Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 7

Глава 16

За некоторое время до этого.

— Асада Масахиро, к вам посетитель. — Подтянутый (несмотря на внешние пятьдесят лет отроду) охранник, попирая очень многие правила, ведёт себя так, как будто приглашает на кофе.

То, что он говорит, разительно отличается от того, как он выглядит и какими жестами свою речь сопровождает.

Его предшественник пару часов назад дал понять, что ни единого звука безнаказанно произнести вслух не удастся. Но вот мимика, жесты, движения — тут норма, это без контроля.

Не знаю, как такое может быть. По логике, должно б наоборот: это все аудиофайлы ни за что не переслушаешь, особенно если я начну бормотать себе под нос и буду это делать по двадцать часов в сутки.

А вот видео можно просмотреть и в ускоренной перемотке.

Хотя, всё время забываю про нейро-расширения и интегрированные с ними программы местного сервера.

— Я могу спросить, кто именно меня желает посетить? — сажусь на лавке, здесь исполняющей роль кровати и демонстративно не собираюсь никуда двигаться (до того, как получу ответ).

Охранник молча лезет за гаджетом и активирует голограмму помещения для свиданий, увеличивая лицо посетителя на весь экран.

— Неожиданно, — озадачиваюсь, тут же поднимаясь. — Я готов.

— Он так и говорил, что вы не откажетесь с ним пообщаться.

Буквально полчаса тому встречи со мной требовали по очереди консул Китая, затем Делегат Бюро китайской экономики (интересно, что это такое).

Последний — вообще загадочный персонаж, если судить по титулу. Какого рожна от меня могло потребоваться ему, мне даже близко в голову не приходит.

Разве что взятку попытаться дать? Но не в японской же тюрьме, с другой стороны.

Я, естественно, отказал обоим: вопреки всем законам, ко мне ещё не пустили ни адвоката, ни моего совершеннолетнего дееспособного законного представителя (хоть и ту же Ваку), ни мать.

Справедливости ради, Нозоми Асада, возможно, и сама не в состоянии сейчас кого-либо посещать. Опять же, как там Ю? Возможно, мать нужна сестре гораздо больше и именно в эту минуту?

Но информацией меня тоже не снабжают, потому я в ответ объявил бойкот.

Следом за китайцами появлялся то ли местный старший по режиму, то ли начальник здешней оперативной части — чёрт их разберёт, я и не пытался. Этот зашёл уже прямо в камеру (ну или как тут называется это помещение).

Несмотря на то, что он был японцем, разговор оказался достаточным мутным. Такое впечатление, что тип отрабатывал гонорары и вашим, и нашим.

После этого я, пользуясь наличием звукозаписи, во всю свою громкость объявил, что любые попытки коммуникации — до предъявления мне моего адвоката, в соответствии с конституцией — буду считать прямым и неприкрытым давлением на несовершеннолетнего.

Джи-ти-груп, опираясь на закон о местном самоуправлении (и являясь кандидатом на выборах), будет подавать иск на каждого, персонально.

_______

— Не ждал? — по ту сторону стекла весело, как ни в чём ни бывало, ухмыляется Сёгун.

— Честно говоря, именно тебя — и близко не рассчитывал увидеть, — даже не пытаюсь стереть удивление с лица, когда сажусь напротив него на стул без спинки. — Во всяком случае, на данном историческом этапе.

— ПОЛЧАСА! — объявляет охранник, после чего тупо уходит из помещения.

При этом он старательно закрывает дверь снаружи на какие-то ручные архаичные запоры.

— Хренасе, а так что, тоже можно? — удивлённый толстяк провожает служащего взглядом. — По идее, кто-то же постоянно должен присутствовать! Я знаю, о чём говорю!.. — он осекается, но общий контекст рассуждений понятен.

С учётом его рода занятий.

— Ну, видимо, нам с тобой делают поблажку, — пожимаю плечами. — Слушай, не скажу, что я рад или не рад тебя видеть, но не могу не спросить: цель твоего визита какая? Попутно учти: там, где меня держат, видеокамер вроде бы нет. Но звуки записываются от и до. Не точно, но очень вероятно. Предполагаю, здесь аналогично. Хотя одна камера точно есть, мне тебя показали.

— Откуда знаешь о записи звука? — бывший борец мгновенно напрягается.

Расслабленную улыбку с его лица словно губкой стёрли.

— Сориентировали, — указываю взглядом на дверь, в которую вышел человек в форме. — А что, это как-то связано с твоими интересами?

— Кое о чём говорит, — уклончиво отвечает чужой оябун. — Погоди, дай переварю… Так, слушай, а чего ты-то такой спокойный?! Как удав?!

— Ты заметил, что задал мне уже два вопроса? Не ответив на мой самый первый?

— Хм. Хорошо. Цель моего визита: навести мосты с тобой лично, по-новой. С учётом изменений, эм-м-м… в общем, с учётом всех изменений! Пообщаться хочу, чтобы выяснить твои планы. И с ними состыковаться.

— И всё?

— Не всё. Ещё — прикинуть, каким образом и к чему их можно интегрировать. — На его лицо снова наползает маска олимпийского спокойствия.

— А если я не захочу поднимать эти темы? — улыбаюсь, забрасывая ногу на ногу. — И если мне не нужно ни с кем интегрироваться? Слушай, мы вроде как лично уже и не враги, но тебе не кажется странным твой собственный вопрос? С чего я буду с тобой откровенничать?

— Правила. Соблюдаем правила? — он кладёт на стол растопыренную пятерню, будто в ритуальном жесте. — Отец или Томиясу не рассказывали канон? Мы сейчас формально в одном ранге. Я оябун, ты тоже; почему не поговорить нормально?

— А-а-а, в этом смысле, — такая мысль мне в голову не приходила (по причине отсутствия опыта).

Рядом с его рукой кладу свою:

— Хотя и всё равно не до конца понятно, зачем тебе это нужно.

— Я успел первым? К тебе до меня никто не приходил? — сейчас невозмутимым он не выглядит.

— Были двое китайцев. Консул и ещё кто-то.

— Что ты им ответил? Что они предлагали? — молниеносно реагирует здоровяк.

— Сёгун, давай по правилам, — смеюсь. — Сам же предложил! Один вопрос от тебя — один вопрос от меня.

— Да это всё один вопрос и есть, сейчас поймёшь. Так что ты китайцам сказал?!

— Ничего.

— Совсем ничего? — он требовательно смотрит мне в глаза, не мигая.

— Я к ним даже выходить не стал, — снова пожимаю плечами. — Это вообще какая-то дикость. Начать с того, что сюда не пустили ни моего адвоката, ни мать, ни мою пиар-менеджера.

— Пиар-менеджер тут каким местом?! — бывший спортсмен искренне удивляется, загибая при этом палец на память. — По остальным пунктам пока понятно.

— А у неё на руках доверенность моего законного представителя. Если мать в больнице либо с сестрой, то из взрослых остаётся только Вака, — поясняю не ахти какой секрет. — Кто может меня представлять перед лицом юстиции.

— А-а-а, дошло. — Сёгун расслабляется. — Можешь успокоиться, я не думаю, что их не пустили. Если даже меня сюда пустили с половины пинка! Скорее всего, они ещё просто не доехали из тюрьмы: о твоём местонахождении только часа полтора назад объявили. По тебе нет ограничений на твои посещения.

— Что за другая тюрьма? — ему удаётся снова меня озадачить.

— А где ты, по-твоему, находишься?! — веселится толстяк.

— Думал, именно там, откуда, говоришь ты, ещё не доехали родственники. В той самой тюрьме. Поскольку суда ещё не было, то… — называю заведение, где содержится до приговора опасный элемент.

Что-то типа следственного изолятора.

— Не-а, — он весело качает головой. — Ты сейчас в подвале архива парламента.

— Так вот почему камера без санузла… Но место неожиданное.

— Угу. Ладно, сейчас начну отвечать на твои вопросы, но ты ещё кое-что скажи перед этим. Почему ты такой спокойный? Ну реально?

— Время работает на меня. Смотри, с площади увезли сюда без сознания, так? Медицинская помощь не оказывалась…

— Откуда знаешь??? Если был без сознания???

— Таблетка, — хлопаю себя по животу. — Она пишет, даже когда меня нет.

— А-а.

— По закону, меня могут держать не более трёх часов. Затем либо отпускать на все четыре, либо — срочное заседание суда по мере пресечения. Сама мера должна быть вынесена не позднее тех самых трех календарных часов с момента задержания.

— И? — он словно аудитор, придирчиво сличающий план с фактом.

— Ну я здесь уже много больше. Если считать дорогу с площади, то почти десять часов. Говоря прагматично, происходит что-то экстраординарное. Теперь надо или убить меня, чтобы рта не раскрывал — вместе с роднёй и близкими; или…

— Всё так, — Сё подбирается, старея на глазах лет на десять. — Теперь мои ответы на твои вопросы.

— А ничего, что я их ещё не задал?

— Чтоб задать точный вопрос, нужно знать часть ответа. А ты здесь в вакууме половину суток; стало быть, новостей не знаешь, — простенько поясняет он. — Если даже твои не сориентировались и до последнего момента требовали встречи с тобой по адресу того самого заведения, что ты назвал.

— А ты сюда как успел? Ты меня больше родни, что ли, любишь?

— А я не в метро ехал, — веско роняет бывший борец, продолжая сверлить меня взглядом.

— Мои тоже вряд ли автобусами перемещаются.

— Вертолёт. Я уже десять часов перемещаюсь по Токио исключительно съёмочным вертолётом Хейдуги.

— Ух ты. Впечатлил. Как сориентировался?

— Совпадение. Там лицензия на полёты над городом — на год вперёд. Во всех значимых местах посадочные площадки на крыше — дублированные, — отмахивается он. — Но у твоих просто нет киностудии. Соответственно, нет и действующей лицензии на полёты над городом. Допустим, на сам вертолёт твоя компания, очень может статься, и накашляла бы. Даже за час. Но вот разрешения летать…

— Понял. Спасибо. На какие мои незаданные вопросы ты хотел отвечать?

— Вначале сводка, — он качает головой. — Знаешь, почему тебя столько не выпускают? И удерживают в вакууме?

— Откуда бы?

— Потому что всем сейчас не до тебя. — Он выдерживает паузу.

— Занятно. Как это может быть? Резонанс резко потух?

— Нет. Просто сейчас не до всех вас: вместе с тобой здесь же, по разным помещениям видимо, тут находятся и кое-кто из китайцев восьмёрки, и даже та патрульная, которой ты руку сломал.

— А её-то за что?!

— Не "за что", а "почему". Потому, что идёт заседание парламента. Экстренное, внеочередное. Отгадай, какой комитет председательствует?

— Да я в парламентских комитетах понимаю так же, как ты — в турецком языке.

— Для справки: заседают за закрытыми дверями вот уже часов шесть. Оценил, как быстро собрались? — он словно не замечает моего ответа.

— Ну всё, всё. Считаем, что этот вопрос я задал: что за заседание парламента и какой комитет рулит?

— Комитет по вопросам обороны и национальной безопасности. А заседание посвящено…

— …Трешу под моим домом?

— Можно и так сказать, — подумав секунду, он кивает. — Там на самом деле больше двух десятков вопросов в срочной повестке встало. От кадровой комплектации контртеррористических подразделений, типа восьмого токийского бюро, и до глубокой ревизии законодательства.

— На какую тему ревизия?

— Соответствие последних поправок, года за три. Конституционным правам граждан страны.

Какое-то время сидим молча.

— Ты не удивлён? — Сёгун не выдерживает первым.

— Оно ведь к этому и шло, — опять двигаю плечом. — Тебе же ещё отец говорил.

— Да. Но я не думал, что так стремительно завертится.

— Гражданское общество — штука такая. Как ревнивая жена, которая сильнее тебя физически. До поры до времени всё спокойно, но если разозлить — сам понимаешь. Ты каким-то образом пытаешься предугадать грядущие изменения? Считаешь, что я больше тебы знаю?

— Примерно. На этом диком кипише можно как очень высоко взлететь, так и очень глубоко упасть. Пример вот прямо сейчас: лично твои конституционные права уже почти половину суток свистят в окошко. Если к тебе даже врача не пустили. Ну что, ты всё так же спокоен?

— Я же оценил в своё время обстановку и сделал свою ставку, — опять плечо. Да что такое. — У меня, в отличие от всех остальных в муниципалитете, есть своя партия. Хреновенькая, юная — но единственная, которая это всё предсказывала ещё на той неделе. Открыто, во все рупоры. Готовлюсь стричь купоны.

— С такой стороны, да, — вздыхает толстяк. — Это, кстати, вторая причина переполоха: почему какой-то мальчишка и смешная местечковая организация в курсе? И в рамках муниципалитета ханьцев отбили практически законно? А большие дяди в правительстве и парламенте околачивают груши?

— Что, сейчас везде крутят нашу предвыборную программу? — улыбаюсь потому, что кое о чём догадался. — Из разряда "А мы предупреждали!"?

— Да. Ваш пиар нанял аутсорс, бюджеты солидные. Основная фабула: все беспорядки — из-за восьмёрки, в зачинщиках — фактически одни китайцы. Причём соседи по региону, окопавшись в антитеррористическом подразделении, выступили совместно с криминальным элементом.

— Пошли против японцев в Японии, — подхватываю. — Оно всё стремительно вылезло на свет…

— … и сразу у трёх партии правящей коалиции тут же возник вопрос: а кто в кабмине дал зелёный свет присутствию китайцев в таком объёме?! И, по сути, стал причиной замеса? — Сё как будто играет со мной в пинг-понг или шахматы, ожидая моего следующего хода.

— Министерские без боя не сдадутся, — предполагаю на основании опыта предыдущей жизни.

Японцы хоть по менталитету и другие, но чиновники, мне кажется, везде одинаковые.

— Ладно. Не буду ходить вокруг да около. Правящей коалиции больше нет, — здоровяк испытывающе смотрит на меня, словно ожидая, что я должен его чем-то наградить за хорошую новость.

— А что есть?

— А есть отделившиеся три партии, которые усилили оппозицию.

— И что получилось?

— Было процентов двадцать на полста с лишним. А сейчас в коалиции осталось чуть меньше тридцати процентов.

— Ух ты.

— Что дальше будет, отгадаешь?

— В школе говорили на основах политологии, теперь сменится кабмин. Та новая группа в парламенте, которая сейчас в большинстве, по логике должна очень быстро пересмотреть все министерские портфели.

— Прибавь сюда давление этого самого твоего гражданского общества, — ворчит чужой оябун. — Во многих городах перед муниципальными советами народ тысячи по три голов уже стоит, и расходиться не собирается.

— Это всё?

— А тебе мало?

— Информации хватает, норма. Знаний недостаточно. Ты явно делаешь какие-то выводы, на которые мне не хватает ума и опыта.

— Хм. Я думал, вы это всё давно прочитали. И у тебя отцовские заготовки на руках, и те, что были сделаны ещё при Томиясу.

— Нет. При них не было никаких заготовок. Так какой твой вывод в итоге?

— По итогам замеса уже начинается не просто дикая охота за виноватыми. Она уже перешла в дикую политику. Тебе что-то говорит понятие политического кризиса?

— Одни в его итоге резко обеднеют, — смеюсь. — Но другие из нолей, ну или около нолей, займут место первых.

— Поменяй в твоей фразе бабки на политическое влияние, — говорит Сёгун хмуро.

_______

Там же, через четверть часа.

— … таким образом, все сейчас будут против всех.

— А нам с того что?

Последние десять минут мы только и делаем, что не сводим глаз друг с друга.

— Твоя партия оседлала волну. Что называется, основоположник идеи, — поясняет Сёгун. — Это как пешка, которая вдруг стала ферзём. Причём не за чёрных или белых, а за зелёных или фиолетовых, которых раньше в раскладе на игровой доске в помине не было.

— Меня что, не выпускают именно поэтому? — хмыкаю. — Нарушая все законы?

— А ты как хотел? — абсолютно искренне качает головой толстяк. — Твой непонятного цвета ферзь получит доступ к игре, говоря шахматными терминами, только после выборов! Естественно, сейчас тебя будут пытаться со всех сторон, кхм, проконтролировать заранее.

— Как это можно сделать технически? Я несовершеннолетний, нахожусь в центре внимания. Какими-никакими, а ресурсами обладаю. Доступ вроде как ограничен. При нынешних электронных средствах массовой информации, Вака сейчас вольёт какой-нибудь миллион иен в пиар — и на улицы выйдет половина Японии. С нашими лозунгами.

— М-да уж… Дикая политика… Сейчас, конкретно сегодня, министерство внутренних дел изо всех сил пытается замять тему восьмёрки, прям всеми силами. И официально, и не официально. По факту — министр в парламенте за закрытыми дверями даёт интервью уже который час. И добром это не закончится.

— А нам с тобой чего бояться? Ну, при том условии, что мы сейчас договоримся о взаимодействии? Окей, допустим, я порыв оценил и против тебя ситуативно ничего не имею.

— Так они первым делом напрямую на тебя выйдут. Будут обещать золотые горы. Мол, ты держишь рот на замке, а мы делаем вид, что ничего не было. Вообще ничего. Ни китайцев, ни противозаконных действий полиции, ни травм твоих сестры и матери.

— А мне с того что? — он начинает набирать воздух с возмущенным видом, потому успеваю вставить. — Мы вообще ни с кем спорить не будем! Просто скорректируем заявку в избирательную комиссию: хотели на муниципальный уровень, а пойдём на префектуру или даже выше.

— Вот тут самое интересное и начнётся, — Сёгун угрюмо смотрит вниз, себе на ноги. — Я до этого момента тоже просчитал. Согласен: глупо не пролезть в парламент, может даже лидирующим местом, если техническая возможность пищит у тебя в руках. — Он поднимает глаза. — Но они тебе сделают встречные предложения.

— От которых нельзя будет отказаться? — смеюсь. — Например, какие?

— Типа выпустить поскорее из тюрьмы. Или даже вообще в неё тебя не запихивать, — он как будто с опасением ждёт моего ответа, не желая раскрывать все карты первым.

— Не аргумент, — качаю головой. — По сегодняшнему законодательству, нахождение в тюрьме не является барьером для избрания в парламент любого уровня. Хоть муниципальный, хоть… ты понял.

— И?

— А потом новообразованные зелёный, как ты говоришь, ферзь выигрывает выборы — и раздаёт всем по заслугам. Даже в рамках префектуры, меня уже устроит.

— Может не получиться, — он нехотя цедит слова. — Потому что предложение с их стороны будет таким: ты тоже никаких полицейских не бил, беспорядков не устраивал. В качестве компенсации — вот тебе деньги, услуги, контракты или ещё что. По списку. — В отличие от начала беседы, сейчас мой собеседник очень даже напряжён. — Китайцев ты тоже не убивал, ни водилу, ни копа. Поэтому, так и быть, выйди из тюрьмы — и вообще в неё не попадай.

— Я не боюсь тюрьмы. Говорил не раз. Но расскажи, пожалуйста, про китайца.

— Какого?

— Второго, из восьмёрки. Водила — тут понятно. А полицейский что?

— Да нечего там рассказывать, — он, словно досадуя, машет рукой.

— ВРЕМЯ! — на двери открываются запоры и появляется давешний охранник.

— Бутылка, которая разбилась под ногами, — завершает рассказ сумоист, поднимаясь со стула. — У него ожоги. Так-то небольшие, но они были на своих расширениях. Вроде бы и меньше пятнадцати процентов кожи поражено, но у него вдруг сыграл болевой шок. Что-то там с давлением случилось, наши медики его по японским протоколам откачивали — а возник конфликт чего-то там с чем-то там. В общем, у него сердце остановилось.

— Стой! — выкручиваясь из рук охранника, задаю последний вопрос. — Чем мои дамы заняты? Ты в курсе?

— Мать и сестра изолированы, как и ты. Только в императорской клинике, сведений о состоянии нет. Рейко и эта с сиськами, Коюмэ, вовсю лепят твой положительный образ на сетевых ресурсах, бюджеты заливают хорошие. Под Коюмэ какой-то ваш департамент шуршит — человек с полсотни.

В помещении начинает истошно мигать красный фонарь.

— Остальные, не знаю по именам, в доме Рейко! — завершает Сёгун через плечо и через руку выталкивающего его наружу охранника.