Растущая луна: зверь во мне

Часть I

14 ухгустуса, Ритуальный круг

Места определены давно и редко меняются.

Дом Воробья занимает верхний ряд амфитеатра. Самому большому Дому — самый большой ряд. Глава Дома Баал-Ханан Воробей — почти лысый старик с густыми черными бровями — сидит в центре. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, переплетены на животе, обтянутом белым атласом. Баал-Ханану в прошлом году исполнилось семьдесят, и он давно не следит за модой. Носит длинные балахоны разных расцветок, перетянутые по располневшей талии ремнем, расшитым золотом и украшенным рубинами. Рубин его любимый камень, хотя старик богат так, что мог бы усыпаться бриллиантами с головы до ног. Маленькие глазки смотрят остро из-за круглых очков. Сегодня жарко, поэтому плащ он не надел. Справа и слева от него — сыновья по старшинству. Эти в основном в бархатных вестинах, как и положено зажиточным купцам. Еще дальше по кругу — внуки, правнуки, племянники, двоюродные братья — всех родственников не перечислишь. Баал-Ханан — глава Дома по праву старшинства и мудрости, также и в других домах эйманов. За спинами каждого присутствующего — эймы: серые, желтые, синие, белые, пестрые птицы. Сидят неподвижно и смотрят туда же, куда человек — на круглую арену внизу.

Скамью чуть ниже занимает дом Гепарда — не самый большой Дом, но один из сильнейших. Дикие кошки за спинами эйманов — от камышового кота до тигра — сидят смирно, не вылизываются, не шипят и не бьют себя хвостом по ребрам, видя такое количество людей и птиц. В Ритуальном круге все ведут себя тихо.

Еще ниже дом Чайки. Еще сто лет назад было два Дома — дом Чайки и дом Альбатроса, теперь они слились в один. И это еще не самое худшее. Дома Коня и Дракона исчезли совсем, а дом Медведя вот-вот исчезнет: у семерых взрослых мужчин трое детей и в ближайшие десять лет ни один из них не будет брать имя, а значит, не женятся, чтобы продолжить род. Заффу Медведь, сорокапятилетний мужчина, с братьями, сыновьями и племянниками сидит внизу, у арены, вместе с изгоем Каракаром.

Двадцать лет назад дом Орла отрекся от Авиела Каракара под давлением других Домов, которые решили наказать строптивца. Эйман без Дома не выживет. У Каракара два сына, один из них никак не женится, а второй исчез в Энгарне, до того как у него родился сын. Так что еще немного и семья вымрет. Удаган Лев, сидящий по левую руку от Каракара, не в счет. Он в этой семье случайно и, когда Авиел умрет, вернется в дом Гепарда. Но, как бы там ни было, и он не женат, для двадцатидевятилетнего эймана это редкость. Авиел Каракар не носит вестину. На нем облегающая кожаная куртка, плотно зашнурованная от шеи до талии. Темные с проседью волосы зачесаны назад — сыновья в этом подражают ему. Агатовые глаза Авиела никогда не смеются, от носа к губам пролегли складки. Слишком много навалилось на эймана. Красноклювый эйм-каракар за его плечом, будто опустивший кончик клюва и брюшко в белую краску, тоже выглядит удрученным. Перья на смоляной голове топорщатся, пестрые крылья сложены плотно, словно эйм зябнет.

Над амфитеатром стоит тягостная тишина, более полутора тысяч эйманов напряженно всматриваются в арену. Все ждут Охотника, хотя правильнее было бы назвать его Хозяином. Он велит собраться, и они приходят. Он приказывает, и они повинуются. Не могут иначе. Пустые места внизу напоминают о тех, кто пытался воспротивиться его власти.

Присутствующие гадают, что послужило причиной общего сбора. До осеннего Обряда, когда восемнадцать парней попытаются взять имя, еще около месяца. Но Охотник созвал их раньше. Для чего?

Эйм-лев Удагана внезапно нарушил тишину, шумно зевнув. Легко прыгнув на арену, поточил когти о песок. Желтая кошка с густой гривой была потрясающе красива. Удаган вполне мог бы стать позже главой Дома, как и его отец по крови когда-то. Мог бы, но не станет. За упрямство и дерзость будет наказан. Вот за это непочтение к Охотнику будет наказан. И немедленно.

Он появляется из ритуальных ворот, противоположных тем, в которые вошли эйманы. Из-под распахнутого темно-зеленого кафтана, достигающего лодыжек, слепит глаза кипенно-белая рубашка с широким кружевным воротником. Темные брюки заправлены в высокие, облегающие ногу, сапоги. На рубашке поблескивает толстая цепь цвета воронова крыла из неведомого металла, к которой прикреплен небольшой, размером со сливу ажурный медальон: сердцевина — черный шар со множеством правильных граней, переливающийся черной радугой, а вокруг, точно спутанные нити, вьется металлическое кружево. Охотник похож на богатого аристократа, по странной прихоти удлинившего верхнюю одежду до неприличия, но никак не на Охотника. Высокий стройный, лет сорока с узким лицом, короткими русыми волосами и мутными, темно-зелеными глазами, он улыбается доброжелательно и чуть высокомерно — так смотрит отец семейства на расшалившегося трехлетнего малыша. Эта улыбка так не сочетается с болью, которую он причиняет. Он чуть шевельнул пальцами, и лев, жалобно мяукнув, точно домашний кот, которому наступили на хвост, прыгнул обратно за спину Удагана.

Эйман дернулся и с хрипом сполз по скамье. Каракар подхватил его, помог подняться. Удаган побледнел, и, кажется, последним усилием воли не терял сознание. Тело выгнулось дугой, будто его скрутило судорогой. Авиел беспомощно оглянулся, но Охотник уже не обращал на них внимания. Удаган со стоном обмяк.

Барс, шкура которого так же, как кафтан Охотника отливает зеленым, выпрыгивает из-за его спины и делает круг по арене, по-хозяйски осматривая замерших эйманов, а потом ложится у ног мужчины. Охотник может подчинить любой эйм: взять себе тигра — самого крупного эйма, или льва — самого величественного, но он по-прежнему повсюду ходит с черной кошкой. Случаи, когда он брал кого-то другого, можно пересчитать по пальцам.

Охотник стоит в центре арены и, как обычно, каждый, где бы он ни сидел, видит его лицо и барса, лежащего у его ног, — магия ритуального круга. Охотник — видит всех, и его видят все.

— Мы собрались раньше, потому что я принял важное решение, и вы должны знать о нем, — камень на медальоне сверкнул так, что эйманы прикрыли глаза или отвернулись. — Вскоре Кашшафа начнет войну с Энгарном. И мы поможем Кашшафе победить.

14 ухгустуса, Раввиф, Яхия

Ялмари потерял ощущение времени. В комнате с режущими глаза алыми стенами невидимые враги привязали его к кровати и пытали. Раскаленные прутья прижимали к телу, он стискивал зубы, потом кричал, терял сознание и приходил в себя, чтобы убедиться, что пытки не закончились. Серебряные кинжалы в невидимых руках вспарывали кожу, хлестала кровь. Бороться он не мог — кисти скрутили так туго, что они онемели. Он мечтал, чтобы его добили, но едва жизнь начинала покидать его, как мучители отступали, позволяя родным и близким привести его в сознание.

Первой над ним склонилась Илкер. Она что-то очень серьезно объясняла, но он не мог разобрать ни слова, скорее догадывался, что речь идет о помолвке. Дальше тянуть с этим нельзя, это некрасиво и подозрительно. В душе он соглашался с девушкой. Вот только не мог ее успокоить. Любовался темно-русыми с рыжинкой вьющимися волосами, карими умоляющими глазами, нежной кожей и улыбался через боль, чтобы показать: она может не переживать, все будет хорошо. Ему бы только выкарабкаться отсюда.

Приходили родители, сестренка. Женщины плакали, Полад отчитывал. Ялмари так же не мог разобрать его упреков, но речь, безусловно, шла о проваленном задании, о том, что вот-вот начнется война, а он ничем не помог, что можно было бы постараться и лучше. Можно ли? Он не любил оправдываться, но в душе рос протест: ему и так досталось, его пытают, он сделал все, что мог, так к чему эти слова? Он шевельнул губами, чтобы ответить, но неожиданно в грудь воткнули раскаленный прут так, что он задохнулся и даже крик замер внутри — не было сил выдавить его наружу.

Пыточная угасла, он летел в мрачной пустоте, не чувствуя боли. Пытался открыть веки, чтобы разглядеть синие скалы, но когда это удалось, вместо скал различил парящую рядом женскую фигуру в черном балахоне. Ветер трепал складки платья, лицо закрывала прозрачная дымчатая вуаль. Она излучала тепло и ласку. От этого было очень хорошо. "Фея смерти, — в сердце хлынул покой. — Наконец-то!" Женщина будто собралась обнять его, но неведомая сила выдернула из полета, чтобы бросить на стол в алой комнате. И опять мучители резали и жгли, вытягивали жилы, снимали кожу, выдергивали ногти…

Если бы он мог говорить! Он бы крикнул им, чтобы убирались к шерешу, потому что он все равно не скажет того, что им нужно. Поэтому пусть оставят его наедине с… Пурланти. Да, фею смерти зовут Пурланти, и он принадлежит ей. Уже принадлежит. Палачи не соглашались.

Внезапно появился капитан Шрам. Ялмари судорожно пошарил вокруг себя, ища шляпу. Капитан, конечно, подозревает, что особый посланник королевы не так прост, но со своей стороны Ялмари должен сделать все, чтобы рассеять эти подозрения. Шрам скоро узнает об истинном положении "особого посланника", и что тогда? Он может уехать на другой материк, но мать и сестра будут под ударом. Поэтому он снова и снова искал шляпу, пока капитан объяснял, что прятаться бесполезно, что он уже обо всем догадался. Но тут Ялмари успокоился: в комнате достаточно светло, что он увидит? Смуглого, черноглазого и черноволосого парня чуть за двадцать лет с быстро растущей щетиной? Так это не преступление. Он смело посмотрел на капитана, и тот растаял в воздухе.

Зато снова вернулись палачи. Но на этот раз его мучили недолго, а чувствительность притупилась. Когда к нему прикасались пыточные инструменты, хотелось расхохотаться. "Не получилось, — с восторгом думал он, — у вас ничего не получилось!"

Серебристым ручейком засветилась рядом Гармсел, повелительница фей. Ее он слушал с вниманием. Правда, не мог сообразить, зачем заново рассказывать о том, что его ожидает в замке фей. Она дает еще один шанс найти Хранителя тайн? Ялмари обязательно воспользуется этим шансом. Теперь-то он не попадется так глупо и, кто бы не оказался за спрятанной дверью, — Илкер, мать, сестра, маленький ребенок — он убьет его. Так надо, иначе страну не спасешь. Ялмари будет твердить себе, что это злобный дух-акурд, принимающий облик невинного существа, на которое не поднимется рука воина. А что же в таком случае с тем акурдом, который уже стал его спутником? "Можно не бояться, что он примет облик кого-то знакомого, чтобы узнать мои тайны или убить меня?" Кажется, он не смог задать вопрос вслух, но Гармсел этого и не требовалось. Фея ткнула в него рукой, будто предлагала осмотреть себя, и он увидел в своей груди кинжал с черной рукоятью. Нет, от акурда он не избавился. И не сможет избавиться, пока не найдет храм Судьбы. Ялмари испортил все, что можно испортить, теперь судьбу можно изменить только так. Об этом сказала другая фея. Как же ее звали?

"Соон, фея земли", — дохнули ему в ухо. Он тут же вспомнил эту девушку: коричневый балахон до пола, обманчиво-прозрачная бежевая вуаль, полностью скрывающая лицо. Ялмари встретит всех фей, в платьях разных цветов, — они соответствуют той магии, которой владеет фея: магия земли, цветов, воздуха, воды, смерти… Он пройдет мимо них и почувствует, которая предназначена ему в жены. И тогда жена-фея даст ему королевство, а заодно решит и другие проблемы. Даже от акурда избавит. Жаль, что Гармсел, верховная фея, — вдова. Она хоть и старушка, но довольно симпатичная. Герард бы увлекся. Женился бы на ней и спас Энгарн от духов гор, сводящих людей с ума на границе с Кашшафой. Но лорд Сорот вроде бы не может жениться. Он вроде бы уже помолвлен… Ах да, он вскружил голову его сестре. Но на Лин он не женится. Ни за что не женится, это надо остановить…

Тут он осознал, что его не пытают. Боль не ушла, но уже не мучила так сильно. И чей-то тихий голос ворковал над ним, о чем-то просил. Ялмари старательно вслушался. Просили выпить что-то. Он покорно открыл рот. Горько-пряный вкус неожиданно понравился, но после двух глотков силы покинули его, и он уснул. Или, скорее, задремал, потому что в полубреду постоянно размышлял: где же он слышал этот голос? Где-то он встречался с этой женщиной, беседовал.

Имя никак не давалось, и это выводило из себя чуть ли не больше, чем пытки. Казалось: вспомнит и уснет, но знакомые звуки ускользали как водяная змея. Это раздражало так, что он бы стукнул кулаком по столу. Но стола рядом не было.

"В конце концов, будет хоть что-нибудь по-моему?" — возмутился он и очнулся.

Чисто выбеленный потолок создавал ощущение прохлады, которой ему так не хватало. Он лежал на ковре, застеленном чистой простынею. Странно, что его не положили на кровать. Во сне постоянно казалось, что он лежит на каком-то возвышении. Теперь он понимал, что кровавые видения были бредом умирающего. Ялмари продолжал рассматривать потолок. Хотелось подпрыгнуть и прижаться к нему, чтобы хоть немного остудить тело, воспаленное от прикосновений серебра. "Зачем потолок? — отбросил он сумасшедшую мысль. — Здесь должны быть стены". Он повернул голову: в небольшое окно без рамы лился солнечный свет. А совсем рядом сидела девушка в короткой белой тунике.

— Ну вот! — выдохнула она почти беззвучно. — Пришел в себя, — темные волосы шелковой волной укрывали плечи. Она готова была расплакаться, но изо всех сил сдержалась.

— Бисера, — всплыло в памяти имя десятницы-амазонки.

Девушка засуетилась, приподняла его голову, поднесла ко рту глиняную чашу с тем же горьким настоем. Он добросовестно выпил все, но когда его вновь уложили на ковер, попросил:

— Воды можно?

Дали и воды. Выпив еще одну чашку, он устал так, будто весь день сражался, и мгновенно уснул.

14 ухгустуса, Беероф

Едва в спальню проникли предрассветные сумерки, Загфуран поднялся и зажег свечу. Ее вполне хватило, чтобы осветить небольшую приятную комнатку, где стояла лишь кровать в нише стены да секретер у стола. Вполне возможно, спальня предназначалась для мелкого дворянина, занимающего при дворе должность писца. Минарса это нисколько не оскорбляло — слишком мало он бывал здесь.

Короля Манчелу пришлось убить неожиданно и почти без подготовки — никак он не уступал и толику власти Загфурану, да еще собирался уничтожить мага. Многие догадывались, почему король так внезапно умер, но у минарс смог закрыть рты всем. Он отдал власть крупным лордам и графам в стране — регентскому совету. Некоторых все же пришлось казнить, чтобы точно убедить, что дружить лучше, чем враждовать. Теперь у сильных не было повода бунтовать, а слабые были ему пока не страшны. Пока они еще разберутся, что власть их — пустышка, что всем по-прежнему управляет маг и герцог Тазраш…

После напряженных дней он мог бы уже вернуться в домик под Беерофом. Тем более коронация четырнадцатилетнего Еглона прошла в блеске и великолепии, столица успокоилась. Если бы не умертвие, которое объявило минарсу войну и пообещало Еглона убить, он бы уже давно покинул дворец. Здесь приходилось постоянно остерегаться, чтобы никто не заметил его необычного поведения. Так что полностью расслабиться можно было только днем. И ведь угораздило же его перейти дорогу вампиру! Хорошо хоть, что его не убили, а только обратили.

А Еглону умирать нельзя, никак нельзя. По крайней мере, не сейчас. Им бы несколько лет, чтобы страна немного оправилась от потрясений. Чтобы Энгарн захватили. Потом уже будет неважно.

Так что Загфуран на всякий случай остался во дворце. Он хоть и взял в заложницы дочь ведьмы Сайхат, ставшей умертвием, но следовало выждать немного, чтобы убедиться, что она действительно дорожит этим ребенком. А пока он отдал слугам строгие указания по поводу еды для короля, и время от времени лично проверял, насколько они выполняют его требования. Пока все шло хорошо: кошмары короля не мучили, яда умертвия в его пище не обнаруживалось. Так что минарс занялся и другими делами: освобождал духов гор, охотился на территории Энгарна и… искал средство для исцеления от вампиризма. Если в Храме Света, отправившем его для покорения Гошты, узнают о том, что с ним произошло, его уничтожат без колебаний. А они собрались послать кого-то ему на помощь… Лучше бы диригенсы с этим не торопились…

Загфуран задумчиво перебирал бумаги на столе. Он приготовил несколько указов, которые надо было издать в первую очередь, но пока еще дорабатывал их, формулируя так, чтобы как можно меньше людей догадались о том, чего он добьется благодаря им. Законы — это ведь великая сила, нисколько не меньшая, чем армия. Будь у него время, он и в Энгарне победил бы законным путем. Нашел бы способ, как обойти магию, защищавшую Полада, телохранителя королевы, ставшего фактически полноправным властителем Энгарна. Убрал бы его с дороги, а потом… Эх, мечты. Слишком мало времени, слишком много всяких случайностей. Поэтому и приходится действовать быстро, грубо и часто без подготовки.

Постояв над столом, Загфуран решил, что займется документами позже, когда еще посветлеет. А пока достал небольшое зеркало и тщательно расчесался, пригладил бороду.

Очень мало людей на Гоште видели его лицо, и те, кто видели, не предполагали, что перед ними минервалс Храма Света и Мудрый маг Кашшафы. Внешность у него очень простая: русые вьющиеся волосы, голубые глаза. А если еще добавить, что ему полгода назад исполнилось тридцать два, и подавно никто не поверит, что столь молодой человек достиг такого могущества.

Впрочем, ему часто казалось, что он старше большинства жителей Гошты: образование в Храме Света делает мудрее, чем жизнь, прожитая в примитивном мире. И сильнее других магов этого мира он из-за того, что его магия принадлежит Храму. Именно поэтому, Гошта берет плату за ее использование — тело начинает зудеть, и чем больше силы он задействует, тем сильнее оно чешется. Даже разогревающая мазь не всегда помогает.

Жаль, что, став вампиром, он почти потерял цвет глаз. Чем сильнее он жаждал крови, тем краснее становились глаза. Сейчас, после ночной охоты, они не сияли красным. Может, чуть отличались от обычных, но это можно было списать на недосыпание. Загфуран еще раз критически осмотрел себя и удовлетворенно спрятал зеркало. Особо за внешностью он не следил: некогда, да и незачем — все равно его лицо никто не видит, почти постоянно он скрывал его под капюшоном — но и запускать себя не следовало. К тому же сегодня его должен вызвать учитель Нафиш, диригенс Храма Света, отвечающий за работу минарса на Гоште. На этот раз маг заранее приготовился к встрече. Не только привел себя в порядок, но и составил отчет о своей деятельности, мысленно разбив его на две части.

Что ему удалось?

Святая церковь в Кашшафе развила успех. Открыто несколько школ, лечебниц и приютов для стариков и сирот. Священники тщательно отбираются, особенно в Орден Светлых, люди любят их за доброту и бескорыстие. Еще немного активной миссионерской работы, сопровождающейся непрестанным напоминанием о преступлениях Церкви Хранителей Гошты, и Святая церковь займет ведущие позиции в Кашшафе, после этого можно рассылать миссионеров в другие страны, в первую очередь в захваченные Энгарн и Лейн.

Да, захваченные, хотя дата наступления назначена на 11 нуфамбира. До этого дня Загфуран подготовит армию, продумает, как быстрее и незаметнее перебросить ее через горы, выпустит еще десяток духов гор — победа будет предрешена.

Было и еще одно обстоятельство. Фея смерти Пурланти, как и обещала, больше не посещала минарса, но весточку от нее Загфуран получил. И узнал, какой подарок преподнесла ему судьба: Ялмари попал под власть акурда! Если бы акурдом владели феи, у него бы возникли проблемы. Но вся троица Хранителей принадлежали одному из магов другого мира. Загфуран легко нашел его и выкупил акурда. Маг заверил, что легко найдет другого Хранителя тайн. Минарс пожалел, что договорился с Пагиилом о захвате или убийстве принца, но отменить этого не мог. К его радости вмешались амазонки — или опять судьба. Если женщины смогут оживить "мертвеца", минарс будет знать тайны Полада: акурд, находящийся рядом с принцем, доложит хозяину обо всем, что услышит. Главное, чтобы духа-перевертыша не сразу раскрыли. Если Ялмари догадается, что знакомый человек, находящийся рядом с ним, на самом деле акурд — дух попытается убить принца и может в этом преуспеть.

Но Загфуран надеялся на лучшее. Должно же ему хоть в чем-то повезти. Если бы Храм Света дал отсрочку еще на два месяца… Тогда он точно вернет себе человеческий облик до того, как еще один минарс ступит на Гошту. Маг очень надеялся на заклинание умертвия. Если его узнала эта жалкая ведьма Сайхат Жааф, то и он сможет найти. И тогда по желанию будет обращаться в человека или вампира…

Но это он опять замечтался. Он ведь перечислял, что ему удалось.

Последняя на сегодняшний день удача — он сумел заключить союз с Охотником, и теперь у Энгарна появился еще один могущественный враг. Эйманов немного — около двух тысяч вместе с детьми, но если учесть, что примерно столько же у них эймов, способных убивать одним взглядом или притворяться обычными зверюшками и шпионить. Если добавить к этому, что эйманы были главными кредиторами во многих странах, — это становилось очень большой силой.

Визит к Охотнику оказался довольно интересным.

Халвард кажется моложе тридцати семи лет. Загфуран счел бы его ровесником, если бы иногда безумная усталость не прорывалась во взгляде. Короткие русые волосы лежат в беспорядке. Глаза мутно-зеленые, будто привядшая трава. По контрасту с белизной рубашки они выглядят еще темнее. На тонких губах блуждает высокомерная улыбка.

— О высоком не надо! — прервал он разглагольствования мага об Эль-Элионе, о желании Храма Света служить Ему, чтобы очистить мир от тьмы. — Не надо о высоком, — повторил Халвард. — Если честно, мне плевать, что будет потом. Меня интересует здесь и сейчас. Что я получу, если эйманы помогут вам в войне?

Загфуран немного растерялся. Он и предположить не мог, чем подкупить Охотника. Власть? Она у него есть, и немаленькая. Магия? Он владеет ей в той степени, в какой ему необходимо. Деньги? Уж в деньгах он точно никогда не нуждался. Женщин? Охотник не так уж красив, но вряд ли у него есть проблемы с женщинами.

— Территория эйманов станет больше. Я мог бы подарить вам острова, чтобы точно никто не мешал вам и вашему народу.

— Неплохо, — удовлетворенно кивнул Халвард. — Но мало за нашу помощь.

— Может быть, у вас есть какие-нибудь пожелания? — вкрадчиво поинтересовался маг.

— Конечно, есть, — со смешком подтвердил Охотник. — Такой могущественный маг мог бы дать мне долгих лет жизни и крепкого здоровья…

— Безусловно! — обрадовано воскликнул минарс и, как оказалось, поторопился.

— Они мне не нужны, — оскалился Халвард. — Эйманы поддержат вас в войне, если вы дадите мне свободу.

— Что? — опешил минарс.

Халвард посерьезнел, и Загфурану показалось, что на него смотрит не молодой мужчина, а столетний старец.

— Уж вы-то знаете, что здоровье и долгие века жизни ничего не значат без свободы. Дайте ее, а богатство и власть я возьму сам.

— Если я правильно понял… — осторожно начал Загфуран.

— Вы все поняли правильно, — в обращении Охотника не было и намека на уважение. — Можете это сделать?

— Вполне, — ответил минарс, взвесив шансы.

— В таком случае мы договорились, — Халвард снова расплылся в улыбке, превращаясь в обаятельного молодого повесу.

…Когда яжнай засветился, Загфуран поморщился. Он надеялся, что Нафиш не будет так тщательно исполнять собственный указ. Но он связался с подчиненным день в день через месяц после срока, который назначил. Маг еще раз пригладил волосы: "Я готов!" — и встал в радиусе действия зеркального камня, чтобы диригенс мог видеть его хорошо.

В трости* от него появилась дрожащая в воздухе фигура Нафиша. На диригенсе

*трость — мера длины примерно равная двум метрам.

торжественный серебряный балахон. Там, в Храме Света, сейчас точно так же стоит фигура Загфурана в сером балахоне. "Как же давно я не был там! Скорее бы все закончилось…"

— Приветствую тебя, Загфуран, — маг пожалел, что не попал в этот мир раньше Бадиол-Джамала. Тогда бы Нафиш назвал его "Первый на Гоште". — Истек месяц, который тебе дал Храм, — тон учителя был доброжелательным, но минарс почувствовал, что настроен он решительно. — Что тебе удалось?

Ясно и четко маг изложил заготовленный заранее отчет. Чтобы он не казался преувеличением, упомянул и о неудачах, но постарался придать им незначительность. На лице диригенса читалось одобрение. Он посмотрел торжествующе куда-то поверх Загфурана, и маг заподозрил, что Нафиш беседует с ним в присутствии других диригенсов и доволен, что не пришлось краснеть за талантливого ученика. Минарс расправил плечи.

— Я знал, что у тебя все получится, — похвалил его Нафиш. — Теперь, когда на Гошту прибудет еще один минарс, вы быстро завершите начатое дело, — Загфуран зарычал про себя. Хотел возразить, но сдержался. — К тебе на помощь прибудет Варух. Будет лучше, если он развернет деятельность в другой стране, например, в Лейне или Ногале. Миссионеры-минервалсы под вашим руководством быстрее смогут навести порядок на Гереле, а оттуда перекинутся на другие материки. Эрвина же найдешь ты сам — я в это верю.

Ах, вот, что решил учитель. Отправить второго минарса в другую страну, чтобы послушники Храма не ссорились, и в то же время первенство сохранилось у Загфурана: ведь задача найти Управителя по-прежнему стоит перед ним. Варух будет лишь обращать людей к Свету. "Это очень хорошо придумано! Уважаю", — одобрил минарс. Загфуран не ликовал от этого известия только по одной причине: он уже знал, что сделает.

— Где я должен встретить посвященного? — Загфуран изобразил почтение и покорность. Пусть диригенсы порадуются: минарс стал более кротким.

— Мы откроем портал там же, где вступил на Гошту ты, — сообщил Нафиш.

— Разумно ли это? — засомневался маг. — Эрвин присматривает за миром. Он мог заметить мое перемещение.

— Насколько я знаю, до сих пор он не побеспокоил тебя. Вероятней всего, и на этот раз он не проявит свое присутствие. Это не в его интересах.

— Как скажете, учитель, — вновь почтительно, но с достоинством склонил голову минарс.

— Завтра около десяти часов утра по времени Гошты он будет у тебя. Встречай брата. Да пребудет с тобой Свет! — попрощался Нафиш.

Фигура учителя исчезла, яжнай угас.

Загфуран облегченно перевел дух и опустился на стул. Он понимал, почему диригенсы перебрасывают Варуха через тот же портал. Гошта не была закрытым миром. Например, Флелан Управитель Ланселот закрыл так, что несколько минарсов погибли, пытаясь проникнуть туда. Мир почти вымер, а Храм Света по прихоти Хозяина никак не мог помочь его жителям. С Гоштой было проще, но и она активно сопротивлялась проникновению извне. Перейти минарсу по прежнему порталу легче.

Маг удовлетворенно кивнул. Все идет именно так, как надо. Но перед встречей с Варухом, ему надо много охотиться. Очень много. Пожалуй, он оставит записку Тазрашу и отправится в Энгарн до назначенного срока. Заодно еще раз пощекочет нервы Поладу.

14 ухгустуса, дом Каракара

Ранели чуть опоздала к ужину, приводя себя в порядок. Женщины в семьях эйманов старались не выставлять красоту напоказ. Поэтому, прежде чем спуститься в столовую, девушка туго заплела косу. По правилам оборотней она должна носить распущенные волосы до замужества. Но она потеряла право находиться в стае, так к чему беспокоиться о порядках, царящих у оборотней? Она бросила последний взгляд в зеркало: темные волосы, карие глаза, пухлые губы — ее никакая прическа не испортит, как бы она ни старалась.

Огромный дом Каракара, сложенный из больших камней и окруженный внушительной стеной, больше походил на замок, хотя в нем было лишь три маленьких крыла. В самом большом на первом этаже располагалась пиршественная зала, около лавга* в длину и ширину. Ее называли столовой и собирались там всей семьей на завтрак,

* лавг — мера длины примерно равная ста метрам.

обед и ужин. Над столовой — спальни Авиела и Шелы, то есть, женатых обитателей этого сумрачного места.

В левом крыле на первом этаже сделали что-то вроде гостиной: здесь стояло два шкафа с книгами, большой диван у камина и несколько стульев. Насколько она заметила, тут чаще собирались мужчины, чтобы скоротать вечер: обсудить дела за картами или чаккув*. Читать, по правде говоря, было нечего. Ранели просмотрела книги, они оказались

*чаккув — игра немного похожая на шахматы, но более сложная.

ужасно глупыми: рыцарские и любовные романы. В стае такие в руки брать запрещали. На втором этаже находились спальни гостей. Ее поселили именно там.

Спальни одиноких сыновей Каракара находились тоже на втором этаже, но в правом крыле. Ранели ни разу туда не поднималась: порядки у эйманов были не менее строгие, чем в стае. Когда Алет привез ее сюда, она еще не совсем оправилась от болезни. Но Сокол сразу объяснил: до свадьбы они будут спать в разных комнатах. А свадьбы будут играть не раньше, чем через месяц. Ближе к полнолунию сабтамбира эйманы, которым исполнилось семнадцать лет, будут получать имя. Обычно один или двое погибают на Обряде, поэтому молодоженов Охотник благословляет раньше, чтобы не получилось, что свадьбу играют во время траура. Ранели, конечно, подождала бы сколько требуется. Только вот свадьба не состоится и тогда. Охотник отказался их венчать. Теперь надо было либо покинуть Алета, как и предлагал Халвард, либо…

Про себя Ранели называла хама, имевшего мистическую власть над эйманами не иначе как по имени. Может быть, она и покинет замок Каракара, но не раньше, чем когда Алет попросит ее об этом. А до этого, она будет бороться.

Девушка вприпрыжку спустилась по лестнице и почти вбежала в столовую. Она выглядела ничуть не лучше других комнат в доме. Стены потемнели от времени. Огромная железная люстра со множеством свечей, не могла оживить ни стареющий дом, ни мрачные лица присутствующих. И почему-то Ранели казалось, что дело тут не в том, что семья Каракара почти разорена. Просто на всем как будто лежала печать проклятия. Глава семьи Авиел Каракар не любил вспоминать, из-за чего его изгнали из дома Орла. Алет тоже не желал об этом говорить, но она уже догадалась, что виновник всему Охотник, этот ужасно противный тип.

Во главе стола сидел Каракар. Девушка не помнила, чтобы он хоть раз улыбнулся. Справа от него Тана — его жена. Она хорошо сохранилась для сорока с небольшим лет. В светлых волосах незаметна седина, почти нет морщинок, но она кажется безжизненной, также как и ее муж. Следом Катрис — невестка главы дома. По левую сторону стола — Удаган и Алет, по старшинству.

Никто не ел, ждали ее. Ранели извинилась и опустилась на стул рядом с Соколом, сидевшим, к счастью, очень далеко от отца — Авиела Ранели побаивалась.

— Приятного аппетита, — произнесла Тана.

Присутствующие стали накладывать в тарелки тушеную картошку с мясом. Алет, как обычно, позаботился о невесте. Ранели залюбовалась его сильными руками, перевела взгляд на лицо. Очень похож на мать. И волосами, и янтарно-желтыми глазами. Говорят, если сын похож на мать, будет счастливым. Пока эта примета не сбывалась. Алет посмотрел ей в глаза, но не улыбнулся. Помнится, он обещал, что после свадьбы перестанет хмуриться, но, кажется, в доме Каракара этого выдающегося события не произойдет. Прежде всего потому, что пропал младший брат Алета — Шела Ястреб.

Ранели перевела взгляд на жену Шелы — потрясающе красивую рыжую девушку, сидевшую напротив. Она вяло возила вилкой по тарелке. Катрис была очаровательной, несмотря на то, что щеки запали, а серые глаза будто угасли. Красивые губы, давно не смеялись. Она была замужем всего два года. А три месяца назад Шела уехал с товаром в Энгарн. Сначала все шло хорошо, семья надеялась, что удастся не только вернуть деньги, взятые в долг у какого-то энгарнца, но и получить хорошую прибыль. Но Шела исчез. Больше месяца они не получали от него известий, а самое страшное для эйманов — не могли найти и эйма-ястреба. Ранели представить не могла, как бы пережила, если бы подобное произошло с Алетом. Ей хотелось поддержать Катрис, но нужные слова не находились. Что утешит в таких обстоятельствах?

Удаган — огромный, по сравнению с остальными членами семьи, парень — ел, не отрывая взгляда от тарелки. Волосы у него тоже были светлые, но не такие, как у Таны, а почти белые. Он не походил на родителей ни внешностью, ни эймом. Если Ранели хоть что-нибудь поняла из жизни этого необычного народа, то в доме Орла не рождалось игуаны, а в доме Воробья — пумы. Получается, Удаган Лев никак не мог быть сыном Каракара, но тридцатилетний мужчина упорно называл Авиела отцом, а в Ритуальном круге садился рядом с ним, а не в доме Гепарда, к которому должен бы принадлежать. Однако это была еще одна тема, на которую семья говорить не любила. Так что и прожив здесь полмесяца, Ранели не вникла в тонкости отношений внутри семьи.

С Удаганом Ранели сошлась ближе — он радушно принял ее. Его добрый нрав и смешливость помогли девушке перенести самые трудные дни. Но ему явно не терпелось вырваться отсюда. Последние пять лет, он почти не жил с отцом, постоянно путешествуя по Герелу или другим материкам. Сейчас он присутствовал в доме, потому что Охотник созвал всех в Ритуальный круг, но уже потихоньку готовился к отъезду. Пройдет Обряд — его сразу след простынет. И правильно: что делать в этом мрачном замке? Но когда он уедет, будет совсем тяжело.

Ранели вздохнула, торопливо прожевала последнюю ложку картошки и поднялась.

— Большое спасибо!

Она торопилась уйти в свою комнату. Поначалу она порывалась помочь Тане и Катрис в приготовлении пищи и мытье посуды. Однако ее вежливо, но твердо отстранили. Пока она не член семьи, а гость, и приступит к хозяйственным делам не раньше, чем Охотник обвенчает ее с Алетом.

Убегая в спальню на втором этаже небольшого замка, Ранели заметила, как Удаган прячет улыбку, и расправила плечи: хорошо, что хоть кого-то забавляет то, что происходит.

Девушка сердито толкнула дверь в спальню, представив, что дает по морде Халварду. И тот летит в грязь прямо в франтовском кафтане. И пачкает белоснежные кружева. А чудовищный черный медальон на его груди вообще улетает в неизвестном направлении. Расправившись мысленно с врагом, Ранели повеселела.

Спальню ей выделили небольшую. Возможно, для гостей большие и не сделали. Слева камин, в котором тлели угли, поддерживая в комнате тепло. Рядом небольшой столик и грубо сколоченный стул. На полу ковер, уже истрепавшийся за двадцать лет. Когда его купили, Каракар еще принадлежал дому Орла, и дела у него шли гораздо лучше. Алет виновато пояснял ей, что дом давно бы пора подновить, но каждый раз что-то мешает.

Ближе к окну поставили узкую кровать с бледно-розовым атласным покрывалом и несколькими подушками разного размера в тон. Справа приютился крошечный секретер с письменными принадлежностями. Над ним, на побеленной стене, выделялся портрет рыжей девушки. Несмотря на то, что девчушка была рыженькой, как Катрис, никто бы их не спутал. Катрис даже в горе казалась прекрасной. С портрета же смотрела курносая девчонка с острым подбородком и лукавой смешинкой в глазах. Щеки усыпали веснушки. Такую никто бы не назвал красавицей, но она излучала задор и вдохновляла на подвиги. Если становилось грустно, Ранели подходила к ней и возвращалась вера в то, что все наладится, сдаваться нельзя. Сейчас она тоже подмигнула хозяйке спальни:

— У меня все получится, я знаю.

Настроение испортилось, когда взгляд упал на пяльцы с натянутой на них золотистой тканью. Вышивка! Ранели едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Ялмари бы сейчас со смеху умер. Как бешеная собака она сделала круг по Энгарну, для того чтобы сесть за вышивку в доме Каракара. Но было невыносимо скучно! В стае она могла найти себе дело по душе, а тут с каждым днем занятий оставалось меньше. Если первые три дня она еще не пришла в себя от произошедшего и больше спала, потом знакомилась с домом, будущими родственниками, то в последнюю неделю она уже готова была выть от тоски. Да еще Алет вдруг стал избегать ее, почти не разговаривает, не подходит близко. Неужели так боится отца?

Ранели подхватила пяльцы и уселась на кровать, скрестив ноги — пока она одна, можно не заботиться о манерах. Но она не сделала и пары стежков, когда раздался стук. Даже из-за двери она различила запах того, кто ее посетил. Стремительно дернула за ручку, повисла на шее.

— Алет!

Он быстро отстранился, шагнул назад.

— Ранели…

— Что опять не так? За нами кто-то следит? — возмутилась девушка.

— Нет, просто… — Алет смущенно улыбался. — Надо потерпеть еще немного.

— Сколько? — Ранели уперла руки в бока. — Охотник не хочет, чтобы я стала твоей женой, ты не можешь ему противиться. Что дальше?

— Надеюсь, к Обряду что-то решится. Не думай, что я ничего не предпринимаю, — он потер лоб. — Прости, я не хотел, чтобы все так получилось…

— Я тоже! Тебе, наверно, стоило сначала поговорить с Халвардом о женитьбе, а только потом делать мне предложение.

— У нас так не делается.

— А как у вас делается? Привозите одну девушку за другой, пока Халвард не одобрит выбор?

— Нет, не так… — Алет не выдержал и рассмеялся. — Ранели, я переживал, не грустишь ли ты, но вижу, все в порядке. Другие разговоры давай отложим. Скоро поднимется Катрис, спросишь у нее о том, что тебя беспокоит.

— То есть Катрис можно со мной разговаривать, а тебе нет?

— Мне тоже можно, но…

— Но ты не хочешь!

— Хочу, но…

— Но все-таки не можешь. Я поняла. Не хочу тебя видеть. И никого. Пусть Катрис не приходит. Не надо меня развлекать, у меня вышивка есть! — девушка захлопнула дверь.

Снова представила, как швыряет Халварда об стену. Изо всех сил, какие у нее есть! Ничего… Таких невест, как она, эйманы точно еще не привозили. "Посмотрим, кто победит!" — мстительно подумала девушка и вернулась на кровать. Со вздохом посмотрела за окно. До ночи оставалось еще не меньше трех часов.

Ранели сама себе удивлялась: откуда в ней столько терпения? Она не спустилась в гостиную, чтобы провести вечер с новой семьей. После того как сначала Тана, а затем Катрис пожелали ей спокойной ночи, она разобрала постель и еще долго лежала не шевелясь, ожидая, когда обитатели замка крепко уснут. Когда ей показалось, что прошло достаточно времени, встала, сунула босые ноги в тапочки, накинула висевший на гвозде плащ прямо на нижнюю рубашку и выскользнула из спальни. Свеча ей не требовалась — она прекрасно видела в темноте, а запахи помогали найти дорогу. Вот если бы кто-то с ней столкнулся, напугался бы — глаза в темноте у нее светились желтым.

Она спустилась по лестнице вниз, там нашла другую, ведущую к мужским спальням. Вскоре она стояла в коридоре с несколькими дверями. Занято было лишь две комнаты: в одной спал Алет, в другой — Удаган. Перепутать оборотню невозможно.

Двери в замке не запирались. Ранели вошла в спальню и залюбовалась: Алет спал, раскинув руки на широкой кровати. Как же давно она не видела его без одежды. Пусть он прикрыт покрывалом, она это немедленно исправит. Девушка решительно направилась к нему, но мужчина проснулся.

— Кто здесь? — ладонь шарит в поисках меча, но тут же замирает: заметил блеск ее глаз. — Ранели? Что ты тут делаешь?

— Я сейчас тебе объясню! — она сбрасывает плащ на пол и запрыгивает на кровать. Их разделяет меньше двух локтей, но девушка не торопится преодолеть их. — Я пришла проверить, тот ли ты эйман, который собирался на мне жениться. Сокол любил меня. Мы болтали с ним часами. Он прикасался ко мне. А парень из дома Каракара почему-то меня избегает. Боится остаться со мной наедине и за весь день произносит лишь: "Доброе утро, Ранели", "Приятного аппетита, Ранели" и "Спокойной ночи, Ранели". А если я приближаюсь, он отпрыгивает и спасается бегством. Что происходит? — он дышал тяжело, с надрывом. — Если я тебе больше не нравлюсь, скажи об этом честно.

— Нравишься! — она давно не слышала у него такого хриплого голоса.

— Меня порядком раздражает то, что происходит, — Ранели игнорирует это восклицание. — Я играю по вашим правилам. Я дурацкую птицу почти вышила! Я готова делать все, что нужно, но я должна знать, что ты меня любишь, иначе все теряет смысл. Если ты не проведешь эту ночь со мной, я просто уйду. Сегодня. Немедленно. Мне просто…

Она не успевает договорить, потому что Алет сжимает ее в объятиях. И страх уходит, уступая место страсти. Он ее любит, ничего не изменилось. Это ее прежний Сокол.

…Ночь рассыпается на осколки кратких мгновений, когда она осознает происходящее…

— …У меня в глазах темнеет, когда ты рядом — так я тебя хочу. Поэтому старался держаться подальше. Иди ко мне.

— Сам иди…

…Победный крик Ранели сливается с низким рыком Алета. Он обессилено падает на кровать, воздуха катастрофически не хватает…

— Господи, мы весь дом перебудим!

— А мне плевать! — глаза девушки сверкают то ли от гнева, то ли от торжества.

…Буря утихает, превращаясь в ласковую волну, качающую обоих с непередаваемой нежностью. Она упивается каждым его прикосновением и щедро дарит свои. За все дни, пока они были в разлуке…

— Как же я счастлив… любимая… я сейчас умру.

— Только попробуй…

Он уснул, когда за окном посерело. Не уснул, а будто на самом деле умер, даже дыхание почти исчезло. Ранели целовала бы его еще, если бы веки не закрывались сами собой. Поэтому она прижалась щекой к татуировке возле сердца. Что там с эймом: спит или летит куда-нибудь? Неважно. Главное, он здесь, под ее щекой, и в любой момент она может к нему прикоснуться губами.

…Как же ей хотелось стереть наглую улыбку с лица Халварда. Эти вальяжные движения, эти маслянистые глазки, словно ощупывающие ее фигуру, — точно отбирает телку и быка на племя. С каким бы удовольствием, она расцарапала ему морду. Она бы справилась без сомнения! Но Алет твердо держит ее за локоть. Они стоят в том же круге, где Охотник собирал эйманов, уже взявших себе имя. Когда Халвард сказал все, что собирался, эйманы покинули амфитеатр. Лишь некоторые задержались, радуясь возможности обговорить что-то с Охотником до Обряда. Авиел и Удаган только что отошли от мужчины в темно-зеленом кафтане. Девушка чуть посторонилась, пропуская эйма-льва, скалящего зубы, и бьющего хвостом по бокам. Теперь их очередь. Они становятся перед Халвардом. Алет собран и сдержан. На его плече — темно-коричневый сокол, размером чуть меньше, чем эйм-каракар отца. Когда он вертит головой, открывается белый ошейник и рябая грудка. Ранели не смотрит в его черные глаза. Посмотришь — умрешь.

— Это моя невеста. Мы хотим обвенчаться перед осенним обрядом, — голос Алета напряжен, он опасается подвоха. Оказывается, не зря.

Мутно-зеленые глаза Охотника сверлят Ранели. Внезапно девушка осознает, что он вовсе не худой, как казалось издалека. Это рост — такой же, как у Удагана, — обманул ее. Но у Льва такой размах в плечах, что не во всякую дверь пройдет, а Охотник строен.

— Я не проведу обряд над вами, — выносит вердикт Халвард. Губы насмешливо кривятся. Он смотрит на эйма-алета, и смерть обходит его стороной. Птица съеживается, словно хочет исчезнуть, но исчезнуть не может. Пока Халвард не отпустит.

— Но Охотник… — Алет встревожен — этого он не ожидал услышать.

— Она не будет твоей женой, — категорично заявляет Охотник. — Уходи.

И тут оказывается, что небрежно брошенное "уходи" относится только к Алету. Халвард хочет остаться с ней наедине. На мгновение она забывает, что его магия, не имеет над ней власти, что она легко справится с ним, если обратится. Забывает и сердце останавливается от ужаса. Неужели Сокол бросит ее на съедение этому…?

Алет с глухим стоном запрокидывает голову и тут же сгибается пополам, на песок Ритуального круга падают капли крови. Девушка хватает его за руку. Что происходит? Кровь течет из носа.

— Я… не… уйду… — она скорее догадывается, чем слышит эти слова сквозь болезненные хрипы. И тут же ее озаряет: Охотник убивает его за то, что он не желает повиноваться. Страх Ранели сменяется болью и гневом.

— Алет, иди, пожалуйста! — вскрикивает она. — Иди, все будет хорошо.

— Уходи! — повторяет Халвард. Голос становятся жестче.

— Да прекрати же ты! — Ранели едва сдерживает себя: из-под верхней губы показываются клыки.

В круге появляется Удаган. Злобно глянув на Охотника, подхватывает обессилевшего брата и почти уносит его. Ранели выпрямляется и, прищурившись, смотрит на Халварда. Она не эйман, с ней так легко не справиться. Сделает одно неверное движение и…

Он обходит вокруг нее и выносит вердикт:

— Нет, ты не годишься, — у Халварда нет серебряного оружия, и все же он ни капли не боится ее гнева. Может, потому что держит в руке жизнь того, кого она любит. — Ты можешь стать матерью Охотника, но матерью эймана — никогда, — объясняет он веско. — Ты же познакомилась с их женщинами. Они могут быть ослепительно красивы, но в то же время они будто добровольно заковали себя в кандалы. В них нет огня. Это кроткие, верные жены, месяцами и годами ожидающие возвращения мужей. Ты не способна на такое.

— Откуда ты можешь знать? — не выдерживает Ранели.

— Я — Охотник. Я знаю все, что касается эйманов. В тебе огонь, который эйману не нужен. Он захочет сделать тебя такой же, как другие жены… И обломает о тебя зубы, — он точно вбивает с каждым словом гвоздь в сознание. Внезапно Халвард скалится — забавная мысль посещает его. — А знаешь что? Я вас обвенчаю. Но весной. Так и передай Соколу. Ты станешь его женой не раньше весны.

Слова очень походили на издевательство. Куда ей деваться в эти полгода? Переждать в Энгарне или прожить в замке Каракара на правах гостьи?

Она покидает Круг. Алет бросается к ней и едва не падет — он еще слаб.

— Все в порядке, — успокаивает она эймана и задумчиво трет лоб. — А почему непременно нужно его согласие? — тут же спрашивает о том, что ее беспокоит. — Почему нам нельзя сыграть свадьбу без него?

— Если он не благословит, у тебя не будет детей, — выдавливает из себя Алет.

— И еще если Охотник прикажет Алу бросить тебя, он бросит, — добавляет Удаган Лев. — Или умрет. Мы не можем противиться ему, ты же видишь. Если Халвард проведет венчание, вас с Алом уже ничто не разлучит.

Так он называл Сокола — Ал. Алет звал брата — Ле. Интересно, как они именовали младшего Шелу: Ше или Ла?..

Алет открыл рот, но так и не смог ничего произнести, хотя и пытался.

— Что? — нахмурился Удаган.

— Запрет! — с трудом выдавил Сокол. — Шереш!

— Ладно, идем домой. Тебе полежать надо…

Ранели вздрогнула и чуть приоткрыла веки. Щека по-прежнему прижималась к горячей груди Алета. Ей приснилось то, что происходило позавчера. А сейчас она провела ночь с Соколом, назло Халварду. Состояние у нее было странное: будто она то ли плыла, то ли летела куда-то. Не сразу Ранели поняла, что Алет нес ее на руках.

В полусне она обхватила его шею. Вскоре Сокол положил девушку на кровать в ее комнате, но когда хотел уйти, она так и не расцепила пальцы. У оборотня, даже у девушки, сила немаленькая.

— Ранели, Катрис… рядом… — прошептал он умоляюще.

— Мы тихонечко, — заверила она.

И Алет задержался у нее в спальне.

Удагану не спалось. В последнее время происходило столько событий, что казалось, еще немного и наступит обещанный в книге Вселенной конец зла: придут духи Эль-Элиона и выметут Гошту от всякой швали огненной метлой. Только когда метут, пыль по всему дому стоит, а уж если метла огненная — всем достанется. Поэтому он должен быть ближе к семье. Да и у братьев, как назло, все кувырком: Яст исчез, Алет вот-вот объявит войну Охотнику и добром это не закончится.

В памяти всплыл весельчак Шела — темные волосы, озорной блеск агатовых глаз — он больше всех походил на отца. Братья между собой звали Ястом. И в любви ему повезло, как отцу: когда он привел в дом Трис, никто в этом не усомнился. Жалко счастье их было недолгим. Да еще молодая жена не успела забеременеть. Если Яст погиб, Ал единственный, кто сможет продолжить род. Сам Удаган не в счет: что бы он ни делал, его сын не родится эйманом из дома Орла, и Каракар будет считаться проклятым. Нет потомков — значит, проклятый. Весь разговор. С проклятым никто не будет иметь дела. Вся надежда, что Яст найдется и у Ала все наладится.

Он расслышал скрип половиц и привстал на постели. Еле слышно открылась дверь в коридоре. Удаган рассмеялся: завтра отец отдаст ему золотой — проспорил Каракар. Но все же надо еще подождать, а то вдруг Ал выставит строптивую невесту обратно…

Вскоре сомнений в том, что он выиграл спор, не осталось. Он положил подушку на голову, чтобы не думать о том, что происходит в спальне у брата, но это плохо помогало. Да и воображение разыгралось. Стоило, наверно, побывать в Цартане до того как приехать на Ритуальный круг. Эйманы обычно посещали там салон мадам Жалма — единственное, за что можно поблагодарить Охотника. Халвард платил мадам Жалма за девочек, умеющих хранить тайны. Можно было отдохнуть там, не опасаясь, что кокотка неожиданно начнет тыкать пальцем в изменившуюся татуировку, или еще того хуже, вопить на весь дом. Удагану никогда подобные заведения не требовались. Если он тратил деньги на женщин, то потому, что хотел их одарить, а не потому, что оплачивал их услуги в постели. Но за последние четыре года так многое изменилось…

Выждав еще немного и всласть поворочавшись в постели, Удаган решил перебираться в другое крыло. Он оделся, свернул покрывало и подушку, чтобы не будить ночью мать и, выбрав момент, покинул спальню.

В центральном крыле его встретила звенящая тишина. Удаган порадовался хоть этому обстоятельству. Но стоило пройти на цыпочках мимо комнаты родителей, как дверь отворилась.

— В чем дело, Ле? — неслышно спросил Каракар в спину.

Удаган остановился.

— Ты проспорил мне золотой, — выдохнул он.

Авиел хмыкнул и тут же осекся.

— Займи последнюю спальню, — распорядился он и исчез.

Парень замер: не попал ли он из кипятка на сковородку? Не хватало еще мешать тут родителям.

— Может, мне вообще уйти к Трис? — пробормотал он себе под нос и продолжил путь по темному коридору. Спальня была холодной — никто не предполагал, что Удагану придет в голову переместиться сюда посреди ночи. Но было уже все равно: скоро утро. Он, не раздеваясь, упал на кровать. Итак, девочка-оборотень пытается вершить свою судьбу. Посмотрим, что из этого выйдет. Когда-то точно так же поступила Тана, и последствия этого Каракар до сих пор расхлебывает. Хотя, если бы ему предложили вернуться в прошлое и все исправить, вряд ли бы он расстался с женой, скорее бы вел себя по-другому. Что сделает Ранели: спасет семью Каракара или окончательно ее погубит, — сейчас не скажет никто. По крайней мере, Ал немного ожил, а то они уже не знали, что делать с парнем. День и ночь лежал у себя в комнате, а эйм-алет летал возле девушки, следя за каждым ее шагом…

Впрочем, Алу еще повезло, у Льва нет и такой возможности. Эйм-лев сильнее сокола, но возможности следить за кем-то у птицы больше. Может, поэтому дом Воробья — самый сильный Дом у эйманов.

Он вдруг как наяву увидел девушку — тоненькая фигурка, будто гибкое деревце, ласковая улыбка, строгий взгляд… Единственная, кого он любил и кого желал привести в дом. Или остаться с ней, если она захочет. Но только она не любила эймана. И он не мог ее видеть даже так, как Алет, — издалека. Хотя, может, это и к лучшему.

Удаган отогнал грустные мысли, но перед глазами тут же встал Халвард. Ныне, о чем ни вспомнишь, все невесело.

Дождавшись, когда другие эйманы уйдут, Удаган вместе с отцом подошел к Охотнику. Тот вальяжно расположился на скамье, закинул ногу на ногу. Не красавец, но была в Халварде власть, которая привлекала женщин. Если бы он не был Охотником, он был бы сердцеедом не хуже Удагана. Но Охотники одиночки: ни жены, ни любовницы. Власть единственное, что им дано в большом количестве. Он прекрасно знал, зачем подошли к нему Каракар и Лев, но с усталой усмешкой разглядывал их, ожидая вопроса. Барс тем временем подошел ко льву, обнюхал его. Кошки дружелюбно потерлись друг о друга и… начали играть. Эйманы могут ссориться и даже убивать друг друга, но эймы всегда дружелюбны. Если бы на месте барса был свистун или мамба, они бы мирно лежали рядом, не пытаясь причинить вред друг другу.

— Эймы сохранили то, что эйманы потеряли, — Охотник все ухмылялся. Удагана неприятно задело то, что они с Халвардом думали об одном. А Охотник прищурился. — Что Ганни? Дерзишь мне? Пытаешься доказать, что никто тебе не указ?

Он имел в виду происшествие в Ритуальном круге, когда досталось сразу и ему, и эйму. Но Ле не собирался оправдываться за это.

— Не смей называть меня так, — набычился он.

Халвард быстро поднялся. Тот редкий случай, когда противник смотрит глаза в глаза.

— Не смей дерзить мне, Ганни. Я буду жестоко наказывать за такие попытки. Чтобы другим было неповадно, — он тут же доброжелательно рассмеялся и прошелся по песку Ритуального круга, повернувшись к просителям спиной. — Ну почему ты младше меня, Ганни? Из тебя вышел бы такой замечательный Охотник. Загляденье просто. И из Алета тоже, — он повернулся быстро, чтобы взглянуть на отца. Авиел на короткое мгновение потерял самообладание: словно судорога боли прошла по лицу. — Ну, да ладно. Кто старое помянет…

— Охотник, скажи… Шела… — Каракар взял себя в руки и заговорил о том, что больше всего волновало.

— А вот из Шелы Охотника бы не получилось, — хохотнул Халвард и снова уселся на скамью, на этот раз не развалился, а так, будто сильно устал и ноги его уже не держали.

Тем не менее, Удагану мучительно захотелось ударить его так, чтобы у него зубы вылетели. Но Запрет — что б его! Есть действия, на которые Охотник изначально накладывает Запрет, тогда и пальцем не сможешь пошевелить, чтобы воплотить свои мечты. Например, эйманам нельзя селиться вдали от Домов дольше, чем на полгода. Как бы далеко они не уехали, ко времени осеннего и весеннего Обряда, они должны быть в Ритуальном круге. Чтобы поздравить тех, кого Охотник благословил создать семью, тех, у кого родились мальчики, тех, чьи сыновья взяли имя. И разделить скорбь с теми, чьи сыновья в Ритуальном круге погибли.

Охотника нельзя бить — это тоже Запрет. А вот оскорбить его иначе — можно. Иногда Удагану казалось, что Халвард специально не накладывал Запрета на такой поступок. Ему нравилось наказывать болью тех, кто зарвался. Удаган привык к боли. И он не позволит обижать отца. Он повернулся к Халварду и открыл рот, но Охотник его опередил. Потерев грудь возле сердца, там, где у эйманов татуировки, он сообщил, на короткое мгновение став серьезным.

— Шела жив, я чувствую его ястреба. Но Шелу не чувствую. Не знаю, почему так. Но если бы с Шелой что-то случилось, эйм тоже бы погиб. Утешайтесь этим.

— А где ястреб? — зачем-то спросил Авиел.

— Тебе ястреб нужен? — Халвард стал насмешливо-фамильярным. — Могу привести его сюда хоть сейчас. Я могу управлять эймом твоего сына и могу управлять твоим сыном. Когда чувствую его. Но на данный момент связь между ними разорвана, поэтому эйм ничем не поможет ни мне, ни тебе. Эль-Элион видит: я не меньше твоего хочу, чтобы Шела вернулся. Мне не нравится, когда эйманы обходят Запрет. Это чревато большими неприятностями. Некоторых после такого из Домов изгоняют.

"Что за ублюдок? — разозлился Удаган. — Опять намекает на прошлое отца. Когда же это закончится?!"

— Ганни, — взгляд Охотника меняется, он будто пьет жизнь Льва: втягивает в себя, словно вино через соломинку. — Не смей дерзить мне, Ганни. Если здесь и есть ублюдок, то это не я.

Удаган не отвечает. Внезапно на ум приходит, что вероятно именно так умирают люди, которые смотрят в глаза эйму.

— Да, именно так, — беззвучно подтверждает Охотник. — Забери сына, Авиел, пока я не убил его. Там есть еще кто-нибудь? — спрашивает он, когда Каракар и Лев уже почти покинули круг.

— Алет хочет представить невесту, — говорит отец.

— Алет! — Халвард тут же ожил. — Ну, конечно. Алет и его долгожданная невеста. Жду с нетерпением!

Охотник отказался провести обряд над Алетом и Ранели. А потом еще о чем-то беседовал с девушкой наедине. О чем? Хотел бы он знать, да только Халвард наложил Запрет на вопросы, а сама Ранели не расскажет. Посчитает, что это ни к чему.

Небо за окном посерело. Надо хоть немного отдохнуть. Удаган повернулся на бок и представил то, что всегда вызывало в нем сон: высокие книжные полки, бесконечные ряды книжных полок, лес из книжных полок. На каждой множество книг: маленькие, толстые, в свитках, усыпанные драгоценностями и вообще без обложек. Вот он пересчитает книги хотя бы на одной полке и тогда…

15 ухгустуса, Раввиф, Яхия

Илкер плакала. Она боялась дотронуться до него, потому что на теле не было живого места. "Есть! — улыбнулся он через боль. — Ты можешь поцеловать меня". Она будто услышала его мысли, вытерла слезы, убрала волосы со лба, а затем наклонилась и легко прикоснулась к губам. Но на этот раз, он следил за ее руками. И когда она взялась за рукоять кинжала, торчавшего из груди, быстро схватил ее запястье.

— Не бойся, — покачала головой Илкер.

— Ты не можешь… — у него не хватало сил оттолкнуть девушку: он слишком ослаб после пыток.

— Могу, — уверенно произнесла она и дернула кинжал на себя.

Казалось, вместе с кинжалом из груди вытягивают сердце и даже ребра. С хрипом Ялмари подался вперед…

— Ну-ну, что такое? — добрый воркующий голос. Ласковые, сильные руки, уложили его обратно.

Опять красивое лицо амазонки.

— Бисера…

— Да, это опять я. Надоела тебе, наверно, за неделю? Надо еще выпить лекарство. Сможешь?

Девушка тут же поднесла чашу к губам. Он выпил все до капли и опустился на подушку. На этот раз спать не хотелось. Парень обдумал слова амазонки.

— Какое сегодня число?

— Пятнадцатое.

— Шереш! — выругался он. — Кто-нибудь сообщил Сороту?

— Мы не ходим в Энгарн, — жестко осадила его Бисера. — Да и что бы мы сказали? Что тебя покромсали на кусочки серебряными мечами, и ты умираешь? Или Сорот знает о твоей тайне?

— Нет. Никто не знает.

— А мы даже не знали, выживешь ли ты. Зелфа считала, что непременно умрешь. Потому что с такими ранами не выживают.

— Зелфа. Королева, — напомнил он себе.

— Королева, которая пленила тебя, а потом спасла, — охотно напомнила девушка.

— Как спасла? — Ялмари не помнил, как снова очутился у амазонок.

— После того как вы с Соротом уехали, Зелфа собрала большой совет. И сотницы, и десятницы присутствовали. Рассказала, что у нас тут намечается. О войне и всяком таком. Так вот большинство решило, что мы будем на стороне Энгарна. У нас маленькая страна. Если Кашшафа победит Энгарн, она и нас растопчет. В общем, со знакомыми соседями как-то спокойней. Ты еще слушаешь? — она всмотрелась в Ялмари, прикрывшего глаза.

— Слушаю, — заверил он. — Ты мне снотворное даешь что ли?

— Нет, настой помогает ранам заживляться, кровь восстанавливает. Это ты еще болен, поэтому спишь все время.

— Дальше, — попросил он.

— А дальше мы заметили странных "волков". Они будто в засаде сидели в лесу почти у границы Энгарна, и каждый день гонец в сторону Лейна уезжал. Вот мне и показалось, что неспроста они там сидят. А может быть, тебя дожидаются.

— Так это ты меня спасла… — язык еле ворочался во рту, он чувствовал, что скоро уснет.

— Почему я? — не согласилась амазонка. — Я десятница. Я догадалась, что тебя ждут, а Зелфа приказала тоже ждать на всякий случай. Но мы опоздали немного. Я бы одна тебя не спасла. Но ты можешь быть спокоен, эти фальшивые "волки" все до одного мертвы. Так что никто не знает, где ты.

— Да, это меня успокоило, — он бы рассмеялся, если бы у него хватило сил. — Бисера, меня же похоронили все. Полад донесения не получает… Сделай что-нибудь.

— А что я сделаю? — девушка вскочила, исчезла из поля зрения. — Энгарн нас не трогает, но это не значит, что мы можем ходить туда, когда захотим. Вот подлечишься…

— Ты не понимаешь…

— Чего я не понимаю? Ну, похоронили тебя. Так ты появишься — будет сюрприз. Или ты боишься, что невеста твоя замуж выскочит, едва узнает, что ты погиб?

Ялмари вздрогнул, услышав такое. Собравшись с силами, перевернулся на бок: его одежда лежала рядом, только и ждала, когда он поднимется.

— Эй-эй, ты чего? — Бисера тут же оказалась рядом. — А ну ложись, а то опять раны откроются, вытаскивай тебя потом с того света.

— Надо сообщить. В башню, — он старался убрать ее руки, но справиться с ней не мог. — Это же больно. Никогда не теряла близких?

— Да сообщу я! — зло бросила девушка и уложила его на постель. Она едва не расплакалась. — Сообщу!

Поблагодарить он не смог — провалился в темноту.

15 ухгустуса, Кашшафа

Чтобы поохотиться, Загфурану пришлось долететь почти до столицы Энгарна. Возле Пегларских гор народ не только стал осторожней, но и "волков" прибавилось. Полад стягивал войска к границе. Но это мало ему помогало. Все больше беженцев стекалось в центральный Энгарн. Их принимали не очень хорошо: ни попрошайки, ни новые работники здесь были не нужны. В ужасы, которые рассказывали вилланы, они не верили. Но после этой охоты, когда он убил трех человек, поверят. Загфуран посеет ужас и здесь. А во всемогуществе Полада они теперь будут сомневаться. Если раньше телохранителя королевы терпели, потому что он защищал их, то теперь и эта причина для повиновения отпадет. Будет неплохо, если до начала войны в Энгарне вспыхнет восстание.

Насытившись и даже пресытившись кровью, Загфуран перелетел обратно в Кашшафу. Силы на магическое перемещение решил не тратить. Ему понадобится очень много магии для встречи с собратом, а к своему облику в виде крылатой темно-коричневой твари с длинными клыками и красными глазами он начал привыкать.

Место для перехода минарсов на Гошту находилось в Пегларских горах. Бадиол-Джамал, Первый на Гоште, разровнял площадку в неприступном месте, чтобы не опасаться людей, которые могут забрести сюда случайно. Наверняка использование магии у первого минарса не вызывало зуд как у Загфурана, иначе бы он не придумал место, куда не попадешь без магии или крыльев вампира. Хорошо, что теперь Загфуран мог перемещаться, не используя магию, иначе можно было бы умереть от чесотки.

На вершине минарс решил немного отдохнуть. Но прежде чем устроиться в тени скалы, он невольно залюбовался восходом. С вершины Энгарн был виден на десятки шавров* почти до Аваримских гор. Красное солнце не спеша всползало на небосвод, заливая

*шавр — мера длины примерно равная 40 км.

багровым светом страну. Казалось, Энгарн утопает в крови, и в этом было что-то символическое. Сейчас Полад рубит головы и вешает, чтобы укрепить власть, а скоро Загфуран войдет сюда вместе с кашшафской армией, и тоже будет рубить головы и вешать, хотя и не лично. По другому обратить к Свету несогласных не получится, а если кто-то будет спорить, он готов… подискутировать.

Оторвав взгляд от реки Нефтоах, которая тоже покраснела от солнца и будто разорвала страну пополам, Загфуран закрыл воспаленные веки. Надо было отдохнуть хоть несколько часов.

…Он проснулся от жары. Солнце взошло выше, и скала уже не укрывала его тенью. Он проспал около трех часов — вполне достаточно. Теперь ждать.

Поначалу Загфуран всматривался в небо, стараясь заметить, как атмосферу прорвет силовое поле, перемещающее Варуха из Храма на Гошту. Но дальше перестал надеяться на зрение. Оно хоть и вампирское, то есть острее, чем у человека, но тоже может подвести. Он раскинул что-то вроде невидимой сети над площадкой, реагирующей на любые изменения. Это затратило немного энергии и сильный зуд не вызвало.

Ловушка сработала примерно через час. Загфуран оживился и, отследив, где "сеть" прогибалась сильнее, встал напротив этого места и снял ее. Сначала он ничего глазами не увидел и порадовался, что догадался иным способом обнаружить портал. Потом небо сгустило синеву, на голубом небосводе росло синее пятно, постепенно темневшее до черного. Разросшись до размера воздушного шара, пятно снова изменилось: в центре появилась ослепительно светлая точка. Она тоже росла, постепенно затмевая черноту. И наконец портал заработал в полную мощь. Теперь Загфурану важно было не упустить момент.

Он поднял голову к порталу, опустив плечи как можно ниже. На кончиках пальцев он концентрировал энергию. Руки сначала покалывало, а затем они будто превратились в расплавленный металл. Жар постепенно поднимался вверх. Выдержит ли он такое напряжение? Должен выдержать! Он уже не человек со слабым телом, а более совершенное существо.

Жар добрался до лба и затуманил зрение. А вот этого он не предусмотрел. Если он не заметит Варуха, приготовления будут напрасны. Загфуран постарался перераспределить энергию, чтобы она не угасла, но и дала возможность различить, что происходит в портале. Это удалось не сразу, но когда на мгновение сознание прояснилось, он увидел темную точку — Варух приближался к Гоште. Самое время.

Минарс быстро сжал пальцы, выстреливая накопившейся силой, выжимая себя до капли. В портале невидимая на Гоште энергия приобретала красный цвет. Если кто-то сейчас посмотрит на вершину из долины, он разглядит алые молнии, замершие в пространстве.

Когда магия в нем иссякла, Загфуран рухнул на колени, а после этого и вовсе плашмя на площадку. Не было сил посмотреть, удалось ли то, ради чего он рисковал жизнью. В глазах потемнело, желудок свело от голода. Кажется, он перестарался. Вот будет усмешка судьбы, если он не только убьет Варуха, но и сам умрет на этой скале, потому что не сможет спуститься вниз для охоты. Но голод был не последним испытанием: тут же его скрутило от невероятного зуда. Он чесался так, что сначала разорвал на себе одежду, а затем и собственную кожу, оставляя глубокие кровавые раны. Когда его терзал голод, тело начинало непроизвольно меняться, превращаясь в вампира, отрастали когти. Он убивал себя, но не мог остановиться. Минарс катался по земле, размазывая кровь по камням, и кричал так, что, кажется, порвались голосовые связки. Горы разносили его полный безумия вопль, а позже хрипы.

В судорогах он бился о землю. И стукнулся неудачно: под голову попал камень, его накрыла темнота, принеся облечение.

Когда Загфуран очнулся вновь, тело болело. Раны уже запеклись, лишь несколько самых глубоких еще кровоточили. Зуд утих, но страшно болела голова, а когда он встал, ноги подкосились от слабости. Почему он не захватил с собой хоть немного крови, ведь следовало ожидать, что использование такого количества магии вызовет подобную реакцию. Превозмогая боль в желудке, он добрался до края площадки. Будь что будет: если он не сможет спуститься вниз, то хотя бы умрет быстро, разбившись о камни. Загфуран буквально сполз в пропасть.

Он летел кувырком, ударяясь о камни, не соображая где небо, а где земля. Но потом крылья расправились, и уже у земли хоть и не понесли его, но чуть-чуть смягчили падение. На этот раз удар не лишил сознания, только вышиб воздух из легких. Лежа лицом в землю, Загфуран не мог пошевелиться и проклинал крылья вампира. Зачем раскрылись? Он опять не умер, а будет лежать здесь долго, пока не загниют раны, пока не высохнут от жажды внутренности.

— Ты это видел? — голос звучал глухо, будто из подземелья.

— Не подходи к нему, Савта!

— Да он сдох. С такой высоты упал, ты же видел.

— Кто его знает… а вдруг не сдох.

— А я проверю. Дай-ка мне вон ту палку на всякий случай. Слушай, если мы такое чудище графу притащим, он, гляди, серебряный за него даст. Уж если он за лису бурую медяк отвалил, за такую диковину точно серебряный даст.

В него ткнули палкой несколько раз, а потом цепкие пальцы ухватили за плечо, переворачивая на спину. Загфуран не понимал смысла сказанного, но когда перед глазами появилось небо, тело отреагировало быстрее, чем он успел сообразить. Зубы впились в запястье, прокусывая вену. Кровь живительной влагой брызнула в рот, и он услышал, как орет виллан, дергая руку. Ударов палки он не чувствовал, но то, что жертва вырывалась, страшно мешало, поэтому он дернул мужика на себя и сломал ему шею.

Высушив его полностью, он не утолил жажду, лишь раззадорил ее. Зато теперь к нему вернулся острый слух и возможность летать.

Вилланов было двое. Уйти не должен ни один.

Загфуран нагнал второго уже на околице деревни. В следующий час все смешалось: вопли мужчин, женщин, детей, кровь, сломанные шеи, оторванные конечности. Лишь убив последнего свидетеля, он сообразил, что находится в Кашшафе, а наводить ужас на эту страну он не собирался.

Раны на нем затянулись, а вот одежда полностью пришла в негодность. В ближайшем доме он отыскал рубаху и штаны, переоделся. Затем использовал немного магии, чтобы поджечь деревню. Пусть лучше здесь найдут пепелище, чем пиршество неведомого монстра.

Убедившись, что сгорело все, Загфуран снял рубаху и на крыльях вампира вернулся на площадку рядом с порталом. Настало время проверить, получилось ли у него задуманное. Его снова переполняла сила, теперь он сможет отследить, прибыл ли Варух на Гошту или погиб в портале.

На вершине он нашел несколько обугленных костей. Это мог быть только Варух. Загфуран облегченно перевел дух: ему все удалось, Эль-Элион на его стороне. Он видит, что минарс делает все необходимое для продвижения дела Света и вновь защитил его жизнь.

Маг спустился вниз и пока мог, летел, скрываясь в ветвях деревьев, подбираясь ближе к Беерофу. Когда людей вокруг стало слишком много, он использовал магию, чтобы переместиться в домик. Там еще раз переоделся, одежду виллана на всякий случай спрятал в сундук — еще пригодится. Затем отправился во дворец.

Загфуран рассчитывал, что смерть Варуха должна остаться тайной для храма. Он вошел в портал при всех, но никто не узнает, что его встретило на Гоште. Интересно, когда этот помощничек должен был сообщить о благополучном прибытии. Если повезет, то его не хватятся еще с недельку. А на то время, когда его начнут разыскивать, у него есть еще одна идея.

16 ухгустуса, эйманы

Алет проснулся, потому что в спальню кто-то постучал. Он вернулся к себе, когда Ранели уснула, но сказалась бессонная ночь, и он проспал завтрак. На ходу натягивая брюки, распахнул дверь. Как он и ожидал, на пороге стоял брат. Удаган весело подмигнул, увидев растрепанного Алета.

— Я, конечно, все понимаю, но отец хочет с вами поговорить.

— Что, уже весь дом знает? — он натянул рубашку.

— А то! Я золотой заработал, — Удаган повертел монетку, наблюдая, как брат приглаживает светлые волосы.

— За что это? — настороженно поинтересовался Алет, выходя в коридор.

— А я поспорил, что твоя горячая невеста больше двух недель без тебя не выдержит, а отец надеялся, что месяц вы протянете.

— Да, очень приятно, — Льву удалось его смутить. Сокол шумно втянул воздух. — На нас принимали ставки.

Когда Алет хотел свернуть в столовую, он придержал брата.

— За невестой сходи сначала, отец хочет с вами обоими увидеться, — Алет сообразил, что девушка тоже проспала, но прежде чем он свернул на соседнюю лестницу, брат задал еще один вопрос. — Ранели так и не сказала, о чем с ней говорил Охотник?

— Нет, — горько покачал головой Сокол. — Я не могу спрашивать — Запрет! А она молчит, может, считает, что не нужно мне знать.

— Хочешь, я спрошу? — Удаган смотрел на брата сверху вниз. — Пока у меня нет такого Запрета, могу спросить.

— Попробуй, — пожал плечами Алет. — Но боюсь, он наложит на тебя другой Запрет: ты не сможешь никому рассказать о том, что узнаешь.

— Все может быть, но надо попробовать. Ладно, беги.

Удаган пошел в столовую, Алет взлетел по ступенькам — второй раз за это утро. Он толкнул дверь спальни и чуть не задохнулся от нежности. Девушка спала, свернувшись в комочек, он осторожно убрал волосы с ее лица и поцеловал в щеку. Она сонно заворчала, веки не желали подниматься, и девушка невнятно пробормотала:

— Чт слчилс?

— Отец хочет видеть нас, — прошептал он с улыбкой.

— Ну, Алт, — она сделала еще одну попытку открыть глаза, но ничего не вышло, и Ранели ткнулась ему в плечо. — Ты ж видш, я н мгу. Ты там скжи, чт я зблела. Ил ещ чт-нбуд скжи.

Губы едва коснулись его шеи — кажется, это было извинение. Он согласился в душе, что предстать перед родителями Ранели сейчас не сможет. Поцеловал девушку еще раз и спустился в столовую один, оставив ее досыпать.

В глазах Каракара, сидевшего во главе стола, плясали огни Зары.

— Доброе утро, — поприветствовал он сына. — Твоя невеста задерживается или нам придется завтракать без нее?

— Без нее… — Алет беспомощно посмотрел в сторону. — Она… она…

— Садись, — выручил отец. — Я только собирался сообщить Ранели, что мы принимаем ее в семью, и спать вы будете теперь в нашем крыле. Не знаю, что делать со свадьбой. Устроить праздник в пику Охотнику мы не можем. Может, вы обвенчаетесь в Истинной церкви в Цартане?

— Отец, она не энгарнка, а оборотень, — возразил Сокол, занимая место за столом. — Они получают благословение в своих храмах, но, как ты понимаешь, нас туда не пустят.

— Замкнутый круг какой-то, — вздохнул Авиел. — Что еще тут можно поделать? В общем, передай, что для нас она твоя жена.

— А ты почему не передашь?

— Я тоже скажу об этом, правда, не знаю когда. Утром я не имел счастья ее встретить, а на обед мы с Удаганом приглашены к Беркуту.

— К кому? — оторопел Алет. По бесстрастным лицам остальных сообразил, что новость это лишь для него.

— Он хочет обсудить какое-то деловое предложение, — пояснил отец.

— И ты пойдешь? — не поверил Алет.

— Пойду. Это мой последний шанс. Ты же знаешь — кредит, который заняли для Шелы, пропал. Его надо выплачивать, а занят он не у эйманов… — Каракар тяжело вздохнул. — Если честно, не очень мне нравится все это. Позавчера Охотник объявляет войну Энгарну, а сегодня дом Орла вдруг воспылал любовью к изгоям. Но давайте не будем о делах, тем более что пока мы не посетим Беркута, ничего не узнаем. Приятного аппетита, — Авиел первый положил рассыпчатую гречневую кашу себе в тарелку, а Тана полила ее соусом.

Замок Беркута находился в половине юлука* от Каракара. Авиел и Удаган поехали

*юлук — мера длины примерно равная пяти километрам.

на лошадях скорее ради приличия: прибыть в гости пешком — значит, показать, что дела у тебя настолько плохи, что ты готов на любые условия, лишь бы тебя приняли в Дом. Когда-то так Альбатрос пришел к Чайке. Позже и Авиел посетил так двоих старейшин Домов, одним из них был его родной брат, Беркут, который был старше Авиела на год. Ему отказали. А теперь решили помириться.

Ворота были гостеприимно распахнуты, но двор пустовал, что настораживало. У Ифреама Беркута было четверо сыновей и одиннадцать внуков в возрасте от одного года до шестнадцати лет. Куда они все подевались в один момент? Или их специально отправили из дома?

Удаган окинул взглядом замок Беркута: такая же, как у них в доме, высокая стена, сложенная из огромных камней; те же темно-серые неприветливые стены. Но занавески, видневшиеся в окнах, богаче, и больше окон завешено: в доме Беркута были заняты почти все комнаты, в отличие от пустующего замка Каракара.

— Архитектор был тот же, что и у нас, — небрежно заметил Удаган.

— А ты думал, что другой? — Каракар рассеянно всматривался в окна: увидеть бы хоть кого-нибудь, это бы успокоило.

Они спешились. Удаган, повел лошадей в конюшню. Авиел терпеливо ожидал его. как только сын вернулся, он первым поднялся на крыльцо, но не успел протянуть руку к молотку, как дверь распахнулась. На пороге появился хозяин. Ифреам Беркут, черноволосый и черноглазый, с узким лицом, испрещенным морщинами, не принарядился по случаю примирения. Как и Авиел, он предпочитал носить кожаную куртку, хотя на Гучине король пожаловал Ифреаму дворянское звание. Беркут шагнул в сторону, пропуская гостей, радушно пожал руку:

— Добро пожаловать!

Авиел ответил на рукопожатие, но Беркут внезапно притянул его к себе и обнял:

— Здравствуй, брат! Как же я соскучился.

Каракар отстранился. Беркут сделал вид, что не заметил его холодности, протянул ладонь Удагану.

— Здравствуй, Ле!

Прежде чем он повторил фокус с объятиями, Удаган пояснил:

— Дядя… На всякий случай. Мы тут недалеко живем. Если будешь скучать — загляни.

Беркут оскалился.

— Дерзишь…

Удагану почудилось, что он, как Охотник, назовет его "Ганни", и поспешил прервать родственника.

— Меня зовут Удаган Лев. Ле или Ганни меня могут называть лишь очень близкие люди.

— Ладно-ладно. Проходите, — Ифреам пошел в столовую — она находилась в том же крыле, что и у Каракара. Потом остановился и посмотрел на Авиела. — Он ладно, мальчишка. Но ты-то понимаешь, что я не мог поступить иначе? У меня дети были.

— У меня тоже, — спокойно возразил Каракар. За двадцать лет в душе все перегорело, и он не испытывал обиды на брата, только отстраненность и недоверие. — Не будем ворошить прошлое. И не обращай внимания на Ле. Ты же знаешь, он и с Охотником не церемонится.

Внутри дом Беркута сильно отличался от их родного дома. Рассматривая богато убранный интерьер, Удаган представил, как выглядел их дом, когда Каракара еще не изгнали из дома Орла: пышные ковры, атласные занавеси, дорогие обои.

Беркут отодвинул портьеры и шагнул в столовую. Авиел и Удаган зашли следом и остолбенели, будто на них неожиданно наложили заклятие.

— Присаживайтесь, где вам удобно, — предложил Ифреам и упал на ближайший стул.

Но гости остались стоять.

— Что же вы? Не рады видеть нас? — во главе длинного стола сидел высокий седовласый мужчина благородной внешности. В отличие от Беркута он надел дорогой камзол, так что легко мог сойти за энгарнского герцога.

Авиел перевел взгляд с него на полного мужчину с красным лицом и почти исчезнувшими от жира глазами. Под огромным мясистым носом блуждала доброжелательная улыбка. Он по-домашнему надел поверх холщевой рубахи вязаный светло-зеленый жилет. Рядом поглаживал одну ладонь другой старик в очках, опять в атласном балахоне, но на этот раз светло-коричневом, а не белом.

— Отчего же… очень рад… — наконец пробормотал Каракар. — Но брат не предупредил, что соберутся главы трех Домов. Я полагал, у нас состоится семейная беседа. А сейчас подумываю, что мне не место в столь достойной компании.

— Ну-ну, Авиел Каракар, — усмехнулся щеголеватый. — Не стоит набивать себе цену, особенно когда тебе протягивают руку помощи.

— Омри Орел, пусть Удаган вернется домой… — начал Авиел, но Лев перебил.

— Я остаюсь, — он первый сел на стул чуть поодаль и взял с себя слово лишь слушать.

Каракар собрался занять место рядом с сыном, но толстяк указал на кресло рядом с собой.

— Садись здесь. У тебя достойный сын, и он знает, когда надо говорить, а когда молчать. Он будет свидетелем нашей беседы и если захочет, выскажет свое мнение, но встретиться мы хотели прежде всего с тобой.

Каракар сел на указанное место — рядом с Тахашем Кротом, напротив Баал-Ханана Воробья. Создавалось впечатление, что руководить беседой будет Омри. Или ему уступили это право, потому что Каракар когда-то принадлежал этому Дому?

Воцарилась тишина. Потом Авиел не выдержал.

— Итак?

— Ты попал в стесненные обстоятельства, и твоя семья находится на грани вымирания, — Воробей всегда произносил фразы негромко и вкрадчиво.

— Первая часть верна, вторая нет, — нахмурился Каракар.

— Возможно, — одобрительно кивнул Баал-Ханан, — но надолго ли? Тебе уже 55, ты понимаешь лучше твоих молодых сыновей, что без Дома не станешь успешным купцом, да и вообще не выживешь. С этим тоже будешь спорить? — Авиел не возразил. — Твои дети больше не будут изгоями. Они снова будут принадлежать дому Орла. Кроме того, мы оплатим твой заем энгарнцу. И дадим еще одну ссуду — беспроцентную и не ограниченную по времени возвращения. В качестве подарка ко дню свадьбы Алета. Если Эль-Элион благословит, и Шела вернется, то в честь его возращения, а также в качестве подарка твоему первому внуку мы…

— Давайте ближе к делу, — зло процедил Каракар. — Чего вы хотите от меня?

Крот успокаивающе похлопал по плечу.

— Не надо так волноваться.

— Что вам от меня нужно? — Авиел по очереди взглянул на присутствующих. Лишь глаза Ифреама он не мог видеть, тот по-прежнему сидел, опустив голову.

— Убей Охотника, — ответил за всех Омри.

Авиелу показалось, что он ослышался. Он безмолвно смотрел на Орла. Не выдержал Удаган.

— Шереш! — он вскочил, чуть не уронив стул. — Вы охренели тут все что ли?

— Сядь, Ле, — отец произнес это таким тоном, что Удаган опустился обратно и замолк, но в душе все кипело. Он готовил себя к тому, что если отец согласится на это предложение, согласится пожертвовать собой ради счастья сыновей, он возьмет его в охапку — благо он сильнее — унесет его отсюда, чтобы никогда не переступать порог ни одного эймана.

— Я правильно услышал? — почти шепотом поинтересовался Авиел. — Вы готовы простить меня и вернуть в дом Орла за то же, за что двадцать лет назад изгнали?

— Да, Каракар, все правильно, — Омри вперил взгляд в стол. — Обстоятельства изменились. Нам не нужна война с Энгарном. Нам нужен новый Охотник.

— Двадцать лет назад, — рассуждал Авиел, — глава моего Дома — Юламан Гриф — сидел напротив меня и объяснял, что Охотник — зло, но неизбежное зло. Что, пытаясь спастись от него, мы попадаем под еще худшее проклятие. Мне говорили, что я нанес ущерб всем эйманам. Что Халвард Барс — это вообще самое страшное, что могло постигнуть эйманов, потому что Охотником стал один из нас, да еще и семнадцатилетний мальчишка, который должен был лишь взять имя в Ритуальном круге. И теперь вы предлагаете мне вновь убить Охотника?

— Именно потому, что Халвард — самое страшное зло, — доброжелательно вступил Тахаш Крот, — нам и кажется, что новый Охотник будет хотя бы таким же, но никак не хуже. Но ему потребуется время, чтобы взять полную власть. А пока угроза войны отступит. Там уже посмотрим, что выйдет. Авиел, тебе нечего терять…

— К сожалению, есть что. У меня живы сыновья. Двое женились. Пока они живы, мне есть, что терять. А если вдруг с ними что-то случится, — он почему-то пристально посмотрел на Баал-Ханана, — я буду мстить тем, кто причинит им вред, потому что теперь я знаю, что Охотник причиняет боль, но он никогда не убьет эймана. Никогда!

— Значит, ты отказываешься? — взгляд Омри изменился, и Удаган напрягся.

— Нет, не отказываюсь, — Авиел откинулся на спинку кресла. — Вернее, я не откажусь, если вы предоставите мне гарантии.

— Какие гарантии тебе нужны? — оживился Воробей. — Деньги мы готовы отдать сейчас, остальное…

— Что за гарантия деньги! — воскликнул Каракар. — Ты, Баал-Ханан, спишь на сундуках с золотом, а в твоем доме двести взрослых эйманов и ни один не бедствует. — То, что ты мне предложил — это жалкие крохи с господского стола. Нет, я хочу, чтобы от моих сыновей не отвернулись вновь. Чтобы, если что-то пойдет не так, вы тоже узнали, что такое проклятие, изгнание, гнев Охотника. Я пойду на это при одном условии: добровольцы из ваших домов помогут мне. По одному из каждого Дома. Я так понял, восстали три дома?

— На самом деле нет, — покачал головой Омри. — Эйманы разделились примерно пополам, нам поручили вести переговоры.

— Кто еще желает смерти Охотника?

— Дом Чайки, Крыса, Полоза, Пса…

— Отлично, — прервал Авиел. — Это мое условие: по одному добровольцу от каждого Дома будут помогать мне.

— Я согласен, — первым подал голос Баал-Ханан.

— Доброволец в каждом доме найдется, — согласился Тахаш.

— Обязательно найдется, — Омри разглядывал Беркута, тот вскинулся, но опять сник под взглядом главы Дома.

— Тогда я тоже согласен, — удовлетворенно стукнул ладонью по столу Авиел. — Когда надо будет что-то обсудить, предлагаю встречаться здесь. Полагаю, дом моего брата выбран не случайно: там, где живут сразу шестнадцать эйманов, даже если они не взяли себе имя, мы надежно защищены от шпионов, и только поэтому никто кроме Ифреама из его семьи не присутствует. Мои визиты к брату тоже не будут выглядеть подозрительно. В следующий раз я хотел бы увидеть всех заговорщиков, тогда решу, кто именно мне нужен в первую очередь. После нам не обязательно встречаться всем сразу, — Каракар поднялся. — Главы Домов могут не подставляться. Вы будете узнавать обо всем от своих добровольцев, но вам лучше быть предельно осторожными и без необходимости не появляться здесь. Я не хочу, чтобы в случае неудачи погиб чей-нибудь Дом. И напоследок… — насмешливые глаза еще раз скользнули по собравшимся. — Буду с вами откровенен… Халвард надоел мне, едва стал Охотником. Надоел так, что если бы я мог — давно бы его убил. Хуже чем мне было, вряд ли могло быть. И если я до сих пор этого не сделал, то лишь потому, что ничего у меня не получилось. Я не могу убить его один. Но вместе мы справимся. Есть у меня кое-какие идейки.

На обратном пути они позволили лошадям идти с той скоростью, с какой им нравится. Это была еще одна возможность поговорить наедине.

— Зачем ты сказал, что не можешь убить его? — спросил Удаган.

— Пусть думают хорошенько, а то сделают меня опять исповедальной урной*. Я не

*В Истинной церкви Энгарна, приходя в храм, верующие кладут записки со своими грехами, совершенными за неделю, в специальную урну. Записки священник сжигает после окончания служения прямо в урне. Считается, что таким образом они очищаются от вины перед Эль-Элионом.

Эль-Элион, я не всемогущ. Если они решатся, то пойдут до конца. И ответственность поделим на всех. Если побоятся рискнуть — так тому и быть. Хуже уже точно не будет.

— А ты правда пытался убить Халварда?

— Правда.

— Когда? — уточнил Удаган и тут же догадался. — Шереш! Лет десять назад, это были вовсе не разбойники, да? Я еще тогда заметил, что не похоже, что тебя мечом ранили.

— Халвард намного сильнее. А может, причина в том, что Фарей снял амулет перед нашей дуэлью.

— Мне всегда казалось, что Халвард тебя задевает из-за того, что ты убил Фарея.

— Так оно и есть. Считаешь, его оскорбило то, что я пытался его убить? Ни капли. Я подойти к нему близко не смог. Он меня, как комара, размазал.

— С Фареем было не так?

— Абсолютно не так.

…Авиел вошел в Ритуальный круг через врата Охотника. Поэтому он, как и Фарей не увидел эйманов, следивших в амфитеатре за тем, как Халвард возьмет имя.

Фарей — высокий широкоплечий старик с длинными седыми волосами — стоит напротив, у врат эйманов. Халвард чуть в стороне, он удивленно смотрит на вошедшего, не понимая, что происходит. Еще бы: почти никто из эйманов не знает, что происходит, но скоро узнают. Эйм-барс резвится, прыгая по пустым скамьям. На одной из них белокурый семилетний мальчик — скорбный и безучастный — рассматривает что-то у себя под ногами, сжавшись в комок. Авиел задыхается при виде его, но тут же отводит взгляд. Фарей чуть поднимает подбородок.

— Узнал? Я ждал, что это произойдет.

Авиел выхватывает меч и идет вперед.

— Постой! — Фарей вытягивает руку ладонью вперед, и Каракар будто натыкается на невидимую стену.

— Подержи, малыш, — Охотник снимает черный медальон и бросает его Халварду.

Тот подхватывает налету, на лице сменяется множество эмоций: удивление, страх, восторг, благоговение, отторжение. Затем мальчик успокаивается, делает вид, что его не волнуют изменения в Обряде. Он держит медальон за цепочку двумя пальцами, чуть поодаль от себя, точно боится испачкаться.

— Теперь начнем, — Фарей тоже достает меч.

Каракар, так и не произнеся ни слова, идет вперед, неотрывно следя за движениями противника. Это должно быть закончено. Сегодня.

— Не говори ничего Алету, — предупредил Каракар сына.

— Ты не скроешь от него. Он не дурак.

— Я хотя бы попытаюсь, — он чуть пришпорил лошадь, завидев дом.

21 ухгустуса, Жанхот

Последние две недели для Илкер были наполнены волнениями. Принцесса, обычно хранившая холодную насмешливость, вдруг чем-то опечалилась. Она часто сидела в одиночестве, глядя в окно, а если кто-то нарушал ее уединение, страшно раздражалась, кричала на фрейлин и горничных…

Так продолжалось несколько дней, потом она пригласила Илкер к себе в спальню. Поведала ей, что Ялмари пропал где-то у Аваримских гор, что, возможно, он в плену, но никто не знает где: в Лейне или Яхии. Что Полад ждет известий: если его захватили, то должны потребовать выкуп, а она считает, что ждать нельзя, надо освободить Ялмари, может быть, послать войска ему на помощь… Принцесса рассказывала сбивчиво и горячо, иногда срываясь на слезы, и так посматривала на Илкер, будто хотела что-то еще ей сообщить, но сдерживала себя. Горничная слушала излияния госпожи со смешанным чувством. Она тревожилась за Ялмари: кому как ни ей знать, что происходит в плену. Пытаясь поправить материальное положение семьи, ее отец, граф Лаксме, отправился в Лейн, а там его захватил один из бандитов, называющих себя графом. Пять лет они собирали деньги, чтобы выкупить отца, продали все, что могли, заняли деньги… Но отец так подорвал здоровье, сидя в темнице, что после возвращения только болел и вскоре умер. Мама пережила его ненадолго. Илкер, с одной стороны, соглашалась с Эолин: нельзя медлить, надо спасать Ялмари немедленно, а с другой, думала, что Полад лучше знает, что и когда предпринимать. Если он сумел всю страну взять за горло в последние десять лет, то уж со спасением особого посланника королевы точно как-нибудь разберется.

Беспокоило Илкер другое: почему королевская семья так следит за судьбой какого-то лесника? Особенно принцесса. Почему она так волнуется за него, что готова развязать войну с соседями? Люди столь высокого положения должны относиться к слугам примерно как к скоту. А возможно даже хуже. Вспомнилось, что принцесса и раньше уделяла Ялмари внимание. Не говоря уже о том, что она постоянно приглашает его во дворец, якобы обсудить предстоящую охоту, но на охоту так ни разу и не поехала. Илкер пришла к неутешительным выводам: Лин тоже влюблена в него. Стало страшно: разве она соперница богатой и красивой наследнице престола? Что будет, если Ялмари узнает о чувствах принцессы? Что будет, если Ялмари женится на Илкер, как обещал Золотой Эрвин — как отнесутся к этому принцесса и Полад?

Это обещание, услышанное в Пустом доме, вселяло уверенность, что Ялмари вернется невредимым. Она слишком много узнала о храме Судьбы, чтобы поверить, что странные сны приснились случайно. Нет, Ялмари не погибнет. Вместо него умрет она, но пока непонятно где и когда.

Прошла неделя, прежде чем сияющая принцесса опять позвала ее к себе и сообщила, что Ялмари жив. Почти в это же время вернулся лорд Сорот, и горничная заметила, что отношения между ним и принцессой стали слишком уж тесными, чтобы их можно было назвать дружескими. Девушка успокоилась: вероятно, Лин переживала вовсе не за Ялмари, а за своего жениха, но не могла же она поделиться тайной с прислугой. Вот и приходилось рассказывать горничной о леснике, попавшем в плен. Илкер облегченно перевела дух.

Еще неделя прошла в каком-то неясном ожидании. Илкер, о которой снова забыли, читала книги в библиотеке, то и дело ловя себя на мысли, что совсем не понимает прочитанного. Иногда гуляла в лесу. Она засыпала со странным предчувствием чего-то дурного, но спала крепко, без сновидений, и это давало силы пережить еще один день.

Но сегодня ночью Илкер пробудилась задолго до рассвета. Полежала с закрытыми глазами, вспоминая встречи с Ялмари, разговоры с принцессой. Убедившись, что уснуть не удастся, встала и долго молилась, глядя на затухающие звезды. Наконец оделась, убрала волосы в прическу и стала ждать, когда часы пробьют семь: тогда она вновь пойдет в библиотеку, чтобы почитать Книгу Вселенной — может, хоть это отвлечет от грустных мыслей.

Другие горничные за стеной тоже уже поднялись. Слышался невнятный разговор, смех, обиженные вопли: отдельную комнату принцесса выделила лишь Илкер. Затем разом все стихло, и к ней заглянула лучшая подруга — Пайлун. Они давно помирились после размолвки. Пайлун иногда делала непонятные вещи, но это потому, что она очень переживала за подругу и старалась оградить ее от неприятностей. Сейчас Пайлун выглядела растерянной.

— Илкер, ты уже…? — она не закончила вопрос, кто-то быстро отодвинул ее, и в комнатушку шагнул Ялмари, закрывая за собой дверь ногой.

…Они не могли говорить. Илкер прижималась к любимому. Пальцы, вцепившиеся в знакомую длиннополую куртку, побелели: ее не держали ноги. Хотя она все равно бы не смогла упасть — так крепко он обнимал ее.

— Ты… живой… — смогла вымолвить она, когда он отпустил ее губы. Почувствовала, как его пальцы выбирают шпильки из прически. — Что ты делаешь? — шепотом поинтересовалась она.

Густые волнистые волосы упали на плечи, он чуть отстранил ее, чтобы полюбоваться, потом снова прижал к себе, перебирая пряди.

— Я был при смерти, — так же тихо объяснил он, — и жалел о том, что не увидел тебя с распущенными волосами. И мечтал: когда вернусь, то первое, что я сделаю… после того как поцелую…

К ним постучали, и тут же приоткрылась дверь.

— Илкер… — вновь появилась Пайлун.

— Пошла вон! — зарычал Ялмари и саданул по двери так, что горничная испуганно ойкнула.

— Зачем ты так? — огорчилась Илкер, освобождаясь из его объятий. — Ты же знаешь, нам пока нельзя находиться наедине — помолвки еще не было. Так что это неприлично, — она села на кровать и потрогала волосы. — Боже мой, что она подумала…

Ялмари опустился перед ней на колени.

— Завтра после десяти я познакомлю тебя с родителями. Они будут нас ждать. Надеюсь, что уже через неделю сыграем свадьбу. Дольше я не выдержу.

— Ялмари… — лицо девушки озарилось, но тут же на нем отразились сомнение и испуг. — Так скоро… Мне надо тетю предупредить…

— Завтра же мои родители и ее посетят, не волнуйся.

— Завтра… — кивнула Илкер. — Тогда я скажу девочкам?

— Скажи, — ослепительно улыбнулся он. — А пока пойдем куда-нибудь погуляем.

Илкер быстро забирала волосы в прическу.

— Погуляем? Но ты, наверно, только что приехал. Тебе надо отдохнуть с дороги.

— Не только что, — усмехнулся он. — Я отчитался перед Поладом, искупался, побрился и сменил одежду. Видела бы ты меня три часа назад!

Илкер вздрогнула, поняв, что примерно в это время она и проснулась сегодня ночью.

— Но получается, что ты совсем не спал! — воскликнула она.

— Спал, но очень мало. Не волнуйся, я еще отдохну.

— Ялмари… — Илкер отодвинула его ладони от своих бедер.

— Идем, — согласился он, поднялся с колен, подал ей руку.

Он вывел ее из дворца, не дав и словом перемолвиться с подругами. Но девушка решила, что расскажет новость о помолвке вечером. Или завтра утром — смотря, как поздно они вернутся.

День был долгим и прекрасным. Они позавтракали в каком-то чистом трактире по выбору Ялмари. Слуга, кланяясь, предложил им комнату, но лесник бросил на него такой взгляд, что он побледнел и исчез, словно злой дух при молитве священника.

— Обнаглел, — пробормотал Ялмари чуть слышно.

Затем они гуляли по площади: город бурлил, что-то празднуя.

— Странно, — удивилась Илкер. — Я ничего не слышала о празднике. Интересно, по какому поводу его устроили.

— Наверное, принц вернулся, — объяснил лесник. — Вот погоди, он женится, неделю столица будет гудеть.

— А он собирается жениться? — недоумевала Илкер: почему она обо всем узнает последняя? Хотя Ялмари же с Поладом часто встречается…

— Собирается, — Ялмари остановился и посмотрел на девушку.

— Ужас какой-то, — пожала она плечами. — Я скоро три месяца как во дворце, а так и не видела принца. Надеюсь, хоть свадьбу я не пропущу!

Ялмари расхохотался и тут же зажал рот: она ни за что не поймет, что его так развеселило и может обидеться.

— Извини, — покаялся он. — Свадьбу ты ни за что не пропустишь, я тебе обещаю.

И поцеловал ее, не обращая внимания на глазеющих прохожих.

Пообедали они в другом трактире. Ялмари коротко поведал о своих приключениях, но девушка предположила, что он не договаривает половину. Узнав, что он стал невольным гостем Яхии, сначала пришла в восторг и засыпала вопросами. Охала, узнавая новые подробности, а когда услышала, что амазонки живут с рабами, изрекла неприязненное "Фу!"

— Я понимаю, что жизнь женщины нелегка, но опускаться до такого…

— Они женщины, — по привычке Ялмари заступился за отверженных. — Им тоже нужны мужчины.

— И пусть бы использовали их для работы в полях или по дому. Зачем же с ними жить?

— М-м-м… Вообще-то когда я сказал, что им нужны мужчины, я имел в виду немного другое, — он наблюдал за Илкер.

Девушка покраснела и поспешно сменила тему:

— Так. Об этом давай не будем. Лучше расскажи, как ты сбежал. Обратился волком? А как вытащил лорда Сорота? Он не узнал твою тайну?

— Я не сбегал, — эта тема не нравилась уже ему. Врать любимой не хотелось, а правде она могла не поверить.

— Как же ты тогда освободился? — Илкер словно угадала что-то, напряглась, как натянутая тетива.

— Бисера… Десятница, которая меня пленила. Она мне помогла.

Девушка помолчала, разглядывая что-то у себя в тарелке. Она будто решала для себя, стоит ли ей знать все. Наконец Илкер подняла голову:

— Я сомневаюсь, надо ли мне спрашивать дальше. Но я все-таки спрошу. И прежде чем ты ответишь… хочу чтобы ты знал. Меня очень пугает ложь. Для меня ложь — это предательство и немножко смерть. Смерть хороших отношений. Таких, когда можно доверять человеку без оглядки… Если ты не готов рассказать правду, то лучше скажи об этом. Но не лги. Хорошо?

— Хорошо, — Ялмари посерьезнел.

— Ты… ты… — она явно не знала, как лучше сформулировать вопрос. — Ты был с этой женщиной? С Бисерой.

И застыла в ожидании.

— Нет, — Ялмари почувствовал: не верит. — Пожалуйста, не сомневайся во мне, — он накрыл ее ладонь своей. — Я не хвастаюсь праведностью, потому что по большому счету тут нечем хвастаться. Я не человек, у меня все иначе. Я люблю тебя. Никакая другая женщина мне не нужна.

"Вот теперь верит, взгляд изменился".

— То есть… ты бы не смог с ней… даже если бы захотел?

— Нет, не так, — возразил он. — Я не захотел ее, потому что хочу только тебя.

Он впервые говорил так откровенно. Девушка вспыхнула вся: кожа на лице, шее, ключицах горела алым. Она выдернула ладонь и сжала руки на коленях.

— Мне очень повезло, что ты оборотень, — произнесла она.

"Бисера тоже так подумала", — мелькнуло у Ялмари. Илкер будто услышала.

— Расскажи об этой девушке. Как она спасла тебя?

На этот раз Ялмари посмотрел в сторону. Как она спасла? По правде говоря, по-настоящему она спасла его неделей позже, когда рыцари Лейна, переодевшиеся в "волков" Полада, встретили его у границы. Она со своим десятком чуть-чуть опоздала. После яростной схватки не выжил ни один переодетый "рыцарь" Лейна. А потом Бисера нашла среди трупов полумертвого принца со множеством ран на груди и спине. Более опытные женщины убеждали: бесполезно, не выживет. Но Бисера забрала его к себе, сидела рядом непрерывно, почти не спала. Меняла повязки, меняла простыни, заставляла сердце биться снова, когда оно останавливалось… Если бы его нашли энгарнцы, а не амазонки, он бы умер. Люди считают, что если сердце остановилось, вернуть к жизни человека уже нельзя, и лишь оборотни и амазонки умеют "воскресить" мертвого. За ту неделю, что он болтался между жизнью и смертью, Бисера воскрешала его трижды. Он узнал об этом от Зелфы, перед тем как второй раз покинул Яхию.

Королева сидела на полу, скрестив ноги, но от этого не стала менее величественной. Некрасивой — да, но в каждом движении власть. Ялмари уже привык к голым ногам и так любимым воинственными женщинами почти прозрачными туниками. Конечно, их надевали на отдыхе — в бой они экипировались не меньше мужчин, но поскольку Ялмари уже второй раз стал невольным гостем амазонок, видеть женщин чаще приходилось полураздетыми.

Зелфа, поглаживая прядь светлых волос, обстоятельно рассказывая, что сделала для него Бисера. И Ялмари прекрасно понимал, к чему этот монолог. Но сделал вид, что не понимает.

— Зачем ты рассказываешь это? — королева почти вдвое его старше, но с недавних пор они перешли на "ты".

— Не обижай девочку, — подвела итог Зелфа.

— То есть я должен переспать с ней, чтобы отблагодарить за спасение? — он заговорил без обиняков, — королева нахмурилась. — Зелфа, она слишком много знает обо мне. Поэтому если я сделаю что-то подобное, то обижу ее смертельно. Неисправимо. Я не нужен ей на одну ночь. Я нужен ей навсегда. А это невозможно.

Он не уточнил, почему именно невозможно, пусть сочинит причину сама. Иначе еще возьмется доказывать, что Бисера во всех смыслах лучше неведомой горничной в Энгарне. Его ответ Зелфу удовлетворил, она тяжело вздохнула и отпустила гостя. Теперь предстояло попрощаться с амазонкой. Найти какие-то слова. Но девушка его опередила. Подошла, ведя в поводу коня, и произнесла просто:

— Береги себя, — клюнула в щеку, после чего исчезла.

Как же он понимал это прощание. Подобное он испытывал к Илкер. Если бы он узнал, что девушке будет гораздо лучше без него, он бы расстался с ней без колебаний. Пусть ему будет плохо, главное, что она счастливо живет где-то на их огромной Гоште. Хотя и без него.

— Ты здесь? — глаза Илкер странно блестели. Так бывало у них не раз: он вспоминал что-то печальное, а она будто слышала его мысли. Может быть, не видела те же образы, но чувствовала его боль.

— Давай о чем-нибудь другом поговорим, — предложил Ялмари.

— Давай, — охотно согласилась девушка. Ковырнула пальцем стол, потом будто спохватилась. — Ты знаешь, я вспомнила… Ты в прошлый раз рассказывал, что чуть не погиб, встретив эйма. А после еще одного человека спас в другом городе. Кажется, Шела его звали. И Полад предположил, что он тоже эйман, потому что у него фамилия такая необычная — Ястреб.

— И? — поторопил Ялмари. — Ты тоже встретила эймана? Случайно не Удагана Льва? Он как-то приезжал в Жанхот и всю столицу на уши поставил. Женщины были от него без ума.

— Да? — деловым тоном осведомилась Илкер. — Хорошо, что я не видела этого Льва. Вероятно, он похож на лорда Сорота, а такие мужчины мне не нравятся до жути. Нет, я не встречала эймана. Но, мне кажется, я знаю того, кто встречал и даже знает, как их найти. И он живет в Жанхоте.

— Это просто отлично, — оживился Ялмари. — Познакомишь?

— Можно попробовать, — улыбнулась она. — Знаешь, кто это? Я тебе как-то рассказывала, что прежде чем мне пришлось работать горничной, я жила с тетей. А братишка, тот до сих пор там живет.

— Да-да. Ашбел, я помню.

— Так вот пока я жила у тети, у меня появился поклонник.

— Сын главы мясного цеха? — Ялмари едва сдерживал улыбку.

— Нет, что ты! Это жених был. А я говорю о настоящем поклоннике, который караулил под окнами и писал мне стихи. Между прочим, очень красивые стихи.

— Неужели? В Жанхоте не так много хороших поэтов. Дай угадаю. Тагир Свальд?

— Точно! Я поражена. Откуда ты все знаешь? Хотя ты служишь Поладу…

— Постой, так это случайно не о тебе написано? — он процитировал, пристально глядя на нее. —

Мой доверчивый ангел, ты всё еще веришь в добро…

В этом мире грешат, и боятся за это ответить,

Дождь отплакал своё, и луна растворяет в реке серебро,

У бездомной любви нет могилы на этой планете*.

* Здесь и далее — стихотворения Генриха Фауста http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=6749

— Ну-у-у… — протянула девушка. — По крайней мере, он сказал, что написал обо мне. А как на самом деле… Вот уж не знала, что Тагир так популярен. Кстати, он ведь не Свальд.

— Савтех, — с готовностью подтвердил Ялмари. — Но звучит не так благозвучно, так что пусть лучше будет Свальдом, — он наклонился вперед, рассматривая Илкер словно впервые.

— Что? — смутилась девушка.

— Неужели ты не ответила на такие возвышенные чувства? Он ведь действительно талантливый поэт и возможно прославится на века.

— Ялмари… Он был моим соседом. Жил в мансарде в доме напротив.

— И что? Не понимаю.

— Ну, вот в Священной книге Энгарна есть такой текст: "По-настоящему священника уважают лишь жители соседнего города". Это о чем, по твоему мнению?

— О том, что ближайшие соседи очень уж хорошо знают тебя, чтобы уважать по-настоящему? Так вот, что ты имеешь в виду.

— Именно это. Если бы я жила в соседнем городе и получала от него письма, может быть, я бы и растаяла, и влюбилась бы, и вышла бы за него замуж. Но его жизнь проходила у меня на глазах. Он никогда не работал, занимал деньги и не отдавал, а если откуда-то сваливалось на него богатство — серебряный или два — он пропивал их в кабаке в тот же день. Приходил пьяный и до полуночи ругался с хозяйкой, которая грозилась его выгнать, за то, что он не платит за угол на чердаке. А он вопил на весь город, что она не разбирается в поэзии, что потомки ее не простят, что он ославит ее в стихах. Наконец бросал оставшиеся от попойки медяки и сваливался спать прямо на лестнице, предварительно вытошнив ужин в прихожей.

Ялмари рассмеялся.

— Кажется, он напрасно выбрал такую серьезную девушку в качестве объекта любви.

— Ему и нужна серьезная, — заверила Илкер. — С другой он пропадет. Ему нужна такая, как хозяйка, только помоложе. Его беда, что я еще и умная. Была бы чуть глупее, решила бы, что это мой крест: опекать талантливого поэта, жить ради его счастья, создавать ему условия для творчества и быть его вдохновением. Я согласна быть лишь вдохновением. Не больше.

— Я несказанно рад этому, — заявил Ялмари. — Представить не могу, что было бы со мной, будь ты чуть менее серьезна или умна. Я бы умер от тоски, если бы не встретил тебя.

— Это мне повезло, — возразила Илкер. — Таких, как я, немало, а вот ты — особенный, — и продолжила как ни в чем ни бывало: — Так вот об эйманах.

— А что с эйманами?

— Тагир приехал в Жанхот лет пять назад. Сбежал из дома. А до этого он жил в Цартане.

— Город на северо-востоке.

— Да. И вот он рассказывал, что там у него друг был со странной фамилией. Какая-то хищная птица — то ли Сокол, то ли Ястреб, то ли Гриф. Боюсь ошибиться — мне тогда все казалось его фантазиями и я не особенно запоминала. Этот друг частенько гостил с родителями и братьями в Цартане по соседству с домом Тагира. Они лет десять друг друга знали. Когда им исполнилось по семнадцать, они встретились последний раз. Тагир заметил, что тот изменился. Будто неожиданно сильно повзрослел. А когда они пошли купаться на речку, увидел у него на груди татуировку возле сердца: летящий ястреб. Спросил у друга, а тот как-то смутился, оделся и ушел. После этого буквально избегал его. Тагир тяжело размолвку перенес, а главное — так и не понял, что случилось. Позже Тагир уехал в Жанхот.

— Очень интересно.

— Все сходится, правда? Странная фамилия, татуировка на груди… Тагир мечтал побывать в Цартане, поискать друга еще раз. Говорил: по глупости рассорились, может, он пожалел об этом, искал, а Тагир уехал. И еще говорил, что попробует его дом найти. Они еще детьми ходили как-то в лес недалеко от Цартана, и друг показывал ему какие-то ориентиры, объяснял вроде, где он постоянно живет. И Тагир мечтал к нему в гости сходить и узнать, что же все-таки тогда произошло.

— Потрясающе! — поразился Ялмари. — То есть Свальд знает, как найти эту семью. Надо обязательно с ним познакомиться. Что если Тагир знал именно Шелу Ястреба? Тогда мы сможем найти его родных, они наверняка переживают, — теперь Илкер смотрела на него с умилением. — Что случилось? — удивился он.

— Мне так нравится, что ты не такой, как Полад, и в первую очередь думаешь не о государственных делах, а о людях, — выпалила она. — Если хочешь, давай сходим к Тагиру прямо сейчас. Спросим. Он наверняка дома, а время до вечера еще есть.

— Пойдем. А вдруг он не будет рад меня видеть?

— Ерунда. Я умею с ним разговаривать. Пойдем. Заодно посмотришь, где моя тетя живет. Но к ней сегодня заходить не будем. Только настроение испортит.

Они добрались до нужного дома за четверть часа. Илкер решительно постучала, а Ялмари чуть отошел, чтобы разглядеть мансарду, в которой жил будущий великий поэт Энгарна.

Дверь открыла хозяйка: седые волосы собраны на затылке в пучок, щеки и губы запали, крючковатый нос свесился над губой. Всмотревшись в гостей, настороженно выдавила:

— Илкер? — и потеребила белый передник.

— Да, это я, тетушка Хамуталь. Добрый вечер.

— Добрый, детка. А кто это с тобой?

— Это мой жених, тетушка. Ялмари Онер. Он королевский лесник.

— Что-то молод больно для королевского-то… — засомневалась старушка, но тон ее смягчился. — Ты что-то хотела?

— Можно Тагира позвать? Надо увидеться с ним.

— Тагира? — лицо старушки тут же сморщилось, на глаза набежали слезы. — Да нешто ты не знаешь, милая? Арестовали ведь сударя Свальда. Пришли эти "волки" поганые… Ой, прости меня грешную, — она торопливо прикрыла ладонью рот, поглядывая на Ялмари. — То есть защитники наши, солдаты, значит, пришли и заарестовали его. Донос был, что он крамольные стихи на господина Полада и ее величество пишет. И сударя Фирама, тоже поэта, который на другом конце города жил, тоже заарестовали. Графиня Чезре за них просила, они к ней в салон ходили оба. Так нет, Полад не отпустил. Не увидим мы их больше, — старушка зарыдала и, не попрощавшись, захлопнула дверь.

Илкер растеряно замерла. Новость совершенно выбила ее из колеи. Ялмари шагнул ближе и, развернув к себе, обнял.

— Ты не переживай, ладно? — попросил он. — Мы что-нибудь придумаем. Я поговорю с Поладом. Если он не виноват, его отпустят.

— А если виноват? — безнадежно поинтересовалась девушка.

И Ялмари не нашел слов, чтобы ее успокоить.

21 ухгустуса, Беероф Кашшафа и Римнон-Фарец, Ногала

После убийства Варуха Загфуран приходил в себя несколько дней. Он заперся в доме за пределами Беерофа и сначала отсыпался. Несколько раз он вскакивал от ужаса: ему снились то обугленные останки минарса, то оторванные ноги и руки вилланов, то дети с переломанными шеями… Впервые за два месяца, с тех пор как он превратился в вампира, он осознал, что с каждым днем в нем остается меньше человеческого. Он превращался в одного из зверей, которых совершенно справедливо уничтожал Храм Света. Маг гнал от себя эти мысли. Он не станет зверем. Не станет. Если он и делает сейчас что-то неправильное, то потом все искупит. Он бы ни за что не убил собрата, если бы диригенсы не были так упрямы. Он справится с покорением Гошты и с болезнью тоже справится. Найдет лекарство, а пока будет сдерживать себя, как может, и уничтожать будет врагов, чтобы облегчить кашшафской армии завоевание Энгарна.

Поклявшись в очередной раз себе и Эль-Элиону, Загфуран засыпал. Через несколько дней он проснулся оттого, что засиял яжнай. Загфуран вскочил и накинул плащ, чтобы хоть немного скрыть от Нафиша произошедшие с ним изменения. Он успел. Когда перед ним в комнате появилась фигура диригенса, он уже радостно улыбался, предвкушая встречу с "любимым" учителем.

— Приветствую тебя, Загфуран, — произнес Нафиш, и маг заметил, что он встревожен. "Неужели уже хватились Варуха?" — минарс надеялся, что у него будет в запасе хотя бы две недели. Но его худшие опасения подтвердились. — Мы несколько раз вызывали минарса Варуха, но так и не смогли с ним связаться. Где он?

Загфуран изобразил недоумение.

— Простите меня, учитель, — взволнованно произнес он. — Заботы о молодом короле задержали меня во дворце. Когда я прибыл на место перехода, Варух уже переместился на Гошту, но куда-то ушел. Сначала я пытался отыскать его, но затем предположил, что ему дали указания самостоятельно осмотреть Гошту, прежде чем увидеться со мной, поэтому я прекратил поиски.

— Что было на месте перехода? — голос Нафиша зазвенел.

— Ничего особенного, — отчеканил Загфуран. — Никаких следов борьбы или гибели минарса, если вы это имеете в виду. Все как обычно, поэтому и не беспокоился сильно.

"Только бы вы не послали еще одного!" — добавил он про себя.

— Мы собирались отправить Фолу через месяц, но раз произошли непредвиденные обстоятельства, он прибудет сегодня же.

— Если вы позволите, учитель, — Загфуран постарался быть почтительным и твердым одновременно.

— Что?

— Я ведь предупреждал, что опасно использовать тот же портал. Пока мы не знаем, что случилось с Варухом, стоит ли рисковать жизнью еще одного минарса?

— Мы не можем бросить собрата в беде! — воскликнул Нафиш.

"Кто он был тебе? Сыном, другом, шпионом, талантливым учеником? Что-то слишком сильно ты за него переживаешь. Гибель минарсов — обычное дело при покорении мира…"

— Я вовсе не предлагаю бросить его в беде, — настаивал Загфуран. — Я лишь предлагаю не подвергать опасности жизнь еще одного минарса и мою тоже. Что если и он исчезнет, и я, когда пойду встречать его? Пусть Храм Света приготовит другой портал, а я пока узнаю, что же случилось с Варухом. Он прибыл на Гошту — это точно. Значит, я смогу отыскать его. Будем надеяться, что живого.

— Как ты это сделаешь? — тон Нафиша смягчился. — Хватит ли у тебя сил?

— У меня появились могущественные союзники, учитель. Эйманы. Охотник заставит их перерыть Гошту, пролезть под землей и обследовать горы, но они найдут Варуха.

— Ты добился больших успехов, Загфуран, — в голосе диригенса слышалось одобрение и гордость. — Сделать эйманов нашими союзниками — большая удача. Говорят, даже Управителям не удавалось договориться с ними.

— Возможно, они обращались не к тем, к кому следовало.

— Хорошо. Пусть эйманы ищут Варуха, а мы пока подготовим новый портал.

— Да, учитель, — "Слава тебе, Эль-Элион" — произнес он мысленно, а вслух добавил: — Я сделаю все от меня зависящее.

Когда Нафиш исчез, Загфуран опустился на кровать. Итак, у него есть две недели: создать новый портал — дело непростое. И еще он надеялся на удачу. Обычно Управители создавали двери и пространственные тоннели сами. Но налагали на них определенные ограничения: проходить через эти врата мог только тот, кого пропустит Творец мира. Когда Храм создавал портал, то этого чаще всего не замечали. Но когда они пытались создать еще два или три портала, Управители начинали реагировать быстро и сокрушительно. Эрвин явно присматривает за своим миром. Выходит, он тоже отследит действия Храма Света. И помешает им. Так что, возможно, он останется на Гоште один из Ордена, пока не захочет нарушить одиночество.

Он потер лоб. Из-за болезни он не знал, какое сегодня число. Хорошо еще, что после того как он взял в заложницы дочь Сайхат, умертвия можно было уже не опасаться: ведьма исчезла и никого больше не беспокоила. Хорош бы он был, если бы очнувшись, узнал, что она отравила короля. Нельзя так распускаться, надо срочно вернуться к делам.

Загфуран быстро сполоснулся в тазу: судя по воде — она уже была с затхлым запахом — он выпал из ритма жизни почти на неделю. Выйдя на улицу, стараясь не вызывать подозрений, узнал, какое число, и понял, что не ошибся. Он проспал почти пять дней, и утешало одно: кровь ему пока не требовалась. Внешность, конечно, уже снова менялась, но он еще мог держать себя в руках: очень уж много напился до этого, а силы почти не тратил.

Надо было заняться подготовкой к военной компании. Армией пусть займется Тазраш, а он поищет союзников. Уговорить амазонок встать на сторону Кашшафы не удалось. Глупые бабы почему-то решили держаться Энгарна. Но это не очень беспокоило: Яхия страна крошечная, много помощи от них никто не дождется. А вот чуть дальше — Ногала. Большая страна с сильной армией. Ее стоило посетить. Если бы они начали войну с востока — Энгарн бы завоевали быстро и с небольшими потерями. И можно поделить страну пополам потом, как раз по реке Нефтоах пройдет новая граница.

Поколебавшись, Загфуран переместился ближе к Ногале. Конечно, неплохо было бы перелететь Энгарн на крыльях, охотясь на людей и наводя на них страх, но это займет дня три точно. А времени напрасно лучше не терять. Он лучше поохотится в той же Яхии, чтобы отомстить амазонкам.

Переместившись в степь у Аваримских гор, он долго выбирал себе жертву. За пределами города амазонки не ходили поодиночке и всегда были настороже. Пришлось ограничиться убийством раба, который, собирая в лесу землянику, зашел очень уж далеко. Насытившись, Загфуран перелетел через горы на крыльях.

Территория Ногалы находилась почти сразу за горами. Около ста лет назад, когда к власти пришел двадцатипятилетний Магарай Велиад, Ногала была одним из десятка небольших княжеств, раскинувшихся до Великого океана. За три десятилетия Магарай подмял под себя всех и стал повелителем огромной империи, захватившей плодородные земли. Лишь одно княжество выжило, вцепившись в скалы у побережья — Жен-Геди. Но Загфуран считал, что это произошло потому, что после рождения позднего ребенка, Магарай перестал воевать, а его сын и внук (точно ли в них текла кровь воинственного правителя Ногалы?) довольствовались тем, что получили в наследство. Если бы они захотели, смяли бы Жен-Геди за несколько месяцев. Они бы и Энгарн смели, хотя пришлось бы повозиться.

Загфуран мог бы лететь напрямик к столице — Римнон-Фарецу, но уже через юлук столкнулся бы с армией Ногалы — одной из самых сильных армий Гошты. Или же он мог полететь вокруг, бесплодной степью, а затем пустыней. Там он никого не встретит, но неизвестно, как перенесет палящее солнце. Перемещаться во дворец Загфуран не рискнул. Он много слышал о прекрасном Фаанаф-Силоме — дворце ишви, правителе Ногалы, похожем на небольшой город внутри столицы. Но для успешного перемещения в незнакомое место, надо не просто слышать, но хорошо знать место, куда пытаешься попасть. Если не рассчитаешь и попадешь в дерево или стену, произойдет взрыв, который убьет минарса и уничтожит все на несколько лавгов вокруг. Взвесив все, Загфуран полетел пустыней. Заодно в пути обдумает речь, с которой он обратится к ишви Овед-Едому.

К полудню Загфуран находился в трех юлуках от Римнон-Фареца. Солнце палило неимоверно, но он остерегся охотиться здесь. Когда он собрался повернуть и продолжить путь не по пустыне, а по плодородной Ногале, острое зрение вампира различило у горизонта темную точку. "Город в пустыне? — удивился минарс. — Или мираж? Надо будет разузнать в Ногале…"

Свернув к столице, маг сразу разглядел пограничные посты щивеатов — воинов Ногалы. Нашел место в поле, куда можно переместиться, чтобы миновать их.

Часы на главном храме Римнон-Фареца пробили четыре часа пополудни, когда Загфуран вошел в город. В ближайшей деревне, он привел в порядок одежду и решил, что не будет ее менять. Он выделялся среди местных жителей, и это было ему на руку. Он прибудет к ишви как посол Кашшафы. Необходимые письма он подделал в той же деревне с помощью магии. День для встречи с ишви он тоже подобрал удачный: в последний день недели, перед вечерней молитвой, ишви выслушивал у храма просителей. Он не будет излагать перед всеми свое дело, лишь попросит об аудиенции от имени регентского совета. Загфуран составил его так, что Овед-Едом не будет медлить. Если он не примет посла сегодня же вечером, после молитвы, то не стоит вообще задерживаться в Ногале.

Римнон-Фарец минарсу очень понравился: улицы широкие, никаких сточных канав, лишь чистая вода, льющаяся из фонтанов на перекрестках. Вода больше чего-либо другого свидетельствовала о благосостоянии столицы. Через высокие заборы свешивали ветви фруктовые деревья, но под ними не валялось опавших фруктов, даже мостовая не испачкалась. На одной из улиц Загфуран разгадал секрет такой чистоты: смуглый почти до черноты маленький человечек в холщовой рубахе и брюках тер камни щеткой, обильно поливая водой. Следом другой, похожий на первого будто близнец, вытирал мостовую, чтобы не образовалось луж и грязи. Женщин Загфуран не встретил — они никогда не покидали родительского дома, а когда выходили замуж, их запирали в доме мужа. Была одна категория женщин, которым позволялось ходить, где им вздумается в откровенных одеждах, но их часто не встретишь. Вот когда ишви направится в храм для молитвы, они наверняка будут сопровождать его.

Римнон-Фарец имел кольцевую структуру: чем ближе к окраине, тем беднее были горожане. Внешнее кольцо — жилища бинеев: землепашцев, скотоводов и чистильщиков улиц. Они строили одноэтажные дома, слепленные друг с другом как соты. Следом располагались строения величественней и просторней, где обитали диклы: те, кто производил необходимые товары для города. Им уже полагался небольшой двор, где росло одно-два дерева. Еще дальше начинались улицы чанафов — купцов и вельмож, прислуживающих во дворце. Их дома были большими, часто облицованными мрамором, а во дворах располагались целые сады. Но скоро их красота меркла в сравнении с дворцами ликхов — священников и ученых. Дома веками принадлежали одним и тем же семьям, и никогда за всю историю Ногалы не становился биней диклом, или ликхи чанафом. В книге святого Наарая, пользовавшейся в Ногале большей популярностью, чем книга Вселенной, было написано, что Эль-Элион, сотворив людей на Гоште, в своей мудрости определил, кто из них способен стать воином, а кто будет искусным ремесленником. Он запечатлел каждого, чтобы навеки они и их потомки оставались в своем звании, и спорить с волей Всемогущего, значит совершить тяжкое богохульство, которое карается смертью в выгребной яме.

В этом заявлении было что-то от истины. Проходя по городу, Загфуран легко отличал, где заканчивался один квартал и начинался другой. И не только по домам. Жители разных улиц очень сильно отличались друг от друга внешне, и спутать высокого, кудрявого щивеата-воина с русоголовым купцом было невозможно. А если прибавить к этому, что каждая из каст в Ногале хотя и имела разный достаток, но пользовалась равными правами, то участь невысоких и смуглых бинеев уже не казалась такой уж страшной. Минарс мог засвидетельствовать, что многим вилланам в Кашшафе и Энгарне жилось намного хуже.

Сразу за дворцами ликхи — священников и ученых с желтой кожей и раскосыми глазами — снова возвышалась стена, не менее двух лавгов высотой. За ней находился Фаанаф-Силом — дворец ишви. Внутри его стен жили знатнейшие щивеаты, доказавшие преданность правителю. За их домами ступенями поднимались к небу дома, принадлежавшие ишви. Каждый из них был великолепнее другого и мог соперничать по красоте с обещанными верным обителями Эль-Элиона. Только за это захватывающее дух великолепие стоило бы прославить династию Велиадов.

В Фаанаф-Силоме было несколько храмов, но вечером в день отдыха ишви посещал храм в той части Римнон-Фареца, которая принадлежала ликхи. Сюда допускались и прочие сословия, но по жребию. В назначенное время щивеаты перегораживали улицы, ведущие к храму, и пропускали каждого десятого из тех, кто желал передать просьбу ишви. Из этих избранных далеко не каждый разговаривал с правителем лично, но те, кто не успевал произнести просьбу вслух, могли передать ишви послание. Чтобы помочь в ее составлении шесть дней в неделю трудились младшие ликхи, за деньги сочиняя прошения для желающих. Еще ни разу не было жалоб, что какая-то просьба была забыта. Но это не значило, что каждый просящий получит желаемое. Вельможи ишви расследуют дело и поступят по справедливости: тех, кого надо помиловать, помилуют, а тех, кого надо наказать — накажут. Злостных же преступников отправят в выгребную яму: за пределами столицы есть яма, в которую сливается канализация со всего города. Сверху она закрыта, чтобы неприятные запахи не портили воздух жителям окраин. Лишь небольшой люк сделали для преступников. Человек там с неделю умирает среди нечистот.

Загфуран легко прошел мимо щивеатов. Воин не понял, почему коснулся жезлом человека в сером плаще, который был не десятым, а вторым по счету. Будь все по правилам, регентский совет написал бы письмо ишви, его бы рассмотрели, назначили день аудиенции… Минарсу пришлось искать более короткий путь, благо хватало силы для этого. Вскоре вместе с другими счастливчиками маг оказался на площади перед храмом. Большой портик с изящными, казавшимися хрупкими мраморными колоннами, покрытыми выбитыми узорами причудливых растений, вел к башне, устремляющейся в небо, такой же изящной, напоминающей ослепительно белый, ажурный кипарис, верхушка которого сверкала золотом. Колокол пробил пять часов по полудни, и появился десяток щивеатов в сверкающих золотых нагрудниках, с золотыми щитами. Лишь копья и мечи сделали из стали. На вороных конях, в черных рубашках, брюках и сапогах они смотрелись очень красиво. Среди них на белом жеребце выделялся ишви. Загфуран знал, что ему около шестидесяти, но выглядел мужчина лет на сорок. Темно-серая седина не старила его, еще не появилось морщин, а доброжелательная улыбка и веселый блеск темно-карих глаз вместе с бело-золотым длиннополым одеянием, еще сильней молодили его. Он держался в седле уверенно и красиво. Голову покрывала небольшая чалма. Горожане при виде его упали на колени, лицом в камни. Загфуран не сделал этого, поэтому заметил и сопровождавших ишви женщин на огненно-рыжих конях. Полураздетые красавицы с роскошными бюстами и драгоценностями в густых темных волосах не были его наложницами, как кто-то мог бы подумать. Жен и наложниц, так же как другие мужчины Ногалы, он надежно спрятал за крепкими стенами. Сопровождали же правителя отхи — каста женщин, владеющих магией, состоящая исключительно из красивых девственниц. Когда отхи становилась менее привлекательной, она выходила замуж по своему выбору — нередко даже за ишви — и самой красивой дочери, передавала тайны магии. Отхи получали силу от взглядов мужчин, полных вожделения, поэтому они одевались так вызывающе.

Загфуран был единственным, кто не склонился перед ишви. Надо было обратить на себя внимание — и ему это удалось. Взгляд Овед-Едома задержался на нем, только тогда минарс встал на одно колено и склонил голову. Через мгновение твердая ладонь дотронулась до плеча.

— Встань, маг. Ишви хочет говорить с тобой.

"Наверняка это отхи опознали во мне мага", — Загфуран поднялся и проследовал к белому жеребцу Овед-Едома.

— Открой лицо, маг, — щивеат хотел сдернуть капюшон, но, зашипев сквозь зубы, отдернул ладонь.

— Да простит меня, великолепный ишви, законы моего ордена запрещают мне открывать лицо. Я пришел с миром, — минарс протянул Овед-Едому послание. Но тот не принял его.

— Есита, — окликнул он, и одна из отхи, подъехав ближе, взяла свиток. Быстро прочитав его, передала бумагу ишви.

— Ты посол Кашшафы и просишь аудиенции? — голос ишви мягкий, бархатный. Наверняка он прекрасный певец.

— Да, великолепный.

Загфуран смотрел в землю, но знал, что Овед-Едом сейчас переглядывается с отхи, желая знать их мнение.

— Мы ждем тебя в посольском дворце сегодня в восемь вечера. Цалаф, — обратился он к щивеату с обожженной рукой, — проводишь.

— Благодарю, великолепный.

Но Овед-Едом уже отвернулся от него. У него осталось полчаса до молитвы, чтобы выслушать другие просьбы народа и собрать те, которые он выслушать не успеет. Царственные пальцы, усыпанные перстнями, указывали то на одну склоненную спину, то на другую и щивеат провожал счастливчика к ишви. Загфуран не наблюдал это действо, он покинул площадь. Молиться в храме ему некогда. Надо приготовиться к встрече. Маг не обратил внимания, следует ли за ним Цалаф. Это ему приказано доставить минарса в посольский дворец, пусть он и волнуется.

В Большом зале посольского дворца стояла прохлада. После того как Загфуран взобрался по казавшейся бесконечной лестнице вслед за Цалафом, он почувствовал блаженство, едва вошел сюда. Глаза отдыхали в полумраке после сияющего на солнце белого мрамора.

Мебели почти не было. У дальней стены, напротив ажурной двери, стояла гигантская тахта, на которой среди подушек вальяжно расположился ишви, в окружении пятнадцати отхи. Девственницы, владевшие магией, жили и в других крупных городах, но лишь здесь их было так много. Братья Овед-Едома, правившие в крупных городах Ногалы, имели по три-четыре отхи, и это служило залогом того, что они не захватят власть. Девушки в полупрозрачных тканях, окружали ишви тройным кольцом и ближе к нему Есита — губы правителя целуют волосы на ее затылке, рука по-хозяйски накрыла грудь девушки. "Любимая отхи, — сообразил Загфуран. — Та, что и женой станет в свое время".

В двух тростях от тахты постелили небольшой коврик. Чтобы уместиться на нем, магу надо либо встать на колени, либо сесть, скрестив ноги. Минарс предпочел второе. Опустившись на пол, он терпеливо ожидал слова ишви. Но прежде чем Овед-Едом произнес его, одна из отхи поднялась с тахты и обошла вокруг гостя. Ишви и девушки переглянулись. Он бы не удивился, если бы узнал, что они обмениваются мыслями.

— Мы готовы выслушать тебя, маг, — благосклонно кивнул ишви. — Чего хочет король Кашшафы?

Правитель Ногалы скорее будет вести переговоры с малолетним королем, чем с советом регентов. "Пусть будет так", — согласился минарс.

— Король Кашшафы ищет сильных союзников в битве с врагом. 11 нуфамбира кашшафская армия вступит в Энгарн. Если в этот же день армия Ногалы начнет войну на востоке, мы разделим страну пополам. Восточная часть подчинится Ногале, а западная — Кашшафе.

Загфуран ожидал решения ишви, но Овед-Едом молчал, глядя куда-то поверх головы мага. Казалось, он прислушивался к чему-то, и то, что он слышал, ему не нравилось. Он посмотрел на минарса — Загфуран вздрогнул.

— Огонь, страх, крик, боль, дым, смерть, смерть, смерть… Царство смерти. Это война, маг. Это то, что на поле боя. Есть и другой лик войны — это плачущие матери, сестры и жены, сыновья выросшие без отцов, дочери, оставшиеся без защиты. Я не видел этого и мои отхи не видели, — маг понял, почему ишви говорит "мы" — он объединял себя с отхи. — Но мы помним. Последняя война была 93 года назад, но память сильна. Память отхи, покалечившихся на этой войне. Мы не будем воевать на стороне Кашшафы. Мы не будем воевать на стороне Энгарна. Мы не будем воевать, маг.

Минарс знал, что это последнее слово и теперь надо уйти, тем более что это ощущение — будто ишви смотрит сквозь капюшон — очень неприятно.

— Да благословит Эль-Элион великолепного ишви, — маг поклонился и, пятясь, покинул Большой зал.

Только когда перед ним закрылись ажурные двери, он вдохнул полной грудью.

— Идем, маг, — Цалаф негромко напомнил о себе.

Загфуран последовал за ним, размышляя, что такой ответ тоже неплохо. Нейтралитет во время войны много значит. Но как же сильны отхи! Хотелось бы исследовать этот симбиоз поближе. Маг не сомневался, что девушки показали что-то Овед-Едому. Показали то, что было памятью их прабабок, и убедили ишви отказаться от войны. Да и с ним что-то сделали, он до сих пор был будто пьяный: в голове шумело, и он не очень хорошо видел, куда шел. Темные коридоры казались такими же бесконечными, как лестницы до этого. Похоже, обратно его провожали внутри здания, чтобы не жарить на солнце.

Он заподозрил неладное, когда осознал, что находится в окружении щивеатов. Встрепенулся, пьяное наваждение тут же прошло. Неужели они считают, что смогут справиться с минарсом Храма Света? Он чуть не рассмеялся. Он порвет их, обратившись в вампира! Но прежде чем он сделал хоть что-то, Цалаф повернулся, и глаза его сверкнули алым светом, как у… вампира.

— Ты не справишься с нами, маг, — он положил ладонь ему на плечо.

Глаза других щивеатов тоже светились алым.

"Не справлюсь как вампир, — злобно подумал минарс. — Но как маг…"

— Ты не справишься с нами, маг, — нежный девичий голос раздался из темноты, но тут же отхи засветилась, точно светлячок, озаряя светом коридор и щивеатов с отрастающими клыками. Маг узнал ее сразу — Есита!

Загфуран хотел ударить по ней магией, но не успел — голова закружилась, руки бессильно обвисли вдоль тела, а затем стены перед глазами перевернулись.

21 ухгустуса, Беероф

Мать казнили 11 дней и 20 часов назад. Граф Элдад Бернт, самый молодой гофмейстер в истории Кашшафы, встал с колен и, не поднимая головы, пошел к выходу. Церковь была почти пустой — среди недели мало кто посещал ее, да и по дням отдыха она теперь не была переполнена. Еще недавно посещение церкви Хранителей Гошты приравнивалось к подвигу, ведь из-за этого у тебя могли отобрать имущество и даже жизнь. Еще недавно, каждый, кто любит короля, должен был доказать это, приняв помазание от новой церкви, учрежденной его величеством королем Манчелу. Бернт тоже сделал это. Потому что любил короля и ненавидел религию. Потому что любил жизнь. Веселые попойки, красивые женщины, скачки, турниры, — вот, что ему было нужно. Старшего брата отравила Сайхат? Возможно. Но причем здесь король? Он казнил ведьму. Среднего брата хотят отправить в тюрьму? Король всегда поступает справедливо, он поймет, что Рекем ничего не замышлял.

Когда Манчелу внезапно погиб, казалось, мир рухнул, но Бернт взял себя в руки и принялся ревностно служить молодому Еглону. Потом была встреча с принцессой. Он не забыл ее холодное, красивое лицо: "Граф Бернт, — отчеканила она, — вынужден скрываться в Лейне. Он достойный человек. А вы заняли его место. Надеюсь, ненадолго".

Он тогда впервые осознал, что вот, молодая, болезненная девушка не боится отстаивать свои убеждения, а он… А у него не было никаких убеждений, которые следовало отстаивать. У него были только брат и мать. Брата он вернет. Все сделает, чтобы вернуть его на родину, чтобы именно он носил титул графа. И мать молодой король помилует. Не может не помиловать.

А затем, 11 дней и 20 часов назад, графиню Бернт казнили.

Он тоже присутствовал там. Он мечтал: когда ее помилуют, он подойдет к ней, упадет на колени, плевать, что все будут смотреть, попросит прощения. А она простит. Она ведь мать. Но какой-то червяк, не умеющий толком держать топор, рубил ее на куски. Короля рвало, принцесса лежала в обмороке, а он стоял, окаменевший от ужаса, не верящий в то, что происходит. Не мог сдвинуться с места и будто впитывал, вбирал в себя все. Чтобы не забыть. Чтобы воздать всем, кто виновен в этом.

Элдад не помнил как попал в свой дом, примыкающий ко дворцу. Оказалось, что его принесли с площади, где он потерял сознание, уже после смерти матери. Сильно ударился головой, три дня пролежал в горячке, не приходя в сознание. Когда же очнулся, казалось, словно этот удар расставил все по местам. Теперь он ясно понимал, что сделали лорды с его семьей и как он выглядел в этой истории. Песик в розовых бантиках — таких обычно держали аристократки. Песик, лижущий ноги хозяина и танцующий, чтобы получить кусочек сахара.

Но он ведь Бернт. Пусть ненадолго, пока в страну не вернется Рекем, но он граф Бернт. И он накажет тех, кто виновен в смерти матери и брата, тех, кто с удовольствием возвели бы на эшафот всех Бернтов, чтобы разделить их поместье между собой — лордов, входящих в Совет, управляющих страной вместо короля.

Всю неделю Бернт проводил в церкви Хранителей Гошты. Теперь ему было безразлично, что его могут обвинить в преступлении против короля, лишить должности гофмейстера. Его семья поклонялась Эль-Элиону здесь, и он будет делать это здесь. А что до его временного помешательства… Так Бог любящ. Он понимает, что Элдад сделал это не со зла.

Бернт, не обращая внимания на ноющие колени, то молился, то каялся, то с мрачной решимостью планировал убийство Совета. Но обычно его планы разбивались о действительность. Убить всех лордов можно лишь на общем совете. Умереть должны непременно все, потому что ни один не заступился за его мать. Но его не пустят на это заседание. Иногда он представлял, что смог обманом проникнуть на совет. Но и тогда ничего утешительного не представлялось. Он неплохо владел мечом, но если в зал войдет стража, ему не справиться со всеми. Если он запрет дверь, чтобы никто из лордов не ушел, он опять же не справится со всеми. И получится вместо мести глупая, даже очень глупая смерть.

Что тогда? Убить главного виновника — герцога Тазраша? Нет, этим он ничего не добьется. Вот если бы сделать так, чтобы страной правила принцесса Мирела… Она бы точно вернула страну к истинной вере. Позволила Рекему жить на родине. Тогда уже неважно, умрет он, Элдад, или нет. Главное, справедливость.

— …извините, что прерываю ваши размышления, но я хотел…

Бернт с недоумением оглянулся. Лукавые черные глаза, длинный тонкий нос с горбинкой, впалые щеки, аккуратно постриженные усы, переходящие в короткую бороду. Элдад бесцеремонно осмотрел говорившего с ног до головы, обратил внимание на дорогой бархатный колет, поверх которого лежал ослепительно белый кружевной воротник, сапоги, не предназначенные для того, чтобы в них ходить по земле — только ездить в карете. Он сделал это не для того, чтобы унизить аристократа, просто в болезни мысли текли медленно, и он не узнал того, кто к нему обратился. Видимо, это отразилось на его лице, потому что знакомый незнакомец доброжелательно улыбнулся и начал сначала.

— Добрый день, граф, вы, наверно, не расслышали, как я к вам обратился. Граф Юцалия, посол Лейна.

— Ну, конечно! — воскликнул Элдад, обрадованный тем, что вспомнил. — Извините, граф, я плохо себя чувствую и пока не могу вести светские беседы, — добавил он и пошел дальше. Юцалия отступил в сторону, добавив в спину.

— Иногда мы ждем справедливости от Эль-Элиона, но, может быть, Он ожидает, что справедливость восстановим мы? — Бернт остановился и медленно повернулся. Неужели его намерения читаются так явно? Он всмотрелся в графа. — Я хотел сказать, — мягко завершил посол Лейна, — всегда рассчитывайте на мою помощь.

— Благодарю, — Элдад на этот раз, не оглядываясь, направился к выходу.

Юцалия проводил его взглядом. Он действовал на свой страх и риск, не поставив в известность Тештера. Казнь леди Бернт была такой ужасной, что мало кого оставила равнодушным. Странно, что, кажется, он единственный заметил, как переменился молодой гофмейстер после этого. Как стал почти жить в церкви, от которой несколько лет назад так легко отрекся. Он точно обдумывал месть. Жаль, если его гибель будет напрасной. При правильной поддержке, это можно использовать на благо Лейну и церкви Хранителей Гошты. А главное на благо его, Юцалии. Если все удастся, ему позволят вернуться на родину. Посол Лейна готов был рискнуть жизнью и положением ради этого.

21 ухгустуса, замок Беркута

Брат Каракара Ифреам снова присутствовал на встрече, но за последнюю неделю он сильно сдал: лицо осунулось. Авиел его понимал — он рисковал даже не сыновьями, а внуками. Эйманы, не принявшие имя, были самыми уязвимыми. К тому же один из сыновей Беркута жаждал участвовать в заговоре против Охотника, но отец запретил ему, приняв удар на себя. Он решил, что лучше погибнет сам, чем кто-то из молодых. Столовая сегодня наполнилась гостями: для непосвященных Беркут устраивал смотрины старшему внуку — Делайя. Он должен взять имя на осеннем Обряде. Если все пройдет удачно, дом Орла пополнится эйманом Лунем. Эйм Делайи, сокол-лунь, отличался небольшими размерами, но красивой расцветкой: голубовато-пепельные перья с несколькими черными перьями в хвосте.

Обычно перед Обрядом дед или отец приглашают друзей побеседовать с молодым эйманом и убедиться, что он хорошо управляется с эймом и может попытаться взять имя. Если приглашенные считали, что это не так, Обряд откладывали на полгода. Это можно было сделать только один раз, но случалось очень редко: молодежь стремилась повзрослеть. Взять имя — это стать равным другим эйманам.

В дом уже прибыли гости, но Делайю в столовую не пустили. Как и в прошлый раз Авиел не встретил ни племянников, ни их жен. Собрались добровольцы из девяти Домов эйманов. Сегодня присоединился дом Нетопыря, так что эйманы действительно разделились пополам.

На этот раз во главе стола посадили Каракара. Беркут, как и прежде, сел чуть в стороне, ближе к выходу. Он сидел, опустив голову, и будто не слушал, о чем говорилось в его доме.

Авиелу добровольцы понравились. И те, с кем ближе познакомился только что, и те, кого знал очень хорошо. Юнцов, едва получивших имя среди заговорщиков не было. Самому младшему — Жавтаю Кулику исполнилось двадцать три. По людским меркам он не достиг совершеннолетия, для эйманов — уже имеет право привести женщину в дом. Не создали семьи двое, не считая Удагана: Кулик и Рато-до-мато из Дома Крыса. Авиел опасался, что Дома отдадут тех, кого "не жалко", то есть молодежь, не создавших семьи, а у них не только нет должного опыта, в первую очередь их ничего не привязывает к этому миру, а значит, они не так нацелены на успех и выживание, как другие. Опорой Каракара будут те, кто старше.

Как-то получилось, что ближе к Авиелу сидел Елиад Корсак из дома Пса. Авиел его почти не знал, видел издалека, когда эйманы собирались вместе, и всегда парень, теперь уже мужчина тридцати лет, производил впечатление полного балбеса: остренький нос так и норовил все узнать, чтобы устроить каверзу как молодым, так и более взрослым эйманам, карие глаза из-под низко посаженых бровей смотрели задорно, а тонкие губы сияли улыбкой и на похоронах. Он коротко стригся, и темные густые волосы, даже на взгляд жесткие, напоминали небольшую шапку. Он был одним из немногих эйманов, похожих на собственных эймов. Глядя на него, представлялась небольшая, песочного цвета лисичка, залезающая в курятник богатого виллана.

Положив руку на спинку стула соседа — Цовева Юнко из дома Воробья, он рассказывал какой-то анекдот. И как ни странно, Авиела это не раздражало, наоборот нравилось, что он остается самим собой и пытается разрядить напряженную атмосферу. Каракару стало интересно, о чем рассказывает Корсак, и он негромко попросил:

— А для всех?

Елиад обаятельно улыбнулся.

— Сначала? — спросил Корсак и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Лучше новый. Идиллическая картина. Закат. Тёплое ласковое море. От солнца бежит по воде золотая дорожка. Белый мягкий песок. На горизонте виднеются стройные пальмы и дворец местного богача. По пляжу идёт загорелый эйман, с наслаждением вдыхая чистый морской воздух. Вдруг он видит большую раковину, поднимает её и подносит к уху.

Недоумённо отодвигает, смотрит на неё и обалдело спрашивает: "То есть как это "пошел на хрен"?"

Рассмеялся лишь Авиел. Еще двое сдержанно усмехнулись. Цовев осклабился. Вот он как раз ни капли не походил на своего эйма. Кто бы мог подумать, что у этого высокого, темноволосого мужчины с серьезным взглядом, эйм — красивый, но кажущийся очень маленьким и беззащитным воробей-юнко, тело которого наполовину нежно-серого, почти белого цвета, а голова и спинка — черного.

— Ладно, судари, — обратился Авиел к собравшимся. — Мы немного освоились, и можем поговорить о деле, — все притихли. Старше Авиела здесь был только Беркут, но тот на роль лидера не годится. — Я скажу сразу, — доложил он. — Я не знаю, как убить Охотника и можно ли вообще это сделать. Я не знаю, почему двадцать с лишним лет назад мне это удалось. И сегодня мы собрались именно для того, чтобы выслушать предложения и предположения. Вместе что-нибудь сообразим. И есть шанс, что у нас все получится. Я готов ответить на любые вопросы.

— Давай ты сначала расскажешь, что произошло в первый раз, и как вышло, что вторая попытка не удалась, — Дафан Еж был красив как девушка: длинные до плеч смоляные волосы чуть вьются, черты лица мягкие, карие глаза смотрят почти ласково, пухлые, красиво очерченные губы казались подкрашенными — настолько были яркими на фоне молочно-бледной кожи. Такой тип нравится и женщинам, и мужчинам. Дафан не любил, когда на эту тему шутили.

— Я расскажу коротко, но если нужны какие-то подробности, не стесняйтесь, спрашивайте, — еще раз попросил Авиел. — Фарея я убил мечом. У нас был настоящий поединок. И, несмотря на то, что я был моложе его на тридцать лет, убить его было нелегко. Он сильно ранил меня тогда, я думал, что умру. К Халварду я даже близко не подошел. Он призвал эймов: само собой барса, гепарда, гиену, шакала, множество птиц — их я не запомнил всех. Они чуть на куски меня не порвали.

— Но не убили? Почему? — продолжал допытываться Дафан.

— Мне показалось, что Халвард не позволил. Так же быстро всех отогнал, как и призвал. Я разговаривал с Шакалом и Гепардом, они не знали, что их эймов призывали. Все произошло очень быстро.

— И все же почему он тебя не убил? — Цовев облокотился на стол и пристально посмотрел на Каракара.

— Тут только мои предположения. Первое, что мне пришло в голову, когда я очнулся: наша смерть причиняет боль и ему. Вы заметили? Он следит за тем, чтобы в домах поддерживалось необходимое число эйманов. Сейчас он никого так не опекает, как дом Медведя.

— Спорно, — нахмурился Толай из дома Зайца — ему было слегка за сорок. — С таким же упорством он добивает тебя. Я бы скорее допустил, что ему нравится мучить, а не убивать.

— Как я уже сказал, мои слова нельзя подтвердить, это предположение, — кивнул Авиел.

— Чем отличалась первая и вторая встреча с Охотником? — Як — широкоплечий, с почти исчезнувшей шеей — видел самую суть.

— По моему мнению, одним, — Авиел помолчал, чтобы придать словам вес. — Фарей перед дуэлью снял медальон и передал его Халварду.

По столовой пронесся выдох, а Беркут оторвался от созерцания собственных сапог.

— Хочешь сказать, если мы снимем медальон, он будет уязвим? — Корсак подался вперед. — Но это же не так сложно! Слушайте, а если вообще вся сила в этом медальоне? Если его снять и не отдавать никому, то, возможно, другого Охотника не будет?

— Это хорошо, что не будет? — саркастически поинтересовался Дафан. — А кто будет венчать нас и проводить Обряд с нашими сыновьями? Не забывайте: Охотник неизбежное зло.

— Но возможно, если не будет Охотника — вернется Лесничий, — возразил Корсак.

— Это было бы прекрасно. Но как проверишь? — заметил Каракар. — Однако мы можем если не избавиться от Охотника окончательно, то хотя бы заменить его. Халвард — это первый Охотник из эйманов, до сих пор они приходили откуда-то извне, мы не знаем откуда. Убьем Халварда — ненадолго останемся без Охотника. Но потом он наверняка появится все равно. А если повезет, то появится не Охотник, а Лесничий. Давайте прекратим мечтать и поговорим о деле. Мне кажется, все согласились, что для того чтобы победить Охотника, надо снять с него медальон. Но это не так просто. Пространство Обряда дает некоторые преимущества — поэтому я убил Фарея именно там. Но преимущества эти небольшие. Что можно сделать, чтобы лишить его амулета?

— Можно… — Елиад запнулся. — Ха! Если он заподозрит неладное, то не даст подойти близко, так? Эймы порвут меня как кошка воробья, прости, Юнко. Тогда надо, чтобы кто-то его отвлек. Например, ты, Авиел, атакуешь его. Он естественно думает, что ты сошел с ума и делаешь еще одну попытку. Бросит на тебя все силы, а в это время…

— А в это время никто и ничего не сделает, — мрачно вступил Удаган. — Запрет! Мы пальцем к нему не прикоснемся, если он этого не захочет.

— В пространстве Обряда Запрет ослаблен, — напомнил Каракар. — Я ведь убил Фарея мечом, хоть и было нелегко.

— В любом случае, надо найти способ обойти Запрет, — спокойно подвел итог Корсак. — Мы должны не попытаться убить его, а совершенно точно убить. Иначе вместо семьи Каракара изгоями станет множество семей.

— А Запрет можно обойти? — снисходительно вмешался Дафан. — Что-то ни разу о таком не слышал.

Разговоры стихли, и вдруг Беркут вскочил и шагнул ближе к столу.

— Авиел, а помнишь Шишлу Чижа?

— Я помню, — сообщил Цовев. — Эйман из нашего Дома, погиб лет десять назад.

— Это мы решили, что погиб, — заявил Ифреам. — Все так решили, потому что он не пришел на Обряд, а когда такое происходит, все знают, что эйман погиб. Потому что живой эйман не может обойти Запрет.

— Ближе к делу, Беркут, — не выдержал Елиад.

— Я встретил его на Гучине три года назад.

— Быть не может! — Дафан выкрикнул, а другие зашумели.

— Да чтоб мой эйм умер! — поклялся Ифреам. — Я его не издалека видел, я говорил с ним. Живее всех живых. Он попросил, чтобы я не рассказывал никому о встрече. Он там с другой женщиной живет.

— Дом его вдову обеспечивает, сыновей его на ноги поднимает, а он с другой женщиной живет? — возмутился Юнко.

— Да это паршиво, конечно, но главное — он обошел Запрет! Тогда мне как-то в голову это не пришло, но ведь обошел, а?

— Если это так, у нас есть шанс, — заключил Авиел. — Я встречусь с Шишлой, узнаю, что и как…

— Авиел, — Корсак небрежно откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу. — Ты, наверно, будешь потрясающе смотреться, когда пойдешь в последний бой, чтобы отвлечь внимание Халварда на себя. И я, может, песню об этом сочиню после, как ты такой бесстрашный, с прямой спиной, несгибаемыми коленями… Но вот ехать на Гучин — это не твоя роль, честное слово. Ты из замка давно выезжал? Всюду сыновья ходили, а тут покинешь Тану, да не куда-нибудь в Цартан развлечься, а через океан! Для Охотника прямо маячки расставишь: внимание, я за каким-то хреном еду на Гучин. Другое дело я и Дафан. У нас там особняки. В каком городе, говоришь, Чиж живет?

— В Щеве.

— Два шавра от Хаббона, где у меня склады, — вступил Дафан.

— Вот и я о том же, — завершил Елиад. — К Шишле поедем мы, а вы тут пока может, еще что-нибудь найдете. А если не найдете, так Халварда отвлекайте. Вон у Льва здорово получается это дело.

— Все согласны? — Каракар оглядел присутствующих. — Пусть будет так. Но вы должны вернуться до Обряда. То есть времени у вас немного.

— Завтра надо отправиться, — уверенно заявил Елиад. — Вот сюрприз для моей будет. Ты сможешь? — он наклонился, чтобы увидеть Дафана.

— Смогу, — кивнул он задумчиво.

В тишине дома громко прозвучали шаги: кто-то сбежал по лестнице, а через мгновение в столовую ворвался Делайя.

— Сюда идет Охотник, — внук чуть заикался.

Ифреам растерялся, и руководить начал Авиел.

— Где женщины? Пусть быстро накроют на стол. Ирфеам, садись во главу стола, Делайя, справа. Что застыли? Мы же устраиваем смотрины перед Обрядом! Забыли?

Мужчины зашевелились. Женщинам помогали сыновья Беркута, и даже внуки бегали, подавая на стол.

— Не сидите, накладывайте в тарелки, — распоряжался Авиел. — Мы должны уже давно трапезничать.

Раздался стук молотка, Корсак встал и начал тост. Причем, начал с середины, будто он уже давно произносил его. Когда в комнату вошел Охотник, все замерли с бокалами вина.

— Добрый день, — Халвард окинул всех взглядом, от которого у присутствующих на мгновение похолодело сердце. — А раньше на такие праздники в первую очередь звали Охотника, — заявил он.

Ифреам торопливо вскочил и уступил место во главе стола. Халвард неторопливо прошел туда, тяжело опустился на стул, поковырял в поставленной перед ним тарелке, потом положил руку на плечо Делайи.

— Значит, в честь тебя праздник? И как? Много пожелали? — мальчишка насупился. Он очень хотел сбросить ладонь Охотника, но терпел. — Ты возьмешь имя. И будешь хорошим эйманом, — заверил Халвард. — Если твой дед не наделает глупостей.

Авиел порадовался, что Беркут вполне овладел собой: на заявление Охотника не вздрогнул и не побледнел.

— Я помирился с братом, но если ты против, он немедленно уйдет, — торопливо вступил Ифреам.

— Против я или нет, надо было раньше узнать. Нет?

— Извини, Охотник.

— Да ладно, — небрежно махнул он. — На Обряде сочтемся, — и оскалился.

— Я лучше пойду, — Авиел поднялся.

— Иди-иди, — одобрил Халвард. — И Ганни прихвати. Делайя тоже покинет нас, имя еще не взял, не стоит взрослые разговоры слушать. А с остальными я покалякаю.

Каракару не нравилось происходящее, но изменить он ничего не мог. Когда он с сыном и внучатым племянником покинул столовую, за спиной стояла гробовая тишина.

22 ухгустуса, Жанхот

Известие об аресте Тагира очень расстроило Илкер. Но вскоре это печальное событие вытеснила другая мысль: завтра она познакомится с родителями Ялмари. Будет назначена дата свадьбы, они поедут к тете, и, кажется, зря Илкер ее не предупредила. Хватит ли у нее мудрости вести себя тактично? Хотя она ведь тоже дочь дворянина и не забывала о манерах даже с неприятными людьми.

Об этом Илкер размышляла вечером. Утром от волнения проснулась рано, снова думала о том же. Долго ворочалась в кровати, наконец встала, еще раз исследовала нарядное платье: точно ли оно в порядке? Не хочется, чтобы родители Ялмари подумали, что она неряшлива. За дверью просыпались горничные. Илкер подождала немного, а затем выглянула и позвала Пайлун. У нее так и не хватило смелости сообщить о своей радости сразу всем. Но подруге она скажет.

— Что-то случилось? — Пайлун была встревожена.

— Только хорошее. Пожалуйста, сделай мне прическу. Сегодня Ялмари представит меня своим родителям. Я хочу сказать, как свою невесту.

Пайлун смотрела на Илкер, точно не понимая. Потом опустилась на кровать.

— Он знакомит тебя с родителями? — переспросила она.

— Да, — радостно подтвердила девушка.

Подруга взяла Илкер за руку, будто собиралась поведать какую-то тайну. Но задала новый вопрос:

— Ты выходишь замуж за лесника?

— Да, — втолковывала Илкер. — Но я ведь горничная, что в этом такого?

— Ничего.

Пайлун встала и собралась выйти.

— Так ты сделаешь мне прическу? — уточнила девушка.

— Я… не знаю. Мне что-то нехорошо.

Илкер вздохнула, пожала плечами и расчесалась сама. За дверью что-то горячо обсуждали горничные, и она была уверена, что обсуждают ее помолвку. Девушка разглядывала себя в маленькое зеркальце. Нет, будет лучше, если подруги осмотрят ее и выскажут замечания. Она толкнула дверь и сразу услышала разговор.

— …Ну так же нельзя! Так даже со мной не поступили, я знала, на что шла, а она не знает, что станет его любовницей. Это же подлость, ужасная подлость, а мы молчим.

Оказывается, говорили не о ней и у Пайлун были веские причины, чтобы расстроиться. Когда кого-то обижают, нет сил радоваться за другого. У нее также было, когда она узнала об аресте Свальда. Одна надежда, что Полад разберется и отпустит парня.

Реума заметила Илкер и шикнула. Пайлун всмотрелась в подругу.

— Что случилось? — поинтересовалась девушка. — О ком вы разговариваете?

— Об одной горничной, — Пайлун была наполнена решимостью и скорбью. — Принц хочет сделать ее своей любовницей. Представляешь, девушка встречается с ним и не знает, что он принц. Он хочет познакомить ее с какими-то родителями, а у него только мать жива. Наверно, наймет кого-то, чтобы бедняжка считала, что все по правилам, что она вышла замуж… А нам приказали молчать. А я говорю, что так нельзя! — при последних словах, она оглядела горничных, но девушки отвернулись.

Одна заметила негромко:

— Может, и нельзя, но и в тюрьму никому не хочется. Не так уж плохо быть любовницей принца.

— Да пусть будет любовницей, но чтобы она знала об этом! — тут же возмутилась Пайлун. — Чтобы она знала, на что идет, я же этим возмущаюсь!

— Ужасно, — опечалилась Илкер. — Я ни разу не видела принца, а тут такое… А хотите, я эту девушку предупрежу? Все-таки Ялмари очень близок с Поладом…

Послышался нервный смешок.

— Ты хотя бы узнай, как выглядит принц… — скривилась Пайлун, и тут же ее лицо озарилось. — А знаешь что? Ведь портрет принца есть в зале Славы. Пока жених не пришел, пойди и посмотри.

— Почему бы и нет? Пойду. И обязательно скажите, кто эта девушка, я попробую ее предупредить, пока самого страшного не произошло.

— Да-да, после скажем, — заверила Пайлун. — Иди скорее.

Илкер вышла в коридор и услышала, как горничные снова зашумели. Зал Славы находился этажом выше.

Она лишь однажды заглянула в этот салон. Его декорировали не хуже остальных, но она не задержалась здесь. Множество изображений правителей Энгарна немного пугало. Казалось, будто десятки покойников наблюдают за тобой со стен. Но сейчас она имела определенную цель, поэтому мельком взглянув на изображения древних королев с их семьями, сразу прошла дальше, читая подписи к картинам. Вот то, что ей нужно. "Королева Эолин с принцем Ллойдом и принцессой Эолин". Этот парадный портрет сделали на сорокалетие королевы. Сохранившая красоту женщина сидела на стуле в пол-оборота, с прямой спиной. Слева чуть, прижимаясь к матери, словно ища защиты, стояла хрупкая несформировавшаяся девочка — в шестнадцать лет принцесса Эолин мало походила на нынешнюю красавицу. А позади матери, точно защищая ее, стоял…

Илкер задохнулась, она, не веря глазам, смотрела на картину, а в голове шумели разные голоса:

"Не слышала, что у нас есть лесник".

"Молод слишком для лесника".

"Еда я у тебя прямо королевская: пирожные…"

"Боже мой, это же обо мне Пайлун говорила, — Илкер задрожала. — Это меня хотят обмануть, а горничные молчат, потому что им приказали…"

Часы пробили половину десятого. Девушка сорвалась с места и побежала. Куда угодно, только подальше от дворца.

Ялмари решил, что для знакомства с родителями подойдет его повседневная одежда. Достаточно того, что он будет шутом в колете на помолвке и венчании. За четверть часа до назначенного времени его охватило беспокойство. Поколебавшись, он отправился в комнату горничных. Лучше прийти раньше, чем опоздать. Подойдя к двери, он почуял легкий запах Илкер, как будто недавно она ушла отсюда. Но он постучал и толкнул дверь. Девушки замерли, а Пайлун присела в реверансе.

— Доброе утро, ваше высочество.

Ялмари смерил ее взглядом, от которого девушка съежилась.

— Где Илкер? — поинтересовался он сухо.

— Она куда-то вышла.

— Куда? — потребовал он, а внутри похолодело.

— Я не…

— Кажется… нет, она точно пошла в Зал Славы, ваше высочество, — это вступила Реума. Она побледнела, и явно хотела откреститься от виновницы, да и другие девушки как-то разом отошли от Пайлун.

— Я убью тебя, — прохрипел Ялмари и впервые не спрятал гневно блеснувшие глаза — не до того было.

Он бросился к лестнице, там уловил более свежий запах Илкер ведущий вниз, из дворца. Ялмари еще никогда не бегал так быстро, перепрыгивая через пять ступеней разом, сбивая слуг и не замечая этого. Следы Илкер вели в лес. Нырнув с тракта в кусты, перекинулся на бегу и дальше помчался волком. Деревья проносились мимо так стремительно, что почти сливались в черную полосу, он мчался гигантскими прыжками, на пределе возможностей, но все равно казалось, что ужасно медленно…

…Девушка стояла на берегу озера — поникшая, беспомощная. Она будто уговаривала себя шагнуть в воду. Ялмари обернулся человеком и шагнул на поляну, задыхаясь.

— Ил-кер! — еле выговорил он.

Девушку словно озноб охватил за мгновение до того, как он произнес ее имя. Она медленно обернулась, и Ялмари вздрогнул: она походила на утопленницу — бледная и безжизненная.

— Да, ваше высочество, — голос тоже мертвый. Девушка попыталась сделать реверанс, но ноги ее не держали. — Что вам угодно?

— Илкер, не надо, — "Лучше бы она плакала!" — в отчаянии подумал он. Ялмари надеялся именно на это: горькие слезы, гневные выкрики. Но он стояла спокойная и отстраненная. Чужая.

— Как скажете, ваше высочество, — она опустила глаза в землю, как положено при беседе с господином.

— Илкер, пожалуйста… — умоляюще прошептал он. — Пожалуйста, не надо так со мной. Выслушай меня, я все объясню, — он шагнул ближе, но она тут же отступила назад — еще немного и упадет в воду.

— Я выслушаю, ваше высочество, но прошу не прикасаться ко мне.

Ялмари сжал виски, потом резко отпустил.

— Ты знаешь, как причинить мне боль, — произнес он с горечью. — Но я это заслужил. Пожалуйста, не говори пока ничего. Я не хочу оправдываться. Я должен был сказать раньше, — он пытался поймать ее взгляд, но она по-прежнему смотрела вниз. — Четыре года назад у королевы появилась очень умная фрейлина. В отличие от других девушек, которые мечтали выйти за меня замуж, она нашла ко мне ключик. Начала с того, что обсуждала со мной умные книги, просила совета, делилась мыслями… Конечно, и соблазняла тоже. Мне показалось, что я влюбился. Я бы женился на ней, если бы меня не заставили послушать, что она говорит, когда меня нет…

— И она вас не любила, а всего лишь хотела выйти замуж за принца? — Илкер подняла взгляд, но легче от этого не стало, она хранила холодное безразличие.

— Да, — обронил Ялмари.

— И поэтому, когда ты встретил меня, ты решил, что я такая же? Решил проверить меня, чтобы опять не ошибиться? — он согласно кивнул, но она не дала что-нибудь еще добавить, тут же продолжила. — И чтобы уже точно увериться в том, что для меня не важен титул, надо было обманывать меня почти три месяца? Заставлять лгать моих подруг, обманом сделать меня своей любовницей…

— Нет, Илкер! — горячо возразил он. — Только не это. Я сегодня познакомил бы тебя с родителями. Если бы не Пайлун…

— С какими родителями, ваше высочество? — Илкер на секунду закусила губу, но тут же взяла себя в руки. — У принца жива лишь мать! — обвинительным тоном выкрикнула она.

— Илкер! — оторопел Ялмари. — Ты знаешь, кто я. Знаешь тайну, которая может погубить и меня, и королеву, и принцессу… И ты еще считаешь, что Ллойд Люп был моим отцом?

Девушка задумалась, но вопреки его ожиданиям на лице не появилось облегчения.

— Твой отец Полад? — спросила строго. Он еле слышно подтвердил ее предположение. — Мне надо было догадаться. Обо всем догадаться. Я слишком доверчива.

— Илкер, пожалуйста… Я виноват. Очень виноват, но… прости меня. Я ведь этого и боялся. Боялся, что ты расстанешься со мной, едва узнаешь, что я принц. У меня очень уж много тайн. Прости…

— Хорошо, — так же безжизненно ответила она. — Я прощу. Ведь ничего непоправимого не произошло.

— Это значит…

— Это значит, что сегодня я покину дворец, чтобы никогда сюда не возвращаться.

— Илкер…

— Что-то не так, ваше высочество? — Ялмари дернулся, будто она дала ему пощечину. — Ты лгал мне. Каждый день лгал. Даже вчера, когда я сказала тебе, что ложь для меня — самое страшное, что это конец всему, потому что не можешь доверять человеку, даже тогда ты…

— Но мы говорили о другом!

— Мы говорили о лжи! И ты не услышал. Может быть, ты вообще никогда меня не слышал, так же, как я тебя. Может быть, ты тоже не доверял мне… Но теперь это неважно.

— Илкер… — он шумно вдохнул воздух, чтобы успокоиться. — Илкер, ты не бросила меня, узнав, что я оборотень. Неужели бросишь, узнав, что я принц? Если ты хочешь, я откажусь от титула сегодня же. Мы уедем. Мы будем жить там, где ты хочешь. Илкер, пожалуйста… — он сделал еще шаг к ней, мечтая найти слова, которые бы помогли удержать ее, но тут в сознании вспыхнула картинка — наверно, так приходят видения к вожаку стаи, которому дар видения Эль-Элион подарил больше всего.

…Небольшая светлая комната. Илкер сидит у колыбели. На лице умиротворение, она колышет люльку и что-то негромко поет. Заходит молодой красивый мужчина. Кладет ей руку на плечо, девушка улыбается мягко, чуть повернувшись к нему. Он наклоняется и целует ее затылок…

Это пронеслось так быстро, что со стороны девушка увидела, как он запнулся на полуслове, будто задохнулся, а в следующее мгновение взгляд его изменился.

— Все правильно, — прохрипел он. — Так должно быть. Ты будешь счастлива.

Он стоял перед ней, чуть покачиваясь: не позволяя себе подойти ближе и не имея сил уйти. Наконец стремительным движением прижал к себе, уговаривая:

— Не бойся, не бойся… Это в последний раз. Мне надо…

Илкер не сопротивлялась. Закрыв глаза, девушка чувствовала, как он проводит носом у ее лба, щек, шеи, волос… "Запоминает", — поняла она. Его била дрожь. А у нее в голове крутилось видение, промелькнувшее перед глазами: она сидела над колыбелью. Она очень любила этого малыша — своего племянника. И брат, который зашел чуть позже и поцеловал затылок — он тоже очень любил сестру. Но цепочка с половинкой эльтайона нестерпимо жгла шею. И сквозь вымученную улыбку она чуть не плакала о том, что никогда не вернет. Не сможет вернуть, даже если захочет, потому что Ялмари нет…

— Все… — Ялмари отпустил ее и собрался шагнуть назад, но Илкер обхватила его шею, для верности сцепила пальцы в замок, всмотрелась в него, словно заново узнавая.

— Ты не представляешь, что творится во мне, — объясняла она настойчиво. — Я люблю оборотня Ялмари, который разломил для меня эльтайон, и ненавижу принца, который так долго меня обманывал. Скажи мне, что это ты — мой Ялмари, а принца не существует. Скажи, что я знала тебя, что я любила именно тебя, а не придуманного героя.

Ялмари не знал, что ответить на это, особенно после видения, в котором он так ясно осознал, что если они сейчас расстанутся, Илкер будет жить. И другой сон, тот, в котором она умерла — не сбудется.

— Ты знаешь, — с трудом произнес он. — Ты знаешь, что я никогда не хотел быть принцем и ненавижу и этот титул, и имя, которое к нему прилагается.

— Ты еще что-то ты скрываешь от меня?

— Да, — обреченно кивнул он. — Там… в замке фей… Я не прошел испытание, и теперь у меня есть спутник… дух-акурд. Он может принять облик любого человека, и даже убить меня. Только в тебя он обратиться не может.

"Он в безопасности лишь со мной", — по-своему оценила это откровение Илкер.

— Пусть будет так, — она спрятала лицо у него на груди. — Лучше одну неделю с тобой, чем сто лет без тебя.

— Что ты сказала? — он отстранился. — Что ты хочешь этим сказать?

— Знаешь, что мне сказал Эрвин там, в Пустом доме? — надо было срочно переводить разговор на другую тему. — Он сказал мне там, что я стану твоей женой и буду счастлива, как немногие женщины в этом мире. Я не буду противиться этому пророчеству, — заверила она, но Ялмари продолжал тревожно всматриваться в нее.

— Он сказал что-то еще. Ты плакала тогда…

— Ты хочешь сделать меня счастливой? — настойчиво прервала она.

— Да.

— Тогда мне нужно поцеловать дракона. То есть предстать перед королевой и Поладом. Идем скорее, — она отпустила Ялмари и потянула его за руку. — Идем скорее, мне еще надо переодеться.

В комнате горничных рыдала Пайлун. Со времени появления принца она собрала вещи, чтобы бежать, а потом снова разбросала их, понимая, что спрятаться от Полада и принца невозможно. Другие сторонились ее будто она прокаженная, справедливо считая, что она сама навлекла на себя гнев власть имущих и самостоятельно должна понести кару.

Ялмари собирался подождать невесту в коридоре, но услышав рыдания из-за двери, понял, что если не вмешается, Илкер задержится дольше, поэтому шагнул следом. Когда она остановилась, чтобы узнать, что случилось с подругой, мягко подтолкнул ее в сторону спаленки.

— Иди, я разберусь.

Илкер с сомнением посмотрела на него, но повиновалась.

Когда она исчезла, Ялмари негромко обратился к Пайлун, чтобы Илкер не услышала его.

— Успокойся. Если бы с Илкер что-то случилось, я бы тебя убил без колебаний. Но слава Эль-Элиону все обошлось. Сегодня я собирался представить Илкер как свою невесту королеве и Поладу, которого считаю отцом. Из-за тебя мы немного задержались, — и не удержался, чтобы еще раз не напугать девушку. — Надеюсь, Полад не будет выяснять причину задержки.

Илкер выскочила из спальни. Она слышала последние слова и во взгляде плескалась укоризна. Но прежде чем она вывела Ялмари из комнаты горничных, он отдал еще одно распоряжение:

— Реума, собери вещи Илкер, она здесь не будет жить.

— А где я буду жить? — спросила девушка в галерее, он заметил, что волнение ее растет.

— По твоему выбору: либо вернешься на недельку к тете, либо я выкуплю ваш родовой замок…

— А давай ты не будешь кичиться своим богатством? — нахмурилась девушка.

— Извини, — покаялся он. — Можешь еще остаться во дворце, только тебе выделят апартаменты и горничных, конечно.

— Я уж лучше к тете.

— Хорошо, — легко согласился он.

Они подошли к дверям Большого кабинета, украшенным позолоченными узорами, за которыми их ожидала королева и Полад. Ялмари ощутил, как страх Илкер перерастает в панику, и обнял ее:

— Ну что с тобой? Все будет хорошо, — легко коснулся ее губ. — Это не так страшно, как поцеловать дракона. Правда.

— И это ненадолго, — поддержала она Ялмари. — Это полчаса потерпеть.

— Наверно, дольше. Мы ведь должны посетить твою тетю, посвататься.

— Уже сегодня? — испугалась девушка. — Лучше бы я ее предупредила вчера. Может, отложим?

— Завтра помолвка, — возразил он. — Я не могу ждать ни дня. Да и нет у нас времени ждать. Мне надо найти храм Судьбы, чтобы избавиться от акурда и спасти страну.

— Ка… какой храм? — слова застряли у Илкер в горле, она судорожно сглотнула. — Нет, не говори ничего. Идем!

Ялмари открыл дверь, пропустил Илкер вперед.

Королева сидела за столом, сервированным к чаю. Полад стоял у окна, но сразу обернулся.

— Я рад видеть вас, леди Лаксме, — тут же склонил он голову.

— Доброе утро, миледи. Доброе утро, сударь, — Илкер дважды сделала реверанс.

— Уже день, — сухо промолвила королева.

— Мама… — предостерег Ялмари.

— Мы заждались вас, чай уже остыл, — пояснил Полад. — Ее величество беспокоилась, что вы передумали.

— Прошу прощения, миледи, — Илкер собиралась снова присесть в реверансе, но Ялмари твердо взял ее под локоть.

— Мама, если ты не в настроении, я могу сразу поехать к тете Илкер.

— Садитесь, — величаво пригласила королева, неотрывно глядя на будущую невестку.

Ялмари помог девушке сесть, потом тоже опустился в кресло. Полад остался стоять за спиной королевы.

— Садись, Мардан, — не оборачиваясь, распорядилась королева. — Кажется, леди Лаксме уже знает все тайны нашей семьи.

— Ваше величество, — Полад занял кресло слева от королевы, — леди Лаксме не из тех, кто выдает чужие секреты, это я могу сказать вам точно. Тем более, если это касается… принца.

Королеву это заявление не смягчило.

— Я скажу честно, — заявила она. — Я ожидала, что женой моего принца станет девушка… — она запнулась, подбирая вежливые слова, — более достойного происхождения. И еще я ожидала, что принц не будет рассказывать ей о себе, обо мне, о… Мардане, — Эолин явно хотела назвать его телохранителем. — Мне не нравится чувствовать свою уязвимость. Не нравится зависеть от одной девушки.

— Мама, я просил тебя! — сдвинул брови Ялмари.

— Но в конечном итоге, — королева не взглянула в его сторону, все также рассматривала Илкер, — самое главное для меня, чтобы мой сын был счастлив. И я очень надеюсь, что ни он, ни Мардан не ошиблись в вас, леди Лаксме.

— Я понимаю вас, миледи, — Илкер вдруг успокоилась, осознав, сколько же приходится постоянно переживать этой женщине. — Для меня тоже самое главное — это счастье Ялмари. Иначе бы меня здесь не было.

Королева изучающе смотрела на девушку, затем удовлетворенно кивнула.

— Я не против вашей свадьбы. Но я совершенно не вижу причины так спешить. Сейчас слишком сложное время, чтобы…

— Мама!

— Ваше величество… — отец и сын начали одновременно, Ялмари уступил Поладу. — Если вы на мгновение вспомните молодость, то поймете, что иногда дольше ждать невозможно. Хотя я уверен, что леди Лаксме не спешит. Ведь так?

— Я не спешу, миледи, — покраснела Илкер.

— Это я спешу, мама, — вступил Ялмари. — И настаиваю, чтобы свадьба состоялась не позже, чем через неделю.

Королева поджала губы, и взглянула на сына так, будто хотела его заморозить. Но взгляд принца был непреклонен.

— Хорошо, — безнадежно махнула она рукой. — Думаю, вы с Поладом уже все спланировали, так что поставьте меня в известность.

— Спросить разрешение на свадьбу у родственников леди Лаксме надо сегодня же, — с готовностью начал Полад. — Праздник, посвященный помолвке, состоится послезавтра. Раньше ни церемониймейстер приготовится, ни платье не сошьют для невесты. 25 ухгустуса — храм невест, второго сабтамбира — венчание. Так что венчание чуть позже, чем через неделю, извини, — уголок рта привычно дрогнул в усмешке.

Ялмари тяжело вздохнул.

— Раз вы все спланировали, то, может, и проведете без меня? — холодно предложила королева. — Мое присутствие, как я убедилась, не обязательно.

Прежде чем Ялмари что-то ответил, заговорила Илкер.

— Ваше величество, я не стану женой Ял… его высочества без вашего одобрения, — уверенно произнесла она. — Если вы считаете, что свадьбу надо отложить, я подожду вашего благословения.

— Нет, Илкер, — Ялмари сжал ее ладонь, — нет, этого не будет. Я настаиваю…

— Я не ослушаюсь вас, миледи, — повторила девушка.

По лицу ледяной королевы скользнула тень, глаза заблестели.

— Я не против, — беззвучно произнесла она. — Пусть будет, как сказал Мардан. Ялмари, проводи леди Лаксме к тете, мы прибудем в течение часа после нее.

Принц облегченно выдохнул.

— Спасибо, мама.

Когда они покинули кабинет, Илкер набросилась на Ялмари чуть не с кулаками.

— Вы что себе вообще позволяете? Вы почему с ней так обращаетесь? Она королева! Она твоя мать. А вы все решаете без нее, вместо нее. Это же унижает! Ты делаешь ей больно! Ты что, специально?

— Илкер, она не понимает меня…

— Откуда ты знаешь? Ты вбил себе, что отец такой же, как ты, и поэтому понимает. Но она мать! Она любит тебя.

— Любовь у нее странная, — сквозь зубы процедил Ялмари. — Даже говорить об этом не хочу. Все обошлось, и я рад этому. Давай не будем из-за нее ссориться.

— Давай. После свадьбы я с тобой побеседую еще.

Ялмари рассмеялся.

Пока вещи Илкер грузили позади кареты, девушка-швея ее обмерила и выспросила, какое платье она желает на помолвку, а какое на венчание. Илкер ужасно смущалась, так что Ялмари увел невесту, заявив, что они могут шить все, что пожелают, потому что наряд решающего значения не имеет.

В доме тети Юмааны они произвели переполох. Ялмари никак не ожидал, что тетя Илкер так молода: ей было едва за тридцать, но выглядела она моложе, а если бы сняла чепец, сошла бы за незамужнюю девушку. Она была младшей сестрой матери Илкер и вышла замуж в двадцать один год за богатого ювелира, считая себя старой девой. Дядя Илкер напротив оказался человеком внушительных размеров. Он был старше жены на шестнадцать лет, и скорее походил на отца, чем на мужа.

Оба с интересом посмотрели на избранника племянницы. Потом Илкер назвала его официальное имя и Юмаана побледнела, но, видимо, еще надеялась, что тут какая-то ошибка, что Ялмари в крайнем случае тезка. Не может же он быть…

— Он принц Энгарна, — смущенно произнесла девушка, — и примерно через час сюда прибудет королева, чтобы официально просить моей руки, и договориться о помолвке и венчании.

Вот тут тетя непременно упала бы в обморок, если бы ее не остановил окрик мужа:

— Не дури, Юмаана, у нас мало времени. Ваше высочество, не соблаговолите подождать в гостиной? Может, вина?

Ялмари согласился подождать в гостиной, только если с ним посидит Илкер, но от вина отказался, не объясняя причины. Однако девушка что-то шепнула дяде, и вскоре принесли васаг*. По дому заметались слуги, а затем к ним сбежал со второго этажа мальчишка

* васаг — непереброженое вино из трех сортов винограда.

лет десяти с такими же темно-русыми волосами как у Илкер. Локоны, спускающиеся на плечи, чуть завивались: еще года два, и он потребует их остричь, чтобы не походить на девчонку. Ялмари наблюдал, как он обнял сестру. Что-то смутно знакомое мелькнуло в его чертах, он попытался вспомнить, но тут же решил, что мальчик напоминает его невесту.

Ашбел расспрашивал о чем-то сестру, игнорируя гостя. Ялмари прятал улыбку: и характером похож на сестру, не хочет показать, что его смутило присутствие принца. Илкер в чем-то убеждала его на ухо. Наконец он сдался, подошел к Ялмари и склонил голову. Тут его лицо озарилось: пришла какая-то идея.

— Ваше высочество, граф ми Лаксме к вашим услугам. Считаю себя опекуном сестры. Если вы ее обидите, я…

— Ашбел! — возмущенно воскликнула Илкер.

Ялмари поднялся, тоже склонил голову и очень серьезно произнес.

— Рад познакомиться с вами, граф. Надеюсь, у вашей сестры не будет повода жаловаться на меня. Также надеюсь стать вашим другом.

— Посмотрим, — с достоинством ответил мальчишка и отошел к сестре, но когда девушка стала выговаривать ему вполголоса, демонстративно вышел из комнаты, и лишь когда он скрылся, они услышали, как он торопливо умчался по лестнице.

— Не надо упрекать его, — остановил девушку Ялмари. — Он переживает за тебя и достаточно смел, чтобы бросить вызов и королевской семье, если тебя надо защитить. За такое не ругают.

— Я горжусь им, — смущенно призналась Илкер. — Но дядя считает, что он слишком заносчив, для графа, который не имеет ничего кроме титула. Согласись, что гонор на пустом месте раздражает.

Ялмари про себя постановил, что свадебным подарком невесте станет ее родовой замок. Он присмотрит за Авдоном Шовеком — дядей Илкер — и если тот окажется достойным человеком, то станет опекуном графа Лаксме до его совершеннолетия, и, соответственно, временным владельцем замка. "А приставка "ми" из его звания уйдет навсегда", — добавил он про себя.

Королева в сопровождении дворцовой стражи прибыла без задержки. Полад тенью следовал за ней. Беседа происходила в отсутствии молодых. Через час им сообщили, что все остается в силе: помолвка состоится 24 ухгустуса, а венчание — 2 сабтамбира. Тетя еще доложила Илкер, что дядя расходы на торжественные платья невесте взял на себя и заверил, что опасения королевы, будто ему будет непросто оплатить достойные наряды, совершено напрасны.

Когда королева уехала обратно во дворец, Ялмари уговорил Илкер погулять немного. С ними увязался Ашбел, пристально следивший за тем, с должным ли почтением принц относится к сестре и, кажется, вполне удовлетворенный увиденным. Он забыл, что надо хранить важный вид, и превратился в обычного мальчишку-подростка. Приставал к принцу с вопросами: почему он не носит колет, состоит ли он в рыцарском ордене, умеет ли сражаться на мечах. Ялмари отвечал обстоятельно, но мечтал только о том, чтобы остаться наедине с Илкер.

Вечером, когда Илкер пора было возвращаться домой, она отправила брата в дом, и Ялмари смог поцеловать ее.

— Какой долгий день, — девушка подставляла лицо его губам. — У меня такое ощущение, что целая неделя прошла. Столько всего произошло…

Ялмари ничего не ответил. Он расставался с ней на целую ночь, и хотел хоть немного выгадать из этих мгновений. Но тут послышались дробные шаги, и Илкер быстро выскользнула из его рук. Через мгновение во двор снова вышел Ашбел.

— Тетя зовет, — заявил он, с подозрением глядя на раскрасневшуюся сестру. — Доброй ночи, ваше высочество.

— До завтра, граф. До завтра, леди, — Ялмари еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.

Она тоже с достоинством откликнулась:

— До завтра, ваше высочество.

23 ухгустуса, Римнон-Фарец, Ногала

В голове Загфурана все вертелось: красивое лицо ишви, белая ажурная башня храма, грудь отхи, которую не могла прикрыть прозрачная ткань, пустыня с темным пятном замка вдали, золотые нагрудники щивеатов… Это и многое другое проносилось в прозрачно-сером дыму, то отчетливо проступая контурами, то теряя очертания. Он пробирался сквозь ароматный туман, ища выход среди легких гладких на ощупь тканей таких ярких цветов, что рябило в глазах. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем мельтешение прекратилось, дым несколько поредел, а ткани спокойно повисли, не мешая идти. Он уже собрался продолжить путь, когда появилась Есита. Красавица оделась более благопристойно, чем на аудиенции Овед-Едома, но жителей Кашшафы или Энгарна непременно шокировала бы: вместо прозрачной ткани расшитый жемчугом голубой атлас прикрывал грудь, оставляя открытым живот, а на ногах обычные в Ногале широкие брюки из голубой почти не просвечивающейся ткани.

— Я хочу говорить с тобой, маг, — промурлыкала большеглазая красавица с осиной талией. — И не хочу, чтобы мужская похоть отвлекала тебя, — "Объясняет свой "скромный" наряд", — догадался Загфуран. — Извини, я не сразу поняла, сколько нужно ароматов, чтобы ты не мог пользоваться магией, но мог разговаривать.

"Они одурманили меня!"

— Что тебе нужно? — спросил он. Горло першило.

— Помощь, маг. Я хочу заключить союз с тобой.

— И что я могу дать отхи, владеющей магией? Отхи, которая станет женой ишви? — Загфуран заинтересовался, хотя уже догадался, о чем пойдет речь.

И девушка подтвердила его предположения:

— Что толку в магии, если она дана на краткий миг? Что толку быть женой ишви, если никогда не станешь ишьей *?

*ишья — титул женщины-правительницы Ногалы. За всю историю страны, женщина правила ею лишь однажды.

— Ты хочешь власти, Есита?

— Мне достаточно, если ты поможешь мне не терять магическую силу, скольким бы мужчинам я ни отдалась. Ты сможешь сделать это, маг?

Минарс понятия не имел, сможет он или нет, ведь сначала следовало изучить природу магии отхи. Но сейчас можно и соврать.

— Смогу, — уверенно заявил он. — Храм Света — могущественная сила, способная наделять ею своих подданных. Если ты принесешь обет минервалса, сила твоей магии не будет зависеть от твоих отношений с мужчинами.

"И это станет гарантией моей безопасности, на случай, если я не смогу выполнить обещание. Минервалс, который восстанет против минарса — погибнет".

— Я сделаю, как ты просишь, — заверила отхи. — Но позже, потому что могу потерять силу, если принесу обет. А до того, как я стану минервалсом, ты тоже принесешь мне обет, что я не буду зависеть от тебя, если ты не выполнишь обещание.

"А девица не глупа", — одобрил маг.

— Договорились, — кивнул Загфуран. — Но чем ты можешь помочь мне? Ты можешь убедить ишви начать войну?

— Для этого у меня не хватит сил, — покачала головой Есита. — Надо чтобы и другие отхи хотели этого. Но я могу помочь тебе и здесь. Отхи знают, что происходит в Ногале и рядом с Ногалой. Цветные нити судеб сплетаются в прекрасную ткань, и отхи видят эту ткань и видят нити, которые составляют основу. Отхи могут направить уток иначе, чтобы создать другую ткань. Знаешь, что ткется вокруг Ногалы? — ответ ей не требовался. — Монахиня хочет стать княгиней и станет ею. Лев не хочет стать главой Дома, но станет им. Принц хочет жениться, но боится убить невесту. Они встретятся в Песчаном монастыре, пытаясь изменить судьбу, но удастся это лишь принцу. И это плохо для тебя.

Загфурану казалось, что он слушает пьяный бред: монахиня, лев, принц… Принц!

— Постой-постой. Песчаный монастырь находится недалеко от Ногалы?

— Южнее Ногалы, в пустыне, — подтвердила Есита.

— И туда придет принц, чтобы узнать, как спасти себя и страну, так? И узнает!

— Узнает, — согласилась отхи. — Монахиня читает книгу Сущего, она скажет ему все, хотя и не сразу.

— Подожди, я не знаю никакую монахиню и тем более книгу Сущего. Итак, в Песчаном монастыре принц узнает что-то, что повредит моим планам. А ты можешь это изменить.

— Лев и монахиня — основа. Принц — уток. Я могу направить его иначе, и полотно изменится. Щивеаты помогут мне.

— Вампиры?

— Щивеаты не вампиры, — снисходительно пояснила красавица. — Щивеаты — воины. Их сила в том, что они обладают тем, чем обладает противник. Они стали вампирами, потому что…

— Я понял, — нахмурился Загфуран. — Хорошо, что они не стали магами.

— Магия подвластна только отхи.

— И то на время. Ты говоришь, щивеаты помогут тебе направить принца иначе. Но разве они не подчиняются ишви?

— Щивеаты подчиняются ишви. Если они не становятся обязаны отхи. Эти щивеаты обязаны мне. Я исцелила их, когда они были тяжело ранены.

— Меня устраивает такой договор, — решительно произнес минарс. — Ты направляешь уток в другую сторону, полотно ткется иначе. Я побеждаю. Если я побеждаю — ты получаешь силу магии, большую, чем у отхи.

— Да будет так, — заключила соглашение отхи.

Мага ослепило. Он стоял на залитой солнцем белой лестнице. Голова кружилась, он пошатнулся.

— Можно поддержать вас, господин? — Цалаф наблюдал за ним, но не торопился помочь. Научился, что хватать мага без разрешения не следует.

— Мне лучше, — пробормотал Загфуран, но тут его затошнило. Он несколько раз втянул воздух сквозь стиснутые зубы, а потом попросил. — Дай руку. Не знаю, что со мной происходит.

— Так бывает, когда засыпаешь от тоаха, — охотно пояснил щивеат. Казалось, ему доставляло удовольствие то, что маг столь беспомощен. — Отхи приказала проводить вас в один дом. Там вы примете вина и вам станет легче. Завтра отправитесь в обратный путь.

Минарс не ответил. Сейчас он хотел одного: упасть куда-нибудь, чтобы не тошнило так сильно и не подгибались колени. А на будущее перед встречей с отхи он точно узнает, что такое тоах и как защититься, чтобы не чувствовать себя после вареной лягушкой.

25 ухгустуса, Хаббон

— Как на крыльях долетели! — Корсак довольно потер ладони. — Не зря магов наняли. Честно свое отработали. Вот увидишь, к Обряду вернемся, — он задорно подмигнул.

Карета дребезжала на мостовой, эйманов в ней то и дело бросало из стороны в сторону. Дафан глянул в окно на охранников, которых он нанял в Хаббоне по особой рекомендации. В порту он отдал распоряжения. Чтобы их путешествие хоть немного покрыло расходы на корабль, он приказал закупить немного овечьей шерсти. Если бы узнал о поездке чуть раньше, купил бы зерна в Энгарне. Хорошо хоть расходы поделили пополам с Корсаком. Он бы предпочел остаться дома с женой, а потому не разделял энтузиазма Елиада. Цокот копыт умолк, зато трясти стало сильнее: карета выехала за город.

— Не зарекайся. Радоваться будешь, когда вернемся, — он опустил длинные пушистые ресницы.

Гучин встретил их холодом поздней осени, но другого они и не ожидали. Длинные плащи на меху спасали положение. Собольи шапки не снимали даже в карете, тем более она продувалась порывами ветра. Еще на судне они решили, что сразу отправятся в Щев, по адресу, который подсказал Беркут. За окном проплывал унылый горный пейзаж. Обжитые места, находились вдоль побережья, а также чуть восточнее. В Щеве — небольшом городке в двух шаврах от Хаббона, люди жили за счет торговли да обжига извести. Вокруг города с одной стороны простирались горы с зелеными верхушками, покрытыми дубами и густым кустарником, с другой — меловые пустыни, в которых легко увязнуть, если попадешь туда в дождь.

— А что такой кислый? — поинтересовался Корсак. — Скучаешь без Уренчи? Ничего, если успеем, я тебя в Хаббоне с такой дамой познакомлю, вмиг печали позабудешь.

— Отстань, — вяло отмахнулся Еж.

— Слушай, мало того, что ты на девушку похож, так еще и ведешь себя, как…

— Корсак! — оскалился Дафан.

— Ага, ага, какой горячий! Не знал бы, сколько людей ты за насмешки порубил, обязательно бы подумал…

— Заткнись, — Дафан успокоился также быстро, как вспыхнул.

Елиада хлебом не корми, дай позубоскалить. Ну и пусть его. Эйманов Еж не убивал. Только людей. Но как Корсак угадал, что он скучает по жене? Неужели так легко читаются его мысли?

Уренчи, которую по обычаям эйманов, едва она вошла в его дом, переименовали в Рену, Дафан встретил в одном из приокеанских племен, где женщины были тонкокостные, светловолосые и забитые. Тогда он не объяснил бы, почему обратил внимание на девушку, но теперь понимал, что виной тому были ее влюбленные глаза, следившие за чужеземцем каждый миг. А ведь любовь к мужчинам не из их племени была под запретом. Может быть, эта история закончилась бы ничем, если бы отец Уренчи не собрался поучить дочь за неподобающее, по его мнению, поведение. А девушка возьми и крикни: "Можешь убивать, он все равно сделал меня женщиной". Она солгала, но после такой дерзости ожидала ее только смерть, потому что никто бы не взял в жены Уренчи, а дома она уже стала обузой. В общем, Дафан пожалел девушку. Пришлось ее украсть и забыть дорогу в это селение, потому что ему бы никогда не простили этого поступка. Два года она жила содержанкой в Хаббоне, в доме, который он снял для нее. Пока Уренчи жила в достатке, пока никто не бил и не оскорблял ее, не заставлял тяжело работать, она превратилась в очаровательную женщину, которая уже не вздрагивала, когда любовник делал резкие движения, не стеснялась проявлять свои чувства. Дафан заметил, что, уезжая от нее, тоскует, а возвращаясь, — радуется. Это было веским основанием для женитьбы.

Три года как Рена переехала на Герел, в родовой замок Дафана, где он жил с братом. Охотник сразу совершил над ними обряд. Но лишь в его последний приезд, жена обрадовала известием о беременности. Она ожидала, что до осеннего Обряда, муж будет с ней, а может, и после задержится. Ужасно огорчилась, когда он сообщил об отъезде. И хотя он огрызался на Корсака, женщину здесь найти бы не мешало. Жену во время беременности лучше не беспокоить. Когда Охотник венчал эйманов, у молодоженов появлялась новая татуировка: будто венок из цветов надевали на верхнюю часть руки. У мужчины на правом предплечье, у женщины — на левом. Это гарантировало, что избранница зачнет хотя бы одного эймана, но не предохраняло от выкидышей, которые реже, чем у людей, но бывали, потому и бездетные семьи эйманов встречались.

Дафан сквозь прикрытые ресницы взглянул на заскучавшего Корсака. Вот зачем этот женился, совершенно непонятно. Любовью к женщинам он напоминал Льва, живущего с Каракаром, но если Удаган до сих пор не создал семью, то Елиад привел женщину в двадцать два года. Теперь у него росло двое сыновей: Койот и Фенек. Но неужели он так торопился род продолжить? Наверно, именно так. Когда он женился, как раз его брат Майконг погиб, не оставив наследника.

За окном появились просторные, массивные дома с высокими каменными стенами и сараи с широкими полукруглыми козырьками над входом — деревня рядом с Щевом. Чем-то эти строения напоминали замки эйманов, и не раз закрадывалось у Дафана сомнение: не отсюда ли прибыли эйманы в плодородный Герел? Ходила у эйманов легенда, что когда-то — так давно, что никто не помнит сколько столетий назад — они жили в другом месте. И тогда не Охотник, а Лесничий управлял их жизнями. Это были лучшие годы. Никто не имел власти над ними. Дафан легко бы поверил, что в это золотое время они жили на Гучине. Так всегда бывает: добрый Лесничий, так земля плохая, климат холодный. На Гереле жить намного лучше, но там Охотник, ломающий их волю. Охотник, как неизбежное зло, пытаться уклониться от которого значит навлечь на себя еще большую беду.

— Как ты думаешь, Халвард что-то подозревает? — Еж опять удивился, насколько созвучны мысли у эйманов. Он размышлял об Охотнике, и Елиад о том же. "Вот он от чего так посерьезнел… Вспоминал". В тот день Охотник здорово всех напугал. Сидел за столом, посмеивался, унижал, и всячески показывал, что видит их насквозь. За что Дафан ненавидел Халварда, так это за его насмешки. Фарей был не такой. Когда он погиб, Дафану было всего одиннадцать, но он хорошо запомнил степенного старика, который разговаривал внушительно, создавая впечатление подлинного благородства. Наверно, так разговаривают короли в изгнании. Те, кто достоин называться королем. После такого человека — сопливый юнец, который так и норовит ткуть носом в дерьмо, чтобы продемонстрировать собственную власть и беспомощность эйманов, — тут и спокойные озвереют.

— Конечно, — безразлично ответил Дафан. — Не подозревал бы — не пришел.

— Поражаюсь я Каракару, — рассмеялся Корсак. — Ну ладно мы, молодежь зеленая, в эту свалку полезли, мы же не знаем, что такое изгнание, гнев Охотника, но он-то! Мало что ли показалось? Еще хочет?

— Его-то как раз понять можно, — Еж посмотрел в окно. — А тебе зачем этот заговор понадобился?

— А у меня прибыльное дело в Энгарне, — расплылся в улыбке Елиад. — И много красивых женщин, которых настоящий мужчина должен защитить, а не бросить.

— Ну и защитил бы, — предложил Дафан. — Вывез бы их куда-нибудь в безопасное место.

— А их семьи? А семьи партнеров? Всех не вывезешь. Да ты же знаешь, у половины эйманов так. Эта война здорово по нам ударит.

— А ты думаешь, убьем Охотника — войны в Энгарне не будет?

— Я хотя бы не буду считать себя мерзавцем, — объяснил Елиад.

— Слабое утешение, — Дафан опять глянул в окно. — Не надо нам юнко в карету взять? Все-таки после теплого Герела — Гучин.

Они не взяли эймов на Гучин: ни корсака, ни ежа. В городе им делать нечего, так пусть гуляют возле дома. Но Цовев отправил с ними юнко. Птица плыла на корабле и исчезла, когда они различили пристань Хаббона. Теперь рядом летал воробей, и они не знали: то ли Цовев заботился об их безопасности, то ли следил.

— Что ему сделается? — беспечно махнул Елиад. — Воробьи, даже такие красивые, как юнко, — вездесущие. И на морозе выживают.

Карета остановилась. Низенькую городскую стену взял бы приступом один не самый сильный маг: камни Зары до центральной площади прямо отсюда долетят. А туда же — берут пошлину за въезд. Впрочем, это почти единственный доход города. Корсак заранее отдал деньги главе охранников, чтобы он заплатил за въезд в город без заминки и разузнал, где найти нужный им дом. Снова зацокали копыта.

Найти в Щеве человека довольно легко, если знаешь, где искать. Всего-то: церковь рынок, да десяток улиц. Эйманы в маленьких городках не торгуют. У Дафана дом в Хаббоне — четверть часа езды, и то он никогда сюда не забредал. Другое дело столицы княжеств, но к ним другой дорогой ехать. Беркут на Шишлу случайно наткнулся, и если эйман поверил, что Ифреам сдержит слово и никому не расскажет об этой встрече, то он и сейчас здесь.

Елиад вытянулся в струнку, будто лисица при виде дичи. Ноздри дрогнули. Дафан наблюдал за ним с интересом. Эйманы для тех, кто знал об этом народе, казались странными. Человек и животное — две сущности, живущие по отдельности, но связанные невидимыми нитями. Каждый видит и ощущает то, что видит и чувствует эйм. Может направить его в нужное место. И погибают они вместе. Убьют эймана или умрет он своей смертью от старости — разорвет в клочья эйма, лишь кровавые брызги полетят. А вот эйма убить невозможно. По крайней мере, никто никогда не слышал о подобном. У оборотней иначе: у них в человеческом теле спрятан зверь. У эймана зверь отдельно, и человек часто ничем не напоминает эйма, как он ни капли не походил на ежа. Но в такие мгновения как сейчас, Дафану казалось, что не только они смотрят в мир глазами животного, но и животное смотрит в этот мир их глазами, и иногда прорываются повадки зверя сквозь человеческую сущность.

— Эйм охотится, или на охоту вышел ты? — уточнил он, обнажив ровные белые зубы.

Корсак осклабился:

— Я! Мы вместе пойдем к Чижу?

— Могу уступить эту честь тебе, а сам пока поищу приличный постоялый двор.

— Нет, не уезжай. Я войду в дом, а ты подожди. Если дело долгое, я дам знать, вернешься за мной к ужину.

— Хорошо, — кивнул Еж.

Карета дернулась и застыла, Елиад выскользнул наружу.

Он буквально выпал на дверь: улица была такой узкой, что карета перегородила ее проход полностью. Долго тут задерживаться нельзя. Шишла жил на окраине, дома хоть и были из камня, но стояли так плотно, что еще чуть-чуть и карета бы застряла. Глава стражей вместе с частью охранников остались позади кареты, еще пять человек ожидали впереди. Поймав взгляд купца, десятник указал на дверь: им сюда. Елиад забарабанил: хрупкая преграда затряслась и чуть не слетела с петель. Он осмотрел низкое строение: окон не предусмотрели, если они и были с другой стороны дома, то, скорее всего, он все равно бы ничего не разглядел: прозрачное стекло встречается только в самых богатых домах, а в основном везде мутная слюда или вовсе пергамент. Он снова постучал и на этот раз услышал недовольный старческий голос:

— Полегче, сударь! — ему открыла старуха в неопрятном переднике.

Елиад в дорогой одежде и с каретой за спиной произвел на нее впечатление, она умерила тон.

— Что угодно, господин? — угодливо прошамкала она.

Язык на Гучине сильно отличался от любого диалекта герельского. Но вряд ли можно было найти другой народ, который бы знал столько языков сколько эйманы. "Неужели Чиж живет с этой?" — с отвращением скривился Корсак, улавливая запах давно немытого тела, а затем произнес на шумафском диалекте гучинского языка:

— Добрый день, хозяюшка, — несмотря на неприязнь, он как обычно залил обаянием женщину. Но бабку это насторожило. Она чуть отступила внутрь, приготовившись захлопнуть дверь. — Мне нужен Шишла Чиж, — торопливо объяснил Елиад. — Он дома?

— Шишла? — удивилась старуха. — А кто это Шишла? Я такого не знаю.

— Мне сказали, что он жил здесь, — Корсак употребил лучшее средство для восстановления памяти и, открыв кошелек, сунул медную монетку, в дряблые руки. Он уже понял, что Чиж уехал из этого города, — это очень огорчило. Не поверил Беркуту. Да и он бы не поверил. А теперь искать его, что птицу в лесу.

— Эк вы вспомнили, сударь. Шишла! — запричитала бабка. — Да он почитай два года как умер. Пил страшно, сердце-то и не выдержало. И то правда, как же ему не пить, когда он проклятой? Сыновья одержимые, птица какая-то норовит домой залететь. Вот он и пил. Да сердце-то и не выдержало, умер он. А как умер, вдовица его дом и продала. А я и купила. У меня-то дети выросли, чего мне бояться проклятия?

Корсак остолбенел. Неприятности еще не закончились. Шишла не сбежал. Они потратили столько времени и средств в поисках мертвеца. "Вернусь домой, все до копейки с Беркута стрясу!" — рассердился он, и эта идея чуть улучшила настроение.

Его чуть толкнули дверцей кареты, и следом к старухе подошел Дафан. Вот он — спокойный и красивый — понравился старухе несказанно, она буквально растаяла.

— А вам зачем Шишла, господа? — поинтересовалась она, глядя на Ежа. — А то может, вам его вдовица сгодится? Я могу подсказать…

— У Шишлы были сыновья? — напряженно поинтересовался Дафан.

"А ведь действительно! — лишь теперь Елиад осознал, что сообщила бабка. — Что-то не сходится тут. Не может у эймана быть сыновей, если Охотник не благословил брак".

— Были, как же не быть, — настаивала женщина. — Долго они ждали, почитай, лет пять как прожили, уж думали, что и не будет деток, да Дарихан разродилась. И мы сразу неладное почуяли, будто он не как младенец гулит, а по птичьи щебечет. А уж когда ему четыре исполнилось, так и понятно стало, что одержимый он. Монахи его и забрали. А года через три, она еще одного младенчика родила, так и с ним то же было. А по правде сказать, может, и Шишла-то одержимым был. Он как напьется, такого бормотал, ужас просто. То про Охотника какого-то, словно ищут его, а он точно знает, как сделать, чтобы его не нашли и уверял, что никто его не найдет. И записи какие-то делал, и говорил, будто этим записям цены нет, и что ему еще много денег за них дадут, потому что там написано, как от Охотника спрятаться.

Корсак замер, уже залезая в карету. Он убедился, что старуха и сама не очень здорова и неплохо было бы проверить монахам ее на предмет одержимости, но последние слова выбили из колеи.

— Что ты сказала? — шагнул он обратно и опять напугал бабку.

— Елиад, подожди меня в карете, — попросил Дафан.

Корсак послушно ушел, сквозь прикрытую дверь он различил лишь невнятное бормотание — бабка вдруг перешла на шепот.

Когда Еж вновь занял соседнее сидение, он был растерян.

— Не знаю, можно ли старухе верить, но раз уж прибыли, давай съездим к этой вдовице, — предложил он. — Хотя это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой: Шишла умер, но записал все, что нам нужно и записи остались у жены… А она ведь тоже цену заломит. Представляешь, если мы записи купим, а окажется, что там какой-нибудь бред?

— Так надо их выкрасть, — пожал плечами Корсак. — Цену узнать, и если нанять вора дешевле, то выкрасть. Ну, что? Перекусим или сразу по бабам? Я хотел сказать к Дарихан.

Дафан хмыкнул.

— Давай к ней. Старуха сообщила, что она в деревне дом купила, там дешевле. Но может, оставим вещи на постоялом дворе да проедемся верхом? Надоела уже эта тряска и быстрее будет.

— Идет. Тут недалеко мелькало что-то подходящее.

— А вот интересно, действительно ли это были сыновья Шишлы и насколько они были одержимы, — промолвил Дафан.

— Больше интересоваться нечем? Может, и были у него сыновья. Кто его знает? Если сыновья рождаются в браке, еще не факт, что отец — муж.

— Ну да, она нагуляла, а эйман и не заметил, как это произошло. И оба сына сошли с ума, а говорили при этом по-птичьи.

Елиад задумчиво потер подбородок.

— Хочешь сказать, что наши сыновья тоже не сразу по-человечески говорят? — Еж промолчал. — Ладно, все равно ничего мы не узнаем сейчас. Тем более Шишла умер.

На постоялом дворе они задержались недолго. Двух из нанятых стражей оставили там присматривать за вещами. Елиад и Дафан взяли их лошадей и в компании других восьми отправились в деревню.

— Не мешает? — Корсак посматривал на длинный узкий меч, который Дафан привез из Бакане. Эйманы никогда не покидали дом без оружия, а сражаться учились тогда же, когда начинали ходить. Но они любили короткие мечи и даже кинжалы. Дафан же сражался другим оружием и иначе, чем другие воины на Гереле. Его считали лучшим фехтовальщиком среди эйманов. Иногда Елиаду казалось, что из Бакане он привез не только меч и искусство воина, но и холодно-презрительную манеру держаться с людьми. Вот и сейчас на вопрос спутника Дафан ничего не ответил, лишь смерил Корсака взглядом.

Дом Дарихан был большим и просторным, а стоял на отшибе. Может, поэтому от любопытных взглядов двор скрывал высокий каменный забор. Но металлические ворота были распахнуты. Въехав внутрь, Корсак окинул взглядом строения внутри. Старуха упомянула, что женщина пыталась открыть трактир, и Елиад одобрил такое решение: места здесь было достаточно. Справа от входа к дому прилепилась терраса, на которой хорошо было кормить посетителей летом. Слева стоял сарай — там можно держать скотину, чтобы не покупать мясо втридорога. Тут наверняка есть место и за домом. Возможно, даже сад — тогда и с напитками проблем не будет. Странно, что у Дарихан до сих пор ничего не получилось. Наверно, не имеет деловой хватки. Был бы жив Шишла… и если бы он не пил — сюда бы и город и окрестные деревни сбежались, чтобы весело провести время. Но женщину ведь проклятой считают. Может, и в этом причина неуспеха. В любом случае им было на руку, что в огромном доме она жила одна, служанку не держала.

— Надеюсь, она дома, — на этот раз первым поднялся на крыльцо Дафан, а Елиад ожидал внизу. Раз уж местным красавицам так нравится Еж, ему и дорогу.

— Куда же ей деться? — пробормотал Корсак, когда загремел засов.

Дверь приоткрылась на цепочке.

— Что вам угодно?

Голос притягивал: мягкий, приятный.

— Извините за беспокойство, сударыня, — вежливо начал Дафан. — Мы хотели бы видеть Дарихан, жену Шишлы Чижа.

— Зачем? — поинтересовались из-за двери, и Корсак по какому-то наитию быстро соскочил с лошади и взбежал по ступенькам, оттеснив Дафана.

— Мы его родственники, — заявил он. — Из Энгарна. Чиж должен был вам рассказывать.

За дверью все стихло. Потом последовал другой вопрос:

— Вам нужны его записи?

— Да, — заверил Корсак, а Еж посмотрел на него с упреком: нельзя показывать нужду в чем-то, тогда за это попросят вдвое. Но Корсак чувствовал, что если юлить, их в дом вообще не пустят.

— И вы готовы заплатить? Я прошу дорого.

— Готовы, — не обращая внимания на гримасу Дафана, ответил он.

Денег он с собой не взял, но пока можно договориться. Может быть, взглянуть на эти записи, чтобы оценить, и опять же нанять воров, если цена будет высока.

— Зайдите вдвоем, — предупредила женщина. — Охрана пусть будет снаружи, — дверь закрылась, загремела цепочка.

Дафан только глаза поднял к небу, поражаясь женской глупости. Если она боялась нападения, так двое мужчин легко с ней справятся и без стражи, тем более она не спросила об оружии. А если бы им взбрело в голову войти в дом без разрешения, они бы вошли туда, несмотря на то, что здесь добротная дверь. Корсак весело рассмеялся, прекрасно его понимая, но надо было играть по правилам хозяйки. До поры изображать покорность.

— Идите за мной, — женщина пошла вглубь дома, не закрыв дверь на замок. Дафан хмыкнул. И последовал за ней по темному коридору. Мимо просторной залы, которая вполне бы сгодилась для посетителей таверны, женщина повела их по лестнице наверх. В комнате наверху было тепло и светло: кроме лампы огонь горел в камине.

Наконец Елиад разглядел жену Шишлы. Ей вряд ли исполнилось сорок, и если бы не темные круги под глазами и не изможденное лицо, она была бы красавицей. Темно-русые волосы она туго собрала на затылке, но надо лбом они все равно кучерявились. Корсак немедленно представил, как хороша она станет, если их распустить. А судя по всему, они длинные и густые…

— Снимите одежду, господа, — потребовала женщина.

Елиад опешил, потом рассмеялся. Дафан сохранил невозмутимость.

— Какая бойкая жена у Шишлы, — съязвил Корсак, смягчая колкость улыбкой. — Сразу к делу. Или это потому, что два года как вдова?

— Не смейте оскорблять меня! — она вспыхнула от гнева, и Елиад снова ей залюбовался. — Мой муж, — голос дрогнул, — оставил мне четкие указания по поводу того, кому можно отдавать записи, а кому нет. Мне надо увидеть ваши татуировки.

Дафан и Елиад переглянулись, а затем сняли плащи, за ними последовали дублеты и нижние рубашки. Женщина шагнула ближе и взглянула сначала на татуировку ежа, обнюхивающего гриб, а после, сердито стрельнув глазами в Корсака, на прижавшегося к земле лиса, — он явно сидел в засаде. После этого отвернулась к окну.

— Одевайтесь.

Когда мужчины вновь надели все, кроме плащей, она повернулась и указала на стулья возле стола.

— Присаживайтесь. Шишла предупреждал, что быстро вы вопросы не решаете. Тем более если дело касается трех тысяч золотых.

— Сколько? — Дафан остановился на пути к стулу. — Кажется, этот вопрос мы решим очень быстро. Елиад, если ты готов отдать эту сумму, можешь задержаться, я не дам ни золотого, — он подхватил плащ.

— Еще один бойкий, — поддел Корсак. — Если дама просит, можно хотя бы сесть за стол и выслушать, что она нам скажет. За это же она деньги не берет, правда? Не торопись, успеешь еще до отъезда с кем-нибудь перепихнуться.

— Корсак!

— Иногда он пыхтит, как еж, — поведал Елиад Дарихан, садясь ближе к ней. — Но чаще рычит, аки барс, — и опять повернулся к Дафану. — Садись, садись, — когда Еж сел рядом, он обратился к хозяйке. — Может быть, вы знаете, почему Шишла считал, что его записи стоят так дорого?

— Конечно, знаю, — парень, который ее раздражал сначала, теперь казался единственной надеждой. Вот только взгляд — горячий, настойчивый — смущал. Что за манера оказывать знаки внимания женщине, от которой ничего не нужно кроме потрепанной книжицы? Ведь такой выйдет на улицу, свистнет да подмигнет — к нему и молодухи, и девчонки сбегутся, и девственность отдадут. Потому что молодой да смешливый, потому что богат и живет на другом материке. А вдруг с собой возьмет? Дарихан старалась не встречаться с Корсаком взглядом. И ужасно хотелось стукнуть его чем-нибудь, чтобы прекратил ее смущать, но в то же время подобное внимание было приятно. Давно забытый жар разлился по телу.

— Так поведайте нам сию тайну, — хитрый лис заговорил шепотом и, казалось, будто он вовсе не о записях ведет речь. Дарихан разозлилась на себя: да он же соблазняет ее, чтобы сбить сцену. Думает, что она вот сейчас растает и отдаст им все задаром. Как бы не так! Она с вызовом посмотрела на молодого мужчину.

— Я скажу одно. В этой книге есть рецепт напитка, который вам нужен. Такой рецепт стоит гораздо больше трех тысяч, но я не буду просить больше. Выпив настой, сделанный по этому рецепту, вы станете невидимыми для Охотника, но при этом сохраните способность управлять эймом.

Брови Дафана подпрыгнули.

— Очень любопытно, очень, — так же тихо ответил Елиад. На губах блуждала соблазнительная улыбка, и Дарихан не знала: хочет она разбить эти губы в кровь или поцеловать их. — Может, вы и правы. Может, подобный рецепт стоит дороже. Но где гарантия, что он действует? Что если мы отдадим деньги за пустышку? Ведь вы на себе действие напитка не проверяли, а ваш… муж, как ни странно умер, — мерзавец поиграл бровями. Она знала, что для эйманов их брак недействителен, потому что его не благословил Охотник. Но зато по людским меркам, наоборот, лишь венчание в церкви Хранителей Гошты считается настоящим, так что напрасно он на нее смотрит, как на шлюху.

— Шишла предупреждал, что вы скажете что-нибудь подобное, — прищурилась она. — Но мое последнее слово — три тысячи золотых. А если вы не согласны, то я подожду других эйманов. Кто-нибудь заплатит и за рецепт, и за тайны, которые муж узнал об эйманах и Охотнике, — рука второго красавчика сжалась в кулак, и она опять произнесла то, что заставил ее заучить Шишла наизусть. — На всякий случай я спрятала записки, так что воры их не найдут, и вы их не отыщете даже если свяжете меня и обыщете дом.

По правде говоря, Шишла настаивал, чтобы она потребовала десять тысяч, но для Дарихан это было настолько немыслимой суммой, что язык не повернулся произнести такое. Но уж три тысячи она возьмет, как бы ни крутил хвостом этот лис.

— Свяжем, — Корсак мечтательно прикрыл веки, — чтобы обыскать дом, — Дарихан смутилась. — Затейник был этот Шишла, — масленые глазки снова уперлись в нее. — Прошу простить меня, сударыня, — он воспользовался ее замешательством и поцеловал тыльную сторону ладони, да не как положено: обозначив в воздухе поцелуй, а оставив влажный теплый след. И это почему-то было приятно. — Нам придется удалиться, чтобы обсудить это предложение наедине. Но я уверен, что мы с моим другом обязательно придем к какому-нибудь соглашению и посетим вас завтра утром. Возможно, и вы к утру несколько смягчитесь. Разрешите откланяться, — он встал, взял плащ и, бросив на нее прощальный нежный взгляд, вышел.

Дарихан сидела, приходя в себя. Если проводит гостей, глядишь еще и упадет с лестницы. "Прямо в объятия Корсаку", — сердце сладко защемило.

На обратном пути Елиад без устали раздавал улыбки и воздушные поцелуи деревенским и городским красоткам. Его хорошее настроение невольно передалось Дафану.

— Нет, если я сегодня буду ночевать в гостинице — вся поездка пропадет зря, — заявил Корсак.

— А то, что мы без нужных сведений вернемся — это не зря? — ухмыльнулся Еж.

— Нет, это ерунда. Ну что такое Охотник, чтобы из-за него так волноваться? Не сегодня, так завтра ему все равно придет конец. О вечном Охотнике я пока не слышал.

— Так ты не будешь у нее покупать записи Шишлы?

— Цену скинет — куплю, — заверил Корсак. — В любом случае я столько денег с собой не взял. Да хватит уже о делах. Смотри сколько хорошеньких женщин, они бы и тебе компанию составили, меня на всех не хватит.

— Не сомневаюсь, — хмыкнул Дафан. — Их слишком много. А как жена относится к тому, что делит тебя с таким количеством женщин? — поинтересовался он с усмешкой.

Корсак обернулся и, притворно сдвинув брови, посмотрел на товарища.

— Дафан, ты иногда бываешь до крайности наивен. Только идиоты докладывают жене о том, как проводили свободное время.

— Да ладно, Корсак. У тебя умная жена. Скажешь, не догадывается?

— Конечно, нет. Как женщины догадываются? Когда муж перестает делить с ней постель. Перестает с ней разговаривать и дарить подарки. Перестает ею восхищаться и клясться в любви. Я таких промахов не допускаю лет с семи.

— Все ясно! — окончательно развеселился Еж.

Елиад представил, что было бы, если бы этот разговор услышала Ламис. Сколько бы тарелок об его голову она разбила! Да это он бы потерпел, а вот ее слезы… Все-таки хорошо, что жены эйманов не покидают своих домов. Ламис, она, конечно, мягкая, но и с характером. За это и полюбил ее, и ни разу не пожалел, что женился. Другие женщины — это так, мимолетное, а Ламис навсегда, и он несказанно этому радовался.

Когда на улице стемнело, Корсак надел простенький плащ стража.

— Я так надеялся, что ты пошутил, — засмеялся Дафан. — А ты бросаешь меня одного.

— А зачем тогда я ванну принимал? — удивился Елиад. — Не для тебя же. Нет, если хочешь, я найду себе замену, — с готовностью предложил он.

— Сам справлюсь, — отказался Дафан, вспоминая хорошенькую служаночку. — Ты главное спроси, принимала ли дама ванну, а то они тут не очень любят купаться.

Последнюю фразу он произнес уже в закрывающуюся дверь. Лениво потянулся, а потом позвонил в колокольчик. Не коротать же ночь одному, в самом деле.

…Корсак добрался до нужного дома очень быстро, потому что пришпоривал коня то и дело. Он всегда одевался попроще, когда выходил из дома без охраны. А ехать к женщине с охраной, это как-то…

Привязав лошадь к перилам крыльца, и решив, что не потерпит большого убытка, даже если к утру ее сведут, он постучал. За дверью стояла такая тишина, что он подумал, там уже все уснули, но тут дверь приотворилась. На цепочке, как и в первый раз. И вопрос тот же:

— Что вам угодно?

— Принес деньги за записи Шишлы, — вкрадчиво пояснил он.

За дверью помедлили, а затем цепочку сняли. Он шагнул в темный коридор. Лампа, стоявшая на лестнице, осветила женскую фигуру, тоже кутающуюся в плащ.

— Подождите, я оденусь, — и он предположил, что под плащом у нее нет ничего. В крайнем случае, нижняя рубашка.

Прежде чем Дарихан ушла, он быстро шагнул к ней и обнял, распахивая плащ. Так и есть — нижняя рубашка.

— Одеваться необязательно, — он склонился к ней. Если он ошибся, если вдова Шишлы не хочет его видеть, сейчас время дать ему пощечину. Но женщина облизнула губы, и Корсак подхватил ее на руки и понес наверх, удивляясь, какая она легкая, будто пушинка. В той комнате, где они беседовали, стояла кровать. И уж совершенно точно там тепло, и можно снять эту дурацкую рубашку.

— Ты женат! — слова прозвучали как обвинение.

Днем Елиад через слугу прислал Дарихан несколько корзин с продуктами и хорошим вином. До его прихода, она отнеслась к подарку настороженно, почти ничего не трогала. Теперь же, едва они немного освободились, Корсак принес одну из корзин наверх. Женщина, выпив совсем немного, быстро захмелела и от этого еще похорошела. И — да — она тоже приняла ванну. Елиад не сомневался, что она мечтала о нем. Он лежал на не самой широкой кровати в жизни, а Дарихан, озаренная светом камина, обвиняющее смотрела на правое предплечье с татуировкой в виде венка цветов. Он потрогал густые волосы и, выдержав паузу, ответил на восклицание.

— Э-э-э… Видишь ли, милая… мне тридцать один. Как бы… уже пора…

Как он и предполагал, пьяные мысли Дарихан тут же унеслись в другую сторону.

— Сколько тебе??? — и упала ему на грудь, так что волосы пощекотали все, что можно. — А вот знаешь, — авторитетно заявила она, — будь ты старше. Даже моим ровесником. Ты бы меня не соблазнил.

— Ну, откуда ты можешь знать, милая? — разулыбался Корсак.

— И нечего тут улыбаться. Смешливый какой! Я просто хотела узнать, как это. С молодым. Когда вот такой сильный. Шишла меня на двадцать лет был старше. А больше я и ни с кем. Ты мой первый любовник, между прочим.

— Польщен, милая.

— Хватит лыбиться! Смешливый какой, — она снова вскочила, потом вдруг посерьезнела. — Ладно. Хватит. Начинай уже.

— Что начинать, милая? — подмигнул Елиад. — Мы вроде только закончили.

— Не заговаривай мне зубы, — язык женщины слегка заплетался. — Я, может, и пьяная, но я прекрасно все помню и хорошо соображаю. И у тебя ничего не выйдет. Ничего! — она помахала пальчиком перед ним, от чего Корсак еле сдержал смех. — Ишь, смешливый, — нахмурилась Дарихан. — Я все понимаю. Зачем молодой, красивый и богатый мужчина пришел к страшной старой тетке? Зачем он ее накормил и напоил? Конечно, чтобы обделать свои делишки. Чтобы я тебе отдала записки Шишлы. А я не отдам! Это знаешь ли слишком. Три тысячи золотых и одна ночь с любовником. А ты ведь не останешься, ты не Шишла. Ну, давай, — настаивала она. — Ты сказал, принес деньги. Обманул?

— Ну почему же, милая… Принес, — его смешила эта маленькая пьяная женщина, изо всех сил показывающая себя строгой и умной.

— Опять лыбится! Прекрати, — возмутилась Дарихан, она замахнулась, чтобы ударить его по губам, но в последний момент передумала и жарко поцеловала. — Ну, давай, сколько ты там принес? — строго произнесла, оторвавшись. — Пятьсот золотых, наверно? Давай.

— Э-э-э… Видишь ли, милая… я немножко не могу встать.

Дарихан тут же отодвинулась, давая ему свободу. Корсак сполз с кровати, порылся в вещах, которые до этого аккуратно сложил на стуле, затем сделал приглашающий жест, чтобы женщина тоже села за стол. Она послушно переместилась и, вскинув подбородок, пристально посмотрела на него. Ее нисколько не смущало, что они совершенно голые обсуждают за столом дела. Елиад с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Дело в том, что я не вожу с собой таких больших денег, — начал он. — Да и никто не возит из эйманов, ты должна это знать. К тому же я не собирался ничего здесь покупать…

— Ладно, ладно, — перебила Дарихан. — Что и пятисот золотых нет? Вот наглец!

— Пятьсот есть, — он положил на стол мешочек с деньгами. Женщина насмешливо скривила губы. — Еще у меня есть два перстня, — он с удовольствием наблюдал, как меняется выражение ее лица. — Они стоят семьсот пятьдесят — восемьсот, но учитывая, что для их продажи тебе придется ехать в Хаббон, а ювелиры там наверняка тебя облапошат, положим тысячу за оба, — он положил перед ней перстни с рубином и сапфиром. — И на полторы тысячи вексель, — Елиад положил бумагу, которую написал тайком от Дафана. Ни к чему ему знать подробности сделки. — Вексель, который оплатит любой эйман, да вообще любой купец оплатит. Вот хоть к тому же Ежу придешь через месяц, когда он вернется сюда. Ты же знаешь наши векселя. Их очень любят, потому что проценты хорошие, — он уговаривал, так как женщина, наполнилась враждебностью, опустила голову. — Ну, нет у меня сразу три тысячи. Хочешь, еще на пятьсот вексель напишу, чтобы ты уже совсем спокойна была?

— В чем подвох? — Дарихан стремительно протрезвела.

— Ты о чем?

— Ты мне тут расклад даешь больше чем на три тысячи и еще приплатить готов. В чем подвох? Золото фальшивое? Вексель неправильно составлен? Меня арестуют за кражу драгоценностей, когда я пойду их продавать? В чем подвох?

— Да все нормально. Хочешь, завтра проверишь у кого-нибудь в Хаббоне. Я тебя отвезу. Потом отдашь записи.

Дарихан выскочила из комнаты, через несколько мгновений вернулась, бросила перед ним тоненькую истрепанную книжицу — не так уж далеко она была спрятана.

— Вот. Забирай. Забирай-забирай, — она решительно сунул ему в руки записки. — Держишь крепко? Золото тоже забирай. Все забирай. Только не ври! Ты трахал старуху, хотя не собирался ее обмануть? Ты получил все, что хотел, теперь скажи мне правду.

Когда Елиад понял, что ее беспокоит, он не выдержал и рассмеялся. Положив на стол записки, подхватил ее на руки и отнес на кровать, не взирая на то, что она стучала по нему кулачками. Там быстро подавил ее сопротивление.

— Милая, — вкрадчиво пояснил он. — Я достаточно богат, чтобы спать лишь с теми женщинами, которые мне нравятся. Что ты на себя наговариваешь? Ну, какая ты старуха? Всего-то года на два меня старше, — он намеренно скинул четыре года. — Ты на себя в зеркало давно смотрела? Смотри, какая ты красавица, — Корсак ласкал ее, откровенно любуясь. — Посмотри, какая ты, Ханна…

Она вздрогнула, когда Елиад впервые назвал ее по имени. Вскоре появились более весомые, чем слова, доказательства того, что она желанна и красива в его глазах, и было не до разговоров.

Немного отдышавшись, она прижалась щекой к его груди и прошептала:

— Лид… — и он тоже вздрогнул. — Что? — тут же приподнялась женщина. Корсак отмахнулся, но Дарихан уже догадалась. — Жена тоже называет тебя Лидом, да?

— Да, — подтвердил он.

— Бывают же совпадения, — женщина снова улеглась. — А ты назвал меня как Шишла — Ханна. А какая она, твоя жена? Расскажи, — она задумчиво поглаживала его грудь.

— Э-э-э… — затянул, как обычно, Елиад. — Видишь ли, милая… Я не люблю обсуждать с мужчинами свои отношения с женщинами. И не люблю обсуждать с женщинами свою жену. Только не обижайся.

— Ладно, — легко согласилась она. — А Шишле нравилось рассказывать о жене. Мне кажется, он очень любил ее и скучал. Но хотел помочь эйманам избавиться от Охотника, а там, где вы живете, это невозможно. Поэтому он и прятался здесь. И всю жизнь проводил эксперименты. Из девяти лет, что я с ним прожила, я видела его трезвым очень мало. Конечно, он меня не обижал, как другие пьяницы, но моя жизнь с мужем мало отличалась от теперешней, вдовьей. Разве что жила в городе и кушала чуть лучше.

— А зачем ты нас раздела? — задал Корсак мучивший его вопрос, когда она заговорила о муже.

— Шишла очень просил не отдавать тетрадь Охотнику.

— И сказал, как его отличить? — поразился Елиад. — И как же?

— У него на груди нет рисунка. Вернее, другой рисунок. Там где у вас татуировка, у него темно-синий круг.

— Что? — женщина не переставала удивлять Елиада. — Откуда он узнал?

— Он же всю жизнь собирал сведения. Много чего узнал. Этим записям для вас цены нет. А вот скажи все-таки, — она заглянула ему в глаза, — зачем тебе это нужно?

— Что именно? — уточнил он, расплываясь в улыбке.

— Вот ведь смешливый, — сварливо посетовала Дарихан. — Вот это: проводить ночь со мной. Ну, ладно, я тебе понравилась, но ты бы и получше мог найти. Сколько у нас молодых да красивых. Кто бы отказал тебе? Так зачем тебе я понадобилась, можешь сказать?

— Могу, да ты ведь не поверишь, — он улыбнулся шире.

— Ты скажи, а я подумаю, верить или нет.

Елиад ласково провел рукой по волосам, потом погладил лицо, шею, грудь, изгиб талии, тихо и медленно рассказывая. И впервые за этот вечер был серьезным и чуть усталым.

— Жалко мне таких, как ты. Всех баб жалко, ты представляешь. Жалко вдов молодых, одиноких, — в голове у него мелькнуло, что вдов после войны еще больше станет, и он тяжело вздохнул. — Жалко замужних, у которых мужья пьяницы или моты, — продолжил он, — которых мужья, отцы, братья колотят. Жалко тех, кто рожает каждый год и не помнит, когда в последний раз всю ночь спали. Жалко тех, кто не может родить, у кого дети погибли, — глаза Дарихан блеснули. — Жалко тех, кто слова доброго от мужа не слышит, а лишь окрики. Тех, кого за бесплатных рабынь считают. Кто не знает, как хорошо может быть женщине в постели. Если бы я мог, я бы всех к себе забрал. Поселил бы на острове каком-нибудь, чтобы ни в чем они нужды не знали. Чтобы ели вдосталь и растолстеть не боялись, чтобы платья меняли по пять раз на дню и украшениями играли как камешками простыми… Если бы я мог, всех бы осчастливил. Не могу, — он виновато пожал плечами.

— Может, тогда стоит хотя бы одну счастливой сделать? Свою жену, например.

— А она счастлива, — заверил Корсак. — Честно. Все, что я мог ей дать — дал. И дальше будет также, — он помолчал, а затем произнес то, что она жаждала услышать. Они все этого ждали, когда провожали эймана Елиада. — Если я буду в этих краях, можно еще к тебе зайду?

Глаза ее вспыхнули, как звезды. "Как же легко вас обрадовать…"

— Можно, — с готовностью разрешила она. — Я буду ждать.

— Нет, ты не жди, — возразил он. — Ты только знай, что если я буду рядом, — мимо твоего дома не пройду. А если не пришел, значит, не мог, далеко был.

— Хорошо, — лицо ее сияло блаженством.

И он снова поцеловал ее. Сначала легко, а после более настойчиво.

…Когда Дарихан разомлела и уснула, Корсак осторожно отодвинулся. Убедившись, что женщина не проснулась, поднялся. Дрова в камине уже догорали, он подбросил туда еще, чтобы комната до утра не выстыла, а то еще проснется. После этого неслышно собрал вещи, взял масляную лампу и вышел в коридор.

25 ухгустуса, Жанхот.

Для обряда тетушка выделила самую большую спальню с желтыми обоями в мелкий цветочек. Обычно в ней спала Юмаана с мужем, поэтому кровать стояла такая огромная, что Илкер казалось, будто она попала на небольшой остров. Когда часы пробили восемь утра, девушка уже не спала. Она вообще провела беспокойную ночь: сильно волновалась. Судорожно вцепившись в простынь, ждала, когда войдет служанка с завтраком. Жрица вчера несколько раз расписала ей день по минутам, поэтому она знала все, что сейчас произойдет, но сердце буквально пустилось вскачь. Служанка вошла с последним ударом. Возможно, последнюю четверть часа она караулила под дверью.

— Доброе утро, госпожа.

— Доброе утро, Фирца, — еле слышно откликнулась девушка.

Пожилая служанка принялась зажигать свечи, расставленные по комнате: на подоконнике, на камине, на комоде, даже на полу. Стало светло как днем, хотя Илкер предпочла бы полумрак, но так распорядилась жрица храма Невест. Фирца вышла и тут же вернулась с подносом — завтрак. И опять же, если бы от Илкер что-то зависело, она бы ничего не ела, но служанка стояла рядом, ожидая, когда можно будет унести остатки пищи. Она ни за что не уйдет, пока девушка не положит в рот хоть что-нибудь. Илкер, торопливо прожевала малюсенький бутерброд с тонкой пластинкой мяса, убедившись, что этого недостаточно, — служанка по-прежнему строго взирала на нее — съела еще пару тортинок и взяла кубок. Ей подали вино, приготовленное по рецепту той же жрицы. Напиток имел странный привкус. Еще вчера Илкер строго предупредили, что вино она должна выпить все.

С завтраком было покончено. Фирца отнесла поднос, двое слуг внесли в комнату огромную деревянную бадью с водой. Внутри ее выстелили белой тканью. От воды поднимался парок. Мужчины покинули спальню, но теперь вместе со Фирцей зашла Юмаана и жрица. Первая встала в сторонке, на случай, если хозяйке понадобится помощь, последняя должна проследить, чтобы все прошло правильно.

Юмаана подошла к постели.

— Вставай, моя деточка, — ласково позвала она. По настоящему, к ней должна была обратиться мама.

Илкер послушно встала, подошла к бадье, тетя сняла с нее рубашку и помогла залезть в воду. Затем ласково вымыла девушку. Почти как мама. Вчера Илкер предполагала, что будет ужасно стесняться. Но, кажется, вино, которое ей подали, было необычным во всех отношениях. Она чувствовала какую-то легкость и даже азарт, хотелось, чтобы уже скорее закончилась та часть обряда, которая дома, и она пошла в храм. После того как королева обмолвилась о том, что невеста принца непременно должна пройти храм Невест, девушка прочитала все, что смогла найти об обряде, поэтому знала даже то, о чем жрица вчера не упомянула. Например, что раньше на купании присутствовал еще и жених.

Едва Илкер вспомнила об этом, как померещилось, что Ялмари здесь и так же, как всегда, смотрит серьезно из дальнего угла. Девушка невольно обернулась и поймала одобрительный взгляд жрицы. Молодая женщина с распущенными гладкими волосами, покрытыми льняным платком, в льняном платье старомодного покроя стояла недвижимо у стены, держа белую одежду Илкер.

Купание закончилось. Тетушка помогла вытереться Илкер, потом тщательно просушила волосы. Снова надели нижнюю рубашку. Только после этого подошла жрица и облачила невесту в льняное платье, похожее на то, что носила она: облегающее грудь и мягкими складками падающее ниже. Платье закрывало и руки, и горло. Жрица тщательно застегнула его. Раньше ее бы отправили по улице в одной рубашке. Другие нравы тогда были. Волосы Илкер уложили в большую тонкую сетку: теперь ветер не растреплет пряди, но всем будет казаться, что волосы распущены. Жрица взяла ее ладонь и повела из дома. Предстояло самое трудное.

Двери дома распахнулись, и жрица вывела ее на улицу. Там девушку окружили другие женщины из храма, так что народ, выглядывающий из-за спин "волков", из окон, и даже с крыши наблюдавших за процессией, почти не видел невесту. Илкер окинула взглядом людей: уж тут-то Ялмари точно должен быть, но выискивать его в толпе было некогда. Она босыми ногами шагнула на мостовую, усыпанную по случаю праздника лепестками цветов и под заунывную песню, которую затянули жрицы, направилась к храму.

По легенде храм Невест существовал уже около трех тысяч лет. Его изредка подновляли, но никогда не перестраивали. Когда Истинная церковь стала главенствовать в Энгарне, она попыталась закрыть храм, но безуспешно. Священники смогли лишь сделать более благопристойными обряды, проходившие у всех на виду: например, одеть невесту. Но то, что происходило в храме, не менялось. Служили там потомственные жрицы. Говорят, раньше они не выходили замуж, и никто не знал отца их дочерей, даже жрицы. Но сейчас все изменилось. Жрицы в храме менялись каждый месяц: одиннадцать месяцев в году они жили с мужьями в собственном доме, а один — в храме. Верховная жрица храм не покидала, но на этот пост избиралась вдова. Дочерей жрицы приводили для служения после их свадьбы. Часто они узнавали о том, что происходит в храме, после того как над ними тоже проводили обряд.

Невеста проводила в храме сутки, поэтому жрицы принимали триста шестьдесят невест в год, и, если не считать дочерей жриц, это были знатные или богатые невесты. Такие торжественные процессии, как сегодня, устаивались редко. Только если дворяне подавали особое прошение королеве. Обычно невесту привозили в карете, и она шла босиком лишь последний лавг до храма. Но свадьба принца — совсем другое дело. Илкер пройдет путь от собственного дома до храма — почти десять лавгов.

Вино еще туманило сознание, и девушка плохо слышала и пение, и крики толпы. И вдруг почудилось, что она идет не в храм Невест, а в храм Судьбы: простоволосая и босая, в нижней рубашке. И под ногами холодный камень незнакомого города, а ноги хлещет ледяная поземка.

Илкер задрожала. Но вот нога коснулась первой ступени, и она успокоилась: храм Судьбы намного больше, а расположен ниже — к нему не ведет такая длинная лестница. А главное, на крыше храма Невест нет дракона.

В окружении жриц девушка поднялась вверх, миновала колонны. Двери были гостеприимно распахнуты. Внутри, на красивой бордовой дорожке, вышитой по краям золотом, ждала ее верховная жрица. В холе горело множество факелов, и Илкер, быстро оглянувшись, заметила, что каменные колонны были и внутри здания, но, в отличие от внешних, в свете факелов искрились. Пол покрыли древними изразцами: на каждой плитке изображение феи с крыльями в легкой тунике на фоне зеленой листвы. Когда процессия вошла под своды храма, жрицы перестали петь, двери закрыли, отрезая Илкер от шумного города.

— Добро пожаловать, Илкер, — голос у седой женщины мягкий. Может быть, это от вина ей все нравится? Женщина улыбнулась. — До следующего утра ты наша гостья. И я хочу, чтобы ты усвоила несколько правил. Здесь можно задавать вопросы. Можно говорить, что ты чувствуешь: когда ты захочешь есть, пить или спать — скажи, и будет так, как ты хочешь. Если что-то тебе не нравится — ты можешь не делать этого. Можно заходить в любую комнату храма, но только в сопровождении жрицы. Запрета у нас два: нельзя отказываться от напитков, которые тебе предлагают. Нельзя покидать храм до следующего утра. Хорошо, Илкер?

— Да, госпожа, — кротко ответила девушка. Этому ее научили вчера: верховную жрицу называть госпожой.

— Ты хочешь сначала провести обряд?

— Да, госпожа, — об обряде тоже рассказала жрица: что будут делать, как и для чего. Рассказала, почему лучше сначала провести обряд: чтобы к завтрашнему утру все немного зажило, и она могла красиво спуститься по ступеням храма.

— Иди за мной, Илкер.

Девушка последовала за жрицей по лестнице, затем светлыми коридорами — повсюду горели факелы — в небольшую комнату, с высоким жестким ложем: туда она тоже поднялась по ступеням. Но прежде чем Илкер легла, жрица подала ей кубок — то от чего нельзя отказываться. Девушка добросовестно выпила его, и теперь вкус уже не показался странным. Но под действием напитка дальнейшего она почти не помнила, как будто происходящее ей приснилось. Комнаты и жрицы расплывались и таяли, а слова врезались в память, словно их высекали резцом на камне.

— Храм Невест — это благословение девушки, — вещала жрица, — чтобы боль не омрачала ни одной ее ночи с мужем. Храм Невест — это проклятие девушки, если она не сохранила честь до свадьбы. Ты, Илкер, благословенна.

Она уже в другой комнате, полулежит на подушках, с бокалом в руках, а жрица продолжает наставлять:

— В отношении женщины с мужем, есть три периода, — так приятно слушать этот голос. — Первый, когда она должна позволить делать мужу все, что он захочет. Не позволяй лишь причинять тебе боль. Если это произойдет — скажи его родителям. Если же он по-прежнему причиняет тебе боль — скажи другим людям, которые могут повлиять на него, — тут в словах жрицы звучит сомнение. Кто повлияет на принца, если он окажется жестоким? Никто. Но на этот счет жрица может не волноваться. — Во второй период женщина должна отвечать на ласки мужа. Если не знаешь, что делать, — делай то же, что и он. На каждый его поцелуй отвечай поцелуем. На каждое прикосновение ответь прикосновением. Этого будет достаточно. Третий период приходит, когда страсть твоего мужа утихнет. Тогда ты первая должна проявить инициативу и ласкать его, как он ласкал тебя в первые годы после свадьбы…

Жрица говорит и говорит. Илкер запоминает. И опять на ум приходит, что если бы не вино, вряд ли бы она была так спокойна. И, возможно, уже завтра, когда она покинет храм Невест, она будет краснеть при воспоминании об этих наставлениях, но сегодня она впитывает все, благосклонно кивая, и всем сердцем соглашается, что храм Невест — очень нужен. Хорошо, что Эль-Элион сохранил его.

Для Ялмари освободили особое место, чтобы простолюдины не тревожили принца. Сегодня он мало отличался от них, потому что снова был в обычном наряде "лесника". Это вчера вечером на балу, посвященном помолвке, пришлось вырядиться в торжественный колет и широкие штаны, завязывающиеся под коленом небольшим бантом. Несколько часов, проведенных в толпе придворных, скрашивало лишь присутствие Илкер. Он не мог налюбоваться невестой, которой сделали замысловатую прическу по случаю праздника. Она вела себя поистине с королевским достоинством среди шумной знати и смущалась от пристального взгляда Ялмари. От этого сладко щемило в груди и хотелось украсть ее прямо с этого бала и увезти куда-нибудь далеко, но… "Еще целая неделя!" — срок, который казался вечностью, и уж совершенно точно длинней, чем два предыдущих месяца.

Илкер, выйдя из дома, быстро обвела взглядом толпу — наверняка искала его, а потом, под заунывное пение жриц направилась к храму Невест. Он чуть тронул бока лошади и поехал следом. Невесту забирают от него на целые сутки. По правилам он не должен видеть ее всю неделю до свадьбы, но исполнить это повеление было выше его сил, тем более, что после свадьбы вряд ли у них будет возможность провести вместе хотя бы две недели. Что ни говори, а время для свадьбы действительно не очень удачное, а жители западной части Энгарна вообще могут неправильно понять этот праздник, но… Если бы ему не позволили жениться на Илкер открыто, он бы по примеру Полада обвенчался бы с девушкой тайно. Ждать дольше он не мог.

Он следовал за процессией в отдалении, неотрывно глядя на любимую, не обращая внимания, на осуждающие взгляды: народу не нравилось, что даже по случаю праздника он не удосужился переодеться. Пусть думают, что хотят, все равно в Энгарне он долго не задержится. Как только угроза войны исчезнет (он надеялся, что до войны дело не дойдет), он уедет с Илкер туда, куда она выберет, хоть в джунгли Галдая. Или останется, если она захочет остаться. Но сколько он узнал девушку, от путешествий она не откажется.

Когда Илкер поднималась по ступеням храма, что-то знакомое почудилось в этом, а в следующий миг перед глазами вспыхнуло давнее видение: он в незнакомом городе с лордом Соротом, князем оборотней Балором и… да, там была Бисера, но тогда он не знал, кто эта женщина в кожаных доспехах. Илкер заходит в странный храм с драконом на крыше, и он знает, что если девушка войдет туда, он никогда ее не увидит. Никогда.

Ялмари еле сдержал себя, чтобы не пришпорить лошадь. Хотелось, разогнав жриц, остановить Илкер, не позволить ей войти в храм. Но он тряхнул головой: "Что это со мной? Я в Жанхоте. Это храм Невест. Еще ни разу там никто не умер…"

Двери за девушкой закрылись. Толпа начала расходиться. Он тоже поехал во дворец. Сутки без невесты надо было как-то убить, и он решил встретиться с Поладом. Несмотря на предсвадебные хлопоты, вряд ли Илкер забыла о Тагире Свальде, а он обещал походатайствовать об энгарнском поэте.

Полад, как он и ожидалось, работал в Большом кабинете. Свет лился в шесть огромных окон, расцвечивая пеструю эмаль. В глазах рябило. Ялмари опустился в кресло, закинул ногу на ногу.

— У тебя голова тут не болит? — поинтересовался он.

— Привык, — небрежно отмахнулся Полад. — А ты, я вижу, и на праздник не переоделся?

— Тебе что-то не нравится?

— Ты же знаешь закон стаи. Официально ты принадлежишь к стае дворян Энгарна. И возглавляешь ее, пока твоя сестра не вышла замуж и стаю не возглавил ее муж. Не надо так сильно противопоставлять себя другим.

— Скорей бы Лин вышла замуж! — патетически воскликнул Ялмари.

— Что-то Сорот исчез после вашей поездки, — тут же подхватил Мардан. — Не знаешь, почему?

— Знаю, — спокойно заявил Ялмари, вспоминая последний разговор с лордом. — Я сказал, что если еще раз увижу его возле Лин, — убью. Рад, что он воспринял мои слова серьезно.

— Хе-хе, — деланно посмеялся Полад. — Даже не буду спрашивать, чем он тебя так допек. Он и тут начудил достаточно, но что обидно, с точки зрения закона он чист, так что отправить его в тюрьму я не могу. Если быть точным, отправить в тюрьму можно кого угодно, но в данном случае это требует не одного дня подготовки.

— А как насчет Свальда? — поинтересовался принц. — Сколько ты готовился к его аресту?

Полад ответил не сразу, изучающе рассматривая Ялмари.

— Откуда такой интерес к поклоннику твоей невесты? — спросил он наконец.

— Мардан, в этой стране есть что-то, о чем ты не знаешь? — поразился принц.

— Есть, — заверил телохранитель королевы. — Но я стараюсь тайны вокруг королевской семьи свести к минимуму. Итак, твоя невеста рассказала о том, что ее связывало с опальным поэтом?

— Конечно.

— И просила походатайствовать о Свальде?

— Это была моя инициатива, — запротестовал Ялмари. — Хотел узнать, насколько там все плохо.

— Хуже не придумаешь, — доложил Полад. — Я несколько месяцев искал автора стишков, порочащих королеву, ее детей и… меня. В конце концов арестовал двух подозреваемых, но Свальд почти сразу признался, что писал он. Имя заказчика не называет, говорит, что это была его собственная идея. Борец за справедливость, чтоб ему шереш яйца оторвал! — таких крепких выражений Полад еще ни разу не употреблял. Видимо, поэт доставил ему немало хлопот. — Я его, конечно, выпущу, — сообщил он после паузы. — Но для того, чтобы он вскоре скончался от неизвестной и скоротечной болезни. Надеюсь, ты меня понимаешь. Когда на пороге война, я не могу оставить без внимания мятежника. Да еще такого талантливого. А второй подозреваемый, оказавшийся невиновным, — маэстро Фирам — получит пенсион и приглашение ко двору. Этот талант мы будем холить и лелеять.

— Мардан, — Ялмари подождал, пока отец успокоится. — Может, стоит побеседовать со Свальдом? — мягко предложил он. — Тоже попробовать купить его расположение. К тому же, кажется, он может найти эйманов…

— Эйманы нам сейчас ни к чему, — отрезал Полад. — Сейчас на первом месте храм Судьбы, чтобы избавиться от духов гор и обезопасить тебя. Остальные проблемы будем решать по мере поступления. И давай закончим этот неприятный разговор. Я ничего не делаю по собственной прихоти. Если я определил, что Свальд должен умереть, значит, на это есть веские причины.

Ялмари не собирался так просто сдаваться, но произнести очередной аргумент не успел — в комнату ворвалась принцесса.

— Прекрасно! — воскликнула она, взглянув на брата и отца. — Те, кто мне нужен, — щеки Лин разрумянились от гнева. — Если завтра Герард не вернется во дворец, я убегу к нему. Так и знайте! — она собралась выскочить из кабинета, но Ялмари преградил ей дорогу.

— Лин, подожди. Извини, что не зашел сам, мне надо было тебе объяснить…

— Что объяснить? — принцесса отшатнулась. — Что Герард не идеален? Так вот, что я вам скажу, — она понизила голос и теперь буквально шипела, — кроме таких, как вы, — глаза ее сверкнули, — есть еще нормальные люди со своими слабостями. Не святые! И не надо их сразу записывать во враги. Я не позволю.

Полад стиснул зубы. Ялмари нахмурился — сестра явно намекала, что отец и брат — оборотни, а потому людей понять не могут.

— Лин… — произнес принц сурово, но девушка ничего не желала слушать.

— До завтра! — она выскочила из кабинета, хлопнув дверью.

Полад поднялся, громыхнув креслом. Отошел к окну.

— Так и знал, что этим закончится! Кажется, его я тоже отравлю.

Ялмари глубоко вздохнул, успокаиваясь.

— Не горячись.

— Да ты сам-то! — повернулся отец.

— Честное слово, Мардан. Если ты не хочешь, чтобы она нас возненавидела, надо менять тактику.

— Что ты предлагаешь на этот раз? Твое предложение разнообразить выбор женихов не сработало. Она в их сторону и не взглянула. А если честно, и они не очень-то ею заинтересовались. Потому что я подобрал порядочных, для которых титул значение не имеет! — отец был в ярости, а из этого следовало, что у лорда Сорота намерения далеко не такие чистые, как у кандидатов телохранителя.

— В любом случае сейчас мы должны вести себя так, чтобы она поверила: мы ей не враги, а союзники. Иначе будет только хуже. Наломали мы с тобой дров, — покачал головой принц. — Вспыльчивые очень.

— Ты Сорота выгнал — ты и возвращай. А я подумаю, как от него избавиться более тонко, — распорядился Полад.

— Мардан… — неуверенно начал Ялмари.

— Все. Извини, у меня дела.

Ялмари вышел, решив для себя, что не будет возвращать Сорота, пока не помирится с сестрой.

25 ухгустуса, Чарпад (пустыня, окружающая Ногалу)

Ночь Загфуран провел в Римнон-Фареце, приходя в себя после общения с отхи. Но когда сознание немного прояснилось, он еще раз прокрутил в голове беседу с Еситой. Песчаный монастырь — он ведь слышал о нем. Правда, почти на всей Гоште считалось, что монастырь — лишь легенда. Но вот в Ногале были уверены, что это не так. А между тем Песчаный монастырь считался местом, в котором, можно узнать все, что тебя интересует, найти ответ на любой, самый загадочный вопрос. Так значит, ему надо срочно туда. Там-то наверняка знают, как исцелиться от вампиризма. Заодно посмотрит на таинственную монахиню и попытается понять, какое она имеет отношение к предстоящей войне. "Что-то там отхи про полотно плела… Я не очень был в состоянии разобрать", — поморщился маг.

Он нуждался в крови, чтобы восстановить силы. И хотя опасался охотиться в Ногале — Есита знала, кто он, — поймал одного бинея на окраине. В пустыне он, не обращая внимания на солнце, взлетел выше, чтобы разглядеть замеченную раньше темную точку, а затем полетел к ней.

Путь он проделал долгий. Он изнывал под палящим солнцем, но не отступил. С каждым лавгом он яснее различал строение монастыря, который скорее походил на крепость, прилепившуюся к скале. Светло-коричневые стены с прямоугольными зубцами чуть поблескивали на солнце, будто их действительно сделали из песка. Чуть возвышались у врат круглые башни — строгие, без украшений. Деревянные, обитые металлом полукруглые ворота казались маленькими для столь большого замка: туда бы с трудом проехала карета. Издалека минарс не видел, охраняет ли кто-нибудь монастырь, но он заметил множество узких бойниц. Одна башня возвышалась над стенами, словно тонкая игла. Другие строения он разглядеть не мог.

Загфуран начал спускаться: приблизиться к монастырю лучше пешком, а не на крыльях вампира. Но до того как его ноги коснулись земли, точно горячий поток воздуха ударил в грудь. Он потерял ориентацию и кувырком рухнул на землю так, что из легких вышибло воздух. Несколько мгновений он открывал рот, будто выброшенная на берег рыба. Когда дыхание восстановилось, а сознание немного прояснилось, он с трудом поднялся. "Что за странные воздушные потоки здесь?" — поразился маг. Обратился в человека, затем снял с пояса суму, в которую сложил одежду. Накинул лишь плащ: в такую жару, чем меньше одежды, тем лучше. Сделал шаг в направлении монастыря. Другой.

На этот раз он приготовился к порыву ветра, но устоять не смог: толчок горячего воздуха вновь швырнул его на песок. На этот раз ушибы были не так сильны — в первый раз он упал с высоты.

"Что за проделки шереша?" — недоумевал минарс. Воздух вокруг замер, без малейшего намека на ветер. "Может, это вовсе не природное явление, а магия?"

Он пошел вперед еще медленней. Загфуран уже заметил невидимую черту, за которую ему не позволяли переходить. Приблизившись к ней, он выставил перед собой невидимый щит, чтобы отразить магический удар.

Но ничего не вышло: "щит" вмиг разлетелся на куски, а его отбросило назад. "Итак, меня не пускают, — маг посидел на песке. — Кто? И почему?" Песчаный монастырь заинтриговал еще больше.

Минарс встал у границы и "прощупал" замок так же, как делал это раньше с замком фей. Если в Песчаном монастыре есть маг, Загфуран его почует.

Сначала минарс никого не "увидел". Но поскольку кто-то препятствовал ему войти в монастырь и даже приблизиться к нему, он искал тщательней и вскоре уловил слабый "след". Песчаного цвета коридоры, почти пустые кельи: в каждой только стол, стул, кровать да умывальник. Подобное прощупывание не позволяло рассмотреть людей, поэтому монастырь казался вымершим царством, по которому недавно прошел маг. Вот на каменном полу остался след серебристой пыли. А вот пыль еще висит в воздухе — маг только что свернул в этот коридор. Минарс "устремился" за ним, но и там различил лишь легкую, искрящуюся в свете факелов пыль. Они словно играли в догонялки, но маг в монастыре двигался чуть быстрее, и Загфуран так и не смог увидеть его…

Он повернул еще в один коридор, зашел в келью… Кто-то схватил его за одежду и выдернул из монастыря так быстро, что мир вокруг на мгновение превратился в разноцветные полосы: очертания предметов расплывались. От скорости его затошнило, но движение прекратилось: невидимая рука швырнула его на стол, размером с комнату, и пальцем прижала к поверхности. Он чувствовал этот огромный незримый палец на груди: надавит чуть сильнее и его расплющит.

— Ты кто такой? — слова не прогремели с неба, они будто прозвучал в голове минарса, и еще ему показалось, он увидел черные глаза. Если немного напрячься, он рассмотрит и лицо, и тогда, возможно, его миссия на Гоште будет окончена. Потому что лишь одно существо на Гоште могло сопротивляться магии Загфурана и превосходить его в этой магии один на один и без применения усыпляющего газа, как это сделала отхи: управитель Гошты — Золотой Эрвин. Если минарс запомнит его внешность…

И стол, и рука, и голос исчезли так же быстро, как появились. Маг лежал у Аваримских гор, а в душе поднималось радостное возбуждение: да, он не узнал того, что ему нужно, не добился от Ногалы союзнического договора, не попал в Песчаный монастырь… Но он встретился с Эрвином. И Управитель испугался! Он испугался настолько, что не убил его. Теперь его переполняла уверенность: он непременно победит. Если не найдет то, что ему нужно в Энгарне, то вернется к монастырю и попробует выманить Эрвина оттуда. Главное — Управитель за Гоштой наблюдает и его можно заставить себя проявить, чтобы Храм Света смог его захватить. Загфуран непременно его выманит!

Эти мысли придали сил. Загфуран встал. "Теперь в Лейн. А когда отдохну, встречусь в Девиром Тештером. Настало время определить, на чьей он стороне: на стороне Света или на стороне тьмы".

26 ухгустуса, Щев, Гучин

Покинув спальню, Корсак еще немного постоял в коридоре, прислушиваясь. Женщина безмятежно спала. Ноги заледенели, но он не хотел одеваться рядом с ней: еще разбудит ненароком. Толкнув соседнюю дверь и убедившись, что в комнате тоже есть стул и стол, быстро надел все вплоть до плаща, чтобы не замерзнуть до утра. Сделал в уме заметочку: прислать ей побольше дров. "Зима все-таки скоро. А вообще переехать бы ей на Герел. С тремя тысячами золотых она бы и там трактир открыла. И тепло, и я рядом, помогу если что. Глядишь, и мужа хорошего найдет. Надо бы утром предложить ей… Хотя там ведь война скоро. Ладно, посмотрим…"

Эту комнату Дарихан использовала в качестве кабинета. Здесь стояла чернильница, лежало несколько листов бумаги. Скорее всего, и записи мужа она прятала в этой комнате. Елиад сел за стол и открыл книжечку загадочного эймана. Открыл с конца, чтобы убедиться, что ни Шишла, ни Дарихан не соврали: там есть рецепт нужного им напитка. Рецепт был последним, что записал Шишла. Корсак прочел его дважды. Две травы из семи, входящие в состав в самых больших пропорциях, использовались довольно часто. Цефанию не знали разве что в совсем захудалых деревнях Энгарна. Она в любом виде: в настойке, высушенная, если бросить в костер и вдохнуть дым, в виде чая — оказывала сильное одурманивающее действие. Человек видел дворцы Эль-Элиона и часто не желал возвращаться обратно на Гошту после подобных откровений. Зааван имел противоположное действие: прояснял сознание, помогал мыслить быстро и четко, отбивал желание спать. Злоупотреблять им тоже было нельзя, но иногда эйманы нуждались в нем. Несмотря на то, что доли порошков были прописаны до геры*, рецепт показался Елиаду

*гера — мера веса, соответствующая примерно одному грамму.

сомнительным. Он перелистал записи, чтобы найти объяснение: почему именно эти два порошка? Ведь с чего-то же Шишла решил, что они помогут…

Страницы были заполнены корявым, но разборчивым подчерком. Шишла писал для себя. О том, что тетрадь можно продать кому-нибудь из эйманов, он подумал гораздо позже. Чиж собирал обрывочные заметки об эйманах, записывал вопросы, которые его интересовали, факты, которые он находил. Иногда записи противоречили друг другу: Шишла считал, что нашел ответ, но еще через несколько страниц опровергал собственные изыскания. Корсак искал то, что касалось напитка, и примерно через четверть часа нашел.

"Я смог пережить Обряд. Запрет на меня не подействовал, я на верном пути. Не знаю, как эти дни пережила Ханна — я был беспробудно пьян, а когда приходил в себя, вливал в себя новую порцию граппы*. Но главное — я на верном пути. Если эйман не

*Граппа — виноградный алкогольный напиток, по крепости сравнимый с водкой.

приходит в себя: Охотник не имеет над ним власти".

"Ничего себе, "верный путь", — присвистнул Корсак. — Бедная Дарихан". Тут же вспомнил о Ястребе — пропавшем сыне Каракара. Помнится, Охотник утверждал, что он жив, что Халвард чувствует его эйма, но не чувствует Шелу. "Может, с ним что-то подобное? Хотя парень никогда спиртным не увлекался. Да и столько дней быть пьяным… Нет, тут что-то иное", — он продолжил чтение.

Он перелистнул несколько страниц. Нашел другую запись:

"Перепробовал три одурманивающих средства. Действие примерно одинаковое: Охотник меня не видит, но и я не вижу эйма. А если учесть, что и себя почти не контролирую, то ни человеком, ни эйманом меня считать нельзя. Какое-то пьяное животное. Боюсь обидеть Ханну в это в этом состоянии, но она уверяет, что я веду себя смирно".

Елиад начал понимать, в чем секрет рецепта Шишлы, но подтвердил предположения когда нашел следующую заметку:

"Порошок заавана помог, в голове стоял туман, но кое-что я соображал и смог призвать эйма к себе. Следует найти правильную пропорцию, чтобы лучше управлять эймом. Возможно, скоро я найду способ, чтобы эйманы не зависели от Охотника и не подчинялись его запретам".

— Ты нашел, брат, — кивнул Елиад. — И если уж тебя нельзя за это поблагодарить, надо хоть вдове твоей помочь, как мы помогаем всем вдовам.

В слюдяное окно кто-то постучал. Елиад с удивлением повернулся туда: кто мог постучать в окно второго этажа? Тут же догадался, что это за странный гость. Аккуратно вытащил раму. На подоконнике сидел юнко, следя за ним черным глазом.

— Все следишь, Цовев? — подмигнул Корсак. — Ладно, поделюсь с тобой радостью. Мы же партнеры, — он сделал приглашающий жест, и юнко влетел в комнату. Попрыгал по столу, рассматривая книжицу. — Вряд ли ты что-то разглядишь, — по собственному опыту он знал, что читать глазами эйма очень сложно, зрение животных предназначено для другого. — Но скажу, что наш Шишла был настоящим ученым и последние девять лет проводил на себе эксперименты, чтобы найти препарат, принимая который, эйман стал бы невидим для Охотника, но по-прежнему управлял эймом. И такое средство он нашел. То, что нам нужно. Пока кто-нибудь будет отвлекать Охотника, эймы могут напасть на него, сорвать амулет. В общем, посмотришь, — он взял чистый лист и, обмакнув перо в чернила, быстро набросал рецепт, после чего свернул его трубочкой и привязал к лапке птицы. — Подробности расскажу при встрече, но это должно помочь.

Юнко еще раз взглянул на Елиада и вылетел в окно.

— Вот и славно, — рассмеялся эйман. — Может, хоть дня два следить не будешь. А то казалось, будто я под надзором.

Он снова сел за стол. Раму вставлять не спешил: все равно в комнате почти также холодно, как за окном. Перелистал записи. Наткнулся на одну фразу и уже не смог оторваться.

"Это не правда, что без благословения Охотника у эймана не может быть детей. После того как Ханна забеременела, я побывал на Гереле и встретился с несколькими любовницами эйманов, заходил к мадам Жалма. Они полностью подтвердили мои предположения: женщины беременеют от нас точно так же, как и от других мужчин. Если женщина, как девочки мадам Жалма, не избавляется вовремя от плода, то у нее рождается сын. Но ребенок редко доживает до пяти лет".

— Шереш! — Корсака бросило в пот, когда он вспомнил, как смеялся над вдовой в Сальмане, сообщившей ему о беременности. Он помог ей переехать в другой город, где не знали, как давно умер ее муж, купил ей небольшую квартирку и еще оставил денег, после чего ни разу к ней не возвращался.

Елиад провел ладонью по лицу. И ведь он еще поступил благородно. Были эйманы, которые бросали забеременевших любовниц без средств к существованию, полагая, что их обманывали. Что чувствовали эти женщины? "Придушил бы Охотника голыми руками. Почему не сказать, как есть? Зачем ему надо, чтобы эйманы не знали, о собственных детях, особенно если они умирают вскоре?"

Теперь он должен был съездить в Биргер, узнать, что с сыном. Еще одна забота на его голову. Он склонился над записями.

"У меня было подозрение, что Охотнику зачем-то нужны наши внебрачные дети. Поэтому и поддерживается легенда, что у эйманов дети рождаются только в благословленном браке. Я начал поиски, объехал множество городов и был разочарован и напуган. Некоторые из детей эйманов умирали, некоторых забирали монахи, считая их одержимыми. Одного я застал дома, с матерью, но в возрасте семи лет он был абсолютно невменяем и вел себя, скорее как животное, нежели как человек. Монахи не забрали его потому, что мать была любовницей местного графа, и он защищал эту женщину. Сначала я предположил, что Охотник все-таки делает что-то, чтобы наши дети рождались здоровыми. Ведь среди семей эйманов ни разу не рождались дети с такими нарушениями. Но потом пришел к выводу, что беда тут, скорее, в том, что дети росли без отцов. Рядом с теми мальчиками, которые родились в браке, отец находится рядом с рождения. Наши отцы помогали нам осознавать себя и контролировать эйма. Я точно также поступал со своими сыновьями. Воспитание эйманов до четырнадцати лет носит сдерживающий фактор. Мы не позволяем детям "заигрывать" с эймом. Мы делаем все, чтобы в теле человека был человек, а не животное. Но когда мы покидаем любовниц, думая, что они предали нас, женщина не знает, как обращаться с ребенком, и животное берет власть над ним. Я уверен, что с детьми Ханны все будет в порядке, потому что я буду рядом".

— Ты ошибся, — Елиад покачал головой. — А твои эксперименты ударили прежде всего по ней.

Чуть дальше он нашел записи, касающиеся первого сына Шишлы.

"Я ничего не могу сделать. Кажется, когда Охотник благословляет брак, все же действует какая-то магия. Мой сын меня не слышит, как я ни стараюсь. Он все больше напоминает животное. Но не кого-то из моего дома. Его эйм не птица, и я не понимаю, почему такое произошло. Он иногда начинает лаять и скулить, иногда мяукает, иногда мычит или издает рык, от которого вздрагивают даже соседи. Ханна напугана, я не знаю, чем ее утешить. Удивляюсь, что она любит его. Соседи нас боятся и ненавидят. Они наверняка нашлют на нас монахов".

Корсак посидел немного с закрытыми глазами. Он ничего не мог с собой поделать — представлял, что происходило или происходит с его сыном в Биргере. Ему должно быть около трех лет сейчас. Зачем Виена так его любила? Лучше бы она избавилась от ребенка до рождения, чем такая судьба.

На следующей странице он убедился, что и Шишла думал так же.

"Я отдал сына монахам. Ханна плакала и кидалась на пришедших, но я увел ее в другую комнату и не отпускал, пока монахи не ушли. Я знаю, что с ним не будут обращаться хорошо. Они будут изгонять из него бесов, пока он не умрет. Он проживет, может быть, месяц. Ему будет очень больно, я знаю. Но лучше так, чем жить в одном доме с агрессивным животным, которое однажды может убить тебя во сне. С каждым днем ему хуже. Ханна не простит меня, но я делаю это для ее блага. Я не могу убить его. Так пусть это сделают другие".

— Интересно, оценила ли она твою заботу.

Читать о том, как он позволил, чтобы Ханна родила еще одного сына, Елиад не смог и перелистнул еще несколько страниц.

"Я задался целью выяснить, откуда берется Охотник. То, как стал Охотником Халвард, — это единственный случай за всю историю эйманов. Никто и никогда не слышал ни о чем подобном. Я перечитал сведения, которые собирал, когда еще жил с Жансурет (странно, что я не могу называть ее Жана, как раньше, как будто потерял на это право). Старики рассказывали мне, что незадолго до смерти предыдущий Охотник ездил в Энгарн и вернулся оттуда с Фареем. Молодой мужчина дичился нас, но Охотника слушался беспрекословно. Он какое-то время жил в его доме, несколько раз они заходили в Ритуальный круг. Однажды Фарей появился с амулетом на груди, и мы подчинились ему. Он сообщил, что прежний Охотник умер. Если бы была возможность еще расспросить тех, кто знал молодого Фарея, может быть, я смог бы найти, откуда он пришел к нам, и узнать, почему Охотник выбрал именно его. Амулет совершенно точно имеет большую силу, поскольку едва Халвард надел его — получил силу Охотника. Но по всему видно, что уходящий Охотник должен передать молодому что-то большее. Поэтому нам так тяжело пришлось с Барсом, он обучался сам, методом проб и ошибок. Но если эйманам нельзя вернуть Лесничего, то хотелось бы освободиться и от этого проклятия. Освободиться от Охотника".

…Необычный шум привлек внимание Корсака. За окном что-то происходило, если бы он раньше не вынул раму, вряд ли бы услышал это. Быстро спрятав лампу под стол, чтобы ее свет не заметили во дворе, он выглянул в окно. Увиденное Корсаку очень не понравилось. Окно выходило на левую сторону дома. Прямо под ним к стене дома прилепился сарай. Чуть правее росло дерево, под которым поставили грубо сколоченный стол и скамью: наверно, когда-то тут летом обедали слуги. Ближе к забору, под деревьями, он заметил тени нескольких человек.

Елиад подхватил записи Шишлы и вернулся в спальню. Наклонившись, поцеловал Дарихан, чтобы она проснулась. Женщина ласково промурлыкала что-то и чуть приоткрыла веки, но, разглядев, что он одет и чем-то встревожен, тут же села на постели.

— Что случилось? — в глазах отразилось беспокойство.

— У тебя в доме есть деньги кроме тех, что принес я? — спросил он негромко. — Очень быстро: да или нет?

— Нет. Ну, если не считать несколько медяков…

— Значит, выследили меня, — убедился Елиад. — Слушай меня внимательно. Сиди в комнате, никуда не выходи. Поняла? Деньги пусть лежат на столе, записки держи при себе. Я надеюсь, что пришли за деньгами. Если услышишь, что в дом кто-то вошел, прячься. Деньги оставляй. Пусть забирают, главное, чтобы тебя не обидели. Поняла? Если что, я заплачу еще раз. Записи лучше спрячь. Я вернусь за ними завтра. Или отдашь Ежу. Поняла?

— Лид… — голос женщины задрожал, на глаза навернулись слезы. — Что происходит, Лид? Они тебя убьют?

— Ну, что ты! — рассмеялся он. — Меня так просто не возьмешь. Все будет хорошо, не волнуйся. Я уведу их подальше от дома. Главное запомни: из комнаты выйдешь, только если услышишь, что кто-то проник в дом. Если будет тихо, сиди здесь. Поняла?

— Лид, мне страшно…

— Не бойся, милая. Все…хватит… — он поцеловал ее. — Еще увидимся.

Корсак вернулся в соседнюю комнату. Лампу он погасил. Для того чтобы сбежать ему хватит света звезд и растущей луны. Чтобы увести грабителей до того, как они проникнут в дом, времени оставалось очень мало. Выглянув из окна, убедился, что разбойники по какой-то причине медлили. Корсак решил, что спустится вниз, привлечет внимание, а потом уйдет через главные ворота. Всего-то и надо: соскочить за сараем, чтобы его не загнали в угол. Осмотрев крышу строения, он побоялся прыгать на нее: еще проломится, побегает потом с переломанными ногами. Но если он повиснет на подоконнике, ноги будут в половине локтя* от крыши — это уже не страшно. Он прошел

*локоть — мера длины примерно равная 50 см.

по карнизу, стараясь не шуметь: привлекать внимание лучше на земле. Когда сарай оказался под ним, держась за подоконник, встал на колени на карниз, а затем и вовсе повис на кончиках пальцев. Прыгать в пустоту было нелегко, но он расцепил пальцы. Удача была на его стороне сегодня: крыша не хрустнула, но он замер, прижавшись к стене, чтобы убедиться: его мягкий прыжок не заметили разбойники. Быстро намотал плащ на руку, чтобы не мешал, добежал до края и спрыгнул на землю.

Его перемещение все же заметили. Фигуры в темноте заметно приблизились и стояли шагах в пяти от него. "Странные разбойники, — недоумевал Корсак. — Пришли за деньгами? Откуда могли знать, что я принесу деньги? Даже Еж не знал". Помедлив, он положил ладонь на рукоять меча.

— Судари, что за поздний визит? — осведомился он негромко. Очень не хотелось пугать Дарихан. Сколько он знал женщин, они постоянно поступали вопреки тому, что им говорят. Еще выскочит из дома, а ему придется защищать ее. — Что вам угодно?

Разбойники медленно приближались, заходя слева, чтобы отрезать ему путь. Корсак тоже шагнул влево, чтобы не попасть в ловушку.

— Стойте, — раздался негромкий приказ. Один чуть вышел вперед. — Не ввязывайтесь, сударь, — обратился он к Елиаду. — Со всеми не справитесь. Если записи Шишлы у вас, отдайте и уходите. Мы никого не тронем.

— Ух ты! Записи Шишлы… Вы чрезвычайно осведомлены… — Елиад сделал еще шаг назад и влево. Он тянул время, а сам лихорадочно соображал: "Еж? Нет, он бы не успел. Даже если бы захотел, не успел бы найти нужных людей. И зачем ему делать это тайно? Тогда кто? Кто-то из эйманов предал?"

— Хватит болтать, — оборвали его. — Они у тебя?

— Конечно, — ослепительно улыбнувшись ("Жаль они в темноте не разглядят…"), согласился он. — Разве есть еще какой-то повод посетить этот дом?

Он услышал шорох за спиной и быстро нырнул вправо — дубина просвистела мимо, Елиад одним движением проткнул нападавшему живот и отступил к стене, заметив позади еще пятерых. "Десяток, чтобы ограбить одного меня?" — поразился он.

Его оттеснили к стене и теперь медленно окружали. Елиад быстро оценил ситуацию: взять его в кольцо мешали дерево и стол. Этим и надо воспользоваться. За мгновение до того как двое бросили на него, он прыгнул на скамью, оттуда на стол, мимоходом перерезал горло обалдевшему мужику, считавшему, что уже победил наглого купца, другому сверху заехал сапогом по морде: не до рыцарства. Понадеялся, что удар был достаточно сильным, чтобы вырубить его хоть ненадолго, и спрыгнул с другой стороны стола. Дальше от входа, но дальше и от нападавших. Ему бы сейчас через забор — одна трость не высота: подпрыгнет и дотянется до верха. Может, и перескочит до того как в спину ударят. Но надо преодолеть пять тростей свободного пространства, а разбойники, к сожалению, тоже умеют бегать. "Что ж им в детстве ноги не переломали? Ведь сколько людей жило бы лучше!"

Он рванулся к забору, но, по какому-то наитию, притормозил и пригнулся: нож пролетел над головой. Но драгоценные мгновения потеряны, теперь надо встречаться с врагами лицом к лицу. Хорошо, что так же быстро бегают лишь двое. Один удар встретил мечом, другой — рукой в плаще.

"С правым надо кончать немедленно. Плащ добротный, да рука-то не железная". Быстрый оборот вокруг рукояти, и разбойник, охнув, выронил меч. Стремительный выпад — горло пробито. Если и не добил, он уже не боец. Тут же парирует еще один удар слева: сначала плащом, а дальше еле успевает подставить меч, чтобы отвести удар от сердца. Но лезвие скользнуло по предплечью. Рана пустяковая, но о заборе можно забыть. Теперь только вокруг дома, к выходу. И надеяться, что они не разгадают его планы раньше, не перекроют путь. За спиной сенник с лежащей почти горизонтально лестницей.

"Эх, лежала бы лестница повыше, залез бы на крышу, выкуривали бы вы меня долго! Но что есть, то есть". Чуть дальше заметил копну, приготовленную для беспокойно топчущегося скота в хлеву у забора.

"Вперед", — командует себе. Запрыгивает на лестницу, снова бьет ногой в грудь, но на этот раз не так удачно: ногу кольнуло. Замечает вилы, хватает левой рукой, всаживает в грудь одному бандиту, мечом делая выпад в сторону второго. Он отскакивает, а больше ничего и не надо: Корсак прыгает на сено и, мягко перекатившись, оказывается в трости от нападающих. Быстро оценивает обстановку: телега, круглый каменный колодец… "Успею!" Не вовремя подводит нога. Чуть-чуть не хватает скорости, поэтому на телеге приходится опять схватиться. Хорошо, что с одним. "А драться-то вы не умеете!" — злорадно подумал Корсак, распарывая живот очередному разбойнику.

Теперь прыжок на колодец, а оттуда на террасу: благо она низенькая.

Но тут отпущенное ему количество удачи закончилось. Раненая нога неловко подвернулась на деревянном полу, он задержался, и его настиг еще один прыткий. Елиад повернулся к нему, чтобы встретить удар, но они пронзили друг друга одновременно: Корсак мечом сердце противника, а разбойник Елиада над ключицей. Эйман выдернул меч, застывший в мертвых пальцах, и кровь хлынула фонтаном.

Он понял, что уже никуда не уйдет отсюда. И было совсем не страшно: верно, фея смерти витала где-то рядом. Но немного жаль, что все напрасно и эйманы не прочтут записи Шишлы. Хорошо, если хоть Дарихан не обидят.

Так быстро как мог, он заполз в угол террасы. Глупо конечно: перила тут резные, сделаны для красоты. Захотят убить — заколют со спины. Но так было легче сидеть. Он следил за темными фигурами, приближающимися к нему.

"А ведь тут не все. Неужели не поверили, и кто-то пошел в дом?" — Корсак через боль улыбнулся и опять пожалел, что они не увидят этой улыбки. Они бы испугались.

— Ну, что ж вы так медленно? — он не выдержал и подогнал их, выставив перед собой меч.

Но вместо того, чтобы добить раненого, разбойники как по команде обернулись к воротам, до которых Корсак не дошел каких-то десять шагов.

— Какого шереша? — знакомый голос звенел от ярости.

Дафан так и не пригласил на ночь служанку. Позвонил в колокольчик, заказал еще вина и отпустил ее, несмотря на то, что сильно разочаровал девушку. Наверняка она теперь тоже будет распространять сплетни о том, что он предпочитает мужчин. Пусть ее. Даст бог он сюда не приедет и не придется никого убивать за подобные предположения. Помешало же утешить девушку природное чувство брезгливости и неясная тревога. По этой же причине он никак не мог уснуть, хотя пытался. Он, не раздеваясь, лег на постель и лежал в темноте, представляя, чем закончится их путешествие, и мечтая, чтобы оно закончилось поскорее. И чтобы расходов дополнительных не было, а хоть часть затрат окупилась за счет товаров, которые он велел купить.

Прошло около трех часов. Еж поднялся, подошел к окну. Выставил раму и посмотрел вниз. На улице стояла мертвая тишина: слуги еще не проснулись, никто не приходил. А он ожидал, что, по крайней мере, Елиад вернется раньше утра. Дафан сел на кровать, любовно погладил идану, не раз спасавшую не только жизнь, но и честь. Мысли утекли в Бакане, где он обучался владению оружием. Там он был хорошим воином, но далеко не лучшим. Он перенял технику боя, но так и не смог слиться с культурой страны, а для иданы это очень важно. В ней поет дух ее родины, она помнит руки мастера, ковавшего ее. Если бы он смог стать невозмутимым воином-касеем, если бы смог подавить эмоции, слиться с баканцами, тогда бы все было иначе. Но касеи с удовольствием обучали иноземцев искусству боя именно потому, что знали: им не удастся стать лучшими. Однако он все равно заплатил за обучение большие деньги, потому что плохонькому воину в Бакане почти нет равных здесь.

Тревога не проходила. Он снова подошел к окну, уже с иданой. Ладонь машинально ласкала оружие, будто женщину. И он решился. Надел дублет, плащ, вставил раму обратно, чтобы хозяин утром не выставил счет за лишние дрова, и вышел из комнаты. Дафан не разбудил конюха, сам оседлал сонную лошадь и, слегка понукая ее, поехал за город. Он не знал, зачем делает это, но раз все равно не спится, лучше узнать, что там происходит.

…Лошадь всхрапнула за две трости до дома Дарихан. Он быстро понял причину: на дороге лежал труп женщины с распущенными волосами и кинжалом в спине. Дафан спрыгнул с лошади и перевернул ее: теперь он узнал вдову Шишлы, днем не заметил, что у нее такие красивые волосы. Скорее всего, хотела позвать на помощь, но ей не позволили.

И тут Еж услышал от дома:

— Ну, что ж вы так медленно?

— Какого шереша? — он не заорал, но разбойники, окружавшие Елиада, чтобы добить, явно струхнули. И прежде чем они что-то предприняли, Дафан черной молнией взлетел на террасу. Случайный свидетель не успел бы досчитать до четырех, а нападавшие валялись на террасе и даже не хрипели. Еж бросился к другу.

— Ты вовремя, брат, — тяжело дыша, просипел Корсак.

— Где ранен? — прервал Еж и потребовал. — Держись!

— Плечо, — улыбка сверкнула в свете выглянувшей из-за туч луны. "Опять улыбается! Как же он может улыбаться?" — Что-то пробили там, хлещет фонтаном.

Дафан разрезал ему одежду. Разглядел рану и с силой зажал ее, потом снова потребовал:

— Держись!

— Брат… Ламис не говори… — прошептал Елиад из последних сил.

"Не говорить, что был у женщины", — сообразил Еж.

— А ну не смей! — процедил он. — Ты сам ей расскажешь все, что захочешь. Сейчас я найду, чем тебя перевязать. Зажми рану.

— Стой! — прохрипел Корсак. — Где Дарихан?

— Ее убили, — Дафан посмотрел в сторону.

— Господи, ее-то за что? — он будто угас на мгновение. — Проверь, не забрали ли записки. Они за ними приходили. В ее комнате должны…

— Молчи! Сначала я тебя перевяжу. Давай руку. Вот так, — он приложил ладонь Елиада к ране. — Держи крепко, я найду какую-нибудь чистую тряпку. Держишь?

— Да, — просиял Корсак.

— Я мигом, — но едва он отвернулся, рука Елиада с мягким стуком упала на пол.

— Лид! — крикнул Дафан. — Держись, Лид, — голос дрожал от боли. Корсак улыбался, глядя куда-то в пустоту. Кровь уже не лилась из раны. Еж быстро дотронулся до шеи, надеясь отыскать пульс, ничего не нашел и рванул одежду ниже, обнажая грудь: татуировка на груди исчезла. Эйм умер вместе с эйманом. — Что же ты наделал, Лид… — судорожно вдохнул Дафан. — Зачем ты пришел сюда? Что я скажу Ламис?

Он сцепил зубы до боли в скулах. Затем провел окровавленной ладонью по лицу друга, закрывая его глаза. Улыбку он стереть не мог. Корсак жил и умер смеясь и будет лежать в чужой земле с этой улыбкой.

Наконец он взял себя в руки: подобрал идану и направился в дом. Поднялся по лестнице на второй этаж. В темном коридоре, он ударил в темноту раньше, чем сообразил, что делает. Тело последнего бандита с грохотом упало на пол. Приоткрылась дверь комнаты, в которой их принимала Дарихан вчера днем. В прямоугольнике света, упавшем на пол, валялся разбойник, сжимая истрепанную книжицу.

"Столько смертей из-за тебя! — он подобрал ее и с трудом удержался, чтобы не швырнуть в камин. — Надеюсь, ты этого стоишь".

На столе разглядел мешочек с деньгами, два перстня и какую-то бумагу. Заставил себя подойти ближе.

"Хотел честно выкупить…" — догадался он. Потом взял кошелек и перстни, вексель сжег. "Деньги Ламис пригодятся. Дом Пса ее, конечно, не бросит, но… Шереш! Что же я скажу Ламис?"

Постояв еще немного, он взял кочергу, и вывалил из камина угли, затем раскидал их по полу.

"Так будет лучше, — пламя жадно лизало доски пола. — Пусть никто не живет в доме, где погиб эйман".

26 ухгустуса, Жанхот

Напрасно Ялмари ожидал, что, после того как они расстались на целые сутки, Илкер захочет с ним пообщаться. Едва девушка появилась на ступеньках храма, он сразу понял: она не уделит ему внимания. Его невеста в сшитом специально для этого дня небесно-голубом платье безмятежно-счастливая стояла на ступенях. Глаза покраснели — Илкер не спала всю ночь. К тому же ее чем-то опоили. Она была прекрасна, но не очень хорошо воспринимала окружающее, потому что когда жрица возвестила, что девушка чиста, и достойна стать женой принца, Илкер на это заявление не отреагировала. Он знал, как просто ее смутить, поэтому такая реакция была очень необычной. Интересно, если бы как в древние времена жрица вынесла подтверждение своих слов, она бы была так же спокойна? Несмотря на странное состояние, Илкер с достоинством сошла по ступеням и села в карету, которая отвезла ее домой к тете. Ялмари поехал следом, но, как и предполагал, Юмаана сообщила ему, что едва войдя в дом, Илкер захотела спать и уснула, кажется, когда ей еще платье снимали.

Ялмари слишком живо представил, как это происходило, и, видимо, на лице его что-то отразилось, потому что тетя осеклась, покраснела и быстро попрощалась. Теперь он знал, что в роду Илкер женщины смущались одинаково.

Принц решил, что освободившийся день можно использовать, чтобы помириться с сестрой. Он нашел Лин в помещении, выделенном для королевского театра. В окружении десяти "волков" — небывалый случай — она наблюдала за нелепыми действиями фрейлин, то и дело мрачно давая им убийственные комментарии. Ялмари сел позади нее. Сестренка явно слышала щелканье каблуками королевской гвардии салютующей принцу, но предпочла сделать вид, что ничего не происходит. Принц наклонился к ее уху:

— Можно с тобой поговорить наедине?

— Я вчера все сказала! — громко заявила принцесса.

— Лин, я исполню любое твое желание. После того как мы поговорим наедине, — так же тихо продолжил он.

— Ладно! — она поднялась. — Отдыхайте, пока я не приду! — крикнула она фрейлинам и направилась из зала.

Стражи четким строем последовали за ней, оставив небольшое пространство для принца. Лин направлялась в Зал Славы. "Вот уж маменькина привычка! — подумал он. — Только мама там терзается муками совести, а сестренка будет воевать".

Слуга распахнул перед ними двери, Ялмари задержался на пороге, приказав десятку ждать снаружи, а сам пошел вслед за сестрой. Она, скрестив руки на груди, стояла в центре комнаты, не собираясь садиться в стоявшее позади кресло. "Нет, ну как же похожа на мать! — поразился Ялмари. — Из нее выйдет замечательная королева. Главное, чтобы с мужем повезло…"

— Предупреждаю сразу, — с ходу перешла в атаку Лин, — все, что произошло у амазонок, я знаю. Если ты будешь рассказывать про Герарда гадости…

— Не буду, — возразил Ялмари, и сестренка растерялась. Но лишь на мгновение. Красивый лоб чуть нахмурился: она выдергивала из памяти заготовленные фразы, красивые и жалящие, но до того как Лин что-то произнесла, он перехватил инициативу. — Я хотел извиниться за то, что влез не в свое дело. Мне все еще кажется, что ты маленькая девочка и тебя надо защищать, а ты уже совсем взрослая и вот-вот выйдешь замуж. Извини. Больше такого не повторится.

Принцесса растеряно открыла рот. Затем облегченно выдохнула.

— Ллойд, — защитная броня Лин лопнула, она заговорила спокойней, но так же твердо, — твои слова ничего не значат, пока Герард не появится во дворце. Если ты полагаешь, что изменишь тон, и я сразу…

— Нет, не полагаю. Но прежде чем я верну тебе Герарда, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Выслушай меня, пожалуйста, это недолго.

— Хорошо, — принцесса сдвинула брови и села в кресло, держа руки на груди. Она опять приготовилась бороться.

Ялмари сел на банкетку напротив и склонился к ней.

— Во-первых, пойми, что мы тебе не враги. Ни я, ни Полад. И если мы сделали что-то не так, то потому, что желаем тебе счастья.

— Я знаю, в чем мое счастье! — выпалила девушка.

— Может быть, — согласился он. — А может, и нет. Трудно об этом судить. Но я пришел не спорить. Знаешь, Илкер однажды сказала мне, что человек имеет право на ошибку. Ошибаться, а потом исправлять ошибки — это и значит жить. И ты тоже имеешь на это право. Поэтому я не буду ничего рассказывать о Герарде, пока ты меня не попросишь. Я хочу, чтобы ты знала одно. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь… Если тебе будет тяжело. Ты всегда можешь обратиться ко мне. Я не упрекну. Это твоя жизнь и ты имеешь право делать с ней все, что хочешь. А если понадобится помощь, я помогу всем, чем смогу.

Лин расслабилась, руки упали на колени.

— На что ты намекаешь? Убьешь Герарда? Как убили… — она не договорила.

— Если он не будет понимать слов — убью, — уверенно ответил Ялмари. — Но сейчас я хочу, чтобы ты простила меня. И не злилась.

— Ллойд, я прощу, когда он вернется, — глаза ее блеснули. — И еще… он изменится, — она с надеждой взглянула на брата. — Правда! Он же человек… Ему надо. Но он изменится. Он добрый. Главное, что у нас нет тайн. Он все мне рассказывает. Ты не знаешь, как он раскаивается. Он о тебе слова плохого не сказал. Плакал, что все разрушил по своей глупости… Ты не злись на него, ладно? Вот помиритесь, и я тебя прощу. Хорошо?

Ялмари соображал, хватит ли у него духу помириться с Соротом. Сестренка ведь ждет, что он прощения попросит у лорда. Наконец выговорил:

— Лин, мне главное, чтобы ты не плакала. Остальное пусть мерзнет в подвалах шереша. Если ты счастлива, что нам еще нужно? — он имел в виду отца и себя.

— Спасибо, Ллойд, — она порывисто обняла его. — Я люблю тебя и ужасно за тебя рада. И его тоже ужасно люблю. Но мне придется со свадьбой подождать, пока все утрясется.

Ялмари чмокнул ее лоб, но тревога за сестру не прошла. Кого он хочет обмануть? Такие как Герард не меняются. Он всю жизнь будет грешить, а затем плакать и каяться. Но… человек имеет право на ошибку. Только вот убивать королей входит в привычку у их семейства. Может, прав Полад и лучше "до", чем "после"?

26 ухгустуса, Беероф

Почти неделю у Бернта не выходил из головы разговор с Юцалией. Неожиданная поддержка дала надежду, что у него все получится, а это дало силы жить. Он не собирался без оглядки доверяться послу Лейна, но готов был признать, что если кому и выгодно помочь, то это Юцалии. Он тоже принадлежит церкви Хранителей Гошты, он защищал принцессу. Ему бы очень хотелось, чтобы на троне была она, пусть в качестве регента при малолетнем короле, ведь законы Кашшафы запрещают женщине наследовать трон.

Он навел справки о графе и нанял человека, последить за ним. Выходило, что граф Юцалия стал послом не только потому, что имел способности улаживать сложные дела, или проницательность, которая помогала предугадать события, до того как они произошли. У Бернта создалось впечатление, что его сослали сюда за какую-то провинность и возвращаться не позволяли. Он бы не удивился, если бы узнал, что семья Юцалии в заложниках у Тештера. А значит, он воспользуется ситуацией, чтобы заслужить прощение. До сих пор жизнь посла можно было сравнить с ходьбой по канату: смотреть дух захватывает, а уж каково самому канатоходцу, представить трудно. Юцалия справлялся с этим изящно, с улыбкой, хотя двое, что служили в Кашшафе до него, закончили не очень хорошо: один был убит, а второй выслан из страны. Юцалия выбирался из передряг, не опалившись и даже и запаха дыма на себе не имея. Если бы он стал союзником, дело бы точно закончилось успешно.

Но два человека — это все равно очень мало. Может быть, Юцалия знает надежных людей? Говорят, он посещает Дишона — главу церкви Хранителей Гошты, который отправлен в ссылку в какой-то захудалый приокеанский городок. Хотя Дишону он бы ни за что не доверился. Слишком уж неприглядно глава церкви показал себя в истории с Мирелой. Многие защищали ее, но Дишон отсиделся тихонько в каком-то монастыре. И все же у Юцалии должно быть больше возможностей, чтобы найти помощь…

Элдад не подозревал, как изменился за несколько дней: расправились плечи, подбородок поднялся. Глаза блестят странно, но это бывает после болезни. Он по-прежнему бывал в церкви, но уже не так долго. Несмотря на возражения некоторых лордов, он приступил к выполнению обязанностей во дворце, попутно замечая уже иным взглядом все, что видел, оценивая комнаты и залы во дворце с одной точки зрения: насколько они годились для задуманного. Как далеко стража? Возможно ли собрать здесь лордов по одному или с кем-то?

Четкий план так и не вырисовывался, но откуда-то появилась уверенность, что надо немного потерпеть и верное решение придет.

Элдад по Зеркальной галерее направлялся в Океанский салон. Его отражения множились и дробились на стенах и потолке в сотне зеркал, оправленных в разнообразные рамы — позолоченные, посеребренные, из чистого золота или серебра или из обоих металлов вместе. Бернт давно научился не обращать внимания на мельтешение вокруг. Но сегодня вдруг поверил, что эти мужские фигуры — это не его отражение, а те, кто готовы ему помочь. Не может быть, чтобы только он был недоволен тем, что творится в Кашшафе. Не у него одного убили родных, не один он пострадал.

Океанский салон украсили различными видами Дикого океана. Крупные кашшафские порты находились на его берегу, да и рисовать его было приятнее, чем лед Мерзлого океана. Если не обращать внимания на рамы и подсвечники на стенах, то картины последовательно изображали разное время дня, и разные порты, которые имелись на западном побережье, от больших городов до самых маленьких, похожих на рыбацкие поселки. По традиции именно здесь гофмейстер должен был собирать по утрам придворных, чтобы еще до того как проснется король, отдать им последние указания.

Когда Бернту сообщили, что он получает должность гофмейстера, он поначалу испытал почти благоговение: стать одним из влиятельных аристократов в стране, едва достигнув совершеннолетия, — о таком успехе он еще не слышал. Он верил, что это сделано не только потому, что ему очень доверяли, но и для того, чтобы он мог спасти мать, еще томящуюся в тюрьме.

Первые же дни в новой должности сначала вызвали недоумение. Придворные, которыми он должен был управлять, были старше его, за исключением разве двух последних фавориток короля Манчелу. Они смотрели на гофмейстера с таким высокомерием, отвечали с такой насмешкой, что после встречи в Океанском салоне хотелось принять ванну. Он стискивал зубы и хранил холодную вежливость, надеясь, что когда-нибудь заслужит должное уважение.

После казни матери наступило прозрение. Его поставили сюда вовсе не за особые заслуги или верность, но потому, что пока все во дворце контролирует могущественный маг, никто другой не захотел подставлять свою жизнь. Они спрятались в норы и выжидают. Когда все успокоится и станет точно известно, кто же управляет страной, тогда ничего не стоит сместить молодого выскочку Бернта и передать должность кому-то более нужному.

Но пока этого не сделали, он использует их оплошность для своих целей.

Слуга в зеленой ливрее почтительно распахнул двери. Элдад замер на мгновение, осматривая присутствующих, а затем прошел на обычное место — к камину. Отсюда он мог видеть всех. И его все видели, если, конечно, хотели видеть. Поскольку несколько лет перед смертью Манчелу жил один, дам во дворце почти не осталось — обычно они составляли свиту королевы и принцессы. Теперь бывшие фаворитки старательно делали вид, что не замечают его, болтали и хихикали, думая, что выглядят соблазнительно. Тяжело им, конечно, мужья дома их видеть не хотят, и идти некуда. Одна надежда — вдруг кто-то еще возьмет их на содержание.

Сегодня Бернт иначе взглянула на аристократов, собравшихся здесь. Всем далеко за сорок, а некоторым и за пятьдесят. Что они чувствуют сейчас, когда приходится служить несовершеннолетнему королю, который еще долго не будет иметь никакого веса в стране? Неуверенность, страх, желание показать себя умнее, сильнее, чем другие. Хорошо Фирхану — он постельничий, да еще умудрился попасть в совет лордов, надежное, теплое место. Говорят, он один из немногих, кто не хотел казнить леди Бернт и принцессе старался помочь, но разве с магом справишься? Что если его тоже можно будет привлечь на свою сторону?

— Господа, — Элдад напомнил себе, что не стоит затягивать паузу. — Сегодня я буду краток как никогда. Большинство из вас гораздо старше меня, и вы прекрасно знаете, что от вас требуется. Если я замечу, что вы служите его величеству без должного усердия, я буду принимать меры, но подобные собрания по утрам пока прекращаются. Прошу приступить к своим обязанностям.

Он развернулся и вышел из салона, не желая слушать возмущенные или насмешливые возгласы. Хорошо, если бы недолго ему пришлось играть роль в этом спектакле. Долго он, пожалуй, и не выдержит. Он направлялся прямиком к спальне короля. Гофмейстер всегда рядом с ним. Иногда он важнее любого министра, хотя это, конечно, не о Бернте.

Он не сразу заметил, что следом идет Фирхан. Что ж, это понятно. Время постельничего. Но у дверей королевских покоев граф преградил путь Бернту и приблизил к гофмейстеру багровое лицо с длинной широкой бородой, похожей на лопату.

— Вы, кажется, немного оправились, граф? — доброжелательно поинтересовался он.

До сорока лет Гуний Фирхан был пьяницей и забиякой, но Бернт тогда был слишком молод, чтобы обращать внимание на подобное. Теперь на прежний образ жизни указывал только нездоровый цвет лица. После казни леди Бернт граф, как и он сам, вернулся в лоно церкви Хранителей Гошты — Элдад встречал его несколько раз. Неожиданный вопрос застал гофмейстера врасплох. Чудовищным усилием он взял себя в руки, чтобы не выдать чувств, но Фирхан заметил его состояние и так же участливо продолжил:

— Не говорите ничего. Я не мог смотреть на то, что они сделали, и благодарил Эль-Элиона за то, что мне пришлось уйти раньше, чтобы помочь бедняжке принцессе. И знаете что? Я это так не оставлю. Они заплатят. И за свою трусость, и за свою жадность.

Гуний, не дожидаясь ответа, вошел в спальню короля, а Бернт стоял в галерее, приходя в себя. Затем сердце наполнило не очень уместное в данный момент ликование. Он не один. У него найдутся сторонники. Если не здесь, во дворце, то в городе, в других провинциях найдутся люди, которые его поддержат. Достаточно вспомнить, как они встречали принцессу Мирелу. В одно мгновенье перед ним пронеслись сцены из грядущего мятежа, а главное то, что будет после победы. Когда Мирела станет регентом при короле Еглоне, когда Рекем вернется…

Лицо его на мгновение омрачилось. Рекем не простит его. Что бы он ни сделал, Рекем не простит… Но об этом думать рано. Об этом значительно позже придется думать.

Элдад вслед за Фирханом шагнул в распахнутые двери.

— Доброе утро, ваше величество. Какие будут распоряжения на сегодня?

27 ухгустуса, Фарала, Западный Лейн.

Загфуран добрался до восточного Лейна на следующий день: он вволю поохотился, восстанавливая силы и готовясь к встрече с регентом "королевской" части Лейна. До Фаралы он добрался в обед двадцать четвертого и еще половину дня посвятил сбору сведений о Девире Тештере: следовало как-то устроить их встречу.

За полдня узнал он немало: столица, да и вся страна, любила посудачить о регенте — порождении Шереша. Как еще назвать человека, который неведомым образом завоевал расположение короля настолько, что он назначил почти незнакомого человека присматривать за страной и за единственным сыном. Человека, который за несколько лет жизни в Лейне ни капли не изменился. На котором не сохранилось ни одного шрама после двух или трех покушений, в одном из которых участвовало десять дворян — и не выжил из заговорщиков ни один. Внешность у регента была очень необычна: черноволосые и черноглазые встречались и в Лейне, и в соседних странах, особенно в Ногале, но вот такого цвета кожи — золотисто-коричневого, будто его из клена вытесали — не было нигде. Огромный рост, широченные плечи и даже борода — широкая полоса под квадратным подбородком — все поражало лейнцев. Регент казался чужаком и стать своим не пытался. Он не имел никакого почтения к титулам и зачастую обращался с дворянами хуже, чем с простолюдинами. Частенько он приговаривал: "С богатством можно родиться, но уважение нужно заслужить". Загфуран мог подписаться как под этими словами, так и под многими действиями, которые совершал регент, чтобы восстановить страну, разрушенную междоусобицами.

К вечеру Загфуран узнал и еще одну подробность жизни Тештера: в Фарале у него была содержанка, которую он посещал раз или два в неделю. Неплохо было бы подобраться к регенту через женщину, но это бы сильно задержало минарса в Лейне: надо подкупить его любовницу, надо дождаться, когда Тештер к ней придет… Можно прийти на прием к регенту: он каждый день принимал посетителей, но это вряд ли поразит его воображение настолько, что он пожелает встать на сторону минарса. Загфуран решил, что попробует воздействовать на Девира Тештера, когда он поедет из своего дома в городскую ратушу — именно там он проводил большую часть дня, разбирая жалобы.

Фарала мало отличалась от городов Энгарна и Кашшафы. Те же узкие, извилистые улочки, становившиеся чуть шире к центру. Иногда они петляли так, что буквально каждые поллавга делали крутой поворот. Вонь сточных канав била в ноздри, и единственное, что возвышало эту столицу над другими городами Герела — Тештер из государственной казны оплачивал масляные фонари на улице: едва смеркалось, фонарщик зажигал их на стенах домов. Загфуран, следуя путем Тештера, встретил этого старика, носившего штаны виллана, кожаную обувь на деревянной подошве и потрепанную ливрею королевского лакея.

Маг заранее нашел удобное место на пути регента: улица делала здесь небольшой зигзаг. Если он встанет в образовавшийся угол, то с одной стороны, не будет мешать охране, сопровождающие Тештера (интересно, зачем она нужна, если регент неуязвим? неужели только для статуса?). С другой стороны, тут легче обратить на себя внимание, если понадобится.

Все продумав, минарс отправился на поиски постоялого двора, где можно будет переночевать. Он вновь путешествовал как послушник ордена Избранных: темно-коричневый плащ и закрытое капюшоном лицо не привлекали внимания в странах, где главенствовала церковь Хранителей Гошты. В Энгарне путешествовать значительно сложнее. Особенно после того, как Полад приказал носить странствующим проповедникам особые знаки, форму и изображения которых знала лишь городская стража. Загфуран мог раздобыть знак, но это, как и многое другое требовало определенных усилий. В Энгарне он постоянно встречал какие-то препятствия.

Буквально через лавг минарс нашел подходящий постоялый двор: опрятный, предназначавшийся для знатных персон, в отличие от трактиров на окраине столицы. Заплатив, что положено, минарс тут же прошел в небольшую чистенькую комнату, в окна которой вставили настоящее стекло. Когда слуги принесли еду, кувшин вина и воду для умывания, заперся, сбросил плащ и с наслаждением вытянулся на кровати…

Утром, тщательно рассчитав время, он стоял в выбранном месте за четверть часа до появления кортежа, сопровождавшего регента. Королевская стража Лейна носила смешные желто-красные мундиры, делающие мужчин, похожими на петухов. Лучше уж кожаные жилеты "волков" Энгарна, честное слово. Но вот среди ярких колетов, он завидел могучую фигуру в темно-зеленом бархате, восседавшую на не менее могучем коне, обычно использовавшемся для пахоты, а не для верховой езды знатных господ. Загфуран направил на Тештера силу, чтобы расположить его к себе. И остолбенел, когда магические лучи, невидимые человеческим зрением, отскочили от регента, рассыпавшись огненными брызгами. Хорошо, что никто не мог этого различить. Но тут же на сердце похолодело: Тештер явно почувствовал его манипуляции, потому что ладонь регента сжала повод, придерживая коня. Сопровождавшие его стражи тоже остановились, а Тештер осмотрел народ на улице, и, прежде чем маг сообразил, что происходит, маленькие для такого широкого лица черные глаза Тештера впились под капюшон, будто пронзая минарса насквозь. А в следующее мгновение, регент уже махнул рукой, отдавая короткий приказ, — и в сторону минарса направилось двое всадников.

Загфуран перенес себя в комнату на постоялом дворе за мгновение до того, как охрана регента подъехала к нему. Нервно прошелся к окну, а затем обратно к двери. "Что происходит? Он маг? Но я не ощутил его силы, — Загфуран понимал, что хорошо продуманный план подвел, потому что он недооценил слухов о связи Тештера в Шерешем. Теперь ему надо либо отправляться обратно в Кашшафу, оставив попытки объясниться с регентом Лейна, либо искать другой путь, чтобы поразить его. Но какой? — Магия на него не действует… Не в вампира же при нем обращаться…" — регент очень заинтриговал минарса, и он решил, что до того как еще раз встретится с ним, еще раз соберет о нем как можно больше информации.

Он повторил слухи, которые ходили о Девире Тештере, и то, что он сам узнал о нем. Итак, внешность Тештера нисколько не изменилась за последние семь лет. То есть, возможно, он намного старше тридцати восьми. Кто долго сохраняет молодость? Вампиры после обращения не стареют. Воздействует ли на вампиров магия? А вот этого Загфуран не проверял. Но если верить изысканиям ученых Гошты — воздействует. Остальное — неуязвимость, исцеляющиеся раны, способность победить множество сильных бойцов — кроме магии все подходило к вампиру. Но, с другой стороны, жители Гошты о вампирах наслышаны, и многие легко их отличают, хотя бы по глазам, которые становятся красными, когда вампир голоден. Неужели окружающие его люди ни разу не заметили этого? Он же почти целый день на виду. "А что если он узнал то заклинание, которое знала Сайхат? — сердце мага забилось неровно. — Как же узнать все точно?"

В дверь робко постучали.

Загфуран насторожился: никто не знал, что он переместился сюда. Служки заметили только, как он выходил с постоялого двора. Неужели услышали шаги?

— Я же говорю: его нет! — услышал он в коридоре.

— Так открывай дверь, мы подождем, — заявили ему.

— Но как же можно? Это же Избранный!

Минарс заплатил за комнату хорошо, и хозяин боялся потерять выгодного клиента. Однако стоило узнать, что происходит. Загфуран накинул капюшон и распахнул дверь. В коридоре стояли двое из охраны Тештера. Лица их он не запомнил, но форма была та же — желто-красная, так что в глазах рябило. Все на миг смолкли, но, кажется, военные не очень удивились, его неожиданному появлению. Офицер почтительно склонил голову.

— Добрый день, избранный. Я лейтенант Бехер. Прибыл по поручению господина Тештера. Регент просит вас оказать ему честь, отужинать с ним в его особняке. Если сегодня вечером вы чем-то заняты, то господин Тештер просит назвать любое удобное для вас место и время, когда вы сможете встретиться с ним.

Загфуран настолько не ожидал услышать подобное, что не сразу нашел слова для ответа.

— Сегодня вечером я свободен, — после долгой паузы произнес он.

— Тогда я зайду к вам в семь вечера, чтобы проводить в дом господина Тештера, — офицер щелкнул каблуками, и воины удалились.

Мага ужасно заинтриговали. Итак, Тештер нашел его очень быстро. Наверно, доносительство здесь работает не хуже, чем в Энгарне. Но регент не желает с ним ссориться. Или он придумал более изощренную ловушку, чем просто арестовать его на постоялом дворе? Загфуран еще был полон сил после охоты, поэтому заглянул в будущее. Оно виделось не очень хорошо, но ничего тревожного он не почувствовал. Значит, он пойдет в гости. Тештер хочет познакомиться, Загфуран не меньше.

До семи вечера он на всякий случай раздобыл нож: меди в нем было достаточно, чтобы ранить вампира. Конечно, Загфуран не был уверен, что справится с вампиром, настолько превосходящим его по росту, но и идти безоружным на встречу с человеком, на которого не действует магия, тоже не хотелось. Что делать, если слуги захотят его обыскать? Он надеялся на лучшее.

Городские часы еще отбивали семь ударов, когда в комнату вновь постучали. Минарс открыл.

— Вы пунктуальны, — заметил маг Бехеру, который снова был с солдатом охраны.

— С господином Тештером иначе невозможно, — сдержанно улыбнулся лейтенант. — Прошу.

Загфуран пошел вперед, но на всякий случай "посмотрел", что творится позади. Ничего особенного: солдаты шли, соблюдая дистанцию в трость. На улице его ждало еще три человека.

— К регенту в гости ездят только знатные гости, те, кто без охраны на улице не появляется, — пояснил Бехер, заметив заминку мага.

Загфурану тоже приготовили лошадь, и когда он на нее взобрался, процессия выехала на улицу. Путь занял около четверти часа: особняк Тештера расположился недалеко от дворца и отличался от жилища короля более скромными размерами. За решетчатыми воротами, открывалась целая площадь, на которой не сделали клумб, не поставили скульптур, чтобы ничто не отвлекало от красоты, раскинувшегося особняка. К главному двухэтажному зданию вело несколько низких ступеней, дальше шли три входа-арки, за которыми просматривались ступени холла. Над ними, повторяющие силуэт входа огромные окна. Здание гармонично украсили богатой лепниной с изображением фантастических растений и животных, а над центральным окном выбили из мрамора герб Лейна, словно корона увенчавший дом. Слева и справа к нему примыкало два длинных одноэтажных крыла с большими полукруглыми окнами и скромной лепниной. Маг мельком скользнул по ним взглядом — они не отвлекали от главного. Архитектору, спроектировавшему это чудо, следовало обеспечить безбедное состояние на всю оставшуюся жизнь. Но судя по всему, большая семья здесь не уместится — особняк подходил либо для уединения короля, либо для безродного холостяка Тештера.

Охрана спешилась у ступеней, Загфуран последовал их примеру. Тут же рядом появились слуги, уводя лошадей. По ступенькам спускался пожилой дворецкий, худой и суетливый старик, нисколько не подходивший для грозного регента.

— Добро пожаловать, избранный. К сожалению, не знаю вашего имени, — мелко кланяясь, частил он. Загфуран не удостоил его ответом, и он продолжил. — Прошу за мной!

Стража растворилась где-то в боковых ходах. Загфуран поднялся на второй этаж, дворецкий угодливо распахнул красивые, под стать царственной обстановке двери, тоже украшенные золотым лейнским гербом, и с поклоном пропустил гостя.

Двери за спиной Загфурана закрылись, и он медленно направился к столу. Тештер в том же колете зеленого бархата сидел в кресле за накрытым столом напротив входа, сцепив пальцы на животе. Загфуран счел за лучшее сесть, не дожидаясь приглашения, а то с регента станется: оставит стоять мага, будто он обычный проситель. Он опустился на стул напротив Тештера и тоже сцепил пальцы в замок, положив их на стол. Пытаясь прочесть настроение регента по лицу, маг не заметил, чем именно его собирались угощать. Он вообще ничего не видел кроме маленьких черных глаз Тештера. А регент хранил необыкновенную невозмутимость: ни радости, ни удивления, ни досады — он не выражал ни одной эмоции. И в отличие от подобострастного дворецкого и формально-вежливого лейтенанта Бехера не спешил приветствовать "избранного".

В полной тишине они просидели довольно долго, прежде чем регент чуть заметно усмехнулся.

— Чем заслужил внимание Мудрого* мага? — проигнорировал он приветствие, и

*Мудрый — титул мага, принадлежащего церкви Хранителей Гошты и входящего в совет ордена магов.

минарс понял, что заигрывания с ужином закончились. Теперь Тештер будет воплощать в жизнь принцип: уважение надо заслужить.

— Я могу спросить о том же, — вкрадчиво начал Загфуран, пока не раскрывая карты. — Чем заслужил внимание регента Лейна?

— Не я искал встречи с тобой, — заметил Тештер, отбрасывая вежливое "вы". — Ты пытался что-то сделать со мной с помощью магии. Что именно?

— Расположить вас к себе, — минарс предпочел сохранять почтительность и по возможности отвечать честно. — Я хотел, чтобы вы были внимательны к моей просьбе.

— Ах, вот как! — Тештер подался вперед, и Загфуран отпрянул. Он никак не мог отделаться от ощущения, что регент прекрасно видит его под капюшоном. — Я не буду спрашивать, о чем ты хотел спросить, — заметил Тештер. — Я угадаю просьбу в конце аудиенции. Обычно это легко мне удается. Ты поражен тем, что на меня не действует магия?

— Признаться, да, — маг склонил голову. — Я впервые сталкиваюсь с подобным.

Тештер не спеша поднялся — теперь он казался сказочным великаном. Отошел к огромному окну, постоял там, сложив руки за спину.

— И, конечно, желаешь знать, кто я? — поинтересовался он. — Перебрал в уме оборотней, вампиров, умертвий, магов? На чем остановился?

— Хм… — Загфуран решил, что и тут лучше не лгать. — Более всего вы похожи на вампира.

— Да? — регент повернулся, огромная фигура, закрывала почти весь проем окна. Если стрелять из арбалета, захочешь промахнуться — не сможешь. Странно, что его не убили до сих пор. — А как же красные глаза, растущие клыки, безразличие к обычной пище? Я, знаешь ли, люблю поесть и попить. Впрочем, неважно. Ты захватил медный нож? Покажи, — потребовал он. Минарс медлил, и Тештер повторил суровей. — Дай мне, не то я возьму силой. Магия на меня не действует, так что забавляться, обжигая мне ладони, ты не сможешь.

Загфуран вздрогнул: возможно, Тештер знает о нем больше, чем место его ночлега в Фарале. Он медленно положил нож на стол.

Тештер в два шага пересек пространство между окном и столом, взял нож, нависая над минарсом, и заговорил с неожиданной ненавистью:

— Хочешь проверить, можно ли меня ранить этим? Хочешь? Я сейчас тебе покажу, — огромная лапища, усыпанная перстнями, легла на стол. — Смотри!

Взмах ножа, лезвие протыкает руку насквозь. Не кисть — руку, в том месте, где должна быть кость. Кажется, он вообще перерубает ее пополам. Еще бы — такая силища. Маг отшатывается, вытирая с лица капли брызнувшей крови.

— Это… больно, — шепчет Тештер над магом. — Но недолго, — он убирает нож и кровь сливается обратно в рану, рассеченные мышцы скрепляются, кожа стягивается, не оставляя даже тонкого шрама. — Удивительно, правда? — вопрошает регент. — И если бы ты принес серебро, сталь или заговоренный клинок, ничего бы не изменилось, — быстрое движение — настолько быстрое, что Загфуран не успевает ничего предпринять, чтобы защититься, а лезвие медного ножа уже прижимается к сонной артерии. Если только что раненая рука регента дернется — маг мертв. — Что-то мне подсказывает, что тебе нож повредит сильнее, чем мне, — в голосе Тештера слышится злорадство. — А теперь, маг, коротко — да или нет, — возвещает над ним чудовище. — Это ты приходил к Пагиилу?

— Да.

— Хочешь, чтобы его войска вошли в Энгарн?

— Да.

— И за это ты пообещал ему справиться со мной? Не переоценил ли ты свои силы?

Определенно переоценил! Но теперь этого не исправить.

— Хотел, чтобы я тоже начал войну с Энгарном? — продолжал допрос Тештер.

— Да.

— И наверняка пообещал бы мне справиться с Пагиилом, — это уже подтверждения мага не требовало. Медный нож еще плотнее прижался к шее. — Все считают меня купцом. Но купец я последние сто лет. А когда-то был воином. Очень хорошим воином, веришь мне? Я люблю войну. Но тогда, когда я определяю, в какое время и с кем мне воевать. А таких как ты…

Загфуран понял, что в следующее мгновение, Тештер перережет ему шею, и использовал всю силу, которая у него была, для того чтобы перебросить себя в домик в Кашшафе. Там упал на пол, закашлявшись. Из пореза на шее сочилась кровь. Маг зажал ее пальцами. Еще одно неудавшееся дело. Создавалось впечатление, что после гибели Варуха удача отвернулась от него. Минарс перебрался на кровать. Он немножко отдохнет, ослабит зуд и отправится на охоту, чтобы восстановить силы. Трижды ему дали почувствовать бессилие: один раз отхи, другой раз Эрвин, третий раз Тештер. Хорошо еще, что не действовала магия лишь направленная непосредственно на регента. Если бы Тештер вообще блокировал магию, его бы убили собственным ножом — стыд и позор! Так он еще ни разу не попадался. И ведь теперь надо срочно узнать об этом Тештере, чтобы в случае необходимости суметь его обезвредить…

…В огромной столовой над пустым стулом замер регент Лейна, разглядывая нож.

— А вот так я делать не умею, — разочарованно протянул он. — Я ведь все-таки не маг. Жаль, долго я с тобой разговаривал… Габбай! — крикнул он так громко, что тоненько тренькнул хрусталь в люстре. В дверь тут же просунул голову дворецкий. — Кто там есть? Зови всех к столу. Не одному же мне это все жрать. Гость меня спешно покинул.

— Слушаюсь, господин Тештер, — дворецкий исчез, отгоняя навязчивые мысли, что он почему-то иногда различает странную темную тень за спиной хозяина. Если бы еще где-то увидел, решил бы, что это причуды старческого зрения, но почему всегда у хозяина?..

Регент же обогнул стол, снова опустился в кресло, не притрагиваясь к еде в ожидании стражей, и сделал в уме заметочку: поговорить с послом Энгарна.

2 сабтамбира, замок Беркута

— Я не успел его спасти, — выслушать Дафана пришли главы двух Домов: Орел и Воробей, а также Юнко и Авиел с Удаганом. Они опять собирались в доме Беркута, но ни Ифреам, ни его сыновья в столовую не спустились.

Еж рассказывал о гибели Корсака, а видел Ламис. Она не пустила его в дом. Открыла дверь, посмотрела и захлопнула, чуть не ударив по носу. Он понятия не имел, что творится в ее доме сейчас, какие женщины из дома Пса ее утешают. Все больше вдов у эйманов. Что дальше будет? А он так и не придумал слова для нее и мелочно радовался, что она догадалась обо всем, едва на него взглянув.

— И последняя страница в записях Шишлы была вырвана? — зачем-то опять спросил Авиел. — И ты ее не видел? Почему не обыскал разбойника?

— Я обыскал, — терпеливо пояснил Дафан. — Хотя какой смысл ему было вырывать страницу, если он взял книгу целиком?..

— Тогда кто мог взять эту страницу? — продолжал Авиел. — Дафан, кто мог вырвать рецепт, если это не ты, не Корсак и не разбойники? Кто его взял?

— Мне бы тоже хотелось это знать, Каракар, — огрызнулся Дафан. — Если ты меня в чем-то подозреваешь, скажи прямо!

— Я размышляю вслух, — отмахнулся Авиел.

— И ты зря кипятишься, — упрекнул Удаган Дафана. — Наши надежды рухнули, что тебя целовать за это должны? Последнюю страницу могла украсть и Дарихан, ты ведь ее не обыскивал. Надеялась, что без денег и книги сумеет сбежать, а потом продаст рецепт еще раз. Может, не за три тысячи, но продаст.

— Шереш! — скрежетнул зубами Еж. — Как я не подумал? Но может не все так плохо? Я просматривал книгу, там почти все, что нужно есть. Он же всю жизнь этот рецепт искал.

— И что ты предлагаешь? — Орел сидел, величественно откинувшись в кресле. — Отрядить кого-нибудь на другой материк, чтобы он тоже эксперименты на себе ставил? Пока не найдет? Может, ты хочешь попробовать?

— Надо — попробую, — Дафан окончательно разозлился. — Надо — вернусь на Гучин, достану Дарихан из могилы и обыщу. Надо — весь город переверну, каждый дом по камешку разберу, не вернусь, пока не найду этот рецепт. Что скажете — то и сделаю. Не я убил Корсака и не понимаю, почему со мной так разговаривают.

— Успокойся, Дафан, — примирительно произнес Баал-Ханан. Он поглаживал большим пальцем кисть руки. — Тебя ни в чем не подозревают. Но мы не ожидали, что эйманы будут гибнуть до войны и даже до попытки убить Охотника. Корсак — большая потеря. И если бы это был ты — это была бы не меньшая потеря. Хорошо хоть другие записи Шишлы сохранились, там и без того много ценного есть. А Корсак, по правде говоря, сам виноват. Если бы не был он таким скрытным, таким похотливым, ничего бы не случилось. Вас вдвоем отправили, чтобы друг друга прикрывали. Он действовал в одиночку — и вот чем это закончилось. Это урок нам всем. Нельзя действовать в одиночку, нельзя скрывать ничего друг от друга, — маленькие глазки оглядели присутствующих сквозь толстые стекла очков. — Надо решить: заговор в силе, или пока не поздно прекратим все? Отложим до следующего Обряда. Подождем, когда кто-нибудь из добровольцев отыщет рецепт нужного нам напитка?

— Я бы предпочел ждать, — как глава Дома первым заговорил Омри. — Конечно, это глупость несусветная, извини, Воробей. До следующего Обряда война может начаться и закончиться, и весь наш заговор потеряет значение. Но лезть в пекло сейчас не резон. Бессмысленная гибель добровольцам обеспечена.

— Ты выходишь из игры? — уточнил Баал-Ханан.

— Нет. Я высказал мнение. Но я выйду из игры в том случае, если из десяти Домов, решившихся на заговор, большинство оставит эту бесполезную затею. Я первым пошел на это, я последним уйду. Пусть мой голос никого не заботит. Что сообщили другие дома, Юнко?

Прежде чем ответить мужчина посмотрел на главу Дома.

— Эйм облетел всех, — объявил он медленно. — Дом Пса уверен, что за гибелью Корсака стоит Охотник. Несмотря на твое мнение, Авиел, — он быстро взглянул на Каракара. — Может, Охотник и не убивает эйманов намеренно, но там был не он, а кто-то им подосланный. Елиад мог отказаться отдать записи Шишлы, выхватил меч, им пришлось сражаться, и его убили. Но виновен все равно Халвард. И дом Пса готов идти до конца, чтобы отомстить ему. Дом Крота колеблется. Но поскольку Дафан продолжает борьбу, они тоже на это пошли.

— Скажи, кто отказался, — потребовал Удаган.

— Дом Быка и Крыса высказались примерно как Орел. Так что, по сути, никто не отказался.

— Что скажешь ты, Авиел?

— Я уже все сказал, — заключил Каракар. — Не получилось одно — попробуем другое.

— Значит, все по-прежнему? Во время Обряда мы убьем Охотника? — настаивал Лев.

— Попытаемся, — подтвердил Юнко. — Но на этот раз нам надо продумать все до мелочей. Кто будет проходить Обряд, когда нападем на Охотника? — стало вдруг так тихо, что они услышали, как на втором этаже скрипнула половица под чьей-то ногой. — Я надеюсь, вы понимаете, — нарушил молчание Цовев, — что тот, кто будет проходить Обряд, может умереть, — он сделал еще одну паузу, — а может стать следующим Охотником. Этот вопрос нельзя отдавать на волю случая. Надо решить это заранее.

— Это правда, Цовев, — медленно произнес Орел. — Странно, что мы не вспомнили об этом раньше.

— Было не до того, — печально произнес Воробей. — Какие будут предложения?

— Можно мне сказать? — с необычайной вежливостью осведомился Удаган. Ему дали слово, он пятерней откинул светлые волосы назад. — Есть ли выгода дому Гепарда от того, что Халвард стал не Барсом, а Охотником?

— Безусловно, — кивнул Цовев.

— Какая? — засомневался Лев.

— Один из самых сильных Домов, — заметил Юнко.

— Они сильны не поэтому! — возразил Удаган. — У них сильные эймы, их Дом больше, чем некоторые другие, но разве Охотник чем-то выделяет их? Кто-то замечал подобное?

— Нет, — изрек Каракар.

— Говори короче. Что ты предлагаешь? — осведомился Омри, поправляя камзол.

— Не имеет значения, из какого Дома будет следующий Охотник, Дом ничего не выгадает от этого. Поэтому надо руководствоваться одним: какой из Домов может пожертвовать одним молодым эйманом без ущерба для себя. Я хотел сказать без большого ущерба.

Все оглянулись на Баал-Ханана.

— Молодым эйманом должен пожертвовать я? — усмехнулся Воробей.

— У тебя самый большой Дом, — заявил Орел. — Три эймана берут имя на осеннем Обряде. У меня, например, один — внук Беркута. А у некоторых и вообще никого.

— Я не могу такие вопросы решать, — отказался старик. — Кажется, твой младший брат берет имя осенью? — посмотрел он на Юнко.

Цовев прищурился:

— Ты хочешь, чтобы я решил вопрос, который не может решить глава Дома?

— Не будем ссориться, — успокоил всех Каракар. — Из десяти Домов нашлось по одному добровольцу, чтобы рискнуть жизнью и убить Охотника. Сколько человек из Домов, поддерживающих заговор, берут имя осенью?

— Одиннадцать, — без запинки ответил Цовев. Кажется, этот вопрос волновал его, и он хорошо подготовился.

— Мне кажется, — завершил Авиел, — из одиннадцати человек можно найти добровольца.

— Можно, — хмыкнул Удаган. — Если кто-нибудь убедит их, как прекрасно отдать жизнь за других эйманов. По-другому никак.

— Подождем добровольцев, — подвел итог Баал-Ханан. — Тот, у кого в Доме он найдется, даст знать Авиелу. Тогда и обсудим, что делать дальше.

С этим никто не мог поспорить.

Отец задержался поговорить с Беркутом, а Удаган отправился домой, хотя идти туда не очень хотелось: у брата вовсю разгорелся медовый месяц. Ал с Ранели, конечно, старались держать себя в рамках приличия, но если они сидели и в разных концах комнаты, воздух между ними искрил. Ему приходилось нелегко, но он жалел Катрис: наблюдать чужое счастье, когда возможно навсегда потеряла свое, — что может быть тяжелее? Но и оставаться у Беркута он не мог. Двоюродные братья относились к нему с холодным равнодушием — так и не приняли в семью Льва и наверняка ждут, что он вот-вот всех предаст и вернется к Гепарду.

Подъезжая к замку, Удаган заметил, что у них гости. Кто-то грелся на солнышке, сидя на скамье слева от ворот. Эйман прислонился спиной к стене, откинул голову, подставив лицо солнцу. Он казался таким счастливым, что Удаган не сразу узнал Халварда. Не было в нем обычной насмешливости, угрозы — только покой и радость.

— Тебя-то я и ждал, Ганни, — Охотник открыл глаза, и наваждение тут же развеялось: перед ним был враг, умело притворившийся беззащитным. — Не хочешь присесть со мной? — он похлопал ладонью по скамье.

— Нет, — отказался Удаган.

— Стоять передо мной будешь? — ухмыльнулся мужчина. — Ну-ну…

Лев спрыгнул с лошади, шагнул ближе, навис над Охотником, заслоняя собой солнце.

— Могу и постоять, — буквально прошелестел он.

Халвард нисколько не смутился.

— Тебе как будто нравится испытывать боль, Ганни. А? — так же беззвучно произнес Охотник. — Ведь знаешь, что ничего собой не представляешь, что стоит мне пальцем пошевелить, и ты в ногах будешь у меня валяться, а все равно угрожаешь, корчишь из себя что-то. А быть попроще можешь? Сесть и поговорить. Без фанфаронства. Можешь?

Удаган опустился на скамью, откинувшись на стену и уставившись в пространство перед собой. "Если только Охотник скажет: "Другое дело!" — встану и уйду", — настраивал он себя. Но Халвард промолчал. Они сидели рядом, будто старые добрые друзья, не видевшиеся много лет, и потерявшие общие темы для разговора.

— Когда я вижу тебя, представляю, каким был бы я, — Охотник опять закрыл глаза. Солнце било прямо в лицо на этой скамье, и Льву тоже хотелось прикрыть веки, но он не доверял Халварду. Особенно сейчас, когда он вдруг притворился другом. А Охотник словно подслушал его мысли. — Ты не думай. Я не в друзья пришел набиваться. Любопытен ты мне, Ганни. И, полагаю, не мне одному. Меня вот всегда мучил вопрос. Знаешь ты, кто убил твоего отца? Твоего настоящего отца, Чахбора Льва. Знаешь? — Удагану страшно хотелось выслушать Халварда, и поэтому он скрепился и не ответил. — И как бы ты отнесся к эйману, который лишил тебя семьи? Да и Дома по сути лишил. И тебя чуть не убил. Потому что лишь отец знал, как воспитать тебя так, чтобы ты не погиб, когда брал имя. Твой отец знал, как обращаться с эймом-львом. Тот, чья сущность — птица, пусть хищная птица, не поймет того, чья сущность лев. Тебе не приходило это в голову? А ведь ты чудом выжил, я это очень хорошо помню. Я был уверен, что ты умрешь, хоть и жаль тебя было очень. Ты может, не поверишь, но мне всех эйманов жаль.

— Пожалел волк овцу! — не выдержал Удаган.

— Если я Охотник, значит, непременно охотиться, что ли, должен?

— А что нет? — отрезал Лев. — Ты что-то хотел мне сказать?

— Да я уже сказал. Я знал Чахбора. Он любил твою мать.

— Да? — деланно удивился Удаган.

— Представь себе. Иначе бы не женился, ты не находишь?

— Я себе любовь как-то иначе представляю. Но тебе не понять. Охотники ведь одиночки. Любить не способны никого кроме себя.

Халвард оторвался от стены, медленно всем телом повернулся к Удагану.

— Одиночки? — он вперил в парня зеленые глаза, и Льву показалось, что тот вцепился в него когтями, не позволяя отвести взгляд. — Что ты знаешь об Охотнике? Ты когда-нибудь пробовал любить женщину на глазах у двух тысяч эйманов, включая стариков и детей? Это вы меня не видите, а я вас всегда вижу. От этого свихнуться можно. И вы после этого удивляетесь, что Охотника хватает только на вас? Что никого другого они подпустить к себе не могут?

Он резко отвернулся и снова откинулся на стену, сложив руки на груди, от благодушия не осталось и следа.

— Я должен посочувствовать? — спросил Удаган, когда его немного отпустило.

— А как хочешь! — к Халварду вернулась обычная насмешливость. — Но я не делал этот выбор, за меня его сделали другие. Не спросясь. И за тебя, между прочим, тоже. Поэтому мне и казалось, что мы чем-то похожи. Мне швырнули медальон. У тебя убили отца и забрали к себе в Дом. Потому что Каракар посчитал, что любит Еиль Лисичку больше, чем Чахбор. А кто ему дал право решать такое? И кто знает, от чего умерла Еиль?

— Я знаю, — спокойно объяснил Удаган. — Она была маленькой и хрупкой, а я — очень крупным. Я убил ее.

— Это Каракар так сказал? — осведомился Халвард. — Он меня чем дальше, тем больше в изумление приводит. Второго такого, наверно, не сыщешь, а?

— Нет, не сыщешь, — подтвердил Лев. — Слушай, а к чему эти откровенности? Чего ты хотел добиться? Что я, узнав о том, что Каракар убил Чахбора, побегу его душить, что ли? Или в возмущении вернусь в дом Гепарда и начну мстить братьям: Алету и Шеле? Ты этого ожидал?

— Так ты знал?

— У отца, — он выделил это слово, — не от меня тайн. И я это очень ценю.

— Такое доверие не разрушишь, — многозначительно промолвил Халвард.

— Нет, не разрушишь, — подтвердил Удаган. — Потому что я еще кое-кого поспрашивал, чтобы узнать, как все было. Из дома Гепарда поспрашивал, не абы у кого. А потом пришел к отцу и поблагодарил за то, что он убил этого мерзавца. И если бы я умер, когда брал имя, я умер бы с благодарностью, потому что лучше сдохнуть сыном Каракара, чем жить сыном Чахбора. Потому что Еиль была невестой моего отца, а Чахбор изнасиловал ее. А Охотник — обвенчал! И если бы он этого не сделал, то я бы не убил свою мать. Потому что Чахбор был гигантом. Я пошел в него, и убил маму. Ты это понимаешь? Ты об этом не хотел мне рассказывать?

— Успокойся, Ганни, — остудил его Охотник. — Знал бы, что ты так разволнуешься, — не пришел бы.

— И если бы знал, что отец ничего от меня не скрывает, тоже бы не пришел, правда? Все, что ты делаешь, — это сеешь раздор. И прежний Охотник был такой же. Но ты в сто раз хуже.

— Если ты о венчании Лисички и Чахбора — то Охотники насильно никого не венчают. Она так захотела. А если об Алете… Так Фарей хотел вырастить себе смену. Ты никогда не задумывался о том, что у брата твоего имя неправильное? У всех одно имя человеческое, а другое — от эйма. А него имя — Алет, что всего лишь порода сокола, а второе имя — тоже Сокол. А дело в том, что он должен был стать Алетом Охотником. Если бы опять, в который раз, не вмешался Каракар. Каждый раз, когда он вмешивается, погибает несколько эйманов. Ты об этом не размышлял? — и, прежде чем Удаган возразил, подвел итог. — Ладно, Ганни, я все понял. Рад, что у тебя такие теплые отношения с… убийцей. Нет, мы не похожи. Может, это и к лучшему. Бывай.

Он широкими шагами ушел в лес, темно-зеленый кафтан разлетался на ходу, сминая высокую траву. Удаган сверлил спину Халварда, пока он не исчез за деревьями. Мучительно хотелось подняться на второй этаж, в комнату, где недавно жила Ранели, и посмотреть на портрет матери. Его вырастила Тана, и никогда он не замечал, чтобы Тана относилась к родным сыновьям лучше, чем к нему. Но иногда, как после этого разговора, он приходил в комнату, где умерла Лисичка, чтобы представить, каково бы ему было с ней. Да, Лисичка согласилась обвенчаться с Чахбором, и теперь, когда к ним в руки попали записи Шишлы, Удаган знал почему: она была беременна. Она решила, что Каракар не женится на ней. Она считала, Авиел не поверит, что ее изнасиловали, или не захочет воспитывать чужого сына. А он поверил и захотел. И не позволил Чахбору издеваться над ней. И посмел бросить вызов гиганту…

Потом он забрал Лисичку к себе в дом, несмотря на то, что Охотник отказался венчать их… Пусть недолго, каких-то восемь месяцев, но мама была счастлива. И возможно счастливей, чем Тана за всю жизнь. Потому что любить так, как отец любил Лисичку можно только один раз.

Лев подумал об Але. "А ведь все повторяется! Опять Охотник отказывается венчать. Надо предупредить брата, что Ранели может забеременеть и родить больного ребенка". Он направился в дом.

2 сабтамбира, Жанхот

Неделя до венчания прошла будто в тумане. Очень четко Илкер запомнила немногое.

Запомнила, как Ялмари обратился в волка. После того как она сутки отсыпалась после посещения храма невест, он, невзирая на негласный запрет ("Жених после храма невест не видит невесту до свадьбы"), забрал ее из дома тетушки, объяснив, что никто не знает, сколько они смогут быть вместе после свадьбы: ему ведь придется уехать.

В домике лесника, он усадил ее в кресло, а сам встал напротив. Илкер не испытывала ничего кроме любопытства, Ялмари это почувствовал. От его ног голубой змейкой поднялся дымок, постепенно охватывая все тело, а когда туман рассеялся, перед ней стоял настоящий волк с янтарными глазами. Разве только чуть крупнее обычного, да шерсть будто влажная. Он рассказывал раньше: одежда и вообще все, что находится на нем в момент обращения: оружие, деньги, — превращается словно в тонкую пленку на шерсти волка и снова займет свое место, когда он вернет себе человеческий облик. Девушка без опаски погладила морду волка — она знала, что оборотни по крови сохраняют разум и в обличье волка, — а затем наклонилась и поцеловала жесткую шерсть. Он должен знать: она не боится, она верит. Больше, чем раньше, верит ему.

Запомнила, как рассмеялся Ялмари, когда она, убирая от себя его ладони, заявила, что в храме Невест ее учили позволять все после венчания, а не до. А потом выдохнул:

— Вот поэтому нельзя видеть невесту до венчания. Невозможно удержаться, — он усадил ее к себе на колени, прижал к груди, и продолжил, целуя макушку. — А знаешь, я раньше не понимал, к чему эти запреты. Меня спрашивали, а я не знал, что ответить. А теперь знаю. Мы должны узнать друг друга и открыться. Обнажить душу. И когда это произойдет, обнажается тело. Это как вершина близости. А когда люди путают, когда делают все по-своему, душа остается закрытой и одинокой. И ты не способен обнажить ее: страшно, что она будет ненужной и неинтересной, как однажды кому-то стало неинтересным твое тело. Люди ищут удовольствий, желая разрушить одиночество души. И ничего у них не выходит…

— И не выйдет? — огорчилась Илкер. — Я о Пайлун. Если она ошиблась, то уже не вернуть? Она будет одинока?

— Кто может знать? — Ялмари поцеловал ее висок. — Я рад, что у нас не так…

…Дядюшка вел ее по проходу в церкви, вел к ожидавшему принцу — теперь никто бы не усомнился в его высоком происхождении: белый с синим колет, белые штаны и сапоги, украшенные синим бархатом — они не изменили его, но подчеркнули величественность манер, которая стиралась, когда он носил одежду простолюдина. И у нее также: в одежде горничной, никто бы не догадался, что она дочь графа, но сейчас, когда она шла по проходу в алом платье, вышитом золотом с бриллиантовым ожерельем на шее, никто бы не предположил, что принц ошибся и женился не на той девушке. Илкер мельком видела восхищенные взгляды, но смотрела на него. Ялмари казался ослепительно красивым, но теперь она догадалась, почему он предпочитал темные рубашки: белое подчеркивало смуглость его кожи, подчеркивало, как сильно он отличается от матери. А кто-то, может быть, размышлял сейчас, был ли король Ллойд таким смуглокожим…

…Рука Ялмари — твердая и теплая. Его прикосновение вселяло покой, желание ни о чем не думать и не переживать, подчиниться его власти. А этот взгляд… "Зачем он так смотрит? Люди не поймут… Но мнение людей всегда было ему безразлично", — он будто впитывал ее всю до донышка, до капли. Это не мужское желание и не любовь. Это что-то большее, как разломленный эльтайон, который пришлось снять по случаю церемонии, но Илкер казалось, что он по-прежнему на груди. Его нет, но он с ней. Любимый может уехать, но он будет рядом. Она может умереть, но все равно будет рядом с ним.

— Да! — в этом слове тоже больше, чем два звука. Их души обнажились раньше, и поэтому сейчас можно произнести это "да", и они поймут много-много больше. И в каждое мгновение вмещается вечность, и в каждый шаг — долгие дороги, и в каждое слово — то, что не высказать, даже если захочешь…

…А он неплохо танцует. Хотя он же покинул дворец не очень давно, а до семнадцати лет добросовестно делал все, что положено принцу. Но этот взгляд… Он не обращает внимания, а она замечает, как переглядываются и перешептываются гости на балу. "Нельзя, нельзя так смотреть! Правила приличия…" — она выговаривала ему про себя, а сама млела от этого взгляда и от его еле заметной усмешки, будто он прочитал ее мысли.

За спинкой трона королевы ухмыляется чему-то Полад. О чем он думает сейчас? О чем думает королева Эолин? Ее свадьба была другой. Она уже тогда умела обращаться с подданными величественно, на грани вежливости и снисходительности. Чтобы никто не увидел, как сердце плачет, о единственном, кого она любит. Он в то время лежал при смерти с ожогами. А ей надо было улыбаться и танцевать, танцевать и улыбаться… Хорошо, что у ее детей все не так. И ведь это заслуга Полада. "Он убил короля, но сохранил для меня Ялмари…" — она обязательно поблагодарит его за это. За Ялмари, конечно.

Лин весело смеется. Лорд Сорот рядом, преданно ухаживает за ней. Сердце Илкер сжимается в тревоге, и муж — да, уже муж — ощущает это. Он обещает на ухо:

— Я не позволю ее обидеть, — и девушка успокаивается. Если он сказал, что не позволит — значит, не позволит…

…Путь из дворца в замок принца кажется коротким и длинным одновременно. Открытая повозка украшена цветами. Кроме стражи их сопровождают слуги с факелами. Огней так много, что вокруг светло как днем, и Ялмари не прячет глаза. Вдоль дороги их ожидает народ, принц бросает в толпу золотые и серебряные моменты. Илкер знает: он не любит этот обычай, но так положено, и он послушно делает все, что должен. Но наверняка мечтает быстрее завершить этот день, чтобы снова делать то, что хочется, а не то, что нужно.

Замок тоже встречает множеством огней — Илкер ступает в него первый раз в жизни. Знает лишь, что он издавна называется Ецион-Гавер — Обитель печали. И Ялмари собирается переименовать его, потому что теперь тут будет только радость. Они поднимаются по широкой мраморной лестнице, и тут их разлучают. Илкер не успевает сообразить, когда он исчезает, а девушки уводят ее в другую комнату, раздевают, купают — вот теперь она точно ужасно стесняется, но еще не привыкла командовать, как госпожа: "Выйдите! Я хочу побыть одна…" Наконец ее оставляют в шелковой ночной рубашке на огромной кровати — еще большей, чем в доме у дядюшки.

"Во сне тут можно заблудиться, как в пустыне, — она надела эльтайон, который держала в небольшой сумочке при себе. Затем еще раз оглядела огромное пространство. — Здесь можно заблудиться, и не найти друг друга". Илкер натянула на себя тонкое атласное покрывало, и села, откинувшись на огромные подушки. Дверь еле слышно отворилась. Илкер всматривалась в темноту: в спальне горел один подсвечник и стены комнаты терялись во тьме.

Ялмари входит в круг света — он тоже принимал ванну: волосы мокрые, и на нижней рубашке — на этот раз белой — видны капли. Наверно, спешил, не вытерся хорошо. Он в штанах, но сапоги снял, пришел босиком. Садится на кровать, проводит рукой по ее волосам, ладонь задерживается на шее, он поглаживает большим пальцем щеку.

— Волнуешься? — голос нежный, и она начинает таять.

— Да, — слабо пролепетала Илкер.

— Не переживай, — слова и прикосновения, как всегда, возвращают покой. — Ты скажи, если что-то не так. Хорошо?

Илкер кивает и закрывает глаза, прежде чем его губы дотронулись до ее губ. И тут внезапно накатывает на нее ужасное ощущение: у них очень мало времени. Очень мало. И не может она ждать долгие годы, пока осмелеет и начнет отвечать на его ласки. Если будет ждать — навсегда лишит Ялмари этого, потому что никто не знает, когда закончится обещанное Эрвином короткое счастье. Когда ей придется умереть, чтобы сохранить жизнь любимому. И тогда руки тянутся, чтобы снять с него рубашку и почувствовать его теплую гладкую кожу. Сначала кончиками пальцев, потом губами. И услышать его тихий стон, и рассмеяться, и перестать думать, и, кажется, даже дышать. Откуда-то появились слова из Книги Вселенной: не прозвучали, не вспомнились, а будто проросли сквозь нее, разрывая на части от невысказанного счастья…

…На берегу Вечности есть океан Любви,

приносящей только радость и счастье,

любовь там всеохватна и бесконечна.

Если ты попадешь туда, то можешь остаться навсегда, наслаждаясь ее покоем,

и ничто в этом мире больше не будет иметь значение для тебя…

Чудо узнавания. Они стоят на берегу океана, то пылающего золотым и алым, то угасающего муарово-синим. Не в силах вынести буйного сияния с провалами синевы, она закрывает глаза. А он вдруг чувствует, что рядом не девушка — целая планета, прекрасная, непознанная. Он — властелин планеты. Исследует ее, скользя кончикам пальцев вдоль гор и долин, ощущая влагу озер и аромат хвои, и изумляется тому, что она так велика, так необъятна, что у него, наверно целой жизни не хватит, чтобы постичь ее неисчислимые тайны.

От этой мысли все меняется. Какой же он властелин? Он раб, ожидающий милости от величественной госпожи. Он умрет, если она не спасет его, если он не увидит золотых и муаровых всполохов в ее глазах. И эти стоны, и хрипы, искажение лица в муках, полет в пустоту, чернота в глазах и звон в ушах, словно ты теряешь сознание, — как это похоже на преддверие смерти. За гранью — тот же океан неведомого мира, название которого записано в его и ее теле. И чтобы прочесть имя океана надо сложить… сложить…

…Она умирала. Его планета погружалась во тьму, сотрясая землю вулканами. Но через несколько минут произойдет чудо воскресения. Он уже пережил это — побывал за гранью чуть раньше. Она воскреснет, чтобы снова умереть. И так будет каждый день и каждую ночь. Они будут дарить друг другу смерть и жизнь. Узнавать другу друга в бликах золотого и алого. Прикасаясь к запредельным таинствам, постигать уроки Вечности.

2 сабтамбира, Фарала, Лейн

Для встречи с послом Энгарна Тештер надел колет бордового бархата. Пусть он и мог лишний раз подчеркнуть его кровожадность — большого значения это не имело. Но сухощавый и от этого казавшийся почти таким же высоким, как регент Лейна, граф Жабаги был не из пугливых. Недавно Девир Тештер официально побывал на балу, посвященном дню рождения графа — ему исполнилось 48. Его встретила очаровательная графиня и две еще более очаровательные дочери. Вот они регента точно боялись, поэтому Жабаги постарался увести его подальше. И напрасно. С женщинами Тештер предпочитал не воевать, а заниматься более интересными вещами. И зачастую очень быстро развеивал их страх. Хотя, возможно, граф был наслышан и об этой стороне его жизни, и именно поэтому оберегал свою семью.

На этом балу, зная, что посол как и регент, никогда не отдыхает, он бросил намек на недоразумения с Кашшафой. Заметил, как на лице Жабаги промелькнуло удивление и радость, — значит, ему тоже поручили узнать мнение всемогущего Тештера по поводу грядущей войны. Поняв это, Девир тут же заговорил на отвлеченные темы: ему спешить некуда, он подождет, пока посол придет с официальным предложением, тогда можно что-то выгадать из союза с Энгарном.

Ждать пришлось недолго, уже через день граф Жабаги попросил официальной аудиенции. Они встретились как старые друзья, но Тештер чувствовал, что посол ему не доверяет и лишь старательно разыгрывает дружелюбие. Он же в свою очередь отвык кому-то доверять, так же как и кого-то бояться, поэтому к послу относился, как ко всем: он мог стать помехой его планам или помощником. И регент предпочел бы второе. Если бы он имел дар оборотней отличать ложь — он бы поднял страну намного быстрее. Но именно этого он и не мог. Люди часто поражались его проницательности, но на самом деле, он не мог читать мысли, и даже в побуждениях и желаниях тех, кто служил ему, разбирался плохо. Он всего лишь был хорошо информирован. Но как известно, факты можно трактовать по-разному. Поэтому угадывал он ровно столько же, сколько ошибался. Часто приходилось казнить тех, кого он считал своей опорой и самыми надежными людьми, потому что они предавали. Популярности это не прибавляло: говорили, что он расправляется с людьми, когда они становятся ему не нужны. В результате за все время, пока он правит Лейном, он почти ничего не добился. Такими темпами, скоро придется уезжать на другой материк восвояси, да еще и с гадким чувством, что он ни на что не способен… Но до совершеннолетия Айдамиркана он в любом случае как-нибудь дотянет. А может, и дольше задержится: можно ведь подкрасить волосы белым, отпустить длинную бороду, тогда не так будет бросаться в глаза то, что его внешность не меняется…

После вежливых приветствий граф пригубил, вовремя поднесенный слугой бокал вина, и осторожно осведомился:

— Когда мы последний раз виделись… мне показалось, вы что-то знаете о планах Кашшафы.

— Несомненно, — улыбнулся регент. Обычно от его улыбки у людей мурашки бежали по спине, и ему это нравилось. — Но мне сначала хотелось бы услышать предложение ее величества королевы Эолин.

Жабаги отставил бокал и приосанился.

— Господин Тештер. Ее величество королева Эолин имеет неопровержимые доказательства того, что Кашшафа в ближайшее время нападет на Энгарн. Мы хотели бы заручиться поддержкой Лейна и оговорить ваши условия.

— Граф, мы не на балу, посвященном вашим именинам, — спокойно ответил Тештер. — Выражайтесь яснее.

Жабаги с готовностью продолжил:

— От имени Энгарна и ее величества королевы Эолин, я прошу, чтобы в случае, если Кашшафская армия пересечет границу Энгарна, Лейн стал нашим союзником и его войска вступили в Кашшафу. И я готов выслушать условия, на которых Лейн согласен стать союзником Энгарна.

— Условия, — Девир Тештер погладил подбородок. — Конечно, купцам Лейна нужны льготы на территории Энгарна. Но это не самое главное. Вы прекрасно знаете, в каком положении находится Лейн. Восточную часть нашей страны королевские войска не контролируют. Мы поможем Энгарну в обмен на соответственную помощь в войне с восставшим герцогством.

— Мы согласны с этим условием, — немедленно откликнулся граф, — и готовы подписать соответствующие договоры немедленно. Для этого необходимо согласовать встречу его величества короля Айдамиркана и его представителя до совершеннолетия, регента Лейна господина Тештера, с ее величеством королевой Эолин.

— Разве вам не надо согласовать эти условия с… э-э-э ее величеством королевой Эолин? — предположил регент.

— Ее величество предполагала, что вы выставите подобное условие, — тепло объяснил граф. — И она согласна подписать подобный договор.

Ренет понимающе кивнул.

— Видимо, я недооценил господина Полада, — прямо заявил Тештер. Граф Жабаги чуть поджал губы, пряча улыбку. — На будущее учту. Хорошо. Поскольку по главному пункту согласие достигнуто, остальное будем считать незначительными мелочами. Король Айдамиркан и я согласны посетить ее величество для подписания договора в любой удобный для нее день. Я предлагаю 17 сабтамбира. Передайте это ее величеству. Если ее не устроит эта дата, пусть назначит другую. Мы будем готовы.

— Благодарю, господин Тештер, — посол встал. — Не буду отвлекать вас от важных дел. Очень рад, что мы нашли полное взаимопонимание.

— Я тоже очень рад, — заверил регент, вставая, чтобы проводить посла.

Когда дверь за ним закрылась, он попросил секретаря пока никого к нему не пускать и развалился в кресле, размышляя.

Он принял решение поддержать Энгарн вовсе не потому, что считал войну Полада справедливой. Он давно уже руководствовался в решениях только тем, насколько это приближает его к цели. В данном случае Полад мог помочь ему навести порядок в стране, и посоветовать человека, который способен создать такую же непобедимую армию, как "волки" телохранителя королевы. Тештеру почему-то никак это не удавалось: ему служили либо из страха, либо за деньги. Либо в ожидании, когда к власти придет король Айдамиркан…

Маг, которого он, к сожалению, не убил, хоть и был мерзким пронырой, но он обладал большой силой. Намного большей, чем обладают маги церкви Хранителей Гошты или священники Истинной церкви. Хотел бы он знать, откуда появился этот сморчок. Но за долгие века, которые он вынужден был коротать на Гоште, Тештер убедился, что на этой планете все находилось под контролем. Он не был уверен, что Эль-Элион имеет хоть какое-то представление о существовании их мира, но вот Эрвин… Он делал вид, что отсутствует, на самом же деле, всегда следил за происходящим на Гоште. Что-то подсказывало Девиру Тештеру, что в этой войне он вступится за Энгарн. И Кашшафу в очередной раз отбросят за Проклятые горы — Тештер признавал только старые названия.

"А что если нет? — регент поскреб щеку. — Кто знает какие силы стоят за этим прыщом с красными глазами… Надо придумать что-то, чтобы Кашшафа в любом случае проиграла, — он прошелся по комнате. — Что мешает Поладу победить? Загфуран? Ерунда. Даже сильный маг мало решает в войне… Тогда, главная проблема — духи гор, из-за которых горы и прозвали Проклятыми. Что с ними можно сделать?"

Он постоял у окна, а потом позвонил в колокольчик. Заглянувшему секретарю, он коротко приказал:

— Графа Щиллема ко мне.

3 сабтамбира, Беероф

— Проходите, пожалуйста, господин граф, — пожилой слуга, вероятно, нянчивший еще отца графа Бернта забрал одежду Юцалии и передал ее кому-то помладше. Затем предложил. — Следуйте за мной. Граф Бернт ожидает вас в гостиной.

Идя по коридору, Юцалия незаметно окинул взглядом стены и пол. Он знал, что поместье Бернтов пока была жива леди Бернт, приносило хороший доход. Состояние этого дома говорило либо о том, что дела пошли хуже, либо о том, что молодому графу нет дела до того, что происходит внутри. Хотя, ведь у него теперь как бы два дома. Как гофмейстер он получил дом, примыкающий к дворцу, вероятно, там обстановка богаче и ремонт делается вовремя, ведь в любой момент казна может попросить этот дом обратно для своих нужд и тогда придется краснеть от того, что первый дворянин страны не следит за внутренним убранством.

Юцалия еще не вошел в гостиную, как уже услышал взволнованный голос Фирхана:

— А я давно говорю, что надо…

— Тише, граф, — уверенно остановил его Элдад. — Не надо так громко, я как никто понимаю, ваши чувства.

— Но кого вы опасаетесь? — удивился Гуний — настолько истово отдавшийся религии теперь, насколько раньше отдавал себя трактирам.

— Всех. О таком не кричат.

— Прошу, — слуга распахнул дверь.

Юцалия вступил в светлую гостиную. Большая бронзовая люстра, в свете свечей сияла будто золотая. Экономили тут лишь на коридорах. Бледно-розовые стены с лиловыми цветами приятно гармонировали с обивкой мебели — лиловой в бледно-розовый цветочек. Мебель не вычурная, не кричащаяся, но дорогая: хозяин достаточно богат, чтобы нанять художника для оформления дома. Кроме двух кресел, стоявших у камина, здесь находился диванчик и небольшой круглый столик, на котором рубиновым светом сверкал хрустальный графин с вином. Завидев вошедшего, хозяин дома и Фирхан поднялись ему навстречу.

— Добрый вечер, господа, — степенно поприветствовал их Юцалия. — Надеюсь, я не опоздал.

— Это я пришел рано, — поспешил успокоить его Гуний.

— Присаживайтесь, — Элдад предложил ему кресло. — Налить вам вина?

— Да, пожалуй, — Юцалия устроился ближе к камину, он что-то начал мерзнуть и в теплую погоду.

Элдад налил вина, протянул графу, а сам сел на диван. Юцалия еще раз подивился переменам в молодом человеке. Кажется, еще вчера он был полностью сломлен, а сегодня в каждом жесте уверенность, во взгляде — мудрость. Он точно знал, чего хотел, и чтобы помешать ему, надо было сделать одно: убить. Прямо сейчас. Хорошо, что его враги пока не догадывались о том, во что превратили легкомысленного юношу.

— Вы ведь предполагаете, для чего я вас пригласил? — Юцалия едва заметно кивнул. — Я как раз убеждал графа Фирхана соблюдать предельную осторожность. Если мы хотим сделать что-то для Эль-Элиона и Кашшафы, о том, что мы задумали, не должны знать даже слуги. Поэтому, пожалуйста, тише, — он почтительно и в то же время твердо, посмотрел на Гуния.

— Вы не доверяете слугам? — поразился тот. — Зачем их тогда держать?

— Если бы на меня напали, они бы защищали меня, не жалея жизни. Почти все, — заверил Элдад. — Но мы собираемся совершить государственный переворот. Вы ведь понимаете, что казнь преступников и лицемеров — это в конечно итоге переворот. Тут мне трудно поручиться за то, что у слуг не вырвут какое-нибудь признание. Хотя бы и пытками. Нельзя недооценивать мага.

— Вы о Загфуране? — тут же подхватил Фирхан. Он старался говорить тише, но у него это не очень хорошо получалось. — Он многим стоит поперек горла. Как он вырвал признание у горничной Мирелы? Ведь видно было, что бедняжка не хотела предавать госпожу. Но оговорила ее. Против воли оговорила. Да, вы правы. Но как вы собираетесь справиться с ним?

— Сначала следует покарать лордов, предавших Бога, принцессу и свою страну, — твердо ответил Бернт, глядя в огонь.

— Если позволите, — вступил в диалог Юцалия. — Превосходное вино, — между прочим заметил он — привык любой разговор начинать с комплимента хозяину. И тут же, без перехода продолжил. — Если мы хотим, чтобы заговор был успешным, нам надо в первую очередь беспокоиться о маге. Это главный противник и главный виновник. Остальные были исполнителями его воли.

— Они могли сопротивляться! — яростно возразил Фирхан и осекся, умерил тон. — Я ведь не соглашался с требованиями Тазраша, который явно говорит от имени мага. Не соглашался и жив до сих пор. Они согласились, потому что им было это выгодно. Выгодно создать новую церковь, выгодно закрыть глаза на истинную причину смерти короля и гофмейстера. Выгодно закрыть глаза на то, что регентом стал вовсе не тот, кого назначил король Манчелу…

— Вы правы, — мягко поддержал его Юцалия. — Вы как всегда правы. Но… Граф Бернт, вы ведь хотели что-то предложить?

— У меня был один план. Скоро будет Большой совет, на который съедутся лорды-регенты. Это удобный случай, чтобы убить всех.

— Как именно? — уточнил Юцалия.

— Я знаю только один способ, — он уверенно посмотрел на каждого приглашенного.

— То есть войти и всех перерезать? — сник Фирхан. — Вряд ли у нас что-то получится. Лорды должны сдать оружие, прежде чем войти в присутствие короля. Но это, конечно, мелочи, вы можете каким-то образом спрятать его в нужном месте. Войти с Юцалией… Но для этого придется прорваться сквозь стражу. Тут или надо перекупить много людей, что опасно, или… Или отказаться от этой затеи. Да ведь там король будет присутствовать! Стоит хоть одному взять его в заложники и нам придется сложить оружие.

— Не думаю, что в данной ситуации нас должна заботить жизнь короля, — веско произнес Элдад, и в комнате воцарилось молчание. Теперь Бернт рассматривал огонь в камине. — Если Эль-Элиону будет угодно, он сохранит жизнь его величества Еглона. Если нет, то…

— То? — Юцалия хотел услышать все до конца.

— То королем станет муж принцессы Мирелы, — закончил Элдад. — Если он будет из древней династии, это ни у кого не вызовет возражений.

— Вы правы, — легко согласился Юцалия, хотя знал, что они вспомнили о разных людях. Он, посол Лейна, — молодого Айдамиркана, а Элдад… — Но план плох. На Совете непременно будет присутствовать маг. Если я правильно осведомлен, именно он является инициатором войны с Энгарном. Совет, где этот вопрос должны утвердить, он не пропустит ни в коем случае. И мы не только не сможем никого убить, шагу ступить не сможем без его позволения.

— Я готов выслушать ваши предложения, — безразлично пожал плечами Элдад.

— Я пока не могу сказать ничего определенного, кроме того, что против мага должен действовать маг примерно равный ему по силам.

— С магом можно справиться с помощью огня. И неплохо бы заручиться поддержкой Лейна, — оживился Фирхан. — Может, его величество король Айдамиркан пришлет нам надежного человека?

— Сомневаюсь, — покачал головой Юцалия. — Скорее мы могли бы найти помощь в церкви Хранителей Гошты, в ордене магов. Высочайший Дишон смог бы помочь.

— Я никому там не верю! — Бернт на мгновение потерял хладнокровие. — Когда надо было действовать, когда надо было не позволить королю отправить в ссылку королеву Езету, когда надо было запретить ему создавать Святую церковь, встать на защиту истинной веры, они отсиживались где-то в провинции. Они и сейчас там отсиживаются, переживая за собственную шкуру, но не за спасение народа. Страна погибает…

— Я понимаю ваши чувства, — Юцалия произнес это так, что Элдад тут же успокоился, будто поверил, что граф и вправду его понимает. — Я, как человек, принадлежащий к церкви Хранителей Гошты, как и вы, не могу спокойно смотреть на то, что происходит. Но если мы не найдем помощь там, у нас ничего не получится. Я прошу разрешения у вас, господа, рассказать обо всем Высочайшему* Дишону. Я также

* Высочайший — титул главы церкви Хранителей Гошты.

отправлю послание в Лейн с просьбой о поддержке в случае, если нам удастся заговор.

Юцалия уже несколько раз убеждался, что послания, которые он отправлял в Лейн, если и перехватывают, то расшифровать не могут. С этой стороны он обезопасил себя полностью, поэтому мог свободно пользоваться этим каналом связи. Если Бернт рискнет довериться Дишону, то дело удастся.

Бернт сосредоточенно размышлял. Снова встретился взглядом с послом Лейна.

— Да, поговорите с Дишоном. Сколько вам потребуется времени?

— Около двух недель.

— Отлично, — сосредоточенно произнес граф Бернт. — Когда вы вернетесь — дайте знать, мы встретимся здесь. Но, господа, еще раз напоминаю: чем меньше людей осведомлено о наших планах, тем больше у нас шансов на успех. Граф Юцалия, я вам доверяю. Расскажите обо всем только Дишону. Если вам покажется, что люди, которых он рекомендует, достойны доверия, но их должно быть не больше двух. И пусть так останется и впредь: без согласия троих присутствующих, никого в заговор не вовлекать.

— Безусловно, — подтвердил Юцалия.

— Да будет так, — по-церковному ответил Фирхан.

9 сабтамбира, дом Каракара

Удаган так и не рассказал брату о том, что узнал из записей Шишлы. Отец просил ничего Алу не рассказывать о заговоре, и он не мог придумать, как сообщить ему эту новость, не вызывая ненужных расспросов и подозрений. Потом пришла мысль: брат знаком с Нэл не первый год, и до сих пор она не забеременела. Конечно же, оборотни знали какие-то напитки, предотвращающие нежелательное зачатие, — они в этом были мастера. В таком случае волноваться было не о чем.

После возвращения Дафана у эйманов все стихло. Воробей решил записи Шишлы пока не показывать — возникнут вопросы, относительно того, как и зачем их отыскали, что поставит весь замысел под удар. Жизнь вроде бы потекла обычным чередом, но по себе Лев знал, что за внешней беззаботностью многие скрывали чудовищное напряжение.

Халвард после памятного разговора исчез. То есть совсем пропал, не показывался никому из эйманов, и Удаган с тревогой размышлял: Охотник видит эйманов одновременно. А что если он знает больше, чем делает вид? Как именно он их видит? Жаль, что об этом в записях Шишлы не сказано ни слова, хотя и понятно: в голову Охотника эйману не залезть, как бы он ни пытался.

Утром к ним в дом прилетел эйм-лунь. Серебристо-серый ястреб с черными перьями в хвосте безошибочно выбрал Авиела. Тот снял у него с лапки записку и сообщил, что Беркут приглашает его в гости. Одного. Удагану очень это не понравилось, но спорить с отцом он не стал. Вместо этого предложил Алу, Нэл и Трис сыграть в карты двое надвое.

Трис, конечно, отнекивалась, но он стал строже:

— Знаешь, Яст еще жив. Так сказал Охотник, а врать ему ни к чему. А если он жив, то почему ты соблюдаешь по нему траур? Не хорони его.

Девушка послушно села за стол. Тана тоже пришла посмотреть на эту забаву: когда за дело брался Лев, дом наполнялся шумом и весельем. Она заняла кресло, взяв вязание, чтобы присматривать за детьми, но не мешать им.

Удаган предложил поиграть в шельмеца1. Нэл плохо играла в карты, а об этой игре

1шельмец — карточная игра, в которой самое главное — искусство блефа. Игрок, чей обман раскрыли, из игры выбывает.

не слышала, но Ал быстро ее уговорил: она оборотень, стало быть, непременно должна распознать обман. Играть договорились на задания: проигравшая пара выполняет желание победителей. Вскоре дом наполнился гомоном и хохотом. Даже Катрис поддалась общему настроению и робко рассмеялась, когда возмущенная проигрышем Ранели избила деверя картами. Не так-то просто оказалось разгадать обман Льва, слишком искренно он врал. Удаган поражался себе: ему еще никогда не приходилось быть таким виртуозным притворщиком. Он не только обманул оборотня в шельмеца, но и присутствующие не заметили, с каким напряжением он ожидал отца.

Авиел вернулся, когда они еще не успокоились. Посмеялся вместе со всеми, но Удаган заметил его внимательный взгляд. Отец ушел в кабинет. Тана позвала Трис и Нэл готовить обед. Оставалось как-то избавиться от Ала, чтобы узнать новости. Тут будто Эль-Элион помогал ему: брат шумно зевнул:

— Я, наверно, вздремну до обеда.

— Ну да, ну да, — подмигнул Лев. — Ночью спать некогда, я понимаю.

— Да что ты понимаешь! — Ал нисколько не обиделся на шутку. — Жениться не собирается, а туда же: понимает он.

Сокол прилег тут же на диване, положив руки за голову.

— Пойду тогда отцу помогу, — небрежно заметил Удаган и, убедившись, что брат на его замечание никак не отреагировал, поднялся по лестнице.

Каракар сидел в кабинете за столом, бессильно опустив голову. Словно целая гора лежала на его плечах, и он не знал, как ее скинуть. Он, кажется, ждал сына. Кивнул на стул и безучастно уставился в окно.

— Хорошо, что пришел, — сообщил он и помолчал. — Нашли того, кто должен брать имя, и согласен, чтобы мы в это время убили Охотника.

— Да? — Удаган постарался сохранить безразличие. — И кто же? Надеюсь, не Лунь?

Он не очень любил дядю за то, что в трудный для Каракара период тот отказался помочь. Но сейчас отчаянно захотелось, чтобы они рисковали жизнью какого-то неизвестного мальчишки, а не двоюродного племянника. Почему-то это казалось предательством.

— Нет, — успокоил Авиел. — Не Лунь. Он из дома Чайки. Щуа Крохаль. Знаешь такого?

— Нет, — Лев испытал подленькое облегчение. Единственное, чем он себя оправдывал — он тоже будет рисковать жизнью, а не наблюдать за происходящим из амфитеатра.

— Я видел сегодня. Белобрысый мальчишка, — с горечью заметил он. — С горящими глазами. Здорово его Цовев обработал.

— Думаешь, он?

— Знаю. Воробей же намекнул на его младшего брата. Тот постарался брата защитить. Да разве ты бы не так сделал?

Удаган повел плечом. Уточнил после паузы.

— Других новостей нет? Точно на этот Обряд назначили?

— Теперь точно, — в голосе отца послышалась бесконечная усталость.

— Кажется, ты не рад этому?

— Честно? — агатовые глаза пронзительно взглянули на Льва. — Я боюсь. Мне снятся кошмары. Почти каждую ночь снятся. Я теряю вас всех: Шелу, Алета, тебя… Остаюсь на пепелище с тремя вдовами. Я уже не уверен, что поступаю правильно.

Удаган натянуто рассмеялся.

— Ну, ты хватил… С тремя вдовами. И кто же будет моей вдовой?

Снова пристальный взгляд, и снова отец отворачивается к окну, точно смотрит на что-то невидимое Льву.

— Мне снится красивая девушка с длинными светлыми волосами — еще светлее, чем у тебя, — и черными глазами, — Удаган чуть отшатнулся. — На ней платье песочного цвета… Вспомнил кого-то похожего?

— Она очень уж далеко, чтобы стать моей вдовой, так что вряд ли сон пророческий.

— Но она снится мне, хотя я никогда ее не встречал, а она что-то значит для тебя в отличие от множества других женщин, — Каракар побарабанил пальцами по столу и невпопад заметил. — Ты очень изменился после Песчаного монастыря, и я не знаю, хорошо это или плохо.

Удаган поспешил перевести разговор на другую тему:

— На место Корсака придет кто-то другой?

— Нет. Только один доброволец из каждого дома, что бы ни случилось.

— У нас и из дома Чайки — двое, — возразил он.

Дверь распахнулась так неожиданно, что Лев вздрогнул. Отец сохранил самообладание и тепло улыбнулся вошедшему Алету. Но тот лишь сжал губы.

— И что должны сделать двое из нашей семьи и двое из дома Чайки? — поинтересовался он.

Авиел думал несколько мгновений.

— Мы… обсуждаем совместную поездку.

Сокол сел на свободный стул, облокотился на колени и в упор уставился на отца.

— Совместную поездку в Ритуальный круг? Чтобы убить Охотника? — спросил он прямо. Каракар не ответил. Алет вскочил, дошел до двери, тут же вернулся обратно, уперся в стол. — Шереш вас обоих раздери! Выстрелил в небо — сбил звезду, — поразился он собственной проницательности. — Опять то же! Опять! Сколько же можно?

Алет давно заметил, что у отца и брата появились какие-то секреты. Стараясь не выдать подозрений, он тайком наблюдал за ними и вскоре уверился: происходит что-то очень неприятное и опасное. Но он до последнего надеялся, что ошибся, что страхи его выдуманные. Но все подтвердилось. Он снова прошелся по комнате и снова остановился перед отцом, стараясь говорить как можно тише: не хватало еще, чтобы Нэл — у эйманов быстро приживались короткие имена — различила их ссору. Слух у нее острее, чем у других женщин в доме.

— Зачем ты это делаешь, отец? Ради чего?

— Ради вас, — Авиел отвел взгляд.

— Ради нас?! — возмутился Алет. — Ты рискуешь собой и Ле ради нас? И кого ты тогда включаешь в это "нас"? Судя по всему — меня и Нэл, так?

— Ал, успокойся, — хмуро осадил его Лев. — Сядь и поговорим.

— С тобой я после поговорю. Наедине. Брат называется. А сейчас с отцом хочу. Почему ты не сказал о том, что хочешь сделать? Для чего эти секреты? Потому что мной нельзя рисковать, а им можно? — он небрежно указал Удагана. — Потому что…

— Сядь и заткнись! — рявкнул отец, и Сокол мгновенно повиновался. — И не смей меня упрекать, что один из сыновей дороже мне, чем другой. А то ты очень на Халварда становишься похожим. До безобразия похожим, — Алет закрыл глаза и посидел так немного, сцепив зубы. Для него не было оскорбления страшнее, чем сравнение с Охотником. — Я не собирался рисковать никем из вас, — Каракар взял себя в руки. — Была бы моя воля, Удаган бы тоже ничего не знал. Ни слова. Так получилось.

Алет сжал виски. Пробормотал мучительно:

— Во что вы ввязались? Во что вы оба ввязались? — быстро поднял голову. — Корсак тоже из-за этого погиб? — Лев кивнул. — И что теперь? Не успокоитесь, пока все не умрем?

— Теперь отступать некуда, — сурово закончил Авиел. В дверь тихонько постучали. — Входи, — громко откликнулся Каракар. Заглянула Ранели, тревожно оглядела мужчин, задержав взгляд на Алете. — Обед готов, — сообщила она.

"Услышала, как отец злился", — понял Сокол.

— Мы спускаемся, — пообещал Каракар.

Девушка тут же исчезла. Каракар встал, за ним сыновья.

— Отец, — попросил Алет напоследок. — Мы должны быть вместе. Раз ввязались — я с вами.

— Поживем — увидим, — неопределенно ответил Авиел.

…Ранели спускаясь по лестнице, вся обратилась вслух. Ее опасения были не напрасны: в доме что-то происходит, мужчины рискуют жизнью. Она боялась, что Алет теперь замкнется, ничего не расскажет, потребует, чтобы она не вмешивалась. Вмешиваться она и не собиралась: последние события убедили ее, что после этого бывает только хуже. Но она имеет право знать, так же, как и другие женщины. "Что за порядки у этих эйманов?"

С момента ее появления в доме Алета произошло только одно хорошее событие — то, что их признали мужем и женой и позволили, не таясь, занять одну спальню. Теперь бы дождаться весны и обещанного венчания без потерь. Хорошо, что она не может забеременеть без благословения Охотника: не надо то и дело готовить нужный настой. Хотя, если бы ей не сообщили это, она все равно бросила бы его пить: мало ли что этот мерзкий Халвард отказывается их обвенчать. Она жена Алета и имеет право родить ему сына.

9 сабтамбира, Ецион-Гавер — замок принца

Ялмари перекатился на бок, но тут же прижал девушку к себе. Дыхание постепенно восстанавливалось, он продолжал нежно целовать ее плечи и шею. Потом еле слышно вымолвил:

— Я люблю тебя… Я так тебя люблю…

Взгляд Илкер тоже постепенно становился осмысленным. Она обхватила его лицо ладонями, прижалась к губам:

— Спасибо тебе, — откликнулась так же беззвучно. — За то, что выбрал меня. За то, что любишь. За то, что не позволил мне уйти. Я была такая глупая! А теперь ты мой муж. Навсегда, — она засмеялась.

— Навсегда, — повторил он, улыбаясь. — Не можешь к этому привыкнуть?

— Мне иногда кажется, что я сплю, — подтвердила она, оглядывая огромную кровать: напрасно она боялась — они ни разу не потеряли здесь друг друга. Кажется, за всю неделю так и не разомкнули объятия. Вот и сейчас вроде бы разговаривают, но ладонь любимого нежно скользит по талии, затем по ноге, тут же начинает обратный путь.

— Тебе снились такие сны? — заинтересовался он. Девушка тут же покраснела, а он расплылся в довольной улыбке. — Я думал, ты быстро разучишься смущаться.

— Разучишься с тобой… — она уткнулась носом в его плечо и замерла, вдыхая его запах. Как страшно, что ему скоро придется уйти. Очень скоро.

В комнату еле слышно даже не постучали, а поскреблись, а затем дверь чуточку приоткрылась. День приближался к полудню. Илкер знала, что слуги без разрешения не войдут, однако тут же натянула на обоих атласное покрывало. Себя укрыла по самый нос.

— Ваше высочество… — обратились к Ялмари из-за двери.

— Что случилось? — как ни в чем ни бывало поинтересовался он, глядя в ту сторону.

— Десятник заметил королевский кортеж. Он едет в нашу сторону. В течение часа ее величество будет в замке.

— Спасибо, Щимей, — "Вот и все!" — подумала она. — Пусть сюда придут горничные.

Он знал слуг по имени, узнавал их по голосу, хотя в последние два года наведывался в замок очень редко. Ей же еще предстояло познакомиться со всеми. И как же это непривычно — стать госпожой после стольких лет…

— Приехали без предупреждения, — вздохнул Ялмари. — Наверно, Полад нашел что-то о храме Судьбы. Я так надеялся, что это будет не так скоро.

— Возьми меня с собой! — она взглянула на мужа с мольбой. — Пожалуйста…

— Нет! — ответ прозвучал резче, чем он этого хотел. — Илкер, не заговаривай об этом, я прошу тебя, — смягчил он тон. — Я не знаю, что меня ждет, и я не должен в этой поездке беспокоиться о твоей безопасности. Мне и так будет о чем беспокоиться. Ты должна остаться ради меня. Хорошо?

— Хорошо, — послушно кивнула она и снова ткнулась ему в плечо. Услышала шорох за дверью. — Горничные пришли, — сообщила она. Но Ялмари не спешил, отстранился, вглядывался в нее, будто впитывал в себя каждую черточку. Словно уже прощался. — У нас мало времени, — робко поторопила его девушка.

— Да, — рассеянно согласился он. — Очень мало.

Он легко поцеловал ее, быстро натянул брюки, рубашку и вышел, уступая дорогу горничным.

— Ваше высочество, — щебетали они наперебой. — Мы принесли два платья на выбор. Золотое…

— И голубое…

— Выберите, что наденете…

— А я принесу к нему драгоценности и заколки для волос.

Илкер быстро указала на золотое и села, придерживая покрывало. Сейчас ей подадут шелковую рубашку, она наденет ее и тогда уже позволить делать с ней все, что им угодно. Но неделя слишком маленький срок, чтобы привыкнуть к тому, что она теперь — принцесса.

Они встретили королеву и ее телохранителя у ворот. Полад вышел первым — в той же форме "волка". Он ничем не отличался от сопровождающей королеву стражи: темные штаны, холщовая рубашка и кожаная безрукавка. Мужчина учтиво поклонился Илкер и отошел в сторону, позволяя сыну помочь матери выйти из кареты. Принц нашел что-то среднее между кожаной курткой, в которой обычно щеголял по лесу, и торжественным колетом, который требовался для церемоний: темный дублет смотрелся в меру просто и аристократично.

— Добрый день, мама, — он коснулся губами подставленной щеки.

Королева равнодушно скользнула взглядом по склонившимся слугам и присевшей в реверансе невестке. Оперлась на руку сына.

— Добрый день. Мы ненадолго, — сообщила она величественно. — Мардан о чем-то хотел срочно поговорить с тобой. Извини, что не предупредили.

— Ничего, — принц проявил великодушие. — Вы нам не помешали, — он искренно порадовался, что так и было на самом деле. — Пойдемте в Полуденную гостиную.

Полуденная гостиная появилась после очередной перестройки замка: принц велел еще расширить окна, и теперь в полдень гостиную заливал солнечный свет. Кроме нее в Ецион-Гавере существовала Утренняя и Вечерняя гостиные.

Они с королевой пошли вперед, а Илкер пришлось идти с Поладом. Это успокоило: королеву, как ни странно, она боялась больше, чем ее всемогущего телохранителя. Полад подставил ей руку, и новоявленная принцесса оперлась на нее.

— Вы очень хорошо выглядите, — заметил он негромко, пока они поднимались по лестнице, и подчеркнул после паузы. — Оба. Заранее приношу извинения за то, что придется прервать ваш медовый месяц.

Илкер не смутили эти слова, она смело взглянула на Полада.

— Я давно поняла, что ваши действия — всегда следствие настоятельной необходимости, а не вашей прихоти. И я благодарна за то, что вы заботитесь о… Ллойде… и о ее величестве… — торопливо добавила она.

Телохранитель улыбнулся.

В Полуденной гостиной слуги уже накрыли стол для чая. Принц усадил королеву в кресло, Полад помог сесть Илкер рядом и, поймав вопросительный взгляд сына, сообщил.

— Ваше величество, ваше высочество… Просим нас простить, но нам надо поговорить наедине. На четверть часа придется вас покинуть.

— Мы потерпим, — величественно отпустила их королева.

Ялмари и Полад вышли. Служанка налила чай и встала поодаль, ожидая приказаний. Эолин махнула рукой, отпуская.

— Я позову, если вы понадобитесь, — заявила она.

Девушка вышла, и в гостиной повисла напряженная тишина. Илкер не знала, стоит ли начать вежливую беседу или лучше подождать, пока королева снизойдет до разговора. Она сжала пальцы так, что они побелели. Королева окинула ее пренебрежительным взглядом.

— Не надо так волноваться, — фраза походила на приказ. — Тебе нелегко. Свекровь — это всегда испытание, а уж когда она королева… Но мы любим одного и того же человека и хотим его счастья. И пока это так, я не враг тебе… А сейчас я вижу, что он счастлив, — она помолчала. Илкер так и не нашла, что ответить на это заявление. — Я много лет не видела его таким, — продолжила Эолин, глядя куда-то в стену. Казалось, она разговаривает с собой. — У него глаза стали светиться. Он будто ожил… Полада я вряд ли когда-нибудь таким увижу.

Завершение оказалось неожиданным, и Илкер выпалила.

— Он любит вас!

Эолин вновь смерила ее оценивающим взглядом, прежде чем изречь.

— Не сомневаюсь. Он оборотень и иначе не может, — она сосредоточилась на горе разноцветных пирожных на столике. Илкер впервые осознала, что она вовсе не холодна. И взгляд у нее не равнодушный и не скучающий, а… печальный и усталый. — Но любить и быть счастливым — это не одно и то же. Я не могу дать ему то, что ты даешь моему сыну. Не могу позволить ему быть собой… Это его испытание и мое. И знаешь… иногда мне кажется… если бы можно было изменить судьбу… он бы предпочел никогда не встречаться со мной.

— А вы? — робко спросила Илкер.

— Я жалею только о том, что я королева.

— Я думаю, — Илкер осмелела. — Я думаю, самое большое несчастье — это не иметь возможности быть рядом с тем, кого любишь. Поэтому вы все-таки сделали его счастливым. Правда! — ей ужасно хотелось обнять эту измученную женщину. Она еле сдерживала себя.

Королева усмехнулась этой горячности и накрыла ее ладонь своею.

— Пообещай, что принц не узнает о нашей беседе, — потребовала она.

— Ваше величество… — Илкер ужасно не хотелось иметь тайны от мужа.

— Пообещай! — настаивала Эолин.

— Да, ваше величество, — смирилась девушка. — Как скажете.

Двери распахнулись. Она тут же устремила взгляд на Ялмари, пытаясь угадать, что сообщил ему отец. Он подошел к ее креслу сзади и успокаивающе положил ладонь на плечо.

— Вы ничего не ели без нас? Это нехорошо.

Полад занял кресло, тут же начал рассказывать какую-то забавную историю, чтобы разрядить атмосферу. Вновь вошла служанка и налила чай еще в две чашки, Ялмари так и стоял рядом с женой, легко касаясь ее.

Когда чаепитие подошло к концу, он шепнул, воспользовавшись тем, что Полад что-то негромко рассказывал королеве и оба не обращали на них внимания:

— Мне надо прибыть в Жанхот по делам. Поедешь со мной?

— Конечно! — радостно согласилась она. — А куда мы поедем?

— Навещу твоего друга, Тагира Свальда.

— Ялмари! — обрадовалась она.

— Не радуйся раньше времени, — предупредил он. — У нас хорошее предложение для него, но если он не согласится…

— Ялмари, пожалуйста, можно я с ним поговорю? Я найду слова, которые его убедят!

Вместо ответа принц посмотрел на отца, тот чуть заметно кивнул. Илкер поняла, что их диалог он прекрасно слышал: ничего удивительного — ведь у оборотней слух острее.

— Хорошо.

— Ваше высочество, карета готова, — сообщил лакей.

— Едем, — Полад поднялся.

— Я по дороге тебе расскажу, что надо ему сказать, — на этот раз Ялмари повел вниз жену, а телохранитель подал руку королеве.

Карета дребезжала и, несмотря на то, что дорогу старались поддерживать в надлежащем состоянии, порой подскакивала. Принц крепко обнимал жену, будто боялся, что она ненароком выпадет, но Илкер осознавала: это из-за того, что ему надо уехать. Он хочет взять все, что можно от каждого мгновения. Ялмари объяснял негромко, где-то у нее над головой.

— О храме Судьбы почти ничего неизвестно. Единственная книга, имеющаяся в нашем распоряжении, где упоминается об этом храме — книга о древних храмах Гошты. Но там не сказано даже на каком он материке. Кроме того, автор перестарался — переводя сведения о храмах, он не указал из каких книг их взял. В общем, за неделю Полад ничего не нашел, кроме коротких сведений о некоем Хор-Агидгаде — городе, где стоял этот храм, неких оммофах — тех, что построили этот город. Говорят, раньше существовали древние свитки, в которых тоже упоминалось о храме Судьбы и о том, кто его построил. Но Истинная церковь, ратуя за чистоту веры, их уничтожила. Если они где-то и сохранились, то найти их не просто. Мастер Озний слышал легенду о том, что город давно уничтожили драконы. И еще он сказал, что ты тоже этим храмом интересовалась. Почему?

Илкер ответила не сразу. Рассказать о своих снах? Она боялась. Ведь страшно представить, что он сделает, если узнает. Может и в башню запереть, только чтобы она не сделала то, что должна сделать. Но и обманывать Ялмари… Он ведь почувствует и огорчится.

— Когда я болела, — произнесла она, — мне снился странный сон. Знаешь, бывают такие бредовые видения, что начинаешь сомневаться: может, это и не сон вовсе… Примерно как твой сон о том, как я вешала занавески в доме. И раз уж принцесса взяла меня в такую огромную библиотеку, я решила посмотреть книгу о храмах. Думала: мало ли? Вдруг встречу то, что видела во сне. А там наткнулась на записи о Хор-Агидгаде и храме Судьбы. Меня это заинтересовало, — она опасалась расспросов, но, кажется, Ялмари вполне хватило услышанного. — А может быть, этого храма уже не существует? — несмело предположила она. — Все-таки о нем даже легенды уже забылись — так давно это было.

— Может быть, — легко согласился он. — Но, кажется, что ничто другое мне не поможет. Значит, надо его найти. В общем, наша единственная надежда — Песчаный монастырь. Если и там ничего не найдем о храме Судьбы — то это была шутка фей, из-за которой мы потеряли драгоценное время. Правда, я еще надеюсь, что в Песчаном монастыре мы найдем, как защититься от духов гор и проклятых. Феи упоминали о том, что я могу все узнать там, только это будет дольше…

— Песчаный монастырь… Это же о нем принцесса переводила трактат? Место, где можно получить ответ на любой вопрос. А причем здесь Тагир Свальд? — напомнила Илкер, радуясь, что они ушли от опасной темы.

— Как выразился Полад: нам придется ехать на западное побережье Кашшафы через Ногалу. Либо снарядить экспедицию, чтобы она обыскала пустыню и нашла Песчаный монастырь, либо наладить отношения с таинственными эйманами. Потому что один из них — Удаган Лев — точно знает, как найти этот монастырь.

— И поскольку Тагир, вероятно, знал кого-то из эйманов, он может помочь, да?

— Да. И если он это сделает, ему будет позволено исчезнуть из столицы. За услуги, конечно, заплатят.

— А если не согласится?

На этот раз Ялмари долго молчал.

— Надеюсь, ты понимаешь…

— Его вина доказана? — уточнила Илкер.

— Да. И перед войной…

— Его казнят, — поставила точку девушка. — Я все понимаю. Я надеюсь, мы уговорим его. Что я должна сказать?

— Прежде всего, он не должен знать, что будет сопровождать принца.

— Опять? — уныло поинтересовалась Илкер.

— Я боюсь, что он с ходу откажется, даже не узнав, в чем дело. Он очень уж резко настроен против королевской семьи, считает себя борцом за свободу великого Энгарна… В общем, мозги забиты такой дрянью, что переубедить его будет непросто. Да и не очень хочется, раз его в любом случае ожидает ссылка.

— Так мне нельзя говорить, что я твоя жена?

— Лучше пока не говорить, — согласился принц и торопливо добавил. — Но если ты не хочешь обманывать, то можешь подождать меня немного — тебе предоставят удобную комнату, я побеседую с ним.

Илкер все обдумала.

— Но ведь это нужно, чтобы его спасти?

— Безусловно.

— Если бы ты сказал раньше, я бы надела платье попроще. И драгоценности надо было оставить.

— Я подержу их, пока ты будешь говорить.

— Обручальное кольцо тоже снять? — поинтересовалась Илкер и пояснила вопрос. — Ты хочешь, чтобы он вообще не знал, что я замужем?

— Ммм… Если ты спрашиваешь моего совета… То я бы предложил не афишировать того, что ты счастлива. Он считает тебя святой — пусть продолжает так считать. Пусть вообразит, что ты была вынуждена выйти замуж против воли, может быть, он посчитает себя твоим спасителем и захочет выполнить твою просьбу ради этого… Но не волнуйся, я вовсе не хочу, чтобы ты его обманывала так сильно. У поэтов богатое воображение. Если ты тактично умолчишь об обстоятельствах твоего замужества, он сам придумает остальное. Твое дело — не мешать его фантазии.

— Почему у меня такое ощущение, что вы с Поладом все рассчитали заранее? Даже то, что я пойду у вас на поводу.

Ялмари поцеловал ее волосы.

— Он хотел, чтобы я уговорил тебя, но я отказался. Я сказал, что ты сама решишь, захочешь ли помогать и как именно будешь помогать, но ты — последний шанс. Если не убедишь ты, то его ничто не спасет. А я отправлюсь обыскивать Чарпад.

Тюрьма Жанхота с красивым именем Юдала находилась в трех лавгах от дворца. Когда-то здесь был монастырь, но во время Кашшафской оккупации монахов выгнали, поселив там рабочих, строивших дворец. Когда к власти пришла Эолин, "законные владельцы" вернулись, но ненадолго. Вскоре Полад настоял, чтобы монахам построили более просторное и светлое помещение чуть дальше от столицы, а Юдалу вскоре назвали "тюрьмой Полада" — там около месяца содержались те, кого арестовывала тайная полиция. Дальше их либо отпускали, либо они переводились в другую, более надежную тюрьму в шавре от столицы, ранее бывшую одним из королевских замков.

Илкер почти не смотрела по сторонам, пока шла темными коридорами Юдалы. Проговаривала про себя, что же скажет Тагиру.

— Ваше высочество принц Ллойд, — перед ними появился молодой офицер. — Ваше высочество принцесса Илкер. Как вы и просили, я передал заключенному, что о встрече просит леди Лаксме. Он согласился встретиться с ней. Прошу сюда, — он указал на дверь.

Илкер направилась туда, потом остановилась, отдала мужу драгоценности. Лишь колечко с бирюзой, подаренное Ялмари на свадьбе подруги, голубело на пальце. Это скажет о том, что она богата, но не будет так бросаться в глаза, как обручальный перстень с бриллиантами. Она уже собралась идти, когда муж задержал ее и, не обращая внимания на стоящих рядом солдат, поцеловал ее, прошептав:

— Ты не волнуйся, ладно? Я не могу видеть, что ты такая… расстроенная. Как будто я тебя обидел.

— Я расстроена не из-за тебя, из-за него! — горячо возразила Илкер. — Хочется же вытащить этого балбеса. Ладно, я пойду.

Ялмари задержался в коридоре.

— Может, подождете в другой комнате, ваше высочество? Или принести стул сюда? С ее высочеством все будет в порядке…

— Не надо стул, — он прислонился к стене, и вдруг подумал, что из королевской семьи народ больше всех будет любить Илкер. Потому что она побывала в их шкуре: служила горничной. И в обиду ее не дадут ни Поладу, ни чокнутому принцу. А уж тем более, какому-то там заключенному…

…Илкер вошла и оцепенела на мгновенье. Он сидел за столом: осунувшийся, лохматый, в грубой холщовой рубахе. Сердце наполнилось жалостью. Тагир сейчас выглядел на все сорок, хотя она знала, что ему недавно исполнилось двадцать три, и она не могла понять: то ли это последствия бурной жизни, то ли тюрьма так сказалась на нем. Когда девушка вошла, Свальд подскочил, но рука солдата, стоящего возле стула, опустилась на его плечо.

Тагир тут же зло дернулся, все грозило перейти в драку, поэтому она бросилась к стулу:

— Ничего, Тагир, садись. Я тоже уже села.

Свальд опустился на стул, тяжело облокотился на стол. Он еле сдерживал себя от гнева. Илкер еще раз осмотрела его: на узком подбородке щетина, большие серые глаза — беда для девушек — стали как будто мудрее. Взгляд постепенно менялся: злость исчезала.

— Здравствуй, Илкер, — в словах звучала горечь. — Не надо было встречаться с тобой. Все равно ведь эти поговорить не дадут.

— Здравствуй, Тагир, — девушка готова была расплакаться. — Может быть, дадут, — предположила она и обратилась к солдатам — сначала на того, что стоял рядом с заключенным, затем на тех, что ожидали у двери. — Вы не могли бы оставить нас ненадолго?

— Простите, в… леди Лаксме, — парень чуть не назвал ее "ваше высочество", но вовремя опомнился. Илкер с облегчением вздохнула. — Нам запрещено покидать комнату.

— Тогда хотя бы отойдите дальше, — попросила она. — Отойдите к двери. Сударь Свальд не причинит мне вреда, уверяю вас.

Поколебавшись, солдат отошел.

— Илкер, зачем ты пришла? — Свальд склонился ближе. — Я, конечно, хотел тебя увидеть, перед тем как… — он бережно взял ее руку и замер. — Ты вышла замуж? — спросил он потрясенно.

Илкер убрала ладонь под стол, пробормотав смущенно:

— Прости… Так получилось.

Даже если бы не разговор с Ялмари, она и сама поняла, что демонстрировать счастье перед человеком, который, возможно, скоро умрет — неуместно.

У Тагира было такой вид, словно ему принесли королевский обед, он уже мечтал поесть досыта, а он оказался сделан из папье-маше. Лицо его болезненно дернулось:

— Юмаана! Все-таки она тебя сломала… Кто он? — потребовал он.

— Я не хочу об этом говорить. Это неважно, Тагир, я ведь пришла из-за тебя… — Илкер удивилась: как точно Полад все рассчитал. Действительно пылкий поэт тут же решил, что тетя выдала ее замуж против воли.

— Они тебя тоже попросили уговорить меня писать торжественные оды Поладу? — он криво усмехнулся. — Прости, любимая. Можно я буду так называть тебя? Все равно ведь скоро… — и не дождавшись возражения, заторопился. — Прости, любимая, но на это я не пойду даже ради тебя. Они уже пытались меня подкупить, но…

— Тагир, — перебила Илкер. — Нельзя писать то, что не можешь писать. И никто тебя не заставит делать это, я знаю. Иначе это был бы уже не ты… Но я не хочу, чтобы ты погиб. Не хочу, слышишь? Ты не должен. Я прошу тебя, — она едва сдерживала слезы, досадуя, что он такой глупый, этот талантливый поэт Энгарна. — Если не ради себя — ради меня, сделай то, о чем тебя просят. Они обещали отпустить тебя, если сделаешь. Помоги им. Они заплатят и отпустят…

— И ты веришь в это? — насмешливо поинтересовался он. — Веришь их словам?

— Да, верю, но не смейся, это неважно, что я верю. Скоро война, Тагир. Если Кашшафа снова захватит Жанхот… Ты же не хочешь этого? Я не верю, что ты этого хочешь. Помоги сейчас. Ради меня. А потом… вдруг они отпустят? Ты ведь не знаешь. Я верю, что отпустят. В любом случае, ты выйдешь на свободу, чтобы проводить Ял… — она запнулась, испугавшись, что скажет что-нибудь не то, но затем сообразила, что имя "лесника" она может произносить без опаски и продолжила. — Проводить Ялмари Онера туда, куда он попросит, чтобы он договорился о помощи. И все. Больше ничего от тебя не надо. Пожалуйста.

— Ты пришла только потому, что они просили убедить меня? — набычился Свальд.

— Я пришла, — Илкер повысила голос, — потому что не хочу, чтобы тебя казнили!

— Они не угрожали тебе? — снова прищурился Тагир.

Соврать бы, чтобы он согласился ради ее спасения помочь, но язык не повернулся.

— Нет, не угрожали. Они очень вежливые. Мне кажется, они правда хотят отпустить тебя, — она заговорила тише. — Пожалуйста, Тагир, помоги. Ради меня…

Он долго размышлял. После поднял на нее потрясающие серые глаза.

— Я уже свыкся с мыслью, что умру, — тихо промолвил он. — И так трудно что-то менять… Но я сделаю это ради тебя. Ради тебя, я сделал бы и большее. Илкер… Если вдруг мне удастся бежать… поедешь со мной? Мы будем изгоями, но будем вместе… Илкер…

— Тагир, — "Ну вот к чему привела моя ложь! — огорчилась девушка. — И как теперь его остудить?" — Тагир, я не могу. Ты же знаешь, как для меня это серьезно. Я дала обещание… — взгляд поэта угас. "Расстроится и предпочтет умереть", — отчаялась она. — Тагир, ты главное спаси Энгарн, — попросила она, — а дальше, если все будет хорошо, мы поговорим с тобой, ладно? — она заранее чувствовала себя мерзкой и грязной, но кто знает, что случится в этом путешествии? Может, Тагир подружится с Ялмари, может, он встретит другую девушку, может, он останется жить у эйманов… Главное, чтобы ей не пришлось признаваться в невольном вранье…

От ее последних слов Тагир воспрял.

— Да, — с горячностью подтвердил он. — Да, я сделаю это ради тебя, а потом будь что будет. Будем надеяться на лучшее. Давай, зови этого Онера. С кем там я ехать должен? — вдруг его осенило. — А откуда они узнали о том, что я вообще могу им в чем-то помочь? Это ведь ты все придумала, чтобы вытащить меня. Илкер, милая. Любимая моя, все будет хорошо. Я все сделаю, как ты просишь.

Девушка покраснела и хотела встать, но Свальд задержал ее:

— Пожалуйста, еще немного. Нам ведь не дадут еще встретиться. Я хочу запомнить тебя…

Илкер опустилась на стул, позволяя ему смотреть. На мгновенье взглянув на него, изумилась: Ялмари смотрел точно так же. Неужели Свальд тоже любит ее так сильно? Или она еще не научилась отличать мужское желание от любви? Как определить, что ты для мужчины не мимолетная забава, а что-то настоящее? Свальд когда-то клялся, что любит, — и она не поверила, держала его на расстоянии. Ялмари она поверила безоговорочно, раз и навсегда. Почему так?

— Мне пора, — смутилась она и встала. — Я надеюсь, у тебя все будет хорошо, — и поспешно вышла.

В коридоре упала на грудь мужу, забыв о невольных зрителях.

— Что? Что случилось? — встревожился Ялмари. — Он обидел тебя?

— Нет, что ты. Он согласился помочь. Только я — хладнокровная стерва. Так мерзко на душе.

— Не волнуйся, — успокаивал он. — Я поговорю с ним в дороге. Очень надеюсь, что мы подружимся.

— Ой, сомневаюсь… — тяжело вздохнула девушка. — А уж если он узнает, что ты — мой муж… Он ждет тебя, — она отстранилась, напомнив себе о "волках", стоящих в коридоре. — Иди. И поедем домой…

Когда Ялмари ушел, она осознала, что произнесла: как быстро замок принца стал ее домом. Хотя — ее дом там, где он.

10 сабтамбира, Беероф.

Загфуран встречался с акурдом по ночам. Хорошо, что расстояния для духа сложности не представляли. В первое время он с трудом смотрел на это бесполое существо, похожее на глиняную фигурку, вылепленную ребенком: никаких выступов и впадин на обнаженном, нежно-розовом теле. Но эмоции следовало сдерживать: если он испытывал слишком большую неприязнь, акурд норовил превратиться во что-то более приятное, например, в милую девушку, взирающую на мага восхищенными глазами. И было в акурде что-то от демона-суккуба из другого мира — неслучайно принц не смог ему противостоять. Акурд мог стать и мужчиной, но, зная пристрастия минарса, несколько раз обращался именно девушкой. И именно с восторженными глазами.

Но он мог рассказать мало интересного. Маг узнал о семейных "неприятностях" королевской семьи: о том, что Полад хотел как-то удалить лорда Сорота, но пока терпел поражение. Ему доложили о помолвке принца. Но самого важного: что намерен делать Полад — так и не узнал. То ли телохранитель предпочитал управлять страной в одиночку, то ли он решил не беспокоить сына перед свадьбой…

Акурд же был прочно привязан к принцу, причем обратиться Илкер он не мог — дух обращался в какого-то человека лишь однажды, а "Илкер" он побывал еще в замке фей. Поэтому после свадьбы Энгарн вообще выпал из поля зрения мага: единственное, что мог передать дух — это что принц и его молодая жена ели у себя в спальне или куда они отправились на прогулку.

Загфуран уже подумал, что напрасно выкупил этого духа, когда услышал кое-что интересное. Акурд обратился одним из стражников в тюрьме, куда принц, приходил по просьбе Полада. Итак, принц зачем-то отправляется на север. Хочет найти там помощь в войне. Если принц не собирается плыть — а он явно не собирается — значит, хочет подружиться с эйманами. Тут минарс на шаг впереди Полада, эйманы будут помогать Храму Света и только ему. Было бы неплохо, если бы акурд сопровождал принца. Но уже стало ясно, что с этим возникнут проблемы.

Дело в том, что акурд мог "подменить", но не убить. В тюрьме он занял место отсутствующего стражника. Когда в тюрьме появляются важные лица, всегда требуется больше охраны, а среди них легко затесаться акурду. Но чтобы дух-перевертыш мог сопровождать принца, следовало ему помочь. Возможно, самому убить кого-нибудь. Пока же акурд не мог сообщить, даже кто отправится с принцем: разговор об этом Полад вел наедине с Ялмари. Но об этом станет известно уже утром. Вряд ли на этот раз телохранитель отправит сына без охраны. После того как он чуть не погиб по пути из замка фей в Энгарн, Полад должен стать осторожнее. А чем больше людей — тем легче акурду внедриться.

Маг удовлетворенно выслушал духа и отдал тот же приказ: быть поблизости от дворца, чтобы при первом же удобном моменте занять чье-нибудь место и сопроводить принца в путешествии. Он решил тоже переместиться в Энгарн. Поможет акурду, если что-то пойдет не так. Заодно попробует еще раз убить Полада: может, с первой попытки что-то изменилось или он хотя бы поймет природу его охранной магии. Осталось найти удобное место для перемещения: дворец он знал плохо, лес узнать в достаточной степени вообще невозможно. Существовала опасность погибнуть при переносе… Он склонился над картой. Нашел подходящее место: поле, на котором он не привлек бы много внимания внезапным появлением.

Отпустив акурда, минарс отправился в постель. Не мешало поспать несколько часов, прежде чем отправляться в Энгарн.

11 сабтамбира, дом Каракара

Алет рассказал ей все. И даже больше, чем Ранели ожидала. Может, он и пожалел потом о своей несдержанности, но, кажется, он устал молчать, тем более ни с кем переживаниями он поделиться не мог. Итак, среди эйманов созрел заговор: они не хотели войны с Энгарном, а наглость Охотника окончательно вывела их из себя. Но Алета пугало вовсе не то, что после смерти Халварда эйманам станет еще хуже, чем после первого убийства. Он боялся, что отец опять идет на этот риск из-за него, и на этот раз все окончится не так благополучно, как раньше.

О том, как получилось, что Каракар убил Охотника, девушка слушала, затаив дыхание. Она иногда гладила мужа по плечу и легко целовала его, показывая, что она с чувствует его раны. А он рассказывал с такой болью, какой она не слышала от него ни разу в жизни и предположить не могла, что он носит в себе такое…

Его мать, Танаис, впервые встретила молодого вдовца Авиела Каракара, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. И влюбилась так, как влюбляются в шестнадцать: отдавая ему все силы души, все эмоции, всю страсть. Авиел тогда вынужденно жил в Цартане. Единственное, что держало его в этом мире, — это сын Удаган. В замок разрешалось привезти только жену, сам же ухаживать за новорожденным он мог не всегда: надо было уезжать по делам. В Цартане он купил дом, нанял кормилицу и няню для малыша. И каждую свободную минутку старался проводить с сыном. Молоденькую соседку — младшую дочь старейшины, влюбленную до безумия девочку — не видел в упор и если сталкивался на улице — не узнавал. А она с каждым днем полыхала все сильнее. Она ведь знала о его горе: жена умерла в родах. И со свойственной молодости мечтательностью уверила себя, что лишь она вернет его к жизни. Для этого надо было совершить отчаянный шаг, чтобы он обратил на нее внимание…

Алет не сообщил подробности, как получилось, что Танаис добилась своего — попала в постель к Авиелу — опоила его или притворилась девочкой из салона мадам Жалма. Возможно, Сокол не знал и не хотел знать этих подробностей. Важно, что Танаис, хоть и через грандиозный скандал, всколыхнувший весь город, но вышла замуж за эймана, уехала в его замок и получила короткое имя — Тана. Но счастья это никому кроме маленького Удагана не принесло. У малыша появилась мать, но два одиноких человека так и остались одинокими. Каракар не простил жене обмана и не проявил снисходительности к ее возрасту. Ранели, видевшая теперь теплые отношения между супругами, не могла представить, чем же Авиел допек молоденькую влюбленную девочку, что она в один из дней сбежала из его дома. Да так сбежала, что он шесть лет не мог ее найти, хотя несколько эйманов разыскивали беглянку: Каракару помогал брат, отец и друзья из дома Грифа. Зато Нэл легко могла представить его ужас: ведь если человек исчез без следа, значит, его нет в живых. Наверняка он считал, что довел бедняжку до самоубийства…

Но все эти годы Тана была рядом: Охотник, пристально наблюдавший за тем, что происходило в семье Каракара, приютил девушку у себя, а потом долго скрывал ее. И Алет родился в его доме.

— Он обижал тебя? — Ранели снова поцеловала его плечо.

— Я почти ничего не помню, что там было. Пять лет прожил с Фареем, но почти ничего не помню. Может быть, не хочу помнить. Но судя по тому, что я слышал об Охотниках, вряд ли он бил меня. Скорее всего, не обращал внимания: не до того ему. Маму хорошо помню. Она играла со мной, но никогда не улыбалась. А иногда вдруг замирала. Мне становилось страшно, казалось, она никогда не будет двигаться. Я тогда не знал, что такое смерть, и все равно становилось страшно, я начинал ее тормошить… А затем она исчезла.

— То есть как исчезла? — вскинулась Ранели.

— Я после узнал, что отец ее нашел и забрал. А меня Охотник не отпустил. Это я тоже помню. Деревянный стол, я сижу перед открытым окном. Солнце светит прямо в лицо, и я опускаю голову, а в глазах цветные пятна. А дальше мягкий стук — передо мной появляется миска с каким-то варевом. Запах вкусный, мясной… А он говорит: "Теперь будем вдвоем с тобой". Одна фраза, но еда сразу кажется мне омерзительной. Хочется швырнуть миску в него, упасть на пол, заорать, стучать по полу ногами, чтобы он вернул маму. Или меня отпустил к ней. Но вместо этого беру ложку в руку и начинаю есть. Меня тошнит, я давлюсь, и все равно глотаю. Через силу глотаю, через слезы. Я не могу ему противиться…

— Каракар убил Охотника, чтобы забрать тебя? — спросила Нэл.

— Да. Он забрал меня, но все полетело кувырком. Дом Грифа и еще некоторые хотели убить его. В назидание другим. Не знаю, почему не убили. Но он стал изгоем, и мы даже через двадцать лет не оправились. Наоборот, постоянно что-то происходит. И теперь мне кажется, он пошел на убийство Халварда опять из-за меня. Как бы он ни пытался найти другие причины…

— Зачем ты себя мучаешь? — Ранели обняла его крепко. — Ты ведь ни в чем не виноват. Ты не выбирал, где родиться. И что бы ни происходило, в этом нет твоей вины. Каждый решает за себя и отвечает за свои поступки.

— И что ты предлагаешь?

Она почувствовала, как он напрягся: думает, она будет уговаривать не вмешиваться в этот заговор. "Боже мой, мы поженились, но совсем друг друга не знаем. Абсолютно".

— Я предлагаю делать то, что ты считаешь правильным. Помочь отцу и брату или удержать их от рокового шага. Но не казни себя за то, в чем ты не виноват! Авиел несет кару за свои грехи, и ты тут совершенно ни при чем.

— Халвард недавно разговаривал с Ле, — произнес Сокол. — Он сказал: "Мы похожи тем, что нас лишили выбора. Кто-то другой выбрал за нас, а нам пришлось расхлебывать".

— Хоть он и мерзавец, но она прав, — грустно усмехнулась Ранели. — Но надо прошлое оставить в прошлом. Все равно там ничего не изменишь. Надо жить здесь и сейчас. Здесь и сейчас у нас есть выбор.

Алет тоже печально улыбнулся.

— Надо убить Халварда хотя бы за то, что он отказывается обручить нас.

— А что будет потом, Ал? — забеспокоилась она. — Ты сказал, были мысли избавиться от Охотника навсегда. Кто же будет венчать вас, чтобы рождались дети? Кто будет проводить Обряд?

— Это так, мечты, — отмахнулся он. — Мечты о том, что если не будет Охотника — вернется Лесничий, которого он изгнал. А вместе с ним вернется золотой век эйманов. Если что-то пойдет не так, то получим еще одного Охотника, — он помолчал. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала, — попросил он.

— Я знаю что именно, — на этот раз Ранели беззаботно рассмеялась. — Хочешь, чтобы я не лезла не в свое дело и, как нормальная жена эймана, наблюдала, как мужчины решают проблемы. Так?

— Только не обижайся, — встревожился он.

— Нет, я не обижаюсь. И я готова дать подобное обещание. Я очень хорошо знала оборотней, и тем не менее ничего хорошего сделать у меня так и не получилось. Куда уж мне вмешиваться в ваши дела, когда я почти не знаю ни вас, ни ваших порядков.

— Спасибо, — искренно поблагодарил он.

— Не за что, — отозвалась она. — Ты береги себя, ладно? Куда я без тебя?

Алет перевернул ее на спину и всмотрелся в большие карие глаза, прежде чем поцеловать.

— Ты никуда от меня не денешься, — заявил он.

Утром их разбудили громкие крики в холле. Ранели села на кровати. Алет спешно одевался.

— Что случилось? — сонно поинтересовалась она.

— Хочу выяснить, — брови сдвинулись к переносице. — Ты посиди пока здесь, ладно?

— А можно я спущусь, но если будет опасно, сразу поднимусь обратно? — попросила девушка.

Сокол с явной неохотой кивнул и выскочил в коридор.

Ранели быстро натянула платье, провела расческой по волосам и сбежала вниз. Уже на лестнице она различила визгливый женский голос. Страсти внизу разыгрались не на шутку.

— Своего сына подставляй, понял? Своего! Хочешь — Охотнику отдай, хочешь — на кусочки его порежь и сожри, а моего не трогай!

Ранели, стараясь, чтобы ее не заметили, осторожно заглянула в холл. Женщин там кроме ранней гостьи не было, а вот мужчины стояли все.

Удаган смущался, Алет злился. Авиел старался успокоить взбешенную женщину:

— Сафер, я прошу тебя, давай поговорим спокойно…

— О чем?! — Ранели разглядела ее: еще не старая, нет и сорока, и была бы симпатичной, если бы не визжала так. — Что ты можешь сказать мне, подлец? Что ты бы и своим сыном так же пожертвовал, если бы ему было семнадцать? Отвечай! — она кричала так, что Нэл вздрагивала. У стоящих же рядом наверняка заложило уши. Они что, не видят, что это истерика? Ей надо или оплеуху отвесить, или водой окатить, другое не поможет.

— Я никогда не хотел жертвовать ни твоим сыном, ни своим, — Каракар тоже начал терять терпение. — Я вообще не понимаю…

— Заткнись!!! — Ранели удивилась, как быстро Удаган схватил женщину, не дав ей вцепиться в отца. Обхватил сзади, сжал огромными ручищами, как тисками, так что она и шевельнуться не могла и от беспомощности завыла.

Ранели не выдержала, сбегала за водой, не зная, выплеснет ее в лицо или предложит попить. Когда она вернулась, Удаган держал бешеную, но Сафер уже не вырывалась, и слезы закончились, поэтому девушка подала ей кружку, уговаривая:

— Пожалуйста, выпейте. Ле, отпусти ее.

Женщина, казалось, совсем успокоилась, поэтому Удаган ослабил хватку. Но почувствовав свободу, Сафер с необыкновенной силой оттолкнула и кружку, и девушку, так что она упала на свекра.

— А ты, шлюха Сокола, вообще не лезь, куда тебя не просят, пока я тебе глаза не выцарапала!

Прежде чем Лев снова схватил ее, она рванулась к двери, но на пороге обернулась и выкрикнула:

— Все Охотнику расскажу! — после чего выскочила наружу, с силой саданув дверью.

— Сумасшедшая, — Алет обнял Ранели, успокаивающе погладил по спине. — Не обращай на нее внимания, ладно?

— Что на нее нашло? — поинтересовалась девушка, отстраняясь. Оскорбление неприятно задело, но этого следовало ожидать. То, что ее признала женой семья Каракара, не говорит о том, что признают другие эйманы и их жены.

Мужчины переглянулись над ее головой.

— Ты ей все рассказал? — поинтересовался Авиел. Ответа Ранели не услышала, видимо, его и не требовалось. — Это не по нашим правилам, — заметил он.

— Да-да, по вашим правилам я должна быть на кухне вместе с Таной и Трис, — заторопилась девушка. — Я не буду вмешиваться, обещаю. Если хотите, не отвечайте.

Каракар на нее не взглянул, глядел на сына.

— У нас невестка не указывает свекру, что он должен делать, а чего не должен, — Ранели опять допустила ошибку: вот уж воистину язык — главный предатель. — Я думаю, Алет расскажет тебе все, что захочет рассказать, а сейчас пойдемте в столовую. Пожалуйста, посмотри, готов ли завтрак.

Авиел хотел переговорить с сыновьями без нее, поэтому, исчезнув из поля зрения, чуть замедлила шаг, чтобы услышать разговор.

— Я отправил эйма к Воробью, а ты последи за ней.

— Да, отец, — значит, приказано было Алету.

— Ты уверен, что не сглупил? — это уже наверняка о ней.

— Она обещала не лезть.

"Нет, я обещала не вмешиваться!" — возмутилась Ранели.

— Ну-ну, — скептически хмыкнул Каракар. — Судя по тому, что было до сих пор…

— Все изменилось, — негромко настаивал Алет — наверно, предполагал, что она будет слушать.

Раздалось хихиканье Удагана.

— Ну да, все изменилось: сокол стал курицей-наседкой, волчица — домашней собачкой, а тише ты говоришь вовсе не потому, что она нас подслушивает.

Девушка едва удержалась, чтобы не фыркнуть и на этот раз без промедления ушла на кухню.

13 сабтамбира, Энгарн, постоялый двор неподалеку от Цартана

— Я хочу выпить! — Тагир Свальд не поддавался ни на какие уговоры. Он и трезвый-то был очень вспыльчивый и ранимый, а уж когда ему казалось, что его хотят унизить, без скандала справиться с ним было вообще невозможно. — Мне обещали заплатить за помощь. Я требую, чтобы деньги отдали немедля. Я хочу выпить, и не смейте мне мешать!

— Бог с тобой! — Герард, развалившийся на стуле чуть поодаль, источал брезгливость. — Найдется ли тут чудовище, способное лишить великого поэта Энгарна единственной радости?

Ялмари хмуро наблюдал за этим представлением. Почти каждый вечер повторялось одно и то же.

— Найдется! — тут же вскинулся пьяный Свальд. — Ты — чудовище и ты мне не нравишься, — заявил он. — Онер еще ничего, но почему он никогда не пьет? Это подозрительно! А я хочу выпить. Я хочу выпить за свою любимую. Илкер. За Илкер Лаксме. Какой-то гад на ней женился, но это ничего! Я ее украду. Вот увидите, я вернусь и ее украду.

— Я специально приеду посмотреть на это. Вот зрелище-то будет! Пьяный поэт Энгарна похищает леди Люп. Ох, простите, я хотел сказать леди Лаксме.

— Герард! — сурово одернул его Ялмари.

— Понял! — Сорот лениво поднялся. — Уже ухожу. Тем более это перестает быть забавным.

— И уходи! — поддержал его Тагир. — Уходи. Ты мне не нравишься. Вот Онер — он ничего, хоть и не пьет. Ты садись ближе, Онер, — он подозвал рукой. — Ты извини, что я к тебе так. Я твое имя не выговорю. Слушай, Онер, зачем ты согласился ехать с этим хлыщом? Он хам и подлец. Ты знаешь об этом, Онер?

— Предполагаю, — заверил Ялмари. — Тагир, я прошу тебя. Ты завтра не сможешь ехать.

— Когда это я не мог ехать? — вскинулся Свальд. — Я стихи в таком состоянии писать могу, а ты говоришь, ехать не смогу. Обижаешь! — он с трудом помахал пальцем перед носом Ялмари. — Вот хошь прямо щас сочиню. Хошь?

— Не надо. Я люблю слушать стихи, когда ты трезв.

— Ха! Трезвый и дурак напишет, а ты вот пьяный напиши! Вот что мне пришло…

Оседает пыль восходящих звёзд

На линейки нот и спирали струн,

Звук творит миры. Песня — это мост

Через нашу боль, через нашу грусть…

— А? Каково? Нравится? Дарю, — величественно махнул он. — Если когда-нибудь меня издадут, я потребую, чтобы этот стиш, когда я его допишу, был посвящен тебе. Ям… Яр… Ял… Короче Онеру. Ты тоже грустишь, я вижу. У тебя тоже отобрали любимую?

— Нет, — покачал головой Ялмари. — Просто скучаю.

— Просто так скучать нельзя, — осудил Тагир. — Зачем скучать, если дома ждут? Когда дома ждут — это самое лучшее. Я вот всетки думаю, что она меня тоже ждет. Я надеюсь. Я живу только этой надеждой.

— Слушай, Тагир… Ты, наверно, Онеру надоел уже со своими излияниями, — за стол подсел капитан Шрам. Ялмари с благодарностью взглянул в лицо с аккуратной русой бородой — шрам поперек щеки нисколько его не портил: капитан, которого перед поездкой произвели в майоры, был очень красив и внушал доверие. Было в нем что-то очень надежное, от чего люди рядом с ним чувствовали себя уверенней. — Давай отпустим Онера, тем более он не пьет, а я с тобой посижу.

— Ты хороший человек, Шрам, — объявил Свальд. — Но ты "волк", мой надсмотрщик и не любишь стихов. Я не хочу с тобой сидеть. Уж лучше с Онером, хоть он и не пьет.

— Да ну его, — настаивал майор, с легкой улыбкой глядя на принца, чтобы тот не обиделся. — Толку что он стихи понимает, если он не пьет? Ты вот забудь, что я "волк". Причем здесь "волк"? Я солдат! Солдат Энгарна. И я пью и могу послушать о твоей любимой, — Ялмари заметил, что Шрам подыгрывает Свальду и притворяется, будто тоже пьян. Тагир этого не разглядел. — А Онер пусть убирается. Толку с него. Он же молодожен. Он разве поймет твою боль? А я пойму.

— А ты поймешь, — вдруг согласился Тагир. — Потому что ты солдат и твоя любимая далеко, — он всмотрелся в майора и скривился. — Нииии! Ты мой надсмотрщик. Я это помню. Мне надо очень много выпить, чтобы я это забыл, — он возвысил голос и почти закричал на весь зал, —

Оборванные голоса

Несостоявшихся миров

Стирают обод колеса.

Из содержимого голов

Потоки света рвутся вспять,

Свихнулись стрелки на часах,

Обычных чувств всего лишь пять,

И каждое питает страх,

Некрополь духа, свалка форм,

Жизнь насекомых-светляков —

Так с высоты полета птиц

Я вижу трупы городов.

Холодный фосфорный узор —

Слепого Бога письмена,

Стекает гной из черных пор,

Растёт еще одна стена…

Ялмари подумал, что у талантливого поэта и обличительные стихи талантливые. И пусть он орет их на весь город — едва ли хоть каждый десятый поймет, о чем он кричит.

— Ладно, — согласился Шрам. — Я твой надсмотрщик. И "гной из пор" — это про меня. Но Онера все равно давай отпустим. Ну его. Он не пьет.

— Отпустим, — сдался Свальд. — Пусть идет. А я тебе стихи почитаю. Это месть моя. Ты ж никакого шереша не понимаешь, а никуда не денешься. Будешь сидеть, потому что ты — мой надсмотрщик.

— Буду сидеть, — покорно кивнул Шрам. — Потому что я твой надсмотрщик, — и, улучив мгновение, когда Тагир на него не смотрел, подмигнул совершенно трезвым взглядом.

Ялмари благодарно кивнул и встал.

— Не засиживайтесь тут, — безнадежно попросил он.

— Не будем, — заверил Тагир. — Я ему щас только поэму прочту и сразу спать.

Принц поднялся в свою комнату. Такая же, как и предыдущие: в меру чистая, в меру скромная. Спасибо еще спать в ней одному, в прошлый раз пришлось делить комнату с Соротом. Примирение с лордом было чисто внешним. Но Ялмари не нравилось, что тот явно чувствовал себя победителем. Что-то неуловимо изменилось в его отношении: появилась какая-то снисходительность. Если бы не присутствие Шрама и пьяного Тагира, путешествие стало бы совсем невыносимым.

Полад отправил их вчетвером. Он справедливо рассудил, что чем меньше будет людей в компании принца, тем меньше шансов, что среди них окажется дух-акурд. Поэтому он приставил к Свальду одного единственного охранника: майора Етварта Шрама. С ним принц впервые познакомился еще во время первого путешествия, когда его по глупости чуть не сожгли в деревне.

— Мне кажется, Шрам догадался, что я не человек, — высказал он отцу свои опасения, когда тот сообщил, кто отправляется к эйманам.

— Мне тоже так кажется, — согласился Мардан. — Поэтому и отправляю его с тобой. Шрам надежный человек. Один из самых надежных, кого я знаю, — заверил он. — Он и Свальду не даст сбежать и тебя прикроет если что.

— А Герард… Ты надеешься, что принцесса забудет его?

— Я надеюсь, что ваше путешествие будет достаточно опасным, чтобы он где-нибудь погиб, — оскалился телохранитель.

"Хорошая идея…" — усмехнулся Ялмари.

Путешествие пока проходило спокойно. Самое страшное, что они видели — это пьяного Тагира, орущего песни на весь постоялый двор. Но тревога не покидала принца. Он не знал, была ли эта интуиция оборотня или ложные страхи, но Ялмари почему-то казалось, что акурд с ними. И не просто среди тех, кого они встречают на постоялом дворе, а один из трех его спутников. Вот только кто?

По первой встрече с акурдом он помнил, что духа невозможно отличить от человека: он так же выглядит, так же двигается, так же говорит, даже пахнет так же! Он знает все, что знает человек, которым он притворяется. Но ведь должно быть что-то… Какая-то зацепка, чтобы понять…

Герард? Может быть. Хотя после их ссоры Герард будет в любом случае будет казаться подозрительным. Если он не акурд, то человек, которому лучше держаться подальше от дворца.

Шрам? Может быть. Когда акурд пришел к нему в облике Илкер, он тоже внушал доверие и желание задержаться с ней подольше.

Свальд? Очень может быть! Как он не хотел отпускать Ялмари, при том, что открыто заявляет, что Онер не во всем его устраивает.

"Что же делать?"

Ялмари прикрыл веки и представил Илкер. Это правило он усвоил с детства: если не знаешь, что делать — не делай ничего. Чем подозревать всех, лучше думать о любимой. Чем она занимается? Ялмари очень надеялся, что она отправилась в родовой замок, который он выкупил для Ашбела. И что она не сердится за этот подарок, а наоборот очень рада. Он пытался представить, как она выходит из кареты, осматривает стены… Что она чувствует? Радость? Волнение? Боль? Ялмари надеялся, что радость. Он оставил денег, чтобы подновить замок и перестроить по ее желанию. Ей будет чем заняться, пока он не вернется…

С этими мыслями он не заметил, как уснул.

13 сабтамбира, Меара — родовой замок графа Лаксме

Карету трясло немилосердно. Илкер рассердилась: для чего было городскому старейшине покупать графский замок, если он не мог содержать в порядке даже дорогу к нему? Поначалу девушка еще выглядывала в окно, но потом прекратила эти попытки: из-за мельтешения ничего невозможно было разглядеть. И еще она очень боялась разочароваться. Она навсегда уехала отсюда в двенадцать лет и, в отличие от Ашбела, хорошо помнила свой дом. Если сейчас на его месте она увидит какое-то убожество…

Она взглянула на брата, вцепившегося в окошко. Он еще надеялся рассмотреть что-нибудь. Его разочарования она тоже боялась и предпочла бы привезти его в Меару после того, как здесь все приведут в порядок… Но ждать дольше было невыносимо, а оставлять братишку в Жанхоте — жестоко.

О замке Ялмари сообщил перед отъездом, за мгновение до того как вскочил на коня. Илкер легко разгадала его намерения: некогда было спорить или возмущаться. Да и желания не было: он ведь уезжал надолго. Зато теперь на все время отсутствия мужа он нашел ей занятие: перестраивать и декорировать замок по собственному усмотрению. В средствах она не ограничена. Он заботился о ней, и не хотел, чтобы она грустила… Впрочем, она бы в любом случае нашла себе занятие.

Наконец карета остановилась, заскрежетали ворота, но Илкер, не дожидаясь помощи слуг, выскользнула наружу: она устала сидеть в темноте. Ашбел с удовольствием последовал за ней. Теперь он носил мужскую одежду только маленькую — штаны ниже колена, кожаные туфли на небольшом каблуке, шелковую рубашку с кружевным воротником и приталенный камзол. Он потребовал, чтобы его постригли короче, и дали кинжал, но Илкер справедливо возразила, что вряд ли дворянину, пока он не стал оруженосцем и не получил посвящение в рыцари позволено носить оружие. С тех пор Ашбел погрузился в размышления: попроситься ли ему в оруженосцы к лорду Сороту, который казался настоящим рыцарем и дворянином, или же выбрать мужа сестры, который хоть и одевался скромнее, но был настоящим принцем и, несомненно, героем. Он не спрашивал совета у сестры, и Илкер с рекомендациями не лезла. Вот Ялмари вернется, тогда они вместе решат, что делать с "молодым графом".

Они на мгновение задержались, осматривая металлическую решетку, окружающую замок. Десяток "волков" тоже спешились — Илкер с трудом привыкала, что куда бы она ни пошла, теперь ее сопровождают минимум десять человек.

Забор из металлических переплетений сделал предыдущий хозяин. Отец снес старые стены за ненадобностью: по его мнению, лучше никаких стен, чем полуразрушенные, подчеркивающие, что у хозяев нет средств, чтобы их восстановить. К тому же Меара находилась в такой части Энгарна, до которой война не докатывалась уже 400 лет. Камни стены использовали для того, чтобы отстроить каменную конюшню, а некоторые были пожертвованы вилланам для строительства домов.

Пожилой слуга в новенькой ливрее цветов графа Лаксме: темно-зеленый с золотом, открыл ворота и поспешил навстречу:

— Ваше высочество, господин граф… Нас не предупредили о вашем прибытии…

— Это ничего, — успокоила старика Илкер.

— С кем имею честь, сударь? — поинтересовался Ашбел. Он изо всех сил старался вести себя как граф, это девушке совсем не нравилось: слишком мал для этого. Но она надеялась, что это пройдет.

— Яфий, господин граф, — поклонился он. — Дворецкий я здесь.

— Давно служите? — строго спросил брат, Илкер постаралась незаметно ткнуть его в бок, но он никак на это не отреагировал.

— Семь лет, господин граф, — смиренно ответил он.

"Жаль, что не отыщешь старых слуг", — опечалилась Илкер.

— Я хотел бы увидеть управляющего, — продолжил Ашбел.

Девушка не выдержала:

— Я хотела бы увидеть управляющего, — вежливо вступила она.

— За ним уже послали, ваше высочество, — заверил Яфий. — У него дом недалеко, в деревне.

— Благодарю, — кивнула Илкер. — Тогда вы нам не нужны.

— Но… ваше высочество… — растерялся дворецкий.

— Я имею в виду, что замок мы будем осматривать самостоятельно. Если вы еще понадобитесь, вас позовут. Распорядитесь по поводу обеда для нас и солдат.

— Как скажете, ваше высочество, — Яфий повеселел, поняв, что его не увольняют.

Когда толстячок исчез, девушка повернулась к брату:

— Прекрати вести себя как взрослый, — отчитала она негромко. — Тебе еще больше десяти лет ждать, когда ты будешь иметь возможность распоряжаться тут.

— В некоторых случаях, — недовольно буркнул Ашбел, — самостоятельность предоставляется раньше совершеннолетия. Принцу тоже не исполнилось двадцать четыре!

— Наверняка он не вел себя так, как ты сейчас.

— Между прочим, ты тоже еще не совершеннолетняя, — продолжал вредничать брат.

— Зато у меня титул выше, — отрезала Илкер и обвела взглядом замок.

Сердце неровно забилось. Ей так часто снился этот дом, его темные, красноватые стены. От ворот до него было еще около двух лавгов. В центре возвышалась башня Меа — с нее замок начал свое существование. По легенде, построила ее Меа Лаксме, ушедшая из родительского дома вместе влюбленным в нее нищим рыцарем отца. Наверно, кто-то из слуг тоже ушел, не вдвоем же они строили эту башню. Но самое интересное, что в легенде ни разу не упоминается имя этого самого нищего рыцаря, впоследствии ставшего то ли ее мужем, то ли любовником. Все знают только Меа Лаксме, отстроившую сначала башню, а потом замок, который впоследствии еще увеличил ее сын. Он же за особые заслуги перед королем получил титул графа и герб: на фоне огромной ели пара волков. Род Илкер насчитывал уже более трехсот лет, а легенда о Меа ей особенно нравилась, так же, как и герб, символизировавший верность. Из людей мало кто знал, почему именно волки изображают верность, но детей Лаксме учили с детства: нет никого преданней этого кажущегося жестоким и диким зверя.

К круглой башне Меа примыкало две квадратных — чуть меньшей высоты, но шире и основательней, более пригодные для жизни, но с узкими окнами-бойницами. Дед Илкер пристроил к ним еще два длинных двухэтажных крыла, с окнами побольше и круглыми башенками, перекликающимися с центральной башней и придававший строению гармонию.

Деревья и кустарники новые хозяева вырубили. Коротко постриженная трава, простиравшаяся до замка, походила на зеленый ковер. К широкой дороге, ведущей от ворот, стекались более узкие тропинки. Смотрелось неплохо, но кусты или хотя бы цветы в клумбах выглядели бы еще лучше. "А может, сделать фонтан? — Илкер вздохнула и запретила себе мечтать. — Нельзя злоупотреблять добротой Ялмари. А то еще Полад пожалеет, что разрешил ему жениться на мне. И вообще — это замок не мой, а Ашбела. Свои мечты буду воплощать в Ецион-Гавере".

Внешне замок был в порядке. Скорее всего, больших реконструкций не потребуется. Разве что переделать какую-нибудь гостиную, сделать там окна еще больше на случай, если приедут в гости Ялмари или Полад. Она пошла к дверям, Ашбел поплелся за ней. Обиделся, наверно, поэтому молчит. Пусть обижается.

По узкой витой лестнице Илкер поднялась в кабинет отца. Конечно, тут все переделали, и от этого стало очень грустно. Девушка взбодрила себя: "Это хорошо, что все другое. Если бы все осталось прежним, я еще сильнее тосковала бы по родителям…"

— Ваше высочество, — в дверях появился толстенький дворецкий. — Прибыл управляющий, господин Харбона. Вы примете его сейчас?

— Да, конечно, — с готовностью подтвердила Илкер. — И распорядитесь подать чай, вино и легкие закуски.

Господин Харбона был высок, худ и благообразен. Он вел себя корректно и с достоинством, чем располагал к себе. Илкер сообщила, что в ближайшее время сюда прибудет господин Шовек, назначенный его высочеством опекуном графа Лаксме. Им будут проверены отчеты управляющего по ведению дел в Меаре, и если они будут найдены удовлетворительными, господин Харбона останется работать. Она также пригласила его на обед, но управляющий вежливо, но твердо отказался, сославшись на неотложные дела. Наверно, еще не определился, как вести себя с молоденькой принцессой.

Выполнив поручение дяди, девушка заскучала. Она так долго ждала этого возращения, но теперь, поняла, что прошлого не вернешь. Можно порадоваться за брата, из титула которого исчезнет приставка "ми" обозначающая нищего дворянина, но ей в замке делать совершенно нечего. Вот если только…

Чтобы занять себя чем-то после отъезда Ялмари, Илкер продолжила изыскания в библиотеке. Она уже знала, что Полад тоже разыскивал сведения о храме Судьбы и нашел столько же, сколько она. Поэтому решила узнать об Эрвине. Ведь откуда-то оборотни о нем узнали. Если найти Эрвина… Ведь если он однажды усмирил духов гор, то может сделать это снова.

Илкер могла бы сходить еще раз в Пустой дом, но почему-то при мысли об этом, ее охватывал страх. Одно дело пойти туда с любимым, а другое — совсем одной. Приглашать кого-то с собой тоже почему-то не хотелось, поэтому она ограничилась чтением книг.

Но и тут ее ждало разочарование. Объяснив мастером Ознию, что хотела бы найти, увидела, как старик с сожалением качает головой.

— С тех пор как король Веалия объявил Истинную церковь государственной религией Энгарна, священники беспощадно изымают и уничтожают любые упоминания о могуществе или доброте магов, — сообщил он. — Если подобные сведения и сохранились, то совершенно точно не в церковной библиотеке, а, возможно, в частных руках.

А ведь в Меаре библиотека хоть и была небольшой, но собрали там были редкие экземпляры, и собиралась она почти столетие. Там вполне могло сохраниться что-то интересное.

Когда Яфий заглянул, чтобы пригласить господ на обед, она поинтересовалась:

— Скажите, а библиотека прежнего графа Лаксме сохранилась?

— К сожалению, нет, ваше высочество, — опечалился дворецкий. — В замке нет библиотеки. И когда я стал служить здесь, ее уже не было. Но если хотите, я узнаю что-нибудь об этом.

— Я была бы вам очень благодарна, — промолвила Илкер, нисколько не надеясь на успех.

13 сабтамбира, Беероф, Веон

"Итак, завтра принц прибудет в Цартан", — выслушав акурда, Загфуран удовлетворенно потер ладони. Все складывалось как нельзя лучше. Ему нравилось, что отпала необходимость убивать Ялмари. Теперь это мнимое поражение обернулось удачей: он мог узнавать о шагах, предпринятых Поладом, из первых рук. И предотвратить неудачу.

Когда три дня назад он переместился в Энгарн, казалось, планы рухнули: вместо ожидаемого большого сопровождения Полад отправил принца с тремя спутниками. Внедрить туда акурда было очень сложно. Убить же одного из спутников следовало так, чтобы его труп долго не нашли или не опознали, иначе оно будет бессмысленным, а это требовало времени, которого Загфурану не хватало. Но в конечном итоге все обернулось как нельзя лучше. Ялмари отправился в путешествие в компании акурда, а маг, задержавшись ненадолго, чтобы посетить немногочисленных минервалсов в Энгарне, благополучно вернулся в Беероф. На этот раз не в свой дом, а в тот, где по его приказу Тазраш содержали дочь Сайхат.

Четырехлетняя черноволосая, как и мать, Яхса была жизнерадостной и нисколько не боялась мага. Так и норовила залезть на колени. Приходилось спокойно, но твердо пресекать эти попытки. Закончилось тем, что Загфуран, посещая Яхсу, старался не показываться девочке, лишь проверял, все ли в порядке. Сайхат после их последней встречи затихла. Минарс был уверен, что она готовит еще какую-нибудь каверзу. Вряд ли ведьма отступится от своих планов, но пока минервалсы следят за ее дочерью, она будет очень осторожна. А он, может быть, начнет войну с Энгарном и найдет способ для исцеления.

Именно этим он и собирался заняться. Ему пришла идея: узнать, откуда родом ведьма и поискать там сведения о заклинании умертвия.

Первое он легко выяснил. Сайхат Жааф происходила из рода, который получил дворянство сравнительно недавно — около ста лет назад. Парнагу Жаафу на момент монаршей милости исполнилось уже шестьдесят восемь лет, и маг справедливо считал, что его заслуги перед королем были необычного рода. Он пока не мог понять, что именно сделал Парнаг, но надеялся, что его догадка верна, и Сайхат не случайно стала ведьмой, а получила этот дар по наследству. В графские владения Жаафов, совсем недавно принадлежащие брату Сайхат, Загфурану ехать не имело смысла. Там уже год как сменился хозяин — на всякий случай после сестры казнили и брата — а личные вещи и бумаги ведьмаков сожгли. Истоки следовало искать на родине Парнага. Вот тут мнения расходились. Поскольку речь шла о событиях двухвековой давности, нелегко было узнать, где родился Парнаг. Но большинство склонялись к тому, что он пришел либо из приокеанского города Офры, либо из южного городка Шаалаввина. Надо было поискать следы в обоих, и, поскольку Шаалаввин был ближе, минарс отправился туда.

Городок встретил обычными шумом и грязью. Был он небольшим, и за половину дня минарс обошел все, что мог. О Парнаге Жаафе тут никто не слышал и, нимало не расстроившись, Загфуран решил, вернуться домой на следующий день: он мог поохотиться, чтобы восстановить силы, которые с каждым днем как будто таяли быстрее.

Вечером он заперся в комнате на постоялом дворе, а когда стемнело, перенесся в поле за городом. Днем охотиться было проще — больше возможности встретить людей — но и опасней: его легче заметить, виллан мог позвать на помощь. Загфуран предпочитал ночь. Он сбросил плащ прямо в поле — его легко найти по запаху, а когда крылья расправились, взмыл вверх, чтобы осмотреть окрестности.

Чувство полета — еще одно преимущество, которое давала кровь вампира и с которым он бы не хотел расстаться. Холодные потоки овевали обнаженный торс, восторг и чувство всемогущества переполняли через край. Когда деревья внизу превратились в кусты, а дома — в деревянные кубики, минарс плавно развернулся и спустился ниже. Вскоре он заметил огонь на поляне в лесу. Если повезет, это будет одинокий путник или изгой. Тогда его не хватятся, и он не будет напрасно сеять панику в стране.

Спустившись ниже, он спрятался в ветвях деревьев, чтобы понаблюдать за происходящим на поляне. А происходило там что-то интересное.

Молодая девушка с черными распущенными волосами что-то варила на костре. Посматривала на небо, снова кидала пучки трав водила ладонью над кипящей водой, что-то шептала.

"Ведьма?" — предположил Загфуран, спускаясь ниже.

Девушка взглянула на небо и испуганно вскрикнула. Она обхватила себя руками, будто внезапно замерзла, медленно повернулась вокруг себя, вглядываясь в темноту. Теперь он разглядел ее лучше. Глаза чуть раскосые. Курносый нос и губки якорьком придавали ей детскую беззащитность.

— Кто ты, дитя тьмы? — спросила она с дрожью. — Покажись! — неуверенно потребовала она.

"Почуяла?" — удивился он, но не издал ни звука. Девушка оглядывалась и внезапно посмотрела прямо на него.

— Выходи! — голос обрел силу. — Я вижу тебя.

Минарс хмыкнул и остался на дереве. И тут она произнесла речитативом:

— Я пришла, потому что нуждалась,

Ты пришел, потому что нуждался,

Я помогу тебе,

Ты поможешь мне.

Я не причиню тебе зла,

Ты не причинишь мне зла.

Выходи из тьмы,

Выходи на свет.

Я буду говорить,

Ты будешь говорить.

Свет накормит тебя,

Тьма укроет меня.

Неизвестно, что нашло на мага, но он мягко спрыгнул с дерева, и, обратившись в человека, ни мало не заботясь о том, что она увидит его внешность, шагнул к костру, повторяя вслед за женщиной:

— Я пришел, потому что нуждался,

Ты пришла, потому что нуждалась.

Я помогу тебе,

Ты поможешь мне.

Девушка улыбнулась, и было что-то плотоядное в этой улыбке, но он не испугался. Он знал, что они не причинят вреда друг другу.

— Я — Люне, — сообщила она. — Иди ко мне.

Вихрь и пламя. Пламенный вихрь. Загфурана закружило в нем, но он еще никогда не испытывал такого блаженства. Это не боль преображения в вампира. Это не обещанная огненная метла Эль-Элиона, что должна очистить Гошту. Это то пламя, что течет в жилах, будоражит кровь. То, что заставляет влюбленных совершать безумства, что не позволяет оборотням спать в полнолуние, что поднимает в последнюю атаку обессилевших солдат… Это пламя пьянило и заставляло смеяться, глядя на прохладные звезды. Это две магии — одновременно схожих и полностью отличных. Загфуран никогда не испытывал ничего подобного. Он не хотел, чтобы это закончилось. Он мечтал, чтобы это когда-нибудь вернулось. Но пока, остывая под звездным небом, рассматривая черные ветви деревьев, он плыл в реке из слов. Тех, за которыми пришел. Тех, в которых нуждался.

— Сайхат была одна из нас, но пошла дальше нас. Мы довольствуемся тем, что дают нам вилланы. Парнаг Жааф захотел получить награду от короля. Но Сайхат захотела стать королевой, за что и поплатилась. Когда ты не такой как другие, надо вести себя тихо, чтобы никто не узнал этого. Люди не любят все, что отличается от них.

Серебряная река из слов, несущая покой, залечивающая раны. Залечивающая душу. Загфурана качает на волнах, и впервые это не раздражает, не вызывает тошноту, но лишь желание плыть вечно, чтобы он мог насладиться покоем, чтобы сердце еще раз ощутило восторг от прикосновения этих волн…

— К сожалению, я не знаю заклинания умертвия. Но я знаю, что тебе делать. Сайхат могла узнать заклинание либо от деда, либо от кого-то, с кем подсказал встретиться дед. Тебе надо найти его. Или пойти туда, откуда мы родом — на Гучин. У ведьмаков там есть свиток Шаирия, а в свитке Шаирия точно есть заклинание умертвия.

Полет. Нет, не полет вампира — много лучше. Нечто похожее на свободное падение, но наоборот: выше и выше, дальше от смерти, от суеты, от боли, страданий и неотложных дел. Ты точно знаешь, что не разобьешься, что в любой момент, можешь направить тело туда, куда нужно. Тебе ничего не угрожает, никто не справится с тобой. Ты будешь кружиться в огненном вихре, плыть по серебряной реке или падать вверх. Ты будешь делать, то, что тебе нравится. И так будет всегда.

13 сабтамбира, дом Каракара

Ранели выпытала у Алета, что за женщина к ним приходила и зачем. Сокол отвечал неохотно: кажется, его неприятно задели слова отца о его жене. Ранели же бесило то, что кто-то вмешивается в их отношения. Хорошо у оборотней: молодые сразу живут отдельно, никто не знает, о чем они беседуют наедине. Никто не запрещает мужу что-то рассказывать жене. Наоборот, тайны не поощряются — оборотни считают, что между супругами не должно быть секретов. У эйманов все иначе, и теперь Ранели начало казаться, что она никогда не привыкнет к их порядкам. Да вот хотя бы это ужасное решение — пожертвовать каким-то мальчиком ради своих целей. Это же подло. Теперь она сочувствовала женщине: если бы кто-то проделал такое с ее сыном, она вела бы себя ничуть не лучше. Но когда она попыталась объяснить это Алету — наткнулась на глухое молчание. Затем он произнес медленно и твердо:

— Ранели, не лезь в это дело. Оно тебя не касается. Никак и ничем. Я прошу тебя, если ты не хочешь, чтобы мы поссорились…

— Хорошо, — перебила Ранели. — Как скажешь.

Несмотря на то, что она легко согласилась, на душе от этих слов стало как-то муторно. Нет, она не обиделась. Это было нечто иное, похожее на предчувствие беды. Да еще слова Халварда крутились: "Он захочет сделать тебя такой же, как остальные жены, и обломает зубы о тебя…" Она так и не рассказала мужу, о чем беседовала с Охотником. Почему-то казалось, если не говорить — "пророчество" не сбудется. А может, она не права? Может, это та тайна, которой не должно быть между ними?

Ранели размышляла об этом, сидя за обедом, вяло ковыряя вареный картофель. Наверно, Авиелу понравится, как она себя ведет: точно так же, как Тана и Трис — скромно, даже глаз не поднимает.

В дверь отчаянно забарабанили. Сидящие переглянулись, потом Алет встал:

— Я открою.

"Неужели опять Сафер?" — испугалась Ранели. Ей не хотелось присутствовать при еще одной истерике. Прежде всего потому, что боялась не выдержать и вступиться за женщину. Опять свекор будет отчитывать…

Но в комнату чуть ли не ворвался симпатичный беловолосый парнишка. Он хотел что-то произнести, но губы дрогнули, и он вместо приветствия кивнул.

— Щуа, — представил Алет мальчика присутствующим и добавил, глядя на брата. — Берет имя Крохаль этой осенью.

"Тот самый! Тот, кто решил рискнуть собой…" — поняла Ранели то, что Сокол не произнес вслух.

— Что-то случилось? — Авиел подался вперед.

Мальчишка, недавно барабанивший в дверь, казалось, истратил силы снаружи, а теперь не мог даже рта открыть. Он только опять кивнул. Сокол подвинул ему стул и почти насильно усадил. Тана торопливо подала вина. Щуа мотнул головой, отказываясь, но Алет вложил кружку ему в руку и поднес к губам. Парень через силу глотнул. Переждал немного, затем опрокинул в себя содержимое одним махом и, со стуком поставив кружку на стол, произнес хрипло:

— Маму убили.

— Быть не может! — не выдержала Ранели. Она закусила палец, чтобы сдержать непрошеные слезы и слова.

Авиел подал знак, и перед Щуа появилась еще одна кружка с вином. Тут его не пришлось уговаривать, он схватил ее и тоже выпил залпом. Посидел, тяжело дыша.

— Можешь говорить? — потребовал Авиел строго.

— Да, — парнишка кивал так, что, казалось, шея сейчас переломится. — Она узнала откуда-то, что я согласился. Я не знаю откуда. Я не говорил, клянусь! Узнала и кричала. Говорила, что вообще меня на Обряд не пустит. Что дома запрет и все такое. А я сказал, что сбегу, и она меня не увидит никогда. И она вроде утихла. Я думал, что утихла. Но она куда-то уходила утром два дня назад. Я не знаю, куда она ходила. Вернулась заплаканная. Долго лежала. После вроде бы как ни в чем ни бывало работала. Только серьезная очень была. А вчера вечером сказала мне, что пойдет к Охотнику. Что все расскажет. Даже если я от нее отвернусь и прокляну ее, она все равно расскажет. Потому что, говорит, ты позже оценишь, что я сделала. И лучше ты будешь живой меня проклинать, чем я буду тебя мертвого оплакивать. Она говорила, что устала хоронить, что кроме меня у нее никого нет… Я долго с ней говорил. Кричал, умолял. Она ничего не говорила. Я ночью долго не спал. Через эйма за ней следил. А она спала. И я уснул. А утром ее дома не было. Я стал ее искать и…

Он задохнулся, будто подавился словами.

— Другие знают? — уточнил Каракар.

Щуа опять отчаянно кивнул.

— Теперь все знают. Она словно живая, но не дышит. Недалеко от домика Охотника. В двух лавгах всего. Точно спит. Даже улыбается, — голос повысился, и Ранели поняла, что у него сейчас начнется истерика.

Перед Щуа поставили еще одну кружку, но он уже не мог пить. Хотел, но не мог. Припал к ней жадно, но вино лилось по подбородку, холщовой рубахе.

Авиел вновь переглянулся с сыновьями. "Наверно, отправляют эйманов", — догадалась она.

— Почему раньше не рассказал? — Авиел удрученно опустил голову. — Не надо было ей к Охотнику.

— Не надо, я знаю! — с надрывом воскликнул Щуа. — Я знаю, что не надо. Это он ее убил, он! Он всех у нас убил. И ее убил!

Истерика все-таки началась. Да еще пьяная. Зачем они его напоили? Алет придерживал мальчишку, чтобы он не бился головой об стол. А Ранели казалось, что он так упорно кричит об Охотнике потому, что не хочет верить в то, что убили ее эйманы. Может быть, те же, что уговорили пожертвовать собой…

Авиел взглянул на Удагана. Тот поднялся.

— Пойдем-ка, я тебя уложу, — обратился он к Щуа. — Отдохнуть тебе надо.

— Нет! — истерика прекратилась так же резко, как началась. — Я домой. Я с ней должен. Я должен. Я пойду.

— Я провожу, — дернулся Алет, но Каракар покачал головой.

— Тана, проводи его, пожалуйста.

— Не надо меня провожать, — язык у Щуа заплетался. — Я сам. Я сказать хотел. Я убью Охотника, если вы его не убьете.

Тана подставила плечо, и парнишка оперся на него, сохраняя равновесие. Когда дверь за ними закрылась, Авиел посмотрел на Сокола:

— Ну что?

— Там толпа народа. И не надо бы нам к Щуа в дом соваться…

— Почему? — вскинулся Лев.

Алет помялся, взглянул на женщин. Трис торопливо вышла. Ранели осталась сидеть.

— Говорят, это мы ее убили.

— Что? — подскочил Удаган. — Мы-то тут при чем?

— А при том, что многие знают: она к нам приходила и угрожала рассказать о чем-то Халварду.

— Шереш, — Авиел стукнул кулаком по столу.

Лев опустился на стул, Алет последовал его примеру. Ранели все трое не замечали, будто ее место пустовало. Она немного поколебалась, а потом промолвила:

— Я, конечно, должна молчать… но вы обязаны туда пойти, — робко произнесла она. — И еще вы обязаны найти того, кто это сделал, если не хотите всегда быть изгоями.

Ей не ответили. Но и замечания не сделали — уже неплохо. После долгой паузы Авиел поднялся, направился к выходу. Сыновья пошли за ним. Ранели задержалась. Свекор распахнул дверь и замер. Ранели не выдержала и вскочила, чтобы увидеть, что происходит.

На пороге сидел орел. Каракар наклонился и снял у него с ноги записку. Огромная птица тут же взмыла в небо. Авиел развернул листок.

— Что? — тревожно спросил Лев.

Если бы он не спросил, опять бы не выдержала и влезла Ранели.

— Все отменяется, — сухо сообщил Каракар. — Главы Домов отказались от своей затеи. Орел сообщил то, о чем я и сам уже думал. Пока мы не найдем предателя, раскрывающего наши планы, предпринимать что-либо глупо.

— Предатель? — как-то очень равнодушно удивился Алет.

— Кто-то сообщил о том, зачем Корсак и Еж ездили на Гучин. Кто-то рассказал Сафер о том, куда вляпался ее сын. Да, среди нас есть предатель. И пока его не найдут, никто рисковать не будет, — он повернулся к Ранели. — Нэл, позови Трис и пойдем к Щуа. Надо помочь ему с похоронами, — он собрался выйти, но потом остановился и снова чуть обернулся. — Нет, Трис пойдет с нами, а ты побудь дома. Уберись тут, приготовь ужин.

Ранели отправилась на кухню. Она прекрасно поняла, что ее не берут вовсе не потому, что надо сделать что-то по хозяйству. Ее защищают от того, чтобы еще кто-нибудь не бросил ей презрительно, как Сафер недавно: "Шлюха Сокола!" И она с радостью останется. Именно с радостью! Девушка надменно вскинула подбородок.

14 сабтамбира, Цартан

Ялмари вместе со спутниками прибыл в Цартан ближе к обеду. Он заплатил пошлину, но "волки", заметив майора Шрама, велели мытарю вернуть плату за него. Вернуть майору. Ялмари в душе рассмеялся этой солидарности. Етварт Шрам перекинулся парой слов со стражниками. Принц не ждал его. Присматривая за Свальдом, поехал вслед за лордом.

Тагир с утра был мрачнее тучи. Впрочем, как всегда. На следующее утро после пьянки он продолжал путь, сколько бы ни выпил накануне, но это не значило, что он будет в хорошем настроении. Сначала он морщился при каждом шаге лошади, потом страдальческое выражение прочно приклеивалось к его физиономии. Он не поддерживал разговоров и не пытался завести их. По опыту принц знал, что общительней он станет только к обеду, а к ужину опять будет требовать денег, вина, орать стихи и обличать мерзавцев, стоящих у власти. Подразумевался, конечно, Полад, но на то, чтобы не называть имен, у поэта ума хватало.

Их нагнал Етварт — в путешествии они перешли на "ты", хотя майор был старше чуть ли не в два раза — ему скоро исполнялось сорок. Но это не помешало дружбе. Возможно, потому, что Ялмари по рассуждениям тоже казался старше своих лет — это заметил Шрам в первый же день. С Тагиром принц тоже пытался подружиться, но это оказалось сложнее. Во-первых, потому что Ялмари не пил, а во-вторых, потому что в сознании Свальда прочно закрепилось, что любой служащий Поладу, — его личный враг и другом никогда не станет. Утешало то, что больше всех он ненавидел Герарда, затем Шрама, и лишь на третьем месте стоял принц. Но чем дольше он хранил тайну о своем истинном положении, тем труднее ему придется объясняться позже. Но подходящего момента не находилось. А уж если Тагир узнает, на ком он женился… Трудно представить, что будет с поэтом. Может, не стоит ему вообще раскрывать эту тайну? Если в Цартане они найдут эйманов, то сделать это будет легко, ведь тогда совместное путешествие окончится — поэта отпустят на все четыре стороны.

— Сначала найдем друга Свальда? — прервал его размышления Шрам. — Или все-таки пообедаем?

— Сначала дело, — распорядился Ялмари. — Тагиру будет приятней пообедать свободным человеком, — он взглянул на поэта, ожидая подтверждения.

— Так я вам и поверил, что отпустите, — Тагир, сдвинув брови, пригладил вихры. Это мало спасло его прическу: волосы по-прежнему торчали в разные стороны. — Помолчали бы уж, не травили душу.

— Тогда тем более сначала дело, — усмехнулся принц. — Чтобы Тагир убедился, что мы не лжем.

Свальд оглядел дома, затем хмыкнул невесело:

— Ничего ведь не изменилось. Тут и отец с матерью где-то…

— Заедешь? — поинтересовался Етварт.

— Надо бы, — с тяжелым вздохом откликнулся Тагир. — Нам направо, — он первый повернул лошадь, не заботясь о том, услышал ли его лорд Сорот, возглавлявший кавалькаду.

Шрам с виноватой улыбкой опередил принца — он отвечал за преступника, пока тот не выполнит условия договоренности и старался не упускать его из вида. Ялмари, убедившись, что Герард заметил, что они свернули, отправился следом. Разговаривать с лордом он хотел не больше, чем тот с ним.

Мимо проплывали дома — большие и чуть меньше, уродливые и без всяких украшений, потемневшие от времени и чисто выбеленные — обычные улицы большого города. Таких и в Жанхоте немало.

Через четверть часа Тагир придержал лошадь, поджидая принца — на Шрама он не обращал внимания, первенство лорда признавать не хотел — оставался Ялмари.

— Вот в том доме они жили летом, — он указал на большой особняк в шесть окон, выходивших на улицу. Когда-то дом наверняка был богатым и красивым, но сейчас он выглядел унылым и нежилым.

— Весь дом их? — поинтересовался принц, прикидывая, какой доход должна иметь семья, чтобы содержать подобный дом.

— Весь, — подтвердил Свальд. — У Рэба отец купцом был. Только, кажется, никто не живет здесь.

Ялмари вновь отметил схожесть: отец рассказывал, что эйманы чаще купцы.

— Пойду проверю, — Шрам поехал вперед.

— А где жил ты? — Ялмари наблюдал, как майор спускается с коня, поднимается на крыльцо и стучит в дверь.

— А тебе какое дело? — зло прищурился Свальд. Он боялся, что его отпустят, а семью арестуют, чтобы держать строптивого поэта под контролем. Не понимал дурак, что найти его родителей будет легко — не так много тут соседей…

Дверь отворилась, Шрам с кем-то говорил — войти в дом ему не предложили. Вскоре он вскочил на лошадь и вернулся к ожидавшим его мужчинам.

— Дома пожилая пара — слуги. Хозяева летом были — муж с женой и их сын с женой. Где они — слуги не знают. Записку написать можно, но она будет ждать неизвестно сколько, потому что старушка никуда ее не отправит — не знает, куда отправлять. Как хозяин вернется — так и передаст.

— Шереш! — Ялмари потер лоб. — Придется искать их дом в лесу, а это опять время.

— Тебе-то что? — вскинулся Свальд. — Это мне с вами еще неизвестно сколько таскаться. И к другу такую теплую компанию привести… А может, он не захочет вас видеть? Может, он вообще навсегда на меня обидится, если я вас приведу?

— Куда деваться? У меня четкие указания, — снисходительно пояснил Етварт. — Если мы не встретимся с теми, кто нам нужен, — тебя не отпускать.

— Да вы все гады! — вспылил поэт. — Вам все равно, что человек чувствует… И все равно вы меня не отпустите. Я сразу знал, что не отпустите! Я и ей об этом толковал, что обманете. Вы лжецы все!

— Замолчи, Тагир, — в голосе Ялмари послышался металл, Свальд заткнулся мгновенно, но в бешенстве вращал глазами. — Нам не безразличны твои чувства, но сейчас важнее, что испытывают люди, живущие у Рыжих гор. Обманывать тебя никто не собирается, я за этим прослежу, — лорд, ожидавший в сторонке, громко и многозначительно хмыкнул, Ялмари не обернулся. — Майор Шрам, у меня есть полномочия отпустить Тагира Свальда?

— Да, ва… — тон принца так изменился, что Етварт чуть не обратился к нему, используя титул. Хорошо, что спохватился. — Да, есть, — еще раз подтвердил он.

— Едем в гостиницу. Завтра с утра — в лес. Когда ты выполнишь свое обещание — мы выполним свое.

Тагир заметно успокоился. Он тронул бока лошади и поехал вперед.

— Где там ваш постоялый двор? — буркнул он и тут же обернулся. — А я ведь знал… чувствовал! Что ты не так прост, как кажешься, — сообщил он Ялмари.

Майор словно услышал лишь первую часть его тирады:

— Если мне правильно объяснили, тут недалеко есть постоялый двор, который вполне подойдет и… Онеру, и лорду Сороту. Езжайте за мной.

Постоялый двор с громким названием "Королевская охота" был достоин принимать аристократов: украшенный не слишком страшной лепниной, сияющий чистотой даже снаружи — канаву сточную и ту убрали, он имел большую конюшню и просторный двор. Господа могли там отдохнуть в тени деревьев. К ним выбежало несколько слуг. Молодой русоволосый парень, с достоинством поклонившись, пригласил внутрь, другие взяли лошадей.

— Господа желают комнату или только обед? — уточнил парень.

— И то и другое, — ответил Шрам. — Комнаты нужно три и получше, — распорядился он.

— Обед подать в комнаты?

— Нет, посидим в трапезной, — на этот раз принял решение Ялмари.

— Сколько господа будут ночевать? — продолжал допрос слуга.

— Одну ночь, — снова вступил Шрам.

— Три комнаты на одну ночь, обед, ужин и завтрак, — перечислил парень. — Будете брать еду с собой?

— Да, — подтвердил принц.

— С вас два золотых. Половину вперед.

Так вот для чего он так долго расспрашивал: хотел убедиться, что гости готовы раскошелиться.

— Ничего себе! — тут же возмутился Свальд. — Да это грабеж!

— Поищите постоялый двор подешевле, — невозмутимо заметил слуга.

— Нас устраивает, — Ялмари передал парню золотой.

— Прошу, господа, — слуга не осведомился, что именно господа будут есть. Но на постоялых дворах такого уровня на стол подавали все, что было на кухне. Потому и спрашивали так дорого.

Они прошли в трапезную, обставленную не хуже столовой дворца: имелась бронзовая люстра, свечи в ней горели даже днем. Большие столы накрыли белоснежными льняными скатертями с вышитыми гербами по краям. Вместо скамей — неплохие стулья. Стены украсили гобеленами с не опознаваемыми рисунками. Из трапезной наверх уходила широкая лестница с узкими деревянными ступенями, покрытая ковровой дорожкой. Перила поблескивали лаком.

Кроме них присутствовало еще человек пять богато одетых дворян. Они с пренебрежением посмотрели на вновь прибывших: очень уж скромно трое из них одевались. Кое-кто отчитал слугу, но его быстро успокоили. Они сели за большой, трости две в длину, стол. Служанки уже одна за другой подавали на стол дымящуюся пищу, а слуги поднесли к каждому небольшой тазик, чтобы гости могли помыть руки. Свальд сначала следил за происходящим с восторгом, но когда и после десятого подноса поток блюд не прекратился, нахмурился:

— Мы же не съедим столько.

— Так положено, — пожал плечами Ялмари.

— Положено деньгами разбрасываться? — тут же подпрыгнул Тагир. — Деньгами, которые, между прочим…

— Остынь, — осадил его принц. — Ты выбрал неудачное место для воззваний. Здесь вряд ли их оценят.

Свальд успокоился. Демонстративно подвинул к себе курицу и, оторвав ногу, впился в нее зубами. Герард, севший на этот раз рядом с принцем, брезгливо наблюдал за этим действом.

— Сто лет как изобрели ножи и вилки, а некоторые продолжают изображать дикарей, — поморщился он. Потянул на себя поднос с учуркой и вооружился ножом, чтобы разрезать ее.

— Около пятидесяти лет назад, — поправил его Ялмари. — И учат ими пользоваться только аристократов, — он с сомнением прицелился к дичи на очередном подносе. — Но пачкаться в жиру я не люблю, — вздохнул он и тоже взял нож и вилку.

Свальд, не обращавший внимания на эти выпады, продолжал сосредоточенно жевать, потом напряженно всмотрелся в сторону лестницы.

— Сорот, я не понял… — он хотел что-то спросить, но не успел.

Герард, выдернув нож из учурки, резко ударил Ялмари по руке. Принц еле успел отдернуть ее, но его задели — куртка порвалась, брызнула кровь. Ялмари упал вместе со стулом, перекатился, вновь вскочил на ноги — меч просвистел в волосе от него и разрубил дерево с такой силой, что полетели щепки. Принц выхватил меч, отступил, не давая акурду приблизиться. Обалдевший Свальд подавился и тяжело стучал себя по груди. Шрам подбирался к акурду сзади. Со спины принца тоже кто-то подходил — наверняка настоящий Сорот.

— Все назад! — крикнул Ялмари. — Никому его не трогать.

— Но, принц… — хотел возразить майор.

— Не подходить! — повторил Ялмари. — Вы не знаете, с чем столкнулись.

— А вот принц знает… — ухмыльнулся "Герард". — Правда, принц?

Он медленно наступал, а затем прыгнул — легко как кошка — Ялмари скользнул в сторону. Но меч акурда достал его, полоснув грудь. Но он подошел слишком близко. Принц быстро обвел его руку и меч противника, жалобно звякнув на прощание, отлетел в сторону, а следующим молниеносным выпадом, вонзил клинок в сердце акурду, протыкая его насквозь. "Герард" на мгновение замер, затем блаженная улыбка расплылась по его лицу:

— Ты все равно мой!

Фигура вдруг поплыла и растаяла, оставив в воздухе запах гнили. Меч Ялмари упал на пол. В трапезную вошел пузатый хозяин.

— Господа, что происходит? — кричал он. — То, что у вас есть деньги, еще не говорит о том, что…

— Вам возместят убытки, — недружелюбно заверил Ялмари, зажимая здоровой рукой рану на груди.

— Его высочество принц Ллойд, — представил его из-за спины знакомый голос. И вопросы у присутствующих отпали.

Ялмари обернулся, взглянув на Сорота.

— Добрый день.

— Не добрый, — покачал он головой, — но все равно здравствуй.

— Нам надо поговорить.

— Безусловно, — вскинул красивые брови Герард. — Ты хоть перевяжись сначала. За врачом послали?

— Мы сейчас! Мигом! — заверил хозяин, оживляясь.

И тут Ялмари осенило: Свальд тоже слышал, как его представили. Надо с ним теперь объясниться… Он поискал поэта.

— Шрам! — крикнул он майору, рассматривающему меч принца, лежащий на полу.

Тот отреагировал мгновенно: кинулся к двери и схватил намеревающегося сбежать Тагира — он не дошел локоть до входной двери. Майор завернул ему кисть за спину:

— Далеко собрался? — спросил он зло.

— Гады! Все гады! — заорал поэт.

— Етварт, веди его в комнату, — приказал Ялмари.

Слуга, с таким достоинством разговаривавший с ними полчаса назад, подобострастно бросился вперед.

— Я провожу, ваше высочество… Покажу ваши комнаты.

В просторных апартаментах, размерами напоминающих комнаты принцессы во дворце, Ялмари скинул куртку. Слуга тут же подхватил ее. Вошел худой суетливый врач. Заставил раздеться, осмотрел рану на груди и правой руке. Умело наложил повязку — но кровь никак не желала останавливаться, и Ялмари подумал, что акурд чем-то его заразил. Промыть бы рану сначала, но он знал, что врач не поймет: в его понимании из-за воды кровь сворачивалась медленней. И он был прав, он же не знал, что принц не человек. Глядя, как быстро повязка набухает кровью, Ялмари нашел и положительное в происшедшем — если бы меч акурда не смог причинить ему вреда, возникло бы куда больше вопросов.

— Надо перевязать еще раз, — предложил врач.

— Позже, — отмахнулся принц. — Подождите немного.

Он прислонился к спинке дивана. Напротив в кресле уселся Герард закинув ногу на ногу. Он ничем не отличался от акурда! Даже одежда была похожа: широкие штаны, дорогой колет, обитый мехом плащ… Но главное — манеры. То же надменно-отстраненное поведение.

Когда врач отошел в сторону, Ялмари предложил:

— Рассказывай.

Лорд Сорот небрежно поправил прическу, а потом заговорил, уставившись в дорогие портьеры на окне.

— Я проигнорировал приказ Полада. В конце концов, он вообще не имеет право отдавать приказы дворянам.

— Это был приказ королевы. И мой.

— А вот с этим можно поспорить, — он насмешливо взглянул на принца и тут же вновь уставился в окно. — Но не будем. Важно, что я не поехал. Но к вечеру Поладу уже донесли об этом. У него же много почитателей. Особенно среди слуг, — снова быстрый взгляд — на этот раз презрительный. Лорд, кажется, надеялся, что достаточно быстрый, чтобы принц не заметил его. — Когда за мной пришли "волки"… Впрочем, неважно. Полад объяснил, что "я" все-таки уехал с тобой. А значит, тебе грозит смертельная опасность. Так что я скакал сюда без остановок. И чуть обогнал вас — этого и добивался, потому что иначе бы пришлось искать вас по всем постоялым дворам. Так что я предъявил десятнику золотой знак, — он достал из кармана монету, поиграл ей, а затем бросил Ялмари. — Полад велел отдать тебе при встрече… Предъявил знак, описал вас, и велел направить вас в "Королевскую охоту". Наверно, не стоило спускаться в трапезную, но если честно, я не знал, что мой двойник начнет убивать, как только я появлюсь. А ты об этой твари ничего не хочешь сказать? Если я правильно понял его последнюю фразу, ты его не убил.

— Нет. Не убил, — теперь Ялмари смотрел в сторону. — Что ты хочешь знать?

— Почему ты принадлежишь ему?

— Вляпался у фей в прошлом путешествии.

— Откровенничать ты не хочешь, — с умным видом покивал лорд. — Ладно. Почему не разрешил помочь тебе?

— Потому что вы его не убьете, а вот он вас — может.

— Понятно. И он наверняка еще появится, не так ли?

— Думаю, да.

— Восхитительное путешествие. Но ничего не попишешь.

— Путь к трону не так прост, — прищурился принц.

— А вот этого не надо! — Герард вскочил. — Не надо делать вид, будто ты на самом деле знаешь, чего я хочу. Я ухаживал за принцессой почти год, и ты не был против, пока Полад не настроил тебя иначе.

— Нет. Я не был против, пока мы не попали к амазонкам, — поправил Ялмари, тоже вставая.

— Ваше высочество! — хотел удержать его врач, но принц не обернулся.

— Ладно, — вдруг сник Герард. — Давай позже поговорим. Без свидетелей. Извини. Я вымотался и вообще…

— Хорошо, встретимся позже, — согласился принц. — Мне надо к Тагиру.

— Ваше высочество, вам надо лечь, — снова встрял доктор. — Я перевяжу вас потуже.

Лечь и впрямь стоило, голова слегка кружилась от потери крови, но сначала разговор с Тагиром и лучше пойти к нему самому.

— Перевяжите, — согласился он.

Он с облегчением заметил, что кровь сгустилась. Невзирая на протесты врача, накинул свежую рубашку на бинты и отправился искать Тагира.

Поэта караулил Шрам. Завидев принца, он встал.

— Етварт, оставь нас наедине.

— Ваше высочество, вы не справитесь с ним. Если он что-то задумает…

— Майор, — раздраженно ответил Ялмари. — Мы три дня прекрасно обходились без титулов. Не понимаю, что сейчас изменилось.

— Но ведь… — Шрам запнулся. — Извини. Ты ранен, я останусь. Если не хочешь, чтобы я слышал вашу беседу — отойду подальше. Я и так сегодня…

— Сегодня никто не смог бы ничего сделать, так что можешь не корить себя. К тому же я не прекрасная беспомощная принцесса. И говорю не с врагом, а с Тагиром. Я доверяю ему.

— И напрасно. Господин Полад…

— Етварт, честное слово, чем быстрее ты выйдешь, тем быстрее я лягу в постель, у меня и так голова кружится. Давай не будем препираться. В башне я тебя слушался, теперь твоя очередь.

— В башне… — откликнулся Шрам. — Это я тоже с тобой хотел обсудить.

— Сразу после Тагира, — заверил принц на прощанье и опустился на стул.

— Ладно. Я буду рядом, — майор вышел за дверь.

Комната поэта была намного скромнее. Просторная, но раза в три меньше той, что выделили принцу. Здесь стояло две кровати, секретер, чайный столик и несколько стульев. Тагир сидел на кровати, настороженно глядя на посетителя.

— Извини, — сразу начал Ялмари.

— За обман? В этом нет абсолютно ничего удивительного. Вы все…

— Давай обойдемся без философских обобщений, — прервал Ялмари. — Мне порядком надоели эти "все", "всегда", "постоянно". Поговорим как мужчины. Какие у тебя претензии лично ко мне. Не как к сыну королевы, а лично ко мне.

Тагир явно заинтересовался.

— Почему не остановишь Полада? Почему ему позволено творить все, что он хочет? — с азартом бросился он в бой.

— Еще конкретнее. Что именно тебя возмущает в действиях Полада?

— Страна опутана паутиной доносительства, людей сажают ни за что!

— И кого именно ни за что посадили?

— Да тюрьмы забиты!

Ялмари не выдержал и рассмеялся.

— Извини, — тут же покаялся он. — Я представил, как ты в тюрьме на одной кровати еще с четырьмя обвиняемыми спал. Откуда тебе еще знать, что тюрьмы забиты. В любом случае, назови имена несправедливо осужденных, я лично с этим разберусь. Хоть одно имя назови.

— Это не важно! — запротестовал Тагир. — То, что я не знаю их лично, еще ни о чем не говорит.

— Что важно? Я слушаю. Когда у тебя будет еще возможность все высказать принцу?

— Люди голодают… — начал поэт.

— Где? — потребовал Ялмари. — Назови местность, я проверю, что там вытворяет аристократ, во владениях которого люди умирают от голода.

Свальд снова замолчал на мгновение. Потом нахмурился:

— Тебе не удастся меня сбить! То, что происходит в стране неправильно. Мы слышим только ложь. И ты — живой тому пример.

— Опять то же! Нет не "мы слышим только ложь", а "принц Энгарна меня обманул". Никакой другой лжи ты пока в пример не привел. И я могу объяснить, почему солгал я. Именно потому, что не хотел, чтобы ты судил меня как принца. А хотел, чтобы узнал меня, — он пристально посмотрел на Тагира и ткнул себя в грудь. — Меня, Ялмари Онера. Я тебе не нравлюсь? Кроме лжи и того, что я не пью вино, есть еще что-то? — он поставил поэта в тупик. Он морщил лоб, но так и не смог ни в чем упрекнуть принца. Ялмари воспользовался паузой. — И я хочу, чтобы между нами тайн не было. Хочешь о чем-то спросить — спрашивай. Я отвечу.

— И я должен поверить, что ты не соврешь? — с издевкой поинтересовался Свальд. — Должен поверить, что теперь ты исправился? По мне так солгавший однажды…

— Задавай вопросы. Уверен, тебя многое интересует. Верить или не верить мне — решишь позже.

— Откуда ты узнал об Илкер Лаксме? — он пытливо всматривался в него, стараясь уловить лукавство в принце.

— Хочешь знать, как я с ней познакомился? — уточнил Ялмари. — Или как я узнал, что она твоя соседка?

— И то и другое.

— Мы случайно столкнулись в лесу почти три месяца назад. Она заблудилась, я помог найти ей дорогу. Она понятия не имела, что я принц.

— И?

Тагир напрягся, стал злым и отрешенным — он приготовился броситься на обидчика Илкер и убить его, что бы ни было после. Ялмари сразу догадался, что он себе вообразил: принц обманул бедную девушку, и, как это частенько делается у аристократов, выдал ее замуж за какого-нибудь богача, который будет снисходительно относиться к тому, что его жену посещает столь высокопоставленное лицо.

— И она полюбила Ялмари Онера. И согласилась выйти за него замуж, — он следил за Свальдом. — Нас обвенчали двенадцать дней назад.

Эта новость окончательно сразила поэта. Несколько мгновений он сидел безмерно удивленный, после этого взглянул на руку принца, где поблескивало рубином обручальное кольцо: строгое мужское украшение — граненый камень, поддерживаемый ободком из белого золота. Вспомнил добродушные насмешки спутников над принцем в пути.

— Этого не может быть, — потеряно пробормотал он. — Она не могла тебя полюбить. Ты лжец. Ты принц, а она горничная. Она испугалась. Ты запугал ее. У нее не было другого выбора. Ты соблазнил ее.

— Хватит фантазировать, — прервал Ялмари, прищурившись. — Не веришь — спросишь у нее.

— Даже если ты меня не обманешь и отпустишь, когда мы найдем моего друга, мне запрещено появляться в столице. Или ты отменишь этот указ Полада?

— Нет, не отменю, — Свальд зло рассмеялся и упал на кровать. — Но вы можете встретиться в ее родовом замке.

— Где? — Тагир тут же вскочил. — В каком еще родовом замке?

— Она дочь графа Лаксме. Ее отец разорился, замок пришлось продать. Но теперь он снова принадлежит ее семье. Наследником будет ее брат. Опекуном, если ничего не случится, ее дядя.

На этот раз поэт долго думал. Наконец выдал не очень уверенно.

— Если я с ней поговорю, она бросит тебя и уедет со мной. Уехала бы, если бы не боялась за брата и родных.

— Ни ее брату, ни родным ничего не угрожает. Если она захочет уехать с тобой или с кем-то другим — я отпущу ее. Мне нужна любовь, а не страх.

— Врешь! Поладу нравится страх.

— Ты ничего не знаешь о Поладе, и в любом случае я не Полад.

— Так ты дашь мне встретиться с ней? И позволишь уехать, если она захочет?

— Да, — твердо ответил Ялмари.

— Врешь! Вы всегда лжете, вы не держите обещаний.

— А ты, Тагир Савтех, ты держишь обещания? — Ялмари начал терять терпение. — Ты обещал Илкер и мне, что поможешь Энгарну. Не королеве, не Поладу — Энгарну.

— Это было не обещание, а договор. И если вы не сдержите свою часть…

— Ты узнаешь об этом не раньше, чем выполнишь свою.

— Я знаю, что ты врешь. Ты даешь мне ложную надежду. Но я помогу тебе, чтобы убедиться, что вы все мерзавцы. И я напишу Илкер, обязательно напишу, чтобы она тоже знала…

— Отлично. А пока ты не убедился, заключим перемирие. Ты не будешь пытаться сбежать, а я не позволю кому бы то ни было оскорблять тебя.

— Я и сам не позволю себя оскорблять! — с вызовом воскликнул Свальд.

— Ну и отлично, значит, договорились, — после такого тяжелого разговора Ялмари почувствовал слабость.

Он размышлял, получится ли у него добраться до двери и не упасть, но тут в комнату шагнул майор.

— Входи, — разрешил принц. На рубашке проступила кровь. Нельзя позволять доктору еще раз перевязывать, иначе он потеряет столько крови, что неделю придется лежать. Надо закрыться и промыть рану. Кажется, без этого не обойтись.

— Тебе пора лечь, — твердо сообщил Етварт. — И врач сказал выпить тебе прописанную им настойку и поесть мяса, а еще лучше печени.

— Я как раз ждал, что ты поможешь, — слабо улыбнулся принц.

Вместе они добрались до спальни принца. Он обессилено упал на диван, хотя Шрам явно собирался уложить его в постель.

— Чуть позже, — объяснил Ялмари. — Передай Сороту, пусть присмотрит за Свальдом. Он обещал не сбегать, но все же… Поэты люди переменчивые. Скажи лорду, потом вернись сюда. Ты мне нужен.

В ожидании Шрама он посидел с закрытыми глазами. Если бы его уложили в постель, он бы уснул. И потерял бы еще много крови.

Еле слышно отворилась дверь. Ялмари с трудом разлепил веки.

— Тебе плохо, — с тревогой заметил майор. — Не надо было с этим цацкаться. Я позову врача.

— Нет, — тихо запретил принц. — Закрой дверь, чтобы никто не вошел, — и, видя, что Етварт колеблется, добавил. — Врач мне не поможет.

Это майор убедило. Он запер дверь и подошел ближе.

— Это из-за твари?

Ялмари оценивающе взглянул на Шрама. "Была — не была. Полад сказал, что ему можно доверять. Все равно я не смогу себя перевязать…"

— Нет, это потому что я не человек, — заявил он.

— Но тебя ранили! — поразился Етварт. — Я был уверен, что ты… но когда увидел…

— Давай ты мне поможешь, а потом поговорим. Если я буду в состоянии.

— Что надо сделать? — тут же откликнулся майор.

— Промыть рану и перевязать. У него что-то было на мече. И это что-то не дает крови сворачиваться. Пока не смоешь — не свернется.

— Кровь должна была все смыть, — Шрам стянул рубашку с принца и размотал бинты.

— Это у людей так, — снова пояснил принц. — Если у меня на коже хоть какие-то следы остались — только водой смоешь. Или другой жидкостью. Если не смыть, кровь будет течь долго.

— Хорошо, что доктор бинты дал.

Етварт с удивлением наблюдал, как, едва он проводил влажной тряпкой по краям раны, кровь начинала густеть.

— Да, — протянул он. — Доктору такого не объяснишь, — он споро наложил новую повязку и непререкаемым тоном заявил. — Сейчас спать. Все что хочешь мне сказать, скажешь после, когда оклемаешься немного.

Ялмари не спорил.

15 сабтамбира, Меара, родовой замок Лаксме

Илкер с братом задержалась в Меаре. Вскоре к ним присоединились и дядя с тетей. Ашбелу было легче — он не помнил, каким был замок раньше. Илкер же маялась и, в конце концов, отправилась гулять по лесу. Вернувшись к ужину, выслушала упреки от Юмааны по поводу долго отсутствия. Теперь они забавляли — упреки тетушки были тем якорем, который позволял почувствовать хоть что-то неизменное в стремительно меняющейся жизни.

А утром, едва небо посерело, девушка вновь выскользнула из замка. Лес тоже был прежним. Конечно, какие-то деревья вырубили, где-то вырос малинник, но она испытывала волнение, когда узнавала тропинку, по которой гуляла еще с отцом, и иногда хотелось оглянуться — казалось, отец идет за ней, следя, найдет ли она дорогу правильно. Она находила.

Побывала у источника, берущего начало у камня с человеческий рост. Здесь уже давно сделали скамью и поставили металлическую кружку для путников. Источник Меары считали лечебным. Когда отец заболел, Илкер мечтала напоить его отсюда, чтобы он выздоровел. Но они с мамой так и не выбрались сюда. Сейчас не хотелось разрушать очарование сказки. Пусть лучше живет легенда о волшебном источнике.

К полудню Илкер проголодалась и вернулась в замок. У ворот встретила карету, груженую большими чемоданами. Когда она приблизилась, дворецкий Яфий подбежал к ней:

— Добрый день, ваше высочество! Как хорошо, что вы вернулись, ваше высочество! Это ведь к вам приехали.

— Добрый день, Яфий, — доброжелательно откликнулась Илкер, снимая перчатки. — Кто же посетил меня?

Она уже заметила высокого седовласого аристократа, стоящего поодаль. Видимо, он ожидал, когда его представят. Девушка не ошиблась.

— Его светлость граф Орун, — провозгласил Яфий.

Гость шагнул вперед.

— Ваше высочество, мне сказали, вы разыскиваете книги, которые принадлежали вашему отцу, — на взгляд он был само почтение, но Илкер чувствовала его неприязнь. Но не могла определить: ему неприятно разговаривать с бывшей горничной внезапно ставшей принцессой или его раздражает ее внешний вид после прогулки. А может быть, он боится Полада? Того, что принцесса ему на что-нибудь нажалуется? — Когда-то я купил книги у старейшины, который был владельцем замка после вашего отца. Теперь с радостью их возвращаю.

— Благодарю за быстрый отклик, граф. Я с радостью верну вам деньги. Пройдемте в дом.

— Я не буду задерживать вас, ваше высочество. В деньгах я не нуждаюсь. Буду рад преподнести их вам в дар.

"Ему не нравится мой внешний вид", — определилась Илкер.

— Спасибо за столь дорогой подарок, граф. Но я не могу отпустить вас сразу. Мне в любом случае нужна ваша помощь. У моего отца был библиотекарь, который сделал опись всех книг. Эта опись сохранилась?

Орун поджал губы.

— Боюсь, что… Вероятно, она сохранилась, но я не уверен, что ее положили в эти сундуки. Я пришлю своего библиотекаря, он поможет вам…

"Нет-нет, — возразила себе Илкер. — Кажется, все-таки его раздражает бывшая горничная, корчащая из себя умную барышню".

— Да, это было бы прекрасно, — произнесла она вслух. — Но в любом случае, я надеюсь, здесь все книги из нашей библиотеки? Или вы прислали только часть?

Илкер помнила библиотеку отца, и в этих двух сундуках, какими бы вместительными они ни были, не могли находиться все книги граф Лаксме. Она с удивлением заметила, что Орун побледнел и как-то вытянулся, будто неожиданно глотнул уксуса вместо вина.

— Ваше высочество, — голос его стал не таким низким, — я пришлю вам библиотекаря, но хочу предупредить, что некоторые книги, особенно древние манускрипты, я передал в дар Истинной церкви Наемы. Я немедленно посещу отца Вецая, уточню, можете ли вы получить эти манускрипты обратно или хотя бы получить списки с них… Я думаю…

"Полада боится, — со странным облегчением уверилась Илкер. — Панически боится Полада и поэтому готов землю грызть, лишь бы я осталась довольна".

— Не переживайте так, граф. Пришлите библиотекаря, и если я не найду то, что мне нужно, я посещу отца Вецая. Я прекрасно понимаю, что за столько лет что-то могло исчезнуть. И у меня ни в коем случае нет к вам претензий.

Дыхание Оруна выровнялось.

— В таком случае разрешите откланяться, — вежливо попросил он. — Я живу недалеко, буду рад видеть вас с супругом у нас в гостях. Мастер Кирос прибудет после обеда.

— Еще раз благодарю вас, граф. Мы тоже будем рады видеть вас в гостях.

Как вежливая хозяйка, она подождала, пока карета графа тронется и лишь потом зашла в дом.

За обедом с мягкой улыбкой выслушала ворчание Юмааны, подмигнув брату, пока тетушка отвлеклась на лакея. Ашбел прыснул. Они давно уже помирились — как многие дети он не помнил обиды долго, а сестру, что ни говори, любил. Вот с дядюшкой у него складывались сложные отношения. Он считал, что дядя Шовек не отец ему, а значит, воспитывать не имеет права. Дядя совершенно справедливо считал наоборот. Илкер радовалась, что Ашбел вел себя хорошо, и его не приходилось наказывать розгами. В противном случае, кто знает, что сделал бы братишка… Мог бы и из дома сбежать.

Орун не обманул: она поднялась из-за стола, и Яфий тут же сообщил, что прибыл библиотекарь — мастер Кирос. Илкер хотела было его встретить, но затем остановилась. Теперь она принцесса.

— Проводите мастера Кироса в кабинет. Я буду ждать его там.

В ожидании библиотекаря она откинула крышку первого же сундука и взглянула на книги. Библиотекаря было за что похвалить и даже поощрить — книги сохранились в отличном состоянии.

— Мастер Кирос, — провозгласил Яфий, запыхавшись, и пропустил вперед старичка, ужасно напоминавшего мастера Озния из церковной библиотеки Жанхота. Только седые волосы у него были не распущены, а собраны сзади в хвост, да очки он либо еще не носил, либо решил, что они ему не понадобятся.

— Добрый день, ваше высочество, — с достоинством кивнул он. — Мне сказали, вы хотите посмотреть опись книг, которые принадлежали вашему отцу, графу Лаксме, — он явно не собирался тратить время понапрасну. Будто фокусник он достал из рукава листки бумаги. — Вот, ваше высочество, — разобрав листки на две части, он подал Илкер сначала одну, пояснив, — это те книги, которые числились в описи библиотекаря графа Лаксме. Когда старейшины продал нам эти книги, они были тут, все до одной. Вот это, — он подал вторую часть листков, — то, что осталось. А вот это, — оказалось, был еще один список, — мои записи по поводу того, куда были проданы или переданы в дар некоторые из книг. Я предполагал, что когда-нибудь они понадобятся! — с гордостью завершил он.

— Ваша помощь неоценима! — искренно восхитилась Илкер. — Теперь мне можно не перебирать эти сундуки, а просмотреть списки. Благодарю вас. Вы подождете немного, на случай, если возникнут вопросы?

— Я в вашем распоряжении до вечера, — заверил мастер. — А если есть нужда, то и на завтрашний день тоже.

Илкер, помня разговор с мастером Ознием о "любви" Истинной к церкви к старым манускриптам, сразу взглянула в список книг, отданных Высокому священнику Вецаю: нужные ей книги церковь забрала.

— Скажите, а какова вероятность, что эти книги сохранились? — спросила она у мастера Кироса, показывая нужную строчку. — Мне говорили, что церковь сжигает подобное…

Кирос взглянул внимательно, пожевал губы. Наконец, изрек:

— Эти книги сохранились. А почему именно они вас интересуют? Вы рискуете навлечь на себя обвинение в ереси. Все, что связано с магией…

— Я могу достать разрешение Полада. Он знает, что магией я вовсе не интересуюсь.

— Пожалуй, лучше именно так и сделать, — покивал старый библиотекарь. — Так будет надежней. И считаю своим долгом предупредить, что эти манускрипты считаются проклятыми.

— Что вы имеете в виду? — изумилась Илкер.

— Я имею в виду, что те, кто читает эти манускрипты, не живут дольше месяца. Вы должны об этом знать. И Полад тоже должен знать.

— А вы? Вы читали их? — поинтересовалась девушка. — Что там может быть проклятого?

— Если бы я читал их, то не стоял бы перед вами, — величественно объяснил Кирос. — Высокий* Вецай прислал нам одного из черных монахов. Он сказал, что пытался

*Высокий — титул священника, принадлежащего Истинной церкви Энгарна, и входящего в Совет Церкви, состоящий из двадцати Высоких священников и одного Верховного священника.

выкупить проклятые манускрипты у графа Лаксме, но тот отказал, и именно по этой причине его семья перенесла столько несчастий. Простите, за эту откровенность, ваше высочество, но я должен объяснить все, потому что не хочу стать виновником вашей гибели. Граф Орун, которому я служу, немедленно распорядился передать затребованные манускрипты церкви. Поэтому ни я, ни господин граф эти книги не читали.

— Тогда откуда вы знаете, что они приносят смерть?

— Вы не доверяете словам церкви? — мастер чуть улыбнулся. — В вашем возрасте это естественно. Хотя пытливый ум вообще никому не доверяет на слово. То, что происходило в Наеме, знают многие, в том числе и я. Сначала погиб один из старших*

* Старший священник — титул священника, принадлежащего Истинной церкви, в подчинении у которого находятся 50 младших священников. В Энгарне около тысячи человек имеют этот титул.

священников. Он, по указанию Высокого Вецая, прочел манускрипты, чтобы подготовить богословский диспут, опровергающий право церкви принимать в свои ряды магов и оправдывать их силу. Как вы понимаете, ваше высочество, диспут был устроен в пику церкви Хранителей Гошты. Этот старший священник прочел манускрипт и взялся за составление тезисов, но скончался от апоплексического удара, как засвидетельствовал священник-врач. Этой смерти не придали значения, и другой брат, также старший священник, принялся за это же дело. Но, возвращаясь домой, поскользнулся на ступенях и умер, ударившись затылком о камни. Его нашла служанка только утром, уже закоченевшего. Следующим за манускрипты взялся черный диакон*. Он прочел манускрипт

*Черный диакон — священнослужитель, принадлежащий Истинной церкви, но имеющий "низкое" происхождение.

и погиб через два дня. Воры забрались к нему в дом и убили его во сне, вынесли и имущество, в том числе и тезисы, которые он написал. Третья смерть заставила задуматься. Собрался совет из младших* и старших священников Наемы, окрестных

*Младший священник — низший священнический титул в Истинной церкви. Они возглавляли, как правило, деревенские приходы. В Энгарне около пятидесяти тысяч младших священников.

деревень и замков. На нем большинством голосов постановили пока не открывать манускрипты. Однако двое из младших священников не послушались этого решения и тайком взялись за чтение. Один из них покончил с собой. Он вернулся домой спокойный и даже умиротворенный. Лег спать. Посреди ночи служанка услышала нечеловеческий крик, он выбежал из спальни, крича что-то неразборчивое. Слуги пытались его успокоить, но напрасно: он раскидал всех, взбежал по лестнице на чердак и спрыгнул оттуда на мостовую, от чего сломал позвоночник и вскоре умер. Другой ослушник, испугавшись, покаялся, что читал манускрипт вместе с ним, и просил убежища у старших священников. Ему позволили жить в церкви, где он был бы защищен от влияния духов Шереша. Но он погиб от апоплексического удара на третью ночь после этого. Его нашли лежащего ничком у алтаря…

Илкер не сразу смогла найти слова, услышав столь жуткую историю.

— Если это правда, — прочистила она горло, — то не лучше ли было избавиться от этих манускриптов? Сжечь их, как и остальные… — предположила она.

— Пути Эль-Элиона неисследимы, — философски заметил Кирос. — А священники — слуги его. Высокий Вецай постановил, что пока они не могут сопротивляться магии или проклятию свитков, но это не повод уничтожать их. Возможно, сейчас не время, но когда-нибудь Всемогущий поможет прочесть их без ущерба для жизни.

— Благодарю, за столь подробные разъяснения. Я обязательно расскажу об этом Поладу, пусть он примет решение относительно этих книг. И обязательно сообщу вам, что он решил.

Мастер Кирос с достоинством поклонился:

— Я еще нужен вам, ваше высочество?

— Нет-нет, мастер. Благодарю. Я дам вам знать, если буду нуждаться в вашей помощи.

— В таком случае, я покину вас. До свидания, ваше высочество.

— До свидания, мастер Кирос, — через силу отозвалась девушка.

Перебирая книги в одиночестве, Илкер снова размышляла над услышанным. Смерть отца и матери никак не могла быть следствием проклятия. Ведь они умерли после того, как свитки давно перешли в собственность графа Оруна, а от него — церкви. А смерти священников… Как легко списать их на проклятие, но кто знает, от чего они умерли? Полад обязательно должен разобраться в том, что происходит. А еще лучше, если он позволит разобраться в этом ей.

16 сабтамбира, дом Каракара

После завтрака мужчины переглянулись и поднялись в кабинет Каракара, чтобы обсудить то, что не предназначалось для ушей женщин и гостей. Гостем стал Щуа — после похорон он поселился у них. Авиела и его сыновей он проводил отчаянным взглядом: пребывание с женщинами, когда мужчины будут обсуждать что-то важное, возможно, смерть матери, причиняло ему почти физические страдания. Но поделать он ничего не мог: пока не взял имя, не можешь рассчитывать на то, что к тебе будут относиться как к равному. Дом Щуа пока пустовал, парнишка не хотел туда возвращаться, и Авиел прекрасно его понимал: нет ничего страшнее пустого дома. Он когда-то пережил подобное.

В кабинете Каракар сразу сел в кресло у камина. Ле занял стул у окна. Алет закрыл за собой дверь и постоял немного, прислушиваясь.

— Не доверяешь жене? — осведомился Каракар.

Сокол недовольно дернул плечом.

— Я начинаю привыкать к тому, что между тем, что она обещает и тем, что делает — лежит гигантская пропасть.

— Не будь к ней слишком строг. Ей трудно привыкнуть к нашим обычаям. Я вижу, что она старается. Но с ее характером…. Ей непросто, и ты должен набраться терпения, — Авиел отбросил со лба волосы и вдруг осознал, что точно таким же движением их отбрасывает Ле — его старший сын. От этого потеплело на душе. Но он вновь посерьезнел. — Что ты узнал, Ал?

Сын подвинул стул и сел напротив. Он ничем не напоминал отца — все взял от матери. Вот Шела удался в него. При воспоминании о сгинувшем неизвестно где Ястребе, сердце защемило сильнее. Отыщут ли они его когда-нибудь?

Алет всматривался в отца, будто пытаясь угадать, о чем он думает. Каракар чуть приподнял брови, и он заговорил.

— Во-первых, теперь сомнений не осталось — Сафер убил эйман. Вернее, эйм. Загадка — почему она посмотрела ему в глаза. Ведь знала же, что нельзя.

— Кто-то напугал ее? Пригрозил убить сына? — предположил Удаган.

— Можно предупредить: пойдешь к Охотнику — убьем сына. И она вернулась бы. Возможно, вернулась бы. Но посмотреть в глаза эйму для нее равносильно самоубийству. Я не знаю, как к такому можно принудить.

— Что говорят? По-прежнему нас обвиняют?

— Женщины сплетничали об этом в первый день, но сейчас им закрыли рот. Нас кто-то прикрывает, — ответил Лев. — Не знаю, надолго ли, но пока прикрывают.

— Есть еще что-то?

— Отец, — снова вступил Сокол, — с Щуа беседовал Цовев Юнко, как ты и предположил с самого начала. Он промыл ему мозги так, что тот до сих пор бредит убийством Охотника. Нельзя его отпускать от нас.

— Между прочим, за Корсаком и Ежом тоже следил эйм Цовева, — встрепенулся Удаган. — И почему-то он не заметил, что Елиаду грозит опасность. А ведь его для этого специально посылали. Чтобы проследить, защитить, предупредить, если что…

— И маленькому воробью очень легко следить за домом, его не заметишь со стороны.

— Это догадки, — вздохнул Авиел. — Без веских улик никто нас слушать не будет. Но если честно, и эти догадки мне очень не нравятся. Не хотел бы я стать врагом дома Воробья. И молчать, когда происходит такое, тоже нельзя.

— Отец, я помню… — решился Лев. — В первую встречу, когда мы беседовали с главами домов… Ты сказал, что Охотник не убивает эйманов, и посмотрел на Баал-Ханана. Ты что-то знаешь?

— Да, — нахмурился Авиел. — Но это не имеет значения.

— А если имеет?

— Нельзя выдвигать какие-то обвинения, не имея веских доказательств.

— А доказательств мы не найдем, — подытожил Алет. — Если только убийца не захочет признаться.

— Мы можем последить за Воробьем и Юнко. Может, что-то и узнаем.

— Нас вычислят очень быстро. И каракара, и сокол довольно заметны. Это тебе не юнко. Обидно, что никому нельзя довериться.

— А если Беркуту? — предложил Алет.

— Беркут себя уже показал, — покачал головой отец. — Он будет всегда на стороне своей семьи и сдаст нас, если будет малейшая опасность для его детей и внуков.

— Значит, ничего нельзя сделать?

— Будем наблюдать пока. Спешить некуда, Охотник будет жить, по крайней мере, до следующего Обряда… Может, за это время убийца где-нибудь и проколется. И предатель тоже.

— К нам идет Талмон Чайка! — вскочил Удаган — его эйм караулил у ворот дома.

— Что ему нужно? — Алет тоже встал.

— А ты не догадываешься? — грустно усмехнулся Каракар. — Встретим гостя.

— Отец, нельзя отдавать им Щуа. Они погубят мальчишку! — твердил Алет, спускаясь вниз.

— Он выбрал свой путь, — отрезал Каракар. — С главой Дома мы спорить не будем!

Стук в дверь раздался, едва они вышли в холл. Алет открыл дверь.

— Можно к вам? — широко улыбнулся Чайка. Худой старик с лицом, сморщенным, как печеное яблоко, излучал дружелюбие.

— Проходите, Талмон, — пригласил Авиел. — Чем обязаны визиту?

— Ну, как же! У вас мой сын загостился, — эйман, не взявший имя, у которого погибала семья, и вправду считался сыном главы Дома. — Щуа, что же ты?

Парнишка подошел к взрослым. Женщины как по волшебству исчезли. Ранели наблюдала происходящее из столовой.

— Добрый день, Талмон, — почтительно поздоровался Щуа, но в манерах сквозила настороженность.

— Мне сказали, что тебя приютил Каракар, но пора возвращаться в Дом. Скоро Обряд, ты должен подготовиться. Вещи у тебя есть какие-нибудь? Собирай и пойдем.

— Я не хочу, — тихо возразил мальчишка. — Мне здесь хорошо. Я здесь хочу, с Каракаром.

— Авиел? — Чайка взглянул на хозяина дома.

— Это его решение, — заверил он.

— А ты объяснил ему, что означает это решение? — улыбка исчезла с лица Талмона. — Что слившийся с семьей изгоев, становится изгоем. Ты это объяснил ему?

— Он не слился с моей семьей, — возразил Каракар. — Ему трудно сейчас, он гостит у меня. Позже он вернется в твой Дом.

— Или позже вернется к тебе, — отрезал Чайка и снова повернулся к Щуа. — Сынок, тебе надо переехать ко мне. Хотя бы до Обряда. Если ты этого не сделаешь — создашь проблемы для людей, которые тебе помогли.

Алет дернулся возразить, но отец сдержал его.

— Идем, — настойчиво повторил Талмон. — Ты хороший мальчик, вряд ли ты хочешь причинить неприятности своим друзьям.

Щуа взглянул на Авиела.

— Я приду. После Обряда. Можно?

— Можно, — твердо ответил Каракар.

— Спасибо. Я и до Обряда заходить буду. Можно?

— Конечно, — подбодрил его Авиел.

— Спасибо. Спасибо за все, — он крикнул это и в дом, невидимым женщинам, а потом вышел.

Чайка тоже кивнул.

— Спасибо, Каракар.

И его взгляд Авиелу очень не понравился.

Дверь закрылась.

— Отец, он убьет его, — простонал Алет.

— Зачем? — отмахнулся Каракар.

— Щуа захочет убить Охотника и…

— За это не убивают. Меня же не убили. Вот если он что-то узнает об истинной причине смерти матери… Будем надеяться на лучшее…

— Если он умрет, это будет на нашей совести.

— Хватит уже, — прервал Авиел. — Совесть не безразмерная, чтобы вешать на нее все. Можешь проследить за ним, если так беспокоишься.

— Прослежу, — обронил Сокол.

— Проследи, — с тревожным сердцем Авиел направился к лестнице. На первой ступеньке обернулся. — Займитесь чем-нибудь. Я хочу побыть один.

Он не был уверен, что поступает правильно. Он в последнее время ни в чем не был уверен — и это мучило больше всего. В кабинете он подошел к окну и застыл: на подоконнике лежал пожелтевший носовой платок с монограммой А и К. Бурые пятна — застарелая кровь — наплывали на буквы. Сердце билось как сумасшедшее: он очень хорошо знал этот платок.

После убийства Фарея Охотника Авиел неделю не приходил в себя. Тана рассказывала, что в замок его принес Беркут с сыновьями, и после этого ни разу не заглядывал к брату. Но когда у Каракара прояснилось сознание, первое, что он увидел над собой — янтарные глаза сына, такие же как у матери, и боль в теле, страх неизвестности — все сразу ушло. Он быстро пошел на поправку.

Ал не сразу признал отца, но Каракар этому не удивлялся — столько лет в доме Охотника. Он запасется терпением…

Еще через неделю Каракар поднялся. Раны болели, но лежать он не имел права. Столько надо сделать… Первым делом он отправился к брату. И вот тут-то его и встретили. Они прятали лица, но намерения были очевидны. И сопротивляться он не мог. Даже если бы раны зажили, все равно с пятью эйманами не справишься. Особенно когда бьют в спину, стреляют с деревьев.

Он упал на землю, уже ничего не слышал, в глазах плыло. Краткое сожаление о том, что так и не узнал сына лучше, сменилось ожиданием последнего удара, который медлил.

Потом ему накрыли лицо какой-то тряпкой. "Не хотят, чтобы я и перед смертью узнал их?" — удивился Каракар, а незнакомый голос произнес:

— Не бойся. Ты не умрешь. Я выкупил тебя, Авиел. Ты будешь изгоем, но будешь жить. Это уже неплохо, правда? Но я пока не хочу, чтобы никто не знал, кто я. Ни ты, ни они. Мало ли… Если ты мне понадобишься, я с тобой свяжусь. И на память возьму твой платок. Это будет мой знак — получишь его, значит, мне нужна твоя помощь. Пора отдавать долги.

Справившись с собой, Авиел осторожно вынул раму, стараясь не столкнуть послание на землю. Но опасения были напрасны: в платок завернули небольшой камень, чтобы его случайно не сдуло ветром. И еще там лежала записка. Дрожащими руками Авиел развернул ее: "Цартан, мадам Жалма, 19 сабтамбира, шесть часов вечера пополудни". Пришла пора отдавать долги.

16 сабтамбира, Цартан

…Ялмари еще никогда не испытывал такой ненависти и страха одновременно, злоба будто текла из него толчками, и ужас тоже постепенно переплавлялся в злость. Шерсть встала дыбом. Усилием воли он сдерживал рвущиеся наружу клыки и отступал. Враги не должны знать, что он готов к бою, что он будет рвать и убивать до тех пор, пока у него останутся силы. Он почувствовал, что дальше отходить некуда: уперся в угол стены. Тогда припал на передние лапы, готовый прыгнуть в любой момент.

В темном подвале скрипнула дверь и в комнату шагнула Илкер. За ее спиной маячил еще кто-то и, кажется, уговаривал ее не глупить, но девушка смотрела на волка. Глаза в глаза.

— Ялмари, — голос ласковый, нежный, просящий. — Ты ведь узнал меня? Ты не можешь меня не узнать!

Она сделала шаг к нему. Позади предостерегающе крикнули. Илкер замерла, потом сделала еще шаг.

— Ты узнал меня, — она еле сдерживала слезы. — Все не может закончиться так, — продолжила она. — Эрвин обещал мне счастье. Может, недолгое, но счастье. Ты не можешь забыть меня. Не можешь. Я хочу дотронуться до тебя, — она сделала еще один шаг. — Я дотронусь до тебя — и все будет как прежде. Ты все вспомнишь и придешь в себя.

Еще один шаг. За спиной кто-то маячит, но он не смотрит на второго, только на девушку — жену, любимую — она приближалась, а сама светилась надеждой. За спиной все смолкло. Воцарилась такая тишина, что он слышал дыхание присутствующих: Илкер — у нее сердце бьется с перебоями, за ее спиной другой — дышит почти…

— Ялмари, — Илкер улыбнулась несмело и протянула руку. — Я люблю тебя…

Он стремительно прыгнул, целясь в горло. И он не промахнулся. Девушка не вскрикнула. Кричали другие, били его, но он сильнее сжимал зубы, ощущая соленый вкус крови, который на этот раз нравился…

Ялмари вынырнул из сна в серый рассвет, судорожно глотая ртом воздух. Шрам тут же подошел.

— Что? Болит что-нибудь?

Принц тряхнул головой и прохрипел:

— Воды!

Етварт подал кувшин. Ялмари с наслаждением выпил почти всю воду. Вернул сосуд, упал на подушки и прикрыл глаза ладонью. Сон казался страшным пророчеством. Но он ведь не сделает этого — не убьет Илкер. Этого не может быть!

— Приснилось что-то? — спросил Шрам.

— Етварт, не кудахтай надо мной, ладно? После костра ты так за меня не переживал.

— Тогда у меня не было приказа присматривать за тобой, — объяснил Шрам.

— Ах, так ты выполняешь приказ! — тоже ухмыльнулся Ялмари, отгоняя страх. Затем предложил. — Если хочешь спросить о чем-то — спроси.

— Моя догадка верна? — Шрам не повернулся к нему.

— Да, — они понимали друг друга с полуслова. Ялмари знал: он спрашивает о том, что принц — оборотень. Ответив кратко, он ожидал дальнейших расспросов. Но майор проявил тактичность.

— Это много объясняет, — задумчиво кивнул он. — Я с… такими, как ты, сталкивался в молодости в Лейне. Поэтому когда на западе стали болтать, что оборотни нападают, не очень поверил.

— В Лейне? — поразился принц. — Как же ты попал в Энгарн?

— Долгая история, — отмахнулся Шрам. — Я же не спрашиваю тебя, почему ты тот, кто ты есть.

— Справедливо, — они помолчали недолго. — Ты решил дежурить у меня?

— Мне кажется, лучше я, чем доктор. Они наблюдательные обычно. Вдруг что-то заметит. А за Свальдом и лорд присмотрит.

— И он согласился?

— Кто у него спрашивать будет? Я с его отцом в совете спорил, а уж этот щенок…

— А если упустит?

— Не упустит. Поладу только повод нужен, чтобы его в тюрьму упечь. Упустит — сам тоже сбежит. Нам это на руку.

— Нам не на руку то, что лишь Свальд знает, как добраться до эйманов.

— Не упустит, — повторил Етварт. — Плохо ты своего друга знаешь. Он своего никогда не упустит. Сейчас ему выгодно следить за Тагиром в оба.

Они еще какое-то время разговаривали ни о чем и обо всем. Ялмари клонило в сон, Шрам почувствовал это и прекратил расспросы.

Холодный ветер бросил в лицо снег. Щеки будто укололо иголочками, и он зажмурился на мгновение. Открыв глаза, разглядел темно-синее здание с широченными колоннами. Оно подавляло своей мощью. Дракон на крыше следил за площадью. Нет, он следил за ним, Ялмари.

Принц оглянулся и передернул плечами — место было мрачное, неприятное. Мертвые камни мостовой излучали пустоту, которая вместе с зимним холодом пробиралась внутрь, как кислота разъедая эмоции, желания, мысли… Надо бы уйти отсюда и никогда больше не возвращаться. Больше. То есть уже был и вернулся. Когда? Он напрягал память, но пустота добралась и сюда. И желание уйти тоже исчезло. Он бездумно стоял на площади, глядя, то на храм, то в красные глаза дракона. Он чего-то ждал, правда, забыл, что именно.

И он дождался. Из храма вышла тоненькая фигурка в ночной рубашке с распущенными волосами и, легко скользнув по ступеням, направилась к нему.

"С ума сошла? — ужаснулся он. — В таком холоде почти раздетая".

Он помчался к ней, позабыв о драконе, но к нему потеряли интерес: чудище замерло на крыше каменной статуей. Ялмари на ходу снял куртку, накинул на плечи девушке, хотел обнять, но ладони обхватили пустоту. Куртка упала на землю.

Илкер стояла в шаге от него и словно светилась. Кожа такая белая, какой не бывает у людей. Она прикоснулась к его щеке. Снова кольнуло иголочками, словно пальцы были из снега. Девушка заговорила: ее губы двигались, менялось выражение лица. Она то улыбалась, то умоляла о чем, вроде бы кричала, надеясь, что он расслышит, но он не разбирал ни слова. Смотрел и думал, что сейчас она исчезнет. Навсегда. И как хорошо, что пустота мертвого города выжгла внутри память и чувства, что он не помнит этой девушки — внутри сохранилось лишь ее имя. Если бы он помнил все, не пережил бы этой встречи.

Он открыл глаза и глубоко вздохнул.

— Опять кошмар? — невнятно поинтересовался Етварт, сидевший в кресле. — Воды дать?

— Да, — подтвердил он.

Шрам прекрасно понял, что это ответ на оба вопроса. Он подал кувшин. После поинтересовался:

— Поешь что-нибудь?

— Нет. Пока нет, — отказался принц и снова лег. — Который час?

— Недавно пробило семь часов пополудни, — Етварт вернулся в кресло. — А жена… знает, кто ты?

— Конечно, — сердце защемило. Что за кошмары ему снятся? — Мы задержались из-за меня, — перевел он разговор на другую тему.

— Что ж поделать? Недельку придется посидеть в этих хоромах.

— Недельку? — удивился Ялмари. — Ну, нет! Завтра утром отправимся.

— Рано, — коротко возразил майор.

— Ты видел меня, ты видел таких, как я, в Лейне. Выходит, знаешь, что не рано. В самый раз.

— До этого я не видел тех, кого ранил акурд.

— Тоже верно, — легко согласился принц. — Об акурде от Полада знаешь? — Шрам чуть качнул головой. — Тогда посмотрим завтра утром. Если проснется аппетит, значит, можно ехать.

— Пока у тебя проснулось лишь желание спать, — заметил Етварт, наблюдая, как Ялмари подавил зевок. — А это нехороший признак.

— Почему нехороший? — вяло возразил принц и прикрыл веки. — Во сне раны лучше заживают.

Больше он ничего не услышал.

Влажная вязкая земля уносилась из-под лап. Он знал: позади остаются глубокие следы, которые тут же затягиваются, но он не оглядывался. Нельзя оглядываться, нельзя останавливаться даже на мгновение — затянет, как затянуло лося, мимо которого он стремительно пронесся. Животное увязло по колено и, как ни старалось, не могло выбраться. Не более чем через четверть часа лось погибнет.

Ялмари мчался вперед: он должен успеть. Должен найти дорогу, по которой могут пройти люди. И он должен сделать это очень быстро. Времени нет не только у попавшего в ловушку лося. У людей его тоже нет. А главное, его нет у Илкер. Другие — воины. Им положено погибать. Но она должна жить. И он найдет дорогу. Боковым зрением он заметил чуть ниже по склону дорожку камней. Жидкая грязь еще не добралась туда, он быстро свернул, прыгнул на камни: они стояли прочно. Дальше он помчался по ним. Так и есть — тут можно выбраться, но надо спешить. Очень скоро этот путь тоже исчезнет. Ялмари развернулся и помчался обратно. Он успеет. Должен успеть.

…Камни будто выпрыгивали из-под ног, позволяя ему подойти ближе к людям. Вдалеке он разглядел кучку людей, столпившуюся на крошечном пятачке прочной земли. Их не обманули: сюда есть много входов, но один выход, если пройдет дождь. Чудо, что он натолкнулся на него. Но, если верить местным, и он скоро исчезнет. Он перекинулся и дальше бежал как человек. Не все знают, что он оборотень и ни к чему им знать. Люди оживились — его заметили. Илкер облегченно выдохнула, когда он вернулся. Она была в мужской одежде и прическа какая-то странная…

Он подбежал ближе и, не говоря ни слова, дернул Илкер на себя, подхватил и понес обратно, перепрыгивая с камня на камень. Он не слышал, идут ли за ним остальные. Ему было плевать на остальных. Ему надо вытащить любимую.

Но он слишком задержался, камни под ногами вдруг стали шаткими, а в следующий раз, когда он наступил, он утонул в грязи. Но Ялмари сделал еще несколько шагов, пока ноги не погрузились по щиколотку в вязкое месиво. Еще один шаг — и он утонул по колено. Освободиться он уже не мог. Илкер испуганно вскрикнула и прижалась к нему теснее. Но принц легко оторвал ее от себя. Она слабенькая, не справится с оборотнем. А ему надо спасти ее, спасти любой ценой. Поэтому он поднял ее повыше, на вытянутых руках. Может быть, она выживет. Может быть, этот кошмар прекратится. Он услышал еще один вопль ужаса, а потом теплая грязь залепила уши и нос…

И снова он открыл глаза и жадно поймал ртом воздух. Комната освещалась неярким светом камина.

— Воды? — тут же поинтересовался Етварт.

— Да, — опять коротко ответил он. А когда напился, уточнил. — Ты что вообще не спишь?

— Сплю, — заверил майор. — Но когда у тебя начинается кошмар, ты стонешь, а сон у меня чуткий. Видимо, тебя серьезно зацепили.

— Не знаю, — посомневался принц. — Может, дело вовсе не в ране. Аппетит вот возвращается.

— Принести чего-нибудь? — оживился Шрам.

— Нет, потерплю до утра.

Майор хмыкнул. Но Ялмари знал, что утром, едва рассветет, он докажет, что действительно проголодался и выздоровел. А сейчас вот почему-то невыносимо клонит в сон. Словно он не спал целые сутки, а носился по Гоште… Он прикрыл воспаленные веки и провалился в темноту. На этот раз без сновидений.

16 сабтамбира, Беероф

Юцалия вернулся раньше, чем рассчитывал. И не один. После разговора с Дишоном он обрел почву под ногами. У него появилось что-то более надежное, чем фатальная решимость в глазах Элдада Бернта. Решимость идти на смерть — это, конечно, хорошо, но еще лучше, если бы он хотел жить. Тогда бы их дело точно имело успех. Эту мысль подсказал Дишон, и граф убедился, что этот человек неслучайно занимал высокий пост так долго. Он не только увидел суть проблемы, почему Бернту ничего хорошего не приходит в голову, но и как сделать так, чтобы это исправить. Первый вариант — чтобы он в кого-то влюбился. По мнению посла Лейна, очень ненадежно, а главное, будет отвлекать от заговора. А вот второй — пообещать примирить его с братом, пообещать духовный сан… Это ему, может, и подойдет.

Еще утром Юцалия передал со слугой записочку Элдаду, что вечером он придет с двумя друзьями. Они мерно покачивались в карете, не глядя друг на друга. Главная надежда, конечно на Высокого мага. Главе ордена магов недавно исполнилось 54. Но высокий седой старик, казалось, постарел лишь внешне. Магия тому причина или Яур от природы был наделен крепким здоровьем, но в пути он проявил стойкость не меньшую, чем бывалый солдат Щутела, которого они забрали в замке Зулькада. Когда-то он служил с графом Зулькадом в армии и воевал в Энгарне. Дослужился до звания десятника, но главным его достоинством были преданность истинной церкви и принцессе, а также умение подводить камни Зары под стены замков, где их могли взорвать маги. Теперь от него требовалось сделать ловушку в другом месте…

Обоих рекомендовал Дишон как очень надежных людей. В Кашшафе пока шесть человек знали о заговоре. И никого еще Юцалия привлекать не намеревался. Тут Элдад был прав: чем меньше людей об этом знает, тем лучше.

Карета замедлила бег, раздался скрип ворот, послышалась негромкая беседа привратника и кучера. Слуга распахнул дверцу, опустил ступеньки, склонился в почтительном поклоне. Первым легко соскочил Яур, он был выше других и привык смотреть поверх голов. Сейчас он сменил одежду ордена — темно-зеленый балахон — на дворянский дорожный камзол. Те, кто лично не встречался с Яуром, когда он стоял во главе ордена, не угадали бы в нем мага. Но вот то, что он не какой-нибудь разорившийся дворянин, проявлялось, несмотря на простую одежду: во взгляде, в движениях, во вскинутом подбородке, а главное, в привычке не замечать тех, кто ему не нужен.

Щутела, похожий на большого медведя, выбрался не спеша, покряхтывая. Он был простым солдатом, выглядел так же, но какое-то внутреннее достоинство присутствовало в нем. Он мог почтительно исполнять приказания высоких господ, но делал это до тех пор, пока считал необходимым. А уже если графиня Зулькад или принцесса, велят ему сломать кому-нибудь шею, исполнит это, не задумываясь. Хотя, вероятнее, воспользуется мечом, которым, по слухам, тоже владел неплохо.

Юцалия вышел последним, но перед входом в дом Яур его пропустил. То ли для того, чтобы не выдавать своего положения, то ли для того, чтобы посол Лейна имел возможность представить его хозяину дома.

Фирхан уже сидел в гостиной. Увидев Яура, он вытаращил глаза от изумления, но от восклицания воздержался. Когда двери за спиной Щутелы закрылись, Юцалия представил вошедших.

— Господа, Высокий Яур, любезно согласившийся помочь нам. И Щутела, десятник армии его величества, слуга графини Зулькад и принцессы Мирелы, — затем посол представил Бернта и Фирхана.

— Высокий маг не боится находиться в столице? — уважительно выяснил Гуний.

— Мне не запрещено бывать здесь, — мягко улыбнулся Яур, глядя поверх графа. — И в любом случае, то, что мы делаем, стоит риска. Элдад Бернт, вы приготовили то, о чем я просил?

Он намеренно не назвал Бернта графом, они договорились об этом еще у Дишона.

— Да, конечно, — молодой гофмейстер от чего-то вспыхнул.

Не посчитал ли он унизительным такое обращение Яура?

Маг тут же выяснил это. Усаживаясь в кресло и раскладывая на столе чертежи, он поинтересовался:

— Я не обидел вас, опустив титул, господин Бернт?

— Нет, — твердо ответил Элдад. — Этот титул если и принадлежит мне, то не навсегда. Когда вернется мой брат…

— Только поэтому я позволил себе такую смелость, — Яур считал себя в праве перебивать всех, исключая разве что короля и главу церкви. — Дело в том, что Рекем написал Высочайшему Дишону. Он заверил его, что уверен в своем брате, что Элдад Бернт не мог намерено совершить бесчестный поступок, но лишь по незнанию или молодости. И что когда у него появится возможность вернуться на родину, он первым делом встретится с вами.

— Я могу прочесть это письмо? — глаза Элдада подозрительно заблестели.

— К сожалению, это частная переписка духовных лиц. Вы ведь знаете, что граф Рекем Бернт получил в Лейне звание старшего духовника*?

*Старший духовник — звание человека, принадлежащего к Церкви Хранителей Гошты, к Ордену Духовников и возглавляющего большую, как правило, городскую церковь.

— Нет, я не… знал. Мы не переписывались…

— Если желаете написать брату, мы можем передать ваше письмо по своим каналам.

— Благодарю, — кивнул Бернт. — Я напишу ему сегодня же.

— Хорошо, а теперь, господа, посмотрите, что я предлагаю, — он показал на чертеж, но Фирхан со свойственной ему прямотой на этот раз прервал Высокого мага.

— Скажите, а какие известия из Лейна? Его величество король Айдамиркан поддержит нас? Он одобрил наш замысел?

— Я получил безусловное одобрение наших планов, — заверил Юцалия. — Независимо от того, кто пострадает при этом.

Все знали, что посол имеет в виду короля Еглона. Но не знали, что граф Лейна беззастенчиво врал. На его зашифрованное письмо, содержащее туманные намеки на грядущие в Кашшафе события, он получил от Тештера одну фразу: "Победитель оправдан". Он прекрасно понял, что имел в виду регент. Если они победят, если лорды и король будут уничтожены, то Лейн поддержит их. Если же они проиграют, никто за них не вступится, Тештер, пожалуй, скажет, что граф Юцалия был низкий и толстенький, а тот, что вам морочил голову, — самозванец, странно, что вы его не распознали… Но Юцалия так устал жить вдали от семьи, даже не имея возможности удостовериться, что с женой и сыном все в порядке. Он должен победить и получиться оправдание. И пусть в Кашшафе дальше корячится кто-то другой.

— Тогда к делу, господа, — Яур снова указал на чертежи. — Вот, что я предлагаю. Смотрите. Это салон, в котором заседают регенты-лорды. Так, граф Фирхан?

— Да, — подтвердил Гуний.

— Господин Бернт, где находится дом, который вам выделила казна?

Элдад чуть придвинул к себе чертежи и ткнул пальцем в квадратик, прилепившийся к дворцу с востока.

— Отлично. Сколько примерно от него до этого салона?

— Около двух лавгов, пожалуй, — прикинул Бернт.

— То есть близко. Отлично. А в том доме есть подвал?

— Да, конечно, — подтвердил Элдад. — Обычно там хранятся дрова и уголь для отопления.

— Щутела, — на солдата Яур так и не посмотрел, — можно сделать ход из подвала этого дома в подвал под этим салоном?

— Отчего нет? — усмехнулся в бороду десятник. — Мы и дальше копали. Только, с вашего позволения, сколько у нас есть времени?

— Совет, на который соберутся лорды-регенты, состоится не позднее 10 уктубира, — гофмейстер знал это лучше, чем кто-либо.

— То есть у нас дней двадцать, — взъерошил бороду десятник. — Не знаю, какая там земля, но сомневаюсь, что очень рыхлая, скорее придется делать дыры в фундаменте, двух-трех домов. Общим, один я не успею.

— Нанимать никого не будем, — тут же вступил Бернт. — Будем копать сами.

— Мы? — удивился Фирхан. — Я даже не знаю, как надо держать лопату.

— Я знаю, — успокоил Юцалия. — И вас научу, господин граф. Но Высокого мага отстраним от этого занятия. У него будет другая миссия.

— Я встречусь с некоторыми людьми, верными церкви, — предупреждая вопросы, объяснил Яур, — и подготовлю их к мятежу.

— Но… — хотел возразить Элдад.

— Не беспокойтесь. Ни один из них не будет знать о том, что готовим мы. Они соберут надежных людей, и когда лорды будут уничтожены, мятеж вспыхнет сразу в нескольких местах столицы. Это даст нам захватить власть прежде кого-то другого столь же умного.

— И позволит войскам Лейна прийти нам на помощь, — добавил Юцалия.

— Звучит прекрасно, — деланно порадовался Фирхан. — Разумеется, кроме перспективы провести почти месяц под землей с лопатой в руках. Так что именно мы хотим сделать?

— Когда мы попадем в подвал под салоном, Щутела установит там камни Зары, а Высокий Яур поможет вспыхнуть им так, что дом и все, кто в нем будут, погибнут. Причем это произойдет в одно мгновенье, даже Загфуран не успеет ничего предпринять.

— То есть, если там будет король, он тоже погибнет? — забеспокоился Фирхан.

Вопрос следовало задать, чтобы поставить точку в этом вопросе.

— Мы уже говорили об этом, — заявил Юцалия. — И решили, что эта потеря приемлема. Или кто-то не согласен? — все промолчали. — Если вопросов нет, то завтра Щутела и господин Бернт перебираются в дом и обосновываются там надолго. Щутелу можно представить как вашего слугу, других слуг лучше пока отпустить сюда. Ни у кого не вызовет подозрений, что вы хотите побыть в одиночестве, — обратился он к Бернту. — Любопытствующим соседям Щутела сообщит, что господин гофмейстер запасается углем и дровами, потому что прошлой зимой было холодно, и он не хочет, чтобы это повторилось. Покупать уголь втридорога, господин Бернт тоже не хочет. И если в подвале не хватит места для того количества угля, которое он задумал купить, вы расширите и углубите подвал. Это объяснит, что за мешки мы носим в подвал — а мешков будет немало, на камни Зары мы скупиться не будем, — а также, что за землю и камни мы выбрасываем в реку. Земли тоже будет прилично. Граф Фирхан вы будете приезжать в гости к графу Бернту в гости, когда будет ваша очередь сменить его с лопатой. Я тоже. Щутела, осмотри дом, может быть, его надо будет укрепить. Есть еще вопросы? — и опять никто не откликнулся, кажется, все, даже Высокий маг безоговорочно приняли его руководство. Это к лучшему. В любом заговоре должен быть один лидер. — Если все понятно, предупреждаю еще раз: кроме присутствующих в комнате только Высочайший Дишон знает о том, что мы планируем. Так должно быть и впредь. Для того чтобы рассказать кому-то о заговоре, согласие надо получить у каждого. Если хотя бы один человек, хотя бы Щутела будет против, наш круг расширяться не будет. Надеюсь, вы понимаете, что в наших интересах сделать это правило законом.

— Да будет так, — откликнулся Яур.

— Да будет так, — эхом ответили остальные трое.

— Завтра Бернт и Щутела переезжают в дом гофмейстера, — подвел итог Юцалия. — Через два дня к нему придет Фирхан. Через три — я. Связь с Высоким магом буду держать я, вряд ли кому-то покажется это подозрительным. Я также куплю лодку, на которой будем перевозить камни Зары. До встречи, господа.

17 сабтамбира, Жанхот

Напрасно Илкер надеялась, что ее оставят в покое и не будут требовать больше, чем от принца. Вероятно, Полад решил, что с ней справиться легче, чем с сыном. И он был прав — возражать тестю, нагнавшему страх на всю страну, у нее мужества пока не хватало. Поэтому к полудню она стояла рядом с королевой, в окружении членов государственного совета в импровизированном городке, спешно построенном для встречи короля Лейна Айдамиркана и регента Лейна господина Тештера. Тештер в присущей ему манере все делал быстро. Но они не знали, прибудет ли с ним король, городок из богато украшенных шатров сооружали в последние три дня, но мастера не подкачали, так же, как и купцы, доставившие богато украшенные ткани.

Из вельмож городского совета Илкер знала троих. От герцога Сорота, отца Герарда, стоявшего слева от девушки, веяло холодом и неприязнью — он даже отошел от нее чуть дальше, чем положено. Справа от королевы Эолин заняла место дочь — наследная принцесса Эолин, а рядом с ней белой горой возвышался отец Уний — Верховный священник Энгарна. Старейшина Жанхота затерялся среди других фигур. Королевский кортеж, в сопровождении бравой гвардии Лейна в красно-желтых мундирах приближался, и за спиной Илкер раздалось покашливание. Ее так и подмывало повернуться и спросить Полада, что его так рассмешило, но она не могла этого сделать. Да и не скажет он ничего — на людях он всегда притворяется тенью королевы. Вот когда ее пригласят на семейный ужин, она все вызнает.

Гвардейцы отсалютовали при виде королевы. Кареты остановились. Кроме короля и Тештера прибыло еще несколько аристократов помельче. Слуга быстро и четко распахнул дверцу кареты и оттуда шагнул великан в темно-красной бархатной вестине. На животе поблескивал огромный рубин, чуть темнее, чем одежда гиганта. С высоты своего роста он окинул взглядом замершие фигуры, чуть склонил голову и остановился. До этого Илкер часто пыталась представить регента Лейна, о котором ходило не меньше слухов, чем о Поладе в Энгарне. Она, так же как, вероятно, и телохранитель королевы, гадала, что заставило его так легко пойти на союзнический договор с Энгарном. Ведь с каждым днем положение страны ухудшалось, друзей становилось меньше, и тут протянулась рука помощи. Это было, конечно, хорошо, но как бы цена не оказалась высокой. Тештер — купец, он не продешевит.

Теперь, когда она увидела легенду Лейна воочию, Илкер испытывала благоговение с примесью страха. От огромной фигуры, обшаривающей взглядом встречающую толпу, веяло властью, причем какой-то нечеловеческой. Ему бы быть королем — от одного взгляда все бы упали на колени. Но королем по иронии Эль-Элиона стал белобрысый юноша в красно-золотом колете, с голубой далью в глазах и девичьей улыбкой на устах. Он подошел к регенту сзади — хрупкий и маленький, как куколка из марципана в сравнении с катапультой. Тештер почувствовал его присутствие за спиной и двинулся вперед, как галеон, не заботясь о том, поспевает ли за ним прогулочная шлюпка. Шлюпка поспевала, пытаясь сохранять достоинство. Невероятным усилием воли Илкер сдержала смешок, а вот за спиной опять послышалось покашливание. Девушка представила, каково сейчас принцессе. Если она не произнесет ни одной шпильки в адрес его величества короля Айдамиркана, ей следует подарить замок — она проявит чудеса самообладания.

Тештер прекратил движение в полутрости от королевы и позволил Айдамиркану первому склониться к ладони ее величества. Будто волкодав выпустил вперед болонку: пусть порезвится. Это могло не нравиться аристократом, но сомнений не возникло ни у кого: если Лейн и решил поддержать Энгарн, то это решение принял Тештер. Он заправляет всем. Он будет выдвигать условия. Все определяет только он.

— Ваше величество, я рад познакомиться с вами лично, — между тем тявкала болонка.

— Благодарю, ваше величество, — снисходительно кивнула Эолин. — Я тоже очень рада встрече.

— Ваше высочество, вы прекрасны, как майская роза, — Айдамиркан поцеловал руку наследной принцессе. Илкер так и предполагала, что без пошлого комплимента тут не обойдется. Король между тем вполоборота повернулся к ней. — Леди Люп, очень рад.

Конечно, ему уже сообщили о том, что принц женился на горничной, и Айдамиркан заранее продумал, как унизит эту выскочку. Вот так: почти не глядя, не поцеловав руки и не назвав полным титулом. Илкер очень хотелось ответить: "А уж как я рада!", но вместо этого обозначила кивок и перевела взгляд на Тештера. Тот неотрывно смотрел за спину королеве — на Полада. Он знал, к кому приехал, и не упустил случая продемонстрировать это. Но когда Айдамиркан отошел в сторону, он тоже склонился к ладони королевы, а затем принцессы Эолин и Илкер, согласно этикету едва обозначив поцелуй. Еле слышно прошелестел:

— Ваше величество, ваше высочество, ваше высочество…

Тут же чуть отступил, опять вперив взгляд в Полада.

— Ваше величество, — пропела королева, — господин Тештер, господа, — она взглянула в сторону толпящихся позади своих повелителей аристократов, — прошу насладиться обеденной трапезой в шатре, после этого мы продолжим путь в Жанхот, где и обсудим деловые вопросы.

Король Айдамиркан предложил руку королеве, но она вежливо отказалась:

— Будет лучше, если вы присоединитесь к принцессе, я слишком стара.

"Еще надеется, что она обратит внимание на кого-нибудь еще кроме лорда, — невольно вздохнула Илкер. — Но король Сороту явно проигрывает…"

Неожиданно рядом оказался гигантский локоть: королева пошла в шатер с герцогом Соротом, король Лейна поддерживал принцессу, а ей достался Тештер. Она положила ладонь на его руку и сразу успокоилась.

"Его должно быть любят женщины, — мелькнуло у Илкер в голове, и она бросила быстрый взгляд на великана. — Рядом с ним чувствуешь покой и защищенность".

У него нет шанса понравиться принцессе, правда? — вкрадчиво произнес регент Лейна.

— Почему вы так подумали? — Илкер удивилась тому, что Тештер словно прочел ее недавние мысли.

— По вашему лицу, — улыбнулся он, сразу став красивым: странная борода, необычный цвет кожи теперь уже не казались отталкивающими. — Вы умны — иначе бы не стали женой принца. Вы увидели Айдамиркана, и в глазах мелькнула жалость, — "Называет его без титулов в моем присутствии. Неслыханно!" — он все больше сбивал с толку девушку. — Но это не та жалость, что вызывает в сердце женщины любовь, а такая, которую испытываешь к нищему или старику-калеке. Я правильно определил?

— Вынуждена признать, что да, — подала голос Илкер.

— Ничего. Для этого духа Эль-Элиона тоже найдется подходящая жена. Главное, чтобы в нынешнюю встречу принцесса его не покалечила.

Девушка судорожно вдохнула, чтобы не рассмеяться.

Обед прошел чинно и благопристойно. Принцесса сегодня походила на духа Эль-Элиона. Неизвестно, чем так напугал ее Полад, но сегодня ни у кого не повернулся бы язык сказать что-то дурное о ее манерах.

После обеда все отправились во дворец, королева и члены совета обсуждали и подписывали договор, а у нее выдалась минутка побеседовать с Поладом.

— О чем ты хотела поговорить? — он распахнул перед ней дверь Большого кабинета.

— У меня разговор долгий, — деловито сообщила она. — А вы разве не будете присутствовать на совете?

— Пойду позже. Так что случилось?

Илкер рассказала обо всем, что услышала сначала от мастера Озния, а потом от мастера Кироса. Полад задумчиво погладил лысину, затем веско произнес.

— Не надо бы тебе туда лезть. В то, что свитки прокляты, я не верю. Но именно поэтому и не надо.

— А вы с этим разберетесь? — она иносказательно спрашивала: "Есть ли у вас люди, вхожие в церковь?"

— Я разберусь с этим. Позже, — "Людей у меня нет и когда я их смогу внедрить — не знаю", — расшифровала Илкер.

— Го… — она замерла на полуслове: ему не нравится, когда она обращается к нему "господин Полад", и впервые в жизни она назвала тестя по имени. — Мардан, — лицо его просветлело, — вы не хотите мной рисковать, но я умею быть хитрой. И кто знает, может быть, от того, что я прочту в этих свитках, будет зависеть исход войны. Пожалуйста, дайте мне разрешение посмотреть их. Я обещаю быть очень осторожной. Давайте попробуем!

Он помолчал.

— Ты умная девочка, — "Что-то сегодня меня захвалили", покраснела от комплимента Илкер. — Но если Ялмари узнает, что я рисковал тобой, он меня проклянет.

— Ему рассказывать не обязательно.

Полад побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и решительно произнес:

— Хорошо, я дам тебе разрешение, подписанное королевой. Сейчас очень сложная обстановка. Если там зреет заговор… А скоро война… И просто так их не тронешь. Без улик — это народ подтолкнуть к бунту: "Полад добрался и до священников, у него нет ничего святого". Оно и с уликами непросто будет… но… В общем, если ты будешь послушной людям, которых я к тебе приставлю, то у нас получится что-нибудь. Твое появление не вызовет столько вопросов и не займет столько времени, сколько внедрение туда моего человека. Но если вдруг почувствуешь опасность — беги. Не геройствуй, и не занимайся расследованием. Это не твое дело. Договорились?

— Конечно, — обрадовано заверила его Илкер.

Неизвестно почему ее переполняла уверенность, что у нее все получится, а жизни ее ничего не угрожает.

Фрейлина принцессы сладко посапывала во сне. Тештер чуть отодвинулся от нее, а после и вовсе поднялся и неспешно оделся. Кажется, он погорячился, пригласив ее к себе в спальню. Посреди ночи не выгонишь, а сама она уходить не собиралась. А он ужасно не любил спать с кем-то в постели, как бы велика она ни была. Придется поискать себе другое пристанище.

Он открыл балкон и вышел наружу. С сомнением посмотрел на кресло: тут ему точно будет тесно. "Может, переночевать под деревом?" — состояние после насыщенного дня было вялое. Мысли появлялись в сознании медленно и также медленно угасали. Где-нибудь в лесу под деревом, даже если у него не будет ничего кроме плаща, ему, несомненно, будет лучше, чем в спальне, рядом с этой крошкой. Главное, чтобы дождя не было. Но торопиться никуда не хотелось.

Он прислонился спиной к стене и постоял так. Следует подвести итоги.

Первое — кажется, он понял, почему у Полада получилось создать такую сильную армию. Возможно, ему нужна не армия Энгарна, а один человек, похожий на Полада, чтобы он сделал то же самое с армией Лейна.

Второе — принцесса мила, но независима. Она не выйдет замуж за Айдамиркана, даже если альтернативой будет смерть. А ведь она стала бы неплохой королевой. И станет когда-нибудь. Но не в Лейне. Для Айдамиркана придется добывать принцессу Кашшафы. "Может, у нее что-то опять изменится в худшую сторону и она все-таки попросит убежища в Лейне?" — позволил он себе помечтать.

Третье — договор, заключенный с Энгарном, выгоден во всех отношениях, так что не зря они сюда приехали, не зря. Он побеседовал с Поладом наедине и обсудил то, о чем королевский совет не подозревал. Теперь у Тештера появилась уверенность.

Четвертое…

…Порыв ветра бросил в лицо свежий ветер, пахнущий близким дождем. Тештер резко распахнул глаза, подался вперед, чуть не упав с малюсенького балкона. Заставил себя остановиться у низких перил, с трудом сохраняя равновесие. Тело мелко дрожало: то ли кто-то рвался изнутри, желая прорвать тонкую оболочку, то ли хотелось сделать этот последний шаг, чтобы хоть на краткий миг почувствовать свободное падение. Он обвел взглядом парк у дворца. Он видел деревья, кусты, стражей и еще не уснувших слуг. Но видел все иначе. Острее, ярче — и все сразу, как будто один он еще стоял на балконе, а другой уже взмыл вверх и обшаривает взглядом землю в поисках…

— Девир, что с тобой? — испуганный женский голос за спиной вернул ему рассудок.

"Что она могла заметить? Как он, словно пьяный, стоит у перил, едва не падая вниз? Это, конечно, напугает, но хуже, если она заметила… Хотя здесь темно…"

— Не обижайся, малышка, но мне надо побыть одному, — глухо произнес он, не оборачиваясь.

— Да-да, конечно, — она торопливо собирает одежду и вскоре дверь за ней закрывается.

Он облегченно возвращается в спальню и падает на кровать. Старается ни о чем не думать, прежде всего не думать о дожде, о полете… Получается плохо. Его начинает тошнить и корежить. Чтобы прийти в себя, он берет меч и аккуратно протыкает себе живот. Аккуратно — чтобы не забрызгать постель кровью. Боль всегда приводит в чувство.

На него так накатывало не в первый раз, но симптомы стали учащаться, а главное — длились дольше. Пару раз в таком состоянии он выпадал из окна. Конечно, ничем это повредить не могло: меньше чем через четверть часа он поднимался и возвращался в спальню. Но иногда приходилось убивать свидетелей — и так слишком много разговоров шло о регенте Лейна.

Он не знал лекарства от этого, не знал, как с этим бороться и уже убедился, что это не пройдет, так и будет преследовать его, так же, как неуязвимость и бессмертие. Понять бы еще, чем это закончится…

"Надо будет узнать, что заметила эта малышка и от чего она проснулась, — решил он. — Излишняя бдительность не помешает". Убивать в Энгарне он не хотел. Но если потребуется, он это сделает.

18 сабтамбира, дом Воробья

— Ты мог бы убить эймана или его жену, Цовев? — Баал-Ханан сидел в огромном, но, кажется, очень удобном кресле, держа хрустальный бокал. В бликах камина в нем алело дорогое вино. Сегодня старик надел балахон из серого атласа, он считался почти парадным. Круглые стекла очков на мгновение блеснули и угасли: Воробей всматривался в гостя. Выражения его лица Цовев разглядеть не мог: хозяин сидел спиной к камину.

Прежде чем ответить Юнко еще раз обвел взглядом гостиную, в которой его принимали. С каждым годом замок Воробья все больше походил на дворец. Мебель дорогая и очень основательная, такая, что прослужит и век. Обивка и дивана, на котором он сидел, и кресел — сиреневый атлас с желтенькими цветочками, в тон дорогим парчовым гобеленам. Тяжелые занавеси с ламбрекенами пурпурного цвета с золотой вышивкой по кайме закрывали большие полукруглые окна. В центре гостиной огромная хрустальная люстра — сейчас свечи на ней не горели…

"Ты мог бы убить эймана или его жену?" Отвечать "да" — глупо. Отвечать "нет" — еще глупее.

— Трудный вопрос? — напомнил о себе глава Дома.

— Нет, — покачал головой Цовев. Он чувствовал себя неуютно, наблюдая, как смакует вино Баал-Ханан, но не имея бокала сам. Ему ничего не предложили. — Вопрос нетрудный. Думаю, как лучше объяснить, — рядом с Воробьем он ощущал себя мальчишкой, которого поймали за воровством яблок в господском саду. От этого ощущения избавиться нелегко, но следовало сделать немедленно. И Юнко напомнил то ли Баал-Ханану, то ли себе. — Мне тридцать семь. Я обычный эйман, у которого к этому возрасту уже почти не остается юношеских иллюзий. Я могу убить кого угодно, если мне это надо.

— Именно тебе? — выспрашивал Воробей.

Цовев понял, что необходимо уточнение.

— Если кто-то будет угрожать мне или моей семье, я убью его. По крайней мере, попытаюсь.

— А если это нужно Дому, к которому ты принадлежишь? — Юнко открыл рот, но Воробей перебил. — Ладно, не важно. Почему ты решил убить Охотника?

"Вот так он и путает всех, — размышлял Цовев. — Перескакивает с одного на другое, задает неожиданные вопросы, чтобы сбить с толку, прочесть что-то по лицу…" Он снова оглядел комнату. Юнко давно приобрел эту привычку: долго молчать, прежде чем открывать рот. Поэтому его поведение сегодня не было необычным. Напротив, оно было самым обычным, насколько это возможно. "Интересно, что из этого извлечет глава Дома…"

— Долго объяснять. Не знаю, поймете ли вы… Мы с Халвардом брали имя в один день… Я был перед ним. Чистая случайность, что…

— То, что твой сын рвался разделаться с Охотником, решающего значения не имело?

"Кто ж тебе все докладывает, Баал-Ханан? Хотел бы я посмотреть на этого эймана".

— Сын много для меня значит, — сообщил он вместо ответа.

— Насколько много? — полюбопытствовал Воробей. — Достаточно, чтобы предать тех, кто тебе доверился?

Цовев откинулся на спинку дивана, чуть улыбнулся. Представил, каким сейчас видит его Баал-Ханан: спокойный, самоуверенный, чем-то похожий на Авиела Каракара, но темные волосы намного короче. И еще он в сто раз более осторожен, чем Авиел…

— Прежде чем я отвечу, можно тоже задать вопрос? — и, не дожидаясь разрешения, продолжил: — Вы считаете, что предатель — я?

Бокал с вином исчез на мгновение, а потом снова заалел в свете камина. Только после этого из кресла раздался смешок. Как-то поздновато.

— Я надеюсь, никто не знает, что у меня на уме. Давай посчитаем этот разговор намеком и проверкой сразу. А ты уж сам определишь, на что я намекал и в чем проверял. Так насколько важен для тебя сын?

— У меня хватает ума оценить опасность. Я знаю, что эймана следует остерегаться больше, чем Охотника, — сообщил Цовев. — Поэтому ради сына я скорее откажусь от предательства.

— Ты веришь тому, что сказал Каракар? Что Охотник не убьет эймана?

— Верю, — веско и на этот раз быстро откликнулся Юнко. — А вы нет?

Вновь услышал смешок.

— Хорошо, Цовев. Я услышал все, что хотел. Теперь приглашаю тебя на ужин. Он должно быть уже готов, — Баал-Ханан с кряхтением поднялся.

Цовев последовал его примеру. Подождал, когда старик подойдет ближе, чтобы пропустить хозяина вперед, — дверь располагалась справа от дивана.

Воробей уже собрался миновать Юнко, но будто передумал. Остановился и в который раз задал неожиданный вопрос.

— По поводу того, что ты видел на Гучине, когда твой эйм сопровождал Корсака и Ежа…

— Я ничего не видел на Гучине, — позволил себе прервать главу Дома Цовев. — К сожалению, я не видел, что там произошло. Ничего не видел.

— Да-да, — быстро закивал головой Баал-Ханан. — Хочу предупредить… — он задумался, словно подбирая слова, — хочу попросить. Если тебя будут расспрашивать о той поездке… кто бы это ни был… не рассказывай ничего и сообщи об этих расспросах мне.

— Хорошо, — согласно кивнул Цовев и покинул гостиную вслед за хозяином.

18 сабтамбира, лес эйманов

Ночевать пришлось в лесу. Ялмари это не огорчило, Шрама и Тагира тоже. Пострадал лорд. Он никому не жаловался, но его отвратительное настроение говорило само за себя. Помятый и недовольный он или молчал, или огрызался. Конечно, после "Королевской охоты" ночевать в лесу — приятного мало. Но после очередного рыка, Ялмари сделал ему внушение:

— Мы в одинаковом положении, Герард, не надо портить всем настроение.

Сорот притих, но продолжал пыхтеть сквозь зубы.

Они выехали из Цартана ближе к обеду, и путь неожиданно затянулся, хотя Тагир вел их на удивление уверенно.

— Ты часто бывал там? — спросил принц Тагира за завтраком.

— Не очень. Один раз с Рэбом, пару раз без него… Но хочу сказать, что я у него дома ни разу не был.

— Но ты сказал, знаешь, как его найти.

— Да. Знаю, как найти его, а не его дом, — насмешливо пояснил Свальд. — Он объяснил мне, как найти мост. Там будет овражек небольшой, речушка на дне. Сегодня вечером должны добраться… Вот за этим мостом идешь к камню — тоже приметный довольно таки. Белый, на мрамор похож. Вот я когда к тому камню приходил, Рэб ко мне выбегал.

— Что? — Герард встрепенулся. — А если он не выйдет, тогда что?

— Принц, ты ищешь обычных людей? — Тагир принципиально не звал Ялмари по имени или фамилии как раньше, а только усеченным титулом и на "ты". Ему казалось, что так он сильнее унижает соперника.

— Нет, — объяснил Ялмари. — Это вообще не люди. Кстати, если вдруг заметите, зверя или птицу, которые ведут себя необычно: не боятся вас, точно наблюдают за вами — не смотрите им в глаза, — предупредил он.

— Да, об этом Рэб тоже рассказывал, — согласился Свальд. — Я не знаю, кто они, но теперь понимаю, что за тем мостом они нас видят и выходят встречать. А кто они, кстати?

— Я мало что о них знаю, — отмахнулся Ялмари. — Но однажды чуть не умер, посмотрев в глаза соколу.

— Да… Хорошее задание нам дали, — вздохнул Сорот. — С каждым днем все больше восхищаюсь.

На это замечание никто не отреагировал.

Они решили не останавливаться на обед, перекусили на ходу. Лошадей не торопили, они двигались по смешанному лесу, по едва заметной тропе. Но постепенно лиственных деревьев становилось меньше, ели взмывали выше, темной стеной вырастая слева и справа. Судя по тропе, пользовались ею довольно редко — и это настораживало. Если по ней ходили эйманы, то она должна быть лучше утоптана. Если семья Рэба куда-нибудь переехала, жаль будет потраченного напрасно времени…

К мосту, о котором рассказывал Тагир, подъехали, когда солнце клонилось к закату, но в лесу уже было сумеречно. Лес отступил трости на две от овражка, и здесь солнце светило ярко, а за мостом простерлась красивая полянка, усыпанная розовыми цветочками, в которых Ялмари узнал энгарнский бессмертник. Распускаясь, он не закрывался ни днем ни ночью и сохранял цвет даже после выпадения снега. Лавгах в трех снова темнел лес, а перед ним Ялмари различил белое пятно. Тагир указал на него:

— Там камень, о котором я говорил.

— Идем туда. Может, удастся переночевать в постели, — лорд первым направил коня к мосту, сложенному из толстых, крепких бревен. Лошадь без опаски ступила на него и вскоре оказалась на той стороне. Следом перебрались другие.

Тагир тут же пришпорил коня, и Шрам рванулся за ним. Лорд и Ялмари пересекли полянку чуть позже. У белого камня никто их не ждал.

— Тут сидела какая-то птица, — Свальд повернулся к принцу, будто оправдываясь. — Но она заметила нас и улетела.

— Что будем делать? — поинтересовался майор.

— Немного подождем. Еда пока есть. Можно поохотиться, если что. В любом случае ночуем здесь, — лорд издал протяжный стон. Ялмари невозмутимо продолжил. — Если до завтра никто не появится, попробуем отыскать жилье самостоятельно.

Шрам странно взглянул на принца, тот слегка подмигнул ему, показывая, что надо побеседовать наедине.

— В таком случае разбиваем лагерь, — скомандовал Етварт.

Пока они расседлывали коней, майор подобрался ближе к принцу и еле слышно обронил:

— Что ты задумал?

— Ночью, когда все уснут, пойду за этот камень. Я легко найду жилье по запаху. Так что утром можно будет прямиком туда ехать.

— Дело, — кивнул Шрам и усмехнулся. — Как легко все удается с особым посланником королевы.

— Не то слово, — в тон ему ответил Ялмари и уже громче сообщил. — Пойду, посмотрю, кто тут в лесу обитает.

До вечера он подстрелил пару тетеревов и одного зайца. Шрам взялся приготовить их на костре. Уже заметно стемнело, и Ялмари, не дожидаясь второго ужина, лег, завернувшись в плащ. Он подремал час или два, слыша сквозь сон ворчание Герарда и насмешливый голос Тагира. Затем все утихло. Когда он открыл глаза, у костра сидел Етварт.

— Собирался тебя будить, — прошептал он. — Эти давно уже спят. Я оставил тебе тетерева. Будешь?

Ялмари сонно потер веки.

— Позже. На голодный желудок запахи лучше различаются, — пошутил он. — Никто не появлялся?

— Нет, — покачал головой Шрам. — Ни людей, ни животных.

— Значит, придется искать самим, — принц направился в сторону леса. Какое-то время он чувствовал спиной пристальный взгляд майора. Но он знал, что костер освещает небольшое пространство. Луна сегодня пряталась за тучами, поэтому через две-три трости была темнота.

Он на мгновение замер, чтобы сосредоточиться, и тут же нос уткнулся в траву и розовые цветочки бессмертника. Даже среди одуряющего запаха полевых трав он различал еле слышный аромат нежных лепестков. Ялмари чуть поднял морду и неспешно потрусил в лес. Он не искал белый камень, решив, что не имеет большого значения, где он войдет в лес.

Еловый бор, в который он скользнул серой тенью, казался абсолютно нехоженым. Свет луны не пробирался сквозь густые ветви, он еще замедлил бег, перепрыгивая через бурелом, ища хотя бы звериные тропинки. Потом прислушался. Шелест ветвей, потрескивание сухих стволов он различил, но ночных обитателей так и не услышал — ни уханья совы, ни шорох мыши или рычание рыси. Он пробежал еще немного и снова прислушался — лес казался все более странным. Ялмари прекратил попытки найти звериные тропы, перешел на шаг, старательно вылавливая в воздухе признаки присутствия человеческого жилья. Прошло не меньше четверти часа, прежде чем в слабом потоке ветра он уловил запах дыма и отправился в ту сторону. Запах усиливался, и он помчался быстрее. Вскоре к нему примешался аромат жареного мяса.

Лес закончился, перед ним расстилался луг, похожий на тот, где они устроили ночевку: то же обилие трав, розовые лепестки бессмертника. Вдали горел огонек. Ялмари потрусил в его сторону. Он уже видел костер и человека, сжавшего виски руками… Внезапно он остановился. Опять потянул носом воздух. Сомнений не было — возле костра сидел Шрам, а он вернулся к собственной стоянке.

Это озадачило. Он оглянулся на лес, посмотрел на луну. Он волк, он не мог так ошибиться, чтобы сделать круг и вернуться на то же место. Да еще за такое короткое время.

Развернувшись, он помчался к лесу, на этот раз к белому камню. Напрасно он пренебрег этим указателем. Этот камень что-то значит, не случайно эйманы встречают гостей именно там.

Вернувшись к гладкому, похожему на мрамор валуну, Ялмари обогнул его и сразу нашел широкую тропу. Ободрившись, он поспешил дальше, посматривая вверх, на луну, чтобы не сбиться с пути, ловя носом ветер. Но вскоре надежда начала таять: тропа сужалась, вскоре превратилась в еле заметную полоску, скользящую между деревьев, а затем и вовсе исчезла. Он вновь стоял посреди бурелома, луна скрылась за ветвями деревьев, он медленно пробирался в темноте, перепрыгивая через стволы упавших деревьев, проскальзывая под низкими ветвями. И вот ноздри вновь уловили запах дыма. Чуть позже к нему прибавился аромат жареной дичи. Все повторялось, и на этот раз он не торопился. Оглянулся. Пошел назад. Легко отыскал собственный след и прежнюю тропинку. Вернулся на запах дыма и мяса. Потрусил вперед чуть быстрее. Лес редел и тут перед ним показался луг. Вдали горел огонь.

Выскочив на поляну, он легко различил в розовом свете луны белый камень — в полулавге от него. Итак, его первая ошибка точно не случайность. Здесь действует какая-то магия. Но он вернулся в лес еще раз. На этот раз тщательно обнюхивал деревья, следя за тем, с какой стороны они обросли мхом, чтобы не сбиться с пути, заметить, где все меняется. Но так и не смог этого определить: еще мгновение назад он шел примерно на северо-восток, и тут же потянуло дымом — и он бежал в противоположном направлении, прямо к разбитому на поляне лагерю.

"Неужели нет никакого выхода?" — в отчаянии думал он и застыл, услышав странный шум. В мертвом лесу вдруг раздалось хлопанье крыльев. Большая птица летела сквозь лес и — сомнений не было — деревья расступались, давая ей дорогу. Ялмари прижался к земле, стараясь не дышать и ничем не выдать своего присутствия. Он прикрыл глаза, чтобы их блеск не выдал его. Хлопанье крыльев послышалось, кажется, над головой, а когда он вновь открыл глаза, лес обступил его еще более плотной стеной, чем раньше.

Он повернул обратно к костру. Но шерсть на загривке встала дыбом от ощущения, что они чужаки и скоро их отсюда выживут.

18 сабтамбира, Меара

Солнце клонилось к закату, когда Илкер вернулась во владения Лаксме. Кроме десятка, постоянно сопровождавшего ее, она "разжилась" тремя слугами.

В день отъезда Полад снова встретился с ней, передал разрешение королевы на посещение церковной библиотеки ей, трем сопровождающим ее слугам и одного гостя Илкер по ее выбору. Ей разрешалось посещать библиотеку столько дней, сколько потребуется, но не выносить книги. Тайный тесть подробно объяснил "правила".

— Все, что тут написано, написано для твоей защиты. Если среди священников в Наеме действительно есть убийцы, то, возможно, они не будут сильно подозрительны, если узнают, что книги ты забирать не собираешься. Но я требую, чтобы "проклятые" свитки ты не просила. Требую, слышишь? Если случайно наткнешься на них — можешь посмотреть, но специально о них не спрашивай. Это понятно?

— Да, — вздохнула Илкер.

— Я уверен, что проклятие здесь ни при чем. Но вот что именно происходит — мне неясно. И я требую, — повторил он, — чтобы ни один монах или священник не знал, что ты прикасалась к свиткам, — убедившись, что девушка его поняла, он продолжил. — Мне от тебя нужна другая помощь. Если будешь четко выполнять указания, поможешь мне. Только я тебя умоляю: без ненужного геройства.

— Хорошо, — кивнула девушка.

— Вот и прекрасно, — Полад расслабился и заговорил о другом. — Тебе нужны слуги. Я нашел несколько надежных. Возьмешь с собой в Меару, вот рекомендации.

Илкер растеряно взяла бумаги. Горничную Айну Цалмон и кучера Улма Чашвара рекомендовал графиня Езниг. Ей вместе с дочерью пришлось спешно покинуть столицу, и она беспокоилась о слугах, которые не могли последовать за ней. Дворец переполошился, когда фрейлина принцессы, леди Езниг была арестована по обвинению в шпионаже. Вскоре ее отпустили к родителям с предписанием покинуть столицу в течение месяца. Несмотря на то, что молодую фрейлину Илкер было жаль, брать ее слуг вовсе не хотелось.

Гувернеру Раддаю Зазе, который также мог служить секретарем, написал рекомендацию настоятель Сальмановского монастыря Тордой. Он ручался, что молодой человек, с отличием окончивший монастырскую школу, но не захотевший принять постриг, достоин доверия.

— А мне обязательно их брать? — спросила она с тоской и тут же себе ответила: "Глупый вопрос. Сейчас он скажет, как об охране: "Ты же теперь принцесса, тебе нужны слуги…"

— Безусловно, — ухмыльнулся Полад. — Иначе кто будет расследовать эти странные смерти?

— Вы хотите сказать…

— Рекомендации Айне и Улму — подлинные, графиня Езниг написала их по моей просьбе, хотя, конечно, Айна и Улм, служившие у нее, совсем не те, что едут с тобой, но вряд ли кто-то в этом разберется. Рекомендацию Тордоя я, каюсь, подделал. Но эти документы нужны. Храни их на виду, твоими слугами могут заинтересоваться, но у тебя рекомендации спрашивать не будут. Скорее, посмотрят тайком. Будь к этому готова. В твоем разрешении на посещение библиотеки не случайно написано, что ты можешь взять трех человек с собой. Секретарь тебе нужен, чтобы записать интересные мысли, которые ты отыщешь в библиотеке. Горничная, чтобы припудрить носик или поправить прическу, а кучер одновременно твой охранник. Он будет ждать снаружи или в библиотеке — как тебе хочется. И запомни, — Мардан сделал внушительную паузу, — в мое отсутствие, слушай Улма Чашвара как меня. Он старший среди них. И по званию, и по возрасту. И не бойся их, они тебе понравятся.

Айну и Раддая Илкер посадила себе в карету. Улм, как и положено кучеру, сидел на козлах. Новая горничная — миловидная болтушка с огромными голубыми глазами и красивыми светлыми волосами — то высовывалась в окно, то вертела головой. Круглые щечки и пухленькие губки создавали обманчивое впечатление будто и вся девушка такая же пухленькая и мягкая, но быстрые точные движения полнились скрытой силой и выверенностью.

Раддай Заза был ровесником горничной по документам и казался значительно моложе при сравнении. Рыжеватые волосы, усыпанное веснушками лицо, светло-серые глаза и бесцветные брови и ресницы, плюс большой рот и нос картошкой — с одной стороны он имел очень примечательную внешность, с другой — походил на обычного виллана северного Энгарна. Он отличался грамотной речью, иногда сбивающейся на церковный манер — верный признак простолюдина недавно окончившего монастырскую школу. Он вечно не знал, куда деть руки, то молитвенно складывал их где-то у живота, то, словно опомнившись, начинал стряхивать с новенького камзола несуществующую пыль. Если бы Илкер не знала, что парнишка — один из доверенных людей Полада, непременно бы обманулась и посчитала Раддая простолюдином, недавно выучившимся благородным манерам и усиленно напоминавшему себе, что и как он должен делать. Присматриваясь к нему с пристрастием, она постановила, что выдать его может разве что взгляд — острый и внимательный.

Улм Чашвар, трясущийся на козлах, по сравнению с молодыми людьми выглядел стариком. Ему еще не исполнилось и пятидесяти, но темно-серебряные волосы, прибавляли возраст, к тому же он двигался и говорил медленно, размеренно, точно в запасе у него еще одна жизнь и торопиться абсолютно ни к чему. Илкер почти не слышала его голос — он сообщал что-то лишь по делу и очень короткими емкими фразами. Невысокого роста, он держался очень прямо. На впалых щеках постоянно виднелась серебристая щетина. А вот глаза казались даже не внимательными, а жадными — будто он впитывал в себя все, что находилось вокруг. "Волки" тут же прозвали его "папаша Улм" и относились с таким уважением, словно с ними ехал какой-нибудь генерал. Наверно, солдаты чувствуют что-то, встречаясь с родственной душой.

Девушка решила, что будет хорошо, если кроме слуг она возьмет библиотекаря Кироса — благо Полад позаботился и об этом. Кирос должен хорошо ориентироваться в церковной библиотеке, и пока она будет изучать с ним книги, на ее слуг, возможно, не так будут обращать внимание. Илкер испытывала благодарность к Поладу: он запретил прикасаться к "проклятым" свиткам и это позволяло не упрекать себя в трусости — она не прикасается не потому, что боится, а потому что телохранитель королевы запретил. Она не объяснила бы, что ее больше пугает: то, что манускрипты действительно прокляты или то, что люди могли совершить столько убийств из-за них…

Точно издалека до нее донеслись слова Айны:

— …Вся… тела ноет уже, когда же мы приедем?

Девушка явно собиралась произнести "задница", но в присутствии выпускника монастырской школы сдержалась, но Заза нашел к чему придраться.

— Следует говорить "всё тело", — мягко заметил он, и Илкер поняла, что начинается очередная перепалка.

— А свои поучения можешь засунуть в задницу! — немедленно откликнулась Айна. Только что проглоченное слово теперь пришлось как нельзя кстати.

— Сударыня, — нахмурился Раддай, — как вы выражаетесь в присутствии госпожи? Злоречие и сквернословие — есть грех не меньший, чем волшебство.

— Как хочу, так и выражаюсь! Госпожа, ну чего он ко мне пристал? Я щас с кареты выпрыгну и пешком пойду.

— Следует говорить не "с кареты", а "из кареты", — миролюбиво заявил Заза.

"Нет чтобы помолчать! Сейчас же камни Зары полетят…"

Камни Зары ждать себя не заставили.

— Нет, я щас его вытолкну! — зашипела девушка. — Пусть пешком идет. Вот только еще рот откроет, как есть вытолкну!

Раддай отодвинулся от девушки дальше, так что теперь он сидел напротив Илкер. Попыхтев немного, не выдержал и пробормотал куда-то в окно:

— "Как есть" — это просторечие. Лучше использовать слова "точно" или "обязательно"…

— Госпожа, да что ж это такое?! — возопила девушка.

Эти двое всю дорогу будто искали повода для ссоры. Илкер не знала, как следует это воспринимать: как еще один розыгрыш для чужих ушей или же агенты действительно не сошлись характером. Поразмыслив, решила, что лучше будет вести себя так, словно это на самом деле ее слуги. Причем надолго.

— Тебе надо прислушиваться к его советам, Айна. Грамотная речь еще никому не повредила, — успокоила она девушку. — А вам, сударь, я позволяю делать не более трех замечаний за день. Вы учились наверняка около пяти лет, а хотите обучить мою горничную за два дня пути.

После того как она отчитала обоих, в карете воцарилось подобие перемирия, но обиделись оба. "Стоило, наверно, поддержать Айну, — подумала Илкер, — тогда бы было на одного счастливого человека больше…"

Выглянув в окно, Илкер обратилась к горничной:

— Мы почти приехали, скоро ты сможешь отдохнуть.

— Правда? — обрадовалась та и, отдернув занавеску, выглянула в окно. Либо у нее быстро менялось настроение, либо обида была показной.

Решетчатые ворота уже открыли. Улм, ловко управляя лошадьми, подъехал к замку и остановил карету прямо у входа, где их уже встречала тетя и Ашбел.

— Наконец-то! — радостно подскочила к Илкер Юмаана и, целуя щеки девушки, пожаловалась. — Здесь так тоскливо: никого не знаю, да еще и ты уехала.

— Ты могла бы съездить в Наему, с кем-нибудь познакомиться, — ответила Илкер, целуя тетушку. — Я ведь не буду здесь всегда жить. А где дядя?

— Сударь Шовек теперь пропадает целыми днями с управляющим, — недовольно пробурчала тетя. — По моему мнению, господин Харбона выглядит честным человеком, к чему уж так спешить с проверкой? Надеюсь, в ближайшие дни ты никуда не собираешься? — она уже присматривалась к новым лицам, выходившим из кареты.

Ашбел мялся рядом и ждал своей очереди, чтобы поздороваться с сестрой. Уловив паузу, он поддержал Юмаану:

— Хорошо, что ты вернулась, Илкер, — сообщил он. — Без тебя скучно и совершенно нечем заняться. Пусть принц возьмет меня в оруженосцы!

— Я поговорю с ним об этом, — чудом удержалась от улыбки девушка. — А пока тебе будет, чем заняться. Вот, познакомься. Это мастер Заза. Он будет твоим гувернером. Возможно, со следующего года ты пойдешь учиться в церковную школу, он тебя подготовит.

— Граф Лаксме, — кивнул мальчик.

— Ты опять? — прищурилась Илкер.

— Но вы, мастер Заза, называйте меня Ашбел, — торопливо добавил брат.

Раддай тоже склонил голову:

— Рад познакомиться, граф. Если вы будете хорошо учиться, я тоже позволю вам называть себя по имени.

Илкер всмотрелась в Зазу: "Иронизирует?" Но тот, казалось, сохранял полную серьезность. Она повернулась к тете:

— Он также и мой секретарь, поэтому занятия с Ашбелом начнутся не сразу. А это, — она представила скромно потупившуюся девушку, — моя новая горничная Айна.

— Горничная мне очень нужна! — обрадовалась Юмаана.

— Тетя, ты не поняла, — остановила ее пыл Илкер. — Это моя горничная. А тебе мы подыщем девушку Наеме.

— Мне кажется, она могла бы помогать и мне, и тебе. Зачем тратить лишние деньги?

— Мы можем позволить себе двух горничных, — заметила Илкер. — Айну я наняла прислуживать мне. Мастер Раддай, — повернулась она к рыжему секретарю, — пожалуйста, напиши письмо графу Оруну, чтобы он отпустил мастера Кироса на несколько дней, а также мастеру Киросу с просьбой сопровождать нас в церковную библиотеку, — оглянулась в поисках знакомого лица и заметила дворецкого. — Яфий, дайте в распоряжение мастеру Зазе какого-нибудь расторопного слугу, чтобы он немедленно доставил ответ.

Илкер поужинала с тетей, насколько это возможно подробно рассказав о встрече короля Айдамиркана с королевой Эолин. Юмаана ахала и сожалела, что так рано уехала из столицы и пропустила это знаменательное событие. Илкер этому же обстоятельству радовалась. Чего доброго новоявленная родственница королевы захотела бы присутствовать на встрече. Дядя хорошо знает свое место и умеет быть благодарным уже за то, что получил, но вот о тете Илкер такой уверенности не имела.

Когда тетушка выспросила все, что ее интересует, она снова принялась жаловаться на скуку и постоянное отсутствие мужа. Брат делал знаки, что хочет поговорить с Илкер наедине, но мысли девушки были заняты завтрашним днем. С каким бы удовольствием она сейчас поужинала с Раддаем и Айной или хотя бы побеседовала с ними, попросив быть откровенными, но следовало помнить, что надо быть предельно осторожной, чтобы никто не догадался об особой миссии секретаря и гувернантки. Если она будет спешить уединиться с ними — это наверняка вызовет подозрение.

— А как ты нашла этих слуг? — вдруг очень к месту поинтересовалась Юмаана. — Я смотрю и кучер у тебя новый. Ты его тоже наняла? Уверена, что им можно доверять?

— Конечно, тетя! — успокоила ее Илкер. — У них прекрасные рекомендации. Иначе я бы ни за что не рискнула их взять.

Они еще немного поболтали о прежних хозяевах Айны и Улма, о порядках в монастыре и о том, во что это выльется. (Тетя сразу подумала, что Заза постарается наверстать упущенное, а Илкер покраснела от таких предположений). Наконец девушка с облегчением заметила Яфия, который, поклонившись, провозгласил:

— Ваше высочество, Ишма принес письмо от графа Оруна. Передать вам или пусть прочтет мастер Заза?

Илкер поняла, что это как бы первая проверка: кому передавать почту и насколько госпожа доверяет секретарю. Она доверяла Зазе, но прочесть хотелось сначала самой.

— Я прочту, — сообщила Илкер, с опозданием удивившись, что не получила ответа от мастера Кироса. Неужели граф не позволил ему помочь принцессе?

Она торопливо вскрыла конверт прямо в коридоре и, пропустив положенные изъявления вежливости, прочла: "К сожалению, вскоре после вашего отъезда, мастер Кирос тяжело заболел. Аптекарь, приглашенный к нему, засвидетельствовал тяжелую форму пневмонии. Из-за преклонного возраста мастер Кирос не смог справиться с болезнью и умер вчера вечером".

Илкер проглотила ком в горле и растерянно подняла глаза. Заза стоял тут же, в коридоре, она отдала ему письмо и, не оглядываясь, направилась в спальню.

19 сабтамбира, Цартан, салон мадам Жалма

Авиел выехал в Цартан вечером, решив, что лучше поспит немного на месте. Он никому не сообщил, куда и зачем едет. Пока он не встретится с тем, кто передал записку, рассказывать не о чем. Объяснять, зачем он собирается посетить салон мадам Жалма, тоже не хотелось.

Он пустил эйма вперед. Настоящей каракаре нелегко лететь по лесу, а уж в лесу, окружающем эйманов любой птице придется трудно. Этот лес слушался только эймов и эйманов: перед первыми раздвигал ветви, чтобы не поранить, перед вторыми открывал тропинки.

Подъезжая к мосту, он разглядел, что в Капкане горит костер. Он отправил эйма ближе. У костра спало три человека, один из них кого-то смутно напомнил. Четвертый, в старомодной шляпе с широкими полями, сидел у огня. Недалеко паслись стреноженные кони. Покачав головой, Авиел тронул бока лошади и отправился дальше.

В Цартан он прибыл рано утром и остановился в собственном доме. Вполуха выслушав новости у слуг и забрав почту, он отправился в постель, справедливо решив, что ничего срочного сюда прислать не могли.

Проснувшись около трех часов пополудни, сначала плотно поел. Слуги — пожилая супружеская пара, увидев, что хозяин серьезен и мрачен, его не беспокоили. Авиел с болью окинул взглядом столовую — дом приходил в запустение, возможно, его следовало продать пока не поздно. До того как пропал Шела, он не делал этого, надеясь хоть на какой-то успех. Если же Охотник будет жить, и сделка, заключенная с домом Орла и Воробья, отменится окончательно, придется от него избавиться. К зиме дома должны подорожать, хоть что-то он от этого выиграет.

Авиел по очереди перечитал письма. Заинтересовало и несколько встревожило только одно. Он отложил его, затем снова придвинул к себе, пробегая глазами по строчкам. Почему-то всплыл в памяти костер в Капкане… Каракар вновь отложил письмо и вновь перечитал. Автора он смутно помнил, но не горел желанием с ним встретиться. Каракар решительно сжег листок вместе с другими. Сначала надо заняться главным, то есть встречей в салоне мадам Жалма. По правде говоря, он понятия не имел, кого там увидит и это держало в напряжении. Он так долго хотел узнать, кому же он должен, и вот теперь, когда этот момент близок, он страшился его.

В салоне мадам Жалма его приняли с распростертыми объятиями. На лестнице выстроили множество девушек разного возраста и форм, и он как дурак пялился на них, не зная, как объяснить, что пришел сюда не за этим. Спасла его мадам.

— Я вижу, вы еще не определились. Предлагаю отдохнуть в одиночестве, выпить хорошего вина. Когда появится настроение, девушки придут к вам, и выбор дастся легче.

— Пожалуй, — промямлил Авиел, чувствуя себя язвенником на приеме у гурмана.

Мадам Жалма проводила его в небольшую приятную комнату, обставленную в зелено-золотых тонах: тяжелые бархатные портьеры, за которыми легко может кто-то спрятаться, удобные кресла с резными ручками, тахта, канапе и диванчик. Мебели много, но расставлена так удачно, что не загромождает комнату. Авиел невольно задумался, зачем тут такое разнообразие и как его используют в салоне. На низеньком столике появился графин с вином и хрустальный бокал. Каракар забеспокоился, хватит ли у него денег, чтобы заплатить за отдых у мадам Жалма. Гости здесь "дорогие", поэтому и обслуживание недешевое.

— Все оплачено, Авиел, — раздалось из-за спины, и у Каракара сдали нервы — он вздрогнул. Вздрогнул, потому что на этот раз узнал голос. — Будь добр, пересядь ближе к дивану.

Авиел повиновался. Переставил кресло так, чтобы видеть своего спасителя. Абсолютно лысый, очень крепкий старик с лохматыми бровями, небрежно развалился на диване. Дорогую вестину снял, оставшись в колете темно-синего, почти черного бархата, украшенном по вороту и вырезам рукава тонкой серебристой вышивкой. Он медленно расстегнул ворот, открывая шелковую белую рубашку. Дернул за тесемки, открывая грудь густо покрытую волосами. Движения нарочито медленные, дразнящие, будто он не разговаривать с Авиелом пришел, а использовать салон мадам Жалма по его прямому предназначению.

— Тут жарко, — ухмыльнулся он, будто прочитав мысли Каракара. — С другой стороны, мне везде жарко. — Здравствуй, Авиел.

На диван скользнула огромная крыса и, обследовав пространство, забралась на спинку и устроилась там, не менее внимательно, чем эйман наблюдая за Каракаром.

— Добрый вечер, Лаедан.

Крыс никуда не ходил без эймана, ему это удавалось проще, чем эйманам из дома Воробья. Появление в доме птички вызовет удивление, крысы же вездесущи. А если учесть, что ни один кот не причинит вреда эйму… Авиел и вправду перебрал многих, кто был в состоянии положить ему на подоконник платок и записку с камнем, но вот Крыс почему-то в голову не пришел.

Лаедан, глава дома Крыса, ничего не ответив на реплику Каракара, рассматривал Авиела, и это раздражало. Чтобы как-то отвлечь старика, разговор начал Каракар.

— А не опасно встречаться здесь? Вдруг Халвард придет? Он ведь не только для эйманов мадам Жалма купил, и сам сюда заглядывает.

— Заглядывает, — согласился Лаедан, отводя взгляд от Авиела. — Но я точно знаю, когда именно он приходит. Я же глава Дома, могу задействовать более ста эйманов, чтобы обеспечить себе безопасность. А если за тобой, Авиел, следят, то посещение мадам Жалма — это самое невинное развлечение женатого мужчины, какое можно придумать для оправдания перед Охотником. Кстати, если захочешь здесь задержаться, девочки тоже оплачены.

— Я учту, — кивнул Авиел.

— Не терпится обсудить главное? — оскалился Лаедан.

— Долги надо отдавать. А этот долг он как-то…

— Не вовремя? — подсказал Лаедан и отмахнулся. — Ерунда! Я не потребую от тебя ничего нового. Нам не нужна победа Кашшафы. И еще меньше нам надо, чтобы в эту войну вмешивались эйманы. Поэтому Халварда надо убрать, но убрать как-то по-умному бы… Мне не нравится желание Воробья избавиться от Охотника совсем. Вот хотя бы Капкан, Ловушка, Западня, Мышеловка, Сети, Тенета — кто держит шесть дорог, ведущих к нам, на замке? Ты уверен, что это не Охотник? Лично я — нет. Я уж не говорю о том, что, как оказалось, умственно полноценные дети у нас могут родиться лишь с его благословения. Нет, нам нельзя полностью избавляться от Охотника. Но амулет должен получить кто-то из моего дома.

— Зив Рато-до-мато? — предположил Авиел, вспомнив заговорщика из дома Крыса. Парнишка двадцати восьми лет, казавшийся значительно моложе из-за невысокого роста. Он, в отличие от Крыса, редко ходил с эймом, но рато-до-мато был симпатичней, потому что имел густую, голубовато-серую шерсть.

— Зив? — переспросил Лаедан. — Нет, — он как-то слишком брезгливо поморщился. — Я позже сообщу кто. Он вовсе не обязательно должен быть семнадцатилетним мальчиком, но и Зив, он… глуп для такой миссии. Так что… твоя задача позаботиться о том, чтобы амулет не прошел мимо меня.

— Ты все-таки хочешь использовать Охотника на благо своего Дома? — уточнил Авиел.

— Да, — охотно согласился Лаедан. — Жаль, что у нас нет рецепта Шишлы. Но что-то мне подсказывает, что он еще всплывет.

— Так ты хочешь действовать в обход Воробья и Орла?

— Хочу попытаться. Если они не одумаются. Но ты тоже сглупил, когда предложил избрать десять добровольцев, Авиел. Нет, я тебя, конечно, понимаю. Ты не хочешь снова брать вину на себя. Но чем больше человек задействовано, тем больше вероятности, что среди них будет предатель. Заговорщиков должно быть мало, самые надежные.

— Предлагаешь меня и кого-то из твоего Дома? Поумнее, чем Зив?

— Нет, — Крыс нагло хохотнул. — Предлагаю тебя и твоих сыновей, — лицо Каракара стало холодным и отчужденным, и он торопливо добавил. — Шучу. Подберу тебе еще несколько надежных человек.

— Не проще ли найти предателя? — поинтересовался Авиел.

— Может, и проще, — Лаедан провел по подбородку. Крыса за его спиной, исчезла с другой стороны дивана. — Только этим занимаюсь не я. Воробей близко никого к этому делу не подпускает, хотя погиб эйман из дома Пса. Иногда мне кажется, что Баал-Ханан очень уж ревниво относится к своему авторитету. Ты вот мне скажи лучше, легко войти в пространство поединка? Сможешь это сделать?

— Смогу. Это очень легко, если знаешь, где входить.

— А сможешь убить Халварда без напитка Шишлы?

— Не уверен, — засомневался Каракар.

— Но в первый раз тебе это удалось, — заметил Крыс.

— Чем дольше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что Фарей погиб, потому что хотел погибнуть.

— А такое возможно? — ему удалось озадачить Лаедана.

— Кто знает, — обронил Авиел. — Но рассуди сам: выходит, что я бы не смог его победить, если бы он не снял амулет. А он снял его добровольно. Чтобы сражаться со мной как обычный человек. Разве не может быть, что он устал от жизни одиночки?

— От жизни, когда даже женщину не можешь любить, как другие? — продолжил Крыс. — От этого можно устать. Но скорее всего он хотел, чтобы решила судьба, кому жить, а кому умереть. И кем должен вырасти Алет. Судьба решила в твою пользу, Авиел.

— Но эйманы решили иначе, — хмыкнул Каракар.

— Эйманы… — расплылся в улыбке Лаедан. — Иногда мне кажется, что наше проклятие — то, что мы так свободолюбивы. Мы остерегаемся людей, но в конечном итоге убьем себя сами… Надо что-то придумать, чтобы ты смог убить Халварда. Я придумаю.

— Лаедан, — рискнул Каракар. — Это действительно был ты? Ты сохранил мне жизнь?

— Не веришь? — поднял брови Крыс, от чего лоб покрылся глубокими продольными морщинами.

— Верю, но хочу быть уверенным, что это не кто-то из твоего Дома, а именно ты. Хотел задать один вопрос.

— Задавай, — позволил Лаедан. — Это был я. И я чуть не опоздал… Хорошо, что не опоздал.

— Как тебе удалось это провернуть?

— Услышал, что тебя хотят убить, через эйма послал записку — примерно как тебе недавно. Написал, что готов заплатить за твою жизнь, хорошую сумму. Написал, что можно ограничиться изгнанием из дома Грифа и твоей изоляцией. Попросил не выяснять, кто именно хочет спасти Каракара. Сумма их убедила. Но ты ведь не об этом хотел спросить. Имена тех, кто хотел тебя убить, не назову. Неважно это, да и ты должен догадываться об именах. Не дурак.

— Меня не это интересовало.

— А что? — Лаедан расстегнул колет до конца. — Спрашивай, и пойдем уже расслабимся.

— Почему ты сделал это? Деньги девать некуда было?

Крыс расхохотался.

— Что ты! Я всегда найду как потратить деньги. Но как купец я подсчитал убыток и прибыток, и решил, что ты — выгодное приобретение.

— А если серьезно?

— Куда уж серьезнее. Авиел, ты из тех эйманов, которых выгодно держать в долгу. У тебя есть совесть.

— И все? — скептически поинтересовался Каракар.

— Нет, не все, — Лаедан впервые за этот вечер смотрел в сторону. — Есть еще кое-что. Смутное подозрение, которому я не нашел как подтверждения, так и опровержения, — Лаедан умолк, но Каракар не торопил. Либо Крыс выскажется до конца, либо нет. Глава Дома почесывал спинку вновь вернувшегося эйма. Авиел представил каково это — ощущать собственные прикосновения, но через шкуру эйма… Крыс посмотрел в глаза Каракара, черные глазки эйма тоже уставились на него. — Почему бы и нет? Ты имеешь право знать это. Я выкупил тебя, потому что… мне показалось, что главой Дома я стал благодаря тебе.

19 сабтамбира, Капкан

Ялмари рассказал Етварту обо всем, что произошло в лесу, сразу как вернулся к костру. Рассказывал, не глядя на майора, тщательно отряхивая одежду от веток, сухой травы и репьев, налипших на него. Надвинул шляпу и уселся возле костра. Он не любил, когда люди пугались блеска его глаз. Особенно если это были друзья. Хоть Етварт и говорит, что давно знаком с оборотнями, кто знает, насколько близко было это знакомство…

— Значит, напрасно приехали? — недовольно буркнул Шрам, выслушав его. — Как чувствовал ведь, — он подбросил в костер еще полено. — И что теперь с этим поэтом будем делать?

— Отпустим, — пожал плечами Ялмари. — Он же не виноват.

— Но он сказал, что его здесь встречали.

— А теперь не встретили, и мы не знаем почему. Может, его друг давно мертв. А может, он не желает видеть нас, только его. Так что скажем спасибо, что загадочный лес нас не убил и вернемся.

— Не люблю магию, — Етварта передернуло. — Прямо сейчас бы ушел.

— Успеем, — возразил принц. — Пока нам ничего не угрожает. Я попробую поискать дорогу днем. Может быть, магия действует лишь ночью, — без особой надежды предположил он. Майор хмыкнул. — По крайней мере уйти всегда сможем. Иди спать, — предложил он Шраму. — Сменишь меня ближе к утру.

— Ты уверен? — он всмотрелся в подопечного. — Два дня как оклемался.

— Уверен, — ухмыльнулся принц. — Не волнуйся. Если что — я тебя разбужу.

Его спутники заготовили дров, так что Ялмари пришлось только время от времени подкидывать дрова. Он вслушивался в ночную тишину, но по-прежнему не слышал ни одного животного кроме лошадей, то и дело переступавших в темноте. Странно — ведь вечером он подстрелил дичь, куда же зверье делось?

Когда раздалось хлопанье крыльев, он постарался сохранять спокойствие. Будто невзначай, чтобы не спугнуть наблюдателя, взглянул в ту сторону, откуда послышались звуки, и убедился, что это та же птица, что встретилась ему в лесу. Хищная, явно родственница сокола, но Ялмари такой еще не встречал: ярко-красный клюв, кончик которого словно окунули в белую краску, смоляное туловище, белое брюшко — очень красивая птица. Сидит в темноте и рассматривает всех по очереди. Но вот она заметила взгляд Ялмари, взмахнула крыльями и взлетела, исчезая в ночном небе.

"Хорошо это или плохо, что за нами так пристально следят? — размышлял Ялмари. И вынес вердикт. — Хорошо. По крайней мере, будем знать, что с нами не хотят иметь дело, что наша неудача — не случайность. Нас не захотели пустить".

Шрам сменил его под утро, часа за два до рассвета. Ялмари уже спланировал дальнейшие действия: если и сегодня не найдут дорогу и никто к ним не выйдет, вернутся в Цартан, оставят кого-нибудь присматривать за домом эйманов, отпустят Тагира. А сами будут готовиться к путешествию по пустыне. Придется взять больше человек. Риск, что среди них будет акурд велик, но и втроем по пустыне не походишь. Это тебе не леса Энгарна.

От эйманов и Песчаного монастыря мысли утекли к Илкер. Днем ему приходилось нелегко. Иногда мерещилась жена: то девушка в толпе походила на нее, то в трактире различал ее голос или тихий смех. Но ночи вообще становились кошмаром — слишком хорошо он помнил проведенную с ней неделю. Вот и сейчас, стоило закрыть глаза, как он представил, что он вовсе не на жесткой земле, а у себя в спальне, а рядом, разметав волосы по подушке, лежит Илкер. А следом он почти физически ощутил прикосновения ее нежных рук. Стало не до сна. Он несколько раз повернулся с боку на бок. А ведь специально хотел устать сильнее, чтобы уснуть без сновидений. Как же сильно ему надо устать для этого? И вспомнилась другая усталость, от которой почти терял сознание…

…Выспаться так и не удалось. Ялмари только забылся, как лорд чуть ли не над ухом громко помянул шереша. Етварт выговорил ему негромко и после этого Герард ругался вполголоса. Но едва принц погрузился в дрему, проснулся Тагир, и история повторилась. Принц прекратил мучить себя: уснуть все равно не удастся, лучше уж потратить время с пользой.

Он сел на земле и тут же поймал взгляд Етварта.

— Поспи еще, — предложил он. — Эти двое отправились к реке.

— Бесполезно, — отмахнулся Ялмари. — Пойду за ними, пока зверей не распугал своим видом.

— Отпусти бороду, — хохотнул майор.

— Ты не представляешь, на кого я буду похож, — скривился принц.

— Очень даже представляю, — не согласился Шрам и покатился со смеху.

— Что-то ты очень веселый сегодня, — нахмурился Ялмари. — Выспался что ли?

— Нет, — покачал головой Етварт. — Но когда эти двое убираются с моих глаз, настроение стремительно повышается. Собственно, можешь и не спешить. Я велел Тагиру принести воды.

— Лучше б ты велел Сороту, — Ялмари с хрустом потянулся и пояснил. — Я хотел бы на это посмотреть. Но чтобы опальный поэт принес воды для… Онера. Он же ее на землю выльет, едва заподозрит, что я хочу воспользоваться. Пойду лучше сам.

Он подхватил бритву, оплетенную бутыль для воды — "Принесу еще. Пригодится", — и отправился к реке. На полпути заметил возвращавшихся Сорота и Свальда. Вели они себя как-то странно. Завидев принца, остановились, долго спорили. Развернулись и пошли обратно. Чтобы через мгновение снова вернуться. И опять пойти к реке.

Ялмари прибавил ходу, и когда парочка в третий раз повернулась к месту их ночевки, столкнулся с ними лицом к лицу.

— Доброе утро! — растерянные лица спутников настораживали. — Что-то случилось?

— Что б я сдох, — пролепетал Тагир, бледнея. — Мы не можем дойти до реки.

— То есть как? — Ялмари взглянул на Сорота. Тот, тоже необычно бледный, но безупречно красивый, отвел взгляд, но принц почувствовал, как в нем нарастает ужас.

— Что б я сдох, — ответил за него поэт. — Мы уже в четвертый раз идем в сторону реки, но каждый раз нас будто разворачивает что-то к костру и майору. Что б я сдох, Онер! — Свальд был так потрясен, что забыл "обозвать" Ялмари принцем.

Сорот напряженно смотрел перед собой. Он явно ждал насмешек со стороны принца, но после ночных похождений тот уже ничему не удивлялся. Гаденький страх закрался в сердце. Он вчера решил, что эйманы не пускают их к себе, что им надо вернуться. А с чего он взял, что их вообще выпустят… живыми?

— Стойте, — скомандовал он и отправился к реке.

Он шел медленно, стараясь не пропустить место, где его поворачивают, так же, как вчера в лесу. Но ничего не вышло. Вот перед ним маячил неровный край оврага, на дне которого протекала речушка, за ним виднелся лес… А в следующее мгновение он уже стоял лицом к Сороту и Свальду.

— Вот! — заорал Тагир, оживая. — У тебя тоже не получается? Не получается, да?

— Не ори! — процедил сквозь зубы лорд. — Нашел чему радоваться!

— Я не радуюсь, — объяснил поэт. — Я думал, что с ума схожу. Правда ведь тут магия какая-то.

— Да ты понимаешь, что это значит? — Герард притянул Тагира за шиворот к себе так, что поэту пришлось встать на цыпочки, чтобы не быть задушенным собственной рубашкой. — Ты понимаешь, что мы сдохнем здесь?

— А я-то при чем? — начал жалко оправдываться растерявший гонор Свальд. — Я при чем? Я откуда знал? Я ведь…

— Я ж тебя убью, с… — зарычал Сорот.

— Оставь его, — резко окрикнул Ялмари. — Если бы он знал, что нас ждет, он бы сюда не пошел. Он жить хочет, а не сдохнуть как герой.

Лорд отпустил притихшего Свальда, но злость требовала выхода.

— Шереш! — зашипел он, а потом еще раз громче и громче. — Шереш! Шереш! Шереш! Ведь я знал, чувствовал, что ничего хорошего в этом путешествии нас не ждет!

— Тебе дать в морду, чтобы очухался? — скучным голосом поинтересовался принц. — Или сам истерику прекратишь? Мы еще живы, а у живых есть надежда. У живых всегда есть надежда. Возвращайтесь к Шраму, а я схожу к мосту. Может быть, тут только одна дорога.

Он швырнул Герарду пустую бутыль, тот машинально подхватил, но с места не стронулся. Ялмари отправился в сторону моста, спиной ощущая провожающий взгляд.

Ялмари не торопился. Он хотел растянуть время, оставшееся до полного разочарования, когда они убедятся, что им не попасть к эйманам и не вернуться домой. Он шел вдоль берега, не обращая внимания на ярко-розовый бессмертник, который мяли сапоги. Вдали желтела дорога, ведущая от моста. Еще чуть-чуть. Совсем немного…

И опять его в один миг "развернули" спиной к мосту, лицом к двум, застывшим посреди луга фигурам. Принц покорно направился к друзьям. Подойдя к ним, не глядя на Сорота, двинулся дальше, к Шраму, стоящему у костра и удивленно следившему за ними издали. И тут за его спиной раздался тихий выдох:

— Капкан…

— Какой капкан? — он не обернулся.

— Рэб называл это место… — отозвался Тагир еле слышно. — Он называл его Капкан.

Происходящее нравилось Ялмари все меньше. Герард молчал, но даже дышал с какой-то злостью. Свальд растерялся и расстроился.

Вернувшись к костру, принц кратко рассказал обо всем, что произошло, майору. Шрама это нисколько не смутило.

— Собственно, плохо, что воды мало и вино заканчивается. Лошадей тоже не напоили вдосталь. Но дней пять в любом случае смерть нам не грозит. Еда есть — это главное. За пять дней, может быть, кто-то нас и выведет отсюда. Лорд Сорот, будьте любезны, — с долей сарказма распорядился он, — проводите Свальда в лесок, нам нужны еще дрова для костра.

Ялмари сообразил, что он хочет занять их чем-нибудь, чтобы они не так паниковали. Тагир послушно взял топор, Герард достал и осмотрел меч, снова вложил его в ножны. Вместе они медленно удалились в сторону леса…

— Свальд вспомнил, — заговорил Ялмари негромко, когда парочка отошла подальше, — что это место эйманы называют Капкан.

— Хорошее название. Звучное. И отражает суть. Или ты что-то другое хочешь сказать?

— Капканы ставят не для того чтобы животное там неделями болталось.

— Эйманы спустят с нас шкуру? — шутливый тон Етварта был маской.

— Думаю, когда я попробовал пробраться к ним, я запустил какое-то заклятие, и в живых нас не оставят. Ладно, пойду, поохочусь. Присматривай за Герардом, он очень дергается. Если мы не будем держать себя в руках, то сами себя убьем, эйманы не понадобятся. Ты чувствуешь, как будто давит что-то?

— Чувствую, — согласился Шрам. — Но давай не будет нагнетать.

— Хорошо, — принц подхватил стрелы.

…Он не ушел далеко. Уже через два лавга, ему навстречу попались понурый Свальд и злой Сорот.

— Мы не можем попасть в лес, — начал он еще до того как подошел. — Мы никуда не можем попасть! И шереш вас раздери — лес становится ближе! Нас загоняют на пятачок у костра.

— Спокойней, Герард.

— Спокойней?! — чуть не взвыл лорд.

— Твоя злость не поможет нам спастись, так не лучше ли взять себя в руки? — невозмутимо продолжил Ялмари.

Свальд при этих словах чуть приободрился.

— Пойдемте к костру. Подождем, что будет дальше, — скомандовал принц.

Костер уже почти погас — Шрам перестал подкидывать дрова, словно заранее ожидал какого-то подвоха. Он не стал задавать вопросы, когда они вернулись ни с чем.

Герард тут же упал на землю, подложив под голову свернутый плащ, другие сидели. Принц поглядывал на лес и вскоре согласился с Соротом: лес действительно приближался. Стало еще тягостнее.

— Не помню, чтобы король Ллойд был таким смуглым, — произнес лорд. Он в упор рассматривал принца, а тот усилием воли заставлял себя смотреть в землю, не злиться, иначе другие заметят, как сверкают у него глаза и растут клыки. А Сорот продолжал небрежно. — И щетина у него вроде так быстро не появлялась. Вообще… ты не похож на короля Ллойда. И манеры у тебя не его, тебе бы лесником быть, а не принцем Давно хотел сказать тебе об этом. Мой отец тоже это заметил. И родился ты…

У Ялмари потемнело в глазах, на щеках играли желваки, грудь тяжело вздымалась. С каждым мгновением контролировать себя становилось труднее. Если Герард закончит сейчас фразу, он разорвет его. Положение спас Етварт.

— Сколько тебе лет было, когда король погиб? — зло перебил он Сорота. — Пять или шесть? Откуда ты помнить можешь? А я короля видел, и Ллойд на него похож. А если твой отец распространяет какие-то слухи… так на него тоже управа найдется.

— Ой, как страшно! — сухо рассмеялся Герард. — Мы тут подыхаем в Капкане, а мне угрожают Поладом. Со смеху сдохнешь.

— Лучше замолчи, иначе станет не смешно, — предупредил Шрам с угрозой.

— Думаешь, я тебя боюсь? — Сорот медленно сел.

Ялмари не мог остановить их. Он стремительно терял остатки самообладания.

— Тут что-то не так! — выкрикнул Свальд. — Разве вы не чувствуете? Тут что-то не так, поэтому мы говорим друг другу гадости и злимся. Нельзя поддаваться!

Все разом стихли. Герард с видимым усилием снова лег на землю. Етварт сжимал и разжимал кулаки. Ялмари вскочил и пошел. Чтобы куда-то идти, чтобы не видеть людей, которые погибнут по его вине.

Он миновал лошадей, но уже через две трости, боль обожгла сначала щиколотки, а потом запястья. Ялмари с трудом сдержал крик. Он не мог прикоснуться к себе, чтобы понять, в чем дело. Лес маячил в двух шагах перед ним, но он не мог сделать ни шагу. Повернуться и пойти назад тоже не мог. Звуки смолкли, тишина давила на уши и, казалось, не давала вдохнуть. Ялмари чудилось, будто за его спиной у костра тоже все умерли. Капкан захлопнулся. Пришел охотник.

19 сабтамбира, Меара

Айна должна была ночевать в комнате своей госпожи, на узенькой кровати в нише. Комнату Раддая выделили в другом крыле. Но в небольшой кабинет, примыкавший к спальне Илкер, он пришел позже вовсе не поэтому.

— Нам не помешают, — заявил он, присаживаясь на стул у двери. — Я поговорил с десятником, он предупредит, если что.

Илкер сидела у секретера, спиной к окну. В этой комнате, предназначавшейся для прислуги, не предусмотрели камина, и зимой сюда придется ставить жаровню, чтобы не замерзнуть, пока пишешь письма. Но зима — это так далеко.

Она скользнула взглядом по книжным полкам, которые изготовили за время ее отсутствия. Илкер поставила сюда несколько любимых книг. Потом переберет сундуки, присланные мастером… — мысли ее запнулись, на имени пожилого библиотекаря — и подберет еще несколько. Пока руки не доходят.

"Почему нет Ялмари? — захныкала девушка внутри себя. — Почему его нет? Эти люди, они очень хорошие и добрые, но разве они справятся? А если их тоже убьют? Я этого не переживу! Я втянула их… А он бы справился. С ним ничего не страшно. Он все знает, все понимает, все чувствует…"

— Госпожа, вам плохо? — папаша Улм явно желал заглянуть в мысли молодой девушки — так внимательно он смотрел. Он сидел возле двери, ведущей в спальню. Как-то само собой получилось, что мужчины охраняют входы, оттеснив женщин внутрь комнаты. Будь здесь еще один мужчина, он бы, наверно, встал у окна…

— Нет, мне не плохо, — жалко промямлила Илкер. — Мне страшно. Это что? Стоит только рот открыть об этих свитках, сразу умираешь, что ли? Я ведь с ним разговаривала, он был здоров. Абсолютно здоров. Если бы у него начиналось воспаление легких, это ведь было бы заметно!

— Именно поэтому свитки тут ни при чем, — покивал Улм.

— И что будем делать, папаша Улм? — поинтересовалась Айна.

Она очень переменилась с того момента, как убедилась, что их никто не подслушивает. И новая Айна — уверенная в себе — успокаивала панику в душе Илкер.

— Это госпоже решать, — заметил Улм, прислоняясь затылком к стене. — Если госпожа боится, можно доложить господину Поладу, пусть он разбирается.

— Я вас умоляю, — вспыхнула Илкер и тут же поправилась. — Я вас очень прошу, не надо наедине называть меня госпожой. Я называю вас по имени. И вы меня тоже, пожалуйста… по имени.

Айна успокаивающе погладила судорожно сжатые пальцы Илкер. Улм опять покивал головой.

— Хорошо, Илкер. Так что дальше? Прекращаем все и сжигаем разрешение на посещение библиотеки в камине?

— Я… я вовсе не отказывалась продолжить расследование. То… — Илкер слегка заикалась. — То что мне страшно, вовсе не говорит, что… что надо все бросить. Я считаю, что… если во всем виноваты люди… если эти смерти подстраивают священники… Они должны быть наказаны! Как они смеют? Они же называют себя служителями Бога! — на смену страху приходил гнев. — Но разве такое возможно, папаша Улм? Разве можно такое подделать? Подделать апоплексический удар, сумасшествие, воспаление легких?

Вместе ответа пожилой "кучер" взглянул на Зазу, внимательно слушавшего разговор.

— Можно, госпожа, — подтвердил Раддай. — То есть, Илкер. Действие некоторых ядов имеет именно такое воздействие — яды я специально изучал, хотя и не в монастыре. Но в любом случае нужны улики. Пока нет улик… Не хочется ворошить это осиное гнездо и так все будто ждут повод для бунта.

— Но какие улики можно найти? Не будут же они хранить записку: "Не забыть отравить мастера Кироса", — расспрашивала Илкер. Айна не удержалась и хмыкнула, но тут же вновь посерьезнела. — Как можно доказать, что было преступление?

— По-разному, — вступил папаша Улм. — Можно найти свидетелей. Можно обнаружить яд. Можно услышать беседу, которая не предназначается для чужих ушей.

— Другими словами, нам непременно надо лезть в логово дракона, — подвела итог Илкер. — Когда? Завтра?

— Можно и завтра, — согласился Улм. — Только вот что… Раду, на первый раз ты с нами не поедешь. Встретишься с графом Оруном. Во-первых, посоветуешь ему хорошего библиотекаря на место мастера Кироса. Думаю, что у господина Полада найдется кто-нибудь толковый. А пока нового библиотекаря не появилось, предложишь свои услуги. Выяснишь, что было в тот день, когда мастер Кирос заболел. Чем и когда его могли отравить, если это было отравление. Не представляю, как ты это будешь выяснять. Воспользуйся воображением, — Заза закатил глаза. — А мы поедем в церковную библиотеку. Посмотрим, какие сокровища охраняют местные драконы и так ли уж они зубасты. И еще. Илкер, присутствие у тебя в комнате горничной и секретаря никого не удивит, но если к тебе каждый раз будет наведываться еще и кучер… Я буду приходить в крайнем случае. Я не уверен, что церковники проглотят утку насчет того, что я тебя охраняю.

— Будем надеяться, что они примут это как мой каприз, — предположила Илкер.

Мужчины покинули комнату. Айна, невзирая на возражения Илкер, споро застелила большую постель госпожи, а потом заправила простынею свою, в нише. Но укладываясь, небрежно заметила:

— Илкер, если вдруг среди ночи заметишь, что меня нет, не пугайся и не ищи меня. Хорошо?

Илкер кивнула и забралась под одеяло.

Утром она написала рекомендательное письмо Раддаю для графа Оруна, она еще не закончила завтрак, когда Айна сообщила госпоже, что они могут ехать.

— Вы едете в город? — оживилась Юмаана. — Возьмите меня с собой! Мне надо кое-что посмотреть в лавках.

— С удовольствием, тетушка, — заверила Илкер, — но учти, что мы можем задержаться на весь день в библиотеке. Как ты тогда вернешься в Меару? Мне кажется, будет лучше, если ты поедешь в своей карете.

— Ты стала такой независимой, с тех пор как вышла замуж за принца, — Юмаана недовольно поджала губы.

— Я всегда была такой, тетушка, — мягко заверила Илкер. — Иначе я бы сейчас была замужем за мясником.

Ашбел хихикнул, услышав эту перепалку. Он был на стороне сестры, когда она отказалась выйти замуж за ремесленника, хотя ему и очень не нравилось то, что ей приходится служить горничной. Но в конечном итоге все обошлось.

— Меня возьми, Илкер, — радостно воскликнул он в отместку тете: "Тебя не возьмут, а меня возьмут!" — читалось в его глазах. — Я очень хочу в церковную библиотеку. Очень-очень. Я не буду мешать!

— Сожалею, граф Лаксме, — очень официально произнесла Илкер, ласково потрепав брата за волосы, чтобы он не обиделся на отказ. — В разрешении королевы нет ни слова о молодых графах. Библиотеку можно посетить только мне и трем моим слугам.

— Я согласен притвориться слугой! — заныл брат. — Все равно мастер Заза уехал, заниматься он со мной не будет сегодня.

— Будет, — возразила Илкер. — Но немного позже, — Ашбел опечалился, и сестра добавила. — Не обижайся. Лучше напиши список, что нам нужно для охоты. Съездим как-нибудь в лес вместе.

Это предложение братишку вдохновило, и он тут же выскочил из столовой.

…Трясясь в карете, они с Айной не промолвили ни слова до самой Наемы. Илкер не знала, когда девушка ушла ночью, но вернулась она под утро и выглядела немного усталой. Она прикрыла веки и использовала дорогу для краткого отдыха.

У городских ворот они задержались ненадолго. Папаша Улм расплатился с мытарем, и карета уже более ровно загрохотала по мостовой. Айна открыла глаза:

— Извините, госпожа. Надеюсь, так будет не каждую ночь.

И снова Илкер не задала вопроса, справедливо решив, что если бы ее касалось, где девушка провела ночь, ей бы об этом обязательно сообщили. И вот если бы ее муж был хоть чуточку другим, то тетушка совершенно справедливо заметила: таких красивых горничных держать нельзя. Вся простоватость Айны притворство…

Монастырь Наемы был настоящим городом внутри города. Наема начиналась именно с него, а позже к стенам прилепились другие дома. Шло время, дерево сменялось камнем, дома города перестраивались, а монастырь оставался прежним, храня неприступное величие за двумя оградами. За первую ограду позволено заходить всем желающим, и в день отдыха весь центр города собирался сюда на проповедь. Но дальше храма никому из мирян проходить не разрешалось. За первой оградой находились и конюшня, для тех, кто прибыл сюда верхом, и мастерские, где работали черные монахи, и скотный двор, больница для бедных и гостиница для паломников, не имеющих сана. За второй стеной царствовали священнослужители: там построили не только дом Высокому Вецаю, но и ризницу, библиотеку, школу для монахов принявших постриг и белых священников, готовящихся принять церковь. Отделили там место и для захоронения именитых священников. Илкер должна была попасть именно туда, и это желание граничило с наглостью, несмотря на разрешение королевы. Так что в первую очередь им предстояло выяснить, насколько здесь боятся Полада.

Карета остановилась, Улм распахнул дверцу и откинул подножку, помогая госпоже спуститься. Илкер ступила на мостовую и замерла: такого необычного храма она еще не видела. Фасад церкви обильно украсили: барельефы, скульптуры, мозаика, картины, вычурные решетки — казалось, безумный архитектор соединил все, что придумали люди для украшения здания. Но удивительно — это не казалось бессмысленным нагромождением. Напротив, украшения гармонично сплетались, дополняя и подчеркивая друг друга, заставляя с большим восхищением поднимать голову вверх — от цветной мозаики, изображавшей сотворение Гошты, к строгим, прекрасными и величественным фигурам святых, смотрящих сверху вниз на прихожан. Бледно-зеленый камень сочетался с белым мрамором, придавая зданию одновременно холодность и торжественность. Илкер пыталась сообразить, почему она не помнит ничего подобного из детства, ведь они должны были бывать тут, хотя бы по большим праздникам.

На помощь пришла Айна.

— Ух красотища какая! — она снова превратилась в недалекую девушку, открыто выражавшую свои чувства. — Это ведь Высокий Вецай позаботился. А раньше-то мрачная церковь была. Серые стены и все тут. Помните, госпожа, как оно раньше-то было?

Илкер представила, каким был бы храм без украшений, и сразу узнала его. Он тогда был очень простой формы — никаких башенок и витражей, как принято в больших городах. Нынешнее великолепие было внешним, как косметика на лице уличной женщины. Почему-то это разочаровало.

Она оглянулась и заметила, что папаша Улм исчез вместе с каретой.

— Папаша Улм карету уехал ставить, госпожа, — объяснила Айна. — Поставит карету в стороне, чтобы она не мешала, да и вернется. Подождать его надоть.

— Подождем, — согласилась Илкер. — Тем более, мне надо привыкнуть.

Она оглянулась и заметила, что появилось еще одно новшество — возле широких врат появились башенки привратников. Монахи, сидевшие там днем, собирали пожертвования от входящих и раз в неделю раздавали милостыню нищим. Сзади неслышно подошел папаша Улм.

— Можем идти, — и, обогнув их, направился прямо в церковь. Если они хотели попасть в библиотеку, то миновать ее никак не могли.

Илкер и "горничная" пошли за ним, но не успели сделать и шагу, как дверь отворилась, и на пороге вытянулся монах в черном балахоне, подпоясанном веревкой. Невысокого росточка, со сморщенным лицом, он напоминал короткое бревно.

— Что госпоже угодно? — спросило бревно без намека на смирение в голосе, которое вроде бы прилагалось к его сану.

Вперед выступил Улм.

— Ее высочество принцесса Илкер Лаксме хочет видеть Высокого Вецая. Мы предупреждали о приезде.

— Добро пожаловать, ваше высочество, — поклонился монах. — Мы не ожидали, что вы приедете без охраны. Следуйте за мной, я провожу вас к отцу Вецаю.

Илкер с достоинством кивнула. За монахом пошел Улм. Айна отступила, и теперь будто прикрывала спину. Они ее охраняют или ей мерещится это?

Монах не повел их через большой зал церкви, но свернул в темный коридор. Они поднялись по ступенькам, прошли в еще одну дверь, и, судя по всему, перешли в другое здание, находящееся за вторым кругом стен. Слева и справа в темно-серых, не оштукатуренных стенах, темнели двери. Освещались коридоры редкими факелами. Толкнув одну из дверей, ничем не отличающуюся от других, монах склонил голову:

— Прошу, ваше высочество.

Илкер вслед за Улмом шагнула внутрь. Папаша шагнул в сторону, открывая ей дорогу и занимая место у двери. Айна встала с другой стороны, а Илкер шагнула вперед. Высокий Вецай заполнял собой огромное кресло, напоминающее трон. Его балахон мышиного цвета почти сливался со стенами комнаты, в которой тоже не предусмотрели ни одного окна и даже на факелах сэкономили. Илкер с трудом различила густую смоляную бороду, явно скрывавшую двойной подбородок, мясистые губы и маленькие глаза, в полумраке казавшиеся черными. Ручаться за цвет глаз она не могла. Амулет, висевший на груди святого, размером был больше, чем глаза, но и его цвет девушка не могла определить точно. Хотя Высокий священник, носивший серые одежды мог быть лишь почитателем Лаца Печальника*, а в таком случае камень в амулете мог быть только

* Лац Печальник — святой Истинной церкви, горько оплакивавший грешников, так что они при виде его скорби оставляли грехи и возвращались к Богу. Отличался аскетической жизнью, самопожертвованием.

серым опалом.

Когда принцесса вошла, Вецай не пошевелился, лишь подал толстую руку с пальцами-сосисками для поцелуя. Илкер замешкалась на мгновение, а потом склонилась и чмокнула воздух.

— Благодарю, что приняли меня, Высокий Вецай, — прошептала она со всей благодарностью, на которую была способна.

— Да благословит вас Эль-Элион, леди Люп, — густым басом поздоровался Вецай.

"Начинается! — хмыкнула Илкер. — Они что, считают, что я должна оскорбиться, не услышав должного обращения "ваше высочество". А может, и вправду должна?" — девушка вообразила себя хорошенькой интриганкой, пробравшейся во дворец за тем, чтобы заполучить принца. Оскорбилась бы такая, что ее не величают принцессой? Нет. Вернее, оскорбилась бы, если бы услышала подобное обращение от какого-нибудь лавочника. Но от того, кто выше ее по положению… А Высокий Вецай несомненно выше…

Она умильно хлопнула ресницами и повторила, расплываясь в глупой улыбке.

— Я так благодарна, что вы меня приняли. Вы ведь так заняты, я понимаю. Но я не буду вас беспокоить. У меня к вам одна маленькая просьба…

— Ты хочешь исповедаться, дочь моя? — прогундел Вецай, осматривая ее с ног до головы.

Вот это действительно задело. Даже будучи горничной, она ненавидела подобный взгляд, но это оскорбление и подавно следовало проглотить.

— Благодарю, Высокий Вецай, — в третий раз произнесла она, опуская глаза, чтобы священник не заметил гнев, — но я уже исповедалась и пока… не согрешила. Моя просьба несколько иного рода. Дело в том, что мне пришлось уехать в провинцию, — "Наема тоже провинция, и ты прекрасно об этом знаешь. И я надеюсь, ты решишь, что меня из столицы выгнали, едва исчез мой муж". — А здесь так скууучно… — она слегка протянула последнее слово. — Но мне сказали, что я могу вернуться в Жанхот, — Илкер импровизировала на ходу, стараясь подыскать веский аргумент, чтобы посещать библиотеку, но при этом, чтобы Вецай не посчитал ее умной, — если прочту определенные книги… Я пыталась найти то, что мне нужно, но, к сожалению, они есть только в церковной библиотеке. Ее величество, королева Эолин, наверно, знала об этом. Она дала мне разрешение посещать церковную библиотеку в Наеме, — девушка не глядя отвела руку назад, и Улм немедленно вложил необходимый документ, а Илкер подала его Вецаю.

Священник, долго рассматривал то, что ему подали, чуть двигая губами, будто читал вслух. Илкер не могла отделаться от ощущения, что смысл до него не доходит, и он перечитывает уже в третий раз. Наконец он вернул бумагу Илкер.

— Вам не будут препятствовать, леди Люп, — заявил он. — Но слугам трогать церковные книги категорически запрещается. Только вы можете их читать. Когда вы приедете?

— Высокий Вецай, мне так хочется скорее вернуться в Жанхот… — начала жалобно лепетать Илкер. — Но пока я не прочитаю эти книги, я вернуться не могу… Если вы позволите, я бы хотела начать прямо сейчас. Я буду приезжать после завтрака и оставаться в библиотеке, сколько выдержу.

— Хорошо. Брат Пилха поможет вам найти все, что нужно. Эй! — гаркнул он так, что Илкер вздрогнула. В комнату заглянуло то самое полено, что встретило их на пороге церкви. — Проводите леди Люп в библиотеку и помогите ей там.

Монах поклонился.

— Благодарю, благодарю вас, Высокий Вецай! — запричитала девушка, и пятясь вышла из комнаты. — До свидания.

Улм выскользнул в коридор чуть раньше, Айна опять прикрывала спину.

Они шли темными коридорами. В одном месте, улучив мгновение, Улм ободряюще улыбнулся ей, Айна прикоснулась к ладони. Это значило, что она молодец и все сделала правильно.

И снова коридоры, редкие факелы, редкие двери… Они спускались по лестнице, опять куда-то шли и через четверть часа Илкер начало казаться, что их ведут в подземелье, чтобы там оставить, пока они не умрут от голода. Но тут Пилха толкнул очередную дверь, и они оказались среди едва видневшихся в полумраке корешков книг. Илкер чуть не ткнулась носом в книжную полку и очень натурально вскрикнула:

— Ой, мамочка!

Тут же почувствовала, как Улм поддерживает ее локоть.

— Здесь темно, — откуда-то из-за книг объявил Пилха.

— Хорошо, что вы сообщили! — язвительно заметила Илкер.

— А чего это у вас темно? — немедленно выступила вперед молчавшая до сих пор Айна. — А как ее высочество читать будет? Или вы хотите, чтобы она ослепла? Так мы живо господину Поладу отпишем, как вы ее высочество принимаете, он на вас управу найдет!

— Тут есть камин, можно рядом читать, — буркнул Пилха.

— Камин — это хорошо, — заявила Илкер. — А стол есть?

— Нет, ваше высочество, — так же недружелюбно откликнулся монах. — Здесь берут книги, а читают в других комнатах.

— А я желаю читать тут. Мне ее величество позволила, — капризно заявила принцесса. — Немедленно принесите сюда стол, стулья для моих слуг и подсвечники, — потребовала она. — И поторопитесь!

Пилха немного помедлил, а потом вышел, оставив гостей в темноте.

— Улм, — позвала Илкер, как только дверь за монахом закрылась.

— Иду, ваше высочество, — откуда-то издалека откликнулся он.

Айна тихо дышала рядом. Илкер нащупала ее руку и чуть успокоилась. Папаша Улм, вернулся, топая громче, чем обычно, чтобы не напугать дам неожиданным появлением.

— Я разжег камин, — сообщил он.

Обрадованные этим известием, девушки отправились за ним. Пламя в каменном очаге лишь начало разгораться, но с каждым мгновением становилось светлее. Оторвав взгляд от красно-желтых язычков, девушка посмотрела сначала на Айну, потом на Улма. Тот погладил небритую щеку.

— Все хорошо, девочки, — заверил он. — Первый бой мы приняли. Все хорошо.