Расколотый мир

Глава 1. Второе условие

"Не самозванка — я пришла домой,

И не служанка — мне не надо хлеба".

М. Цветаева

Нынешнее лето на западе Принамкского края выдалось дождливым и душным. Уже третий день Фирондо поливало так обильно, будто высшие силы решили ни то умыть, ни то и вовсе смыть ведскую столицу с лица земли. Ливень пузырился на неровных мостовых темного камня, бурные ручьи мчались вдоль улиц, разнося по городу лепестки грушевых деревьев из главного сада. Город пах грушами и грозой. На рынке потоки воды, вытекающие из-под мешков с отбросами, порой становились мутновато-алого цвета. Это значило, что кто-то в очередной раз выбросил пригоршню-другую давленой клубники. Клубника в нынешнем году уродилась на славу, вблизи от капищ так и вовсе с полкулака размером. Ее не успевали продавать, даже на варенье, и частенько скидывали в поганые мешки у ограды рынка. Срок вишни тоже подходил, узловатые раскидистые деревья в садах склоняли ветви под тяжестью розоватых спеющих ягод, и можно было наверняка предположить, что вскоре, если, конечно, не прекратится дождь, воды на рынке изменят цвет на более темный.

Сквозь серо-синие тучи на город падали узкие лучи солнечного света, от чего вода принималась искриться, словно ее свойства кто-то успел изменить. Главная городская площадь перед дворцом заседаний ведской думы (он же дом правителя) была вся пронизана этим светом и дождем. Реяли на ветру защищенные колдовством от дождя фиолетовые флаги с белыми кляксами. Когда-то давно первый ведский флаг имел форму плаща, да и цвет, из красного превращенный в фиолетовый, казался блеклым и застиранным. Сейчас многое изменилось. Белые кляксы, отдавая дань традициям, по-прежнему ляпали как попало, но материя для этих дел бралась благородного оттенка темной сирени, и форма отреза стала классической, прямоугольной.

В ранний час на поливаемой дождем площади было пусто. Но вот от темного монолита ближайших домов отделилась высокая женская фигура в темно-сером плаще, вода с которого стекала ничуть не хуже, чем с государственного флага. Капюшон неизвестной был надвинут на самое лицо. Она шла легко и стремительно, а солнечные нити с небес драгоценными камнями посверкивали на падающих с плаща каплях, на выглядывающем из-под него подоле темно-вишневой юбки без кружева и на высоких кожаных башмаках. По этой юбке и башмакам можно было судить, что неизвестная пришла издалека. В Фирондо уже давно никто такого не носит. Впрочем, судя по уверенной походке, ей было на это плевать.

Неизвестная пересекла площадь, поднялась на дворцовое крыльцо и в задумчивости остановилась перед закрытыми дверями для посетителей и служащих. Поразмыслила немного и, спустившись, прошла к черному ходу. Там в двери имелось небольшое окошко, деревянный ставень которого был слегка приоткрыт. Неизвестная не стала открывать окошко сама, а забарабанила по ставню кулаком. Пальцы у нее были крепкие, загорелые, а под ногтями отсутствовала грязь. Это означало, что сия особа не привыкла утруждать себя домашней работой, к примеру, полоть грядки от зари до зари.

— Кого там с утра пораньше принесло, — раздалось за дверью басовитое хриплое ворчание.

Окошко открылось настежь, и из него выглянула круглая, красная спросонок физиономия, владельцу которой можно было навскидку дать от тридцати до шестидесяти лет.

Незнакомка сняла капюшон, благо дверь черного хода была защищена от дождя массивным козырьком. Ранняя визитерша оказалась совсем молодой девушкой. Лицо, как и руки, покрывал ровный золотистый загар. Перво-наперво в глаза бросался длинный горбатый нос, придающий загорелому лицу молодой девушки нечто зловещее. Закреплял впечатление пронзительный и холодный взгляд. Присматриваясь далее, можно было обратить внимание на мягкие светлые волосы, убранные в хвост, круглый упрямый подбородок и тонкие губы. Девушку трудно было назвать писаной красавицей, но что-то в ней притягивало взгляд.

— Кого там с утра пораньше принесло, — раздалось за дверью басовитое хриплое ворчание.

Окошко открылось настежь, и из него выглянула круглая, красная спросонок физиономия, владельцу которой можно было навскидку дать от тридцати до шестидесяти лет.

Незнакомка сняла капюшон, благо дверь черного хода была защищена от дождя массивным козырьком. Ранняя визитерша оказалась совсем молодой девушкой. Лицо, как и руки, покрывал ровный золотистый загар. Перво-наперво в глаза бросался длинный горбатый нос, придающий загорелому лицу молодой девушки нечто зловещее. Закреплял впечатление пронзительный и холодный взгляд. Присматриваясь далее, можно было обратить внимание на мягкие светлые волосы, убранные в хвост, круглый упрямый подбородок и тонкие губы. Девушку трудно было назвать писаной красавицей, но что-то в ней притягивало взгляд.

— Ты к кому, сударыня? — уже повежливей осведомился привратник.

— К Артасию Сефинтопале, — вкрадчиво сообщила девушка.

— Правитель принимает посетителей с полудня до трех часов, — сварливо объяснил привратник. Как уже надоели эти глупые деревенские люди, не знающие очевидных правил! — Вход вон с тех дверей. Но сначала тебе нужно будет записаться, объяснить секретарю цель визита, потом…

— Я пройду к Артасию Сефинтопале сегодня и сейчас, — перебила посетительница. — У меня важное дело к нему лично.

— Все вы ходите по важному и по личному, а потом со столов пресс-папье посеребренные пропадают… Сказано тебе, сударыня: по всем делам приходить в урочное для посещений время! Торговые, колдовские и прочие услуги не нужны! По вопросам справедливого суда и приёма в армию не к нам, а в третье здание налево.

— А касательно обды?

— Это тоже не к нам! — совершенно не растерялся привратник. — С обдой тебе в музей надо или в архив. Через два квартала повернешь налево, там здание будет с зеленой черепичной крышей. Тебе и первый наш флаг потрогать дадут, и портреты обд покажут, и хроники горского противостояния разрешат полистать. Давай, брысь отсюда, не отвлекай занятых людей.

— Я касательно нынешней обды, — голос сделался особенно вкрадчивым. — Разве в Фирондо не знают, что обда снова родилась в Принамкском крае?

— Что еще за шутки? И слыхом не слыхивали, — на физиономии отразилась заинтересованность. Привратник все равно уже проснулся, а тема стоила того, чтобы лишних пять минут почесать языком. — Откуда такая байка?

— А вот это я расскажу только Артасию Сефинтопале.

— Тьфу на тебя! Сказано же: не принимает он в это время и не по записи!

— Меня примет. Открывай, — это был самый настоящий приказ. Так приказывать даже не все члены думы умели.

— А ежели…

— Открывай, сказала!

И дверь открылась…

В ведской традиции власть передавалась по наследству, и никакой грызни обычно не случалось. Если же правитель не считал своих детей достойными власти, то передавал бразды правления другому роду. Это было в порядке вещей и даже негласно одобрялось, поэтому отпрыски правителей и знати старались завоевать авторитет и словом, и делом в надежде, что власть отдадут именно им. Впрочем, решение всегда оставалось за правителем.

Артасий Сефинтопала был еще достаточно молод, чтобы не задумываться, кому завещать власть. Он сам правил не дольше полдесятка лет, занятием своим был доволен. Артасий Сефинтопала носил густую светлую бороду, а одевался в темно-зеленый сюртук дорогого сукна. Он любил выглядеть нарядно, есть досыта, спать на мягком и иметь множество подданных. Вдобавок, за время его правления войска ведов уже трижды надолго занимали Гарлей, чего не случалось ни разу при предыдущем правителе. Поэтому Артасий Сефинтопала был еще и любим народом, особенно столичным, не видящим каждый день ужасы войны.

Артасию Сефинтопале успели доложить о нежданной посетительнице, прежде чем она вошла в его кабинет, где правитель в ранний час разбирал накопившуюся с вечера документацию. Доложить — но не задержать, девица неслась вперед, как орденский тяжеловик, даром что дала себя обыскать, после чего выяснилось, что она безоружна.

На девушке было темно-вишневое платье простейшего покроя, шею повязывал шелковый золотистый платок. Мокрый серый плащ она держала в руках.

— Доброе утро, — сухо поздоровалась посетительница, стремительно проходя к столу и с независимым видом усаживаясь напротив. Голос у нее был высокий, сильный и пронзительный. — Артасий Сефинтопала?

— Верно, сударыня, — правитель не улыбался, незнакомка настораживала его слишком уверенными повадками, не присущими обычной селянке. — Кто ты такая и зачем хочешь поговорить со мной об обде?

Ему не доложили, что посетительница имела в виду нынешнюю обду, слишком нелепо это звучало.

— Я Климэн Ченара, — черные глаза смотрели в упор. — И я — новая обда Принамкского края.

— Что за… — начал было возмущаться Артасий, но под тяжелым взглядом осекся и закончил почти шепотом: — …шутки?

Климэн Ченара молча взяла со стола остро заточенную палочку для письма и с каменным выражением лица прочертила на руке четыре тут же поплывшие кровью линии: три вертикальных и одну горизонтальную, наперекрест. Кровь сверкнула золотистой зеленью, а затем порезы растаяли. Артасий незаметно ущипнул себя, пытаясь проснуться. Потом почувствовал, как на затылке выступает неприятный липкий пот, а сердце заставляет кровь бешено стучать в ушах.

— Эти фокусы… как ты это делаешь?

— Это дар высших сил, — пояснила девушка с убийственным спокойствием и снова прочертила кровью знак, который горцы, все еще надеющиеся на что-то, вырезают на всех детях своего племени. Донадеялись…

— Этого не может быть, — Артасий заставил себя успокоиться и поверить в собственные слова. — Ты не первая, кто говорит, будто чувствует в себе талант. За века войны тысячи приходили вот так и заявляли, мол, я обда. Сумасшедшие, рьяные патриоты, талантливые колдуны и просто авантюристы. Но обду, истинного властителя нашей страны, убили.

— И у всех тех людей светилась кровь?

Артасий почувствовал, что земля снова уходит из-под ног. Никакое колдовство не могло заставить кровь светиться этим оттенком.

— Обда родилась, — подытожила Климэн Ченара. — И обда — я. Я пришла за своей властью.

— За какой еще властью?

— Над Принамкским краем. Ты владеешь половиной. Отдай ее мне.

Таких наглых особ Артасию Сефинтопале видеть еще не приходилось. Это ж надо! Пришла с улицы, одетая невесть во что, и власть ей подавай! Ту, к которой сам Артасий старательно и понемногу шел всю жизнь, и которую совершенно не намеревался ни с кем делить, будь то обда или зеленая лесная крокозябра.

— Ты всерьез рассчитывала, что я сейчас возьму и собственной рукой подпишу добровольное отречение в твою пользу?

— Да, — как ни в чем не бывало кивнула девушка. — Возьмешь и подпишешь. Для тебя будет лучше, если прямо сейчас.

— Это что, угроза? — он знал, что сумасшедшая (а она явно, как говорят сильфы, стукнулась об тучу!) безоружна.

— Я обда, — повторила Климэн Ченара. — Если мне не отдают власть, я прихожу и забираю ее сама. Веды пятьсот лет воюют за обду — за меня. И вот, я пришла. Мне нужна власть.

— Всем она нужна… — пробормотал правитель, совершенно сбитый с толку этой наглостью и самоуверенностью.

— Для меня власть естественна, — снисходительно пояснила обда. И остро прищурилась: — Отдаешь?

Хотелось отдать ей все и прямо сейчас. Это было чуждое, непонятное желание, и Артасий настолько испугался и разволновался, что не ответил на вопрос согласием. Он внезапно понял, что любит править вчетверо сильнее, чем предполагал, а обда, возможно, и ненастоящая. И на этот счет можно даже проконсультироваться со специалистом.

— Эй, у дверей! Позвать ко мне Эдамора Карея! Плевать, что спит, я жду его немедленно.

— Проверить хочешь? — усмехнулась Климэн Ченара. — Что ж, проверяй.

— Откуда ты вообще такая взялась? — поинтересовался Артасий, тыльной стороной ладони вытирая взмокший затылок. Девчонка не просто говорила с ним, как с равным, но еще и внушала свое явное превосходство. Это было неприятно. Это пугало.

— Издалека.

— "Приходит обда обычно издалека, и усталым пеплом дорожная пыль на башмаках ее, но взгляд ясен и преисполнен знания…" Я тоже читал легенды, не надо пытаться меня ими подкупить. Из какого ты города? Вернее, судя по твоей одежде — из какого села?

— Я родилась в Принамкском крае, и этого тебе достаточно.

Разговор все не клеился, поэтому Артасий был необычайно рад, когда в кабинет наконец подоспел заспанный (похлеще того привратника) Эдамор Карей. Самый известный колдун и вояка Принамкского края был куда старше правителя и, судя по черной шевелюре, имел горские корни. Эдамор Карей носил короткую бородку клинышком, а его левый глаз заметно косил.

— Вот, сударь Эдамор, полюбуйся, — правитель старался говорить твердо и насмешливо, но под уничижительным взглядом посетительницы получалось с трудом. — Явилась очередная обда.

Брови колдуна изумленно приподнялись.

— В самом деле? И что она говорит?

— Я не говорю, я показываю и приказываю, — холодно вмешалась Климэн.

Она снова взяла палочку и прочертила на руке знак. Артасий Сефинтопала видел это уже в третий раз, но взгляда оторвать не мог. Блеск изумрудной крови завораживал.

Брови Эдамора Карея взлетели почти на середину высокого лба.

— Ну-ну, — проговорил он, справившись с изумлением и обретя крайне скептический вид. — И чья это работа?

— Высших сил, я полагаю, — усмехнулась Климэн.

— Не думаю, сударыня. Принамкский край утратил милость высших сил. А твое знамение говорит лишь о том, что нашелся некий талантливый умелец, способный изменять свойства крови. Ново, остроумно, но обдой ты от этого не станешь.

— А какие тебе нужны доказательства? — Климэн смотрела на Эдамора Карея, но лишь хмурилась, глаза ее неприкаянно метались.

— Говорят, лишь обда способна завоевать власть надо всем Принамкским краем, — усмехнулся колдун. — Вот завоюешь — тогда и поговорим.

— Я запомню твои слова, — тихо и четко произнесла Климэн. Потом повернулась к Артасию. — Я требую, чтобы была созвана дума. Пусть все увидят, что вы отказались от обды.

— Прямо сейчас? — при поддержке колдуна Артасий тоже мог говорить с иронией. — Некоторые члены думы живут за пределами столицы.

— Значит, ты соберешь их. А я подожду.

— Прямо здесь подождешь? В этом кабинете? Сударыня, никто не собирается стелить тебе на лавке или класть коврик у порога…

— Я остановилась в городе, — резко пресекла иронию Климэн. — Три квартала отсюда. Ты найдешь меня и пригласишь на заседание думы.

— Договорились, сударыня. Как только, так сразу. Полагаю, тебе уже следует откланяться. Эй, у дверей, проводите девушку к выходу.

— Не заблужусь, — в огромных глазах Климэн было черно и страшно. Артасий старался не встречаться с ней взглядом. — И ты не заблудись, правитель. Ведь я возьму свою власть.

Она поднялась и вышла, игнорируя провожатых. Мгновение в кабинете молчали, а потом Эдамор Карей сел на покинутое обдой место и осведомился:

— Что это было?

Артасий пересказал ему историю проникновения девицы во дворец и начало разговора с ней.

— Мне даже показалось, только на мгновение, конечно, будто она и впрямь…

— Обда? Правитель Артасий, это чушь, — спокойно ответил Эдамор Карей. — Какие обды в наше время? Если бы все было так просто… Начиталась предприимчивая девушка исторических сводок, отыскала где-то талантливого пособника из колдунов и решила попытать счастья. А ты и в самом деле намерен собирать думу?

— Нет, — улыбнулся Артасий. — Это по меньшей мере глупо. Может быть, стоит отправить к этой Климэн Ченаре шпионов? Пусть разузнают, что да как.

— Дело твое, правитель, — Эдамор Карей поднялся. — Но мне это мнится пустой тратой времени. Вряд ли мы еще хоть когда-то услышим об этой авантюристке. А если и услышим — шпионы нам точно не понадобятся, молва разнесет.

— Это ты о чем?

— О том, что с нее станется прийти еще раз или устроить какой-нибудь дебош на площади. В этом случае полезно будет полечить ее самомнение парой дней в каменном мешке. А теперь я отправлюсь досыпать, сегодня мне предстоит дальняя дорога на границу с Орденом. Надеюсь, там в коридоре не стоит очередь еще из десятка "обд"?

Артасий Сефинтопала отрицательно мотнул головой и с облегчением рассмеялся.

— Ты видела Эдамора Карея! — от избытка чувств Тенька бросился на кровать, закинул босые ноги на стенку и ловко перекувыркнулся через себя.

— Одна морока, — Клима восхищения друга не разделяла. — Почему ты не предупредил меня, что он косоглазый?

— Правда, интересненько получилось? — Тенька так и лучился счастьем. — Эдамор Карей такой от рождения, поэтому всю жизнь видит одним глазом нормальный мир, а другим — световую модель пространства, без взаимодействия с которой невозможно колдовство. Когда я учился, то всякий раз жалел, что тоже не родился косоглазым, зато теперь во как могу!.. — колдун свел глаза к переносице, покрутил сначала одним, потом другим, потом обоими в разных направлениях, подвигал ими вверх-вниз, словно не зрачки, а мячики у него там были, а затем вернул им обычное положение и уже менее восторженно заметил: — Хотя, то, что он тебе не поверил, усложняет дело.

— Я пыталась поймать его взгляд, но с таким косоглазием это совершенно бесполезно. Я никогда не смогу что-либо внушить Эдамору Карею.

— Это катастрофа, — мрачно высказался Гера.

Они втроем сидели в залитой солнечным светом уютной гостиничной комнате со стенами рыжего дерева и длинными цветочными вазонами на окнах, полными розовых хризантем. Также в комнате имелись две сдвинутые вместе кровати, массивный комод с ящиками и круглый лоскутный половик. Гостиница была дешевая, но чистая, Теньке посчастливилось остановиться в ней, когда он посещал столицу впервые, а потому сейчас им не пришлось долго искать подходящий угол, чтобы пожить там несколько дней.

— Это досадная неприятность, — поправила Клима "правую руку".

— Ага, — фыркнул неунывающий Тенька. — Когда наша злокозненная обда всего-навсего не сразу получает то, что хочет, это и впрямь не "катастрофа", а "досадная неприятность".

Оскорбленный в верноподданических чувствах Гера швырнул в колдуна подушкой. Тенька поймал "снаряд" на лету и ловко отправил обратно. Подушка угодила Гере в голову: тот не ожидал подвоха и уклониться не успел.

— В яблочко! — прокоментировал Тенька, и ему тут же пришлось удирать по комнате от Геры, возжаждавшего мести.

Клима снисходительно, пусть и с неодобрением взирала на творящийся вокруг нее балаган. Призвать к серьезности Теньку или заставить Геру не поддаваться на провокации было еще более неблагодарным занятием, чем глядеть Эдамору Карею в глаза.

Такие потасовки обычно заканчивались тем, что Тенька увертывался, находил какое-нибудь труднодоступное для Геры место, и как ни в чем не бывало острил уже оттуда. Но на сей раз комната была слишком мала для такой игры в догонялки, поэтому вскоре Гера с видимым удовольствием прижал слабо трепыхающегося колдуна к полу и по всем правилам заломал ему обе руки. Впрочем, безболезненно.

— Моя злокозненная обда, ты видишь этот вопиющий произвол одних твоих подданных над другими? — патетично поинтересовался Тенька, отчаянно пытаясь лягнуться. Но бессмысленно. За минувший год Гера вытянулся и стал куда шире в плечах, а колдун так и остался на вид щуплым мальчишкой полтора метра в прыжке с учетом стоящей торчком шевелюры. Гера много раз порывался привить другу любовь к ежедневным занятиям спортом, но Теньки хватало от силы на неделю, после чего он снова сидел дома сутками, зарывшись в книги.

— Вижу, — фыркнула Клима. — Бедный Гера, как он с тобой уживался, пока я была у правителя.

— Слушал лекцию на тему… э-э-э… какого-то поля в ячейках каких-то звезд, которые летели…

— Неуч! — заклеймил Тенька. — Я ему три часа распинался о взаимодействиях различных полей световой модели пространства, их проекциях на звездные системы, которые можно упорядочить по ячейкам бесконечности, чтобы в дальнейшем перемешаться за мгновение на расстояние, равное неограниченному количеству часов полета доски, а он…

Тенька все-таки изловчился и что-то наколдовал, Гера отпрянул, дуя на обожженные руки. Колдун невозмутимо уселся обратно на кровать и спросил у Климы:

— Так что ты собираешься делать теперь? Ждать, пока тебя позовут на заседание думы или наведаться еще раз без приглашения и устроить всем интересненькую жизнь?

— Ни то, ни другое, — ответила Клима, отходя к окну и сцепляя руки в замок. Солнце скрывалось за наползающими с гор тучами, розовые хризантемы бросали на лицо обды теплые красноватые тени. — Мне ясно дали понять, что никакого заседания не будет. Я не собираюсь больше стучаться в двери, которые мне должны открывать по праву.

— Ты решила все бросить? — недоверчиво уточнил Гера.

— Разумеется, нет. Я пойду к власти иным путем.

— Наведаешься к горцам? — предположил Тенька. — Отсюда до гор недалеко, а обду там до сих пор ценят и ждут.

— Я думала над этим, — медленно проговорила Клима. — Горцы — своенравный народ. Давным-давно они воевали с Принамкским краем, с обдами. Они приняли обду лишь благодаря силе. У меня силы, то есть, войск, нет. Я не побирушка, и к горцам не пойду. Пока.

— А где в таком случае ты раздобудешь войско? — серьезно поинтересовался Гера. — Орден хочет тебя убить, веды тебя не признали, от сильфов год никаких вестей.

— Будут вести.

— Откуда ты знаешь?

Клима досадливо передернула плечами. Тенька фыркнул.

— Да ясно же: запахнет переделкой власти, и сильфы тут как тут. Только зря ты с той сильфидой возилась. Холмы никогда не поддержат обду.

— Посмотрим… Я чую, что Холмы уже не настолько уверены в добрососедском отношении Ордена. Они станут искать новых союзников.

— И найдут, — кивнул Гера.

— Найдут, — обда странно умехнулась. — Пока на сильфов рассчитывать не стоит, но и забывать о них нельзя.

— Так и представляю, — объявил Тенька, — входит сильфийская армия в Фирондо, а во главе — обда. Интересненько получится!

— Последнее, что мне стоит делать в жизни — идти завоевывать власть в Принамкском крае сильфийскими войсками. А из всех ведов меня не признал лишь правитель.

— И Эдамор Карей! — добавил Тенька ревниво. Несмотря ни на что, знаменитый колдун оставался его кумиром.

Клима только отмахнулась.

— Есть и другие веды. К примеру, жители Тенькиной деревни.

Что и говорить, у Теньки в деревне Климу уважали. Слух о том, что туда пожаловала аж целая новая обда, разнесся по жилищам и огородам еще, казалось бы, до того, как упомянутая впервые переступила порог Тенькиного дома. На следующий день все уже откуда-то знали, что Артенька Мавьяр с отшиба не просто от "большого ума" в Орден мотался, а за той самой обдой. Притом, не фальшивой, а настоящей, ажно кровушка сверкает, как в сказках. Версии, где же Тенька эту обду достал, как одна были настолько невероятны, что почти не уступали древним преданиям и пересказывались друг другу шепотом на завалинках, у колодцев и просто на печи под одеялом.

Первые три дня вокруг дома постоянно крутились дети. Таращили любопытные глаза и прижимали носы-пуговки к прозрачным ставням из сухого льда. Гнать детей было бесполезно, просить уйти — тоже, поэтому Тенька забавлял их пляшущими солнечными зайчиками, а его сестра — угощала яблоками, благо их уродилось в саду немеряно, а продавать было некому: у всех соседей столько же. Клима на глаза детям не попадалась, отсиживаясь на втором этаже за плотно прикрытыми занавесками, что только разжигало народное любопытство.

На четвертый день к Теньке в гости пожаловал сам староста. Его пустили к загадочной обде в комнату, и они проговорили там добрых три с половиной часа. После этого Клима, что называется, вышла в народ. Начала бывать у старосты в доме, зачастила по вечерам на главную сельскую завалинку, где собирались озабоченные политической ситуацией в мире мужики. Постепенно любопытство селян в отношении обды сменилось неподдельным уважением. Держалась та просто, но с достоинтсвом. А однажды начала потихоньку давать старосте советы. Куда что продать, где купить, как избежать очередной волны рекрутских наборов (во время которых полезного благодаря колдовству Теньку активно прятали всем миром), кому помочь отстроить дом, а у кого наоборот взять денег в общую казну, и как половчее это сделать… Словом, к весне деревня расцвела во всех смыслах: ожили яблоневые сады, кладовые были полны каким-то чудом не оскудевших за зиму припасов, у всякого водились деньги, дома стояли ровные и подлатанные, а жители на обду едва ли не молились, сразу и навсегда уверовав в ее предназначение.

Клима управлялась с делами деревни почти играючи, и все домочадцы ясно понимали: это лишь начало.

— Ты хочешь попробовать взять на поруки другую деревню? — догадался Тенька.

— Не другую, а еще одну, — со значением поправила Клима. — Я буду управлять двумя деревнями. Ведь слух обо мне уже разошелся на ближайшие села, верно? Потом я возьму три деревни, а далее…

— Город? — перебил Гера. — А если тебя как и здесь, не станут слушать?

— Станут. Чем меньше власти, тем охотнее ею делишься. К тому же, великое дело — слухи. Кто же не хочет приумножить собственное богатство, как сделал это Тенькин староста?

— …И часть отдать тебе, — закончил колдун с усмешкой.

Налаживая быт деревни, Клима не забывала и про себя: десятую часть выручки из общей казны староста отдавал ей. Золота за осень и зиму уже скопилось порядочно, в детском чулке оно больше не помещалось, поэтому обда раздобыла где-то на торгах крепкий деревянный сундучок с кованым замком и складывала все туда. Свободного места в сундучке пока хватало, он не был заполнен и на четверть. Тенька шутил, что Клима брала "сокровищницу" на вырост, а обда этого не отрицала. Сундучок до поры хранился у колдуна в лаборатории, куда без риска для жизни не мог сунуться даже самый опытный и везучий вор.

— Надо же мне на что-то содержать будущую армию, — пожала плечами Клима. — Да и не только. Много ли проку будет, если я приду к власти, не имея ни гроша?

— Насколько я знаю, на содержание средних размеров армии уходит в год гораздо больше, чем сундук золота, — задумчиво проговорил Гера. — Ты ведь не могла этого не учитывать, верно? А если учесть, что золото тебе нужно не только на армию, где ты собираешься брать остальное? Даже я понимаю: если старосты пары деревень и градоначальник будут отдавать тебе десятую часть прибыли, сколь великой бы она ни была, на армию ты скопишь в лучшем случае лет через восемь. Но по тебе не скажешь, что ты готова столько ждать. И растерянной не выглядишь. Клима ты опять задумала интригу, о которой я не знаю?

Обда с сожалением отвернулась от окна, села рядом с соратниками, облокачиваясь спиной на теплую деревянную стенку и поджимая ноги.

— Опять задаешь лишние вопросы. Не боишься узнать то, что тебе не понравится?

— Я никогда ничего не боюсь, — отрезал Гера. — А о твоих махинациях я все равно рано или поздно узнаю. Ты сама говоришь, что я буду у тебя главнокомандующим. Что за командир, который не знает, откуда взялись средства на его солдат?

— Не сующий нос в чужое дело, — громким шепотом подсказал Тенька.

— Чужое? Это моя обда и моя страна! Клима, я не стану брать у тебя кровавые или нечистые деньги.

— У тебя, как всегда, потрясающее мнение обо мне, — Клима не выглядела обиженной, скорее ситуация ее забавляла. — Если на золоте и будет кровь, то лишь моя. Помнишь, я по капле отдам свою кровь для Принамкского края.

— А если без пафосных речей?

— Гера — и просит без пафосных речей! Пойду-ка выгляну на улицу, в мире явно что-то сдохло, пока мы рассуждали о тонкостях дипломатии.

— Тенька, я всерьез! — попытался осадить колдуна будущий полководец. — Неужели тебя не волнует, где Клима хочет раздобыть деньги?

— Я и так знаю, что наша драгоценная обда — бесконечно хитрое и злокозненное существо. А еще — что высшие силы ей не простят, если она вздумает сильно надругаться над народом Принамкского края. Это ты у нас вечно забываешь о первом, а потом вдруг вспоминаешь и начинаешь подозревать Климу во втором.

— Значит, сброшенная с лестницы госпожа заместитель директора не считалась надругательством над народом Принамкского края? Где вообще проходит эта грань, для Климы, в частности?

— Не пострадает никто из преданных мне, — промурлыкала Клима. — А в моих интересах привлечь на свою сторону как можно больше народу.

— Опять намеки и недоговорки! Ты можешь хоть раз ответить прямо? Клима, где ты возьмешь столько денег в краткие сроки? Тебе сейчас восемнадцать, еще четыре года до двадцати двух, когда талант войдет в полную силу. И ты собираешься за это время обрести власть. На какие средства?

— Я пойду в города, — туманно ответила Клима. — Во всяком крупном городе есть богачи. Ведская сторона вообще изобилует состоятельными людьми. Договорюсь с купцами, поставляющими товары на нужды армии, с крупными владельцами.

— Ты рассчитываешь, у тебя хватит обаяния уговорить их отдать все бесплатно? — недоверчиво уточнил Тенька.

— Я рассчитываю, что к тому времени у меня будет реальная власть. Над несколькими городами и множеством деревень — для начала. Пусть поймут, что пришло время перемен, и надо держаться обды, чтобы в итоге выжить.

— Это авантюра, — неодобрительно отметил Гера.

Клима сползла по стенке, откидываясь на спину. Жидкие светлые волосы свесились с края кровати, но пол не подметали: не хватало длины. Небо над городом окончательно заволокло, влажная духота стала почти осязаемой. По мостовым снова отбивали частую дробь крупные дождевые капли.

— Сдается, вся моя жизнь, с самого рождения — одна сплошная авантюра, — тихо произнесла Клима. — Но я ее удержу.

— Ты о чем? — не понял Гера. Он не знал. Никто не знал, кроме Теньки.

Обда только отмахнулась, когда "правая рука" ободряюще тронул ее плечо. Она прикоснулась к перетянувшему шею кожаному шнурку, двойному, плетеному, и выпростала из ворота немодного и чуть застиранного уже платья круглый медный кулон, согретый теплом ее тела, почти горячий. На обратной стороне четко читались два уже известных ей условия формулы власти.

"Шанс".

"Хватка".

Изящная худая женщина каждый день выматывается до черных мошек перед глазами, у нее постоянно болит сердце, в кровь стерты ноги. Но стоит взойти солнцу, она выходит в город и до заката пешком гуляет по улицам, разговаривает со всеми, кого встретит, искренне сопереживает им, старается помочь. Она принимает просителей днем и ночью, она мудра и всегда способна помирить, рассудить. Она не принадлежит себе ни часа, но держит и удерживает то, что было дано ей шансом. Всеобщую любовь.

Рябая девица ждет подвоха отовсюду. Враги благоговеют перед ней, но все равно остаются врагами. Она — сильнейший из противников. Она может быть побежденной только в чьем-нибудь воображении. Она ни на минуту не ослабляет бдительности и мертвой хваткой держит в повиновении всех, кто ее тайно ненавидит и в то же время уважает. Ее до судорог боится народ, у нее нет друзей. Но ее уважают враги.

Он замкнут и не любит толпу, ему приходится прилагать множество усилий, чтобы речи звучали столь же гладко и убедительно, как у его предшественницы. Он первым начинает чеканить монеты со своим изображением, оставляет после себя множетство портретов. Даже сейчас можно узнать, как выглядел наиболее нелюдимый и загадочный из правителей, обда-колдун, который был замечен и сумел сделать так, чтобы его смогли увидеть даже самые дальние потомки.

Темноволосая уроженка Западных гор тщательно оберегает свое здоровье, живет правильно и безопасно, никогда не злоупотребляет хмелем, держит при себе кучу врачей. Она доживает до ста сорока лет и завершает начатую ею в юности сложнейшую политическую комбинацию, благодаря которой древний Принамкский край достигает своего ослепительного расцвета.

Молодая привлекательная женщина никогда не позволяет себе ошибиться. Никогда и ни в чем. Окружающие должны быть уверены, что она всегда права. Таково ее второе условие. Удержать правоту, сделавшись правой однажды.

А Климе сейчас предстояло не затеряться в этой огромной стране, когда был дан замечательный шанс громко заявить о себе впервые, выйдя из тени секретности. Взобраться как можно выше, стать как можно эффектней, войти в историю резкой ослепительной звездой — обдой, которая объединила Принамкский край. И этого стоит любая авантюра.

— Не нравится мне, когда ты так нехорошо улыбаешься, — пробормотал Гера.

— Не мешай нашей злокозненной обде мечтать! — отозвался Тенька. Он уже вполне освоился в статусе Климиного подданного и теперь зубоскалил об этом при каждом удобном случае.

Гера обижался, когда Климу при ней же (не хватало еще, чтобы за глаза!) называли злокозненной, вдобавок с каким-то ироничным восхищением, или, тем же тоном — многомудрой. Хорошо хоть не "интересненькой"! Самой Климе ни то нравилось, ни то было наплевать. Их отношения с Тенькой были слишком доверительными, чтобы обращать внимание, кто кого и как назвал.

— Клима не злокозненная! Перестань о ней так говорить.

Но вместо того, чтобы усовеститься, Тенька только пофыркал и предложил Гере сходить вниз за обедом. А то завтрак давно прошел, а ужинать они, судя по всему, будут уже в дороге и сухомяткой. Гера поворчал, но потом все-таки вышел из комнаты, прихватив кошель. Эти три дня они с Тенькой ходили за едой по очереди: Клима любила есть лежа на кровати, а проделывать это в людной трапезной внизу было, по понятным причинам, затруднительно.

Оставшись наедине, колдун и обда молчали. Обсуждать в отсутствие Геры было нечего. На этот раз.

Клима все теребила свой кулон, а Тенька сначала собирал влажный воздух в пушистые и теплые хлопья снега, разлетающиеся по всей комнате, а потом, когда ему это надоело, почти по пояс высунулся из окна, высматривая грозу. Ведь если так парит, то непременно где-то поблизости должна быть гроза!

— Моя многомудрая обда, ты никогда не замечала, сколько интересненьких свойств у грозы?

— Никогда, — Клима лениво перевернулась на живот, пряча кулон под платье. Она была раздосадована неудачей у правителя и хмурила брови. На переносице обды уже начала намечаться постоянная сердитая складка.

— А зря! Гроза — настоящее чудо природы! — Тенька высунулся еще больше, вытягивая руки, словно надеясь прикоснуться к низко висящим сине-фиолетовым тучам, которые все роняли на город нескончаемые капли дождя. — Ты знаешь, что естественные свойства молний совершенно не изучены? А между прочим, в них скрыта огромная сила.

— И что это за сила такая? — заинтересовалась обда, приподнимая голову. — Это можно как-то использовать практически?

— Тьфу на тебя! Я ей о силе природы, а она — лишь бы практически применить.

— Зачем нужна сила, если ее не применишь для собственных нужд?

— Нет в тебе романтики, — отмахнулся Тенька. Он повторял это довольно часто, а Клима всякий раз посылала его к Гере. За романтикой и идеализмом заодно. — Ладно, допустим. Ты знаешь, что молнии способны поджигать, испепелять, давать ослепительно яркий свет? Если бы можно было подгадать условия природы, при которых они возникают, получить стационарную молнию, а впоследствии поработать над ее свойствами, это был бы настоящий прорыв в области прикладного колдовства. Да вообще всей науки! Ты помнишь, я рассказывал тебе о теории постоянства энергии относительно заданного пространства?

— Смутно, — зевнула Клима, которая никогда полностью не запоминала многочасовых Тенькиных излияний.

— Эх, ты! — колдун едва не выпал из окна, но сумел удержаться ценой одного скособоченного горшка с хризантемами. — Не суть, но если бы постоянную энергию молнии можно было извлечь и к чему-нибудь приложить, а еще лучше — изменить ее свойство исчерпаемости по приложению к конкретному предмету, можно было бы получить… Ну, например, карету, которая ездит сама по себе.

— Хм, — Клима села.

— А я тебе что говорю! — радостно проорал Тенька, не оборачиваясь. — Почти безграничные возможности! Я уже молчу, что будет, если молнию пропустить через водяное зеркало. Мне кажется, в этом случае проникающая возможность пространства должна будет превзойти естественную погрешность, и тогда…

Дальше Клима уже не слушала. У Теньки в голове всегда крутилось такое невероятное количество "интересненьких" вещей, что воспринимать их постоянно было непосильной задачей даже для обды. Колдун пока больше рассуждал, читал и экспериментировал, чем создавал и доводил до ума что-нибудь по-настоящему полезное. Но Климе почему-то казалось, что в конце концов из Теньки можно выбить толк. Надо лишь почаще обращать его полный научной романтики взор на простые повседневные вещи. А то вроде неглупый парень, а только и делает порой, что бредит иными мирами. Тут со своим бы разобраться…

Сверкнуло, по комнате пронесся громовой раскат.

— Крокозябра ж твою на вынос! — выругался Тенька. — Пропустил! Ну, давай, давай же, вспыхни еще разок…

И природа вняла просьбам колдуна. Снова сверкнуло, совсем рядом, Тенька завопил что-то одобрительное и снова едва не вывалился из окна. А когда залез обратно и обернулся, над его вытянутыми ладонями, подобно капле воды, парил неприятно и тонко гудящий шар света, не больше кулака размером, но такой яркий, что было больно смотреть. В этом сиянии тонули даже Тенькина ошалелая улыбка до ушей и вытаращенные золотисто-ореховые глаза.

— Это что? — глухо спросила Клима, спешно поднимаясь и поскорее отступая к двери. Интуиция орала, что светящаяся штука опаснее своры голодных волков ночью в зимнем лесу.

— Я поймал! — выдал Тенька радостно. Потом уже более спокойно добавил: — Молнию, — а затем несколько неуверенно спросил: — Так, и что мне теперь с ней делать?

— Положи на место, — нервно выдохнула Клима. — Она мне не нравится.

— На какое место? — Тенька, постепенно осознавший, что натворил, тоже начал говорить напряженно. — За окно выбросить?

— Хоть бы за окно.

— Видишь ли, тут так интересненько все устроено… в этой дуре столько энергии, что я ею половину улицы снесу.

В этот момент дверь открылась, вошел Гера с корзинкой снеди. Увидел творящееся в комнате светопреставление.

— Тенька, ты не мог до дома дотерпеть со своими экпериментами? Или это ты таким манером убираешь жару? То-то свежо стало…

— Это не "свежо", — поправил Тенька. — Это запах молнии.

— Какой молнии?

— Вот этой, — сквозь зубы пояснила Клима и цепко ухватила Геру за шиворот. — Куда в комнату пошел! Стой на пороге, если жизнь дорога.

— Это — молния? А вы уверены?

— Да. Тенька ее только что поймал.

— Ну, дела! — Гера все не мог понять трагизма ситуации. — А зачем?

— Чтобы изучать, — пояснил колдун, лихорадочно оглядываясь, словно пытался найти в комнате какую-нибудь емкость с надписью "для молний".

— И что, изучается? — съязвила Клима.

— Как я могу нормально изучать без инструмента, и когда руки заняты?

— Так положи ее, — недоуменно посоветовал Гера.

— Нельзя, — просветила Клима. — Половина улицы взлетит на воздух.

— Тридцать четыре смерча, — протянул Гера, бледнея.

— Ты же говорил, что можешь поместить молнию в какой-то предмет, например, в карету, — вспомнила Клима.

— Неуч! — проворчал Тенька. — Подходящую под молнию карету надо сначала спроектировать, на это в лучшем случае несколько месяцев уйдет, а то и лет.

Клима пробормотала себе под нос пару нехороших слов.

— Ты долго сможешь ее удерживать?

— Понятия не имею. Тут так интере…

— Ясно. Гера, оставь корзину здесь и запри дверь. Тенька, держи молнию на вытянутых руках и не направляй на людей. К выходу. Нам нужен пустырь.

— Выбросить молнию? — уточнил "правая рука". — А где мы найдем пустырь в центре города?

— За рынком был, — вспомнил Тенька. — До него две улицы, близко.

Фирондо все-таки был ведской столицей, а не орденской, поэтому, когда озаренная неземным сиянием троица спустилась вниз, на первый этаж гостиницы, паники не случилось. А для пояснения ситуации хватило Гериного зычного: "Колдовской эксперимент!"

У двери на улицу вышла заминка: снаружи по-прежнему лил дождь, и никто не мог предугадать, как поведет себя молния. Тенька вообще не понимал, каким образом до сих пор ее удерживает, потому что по его примерным расчетам такого в принципе не должно было случиться. А чтобы понять, где именно в примерных расчетах ошибка, следовало сесть и долго вычислять на бумажке. В конце концов Гера сбегал к хозяйке гостиницы и взял у той взаймы большой ярко-зеленый зонтик. Так и пошли: в центре процессии — сосредоточенный Тенька, слева — Гера, осторожно держащий над молнией зонтик, чуть впереди — Клима, корректирующая путь.

Дождь, гроза и духота загнали горожан в сухие и безопасные дома, поэтому на улицах было почти пустынно, а редкие прохожие спешили поскорее оказаться под крышами и мало смотрели по сторонам. Хотя…

— Башмачки! Купите башмачки, судари и сударыня!

Торговец был низенький, плотно сбитый, в коротком темном плаще, блестящем от влаги. Из-под полы этого самого плаща он призывно высовывал свой товар: пару красных сафьяновых башмачков, надо сказать, весьма изящных. Но "сударям и сударыне" было не до покупок.

— С дороги! — отмахнулся Гера, едва не выронив зонтик. — Не видишь, колдовской эксперимент!

— Звезда с неба что ль? — прицокнул языком торговец, не спеша уходить и семеня рядом с троицей. — На рынок несете? И почем нынче звезды? Башмачки бы лучше купили! Хорошие башмачки, красные, сносу им нет! Порадуйте, судари, сударыню!

— Это не звезда, — пояснил Тенька сосредоточенно, — а молния. С неба. И продавать мы ее не будем!

— А ты бы купил? — вдруг спросила Клима у торговца.

Тот снова прицокнул и потянулся пощупать предполагаемый товар. Гера едва успел хлопнуть его по руке.

— Чего дерешься?!

— Не твое — не трожь, — опередила всех Клима. — Штука ценная, дорогая.

— А за сколько отдаешь?

Они уже вошли на рынок. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы одновременно проталкиваться через толпу, которая даже из-за дождя не спешила редеть, помогать Гере ровно удерживать над молнией зонтик и заодно вести дикий диалог.

— Десять золотых, — прищурилась Клима.

Торговец, напротив, выпучился, словно лягушка.

— Да ты с дуба рухнула, сударыня! На десять золотых коня купить можно, а то и двух квелых лошаденок.

— Это я еще мало хочу, — уверенно заявила обда, со всей силы пихая в плечо какую-то особо нерасторопную тетку. Перекрывая поток брани из-за спины, продолжила: — Ты знаешь, какая это в хозяйстве нужная вещь? Вон, колдун подтвердит: за энергией молний будущее!

— Ага, — кивнул Тенька. Потом хмыкнул, что-то смекая, и добавил: — Очень ценная штука. Сам бы пользовался, да ставить некуда!

— А за пять отдадите? — заинтересовался торговец.

— Ты что, да она все двадцать стоит! — Клима сделала вид, что оскорблена.

Гера от такого поворота дел едва опять зонтик не выронил.

Закипел яростный торг. Торговец, размахивая красными башмачками, отчаянно сбивал цену, Клима накручивала ее все сильнее, Тенька, скрывая ухмыляющуюся физиономию за свечением, изредка вставлял комментарии, как авторитетное в вопросах колдовства лицо. Гера обреченно плелся рядом и понимал только, что мир сошел с ума.

Они миновали рынок, добрались до пустыря. Точнее, до свалки: на открытое место, заросшее разбухшим и зазеленевшимся от влаги бурьяном выкидывали все отходы с рынка, включая сочащиеся давленной клубникой мешки, уже явственно отдающие гнилью.

— Пять золотых и башмаки! — хлопнула в ладоши Клима. — Меньше не проси, и так себе в убыток отдаем.

— А может, просто на башмачки обменяешь? — у торговца словно открылось второе дыхание. Было видно, что пяти золотых у него нет.

— Обменяет, — влез Тенька, не дав вошедшей в раж Климе возмутиться. Получил тычок в спину и поправился: — Только накинь золотой сверху, за гашение.

— Чего?

— Молнию, говорю, погасить надо. Она дикая, равно что лошадь необъезженная. Ща погасим, и присмиреет. А ну, ложись, рванет!

С этими словами колдун швырнул сияющий шарик на середину свалки и сам метнулся наземь, затыкая уши. Рядом упали Клима и Гера, уже знающие, как вести себя с последствиями большинства Тенькиных экспериментов.

Пустырь тряхнуло, по округе разнесся громовой раскат. Замешкавшийся на ногах торговец взвизгнул и рухнул рядом со всеми, прижимая к сердцу самое дорогое — красные башмачки. Когда все стихло, Клима первой подняла голову, стряхивая с волос сор. Рядом присвистнул Гера, со стороны Теньки донесся восхищенный вздох.

В центре пустыря зиял котлован. Глубокий, куда выше колена, и шириною в десяток шагов. Сыпучие комья темной земли по краям перемешались с кое-где дымящимися отбросами. На развороченном мешке чуть поодаль шевелился обалдевший крот. Пахло свежестью, горелым бурьяном и немного — гнилой клубникой.

Клима деловито поднялась на ноги и сходила к воронке, притом с таким видом, словно подобное происходило у нее на глазах по несколько раз в день. Вернулась, сжимая что-то в кулаке. Протянула свободную руку торговцу, помогая тому встать, и заявила:

— Давай меняться! И с тебя золотой сверху за гашение.

Бледный торговец поглядел обде в глаза и молча отдал ей башмаки. Порылся в карманах, добавил к башмакам поблескивающую монету. Клима придирчиво попробовала золото на зуб, недовольно покривилась, но спрятала в карман и бережно передала нечто из своего кулака в кулак торговца. Потом напутствовала с важным покровительственным видом:

— Смотри, не потеряй по дороге. Положишь на полку, и будет тебе счастье. Да, и пыль с нее смахивать не забывай.

Торговец, а вернее уже — счастливый покупатель, сунул "нечто" за пазуху, кивнул и так же безмолвно поплелся восвояси.

— Вы можете, наконец, объяснить, что это был за спектакль? — поинтересовался Гера уже в гостинице, когда Тенька с Климой, развалившись на кровати, во всю уплетали снедь из корзинки. Гере же кусок в горло не лез.

— А ты недоволен результатом? — Клима лукаво кивнула на башмачки.

— То-то Лернэ обрадуется, — кивнул Тенька.

— Но зачем? Когда вы сговорились? Что ты отдала тому мужику?

— Да ничего, — обда вытянулась во весь рост, сыто поглаживая живот. — Все равно отделаться от него не получалось, так почему бы не извлечь из двух неприятностей выгоду в виде золотого и пары башмаков?

— И мы не сговаривались, — фыркнул Тенька. — Это само вышло. Весело!

— И ты туда же, — буркнул Гера обреченно. — Опять повседневные подлости. Обманули человека…

— А чего тут подлого? — усмехнулась Клима. — Все довольны, у нас золото и башмаки, у "человека" молния, за которой будущее. По крайней мере, он в этом уверен. Поешь что-нибудь, ужинать будем поздно и в дороге. Тенька, ты меня, пожалуй, убедил. Какая-никакая польза от молний есть. Но вреда пока больше, особенно если так скверно торговаться, как я и ты.

— Интересненько это у нас получилось, — сакраментально подытожил колдун.