Разведка. Вымыслы и правда

Давно идет спор: была ли готова разведка Кремля к войне? Казалось бы, сейчас наступило то время, когда создаются условия, чтобы дать аргументированный, объективный, максимально правдивый ответ на этот вопрос. Исследователи уже получили некоторый доступ к архивам спецслужб, куда совсем недавно нельзя было и приблизиться, и компетентные власти уже, можно сказать, не зажимают рты авторам: любая версия имеет право на публикацию и каждый вправе откровенно, не лукавя, высказаться за нее или против. И тем не менее в наших средствах массовой информации редко встретишь непредвзятую, правдивую и трезвую оценку того, как обстояло дело с разведывательным обеспечением военных действий против фашистской Германии.

Что мешает? Да, пожалуй, все то же, что и прежде. Историю разведки у нас толкуют так же, как и историю нашего государства: одни переиначивают всё и вся с позиций твердокаменного марксизма-ленинизма, другие, используя радикальные и ультрарадикальные приемы и методы, бездумно чернят прошлое. Возможно, я несколько упрощаю проблему, но в принципе это так и есть. И, отведав два испорченных блюда, неискушенные читатели, особенно молодые, получают превратное представление о советской разведслужбе и разведчиках. Как противоядие нужны взвешенные, правдивые материалы.

Как птица Феникс из пепла

О том, что Гитлер не только принял решение напасть на СССР, но и развяжет агрессию в ближайшее время, разведка Кремля, и политическая (внешняя), и военная, узнала задолго до 22 июня 1941 года. Ее стараниями, по крайней мере, за шесть месяцев до этой трагической даты были добыты планы Верховного командования вооруженных сил фашистской Германии со сроками вторжения, установлены главные направления агрессии, численность — до дивизии — войск, сосредоточенных на советской границе, точное количество боевой техники противника.

Вот почему нельзя ссылаться на внезапное нападение немцев и оправдывать этим наши катастрофические неудачи в начале войны. Нападение было вероломным — это да! Но внезапным, неожиданным — нет! Какая уж тут внезапность, если самое меньшее за полгода все воробьи на кремлевских крышах чирикали: Гитлер вот-вот начнет агрессию против Советского Союза. А наш закордонный агентурный аппарат засыпал Центр сотнями шифрованных радиограмм и десятками пересланных курьерской связью подробных докладов, скрупулезно, шаг за шагом освещая подготовку гитлеровского нападения.

Восстановленная поистине нечеловеческими усилиями после истребительной кровавой чистки 1937–1939 годов (почти все руководящие кадры, начиная с заместителей начальников отделений, были репрессированы) советская система разведки, включавшая стратегические службы, политическую и военную, а также ближнюю Главного управления пограничных войск НКВД и при-кордонных военных округов, к началу войны функционировала безотказно. И напрасно утверждают сейчас недоброжелательные исследователи, что важные сообщения, полученные из зарубежных резидентур и от приграничной агентуры, оседали в архивах и не докладывались «наверх». На самом деле руководители разведслужб исправно направляли их Сталину, Молотову, наркому обороны маршалу Семену Тимошенко. Так, в течение одного года до нападения фашистского вермахта на СССР только внешняя разведка НКВД — НКГБ доложила руководству страны свыше ста важных документов о подготовке гитлеровской агрессии.

Из архивной справки. Военная разведка своевременно засекла передвижения германских войск в Европе, их концентрацию в Восточной Пруссии и Польше, переброску в Румынию, Венгрию и Финляндию. Еще в конце 1940 года Сталину, Молотову и Берии было доложено: численность немецких войск на востоке во много раз превосходит силы, необходимые, как утверждали в Берлине, «для охраны границ».

Через одиннадцать дней после подписания Гитлером 18 декабря 1940 года плана «Барбаросса» — директивы № 21 о подготовке нападения на СССР — советский военный атташе в Берлине сообщил в Москву: «Гитлер отдал приказ готовить войну против Советского Союза. Военные действия начнутся в марте 1941 года». Вскоре наши военные разведчики получили подробное изложение этого плана. Его тоже доложили Сталину.

В ряде специальных сообщений НКГБ в марте, апреле и мае 1941 года руководству государства и КПСС, Наркомата обороны и Генштаба была доведена обобщенная информация о наращивании группировки немецких войск на границах с СССР, распределении сил вермахта по театрам и фронтам военных действий. Разведуправление Красной Армии оценило, что на наших границах сосредоточена 191 дивизия противника, из них немецких— 146. Эти цифры, как выяснилось после войны, почти совпали с реальными данными — 190 и 153 соответственно.

Из архивной справки. В октябре 1940 года заместитель народного комиссара внутренних дел Иван Масленников, занимавшийся в то время пограничными войсками, послал две подробные докладные записки (№ 18/2623 и 18/2625) Сталину, Молотову, наркому обороны Семену Тимошенко и начальнику Генштаба Георгию Жукову с конкретными данными о сосредоточении на подступах к СССР пехотных и танковых дивизий, артиллерийских полков и других сил и средств противника.

В конце концов не выдержал и Берия. 12 июня 1941 года он направил Сталину и Молотову спецсообщение № 1996/Б с данными об усилении разведывательной деятельности немцев в приграничном районе: с 1 января по 10 июня погранвойсками задержано около двух тысяч нарушителей со стороны Германии, среди них разоблачено 183 немецких шпиона.

Отмечалась в записке и возросшая активность германской разведки с воздуха. С октября 1940 года по 10 июня 1941 года произошло 185 вторжений в воздушное пространство СССР, в том числе за последние десять дней — 91 нарушение.

Это только малая часть оперативно-тактических сведений, доведенных руководителям партии и правительства по линии пограничных войск.

Политическая (внешняя) разведка, находившаяся до февраля 1941 года в ведении НКВД, а затем вошедшая в подчинение нового ведомства — Парко-мата государственной безопасности, получила еще более ценные данные.

Из архивной справки. Разведка НКГБ в спецсообщении № 106 от 02.04.1941 года:

«Планом нападения на Советский Союз по линии Главного штаба германских ВВС предусмотрено в первую очередь воздушными бомбардировками парализовать следующие железнодорожные магистрали:

1) Тула — Орел — Курск — Харьков; 2) Киев — Го-мель; 3) южную линию, идущую через Ряжск; 4) южную линию через Елец. Этим немцы хотят вывести из строя экономическую артерию направления

Север — Юг и воспрепятствовать подвозу резервов с востока на запад… Объектами бомбардировок в первую очередь являются электростанции, особенно Донецкого бассейна, моторостроительные и шарикоподшипниковые заводы и предприятия авиационной промышленности в Москве… Акция против Советского Союза утверждена, нападение последует в скором времени».

Из сообщения берлинской резидентуры НКГБ от 30.04.1941 года:

«Источник Старшина (один из ценных агентов внешней разведки Харро Шульце-Бойзен. — 5. V.), сотрудник Главного штаба германских ВВС, передал: по сведениям, полученным от Грегора, офицера связи между Министерством иностранных дел и Главным штабом, вопрос о выступлении Германии против Советского Союза решен окончательно и начало его следует ожидать со дня на день. Риббентроп (гитлеровский министр иностранных дел. — В.Ч.), который до сих пор не являлся сторонником войны против СССР, видя твердую решимость фюрера в этом вопросе, присоединился к позиции сторонников нападения на Россию… По сведениям, полученным от Лейббрандта, референта по русским делам внешнеполитического отдела НСДАП (нацистской партии. — В.Ч.), подтверждается сообщение Грегора о том, что выступление против Советского Союза считается решенным».

А вот что сообщал с другого конца нашей планеты токийский резидент Разведуправления Красной Армии, выдающийся разведчик Рихард Зорге:

«15.06.1941 года (по радио). Война начнется в конце июня».

И в этот же день вторая радиограмма с уточнением: «Нападение произойдет на широком фронте 22 июня». Зорге направил в Центр десятки телеграмм такого рода. Все это не слухи, а данные, подтвержденные документами.

Шульце-Бойзен Харро (1909–1942). Оперативные псевдонимы — Коро, Старшина.

Родился в семье военного моряка. Его отец дослужился до капитана 1-го ранга. Являлся внучатым племянником и крестником адмирала фон Тирпица, женат на родственнице князя Оленбурга — Либертас Хас-Хейе. Учился на юридическом факультете Берлинского университета. Студентом увлекся социалистическими идеями, симпатизировал борьбе рабочего класса. В начале 30־х годов начал издавать журнал «Дер Гегнер» («Противник»), носивший антиправительственный характер. В 1933 году с приходом фашистов к власти журнал был закрыт, а сам издатель на короткое время арестован.

Выйдя на свободу, X. Шульце-Бойзен, чтобы избавиться от дальнейших преследований гестапо, поступил в училище транспортной авиации. Блестяще закончив курс обучения, он был назначен в один из отделов министерства авиации, где дослужился до обер-лейтенанта.

В 1938 году X. Шульце-Бойзен сообщил советскому полпредству в Берлине о тайных приготовлениях гитлеровцев к военным действиям в районе Барселоны, где республиканские войска держали оборону против мятежных сил генерала Франко. Используя свою службу в министерстве. Старшина информировал советскую разведку об увеличении шпионских полетов германской авиации над территорией СССР, о фашистских планах бомбардировки Ленинграда, Киева и Выборга, передал данные о численном и боевом составе германского военно-воздушного флота к началу войны против Советского Союза, о положении с горючим и концентрации боевых отравляющих веществ и ряд других важных сведений.

Перед началом Второй мировой войны X. Шульце-Бой-зен установил связь со старшим правительственным советником Арвидом Харнаком, работавшим в министерстве экономики, который с 1933 года руководил кружком противников Гитлера, принадлежавших к различным политическим направлениям и народным слоям. Вместе с видными функционерами Компартии Германии Ионом Зигом и Вильгельмом Гуддорфом он возглавил одну из крупных организаций Сопротивления в начале Второй мировой войны.

31 августа 1942 года X, Шульце-Бойзен был арестован. Судебный процесс проходил с 15 по 19 декабря 1942 года. Подсудимый сохранил стойкость до конца. Приговорен к смерти через повешение. Казнен в берлинской каторжной тюрьме Плётцензее.

Посмертно награжден орденом Красного Знамени (1969).

Зорге Рихард (1895–1944), Оперативные псевдонимы — Рамзай, Отто, Инсон. Герой Советского Союза

Родился в Баку в семье немецкого техника, служившего на нефтяных промыслах. Вырос в Германии. Участник Первой мировой войны. В 1917–1919 годах — член Независимой социал-демократической партии, с 1919 года — член Компартии Германии. За политическую деятельность подвергался репрессиям со стороны властей. В 1925 году приехал в СССР. Годом позже вступил в В КП (б). С 1924 года — сотрудник Коминтерна, работал в советских учреждениях, написал несколько работ по проблемам международных отношений и международного коммунистического движения. Доктор экономических и политических наук.

в 1929 году зачислен в Разведывательное управление Красной Армии. В тридцатых годах успешно действовал в Китае и Японии. Руководимая им токийская резидентура собирала важную политическую, экономическую и военную информацию, сведения об агрессивных планах германских фашистов и японских милитаристов перед Великой Отечественной войной и в ее начальный период. Он сумел приобрести важные источники в германском посольстве в Токио и в японском правительстве.

В октябре 1941 года Р. Зорге был арестован японской контрразведкой. Казнен 7 ноября 1944 года.

Посмертно удостоен звания Героя Советского Союза в ноябре 1964 года.

К лету 1941 года советские разведывательные структуры, принадлежавшие Наркоматам государственной безопасности, внутренних дел, обороны и военно-морского флота, восстановили свою деятельность, нарушенную в ходе репрессий 1937–1939 годов, и сумели своевременно предупредить руководителей партии, государства и во-оружейных сил о подготовке агрессии против СССР, сроках нападения, стратегических направлениях вторжения, развертывания войск противника, их численности, количестве боевой техники и вооружения.

Удалось воссоздать к этому сроку в главных пунктах легальные резидентуры, укрепить и расширить нелегальный аппарат, которые очень пострадали в результате сталинско-бериевской чистки. Теперь известно, что разведывательные органы очищались от «врагов народа» с большей жестокостью и палаческим рвением, нежели другие структуры государственного и партийного аппарата.

Потери личного состава разведслужб оказались столь велики, что «наверх» в 1938 году не поступило ни одного спецсообщения в течение 127 дней. Подумать только: около полугода глаза и уши советского государства были полностью парализованы!

Приведу еще два факта.

В январе 1939 года в берлинской резидентуре НКВД из 16 сотрудников оставалось только двое. Но в канун войны удалось воссоздать работоспособную агентурную сеть. Две трети всех сообщений политической разведки для руководства страны в 1940–1941 годах о военных приготовлениях Германии против СССР были составлены на основании сведений берлинской резидентуры.

Лондонскую точку НКВД в 1939 году фактически закрыли. В ней остался лишь один оперативный сотрудник. Восстанавливать ее деятельность пришлось, можно сказать, с нуля. Но к моменту гитлеровской агрессии против Советского Союза важная информация стала поступать в Центр и отсюда.

Вот так: сперва бездумно уничтожали собственную разведку, а потом, не считаясь ни с чем, одержимо воccтанавливали до основания разрушенные структуры. Кто выдержал бы такое? Чей народ? Какое государство? Никто, кроме нас.

Сейчас речь шла о так называемых легальных резидентурах, которые действовали под «крышей» советских дипломатических и иных зарубежных представительств. Но с 1939 года наши разведслужбы приступили к укреплению старых и созданию новых нелегальных точек. В результате к началу гитлеровской агрессии в Германии и в ряде европейских государств были созданы агентурные организации, которые немедленно вступили в действие после 22 июня 1941 года. Возглавлявшиеся такими выдающимися разведчиками, как Леопольд Треппер (Отто) и Константин Ефремов (Паскаль) во Франции и Бельгии, Шандор Радо (Дора) в Швейцарии, Арвид Харнак (Корсиканец) и Харро Шульце-Бойзен (Старшина) в Германии, Рихард Зорге (Инсон) в Японии, они, эти нелегальные резидентуры, внесли большой вклад в отражение гитлеровского нашествия на начальном, архитрагическом для нас этапе Великой Отечественной войны. Благодаря невероятным усилиям асов разведслужбы Кремля важные информационные документы, которые докладывались руководителям партии и государства, отличались точноcтью, достоверностью, разносторонностью и глубиной содержания. К сожалению, контрразведка противника со второй половины 1941 года начала выводить эти точки из строя. Несмотря на все старания, советская агентурная сеть в глубоком немецком тылу смогла фактически продержаться лишь до осени 1943 года.

Треппер Леопольд (1904–1982), Оперативные псевдонимы — Леба Домбу Алам Маклер, Жан Жильбер, Лео, Отто, Большой шеф.

Родился в Польше в семье лавочника. В 1924 году переселился в Палестину. С 1929 года член ЦК Компартии Палестины. В 1930 году был арестован полицией. С конца этого года — во Франции. В 1932 году переехал в Советский Союз. В 1934 году закончил Коммунистический университет национальных меньшинств Запада. С 1935 года вел рубрику по проблемам культуры в газете для евреев «Эмес».

С 1936 года на нелегальной работе во Франции и Бельгии. Осенью 1938 года стал резидентом Разведуправления Красной Армии в Бельгии, а потом во Франции. Успешно руководил агентурной сетью, получившей в гестапо кодовое название «Красная капелла» (или «Красный оркестр»). В ноябре 1942 года был арестован гестаповцами. В сентябре 1943 года бежал из-под стражи, скрывался в подполье до прихода во Францию союзнических войск. По возвращении в Советский Союз репрессирован. Освобожден в 1954 году. С 1957 года жил в Польше. В 1973 году эмигрировал в Израиль, затем переехал во Францию.

Ефремов Константин Лукич (1910 — дата и место гибели документально не установлены). Хотя имеется приговор фашистского военного трибунала, что он должен быть расстрелян, ходят слухи, что Ефремов остался жив и ему удалось перебраться в Латинскую Америку. Оперативные псевдонимы — Паскаль, Поль. Майор (по другим данным военинженер 2-го ранга).

Окончил в 1937 году Военную академию химической защиты, после чего был зачислен в Разведуправление Красной Армии. В 1939 году направлен в Бельгию в качестве резидента. Успешно руководил хорошо законспирированной сетью агентов в Бельгии и Голландии. В конце июля 1942 года арестован гестапо. В исключительно сложных обстоятельствах он сумел передать Л. Трепперу, что под пытками выдал свой шифр. По свидетельству английской контрразведки, использовать рацию Паскаля для радиоигры с московским Центром гестапо не удалось, так как он отказался от такой работы. Видимо, в отместку за это гестаповцы решили уничтожить советского резидента.

Радо Шандор (1899–1981). Оперативные псевдонимы — Альберт, Дора.

Родился в семье венгерского торговца. После окончания гимназии в 1917 году призван в армию. Окончил артиллерийское училище. Одновременно поступил на юридический факультет Будапештского университета. С декабря 1918 года — член компартии Венгрии. Служил политкомиссаром 6-й дивизии советской Венгрии. С 1919 года в эмиграции в Австрии. Сотрудничал с венским журналом «Коммуниз-мус». В июне 1920 года организовал информационное агентство «Роста-Вин», передававшее информацию о Советской России, а затем — интернациональное телеграфное агентство «Интел», готовящее новости для московской печати.

В 1921 году был делегатом конгресса Коминтерна в Москве. С середины 1922 года — в Германии. Студент Берлинского, а затем Лейпцигского университетов. Сотрудник военного аппарата КП Г. В 1924–1925 годах — в Москве, работал картографом, продолжал служить в Коминтерне. В 1925 году вновь в Берлине, а с 1933 года во Франции, руководитель картографического агентства, одновременно сотрудник Коминтерна.

С 1935 года стал работать в Разведуправлении Красной Армии. В 1936 года командирован в Швейцарию. Был сотрудником, а затем резидентом до провала в конце 1943 года этой точки, после чего находился в подполье во Франции. После окончания войны был отозван в Москву. Репрессирован. В 1955 году освобожден из заключения. Реабилитирован. Выехал на жительство в Венгрию, где стал университетским профессором.

Харнак Аренд (1901–1942). Оперативные псевдонимы — Балтиец, Корсиканец.

Родился в Дармштадте (Германия). Отец — историк литературы Отто Харнак. Дядя — известный теолог Адольф фон Харнак.

В 1920–1923 годах изучал в Йене и Граце юридические науки; в 1924 году получил ученую степень доктора юриспруденции, затем поступил на работу в Архив мировой экономики и Институт международной политики Гамбургского университета. В 1925 году — студент Лондонской школы экономики. С 1926 года рокфеллеровский стипендиат в университетах Висконсина и Медисона (США), где изучал историю профсоюзного движения и политическую экономию. Два года спустя вернулся в Германию и продолжил обучение в Гиссеновском университете, где в 1931 году защитил диссертацию «Домарксистское рабочее движение в США» и получил ученую степень доктора философии.

В 1931 году А. Харнак стал одним из основателей Общества по изучению советского планового хозяйства и организовал в августе 1932 года ознакомительную поездку 24 немецких экономистов и инженеров в СССР.

После прихода к власти Гитлера создал подпольный антифашистский кружок, связанный с Компартией Германии.

С 1935 года А. Харнак в ранге правительственного, а затем старшего правительственного советника занимал ответственные должности в министерстве экономики.

В 1935 году стал вести разведывательную деятельность в пользу Советского Союза. По заданию внешней разведки НКВД в 1937 году вступил в нацистскую партию. Арестован гестапо 3 сентября 1942 года. 19 декабря того же года приговорен к смерти через повешение. Спустя три дня казнен в берлинской каторжной тюрьме Плётцензее.

Посмертно награжден орденом Красного Знамени (1969).

Забегая вперед, скажу, что одна из основных причин провалов наших нелегальных резидентур — это нарушение Центром правил безопасности. Сейчас мы понимаем: так поступали вынужденно, как говорится, не от хорошей жизни. Высшее руководство требовало все больше секретных сведений о противнике, развернувшем против нас молниеносную войну, не считаясь с тем, что нелегалам-радистам приходилось буквально часами «висеть» в эфире, передавая растущий поток информации. Но объективно это был подарок немецким контрразведчикам: они успевали точно засечь координаты раций.

Наши разведчики видели серьезную для себя опасность, но шли на большой риск, лишь бы своевременно передать в Москву полученную важную информацию. Вольно или невольно они становились своего рода камикадзе.

А теперь надо сказать вот о чем. Накануне войны в результате энергичных кадровых мер удалось направить в разведку НКВД — НКГБ СССР 800 членов партии с высшим и незаконченным высшим образованием. В числе их оказались такие ныне известные выдающиеся разведчики, как генерал-лейтенант Павел Фитин, руководивший внешней разведслужбой с 1939 года; генерал-лейтенант Виталий Павлов, возглавлявший в шестидесятых годах службу нелегальной разведки, а затем занимавший пост заместителя начальника Первого главного управления (внешняя разведка) КГБ СССР; Герой Российской Федерации полковник Александр Феклисов, руководивший в первой половине шестидесятых годов резидентурой в Вашингтоне, а затем американским отделом разведывательного главка; полковник Евгений Кравцов, ставший в начале пятидесятых годов резидентом в Вене, а по возвращении в Москву — начальником немецкого отдела центрального аппарата. Всего за границу для работы, как называют разведчики, «в поле» направили более двухсот сотрудников в легальные резидентуры. Не забыли и о маскировке. В 1940–1941 годах увеличилось число ведомств, используемых для прикрытия оперработников внешней разведки. Кроме дипломатических и торговых представительств, разведчиков стали посылать в отделения ТАСС, Всесоюзного объединения «Интурист», Всесоюзного общества культурных связей с заграницей. В первую очередь дополнительные оперативные сотрудники были направлены в легальные резидентуры, находившиеся в Великобритании, Соединенных Штатах, Германии, Китае, Иране, Турции, Афганистане, Японии, Болгарии, Польше.

Фитин Павел Михайлович (1907–1971). Генерал-лейтенант (1945). Оперативный псевдоним Виктор.

Родился в селе Ожогино Ялуторского уезда Тобольской губернии в крестьянской семье.

В 1932 году окончил инженерный факультет Московского института механизации и электрификации сельского хозяйства. С октября этого же года — заведующий редакцией издательства «Сельхозгиз». С 1936 года стал заместителем главного редактора этого издательства.

В марте 1938 года был направлен в Центральную школу НКВД. После окончания ускоренных курсов в Школе особого назначения служил в 5-м (разведывательном) отделе ГУГБ НКВД стажером, а в конце 1938 года назначен заместителем начальника этого отдела. С мая 1939 по июнь 1946 года руководил внешней разведкой. В январе — июне 1941 года направил Сталину свыше ста спецсообщений о подготовке Германии к нападению на Советский Союз. В годы войны возглавляемое им разведуправление обеспечило руководство СССР информацией о политических и стратегических замыслах Гитлера, сведениями о перспективах открытия второго фронта нашими западными союзниками, документальными материалами об их послевоенных планах. Большой вклад внес П. Фитин в дело создания в нашей стране атомного оружия.

В конце июня 1946 года П. Фитина неожиданно освобоДИЛИ от занимаемой должности, а в декабре направили заместителем уполномоченного МГБ СССР в Германии. В 1947 году его вновь понизили в должности — назначили заместителем начальника управления госбезопасности по Свердловской области. В 1951–1953 годах он — министр госбезопасности Казахской ССР. Затем его вновь перебрасывают в Свердловскую область, а в ноябре 1953 года увольняют из МВД «по неполному служебному соответствию», без пенсии.

С большим трудом П. Фитину удалось устроиться на работу директором фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами.

Награжден двумя орденами Красного Знамени (1940, 1945), орденом Красной Звезды (1943), орденом Республики Тувы (1943).

Павлов Виталий Григорьевич (1914). Генерал-лейтенант.

Родился в Барнауле в семье служащего. После окончания в 1932 году фабрично-заводского училища поступил слесарем на местный паровозоремонтный завод. В 1933 году, завершив учебу на вечернем рабфаке, был принят в Сибирский автодорожный институт в Омске.

В январе 1938 года с последнего курса института направлен на работу в органы государственной безопасности. Окончил трехмесячные курсы в Центральной школе НКВД, затем Школу особого назначения ГУГБ НКВД. Бьит стажером, оперуполномоченным и заместителем начальника 1-го (американского) отделения 5-го отдела ГУГБ НКВД. В апреле — июле 1941 года выезжал в краткосрочную командировку в США. Через год направлен в Оттаву резидентом, под прикрытием должности первого секретаря полпредства СССР в Канаде.

В связи с бегством на Запад в октябре 1945 года шифровальщика резидентуры ГРУ И. Гузенко и начавшейся вслед за этим шумной антисоветской кампанией В. Павлов и еще несколько советских дипломатов были объявлены персоной нон грата и высланы из Канады. После возвращения в Москву служил начальником отделения в отделе информации ПГУ НКГБ. С августа 1947 года — старший помощник начальника 1-го (американского) отдела 4-го управления Комитета информации (внешняя разведка) при Совете Министров СССР. В августе 1951 года — начальник этого отдела, а с января 1952 года возглавил 1-й отдел Первого (нелегального) управления ПГУ МГБ СССР. В марте 1953 года управление было ликвидировано, а В. Павлов был назначен заместителем начальника 1-го (американского) отдела Второго главного управления (внешняя разведка) МВД СССР. В 1954 году он становится заместителем, а спустя пять лет начальником Специального управления (нелегальная разведка) ПГУ КГБ.

В 1961 году В. Павлов стал заместителем начальника всей внешней разведки — Первого главного управления. Он представлял ПГУ в Научно-техническом совете КГБ по оперативной технике и в совете Комитета по пропаганде деятельности органов госбезопасности в средствах массовой информации, литературе и искусстве.

С марта 1966 по октябрь 1970 года — резидент в Вене. По возвращении в Москву — начальник Краснознаменного института ПГУ.

В 1973 году командирован в Варшаву руководителем представительства КГБ СССР при МВД Польской Народной Республики, где пробыл 11 лет. С 1984 года был советником при начальнике ПГУ, а в 1987 году ушел в отставку, прослужив в разведке без малого 50 лет.

В 1996 году издал книгу «Операция «Снег», посвященную своей жизни и работе. В последующие годы вышли четыре другие его книги: «Руководители Польши глазами разведчика», «Сезам, откройся!», «Трагедия советской разведки» и «Женское лицо разведки».

Награжден орденами Ленина, Октябрьской Революции, Красного Знамени, Красной Звезды.

Я хорошо знал Виталия Павлова. Он пришел к нам, в 4-е (нелегальное) управление Комитета информации при Совмине СССР в 1947 году на должность старшего помощника начальника 1-го (американского) отдела зрелым, с десятилетним стажем, оперативным работником, успевшим побывать в заграничной командировке, да еще на ответственной должности — резидентом в Оттаве. Служба его тут была трудна: резидентура создавалась впервые, и резиденту пришлось начинать с нуля. Но В. Павлов, работая энергично и целеустремленно, успешно решил все проблемы. Командировка подходила к концу, все складывалось удачно. Однако судьба сыграла с умным, волевым и смелым разведчиком злую шутку. В октябре 1945 года на Запад перебежал с двумя чемоданами, битком набитыми шифрперепиской с московским Центром, шифровальщик оттавской резидентуры Главного разведывательного управления Генштаба Игорь Гузенко. Он выдал агентов советской военной разведки, работавших по атомной программе, — Алана Нун Мэя и еще девять человек. В. Павлову, как старшему должностному лицу, ответственному за контрразведывательное обслуживание советской колонии, пришлось держать ответ за случившийся серьезный провал. Его отозвали в Москву, дали строгий выговор и отправили в «тихую заводь» — информационный отдел, далекий от сложных и опасных оперативных акций. Два года активный агентурист тянул бюрократическую лямку, обрабатывая горы залежавшихся несрочных материалов за военные годы, пока руководители внешней разведки вновь не обратили на него внимание.

В. Павлова назначили, как уже говорилось выше, старшим помощником начальника американского отдела 4-го управления. Он с жаром взялся за новое дело и вскоре добился положительных результатов. Безграничная преданность работе, стремление как можно быстрее и качественнее решать поставленные задачи заслуженно вывели его в руководители внешней разведки. Он стал начальником отдела, затем заместителем начальника нелегального управления, его начальником, а в 1961 году — заместителем разведывательного главка КГБ. Это был пик его служебной карьеры. В дальнейшем он занимал менее значительные, но руководящие должности, хотя имел немало недоброжелателей, завистников, недовольных высокими требованиями, которые В. Павлов всегда предъявлял к подчиненным. Были и обиженные его, так сказать, взрывным характером (за шумные «накачки» он получил не особенно приятное прозвище «Пожарник»). А вообще надо признать, что редко кому удавалось прослужить полсотни лет. Много, очень много полезного сделал генерал-лейтенант Виталий Григорьевич Павлов для разведывательного ведомства России.

Феклисов Александр Семенович (1914). Оперативные псевдонимы — Калистрат, Юджин. Ответственный сотрудник внешней разведки КГБ. Полковник. Герой Российской Федерации (1996).

Родился в Москве в семье железнодорожного стрелочника. После окончания железнодорожной школы-семилетки и фабрично-заводского училища, где получил специальность слесаря по ремонту вагонов, в 1930 году поступил на вечерние курсы при Московском институте инженеров связи (МИИС), а затем на дневное отделение радиофакультета этого института.

В июне 1939 года А. Феклисов был направлен на работу в органы государственной безопасности и зачислен в Школу особого назначения. В октябре 1940 года стал стажером в американском отделении 5-го (разведывательного) отдела ГУ ГБ НКВД. С февраля 1941 по октябрь 1946 года — оперативный работник нью-йоркской резидентуры, действовал под фамилией Фомин и прикрытием должностей стажера, вице-консула и первого секретаря Генерального консульства СССР. За это время от агентуры им были получены ценные сведения в области военной авиации и зарождающейся ракетной техники и электроники, с августа 1947 по апрель 1950 года — заместитель резидента по линии научно-технической разведки в Лондоне под прикрытием должности второго секретаря посольства СССР в Великобритании. Являлся оператором ценного агента, физика-ядерщика Клауса Фукса, от которого была получена важнейшая информация по атомной тематике, в том числе по устройству водородной бомбы.

С лета 1950 года — заместитель начальника, а затем начальник 2-го (английского) отдела 1-го (американо-английского) управления Комитета информации (внешняя разведка) при Совмине, потом МИДа СССР и далее в ПГУ МГБ и ВГУ МВД СССР.

С июня 1953 года — заместитель главного советника МВД — КГБ по разведке при МВД Чехословацкой Социалистической Республики. В декабре 1955 года был назначен начальником американского отдела ПГУ КГБ. В 1959 году — член специальной группы при Председателе КГБ по обеспечению безопасности визита Н. С. Хрущева в США. Участвовал в визите под прикрытием должности заведующего Протокольным отделом МИДа СССР.

С августа 1960 года резидент внешней разведки в Вашингтоне под прикрытием должности советника посольства СССР. Во время Карибе кого кризиса 26–27 октября 1962 года провел ряд встреч с американским журналистом Скали, неофициальным представителем администрации президента США Джона Кеннеди, которые существенно способствовали разрешению кризиса и нормализации отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами.

В 1968 году — заместитель начальника Краснознаменного института КГБ СССР. Защитил докторскую диссертацию.

В 1974 году вышел в отставку, но продолжал работать вольнонаемным научным сотрудником в научно-исследовательском институте ПГУ. С 1986 года на пенсии.

Опубликовал книги воспоминаний «За океаном и на острове» (1994) и «Признание разведчика» (1999).

Награжден орденом Ленина (1949), двумя орденами Трудового Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, тремя орденами «Знак Почета».

Мне не пришлось поработать вместе с Александром Семеновичем во внешней разведке. В сороковых — шестидесятых годах мы действовали в разных направлениях, находились большую часть времени в долгосрочных командировках. Судьба свела нас только в девяностых, когда и он, и я завершили службу в нашем ведомстве.

А. Феклисов один из первых ветеранов написал свои мемуары. Я узнал об этом и предложил напечатать их в московском издательстве «ДЭМ», организованном в 1988 году мастером политического романа Юлианом Семеновым, где я с 1993 года работал над своей книжной серией «О разведке и шпионаже из первых рук». Феклисов согласился, и я засел за редактирование его рукописи.

Что меня привлекло в авторе, так это неудержимое стремление быть максимально объективным, правдивым, чего не скажешь о большинстве других мемуаристов, с которыми мне довелось столкнуться. Непреклонная гражданская позиция А. Феклисова, стремление не только подчеркнуть успехи советской разведслужбы, но показать ее недостатки, провалы, объяснить их причины и сделать нелицеприятные выводы — цель творчества Героя Российской Федерации. И в этом сказались главные черты его характера: высокоразвитое чувство долга перед Отчизной, безграничная преданность делу, которому служишь, глубокое уважение к соратникам, готовность в любой момент прийти к ним на помощь.

Кравцов Евгений Игнатьевич (1913–1974).

Полковник.

Кандидат военных наук, профессор.

Родился в станице Невинномысской (ныне г. Невинно-мысск) Ставропольского края в семье врача.

В 1938 году окончил Ленинградский индустриальный институт и был направлен в органы государственной безопасности. После спецподготовки выезжал в длительные командировки в Латвию и Германию. В берлинской резидентуре до начала Великой Отечественной войны служил под фамилией Ковалев, прикрываясь должностью атташе советского дипломатического представительства. С 1942 по 1945 год — резидент внешней разведки в Турции под прикрытием должности второго секретаря полпредства, а затем посольства СССР.

По возвращении в Москву работал в центральном аппарате внешней разведки. С 1948 года — начальник Высшей разведывательной школы. В 1950 году — резидент в Вене под прикрытием должности заместителя политического советника председателя Союзнической комиссии по Австрии, а с 1952 года — начальник немецкого отдела ПГУ МГБ СССР. Затем на преподавательской работе в Краснознаменном институте КГБ при СМ СССР.

Должен сказать, с Евгением Игнатьевичем было приятно работать. Я тесно контактировал с ним, когда находился в командировке в Австрии с 1949 по конец 1951 года. Он, если не ошибаюсь, в начале 1950 года возглавил легальную резидентуру в Вене, одну из самых крупных загранточек внешней разведки. Я не подчинялся легальному резиденту, так как был начальником автономной разведывательной группы нелегальной службы, имел свой шифр и связь непосредственно с Центром. Согласно предписанию из Москвы легальный резидент должен был оказывать мне всемерную помощь и содействие в работе нашей группы.

В отличие от предшественника, оставившего свой пост по болезни в конце 1949 года, который довольно прохладно реагировал на мои просьбы, Е. Кравцов сразу же стал оказывать мне необходимую помощь. В результате наша группа смогла достойно и в установленный срок выполнить поставленные перед ней первоначальные задачи и получила более широкий план работы. Особенно это касалось документальных операций и связи с нелегальными разведчиками во всем мире, что затрагивало интересы любых оперативных подразделений внешней разведки.

Работа с выдающимся разведчиком Е. Кравцовым дала мне очень многое. Энергичным, опытнейшим, не боявшимся принять самостоятельное решение и разумно рискнуть руководителем, прекрасным аналитиком и высокоинтеллигентным человеком — таким запомнился мне Евгений Игнатьевич Кравцов.

Возобновление деятельности закордонной агентурной сети и начавшееся пополнение резидентур дополнительным оперативным составом сразу стало приносить ощутимые результаты. В начале 1939 года советской разведке удалось узнать, что Гитлер подписал директиву о нападении вермахта на Польшу (план «Вайсс»). Тогда же в ее руки попали документальные данные о том, что Beликобритания и Франция предпринимают усилия, чтобы столкнуть Германию с СССР. Кроме того, разведслужба Кремля получила достоверную информацию о том, что Лондон ведет с Берлином секретные переговоры с целью заключить пакт о сотрудничестве, который гарантировал бы безопасность «владычице морей» в Европе и оставлял бы для Гитлера свободу действий на Востоке (имелась в виду в первую очередь агрессия против Советского Союза, официально объявленного гитлеровским министром пропаганды Йозефом Геббельсом «смертельным врагом Германии»).

Советская разведка нарисовала для руководства СССР точную картину реальной международной обета-новки. Это было весьма кстати. Почему? Ведь до сих пор в наших средствах массовой информации, а о западных и говорить нечего, слышны упреки в адрес тогдашних руководителей советского государства Сталина и Молотова в том, что они приняли предложение Гитлера и заключили пакт о ненападении между Советским Союзом и «тысячелетней великогерманской империей» и подписали секретные протоколы к нему о разделе Вое-точной Европы.

Ставшие ныне известными документы разведки Кремля свидетельствуют: советское руководство приняло единственно правильное решение. Именно такой шаг обеспечивал на некоторое время возможность отодвинуть на запад огромную фашистскую империю и укрепить безопасность СССР. Это случилось в результате возврата западных районов Украины и Белоруссии, отторгнутых от РСФСР в 1920 году Польшей, и Бессарабии, попавшей после Гражданской войны под пяту Румынии. В 1939 году западные границы Российского государства были перенесены на несколько сот километров от жизненно важных промышленных центров страны.

Когда Германия стала перебрасывать свои войска к советской границе — это происходило с июля 1940 по июнь 1941 года, что скрыть было невозможно, советские разведслужбы — 5-й отдел ГУГБ НКВД, Первое управление НКГБ, Разведуправления Красной Армии и Воен-но-морского флота — направили в ЦК ВКП(б), Совет Народных Комиссаров, Наркоматы обороны и военно-морского флота более 120 детальных специальных сообщений о непосредственных военных приготовлениях фашистской Германии к нападению на Советский Союз. 19 мая 1941 года разведслужба Кремля установила, сколько германских дивизий и основных огневых позиций сосредоточено у советской границы. Первые достаточно точные сроки нападения 5-му отделу ГУГБ НКВД удалось получить в октябре 1940 года от нелегального резидента Корсиканца, с которым после длительного перерыва была установлена связь. Он сообщил:

«Гитлер выступит против России весной будущего года».

Если бы Сталин и его присные приняли всерьез это предупреждение, прислушались к предостерегающему голосу нашего верного помощника, наверняка Красная Армия по-другому встретила бы фашистский вермахт, опьяненный блистательными победами в Европе и Северной Африке. Немцам не удалось бы устроить летом 1941 года гигантские «котлы», в которых переварились дивизии, армии и целые фронты советских войск.

Пакт о ненападении с фашистской Германией, в результате которого Советский Союз фактически без единого выстрела не только возвратил утерянные в лихолетье Гражданской войны и иностранной интервенции территории, но и приобрел земли, никогда Российской империи не принадлежавшие, ослепил тогдашних хозяев Кремля и притупил их бдительность. Они поверили в свое всемогущество, понадеялись на якобы никогда не подводившую их политическую интуицию и проигнорировали, как следствие этого, убедительную и достаточно точную информацию своей разведки, а также наделали много политических и военно-стратегических ошибок, которых могло бы не быть.

Но не нужно думать, что разведка Кремля шла от одной победы к другой, что ее путь был устлан красными розами. Анализ деятельности советских разведслужб за тридцатые годы, сделанный уже после победы над гитлеровской Германией, свидетельствует, что хотя они в целом справились с задачей выявить подготовку фашистской Германии ко Второй мировой войне и к нападению на СССР, но допустили немало просчетов, ошибок и провалов. Укажу на некоторые из них:

— не сумели заблаговременно добыть информацию о присоединении Австрии к Германии (март 1938 года);

— не получили данных о мюнхенском сговоре Германии, Великобритании и Франции (сентябрь 1938 года), не выяснили, чем он закончится (Чехословакия, как государство, перестала существовать), хотя для этого имелись неплохие возможности (по секретному договору 1935 года чехословацкие спецслужбы поддерживали контакт с советскими, а начальник разведслужбы Пражского Града Франтишек Моравец находился в агентурных отношениях с внешней разведкой НКВД);

— не смогли предупредить советское руководство о наступлений вермахта на Францию и вводе немецких войск в Бельгию, Голландию и Люксембург (май 1940 года);

— не сумели быстро добыть оригинал или копию директивы № 21 о плане «Барбаросса» (декабрь 1940 года);

— в январе — июне 1941 года получили много противоречивых сведений о дате нападения Германии на Советский Союз, но не смогли:

1) добыть документальное подтверждение политического решения Гитлера начать агрессию против СССР;

2) разобраться во множестве дезинформационных материалов немецких спецслужб, высшего руководства Германии и самого фюрера;

3) с августа 1940 по июнь 1941 года не обеспечили надежной радио- и иной связью свои резидентуры на территории собственно Германии и в оккупированных немцами европейских странах.

Главная причина этих и других срывов и неудач теперь полностью ясна: это результат жесточайших репрессий, обрушившихся на оперативный состав и руководи-тел ей центрального аппарата разведки, ее легальных и нелегальных резидентур.

В результате тотальной сталинской чистки 1937–1939 годов разведка Кремля потеряла несколько сот наиболее способных и опытных сотрудников. По новому партийному призыву их заменили безграмотные и неопытные оперативники, едва овладевшие азами разведывательного ремесла. Вот почему в канун войны и в первые военные годы в деятельности советских разведслужб, как политической, так и военной, при непредвзятом объективном анализе встречается немало промахов, ошибок и серьезных провалов. Пример тому трагическая история агентурных сетей в Германии и оккупированных ею европейских странах, созданных внешней (политической) разведслужбой НКВД и Разведуправлением Красной Армии в предвоенные годы, которые ныне хорошо известны под кодовым названием гестапо «Красная капелла» или «Красный оркестр».

Почему погибла «Красная капелла»?

Название «Красная капелла» вошло в международный обиход после войны. До этого времени мы его не знали и не пользовались даже в кругах специалистов разведывательного дела. Я впервые пришел в политическую (внешнюю) разведку НКГБ 1 марта 1944 года. Принявший меня на работу начальник 1-го отдела Первого управления ведомства госбезопасности полковник (позднее генерал-майор) Александр Михайлович Коротков направил меня в немецко-австрийское отделение. В своем коротком напутственном наставлении он порекомендовал:

«Внимательно изучите дела-формуляры на Корсиканца-Балтийца и Старшину. Недавно нам стало известно, что фигуранты, с которыми у нас два года не было связи, арестованы гестапо и казнены. В них, этих делах, вы найдете много полезного для себя, что поможет вам быстрее освоить основы профессии разведчика».

Я последовал этой рекомендации. И действительно, внимательное изучение работы этих двух ценнейших агентов помогло мне лучше всякого учебника овладеть разведывательным ремеслом. «Красная капелла» в наших оперативных делах не встречалась. Оно и понятно: никакой «Красной капеллы» в природе не существовало. Это кодовое название, которое в гитлеровской военной контрразведке и гестапо дали агентурным сетям НКВД и Разведуправления Красной Армии, созданным в Германии, а также во Франции, Бельгии, Голландии, Чехословакии, оккупированных вермахтом. Резидентуре Доры в Швейцарии, подчинявшейся советской военной разведке, в немецкой службе контршпионажа дали другое кодовое название — «Красная тройка», потому что эта разведточка использовала для связи с Центром три радиопередатчика.

Эти названия прочно прилипли к резидентурам двух главных советских разведслужб, так как немцы не стали тратить время на то, чтобы узнать, кому принадлежат провалившиеся советские шпионские организации — Центру на Лубянке или на Знаменке. Главное, эти подпольные рации надо было как можно скорее уничтожить.

Коротков Александр Михайлович (1909–1961). Оперативные псевдонимы — Длинный, Крит, Степанов, Александр Эрдберг. Генерал-майор (1956).

Родился в Москве в семье банковского служащего.

В 1927 году окончил среднюю школу. Затем работал подручным электромонтера. Через год был принят в ОГПУ в качестве монтера по лифтам хозотдела этой организации. В начале 1933 года был рекомендован на работу в Иностранный отдел ОГПУ и в том же году по линии нелегальной разведки направлен в Париж. Он вошел в состав оперативной группы «Экспресс», задачей которой была разработка Второго бюро (разведка) Генерального штаба, проведение вербовок среди его сотрудников. Выдавая себя за австрийца чешского происхождения Районецкого, А. Коротков поступил в Сорбонну на курс антропологии. Одновременно записался в школу радиоинженеров. Однако вскоре он попал в поле зрения французской контрразведки. Чтобы избежать провала, был временно выведен в Германию, а оттуда в СССР. С 1935 года — он уполномоченный 7-го отделения ИНО ГУГБ НКВД.

В апреле 1936 года под прикрытием должности представителя Народного комиссариата тяжелой промышленности при торгпредстве СССР в Германии направлен в долгосрочную командировку в Берлин. Принял там на связь нескольких ценных агентов. В декабре 1937 года получил задание выехать во Францию для нелегальной работы. Там А. Коротков возглавил группу, созданную для ликвидации нескольких предателей.

В 1936 году его отозвали в Москву и зачислили в резерв назначения. Через год уволили из органов НКВД. Однако он отправил новому наркому внутренних дел Л. П. Берии личное письмо, где доказал, что его увольнение является ошибкой. Грозный нарком быстро отреагировал на такой экстраординарный шаг и восстановил разведчика на работе. С апреля 1939 года А. Коротков стал старшим оперуполномоченным, а с мая того же года — заместителем начальника 1-го (немецкого) отделения 5-го отдела ГУГБ НКВД.

В августе 1940 года А. Короткова направляют в Берлин в качестве заместителя легальной резидентуры под прикрытием должности третьего секретаря полпредства СССР в Германии. Он активизировал связи с такими ценными агентами, как Брайтенбах, ответственным сотрудником гестапо, резидентами Корсиканцем и Старшиной и некоторыми членами из их резидентуры. От них была получена наиболее важная информация о подготовке Германии к нападению на Советский Союз. В первые дни войны, когда здание полпредства в Берлине было оцеплено гестаповцами, А. Коротков, рискуя жизнью, сумел несколько раз выехать в город для встреч с агентами, постановки перед ними новых задач и передачи им радиостанций, чтобы обеспечить бесперебойную связь с Центром. Вскоре в числе интернированных сотрудников полпредства СССР в Германии он вернулся в Москву.

С августа 1941 года он заместитель начальника, а с октября того же года начальник 1-го отдела (разведка в Германии и на оккупированных ею территориях) НКВД СССР. В 1943–1944 годах выезжал в Иран и дважды в Афганистан для выполнения специальных заданий по ликвидации германской агентуры в этих странах, действуя под фамилией полковника Михайлова.

С октября 1945 по январь 1946 года — резидент объединенной резидентуры внешней разведки в Германии под прикрытием должности заместителя политического советника при главноначальствующем Советской военной администрации.

В мае 1946 года А. Коротков стал начальником управления 1Б (нелегальная разведка) и заместителем начальника Первого главного управления МГБ СССР. С мая 1947 года он — начальник 4-го управления (нелегальная разведка) Комитета информации при Совете Министров СССР, а с мая 1949 года одновременно член этого комитета. С сентября 1951 года — заместитель начальника Бюро № 1 МГБ СССР по разведке и диверсиям за границей, а в ноябре 1952 года становится заместителем начальника ПГУ МГБ СССР и начальником управления «С» (нелегальная разведка). С марта 1953 года — заместитель начальника, а с 28 мая того же года — и. о. начальника Второго главного управления (внешняя разведка) МВД СССР. С 17 июля 1953 года — начальник отдела нелегальной разведки ВГУ. В марте 1954 года А. Коротков становится и. о. начальника управления нелегальной разведки и врио заместителя начальника ПГУ, а с сентября 1955 года — начальником этого управления и заместителем начальника ПГУ.

В ноябре 1956 года был направлен в Венгрию в качестве заместителя начальника опергруппы КГБ И. Серова. Участвовал в специальных мероприятиях по подавлению восстания в этой стране, задержанию активных повстанцев и изъятию оружия у населения, а также в захвате и выводе в Румынию бывшего премьер-министра Венгрии Имре Надя.

С 23 марта 1957 года — уполномоченный КГБ по координации и связи с МГБ и МВД ГДР.

В середине июня 1961 года А. Коротков был вызван в Москву. 27 июня на теннисном корте московского комплекса «Динамо» во время игры скончался от разрыва аорты. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награжден орденом Ленина, шестью орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, двумя орденами Красной Звезды, государственными наградами ЧССР, Югославии, Польши и ГДР.

Хочу добавить кое-что от себя об Александре Михайловиче Короткове. Я многим обязан этому выдающемуся разведчику. В феврале 1944 года он сумел разглядеть что-то такое во мне, рядовом опере военной контрразведки «Смерш» («Смерть шпионам» — под таким названием это ведомство просуществовало с апреля 1943 по май 1946 года в составе Наркомата обороны, затем влилось в Министерство государственной безопасности), чего, замечу, я и сам не знал, — потенциального разведчика. И взял меня на службу в свой отдел. Поэтому я с полным правом могу считать себя его крестником.

Восемь лет, до середины 1953 года, мне довелось служить под началом А. Короткова. За сравнительно небольшой срок он дал возможность вырасти мне до начальника отдела. Это случилось потому, что Александр Михайлович щедро делился со мной своим многогранным разведывательным опытом. И я — не исключение. Так он поступал со всеми молодыми оперативными сотрудниками, которые ставили дело выше всего, работали не за страх, а за совесть, проявляли инициативу и не страшились разумно рискнуть.

Именно такими качествами обладал он сам в высшей степени. Я не встречал ни одного разведчика, которому бы удавалось так быстро и умело решать сложнейшие оперативные задачи.

Честно говоря, начальником внешней разведки должен был бы стать А. Коротков. И дело наше, и люди только от этого выиграли бы. Собственно, он возглавил разведглавк в марте 1953 года, когда Л. Берия пришел в Министерство внутренних дел. Но судьба играет злые шутки. Александр Михайлович пробыл начальником разведывательного главка только до июля 1953 года, каких-нибудь три месяца, а после известного «бериевского дела» его сняли с этой высокой должности и сделали начальником нелегального отдела.

Правда, в опале А. Коротков находился недолго. Через год он снова стал заместителем начальника разведглавка и начальником нелегального управления. Но руль внешней разведки ему больше не доверяли.

Александр Михайлович рано ушел из жизни, можно сказать в расцвете деловых и творческих сил, полный новых планов и задумок. К слову сказать, как-то странно выглядит судьба самой внешней разведки. Складывалось почему-то так, что самое продолжительное время, лет по 15–16, командовали люди, не прошедшие горнила разведывательного дела, не потрудившиеся в закордонных резидентурах, такие, как, скажем, В. А. Крючков (1974–1988). Уж не потому ли в период их правления разведслужба пережила наибольшее количество крупных провалов (взять хотя бы случаи, связанные с изменой оперативных работников, перебегавших на сторону противника).

В заключение еще раз повторю: Служба внешней разведки сильно выиграла бы от того, если бы ее возглавил такой великий мастер разведывательного дела, как генерал-майор А. Коротков.

Леман Вилли (1884–1942). Оперативные псевдонимы — А/201, Брайтенбах. Ценный агент советской внешней разведки.

Родился в Лейпциге в семье учителя. С семнадцати лет добровольно пошел служить на военно-морской флот, в 1911 году уволился в звании старшины, поступил в берлинскую полицию. Начал рядовым сотрудником, но скоро был переведен в контрразведывательный отдел при полицей-пре-зидиуме Берлина. В 1929 году начал работать на советскую внешнюю разведку.

После прихода к власти фашистов его отдел влился во вновь образованную государственную тайную полицию (гестапо). С этого времени Брайтенбах начал давать в Центр ценную информацию, предупреждая берлинскую резидентуру об акциях против германских коммунистов и деятелей рабочего движения, сотрудников советских организаций в Германии. Он успешно продвигался по службе в гестапо, получил звание хауптштурмфюрера СС и занял должность заместителя начальника отдела.

В 1939 году связь с Брайтенбахом была утеряна из-за «великой чистки», проводившейся в Центре, и возобновлена лишь в конце 1940 года. В начале 1941 года он неоднократно информировал берлинскую резидентуру о приготовлениях гитлеровцев к нападению на СССР. Последняя встреча с ним состоялась 19 июня 1941 года, на которой он сообщил, что войсками получен приказ начать военные действия против СССР 22 июня после трех часов утра. О судьбе его долго не было известно. Лишь сразу после войны документально установлено, что его в декабре 1942 года без суда и следствия расстреляли в подвалах гестапо. Выдал его связник Центра, заброшенный в Германию и попавший в руки германской контрразведки.

Крючков Владимир Александрович (1924). Один из руководителей советских органов безопасности. Генерал армии (1988).

Родился в Царицыне (Сталинград, Волгоград) в рабочей семье. В годы Великой Отечественной войны разметчик на оборонном заводе, затем перешел на освобожденную комсомольскую работу. Из комсомола был направлен в органы прокуратуры, где прослужил пять лет на разных должностях. В 1949 году окончил Всесоюзный заочный юридический институт. Через два года его послали на учебу в Высшую дипломатическую школу МИД СССР.

С 1954 года — сотрудник этого министерства. В 1955 году направлен на работу в посольство СССР в Венгрии (пресс-атташе, третий секретарь). В 1959–1967 годах — референт, заведующий сектором, помощник секретаря ЦК КПСС Ю. Андропова.

1967–1971 годы — помощник Председателя КГБ и начальник секретариата КГБ. 1971–1974 годы — первый заместитель начальника ПГУ КГБ. С ноября 1974 года — начальник этого главка внешней разведки. С 1978 года одновременно — заместитель Председателя КГБ. В 1986 году — член ЦК КПСС.

С октября 1988 по август 1991 года — Председатель КГБ СССР. В сентябре 1989 года стал членом Политбюро ЦК КПСС.

В августе 1991 года за участие в ГКЧП был арестован новой демократической властью и находился в Лефортовской тюрьме. Его обвинили по статьям 64 (измена Родине) и 260 (злоупотребление властью) УК РСФСР, но следствие не сумело справиться со своей задачей. В результате подсудимый в феврале 1994 года был освобожден по амнистии.

С октября 1994 года на пенсии.

Автор книги воспоминаний «Личное дело».

Награжден двумя орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Красного Знамени, двумя орденами Трудового Красного Знамени.

Названия советских агентурных сетей ввели в оборот средств массовой информации сразу после войны сами битые немецкие ловцы шпионов, и первым это сделал бывший начальник радиоконтрразведки, скрывшийся под псевдонимом В. Ф. Флике. В 1946 году в издательстве «Нептун» (Кройцлинг) вышли в свет его книги «Шпионская группа «Красная капелла» и «Агенты радируют в Москву. Радиорезидентура «Красная тройка».

Немецкие контрразведчики не случайно избрали такие названия. На их жаргоне нелегальный радист — «музыкант» или «пианист». А в первые дни после нападения гитлеровского вермахта на Советский Союз немцы зафиксировали появление в эфире нескольких подпольных радиопередатчиков, которые поддерживали связь с Москвой. Значит, вступил в дело целый «оркестр» или «капелла», и не чьи-нибудь, а советские, красные. Значит, «Красная капелла». Кому принадлежали энергично стучавшие на своих радиоинструментах «пианисты», Разведуправлению Красной Армии или внешней разведке НКГБ СССР, это немецких контрразведчиков пока не занимало. Главная задача для них: крайне необходимо точно запеленговать радиостанции и заставить их замолчать.

В Главном управлении имперской безопасности была создана особая комиссия «Красная капелла» для борьбы с этой организацией. Ее руководитель (поначалу это был криминальный советник Гиринг, а потом обер-фюрер СС Панцингер) получил высокий пост заместителя начальника гестапо Генриха Мюллера.

Так и прилипло гестаповское название «Красная капелла» к агентурным сетям советских разведслужб, действовавшим до войны и в первые военные годы в сердце гитлеровской империи и в ряде европейских стран, оккупированных вермахтом. И никто не задумывается, что на самом деле не было такой разведывательной организации, схемы которой с немецкой педантичностью изображены в делах специальной комиссии, получившей то же название. Составленное из лучших контрразведчиков гестапо и абвера, это подразделение действовало в Брюсселе и Париже и замыкалось в Берлине на начальнике Главного управления имперской безопасности обергруппенфюрере СС и генерале полиции Райнхарде Гейдрихе и шефе управления военной разведки и контрразведки адмирале Вильгельме Канарисе.

Какие же советские разведывательные структуры попали в разработку немецкой контрразведки и были ликвидированы в 1941–1942 годах?

1) Берлинская резидентура НКВД — НКГБ, которую возглавляли Арвид Харнак (Корсиканец — Балтиец) и Харро Шульце-Бойзен (Старшина).

2) Берлинская резидентура Разведуправления Красной Армии, руководимая Ильзе Штёбе (Альта).

3) Парижская резидентура Разведуправления Красной Армии, деятельность которой направлял Леопольд Треп-пер (Отто, Большой шеф).

4) Агентурная группа Разведуправления Красной Армии в Париже, которой руководил Вольдемар Озолс (Золя).

5) Агентурная группа Разведуправления Красной Армии в Париже, которая замыкалась на Анри Робинсоне (Гарри).

6) Брюссельская резидентура Разведуправления Красной Армии. До декабря 1941 года ею командовал Леопольд Треппер, а затем Анатолий Гуревич (Кент).

7) Брюссельская резидентура Разведуправления Красной Армии, которую возглавлял Константин Ефремов (Паскаль). Он, как и А. Гуревич, был кадровым командиром советских вооруженных сил.

8) Оперативная группа Разведуправления Красной Армии в Марселе. После провала в декабре 1941 года брюссельской резидентуры она находилась в ведении А. Гуревича.

9) Амстердамская резидентура Разведуправления Красной Армии. Ею руководил Антон Винтеринк (Тино).

10) Брюссельская резидентура Разведуправления Красной Армии во главе с Иоганном Венцелем (Герман).

11) Оперативная группа Разведуправления Красной Армии в Лилле. Ее возглавлял Исидор Шпрингер (Ромео).

Иногда к «Красной капелле» относят резидентуру Разведуправления Красной Армии в нейтральной Швейцарии во главе с Шандором Радо (Дора). Это неверно. Если уж придерживаться гестаповской версии, то эта резидентура получила кодовое название «Красная тройка». Немецкие контрразведчики разрабатывали ее отдельно от «Красной капеллы» и продержалась она, по крайней мере, месяцев на двенадцать-четырнадцать дольше.

О масштабах деятельности агентурных сетей советской разведки в Германии и других странах Западной Европы после начала Великой Отечественной войны ярко свидетельствует тот факт, что гитлеровской контрразведке в 1941–1943 годах удалось захватить по меньшей мере восемь радиопередатчиков «Красной капеллы», шесть из которых были использованы для радиоигры с московским Центром. В 1943 году швейцарские контрразведчики в сотрудничестве с гестапо вывели из строя три радиоточки «Красной тройки».

Еще более впечатляет численность агентурных сетей внешней разведки НКВД — НКГБ и Разведуправления Красной Армии, объединенных гестаповцами и абверовцами в шпионскую организацию «Красная капелла». По этому делу они арестовали более ста человек, сорок восемь из них казнили. В процессе ликвидации советской разведывательной сети в Бельгии, Голландии и во Франции в застенки гестапо попало тоже не меньшее число патриотов, работавших на разведслужбу Кремля.

Источники внешней разведки НКВД — НКГБ и Разведуправления Красной Армии имелись фактически во всех главных министерствах и ведомствах гитлеровской империи, в органах военной администрации на оккупированной территории, спецслужбах, управлении железными дорогами, Верховном командовании вермахта, генеральном штабе сухопутных войск, главном штабе ВВС, на крупных военных предприятиях, в банках и союзах предпринимателей, руководящих органах нацистской партии. Проиллюстрируем это схемой агентурных связей резидентуры Корсиканца — Старшины из литерного дела «Красная капелла», заведенного в IV управлении (гестапо) Главного управления имперской безопасности.

В центре схемы фамилии руководителей резидентуры внешней разведки НКВД — НКГБ доктора юридических и философских наук Арвида Харнака и старшего лейтенанта ВВС Харро Шульце-Бойзена, а также Рудольфа фон Шелиа, видного немецкого дипломата, ответственного сотрудника министерства иностранных дел. На самом деле он являлся главным источником берлинской резидентуры Разведуправления Красной Армии, которую возглавляла Ильзе Штёбе. Этот пример наглядно подтверждает тот факт, что гестаповцы считали резидентуры А. Харнака — X. Шульце-Бойзена и И. Штёбе одной шпионской организацией.

От этого круга отходит много, стрелок (читаем справа налево) к министерствам иностранных дел, экономики, имперскому бюро труда, университету, политическому комитету НСДАП, министерству пропаганды, сброшенным на парашютах агентам из Москвы, городскому управлению Берлина, управлению имперских железных дорог, управлению имперской почты, отдельным армейским подразделениям. Верховному командованию ВМФ, Верховному командованию сухопутных войск, Управлению военной разведки и контрразведки. Верховному командованию вермахта, министерству ВВС.

Подобные многочисленные важные связи имелись и у резидентур Разведуправления Красной Армии во Франции, Бельгии, Голландии. Глубокий тыл гитлеровского вермахта оказался опутанным плотной агентурной сетью советских разведслужб.

Штёбе Ильзе (1911–1942), Оперативный псевдоним — Альта.

Родилась в Берлине в рабочей семье. Работала собственным корреспондентом газеты «Берлинер тагеблатт» в ЧехоСловакии, затем в Польше. В 1928 году познакомилась с агентом Разведуправления Красной Армии Рудольфом Герн-штадтом, работавшим в Варшаве собственным корреспондентом одной из берлинских газет. Через год была привлечена им к работе на советскую военную разведку. В 1936 году стала нелегальным резидентом в Берлине. Во время «большой чистки» советских разведывательных органов связь с ней была потеряна и восстановлена в августе 1939 года.

В марте 1940 года была принята на работу в пресс-службу МИДа Германии. Поддерживала постоянную связь с ценным агентом, занимавшим ответственный пост в этом ведомстве, Рудольфом фон Шелиа. Получаемую от него важную информацию вплоть до своего ареста 12 сентября 1942 года регулярно передавала в Центр. В гестапо подверглась жестоким пыткам, но не выдала ни одного члена своей резидентуры. 21 декабря 1942 года была приговорена к смертной казни на гильотине.

Озолс Вольдемар (1884–1949). Оперативный псевдоним — Золя.

Родился в Выдрее под Витебском, в семье рабочего. Профессиональный военный. В 1904 году окончил Виленское пехотное училище, а в 1912 году Николаевскую военную академию в Санкт-Петербурге. Во время Первой мировой войны проявил себя храбрым и инициативным офицером. Участвовал в боях на Кавказском и Западном фронтах. В 1916 году, после завершения формирования латышских частей, его назначают начальником штаба 2-й латышской стрелковой дивизии. После Февральской революции В. Озолса избирают председателем Исполнительного комитета съезда латышских стрелков. Когда произошла Октябрьская революция, он встал на сторону большевиков. В конце 1918 года его направляют в Латвию для организации партизанского движения. Но там он попадает в тюрьму как «красный шпион». Заключение длится недолго, его высылают из Латвии. Однако летом 1919 года он возвращается обратно и вскоре его назначают начальником оперативного отдела генштаба латвийской армии. В последующие годы В. Озолс играл видную роль в политической жизни Латвии, являлся одним из руководителей оппозиционного к правительству «Рабочего союза».

В конце двадцатых годов Озолс впервые установил контакт с советской военной разведкой. В мае 1934 года он был арестован, а через год выслан из Латвии и обосновался в Литве. В 1936 году после начала гражданской войны в Испании республиканское правительство пригласило В. Озолса в испанскую армию. Там он в звании генерала служил в штабе интербригад. После поражения республиканцев выехал во Францию. Здесь его застает известие о вхождении Латвии в состав СССР. Он обращается в советское полпредство с просьбой о возвращении на родину, но советский военный атташе предлагает ему служить Отчизне за границей в ином качестве. В. Озолс соглашается и становится нелегальным резидентом оперативной группы Разведуправления Красной Армии во Франции. В июне 1941 года ему передали радиоаппаратуру для связи с Центром, но освоить ее он не успел. После нападения фашистской Германии на СССР его связь с Москвой прервалась на два года.

Лишь в августе 1943 года В. Озолс установил связь с А. Гуревичем, который в это время, будучи арестованным гестапо, вел на стороне немцев радиоигру с Центром. Видимо, опасаясь нанести ущерб этой сложной и запутанной игре, немецкие контрразведчики не тронули никого из группы Озолса и его самого. После освобождения Франции Золя был арестован французской контрразведкой по обвинению в шпионаже, но по требованию советской военной миссии во Франции был освобожден и до мая 1945 года оставался в Париже, работая в советском торгпредстве.

Затем В. Озолс вернулся в Ригу и работал доцентом в Латвийском государственном университете, где преподавал военную географию и геодезию.

Робинсон Генри (1897–1944). Настоящее имя Шнее Арнольд. Оперативные псевдонимы — Гарри, Анри.

Родился в Брюсселе. Позднее переехал во Францию, получил французское гражданство. В 1920 году вступил во французскую компартию.

Изучал юриспруденцию в Цюрихском университете, свободно владел французским, немецким, английским, итальянским и русским языками.

В 1933 году стал работать на советскую военную разведку. В период с 1937 по 1939 год ему удалось создать большую и хорошо законспирированную агентурную сеть, добывавшую исключительно важную информацию, главным образом научно-технического характера. Агенты Робинсона работали в Англии, Франции, Германии, Италии и других странах. С 1940 года ориентирован полностью на разведку против Германии. В 1941 году вошел в подчинение Леопольда Треппера. Это решение Центра сейчас рассматривается как ошибочное.

В декабре 1942 года гестапо схватило Г. Робинсона, а в январе 1943 года арестованы все его агенты. После жестоких пыток Робинсона казнили в 1944 году.

Гуревич Анатолий Маркович (1913). Оперативные псевдонимы — Кент, Виктор Сукулов, Соколов. Паспортная фамиЛИЯ по легенде — Винсент Сьерра.

Родился в Харькове в семье аптечного провизора, владельца небольшой аптеки. С 1924 года семья Гуревичей жила в Ленинграде. Здесь он закончил общеобразовательную школу, затем рабфак. В 1932 году поступает в институт Интуриста, готовивший переводчиков для обслуживания иностранцев. В 1937 году его командируют в Испанию, где шла гражданская война. Он служит переводчиком у советских командиров вначале на военно-морской базе в Картахене, затем на советской подводной лодке. В конце 1938 года возвращается в Москву, где становится сотрудником Разведуправления Красной Армии.

После соответствующей подготовки А. Гуревича под видом уругвайского коммерсанта направляют в долгосрочную командировку в качестве помощника нелегального резидента в Брюсселе. В марте 1940 года он встречается в Швейцарии с тамошним нелегальным резидентом Дора (Шандор Радо). В 1941 году направляется в краткосрочную командировку в Берлин для оказания помощи резидентуре Корсиканца и Старшины, а также резидентуре Альты в установлении надежной радиосвязи с Центрами на Лубянке и Знаменке. В конце ноября 1941 года становится резидентом точки в Брюсселе. В декабре 1941 года резидентура Кента провалилась, но ему удалось избежать ареста. Через Париж он добрался до Марселя, находившегося в неоккупированной зоне Франции. Там А. Гуревич возглавил оперативную группу. В ноябре 1942 года его все же арестовало гестапо. Участвовал в радиоигре против советской разведки, предварительно уведомив об этом Центр.

В августе 1944 года, воспользовавшись паническими настроениями гестаповцев, метавшихся перед наступающими советскими войсками, получил согласие начальника особой команды «Красная капелла» обер-фюрера СС Фридриха Панцингера и его двух сотрудников работать на Разведуправление Красной Армии. Летом 1945 года вместе с Пан-цингером был доставлен в Москву и немедленно арестован военной контрразведкой «Смерш». Спустя два года его обвинили в измене Родине и отправили на двадцать лет в лагерь.

В сентябре 1955 года А. Гуревич освобождается по амнистии. Но в сентябре 1958 года вновь арестован КГБ. Находился в заключении до июня 1960 года. Работал инженером на комбинате «Росторгмонтаж». В июле 1991 года полностью реабилитирован. Сейчас проживает в С.-Петербурге, пенсионер.

Винтеринк Антон (1914–1943). Оперативный псевдоним — Тино. Агент советской военной разведки.

Родился в Арнхеме (Голландия). Принимал активное участие в рабочем и коммунистическом движении. В 1938 году начал работать на Разведуправление Красной Армии. Использовался вначале как радист, затем стал резидентом. Арестован гестапо в августе 1942 года. Немецкие контрразведчики пытались использовать его для радиоигры с Центром в Москве, но он категорически отказался сотрудничать с фашистами. Точная дата его казни неизвестна. Очевидно, это произошло летом 1943 года.

Венцель Иоганн (1902–1969). Оперативный псевдоним — Герман. Сотрудник советской военной разведки.

Родился в Данциге в рабочей семье. Член КПГ, работник центрального аппарата партии. Принимал участие в Гамбургском восстании в октябре 1923 года, вел активную пропагандистскую работу. После прихода к власти нацистов перешел на нелегальное положение.

С 1934 года стал сотрудничать с Разведуправлением Красной Армии. В 1937 году прошел в СССР курсы радистов. Затем выезжает в Бельгию, где ему поручили создать нелегальную радиоточку для связи с Центром на случай войны. В 1939 году И. Венцель вошел в состав нелегальной резидентуры Паскаля в качестве радиста и резидента. В конце июня 1942 года он был арестован гестапо, но в сентябре 1943 года ему удалось бежать из-под стражи. До прихода союзников скрывался в Брюсселе. В 1945 году арестован советской военной контрразведкой «Смерш» вместе с Л. Треппером и А. Гуревичем. В 1955 году освобожден и выехал в ГДР. Умер в Берлине 2 февраля 1969 года.

Шпрингер Исидор. Оперативный псевдоним — Ромео. Агент советской военной разведки.

Родился в Бельгии. По профессии — инженер-химик. Коммунист, воевал добровольцем в Интернациональной бригаде в Испании на стороне республиканского правительства. Участник Второй мировой войны, был офицером бельгийской армии. После нападения фашистской Германии на СССР стал работать на советскую военную разведку.

Возникает вопрос: почему, едва начав работать с перегрузкой, рассыпалась эта мощная разведывательная организация? Почему это произошло, как только в декабре 1941 года провалилась одна, всего лишь одна, из опорных точек в Брюсселе? Кто виноват в этом — центральные аппараты разведслужб в Москве или руководители и их помощники в резидентурах? Теперь, когда в распоряжении историков и исследователей спецслужб оказалось достаточно рассекреченных документов, когда многие важные фигуранты, проходившие по гестаповскому делу «Красная капелла», опубликовали свои воспоминания, можно с достаточной точностью и объективностью ответить на эти вопросы.

Так, недавно были рассекречены материалы Главного управления военной контрразведки «Смерш», которое в 1945–1946 годах вело следствие по делам арестованных нелегальных резидентов Разведуправления Красной Армии Л. Треппера и А. Гуревича, зам. резидента И. Венцеля и других оперативных сотрудников, входивших в разведывательные структуры так называемой «Красной капеллы». 27 октября 1945 года помощник начальника Главного управления «Смерш» генерал-лейтенант Москаленко направил начальнику Главного разведывательного управления Генштаба генерал-полковнику Ф. Ф. Кузнецову совершенно секретную личную справку о недочетах в подготовке, заброске и работе с агентурой за границей со стороны аппарата военной разведки.

Приведу несколько выдержек из этого документа.

«Арестованный в июле 1945 года резидент ГРУ в Бельгии Гуревич (Кент) показал, что он был подготовлен наспех, а переброска его в Бельгию была организована непродуманно».

Далее А. Гуревич показал: «Перед переброской меня за границу, по существу, я никакой подготовки не получил. Правда, я был направлен на курсы при разведшколе РУ, но они для практической работы ничего не дали. На этих курсах я в течение пяти месяцев (всего-то! — В. Ч.) изучал радиодело, фотодело и был ознакомлен с общим порядком конспиративных встреч с агентурой за границей.

Следует указать, что ознакомление с порядком встреч с агентурой в условиях конспирации было очень поверхностным. На этот счет мы знакомились с материалами, составленными главным образом возвратившимся из-за границы работником РУ Бородиным, в которых обстоятельства встреч и сама конспирация их излагалась очень неконкретно и, я бы сказал, даже примитивно. Такая система обучения для меня, неискушенного в тот период человека, казалась вроде бы нормальной, но когда я столкнулся с практической работой за границей, то убедился, что она была не только недостаточной, а совершенно неприменимой в условиях нелегальной работы».

Как заявил Гуревич, вначале он должен был ехать в Бельгию через Турцию, для чего ему были изготовлены соответствующие документы. Однако, в связи с отказом турецких властей в выдаче Гуревичу визы, РУ за несколько часов до отъезда Гуревича изменило маршрут его следования в Бельгию, предложив ехать через Финляндию, Швецию, Норвегию и Францию под видом мексиканского художника, пробывшего несколько месяцев в Советском Союзе.

По вопросу полученной легенды Гуревич показал: «Надо сказать, что данная мне легенда была очень неудачной хотя бы потому, что я в связи с недостаточное-тью времени не мог получить никакой консультации о Мексике, о ее внутреннем положении, условиях жизни и даже ее географических данных. Кроме того, испанский язык, являющийся основным в Мексике, я знал далеко не достаточно и говорил на нем с явно выраженным русским акцентом. Таким образом, в пути следования я был не в состоянии отвечать на самые простые вопросы о положении в Мексике, а это, бесспорно, влекло за собой ненужные подозрения…

Получая паспорт уругвайского гражданина в Париже (от связника. — В. Ч.), я был совершенно недостаточно осведомлен о жизни в Уругвае. Когда этот вопрос я поднял, еще будучи в Советском Союзе, Бородин сказал, что такая возможность мне будет предоставлена.

Действительно, спустя некоторое время мне была предоставлена для ознакомления короткая справка, написанная от руки на двух страницах одним разведчиком, находившимся в Уругвае очень короткий промежуток времени. Причем в этой справке были указаны две улицы Монтевидео, названия нескольких футбольных команд и подчеркнуто, что население, особенно молодежь, часто собирается в кафе. Ни географического, ни экономического и политического положения в этой справке освещено не было, я даже не знал фамилии президента «моего государства» (?! — В. Ч.), так как по этому вопросу в РУ имелись противоречивые данные.

Когда я заметил Бородину, что этих данных для меня недостаточно, он обещал мне их дать, но их в РУ не оказалось, и мне в последний день перед отъездом было предложено пойти в Библиотеку имени Ленина и ознакомиться там с Уругваем по БСЭ. Естественно, что и там нужных мне данных, как для коммерсанта из богатой уругвайской семьи, найти, конечно, не представилось возможным».

Арестованный Главным управлением военной контрразведки «Смерш» резидент РУ во Франции Треппер (Отто), объясняя причины провала своей резидентуры, показал: «Радист Макаров (Хемниц) (на самом деле Михаил Макаров поначалу был владельцем прикрытия — ком мер-ческой фирмы в Остенде, а потом уж радистом брюссельской резидентуры. — В. Ч.), несмотря на то, что он будто бы прошел специальную школу, не знал самых элементарных понятий разведработы, не говоря уже о том, что он не знал ни одного иностранного языка (?! —5. Ч.). Кроме того, Хемниц должен был проживать как уругваец,

В ТО время, как он не имел никаких понятий о его «родной стране» и еще меньше о стране, в которой ему пришлось работать. Такие же самые недочеты мне пришлось наблюдать и при моей встрече с резидентом Ефремовым (Поль). Главной задачей группы Поля было проинформировать РУ о передвижении номерных частей через Бельгию, но при моей встрече с Полем оказалось, что ни Поль и никто из его группы не имел элементарного представления о знаках различия немецкой армии (?! — В. Ч.)…»

Арестованный Гуревич показал, что РУ неправильно выбрало маршрут следования через Ленинград, где он на протяжении длительного времени проживал, работал и имел много знакомых, что привело его к расшифровке.

Экипировка Гуревича была также не в соответствии с данной ему легендой.

По этому вопросу Гуревич показал: «…Выезжая из Советского Союза, я по легенде до этого находился в Нью-Йорке и других странах, а вез с собой только один небольшой чемодан, в котором находились: одна пара белья, три пары носков, несколько носовых платков и пара галстуков, в то время, как иностранные туристы, побывавшие в других странах, везут с собой в качестве багажа по нескольку чемоданов с различными носильными вещами, большое количество различных фотографий, личных писем и так далее.

По приезде в Хельсинки я должен был явиться в Интурист и получить билет на самолет, следовавший в Швецию. Когда я обратился к швейцару Интуриста, поскольку других работников в воскресенье не было, и спросил его на французском языке о том, что мне должен быть заказан билет на самолет, он предложил мне говорить на русском языке (?! — В. Ч.), дав мне понять, что он знает о том, что я русский, и играть в прятки с ним не следует. к тому же надо отметить, что сам факт, связанный с предварительным заказом билетов через Интурист, не вызывался никакой необходимостью, поскольку это можно было сделать без всякой помощи».

Аналогичные затруднения по вине РУ, как заявил Гуревич, он встретил также и в других странах: «По приезде В Париж я на другой день должен был зайти в кафе «Дюспо», находившееся на Криши, для встречи со связником. При этом было обусловлено, что при входе в кафе я займу место за заранее определенным столиком, закажу чай и буду читать французскую газету. Связник должен точно так же находиться в кафе, сидеть за столиком, имея на столе французский журнал. Здесь мы должны друг друга только видеть, сама же встреча должна произойти немедленно по выходу из кафе, около дома номер сто двадцать или сто сорок на Криши.

Прибыв по указанному адресу, я не нашел кафе с названием «Дюспо». В этом доме находилась закусочная, рассчитанная на обслуживание шоферов конечной автобусной остановки под названием «Терминюс». При входе в закусочную я увидел, что там имеется всего два стола, за которыми посетители обычно играли в карты. Посетители же в основном заказывали вино и горячий кофе, как это принято в закусочных во Франции. То, что я заказал чай, вызвало смех у официанта, и мне было предложено кофе, говоря, что чаем они вообще не торгуют. Я пробыл в кафе более получаса, однако связного РУ не встретил. Полагая, что возможно был перепутан адрес, я пытался разыскать на этой улице нужное мне кафе, однако его не нашел. В действительности же оказалось, что несколько лет тому назад в помещении, в которое я заходил, было именно кафе «Дюспо», но впоследствии оно было преобразовано в закусочную».

Гуревич также заявил, что РУ ему было предложено по приезде в Брюссель остановиться в гостинице «Эрмитаж». Оказалось, что эта гостиница уже пять лет тому назад была превращена в публичный дом (?! — В. Ч.) и иностранцы там не останавливались…»

Макаров Михаил Варфоломеевич (1915–1943). Оперативный псевдоним — Хемниц. Паспортная фамилия по легенде — Карлос Аламо. Кадровый командир Красной Армии, старший лейтенант. Советский военный разведчик.

Родился в городе Тетюши Татарской АССР. После окончания школы переехал в Москву и поступил в Институт иностранных новых языков на переводческое отделение (изучал французский и испанский языки).

В 1936 году стал переводчиком республиканских ВВС в Испании. Принимал участие в боевых операциях в качестве бортстрелка на скоростных бомбардировщиках.

После возвращения в Москву направлен в Разведуправление Красной Армии. По окончании спецкурсов в разведшколе РУ направлен радистом в брюссельскую резидентуру Л.Треппера. Действовал под коммерческим прикрытием, как уругвайский гражданин Карлос Аламо. После оккупации Бельгии немцами работал в брюссельской резидентуре А. Гуревича. 12 декабря 1941 года в результате провала резидентуры был схвачен гестапо вместе с некоторыми другими членами этой разведточки. Расстрелян предположительно в 1943 году.

За мужество и отвагу в боях на стороне республиканцев в Испании награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

«Арестованный Треппер показал, что крупным недостатком в работе за границей, который приводит к провалам, является несвоевременное снабжение зарубежной резидентуры документами и плохое их оформление. По заявлению Треппера, находясь в Брюсселе, он получил из Москвы паспорт для въезда во Францию. В паспорте должна была быть указана профессия — журналист. В действительности при получении паспорта в нем была указана профессия не журналист, а «журналье», что означает — поденщик (?! — В. Ч.). Естественно, что поденщик, едущий в международном вагоне, сразу вызвал бы подозрение у французской пограничной полиции».

Арестованный Гуревич о качестве полученных им из РУ документов показал: «Выбор уругвайского паспорта для меня как легализующего документа не был достаточно хорошо продуман и подготовлен РУ. В Бельгии уругвайских подданных были считанные единицы, в то же время в полиции зарегистрировались одновременно два вновь прибывших уругвайца.

Это были агент РУ Макаров — коммерсант, родившийся в Монтевидео и тоже занимавшийся торговой деятельностью в Бельгии и купивший предприятие в Остенде, и я, тоже родившийся в Монтевидео. Причем оба паспорта были выданы в уругвайском консульстве в Нью-Йорке. Один был выдан в 1936 году, а другой в 1934 году. Номера же этих паспортов были последовательны, так, если один был за № 4264, то другой был за № 4265…» (?! — В. Ч.).

Показаниями арестованных устанавливается, что РУ направляло за границу большей частью неисправные рации и при отсутствии радиоспециалистов там создались большие трудности в их использовании.

Арестованный Треппер по этому вопросу показал: «В начале 1939 года РУ в первый раз была поставлена задача подготовки и создания собственной радиосвязи с Центром. Эта задача была возложена на Хемница, который как будто до приезда прошел полную техническую радиоподготовку. Кент после своего приезда имел задачу помочь ему в этом направлении, и его РУ также считало вполне подготовленным к этой работе. На практике оказалось, что ни тот ни другой подготовки не имели и эту работу до конца довести не смогли. В то же самое время все полученные приборы оказались в неисправном состоянии. В начале 1940 года, видя, что они не справятся с этой работой, я потребовал от РУ или прислать мне настоящего техника, или разрешить вербовать техников среди лиц, близких к компартии. Однако РУ такого специалиста не прислало, и в начале июня 1941 года агентура в Бельгии оказалась полностью отрезанной от Центра. При моем приезде из Бельгии во Францию в июле 1940 года, когда я приступил к налаживанию агентуры во Франции, я констатировал, что РУ не может дать мне никакой помощи как в технических приборах, так и в техниках для налаживания радиосвязи с Центром.

После продолжительных требований мне удалось только в июне 1941 года получить две радиостанции, которые приходилось в исключительно тяжелых условиях нелегальной работы перебрасывать в оккупированную французскую зону и Бельгию. Но и тогда оказалось, что обе эти радиостанции по техническим причинам не были пригодны к введению в строй (?! — В. Ч.).

Как мне удалось узнать уже после моего ареста немцами, в конце 1941 года РУ в Бельгию и Голландию были направлены с парашютистами радиоаппараты. Парашютисты были захвачены немцами, но, как рассказали немцы, аппараты были неисправны и ими нельзя было пользоваться».

Об обеспечении РУ Красной Армии зарубежной агентуры деньгами арестованный Треппер показал: «К началу войны ни одна из известных мне групп не была снабжена Центром нужными средствами для продолжения своей работы, несмотря на то, что уже видно было, что большинству групп придется работать изолированно и что во время войны они не смогут снабжаться средствами из Центра. Я лично, пользуясь средствами созданной мной с санкции РУ коммерческой фирмой «Экс», имел возможность за время войны снабжать средствами наши группы, однако группа Гарри во Франции, Поля и Германа в Бельгии, группы в Голландии, резидентуры в Берлине, Чехословакии и в других странах оставались полностью без средств. Тяжелое и безвыходное положение групп РУ приводило почти к полному свертыванию работы».

Арестованные Треппер и Гуревич показали, что с начала войны Германии против Советского Союза Разведывательным управлением было дано указание, чтобы резидентуры, работавшие во Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии и Германии, связать между собой.

Это обстоятельство привело к тому, что провал группы Хемница в декабре 1941 года в Бельгии поставил под удар остальные резидентуры.

Так, арестованный Гуревич заявил: «Перед отъездом из Москвы РУ указало мне, что в связи с провалами принято решение не создавать большие резидентуры, а работать небольшими группами. После того как РУ приняло решение о моем оставлении работать в Бельгии в качестве помощника резидента Отто, мне бросилось в глаза то обстоятельство, что резидентура в Бельгии насчитывает большое количество людей, находящихся на твердой зарплате и практически не проводящих никакой разведывательной работы и знающих о существовании нашей организации. Я обратил на это внимание Отто, но получил ответ, что все эти люди предусмотрены на военное время… Провал 1941 года произошел из-за неправильной организации разведгруппы в Бельгии и Франции под единым руководством резидента Отто с большим количеством агентов и отсутствия конспирации в работе».

Арестованный Треппер показал: «Все указания РУ по вопросу о том, чтобы связать между собой резидентуры, работавшие во Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии и Германии, создали исключительно благоприятную почву к провалам, которые по этой причине произошли. Провал в Братиславе привел к провалу резидента Германа, провал в Голландии, как и провал Германа, привел к провалу Поля, провал Хемница — к провалу Кента. То есть к началу крупного провала 13 декабря 1941 года группа Хемница подвела под удар все остальные группы. В результате чего не стало крупной части разведывательной сети в Центральной Европе».

Кроме того, провалу советской агентуры в Бельгии, Франции и Германии в значительной степени, как показали арестованные Треппер и Гуревич, способствовало грубое нарушение правил конспирации в шифровальной работе.

Арестованный Гуревич показал: «РУ дало мне указание выехать в Германию и обучить моему шифру радиста в Берлине. Я ответил, что считаю неправильным такое указание, так как таким образом телеграммы, направляе-мые мной в Москву в течение длительного периода времени, в случае провала агента-радиста могут быть немцами расшифрованы. Несмотря на это, Москва все же подтвердила это указание. Я передал во время моего пребывания в Берлине Шульцу один из ранее использованных мною шифров и обучил его шифровальному делу».

Кроме того, когда в Брюсселе немцами были арестованы Хемниц и Аннет, Гуревич и Треппер сообщили об этом в РУ и потребовали немедленной замены шифра, однако РУ также не приняло никаких мер, и они продолжали поддерживать связь с Москвой, используя шифр, захваченный немцами при аресте Хемница и Аннет.

Гуревич и Треппер также показали, что в шифре, которым они пользовались, отсутствовали условные сигналы на случай работы по принуждению (?! — В. Ч.). Это обстоятельство не давало им возможности сообщить РУ о вербовке их немцами и использовании их в радиоигре с РУ. Следует также указать, что РУ требовало беспрерывной и продолжительной работы радиостанций, что облегчало (немецким) контрразведывательным органам пеленгацию и ликвидацию радиостанций.

Так, радисты группы Андре в Париже находились в эфире беспрерывно по 16 часов.

Арестованный агент Радо (Дора), работавший в Швейцарии, показал, что провал возглавляемой им резидентуры в Швейцарии начался с ареста радистов Эдуарда, Мауд и Розы, которые, по всем данным, были запеленгованы швейцарской полицией. Установить нахождение указанных радиостанций, как показал Радо, путем пеленгации особого труда не составляло, так как волны, на которых работали радиостанции, и их позывные РУ не менялись в течение двух лет. При этом, по требованию РУ, работа на радиостанциях проводилась каждый день, а сеанс работы длился от двух до шести часов беспрерывно.

Наряду с этим РУ часто требовало повторения уже переданных в Москву телеграмм. В связи с этим радисты вынуждены были создавать архив уже отправленных радиограмм. При аресте Хемница и Германа немцы нашли у них ряд копий отправленных шифровок.

Арестованные резиденты Гуревич, Радо и другие показали, что на неоднократные их просьбы дать конкретные указания по тому или другому вопросу, Разведывательное управление ограничивалось молчанием.

Так, Гуревич по этому вопросу показал: «Когда Отто принял решение передать мне бельгийскую резидентуру и стал ее передавать в присутствии представителя РУ Быкова, я отказался ее принимать и указал, что Отто неправильно информирует РУ о работоспособности бельгийской организации, и просил Быкова по прибытии его в Москву доложить начальнику РУ о действительном положении дел в Брюсселе. Я обрисовал Быкову полную картину бельгийской организации, которая должна была привести, по моему мнению, к провалу.

Кроме того, мною было также послано в РУ письмо, в котором я указывал, что принцип вербовки, допущенный Отто, для нашей организации является ошибочным, что не следует полностью вербовать наших работников за счет еврейской секции Коммунистической партии Бельгии, что наличие в нашей организации людей, которые по их личному положению должны уже нелегально проживать в стране, увеличит только возможность провала. Это я подтвердил и Быкову. Несмотря на это, никаких указаний от РУ в части работы нашей группы в Бельгии не последовало…»

Центральный аппарат внешней разведки НКВД — НКГБ и его берлинская резидентура Корсиканца— Старшины допустили не меньше ошибок, чем Разведуправление Красной Армии и подведомственные ему нелегальные структуры в Германии, Бельгии, Голландии, Швейцарии и Франции. Оперативники с Лубянки, так же как их коллеги со Знаменки, не сумели вовремя создать надежную радиосвязь со своими подпольщиками в Берлине. В результате Корсиканец и Старшина со своей разветвленной агентурной сетью после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз не могли передавать в Москву важную информацию о том, как реально развертывается молниеносная война против Советов, какие изменения германское Верховное командование внесло в первоначальные оперативные планы, какие потери понес вермахт в первых сражениях на Восточном фронте. Центр потерял управление этой бесценной информационной точкой и не смог контролировать ее деятельность. Из-за этого члены резидентуры, не желавшие сидеть сложа руки, занялись активной антифашистской пропагандой, нарушая при этом элементарные правила конспирации, что способствовало провалу важной структуры внешней разведки.

Отсутствие устойчивой связи с берлинской резидентурой вынудило руководство разведслужбы НКВД воспользоваться возможностями своих «военных соседей» — Разведывательного управления Красной Армии. Фактически это был единственный шанс для Лубянки. В этом не следует упрекать ее руководство. Но шефы внешней разведки допустили новую ошибку, в их шифррадиограмме, переданной Разведуправлением в брюссельскую резидентуру, были названы настоящие имена и фамилии Корсиканца и Старшины и подлинные адреса, по которым они проживали. Чего, понятно, никак нельзя было делать. Ведь все радиограммы «Красной капеллы» перехватывались гитлеровской контрразведкой. Когда в декабре 1941 года брюссельская точка провалилась, ее радисты и шифрматериалы попали в руки гестаповцев, которые через полгода сумели прочитать злополучную радиошифровку и приступили к масштабной ликвидации «Красной капеллы».

Как могло случиться, что начальник внешней разведки НКВД Павел Михайлович Фитин подписал такой нарушавший элементарные правила конспирации документ? И почему совершенно бездумно шеф Разведуправления Красной Армии генерал-майор танковых войск А. П. Панфилов и его комиссар бригадный комиссар И. И. Ильичев послали резиденту Отто шифррадиограмму, в основу которой легла просьба П. Фитина направить оперативника из бельгийской резидентуры в Берлин для установления контакта с разведывательной организацией Корсиканца — Старшины, оставшейся без связи со своим Центром?

Я уже писал в этой главе о комиссаре государственной безопасности Павле Фитине, ставшем затем генерал-лейтенантом. Хочу к этому добавить следующее. Я знал его лично, и первая встреча с руководителем внешней разведки состоялась 12 сентября 1944 года, когда он принимал первую группу оперативных работников, срочно направлявшихся во вновь созданную резидентуру в Буха-реете. Эта точка прикрывалась аппаратом политического советника Союзнической контрольной комиссии. Павел

Михайлович принял тогда заместителя резидента Нила Шустрова, до войны выполнявшего разведывательную миссию в Румынии, а также оперсотрудников Виталия Новикова, владевшего французским языком, и автора этих строк, знавшего немецкий. Начальник внешней разведки четко и доходчиво объяснил наши задачи, осведомился, как мы себя чувствуем, не нуждаемся ли в чем-либо, и пожелал всяческих успехов. В заключение он поинтересовался, какие кодовые имена мы получили. И тут выяснилось, что у меня такого имени нет. Я первый раз отправлялся в долгосрочную заграничную командировку; на сборы и подготовку мы получили всего два дня и в спешке все забыли о такой детали.

— Ну, это мы сейчас поправим, — улыбнулся Фитин. — Окрестить вас недолго. Какое имя вам нравится?

— Остап, — не раздумывая, брякнул я. Имя героя моего любимого романа «Двенадцать стульев».

— Что ж, Остап так Остап.

На том и порешили. Позже к этому имени добавились другие: Виктор Драбаш, инженер Вайсс, Чернов…

Павел Михайлович Фитин сделал блестящую карьеру. В 1939 году его, заместителя главного редактора издательства «Сельхозгиз», имевшего диплом инженера-механизатора сельского хозяйства и семилетний стаж члена ВКП(б), направили на учебу в Высшую школу НКВД. Шесть месяцев обучения — и он в разведке. Учитывая зрелый возраст, высшее образование и партстаж, еще через пол года его делают заместителем начальника разведслужбы, а 13 мая 1939 года назначают ее начальником.

В этой должности Фитин пробыл всю войну. Он внес значительный вклад в укрепление внешней разведки. Под его непосредственным руководством советским разведчикам удалось проникнуть в секреты разработки американского атомного оружия, что позволило СССР в кратчайший срок ликвидировать ядерную монополию США. Он приложил много усилий, чтобы восстановить за рубежом агентурные позиции внешней разведки, подорванные сталинскими репрессиями 1937–1939 годов.

И это ему удалось в полной мере к 1944 году. День Победы советская разведслужба встретила более сильной и опытной по сравнению с разведывательной системой середины тридцатых годов. На этом фоне меркли неудачи и провалы предвоенного времени и первых лет войны.

Генерал-лейтенант П. Фитин бесспорно обладал выдающимися организаторскими способностями. Но этого мало. Не зря говорят: «Настоящим разведчиком, как и поэтом, нужно родиться». Вот таким самородком и был Павел Михайлович. Приход его в разведслужбу совершился не по его желанию. Судьба распорядилась так, что он быстро поднялся по карьерной лестнице, не имея, в сущности, достаточного понятия о разведывательном деле. Ведь Фитин возглавил такую специфическую службу, не побывав ни разу в долгосрочной загранкомандировке. У него не было ни малейшего опыта в работе с агентурой. Он не провел ни одной вербовки. Психология оперативного работника была ему совершенно чужда. Вот почему центральный аппарат внешней разведки НКВД особенно в 1939–1942 годах совершил такие крупные ошибки, так грубо нарушал конспирацию, как это было с берлинской резидентурой Корсиканца — Старшины. У Павла Михайловича просто не хватало разведывательного чутья, конспиративного инстинкта, чтобы воздержаться от посылки через «военных соседей» шифррадиограммы с адресами и подлинными фамилиями руководителей «Красной капеллы», что привело ее к провалу.

Удивительно и то, как могли просмотреть такие грубые нарушения правил секретного радиообмена опытные разведчики П.М. Журавлев и А. М. Коротков, возглавлявшие тогда немецкое направление. Ведь достаточно было разбить текст этой роковой для «Красной капеллы» шифрограммы на несколько частей, закодировать дополнительно фамилии и адреса, передать их раздельно в нескольких депешах, и немецкие криптографы встали бы в тупик и не смогли бы, по крайней мере, так быстро прочитать тексты…

Что делать? И на старуху бывает проруха!

Панфилов Алексей Павлович (1898–1966). Советский военачальник, один из руководителей советской военной разведки (ноябрь 1941—декабрь 1942). Генерал-лейтенант танковых войск.

Родился в Казани в семье железнодорожного служащего. В 1917 году окончил Свияжское военное училище. С 1918 года — доброволец в Красной Армии. Участвовал в Гражданской войне. С 1918 года — член РКП(б). В 1937 году окончил Военную академию механизации и моторизации. В 1938 году — участник боев с японцами в районе озера Хасан и на реке Халхин-Гол, командовал 2-й танковой бригадой.

В 1940–1941 годах — заместитель начальника Разведупра Красной Армии, а в 1941–1942 годах его начальник, уполпомоченный Генштаба по формированию частей польской армии. В 1942–1945 годах командовал крупными танковыми соединениями (3-й и 5-й танковыми армиями) на фронтах Великой Отечественной войны. После окончания войны на командных должностях в войсках, в Академии бронетанковых войск и в Военной академии Генерального штаба.

Герой Советского Союза (1945). Награжден двумя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1 и П степени.

Умер в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.

Ильичев Иван Иванович (1905–1983). Один из руководителей советской военной разведки (август 1942—июль 1945), дипломат. Генерал-лейтенант.

Родился в деревне Наволоки под Калугой. Работал в мастерских службы движения железнодорожной станции Калуга. С 1929 года в Красной Армии. В 1938 году окончил Военно-политическую академию и получил назначение на должность начальника политотдела Разведывательного управления РККА. В 1942–1945 годах — начальник Главного разведывательного управления Наркомата обороны. С 1949 года — на дипломатической работе. В 1949–1952 годах — заместитель политического советника Советской контрольной комиссии в Германии. Затем возглавлял дипломатическую миссию СССР в ГДР. В 1953–1956 годах Верховный комис-cap в Австрии. В 1956 году короткое время был советским послом в этой республике. Затем — заведующий отделом

Скандинавских стран МИД СССР. В 1956–1966 годах — заведующий 3-м Европейским отделом, член коллегии МИД СССР. В 1966–1968 годах — посол СССР в Дании. Затем на ответственной работе в центральном аппарате МИД СССР.

С 1975 года в отставке.

Награжден орденами Ленина, Октябрьской Революции, Красного Знамени, Кутузова I степени. Отечественной войны I степени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды.

Журавлев Павел Матвеевич (1898–1956). Оперативный псевдоним — Макар. Один из руководящих сотрудников советской внешней разведки. Генерал-майор.

Родился в селе Красная Сосна Симбирской губернии в крестьянской семье. В 1917 году окончил гимназию в Казани. После Октябрьской революции работал в штабе Казанского военного округа делопроизводителем и одновременно учился в Казанском университете на медицинском факультете.

В 1918 году начал службу в органах ВЧК. Через семь лет направлен в Литовскую республику сотрудником резидентуры в Каунасе (Ковно) под прикрытием должности второго секретаря советского полпредства. В 1927 году отозван в Москву, продолжил службу в качестве оперуполномоченного Иностранного отдела в ОГПУ. В 1927 году — резидент в Праге. Через четыре года возглавил резидентуру в Анкаре. В ноябре 1932 года вернулся в центральный аппарат. С января 1933 года — резидент в Риме. В 1938 году отзывается в Москву. Ему присваивают звание капитана госбезопасности (соответствует воинскому — подполковник) и назначают заместителем начальника отделения. Через два года он уже старший майор госбезопасности (соответствует комдиву), заместитель, а затем и начальник 1-го (немецкого) отдела Первого управления НКГБ СССР.

1942–1943 годы — резидент и главный резидент в Тегеране. Под его руководством была ликвидирована обширная сеть гитлеровских спецслужб в Иране и созданы условия, обеспечивавшие безопасность проведения Тегеранской конференции лидеров СССР, США и Великобритании. В октябре 1943 года переведен резидентом в Каир (некоторое время исполнял обязанности поверенного в делах Советского

Союза в Египте). В апреле 1945 года присвоено звание комиссара госбезопасности 3-го ранга (генерал-майора). После завершения командировки назначен на должность начальника одного из отделов Первого управления МГБ СССР.

С октября 1947 года — начальник управления дезинформации Комитета информации (внешняя разведка) при Совете Министров СССР и заместитель председателя этого комитета.

Январь 1952 года — заместитель начальника Первого главного управления МГБ СССР.

С 1954 года — в отставке.

Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны ί степени, орденом «Знак Почета».

Умер в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Что же касается Павла Михайловича Фитина, то его блестящая карьера круто оборвалась. Ставший в мае 1946 года министром государственной безопасности генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов отстранил его от руководства внешней разведкой. Семь лет его использовали на более низких должностях в территориальных органах госбезопасности, а затем после прихода к власти Хрущева уволили по служебному несоответствию. Конечно, это надуманная мотивировка. В чем на самом деле провинился П. Фитин перед всесильным Центральным Комитетом КПСС, до сих пор точно не известно. Ходят разные слухи…

Один из них весьма правдоподобен. Утверждают, что сместил П. Фитина тогдашний любимчик Сталина, министр государственной безопасности В. Абакумов. В годы войны он рассматривал Павла Михайловича как своего конкурента и всячески охаивал действия внешней разведки. Имел зуб на ее начальника, упрямо громко бившего тревогу по поводу того, что Гитлер активно готовит агрессию против Советского Союза, и Лаврентий Берия, угодливо поддерживавший провидческий прогноз «вождя народов» о том, что в 1941 году нападение на Страну Советов не произойдет.

А вот почему Хрущев не восстановил попранные права П. Фитина, не поддержал его, а, наоборот, сразу после дела Берии, в июле 1953 года, согласился с увольнением заслуженного шефа разведки из органов госбезопасности — не понятно. Павел Михайлович никогда не являлся человеком мегрельского Макиавелли, а, более того, как мог противился его линии в разведывательных делах.

Но что гадать: слухи есть слухи и не стоит множить их.

Закончил свою жизнь П. Фитин рядовым гражданским пенсионером. В военной пенсии ему отказали: он прослужил в органах госбезопасности всего пятнадцать лет. Ни пенсии, ни мундира ему не полагалось…

Абакумов Виктор Семенович (1908–1954). Видный деятель советских органов госбезопасности. Генерал-полковник.

Родился в Москве в рабочей семье. В тринадцать лет добровольцем вступил в Красную Армию. В юности был раз-нерабочим, упаковщиком, грузчиком, стрелком военизированной охраны. В 1927 году вступил в комсомол, активно участвовал в молодежном движении, был заведующим воен-ным отделом Замоскворецкого районного комитета комсомола.

В органах внутренних дел начал служить в 1932 году. Занимал оперативные должности в экономических структурах этого ведомства. В 1937 году назначен во 2-й отдел НКВД (наружное наблюдение, подслушивание, аресты). С декабря 1938 по февраль 1941 года — начальник Управления НКВД по Ростовской области. В 1940 году присвоено звание комиссара госбезопасности 1-го ранга.

С 1941 года — заместитель наркома внутренних дел. В начале Великой Отечественной войны руководит Управлением особых отделов НКВД (военная контрразведка). С 1943 по 1946 год — заместитель наркома обороны, начальник Главного управления военной контрразведки (ГУКР) «Смерш» (нужно иметь в виду, что в то время наркомом обороны был сам И. Сталин).

Под руководством В. Абакумова был проведен ряд контрразведывательных операций по нейтрализации вражеской агентуры и срыву планов командования вермахта.

С мая 1946 по июль 1951 года — министр государственной безопасности СССР. Его деятельность на этом посту, наряду с предшественниками, оказала влияние на усиление в стране репрессионной политики. Это сказалось на его дальнейшей судьбе. 4 июля 1951 года В. Абакумов был отстранен от должности и вскоре арестован. Против него было возбуждено уголовное дело по статье 58-1 «б» (измена Родине, совершенная военнослужащим). В декабре 1954 года Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания, которая была приведена в исполнение.

Посмертная реабилитация не принята, ему была лишь произведена переквалификация на статью 193-17«б» Уголовного кодекса РСФСР (воинское должностное преступление). В декабре 1997 года Верховный суд пересмотрел его дело и заменил расстрел тюремным заключением сроком на двадцать пять лет.

Конечно, нам сейчас легко рассуждать, кто совершил тогда, в архинервозной, лихорадочной обстановке преддверия войны и тем паче в первые дни военных действий, когда дело шло о существовании нашего государства, ошибки, приведшие к гибели советской агентурной сети в Германии и оккупированных ею странах Западной и Центральной Европы. Ведь важные информационные источники советских разведслужб оказались отрезанными от Центра. Они молчали, а промедление в установлении связи с ними было смерти подобно. Поэтому руководи-тел и внешней разведки НКГБ и Разведуправления Красной Армии стремились использовать малейший, даже связанный с большим риском шанс, который помог бы быстро наладить устойчивый контакт со своими резидентурами в Германии, Бельгии, Голландии и Франции.

Точно так же язык не поворачивается осудить их за то, что они требовали от резидентур передавать в Москву как можно больше информации. А сведений было великое множество. Об этом можно заключить по следующему факту: от «Красной капеллы» с 1940 по 1943 год поступило в Москву около полуторы тысячи донесений.

Как ни горько, но объективный исследователь должен называть самые неприятные вещи своими именами. А факт остается фактом: в результате сталинско-бериевских репрессий к руководству внешней разведкой НКВД и Разведуправлением Красной Армии пришли люди, не сведущие в разведывательном ремесле и не способные руководить не только тонкими, но и элементарными разведоперациями.

Внешней разведке Лубянки еще, можно сказать, повезло с Павлом Михайловичем Фитиным, блестящим организатором, всесторонне образованным человеком, без больших потерь провести свой корабль через жестокие бури предвоенных и военных лет. Коллегам со Знаменки пришлось пережить целую чехарду своих шефов. После я. К. Берзина, арестованного в августе 1937 года, его пост занял С. Г. Гендин (сентябрь 1937—май 1938 года), далее Разведуправление возглавляли А. Г. Орлов (ноябрь 1938— апрель 1939 года), И. И. Проскуров (апрель 1939—июль 1940 года), Ф. М. Голиков (июль 1940—ноябрь 1941 года), А. П. Панфилов (ноябрь 1941—август 1942 года) и И. И. Ильичев (август 1942—июль 1945 года). Итого: за восемь лет шесть начальников. Все они были разными людьми, но лишь один из них, С. Гендин, — разведчик. Остальные — политработники и общевойсковые военачальники, а один — даже танкист высокого ранга. Об уровне их знаний можно судить по эпизоду, изложенному Леопольдом Треппером в его книге воспоминаний «Большая игра». Перед отъездом в командировку, пишет резидент Отто, он встретился (дело происходило в 1938 году. — В. Ч.) с новым Директором (оперативный псевдоним начальника Разведуправления. — В. Ч.). Среди его наставлений было и такое:

— Необходимо создать разведточку в каком-нибудь из немецких городов, Страсбурге например.

Треппер сдержал удивление и, не моргнув глазом, ответил:

— Вы абсолютно правы, Страсбург обладает всеми признаками немецкого города, хотя и находится на территории Франции. Мы постараемся создать там группу.

— Вот это я и хотел сказать, — нисколько не смутился Директор. — Конечно, это французский город, но располагается рядом с немецкой границей.

Про себя Леопольд Треппер подумал: с таким руководителем он еще хлебнет лиха.

Гендин Семен Григорьевич (1902–1939). Один из руково-дител ей советской военной разведки.

Родился в Двинске в семье врача.

С 1921 года в органах ВЧК. В 1925 году — начальник 7-го отдела КРО ОГПУ, в 1926–1927 годах — начальник Управления НКВД по Смоленской области. В 1934–1935 годах — помощник начальника 5-го (внешняя разведка) отдела ГУГБ НКВД. В 1937 году — заместитель начальника 4-го отдела того же главка. С сентября 1937 по май 1938 года — исполняющий обязанности начальника Разведывательного управления Красной Армии. Арестован в октябре 1938 года. Расстрелян 23 февраля 1939 года. Реабилитирован посмертно.

Орлов Александр Григорьевич (1898–1940). Один из руководителей советской военной разведки. Комдив (1935).

По образованию юрист. Прапорщик царской армии. Участник Гражданской войны. В результате ранения лишился ноги. Награжден одним из первых орденом Красного Знамени.

В 1931–1933 годах — начальник управления военных приборов в составе Главного управления артиллерии. С 1934 по февраль 1935 года — помощник военного атташе во Франции. С ноября 1935 по 1937 год — военный атташе в Германии и Венгрии. В сентябре 1937 года — заместитель начальника Четвертого (разведывательного) управления Штаба Красной Армии. Был временно исполнявшим должность начальника управления до апреля 1939 года. С апреля 1939 года — начальник кафедры иностранных языков Артиллерийской академии Красной Армии. Арестован 30 июня

1939 года по ложному обвинению. Расстрелян 24 января

1940 года. Посмертно реабилитирован.

Проскуров Иван Иосифович (1907–1941). Один из руководителей советской военной разведки. Генерал-лейтенант.

Родился в селе Малая Токмачка Запорожской области (Украина) в рабочей семье. Окончил рабфак, был студентом Харьковского института механизации и электрификации сельского хозяйства.

С 1931 года — в Красной Армии. В 1933 году окончил школу военных летчиков в Сталинграде. С сентября 1936 года по май 1938 года воевал на стороне республиканцев в Испании. С 1938 года — командующий 2-й авиационной армией особого назначения ВВС Дальневосточного фронта. С апреля 1939 по июль 1940 года — начальник Четвертого (разведывательного) управления Наркомата обороны и заместитель наркома обороны СССР. Депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва. С июля 1940 года — командующий ВВС Дальневосточного военного округа.

Необоснованно репрессирован в 1941 году. Расстрелян в октябре того же года. Посмертно реабилитирован.

Герой Советского Союза 0937). Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды.

Голиков Филипп Иванович (1900–1980). Советский военачальник, один из руководителей советской военной разведки. Маршал Советского Союза (1961).

Родился в селе Борисово Катайского района Курганской области в крестьянской семье. В Красной Армии с 1918 года. Участник Гражданской войны. После ее окончания — на партийно-политической работе. Затем командир стрелкового полка, дивизии, механизированной бригады, механизированного корпуса. В 1933 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. С ноября 1938 года — командующий Винницкой армейской группировкой, с сентября 1939 года — 6-й армией.

В 1940–1941 годах — заместитель начальника Генерального штаба и начальник Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, генерал-лейтенант. Глава советской военной миссии в Англии и США.

Во время Великой Отечественной войны — командующий 10-й и 4-й ударными армиями, Брянским и Воронежским фронтами, 1-й гвардейской армией. С апреля 1943 года — заместитель наркома обороны по кадрам, а с мая — начальник Главного управления кадров Красной Армии. С 1950 года — командующий объединением, а в 1956 году — начальник Военной академии бронетанковых войск. С 1958 по 1962 год — начальник Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота. В 1962 году — в группе генеральных инспекторов Министерства обороны.

Был членом ЦК КПСС в 1941–1952 и в 1961–1966 годах. Награжден четырьмя орденами Ленина и многими другими советскими и иностранными орденами.

Ныне совершенно ясно, что перечисленные выше грубые ошибки в Центре и на местах, приведшие к провалу «Красной капеллы», вызваны недостаточным профессиональным уровнем кадров в центральном аппарате и в резидентурах, которые заменили репрессированный оперсостав. Мелкие просчеты и упущения множились и перерастали в непоправимые провалы. Так, Центр не сообщил Корсиканцу длину собственной волны радиопередач. А это означало, что связь с резидентурой принимает односторонний характер: наши помощники в Берлине не могли принять и расшифровать задания и указания из центрального аппарата. Приемные станции находились в районе Бреста. Они перестали действовать в первые дни войны в результате быстрого наступления вермахта. Маломощные радиопередатчики резидентуры Корсиканца — Старшины не достигали района Куйбышева, где обосновался радиоцентр, а других приемных пунктов внешняя разведка НКВД — НКГБ не имела.

После начала войны выяснилось, что связь с резидентурой Корсиканца — Старшины никак не удается установить. Оперативники в Центре не могли понять, что случилось. Срочно призвали высококвалифицированных радиоспециалистов. Те разобрались и определили, почему молчит Берлин. Удивительного в этом ничего нет. Рация у Корсиканца оказалась маломощной. Как бы нелегалы ни старались, они не смогли бы связаться с радиоузлом Куйбышева, куда передислоцировался разведцентр.

Не удалось внешней разведке установить связь с берлинской резидентурой, засылая на парашютах или из нейтральных стран нелегалов-радистов с более мощными передатчиками. Вот как закончилась одна из таких операций. В июле 1942 года резидент в Стокгольме Борис Рыбкин (там он выступал под видом советника дипломатической миссии СССР В. Н. Ярцева) подобрал из своих агентов связника Адама (директора одной из шведских фирм), которого направили в Берлин для восстановления контакта с Корсиканцем. Стокгольмский посланец ветре-тился с радистом Куртом Шульце. Последний сообщил, что ему не хватает радиодеталей и анодных батарей питания, чтобы наладить связь с Центром. Но операция с Адамом оказалась проваленной. В архивном деле есть радиограмма, направленная Берией Б. Рыбкину. В ней сообщается: связник оказался провокатором. Явки в Берлине, которые ему дали, были провалены, а наши источники в немецкой столице арестованы. Правда, историки отнеслись к этому документу вееьма осторожно, так как других материалов, подтверждающих причастность Адама к провалам явок и арестам членов резидентуры Корсиканца — Старшины не оказалось. Сейчас считают, что кто-то в Центре решил застраховать себя от ответственности за катастрофическую ошибку в Берлине и решил свалить все на подвернувшегося под руку агента Адама. На самом деле, как мы уже убедились, провал резидентуры Корсиканца — Старшины произошел из-за того, что немецким криптографам удалось расшифровать ту роковую радиограмму, в которой Центр сообщил Кенту подлинные адреса проживания и фамилии Корсиканца, Старшины и некоторых других членов берлинской резидентуры.

Рыбкин Борис Аркадьевич (1899–1947). Оперативный псевдоним — Кин. Полковник (1943).

Родился в Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровская область, Украина) в семье мелкого ремесленника. Окончил коммерческое училище. В 1920–1921 годах — в Красной Армии. С 1921 года — в органах ВЧК — ОГПУ, а с 1930 года во внешней разведке. В 1935 году — резидент в Хельсинки под прикрытием должности консула, затем — второго секретаря полпредства СССР в Финляндии (паспортная фамилия Ярцев Борис Николаевич). В связи с начавшейся в 1939 году советско-финляндской войной вернулся в Москву. Был назначен начальником отделения 5-го отдела (внешняя разведка) ГУ ГБ НКВД, а в феврале 1941 года — начальником отдела Первого управления НКГБ СССР. В сентябре 1941 года командирован резидентом в Стокгольм под прикрытием должности советника миссии, а затем посольства СССР в Швеции.

В июле 1943 года назначен заместителем начальника, а потом начальником отдела Четвертого управления (диверсии и разведка в тылу немецких войск) НКГБ СССР. Курировал заброску агентуры и диверсионно-разведывательных групп в оккупированные немцами страны Восточной Европы. В феврале 1945 года являлся офицером связи со службами безопасности союзников на Крымской (Ялтинской) конференции.

С февраля 1947 года в отделе диверсий МГБ СССР. Выезжал в ряд стран для восстановления связи с агентурой на Ближнем Востоке и в Восточной Европе. Во время командировки в Чехословакию погиб в автокатастрофе под Прагой. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Такое же положение было в Разведуправлении и его резидентурах. Из-за слабой профессиональной подготовки провалу радиоточки на улице Атребат в Брюсселе не придали серьезного значения ни Треппер, ни Центр. Например, после ареста радиста Хемница резидент Отто отправил Кента в Марсель, но последний обосновался там по старым документам, которые он использовал в Бельгии. Кроме того, переправка его сожительницы Маргарет Барча была поручена Мальвине, любовнице агента брюссельской резидентуры Райхмана, оказавшегося провокатором гестапо. Таким образом, Мальвине, а следовательно, и Райхману стало известно, где скрывается Кент. Впоследствии они и выдали его гестаповцам.

Или другой эпизод. Резидент Отто считал, что фирма «Симэкско», прикрывающая разведточку в Париже, не затронута провалом в Брюсселе. На самом деле радист Хемниц, который был схвачен гестапо, знал об истинном назначении фирмы и выложил все это на допросах. Отто, со своей стороны, поручил наблюдение за фирмой Райх-ману, хотя уже подозревал, что тот — агент гестапо. А Центр, не дожидаясь выяснения возможных последствий провала резидентуры в Брюсселе, проявил непрофессиональную спешку и принял решение о передаче остатков группы Кента руководителю глубоко законспирированной резидентуры Паскаля, ставя последнего под удар. В результате последовал не менее чувствительный провал второй брюссельской резидентуры, добывавшей важную стратегическую информацию.

В первые годы после войны в ходу была версия о том, что «Красная капелла» погибла из-за предательства. Предателем называли то Леопольда Треппера (Отто), то Анатолия Гуревича (Кента), то Михаила Макарова (Хемница), то Константина Ефремова (Паскаля), то Иоганна Венцеля (Германа) и некоторых других членов парижской, бельгийских и амстердамской резидентур. Так, считали, что старший лейтенант Макаров выдал немцам шифр и помог прочитать три сотни шифрограмм, перехваченных гитлеровской контрразведкой в 1940–1941 годах. А майор Константин Ефремов тоже раскрыл свой шифр. Недолго хранили тайны от гестаповских следователей резидент Леопольд Треппер и капитан Анатолий Гуревич, а также специалист по радиосвязи Иоганн Венцель и рядовые «пианисты». Из восьми захваченных радиопередатчиков немцы сумели использовать шесть. По меньшей мере полтора года шла большая радиоигра с московским Центром, в которой поначалу противнику удалось добиться определенного успеха, хотя в конце концов и внешняя разведка НКВД — НКГБ, и Разведуправление Красной Армии повернули дело в свою пользу.

Конечно, трудно полностью оправдать такие поступки наших разведчиков-нелегалов. Ясно и понятно, что для того, чтобы сохранить себе жизнь, они вольно или невольно способствовали в той или иной степени ликвидации советских разведывательных организаций в глубоком немецком тылу. Но ошибки, которые совершили центральные аппараты на Лубянке и Знаменке, руководя деятельностью своих резидентур, нанесли еще больший удар по советской агентурной сети в Германии и оккупированных ею странах Центральной и Западной Европы.

Короче говоря, не было большого предательства, как мы привыкли понимать. Имелись форс-мажорные обстоятельства, которые неизбежно привели разведывательные структуры НКВД — НКГБ и Разведуправления Красной Армии к провалу. Было, наконец, множество мелких ошибок в повседневной оперативной работе, которые совершили новые, профессионально слабо подготовленные кадры в московских разведцентрах и на местах.

Подхалимы, подлецы и патриоты

Полученные нашими спецслужбами данные вовсе не оседали в архивах, как пишут сейчас некоторые нечистоплотные авторы, отдавая, видимо, дань нечестной моде — копать сенсации там, где их не было и быть не могло. В истории разведки, как и в истории человеческого общества, нужна предельная объективность. Просто непорядочно изображать дело таким образом, что руководители советского шпионажа боялись־де докладывать Сталину полученные ими данные о подготовке Германии к агрессии против нашей страны, чтобы не вызвать недовольство у хозяина Кремля, ибо тот считал: фюреру невыгодно воевать на два фронта, и пока Великобритания не будет выведена из строя, немцы на нас не нападут. А значит, в распоряжении Москвы есть еще, по крайней мере, год-другой, чтобы устранить свои военные и экономические слабости и стать сильнее или вровень с гитлеровским рейхом. Это даст возможность разбить немцев в вооруженном столкновении или же принудить сдаться без боя на милость Москвы. И в том и в другом случае СССР становился бы сильнейшей державой в Европе, а затем и во всем мире.

Руководители советских разведывательных органов, конечно, были прекрасно знакомы с концепцией Сталина. Но не все ее, безусловно, разделяли. Перечить вождю они, понятно, не смели — время в нашем государстве было уже давно не то. Однако и скрывать полученные агентурные сведения они тоже не могли. Отправлять важнейшую информацию в архив было нельзя: такое квалифицировалось бы как тяжкое должностное преступление, а то и как вредительство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если бы такое вскрылось, виновных не пощадили бы. Да и далеко не у всех высоких разведывательных чинов атрофировалось чувство долга. Некоторые, правда, нашли выход: докладывали Сталину неприятные сообщения из резидентур без своих комментариев и предложений — «гениальный кормчий» сам, мол, решит, что важно, а что нет и как действовать дальше. Находились и такие, кто, желая потрафить «полководцу всех времен и народов», докладывал с замечаниями: «сведения похожи на дезинформацию», «требует проверки», «источник ненадежен» и так далее.

Ныне достаточно широко известен случай, когда начальник Разведуправления Красной Армии генерал-лейтенант Филипп Голиков (позже он стал Маршалом Советского Союза) 20 марта 1941 года представил «наверх» доклад, в котором раскрывался замысел плана «Барбаросса» (нападения Германии на Советский Союз), но в примечании на всякий случай высказал мнение:

«Слухи и документы, говорящие о неизбежности войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию немецкой разведки…»

В середине шестидесятых годов прошлого века Маршал Советского Союза Ф. Голиков на встрече с сотрудниками военной разведки делился своими воспоминаниями. Говорил он и о роли Разведуправления Генштаба в предупреждении руководства страны об агрессии фашистской Германии. При этом маршал пытался оправдать вывод в своем тогдашнем докладе тем, что не мог перечить НКВД, который считал: источники полученной информации — агенты иностранных спецслужб. Куда, мол, ему, Голикову, было деваться!

Подобные, мягко выражаясь, перестраховочные и сверхбдительные поступки можно, впрочем, понять: к началу войны Сталин достиг такой неограниченной личной власти, что все опасались ему не только открыто возражать, но и остерегались думать иначе, чем он.

Вершин подхалимства, как и подлости, достиг «главный сталинский разведчик и контрразведчик» Лаврентий Берия. В докладе на высочайшее имя от 21 июня 1941 года он пишет:

«…Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего полпреда в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начнется завтра…»

Здесь необходимо небольшое пояснение. Владимир Деканозов — один из сподвижников Берии, в 1953 году по приговору Специального судебного присутствия Верховного суда СССР был расстрелян вместе со своим патроном. Но в 1941 году между ними пробежала черная кошка. Их отношения временно испортились. Произошло это, главным образом, из-за того, что Деканозов стал посылать тогда своему шефу Молотову по мидовским каналам немало сообщений о подготовке гитлеровской агрессии. Тот докладывал их Сталину, не ставя в известность Берию. Подогревал распрю резидент НКГБ в Берлине Амаяк Кобулов, тоже один из клевретов генерального комиссара государственной безопасности.

«Начальник Разведуправления, — доносит далее Берия, — где недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Ф. И. Голиков жалуется на Деканозова и своего подполковника Новобранца (в то время начальник информационного отделения Разведуправления. — В. Ч.), который тоже врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на западной границе. Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!»

Деканозов Владимир Георгиевич (1898–1953). Руководящий работник советских органов госбезопасности, партийный и государственный деятель. Комиссар госбезопасности 2-го ранга (1938). Чрезвычайный и Полномочный Посол (1943).

Родился в Баку в семье служащего. Окончил гимназию. В 1917–1919 годах учился на медицинских факультетах Саратовского и Бакинского университетов.

С марта 1918 года — в Красной Армии. В июне 1921 года — сотрудник Азербайджанской ЧК. Осенью 1931 года становится секретарем ЦК КП(б) Грузии. В августе 1936 года — нарком пищевой промышленности ГрузССР. В декабре 1938 года получил назначение на пост начальника 5-го отдела (внешняя разведка) ГУГБ НКВД СССР, а затем и начальника 3-го отдела (контрразведка), а также стал заместителем начальника этого главка. В мае 1939 года его переводят на работу в Наркомат иностранных дел заместителем наркома. С ноября 1940 года вплоть до начала Великой Отечественной войны — полпред СССР в Германии, затем по март 1947 года — заместитель министра иностранных дел. С сентября 1947 по сентябрь 1949 года — заместитель начальника Главного управления советским имуществом за границей, а с октября того же года — член советской части Постоянной комиссии по внешнеэкономическим связям между СССР и Народной Республикой Болгарией. С июня 1952 года — член Комитета по радиовещанию при Совмине СССР.

После смерти Сталина в апреле 1953 года становится министром внутренних дел Грузии. 30 июня был арестован, 23 декабря осужден Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.

Имел награды: ордена Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени ГрузССР, Отечественной войны I степени.

Берзин Ян Карлович (1889–1938). Настоящие фамилия и имя — Берзиньш Кюзис Петерис. Оперативный псевдоним — Старик, Один из руководителей советской военной разведки. Армейский комиссар 2-го ранга (1937).

Родился в крестьянской семье. Большевик с 1905 года. Участник революций 1905–1907 годов. Февральской (1917) и Октябрьской (1917). С декабря 1917 года — в аппарате НКВД Советской России. В январе — мае 1919 года — заместитель наркома внутренних дел Советской Латвии. В июле— августе 1919 года — начальник политотдела!1-й Петроградской стрелковой дивизии, затем — начальник Особого отдела!5-й армии.

С декабря 1920 года — в Разведывательном управлении Красной Армии: начальник отдела (1920–1921), заместитель начальника управления (1921–1924), начальник управления (1924–1935, 1937).

Апрель 1935—июнь 1936 года — заместитель командующего войсками Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. В 1936–1937 годах — главный военный советник армии республиканской Испании.

Арестован 27 ноября 1937 года, расстрелян 29 июля 1938 года. Посмертно реабилитирован.

Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени.

Однако среди высоких начальников были честные люди, настоящие патриоты, которые безопасность Отчизны ставили прежде всего, не думая о собственном благополучии. В начале июня 1941 года нарком обороны Маршал Советского Союза Семен Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Георгий Жуков, пытаясь убедить Сталина изменить свою точку зрения, пред ставили ему большую пачку последних донесений наших военных разведчиков, дипломатов, немецких друзей-антифашистов, убедительно свидетельствовавших: следует каждый день ожидать разрыва Гитлером пакта о ненападении и вторжения врага на территорию СССР. Советский историк Г. Куманов пишет, что маршал Тимошенко рассказал ему, как «великий вождь» реагировал на их попытку:

«Прохаживаясь мимо нас, Сталин бегло пролистал полученные материалы, а затем бросил их на стол со словами:

— А у меня есть другие документы!

И показал пачку бумаг, по содержанию почти идентичных нашим, но испещренных резолюциями начальника военной разведки Голикова. Зная мнение Сталина, что в ближайшие месяцы войны не будет, и стремясь угодить ему, Голиков начисто отметал правдивость и достоверность всех этих донесений.

— Более того, — продолжил Сталин, — нашелся наш один… (тут «Хозяин» употребил нецензурное слово), который в Японии уже обзавелся заводиками и публичными домами и даже соизволил сообщить дату германского нападения — 22 июня. Прикажете ему верить? (Хозяин Кремля наверняка имел в виду резидента Инсона — Рихарда Зорге. — В. Ч.).

— Так ничем и закончился наш визит, — с горечью подытожил маршал Тимошенко».

По-моему, еще более отважно в кремлевских кабинетах и на Старой площади вел себя генерал-лейтенант Павел Фитин, возглавлявший с 1939 года внешнюю разведку НКВД. С редко встречавшимся гражданским мужеством он всегда докладывал «Хозяину» неприятные известия и горькую правду. И все это несмотря на то, что подхалимствующие царедворцы — Берия и Всеволод Меркулов, ставший в феврале 1941 года наркомом государственной безопасности, старались не портить настроение начальства дурными известиями.

После войны Лаврентий Берия при первой возможности рассчитался с непослушным руководителем разведслужбы. Как мы уже знаем, Павел Фитин был снят с должности, отправлен с понижением на периферию, а потом вообще уволен из органов МВД.

Сейчас, когда секретные архивы, наконец, немного заговорили, можно с уверенностью сказать: да, действительно многочисленные и точные предупреждения наших разведслужб оседали на полках спецхранилищ, но уже после того, как их докладывали Сталину и другим руководителям советского государства и партии, командованию Красной Армии. Делалось это потому, что политические и военные руководители их всерьез не принимали, а иногда просто игнорировали. Вот в чем причина того, что успешные результаты разведывательной деятельности не оказывали большого влияния на своевременную подготовку к отражению гитлеровского нашествия. Как ни горько, но нужно признать: огромная, потребовавшая много сил и средств работа советской разведки в последний предвоенный год была проделана, можно сказать, впустую.

Лишь после июньской трагедии, когда Сталин убедился в том, что информация разведслужб была достоверна, его отношение к ним в корне изменилось. Это позволило советской разведывательной системе оказать заметную помощь в организации оборонительных сражений начального периода Великой Отечественной войны и переломить ход битвы под Москвой в нашу пользу. Поражение вермахта у российской столицы означало не только крах гитлеровской молниеносной войны, но и начало крушения немецко-фашистской военной машины.

Собственно говоря, это не только мой вывод. После окончания войны руководители американских, английских и французских шпионских служб создали специальные исследовательские группы по изучению деятельности советских разведывательных структур во время всемирного вооруженного конфликта. Каждая из этих групп, действуя независимо друг от друга, пришла к одному и тому же заключению: разведслужбы Кремля заслуживают самой высокой оценки.

А что думал на сей счет наш главный противник?

Начальник VI управления (внешняя разведка) Главного управления имперской безопасности бригадефюрер СС и генерал-майор войск СС Вальтер Шелленберг в своих мемуарах засвидетельствовал: в конце 1941 года Гитлер сказал ему, что считает советскую разведку самой сильной и искусной в мире. Еще одну оценку фюрера приводит в книге «Война умов» известный американский исследователь спецслужб Ладислас Фараго: после поражения немецких войск под Сталинградом «вождь тысячелетней германской империи» сказал своим приближенным, что разведывательная система русских далеко превосходит немецкую. И наконец, французский публицист Жиль Перро, написавший правдивую документальную хронику «Красная капелла» о деятельности советской шпионской организации в Германии и в оккупированных немецкими войсками европейских странах, сообщает, что, ознакомившись 17 мая 1942 года с первыми результатами следствия, фюрер воскликнул: «Большевики сильнее нас только в одном — в шпионаже!»

Конечно, оперативные тропы, по которым шла перед войной советская разведка, не были усыпаны одними розами. Было у нее немало неудач, ошибок, срывов и провалов. Но не о них сейчас пойдет речь.

Гитлеровские шпионы сообщали «липу»

Нередко можно услышать вопрос: как немецкая разведка обеспечила агрессию против Советского Союза?

Не вдаваясь в подробности — собственно, это тема другого очерка, — надо сказать, что результаты деятельности германских шпионских служб не могут идти в сравнение с итогами работы советских разведывательных структур. Нацистские соглядатаи сильно ошиблись в оценке военно-экономического потенциала СССР, мощи советских вооруженных сил, военных планов Кремля, Приграничная, войсковая, короче говоря, тактическая разведка немецкой армии действовала, как положено, но стратегический шпионаж оказался, к нашему счастью, не на высоте.

Это не голословное утверждение. Я основываюсь на результатах изучения в МГБ СССР архивов немецких разведывательных служб, попавших после поражения Германии в наши руки. Были тщательно исследованы сотни важных, как считали руководители немецкого шпионажа, агентурных сообщений о планах советского Верховного командования и правительства. И все они оказались «липой», ибо в лучшем случае содержали лишь крупицы подлинных реалий: подтверждали, скажем, только то, что собирались совещания в Ставке Верховного Главнокомандования или на правительственном уровне, но суть обсуждавшихся планов и состояния дел оставалась нераскрытой. Немецкие источники пользовались главным образом слухами и не имели возможности знакомиться с документами, получать информацию из первых рук, от непосредственных участников секретных обсуждений. Нередко агентам Берлина, чтобы оправдать свое существование, приходилось кормить своих хозяев небылицами и выдумками.

Любопытно, что к такому же выводу пришли значительно позже и немецкие исследователи, изучавшие документы гитлеровских шпионских служб, которые оказались после войны в руках западных союзников и были переданы в шестидесятых — семидесятых годах прошлого века в архивы ФРГ. Могу сослаться, например, на любопытную работу немецкого историка Ханса-Хермана Вильгельма «Прогнозы отдела «Иностранные армии Востока. 1941–1944 годы». (Это подразделение Генштаба сухопутных войск было крупной структурой немецкой военной разведки. — В. Ч.) Вот итоговый вывод автора: «Разведывательные оценки накануне войны и в ходе военных действий базировались на неверных данных; в них отсутствовали здравый смысл и объективные реалии, а подлинные события были частично или полностью переиначены».

Кстати, немецкая разведка допустила еще большие ошибки в ходе дальнейших операций. Вильгельм убедительно доказывает: окутанный легендарной дымкой отдел «Иностранные армии Востока», которым руководил разрекламированный в послевоенные годы генерал-майор Райнхард Гелен (в 1956 году он стал первым президентом Федеральной разведывательной службы ФРГ. — В. Ч.), своевременно не предупредил Верховное командование вермахта о контрнаступлении Красной Армии в районе Сталинграда. Немецкие разведчики прозевали эту крупнейшую операцию советских вооруженных сил.

Почему же так произошло?

Нельзя сказать, что гитлеровская разведка не готовилась к войне с Советским Союзом. Нет, немцы не сидели сложа руки. Берлин в 1938–1941 годах пытался сколотить, скажем так, шпионский фронт против Москвы. Руководители нацистских разведывательных и контрразведывательных структур адмирал Вильгельм Канарис и обергруппенфюрер СС и генерал полиции Райнхард Гей-дрих установили тесные контакты с секретными службами Японии и Финляндии, а также подчинили себе разведки Италии, Румынии, Венгрии и Болгарии. Базой для антисоветского шпионского консорциума стал тройственный пакт между Германией, Японией и Италией, подписанный 27 сентября 1940 года. К этому военному союзу позже присоединились Венгрия, Румыния и Болгария.

Были приняты энергичные меры по расширению авиационной разведки. С весны 1941 года воздушные шпионы не менее трех раз в день утюжили небо над западными и юго-западными районами Советского Союза. Фотографировались железнодорожные узлы, важные шоссейные дороги, мосты, крупные заводы, долговременные укрепления, военные городки, аэродромы, склады с военным имуществом. Однако разведывательные самолеты не могли тогда в силу ограниченности их технических данных проникать на восток европейской части страны, а тем более за Уральские горы.

Радиоразведка армии и аналогичная служба военно-морского флота (она носила название «Б-динст». — В. Ч,) тоже активно включились в обеспечение плана «Барбаросса». В сентябре 1939 года против СССР действовали три роты радиошпионов, а с осени 1940 года радиоперехватом занимались в десять раз больше прослушивающих станций, которые ежедневно фиксировали до десяти тысяч радиограмм, передававшихся частями и соединениями Красной Армии.

И все же от радиоперехвата немцы получили мало толку, так как их специалисты не могли «расколоть» большую часть шифров и кодов, которыми пользовались высшие штабы советских вооруженных сил. Наиболее важные сведения, таким образом, оставались гитлеровцам недоступны.

Командование вермахта, конечно, понимало, что ни радиоразведка, ни воздушный шпионаж не могут дать полного представления о том, как обстоит дело с боевой подготовкой личного состава Красной Армии, каков моральный дух ее бойцов и командиров, что представляют собой мобилизационные и оперативно-стратегические планы советского Генштаба, какова численность вооруженных сил СССР в мирное и военное время. Все это можно было получить только от агентурной разведки. Поэтому германское руководство придавало большое значение шпионским операциям.

Предоставим слово попавшему в советский плен генералу Хансу Пиккенброку, который с 1936 по 1943 год возглавлял разведывательное управление абвера — ведомства закордонной разведки и контрразведки вермахта. Вот что он показал: «В район демаркационной линии между германскими и советскими войсками в Польше мы направили в начале 1941 года значительное число агентов. Кроме того, мы использовали некоторых немецких граждан, ездивших по тем или иным причинам в Советский Союз.

Периферийным отделам абвера было дано задание усилить засылку агентов в СССР. Для успешного руководства этими органами в мае 1941 года создан специальный отдел, носивший условное название «Валли-1»; он дислоцировался в местечке Сулеювек близ Варшавы…»

Бывший шпионский ас великогерманского рейха показал также, что абвер стал практиковать засылку агентов в цитадель социализма через границы с Турцией и Финляндией. Но здесь больших успехов не было достигнуто из-за высокой плотности советской пограничной охраны и действенных мер контрразведки Лубянки.

Кое-каких результатов абверовцы добились, установив связь с эмигрантскими организациями — русской, украинской, латвийской, татарской и другими. Существенных успехов тут невозможно было достичь: эти организации переживали жестокий внутренний кризис.

Тогда шефы гитлеровской военной разведки и контрразведки пошли по линии массовой подготовки шпионов для заброски в СССР. Были расширены существовавшие и созданы новые разведшколы в Берлине, Вене, Кёнигсберге, Штеттине. Этим же занимались отделы абвера при штабах немецких армий, дислоцированных в оккупированной Польше. В Западные Украину и Белоруссию сотнями забрасывались радисты, снабженные передатчиками.

Но «тотальный шпионаж» не решил главных проблем разведывательного обеспечения плана нападения на восточного соседа Германии. Он не смог компенсировать отсутствие серьезной агентуры в штабах советских частей и соединений, в центрах управления оборонной промышленности. Тайны советского Генерального штаба и политического руководства страны оставались недосягаемыми для гитлеровских разведчиков.

Сейчас отчетливо виден исторический парадокс: «всевидевшего и всезнающего фюрера», германское политическое руководство, шефов вермахта подвели собственные секретные службы. Гитлеровские генералы от шпионажа не имели реального представления о состоянии Советского Союза и его вооруженных сил и не могли предоставить своему командованию достоверные данные. Чтобы оправдать себя перед фюрером, им приходилось, во-первых, высасывать «секретные сведения» из пальца, фальсифицировать свои доклады, давать искаженную картину обстановки в Советском Союзе; а во-вторых, получая небольшой объем точной секретной информации, перекраивать, искажать эти сведения так, чтобы они подкрепляли замыслы Гитлера, не противоречили его планам, опиравшимся на «божественную интуицию». Короче говоря, угодничали перед «архистратегом, ниспосланным самой судьбой» немецкой нации.

В этом плане у нацистских и советских разведслужб были если не одинаковые, то очень похожие проблемы с верховной властью. Это кажется на первый взгляд странным, но факт остается фактом. А потом, если вдуматься, то у тоталитарных режимов даже при всей их внешней несхожести обязательно должно быть что-то общее. Вот оно и было. Только немцам поначалу повезло больше.

Дезинформация века: клюнул ли на нее Сталин?

В чем нацистская разведка оказалась сильна, так это в дезинформации. Гитлеровцы, можно сказать, возвели ее в науку.

Напрасно некоторые авторы утверждают: Сталин, мол, считал, что война может миновать Советский Союз, что ему, Сталину, удастся ловкими политическими маневрами и хитрыми дипломатическими ходами объегорить Гитлера и добиться вожделенной цели. Этот замысел стал проклятьем нашего вождя и несчастьем для всех нас.

Но не надо думать, что Сталин был только во власти своей ошибочной идеи и не считался с тем, что война все-таки может случиться. Уинстон Черчилль в своих мемуарах пишет, что в августе 1942 года советский лидер в беседе с ним сказал: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть месяцев шесть или около этого».

Надо отдать должное руководителям немецкого шпионажа: они досконально изучили концепцию Сталина и на этой основе составили удивительно точный психологический портрет советского лидера. Сталин предстал перед ними со всеми достоинствами и недостатками. С одной стороны, это был выдающийся политик с ярко выраженным аналитическим умом, железной волей, исключительно настойчивый в достижении поставленной цели, с адским терпением и стальной выдержкой. С другой стороны, хозяин Кремля являлся жестоким, не знающим жалости деспотом, ни во что не ставящим человеческую жизнь, болезненно мнительным и сверхподозрительным эгоистом, не признававшим иного мнения, а свое считавшим непогрешимым, мнивший себя хитрейшим стратегом, величайшим провидцем и гениальнейшим политическим ясновидящим.

Вот на этом и поймал нацистский фюрер нашего «вождя всех народов».

Недавно рассекреченные архивы Службы внешней разведки Российской Федерации позволяют понять, как Сталин и мы вместе с ним стали жертвами его заблуждения и упрямого стремления во что бы то ни стало выдать желаемое за действительное. С осени 1940 года Гитлер и его спецслужбы проводили тотальную дезинформационную игру по продвижению ложных сведений в советское руководство с целью сбить с толку Сталина.

Главным фактором победы в молниеносной войне против Советского Союза Гитлер считал внезапность нападения. Чтобы обеспечить ее. Верховное главнокомандование вермахта издало две директивы с одинаковым названием «О мероприятиях по дезинформированию советского военного командования» от 15 февраля и 12 мая 1941 года. В этих высшей секретности документах, доступ к которым имел строго ограниченный круг лиц, устанавливалось: в первый период с 15 февраля по 14 марта участники акции должны были поддерживать версию о том, что политическое руководство Германии еще не решило, где начать весеннее наступление — в Греции, Англии или Северной Африке. Во второй период, с середины апреля, намечалась переброска значительного числа дивизий к советской границе, но до этого момента надлежало распространять слухи о том, что эти силы предназначены для вторжения в Англию.

В результате проведения этой сверхсекретной акции создавалась атмосфера полнейшей неопределенности относительно следующего хода политики Берлина и сроков начала главной военной операции 1941 года. Какое большое значение придавало руководство нацистской Германии этой стратегической, ее называют еще тотальной, дезинформации, видно из того, что автором директив был сам фюрер фашистского «тысячелетнего великогерманского рейха». Ее особенность заключается в том, что большинство мероприятий проводилось среди широкого круга чиновников германских министерств и ведомств, военнослужащих, персонала военных предприятий, которые совершенно не были посвящены в цели и задачи операции и ничего не знали о том, что она есть вообще. Все слухи они принимали за чистую монету. Поэтому ложные сведения доходили до агентов советских разведслужб, участвовавших в подготовке к войне, но лишенных доступа к секретным документам, который в гитлеровской империи имел крайне узкий круг лиц.

Сам Гитлер внес немалый реальный вклад в развитие тотальной дезинформации. Именно он придумал хитрый способ усыпить острую бдительность сверхмнительного Сталина тогда, когда скрывать военные приготовления на советской границе окажется невозможным. Надо, указал фюрер, неопределенно намекать русским, что надежда, мол, на мирное урегулирование советско-германского конфликта сохраняется, что наращивание немецких во-оружейных сил на советской границе преследует цель оказать политическое давление на Москву и что рейх хочет от советского правительства каких-то уступок и собирается выйти с инициативой переговоров или, напротив, ждет, что Кремль сам сделает первый шаг. Считают, что вплоть до утра 22 июня 1941 года, пока Молотов не привез полученную от немецкого посла ноту с объявлением войны, Сталин со свойственным ему терпением ждал этот ультиматум…

Чтобы в Кремле поверили в реальность такого торга, Гитлер, Риббентроп, Геббельс, руководители вермахта и немецких спецслужб время от времени по дипломатическим каналам и через контакты тайных служб подбрасывали информацию о возможных притязаниях Берлина. В якобы готовящемся ультиматуме речь шла об Украине, Кавказе и Кубани, а также о получении права прохода немецких дивизий через Украину и Кавказ в Турцию, Иран и Ирак.

По замыслу Гитлера Сталин должен был поверить, что нападение на СССР не входит в немецкие планы, а все военные мероприятия у советской границы делаются для того, чтобы заставить советского лидера принять требования Берлина — беспрепятственно пропустить немецкие дивизии для удара в тыл англо-французской группировке на Ближнем Востоке.

Слухи о южном маршруте преследовали и другую цель: отвлечь внимание Москвы от направления главного удара фашистской агрессии — через Белоруссию на Москву. И надо признать: этот замысел Гитлеру удался.

Главный фактор в молниеносной войне против Советского Союза — внезапность — был достигнут. Внезапность не в самом факте нападения, как это думают многие, такой внезапности достичь было невозможно: слишком крупные военные силы были сконцентрированы у наших рубежей. Но фактор внезапности присутствовал: немцам удалось направить свои главные удары в других местах, там, где их не ожидали. Это, во-первых. А во-вторых, именно на этих направлениях они сумели создать перевес в живой силе и особенно технике в шесть — восемь раз. Вот это показалось неожиданностью для Советского командования, что повлекло за собой крупные неудачи Красной Армии в начале Великой Отечественной войны.

В тотальной дезинформационной операции были особо предусмотрены меры по компрометации подлинной даты начала агрессии путем распространения взаимоисключающих друг друга данных. Вот почему даже такие надежные и проверенные источники информации, как Арвид Харнак (Корсиканец) и Рихард Зорге (Инсон), называли точные, по их мнению, даты нападения вермахта на СССР. Потом ничего не происходило и появлялись новые сроки. Это раздражало Сталина и подкрепляло его подозрения в отношении того, что разведка сообщает ему неверные данные. И если он примет их за чистую монету и отдаст приказ мобилизовать советские вооруженные силы и выдвинуть их на границу с Германией, то Советский Союз в глазах всего остального мира станет агрессором, по вине которого разгорится новая мировая бойня.

Анализ работы ряда резидентур НКВД, в частности берлинской группы, которую возглавляли Корсиканец и Старшина, и принадлежащей Разведуправлению РККА токийской точки, которой руководил Инсон — Рамзай, проведенный в послевоенное время, показал: в период непосредственной подготовки к войне наряду с достоверной информацией поступали противоречивые данные о целях и сроках нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Указанные резидентуры тем не менее добросовестно передавали в Центр все сведения, которые они добыли, включая дезинформационные.

Тут нужно принять во внимание два момента. Во-первых, немецкие спецслужбы, как мы уже отмечали, сумели создать точный психологический портрет хозяина Кремля, основу которого составляла непоколебимая вера в свою непогрешимость. Раз он решил, что Гитлер не будет воевать на два фронта, то так и будет. Фюрер не двинет вермахт на Советский Союз, пока не поставит АнгЛИЮ на колени. И все, что не укладывалось в рамки его, Сталина, анализа, можно было рассматривать как дезинформацию, направленную на то, чтобы втянуть советское государство в мировую войну или, на худой конец, изобразить его инициатором новой агрессии.

Во-вторых, объективная оценка огромного объема информации, оперативное выявление дезинформационных наслоений затруднялось отсутствием не только единого аналитического центра в разведывательной системе Кремля, но и соответствующих структур в главных разведслужбах — внешней разведке НКВД — НКГБ и воен-ной разведслужбе. Ведь аналитическое подразделение в Первом управлении НКГБ было воссоздано только в конце 1943 года, а соответствующая структура в Разведуправлении Красной Армии ещe позже.

Поэтому с 1938 по 1943 год — пять долгих лет — информация, добытая внешней разведкой госбезопасности и военной разведслужбой, докладывалась на самый верх, руководителям государства и вооруженных сил, так сказать, в «чистом виде», такой, какой ее получали от агентуры, без глубокой оценки и анализа.

Все это сильно мешало политическому руководству Советского Союза точно определить, когда и при каких условиях Гитлер бросит свою отмобилизованную и полностью оснащенную современной военной техникой армию против Москвы. Мы уже убедились в том, что даже накануне агрессии Сталин и большая часть Верховного командования воспринимали точную дату нападения весьма скептически. Они безапелляционно заявляли, что с подобными «дезинформационными штучками» им уже не раз приходилось сталкиваться в недалеком прошлом. И при этом ссылались, например, на тот факт, что перед вторжением вермахта в Чехословакию советские разведслужбы четыре раза докладывали о сроках этой акции — в мае, августе и дважды в сентябре 1938 года, но все эти сведения оказались ложными.

Кстати сказать, советская разведка с марта до середины июня 1941 года доложила политическому и военному руководству Советского Союза шесть различных сроков возможного немецко-фашистского нападения, но они не подтвердились. Действительная дата — 22 июня — была названа только седьмой. И на нее Сталин, естественно, обратил мало внимания. Фюрер рассчитал точно: чем больше называют сроков нападения, тем скорее признают их за «липу».

Вот так были дезориентированы хозяин Кремля и его ближайшие советники и помощники.

Нужно учесть еще одно обстоятельство. Перед войной советская разведка не смогла полностью раскрыть стратегические планы Германии, касающиеся развязывания и ведения военных действий против СССР. В 1932–1937 годах разведка Кремля добывала такие документы. Но затем с потерей агентурных позиций в период сталинско-бериевских репрессий подобную документальную информацию не удалось получить. Речь идет в первую очередь об указании Гитлера от 22 июня 1940 года разработать план «Барбаросса»: о совещании руководящего состава вооруженных сил Германии 31 июня 1940 года, на котором были учтены стратегические цели и предварительные сроки начала и окончания войны против Советского Союза; о совещании у Гитлера 5 декабря 1940 года, на котором предварительно обсуждался план «Барбаросса»; об утверждении Гитлером директивы № 212 о введении в действие плана «Барбаросса» (подготовительные мероприятия завершить к 15 мая 1941 года); об утверждении Гитлером 30 апреля 1941 года окончательной даты нападения на СССР.

У большинства руководителей разведки Кремля, впрочем, как и у многих высших государственных, политических и военных деятелей, не было сомнений, что война, несмотря на их усилия, быстро приближается. Однако все они не представляли, как она начнется: с провокации ли (как случилось с Польшей), или с ультиматума (о чем широко распространяла слухи немецкая сторона), или же с внезапного удара.

Звучит несколько парадоксально, но сам Кремль подсказал Гитлеру идею, как нужно действовать, выступив 13 июня 1941 года с заявлением, распространенным ТАСС. В нем слухи о возможном германо-советском столкновении были объявлены неуклюжим пропагандистским шагом враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны. Далее в сообщении говорилось: ни СССР, ни Германия к войне не готовятся, военные мероприятия, проводимые ими, не имеют касательства к советско-германским отношениям. И особенно подчеркивалось, что «Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь место».

Искушенные политики без особого труда сделали вывод, что Москва готова обсудить с Берлином создавшуюся обстановку и германские претензии и предложения. Руководители немецко-фашистского государства сообразил и это еще быстрее, но не откликнулись на инициативу Кремля и продолжали играть в молчанку. А по доверительным каналам «бюро Риббентропа» и Службы безопасности советскому полпредству была подброшена дезинформация о том, что заявление ТАСС не произвело на немецкое руководство никакого впечатления и что в Берлине не понимают, чего хочет Москва.

Здравомыслящим наблюдателям было ясно: Кремль провоцируют на никчемные переговоры. Для чего? Да для того, что пока советское руководство будет ими заниматься, оно не отдаст приказ о переводе своих вооруженных сил в состояние полной боевой готовности. Следовательно, создадутся условия для внезапности немецкой агрессии, и развернутые боевые порядки вермахта ветре-тят слабое сопротивление. Потери германских войск будут сведены к минимуму и с самого начала возникнут благоприятные условия для быстрого развертывания молниеносной войны.

Так оно и случилось.

Большим успехом немецких спецслужб можно считать то, что гестаповцы подставили резиденту НКГБ в Берлине Амаяку Кобулову своего агента-двойника. Им оказался некто Орест Берлингс, 27-летний латышский журналист, корреспондент эмигрантской газеты «Бриве земе». Он переселился в 1939 году из Латвии в Германию и был завербован гестапо под кличкой Петерс. Ему удалось быстро расположить к себе советского резидента, и тот привлек его к работе на разведслужбу Лубянки, окрестив псевдонимом Лицеист. Нужно заметить, что А. Кобулов (оперативный псевдоним Захар) был не простым руководящим сотрудником органов госбезопасности, а младшим братом Богдана Кобулова, правой руки самого Берии, который вершил важные дела в Наркомате внутренних дел. Немцы немедленно использовали предоставившуюся им возможность. Они подключили Лицеиста — Петерса к внедрению в каналы советской внешней разведки, веду-шие напрямую к руководству страной, дезинформационных материалов. Кстати, эти материалы готовились в величайшем секрете и докладывались Гитлеру. Фюрер просматривал их, нередко редактировал, что-то прибавлял или сокрашал и в таком виде возврашал шефу ведомства внешних дел. Тот передавал документы чиновнику так называемого «бюро Риббентропа» — мидовскому подразделению, работавшему с журналистами, некоему Рудольфу Ликусу. На самом деле этот лжедипломат был ответственным сотрудником гестапо, имевшим высокое эсэсовское звание штандартенфюрер (впоследствии он стал обер-фюрером СС). Именно он руководил деятельностью Лицеиста — Петерса.

Вот по такой цепочке: Гитлер — Риббентроп — Ликус— Лицеист — Кобулов «деза» попадала в руки Сталина, Молотова и Берии.

Надо еще раз подчеркнуть, что Гитлер всеми силами старался отвлечь внимание советского руководства и мирового общественного мнения от подготовки нападения на СССР. Берлин прилагал неимоверные усилия к тому, чтобы создать вокруг политики Третьего рейха плотную дымовую завесу, в которой можно было строить лишь догадки относительно следующего хода фюрера. Что он предпримет после захвата в апреле 1941 года Греции и Югославии? Прикажет высадить десант на Британские острова, чтобы покончить с англосакской империей? Или ударит с той же целью по Ближнему Востоку? Или же двинет вермахт на своего «смертельного врага» — Советский Союз?

И это ему удалось. Теперь в наших руках есть освободившийся от тайных архивных пут дневник имперского министра пропаганды Йозефа Геббельса, верного Гитлеру до гроба главного идеолога и пропагандиста нацизма. Вот что записал он 6 июня 1941 года, за полмесяца до начала похода на Восток:

«Наша маскировочная деятельность срабатывает безупречно. Во всем мире говорят о предстоящем в скором времени заключении военного пакта Берлин — Москва…»

И далее. «14 июня. Обман удался полностью… Распространяем сумасшедшие слухи: Сталин, мол, приедет в Берлин, шьют уже красные флаги для встречи и тому подобное. Позвонил Лей (заведующий организационным отделом НСДАП и одновременно руководитель Германского трудового фронта — министр труда. — В. Ч.), он этому поверил, я не стал разуверять его. Сейчас все это служит главному делу…»

И еще три отрывка из дневника:

«15 июня. По мнению фюрера, опровержение ТАСС (имеется в виду Заявление ТАСС от 13 июня. — В. Ч.) — свидетельство страха Сталина, который дрожит перед приближающимися событиями… Необходимо и далее распространять слухи — мир с Москвой, Сталин приедет в Берлин, предстоит скорое вторжение в Англию. Все, чтобы скрыть реальность…

17 июня. Слухи о России приобрели невероятный характер: их диапазон от мира до войны. Для нас это хорошо, мы способствуем распространению слухов. Они — наш хлеб насущный.

18 июня. Маскировка наших планов против России достигла наивысшей точки. Мы настолько погрузили мир в омут слухов, что сами в них не разбираемся. Новейший трюк: мы намечаем созыв большой конференции по проблемам мира с участием в ней России. Желанная жратва для мировой общественности».

Остается подытожить. Благодаря серии, надо признать, в большинстве случаев убедительно сработанных пропагандистских и дезинформационных акций, Гитлеру удалось ввести Сталина в заблуждение в отношении истинных намерений Берлина и сроков начала агрессии фашистской Германии против СССР. Таким путем была достигнута оперативная внезапность нападения, что принесло вермахту уже в первые дни военных действий колоссальные успехи.

На весах истории

Шестьдесят с лишним лет отделяют нас от начала Великой Отечественной войны. Нет уже фашистской великогерманской империи, рассыпавшейся под ударами антигитлеровской коалиции. Нет и Советского Союза, сделавшего главный вклад в достижение Великой Победы.

Историкам представилась возможность изучить новые материалы о деятельности спецслужб в предвоенный период, в том числе и разведывательной системы Кремля. В результате были дополнены, уточнены, скорректированы многие прежние скоропалительные оценки тогдашних событий, выявлена подлинная роль исторических фигурантов, начиная с советского лидера, «вождя всех народов» Иосифа Сталина и «фюрера германской нации», руководителя национал-социалистической рабочей партии Германии Адольфа Гитлера.

За шестьдесят с лишним лет удалось довольно точно взвесить на весах истории, что сделали тайные службы Кремля, ее политические и военные структуры. Внешняя разведка НКВД — НКГБ и Разведывательное управление Красной Армии, несмотря на тяжелейшие потери, понесенные в годы жесточайших репрессий во второй половине тридцатых годов прошлого века, сумели восстановить боеспособность, реанимировать зарубежную агентурную сеть и выполнить свою главную задачу: заблаговременно вскрыли большую часть стратегических планов фашистской Германии в отношении Советского Союза. И не только это. Как отмечено во многих советских и зарубежньрс аналитических работах, созданных уже после ВОЙНЫ, наши разведывательные службы добыли сведения, которые помогли расстроить курс прогермански настроенных кругов Запада на создание антисоветского альянса с нацистской великогерманской империей.

Деятельность советской разведки в канун фашистской агрессии получила высокую оценку западных историков, исследователей и руководителей спецслужб. Чтобы не быть голословным, приведу один очень выразительный, на мой взгляд, пример. Американский исследователь секретных служб Бертон Уэллей в 1973 году, когда «холодная война» была в разгаре, написал книгу «Под кодовым названием «Барбаросса». В ней перечислены семь десятков операций, проведенных немецкими шпионскими и пропагандистскими службами в целях дезинформации кремлевского руководства. Автор свидетельствует, что тем не менее советская разведка сумела своевременно и убедительно раскрыть подготовку гитлеровской Германии к нападению на своего восточного соседа.

А в заключение не могу удержаться, чтобы не напомнить о еще одной, по-моему, самой важной оценке, которую дали тайной службе Кремля в стане наших ярых противников. Когда Гитлеру в середине 1942 года доложили о первых результатах допросов арестованных агентов, входивших в так называемую «Красную капеллу», он в гневном порыве воскликнул, что немцы во всем обошли большевиков, кроме шпионажа.

И не вина, а беда советских разведслужб, как и всего нашего народа, что Сталин и вершившее власть его ближайшее окружение игнорировали своевременную и достаточно точную секретную информацию о замыслах Гитлера и командования нацистского вермахта. Это привело, как мы знаем, к трагическим для нашей страны и нашего народа последствиям в начальном периоде Великой Отечественной войны.