Рассвет

Трактор шел медленно, но верно, словно поезд по рельсам. Ровный рокот, исходивший от машины, вселял уверенность, что ее ничто на этом, да и на том свете остановить не в силах. Гусеницы неотвратимо накатывали на все, что попадалось на их пути, чтобы подмяв под себя, затем выплюнуть «это» уже в изжеванном виде. В небо взвилась стая ворон вперемешку с чайками. Число их было на столько велико, что небо исчезло под зловещей тенью.

Неподалеку от железного властелина гигантской свалки копошились серые бесформенные комочки. Один из них разогнулся от накатывающей боли в пояснице и, выпятив вперед остатки живота, пошевелил лопатками. В этот момент стало понятно, что бесформенность этому человеку, как и десяткам его компаньонам по мусорной свалке, придает старая, давно пришедшая в негодность одежда. А людей, ищущих здесь что-либо, было на самом деле много. Конечно, в большинстве, это были бомжи, но кроме них сюда захаживали пенсионеры, люди сильно пьющие и потому вечно безденежные, да и просто те, для кого перерывание мусора было единственным источником существования.

— Не трожь, сволочь! — крикнул Гриша.

— Ага, тебе отдам! — огрызнулся щупленький старичок, торопливо набивая карманы грецкими орехами.

Грише было тридцать восемь лет. Жена от него ушла в прошлом году, когда он в очередной раз сильно запил. Детей у них не было, поэтому причин оставаться с мужем алкоголиком, после шести неудачных попыток его вылечить, она больше не видела. Гриша пил, близкие и знакомые ему люди постепенно становились далекими. На работе, кроме как пить, делать было практически нечего. Зарплату, пусть мизерную, платили не регулярно. Время от времени электрикам приходилось продавать кабель, пакетные выключатели, лампочки. Правильнее, конечно, будет сказать, что они просто воровали. Хотя нет. Оправдываясь перед самими собой, они говорили что берут свое. При советской власти все было объявлено общим, так что, как говорится, все вокруг колхозное, все вокруг мое. Часто за товар покупатель расплачивался водкой. Ну не в семью же, на самом деле, нести свою долю.

Так Гриша и докатился до поисков пропитания на помойках и свалках. А грецкие орехи он любил всегда. Сейчас же они выступали в роли особенного деликатеса. Нечего, что с плесенью.

— Уйди, сука! — заорал Гриша. Дед вздрогнул от громкого окрика и робко посмотрел в глаза великана.

У Гриши в руках расползся старый бумажный пакет, в котором и были орехи.

И пока он пытался удержать пакет в руках, противный старичок набивал ими свои карманы. Но теперь старичок сообразил, что если он сейчас не уйдет, то ему дадут тумаков. Соперник был почти вдвое моложе, в десять раз сильнее, так что у деда не было никаких шансов. Он протянул вперед руки и разжав кулаки положил орехи в порванный пакет. Трусливо семеня прочь старичок ликовал.

Ведь он отдал не все орехи, в его карманах кое-что осталось.

Гриша достал из кармана старую грязную тряпичную сумку и, сложив в нее лакомство, направился в сторону дома. Кроме орехов, в сумке лежал чуть тронутый плесенью батон белого хлеба, девять пустых пивных бутылок и две свеклы, сгнившие всего лишь на половину. В общем день был удачным. Иногда улов, правда, бывал и побольше, но это тоже было хорошо.

На рейсовом автобусе Гриша добрался до колхозного рынка. Сегодня была среда, день завоза мяса. К обеду его должны были перебрать и отсортировать.

Уже два месяца как кладовщик дядя Паша отдавал Грише ненужные части мясных туш. На восемьдесят процентов обрубки состояли из голых костей. Не бог весть что, но супчик из этого можно было сварить очень даже неплохой.

— Здрасти, дядь Паш, — улыбнулся Гриша.

— А… Это ты… Вон в том ящике посмотри, — сказал дядя Паша, показывая на большущий деревянный ящик, стоящий в углу. Дядя Паша был немногим старше Гриши, и было смешно слышать от него обращение «дядя Паша».

Гриша подошел к ящику и принялся выбирать, что получше. В основном у костей и обрезков вид был ужасный, поэтому их и не пускали в продажу, но все же Гриша кое-что для себя смог отыскать. На удачу обвальщики сегодня не аккуратно обрезали мясо и кости обещали к вечеру наваристую похлебку.

Выбрав три самые аппетитные косточки, Гриша направился к выходу. Он никогда не брал много. Эта процедура повторялась каждую неделю, к тому же конкурентов у него не было.

— Спасибо, дядь Паш, — сказал Гриша, остановившись возле входной двери.

— На здоровье, — отозвался кладовщик.

— Я на следующей неделе зайду?

— Заходи, — кивнув головой, сказал дядя Паша и, открыв помятую общую тетрадь, начал переписывать в нее что-то с накладной.

Гриша вышел на улицу и прищурился от яркого солнца. Теплый ветерок коснулся своим крылом его небритой щеки. Воспоминания, как казалось из прошлой жизни, напомнили о юности в деревне и первых месяцах после свадьбы. Действительность медленно отступила на второй план.

Тяжелая рука, явно не из волшебного прошлого, ударила Гришу по плечу и, схватив за одежду, увлекла назад.

— Я кому сказал иди сюда!

Гриша обернулся и увидел перед собой сытое лицо молодого сержанта милиции с наглыми, самодовольными глазами.

— Пошли. Быстро!

— Я нечего не сделал, — оправдывался Гриша.

— Не разговаривать!

Сержант подвел Гришу к газику и, открыв дверь, подтолкнул его к черному проему.

— Залезай.

— А что я сделал, начальник?

— Быстро! — приглушенно прорычал милиционер и приложил Гришу резиновой дубиной по правому бедру. Удар был хоть и не сильным, но очень чувствительным. Гриша заторопился сесть в машину.

В полумраке глаза сразу же различили силуэт еще одного пассажира. Тот тихо сидел в дальнем от двери углу, положив кулачки себе на колени.

На улице кто-то окликнул сержанта, тот сказал «иду» и с силой захлопнул дверь. Инстинктивно Гриша отстранился от жуткого звука.

— Тебя за что взяли? — обернувшись спросил Гриша незнакомца.

— Что-то украли из рыбной палатки, — ответил тот. — Я разговор слышал.

Говорят, что бомжи там крутились. Вот они всех подряд и хватают, у кого видок не того.

Гриша посмотрел на узкую полоску света, пробивавшуюся из-под двери. Он встал с узкой железной скамеечки и, пригнувшись, подошел к двери. Осмотрев ее внимательно Гриша заметил, что она не захлопнулась. Железная гайка, попавшая между дверью и корпусом машины, приняла на себя всю силу удара и не дала сработать «собачке». Гриша приложил ладонь к двери и осторожно толкнул ее. Дверь с легкостью поддалась, издав слабый металлический скрежет.

Полоска света увеличилась. Гриша притих и прислушался к шуму на улице.

Человек в дальнем углу тоже затаил дыхание, наблюдая за действиями товарища по несчастью.

Кроме редкого грохота проезжавших мимо грузовых машин, ничего не было слышно. Гриша заглянул в щель, потом приоткрыл дверь еще немного и высунул на улицу голову. Сержанта поблизости не было. Гриша не стал долго раздумывать.

— Я мотаю отсюда, а ты? — обратился он к сидящему в углу человеку.

— Поймают — бить будут.

— А останешься — посадят. Им все равно кого сажать.

Довод Гриши был весьма убедительным, тем более что у второго пленника был богатый опыт общения с милицией.

Дверь газика осторожно отварилась и из нее вышли двое. Гриша заметил, что лицо незнакомца в крови.

— А ты еще сомневался, — кивнул Гриша на подтеки. — Я здесь не далеко живу. Бежим.

Они нырнули в близлежащий кустарник и растворились за ним. Десять минут бега между стен пятиэтажек и зарослей боярышника и Гриша уже открывал дверь своей квартиры.

— А они тебя не узнают? Ты так близко живешь, а милиция наверное местная.

— Нет. Эти не местные. Местных я всех в лицо знаю. Они меня не взяли бы, знают, что я не ворую, — сказал Гриша и прошел в квартиру. Незнакомец вошел следом за хозяином жилища.

Маленькая однокомнатная квартирка Гриши была на первом этаже. Она не выглядела запущенной до безобразия, но тем не менее вид у нее был достаточно унылый. Старый, обшарпанный паркет, засаленные обои десятилетней давности. Практически полное отсутствие мебели. На кухне, кроме плиты, столика и трех табуреток, больше ничего не было. В комнате на тоненьких ножках стоял старый черно-белый «Рекорд», диван с задрипанной обивкой и маленький сервант, вместо люстры — треснувший молочного цвета плафон. На кухне не было даже плафона, только лампочка на длинном черном проводе.

— Тебя как зовут? — спросил Гриша, разбирая на кухне трофеи.

— Петр.

— А меня Гриша.

Только теперь Гриша основательно разглядел нового знакомого. Ему было явно за шестьдесят, одет не в лохмотья, но и не заботливыми родственниками.

Морщин на лице было не много, а глаза как показалось Грише, прямо светились. Чем? — он пока что не понял.

— Тебе умыться нужно, пошли.

Гриша отвел Петра в ванну, а сам вернулся на кухню. Он достал из холодильника маленькую кастрюльку с остатками щей и поставил ее на плиту.

Через минуту рядом с кастрюлькой стоял чайник.

Гость умылся, вытерев лицо полотенцем вышел из ванной, выключил свет и прошел на кухню. Чайник уже посапывал, а щи начинали клокотать. Гриша достал из хлебницы тарелку с пятью кусками черствого черного хлеба и поставил ее на стол, где уже были две тарелки и две алюминиевые ложки. Петр с живым интересом наблюдал за действиями хозяина квартиры. По его глазам без труда можно было догадаться, что он не ел пару дней. Разлив щи в две тарелки, Гриша поставил кастрюльку в раковину и достал из щели между холодильником и плитой бутылку водки, опустошенную на две трети.

— Я не пью, — сказал Петр, в очередной раз сглатывая слюну в ожидании когда хозяин дома притронется к еде.

— Что, совсем? — искренне удивился Гриша.

— Да.

— Ну-у, за встречу надо, — настаивал Гриша.

— Я бы с удовольствием, но…

— Зашитый что ли? Ну, за освобождение-то… святое дело!

Петр немного улыбнулся и отрицательно покачал головой. Гриша замер в нерешительности но через несколько секунд отказался от мысли понять поведение гостя.

— Ладно, как знаешь. Было бы предложено…

Морщась от теплой и непонятно из чего сделанной водки, Гриша сквозь зубы опустошил наполовину наполненный стакан. Наконец, он перевел дыхание, крякнул и, зачерпнув ложку щей, отправил ее в рот. Гость откусил черствый хлеб и тоже приступил к долгожданной трапезе. Он, конечно, пытался сдерживаться, поэтому ел хоть и с достоинством, но большим аппетитом.

— Давно не ел? — спросил Гриша, глядя на гостя захмелевшими глазами.

— Два дня.

— Ты откуда?

— От сюда очень далеко.

— А на рынке чего делал?

— Мальчика искал.

Гриша скривил губы, показывая свое удивление, и в этой задумчивой позе вылил остатки водки в стакан. Петр быстро доел щи и, прислонившись правым плечом к стене, сидел сложа руки на коленях и наблюдал за Гришей. Тот, морщась, посмотрел на стакан с водкой и с еще более ужасной гримасой, чем в первый раз, выпил ее.

— Бросать не пробовал? — спросил Петр.

— Чего?

— Пить.

— Шесть раз бросал, — ответил Гриша, махнув рукой и занюхивая куском черного хлеба.

— Давно пьешь?

— А какая разница? — развязано спросил пьяный Гриша, — детей все равно нет, жена ушла…. А у тебя как с семьей?

— Все в порядке. Спасибо за обед.

— А… — снова махнул рукой Гриша. — Ерунда. Слушай, у тебя деньги есть?

Надо бы еще за пузырьком сбегать.

— Нет. Денег нет, — не то грустно, не то снисходительно ответил Петр.

— Жалко. А что за пацана ты ищешь?

— Хороший мальчик, зовут Миша. У него два года назад родители умерли, сейчас он бродяжничает. Завтра еще в одном месте поищу. Там он должен быть обязательно.

— И зачем ты его ищешь? — заплетающимся языком спросил Гриша и отодвинул от себя полупустую тарелку.

— Он не простой мальчик. Когда Миша вырастит, будет врачом. Через тридцать два года он найдет лекарство против очень страшной болезни.

— Ха-ха… а… А почему ты думаешь, что он будет врачом? Вот возьмет и вырастит ублюдком.

— Я не думаю, я знаю, — улыбнувшись, ответил Петр.

— Ничего ты не знаешь, — махнул рукой Гриша. — Я вот тоже думал, что жена меня любит, а она взяла и ушла. Чтобы на ней жениться я любимую работу бросил, а она взяла и ушла.

— И давно ты один? — спросил Петр.

— Второй год. Вот стерва! Я все для нее делал, а она… Вот чего ей не хватало? Квартира была, машина.

— Может все из-за водки?

— Из-за водки? — Гриша заметно начал заводиться. — Я что после работы выпить не могу?

— Нет, конечно, можешь, но…

— И, вообще, я пью на свои! Вот ты тут сидишь, мне рассказываешь… А сам выглядишь весьма задрипанно. Так что не надо мне тут заливать, что все с семьей в порядке. Выпихнули, наверное, детки в дом престарелых, а квартирку продали. Что угадал? Угада-ал. И вообще не нравиться — иди отсюда!

Петр поднялся в смущении, не зная что сказать. Он совсем не хотел обидеть нового знакомого, но что уж теперь поделаешь. Поблагодарив за обед, Петр ушел, а Гриша, покачиваясь, вошел в комнату и включил телевизор. Сегодня «Спартак» играл с «ЦСКА». Гриша повалился на диван и, еще раз назвав гостя сволочью, уснул под бессмысленную болтовню комментатора.

Второй день шел дождь. Мелкий и противный. Холодный ветер пронизывал до костей. Кутаясь в кусок помутневшего полиэтилена Гриша медленно шел по центральной свалке и внимательно смотрел по сторонам. День был явно неудачный. Ничего более или менее приличного Гриша сегодня не нашел. Даже гнилых овощей, которых всегда здесь было в изобилии, сегодня не было видно.

За два дня вода пропитала свалку насквозь и размочила годовые залежи отбросов и мусора. От этого воздухе висела ужасная вонь.

Взгляд Гриши зацепился за кусок черной материи. Он сделал два шага в сторону и присел на корточки. Из-под обрезков труб и арматуры торчал рукав пиджака. Не раздумывая, Гриша принялся разбирать металлолом. Конечно, могло оказаться и так, что кроме рукава под ржавым железом ничего больше и не будет, но проверить все-таки нужно. Через несколько минут взору Гриши предстал хоть и грязный, но практически новый пиджак. Гриша взял его за плечи и внимательно осмотрел. Надо же какая удача. Он даже не порван. Сам Гриша его носить, конечно, не станет, но вот обменять на что-нибудь полезное можно будет запросто.

За горой строительного мусора послышался шум. Гриша достал из кармана тряпичную сумку и, прислушиваясь к шуму, начал сворачивать пиджак. Через несколько секунд, разобрав пару слов, Гриша понял, что это не милиция. За горой что-то делили. Не желая оставаться в стороне, он пошел на шум.

Еще издали Гриша разглядел Петра. Четверо бомжей били его чем непоподя:

Кто ногами, кто палкой. И хотя сил у них едва хватало, чтобы переставлять ноги, Гриша понял, что Петру сейчас достанется. Старик лежал на земле и прикрывался от ударов левой рукой. Вокруг стояло еще около десятка сгорбленных, небритых и нечесаных человечков из любопытства наблюдавших за происходящим. Решив, что пусть старик получит свое, говорливый слишком, — Гриша уже собрался уйти. В какой-то момент ему показалось, что под стариком что-то шевельнулось. Еще один совсем маленький комочек.

Гриша подошел ближе и увидел, что Петр пытается прикрыть собой маленького мальчика. Старик, конечно, сволочь, но за что же ребенка-то палкой?

— Ей, придурки! — крикнул Гриша, быстрым шагом подходя к дерущимся.

Один из тех, кто бил Петра, обернулся на окрик, посмотрел на Гришу, снова вернулся к старику и с размаху ударил его палкой. Трое его друзей продолжали пинать Петра, не обращая на Гришу никакого внимания. Среди зрителей коекто был знаком с Гришей, особенно с его кулаками, поэтому они отошли в сторону.

— Отвали от деда, — сказал Гриша подходя ближе.

Бомж, тот что был с палкой, посмотрел на Гришу маленькими злыми глазками и размахнувшись огрел его по голове. Гриша прикрылся сумкой, в которой лежал пиджак, и отвел удар в сторону. От этого бомж потерял равновесие и отшатнулся. Три озлобленных человечка отвлеклись от старика и пошли на Гришу. Не долго думая Гриша отбросил сумку в сторону и с размаху вмазал первому, кто подошел к нему, по зубам. Бомж отлетел в сторону и упал на осколки красного кирпича. Второй бомж остановился в замешательстве и тут же получил по уху. Слева что-то хрустнуло и под ноги Грише упал обломок палки. Левое плечо пронзила боль. Гриша обернулся и увидел того самого бомжа, который пытался его ударить палкой. На этот раз у него это получилось.

Повалив бомжа на землю, Гриша начал методично молотить здоровенными кулачищами его лицо, опухшее от пьянства. Все, кто наблюдал за дракой, поняли, что сейчас кого-то могут убить и поэтому бросились врассыпную.

Замахнувшись еще раз Гриша почувствовал, что кто-то повис на его руке. Он обернулся и увидел Петра.

— Не надо, оставь его, — сказал Петр.

Не опуская кулака, Гриша посмотрел на лицо маленького, грязного и мокрого человечка, пытавшегося прикрыться кривыми ручонками. Бомж лежал поскуливая, уже не надеясь на спасение. Гриша разжал левую руку и отпустил отворот куртки, за которую придерживал противника. Тот вдруг пошевелился, застонал громче и попытался перевернуться на живот.

— Оставь его, — попросил Петр. — Пошли.

Гриша встал на ноги и пошел к своей сумке. Петр помог подняться всхлипывающему и шмыгающему носом мальчику.

— Ничего не болит? — спросил Петр.

Мальчик отрицательно покачал головой и шмыгнул носом еще раз. Петр отряхнул его как мог и отряхнулся сам.

— Значит, нашел, что искал? — спросил Гриша.

— Нашел, — ответил Петр.

— Поехали ко мне. Помоетесь. Да и не ел ты, наверное, опять дня три.

До дома добрались к вечеру. Гриша открыл дверь в квартиру и не дожидаясь, когда войдут гости, прошел в ванную. Он бросил в пластмассовый тазик недавно найденный пиджак, горсть стирального порошка и налил горячей воды.

Петр пропустил вперед мальчика, вошел в квартиру следом за ним и закрыл дверь.

— Чего встали? — спросил Гриша, вытирая руки полотенцем. — Раздевайтесь.

Сейчас картошку сварю.

Только теперь Гриша как следует разглядел мальчика, которого Петр всю дорогу, и даже сейчас, держал за руку. Мальчику было не более семи лет. Его светлые, грязные волосы были всклокочены, серые глаза тепло смотрели на неизвестного великана, который только что спас его и дядю Петю от побоев.

— Так это, значит, тебя Мишкой зовут? — равнодушно спросил Гриша.

— Меня, — тихо ответил мальчик. — А откуда Вы про меня знаете?

— Да уж знаю. А меня дядя Гриша зовут, — сказал Гриша и повернулся к Петру. — Его, наверное, вымыть надо… да и тебе тоже не помешает помыться.

Там таз в ванной стоит… Ты поставь его на раковину, чтоб не мешал. Мыло найдешь, полотенце на крючке.

— Спасибо, — ответил Петр.

Гриша пошел на кухню, а Петр повел мальчика мыться. За последний год это был первый случай, когда Миша мылся под горячей водой.

Через полчаса старик и мальчик сидели на кухне, а Гриша раскладывал по тарелкам дымящуюся вареную картошку. Кроме картофеля на столе стояла тарелка с сильно обрезанными помидорами и огурцами и полбуханки черного хлеба. Мальчик с интересом продолжал следить за дядей Гришей, который сначала заступился за них, а теперь пустил в дом, чтобы дать помыться и, наверное, собирался накормить их вкусно пахнущей картошкой.

— Тетя Клава вчера позвонила, сказала отходов много, зайди мол может выберешь чего. Нет, они не сильно были гнилыми, — сказал Гриша, показывая рукой на помидоры с огурцами. — Я их сам обрезал.

— А кто это, тетя Клава? — спросил Петр.

— Да-а… продавщица из стекляшки, из овощного отдела. Я ее с детства знаю. У них как-то пожарная инспекция с проверкой должна была прийти, а электрик второй день на больничном был, споткнулся на лестнице и ногу сломал. Она меня в очереди увидела, попросила помочь. Знала что я электрик. Я им быстренько сопли все убрал, где надо под изолировал. Таблички развесил, где положено… в общем, навел порядок. А потом как-то она меня увидела, это уже после развода, что ж ты говорит с собой делаешь… ну, это ладно, — махнул рукой Гриша. — В общем позвонила она мне раз чтоб я зашел. Они собирались некондиционную свеклу продавать. Выбери, говорит себе что-нибудь. Я целую сумку набрал почти не гнилой свеклы. Остальное в продажу по дешевке пустили. Вот и позванивает иногда. Хорошая тетка.

— Хорошая, — согласился Петр.

— Ну, чего сидите? — спросил Гриша. — Налегайте, пока не остыло.

Петр пододвинул к Мише тарелку и дал кусок хлеба. Мальчик жадно откусил от него и ковырнул вилкой рассыпчатую картофелину. Гриша посмотрел немного на мальчугана и полез за бутылкой водки. Петр понял это и не отводил от Гриши глаз. Как только Гриша достал бутылку его взгляд и взгляд Петра встретились. Гриша замер от неожиданности, потом посмотрел на светлую Мишкину головку, аппетитно уплетающего картошку с помидорами, затем еще раз взглянул на Петра. Петр все так же смотрел ему в глаза.

— Ладно, — сказал Гриша, убирая бутылку на место. — Сегодня не будем.

Петр улыбнулся и, взяв вилку, разделил картофелину пополам. За едой Гриша с интересом наблюдал как, Мишка управлялся с картошкой. В какой-то момент у него защемило сердце, что вот так, за этим самым столом мог сидеть его сын. С такими же наивными и серыми глазами.

После ужина мальчик ушел в комнату, смотреть мультфильмы, а Гриша с Петром остались на кухне. Гриша вымыл посуду и поставил на плиту чайник.

Петр сходил в комнату, украдкой взглянул на Мишу, с интересом глядевшего мультики, и вернулся на кухню.

— Так это и есть тот самый Миша, который спасет мир? — с улыбкой спросил Гриша, разливая чай по чашкам.

— Тот самый, — ответил Петр. — Это большая удача, что я успел его найти.

— А что мог не успеть? — все с той же улыбкой спросил Гриша.

— Мог не успеть, — как прежде серьезно ответил Петр. — Сам видел, что там началось из-за булки хлеба. Спасибо за помощь. Ты ведь не хотел подходить.

От слов Петра мороз прошел по коже Гриши, он вздрогнул и поднял на него глаза. Петр смотрел обычным, снисходительным взглядом, разве что усталым.

— Чудной ты какой-то, — сказал Гриша, потирая ушибленное плече. — Сам то еле ноги переставляешь, а голову под палки подставляешь. А раз уж в драку влез так надо по морде бить… а ты им опомнитесь.

— Не всегда кулак сильнее слова, поверь мне, — сказал Петр.

— Ну, вот сегодня-то как раз сильнее и оказался. Эх-х-х. Чай не водка, много не выпьешь.

С этими словами Гриша поднялся из-за стола и достал початую бутылку водки. Он открыл над раковиной шкафчик, взял стакан и поставил его на стол рядом с бутылкой.

— Зачем ты пьешь ее? — спросил Петр. — Ведь ты же можешь не пить.

— Могу, — согласился Гриша. — Но не хочу.

— Тогда зачем?

— Просто так.

Гриша налил полстакана водки и поставил бутылку на стол.

— На свете ничего не бывает просто так, — сказал Петр. — Во всем есть свой смысл и предназначение.

— И какое предназначение у этого стакана?

— Вылиться в раковину.

— Нет, ты не понял меня. Какое предназначение, у того, что я пью?

— Оглянись на свою жизнь.

— Опять начинаешь… — сказал Гриша и в его голосе послышались стальные нотки. — Не из-за водки мы с женой разошлись.

— Ты спросил — я ответил, — спокойно сказал Петр. — И нечего злиться на весь мир. Человек сам совершает поступки. Сам и должен отвечать за них.

— Нет, ты хочешь сказать, что я не смогу без водки.

— Я этого не говорил.

— Так подумал. А вот теперь смотри, — по голосу Гриши было заметно, что он начинает злиться. — Я очень хочу сейчас выпить. Очень! Но не буду. И не просто не буду, а… Ты, наверное, уже решил для себя, что водка для меня важнее всего в жизни. Так вот смотри.

Гриша поднялся со стула, взял стакан в руку и вплеснул водку в раковину.

— Ну? Теперь ты понял, что я не алкоголик?

— У всего свое предназначение, — сказал Петр с едва уловимой улыбкой. У людей и вещей.

Гриша в оцепенении смотрел на Петра. Вдруг он медленно повернулся к раковине и несколько секунд смотрел на нее, чувствуя все тот же холодок на коже. Когда он повернул взгляд к Петру, тот смотрел на него все теми же усталыми глазами.

— Откуда ты взялся? — тихо спросил Гриша, медленно и четко выговаривая слова.

— Хм-хм-хм… оттуда, откуда берется всё, — ответил Петр и, после небольшой паузы, добавил. — Ты можешь пойти с нами.

— Это еще куда?

— Под Ярославлем есть деревня Дубки. Там живет один хороший человек.

Его зовут Саша. В его доме живут восемь приемных детей. Все сироты. Мишу нужно отвести к нему.

— Зачем это? — спросил Гриша. — Чтобы какой-то там кулак заставлял детишек за кусок хлеба и миску похлебки батрачить на своем огороде?

— Никогда не говори плохо о людях, тем более о незнакомых, — спокойно сказал Петр. — Они с женой своих пятерых родили, да еще и приемных кормят.

Гриша почувствовал, что ему стыдно, оттого, что он так отозвался о незнакомом человеке. Быть может тот Саша на самом деле дал кров сиротам не из-за собственной выгоды, а из сострадания. Ведь сунул же этот старый пень свою голову под палку. Стоп. Что-то я вообще не того… какую-то ерунду несу.

Вдруг в голове Гриши послышались слова старика: «У каждого свое предназначение». Гриша расслышал их так отчетливо, что если бы не смотрел на Петра, то подумал бы что это сказал он. Но тот молча пил чай.

— Ладно. Пошли спать, — сказал Гриша. Поздно уже. Утром поговорим.

Небо было низким и звездным. На берегу пруда горел костер у которого под огромным дубом сидел Гриша.

— Ты почему спать не идешь? — спросил Петр.

— Не хочется, — ответил Гриша. — Помню в детстве вот так же с ребятами уходили на ночь, уху варили, картошку пекли, купались.

Гриша расшвырял веткой ивы угли и выкатил на траву картофелину. Впереди потрескивали сучья в костре, за спиной в такт дровам стрекотали сверчки. На черной глади пруда, словно пламя от свечи, вытянулся желто-оранжевый след костра.

— Бери, — сказал Гриша, подкатывая Петру картофелину.

— Спасибо, — сказал Петр, — я пойду лягу. Не забудь залить огонь, когда спать соберешься.

— Умгу, — промычал Гриша.

Он откинулся назад и облокотился спиной о толстый ствол дуба. Стоящий рядом кустарник малины очень вкусно пах, стоило лишь склонить голову в его сторону. Гриша ел печеную картошку и, подняв глаза к черному небу, смотрел на звезды. Его с детства интересовал вопрос: что же дальше? Все однажды кончается. Вот пруд. Через сто пятьдесят метров он закончится и начнется луг, за лугом лес. За лесом пшеничное поле, за полем город. Так же и с землей. Она заканчивается и начинается космос. Все однажды кончается. А что дальше?

Вселенная не может быть бесконечной. Все однажды кончается. За одной галактикой другая… Вселенная… Но где-то должен быть край и у нее. А дальше? Что же дальше. И каких огромных размеров должно быть это «дальше», если в нем помещается вселенная, и не одна. Все однажды кончается.

Закончится и то, что будет «дальше». А потом? Начнется что-то еще? Волна страха накатила на Гришу и он вздрогнул Ему стало страшно. Жутко от одного только осознания какая он мизерная частица в масштабе мироздания. Ничтожная и беззащитная. Смерть. Все однажды кончается. Нет, не может быть, чтобы там, за чертой, больше ничего не было. Кто же это сказал, что ничто не исчезает бесследно, а всего лишь переходит из одного состояния в другое. Может и прав старик? Смерти нет — есть бесконечность. А если он все же врет? Да и откуда ему знать, как оно все обстоит на самом деле? А хороший наверное был мужик Христос. Если, конечно, он вообще был. Нет, его не могло не быть. А может и вправду сходить в церковь? Может полегчает? Как же я опустился за последние десять лет!

Детей нет, жену потерял. Все. Надо завязывать с водкой. Вернусь домой и зашьюсь. Так оно надежней. Если не выдержал — сразу в могилу. А я выдержу.

Я обязательно выдержу.

Костер уже потух и остывающие угли дымились из-под толстого слоя пепла, отдавая последнее тепло. Дым растворялся в однородной массе рыхлого утреннего тумана, висевшего над прудом. Гриша дремал, сидя на стареньком рюкзаке, закутавшись в байковое одеяло и облокотившись спиной о дерево.

В этой дымке из палатки, в которой спал Мишка, вышел Петр. Свитера на нем не было и в расстегнутом вороте рубахи виднелась нить черного кожаного шнурка. Он подошел к Грише и, присев на корточки, тихо спросил:

— Спишь?

— Ме-а, — промычал Гриша сквозь сон и еле заметно отрицательно качнул головой.

— Мне пора, — сказал Петр. — Мое время вышло. Но мальчика нужно довести до места. Ты доведешь его. И не забудь, кроме тебя, ему теперь никто не поможет. Он еще слишком мал. А это тебе.

Петр снял с шеи крест и примостил его на дереве, зацепив шнурком за расщепу коры. После этого он коснулся указательным и средним пальцами правой руки чуть выше левой брови Гриши и через две секунды отнял руку.

Петр поднялся и подошел к палатке. Отведя в сторону ее полу, он посмотрел на сопящего мальчика и пошел к пруду. Возле самой воды остановился и повернулся к Грише.

— Прощай, — сказал Петр. Гриша остался неподвижен. — А пить ты больше не будешь. Потому что сам не захочешь. Когда отведешь мальчика, съезди к жене. Она давно ждет тебя.

Старик повернулся к пруду и сделал шаг. Вода всхлипнула и разошлась мелкими кругами. За первым шагом второй, третий, четвертый. Петр шел по воде в сторону тумана, неспешно переставляя ноги. Вода, доходя лишь до щиколотки, медленно расходилась кругами и тихим хлюпаньем в утренней дымке, нарушала тишину. Силуэт Петра с каждым шагом различался все хуже и хуже и, наконец, совсем исчез.

Гриша проснулся от утреннего гомона птиц и горячих лучей яркого солнца.

Поежившись, он распахнул одеяло и вытянул руки в стороны. Утро было великолепным. В памяти всплыли отрывки сна с прогулкой по воде. Гриша долго не мог понять, с чего сон начался и чем закончился. Несвязанные между собой слова… Вот теперь он вспомнил почти все, что ему приснилось. Петр просил отвести мальчика… Почему? Куда он сам собирался уйти? Он даже подарил ему свой крест.

Гриша улыбнулся ночным фантазиям глубин своего подсознания и согнув правую руку в локте, попытался найти крест. Искать его не пришлось. Ладонь безошибочно легла на кожаный шнурок. С Гришиного лица сошла улыбка. Он вскочил на ноги, метнулся к палатке и с шумом распахнул ее. Кроме спящего мальчика, в ней никого не было.

От палатки Гриша пошел к воде. Перед глазами стояла отчетливая картинка как, старик ушел по зеркальной глади воды и скрылся в тумане. Порыв ветра зашелестел листвой дуба, по поверхности пруда побежали мелкие барашки.

Мысли у Гриши путались, он сел на мокрый песок и просидел так минут двадцать.

— А где деда Петя? — спросил Миша.

Гриша обернулся и увидел за спиной босого мальчика. Он стоял в одних трусиках и кулачками протирал сонные глаза.

— Он ушел.

— Куда?

— Он совсем ушел.

— А как же дядя Саша? Мы туда не пойдем?

— Конечно, пойдем, — улыбнувшись, ответил Гриша. — Я тебя отведу.

Одевайся. Нам пора в дорогу.

1998 год