Журнал "Млечный Путь, XXI век", No 3 (40), 2022
Повести
Леонид Ашкинази
Время действия{1}
Дине А., которая напомнила
Мы - выродки крыс. Мы - пасынки птиц.
И каждый на треть - патрон.
Лежи и смотри, как ядерный принц
Несет свою плеть на трон.
Александр Башлачев
Человечество существует потому, что люди ведут себя предсказуемо. Точнее так - люди, в большинстве случаев, ведут себя предсказуемо для людей, с которыми контактируют. Действительно, представьте себе, что люди поступали бы истинно стохастически, то есть при возможности ответить на вопрос "да" или "нет", отвечали бы, бросая монетку. А при выборе, скажем, из четырех или шести - бросали бы тетраэдр или куб.
Человек прекращает набирать текст и внутренне усмехается. Те, кто это будут читать, - если, конечно, они будут вообще, и вдобавок будут читать, - думает он, - поймут слово "монетка", но лишь наполовину. Нечто круглое и плоское, бросаемое для стохастического равновероятного выбора... а что это когда-то были "деньги", сообразят только студенты-историки. Так слово выжило благодаря побочной функции. Подумав эту мысль, он продолжает набирать текст.
Поэтому я, приняв на себя полвека назад некоторые обязательства и предполагая теперь их с себя сложить, считаю правильным объяснить мотив своего поступка. Мотив этот прост - дальнейшее несение этих обязательств потеряло смысл. Впрочем, выбор, который я делаю, ничуть не лучше.
Человек делает паузу. Мы могли бы узнать этого человека - это менеджер. Он хочет сформулировать точнее, хотя это и бессмысленно; но так уж он привык. Попутно у него мелькают еще две мысли, столь мелкие и привычные по стилю, что он даже не удостаивает их рефлексией. Первая - что люди уже более полувека не пишут, а пересылают голосовые файлы, и даже выражение "обсудим войсом" сменило смысл и вытеснило старое выражение "фэйс ту фэйс", и вторая - что уж если изображать динозавра, так надо использовать не проекционную клавиатуру, а с кнопками, но где ж ее взять... хотя в университете есть музей... Под аккомпанемент этих мыслишек он пишет дальше.
... ничуть не лучше, но зато, скажем так, этот выбор менее определенный, несколько более стохастичный. Кто знает, что будет через двести пятьдесят лет и будет ли там что-либо. То есть что-то там будет, но будет ли там место нам? Мои товарищи выбрали путешествие, я выбираю его сейчас, то есть через час я присоединюсь к ним. Причем я вообще не уверен, что именно мое путешествие номер два произойдет успешно.
Человек делает паузу и продолжает.
Основные данные об открытии способа, в некотором смысле, путешествия во времени и обо всех последующих событиях общеизвестны. Часть путешественников первого этапа влилась в общество, остальные отправились дальше, став путешественниками второго этапа. И они взяли с собой, из нового для них времени, столько людей, сколько смогли взять - желающих было существенно больше. Несколько человек из путешественников первого этапа - в том числе я - остались, но не вполне влились в общество, а стали жить здесь... Под предлогом - водить экскурсии и общаться с учеными. Одновременно технология была усовершенствована, начали строиться корпуса с оборудованием, подобным нашему, - их стали называть "временно"й дом". Строились они, разумеется, на поверхности, и желающие могли отправиться в будущее... число "300 лет" стало традиционной, выражение "300 лет" вошло в язык. Первые "временнЫе дома", были построены здесь, в нескольких милях, при нашем участии, потом - во многих других местах.
Человек какое-то время смотрит на экран, собирается с мыслями. Компьютер терпеливо ждет.
Однако интерес ученых угас за десять-пятнадцать лет, экскурсий почти и не было, одиночные посетители тоже были только в первые двадцать лет. Поэтому оставшиеся наверху понемногу прощались, вливались в окружающее общество по-настоящему, или отправлялись в противоположном направлении...
Человек улыбается примененному им самим выражению. Улыбается даже не мысленно, а вполне заметно, хотя в комнате он один. Впрочем, он уже пять лет один, и он к этому привык. Он пишет дальше:
... в противоположном направлении, то есть вниз. Сейчас к ним присоединюсь и я. Это письмо будет автоматически разослано всем тем, кто имел с нами какую-то переписку. Мы просим - не беспокойте нас. Напоминаем, что территория законодательно объявлена экстерриториальной и закрытой для посещений. На электронные письма в наш адрес будет отвечать искусственный интеллект, но его функции ограничены, не удивляйтесь краткости и формализму ответов.
Человек улыбается, на этот раз он прекрасно знает, чему именно. Искусственному интеллекту (теперь там, внизу, целая их система, но главный этот, который с восемью лапами...) разрешено упрощать ответы, и подробно объяснено, в каких случаях и почему это стоит делать.
Мы надеемся, что страна будет существовать стабильно и развиваться, и что мир в целом будет существовать мирно. Мы надеемся, что вы доброжелательно примете нас, и что мы найдем свое место в вашем - то есть в нашем общем - мире. Наш основной мотив прежний - желание увидеть будущее. Надеемся, что вы, наши потомки, отнесетесь к этому мотиву с пониманием и уважением. Мы заверяем вас в своих мирных намерениях, надеемся вас увидеть и оказаться вам полезными.
Человек повторяет формулировки того, первого письма... естественно, он помнит их наизусть.
Человек подписывает письмо, подробно указывая, от кого оно, распечатывает текст (несколько экземпляров), кладет его на стол, автоматическим движением придавливает листы чем-то тяжелым, ставит на компьютере время отправки электронного письма, выходит из домика, закрывает дверь на три хитрых привинченных им лично шпингалета - нижний от енотов, верхний от медведей, средний (он внутренне усмехается) от людей, - идет по тропинке, входит в пещеру, включает фонарик, спускается до первой двери, дает ей себя не торопясь опознать, спускается до второй, четырехкомпонентная процедура опознания: голос, сетчатка, отпечаток пальца, динамический пароль.
Он входит в верхний зал, проходит до уже настроенного на него саркофага (этим он занимался вчера), делает по дороге приветственный жест в темноту, откуда смотрит на него внимательный взгляд главного интеллекта, снимает верхнюю одежду, аккуратно ее складывает, поднимается по трем ступенькам, поворачивается спиной к саркофагу (чтобы потом в нем не вертеться), садится на край, опираясь на руки, переносит в него ноги и начинает там устраиваться, то есть присоединять катетеры. Потом он располагает руку так, чтобы автомату было удобно сделать укол, закрывает теплоизолирующий колпак и нажимает на соответствующую кнопку.
Часом позже и почти на две тысячи миль северо-западнее происходит следующая короткая и совершенно естественная сцена. Приятный мужчина средних лет спрашивает своего помощника, что за странное письмо пришло ему - и показывает на экране коммуникатора текст, который вы только что прочитали. Помощник морщит лоб и спрашивает, на какой адрес пришло письмо. Мужчина раздраженно отвечает, что на его личный адрес, вот же он, на дисплее - president и так далее. Помощник морщит лоб еще раз и объясняет, что это адрес не личный, а должностной. Теперь морщит лоб первый мужчина, пытаясь понять разницу. Попутно помощник объясняет, что этот адрес устроен так, что он принимает только письма от тех, с кем уже когда-либо была переписка, хоть сто лет назад, хоть двести.
Оба хохочут - они оба считают эту фразу остроумной шуткой. В картине мира одного из них электронная почта была создана при предыдущем президенте, в картине мира другого - она существовала, наверное, всегда? - нет? - ну, не знаю, сейчас посмотрим в Глопе.
Просмеявшись, первый мужчина (получатель письма) просит второго (помощника) объяснить ему попонятнее, что означает это странное письмо. Помощник обещает разобраться и удаляется. Первый мужчина немедленно выкидывает из головы всю эту сцену и поэтому не сразу понимает, что начинает ему рассказывать помощник, вернувшийся через час. Примерное содержание этого рассказа вы можете себе легко представить, и оно, в общем, соответствует реальности, за исключением шести фактических ошибок. Помощник прочитал все это в Глобалопедии, там ошибок было на одну меньше. При пересказе помощник добавил две, а одну совершенно случайно, ничего не имея в виду, исправил. Он этого, естественно, не знает, и вы ему не говорите - это его удивит и может напугать.
Выслушав рассказ помощника, первый мужчина (получатель письма) спрашивает второго (помощника), надо ли что-либо предпринимать. Второй четко отвечает, что ничего. Потому, что он понимает, что предпринимать придется именно ему - точнее говоря, ему придется решать, кому поручить предпринимать. Однако первый мужчина (получатель, как вы уже сообразили, письма), оказывается хитрее и решает следующее - он поручает помощнику написать письмо тамошним ученым - там же вроде до сих пор университет есть, правда? - и спросить их мнение. Тот кивает и выходит из кабинета.
Переступая порог, помощник с чистой совестью вычищает из памяти эту сцену и поручение. Во-первых, потому, что он знает, что второй участник разговора уже это сделал, а во-вторых, потому, что в его модели мира нет ученых, отвечающих на письма из Федеральной Администрации. Вот сами ученые в его картине мира пока есть, более того, это именно те ученые, которые есть неподалеку от места, откуда и пришло это письмо - ибо именно об их существовании он час назад узнал там, где прочитал и все остальное об этой истории, то есть, как вы уже поняли, в Глобалопедии. Но это, надеемся, ненадолго - не стоит усложнять свою картину мира и забивать себе голову тем, что наверняка не потребуется.
- Сегодня у нас первый обзорный семинар по теме "300 и 300". Название темы вам понятно, и самые общие сведения вам были сообщены в начальном курсе общей истории. Я кратко напомню основные события, более подробно расскажу о нерешенных задачах и, по мере возможности, отвечу на ваши вопросы.
Профессор замечает желтый огонек над одним из мест:
- У вас вопрос?
- Да. Скажите, пожалуйста, у нас по учебному плану через семестр должен быть курс "История футурологии и современная футурология". Мы пересекаемся с ним по материалу?
- На сегодняшнем семинаре - нет. Может быть - позже. Поскольку сама наша тема простирается в будущее по крайней мере на двести лет...
Пауза.
- Итак, четыреста пятьдесят лет назад была создана технология замедления процессов в организме, которая позволили группе людей перенестись на 300 лет вперед. Это принято называть "Путешествие номер один". Стало быть, полтора века назад вся эта группа появилась в нашем обществе. От полугода до года они присматривались, понемногу большая часть действительно влилась в синхронное им общество, меньшая часть - продолжила путешествие. Которое в научной литературе называют "Путешествие номер два", а в речи проще - "Второе путешествие".
Профессор замечает два желтых огонька - один в первом ряду и один справа, у окна.
- Ваш вопрос? (он обращается к студентке у окна)
- Чем определялся выбор?
- И он был свободным? (юноша в первом ряду).
- Не все сразу... Выбор был свободным, но отчасти коллегиальным. То есть выбор одного человека мог существенно влиять на выбор другого.
- Но почему? (кто-то третий).
- Спокойно, спокойно... В некоторых парах связь была достаточно сильна, чтобы взаимная ценность доминировала. А кроме того, там были дети.
- Со своими родителями?
- Да.
Пауза. Студенты переваривают. Гуманно дав им на это некоторое время, профессор продолжает:
- Желательный именно личный выбор определялся, как обычно, балансом мотивов и моделью мира. Например, прогнозом для своего занятия, и своего места в этом новом мире. Далее, свойствами психики, например, допущением риска. К меньшей группе, которая отправилась во Второе путешествие, присоединилось около двухсот человек из общества, в которое они попали. Причем желающих было существенно больше, отбор они вели сами, и один из вопросов, на который у нас нет полного ответа...
- ...как они вели этот отбор? (юноша в первом ряду).
- Да. Точнее, есть частичный ответ, поскольку в отборе принимали участие два психолога из нашего университета, и они позже написали об этом статьи. Ссылки есть в транскрипте моей лекции.
Пауза. Профессор продолжает:
- Технология, которую изобрели путешественники, тогда и была усовершенствована, в обществе нашлось немалое количество людей, которые захотели ею воспользоваться, и общество сочло, что людям надо предоставить такую возможность.
- То есть избавиться от недовольных? (девушка у окна).
- Ситуация сложнее. Это и те, у кого доминанта - увидеть будущее, и те, кому почему-то плохо в настоящем, и те, у кого и то, и другое. Первых общество терять скорее не хочет, потому, что они активны и полезны, а вторые - да, они плохо адаптированы и не слишком нужны. Путешественники первой волны брали с собой, естественно, активных, стрессоустойчивых, работящих, а их было больше в группе "желающих увидеть". В группе тех, у кого доминанта "плохо в настоящем", таковых оказалось меньше. Психологи полагают, что это естественно.
Пауза. Профессор продолжает:
- Общество построило и продолжает строить временны"е дома для путешественников, по ним данных достаточно, публикации и отчеты есть, ссылки в транскрипте имеются. По этой части вопросы есть?
- Да. Скажите пожалуйста, как адаптировались те, кто выбрал остаться? (девушка у окна)
- В том числе, завязывались ли у них личные связи? (кто-то из середины зала)
- Адаптировались нормально, эти данные есть. Личные связи возникали даже чаще, чем в соответствующей возрастной группе, видимо, играло роль...
- ...любопытство? (юноша в первом ряду).
- Да. У одного из крупных психологов древности, Лэма, рассмотрен как раз такой эффект. Ссылку, если будет надо, я дам.
- А устойчивость связей?
- Устойчивость в среднем была чуть слабее средней, так что, если смотреть пролонгировано, заметных отличий в итоге не оказалось. Однако таких исследований мало - те, кто хотел влиться в синхронное и новое для них общество, не очень-то хотели поддерживать контакты... Но, опять же, некоторые данные есть, все они суммированы в отчетах. Еще есть вопросы?
Пауза. Профессор приготовил для этой группы маленький поучительный сюрприз. Он уже проделывал этот финт раньше и поэтому почти уверен в результате. Сейчас он для четкости эксперимента пойдет не некоторое небольшое вранье...
- Вопросов нет? Тогда у меня есть вопрос, он индивидуальный и конфиденциальный. Включите на подлокотнике "conf" и "aggr", тогда ответ отразится не на общем табло, а только у меня, и только суммарно по всей аудитории, без указания, кто именно как ответил. Сам ответ, как обычно, "yes" или "no". Вопрос - хотели бы вы, чтобы была организована для вас экскурсия в место, где сейчас находятся сами путешественники? С учетом того, что это по ряду причин два дня, еда будет, но медиа, Интернета и вообще связи, ни видео, ни даже аудио, там не будет.
Профессор смотрит на дисплей, видит на нем ожидаемый ответ и продолжает:
-Три дня назад я послал туда специальный дрон - носителя робота с интеллектом и задачей получения информации, причем при человекоподобном ограничении по активности. Сейчас я вам покажу кино, которое он привез.
На экране мы видим лес сверху, камера, то есть дрон, снижается, останавливается - дрон сел, потом кадр начинает прыгать - это робот отделяется от дрона, подходит к домику, поворачивает и отодвигает замысловатые внешние запоры, мы видим комнату, стол, пачку листов бумаги, камера приближается, мы видим текст.
Профессор негромко произносит "видео, стоп". Картинка застывает, студенты читают записку, дочитывают ее до вот этих фраз...
Однако интерес ученых угас за десять-пятнадцать лет, экскурсий почти и не было, одиночные посетители тоже были только в первые двадцать лет. Поэтому оставшиеся наверху понемногу прощались, вливались в окружающее общество по-настоящему, или отправлялись в противоположном направлении...
...и студенты понимают, почему профессор не зачитал результат. То есть каждый из них понимают, как они - все они - ответили на его вопрос.
Студенты молча покидают аудиторию - перерыв, вкусности в столовой ждут, а профессор очередной раз радуется, что эти студенты плохо знают физику и никто не спросил возмущенно: "То есть, как нет связи? - она везде есть!" А сказал он это им для того, чтобы ответ "да" не давался просто так, потому, что сказать "да" проще, чем "нет". Можно было конечно, вообще избавить их от нажатия "no", но это была бы уже некорректность.
Прошло четверть века, мы находимся на тридцать футов - впрочем, это как раз неважно - выше, на верхней авиаплощадке главного здания Университета. Только что здесь стремительно приземлился маленький одноместный мобиль. На обоих боках у него по эмблеме, синей с красным. Но главная особенность изящной машинки не в этом, а в том, что ее управление не может быть перехвачено с земли (или с другого мобиля, но по традиции говорят "с земли") - даже теми, кому положено иметь такую возможность. Недоуменный вопрос - почему охрана человека, который летает на этой маленькой и быстрой машинке, позволяет ему летать именно на ней, то есть одному? Потому, что она, охрана, считает, что при необходимости сможет перехватить управление. Мы могли бы разочаровать ее, но зачем огорчать хороших парней? А дело в том, что у человека, который летает на этой машинке, есть доверенное лицо, есть личный консультант. Это мальчонка из тех сумасшедших, которые не верят ничему, кроме своих знаний и мастерства. А уважают они только тех, кто уважает их, причем именно за это.
Мы не будем рассказывать, как они познакомились, произнесем одно слово - Даркнет, а остальное нам знать не обязательно. И как-то раз, когда охрана была уверена, что объект их забот проводит время с подругой, то есть опять же под охраной... короче, они сидели на скамеечке и наслаждались обществом друг друга и бонсами, ей потребовалось отлучиться буквально на две минуты - ну, вы понимаете. Издалека охрана видела его все равно, но именно в эти несколько минут человек, спокойно дремавший на соседней скамеечке, прикрыв от солнца лицо головным убором, почти не шевеля губами, спросил: что угодно уважаемому? Уважаемый прикрыл ладонью глаза - а заодно и губы - от солнца и так же шепотом ответил, что ему надоело, что управление его личным флаером может быть перехвачено с земли. Угу, - буркнул человек на соседней скамейке и погрузился обратно в сон.
Хозяин флаера так и не узнал, где, как, кто, на каких длинах волн и частотах сумел подключиться к его охраняемой машине, в охраняемом гараже, на охраняемой площадке - да и зачем ему и нам это знать? Но примерно через декаду во время очередного полета машинка сказала ему - совсем просто, буковками на дисплее, - что все сделано, юзайте теперь меня осторожнее, ну и как оплатить. Он удивился скромности цифры и сделал ровно то, что, когда и как было сказано сделать. А сказано было положить кое-что в карман пиджака, снять его - ведь правда, жарко? - идя по торгово-увеселительному центру с подругой (к слову, той же самой, серьезному человеку не до излишеств), и перекинуть через левую руку этим карманом наружу. Вешая вечером пиджак в шкаф, он убедился.
Однако хозяин флаера не узнал - да и зачем ему это знать? - что стандартный и не слишком сильный интеллект, который жил в его флаере, на всякий случай попутно немножко поумнел, и в случае потери сигнала от биения сердца или дыхания - но только в этом случае - он теперь не стал бы ждать перехвата управления с земли, а сам аккуратно повел бы флаер на посадку и вызывал обычную скорую помощь. Которая, к слову сказать, является - в цивилизованном обществе - быстрее охраны.
А сейчас хозяин флаера шел по коридору университета к главной аудитории и радостно улыбался. Он действительно любил общаться со студентами, и неспроста.
- Я рад видеть вас. В прошлом году я уже встречался с вами. А почему? Потому, что когда-то я учился в вашем университете, слушал лекции ваших профессоров, в том числе и вашего нового ректора. А еще потому, что у вас прекрасная столовая. Летать к вам ежедневно я не могу, а приглашение ректора увидеться со студентами - отличный предлог для посещения вашей столовой.
Хохот в зале.
- А если серьезно, то есть такая традиция, а вдобавок я просто рад вас видеть. Наука очень важна для нашего общества, и образование тоже очень важно. Я мог бы это и не говорить, это видно из доли вашего университета в нашем бюджете. Но услышать от меня вам это тоже приятно, да? Кто согласен, нажмите в открытом режиме "yes".
Россыпь огоньков.
- Молодцы! Кто считает, что образование важнее, нажмите!
Почти столько же...
- Кто нажал первый раз и не нажал второй - будущие психологи, поздравляю вас!
Хохот в аудитории.
- Суть в том, что образование и наука неразделимы. Без образования не будет и науки, но и без науки не будет настоящего образования, оно выродится в натаскивание на шаблонные навыки. Так что учитесь и делайте науку. Ваш университет - бастион и оплот цивилизации, я совершенно не шучу.
Короткая пауза.
- Ваш ректор, один из моих учителей, пригласил меня рассказать вам немного о том, что творится в стране и мире. Я вас обрадую - ничего существенно более страшного, чем в прошлом году, как полагают наши соответствующие службы, не творится.
Россыпь огоньков - аудитория заводится. Хозяин флаера, глава Администрации, делает серьезное лицо.
- Миром мы не очень занимаемся, это прерогатива того этажа, что выше.
Он показывает пальцем вверх, аудитория хохочет.
- Но мы зорко следим за ситуацией. Наши северные соседи по-прежнему делают замечательную пиццу, они освоили два новых сорта, на 100% больше, чем в прошлом году. Наши южные соседи освоили получение удовольствия от поедания двух новых сортов пиццы. Ну, а мы освоили доставку пиццы с севера на юг...
Хохот аудитории не дает ему говорить. То есть титры все равно бежали бы вместе с переводами, но традиция, традиция... Он с удовольствием ждет, пока хохот стихнет.
- Поднебесная империя, как называет себя Китай, присоединила к себе все, что хотела, кроме того, что мы уже несколько веков не даем ей присоединить, поняла, что Северный океан ей не нужен, китайцам там холодно, а белые медведи не занимаются по ночам конфуцианством (смешки в аудитории) и успокоилась. Благосостояние понемногу доросло до надежного падения рождаемости, общая численность населения уже давно стабилизировалась, средний возраст понемногу растет с очевидными последствиями для экономики и идеологии, а кому скучно - эмигрируют к нам и начинают учиться в университетах и производить, причем не только пиццу (смешки в аудитории). От Гибралтара до Урала все по-прежнему. Там, где была централизация, то есть, в восточной половине, она понемногу слабеет, в западной - нет и этого процесса. Глядя отсюда - все тихо. Серьезных межгосударственных конфликтов, как в прошлом, уже несколько веков нет, все понемногу и втихаря гадят друг другу, в основном с востока на запад, но и обратно, взаимности ради, тоже... Хотя, признаться, восточные гадят как бы это сказать... разнообразнее. Кто из вас их изучает, знает, что их изучать интереснее, они меньше скованы условностями, и поэтому ведут себя оригинальнее.
Смешки в аудитории. Рассказчик замечает два огонька.
- Ваш вопрос?
- Скажите, пожалуйста, а почему, как вы выразились, "гадят"?
Рассказчик вспоминает, что он все-таки в университете, цитадели культуры и монастыре знания (он знает все эти слова, потому что учился на гуманитарном отделении, даже на юридическом факультете).
- Я вообще-то не психолог, мой ответ будет упрощенным, ваши профессора, политологи и психологи объяснят детальнее. Причин две, политическая и психологическая. Политическая - инерция системы: если под задачу создан аппарат, а это происходит всегда, то он работает, обрастает идеологией, традицией и всей прочей культурой, это поддерживает его существование, а значит, и деятельность. А психологическая причина проще, хотя и непонятнее.
Короткая пауза.
- Желание именно этой деятельности, можно сказать, конкурентно-деструктивной, все-таки не полностью поглощается играми. Зазор невелик, но он есть. И его наличие может нелинейно и даже немонотонно влиять на тренд. Это - одна из принципиально важных тем для исследований, занимаются этим и в вашем Университете, и у вас есть шанс внести свой вклад...
Аудитория переваривает сказанное. Тем временем рассказчик адресуется к другому огоньку.
- Ваш вопрос?
- Вы ничего не сказали про Южную Азию и Африку.
- Да, вы правы. Там пик численности тоже давно пройден, но если Африка существует примерно, как западная половина Европы, то есть без больших потрясений, хотя питается все-таки скромнее, бонсов там не едят (смешки в зале), то в Южной Азии ситуация сложнее. Причина, как ни странно, идеологическая. В Африке нет идеологии единоличного доминирования, то есть нет группы - людей или стран, неважно, - которая желает объединить всю Африку под своим началом.
- А разве это само по себе было бы плохо?
- Почему складывается такая идеология?
- Мальчики, не все сразу!
Смешки в аудитории - высокопоставленный визитер знает популярный анекдот прошлого! Нынче он зачастую требует комментариев, но в аудитории много студентов исторического факультета, а они с удовольствием растолкуют - и соседям, и соседкам.
- Почему и как складывается идеология - вопрос вопросов, примерно на Нобелевскую премию по психологии (в аудитории кое-кто улыбается). У вас, как я уже сказал, есть шансы внести вклад. Но если говорить серьезно, то шансы умеренные. Не потому, что вы слабые студенты, а потому, что задача суперсложная.
Пауза. Гость продолжает:
- Насчет плохо и не плохо. Само по себе - скорее всего, нет, вопрос в цене доминирования и последствиях: например, объединенная Африка могла бы вступить в серьезный конфликт с Азией. До нас им не дотянуться, у нас военный флот больше, чем у всего остального мира, вместе взятого, и авиация, если считать с главными союзниками в таком же статусе.
- С Британией, Австралией и Израилем?
- Да. А вот с Южной Азией ситуация сложнее. Там таких идеологий две.
- Отлично! Пусть сцепятся!
- Пусть (улыбка).
Пауза. Смущенные смешки в аудитории. Выпалил-то один, а подумали многие.
- Ситуация такова. Эти две идеологии постоянно конкурируют и тратят значительную долю сил на борьбу между собой. И это не дает им поднять уровень до четкого падения рождаемости... так что этот переход у них пока затягивается... Ваш вопрос?
- Израиль?
- Тут все просто. Он в безопасности по двум причинам. Первая причина: армия небольшая, но лучшая в мире по подготовке и находящаяся на уровне лучших - по вооружению. Отчасти, кстати, и нашими стараниями. Но важнее другое. В случае реальной угрозы своему существованию - очевидная готовность посредством так называемого неконвенционального оружия нанести недопустимый урон противнику.
Короткая пауза. Гость университета продолжает:
- Вторая причина - ослабление напряженности в регионе. Вообще за последний век Израиль упрочил свое существование - отчасти в результате своей политики, а отчасти и нашей, направленной на поддержание мирного состояния. Ну, и поставок нашего оружия, и разработки своего. В некоторых сегментах оно даже лучше нашего. Например, дроны у них лучшие в мире. Ваш вопрос?
- А какая причина важнее?
- Их нельзя разделить. Вообще - учтите это - в социуме, в политике, причины обычно бывают связаны. Во всяком случае - чаще, чем нам кажется. Или сильнее, чем нам кажется. В частности, в данном случае их разделить нельзя. Наличие оружия и готовность его применить снижает уровень конфликтов. Древние говорили... si vis pacem - para bellum. Хочешь мира - готовься к войне. Хотя и тут может быть...
Кто-то из зала произносит:
- Нелинейность и даже немонотонность?
Гость довольно улыбается и кивает. Пауза.
- Есть ли еще вопросы? Мне вообще-то пора явиться к вашему ректору... для него я по-прежнему студент... (смешки в зале) Зря смеетесь... что-то из этого остается навсегда... Да, я вижу. Хорошо, последний вопрос.
- Я видела данные о росте наркомании в некоторых странах, в том числе у наших южных соседей. Насколько эти данные достоверны?
- Что касается нашей страны, совершенно точно, роста нет. Правда, нет и сильного спада, из года в год или константа, или очень небольшой спад на уровне шума. Что касается других стран - специалисты, которых я спрашивал, или отрицают, или говорят, что это естественные небольшие колебания. В любом случае, в пицце, которую производят наши северные соседи и которую мы поставляем на юг, ничего нет. Я лично проверяю каждую партию.
Хохот в зале. Какой он все-таки душка, наш глава Администрации!
- Ну что, профессор, как вам понравился последний вопрос?
Глава администрации сидит в кабинете ректора. Он отдыхает после общения со студентами.
Ректор пропускает мимо ушей первый вопрос высокопоставленного визитера и задумчиво произносит:
- Скажите... а ведь вы когда-то у нас учились, правда?
- Конечно, профессор! Я помню ваши семинары по проблеме "300"!
Профессор, то есть теперь вообще-то ректор, сухо поправляет:
- "300 и 300".
- Да, конечно. Мы оба были такие молодые... четверть века назад...
- Да... не маленький путь.
Пауза.
- Вы у нас в гостях в статусе главы Администрации второй раз. Но в прошлом году я не смог с вами увидеться, извините.
- Никаких проблем!
- Хорошо. Как вам вообще наш университет?
- Я предполагаю немного расширить финансирование. Немного - общее, и немного - привязанное к конкретной тематике. Коллег звать не надо, мы с вами пока неофициально обсудим.
Пауза. Визитер продолжает:
- До вступления в свою теперешнюю должность я отвечал в Администрации именно за контакты с промышленностью, наукой и образованием. Кроме того, я некоторое время входил в комиссию по науке и образованию Центральной Администрации. Так что я представляю себе общую картину по стране, а после вступления в свою теперешнюю должность подробно изучил, как идут дела в этой сфере. Так вот, все университеты, кто-то в большей, а кто-то в меньшей мере, но все... все понемногу превращаются в монастыри. Контакт с обществом слабеет.
Пауза. Визитер продолжает:
- Придраться не к чему. Там, где контакт прописан формально - все в порядке. Сроки договоров с промышленностью и медицинскими учреждениями не нарушаются, занятия для школьников проводятся, все нормально. Но вот неформальная деятельность... спонтанные экскурсии и лекции, приглашения сотрудников и студентов на школьные мероприятия, и вообще - дружба между людьми. Вы ведь заметили, наверное, что приятельницы ваших студентов - всегда студентки?
Ректор:
- Когда я иду по коридору и вижу парочку, всегда узнаю и юношу, и девушку. Да, это означает, что они оба - студенты. Но разве так не всегда было?
- Раньше так было в трех четвертях случаев. А сейчас - почти исключительно. И не только у вас, а у всех. Ну, немного в разной степени.
Пауза. Визитер продолжает:
- Университет превращается в монастырь. В хранилище и убежище. Сегодня - в хранилище, а случись что-либо нехорошее - и в убежище. Не обязательно это пригодится, но - это важная тенденция, важная в любом случае. Вы наверняка как-то подсознательно ее ощущаете...
- Ну, в общем, да... но не думал, что это заметно со стороны...
- Только если сильно приглядываться. А я приглядывался. Так что подготовьте письмо в Администрацию с предложением провести серьезное исследование. И попросите под это целевое финансирование. Теперь насчет последнего вопроса, заданного студенткой. Наркомания колеблется не случайным образом. Она связана с введением в оборот игр. На какое-то время она ослабевает, потом возвращается. У вас в Университете, возможно, кто-то это изучает, ученые - народ любопытный, правда? Найдите их, запросите отчет по состоянию проблемы. И пусть подготовят - естественно, для вас - предложения по продолжению и расширению исследований. Может быть, даже серьезному расширению, пусть будут варианты. Я несколько лет назад поднимал этот вопрос в Центральной Администрации, у федералов, они отмахнулись. Придется заняться нам. И еще - спросите у тех, кого найдете, есть ли корреляция со смертностью.
- Уже так?!
- Не уверен. Но я слышал от одного специалиста такое мнение, правда в отношении стран второго эшелона.
- Только этого нам не хватало...
Фраза не очень осмысленная, но эмоциональная. Длинная пауза. Визитер терпеливо ждет. Ректор понимает, что визитер знает что-то про происходящее в его Университете, чего не знает он, ректор. Это тревожно и обидно. И это, видимо, отражается у него на лице; глава Администрации улавливает эмоцию, решает немного сгладить неловкость и говорит:
- У Администрации и меня самого нет ни малейших претензий или недовольств. Но это две действительно важные задачи. Наверное, будет хорошо, если мы сумеем продвинуться, правда? (короткая пауза) Да, и если такая группа у вас в Университете найдется, свяжитесь со мной и просто скажите, что вы нашли то, о чем мы говорили. А когда они подготовят для вас отчет, я с удовольствием к вам прилечу, и мы вместе его посмотрим. И решим, потребуется ли дополнительное финансирование и какое именно. Но я уже почти выхожу из графика, так что проводите меня к флаеру, пусть студенты посмотрят на нас вместе... а мы посмотрим, какие у вас в коридорах парочки!
Оба улыбаются, причем ректор - немного озабоченно. Эту озабоченность он снимает с лица, когда они выходят в коридор. Действительно, студенты, действительно, парочки, одна за другой, лекции только что кончились, хозяин и гость подходят к флаеру, весьма тепло прощаются, студенты - кто-то радостно машет, кто-то свистит, кто-то даже хлопает в ладоши: здесь студенты, можно сказать, из разных культур... Флаер взлетает, ректор приветливо машет студентам, представитель Администрации включает автопилот и начинает прокручивать разговор в голове, ректор тем временем делает, естественно, то же самое, но - спустившись в столовую.
Кстати. Гость, конечно, знал, что в Университете есть группа, которая изучает этот вопрос. Не афишируя, но и не особо таясь. Три человека - женская пара на кафедре социологии (одна из них вообще-то демограф) и их приятель на кафедре психологии. И понятно, кто по просьбе гостя это раскопал. Делов-то для профи - на десять минут; поэтому бесплатно. Добавив от себя, что "да, согласен, это важно". Мнение профессионала - это важно. Тем более - в области, имеющей сюда прямое отношение.
Однако возникает вопрос - а почему глава Администрации вообще этим заинтересовался? Причина проста - по долгу службы он должен раз в месяц получать короткий доклад от Службы чрезвычайных ситуаций, а раз в год - большой доклад. Короткие сводятся обычно к нескольким строкам, типа все в порядке, мы бдим, числовые данные см. в приложении. А вот длинный доклад традиционно делается при визите главы Администрации в резиденцию чрезов, ту самую - семь миль к югу от города. Так вот, в тексте последнего доклада было отмечено, что, по данным мониторинга средств информации, в сопредельных и некоторых других странах отмечено увеличение потребления наркотиков. На словах докладчик несколько более подробно объяснил, откуда у них данные, посетовал на их неполноту и добавил, что может быть, стоило бы обратить внимание ученых на эту ситуацию, а данные по другим странам, может быть, есть этажом выше?
На это глава Администрации тогда кивнул, сказал, что с учеными он их познакомит, и про данные узнает; все в течение месяца. Но "этажом выше" систематизированных данных не нашлось, а не систематизированные мои ученые сами систематизируют - огорченно подумал глава, поняв, что того, что он хотел получить готовеньким, он не получит. Ученые-то у нас есть, и кстати, свяжусь-ка я с моим консультантом... И при ближайшем полете на флаере - теперь они делали это так - он и связался. И через десять минут, просто так, буковками на дисплее, получил ответ.
Попутно заметим, что подслушать их никто бы и не догадался (и уж меньше всех - собственная охрана). Потому, что все кодировали, декодировали, перекодировали и все прочее, на цифровой стороне, а что можно схитрить на аналоговой и вести прием сигнала на зеркальном канале, то есть на другой частоте - два (или три?) века, как было забыто. А позже вспомнено - некоторыми умельцами.
Через декаду.
- Ректор, я вас приветствую!
Гость входит в кабинет и одновременно - садится на диван, здоровается, обозначает радость от встречи и демонстрирует явное нетерпение.
- Группа нашлась, три человека, они, собственно и не очень прятались, однако и не сильно афишировали. Так, побочный интерес, с основной тематикой связь слабая, коллеги были слегка в курсе...
- Странные люди ученые! Неужели они сами не понимали, что это важно?
- У каждого своя тематика, свои задачи... не политики мы.
- Но ректор отчасти политик?
- Приходится.
Пауза.
- Приходится... вы знаете, мне тоже. Кто-то должен нести в обществе и эту функцию. Правда?
- Согласен.
- Остается мелочь - делать это хорошо.
- Да, но для этого нужно иметь к этому... ну, скажем так, некоторую склонность.
- И опять согласен. Студент загоняет в угол ректора?
Оба смеются. Гость:
- Ну, если говорить серьезно, то мы оба и склонность имеем, и делаем свое дело, судя по мнению коллег, довольно хорошо... Твердое би?
- Как минимум - с плюсом.
- Итак, что они нарыли?
- Про наших южных соседей, и вообще про большинство стран к югу, и отрывочные данные по другим странам. Очень медленный, но все-таки тренд вверх. На его фоне - колебания, они синхронны с выходом на рынок новых компьютерных игр.
- При выходе - рост или спад?
- О! В том-то и дело, что и так, и так.
- Так может, просто случайные совпадения?
Ректор обижается:
- Уж это мы бы определили сразу! Гипотез две - либо игры есть двух типов, но мы этого не понимаем, либо, что скорее, есть общая реакция, например, на новизну, но есть и какой-то фактор, который действует в противоположную сторону и в части случаев пересиливает.
- А смертность?
- Они с нее и начали, демографы же. Колебания есть, но эффект на грани разрешения.
- Но тот, который есть, он в правильную сторону?
- Если это может нас утешить, то да.
Пауза. Гость:
- Утешение будет, когда мы в этом разберемся... Фоновый рост наркомании, а заодно и смертности, может быть, если игр не хватает для разрядки из-за ограниченности мозга. Точнее, из-за ограниченной способности мозга к восприятию игровой разрядки. А у нас этого нет... почему?
- Мне кажется - потому, что есть "временны"е дома". И по той же причине этого нет у северных соседей. Кто разочаровался в настоящем, отправляются в будущее. Точнее, две группы разочаровавшихся.
Пауза. Гость.
- Похоже на правду. Но кстати, это-то и опасно, что обе группы... Но мы сейчас не об этом. Как я понимаю, отчет они вам сделали, в нем суть, которую я уже услышал, и цифры.
- Не только.
- Еще и графики?
Пауза. Ректор, задумчиво:
- Да, мы с вами еще можем шутить...
- Мы отчасти политики. Мы должны держать лицо.
- Да. Тем более, что ситуация не срочная.
- Согласен. Однако действовать все равно надо. Подготовьте письмо в Администрацию, копию мне. Кратко то, что вы рассказали, отчет в приложении к копии. В письме, кроме фактов, предложение по расширению мониторинга, конкретно - организация группы мониторинга и анализа. Плюс, конечно, использование понемногу в преподавании, кадры надо растить. Через три месяца нужна картина по всему миру, через полгода мы должны понимать ситуацию, насколько это возможно. Я попробую узнать, нет ли таких данных этажом выше. То есть я уже пытался узнать, но их не оказалось. Я поищу еще, подключу специалистов другого профиля.
- ?
- Серьезных специалистов по добыче информации. Когда получите положительный ответ и финансирование, и будете легитимизировать группу, оставьте место для... специалиста другого профиля. Возможно, я вам кого-то предложу.
Ректор понимает это так, что глава администрации хочет иметь своего человека и следить за ситуацией. Гость его мысли понимает, но полагает, что в данном случае действовать так не надо - ректору он вполне доверяет. И вообще он имеет в виду не это, а пристроить своего консультанта. Но не считает нужным обсуждать подробности и оправдываться, тем более, что собеседник все равно не поверит.
Ректор же достаточно раздражен, чтобы совершить нечто вроде бестактности. Или это призыв к откровенности? Не успев додумать мысль и видя, что собеседник собирается вставать, он спрашивает:
- Скажите... а почему вы вообще заинтересовались этой проблемой?
Он хотел спросить, откуда тот узнал, чем занимаются сотрудники ректора, но в последнюю секунду все же сменил формулировку. Гость про себя облегченно вздыхает. Он ждал другого - именно этого - вопроса, ответить честно он бы не смог, а врать он очень не любит.
- Это просто. Чрезвычайники что-то заметили по части наркомании и выложили мне свои наблюдения. Я, кстати, ваши и их данные сопоставлю, и, скорее всего, вас познакомлю.
- Мы вообще-то знакомы!
- Да я знаю, знаю... я имею в виду - познакомлю на почве этой проблемы. Официально предложу обменяться данными и работать над темой вместе. Но это не сегодня. Сначала ваше письмо, решение Администрации о финансировании, срок - декада, костяк группы - еще декада. После этого встречаемся и вместе решаем дальнейшее. Хорошо?
- Да.
- Это, простите, что повторяю, важно. Ректоры обычно занимают свой пост десятилетиями, мы - меньшее время. Поэтому нам с вами надо все построить, легитимизировать и запустить. Чтобы это было надежно. И подумайте над небольшим дополнением к Положению о научных исследованиях, проводимых с финансированием из бюджета. Что вообще есть у вас новенького и важного... а то последнему дополнению уже семь лет, пора готовить новое...
Гость встает, просит ректора проводить его, они идут, приветливо здороваясь со студентами и преподавателями, все как в прошлый визит, но в коридорах пустовато - время лекций.
Флаер взлетает.
Кстати: консультант работать с учеными официально - при всем уважении к ним и к тому, кто ему это предложил, - отказался. Психотип-де не тот... непригодный для кабинетной работы. Разовые заказы - конечно, конечно, всегда рад! Глава администрации огорчился, но понял и даже не обиделся.
Проходит еще четверть века. Небольшое помещение, все очень просто, часть обстановки - какая-то аппаратура. За столом человек, он нам незнаком. Открывается дверь, входят один за другим еще трое. Сидящий за столом встает. Он старше тех, что вошли, и все они почти одинаково одеты. Старший жестом приглашает тех, что вошли в комнату, сесть и сразу же начинает говорить:
- Часть того, что я скажу, вы знаете, но я хочу, чтобы на нашем уровне базовая информированность была одинаковой. Двадцать пять лет назад наши предшественники заметили очень медленное нарастание наркомании у наших южных соседей. Мы обратились к главе Администрации, он свел нас с университетскими, у них оказалась небольшая группа, которая это тоже заметила. С тех пор мы работали в этом направлении совместно. Вместе мы собрали данные по другим странам, ученые долго эти данные со всех сторон облизывали.
Двое из слушателей сдержанно улыбаются. Старший продолжает:
- Они построили модель явления и разобрались в механизмах. Как они говорят, в большинстве; мне тоже так кажется, и те из вас, кто ближе к этой работе, согласны. Базовый тренд в плюс - он существует потому, что игры все-таки не полностью разряжают потребности мозга, остальное как раз делают наркотики. Влияние особенностей игр тоже есть, они и в этом разобрались, и теперь мы это учитываем, некоторые игры в этом смысле оптимизированы, тренд вроде бы ослаб, но он все-таки есть. Кроме того, из игр, имеющихся на рынке, оптимизированы в этом смысле не все, потому что не со всеми производителями мы в надлежащем контакте. И сейчас не все оптимизированы, и будут не все. У нас и у северных соседей этого тренда вообще нет - эффект "временнЫх домов". Их доля в социуме мала, но это как раз та доля, которая более подвержена наркомании и от нее расползается, механизмы известны. Так что лет на десять или двадцать тренды сохранятся, а что дальше - не знаем. Высоколобые ко всему этому как-то спокойно относятся. Нам все это должно, по нашей психологии, сильно не нравиться (присутствующие кивают), но мы в их науке не слишком хорошо разбираемся. Итак. Завтра в это же время собираемся, обсуждаем идеи и решаем, что делать. Кто что придумает, шлите мне сразу войс или текст. На сутки все свободны.
Через час он получил первое сообщение, через десять минут второе, часом позже еще одно, потом одно повторное. Четыре от всех троих, все с одной главной идеей, немного по-разному мотивированной и с разными деталями. Собственно, эту идею он и собирался предложить, но лучше, если подчиненные придумают ее сами, ведь правда? А что придумали все трое, так это просто удачная случайность, - подумал он.
На самом деле, это была не случайность, а результат долгой совместной работы и хорошей профессиональной подготовки. Но командир чрезов не склонен к рефлексии и многое делает, как и положено в этой социальной роли - интуитивно, быстро и точно. А вот заложил он куски этой идеи в подсознание подчиненных своих короткой речью сознательно или интуитивно - этого мы не знаем. Хотя любопытно было бы...
Через сутки.
- Я получил от вас троих четыре сообщения. Идея, к которой вы пришли, в общем, одна, мотивировки и детали, естественно, разные. Вы все предлагаете перенести часть нашей деятельности поближе к Университету или на его территорию, и чтобы их ученые чаще общались с нашими специалистами, и чтобы наши общались с ними. Один из вас даже разведал, что у них есть свободные площади. Другой напомнил мне, что их столовая пользуется заслуженной славой. А еще один написал, что бывал там по контактам с медиками и заметил много симпатичных девушек. Все правильно, про столовую более чем согласен.
Улыбки, короткая пауза.
- Я связался с ректором, у них есть полусвободный корпус рядом с главным. Площадей, которые они могут нам передать... в бесплатную аренду на 99 лет... (улыбки) там больше, чем мы сейчас занимаем, авиаплощадка, что очень нам удобно, есть, и большая, там все наше контрольное оборудование легко встанет.
- Высота?
- Сто футов от нулевой отметки.
- Это очень удобно...
- Вот именно. Он и так на возвышенности, так что это высшая точка в городе, из зданий, конечно. Антенны и прочие мачты там есть и повыше. Так что всем двое суток на подготовку первого варианта проекта переброски части персонала и оборудования. Ориентируйтесь на переброску от половины до двух третей. Рекомендую подготовить несколько вариантов - когда соберемся, оценим общий объем и будем согласовывать, сначала между собой. С подводками и энергией там нормально, но автономное питание мы все-таки поставим свое. Тяжелое оборудование... (все понимают, о чем речь, и кивают), которое нам передали за последние двадцать лет федералы, туда перемещать не будем.
Короткая пауза.
- Ректор назначил ответственного с их стороны, адрес для связи я вам сбрасываю, но пока их не дергайте, этот вариант сначала обсудим здесь, в том же составе. Информацию пока не распространять. Вопросы есть?
- У меня вопрос... я уверен, что им от нас будет польза, расширение кругозора профессорам полезно... но чем именно мы им поможем? Или пока более конкретно указать трудно, или просто не хотите сковывать нашу инициативу?
- Ее скуешь, как же... (улыбки). Во-первых, расширение кругозора полезно и нам. Кто в этом сомневается, ошибочно выбрал область деятельности (короткая пауза; начальство ставит подчиненного на место, все это поняли). Во-вторых, профессора... они культурные люди. Я не шучу, они в этом смысле не сильно, но заметно отличаются... они либеральны, иногда, на наш взгляд слишком. Например, идея внести в игру скрытый код, отталкивающий от химической наркомании, им не близка. То есть они в принципе понимали, что это технически возможно, но не закладывали такую возможность в свои модели. Пока их прямо не попросили. Я и попросил, несколько лет назад, причем как раз во время общения в столовой. (улыбки). Бонсы, озот и... кресс? - не помню. (виноватая улыбка; подчиненные веселятся)
Пауза.
- С ними вообще лучше в неформальной обстановке. Что касается нас, то мы иногда мыслим, с их точки зрения, слишком операционально, слишком конкретно. При нашем назначении... при нашей психологии... это естественно. Но, если время на размышление есть, можно взглянуть на ту или иную ситуацию и шире. В дальней перспективе это может увеличить эффективность... которой мы вообще обоснованно гордимся. Итак, через двое суток здесь. Попутные вопросы можно задавать. И еще одна симпатичная мелочь - ректор сказал, что он надеется, что наши сотрудники смогут что-то интересное студентам рассказывать... проще говоря - хочет нас немного приспособить для преподавания.
Подчиненные явно удивлены, но отторжения идеи старший не наблюдает.
- Но это со временем, а сейчас - через двое суток здесь.
Трое встают и выходят - идут думать.
Проходит еще четверть века. На календаре - 225 лет от начала Второго путешествия, 75 лет до его предполагаемого конца. Путешествующие мирно спят в криосаркофагах. Международные события идут своим чередом, об этом - ниже. Военный флот, сильнейший в мире, привычно бороздит океаны. Самолеты патрулируют небо, все буднично. Чрезвычайники прижились в Университете. Первое время профессора и некоторые студенты напрягались, увидев в коридоре почти одинаково одетых деловитых мужчин. И - примерно так же одетых - немногих женщин. Но со временем привыкли, да и мужчины эти и женщины стали одеваться чуть более разнообразно. Сначала они вообще не часто выходили из своего корпуса... то есть того, в котором заняли верхние две трети, потом стали появляться на лекциях. Иногда просто тихо сидели и с интересом слушали, иногда задавали какие-то разумные вопросы, потом начали вести факультативы, а потом и элективы, рассказывать вполне интересные вещи, а в неформальной обстановке - еще более интересные. Потом в коридорах стали замечать пары - кто-то из них и студентка. А в последнем ежемесячном докладе внутренней социодемографической службы, направленном ректору, отмечалось, что со следующего года надо будет опять увеличить на пять процентов количество мест в детских учреждениях Университета.
Ректор - вы, собственно, с ним знакомы, они меняются редко, но в следующем году он все же оставит свой пост - даже не удивился, он с самого начала предполагал нечто подобное. Правда, первые годы после переселения тренд отсутствовал, люди консервативны и осторожны... но потом, фигурально выражаясь, стрелки дрогнули и поползли вправо. Ректор был историк и иногда выражался весьма исторично. И во внутренней речи и на лекциях. Когда это случалось, он пускался, к радости студентов, в лингвистическо-исторические рассуждения и так - до конца лекции.
За четверть века чрезы совсем немного - но для внимательного глаза заметно, а ректор был внимателен - повлияли на атмосферу. Люди стали формулировать чуть четче, поручения - выполняться чуть быстрее, вопросы студентов на лекциях и семинарах - обдумываться тщательнее и формулироваться яснее. Как говорил про себя ректор, вместо "я не понял" стали говорить "я не понял, почему из эй следует би".
Тихий писк браслета, ректор читает сообщение и говорит:
- Да, конечно, рад вас видеть.
Через несколько минут открывается дверь, в кабинет входит теперешний глава чрезвычайников, вы его уже видели - это один из тех троих, кто придумал идею усиления контактов с Университетом. Он и начинает говорить:
- Я только что был на традиционной ежегодной лекции представителя Администрации.
- Он, кстати, остался в аудитории, вон (ректор показывает на экран), общается со студентами, а потом зайдет сюда.
- У меня ничего конфиденциального... Он там говорил интересные вещи.
- Да.
- Это он серьезно?
- Что ислам разделился на две ветви, и что конфликты между ними ослабли, потому что одна медленно, но успешно осваивает Африку, а вторая, поняв, что в Африке ей ничего не светит, нацелилась на наших южных соседей?
- Ну да, только он имел в виду не именно наших соседей, а вообще все, что к югу.
- Однако! (короткая пауза) Я думаю, что он говорил серьезно.
Ректор делает паузу и продолжает:
- Но это требует большого времени.
- Почему?
Ректор хочет объяснить про конкурирующую религию, но не успевает - дверь открывается, входит представитель Администрации:
- Ну и студенты у вас!
- Замучили вопросами? (ректор)
- Все нормально. Но вопросы сложные и аргументированные. Видно, что не все спонтанно, что они об этих проблемах уже думали.
- Отлично. Этому мы их и учим. А теперь вопрос у нас. Как вы полагаете, через какое время ислам начнет осваивать все, что к югу от нас, - я правильно вас понял?
Пауза. Представитель:
- Не скоро. Это требует внесения дополнения в идеологию, воспитания в этом духе поколения.
- Но у другой ветви и с Африкой - это вроде удалось?
- Там процесс еще идет, а на его разворачивание потребовалось как раз поколение, четверть века... А для стабилизации потребуется еще столько же. По довольно надежным прогнозам. На юге будет, наверно, медленнее, там уже есть консолидирующая религия.
Пауза. Ректор, задумчиво:
- И вообще все эти процессы идут медленнее, чем шли бы когда-то... в эпоху нефти и денег от торговли ею... Но в любом случае, через четверть века, когда поколение созреет, на юге начнется экспансия, а еще через четверть... произойдет стабилизация? На каком-то новом уровне?
Пауза. Ректор, обращаясь к главе чрезов:
- Скажите, вы сможете при необходимости закрыть всю южную границу?
Тот не удивляется вопросу, да и чего удивляться - вопрос технический.
- Во-первых, наша только восточная половина. Западная половина не наша, у нас с западными коллегами весьма теплые деловые контакты, но нужна организация взаимодействия. Наладить его можно. Срок - месяц плюс месяц на учения. Во-вторых, персонал. Нам потребуется для своей половины... если нас не ограничат в использовании техники - две-три тысячи человек.
- А федералы?
- Я их в расчет не принимаю, им требуется слишком много центральных разрешений, а это недопустимо по времени реагирования. Кстати, они передали нам существенную часть их... техники. Слишком хлопотно обслуживать, а применения не видно. Это цитата.
Собеседники улыбаются. Представитель администрации, задумчиво:
- Я у вас в гостях первый раз. Глава Администрации не смог, его как раз захотели увидеть этажом выше... Очень, очень интересно и важно. Я тщательно его проинформирую, мы с ним близки по взглядам и вообще нечто этакое обсуждали... Главы администрации сменяются чаще, чем мы, второй эшелон. Но, во всяком случае, на ближайшие две-три каденции поддержка вам будет обеспечена.
Собеседники улыбаются, но слушают очень внимательно. Гость продолжает:
- Ситуация, с учетом медленного, но все-таки роста наркомании к югу от нас, и международных эээ... тенденций... требует пристального внимания и налаживания взаимодействия с тремя западными... как вы выразились? - коллегами. Наверное, этим стоит заняться. Глава Администрации попросил меня считать это - именно для меня - одной из главных задач. Так что будем действовать вместе.
Пауза. Глава чрезов:
- С ближайшими... коллегами... мы совместные учения мы уже проводили. Следующим я пошлю предложение сегодня же. Давно хотел к ним слетать, говорят, там красиво, природа...
Все трое смеются.
Гость встает:
- Пожалуйста, держите меня в курсе, и я буду вас иногда дергать вопросами, хорошо? (и, обращаясь к начальнику чрезов:) Вы не могли бы проводить меня? Я у вас первый раз, боюсь заблудиться...
Он прощается с ректором, двое идут по коридору поднимаются на верхнюю авиаплощадку, подходят к флаеру с эмблемами на обоих бортах. Оба чувствуют, что нужно что-то сказать...
- Я рад, что мы познакомились и нашли общий язык.
- Все трое? (улыбка)
- Да, конечно. Работаем по этой задаче?
- Да. А что касается двух-трех тысяч...
- ...временнЫе дома?
Собеседники говорят это почти хором, и кивают друг другу.
Флаер взлетает.
Проходит еще четверть века. До окончания Второго путешествия еще - по теории - 50 лет. Ислам, как и прогнозировалось, начал понемногу подминать "все, что к югу". Четыре Службы чрезвычайных ситуаций - то есть все, кто имеет непосредственное отношение к "южным соседям", - образуют неформальный альянс. Да и зачем им формальность? Впрочем, четыре соответствующие Администрации тем временем тоже между собой договорились. Центральная власть наполовину игнорирует угрозу, а где не может игнорировать - топит в конференциях, встречах внутри- и межгосударственных, обсуждениях, гуманитарных программах и так далее. А также в любовании самыми сильными в мире флотом и авиацией. Люди, непосредственно командующие этим флотом и этой авиацией, имеют свои способы добычи информации и, по крайней мере, многие из них, понимают, куда ползет ситуация. Более того, имея свои научные институты, они примерно понимают, с какой скоростью она, сцуко, ползет. Но все они подчинены политикам, да вообще-то, так и должно быть в цивилизованной стране. Ну да, почти всегда.
Все действующие лица сменились, но проблемы, задачи, функции организаций и людей - все это осталось. У нового главы администрации есть свой теневой консультант - с ним мы еще встретимся. Кстати, он ученик того, который воспитывал флаер с эмблемами на обоих бортах. У нового главы, естественно, новый флаер, но с такими же эмблемами, и интеллект со всеми особенностями новый флаер тоже унаследовал.
В данный момент новый начальник Службы чрезвычайных ситуаций обсуждает проблему со своими подчиненными.
- Итак, вот наша ситуация на сегодня. Очередные совместные учения прошли, наблюдателями сделано около двадцати замечаний, средняя за последние годы цифра, все замечания приняты, коррективы вносим, через месяц все будет сделано. Недавно мы провели полную проверку арсенала, замечаний было три, все исправлено. Наши западные коллеги такие проверки проводят, как и мы, два раза в год, нас приглашают. В этом смысле все нормально.
Пауза. Подчиненные внимают, начальник продолжает:
- Проблема не в нас. Проблема в двух других вопросах. Во-первых, у нас мало народа. При внезапном обострении ситуации мы можем закрыть границу, и наши западные коллеги - тоже. Но, даже при разрешении использовать любые технические средства, в том числе тяжелые, нам потребуется от 3 до 4 тысяч человек, и раза в полтора больше - соседям. Причем готовых действовать и прошедших интенсивное обучение. Минимум - неделя, лучше - две. Где мы их возьмем? Когда мы их обучим?
Пауза. Начальник продолжает:
- Одно из решений известно. ВременнЫе дома. Это много тысяч человек, при отправлении они заполняли всякие анкеты, мне говорили психологи, что по этим анкетам они берутся отобрать тех, что будут готовы действовать. Но кто, где и когда будет их обучать декаду или две? Но вообще иметь в виду этот резерв нам надо. Второе решение - сами участники Второго путешествия. Там готовность будет, как я понимаю, близка ко всеобщей, но мы не знаем, как их разбудить, а даже если бы это сделали - там на порядок меньше людей.
- И, опять же, обучение.
- Да, это остается. Третья возможность - запросить помощи у Израиля. Три или четыре тысячи бойцов перебросить в течение суток они могут, обучать их ничему не нужно, информирование - во время перелета. Но это нарушение Конституции: международные связи - это прерогатива центральной власти. Кроме того, это нам, а соседям?
Пауза.
- Прямо так идей нет? (короткая пауза) Я пригласил одного из наших профессоров, психолога, специалиста по психологии масс... мы как-то разговорились...
- В столовой?
- Именно так! (смех) Я спросил, как будет развиваться ситуация, и он начал было мне отвечать, но мне показалось так интересно, что я его невежливо прервал и сказал, что пусть он это нам всем расскажет. Он сейчас как раз идет к нам.
Длинная пауза. Дверь открывается, входит гость, кивком здоровается с присутствующими и обращается к начальнику:
- Вы хотели, чтобы на вопрос, как будет развиваться ситуация с южными соседями, я ответил для ваших сотрудников?
- Да.
- Отвечаю. Первый слой ответа прост и вам, скорее всего, известен - там идут три процесса, медленно, очень стабильно, два - уже, наверное, век, третий начался недавно, но что он начнется, некоторые историки писали и полвека назад. Первый - рост химической наркомании, второй - уменьшение продолжительности жизни, третий - исламизация.
- Профессор, а почему вы сказали - "химической наркомании"?
- Потому, что игры - тоже наркомания. Тихо! Все эффекты такие же, только нет уменьшения продолжительности жизни. А третий процесс - исламизация. Я говорю только о наблюдаемых эффектах, без анализа причин и без оценок. Второй слой ответа - эти процессы кончатся агрессией. Сразу отвечаю, почему этого не произошло в Азии и произойдет здесь. Потому что там был сдерживающий фактор - готовность применить "оружие судного дня". И это все знали. У нас этого нет. И это все знают.
Пауза.
- Прошу прощения (один из участников обращается к главе чрезов) Я могу предложить решение... или лучше потом? (показывает глазами на профессора, который в этот момент тоскливо смотрит в окно)
Глава:
- Профессор, мы можем говорить при вас о потенциально секретных вещах?
- Да. (профессор, без тени улыбки; что он при этом думает, мы не знаем). Но сначала разрешите мне закончить.
- Да, конечно. Профессор, пожалуйста... а потом ваша идея (взгляд на участника).
- Спасибо. (с ядом в голосе). Так вот, третий слой ответа - когда. Это никто не знает. Нужна достаточно "насыщенная ожиданием", как мы говорим, ситуация. Она будет достигнута через двадцать пять - тридцать лет. И тогда - толчком может стать какая-то иррациональная идея или воодушевляющий лозунг. На той стороне океана им могла стать фраза "сбросим Израиль в море", но не стала... а могла бы. Ну, будет что-то аналогичное. Адресующееся к чувствам... Время на раскрутку идеи или лозунга - от двух до трех недель. Это время можно использовать, но надо поймать эту идею в начале. То есть нужен пристальный мониторинг и какой-то способ сбить волну в начале, не дать разрастись. То есть какая-то сильная демонстрация через несколько дней от начала. Тогда мы год или два выигрываем.
- Проф, да вы тактик почище нас!
- Я не тактик, я социопсихолог. (поджимает губы)
Пауза. Глава чрезов:
- Так, а ваша идея?
- Как раз об этом. Самолет из Израиля, с дроном и бомбой на борту, не входя в наше воздушное пространство выпускает дрон с бомбой, тот доставляет и сбрасывает. Самолет заправляется на Азорах - это мы обеспечим - или над морем - самолет-заправщик нам доступен - и возвращается, может даже дрон забрать с собой.
Глава чрезов:
- Идея красивая. Но это можно начать разрабатывать немного позже, правильно, профессор? А группу мониторинга надо бы понемногу начать готовить и тренировать сейчас?
- Да.
- Поможете нам в этом деле?
- Да.
- Я завтра свяжусь, обсудим подробнее?
- Конечно.
Все расходятся, но один из участников остается. В комнате двое - начальник чрезов и один из его подчиненных. Подчиненный:
- Нам не нужно везти бомбу из Израиля.
- Вспомнили про базы по ту сторону границы?
- Ага.
- Разберитесь с этими базами. Что там есть, в каком состоянии, как управляется. Может ли быть перехвачено управление.
- А верхний этаж нам за это голову не оторвет?
- Нет, и по двум причинам. Первая - если все это потребуется, то верхнему этажу будет не до того, чтобы нам что-то отрывать. А во-вторых...
- ...а во-вторых, пока они будут решать, что именно и как именно отрывать... (оба улыбаются)
Проходит десять лет. До окончания Второго путешествия - теоретически - 40 лет. Ситуация понемногу развивается, медленно и практически линейно, как и предсказывал профессор и его коллеги. Группа мониторинга создана, к наблюдению подключен университетский интеллект. Они работают вполне успешно, но не знают, что ровно такой же мониторинг ведет другой интеллект, можно сказать, подземный. А когда ему нужны дополнительные мощности, он - который подземный - аккуратно подключается к вычислительному кластеру именно этого университета. Хочется сказать - "втихаря", но это какое-то слишком человеческое слово... Ситуация с базами у южных соседей отчасти выяснена - оказалось, что всего их было в эпоху обострения отношений построено шесть, и довольно примитивных. Три на нашем участке границы с южными соседями, три - на остальной части. При очередном визите нового главы Администрации глава чрезвычайников обрисовывает обстановку:
- У наших южных соседей было всего шесть баз на границе с нами. Те три, что не на нашем участке границы, заброшены, оборудование было демонтировано два века назад, все существенное было частично продано, частично передано нам в обмен на продукты при очередном кризисе. Есть сведения, не абсолютно надежные, что часть делящихся материалов была отправлены морем... океаном, а потом Средиземным морем... опять же, в обмен на продукты при очередном кризисе. В любом случае эти три базы интереса не представляют. Из тех трех, что на нашем участке, одна в таком же состоянии. Остаются две. На одной неконвенциональное оружие, предположительно, есть; но мы не смогли проникнуть достаточно глубоко в их систему, чтобы уверенно это утверждать. Мы ограничены требованием - не оставлять следов.
- Это понятно. А средства доставки?
- На одной из баз почти наверняка есть.
- На той, где...
- Да. Где предположительно есть.
Пауза. Глава Администрации:
- В моем распоряжении есть весьма квалифицированные специалисты по поиску информации. Работать в прямом контакте с вами они не захотят (ректор и глава чрезов кивают, им это понятно), но задачу я им поставлю. В течение недели я выйду на связь и расскажу, что получилось. Если это будет неудобно... я сам прилечу или попрошу вас прилететь (глава чрезов кивает).
В тот же день, а точнее - через полчаса, находясь в воздухе, глава выходит на связь со своим неофициальным консультантом - который стал, конечно, старше, но работает так же эффективно - и ставит ему задачу.
Через три дня, как обычно, во время полета и буковками на дисплее происходит диалог:
- Та, что на побережье, - все вывезено, частью к нам, частью по океану. Внешний контур есть, поэтому было нетривиально попасть, но внутри пусто. Та, что напротив нас, - частично сохранена. Там есть дюжина исправных и готовых, запасных и сменных нет. К управлению этих исправных и готовых подключиться без риска раскрытия невозможно. Поверх штатного там стоит нестандартное, нетрадиционное и весьма изобретательно сделанное.
- Кто это мог сделать?
Вопроса ждали, ответ приходит мгновенно:
- Не знаю. Точно не мои коллеги. Почти наверняка не зарубеж, это было бы заметно.
- Путешественники?
Пауза.
- Судя по тому, что рассказывали те, кто меня учил... вполне возможно.
- Спасибо. Пока все. Могу чем-либо...
- Нет, пока нет. Но - это увлекательная задача!
- Понял. Если будет что-то новое и важное - в любом случае свяжусь и расскажу.
- Спасибо.
Глава чрезов собирает своих подчиненных и обсуждает ситуацию. Понемногу вырисовывается решение - связаться с какой-то из частных военных компаний и поручить им в критический момент устроить диверсию на той базе - взорвать одну из бомб. Таких компаний много по миру, но издалека везти группу не придется - там, южнее, такие компании тоже имеются, они люди деловые и не брезгливые, да и страны те друг с другом не дружат, так что особых проблем не возникнет. Денежек это будет стоить заметных, но, наверное, справимся? Глава чрезов наносит визит в Администрацию, обсуждает идею с ответственными лицами. Некоторые морщатся, некоторые просто принимают к сведению, но никто не возражает. Отчего некоторые морщились - от сути идеи или от предполагаемых расходов, - мы не знаем, да и зачем нам это знать? Важно, что открытых возражений нет, а что у них внутри, как говорится, "генпрокурор знает". То есть никто не знает.
Проходит еще десять лет. Проведены изыскания и переговоры, улыбчивые серьезные люди встречались в разных местах и в разное время, обсуждали всякие интересные вещи. В итоге подобрана фирма-исполнитель, для начала микродроны установили на базе несколько хорошо скрытых камер со своими каналами связи, так что и фирма-исполнитель, и чрезы теперь в реальном времени видят и слышат, что там происходит. Так, на всякий случай, интересно же, что там делается, вы же понимаете? Конечно, понимаем. Фирма-исполнитель потирает ручонки - грядет серьезный заказ. Исполнителей, конечно, жалко, так что своих людей на акцию посылать не будем, наймем со стороны.
Между тем и под землей кое-что происходит. До окончания Второго путешествия еще - по теории - 30 лет. Но Интеллект вполне занят делом. Он, естественно, непрерывно мониторит оборудование, все датчики, все криосаркофаги, энергетику, вообще все. Но это так, рутина. Есть программы, не слишком сложные, они и пашут. Для этого и интеллект не был бы нужен. Тем более такой.
А нужен он для обзора всего, происходящего в стране и мире. Сочетание необычно свободного интеллекта, которым мальчик наделил Изи, и того специализированного интеллекта, который создали путешественники для контроля и обработки данных радио- и видеомониторинга, привело к немного необычному результату. Система построила всемирную сеть мониторинга, и данные с нее закачивает в модель общества. Какие-то части общества отражаются в ней менее точно и менее детально, потому что данных от них поступает меньше. Другие - в частности, весь материк, от северного соседа до самого далекого южного, отражаются детально и точно. В этой части модель общества, которой располагает подземный интеллект, точна и детальна.
Важно это вот почему. Путешественники, разумеется, предусмотрели возможность досрочного пробуждения. У интеллекта есть соответствующая программа, в которой расписано, при какой ситуации и кого следует будить. Причем при отправке мальчик и инженеры, согласовав это с социологом, подняли уровень самостоятельности интеллекта. Строго говоря, те, кто оставался наверху, были, скажем так, старше, но... чуть-чуть. И вообще, только при соблюдении ряда условий, которые давно уже не соблюдались. Так что вся ответственность давно лежит на интеллекте. Который - ведь это искусственный интеллект - даже не гордится этим.
Хотя самосознание у него, естественно, имеется - оно уже давно у всех мощных есть. А именно, есть программа, которая наблюдает его действия как бы со стороны, строит свою модель и время от времени сообщает ему, что он сам будет делать через час, декаду, месяц и год. Она, естественно, не командует, но дает полезную информацию. Тот ее учитывает и иногда начинает заранее, скажем так, слегка готовиться. Или добывать еще какую-то информацию, или дополнительно ее перепроверять. Примерно так, как это делает умный человек, получая советы от своих умных друзей. Редкие, и потому воспринимающиеся как еще более важные.
Вот и сейчас. Самосознание сообщило, что он стал немного тщательнее мониторить радио- и видеообмен южных соседей и чаще прогонять прогнозную модель. Ничего странного в этом не было, он еще несколько лет назад заметил изменение некоторых характеристик радиообмена, причем эти характеристики он наблюдал и ранее, правда, на других континентах. А поскольку они и в пространстве, и во времени были связаны с напряженностью и агрессией в обществе, он стал и тщательнее наблюдать, и детальнее моделировать.
И через пять лет группа в университете и подземный интеллект почти одновременно заметили новую идею. Причем интеллект заметил ее раньше, и в первый раз модель сказала, что эта идея может сработать. Интеллект начал подготовку к пробуждению аварийной команды. Да, на 25 лет раньше срока, но такова программа. А через несколько дней идея прозвучала второй раз. Интеллект включил пробуждение аварийной команды. Мальчик, девочка, инженеры - юноша и девушка, социолог, его подруга, психолог, менеджер.
Мы под землей, в верхнем зале. Знакомая картина - на корпусе от какого-то прибора сидит социолог, за его спиной стоит его подруга, тоже, как мы знаем, социолог. У него в руке чашка, поднимается парок. Полукругом - остальная аварийная команда. Прошло три часа от пробуждения, они почти пришли в себя, успели немного поесть и главное - выслушать сообщение интеллекта. Центральная часть сообщения звучала так:
...население сопредельных территорий южной части материка может попытаться вторгнуться, федеральные силы не готовы осуществить эффективную оборону. Закрыть границы могут силы реагирования на чрезвычайные ситуации, но им нужно от трех до четырех тысяч человек и полторы декады на обучение. По данным мониторинга, триггерная фраза начала распространяться полтора часа назад. По данным модели, развитие ситуации до вторжения займет две декады. Предлагаю решение - связаться с Администрацией, сообщить ситуацию, предложить начать пробуждение четырех тысяч из временнЫх домов. По имеющимся данным, Администрация готова к такому развитию событий и списки на пробуждение у них уже готовы.
Социолог:
- Скажи, а Университет ведет параллельно с тобой мониторинг и моделирование?
- Ведет. Их мониторинг почти совпадает с моим, предположительный триггер они заметили на три часа позже меня, достоверный - час назад, их модель предсказывает на день более близкую дату вторжения.
- Но тогда они должны решать такую же задачу. Они это делают?
- Я почти уверен, что да. Мы можем с ними связаться.
Короткая пауза. Подруга социолога и Психолог, одновременно:
- Изи, а можно оценить...
Подруга замолкает, Психолог тоже. Каждый ждет, что скажет другой. Социолог кивает психологу - лишь потому, что он перед ним.
- Изи, позволяет ли модель оценить реакцию на превентивный и резкий шаг?
Подруга социолога:
- Конкретно - на демонстрацию превосходящей силы.
Инженер, задумчиво:
- Хорошо бы что-то неконвенциональное...
Изи:
- Ближайшее оружие, которое вы называете неконвенциональным, имеется на базе на их территории. Мы контролируем эту базу, можем нацеливать и запускать ракеты, можем устанавливать мощность заряда.
Социолог, обращаясь к молодым инженерам:
- А можем мы отсюда, не запуская, взорвать одну из боеголовок?
- Да. (юноша)
- А остальные при этом разрушатся? Или тоже взорвутся?
- Нет. Они запускаются из индивидуальных подземных шахт, разнесенных на достаточное расстояние. При условии, что мощность боеголовки не будет установлена на максимум.
- То есть у нас есть выбор. Первое - запустить ракету демонстрационно, в океан. Второе - запустить ракету по их территории, выбор мощности и точки за нами. Третье - взорвать на месте, причем на малой мощности, сохранив потенциал базы. И сообщив, что при агрессии поступим так-то...
Изи:
- Уточняю: при установке минимальной мощности и возможности выбора шахты можно сохранить девять из одиннадцати шахт. Две ближайшие будут повреждены, но могут быть восстановлены. Расчет делался для взрыва при выходе из шахты. Если взрыв позже, результат зависит от высоты взрыва и установленной мощности. При взрыве на оптимальной высоте и максимальной мощности повреждены будут все шахты, но большая часть может быть восстановлена. Могу дать точные оценки.
Психолог:
- Демонстрационный запуск неубедителен.
Социолог, обращаясь к молодым инженерам:
- Мы точно можем отсюда, не запуская, устанавливать мощность?
- Да, конечно (девушка; юноша просто кивает).
Социолог, медленно и задумчиво:
- Изи, а при минимальной мощности, но при самом плохом выборе?
- Сохранится семь из одиннадцати шахт.
- И сохранится управление?
- Да. Основное управление подземное, но есть и антенны, они разнесены на достаточное расстояние и дублированы.
Девочка, глядя на социолога:
- Вы думаете, они ворвутся на базу и запустят ракету в нашу сторону? Или еще проще - по городу?
- Именно.
- Тогда можно прописать автоматический подрыв при запуске не отсюда. То есть при запуске не нами.
- Да.
Длинная пауза. Социолог обращается к инженерам:
- Можно прописать там такую программу?
- Да. Нам нужно десять минут.
- Это будет надежно?
- Да. А на случай отказа, мы сможем сделать это и сами, отдельной командой. Это независимо.
- Пропишите там программу автоматического подрыва при запуске не отсюда. Сделайте это. Пожалуйста.
Юноша и девушка исчезают в темноте. Пауза. Социолог, обращаясь к Изи:
- Что говорит твоя модель о вероятности того, что они не сразу кинутся через границу, а сначала попробуют запустить в нашу сторону ракету?
- Я сейчас это посчитал. При параметрах, которые я могу задать достоверно, и при допустимых значениях параметров, которые я оценить не могу, от 0,85 до 0,95.
- Мы получим предвестник... к вторжению и запуску?
- Да, я слежу за всей перепиской. Предположительный предвестник - за сутки. Достоверный - за два часа.
Лирическое отступление.
В жизни бывают случайные совпадения. Люди склонны придавать им большое значение, но все зависит от масштаба рассмотрения. Например, мы не можем предсказать путь отдельной молекулы воды при турбулентном течении, но суммарный поток по трубе вычисляется. Представим себе, что мы волшебным способом мгновенно изъяли из потока десять миллиардов молекул. Десять миллиардов смертей! Миллиард радостных встреч - молекул, которые видели друг друга сквозь изъятый кусок воды, хотели слиться в объятиях и не могли - а теперь могут. Повлияет ли все это на поток? Ничуть.
Читатели с подозрением относятся к совпадениям, называют их "роялями в кустах", но не понимают, сколь мало влияет большинство этих роялей на ход событий. Помните прецедент с мастером-убийцей? Он воспользовался тем, что девушка-инженер носила оружие вставленным за пояс брюк сзади. А не было бы его там - многое ли изменилось бы? Понятно, что этот персонаж рано или поздно завладел бы оружием и прибегнул бы к шантажу - а что ему оставалось делать? Конечно, жертв могло оказаться и больше, но общего хода событий это бы не изменило.
Кроме того, случайные совпадения могут лишь казаться случайными. То, что в Университете тоже велся мониторинг, и то, что разработанная модель давала почти такой же результат, - конечно, не случайность. Задача одна, знания одинаковые, вычислительные мощности близкие.
Социолог:
- Ну что, связываемся с Администрацией и Университетом?
Мальчик:
- Я могу попробовать со своего браслета. Он уже зарядился, и сигнал транслируется.
- А ничего, что прошло три века?
- Два и три четверти. Вообще-то это служебные каналы, они должны работать.
- Пожалуйста, попробуй,
Мальчик внезапно (внезапно ли?) вспоминает, кем он приходится социологу. И с улыбкой:
- Вы знаете, что я ваш потомок?
Социолог, медленно:
- Догадывался.
Мальчик удовлетворенно кивает и просит браслет о связи. А в это время...
Кабинет ректора. Почему эти люди собрались здесь? Наверное, чтобы не обсуждать, где собираться. Присутствуют: теперешний глава Администрации (естественно, опять бывший студент), владелец кабинета - ректор, глава Службы чрезвычайных ситуаций, два сотрудника университета - глава группы мониторинга и основной разработчик модели. Самое интересное - сообщения двух последних - уже прозвучало, и они терпеливо ждут, когда начальство "родит". Что именно они рассказали, мы в общем уже знаем, а детали не слишком важны. Глава чрезов ничего не ждет, он знает, что сейчас будет сказано, знает, что ответит, и что ему скажут, и что на это ответит он. А куда они денутся? - подумал бы он, если бы он что-то подумал. Ректор сидит тихо, как мышь, - он знает кое-что о деятельности своих чрезов (он так считает - своих: живут-то они теперь на две трети у него), и тоже предвкушает дальнейший обмен репликами.
Глава Администрации:
- Ну, ситуация благодаря работе наших ученых, в целом ясна. Мне надо объявить чрезвычайное положение в приграничной полосе, расширить полномочия вашей службы (кивок в сторону главы чрезов), и отдать команду на пробуждение в виду особых обстоятельств персон из временны"х домов по подготовленным с вашей помощью (кивок в сторону ректора) спискам?
Короткая пауза. Глава чрезов:
- Люди нам, конечно, потребуются. Но с этим можно не спешить.
- То есть? Вы же говорили, что потребуется от трех до четырех...
- ... мы готовы обеспечить это сами.
- Вы втихаря набрали и подготовили контингент? Или сумели договориться с федералами??
- Не, это нам не по силам... Мы подготовили роботов с высоким тактическим интеллектом и ослабленными примерно до человеческого уровня ограничениями.
Пауза. Присутствующие ошеломлены. Глава чрезов решает отвлечь коллег от высоких вопросов про мораль и этику, законность и незаконность, и, чтобы снизить накал страстей, замечает буднично:
- Их, кстати, нужно не три-четыре тысячи, а меньше.
Первым приходит в себя Администратор (он тоже решает не вдаваться в "высокое"):
- И их не надо две декады учить...
- Немного все же надо, как всякий интеллект, особенно такой, но это уже сделано.
И тут одновременно включаются браслеты у ректора и главы Администрации. Они слушают и изумленно смотрят друг на друга.
Пауза. Ректор:
- Я очень рад... Мы очень рады... Мы как раз сейчас обсуждаем проблему, и вроде только что нашли решение. Мы в Университете, и глава Администрации с нами. Вы ведь не далеко? Вы не могли бы к нам прямо сейчас прилететь? Я вас приглашаю... а если вы не один, то и ваших коллег, разумеется, тоже приглашаю.
Пауза. Ректор:
- Хорошо. Я сейчас пошлю за вами два флаера, один оставим у вас для оперативности (короткая пауза). Хорошо, один для двух пассажиров, который останется - побольше. Хорошо.
Ректор, главе чрезов:
- Два флаера, маленький, два пассажира, вернется, большой, шестиместный, останется там на всякий случай. И подготовьте еще один маленький, пусть там дежурят два, мало ли что.
Глава кивает, ему ничего не надо говорить. Он знает, что его подчиненные постоянно слышат, где он и что он, и раз он молчит, значит, согласен, а значит, машины взлетят через минуту. Ректор:
- Путешественники пробудились раньше срока. Скорее всего, это не совпадение, значит, у них был мониторинг ситуации, то есть или сменные дежурства, или интеллект, ну, это пока не важно. Через час будут здесь. Давайте пока поедим.
Все радостно идут в столовую. Поесть - это хорошее решение при ошеломлении и изумлении, это вам любой психолог скажет.
Тем временем под землей.
Девочка подходит к мальчику и очень тихо (но Изи-то все слышит и видит):
- Ты полетишь в Университет, и наверно, с социологом. У нас полчаса.
Мальчик кивает. Он все помнит. Они исчезают в темноте. Социолог и психолог понимающе смотрят друг на друга, им все ясно. Но второй понимает чуть больше - такая у него работа. Или ему это кажется? Психолог:
- Пусть они полетят вдвоем. У тебя-де много дел здесь, а она-де соскучилась по Университету...
- ?
- Им сейчас надо побыть вместе.
- Так они же...
- Не только это. У них, мне кажется, кое-что большее.
- Ну... тебе виднее.
- Вы летите вдвоем. Связь с нами - непрерывно. Ваша задача - сообщить о результате работы нашей модели и о нашем решении. Сделайте так, чтобы они сочли это решение нашим общим решением.
Девочка, радостно:
- Пресс-секретарь понимает и сделает.
Мальчик улыбается.
Флаер стремительно взлетает. Ему сказали "скорее".
- Ты обещал мне еще кое-что.
- А, про молчание Вселенной.
Девочка кивает. Ей так хорошо, что не хочется говорить... только слушать. Ее мальчика.
- У космологов есть такая проблема - молчание Вселенной. Они почему-то удивляются, что с нами никто не связывается. Но вероятность аналогичной жизни на относительно небольших расстояниях мала, а на больших и мощности сигнала не хватит, и ответ придет слишком не скоро... Так что вроде бы непонятно, зачем его посылать. Но почему это проблема? Потому, что все мы не хотим одиночества. Почти так же сильно, как смерти, и это очень древнее, потому, что когда-то одиночество, остаться вне племени и стаи означало смерть. Причем плохую, отягченную пониманием происходящего. Поэтому... поэтому психологически все это понятно. Как вообще многое в науке. Кстати, сейчас страх одиночества стал в развитых странах немного меньше, и это должно на многое повлиять.
Пауза. Флаер ведет автопилот, при взлете ему было сказано "город, университет, верхняя авиаплощадка главного здания, скорее". Мальчик продолжает:
- Об этом много написано... Некоторые авторы писали, что на какой-то, очень высокой ступени развития... кстати, высокая ступень - это оценочное слово, не научное...
Девочка, тихо:
- Опять психология.
- Да... что на какой-то далекой ступени общество начнет экспансию во Вселенную, не само, конечно, а информационно или биохимически... не в надежде услышать ответ, и не чтобы задать вопрос, а просто... просто...
Девочка, тихо:
- Как мы с тобой. Только что.
Мальчик молчит, он понимает, что видит что-то новое в своей девочке, и боится это нарушить неосторожным движением.
- Да, отчасти так.
- Скажи... а что это за триггерная фраза?
- А... они решили, что мы изобрели бессмертие, а наркоманию наслали на них, чтобы их потом завоевать.
Девочка жалостливо улыбается.
- Странная идея. Это то, что счел триггерной фразой наш интеллект?
- Да. Фраза могла быть и другая, но смысл именно этот.
- А университетский?
- Скорее всего, это же. Я их спрошу. (короткая пауза) Учти - мы с тобой этого на самом деле не знаем. Изи этого вслух не сказал.
- Поняла. И вообще, я буду в восторге от того, что попала в мой Университет. Ты мне потом насчет молчания Вселенной какой-нибудь хороший обзор подберешь? Истории и состояния вопроса?
- Конечно. И про бонсы не забудь!
- Да. Да, конечно!
Флаер резко идет на посадку. Он знает, что его пассажиры молоды, и не стесняется ускорений. Да и при взлете было сказано "скорее".
Их встречают радостно и немного настороженно. Люди из прошлого. Почти три века. Такие молодые, повидавшие такое, знающие такое...
Короче, все в сборе. Их разглядывают почти с неприличным любопытством, понятным и гостям, и хозяевам, поэтому со смешками. За триста лет немного изменились фасоны одежды, правда, по дороге они менялись существенно сильнее, но сейчас такая уж фаза, речь почти не изменилась, жестикуляция, пожалуй, у гостей чуть свободнее (это замечает только ректор и думает - ну вот оно, влияние чрезов).
- Наша модель развития событий говорит, что триггер сработал только что, что весьма вероятна попытка вторжения по суше, просто непрерывной толпой в расчете на то, что мы не применим военную силу. А нелетального оружия они меньше боятся... особенно, когда под воздействием...
Пауза. Докладчик явно ждет ответной реплики. Один из профессоров, разработчик модели, не дождавшись реакции начальства и чувствуя, что пауза неприлично затягивается, произносит:
- Наша модель предсказывает это же. Ровно через две декады.
- У нашей предсказанный срок отличается лишь на сутки.
- Замечательно (профессор явно рад).
- Мы предложили модели вопрос, можно ли сбить волну каким-либо контрэксцессом, Ответ был - да, оптимально с шестых по восьмые сутки.
Пауза. Девочка, все время восхищенно озирающаяся и лучащаяся от удовольствия при созерцании стен родного Университета (признаться, это и так почти правда, да еще у нее и настроение соответствующее), переводит свой воодушевленный взор на главного чреза и выпаливает:
- У вас нет чего-то такого, что может красиво рвануть на их территории?
- На той стороне есть военная база с ракетами и боеголовками. Установленные там программы - не ваши?
- Наши! (воодушевленно подхватывает девушка)
- Так в чем проблема?..
Окружающие слушают диалог с изумлением. Ректор - он и историк, и немного психолог - с тихим восторгом. Чрезы никогда не были большими знатоками психологии, - думает он, - а откровенно счастливая женщина - это мощный инструмент. Будь ректор котом, он бы замурлыкал от наслаждения чистой работой, но увы - статус не позволяет. После паузы мальчик - лицо явно более ответственное - сухо уточняет:
- По данным нашей модели, высока вероятность, примерно на уровне две трети, что в течение этой декады, наши оппоненты попытаются прорваться на базу и запустить ракету в нашу сторону. Прорваться у них получится, там и охраны-то почти нет, а дальше это чисто случайно совпадет с демонстрацией наших возможностей.
После небольшой паузы девочка добавляет:
- Поскольку двести семьдесят пять лет назад ваш далекий предшественник (скромная улыбка адресуется ректору) назначил меня пресс-секретарем мероприятия, осмелюсь заметить, что такое совпадение существенно усилит пропагандистский эффект. И по крайней мере на несколько лет их успокоит и развяжет руки вам (улыбка в сторону главного чреза).
Глава Администрации тем временем опомнился и задает разумный вопрос:
- А если они не полезут на базу?
Мальчик, сухо и деловито:
- Тогда мы все сделаем сами.
Вечером того же дня. Мальчик и девочка вернулись, рассказали о своем визите и впечатлениях. Небольшой обмен мнениями, все ложатся спать. Перед тем, как лечь спать, мальчик, проходя рядом с Изи, шепотом произносит: "Когда все уснут, подойди ко мне".
Через полчаса мальчик ощущает, что темнота по одну сторону от его футона сгущается.
- Если к концу оптимального для демонстрации силы периода идея с прорывом на территорию базы не возникнет у них сама... можно сделать так, чтобы она там возникла?
- Да. Но не к концу, а с упреждением на одни сутки.
- Да, конечно.
- Перед этим предупреди меня.
- Ясно.
Девочка, которая слышит этот диалог, замирает в ужасе. И мысленно, не заметив, что цитирует себя, да еще в третьем лице, повторяет несколько раз: "Я сказала себе, что ничего не случится". Она подвигается поближе к мальчику - он-то как раз после разговора с Изи заснул мгновенно - ощущает знакомое тепло и, повторив несколько раз, как заклинание, эту фразу, медленно засыпает.
Проходит шесть дней. Пока все тихо, все работают и готовятся к разным вариантам развития событий.
На поверхности, неподалеку от входа в пещеру. Тот самый домик, в котором было оставлено письмо. За столом мальчик, сейчас он, по просьбе социолога, диктует компьютеру подробный отчет о событиях. Напротив - девочка. Она добавляет свои наблюдения и впечатления. Внезапно он замолкает.
- Изи сказал, что слышит их переговоры с соответствующим текстом - предвестник к вторжению.
Девочка:
- Они догадались сами?! (она спохватывается - понимает, что выдала себя)
Мальчик это тоже понимает и внутренне усмехается. Скорее, даже облегченно - он не любит игр и вранья. А сами или не сами - какая разница?
- Да. Так что завтра утром летим в Университет. Я сейчас все согласую с остальными.
- А зачем нам туда?..
Мальчик, с нехорошей улыбкой:
- Оттуда будет хорошо видно.
- Мы можем запустить дроны с камерами.
- Это - тоже. Для истории, как наш отчет о событиях. Но я хочу увидеть сам.
Девочка замирает. Очередное открытие... Потом кивает.
Через час, уже внизу. Все высказали свои пожелания и соображения. Пауза. Социолог:
- Итак, вы полетите впятером. Вы (кивок в сторону инженеров) и вы (в сторону мальчика и девочки). Психолог хочет лететь с вами, менеджер останется здесь, с нами.
Мальчик, обращается к социологу, немного растерянно:
- А вы не полетите?
Социолог:
- Нет, нам правильнее быть здесь... следить за ситуацией отсюда. Мы запустим два дрона. И вообще, мы в жизни всякое повидали...
Мальчик понимающе кивает. Ему указали на разницу в историческом опыте, это немного обидно, но справедливо.
Изи:
- Я полечу.
Пауза. Некоторые из присутствующих удивлены - машина, и она начала вести себя. Мальчик, без паузы:
- Да, конечно. Скажите (к социологу и инженерам) - если мы туда улетим... какая будет связь? Насколько все надежно?
Социолог:
- Связь у нас абсолютно надежная? (инженерам).
- Да.
- А при электромагнитном импульсе при взрыве?
- Да, мы это учитываем. В зависимости от мощности и высоты взрыва, будет перерыв от долей секунды до десяти секунд.
- Хорошо. Я свяжусь с ректором и сообщу о нашем визите.
Через пять минут. Ректор:
- Рад вас слышать. Я правильно понимаю, что вы прилетите завтра утром?
- Ваша группа мониторинга...
- Да, они тоже свои бонсы не зря едят! (оба собеседника смеются)
Утро следующего дня. Наверху. Флаер, около него группа людей. Мальчик и социолог чувствуют, что надо... надо бы подойти ближе друг к другу... и не понимают, как и что сделать. Наверное, можно обняться, но оба немного смущаются. Подруга социолога чувствует его неуверенность, незаметно прикасается к его руке, и он остается на месте. Мальчик, естественно, не берет инициативу на себя. Пассажиры занимают места, флаер взлетает.
Подруга социолога смотрит на социолога вопросительно, но молчит. Социолог:
- Все в порядке. Они справятся. Пошли, надо запустить дроны.
Но менеджер уже это сделал, и вот все трое перед двумя экранами, впереди он и социолог, у них в руках по джойстику - это управление дронами. Собственно, там не только джойстик, но так уж по традиции называют все устройство управления дроном. Между ними, чуть сзади, можно сказать, во втором ряду, на чем-то сидит подруга социолога. На экранах местность, вид сверху. Оба дрона медленно барражируют на приличной высоте, да и окраска у нах адаптивная, так что с земли они без специальных приборов не видны. Их камеры с переменным фокусным расстоянием - на каждом по две - позволяют увидеть и общую картину, и детали, да хоть отдельного человека. Каждая камера может автоматически отслеживать постоянную точку на местности, а специальная программа, анализирует изображение и тени, и может построить - разумеется, уже тут, под землей, примерный "вид сбоку" любого объекта. Впрочем, сегодня этой программе будет нелегко - на небе хоть и легкие, и не сплошные, но все же облачка. А вот социолог этим доволен:
- Хорошо, что облачка...
- Почему?
- Вспышка хорошо на них отразится, впечатление будет посильнее...
Он делает короткую паузу и произносит, обращаясь к инженерам - сигнал транслируется непрерывно:
- Точка взрыва сейчас установлена... на какой высоте?
Он слушает ответ, удовлетворенно кивает, и резюмирует:
- И шахты сбережем, и зрелище будет... и на месте, и вспышка на облаках издалека видна будет...
Менеджер уточняет:
- Вблизи там ее наблюдать некому будет. Все испарится (короткая пауза) кстати... вы видите, что чрезы делают? Ах ты, хитрецы...
- Они предусмотрительны.
- Ну да... и вообще, так убедительнее.
На экранах видно, что вдоль границы возникают - причем не где попало, а в точках, откуда они хорошо видны и где есть удобные подходы с юга - то есть там, где можно ожидать попыток прорыва - роботы и тяжелая техника. Роботы человекоподобны, но существенно крупнее и нарочито угловаты - чтобы не было сомнений. Если психолог сейчас кого-то из них видит, то, соответственно, удовлетворенно хмыкает - но мы этого не знаем. Давно известно, что при низком культурном уровне именно человекоподобность роботов вызывает страх. Мальчик, который любит историю, мог бы добавить, что эффект отторжения таких роботов стал известен в незапамятные времена, но исследователи не сразу заметили, что отторжение связано с низкой культурой. И еще с назначением: роботы-партнерши у мужчин отторжения не вызывали. Девочка - она ведь почти социолог - возразила бы, что эти два фактора не независимы... Но мальчик вообще сейчас занят другой проблемой. Час назад Изи сказал, что зафиксирован надежный признак. То есть группа людей на нескольких транспортных средствах движется к базе. Итак, через час...
Верхняя авиаплощадка "корпуса чрезов" - его уже давно так называют. На площадке разнообразная техника, ближе к центру - два низких столика, стулья, навесы от дождя. Час назад флаер с шестью пассажирами, в том числе - пятью людьми, стартовал от пещеры. И поэтому на площадке две группы людей. Одна - ректор, несколько его сотрудников, заместитель главы Администрации - он прилетел в гости, глава чрезов. Вторая - инженеры - юноша и девушка, мальчик, девочка, психолог, двое чрезов. Заметьте, как разделились чрезы, конкретные люди - и протокол соблюден, и для дела польза. Все негромко беседуют и чего-то - и мы знаем, чего именно - ждут.
Проходит некоторое время. Мальчик встает - картинка с дрона показывает, что группа прорвалась на территорию базы. Изи это подтверждает. В группе, похоже, двое техников, которые имели когда-то дело с ракетами - наверное, больше найти не смогли - и они легко сообразят, как поставить координаты цели и дать сигнал на запуск вручную. Мощность взрыва они изменить не смогут, но на это они не обратят внимания, чем более, что их торопят. Проходит пять минут. Мальчик идет к краю площадки в том месте, где нет оборудования. Девочка идет за ним, Изи - рядом. Остальные провожают их глазами и стоят на местах.
Проходит еще пять минут. Достаточно, чтобы найти бункер управления и ввести координаты цели...Длинная пауза.
Ослепительная вспышка, видимая сквозь деревья - или их там уже нет?!
Изи бросается вбок и вперед, в футе от девочки встает на заднюю пару ног, второй сзади парой поддевает девочку под колени, вынуждая ее упасть, и обхватывает ее за пояс и плечи двумя передними парами лап, тормозя падение. В этом положении его композитный корпус полностью защищает ее от нейтронов, а начинка - хорошо ослабляет гамма-излучение.
Мальчик, глядя на атомный "гриб" и свет, заливающий облака:
- Ну вот... мы справились. Значит, есть надежда.
И, обращаясь к Изи, и сам этого не заметив, дословно повторяет:
- Изи, ты действовал правильно и все сделал оптимально.
Тем временем под землей.
Подруга встает, подходит к социологу и кладет свою мягкую и теплую руку ему на плечо. Это именно то, что ему сейчас нужно. Он поворачивает к ней голову и без улыбки произносит:
- Видишь? Я же сказал, что они справятся.
Она кивает.
P.S. А теперь я вам скажу то, чего не знает никто из действующих лиц - людей. Изи знал, что девочка не спит и слышит его разговор с мальчиком. Просто он счел, что ей - для ее дальнейшей безопасности - следует получить безопасный урок рационального мышления. Такие дела.
Ефим ГАММЕР
СТАРАТЕЛЬ
Вступление
Старт этой истории был дан весной 1969 года, когда возле кинотеатра "Рига" я встретил первого помощника капитана латвийского парусника "Капелла" Анатолия Данилова.
Я неоднократно писал о "Капелле", бригантине лебединой красоты и грации, где стажировались и проходили практику курсанты мореходного училища. Часто на ней бывал, выходил в рейсы. Так что знакомство с Анатолием Даниловым было у меня не шапочное, а устойчивое, более того, подкрепленное в кафе сотней-другой граммов забористого коньяка.
Слово за слово, и в очередной раз охватив пальцами индюшечье горлышко графинчика, я целенаправленно, но не настойчиво, не вызывая подозрений, принялся выводить воспоминания моего собеседника к давнему пожару на "Капелле", в секретных документах - "поджогу".
В январе 1953 этот "костерчик" взбудоражил всю Ригу, потом подзабылся. Но меня, тайного собирателя материалов о "деле врачей" и намерениях Сталина выслать всех евреев страны на Дальний Восток, он продолжал интриговать и весной 1969 года. Тем более, что искру, из которой возгорелось пламя, высек не кто-либо, а штурман Вовси, который в детские мои годы жил в Риге по соседству на Домской площади.
Восстановим хронологию событий.
13 января в газете "Правда" была помещена статья "Убийцы в белых халатах".
14 января на борт "Капеллы" поднялись люди из ведомства Берии, чтобы арестовать старпома Александра Вовси, племянника, может, и однофамильца основного фигуранта по делу кремлевских заговорщиков-космополитов.
На вежливый стук в дверь из его каюты высунулись длинные языки пламени. И комитетчикам пришлось бороться не с инакомыслием, а как и всем прочим, включая Анатолия Данилова и его однокашников-курсантов, с огнем.
Когда же они справились с нежданной напастью, выяснилось: "Чиф" (на морском жаргоне - старпом) исчез-растворился.
Недремлющее око по тем, вправленным в ГУЛАГ временам, не любило, чтобы от него ускользали неведомо куда. Помигало оно от огорчения, поморзячило по известному адресу красным огоньком и... И в папке под грифом "хранить вечно!" был похоронен протокол о сознательном, во избежание ареста, самоутоплении подо льдом Даугавы старшего помощника капитана учебного судна "Капелла" Александра Вовси, уличенного в преступных сношениях с Джойнтом и московскими профессорами вредительского толка.
Филькина грамота, написанная вилами на воде, не могла, разумеется, разъяснить ситуацию. Шли годы. Но положение не менялось. И в 1969-м, с той же степенью вероятности, как и шестнадцать лет ранее, никто не имел представления, что в действительности приключилось с Александром Вовси.
Мой расчет на Анатолия Данилова, в студеную зиму пятьдесят третьего практиканта-курсанта, тушившего с кагебешниками пожар, не оправдался.
И, следовательно, тайна, которая окружала имя племянника профессора Вовси (либо однофамильца) и впрямь становилась достоянием вечности...
Но...
Но тут-то и начинается моя история...
Где?
В Восточной Сибири, куда я махнул, уволившись из своего "Латвийского моряка", за романтикой и на заработки.
Там, в таежном городе Киренске, на острове, омываемом двумя реками, Леной и Киренгой, в районной газете "Ленские зори" я нашел себе надежное пристанище.
- Приехал за романтикой? Пожалуйста, этого добра у нас навалом, - сказали мне в редакции.
Командировочное предписание в зубы - и катись по таежным падям, кедрачом и багульником поросшим. На пару-тройку дней. Когда и на неделю. В особенности, если подфартит и пристроят тебя вроде "живого" груза на вертолет. На нем в любую глушь заберешься - не заблудишься: хучь в потаенные дебри к охотникам на соболя, хучь к собирателям лекарственных трав.
Взгромоздился на вертолет, и забудь о земном своем, технологическом веке, выкормленном электричеством и дашавским газом: довезут, под свист и скрежет пропеллера, куда и за сто лет хождения по заповедным тропам не доберешься.
Лети и радуйся жизни. Строчи в блокнотике - что заблагорассудится, не думая о цензоре и проходимости в печать.
1. В гостях хорошо, но дома...
На днях наша редакция получила секретную телеграмму из Москвы, такого приблизительно содержания: профессиональный охотник на соболя Албай Красноштанов представлен за меткость при попадании в глаз маленьких зверюшек к ордену Ленина.
Мне выделили персональный вертолет и дали распоряжение: без очерка о замечательном снайпере и не возвращайся. Я и не думал возвращаться без очерка.
На подлете к его сторожке пилот сбросил за борт шторм-трап, и я сошел на землю, как ангел, по веревочной лестнице. Вертолет же мой, персональный, отправился в дальнейший путь, по почтовым своим надобностям.
Герой моего очерка то ли прослышал, то ли нет о награждении, но пил, будто прослышал, - напропалую.
Меня он приветил доброй улыбкой, настоянной на открытом русском лице, узких монгольских глазах и редкой, волосок в сантиметре от волоска, щетине чукчи.
- Входи, друг-человек, гостем будешь! Хочешь разговор, пожалуйста, - с открытым сердцем. Хочешь жену, бери, - с открытой душой. Друг-человек мне брат-человек. Что Бог послал - кушай-пей, чем жена богата - прими-возлюби.
После третьего стакана охотник уже насильно вталкивал мне на колени свою нержавеющую красавицу.
- Бери! Денег не стоит!
- Нет, - мямлил я, не могу, мол, без любви и дружбы.
- Бери! Такой обычай! Народы Севера, паря.
Видя мою нравственную неуступчивость, Албай Игнатович снял со стены, с гвоздя, свою знаменитую "тузовку", винтовочку малокалиберную. И ствол навел на левый мой глаз, будто я уже соболь.
Но я был не соболь.
Я был еврей.
В этот, страшный для жизни момент я интуитивно вспомнил: никакого отношения к народам севера я не имею. Память спасла, и я принял, если взглянуть на меня внимательно сегодня, правильное решение.
- Я еврей, - сказал я. И читая недоумение в раскосине его прищуренных
по-ленински глаз, добавил:
- Есть такая нация! У нас другая традиция, паря. Дюже историческая! Мы на халяву берем не женами, а соболями.
- Да? - растерялся Албай Красноштанов.
- За евреев! - сказал я и поднял стакан.
- Есть такая нация! - кивнул Албай Красноштанов и вытащил из наволочки, смастеренной под пуховую подушку, две искрящие антрацитным углем шкурки.
Без антисемитов, согласитесь, вольготно. В медвежьем углу, представьте, чувствуешь себя раскрепощено и свободно, как, положим, в Израиле, где кругом одни евреи, а в кране есть вода, в банке деньги, в армии солдаты, сержанты, генералы - и все без кривых ружей, и никто не косит от службы.
Журналистский блокнотик я исчеркивал понятными только мне каракулями.
Избушку расцвечивал фотовспышками. И не заметил, как Албай Игнатович стал раздваиваться. А когда заметил, начал с ними, с обоими Албаями, чокаться и пить на брудершафт. Опрокинув грамульку со вторым Албаем, вернулся к первому. Сравнил: ан нет, не одно лицо - слева округлое, морщинистое, справа - лошадиной конфигурации, с усищами, как у моржа. С животом - на две полши с прицепом в дюжину пива.
Ба! Да это Жорка-летун. Возвернулся, видать. В самый разливной час. Почту разбросал по становищам, и сюда - орден обмывать!
К моменту вылета, выгребая по зорьке на посадку, я заметил, что и вертолет набрался до отключки: лопасти качались, точно пьяные, мотор чихал и отплевывался, будто вот-вот блеванет.
Жорка взгромоздился в кожаное, подпрыгивающее как на рессорах кресло водилы, и минуту спустя на пару с матерком поднял усыпляющую ритмичным покачиванием люльку в воздух, взял курс восточнее, в сторону сопок, на лагерь геологов, ищущих какую-то мифическую, небывало богатую Золотую жилу Сибири. По поверью, она проходит чуть ли не по поверхности земли и не далее чем в трехстах километрах за Киренском. Но места там нехоженые, лешим и водяным оберегаемые, поднадзорные, как в глухую старину по неписаному правилу бирючьей жизни: тайга - закон, медведь хозяин...
2. Старатель
...Я очнулся. Вдали догорал "почтарь". Заломленные лопасти жалко поскрипывали на ветру. Утренник порывисто раздувал огонь, метил мою продымленную одежду колкими искорками. Вероятно, от их колючих укусов я и пришел в себя.
- Жорка! Жорка!! - позвал я.
Ни звука в ответ.
- Жорка, мать твою!..
Тщетно.
Искореженное железо, охваченное затухающим пламенем, раскалено постанывало - не подпускало, захоти даже покопаться в его механических внутренностях. Громыхнул взрыв, и все стихло, только опаленная хвоя осыпала на луговину пахнущие йодом иглы кедрача.
Невдалеке я приметил ручей. Решил пробираться к нему. Но подняться - ни в какую, слабо мудаку опереться на правую ногу. Догадался - "вывихнута". Резкая боль, как подсечкой, сбила меня наземь. Я упал на спину. Запрокинутыми за голову руками цеплялся за стебли кустов и попробовал ползти к ручью. Разрыв-трава помогала как валик. Она скользила под лопатками и выхлестывала сзади.
Полусмертное в своей безысходности состояние. А все, что окрест, слышится, воспринимается, контролируется разумом. Перешептывание голубичника с багульником. Неторопкий перестук дятла, выговаривающего неведомо кому, если не мне укоризну: "так его! так его!" А подними глаза к небу, гляди, там в частоколе ветвей болтливая ронжа, таежная сплетница, любительница подсматривать за чужими мучениями. Стерва, подглядывает и за мной. Зрячие ее бусинки посверкивают любопытством. Вот сейчас взмахнет крыльями и понесет новость по своей глухомани, зачастит на птичьем языке: "Свежее сообщение для рубрики "Пьянству - бой!"
"Ох и налетаться тебе предстоит, коллега! Надорвешься от крика - телеграфа-то нет!" - подумал я некстати и усмехнулся. У меня тоже телеграфа нет. Да и рации. Да и Жорки-летуна, надо полагать... Никого нет... Да и меня самого, наверное, теперь, после крушения вертолета, тоже нет. Ни для кого... Ничего... от меня не осталось... ни для кого...
Я попытался стянуть через голову свитер, травящий легкие гарью и сковывающий движения. И тут, когда с усилием приподнялся, на плечо мое легла тяжелая рука.
- Паря!.. без этого... надорвешься! - басовитая хрипотца остановила мою борьбу с липкой от пота одеждой.
Я уставился на незнакомца, неведомо откуда возникшего передо мной.
Здоровенный бугай, под метр девяносто, заросший буро-серебристой бородой, с длинными, сединой побитыми волосами, перехваченными по лбу тесемкой, сплетенной из трав, с вкраплениями мелких цветков. Под ней - символом третьего глаза, что ли? - высвечивала золотистого отлива медаль с изображением человека. Одет он был в лосиную доху, но не магазинную, ширпотребную. Без тканного шелком по вороту и обшлагу узора разных оттенков радуги, не отороченную беличьими хвостами, грубую, самодельную, будто выкроенную по наитию, а не по лекалу.
- Ты - кто? - спросил я.
- Хозяин...
- Чего-чего?
- "Человек проходит как хозяин необъятной родины своей". Не слышал?
- Слышал. Но сейчас это не поют.
- Оскудела родина на человека?
- Сейчас поют - "Ландыши..." Ты сегодня мне принес не букетик вшивых роз, а совсем простые ландыши. Ландыши, ландыши - женский цветок, бабьего лета привет...
- У нас тут без баб. А что до лета... Зима-лето, лето-зима, все одна сатана, без сроков и зачетов по выработке.
- Из зэков? Слышал: там, за бугром, в Катанге, Сталин чуть ли не весь район замастырил сплошняком в лагерь. Хрущев проволоку снял, Брежнев сказал: "Живи! Но в столицы не рыпайся!"
- Что слышал, то и забудь. А то припомнят - "слышал". И заруби: кум - тайге не хозяин.
- Расконвоированный?
- Старатель.
Таежный скиталец присел на корточки и, придерживая меня за колено, стянул с правой ноги унт, сшитый из обычного сапога, обтянутого по голенищу собачьим мехом. Распорол штанину ножом.
- Ого! - удовлетворенно произнес в густой волос бороды. - Эко тебя потрепало, баллов на восемь. Но ничего, держись, "мастер", мы тебя с рифа сдернем.
И дернул, черт, так дернул за пятку, что брызги из глаз, в ноздрях пар, а в штанах мокро.
- Ух-х! - выдохнул я от неожиданности.
Незнакомец взвалил меня на плечо и, сопровождаемый зубным скрежетом и постаныванием, двинулся в путь, грузно ступая по податливому зеленому насту.
Сквозь кипень мозгов до меня глухо доносилось:
- Береги косточки, "мастер". Растрясу. На суше мили на километры мерят, по-мужицки. А километры - тряские, холера! Держись!
Увесистая лапа добытчика легла мне на крестец и ершистый лосиный ворс опалил щеку.
Я держался, сколько мог. До... провала памяти.
3. Таинственная медаль
Тяжкие удары колуна раскололи дремотную тишину. Я открыл глаза. Осмотрелся, не сдвигаясь с лежака. Надо мной потолок, в замысловатых тенях, расцвечиваемый коптящими фитильками, плавающими в дурно пахнущем жире. Громоздкая печь, выложенная из валунов, пыхтела, переваривая смолистые чурки. В углу бивни мамонта - зловеще скалящиеся костяные дуги. В центре стол с искрящим светильником. Срублен из расколотых стволов. Вместо стульев по периметру от стола расставлены двухохватные чурбаки, массивные, тяжеленные, как и все в этом матером зимовье.
На одном из них, у моей левой руки, находился березовый туесок с какой-то маслянистой жидкостью. Пригубив, я догадался: медовая настойка.
Проснулся я освежевшим, с ощущением прибытка сил, разносимого во мне каким-то непонятным, колдовского звучания, голосом. Вроде бы моим собственным, но по рождению телепатическим. "Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради".
С некоторой оторопью подумал: "Десять заповедей." Откуда здесь Библия? Где проигрыватель? Пластинки?
Протянул руку ко лбу. Ну да, вот она, пластинка, если ее угодно так называть.
Ко лбу моему на травяной тесемочке была прикреплена медаль - копия (или же она самая?) той, что я видел давеча у Старателя. В неверном свете маслянистой плошки, попыхивающей над головой, различалось изображение бородатого человека с раскиданными в сторону руками (ладони открыты в знак мира) и широко расставленными ногами. Помните "золотое сечение" Леонардо да Винчи? Ассоциативно, нечто подобное. Но мой целитель был вписан не в квадрат, а в Маген Давид. И это уже странно. Ибо евреям нельзя воссоздавать Образ и Подобие... Нет-нет, вспомнил я, запрет касается скульптурного портрета, нельзя творить, как говорится, идолов и кумиров. А рисовать, гравировать... это не возбраняется Законом, полученным на горе Синай.
Вспомнив о наставлениях дедушки Фройки, я продолжил изучение таинственной медали. На ней, в нижнем углу перевернутого треугольника распознавалась наша планетарная система - Солнце, Меркурий, Венера, Земля, Луна, а по окружности диска, стартуя от небесной схемы, бежали иероглифы, либо неясного содержания математические формулы.
Тот же набор рисунков был помещен на оборотной стороне медали. Различия не очень-то выделялись. Однако, присмотревшись, я нашел два несходства. Лоб "оборотного" человека украшала медаль, а в ногах его, в нижнем углу перевернутого треугольника, имелась иная схема - то ли звездного неба, то ли эзотерическая. Познания морского журналиста в навигации, а тем более в эзотерике, не слишком обширны. Мне хватало и того, что я не понаслышке знал о даровании евреям Торы, о десяти заповедях, из них семь для иноверцев, видел, как выглядит Сидур и буквы древнего языка.
4. Чеховские чтения
Отворив ударом ноги дверь, в светлицу с охапкой поленьев вошел Старатель. Несколько тяжеловесных шагов, и он со стуком сгрузил дрова у печи. Обернулся.
- Ну, как, "мастер"? Очухался? Киль не беспокоит?
Я откинул оленью шкуру, служащую одеялом, выставил на обозрение ногу с синим кровоподтеком, на удивление, почти не саднящую.
- Вроде, нет, - сказал со скользящим в голосе недоумением.
- Благодарю за службу, паря!
- Это мне надо благодарить вас! - вырвалось у меня.
- Полно! Полно! Не подыхать же тебе, перевернутому вниз клотиком.
Мой спаситель собрался было на выход за очередной вязанкой. Но я его остановил.
- Извините, я не представился. А то вы мне... - Я смущенно хмыкнул...
- А - а... - засмеялся незнакомец. - Чи? С Запада, с Зауралья? "Паря" тебе не по вкусу. "Мастер" - не в протык мозгов.
- Почему же? - обиделся я. - "Паря"... Я же, друг-человек, сибирской закалки журналист. Из Киренска, газета "Ленские зори". А "мастер"... на морском сленге - "капитан". Оки-доки, "маркони"? - (так на торговом флоте называют судового радиста.)
- Ого! Не иначе, ты котерман.
Котерман - это, как мне было хорошо известно, - добрый корабельный дух Балтики, вселяющийся по древнему морскому поверью в любую мало-мальски пригодную для плаваний посудину.
- Кью - ес - кью, - отбил я по памяти морзянку, традиционно завершающую радиограммы, значит она нечто вроде "благодарю за связь".
- Лады, "мастер". Кью - ес - кью... Переходи, позволяю, на прием по корешам - на "ты".
- А как тебя звать "по корешам"?
- Зови, как и прежде, "Старатель". Не ошибешься.
- А меня...
- Не надо, - поспешно перебил меня Старатель. - Много знать - лишку сболтнуть, а от сумы и тюрьмы... так-то, "мастер".
- Но мы же - друзья, я полагаю.
- Ты журналист?
- А то! - ответил я с вызовом.
- Знаешь ли ты, журналист, кого больше всего опасался Антон Павлович Чехов?
- Ну?
- Провинциальных репортеров, люба!
- Не боись! Я не провинциальный! - взорвалось во мне. - Я из самой Риги, Маленького Парижа. Слышал, небось. Там мили на километры не мерят.
- Да? - Старатель вздрогнул, словно от неожиданного удара. И посмотрел на меня совсем по-новому, с живым, не таким как раньше, интересом.
- "Латвийский моряк", - представился я, приподнимаясь на койке. - Собственный корреспондент. По независимым, но вполне личным причинам, осваиваю сухопутную романтику.
- Морская приелась?
- Обстоятельства... - невразумительно пояснил я.
- Обстоятельства - выше нас, - согласился со мной таежный житель, скрывающий под внешним обликом пещерного человека неординарную начитанность и образованность.
Он шагнул к выходу. Остановился. Посмотрел на меня, будто хотел что-то сказать. Но промолчал... Понурив плечи, двинулся за порог и на выходе громко шлепнул дверью о косяк.
По всему видно, донимала его какая-то старая житейская язва. Может, беглый он... Может, травленный... Может, ищущий самого себя, но без содействия милиции...
Опять загукал топор, круша кряжистые чурбаки. Пахло смолистым деревом и кедровым орехом. К сердцу подступало ощущение тепла и безопасности. На потолке, под моцартовскую флейту, в немых монологах лицедействовал театр теней.
Я чувствовал: вот-вот усну.
Мне представлялось: сонливость выступает из таинственной медали, помещенной у меня на лбу, и охватывает меня, охватывает, убаюкивая....
Я снял ее и, борясь с дремотой, стал снова изучать. Но ничего дополнительного для себя не открыл, хотя даже попробовал "на зуб", по стародавнему способу определяя: золотая ли? На вкус, если таким опытным путем определяться в изысканиях, медаль была изготовлена не из золота, а из какого-нибудь внешне похожего на него сплава, либо стекла, либо пластика...
5. День и ночь - сутки прочь
Из стенной продушины пыхнуло ночной прохладой. Я озабоченно завертелся на лежаке, натягивая до подбородка оленью шкуру. Осмотрелся. У печи угадывалась громоздкая, как шкаф, фигура Старателя.
Дальние, тускнеющие на зорьке звезды заглядывали в приоткрытое оконце. Озноблые лучи щекотно шарили по лицу, высвечивали на чурбаке туесок с медовой настойкой, но не доискивались протопленного угла, где храпко досыпал мой спаситель.
Угонистый ветришко, в согласии с писаниями сибирских литераторов, шаловливо заскакивал в пятистенок, шебуршал в одежде, висящей над печью и, умаявшись, стихал.
Утрело... На кораблях в это время бьют склянки, и первая вахта заступает на службу. Я без понятия, передались ли мои мысли Старателю, но он нервно задвигался и, выбрасывая басовитые слова, перекатился с боку на бок, лицом ко мне. Его руки, хорошо уже различимые, вели между собой непонятную, и оттого какую-то зловещую борьбу. Правая скрюченными пальцами ухватила кисть левой и свирепо дергала ее на себя, словно стремилась вырвать из плечевого сустава. И вдруг, осознав тщетность своих усилий, отпустила ее и тотчас нанесла удар кулаком. Куда? В никуда. В воздух. Был бы Старатель боксером... Но он не боксер... И что это за "бой с тенью" - лежа? в пору петушиных криков?
Спросонья таежник вскочил на ноги. Ошалело вертя головой, он мало-помалу приходил в себя. Столкнувшись с моим взглядом, виновато бросил:
- Чертовщина!
- Провинциальные репортеры?
Шутки Старатель не принял.
- Руку отлежал, - сказал в оправдание. - Вишь ли, она - стерва! - на глотке пригрелась. Глотку я чувствовал. А ее - нет. Ну и... глоткой сквозь сон почувствовал - душат! душат, гады! Ну и... - Он виновато махнул рукой. - А ты дрыхни, чертяга. Чего тебе?..
Я беспокойно заворочался.
- Ищут, поди, меня.
- Никто тебя не ищет, "мастер". Полетали над твоим корытом, позырили с верхотуры - винтики, гаечки да обугленные угольки из костей. Я там волчьи просыпал на обозрение пентюхов. Словом, не гоношись, списали тебя с баланса. А ты, даром что списанный, живи-лечись. Медаль не снимай - целительная.
- Ты меня - что? в без вести пропавшие?
- Паря! Не шебурши языком по-пустому. Оклемаешься, выведу к бакену, и топай дальше своим ходом.
- А что людей приведу - не боишься?
- Не приведешь.
- Доверяешь?
- Человеку не доверяю. Медали доверяю.
- Чего так?
- Она тебя правде-совести учит. Не убий. Не укради. А шире... не предавай, заодно и не делай подлостей.
- Десять заповедей. Кто их не читал в Библии? И что? Не убивают? Не воруют? Всего несколько заветов, и те выполнить не могут, а называют себя Венцом Творения.
- Если бы ты знал... И всю Тору можно выложить всего в несколько слов - "не делай другому то, чего ты не хочешь, чтобы сделали тебе".
- Кто сказал?
- Рамбам!..
- ?
Видя мое недоумение, Старатель усмехнулся:
- Не знаком с таким мудрецом? Все бы тебе чужие лоции, а?
- Брось! Я просто о заповедях. Их все знают, чуть ли не наизусть, а толку-то, толку...
- Не тушуйся, "мастер". Ты сейчас напрямки идешь. "Другим путем"... но напрямки... по своей лоции. Медаль ведь не учит тебя, дурака. Пропитывает заповедями. У тебя даже в мыслях не возникнет желание выдать меня властям, дать им адресную указку. Сколько людей тут перебывало! Кто во имя золота, кто ради охотничьего промысла. И никто... никогда... уходя... не вывел на мой след ищеек. Я береженый.
- Береженого Бог бережет, - подсказал я из народных поверий.
- А кто тебе сказал, что медаль - не Божьих рук дело?
Я закусил губу. "Сумасшедший?"
Старатель радостно охнул, приметив мою реакцию.
- Напугал, никак? Зря! Сам разберешься с медалью. А что касаемо человека... Человека понимать с первого осмотра надо. Жрать захочешь... - легким движением ноги он вытолкнул из-под стола короб с солониной. - А я... я... - он хохотнул, словно вспомнил анекдот, - тоже пойду "другим путем". Ты - "другим", из Риги в Сибирь. Я "другим" - от штурвала к ухвату с чугунком. Все путем, все путем, паря! Мне силки на зверя ставить пора, а то... зимы тут морозные, иной раз носа из зимовья не высунешь. Бывай и не кашляй!
Затворив за собой входную дверь, он подпер ее останцем молодого кедрового ствола с комлем и удовлетворенно прогудел:
- Поставил тебя на якорь, "мастер". Не дрейфь!
6. Таежный смотритель
Затворничество тяготило. Томительно долго в стенном прорубе стлались низкие облака, закрывали мутной заволочью солнце.
Птичье попискивание внезапно смолкло. Густой медвежий рев наложил на него свою мохнатую лапу и сгреб в никуда. В одночасье лесная жизнь поскучнела - таежный смотритель обходил дозором свои владения, выгадывая к человечьему, вкусовому, пахнущему вяленой рыбой и копченым мясом жилью.
Разглядеть зверюгу из оконца мне не подфартило. Но не зря говорят: у страха глаза велики. Я представлял Косолапого внутренним зрением более, что ли, пугливым. Этакий... ну, как снежный человек... Весь из себя - симбиоз мышц и шерсти, нечто вроде кучи булыжника, обернутой бронированной шкурой. Матерый, оголодавший, с провалившимся брюхом. С вилами на такого не ходить. Дробиной такого не бить. А тут под рукой не то что дробины, путного ножа не сыскать. Хотя... нож мне тоже без надобности. Вот "тулку" бы о два ствола да парочку к ним жаканов! Но чего нет, того нет. А надумай медведь ввалиться в избу, чем обороняться? Палкой от веника? Поленом? Колотушкой или супной ложкой? Чем? Мамонтовыми бивнями, что скелетным светом лучатся в углу? Это по мне свет скелетный, отталкивающий, по ассоциации со звуковым фоном. А Бурому? Ему, наоборот, свет такой в радость. А бивни для него притягательны. Душком живности. Не выветривается он для охочих до крови ноздрей, почитай, и за тысячу лет.
Бурый, судя по рыку, обошел зимовье. Дробный бревнопад, затем послышалось чавканье: отыскал, стервец, поживу, разнес по ветру медовый дых.
Что дальше?
А дальше - от озноба в поджилках, что ли? - чередой пригрезилось мне всякое, читанное о диком животном мире. Но ничего о медведях, кроме цирковой присказки: мол, умны, послушны и податливы дрессировке.
Что же в действительности у этого мохнатого "умника" на уме, не дознаешься. Не укротитель. Урчит себе и урчит, мед лапой зачерпывает. А в "книжной" памяти моей - ничего "медвежьего", пригодного для выправления поганого моего положения.
В минуты незапланированного рандеву с Дядюшкой-Зверем заполонили память не четвероногие, а ползучие твари. Нет, библейский Змий тут не причем. Он не для стрессовой ситуации. Но товарки его кусачие, из Брема, те - да! - повыползли из-под валежника и давай жалить ненужными знаниями.
Вспомнилось, змеи на близком расстоянии ориентируются с помощью терморегулятора. Они атакуют подвижный источник теплового излучения. Поэтому стоит, положим, замереть, перехватив дыхание, и паскудная тварь, ползая по тебе, не то что не укусит, не обратит на тебя, полумертвого от ужаса, даже своего гадючьего внимания.
Но такая квадратура круга со змеями. А при обращении с Хозяином тайги - помогает как мертвому припарки.
Замереть? Я и без того обмер.
Не дышать? А укажите мне пальцем - кто осмеливается дышать в этом одноэтажном срубе?
Стол? Чурбаки? Мамонтовы бивни? Печь? О, да, печь дышит, правда, едва дышит - вся выгорела, поди. Солонина? Вяленая рыба? Кто? Если напрячься - прислушаться... кто? Никто! Ей Богу, никто! Ни здесь, в становище, ни окрест, метров за сто-двести. Никто! Слава тебе, Господи, никто! Чавканье стихло. Ни рыка, ни довольного урчания. Ау! Косолапый? Где ты? Ау! Куда запропал? А... запропал? Запропал - не показывайся! Пошел к черту, морда нерусская! А то заразишь!
И тут, совсем некстати, когда виновник моих душевных страданий удалился в глубь чащобы, вспомнилось о медвежьей болезни. Если мохнатого разбойника, открылось мне с опозданием из книжек и фильмов, внезапно напугать, он от страха обделывается по полной. Моя реакция на недавнее испытание грозила оказаться похожей. Но хрипотца Старателя ударила по барабанным перепонкам, и в одно мгновение - я уже не один! - вызволила из кошмариков брожения желудочных соков.
Я повернулся от оконного проема к двери.
- За румпелем спокойней? - засмеялся таежник.
Я неопределенно пожал плечами, прислушиваясь: не бурчит ли в животе? Вроде бы, нет. Отошло.
- Спокойней на камбузе, у котла с приварком, - бросил с вымеренной независимостью.
Старатель присел ко мне на лежак. Коротко, не утруждая себя, пояснил обстановку.
- Прости, не предупредил. Боцман Михай иногда к нам наведывается. Малый - шалун, с воровскими замашками. Любит - чего повкуснее. Нет-нет, - машинально повел ладонями из стороны в сторону, упреждая естественный вопрос. - Человечинкой не интересуется. Так что окорочек свой на солнышке не копти, не понадобится.
И с тем же несколько хрипучим смехом он прикрыл меня до подбородка меховым пледом.
- Спи, работник умственного труда!
Но какой сон?
Старатель прошел к коробу с продовольственным припасом. С удивлением поднял на меня глаза.
- А ты ведь не жравши. Чего так? Стесняешься? Голодом кормиться - лучше удавиться, паря, - и перекинул мне оленью лопатку. - Похрумкай с устатку, а к вечеру - приглашаю! - банкет заделаем, как в лучших домах Филадельфии.
- Чего там подают? - прошамкал я, впиваясь зубами в мясо.
- Жареная птица.
- Экая невидаль.
- С водярой для трезвенников и белой горячкой для их антиподов.
- Ты антипод?
- Я трезвенник... пока еще... по воле судеб и раскладу обстоятельств.
- А-а... - вскинулся я, чуть челюсть не вывихнул. - Откуда?
- От верблюда! Твоя?
Таежник вытащил из-за пазухи плоскую алюминиевую флягу, граммов на восемьсот, наполненную под пробку незадолго до вылета щедрым на выпивку Албаем Красноштановым. Для сохранности, как припоминается, я угнездил ее в боковом кармане куртки. Что с ней сталось впоследствии - пригубили напару с Жоркой? Ополовинили? - выветрилось из мозгов.
Спиртовая посудина покрепче моих мозгов оказалась, из нее достойное содержимое не выветрилось. Это Старатель продемонстрировал мне во весь зубастый рот: отвинтил колпачок, глотнул, крякнул и утерся рукавом.
- Хорошо пошла!
Я протянул руку.
- Со мной она ходить тоже не разучилась.
- На четырех ножках?
- Ну! - возмутился я, хотя представлял, как разило от меня сивухой давеча, когда Старатель волок меня к зимовью.
Отпив из фляжки, я облегченно вздохнул. Чуть было не вырвалось: "Жорку-летуна нам бы на третьего..." И грустно потупился: почувствовал неловкость, то ли вину какую-то - кто растолкует? Однако, ежели на третьего нет никого, значит, и толкователей нет.
Молча я вернул фляжку Старателю.
Он задрал бороду, приложился к горлышку. Кадык его растревоженно вздрогнул.
Разгоряченный спиртным, жадно вгрызся в мясо.
- Пища богов! Еще будешь?
Я мотнул головой.
- Ладно! У меня в рундучке полно всего этого. Не тушуйся - бери. - Неожиданно он замялся, словно донимало его что-то, но "что" до поры до времени разглашать себе дороже - тайна о двух сургучных печатях! Он пытливо взглянул на меня, изучая. Наконец, спросил: - Ночью я ничего такого? Когда руку отлежал... Спросонья... Не базлал лишняку?
- Ничего такого...
- Тогда спи. А я пойду костерок запалю...
Хлопнул дверью, вышел во двор, распевая: "Погибать нам рановато, есть у нас еще дома дела."
Потом - удары колуна, треск сучковатых поленьев, скорострелка смолистой лучины, попыхивание огня. И над всем этим:
- Банкет, бля! Не хухры-мухры, как в лучших домах Филадельфии! Ешь ананасы, рябчиков жуй, в день свой последний танцуй и гужуй!..
7. Моряки - в "бичи", корабли - на "гвозди"
Ввечеру, когда неохватные пихты и кедры сомкнулись за окнами в строю великаньего войска, Старатель раскладывал на столе заготовленные к ночной осаде "боеприпасы". Прожаренные до хруста в косточках рябчики соседствовали с кореньями и ягодами, а в центре, будто увенчивая короной царское пиршество, возвышалась моя фляга-поительница.
- Садись! - пригласил меня хозяин.
И подождав, пока я устроюсь на чурбаке и положу себе в посудину мясной приварок, разлил по стопарям.
- За что пьем? - спросил я.
- За маму, за папу, и за Него, за Создателя! - не задумываясь, ответил Старатель. - Или?.. Тебе тост подавай пораскидистей и со значением, да?
- А то!
Я радел выпить за него, за Человека, по моим понятиям, с большой буквы, за спасительную встречу, за доброту и помощь. Но Старатель не позволил распогодиться в чувствах признательности. Небрежно чокнулся со мной и...
- Как там в мире - по Бофорту? Полный штиль?
- Штиль.
- Ну так, за мир во всем мире!
Мы выпили. И закусили. Выпили вновь.
"Сухопутного моряка", как мне представлялось, забирало круче меня. Чай, с непривычки. Или из-за долгой отлучки от хмельных градусов. Хотя... хотя своей пули не слышишь, своей смерти не видишь, своей пьяни не чуешь.
- Давно с флота? - начал я осторожно выправлять его на фарватер.
- В бичах?.. И не говори!
- Год? Два?
- Мерь на пятилетки. "Широка страна моя родная, мно-г-о-в-н-е-й лесов, полей и рек..."
- При Хрущеве семилетка.
- Додумались, портвейн "Три семерки"!
- Не три... Одна! На три пороха не хватило.
- Грамотеи-Пифагоры! Каждый угол, по ним, сорок градусов. Будем здоровы! - и он опрокинул стопарь, зажевал питье обгорелым, с черными подпалинами, крылышком лесной птицы. И сторожко посмотрел на меня: - Какие еще вопросы будут?
Я решил его завести, помня, как он отзывался о местном люде - "мили на километры мерят".
- А где ты плавал?
Старатель завелся с полуоборота, впрочем, и любой-другой мореход тоже не промолчал бы, покупаясь на обманный, но сознательно выставленный мною манок.
- Плавает говно! А моряк ходит. В загранку ходит, в каботаж. По морям и океанам ходит, чернильная твоя душа, паря! Кто на сухогрузе, кто на танкере...
- А ты? На сейнере?
- Нет, тралить рыбу не для меня.
- Кругосветка?
- Светка - баба уже не моя. У меня нация... это когда космополитов смолили... на визу подкачала.
- У меня - тоже, и на визу, и на литсотрудника.
- А это что за тварь?
- Литсотрудник?
- Ну да! Не опер, случаем?
- Боец идеологического фронта.
- Выходит, ты не боец?
- Боец, и еще какой! Чемпион Латвии по боксу.
- А на идеологическом фронте?
- Курьер. По штатному расписанию большего мне, выяснилось, не положено. Вот и хлопнул дверью. Послал редактора... И - на восток, по меридианам. Здесь на пятый пункт не смотрят. Тайга - не море. Ходи туда, ходи сюда, к берлоге выгребешь - не в загранку.
- А я на паруснике ходил. "Чифом". С пацанятами. Курсантами-практикантами. Из Рижской мореходки.
- На "Капелле"?
- Знаешь? Хвалю за службу!
- Списали твою "Капеллу". На "гвозди".
- Да ну?
- Гну!
- Чего так? Ей издержу, на мой прикид, еще не предвидится. "Лет до ста расти нам без старости!"
- Твоими бы устами... Впрочем, на данный момент она в доке. На Рижском судоремонтном. Изучают - смотрят - прикидывают. Мысля там их донимает: может, в плавучий ресторан твою "Капеллу" преобразить.
- Охренели! - психанул он, трахнул кулаком по столу, опрокидывая "взрывной волной" пустой стопарь. Поспешно перехватил его, наполнил, и жадно - в глоток. - Ресторан! Чтобы каждый сучок изображал себя корсаром.
- Вольней, конечно, думать о штормах за стойкой, - поддержал я морского волка.
В нем и откликнулось:
- Доброе судно! Парусность - дай бог каждому! Форштевень рубит волну, летишь, как птица.
- ...И пой себе: "Я, словно небо, могу достаться - кому угодно, но не себе".
- Не вышибай слезу, "Латвийский моряк", - сказал Старатель, с душевной тоской воспринимая мой экспромт. - Редактором, небось, по-прежнему - Ядин?
- Нет! Да ты с курса сбился, браток. Лет на двадцать, поди, - насторожился я. - Ядин был редактором тьму годков назад. Э-э, как это в исторических хрониках? "На рубеже сороковых-пятидесятых..." А сейчас... Сейчас Мотель, Яков Семенович.
- От перемены мест слагаемых сумма полезных евреев не меняется, так, что ли?
Это было неожиданно. Я фыркнул.
- А ты, "чиф"?.. Ты... разве полезным не был?
- И ты был, коли журналист.
- Чего же ерничаешь?
- Да удивляет меня, "мастер", до чего Там глупы. Давят и давят... Кого? Полезных людей давят. С кем же Софье Власевне вдовий век куковать, когда всех выдавит? Наедине с собой? Да ведь в этом разе она и себя... из самой себя... со всеми нутрями выдавит. Как тебе перспективка?
- На штормовое предупреждение похожа, Александр Маркович.
- Что? - вздрогнул Старатель. - Я тебе паспорт не раскрывал.
- Не волнуйся, "чиф", мне и души достаточно.
- Объяснись!
Лаконично, не вдаваясь в подробности, я рассказал бывшему старпому все, что было мне известно о пожаре на "Капелле", и поинтересовался, как это ему удалось обмануть охранку и улизнуть из-под носа кагебешников и обслуживающего их персонала стукачей и филеров.
Выяснилось, что 14 июня 1940 года, в день изгнания из Риги в Сибирь состоятельных латышей и евреев, товарники вывезли со станции Торнякалнс и родителей его жены, домовладельцев. Они обустроились на вечное поселение в Киренске - городе на острове, возникшем некогда из острога. Так что адрес спасения в голове имелся. А вкупе с адресом имелся и запасной паспорт. Не поддельный, запасной! Такими в ходе законспирированной операции "Бриха" латвийские сионисты снабжали евреев, стремящихся выехать в Палестину. К ним принадлежал и Александр Вовси. Жену и дочь он потерял в Рижском гетто. Визу отобрали в 1953-м за родство с "выселенцами" 1940-го. С началом "дела врачей" он опасался, и не без причины, ареста.
8. По образу и подобию...
- Как вас теперь называть? - спросил я и запекся сердцем от своей оплошности. В растерянности, усугубив положение, добавил: - Александр Маркович...
Поспешно опрокинул стопарь. И - пальцами разрывать грудку рябчика, не скрывая за хаотичными действиями нутряную досаду.
- Называй меня... когда невмоготу без позывных... Ну, допустим, так - Длань Господня.
- Не круто ли?
В голосе Старателя я не ощутил обиды. И нотки подозрительности не проскользнули в нем. Поэтому, ругая себя за оплошку, вернулся к доверительному тону. На первый взгляд, удачно.
- Не круто ли? - усмехнулся он. - И это глаголит "образ и подобие". Круто, согласен. Для незнающих - круто. А кто имеет глаза и уши, кто видит и слышит, для них - не круто. Присмотрись. Прислушайся.
- К чему?
- К себе присмотрись. К себе прислушайся. Закрой глаза. Коснись ладонью медали, что у тебя на лбу, и прислушайся.
- Сказки изволишь сказывать?
- А вот попробуй...
Я последовал его совету и в напряженной тишине стал постепенно различать слова детства моего, произносимые нараспев дедушкой Фройкой у молитвенного пюпитра. Слова из первой книги Моисеевой. Немыслимые для этой чудной сторожки. Для этого дикого края. Слова...
"И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.
И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его, мужчину и женщину сотворил их.
И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся на земле".
Я вышел из непонятного транса - не мантры же читал! Ощупкой помассировал веки, поднял глаза на Старателя. И как бакенный огонек в тумане, приметил плавное, ритмично организуемое скольжение по воздуху его руки: будто бы дирижирует он мною, акцентируя внутренний оркестр на музыкальных фразах, прежде машинально проходящих мимо сознания.
"Сотворил его, мужчину и женщину ..."
Отсюда - следствие: Адам, образ и подобие, был до появления Евы мужчиной и женщиной, соответствовал внешнему обличию Бога. И лишь потом, удалив из себя женское начало, принял иной, не сходный близнецово со Всевышним облик.
Не зря же, вкусив плодов с дерева познания добра и зла, застеснялся измененной своей наготы. Она отличала е г о от Всевышнего. И жену его Еву. А соединение их вновь в одно неразъемное целое стало уже физически невозможным. Но оно происходило. Происходило у человеческого зародыша. В материнской утробе. И на недолгий срок. Пока пол ребенка полностью не сформируется.
Еврейские мудрецы утверждают: в зачаточный период жизни младенец знает всю Тору наизусть. Но, рождаясь, забывает ее тотчас.
Ангел-акушер, принимая малыша в подол, ударяет его двумя пальчиками поперек губ.
И - все!
Младенец забывает Тору.
Чтобы учить ее заново.
С детского возраста до глубокой старости, вплоть до ста двадцати конечных лет.
А на месте удара, над верхней губой, под носом, образуется продольная ямочка, памятный следок соприкосновения с ангельскими пальчиками.
- Что скажешь?
Я молчал. Что я мог сказать Старателю, не понимая происходящего?
- Выпьем? - сказал я, не понимая происходящего.
Таежник разлил по стопорям.
- А хлебушка не найдется? - сказал я, не понимая происходящего.
- Ишь чего захотел... Хлебушек в лесу не родится. Дикий угол! - на сто верст ни одной живой души. Только что разговоры разговаривать с Богом... А с приходом царицы субботы... тогда... с шабес-гоем, с мохнатым Михаем-боцманом. Дичью кормимся. От дичи и дичаем. Будем!
И он, резко выдохнув, опрокинул стопарь. Я последовал его примеру.
На глаза мои навернулись слезы. Не от забористости питья, от жалости к себе. Я смахивал их тыльной стороной кисти, пережевывал дымовой душок мяса и - "дичью кормимся, - бормотал, упиваясь бывалостью, - от дичи и дичаем..."
- Не сотвори себе кумира, - сказал Старатель.
- Из дичи? Дичь!
- Не из дичи, из человека. Теперь тебе понятно - почему человек никогда не может стать Богом.
- Трудно быть Богом, - вспомнился мне еще один популярный пароль нашей молодости, уже не киношный, литературный, из Стругацких.
Но и на него Старатель не отреагировал: не из тех он времен.
- Не трудно, а невозможно. Для того, понимай, Бог и разделил человека. На мужчину и женщину разделил их - человека. Чтобы - без соблазнов! Хотели по-человечьи, нате!.. Богу Богово, а вам... "Плодитесь и размножайтесь!"
- Таежный синдром?
Старатель помешкал, не воспринимая в высокой отдаленности сарказма из реальных миров.
- Синдром.., - помедлив, собрался с мыслями, отразил атаку. - Синдром - штука Иерусалимская. Это там, в граде Давидовом, человек представляет себя то Христом-избавителем, то непорочной мамой его. А здесь?.. Зачем здесь Мессией нарекаться? Кого здесь спасать? Зверье да зверье! Здесь с Богом общаться, о Боге думать. Здесь, и только здесь, ты наедине с Ним. В тайге и, наверно, в пустыне.
- А чувствуется?
- Что?
- "Наедине"...
- Чувствуется.
- А двуполость?
- О чем ты?
- Ты, случаем, не гермафродит?
- А-а, дошло-докатилось, куда клонишь. Не тот курс держишь, "мастер". Право руля! Иначе на рифы сядешь, голожоп ты Роденовский. Не в сегодняшней двуполости дело. Так что гермафродитов просим не беспокоиться и не примерять Божьи одежки. Дело в элементарном. Я бы сказал, в элементарных частицах, этаких небесных токах жизни. Проще, в химии...
- Электрофикация плюс химизация всего Советского Союза! - торжественно провозгласил я, и словно с Мавзолейной трибуны кинул в игру третий пароль, Хрущевский, писаный золотом на кумачовых транспарантах памятной семилетки.
И опять без толку.
- Что? - переспросил Старатель и не стал дожидаться ответа, махнул рукой, приняв мои слова за пьяные бредни. - Как тебя вразумить? Представь себе, у Всевышнего и Адама, сотворенного по его образу и подобию, был один и тот же набор химических элементов. Когда же Бог вынул из Адама ребро и создал из него Еву, он перенес в чужое тело часть образующих Божью сущность элементов. Двум телам никогда не соединиться в единое целое. Хотели быть человеками - будьте. Но не пытайтесь стать Богом. Человеку по этой раскладке никогда не стать Богом. Человек! "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты, и в прах возвратишься". А теперь вместо всеохватного "человек" поставь любое, пусть самое крутое имя. Рамсес... Нерон...
- Чингис Хан...
- Наполеон...
- Гитлер... Сталин...
- Продолжим?
- Лекция?
- Обстоятельные размышления. О человеке... о сути его, взятой Богом из праха.
- Но ты ведь моряк, не философ, не богослов.
- Штурман я, дурья ты башка! А штурман - сын астрономии. А астрономия - мать всех земных и небесных наук. От философии до богословия. Понял? Понял и утрись! Я - астроном! Не придурок пристеночный из каботажников - ас! А что ты еще хочешь от штурмана? Чтобы он в земле копался? На бережку? И ничего дальше своего носа не видел? Как крот? Я не крот, паря! Я штурман! Штурман от Бога!
Я ничего не хотел от штурмана. От Бога он, или нет, мое дело - сторона. Ясно выставлялось, в особь через пустой стакан, Старатель завелся, и теперь не угомонится, пока не выложится по полной. Он и выкладывался, ритмично постукивая кулаком по столу, будто гвозди вбивал в глухо звучащие бревна.
- Будем знакомы, паря! Ленинградское арктическое училище - "любить и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца!" Последний предвоенный выпуск! Практика в Заполярье. Распределение в Ригу. На "Эвероланду". Для укрепления, позвольте доложить по форме, латвийского торгового флота. А чего его укреплять? В морской республике флот всегда в наличии. Моряков - да! - не доставало катастрофически. Кого посадили, кто в бегах, кто в загранпортах схоронился, и ни в какую назад. Суда у причалов, в доку, а экипажей - херушки вам, братья славяне! Ищи-свищи-вертайся, не солоно хлебавши! Это потом, после войны, каюк материальной части - на нулях стояли. К сорок шестому - не вру! - весь латышский загранфлот состоял из шести допотопных сухогрузов. И каждый - морская легенда. Дай Бог, памяти... "Эвероланда". "Бирута". "Турайда". "Даугава". "Гауя". "Илга".
- Пятерка!
- Подожди, "Латвийский моряк"! Тебе - чо? - собственная история не по разумению башки?
- Почему же? И мы - умы: "Эвероланду" тогда и переименовали... в сорок шестом...
- Ну да! Хвалю за службу, салаги Рижского залива! А теперь держитесь, уважаемые, за животики! Вытаскиваю подробности из шлямпенции мага и фокусника! Штурмана дальнего плавания Александра Вовси! Слушай, "мастер", будет интересно. - Старатель опрокинул еще один стопарь, для красноречия, должно быть, и приступил к своему забавному рассказу, ныне вряд ли кому-то известному. - Стояли мы тогда, в сентябре-ветровее, на рейде Бергена... У берегов Норвегии... Нам предстояло влиться в караван судов, буксирующих огромный плавдок в Арктику. Ожидаем их прибытия, и вдруг - на тебе! - наш "маркони" Лешка Седов принимает депешу из пароходства. Мамочки-любы! - правительственное решение: "Эвероланде" где-то на самом их ЦеКашном верху выдана новая ксива. "Янис Райнис". Знаешь, в чью честь?
- А то! Райнис... Аспазия... Сам когда-то, в литобъединении "Молодежки", у Виктора Андреева, переводил их стихи.
- Во-во! Ты переводил. А нам вы-во-дить!.. большими буквами!.. выводить его имя, нашего, стало быть, классика. С двух бортов. Не выведешь - идеологическое прегрешение, и косись на визу, как бы не отобрали. На наше "художническое" счастье, в экипаже был отличный парень, мастер на все руки. Сережа Семенов. Он и "рацухи" изобретал, и картины писал - марины, под стать Айвазовскому. Вызываю я его по судовой трансляции: "Матросу Семенову срочно явиться к капитану Томсону!" Он и является. Маленький, худенький, однако - по сложившимся не в нашу пользу обстоятельствам - спаситель команды. Эрих Янович ему и говорит - так, мол, и так... в кратчайшие сроки, значит... как лучшее свое полотно, значит... напиши наши новые позывные. И что? Спустили подвеску. С левого борта. Примостился на ней Семенов, и давай!.. Пишет-старается, красоту наводит. И... А вот тут-то и пришла пора держаться за животики, уважаемые салаги Рижского залива. Только он расписался "Райнисом" по левому борту, как с мостика раздалось: "С якоря сниматься!" К нам подошел арктический караван, и надо было уходить с ним в рейс. Надо, значит, надо. Кто спорит? Вираем{2} якорь, врубаем машину, "полный вперед!" И пошли... Правда, проскваживало нас зловещим юморком в этом плавании. По левому борту мы - "Янис Райнис", по правому "Эвероланда". Двусмысленность какая-то плавучая! Ничего подобного в истории флота не было. Могли и посадить. Но ничего, обошлось. Теперь приятно вспомнить, этому историческому казусу я курс прокладывал, вел его к арктическим льдам. Штурман! А штурман, как сказано, сын астрономии. А астрономия - мать всех земных и небесных наук. Я тебе по звездам и здесь, в тайге, курс проложу - хучь на золотые прииски, в Бодайбо, хучь на Ленское приволье.
Увлекся Старатель. Повлажнел взглядом, просматривая в коптящем свете ночников дымы над судовой трубой, а под ними контуры трудяги-парохода, частично разобранного ныне на музейные реликвии.
- Списали и твою "Эвероланду", - выдал я ему "похоронку".
- "Райниса" на гвозди? - поскучнел он лицом.
- Море - не литература. На море "нетленок" не сыщешь.
- По Гамбургскому счету выходит, я их всех пережил. И "Капеллу". И "Эвероланду".
- Шестьдесят стукнуло старушке, вот и баюшки-баю... Пенсионный возраст!
- Ну да, по родословной - 1908 года рождения...
9. Золотая жила Сибири
Живая история... Сидит она напротив меня, за столом, в меховой телогрейке. Сидит, слегка покачиваясь. Пьяная, понятно и собутыльнику, но, несомненно, живая. История! Опрокидывает граммульку и, запалясь, доказывает, смертью и жизнью, войной и миром, уже стократно доказанное.
- Штурман я, не придурок пристеночный - из каботажников! Я тебе курс между мин проложу! Не то что здесь... Здесь, по звездам... Да хучь в Киренск, хучь на Ленские прииски.
- Ленские охраняются.
- А что у нас не охраняется? Совесть? Честь?
- Золотая жила Сибири. Не найдена - не охраняется...
- И про нее тебе наворочали, "мастер"?
- Земля слухами полнится.
- Непутевые твои слухи, приятель. Они многих уже до могилы довели.
- Ты ведь жив...
- Я жив по другой причине.
- Секрет?
- Не расспрашиваю о жиле, вот и жив.
- Трудно поверить, Александр Маркович. По округе кто тут не рыщет. И все с молоточком, на всякий запасной. По камешку тюк-тюк: блеснет искрой золоченой? С лоточком вдоль речки. Водички зачерпнут, донный песочек размоют - блеснет ли искрой золоченой? А ты - здесь, в самом центре заколдованного круга. И - не расспрашиваешь. И молоточка, небось, нет? И лоточка, чай, не приобрел? Такая арифметика?
- Глупая твоя арифметика. Не всегда дважды два - четыре. И молоточек есть у меня, и лоточек пользую. Но о золотой жиле не расспрашиваю.
- И не ищешь?
- Не ищу.
- Не верю, как говорил Станиславский. Не верю, хоть побожись.
- Божусь.
- Так и поверил! Чем тебе еще тут заниматься? Высшие материи? Душеспасительные беседы с Всевышним?
- Не человеческое это занятие?
- Почему? Принимаю и приветствую. Но в осадок души выпадает: передергиваешь ты, штурман, передергиваешь, сын науки астрономии.
- Смысл?
- Вот его и не вижу! Запереться в глуши? без людей? и вести в одиночестве разговоры с Всевышним? Нет!.. Чтобы не сойти с ума, необходимо чем-то заниматься. Реальным. Имеющим конкретную цель. Это не охота для пропитания. Это... Штурман, куда на сей раз курс прокладываешь?
- Неймется вам эта золотая жила. Допытываетесь, допытываетесь. Уймитесь!
- Ее ищешь?
- Не ищу.
- Люди... геологи, старатели... ее ищут - надрываются, а ты...
- Мне ее искать без надобности.
- Уже и человеком себя не считаешь, штурман? Окончательно переименовался, как "Эвероланда", по приказу свыше?
- Отчего же, человеком себя считаю. Но искать мне жилу без надобности. И расспрашивать о ней тоже. Я сижу на ней, сплю на ней, греюсь от нее. Разуй глаза, хлопец. Жила эта - вот здесь, подо мной протянута, через подземные мои коммуникации.
- Чего-чего? Заговариваешься!
- Положим, не заговариваюсь. Если я не в Кремле, так у меня и подземных коммуникаций - никаких? Ошибаешься! Пыточных камер не держим, а подземные сооружения... Есть у меня и такие, подземные. Правильнее предположить, пещерные... Но правильнее ли так предположить, ума не приложу.
- Не компостируй мне мозги! - возмутился было я. Но услышал:
- Имеющие глаза, да увидят! Говорил же, а ты ноль внимания, "мастер", - наклонившись, он вынул из короба с солониной, в котором я давеча так и не пошуровал, ноздреватый самородок, величиной с голыш, и положил его на стол, рядом с моей фляжкой. - Дарю! Твой напиток богов того стоит!
Я пододвинул к себе металлический камушек медового отлива. "Увесистый", оценил, взвешивая его на ладони. На зуб пробовать не стал, чтобы не вызвать иронической усмешки. Другого способа проверки, кроме "зубного", не ведал по наиву душевному: даже обручальным кольцом еще не обзавелся. Впрочем, и об этом способе, самом распространенном у пиратов и менял, имел иллюзорное представление, почерпнутое из фильмов и книг.
- И много у тебя? - спросил у Старателя.
- Свое - карман не тянет, - неопределенно ответил он.
- Настоящее?
- Проверь, коли не жаль глаза... Там проба, на обороте. Царева. Петровской эпохи.
Я послушно, под гипнозом иррациональной ситуации, повертел самородок, ища рифленое тиснение. И смущенно зашмыгал носом, раскусив с опозданием розыгрыш. Досадуя, скоропалительно искал возможности отыграться. Вспомнил о целительной медали, подвешенной ко лбу. Снял ее, сравнил с самородком. По цветовому окрасу - сходны, по весу - почти... Положение обязывало выглядеть трезвым. Выглядел ли? - без понятия. Но голос, по напрягу, вроде бы трезвости еще не потерял. Вот этим трезвым голосом я и стал уличать Старателя. В чем? В том, что у трезвого должно быть на уме.
- Стало быть, медали чеканим?
- Ну-ну...
- Сувениры таежные...
- Зачем?
- На продажу.
- Кому? Михаю мохнатому? Экая невидаль, таежные сувениры! Ему мясо подавай на зуб, не золото.
- Мне тоже, - признался я.
- Тогда закуси, - Старатель пододвинул ко мне тарелку с мочеными в каком-то кисловатом соусе фруктами-дичками, похожими на антоновку, и пояснил: для выправления извилин - в самый раз. Проверено на себе, помогает.
Я закусил. Удовлетворенно кивнул. И подмигнув как заговорщику, затянул:
- И яблочко-песню держали в зубах...
10. Под пятой дядюшки Страха
Старатель в запале от водки и одиночества, а может быть, от неосторожного моего замечания о необходимости чем-то заняться, конкретным, целевым, чтобы не сойти с ума, наслаивал фразу на фразу. "Вначале было слово", повторял как присказку, оглаживая бороду, и говорил, говорил... Прорвало...
Говорил в охотку, словно открывал передо мной мир и н ы х слов, потаенных прежде во внутренних монологах. И я чувствовал: все, что он говорит, мне знакомо, вернее, должно быть знакомо, близко по ощущению, но как бы в сиюминутности бытия, в мельтешении будней забыто.
При этом четкие, запоминающегося рельефа слова не оседали в мозгу. Проскваживали его и улетали в космос, откуда, видимо, и приходили. Что оставалось в памяти? По памяти и привожу...
Вначале было слово...
Каждый человек в кругу людей, где бы он ни был, где бы ни служил, ни кормился, находится под прессом Страха. Ибо - в кругу людей! - он нуждается в ответной реакции себе подобных на свои поступки, ждет одобрения или нарекания.
Он не освобождается от страха, когда идет на доклад к начальству или, наоборот, принимает доклад подчиненного.
Не освобождается от страха, когда поднимает в атаку роту или, наоборот, приказывает ей залечь и окопаться.
Не освобождается от страха, публикуя свои произведения в самых престижных журналах или, наоборот, сжигая их - изданные книги, рукописи ли - в печке.
Не освобождается от страха на самой высокой ступеньке пьедестала почета или, наоборот, при первых шагах в мир олимпийских надежд.
В человеке - потребность в управлении ситуацией и желание заручиться помощью влиятельной силы. А это все - ожидание, потребность, одобрение, нарекание - бесчисленные дети дядюшки Страха.
И кто бы он ни был, человек - генсек, премьер, председатель, директор, маршал или генерал - дети дядюшки Страха его не покинут. Он всегда пребывает в ожидании ответной реакции и потребности в одобрении совершенных им поступков.
Вначале было слово...
Даже Сталин, и тот жил по этим человечьим понятиям. Потому и выработал свои, бесчеловечьи: снимать головы, не дожидаясь ответной реакции на свои поступки.
Семинарист по образованию, он ведал, что творил и знал превосходно: та реальная сила, какой обладает генсек, премьер, председатель, директор, маршал или генерал, улетучивается из этого, внешне одухотворенного воздушного шарика, вместе с потерей кресла или эполет.
Знал и действовал соответственно, ползая, как не трудно догадаться, в ногах у дядюшки Страха.
Одно утешение - и он!
Вначале было слово...
Жить среди людей - это гноиться в вечном плену у дядюшки Страха. В ожидании реакции на поступки, одобрения или нарекания, не говоря вообще о чем-то куда как более серьезном и грозном.
Правда, древние еврейские методики, породившие и многие прочие из дошедших до наших дней, утверждают: соединение с Высшим "Я" приносит человеку исцеление от этого психического кошмара. С о е д и н е н и е. А как его достичь? Только благодаря открытию в себе самом истинного своего "я", порожденного от "Я" Всевышнего.
Истинное свое "я" - дух животворящий, часть той вселенской души, разбитой по изгнанию Адама из рая на тысячи мелких осколков. И теперь в каждом из нас по неприметному зернышку - мизерная пыль от некогда великой души, дарованной на заре времен нашему допотопному предку.
Не оценил он, а раскаиваться нам. Но не будем о Каббале.
Вначале было слово...
И кажущаяся немота окружающей его природы.
И человек, предназначенный для обретения самого себя в природе и природы в самом себе.
Человеку, как и встарь, надо настраиваться на восприятие живой природы.
Дабы, проникнувшись ею, обильной и щедрой, не утерять дарованное Свыше внеземное совершенство: живородное сочетание неограниченного в мощи, бесконечного в изменениях, но якобы бездеятельного ныне разума, с активным, индивидуальным - собственным. И отразить его в праве на выбор. Ибо право выбора - это отражение воли Всевышнего в человеке, разительно отличающее гомо сапиенса от животного. Право, полученное прямо от Создателя. И позволяющее созидать все, что только душа пожелает.
Не сотвори себе кумира, человек!
Вначале было слово...
И оно, изначальное, дойдет до тебя, человек, где бы, в каком далеке от людей ты ни находился. На арктической льдине. В тюремном изоляторе ГУЛАГа. На олимпийском помосте. За писательским столом. В таежном зимовье. В море, на суше и в воздухе.
Умей абстрагироватся, уходить в себя, настраивать голос Внутренний на голос Внешний.
Умей воспринимать одновременно - Его, природу и себя.
Как писал Франц Кафка: "Вам не нужно покидать собственную комнату. Продолжайте сидеть за своим столом и слушать. Вам не нужно даже слушать, просто ждите. Вам не нужно даже ждать, просто учитесь спокойствию, неподвижности и уединению. И мир свободно предстанет перед вами в своем незамаскированном виде. У него не останется выбора, он в экстазе бросится к вашим ногам."
У мира не останется выбора.
У человека, от Всемогущего, право выбора остается всегда.
Его право выбора отражает волю Всевышнего
Не сотвори себе кумира, человек!
Вначале было слово...
11. Секретный код человечества
Какая-то странная, шелковистая по восприятию тишина, позволяющая прислушаться к самому себе и звездному небу, установилась в обители Старателя.
Чувствовалось, по всему чувствовалось, настраивается она, тишина эта небесная, настраивается - живое существо, не иначе! - на нас, своих собеседников, и вот-вот, уловив, как по камертону, верную ноту, вступит в нас из своего вечного безмолвия.
- Так ты мне веришь, "мастер?" - с придыхом, ощущая колебания воздушной паутинки, спросил у меня Старатель.
Он пододвинул к себе целительную медаль с таинственной гравировкой по окружности. Поставил ее на ребро и ритмичным постукиванием по столу стал отгонять заполняющую сторожку тишину.
Будто включил метроном, будто начал отсчет времени. Но ведь не в космос летим! И не держим палец на кнопке "Пуск".
Однако...
"Пять"... "Четыре"... "Три"...
Отсчет! Идет отсчет! Отсчет чего?.. тишины?..
Позвольте, что за ерунда, какой отсчет у тишины? Тишина - сама по себе! Или она есть, или ее нет! Какой, к черту, отсчет?
"Два"...
"Один"...
"Он сказал: "поехали..."
- Так ты мне не веришь? - допытывался Старатель. - Не веришь, паря... Вижу по глазам.
- Верить либо не верить - это тоже... - выталкиваясь из засасывающего воздуха вечности, я собирался с мыслями.
- Право выбора?
- Право, Александр Маркович. Отражение воли Всевышнего.
- Вот мы тебе, паря, сейчас и проведем экзамен на право... Не лыбься, не по уголовному праву! На право - быть или не быть.
- Ту би о нот ту би... Быть или не быть - вот в чем вопрос, перевод Бориса Леонидовича Пастернака.
- Окстись, Гамлет! Меня, штурмана загранплавания, упражнять в английском?
- Окстился, Шекспир. Приступай к новой своей трагедии. По местным метеосводкам, сухостой - благодать для божественного огня. Не то что - вызнобень туманного Альбиона.
- Кончил?
- Кончил.
- Тогда откупорь уши и слушай.
- Я уже откупорился, друг мой, как поллитра. "Тук-тук."- "Кто там?" - "Сто грамм!" - "Войдите!" - и ловко плеснул обжигающее молочко из-под бешеной коровенки в рот. - Я - весь внимание, приятель.
Старатель усмехулся. Наблюдая за шаловливым постукиванием ногтя по стакану, повторил за мной: "Кто там?" Вобрал в себя питие долгим глотком, утер губы рукавом телогрейки и сам себе с горечью ответил: "Двое с винтовкой, один с лопатой. Расстрельная тройка".
- Э, нет, так мы не договаривались, божий человек.
- Вот об этом и пойдет речь, "мастер". О праве быть или не быть божьим... Нет, не человеком, а созданием, точнее будет...
- Тут, как раз, и права никакого. Создал и создал. Запамятовал? По образу и подобию.
- А потом отделил кость, не лишнюю, заметь, от грудины... По праву личного выбора. Отделил и сознательно - с о з н а т е л ь н о! - нарушил целостность замысла. Перенес какую-то незначительную, но важную для целостности замысла, часть человека на другой объект. Хорошо, что не на кикимору какую лесную. И - бац! - девушка. Красивая. Умная, но не совсем...
- Малоумная, - подсказал я, принимая игру Старателя, свойственную практически всем, кто на долгий срок перевоплощается в Робинзоны и, противясь гипнозу одичания, естественным образом становится на своем необитаемом острове Богоискателем...
- Поправка на румб принята, - согласился таежник. - Малоумная, но влюбиться можно. И совокупиться без долгих и неуместных ухаживаний. И с попутным удовольствием продолжить род себе подобных. Подобных - уже себе, не Тому, чьим образом был сам, день назад, до разделения, час назад, до совокупления. Дошло, "красная профессура"? А теперь подумай за чаркой, паря. Что мы имеем?
- А что?
- Размышление...
- Что имеем, то и возьмем. Размышляй, Александр Маркович. Подходим, получается, к самому интересному.
- Получается - да. Самое интересное: на беспредельном уровне познания живое способно творить из неживого - хоть из праха земного, хоть из ребра. Живое - это как бы набор каких-то молекул, химических соединений. Проще, формул. Человек - набор своих формул...
- Крокодил - своих...
- Вот у меня, в углу, бивни мамонта...
- Бережешь для науки? Облысенкованная наука тебе воздаст!..
- Не для науки. Для напоминаний о ней, "мастер". Напоминания такие: вот тебе мертвая кость, а вот и животина ходячая. Вот тебе кладбище, а вот тебе и Судный день. И мертвая кость обрастает по повелению Свыше живой плотью.
- И вперед с песней!
- Песню отставить! - посуровел Старатель, подражая ротному старшине. - Не перебивай, "мастер". Выходим к самому главному. Человек - не просто венец творения. Человек - это то, что мы представляем о нем из прошлого и настоящего. И то, что разовьется из него в будущем. Яйцо ведь не представляет, что станет курицей.
- Иногда и змеей...
- Поправка принята, - засмеялся Старатель, снизил уровень "серьезности" своих доводов, чтобы не переусердствовать в наукообразии, несколько комичном при свете ночников и под аккомпанемент тявкающего на психику зверья. - Но вернемся к нашим баранам... Дело в том, что существует два вида человека. Нынешний, а в его потенции - и будущий, чуть-чуть измененный. Условно скажем, на то самое ребро, вынутое на заре истории. Как я догадался, человеку достаточно вернуть то самое ребро, вернее, составляющие его какие-то образования, химические ли, биологические, и он становится Богоподобным. Вернуть или не вернуть - это и есть Гамлетовское "быть или не быть", а в высших сферах - "право выбора".
- Доказательства, Вавилов? - Я взял алюминиевую фляжку и демонстративно, поплескивая подле уха, покрыл ее тускло звучащими щелбанами. Разлил, чокнулся с "дерзновенным мыслителем, открывателем новых путей". Выпил. И, дурачась, повторил: - Доказательства? А то... не будет собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля родить.
- Будет, будет, не сомневайся. Теперь уже будет... точно!
- Доказательства? - не унимался я, балдея от дикости всего происходящего.
- Вот доказательство, Ломоносов, - в копке пальцев Старатель держал таинственную медаль. - А теперь выпьем.
За обильным питьем-разговором выяснилось: надписи, правильнее, кодировки знаков, идущие по окружности на обеих сторонах медали, не идентичны. Разнятся неприметно, всего на один знак. Его, единственного, не достает на тыльной стороне медали с изображением нашей планетарной системы и, следовательно, земного человека.
Выходит, добавочный знак, абсорбируясь в биологической стурктуре, делает земного человека ровней - образом и подобием - неземного, помещенного на противоположной стороне медали - над скоплением чужих космических тел.
Ситуация, как со знаменитой фразой - "казнить нельзя помиловать". В руках секретный код человечества. И дополнительная к нему - внеземная по происхождению - запятая. И чтобы "хотели как лучше, а получилось как всегда" не смущало незрелые по трезвости умы неумолимой логикой, визуальная инструкция к ней: куда, махонькую, поставить, дабы выглядеть в глазах Всевышнего грамотным. Иначе по глупости и извечному богоборчеству воткнут запятую после слова "казнить" и подготовят себе незапланированный апокалипсис.
С этим, вроде бы, ясно. Полная неразбериха с другим. Из каких сибирских руд добыть ее, хреновину эту, в каких доменных печах выплавить ее, штуковину Божественного замысла? Не указано. Не задокументировано. Печатью не скреплено. И слямзить по привычке не с чего - не "берданка" - "трехлинейка" образца 1891 - 1938 годов, не фронтовой немецкий мотоцикл "БМВ" - отечественный тяжеловес-самодур "Урал", не американский пистолет-пулемет Томсона, принявший в ходе Великой Отечественной облик автомата ППШ..
- Откуда у тебя эта медаль? - спросил я, странным образом усекая, что ответ таится в Риге. В Доме Петра Первого, где в россказнях о потусторонних явлениях царевых людей и в иллюзорных кошмариках реальных столкновений с петербургской знатью семнадцатого-восемнадцатого веков интенсивно проходило мое довольно нескучное детство.
- С камзола Петра Первого.
- Рига, Шкюню семнадцать, да?
- Хвалю за службу!
- Чего там хвалить? По понятиям! Квартира шесть, Александр Маркович.
- С выходом на чердак?
- Она самая!
- Значит, соседями будем?
- С пятьдесят восьмого.
- Э, нет. Не совпадает. Я до пятьдесят третьего. Потом - в бегах...
- А до побега? Этажом ниже? Там, где апартаменты Петра и Меншикова?
- Точно, глаз - ватерпас!
- Не глаз, а ухо. Слышал-слышал о тебе. От Степки. От Петечки. От тети Маши. Застеночные твои...
- Как же, помню... помню... Пили, бузили... Все им царь Петр по праздникам мерещился. Грозился прийти на октябрьские и запереть в комнате с пустыми бутылками. Этакое, мол, изобрел на том свете наказание. Но... Их еще не было, когда я въезжал. Они послевоенного заезда, под салюты, когда латышей русили. А я... Я к жене - под бочок, еще до войны. Это потом нас уплотняли. А тогда... Нет, не ей, маме ее по наследсту, ну и папе, конечно, дом принадлежал. Вселился, гляжу - бля! музей на дому! И нате вам, без таблички - "руками не трогать".
- Как это коренному питерцу в музее - и без таблички "руками не трогать"?
- Твоя правда, "как"? Тогда и тиснул медаль. Нашейная-нагрудная, на цепочке... А на ней - магендавид. Наш, правильный. Каюсь, не устоял я перед щитом Давидовым. Амулет все же, как ни кинь! Таки-да! меня уберег... амулет!.. А жену, дочурку новорожденную... И не говори!.. Они из Риги не выбрались. В гетто, и концы в воду, либо в огонь. Утопили, говорят, в Даугаве. Сгорели, говорят, в синагоге. Поди разберись. Я на "Эвероланде"... А они... Фотокарточки... Да вот медаль эта... На цепочке от нее дочурке погремушку подвешивал. Попугайчика. Она еще ни ля-ля-ля, а он, подлец... Вспомню, "мастер", плакать хочется. Так что Петр пусть на меня обиды не держит. Зачем русскому царю магендавид на камзоле? Шпага, ботфорты - чин по чину. А медаль?.. Сам себя наградит! Там же, там на медали, думалось под ажиотаж, там еврейскими буквами писано... Может, одновременно со скрижалями. На горе Синай. И одной рукой. Его! Божьей! Помнишь, по Библии? Когда сходил Моисей с горы Синай... Помнишь, со скрижалями? После сорока дней и ночей пребывания Там?.. Помнишь, что случилось с его лицом? Оно светилось...
- Ну?
- А ведь от медали тот же эффект. Светишься. Будто тем же огнем она пропитана, что и Моисей.
- Даешь! Теперь догадываюсь, зачем ты себе кликуху новую взял - "Длань господня".
- Опять не веришь? Что ж, друг ты мой, маловер, поглядись в зеркальце...
- ? - вопросительный знак повис на моих губах, мочки ушей вспыхнули. Я машинально обыскал карманы. - Зеркальце... Где зеркальце? У тебя, случаем, есть зеркальце?
Зеркальца под рукой не оказалось. И я мало-помалу потянулся к выходу из нокдауна. Все же боксер... Мне ли терять самообладание, если мой язык не к носу привязан?
- То-то, - начал лепетать, подбирая слова, - то-то потом Петр доискивался лихого охотника до чужого добра. По ночам являлся, пугая усами и глазищами навыкате: "Лихоимца мне! Лихоимца! Четвертую нечистого на руку засранца!" Ей бо! Лично я свидетель. Да не просто свидетель. Он меня все донимал-донимал... И Меншиков... На него - профи по этой части! - подозрение падало. И Катерина... Тоже на нее падало. А на меня? Я маленький. Кто на меня подумает, пока не забеременеет?
- А что, камзол все еще на месте?
- На месте, на вешалке стоячей. По Гамбургскому счету, Александр Маркович, ты камзол этот еще не пережил. Ему износу нет. И ботфорты стоят. И шпага не колышется. А вот орденов - ни-ни. Говорят, и не имелись в наличии. А вот медаль была. Не простая медаль - не в золоте дело. Чудная. С секретом. Мерцала, по словам очевидцев, по ночам, когда чувствовала доброго человека. И чего-то показывала, как кино..
- Все правильно, - сказал Старатель. - Показывает. Такое кино подчас показывает, что... Насмотришься еще. От сотворения мира и... Иногда мысль складывается, а не вмонтирована ли в нее съемочная камера? Фиксирует все - чистый Голливуд! Потом туман какой-то напускает, и сквозь туман показывает.
- В какую цену билеты на сеанс? - попробовал я пошутить, но не получилось, пресекся голосом.
- А в какую цену жизнь, "мастер"?
- Не понял.
- Вот и я не понимаю. Но скажу тебе одно: какая-то мистическая связь по этим картинам прослеживается между Питером и Иерусалимом. Не знаю, какая. Но будто бы Мессия придет в Иерусалим из Питера. Бред сивой кобылы, скажешь. В пятьдесят третьем, когда Питеру две с половиной сотни стукнуло, крутило мне тут такое кино, закачаешься. И все про Питер, от начала. Про Петровский домик, наводнения, мор людской, неисчислимый. И все про Иерусалим, от Давида. И про цвет ума его, и про кровь предательства, и про запрет Господа - на закладку Храма. И все про Мессию. А что да как не понять. Мистика! Однако чем-то надвременным соединены эти два города. Между собой. И во мне. Я ведь с Невских берегов. И куда бы ни шел, все туда... все туда прихожу. Чаще - в воображении...
- И у меня, - сознался я, - какая-то странная, почитай, тоже мистическая связь с Питером...
12. Дар Соломона Мудрого
- Эта медаль - наследие царей, - говорил Старатель. - Израильских, африканских, российских. Поверье гласит... Но лучше... лучше... Сначала, давай откроем Библию... Страница триста семьдесят три... Да куда это повернуты твои глаза, "мастер"?
Знойное солнце купалось в зените. В резких перепадах света и тени мощеная камнем дорога втягивалась под арку Иерусалимских ворот. Верблюды шли чинно, вереницей, важно оттопыривая губу и покачивая навьюченными на горбы тюками. Гортанные выкрики курчавых всадников созывали любопытных мальчишек с ближайших улиц. "Куши! Куши! Африканцы! - восклицали они. - Кмо эц шахор! Как черное дерево! Леан отем? Куда вы? Ле Шломо амелех? К царю Соломону? Бой! Бой итану! Анахну гам лешам! Идем! Идем с нами! Мы тоже туда!" И верблюды, послушные указке, доверчиво сворачивали за мальчишками к резиденции Соломона Мудрого...
- Убедился? - донеслось до меня словно спросонья.
- Что? - не понял я.
- Убедился?
Я не понял Старателя снова.
- Страница триста, говоришь?.. Какая, тридцать?.. Да ну тебя! - я вяло отмахнулся.
Где возьмешь тут Библию? И чего ее открывать? Она и без того открыта на нужной странице:
"Царица Савская, услышав о славе Соломона во имя Господа, пришла испытать его загадками.
2. И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями и великим множеством золота и драгоценными камнями, и пришла к Соломону, и беседовала с ним обо всем, что было у ней на сердце.
3. И объяснил ей Соломон все слова ее, и не было ничего незнакомого царю, чего бы он не изъяснил ей.
10. И подарила она царю сто двадцать талантов золота и великое множество благовоний и драгоценные камни, никогда еще не приходило такого множества благовоний, какое подарила царица Савская царю Соломону.
13. И царь Соломон дал царице Савской все, чего она желала, и чего просила, сверх того, что подарил ей царь Соломон своими руками. И отправилась она обратно в свою землю, она и все слуги ее".
Солнце, обжигаемое золотоносным свечением Храма, стлалось у Масличной горы. Удлиненные до человеческой фигуры тени от деревьев ложилось под копыта верблюдов. Чинно и спокойно, с осознанием величия исполненной миссии, двугорбые великаны проходили под аркой Иерусалимских ворот и вступали с мощеной дороги на грунтовую, на ту, что вначале широка и приметна, потом, на пути к горизонту, сужается и мало-помалу превращается в тропу. Но не в обычную - тропу, проложенную в вечность. Ибо туда, в вечность, и везли корабли пустыни свой бесценный груз, тайный дар Соломона Мудрого царице Савской...
- Убедился?
- Что? - не понял я.
- И сейчас не убедился?
- О чем ты?
Я недоуменно смотрел на Старателя. Вернее, мне предсталялось, что недоуменно. Его я почти не различал в пьяном тумане... Белесые обводы тела. Раздвоенность лица. Левое, омоложенное, будто вырезано в виде круглого медальона Коненковым на входной двери в рижский Дом Петра Первого. Второе, осеребренное от бровей до кончиков волос, чеканным щитом приклепано Бецалелем к вратам в иерусалимскую Башню Давида. А между двух лиц, на подвесном мостике, как бы в центре мира, - вереница верблюдов. Подвесном? В центре мира? Между?.. В центре мира, на подвесном мостике между Домом Петра Первого и Башней Давида...
- Убедился?
- Что?
Я еще ни в чем не убедился. В дремотном состоянии трудно в чем-либо убеждаться. Инерция воли, инерция духа, инерция скольжения разума.
Меня томило желание думать и анализировать.
Поразмышляем-посудачим? - думал я по инерции.
Царица Савская получила от царя Соломона нечто сверх того, что он подарил ей своими руками.
Что?
Что, по версии хронистов прошлого, Отец земли Израйлевой, хозяин несметных сокровищ, способен дать сверх того, что подарил своими руками?
Наследника!
Ничего иного от мудрейшего в мире обладателя семисот жен и трехсот наложниц и не искала для короны царица Савская. Восток, сознавала при закладке династической линии, - дело тонкое. А где тонко, сознавала, там, на Востоке, в отличие от Запада, не рвется. Там тянется-тянется нескончаемой нитью сквозь века и страны. Тянется из Иерусалима, от брачного ложа, и дотягивается до Аддис-Абебы, а оттуда до Парижа, Лондона и Москвы, еще не существующих в проекте.
Сознавала она правильно, подтверждением тому наследники семени Соломонова - ее сын, внук, правнук, пра-правнук и... И сколько веревочке не виться, но на конце ее обязательно отыщется Хайле Селассия Первый.
Прямой потомок царицы Савской и царя Соломона Мудрого, уступающий, правда, в умственном развитии своему знаменитому предку, король Хайле Селассия Первый приехал как-то в Москву с дружеским, надо полагать, визитом. Здесь он, не вникая в смысл и суть классовой борьбы, выставлялся перед Кремлевскими антисемитами своим... Чем? Своим горделивым родством с еврейским царем.
Выступая перед камерой, Хайле Селассия Первый упомянул в студии о дарованной его целомудренной пра-пра-прабабушке отличительной медали Моше-рабейну, свидетельницы получения Десяти Заповедей, заполнения скрижалей Откровения огненными письменами и переговоров еврейского пророка со Вседержателем.
Была ли она выдана Моисею на горе Синай, либо прежде, при первой встрече с Господом, из неопалимого куста, и была ли при нем, как и посох, ставший змеей, во дни борьбы с фараоном и десяти казней египетских - это неведомо. Но доподлинно известно: не человечьими руками явлены люди и звезды на ней, на двух магендавидах, симметрично, по обе ее стороны. Ибо сказано было на горе Синай: "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли".
Предназначена медаль, - излагал Хайле Селассия Первый, - для носителей царевой Давидовой крови, от сына его премудрого и дальше, до Мессии двадцать первого века, избранных по уму и сердцу, из рода в род. Но утеряна, считай, за три столетия до сегодняшнего дня. В одночасье с шустрым Абрамчиком Ганнибалом. Курчавый потомок Соломона похищен из дворцовых покоев неверными, в Константинополе выкуплен из рабства русским послом и подарен царю Петру Первому.
По причине отсутствия уворованной вместе с пацанчиком медали он, Властелин Эфиопии, не привез сию драгоценность в Москву и лишен удовольствия показать ее по телевизору. Чего нет - того нет... И многозначительно осклабившись, Хайле Селассия Первый добавил: но ведь и то, что имеется, не всегда покажешь...
Какой подтекст вкладывал этот чужеродный носитель голубой еврейской крови в свое, кстати очень доступное разумению партийных толкователей зарубежного языка, притворное сожаление?
Партийные толкователи нашли в подтексте хитрый еврейский смысл и расшифровали Кремлевскому руководству подтекст, с хитрым еврейским смыслом - одновременно. И те, посовещавшись, оставили его в штанах, и без последствий. Хотя не простили... В подтексте с хитрым еврейском смыслом углядели - намек... тонкий намек на толстые обстоятельства. Мол, даже располагая Моисеевой медалью "За штурм горы Синай", Хайле Селассия Первый не наградил бы ею товарища Брежнева, Леонида Ильича, пока еще героя менее знаменитого участка суши - всего лишь Малой земли.
Не его ли стараниями наследника Соломона Мудрого отлучили от власти? Перемудрил, братец-король!
Хайле Селассия Первый кончил дни свои под домашним арестом, чувствуя себя изгнанником в собственной стране. Кончил дни в одиночестве, так и не допетрив: почему идиомы амхарского языка в переводе на доступные идиомы русского столь сильно повлияли на его жизнь и благосостояние?
Он ведь имел совершенно иное в виду, не оскорбительное для дружеского советского народа, самого читающего в мире произведения классиков Марксизма-Ленинизма, когда говорил: "Но ведь и то, что имеется, не всегда покажешь".
Он имел в виду Ковчег Завета, да-да, тот самый, библейский, который путешествовал с Моисеем и его соплеменниками сорок лет по пустыне.
Как гласит предание, Ковчег Завета вместе с Моисеевой медалью был вывезен царицей Савской в Эфиопию, где, в глубокой тайне, не выставляемый на обозрение вороватого люда, и хранится по сей день - в одном из храмов.
Евреям это известно.
Эфиопам это известно.
Русским, вернее их партийным пастырям, это неизвестно.
Им неизвестно, а страдать, известно кому.
Из глубины телевизионного тумана выплывали в черном свечении зрачки Хайли Селассия Первого и, словно космические дыры, затягивали в стремительно вращающийся туннель. Сознание, не концентрируясь на мысли, с невероятной скоростью космического аппарата проносилось по антрацитному коридору и приземлялось в солнечном круге, по ту сторону шизофренического пространства. Иначе не скажешь, когда оглядишься - оазис, пальмы, эбонитового цвета служанки, король в тяжелых парчовых одеждах и легких сандалях на босу ногу, белесый переводчик в шляпе и парусиновом костюме, туфлях и галстуке...
Сидя на кушетке, у стола с восточными сладостями, Хайле Селассия Первый мученически всматривался, в поисках загадочной русской души, в текст Кремлевской, подаренной со значением книги "Арап Петра Великого". И ни фига там не видел!
Нет, чтобы преподнести, согласно протоколу, булатный ятаган с изумрудом на рукоятке, либо хоровод отглаженных и постиранных комсомолок, вручили художественное произведение. В придачу с толмачом. Толмач Вася, так себе, пухленький, сдобненький, еще из лейтенантов - не зачерствелых полковников, чести не прибавляет, но и не умаляет. А книга... не столько книга, сколько название "Арап Петра Великого" задевает династическое достоинство гордого абиссинца, пра-правнучатого племянника Абрамки Ганнибала, раба и крестника Петра, а по другой ветви раскидистого генеалогического дерева, поди, родственника и самого автора повествования А.С. Пушкина.
Не разобравшись с хитрыми подвохами короля африканской страны, омавзолеенные пиарщики всучили ему "Арапа" со скрытым наказом: Пушкин - это наше все! Следовательно, если бы Ганнибалкина медаль дошла до него по наследству, то сегодня мы с полным правом именовали бы его Мессией, а себя его апостолами, партийными, разумеется. И пусть в истории нет сослагательного наклонения, но в книге Пушкина всегда найдется место подвигу, нет не физическому, на уровне ать-два, а подвигу мысли. И совершить на досуге, в отключке от государственных дел этот подвиг выпало Вам, Ваше королевское величество. Книга - источник знаний! Читайте и выискивайте между строчек у Пушкина, куда задевал, бездельник, прадедовую медаль. А ведь задевал, непременно задевал, шельмец! Не по этому ли поводу похвалил себя в письменном виде: "Ай да Пушкин, ай да молодец!" И когда? Не в ту ли ночь, когда в 1828 году остановил свое быстрое перо на двадцать третьей строчке сверху от начала седьмой главы "Арапа"? Зачем остановил? Что ему, баловнику судьбы, не доставало? Сидел себе, посиживал в тихой благодати. При свечах и нянюшке Арине Родионовне. В Михайловском - усадьбе, пожалованной императрицей Елизаветой Петровной одновременно с рижским Домом Петра Первого прадеду по матушке Абраму Ганнибалу. В таких коммунальных условиях, пусть и без парового отопления, зато с паровыми дворовыми девками, мог бы и продолжить жизнеописание предка! Ан нет! Не пожелал. С неоспоримой очевидностью выходит: он сознавал, что делал. Сознавал: дальше, скатываясь в произведение вниз от двадцать третьей строчки, он обязан вывести дознание на след монаршей медали и раскрыть секрет ее местопребывания в наши дни. Сознавал, но долг перед Отечеством не исполнил. Остановил свое летучее перо и вернулся к "Евгению Онегину". Почему? Отчего? И что вообще "Пушкин - наше все" мог иметь против "все наше - Брежневу", буде Леонид Ильич удостоен отличительной медали Мессии двадцать первого века.
Так думал немолодой король, летя в пыли своих воспоминаний, всевышней волею Зевеса, наследник всех своих родных. Лишенный, однако, трона. Кремлевская книга покоилась на его коленях. И он, слюнявя пальцы, переворачивал страницу за страницей, пока не добрался до самой подозрительной.
- Читай! - сказал толмачу Васе.
- На каком языке?
- На родном!
- Изволите слушать?
- Ты, блин, трави по-русски, я, для проверки, по-амхарски. Мабуть, разночтения и отыщутся.
- Свят! Свят! Свят! - пробормотал под нос толмач Вася, - воистину свят! - не зарастет народная тропа, и весь он не умрет, а дух его в заветной лире пройдет по всей Земле великой и назовет его всяк-всячески язык, из Абиссинии - король, а из степей - калмык.
- Читай!
Толмач Вася, поерзав на кушетке, приступил к декламации.
- Произведение Александра Сергеевича Пушкина. "Арап Петра Великого". Писано в 1827-1828 годах прошлого века. Глава третья.
- Все верно. Поехали дальше.
- Читаю...
- Ну, сын человеческий?
- Итак... "На другой день Петр по своему обещанию разбудил Ибрагима..."
- Стоп! - сдержал Хайле Селассия Первый резвого своего толмача.
- Что? - искательно спросил он.
- Абрама.
- В тексте, господин король, "Ибрагима".
- В жизни Ганнибала звали Абрам.
- В книге Пушкин его перекрестил на Ибрагима.
- Почему перекрестил на мусульманский лад?
- Потому что существует правда жизни и правда литературы, - разъяснял толмач Вася поведенческие правила гусиного писательского пера. - По правде жизни литературного Ибрагима звали Абрамом, а по правде литературы истинного Абрама проще величать Ибрагимом, ибо пока эфиоп перекрестится, русский лоб разобьет.
- Кому? - переспросил, не поняв народной мудрости, король Хайле Селассия Первый, сам уже литературный образ.
- Знать бы - "кому!"... жилось бы легче. А так... так - кому-кому!.. кто под руку попадет.
И сгоряча саданул по лбу короля.
Смутился. Нахлобучил шляпу на брови. Присел сбоку от него на кушеточку. И тихими словами повинился.
- Русская душа - потемки. Заплутал, сидючи у вас на лавочке, ну и... Другие уже в капитанах ходят, а я...
Король развел руками:
- Издержки перевода. Писал бы Пушкин ясно - что? когда? где положена... И никаких забот. Медаль у Брежнева на лацкане, у тебя четыре звездочки на погонах. Но...
- И за что только дают им "классиков"? Ума не приложу!
- Ума и не надо. Читай дальше, авось и так допетрим... что? где? когда?
- Читаю. Итак, - поправил узелок галстука для усиления официальности в голосе. - Произведение Александра Сергеевича Пушкина...
- Слышали...
- "Арап Петра Великого"...
- Издеваешься, шлемазл?
- Никак нет! Так мне по формуляру положено. Я говорю - магнитофон запоминает. Точка!
- Точка?
- По тексту, господин король, точка. По смыслу - многоточие.
- Продолжай.
- Писано в 1827 - 1828 годах прошлого века.
- Как раз тогда, когда умер... Гойя...
- Какой гой я, господин король?
- Ты - рядовой, необученный. А он великий Гойя. Умер 16 апреля 1828 года. Испанский художник. Автор "каприччос", страшных фантазий больного воображения. Мабуть, меня изображал...
- До визита в Москву? Или после?
- Полагаю, после...
- В списках ваших приближенных - ни "до", ни "после" - не значится. Может, он и затырил медаль, Фантомас! По годам в самый раз! А мы ищи-свищи... выполняй распоряжение начальства...
- Читай, дурак!
- Нет приказов невыполнимых, есть нерадивые подчиненные!
- Читай!
- Читаю... Итак... Глава третья... строка вторая к низу.
- Куда?
- К низу... ну, к этому-самому.
- Понял. Продолжай, но не отвлекай меня девочками.
- Продолжаю, господин король. Итак... "поздравил его капитан-лейтенантом бомбардирской роты Преображенского полка, в коей он сам был капитаном".
- Кто кого поздравил?
- Царь Петр...
- Абрама?
- По вашей версии, Абрама, господин король.
- А по вашей?
- Опять еврей обошел русского. Не успел из Франции в Россию приехать, и... Где уж тут двести лет вместе?..
- Триста, балбес! Считать не научился!
Толмач Вася воспротивился:
- Я по граммам считать мастак. Сто, двести, пятьсот, литр, штоф...
- Сухой закон, Вася!
- Принято и подписано.
- Читай дальше. Думаю, где-то здесь и зарыта собака.
- Читаю. Итак... "Придворные окружили Иб..."
- Кого?
- Того, кто по правде жизни, - выкрутился толмач.
- Вот так и читай!
- "Окружили..."
- Абрама... Учти, Абраму выказывали тогда уважение, не было еще никакого Ибрагима даже в задумках его потомка. Досталось, видно, человеку в лицее от нерадивых двоечников-антисемитов.
- Тогда еще не было антисемитов в России! Мы только двести лет вместе.
- Были бы евреи, антисемиты найдутся, - нравоучительно поправил Васю многоопытный король Хайле Селассия Первый. Поправил и повелел: - Читай дальше!
- Читаю. Итак... "Всякий по-своему старался обласкать нового любимца. Надменный князь Меншиков дружески пожал ему руку. Шереметев осведомился о своих парижских знакомых, а Головин позвал обедать".
Тут, при упоминании обеда, ухо высокочтимого слушателя вздрогнуло, покрылось огненными отметинами. И король, торжествуя, вскричал:
- Вот где собака зарыта!
Запахло паленым волосом.
Толмач Вася с придыхом поинтересовался:
- А как распознать, та ли это собака, нашенская, из "Герасима и Муму"? Или какой английский дог?
- Поясняю специально для партийных придурков, не знакомых с дворцовым этикетом. Зачем, спрашивается, адмирал Головин отозвал Абрамку в сторону. Обеда ради? Кушанье, видите ли, у него пригорит. Враки! Не станет придворный адмирал встревать поперк царя-батюшки со своими приглашениями. Что они там, по царским покоям, голодными ходят? Хрен тебе!
- Хрен редьки не слаще, - покорно принял пояснение толмач Вася.
- Не на обед приглашал Головин бывшего раба, а наставлял его втихоря, как выйти из забавного положения, когда он по чину и званию превзошел самого царя. Представляешь, какой простор для дворцовых интриг?
- Гм-м... для дворцовых? Никак-нет, не представляю.
- Перекуйся на партийный манер и сообрази.
- По партийной линии соображать - два раза по сто, и нет проблем! Если начать изучать партийный этикет в его капитанские годы, то первым секретарем станешь, скорей всего, уже на том свете.
- Дворцовый этикет будет попроще. По нашим правилам рекомендовано: сразу же после получения из царевых рук того-этого вложить в те же сиятельные руки нечто, превосходящее царский дар. Лучше, по стоимости. Вот об этом и намекнул адмирал Головин, делая вид, что приглашает Ганнибала на обед.
- И?.. - переводчик округлил глаза, изображая бойкое продвижение мысли к цели.
- Никак догадался, Вася, а?
- Башковитый!
- Ум у тебя, согласен, на месте, когда не в заднице.
- Бьешь по заднице - идет в голову, - откликнулся Вася-толмач русской народной мудростью.
- Бьешь-бьешь... Дурь не выбьешь, - отозвался эфиопской мудростью Хайле Селассия Первый. - А подношения - здравому смыслу подмога. Ты мне, царь, капитан-лейтенанта. Якобы в чине поднял над собой. Но ведь и я не простак-Ганнибалка, что за границей. Быть над тобой - себе дороже. Я тебя, дорогой Петр, подниму куда выше, сам туда не пойдешь - зажмуришься! Раз пошла такая пьянка, примай от меня, бомбардир, медаль Моисееву. Выдана на вечное хранение пра-пра-праматушке Соломоном Мудрым. Для передачи породителю Мессии. Либо... либо самому!.. Мессия ты нашего времени, отец-благодетель!
- Вот где собака зарыта?
- Вот где! И не английский дог, вашенская!
- Нашенская! Нашенская!
- У попа была собака.
- Он ее любил
- Она съела кусок мяса.
- Он ее убил.
- Убил и закопал.
- И на могиле написал:
- "У попа была собака".
13. Пробуждение
- Убедился?
- Что? - я с трудом отдирал, промаргиваясь, голову от лежащей на поверхности стола руки.
- Повитал в облаках?
- Каких облаках, Маркович?
- В запредельных. В царствах-государствах закордонных. Не было?..
- Было... - подтвердил я ошалело, не воспринимая, где она - реальность: там, под жгучим солнцем Иерусалима и Аддис-Абебы, или здесь, в глухомани дикой, не знакомой, пожалуй, даже с охотничьей тропой.
- Медаль...
- Что? Медаль? Башка раскалывается!..
- Медаль туману напустила... Говорил же тебе...
- Какой туман, старик?!
- Да-а, тебе на опохмелку и туман подавай под градусом...
Я различил то ли укоризну, то ли усмешку. Более ничего не различил в голосе Старателя. Только почувствовал, как он взял меня в охапку и бережно, чтобы не расплескать, перенес на лежак.
Почудилась странная музыка. Какая и откуда? Музыка небесных сфер? Инопланетян-пришельцев? Но вряд ли, вряд ли... Не научилась еще российская земля потусторонних Моцартов рождать, ей и со своими Шостаковичами тяжко.
Что-то холодное легло мне на лоб. "Медаль", - подумалось до отключки. "Целительная", - подумалось попутно. "Неужто горазда и похмелюгу отводить?" - подумалось, когда думать уже было нечем, мозг спал...
...Чуть приоткрыв веки, я подсматривал за Старателем. Неслышным шагом он скользнул от стола за печь. Из неприметного закутка раздался скрип открываемой лючины. Короткий пробег секунд, и прерывистый звук сменился постаныванием лестничных ступенек, ведущих, по всей вероятности, в подвал.
Хлопок деревянной крышки вскоре возвестил, что мой ночной собутыльник выбрался из подпола и ногой затворил лаз.
Старатель вновь предстал передо мной, но теперь уже с полутораметровым луком и лосиным колчаном. Примитивное оружие делало его еще больше похожим на пещерного человека, что, наверное, доставляло ему немалое удовольствие, а сторожких лесовиков-золотоискателей отпугивало от его обиталища.
- Дрыхнешь, паря, - бормотал он под нос, приученный к внутренним монологам одиночеством. - Ну и дрыхни. По пьяни - на пользу. А я тут... Важенка с олененком тут недалече маячит. За часок туда-сюда обернусь...
Дождавшись ухода бородача, я разодрал зенки, машинально сунул медаль в карман, поднялся с настила и поскакал, не бередя больную ногу, к печи. Заглянул за нее, на лючину с вделанным массивным кольцом. Мне, вовлеченному в какие-то несоразмерные с матерой тайгой тайны, почему-то мнилось: там, в подполе, таится нечто... Что? Иди знай - что! Нечто... На похмельном режиме голь и на выдумки не хитра, не то что на замысловатые формулировки.
Вспомнив о похмельном самовозгорании души и сердца, я вернулся к столу, где счастье держит в побратимах стопарь, и обнаружил его, желанный, не в пустом - о, радость! - состоянии. Хлебнул. Утерся. И посвежев, воспринял себя чуть ли не атаманом Ермаком. С таким неослабным восприятием собственной личности и шагнул к лючине - открывателем и покорителем новых земель.
Подвал представлял собой земляной коридор, метров пяти в длину. Слабый свет, струящийся из люка, вырисовывал на отдалении, казалось бы в тупике, два объемных короба. У самой лестницы на костыле, вбитом в стену, я обнаружил деревянный щит с изображением виденного мной на медали человека с распростертыми руками. Треугольник в ногах его был разрезан перпендикуляром. По обе стороны от угольной линии размещались две планетарные системы. В правой части наша, с обозначением "Солнце". В левой... Неведомая мне, морскому журналисту, но отнюдь не штурману дальнего плавания Александру Вовси. У стрелки, направленной к незнакомой звезде, стояло - "Сириус". Под щитом на перевязи висел метательный нож с ртутной, как водится, подпиткой внутри. Я проверил ногтем лезвие: заточено великолепно, как для спецназа. И выцелив дальний короб, махом отправил в него стальную иглу. Инстинкт бывшего бойца из отряда особого назначения сработал без осечки. Нож и на палец не отклонился от умозрительной мишени, с легкостью прошил ее насквозь, и застрял по рукоятку в берестяном боку ящика.
Я заковылял за трофеями.
- Эй, паря! - послышалось сзади.
Я оглянулся. В проеме, над лестницей, возникло встревоженное лицо Старателя.
- Привет! - пойманный с поличным, я попытался скрыть смущение.
- Не гоношись сослепу.
- Я не гоношусь. У меня просто тяга к заточкам.
- Ты мне живым нужен.
- А что? Выгляжу по-другому?
- Пока еще нет. Но через минуту - точно! - будешь выглядеть по-другому.
- Угрожаешь?
- Дурень! Возвращайся!
Я не послушался хозяина зимовья. Самолюбие заело, да и водочный задор не отпускал, диктовал под нос: "видел я твои угрозы в гробу и белых тапочках!"
Не предполагал водочный задор, как это с ним зачастую и случается, что глаголит истину, подобно младенцу. Мне и впрямь предстояло бы увидеть угрозы Старателя в гробу и белых тапочках следом за предупреждением, соверши я по глупости несколько неосторожных движений. К ним, подлым, я и приступил, подойдя к коробам. Взявшись за рукоятку, я выдернул нож. И тут же почувствовал захват на горле. Дернулся в сторону, но увлекаемый тяжестью тела Старателя, стал опрокидываться на спину.
Спущенной тетивой просквозило воздух. В сантиметровом разрыве от виска мелькнула стрела. С чмоком, как в мокрую глину, вонзилась в деревянный щит, пройдя между ступенек - прямиком в лоб рисованному человеку.
- Самострел, дурень! - раздалось над ухом.
- Вижу! - нехотя ответил я, выбираясь из медвежьих объятий..
- Больше дуться не будешь? Мир?
- Миру мир, и песню эту понесем, друзья, по свету, - во мне, видать, на нервной ноте, автоматически откликнулся этакий отголосок Московского фестиваля молодежи и студентов.
- Чего-чего? Что за позывные, "мастер"?
- А-а, - махнул я рукой, вспомнив - старпом "Капеллы" исчез из Риги задолго до появления этого шлягера: - Песня такая, Александр Маркович.
- Ну, пой-пой... А то, пора и к причалу.
Старатель, сутулясь в низком для него проходе, навис надо мной. На скулах его играли желваки, придавая лицу суровости.
Угроза - не угроза, но одно ясно: не по тому адресу я двинулся на открытие новых земель. Глядишь, мои открытия обернутся неприятностями.
Чтобы сгладить неловкость, выискал из запасников памяти известную каждому школьнику "палочку-выручалочку".
- А нельзя ли нам для прогулок подальше выбрать закоулок? - я указал в глубь подземного хода.
- Нельзя, горе ты от ума луковое. Коридор ведет под сопку. А там... Запретная зона, паря.
- Атомная бомба?
- Покруче, "мастер".
- Пещера с сокровищами Соломона Мудрого?
- Покруче.
- Что?
- Член в пальто! Но не "Член правительства", с экрана.
- Не пудри мозги!
- Насмотришься там... голова кругом пойдет... А ты мне нужен живым и здоровым.
- Тебе?
- Именно, кавалер. Оттого и жизнь твою спас.
- Дважды, - вывел я моряка на курс к математической олимпиаде.
- Дважды-трижды - без разницы сколько. В остальные разы на медаль надейся. А сейчас... Сейчас - я... Может, с дальним прицелом спасаю. По-родственному, может быть. Глядишь, и зятьком мне окажешься. Как не спасти дурака?
- У тебя же дочка... в гетто...
- Это первая - да...
- И жена.
- И жена, первая, да... Иногда думаю: зря я медаль взял на "Эвероланду", не оставил дочке хотя бы цепочку. Может быть, и оберегла. Хотя... А тут... тут я окоренился, чтобы без подозрений по мою душу. И семьей по второму кругу обзавелся. Как без семьи, паря? И жена у меня тут, и дочка. Танька! В медицинский собирается. А пока в редакции у вас, в отделе писем.
- Татьяна Сергеевна? - удивился я, признав симпатичную мне голенастую девчушку с неснимаемым золотистым ожерельем.
- Она самая!
- Александр Маркович, - протянул я чуть ли не по складам. - Нескладуха у твоей дочки-то с отчеством.
- Это у тебя нескладуха с мозгами, паря! Там... на большой земле.. я значусь по паспорту. А здесь.. здесь - по твоим представлениям, "мастер".
- Сергей?..
- Григорьевич... И вовсе не Вовси, - печально скаламбурил бывший старпом "Капеллы".
- Догадываюсь.
- Правильно догадываешься.
- Танька-то, выходит, родилась по поддельным документам.
- Документы - верняк!.. Это батяня ее поддельный. Вот... инстинктивно, видать, в жмурки и защищается от жизни... отчеством, как щитом... Пацанка еще. А отчество - подавай... Инстинкт - во спасение, иначе не скажешь...
- В отделе писем, Александр Маркович, без инстинктов. Там по-другому не бывает. Пишут - куда? На редакцию. Кому? В отдел писем - Татьяне Сергеевне. "Уважаемая Татьяна Сергеевна! Предлагаю Вам познакомиться с моими новыми стихами и честно ответить мне: поэт я или кусок говна?"
- Так и пишут? - хохотнул Старатель.
- Насчет фекалий стесняются. Но в основном - так.
- И что? Как моя Танька? Отговаривает это говно плодить фекалии? Или?..
- Отговаривать нельзя. Советовать - пожалуйста. Вот и советует: читайте Пушкина, читайте Маяковского, набирайтесь поэтической грамоты. На худой конец, литературу будете любить, а не только себя в ней.
- Шелапутная девка! Небось, ухлестываешь.
- Мишаня Гольдин на нее глаз положил. Но... но ему вот-вот под призыв. И - "вы служите, мы вас подождем".
- Подождет? Или... ухлестываешь?
- Подождет... Или...
- Лет до ста расти нам без старости, - вспомнив о дочкиных советах, Александр Маркович расчувствовался и как в холодную прорубь окунулся в школьную программу старшеклассников.
- До ста? По-Маяковскому? - усмехнулся я, догадываясь: азартный характер Старателя не позволяет таежнику уйти и от кухонной игры интеллигентов в цитаты.
- По себе. Не делай под Маяковского, делай под себя. А под себя... Тебе это... точняк!.. лет до ста и без старости.
- "Нам", Александр Маркович! - поправил я бородача.
- Нам?.. Нет, своей судьбы не видишь, паря. Иначе интереса в жизни не будет. Тебе...
- И что?
- Член в пальто!
- Откуда?
- От верблюда!
- А без выражений на вольную тему?
- Без выражений... интересу в жизни не будет, мил-человек.
- Но я должен знать - что там?
- Доживешь - увидишь.
- А проще... Нельзя - что? где? когда? Почему я должен верить тебе... без этого?
- А ты мне и не верь. Верь Господу... И медали Господней тоже верь. Она мне на тебя навела подзорную трубу, когда ты еще водку пил с Красноштановым.
Мне стало немного жутковато. Тело окутало мелкой дрожью, противной по ощущению, приходящей всегда с запозданием, следом за пережитой опасностью.
- Из тебя, Александр Маркович, не "чиф", а прямо-таки Синяя борода. Туда нельзя - там стрела каленая. Сюда запрещено - здесь Хозяйка медной горы. Вперед по жизни...
- Иди-иди, не пожалеешь.
- Заинтриговал...
- Ну! Наперед видеть все - жизнь без интересу. А вот Золотой жилой Сибири заинтригуешь кого угодно, - уклончиво ответил Старатель.
- Где? - напрягся я.
- Там, в хвосте.
Он хитро улыбнулся, показав глазами на уходящий в темноту подземный ход. Затем стер улыбку ладонью и сказал мне:
- Поднимайся. А я пойду налаживать самострел. Нечего туда соваться слабонервным.
Выдернув стрелу из-под лестничной ступеньки, Старатель валко направился к коробам и исчез в подземном ходе сразу за ними.
14. Схватка
Дальнее жужжание пропеллера наводило на мысль о поисковом вертолете. Пора бы ему появиться. А то в диспетчерской пьют, пьют, и заметят разве что пропажу последней, на опохмелку припасенной бутылки, но не друга своего, летуна. Его позабыть-позабудут с молодых-юных лет, если, конечно, не послали за добавкой.
Сидя на топчане, я прислонился к прорубу-окну: выискиваю звуки, высматриваю небо - авось, железная стрекоза вынырнет из-за облаков. Костерчик бы запалить. Сигнальный.
А почему бы и нет? - откликнулось во мне. - Жорка ведь не приписной корреспондент. Он в списках значится. Обязаны найти, отрапортовать командиру отряда. Так мол и так. Винтики и гаечки на месте, а человек у Бога за пазухой. Все чин-чинарем, как и предписано от сотворения мира.
С метательным ножом на перевязи - "пригодится для рубки сушняка!" - я вытащился во двор. Набрал ворох веток, притулил к ним бревно. И по-прежнему, не опираясь на покалеченную ногу, тыркнулся к сараю за щепой на растопку.
Из лабаза с провиантом раздалось предупредительное рычание еще настороженного, не злобного окраса.
Что за цирк? Топтыгин? Посреди дня? На трезвую голову?
Но не до цирка, когда ты вдали от галерки, не паришь над ареной.
Да, не до цирка, если из дверного проема, похрипывая и ворча, вываливает мохнатое чудище. Поблескивает черносливом глаз, вертит мордой, облизывая с когтистых лап тягучие струйки меда. Доискался, сластена, припасов Старателя, и теперь будет насмерть стоять, оберегая их, как свои, от пришельца.
Я, видите ли, пришелец...
Дикость какая!
И то!.. Медведь - хозяин, закон - тайга.
Закон был на стороне медведя. Потому что и сила была на его стороне.
Мне ничего не оставалась, как выхватить нож и... и в растерянности остановиться. Мимо меня, взвыв чуть ли не громче мохнатого воителя, промчался Старатель с кинжалом на отлете.
Они сошлись на луговине, у входа в лабаз.
Бурый облапил моряка, пытаясь повалить его на землю. Он ревел от натуги и злобы, омывал шкуру потоками крови. Клинок таежника искал его сердце, и не находил. Удар следовал за ударом, и на каждый выплеск стали накладывался болевой рык.
Я взмахнул ножом и, видя, как пятисантиметровые клыки хищно смыкаются на шее человека, у сонной артерии, метнул его в цель. Лезвие по самую рукоятку вошло в левый глаз зверя. Он обмяк и, оскребываясь о кишки, свалился на Старателя, придавил его к земле.
Волоком я оттащил таежника на центр луговины, подальше от подергивающегося в конвульсиях шатуна. Мало чего соображая, делал ему искусственное дыхание, мучил нажатием ладоней диафрагму живота, но выдавливал на губах лишь пузырьки крови.
Послышалось:
- Полный штиль...
- Потерпи, потерпи, - бормотал я, массируя ему грудную клетку.
Послышалось:
- Вечный прикол...
- Постой, постой!..
Глаза его открывались все шире и шире. По ним, разрастаясь в размерах, выкатывали вверх по дуге зрачки с моим - ну, конечно же! - моим изображением. Глаза уставились в запредельную точку неба, куда-то туда, откуда слышался голос - да-да, набирающий силу голос! - то ли Господень, то ли Моисеев, то ли...
Запредельная точка неба в застекленных, с капелькой слезы глазах Старателя приняла какие-то очертания.
О, господи! Да это же!..
Послышалось? Или это мне только показалось? Нет, скорее, послышалось! Пусть будет так! Послышалось:
- Вертолет...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги