Разбился, как стеклянный домовой

Харлан ЭЛЛИСОН

РАЗБИЛСЯ, КАК СТЕКЛЯННЫЙ ДОМОВОЙ

Наконец, спустя восемь месяцев, Руди все-таки нашел ее в огромном отвратительном доме на Вестерн-авеню в Лос-Анжелесе, где она жила со всеми подряд. Не только с Джоном, а просто со всеми.

В ноябре в Лос-Анжелесе к концу дня становится необыкновенно холодно, слишком холодно даже для осени в таком близком к Солнцу месте. Он прошел по тротуару и остановился перед домом. Дом был готически уродлив, и проржавевшая газонокосилка торчала посреди недокошенного газона. Скошенная трава была свалена в направлении двух многоквартирных домов, которые с обеих сторон нависали над приземистым зданием, (Однако странно... Многоквартирные дома выше, старый дом съежился между ними и все же каким-то образом господствовал над ними. Очень странно.)

Окна второго этажа забиты картоном.

У входа перевернутый детский автомобильчик.

Парадный вход украшен причудливой резьбой.

Тьма, кажется, тяжело дышит.

Руди поправил дорожную сумку. Этот дом пугал его. Им овладела неописуемая паника, он напряг мощные мускулы спины и тяжело дышал. Он посмотрел на темнеющее небо в поисках выхода, но идти можно было только вперед. Здесь была Кристина.

Дверь отворила незнакомая девушка.

Она смотрела на него молча, длинные светлые волосы наполовину скрывали ее лицо.

Когда он вторично спросил о Крис, девушка облизнула губы, и щека ее дернулась от тика. Руди со вздохом опустил сумку. "Мне нужна Крис", настойчиво повторил он.

Блондинка повернулась и прошла в сумрачный коридор ужасного старого дома. Руди остался в открытой двери, и вдруг, как будто уход блондинки сломал преграду, в лицо ему, как плевок, ударила волна едкого запаха. Марихуана.

Он инстинктивно вдохнул, и голова его закружилась. Он отступил на лужайку, освещенную последним лучом заходящего солнца, падавшим из-за соседних домов. Но солнце зашло, а голова у него по-прежнему гудела. И он пошел вперед, таща за собой сумку.

Он не помнил, закрыл ли за собой дверь, но, когда он обернулся, дверь была закрыта.

Он отыскал Крис в темном чулане на третьем этаже. Она лежала у стены и гладила левой рукой полинявшего розового кролика, а правую руку прижимала ко рту, всасывая с мизинца последние капли наркотика. Чулан был наполнен бесчисленными запахами: грязные потные носки пахли как пригоревшее жаркое, старый шерстяной жакет от сырости подернулся плесенью, швабра, покрытая пылью и грязью, пучки полусгнивших трав...

- Крис?

Она медленно подняла голову и увидела его. Ее глаза долго оставались бессмысленными, и наконец она расплакалась.

- Уходи!

В темноте над головой среди тишины и шорохов старого дома Руди услышал сильные удары кожистых крыльев, которые быстро исчезли.

Руди наклонился к ней. Сердце готово было выскочить из груди. Он отчаянно хотел коснуться ее, поговорить с ней.

- Крис... пожалуйста... Она отвернулась и рукой, гладившей кролика, неловко попыталась ударить его, но промахнулась.

Руди мог бы поклясться, что слышит, как где-то слева, дальше по коридору, кто-то считает золотые монеты. Но когда он выглянул из чулана и прислушался, в коридоре было тихо.

Крис с жалкой улыбкой пыталась заползти глубже в чулан. Он вернулся и с трудом протиснулся к ней.

- Кролик, - сказала она пустым бесцветным голосом. - Ты раздавишь кролика.

Он оглянулся. Правое колено его упиралось в мягкую розовую головку. Он вытащил зверька из-под колена и бросил в угол чулана. Крис с отвращением смотрела на него.

- А ты не изменился, Руди. Уходи.

- Я пришел из армии, Крис, - мягко сказал он. - Меня отпустили по состоянию здоровья. Я хочу, чтобы ты вернулась, Крис.

Она не слушала его, но отползла еще глубже в чулан и закрыла глаза. Его губы несколько раз вздрогнули, как бы пытаясь произнести слова, которые он говорил много раз. Но он ничего не сказал, а только закурил и сел у двери чулана, ожидая, когда она вернется к нему. Он восемь месяцев ждал этого, ждал ее возвращения, с тех самых пор, как она написала ему в армию, что уходит жить с Джоном в доме.

Он услышал странные звуки, как будто что-то крошечное поднялось на площадку со второго этажа и пряталось в тени. Это что-то стеклянно захихикало, как будто кто-то слегка притронулся к клавесину. Руди знал, что смеются над ним, но не смог сдвинуться с места.

Крис открыла глаза и взглянула на него с ненавистью.

- Зачем ты пришел сюда?

- Но ведь мы должны были пожениться.

- Убирайся отсюда.

- Я люблю тебя, Крис.

Она ударила его ногой. Было не больно. Он медленно попятился из чулана.

Джон был внизу, в гостиной. Блондинка, открывшая дверь, пыталась стащить с него брюки. Он отнекивался и пытался отстранить ее дрожащей слабой рукой. На полке стоял проигрыватель и вертелась пластинка с "Большой ярко-зеленой машиной для удовольствий" Саймона и Гарфункеля.

- Плавится, - негромко сказал Джон. - Плавится, - и он указал на большое тусклое зеркало над каминной доской. Камин был забит полуобгоревшими пакетами из-под молока, обертками конфет, старыми газетами и кошачьим пометом.

- Плавится!!! - внезапно взревел Джон и откинулся, закрыв глаза.

- Заткнись! - сказала блондинка, прекращая, наконец, свои попытки.

- Что с ним? - спросил Руди.

- Чего-то нализался.

- Но что же с ним?

Она пожала плечами.

- Говорит, у него тает лицо.

- Марихуана?

Блондинка с неожиданным подозрением взглянула на него.

- Эй, а ты кто такой?

- Друг Крис.

Она еще глядела на него, но плечи ее опустились, тело расслабилось, и Руди понял, что она поверила ему.

- Я думала, ты из этих, которые все разнюхивают, знаешь? Ну, из полиции.

На стене за ее спиной висел плакат, на нем выгорела полоса, которой ежедневно касалось солнце. Руди с беспокойством оглянулся. Он не знал, что делать.

- Я должен был жениться на Крис. Восемь месяцев назад.

- Хочешь подкрепиться? - спросила девушка. - Я с утра только кока-колу пила и уже вся скукожилась.

Новая пластинка опустилась на диск, и Маленький Стив заиграл на гармони и запел "Я родился, чтобы любить тебя".

- Я был обручен с Крис, - печально сказал Руди. - Мы должны были пожениться, когда я закончу курс. Но она решила уйти сюда с Джоном. Я ждал восемь месяцев. А теперь я пришел из армии.

- Так будешь есть?

Она подложила под себя сатиновую подушку с надписью "На память о Ниагара-Фоллз. Нью-Йорк".

Когда он вернулся в гостиную, Джон сидел на диване и читал "Игру в бисер" Гессе.

- Джон? - сказал Руди. Джон поднял голову. Ему потребовалось какое-то время, чтобы узнать Руди. Узнав, он хлопнул рукой по дивану рядом с собой. Руди подошел и сел.

- Эй, Руди, где ты был?

- В армии.

- Ого!

- Да, это было ужасно.

- Все кончено?

- Да. По здоровью.

- Это хорошо.

Они посидели молча. Потом Джон вдруг закивал головой и сказал самому себе:

- Похоже, ты не очень-то устал.

- Послушай, Джон, что с Крис? Ты знаешь, мы должны были пожениться.

- Она где-то здесь, - ответил Джон.

Из кухни, расположенной за столовой, где под столом спала блондинка, доносились дикие звуки, будто кто-то рвал мясо. Это продолжалось уже долго. Руди взглянул в окно. Человек в сером костюме разговаривал с двумя полицейскими.

- Джон, Крис может уйти?

Джон сердито посмотрел на него.

- Послушай, парень. Никто не держит ее здесь. Просто она к нам привыкла. Сам спроси у нее. А меня не трогай!

Полицейские шли к дверям. Руди встал, чтобы открыть им. Они улыбнулись, увидев его мундир.

- Чем могу вам помочь? - спросил Руди.

Первый полицейский спросил:

- Вы здесь живете?

- Да. Меня зовут Рудольф Бекель.

- Мы хотели бы войти и поговорить с вами.

- У вас есть ордер на обыск?

- Мы хотим не обыскивать, а только поговорить. Вы служите в армии?

- Только что демобилизовался. Вернулся к семье.

- Мы можем войти?

- Нет, сэр.

Второй полицейский выглядел беспокойно.

- Этот дом называют "Холм"?

- Кто называет?

- Соседи. Они говорят, что здесь что-то происходит.

- Вы что-нибудь слышите?

Полицейские поглядели друг на друга. Руди добавил:

- Здесь всегда тихо. Моя мать умирает от рака кишечника.

Они примирились с его присутствием, потому что он умел разговаривать с людьми из внешнего мира. Кроме Руди, который покупал продукты, никто не выходил из Холма. Здесь всегда было тихо.

Только иногда в задней комнате, где раньше было помещение для прислуги, слышалось рычание, да из подвала доносились всплески и звуки ударов чего-то мокрого о кирпич. Это была замкнутая маленькая вселенная, ограниченная на севере ЛСД, на юге мескалином, на западе напитками и на востоке амфетамином. В Холме жило одиннадцать человек. Одиннадцать - и Руди.

Он бродил по комнатам и изредка встречал Крис, которая не разговаривала с ним. Лишь однажды она спросила, интересует ли его что-нибудь, кроме любви. Он не нашел, что ответить, и просто сказал: "Крис, пожалуйста", а она обругала его и направилась к лестнице на чердак.

Руди слышал доносившийся с чердака визг, как будто кричала мышь, которую разрывали на части. В доме жило много кошек.

Он не знал, почему находится здесь, и не понимал, почему она не хочет уходить. У него постоянно гудело в голове. Ему казалось, что если он найдет нужное слово, Крис пойдет с ним. Он разлюбил свет. От света болели глаза.

С ним почти не разговаривали.

Руди стал их единственной связью с внешним миром. Он написал своим родителям, в банк, еще куда-то, и начали приходить деньги. Немного, но достаточно для того, чтобы покупать продукты и платить за дом. Он хотел, чтобы Крис была добра к нему.

И все настояли, чтобы Крис была добра к нему. Она стала спать с ним в маленькой комнатке на втором этаже, где Руди оставил свою сумку. Тут на кровати он проводил большую часть дня, если не нужно было выходить из Холма, и читал в старых газетах криминальную хронику. И к нему приходила Крис, и они занимались любовью.

Однажды ночью она убедила его, что этим нужно заниматься после ЛСД, и он проглотил две большие желатиновые капсулы. Крис лежала, как огромная, в шесть миль длиной, конфета, а он превратился в медную проволоку, заряженную электричеством, и пронзил ее плоть. Она извивалась в его электрическом потоке и становилась все мягче. Он погружался в эту мягкость и с восторгом наблюдал, в какие сложные узоры выстраивались встающие ему навстречу в тумане слезинки. Он медленно опускался, все время поворачиваясь, удерживаемый голубым шепотом, обвивавшим его тело, как паутина. Звук ее дыхания во влажной пещере подушки звучал низко, он касался ее кончиками пальцев, и она дышала еще тяжелее, ее дыхание поднимало его, а он все опускался, слабея, в обволакивающей мускусной сладости.

Под ним что-то начало пульсировать, что-то тонко взвизгивало, и он боялся опускаться. Он почувствовал страх. Паника охватила его, горло у него сжалось, он вцепился в оболочку, и она разорвалась в его руках. Он падал все быстрее и быстрее!

Фиолетовый взрыв взметнул все вокруг, зарычал зверь, который искал его, но имени которого он не знал. Он услышал ее крик, она извивалась под ним, и ужасное чувство крушения охватило его...

И наступила тишина.

Она длилась мгновение.

Потом зазвучала мягкая музыка. Они лежали в жаркой маленькой комнатке, касаясь друг друга, и спали. Долгие, долгие часы...

После этого Руди стал редко выходить на свет. В магазины он ходил по вечерам, укрываясь в тени. По ночам он выбрасывал мусор, подметал тротуар и подстригал траву на лужайке ножницами, потому что шум косилки раздражал соседей. Теперь они не жаловались, потому что в Холме всегда было тихо.

Руди начал сознавать, что уже давно не видит одиннадцать молодых обитателей Холма. Но звуки вверху, и внизу, и вокруг него слышались в доме все чаще.

Одежда стала ему велика. Он носил лишь трусы. Руки и ноги его болели. Костяшки пальцев распухли и покраснели.

У него постоянно гудело в голове. Он все время читал старые газеты. Он помнил, что когда-то у него был гараж, но это было так давно. Когда в Холме отключили электричество, это его не обеспокоило, потому что он предпочитал темноту. Но нужно было сообщить об этом одиннадцати.

Он не нашел их.

Они исчезли, но Крис должна быть где-то здесь.

Он услышал хлюпающие звуки в подвале и стал спускаться в мягкую темную тишину. Подвал был затоплен. Здесь был один из одиннадцати, Тедди. Он висел на скользкой верхней перекладине подвала, мягко пульсировал и светился слабым зеленоватым светом. Резиновую руку он опустил в воду, и она вяло покачивалась на волнах. Потом что-то приблизилось к ней. Он сделал резкое движение, вытащил существо, извивающееся в его резиновой хватке, медленно и осторожно поднес к стене и ударил о кровавое пятно. Существо ужасно завизжало, и Руди услышал сосущие и глотающие звуки.

Он поднялся по лестнице. На первом этаже он увидел блондинку, которую звали Адриана. Она лежала, худая и белая, как скатерть, на столе, а трое остальных впивались в нее зубами, и из гнойных карманов, которые когда-то были ее грудями и ягодицами, брызгала зеленая жидкость. Они пили эту жидкость, и лица у них были бледные, а глаза как пятна сажи.

Когда Руди поднимался на второй этаж, его чуть не сбил Виктор, летевший на тяжелых кожистых крыльях. В зубах он нес кошку.

Он нашел Крис на чердаке. Она разбила череп существу, хихикавшему, как клавикорды, и теперь всасывала его влажный мозг.

- Крис, мы должны уйти, - сказал он ей. Она щелкнула его длинным острым грязным ногтем. Он зазвенел, как хрусталь.

На стропилах чердака сидя спал Джон. Челюсти его были вымазаны зеленым, а на когтях было что-то вязкое.

- Крис, пожалуйста.

Голова его гудела.

Уши горели.

Крис высосала последние капли мозга и почесала вялое тело мохнатыми лапами. Она присела на корточки и подняла длинную волосатую морду.

Руди побежал.

Он бежал, наклонившись вперед, упираясь костяшками в пол. За его спиной рычала Крис. Он сбежал на второй этаж, потом на первый.

Чтобы увидеть себя в зеркале в лунном свете, падавшем в окно, он стал взбираться по стулу на камин. На окне сидела Наоми и длинным языком ловила мух.

Он отчаянно карабкался, потому что хотел себя увидеть. И, стоя перед зеркалом, он увидел, что стал прозрачным и пустым внутри, что уши у него заострились и на их кончиках появились кисточки волос, что глаза у него стали огромными и болели от света.

И тут он услышал рычание.

Маленький стеклянный домовой повернулся, а оборотень поднялся на задних лапах и коснулся его, и он зазвенел, как хрусталь.

Оборотень спросил:

- Интересует тебя что-нибудь, кроме любви?

- Пожалуйста, - взмолился маленький стеклянный домовой, но большая мохнатая лапа разбила его на миллион радужных обломков, и когда эти обломки разлетелись по замкнутой вселенной Холма, тьма начала сочиться из молчаливых деревянных стен...