Размышления слабоумного

* * *

На лужайке перед библиотекой мерцали четыре огонька. Мы вчетвером сидели и курили. Клайд – турецкую сигарету, Трутт водяную трубку, Гарольд пенковую, а я самокрутку из соломы.

На небе блестели звезды. Откуда-то из неясной темной бездны доносился печальный звук падающих капель, какая-то захудалая модернистская вошь покинула свой мерзкий водопроводный кран. Меня затрясло от отвращения.

– Черт! – вырвалось вдруг у Клайда. Я вздрогнул.

– Шшш! – пришлось утихомирить его. – Вспомни о читателях "Джанто". Что подумают эти критиканы?

– Я забыл, – покраснел Клайд. – Но, честно говоря, по-моему, они...

Я помотал головой.

– Нет.

Он кивнул, сплюнул на траву, и та загорелась.

Я затушил пожар и принялся оплакивать горестную судьбу Ирландии.

– А хорошо бы пройтись по облакам, – пробормотал Клайд.

– Чепуха, – возразил Гарольд. – Жаль, что я не миллионер.

Трутт нахмурился.

– Не в деньгах счастье.

Гарольд стоял на своем.

– Будь я богат, я был бы счастлив. Я бы жил в Южных Морях, был бы все время пьян и ухаживал за прекрасными сиренами с островов теплых океанов.

– Ты обречен на успех, – сказал Клайд, покачав головой. – С твоей практичностью ты станешь вторым сэром Филиппом Гиббсом.

Трутт дунул на свою трубку.

Я монотонно, ни разу не остановившись, перечислил по памяти семьдесят пять книг, пропавших из библиотеки.

А Клайд размышлял:

– В чем прелесть жизни?

– В вине, женщинах и песнях, – сказал Гарольд.

– Тише, – зашипел Трутт. – Не двигайтесь, если вам дорога жизнь!

Огромная призрачная фигура выскользнула из кустов и, громко фыркая, остановилась.

– Ни слова, если вам не надоело жить, – пробормотал Клайд, обливаясь холодным потом. – Это привидение из конюшни!

Я вынул четки, пересчитал бусины; забыл, сколько их, и пересчитал снова, чтобы быть уверенным. Привидение удалилось.

– Черт бы побрал этого Йозефа Гергерсхаймера, – сказал Гарольд, отпивая вина и зажигая сигару с обрезанными концами. – Вечно болтает о тщетности бытия. Эх, будь у меня его деньги...

Трутт кивнул; глаза его загорелись диким блеском.

– Была в Эль-Пасо девчонка, – сказал Клайд.

Гарольд, Трутт и Клайд принялись жадно, с бульканьем поглощать эликсир. Я с содроганием думал о критиках из "Джанто", чьи советы всегда были для меня путеводной звездой. Они...

– Основа нации, – докончил Клайд.

– Слушай, – сказал Гарольд, – и запоминай, "Множество жизней"...

Он продекламировал семь стихотворений Эдди Геста.

– Слишком пессимистично, – заметил Трутт.

– А ты аскет, – ответил ему Гарольд. – Когда я буду переписывать словарь, я это слово не включу.

– А я не включу слово "язычник", – проворчал Клайд.

– Безумцы! – изрек вдруг Трутт.

– Кто безумцы? – спросили мы хором.

– Те, кто будет читать эту статью! – проревел он, разразившись ужасающим хохотом.

А я раскачивался на ветке дерева и оплакивал горестную судьбу Болгарии.