Разведчик

Глава 1

Как будто взбесившись при заходе под мрачную тень планеты, небольшой корабль-челнок межзвёздной разведки взбрыкнул при сбое устройства вычислительного торможения и внезапно неудачно столкнулся с крупным метеоритом. Нос корпуса выдержал удар, но челнок на долю мгновения отклонило, и в сопло врезался другой метеорит, на этот раз гораздо больший первого. Потеряв управляемость, челнок свалился в атмосферу планеты. Нагоняемый и обгоняемый тем же метеоритом, - как тот, покрываемый плащом из жёлтого пламени, корабль-челнок понёсся навстречу толще свинцово-серых туч, которая часто пронзалась бичами изломанных молний.

Молнии, казалось, бесновались в неистовстве и с яростью набросились на корабль, принялись нещадно хлестать по хвосту яркого пламени, который он протаскивал сквозь тучи. Наконец, следом за метеоритом он вырвался из кромешной мглы, вместе с ним взорвал мрачное бушующее море, тоже почти к брюхам туч взметнул столб воды и пара.

Прежде чем корабль поглотила морская пучина, из водного столба выскользнула отстреленная от корабля серебристая головка. Она, как брошенный плоский камень, несколько раз подпрыгнула от гребней мечущихся волн, пока её не накрыло в зеве набегающей навстречу и будто самой злобной средь них...

... Приходя в себя, Иван был ещё во власти отрывочных воспоминаний о ночном происшествии. Он испытывал ощущение неудобства от того, как лежал на выступе скалы: его тело придавливало вывернутую за спину и упрятанную в тёплый рукав дополнительных мышц правую руку. Росло желание повернуться на спину, высвободить руку, которая затекла в плече. Что он и сделал. Приоткрыл глаза он вовремя; сразу увидел разрастающееся черное пятно летящего ящера, который беззвучно и стремительно падал сверху. Отработанным, почти бессознательным движением он встряхнул запаянный вкруг левого запястья бледно-изумрудного цвета браслет, и “призрак” слабой вспышкой бросил навстречу ящеру фантом, точное подобие Ивана. Хищник в падении зубами и когтями рванулся к фантому, пролетел сквозь него и с жутким визгом растерянности и испуга завалился на перепончатое крыло. Успев сесть, Иван наотмашь ударил эту тварь правым кулаком под ржаво-красный глаз. Сверхпрочная перчатка кулака была частью рукава дополнительных мышц, и ящер с развороченной головой судорожно заскрёб когтями о скалу, неуклюже свалился вниз, к утробному ворчанию угрюмого моря.

Такое начало утра разом согнало остатки тяжёлой дремоты.

Море успокаивалось, тучи поднялись выше, но никаких признаков местного светила не просматривалось; оставалось только гадать о частях света и своём местонахождении. Буря лишила его спасательной яйцевидной лодки, которая ночью раскололась о прибрежный риф, а с ней утонули все средства передвижения и связи. Иван старался не думать о потерях в этом чёртовом море, которому оказалось мало дани челночным кораблём. Оно выбросило его на скалистый уступ разве что ни голым. Он попытался встать на ноги и удостоверился, что отделался только лёгкими ушибами. Главное, кости целы – избавился он от неприятного беспокойства и оправил на поясе сумку с самым необходимым походным снаряжением, единственным, что у него осталось. И всё-таки, куда его занесло?

Выбираясь за прибрежные скалы, меньше всего он рассчитывал сразу же увидеть пологий склон широкого холма и на обширной вершине, не дальше чем в полутысяче шагов от берега, монастырскую стену из бледно-серого кирпича, а за нею такого же цвета замок. Тот замок представлял собой внушительных размеров башню с вытянутым большим приделом под двускатной крышей и выглядел недавно обновлённым. Иван не дошёл и до середины пути к монастырской стене, когда из её ворот ему навстречу вышел монах и без удивления замер на месте. Закутанный в чёрный плащ, с капюшоном, который полностью скрыл голову и лицо, монах неотрывно смотрел перед собой, как если бы ожидал приглашённого гостя. Не так уж челнок и сбился с размеченного направления полёта, с облегчением решил Иван.

Пока он неторопливо поднимался по склону, монах внимательно изучал его. Но при его приближении отвернулся и быстро пошёл к монастырским воротам. Ускорив шаги, Иван не отстал и даже понемногу нагонял безликого служителя монастыря, который скрылся за распахнутыми внутрь тяжёлыми створками ворот, после чего в проходе между створками появился крупный ящер с сильной короткой шеей и с явными намерениями никого больше не впускать до получения нового распоряжения. Ждать чьего-либо разрешения Иван не собирался. Он остановился и медленно отступил, выманивая ящера наружу. Затем воспользовался “призраком”. Ящер угрожающе рыкнул, повернулся к возникшему у задних ног фантому, вознамериваясь наказать его ударом хвоста, и подставил шею под ловкий бросок петли лесы. Другой конец чрезвычайно прочной лесы Иван вмиг прицепил к штырю патрона с взрывателем и выстрелил в башню слева ворот. Титановый штырь намертво впился в камни, и ящер задёргался в петле, вроде собаки на цепи. Ящер заревел, но леса не позволила ему дотянуться до Ивана, и тот прошёл в монастырский двор.

Сразу за воротами его поджидал закованный в блестящие доспехи рыцарь с длинным, сияющим огнём мечом. Уклонившись от выпада меча, Иван ударил кулаком в перчатке по его шлему. Удар получился гулким, рыцарь покачнулся, упёр остриё меча в землю и рухнул на колено. Наваливаясь на рукоять затухающего меча, он свободной рукой неуверенно потянулся к смятому в месте удара шлему, да так и застыл. Оставив его позади, Иван направился дорожкой через небольшой сад с разноцветными глыбами ещё не обработанных валунов.

Сад был не мрачным, но и не весёлым. У каменных ступеней главного входа в придел замка монах в чёрном плаще и в капюшоне приостановился, без одобрения подождал Ивана, и снова не позволил сблизиться, исчез за приоткрытой дверью. Иван последовал за ним в неприветливый полумрак, и широкой лестницей под сводчатым потолком поднялся к входу в просторный зал. Как будто охраняя зал, по обе стороны входа раскрыли каменные пасти изваяния трёхголовых драконов, на первый взгляд ничем не отличимые от живых существ. Шагнув между ними, Иван направился к дальней стене гнетуще безлюдного зала, в бледном полумраке выслушивая лишь приглушённые отзвуки собственных шагов.

Остановился он только у ступеней, по которым монах поднялся к искусно вырезанному из розового гранита трону. По бокам трона покорно распластались яшмовые звероящеры с сёдлами на хребтах, и монах отступил за левого из них. Бесшумно провернул бронзовый рычажок сбоку трона и замер.

Трон мягко засветился. Голубое сияние уплотнилось, и на троне возникала удивительной красоты светловолосая женщина в длинном платье, у которой была осанка молодой царицы.

”Фантом”, – промелькнуло в голове Ивана.

Казалось, она ожидала его приветствия. Но он молчал и разглядывал её.

– Я не ждала тебя здесь и в этот день, – поднимаясь с трона, наконец произнесла женщина-фантом с капризной нежностью. – Что случилось?

– Мой корабль потерпел крушение, – ответил Иван сдержано.

Она заметно вздрогнула.

– Это не его голос?! – встревожено обратилась она к безликому монаху.

Монах вскинул левую руку, невидимую под широким рукавом сутаны, и Ивана ослепило, – он не успел защититься от яркого пучка света, который вырвался изнутри чёрного рукава.

– Кто ты? – властным голосом взявшей себя в руки женщины, холодно потребовал ответа фантом.

Укрывая глаза ладонью в перчатке, Иван повторил, обращаясь в сторону трона:

– Мой межзвёздный челнок получил серьёзное повреждение и затонул недалеко отсюда.

Фантом застыл, и огромное помещение словно погрузилось в тишину безвременья.

– Так значит, ты пришелец? – сказал фантом с безжизненным достоинством, теряя сходство с живой и полной страстей женщиной.

Свет в рукаве монаха погас. И пока глаза Ивана привыкали к полумраку, фантом начал произносить гордо и бесстрастно:

– Много времени назад мы создали всепланетную цивилизацию и ... – на мгновение голос опять дрогнул, – и погубили себя. Множились признаки упадка и вырождения. Нам нужна была свежая, природная кровь... Мы послали корабли с замороженными клетками нашего мира и программой развития искать подобные нашей планеты...

Фантом стал тускнеть. Голос женщины ослабел, она умолкла.

– Хочешь сказать, вы наши прародители? Боги, что создали нас?! – Иван от души рассмеялся. – Но ты и вправду похожа на богиню!

Фантом таял и, когда пропал, Иван остался один, не заметив, куда и как исчез безликий монах. Он подождал и отвернулся от трона. Делать в замке пока было нечего.

Возвращаясь садом разноцветных камней к раскрытым воротам, одобрительно пробормотал:

– Замечательная артистка.

Он приостановился возле рыцаря, который так и стоял на колене, заглянул в глазницы шлема, промятого ударом его кулака.

– Старый андроид, – тихо заметил он. – Так я и думал.

– Где же я нахожусь?

Вслух рассуждая сам с собой, он сидел на выступе утёса и рассеянно бросал в умиротворённое после бури море плоские камешки, предварительно собранные на берегу и сложенные горкой по правую руку. Их хлюпанье в воде было для него чем-то вроде собеседника. Тучи начинали освобождать небо, однако темнело, приближался вечер.

– Спасательная лодка плыла в известную ей точку на карте планеты, – вполголоса продолжил он, когда остался последний камешек. – Там, через высокогорную станцию дальней связи посылать кодовые сообщения о гибели челнока для ближайшего в этом звёздном скоплении военного корабля. Мне бы тоже полагалось знать эту карту... – Он смолк и нахмурился. Потом рассердился. – В конце концов я не вычислительное устройство. Не могу же я запомнить горы сведений обо всех планетах! – Он поднялся на ноги, с размаху закинул последний камешек к барашкам волн, пронаблюдал за его полётом. Затем недовольно подытожил. – Кто же мог предположить, что магнитная буря такой мощи вызовет сбой управления, швырнёт челнок под чёртов кусок метеоритного хлама?! – Он постоял, мысленно прикидывая, что предстояло выполнить в первую очередь. – Ладно, – сделал он примирительное заключение, отворачиваясь от моря. – Задание усложняется, и благодари судьбу, что оно перестало быть рутиной.

Выбираясь за шершавый утёс к склону холма, он заметил монаха, который выскользнул из ворот монастыря и тенью заспешил тропинкой вдоль каменной стены. Такое поведение безликого служителя показалось Ивану странным. Он кинулся за ним вдогонку, на бегу высвобождая из кобуры лучемёт.

– Эй?! Стой! – крикнул он громко, чтобы быть непременно услышанным. Но монах тоже побежал, с явным намерением скрыться за угловой башней. – Пеняй на себя, – останавливаясь, пробормотал Иван.

С двух рук он прицельно выстрелил ему в скрытую чёрным одеянием спину. Пучок энергии голубым лучом вырвался из ствола оружия, и монах не успел с прыжка оказаться за башней. Ярко вспыхнув, он с жёлтыми разрядами свалился на землю.

Когда Иван приблизился к той башне, от монаха остался лишь оплавленный кусок металлического скелета с вкраплениями керамических деталей. Слабый ветерок относил в сторону чад тлеющего клочка одежды. Иван носком ботинка поддел остывающий скелет и огляделся, но никого больше не увидел.

– Кого-то ж ты так спешил предупредить? – негромко пробормотал он, перебирая в уме разные предположения.

Он снова шёл через сад камней и подходил к приделу замка, когда в дверях портала возникла стройная молодая женщина. Она торопилась и не ожидала его увидеть. А заметив в саду, не растерялась, гордо вытянулась и приняла торжественную позу фантома, затем отступила в серый мрак за дверью. В брючном костюме, с кожаным плащом на плечах, она выглядела прекрасной амазонкой: именно её фантом встречал Ивана в тронном зале.

– Много времени назад... – начала она бесцветным голосом.

– Хватит представлений! – спокойно прервал её Иван, подходя к широкому порталу. – Я вижу, ты уже догадалась, кто я.

Она смолкла, тряхнула роскошными светлыми волосами.

– Явиться в таком виде? – она презрительно хмыкнула. – Даже ящер поймёт, кто ты.

– Твой монах этого не понял, – возразил Иван, проходя мимо неё внутрь замка. – Можешь не спешить. Он больше никого не предупредит о твоём желании сбежать отсюда.

Они сидели в резных дубовых креслах, разделённые изготовленным из того же дерева продолговатым тяжёлым столом. Она с золотой чашей в ладонях молча наблюдала, как он ест, – неторопливо прожёвывая, отдавая должное приготовленным ею кушаньям. Красные блики от горящих дров в камине играли на стенах, на столе, на их лицах. Наконец он сыто откинулся на спинку кресла, взял за ножку чашу, тоже золотую и тоже украшенную рубинами. Растягивая наслаждение, неторопливо сделал долгий глоток благоухающего приятными запахами вина и глянул на неё.

– Не боишься, что я тебя отравила? – Её лицо украсилось насмешливой улыбкой.

Он допил вино, в свете потрескивающего в печи огня с удовольствием осмотрел чудесную резьбу и вправленные камни своей чаши. Затем потянулся к бочонку на столе, подвинул к себе и налил в чашу тёмно-красного вина, после чего посмотрел на неё опять. И не то спросил, не то полюбопытствовал, добродушно, будто всё ещё не веря таким слухам.

– Так, значит, ты и есть та жена старика Менелая, из-за которой готова разразиться война в этой части Галактики?

Она надменно вскинула тонкие изгибы чёрных бровей, но тут же изменилась и отозвалась настроению сытого мужчины, умеющего ценить столь редкие при его роде занятий, почти семейные вечера.

– Муж выжил из ума, – пожаловалась она. – Упрятать меня здесь, лишить живых слуг, дальней связи. Я ему этого не прощу. Три недели не видела мужчины, ни с кем не разговаривала. Представляешь?

Иван слушал красавицу вполуха и задавался вопросом: “Знает ли она, что этот чёртов Парис собирается выкрасть её?” Он кивнул ей с подобием сочувствия и негромко предложил:

– Хочешь, я помогу тебе бежать?

Когда до неё дошёл смысл того, что он сказал, она вдруг расхохоталась.

– С тобой!? И куда ж? – Она игриво, как юная девушка, блеснула в его сторону большими темно-синими глазами. – Где мне придётся нарожать тебе детей, чтобы не зачахнуть от скуки? – Опять становясь надменной царицей, она твёрдо заметила: – Нет. Лучше я останусь здесь.

Глава 2

Иван проснулся на мягкой широкой кровати. Над ним был высокий золочёный балдахин, по бокам свисали белые газовые занавеси, и он помнил, что ножки кровати имели вид когтистых лап звероящера. Он резко откинул парчовое одеяло и сел. На щиколотке его правой ноги матовой белизной выделялось кольцо из титанового сплава, а от кольца натянулась свисающая за краем постели стальная цепь. Он был один. Ни звука не раздавалось в замке. Он глянул на пол. Другой конец цепи оказался просунутым в отверстие в каменной плите под кроватью. Узкого распахнутого окна было достаточно, чтобы восходящее большое солнце наполняло золотистым светом просторную спальню. Его одежда, его оружие хорошо освещались на кресле в дальнем углу, но цепь не давала ему никакой возможности дотянуться до них.

Массивная дверь мягко открылась. Сделав один только шаг, женщина, с которой он провёл ночь, приостановилась в дверях. Она была в лёгком и прочном, без излишних украшений одеянии, явно предназначенном для долгого путешествия. А отделанный изнутри бардовым шёлком коричневый плащ из тонкой кожи облегал её плечи, скреплялся на высокой груди золотой брошью. В одежде амазонки, в которой ещё предыдущим вечером намеревалась покинуть монастырь, сияющим утром она была восхитительна. Елена Прекрасная, Божественно Прекрасная, так её называли, предстала перед ним именно такой, чувственной, ни с кем не сравнимой красавицей.

– Ночь с тобой была чудесной, дорогой, – объяснила она своё появление. – Но мне пора. Ты же знаешь, за мной должен прилететь Парис.

Иван постарался говорить убедительно, впрочем, нисколько не заблуждаясь насчёт её ответа:

– Я не могу этого допустить. Ты с ним не встретишься.

Она улыбнулась ему снисходительно, как большому ребёнку, не способному отвечать за свои слова.

– Ты забавный, – сказала она воркующим грудным голосом, который вызывал невольное волнение его чувств. – Мне будет грустно думать, что ты умираешь с голоду.

Она закрыла дверь, и шаги её со скользящим, похожим на змеиный шорохом удалились в каменных проходах замка. Иван поднялся с постели. Длина цепи позволяла ему ступить к окну и выглянуть во двор.

Повсюду вытянулись утренние тени, а без ветра было совсем тихо. Елена внизу, под окнами ловко поднялась в седло на хребте приземистого ящера и обернулась. Она помахала Ивану рукой в замшевой перчатке, затем кольнула бок ящера острым крюком наконечника палки. Ящер недовольно засопел, однако затопал по дорожке, унося её прочь из безмолвного монастыря. Пока она не выехала за раскрытые ворота и не свернула, Иван стоял у окна и неотрывно следил за ней. Ему надо было выяснить, в какую сторону она направится.

Сначала он попытался освободиться, приподнимая край тяжёлой кровати и обрушивая бронзовую ножку на одно и то же звено цепи. Он взмок, но ничего не добился. Спасение было только в оружии, но оно вместе с одеждой лежало на кресле в дальнем углу спальни. С треском рвущейся ткани сорвав занавеси, которые свисали по обеим сторонам кровати, он не сразу выломал резную дубовую стойку, одну из четырёх, удерживающих балдахин. Затем улёгся на полу. Насколько удалось, вытянулся и после очередной попытки концом стойки дотянулся до кресла, поддел его за низ сидения. Позволив себе несколько мгновений собраться с силами, осторожно потянул стойку к себе. Кресло дёрнулось и, будто сопротивляясь его усилиям, зацарапало ножками по стыкам досок пола. Подвинув его чуть ближе, он надёжнее подцепил низ сидения, и вскоре оно было уже возле кровати.

Когда он надевал на правую руку упругий рукав дополнительных мышц, спокойная уверенность полностью вернулась к нему. Последующие действия заняли мало времени. Он нацелил лучемёт на замочный выступ удерживающего ногу матового кольца и выстрелил вдоль него в противоположную стену так, чтобы не задеть щиколотки. Кольцо в этом месте расплавилось пучком энергии, который до боли опалил кожу. Повторив выстрел по петельному ушку кольца, он разломал кольцо надвое, сорвал с ноги. Звон упавшей на напольные доски цепи подтвердил, что он свободен. Он надел только штаны и пояс с сумкой, остальные свои вещи с нетерпением сгрёб в охапку. Дверь снаружи была заперта на железный засов. Ударом кулака в перчатке он разворотил в ней дыру, достаточную, чтобы просунуть руку, нащупать выступ засова и выдвинуть его, и выбрался из спальни в тёмный проход. Этот широкий проход вывел к лестнице. Он торопливо спустился по ней в столовую, где прихватил котомку, живо наполнил её тем, что посчитал нужным и полезным, а затем вышел во двор.

В каменной пристройке дворца были следы недавнего пребывания ящера, на котором уехала перехитрившая его, Ивана, женщина. На стенах с крючьев свисали запасные седло и поводья, сапоги погонщика с шипами на задниках. Сапоги на вид были малы для него, и он забрал лишь поводья и седло. Больше его в замке ничто не задерживало.

Рыцарь возле ворот продолжал стоять на колене, опираясь рукою в перчатке о рукоять упёртого остриём в землю меча. Он не шелохнулся, пока Иван расстёгивал и снимал с него пояс с ножнами.

– Тебе больше не понадобятся, – застёгивая на себе пояс, объяснил ему Иван. – А мне может пригодиться.

При последнем слове он вырвал меч. Потеряв опору и пошатнувшись, рыцарь как бы пришёл в себя. Со скрежетом попытался встать, потянулся за мечом и грудой железного хлама рухнул на землю. Сунув меч в ножны, Иван перешагнул через него и вышел за распахнутые ворота.

Было уже тепло, день обещал стать жарким. Ящер, которого он прошлым утром заарканил и как собаку посадил на лесу, мирно дремал, свернувшись рогатой мордой к хвосту. Когда Иван подошёл к нему, вроде туземца, обнажённый по пояс, с мускулистым и загорелым телом, с мечом на поясном ремне и с широким седлом на плече, ящер приподнял большую голову и не выказал враждебных намерений. Не тратя времени, Иван принялся надевать ему на морду поводья. Ящер не возражал. Привставая на лапы, он дружелюбно повёл хвостом, показывая сообразительность, признавая в Иване вожака или нового хозяина.

– Нас ожидает лёгкая пробежка через остров, приятель, – деловито объявил ему Иван, закрепляя подпруги седла на жёстком брюхе. Сбоку седла он прицепил моток лесы, кобуру с лучемётом и скромную котомку.

– Сослужишь на совесть, дам вольную, – предупредил он ящера, забираясь в седло на его спину. – Вперёд, Топтун!

Для удобства окрестив ящера таким прозвищем, Иван хлопнул по его крутой шее ладонью в перчатке, и они тронулись в путь. Следы другого ящера, который увёз Елену, отчётливо уводили прочь от монастыря, и Иван поторапливал Топтуна частыми похлопываниями рукой, иногда подстёгивая слабиной поводьев. Вскоре они оставили монастырь далеко позади.

Остров, – а, как знал Иван, это был труднодоступный остров, – представал всюду безобразно голым. Нигде не встречалось ни растительности, ни птиц, никакой иной жизни. Зато на каждом шагу попадались разнообразные последствия спешной и основательной деятельности по выкорчёвыванию и выжиганию непроходимой буйной растительности, которая произрастала ещё совсем недавно. По-видимому, остров намеревались обустроить и облагородить садами и живностью согласно привычкам и потребностям цивилизованной узницы.

К полудню следы другого ящера вывели их на вершину пригорка. Иван приподнялся в стременах, чтобы лучше видеть окрестности. Остров внизу пологого склона заканчивался скалистыми грядами и щетинился острыми рифами, которые выступали из прибрежной водной глади. Едва заметная, давно заброшенная тропа между скалами и частыми выступами рифов вела к перешейку, который узкой полосой темнел под водой, тянулся от острова до различимой вдали зелёной кромки берега. На тот заросший густой растительностью берег далёкой точкой выбирался ящер, а на спине его угадывалась женщина. Подводная узина перешейка медленно тускнела, размывалась наступающим приливом, один за другим поглощающим острия рифов, постепенно наползающим на остров.

– Надо успеть перебраться за нею, иначе потеряем в зарослях, – объяснил Иван Топтуну и ударил пятками по толстокожим бокам.

Как если бы понял сказанное, ящер резво понёсся к подножию склона. Они пробрались тропой меж скалами, и Топтун с осторожностью зашлёпал лапами по воде, теряя охоту шагать за пределы рифов. Прилив уже превратил весь перешеек в морское дно, над ним появились, хищно рвали гладь водной поверхности чёрные плавники крупных морских тварей. Иван загнал Топтуна по брюхо в воду, но дальше ящер продвигаться отказывался, беспокойно ворчал.

– Сколько же здесь длится прилив? – задался негромким вопросом Иван, хмурясь и всматриваясь в противоположный берег.

Нижний край большого красного солнца пожирался горизонтом, когда Топтун с Иваном в седле настороженно брёл посреди голубого моря, время от времени шумно отпугивал подводных хищников, с размаха шлёпая по прозрачной воде сильным хвостом. Перешеек даже при отливе нигде не показывался из морской глади, и идти по нему было нелегко, приходилось смирять нетерпение и не спешить. Стая летящих ящерообразных появилась со стороны заходящего солнца и повернула в направлении к перешейку, когда они были ещё далеко от берега. На подлёте к ним из стаи камнем сорвался вниз один ящерообразный, поднырнул и тяжело взлетел с бьющейся в зубах тварью. Хищным осьминожьим щупальцам твари никак не удавалось обхватить его голову и шею, и он тяжело понёс сопротивляющуюся добычу к зелёному побережью, чтобы расправиться с ней вне её стихии.

Остальные ящерообразные набрали высоту и клином устремились на Ивана и Топтуна. Иван выхватил меч и первым же взмахом отсёк голову с раскрытой пастью во главе клина. Следующему нападающему стервятнику тут же концом меча распорол крыло и брюхо. С жуткими взвизгами другие ящерообразные набросились на своих же убитых или смертельно раненых, не дали им утонуть. Вода закипела и окрасилась там, где терзались и пожирались их тела.

Иван и Топтун поспешили удалиться от этого пиршества. Однако привлечённый кровью подводный хищник огромным плавником вынырнул рядом с ними и, круто завернув плавник, взмутил воду. Топтун испуганно рванулся в сторону и провалился в яму. Он отчаянно забил лапами, надрывно рыча и захлёбываясь. Ивану с трудом удалось кое-как удержаться в седле и успокоить ящера ударами по шее.

– Тише, чёрт! – грозно прикрикнул он на Топтуна. – Не бойся! Ему здесь мелко!

Ящер наконец выбрался из ямы. Всё ещё напуганный, отбросив прежнюю осторожность, он побежал по расширяющемуся перешейку подальше от этого места.

Две луны сменили на небе скрывшееся за морем солнце, когда они усталые выбрались на песчаный и пустынный берег. За неширокой оголённой полосой ночного берега мрачно темнел прибрежный лес. Густые заросли папоротниковых деревьев, лиан, колючего высокого кустарника представлялись при раздвоениях множества теней сплошной непроглядной стеной. В лесу слышалась разнообразная жизнь, там кричали на разные голоса, визжали и хрюкали, шипели и шелестели, но на берегу никто не показывался.

Следы ящера Елены смыло с песка недавним приливом, Иван так и не смог отыскать тропу, которой беглецы углубились в лесную чащу. Лишь однажды среди зарослей мелькнул слабый просвет. Иван повернул Топтуна, но тропы там не оказалось, только открытое лунному свету пространство не столько просматривалось, сколько угадывалось в полусотне шагов от прибрежной чащи. Выбора не было, и Иван решил пробраться к тому не покрытому лесом пространству.

Ящер зубами перекусывал и рвал лианы, обламывал ветви, мощными лапами подминал кусты и вскоре пробился к большому полю. Чудное зрелище открылось взору Ивана. Всё поле застилали величественные ночные цветы, похожие на огромные орхидеи, каждая из которых раскрывала нежные лепестки размером с взрослого мужчину. Все они росли без стеблей, и бутоны распускались у самой земли. Лепестки соседних цветов не касались одни других, оставляли меж ними удобные проходы. Ящер отдышался и, понукаемый наездником, ступил вперёд.

Приятный тягучий запах распространялся над полем. Этот запах хотелось вдыхать ещё и ещё, и после нескольких вдохов приятная волна тепла распространилась по всем членам, подступало расслабление тела и нервов, слегка закружилась голова. Смутная тревога заставила Ивана потянуться к аптечке на поясе. Он нехотя достал ампулу с иглой, сожалея о вынужденном поступке, сделал в вену безболезненный укол. Раствор обезвреживал всякий наркотик, который способен влиять на организм человека, и его действие проявилось быстро. Сначала перестала кружиться голова, затем окрепли мышцы.

– Назад! Опасность! – прорычал Иван и, не зная, подействует ли раствор на ящера, на всякий случай всадил самонастраивающуюся иглу в его толстую шкуру.

Липкий и склизкий язык метнулся изнутри ближайшего к ним розового цветка, захлестнул Ивана за шею. На толстую шею и на лапы ящера тут же набросились три языка из других цветов. Они повалили ящера, словно безвольную тушу, и Ивана рвануло, вырвало с седла к розовому лепестку. Лепесток в мгновение завернулся вкруг его стопы, жгучая боль пронзила тело, парализуя и подавляя сопротивление. Однако рукав дополнительных мышц уже подчинился бессознательному побуждению Ивана, перчатка вмиг перехватила у горла толстый змееподобный язык, сдавив так, что брызнул чёрный сок.

– О-о-о! – раздался изнутри хищного цветка пронзительный стон.

Лепесток ослабил хватку, и Иван выдернул ступню. Она пылала, будто после ожога раскалённым железом. Выхватив из ножен меч, Иван раз за разом рубил предательский цветок, покрывая сталь меча чёрной кровью, разрубал лепестки на части, пока стон не прервался. Затем отшвырнул от шеи омерзительно шевелящийся конец языка, кинулся на выручку ящера. Топтун от действия укола приходил в себя, хрипел и визжал, отчаянно сопротивлялся. Помощь к нему подоспела как раз вовремя. Освободившись от всех обрубков цветов, ящер вскочил на лапы и, едва Иван оказался в седле, он очертя голову понёсся через поле, как если бы обезумел от пережитого ужаса.

Он рвал и топтал попадающиеся на пути хищные цветы, Иван же взмахами меча направо и налево срубал языки, которые выстреливались к ним на перехват.

– О-о-о-о! – преследовал их жуткий многоголосый стон истекающих чёрной кровью цветов. Стон этот исходил из-под земли, и земля под ними шевелилась корнями.

Они вырвались с поля в заросли леса, но ящер ошалело давил всё, что было перед ним, и вдруг выбрался на укрытую шапками листвы и ветвей деревьев широкую тропу. Он помчался по тропе, мало обращая внимания на разбросанные по сторонам кости и скелеты самых разных животных и хищников, среди которых попадались останки всевозможных ящеров.

Рослый туземец, нехитрое одеяние которого состояло из чёрной набедренной повязки, бесшумно раздвинул ветви с частыми длинными листьями, с верха старого дерева всмотрелся туда, где в лесном мраке размывались очертания тропы. Тропа эта была достаточно широкой, чтобы по ней могли проходить крупные животные, и лунные отсветы, которые прорвались сквозь густые переплетения буйной тропической растительности к её середине, заляпали вытоптанную землю серебристыми пятнами. По левую руку туземца к дереву, на котором он укрылся, волокнами коры была привязана толстая и длинная полая трубка из какого-то растения. А на конце трубки выделялась упругая груша из застывшего растительного сока, – она была внушительной, в ней уместились бы почти три головы туземца. Деревянные вёсла, накрест сбитые костяным гвоздём, в месте сбоя крепилась к толстому ответвлению ствола дерева таким образом, что наполненная воздухом груша оказывалась между их плоскими лопатками.

Удостоверившись, что по тропе кто-то двигался, туземец издал гортанный крик птицы и достал из подвешенной на суку кожаной сумки костяную стрелку. Избегая прикосновения к её липкому красному острию, засунул стрелку в полую трубку, протолкнул внутрь гибкой тростинкой. Трубка была нацелена на средину тропы, и разукрашенное лицо туземца обезобразилось ухмылкой удовлетворения. Он ухватил руками оба черенка вёсел, раздвинул лопатки, приготовился резко ударить ими по груше и застыл, невидимый с тропы в листве дерева.

На тропе показался измученный и тяжело бредущий ящер. По его рогатой голове и по седоку в широком седле таинственно скользили пятна лунных отсветов. Они приближались к засаде, не догадываясь об этом, и слышалось, как наездник заговорил с ящером.

– А ты молодец, – негромко заметил Иван, одобряюще похлопав Топтуна по шее.

Топтун вышагивал с тихим хрипом, голова его устало клонилась к самой тропе.

Нападение с деревьев застало обоих врасплох. Иван перчаткой успел отбить шип, выпущенный из духового ружья слева от себя, но шип, что летел справа, впился ему под ухо. В тот же миг несколько костяных стрелок вонзились в шкуру ящера. Иван выдернул шип, но не успел дотянуться до аптечки, – сеть из прочных лиан упала с веток и накрыла его и ящера. Перед глазами всё поплыло, начал двоиться Топтун, который яростно бился с сетью, однако только запутывался в ней. Но вот Топтун пьяно зашатался и рухнул, а с деревьев посыпались дикари туземцы. Они тоже двоились, троились, с торжествующими криками бегали вокруг, потрясали дротиками и духовыми ружьями. И самое большое из ружей имело на конце упругую грущу...

Глава 3

Утром, когда всходило приветливо обещающее жаркий день светило, Иван висел подвешенным за руки, в кистях связанные прочной лианой. Удерживающая его на весу лиана была перекинута через корявую ветвь уродливого от старости дерева, и от той ветви пологой струной протянута за выложенную вокруг дерева небольшую каменную ограду загона. За оградой другой её конец был привязан к толстому корню этого же дерева, где он скобой выступал из земли. А в загоне под Иваном копошились мелкие, похожие на карликовых ящеров твари; острые жёлтые клыки безобразно торчали из их открытых пастей с двумя рядами острых зубов. Все они толкались, вытягивались к его обнажённым ступням, повизгивая и похрюкивая от голодных, откровенно плотоядных желаний.

Дерево было единственным на затоптанной поляне и, явно служило культовым целям. На поляне было людно. Её окружали десятка три вместительных хижин, накрытых крупными листьями папоротниковых растений, которые высохли, побурели от времени. У самых больших хижин, отделяясь от толпы женщин и детей, в первых рядах стояли притихшие мужчины, которые встревожено наблюдали за неистовым танцем жилистого коренастого жреца. Голову жреца скрывала личина злобного ящера, в телодвижениях, напоминающих движения звероящера, угадывались недовольство и угроза. Жрец иногда надрывно выкрикивал невнятные слова и вскидывал разукрашенные татуировками руки к солнцу, порождая трепет среди туземцев. В танце он постепенно возбуждался и приближался к загону, а толпа покорно и безмолвно перемещалась за ним.

Последовал особенно душераздирающий вопль жреца, и он без сил рухнул на колени, умолк и застыл. Он единственный не шелохнулся, когда мужчины неохотно расступились, образовав широкий проход к дереву с подвешенным Иваном, чтобы он был видимым с холмистого возвышения, где выделялась самая большая и самая высокая хижина. Грузный темноволосый вождь властно ступил наружу из той хижины, а рядом с ним, плохо сдерживая усмешку над его видом и нравами, показалась Елена. Молодые воины разбежались по проходу, древками копий отгородили проход от толпы, в которую продолжали вливаться пожилые женщины и малые дети.

Вождь подождал, пока сзади займут свои места ближайшие родственники, и затем во главе свиты, надменно глядя только перед собой, направился проходом между встревоженными соплеменниками к корявому дереву. Елена вышагивала слева от вождя, и от остальной свиты их отделяли четверо рослых телохранителей и палач с каменным топором на плече. Палач был на голову выше самых крупных мужчин племени и порождал у толпы страх одной своей недюжинной силой, которая чувствовалась в его тяжёлой поступи.

Вид подвешенного на дереве Ивана доставлял вождю нескрываемое удовлетворение. Он подошёл, остановился против загона и спросил с издёвкой:

– Ты хотел мне что-то сказать, пришелец?

Услышав грубый сильный голос вождя, клыкастые твари под Иваном заволновались, стали повизгивать громче прежнего. Иван старался не замечать их.

– Я не сделал вреда твоему племени, – терпеливо предупредил он вождя. И распорядился требовательно: – Эту женщину, – он кивнул в сторону Елены, – надо вернуть на остров.

– Дорогой, – ласково вмешалась Елена, – преследуя меня, ты погибнешь. И кажется, чем раньше это свершится...

Смолкнув, она красноречиво вздохнула. При этом вздохе приподнялась и опустилась её высокая упругая грудь, близостью возбудив глаза вождя, в которых вспыхнула жажда крови. Вождь подождал, не скажет ли она ещё что-нибудь, и со злой насмешливостью полюбопытствовал у Ивана:

– Ты хочешь высказаться перед Смертью?

Иван неодобрительно повёл головой из стороны в сторону.

– Нет, – ответил он. – Только повторить то, что сказал. Эта женщина должна быть возвращена на остров. Иначе у тебя будут серьёзные неприятности.

Не дослушав его, вождь повернулся к Елене.

– Не всем, кто попадает к нам поневоле, нравятся покровители моего племени, – он указал ей на тварей в загоне, у которых с клыков закапала обильная слюна. – Мы отдаём им лучших из пленных, чтобы задобрить богов, дарующих удачу на войне и охоте...

Пронзительный крик вышедшего из состояния отрешённого оцепенения жреца оборвал его.

– Он пересёк поле Цветов Богов! – словно не видя и не слыша никого из людей, продолжая стоять на коленях, жрец с личиной ящера возвёл ладони к солнцу. – Он Посланник Богов!

Вид и гортанные выкрики жреца обеспокоили толпу. Сдерживая недовольство его вмешательством, становясь хмурым, вождь кивком дал знак палачу начинать священное принесение жертвы. Палач низко поклонился в готовности выполнить его волю и отошёл к торчащему из земли корню, за который был привязан конец лианы. Под недовольный ропот толпы он опустил топор с плеча и вопросительно посмотрел на вождя.

Властно подняв руку, вождь громко провозгласил:

– Если он послан добрыми к нам Богами, Боги помогут ему избежать Смерти!

Елена улыбнулась Ивану, её чувственные губы приоткрылись, показав два ряда красивых, похожих на белые перламутры, зубов.

– Пославшие тебя “боги” сделали неудачный выбор, – самодовольно проговорила она.

– Они сделали отличный выбор, – возразил Иван.

Он сильно взмахнул ногами, повторил движение другой раз, третий и закачался на лиане. Раскачиваясь на ней всё сильнее, он вызвал издевательский смех вождя и некоторых его телохранителей. В толпе некоторые мужчины тоже невольно засмеялись. Палач занёс было топор для удара по узлу лианы у корня дерева, но опустил топор на плечо, давая возможность ослабить этим смехом впечатление от тревожных вещаний жреца.

– Мы привыкли к такому поведению при жертвоприношении, – пояснил вождь Елене и сузил чёрные глаза. – Все пленные стараются избежать подобной Смерти. – Холодная жестокость исказила грубые черты его надменного лица. – Но палач знает, когда надо разрубить лиану. Ни один пленный ещё не обманул ожиданий Покровителей моего племени!

Елена отвела взгляд от повизгивающих в загоне карликовых тварей, слегка поморщилась от вида их голодной возни. Она не заметила, как рукав дополнительных мышц Ивана мгновенно напрягся. Разорванная вздутой кистью и рукой лиана громко лопнула, и, сорвавшись с неё, Иван пролетел над каменной оградой, чтобы опуститься рядом с изумлённым палачом. Не позволив ему опомниться, кулаком в перчатке ударил сбоку по уху.

Палач медленно осел и завалился на корень. Из его рта потекла кровь, он задёргался и, мгновения спустя, затих, больше не подавал никаких признаков жизни. Иван поднял топор и отбросил в загон. Там жалко взвизгнул раненый карликовый ящер, и все, кроме вождя и Елены, повалились животами на землю, в страхе укрыли головы тёмными ладонями. Вождь бледнел, казалось, прикусил язык или потерял дар речи. Только из-за властного и гордого взгляда женщины он сам не упал лицом в пыль пред Иваном.

– Вару! – продолжая стоять на коленях, протяжно воскликнул жрец, торжественно возвёдя руки к солнцу. – Он Посланник Богов!

По земляному полу жилища вождя были разостланы толстые крупные листья папоротниковых деревьев и шкуры мохнатых животных. Витал приятный запах трав, развешенных пучками на поддерживающих крышу опорах. Плетёная циновка закрывала проём входа, и дневной свет, который проникал через щели в стенах, рассеивался в полумраке. На шкурах возлежали один против другого Иван и хозяин жилища, – никто третий не мешал их разговору.

Вождь был само гостеприимство. Прервав рассказ, он из надрезанного, похожего на тыкву плода наполнил вязкой ароматной жидкостью вырезанную из коричневого дерева чашку и протянул её Ивану. Вторую чашку, наполненную затем из того же плода, он опустил на шкуру возле себя. Иван не притрагивался к своей, всматривался в собеседника, прикидывал, насколько следует доверять недавним уверениям в раскаянии, которые расточал ему вождь, вряд ли способный отказаться устроить Елене ещё один побег из монастыря.

– Так ты говоришь, – спросил он небрежно, – только протоптанной ящерами Тропою Дракона можно попасть к берегу моря и к перешейку? Это единственный путь на остров?

Вождь ответил не сразу, что-то прикидывал.

– Под водой у берега острова множество острых Зубьев Дракона и проклятых богами драконьих слуг, – наконец сообщил он, доверительно наклоняясь к Ивану, как если бы решился открыть ему главные тайны племени. – Так говорится в наших преданиях. И я им верю. Ни одной лодке моего племени не удавалось целой подплыть к острову или отбиться от тварей, что всплывают там.

Зубьями Дракона он называл рифы, решил Иван. Сказанное вождём походило на правду, он сам хорошо помнил, как спасательная лодка раскололась о подводный риф, брошенная на него яростной волной. Иван слегка нахмурился. Ему здорово повезло, что он не видел никаких тварей, о которых упомянул вождь, – очевидно, буря загнала их на глубину.

Вождь не отрывал от его лица сощуренных глаз, хищником наблюдал за ним и как будто догадывался, о чём он подумал. Ивану не понравилась мелькнувшая в его чёрных глазах прежняя наглость. Вождь быстро отвёл их, поднял свою чашку и сделал из неё глоток, видом показывая, де, понимает опасения гостя быть отравленным. Он молчал и больше не сдерживал ухмылку, откровенно ждал, посмеет ли отпить из другой чашки его собеседник. Иван принял вызов, посмел, чтобы не дать повода этому дикарю решить, что тот способен хоть в мелочи восторжествовать над пришельцем. Жидкость не понравилась ему, и он опустил чашку на шкуру. После его глотка вождь продолжил рассказ.

Из насыщенного вымыслами о сверхъестественных явлениях и невероятных силах рассказа выходило следующее. Однажды, долго охотясь, он со старшим из сыновей и двумя телохранителями оказался на Тропе Дракона в жаркий полдень. Оказался случайно, так как в это время живые существа появлялась там очень редко. Обычно к полудню члены его племени покидали устраиваемые на Тропе засады, возвращались к другим занятиям. Вдруг обнаружив на Тропе странные, но похожие на человеческие следы, он решил сам выяснить, кому они могли принадлежать. Если следы были оставлены чужаками, которые проникли на его землю, их надо было, смотря по обстоятельствам, убить или взять в плен.

Вождь, его сын и оба телохранителя вскоре догнали небольшой отряд стройных мужчин, направляющийся в сторону моря. Все в отряде были в тёмных шлемах и в длинных чёрных плащах, а четверо несли плотно завешенные серебристой тканью носилки. Впервые у вождя пропала уверенность в надёжности дротиков и отравленных стрел, и он не мог объяснить этого. У него хватило сообразительности не нападать на странных чужаков и ограничиться слежкой, скрытной даже для птицеящера.

Неожиданно из носилок выпала плоская белоснежная камея с прицепленной к ней золотой цепочкой. Никто в отряде не заметил этого. Когда отряд ушёл вперёд, настороженный вождь бесшумно выбрался из зарослей и подобрал выпавшую из носилок камею. На белом камне чётко и выпукло изображалась голова женщины. Впечатление от её красоты и чего-то необъяснимого в ней поразило вождя, его сына и телохранителей. Пока они рассматривали камею, с вождём и его людьми произошло то, чего никогда не случалось за прежнюю жизнь. Ни он, ни его помощники в охоте не поняли, каким образом к ним неслышно приблизился некто, в чьём описании Иван узнал монаха. Вмиг ощетинившись дротиками, они почувствовали, что монах не был живым существом, и в безмолвном изумлении выслушали переданную им волю рождённой от бога женщины. Высказав эту волю, монах тут же оставил их, торопливо удалился туда, где пропал из виду необычный отряд.

– Её Слуга сказал, чтобы мы ожидали божественную госпожу ровно через двадцать солнц. – Произнося это, вождь пронзительно всматривался в лицо Ивана. – Но мы её ждали ещё три дня.

Последние слова Иван едва слышал. Обе руки онемели, перестали ему подчиняться, и он старался не выказывать растущего беспокойства. Однако вождь догадался о его состоянии, оскалился в ухмылке и развязно поднялся.

– Сок чанса лишает руки подвижности, и в течение нескольких дней они засыхают, – сверху вниз объявил он Ивану. – Откуда тебе было знать, что я выпил противоядие?

Он расхохотался перехитрившим врага победителем.

Вождь был уже осведомлён, как снять с безвольной руки Ивана рукав дополнительных мышц, и ему удалось это сделать. Сидя на корточках рядом с беспомощным противником, он с благоговением перед источником непонятной силы медленно повертел рукав, осторожно разглядывая и ощупывая перчатку.

– Так в этом была причина твоей непобедимости? – Задал он негромкий вопрос, не глядя на Ивана. – Она рассказала мне... – И он внезапно исказился лицом от вспышки ярости, в лицо ему жёстко прохрипел. – Эта женщина не твоя! Она моя!

– А-а-а! Горе! – донеслось пронзительное женское причитание от дальнего края поляны.

Оттуда послышался крик бегущего и приближающегося молодого воина:

– Убиты! Убиты оба сына вождя!

Всё ограждённое высоким частоколом поселение обезлюдело. Оно будто вымерло, оставленное и теми членами племени, которые не ушли на охоту. От возвышенности, где оно расположилось, и стар и млад поспешали широкой тропинкой среди высоких зарослей к лужайке с небольшим озером посредине.

Озеро иногда нехотя бурлило. Над его поверхностью вяло стлался ковёр белесого пара, золотисто пронизанного солнечными лучами ясного утра. Гордо отстраняясь от зелени непроходимой чащи, которая широко окружала лужайку, могучее дерево с переплетающимися ветвями одиноко росло поблизости от облизываемого паром берега озера. Безветрие как будто омертвило мелкую бессчётную листву, под своей шапкой укрывающую головы сыновей вождя. Старший вогнал в живот брату короткую пику, надёжно пригвоздив его к морщинистому стволу. Но и младший успел своей пикой насквозь проткнуть старшего. Мертвые, оба стояли вплотную к стволу, прижимались один к другому, точно до последней искры жизни каждый боялся, что другой вырвется и убежит.

Притихшие туземцы безмолвно толпились на лужайке, и никто не смел подойти к дереву. Они расступились, пропуская к нему своего мрачного вождя, чтобы сразу же сомкнуться за его спиной. Все напряжённо ждали, как он себя поведёт, что последует, когда он увидит гибель сыновей.

В ноги остановившемуся против них вождю кинулся бледный главный телохранитель.

– Дрались за эту женщину, – чтобы слышал только вождь, проговорил он. – Хотели сначала убить тебя. А потом не выдержали ненависти и взаимного недоверия...

Вождь знаком руки заставил его смолкнуть. Он сдержано отвернулся от мёртвых сыновей и уставился на Ивана, которого вели за ним и остановили в первом ряду толпы.

– Она мне родит других, – внятно сквозь зубы вымолвил он. Затем шагнул к пленнику и, вынимая из поясной деревянной трубки короткую пику, громко объявил. – Но ты этого не увидишь!

Рослый стражник подтолкнул Ивана в спину к вождю, однако неожиданно для всех между ними оказался жрец в личине, который укрыл пленника разукрашенной грудью.

– Убьёшь Посланника Богов, – громко предупредил он вождя, – накличешь на племя злых духов несчастья! За ним и этой женщиной придут другие посланники и сами Боги. – Жрец указал на дерево возле озера. – Такая смерть твоих сыновей предупреждение о страшном наказании за противление их воле.

Во взвинченной тягостными настроениями толпе заволновались.

– Посланника Богов? – вынужденный считаться с недовольством соплеменников злобно развеселился вождь. – Ха-ха-ха! – Вдруг оборвал смех. Он стал мрачным и надменным и холодно объявил: – Я не буду его убивать. Это будет честный поединок. Немедленный поединок покажет, кого из нас любят Боги, а кого они требуют принести в жертву.

Впереди туземцев и охраняемого стражником Ивана он направлялся вверх крутого склона к поселению на возвышенности.

Приготовления к поединку были недолгими. Даже жрецу нечем было возразить против такого выяснения истинной воли Богов. Все туземцы собрались вокруг отведённого для поединка места рядом с загоном у священного дерева. Напряжённое ожидание зрелища, способного повлиять на жизнь племени, отражалось на их грубых лицах. Многих изумлял и пугал их вождь, который надевал на правую руку отнятый у пленника странный рукав с перчаткой.

Под невозмутимым взором Ивана, который застыл напротив, вождь неловко просунул руку во всю длину рукава дополнительных мышц. Острый, как звериный коготок, заусенец царапнул кожу его плеча, однако вождь отнёс это на счёт досадной случайности, не обратил внимания на такую мелочь. Закрепив рукав, он пошевелил всеми пальцами в стягивающей их перчатке и с удовлетворением изготовился нанести смертельный даже без оружия удар.

– Видишь, Боги любят меня, а не тебя, – с холодной ухмылкой шагнул он к беспомощному противнику.

Руки Ивана обвисали плетями, но он не отступал и не уклонялся.

– Боги наказывают тебя. Они отняли твой разум, вождь.

В его ответе сквозило презрение, и вождь в ярости закричал, бросился к нему, как к злейшему врагу. Размахнувшись правой рукой, он хотел снести ненавистную голову, и... рукав вывернул руку, перчатка резко изменила направление движения и нанесла удар ему в подбородок. Страшный удар буквально разворотил низ черепа вождя, кровь выплеснула от разорванных у горла вен. Пошатнувшись, его тело сделало короткий шаг и рухнуло в ноги противнику.

Женский вопль ужаса вырвался из толпы дикарей. Как один, туземцы повалились на животы, ткнулись лицами в землю. Через мгновение ничем не тревожимая, мёртвая тишь воцарилась вокруг. Только жрец отважился пошевелиться. Он медленно поднялся на колени и на четвереньках несмело приблизился к ногам Ивана. Возле них ещё корчилось в агонии тело вождя. Не смея оторвать взора от ступней пришельца, жрец выслушивал над собой его непонятные слова:

– Следует быть подозрительным к тому, что царапает кожу, вождь, – раздельно произносил недавний пленник. – Идентификатор сверил твой генетический код с моим и приговорил тебя. Вот так-то.

Затем жрец услышал обращение к себе:

– Мне нужно противоядие от сока чанса! – тихо и властно объявил Иван.

Жрец не успел ответить. За хижинами громко закричала прислуживающая Елене девушка:

– Женщина вождя сбежала!

Она выбежала из-за ближней хижины и остановилась в изумлении от того, что увидела.

К полудню Топтун был сытно накормлен и готов продолжить не по своему желанию прерванный ночью путь. Дикари всего племени собралась провожать его и посланного Богами наездника. Они пёстро разукрасились и проявляли к ящеру подобострастные доброжелательность и почтительность. Но Топтун с недоверием косился на каждого из них, не только на мужчин, но и на женщин и детей. Он нетерпеливо переминался с лапы на лапу, видом показывая желание покинуть это поселение, скорее выбраться за пределы частокола.

Толпа притихла и отхлынула от него, когда из хижины, где готовили к сожжению тело мёртвого вождя, показался Иван в сопровождении празднично разодетого жреца. Жрец был теперь без личины, и горбоносое лицо его застыло в важной торжественности от сознания личной сопричастности к происшедшим изменениям в жизни племени. Он вместе с Иваном подошёл к боку Топтуна, где ожидал последних распоряжений.

– Боги внушили мне, чтобы ты сам выбрал нового вождя, – громко объявил Иван и взобрался в седло на хребте ящера. – Мне же ты обещал подобрать хорошего проводника. Где он?

Жрец отступил и неохотно признался:

– Лучший проводник исчез. Его видели с той женщиной.

Ивана такое известие не удивило.

– Можно было догадаться, – пробормотал он для себя. Потом окинул взором толпу и сказал жрецу: – Так дай мне другого.

Прежде, чем жрец ответил, из толпы выступил красивый стройный юноша и остановился перед ними, скромно наклонил темноволосую голову.

– Я покажу, – произнёс он чуть слышно. – Я знаю Тропу лучше многих.

Жрец сощурился и пронзительно уставился в него, однако Иван махнул рукой в согласии.

– Веди! – нетерпеливо распорядился он, позволив ящеру живо направиться к распахнутым воротам.

Туземцы, как один, хлынули за ними со счастливыми выкриками неподдельной радости, потрясая дротиками и шумно стуча короткими палками по частоколу забора.

Тропа Дракона была довольно широкой, вела среди непроходимых зарослей папоротниковых деревьев, обвиваемых разнообразными лианами, и высоких кустов со всевозможными цветами и большими колючками. По пути на ней часто попадались обглоданные скелеты всяких ящеров и животных. Иван нигде не останавливался. После полудня, когда наступила самая жаркая и очень душная часть солнечного дня, стали появляться разветвления тропы, потом встречались пересечения троп, похожих на ту, какой они продвигались вначале. Юноша быстро шёл впереди Топтуна и по известным ему приметам уверенно выбирал нужное направление, куда и сворачивал.

Всё живое попряталось, в лесу было тихо от временного перемирия между хищниками и жертвами. Тропы укрывались от солнца ветвями и листьями деревьев, под ними нещадно парило, и тело Ивана давно покрылось неприятным липким потом. Ничем не тревожимый и разморённый жарой, он покачивался на спине ящера, невольно погружаясь в тягостную дремоту. Сказывалось утомление от событий бессонной ночи и утра.

Разбудил его пронзительный крик птицеящера. Он вздрогнул, разом приоткрыл глаза. Птищеящер забил крыльями, шумно взлетел с ближнего дерева и неторопливо улетел. Жара заметно спала, день приближался к встрече с предвечерними сумерками. Ивану показалось странным, что низкое светило мелькало за деревьями не в той стороне, где он ожидал его видеть.

– Эй! – без задних мыслей вяло окликнул он шедшего впереди проводника. – Почему мы движемся на солнце?

Юноша растерялся с ответом, вдруг кинулся бежать. Одного шлепка по толстокожей шее оказалось достаточно, чтобы Топтун понёсся за ним. Они его нагнали, и сильно брошенная петля с лесой настигла проводника, схлестнула его шею. Скверные подозрения начинали беспокоить Ивана. Остановив ящера, он подтянул юношу лесой к его правой лапе.

– Ты пообещал той женщине увести меня в сторону от правильного направления, – сказал он не смеющему поднять голову проводнику. – Не так ли?

Юноша ответил не сразу.

– Да, – тихо признался он, подтвердив худшие опасения Ивана.

Он покорно ждал заслуженного наказания, каким могла быть только смерть. Вместо бесполезного наказания Иван молча освободил его от петли. Юноша не пытался воспользоваться дарованной свободой идти, куда хочет, так и стоял, не веря, что его отпустили после совершённого предательства. Но Ивану было не до него. Он поторапливал Топтуна, надеясь обнаружить тропу, которая бы позволила оставить солнечный круг слева и до сумерек выбраться из этого леса. Они недалеко удалились от места, где расстались с проводником, когда далеко позади них послышался шум необъяснимого происхождения. Шум постепенно нарастал, приближался и привлёк внимание Ивана. Вскоре он превратился в топот множества лап и треск веток. Топтун заметно встревожился, ускорил шаги.

В очередной раз оглянувшись в седле, Иван заметил в удалении со всех ног мчащегося за ними юного проводника, которого они оставили на тропе. Затем показался вожак стада длинноногих ящеров. Вскоре стали видны и другие такие же ящеры. Головы у всех были маленькими, однако шеи соответствовали размерам лап, и передвигались они заметно быстрее Топтуна. Вожак увидал туземца и, вероятно, принял того за охотника. Распахнув пасть, он издал трубный рёв, в котором не было звуков пощады, и побежал, скоро нагоняя того, кто вызвал у него озлобление. Юноша в отчаянии кинулся с тропы в колючие заросли, полез на дерево, но малоголовый ящер на бегу сорвал его с ветки.

– Не-ет!! – донёсся последний крик проводника, вмиг перекушенного зубастой пастью.

– Ну, Топтун! Спасай нас! – воскликнул Иван, сильно поддав толстокожие бока пятками ног.

Напуганный страшным рёвом вожака и подобным лавине приближением бесчисленного стада злобных ящеров Топтун и без этих понуканий рванулся вперёд и припустил, как только мог.

Глава 4

Надрывно хрипя, Топтун вырвался из лесной чащи к узкому берегу неширокой реки с медленным течением и растерянно приостановился, давая Ивану возможность мигом осмотреться. Берег, где они оказались, был вытоптан стадами ящеров, которые приходили к нему на ежедневный водопой. Но противоположный берег представал взору совсем иным, обрывистым и без заметных следов животных. Лес там редел, а за ним, далеко впереди, тянулась серая поперечная гряда непрерывных гор, по верху как будто ровно обрезанных тёмными полями теснящихся к вершинам туч.

Спасение было только за рекой, красно сверкающей отблесками низкого солнца. Однако спешащих к водопою хищных ящеров уже поджидали речные твари. С дюжину крокодилообразных рептилий поднялись к водной поверхности, и две из них раскрыли навстречу Топтуну и Ивану большие пасти, с тремя рядами острых зубов в каждой. Они плавно двинулись к берегу, оставляя за собой рябь на потревоженной водной глади. Топтун попятился и от страха протяжно заскулил. Иван нащупал в кобуре и выхватил лучемёт.

Неписанная этика межзвёздной разведки не одобряла использования полной мощности энергетического оружия, де, этим как бы признавалась слабость подготовки самого разведчика. Но искать, есть ли иные выходы из создавшегося положения, у Ивана не было времени. Он любой ценой обязан прибыть раньше Елены к тому месту, куда она так стремилась. А благодаря предательству взятого им проводника, она и так опережала его больше, чем он мог себе позволить. В глубине души его начинали беспокоить опасные способности столь неразборчивой в средствах достижения своих целей красавицы. Приходилось дорожить каждой минутой. Мысленно придя к такому выводу, он больше не колебался, увеличил мощность до красного уровня и дважды выстрелил пучками энергии под раскрытые пасти голодных рептилий.

Густое облако пара с неистовым шипением взметнулось среди воды, расшвыряв рептилий за свои пределы, и между берегами обнажилось неглубокое дно, как будто огненный топор разрубил течение на две части. Варварски кольнув бок Топтуна остриём меча, Иван заставил отчаянно завизжавшего ящера ринуться вперёд. Бурля и пенясь, горячая вода обрушилась на них с обеих сторон, нещадно толкая и исхлёстывая обоих, и разом поглотила илистое дно. Однако они успели выбраться из реки прежде, чем крокодилообразные и другие подводные хищники пришли в себя от растерянности.

Едва они с трудом забрались на ступенчатый обрыв противоположного берега, как по их следам из чащи выбежали первые ящеры стада. Сотрясая землю, топча и рыхля прибрежье, длинноногие ящеры рассыпались от тропы вдоль реки, и у воды разыгралось настоящее сражение. Река окрасилась кровью, взбаламутилось дно, из которого выдёргивались растения с мелкими тварями в листве, злобный рёв и шипение, клацанье зубов и непрестанный плеск бурлящей воды в местах ожесточённых схваток оглашали и будоражили окрестности. Ящеров было много больше, и когда самцы насмерть дрались с крокодилообразными, самки и детёныши получали возможность напиться.

Топтун беспокоился видом этого зрелища. Он подневольно брёл вдоль берега, пока Иван не обнаружил тропу, и охотно свернул на неё, углубился в разреженный лес, удаляясь прочь от продолжающегося шума сражения, подгоняемый им и треволнениями от пережитых опасностей.

Чем дальше они отдалялись от реки, тем засушливее становился воздух окрестностей. Впитавшие испаряемую морем влагу тучи редко одаривали эти места щедрым дождём. Ветры прогоняли тучи до бескрайней стены высоких гор, которые их останавливали, чтобы они ливнями оросили предгорья, оживили их буйной растительностью. На обширном же пространстве до тех гор лес постепенно мельчал и редел. Деревья всё чаще оказывались низкорослыми и чахлыми, а лианы стлались по земле, вроде безобразных змей, как будто заползали в мелколиственные ветки кустарников.

В сумерках усталый Топтун достиг лесостепи. Скоро темнело, подступала ночь. Всю ночь Иван побуждал Топтуна шагать вперёд, и две тени слившихся в одно существо ящера и человека, порождённые двумя лунами, одной слева и другой справа, неотступно сопровождали их, словно были самыми верными спутниками. В лунном свете горы представлялись неприступными, и такое впечатление усиливалось по мере приближения к ним. Ивану было над чем ломать голову. Бежавшей из монастыря женщине надо было преодолеть горную стену, и она могла это совершить, лишь зная то, чего не знал он: а именно, где сквозной проход в кажущейся сплошным препятствием стене. Ему же ещё предстояло найти этот проход, если, конечно, он намерен перехватить её или опередить.

Ранним утром они поднялись на предгорную равнину с сочным разнотравьем. Продвигаясь по колена в густой траве, Топтун иногда приостанавливался с намерением пощипать свежей зелени, однако Иван каждый раз отрывал его от этого занятия, поторапливал, направлял прямо к ближайшим горам. Топтун ворчал, но подчинялся. Иван заметил возле гор нескольких ящеров, которые лениво паслись и были похожи на Топтуна. Те ящеры не выражали никакого беспокойства из-за их появления, и, казалось, не обращали на них внимания.

Всходящее солнце оторвалось от края земли, когда они приблизились к травоядным ящерам и подножиям гор. У излома горной скалы, по которому можно было подниматься наверх, Иван расседлал Топтуна. В горы ящер идти не мог. Тот забеспокоился, тянулся к Ивану, всячески показывая самоотверженную привязанность.

– Отправляйся к своим сородичам, – похлопав его по толстокожей морде, объявил Иван. – Ты заслужил свободу.

Забираясь на скалу, он слышал ниже себя шумные попытки Топтуна последовать его примеру, затем унылое ворчание, потом оно прекратилось. Иван влез на уступ скалы и оглянулся. К Топтуну, как бы занятая исключительно поиском лучшей травы, боком подступала очень похожая на него особь ящера. Она не смотрела на незнакомца, однако вскоре должна была очутиться поблизости. Топтун наклонил в её сторону свою рогатую голову и дружелюбно повёл хвостом, поддел им валяющиеся седло и поводья. Иван отвернулся и больше не глядел вниз.

К полудню он добрался к почти отвесной стене, в которой под единственной пригодной для дальнейшего подъёма щелью разверзлась пропасть. Чтобы подниматься в этом месте, он приноровился использовать лесу с петлёй. С броска кверху захлёстывал петлёй удачный выступ, затем с помощью натягиваемой лесы влезал к нему. Раз за разом успешно повторяя эту нехитрую уловку, он оказался над пропастью и спустя час преодолел самый опасный участок щели.

Подъём над пропастью завершился неожиданным образом. Он выбрался за край скалы, и перед ним открылась чудесная горная равнина. Рощицы карликовых деревьев окружали большие пространства высокого травостоя. На первый взгляд равнина казалась безжизненной, однако Иван мог видеть лишь часть её. Даль таяла за дымкой тумана, за которой неясно вырисовывалась полоса леса, скрывающая всё, что было за нею. Один конец этой бледно-зелёной полосы леса обрезала пропасть у естественного края равнины, другой же протянулся до узкой тени от сплошного массива следующей гряды крутых горных скал, вершины которых укрывали покрывала из мрачных туч. Тучи не позволяли видеть, насколько вершины вытягивались в поднебесье, отчего гряда представлялась огромной непреодолимой стеной, которая протянулась с востока на запад.

Растительность напоминала ту, что осталась внизу близ предгорий, и можно было ожидать встреч с ящерообразными. Прежний опыт подсказывал Ивану, что ящеры часто бывают хищниками, и он двинулся вглубь равнины с настороженным вниманием. Он придерживался направления к горному массиву, но смутно представлял, что будет делать, когда достигнет его. Трава была густой, везде ему по грудь, она не позволяла идти скоро. Пробираясь сквозь неё, Иван не раз с сожалением вспоминал Топтуна.

И всё же через пару часов он заметно приблизился к гряде скал. Она была неприступнее, чем показалась издали. Взор повсюду упирался либо в неё, либо в неспокойное роение над нею тяжёлых брюхатых туч, как будто плотно умятых напряжёнными электрическими силами. За тучами ничего не проглядывалось, неясно было, где искать перевал и возможно ли до него подняться. Сомнения начали тревожить Ивана, порождая неприятные размышления. Если сомнения возникали даже у него, то, как же рассчитывала преодолеть такие горы женщина, пусть и очень предприимчивая и решительная? Он гнал сомнения прочь, но они назойливо возвращались, требовали вразумительного объяснения.

Свернув к очередной рощице, которая оказалась на его пути, он вспугнул стаю карликовых птицеящеров, каких пока не встречал. Они с недовольным шипением взлетели, покружили над ним и поблизости, а когда он влез на дерево, полетели к роще, которая была неподалёку от леса. Иван ладонью укрыл глаза от слепящих лучей яркого солнца, тщательно осмотрел подступы к массиву скал. Осмотр гор, которых он намеревался достигнуть до сумерек, ничего не прояснил. Неожиданно он увидел в противоположной лесу стороне каменную башню. Она имела рукотворный вид, явно была наблюдательной или сторожевой. Вдруг наверху башни задымило, и густо взметнулся столб чёрного густого чада. Это могло быть условное сообщение. Но о чём? И кому?

Повторный осмотр всех подозрительных мест в окрестностях ничего не прояснил. Лишь затем Иван различил пять странных больших точек, которые летели с запада. Всмотревшись, он убедился в правильности внезапной догадки, – то были красно-тёмные воздушные шары. Они медленно увеличивались, и плыли в воздухе над пропастью за дальними очертаниями естественных границ равнины. Вскоре шары пересекли её обрывистое приграничье, после чего в строго военном порядке слегка изменили направление кажущегося настороженным продвижения. Они направлялись над равниной к лесу, к некоей цели в нём или за ним, и должны были пролететь в тысяче шагов от рощицы, где Иван быстро спрыгнул с дерева на скрытую ковром травы землю.

Он присел, укрылся в травостое. Хотелось надеяться, что никто не заметил, как он крадучись преодолел значительное расстояние, чтобы оказаться на пути следования плывущих воздушных шаров. Они были чёрными, под ними виделись сплетённые из лиан корзины, вместительные и прочные, с прицепленными снаружи ярко раскрашенными боевыми щитами. На каждом щите различалось чёрное изображение летящего по красному полю короткокрылого ящера-дракона. С такими же изображениями летящего ящера-дракона большие красные паруса управляли движением шаров, придавая этому движению скорость и маневренность.

Чтобы проследить, куда они летят, в надежде выяснить там что-нибудь о Елене, Иван стал перебираться к лесу и вдруг увидел то, что нельзя было обнаружить сверху, из корзин под шарами. В ближайшей к лесу роще притаился отряд воинов засады. Злобно изготовившись взлетать, у воинов на кожаных перчатках застыли матёрыми хищниками карликовые птицеящеры. Бывшие в засаде напряжённо ожидали приближения воздушных парусников. Иван затаился, высматривая, что произойдёт дальше.

– Ях! Ях! – многоголосо завопили в роще.

Оттуда стали выбегать многочисленные воины, вскидывать с рук птицеящеров, продолжая выкрикивать:

– Ях! Ях! Ях!

Ободряемые их воинственно громкими возгласами птицеящеры собрались в стаю, поднялись выше и устремились навстречу воздушным шарам. Они набросились на все сразу, когтями и зубами пытаясь рвать пропитанную затверделым растительным соком ткань, упругую и прочную. Воины в корзинах парусников встретили летающих бестий выстрелами из луков. Стрелы раз за разом поражали птицеящеров, наконец отогнали их, однако два воздушных шара получили серьёзные повреждения. Под дружные крики радости воинов засады эти два шара замедляли движение, начали постепенно терять высоту.

Строй парусников сломался, его начальники изменили свои целеустремлённые намерения, которые, по-видимому, были рассчитаны на внезапность нападения. К одному из повреждённых воздушных судов успели долететь якорные верёвки от двух сохраняющих боеспособность, и деревянными якорями удалось подцепить его корзину. Каждый из десяти воинов, которые стали покидать корзину, снимал свой наружный щит, живо крепил за спиной, лишь затем ловко лез по той или другой верёвке согласно приказам распорядительного десятника. Пятеро влезли в корзину головного парусника, четверо забрались в следующий за ним. Десятник повреждённого воздушного парусника покидал его корзину последним. Ухватившись одной рукой за верёвку, он быстро отрезал деревянные якоря, которыми удерживалась опустевшая корзина, и она с почти сдутым шаром медленно полетела вниз, мягко стукнулась о землю.

Второй повреждённый воздушный шар между тем плавно терял высоту и, увлекаемый ветерком, полого сближался с землёй, падая к скрытому высокотравьем Ивану. Неожиданно из корзины с юношеским вскриком отчаяния и слабодушия выпрыгнул худощавый воин, свалился рядом с ним. Потеряв часть груза, шар дёрнулся вверх и, словно подкинутый мяч, пролетел ещё, до рощи, где накрыл крайние деревья. К нему шумно ринулись воины засады, они обрадовано потрясали на бегу разным оружием.

Кто выбирались из опрокинутой корзины, дрались яростно и насмерть, не желая позора плена. Но окружающих с трёх сторон врагов было в несколько раз больше. Посчитав, что там они лишние, трое воинов засады отделились от нападающих и побежали с дротиками в руках искать место, где приземлился выпрыгнувший парень.

Парень не смотрел ни на них, ни на последнюю схватку товарищей, ни на Ивана. Стоя на коленях, он прятал лицо в ладонях и бормотал.

– Трус! Трус! – слышалось Ивану в этом бормотании. – Бросить свой щит... Никогда не простит меня мать... будут презирать отец, братья...

Ищущие его воины засады приближались. Иван резко поднялся и рывком поставил молодого воина на ноги, чтобы силой потащить за собой, пока он не побежит сам.

– Ях! Ях! Ях! – загорланили трое преследователей, привлекая внимание других воинов засады к двум беглецам.

Большая тень нагнала Ивана и парня, накрыла их, от воздушного парусника им сбросили конец длинной верёвки. Иван цепко ухватился за неё, заставил юношу подчиниться своей воле, тоже схватить конец. О землю грохнулся тяжёлый мешок с камнями, который облегчил корзину парусника, и их дёрнуло вверх, повлекло по траве, потом над нею. От корзины парусника сбросили ещё один мешок груза, и вскоре преследователи остались внизу и непрерывно уменьшались в размерах. Они были расстроенными, потрясали дротиками, доносились их проклятия и угрозы. Но удерживаемый Иваном парень не радовался спасению. Он был подавлен, безмолвен, избегал смотреть назад, где у рощи воины засады раздевали его убитых товарищей.

Раздутые потоком воздуха красные паруса влекли три чёрных воздушных шара подальше от рощи с засадой. Возвращались парусники бесславно, молча, только иногда слышались резкие приказы начальников своим рулевым. Сначала постепенно приближались к горному массиву, затем продвигались вдоль него. Иван сообразил, что воздушные потоки наталкивались на сплошную гряду скал, закручивались, слоями текли в разных направлениях, и знание особенностей поведения ветров позволяло управлять парусниками, заставлять их плыть в ту сторону, куда было нужно.

За границей равнины под ними разверзлась пропасть. Большая тень скрывшего всё солнце протяжённого облака наползла на неё, и пропасть изменилась, предстала мрачной бездной. Перегруженные спасёнными воинами другие парусники тяжело и скучно плыли впереди и ниже висящих на верёвке Ивана и парня. Вдали над лесом показались два воздушных судна погони, но отстали и исчезли из виду.

Парень сильными руками и ногами по привычке цепко обхватывал низ верёвки. Он как будто пришёл в себя, долго смотрел туда, куда влекло их потоком, что ослабило бдительность Ивана.

– Нет. Я не вынесу позора, – вдруг резко ответил юный воин своим мыслям.

Иван не успел его удержать, – он отпустил верёвку и камнем полетел в пропасть. Он падал во мрак гордо, молча. Лишь там, внизу сорвался с его губ вскрик ужаса и через мгновение затих.

Порой Ивану бывало трудно оставаться отличным, ничему не удивляющимся разведчиком. Он полез по верёвке к небу. Под настороженными взглядами десятка воинов перевалился через край сплетённой из крепких и лёгких прутьев корзины и наткнулся на острия пяти дротиков, которые целили ему в грудь. Он не проявлял враждебных намерений, выпрямился, показал руки без оружия, и воины отступили. Молчание прервал начальник десятка, голосом выказывая право требовать любого ответа.

– Почему ты пытался спасти труса? – грубо спросил он его как пленника.

– Вы его тоже спасали, – холодно возразил Иван.

– Он потерял честь и стал рабом, – надменно ответил десятник. – Но мы не могли оставить труса в руках шипунов. Мы выполняли задание своего князя. А он знал о цели задания, мог его выдать нашим врагам.

Сдержанное поведение и вид Ивана внушили ему доверие. Слегка взмахнув рукой, он дал знак воинам убрать дротики.

Смутные догадки зашевелились в голове Ивана. И он задал вопрос наобум:

– Так вы должны были выкрасть необычную женщину? Женщину для своего князя?

Десятник подозрительно, но без враждебности уставился ему в лицо, осмотрел его и сделал для себя какие-то заключения.

– Ты не похож на шипуна, – произнёс он. – Откуда тебе это известно?

Иван устало опустился и сел на дно, привалился спиной к прутьям корзины. Он снова напал на след беглянки и позволил себе расслабиться.

– Из-за неё на приличной, в общем-то, планете было совершено столько безумств и преступлений... – Произнеся это, Иван лениво оторвал от штанины липкую колючку, выбросил её за борт корзины. Потом закончил: – Не трудно догадаться.

Десятник его не понял и сказанное Иваном не вызвало у него любопытства, как если бы было бредом не вполне здорового мужчины.

– Ты говоришь странно, – сказал он. – Но я чувствую, ты не враг. Я дарю тебе жизнь. Отныне ты мой раб.

Определив его положение, как положение раба, десятник потерял желание продолжать допрос Ивана, выяснять назначение каких-то непонятных вещей при нём. Он стал пристально смотреть туда, где за белесой дымкой проступали очертания другой горной равнины. Возле обрыва в пропасть виднелась каменная дозорная башня, и по направлению к той башне плыли впереди них перегруженные воинами парусники. На головном помахали жёлтым лоскутом, и рулевой воздушного шара, в котором был Иван, по знаку десятника изменил положение красного паруса. Их парусник стал отставать от тех, что были впереди, плавно заворачивать.

– Мы выполнили долг сопровождения. Теперь должны с честью встретить шипунов, если те осмелятся появиться для нападения на нашу землю, – объявил своим воинам десятник. – А подвернётся случай, мы и сами нападём на них.

Он снял лёгкий, из прочной кожи летающего ящера шлем и гордо тряхнул головой. Остальные вытянулись, тоже сняли кожаные шлемы, на их лицах застыла готовность выполнять любой его приказ. На Ивана они обращали внимания не больше, чем на мешок с камнями, местоположение которого он занял на их боевом судне. Он же был озабочен тем, как половчее выведать у десятника, в каком месте они намеревались похитить Елену.

– Надо самим ночью проникнуть в стан князя шипунов и выкрасть ту женщину, – высказался он с твёрдой решимостью именно так и поступить.

Десятника его неожиданное предложение не застало врасплох. Он хотел ответить Ивану, однако высокий белокурый воин поднял дротик, указал наконечником на далёкий утёс горной стены.

– Смотрите! – воскликнул он негромко.

Все повернули головы, чтобы глянуть в ту сторону.

– Парусник шипунов!

Десятник произнёс эти слова с холодной неприязнью, и Иван поднялся на ноги, посмотрел, куда смотрели остальные. Вдалеке от них крошечный шар казался подвешенной на прозрачной нитке бурой игрушкой. Не раздумывая, Иван уверенно высказал своё предположение:

– В нём сейчас нужная вашему князю женщина!

– Откуда ты знаешь? – глухо и с новой волной недоверия к нему возразил десятник.

Ответ Ивана последовал сразу.

– Лучше признать свою ошибку, если этой женщины в нём не окажется, чем проклинать себя за оплошность, если она там, а мы упустим такую возможность перехватить её.

На это десятнику возразить было нечем.

– В погоню! – строго приказал он стоящему возле руля управления парусом. – Там Стена Земли! Им не уйти!

Глава 5

Воин, который управлял парусом, доказал, что был опытным и искусным в своём деле. Расстояние до парусника шипунов постепенно сокращалось. В корзине под бурым воздушным шаром стали различимы обеспокоенные погоней люди. Их было четверо.

– Мы их нагоним, – пробормотал десятник, грудью подавшись на край корзины, напряжённо высматривая подробности вооружения противников.

Лишь три раскрашенных щита воинов шипунов: на каждом щите жёлтый крылатый змей летел по белому полю, – были закреплены снаружи их корзины. В ней суетились три воина, а четвёртой в углу стояла женщина. С плеч женщины ниспадал коричневый плащ из лёгкой кожи, и капюшон плаща накрывал её голову, скрывая лицо и волосы. Спиной к погоне, она неотрывно смотрела вперёд, на приближение громады скал горной стены, в клинообразное углубление на стыке неприступных смежных гор. Не оборачиваясь, она рукой указала к средине огромного пятна тьмы в углублении, и бурый парусник без задержки подчинился ей, плавно изменил, подправил направление движения.

Рулевой судна преследователей удачно поймал воздушный поток. Подхваченный резким порывом воздуха их парусник вскоре сблизился с парусником шипунов до полёта стрелы. В том паруснике и возле Ивана воины опустились на колена, по плечи укрылись за бортами корзин и за щитами. Лучники первыми изготовились к схватке. Кроме Ивана, только десятник остался стоять на ногах. Обеими руками вцепившись в край корзины, он высовывался из неё, пристально следил за женщиной. В отличие от шипунов, она тоже не проявила намерения укрыться в корзине, и ни разу не оглянулась.

Шипунам было удобнее начать перестрелку, их стрелы уже могли долетать до несущегося следом парусника. Первая выпущенная их лучником стрела пролетела до головы десятника, на излёте ударилась остриём о его шлем. Но он не шевельнулся. Лучники рядом с ним натянули тетивы, однако без его приказа ответных выстрелов не последовало.

Скоро плывущее судно шипунов пересекло границу мрачной тени от свинцово тяжёлых туч, которые широко окружили невидимые вершины неприступных скал. Краски шара и белого паруса, а так же в корзине на людях разом потускнели, стали какими-то безжизненными.

– Оттуда ещё никто не возвращался, – обеспокоено предупредил в спину десятника рулевой воин парусника, в котором был Иван. Ответа не было, и рулевой громче продолжил: – Мне не справиться с воздушными течениями. Надо поворачивать обратно!

Десятник в приступе необузданной ярости вдруг обернулся к нему, гневно прорычал:

– Ты хочешь сказать, у наших врагов в сердцах больше мужества, чем у нас?!

Они тоже залетели во владения мрачной тени, она накрыла и поглотила их. Течение воздуха усилилось. Их понесло вглубь тени, где воздушный шар дёрнулся, подхваченный крепнущим с каждым мгновением прохладным ветром. Как и парусник, что был впереди, их быстро понесло в клин углубления между грозными скалами. Десятник тряхнул головой, словно отгонял враждебные чары, и не на шутку встревожился.

– Поворачивай! – вдруг громко распорядился он в сторону воина на парусе.

Тот ухватился в верёвки управления парусом, напрягся, чтобы провернуть его, после чего с испугом закричал:

– Я не могу управлять!!

И тут же парус вспучило, рвануло завихрением ветра. Парусина с пронзительным треском лопнула, разорвалась в клочья, и её лохмотья шумно затрепетали на верёвках. Корзину толкнуло, затем швырнуло. Иван схватил за плечо едва не вылетевшего из неё десятника, повалился с ним на дно, куда попадали остальные.

– Что это?! – теряя самообладание, завопил самый молодой из воинов.

Но что ему могли ответить товарищи, которых вроде кучи хлама безжалостно катало по дну вместе с ним?

Наконец стремительное вихревое болтание корзины, её встряхивание прекратилось, движение её выровнялось. Иван и десятник, кто как смог, поднялись на ноги. Крепко хватаясь за лианы бортов, они пытались разобраться, куда их несло.

Их стремительно поднимало к острым выступам и уступам сужения в горной стене, к плотной завесе густо-серых туч, где уже потерялся, растворился воздушный парусник шипунов. Через мгновения и их втащило в сплошной и клубящийся в завихрениях туман. Промозглая сырость пропитала одежду, верёвки, холодная влага покрыла лианы, прутья корзины и чёрный шар над головами. Словно потеряв дар речи, они безмолвно хватались, кому за что удавалось, – все были озабочены лишь одним, как бы не выскользнуть наружу. В довершение близко громыхнуло оглушительное предупреждение, что они приближались к месту средоточия грозы.

Их продолжало скоро поднимать к вершинам гор. Туман редел, и впереди опять показалось воздушное судно шипунов. По его потрёпанному виду можно было сделать безошибочный вывод, во что превратился их собственный парусник. Воздушным потоком судно шипунов гнало, затягивало к чёрной расщелине в горной вершине. Он почти достиг той расщелины, когда поперёк её чрева от одной шапки чёрных туч к другой метнулся беспощадный огненный бич молнии, и тут же грохот грома страшно ударил в уши.

Оглушённых, беспомощных и отдавшихся воле стихии и своей судьбе, их следом за шипунами всосало в расщелину и с ураганной скоростью понесло по ней. Иван один сохранял присутствие духа. Намертво сжав пальцами в перчатке скользкую от влаги лиану, он свободной ладонью прикрывал глаза от ветра, осматривался, соображая, откуда ждать наибольшей опасности. Внизу под ними мелькали заострённые выступы каменного дна, боковые стены расщелины размывались в подвижном тумане, за которым тоже угадывались скалистые неровности. Упасть на них означало верную смерть. Вся надежда была на то, что воздушный шар не лопнет.

– Мы погибли!! – отчаянно и обречённо проговорил кто-то на дне корзины.

В ответ Иван всей грудью выкрикнул:

– Только бы не ударила молния!

Он будто накликал её. Над корзиной хлестнул огненный бич, и вновь загромыхало, заглушая возгласы боли и ужаса. От воздушного шара над их головами остались жалкие лохмотья, некоторые из них, как и несомые ураганным ветром рядом с корзиной, горели.

Корзину с чадящими обрывками верёвок медленно перевернуло. Щиты, воины, луки и дротики посыпались из неё горохом, отставая и опускаясь на бессчётные острия выступов. Ивана удержала правая рука, – перчатка ни на миг не ослабила хватку, не выпустила лиану. Наполовину оглушённый, он висел под перевёрнутой корзиной, которую нёс вихрь, и последние отзвуки чьего-то вопля быстро затихли позади него.

Большая корзина, подобно крылу, удерживалась в неистовом потоке воздуха, теряла высоту постепенно. Иван видел, что парусник с шипунами и Еленой влекло по расщелине быстрее, они медленно удалялись. Бок того шара и белый парус облизывали языки пламени, но недолго, – их сорвало яростным ветром, и хотя пламя всё же повредило оболочку шара, и он заметно уменьшился в объёме, однако положение у тех, кого он нёс, было предпочтительнее, чем у Ивана. Корзина с ним опускалась и опускалась, и скалистые зазубрины и выступы проносились под ним ближе и ближе. Они обещали ему жуткую, но быструю смерть. У шипунов и женщины оставалась надежда вылететь из расщелины, – у него она таяла с каждым мгновением.

До смертоносных выступов под ним было немногим больше, чем три мужских роста, когда стали заметными происходящие вокруг изменения. Мрак бледнел, потом впереди показался дневной свет и стал быстро приближаться, разрастаться вширь. Близость конца расщелины словно укрощала вихрь. У ветра убавлялись сила и неистовство, но он всё же последним своим порывом успел вынести корзину наружу горы.

Корзина потеряла опору в воздушном потоке, который вырвался из расщелины, и продолжила замедлять скорость полёта, опускаясь на прокалённый ослепительным солнцем пологий горный склон. Воздух стал очень сухим и горячо обдал лёгкие Ивана при первом же глубоком вздохе, вздохе невольного облегчения. Вися под корзиной, он заметил, что разбросанные по склону пучки травы и кустарники были чахлыми, иссохшими и колючими, в большинстве своём теснились у берегов шумной горной речки, а бурый воздушный парусник, обгорелый, потрёпанный и сморщенный, уносило дальше к югу. Но скорость лёта парусника тоже замедлялась, и он, как смертельно раненый птицеящер, безвольно опускался к бескрайней степи...

В последние мгновения Иван удачно провернулся, оказался поверх корзины и под треск веток смял её бок, когда с нею свалился на прибрежный кустарник. Высокий кустарник оказался безлиственным, густо усыпанным длинными зелёными колючками, они больно расцарапали оголённую часть левой руки. Не раздумывая о последствиях, лишь бы избежать колючек, он живо оттолкнулся от смятой корзины и прыгнул через кустарник в шумную речку. Быстрое течение опрокинуло его в водоворот, а, выбираясь из водоворота, он сорвался с обрыва водопада, который гремел и пенился внизу, в стиснутом глыбами камней озерце. Полёт среди блестящих струй и несметных брызг завершился долгим погружением в чистой прохладной воде, до самого дна озерца беззаботно играющей рассеиваемыми лучами яркого сияния.

Нисходящее на западе солнце красно блестело на секирах по бокам колесницы. Боевая колесница мчалась по степи, увлекала за собой облако пыли, сквозь которое напрасно старались проскакать десяток всадников, – им это не удавалось и не удавалось. Они были свитой сопровождения, а парой запряжённых в колесницу лошадей лихо правил их военачальник. Все они были воинами, и на всех сверкала начищенная бронза шлемов и военной одежды.

Степь широко расстилалась от подножий опалённых солнцем рыже-серых гор. Никакого укрытия не давала она тому, что осталось от бурого воздушного шара с белым парусом, как на ладони выставляла его и прилетевших на нём троих мужчин и женщину на показ любому взору. Колесница подкатила к потерпевшим крушение беглецам, круто развернулась, и воин-шипун лишь слабо взмахнул дротиком, едва успев отпрыгнуть от боковой секиры. Трое воинов шипунов были слишком подавлены тем, что пережили, и увиденным в новом для себя мире, чтобы сопротивляться. Под бездушным взглядом надменного военачальника, который остановил рядом с ними свою колесницу, они, один за другим, молча опустили щиты и дротики, отбросили их на землю. После чего военачальник холодно глянул на скрытую плащом и капюшоном женщину.

Но прежде, чем он выказал грубость в отношении неё, она скинула с головы капюшон, царственно тряхнула пышными золотистыми волосами. Она прекрасно знала, как выражением безупречного лица и синих глаз ставить на место самых надменных и пресыщенных мужчин. Суровый военачальник никогда ещё не признавал над собой чьей-либо власти, кроме власти своего царя. Но с первого взгляда на эту женщину вдруг согласился быть добровольным пленником, оказался пред ней на коленях и трижды по очереди поцеловал обе протянутые нежные ладони. Как о высшей милости, он попросил разрешения повторить такие поцелуи. Вместо ответа Елена засмеялась дружелюбным грудным смехом, предназначенным только давнему и приятному другу, чем взволновала его кровь и желания, чего не удавалось добиться ни одной женщине в его прошлой жизни героя и верного слуги единственного господина.

– Ты так спешил, что не успел найти для меня достойную карету? – сказала она с весёлым упрёком снисходительной повелительницы.

Опершись о предложенную им руку, она гордо поднялась в колесницу, глазами поощрив его смотреть на неё снизу вверх.

– Увидев тебя, я позабыл о клятве верности моему царю, – тихо вымолвил военачальник, после чего молодо вскочил на место рядом с нею. Она ни словом не обмолвилась, что судьба шипунов волнует её. Военачальник показал на них кнутом в сильной загорелой руке и кратко приказал сотнику отряда сопровождения: – Этим на плечи клеймо царя, и в каменоломни.

Звонким выстрелом стегнул воздух длинный кнут, и колесница покатила, затем понеслась за быстроногими лошадьми, увозя Елену в направлении кряжа, где виднелись крошечные шатры военного стана.

Густые волосы и плащ крыльями развевались у неё за спиной, а тёплый степной ветерок нежно ласкал чувственное лицо. В упоении, что так удачно преодолела самое опасное препятствие на пути к своей цели, она позабыла о тех, кто помогали ей в этом предприятии, бросили ради неё всё, чтобы оказаться на чужбине бесправными рабами. Она ни разу не оглянулась на них.

Ночь была тихой в безлюдной степи. Ни облачка не набегало на две серебряные луны в усыпанном звёздами небе. Светлый простор открывался повсюду, виделось и слышалось далеко.

Ещё издалека со стороны кряжа донёсся частый дробный перестук копыт, который быстро приближался к берущей начало в горах речке. Вскоре показался всадник. Только гонец с очень важным поручением мог так погонять коня в опасную ночную пору. У берега речки всадник приостановил взмыленного жеребца. Он привстал в стременах, высматривая, где на полосе берега следы людей и животных указывали на место брода, затем конь, повинуясь его воле, прошёл вдоль берега и ступил в воду. Течение было слабым, они быстро пересели речку и настороженно выехали к полосе деревьев, которые теснились у воды. Однако ничто не побудило всадника заподозрить неладное, вынуть из ножен короткий меч. За деревьями перед ними опять раскинулась степь, и он сделал короткий замах плетью, чтобы стегнуть коня.

Вдруг, невесть как и откуда, возле морды лошади возник обнажённый по пояс мужчина с неестественно разросшейся правой рукой. Конь испуганно захрипел и, не слушаясь грубого окрика наездника, отпрянул, встал на дыбы. Всадник не мог видеть, как сзади него из-за деревьев быстро выступил босой Иван и петля лесы метнулась от его руки. Она хлестко перехватила тело гонца поперёк груди, и, неожиданно выдернутый из седла, он слетел на землю, повалился спиной на жёсткую щетину чахлой травы. Порываясь вскочить на ноги, он при каждой такой попытке рывком лесы опрокидывался навзничь, пока не подвернул ногу.

Наконец он увидел, кто его удерживал на аркане, глянул в другую сторону, на фантом, который остановил коня. Фантом таял, становился призрачным, и поражённый этим гонец прекратил сопротивляться, остался лежать на земле. Иван подошёл к нему, присел на корточки.

– Проклятый колдун! – хрипло выговорил гонец, стараясь отстраниться от него, как от носителя заразной болезни. – От меня ты ничего не узнаешь!

Иван снял с его головы начищенный до блеска шлем. В свете лун он внимательно осмотрел бронзовую птицу, которая украшала налобник. Она казалась стремительно летящим соколом, отведёнными назад крыльями обхватывала шлем до наушных прорезей.

– Можешь не говорить, – спокойно ответил Иван. – Я сталкивался с чем-то похожим. – Он примерил шлем. Тот был ему впору, и он застегнул кожаный ремешок под подбородком. – Этот шлем и есть послание. Он означает, что гонец везёт царю предупреждение об опасности для его жизни. И я знаю, какое.

Он в должной мере оценил ловкость молодого гонца, когда тот извернулся червем и пяткой сандалии ударом под горло отбросил его на землю. Иван вскочил прежде, чем противник поднялся с колен на ноги и освободился от петли аркана, и ударил гонца левым кулаком в висок, сделав это с невольным сожалением.

Приходил в себя гонец уже лёжа под деревом. Он был свободен, но на нём осталась только набедренная повязка. Его воинская одежда неплохо сидела на Иване, который прицепил к поясу аркан и легко поднимался в седло на его встревоженного коня.

– Я сам предупрежу царя, – сверху вниз сказал ему Иван. Развернув животное мордой к степной дороге, под нос закончил: – Только вряд ли из этого получится какой-то прок.

Гонец нащупал камень. Опираясь о ствол дерева, он неуверенно встал на ноги и метнул его в спину негодяю и колдуну, очевидно подкупленному клятвопреступником военачальником. Но пришпоренный конь рванулся, понёс колдуна в светлую ночь, и камень не долетел до них, упал на конские следы. Как сражённый проклятьем, гонец застыл истуканом, с отчаянием слыша, что дробный перестук копыт постепенно удалялся и затихал вдали.

Зубчатые и стрельчатые переплетения двойных теней крепостных стен отражались под обрывом берега на сияющей ночным серебром глади реки, которая огибала застроенный царскими палатами холм, будто чешуйчатое чудовище, сторожившее его неприступность. Река и высокие стены вековой крепости надёжно окружали царскую часть города.

Звуки разнузданной оргии доносились от царского дворца до каменного моста через реку. Мост был единственным, и после полуночи охранялся сокращённым караулом, только двумя воинами и сотником, у которого на левом предплечье был завязан белый шарф. Сотник и воины прислушивались к звукам во дворце, привычно обменивались замечаниями о том, что там творилось, и неохотно отвлеклись на приближение топота быстро скачущего коня. Вынув из бронзовых колец в лапах каменных зверей по факелу, воины с намеренным лязгом высвободили из ножен короткие мечи и следом за сотником выступили к середине моста, перегородив всю ширину проезда по нему. Всадник перевёл коня с бега на шаг, и копыта зацокали по плитам моста до тех пор, пока сотник требовательно поднятой правой ладонью не остановил его.

– Слово-ключ?! – громко потребовал он ответа у всадника.

– Ключ на мне! – наугад ответил Иван и дерзко выпрямился в седле.

Огонь коптящих факелов приблизился, высветил его лицо, шлем со стремительно летящей птицей, и сотник, ни слова больше не произнося, отступил и пропустил гонца к раскрытым крепостным воротам. Охрана в воротах так же потребовала у него пропускного ответа.

– Ключ на мне! – повторил Иван.

Целившие в него копьями воины ночного дозора безмолвно расступились, освободили въезд в городскую крепость. Он проехал мимо большого сада к празднично освещённой кострами дворцовой площади и спешился у главного входа в оживлённый пиршеством и всевозможными развлечениями дворец.

– Ключ на мне! – взбегая по ступеням, в третий раз сказал он вставшим у него на пути стражникам.

Дворец был освещён десятками настенных светильников, и внутренняя стража больше нигде не останавливала Ивана, не задавала вопросов. Он тоже никого не расспрашивал, уверенно шёл проходами и мрачными помещениями на приглушённый шум пьяного веселья. От него безмолвными тенями шарахались рабы, некоторые несли блюда со всякой всячиной, и, наконец, он вышел к распахнутым внутрь резным дверям, за которыми был ярко освещённый зал, а в центре зала, на ковре, под надрывные звуки чувственной музыки, крутили бёдрами, танцевали обнажённые танцовщицы и жрицы любви.

– Царя здесь нет, – выступив в дверях навстречу Ивану, бесцветным голосом сказал широкоскулый начальник дворцовой охраны. – Он ушёл в свою спальню.

Рослые часовые, которые стояли по бокам золоченной двустворчатой двери, вытянулись и замерли, не смели шелохнуться. Царь привычно не замечал их присутствия. Он раскраснелся после выпитых крепких напитков, как краснеют рыжеволосые мужчины зрелого возраста, и, придерживаясь за талию Елены, увлёкал её между часовыми за приоткрываемую свободной рукой створку двери. Они вошли в просторную спальню с единственным окном, за которым притихла соучастницей многих тёмных дел полнолунная ночь.

– Как тебе понравился мой пир в твою честь? – выговорил он, пожирая её не полностью скрытую дорогим платьем грудь мутно поблескивающими серыми глазками.

Молодая женщина неопределённо повела плечом, но в глазах её играл дьявольский огонёк, и царь не по возрасту поспешно отпустил её ягодицу, чтобы самому быстрее закрыть дверные створки. Елена не удивилась военачальнику с лицом героя, с которым промчалась по степи на колеснице, а затем прибыла в столицу, – он выскользнул из-за тяжёлой занавеси у окна, крадучись живо оказался за спиной царя. Между сжатыми кулаками побледневшего военачальника тускло блеснул чёрный шнур, которым он вмиг захлестнул шею своего господина, рывком сдавил ему горло. Царь неприятно захрипел, однако за дверью никто не отозвался на эти попытки звать на помощь. Елена отошла к широкому окну, выглянула на верёвочную лестницу, переброшенную за подоконник. После чего спокойно обернулась к тому, что происходило в большой спальне.

Военачальник повалил оказывающего яростное сопротивление царя на мягкие шкуры, упёр колено ему в спину, под его слабеющий хрип затянул шнур у рыжеволосого затылка и резко дёрнул. Когда хрипение царя наконец затихло, женщина одарила победителя чарующей улыбкой. Военачальник тяжело дышал, но живо поднялся с колена и, оставив неподвижного царя среди шкур, подхватил Елену на руки.

– Одна мысль, что этот похотливый бабник и пьяница обнимал тебя, делает из меня зверя, – объяснил он свою горячую и нетерпеливую страстность.

Елена тихо отозвалась своим грудным смехом, позволив ему нести себя к царской кровати, освещённой слабым пламенем золотого светильника на бронзовом треножнике. Военачальник резко отдёрнул розовые газовые занавеси под широким балдахином, но она вдруг увернулась от его губ и, прислушиваясь, отстранила от своей груди тёмноволосую голову теряющего разум мужчины.

– Что за шум? – сказала она встревожено, ловко выскальзывая из мужских рук.

За запертой дверью слышалась какая-то борьба, лязгнула о стальной клинок сталь другого клинка.

Часовые у дверей царской спальни выхватили из ножен короткие мечи, бросились на Ивана. Схватка была недолгой. Меч одного из них звонко стукнулся об пол, а тот, кому он принадлежал, ладонями схватился за смертельную рану в груди, медленно сполз по шершавой стене. Тем временем отбив выпад другого часового, Иван наотмашь рубанул его ребром перчатки по горлу, с тихим хрустом сломал шейные позвонки. Бросив на ходу с отвращением:

– Предатели! – ударом своего меча, помогая ему кулаком в перчатке, он разбил и пинком распахнул обе дверные створки.

В спальне была одна Елена. Опираясь о царское ложе, в полупрозрачном голубоватом белье и с чувственной улыбкой, с ямочками в углах губ она протягивала к нему обнажённые руки.

– Иди ко мне, дорогой, – неровно дыша, прошептала, позвала она.

Иван был настороже и, ожидая коварного нападения, приблизился к ней, пальцами коснулся её ладони. Неосязаемая ладонь начала таять.

– Ха-ха-ха! – голосом Елены расхохотался ему в лицо фантом.

Он кинулся к задёрнутому окну и резко отстранил занавесь. Военачальник, уже верхом, подводил под окна вторую осёдланную лошадь. Елена прямо с верёвочной лестницы ловко запрыгнула на неё и схватила поводья.

Одним движением перемахнув через подоконник, фантом Ивана на лету схватился за лестницу, вмиг спустился на землю. Но два всадника, мужчина и за ним молодая женщина, оба пригибаясь к шеям скачущих лошадей, уже сворачивали за украшенный цветами кустарник большого дворцового сада, направляясь к невидимым за деревьями воротам. Сзади фантома из тени стены шагнул наёмный убийца, низ лица которого скрывала чёрная повязка, секира блеснула в его сильных и длинных руках.

Лезвие секиры легко рассекло фантом Ивана надвое и, без препятствия тела сильному замаху, вонзилось остриём в каменную стену, лязгнув и выбив из неё искры. Фантом не шелохнулся, стал растворяться в воздухе. Незадачливый убийца выпучил глаза и выронил секиру. Он косолапо повернулся к спрыгнувшему с лестницы мужчине, вскинул руки, локтями укрывая лицо от короткого удара кулака в перчатке. Но кулак сменил направление, и удар пришёлся в солнечное сплетение, разворотив могучую грудную клетку. Вопль ужаса убийцы сорвался, он захлебнулся в собственной крови, которая потекла изо рта на щетинистый подбородок.

Как будто в ответ ему, наверху, за окном царской спальни раздался пронзительный юношеский крик:

– Тревога! Убит наш царь!

Иван разом вспомнил, что были свидетели, как он направлялся к спальне царя, и первым делом подозрение в убийстве падёт именно на него. Он поправил шлем гонца и предпочёл быть подальше от верёвочной лестницы и этого места под окнами, поближе к дворцовой конюшне. При начале полночной суматохи, которая поднимется, будет несложно выбраться из крепости, но для преследования беглянки нужна свежая, хорошая лошадь.

Затрубил тревогу горн на крыше дворца, ему ответил другой на стене крепости, третий в городе...

Простор степи пьянил вороного скакуна. Ивану достаточно было не перегружать ему позвоночник, и конь показывал всё, на что был способен. Когда-то Ивану приходилось выполнять работу среди кочевых племён богатой сырьём планеты, и он был уверен, мало найдётся в этом царстве наездников, достойных состязаться с ним в долгой скачке.

За предыдущие ночи он обнаружил на небе опорную малоподвижную звезду, и теперь по ней сверял свой путь, направляясь прямо к экватору. Когда выбирался из крепости, он понял, там, на экваторе, была конечная цель устремлений Елены. До сих пор ей удавалось обставить его, и он оценил это в полной мере.

– Ты, красотка, начинаешь мне нравиться, – произнёс он под мерный перестук лёгких копыт быстрого скакуна, когда на востоке заалел небесный свод. – Но я ещё не закончил своей игры.

Глава 6

Молодая женщина торопилась, часто подстёгивала сильную тонконогую лошадь. Ещё с рассветом перед ними расстилалась бескрайняя степь, потом степь незаметно сменила пустыня. К полудню же показались острые пики хребта голых жёлто-серых скал, которые, казалось, царапали голубизну неба дерзко тянущимися ввысь безжизненными вершинами. Женщина нетерпеливо повернула морду бегущей лошади по направлению к самой высокой из тех вершин.

Военачальник давно подчинился её царственно надменной целеустремлённости, не задавал больше вопросов, на которые она всё равно не отвечала. Покорно следуя за возбуждающей страстную и чувственную влюблённость красавицей, он предположил, что она знает о неком оазисе, о каком ему не довелось услышать. Её выносливость предвещала бесконечные наслаждения, и он не задумывался о том, что оставил позади.

Они и измученные лошади были единственными живыми существами вокруг. Сколько виделось глазам, всё было наказано безжалостным днёвным солнцем, намертво выжжено. Они приближались к повсеместно обрывистым скалам, и короткие тени у безводных подножий гор нигде не обещали обрадовать какой ни на есть, хоть самой чахлой жизнью. Надежда на оазис начинала покидать мужчину.

Наконец пересекли край бледной тени дальше прочих выступающей в пустыню скалы. Однако эта тень спасала от палящих лучей светила, но не от духоты. Вскоре, напротив узкого прохода внутрь теснины, они остановились. Лошадь под военачальником пошатнулась, но устояла.

– Проклятое богами место, – высказался он. Затем обратился к Елене: – Зачем мы сюда так спешили?

Она не слушала его, без промедления спешилась.

– За тем утёсом есть небольшой источник, – указала она хлыстом в сторону. – Там попадаются ядовитые твари. Но если повезёт, утолишь жажду. А ночью доберёшься до степи.

После чего решительно направилась в теснину.

– Куда ты?! – ей в спину хрипло крикнул военачальник, как будто не понял, что она ему сказала. – Я с тобой!

Он попытался заставить лошадь шагать за женщиной, но животное отказывалось идти дальше, тревожилось, пятилось и тихо ржало. Он спрыгнул на песок, догнал Елену и преградил ей путь. Но она с холодным высокомерием глянула ему в лицо.

– Я не люблю прощаться дважды.

Осадив военачальника надменной царственностью, обошла его, прошла к мрачному сужению горловины теснины и, сделав несколько шагов, остановилась. Там провернула на левом запястье браслет, и появление её фантома поразило военачальника, как ничто в прежней жизни. Его верящий в сверхъестественные силы разум оцепенел при виде точно такой же второй женщины.

Фантом пересёк невидимую границу, за которой поперёк хода вглубь скал вспыхнуло плотное красное сияние. Образ женщины сделал шаг, ступая в это сияние, застыл в нём, пропал, и оно начало меняться, стало жёлтым, потом зелёным. Елена быстро прошла сквозь зелёное сияние, и оно тут же исчезло.

– Колдунья! – пробормотал военачальник. Шепотом повторил в приступе внезапного отчаяния: – Она колдунья!

И бросился следом за нею. Но едва пересёк некую границу, как красное сияние опять вспыхнуло поперёк хода. Вырвав из ножен короткий меч, он, словно грудь заклятого врага, пронзил им бестелесное препятствие. Зигзаги огненных змеек вспыхнули и заплясали по мечу, и, непроизвольно вскрикнув от пронзительной боли в держащей меч руке, он выронил своё единственное оружие. Меч глухо царапнул песок в его ногах, лезвием коснулся низа сияния. По лезвию опять неистово заметались ослепительные блёски, и он ринулся в сияние сам. Как будто огненные змеи со всех сторон набросились на него, во множестве извивались на бронзе его одежды, жалами пронзали тело до сердца и желудка. Его корчило, дёргало, трясло, но он продолжал прорываться за торопливо уходящей женщиной. Наконец, подобно мячу от удара, его швырнуло прочь от сияния, с треском в воздухе хлестнуло на лету огненным бичом, обожгло полосой ожога.

Елена поднималась по узкой тропе меж отвесных стен теснины, так и не глянув назад, где военачальник, пьяно шатаясь, медленно поднимался на колени, а над ним встревожено ржали лошади. Ей больше не было до них никакого дела.

Высокие и неприступные скалы горного хребта на экваторе скрывали от туземных обитателей планеты взлётно-посадочное поле небольшого промежуточного космопорта. Такие космопорты создавались в галактической глубинке, в стороне от основных путей межзвёздных проездных и грузовых потоков. Принять он мог лишь челночный корабль или небольшой тягач.

Застыв в терпеливом ожидании, на краю пустынного круглого поля стоял Иван. Руки он отвёл за спину, где сцепил их, – пальцы левой удерживали кисть перчатки на правой. Солнце перемещалось за отвесную стену, и на него, на прозрачный щит укрытия падала короткая тень. Откинув голову, он следил, как прорывал тонкие облака, разрывал их в клочки челнок наивысшего военного разряда, способный перемещаться без дозаправки топливом в пределах двух-трёх звёзд. Челнок опускался опытной и решительной рукой и мягко приземлился в самом центре поля.

Наружная дверца челнока откинулась вверх, и в тёмном чреве показался широкоплечий белокурый красавец. Как у Ивана, на правой его руке крепился рукав дополнительных мышц, и она была заметно крупнее левой. Он сошёл на серое покрытие лётного поля, осмотрелся, после чего зашагал в сторону Ивана.

– Кто ты? И где твой корабль? – выказывая привычку громко повелевать, жёстко потребовал он ответа, когда только ещё приближался к нему.

Иван обождал, пока Парис вошёл за прозрачный щит укрытия и остановился напротив. Продолжая удерживать правую руку за спиной, левой из нагрудного кармана облегающей тело рубашки он вынул титановый жетон с набором цифр и заглавных букв, недавно записанных лучом меняющего частоту тайнописца. Подделать такую запись было невозможно.

– Я из Особой Службы Межзвёздной Разведки, – показывая этот жетон с кодовым подтверждением чрезвычайных полномочий, объявил он. – И здесь, чтобы помешать тебе увезти очень красивую и преступно своенравную женщину. Надеюсь, тебе известно, что муж упрятал её сюда по решению Межзвёздного Совета под угрозой полного бойкота его планеты...

Не имея привычки сдерживаться, Парис вспыхнул в гневе.

– Я готов драться за неё со всей Галактикой! – грубо оборвал он Ивана.

– Так говорят ещё, по крайней мере, трое, все диктаторы планет с крупными военными соединениями, – невозмутимо возразил Иван, убирая жетон в карман. – Поэтому ты её не получишь.

– Горе же тому, кто встанет на моём пути!!

И Парис резко выбросил правый кулак.

Но он не смог ударить Ивана, готового к такому повороту выяснения отношений в столь щекотливых переговорах. Перчатка его кулака встретила, приняла на себя удар кулака Париса. У обоих дополнительные мышцы вздулись, разом лопнули, разорвались от чрезмерного напряжения. Рука Париса дёрнулась к кобуре с лучемётом, но Иван проворнее схватил с уступа скалы меч, и, почти без замаха, плашмя стукнул им по белокурой голове противника. Дуло лучемёта Париса дрогнуло, выстрел пришёлся в покрытие сверхпрочного поля, яркий пучок энергии отразился от покрытия и взлетел, мелькнул, разорвался в стороне. Там зашумели, часто застучали многочисленные падающие камни и камешки осколков горной стены.

Иван не мешал Парису зашататься, грохнуться на поле и растянуться на нём.

Вызванный по защищённой внутренней связи андроид, страж порта, без слов поднял Париса, как мешок, взвалил на плечо и выпрямился перед Иваном, ожидая распоряжений.

– Придёт в себя, скажешь, я забрал его корабль, – объяснил его задание Иван. – Мой пусть не ищет, он утонул. На сутки отключишь дальнюю связь. – Затем спросил: – Когда опустится для дозаправки следующий тягач?

– Через трое суток, – невозмутимо сообщил андроид.

Такой ответ Ивана удовлетворил. Они расстались, каждый направился по своим делам. Оглянувшись у входа в челночный корабль, Иван отметил про себя, что за андроидом закрылся бронированный щит в скале, а подальше, над выходом из скоростного подъёмника, загорелся яркий зелёный свет.

Створка подъёмника отползла вбок, и Елена сразу увидела челночный корабль и герб возле дверцы, высоко поднятой над входным настилом. Она немного волновалась, когда шла по ровному полю к этому челноку, который прилетел за ней, несмотря на запрет Межзвёздного Совета. “Какой у него петушиный герб, герб Париса, – думалось ей. – Странно, что мальчик не встречает меня, свою возлюбленную богиню ”.

– Дорогой! Я сразу узнала твой мужественный герб, а ты меня не встречаешь?! – воскликнула она в полумрак корабля, поднимаемая в него титановым настилом.

Оказавшись внутри, она вдруг заподозрила неладное, встревожено обернулась. Дверь входа опустилась, как если бы её поймали в большую мышеловку.

– Где ты? – громче, чем хотела, спросила она в приоткрытую дверь рубки управления. – Что это значит?

Она замерла, расслышав сзади очень спокойные шаги.

– Это значит, что я счастливчик, так как не теряю ради тебя голову, – произнёс Иван ей в спину.

Она живо развернулась, и ярость сверкнула в её синих глазах.

– Не-го-дяй!! – раздельно выговорила она и наотмашь, звонко хлестнула его по щеке всей ладонью. Озлобляясь, тут же дикой кошкой рванулась вперёд, когтями к его зрачкам.

Ивану пришлось изрядно повозиться, прежде чем удалось схватить кисти рук донельзя разъярённой женщины, поднять её на плечо. Андроиду было проще, много проще, казалось ему, пока он переносил Елену в единственное гостевое помещение на корабле. Парис, во всяком случае, не пытался кусаться, бить коленом по позвоночнику, бешено извиваться и шипеть возле уха ядовитой змеёй. Между тем он вслух разъяснял ей положение дел, надеясь затронуть женское благоразумие.

– Из-за тебя передралась твоя родная планета. Ладно, это было ваше внутреннее дело. Но твоё тщеславие жаждет развязать Войну Звёзд... – Он поправил её на плече и продолжил: – А это угрожает слишком многим интересам...

Едва он приблизился к порогу гостевого помещения, нудно заныли двигатели, пол дрогнул и поплыл под ногами. Иван увидел на голограмме внутренней связи, что мозг челнока провернул ключ на столе управления, после чего их неожиданно крутануло, швырнуло, опрокинуло. В падении за порог он отпустил женщину, и она упала на него сверху.

– Я убью тебя! Куда мы летим?! – прекратив драться, шумела Елена. – Этот болван разобьёт нас!

– Я делал всё по правилам, – возразил обиженный голос невидимого мозга. И на голограмме быстро пробежали строки правил по взлёту. – Хозяин Парис меня не использовал, и я должен привыкнуть к особенностям работы двигателей.

Тряска прекратилась, корабль мягко приподнялся носом, готовый к переходу в режим ускоренного взлёта.

– Неплохо для первого раза, – подбодрил Иван мозг челнока. Он встал на ноги, протянул руку Елене. – Но если ты пожелаешь, дорогая, посадкой займусь я сам.

Она уже полностью овладела своими чувствами. Воспользовалась протянутой им рукой, тоже встала, поправила волосы.

– Негодяй, – убеждённо высказалась она. – Впервые вижу такого негодяя.

Они устроились в креслах, ожидая начала ускорения, и она холодно предупредила:

– Надеюсь, мы летим не обратно? Из этого монастыря я опять сбегу!

– Нет, дорогая, – возразил Иван, – мы перебираемся на другую планету.

– Я всё равно сбегу. Так и знай!

– Только с моего личного разрешения.

– В таком случае тебе придётся стать моим сторожевым псом, – сказала она презрительно.

Иван предпочёл промолчать и дал знак невидимому мозгу ускорить взлёт.

Глава 7

Ливни сменялись дождями, дожди ливнями. Они как будто утопили всю сушу на этой серой и мрачно пасмурной, какой-то насквозь сырой планете, казалось, оставили на ней только один вытянутый островок среди бескрайних топких болот. В грязи островка увязли крошечное взлётно-посадочное поле, на котором одиноко мокнул челнок, и большой особняк с полным обеспечением для длительного замкнутого проживания, с оранжереей, с прудом и игровыми залами, с уютной гостиной.

За высокими окнами гостиной открывался вид только на грязную полосу берега и на бескрайную, покрытую туманом болотную жижу. Вдруг зубастая пасть чешуйчатой рептилии беззвучно ударилась в непробиваемое стекло, против которого остановилась Елена. Красавица отшатнулась. Не находя выхода из положения, в котором оказалась, с вконец испорченным настроением вернулась к креслу. Однако тварь за окном не успокаивалась. Иван отвлёкся от просмотра ежечасного отчёта спутников разведки, приподнял оконную раму, и оглушительный рёв плотоядной твари сотряс гостиную. Выстрел лучемёта оборвал рёв, и рептилию с развороченной головой отбросило в болото. Иван опустил раму, и вновь стало тихо.

– Сезон дождей скоро закончится, – пообещал он, возвращая лучемёт в поясную кобуру. – Через месяц, может через два.

Елену такие обещания не трогали. Обняв себя, будто её донимала промозглая сырость в этом тёплом сухом помещении, она ждала, когда он скажет главное.

– О данном уютном убежище знает только мой прямой начальник, – наконец заметил Иван. – Ты ведь это хочешь услышать? Он надеется, за полгода страсти улягутся и тогда, возможно, что-то изменится для тебя и для меня.

– Здесь?! Целых полгода?! – Елена в отчаянии вновь поднялась с кресла и львицей в клетке заходила от стены к стене.

Он взглянул на галактические часы над печью. Направляясь к двери, пояснил:

– Мне надо отправить сообщение.

Едва он вышел, она гордо тряхнула головой, отогнала скверные мысли, от которых портился цвет лица.

– Нет! Многие властные мужчины жаждут моей любви! Они мне помогут.

Огромное солнце щедро разбрасывало огненные смерчи. Мимо их языков, возле шара светила проплывал линкор и плавно менял свой курс. Герб диктатора планеты Перун отчётливо выделялся на его боковой обшивке.

Подтянутый командир линкора был гостем в просторной комнате диктатора и вместе с ним стоял у большого стола. Оба внимательно рассматривали подвижную карту расположения окрестных звёзд и пригодных для какой-либо видов жизни планет. Карта медленно перемещалась вокруг светящейся точки, изображающей настороженно летящий в пространстве линкор. Командир судна ткнул лучевой указкой планету, которая показалась в нижнем правом углу карты.

– Мы вычислили. Оттуда было послано короткое сообщение. Разобраться в нём пока не удалось. Но это вопрос ближайших часов.

Диктатор размышлял, потёр ладонью гладко выбритый подбородок и холодно сузил левый глаз.

– Там его убежище, – вымолвил он уверенно. И распрямился. – Мне нужна эта женщина.

Командир линкора кивнул с пониманием.

– От нас он не ускользнёт, – заверил он диктатора.

– Пусть убирается, если согласится на наши условия. Я повторяю, мне нужна только эта женщина.

– А если не согласится? – возразил командир боевого судна.

– Что ж, тем хуже для него.

Но то, что произошло дальше, уже другое приключение.

1992г.