— Я не просила себя продавать, — первые слова, которые я могу произнести, после шока.
Кирилл сидит передо мной на карточках и растирает мои руки.
— Ясно.
Ясно? Это всё, что он может ответить? Даже не смотрит на меня. Ну конечно, ему же привычнее думать обо мне плохо. Пытаюсь выдернуть руки, но он не отпускает.
— И где сейчас твоя подруга? — голос жёсткий, сухой.
— Она на гастроли уехала. После этого я её больше не видела.
— Ещё бы деньги получила и решила свалить.
— И много ты ей заплатил?
— А ты типа не знаешь?
— Нет.
— Полляма.
— Пятьсот тысяч?
У меня опять глаза чуть на лоб не лезут. Шесть лет назад это была немаленькая сумма, да и сейчас тоже.
— Охренеть! Но зачем? Я не понимаю.
— Чего именно?
Он отпускает мои руки и садится напротив.
От его ответов ещё больше вопросов. Он смотрит на меня с каменным лицом. Знать бы его мысли. Я всегда мечтала обладать такой способностью, как стало бы легче жить, если просто суметь прочитать то, о чём он думает.
— Не понимаю, зачем она предала меня. Хотя нет, это я понимаю. Всё ради денег. Да? Тогда не понимаю, зачем ты покупал меня? У тебя же женщин, скорее всего, штук сто, на любой вкус. Я то тебе зачем понадобилась?
— Потому что она сказала, что ты девственница.
— Ты так говоришь, будто тебя обманули?
— А разве нет?
— Откуда тебе знать? Ты же был пьяный в стельку. Грубый, омерзительный. Фу!
— Зачем тогда согласилась?
— А ты меня спрашивал? Ты же как животное вцепился в меня, в машину затолкал, а потом изнасиловал. Ты мне сделал больно!
— Не заливай. Не насиловал я тебя. Сама в койку прыгнула.
— Я ничего не знала о вашем договоре с Ксюшей. У меня был день рождения. Она предложила отпраздновать в баре, где работала. Мол я вас проведу бесплатно, посидите, выпьете, с парнями познакомитесь. Откуда мне было знать, что она меня продаст?
— Посидите, выпьете, — передразнил он меня. — А ещё говоришь, что девственница. Многих так обработали? Какой я у вас по счёту был?
— Ты совсем дурак или прикидываешься? Я тебе русским языком говорю, что это был мой день рождения. Восемнадцать мне исполнилось. Не ходила я никуда. Работала до одури везде, где приходилось. И посудомойкой, и уборщицей. В универ поступить мечтала. Не знала я про замыслы Ксюши ничего. Не знала! — я уже ору на всё кафе. Меня бесит его тупость и упрямство.
— То есть ты хочешь сказать, что и денег даже не видела? — судя по сарказму в его голосе, он мне не верит.
— Представляешь, нет, — рявкаю я.
— Села и успокоилась, — командует Кир. Я оглядываюсь, вижу удивлённые взгляды посетителей и сажусь обратно.
— Почему раньше молчала? — продолжает допрос.
— А как я должна была тебе рассказать о том, о чём не знала?
— Ясно.
Официант приносит заказ и как-то быстро сбегает.
— Ешь, — опять командует Кир.
— Есть сэр.
Мы молча жуём, не глядя друг на друга. Боже, что за сложный характер! И к чему были эти сотрясания воздуха, если он всё равно не поверил.
— Значит так, — говорит Кир, как только заканчивает обедать. — Сейчас мы едем к твоей матери…
— Нет.
— Я сказал «да». Мы едем к твоей матери. Я должен посмотреть, где жил Ваня. А потом едем домой. Всё ясно?
— Ясно.
Мы встаём и выходим из кафе. Машина уже готова. Кирилл недовольно осматривает колеса, но вариантов нет. Садимся.
Кто бы мог подумать, что он всё это затеял ради Вани. Неужели он действительно заинтересован в его судьбе. Но глядя на его суровое лицо со шрамом, ощущение, что ему всё равно. И меня внезапно озаряет.
А что, если он сам из детдома? Может, поэтому он такой грубый и общаться не умеет и «Дом ребёнка» спонсирует?
Смотрю на него внимательно. Пытаюсь представить себе, какой он был маленький, как Ваня и жил один без папы и без мамы. И мне становится его безумно жалко. Это же надо какой он сильный, не сломался, ещё и успешным каким стал. Если, конечно, моя догадка верна.
— Адрес.
— Строительная пять.
Наш посёлок небольшой, его можно за час объехать по периметру, а по диагонали и того меньше. За десять минут доезжаем до нужной улицы. Здесь находятся старые двухэтажки. Дома облезлые, район старый, неблагополучный. Везде растаявшая за день грязь чавкает под ногами, и на мои белые кроссовки быстро налипают комья земли.
Иду впереди. Хочется сбежать отсюда, но сзади идёт Кир и шагу в сторону сделать не даст. По привычке жду насмешку или издёвку, но он молчит. Заходим в подъезд. Здесь воняет мочой и сыростью. Поднимаемся по лестнице. Здесь ничего не изменилось. Только если всё стало страшнее. Дверь в квартиру приоткрыта. Толкаю её и ужасаюсь. Здесь невозможно жить. Пол покрыт толстой коркой грязи, даже краски не видно. Когда я жила, хотя бы иногда мыла. Я сжимаюсь в комок, не хочу идти дальше, но Кир толкает в спину.
— Иди.
Это что особая форма садизма?
Прохожу в зал. Советская стенка с разбитыми стёклами, обшарпанный разложенный диван, будто его с помойки притащили. А на диване мама сидит…или, вернее, то, что от неё осталось.
— Чё припёрлись? — шамкает она как старуха, а ведь ей сорок пять.
— По душу твою пришёл, — неожиданно басит Кирилл и надвигается на неё набычившись.
— Чевой-то?
— От сына отказалась?
— Забрали, суки. Не отказывалась я.
— Мой тебе совет Яга, забудь про него и даже не пытайся вернуть, иначе пздц тебе придёт.
Она молчит, смотрит на Кирилла снизу вверх отёкшими глазами. Меня трясёт. Бьёт озноб. Кишки скрутило до рези в желудке. Не хочу слушать их разговор и иду в свою бывшую комнату. Здесь, скорее всего, и жил Ваня. Немного чище, чем в зале. Подхожу к окну, смотрю в мутные стёкла. Картинки прошлого мелькают перед глазами. ДЕлаю шаг назад и слышу скрип половицы. Половицы, которую я использовала как тайник. А я и забыла об этом. Приседаю, корябаю доску, пытаясь подковырнуть. Она поддаётся с четвёртого раза. Открываю. Все мои сокровища тут. Камешки с берега необычной окраски, валентинка Артёма и моя тетрадь, в которую я записывала мысли и истории, делала зарисовки героев и мечтала купить компьютер, чтобы напечатать их и отправить в издательство. Достаю всё, рассовываю по карманам, а тетрадь прижимаю к груди. В комнату входит Кир.
— Что делаешь? — спрашивает тихо.
— Вещи…свои…забираю.
— Забрала?
— Да?
— Тогда пошли.
Киваю и иду вслед за ним.