двери и попытки взобраться на отвесные стены. Зрители обычно приветствуют подобное зрелище дружным свистом и подбадривающими криками. Подбадривают, естественно, змею.

Я улыбнулся забавному воспоминанию и подобрал шерандон с покрытой пылью булыжной мостовой. Хитрый инструмент, к струнам которого прикреплены маленькие хрустальные шарики, чья полая сердцевина заполнена их меньшими собратьями. Стоит нажать на любую клавишу и шерандон издаст приятный протяжный звон, не воспроизводимый никаким другим музыкальным инструментом.

Правда, дабы извлечь из этой бренчалки нечто поконкретнее рассеянного звона, требуется изрядное мастерство. Искусство владения шерандоном передаётся от мастера к ученику, причём таковых не очень то и много. Музыкант, согласившийся учить меня, сопротивлялся этому достаточно долго и сдался только тогда, когда я пригрозил прикончить единственного ученика на глазах учителя. Лишь тогда открылись шлюзы красноречия, и я получил свою толику мудрости.

Ученика, впрочем, я всё равно убил, точно так же, как и старого строптивца, после того, как он выложил всё, что знал.

Маленький ковёр, где я разместил свою задницу, лежал в зарослях невысокого кустарника, распространяющего вокруг терпкий специфический аромат. Из ягод именно этого растения, в народе именуемого дурман-травой, старец Хаим изготавливает своё знаменитое зелье, отведав которое люди погружаются в сладостный сон, навсегда лишающий их памяти. В период цветения, аромат дурмана может привести к такому же результату. Но это произойдёт через полторы луны, а сейчас я просто, с удовольствием, вдыхал приятное амбре, слегка кружившее голову.

Но если я испытывал лишь лёгкое головокружение, то у девушки, привалившейся ко мне, имелись огромные проблемы с координацией. Её красивое круглое лицо, обрамлённое иссиня-чёрными волосами, словно поблёкло. Тёмные глаза скрылись за плотно закрытыми веками и длинные пушистые ресницы почти касались побледневших щёк. Пухлые губы ещё подрагивали, но дыхание настолько ослабело, что я не мог его уловить даже в чуткой предрассветной тишине.

Обнажённые руки, украшенные тонкой вязью татуировки, безвольно повисли, а ноги, согнутые в коленях, казались расслабленными. Кстати, татуировка на голых бёдрах была зеркальным отображением рисунка на предплечьях и поясняла: эта девушка является личной собственностью купца Салима и предназначена ему в наложницы. Для подтверждения этого идиот-купец поставил клеймо на прекрасную грудь пятнадцатилетней красавицы, но так и не смог испортить превосходное создание.

Не было нужды изучать все эти извилистые линии на смуглом теле лежащей рядом девицы. Я и без того знал, кому она принадлежала до сегодняшней полуночи, когда вышиб двери купеческого гарема и насадил главного евнуха на колья хозяйской ограды. Жирный ублюдок даже пикнуть не успел, когда металлические прутья вошли в его дряблую плоть. Женщины, поначалу слегка испугались, однако к тому моменту, когда я собрался уходить, ещё способные дышать, наперебой уговаривали забрать их с собой. Но я уже насытился и испытывал исключительно эстетический голод. Поэтому, выбрал именно этот прелестный цветок, блистающий среди полузасохших растений купеческого гарема, владелец которого славился своей неразборчивостью и безвкусицей.

Я положил голову девушки на свои колени и приласкал ладонью её волосы. Шаловливый ветерок, передразнивая меня, повторил ласку, взъерошив тёмные пряди и прикрыв бледное лицо естественной вуалью. Усмехнувшись, я исправил ошибку ветра, сдув волосы с закрытых глаз. Голос, внутри меня, пытался что-то сказать, но большую часть я не смог понять, а меньшую — не захотел, поэтому выпустил наружу только лежащее на поверхности.

А это требовало музыкального сопровождения. Взяв шерандон в обе руки, я осторожно прижал чуткие клавиши и тонкий звенящий звук поплыл в безмолвии утреннего воздуха. Когда пальцы вспомнили инструмент, я подобрал мелодию к словам, звучащим внутри и соединив их в единое целое, негромко зашептал песню, обращаясь к лежащей на моих коленях девушке.

Как обычно, завершив песню, я обнаружил в ней множество тайных и явных пороков, благополучно приписав несовершенству своего внутреннего я, слабоватому по части стихосложения. Так или иначе, песня завершилась, поэтическое настроение прошло, а девушка, на моих коленях, широко распахнула тёмные глаза и попыталась приподняться, жадно хватая ртом воздух. Её обнажённая грудь тяжело вздымалась в тщетных попытках удержать последнюю искру жизни, ещё таящуюся в этом прекрасном теле.

Как и следовало ожидать, ничего у неё не получилось. Девица рухнула на землю, уставившись в светлеющее небо глазами, на которые медленно наползала смертельная поволока. Последний раз я перебирал её чёрные волосы, как обычно слегка сожалея о содеянном. Ничего не поделаешь — за всё приходится платить. Лучше всего, когда платит кто-то другой.

— Жаль, жизнь так коротка, — констатировал я, поднимаясь на ноги и закрывая крышку шерандона, — а удовольствия, чёрт побери, ещё короче.

— Ты сочиняешь песни? — брови женщины ползут вверх, — первый раз слышу.

— Уже — нет, — хочется встать на ноги, но я опасаюсь рухнуть физиономией в пыль, — когда-то умел. Точнее, не я, а как бы живущее во мне другое существо.

Девочка обходит клетку и садится в пыль рядом с узилищем. На её личике застыло отчаяние и маленькие пальчики продолжают сжимать раскрошенный крекер. Охранник презрительно косится на малышку, но не делает попытки прогнать моих посетителей.

— Кто-то, внутри? — женщина пристально вглядывается в меня, — забавно. Прости, я прервала твой рассказ, на том месте, где ты убил молодую девушку и вспомнил про убийства ещё нескольких людей.

— Ха, — я откашливаю ледяные кристаллы, забившие глотку, — опять эти твои душеспасительные беседы? Человек, я — лев и вы — моя пища. Хочешь слушать, слушай…

Повесив музыкальный инструмент на пояс, я сошёл с ковра, переступил неподвижное тело и неторопливо направился к проходу между двумя приземистыми зданиями. В этом направлении, кварталом севернее, располагалась торговая площадь, куда я и направлялся. Было самое время. Если верить факельным часам, до рассвета оставались считанные минуты и на верхней площадке Астрономического минарета уже показались согбенные фигуры, производящие некие хитроумные телодвижения.

На следующем перекрёстке застыл огромный конь, скалящий белоснежные зубы. Верхом сидел капитан Предрассветной стражи и угрюмо смотрел на меня. Рука в перчатке тончайшей кожи лежала на эфесе длинной сабли, в богато инкрустированных ножнах. Да и вообще, капитан нацепил на себя множество дорогостоящих побрякушек, каждая из которых стоила целого гарема, полного девушек, подобных той, которая осталась лежать за моей спиной.

Пылающий взгляд капитана ожёг меня, а губы под пышными усами изогнулись в угрюмой ухмылке. Интересно, узнал ли этот страж порядка меня в новом обличье или я, подобно Ал Рашиду, вновь шастаю неузнаваемым? Скорее — последнее, ибо конь, ленивой иноходью, двинулся ко мне, а сабля беззвучно поползла из ножен. Видимо капитан собирался опробовать на мне свой коронный удар, которым он рассекал человека до пояса.

— Эй, ты! — прикрикнул он, — а ну, стой!

— Стою, — согласился я, и не думая останавливаться.

Совершенно ошеломлённый подобной дерзостью, капитан придержал коня и его кустистые брови изумлённо встали шалашиком. Пока вояка приходил в себя, я продолжил своё неспешное перемещение в сторону площади и повернув за угол, скрылся с его глаз. Это конечно не помешало бы солдафону быстро догнать наглеца, но в эту самую секунду грянул звук утреннего гонга.

Тотчас утренние улицы, мгновение назад неподвижные и мёртвые, словно иссохшее русло, превратились в бурную реку. Самое лучшее сравнение, пришедшее в голову, это — тёмный подвал, кишащий крысами, где вспыхнул яркий факел. Я не успевал разглядеть, откуда именно выпрыгивают жилистые невысокие фигурки, обряженные в живописные лохмотья — то, чем хозяева не пожалели наделить верных слуг. Возраст всех, несущихся по улице в сторону торговой площади был приблизительно одинаков: пятнадцать — шестнадцать лет. Каждый имел при себе короткую палку и не стеснялся пускать её в ход, если требовалось очистить дорогу. То и дело раздавался смачный стук с последующим воплем. Вот на углу приключился крупный затор и звуки ударов, смешиваясь с криками боли, перекрыли шелест босых ног.

Вся эта суета и спешка имела целью одно — занять торговое место на площади для своего хозяина, подобрав самое удобное. Когда-то власти попытались привести этот хаос к порядку и начали распределять торговые места и это едва не привело к открытому бунту. Пара десятков голов была отрублена, пара десятков взяток получена и всё вернулось на круги своя. Схема осталась без изменений: едва заслышав удар гонга, слуги купцов, со всех ног, спешат на площадь, где столбят выбранный участок, растягивая полотнище с эмблемой своего торгового дома. Успел занять выгодное место — молодец, готовься к завтрашнему дню. Не успел…Каждый вечер из-за высоких стен купеческих усадеб раздаются хлопающие звуки ударов плетей и жалобные стоны бичуемых. Это получают вознаграждение нерадивые слуги, не сумевшие выполнить свой долг.

Невзирая на всеобщую толчею и неразбериху, гонцы осторожно обтекали меня со всех сторон, не решаясь даже прикоснуться, что естественно позволяло им избежать дополнительных неприятностей. Правда, некоторые из юношей, задерживали свой стремительный бег, поворачивая вытянутые, как у гончих смуглые лица и любопытствуя: что за странный тип, шляется в такую рань, не пытаясь заняться важными делами. Видимо я достаточно красноречиво отвечал на их взгляды, потому как они, утратив остатки ненужного любопытства мчались дальше, помахивая дубинками и тяжело выдыхая свежий утренний воздух.

Ощутив пристальный взгляд на своей спине, я обернулся и увидел знакомого капитана, замершего на противоположном берегу людской реки. Он вперился в толпу, словно кого-то разыскивал в её бурном потоке. Интересно, каковы шансы, что бравый вояка пытается найти не меня, а кого-то другого? Справедливо рассудив, насколько эти шансы стремятся к нулю, я решил помочь человеку и подняв руку, помахал капитану, надеясь на ответную реакцию.

Хм, честно говоря, капитан не оправдал моих надежд. Он лишь уставился на меня горящими глазами и натянул поводья лошади, вынудив ту оскалиться в фальшивой ухмылке. Махнув офицеру, на прощание, я отправился дальше, омываемый волнами отставших гонцов.

Лица этих аутсайдеров выражали отчаяние, а щуплые плечи, едва прикрытые остатками халата, щеголяли отметинами предыдущих неудачных забегов. Один из неудачников, пошатываясь, споткнулся и растянулся в пыли, истоптанной сотнями ног. Воробьиные плечики содрогались, то ли от рыданий, то ли от прерывистого дыхания. Когда я подошёл ближе, дрожь в теле прекратилась, и парень неподвижно замер на камнях, повернув ко мне ничего не выражающее лицо с тусклыми стекляшками глаз. Из полуоткрытого рта вытекала тонкая струйка крови. Всё, отбегался. Ничего не поделаешь — это жестокий мир и покойнику возможно ещё повезло, дожить хотя бы до такого возраста.

Точно дождавшись нужного момента, из переулка показалась поскрипывающая телега, запряжённая парой горбатых тварей со спиленным рогом посреди вогнутого лба. Телегой управлял тщедушный старикашка в чёрном латаном-перелатаном халате. Рядом восседали два огромных парня, обнажённых до пояса. Великаны походили друг на друга, как две капли воды и при этом, сохраняли фамильное сходство с папашей, дрожащей рукой направляющим своих скакунов.

Папаша Цезират и сыновья за работой. Когда благородные купцы неспешно двинутся со своим товаром к рыночной площади, их взгляд не должны обременять всякие неприятные предметы, подобные истекающему кровью на мостовой.

Братья спрыгнули с повозки и склонились над мертвецом, преодолевая сопротивление непомерно раздутых бурдюков, ошибочно именуемых животами. Раз-два и тело гонца отправилось в повозку, где им занялся Папаша.

— Удачного дня, Папаша Цезират, — поздоровался я, наблюдая за слаженной семейной работой, — слышал, вы удачно пристроили свою дочь?

Братья синхронно уставились на меня своими тусклыми бусинами и повернулись к отцу. Кроме богатырской силы, Цезират не смог наделить сыновей ничем более, поэтому был вынужден на старости лет направлять их, подобно тому, как он погонял горбатых уродов, везущих повозку. Пожалуй, те всё-же, были несколько сообразительнее.

— Удачного дня и тебе, добрый человек, — прошамкал Папаша, демонстрируя жалкие остатки зубного запаса, — действительно, Создатель оказался благосклонен к моим просьбам и мне удалоь определить Фалину в гарем глубокоуважаемого градоначальника. Правда, весьма огорчает тот факт, что доблестный Эфеам до сих пор не оказал чести оросить прекрасный сосуд своим семенем. Государственные заботы снедают сего благородного мужа.

Ага — государственные заботы, плюс запущенная гонорея, да ещё прогрессирующая импотенция на почве алкоголизма. Бедная девочка останется нетронутой до тех пор, пока доблестный Эфеам не отбросит копыта от пожирающей его венерической болячки.

— Как работа? — поинтересовался я, кивая на повозку, — генерал Амалат горячо расхваливал старого Цезирата и его добросовестный труд. Он до сих пор вспоминает, как вы справились с приказом падишаха после Молниеносной войны.

Старый пердун искренне удивился, когда я упомянул имя главнокомандующего армией падишаха, но на морщинистой физиономии одновременно расплылась самодовольная ухмылка. А как же — старый развратник всё ещё помнит его. Высохшая рука, испещрённая алыми точками погладила желтоватую бородку, а сморщенное личико цвело и попахивало.

— Было время, было, — проскрипело это древнее нечто и тяжело вздохнуло, — а вот нынешняя работа не приносит мне никакого удовлетворения, добрый человек. Какое удовольствие подбирать дохлятину на улицах столицы, даже если за это платят хорошие деньги? — он расплылся в недоброй усмешке и его кривые пальцы алчно зашевелились, напоминая лапы жадного паука, — Нет в этом никакой романтики. Впрочем, за каждого мертвеца платят сотую долю, от его веса. Причём, в последнее время умерших становится всё больше и больше.

Ну это, как раз, совсем неудивительно. Аппетит приходит во время еды.

— А в чём дело? — спросил я, на всякий случай, — до меня доходили слухи, как нищие кончают счёты с жизнью, вспарывая свои животы.

— Ложь, — махнул рукой Цезират, — я тоже слышал эти бредни. Плюс ещё чепуху о каких-то разбойниках, таящихся под землёй и вырезающих целые семейства. Поверь мне, добрый человек, ни в одном слове этой ерунды нет ни капли правды. Те тела, которые мы находим, не похожи на бедняков и на их коже нет и следа от царапин или порезов. Я готов поверить в руку Всевышнего, поражающую грешников, о чём любят рассказывать муллы, но сколько могли нагрешить молодые люди, не достигшие восемнадцати? Сомневаешься в моих словах? Взгляни сам, добрый человек.

Он повернулся и отбросил покрывало со своей повозки, похваляясь мрачным содержимым. Я подошёл ближе, чтобы лучше рассмотреть груз и сыновья Цезирата протопали к другому борту, стремясь не упустить самое интересное. Я заметил, как один из братьев нервно вытер лысину огромным платком, а другой плотоядно облизнулся. Интересно: он их насилует или только ест? О сыновьях Папаши ходили о-очень разнообразные слухи. Как, впрочем, и о самом Папаше. Амалат вспоминал не только о том, как они жгли тела павших солдат, но и кое-что ещё. Но об этом он вспоминал только тогда, когда упивался в стельку.

Тела укладывали на дно повозки весьма умелые и опытные руки — сразу видно профессионалов. Каждое тело аккуратно обернули куском ткани положив, предварительно руки на грудь, как и полагалось, по обычаю. Папаша Цезират не даром поедал свой кусок хлеба, или чем он там ещё испытывал свои гнилые зубы, прежде чем промыть их кувшином вина.

— Мертвецы, они мертвецы и есть, — сказал я и равнодушно пожал плечами, — обычное мясо — не вижу ничего интересного. Вечера на площади Правосудия впечатляют намного больше.

— Дело не в том, — сучковатый палец поднялся вверх и нервно затрясся, сверкая камнем в массивном перстне, — просто непонятно, какова причина смерти. Лица у всех спокойны, не искажены страхом или страданием. Почти все, это — красивые молодые люди. Особенно внимательно я изучил девушек: у большинства клейма весьма богатых и влиятельных домов. А юноши одеты так, что я, с трудом, удерживаюсь от искушения присвоить часть их облачения.

Я бросил косой взгляд на старого хитреца и перехватил такой же быстрый ответ с его стороны. Когда это старина Цезират удерживался от возможности взять плохо лежащее? Насколько я знаю, его профессиональным лозунгом всегда был слоган мародёров: мертвецу — нагота к лицу.

По мере того, как Папаша перечислял все странности, подмеченные им, худые руки труповоза, торчащие из широких рукавов халата, подобно двум палкам, сноровисто откидывали покрывала с лиц умерших, демонстрируя спокойные молодые лица, тихими улыбками приветствующие лучи солнца, которое им уже не увидеть никогда.

Девушки, естественно, были мне знакомы все, до единой, а вот физиономии жмуриков мужского пола стали настоящим открытием. Впрочем, если судить по телосложению, чертам лица и прочим приметам, становилось ясно, преобладал определённый тип парней. И я хорошо знал, кому именно нравится этот тип. Галина предпочитала не столь высохших, как головешка, мужчин. Понимаю, какую жажду пыталась утолить Ольга у этих жилистых крепких юношей. Недаром она, с таким постоянством уводила в ночь молодых аристократов, выгоревших под палящими лучами светила. Юным балбесам, оголодавшим в своих сторожевых лагерях, льстило внимание знойной красавицы, и они без разговоров уходили за ней во мрак. А потом, всё, как обычно — разочарование, воспоминания и ярость. А ни в чём не повинные парни, наутро возвращаются домой в тележке Папаши Цезирата.

Другое дело — изнеженная Галя, чьей вотчиной был весьма продолжительный флирт с опытными ловеласами Сен-Сенали. Простые отношения, без какого-либо подтекста. Игра могла продолжаться неделями, поэтому количество мертвецов обременённых, до знакомства с Папашей, массой золотых украшений, оказалось ничтожным.

Повинуясь внезапному импульсу, каковые временами накатывали на меня, словно волны на берег, я открыл футляр шерандона и тронул клавиши инструмента. Услыхав звон, Папаша Цезират замер, прекратив открывать очередное умиротворённое лицо и энергично зашевелил полупрозрачными ушами, с торчащими пучками длинных рыжих волос. Его сыновья тупо уставились на меня, причём тот, который пониже, продолжал гладить обнажённую женскую ногу, замершую в трупном оцепенении. С лица идиота не сходила счастливая ухмылка и сгусток слюны медленно полз по подбородку. Изумительное зрелище. Постаравшись не отложить его в памяти, я закрыл глаза и медленно пробежался пальцами по клавишам шерандона.

Мелодия, исторгаемая из инструмента, предназначалась ушам, которые уже не могли её оценить, а слова напрасно стучались в остановившиеся холодные сердца. О чём это я? Это была моя песня и покойникам она была не нужна. И уж тем более в ней не нуждалось семейство дегенератов, изумлённо взирающих на меня. Я пел её исключительно для себя, для того, кто был глубоко погребён внутри и лишь изредка, печально смотрел на мир, досадуя о своей потере. Впрочем, не только…Кошка, с разметавшимися волосами, яростно сверкала глазами, стоя на коленях над неподвижным телом. Не открывая глаз, я пел всем ушедшим:

— Грустное зрелище, — сказал я, отобразив в голосе подобие тоски и глубоко вздохнул, избавляясь от остатков печали, застрявших внутри, — душераздирающее. Просто кошмар.

— Я слышал истории о молодом господине с шерандоном в руках, — прошамкал Папаша Цезират и в его выцветших глазах мелькнуло нечто, похожее на ужас, — я слышал, он многолик, словно сам Царь Зла и его мириады джиннов. Говорят, он всегда там, где царит смерть. Я слышал…

— А ты никогда ничего не слышал о пользе молчания? — я осторожно закрыл футляр инструмента и улыбнулся старику широкой улыбкой от которой он шарахнулся назад, невзирая на всё тепло моей усмешки, — забирай свою мертвечину и продолжай путь. Только прошу тебя, послушай доброго совета и прекрати распространяться о странностях своего груза.

— Я понял, всё понял! — Папаша лихорадочно паковал тела, косясь в мою сторону, — больше никаких разговоров, буду нем словно рыба.

— Погоди, — я схватил край покрывала и отбросил его, открывая лицо совсем молоденькой девушки, — посмотри на неё — разве она не прекрасна? Разве она не похожа на юный цветок, растущий в цветнике, превосходя своей красотой остальные цветы?

Старый труповоз, выпучив глаза, кивнул головой. По-моему, он даже не взглянул на покойницу. Волны печали катились через меня, вызывая приятное томление в груди и желание пустить слезу. Иллюзия — да, но какая! Весьма похожая на настоящие чувства.

— Они будут говорить — как жаль, она умерла! — я наклонился и поцеловал холодные губы, — как жаль, придётся забросать её жирной грязной землёй, дабы это прекрасное лицо пожрали черви вдали от солнечных лучей, некогда ласкавших его. Но они глубоко заблуждаются, не понимая высшего благодеяния. Ты следишь за моей мыслью?

Похоже, переход оказался слишком внезапным, для высохших мозгов Папаши Цезирата, и он только распахнул свой зловонный рот и хлопнул впалыми веками. Его сыновья, видимо начали понимать, что над ними смеются, потому как издали слаженное мычание, подобное тому, которое издают волы, везущие арбу.

— Я вот о чём толкую — они говорят, дескать им жаль умершей девушки, как жаль сорванного цветка. Но если его не сорвать, то со временем он отцветёт и засохнет, сознавая уходящую навсегда красоту. А сорванный, он будет услаждать чей-то взор и обоняние, навсегда оставшись в памяти прекрасной мечтой. Так зачем же красавице становится жертвой безжалостного времени, превращаясь в отвратительную старческую оболочку? Уж лучше остановить старение и сохранить в памяти этот изумительный облик, который уже никогда не изменится.

— А сами-то вы не желаете, чтобы вас тоже остановили и запомнили? — нашёлся осмелевший Цезират.

— Дурень, — я расхохотался, — спрячь свою глупость и никому не показывай. У меня нет необходимости умирать, останавливая старение — я и так живу вечно.

Я продолжил смеяться и вся троица, с исказившимися лицами, попятилась назад. Вероятно, они приняли меня за безумца — эти тупые, ограниченные в своём невежестве скоты. Я мог бы пожалеть их, если бы не презирал так сильно.

— Люди не живут вечно, — смог, наконец, прошамкать старик и его рука нырнула под халат, где видимо висел какой-то амулет, — только Создатель, да ещё нечистые духи, созданные Царём Зла для испытания человека. И ты не похож на Создателя, скорее ты напоминаешь одного из посланников преисподней!

— А ты напоминаешь мне старый кусок говорящего дерьма! — огрызнулся я, снисходя до банальной уличной брани и полностью теряя интерес к разговору, — забирай дохлятину и проваливай отсюда. Забудешь мои предупреждения — пеняй на себя.

— Папа, — пропищал один из братьев неожиданно тонким голоском, — разреши нам поиграть с ним. Потом мы положим его к остальным, а голову я поставлю рядом с кроватью.

— Ты гляди, оно ещё и разговаривать умеет! — изумился я, глядя на громилу, который вытащил из-под настила повозки кривой ятаган, покрытый бурыми пятнами, — я сейчас исправлю это досадное упущение, а заодно проверю, насколько твой язык длиннее твоего члена.

— В повозку! — коротко скомандовал Папаша, подталкивая упирающихся и оборачивающихся сыновей, — у меня дурное предчувствие. Слухи не всегда лживы и у меня нет желания убеждаться в том, что именно этот окажется правдой. Тем более — из всех остальных он самый мрачный.

— Удачной охоты, — пожелал я вслед удаляющейся повозке и не в силах удержаться, расхохотался, — обильного урожая, добрый человек!

— Презрение к людям и показная бравада, — женщина кажется задумчивой, — но ты постоянно поминаешь своё внутреннее я, а в твоих песнях звучит совершенно человеческая печаль.

— Иллюзия, — хриплю я, — всего-навсего — маскировка….

— И только? Но зачем? Почему гордый лев, искренне презирающий людей копирует их чувства? И Ольга, кто это? Какую неприятность ты ей доставил?

— Неприятность? Она бы так это не назвала, — я опускаю голову и закрываю глаза, — потом, всё потом…

Телега скрылась за поворотом на скорости, раза в два превышающей ту, с которой передвигалась перед встречей со мной. Какая то толстуха замерла на противоположной стороне улицы, придерживая огромными ладонями огромный кувшин, повторяющий своими формами фигуру хозяйки. Плотная ткань чадры не давала, как следует рассмотреть, но кажется она уставилась на меня. Пребывая в странной смеси благодушного и язвительного настроений я показал ей козу, что считалось насыланием порчи. Бабища истерически взвизгнула и едва не расколотив собственность, со всех ног бросилась прочь, оставив меня в гордом одиночестве.

Нет, всё-таки не в таком полном, как мне казалось. Из-за угла, тяжело топая копытами, неторопливо вышел уже знакомый мне жеребец, неся на спине не менее знакомого седока. Капитан задумчиво крутил ус и пристально смотрел на меня. Я повторил жест, до смерти перепугавший горожанку, но всадник лишь приподнял одну бровь и отпустил ус. То ли был не суеверен, то ли и это более вероятно, полагался на защиту могучих амулетов.

Мне доводилось слышать, старые вояки используют с этой целью части тел убитых врагов: глаза, уши и тому подобное. Это конечно, не всегда носит настолько извращённый характер, как скажем у Амалата, бережно хранящего в золотой шкатулочке высохший фаллос коменданта разграбленной крепости Архун, но всё-таки неприятно дышать вонью разлагающихся глаз или носа, стоя рядом с дряхлым ветераном. Особенно, если он надумает похвалиться трофеями, бережно перебирая гниющие куски плоти.

Капитан медленно ехал в мою сторону, и я пожав плечами, продолжил своё паломничество в сторону Рыночной площади. Оттуда уже доносились оживлённые крики — то ли гонцы сражались между собой за выгодные места, то ли успели добраться хозяева, со своим товаром. Меня опередил высохший словно мумия, мужчина, невозмутимо восседавший на низкорослом животном, похожим на длинноухую свинью. Позади, похрюкивая от напряжения, трусили ещё двое подобных тварей, гружёные объёмистыми тюками. Свинокроликов палкой подгонял угрюмый парень, прихрамывающий на правую ногу. Не отвлекаясь от своего занятия, он сверлил взглядом спину хозяина. Судя по накалу взора, имей погонщик малейший выбор, он бы предпочёл использовать палку на спине худосочного купца.

Следом за этой группой единомышленников громыхала двухэтажная телега, которую важно тащили вперёд тигры — альбиносы. Помимо выполнения непосредственных обязанностей, зверушки подрабатывали сторожами, рыская по сторонам голодными хищными глазами. На пирамиде мешков восседал их повелитель: купец, настолько заплывший жиром, что я пожалел несчастных тварей, вынужденных перевозить неподъёмные тяжести.

Остальных, обгоняющих меня, я уже не рассматривал, не забивая голову многообразием лиц, телосложений и средств доставки. Вполне достаточно того, что при каждом посещении Рынка вся эта братия набрасывается на тебя, пытясь привлечь хоть какое-нибудь внимание к своему товару.

Вход на площадь преграждали (если можно так сказать) распахнутые ворота, охраняемые парочкой жирных бездельников, обряженных каким-то шутником в доспехи городской стражи. Два толстых лентяя, с важным видом, принимали оплату за проезд, причём тот, который с разорванным ухом складывал деньги в коробку с эмблемой городского казначейства, а тот, которому наступили на нос, не менее деловито, прятал в расшитый кошель подношения от благодарных купцов. Коррупция в действии. А мне оно надо?

У самой ограды, постелив вытертый коврик, сидел тощий старик с длинной седой бородой и запрокинув голову, пронзительным голосом декламировал молитвы. Глаза его незряче смотрели в никуда. Перед собой дедуган бросил перевёрнутую чалму, где уже поблёскивало множество монет. Считалось хорошей приметой подать нищему в начале торгового дня и большинство купцов добросовестно соблюдали традицию. Стража имела с этого свой интерес и приглядывала за бедолагой, поэтому дела у того шли весьма неплохо, кроме всего прочего, позволяя несчастному юродивому содержать три гарема в различных районах столицы.

Подойдя к старику, я присел рядом, привалившись спиной к скрипнувшей ограде. Слепой повёл щекой, отгоняя невидимую муху, слегка сбился, но тут же продолжил пронзительное нытьё, обращённое к всевышнему. Стражники тоже обратили внимание на меня, но решили пока не вмешиваться.

— Привет, Хамид, — сказал я и подвинул ногой его чалму, — ого! Рабочий день только начался, а у тебя уже хватает на целую ночь веселья.

— Господь всемилостив, — со вздохом, сказал нищий, прерывая молитву, чтобы внимательно изучить слепыми глазами моё лицо. На мгновение тусклые пятаки остановились на шерандоне и ещё раз вздохнув, старик закончил, — но видимо не настолько всеблаг, дабы избавить меня от твоих посещений.

— А, узнал! — обрадовался я, — очевидно, по голосу. Я слышал, слепцы, ну я имею в виду настоящих слепых, а не тех жалких жуликов, которые дурачат честных людей на Рыночной площади, способны узнавать человека по одному-единственному слову.

— Твои слова, как ветер, а обличье — туман, — прокряхтел нищий, принимая очередную подачку, — благослови твою торговлю Господь. Однако даже у ветра есть направление, а туман не бывает настолько густым, дабы скрыть всё на свете.

— Это точно, — согласился я, — кому, как не вам — слепым знать, как выглядит туман и каким он бывает.

— Если ты пожелаешь, чтобы я тебя хоть раз не узнал, тебе следовало бы оставлять дома свой шерандон, цепочку на руке и медальон на шее, — заметил Хамид, проигнорировав выпад, — они тебя сразу выдают. Впрочем, можешь этого не делать, ибо среди всех остальных слепцов один слепой Хамид обладает истинным зрением, ниспосланным ему всевышним.

— Ну брякалка ещё куда ни шло, но, — я поднял руку и посмотрел на браслет перехода. Медальон я ощущал и так, как постоянную пульсацию в груди, — всё остальное…

— Эге-ге, даже у джиннов бывают свои привязанности, — пожал плечами старик, — боюсь только, от этой информации мне не будет никакого проку — одни неприятности.

— Совершенно верно, — согласился я, усмехаясь.

— Ну, тогда будем считать, что я ничего и не знаю. Предпочитаю быть нем, как могила, вместо того, чтобы на самом деле отправиться в неё из-за лишнего словца, — в чалму вновь низвергся медный дождь, — да благословит ваши товары Господь. Ну и зачем же всемогущий джинн отыскал нищее ничтожество, оскверняющее своим задом место рядом с важными торговыми людьми?

— Может быть мне не с кем побеседовать? — предположил я.

— Ха, я видел джинна с такими пэри, при взгляде на которых блекли мои самые необузданные фантазии. И я даже не буду вспоминать джиний, — сказал Хамид, помолчав, — а если джиний две, то и джиннов видимо, двое. Неужели джинн предпочтёт старого глупого нищего, общению с равными себе?

— Ну вообще-то, джиний, как ты их называешь — три, — уточнил я, — но это тебя, как ты понимаешь, не касается. И я даже не буду вспоминать, что твои слепые глаза и так видели чересчур много.

— Виноват, — отозвался слепец и по его губам проскользнула едва заметная самодовольная ухмылка, — но смею напомнить: многие, в том числе и почтенный джинн, ценят меня именно за это. Даже высокочтимый начальник королевской полиции оказывает честь, уточняя информацию, полученную от его осведомителей.

Один из стражников оставил своё занятие и сунув плотно набитый кошель своему напарнику, направился в нашу сторону. Видимо, решил защитить божьего человека от приставаний праздного бездельника, препятствующего творению молитв. Однако, когда жирная туша преодолела половину расстояния Хамид, словно невзначай, приподнял правую руку и взмахнул перед лицом, будто отгонял назойливое насекомое. Мне были знакомы все эти условные знаки, поэтому я с удовольствием проследил за гаммой чувств, промелькнувших на плоской физиономии рваноухого стража — решительность сменилась удивлением, плавно перешедшим в понимание и покорность судьбе. Да, нечасто его отсылали прочь, словно он был не важной (с его точки зрения) персоной, а каким-то жалким привратником. Пожав грузными плечами, стражник отправился восвояси.

— Вот ты признаёшь себя ценным источником информации, — продолжил я, едва не прерванную беседу, — почему же тебя так удивляют мои появления? Сам знаешь, я всегда прихожу, о чём-то расспросить.

— И при этом никогда не платишь несчастному слепцу даже жалкого медяка, — вздохнул Хамид. Причём, на этот раз, совершенно искренне, — как я смогу пережить подобное огорчение — знает один всевышний. Очевидно, на такой низкий поступок способны лишь джинны. Да и честно говоря, я не совсем понимаю, зачем тебе сплетни, о которых ты меня расспрашиваешь. Вот положим, славный купец Сарид — тот всегда интересуется, когда банда Фараха появится на горных перевалах. Это я понимаю: через горы купцу доставляют тонкотканые ковры и ему нужно знать, стоит посылать караван или обождать благословения Господа. Или доблестный господин начальник королевской полиции, генерал Морулан, которого интересуют перемещения повстанческих войск. Часть информации он сплавляет храброму Амалату, естественно гораздо дороже, чем заплатил мне, а частью пользуется сам, дабы предсказать вспышки грабежей и мародёрства. А вот зачем почтенному джинну знать, где рушатся под землю старые постройки в Первом городе? Или как протекает лечение гнойной язвы у копателя могил, одноухого Филама?

— Как, кстати, оно протекает? — поинтересовался я, словно невзначай, — этот проходимец ещё жив?

— Ему вчера отняли вторую ступню, и лекарь опасается: больной не дотянет до священного Восхваления. Болезнь пожирает его, как пустынный волк убитую овцу — отхватывая кусок за куском. Хвала Господу, никто из близких так и не заразился этой хворью. Хотя — это очень странно.

— Ничего странного нет, — усмехнулся я, — они же не шляются по заброшенным кладбищам и не ворошат древние могилы. Ладно, сменим тему. Лучше почитай мне подслушанное, из новенького.

— Вечер ещё не наступил, — недовольно проворчал Хамид, — а меня принуждают начинать дозволенные речи. Чьи стихи желает послушать нетерпеливый джинн? У меня есть новые творения сладкоголосого Халтафа.

— Оставим сладкого Халтафа для одуревших, от похоти, старух и прочих любителей мужской красоты, — поморщился я, — ты же и так знаешь, что именно я люблю слушать.

— Джинну нравится пьяница и дебошир Назири, — пожал плечами нищий, — не вылезающий из винного подвала своей жены и читающий свои стихи каждому, кто нальёт ему лишний стакан. Ну вот, пожалуйста:

Хамид читал стихи вполголоса, не привлекая постороннего внимания. Слушая тихий хрипловатый голос, я легко мог представить себе и самого Назири, сочинившего массу стихотворений, посвящённых женщинам, вину и всему остальному, окружающему его в красноватом сумраке винного подвала. Постоянно пьяный, поэт тем не менее, всегда был вежлив и корректен, независимо от того, с кем общался. Клочковатая борода, слипшаяся от постоянного макания в чашу с вином, обрамляла бледное одутловатое лицо, где выделялись пылающие внутренним пламенем глаза. И этот огонь выплёскивался в сбивчивой речи Назири, выплёвывающего слова так, будто они жгли ему язык.

Падишах, не чуравшийся поэзии, прослушав несколько стихотворений пьяного поэта, пригласил того во дворец. Естественно, упрямец отказался, сославшись на неотёсанность и хроническую болезнь, мешающую ему передвигаться. Подозреваю, главную роль тут сыграла боязнь покинуть свой привычный мирок, пропитанный парами вина и клубами табачного дыма.

Хамид закончил чтение и покосился на меня. Я сложил ладони крестом, что служило здесь выражением крайнего одобрения.

— Давай ещё, — поощрил я его старания.

— Хорошо, но на этом остановимся, — уточнил старик, — если ненасытный джинн жаждет оценить жалкие потуги слепца, то ему стоит прийти вечером. А сейчас…

— Что говорят о ночных убийствах? — быстро спросил я Хамида, не дав ему возможности задуматься над вопросом.

— Люди связывают их с появлением во дворце падишаха таинственных незнакомцев, — выпалил Хамид и поперхнулся, выпучив глаза, — пусть сгинет царь зла, который иногда управляет моими устами, не позволяя удержать их на замке!

— Продолжай.

— Говорят, время, от полуночи до рассвета, принадлежит теням, преследующим молодых девушек и юношей. Утверждают, будто от них не спасают ни высокие стены, ни крепкие запоры, — Хамида начала бить сильная дрожь и его длинные пальцы побелев, вцепились в край коврика, где он сидел, — люди уже не боятся Предрассветной стражи и не выходят на улицы лишь потому, что там бродят Тёмные Львы.

Меня словно током ударило. Я изумлённо посмотрел на старого нищего, раскачивающегося из стороны в сторону. Он даже перестал благословлять подающих милостыню, поглощённый своим занятием. Первый раз я видел Хамида в таком состоянии. Должно быть его весьма и весьма задело, если он пришёл в такой экстаз.

— Старый Хамид чего-то опасается? — насмешливо спросил я, — или он начал быстро молодеть? Ты же сам говорил, Тёмные Львы охотятся лишь за молодыми.

— Мой сын третьи сутки не возвращается домой, — продолжая раскачиваться, простонал нищий, — мой единственный сын! А кроме него у меня есть пять любимых дочерей, ещё не выданных замуж. Я боюсь! Боюсь, Лев заберёт и их, — его голос стал умоляющим, — господин, не забирай моих дочерей!

— Смешной ты, старик, — усмехнулся я, — подумай сам, будь я тем самым, полуночным львом, о котором ты говорил, стал бы я прислушиваться к твоим мольбам? Лев на то и лев, чтобы брать всё, чего пожелает.

Наш разговор был окончен; всё необходимое я узнал. Поэтому легко вскочил на ноги и с удовольствием потянулся, ощущая приятную истому. Нищий продолжал раскачиваться из стороны в сторону, уставившись в небеса, но я успел перехватить его короткий взгляд в мою сторону. Взор старого Хамида переполняла жгучая ненависть и страх. Если бы нищий посмел, то сегодня же парочка наёмных убийц, из числа полусумасшедших, верных старцу Хаиму, проникла в мои покои, намереваясь перерезать горло моей скромной персоны и совершить самоубийство. Но всем известно — джинна убить невозможно, а Хамид знает это лучше всех остальных.

Я похлопал слепца по плечу и оставил собирать подаяние.

Улицы Сен-Сенали бурлили той утренней жизнью, которую я всегда ненавидел. Грязные людишки в потрёпанных халатах оживлённо сновали взад-вперёд по каким-то своим, незначительным делишкам. Босые ноги хлопали по пыльным камням, отчего в воздухе стояла непроницаемая пелена. Это, да ещё вонь давно немытых тел, вынуждала меня ежесекундно морщить нос. Такая глупость: настоящему правоверному, за месяц до Священного Восхваления полагается прекратить доступ воды к своему телу, избегая влияния злых духов. Уже две с половиной недели правоверные грязнули пренебрегали гигиеной, а некоторые ортодоксы не мыли даже руки, щеголяя чёрными кистями, как символом своей непоколебимой веры.

Впереди меня гарцевал на белом жеребце богато одетый юноша. Когда он повернулся, я успел увидеть на широкой груди знак Синей волны. Не иначе, сегодняшним утром в порт зашёл какой-то военный корабль. Откуда бы в городе ещё мог появиться этот молоденький морячок, с презрением глядящий на толпу простолюдинов. Надо взять на заметку. Видимо повстанцы очень сильно достали Амалата, если он решил усилить регулярные войска ещё и флотом. В другом случае старик не стал бы снимать корабли с Изумрудного пролива, где они пытаются сдержать натиск армады восточных варваров.

Мимо тяжело протопали двое здоровенных детин, вяло машущих тяжёлыми дубинками, очищая дорогу своему хозяину. Сам босс — огромная жирная туша, болтался, подобно бесформенному мешку между горбов карликового создания, поросшего клочковатой серой шерстью. Глаза толстяка, заплывшие жиром сверкали, рыская из стороны в сторону.

Если я не ошибаюсь, мне выпала честь лицезреть заместителя главного казначея, толстозадого Улафа — действительно самую большую задницу в городе. В его обязанности входило изучение благосостояния жителей Сен-Сенали, то бишь вынюхивание, где ещё можно поживиться сборщикам налогов. Очевидно, именно с этой благородной целью он жертвовал личным задом, подпрыгивая на своём иноходце и проклиная начальника, падишаха и всех остальных, не желающих добровольно расставаться с деньгами.

На противоположной стороне улицы я заметил сутулую фигуру, обряжённую в невероятные лохмотья. Косматые седые пряди волос свешивались до пояса и было абсолютно непонятно, где именно заканчиваются волосы головы и начинается борода. Лица я вообще не мог разглядеть, но глаза сверкали сквозь серые заросли, точно два огромных алмаза.

Человек непрерывно подёргивался, точно кто-то дёргал его за невидимые нити и постоянно бормотал нечто, отдалённо напоминающее стихи. Скорее всего это был ангельский язык, недоступный пониманию смертных. Я, впрочем, его тоже не понимал.

Прохожие старались держаться подальше от безумца, а когда он пытался к кому-нибудь приблизиться, вытягивая перед собой покрытые струпьями ладони, шарахались в стороны, с выражением ужаса на лицах. Одержимого Сида все считали если не прокажённым, то уж точно приносящим несчастья. Когда-то, насколько мне было известно, безумец учил гробокопателя Филама. Вместе они осквернили не одну сотню склепов и древних могил, отыскивая забытые клады и сокровищницы. И вот, после очередной находки у Сида напрочь съехала крыша, забыв попрощаться со своим хозяином. Теперь он тщетно разыскивал пропажу на улицах Сен-Сенали, распугивая прохожих своим видом и речами.

Безумец остановился, воздел руки к небу и тяжело рухнул на колени, упёршись лбом в пыльный камень. Итак, представление начинается. Подняв заросшее лицо Сид завопил:

— Они идут! Я слышу их тяжёлые шаги, под которыми содрогаются каменные плиты! Их лик сокрыт мраком, но они пришли за вашими душами и возьмут столько, сколько им заблагорассудится!

Небольшая группка слушателей собралась перед психопатом, вслушиваясь в его пророчества. Кто-то негромко хихикал, тыкая соседа кулаком; какой-то толстяк громко возмущался, понося полицию, не следящую за порядком; кто-то готовил милостыню. Сид, тем временем, продолжал исходить криком:

— Они приходят в ночи, и никто не властен остановить их! Их называют Тёмными Львами и тяжело прикосновение лапы льва, — я усмехнулся сообразив, откуда взялось удивившее меня название, — собирайтесь, разыщите треспы! Ибо только этим оружием можно поразить ночного хищника, крадущего ваших детей!

Внезапно Сид замолчал, будто у него перехватило дыхание и повернул голову, всматриваясь в толпу. Впрочем, и без того был понятен объект его интереса: сквозь стадо расступавшихся людей приближался огромный паланкин. Его несли на чёрных спинах рослые темнокожие мужчины, обнажённые до пояса, что позволяло оценить их гипертрофированную мускулатуру. Лица восьмерых носильщиков казались абсолютно невозмутимыми, невзирая на тяжёлую ношу, вынуждающую их истекать потом. От выступившей влаги чёрные тела стали блестящими, подобно поверхности полированного дерева.

Даже не зная, кого именно скрывает бархатная ткань балдахина, прохожие покорно расступались в разные стороны, отвешивая низкие поклоны. С темнокожими из далёкого Амиротеха шутки плохи, тем более, когда этих самых шуток они напрочь не понимают, принимая усмешку за оскаленные в угрозе клыки.

Рядом со мной паланкин остановился и наружу показалась изящная женская ручка, украшенная витым браслетом, в форме змеи, кусающей себя за хвост. Обладательница этого миниатюрного уробороса поманила пальцем с невероятно длинным ногтем. Точнее — когтем. Не было ни малейшего сомнения в том, кого именно скрывает непроницаемая чёрная ткань. Думаю, и пассажирка транспортного средства точно знала, кого она подзывает. Мой маленький маскарад мог обмануть кого угодно, но только не её.

Я подошёл к паланкину и взялся за резной поручень красного дерева. Чернокожие амиротехцы покорно стали на колени и согнулись, облегчая мне посадку. В ту же секунду истошный вопль едва не разорвал барабанные перепонки, привлекая внимание прохожих, в пределах квартала, а то и больше.

Вопил, заглушая все остальные шумы, одержимый Сид. Он катался по земле, разрывая лохмотья в мелкие лоскуты и кричал изо всех сил:

— Это они! Они!! Среди бела дня Тёмные Львы бродят среди нас! Приходит последний час этого города! Убейте их, пока не поздно! Убейте!

Пожав плечами, я нырнул внутрь паланкина, отрезав себя от солнечного света и уличных шумов. Здесь было очень тихо, очень темно и очень-очень мягко от изобилия подушек самых разнообразных форм и размеров.

Впрочем, темнота не помешала мне рассмотреть изящную фигурку, с удобством расположившуюся у противоположного края паланкина. Девушка сверкнула мелкими острыми зубками и легонько стукнула по стенке серебристой палочкой. Немедленно я ощутил лёгкое покачивание и это оказалось единственным признаком того, что наше транспортное средство начало движение.

Я растянулся на подушках подобно своей попутчице, наслаждаясь зрелищем прекрасного полуобнажённого тела. Длинные стройные ноги щеголяли лёгкими полупрозрачными сапожками на высоких каблуках — деталь, несколько непривычная для здешней моды. Шортики, весьма напоминающие нижнюю часть бикини, плотно облегали узкую талию золотистым поясом, украшенным самоцветами. Золотые чашечки с трудом прикрывали пышную грудь, соблазнительно подрагивающую во время движения. Остальные части тела были не менее совершенны — слегка выпуклый животик, с бриллиантом в пупке; аппетитные бёдра, идеальной формы и длинная шея, словно созданная для поцелуев. Венчала всё это великолепие голова с гладким, почти что кукольным лицом, обрамлённым шелковистыми чёрными волосами.

Единственный штрих, слегка портивший всю картину — неприятное выражение пухлых губ, искривлённых в недоброй ухмылке. Впрочем, эту усмешку мог заметить только я, остальные обычно были слишком поглощены созерцанием сногсшибательной красоты.

Но я мог обратить внимание ещё кое на что. Блестящий медальон с изображением львицы, идентифицировал свою обладательницу лучше любого удостоверения личности.

— У тебя изменился голос, когда ты описывал свою знакомую, — констатирует женщина, внимательно вглядываясь в меня, — и выражение лица…

— Не плачь, — бормочет девочка и ободряюще улыбается, — всё будет хорошо!

Нет, не будет. И не было.

— Тебе показалось, — хриплю я, — какое выражение, человек? Я умираю и это просто судороги умирающего льва.

— Самого льва или его души? — женщина качает головой, — продолжай. Кто эта женщина?

— Кошка, моя кошка, — я качаю головой. Нет, нет, я не плачу, маленький человечек, просто мне очень больно. Внутри, — Ольга…

— Этому сумасшедшему придурку уже давным-давно нужно было заткнуть пасть, — проворчала Ольга, потягиваясь словно огромная ленивая кошка, — не понимаю, как ты можешь так спокойно переносить его непристойные повизгивания? Как-никак они направлены и против тебя тоже.

— А ты чего так сильно распереживалась? Плохо стало с пищеварением от его криков? — я усмехнулся и пожал плечами, — пусть себе разрывается. Люди нуждаются в юродивых и душевнобольных — они ведь позволяют им считать себя лучше, чем они есть на самом деле. Пусть я пью каждый день и бью жену с детьми, но я ведь ещё не так плох, как этот ободранный сумасшедший! Так почему я должен лишать всех такого удовольствия?

— Но ведь он подначивает это быдло убить нас!

— Нас? — я только хмыкнул и покачал головой, — почему-то я не припомню, чтобы Сид тыкал пальцем и призывал прохожих перерезать мою глотку. Да и твоего имени он тоже не называл. Его враг скорее всего скрывается внутри собственной больной головы. Придуманный им символ собственного безумия по чистой случайности совпал с реальным ужасом жителей города.

— Ты в этом абсолютно уверен? — красивая маска дала трещину недоверия, — то есть эти треспы, о которых он талдычит в каждой своей проповеди не более, чем плод воображения? И только?..

— Ну конечно же, — я был выведен из себя и утомлён этим идиотским разговором. Ольга всегда умудрялась найти такую тему для беседы, от которой у меня рано или поздно начинала раскалываться голова. Ума не приложу- какого чёрта она решила меня достать этим старым психопатом? Впрочем, возможно он на самом деле её раздражал, а прикончить грязного и вонючего Сида чистоплотная кошечка брезговала. Вполне в её духе поиграть на нервах, чтобы я, доведённый до исступления, свернул дурачку шею. На этот раз она просчиталась: пусть сама испачкает коготки или Сид продолжит развлекать жителей своими воплями.

— Но ты же должен знать, Сид раньше был специалистом по всяким таким древним штучкам, — промурлыкала кошка прищурясь, — он ведь вполне мог отрыть какое-нибудь старое оружие, способное навредить нам? Ну, этот самый тресп, чем бы он не являлся.

— Глупости, — я решительно отмёл дурацкое предположение, — ничто не способно нам навредить, и ты сама это неоднократно проверяла. Тем более, те времена, когда Сид в чём-то разбирался, давным-давно канули в лету.

На губах Ольги появилась ехидная ухмылка, словно она ставила мои слова под сомнение. Если бы я не знал её так хорошо, мог бы подумать, что ей известно нечто, ускользнувшее от меня. На самом деле она всегда так улыбается, когда хочет позлить. Поэтому я и не стал концентрировать внимание на её гримасах. Тем более, её следующий вопрос достал меня по-настоящему.

— Тогда почему ты сам так интересуешься старыми постройками, захоронениями и людьми, которые их отыскивают? — широко распахнув невинные глазки, поинтересовалась Ольга, — или это от твоего повышенного любопытства?

— Я потрясён до глубины души, — сказал я, как можно язвительнее, — при всей своей занятости — пустынные волки должны отнимать уйму времени — ты ещё находишь возможность интересоваться моими делами! Для этого должна быть воистину очень важная причина!

Она рассыпала вокруг себя хрустальные колокольчики звонкого смеха. Да, я попался. Засранку всегда радовало моё раздражение, почему я и старался оставаться невозмутимым при общении с этой кошкой. Досадуя в большей степени на самого себя, я громко фыркнул и запустил маленькой подушкой в хохочущую Ольгу. Та отбросила мягкий снаряд обратно и спрятала лицо в ладонях, продолжая веселиться.

Я остановился, пристально разглядывая смеющуюся львицу и размышляя, каково было бы её отношение ко мне, если бы она оставалась той, уже изрядно позабытой Ольгой, разрывающейся между мной и погибшим волком. Той Олей, способной рыдать над детьми, замерзающими на улицах заснеженного города. Трудно ненавидеть монстра, если ты сотворил его сам.

Отсмеявшись, львица раздвинула пальцы, игриво стрельнув глазками в образовавшуюся щель. О, я хорошо знал этот взгляд! Перепады настроения у кошки почти всегда заканчивались одним и тем же.

— Ольга, — сказал я с откровенной скукой, — тебе ещё не надоело это однообразие? Сначала ты искусно играешь на моих нервах, а потом тебя начинает интересовать сексуальный аспект наших отношений.

— Фу, какие сложные и непонятные слова! — недовольно фыркнула она и потребовала, — лучше спой мне.

Одним плавным движением девушка преодолела разделявшее нас расстояние и мягкой волной тёплой плоти захлестнула мои колени. В этом львица была настоящим мастером — ещё секунду назад щеголяла жалким подобием одежды, а сейчас лежит на моих коленях абсолютно обнажённая. Казалось кошка состояла из одних приятных изгибов и выпуклостей, ласкающих взгляд. Как обычно, сам не желая того, я начал возбуждаться.

— Сыграй! — ещё настойчивее попросила она хрипловатым шёпотом.

Я отлично понимал, какую именно музыку она просит. Однако я был взбешён предательством собственного тела и решил досадить ему и этой развратнице. Поэтому я заиграл быструю резкую мелодию, сопровождая её соответствующими словами. Казалось тот, кто скрывается внутри, решил подыграть, проучив похотливую стерву:

— Ублюдок, — протянула Ольга и вцепилась острыми зубками в моё бедро, но не очень больно, а так, чтобы ещё сильнее разжечь появившееся желание. Впрочем, сейчас ей и не требовалось прилагать какие-то особые усилия для этого. Жаркая волна захлестнула меня, вынуждая дрожать от вожделения. Ни одна человеческая самка не способна на такое. Только прикосновение львицы способно свести с ума.

Я протянул руку, пытаясь приласкать Ольгу, но она ловко увернулась и легонько пнула меня пяткой в грудь, опрокинув на подушку. На кукольном личике застыла упрямая гримаска.

— Я хочу, чтобы ты сыграл для меня. Сыграл то, что ты играешь Гале или одной из тех человеческих сучек, с которыми так любишь общаться.

— Ты — стерва, — сказал я, тяжело дыша, — знаешь это?

— Ну конечно же, милый, — согласилась она, ласково улыбаясь, — ты сам меня такой сделал и пока не исполнишь это желание, ничего не произойдёт. Все мои любовники поют мне песни, читают стихи и шепчут слова любви. Знаю, знаю — слов любви я не дождусь от тебя никогда, но ты можешь доказать, что уж в остальном ты круче, чем все они, вместе взятые. Играй!

В груди бешено клокотала смесь похоти и ярости, отчаянно рвущаяся наружу. Но я хорошо знал кошку и было совершенно ясно, она не допустит меня к телу, как бы ей самой не хотелось. Чёрт, она опять оказалась сверху! Сдавшись я начал тихо нажимать клавиши шерандона, извлекая наружу медленную и печальную мелодию.

Ольга вновь приблизилась, уютно расположившись между ног и мурлыча в тон моей музыке. Глаза её зажмурились от удовольствия, а пальцы блуждали по моему животу. Движения рук напоминали ласкающее прикосновение океанской волны и вызывали нестерпимое желание отбросить шерандон и немедленно овладеть кошкой. Удерживала лишь мысль о том, что её желание не менее сильно чем моё, поэтому я взял себя в руки и начал петь. Слова не очень соответствовали моменту, видимо моё alter ego таким образом выражал протест против предстоящего. Я мог посоветовать ему только одно — расслабиться и получить удовольствие.

Пока я пел, девушка казалась погружённой в себя: её глаза угасли, а на красивой физиономии отразилась глубокая задумчивость. Кошка была не похожа на саму себя, и я почти вспомнил ту, другую Ольгу. Силуэт в проёме двери и одинокая слезинка на белой щеке. Тихий голос, шепчущий о холоде и одиноких детях. Что-то… Нет, песня завершилась и львица, тряхнув головой, вернулась к настоящему.

— Теперь я вижу, ты кое в чём лучше остальных, — промурлыкала Ольга и, подобно змее, поползла вверх по моему телу, — осталось доказать, что в остальном ты, по крайней мере, не хуже.

Я ощутил прикосновение её шершавого языка на животе и меня словно пронзило молнией. Во мраке вспыхнули два жёлтых глаза и язык начал медленно перемещаться, рисуя на коже неведомые узоры. Кажется, я застонал, и сама тьма ответила мне эхом, прерываемым тяжёлым дыханием.

Жёлтые глаза мутнели с каждым мгновением, по мере того, как желание переполняло очаровательную головку моей партнёрши. Вот веки сомкнулись раз, другой и уже не стали подниматься. Голова Ольги запрокинулась и всё её гибкое тело устремилось назад, увлекая меня за собой. Издав неопределённый возглас мы обрушились на гору подушек и теперь уже я оказался сверху. Не теряя времени даром, я впился в упругие ароматные губы. Наши языки сражались между собой подобно паре взбесившихся змей; то пытаясь задушить противника, то жаля его быстрыми выпадами.

Пальцы Ольги вцепились в мои ягодицы так, что когти едва не вырывали из них куски плоти, а ноги переплелись с моими, затянув их в каком-то неведомом узле. Я тоже не лежал без дела, позволив рукам изучать каждый микрон лакомого тела и уделяя особое внимание самым нежным его участкам.

Оторвавшись от моих губ, Ольга издала протяжный стон, изогнувшись дугой. Её длинная шея оказалась настолько хороша, что я не смог удержаться от соблазна и впился в неё. Губы скользили по гладкой коже в то время, как зубы норовили сомкнуться на ней и добраться до чего-то сладкого, пульсирующего внутри.

Когда я поднялся до ключиц, кошка ещё раз застонала и отпустив мой зад, повела когтями выше с такой силой, словно пыталась разодрать кожу на спине. Шутки в сторону — львица требовала переходить к решительным действиям.

Сколько времени продолжались эти самые решительные действия, честно говоря, не знаю, однако, когда всё закончилось и львица, отпихнув меня, издала протяжный крик, выяснилось, что паланкин уже не покачивается. Я протянул руку, желая раздвинуть плотную ткань и выглянуть наружу, но Ольга остановила меня.

— Подожди чуть-чуть, — пробормотала она, едва слышно, — дай немного отдышаться. Чёрт бы тебя побрал! Сколько раз мы этим с тобой занимались и каждый раз — словно впервые. Скажи, — она приподнялась на одном локте, накручивая локон на палец, — с Галей у тебя так же? Или как-то по-другому?

Я отлично понимал, какие слова она жаждет услышать, но именно этого я ей говорить не собирался.

— Конечно, по-другому, — усмехнулся я, приводя себя в порядок, — но дело не в том, что кто-то из вас особенно близок мне, как ты могла подумать. Между вами существует непреодолимая пропасть, внутри которой — интеллект и темперамент. Отсюда и вся разница: для тебя секс — всего навсего ещё один способ манипулирования и доминирования, а для Гали — не более, чем удовольствие.

— Ты думаешь, я не получаю от этого удовольствия? — она недоуменно рассмеялась, — заблуждаешься! Я должна…

— Погоди, — я прижал палец к её губкам, — ты меня неправильно поняла. Уверен, ты действительно чувственная натура и рад этому. Я просто хотел сказать, сам секс для тебя не так уж важен. Ты одержима властью и это — твоя истинная страсть. Думаешь я не знаю, как сильно ты хочешь получить мой медальон и браслет? Не шипи. Отсюда и твой метод занятия любовью. Мужчина обязан принести своеобразную клятву верности, как это делает вассал, присягая своему сюзерену. И только после этого ты вознаграждаешь его, допуская к своему телу.

Она злобно прищурилась.

— А Галя?

— Здесь всё намного проще, — я кое что вспомнил и усмехнулся, — никакого Фрейдизма, в этом она тебе не конкурентка. Кошка уже давно не интересуется ничем, кроме удовольствий. И как всякий узкий специалист, достигла в изучении вопроса этого весьма впечатляющих результатов. В этом и заключается разница: тебя интересует подоплёка процесса, а её — сам процесс.

Ольга уже сидела в своём полном облачении и на её лице зрела ядовитая ухмылка. Я очень хорошо знал львицу и вспомнив наш разговор, запросто мог предсказать её следующий вопрос. Очень медленно, чётко выговаривая каждое слово, словно разговаривая со слабоумным, она поинтересовалась:

— Так тебе больше нравится трахаться с этой тупой развратной сукой?

— Скажем так, — ответил я, широко улыбаясь, — предпочитаю в постели расслабляться, а не вести сеанс психоанализа.

Некоторое время Ольга размышляла над моими словами, пробуя их на вкус. Убедившись-таки, что ничего хорошего в её адрес я не сказал, она изо всех сил запустила в меня подушкой. Громко хохоча, я отбил её обратно. Вот он, славный миг расплаты.

— Убирайся! — взвизгнула кошка и зашипела от злости, — проваливай! И знай, ты ни капли не удовлетворил меня! Тебе никогда не сравниться не то что с Ильёй — но даже с самым беспомощным из кастратов гарема!

Прежде чем ещё одна подушка полетела в мою голову, я протиснулся через тяжёлые волны материи балдахина и выбрался наружу. Вслед неслись проклятия и разъярённое шипение, настолько громкие, что проникали даже сквозь плотную ткань. Паланкин содрогнулся от мощного удара. Не хотел бы я сейчас находиться внутри. Продолжая смеяться, я покачал головой и огляделся.

Амиротехцы доставили свою поклажу во двор королевского дворца и теперь неподвижно сидели на массивных плитах, уставившись перед собой. Сейчас они, как никогда, напоминали деревянные скульптуры, зачем-то установленные в первом попавшемся месте. Обычно кто-нибудь останавливался, поглазеть на чернокожих гигантов, но в это время двор оказался совершенно пуст, если не считать парочки полутораметровых пауков пёстрой раскраски, лениво блуждающих вокруг неоконченной паутины, натянутой на ближайшую пальму. Пауки принадлежали падишаху и их запрещалось трогать под страхом смертной казни. Несмотря на устрашающий вид они были абсолютно безвредны, потому как одного съеденного человека им хватало на целый месяц.

Чуть дальше располагался огромный бассейн с фонтаном, в виде какого-то фантастического монстра. Фонтан, очевидно, принадлежал руке Драмена — придворного скульптора, постоянно пребывающего в пёстром мире наркотических грёз. Результаты обращения к столь достоверному источнику вдохновения располагались по всему двору и могли напугать кого угодно, особенно ближе к вечеру.

Подняв глаза от весело звенящих струй, я увидел вздымающиеся ввысь колонны дворца, почти скрытые от постороннего взора густым плетением паучьих лиан. Кое-где поросль редела, открывая изящные террасы, огороженные невысоким барьером. Ещё выше, блистали огромные купола с тонкими золотистыми шпилями, почти упирающимися в раскалённые небеса.

Когда-то, давным-давно, это было великолепное здание — символ изысканного вкуса и могущества владельца. Но с тех пор минула не одна сотня лет, голодными псами набрасывавшихся на величественную постройку, отхватывая каждый раз хоть и небольшой, но кусочек. С уменьшением государства, с его разрушением, рассыпался и дворец, пока не стал походить на бледный призрак себя самого.

Впрочем, до этого никому не было дела. Падишаха вполне устраивало настоящее положение, как с государством, так и с его резиденцией. Видимо всё будет идти своим чередом, пока повстанцы не захватят столицу. Если же этого не произойдёт, то королевский дворец рухнет сам, погребая под обломками властелина Сен-Сенали. Что случится раньше — я не стал бы предсказывать. Впрочем, я и не собирался настолько долго здесь задерживаться. События в Лисичанске навсегда отбили желание останавливаться где-либо на долгий промежуток. Здесь не было Вити, Ножика и Симона, но имелись и собственные оригиналы. Тот же Настиган.

За королевским дворцом разрастался огромный парк, больше напоминающий дикий лес. Эти заросли уходили весьма далеко и заканчивались крутым обрывом, ныряющим в волны океана. Как и во всяком, уважающем себя лесу, в парке водилось огромное количество всевозможной живности. Наибольший интерес вызывали исполинские белые кошки, напрочь лишённые хвоста, но в качестве компенсации снабжённые коротким тупым рогом меж ослепительно жёлтых глаз. Когда падишах желал развлечься, он отправлялся в центр парка и восседая на переносном кресле, наблюдал, как белые твари служат королевскому правосудию, пожирая предусмотрительно захваченных арестантов. Что характерно — умные животные отлично понимали, кого им стоит кушать, а кого — обходить стороной.

Я медленно направился в сторону дворца, поднимая пыльные круги, расплывающиеся подобно воде. Когда-нибудь, в этой пыли можно будет плавать. Ещё один признак вырождения. Что-то случилось с этим миром за последние несколько столетий. Вот только — что?

Когда я проходил мимо пауков, они временно прекратили свою работу и уставились на меня всеми шестнадцатью глазами. Очевидно размышляли, стоит ли им отвлечься и поохотиться на вновь прибывшего. Будь на моём месте какой-нибудь одинокий гуляка, случайно забредший сюда; уже висел бы на пальме, оплетённый паутиной и нашпигованный желудочным соком. А так, лишний раз убеждаешься, насколько животные бывают прозорливее людей. Поглазев на гостя, пауки весьма невежливо повернулись задом, продолжив плетение.

А теперь — мои любимицы. Я остановился рядом с бассейном и заглянул в него, очередной раз полюбоваться переливами света на телах алмазных акул, неутомимо кружащих в центре водоёма. Стоило тени упасть на воду, рыбины немедленно изменили маршрут, смещаясь в мою сторону. То ли приняли за разносчика еды, то ли намеревались выпрыгнуть наружу, самостоятельно добыв оную. Бывали и такие прецеденты. Я помахал рукой и пошёл дальше. Акулы тотчас вернулись на прежний курс, не выказав ни малейшего признака разочарования. Солнце последний раз отразилось от блистающей шкуры, и я потерял рыб из виду.

Если дворец, поросший лианами, походил на огромную скалу, то вход в него напоминал какую-то заброшенную пещеру, посреди глухого леса — такое же тёмное, неправильной формы отверстие, едва заметное в зелёных зарослях. Довершало сходство, присутствие небольшой обезьяноподобной твари, меланхолично свисающей над входом и дуновение несвежего ветерка из чёрной глубины.

Увидев гостя, обезьяна неторопливо спустилась по верёвкам лиан вниз и неуклюже заковыляла в мою сторону. Только теперь я заметил, что какой-то шутник вдел ей в ноздри огромную деревянную серьгу. Хвост животного тащился за хозяином, словно длинная толстая верёвка, выписывающая в пыли замысловатые фигуры. Приблизившись, зверёк опустился на пятую точку опоры и протянул обе лапы вперёд, подражая опытному попрошайке. Судя по здоровенному брюху, такой метод обычно приносил желаемые плоды. Вот только в этот раз ничего не вышло: у меня не было карманов, чтобы искать в них сладости и отсутствовало желание подавать наглой твари. Поэтому, в воспитательных целях, я отпустил животному щелбан, и обезьяна с отчаяным визгом удрала прочь, во мгновение ока вскарабкавшись на недосягаемую, для меня, высоту. Оттуда она начала корчить всевозможные рожи и громко верещать. Я в ответ, показал язык и вошёл внутрь.

Тотчас из мрака вылепились массивные фигуры, с обнажённым оружием в руках и преградили путь. Тяжёлые латы, одетые на стражей, превращали их в диковинных насекомоподобных существ, вымахавших до человеческого размера. Небольшие круглые щиты охранники держали перед собой, и я мог разглядеть символ королевского двора, намалёванный на блестящем металле.

— Хм-м, — сказал я, — и что дальше?

То ли узнав голос, то ли рассмотрев белые волосы, стражи исчезли в тех же нишах, откуда появились. Вообще-то у меня один раз возникла проблема с солдатом, настойчиво требовавшим разрешения на вход. Точнее — проблема возникла у него и у начальника охраны, вынужденного срочно искать замену чересчур ретивому подчинённому. С тех пор Нарион — начальник королевской стражи, строго-настрого запретил солдатам даже приближаться ко мне и моим львам, совершенно справедливо рассудив, что проще корректировать правила, чем всякий раз набирать новых людей.

— Ты никогда не задумывался, почему тебе проще убить человека, чем поговорить с ним? — взгляд женщины становится колючим и холодным, — это напоминает бравирование силой. Ненужная жестокость, как попытка доказать…Кому? Что?

Я молчу. Слишком сложные вопросы. Я смеялся над Галиными разрывами с её надоевшими любовниками, но сам часто поступал, как львица. Неприятно говорить любовнице, что она надоела или ещё хуже — стала старой. Строки письма, забытого в ящике стола. Милята, давно забытое имя…

Проще — убить.

— Тебе не понять, — хриплю я.

— Ну почему же, — она криво ухмылется, — встречались мне такие…Герои. Способные терпеть физическую боль, но бегущие прочь от простых чувств. Гордый лев слишком горд для признания? Продолжай.

Я вошёл в длинный сводчатый коридор, озарённый призрачным светом, поступавшим внутрь, через хитрую систему скрытых линз. Эти приспособления были ровесниками дворца и за прошедшие века покрылись толстым слоем пыли и грязи. Однако, кому бы то ни было запрещалось даже прикасаться к хитрым стекляшкам, из опасения повредить тонкий механизм. Починить испорченное было бы некому — секрет утратили давным-давно. Не удивительно, что свет с каждым годом становился всё тусклее, погружая переходы дворца в таинственный полумрак.

На стенах вольготно располагались лепные украшения, изображающие диковинных животных и батальные сцены. Лепка во многих местах пришла в совершенную негодность и было сложно определить, какого рода сцену она изображает. Порой в полумраке мерещилось нечто, настолько распутное, что я мог только сетовать на собственное подсознание, полагая предков нынешнего падишаха не столь развратными.

Когда я приблизился к лестнице, свет стал немного ярче, позволяя рассмотреть скрюченную фигуру, сидящую на выщербленных ступенях. Даже на таком расстоянии и не видя лица я мог, руководствуясь одним обонянием сказать, кого именно посчастливилось встретить. Обхватив колени длинными жёлтыми пальцами, Драмен непрерывно раскачивался взад-вперёд и мычал какую-то заунывную мелодию, такую же бесконечную, как череда фантастических миров, где продолжал блуждать его одурманенный ум.

Внезапно Драмен запрокинул голову, уставившись короткой острой бородкой в потолок и разразился звонким радостным смехом. Его глаза смахивали на две чёрных дыры, ввалившись настолько глубоко, что я с трудом различал их безумный блеск. Продолжая хохотать, скульптор опустил голову и вперившись в меня, погрозил длинным пальцем. В тусклом свете сверкнул огромный перстень с багровым камнем, таким же, как в серьгах Драмена. Поговаривали о гомосексуальных наклонностях королевского скульптора, но я больше склонялся к мысли о том, что этот человек пытается изменить своё тело, дабы оно вписалось в изысканный мир его декадентских грёз.

— Я тебя узнал, — усмехаясь, сказал Драмен и попытался приподняться, но не преуспел в этом, вновь плюхнувшись на ступени, — твоё тело вылеплено из адского огня и сотворил этот пламень сам Царь зла! Но ты не бойся, — он заговорщически понизил голос и совершенно безумно хихикнул, — я никому об этом не скажу!

— Буду весьма признателен, — абсолютно серьёзно сказал я, — всегда знал — ты ко мне относишься очень хорошо.

Драмен покивал головой и вроде бы успокоился, но когда я проходил мимо него, тонкая холёная кисть вцепилась в мою руку. Оглянувшись, я столкнулся со взглядом двух, совершенно нормальных глаз. От наркотического опьянения не осталось и следа.

— Я никому не скажу, — повторил Драмен, на этот раз без своего идиотского смеха, — можешь и дальше продолжать заниматься своим делом.

— Это каким же? — заинтересовался я.

— Пить человеческие души, пожирать их, как лев пожирает мясо жертвы. Но тебя я не боюсь. А вот её, — скульптор мотнул головой, — я боюсь больше всего на свете. Если ты — это чистое пламя, в котором душа сгорает без следа, то она — совершенно иное: тёмный огонь, способный погасить чужой свет и не стать от этого светлее.

Я обернулся: в полумраке коридора, за моей спиной замерла изящная женская фигурка с ярко пылающими жёлтым огнём глазами. Хм, а я даже не услышал, как она шла за мной. Кошка стояла неподвижно, подобно каменному изваянию и я не сомневался, каждое слово несчастного психопата достигло её ушей. Лица я не видел, однако не сомневался в том, кто это. Впрочем, как ни странно, но сейчас Ольга пахла совсем по-иному. Как…Как Ната?

— Боишься её? Это правильно, — согласился я, — а если дорожишь жизнью, то поднимай свою тощую задницу и проваливай отсюда, пока её цепкие пальчики не коснулись твоей нежной шейки.

— Нет, сейчас она меня не тронет, — с поразительной уверенностью сказал скульптор, — она меня оставит на потом, когда ей захочется чего-то экзотического. Когда ей потребуется мостик, для перехода в иной мир.

Пожав плечами, я освободился от его хватки и начал подниматься по щербатым ступеням. В чём-то, конечно, Драмен был прав. Никому из Прайда и в голову прийти не могло, даже во время сильного голода, пить человека во власти наркотического бреда. Последствия могли быть самыми непредсказуемыми. Поэтому, скажем наркотикам — нет. Впрочем, Ольга могла и просто свернуть шею. Видимо, когда все эти полусумасшедшие пророки достанут её окончательно, она быстро и решительно отправит их в небытие.

Но всё же, какая-то вещь не давала мне покоя, и я ещё раз оглянулся: фигура львицы пропала, словно её и не было.

Поднимаясь по ступеням, я не забыл остановиться у окна, выходящего на внутренний дворик. Там располагался неизменный плацдарм для упражнений местного дворянства во владении каким-нибудь видом оружия. В качестве оппонентов использовали одного из многочисленных рабов, посему плиты дворика покрывали многочисленные пятна бурого цвета. Их никто не пытался смывать, а после упражнений принца Сёмиза в стрельбе из лука камень и вовсе блестел, как после дождя.

Вот и сейчас это славное местечко не пустовало: до меня доносился звук удара металла о металл и хриплые возгласы. Высунув голову в окно я обнаружил, что участником сегодняшней тренировки является сам генерал Амалат, нацепивший лёгкие доспехи серебристого цвета. Противостоял ему могучий раб из Амиротеха, покрупнее тех, которые несли паланкин Ольги. Чёрный исполин неподвижно замер в напряжённой позе, неотрывно следя за каждым движением старого вояки. Морщины на лице и седина в волосах уже не могли ввести в заблуждение: кожа, вспоротая на чёрной груди свидетельствовала о мастерстве старика.

Насколько я понимал, раб проявил незаурядную способность к фехтованию, ибо огромное количество молодых забияк отправились на тот свет, прежде чем на лбу Амалата появился даже призрак испарины.

На небольших скамьях вокруг площадки расположились зеваки, наблюдающие за ходом поединка. Каждый удачный выпад генерала сопровождался вялыми аплодисментами и столь же вялыми криками, переходящими в откровенные зевки. В победу раба никто не верил. Судя по выражению тёмной физиономии, не верил и сам амиротехец.

Генерал вооружился длинным ятаганом и коротким прямым кинжалом, а в чёрных ладонях раба пряталась рукоять двусторонней секиры. Вот могучие мышцы напряглись и топор, со свистом, рассёк воздух там, где только что находилась грудь Амалата. Чернокожий был опытным бойцом и промахнувшись, сумел остановить оружие, направив обратно. На этот раз старик едва успел увернуться, убрав плечо из-под сверкающей стали, заточенной до бритвенной остроты. Однако рабу не удалось повторить свой фокус и его лоснящееся от пота тело на несколько мгновений оказалось открыто для удара. Молниеносно, словно жалящая змея, Амалат выбросил руку с кинжалом и прочертил на теле противника ещё одну алую полосу. В этот раз зрители хлопали намного оживлённее. Раб проронил короткий глухой стон из сомкнутых губ и отскочил назад.

В общем-то исход боя был предопределён: рано или поздно Амалат прикончит своего спарринг-партнёра, но перед этим будет долго и методично резать раба на мелкие кусочки. В этом не было ни капли садизма, как могло бы показаться — просто старый вояка оттачивал технику индивидуального поединка, последовательно проходя все его стадии: начиная от свежего бойца и заканчивая грудой, истекающего кровью, мяса.

Меня больше интересовали те схватки, в которых финал был не так предопределён и оставалось место, для предположений. Нет, ну разве не приятно посмотреть, как ловкий раб вспарывает пузо самодовольному аристократу, решившему поразвлечься?

Утратив остаток интереса, я повернулся и продолжил своё восхождение. За спиной ещё раз закричали возбуждённые зрители, заглушая отчаянный вопль — стало быть амиротехцу опять продырявили шкуру. Ну и чёрт с ним — он уже стал историей.

Чуть выше начинался уровень заброшенных этажей. По мере того, как дворец приходил в упадок, многие помещения становились абсолютно непригодны для эксплуатации и люди покидали их. Так появлялись целые ярусы, пустые и безлюдные. Свято место пусто не бывает и освободившееся пространство заселяли дикие звери, непонятно как проникающие сюда из королевского парка. На некоторых, особо опасных, приходилось устраивать облавы. На моей памяти звероловы отловили на одном из заброшенных этажей парочку рогатых кошек и выгребли из их логова кучу человеческих костей. Кто именно стал жертвой белых хищников, так и осталось тайной. Дворец населяли сотни придворных и их слуг. Десятком — больше, десятком — меньше…

Вход на заброшенные этажи был погружён во мрак, однако я ощутил чьё-то присутствие. Тьма шевельнулась и глаза — плошки зажглись во мраке. Я сделал шаг вперёд, силясь рассмотреть гостя, но зверюга, издав глухой рёв, растворилась в темноте. В воздухе повис удушливый смрад разлагающегося мяса — стало быть хищник. Видимо скоро очередная порция придворных бифштексов отправится в желудок голодного зверька.

Размышляя, стоит ли говорить кому-нибудь о моей находке, я миновал ещё несколько пролётов и достиг уровня, затянутого сизой дымкой пряных испарений. Аромат щекотал ноздри и дурманил рассудок. Ладно бы дурманил! Стоило задержаться здесь на некоторое время, и ты мог полностью погрузиться в причудливый мир своего подсознания, вкушая все прелести, которые способен изобразить очумевший от наркотика мозг. Вот и человек, привалившийся спиной к дряхлой стене, явно выпал из нашего мира. Он глядел прямо перед собой огромными блестящими глазами и пускал слюни на поношенный халат. Из полуоткрытого рта вырывались нечленораздельные повизгивания, а скрюченные пальцы царапали каменные плиты пола.

Со стороны это выглядело весьма забавно, однако даже сам господин главный королевский архитектор не решался присоединиться к нюхателям испарений фантазийного гриба. Остаться здесь означало навсегда переселиться в мир иллюзий, без всякой надежды вернуться обратно. Высокопоставленным нюхателям приносили еду и воду, однако они полностью игнорировали подношения, предпочитая потреблять невероятные яства своих сновидений. Вскоре наступала прозаическая смерть от голода и жажды. Должно быть всё это представлялось им весьма забавным казусом.

Из тёмного прохода, заполненного туманом наркотических спор, вылетел ярко пылающий павлин с рыбьим хвостом и расположившись на голове булькающего человека, уставился на меня. Я увидел собственное лицо, только в глазах, вместо зрачков крутились крохотные чёрные черепа.

— Ну всё, свинья, тебе хорош! — угрюмо пробормотал я и поспешил покинуть гостеприимное место, — ещё не хватало забулькать дуэтом с этим мешком навоза. Всегда успеется.

Начинались уровни, где проживала прислуга и располагались всевозможные хозяйственные помещения. Неудивительно, что вокруг стало намного оживлённее. Полуголые личности обеих полов шустро сновали взад-вперёд, перетаскивая массивные тюки, подносы с едой, чашки с объедками и кувшины с напитками. Невзирая на полумрак, движение блестящих, от пота, призраков было чётким и безошибочным. Не поднимая глаз, они взбегали вверх по ступеням или спускались вниз, не задевая друг друга и следуя на безопасном расстоянии от меня. Совсем недавно один из лакеев случайно пихнул какого-то мелкого казначея, а тот немедленно нажаловался падишаху. Поскольку милосердие владыки в тот день находилось на очень высоком уровне, количество голов, насаженных на колья не превысило и десяти. Но и этого оказалось достаточно, дабы удвоить осторожность при транспортировке грузов.

Забавно было следить, как лакеи обминают сановника, упившегося до потери пульса. Более всего их пируэты напоминали замысловатый танец хорошо отрепетированного балета. Как раз сейчас один из персонажей бесконечного действа под названием: Праздник жизни при дворе падишаха; медленно спускался вниз, нащупывая подошвами лакированных сапог ускользающие ступени. Получалось не слишком хорошо, поэтому приходилось искать дополнительную опору, старательно хватаясь расставленными пальцами за воздух. Я очень хорошо знал, кому принадлежит это прыщавое лицо, напоминающее подгнивший плод с червоточинами крохотных глаз. Нас почтил своим присутствием сын визиря. Некогда папаша имел определённые виды на родную кровь, но вовремя сообразил, гораздо полезнее, для всех, будет если сынуля продолжит бесконечное путешествие по винным бокалам.

Уставившись на меня, нерадивое чадо вполне дружелюбно хрюкнуло и радостно пустило газы. Лакеи немедленно шарахнулись в разные стороны, избегая ядовитого облака.

— Это будет посильнее, чем Фауст Гёте, — прокомментировал я, с уважением и отпихнул парня в сторону, отчего он с грохотом врубился головой в стену, — счастливых сновидений, пьянь!

Пожелание моё оказалось, как нельзя кстати, ибо приложившись черепушкой о камень, парень немедленно захрапел. На его лице появилась самая счастливая, из всех возможных, улыбка. Лакеи продолжали порхание вокруг бесчувственного тела, подобно тому, как мотыльки пляшут вокруг убитого зверя, рухнувшего посреди цветника.

Переступив храпящее нечто, я отправился наверх, откуда доносились заунывные возгласы ландрона — дальнего родственника моего инструмента. Сквозь постанывания музыки пробивался не менее тоскливый голос певца. Судя по тональности композиции, веселье бодро катилось под горку и большинство слушателей должно было пребывать в состоянии близком к тому, в котором я оставил, недавно встреченного, молодого друга.

Подъём закончился, и я вышел посреди короткого узкого коридора. С одной стороны, нависала огромная каменная арка, украшенная резьбой, изображающей переплетённые человеческие тела. Именно оттуда доносилась музыка и шум голосов и именно туда стремились слуги с напитками и пищей. С противоположной стороны глаз радовала изысканная работа опытных каменщиков — огромная асимметричная дыра в стене, ведущая во двор.

Это хитрое изобретение, если его можно было так назвать, именовалось мусорной дырой и было выдумано папашей нынешнего владыки. Мусорная дыра выполняла крайне важную миссию: именно через неё покидали дворец те, кто каким-то образом разгневал правителя во время попойки.

Однако коррупция запустила свои щупальца даже в это благороднейшее дело: виновник королевского гнева во время своего короткого путешествия иногда успевал сунуть мешок с монетами начальнику стражи. В таком случае в дыру летел один из лакеев, которому не повезло оказаться под рукой. Но если монарх замечал подмену, в отверстие выбрасывали сразу двоих, а должность начальника стражи на некоторое время оказывалась вакантной. При любом раскладе слугам приходилось драить плиты двора.

Поскольку мусорная дыра меня никак не привлекала, путь лежал под своды каменной арки. В ноздри немедленно ударила экзотическая смесь самых разнообразных ароматов: терпкий запах вина, кислая вонь давно не мытых тел и омерзительный смрад нечистот. Благородные господа упившись, не всегда были в состоянии добраться до горшка, испражняясь под себя. В общем, аура была ещё та…

Лишь слегка оправившись от газовой атаки, я сумел взглянуть на тронный зал королевского дворца, выполнявший, по совместительству, обязанности столовой, опочивальни, ну и борделя, как же без этого. Полы огромного помещения устилали толстые ковры, некогда яркие, а сейчас ужасно грязные и поэтому серые, как мостовая столицы. Повсюду возвышались груды подушек, где возлежали пирующие гости падишаха. Некоторых, вдоволь напировавшихся, подушки скрывали полностью, оставляя на обозрение лишь отдельные части тела. Поэтому очень часто мягкие горы венчались чьей-нибудь огромной задницей.

Повсюду, незаметные, словно тени, сновали слуги, меняя подносы с яствами на более свежие. Праздник жизни не должен был прерываться ни на секунду.

Освещался весь этот земной рай столбами солнечного света, падающими с хрустального купола, накрывшего тронный зал. Ночью на стенах зажигались огромные масляные светильники, отчего имеющееся амбре разнообразилось вонью чадящего масла.

Следовало упомянуть о том, что стены и потолок густым покрывалом устилали заросли паучьих лиан, по которым ловко перемещались длиннорукие обезьяны, обожавшие швырять вниз свой помёт. Однако обеьяньи какашки не были самым худшим, таящемся в себе зелёном покрове. Помимо наглых тварей, вовсю промышлявших воровством, среди зарослей скользили длинные блестящие тела. Пару раз я наблюдал, как уснувшие гости возносились к небесам, посредством огромных полосатых змей. Кроме того, атмосферу веселья весьма оживляли большие белые кошки, прикованные к столбам в углах зала. Издавая негромкий рык, рогатые твари терпеливо ожидали часа вечернего кормления. Пищей могло оказаться всё: от недоеденного куска мяса, оставленного гостями, до зазевавшегося лакея, которого пнули в угол, под оглушительный хохот зрителей. Кошки не гнушались ничем.

В круге пылающих факелов, на небольшом возвышении, изгибали блестящие тела прелестные танцовщицы, чья красота здесь явно казалась лишней. Подбором этих весьма смазливых девиц занимался настоящий мастер своего дела, работавший некогда сутенёром в портовом районе. Великолепные тела были почти обнажены, что лишь шло им на пользу и даже три кусочка материи, символизирующие одежду не могли этого скрыть. Впрочем, я заметил, что девицы запыхались и то и дело выбиваются из музыкального ритма. Причина была очевидна — распорядитель танцев тщательно изучал содержимое своего блюда, ткнувшись в него лицом.

— Неужели у тебя нет ни единого хорошего воспоминания, относящегося к людям? — женщина качает головой и гладит дочь по лохматой голове. Маленький человечек щурится, от удовольствия, и несмело улыбается, — даже в тех, кто тебе, вроде бы симпатичен, выпирают недостатки и уродства. Как же кошмарен мир, в котором ты существуешь! Я сочувствую тебе.

— Побереги сочувствие, для людей, — ощутив внезапный прилив злости, я нахожу силы подняться, — вы — пища. Почему я должен симпатизировать вам или восторгаться вами?

— Я, например, не беседую с булкой и не пытаюсь с ней совокупляться, — сухо замечает человек, — и мне кажется, ты — лукавишь, оставляя кое-кого за рамками повествования. Они ведь были?

Были. Милята, Вилена, Лилия…Многие. Думал, их имена стёрлись из памяти, но нет. Я не стану рассказывать о них тебе, человек. Не хочу. Не могу…

Слушай о других.

Позади огненного кольца воздвигся конусообразный постамент, увенчанный исполинским креслом, украшенным разноцветными драконами. На троне — а это был именно трон — непринуждённо развалился мускулистый, обнажённый до пояса мужчина. На волосатой выпуклой груди тускло поблёскивал огромный круглый медальон — символ королевской власти. Тёмные глаза на смуглом лице, с короткой чёрной бородкой, прищурясь наблюдали за происходящим в зале. Я ещё никогда не видел правителя пьяным или даже слегка выпившим. Он всегда был собран и внимателен, никогда не отнимая ладони от рукояти обнажённого ятагана.

Слева от падишаха терялся в тенях крохотный серый шатёр, полупрозрачная ткань которого скрывала содержимое, но позволяла обитателю наблюдать за окружающим миром. Внутри маленького купола обычно находилась сестра падишаха — семнадцатилетняя Саима, но лишь правитель знал, скрывается она за серой материей или блуждает по сумрачным коридорам дворца, переходя из тени в тень. Наружу, угрюмое создание, на моей памяти, не выходило.

По правую руку повелителя, скрестив короткие ноги и поглаживая редкую седую бородку, располагался главный визирь падишаха — Настиган. К слову, этого пердуна в народе называли упырём, хоть сам он предпочитал другое прозвище — вечный старик. Оправдывая обе клички старикан давал советы трём поколениям правителей. С последним, правда, получалось не слишком хорошо. Выслушав рекомендации Настигана, падишах тотчас спрашивал совета у Саимы. Нередко, в спорных вопросах, предпочтение отдавалось едва слышному шёпоту из серого шатра. Вы будете удивлены, но визирь почему-то очень недолюбливал родственницу владыки. Странно, да?

За креслом истекали потом два огромных чернокожих великана, размеренно взмахивая огромными опахалами и овевая хозяина потоком воздуха сомнительной свежести. Осталось упомянуть сущую мелочь — дюжину, до зубов, вооружённых, телохранителей, окруживших трон. Каждый, кто без разрешения правителя решился бы преодолеть некую незримую линию, рисковал обнаружить собственную голову у себя под ногами. Это касалось даже визиря. Не то, чтобы повелитель был излишне мнителен, просто он очень хорошо знал историю своих предшественников и понимал — осторожность не бывает чрезмерной.

А вот и местная достопримечательность: на потёртом коврике, недалеко от падишаха, чахнул слепой певец, настолько древний, что его имя уже никто и не помнил. Возможно его и вовсе не было. Весь поросший седым волосом и обёрнутый в кусок дряхлой ткани, ископаемый терзал струны ландрона. Внезапно нечто замкнуло в его старческих мозгах и запрокинув голову, овощ начал раскачиваться из стороны в сторону.

Откуда-то, из недр косматого волоса, донёсся неожиданно чистый и звонкий голос:

Забавно было слушать песню про наступление дня от слепого. Оставалось посмотреть танец безногого, посвящённый этому событию. Ну да ладно, всё равно песню сочинил не этот серый медведь. Я мог точно сказать, кому принадлежало авторство опуса. При дворе, только одного человека ещё волновала смена дня и ночи. При том, что автор не покидал здания, день он (точнее — она) ненавидел лютой ненавистью, как и всё, с ним связанное. Недаром сестру падишаха иногда называли Дщерью мрака.

Закончив петь, слепец понурил голову и смолк, неторопливо перебирая струны тонкими ухоженными пальцами. Понятия не имею, где могла блуждать его душа в этот момент, но было там весьма невесело. Поэтому, когда гости жаждали послушать нечто весёленькое, звали другого исполнителя.

Закончив осмотр зала и убедившись в отсутствии особых перемен, я направил свои стопы к падишаху. Тёмные глаза тотчас сфокусировались на мне, а бородка слегка дёрнулась, когда тонкие губы сложились в холодной усмешке. Смуглые пальцы, поглаживающие рукоять оружия, прекратили свои ласки и совокупились с объектом близости. Почему-то, при виде меня правитель стремился немедленно вооружиться. Как будто это ему могло бы помочь!

Слепой певец оставил ландрон и поднял голову. Казалось пытается вынюхать некий трудноуловимый аромат, однако он просто прислушивался: знает, шельмец, мои шаги! Музыка замерла на одинокой рассеянной ноте и танцовщицы, лишившись управляющего ритма, остановились посреди особо изощрённого па своего бесконечного танца. Их, совершенно одуревшие лица, посетила некая тревожная мысль, а остекленевшие глаза приобрели осмысленное выражение. Даже огромные кошки ощутили перемену и прекратили метаться около деревянных столбов. Зверюги стояли, зыркая на меня своими жёлтыми глазами и скалили клыки. Ни одна даже не рыкнула.

Итак, в наступившем безмолвии я приблизился к трону падишаха, спокойно пересёк «линию смерти» и остановился, разглядывая властителя. Знаю — ему это нравится. Настиган нервно дёргал свою бородёнку, а пальцы вершителя судеб, сомкнутые на рукояти оружия, стали белыми словно мел. Из маленького шатра донёсся едва различимый шелест материи: ага, значит ночная птаха вернулась в гнездо.

— Привет всей компании, — весьма дружелюбно сказал я и сдул со лба прядь светлых волос, — как делишки? Сколько голов уже успел отрубить?

Огромным усилием воли и это было хорошо заметно, падишах разжал побелевшие пальцы и вернул на лицо несколько поблёкшую улыбку.

— Иногда я поражаюсь своему терпению, — сказал он задумчиво, — почему я должен терпеть все твои выходки? Ведь я уже давным-давно отказался от мысли о том, что ты — посланник всевышнего, уж больно твои деяния отличаются от описанных в Кодексе.

— А ты больше верь всякой писанине, — посоветовал я, — хорошо — я не умею исцелять и оживлять, а главное — не имею ни малейшего желания этим заниматься. На кой чёрт я буду поднимать ваших мертвецов, если в тот же день им могут вновь отрубить голову по твоему приказу? Пусть остаются на том свете.

— Однако ты не похож на посланца Царя зла, — пожимая плечами, продолжил падишах, — по крайней мере, внешне. Хоть некоторые, из твоего окружения, вызывают во мне сомнения. Над нашими кузнями день и ночь клубится смрадный дым от сжигаемых мертвецов, а на улицах, каждое утро находят новые тела.

— Ха, кто бы говорил! — парировал я, — всегда, с удовольствием, осматриваю твою коллекцию отрубленных голов, которая, что ни день обновляется, а вопли из зиндана проникают сквозь самые толстые стены. К слову, не знаю, чем занимались твои специалисты, но предыдущая ночь была особо хороша. Я до утра не мог подобрать мелодию к своим стихам. Кого там препарировали — купца, отказавшегося отдать несовершеннолетнюю дочь в твою танцевальную группу? Как Кодекс комментирует подобное?

— Правитель должен принимать решения и отстаивать их, невзирая ни на что! — улыбка, на лице моего собеседника, задеревенела, — ладно, оставим эту тему. Я не имел желания ссорится с тобой, человек-джинн, а хотел кое о чём попросить. Я…

Он остановился и удивлённо посмотрел по сторонам. Должно быть только сейчас он обратил внимание на полную тишину, стоявшую во время нашей беседы. Даже рабы за спинкой трона остановились, прекратив помахивать своими вениками. Обозрев всё это с должным вниманием и не упустив ни единой мелочи, падишах потемнел лицом и внезапно сорвался на крик:

— Почему нет музыки?! — он яростно щёлкнул пальцами и словно из-под земли, явились рослые стражники, пожирающие правителя глазами, — танцовщиц — высечь, музыканту — пять палок по пяткам, а этих, — он ткнул пальцем за спину, — немедленно обезглавить. Головы — на кол, а остальное мясо отдать котам.

Приказы правителя были выполнены во мгновение ока: визжащих танцовщиц согнали с помоста и подгоняя пинками, повели к выходу; певец, благодаря хорошему слуху, сам понял, какая судьба его ожидает и положив инструмент, направился к месту экзекуции, где уже не в первый раз получал заслуженное наказание; так же безропотно, чернокожие гиганты опустились на колени перед специальным желобом, наполненным опилками и склонили головы. Солдатам оставалась совсем несложная работёнка: сверкнули два клинка и курчавые головы плюхнулись в оперативно подставленные корзины. Начальник королевской стражи, надувшись от собственной важности, поднял головы и предъявил их падишаху. Тот лениво кивнул и небрежным взмахом руки повелел освободить пространство.

В общем, не успел бы никто произнести фразу: «милосердный повелитель», как всё оказалось закончено. На танцевальной площадке появились новые девушки, зазывно виляющие бёдрами под весёленький мотивчик сверкающего лысиной исполнителя, подхватившего осиротевший ландрон. Чёрные тела, оттащив в сторону, умело делили на части, дабы хватило всем зверушкам, нетерпеливо порыкивающим в ожидании гостинца. Головы унесли прочь для изготовления пародии на чупа-чупс.

— Ух ты! — сказал я и одобрительно хлопнул в ладоши, — сколько раз видел и всё равно не устаю удивляться этому аттракциону. Они у тебя, как дрессированные: алле-ап и готово! Честное слово, я даже завидую.

— Чему? — подозрительно поинтересовался падишах.

— Ну этому: а теперь ещё парочку. Когда-нибудь обязательно устроюсь на такую же работу, как у тебя. Тогда они у меня тоже будут бегать по щелчку пальцев.

Впрочем, тут я слукавил: было дело, мы уже пытались управлять государством и поначалу вроде бы даже неплохо. Странно, но те вещи, которые люди позволяют себе и своим правителям, он не прощают высшим существам. Закончилось всё хреново и нам пришлось уносить ноги. Скорее всего, виновники нашего изгнания давным-давно мертвы, а жаль. Я бы не прочь потолковать с Витей, Ножиком или Симоном.

Владыка почти ничего не понял, кроме того, что я вроде бы одобрил заведённые им порядки. Поэтому он довольно хмыкнул и расслабившись откинулся на спинку трона. Из тёмного шатра донёсся едва различимый шёпот — точно лёгкий ветерок прошёлся средь травы: видимо Саима решила принять участие в разговоре. Повелитель прислушался, склонив голову и на его физиономии застыло угрюмо несогласное выражение.

— Об этом не может быть и речи, — резко оборвал он шелест ветра и повернулся ко мне, — слушай, я уже упомянул о своей небольшой просьбе, человек-джинн. Известен ли тебе некий Баджара?

— Некий Баджара, — хмыкнул я, перекатывая звонкое имя на языке, — некий Баджара, известный в Сен-Сенали последней собаке или какой-то ещё некий Баджара? Известный мне — великолепный музыкант, неплохой поэт и как говорят, опытный любовник. Последнее не проверял, но песни слушаю с удовольствием, хоть предпочитаю сочинения Назири.

Из шатра донёсся слабый смешок, а падишах тяжело вздохнул и поморщился.

— Иногда мне трудно понять, — сказал он и взгляд его потяжелел, — то ли ты издеваешься над всеми нами, человек-джинн, то ли дела твои действительно далеки от человеческих и тебе наплевать на наши проблемы. Да, в твоих словах присутствует правда и своими песнями Баджара привлекает множество юношей, а любовными подвигами — молодых дев. Кроме того, ты забыл упомянуть о его искусном владении оружием. Ах да, осталась сущая безделица — он же ещё предводитель огромной армии мятежников, терзающих мою страну.

— Да-да, — кивнул я, — чирикали такое птички на рассвете. Но какое мне дело до всего этого? Неужели, некий жалкий сочинитель способен доставить великому повелителю какие-то неприятности?

— Какие-то? — едва не выкрикнул правитель, заставив присутствующих втянуть головы в плечи, — какие-то, ха-ха! Этот мерзавец одерживает одну победу за другой, ускользая от серьёзных стычек. И ещё, я очень сильно подозреваю шпионаж среди моего окружения. Иначе откуда он узнаёт мои планы, едва я успеваю объявить их вслух? Дело дошло до того, что я вынужден снять часть армады с её дежурства у Изумрудного пролива и усилить ею армию. Однако даже это может не принести желаемого результата. Три моих провинции фактически подконтрольны ему, хоть их наместники клянутся в своей верности и утверждают, будто никаких волнений не наблюдается, — падишах сжал пальцы в кулак, и они громко хрустнули, потом стукнул себя по колену и сверкнул глазами словно лев, при виде ускользающей добычи, — сегодняшний день не принёс приятных известий — мне доложили, о крупной банде мятежников, атаковавших гарнизон в Сен-Хараде. Бандиты уничтожили его, захватив город. Баджара лично возглавил атаку и вздёрнул градоначальника на центральной площади, вместе со всем его окружением. Ладно, если у того не достало ума защитить город — поделом ему! Но во время казни Баджара похвалялся своей силой и клялся, что недалёк тот день, когда он войдёт в Сен-Сенали и вздёрнет на стенах дворца меня и мою сестру!

Падишах умолк, и я некоторое время, с интересом, слушал странный скрежещущий звук. Присмотревшись, я сумел различить, как шевелится борода правителя и дёргаются желваки на бледных щеках. Да наш поднадзорный в дикой ярости! Лица рабов с опахалами блестели от обильного пота, выражая крайнюю степень ужаса. Они-то хорошо понимали — расстроенный хозяин, в гомеопатических целях может запросто пустить их на фарш.

Однако мало-помалу дёргающееся лицо начало успокаиваться, скрываясь под обычной непроницаемой маской. Немалое значение в этом процессе, как мне показалось, сыграл тихий шёпот из тёмного шатра. Саима всегда знала, как лучше всего успокоить ЭТОГО зверя. Наконец падишах выпустил остаток дурного воздуха из головы и совершенно спокойно сказал:

— Первоначально я намеревался послать в Сен-Харад большой отряд, но по совету своих помощников, — он сделал неопределённый жест, однако Настиган при этом поморщился, поэтому не составило особого труда догадаться, откуда пришёл совет, — принял другое решение. Думаю, оно будет более разумным. Ведь уже не один раз мои воины, приближаясь к селению, занятому мятежниками попадали в засаду. Замаскированные стрелки осыпали их стрелами, после чего незаметно исчезали. А в самом городе не оставалось ни единого бандита: Баджара, предупреждённый предателями, успевал очистить королевскую казну и не спеша, укрывался в горах. Нет никакого резона подвергать моё войско бессмысленному и бесполезному риску.

— И тут, как я понимаю, мы переходим к сути дела, — следовало прервать поток королевского красноречия, — попробую представить, как обстоят дела: Саима посоветовала тебе отправить в Сен-Харад меня и моих кошек. Она сказала: люди-джинны не боятся оружия — стрелы и мечи не причинят им никакого вреда, а Баджара не испугается такого маленького отряда и не станет спасаться бегством. Вроде бы ничего не забыл…

Настиган издал нечто среднее между смешком и всхлипом, но когда падишах бросил на него кипящий яростью взор, ответил невинным взглядом прозрачных, словно стекло, глаз и слабой улыбкой. В шатре, напротив — не стали скрывать веселья и заразительный хохот могли слышать все, кто решился бы на столь безумный шаг. Отсмеявшись, Саима бросила несколько неразличимых фраз дабы успокоить буйного братца. Весь этот цирк, изображаемый святой троицей, расположившейся передо мной, мог означать лишь одно — я, как всегда, угадал. Однако, чтобы не уронить лица, правитель был обязан оставить последнее слово за собой.

— Совершенно верно, — каркнул он, сведя брови в одну жирную гусеницу, — думаю Баджара не станет убегать от горстки нападающих, и ты сможешь схватить его и доставить сюда. И ещё, он обязательно должен остаться живым, чтобы мои палачи содрали с него кожу!

— Умм? — я изобразил удивление, — мы уже ставим условия? Вроде бы изначально всё это выглядело, как просьба, если я не ошибаюсь? А я ещё даже не начал решать, хочу ли я ввязываться во всю эту ерунду. Вообще-то мне не очень интересно.

Это несколько охладило пыл падишаха, поставив его в тупик. Похоже у абсолютной власти имеется одна небольшая проблемка — правитель забывает, что в лексиконе существует слово — нет. Посему любой отказ способен надолго погрузить тирана в глубины мрачной меланхолии.

Вот и падишах угрюмо разглядывал меня, видимо силясь понять, какая фигня сейчас произошла. Мало-помалу мысль о том, что я могу и не согласиться достигла его сознания и немедленно сменилась раздражением. Пальцы покрепче вцепились в рукоять ятагана, а глаза прищурились, словно их обладатель прикидывал: как бы это получше отчекрыжить непослушную голову. Даже Настиган начал с тревогой посматривать на хозяина. А как же — эдак и до нервного срыва недалеко! А если ещё и сеанс лечебной декапитации не поможет, как тогда? Падишах начнёт, всхлипывая, кататься по ковру и размазывать сопли по бороде. Я представил себе эту картину и не удержался от ухмылки.

— Так ты не желаешь исполнить мою просьбу? — с явной угрозой пророкотал правитель и приподнялся с трона, пытаясь нависать надо мной.

— Видишь ли, — как можно проникновеннее сказал я, потупив взор, — любому ослу требуется морковка, которая подвигнет его на перемещение повозки. Какую морковку можешь предложить мне ты?

— Ну, ты живёшь в моём дворце, — после некоторого раздумья произнёс собеседник, — и должен испытывать благодарность.

— Живу в этой огромной старой некомфортабельной развалине, — подтвердил я, — а мог бы жить в шикарном и уютном домике, что возможно и произойдёт, если ты продолжишь донимать меня всякими мелочами. Нет — послушай: деньги мне не требуются, в еде я не нуждаюсь, а женщин у меня столько, что я могу поделиться с твоим сералем. Зачем мне исполнять эту просьбу, если ты не сумеешь меня за неё отблагодарить? Ты же знаешь — я не настолько благороден, дабы заниматься безвозмездной деятельностью.

Я заканчивал последнюю фразу, когда ощутил изменения за спиной. Музыка слегка сбилась с ритма, а пирующие умолкли, позволив различить шелест чьих-то лёгких шагов. Кроме того, падишах выглядел сейчас, словно мальчишка, подглядывающий за моющимися женщинами. В общем, даже не ощущая знакомого запаха, нетрудно было догадаться, кто именно заглянул на огонёк. Похоже сегодня я оказался под пристальным наблюдением. С чего бы это?

Как только я закончил недозволенные речи, мелодичный голосок промурлыкал:

— Лично я совсем не против поучаствовать в поимке этого страшного хищника. Хотя бы из интереса. Охота проверить, такой ли он крепкий мужчина, как о нём говорят слухи.

— Думаю, в таком случае Баджара будет доставлен голышом и совершенно без сил, — усмехнулся я и повернулся к Ольге, — Ты собираешься ловить его самостоятельно, моя прелесть? На какую приманку?

— Её тёмные глаза сверкнули, а когти на мгновение показались наружу. Однако красивое лицо нисколько не изменилось, а пухлые губы продолжали изображать ласковую улыбку.

— Ну, если наш предводитель потерял вкус к развлечениям, — она пожала плечами и притворно вздохнула, — слабой кошечке придётся самостоятельно идти навстречу опасности. Впрочем, я думаю Галя не откажется проводить меня в Сен-Харад.

— Насколько я понимаю, — решил вмешаться падишах, — всё это означает, моя просьба будет выполнена?

— Скорее всего — да, — я недовольно хмыкнул и покачал головой, — так или иначе, но Баджара завтра прибудет во дворец. Однако, я оставляю за собой право на исполнение любого моего желания.

— Даже если джиния поймает его без тебя? — удивился правитель, бросая на Ольгу похотливые взгляды.

— Даже в этом случае, — подтвердил я, — Она принадлежит мне, поэтому всё, сделанное ею — сделано мной.

На физиономии правителя появилась удовлетворённая ухмылка, а хватка пальцев на оружии заметно ослабла. Потом он и вовсе отпустил изогнутую рукоять и потёр ладонь о ладонь, выражая крайнюю степень довольства. Ещё бы, нужная ему работёнка будет сделана и ненавистный Баджара прибудет под светлые очи. Мне было просто больно видеть падишаха в столь хорошем настроении, поэтому я немедленно решил его слегка подпортить.

— Но помни, за Баджару ты исполнишь ЛЮБОЕ моё желание, — сказал я многозначительно тыкая указательным пальцем в потолок, — любое. Да конечно, в ваших историях про джиннов всё немного по-другому, но я — очень особенный джинн, поэтому загадывать желания буду именно я.

— По рукам, — согласился падишах, на мой взгляд, чересчур легкомысленно отнесясь к произнесённым словам, — с огромным удовольствием исполню любое твоё желание, человек-джинн, если только ты не потребуешь мой трон или жизнь.

— Очень надо! — хмыкнул я, — можешь оставить себе и то, и другое.

— Может и я могу как-нибудь поучаствовать в загадывании желаний? — язвительно осведомилась Ольга, положив ладонь на моё плечо, дабы я смог оценить остроту её когтей, — или рабыне можно лишь исполнять приказы своего повелителя?

Обернувшись, я пристально посмотрел в кошачьи глаза, искрящиеся бешенством и очень тихо, но отчётливо, произнёс:

— Не вздумай ты влезать в чужую беседу и не пришлось бы исполнять чужие приказы. Трахалась бы себе с каким-нибудь морячком или офицериком, да будет им земля пухом и горя не знала. А так, — я развёл руками, — не знаю, кем ты там назвалась, но в кузов придётся полезать.

В ответ кошка лишь лукаво ухмыльнулась, показав мне кончик языка. Она-то понимала, чем вызвана столь строгая отповедь. Проклятой твари вновь удалось вывести меня из себя. Кроме того, засранка выставила своего повелителя нерешительным дураком перед всеми этими недоносками. И так всякий раз. Она думает, непрерывно унижая меня, при посторонних, избавиться от остатков прежней Ольги? Нет, так она лишь уничтожит ошмётки хороших чувств, ещё уцелевших во мне.

Тем временем падишах щёлкнул пальцами, привлекая внимание визиря и подал ему какой-то, понятный лишь им обоим, знак. Настиган покивал головой и нетерпеливым взмахом костлявой руки подозвал к себе рослого парня, сжимающего в руках огромный блестящий рог. Выслушав короткий приказ, слуга поднёс трубу к губам и надув побагровевшие щёки, исторг из несчастного инструмента оглушительный звук, пронёсшийся в спёртом воздухе, подобно урагану.

Спящие тотчас подскочили на своих местах и начали продирать глаза, елозя жирными пальцами по опухшим лицам. Бодрствующие немедленно прекратили свои дела, какими бы они ни были и чинно развернулись в сторону трубящего.

Когда я уже был твёрдо уверен, музыкант вот-вот лопнет от усердия, Настиган медленно поднялся на ноги, и трубач мгновенно прекратил издевательство над ушами присутствующих, опустив рог к ноге. В принципе, все были хорошо знакомы с процедурой и не нуждались в каких-либо пояснениях, но традиции — великая вещь. Поэтому, визирь поднял руку, призывая всех к молчанию (как будто бы нашёлся сумасшедший, осмелившийся в данную секунду открыть рот) и сиплым голосом произнёс:

— Наступил час дневных речей. Кто имеет уши, да откроет их, дабы услышать. Кто имеет язык, да придержит его, дабы не лишиться оного. Внемлите!

Просипев эти несколько фраз, визирь выдохся и покряхтывая, уселся на место, щуря блеклые глаза. Насколько я знал Настигана, он с огромным удовольствием, ещё бы и уши прикрыл или вообще удрал, куда подальше. Всё, касающееся Саимы, дедуля ненавидел лютой ненавистью, а от её опусов у старикана начиналась нервная дрожь. Остальная аудитория относилась к ним двояко: большинство воспринимали сочинения девушки, как неприятную, но обязательную часть торжеств и терпеливо дожидались окончания истории. Однако существовали настоящие извращенцы, получавшие, в процессе прослушивания, истинное удовольствие.

Итак, в полной тишине, изредка нарушаемой взрёвываниями рогатых кошек, зазвучал слабый, словно шелест ветра, голос невидимой рассказчицы. Она произносила одну фразу за другой, оставляя между ними внушительные промежутки, вызывающие у меня толику любопытства. А интересовало меня следующее: сочиняет ли Саима свои сказки заранее или импровизирует, подбирая слова во время рассказа? Всегда забывал спросить.

— Эта история называется, — голос девушки прервался, словно она пыталась придумать название к своему сочинению, — Рассказ о любопытной дочери.

Ну так вот:

В далёкой стране, где-то за морями и горами, жил верховный правитель, у которого подрастала дочь. Матери у неё не было, потому что жена правителя скончалась давным-давно от неизлечимой болезни. И хоть властелин был ещё достаточно молод, крепок телом и хорош собой, он не спешил вновь связать себя узами брака. Никто никогда не видел, дабы взгляд его тёмных глаз хотя бы задержался на красивой женской фигуре, будь то дама благородных кровей или одна из рабынь, прислуживавших ему.

А дочь его, тем временем расцветала, хорошея с каждым годом, пока не превратилась в самый прекрасный цветок королевства. Множество претендентов пытались завоевать её сердце, но все их усилия оказались тщетны. Девушка находила одного слишком уродливым, другого — чересчур хилым и считала большинство своих ухажёров настоящими глупцами, недостойными даже короткого разговора.

При всём при этом, девушка отлично знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине. Опытнейшие женщины наставляли её в искусстве обольщения и любовных утех. В эти дисциплины входили: мастерство соблазняющего танца, таинство интимной беседы, волшебство возбуждающей трапезы и множество других, не менее важных предметов, превращающих женщину, знакомую с ними, в совершенное оружие, способное сокрушить любое мужское сердце.

Но, получив неотразимый меч, дочь правителя не могла найти достойного соперника, дабы испытать на нём своё мастерство.

Так проходили дни и недели. Однажды, блуждая по огромному дворцу своего отца, девушка обнаружила таинственную дверь, за которую не смогла проникнуть. И это при том, что всякое другое помещение было доступно ей в любой час дня и ночи. Истерзанная любопытством, она попыталась выяснить тайну загадочной двери, но придворные и слуги только пожимали плечами, не в силах утолить её жажду. С огромным трудом девушке удалось отыскать старую служанку, которая знала правителя ещё младенцем. Ей был известен секрет, но она наотрез отказалась его раскрыть.

Больше месяца настойчивая дева уговаривала старуху рассказать про тайну закрытого помещения и наконец, соблазнённая шкатулкой самоцветов, та уступила. Она поведала, вот уже год, как повелитель пытается найти новую спутницу. Каждые тридцать дней за дверью исчезают тридцать самых прелестных девушек королевства, отобранных лучшими евнухами правителя. Красотки показывают повелителю всё, на что они способны. С наступлением вечера одна из них являет мастерство обольщения. Одно лишь правило — лицо претендентки скрыто вуалью и только избранная откроет свой лик будущему мужу.

Узнав всё это, дочь правителя возжелала увидеть процедуру обольщения, дабы оценить своё мастерство, сравнив его с любовным искусством других девушек.

Служанка, в ужасе, отказалась исполнить этот каприз, но ещё более щедрое пожертвование заставило дрогнуть её сердце.

Именно в этот вечер очередные тридцать претенденток должны были занять своё место в любовном зале. Старуха, использовав свои связи, подменила одну из девушек на дочь правителя, предупредив, что назавтра произведёт обратную подмену. Надо сказать — обычно невесты не могли покинуть зал испытаний до истечения месяца.

Итак, наша героиня, с лицом покрытым вуалью, проследовала за таинственную дверь и оказалась в интересующем её месте. Всё здесь оказалось ей по нраву, и она полностью одобрила вкус отца, оценив и мягкие ковры, и удобные диваны, и красоту гобеленов на стенах.

Воздух помещения наполняли испарения ароматических масел, от которых сердце девушки начинало биться подобно пленённой пташке, а сама она ощущала приятное томление во всех членах.

Всех девушек омыли и увлажнили тела особыми мазями, не делая исключения, ибо не было ведомо, кто будет избран повелителем в грядущий вечер. Каждой выдали, в качестве одеяния, полупрозрачные шальвары и чашечки для груди, позволив выбрать украшения и нанести макияж по собственному разумению.

И вот настал первый вечер. Отворилась дверь и под звуки чувственной мелодии внутрь вошёл повелитель, занявший место на самом большом диване, расположенном в центре залы. Некоторое время он оценивающе смотрел на претенденток и сердце его дочери останавливалось, когда глаза отца задерживались на ней. И был то не лишь страх, но и другое чувство, ранее неведомое ей.

Наконец палец мужчины указал одной из присутствующих, что выбор пал на неё, и она покинула своё место. В полумраке зала, окружённая клубами ароматного пара, претендентка начала танец обольщения. Её блестящее тело изгибалось в танце, подобно змее повинующейся факиру. И хорош был танец, но наша героиня сказала себе — моё искусство выше, и это наполнило её сердце неведомой радостью. Сколько продолжалось обольщение никто не заметил, ибо зачаровывало это зрелище всех зрителей. И вот правитель поманил плясунью к себе, и они занялись любовными играми на глазах у остальных, ничуть не смущённые их присутствием.

А дочь правителя пребывала в смешанных чувствах; ибо хоть она и была довольна, оставшись неузнаной, но оказалась глубоко уязвлена, ибо претендентка во всём казалась хуже неё. Неужели я не увижу, на что способны остальные? Так подумала она и когда старая служанка пришла за ней, спряталась среди прочих дев, скрыв лицо за вуалью.

Минал день за днём и испытания продолжались, но выбор правителя всё время принадлежал другим. Однако это дало возможность его дочери убедиться в том, что здесь нет никого, кто мог бы сравниться с ней. И ещё одно узнала любопытная дочь — родитель её весьма изощрённый и неутомимый мужчина, способный доставить удовольствие любой женщине, которая разделит с ним ложе.

Но вот наступил последний вечер, и все девушки оказались испытаны правителем и ни одна не удостоилась права называться его супругой. Осталась лишь одна и сегодня палец повелителя остановился на ней. Дочь хотела немедля повиниться в своём проступке, однако гордыня нашептала ей в уши, что её отец достоин увидеть самое лучшее представление. Так и вышло. Мастерство красавицы оказалось настолько высоко, что зритель, и оценщик не смог удержать чувств при себе, остановив её. Тяжело дыша, он поманил плясунью к себе, пожирая взглядом идеальную фигуру. Дочь его, сама угодив во власть обольщающего танца, приблизилась к отцу, не понимая на каком свете находится. И сказал ей владыка, привлекая к себе: Воистину ты — самый прелестный цветок этого сада и недаром я оставил тебя на этот вечер! Так покажи же, на что ты способна в любовных утехах.

Девушка потеряла голову от возбуждающего аромата мужского тела позабыв, кто находится перед ней. Она не вспомнила про свой план открыться родителю и их уста соединились. После этого извержение чувств было не остановить.

Когда всё закончилось, оба остались весьма удовлетворены произошедшим, и правитель ещё раз подтвердил правильность своего выбора. Он снял вуаль с лица своей избранницы и тайна оказалась раскрыта. Смущение обоих оказалось весьма велико, но страсть, владевшая телами — гораздо сильнее. Они продолжили свои игры и делали так до тех пор, пока стыд совершенно не покинул их. После этого правитель признался: он искал и не находил женщину, похожую на его покойную супругу. Но теперь этот поиск оказался завершён. А девушка созналась, что она нашла партнёра, полностью угодного ей.

Так любопытная дочь удовлетворила свой интерес, а её отец нашёл новую супругу.

— А мораль сей басни такова, — глубокомысленно сказал я, сменяя умолкнувшую рассказчицу, — не суй свой нос, куда попало, ибо будешь оттрахан, невзирая на лица.

Падишах и Настиган одинаково недоуменно выпучили на меня глаза, а Ольга тихонько хихикнула за спиной. Всегда одно и тоже — бредни Саимы вызывают у меня желание подвести под ними некий закономерный итог, которого здесь никто не разумеет. Остаётся только махнуть рукой на всё это болото и отправляться по своим делам. Честно говоря, я сам себя не понимаю; на кой чёрт я вообще сюда прихожу? Послушать словесный понос сестрицы падишаха? Посмотреть, как он пускает на фарш очередную порцию несчастных недоносков? Одно другого стоит…

Не сумев вразумительно ответить на собственный вопрос, я пожал плечами и отправился восвояси. Поскольку Шахерезада местного разлива уже закончила вседозволенные речи, гости вернулись к своим обычным делам. Вновь стонал истязаемый ландрон и танцовщицы изображали группу змей на жаровне; опять сновали лакеи, похожие на привидений и сменяли напитки и еду на ненадгрызанные.

Ольга, с лёгкой полуулыбкой на кукольном лице, шествовала рядом, накручивая чёрную прядь волос на длинный палец. Додумав некую мысль, кошка отпустила волосы и легко царапнула моё предплечье.

— Не знаешь, откуда у этой милой распутницы тяга к историям с инцестуальной тематикой? — она фыркнула и едва слышно захихикала, — который раз слушаю её росказни и в них всегда присутствуют то ли папаша, то ли мамаша, совокупляющиеся со своими детьми.

— Ты ещё забыла упомянуть братьев и сестёр, — заметил я, покосившись на неё, — А по поводу этих историй…Если не обратила внимание, то основным мотивом является любовь между отцом и дочерью. Не наводит ни на какие мысли?

— Наводит, наводит, — Ольга громко расхохоталась, привлекая внимание окружающих, — папаша нынешнего падишаха, по слухам, был весьма любвеобилен, отличаясь особой привязанностью к единственной дочери. Однако, — посерьёзнев, добавила кошка, — при всём при этом, собственную супругу он недолюбливал и это вынуждало несчастную женщину искать желанного тепла на стороне.

— Заканчивая сеанс психоанализа, можно упомянуть, как муж тщательно следил за неверной женой, — подхватил я её мысль, — поэтому единственным утешением для женщины оказался её старший сын. Кстати, ты заметила, в тех историях Саимы, где описывается любовь между матерью и сыном, родительница всегда выступает крайне отрицательным персонажем, чуть не силой добивающейся взаимности?

— Так вот, откуда такая жестокость у бедного мальчика, — притворно вздохнула Ольга, которой не было никакого дела до извращенцев королевского пошиба. Её вообще ничего, кроме себя любимой не интересовало. Ей было даже глубоко наплевать на то, в какое дурацкое положение она меня поставила!

Мы как раз вышли из зала, и я остановился, повернувшись к ней. Кошка немедленно замерла на месте и приподняв изящную бровку, улыбнулась обольстительной улыбкой, от которой могло расплавится любое мужское сердце. Моё слегка трепетало, когда я чуть приподнял уголки губ и быстро подмигнул. Ольга нахмурилась, силясь понять, в чём смысл этой пантомимы и в самый разгар её мыслительного процесса я изо всех сил двинул ей в челюсть. В удар я вложил всю свою ярость, накопившуюся за последнее время, поэтому он вышел на славу. Прекрасное тело — мечта всех мужчин королевства, оторвалось от земли и пролетев изрядное расстояние, состыковалось со стенкой коридора. Послышался глухой стук и по каменной кладке побежали тонкие трещины.

Соверши подобный полет обычный человек и после финиша, его можно было бы немедленно отправлять к Папаше Цезирату. Даже Ольге потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Она потрясла головой, потом провела ладонью по волосам, очищая их от каменного мусора и только после подняла на меня пылающие ненавистью глаза. Подниматься кошка, однако не торопилась зная, пар я выпустил не до конца.

— Никогда! — рявкнул я, склонившись над ней и ухватив за волосы так, вынудив смотреть мне в лицо, — никогда не смей перебивать меня, перечить мне или вести переговоры за моей спиной! Я — вожак прайда! Я — а не ты, какие бы идиотские идеи не блуждали в твоей дурацкой башке!

— Как страшно! Я вся дрожу, — улыбка мало-помалу возвращалась на её лицо, — и что же ты сделаешь, если я буду так делать? Опять стукнешь меня об стену? Может быть поставишь в угол? Или ты собираешься меня убить, милый? Может, ты убьёшь ещё одного моего любимого? Ах, да, ты же уже успел убить того, единственного и других не будет, никогда.

Я молчал. Упомянутая тема долгое время была абсолютным табу и кошка сама настаивала на этом. Почему же, последнее время, она всё чаще вспоминала убитого мной волка? Словно что-то или кто-то разжигал в ней погасший огонь ненависти и страсти.

— Нет, сделанного не воротишь, сколько о нём не напоминай, но кое что я могу сделать, — тяжело вздохнув, я поднёс к её лицу запястье с тускло блеснувшим браслетом перехода, — пожалуй, просто оставлю тебя в одном из пустынных миров и забуду про твоё существование. У тебя останется время подумать о своём поведении, пока ты будешь сдыхать от голода.

В тёмных глазах плеснулся ужас. Ужас, скрытый в глубине души каждого из нас. Страх голода, преследующий нас, словно тень. Кошмар вереницы вымерших миров, когда ты не можешь найти даже паршивой деревеньки, чтобы утолить лютую жажду. И холод, пожирающий тебя изнутри растёт, сковывая тело и вынуждая каждую клетку корчиться от боли. Нет участи худшей для льва, чем оказаться в безлюдном мире.

— Поэтому, помни, кто — вожак прайда, — отчётливо произнёс я и ещё раз показал непокорной кошке браслет перехода.

— Я запомню, если ты так хочешь, — спокойно ответила Ольга и тряхнув головой, высвободила волосы, — ты — главный, потому как у тебя есть твой браслет и твой медальон, без которых ты мог бы запросто превратиться в кусок мёртвого мяса. Но я буду помнить, что они у тебя есть. Постараюсь не забыть, как многие другие вещи. Ты же хотел, чтобы я забыла их? Доволен? Теперь позволь мне подняться.

— Вам подать ручку, красавица? — усмехнулся я и демонстрируя все признаки хорошего воспитания, протянул ей ладонь, — похоже вы не сумели удержать равновесие и неудачно упали. Какое несчастье!

Сквозь фальшивую улыбку, на мгновение, проступило истинное лицо — оскаленная пасть взбешённой львицы и я услыхал тихое шипение. Но это продолжалось только миг. В следующую секунду очаровательная девушка, проигнорировав мою руку, легко поднялась на ноги.

— Кстати, я надеюсь, с Драменом всё в порядке, — заметил я, как ни в чём не бывало, обращаясь к обнажённой спине, удаляющейся кошки, — ты как-то подзадержалась и меня начали терзать смутные сомнения. Видишь, я даже забочусь о твоём душевном равновесии.

— С Драменом? А, почему…Впрочем, неважно. Очень мило, с твоей стороны, — отчеканила Ольга не поворачиваясь и начала спускаться по лестнице, соблазнительно покачивая бёдрами, — однако у меня было много других дел. Очень важных дел.

— Какие там у тебя могут быть дела, — усмехнулся я, — сплошное развлечение.

Раздумывая, не направиться ли мне прямиком в кузню, где обосновался Илья я всё-же решил, сначала заглянуть в свою нору. На то были свои причины. Хамид, в своём разговоре со мной, был непривычно молчалив. Я конечно не задавал ему слишком много вопросов, однако обычно этого и не требовалось — слухи и сплетни сыпались из нищего, как из дырявого мешка. Такая сдержанность уже имела место, после чего я всегда находил в своих комнатах секретные послания с информацией от слепца. Видимо он хотел уберечь самую важную информацию от посторонних ушей. Похвальное желание. Поговаривали, по столице шныряют слухачи — особые люди, тренированные с детства для подслушивания чужих разговоров. Нанять этих полумифических персонажей мог кто угодно: Амалат, Настиган, да тот же Баджара, в конце концов.

Поэтому, я неторопливо спустился на самый нижний уровень дворца и утопил пальцем незаметный выступ в каменной стене. Честь открытия секрета принадлежала лично мне. В первую неделю пребывания в этой развалине я не поленился применить особое зрение и немедленно обнаружил тонкие линии скрытой двери. Оставалось загадкой, каким образом об этом местечке, неизвестном никому, прознал Хамид. Впрочем, для этого слепца в столице не существовало никаких тайн, о которых он не узнал бы через день-два.

С едва слышным шелестом участок стены отъехал в сторону, освободив узкий проход. Посмотрев по сторонам, я шагнул в образовавшуюся щель, привычным жестом хлопнув по низкому потолку. Затрещав от натуги, стена вернулась на своё место. Оставалось только пройти под полуразрушенной аркой, повернуть за угол и оказаться в милом гнёздышке.

Однако, вместо этого я остановился и недоуменно уставился на предмет, расположившийся на полу. Предметом оказались две мужских, судя по размеру обуви, ноги, торчавшие из-за поворота. Ноги, обутые в добротные кожаные сапоги, лежали абсолютно неподвижно, что наводило на определённые мысли. Однако же, опровергая эти мысли, мои уши всё-таки улавливали едва различимый шорох, доносящийся из-за угла. Хм, мышей здесь отродясь не было. Думаю, покойничку кто-то составлял компанию.

Похоже, о моём присутствии никто не догадывался, потому как неведома зверушка продолжала заниматься своими делишками. Стоило устроить ей неожиданный сюрприз.

Неслышно ступая по ковровой дорожке, я прошёл под осыпающейся аркой и осторожно заглянул за поворот. Там было на что посмотреть. Ноги действительно принадлежали мужчине — рослому, атлетически сложенному и это было заметно даже через тёмный бесформенный балахон, забрызганный свежей кровью. Лицо мертвеца скрывала плотная чёрная маска с прорезями для глаз. Из-под карнавальной принадлежности торчала окладистая смоляная борода, слегка побитая молью седины. Завершал натюрморт изящный кинжал с изогнутой наборной рукоятью, торчащий из груди трупа.

Однако, вовсе не это привлекло львиную долю моего внимания. Куда интереснее оказалось наблюдать за вторым персонажем разыгрываемой сценки. Над покойником склонялась неведомая личность в тёмном мешковатом халате, лицо которой утопало в тени огромного капюшона. Руки убийцы (а кого же ещё?) в чёрных кожаных перчатках, быстро перемещались по неподвижному телу, демонстрируя неплохой навык и сноровку.

Но ни чёрная хламида, ни капюшон, ни даже абсолютно нелепые в здешнем климате кожаные перчатки, не могли скрыть одного непреложного факта — передо мной была женщина. Об этом говорило всё: поза, величина ладоней, изгибы, скрытого одеждой, тела и даже запах неизвестных, но весьма приятных, духов.

Девушка, не замечая меня, продолжала сосредоточенно обыскивать убитого, торопясь и заметно нервничая. Из-под капюшона донёсся неразборчивый возглас, в котором соединились воедино раздражение и отчаяние. Очевидно искомый предмет упорно не желал идти в руки. Возможно, кстати, что искательница чужих секретов не совсем представляла, как собственно эти секреты выглядят. Я честно говоря и сам догадался с большим трудом.

Однако время шло, а ничего не менялось. Пришло время самому внести свежий ветер, знаменующий наступление перемен.

— Весьма прискорбно, — сказал я, пустив в свой голос, как можно больше горечи, — представительница прекраснейшей половины человечества вынуждена отбирать силой то, о чём могла бы просить в качестве подарка. Стоило бы ей, конечно, только заикнуться.

При первых звуках моей речи невысокая фигурка замерла, как застывает мышь, застигнутая кошкой. А потом мышь повела себя очень неожиданно. Сперва капюшон приподнялся, и я смог увидеть красивое молодое лицо с чёрными, точно сама тьма, глазами, а затем, вместо спасения бегством, моя незваная гостья бросилась на меня. На бегу она пыталась вытащить что-то из складок своей хламиды, но не смогла. Точнее — не успела. Я не позволил. Для начала я хотел ознакомиться с посланием Хамида, тем более интересным, что из-за него прикончили посланца. Ну а девушки, как говорится — потом.

Поэтому, когда прекрасная незнакомка на всех парах приблизилась ко мне, я отвесил ей полновесную оплеуху. Естественно не такую, как Ольге — я всё же хотел побеседовать с девушкой, чуть позже, но достаточно сильную, чтобы отключить её на время. Незнакомка, взбрыкнув ногами, отлетела в сторону и замерла без движения у подножия моей гигантской кровати. От халата отлетели какие-то застёжки, и он широко распахнулся, демонстрируя полуобнажённое тело, исписанное густой вязью цветной татуировки. Из рук незадачливой воительницы вылетел продолговатый предмет, сверкнувший тусклой желтизной и постукивая, укатился за кровать.

Тем не менее, я не торопился оценивать красоту увиденного тела или изучать железяки, покинувшие его. Я присел около мертвеца и распахнув его тёмное одеяние провел пальцами вдоль рукавов шёлковой рубашки. Обнаружив место уплотнения ткани, как следует дёрнул материю и в мою ладонь упал свёрнутый несколько раз платок, отороченный золотистой бахромой. Это и была та вещь, которую безуспешно искала моя гостья — секретное послание Хамида.

Тонкую, словно паутина, ткань покрывал плотный узор вышивки где, при желании, можно было отыскать буквы местного алфавита. Буквы эти складывались в различные слова, из которых пытливый ум мог слагать предложения. В общем — явный шифр. Так и было задумано: если бы платок случайно угодил в чужие руки; нашедший его свернул бы себе мозг, пытаясь разгадать загадочную шифровку, но так ничего бы и не понял.

Усмехаясь этой мысли, я подошёл к своему столу и распахнул небольшую шкатулку, украшенную голубыми полупрозрачными камнями. В подобных коробках знатные жители столицы прятали свои парфюмерные принадлежности. У меня же, здесь хранился почти невесомый порошок ярко алого цвета, лишённый вкуса и запаха. У этой пыльцы, как мне стало недавно известно, имелся один интересный побочный эффект. Помимо своего прямого назначения она, добавленная в пищу, отправляла едока в лучший из миров.

Травить я никого не собирался — такое расточительное поведение скорее подстать местным жителям, а намеревался использовать яд по прямому назначению. Расстелив платок на столе, я щедро посыпал его красным порошком, покрыв им всю материю.

Выждав пару секунд, тщательно встряхнул кусок ткани и взяв пальцами за уголки поднёс к окну, позволив свету проходил насквозь. При этом правда, обнаружилось, что я держу послание вверх ногами, но я быстро исправил ошибку, перевернув тряпицу.

Хм, сообщение от Хамида оказалось настолько любопытным, насколько и непонятным. Помахивая платком, с быстро выцветающей надписью, я сел в своё любимое кресло и уставился на оживающую девушку. Впрочем, её-то я, как раз и не видел — передо мной продолжали стоять строки послания, в смысл которого я пытался проникнуть.

Послание гласило: Филам начал говорить. Как и Сид, потерял рассудок. Сказал, нашёл древнюю гробницу с тайным оружием. Кто-то нанёс ему визит и напугал, до смерти. Говорит — это была она. Она забрала всё тайное оружие.

Чёрт, какое тайное оружие? Раскопки Филама меня интересовали по одной — единственной причине: некогда одноухий гробокопатель предоставил мне неопровержимые доказательства того, что в этом мире когда-то жили существа, подобные нам. А вот и самое самое интересное: эти существа вели войны с какими-то тощими демонами и массово гибли в них. В битвах использовали странное оружие, способное уничтожать наших предтеч. Не про это ли оружие писал Хамид? Оружие, способное убивать львов? И кто мог напугать до смерти человека, и так стоящего одной ногой в могиле? Кому досталось это самое тайное оружие? Какой такой ей? Не-ет, послание мне абсолютно не нравилось!

Я скомкал выцветший до блеклых тонов платок и отбросил его на чернобородого мертвеца — пусть забирает назад, мне чужого не надо. Возвратив взятое, я подарил своё внимание гостье, которая всё никак не могла очухаться. Она легко всхлипнула и её веки начали часто трепетать, помахивая огромными ресницами. Пока моя спящая красавица продолжала исследовать внутренности обморочных лабиринтов, я решил рассмотреть татуировку на её теле. Тело, кстати, оказалось просто великолепным!

Длинные стройные ноги, с изящными икрами и слегка полными бёдрами (это их ничуть не портило) шевельнулись и невысокие красные сапожки показали мне свои стёртые подошвы. Высокая грудь, стянутая узкой полоской багровой материи, отороченной зеленоватым бисером тяжело вздымалась, покачивая жёлтый медальон на тонкой цепочке. Чуть выпуклый живот…

По-моему, я слегка отвлёкся. Вроде бы, я собирался рассмотреть тату на этом теле. Тело, кстати…Нет, вернёмся к рисунку.

И здесь я угодил в тупик.

Узор, вне всякого сомнения имел какой-то смысл, иначе его попросту не стали бы наносить, вот только этот смысл ускользал от моего понимания. Всё это переплетение фантастических животных больше всего подходило какой-нибудь жрице храма Святой стороны. Откуда тогда взялись эти цепи на лодыжках, недвусмысленно утверждающих, о принадлежности некому мужчине? Судя по цвету, она может быть является его женой.

А вот ещё более дикая вещь: змеиные кольца, спускающиеся с плеч на грудь девушки, сцепившись там в смертельной схватке. Змея, в качестве нательного рисунка, не слишком приветствовалась в здешних местах.

Глаза гостьи, лежащей на полу, приоткрылись и я успел перехватить быстрый взгляд, брошенный на меня. После этого прелестная головка слегка повернулась в одну сторону, потом в другую. Вне всякого сомнения, девушка пыталась отыскать обронённый ею предмет. Это, между прочим, была довольно странная штуковина, отдалённо похожая на клинок. Короткое широкое лезвие жёлтого цвета имело сходство с листом дерева, а чёрный стержень рукояти казался непропорционально длинным, по сравнению с клинком. Никаких украшений на ручке не имелось.

Пока я рассматривал удивительный нож, девушка обнаружила местоположение пропажи и молниеносно завладела ею, зажав рукоять в ладони. Короткий вздох облегчения прорвался из полуоткрытых губ, и она начала подниматься на ноги, неотрывно глядя мне, куда-то в область живота.

— Приветствую тебя, красавица, — сказал я, подпирая щёку кулаком, — надеюсь ты извинишь моё настойчивое желание побеседовать с незнакомкой? Согласен — приглашение могло показаться излишне грубым, поэтому я готов принести любые извинения и даже искупить свою вину кровью.

Я хихикнул. Однако девушка осталась невозмутима, словно статуя; её губы были плотно сжаты, будто она опасалась пролить воду, набранную в рот. Свой странный нож девица держала перед собой, точно верила, он может ей помочь. Было нечто в этом, что мне очень не нравилось. Понять бы ещё, что.

— Может быть ты всё-таки разомкнёшь свои прелестные уста и соблаговолишь ответить на пару моих ничтожных вопросиков? Клянусь, птичка, я немедленно отпущу тебя на свободу, — беззастенчиво солгал я, пытаясь поймать взгляд бездонных чёрных глаз, которые птичка упорно прятала от меня, — я всего навсего хотел поинтересоваться, на кой чёрт ты прикончила этого парня? Если бы ты не продырявила его, на мои вопросы отвечал бы он, а ты спокойно отправилась по своим неотложным делам. Ну да ладно, оставим покойников в покое. Если ты сейчас пообещаешь убрать мусор за собой, я не стану вспоминать об этом неприятном инциденте. Честное слово! В качестве подтверждения я уже перехожу к другой теме; подскажи, не ты ли навещала одноухого Филама и напугала его до полусмерти?

Неожиданный удар угодил прямиком в цель: что-то промелькнуло на непроницаемом, до этого момента лице, какая-то неясная тень. Моя гостья определённо знала какой-то секрет. Пожалуй, стоило копнуть поглубже. Вот только как, если твой собеседник молчит? Это — как копнуть глубже гранит. Может эта чертовка немая и я совершенно напрасно мечу бисер? Некоторые секты практикуют вырезание языков своим адептам. Проклятье, надо было проверить: на месте ли язычок!

— Ну, не молчи же, поговори со мной, — продолжал увещевать я молчунью, — меня всего-навсего интересует, кто забрал у Филама одну вещичку. Вот и всё!

Девушка сделала шаг в мою сторону и высунув розовый язычок, облизнула сухие губы. Ага! Значит этот орган у неё всё-таки имеется. Через мгновение я получил ещё одно подтверждение.

— Ты не получишь его, — едва слышно, но очень твёрдо произнесла незнакомка, — тебе не удастся его поймать! Я остановлю тебя демон, ведь я люблю его!

Э? О чём собственно идёт речь? Я думал, мы разговариваем о похищенном оружии, а тут такое…Кого поймать? Кого она там любит? Кроме того, я наконец понял, какая именно штука мне не нравилась: девчонка, похоже знала, кто я такой и при этом считала штуковину в своей руке способной защитить от меня. Пора заканчивать весь этот балаган!

— Детям ножики — не игрушка, — сказал я, поднимаясь с кресла, — дай сюда эту ерунду, а не то я отшлёпаю тебя и поставлю в угол.

С ума сойти; она размахнулась, определённо намереваясь ударить меня! Я ухмыльнулся и раздвинул рубашку, обнажая грудь. Покончим со всем этим и дружно посмеёмся. А потом…

Я кричал. Вопил изо всех сил! Боль невероятной силы пронзила грудь в том месте, куда проклятая сучка вонзила свой нож. Эта гадость всё-таки воткнулась в меня! Сквозь невероятную ошеломляющую боль прорывалось искреннее удивление: как?! Ни одна материальная вещь не могла нанести повреждение льву, а этот листовидный кинжал меня разрезал!

От раны начало распространяться ощущение лютого холода, словно там было не лезвие странного ножа, а какая-то сосулька. Стужа сковывала меня, наполняя каждую клеточку тела дрожью и страданием. Мысли начали путаться, а ноги были уже не в силах поддерживать окоченевшее тело. Колени подломились, и я рухнул под ноги улыбающейся девушке. Эта тварь ещё ухмылялась!

— Как и было сказано, да поразит нечистого её оружие! — донёсся до меня, сквозь туман боли, звенящий торжеством голос, — теперь ты не сможешь ему навредить!

Она наклонилась и осторожно взялась пальцами, затянутыми в тонкую кожу перчатки, за цепочку браслета перехода. Действовала тварь очень осторожно, стараясь не коснуться обнажённым запястьем моего тела. Цепка легко сползла, оказавшись в ладони мерзкой воровки. Однако гадина не удовлетворилась добычей и потянулась к моему медальону. МОЕМУ! МЕДАЛЬОНУ!!! Этого нельзя было допускать ни в коем случае!

Превозмогая ледяные волны боли, сотрясавшие тело, я взмахнул рукой, отгоняя мерзавку прочь, а второй — вцепился в рукоять кинжала. А-а! Чёрный стержень оказался раскалён, словно его только вынули из плавильной печи. Меня трясло в ознобе, а ладонь горела адским пламенем. Почти ничего не видя от боли, я ещё раз махнул свободной рукой и услышал испуганный возглас. Пальцы, коснувшиеся было медальона, отдёрнулись и послышались удаляющиеся шаги.

Исторгнув оглушительный рык, я дёрнул за раскалённую рукоять и повалился на бок, сжимая дьявольское оружие в обожжённой руке. По золотистому листовидному лезвию стекали клочья голубоватого тумана, превращаясь в синие капли, исчезающие с тихим шипением.

Боль начала уменьшаться, но холод, сковавший тело никуда не делся, продолжая заполнять меня осколками битого льда. Все эти ледяные иглы пытались пройти сквозь кожу, отчего ощущался непрерывный зуд, изводивший почище боли. Возможно, стоило изучить новые для меня ощущения, но не сейчас, когда последние крохи жизненной энергии истекали из меня голубой мглой. Я отлично понимал, каждое мгновение отдыха приближает к неотвратимой гибели. Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ!

Медленно, как в в кошмарном сне, я протянул вперёд правую руку и мириады ледяных кристаллов прорвали-таки кожу, превратив её в лохмотья. Во всяком случае почувствовалось именно это. Зарычав от боли, я перенёс вес тела на вытянутую руку и преодолел бесчисленные километры ковровой дорожки. Это было бескрайнее расстояние, наполненное торчащими шипами острейших сосулек. Страдание оказалось слишком велико, и я не смог удержаться от крика. Вопль непрерывно вырывался из оскаленного рта, сменяясь лишь утробным рычанием, когда боль становилась абсолютно непереносима.

До мертвеца у двери я добрался, будучи лишь на сотую долю процента живее, чем он. Больше всего хотелось остановиться и отдохнуть хотя бы несколько мгновений. Хоть одно! Пальцы скрючились, а ног я и вовсе не ощущал, будто за мной ползли две оледеневшие колоды. Проклиная огромный труп, слишком большой, чтобы обминуть, я начал восхождение. Спустя тысячи лет мне удалось переползти через него и выкатиться в коридор.

К наружной двери я дополз, пребывая в блаженном забытье. Просто, вынырнув из чёрной бездны, заполненной ледяными вихрями боли я обнаружил себя перед щелью, ведущей наружу. У меня даже не было сил порадоваться тому, что беглянка оставила тайный ход открытым. В противном случае я бы попросту отдал концы, ибо встать на ноги и привести в действие секретный механизм, мне было не по силам.

Вцепившись в створки выхода обеими руками, я понял, какой-то предмет не даёт правой как следует ухватиться за холодный камень. Через века усердных размышлений до одуревшего, от боли, мозга дошло: я продолжаю сжимать в ладони злосчастный кинжал, рана от которого, постепенно убивала меня. Сил, отпустить проклятое оружие не оставалось, поэтому я выполз в коридор, воспользовавшись только левой рукой.

Что делать дальше — я не знал. Сил больше не было. Абсолютно.

Лёжа на спине, я просто смотрел на бледный фонтан голубого пламени, бьющий из раны.

Пока я силился понять, что же это такое, кристаллики льда внутри срослись в одну огромную льдину. И этот айсберг медленно увеличивался в размерах, очевидно стремясь разорвать моё тело на куски.

— Довольно необычное место, для отдыха, — донёсся знакомый голос, явившись из какой-то неведомой дали, — даже для столь странного существа. Впрочем, кто я такой, дабы судить о привычках джиннов? Может быть все они предпочитают отдыхать в холодных и неуютных коридорах этого распроклятого дворца?

В голубом тумане, скрывающем мир, появилась прореха, где ослепительно сияло крохотное светило. Впрочем, через мгновение, свет слегка потускнел, и я разглядел человеческое лицо. Лицо Драмена. Архитектор склонился надо мной и на его физиономии блуждала загадочная ухмылка.

— Возможно я могу чем-то помочь? — спросил он сам у себя и потеребил серьгу в ухе, — но джинн может рассердиться на меня за нарушение его покоя.

Джинн был бы только рад, но к сожалению, не мог об этом сказать.

— Но что это за прекрасная вещица, — воскликнул Драмен, взглянув на кинжал в моей руке, — думаю джинн не осудит мою страсть к прекрасным вещам.

Рассмеявшись, человек протянул наманикюренные пальцы и попытался забрать оружие. Однако, стоило ему коснуться чёрной рукояти, как из неё выстрелила алая молния, ужалив человека в ладонь. Драмен завопил и утратив равновесие, опёрся о мою руку. По его искажённому лицу прошла волна боли и крик переместился куда-то в область ультразвука. Но всё это было неважно по сравнению с происходящим со мной. Я ощутил поток живительного тепла вливающийся в израненное тело. Голубой фонтан, бивший из раны, вспыхнул красным и постепенно иссяк. Лёд внутри, быстро таял, и я почувствовал горячие потоки, заполняющие тело.

Драмен вопил, точно раненое животное, которое потрошат не дожидаясь гибели. Его глаза, затуманенные наркотиками, просветлели и в них плеснулся ужас, смешанный с пониманием своей участи. На лбу архитектора вздулись вены, словно он из последних сил пытался разорвать связь с чёрной дырой, поглощающей его жизнь. Я мог бы объяснить ему, все его старания тщетны и гибель неизбежна, но зачем? Момент возвращения к жизни был слишком сладок и не хотелось тратить слова на подобные мелочи. Нет, я конечно симпатизировал этому наркоману, но сложившаяся ситуация не оставляла иного выхода. Здесь всё было просто: или — я или — он. Понятное дело, живым должен был остаться именно я, Драмен-то всего навсего человек.

— Всё-таки, — прохрипел архитектор, упав на колени и качаясь из стороны в сторону, — всё-таки полуночный лев добрался до меня! Я видел сон, сон в котором тяжёлая лапа легла на город и схватила моё сердце. Но я не думал, так ск-к…

Чёрные точки зрачков закатились и дёрнувшись в последний раз, Драмен опустился на пол, распростёршись поперёк коридора. Отдав мне всю свою энергию, этот человек, образно выражаясь, отдал и концы. Однако его жизненной силы оказалось маловато, для полного восстановления после полученной раны. Когда я начал подниматься, то ощутил слабость в ногах и лёгкое головокружение. Следовательно, самое время подкрепиться. И чем скорее — тем лучше.

И вдруг, словно повинуясь неведомому толчку, я оторвал взгляд от мёртвого Драмена и поднял голову. В самом конце коридора, около поворота, ведущего ко входу, стояла скрытая в сумраке фигура. Низко опущенный капюшон прятал лицо незнакомца и только глаза сверкали, неотрывно следя за мной. Неизвестный казался изваянием, но стоило мне сделать один единственный шаг в его сторону и тёмный силуэт растворился в тени, исчезнув за углом.

Однако, кое что я сумел разглядеть — ткань плаща на какое-то мгновение обтянула тело наблюдателя выдав один непреложный факт — это была женщина. Логичнее всего было бы предположить, что моя незваная гостья задержалась, дабы дождаться результатов своей благородной деятельности, но внутренний голос подсказывал — это совсем иной персонаж. Ну, просто-таки нашествие прекрасных незнакомок!

Здравый смысл убеждал: мне стоит догнать наблюдательницу и допросить её. Однако здравому смыслу не приходилось находиться на грани жизни и смерти, а я был ещё слишком слаб для подобных подвигов.

Слегка пошатываясь, я вернулся в своё осквернённое логово и плюхнулся в кресло, дав возможность дрожащим ногам отдохнуть. После этого поднёс кинжал к лицу и внимательно изучил чёртову штуковину. Хм, ничего странного — обычный нож, с простой чёрной рукоятью и широким жёлтым лезвием, которому придали форму древесного листа. В любой оружейной лавке можно было отыскать оружие более вычурной формы, с различными украшениями и секретами. Вот только ни один кинжал, до сих пор, не был способен на такой фокус — проделать дырку во мне.

Лезвие выглядело острым, словно бритва и я не испытывал ни малейшего желания проверять, так ли это. Поэтому, начал медленно проворачивать оружие в пальцах и вдруг луч света из маленького оконца под потолком, упал на него. Твою мать! Клинок стал абсолютно прозрачным, будто был изготовлен из тончайшего стекла. Только рукоять осталась непроницаемой для лучей света. Я спрятал оружие в тень, и оно вновь приобрело вид обычного металла. Вот так штука! Любопытная вещица. Я был не прав — такое не купишь у первого попавшегося торговца. А где же такое можно найти? Скажем, у какого-нибудь расхитителя могил. Не про это ли писал Хамид, в своей записке? Очень похоже. Требовалось, как можно скорее прояснить ситуацию. Если по улицам города блуждает ещё один (по крайней мере) подобный ножичек, я не мог чувствовать себя в безопасности.

Аккуратно обернув лезвие куском плотной материи, я осторожно притронулся к свёртку, убедившись в его безопасности. Болезненных ощущений не было, поэтому я спрятал пакет на себе, решив никому о нём не говорить. Пока. А там — посмотрим.

После этого я, с некоторым трудом, выполз из кресла и вдруг обнаружил под ногами свёрнутый в трубку лист бумаги. Прежде я его не видел. Должно быть рулон обронила незваная гостья, так спешно лишившая меня своего общества. Ну и браслета перехода, в придачу. Сучка!

Размышляя, чем же является моя находка, я подобрал и развернул найденный лист.

Это были стихи:

Как стиль писанины, так и почерк писавшего были мне хорошо знакомы. Этот стихотворный опус однозначно принадлежал руке Баджары — лидера повстанцев, тревожащих сладкий сон падишаха. Причём всё было написано им собственноручно. Похоже девчонка действовала от имени и по поручению сего славного персонажа, а это не могло не вызывать у меня массу положительных эмоций.

Теперь я просто жаждал, во что бы то ни стало, захватить Баджару и доставить его местному царьку. Лично я не был настолько искусен в пытках, как доморощенные заплечных дел мастера. Их клиенты умирали о-очень долго. Да и эту стерву, проделавшую лишнее отверстие в моей шкуре, тоже не мешало ознакомить с подвальными достопримечательностями.

Изорвав лист бумаги в мелкие клочья, я запустил конфетти в воздух, после чего вытащил труп посланца наружу и швырнул его на тело Драмена. Одним жмуриком больше, одним — меньше, какая разница? Стена, за моей спиной, заняла положенное ей место, а я направился к выходу из дворца. Кое что следовало выяснить немедленно.

Остановившись около двери, я поманил одного из солдат пальцем и добродушно спросил:

— Эй, говнюк, кто выходил из дворца в ближайшее время?

Он выкатил глаза, словно я только что неприлично пошутил о королевской фамилии и помотал головой:

— Никто, — он наморщил лоб, как будто измышлял новый способ лечения венерической хворобы, — эт-та, это был господин, сын старшего визиря. Но эт-та уже давно. А больше — никого, пусть меня царь зла заберёт.

Напарник охотно подтвердил его слова одобрительным мычанием. Если бы я не знал, насколько продажны местные стражи, я бы решил, что столкнулся с волшебством и очень удивился. Нет, чародейство тут имело место, но несколько специфическое. Можно было бы попробовать перекупить эту парочку, но зачем? Я просто взял болтуна за горло и выразительно глядя в глаза второму, выпил до капли. Совместил, так сказать, приятное с полезным.

На всём протяжении процедуры, пока его товарищ хрипел, дёргал ногами и выкатывал глаза, стражник испуганно смотрел на меня и хватал воздух ртом, будто я убивал его, а не напарника. Вмешаться он, впрочем, не пытался.

— Итак, кто выходил из дворца в ближайшее время? — освежил я его память и отщвырнул опустевший сосуд, — надеюсь, ты понял, правда полезнее лжи? Так — кто?

— Н-не знаю, — проблеял солдат белыми губами и попятился, упёршись спиной в стену, — в чёрном плаще…Глаза…И другая тоже…

— Женщина? — переспросил я, — или их было две?

— Д-две? — он помотал головой, будто отгонял наваждение, — не одна — точно. Женщина? Наверное…Три?

— У, продажная шкура! — сказал я с отвращением, — позор для охраны. Ты хоть что-то можешь сказать определённое? Какие женщины, как выглядели, куда пошли, в конце концов?

Кадык на жилистой шее задёргался, а глаза отправились на лоб — это была единственная реакция на мои расспросы. Неужели его запугали до такой степени, что даже угроза смерти не смогла развязать чёртов язык? Мало того, рука в кольчужной перчатке потянула к себе копьё, видимо имея намерение проткнуть моё бренное, уже продырявленное сегодня, тело.

— Ну и подыхай, идиот! — я не выдержал и сплюнул, в сердцах, — неужели так сложно было ответить на простейший вопрос? Глядишь — живой бы остался.

Теперь, после того, как второй охранник увалился рядом с напарником я ощутил, как силы вернулись ко мне. Ну, какую — никакую пользу от этих двух недоумков я получил. Вот только вопросов стало ещё больше. Почему женщин было две? Или даже три? И кто были те, которые не стали заходить ко мне? Доходили слухи о том, как Баджара использует одержимых дамочек, влюблённых в него, в качестве шпионов и убийц, однако о подробностях их деятельности я не знал ничего. Сегодня, стало быть, этот пробел в образовании был весьма решительно ликвидирован. Едва не вместе со мной.

— Стало быть ты подумал о лазутчиках некоего повстанца, знающего о тебе лишь по слухам? — по губам женщины скользнула снисходительная улыбка, — словно именно ему ты доставил максимум неприятностей и причинил смертельную обиду? У нас говорят, когда человек провинился перед всевышним, бесы уносят его разум. Видимо, это происходит не только с людьми.

Девочка несмело улыбается, глядя на мать. Но мне совсем не весело. Да, я был глуп, но никогда этого не признаю. Пересказывая историю самой крупной своей ошибки, я обращаю внимание на мелочи, которых прежде не замечал.

— Веселись, — горько вздыхаю я, — легко смеяться над умирающим львом, которому остались считанные часы.

— У тебя достанет времени закончить рассказ, — спокойно отвечает человек, — а у меня — подумать. И ещё — я не смеюсь.

Снаружи, недалеко от входа, сидел сынок Настигана. Стало быть, в этом покойники не солгали. Правда мысль о допросе этого свидетеля отпала ещё до того, как успела зародиться. Отпрыск визиря крепко спал, привалившись спиной к тёплому камню, и шустрая обезьяна шарила по его карманам, издавая при этом, раздражённое верещание. Эти двое явно нашли друг друга и грехом было бы разрушать столь идиллический союз.

Выйдя во двор, я покрутил головой, рыская взглядом между фонтанами и деревьями. Я, естественно, не ожидал увидеть фигуры в чёрных плащах спешащие прочь — это было слишком нелепо. Однако здесь вполне мог оказаться какой-нибудь слуга или заплутавший придворный лизоблюд. Подошёл бы любой свидетель. Но рок сегодня оказался абсолютно безжалостен — никого, кроме парочки пауков, завершавших своё паутинное творение. Это были хорошие, но слишком молчаливые свидетели.

Вот так, пребывая в расстроенных чувствах, я нырнул в узкий проход, между колоннами дворцовой обсерватории, заброшенной за ненадобностью и теперь используемой Наташей, в качестве обиталища своих безумных адептов, и каким-то длинным серым сараем, возможно опустевшей казармой. Солнце позабыло про этот, никому не нужный участок, и я двигался в печальной прохладе, пока сухой жар, бьющий в лицо не известил о прибытии в нужное место.

Колонны, покрытые глубокими трещинами, закончились и я упёрся в чёрные металлические стены, источающие потоки тепла. Это и была королевская кузница, расположенная как ни странно, рядом с дворцом. Но необычным это выглядело лишь для того, кто не знал историю местных правителей. В частности, пра-пра, теперешнего падишаха. Тот, не при ленивых потомках будь сказано, любил заниматься тем, что в иных местах окрестили бы алхимией. Именно для этих целей он построил грандиозный комплекс, называемый всеми кузницей. Сейчас здесь заправлял Илья.

Я повернул и некоторое время шёл вдоль высоченной металлической стены, пока не ткнулся в массивную железную дверь, окрашенную в тёмно-бордовый цвет. По обе стороны адских врат неподвижно замерли две полностью обнажённые девицы, опирающиеся на длинные копья и это вызывало стойкие ассоциации с танцовщицами из стрип-бара. Поставить подобную охрану — это как раз в стиле Ильи, он у нас любитель парадоксов. Красота и смерть в его понятии должны идти рука об руку. Мне было хорошо известно, какие именно инструкции получили эти красотки. Подойди к дверям кто-то, кроме членов прайда, да пусть даже падишах, и в его груди уже торчало бы одно из этих копий. Охранницы и нас то не трогали лишь из-за бессмысленности подобного занятия: кидать копья во львов — только силы зазря тратить.

Одна из смуглых красавиц, не поворачиваясь, трижды стукнула кулаком в дверь и опять притворилась спящей. Ворота заскрипели и одна из створок медленно отворилась, приглашая внутрь — в жаркий полумрак кузницы. Из открытого проёма доносился гул работающих мехов и отдалённый человеческий крик, то затихающий, то усиливающийся: Илья совмещал конструкторскую работу с физиологическими исследованиями.

Я прошёл внутрь и ворота захлопнулись спиной, отрезая от дневного света и погружая в багровую мглу исполинского помещения. Я оказался в огромном сумрачном зале, половину которого занимал гигантский горн, исторгающий волны одуряющего жара. Стены кузницы напоминали сыр: столько в них было отверстий, самых разнообразных форм и размеров. Назначение у этих дырок тоже не отличалось однообразием — это были и вентиляционные шахты, и мусорные колодцы, и даже казематы, для наказания непослушных. И везде — везде сновали обнажённые девушки: других служителей местный властелин не принимал.

Ну и самое главное: посреди багровой полутьмы и дымных полос возвышался гигантский металлический трон, уходящий вершиной во мрак, царящий под потолком зала. Думаю, если бы местный падишах узрел эту конструкцию, тотчас удавился бы слюной. Куда его чахлому креслицу до подобного чудовища. Жаль, Фрейд ничего не говорил о размерах престолов. Стоило бы поразмыслить.

К вершине металлического монстра уходила широкая лестница, у подножия которой истекали потом темнокожие охранницы в блестящих золотом доспехах. У каждой, на плече, лежал большой изогнутый меч, расширяющийся к острию. Выглядело всё это весьма круто, но смысла не имело ни на грош. К чему вся показуха, если её никто не видит?

Одна из стражниц протрусила ко мне, поблёскивая мокрым, от пота, телом и поинтересовалась:

— Владыке доложить о вашем прибытии?

— Доложи, — совершенно серьёзно сказал я и поддерживая игру, добавил, — Владыке.

Девушка метнулась назад и с ловкостью обезьяны, на четвереньках, вскарабкалась по ступеням. При этом она как-то ухитрилась не выпускать меч из рук. Тьма скрывала сидящего на троне, и я мог видеть только, как телохранительница несколько раз ткнулась головой в ступень и почти так же быстро спустилась вниз.

— Каждый сходит с ума по-своему, — резюмировал я и пожал плечами.

Ну ладно, Илья устроил тут своё маленькое королевство, со своими законами и порядками — это его дело. Чёрт с ним, с его троном: сооружение выглядит круто и пафосно — этого у него не отнять. А вот дальше и смех — и грех. Он же заставляет всех этих голозадых прислужниц величать себя, кем бы вы подумали? Тёмным властелином и не больше — не меньше!

Будь я каким-нибудь психоаналитиком, то уже через пару минут состряпал бы аккуратную теорию, где весьма убедительно объяснил бы подобное поведение. Дескать всё дело в том, что психика Ильи до сих пор страдает от мощного удара, сопровождавшего начало обращения, посему единственным выходом, с целью устранения болезненных ощущений, будет ускорение метаморфозы. А наилучшим средством достижения поставленной цели, будет персонификация себя любимого с отрицательным персонажем подсознательной мифологии. Уф-ф!

Только фигня всё это! Нельзя проецировать инструменты человеческой психологии на льва — всё равно ошибёшься. А намешано здесь…В основном, конечно, отношения с Виленой. Да, да и моё скромное участие в них, тоже. И ещё, пара — тройка девиц…Лучше не вспоминать. В общем, общаемся мы, до сих пор, с прохладцей.

Выполнив свою задачу, стражница заняла своё место и сделала приглашающий жест: дескать — добро пожаловать наверх. Раздражение, охватившее меня при мысли о том, как я буду карабкаться по скользким ступеням, сменилось внезапным смехом. Отсмеявшись, я подошёл ближе и посмотрел наверх. Отсюда было видно: на престоле сидит не один; рядом с крупной фигурой в чёрном плаще, располагалась ещё одна — гораздо изящнее и намного скромнее одетая.

— Эй, владыка, — крикнул я, пытаясь перекрыть шум кузницы, — вали вниз. Мне нужно срочно поговорить с Тёмным, гм, владыкой. Да, Гальку прихвати. Она мне очень нужна. Надумаешь — я в твоей лаборатории.

Отправив сообщение местным властям я, с чувством выполненного долга, повернулся и показав язык ошарашенным стражницам, нырнул в один из многочисленных проходов. Только из этого, в отличие от остальных, лился яркий свет, напоминающий дневной. Да ещё веяло приятной прохладой и это не могло не радовать.

Зал, где я оказался был намного меньше предыдущего, однако казался большим, из-за яркого освещения и светлых стен. В одном из углов печально сгрудились покрытые пылью лабораторные столы, заваленные столь же пыльными пробирками, ретортами и прочей лабораторной хренью. Заменял всё это добро один гигантский агрегат, со множеством блестящих трубок, шлангов и проводков, присоединённых к большому стеклянному шару. В этой ёлочной игрушке полусидел-полулежал, насколько ему позволяли прозрачные стенки, обнажённый человек. Заметно, что ещё совсем недавно он был мускулистым здоровяком. Но теперь, от былого великана осталась лишь бледная изуродованная тень, при виде меня, попытавшаяся убежать прочь.

Игнорируя подопытного кролика, я подошёл к великолепному мягкому креслу, окружённому хороводом ярких ковриков и комфортно расположился в нём, ожидая хозяина.

Очень скоро раздались тяжёлые шаги, известившие о его прибытии. Моему взору предстал Саурон этого карликового Мордора — Илья. Чёрный свободный плащ, с огромным капюшоном, наброшенным на голову, не мог скрыть мощного торса чего, впрочем, никто и не добивался. Хозяин кузницы, смахнул с угрюмого лица светлый локон и сумрачно уставился на меня.

— Ты занял моё место, — угрюмо буркнул он, переваливаясь с пятки на носок.

— Ты уж прости невежу, — ухмыльнулся я и забросил ногу на ногу, — это — по незнанию. Привет, Галчонок.

Из-за Илюхиной спины материализовался ангел — моя прелестная кошечка, с идеальной фигурой, едва прикрытой чем-то воздушным, в её понимании, являющемся одеждой. Ослепительно белые волосы ниспадали вниз двумя ровными потоками отчасти заменяя скудное одеяние. Тёмные глаза очаровательно контрастировали с этим изумительным водопадом, вызывая странное ощущение; казалось — видишь две чёрные жемчужины, лежащие на чистом песке.

— Приветик, — расцвела Галина, — давненько не виделись.

— Дела, дела, — я развёл руками, — ну, давайте, присаживайтесь, чувствуйте себя, как дома.

Галька немедленно приняла предложение и расположилась на моих коленях, не преминув чмокнуть в губы, и я тотчас ощутил превосходный аромат, исходящий от львицы. Илья остался на месте, привалившись плечом к стене. Капюшон он откинул и теперь я мог наслаждаться его недобрым взглядом без купюр. Всё же верно мне мне кажется: наше совместное приключение в небесах, о котором я уже слегка подзабыл, оставило между нами некую тень. Ну и ещё, может быть, смерть Ви…Ве?..Этой, из Лисичанска. Только вспоминал! Всё время забываю. Но это уже не моя проблема.

— Я, собственно, к тебе по делу. — сообщил я Илье мягко, но решительно избавляясь от поползновений своей пассажирки, — можешь не верить, но я внезапно воспылал жаждой научных познаний. В частности, очень заинтересовали твои исследования. Мышка нашептала, ты пытался проделать отверстие между мирами. Причём, без моего браслета.

Брови на лице Ильи поползли вверх, но он немедленно водворил их на место.

— Или вы сговорились, или это какая-то непонятная шутка, — буркнул он.

— Ты это о чём? — на этот раз я стал в тупик.

— Не в курсе? Вчера ко мне приходит Ольга, ласковая и нежная, словно тысяча светлых ангелов и едва не силой тащит в постель. Какое-то волшебство! Потом спрашивает о том же самом. Дескать, Наташа ей пересказала. А сегодня приходишь ты.

— На постель даже не надейся, — сухо отрезал я, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, — ну и как, Ольга осталась довольна?

— Смотря чем, — усмехнулся Илья, пожимая плечами, — но, вообще-то я зашёл в тупик. Поэтому и беседовал с Натой. Отверстие в ткани миров получить удалось, но оно не больше монеты. Заглянуть в него можно, а вот пролезть — сам понимаешь…

— Ну и дальше?

— Да ничего! Для получения этой мышиной норы, пришлось загнать в свой аппарат больше сотни человек. Похоже, для чего-то подходящего к перемещению, потребуется вся столица. Да и к чему всё это? Пока существует твой браслет, мои исследования остаются всего навсего играми разума. Разве не так?

Я в задумчивости почесал щёку. Так то оно конечно так, вот только нюансы…Браслетик ушёл в неизвестном направлении и у меня было маловато идей по его возвращению. Впрочем, пока я не собирался об этом распространяться.

Тем временем взгляд Ильи налился тяжёлым подозрением. Он отлепился от стены и вперился в меня.

— И всё-таки, с какого такого перепугу вы ринулись ко мне? — начал он свой допрос, — обычно я вас месяцами не вижу. Когда пытаешься рассказать новости — отмахиваетесь. Помню, как пытался втолковать тебе о передаче жизненной энергии на расстоянии — ты меня послал подальше и…

— Стоп, — я вышел из прострации, — как ты сказал? Жизненную силу можно передать на расстоянии?

— Ух ты! Меня услышали, — язвительно пробормотал Илья и хихикнул, — до тебя доходит…Я же тебе говорил, вообще-то это сложно, но если собрать очень большое количество скота то, при определённом стечении обстоятельств может получиться. Ещё, что-нибудь хочешь услышать? Знаешь, человеческие самки, которых мы используем, меняют энергетику? Перестают реагировать на медальоны? Ты меня слушаешь?

— А? Прости, задумался.

Индикатор настроения, мало-помалу начал подниматься. Теперь я начал понимать, какие ощущения должны возникать, когда в голове загорается лампочка. Если Илья не ошибается, то при необходимости, мы можем покинуть этот мир, даже без утерянного браслета. Проверить бы ещё…Ладно, пока что не будем акцентировать на этом внимание. Лучше всего сменить тему.

— Наш знакомый падишах попросил нас о ма-алюсеньком одолженьице, — сказал я и поцеловал ушко Галины, отчего она фыркнула и мотнула головой, — нужно поймать и привести ему плохого мальчика — Баджару, который падишаху на пуп соли насыпал. Наш плохой парень самым наглым образом достаёт правителя и тот совершенно выбился из сил в напрасных попытках ухватить Баджару за кончик бороды.

— Ох, я бы ухватила его за какой-нибудь другой кончик, — задумчиво пробормотала Галя и заёрзала на моих коленях, — слышала, что он хороший любовник. И ещё та-акие стихи сочиняет…

— Почему бы падишаху самому не поймать этого засранца? — угрюмо отрезал Илья, которому не было никакого дела до ловкого Баджары, будь он хоть трижды великолепным любовником и поэтом, — у меня по горло срочных дел, и я не намереваюсь рушить свои планы из-за царственных идиотов, не способных выполнить свою работу.

— Ну а я бы с удовольствием поучаствовала в этом, с удовольствием-м, — промурлыкала кошка и потёрлась головой о мою грудь, — возьми меня, ну пожалуйста!

— Конечно, моя радость, — я потрепал её белую гриву, — неужели ты думаешь, я оставлю всё удовольствие для Ольги и забуду про свою любимицу? Вообще-то я думал заняться этим завтра, но обстоятельства несколько изменились и развлечение переносится на сегодня.

— Ты вместе с Ольгой участвуешь в этом? — изумился Илья, — поразительно! Обычно, когда я её вижу — она просто-таки ядом исходит, стоит мне помянуть тебя. Думал, она успела забыть о твоей выходке, — он покачал головой, — но, последнее время, это воспоминание доводит её до исступления. При мне Наташа пыталась её урезонить, уговаривала забыть, но получилось ещё хуже. И тут такое…Наверное, ты очень вежливо, ну как только ты это умеешь, попросил её об этом?

— Сейчас ты удивишься ещё больше, — я ещё раз ощутил, что упускаю какую — то мысль, — она первая вызвалась на эту работёнку. Фактически — сама уговорила меня.

— Думаю, она тоже хочет попробовать Баджару, — высказала предположение Галька (Илья поперхнулся, изумлённо вытаращившись на неё) и недовольно фыркнула, — пару раз она увела у меня из-под носа, та-аких мальчиков…А я, может быть, даже отпустила бы их.

— С мальчиками разберётесь сами, — прервал я её романтические воспоминания, — мне кажется, трёх львов вполне достаточно, для такой несложной задачи.

— А ты собирался пригласить на охоту ещё и Наташу? — Илья откровенно веселился, — помимо её отношения к охоте вообще и к нам, в частности. Ты вообще в курсе, как она неровно дышит к опусам, которыми Баджара заполонил столицу? Как-то даже упомянула, дескать из него вышел бы великолепный лев.

— Ну, она могла бы попросить автограф у своего любимого зверька, — я пожал плечами, — да нет, конечно же не собирался я делать ничего такого. Я хорошо знаю о её идиотском принципе невмешательства. Постоянно талдычит об этом, на каждом шагу. Хорошо хоть перестала проповедовать уничтожение Прайда. Впрочем, когда мы поймаем Баджару я заставлю его написать что-нибудь, специально для Натки. Пусть знает, мы её помним и любим.

— Говори за себя, — отрезал Илья и поморщился, а Галька недовольно муркнула, — что-то в ней…В общем, если это всё, то у меня…

Он повернулся спиной и спина эта выражала крайнее недовольство. Лабораторный крыс, запертый в колбе, почуял гнев своего хозяина и сжался в комок, охватив тело руками.

— Погоди, это ещё не всё, — Илья остановился, не поворачиваясь, — мне срочно нужна твоя повозка. И ты, тоже.

Теперь спина определённо выражала недоумение: не так уж часто я обращался с просьбами о помощи.

— Очень срочно, — уточнил я, — немедленно — будет идеально.

— Мы куда-то едем? — радостно поинтересовалась Галя, вскакивая на ноги, — хочу кататься!

— Да, моя сладкая, — порадовал я её, — ты поедешь кататься. Я бы, откровенно говоря, прихватил и Ольгу, да не морщись ты, но мы с ней слегка гм, повздорили. Думаю, она спряталась в одной из своих норок, поэтому придётся обойтись без неё.

— Что же такого сдохло в королевском парке, раз ты решил собрать нас всех? — удивился Илья, — впрочем, думаю правду ты всё равно не скажешь. Неважно, разберёмся по ходу пьесы.

Я только вежливо пожал плечами и загадочно улыбнулся. Илья — умный мальчик и хорошо меня знает.

— К чёрту, — Илья щёлкнул пальцами, — нет, я действительно заинтригован.

Послышалось шлёпанье босых подошв и в проёме выхода мелькнула симпатичная мордашка, немедленно уткнувшаяся в пол. Выслушав недовольное бурчание своего хозяина, неразличимое даже на столь малом расстоянии, девушка нырнула обратно.

— Идём, — махнул рукой Илья, — пока дойдём, всё будет готово.

Кому, как не ему знать собственных слуг. Посему мы, не торопясь, последовали прочь из лаборатории. Уходя, я сделал «козу» сидящему в реторте человеку и кажется, он обмочился. Однако, его должно было утешить то, что мы всё-таки оставили его в одиночестве, да ещё и живым, в придачу.

Ха, а королевская кузница оказалась весьма хитрым местом. Как мне казалось мы пошли тем же коридором, которым я добирался в лабораторию, однако же он всё никак не заканчивался, уходя во мрак бесконечной трубой. За её стенами, позвякивало и громыхало, впереди звенели Илюхины подошвы, а рядом беззаботно пританцовывала и напевала Галина, пытаясь покусывать моё ухо на ходу.

Когда ход начал резко забирать вправо, поднимаясь вверх я услышал впереди громкий скрип и во мрак тёмного тоннеля ринулся дневной свет.

Толстая деревянная плита закрывавшая проход, повизгивая от усердия, медленно ускользала в стену. Илья решительно исчез в волнах света, и я услыхал раскаты его голоса на фоне каких-то животных хрипов. Гулкие удары по коже довершали картину внезапного прибытия хозяина на конюшню.

Точнее не конюшню, а целый зоопарк, под открытым небом. Между огромными вольерами со всевозможной живностью, метались чернокожие люди с пепельными, от ужаса лицами и спешно исполняли указания, не менее перепуганных надсмотрщиков, щёлкающих длинными бичами. Илья перестал кричать и лишь неподвижно стоял, возвышаясь над кучкой лодырей, расстроивших повелителя. Видимо слуги оказались не так расторопны, как ему хотелось бы.

Но долго ждать не пришлось. Не успели мы подойти к нашему Тёмному владыке, как тройка гигантских полосатых созданий, скалящих саблевидные клыки, подтащила чёрный каплевидный экипаж, без единого окна. Тут же, неизвестно откуда, возникла толпа полуобнажённых воительниц с кривыми мечами в руках, которые незамедлительно облепили повозку, цепляясь за малозаметные ручки и скобы. Похоже, всё было готово к отправлению.

— Карета подана, — буркнул гостеприимный хозяин и нарушая все законы этикета, первым полез внутрь своего экипажа.

Одна из тварей, впряжённых в повозку, повернула уродливую морду и оглушительно завопила, помахивая длинным языком. Видимо, приглашала прокатиться. Не уподобляясь невежде-хозяину, я пропустил даму вперёд и даже помог ей подняться, придержав немного пониже талии.

Внутри не было никаких подушек или чего-то подобного. Здесь вообще ничего не было, кроме двух деревянных кресел, на вид казавшихся неудобными, до ужаса. Зато стены оказались полностью прозрачны и это радовало, поскольку сидя в этом пыточном средстве я мог, по крайней мере, любоваться аккуратными пупками охранниц, благо они находились на уровне моих глаз.

Поразмыслив немного, Галя плюхнулась на мои колени, усугубляя и без того значительные неудобства. Премного благодарен!

Кресло Ильи, взвизгнув, развернулось и мы оказались лицом друг к другу. Некоторое время все играли в интереснейшую игру: сделай морду кирпичом.

— Куда? — спросил он, наконец.

— На торговую площадь, — проворчал я, пытаясь хоть как-нибудь пристроить свою задницу в чёртовом приспособлении, — слушай, ну какого чёрта ты поставил здесь это непотребство? Я понимаю, забрасывать подушками всё обозримое пространство — не в твоём стиле, но это уж как-то чересчур аскетично!

Илья отдал приказ кучеру и угрюмо уставился на меня, пытаясь ослабить застёжку плаща, словно она вдруг начала ему давить.

— Вообще-то обычно я передвигаюсь сам, — веско заметил он, — это тебе не такси.

— Угу, — кивнул я, — и при этом, сидишь сразу на двух креслах.

Галя захихикала, а Илья промолчал, из чего я сделал вывод — дело тут нечисто.

Наши полосатые скакуны завывая, подобно целой тысяче обезумевших котов, ринулись вперёд, да так шустро, что чернокожие гиганты, распахивающие входные ворота, едва успели выполнить свою работу. Мелькнула удаляясь стена, окружающая королевский дворец и мы вырвались на городские улицы. Наш экипаж мчащийся на безумной скорости, прямо посреди оживлённой улицы, вызвал настоящий ажиотаж. Прохожие, с воплями и проклятиями, отпрыгивали в стороны. Судя по резкому хрусту под днищем, не всем это удавалось. Галина смотрела по сторонам, с широко открытым ртом и каждый раз, когда повозка слегка подпрыгивала и похрустывала колесами, хлопала в ладоши. Как ребёнок, честное слово — одно удовольствие наблюдать за ней!

— Что такое тресп? — спросил внезапно Илья и подался вперёд, изучая моё лицо.

Своим вопросом он поставил меня в тупик. Хоть слово это было смутно знакомо. Где-то я его уже слышал, причём совершенно недавно.

— Новое блюдо королевского повара, — не задумываясь, выпалил я, — нет, нет — это тридцать четвёртая поза из трактата: «Дар богов». Какого дьявола ты задаёшь мне идиотские вопросы?

— Он и меня об этом спрашивал, — пожаловалась Галька, отвлекаясь от своего развлечения, — да ещё так настойчиво! Ну подумай своей пустой головой! — передразнила она Илью, — сам ты дурак и вопросы дурацкие задаёшь!

Кот ещё некоторое время изучал меня, а потом его лицо отобразило замешательство, словно он ожидал увидеть и услышать совершенно другое. А меня внезапно осенило: тресп! Именно с помощью какой-то дряни, с подобным названием, сумасшедший Сид призывал расправиться с полуночными львами, или как он нас там величает. Забавно: не думал ещё раз услышать это странное слово. Да ещё и от Ильи! Всё интересатее и интересатее…

— Вспомнил! — слегка переигрывая, я хлопнул себя по лбу, — Сид вопил что-то такое сегодня на улице. Вот уже психованое создание! Ольгу он, кстати, нервирует сверх всякой меры. Кошка даже просила меня прикончить несчастного психопата. Очень оно мне надо…

— Ты, между прочим не в курсе, почему он сошёл с ума? — как бы невзначай, перебил меня Илья.

— Сид — это тот патлатый урод, который пытался тебя вчера прикончить? — поинтересовалась Галька не отвлекаясь от происходящего за стеной повозки: мы попали в большой затор, и кучер нервно лупил кнутом всех в пределах досягаемости, в то время, как охранницы расчищали дорогу рукоятями сабель, — странной такой штуковиной…

У меня засосало под ложечкой, а рана, полученная сегодня, дала о себе знать резкой болью. Хорошо, Илья не заметил моего изменившегося лица. В этот момент он полез в глубины своего плаща и достал оттуда широкий клинок с чёрной трубчатой рукоятью. Оружие пряталось в потёртых ножнах, имевших форму древесного листа. А вот теперь я был по-настоящему сбит с ног.

— Эта штука и называется — тресп, — каким-то замогильным голосом возвестил Илья, — когда этот безумец воткнул мне его в руку стало, по-настоящему, больно. Похоже им можно и убить кого-нибудь, из нас. Естественно, если угодить в какое-то другое место.

— Я сегодня, вроде бы, видел Сида на улице, — медленно произнёс я, стараясь как можно быстрее прийти в себя, после полученного потрясения, — он выглядел живее всех живых. Трудно поверить, что ты превратился в пацифиста и оставил в живых человека, пытавшегося тебя прикончить. Тем более, имеющего шанс это сделать.

Кошачьи глаза, всё это время сверлившие меня, превратились в две узкие щелки, исторгающие мощный лазер подозрения. Ну ладно, я тоже умел играть в гляделки и ответил не менее заряженным взглядом. Воздух, вокруг нас, наэлектризовался до такой степени, что из него можно было добывать энергию и складывать штабелями. Даже Галя, увлечённая свалкой снаружи, почувствовала неладное и повернулась ко мне, вопросительно задрав тонкую бровь. Наконец Илья не выдержал и отвёл взгляд. Ура, ура — я опять на коне!

— Сид проник в одно из моих убежищ, — сухо отметил проигравший, разглядывая здания, медленно тянущиеся за бортом повозки, — в одно из моих очень хорошо спрятанных и охраняемых убежищ. Охранницы не заметили, как он проник внутрь, но одна успела увидеть кого-то высокого в чёрном плаще. Я пытался допросить психа, но всё напрасно: его безумие хранит тайну лучше любых запоров. Он проклинает полуночных львов, поёт дикие песни и пытается вцепиться в моё горло.

— Ха, интересно было бы на это взглянуть. Но всё-таки, почему ты его не убил?

— Почему? — хмыкнул Илья и криво ухмыльнулся, бросив на меня косой взгляд, — я думаю — этого говнюка кто-то подослал, причём помощь этого кого-то, не ограничивалась простым соучастием. Мой таинственный недруг хорошо спланировал и тщательно подготовил эту операцию: Сиду дали оружие, привели к моему убежищу и смогли вдолбить в его безумную голову, какую вещь он должен сделать. И толку, если я прикончу сумасшедшего? Но если я отпущу его и приставлю соглядатаев, то смогу увидеть, как мой таинственный противник попытается с ним связаться.

— Похоже ты решил назначить на должность таинственного недруга именно меня? — Илья пожал плечами, а я расхохотался, — ну и на кой хрен мне это надо? Завоевать твой Мордор? Попользовать твоих милашек? Ты хоть сам понимаешь, какой это бред?

— Так и Наташа сказала, но тебе могло захотеть поразвлечься, — пробормотал Илья, — вообще-то у меня было две кандидатуры. Ты и Ольга. Ты уж прости, но Наташке я сказал всё. Хоть и странно она себя ведёт, но в этом, явно, не замешана.

Я задумался. Если вспомнить сегодняшнее покушение на мою шкурку и сопоставить его с рассказом Ильи, то складывается забавная картинка. Всё очень похоже: и он и я находились в своих потайных норках, куда проникли убийцы, вооружённые загадочным оружием, способным нас прикончить. В моём случае план едва не сработал, что уже говорит о том, насколько он был хорош. Но стояла ли за всем этим Ольга? Вопрос вопросов…Пойти поинтересоваться: Олечка, дорогая, не ты ли подослала человечков, наковырять во мне дырочек? И она тут же во всём признается. Но какой в этом смысл? Положим меня она ещё хотела бы прикончить, причин для этого — пруд пруди, но зачем ей дохлый Илья? Для коллекции?

Так, а о чём толковала девка, так удивившая меня? И здесь я опять возвращаюсь к Баджаре. Он мог послать девицу, а как насчёт Сида? Чёрт побери, да он мог послать кого угодно! Ну ничего, сейчас мы приедем на Торговую площадь, и я выбью из Хамида всю информацию, сокрытую в плешивой башке слепца.

Наше, и без того неспешное, движение окончательно замедлилось. Девушка, управлявшая полосатыми скакунами, натянула поводья и лошадки неторопливо опустились на пыльную мостовую, открывая пасти в недовольном ворчании. Галька соскочила с моих коленей и потянулась, позёвывая. За алыми губками мелькнули молочно-белые зубы, острые, словно бритвы.

— Ну и какого чёрта мы плелись в эту дыру? — недовольно заворчал Илья, однако быстро замолчал, а его брови резко устремились вверх, — Что за фигня тут творится — никогда не видел ничего подобного! Гляди: кэп предрассветных до сих пор на ногах — и не спится ему! А это же — полуденный, рядом с папашей Цезиратом. И этот сюда рыло сунул.

— Есть такое мнение, мы слегка запоздали, — я поморщился и встал на ноги, — пойдём посмотрим. Всё равно уже приехали.

Мы выбрались наружу и телохранительницы немедленно ринулись вперёд, распихивая плотную толпу. Девицы пинали галдящих зевак и не стеснялись использовать рукояти мечей. Оцепление из стражников полуденного караула ничего не могло поделать с напором бешеных полуголых пантер, и мы беспрепятственно проследовали к месту происшествия.

Количество важных персон здесь действительно внушало уважение. Кроме упомянутых Ильёй солдафонов, я увидел обрюзгшую морду Эфеама, посиневшего от злости. Градоначальник яростно распекал кого-то из своих подчинённых, не забывая время от времени почёсывать гениталии. Давали знать старые раны полученные, в своё время, на любовных фронтах. Кроме того, бледным призраком маячила физиономия Халтафа, напудренная до мертвецкой белизны. Слёзы пробуравили в пудре две тонкие дорожки превратив лицо в клоунскую маску. И ещё много — много других известных людей: озабоченных, сердитых, а в большинстве — испуганных.

Как я и думал, причиной массовой тусовки послужил так необходимый мне Хамид. Вернее, уже не сам Хамид, а его останки, распростёртые в пыли около заборчика, где он обычно просил подаяние. Глаза слепца были широко открыты, но теперь он уже действительно ничего не мог увидеть. Чалма для подачек лежала рядом и какой-то неведомый добродетель успел позаботиться о неправедных накоплениях. Горло Хамида перерезали от уха до уха, вылив в пыль целое ведро крови, уже успевшей загустеть. Кто-то протоптался по бурому пятну, оставив характерный узкий отпечаток сапога с глубокой вмятиной от каблука.

— Если ты надеялся с ним о чём-то поговорить, — вполголоса заметил Илья, разглядывая неподвижное тело, — то вроде бы слегка запоздал.

Оставив эту мудрую мысль без ответа, я подошёл к группке вояк и кивнув на труп, поинтересовался у капитана предрассветной стражи:

— Ну и как это произошло?

Выцветшее лицо, покрытое багровыми пятнами, тускло уставилось на меня бельмами слепых, от усталости глаз, видимо пытаясь определить ранг задающего вопрос. Память очевидно подсказывала, что меня он где-то видел, а необычный экипаж с внушительной охраной, намекали, на важность шишки. Сложив два и два, капитан едва слышно пробормотал:

— Почти ничего не известно. Один из этих, — он лениво махнул в сторону, уже знакомого мне толстого солдата с порваным ухом, — видел какого-то высокого человека в чёрном плаще с капюшоном. Этот неизвестный вроде бы вёл разговор со слепцом, но стоило страже проявить интерес и тот немедленно растворился в толпе. Именно в этот момент солдат и увидел, Хамида, лежащего на земле с перерезаным горлом. Это — всё.

— Опять человек в чёрном плаще, — подытожил Илья, внимательно выслушавший доклад капитана, — просто неуловимый мститель, какой-то, — он покосился на меня, — я, конечно, извиняюсь за свои подозрения — ты явно не мог быть в двух местах одновременно, но думаю, всё это имеет к тебе какое-то отношение. Иначе на кой чёрт ты нас приволок именно сюда и именно сейчас? Да ещё и торопился так, словно подозревал нечто подобное.

Он мне определённо польстил: я даже и представить не мог, что приеду посмотреть на дохлого Хамида; мне просто нужно было услышать пару-тройку ответов на вопросы. Однако же, какая-то мысль, всё-таки засела в глубине головы и потребовались немалые усилия, дабы извлечь её наружу и рассмотреть. Правда, после выяснилось, это — не совсем мысль, а скорее — воспоминание об определённом намерении. Похоже мне следует быстрее шевелить своими извилинами, потому как неведомый враг двигался на несколько шагов впереди.

Ухватив скучающую Гальку в охапку, я бросился к Илюхиной таратайке, бросив на ходу:

— Вот теперь я точно, подозреваю. Нам нужно побыстрее попасть в Нижний город, — я швырнул слабо протестующую кошку внутрь повозки и запрыгнул следом, — помнишь, ты как-то заинтересовался древними амулетами, и я познакомил тебя с одноухим Филамом?

— Ну? — сбитый с толку, Илья занял своё место.

— Нам требуется срочно поговорить с ним. Если ещё не поздно.

Не став перечить, Илья отдал приказ погонщице, и мы рванули вперёд. Толпящиеся вокруг зеваки, прыснули в стороны, словно пёстрые рыбки при виде большой хищной рыбы. Охранницы бегом догоняли экипаж и запрыгивали на свои места, с грацией диких котов. Илья повернулся ко мне и хмуря брови, изобразил задумчивость. Галька же, обиженная до глубины души нашим невниманием, ушла в хвост повозки и легла на пол, свернувшись калачиком.

— Скажи, разговор с э-э Филамом, он как-то связан с этим убийством? — поинтересовался Илья, нарушив молчание, — или с покушением на меня? К чему вся эта спешка?

— Возможно, ни к чему, — согласился я, — вот и ты не торопи события. Подумай, если бы я собирался скрыть некую важную информацию, неужели пригласил бы тебя и Гальку?

— Ха, не смеши меня, — Илья подёргал головой, отчего копна светлых волос рассыпалась по плечам, — и толку? Ты, конечно пригласил нас, но мне до сих пор известно не больше, чем до начала поездки. В отличие от тебя, кстати. А вообще, немного зная тебя, я бы сказал, что ты чего-то опасаешься.

Я ощутил некоторый всплеск уважения к Илье, но вида, естественно, не подал. Ну конечно же, основной причиной нашей совместной прогулки было нежелание извлекать ещё один тресп из своей груди. Или спины. Однако Илья был неправ. Некоторые тайны я всё же собирался ему открыть. Какой смысл умалчивать существование оружия, способного нас убить, если он уже и сам об этом знает? Тем более, моя история способна окончательно снять все подозрения. Если он поверит, конечно. А это, положа руку на сердце — сомнительно. Я бы не поверил.

Тем не менее, я собирался всё рассказать. Ну, или почти всё. Только немного позже.

— Сплошные тайны, — качает головой женщина и с жалостью смотрит на меня, — ты не способен довериться никому, даже таким же убийцам. Как можно так жить?

Я молча смотрю на неё. Трудно объяснить все правила большой игры и того азарта, который она вызывает. Хуже другое: я и сам не понимаю, как мог так жить. Словно раньше было иначе. А потом…Потом всё изменилось.

— Тебе не понять, — хриплю я, но в моём голосе нет уверенности и собеседница чувствует это.

— Похоже, ты и сам не понимаешь. Продолжай.

Тем временем здания центральной части Сен-Сенали мало-помалу сменились невысокими постройками окраины. Количество деревьев, радующих глаз в центре столицы, резко уменьшилось. В тускло-зелёной траве появились проплешины красноватого песка, прорезаемого колючим кустарником, весьма напоминающим гибрид мутировавшей колючей проволоки. Толпы прохожих иссякли в жалкие ручейки, неторопливо текущие между стенами покосившихся домишек. Многие дома маразматически скалились пустыми проёмами окон и обломками выломанных дверей. В трущобах власть градоначальника сходила на нет, сменяясь разухабистой вольницей пригородных банд. Ночью здесь было попросту опасно.

Повозка резко свернула направо и помчалась по узкому проходу между двух высоких серых стен, украшенных местным аналогом граффитти. Востину нестребима тяга человеческая к наскальному творчеству! Здешние рисунки, насколько успевал зафиксировать взгляд, изображали различные стадии любовного процесса. Весьма правдоподобно, надо сказать. Галя, продолжавшая обиженно сидеть в кормовой части экипажа, оживилась и подала голос, комментируя некоторые сюжеты. Сразу видно профессионала, обожающего своё дело.

Стены окончились и по обе стороны дороги замелькали остатки напрочь разрушенных домов, почти полностью погрузившихся в песок. Большинство настолько заросли проволокоподобным кустарником, что я уже не мог даже угадать, какая у них была изначальная форма. Вот это и был Нижний город, который не интересовал ни власти Сен-Сенали, ни сколько бы то ни было серьёзных бандитов. Джентльмены удачи конечно водились и в этом, богом забытом месте, но их удача была настолько мизерной, что язык не поворачивался называть их джентльменами. Сами себя они именовали пустынными шакалами, очевидно пытаясь соперничать с волками пустыни королевских вооружённых сил. Это было даже не смешно.

А вот почему Филам облюбовал для постоянного проживания именно эту дыру, оставалось для меня неразрешимой загадкой. Человек он был далеко не бедный и вполне мог себе позволить какой-нибудь двухэтажный домишко в районе торговой площади. Впрочем, если слухи не врали, ему уже не долго оставалось прозябать в здешней помойке.

Ещё один крутой поворот мимо живописных развалин и тигровые иноходцы с воплями встали на дыбы, когда наш кучер резко натянула поводья. Оглушительный рёв, возвещающий о недовольстве полосатых лошадок, информировал всю шваль Нижнего города о нашем прибытии. Охранницы пёстрым горохом ссыпались с бортов повозки и утопая босыми ногами в буром, от грязи песке, разбежались в разные стороны. Бронзовые тела девушек блестели в лучах светила клонящегося к закату и грозно сверкали лезвия сабель, наточенные до бритвенной остроты. Зрелище, одновременно красивое и устрашающее. Красивое — для меня и устрашающее — для обитателей трущоб.

— Мне кажется или тут стало ещё грязнее, с тех пор, как я тут был последний раз? — буркнул Илья, спрыгивая вниз, — думаю, сюда свозят всю грязь столицы и равномерно распределяют по всему Нижнему.

— Это — государственная политика, — подтвердил я, озираясь по сторонам, — непосредственный приказ падишаха, а грязь распределяет лично Настиган. Да ты и сам всё знаешь.

— А я не буду выходить, — сердито крикнула Галька, высовываясь наружу и морща носик, — сами ройтесь в своём мусорнике. Тут воняет!

— Твоё дело, — рассеянно бросил Илья и рассеянно почесал кончик носа, — тебе не кажется… По-моему, что-то изменилось.

Дом одноухого Филама располагался прямо перед нами: массивное куполообразное здание со шпилем на макушке, напоминающее голову воина в шлеме, укрывшегося за забором, словно за щитом. Ограда, верх которой был утыкан острыми пиками, имела небольшой наклон наружу, дабы помешать возможному грабителю комфортно забраться внутрь. Хм, вроде бы всё в полном порядке: молчаливые развалины вокруг, тихая улочка, уводящая прямиком в пустыню и угрюмо безмолвствующие ворота из кованой стали. Стоп. Какого чёрта меня застопорило именно на этих эпитетах?

— Тихо, — задумчиво сказал я.

— Да я и так молчу! — огрызнулся Илья и тут до него тоже дошло, — ах ты чёрт! Точно — ни единого звука! Твою же мать…

Обычно, воздух вокруг дома одноухого наполнял оглушительный лай его питомцев: коротконогих большеголовых тварей, напоминающих бегемотов-карликов. Проклятые уродцы носились по двору, непрерывно грызлись между собой и постоянно искали новый объект для использования клыков.

Сейчас же, как я уже упоминал, стояла абсолютная тишина.

Мы неторопливо двинулись вперёд и охранницы, словно тени, устремились следом, выстраиваясь полукругом перед высокими воротами, металлический барельеф на которых изображал жуткого монстра с оскаленной пастью.

Подойдя ближе я убедился — глаза меня не обманули. И для этого не требовалось, подобно Илье, касаться ладонью глубокой вмятины посреди металлической плиты. Вмятина пустяк — сама толстая пластина ворот оказалась вогнута внутрь.

— Похоже на работу тарана, — с каждой минутой Илья становился всё более задумчивым, — как думаешь — это шакалы? Филам как-то упоминал, об их постоянном присутствии. У него есть, чем поживиться.

Кот легко толкнул створку ворот, и она подалась внутрь.

— Шакалы? — переспросил я, заглядывая внутрь, — знаешь, не очень то всё это похоже на их работу…

Я взялся за изуродованную дверь, и она протяжно заскрипела, а потом совершенно неожиданно обрушилась на землю. Столб пыли чётко обозначил место её теперешнего упокоения. Очевидно, незваные гости, кем бы они ни были, уходя просто прислонили ворота к стене, отчего те выглядели, как настоящие. Сомневаюсь, что у шакалов достало бы ума даже для такой невинной хитрости. Да о чём я? Насколько я знаю эту братию, если бы они умудрились ворваться внутрь, то веселье продолжалось бы до сих пор.

Здание выглядело совершенно нетронутым, и я лишний раз задумался о сексуальных комплексах его владельца: почти идеальное полушарие, вырастающее из земли венчалось небольшой толстенькой башенкой. К чёрту психоанализ; входная дверь разломана в щепы, стало быть нападавшие проникли и туда. В косяке торчала длинная чёрная стрела с жёлтым оперением — прямо-таки концептуальная композиция. Но это был не весь натюрморт. Теперь стало понятно, почему здесь такая тишина. Все твари, охранявшие владение, примчались к воротам, готовясь отразить нападение врага. Оскаленные клыки, выпученные, от злобы глаза и сведённые в ожидании прыжка, мышцы лап…Все напоминают подушечки, для иголок. Их истыкали чёрными стрелами сразу же, после того как вышибли ворота. Только один маленький засранец сумел добраться до нападавших и издыхая выполнил свою работу. Я наклонился и с некоторым трудом, выдрал из скалящейся пасти кусок чёрной материи. Ну ладно — это вполне мог быть плащ.

— Ни хрена это не похоже на шакалов, — резюмировал я, отбрасывая изодранный лоскут, — они никогда не используют стрелы: только кинжалы и пращи. Думаю, если бы здесь орудовали эти ублюдки, то всё было бы завалено трупами.

— Я так понимаю, трупы мы ещё найдём, — вздохнул Илья, — ну, пойдём внутрь? Или наше миссия потерпела полное фиаско?

— Ну уж нет. Если я приехал сюда, то уж навещу одноухого мерзавца, — пожал я плечами, — перерезали ему там глотку или нет. В любом случае стоит поискать хоть какие-то ответы на вопрос: какого чёрта тут происходит!

— И кто во всём этом виноват, — Илья бросил на меня косой взгляд, — мне кажется, кое-кто имеет определённые догадки по этому поводу, но скромно удерживает их при себе. Поделиться не желаешь?

— Не желаю. По крайней мере, не сейчас. Может быть, позже.

В груде щепок, оставшихся от прочной деревянной двери, развалился один из охранников Филама — толстый звероподобный субъект, с головы до ног поросший густым курчавым волосом. Его разрубили от плеча до пояса. Видимо, для этого надо было потратить немало усилий. Впрочем, как и для превращения в обломки входной двери. Я только головой покачал.

Илья остановился и обломал торчащую в косяке стрелу. Осмотрев её, он только хмыкнул и протянул мне. На гладком чёрном древке золотился крошечный вензель в виде стилизованной буквы Б. Так метили своё оружие последователи Баджары. Похоже, никто и не собирался скрываться. Или это послание? Наглые ублюдки, как бы говорили: мы знаем о твоём приходе, смотри — это сделали мы. Сломав полированную деревяшку между пальцев, я раздражённо отбросил её в сторону.

Второй громила встретился нам немного позже. Видимо он пытался убежать, но его сбили с ног и пригвоздили к полу дротиком. В остальном прихожая выглядела как обычно: огромное количество разноцветных амулетов и оберегов, свисающих с потолка. Они тонко звенели и раскачивались из стороны в сторону. Убирая их от лиц, мы молча шли в глубь дома. Илья не стал нарушать молчания даже останавливая сунувшихся за нами охранниц. Он просто подал им какой-то знак и вооружённые саблями девушки, замерли на пороге.

Другая прихожая, дальше по коридору, оказалась чуть больше первой, посему щеголяла двумя новыми украшениями: парочкой тел, пришпиленных копьями к стене. Прогнозы Ильи оправдывали себя в полной мере. Если память меня не подводила, обслуга Филама состояла из десяти человек. Четверых мы уже обнаружили.

Вторая прихожая, с её роскошными гобеленами, мягкими коврами и шёлковыми подушками осталась позади. Безмолвие окружало нас, нарушаясь лишь лёгким потрескиванием масляных ламп, создававших в здании наполненный тенями полумрак. Тени преследовали нас, скакали по стенам и стелились под ноги. Похоже только эти чёрные силуэты выжили после нападения.

Воздух в спальной комнате наполняли ароматы десятков свечей и освежающих ламп, но они были бессильны против мощной вони разлагающейся плоти. Одноухий Филам болел очень долго и его гниющее тело пропитало смрадом каждую вещь спальной. Как будто этого мало, в углу аккуратной кучкой лежали изрубленные, до неузнаваемости, тела. Судя по количеству конечностей, недостающие слуги были обнаружены.

Сам хозяин, распахнув в безмолвном вопле чёрный провал рта, лежал на своём ложе. Он не был укрыт одеялом как обычно, но мне потребовалось некоторое время, для обнаружения раны, подарившей ему освобождение от мучений. Тело гробокопателя казалось расколотой куклой, неряшливо собранной и плохо склеенной. Куски обнажённого тела соединялись между собой тонкой зеленоватой плёнкой, а правая рука и вовсе сгнила, превратившись в отвратительный струпный обрубок.

— Будь проклят, если это гнойная язва, — пробормотал я, осматривая труп, — видал я людей, болевших той сранью, и они нисколько не походили на этот кусок дерьма. Что же он такое ухитрился подхватить?

— И на кой чёрт убивать человека, который вот-вот отдаст концы? — подхватил Илья, — по-моему, ему уже недолго оставалось.

— Возможно потому, как даже за этот короткий срок он мог выдать нужную информацию, — предположил я, наклоняясь к телу гробокопателя, — похоже, нам оставили какое-то послание.

Уродливая голова покойника лежала на плоской подушке прижимая лист плотной желтоватой бумаги. Я вытянул письмо и впился взглядом в четыре строчки, написанные знакомым аккуратным почерком:

Чуть ниже стоял знакомый вензель. Я отдал лист Илье; пусть и он прочитает забавные стишки. Пока кот изучал стихотворное творчество местных жителей, я окинул спальню взглядом: может найдётся ещё какая-то забавная писанина. Впрочем, для поиска не требовалось прилагать особых усилий: около кучи фарша, в углу, обнаружилась щель потайного люка. Коврик, обычно скрывающий тайник, небрежно отбросили в сторону, не потрудившись вернуть на место.

Я подошёл ближе и сунув пальцы в щель, потянул. Вероятно, там прятался секретный замок, но мне было недосуг разбираться в его устройстве. Громко затрещало, послышался звон лопнувшей пружины и деревянный квадрат откинулся, открывая спуск вниз. Впрочем, спуск — это сильно громко сказано: тайное хранилище Филама оказалось по пояс ребёнку. Став на колени, я заглянул в дыру тайника, очевидно надеясь на идиотизм и невнимательность наших предшественников. Ха, кого я пытаюсь обмануть! Какие-то щепки, на маленьких деревянных полочках, обрывки материи на земляном полу, вот и весь остаток от накопленного многолетним непосильным трудом.

— Твою мать! — выругался я, поднимаясь на ноги и встретив удивлённый взгляд Ильи, пояснил, — мало того, что я не успел допросить этот кусок дерьма, так ещё и ублюдки подчистую вымели все его запасы. А там, возможно было то, о чём мы договаривались.

— Договаривались? — Илья покивал головой, будто я подтвердил какие-то его предположения, — странные всё-таки дела творятся в Датском королевстве. По-моему, пришло время для честного обмена информацией. Если ты мне выложишь всё, известное тебе, я тоже освещу пару любопытных моментов. Очень любопытных.

Я пораскинул мозгами; вероятно он прав: пришла пора делиться информацией, пока она не протухла, подобно одноухому.

— Все мы вели дела с покойником, — сказал я, располагаясь в кресле и стараясь не ступить ногой в лужу густеющей крови, — сам знаешь; старые картины, украшения и прочие раритеты. В общем всё то, чего теперь уже не делают. Один раз одноухий приволок целую груду книжек, старых, как похоть. Он собирался пустить их на растопку, ибо не мог понять языка, на котором их написали. Пришлось дать балбесу по ушам, по уху, то есть и забрать книженции. И не зря. В одной из них я нашёл историю о том, как в здешних краях, давным-давно, правили существа, подобные нам.

Илья недоверчиво насупил брови. Думаю, я тоже не слишком доверял бы этой информации, если бы не видел написанное собственными глазами.

— Хочешь, потом дам тебе поизучать. Так вот, я поднажал и одноухий сознался, дескать нашёл книжицы в самой древней гробнице, из тех, которые ему только попадались. Там было много интересного, но он побоялся лезть глубже, потому как стены могли рухнуть в любой момент. Мне стало интересно, но естественно сам я туда лезть не собирался. Пришлось воздействовать на упрямца силой, гм, убеждения, вынудив вернуться обратно и поискать всё, имеющее отношение к написанному. Потом я узнал, Филам где-то подхватил свою язву и пришёл к нему. Навестить болезного. Проклятый ублюдок вёл себя, как чёртова лисица и я так и не понял, успел он побывать в том склепе или нет. Всё время спрашивал, какая награда его ожидает, если он добудет нечто интересное. В конце концов я не выдержал такой наглости и надавал ему оплеух, пообещав ещё больше, если он продолжит меня расстраивать.

В общем, урод меня очень сильно разочаровал, поэтому я долго не навещал его и только время от времени узнавал новости от Хамида. Новости были одни и те же: Филам безвылазно сидел дома и ему становилось всё хуже, а болячка отъедала от него кусок за куском. В конце концов я не выдержал и снова пришёл в гости. Это был театр абсурда: Филам вонял, постоянно терял сознание и бредил призраками. Я ушёл и в тот же день получил письмо с просьбой о помощи. Хрень какая-то! А сегодня началось настоящее веселье, — я в кратце пересказал события утра и показал тресп, завёрнутый в кусок материи, — теперь я уверен — говнюк, всё-же успел покопаться в склепе до того, как подхватил язву.

— Кви про кво: это — не язва, — подал голос Илья, внимательно выслушав мой рассказ, — после того, как я отобрал эту игрушку у Сида, мне стало интересно, и я начал экспериментировать. Если эта штука способна прикончить нас, то что она сделает с человеком? Это оказалось по-настоящему увлекательно. Даже самый сильный и здоровый мужчина умирал в считанные минуты, независимо от того, в какую часть тела угодило лезвие. Но это лишь в том случае, если тресп оставался в ране. Если я наносил простой порез, то тело начинали покрывать вот такие точно язвы.

Илья указал на труп Филама. Я попытался сообразить, что всё это значит. Одноухий недоносок совершенно определённо побывал в старой гробнице и нашёл там склад древнего оружия. Там же он очевидно и порезался. А вот как развивались события потом? От меня он не получил ничего, кроме оплеух, значит нужно было искать другого покупателя. Кого же он нашёл? Кто купил у одноухого оружие, способное прикончить всех нас и немедленно пустил его в ход? Вроде бы всё указывало на Баджару.

Этот стихоплёт и бабник всегда ненавидел нас, призывая народ столицы объединиться и прикончить четвёрку убийц. Значит, получив оружие он решил перейти от слов к делу?

— По-моему, Баджара просто-таки напрашивается на визит, — пробормотал я, вскакивая и расхаживая из угла в угол, — похоже, именно этот ублюдок приложил руку ко всем этим покушениям и убийствам. Помнишь, ещё?..

— Так то оно так, — рассеянно протянул Илья глядя на покойного Филама, словно намеревался получить какие-то ответы, — но не складывается. Если Баджара спешно убирает свидетелей, значит он не желает, чтобы они открыли рот и заговорили. Так? Тогда на кой чёрт он оставил здесь свои метки? Ведь они, лучше всяких свидетелей, указывают на виновника.

Конечно, в логике Илье, как всегда, не откажешь. Однако, когда я пытался свести воедино все хвосты торчащие из этого дела, у меня начинала болеть голова. Не было никакого желания отгадывать эту чёртову загадку, перелопачивая наслоения секретов. Всё вскроется уже очень скоро, когда я поймаю Баджару и лично выбью из него всю истину. А ещё мне позарез нужно отыскать потаскуху, стянувшую браслет перехода. Стоило вспомнить о своём унижении, и я тотчас пришёл в дикую ярость. Если бы не этот одноухий урод, со своей жадностью, ничего подобного бы не произошло! Нет — ему даже перед смертью хотелось побольше денег!

В порыве бешенства я схватил неподвижное тело, распростёртое на кровати и швырнул его на пол. Полуотрезанная голова, от мощного удара отвалилась напрочь и покатилась к разверстой яме секретного хранилища. Чёрный зев распахнутого рта дёргался, точно покойник насмехался надо мной. Подкатившись к тайнику, омерзительный шар мгновение балансировал на краю, а затем, с лёгким хлопком, шмякнулся вниз: гробокопатель спрятал своё последнее сокровище. Подняв разлагающийся труп, я зашвырнул его туда же: прах к праху.

Илья спокойно пережидал всплеск моих эмоций; подобные вспышки были ему не в диковинку. Убедившись в том, что я выпустил пар, он надвинул капюшон на голову и будничным тоном поинтересовался:

— Ну, едем? — поведя рукой по сторонам он высказал вполне разумное заключение, — допрашивать здесь некого, искать нечего, всех, кого можно было убить — убили. Скукота. Оставаться нет никакого смысла.

— Это точно, — согласился я и решительно отправился к выходу, — ты не передумал, насчёт вылазки к Баджаре? Это должно быть весело, тем более затрагивает наши общие интересы.

— А зачем? — пожал плечами Илья, едва слышно хмыкнув в капюшон, — я думаю вы и втроём неплохо справитесь. И если ты не будешь настаивать, то у меня есть срочные дела. Поверь, они действительно срочные и неотложные.

— Тогда вот тебе, ещё кое-что весьма важное, — пробормотал я, останавливаясь и обнажая левое запястье, — ничего странного не замечаешь?

Некоторое время мой спутник внимательно рассматривал руку и насупив брови, пытался сообразить, о чём это я толкую. Потом брови поползли вверх, выстроив домик, где поселилось изумление.

— Ну и куда ты его дел? — поинтересовался Илья, всхрюкнув от удивления, — вряд ли обронил. А если бы просто оставил где-то, то не стал бы это никому демонстрировать, разве мне. Ты ведь мне доверяешь, как самому себе?

Пропустив язвительную реплику мимо ушей, я ещё раз пересказал историю своего ранения, но в этот раз не упустил ни единой подробности. Особого воодушевления, после рассказанной истории я не заметил. С тяжёлым вздохом Илья спросил:

— Ну и чего же ты от меня хочешь? Чтобы я всё-таки сопроводил тебя в эту карательную экспедицию? Так приказал бы и все дела…

— Нет, — я покачал головой, — помнишь, ты говорил, как сумел проделать дыру в ткани пространства? Так вот, ты упоминал тогда, что для отверстия нужных размеров, тебе потребовалось бы прогнать через свой прибор всё население Сен-Сенали. Ты готов проделать этот фокус, если я всё-же не смогу вернуть свою игрушку?

— Пришло время спешно делать ноги? — поинтересовался Илья, причём в его вопросе не было тревоги или недовольства — обычное любопытство, — ну и когда же ты собираешься дырявить космос?

— Завтра или послезавтра, — после краткого раздумья, ответил я, — вообще-то я не собираюсь сваливать из этого мира, мне здесь нравится. Просто интересно: возможно ли это, в принципе. Если возможно — это хорошо. Ну а на худой конец здесь имеются и другие крупные города.

— Не очень то и много этих крупных городов, — пробормотал Илья, задумчиво глядя куда-то в сторону, — вот ведь странное дело, ты никогда не задумывался, почему все миры, через которые мы движемся, кажутся какими-то вымершими, обескровленными? Как будто, когда — то, давным-давно, ужасный ураган пронёсся через них, основательно прошерстив население.

— Нет, не задумывался, — отрезал я, — и ты поменьше занимайся всякой псевдонаучной хренью! Лучше скажи: способен ты, в самое ближайшее время, использовать свою машинку?

— Экое нерациональное использование пищи, — поморщился Илья, — хотя, с точки зрения научного эксперимента…

— Илья!

— Да почему бы и нет? — он пожал плечами, — главное — собрать население столицы в одном месте.

— Это уже не твои заботы.

— Как скажешь.

— И вы так спокойно договорились уничтожить жителей целого города? — в голосе человека звучит растерянность и ужас, — без особой необходимости, просто ради интереса?! Жестокие, бессердечные дети, высокомерные в своём всемогуществе!

Зная, как повернулись события дальше, я не могу спорить с ней. Просто смотрю сквозь прутья туда, где солнце медленно погружается в крыши лачуг Сревенага. Возможно, это — последний закат, который мне удастся увидеть в своей жизни. Боль занимает все мысли, но я не могу оставить последнее слово за человеком.

— Это был порочный город, — шепчу я, — город убийц, воров, проституток и мошенников.

— Детей, матерей, отцов, — жёстко возражает женщина, — честных людей, мечтавших о простом человеческом счастье.

— Чем одна пылинка отличается от другой, — устало говорю я и набираю в ладонь текучую серую дрянь, — когда ты ступаешь по ней.

Человек внезапно прижимает к себе девочку, испуганно глядящую на меня и почти кричит:

— Посмотри на неё! Она похожа на пыль? Скажи?!

Я долго смотрю в огромные фиалковые глаза и молчу.

— Нет, — говорю я.

Но ничего уже не изменить.

Ударив, так сказать, по рукам, мы дружно покинули стены гостеприимного жилища, наполненного смрадом разложения и смерти. Наш почётный караул немедленно сомкнул свои грозные ряды вокруг и торжественно проводил к повозке.

Тем временем, уставшее светило успело коснуться багровым краем верхушек полуразрушенных домов, обступивших нас со всех сторон, словно нищие в полдень, на торговой площади. Появились длинные чёрные тени, протянувшиеся по песку, подобно отвратительным маслянистым щупальцам неведомой твари, выбравшейся из местной преисподней. Усиливаясь, с каждой минутой, дал о себе знать холодный ветерок, примчавшийся откуда-то, из глубин пустыни. Ветер сдувал клубы пыли с проваленных крыш и волок за собой шары высохшего кустарника, напоминающего хрустальные сферы гадателей. Высокое небо начинало приобретать фиолетовый оттенок, нанося на себя тигровые полосы облачного тату. Налицо все признаки приближающегося вечера. Уже очень скоро наступит полная тьма короткой ночи.

— Нашли интересное? — поинтересовалась Галя, выглянув из повозки и откидывая длинную белую прядь, упавшую на лицо, — вас та-ак долго не было, я уже начала скучать.

— Нашли, — буркнул я, — любезное приглашение посетить Баджару. Он просто сгорает от желания повидать всех нас.

— Как, сам пригласил? — недоверчиво охнула Галька, вызвав тихий смешок из-под капюшона Ильи, — а-а, опять шутишь!

На этот раз смешок вышел громче первого. Я же только поцеловал кошку, пробираясь внутрь экипажа. Кучер прищёлкнула кнутом, выводя скакунов из их крепкого сна и кошки, с оглушительным рёвом, вскочили на лапы. Попытка подняться на дыбы была пресечена в корне, причём весьма жёстко: девушка, сидящая на козлах, безжалостно прошлась длинным бичом по полосатым спинам. Рёв сменился жалобным визгом; бунтовщики осознали, насколько они ошибались и покорно замерли, ожидая указаний.

Илья ступил было на ступени, ведущие в повозку, как вдруг из ряда охранниц выпрыгнула одна из девушек. У меня, на мгновение, возникла безумная мысль, будто она пытается напасть на своего повелителя, однако я тут же понял, насколько был неправ. Охранница, еще будучи в воздухе, обмякла и безжизненно хлопнулась на песок. Из её груди торчала длинная чёрная стрела с жёлтым оперением.

Остальные столпились у входа в карету, прикрывая своего хозяина и одновременно, пытаясь запихнуть его внутрь. Пока Илья силился сообразить, какая хренотень происходит, ещё одна красотка лишилась жизни заполучив стрелу между лопаток. Стреляли, надо сказать, мастерски: один выстрел — один труп. А вообще-то всё это выглядело весьма забавно: людишки теряли свою жизнь, пытаясь защитить от опасности того, кому она вовсе не угрожала.

Сообразив, что кто-то, пытаясь его убить, уничтожает любимых зверьков, Илья зарычал и сделал попытку вырваться наружу. Лицо его было чернее тучи. Пришлось схватить кошака за плечо и развернуть к себе.

— Прикажи гнать на полной скорости, — посоветовал я, — и чем скорее ты это сделаешь — тем лучше.

— Я их раз… — начал Илья и тут до него дошёл смысл моей фразы, — но почему, чёрт побери?! Мы же их разорвём в клочья!

— Никого ты не разорвёшь, — ответил я, наблюдая за смертью ещё одной девушки. На этот раз прицел был взят небрежно, и прекрасная воительница теряла кровь, конвульсивно извиваясь на песке, — посмотри, как нечасто стреляют лучники — их тут не больше двух. Бьюсь об заклад: спрятались они достаточно надёжно, чтобы ты устал, разыскивая их. А пока ты будешь этим заниматься, они успеют перещёлкать всех твоих барышень. Это, между прочим, обычная тактика Баджары. И думаю, не ошибусь, если у стрелков не припрятаны где-то недалеко лошадки, для скоростного отхода. Так ты отдашь этот чёртов приказ или нет?!

Лицо Ильи искажали жуткие гримасы. Он до хруста, сжал кулак и ударил о стену повозки, заставив её содрогнуться. Потом рыкнул короткий приказ и плюхнулся на своё место. Хлестнул бич, подгоняя воющих от запаха свежей крови, животных и те, порыкивая, бросились вперёд.

Телохранительницы освободили вход и облепили карету. У кого-то на лицах прорывался страх, у кого-то — ярость, но все были мокры от пота и тяжело дышали.

Четвёртая стрела нашла свою цель, когда мы уже достаточно далеко удалились от места засады. Девица, с гримасой испуга на симпатичном личике, побледнела и обернувшись назад, отпустила скобу, за которую держалась. Какое-то мгновение её тело словно висело в воздухе, а потом бесследно растворилось в песчаной буре, поднятой нашими колёсами.

— Как волнительно, — трагичным тоном прокомментировала Галя, жадно следившая за каждой смертью, — гибель, когда спасение было уже так близко! Я вся горю от возбуждения!

Я засмеялся, потрепав её волосы, а Илья только сумрачно покосился на кошку и тяжело вздохнул.

— Ловко Баджара подловил нас, — с уважением сказал я, — знал, мы поедем к Филаму и оставил стрелков: одного или двух. Сколько раз я слышал жалобы Амалата, на гибель его солдат в таких вот засадах, но не думал, что самому придётся хлебнуть такого же дерьма.

— Я хочу, чтобы эта тварь оказалась в моей кузнице! — прохрипел, источая ненависть Илья, — я посмотрю, насколько он умён. Гад будет подыхать очень долго!

— Стань в очередь, — посоветовал я, — да и вообще — это не тебе решать. У меня тоже есть к нему небольшой разговор и это — первоочередное. А если подумать: какой всё-таки это парень — Баджара. Просто нарасхват! Галька и Ольга хотят его оттрахать; падишах спит и видит, как насадит его голову на кол; Наташа желает побеседовать с ним о поэзии и философии; мне позарез нужно кое-что забрать, ну и у тебя имеются определённые виды. Придумал! Я разрежу его на части и раздам каждому по кусочку: падишаху — голову для кола, тебе — пятки: будешь поджаривать их на медленном огне, а вот кошкам придётся поделиться: нужный им орган имеется у Баджары в единственном экземпляре.

Галька, уловив смысл вышесказанного, громко прыснула. Илья только окинул нас недобрым взглядом и отвернулся.

Мы как раз, пересекли границу трущоб с нижним городом и под колёсами начали появляться участки относительно приличной дороги. Скорость передвижения тут же возросла, смазывая проносящиеся мимо здания в расплывающиеся цветные пятна, тускнеющие в наступающих сумерках. Шар светила практически скрылся за крышами, выставив лишь край своего багрового диска. Однако смена уже была тут как тут: на небо неторопливо выползали две луны, одна побольше, другая — в два раза меньше. Они словно играли в прятки, попеременно скрываясь в разноцветных полосах облаков, пересекающих темнеющий небосвод.

Моя идея о визите к лидеру повстанцев претерпела кое-какие изменения: я решил не заставлять Баджару ждать очень долго. Глядишь — он передумает принимать гостей и отправится в бега; лови его потом. А в том, что он узнает о нашем прибытии я даже не сомневался. Несомненно, его шпионы донесут об этом точно так же, как сообщали обо всех планах падишаха. Чтобы спутать чужие карты нужно действовать быстрее противника. Правда, пока мы плелись позади, но я надеялся всё это изменить в самое ближайшее время.

Итак, мы выступим немедленно, по прибытии во дворец. Ольгу искать долго не придётся. Вечерами она рыскает в пиршественном зале, выбирая очередную жертву. Думаю, львица не будет слишком сердиться, когда я оторву её от охоты, учитывая насколько ЭТА охота, будет интереснее.

Когда впереди мелькнули ворота королевского дворца, яркие цвета на небе окончательно угасли, сменившись фиолетовой чернотой, пробитой серебристыми дырами звёздной россыпи. Большая из лун; грязно-жёлтая сфера, в детстве тяжело болевшая оспой и поэтому рябая донельзя, устала поднимать опухшее лицо и остановилась, дав себе заслуженный отдых. В пику своей товарке, меньшее ночное светило продолжало неспешное шествие над городом. Голубоватый шарик меньшей луны имел одну единственную, но весьма оригинальную отметину: широкую борозду поперёк мягко светящегося диска. Эта особенность превращала его в своеобразное подобие гигантского кошачьего глаза, равнодушно взирающего вниз. Иногда лёгкая дымка вечерних облаков прикрывала небесный глаз и тогда казалось, будто исполинская кошка лениво щурится на пятнистое яблоко соседки. Между прочим, как бы странно это не звучало, но меньшая из лун имела название: Око льва. Существовало поверье, дескать багровый цвет львиного ока предвещает крупные несчастья, вплоть до конца света. Большая луна, в просторечии: Лик торговца, ничего не предвещала и не вызывала ни у кого и следа романтических чувств. Её вообще старались не замечать.

Повозка пронеслась через арку ворот и резко замерла посреди двора. Какие-то, странно одетые люди с факелами, бродившие между деревьев, кинулись было к нам, но вовремя сообразили, кому принадлежит карета и так же быстро отпрянули назад. И лишь один силуэт, не освещённый пляшущим светом факела, продолжил двигаться в нашу сторону. Имеющегося света, правда, оказалось вполне достаточно, чтобы судить о телосложении и одеянии идущего. Вернее, о полном отсутствии последнего. Поэтому я мог догадываться о том, кто именно идёт к нам.

Стоило незнакомцу выйти из тьмы на освещённый двор, и я окончательно убедился в своей правоте. Невероятно длинные волосы, искрящиеся в свете факелов, лишь слегка скрывали великолепную наготу царственно шествующей девушки. Идеальную фигуру немного портили тяжеловатые груди, но в целом вид был изумителен.

— По-моему, Наташа опять затеяла какую-то ерунду, — задумчиво констатировал Илья, даже не сделавший попытки встать со своего места, — не знаю почему, но я не имею ни малейшего желания общаться с ней сегодняшним вечером. В прошлый раз…Впрочем, не стоит об этом.

— Это когда она читала тебе мораль? — рассмеялась Галька, выпархивая наружу и заканчивая свою фразу уже там, — тогда ты вернулся совсем букой! Пришёл мрачный, как туча и оторвал головы двум каким-то лакеям.

— Чем же это она тебя так достала? — удивился я, покидая повозку, — ты же у нас обычно такой выдержанный: настоящий Тёмный повелитель. И вдруг размениваешься на жалкую парочку голов. Бери пример хотя бы с падишаха — если уж отрывать головы, то десятками.

— Ладно, вали, — бесстрастно отрубил Илья, откидываясь на своём деревянном приспособлении, предназначенном для пытки седалищного места, — можно подумать она никогда не пыталась вести с тобой душеспасительные разговоры.

— Уже очень давно она махнула на меня рукой, — пояснил я с кривой ухмылкой, — по-моему, Наташа считает тебя единственным, кто ещё способен идти во свете. Не хотелось бы расстраивать, но она несколько запоздала.

— А всё дело в том, — сверкнул глазами Илья, — что когда ещё не было поздно, рядом постоянно присутствовал кто-то другой, со своими проповедями. Чёрт бы тебя побрал!

— Ай, ай, ай! И теперь ты жутко сожалеешь о душе, проданной дьяволу? Эта, как её — совесть спать не даёт? — я хохотнул, — но ведь ещё не всё потеряно — не поздно замолить свои прегрешения! Снимай медальон и тащи его к Ольге. Она с радостью примет твои грехи на себя. С медальоном, естественно. Наша девочка, как я предполагаю, желает собрать полную коллекцию подобных украшений.

Илья сумрачно слушал мою тираду, но его рука рефлекторно накрыла грудь. Я лишь усмехнулся и продолжил:

— Ну а ты, после этого, отправляйся к простым безгрешным людишкам. Живи их мелкими радостями, глотай их дерьмо и плескайся в житейском болоте. А потом, когда дерьмо пропитает тебя до корней волос, может быть одна из кошек проведает старого знакомого. Чтобы не заскучал. И ты будешь рад этому, до усрачки.

Илья посмотрел на меня мутным взглядом. Казалось, какая-то мысль не давала ему покоя. Похоже вся тирада пропала втуне.

— Её звали Гюйнара, — внезапно пробормотал он и когда я ошалело уставился на него, пояснил: — ту девушку, которая защитила меня.

— Ты слишком привязан к своим зверушкам, — констатировал я, ощущая раздражение, — какая, к чёрту, разница как её звали?

— Слушай, а что ты будешь делать, если нас всех не станет? — спросил внезапно Илья и отбросив прядь с глаз, внимательно посмотрел мне в лицо, — ну вот представь: всех перебили этими штуками — треспами и ты остался один. Что ты тогда будешь делать?

— А как ты думаешь? — спросил я, — стану на колени и буду выть в небо. Её звали Гюйнара, — передразнил я, — а его — Илья, ах!

— Убирайся! — выкрикнул он, приподнимаясь, — видеть тебя не могу! Думаешь я забыл и простил тебе Вилену?! Я, может и стал таким же говнюком, как ты, но кое-что сохранил от прежнего себя. Проваливай!

— Ухожу, ухожу, — спокойно сказал я, — ты только не забудь за своими переживаниями: завтра твой аппарат для выжимания энергии должен стоять на площади, полностью готовый к употреблению. Это всё, что требуется от тебя.

Ничего не ответив, Илья захлопнул дверь за мной, окуклившись в своём чёрном коконе. Взревели кошки, хлопнул бич, и повозка унеслась в сторону королевской кузницы, оставив за собой только слабое дуновение ветерка.

Пока мы вели наши душевные беседы, Галька успела добраться до Наташки и оживлённо беседовала с ней. Вообще-то это сложно было назвать беседой: говорила только Галя, а Ната лишь кивала головой, ласково улыбаясь, будто выслушивала ребёнка, рассказывающего нечто весёлое и приятное. Впрочем, для Галчонка так оно и было: девочка делилась впечатлениями от прошедшей ночи, когда ей удалось пригласить сразу двух ухажёров на верхушку Часового минарета, решив заняться там любовью. После, она сбросила обоих вниз. Очень забавная история.

— А второй ещё и руками махал, пока летел вниз! — колокольчиком заливалась Галина, — так смешно! А потом — бубух! Кричать он, правда, уже не мог.

— Похоже порочная практика отпускания любовников осталась в прошлом, — констатировал я, подойдя ближе, — привет, Ната. Галька опять веселит тебя своими похождениями? Помнится, самая смешная история была о том, как она отпустила парня живым, а придурок не понял, какое счастье ему привалило и следующей ночью снова припёрся к нашей любвеобильной кошечке…

— Но Фаризах был очень хорошим мальчиком, таким нежным и умелым, — перебила меня Галька, широко распахнув прекрасные глаза, — а эти двое…Слова доброго не стоят! Один вообще норовил только стишки какие-то читать, да про войну рассказывать. Бесполезный кусок мяса. Пришлось его выпить, чтобы он наконец заткнулся.

— Эхе-хе, молодёжь теряет тягу к духовному, — хмыкнул я и подмигнул улыбающейся Наташе, — только бы им наслаждения тела…Как там: И будут они подобны диким зверям — кричать, совокупляться и убивать. Так, вроде бы?

— Ты немного перепутал, — мягко, очень мягко поправила Наташа, — Там не — будут, там — были. Это неточная цитата из Истории Мира. Легенды о воцарении демонов. Очень интересный подраздел Легенд. Жаль, никто из вас не удосужился прочитать его повнимательнее.

Я несколько раз начинал читать эту полудетскую книгу и всякий раз бросал, не добравшись даже до середины. Не могу понять, что Ната нашла интересного в этом ворохе бредовых сказок, сложенных в некую инфантильную картину видения прошлого. Книги, найденные умершим Филамом, казались более достоверными, но в них отсутствовали даты и понять, как давно происходили описанные события было решительно невозможно.

А в остальном; не считать же ценным историческим источником фундаментальное творение, канувшего в лету, святоши по имени Чарра. Десятитомный опус, озаглавленный: «Царь Зла» претендовал на звание исследовательской работы, но больше всего смахивал на подробные записи откровений постоянных обитателей дома умалишенных.

Галя, судя по всему, вообще слыхом не слыхивала ни о чём подобном, поэтому только изумлённо переводила взгляд с Натки на меня. Ощутив приступ нежности, я потрепал кошку по ослепительно белой гриве и наклонившись, прошептал ей на ушко:

— У меня будет для тебя, сладенькая, очень важное задание, — я ещё больше понизил голос, чтобы чуткие уши Наташи не уловили ни единого слова, — поднимись наверх, в пиршественный зал и отыщи там Ольгу. Как только найдёшь, немедленно веди в коридор первого яруса. Будет брыкаться, скажешь: идём за Баджарой. Только, кися моя, умоляю: не отвлекайся!

— Там будет столько молодых парней, — мечтательно протянула Галя и облизнулась, — таких красивых и аппетитных…

— Именно поэтому я тебя и предупреждаю. Держи себя в руках.

Прелестная головка кивнула, соглашаясь и львица неторопливо уплыла в сторону королевского дворца. Мало-помалу она растворилась в ночных тенях и только светлое пятно волос ещё долго мелькало во тьме, подобно странной ночной бабочке.

Проводив Галину взглядом я повернулся, встретив неизменную Наташину улыбку. Кошка размеренно расчёсывала длинные волосы используя пальцы вместо гребня. Получалось очень даже неплохо: тёмные гладкие пряди струились словно шёлк, облегая все соблазнительные округлости великолепной фигуры. Кощунственной казалась мысль, будто у львицы может быть другая одежда.

— Готов поклясться, — сказал я, размышляя вслух, — все эти рассказы о львиной охоте не вызывают у тебя ничего, кроме отвращения. Ты ведь так любишь этих ничтожеств — людей. И я просто восхищаюсь твоей выдержкой: каждый день ты терпеливо слушаешь львиц, ласково им улыбаешься и даже умудряешься давать дельные советы.

— Ты не прав, — возразила Наташа и её улыбка приобрела обертоны, совершенно непонятные для меня, — я не испытываю никакого отвращения ни к вам, ни к вашим делам. Даже если бы мы не были одного племени я всегда буду помнить, кем мы были и откуда пришли.

— Кем мы были? — повторил я её слова, силясь проникнуть в их смысл, ускользающий от меня, — О чём ты? Мы рождены львами и наш бесконечный путь лежит от края до края вселенной, через призму сумрачных граней. Это знает каждый из нас, значит это — истина. Мы изменяемся — это правда, но все изменения только приближают окончательную метаморфозу. Час, когда мы станем истинными богами.

— Вот поэтому я и скорблю, — улыбка на устах львицы выцвела подобно лепестку в палящий полдень, — я наблюдаю ваше нисхождение и нет во мне ни злобы, ни отвращения, одна лишь скорбь. Я вижу, кем вы были, кем стали и во что могли превратиться, если бы не выбрали свою тёмную дорогу. Вот это и наполняет моё сердце печалью. Кроме того, мне стал известен правильный путь, и он ведёт именно к тому, о чём говоришь ты. Мне объяснили…То есть, я поразмыслила и сообразила, как правильно поступить.

— Слова, слова, — пробормотал я, стремительно теряя интерес к разговору, — ну зачем при каждой встрече ты пытаешься меня в чём-то убедить, если уже поздно? Скажи: ты сама-то убеждена в том, что твоя дорога — единственно верная? Даже не так — убеждена ли ты в этом так, как убежден я? Молчишь…Не понимаю, отчего Илья впадает в депрессию после вашего общения?

— Потому что мальчик ещё не до конца убил себя, — пояснила Наташа, с горькой улыбкой, — его живая половина, полумёртвая, погребённая под толщей грязи и крови, всё еще пытается уцелеть. Но мои слова уже не спасут её. Ничто уже не поможет. Думаю, вам всем уже никто не способен помочь.

— Ну и хрен с ней, пусть подыхает, — разговор мне окончательно надоел, — глядишь — умнее станет. Давай, лучше о тебе побеседуем. У вас здесь слёт юных поджигателей? Опять пытаешься спасти чьи-то души? Что вы там учудили прошлый раз: прыгали со скалы в океан?

— Я не стараюсь спасать их души, — Наташа отрицательно покачала головой, — всего лишь учу жить в гармонии с природой. Пытаюсь показать линии жизненной силы, идущие от всего живого. Если стать на пересечении этих линий, то энергия наполнит твоё тело, очистит мысли и позволит уйти в свет. Возможно, ты сможешь общаться с… Скажем, с высшим разумом.

— И для этого нужно взять зажжённый факел и словно безумный, бегать по двору? — хмыкнул я, — это, знаешь ли, верный путь в лапы одного из милых паучков, проживающих здесь. У жертвы, без всякого сомнения, наступит полное единение с природой, и жизненная сила в виде желудочного сока, потечёт по их телам растворяя кожу к чёртовой матери. А без кожи куда им идти? Только в этот, твой свет. Ну или на тот свет. Там и будут общаться с высшим разумом.

Почему-то с каждой фразой, я всё больше озлоблялся, пока не стал буквально выплёвывать слова. И всё это время, Наташа спокойно выслушивала меня, скрывая лицо в пляшущих тенях. Только глаза её блестели, словно два бриллианта. Я умолк, и обнажённая рука мягко коснулась моих волос и пригладила их. Внезапно, меня внутри словно сжало раскалёнными обручами и появилось давно забытое желание зарыдать. Я что-то хотел сказать, но не успел. Продолжая смотреть на меня, львица начала отступать назад. Губы её шептали почти беззвучно и приходилось изо всех сил напрягать слух, разбирая сказанное:

— Твоё сердце наполняет мрак и этот мрак смотрит на мир твоими глазами и говорит твоим ртом, — Ната почти растворилась во тьме, — бедный маленький львёнок, потерявшийся в ночи. Бедный львёнок…

Я хотел догнать её, однако ноги словно приросли к земле. Оставалось смотреть, пытаясь разглядеть лицо, но пляшущие тени скользили вокруг, укрывая яркие глаза и губы, повторяющие одну и ту же фразу. А потом слова стихли, и призрачная фигура вовсе растворилась среди пляшущих факелоносцев. То ли кошка спряталась за ним, то ли вновь стала невидимой, как это умела только она. Одно время я упорно пытался научиться хитрому фокусу, при полной поддержке Наташи, но так и не сумел понять, в чём соль. Единственное, мне стало ясно — это не имеет ничего общего с нашей способностью изменять облик.

Мне почудились странные призрачные фигуры, скользнувшие следом за львицей, но видение оказалось столь мимолётно и могло быть частью Наташкиной магии. Я, изо всех сил, потряс головой, отгоняя морок, насланный кошкой и направился прямиком ко дворцу. Охрану успели заменить и два новых металлических истукана неподвижно стояли под ярко пылающими факелами, вытаращив на меня две пары остекленевших глаз. Если быть совсем точным, то смотрели они сквозь моё бренное тело, словно ко входу никто и не приближался. Не знай я о кое-каких суевериях местных вояк, мог бы подумать, будто научился Натахиному фокусу.

Проходя мимо я не удержался и стукнул кончиком пальца по шлему правого охранника, вызвав глухой надтреснутый звук битого горшка.

— Есть кто-нибудь дома? — пробормотал я.

Лицо стража искривилось в непонятной гримасе, словно он собирался разразиться рыданиями. Или чихнуть. Но ни того, ни другого так и не сделал.

В коридоре тускло чадили масляные светильники, распространяя вонь раскалённого металла и дешёвого масла. В этом паршивом освещении казалось, будто ты идёшь по бесконечному туннелю, который оканчивается бескрайним морем непроглядного мрака. Фигуры загадочных зверей, торчащие из стен, в мятущемся свете начинали оживать и вращать уродливыми головами, намереваясь вырваться из мёртвого камня, поглотившего их тела. Всё это напоминало дорогу в преисподнюю, как её представляют местные фанатики. Стоило сравнению прийти в голову, и я тотчас вспомнил Наташины слова, не удержавшись от кривой ухмылки.

Впрочем, улыбался я недолго. Ровно до того момента, пока не увидел дверь в мои, так сказать секретные, апартаменты. Она вновь оказалась открыта и слабый свет падал наружу. Даже не имея семи пядей во лбу, я мог догадаться о новом визите непрошеных гостей. Если только протухший посланец протухшего Хамида не восстал, для изучения комнаты, где его прикончили. Почему-то надежды на это почти не было.

Пробормотав под нос парочку выражений из тех, которые священники запрещают произносить благоверным, я скользнул внутрь. Урок, полученный сегодня, взывал к осторожности. Шкура у меня оставалась одна, и я очень хотел, сохранить её целостность. Ни единого звука не доносилось до моих ушей, но я совершенно отчётливо ощущал постороннее присутствие. И судя по тонкому аромату духов — это была женщина. Это, естественно, ещё больше настораживало.

Ступая тише, чем кот в сухих камышах, я подошёл к арке и осторожно высунул голову. Крутящийся шар моего светильника едва озарял помещение тусклым светом, окрашивая стены разноцветными полосами. Впрочем, этого оказалось вполне достаточно, и я увидел незнакомца, вольготно расположившегося в моём кресле. Неизвестный не двигался, и я было принял его за ещё одного покойника, оставленного мне. Для коллекции. Однако, тело (красивое женское тело) шевельнулось, повернув голову в сторону выхода. Томный голос, полный скрытой жажды, прошелестел:

— Ну и долго ты собираешься топтаться на пороге собственной комнаты? Заходи, чувствуй себя, как дома.

— Я уже начал задумываться, — сказал я угрюмо, — на кой чёрт мне вообще нужны двери? Тем более, такие секретные. Снести их к чёртовой матери и пусть, кто угодно, приходит, располагается в моём любимом кресле и делает, что угодно. Ольга, скажи пожалуйста, ты прочитала на стене надпись: Добро пожаловать? Или там был какой-то указатель?

Львица рассмеялась и поднялась на ноги, прогнувшись всем телом. Сейчас кошка была в чем-то тонком, облегающем её, словно вторая кожа, только ещё лучше. Материя подчёркивала каждую выпуклость улучшая то, что казалось, улучшать было некуда. Мордочка львицы выражала благодушие и миролюбие, словно и не было наших сегодняшних разногласий. Приблизившись, Ольга порывисто обняла меня и потёрлась головой о грудь.

— О, указатель там был, да ещё и какой! — промурлыкала она, с едва ощутимой усмешкой, — целых два указателя, один на другом. Но тот — бородатый, с кинжалом в груди, меня не слишком заинтересовал — мало ли кого могут прирезать во дворце? А вот когда стражники убирали труп Драмена, я обратила внимание на его идеальное состояние. Нет, конечно, он мог отбросить копыта от передоза, но у меня нос почуял нечто неладное. Поэтому я огляделась…Нет, нет, не так! Я ОГЛЯДЕЛАСЬ и немедленно обнаружила чью-то норку. Забралась сюда и что вижу? Это же мрачное логово нашего вожака! Да кстати, мне здесь очень даже понравилось. Очень-очень понравилось и я собираюсь регулярно навещать моего котика для сексуальных утех. Как тебе эта идея?

— Да ты верно шутишь? — я даже поперхнулся, — думаешь я останусь здесь после того, как ты узнала про мою комнату? Ха!..

— Ну почему ты мне не доверяешь? — почти простонала Ольга и её губы потянулись к моим, источая терпкий запах, способный свести с ума кого угодно. Аромат и прижимающееся ко мне упругое тело дурманили голову, почти вынуждая поцеловать упругие губы, между которых виднелся острый алый язычок. Рыкнув, я потянул кошку к себе…

Стук каблучков за спиной слегка отрезвил, и я отстранился, повернув голову. Под аркой стояла Галя и подбоченясь, с обидой, смотрела на нас.

— Ну и за каким чёртом ты погнал меня наверх? — яростно тряхнув головой спросила она и сверкнула тёмными, словно ночь, глазами, — чтобы вы могли без помех потрахаться в моё отсутствие?

— Мы можем заниматься этим и у тебя на глазах. Показать, как это надо делать! — Ольга легко выскользнула из моих объятий и направилась к Гале, самодовольно ухмыляясь и тихо мурлыкая под нос, — нежели такая неудачница, как ты, могла помыслить о соперничестве со мной? Те офицерики, которых я приютила после того, как они сбежали от тебя, не жалели об этом, даже перед смертью. Знаешь, как они называли тебя? Белобрысое бревно!

— Ах ты, сука! Подбираешь объедки с моего стола и счастлива? Подлая тварь!

Глаза Галины, ещё мгновение назад бездонно чёрные, пылали яростным жёлтым пламенем, а изящные пальчики скрючились, выпуская наружу когти острые, словно бритва. Ольга замерла в непринуждённой позе, однако не забыла приготовиться к защите. Так они и стояли, друг против друга, издавая тихое шипение, от которого даже у меня, бежали мурашки по коже. Малейшая искра и кошки сцепятся в яростной схватке, катаясь по полу и превращая мебель в щепки и осколки.

Уже не один раз я становился свидетелем подобного аттракциона. Самым забавным инцидентом оказалась потасовка во время официального приёма у короля. Нет, не в этой грани, намного дальше. Мои планы были тогда обломаны весьма радикально и за то всем огромное спасибо. Я собирался отдохнуть после долгого пути, наслаждаясь заслуженным бездельем и неторопливой бессмысленной беседой с какой-нибудь из местных красоток.

Вечер обещал быть томным: звучала тихая музыка, свет приглушили, а количество желающих вести разговор, со всеми вытекающими, превышало все мыслимые пределы. Но не успел я определиться с фавориткой, как мои дамы начали с визгом разбегаться, наперегонки с покинутыми кавалерами. Посреди огромного бального зала катался пёстрый клубок, полный безумной ярости. Во все стороны летели клочья изодранной одежды и оглушительные животные вопли. Сам король сидел около трона, уронив нижнюю челюсть на грудь и пускал слюни. Мгновение назад он гадал, какой из прелестных незнакомок отдать предпочтение, а вот о чём он думал сейчас, не смог бы определить никто на свете.

Илья благоразумно покинул нас, уединившись с парочкой шлюх благородного происхождения, поэтому устранять последствия и ликвидировать свидетелей этого бедлама пришлось мне одному. Когда кошки наконец расцепились, я надавал им заслуженных оплеух. А ведь дело тогда было в каком-то, давным-давно мёртвом, красавчике из богом забытого мира. Самое дикое, во всём происходящем, заключалось в Ольгином поведении. Кажется, пообещав забыть убитого волка, она полностью убила себя, прежнюю и я даже начал жалеть о собственном поступке. Хотя, был ли у меня выбор?

Так вот — это я о моём крайнем нежелании дожидаться окончания длинной и шумной потасовки. Окончания, потому как разнять кошек во время драки — дело немыслимое, да и опасное, притом. Пришлось встать между подружками и воздев руки вверх, изречь сакраментальное:

— Брек!

Обе уставились на меня одинаково горящими угольками бешеных глаз.

— Спортсменки расходятся в разноцветные углы ринга и отдыхают там. В противном случае рефери пропишет им радикальное средство для головной боли.

Нет, я и не ожидал мгновенного подчинения, однако столь полное отрицание, несколько удивило. Дисциплина падала на глазах. Пришлось, немедля, ни секунды, применить Голос Старшего в Прайде:

— ЖИВО В СТОРОНЫ! НЕМЕДЛЕННО!

Приступ ярости сводил мышцы почище любой судороги. Ненавижу, когда эти две стервы перечат моим приказам. Мелькнула шальная мысль, достать тресп и слегка поцарапать каждую. В воспитательных целях.

Однако Голос — тоже неплохо: каждую точно изо всех сил ударили по лицу, глаза потухли, словно их запорошило пеплом, а коготки спрятались, как и не бывало.

Втянув головы в плечи, львицы отпрянули друг от друга, отворачиваясь и пытаясь даже не смотреть на соперницу. Галина молчала, а вот Ольга бормотала нечто, состоящее из множества шипящих. Впрочем, я к такому уже привык.

Галя села на пол, обхватив колени руками и пряча лицо за пеленой волос. Вид у неё был, ну чисто наказанный котёнок. Ольга напротив, уже пришла в себя и разлеглась на ковре в соблазнительной позе, сверкая шальными глазками. Мир восстановился и я, облегчённо вздохнув, сел в своё кресло. Рано или поздно они вцепятся друг другу в физиономии, но пусть это произойдёт после того, как мы сделаем дело. И лучше всего, если я в этот момент буду, как можно дальше.

— Возникла новая проблема, — сказал я, почёсывая затылок, — то есть не такая уж новая, но теперь она касается и нас. Эта заноза в заднице — Баджара.

— Проблема? Касается нас? — Ольга была спокойна словно камень и её левая бровь изящно изогнувшись, изображала недоверие, — может быть — одного тебя?

— Нет, всё-таки всех нас! — я усмехнулся, глядя на неё сверху вниз, — если все мы дорожим нашими шкурками. Появилась вероятность того, что некие злые дяди и тёти, присылаемые Баджарой, захотят эти шкурки снять. И главное — смогут.

— Какая ерунда! — Ольга пожала плечами, а потом подняла ногу вверх и покачала ею, демонстрируя совершенные формы, — зачем ты рассказываешь эти страшные сказочки? Я ведь сама вызвалась идти за Баджарой. И пойду в любом случае, даже если мне придётся это делать самостоятельно, оставив здесь всех тупиц и неврастеников.

Я пропустил шпильку мимо ушей, а вот Галина, обычно плохо воспринимавшая намёки, в этот раз уловила, куда дует ветер и зашипела, отбросив волосы с лица.

— Помолчи! — сказал я Ольге, раздражённый её поведением, — ты никогда не слышала, что излишняя самоуверенность происходит от недостатка информации? Просто вдолби в свою тупую башку: появилось оружие, способное нас прикончить. И это оружие находится в руках Баджары. Между прочим — это те самые треспы, о которых вопит на улицах города, обожаемый тобою Сид. И говорю я об этом не с целью испугать тебя или поразить воображение, а пытаясь оставить всех вас в добром здравии.

— Огромное спасибо!

— Огромное пожалуйста, — отрезал я, оставив её иронию без ответа, — поэтому, если ты вдруг увидишь кого-то, кто приближается к тебе с вот такой штуковиной, то будь максимально осторожно и знай: она способна сделать тебе настоящее большое бо-бо.

Я освободил тресп из его матерчатого плена и продемонстрировал Ольге. Не выпуская из рук. Мало ли, какая хрень может произойти, если эта фиговина угодит в маленькие изящные ладошки одной из кошек. Я уже видел, как они обожают друг друга и неизвестно какие ещё добрые чувства блуждают в прелестной головке Ольги по отношению ко мне. Недаром же я, поначалу подозревал именно её в организации покушений. Бережённого бог бережёт.

Галя, уже видевшая тресп, проигнорировала демонстрацию, посверкивая золотистыми искорками, всплывающими в глубине её бездонных глаз. Ольга, напротив, привстала и наклонившись вперёд, жадно уставилась на хитрый предмет. Потом вскочила на ноги и шагнула ко мне, протягивая руку.

— Ну уж нет, — засмеялся я, заворачивая оружие в кусок ткани, — как-нибудь в другой раз. Или можешь купить его в ближайшей аптеке. Это продаётся в отделе средств от головной боли.

Ольга опустила протянутую руку и теперь стояла в замешательстве, склонив голову набок, о чём-то размышляя.

— Ну ладно, показал ты мне эту штуку, — сказала она наконец, — и дальше? Почему я должна верить тебе на слово, будто это — тот самый тресп, который способен нас убивать? Все мы лжём друг другу и вполне вероятно, ты решил провернуть небольшую аферу, установив полный контроль над Прайдом. Бойтесь меня, — она понизила голос и подняла руки над головой, — у меня есть страшный тресп, и я могу вас всех поубивать!

— Хм, неплохая идея, — согласился я и это действительно было так, — где ты была раньше, чтобы подсказать. А насчёт остального…Скажем, ещё одна такая штуковина имеется у Ильи, и он несколько пострадал от неё. Галя тому свидетельница.

— Слова, слова…Ничего, кроме слов, — отмахнулась Ольга с презрительной гримасой, — а этой…В общем, ей я не верю. Она же тупа настолько, что всё рано ничего не поймёт, даже если увидит своими глазами.

Я начал подозревать не простое издевательство, а прямую провокацию. Раньше такое происходило, если она желала заняться со мной сексом. Именно так она выпроваживала возможную конкурентку. Сейчас я в этом не нуждался, поэтому дал Галине знак оставаться на месте.

— Ну хорошо, похоже у меня осталась единственная возможность убедить тебя в правдивости своих слов, — со вздохом сказал я, — сейчас немного потыкаю в тебя треспом. Не до смерти, а так…Просто убедишься, насколько это неприятно. Полагаю, после этого, все возражения отпадут.

— А можно — я? — весьма недобро засмеялась Галя, — думаю, у меня это получится намного лучше!

Видимо, именно готовность Гальки к действию, убедила Ольгу намного лучше, чем всё остальное. Она сделала протестующий жест и вновь улеглась.

— Ладно, ты меня убедил, — угрюмо сказала она, — если я увижу кого-то, кто замахнётся на меня этой…Этим треспом. Я постараюсь оторвать ему руку, прежде чем он успеет мне навредить.

— Вот и умничка, — я не скрывал облегчения: хорошо перейти от этого бедлама к обсуждению конкретных вещей, — думаю мы разобрались со всеми мелочами и можно переходить к главному. Вы все и так знаете: королевский дворец переполнен шпионами нашего любимого бунтаря, в связи с чем любой наш шаг, так или иначе связанный с людьми, станет ему известен достаточно быстро. Стало быть, полагаемся только на себя. Во-первых, выступаем немедленно.

Лицо Ольги утратило безмятежное выражение, а глаза натурально поползли на лоб. Она открыла рот и неразборчиво булькнула. Не дождавшись более основательного возражения, я продолжил:

— Во-вторых, мы не станем использовать транспорт или верховых животных, — на этот раз обе кошки возмущённо вскочили на ноги, но я поднял руку, вынуждая их заткнуться, — Я не пойму, вам лень лишний раз шевельнуть задницами? Поясню; у пеших гораздо больше шансов незаметно покинуть столицу и так же незаметно прибыть в Сен-Харад. Ясно? Тем более, пункт нашего назначения располагается не так уж далеко; каких-то пятьдесят лиг. Если не будем тянуть кота за хвост, то окажемся там ещё до полуночи. Какие-нибудь вопросы?

Как я и предполагал, вопросов не возникло. Галя усердно считала и прикидывала, разглядывая загибаемые пальцы, беззвучно шевеля губами, при этом. Видимо пыталась подсчитать, сколько ей потребуется времени, для преодоления пятидесяти лиг. Могла бы не считать: для льва — это плёвое дело. По лицу Ольги скользили быстрые тени, скрывающие выражение глаз.

— Мне необходимо подкрепиться, — внезапно выдала она, наглухо закрывшись Теневым Щитом — это что ещё за новости? — я слишком слаба для такой пробежки! У меня может не хватить сил до Сен-Харада.

— Я не заметил этой слабости, когда вы намеревались устроить здесь потасовку, — как можно язвительнее заметил я, — и убери этот чёртов щит, пока я не стукнул тебя башкой о стену! Ты же знаешь — я ненавижу, когда ты так делаешь. Никаких задержек не будет! Мы выступаем немедленно. Поужинаешь в Сен-Хараде.

Кошка злобно фыркнула изо всех сил стукнув кулаком по кровати, отчего несчастная мебель жалобно хрустнула. Однако тени с лица согнала. Ольга знает, некоторые мои угрозы — не пустой звук, а таранить стены королевского дворца дважды в день ей не хотелось.

— Если других возражений нет, то самое время отправляться в путь, — сказал я, потягиваясь, — эй, куда это вы направились?

Девушки, подошедшие к входной двери остановились и недоуменно посмотрели на меня. Ухмыляясь, я запустил руку под стол и потянул за металлический рычаг. Взвизгнули цепи, наматываясь на скрытый барабан и часть наружной стены поползла вверх. В образовавшийся проём хлынул поток свежего воздуха, отдающего недалёким костром.

— Оказывается, ты ещё способен меня удивить, — проворчала Ольга.

— Если я говорю незаметно, это значит — незаметно, — самодовольно хохотнул я, первым покидая помещение.

Мягкий свет Львиного Ока наполнял ночной воздух серебристым сиянием, отчего площадка куда я вышел, превращалась в странное сверкающее сооружение неясного назначения. На самом деле, когда-то здесь был заурядный балкончик, перестроенный извращённым гением архитектора в тайную лестницу. Заросли свисающих лиан полностью скрывали от посторонних глаз секретный путь, позволяя незаметно наблюдать окружающее.

После того, как кошки выбрались наружу, я нажал один из прутьев ограды и стена, поскрипывая, заняла своё место. Если я больше не собирался жить в осквернённом помещении — это ещё не значит, будто я не буду им пользоваться в будущем.

— Ну и куда дальше? — поинтересовалась Ольга, — ещё один подземный ход? Вижу, у тебя пунктик на этих штуках.

— Нет, мы вырастим крылья и полетим! — съязвил я, — почему бы тебе не заткнуться? Просто, следуй за мной — вот и всё.

Не дожидаясь, пока кто-нибудь сморозит ещё одну глупость, я начал спускаться, по прогибающимся ступеням, переступая две-три за один шаг. Лёгкий звон сопровождал нас, словно мы передвигались по натянутым лунным лучам, пробивающим плетение лиан.

Кружевная вязь ступеней нисходила прямиком к началу Затопленного тракта — некогда главному королевскому пути. Однако, нерадивые строители проложили дорогу в низине и воды ближайшего болота однажды затопили её, превратив в нечто непролазное. В этом отношении Сен-Сенали — уникальный город: с двух сторон к нему примыкает бескрайняя пустыня, с третьей — облизывает океан, а с четвёртой притаились гиблые топи — источник ядовитого гнуса, смертельно опасных змей и ядовитых миазмов.

Вот ими-то нам и предстояло дышать самое ближайшее время. Окрепший ветерок притащил омерзительное зловоние гниющих растений, способное свернуть чувствительный нос в подобие хобота. За спиной раздались совсем не сдержанные проклятия львиц, закрывающих лица ладонями. То ли ещё будет, — злорадно подумал я, — это ещё цветочки!

Ступени закончились, выведя нас на Затопленный тракт, больше похожий на заболоченную реку, протянувшуюся между рядами заплесневевших зданий. Странно представить, этот район примыкающим к стенам королевского дворца, но так оно и было. Смрад стал поистине непереносимым. К этому обонятельному удовольствию прибавилось и наслаждение для ушей: оглушительный рёв каких-то болотных тварей, видимо местных лягушек. Мне правда чудились одуревшие, от испарений, буйволы.

— И куда ты нас привёл? — простонала Галька, крепко сжимая двумя пальцами свой носик и от этого, произнося слова весьма неразборчиво.

— Сюда, — коротко ответил я, стараясь не вступать в дискуссию, — а теперь направо и постарайтесь не оступиться: трясина держит очень крепко.

Ещё уцелевшие камни пропавшей мостовой влажно блестели, отражая свет маленькой луны. Сейчас они больше всего напоминали проталины чистой воды посреди тусклой неподвижной поверхности трясины и это здорово сбивало с толку. Всё время хотелось обойти предательские места, пройдясь по кажущейся твёрдой, поверхности болота. И не только меня одного. За спиной раздался оглушительный всплеск и не менее громкий взрыв ругательств. Ого! Я и не знал, что Ольге известны все эти выражения. А вот парочку таких я и сам не слышал, до сегодняшней ночи.

Над нашими головами скрипнули ставни, и чья-то взъерошенная голова высунулась наружу. Выругавшись, неизвестный спрятался в свою норку и громко хлопнул закрываемым окном. Как ни странно, но даже в этой клоаке, отравленной ядовитыми испарениями, проживали какие-то людишки. Большую часть времени они скрывались за рушащимися стенами гниющих зданий, но несколько раз кое-кто попадался мне на глаза. Настоящие выродки, свихнувшиеся от дурной атмосферы. Видимо, о творящихся за этими стенами извращениях, можно было бы написать целую библиотеку.

Я обернулся: Ольга, уже молча, трясла правой ногой, отбрасывая капли тягучей и чёрной, словно смола, жидкости. При этом кошка убийственно смотрела на хихикающую Гальку. Всё, как обычно. Так мы и за неделю до Сен-Харада не доберёмся. Твою мать!

Вздохнув, я повернулся и постепенно увеличивая скорость, начал бежать. Ноги, касающиеся влажных камней, скользили и я старался не думать, что произойдёт, если на полном ходу улететь в один из омутов. Тракт, подмытый источниками, местами провалился на неизвестную, но очень большую, глубину и в этих участках трясина могла спокойно поглотить целое здание да так, что и крыша не покажется на поверхность. Понятное дело — в таких условиях я не рисковал оборачиваться, но мои уши улавливали шлёпанье ещё двух пар ног, доносящееся из-за спины. Стало быть, эскорт продолжал преследование лидера.

Какой-то серо-зелёный булыжник, величиной с голову, на который я собирался прыгнуть, заорал дурным голосом и взбрыкнув длинными конечностями, отправился в недра болота. Серая ткань трясины разошлась тяжёлыми кругами, а я проклиная всё на свете, с трудом удержался на ногах. Ну вот, теперь за моей спиной хохотали уже двое. Радовало только одно: до конца заболоченного участка оставалось совсем немного. Дальше затопленный тракт прекращал быть таковым, превращаясь в песчаный.

Стоило подумать об этом, как под ногами заскрипел песок. Мы достигли терминатора, где болото ожесточённо сопротивлялось наступающей пустыне. Здесь следовало удвоить осторожность, ибо песок, смешавшись с водой, образовал множество ловушек. По виду эти места напоминали ровный участок пустыни, но если неосторожный путник ступал в западню, зыбуны навсегда поглощали его. Об этом я немедленно рассказал кошкам, которые радостно собрались топать по ровненькому песочку.

Впереди мелькнула, вросшая в песок вешка — указатель окончания опасного участка, и я почувствовал облегчение. Теперь можно было шагать, не задумываясь о том, куда ставишь ногу. Подумать только: болота и зыбучие пески внутри городских стен! Если бы меня это хоть как-то волновало, я бы посадил градоначальника на кол.

В проходе между низкими, поглощаемыми песком, домами я заметил серую полоску городской стены. Над ней, расплывшейся плошкой, нависал Лик торговца. Оспины на щербатом лице ночного светила стали видны ещё чётче, складываясь в символы небывалого алфавита. Хм, до полуночи оставалось не так уж и много, а мы даже не выбрались за пределы столицы.

Впрочем, для этого оставалось лишь завернуть за угол и… И наткнуться на черноусого болвана, неподвижно сидящего на своём жеребце. Болван выглядел не менее удивлённым, чем я. Стало быть, никого не ожидал здесь увидать в этот час. И я сомневаюсь, что он вообще меня узнал. Прошлым утром капитан видел черноволосый смуглый вариант, а сейчас я предстал перед ним во всей своей красе: длинные, ослепительно белые волосы и нетронутая загаром кожа. В общем, на аборигена не слишком походил.

— Кто вы? Назовите свои имена! — потребовал капитан, оправившись от замешательства, — предъявите документы на право хождения по ночному городу. Если у вас нет разрешения, значит вы злонамеренно нарушаете приказ градоначальника Эфеама…

Если человек идиот — то это надолго. А как вы ещё прикажете называть того, кто за все эти годы не удосужился запомнить внешность почётных гостей падишаха? В общем, сам виноват. Я огляделся и убедившись в том, что бравый балбес совершенно один, обратился к девушкам:

— Ну и какого чёрта вы обе замерли, как идиотки? Ольга, ты вроде бы, собиралась перекусить, перед дорогой? Приятного аппетита!

Словно две молнии сверкнули мимо меня, мгновенно преодолев расстояние до ничего не понимающего капитана. Рефлексы у вояки оказались великолепные: даже не сообразив в чём собственно дело, он ухватился за рукоять сабли и успел наполовину вытянуть клинок из ножен. На этом, правда, всё и закончилось; оружие жалобно лязгнуло, отправившись обратно, а капитан громыхнул, улетев с лошади на песок.

Я подошёл ближе, наблюдая, как человек пытается повернуть голову и дотянуться до специального свистка, закреплённого на поверхности нагрудника. Однако Галька уже успела сорвать кирасу, отбросив её вместе со свистком.

— Кто вы? — хрипел вояка, пытаясь вырваться из таких, кажущихся слабыми, рук, — кто вы?

— Да какая разница? — удивился я его настойчивости, — не один фиг, кто тебя убивает? И вообще, лучше замолчи: считается дурным тоном, когда пища разговаривает во время еды.

Руки кошек, коснувшиеся обнажённого тела стали полупрозрачными, постепенно наливаясь алым светом. Тот же, кого эти руки касались, задрожал задёргался и открыл рот, взревев от жуткой боли. Галя деловито положила ладошку на разинутый рот прервав неродившийся вопль в зародыше. Кстати, любо-дорого посмотреть, насколько слаженно всегда охотятся львицы, забывая на время охоты о своих распрях и личной неприязни. Однако, на кой чёрт они мучают пищу? Можно же и без этих воплей.

Ольга подняла голову, и я увидел её глаза, светящиеся во мраке. Губы раздвинулись, обнажая пылающие багровым сиянием клыки и кошка, утробно рыкнув, поинтересовалась:

— Ты участвуешь?

— Странный вопрос — изумился я и распихав мурлыкающих, от удовольствия, девушек, наклонился к телу капитана, — конечно! Или мне не нужно подкрепиться перед дальней дорогой?

Пальцы коснулись пылающего жаром тела, и я ощутил бешеный поток энергии, прошедший через ладони в руки и дальше, к груди. Мы трое, точно оказались посреди огромного огненного урагана и впитывали его мощь каждой клеточкой своего тела. Я покосился на Ольгу: какое-то смутное воспоминание не давало мне покоя. Вот так же, когда-то мы с ней питались бок о бок. Но память рисовала кого-то другого — мягче, добрее. Тихий голос в морозной тишине: «Бедные дети…» Как наваждение! Я тряхнул головой. Исчезло, растворилось.

Всё хорошее имеет обыкновение заканчиваться. Кончился и бравый капитан, принесший нам этот щедрый дар. Его тело дёрнулось, раз, другой и замерло, холодея с каждой секундой. Этот сосуд был пуст. Выпит до дна.

Как всегда, после полноценной трапезы, казалось — стоит оттолкнуться ногами от земли, и ты воспаришь, подобно свободной птице. Но я точно знал: для таких фокусов нужно выпить намного больше. И то не факт, может и не выйти. Левитация — когда получалась, когда — нет.

— Иногда я задумываюсь, — говорит человек, присаживаясь на маленький табурет, который она всегда приносит на беседы со мной, — почему всевышний наделил вас силами, недоступными человеку. Ты — не первый лев, в этой клетке, но прежде мне не удавалось вести столь откровенные беседы, правда, никто иной и не выдерживал так долго. Скажи, почему злобные хищники столь щедро наделены?

В её вопросе не ощущается зависти или ненависти — только лёгкое недоумение. Странный человек. Видимо, именно по этой причине я делюсь с ней воспоминаниями.

— Мы — вовсе не злые, — я пожимаю плечами, — вы, люди, склонны называть жестокими и злыми всех, кто покушается на ваш покой. Особенно, тех, кто не относится к вашему племени. А касательно талантов…Как видишь, они не помогли мне избежать плена, как не помогли моим предшественникам спастись от смерти. Однако, отвечая на вопрос — возможно, именно характер нашего питания, позволяет овладеть могуществом, недоступным вам.

— То есть, для обретения силы необходимо стать людоедом? — женщина горько качает головой, — я уж лучше останусь человеком.

Однако следовало возвращаться к нашим делам, которые и не думали нас ждать. Оставив труп капитана под охраной неподвижно замершей лошади, мы направились прямиком к городской стене. Проблем не ожидалось: я много раз покидал столицу по ночам и хорошо знал, где находится шпионский лаз. Подземный ход должен был охраняться. Но охранник, как обычно беспробудно спал в засаде, распространяя удушливый перегар дешёвого вина.

— Я же говорила, у тебя нездоровое влечение к подземным ходам, — пробормотала Ольга, когда я запустил руку в песок и потянул за верёвку спрятанный люк, — может быть тебя пора переименовать в подземного льва?

— А, тебя — в мёртвую львицу? — раздражённо осведомился я, — благо теперь это вполне возможно!

Песок с лёгким шуршанием стекал в абсолютно чёрный квадрат хода. Проклятый охранник был обязан зажигать масляные лампы, освещающие шпионский ход, но как обычно напился раньше, чем успел это сделать. Придётся некоторое время передвигаться в полном мраке, где бесполезно даже наше ночное зрение. К великому счастью тайный ход представлял глубокую траншею, накрытую каменными плитами и засыпанную песком. Подобно обычной траншее, он шёл абсолютно прямо, избегая поворотов, подъёмов и спусков.

— Очень интересно, — прокомментировала Ольга, заглянув в темноту и сверкнув на меня ярко-жёлтыми глазищами, — темно, как в заднице! Ночное зрение бесполезно. А-а, я поняла — всё это сделано для пущей секретности: залезем под землю и пойдём в полной темноте. Предлагаю напялить на головы чёрные мешки, тогда нас точно никто не узнает.

— Предлагаю тебе наконец, заткнуться и следовать за мной, — прошипел я погружаясь во тьму, — и не бойся наступить мне на пятки — я пойду очень быстро.

Продолжала возмущаться спускавшаяся Галина, но я уже не слушал её, стремительно удаляясь от входа. Песок скрипел под ногами, тёплый сухой ветерок веял в лицо, путаясь своими цепкими пальцами в волосах, а непроглядный мрак стоял вокруг сплошной стеной, не позволяя проникнуть взглядом под своё покрывало. Странное ощущение: я перебирал ногами, чувствовал встречный ток воздуха, но мне начинало казаться: движение — всего лишь иллюзия. Словно я неподвижно повис в центре вселенной, и кто-то огромный дул мне в лицо.

А потом начались видения. Мне чудилось будто я вижу лицо этого исполина. Лик этот оказался похож на женщину-львицу. На Наташу. Она с невыразимой печалью в огромных глазах смотрела на меня. Оказывается, она не дула мне в лицо — просто её губы шевелились, произнося неведомые мне слова. Кажется — это было предупреждение. Предостережение об опасности.

Но стоило немного отвлечься и облик изменился. Теперь — это была Ольга, но не та, следующяя за мной, полная ненависти и сарказма, а другая…В жёлтых глазах плескалась нежность, а губы приоткрылись, для поцелуя. Но, вместо этого произнесли непонятные слова. И в этот раз, я хорошо их различил.

«Милый, — шептал двойник Ольги, — я всё ещё близка, всё еще рядом. Даже если ты не веришь, даже если всё забыл, я постараюсь спасти. Прости за всё…»

Лицо вспыхнуло голубым светом и превратилось в луч лунного сияния, озаривший песчаный язык, высунувшийся из распахнутого люка впереди. На этом призрачном ложе, повисшем в бездне темноты, неподвижно распростерлась человеческая фигура, следящая за мной широко распахнутыми глазами. Мёртвыми. А какими ещё может смотреть человек с перерезанной глоткой? Хм, и не обычный человек, а особый агент Настигана. Отлично обученный головорез, которого визирь посылал на задание лишь в особых случаях. Этот парень был способен учуять врага во сне, против ветра и на большом расстоянии.

Всё интересатее и интересатее!

Кошки одновременно появились из мрака и остановились рядом со мной, рассматривая находку. Галька задумчиво пнула мертвеца и поинтересовалась:

— Что-то особенное случилось? Кто-то знакомый?

— Да нет, — я покачал головой, — просто кто-то оказался не в том месте и не в то время. Хотя было бы интересно узнать, кто помог ему уйти на небеса.

Ольга наклонилась и провела пальцем по алому галстуку сползающему из разрезанного горла на грудь. Потом, не говоря ни слова, показала палец, измазанный в крови. Впрочем, всё и без слов было понятно: кровь только начала сворачиваться. Значит настигановского прихвостня прикончили совсем недавно.

Одним прыжком я оказался снаружи и приземлился на гребне небольшого бархана, полого спускающегося в низину. Недалеко от меня отчётливо просматривалась цепочка следов какого-то животного, уходящая прочь от города. Отпечатки сапог соединяли её с дырой секретного хода. Ещё одно доказательство того, насколько недавно всё произошло: даже лёгкий ветерок пустыни очень быстро превращал следы в нечто неразборчиво оплывшее. Стало быть, наш ещё неизвестный, друг находится где-то недалеко. Не знаю почему, но мне казалось — его стоит догнать и доверительно побеседовать.

Из-под земли стремительно выпорхнули гибкие тела кошек и мягко опустились на песок рядом со мной. Фиолетовые тени, извиваясь и переламываясь, поползли по барханам и скрылись в лощине. Я ткнул пальцем в цепочку следов и выдал задание:

— Видите — кто-то наследил? — две головы одновремено повернулись и так же одновременно кивнули, — быстро-быстро идём по следу, быстро-быстро догоняем злобного убийцу и задаём ему несколько вопросов. Тоже быстро-быстро. Только я вас очень прошу — обойдёмся без смертоубийства, пока я не закончу задавать вопросы. Потом можете поступать, как вам заблагорассудится. Только быстро.

Поскольку сказано было всё, смысла оставаться на месте и задумчиво смотреть на пустыню, не было.

Легко отталкиваясь от податливой поверхности песка, я помчался вперёд. Для бега в пустыне используется особый шаг, который кто-то назвал гепардовым, уж не знаю, почему. Приходится бежать на цыпочках, посылая слабые сигналы в подошвы. Это несколько утомляет, однако позволяет легко скользить над зыбким морем песка не проваливаясь в него, во время приземления.

Гребни дюн, изрытые ветром, мелькали под ногами, словно спины странных животных, переболевших оспой. Я ступал по их переломанным хребтам и не успевая ощутить податливость песчаной кожи, перелетал от твари к твари. Кошки летели рядом со мной, сосредоточенно глядя вперёд и их белоснежные гривы развевались на ветру, словно рваные полотнища знамён, под которыми мы несомненно победим. В свете двух лун, изумлённо взирающих на нас с высоты, этот бег выглядел, как минимум, впечатляюще. Исчезли все цвета, оставив только чёрный и белый, как это присуще лишь ночной пустыне, и мы превратились в плоские тени, скользящие по картине экспрессиониста.

Процесс бега поглотил меня всего, без остатка. На некоторое время, средство заменило цель: я забыл зачем мы вообще здесь — хотелось продолжать полёт над мелькающими барханами, под недремлющим Оком, в то время, как Лик торговца, распухший до неприличия, сонно возлежал на верхушках дюн.

Именно поэтому чёрная точка, возникшая впереди, не сразу привлекла моё внимание. Очень трудно возвращаться из нематериального мира грёз в грубую реальность вещественного мира, погружаясь в его проблемы и заботы. В данном случае, главной заботой было превращение чёрной точки в силуэт наездника.

Так и случилось. Наша скорость намного превышала ту, с которой передвигался объект интереса, поэтому я достаточно быстро смог рассмотреть невысокого пятнистого скакуна, на спине которого, полулежал, прижимаясь к крупу, маленький человечек в чёрном плаще. В лунном свете мелькнуло белое пятно, обращённого к нам лица и подобно крылу чёрной птицы взметнулась правая рука. Ха, парень пытался подгонять свою лошадку. Напрасный труд: ни одно животное не могло соревноваться с нами в быстроте бега.

Потребовалось ещё некоторое время, и беглец смог осознать эту нехитрую истину. Видимо, убедившись в этом, он решил перейти к более решительным мерам. Тёмная фигура извернулась в седле и бледное пятно лица не отрываясь уставилось на меня. Всадник казалось потягивался, а вот зачем — я никак не мог сообразить…Потом раздался глухой щелчок, а нарастающий свист окончательно прояснил ситуацию. Парень был отлично тренирован, если сумел выстрелить из арбалета, сидя на бешено скачущей лошади. Да ещё и так метко! В промахе его вины не было ни капли.

Второй промах и человечек коротко выругался, повернувшись к нам спиной. Однако теперь я почти дышал ему в спину. Поглощённый охотничьим азартом, я ещё прибавил в скорости, намереваясь самостоятельно изловить добычу. Хриплое дыхание человека, перемежаемое словами проклятий, слышалось совсем рядом.

— Давай! — выкрикнула Ольга из-за спины, — возьми его!

Крик послужил неким катализатором, и я тотчас прыгнул, на огромной скорости устремившись вперёд. Мелькнуло, перекошенное от ужаса, лицо и я врезался в обтянутую чёрным плащом спину, сшибая всадника на землю.

Проклятие! Уже в момент столкновения я понял, наша совместная посадка будет чересчур жёсткой, но не предполагал, насколько. Взметнулся фонтан песка, и я услыхал под собой отчётливый треск. Можно было сколько угодно убеждать себя, что это не звук ломающихся позвонков, ситуация от этого не менялась.

Человек, лежавший подо мной, издал отвратительный хлюпающий стон и начал подрагивать. Я неторопливо поднялся на ноги и угрюмо посмотрел вслед осиротевшему скакуну, который удалялся в бездну песчаной ночи, будто не заметив опустевшего седла. Человечек в чёрном последний раз всхлипнул и затих без движения. Я не выдержал и в сердцах, плюнул на мертвеца. Почему эти распроклятые люди такие хрупкие?

Подбежавшие кошки с живым интересом посматривали то на меня, то на труп. По лицу Ольги было хорошо заметно, как она с трудом удерживается от смеха.

— Мы не трогали твоего человека, — хихикнула она, — почему же ты его не допрашиваешь? Быстро-быстро…

— Заткнись! — пробормотал я, впадая в ярость, тем более сильную, что понимал: причиной неудачи был исключительно сам.

Носком сапога я перевернул покойника, и он явил свету лун своё необычайно бледное лицо. В застывших глазах стояли такая ярость и страх, словно жмурик знал, с кем его свела судьба. Впрочем…Я наклонился и отряхнул бледную кожу лица от налипшего песка. Ух ты — да он действительно знал! Я уже видел эту гладко выбритую физиономию, с глубоким треугольным шрамом посреди щеки и хорошо знал, на кого работает её владелец.

Теперь мне стало понятно, откуда взялся мёртвый шпион в тайном лазе. Настиган несомненно заподозрил неладное и отправил лучшего агента, дабы тот проверил его подозрения. Лучшего, ибо ставки были высоки, как никогда. Но его человек оказался рассеян или допустил какую-то другую оплошность. В общем-то допрашивать мертвеца не было, теперь, никакой необходимости: я и так мог сейчас сказать, кто именно является агентом Баджары при дворе падишаха. Агент, ха! Разве его можно так назвать?

— Судя по твоей физиономии ты придумал какую-то смешную шутку, — заметила Ольга, — может быть поделишься?

— Не сейчас, — неопределённо хмыкнув, ответил я, — это очень особая шутка, которую следует рассказывать только в присутствии определённого человека. А вот когда мы притащим Баджару падишаху, я непременно расскажу эту хохму.

На лице Ольги появилось задумчивое выражение, и она посмотрела на меня так пристально, словно пыталась прочитать мысли. Больше кошка не улыбалась.

— Ну и долго мы ещё будем стеречь эту мертвечину, — поинтересовалась Галя, прерывая нашу игру в гляделки, — у меня такое чувство, словно мы столбенеем у каждого дохлого человека, который нам попадается.

— Тебя уж этим определённо не удивишь, — проворковала Ольга, — я видела то количество трупов, которое ты оставляешь за собой.

— А ты, как-будто нет? — искренне удивилась Галя, даже не думая обижаться на соперницу, — мы же — хищники!

— Дурацкий разговор, — прервал я их беседу, отлично понимая, какой хренью она может закончиться, — время уже почти полночь, а мы едва ли преодолели половину пути. Копаниями в своей совести или что там у вас осталось вместо неё, будете заниматься в другое время. После еды, например.

Кошки потряхивали головами, точно выходили из некого транса. На их лица возвращалось осмысленное выражение, а глаза, до этого тускло отражавшие свет лун, наливались собственным свечением. Странно всё-таки, дико даже. Невозможно было даже представить ситуацию, где Ольга начнёт укорять Галю её жертвами, а та в ответ, примется философствовать…Должно быть некая мистика блуждала в воздухе пустыни. Поэтому, следовало как можно быстрее покинуть место, способствующее идиотским разговорам. Возможно тут было иное, глубоко скрытое, но я старался не допускать подобных мыслей.

Лучший способ выбить дурь из головы — это заставить поработать ноги. Поэтому я побежал. Всё быстрее, быстрее и барханы слились в мелкую рябь, а неподвижные звёзды сорвались со своих насестов и помчались вскачь по немыслимым траекториям. И ещё быстрее, чтобы ветер свистящий в ушах приобрёл мощь настоящего урагана, разрывающего барабанные перепонки в клочья и срывающего кожу с лица. Пусть этот дикий поток воздуха ворвётся в голову и выметет её подчистую, оставив только жажду ещё большей скорости.

Львицы ни на шаг не отставали от меня, легко перебирая стройными ногами и их полуприкрытые глаза горели ярче любых небесных звёзд. Волосы плескались на ветру и казалось будто он вот-вот оторвёт их и унесёт в глубь пустыни, играясь этой прекрасной игрушкой. Лица кошек, поднятые к луне, напоминали лики скульптурных богинь, столь же прекрасные и лишённые всяких человеческих чувств. Чувствовалось, это — высшие существа: им можно было поклоняться, их нужно было бояться, за них не жаль было отдать свою жизнь, без остатка. И я хотел одного: пусть они остаются такими же прекрасными холодными богинями, лишёнными даже тени жалости и сострадания. Пусть безмятежно ступают по головам человеческого стада, словно по тонкой и ничтожной пыли. Мы — высшие существа, неподсудные человеческим законам, неуязвимые человеческому оружию и неподвластные человеческой морали. Мы и есть настоящие боги человечества, непохожие на те сусальные лики, которые нарисовали себе эти животные. Мы живём среди них и взимаем необходимую дань. Всё обратится в пыль, а мы пойдём дальше.

Когда я высказываю эти мысли, Илья посмеиваясь, величает меня фашиствующим Заратустрой, но я убеждён, в глубине души он скрывает похожие убеждения. Разница между нами и теми из правителей, которые провозглашали себя сверхлюдьми заключается в том, что мы на самом деле высшие создания, отличные от человека по строению тела, энергетике и возможностям. Кто ещё способен перемещаться с одной грани мира на другую, нигде не задерживаясь надолго и не вспоминая совершённых поступков? И пусть ненависть людишек преследует нас, пусть их! В близком контакте негативные эмоции обязательно изменят свой знак и превратятся в сексуальное влечение: так заложено в нашей природе, своего рода защитный механизм. А секс — это единственный вид общения с человеком (помимо питания) который нас интересует. И какое мне дело до того, что кто-то хотел меня убить, если после общения он оказался в моей постели? Важен лишь конечный результат.

Теперь нам остаётся избавиться от последней угрозы и тогда ничто не сможет нас остановить. Ничто и никто!

— Видишь, как сильно я заблуждался? — горько смеюсь я, — тогда мне, действительно, казалось, стоит избавиться от маленького недоразумения в лице Баджары, и мы сможем пойти вперёд, до самого края вселенной.

— Зачем? — спрашивает женщина, — чем тот край вселенной отличается от этого?

Девочка заползла к ней на руки и теперь дремлет, обняв мать тонкими хворостинками рук. Иногда лохматая голова приподнимается и на симпатичной рожице появляется улыбка, адресованная мне. Маленький человечек не верит в то, что я способен причинить ей вред, скорее она считает врагами вечно пьяных охранников, едва не убивших её щенка. В чём-то зверёныш прав — даже умирая, я бы не стал пить её. Почему? Не знаю.

— Видимо — ничем, — я, с трудом, пожимаю плечами, — но раньше мне казалось, будто в этом путешествии есть некий смысл.

— Знаешь, — человек гладит детёныша по голове, — я вижу десницу всевышнего в том, что ты попал сюда.

— Ну, спасибо, — я задыхаюсь от коротких смешков, — ваш бог воистину милосерден. Двести дней пыток и голода…

— Мучает тебя вовсе не бог. А вот в том, как изменился внутренний мир холодного безжалостного хищника чувствуется божий свет.

Изменился ли я? Не знаю. Может быть. Тихая улыбка на личике маленькой девочки говорит — да.

На горизонте появились бледные, точно призрачные, стены, казалось прораставшие из самого чрева пустыни. Город-призрак подрагивая, как мираж, увеличивался в размерах, мало-помалу приобретая чёткость очертаний и мелкие подробности, невидимые с большого расстояния. Сен-Харад, подобно большинству селений королевства, не мог похвастаться огромными запасами воды и как следствие, обильными посадками деревьев. Единственная вещь, позволяющая ему существовать на перекрёстке караванных троп — полсотни подземных источников, снабжающих жителей достаточно чистой влагой.

Я остановился рассматривая Сен-Харад и ощутил неприятную пульсацию натруженных ног. Давненько мы не делали такой скоростной пробежки. О ней стоило поведать местным сочинителям — пусть воспоют быстроногих львов.

Теперь город предстал перед нами во всей своей каменной красе: массивные каменные стены, сложенные из абсолютно белого камня, защищали скопление высоких тонких минаретов и роскошных дворцов. Когда-то Сен-Харад соревновался с Сен-Сенали за право зваться столицей и если бы не близость океана, то ещё неизвестно, кто бы победил.

Не было видно ни единого здания, порочащего внешний вид: маленькие домики простолюдинов и тем более жалкие хижины рабов ютились в тенях, терялись за высокими стенами, в общем всячески старались не попадаться на глаза. И вся эта красота на фоне великолепия, взметнувшихся в ночные небеса горных пиков, блистающих в свете Ока. Лик скатился в глубокую расщелину, между двух острых шпилей, не в силах выбраться из этой западни.

Где-то там скрывалась банда неуловимого Фарада, равно враждебного и, повстанцам и падишаху. Хитрый старец хладнокровно уничтожал воинов и тех и других, стоило им приблизиться к его горным твердыням. Мирных торговцев он, впрочем, отпускал, изымая половину товара. За проезд. Вот только строители и архитекторы оставались в горах навсегда. Поговаривают, пойманные специалисты достраивают и улучшают таинственный горный замок, до сих пор невиданный никем, из посторонних. Когда-нибудь я всё-таки навещу своенравного старика и проверю, правдивы ли истории, рассказанные про него.

— Определимся с внешностью, — сказал я, оглядывая подошедших спутниц с ног до головы, — нам потребуется подобраться к цели как можно ближе и при этом не устроить переполох. Думаю, войди вы в Сен-Харад в таком виде, и масса идиотов в пределах видимости, немедленно возжелает продемонстрировать свои сексуальные возможности. Предполагаю, мясорубка, которая за этим последует, несколько насторожит уцелевших. Если Баджара не полный идиот, то услыхав о трёх незнакомцах, запросто пускающих на фарш его гвардию, немедленно свалит из недружелюбного городка.

— Я не собираюсь становиться какой-нибудь уродливой старушенцией, — надула губки Галина и отвернулась от меня, вздёрнув носик. Какое единодушие в этом вопросе — Ольга фыркнула и повторила сей же маневр. Просто-таки потрясающая слаженность! Вот же чёртовы идиотки!

Так, план нуждался в лёгкой корректировке.

— Хорошо, — сказал я, недобро глядя на упрямиц, — от вас потребуется только изобразить смуглую кожу, тёмные волосы и вообще, быть неотличимыми от туземок? Это вас устраивает? Чёрт возьми, да вы постоянно так делаете!

— Да не кипятись ты так, — пожала плечами Галина, начиная перемену облика, — мы же всё понимаем: надо — значит надо.

Ну что ты с ней будешь делать! И смех, и грех.

Время заняться собой. Я убрал белые волосы, заменив их чёрной с проседью, паклей и отрастил длинную бородку. Голову оседлала фиолетовая чалма, в которых тут обычно путешествуют бродячие певцы. Завершил экипировку грубый мешковидный халат, разрисованный золотистыми звёздами и месяцами.

— А, вам между прочим, полагаются чёрные балахоны, — указал я кошкам, не слишком торопившимся менять свои пляжные костюмчики, — причём лицо должно быть полностью закрыто.

— Ну и на кой чёрт мы тогда меняли внешность? — ворчала Ольга, прячась под тёмными одеждами, — думаешь, у них тут рентген стоит?

— А, ты считаешь, отсталый мир подразумевает обязательный идиотизм его обитателей? — усмехнулся я, — когда мы будем входить, стража обязательно проверит, кто скрывается внутри вашей сотни одёжек.

— Ну как, я похожа на Гюльчатай? — поинтересовалась Галя, сверкая глазками через узкую прорезь и проделывая замысловатые движения руками.

— Практически одно лицо, — я критически оглядел львиц, — ну хорошо, достаточно неплохо, для аматоров. В общем так: я — бродячий музыкант, который зарабатывает на жизнь, сочиняя и исполняя песни. Вы — мои жёны, танцуете во время исполнения. Я услышал, как славный Баджара освободил город из-под власти кровавого властителя и решил исполнить ему несколько опусов. Ну и подзаработать, естественно.

— А, не слишком ли поздно мы припёрлись? — поинтересовалась Ольга, — да ещё и без верховых животных.

— Стража, как пить дать, будет пьяна, — махнул я рукой, — а нет — покажете им лодыжку, пусть позабудут обо всём на свете. А лишний певец ещё никому не помешал.

По мере приближения к стенам, из-под барханов вынырнула погребённая пустыней дорога. Вероятно, она до сих пор соединяла все крупнейшие города королевства, однако никто не следил за её состоянием и песчаные дюны мало-помалу подмяли каменную поверхность под свои мягкие животы, укрыв от человеческих глаз. Кое где, правда, ещё можно было найти остатки ограды, некогда защищавшей пути от наступающего песка, но они исчезали, как и всё остальное.

Некоторые легенды связывали процесс деградации с глобальным катаклизмом, уничтожившим большую часть жителей этого мира. Самые древние мифы были ещё более конкретны, указывая в качестве причины вторжение демонов. Мне это не казалось нелепым, ибо я сам был свидетелем (да и причиной, если честно) одного такого вторжения. Впрочем, местные демоны, судя по описанию, напоминали тощих лысых скелетов, а не тех красочных монстров, вызванных мной.

В окрестностях Сен-Харада участок дороги выглядел ухоженным: пронизанные трещинами плиты тщательно очистили засыпав гравием особо широкие разломы и провалы. В общем, финальную часть пути мы проделали, бодро ступая по древним камням заброшенной дороги. После нелёгкой пробежки по бездорожью, это не могло не радовать.

Белые стены города взметнулись над нашими головами, закрыв половину неба. Поговаривали, дескать ограда столицы была ниже, чем здешняя, но падишах похоже не слишком комплексовал из-за этого. Да и зачем? Высота стены не помешала Баджаре захватить городок, расположившись в нём на постой. И какой вывод? Крепость города не в стенах, а в его защитниках. Мешок золота всегда был наилучшей отмычкой против самых крепких запоров.

Ну, а мы вообще — особый случай. Падишах может гордиться своим стратегическим гением; захват города втроём — каково?

Массивные металлические ворота казались сделанными из единого серого монолита, изрытого глубокими щербинами. Сотни лет бомбардировки природным абразивом — это чересчур, даже для прочного металла. Так, отдельный вход отсутствует, только главные ворота. Можно было поискать шпионский лаз, но зачем? В моих интересах прийти открыто, тогда меня добровольно отведут, куда нужно.

— Будем ломать? — деловито осведомилась Галя, прикидывая на глаз крепость ворот, — может занять некоторое время.

— Вряд-ли взлом металлических дверей высотой в десять человеческих ростов и толщиной с руку, как-то согласуется с понятием незаметно, — вздохнул я, понимая — особых тонкостей от Гали ожидать бесполезно, — сейчас мы постучим и вежливо попросим, пустить нас внутрь. А когда войдём, то будем, до поры, до времени, вести себя словно мышки. И не будем отрывать головы всем прохожим подряд, понятно?

Не говоря более ни слова Ольга подошла к воротам и стукнула в них кулачком. Толстая металлическая плита задребезжала, будто лист тонкой жести, поднялась каменная пыль и я заметил внушительную вмятину, оставшуюся после удара. Ольга, потупив шальные глазки, бросала на меня невинные взгляды. Чертовка!

— Я подумала, а вдруг стража спит, — пояснила она, — ну может быть чуток перестаралась. Галя хихикала, как будто услышала на редкость смешную шутку.

— Огромное тебе спасибо, за усердие, — поблагодарил я, добавив в свои слова максимум яда, — вообще-то, лучшим способом побудки будет обрушение ворот на их спящие головы.

— Хм, неплохая идея, — Ольга ухмыльнулась.

Над нашими головами оглушительно заскрежетало. Подняв головы, мы обнаружили заспанную физиономию местного стража, недовольно разглядывающего нас. Оказывается, в дверях имелось отверстие, слишком малое для проникновения человека, но достаточное для просовывания жирных щёк. Некоторое время охранник молча смотрел вниз, видимо пытаясь сообразить, продолжает он спать или уже пробудился.

— Э-э, кто, — начал он и закашлялся, — кто такие?

— Музыкант, — охотно пояснил я и указав на кошек, представил, — а это — мои жёны. Услыхав, как доблестный Баджара освободил Сен-Харад от прихвостней падишаха мы прибыли, дабы усладить его слух новыми песнями. Моими сочинениями восхищался сам Рабул Дабаин и его визирь, да не оскудеет их рука. А слухи о щедрости освободителя распространяются подобно песчаной буре.

Кто-то из девушек сдержанно хрюкнул. Вроде бы Ольга. Но я не был уверен.

— Нахлебники, — проворчал страж, ввинчивая свою голову обратно. Пока лючок захлопывался я услышал окончание его мысли, облачённое в хриплое бурчание, — понаприползало тут. Думаете, Сен-Харад, кожаный?..

— Славный Баджара, доблестный Баджара, — не без сарказма, пропела Галька.

— Нет, я скажу: так и так, мы прибыли сюда по приказу падишаха, за головой этого говнюка. Тогда ворота точно придётся вышибать.

Залязгало, заскрипело, запищало и плита, преграждавшая дорогу, медленно поползла вверх, застыв над нашими головами. Видимо, привратники решили, встретить столь известного музыканта со всем возможным почтением.

— Ну чего вы там застыли, — прохрипел солдат откуда-то сверху, — заходите быстрее, дармоеды. Ни днём, ни ночью от вас покоя нет. Будь моя воля, отвёл бы на площадь и вздёрнул, как всех остальных.

— Искусство — великая сила, — пафосно возвестил я, заходя внутрь, — музыка пленяла многих известнейших полководцев и воителей. Возьмём, хотя бы Дерру — завоевателя…

— Да слышал я уже эту чепуху, — перебил меня словоохотливый охранник, — только мне ещё ни разу не удавалось видеть, как какой-то сраный музыкантишко покоряет страны или захватывает города.

— Ну вот теперь и увидишь, — пробормотал я, усмехаясь в бороду.

Из-за поворота вынырнули смутные силуэты и выйдя в освещённое пространство перед воротами, обратились рослыми воинами, облачёнными в измятые и потускневшие доспехи. Латы, в отличие от облачения регулярной армии, выглядели весьма разнообразно. Предводителем пёстрого отряда оказался тощий, словно щепка, мужчина одетый пышнее всех остальных. Нетрудно было догадаться — перед нами какая-то мелкая шишка. Он выставил перед собой руку, приказывая остановиться и мы, естественно, остановились.

— Музыканты, — недовольно пробормотал он неожиданным, для его комплекции, басом и обратился ко мне, — пусть твои женщины откроют лица.

— Но это мои жёны! — возмутился я, стараясь играть как можно убедительнее.

— Выбросьте их за ворота, — равнодушно распорядился скелет, — пусть там скрывают свои физиономии, сколько им заблагорассудится. Только шпионов падишаха здесь и не хватало.

— О горе мне! — вскричал я, вцепившись в свою бутафорскую бороду, — воистину царь зла вселился в этого человека! Откройте лица, женщины и пусть ваш позор падёт на него! Пусть убедится — мы не шпионы.

Кошки немедленно отбросили ткань с лиц, самодовольно ухмыляясь, при этом. Если бы ситуация позволяла, они с такой же лёгкостью, открыли бы и всё остальное. Львицам всегда нравилось, как мужчины пожирают их глазами. Тела, впрочем, действительно великолепные. Офицер разглядывал физиономии намного дольше, чем этого требовала ситуация, а потом вздохнул и сказал:

— У тебя очень красивые жёны, музыкант. Постарайся, их никому не показывать. Хоть у нас в армии и поддерживается строгая дисциплина, но при виде таких красоток мужское сердце может не выдержать. А если их тела соответствуют облику…Пусть скроют лица, — он обернулся к своим людям, у которых разве слюна не капала, — отведите музыканта и его женщин во дворец и горе вам, если я услышу какие-нибудь жалобы! Виновных в нарушении дисциплины, лично забью палками.

Парочка рослых парней, на которых пал выбор начальника, отошли от общей группы воинов и кивками указали направление. Один из сопровождающих, совсем ещё юноша, лишённый растительности на лице, выдернул из стенного крепежа факел и понёс впереди, освещая дорогу. Солдат постарше шёл рядом с нами, всё время выпячивая грудь, оглаживая бороду и поправляя амуницию. При этом он бросал на кошек сальные взгляды и непрерывно покашливал. Девушки очень тихо хихикали, да я и сам с трудом удерживался от смеха.

Улицы Сен-Харада оказались такими тёмными и пустынными, словно мы шли по узкому ущелью, скалы которого почему-то напоминали угрюмые глыбы зданий. Огонь факела выхватывал из мрака то выщербленные закопченные стены, то закрытые ставнями окна, откуда до сих пор торчали прутья стрел. Видимо захват города не прошёл так просто, как мне казалось.

Ну и куда же деться от главного украшения — вдоль дороги угловатыми цаплями стояли свежесделанные виселицы, превратившие наше путешествие в познавательную экскурсию. В частности, мы могли определить весь спектр врагов Баджары. Он оказался весьма внушителен. На одной и той же виселице мирно соседствовали богато одетый купец, с жирным брюхом и тощий, словно треска, нищий, тело которого едва прикрывали жалкие лохмотья.

Однако, как выяснилось, это были только цветочки. Ягодки ожидали нас на центральной площади, залитой светом сотен огромных факелов. Такого количества повешенных, собранных в одном месте я ещё никогда не видел. Места оказалось маловато, поэтому сотни трупов постукивали друг о друга, покачиваясь в такт дуновениям ночного ветерка. Забавное зрелище. Вот только запашок…Где мой любимый противогаз?!

— Все эти люди были врагами Баджары? — поинтересовалась Ольга, пожирая взглядом висящие тела. Даже через узкую щель накидки я видел её глаза и совершенно не мог понять их выражения. Точно смесь отвращения, сомнения и чувства вины.

— Каждый из казнённых повинен в каком-нибудь преступлении, — пояснил факелоносец, но как-то неуверенно и уж совсем неубедительно закончил, — очень важном преступлении, карающемся смертью.

Его товарищ решил спасти ситуацию. На свой манер.

— Музыкант, — строго обратился он ко мне, продолжая поглаживать пышную растительность на лице, — пусть твои женщины знают своё место и держат язык за зубами, если ты не желаешь оказаться вместе с ними украшением площади. Вредные разговоры, ведущие к сомнению в деле освобождения, караются смертью.

Я с трудом сдержал смех, выслушав эту высокопарную речь. Хороши освободители: готовы вздёрнуть тебя за лишнее слово. Уж коли так, пусть падишах продолжает своё притеснение. Головорез Фарах и тот милосерднее местных свободолюбцев! Он, как я слышал, был способен помиловать человека, оказавшему ему достойное сопротивление и не ставшему молить о пощаде.

Интересно ещё, много ли здесь болтается моих, так сказать, собратьев по музыке, которым не повезло ляпнуть запретную хрень?

Пока мы шагали по площади, мертвецы следили за нами провалами выклеванных глаз и показывали длинные языки. Дразнились, стало быть.

Резиденция местного градоначальника выглядела гораздо скромнее, чем такая же в столице. А вот отрубленных голов, насаженных на колья здесь оказалось го-ораздо больше. Видимо, издержки освобождения. А-а, вот и сам господин местный градоначальник! Похоже, шпионы обманули падишаха — его наместника не повесили. Голова, с которой никто не потрудился снять золотой обруч украшала главный вход, взирая на гостей пустыми глазницами, полными запёкшейся крови. Распахнутый рот позволял наблюдать полное отсутствие зубов и языка. Ноздри бывшего владыки Сен-Харада разодрали, а уши аккуратно отделили от черепа.

Ха-ха! Мы, значит — злодеи: ходим по ночам и убиваем несчастных людей, нас следует ненавидеть и стремиться убить. А вот Баджара, тот, который пишет обличительные стишки — ну просто душка! Человеческое лицемерие не имеет границ.

У входа наши стражи замешкались, беседуя с охраной — рослыми парнями в длинных, ниже колен, кольчужных рубахах. У каждого имелся огромный прямой меч с рукоятью для хвата двумя руками. Необычное, для здешних мест, оружие. Да и сами парни выглядели странновато — жёлтый оттенок кожи, вместо обычного смуглого, а раскосые глаза над высокими скулами разительно отличались от гляделок аборигенов. По слухам, лидер повстанцев приволок личную охрану откуда-то с юго-востока. Местным, стало быть, уже не доверял. Не мудрено, после всех этих закидонов.

Бородатый повернулся к нам и неуверенно спросил:

— Музыкант, может тебя на кухню?

До меня, честно говоря, не сразу дошёл смысл вопроса, в голове мелькнули какие-то совсем инфернальные картинки: типа Баджара перешёл к людоедству, потребляя залётных музыкантов. Потом я сообразил и тихо хихикнул.

— Нет, спасибо, — я покачал головой, — сначала, если можно, выступление. Трапезничать мы будем после.

Кошки, одновременно, издали странный сдавленный звук. Похоже скрытый смысл моей реплики они оценили по достоинству.

— Ну, как знаешь, — бородач выглядел разочарованным: видимо, сам намеревался прошмыгнуть на кухню под предлогом кормления гостей, — тогда следуйте за этим солдатом, и он проводит вас в Зал Освобождения. Там вы выступите перед Освободителем.

Ого! Какая нам выпала честь: выступать в зале освобождения перед самим освободителем! Надо будет взять автограф.

Похожий на гигантскую обезьяну парень махнул нам лопатообразной ладонью и распахнув двери, не оборачиваясь, пошёл вперёд. Перед нами был широкий длинный коридор, потолок которого терялся во мраке. Света здесь было намного меньше, чем на центральной площади. Да и то подумать, зачем он здесь? Ни повешенных, ни посаженных на кол…Нечем похвастаться.

Узкоглазый размеренно шагал впереди, помахивая своими невероятно длинными руками, а его меч, висящий в наплечных ножнах, маятником раскачивался перед моими глазами. Честно говоря, я не понимал, как можно вытащить оружие такой длины из-за спины, не проделывая при этом акробатических кульбитов.

Странно, но коридор выглядел абсолютно нетронутым: на полу лежали достаточно чистые ковры, стены украшала изысканная лепка (попристойнее, чем во дворце падишаха), а встречающиеся двери никто даже не поцарапал. Стало быть, дворец взяли без сопротивления.

Роскошная лестница привела на второй этаж, где наш проводник перекинулся парой тихих фраз с похожими на него солдатами. Получив разрешение или что там ещё означал этот кивок, мы проследовали в небольшое помещение с голыми каменными стенами, единственной обстановкой которого оказалась потрескавшаяся скамья, древняя словно весь этот мир.

Впрочем, я не заметил с первого взгляда дряхлого бродягу на полу, приняв за кучу лохмотьев, сваленных в дальний угол. Какой-то оборванец тихо похрапывал, положив под лохматую голову сиратон — бедный родственник моего шерандона. Такой использовали для выступления перед самой нищей аудиторией. И это — наш конкурент! Как низко я пал!

Желтолицый голем кивнул на лавку и шевеля губами, сумел сложить пару фраз на местном языке:

— Ждать здесь. Вас звать.

— Понятно, подождём, — откликнулся я, чем поставил эту обезьяну в тупик, ибо мой ответ прозвучал на родном, для него, языке.

Какие-то шестерёнки, заскрежетав, замерли под низким лбом, и охранник повернувшись, вышел за дверь. Кошки немедленно запрыгнули на лавку и затеяли там игру в царапки, а я подошёл поближе к голодранцу, лицо которого казалось мне смутно знакомым. Однако, пока он лежал на боку, я ничего не мог разобрать. Поэтому я упёрся подошвой в его плечо и перевернул на спину. Совсем другое дело! Хм…Теперь все сомнения отпали. Появились вопросы.

Передо мной лежал Назири, неизвестно как угодивший в эту каморку. Всё та же нечёсаная борода на землистом лице и слезящиеся красные глаза, пытающиеся сконцентрироваться на моей фигуре. Винным перегаром можно было сбивать с ног целые армии.

Назири отпихнул в сторону сиратон и медленно вскарабкался по стене, помогая себе дрожащими руками. Приняв сидячее положение, музыкант помотал головой и уставился на меня несколько просветлевшими глазами. Выглядел он совсем больным и дело было даже не в выпитом вине. Такое выражение можно увидеть лишь у бездомных, избитых собак. Раньше этот парень выглядел намного веселее.

— Великий Назири, — сказал я, ухмыляясь, — развлекаем освободителя?

Из воспалённых глаз ручьём хлынули мутные слёзы, а из перекошенного рта не менее обильным потоком понеслись слова. Фразы наплывали друг на друга, пересекались и обрывались, отчего речь превращалась в невнятный набор отдельных звуков. Однако общий смысл мне всё-таки удалось уловить. История оказалась достаточно забавной.

В общем, дела обстояли следующим образом: Назири являлся сводным братом Баджары (Сенсация!! Срочно в номер!), поэтому старался поддерживать родственника во всех его начинаниях. Все стихи, которые брат выдавал за свои, поэт написал специально для него, вложив, правда, в них личное понимание происходящего. Шпионить, однако, этот бессребреник отказывался и даже отринул приглашение падишаха, не в силах выступать перед палачом и угнетателем. Баджара к его удивлению, не слишком из-за этого расстроился (теперь-то я понимал, почему!)

Всё шло своим чередом: повстанцы понемногу трепали регулярные войска, захватывали небольшие посёлки и крохотные области, устанавливая там народную власть. Потом приходил злой дядька Амалат и всё возвращалось на круги своя. Поэт навещал своего активного родственника и давал ему стратегические советы, к которым тот внимательно прислушивался и успешно претворял в жизнь.

Однако, с недавних пор, ситуация радикально изменилась: рейды повстанческих войск стали агрессивнее и намного успешнее. Старина Амалат терпел поражения даже в прямых стычках, словно ему теперь противостоял совершенно другой противник. А венцом стратегического гения стал захват Сен-Харада — второго, по величине, города королевства. Таких крупных побед у Баджары ещё не было. Назири немедленно отправился к брату, поздравить его.

И здесь его поджидал настоящий кошмар. Поначалу Назири пришёл в замешательство, а потом — в ужас. Горы трупов и гирлянды, повешенных наводили на мысль, будто армией повстанцев управляет кто-то другой, узурпировавший место брата. Терзаемый подозрениями, поэт направился во дворец, где обнаружил Баджару, целого и невредимого.

Но радость от встречи, оказалась преждевременной. Знакомого Назири человека больше не существовало; казалось кто-то сильный и безжалостный полностью контролирует душу и разум Баджары. Когда поэт попытался вразумить брата, тот равнодушно приказал бить его палками по пяткам, пока не образумится.

В этом месте Назири совершенно сбился и его речь потеряла остаток смысла. Видимо наказание не прошло бесследно для рассудка и без того расшатанного разгульной жизнью. Поэт бессвязно бормотал о призраке в тёмных одеждах, о горящих во мраке глазах и прикосновениях ледяных рук. Полезная информация закончилась, попёр белый шум. Бред перешёл в жалобное хныканье, и музыкант повалился на пол, где и уснул, продолжая тихо всхлипывать. Гадая, много ли толку от полученной информации, я повернулся к девушкам и поинтересовался:

— Ну а вы, что думаете по этому поводу?

— Полная чушь, — откликнулась Ольга, выдёргивая ладонь из-под Галькиных когтей, — я просто не понимаю, на кой дьявол ты слушаешь все эти отбросы?

— А я вообще не уловила, о чём он там говорил, — простодушно созналась Галя, нацеливаясь коготком на палец соперницы, — да я и не слушала.

Дверь распахнулась и в комнату протиснулся давешний орангутанг, за могучей спиной которого маячило нечто эфемерное.

— Идти, распорядитель, — прохрипела обезьяна, причём последнее слово далось ему с очень большим трудом, — слушаться.

Массивная фигура исчезла в коридоре, а воздушный силуэт впорхнул внутрь, оказавшись тщедушным парнем, облачённым в свободные одежды изумрудного цвета. Зелёный, вообще-то, в здешних местах является признаком гомосексуальных связей. Не знаю, имел ли цвет балахона отношение к специализации парнишки, но я на это поставил бы.

— Следуйте за мной, — то ли спел, то ли проговорил распорядитель, улетучиваясь за дверь, откуда донёсся припев, — поторопитесь, Освободитель не любит ждать.

— Значит поторопимся, — согласился я.

Зелёный призрак мерцал в самом конце тусклого коридора, где я различил тяжёлые металлические двери, охраняемые десятком длинноруких раскосых гоблинов. Внезапно мне пришла в голову мысль: Илье, как повелителю собственного Мордора, более подобает командовать этими уродами. Надо будет подсказать.

Стражи дружно вцепились в двери и потянули на себя, наполняя воздух истошными воплями несмазанных петель. Завхоза следовало посадить на кол. Если он ещё не успел занять там место. В коридор вывалился клуб серого дыма, пропитанного вонью кальянов и винными парами. Уши усладил гомон множества нетрезвых голосов. Судя по всему, веселье было в полном разгаре.

— Проходите, — проорал изумрудный мальчик, — идите прямо, там будет площадка. Как только доберётесь до нужного места, немедленно начинайте исполнение.

Кошки сразу же нырнули внутрь, а я на мгновение задержался, втягивая носом странно знакомый аромат. Забавно, нужно будет повеселить Нату, рассказав ей про кого-то, из окружения Баджары, пахнущего почти как она. Посмеиваясь, я вошёл в зал.

Двери за нашими спинами, тяжело захлопнулись, и мы оказались в огромном, чуть меньше королевского зале, ярко освещённом пламенем из сотен исполинских чаш. А вот гостей здесь было поболее и вели себя они намного активнее: нервно орали, пытаясь перекричать друг друга; громко чавкали, запихиваясь едой; плевали на пол и дрались между собой. Те, кто уже не мог заниматься перечисленным, просто лежали на дастарханах, не потрудившись убрать посуду из-под себя. А ведь это могло помочь избежать пары тройки синяков.

Пока мы шли между всеми этими освободителями, я рыскал глазами по сторонам, пытаясь найти Баджару или ту стерву, которая ранила меня. Но среди сотен, жующих рыл, я не увидел ни единого знакомого.

Площадка для выступлений, оказалась небольшим круглым пятачком, возвышающимся над уровнем пола. Когда я вместе с кошками поднялся на сцену, над залом неожиданно повисла тишина. Мгновение я размышлял над причинами, вызвавшими это загадочное явление, а потом обнаружил искомое.

Баджара сидел в огромном высоком кресле, обитом красной материей и знакомая мне девица облюбовала его колени. Освободитель опустил поднятую ладонь и кивнул: давай мол, лабай! Ну а мне ещё было нужно немного времени, для оценки ситуации, поэтому я достал шерандон и отвесил лёгкий поклон, прошептав кошкам:

— Покрутите задницами. Одежду не снимайте!

— Изверг! — отозвалась Галя.

Хмыкнув, я пробежался по клавишам, вызвав тень печальной мелодии. Слова, как всегда, легко пришли на язык, складываясь в сюжет, навеваемый музыкой.

Люди в зале молча глядели на нас бессмысленными провалами глаз, продолжая шевелить челюстями и вытирать капающий с бород, жир. Я оглядел их с понимающей улыбкой и повернувшись к львицам, сказал, со вздохом:

— Всё равно эти скоты ни хрена не поняли, — я пожал плечами и забросив шерандон за спину, окончил мысль, — убейте их всех.

Лёгкая рябь пробежала по телам кошек, уничтожая уродливое наслоение тёмной ткани и являя свету два ослепительно прекрасных тела. Громкий единодушный вздох пронёсся по залу, когда пирующие узрели, скрытое под одеждой. Ближайшие к нам, начали вскакивать на ноги, лихорадочно вытирая жирные ладони об одежду.

Я щёлкнул пальцами и две живые молнии ударили в толпу. В том месте, куда они попали, мгновенно образовались своего рода пустоты, заполненные упавшими телами. Не останавливаясь, кошки устремились вперёд, пытаясь коснуться как можно большего числа жертв. Девушек окружило голубое сияние — своеобразная аура, появляющаяся при большом притоке энергии, когда организм не успевает её поглотить. Но пирующие всё ещё не понимали, в какой заднице оказались. Никто не пытался пробиться к выходу, напротив — все старались протиснуться туда, где мелькали соблазнительные тела львиц. Даже Баджара, недоуменно разглядывал эту кучу-малу, хоть на его лице начинала проступать тень подозрения.

Я неторопливо сбросил с себя осточертевшую личину и покачал головой рассыпая по плечам белые волосы. Кто-то, ещё живой, бросил удивлённый взгляд в сторону площадки для выступлений и заорал, в ужасе. Глава повстанцев уставился на меня и в его глазах я увидел озарение. Девушка, сидевшая на его коленях, спрыгнула на пол, а сам он вскочил на ноги, отдавая звучные приказы, различимые даже в этом бедламе.

Однако время оказалось упущено. Люди, обезумевшие от ужаса и непонимания происходящего, обратились в стадо тупых животных, которые бессмысленно носятся от стены к стене. Никаких разумных приказов они уже не воспринимали: ими руководили Ольга и Галька, безжалостно выкашивающие поголовье скота, словно коса в зарослях сочной травы.

Люди не только перестали слушать своего предводителя, но и преградили ему путь к отступлению, потому как сунуться в этот хаос, решился бы лишь полный безумец. Баджаре не оставалось ничего другого, как наблюдать за методичным истреблением своих людей.

Самое удивительное — никто из охраны не пытался открыть дверь и осведомиться о причинах этого сумасшествия. Впрочем, возможно все пирушки здесь заканчивались какими-нибудь шумными оргиями.

В общем, всё шло по плану, оставалось предстать перед освободителем и задать ему пару вопросов. Дико мечущиеся по залу люди, не являлись помехой: достаточно легко коснуться любого, и он тотчас падал, неподвижно замирая на полу. Вообще-то — это на редкость неэффективный метод поглощения энергии и годится только для таких вот дурацких ситуаций. Именно поэтому мы предпочитаем неторопливую трапезу, когда ощущаешь каждый квант силы, перетекающей в тебя. Кроме того, у меня ещё сохранились неприятные воспоминания, связанные именно с этим методом питания. И не только у меня. Наташа неделю не разговаривала с Галей, когда та упомянула «Поглощение в касание». А ведь сама когда-то и придумала.

Из орущей толпы выпрыгнула Галька и на мгновение замерла, выбирая новое направление атаки. Она уже полностью преобразилась: кожа посветлела, а белые волосы рассыпались по плечам, сверкая в свете факелов. Глаза кошки горели возбуждением, а изящные руки исходили голубым сиянием. Сейчас она была прекрасна, как никогда. Да я знал это и раньше — нет ничего привлекательнее, чем львица во время охоты. Встретившись взглядом со мной, Галя хищно осклабилась и взмахнув рукой, нырнула в толпу, оставив после себя настоящую просеку из полёгших тел.

Если Галина охотилась здесь, значит Ольга бесчинствовала с противоположной стороны зала — так уж у них заведено, во время охоты. Бывало я или Илья принимали загнанную дичь, но обычно львицы великолепно справлялись без посторонней помощи. Да и кто мог им противостоять? Трудно представлял себе такую силу.

Я медленно подошёл к Баджаре, и вождь мятежников обратил ко мне своё красивое, но странно пустое лицо. Я даже удивился отсутствию на смуглой физиономии хоть каких-то эмоций. Не было ничего: ни испуга, ни возбуждения, ни даже торжества. Только холодное спокойствие. Правда в его спутнице жизни хватило бы на обоих: она вскрикнула и закусив губу, попыталась спрятаться за спину повелителя.

— Ну что же ты, красавица? — усмехнулся я, — плохо сделала работу — изволь брать её на дом. А если не берёшь — значит работа сама придёт к тебе. Зачем ты пыталась дырявить это прекрасное тело?

Баджара невозмутимо выслушал мою проникновенную речь и не сказав ни слова в ответ, обернулся и вытащил из-за спинки своего кресла какой-то предмет. Им оказался меч замысловатой формы, и он весьма мне не понравилось. Уж очень этот клинок напоминал знакомый мне тресп, но увеличенный до размеров большого клинка: тот же силуэт древесного листа, тот же загадочный материал и чёрная рукоять, исчезнувшая в ладони Баджары. А вот теперь на физиономии человека появилась улыбка. Неужто засранец ожидал чего-то подобного?

И эта татуированная стерва, за его спиной заметно оживилась, злорадно поглядывая в мою сторону. У неё тоже имелся тресп, но маленький — такой, как у меня, отличаясь лишь рукояткой. Здесь это был не простой чёрный стержень, а стилизация под человеческое тело, украшенное багровыми камнями.

Продолжая ухмыляться, Баджара неторопливо шагнул вперёд и как бы нехотя, взмахнул своим оружием. Его выпад, на первый взгляд, неторопливый, внезапно превратился в молниеносный удар, от которого я успел уклониться лишь в самое последнее мгновение. Остриё треспа пронеслось около моего горла. Так близко, и я почти ощутил его леденящее прикосновение. Мой враг двигался слишком быстро для человека! Что за чертовщина! Если я и дальше буду бездействовать — меня превратят в львиный фарш.

Однако, у львов имеются свои секреты и тайные возможности, недоступные для обычных людишек. В частности, мы способны ускорять обмен веществ, хоть это и отнимает чёртову прорву энергии. Однако сейчас не время жадничать. Меня словно пронизало молнией, и кожа начала бешено зудеть. Ладно, переживём. Как там поживает наш спарринг-партнёр?

Проклятый говнюк должен был двигаться со скоростью черепахи, но этого не происходило! Его выпады лишь слегка замедлились и этого было мало, слишком мало! Я ничего не мог понять.

Освободитель направил тресп остриём мне в грудь и сделал быстрый выпад. Я изогнулся и попытался перехватить руку соперника, однако совершенно неожиданно, получил тычок локтем в челюсть. Удар вышел не слишком сильным, но я на некоторое время, потерял равновесие. А тресп уже совершал обратное движение, способное рассечь меня от бедра до плеч. Это уже совсем никуда не годилось! Неужели он и вправду собрался меня убить?

Оттолкнувшись ногами, я сделал изящный кувырок назад, одновременно сильно пнув противника в грудь. Получив подарочек, Баджара отлетел назад и присел на пятую точку. К сожалению, тресп он так и не выпустил, выставив его перед собой, на тот случай, если бы я начал атаку. Ах, если бы…

Я вовремя заметил исчезновение его подружки из поля моего зрения и обернулся в тот момент, когда она собиралась повторить свой, уже проделанный ранее, фокус. То есть, проковырять во мне ма-аленькое отверстие. Перехватив шаловливую ручку, я отвесил засранке мощную оплеуху, от которой она кувырком отлетела назад и распласталась на ковре. Убивать я её пока не собирался, пусть для начала ответит на несколько вопросов.

Правда, пока самым главным вопросом на повестке дня оставался рослый парень с хитрым оружием, который уже успел подняться на ноги и теперь подкрадывался ко мне с явным намерением довести начатое до моего полного завершения. Тресп, подобно смертельно опасной змее, метнулся ко мне, ослепляя бликами пылающих светильников. Заворожённый магическими отблесками, я едва избежал самого последнего удара в своей жизни. Что-то со всем этим нужно было делать. И чем быстрее — тем лучше.

На этот раз я вложил в прыжок намного больше сил, потому как собирался проделать нечто иное, чем в прошлый раз. Я взлетел над головой противника и почти застал его врасплох, но в самый последний момент, проклятый Баджара вскинул оружие, едва не нанизав меня на свой клинок. Это оказалось его последним промахом. Я приземлился за спиной противника, и он мгновенно обернулся, но в этот раз недостаточно быстро.

Мой кулак уже двигался в сторону врага и достиг своей цели как раз в тот момент, когда челюсть Баджары оказалась на его пути. Громко хрустнуло и голова человека дёрнулась назад. Стеклянные глаза затянуло густым туманом, а рука с оружием опустилась. Но, чёрт возьми, Баджара продолжал удерживаться на ногах и даже пытался поднять тресп!

Я бережно извлёк рукоять оружия из безвольных пальцев. После этого повторил торжественную встречу кулака с вражеской челюстью и в этот раз постарался сделать воссоединение более тёплым и дружественным. Звонко лязгнули зубы (железные они у него?) и Баджара, крутанувшись, повалился на пол.

Поскольку теперь можно было немного расслабиться я позволил себе изучить захваченный трофей. Клинок очень сильно напоминал меньшего братца и был не сильно тяжелее его. Интересно, много этой заразы откопал чёртов Филам в своём тайном склепе? Хотелось бы верить, этот — единственный в своём роде…

Одинокий протяжный крик оторвал меня от размышлений и оборвался, сменившись безмолвием. Оказывается, пока я развлекался с Баджарой, львицы успели полностью освободить всех беспокойных обитателей зала Освобождения. Теперь их тела покрывали пол, напоминая некий экзотический ковёр. В общем-то вопль, услышанный мною, был последним аккордом в исполняемой кошками симфонии ужаса.

Главные дирижёры упомянутого произведения неторопливо брели в мою сторону и их лица светились искренним удовольствием. Нечасто выпадает счастье устроить подобный балаган. Однако, не успел я в полной мере насладиться зрелищем счастливых львиц, как мои уши уловили некий странный шелест за спиной. Обернувшись я успел увидеть полуобнажённую татуированную фигурку, выскользнувшую из зала.

Я уже было собрался догнать чертовку, но передумал, махнув рукой. Дворец, наверняка, имел множество тайных ходов и скрытых помещений, в которых эта стерва ориентируется намного лучше меня. Кроме того, её возлюбленный находился в наших руках. Стало быть, она постарается вызволить его или отомстить за смерть, если дело дойдёт до этого. Немного подождём и ответы сами приползут ко мне.

— Отличная работа! — похвалил я кошек, погладив каждую по голове, — наблюдать за вами было настоящим удовольствием. Осталось только упаковать Баджару…

— И заодно избавиться от этих придурков, — Галина ткнула пальцем себе за спину, — они кажется чего-то хотят от нас.

Узкоглазые гоблины, наконец-то удосужились заглянуть на огонёк и теперь шагали к нам, пытаясь обойти со всех сторон. Одновременно они обнажали оружие, и я смог оценить пользу длинных конечностей. Кошки повернулись было к врагу, выпуская когти, но я остановил их:

— Отбой, — сказал я, взвешивая в руке новое оружие, — нужно провести испытания этой штуковины в полевых условиях.

Проверять я собирался действие треспа, раз уж врагу не удалось проверить его на мне. И проверка вышла на славу. Я, честно говоря, оказался просто поражён: листоподобный клинок легко кромсал прочную кольчугу и тело под ней, не увязая и не задерживаясь. Охранники, при этом, издавали воистину нечеловеческие крики и могли бы выиграть соревнования на самый громкий вопль в мире. Похоже тресп не только рассекал тело, но и вызывал какие-то дополнительные болевые ощущения.

Испытание оказалось столь же эффективным, сколь и коротким; я только вошёл во вкус, а десяток уродцев уже без движения замерли на ковре. Ни один из гоблинов не подавал признаков жизни, скаля кривые обломки зубов в каких-то немыслимых гримасах. Я, с уважением, оглядел новое приобретение. Его даже не требовалось вытирать после боя: гладкое лезвие сохранило прежний блеск и чистоту. Чудо, а не оружие! Главное — на этот раз оно было в нужных руках.

Пока я занимался исследованиями, кошки успели спеленать освободителя какими-то тряпками, приготовив пакет к транспортировке. Ольга пнула тюк ногой и вопросительно взглянула на меня. Я развёл руками и невинно ей улыбнулся. Они думают, я потащу груз в столицу? Больше мне делать нечего! Пусть выясняют между собой, кому предстоит это почётное дело. Я, тем временем, собирался подобрать оставшиеся хвосты.

— Идите к городским воротам, — скомандовал я, — и ожидайте там. Теперь можете убивать всех подряд — это уже не имеет никакого значения.

Кошка немедленно начали выяснять отношения, шипя и фыркая друг на друга, а я вышел вон и остановился, прислушиваясь. Отовсюду раздавались громкие крики, отрывистые команды и топот ног, обутых в тяжёлую обувь. Похоже, моя знакомая не стала терять времени даром и подняла, по тревоге, всех обитателей дворца. Значит, вся повстанческая конница и рать пытались спасти своего шалтая-болтая. Смысла в этом не было никакого.

Я же нырнул в знакомую дверь, собираясь перекинуться парой слов со старым пропойцей, прояснив один момент. Поэт продолжал неподвижно лежать около стены, но обстоятельства несколько изменились. Нет, ну это становилось, по-настоящему, смешным! Как только я собираюсь с кем-то побеседовать — его немедленно убивают! Алый язык кровавой лужи нагло дразнился из-под обмякшего тела, а в спине красовалась рукоять кинжала, знакомая мне, до боли. Нет — это не был тот же клинок, которым прикончили Хамидовского посланника, но делал его один и тот же мастер.

Уже ни на что не надеясь я перевернул Назири и увидел вытаращенные в смертной муке глаза, успевшие покрыться мутной плёнкой. Мертвее мёртвого. И уже достаточно давно. Похоже в то же время, когда мы оставили музыканта, кто-то навестил его. Но кто? И зачем? Если Баджара хотел заткнуть рот родственнику, то уже давно осуществил бы это. И каков смысл убивать несчастного пьяницу позабывшего, на каком свете он находится вообще? Вопросы без ответов.

Я пожал плечами и поднялся. Возможно мне стоило сказать некие, полагающиеся слова: всё-же умер любимый поэт. Однако мне было всё равно: после смерти Назири обратился в обычный кусок дохлятины и перестал интересовать меня.

Но разочарование осталось.

К выходу я добрался без приключений. Вероятно, все поднятые по тревоге, собрались в зале Освобождения и пытались сообразить, как же им поступать дальше; там бряцало оружие и доспехи, а кто-то истошно вопил, словно его поджаривали на медленном огне.

Вот возле выхода — напротив, всё тихо и мирно: кошки успели побывать здесь, полностью решив проблему охраны. Стражники вповалку лежали на ступенях, так и не успев извлечь оружие из ножен. Когда львицы что-то делают — они делают это на совесть.

Следующая куча человеческих тел попалась мне на площади висельников. Похоже, кошки наткнулись на особо невезучий патруль. Какой-то идиот совершенно безумно вопил из ближайшего переулка, а от дворца приближался слаженный топот множества ног. И ещё с пары направлений раздавались команды и шум бегущих людей. Видимо мы умудрились пробудить ото сна весь Сен-Харад. Какие мы молодцы!

Усмехаясь, я покинул весёленькую площадь и ускоряя шаг, поспешил к городским воротам. Навстречу, повизгивая подраненной свиньёй, метнулась длинная тощая тень и едва не столкнувшись со мной, резко отпрянула в сторону. Начальник привратников, пуская слюнные нити из оскаленного рта, брякнулся на колени и закрывая лицо ладонями, пополз по земле. Насколько я успел заметить его остекленевшие глаза горели лихорадочным безумием. Интересно, что такого натворили мои нежные кошечки?

Однако, времени на выяснение этого интересного нюанса у меня не оставалось: когда я добрался до ворот, со всех сторон слышались приближающиеся шаги, а из мрака вырастали фигуры солдат, озарённые мечущимся огнём факелов. Всё это было совершенно не страшно, но меня беспокоила одна мысль: а если Баджара таки успел выдать солдатам ещё несколько треспов?

Поэтому я, не задерживаясь, покинул весёлый городишко, простучав каблуками по смятым входным воротам, обрушенным в песок. Около стены топтались три горбатых твари, с невероятно длинными лапами, расширяющимися книзу, подобно плоским кожистым подушкам. Два этих красавца уже обрели всадников, причём перед Ольгой располагался плотно спеленутый Баджара, до сих пор не пришедший в сознание. Оно и к лучшему.

— И долго мы ещё будем ждать? — возмутилась Ольга, а её скакун издал отвратительный фыркающий посвист.

— Будете ждать столько, сколько потребуется, — отрезал я, запрыгивая на свободное животное, — я, иногда, жду вас намного дольше. И где вы раздобыли этих симпатяг?

— У привратников оказалось несколько таких, — откликнулась Галя, восседая на спине горбатого монстра с выражением абсолютного спокойствия, — остальных мы перебили. Ну, едем?

Негромко свистнуло, раз, другой и я заметил древки стрел, до половины ушедших в песок. Кто-то явно пытался нас остановить. В подтверждение этой догадки я услышал звонкий крик со стены:

— Вот они! И Освободитель с ними! Постарайтесь его не задеть! — знакомый голосок, — бейте в животных!

— Нет, ну какая умная девочка, — пробормотал я, покачивая головой, — и откуда ей известно столько всего интересного? Поехали, пока они действительно не пристрелили наших, гм, даже не знаю, как они называются.

Несмотря на то, что я так и не смог придумать название для горбатых монстров, дело своё они знали великолепно. Длинные ноги мелькали, сливаясь в нечто расплывчатое, а сопение ноздрей напоминало шум прибоя. Не успел я устроиться поудобнее, а Сен-Харад остался далеко позади. И вот уже бескрайняя пустыня окружила нас со всех сторон. Бежали животные очень ровно и лишь лёгкое покачивание напоминало про наш ночной вояж. Ну и ещё столб песка, который оставался позади каждой из тварей, поднятый её лапами.

В общем, обратная дорога понравилась мне гораздо больше.

Погони я не опасался: пока ещё наши преследовали подготовят кого-нибудь, способного соперничать с песчаными бегунами. Да и попробуй обнаружить трёх всадников посреди бескрайней пустыни. Не у всех же есть такое чутьё, как у нас.

А тем временем, небо начинало приобретать серый оттенок, проглатывая яркие звёзды длинными клыками предутреннего тумана, который успел подняться достаточно высоко, чтобы полакомиться этим изысканным блюдом. Когда мой скакун вымахнул на один из самых высоких барханов, я увидел, как лучи восходящего солнца успели разукрасить часть горизонта в нежно-розовый оттенок. А это означало — рассвет уже совсем близко. Облака, повисшие над горизонтом, успели поймать отблеск нерождённого сияния и теперь пылали золотыми красками.

И вот, начищеный до слепящего блеска, котёл светила показался между дюнами. Одновременно, вспыхнули впереди горящие отражённым светом купола минаретов Сен-Сенали. Возникло ощущение того, что солнце пытается взойти сразу с двух сторон. Зрелище оказалось захватывающим дух и я, щуря глаза, наблюдал за двойным восходом, позволив мыслям дрейфовать в произвольном направлении. А плыли они прямиком к Центральной площади столицы, куда Илья должен был доставить свой аппарат. И лишь от меня зависело, получит ли машинка необходимые ей батарейки.

Особых проблем в этом не наблюдалось. Падишах будет должен мне фант за пойманную зверушку, так почему бы не заказать сбор жителей города в нужном месте? Совсем не обязательно пояснять, куда и зачем я желаю употребить законопослушных граждан. Пусть это окажется маленьким сюрпризом. Просто, хотелось надеяться на удачу — этот мир уже успел мне изрядно надоесть за истекшие сутки.

Видимо я задумался чересчур глубоко и кое что пропустил. Пытаясь привлечь моё внимание горбатый монстр истошно возопил, и его собратья подхватили этот мерзкий вопль, исполнив трио достаточно изысканное произведение, отнести которое к какому бы то ни было стилю, я бы воздержался. Побудительной причиной оказались городские ворота, находящиеся аккурат перед нашим носом. Похоже я ОЧЕНЬ крепко задумался, а животные, видимо, приучены орать у стен города. Очень даже полезное умение — не придётся самому драть глотку.

На специальный балкончик нависающий над воротами, как медведь из берлоги, выбрался коротконогий толстяк в ночной рубашке, но с мечом в пухлой ладошке. Бравый страж покоя сограждан очень долго тёр заспанные глаза не в силах разглядеть, кто же потревожил его служебный сон. Меч ему явно мешал. Наконец толстяк уставился вниз багровыми глазками прописного наркомана и сиплым голосом осведомился:

— Кто такие?

— Сова открывай, медведь пришёл! — захихикала Ольга.

— Открывай, жирная скотина! — потребовал я, пристально глядя в ползущие на лоб глаза, — и чем быстрее ты это сделаешь — тем будет лучше для твоей толстой задницы! Падишах обожает палочную стимуляцию седалищного нерва нерадивых слуг.

— Ты сам то понял, что сказал? — усомнилась Ольга. — пожалей дуралея, у него же мозги закипят точно у нашей Галечки.

— Сама дура, — откликнулась та, — открывай, скотина! А не то я сброшу тебя вниз, как Марафа!

Глаза привратника вовсе вылезли из орбит и его словно ветром сдуло.

— Кто такой Мараф? — спросил я.

— А, один покойник, — махнула ручкой Галя, — очень глупый покойник.

Не успели мы перекинуться и парой фраз, а за воротами уже звучала ожесточённая ругань и громко хлопали босые ноги. Похоже, происходила тревожная побудка. Ещё пара мгновений — и заскрипели натягивающиеся канаты, запищали несмазанные колёса. Ворота медленно поползли в стороны, открывая дорогу внутрь.

Впрочем, на этом пути стоял спустившийся вниз боров, успевший нацепить лакированные сапоги и длинный халат. Жиртрест размахивал мечом, указывая полудюжине солдат, где им стоит занимать оборонительные позиции. Подчинённые уступали начальнику в толщине, но ненамного.

— А ну-ка предъявите подорожную, — потребовал главный свин, успевший обрести уверенность и ощутить себя хозяином положения, — я ещё посмотрю, кому чего отсмип осиппми…И вообще, откуда вам известно про Марафа! Я…

Галя заставила своего горбуна подъехать ближе и быстрым движением ухватила толстяка за бороду. Тот булькнул и в следующий момент его голова затрещала и оказалась в руках кошки. Та злобно закричала в остановившиеся глаза.

— Я же тебя предупредила! Я же тебе сказала: будет так же, как с тупым Марафом! Ты — такой же тупой, как и твой сын!

Охранники, в ужасе, переводили глаза с неподвижного тела, лежащего в луже крови, на кричащую девушку и понемногу пятились назад. Львица плюнула в мёртвое лицо и запустила оторванной головой в солдат. Те завопили и спрятались в караулку, заперев за собой двери.

Ольга хохотала так, что едва не упала на землю. Выглядело вся сценка действительно забавно. Галя отряхнула ладони и брезгливо отёрла их о шкуру животного, после чего невинно посмотрела на меня.

— Вот как бывает, когда шакалы пытаются преградить дорогу льву, — усмехнулся я, повышая голос, чтобы услышали в караулке, — да ещё и требуют у него разрешение. Место шакала — в смрадной норе.

За дверью звенело оружие — похоже шакалы спешно вооружались, как будто это могло бы их спасти, если бы кто-то из нас решил войти внутрь. Однако не стоило оставлять город без охранников, какими бы глупыми они ни были. А вообще кошка правильно поступила: до смерти надоели все эти человеческие формальности и ритуалы. Хотелось чего-то простого, истинно природного — бежать вперёд, хватать добычу зубами, не спрашивая у неё разрешения и сносить все препятствия на своём пути. Наташа считала, будто это говорит о пробуждении животных инстинктов и общей деградации, которую я перестал контролировать. Нелепая мысль.

Учитывая все те способности, которые проявляются в прайде последнее время, всё это скорее свидетельствует о дальнейшем прогрессе, на пути к совершенству. Совершенно очевидно, на этом пути мы должны полностью избавиться от всех условностей, присущих обычным людям. Насколько я знал, кошки считали это освобождение единственной правильной стратегией своего поведения, да и вели себя, под стать.

— Ты до сих пор считаешь, будто жестокость хищного животного — доказательство его более высокого статуса? — человек понижает голос, пытаясь не потревожить сон зверёныша, посапывающего на её руках. Стемнело и в окнах лачуг проступают тусклые огоньки свечей. Звёзды на небе ярче этих едва заметных светлячков, но для меня они одинаково тонут во тьме, подступающей со всех сторон, — посмотри тогда на своих тюремщиков: они столь же расточительно жестоки. Неужели ты считаешь их равными себе?

Обидно, когда тебя пытаются равнять с тупым смрадным куском мяса, но, по сути, мне нечего возразить. Если вспомнить, нам всегда было легче убить человека, чем устранить проблему, по-иному. Даже элементарную просьбу Вити, которую можно было легко решить разговором с Лилией, я благополучно превратил в кровавую бойню. Можно сослаться на безумие Наташи, но ведь я сам знал, почему беру именно её. Совсем не жаль убитых людей, но некое странное чувство исподволь грызёт меня.

— Человек, — едва шепчу я, из последних сил удерживаясь на грани тьмы, — я не знаю. Будь я в лучшей форме…

— Ты бы просто убил назойливое животное.

Это — так.

Свёрток перед Ольгой начал брыкаться и дёргаться — видимо его начинка очухалась. Львицы, некоторое время, молча разглядывали свой багаж, а потом Галя повернулась ко мне.

— Ну и что мне с ним сделать? Может стукнуть — пусть ещё поспит?

— На кой чёрт? — усмехнулся я, — думаю, сегодня он выспится навсегда. Пусть уж пободрствует. Эй Баджара, слышишь меня? — сказал я, обращаясь к вожаку повстанцев, — как думаешь, что с тобой сделает падишах, перед тем, как насадить голову на кол? Он упоминал кипящее масло и снятие кожи…

Свёрток перестал содрогаться, после чего спелёнутая голова приподнялась вверх, будто пытаясь различить меня через плотную ткань. Потом глуховатый голос тихо произнёс:

— Мели Емеля, — беззлобно откликнулся я, — братец, как я погляжу, неплохо нашпиговал тебя своими творениями. К чему, кстати приурочивалась данное? К твоей грядущей женитьбе? И ещё объясни, на кой чёрт ты прикончил Назири? Творческий кризис?

Баджара дёрнулся, словно его укололи иглой и протяжно застонал. Судя по всему, мой удар и последующее путешествие в столь удобном положении всё-таки дали знать о себе. На мой вопрос он не ответил и вообще, до самого дворца, не подавал признаков жизни.

Когда мы остановились перед входом во дворец, Ольга небрежно сбросила багаж на каменные плиты и легко опустилась рядом. Человек издал всхлипывающий стон и попытался встать на ноги, однако кошка упёрлась в его грудь подошвой сапога и легко толкнула, опрокинув на спину. Возникало ощущение, будто она имеет личный счёт к пленнику. Галя только пожала плечами, глядя на бессмысленное издевательство и направилась во дворец.

— Если падишах спит — разбуди его, — крикнул я ей и повернулся к Ольге, которая опять пнула вожака повстанцев, упорно пытающегося подняться на ноги, — прекрати! Он мне нужен целый и невредимый. Пусть поднимается, если ты не желаешь тащить его на спине. И освободи ему голову — пусть парень увидит, в какой стороне находится кол, предназначенный для его головы.

Не говоря ни слова (что, вообще-то странно) львица вздёрнула Баджару, установив его в вертикальное положении и срезала когтем тряпку, скрывающую голову, смахнув, по ходу, изрядную часть шевелюры. Пленник стоически перенёс и это издевательство, после чего запрокинул голову, наслаждаясь свежим воздухом.

Странно, но его лицо как-то неуловимо изменилось: стало живее, что-ли. Скорее всего, дело было в освещении. Освободитель опустил голову и внимательно посмотрел на меня печальными тёмными глазами. Потом грустно сказал:

— А она сказала, сила мрака поможет мне победить полуночных убийц, — по смуглому лицу пробежала смутная тень, словно человек вспомнил нечто жуткое, — стало быть все её слова были ложью, от первого — до последнего. Всё пошло прахом: одни враги ведут меня к другим и нет спасения. Мой брат и учитель мёртв, как умрут и все мои люди. Конец надеждам…

— Эй, эй, погоди! — остановил я его нытьё, запутавшись во всей этой проникновенной ерунде, — какие такие силы мрака? Кто такая эта — она? Впрочем, к чёрту, расскажи лучше, откуда у тебя эта штуковина? Забрал у Филама?

Я предъявил Баджаре его гигантский тресп, который он оглядел с вежливым любопытством и хладнокровно поинтересовался:

— Что это за штука? Какое-то оружие?

— С меня достаточно! — рявкнул я, ухмыляющейся Ольге, — тащи этого засранца наверх но в зал, пока, не заводи. Мне нужно перекинуться парой слов с падишахом. Но только смотри у меня! Баджара должен оставаться живым!

Кошка изящно кивнула и стукнула пленника: пошёл, мол. Они исчезли за дверью, а я в бешенстве пнул ступени: что за бред?! Если бы этот человек не пытался сегодняшней ночью пустить меня на фарш, я мог бы поклясться, будто он видит своё оружие первый раз в жизни. Да и на кой дьявол ему притворяться? Всё равно ему осталось жить всего ничего! Полная чушь!

Пока эти вопросы плавили мою несчастную голову, я решительным шагом проследовал во дворец, миновав вскочивших стражей и анонимный полутруп, лежащий на ступенях. Дверь в мою, некогда тайную, комнату оказалась распахнута настежь, и кто-то расторопный уже рыскал там, шурша бумагами. Сначала я решил прикончить наглеца, но подумав, махнул рукой; пусть его — в ящиках стола достаточно летучих ядов, убивающих посредством кожного контакта.

Хм, на заброшенных уровнях ощущался аромат свежей крови. На площадке лежал небрежно укрытый труп какого-то лакея, изуродованный клыками большого хищника. Из помещений доносился оглушительный рёв и возбуждённые человеческие возгласы — видимо стражники ловили заблудившееся животное. Всё это было очень интересно и в другой раз, я непременно пошёл бы посмотреть, но сейчас имелось более важное дело.

Утренняя суета лакеев мгновенно прекратилась, когда я начал быстро взбираться по лестнице. Полуголые слуги прижимались спинами к стенам и подобострастно улыбались, сгибаясь в почтительных поклонах. Интересно, что такого сотворили кошки, шедшие впереди? Прикончили парочку толстозадых ленивцев? Поделом, будут быстрее шевелиться!

Этажи пролетали мимо, точно смутные тени. Мелькали чьи-то испуганные лица, обнажённые и полуобнажённые тела, сидящие, лежащие или сплетённые в объятиях. Преисподняя, как есть. Хотелось стереть весь этот мусор, отправив людей, населяющих дворец, в настоящий ад.

А вот пиршественный зал поутру — вообще отдельная песня. Большинство бездельников всю ночь поглощавших вино с наркотиками, полностью отключились и теперь огромное помещение напоминало поле жестокой сечи, усыпанное недвижными телами павших бойцов. Единственной константой оставалась фигура падишаха, который задумался о чём-то важном, уставившись перед собой невидящим взором.

Прежний музыкант сменился безбородым юнцом, тонкие пальцы которого извлекали из ландрона нежные звуки на пределе слышимости.

Посреди всего этого безобразия слонялась Галя, напустив на лицо глубокомысленное выражение: видимо пыталась сообразить, то ли спуститься вниз и сообщить, дескать предмет её изысканий бодрствует, то ли дождаться меня. Я помахал ей рукой, и кошка тотчас повеселела — проблема решилась сама собой. На радостях она подошла и обняла мою талию своей цепкой ручкой.

Так мы и подошли к трону: Галя ко всему прочему положила голову мне на плечо и энергично тёрлась бедром о бедро. Телохранители падишаха заволновались, переглядываясь между собой, но так ничего и не решились предпринять. Правитель посмотрел сквозь нас, потом искра узнавания промелькнула в его остекленевших глазах, и он начал энергично хлопать ресницами. Рука, свободная от важного дела сжимания сабельной рукояти, поднялась и потёрла переносицу.

— Ты сегодня рано, — сказал наконец падишах, — я привык видеть тебя несколько позже. Что-нибудь случилось?

— Ничего, заслуживающего внимания, — как можно беспечнее сказал я, — хотелось бы уточнить пару моментов, касательно нашего вчерашнего разговора.

По лицу падишаха скользнуло смятение, словно он тщетно пытался пробудить воспоминания. Ну хорошо, придётся ему напомнить.

— Мы разговаривали про Баджару.

— Ах, да, — правитель облегчённо хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и заметно оживился, некое движение возникло и в крохотном шатре его сестры, — так, когда ты собираешься отправиться на поиски этого негодяя? Откровенно говоря, я несколько позабыл подробности нашей беседы, но вроде бы ты собирался заняться этим сегодня?

— И этим и кое чем другим, — неопределённо протянул я, — но прежде чем отправиться в лавку, торгующую командирами бунтовщиков, хотелось бы определиться с одним малюсеньким вопросиком. Помнится, вчера кое-кто обещал исполнить любую мою просьбу, если я притащу Баджару во дворец. Так, или это обещание подзабылось вместе с остальными подробностями?

Лицо падишаха и без того смуглое, сейчас стало темнее самой чёрной тучи, налившись краской гнева. Пальцы сжались на рукояти оружия, а мышцы на полуобнажённом торсе напряглись, подобно канатам. Я, с интересом, наблюдал за пробуждающимся гневом августейшей особы — казалось правитель увеличивается в размерах, раздуваясь, словно воздушный шарик. Это продолжалось до того момента, пока из шатерка Саимы не раздался лёгкий смешок. Он подействовал на шар гнева, как острая игла. Падишах зашипел и продолжая метать искры ярости, заметно сбавил в размерах.

Я приготовился к резкой отповеди, но она пришла с другой стороны:

— Как ты осмеливаешься сомневаться в слове повелителя?! — прогремел под сводами зала мощный голос, — прочие отправлялись на кол и за меньшее!

— Амалат, — сказал я, не оборачиваясь, — привет, старина. Зачем расшумелся? Людей разбудишь…

Кряжистая фигура старого генерала, раскачиваясь на коротких ногах прошагала к трону и замерла на границе безопасной зоны. Усы бравого военачальника топорщились, а короткая бородка агрессивно торчала вперёд. В отличии от всех остальных обитателей дворца, ночью Амалат крепко спал, поэтому сейчас был бодр и крепок, словно выдержанное вино и точно так же готов к применению.

— Ты преступаешь допустимые границы, — пояснил он мне.

— Угу, угу, — покивал я головой, — желаешь отправить меня на кол?

Галя широко зевнула в лицо старому пердуну и демонстративно выпустила когти, позволив всем желающим оценить бритвенную остроту каждого коготка. Лицо Амалата исказила презрительная гримаса и он сказал, подбоченясь:

— Меня не пугают ваши ужимки! Я знаю, Царь Зла стоит за каждым вашим шагом и не боюсь козней его слуг!

— Браво, браво, наш стойкий оловянный солдатик! — я пару раз хлопнул отважному недоумку и повернулся к падишаху, — однако хватит дуться, не будь букой. Воспринимай как непреложный факт то, что я доставлю тебе Баджару. От тебя же требуется маленький пустяк — собрать на Центральной площади всех жителей столицы. Думаю, её размеры позволят это сделать.

Моя просьба поставила в тупик обоих и генерала, и его повелителя. Они изумлённо переглянулись. Не знаю, как долго продолжалась бы эта игра в гляделки, но тут из полумрака за троном возникла нескладная фигура визиря и Настиган, покряхтывая, занял полагающееся ему место. Он неторопливо разгладил растрепавшуюся бородку и негромко сказал:

— По-моему — ничтожная плата за избавление от этого разбойника, — в его глазах сверкнул странный огонёк, — совсем ничтожная. Однако — это решать повелителю, не мне…

— А что кроется за этой просьбой? — поинтересовался падишах, так и не вышедший из прострации, — зачем тебе собирать всех жителей Сен-Сенали?

— Ну вообще-то — это моё личное дело, — рассмеялся я, — может быть я хочу показать горожанам пленного преступника?

— А это неплохая идея, — падишах задумался, — мне и самому в голову приходило нечто подобное: публичная казнь человека, которого некоторая часть горожан воспринимала как…Впрочем, неважно. Достаточно того, что мне нравится эта идея. Генерал, займитесь немедленно!

— Слушаюсь, — глухо ответил Амалат и обстреляв меня взглядом тёмных глаз, повернулся к выходу. Его тяжёлые шаги громыхали в притихшем зале, заглушая едва слышимую мелодию.

У входа в помещение генерал замешкался, уставившись на странную парочку: Ольга запихивала внутрь мужчину, спутанного какими-то тряпками с ног до головы. Разглядев лицо пленника генерал, это было видно даже с моего места, вытаращил глаза и отпрянул назад. Потом, нахмурившись, выслушал несколько насмешливых фраз львицы и вышел наружу, но уже не таким твёрдым шагом, как раньше.

Я был немного сердит: проклятая своевольная кошка опять нарушила мои указания, притащив Баджару! А я ведь собирался ещё немного подразнить падишаха. Ну да ладно.

Впрочем, правитель не сразу обратил внимание на новых посетителей, сосредоточенно уставившись на меня с Галей (Если быть абсолютно точным — на стройные ноги моей кошки). Но кое-кто был намного внимательнее. Настиган потёр глаза, словно сомневаясь в увиденном, а потом подался вперёд, вцепившись тонкими пальцами в бороду. Оживление посетило и юдоль Саимы: её шатёр содрогнулся, точно его задел край урагана. Я рассмотрел две ладони, прижавшиеся к ткани изнутри и отпечаток лица, будто пытавшегося прорвать материю. Что-то подобное жалобному стону коснулось моих ушей, но не смогло отвлечь падишаха от созерцания воистину захватывающего зрелища.

И только когда странный хрюкающий звук, исторгнутый Настиганом, разорвал тишину, правитель поднял голову. Визирь сумел оторвать руку от бороды и теперь указывал дрожащим пальцем на приближающуюся пару, пытаясь изречь окостеневшими губами какую-то фразу. А падишах почти отпрыгнул назад, уперевшись лопатками в спинку трона, и я стал свидетелем того, как человеческие глаза увеличиваются до невероятных размеров. Мгновение мне казалось, будто они и вовсе выпрыгнут из орбит, но к счастью всё обошлось, и правитель сумел вернуть безмятежное выражение на своё лицо. Потом он посмотрел на меня.

— Сюрприз! — сказал я, под аккомпанемент Галькиного смеха, — и должен тебе сказать, это — далеко не последний сюрприз на сегодняшний день. Самое интересное ещё впереди! Скандалы, сенсации и расследования — оставайтесь с нами! Ну как, — я повернулся к кошкам, — я похож на телеведущего?

— Ведущего прогноза погоды, — едва слышно буркнула Ольга, выпихнув далеко вперёд совершенно очумевшего Баджару, — только все твои прогнозы — хреновые!

— Но откуда?! — воскликнул падишах, которому как ни печально, не было никакого дела до моего творческого роста, — это же Баджара!

— Кто бы мог подумать! — покачал я головой, а Галя снова рассмеялась, — мне и в голову не приходило…Ладно, шутки шутками, а потехе — час. Мы исполнили свою часть соглашения и ждём ответной услуги. Но, до этого…

— Я сдержу своё обещание, — на лице правителя появилась хищная ухмылка и он, оживлённо, потёр ладонь о ладонь, — Амалат уже выполняет мой приказ и к полудню все жители Сен-Сенали соберутся на Центральной площади.

— Всё это просто замечательно, — остановил я его пылкую речь и прищёлкнул пальцами, — однако есть некий нюанс, который мне хотелось бы прояснить. Насколько я помню, ты постоянно жаловался, дескать вот этот нехороший человек всё время откуда-то узнавал о твоих самых секретных планах. Сегодня ночью я не только поймал этого мерзавца, но и узнал, какой негодяй предавал своего повелителя.

Никто, кроме меня, не успел бы заметить этот мгновенный взгляд, брошенный пленником. Но я то знал, на кого он будет направлен и поэтому успел его перехватить. Прелестно, прелестно…Усмехнувшись, я поднял вверх указательный палец и сказал:

— Однако! — в этом месте должна была быть драматическая пауза, позволяющая всем проникнуться важностью момента, — прежде чем сорвать покровы и лишить тайну девственности, я должен спросить у тебя кое о чём. Скажи, после того, как я изловил для тебя твоего злейшего врага, доверяешь ли ты мне полностью? Станешь ли ты сомневаться в моих словах, какими бы странными они не показались? Поверь, истина может оказаться весьма неприятной. Для тебя.

Последнюю фразу я выделил специально для визиря, который всё это время сидел, словно зачарованный, потирая тонкие ладошки с рассеянной ухмылкой на физиономии. Сообразив, что сказанное предназначалось для его ушей, Настиган стёр улыбку с лица и наклонился вперёд.

— Как же я могу сомневаться в твоих словах, человек-джинн, — падишах широко улыбнулся и развёл руками, — после всего, сделанного тобой? Я привык к человеческой подлости и неверности, поэтому ты вряд-ли удивишь меня. Догадываюсь, изменником может оказаться кто угодно. Даже мой верный помощник.

Настиган даже поперхнулся: надо же, какое доверие со стороны повелителя!

Вот только падишах так ничего и не понял. Ну хорошо, тогда дубиной тебя, промеж глаз! Получай, за свою тупость!

— И даже твоя родная сестра? — небрежно поинтересовался я, почёсывая Галин животик, — даже Саима? Отличная рассказчица мерзких историй, придуманных ею, великолепная советчица и замечательная лю…Тсс! Скажем: подруга.

Ой-ой! Что это случилось с падишахом? Он забыл, как дышать и говорить! Губы шевелятся, а звука нет. Кто отключил звук? Немедленно включите! О, включили…

— Доказательства! — проскрипел несчастный пожирая взглядом обитель змеи подколодной, — до-ка-за-тель-ства!

— А так соловьём разливался про доверие, — укорил я его и повернулся к Настигану, — думаю, если бы твой визирь был немного посмелее, то уже давно предоставил бы тебе целый ворох этих самых доказательств. Он-то уже давно подозревал. Кстати, любезнейший, можешь не ждать своего шпиона — нет его, весь вышел. Лучше готовить надо своих людей! Так вот, когда мы отправились в Сен-Харад, присоединился к нам попутчик, приятный такой молодой человек. К сожалению, он несколько стеснялся нашего общества, поэтому пришлось его прикончить, так же, как он прикончил Настигановского прихвостня. А молодого человека, как я вспомнил, звали Сираф. И друг у него был — Халтаф. И оба они были особо секретными посланцами твоей сестрички. Заметь, не шпионами, а именно — посланцами. Думаю, нетрудно будет выловить Халтафа и поджарить ему пятки: получишь желаемые доказательства.

Из шатра донёсся тихий вздох, а падишах заскрежетал зубами, видимо не зная, как ему поступить: то ли вцепиться в горло Баджаре, то ли выяснять отношения с родной сестрой. А вот на тощей физиономии Настигана расцвела пышная усмешка; наконец-то старый змей дождался своего звёздного часа! И на это напряжённое молчание наслаивались тихие печальные звуки ландрона, делая происходящее похожим на сцену из какой-нибудь слезливой мелодрамы. В такой момент кто-то, из действующих лиц, должен был разразиться длинной проникновенной речью, позволив зрителям сбросить напряжение и разрыдаться. Ну, или расхохотаться.

В общем-то так и получилось.

— Я, — грозно рыкнул падишах, но был прерван едва слышным шелестом, донёсшимся из-под тёмной материи шатра.

— Погоди, брат, — голос Саимы звучал тихо, но очень твёрдо, — нет резона скрывать мою связь с Баджарой — старый ублюдок, сидящий рядом с тобой, следит за каждым моим шагом; рано или поздно он, всё-равно, рассказал бы тебе. Я не собираюсь извиняться. Почему? Расскажу чуть позже. И уж точно я не держу зла на этого беловолосого убийцу. Почему-то я просто не могу этого делать, хоть именно он превратил мою жизнь в ничто, в пыль. Поверь, наступит момент, и он проделает то же самое и с тобой.

Беловолосый убийца — это я, если кто ещё не понял. Маленькая тварь не смогла отказать себе в удовольствии укусить меня напоследок. А сердиться она и в самом деле не может: как можно злиться на того, кто каждую ночь заставляет тебя кричать от удовольствия? А вот насчёт того, что я уничтожу её брата…Очень близко к истине. Но зачем же так мелко: почему одного падишаха?

Но я отвлёкся; Саима продолжала свою лебединую песнь. Поскольку я уже неоднократно выслушивал сочинения этой распутницы, то рискнул бы озаглавить её исповедь как:

Не так давно это было, и знающие старики ещё могут припомнить подробности происходящего, но промолчат, опасаясь за сохранность седых бород.

В одном королевстве воцарился падишах со своей молодой женой. Поначалу чувства супругов были крепки и узы супружества нерушимы, посему ничто не омрачало их счастья. Но Царь Зла не дремлет, и счастливые супруги стали вызовом для него. Незаметно он проник во дворец и поселился в опочивальне королевской четы. К тому времени у падишаха появились дети: близнецы — мальчик и девочка. Родители души не чаяли в этом подарке богов и продолжали любить друг друга.

Но Царь Зла уже начал своё чёрное дело и его ядовитые слова полились в уши супругов, отравляя их мысли. Началось постепенное охлаждение чувств: супругам казалось, будто они стали замечать недостатки, которых не было прежде. Падишах завёл себе наложниц, а его жена открыто флиртовала с придворными. Во дворце установились новые правила, когда никто не имел никаких обязательств ни перед кем. И вот в этом разврате и непрерывных плотских утехах начал распускаться цветок двух юных душ. Он впитывал миазмы зла, словно губка, потому как никто не желал, да и не мог защитить его от дыхания повелителя ада.

Мальчик и девочка достигли возраста расцвета, когда Царь Зла, прочно обосновавшийся во дворце, обратил на них свой чёрный взор. Это были последние остатки светлого начала в проклятом месте, и он решил стереть их, без остатка. Вновь лился чёрный яд и вновь внимали ему уши несчастных.

И падишах оценил оформившееся тело своей дочери, воспылав тёмной страстью к родному ребёнку. Такие же чувства охватили и его супругу, когда взор её пал на родного сына. Немного времени потребовалось, дабы свершилось тёмное дело, и Царь Зла ликовал, исходя хохотом.

Но и этого ему показалось мало.

Словно чёрная патока, поток его отравленной сладости, вкушался несчастными детьми, уже поражёнными ядом похоти. И случилось так, что они полюбили друг друга. Тёмное пламя их противоестественной страсти взметнулось до небес и пожрало оставшиеся здравые мысли. Дочь возненавидела родную мать, как соперницу, а сын признал врагом отца. Тайно встречаясь и предаваясь утехам, брат с сестрой замыслили злодеяние. Они купили у придворного колдуна заморское зелье и подмешали его в кушанья своих родителей, решившись умертвить обоих. И те — умерли. Никто не смог бы заподозрить родных детей в подобном злодействе, и колдун отправился на кол за преступление, которого не совершал.

Так к власти пришёл молодой падишах, лучшим советником которого оказалась его сестра. Она же была и его единственной любовницей. Но, со временем, эти отношения стали тяготить правителя, облечённого почти безграничной властью. Сестра почувствовала, как на смену прежней любви приходит холод. Это заставляло её страдать и искать прежнего огня в другом месте.

Но что бы ни говорили сплетни, в первую очередь она нуждалась в родстве душ, а не близости тел. Именно поэтому она отринула старика-визиря, домогавшегося её. Тот же затаил, в ответ, чёрную злобу и задумал отомстить строптивице. Подходящий случай подвернулся достаточно скоро.

Сестра падишаха познакомилась с молодым человеком, красивым, умным и романтичным. Она оказалась поглощена своими чувствами и её не остановило даже то, что юноша был бунтовщиком — врагом её брата. Но внутренне она страдала, ибо любовь к брату всё это время оставалась с ней, терзая старую рану. И она помогала одному, чтобы предать его, а после помогала другому и совесть безжалостно мучила её.

В тот час появились странные существа, принявшие человеческий облик. Люди называли их джиннами и боялись их, пуще смерти, ибо смертью они и были. Один из них положил глаз на злосчастную сестру, и она не смогла устоять против его тёмной магии. Но в этой связи не было истинной страсти, а лишь чёрное колдовство джиннов. Деля ложе с посланцем Царя Зла, девушка получала небывалое наслаждение, но понимала, насколько она безразлична новому любовнику.

Мир девушки разваливался на куски: она любила двух мужчин, враждующих между собой и спала с чуждым существом, не в силах отказаться от его ласк. И всё это время за ней следил отвергнутый поклонник. Так не могло продолжаться слишком долго — близилась развязка.

Но она оказалась страшнее, чем могло представиться. Падишах, её брат, завёл связь с одной из женщин-джиний, напрочь позабыв про сестру. Его враг, молодой любовник несчастной, воспылал страстью к другой девушке и всё реже отправлял послания бывшей возлюбленной. В довершение всего, теперешний повелитель сестры падишаха, человек-джинн, смеясь, рассказал ей о своём замысле. В его планы входила смерть всех близких девушки, а после — и её. Но сказав всё это, он связал её уста несокрушимой печатью молчания.

Душа девушки была разбита. Последней каплей оказалось зрелище возлюбленного, доставленного на казнь к её брату. Не было пути к спасению, и девушка решила разорвать последнюю нить, связывающую её с жизнью, но прежде облегчить душу от камня, гнетущего её. Открыть все секреты, накопленные за недолгую жизнь. Она проклинает Царя Зла, но прощает всех людей, послуживших его орудиями.

Рассказ окончился.

Настиган пытался спрятаться между подушек, чтобы блуждающий взгляд падишаха не наткнулся на него. Галя, с напряжённым видом выслушавшая всю эту галиматью, посмотрела на меня мол, о чём шла речь? Лучезарно улыбаясь, я пожал плечами, дескать, что взять с сумасшедшей, но при этом слегка слукавил — эта история была поприличнее, чем остальные опусы Саимы. Вот она, неприглядная картина жизни верхов: сплошной разврат и насилие! Да ещё и лицемерие; списывать собственные грехи на мифических персонажей!

Из шатра раздался полувсхлип-полустон и плотная материя содрогнулась, словно кто-то толкнул её изнутри. Не успел я начать гадать, что же это могло означать, а падишах уже вскочил на ноги и ударил кулаком по хрупкому сооружению, опрокинув чёрную башенку на бок. Чёрный шёлк густых волос рассыпался по горе подушек, и тонкая рука безвольно упала поверх испорченной причёски. Лицо Саимы отражало безмятежное спокойствие, а глаза оказались плотно закрыты, точно их хозяйка уснула глубоким сном. Причина столь крепкого сна была очевидна — из обнажённого живота девушки торчала изогнутая рукоять, инкрустированная тёмно-синими камнями. Крови не было вовсе, но что это означало? Грудь не шевелилась, стало быть всё кончено. Прощай, моя крикунья. Когда она успела сунуть в себя эту железяку — кто знает? Умерла так же тайно, как и жила.

Из груди правителя донёсся глухой рык, наполненный животной болью. По смуглому лицу катились крупные слёзы и именно сейчас стало ясно, насколько ещё молод правитель Сен-Сенали. Он поднёс к лицу крепко сжатые кулаки и упёрся ими в виски. Мычание боли внезапно сменилось оглушительным воплем ярости, пробудившим большинство спящих гуляк в зале. Сообразив, что происходит нечто неладное, они начали спешно покидать, ставшее небезопасным, место.

Настиган медленно крался между подушек, не отрывая взгляда от окаменевшей фигуры своего повелителя и в его тусклых глазах плескался ужас. Однако улизнуть ему не удалось. Вздохнув, до треска в рёбрах, падишах обернулся и ткнул пальцем в советника, намеревающегося дать дёру. Тот мгновенно замер, оказавшись в неприглядной позе: задница поднята вверх, а лицо прижато к подушкам.

— Взять его! — всхлипнул падишах и заскрежетал зубами, — содрать шкуру с мерзавца, но очень медленно, пусть он успеет увидеть, как насадят на кол головы всех его родных! Если негодяй ускользнёт до того момента, когда последняя голова займёт полагающееся ей место — я проделаю с вами то же самое.

Настиган издал звук в котором не осталось ничего человеческого — это был дикий визг сломавшегося механизма. В его руке появился тонкий изогнутый клинок. Как он его собирался использовать; то ли убить своего повелителя; то ли последовать примеру Саимы, осталось загадкой. Гвардейцы (справедливо опасаясь за свои шкуры) действовали очень быстро и чётко: десяток крепких рук вцепились в извивающееся тело Настигана, мгновенно обезоружив старика и заломив руки за спину. После этого, продолжающего визжать визиря поволокли прочь из зала, который успели покинуть самые тупые из придворных.

Оставались только танцовщицы, музыкант и личные телохранители. Взмахнув рукой, падишах отпустил девушек и парня с ландроном — тех, словно ветром сдуло.

Пока происходили все эти забавные события я развлекал кошек, рассказывая им истории из жизни королевских конюших. Галя буквально корчилась от смеха, присев на огромную цветастую подушку и пыталась руками изобразить финальный эпизод последней истории. Это сражало её ещё больше. Даже Ольга делавшая вид, будто её не интересуют мои примитивные анекдоты, не смогла удержаться от сдерживаемой улыбки. Впрочем, мне и самому нравились несколько историй. Особенно вот эта, где главный конюх заходит в стойло и видит свою жену. А та…Но нет, в следующий раз.

Тем временем падишах стал на колени и поцеловал неподвижную руку своей сестры. Это так напоминало завязку самой первой истории, что у Гали началась истерика, а Ольга не выдержала и громко расхохоталась. Телохранители падишаха уставились на кошек с искренним ужасом, а правитель содрогнулся, будто по его спине прогулялась тяжёлая дубина. Он поднял голову и повернул к нам лицо, залитое слезами. Осмотрев скорбную физиономию Баджары, неотрывно глядящего на Саиму и веселящихся кошек, он перевёл пылающий отчаянием взор на меня. Я усмехнулся и помахал рукой: мы ещё здесь!

— Не понимаю! — проскрежетал падишах, почти не разжимая зубов, — должны же у вас быть хоть какие-нибудь чувства…Люди-джинны, посланцы Царя Зла, неужто в вас нет ничего человеческого? Даже та похотливая тварь, которую я послал на казнь или этот ублюдок, стоящий передо мной; все они ближе мне, чем вы! Один боится за свою жалкую жизнь, второй — скорбит о потере, подобно мне. Но вы…С каким наслаждением я прикончил бы вас всех своими собственными руками!

— Руки коротки! — сообщил я ему очевидную истину, — ладно, продолжай скорбеть о своей дохлятине, но не забудь — в полдень нужно явиться на центральную площадь. Думаю, ты нам ещё пригодишься. Да, пленника мы пока забираем.

Падишах хмурясь, смотрел на меня и в его глазах бурлило непонимание. Не удивительно! Разве человеческому разуму может быть доступна логика льва? Как может смертный проникнуть в замысел бога? А не может — пусть и не пытается.

— Бога? — женщина осторожно качает головой, — ты слишком много берёшь на себя, хищник. К счастью, ты ошибаешься.

Один из охотников, пошатываясь, проходит мимо, узкими глазками ощупывая клетку, меня и наконец, человека, сидящего передо мной. На сальной физиономии заметна откровенная похоть. Если бы собеседница не находилась в таком авторитете, среди жителей Сревенага, пьяная скотина уже начала бы домогаться её. Ненависть тёмной волной поднимается внутри, но, к сожалению, я умру так и не сумев добраться до ублюдка, столь долго пытающего меня.

— Почему? Потому что бога невозможно засунуть в клетку?

— Нет, — человек закрывает детёныша от взгляда пьяной твари с треспом в волосатой лапе, — ты, хоть и пытаешься казаться бесстрастным вершителем судеб, всё же оставляешь в себе частичку сопереживания. Твой голос дрогнул, когда ты упомянул смерть этой несчастной.

— Ты ошибаешься.

Так ли?

Вилена на полу библиотеки смотрит на меня и её глаза больше не светятся неистовым желанием жить. Письмо Миляты падает из ящика, и я тупо смотрю на него, вспоминая давно умершую баронессу. «Мой ангел» — так она называла меня. Постаревшая, но не сломленная Лилия стоит у окна, изготовившись умереть, но не отступить. Волосы Саимы чёрным шёлком рассыпаются в руках рыдающего падишаха.

— Ты ошибаешься, — повторяю я, но голос дрожит и прерывается.

— Ну ладно, пора в дорогу, — сказал я львицам, — Ольга, забирай этот мешок с неприятностями. Оставим бедного падишаха наедине с горем. Пусть поплачет — так все психологи рекомендуют.

Абсолютно безлюдный зал окружал нас, когда мы неторопливо шествовали к выходу. Первый раз на моей памяти здесь царила полная тишина. Даже белые хищники, прикованные по углам, замерли, словно статуи, а шустрые обезьянки вовсе удрали подальше от ставшего таким негостеприимным, места. И только тоскливые воющие стоны за моей спиной показывали, кто-то живой здесь ещё оставался.

— Кстати, — поинтересовался я, вспомнив момент из финального рассказа сестры падишаха, — кто из вас крутит шашни с правителем? Я не имею в виду — переспать пару раз, а постоянные отношения?

— Наташка, — не задумываясь, ответила Галька, — она, вроде, собиралась повлиять на него, обратить к свету и преобразовать Сен-Сенали в систему, подчиняющуюся законам равновесия.

Последние слова звучали очень знакомо, но крайне диссонировали с обычной речью кошки: очевидно она цитировала кого-то другого. Нетрудно догадаться, кого. Странно, но мне не было известно об этих, далеко идущих планах нашей кошечки, не от мира сего. Правда, теперь стали понятны, удивлявшие меня (да и не только) последние указы правителя.

— Куда мы кстати, идём? — тихо спросила Ольга, продолжая пихать понуро бредущего Баджару, — если у тебя нет ничего важного, то у меня имеется пара-тройка неотложных занятий. Очень личных.

— Можешь проваливать, — разрешил я, поскольку до назначенного часа ещё оставалось время, — но чтобы в полдень ты была на Центральной площади. Иначе я буду сердиться и громко топать ногами.

— Не стоит, я — буду, — усмехнулась Ольга, но как-то криво, — это и в моих интересах. Забирайте багаж.

С этими словами, она пнула пленника в мою сторону и молнией метнулась вниз по лестнице. Переведя взгляд с остывающего следа Ольги на Баджару, я заметил некоторое замешательство на его смуглом лице. Казалось, будто парень пытается что-то вспомнить и у него это никак не выходит. Наверное, все эти удары по голове должны были привести именно к такому результату. Пусть не переживает: ничто так не лечит головные боли, как сабля палача — радикальное средство от мигреней и прочих заболеваний.

— Может быть займёмся любовью? — предложила скучающая Галька, непосредственность которой всегда вызывала у меня искреннее одобрение, — надо же на что-то потратить свободное время!

Я обдумал эту идею — она была абсолютно права: до полудня было ещё достаточно далеко и других дел у нас не было. Нужно было только найти подходящее место. Возвращаться в осквернённое логово я не желал, а тут ещё и Баджару надо было куда-нибудь спрятать, дабы никто из доброжелателей не перерезал ему глотку раньше времени.

Не долго думая, я изложил всё это Гале, которая всегда решала подобные задачки самым простым способом. Выслушав меня, кошка заявила: вообще-то постоянного места проживания у неё нет (после Лисичанска её привычки так и не изменились) и предложила прогуляться по запретным уровням, где она частенько развлекалась. Баджару кошка решила прихватить с собой, чтобы оставался на виду, во время наших утех.

Всё это она выпалила, не задумываясь ни на секунду, да ещё и удивилась, почему это я забиваю голову подобными мелочами? Вот уж действительно — идеал хищника; простые проблемы она решала простыми методами, а сложные — вовсе не замечала, словно их и не было. Мне всегда хотелось, чтобы и остальные члены Прайда вели себя точно так же.

Подталкивая обузу, мы спустились на заброшенные этажи. Здесь уже всё было спокойно: толи охрана изловила бестию и увела прочь; толи хитрая тварь ухитрилась разорвать всех охранников и удалилась в своё логово. На моей памяти бывало и так, и эдак. Для нас это не имело никакого значения.

Ступая по крошащимся плитам пола, покрытым плёнкой какого-то мха, мы шли по сумрачным переходам, заглядывая в комнаты, попадающиеся нам на глаза. Все они мало соответствовали моим представлениям о романтическом приключении. Эти растения и куски обвалившихся стен — я готов смирится с таким бардаком, но вот всё остальное…Кто бы мог подумать, что в королевском дворце будет эдакая свалка, состоящая из куч мусора, животных испражнений и человеческих останков, в разной степени разложения! Согласитесь — мало приятного, когда во время секса, с одной стороны лежит полуистлевший ковёр, а с другой — скалит зубы обглоданный человеческий череп.

Галя решительно шагала вперёд, бросая по сторонам лишь мимолётные взгляды. Казалось она была точно уверена в своём курсе. Наконец, львица остановилась, издав радостный возглас и поманила меня пальцем.

— То, что надо, — сказала кошка, — я бываю здесь довольно часто. Самое лучшее место на этаже. Ниже тоже есть неплохие комнатки, но там пованивает.

Она, как обычно, оказалась права: здесь можно было отдохнуть. Кто-то приволок сюда новый пушистый ковёр и тщательно очистил помещение от мусора. Лёгкий ветерок, проникающий через густую поросль лиан, закрывающих окно, выдувал все неприятные запахи, наполняя комнату лёгким цветочным ароматом.

Пока я понапрасну терял время, осматриваясь и обнюхиваясь, Галя кувыркнулась на ковре, приняв позу профессиональной соблазнительницы. Руки её поддерживали голову, позволив белым волосам рассыпаться по ковру; одна нога оказалась чуть согнута, а вторая — вытянута до предела, позволяя глазу наблюдателя в полной мере оценить её невероятную длину. К тому же, во время кувырка, львица успела уничтожить призрак одежды и теперь была полностью обнажена.

— Ждёшь какого-то особого приглашения? — поинтересовалась она и медленно провела ступней ноги по лодыжке другой, — возможно, не мешает избавиться от некоторых предметов, обременяющих тебя?

Идея была разумной, поэтому я положил тресп на пол у стены и пнул Баджару. Просеменив спутанными ногами, в напрасных попытках сохранить равновесие, пленник завалился на бок. Однако, в данный момент его, похоже, волновало вовсе не падение. Вращая головой, он изумлённо переводил взгляд с меня на Галю и обратно.

К этому времени моя одежда перешла в область воспоминаний, а я медленно опустился на пол рядом с кошкой. Грудь её бурно вздымалась, глаза блестели, подобно двум экзотическим морским камешкам, а пухлые губки приоткрылись, ожидая предстоящий поцелуй.

Однако, до этого дело так и не дошло. Баджара, всё это время ворочавшийся на полу, исторг из груди хриплый смешок и закашлялся. Пришлось отвлечься и прояснить причину его веселья. С некоторым запозданием я подумал о пользе хорошего кляпа.

Пленник рассматривал нас и его губы кривились в странной ухмылке. При этом, головная боль так и не оставила его, потому что по его смуглому лицу продолжали струиться волны страдания, стирающие дикую усмешку.

— Ну и что тебя так развлекает? — спросил я, подумав: не излечить ли болезного от терзающих его приступов, посредством сильного удара в голову, — почему бы тебе не полежать спокойно, хотя бы некоторое время? Подумай сам: другие парни, перед казнью, вынуждены смотреть на тупые рожи надзирателей и нюхать испражнения своих сокамерников, а тебе предоставился уникальный шанс слегка поразвлечься. Поэтому расслабься и смотри порнуху.

— И вы собираетесь заниматься этим у меня на глазах? — голос Баджары переполняло искреннее изумление, — я конечно слыхал о людях, которые обожают, если кто-то смотрит на них…

Этим он меня крепко достал!

— Запомни, — как можно строже сказал я, — мы — не люди! Поэтому нам абсолютно плевать на мнение низших существ, подобных тебе. На нас не распространяются человеческие законы и мораль! У нас есть собственный путь, которому мы и будем следовать.

Галька слушала нашу пикировку с брезгливой терпимостью. Она прекратила изображать бурную страсть, большая часть которой была подробной имитацией виденного у человеческих самок.

Стоило мне закончить последнюю фразу и судороги боли, искажавшие лицо пленника прекратились. Его физиономия словно осветилась изнутри и у меня появилось ощущение того, что не будь руки Баджары связаны, он бы хлопнул себя по лбу.

— Вот! Вот так она и говорила! — пробормотал он, — как я мог забыть? Касания холодных пальцев и слова, слова…Так легко.

— Что, что? — я даже привстал, вспомнив рассказ Назири о каких-то холодных руках, которые мучили его, — ты о чём там толкуешь? Выкладывай!

— Это никак не может подождать? — прошипела Галя, но я только отмахнулся от неё.

— Теперь я вспомнил всё, — едва слышно сказал Баджара и побелел, точно лист бумаги, — каким же я был дураком! Разве можно было верить льву, даже если он обещает стать на твою сторону…

Верить льву?! Не могу сказать, будто эта фраза поставила всё на места, однако она напрочь отбила все мои мысли о сексе. Хотелось взять пленника и трясти его до тех пор, пока из него не вывалится вся правда. Но ничего этого делать не потребовалось, потому как Баджара уже начал рассказывать сам.

— Я сражался с падишахом, считая его методы управления государством — тираническими, — начал пленник, точно цитировал учебник по истории, — мне казалось, достаточно свергнуть его власть, и я смогу всё исправить. Потом, всё усложнилось. Я встретил Саиму и к моей цели прибавилась личная неприязнь. Наверное — это было неправильно, но наша связь только помогала моей борьбе. А потом ситуация запуталась окончательно.

Сначала появились вы — люди-джинны и Саима тотчас прислала мне сообщение, в котором называла вас посланцами Царя Зла. Но я легкомысленно отмахнулся от её записки, ведь именно в тот момент повстречался с Зутрой. Она была красива, как и Саима, но совершенно по-иному. Если моя прежняя возлюбленная казалась тёмной ночью, полной зловещих тайн, то Зутра была светлым днём, пронизанным солнечным светом. Она, жрица культа Змеи, добровольно связала себя узами поклонения мне, став более, чем женой и другом. Я, глупец, решил, будто Саима пытается вернуть моё расположение, придумав какую-то страшную сказку. Как я ошибался!

Баджара потряс головой и с его глаз сорвались две слезинки. О, ещё один плакса! Расчувствовался, стало быть!

— Однако, чуть позже, и другие шпионы принесли рассказы о многочисленных убийствах в ночной столице. Молва недвусмысленно связывала эти смерти с таинственными существами, нашедшими приют во дворце падишаха. Получалось, правитель не только приютил мерзких убийц, но ещё и покрывал их злодеяния. Следовало положить этому конец!

Но все мои усилия пропали втуне. Отправленные убийцы не возвращались, и я ничего не мог узнать об их судьбе. А чуть позже мне открылось уже давно известное падишаху — львы оказались неподвласны человеческому оружию: кинжал, копьё и стрела не могли даже оцарапать их кожу.

Тем не менее, я не терял надежды, отправляя лазутчиков в поисках предметов, способных послужить благородной цели. Упорные усилия принесли определённый результат. Правда совсем не тот, на который я рассчитывал. Будь проклято моё упрямство!

Однажды глубокой ночью в моей комнате появилась женщина в чёрной одежде. Как она смогла незаметно преодолеть посты охраны и телохранителей — я не знаю по сей день. Мои люди попросту не заметили её. Той ночью Зутра оказалась на высоте, в отличие от меня. Пока я, окаменев от неожиданности, разглядывал странную гостью, девушка выхватила кинжал и попыталась прикончить неизвестную. Та даже защищаться не стала, позволив моей подруге осуществить попытку. Однако, это оказалось бессмысленно — клинок не сумел даже оцарапать незнакомку. Я понял, кто навестил меня и приготовился к смерти, зная, насколько безжалостны львы.

Только всё обстояло совсем не так, как представлялось мне. Гостья спокойно отстранила Зутру и присела на край нашего ложа. Некоторое время она рассматривала меня так, словно я был не живым человеком, а каким-то предметом, который собирались использовать. Потом она рассмеялась и сообщила о цели своего прибытия. Честно говоря, я был поражён, до глубины души.

Львица пришла, помочь в моей борьбе против её собратьев. Во всяком случае так это прозвучало в её устах. В это трудно было поверить — где это видано, чтобы хищники начинали убивать друг друга, когда вокруг полным-полно добычи? Но она сказала: это — не моего ума дело и простым людям не понять высших существ, а потом начала давать указания.

Хищница рассказала мне о гробокопателе Филаме, который работает на предводителя львов. Тот, по её словам, нашёл в одной из гробниц оружие, способное убивать этих странных существ. Кроме того, гостья подробно рассказала, где находятся тайные убежища львов и объяснила, как поступить, чтобы незаметно проникнуть туда. Всё казалось простым и лёгким — убийство львов, а после — свержение падишаха. От меня же требовался сущий пустяк: украшения с тел убитых львов — медальоны и какую-то цепочку с руки предводителя…

— Сущий пустяк! — я даже хрюкнул, от негодования, — вот сучка! Какую-то цепочку! Продолжай!

— Я согласился, — поколебавшись, продолжил Балжара, — но я не подозревал тогда, каковой будет истинная цена моего согласия. У меня множество дел и обязанностей, поэтому я упустил из виду общение львицы с Зутры и её удалось легко убедить в том, что моей жизни угрожает опасность от рук убийц, подосланных падишахом. Хитрая тварь забрала мою любимую, пообещав проделать некий обряд, после которого та станет неотразимой для любого мужчины. Причём желанной до такой степени, чтобы увидев, её тот не смог разумно реагировать на происходящее.

Я попытался отыскать обоих, но они словно сквозь землю провалились. А спустя несколько ночей, во время моего сна, произошло непонятное. Сначала у меня возникло стойкое ощущение будто в комнате я не один. Кто-то, таящийся в тенях приблизился к моей кровати и сквозь сон я почувствовал, как он склонился надо мной. А затем руки, холодные, словно сама смерть, коснулись моей головы и ледяные пальцы огромным пауком побежали по лицу. Я должен был пробудиться, так как сплю очень чутко, но напротив, заснул ещё крепче.

Прикосновения продолжались и от этих касаний меня попеременно бросало то в холод, то в жар. Временами я возбуждался, словно со мной возлежала прекраснейшая из женщин, а потом превращался в камень, не ощущающий собственного тела. Сколько всё это продолжалось — не знаю. Потом, через волны жара и холода, я расслышал тихий голос. Непонятные слова лились бесконечным потоком и превращались в липкую паутину, опутывающую мой разум.

Мне казалось, будто я, спеленутый плотной нитью, падаю в бездонную пропасть, наполненную густой маслянистой тьмой. Колдовская речь оборвалась и в тот же миг я рухнул на самое дно этого бездонного провала.

Странные сны будоражили меня, пока я лежал в этом липком мраке. Мне чудилось, некая тварь поселилась в моём теле и подчинила его своей власти. Эта тварь ходила вместо меня, смотрела моим глазами, слушала моим ушами и отдавала приказы моим ртом. Сказанное ею настолько противоречило моим замыслам, что мне хотелось разорвать свои путы и восстановить власть над телом. Однако все усилия были тщетны и оставалось только утешать себя тем, что это — лишь сон.

Твой удар сумел вырвать меня из мрачной бездны, но не слишком ли поздно? Мой друг и брат убит, видимо по моему приказу; моя любимая, подчиняясь хищной твари, скитается неизвестно где, а Саима, — здесь Баджара запнулся, и слеза выкатилась на его небритую щёку, — я ведь не утратил своей прежней любви! Каково мне было видеть, как она умирает на моих глазах! В этой смерти тоже повинен я…А моя армия? Она превратилась в банду кровожадных фанатиков и бандитов, которые ведут себя хуже, чем солдаты падишаха. В моей голове мелькают воспоминания напоминающие полуночный кошмар, но теперь я знаю — это вовсе не сон. Моё имя будет проклято и забыто…Зачем я доверился посланнице Царя Зла?! Никому из вас нельзя доверять…

Последовала ещё парочка самоуничижительных фраз, но я пропустил их мимо ушей. Вся необходимая информация была получена, оставалось её как следует обдумать. Кто-то из львиц задумал играть в очень забавную игру, которая вне всякого сомнения называлась: все умрут, а я останусь. Теперь все странные события последнего времени получали совершенно иное освещение. И в этом новом свете была видна моя голова, надетая на кол. Нет, остальные головы Прайда там тоже присутствовали, но только в качестве антуража. Просто, чтобы мне не было скучно.

Я взглянул на Гальку: кошка показала мне язык и демонстративно отвернулась, показывая, что рассказанная история её ничуть не заинтересовала. Готов поклясться, она даже не сообразила, какая важная информация проскользнула мимо её очаровательных ушек. Да и ни к чему ей все эти интриги. В пустой красивой головке есть место для чего угодно, кроме таких сложностей — они там не помещаются. Спланировать то, о чём рассказал Баджара, Галя не сумела бы и за целую эпоху.

А вот кто сумел бы, так это Наташа: она умна, глубока и хорошо читает в душах людей (и не только, чёрт возьми!). Львица способна бороться, добиваясь своей цели и её связь с падишахом верное тому доказательство. Не её вина, что преобразование Сен-Сенали не состоится. Если бы мы сейчас находились в Лисичанске, я бы, ни секунды не колеблясь, обвинил её в заговоре и, скорее всего, оказался бы прав. Но…С тех пор утекло много воды и Наташа дано перестала быть той безумной сукой, способной убивать по ничтожной прихоти. Поэтому её кандидатура отпадала.

Илья? Я даже хрюкнул от сдерживаемого смеха. Нет, смена облика вполне возможна, но мой прямолинейный товарищ скорее бы устроил нечто, подобное честной дуэли, припомнив мне Вилену и ещё парочку подзабытых девиц. Однако, со временем, лев всё больше принимал свой статус и уже не рвался оспаривать каждый мой приказ.

Впрочем, весь этот анализ и сопоставление фактов был всего навсего самообманом, попыткой оттянуть момент принятия решения. Единственная, кто мог стоять за происходящим и кто всё это время стоял за ним, никогда не скрывала своих намерений. Я просто не мог поверить, что она способна зайти настолько далеко. Возможно оплеухи, которые Ольга регулярно получала от меня за невоздержанную речь и самостоятельные выходки, подтолкнули её на путь заговора? Да нет, о чём я. Понятное дело, никто и не думал прощать и забывать смерть любимого волка. Последнее время кошка и вовсе забыла про наше соглашение, непрерывно напоминая о его гибели. Скорее всего находка Филама, от которой я так легко отмахнулся, послужила катализатором той дьявольской смеси в её голове, которая ждала своего времени и наконец дождалась.

Нет, я не ощущал бешенства по отношению к мятежной львице и не был ею разочарован. Честно говоря, я был даже восхищён её хитроумным планом. Некоторое недоумение вызывало лишь намерение уничтожить и остальных членов прайда. Впрочем, в своей ярости и растущем безумии, кошка могла перенести мою вину и на остальных.

А теперь я её убью. Очень жаль. Жаль этой необузданной натуры, этого сексуального тела и всех тех тайн, которые она унесёт с собой. Я понятия не имею, как она зомбировала Баджару и никогда не слышал, чтобы Илья заикался о чём-то подобном. Однако оставлять в живых этот, занесённый над головой меч было бы, по меньшей мере, глупо.

Однако…Срочное бегство кошки из тронного зала, о чём оно говорило? Львица не могла не понимать: рано или поздно, Баджара придёт в себя и расскажет о своей коварной помощнице, дав нам ключ к пониманию событий. И тогда…А что, тогда? Даже, если Оля уверена — тайны больше нет, она всё равно придёт на площадь, но уже не скрываясь за чужими спинами. Так куда она направилась сейчас?

— Ты всё время вспоминаешь какого-то волка, убитого тобой, которого любила твоя кошка. Кто он?

Девчушка уже не дремлет, но в её огромных глазёнках ещё плывут клочья сонного тумана. Позднее время, большинство жителей Сревенага уже погасили огни и легли спать. Почему этот человек продолжает задавать свои неудобные вопросы в тот момент, когда я едва удерживаюсь на краю жаждущей тьмы?

— Волк, — просто отвечаю я и опускаю глаза. Почему мне стыдно? Перед кем? Перед этим человеком? Перед мёртвой львицей? Перед…Собой? — раса существ, похожих на нас, но питающихся энергией животных. У нас могут быть дети. Оля хотела детей, от своего волка и собиралась покинуть прайд, поэтому мне пришлось убить её любимого.

Странно, но на лице человека нет осуждения, лишь печаль.

— Ты упоминал об изменении в её характере. Какой она была до твоего злодеяния?

Я пытался стереть это из памяти и у меня почти вышло. Жалкие обломки, вот и всё, что осталось. Но и этого достаточно, для неистовых судорог внутри.

— Мягкой, самой мягкой из всех моих кошек. И, — мне, почему-то, очень трудно это произнести, — если бы львы могли любить, мы бы любили друг друга.

Женщина согласно кивает, точно я в чём-то подтвердил её мысли.

— И в твоей чёткой логической цепочке она составила план по умерщвлению всех вас? Хищник, я уже называла тебя идиотом?

— Секс отменяется, — сказал я, обращаясь к скучающей Гальке, догадываясь, какое она испытает разочарование, — во всяком случае, сейчас. Не сердись, моя дорогая, просто имеется одно неотложное дело.

Мгновение — и кошка стояла рядом: одетая и разъярённая. Прелестные жёлтые глазки мечут молнии, кукольное личико искажено гримасой бешенства, а когти выпущены до предела и направлены в мою сторону. Хм, похоже я недооценил степень её разочарования — не стоило отказывать. Вид взбешённой кошки оказался настолько ужасен, что Баджара ставший косвенным виновником этой бури, в ужасе прижался к стене.

— Ты! — прошипела Галя, через оскаленные клыки, — много ты понимаешь в неотложных делах! Что может быть важнее секса?

— Ну скажем, само наше существование, — усмехнулся я и погладил её по щеке, наблюдая, как гнев покидает жёлтые глаза, и они темнеют, — представь себе, ты больше не сможешь развлекаться, потому как некому будет совершенствоваться в любовных утехах. Когда ты как следует обдумаешь эту вероятность, бери Баджару и тащи его на площадь.

Я легко прикоснулся губами к её сладким устам и покинул комнату, так и не ставшую чем-то большим, чем заброшенное помещение.

Когда я выбрался на лестницу то немедленно замер, оценивая изменение обычного шума. Его не было вовсе: во дворце стояла непривычная тишина. Никакого топота множества ног, весёлой переклички спешащих слуг и надрывных воплей распорядителей. Оставалось наслаждаться долгожданным покоем. Недолго, правда.

Тишина взорвалась оглушительным грохотом и протяжным воплем.

— Вот ещё один! — торжествующе завопил грубый голос, от которого явно несло чем-то солдатским, — я же тебе говорил, здесь кто-нибудь спрячется! Они здесь всегда прячутся.

— Да и без тебя знаю, — с хорошо различимой досадой отозвался голос-близнец первого, — когда набирали добровольцев в последнюю войну с Нардапионом, мы находили здесь по десятку в день. Тащи его!

— Я — главный распорядитель королевских конюшен! — завизжал источник протяжного вопля, услышанного мной ранее, — я обдумываю порядок выезда колесниц падишаха. Это — важная работа, требующая сосредоточенности и ваше грубое…Куда вы меня тащите?!

Два грубых голоса расхохотались.

— Туда, где ты сможешь посоветоваться с падишахом, — откликнулся первый, — или ты считаешь, он может помешать тебе думать твои важные думы?

— И вообще, странноватое место, для сосредоточения, — хохотнул второй, — хотя бы черпаки убрал из шкафа, прежде чем забраться внутрь.

— Кухонная утварь — не помеха серьёзным мыслям, — дрожащим голосом защищался распорядитель, — вам, грубым мужланам, этого не понять!

— В общем так, — посерьёзнел первый, — за нарушение объявленного приказа мы можем отрубить твою голову прямо здесь. Как думаешь, господин главный распорядитель, кол — не помеха серьёзным мыслям насаженной на него головы?

— Так мы измучились, отыскивая нерадивых придворных, — мурлыкающим голосом подхватил второй, — все ноги сбили! А платят королевским стражникам сущие гроши. Как я смогу выделить лишние деньги на лечение больных пяток?

— Давай, по-быстрому, отрубим голову и пойдём искать остальных, — задумчиво рассудил первый голос, — за эту голову много не получишь. Я, за неё, не дал бы и…

— Монет триста, — развил мысль второй и строго добавил, — каждому!

Усмехаясь, я слушал стенания разоряемого распорядителя, перемежаемое позвякиванием отсчитываемых монет. Довольное кряканье солдат подсказало мне, что сделка полюбовно завершилась. Очевидно, солдаты уже не первый раз проворачивали подобную финансовую операцию — уж больно складно у них выходило. Глупцы! Они не понимали: деньги им уже не потребуются.

— Э, как тебя там, — благодушно хохотнул второй стражник, — куда это ты собрался? Хочешь, мы на обратном пути ещё раз тебя найдём?

— Но я же уже отдал вам деньги, — захныкал распорядитель, непонимающий, чего от него хотят, — у меня больше ничего нет!

— Да будь у тебя хоть сто тысяч — это ничего не изменит. Деньги ты нам дал за то, что мы тебя, дурака, живым оставили. А приказ падишаха никто не отменял: к полудню на площади должны быть собраны ВСЕ жители столицы. Генерал особенно отметил слово: все. Сопротивляющимся — отрубить голову. В назидание. Ежели мы кого-то упустим — головы отрубят нам. Уразумел? И на кой мне твои деньги на колу? Падишах шутить не будет, а генерал скор на выполнение его приказов. Поэтому, пшшёл!

— И если попадёшься ещё раз, деньгами не обойдёшься. Если собираешься скрываться — прихвати кол поприличнее, дабы нам не пришлось таскать твою голову по всему дворцу в поисках подходящего насеста.

Сопроводив последнюю шутку взрывом хохота, стражники умолкли. Затрещали торопливые шаги и мимо меня проскочил взъерошенный коротышка с безумным взглядом выпученных глаз. Он распространял вокруг себя удушающий аромат каких-то специй, а измятый халат покрывала густая россыпь разноцветных пятен. Меня, господин главный распорядитель, вовсе не заметил. Воодушевлённый мыслью о полагающемся его голове насесте, он теперь не остановится до самой площади.

Сверху громыхнул очередной взрыв смеха и начал стихать, по мере того, как стражники поднимались всё выше. Судя по всему, им предстоял обширный фронт работ. Непонятно как, но чиновники и придворные, всех мастей, чуяли — собрание на центральной площади не принесёт им ни льгот, ни улучшений. Посему все эти крысы старались забиться в глубокие норы, где их не смогли бы отыскать. Однако Амалат хорошо знал своих тараканов и отправил на их поиски множество патрулей. Пока я стоял на лестничной площадке, мимо меня проследовал один из них: парочка запыхавшихся вояк. Тот, который помоложе, хотел было подойти, но второй — постарше и потолще, дёрнул его за рукав и яростно забормотал в ухо. При этом он вытирал обильный пот рукавом расшитого золотом халата. Лицо молодого солдата вытянулось, и он тотчас ускорил шаг, пытаясь незаметно исчезнуть с моих глаз. Разумное решение.

Посмеиваясь, я спустился вниз и выйдя во двор, в замешательстве остановился. Куда дальше? И вдруг, моё внимание привлекло нечто необычное. Мой самый искренний поклонник при дворе падишаха — генерал Амалат. Вот только вёл себя он крайне удивительно, словно его подняли с постели, но забыли разбудить. Старый вояки медленно шагал, с трудом переставляя заплетающиеся ноги, а глаза его казались оледеневшими стекляшками. Я точно знал — этот человек не употребляет ни вина, ни наркотических дымов. Какого же чёрта?

Вояка прошёл мимо, даже не заметив меня и потопал к воротам. Из дверей дворца тотчас вынырнули двое солдат, словно ожидавших начальника и поддерживая шефа под локти, помогли ему держаться вертикально. Я, по-прежнему, ни хрена не понимал.

Стоп. Что находится там, откуда приплыл невменяемый Амалат? Я очень медленно направился в ту сторону, пытаясь сообразить. Ах да — заброшенная обсерватория, место обитания Наташи и её чокнутых. Никогда прежде не видел главнокомандующего вместе с нашей просвещённой кошечкой и даже не представлял, какие у них могут быть общие темы, для общения.

Мимо прошмыгнул цветастый мешок на членистых ножках и нервно вскарабкался на пальму. Если бы я разбирался в поведении пауков, то мог бы заподозрить нервозность. А так, может ему пора проверить пищевые запасы?

Посмеиваясь я подошёл ко входу в обсерваторию и остановился. Странно. Обычно здесь, как и у Илюхиной кузни, присутствовала своеобразная охрана: пара-тройка сумасшедших, горячо обсуждающих никому не известный опус или делающих наброски на деревянных плитах. Вот дерьмо! На всех досках, разбросанных у входа имелся одинаковый рисунок: женщина в чёрном плаще, с глубоким капюшоном, скрывающим лицо.

Я поднялся по щербатым ступеням к порталу и замер: в ушах тонко звенела напряжённая струна, готовая лопнуть в любой момент. Картины звёздного неба, запечатлённые на массивных треугольных колоннах, словно смазались и поплыли прочь. Ещё шаг и волны густого тумана, немыслимого посреди солнечного утра, хлынули под ноги. Какого чёрта Наташа творит в своём сумасшедшем доме?

Стоило войти внутрь, окунувшись в прохладную тень, полную сизых облаков и стало ясно, куда исчезли все искатели абсолюта. Огромный зал, с куполообразным сводом, отображающем подробную карту созвездий, оказался абсолютно пуст и лишь в самом центре, на тёмных плитах пола, лежали три десятка неподвижных тел — Наташины подопечные. Руки разбросаны в стороны, ноги, сложенные вместе, направлены в середину. Обычная человеческая аура отсутствует — значит все мертвы, но ран от оружия и кровь я не увидел. Выпиты? Кем? Похоже на ритуал.

Ещё один шаг, и я словно влип в паучью паутину: ноги наотрез отказывались ступать дальше. Я попытался было рвануться, но передумал. Стоило оказаться в странной ловушке, как звуки окружающего мира будто отдалились и стал слышен разговор двух женщин. Голоса странно знакомые, но я никак не мог понять, почему. Точно некий барьер в голове препятствовал.

— Осталось уже немного, — речь полна снисходительной презрительности, — и твоя помощь уже не нужна, можешь расслабиться.

— Это как-то связано с генералом, которого я видела у входа? — усталость и боль, — я прошу, прекрати. Я видела, чем заканчиваются наши игры — виселицами и горой трупов. Я же хотела совсем не этого!

— Ты желала отомстить? Так подожди и месть свершится, — теперь насмешка, — подумай, кого ты пытаешься щадить: дебилку, одержимую сексом; неуравновешенного психопата, погружённого в прошлое или убийцу твоего любимого?

— Это мои слова! — боль в голосе кажется невыносимой, — но я ошибалась. И…И он не только убийца моего любимого.

— Ты всё ещё неравнодушна к нему, — холодная констатация факта и смешок, — и к этим ничтожествам, пыли под ногами — людям.

— Они — не пыль, — едва слышимый шёпот, — а я так устала играть роль бесчувственной стервы. Иногда мне хочется просто умереть: ведь лучше умереть, чем жить такой жизнью.

— Послушай, дорогуша, ты уж определись со своими желаниями, — равнодушие, помноженное на презрение к собеседнику, — когда ты сказала, что мечтаешь о мести, я пообещела помочь и помогла: раскрыла твой талант кукловода, нашла оружие, способное убить врага и всё спланировала. Если бы не твоя мягкотелость и глупость людишек, вся тройка была бы уже мертва.

— Тройка? — в усталом голосе сомнение, — или четвёрка? Что именно потребовали у тебя эти твои суперльвы, в качестве платы за вход в их круг? Сколько голов?

— По крайней мере — одну! — теперь в голосе ощущалась ярость, — и пока я её не получу, они отсюда не уйдут, ясно?! И поверь, сейчас мне уже абсолютно безразлично, чья это будет голова. Но я сделала всё, чтобы это была ЕГО голова. Поэтому, проваливай и получай удовольствие.

Смутная тень внезапно выросла передо мной, полыхнув огненными глазами и мир пошёл рябью.

Очнулся я на лестничной клетке королевского дворца, не силах понять, видел ли я всё это на самом деле или нанюхался ядовитых испарений и слегка галлюцинировал.

— Ну и как поживают твои неотложные дела? — донёсся из-за моей спины ехидный голосок, — за то время, что ты протираешь камни, можно было переспать с половиной столицы!

— Столь тонкое искусство не терпит суеты, — отпарировал я, не оборачиваясь, — неужели тебе нравится превращать любовные игры в заурядное совокупление? А с моим делом я и сам разберусь, насколько оно неотложное.

— Чёрт бы тебя побрал! — Галя подталкивала угрюмо ковыляющего Баджару, — ты так торопился убежать от меня, что забыл на полу свою игрушку.

Она протянула мне тресп и ещё раз пнула пленника.

— Благодарю, — я забрал оружие из тонких пальчиков кошки и нежно поцеловал их, — а по поводу неудавшегося секса…На мой взгляд, количество оставшихся в комнате, отличалось от единицы. Или Баджара уже не устраивает тебя, в качестве партнёра? Неужели слухи о его любовных подвигах были таким же преувеличением, как и приписываемый ему поэтический дар?

Пленник поднял голову и яростно сверкнул чёрными провалами глаз. Потом по его плотно сжатым губам ядовитой змеёй проползла ухмылка. В завершение этой непонятной пантомимы он издал странный хрипящий звук, который при некотором усилии можно было принять за смешок.

— Этот ублюдок отказался! — возмутилась Галя и легко ткнула обидчика пальцем в живот, отчего тот согнулся в три погибели, однако не перестал улыбаться, — он сказал мне, будто наученный горьким опытом, предпочтёт засунуть в штаны ядовитую змею.

— Мерзавец, — согласился я, разглядывая задыхающегося Баджару, в глазах которого появилось странное выражение. Превосходства? — как можно было так оскорбить несчастную девочку? Сравнить её с Ольгой! Максимум, на что она способна после секса — это выпить тебя, как стакан хорошего вина. Не ужели тебе никогда не хотелось ощутить себя настоящим выдержанным напитком, скользящим в прелестные губки очаровательной девушки?

— Говорите то вы все красиво, — прорвало нашего молчуна, — но я изучал священные книги и мне хорошо известно, красноречие — одно из орудий Царя Зла. Посланное Всевышним, идёт от сердца и не нуждается в красивой обёртке. А вот если ты задумал чёрное дело; придай ему пышное обрамление цветастыми речами.

— Ух ты! — восхитился я, поигрывая треспом, — так почему же всевышний не создал вас немыми? На кой чёрт вам языки, если всё праведное можно выразить делами?

Беседа неуклонно приобретала отвлечённо-философский характер, и моя простодушная кошка немедленно испытала жесточайший приступ скуки, отразившийся на её прелестном личике. А я, напротив, ощутил прилив энергии. Обожаю разговор с умным человеком, который не боится возражать и аргументировать свою точку зрения. К сожалению, так выходит очень редко и причин тому — множество. Самая главная — очевидная: недостаток умных людей с живым и раскованным мышлением. Не считать же таковыми местных философов и учёных, накропавших уйму мудрёных книг. Я читал эти опусы. Тут Баджара попал в самую точку: цветастое наполнение скрывало непреложный факт отсутствия каких-либо мыслей. Даже самых простых.

Бывало, конечно, мне встречался истинный интеллектуал, способный вступить в интересный спор. Но почти всегда — это были бедные запуганные людишки, которые при виде грозного льва начинали трястись, словно перед ними было воистину жуткое чудовище. Приходилось отправлять их в наш доморощенный Мордор, где они и пропадали навеки. Как с ними поступал Илья — ума не приложу.

В общем, оставались единицы — падишах, постоянно занятый какими-то делами; Илья благополучно сражающийся с демонами собственного подсознания и уже покойный, Назири. Поэтому, глупо было бы упускать подвернувшуюся возможность.

— Всевышний имеет свой план, недоступный никому из смертных. По этому плану он сделал людей именно такими, какие они есть, — сказал, после некоторого раздумья Баджара и привалился спиной к стене, — Точно так же многие спрашивают: почему мы не бессмертны? Ответ тот же — Божий промысел.

— Ай, ай, ай! — поцокал я и обнял за талию скучающую кошку, — нечто подобное говаривал один бестолковый гончар, лепивший кривые горшки. Глядя на очередного кривобокого уродца, этот лентяй вещал: так я и задумывал!

— Нелепо сравнивать Всевышнего с каким-то горшечником, — Баджара пожал плечами, — как и человека — с глиняной миской.

— Почему же? — поинтересовался я, — в чём существенная разница?

Мой собеседник стал в тупик. Вопрос был не так прост, каким казался с первого взгляда. Нет, для дурака всё было ясно и очевидно: кувшин глиняный, а человек — из мяса; человек жив, а кувшин — нет. Но Баджара был далеко не дурак.

— Человек способен приносить пользу, — неуверенно сказал он и я тотчас воспользовался его промашкой.

— Кувшин создан для того, чтобы приносить пользу и ни для чего иного. Мало того, если вспомнить твои слова, он — совершеннее человека, ибо приносит пользу не говоря ни слова! Ваш бог должен был населить мир одними кувшинами.

Некоторое время все молчали, пытаясь представить себе эту картину. Впечатляло! Жаль я убил Драмена, ему бы понравилось. Видимо, пытаясь избавиться от картины мира, населённого одними кувшинами Баджара, как следует, потряс головой. Галина непрерывно хихикала и прижималась ко мне.

— Тогда им некому было бы приносить пользу, — выдавил из себя Баджара и вдруг воодушевился, — венец творения Божьего — человек! Он способен на добро и зло, способен создавать и разрушать; способен молча приносить пользу и рассказывать об этом…

— Всё это — чепуха, — оборвал я его патетические излияния, — человек наделён массой недостатков, как физических, так и моральных. А самое главное — человек смертен. Но венец творения существует. Хочешь, я тебе его покажу?

Человек молча смотрел на меня расширенными глазами. Даже не знаю, чего он ожидал. Усмехаясь, я оторвал Галю от себя и одним плавным движением прокрутил её перед глазами Баджары. Хитрое создание тотчас поняло, что от неё требовалось и мгновенно избавилось от призрака одежды, оказавшись абсолютно обнажённым.

Длинные точёные ноги, переходящие в широкие бёдра и невероятно узкую талию. Едва заметная выпуклость животика и поблёскивающие полушария груди, скрытые ослепительной белизной ниспадающих волос. И над всем этим великолепием — гордо поднятое лицо: красота без изъяна! Баджара конечно, уже видел Галину обнажённой, но сейчас он молчал, не в силах произнести ни слова. Вот что значит: подать блюдо под нужным соусом!

— Посмотри на неё, — сказал я негромко, — разве она не совершенна? Мало того — она ещё и бессмертна! Как и все те, кого вы называете джиннами. Она прекрасна, неуязвима времени и оружию, а вы — люди служите ей игрушками или пищей. Но если ваш всевышний создал вас только для прислуживания нам, созданиям царя зла, то кто же, на самом деле, правит этим миром? Как ты смеешь называть себя венцом создания, если все вы — только пыль под ногами неспешно ступающего льва? — я помолчал и добавил, усмехаясь, — ну а пыль действительно может и помолчать, внимая рёву льва. А какие она выберет оправдания своему безмолвию — это личное дело пыли.

Но мой собеседник не выглядел раздавленным и блеск превосходства никуда не делся из его глаз.

— Вы тоже, далеки от совершенства, хоть и бессмертны, — сказал он поводя плечами, словно ему стало холодно, — ты видел белых кошек падишаха? Всякий скажет: эти людоеды — красивы и они, вне всякого сомнения, считают себя совершенством, но это не означает, будто тупые хищники — венец творения. Они — лишь безмозглые пожиратели человеческого мяса. А пыль…Было множество тиранов и завоевателей, провозглашавших подобное на развалинах завоёванных городов. Где они? Их имена стёрло время, а человеческая пыль поглотила их, смешав с другой пылью.

— Глупости, — отмахнулся я, — ты говоришь про людей, а мы переживём всех вас.

Баджара помолчал, а потом его губы раздвинулись в широкой ухмылке.

— Вспомнилось мне одно растение, — сказал он, продолжая ухмыляться, — красивое такое, с синими ароматными цветочками. Оно существует за счёт больших деревьев, за стволы которых цепляется. Пьёт их сок и умирает, когда дерево гибнет. А чем будете питаться вы, когда переживёте всех нас?

Сравнение с паразитом мне совсем не понравилось. Внутри тотчас вспыхнул огненный шар ярости, вынуждающий приложить наглеца головой о стену. Тем не менее я понимал, оплеуха зарвавшемуся человеку будет признанием поражения в этом споре. А этот нагло усмехавшийся засранец, явно провоцировал меня на такое действо. Не дождётся. Я сухо отрезал:

— Как я и говорил: пыль вольна придумывать любое оправдание своему низкому положению, суть её от этого не меняется. Высшие существа в этом не нуждаются.

Баджара молчал, но продолжал насмешливо улыбаться. Хотелось бы думать, что ему было нечего возразить. Галя тоже помалкивала, причём на её мордашке было такое глубокомысленное выражение, словно она уразумела смысл нашей беседы. Естественно, мысль об этом я исключал напрочь. Молчание начало концентрироваться, превращаясь в материальную субстанцию огромной плотности, причём масса этого незримого монолита увеличивалась с каждым мгновением.

— Ты проиграл спор, — задумчиво говорит женщина, — в гораздо более выгодном положении, чем, когда разговаривал с этим негодяем Грасти. Ты сам то понимаешь, почему?

— Просвети меня, — честно говоря, я думал, её скорее заинтересует загадочный случай в обсерватории. Не понимаю, я этого человека, — а потом ещё раз назови дураком. Тебе это должно понравиться.

Маленький зверёныш протягивает грязную ладошку между прутьев и кладёт в пыль, предлагая сыграть в царапки, как я её научил, но у меня уже не остаётся сил даже на это. Я печально улыбаюсь, отрицательно качая головой и девочка, со вздохом, возвращается к матери.

— Ты — идиот, лишь, когда это касается чувств к твоим женщинам, — машет рукой человек, — а в данном случае проиграл лишь по одной простой причине — ты сам хотел этого.

— Да ну? — от улыбки, кажется, кусочки льда осыпаются с кожи в пыль.

— Хищник, может ты сам не понимаешь этого, но где-то, глубоко внутри тебя, живёт раскаяние, пусть не за все смерти, но за часть их, точно. Естественно, я не ожидаю от льва падения на колени и слёз, но такие вот мелочи…

Мы смотрим друг на друга. В этот момент я хочу её прикончить, даже больше, чем обрюзгшего ублюдка Грасти, пытавшегося поставить меня на колени. Он, по крайней мере, не намеревался бередить мои самые больные раны. Я опускаю глаза. Первый раз я сдаюсь человеку.

Так она права?..

— Отправляемся на площадь, — скомандовал я и безмолвие треснуло, разлетевшись мелкими осколками, — думаю, Илья уже успел всё приготовить, а солдаты падишаха обеспечили необходимую аудиторию.

Баджара удивлённо уставился на меня, очевидно не понимая сути происходящего. Рот его приоткрылся, начиная какой-то вопрос, затем пленник передумал и тряхнув головой, сомкнул губы, опечатав уста гордым молчанием. Фраза, пришедшая мне в голову, выглядела весьма литературно и я посоветовал своему внутреннему стихоплёту использовать её в одном из виршей. Он, как обычно, промолчал, игнорируя своего хозяина.

— Уже полдень? — равнодушно поинтересовалась Галя, — помнится, ты собирался устроить это всё ровно в полдень?

— Полдень скоро, — пробормотал я, спускаясь, — совсем скоро…

Непривычно пустые этажи провожали нас безмолвными зевами открытых дверей и разноцветьем разбросанных по полу предметов, позабытых, в спешке. В одном месте я заметил маслянистую лужу, распространяющую характерный запах — видимо кто-то пытался оспорить приказ падишаха. Скорее всего солдатам удалось переубедить спорщика, но самого тела я так и не увидел.

Людей не было даже около выхода. Я не поленился заглянуть в своё логово, убедиться в том, что мародёр обнаружил-таки какой-то из скрытых секретов. Его распухшее и скрюченное тело замерло у порога, уставившись в потолок выпученными глазами. Удовлетворённый увиденным, я покинул дворец и вышел на безлюдный двор.

— Поедем или пойдём? — спросила Галя, озираясь, — почему-то я не вижу ни единого экипажа…

— Радость моя, ты же сама ответила на свой вопрос, — усмехнулся я, направляясь к дворцовым воротам, — все экипажи, кареты, паланкины и другое движущееся, сейчас находится в районе площади. Они же не догадываются, что им уже не придётся никуда возвращаться.

Я саркастически хмыкнул, уловив на лице Баджары тень непонимания. Он-то считал, будто всё это затеяно ради его скромной персоны и шоу под названием: Казнь злодея Баджары, посредством сдирания с него кожи. Ха! Стоило бы тогда так напрягать бедных солдатиков и выгонять на площадь всех жителей столицы. Однако! При мысли о том, как старца Хаима волокут за его длинную бороду, у меня тотчас улучшилось настроение.

Отсмеявшись, я подошёл к воротам и обнаружил, насколько был неправ: падишах, невзирая на полученное потрясение, всё-таки не забыл про нас. У ворот ожидала огромная повозка, запряжённая пятёркой злобных леопардоподобных тварей. За чудовищами, распахнувшими алые пасти, полные длиннющих белых клыков, следил нескладный исполин с громадной сучковатой дубиной в узловатых конечностях. Он равнодушно лупил пятнистых лошадок по их лоснящимся спинам, призывая к покорности.

Около повозки стояли солдаты в полной боевой амуниции, сверкая глазами в прорезях блестящих шлемов. Видимо, опознав нашу троицу, старший (судя по изобилию блестящих побрякушек) подбежал и отдав честь, сообщил о сути возложенного на него поручения:

— Генерал приказал доставить вас на площадь, — скороговоркой пробормотал молодой офицер, отчего напомаженные усики весело подпрыгнули к крючковатому носу, — для пленника предназначено отделение в задней части. Позвольте…

— Пленник изволит ехать вместе с нами, — перебил я его и махнув Галине рукой, запрыгнул в открытую дверь.

— Но, — замялся офицер, переминаясь с ноги на ногу, — генерал ясно дал понять…

— Можешь пойти и пожаловаться: дескать тебе не дали исполнить приказ, — посоветовал я, с комфортом располагаясь в мягкой горе подушек, — думаю он войдёт в положение и не станет отрубать твою голову. Ограничится ногой. Или рукой.

Галька впихнула Баджару внутрь и хлопнула солдатика по плечу. Тот покосился на неё и его челюсть немедленно рухнула вниз, удержавшись только на завязке шлема. Судя по всему — это был один из фаворитов любвеобильной кошечки, оставленный ею в живых, за какие-то особые сексуальные подвиги.

— Шарах, — пробормотала Галя, сложив губы бантиком, — я тебя умоляю — не действуй ему на нервы! Ты можешь не дождаться того момента, когда тебе отрубят голову, потому как это незачем будет делать. Заткнись и делай своё дело.

— Как прикажешь, моя богиня! — с трудом переводя дух, просипел офицер, пожирая кошку восхищённым взглядом, — ради тебя я готов на всё! Обожаю тебя…

Млея от всех этих глупостей, львица запрыгнула внутрь и устроилась рядом со мной, продолжая блаженно ухмыляться. Пленник задумчиво посмотрел на неё, а потом перевёл взгляд на Шараха, ревниво зыркающего в мою сторону. Когда дверь захлопнулась, отрезая звуки коротких команд, пленник вытянул длинные ноги и пробормотал:

— И будут они кумирами и многие склонятся перед ними. И прибудет смерть, но не в образе страшного убийцы, а мягкими лапами ласковой кошки ступит на порог спальной комнаты, дабы собрать свою дань с любовного ложа…

— Что-то очень знакомое, — буркнул я, запуская пальцы в Галькину шевелюру, — где-то я уже читал подобное.

— Тень Льва, — усмехнулся Баджара, — древняя книга. Долгое время я считал, что не сохранилось ни единого экземпляра. Но, совсем недавно, мои люди привезли полуистлевший том, который они нашли в доме Филама. Начало и конец книги превратились в пыль, но середину ещё можно изучать.

— О птичках, — вспомнил я, — там у одного моего знакомого льва есть к тебе небольшой должок — твои люди прикончили возле Филамовского дома его любимую зверушку. Если он доберётся до тебя раньше падишаха, ты будешь мечтать о смерти.

Баджара только плечами пожал. По-моему, он не совсем понимал, о чём это я. Стало быть должок у Ильи вовсе не к нему. Ох, Олечка!..

— Ладно, чёрт с Ильёй и его зверушками, — махнул я рукой, — а книгу помню: была у покойника такая, но к сожалению, у меня не хватило времени как следует изучить её. Я открыл её в середине и прочитал с десяток страниц.

— И о чём там писали? — мурлыкнула кошка, блаженно жмурясь от моей ласки, — что-нибудь интересное?

— Для тебя, моя радость, ничего, — я щёлкнул её по носу, отчего львица недовольно поморщилась и зашипела, — описание странных существ, похожих на нас, которые правили этим миром в незапамятные времена.

Баджара согласно покивал. Пол под ногами начал трястись, но как-то весьма вяло.

— То, что я сказал раньше, часть пророчества, — пояснил пленник, — оно повторяется несколько раз, поэтому ты мог наткнуться на него и в середине книги. Пророчество возвещает возвращение этих жутких существ, пожирающих души людей. Первое царство Львов, как они именовали себя, продолжалось около тысячи лет и завершилось войной между этими людоедами. В самый разгар боевых действий произошло вторжение демонов — тварей, напоминающих скелеты, обтянутые кожей. Львы сражались между собой и против демонов, но во время войны гибли люди: как воины, сражающиеся за своих владык, так и мирное население. Спасло нас лишь появление особых людей, способных убивать чудовищ. Эти защитники изгнали тварей и удалились, преследуя их. Они оставили оружие, способное защитить нас, если Львы вернутся. К сожалению, оружие оказалось забыто и утрачено, как и само знание о прошлом. Мудрецы предпочли превратить страшное знание в сказку.

— Очень жаль, что это проклятое оружие всё-таки нашлось, — еле слышно прошептал я, наблюдая, как струится тусклый свет по зеркальному лезвию треспа, — не будь его, насколько всё было бы проще. Ох, Ольга!

Приближение площади ощутилось ещё издали: рёв тысяч глоток заполнил всё окружающее пространство, поэтому разговоры пришлось прекратить. А когда повозка остановилась, и любезный офицер распахнул дверцу, мне и вовсе показалось, будто мы оказались возле огромного водопада. Звуки извергались со всех сторон, проникая прямиком в мозг своими когтистыми лапками и дёргали извилины, перемешивая их. Солдат, напрягаясь, кричал, обращаясь ко мне, однако потребовалось некоторое время, чтобы я сообразил, о чём он толкует.

Нам предлагали, по безопасному проходу, защищённому несколькими рядами, закованных в панцири солдат, пробраться к прямоугольному помосту. Это возвышение наскоро соорудили, приспособив в качестве основания фундамент разрушенного храма Луны. Подняв взгляд над головами бурлящей толпы, я посмотрел на тех, кто находился там.

Центральную часть помоста занимало странное сооружение, описать форму которого я бы затруднился. Рядом с этим аморфным нечто, неподвижно замер Илья, мрачно взирающий на вопящую толпу. Его чёрные одежды трепетали на лёгком ветру, придавая коту вид ангела смерти. Какая ирония! Вокруг хозяина расположились невозмутимые телохранительницы и лучи светила весело перемигивались на их обнажённых саблях.

Машина Ильи потеснила трон падишаха в левую часть помоста, откуда правитель зачарованно взирал на свой народ. У меня появилось впечатление, будто падишах не совсем понимает, на каком свете он находится. А времени, разобраться в этом вопросе, оставалось не так уж и много. Телохранители явно опасались ревущей толпы и жались к своему повелителю, косо поглядывая в сторону очаровательных амазонок Ильи.

Возможно это и было интересно, но важным для меня сейчас был только один персонаж. Объект моего непосредственного интереса находился на правом фланге и что-то оживлённо рассказывал Амалату, склонившись к самому уху генерала. О чём Ольга могла разговаривать с бравым воякой? С тем самым, с которым она до сих пор не перемолвилась и парой фраз? У меня возникло ощущение, будто кошка пытается его в чём-то убедить. Тщетно: тот казался погружённым в свои мысли и даже отрешённым.

Шарах продолжал беззвучно разевать рот, и я жестом дал ему понять, что он понапрасну надрывает глотку. Потом махнул рукой, и Галя поволокла Баджару наружу.

О, чудо! Народ отшатнулся, и волна безмолвия покатилась во все стороны, охватывая всё большее число присутствующих. Пока мы добирались до помоста, площадь охватило поголовное молчание. Больше ста тысяч человек молча смотрели на нас. Слышалось лишь возбуждённое дыхание тысяч глоток, сопение множества носов и прочие, ещё менее приятные звуки. Все напряжённо рассматривали Баджару, словно им явился самый опасный хищник на свете. Глупцы! Он был такой же добычей, как и все они.

Впрочем, было кое что, поинтереснее. Когда пленник начал подниматься по ступеням, он замер на какую-то долю секунды и молниеносно кивнул. Чего-то подобного я и ожидал, поэтому мне не составило особого труда проследить за направлением взгляда узника. Там мелькнуло знакомое лицо. Знакомое женское лицо. Зутра неотрывно глядела на своего возлюбленного, внимая словам рослого бородача в плоской чалме чёрного цвета. Такие головные уборы, насколько мне было известно, носили люди Фараха. Перед нападением на очередной караван, чалма легко превращалась в маску, скрывающую лицо нападающего. С другой стороны моей милой убийцы, неподвижно замерла женщина, чьё лицо скрывал глубокий чёрный капюшон. Хм, если Ольга на помосте, то кто это?

Заинтересовавшись, я пробежался взглядом по толпе, отмечая людей с аксессуаром, подобным Фараховскому. Ого! Сам Фарах почтил нас своим присутствием, расположившись в окружении пары десятков своих людей, недалеко от помоста. Вот только вместо чалмы он нацепил плащ с капюшоном, опустив тот на своё запоминающееся лицо, испещрённое множеством шрамов. Эти отметины оставил палач папаши нынешнего падишаха. А всего в многотысячной толпе присутствовало не меньше пяти десятков головорезов в чёрных чалмах. Похоже, кроме официальной части готовилось ещё одно, незапланированное мероприятие. Тем лучше. Веселее будет.

Толпа вновь зашумела; то ли приветствуя поднявшегося Баджару, то ли проклиная его. Впрочем, они могли шуметь и просто так. Точно гул прибоя волна человеческих голосов навалилась со всех сторон, усилившись до прежней громкости.

Окружённый этим грохотом я проследовал к возвышению и легко взбежал наверх, встреченный слабым наклоном Илюхиной головы. Падишах не удостоил меня даже косым взглядом, а Ольга и её собеседник одновременно повернули головы, пристально глядя на меня.

Я ласково улыбнулся обоим и послал кошке воздушный поцелуй. На её смуглом лице проступило что-то подобное усмешки. Только так улыбается сама смерть. Или тот, кто готов встретиться с ней. Ну значит к предстоящему аттракциону готовы все. Вот только…Я ещё раз взглянул на провинившуюся львицу и заметил тень усталого отчаяния в тёмных глазах.

Пришло ощущение лёгкого недоумения, когда я понял, что и вблизи не могу сообразить, как же выглядит таинственное приспособление Ильи. Странную штуковину словно скрывал стелющийся туман, постоянно оплывающий, как сосулька под солнцем, вот только, никак, не убавляющийся. Временами он напоминал контуры человеческого тела, потом становился подобен странному животному, а после вообще ни на что не походил. А если я смотрел на машину слишком долго, у меня начинала кружиться голова, словно это была пропасть, не имеющая дна. Ещё немного, и я рухнул бы в её туманную бездну. Я мотнул головой, прогоняя наваждение и подошёл к Илье, который всё так же угрюмо гипнотизировал толпу.

— Ну, изобретатель, всё готово? — прокричал я ему в ухо.

Он кивнул, повернувшись ко мне и вопросительно ткнул пальцем в сторону машины. Я покачал головой. Предстояло сделать определённые приготовления.

Галя успела поставить Баджару у края помоста и два рослых солдата нерешительно топтались рядом не зная, как им поступить. Сейчас узнают. Я посмотрел вниз и обнаружил, что чёрные пятна людей Фараха начали приближаться к нам, будто кто-то включил мощный магнит, притягивающий их. Зутру я, в этот раз, не увидел, но она несомненно была где-то рядом. Ну хорошо, начнём наше шоу.

Одним прыжком я переместился к трону и, ухватив правителя за ворот красочного халата, швырнул к его закадычному врагу. Баджаре пришлось слегка подвинуться, чтобы новосёл не свалил его на доски пола. Казалось, он не был особо удивлён. Про остальных я такого сказать не мог.

Охрана падишаха озадаченно вращала многочисленными головами, пытаясь сообразить, куда же исчез их подопечный. Толпа на площади, яростно заревела и взволновалась, затаптывая самых слабых. Крики о помощи и вопли боли смешались с возгласами изумления, а потом тишина вновь охватила, заполненную до отказа площадь. Ещё бы! Такого они ещё никогда не видели: правитель очумело вращающий отбитой головой, и его злейший враг стояли рядом, словно два заурядных преступника.

— Поставь на колени и второго! — скомандовал я Гале, — если кто-то вмешается — прикончи.

После этого я прыгнул назад, к Илье. Позади нас переливалась серебристым светом и потрескивала загадочная машина, а перед нами замерла в изумлении многотысячная толпа. И два человека — два правителя здешних мест стояли на коленях передо мной! Вот он — момент откровения!

Солдаты, топтавшиеся рядом с Галей, сделали пару неуверенных шагов в её сторону и мгновенно покинули наше общество, улетев прочь. Только теперь телохранители падишаха сообразили, откуда дует ветер и попытались отвоевать тушку правителя. Не тут то было. Илья небрежно взмахнул рукой и его амазонки молниеносно набросились на атакующих стражей. Тишина сменилась лязгом сталкивающего оружия и воплями раненых.

В окаменевшей толпе тоже назревали перемены: Люди Фараха соединились в единый плотный клин и скрыв лица за масками, начали прорываться к помосту. Периметр обороняли солдаты, стоящие спиной к нам и им было невдомёк, какой переворот произошёл за их спинами. Естественно, они начали отражать нападение неизвестных и внизу вспыхнула не менее ожесточённая схватка. Люди не принимавшие участия в начавшемся веселье, пытались вырваться из кровавого водоворота и жалобно кричали, попадая под удары сабель, пик и кинжалов. Толпа сделала попытку сбежать с этого сумасшедшего торжества и солдаты оцепления, получившие чёткий приказ сохранить кворум, просто открыли огонь из арбалетов. Если до этого мне казалось, будто я вот-вот оглохну, то теперь понял, что потерял слух окончательно — такой стоял рёв.

Пытаться что-то услышать в этом бардаке было задачей невыполнимой, посему приходилось полагаться только на глаза. И зрение меня не подвело, указав в бурлящем океане неистовствующей толпы, микроскопическую частицу, целеустремлённо двигающуюся в нашем направлении.

Один из солдат, попытавшихся остановить Зутру (а это была именно она) мгновенно исчез из виду, словно его поглотила бешеная круговерть человеческого водоворота. Красивая мордашка на миг замерла, стрельнув взглядом в сторону возлюбленного, и настойчивая девица продолжила сокращать расстояние до цели.

Ухмыляясь я наблюдал, как её любовник неотрывно следит за этим продвижением, и его физиономия отражает целую гамму тревожных переживаний. Он даже попытался вскочить, но Галя спокойно поставила ногу на его спину и усадила обратно. Падишах, в отличие от соседа, сидел смирно, понуро глядя в пол и не проявлял признаков строптивости. Похоже, переход от положения всесильного владыки к состоянию ничтожного пленника, окончательно его добил. Илья, внимательно изучающий сладкую парочку улыбнулся и повернувшись ко мне, поднял вверх большой палец. Ну вот, хоть кто-то оценил усилия, затраченные мной.

Тем временем амазонки практически закончили свой нелёгкий труд и начали сбрасывать трупы телохранителей вниз, с помоста. Правда им тоже досталось — уцелело всего шестеро прелестных девушек, с ног до головы забрызганных кровью. И кто у нас остался? Шестеро амазонок со своим хозяином; Галя с парочкой подопечных; кто ещё? Ах да — Ольга с бравым генералом. А почему это наш солдатик никак не реагирует? Да и Ольга как-то непривычно пассивна…

Стоило мне повернуться к упомянутым персонажам и в воздухе промелькнуло стремительное тело, обрушившееся в самую гущу человеческого муравейника. Оля ещё в полёте окуталась аурой своей охотничьей формы. Больше кошка не нуждалась в прикосновениях к человеческому телу. Как и во дворце Сен-Харадского наместника львица неторопливо двигалась вперёд, словно горячий нож резал кусок плотного масла. Вопящие люди мгновенно замолкали, падая на камни площади.

Она перемещалась так прямо, словно стремилась к какой-то определённой цели неизвестной мне. И тут я понял: ей навстречу, так же неторопливо и целеустремлённо шагала Зутра. В смуглой руке я заметил знакомый блеск прозрачного, в солнечном свете, треспа. Илья заинтересованно ткнул пальцем в татуированную девицу, и я согласно кивнул. Льву ещё не приходилось любоваться стервой, проковырявшей во мне отверстие. Пусть посмотрит, пока та ещё жива. Однако, чего же добивается Ольга? Следы заметать уже поздновато…

Две гибкие смертоносные фигурки приближались друг к другу так неотвратимо, словно были разноимённо заряженными частицами. Ещё совсем немного…Словно ощутив приближение грядущего взрыва, толпа подалась в стороны, освободив небольшой тихий островок посреди бурлящего моря. Зутра нерешительно ступила на берег этой импровизированной арены и замерла, неотрывно глядя на Ольгу, стоящую, напротив. Тело девушки было практически обнажено: всё-таки продвижение через безумную толпу достаточно тяжёлое испытание. Теперь я хорошо видел знакомый рисунок на худощавом теле, покрытом пылью и потом.

Внезапно Зутра прыгнула вперёд и попыталась ударить львицу своим оружием. Странное дело — на её лице было явное отчаяние, да и удар вышел какой-то нелепый. Ольга оскалилась, почему-то глядя куда-то за спину нападающей. Потом неторопливо пихнула противницу открытой ладонью, и та отлетела назад, завалившись на бок.

Оля вновь уставилась в толпу, и я сумел различить мелькнувший среди мечущихся людей тёмный плащ. Да кто там?

Зутра смогла приподняться с земли и теперь стояла на коленях, продолжая глядеть в глаза приближающейся Ольги. А та двигалась мягким кошачьим шагом, так осторожно переставляя ноги, словно подошвы её сапог ступали по опасному зыбуну. Обронённый тресп лежал около ног Зутры, но девушка даже не сделала попытки его приподнять. Она лишь провела пальцами по щекам — ритуальный жест готовности к смерти и бросила короткий взгляд в сторону помоста.

Баджара ещё раз попытался вскочить — жилы на шее вздулись как канаты, а рот распахнулся в неощутимом вопле отчаяния. Он уже сообразил, что происходит и видел — спасения не будет. Кошка, тем временем, склонилась к поверженной противнице и пошептав ей на ухо, отступила назад. В лице львицы не было злобы или ярости — лишь некая, непонятная, грусть.

Рука Ольги поднялась вверх и луч светила, пройдя через лезвие превратил его в некое подобие молнии, зажатой в руке. И эта молния обрушилась с такой силой, что кошку слегка развернуло. Однако мне, поначалу, показалось, будто она промахнулась: Зутра продолжала стоять на коленях, глядя в лицо своему палачу. И только мгновение спустя смуглое тело начало изгибаться, будто исполняя хитрый акробатический этюд. Голова запрокинулась назад, открыв огромный алый шрам на длинной изящной шее. А потом, превратившись в сломанную куклу, Зутра рухнула на камни.

Ольга стояла над телом, понуро опустив прелестную головку, словно безумие, творящееся на площади её никак не касалось. Потом, опустившись на колени, провела ладонью по щеке покойницы. И вдруг, вскинув голову, испуганно уставилась за мою спину.

Лишь в самый последний момент я успел увернуться от сокрушительного удара, который наносил, позабытый мною генерал. Ого! Тресп в его руках был даже больше, чем отобранный у Баджары. Он был так огромен, что вояке приходилось орудовать обеими руками.

Но главное — глаза моего противника превратились в две мёртвые плоские ледышки, прямо как у Баджары, во время нашей схватки. Оставалось только восхищаться Ольгой и её предприимчивостью. Вот чертовка! Кто сказал, будто финальный поединок должен происходить с её участием? Когда она успела обработать Амалата, что ему наплела и как сумела протащить на помост этот исполинский тресп — все эти вопросы уже не имели особого значения. Важным сейчас было одно — старый вояка и оружие в его мускулистых руках. А уж как генерал умеет обращаться с мечами я видел неоднократно.

Естественно, никто и не подумал прийти мне на помощь. Илья посторонился, с интересом наблюдая за поединком, а Галина просто подпрыгивала от восторга. Надеюсь, всем так же весело, как ей…

Я кувыркнулся, подобрав своё оружие с помоста и сделал круговой выпад. Естественно, генерал легко парировал этот удар, благо более длинное оружие давало ему явное преимущество. Почему я не успел перекусить? Энергии, для ускорения, не было, приходилось использовать обычные рефлексы. Этого оказалось маловато. Генерал парировал парочку моих ударов и начал наступление, размахивая своим мечом словно изображал вентилятор. Нет, Ольга определённо колдовала с энергетикой своих подопечных, превращая их в машины для убийства. К сожалению, цель у них была не очень подходящая! Удар невероятной мощи выбил тресп из моих рук, и он запрыгал по доскам помоста прочь от меня.

На мгновение генерал остановился, провожая взглядом оружие и его плотно сжатые губы раздвинула непривычная улыбка. Этой секундной задержки оказалось вполне достаточно. Я тотчас ухватил Амалата за обнажённые предплечья и крепко сжал. Генерал недоуменно покосился на эти живые оковы и попытался поднять оружие, намереваясь закончить поединок. Ему было невдомёк: схватка уже завершилась. Волна энергии прокатилась по моему телу наполняя каждую клетку живительной силой. Тресп выпал из рук Амалата и упокоился у его ног. Рот вояки открывался всё шире и шире, исторгая вопль, который я не мог услышать. Боль, которая терзала тело генерала, состарила его и Амалат выглядел дряхлым стариком. Внезапно он сжал зубы и его глаза, на миг, обрели живой блеск и прежнюю пронзительность. Вояка изумлённо уставился на меня и его сморщенные губы пробормотали нечто, напоминающее: «Дьяволица». Затем зрачки закатились, и мой противник кулем опустился на пол. Странная усталость сковала меня, и я долго смотрел в упокоившееся лицо мертвеца.

Где-то там продолжал бушевать оглушающий рёв избиваемой толпы, а я задумался: к чему это всё? На кой чёрт я устроил эту бойню? Просто, пытаясь доказать Баджаре, будто он был не прав, и мы действительно высшие существа? Взбешённый этой мыслью, я решительно взмахнул рукой.

Илья совершенно правильно истолковал мой жест и подойдя к своему аппарату, по локоть запустил руку в его переливающееся туманное нутро. В следующий миг машина исторгла сияние, способное заставить покраснеть, от стыда само дневное светило. Пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы не ослепнуть.

И наступила полная тишина.

Остался лишь пронзительный звон в ушах.

Все люди на площади прекратили убивать друг друга и повернулись к нам. Нет. Не повернулись. Их, как магнит, притягивало появившееся сияние, вынуждая, широко открыв глаза, вглядываться в этот колдовской свет. Падишах и Баджара продолжая стоять на коленях, потянулись к машине. На бледных лицах появились блаженные улыбки. Уцелевшие амазонки выронили оружие и покачиваясь, брели в сияние.

А потом свет вышел наружу и медленно пополз во все стороны. Не знаю, как такое могло происходить, но это было на самом деле. Будто сияние состояло из мириадов живых существ, прикосновение огненных лапок которых я ощущал на собственной коже. И люди, попавшие в свет, начали исчезать, растворяться, уходить в ничто. А он шёл всё дальше, словно пытался заполонить весь мир, заменить всех живых существ собой, обратить их в частички своего огненного тела.

Во вселенной остался только этот живой свет, и он окружал меня со всех сторон, вздёргивал на пылающих нитях, пропущенных через моё тело, превращал в жалкую куклу. И эта безвольная марионетка висела в бездне адского пламени, ощущая только боль и чей-то бесплотный голос, который шептал в самых глубоких недрах моего сознания:

А потом бешеный вихрь подхватил меня и понёс по спирали, превращая в часть бурлящего потока, ревущего и неистовствующего. Я перестал понимать, где нахожусь и кто я такой вообще. Последняя мыслящая часть моего разума вцепилась сама в себя, потому что в этом безумном мире не оставалось ничего рационального, способного удержать ум в каких-то рамках.

Я тупо смотрел на грязные доски настила, не в силах сообразить, как я здесь оказался. Сияющее нечто и бешеный вихрь всё-таки отпустили меня, тысячу раз перемешав и уничтожив. Сил не было. Колени подогнулись и я, с трудом удержался от того, чтобы, подобно Илье и Гале, свалиться на пол. Лица львов, озарённые слабеющим светом, не выражали ничего — просто маски, отражающие покой смерти. Однако они всё ещё были живы. Как и я…

С огромным трудом я повернул голову и посмотрел на площадь. Свет начал отступление и понемногу собирался в огромный клокочущий шар, повисший над землёй. Отступая, сияние подбирало с камней неподвижные человеческие тела, превращая их в тонкие лучики исчезающие в бурлящем шаре.

Что-то внутри меня безумно кричало, глядя на то как население многотысячного города превращается в хищное пламя. Я знал, кому принадлежит этот беззвучный вопль, слышимый только мне и хорошо понимал: та часть меня, которую я всегда презирал, исчезала навсегда. Пережитое, убило её так же, как и всех жителей Сен-Сенали. Не могу сказать, будто это меня сильно расстроило. Что я терял? Способность сочинять дряные стишки? Я никогда не относился серьёзно к этим упражнениям, развлекая своих партнёрш скорее делом, чем словом. То, что должно было уйти давным — давно, наконец-то ушло. Пусть останется существо, лишённое слабостей, ибо что это ещё могло быть, как не слабость?

Оцепенение прошло, и я смог сделать пару шагов к краю помоста. продолжая наблюдать за изменениями внутри огненного шара. Илья и Галя пришли в себя и теперь пытались подняться на ноги. Оба искоса поглядывали на дикую пляску живого огня. Тем временем последние трупы превратились в излучение и на опустевшей площади осталась одинокая фигура, неотрывно глядящая в глубины пламени, бурлящего над её головой.

Нет, не одна. Немного дальше неподвижной Оли, замерла на коленях ещё одна моя кошка. Наташа. Откуда она здесь взялась? Львица смотрела туда же, куда и её взбунтовавшаяся подруга, но на её физиономии я прочитал отчаяние.

Шар начал вращаться, ускоряя своё движение до тех пор, пока не превратился в подобие сияющей спирали. Внезапно, в одно мгновение, вращение стало таким быстрым, что спираль схлопнулась в ослепительную точку. Оглушительный свист ударил по ушам, ещё не отошедшим от предыдущего испытания и ураганный порыв ветра едва не сбил меня с ног. Ветер пытался тащить вперёд, сдирая кожу и волосы на голове, будто это был всего навсего парик.

Точка превратилась в крохотное колечко, огненные границы которого неуклонно расширялись. Именно туда и стремился взбесившийся воздух. Кольцо уже стало воистину огромным, и я мог видеть внутри него высокие деревья, гнущиеся под напором урагана. Оглушительно хлопнуло и ветер разом стих. Одновременно, кольцо прекратило свой рост и начало пульсировать. Его размеры вполне позволяли перейти на другую грань, и я решил подойти ближе. Но не успел.

Словно волна прокатилась по окружающему миру, вызвав неприятное ощущение. Казалось, меня выворачивают наизнанку чьи-то толстые грубые пальцы. Галя тоскливо закричала и вторя ей, издали жалобные вопли Ольга и Наташа. Илья, с исказившимся лицом, начал хрипло стонать. А волны продолжали катиться сквозь нас, выкручивая и переворачивая всё вокруг. Казалось, даже небо пытается поменяться местами с землёй. Не знаю, что было хуже: живой свет или этот пространственный шторм, но ни то, ни другое я испытывать не хотел! Крики львов слились в один протяжный вой, и я ощутил, как и сам, против воли, присоединяюсь к этому тоскливому хору.

И всё кончилось.

Прореха в пространстве беззвучно захлопнулась, не оставив после себя никаких следов. Последняя волна прокатилась через нас и взбудораженный мир успокоился. Правда мне почудилось, будто в последнюю секунду, несколько смутных теней скользнули в закрывающуюся дыру, но это могло быть и причудой измученного сознания. Ну ладно, попытка обойтись без браслета торжественно провалилась, но я был рад уже тому, что закончилось это светопреставление. Теперь стоило, не мешкая ни мгновения, возвращать свою собственность. Я нисколько не сомневался — моё украшение находилось в лапах львицы, медленно поднимавшейся на ноги.

— Это было забавно! — проскрипел Илья, глядя сквозь меня мутными глазами, — всё пошло не так, с самого начала. Похоже, мы сделали сразу два отверстия и одно из них вело куда-то не туда. Этот живой свет, он из другого мира.

— Поговорим потом, — отмахнулся я, подбирая тресп, — обдумай, не торопясь, произошедшее. Внеси в свой банк данных, или как ты там обычно делаешь…

Ольга внимательно следила за мной, поигрывая оружием и на её лице отражалась глубокая задумчивость. Зная кошку я мог предсказать несколько вариантов дальнейшего развития событий. Естественно, стоило мне спрыгнуть вниз и дела приняли наихудший оборот.

Криво ухмыляясь, львица выбросила вперёд руку, точно наносила удар по незримому противнику. На её запястье вспыхнул огненный обруч и тут же слетел, повиснув в воздухе. Изменившись в лице, Ольга вцепилась обеими руками в пылающий бублик и начала растягивать его. Ужасный крик сорвался с её губ и не останавливался до тех пор, пока кошка не проделала отверстие достаточное, чтобы пролезть в него. После этого, Оля бросила на нас прощальный взгляд и прыгнула внутрь.

Как только браслет повис в воздухе, я побежал со всей возможной скоростью. Нужно было успеть до того, как беглянка успеет уйти на другую грань и закроет переход. Почти получилось. Кольцо начало съёживаться, и я прыгнул, нацелив тело внутрь уменьшающейся дыры. Что-то больно ударило по руке, сжимающей оружие и тресп вылетел из пальцев, оставшись по другую сторону прохода.

Земля изо всех сил обрушилась на меня, вышибив остатки воздуха и наполнив рот основательным количеством пыли. Сквозь густые клубы того, чего я не успел набрать в рот мелькнула фигура Ольги, со всех ног удиравшей к покосившимся стенам древних зданий. Зданий? Чёрт побери, я находился посреди заброшенного города, сидя на потрескавшихся камнях исполинской площади. Не успевший закрыться проход сиял над моей головой ослепительным нимбом, внутри которого был виден кусочек голубого неба. Небеса здешнего мира озаряли только точки редких звёзд.

Пыль начала оседать, позволив мне оглядеться. Увиденное, тотчас вызвало у меня резкое восклицание.

— Твою мать! — изумлённо сказал я, — вот это номер!

Развалины оказались, до боли, знакомыми. Я находился на том же месте, откуда проник сюда, однако время было совсем иным. Похоже, минула целая эпоха. Сен-Сенали обратился в прах. Жители так и не вернулись в опустевший город, позволив ему умереть окончательно. Более того, как я не напрягал свои чувства, я не мог ощутить присутствия людей на этой грани вообще. Что-то поизошло с миром. Ну и чёрт с ним! Были дела и поважнее.

Я поднялся на ноги и достал маленький тресп — невольный подарок навсегда пропавшей Зутры. Теперь, когда пропажа была возвращена, следовало подумать о своих дальнейших действиях. Можно было вернуться обратно, оставив Ольгу в этом мёртвом мире. Лишённая пищи, львица будет существовать бесконечно долго, постепенно превращаясь в неподвижную мумию. Безумные муки голода преследовали бы её до тех пор, пока существует эта грань.

Нет. Так не будет. Я вожак Прайда и считаю, что ослушница не заслуживает подобной участи. Я сам убью её.

Сжимая оружие, я направился в сторону развалин. Туда, куда уходила одинокая цепочка следов, оставленная сбежавшей кошкой. Я был уверен: долго искать мне не придётся. Бегство с места перехода — всего лишь кратковременная слабость и потеря контроля. Стоит львице немного успокоиться, и она сама придёт ко мне, попытавшись использовать оставшийся шанс.

Так, похоже беглянка решила немного поиграть: её следы исчезли. Вокруг меня угрюмо замерли обвалившиеся стены покосившихся зданий, внимательно глядящие на меня мёртвыми глазницами чёрных окон. Ни единого признака жизни и даже ветер замер в этом городе-призраке. Нет других запахов, кроме удушливой вони слежавшейся пыли и даже небо выглядело так, словно его запорошило серой мерзостью.

Нет, никакого звука я не услышал. Просто затылка коснулось лёгкое движение воздуха, так чуждое здешнему миру. Не раздумывая ни мгновения, я прыгнул в сторону и тресп, который должен был воткнутся в мою спину, просвистел в воздухе. Потом раздался сдавленный смешок.

— Ты всегда был очень быстрым. Быстрым и сильным, — кошка небрежно поправила спутанные волосы, — но не слишком умным. Всегда удивлялась, почему такая тупая скотина, как ты, управляет Прайдом. У него должна была быть другая повелительница — умная, хитрая и красивая.

— В общем — ты, — резюмировал я, — жаль, не вышло.

Мы стояли, друг напротив друга, крепко сжимая оружие и следя за каждым шагом противника. Ольга, слегка потрёпанная, но такая же прекрасная как всегда, продолжала улыбаться. Жаль, дело дошло до такого.

— Странно, как ты вообще смог догадаться в чём дело, — она рассмеялась, — ах, это Баджара во всём виноват! Несчастные дурачки…Ни о чём спросить не желаешь?

— Спросить? — я был нисколько не обманут её притворной расслабленостью, — разве, как тебе удалось гипнотизировать всех этих людишек?

— Я же говорила, ты — тупой. Всё очень просто, — Ольга покрутила указательным пальцем в воздухе, — помнишь, я как-то…

И в этот момент она прыгнула, нанося стремительный удар в мою грудь. Будь, вместо меня кто-то другой, этот манёвр несомненно удался бы. Но я-то знал её боевые приёмы и успел перехватить тонкое запястье, твёрдое, словно сталь. Продолжив движение, повернулся и швырнул кошку в стену ближайшего здания. Встреча получилась горячей: стена не выдержала и развалилась, а Ольга, с жутким грохотом, провалилась внутрь. Ничего особо страшного.

Я успел сделать всего пару шагов к проделанной дыре, как вдруг крыша дома словно взорвалась, осыпав меня мелкими щепками. Живой снаряд обрушился сверху, пытаясь уколоть своим ядовитым жалом. И вновь я был быстрее. Отбив удар, я приложил львицу к пыльной мостовой, заставив жалобно захрустеть дряхлые камни. Ольга хохотала.

— Займёмся любовью? — спросила она и впечатала подошву мне в живот так, что я улетел на противоположную сторону улицы, — дождись меня, дорогой!

Ещё в воздухе я сгруппировался и приземлившись, оттолкнулся ногами от земли, после чего кувырнулся через себя. Подо мной мелькнуло коричневое тело и почти наугад, я ударил своим оружием.

Дикий крик боли, ярости и отчаяния оглушил меня и ошеломлённый, я смотрел на чёрный стержень торчащий из спины Ольги. Кошка покачнулась и тресп выпал из её руки. Потом она медленно повернулась, и гримаса боли исказила прелестное лицо. Львица сделала неловкое движение, словно собиралась дотянуться до рукояти клинка. Поздно. Слишком поздно. Я победил.

Колени Ольги подогнулись, и она опустилась на землю. Голубое сияние окутало кошку оболочкой, пульсация которой слабела с каждым мгновением.

— Так темно, — сказала вдруг Ольга, — темно и одиноко. Словно ты всё время сидишь в тёмной комнате. Есть маленькое окошко, и ты ползёшь к нему. Там должен быть цветочный луг и лето. А там…Там ещё одна тёмная комната. Зачем мне ещё одна тёмная комната?

Она повалилась на бок.

— Хочу. Песню, — слова с трудом покидали её губы, — Как. Ты. Пел. Раньше. Пожалуйста…

Я беспомощно смотрел на неё не представляя, как могу исполнить это последнее желание. И вдруг обнаружил кое-что. Прощальный подарок, оставленный моим исчезнувшим я. Не знаю, как это получилось, но мне очень пригодилось.

Не было никаких инструментов, но щеголять мастерством игры и не требовалось. Я опустился на колени, рядом с кошкой и взял её голову в руки. Потом тихо запел:

Из потемневших глаз выкатилась одинокая слезинка и они закрылись.

Навсегда.

Женщина пристально смотрит на меня, но я не в силах встретить её взгляд. Словно приходится перелистывать страницы позабытой книги в поисках нужного места. Глаза мёртвой кошки укоризненно взирают из мрака забвения. Я забыл…

Ледяной ветер, несущий белую крупу и тёмный силуэт, закрывающий полой шубы тщедушную фигурку брошенной девочки. «Я так больше не могу! Давай уйдём из этого проклятого города! Здесь только смерть, и мы сами превратились в смерть!»

Смутная тень в дверях, продуваемого всеми ветрами зала. Лицо, по которому скользит бриллиант слезы. «Так много бедных брошенных детей. Мне холодно…» Бледная Дама Лисичанска — ангел смерти, поющий последнюю колыбельную умирающим от холода детям.

Бурный поток и гибкая фигурка ткнувшаяся в траву в бешеном рыдании. Хочется приласкать, но знаю — я навсегда утратил право на нежность. Убил его, растерзав парня с серебристыми волосами. «Я забуду своего волка, но и ты, навсегда забудешь ту Ольгу, которой я была!»

Я вспомнил всё.

— Мама, он плачет, — девочка опускается на колени и тянет крошечную ладонь ко мне, — не плачь!

— Человек, зачем ты сделала это? Мне больно!

— В древней книге сказано: «Провозвестником конца всего сущего выступит пленённый хищник, который, от всего сердца, оплачет свою жертву». Плачь, хищник, плачь, я не боюсь конца света.

— От всего сердца? — я качаю головой, — но у меня нет сердца. Мне просто больно…

— Нет сердца? Когда ты начинал свой рассказ, я тоже так думала, просто хотела убедиться, не совершаю ли ошибку, — даже в темноте я вижу выражение странной решимости, написанное на лице женщины. Она обнимает девочку и ерошит ей волосы, — ты, по-прежнему, считаешь всех обычной пылью, которую можно растоптать или пойти дальше, оставив уродливый отпечаток львиной лапы? Почему ты плачешь, хищник?

Я молчу. Потом опускаю пальцы и мелкие серые песчинки медленно ссыпаются вниз. Больно, больно. Оля, прости меня! Прости за всё…

Силы оставляют меня, и я ложусь в пыль клетки, как бы стараясь слиться с ней. Женщина смотрит на меня и её глаза странно блестят, словно она плачет вместе со мной. Зачем оплакивать умирающего льва? Посмейтесь над его унижением…

— Прощай, человек, — шепчу я, закрывая глаза и слышу тихий ответ.

— Тот, кто покаялся, имеет шанс на спасение. Даже такой, как ты. До встречи, лев.

И тьма поглощает меня.