Разорванная пара

Глава 5

Татьяна

Я помню, как чай пила у бабы Маши. Невкусный, дешевый, с запахом старого ссаного веника. Но я пила, чтобы не обижать старушку, маленькими глоточками, стараясь не морщиться, и закусывала плюшкой. Обычной, плохо поднявшейся, с жесткой корочкой. Старушка смотрела на меня и причитала, и никак не могла нарадоваться, что я ей помогла. А мне было стыдно – за что хвалить? За обычную человеческую вежливость и заботу? Так любой бы откликнулся.

Хотя нет. Не любой. Никто не откликнулся. Только я.

Когда спустя минут двадцать раздался нетерпеливый звонок в дверь, я извинилась и начала собираться. К бабе Маше пришли, и мне здесь больше нечего делать, да к тому же домой хотелось – все мысли о подарке Руслану. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это Бекетов. Прилетел на поиски меня, отчитал за то, что ушла без разрешения, не пойми куда и неизвестно к кому. Я попыталась утихомирить любимого, но он был непреклонен, пока к нашей беседе не подключилась баба Маша. Старушка божий одуванчик начала расхваливать меня на все лады, говорить, как ему повезло, что таких, как я, и не осталось вовсе. Я краснела, отнекивалась, как могла, а в результате все закончилось тем, что мы уже втроем сидели в кухне и пили невкусный чай.

– Больше никогда не смей уходить без разрешения, – пробасил Руслан, когда баба Маша вышла в другую комнату.

– Я просто хотела помочь, – ободряюще сжала его руку.

– В следующий раз накажу, – пообещал низким шепотом, от которого мурашки по спине побежали.

– Отшлепаешь? – поддела его, с удовольствием наблюдая, как на его лице расплылась хищная улыбка.

– Хуже, – к себе притянул и в губы впился, жестко, вынуждая подстраиваться, сдаваться.

– Ой, милые, – на пороге появилась бабулька, увидела, чем мы занимается, и пятиться начала, – совсем забыла, к соседке надо зайти.

– Баб Маша, да не надо, – высвободилась из наглых рук, отпихивая Руслана от себя, но поздно – хозяйки и след простыл.

– Руслан, ну что ты сделал?! Она теперь не пойми, что подумает! – с досадой всплеснула руками.

– Все то она подумала и ушла специально, – двинулся на меня, прожигая пронзительным взглядом.

– Руслан! Ты что?! Не смей! Не здесь!

– Здесь, дорогая моя, здесь. Сама напросилась. Обхватил меня, оторвал от пола и бесцеремонно в комнату отнес.

А дальше… сдалась, несмотря на странное место, на непонятную ситуацию. Растворилась в его руках, позволяя делать все, что хотел. Потому что это он был. Родной, любимый, всегда желанный. И все казалось таким правильным, и в то же время острым, на грани…

Только пробуждение вышло жутким. Открыв глаза, увидела его перед собой злого, мрачного, и взгляд такой… жесткий, ледяной, обещавший расправу. За спиной топтался Кирилл, глядя на меня с таким выражением, будто я гадина последняя. Но самое страшное не это. Запах, чужой, все тело мое им пропитано, каждый миллиметр, каждая складочка. Как такое возможно?! Я была здесь с ним, а теперь он стоит напротив, а я с ног до головы покрыта запахом другого мужика. Уже понимая, что это финиш, попыталась что-то сказать, только Бекетов не слушал. Каждое его слово – удар, каждый взгляд – нож под ребра. Я видела, как его штормит, а на лице проскальзывает целый спектр эмоций от бешенства до разочарования и тщательно скрываемой боли. Надо было что-то сказать, но у меня не было слов.

Я его предала. Почему? Зачем? Я не знаю! Я вообще ничего не знаю! Меня отравили? Подмешали чего-то? Не может быть! Я бы почувствовала! Все было невкусное, но обычное! Без отравы, химии, прочего дерьма! Я знаю, я уверена!

Тогда как… В голове не укладывалось.

***

Дома начался ад. Я не знала, что Руслан может быть другим. Жестким, циничным, грубым. В какой-то момент я испугалась, что он набросится на меня – янтарные глаза сделались волчьими, от человека ничего в них не осталось. Он унижал, больно бил словами, пугая переменами, своим новым образом. Впервые я узнала, что такое воля прайма, когда одной фразой запретил говорить, и как ни пыталась, не могла и слова из себя выдать, лишь мычала, как убогая. А потом ушел, хлопнул дверь, запретив выходить за порог, превращаясь из любимого мужа в жестокого тюремщика.

С трудом в комнату поднялась и долго мылась, пытаясь содрать с кожи память о чужих прикосновениях. Только там окончательно накрыло. Я была с другим! Позволяла иметь себя как угодно, ластилась мартовской кошкой, просила еще. У чужого мужика! Незнакомого оборотня.

Затошнило от мерзости, от отвращения к самой себе. Как тут отмыться, когда грязь везде? Снаружи, внутри – в каждой клеточке.

***

Два дня наполненные безумием, ужасом, сдавившим в железных тисках страха потерять Руслана. Я не знала, что сказать в свое оправдание, чтобы он поверил, понял, принял. Потому что словно не я там была, не со мной все случилось. Проигрывала в голове раз за разом тот день, пытаясь найти объяснение, зацепку, момент, на котором можно было повернуть назад, и не находила. Я не заметила подмены, не поняла, что это кто-то другой, а не Руслан. Что это было? Гипноз? Помутнение рассудка? Уже неважно. Уже все сделано! Насмешка судьбы: помощь старушке оказалась моей погибелью. Не знаю кем, зачем, почему, но все было разыграно как по нотам специально для меня. И лицо бабы Маши мне теперь являлось в ужасах, стоило только прикрыть глаза. Это же так подло – играть на порядочности других, так грязно! За что?

И я почти уверена, что Бекетов не простит. Альфа клана, прайм, сильнейший из сильнейших – он не переступит через свою гордость никогда. Ему не нужен порченый товар, не нужна жена, которая даже узнать подмену не смогла. Не простит.

Внутри агония, моя боль сплеталась с болью волчицы, рвущейся к своему волку. Готова за ним ползти хоть на край света, лишь бы простил, позволил быть рядом. Только вряд ли это возможно.

Два дня он не появлялся, не звонил, и я подозревала, собирался продолжать в том же духе. Он не хотел видеть меня, не хотел разговаривать, а я места себе не находила, изнывая от ожиданий. Хотела увидеть его, и в то же время боялась в глаза взглянуть, потому что сказать мне по-прежнему нечего.

На третий день у меня прорезался голос, и я вне себя от переживаний позвонила его сестре в надежде, что он там – в доме родителей. Ему самому не смогла позвонить – смелости не хватило и совести

Наталья ответила не сразу, наверное, после десятого гудка:

– Да, – и тут же меня окатило холодом, смешанным с презрением.

– П…привет, – от волнения я начала заикаться.

– Чего тебе? – грубо, резко, так, что под ложечкой засосало.

– Ты… ты не знаешь, где Руслан?

– Русла-а-а-ан тебе понадобился?! – с издевкой протянула она.

Проглотила горький ком, чувствуя, как опора из-под ног уходит.

– Просто скажи, знаешь или нет, – на коленях была готова умолять.

– Ну, знаю, и что дальше?

– Как он?

– Не все ли тебе равно? – каждая ее фраза как удар под дых.

– Нет. Я переживаю…

– Шла бы ты со своими переживаниями… подруга, – прошипела в трубку, и мне совсем плохо стало.

– Ты знаешь, да? – прохрипела, зажмурившись, пытаясь унять боль в груди.

– О том, что ты на говенных хатах с другими мужиками трахаешься? И что тебя с поличным поймали? – вылила на меня ушат отвратительной правды, отчего внутри все похолодело, грязной коркой покрылось. – Все знают! Вся стая в курсе, что ты предала вожака!

Удар в солнечное сплетение, с размаху. Они тоже не простят, никогда. Руслан для них – царь и Бог, а я – чужачка, которую он подобрал, сделал ровней себе, и которая в благодарность нож в спину загнала. Мои оправдания никому не нужны, да их и нет. И не будет.

– Танюш, – с издевкой произнесла, словно ругательство, – хочешь совет? Бери свои жалкие манатки, с которыми пришла, и проваливай из Черных Тополей. Мы тебя приняли, потому что воля альфы – закон. Хотя, как выяснилось, и он ошибаться может. А теперь… теперь ты никто. Ни один оборотень из стаи к тебе не подойдет и не захочет разговаривать. Предав альфу, истинную пару, ты предала всех нас. Каждого. Так что проваливай из поселка, тебе здесь больше не место. А если останешься, мы превратим твою жизнь в ад. – И снова по щекам слезы побежали, горькие, горячие, наполненные безысходностью. Я не только Бекетова теряла, но и всю семью, которой так радовалась. – Ты достаточно ему боли причинила. Проваливай!

– Не могу… я без него не могу. Я люблю его.

– Слушать тебя противно, – процедила Наталья сквозь зубы, – аж тошнит. Это он тебя любил, по-настоящему! Верил полностью, безоговорочно, а ты… шлюха!

– Наташ…

– Все. Отвали от меня. Звонить не смей, писать тоже, а еще лучше – в туман свали, чтоб от тебя и следа не осталось! Никто и не расстроится! Руслан со временем в себя придет, справится, а ты возвращайся в ту дыру, из которой выползла!

Трубку бросила, а я так и стояла, не в силах пошевелиться. Боже как больно! Что же я наделала? Как допустила такое? И снова ответа нет.

Весь день ходила по дому, как неприкаянная, думала, пыталась найти выход, но его не было. Подставили жестко, профессионально, не оставив следов, зацепок, шанса оправдаться. Если хоть что-то было бы – Кирилл уже бы нашел. Лучшей ищейки, чем он, я не знаю, у него чутье феноменальное даже для оборотня. И если до сих пор молчит, значит нет ничего. Факт подставы мне не доказать, а убеждать, просить поверить – кощунство. Предательство было, а причины неважны. Я не знала, как с этим жить дальше. А ночью, во сне, надо мной опять хохотала баба Маша, показывая в мою сторону узловатым, скрюченным пальцем и повторяла хрипло, словно ворона каркала:

– Проваливай отсюда. Здесь тебе места нет.

Наутро, естественно, я была разбитой и еще более несчастной, чем накануне, потому что поняла – Наташа права, другого выхода нет. Меня не простит Руслан, и стая не простит. В их глазах я теперь хуже, чем чужачка, я – предательница, гулящая тварь, обманщица. Своим присутствием я буду только позорить Бекетова, дам повод для жалости, ненависти. У него и так за спиной из-за меня шушукаются, а если он оставит меня рядом, то посчитают слабым. Он сам возненавидит меня за это еще больше.

Надо уходить.

С тяжелым сердцем принялась за сборы. Хотя какие там сборы! У меня своего-то и нет ничего. Все мне дал Бекетов. В спортивный рюкзак покидала смену белья, футболку, да шорты, тонкую папочку с документами, конвертик с заначкой, которую сама скопил, со своих скудных средств. Все. Остальное не мое. Если позволит, потом заберу одежду, если нет – так тому и быть. Справедливо. Джинсы, футболка, кроссовки – все готова. Можно уходить, но напоследок надо позвонить. Руслану. Еще раз голос любимый услышать и умереть, потому что в нем ничего, кроме презрения, не осталось. Долго смотрела на его фотографию, запоминая каждую черточку, каждый штрих, прежде чем нажать вызов.

Он тоже ответил не сразу, я кожей чувствовала, что гипнотизирует экран, но не спешит жать зеленую кнопку. Наконец раздалось отстраненное:

– Слушаю.

Холодное, по-деловому собранное, чужое. По сердцу будто полоснуло тупым ножом. Больно!

– Руслан…

– Да? – уже нетерпеливо и ни намека на прежнюю теплоту.

Он не простит…

– Ты где? – зачем-то спросила, хотя и так ясно – не ответит.

– Неважно! – осадил надменно, ясно давая понять, что мое место у двери на коврике. – Чего хотела?

Тебя. Прежнего. Счастье наше вернуть испоганенное, отмыть его, перемотать время назад, чтобы, как и остальные, пройти мимо немощной старухи.

– Поговорить.

– Мне некогда. Если что-то важное, то будь добра все в пять слов уместить, – Руслан разговаривал со мной так, как с обслуживающим персоналом.

Сколько раз я его журила за лишнюю резкость, а теперь все это на меня обрушилось. Словами не передать как плохо, тошно. Ведь он другой! Веселый, отзывчивый, заботливый… с теми, кого любит. С теми, кто не предает.

– Я подумала…

– Ближе к делу, – перебил бесцеремонно, почву из-под ног окончательно выбивая.

– Мне лучше уйти. Я поживу в городе… пока.

– Нет.

Хладнокровный ответ Бекетова обескуражил.

– Так лучше будет, всем.

– Я сказал – нет! – чеканил по слогам.

– Пойми, так лучше будет.

– Ты меня не поняла? Я сказал сидеть дома, вот и сиди.

– Я не могу… здесь… без тебя.

– Избавь меня от этих соплей, – отмахнулся от моего горького признания, еще больше убеждая, что смысла нет тянуть.

– Зачем тебе это? Зачем, Руслан? – горько спросила, умирая от безысходности. – Ты же ненавидишь меня!

Он лишь промолчал, не ответил на мои слова, не опроверг их. Ненавидит. Чувствую это даже на расстоянии. Как жутко, как страшно. В один миг сломалось все, и обратного пути нет

– Я не могу тебя отпустить, – наконец, произнес без единой эмоции, – ты ж моя истинная пара. Это навсегда.

Слова прозвучали совсем не радостно, скорее, горьким едким проклятием. Не нужна, не простит, но и не отпустит. Подле себя держать будет, при этом презирая. Я не могу так, не хочу. И ему этого не надо, хоть он и не понимает.

– Руслан, пожалуйста, – прошептала едва различимо, но он остался глух к моим мольбам.

– Я все сказал. Сиди! Дома!

– Когда ты придешь?

– Понятия не имею. Все, мне некогда! – сбросил звонок, а я сидела на кровати, прижимая руки к груди, к тому месту, где сердце грохотало точно безумное.

Он превратит наши жизни в ад, хотя мы и так уже там, но будет еще хуже – знаю, чувствую. Его ненависть раздавит меня, и его самого сделает несчастным.

Уйду.

Накатившие слезы вытерла ладонью, рюкзак на плечо закинула и решительным шагом покинула спальню. Свет, заливавший широкий холл на первом этаже, казался непростительно ярким, словно насмехался над кровоточащим сердцем, над трагедией, которая нас постигла. Я еще раз пробежалась взглядом по дому, ставшему таким родным. В нем было столько счастья, а теперь лишь горькая тишина. Из-за меня. Не в силах совладать с эмоциями, выскочила на крыльцо, задыхаясь, сгорая заживо, и остановилась как вкопанная, найдя на ступенях лист, на котором красными буквами выведено «Проваливай, шлюха. Оставь нашего альфу в покое». Сердце ухнуло куда-то вниз. Господи, кто это написал?

Да кто угодно: соседи, Наташа, да то же самый Кир, хотя он таким заниматься не станет – не его уровень. Кто-то из простых, защищавших своего вожака. Меня затрясло. Казалось, из каждого дома, из-за зашторенных окон следят чужие глаза, проклиная, от души желая сдохнуть в мучениях. Даже кусты роз на дорожке, ведущей к дому, будто ощетинились, пытались уколоть, когда мимо них пробежала. По улице мимо аккуратных домиков, ухоженных палисадников, бегом к пропускному пункту. Задыхалась, когда навстречу попадались люди. Знакомые, что еще совсем недавно улыбались приветливо, теперь давили своим осуждением, презрением, причиняя почти физическую боль. Я одна в центре стаи, которая ненавидит меня. Боже, дай мне сил. Подбежала к воротам, намереваясь проскочить под шлагбаумом, но дорогу перекрыл здоровенный оборотень-охранник. Смерил меня бездушным взглядом и ровно отчеканил:

– Тебе запрещено покидать территорию клана.

Руслан велел меня охранять?

– Но мне надо.

– Запрещено, – повторил категорично и кивнул, указывая обратный путь.

Спорить с ним бесполезно. Он меня одной левой зашибет, если захочет. Мне кажется, вокруг стало меньше воздуха, кислород весь выгорел, оставив за собой удушливый след. Я в тюрьме, Руслан не шутил.

Мимо меня проехала красная семейная машина, и дети на заднем сиденье – волчата – показывали на меня пальцами, что-то крича родителям. Мне захотелось со стыда провалиться. Здесь, на всеобщем обозрении, еще хуже себя чувствовала, словно голая у позорного столба. Невыносимо. Обратно припустила бегом, со всей мочи, желая, как можно глубже укрыться от враждебного мира. Только на родном крыльце остановилась, оглянулась с опаской, будто за мной толпа следовала с вилами и факелами.

Что делать? Оставаться? Ждать Руслана? А если не придет? Сегодня, завтра, через неделю? Что тогда? Вечно прятаться в норе? Я не хочу. Поэтому прошмыгнула на задний двор, а оттуда кустами к забору. Разбежавшись, подпрыгнула, выше любого олимпийского чемпиона, ухватилась за край и подтянулась уверенно. Перемахнула через ограду, рюкзак на плечах поправила и в лес пошла, все дальше удаляясь от царства своего позора.

– Прости меня, – прошептала, представляя янтарные глаза альфы Черных Тополей, – прости за то, что позволила нам разбиться вдребезги.

Я не могла осуждать его за грубость, жестокость, за слова, злыми шершнями в душу впивавшимися. Ему плохо, я знаю. Не представляю, какого это – найти свою пару без трусов в чужой квартире, пропахшей другими оборотнями. И рада бы сказать, что ему привиделось, что он все не так понял, что ничего не было. Было. С кем-то незнакомым, вместо которого я почему-то видела Руслана. Я плохая жена, раз не поняла, не почувствовала, раз сердце не распознало обман. Грязная, опороченная, предавшая.

Я его не достойна. Мне надо уйти.

Только кто бы меня отпустил…

Бесшумно ступая по мягкой траве, шла вдоль дороги, ведущей к городу. В опускавшихся сумерках вечерний лес начал оживать после дневного солнцепека. Зеленые сосны-великаны неспешно покачивали на ветру тяжелыми резными шапками, сквозь которые пробивались редкие лучи закатного солнца. Я брела вперед, понуро глядя себе под ноги. Все сломалось так быстро, внезапно, словно нас смяло пронесшимся на всех парах локомотивом. Правильно говорят, высоко взлетишь – больно упадешь. Мой случай.

Из задумчивости выдернуло настойчивое гудение телефона в рюкзаке. На ходу достав его из бокового кармана, глянула на экран, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Руслан.

Вряд ли звонит, чтобы , поболтать о разном, спросить как дела. Скорее, ему уже доложили, что я ушла. Мне было страшно отвечать, перед глазами еще стояло его лицо, искаженное гневом, звериной яростью. Я не хочу его гнева. Он делает мне больно, не снаружи – в груди, в сердце, ломая привычный образ заботливого мужа. Но и не ответить нельзя, потому что разозлю еще сильнее.

– Да? – робко, чуть дыша, надеясь на чудо.

– Где ты? – его голос больше на волчье рычание походил.

О, Боже!

– Руслан, я ушла, – попробовала сказать спокойно, твердо, уверенно, но не вышло – голос дребезжал словно стеклянный, выдавая меня с головой.

– Я знаю! Повторю свой вопрос еще раз, и постарайся дать вразумительный ответ, – он непреклонен, – где ты?

– Да пойми же ты! Мне лучше уйти! – чуть не плача прошептала в трубку. – Ты же терпеть меня не можешь! Ненавидишь! Зачем это продолжать? Я поживу пока в городе, чтобы не раздражать тебя.

– Все сказала? – прервал, не особо церемонясь.

– Руслан, пожалуйста.

– Возвращайся в Черные Тополя немедленно и не смей носа за порог высовывать. Приеду – поговорим насчет твоего самовольного ухода, – в голосе хладнокровное обещание, от которого внутри все стынет.

– Нет, – чувствовала, что нельзя возвращаться – плохо будет. Волчица моя настороженно прислушивалась – ей тоже страшно. Руслан нас пугал.

– Нет? – переспросил тихо, по-дьявольски вкрадчиво. – Уверена?

– Уверена.

Я уже ни в чем не уверена: где правда, где иллюзия, где небо, где земля – все перемешалось, смялось в одну неприглядную темную кучу.

– Что ж, сама напросилась, – и трубку повесил.

Меня прошиб холодный липкий пот, затрясло так сильно, что зубы застучали. Все плохо. Чертовски плохо. Он не отпустит! Попробовала телефон дрожавшими руками убрать, но не попала в карман. Мобильник выпал и неудачно – экраном на корни, выпиравшие черными змеями из земли. Стекло не выдержало, разбилось, и сам телефон отказывался включаться, не реагируя на мои манипуляции. Ну, что за невезение?! Потрясла его, постучала, потыкала на кнопки – бесполезно. Умер. Совсем одиноко стало, когда оборвалась эта призрачная ниточка, связывавшая с остальным миром. Стояла среди безмолвных деревьев, сжимая бесполезный гаджет в руках, глядя по сторонам растерянно. Вечерний лес перестал казаться красивым, перестал вызывать умиротворение, наоборот – начала тревога подниматься. Сначала нехотя, растерянно, а потом все быстрее и быстрее.

Это его «сама напросилась» – угроза в чистом виде.

Перед глазами пролетали наши счастливые дни, где Руслан любил меня, улыбался, сражая наповал белоснежной улыбкой, был заботливым, нежным. А сейчас передо мной предстал кто-то другой. Холодный, циничный, жестокий незнакомец, от которого я не знала, чего ждать.

Может, вернуться? А как вернешься? Когда на тебя из каждого окна взгляд презрительный нацелен, когда прохожие готовы плевать в твою сторону? Я не настолько жертвенна, чтобы для искупления вины взвалить на свою спину крест и идти босиком по битому стеклу под осуждающие крики толпы. Наверное, это потому, что поступок, за который меня все ненавидят – неправильный, непонятный. Меня вынудили, хоть я и не помню никакого принуждения. Не знаю от чего, но я чувствовала себя виноватой и вместе с тем невиновной, только доказать эту невиновность мне не по силам. Даже самой себе.

Разбитый телефон больше не нужен, поэтому откинула его в сторону и торопливо продолжила путь. Никаких возвращений. Наталья права: мне там места больше нет.

Первую сотню шагов прошла в прежнем ритме, то и дело оглядываясь по сторонам, и мне казалось, что из-за каждого дерева, из-под каждого куста на меня устремлен чужой враждебный взгляд. Потому ускорилась, нервно сжимая лямки рюкзака вспотевшими ладонями, а затем и вовсе перешла на бег. Бежала, словно за мной черти гнались, думая лишь о том, что мне надо в город, в толпу, туда, где много народу. Там он не посмеет напасть… наверное, а может это очередная иллюзия.