Распахни окна

Ева

Как оказалось позже, моему бывшему мужу нужна была серая тихая мышь. Чтобы никуда не лезла и не мешала заниматься делами. И женщинами. Сверху намекнули о возможности карьерного роста, но, желательно бы, быть семейным человеком для статусности и демонстрации благонадёжности. Сыграть свадьбу в глуши с минимумом гостей, чтобы об этом не узнал кто не надо, а кому надо можно было документ с подписями показать. Ну, а жена… в свет её не выводить, на работе отношения не афишировать, в дела свои не посвящать. Пусть сидит дома, будет тихой и доверчивой.

И я такой была. Пока не устроила сцену в его кабинете. И ситуация эта как раз совпала со временем, когда должность от Коли уплыла, и во мне необходимость отпала.

Любила ли я его? Он красиво за мной ухаживал поначалу, мне было приятно, что взрослый статусный успешный мужчина заинтересовался мной. Он не скупился на подарки и комплименты и правда был мне поддержкой в незнакомом городе с минимальным количеством близких людей. Это возможно перепутать с любовью? После свадьбы отношения постепенно стали меняться, я столько раз натыкалась на холодность с его стороны, что перестала ждать тепла. Мне было комфортнее, когда мужа дома не было, так что частые командировки и работа допоздна не стали проблемой.

Было ли мне больно, когда я увидела его с другой? Было. Как будто мне в грудь въехал КАМАЗ, а потом раздавил меня колёсами. Но это была боль от обмана в целом, а не от того, что обманул конкретный человек.

И, хоть мы с Пашей тогда часто общались по переписке, рука не поднялась написать ему всё это. Изменила не я, но стыдно почему-то было мне.

Сколько раз потом эта тема была предметом обсуждения между мной и Аней. Но сейчас у наших разговоров совсем другой интерес.

Они с мужем, с которым она давно и счастливо вместе, заехали за мной сегодня, да так рано, что я с трудом успела собраться. Отсутствие завтрака подруга обещала возместить на рабочем месте.

И вот мой день вторника начинается с того, что я пью кофе у Ани в кабинете, жую домашний пирог её приготовления и, смущаясь, делюсь подробностями выходных.

— И? — коротко спрашивает Аня после рассказа.

— Что и?

— Вот именно, и что? — всплёскивает руками подруга. — Что страшного произошло, Ева? Носишься со своим этим «десять лет разницы», но, пока что, как ребёнок ведешь себя именно ты! Пока мальчик твой в одиночку за ваши отношения сражается.

Сегодня я позорно сворачиваю разговор и убегаю даже от Ани. Не могу это слушать. Не сейчас. Сначала мне нужно переосмыслить и переварить это в себе. Прости меня, Пашенька, мне так сложно теперь верить мужчинам…

Зашла в аудиторию со звонком и направилась к своему столу, непривычно не почувствовав расстреливающего пламенного взгляда в спину. Подняла глаза на группу: так и есть, место Паши пустует. Провела занятие как положено, но мысли мои были далеко, с кудрявым мальчи… молодым мужчиной. Потому что мальчик так не выглядит, мальчик так не целует и… мальчика нельзя так хотеть, что между ног сводит от желания.

— Светлана, — зову старосту группы, Свету Новикову, после звонка на перемену, — Задержитесь, пожалуйста.

Девушка подходит к столу и вопросительно на меня смотрит, поправляя очки в толстой оправе.

Я же могу просто поинтересоваться про отсутствие моего ученика, верно?

— Может, у вас есть информация, почему Кравцов сегодня отсутствует?

— Да, он мне написал, что заболел, и не сможет сегодня посетить из-за плохого самочувствия.

— Светлана, у вас же есть контактная информация о студентах вашей группы? Не могли бы вы посмотреть, указан ли у Кравцова адрес?

Так, а вот это уже никак не похоже на просто интерес о моём студенте. Что ты творишь, Ева?

Брови Светы взлетают вверх и скрываются под чёлкой, как бы подтверждая, что я точно сошла с ума.

— А вам зачем эта информация, Ева Дмитриевна?

— Возможно, стоит отправит туда нашу медсестру — боже, что я несу, — если случай серьёзный.

Я понимаю, что своим поведением провоцирую ненужные вопросы, но по-другому я сейчас не могу. Очень переживаю за Пашу. Мне нужно убедиться, что с ним всё в порядке.

Света достаёт из сумки ежедневник и диктует мне адрес. Уходит, а я открываю на телефоне карты, забиваю адрес, отмечаю для себя, что это совсем рядом, и, по ходу, здание общежития. После работы еду на такси домой, готовлю куриный бульон по маминому рецепту, захожу в аптеку и скупаю всё от простуды, что попадается мне на глаза, а затем снова сажусь в такси и называю Пашин адрес.

В общежитие захожу в начале десятого, и вахтёрша никак не соглашается меня впустить.

— Пожалуйста, выслушайте, — прошу жалобно. — Я преподаватель его. Вот, взгляните, — сую ей в руки удостоверение. — Я его с детства знаю, обещала за ним присматривать. Он заболел, прошу вас, пропустите меня, пожалуйста!

Пожилая женщина с пучком упрямо поджимает губы и качает головой:

— Часы посещения окончены, ступайте домой, милочка.

Отхожу от неё к двери, но выйти не смею, так и стою с пакетами в руках, глотая слёзы.

— Свалилась на мою голову, — ворчливо доносится до меня через пару минут. — Беги к своему студенту, только чтобы никому ни слова!

На ходу шепча благодарности, несусь в сторону лестницы и забегаю на 3 этаж. Возле двери с номером триста один останавливаюсь на пару мгновений, чтобы восстановить дыхание и собраться с мыслями. Боже, я же умру на месте от стыда, если он там развлекается на самом деле и спросит меня «чего пришла?». Или если кто-то из моих студентов меня здесь увидит. Не давая себе передумать, стучусь в дверь несколько раз. Ответа не получаю, и тогда, сделав глубокий вдох, медленно поворачиваю ручку. Дверь поддаётся. Сердце колотится внутри, как сумасшедшее, когда я осторожно заглядываю в неизвестность. Сначала идет небольшой коридор с дверью в санузел, а затем я попадаю в маленькую комнату, где есть только письменный стол со стулом, небольшой холодильник, шкаф и кровать. На кровати, ёжась под одеялом, лежит Паша. Лицо бледное, под закрытыми глазами тёмные круги, глазные яблоки перекатываются под веками, губы сухие. На моё появление и звук голоса он не реагирует. Скидываю своё лёгкое пальто и ботинки и аккуратно присаживаюсь на краешек кровати. Паша тихо стонет, когда я прикладываю руку к его лбу. Горячий. Тянусь за градусником и нетерпеливо жду, постукивая ногой, пока он покажет температуру. Почти сорок! Пытаюсь приподнять его голову, на что Паша пару раз открывает глаза и что-то бормочет, чтобы влить ему в рот сироп от температуры и парочку капсул от простуды, дав запить водой. И, к моему огромному облегчению, он глотает. Нахожу в комнате плед, накрываю его поверх одеяла, смачиваю полотенце и кладу ему на лоб, сама сажусь рядом, глажу его руку через одеяло, шепчу что-то бессвязное, успокаиваю себя или его. Перемеряю температуру, но она не спадает, а Паша начинает метаться по подушке, выкрикивая какие-то отдельные слова и моё имя. Вызываю скорую и принимаюсь нервно ждать.

— Сейчас, мой хороший, — целую его в лоб, вожу руками по щекам, — потерпи еще немного.

Приезжает усатый фельдшер с чемоданчиком, перемеряет температуру, набирает и делает укол, заполняет свои документы с моих слов, пишет рекомендации и обещает передать актив в поликлинику. После укола температура начинает спадать, Паша откидывает с плеч одеяло и засыпает спокойно, дыхание его выравнивается. Я откидываю с его влажного лба мокрые кудряшки и, незаметно для себя, тоже проваливаюсь в сон на час, уткнувшись головой ему в бок. Пробуждение выходит неприятным, моя шея и ноги затекли, глазам с неснятыми линзами тоже некомфортно.

И вот ранним утром, убедившись, что температура не вернулась, а сам Паша по-прежнему спокойно спит, я покидаю общежитие, пока меня никто не увидел. Снова еду домой на такси, перед рабочим днём успеваю только сходить в душ, привести себя в порядок и выпить две кружки крепкого кофе.

Занятие с группой Паши идёт второй парой, сразу после предыдущей, так что я остаюсь сидеть за своим столом на небольшом перерыве. Получаю сообщение от Паши с текстом «не приходи больше» и в тот же момент из общего гула выделяю, как Василина Иванышкина говорит своим подружкам:

— Девочки, я сегодня пас, хочу зайти к Пашечке, так переживаю за него, так соскучилась!

Экран телефона начинает расплываться перед глазами, и я делаю глубокие вдохи, чтобы задержать непрошенные слёзы.

Вот теперь всё правильно, Ева. Всё как ты и думала.

Только почему же так больно, будто клеймом раскалённым что-то выжигают в районе груди?