Развод. Вопреки тебе

Глава 28

Руслан

Молча поднимаемся в лифте.

Прокрутил уже этот чертов поцелуй раз пятьдесят.

С того момента молчит и даже не смотрит в мою сторону. Оттого и сдерживать раздражение становится невыносимо.

Уверен, видит, но блядь, скрыть не могу.

Почему?!

Развод тут уже не причем, что-то другое.

Хочется прямо сказать, чтобы отбросила все и позволила себе расслабиться. Позволила, мать ее, коснуться белоснежной кожи, доводить до исступления и наблюдать, как хватает воздух ртом.

Гребаный детский поцелуй заставил чуть ли не вздернуться. Вкус губ, с цветочными нотами от вина, каменным колом поставил орган, которому уже невмоготу.

Выходим из лифта.

Надо что-то сказать, Зуев…

— Спокойной ночи. — резко звучат собственные слова.

— Руслан… — наконец, смотрит в глаза.

Не готова… А чего хотел, идиот?! Ни черта о тебе не знает, а когда узнает убежит, волосы назад.

— Не надо. — слушать отговорки желания нет.

Взбешусь, чувствую.

Нужно время.

Обоим.

Открываю ключ картой свою дверь, оказываясь в номере. Отдергиваю полы рубашки, заставляя пуговицы летать. Тут же скидываю ее с себя и иду прямиком в ванную.

Холодный душ и сон.

Не думать, не искать причин.

Двадцать минут стою под ледяными струями, стараясь угомонить разгоряченную кровь, а потом с бокалом виски усаживаюсь в кровать.

По идиотски пялюсь в экран телефона с открытой перепиской, но она даже не в сети.

Спустя час безуспешных попыток уснуть, плюю и открываю планшет с задачами на день. Даже и на пару часов сна, перед очередной встречей, сейчас не способен.

Не пойму, что творит со мной.

Скручивает так, что сосредоточиться не могу ни на чем, кроме нее.

Твою мать!

Надо сбросить это дерьмо.

Мысль, наконец, заставляет хоть немного отвлечься, и в поисках спортивной формы уже предвкушаю с каким остервенением буду мутузить грушу.

Однако, когда я собран, закидываю спортивную сумку на плечо и открываю дверь, вижу ее.

— Я завтрак принесла.

Смущается, стоя в пижаме с подносом.

Я даже не представляю, как на это реагировать.

— Я собирался боксировать. — отвечаю, и очень стараюсь держать нейтральный тон.

Знаю, ведь в голове навертит всякой хрени. Обиделся, разозлился на нее… Да только же не понимает, что дело совсем не в этом.

Конечно, в ней, только эмоции клокочут по отношению к самому себе.

— А. — тушуется, и отступает назад: — Ничего страшного, тогда позже, да?

Сам себе язык готов оторвать в этот момент. Потому что в этом «позже» она для себя произносит «никогда».

— Кофе не помешает.

Отступаю сдаваясь.

Слабак ты, Зуев.

Проходит, ставит поднос на журнальный стол и присаживается.

— На самом деле… — робко тянет: — Я бы хотела объяснить тебе…

Вижу, как ей стыдно и как важно.

Сажусь напротив, давая понять, что готов выслушать.

Хотя, черт возьми, ни разу не готов.

— Я…Ты же знаешь, сам все видел. — печальная улыбка оседает на ее губах.

А я хочу это стереть к чертовой матери, чтобы только видеть восторг в блестящих глазах, широкую улыбку, и слышать заливистый смех.

Словно одержим этим.

— Бывший муж никогда не делал для меня ничего такого, Руслан. И я знаю, что ты думаешь по поводу моего брака и меня, но…

— Ты не знаешь. — перебиваю хмурясь: — Ты опять сделала выводы, только потому что я хотел понять решишься ты или нет.

— Да. — кивает: — Но я бы долго к этому шла. И ты это понимаешь. Все то, что ты делаешь, это как иллюзия. Я и верю, и не верю. — такое тепло в глазах, что я будто под солнцем: — И ты… — она обводит рукой меня, округляя глаза: — Какой-то фантастический мужчина. Все твои девушки, они…

Загнула ты, девочка моя.

Но вместо слов, я наклоняю голову со скепсисом глядя на нее.

— Что они?!

— Они красивы, эффектны, богаты… У них явно нет проблемного бывшего, что угрожает каждому, кто их знает. Они не ездят на общественном транспорте…Я… — она вздыхает, прикрывая глаза: — Я не такая.

Это то я и знаю лучше всего. И именно от этого меня штырит, как подростка в пубертате.

Усмехаюсь, смотря на женщину, которая давая пищу своим сомнениям, смогла сказать мне нет.

Охренеть.

— Дин, ты серьезно считаешь, что я этого не понимаю?

— Нет. Этого я не понимаю, Руслан.

Ее уязвимость сводит с ума. Встал бы, закрыл бы от всего.

Ведь сама не понимает насколько сильной личностью является, чтобы показывать миру свою душу. Даже я не могу, закрываюсь панцирем перед любой дорогой, на которой оказываюсь.

— Хорошо. — киваю, ставя локти на колени: — Спрашивай, я объясню.

Сглатывает, явно обескураженная моими словами. Я и сам, черт возьми, не пойму, что делаю.

— Зачем? — видит как хмурюсь: — Зачем тебе это?

— Вряд ли я отвечу что-то более вразумительное, кроме того, что хочу.

Знаю, что звучу, как идиот. Но какими словами ей объяснить, если сам до конца не осознаю.

— Для чего?

Вопрос, на который для себя ответил уже давно, где-то с дня рождения крестника.

— Ты настоящая… А я уже и забыл, что такие существуют в природе. — пожимаю плечами: — Ты говоришь про тех, кто меня окружает. А посмотри на это с моей стороны. — она так сконцентрирована на моих словах, а я стараюсь максимально объяснить, хотя может это и грубо: — Все эти куклы желают одного: папика, если она слишком молода; если постарше, то богатого мужика, с которым ей светит беззаботная, по ее мнению, жизнь. Как думаешь, хотя бы одна, кроме секса и минета, хотела приготовить мне кофе, потому что подумала обо мне или проявила заботу? Просто так, не ожидая ничего взамен, без выгоды для себя. Обычный, мать его, долбанный кофе… — вопросительно вскидываю брови: — Или, например, хотела принести завтрак в номер отеля?! В отеле, где он включен, Дин… — она ошарашенно смотрит, а меня несет: — Или хотя бы кто-то благодарил за помощь искренне и без члена во рту…прости за грубость. — усмехаюсь: — Нет, Мышка. Я тебе даже скажу больше, каждая вторая не скрывает того, что хочет получить. Картье, Тиффани, айфоны, сумки. А те, кто считают себя искусными любовницами метят на лексусы и порше. Черт, да я список могу составить с картинками и названиями! — посылаю взгляд в нее, замолкая на паузу: — И никто рядом никогда не хотел «ничего». Никого не приходилось заставлять… Кроме тебя.

Вместе с ней сам охреневаю от того, что вывалил.

Она, в итоге отмирает и прячет улыбку, а я нервно провожу рукой по волосам.

Даже вроде немного отпустило.

— Можно еще вопрос…

Киваю, вновь возвращая взгляд на девушку.

— Если… — робеет, подбирая нужные слова: — Ты ведь сразу скажешь мне, чтобы я не строила свои иллюзии?

Смотрю на нее, как на диковинку. Она серьезно не понимает, что даже сейчас, я старательно прикрываю низ своих шорт, потому что, мать ее, заводит одним своим видом.

В закрытой, черт ее дери, пижаме.

И один раз здесь не поможет. Это уже, скажем, будет считаться прелюдией перед тем, что я поистине хочу проделать с этой девочкой.

— А что, если иллюзии начну строить я?

Она улыбается. Снова.

А у меня дербанит внутренние органы, как в бетономешалке.

— Я скажу.

Теперь еще и убивает словами, открыто наслаждаясь этим.

Разговор приводит к тому, чтобы, наконец, открыть ей немного больше, чем знает этот мир.

— Я пойду…ты же на тренировку? — уже и сам не уверен: — Может быть… вечером после твоей встречи сходим в тот бар, про который мне говорил итальянец…

— Конечно. — отвечаю тоже вставая с кресла: — А завтра я кое-куда тебя отвезу. — хоть дается и сложно, но все же говорю, чтобы самому не отступиться.

— Хорошо. — кивает и двигается к двери.

А потом возвращается, оставляет неловкий поцелуй на щеке и вся красная выбегает из номера.

Ох, Мышка, что творишь то?!

Улыбаюсь идиотской улыбкой и выхожу следом, направляясь в тренажерный зал.

Надо осмыслить, как ей сказать. Не каждый день приходится говорить о том, что ты дерьмо.

Однако, судя по всему, груше сегодня все-таки повезло.

Пока обдумываю все слова, которые должен буду ей озвучить, телефон истошно вопит о том, что кому-то нужен.

— Слушаю. — завидев номер адвоката, хочу лишь слышать, что все срослось.

— Руслан…

— Как прошло? — хмурюсь, останавливаясь перед лифтом.

— Ты был прав, он взял деньги.

— Чертов мудак. — усмехаюсь в трубку: — Когда подпишет бумаги о разводе?

— Ждет отмашку. Но я хотел бы уточнить, ты уверен? Сумма не маленькая, да и не нравится он мне.

Пара тройка миллионов не сильно ударят по карманам, зато она будет свободна.

— Уверен. Мы можем запретить ему к ней приближаться? — раздумывая с секунду, задаю вопрос.

Привык не игнорировать свою интуицию, а этот прохиндей сто процентов объявится. И, к слову, будет полным кретином, идущим на самоубийство.

— Боюсь, что нет. Мы расходимся обоюдно. — задумавшись выдает Валентинович.

— Найди варианты.

— Ладно, ладно. С девочкой все ясно. Меня волнует другое… — и я уже знаю этот тон: — Ты.

— Ко мне он не сунется. А если и сунется, то…

— Вот именно. — перебивает Посадский: — Не хотелось бы окунаться в прошлое, Зуев.

Черт возьми, и мне.

Однако, если только попробует доставить ей неудобства, вытащу все внутренности, заставив захлебываться собственной кровью.

— Валентинович, мы ведь стали старше и умнее? — ухмыляюсь скрывая мысли.

Но уверен, старик все понимает. Вся его деятельность одно время была направлена только на меня.

— Знал же ведь, хрен тебе докажешь засранцу. — ворчит он, откровенно забавляя меня: — Как получу бумаги, отзвонюсь. По запрету попробую наваять. Ты девочке то скажи, чтобы не маялась, Иван сказал, переживает.

— Я в долгу не останусь, знаешь. На счет нее… — бросаю взгляд к ее двери: — Все в порядке, отвлекаю, как могу.

Он отключается, а я с заметно повысившимся уровнем эндорфина захожу в лифт.

Осталось только приоткрыть завесу прошлого и, по сути, в ее руках будет карт-бланш.

А уже дальше решать ей и сомневаюсь, что у меня будет желание подвести ее к тому, чего хочу я.