Ребрендинг юродивой

Настя ненавидела, когда брали ее вещи. Ненавидела всей душой, так, что сразу становилось жутко стыдно перед самой собой за столь низменные чувства, а откуда-то из живота к горлу поднимался горячий плотный комок, который, разбухая, перекрывал доступ воздуха и не давал ей дышать.

Ее чистенькие, отглаженные, ставшие родными и с таким трудом добытые вещи брали чужие руки и напяливали на чужое тело… А потом ее одежда становилась частью, опять же, чужой, не Настиной жизни. И после всего этого Настины вещи тоже почему-то становились чужими. И поделать ничего было нельзя!

Настя их, конечно, носила, потому что нужно ведь что-то носить, не голой же ей ходить! Но чувство брезгливости не пропадало ни после бесконечных стирок и глажек, ни даже после старательных, но бесполезных усилий объяснить себе, что ничего страшного не произошло и юбка осталась той же самой юбкой, несмотря на то что ее пару раз надела Ольга…

Может быть, если бы Настя могла позволить себе покупать любую понравившуюся одежду, или хотя бы только необходимую ей одежду, или хотя бы половину необходимой ей одежды, тогда она не была бы такой чудовищно жадной и брезгливой? Насте было очень противно, что она испытывает такие совсем не благородные… да что уж там говорить, мелочные чувства она испытывает! Не к лицу воспитанной и интеллигентной девушке быть патологически жадной, быть такой раздражительной, не к лицу давить, как жирного таракана, раздирающий изнутри гнев, возникающий от очередной Ольгиной просьбы дать ей что-нибудь поносить, не к лицу, конечно, но поделать с собой Настя ничегошеньки не могла. Старалась, объясняла себе, пыталась думать, что ей все равно, вернее, заставляла себя так думать, диктовала себе заученные фразы. Например, такие: «Ерунда. Оля наденет мою куртку только сегодня. Она будет аккуратна. И я очень хорошо к Ольге отношусь. И совсем мне куртку не жалко»…

Ничего не помогало! Куртку было жалко! Жалко — до слез, показать которые Настя ни в коем случае не могла…

Вот если бы Настя могла покупать себе хоть что-то, хоть иногда… И не на Черкизовском рынке, а в мало-мальски приличном магазине…

Подумаешь, сказала бы она себе тогда, подумаешь, блузка с жирным пятном после того, как ее взяла всего на один вечер Ольга, да наплевать на нее — куплю новую, еще лучше! Но на самом деле в своей реальной жизни приобрести хоть что-нибудь стоящее было совершенно невозможным для Насти. Она не могла купить практически ничего приличного из одежды. То, чем можно было разжиться за сто рублей на лотке у метро, было не в счет. Эти вещи, конечно, тоже назывались одеждой, они выполняли свои основные функции: прикрывали голое тело и защищали от холода, но как же они были скучны, безвкусны, похожи друг на друга и, самое главное, — некачественны. Покупать их не было никакого смысла — себе дороже — расползутся, потеряют форму и цвет при первой же стирке, да и радости от них никакой…

…Пятно на брюках было жирным и плотным на ощупь. Оно нагло ухмылялось, скалило сальную рожицу и чувствовало себя победителем. Отстирается или нет? Пятно явно было уверено, что избавиться от него будет невозможно. «Ха!» — сказало оно Насте и подмигнуло. Самоуверенное какое пятно! Не то что Настя…

Комок снова подкатил к горлу, разбух и перекрыл кислород. Настя глубоко вдохнула и попыталась протолкнуть его обратно, куда-нибудь в желудок — он не поддался и продолжал давить и давить изнутри, мешая дышать.

Настя взглянула на себя в зеркало — шея была тонкой и совсем не раздувалась… Надо же, а ей казалось, что она увидит растущий на глазах бесформенный шар, такой, как в фильмах про пришельцев, когда что-то инородное сначала увеличивается в размерах, распирая живот героя, а потом вылезает наружу и повергает всех и особенно того, в ком оно, собственно, и выросло, в неописуемый шок. Но из Насти ничего не вылезло, как ни странно. Комок продолжал сидеть внутри и давил, давил, давил так, что хотелось выбежать на улицу, на которой бы было обязательно очень холодно, и дышать, дышать — сильно, жадно, быстро, — тогда бы комок скукожился и зачах от мороза, и непременно растворился бы в воздухе.

Настя с вялой надеждой взглянула в окно. Там был сентябрь. Только ему, видимо, тоже все надоело до чертиков, и он решил сменить имидж и стать другим — хоть на несколько дней! — насколько духу хватит. Сентябрь был жарким, душным и потным — вот как его угораздило! Долго он так, конечно, не продержится, но сейчас бежать на улицу никакого смысла не было.

«Спокойно, главное — спокойно, это еще не конец света… Это всего лишь начало конца», — Настя разглядывала свои почти новые брюки и все гадала, удастся ли отстирать это наглое и очень подозрительное пятно на коленке.

И как только Ольга умудряется так замысловато пачкаться всего за один день? Она же не детсадовец, в конце концов, который только учится есть ложкой и выливает на себя большую часть выданного на обед супа! А меньшую — выливает на стол и на пол…

Настя невольно улыбнулась, вспомнив, как сегодня кормила Машку обедом, как заглянула в ее комнату, когда девочка спала, трогательно обняв плюшевого мышонка. Настя снова улыбнулась и тихонько прикрыла дверь.

Комок растворился сам собой. Машка от него, оказывается, помогает! Машка, наверное, помогает почти от всего…

Настя снова с тоской взглянула на пятно. Эх, Ольга, Ольга… Вот Настя может неделю ходить в одной и той же юбке и ни разу ничем не облиться. И нет в этом ничего сложного. Просто подумать немного, прикинуть, как сесть или встать, как положить салфетку на колени, и только потом есть жирный, истекающий маслом чебурек.

Чебуреков она не ела. Дорого. Чебуреки, продающиеся в палатке у метро, чебуреки, которыми завтракали, обедали и ужинали хорошо обеспеченные работники расположенного поблизости рынка, были недопустимой роскошью для Насти. А пахли чебуреки вкусно… Пережаренным прогорклым маслом и сомнительного происхождения и качества мясом… Но тем не менее… Почему-то хотелось Насте этих несчастных чебуреков больше всего на свете, хоть и не полезные они совсем, хоть и понапихано в них неизвестно что, и пожарены они в том же самом жире, в котором жарились их собратья еще пару недель назад… Ну и что? Хотелось — и все! Наверное, потому, что нельзя, — потому и хотелось…

Нет, Настя, конечно, могла покупать себе эти вожделенные чебуреки, когда очень уж приспичит, но она благоразумно решила, что гораздо полезнее истратить уплаченные за них деньги на овощи или фрукты. Так что приходилось выбирать. Потому что на все, чего ей хотелось, денег не хватало. И это мягко сказано…

Одежду Насте приходилось шить. Самой. Или перешивать. Делала это Настя просто виртуозно. Мастерски она это делала! Копила несколько месяцев, откладывая жалкие крохи от своей учительской зарплаты, покупала, наконец, недорогой кусок более-менее качественной ткани и превращала его в модную элегантную вещь. И ей еще и завидовали! Подумать только! Завидовали ей! Девчонки, которые не считали денег, которые работали просто так — за интерес, чтобы не скучно было, а не за зарплату, как Настя. Девчонки, которые могли купить себе любую понравившуюся шмотку, — завидовали ей! Но, наверное, было чему, если завидовали. Настя умудрялась выглядеть лучше их всех, вместе взятых. И как ей только удавалось?

Хотя ответы на этот вопрос лежали на поверхности. Настя никогда не торопилась и не хватала сразу то, что понравилось. Шла домой, перебирала свой скудный гардероб, прикидывала, что и с чем можно надеть, что к чему подойдет по цвету, думала, сомневалась… Потом долго выбирала фасон, несколько раз ходила в магазин и трогала, примеряла на себя понравившуюся ткань… А что ей было еще делать, если купить отрез сразу Настя все равно не могла? Приходилось копить два, а иногда и три месяца. Вот и созревала за это время в голове уже почти живая яркая модель, которую только и оставалось что воплотить в реальность, то есть сшить. Сшить очень аккуратно, буквально сто раз отмерив и один раз отрезав, потому что права на ошибку Настя не имела. Слишком велика была для нее цена этой ошибки. В прямом смысле — велика…

Сестра Насти Ольга, истекая завистью, глядя на очередное Настино творение, тоже неслась в магазин тканей, хватала несколько отрезов и влетала обратно в квартиру, горя нестерпимым желанием сотворить нечто подобное тому, что увидела у Насти. Ольга торопилась и нещадно кромсала материал ножницами. Иногда у нее что-то и получалось. Случайно. Если фасон был несложным… А чаще обрезки испорченной ткани выбрасывались в мусоропровод в тот же самый вечер — выбрасывались, чтобы не нервировать Ольгу, напоминая своим растерзанным видом об очередной досадной неудаче. С глаз долой — из сердца вон! Выбросила — и забыла! Делов-то! Настя с сожалением провожала обрезки взглядом, и только чувство присущей ей болезненной гордости удерживало от унизительной просьбы отдать ей то, что испортила Ольга. А ведь Настя могла бы что-нибудь придумать… Например, из перекошенного пиджака сотворить чудесную жилетку, просто пальчики оближешь, какую могла бы она сшить жилетку…

Настя еще раз оценила пятно на брюках. Интересно, от чего оно? Правда от чебурека, что ли? Пятно посмотрело на нее презрительно и тайну своего происхождения открывать не пожелало. Ну и ладно! Сейчас увидим, кто кого!

Настя взяла большую розовую бутылку «Ваниша», специально прикупленную для борьбы с последствиями Ольгиных выходов в Настиных вещах, и, еще раз прочитав инструкцию, щедро плеснула на пятно. Может, поможет? В рекламе обещали, что поможет, обязательно… Обидно будет, если пятно не отойдет, бутылка стоила дорого, можно было бы шоколадных конфет купить…

Конфет Насте хотелось всегда. Трюфелей, например. Или чернослива в шоколаде… Горькую жизнь необходимо обязательно подслащивать. Хоть чем-то. Почему бы и не конфетами?

— На-настя! — раздался истошный вопль из Машкиной комнаты. — На-настя! Я поспала!

Захлопнув дверцу стиральной машины, Настя кинулась к племяннице. Нужно было успеть вытащить ее из кроватки и быстро посадить на горшок. Опоздание было чревато тем, что Машкины штаны будут мокрыми и постельное белье тоже. Причем Машка, как правило, умудрялась намочить даже одеяло! Она предпочитала спать, завернувшись в него, как в кокон, заправив большую часть одеяла себе под попу, и поэтому менять в случае неудачи приходилось полностью все содержимое кроватки.

— Я поспала? — вопросительно и в то же время утвердительно заявила сонная Машка, сидя на горшке.

Сонные глазки светились надеждой на то, что спать больше не нужно и можно заняться какими-нибудь более интересными вещами.

— Поспала, поспала, — успокоила ее Настя. — Сейчас поедим и гулять пойдем. Пойдем?

Машка радостно кивнула головой и, поглядев по сторонам, потребовала:

— Дай гусеничку!

Настя дала.

— Гусеничка, я поспала, — сообщила девочка длинной красно-желтой мохнатой гусенице, которую ей привезли из Сочи Ольга с драгоценным своим мужем Стасом. — А ты поспала? Гусеничка, ты поспала?

— И гусеничка поспала, — сказала Настя и сняла девочку с горшка.

Они успели все сделать на горшок. Постель менять не придется. Уже хорошо!

Просто замечательно!

Вечер сегодня предстоял быть насыщенным. Настя должна была покормить вечно сопротивляющуюся и упирающуюся изо всех сил Машку дважды, погулять и уложить спать, это требовало невероятного терпения, выдумки, труда. Так как характер у Маши был не по-детски твердый и все, что не совпадало с ее интересами, встречалось малышкой с поразительным сопротивлением. Упиралась так, будто не поесть — это самое главное в ее жизни дело, и нужно обязательно выстоять, не сломаться и во что бы то ни стало отказаться от каши и непременно остаться голодной.

Чего бы это ни стоило!

К концу дня Настя без сил валилась на диван. Дети — это, конечно, счастье… Только — не простое… А очень сложное какое-то счастье — эти дети. Любишь их больше всего на свете, любуешься и умиляешься забавным мордашкам, неуклюжим жестам, смешным фразам и постоянно при этом чего-нибудь боишься: как бы не заболели, как бы не упали, как бы не расстроились, как бы не потерялись, как бы не обидел кто-нибудь из других, более агрессивных малышей. Сплошные как бы…

Любишь их, скучаешь, а еще почему-то при всем при этом безумно, просто неприлично радуешься, когда удается сбежать куда-нибудь хотя бы на пару часов, подкинув чадо бабушкам… Вот такой парадокс. Вот такое счастье — наши дети.

Конечно, счастье, подумала Настя, заглянув в комнату и посмотрев на серьезное, щекастое Машкино личико. Вымотавшись за день, девочка усиленно сопела, приоткрыв ротик. Конечно, как не устать, если у ребенка не жизнь, а вечный бой какой-то, подумала Настя, аккуратно прикрывая дверь.

Сегодняшний вечер прошел без особых отклонений от обычного сценария. Настя проиграла все полагающиеся роли, пережила экстремальное гуляние, одолела Машкино нежелание после этого гуляния отмываться в ванной, согласилась на мировую ничью в «Битве-2», означавшую, что Машка съест, но не все, а только половину полагающейся картошки, причем непременно руками, и — последний штрих! — уложила-таки хулиганку спать.

Свершилось!

Настя вздохнула облегченно.

Она сделала это…

Можно прийти в себя…

Своих детей у нее пока не было. Хотелось верить, что именно — пока. Хотя когда тебе уже тридцать пять, то можно и усомниться, что они когда-нибудь появятся… Да и откуда им взяться — детям-то? Одного ее желания недостаточно… А Рома ясно дал понять, что не хочет никаких сопливых малышей.

Настя вспомнила, как Машка сегодня старательно, очень волнуясь и торопясь, пыталась рассказать о том, что она гуляла с соседской собакой и сама вела ее за поводок, вспомнила, как Машка напрягалась и путала слова и как забавно при этом выглядело ее серьезное, озабоченное личико…

Настя с возмущением подумала, что Машка — вовсе не сопливый малыш, а настоящее чудо, подарок судьбы, то, ради чего стоит жить! И… И совсем непонятно, как можно вообще так говорить о детях…

Она печально посмотрела на письменный стол и на сваленную на него гору тетрадей. Тоска-то какая… Как лень проверять… Но надо… Она и так уже три дня не раздавала детям проверенные работы. Все говорила — завтра, завтра… Теперь вот не только эту кучу разгребать, а еще и за три прошедших дня потом придется проверять.

А еще очень сильно раздражал журнал. Прошел уже почти месяц с начала учебного года, а Настя его толком так и не заполнила. Тоже все тянула и тянула… Вот сегодня притащила талмуд домой, несмотря на строжайший запрет директора, надеялась хотя бы начать вносить списки детей и темы уроков, да какое там… С Машкой не то что заполнить что-нибудь серьезное, с ней даже записку сестре написать невозможно — тут же отнимет ручку, бумажку и со словами: «Я сама буду писать» изорвет листок в мелкие клочья, изрисует обои, обивку мебели и саму себя в доступном для ее хулиганских ручек радиусе действия.

Настя сварила себе кофе и побрела к письменному столу. Пить на ночь этот вроде бы бодрящий и тонизирующий напиток она не боялась. Спать хотелось так чудовищно, что выпей Настя хоть пять чашек подряд — даже тогда достаточно ей только положить голову на подушку, как долгожданный сон получал ее всю полностью в свое безграничное пользование. Правда, ненадолго — часов на шесть. Это в лучшем случае. А в худшем…

Не высыпалась Настя хронически. И почему так получалось? Вроде ни семьи, ни детей… Свободная женщина. Ромка — не в счет. А Машка?.. Машка — она родная, конечно, и очень-очень любимая, но не своя все-таки… Об этом Насте постоянно напоминали заботливые родственники, так что она и не забывала никогда. Не забывала: Машка — чужой ребенок.

А сколько Настя тратит своего времени и сил на этого не своего ребенка, никто почему-то не считал. Ольга с присущей ей беспардонностью заявляла:

— Насть, я завтра после работы собралась к подружке на посиделки. Надоело все до чертиков. Хоть расслаблюсь. Ты Манюню заберешь, ладно?

Под словом «заберешь» подразумевалось, что за Машкой нужно сходить в садик к пяти часам, а лучше — к четырем, чтобы воспитатели не злились и чтобы Машка не осталась последней и не таращилась тоскливо на дверь, опасаясь, что ее бросили. Потом следовала обычная вечерняя программа: погулять с ней, покормить, искупать и уложить спать. С посиделок Ольга возвращалась обычно поздно. Да и зачем возвращаться раньше, чем Машка уснет? Тогда ведь придется выслушивать вечерние концерты на тему «пить — писать — поговорить». Гораздо удобнее приехать, когда все уже закончено, и спокойно завалиться спать. Это Настя понимала. И Ольгу не осуждала. Чтобы простить, ведь надо только понять. Настя и понимала. И почти не осуждала. Уставала просто… А так… Да нет, никого она не осуждает! Спать просто очень хочется…

Ольга выжидающе смотрела на Настю.

— Так заберешь? А? Я так оторваться хочу! Насть, ты приди лучше к четырем, а то опять там эти курицы кудахтали, что я самая последняя все время. Как конфеты у меня брать, так это они всегда пожалуйста, а как пятнадцать минут подождать — сразу морда кирпичом! Мерзавки! Все, как одна, — лохушки иногородние, а гонору!

Настя вздыхала и пыталась сохранить доброжелательное выражение на лице. Отказывать сестре она не умела. Да и Машку любила. Только было почему-то обидно, что с ее личной жизнью никто не считается. Почему в ее безотказности никто не сомневается? Почему Ольга даже не спросит никогда, свободна ли сегодня Настя. Вдруг у нее свидание? Или еще какие-нибудь планы? Хотя какое свидание и какие планы могут быть у синего чулка? Да никаких! И личной жизни тоже никакой быть не может! Поэтому Настей можно пользоваться сколько угодно и когда угодно, а вернее, когда удобно Ольге и ее семье, и совершенно все равно — удобно ли это Насте.

И Настя покорно кивала головой:

— Заберу, конечно.

— Насть, дашь мне свой свитер? Тот, который ты связала, — голубой? Надо баб моих добить — пусть завидуют.

В Ольгином вопросе, по сути, и вопроса-то не было. Было утверждение. И отказать ей Настя не могла, хотя свитер было жалко. Она связала его пару недель назад и надевала всего один раз. А Ольга, помимо своей способности обливаться и сажать неотстирывающиеся пятна, еще и по комплекции была, мягко говоря, крупнее, и вязаные вещи растягивались на ее могучей груди так, что Настя потом смотрелась в них, как будто бы она была не девушкой из плоти и крови, а пластмассовой вешалкой в магазине.

И почему она такая? Почему не может сказать «нет»?! Все обидеть кого-то боится… Что о ней подумают… Да как же это можно отказать, Ольга же устала, отдохнуть хочет… У нее же такая работа утомительная — целый день сидеть в отделе статистики и перебирать бумажки — действительно нелегко. Надорваться можно! Особенно если вставать со стула только для того, чтобы пробежаться по ближайшим магазинам…

А про нее, Настю, почему-то никто не думает… У нее и рабочий день короткий! Лафа! От чего ей уставать-то? От двух-трех десятков стоящих на головах учеников, за каждого из которых Настя несет ответственность? Ерунда какая! Одинокая перезрелая училка! Пусть радуется, что она кому-то вообще нужна.

Что-то сегодня день не задался… Лезет всякая ерунда в голову! И зачем обо всем этом думать, если поменять хоть что-то она все равно никогда не решится? Какой смысл изводить себя? Никакого!

Настя шмыгнула носом и открыла первую тетрадь. Надежду заполнить сегодня журнал пришлось безжалостно растоптать ногами. Хватило бы сил хоть тетради проверить…

Настя хлебнула кофе и посмотрела на часы, прикидывая, сколько времени займет работа и сколько останется на сон. Получалось опять меньше шести часов. Значит, завтра во второй половине дня опять страшно захочется спать…

И бабушка с дачи возвращается…

Настя достала половинку шоколадки, которую приберегла на утро — к завтраку, — и отломила большой кусок. Посмотрела на него, посмотрела на то, что осталось, подумала немного и решила, что съест сейчас все, а позавтракает чем-нибудь другим… У нее оставалась еще целая пачка кукурузных хлопьев. Если, конечно, Стасик ее не съел… Идти и смотреть было лень… Съел — значит съел… На здоровье!

Жаль, что у нас такие холодные зимы и Светлана Федоровна не может жить в своей деревне круглый год… Стыдно, конечно, так думать о родной бабушке… Стыдно и противно… Только спать в одной комнате с Машкой тоже не очень-то хочется. Машка, конечно, прелесть, но все-таки иногда возникает нескромное желание почитать перед сном… Да и просто побыть одной — это так замечательно…

И почему, когда родилась Машка, все дружно решили, что ее кроватку нужно поставить в Настиной комнате? И почему Настя, ошарашенная напором родственников и их наглостью, не смогла сказать «нет»? Да потому, что она — рохля! Вот почему! И именно поэтому Ольга со своим Стасиком могут хоть всю ночь не спать и даже гостей принимать, именно поэтому Светлана Федоровна смотрит до утра телевизор. И что она там в три часа ночи только находит? Эротику, как пить дать! С нее станется! И именно поэтому Настя в десять часов вечера должна или, прокравшись на цыпочках мимо Машкиной кровати, тихонечко улечься и тут же уснуть, чтобы не разбудить девочку, или сидеть в гостиной и мозолить всем глаза своим присутствием и любоваться на Стасика, дефилирующего туда-сюда почему-то всегда в трусах.

Эти трусы бесили Настю до невозможности. Она смущалась, но делала вид, что ей все равно, и тихо злилась. Ей почему-то казалось, что Стасик делает это специально. Специально для нее — Насти. Чтобы подразнить и показать ей, кто в доме хозяин. Настя вообще-то и не претендовала на такое высокое звание и место свое знала — то, которое ниже плинтуса, но Стасик все же постоянно ей об этом напоминал.

А иногда Насте почему-то навязчиво казалось, что он хочет продемонстрировать ей свою неземную красоту и, может быть, даже соблазнить. Чем? Чем соблазнить? Обтянутыми тонким трикотажем прелестями? Или голыми волосатыми ногами? При одной мысли обо всем этом Настю начинало тошнить. Лучше уж она будет думать, что Стасик пытается ее унизить, чем соблазнить…

А еще в гостиной, помимо дефилирующего в неглиже с непонятными намерениями Стасика, постоянно ошивалась болтливая и жутко приставучая с душещипательными разговорами Ольга. А что ей еще, спрашивается, делать? Читать ей просто не хватало терпения. Ничего, кроме подписей под фотографиями знаменитостей в глянцевых журналах, осилить Ольга не могла. Убираться и готовить она избегала под любым предлогом. Играть и гулять с Машкой — вообще дело не царское, сама пусть развлекается, не маленькая! Получалось, что заняться Ольге, кроме просмотра телесериалов и бесконечных ток-шоу, совершенно нечем. Вот и приходится развлекаться, общаясь с непутевой сестрой… Ольга примерно раз в неделю дотошно интересовалась у Насти, когда же та выйдет замуж, и заверяла ее, что скоро будет совсем поздно и Настя, сто процентов, останется старой девой, правда, без котенка, потому что у Стасика аллергия и кота заводить они не будут.

Слышать этого Настя больше не могла, как и воспитательных монологов Светланы Федоровны, как правило, на одни и те же темы — что она в Настины годы уже такими делами ворочала и замужем два раза побывала, и один любовник у нее в санэпидемстанции начальником служил, а другой был самым настоящим генералом, и форма на нем сидела так чудно… И жизнь у Светланы Федоровны не прошла зря. Вот! А у Насти что, получается — зря? Настя смотрела на выжившую из ума бабушку и почему-то совершенно не хотела, чтобы ее жизнь прошла так же, ну, то есть не зря… И любовник из санэпидемстанции ей был ну совсем не нужен. Даже даром! Так что пусть уж жизнь проходит зря! Это же ее, Настина, жизнь, в конце концов, как хочет, так и живет! Хочет — зря! Хочет — не зря! Зачем ей об этом каждый день говорить? Она что, маленькая?

В общем, что тут понапрасну рассуждать? Просто через пару дней нужно перетащить свои пожитки из комнаты бабушки и переселиться к Машке…

Настя посмотрела в окно. Там уже стемнело и ничего нового не появилось. Все то же самое, что и вчера. Тусклый фонарь, отражающийся неровными бликами в луже, и коренастый, заматеревший от времени ветвистый тополь, который Настя помнила еще с детства и с которым даже разговаривала, когда ее оставляли одну дома, и Насте тогда становилось не так одиноко и даже казалось, что тополь внимательно ее слушает и по-доброму, снисходительно улыбается с высоты своего роста и возраста, ободряюще шурша листьями. И Настя тоже улыбалась тополю в ответ, и ей тоже казалось, что она не одна, а с настоящим, понимающим другом…

Все было то же самое, и тополь на месте, и фонарь, ничего не изменилось… Да и что там может измениться, в окне? Ничего! Как и в Настиной жизни… Ничего никогда не изменится… Но Настя все равно поглядела. Она любила вот так просто смотреть в окно и думать ни о чем… Улыбаться своему старому другу и следить за тем, как колышутся от ветра его ветки. А может, не от ветра, а оттого, что тополь хочет ей сказать что-то важное?

Да, наверное, именно поэтому…

Настя поставила последнюю на сегодня тройку и закрыла последнюю на сегодня тетрадку. Сколько еще троек и тетрадок будет на ее веку? А будет еще что-то? Вряд ли… Так и пройдет жизнь… Хотя… Может, это и не плохо? Вот Ольге Настя совсем не завидовала. Зачем выходить замуж, чтобы каждый день орать на мужа, называть его тряпкой и сволочью, а потом прикладывать лед к шишкам и синякам, которыми обидевшийся на такое обращение супруг щедро Ольгу награждал?

Лучше уж вообще никакого мужа, чем такой, как Стасик, подумала Настя. Хорошо, что сегодня она одна дома и Стасика нет. Хорошо, что никто не ходит мимо нее в обтягивающих толстую задницу розовых трусах и не смотрит презрительно, как на ненужную, мешающуюся под ногами вещь… Хорошо, что сегодня она все еще будет спать в комнате Светланы Федоровны…

— Анастасия Сергеевна, а сегодня дополнительные по русскому будут? — спросил Исмаил, с надеждой глядя на Настю своими огромными и черными как смоль глазищами.

Настя улыбнулась. Как же маленькому смуглому мальчишке не хотелось оставаться после уроков для того, чтобы заниматься каким-то там дополнительным русским. У него и так хорошо все. Зачем заниматься, когда можно в футбол поиграть или просто с друзьями по улицам послоняться? Это же намного приятнее противного русского, который никак не хотел укладываться в его черноволосой голове.

— Будет, Исмаил, обязательно будет, — развеяла в пух и прах детские надежды Настя.

А кому сейчас легко? Ей тоже совершенно не хочется вдалбливать склонения и спряжения в забитые всем, чем угодно, только не желанием обучаться, легкомысленные головки… Но куда от этого деться? Будет вдалбливать. И вдолбит так, что ее класс обязательно займет первое место в соревнованиях по успеваемости между параллелями.

У Насти был талант. Настоящий талант педагога. Она умела объяснять так, что понимали ее все, практически все дети. Причем она не пользовалась никакими новомодными методиками, просто работала с учениками по выбранной завучем программе, на свой страх и риск периодически от нее отступая. Настя просто сердцем чувствовала, что, например, тема, предложенная этой самой, написанной уважаемыми людьми программы, должна быть преподнесена детям не завтра, а после изучения другой, идущей через пару недель темы. И Настя делала так, как считала нужным. Меняла местами уроки. Меняла предлагаемые авторами примеры и задания на свои собственные. Настя не особенно задумывалась, почему это делает, просто представляла себя на месте ребят и сразу видела, что пример не нагляден, что она, Настя, на этом примере суть ни за что бы не уловила. Значит, нужно менять! И меняла! И получала результат! Результат ее всегда радовал.

Тем и хороша работа в школе, что плоды своего труда можно увидеть, увидеть и порадоваться, порадоваться и понять, что не зря корпела над учебниками, не зря вбивала и вбивала в детские головки сложный материал, не зря нервничала и сердилась, пытаясь приучить класс к порядку и дисциплине.

Когда того же Исмаила привели в ее класс два года назад, Настя пришла в шок. Мальчик не то что писать и читать на русском языке не умел, он разговаривал с большим трудом. Настя не хотела его брать. Даже к завучу ходила. Ну чему она его может научить, если он отстает от других ребят на несколько лет в своем развитии? Но смуглолицая и такая же черноглазая, как мальчик, мать Исмаила буквально разрыдалась на Настиной груди, даже в ноги ей кидаться пыталась… И Настя сдалась… Как обычно, не смогла сказать «нет»… Пожалела и Исмаила, и его мамашу. Ну кто еще может научить этого ребенка хоть чему-нибудь, кроме нее — Насти? Да никто! А Настя научит! Настя будет не Настя, если не научит!

Пожалела. Поняла, что шансы на успех у мальчика есть только при индивидуальных занятиях с личным преподавателем. А такие педагоги стоят очень больших денег. Взглянув на очень аккуратно заштопанный свитер Исмаила и на стоптанные туфли его матери, Настя поняла, что на преподавателей денег у них нет… Что ж, тогда она будет этим самым преподавателем… Почему бы и нет? Даже интересно, что у нее получится!

Конечно же, у Насти получилось! В школе у нее всегда и все получалось. Даже странно… В жизни никогда и ничего, а в школе — все и всегда! Она ежедневно оставляла Исмаила после уроков и занималась с ним по программе первого класса, в то время когда ее дети уже учились во втором. День за днем… День за днем… Дело это не быстрое, и нужно было набраться терпения. А терпения Насте было не занимать. Так уж сложилась ее жизнь, что все время приходилось чего-то ждать, с чем-то мириться, кому-то уступать… Так что терпеть она умела. И Исмаила научила. Всему, чему хотела!

Непоседливому мальчишке было очень трудно. Он пытался бороться с Настей, сопротивлялся получаемым знаниям изо всех своих сил. Но Настя была бы не Настя, если бы не нашла ключик к его горячему восточному сердцу. И она нашла. Ласково, но строго гнула свою линию, пытаясь сделать занятия увлекательными, интересными, даже веселыми иногда. Ясно дала понять, что поблажек не будет и Исмаилу лучше смириться и учиться, чем продолжать бесполезные попытки от занятий увильнуть.

Со временем Исмаил в Настю просто влюбился. Он смотрел на уроках ей в рот, не отрывая ни на секунду от нее восторженного, обожающего взгляда. И учиться начал почти наравне с другими детьми. Пока, правда, на тройки. Но это были твердые тройки. Это были выстраданные тройки. Такие же, как у всех остальных мальчишек! Если учесть, что Исмаил даже двух слов грамотно связать не мог, то эти тройки можно было считать настоящей победой!

А как он радовался четверкам и редким пятеркам, которые Настя, естественно, бесстыдным образом натягивала! Но надо же как-то стимулировать ребенка! Нельзя же одни тройки ему ставить! Вот и ставила Настя редкие «хорошо» и «отлично», а потом украдкой наблюдала, как загораются восторгом глаза Исмаила, когда он открывал тетрадь и видел перед собой большую, красную, с завитушкой на хвосте — настоящую пятерку!

Настя смотрела на Исмаила и думала о том, что было бы с ним, если бы она не взяла его в свой класс и не стала бы заниматься? Ничего хорошего, скорее всего… Заклевали бы его и зашпыняли, как ребята, так и преподаватели. Дети жестоки и смеются над слабостью. Гордый от природы Исмаил просто замкнулся бы от такого отношения или стал бы болезненно агрессивным, отстаивая свое право на существование. И вряд ли какой-нибудь другой учитель стал бы тратить свое личное время бесплатно, ради какого-то там черноглазого мальчишки. Это только несовременная и глупая альтруистка Настя на такие поступки способна…

Ну и что? Да, она такая… И рада этому! Зато теперь из Исмаила выйдет толк! Он научился работать, научился добиваться поставленной цели, понял, что он сильный и умный, а это дорогого стоит…

— Анастасия Сергеевна, а вы сегодня много зададите? — услышала очередной, преисполненный надеждой голосок Настя.

Рядом с ней стояло рыжее чудо — Светик. Так про себя называла эту смешную девчушку Настя.

Девочка подошла слишком близко и даже прижалась к ней плечом. Настя ощутила неловкость. Она вообще слишком болезненно реагировала, когда кто-то сокращал обычную между людьми дистанцию и вторгался в ее личное пространство. Говорят, что радиус этого самого пространства у всех разный. У кого-то полметра, у кого-то двадцать сантиметров, а у Насти этот радиус равнялся метру, а еще лучше двум. Она ненавидела, когда кто-то, доверительно наклонившись и обдавая дыханием, шептал ей на ухо, ненавидела, когда ее дружески приобнимали или брали за руку, демонстрируя теплые чувства. Настя сразу вся словно натягивалась, как струна на высоком аккорде, и чувствовала, что вот-вот не выдержит и, как эта самая струна, со звоном лопнет. Часто беседа с каким-нибудь эмоциональным человеком превращалась в наступление-отступление. Настя тихонечко делала шаг назад, увеличивая дистанцию, а непонятливый собеседник, наоборот, приближался и приближался, брызгая слюной от избытка чувств, припирая в конце концов Настю к стене или к столу.

Так вот, смешная Светка нарушала Настино личное пространство просто безбожно. Мало того, она норовила не только подойти поближе, но и прижаться, вцепиться в Настины руки и перебирать ее пальцы своими маленькими теплыми пальчиками или даже уткнуться лбом Насте в плечо и замереть так на мгновение. Странно, но Светка ее не раздражала. Да, Настя чувствовала себя неловко, напрягалась, но не злилась. Ей было жалко маленькую конопатую девчушку с двумя короткими косичками. Почему жалко? Настя и сама не знала. Просто жалко, и все!

Матери у Светки не было. Она росла с отцом — очень приличным и интеллигентным на вид мужчиной. И еще с дедом. Бабушки не было тоже. Настя помнила, что мама у Светы погибла, когда она только родилась, — это отец написал в анкете. Появилась ли в доме другая женщина, или девочка так и живет в мужском коллективе, Настя не знала. Саму Светку Настя боялась ранить своей бестактностью, поэтому ни о чем не спрашивала, а ее отца почему-то стеснялась. Он был такой же рыжий, как и его дочь, весь какой-то большой, широкоплечий, очень высокий, грузный, как богатырь в русских сказках. Для полного комплекта не хватало, чтобы под ним была лошадь с короткими толстыми ногами (другая его просто не выдержала бы) и дубина в руках. Вот смотрела на него Настя и каждый раз думала про эту дубину — такую, с шипами на круглом наконечнике. Не хватало дубины, и все тут!

А так в целом приличный был мужчина, немногословный, серьезный, вечно куда-то спешащий и чем-то озабоченный. Да и приходил он на собрания всего пару раз в году, не больше… Настя даже имя его не помнила. Только внешность. Очень уж запоминающаяся у него была внешность. И глаза очень хорошо помнила… Серые такие, холодные и задумчивые…

Строгая и уверенная в себе при общении с родителями, Настя в присутствии Светкиного отца как-то терялась и сбивалась с мысли. Поэтому она просто старалась в его сторону не смотреть и без лишней необходимости с ним не общаться.

Но теперь, глядя на прижавшуюся к ней Светку, Настя подумала, что побеседовать с ее отцом придется. Поведение девочки как минимум странно… Видимо, ей очень не хватает материнской ласки. Или ласки вообще? Вот она к Насте и тянется…

Ведь не зря же говорят о необходимости так называемого тактильного контакта. Очень нужная и важная вещь этот самый контакт для развития ребенка. Вроде не заметно ничего с виду, а если маленький человечек недополучает тепла прикосновений любящих его рук, то это плачевно сказывается на его психике. Тактильный голод ведет к развитию незаметных на первый взгляд, но очень серьезных комплексов. Например, таких, как у самой Насти. Ведь не случайно же она дикая, будто не обычная земная женщина, а сбежавшая из зоопарка озверевшая рысь. Только кто дотронется — сразу хочет рычать и кусаться…

О причинах своих проблем Настя прекрасно знала. Себе она диагнозы умела ставить точно и хладнокровно. Мать с отцом придерживались оригинальных методик в их с Ольгой воспитании. Главными принципами были дисциплина и строгость. Никаких телячьих нежностей! Режим — прежде всего! Причем Насте досталось гораздо больше, чем Ольге. Настя была старше, и на ее голову выпал самый рьяный энтузиазм родителей в «закаливании» детского характера. Настя помнила, как ее ставили в угол на десять часов и не реагировали на ее жалобный плач, и даже на стоны, переходящие в поскуливание, не реагировали…

Ноги подкашивались, голова кружилась, спина невозможно ныла, а мысли путались и растекались от усталости…

Настя теряла счет времени, и единственным и всепоглощающим желанием было — лечь на пол. Прямо тут — в углу. Упасть и растечься по ровной гладкой поверхности! Какое блаженство — расслабить наконец спину и просто вытянуть ноги…

Но родители не обращали на нее никакого внимания. Характер должен быть сильным! Бояться высоты — это стыдно!

Однажды Настю поставили в угол за тройку по физкультуре. Она не смогла исполнить что-то там на брусьях. Испугалась высоты. Вцепилась в тонкие деревяшки и не могла даже ногой пошевелить от ужаса. Голова была словно чужая — пустая и гулкая, руки и ноги стали ватными, скрючились, вцепившись в деревянные палки, и совершенно не желали слушаться. Настя даже слезла с этих брусьев с трудом… Что уж там о каких-то пируэтах говорить… Руки потом еще полчаса дрожали…

Еще Настя помнила, как взбесился отец, узнав о слабости своей дочери. Как поджались от гнева и превратились в тонкие полосочки его губы, как налились бешенством глаза. Он всегда жалел, что родилась девочка, то есть она, Настя, а не сорванец-мальчишка, который точно уж не стал бы ныть и канючить или глупо бояться высоты, как непутевая дочь…

Настя не помнила ни одного поцелуя, ни одного ласкового прикосновения, ее никогда не жалели и не гладили по голове, а на руки перестали брать, как только она сделала свои первые шаги. Вот и результат — Настя выросла дикой недотрогой, болезненно реагирующей на приближение к себе любого человеческого существа ближе чем на метр.

Доходило до абсурда. Когда весь школьный коллектив вместе с учениками старших классов отправился в поход, Насте пришлось спать в палатке вместе двумя молоденькими учительницами. От положения посередине Настя сразу решительно отказалась, надеясь прижаться к стенке палатки и, может быть, даже заснуть. Заснуть, конечно же, не удалось, а когда лежащая рядом девушка спросила: «Можно я положу на тебя ногу? Я привыкла класть ногу на мужа. Не засну иначе», у Насти наступила настоящая паника. Когда она представила себе, что придется несколько часов подряд — всю ночь — лежать с чьей-то ногой на себе, ее охватил такой ужас, что Настя даже сказать девушке ничего не смогла, так и застыла с раскрытым ртом. Хорошо, что другая соседка по палатке неожиданно сказала: «Клади на меня. Мне даже приятно будет», и захихикала. Настя резко выдохнула, оказалось, что она и дышать от страха перестала. Если бы соседка положила на нее свою ногу, то Настя не то что уснуть не смогла бы, она бы просто окоченела к утру и превратилась бы в деревянную куклу, которая не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Но уснуть все равно не удалось… Промаявшись всю ночь, Настя, едва начало светать, выползла из палатки и решила, что коллективный отдых — это не для нее и что больше ни за какие коврижки она в поход не пойдет, пусть хоть увольняют! Не пойдет, и все!

Неужели бедная Светка испытывает те же проблемы, что и она в детстве? Насте стало жалко девочку, и она погладила ее по рыжим волосам. Волосы были теплыми и жесткими, очень приятными на ощупь. Странно, но Настю это прикосновение совсем не напрягло. Надо поговорить с отцом Светика. Он на первый взгляд мужик вменяемый… Может, и поймет то, что девочка нуждается в большем количестве любви и тепла, чем получает…

Настя посмотрела на прижавшуюся к ней Светку и подумала, что пауза слишком затянулась. Аккуратно отстранив от себя девочку, она ответила:

— Как обычно задам, Свет. А что?

— Мы с папой на выходные уезжаем на дачу к его друзьям. А домашку когда же мне тогда делать? Сегодня я не успею, а в гостях мне неохота, — по-деловому объяснила Светка.

— Понятно, — сказала Настя и подумала, что, может, стоит сегодня порадовать Светку вместе с остальными ребятами и ничего не задать… Должен же быть у детей праздник? — Раз такие дела… Тогда я вам ничего не задам! — решительно сказала она.

Светка высоко подпрыгнула и, вся сияя от счастья, заорала:

— Насть-я Сергев-на сказала, что не задаст сегодня! Ура!

— А-аа!

— Ура!

— Класс!

Раздались со всех сторон радостные вопли. А Настя подумала, что для счастья, оказывается, иногда так мало надо…

…В конце дня Настя раздала проверенные вчера тетради и собрала у детей новую партию. Проверять сегодня предстояло работы за три дня, так что мысль о том, что нужно заполнить журнал, снова пришлось отбросить…

Неожиданно зазвонил мобильник. Он всегда звонил неожиданно для Насти. Потому что не звонил почти никогда. Только один человек звонил ей на этот телефон — Рома. А делал это он нечасто. Собственно, Рома и купил Насте этот аппарат и он же его оплачивал. Для того чтобы она всегда была доступна и Роме не пришлось бы ее разыскивать, если он вдруг захочет ее увидеть.

«Видимо, захотел», — подумала Настя и поднесла трубку к уху.

— Да.

— Привет, Настена! Как ты там?

— Нормально. Спасибо. А ты?

— Я лучше всех! Как всегда! Вот соскучился по тебе. Как насчет маленького свиданьица?

— Сегодня? — спросила Настя, подумав, а зачем она, собственно, спрашивает…

Ведь все равно она еще ни разу Ромке не отказала. Только он решал, когда и где им встречаться. А Настя только покорно соглашалась, ни на чем никогда не настаивая…

— А чего тянуть? Я за тобой заеду? У меня тут отгулы за прогулы образовались. Вечерок свободный. Так во сколько ты освободишься? — выдал ей Рома со свойственным ему энтузиазмом.

Настя подумала, что не особенно настроена сегодня на романтическое свидание, но вслух почему-то сказала:

— В четыре.

— О’кей! Заметано. Шлю тебе жаркий, как… — Ромка замешкался. — Как… Ну — просто жаркий поцелуй тебе шлю! Сойдет для сельской местности?

— Сойдет…

— Пока! До встречи.

— Пока…

И зачем ей все это надо? Зачем встречаться с мужчиной, если ты равнодушна к встрече?

У всех так или только у нее, потому что она — ненормальная женщина? Наверное, у других иначе, другие же нормальные. И не может же мир быть устроен так паршиво и глупо, что у всех все так же безнадежно, как и у нее, — подумала Настя и захлопнула журнал.

На выходе из школы ее поймала завуч Регина Максимовна. Противная тетка. Именно так называла ее про себя Настя. Что уж тут поделаешь, если Регина действительно была противной… Все чего-то ухмылялась, в глаза заглядывала, все пыталась раскрутить Настю на доверительную беседу, в душу лезла. И лезла так неаккуратно и грубо, что Насте казалось, будто Регина намазала свои руки какой-то липкой гадостью и теперь о Настю их старательно вытирает.

Сегодня Регина была особенно инициативна. Маленькие болотного цвета глазки хищно осмотрели Настю с головы до пят, оценили ее «самшитовский» костюмчик и завистливо заблестели.

— Настенька Сергеевна, как же ты шикарно выглядишь! А говоришь, что нет у тебя спонсора… Вон и бусики, и браслетик под цвет пуговок подобрала, модница ты наша. — Регина подошла неприлично близко и, схватив Настю за руку, принялась разглядывать браслет, который действительно был очень симпатичным и оригинальным.

Настя купила его вместе с бусами за сто рублей на лотке у метро. До зарплаты оставалось еще три дня, и сто рублей были последними. Если тратить их экономно, например купить килограмм картошки и пару булочек, то можно было бы сносно просуществовать. Но браслет и бусы так понравились Насте, что она решила: будет существовать несносно, но купит комплект непременно. В конце концов, можно и поголодать — говорят, что это даже полезно для здоровья… Вот если пить одну воду в течение недели, то из организма выходят все накопившиеся за долгие годы шлаки. Правда, голодать Настя все же не решилась, и шлаки из ее организма так и не вышли — после того как она, выпив с энтузиазмом два стакана воды вместо ужина, проснулась утром, Настя почувствовала, что если немедленно не позавтракает, то съест сегодня кого-нибудь из своих учеников, а этого допустить было никак нельзя. Поэтому пришлось питаться все три дня гречневой кашей — на завтрак, обед и ужин… После этой добровольной экзекуции Настя гречневую кашу разлюбила навсегда… Даже самовнушение о том, что нет ничего полезнее и дешевле, не помогло. Но все это было неважно — три дня прошли, каша забылась, а бусы с браслетом остались. Они действительно были настоящей находкой и смотрелись далеко не на сто рублей, заплаченные за них. Правда, всякий раз застегивая бусы на своей шее или перебирая звенья браслета, Настя видела перед собой тарелку с переваренной, слипшейся гречневой кашей и морщилась от отвращения.

От Регины пахло дешевыми духами и застарелым потом. Насте очень захотелось отступить от противной тетки хотя бы на шаг, но было неудобно — Регина продолжала держать ее за руку.

— Нет у меня спонсоров, Регина Максимовна. — Настя улыбнулась как можно более доброжелательно.

— Ладно, не скромничай. Видела я из окна своего кабинета, как за тобой один приезжал. На иномарке. Видный такой. Высокий, — Регина перестала разглядывать браслет и вопросительно и требовательно уставилась на Настю. Давай, мол, милая, колись!

Что за люди? Заняться им, что ли, нечем, кроме как отслеживать, кто за ней приехал? А Регина? Шла бы лучше домой суп варить, чем в окно пялиться… Дочка ее, Танька, в школьной столовой постоянно обедает — мама, видите ли, занята, некогда ей, деловой женщине, готовить. Вот заработает ребенок гастрит на школьных харчах, тогда поздно будет…

Подумать только! Роман приезжал всего лишь один раз — и знает уже вся школа! Как работает служба информации и оповещения общественности! Можно позавидовать…

А в том, что знает вся школа, можно было не сомневаться — если знает Регина, то знают все. Это вне всяких сомнений…

Настя представила, как коллектив будет смаковать подробности ее личной жизни… С удовольствием будет смаковать…

Сплетен она не любила. На нее и так косо смотрят. А как еще смотреть, если она не от мира сего? Настя необщительна и близких подруг в школе не имеет. На вечеринки и всякие там сабантуи никогда не остается. От доверительных бесед уклоняется, одевается хорошо, что для окружающих ее перезрелых и толстых теток — словно красная тряпка для быка. Настя это все прекрасно понимала и старалась быть незаметной, чтобы никого хотя бы не раздражать лишний раз.

Что тут сделаешь, если Настя такая?

Ну неинтересно ей оставаться после работы, чтобы пить дешевое вино из бумажного пакета, заедать его жирным тортом и «Докторской» колбасой, слушая при этом, как женский коллектив с пеной у рта обсуждает тех коллег, которые по каким-то причинам сегодня отсутствуют. А в следующий раз те, которые сегодня отсутствовали, будут обсуждать тех, кто не сможет прийти в следующий раз… Как правило, обсуждение сводилось к тому, что все дружно сходились во мнении, что отсутствующие живут неправильно, делают в жизни сплошные глупости, работать не умеют и вообще люди нехорошие.

Неинтересно это Насте! Неинтересно, и все!

А еще… Отсутствовала почти всегда Настя, поэтому ее и обсуждали чаще всего, наверное…

Дружбу заводить в их школе было не с кем. Коллектив был в основном пожилым, а редкие молодые девушки были совсем на Настю не похожими… Так уж получилось, что она не встретила ни одной родственной души. А болтать ни о чем было просто скучно… Вот и была Настя одиночкой и белой вороной, раздражающей окружающих своей индивидуальностью.

Коллеги Настину необщительность и замкнутость воспринимали как высокомерие и презрение к ним, якобы недостойным ее внимания, и платили ей за это взаимностью. А Настина скрытность и отчужденность только подогревала любопытство женщин, которые вели постоянное наблюдение за ее персоной и вдохновенно обменивались информацией, придумывая невероятные подробности. Настя об этом догадывалась, и то, что Ромка один-единственный раз приехал за ней к школе, скорее всего, обросло уже такими фантазиями сплетниц, что выглядело уже примерно так: за Настей каждый день приезжает на белом «Мерседесе» молодой шикарный брюнет (или толстый маленький блондин), дарит ей огромный букет роз и увозит в неведомую счастливую жизнь, куда Настиным коллегам дорога закрыта. Ну, как они после этого могут к ней относиться?

— Регина Максимовна, это мой знакомый был. Он по делу приезжал. Никакой он не спонсор, — попыталась спасти положение Настя.

— Ладно уж… Не скромничай. Разве можно без спонсора так выглядеть? — Регина многозначительно ее оглядела и потрогала пальцем пуговицу на пиджаке.

— Я этот костюм сама сшила, — решила сознаться Настя, выбирая меньшее из двух зол.

Пусть лучше знают, что она шьет, чем всякие небылицы про нее придумывают…

— Как сама? — Регина отпустила наконец Настину руку и отошла на пару шагов, придирчиво разглядывая ее юбку и пиджак.

Настя облегченно вздохнула. Как же хорошо, что Регина больше не торчит у нее под носом…

— Сама. Это простой фасон.

— Да ты что? Не верю! Это же фирма! Покажи этикетку. — Регина снова приблизилась и полезла Насте за шиворот.

— Да нет там этикетки никакой. — Настя вывернулась и сама отогнула воротник, демонстрируя Регине изнанку пиджака, чтобы только та от нее поскорее отстала. — Вот, видите, у меня здесь немного подкладку собрало. Сама я шила. Теперь убедились?

— Да… Настя, а ты, оказывается, рукодельница…

— Да ладно вам, Регина Максимовна. Мне просто денег не хватает, вот и приходится шить.

— Тот, кому денег не хватает, так одеваться не может, — безапелляционно отчеканила Регина и как-то странно посмотрела на Настю.

Насте стало очень неуютно под этим хищным взглядом. Регина словно собиралась ее съесть и думала, с какой бы части тела начать — с руки или с ноги, а может, ухо отгрызть…

Предчувствие оправдалось. Есть ее Регина не стала, но спросила:

— Настенька Сергеевна, а мне ты такой сошьешь?

Настя замерла. Что ответить Регине, она не знала. Шить кому-то не хотелось совершенно. Она и так от Ольгиных приставаний еле отбивается. А теперь еще и Регина… Почему люди думают, что это так легко — сшить вещь? И почему она должна шить кому-то?

— Регина Максимовна, я не знаю… У меня сейчас времени совсем нет…

— А чем ты занята-то? Ни семьи, ни детей. С любовником развлекаешься? — Глаза Регины зло заблестели.

«Я тебе устрою сладкую жизнь, милочка моя», — отчетливо прочитала в них Настя.

— Нет, что вы. Просто… Просто я сейчас с племянницей сижу. Ее из садика забирать некому. Я с работы сразу за ней иду.

— С племянницей? А с какой стати? Пусть няню нанимают.

Настя подумала, что это действительно было бы выходом из положения, но предложить такой вариант Ольге ни за что не решилась бы. Ее тут же упрекнули бы в отсутствии родственных чувств и обиделись бы насмерть… Да и приврала Настя немного — забирала она Машку далеко не каждый день, а только пару раз в неделю, когда Ольга куда-нибудь уезжала или просто хотела отдохнуть…

— Няня — это дорого. Моя сестра не может себе позволить такие траты. У нее рабочий день заканчивается поздно, а я рано прихожу, поэтому и… — Настя оправдывалась и ненавидела себя за это…

Почему бы просто не сказать: «Регина Максимовна, простите, но я шью только себе. Чтобы сшить хорошую вещь, нужно вдохновение. Я всегда представляю, как буду шикарно выглядеть в новом платье, и загораюсь энтузиазмом. Представлять вас в новом костюме мне не интересно. Поэтому ничего не получится. Простите. Вы сходите в ателье, там тоже умеют шить, как это ни удивительно».

Да… Шикарно было бы так сказать… И посмотреть потом на вытянувшуюся Регинину рожу… Только после этого можно сразу писать заявление об уходе, потому что Регина просто сживет Настю со свету после такого хамства.

Хотя в чем хамство? Почему Настя должна делать то, чего не хочет? Регина же ее не о хлебе насущном попросила. Вот если бы ей действительно была нужна помощь, Настя бы, конечно, не отказала, отдала бы последние деньги не задумываясь. Но шить? Почему она должна ей шить? Почему люди всегда думают, что если человек хорошо вяжет или шьет для себя, то он будет счастлив делать это для всех, кто попросит? Странные существа — люди… Эгоистичные.

— Настенька Сергеевна, может, ты все же найдешь время? Я же все-таки завуч, со мной дружить надо. — Регина топталась вокруг Насти, заглядывала снизу в ее глаза и ясно давала понять, что выбора у нее нет.

Настя смирилась. Работу в ближайшее время менять не хотелось. Придется шить Регине костюм. А потом она обязательно захочет чего-нибудь еще… Настя вздохнула. Сама виновата. Не надо было откровенничать. Пусть бы лучше все думали, что у нее спонсор богатый и все туалеты привозит ей исключительно из Италии… А ведь в школе есть еще и директриса… Ей что, тоже шить? Насте стало нехорошо. Лучше пока об этом не думать…

— Ладно. Вы пока ткань поищите, — обреченно сказала она. — На следующей неделе я принесу журнал, и мы с вами фасон выберем.

— Ой, спасибочки, Настенька Сергеевна, ты настоящий друг. Я добро помню, — обрадовалась Регина.

Еще бы ей не обрадоваться… Денег с нее за работу Настя, конечно, не возьмет. Регина предложит для очистки совести, а Настя из скромности откажется, ну а настаивать Регина точно не будет. Получится полная халява! Шикарный костюм за копейки! Праздник просто! Настя, представив все это, почувствовала себя бесплатной рабочей силой. Бессловесной тягловой лошадью. На нее надели ярмо, а она тащит себе, тащит… Может, обнаглеть и отказаться? Да еще и цену заломить! Тогда Регина точно ее больше ни о чем не попросит. Настя вздохнула и подумала, что на такое она просто не способна, и даже мечтать не стоит. Не хватит у нее смелости… Не тот она человек — не наглый… А жаль…

— Я пойду, Настенька. До завтра. — Регина засеменила по коридору, перебирая толстенькими ножками.

— До завтра, — пробормотала Настя и грустно посмотрела ей вслед.

И какой фасон для нее выбрать, чтобы хоть как-то скрыть свисающие бока, короткие кривые ноги и полное отсутствие талии? Или Регина думает, что все дело в костюме? Вот сошьет его Настя, и превратится каракатица в принцессу? Так ведь мы не в сказке живем, и она — не волшебница…

У самой Насти подобных проблем не было. Высокая и худая, когда-то в школе она комплексовала из-за своей внешности. На уроках физкультуры класса до восьмого Настя всегда стояла первой, и все поголовно мальчишки строились исключительно за ней. Правда, потом они дружно начали расти будто на дрожжах и за одно лето вымахали, обогнав ее сантиметров на двадцать. Но Настя оставалась все равно самой высокой, только теперь уже среди девчонок.

Одноклассники называли ее дылдой, и это было очень обидно. Настя носила туфли, на которых отсутствовал даже намек на каблук, и постоянно сутулилась. Сидела она только на последних партах, чтобы не маячить перед одноклассниками и не загораживать им обозрение своей длинной спиной.

Правда, теперь Настя поняла, что высокий рост — это ее достоинство, поняла, что гораздо лучше быть дылдой, чем коротконогой каракатицей с толстой попой, но комплексы все равно остались. Настя непроизвольно сутулилась, стараясь казаться меньше…

И вообще она себя недооценивала. С ее фигурой модели и симпатичным, в общем-то, лицом можно было бы преподносить себя королевой, но у Насти как-то не получалось… Ей казалось, что ее карие глаза излишне раскосые, такие, будто она кошка какая-нибудь, а свой совсем чуть-чуть курносый нос просто ненавидела. Стыдно вспомнить, но лет в двенадцать Настя на ночь приклеивала оттопыривавшийся кончик синей изолентой в надежде на то, что нос постепенно выпрямится и станет прямым и острым, как у Кристины Орбакайте…

Нос так и не выпрямился почему-то…

Так уж получилось, что Настя не умела себя преподнести как следует. Она с восхищением наблюдала, как какая-нибудь невзрачная толстушка, нацепив модные джинсы и безобразно накрасив глаза, ощущает себя счастливой и неотразимой. И что интересно, окружающие тоже словно не замечали ее недостатков, и мальчишки вокруг девицы крутились…

А вот у Насти так не получалось никогда. Вроде и выглядит нормально, но кажется ей, что все смотрят на ее курносый нос или думают о том, что она дылда. Разве может она кому-то понравиться? Настя и не нравилась. По крайней мере, ни один мальчик в школе не попытался за ней ухаживать…

Правда, один кавалер все-таки был. Только далеко не мальчик. Владимиру было лет тридцать пять, когда он подсел к Насте в библиотеке, где она готовила реферат про Древний Рим.

Умный и начитанный, он в тот же день навешал ей столько лапши на уши, что бедная школьница и десятью вилками не смогла бы ее снять, даже если бы захотела. А беда была в том, что Настя не особенно и хотела снимать эту лапшу…

Как высохшая без дождей и иссушенная жестоким солнцем почва впитывает в себя долгожданную влагу, так и Настя таяла и млела от внимания этого интересного и такого интеллигентного, утонченного мужчины. Владимир настолько отличался от робких, неотесанных и грубых одноклассников, что Настя в первый же день безнадежно влюбилась.

Да и как было не влюбиться, если пора любви настала, а влюбиться не в кого? Не в соседа же по парте — Женьку, который постоянно в ухе ковыряется и зубы не чистит? Ладно, что про Женьку говорить, даже местные красавчики — любимцы всех девчонок — Настю не интересовали. Скучные они какие-то были, и разговоры у них скучные… Да они даже «Войну и мир» прочитать не смогли. Краткий пересказ выучили, и все. О чем с ними говорить-то?

А тут Владимир! Он знал столько интересного! Прочитал, наверное, все на свете книги. О каком бы авторе Настя ни заводила разговор, Владимир всегда был в курсе, всегда мог поддержать беседу и высказать оригинальное, неординарное, всегда очень неожиданное для Насти мнение…

И как тут, скажите, было не влюбиться?

Владимир попросил Настю сохранять их дружбу в тайне. А глупая и наивная Настя просто кивнула головой, даже не подумав о причинах такой странной просьбы.

Умные разговоры и одухотворенные беседы продолжались пару месяцев. Владимир вел себя так галантно, вежливо и внимательно, что Настя ощущала себя просто принцессой. А вокруг была не жизнь, а сказка. Она сидела на уроках, думала только о Владимире и смотрела на часы — примерно каждые пять минут. Через три часа она его увидит! Больше ей ничего не нужно… Через два часа… Как бы пережить эти бесконечные два часа… И так было каждый день…

Когда Владимир как бы случайно взял ее за руку, продолжая вещать что-то поразительно умное, Настя напряглась, но руки не отняла. Наверное, Владимир просто увлекся и не замечает, что делает…

Как выяснилось позже — прекрасно замечал. Он начал как бы невзначай касаться Настиных плеч, прижиматься коленом к ее ноге, даже грудь несколько раз задел, энергично жестикулируя руками при обсуждении какой-то очередной высокодуховной темы…

Как реагировать — Настя не знала. Прикосновения были ей неприятны. Она всегда избегала тесного контакта с кем-либо вообще благодаря своим ненормальным родителям, а тут такое… Настя понимала, конечно, что взаимоотношения между мужчиной и женщиной должны неизбежно закончиться определенным образом, но ей как-то не приходило в голову, что это касается и их с Владимиром таких возвышенных и таких романтичных, неземных отношений. Ей казалось, что их любовь всегда будет платонической, и о чем-либо другом она даже не думала. Вернее, очень старалась не думать, потому что думать было неприятно.

Настя старательно находила оправдания для прикосновений Владимира. Может, он не замечает их? Может, у него просто такая манера разговаривать, есть же люди, которые любят крутить пуговицу собеседника… Может, в его прикосновениях нет ничего сексуального, а только дружеское внимание, он же не может знать о Настиных отклонениях…

Настя несколько раз была у Владимира дома и чувствовала себя там спокойно и безопасно. Он действительно был очень приятным собеседником и галантным мужчиной. Владимир умело, как знатный паук, плел паутину из красивых фраз и романтических рассуждений, смачивая и закрепляя ее комплиментами и грустными одухотворенными взглядами. Паутина получалась прочная и совершенно незаметная. Поэтому Настя, как наивная муха, сама в нее забралась и покорно уселась. Она просто получала удовольствие от общения, стараясь ни о чем плохом не думать. Правда, все время знакомства с Владимиром Настю не покидало какое-то смутное беспокойство. Настя старательно прогоняла от себя тревожные мысли, тем более что явных поводов для того, чтобы волноваться, не было. Владимир был на высоте: дарил цветы, водил в кафе и рестораны, готовил для Насти просто невероятные блюда и кормил чуть ли не с ложечки, развлекал жутко смешными анекдотами и байками и говорил, говорил, говорил… Говорил на самые разнообразные темы, всегда интересные для Насти, испытывающей постоянный голод общения.

Когда он расстегнул ширинку, Настя просто впала в кому. Она ничего не могла ни сказать, ни тем более сделать… Владимир смотрел на нее почему-то жалобно и умоляюще.

— Девочка моя, у тебя такие сисечки, — Владимир сжал ее грудь.

Насте стало плохо. Реально плохо. К горлу подступила тошнота, все тело свело судорогой, перед глазами все поплыло — она уже не видела наклонившегося над ней Владимира, видела только мутное темное пятно…

Этого не может быть! Все это дурной сон. Владимир не может делать с ней все это. Делать все эти гадкие вещи…

Настя превратилась в безвольное деревянное полено — неси и клади куда хочешь, хочешь — поруби на дрова, а хочешь — сколоти лавочку…

Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только свистящий шепот. Попыталась оттолкнуть Владимира, но руки были такими слабыми, что совсем не слушались ее…

Губы Владимира были мокрыми и склизкими. Он целовал ее, пытаясь быть нежным. Наверное, старался доставить Насте удовольствие…

Только как же все это было отвратительно…

— Дай в шейку поцелую. Какая у нас шейка нежная…

Владимир шарил руками по телу Насти, а она чувствовала себя сидящей в грязном, протухшем болоте и словно по ней ползали мерзкие склизкие жабы, пиявки и червяки…

— Давай трусики снимем. Зачем нам трусики? — шептал Владимир, облизывая Настин живот.

Настя как-то отстраненно подумала, что это, наверное, просто сон. Такого с ней происходить никак не может. Надо просто проснуться. Главное — побыстрее проснуться, чтобы невероятный и мерзкий сон кончился.

Сон не кончился. Голый Владимир как-то сразу растерял всю свою интеллигентность… И галантность тоже растерял. Он был жалок и противен. А то, что Настя увидела у него между ног, было так отвратительно, что от ужаса, наверное, к Насте вернулись силы, и она, вскочив с дивана, побежала к двери. Так и побежала — почти голая. Это было совсем неважно, голая она или одетая — главное, чтобы все это скорее закончилось. Настя больше не могла. Не могла она больше!

Владимир растерялся. Он не ожидал от покорной Насти такой прыти. А может, даже думал, что ей все это нравится, раз она не сопротивляется. Еще бы, он же шикарный мужчина, как он может ей не нравиться? Такая подготовительная работа была проведена…

— Ты куда, кисонька моя?

Владимир побежал за Настей и догнал ее уже у входной двери. Настя не могла открыть замок. Руки дрожали, а противный замок никак не желал открываться.

— Ты куда, девочка моя сладкая?

Владимир обхватил Настю, обняв сзади руками за грудь, и оттащил от двери.

— Ты же тоже меня хочешь. Вот мы сейчас посмотрим… — Он сел на корточки перед Настей. — Раздвинь ножки, рыбка моя. Тебе будет хорошо, вот увидишь…

Настя хотела что-то сказать, но у нее опять не получилось. Стены и потолок закружились и поменялись местами, реальность завертелась вокруг Насти, ускоряясь и затаскивая ее в черную вращающуюся воронку… Потом наступил провал… Дальше она ничего не помнила. Просто потеряла сознание… Организм решил, что того, что произойдет дальше, Настиной психике просто не выдержать, и отключил ее мозг…

Настя очнулась на диване в гостиной Владимира. Она с трудом въезжала в ситуацию. Сначала Настя решила, что уснула и все было просто ужасным бредовым видением. Потом вдруг Настя почувствовала — она голая! Под одеялом, но — голая! То есть совсем голая! Настя вскочила и, прижимая к себе подушку, как малыши прижимают плюшевого мишку, посмотрела по сторонам. Ее одежда была разбросана по всей квартире. Особенно бесстыдно выглядели вывернутые наизнанку трусы, висящие на спинке стула.

Комната снова начала вращаться. Настя схватилась за край стола, чтобы не свалиться прямо на пол. Неужели все — правда? Не гадкий сон, а реальность? Ее, Настина реальность? Часть ее жизни? Уже прошедшая часть? И изменить ничего нельзя. И ей придется со всем этим существовать дальше? Как? Как это возможно?

Она почувствовала что-то теплое на своей ноге и, опустив голову, с ужасом увидела кровь.

В комнату вошел Владимир. Он был в махровом халате, надетом на голое тело, и весь светился радостью.

— Проснулась, зайка моя? Иди ко мне…

Настя отлетела в угол комнаты с такой скоростью, что Владимир, опешив, так и замер на месте — как памятник — с протянутыми к ней руками.

— Ты что, девочка моя сладкая… Испугалась?

— Не подходи ко мне, — неожиданно твердо и спокойно сказала Настя.

— Ты что? Обиделась на что-то?

Владимир удивленно на нее смотрел. Может, он действительно беспокоился?

Может, правда, ничего не понял, не почувствовал, ЧТО он сделал с Настей? Думал, что ей ЭТО нравится?

Выяснять не было никакого смысла. Настя хотела только одного: уйти поскорее и помыться. Обязательно помыться. Долго стоять под душем и смывать с себя все эти липкие поцелуи и следы жадных его рук. А еще нужно, чтобы Владимир больше к ней не приближался. Ни в коем случае! Никогда! Этого она не перенесет…

Настя бродила по комнате, собирала свою одежду и кое-как натягивала ее на себя. Она вдруг совершенно ясно поняла, что никакая не любовь была у нее с Владимиром. Он просто хотел молоденькую свеженькую девочку и охмурял ее в меру своих способностей. Надо заметить, очень успешно охмурял, и способности у него в этом оказались немалые… А Настя… Настя жадно потянулась к нормальному, понимающему ее мужчине, потому что общаться со своим отцом не могла. Вот она и нашла замену — Владимира. Он был так нежен, так внимателен, так понимал ее, так, как это должен был делать настоящий, а не такой, как у Насти, отец. Только отцы не спят со своими дочерьми, а Владимир… Владимир — спал.

— Настенька, я тебя обидел? — спросил он, растерянно наблюдая за ее действиями.

— Ты помолчи, пожалуйста. Я сейчас уйду, — спокойно сказала Настя и, взяв свою сумку, медленно побрела к двери.

Владимир поплелся за ней. Халат при ходьбе раздвигался, и из-под него выглядывали белые, волосатые ноги. Почему-то именно эти ноги Настя запомнила лучше всего. Все остальное было нечетко и спутанно, а ноги словно сфотографировались ее взглядом и исправно возникали в памяти при одной только беглой мысли о Владимире.

— Настенька, я же ухаживал за тобой… Ты думаешь, я — железный? Ты молодая, красивая, свеженькая такая… Как я мог устоять?

— Открой, — перебила его Настя.

— Настенька, я же старался, чтобы тебе понравилось. Настенька, я предохранялся, так что ты не беспокойся, — сбивчиво бормотал Владимир, то протягивая к ней свои руки, то испуганно отдергивая их обратно.

Он явно был растерян и не ожидал такого отпора от Насти. Он что, думал, она на шею ему кинется?

И что она только в нем нашла? Настя смотрела на полуголого мужика в засаленном халате и думала, как же она теперь будет жить… Как после такого жить?..

— Настенька, ты придешь еще? Девочка моя…

— Открой дверь, — из последних сил попросила Настя, облокотившись на стену.

Стоять было трудно. Ее пошатывало, будто пьяную, и сил не было никаких… Как она до дома дойдет? Упадет где-нибудь и будет валяться, как выброшенная старая кукла с оторванной ногой…

Владимир повернул ключ, но продолжал стоять на пути. Чтобы выйти, Насте нужно было оттолкнуть его, но прикасаться к Владимиру было противно. Не могла она к нему прикоснуться, и все!

— Отойди, пожалуйста.

— Настенька. — Владимир снова протянул к ней руку.

Настя отпрыгнула назад и закрылась от него сумкой.

— Не трогай меня! Никогда! Не прикасайся ко мне! — Настя визжала, как ненормальная: — Отойди! Не трогай меня! Не трогай! Не трогай!

— Тихо! Ты что? Соседи услышат! Тихо! — пытался успокоить ее перепуганный до смерти Владимир.

— Отойди! Не тро-гай меня! — орала Настя, выплескивая всю досаду, все отвращение и обиду, которые в ней накопились.

Как несколько минут назад она не могла даже слова вымолвить, так теперь Настя не могла замолчать. Крики извергались из нее сами по себе. Настя уже ни о чем не думала. Просто кричала, и ей становилось чуть-чуть легче…

— Тише, прошу тебя, — прошептал Владимир и распахнул перед Настей дверь, опасливо высунул голову и посмотрел по сторонам.

Никого не было… От этого Владимиру явно полегчало…

Настя выскочила на площадку и побежала вниз по лестнице. Так и не остановилась до самого дома.

Если чувства между мужчиной и женщиной по закону жестокой и циничной природы, заботящейся только о продолжении рода, должны заканчиваться тем, что сегодня с Настей произошло, то больше никакой любви в ее жизни никогда не будет…

Так она решила, шлепая по лужам и не обращая внимания на то, что в туфлях противно хлюпала вода.

Насте повезло, что в квартире в тот момент, когда она запыхавшаяся, с ненормальными, совершенно дикими глазами влетела в дом, никого не было. Если бы отец узнал о том, что натворила его дочь, даже представить трудно, что бы он с ней сделал…

Одним из постулатов Настиных родителей, которыми они нещадно изводили своих бедных дочерей, а особенно более покорную Настю, был советский лозунг: «Секса нет». То есть люди, по их понятиям, должны были спать друг с другом только с целью рождения детей. И если девушка до свадьбы соглашалась на интимные отношения с парнем, то иначе как шлюхой назвать ее было нельзя.

Правда, был один интересный момент, который заставил Настю усомниться в искренности своих родителей. Они давно уже спали в разных комнатах, и секса у них действительно не было. Детей же они уже родили, какой может быть секс? Все вроде бы замечательно. Наглядный и очень положительный пример налицо. Если бы не одно «но»…

А заключалось оно в том, что Настин отец изменял ее матери. Значит, секса у него не было только с ней, а с толстой грудастой соседкой Ленкой — был?

Настя застукала их, неожиданно вернувшись из школы раньше обычного. Голова разболелась от начинающегося гриппа, и она отпросилась с двух последних уроков. То, что она увидела в их гостиной, произвело на Настю такое убийственное впечатление, что она встала на пороге, как вкопанная, и молча смотрела на натягивающую лифчик Ленку и на судорожно засовывающего ноги в штаны отца. Большая Ленкина грудь никак не хотела влезать в бюстгальтер, если это сатиновое изделие пятого размера можно так назвать, и все вываливалась и вываливалась… А отец так торопился, что запутался в своих штанах и свалился на пол.

Отвернуться Насте даже в голову не пришло. В ее голове в тот момент вообще было пусто — как в трехлитровой стеклянной банке. Она просто стояла и смотрела.

Отец опомнился первым.

— Чего вылупилась? Брысь отсюдова! Б…ь подзаборная!

Интересно, почему именно Настю назвали этим словом? Она-то при чем?

Настя аккуратно, боком прошла мимо толстой Ленки и шмыгнула в свою комнату.

Потом, когда хлопнула дверь за ушедшей соседкой, в комнату вошел отец и, с ненавистью глядя на дочь, процедил сквозь зубы:

— Скажешь кому — урою.

Настя молча кивнула. Она не сомневалась — уроет. Даже ни секунды не сомневалась…

Сомневаться она стала в другом… Раньше Настя думала, что все, что говорят им с сестрой родители, — правда и что сами они живут по тем же принципам, по которым заставляют жить своих детей. Теперь все изменилось. Оказалось, что все — ложь! Ложь и лицемерие!

После того как Настя это поняла, стало намного легче. Раньше, когда отец пилил ее, упрекая в расхлябанности и лени, она страдала и корила себя за нерадивость, думая, что действительно не оправдывает надежды родителей. Теперь же любые слова отца можно было совершенно спокойно игнорировать.

Видимость послушания Настя все же поддерживала. Зачем ей открытый конфликт? Да и боялась она отца… В гневе он был способен на многое… Но после того случая авторитет его был низвергнут со своего пьедестала и восстановлению уже не подлежал. После смены ценностей, которая произошла благодаря случайно увиденному свиданию, Настя просто молча слушала нудные причитания, не обращая на них никакого внимания, а если отец надоедал слишком уж сильно, то она поднимала на него свои удивленные наивные глаза и смотрела не отрываясь. «Как можно нести такой бред? И это говоришь мне ты?» Эти вопросы можно было без труда прочитать в Настиных глазах. Отец начинал под ее взглядом почему-то сбиваться и тушеваться, комкал фразы, путался в аргументах и обвинениях и так и не заканчивал начатые предложения… Потом он совсем замолкал и, бросив на дочь полный ненависти взгляд, исчезал за дверью.

Как же права народная мудрость, утверждающая, что нет худа без добра! Если бы Настя не увидела пошлую сцену отцовской измены, то она по-прежнему боялась бы его. А теперь Настя обрела хоть какую-то, хоть относительную свободу.

Но того, что сделал с Настей Владимир, отец не простил бы ей все равно. Хорошо, что никого не было дома, когда она вернулась…

Настя посмотрела на часы. Без пятнадцати четыре. Скоро приедет Роман. Это было ошибкой, не нужно было соглашаться, чтобы он подъехал к школе. Теперь кто-нибудь обязательно заметит, как Настя будет садиться в его автомобиль, и сплетни поползут по коллективу с новой силой.

Настя выглянула в окно. Машины еще не было. Выходить и ждать на улице тоже не хотелось — обязательно кто-нибудь прицепится и начнет выведывать, кого это Настя ждет…

Лучше она будет смотреть в окно и, как только Роман подъедет, быстренько выбежит и сядет в машину. Может, никто и не заметит… Хотелось в это верить…

И почему Настя всего боится? Ну какая, в конце концов, разница, что думают и говорят о ней в школе? Ей-то что? Но сколько бы Настя себе ни объясняла все это, она все равно боялась пересудов и не хотела привлекать внимания к своей персоне.

Без трех минут четыре машина Романа была у школы. Настя схватила сумку и выбежала на улицу. Ей повезло — она никого не встретила. Правда, охранник с интересом проводил ее взглядом и даже, встав со своего места, постоял в дверях, пока Настя шла к машине. Уйти незаметно все же не удалось. Охранник Серега характер имел поистине бабский. Скучая без дела на своем месте, он пользовался любой возможностью поболтать с учителями. Так что сегодняшнее Настино свидание станет достоянием всей школы и, скорее всего, уже к завтрашнему дню обрастет невероятными подробностями…

«И что пялится? Тоже мне мужик! Книжки бы лучше читал…» — с досадой подумала Настя, чувствуя спиной любопытный Серегин взгляд.

Книжек Серега не читал никогда. И как он на такой работе от безделья еще с ума не сошел? Настя бы сошла точно… А если бы судьба сложилась так, что она вынуждена была бы сидеть вот так на одном месте и ничего не делать, то Настя, уж без всяких сомнений, нашла бы, чем заняться. Можно вязать, например. Это же сколько удастся связать за восемь часов?! Да целую половину кофточки! Или читать… Или кроссворды разгадывать… Можно выучить иностранный язык, в конце концов! А просто так сидеть, когда жизнь медленно, но верно, по капельке, безвозвратно и бессмысленно уходит — это ужасно! Надо хоть что-то делать.

…После случая с Владимиром Настя думала, что мужчин больше никогда уже не будет в ее жизни. Не будет — и ладно! Больно надо…

Если даже самым умным из мужчин нужно только одно и дружба с ними обязательно заканчивается сексом, то мужчины Насте не нужны. Обойдется как-нибудь. Живут же старые девы на свете. И ничего — сносно себя чувствуют. Тем более что Настя будет не настоящей старой девой — все-таки у нее есть сексуальный опыт благодаря Владимиру… Хотя лучше бы его не было…

Именно таким образом размышляла Настя до встречи с Романом. Она уже смирилась со своим предполагаемым одиночеством и никаких подарков от судьбы не ждала…

Роман возник в Настиной жизни случайно, и очень сумбурно как-то возник.

Настя бродила между полками в магазине, удерживая в руках пакет с картошкой, несколько морковок в сеточке, батон хлеба и пачку масла. Тележки в связи с большим количеством народа были нарасхват, и Настя решила, что донесет покупки в руках. Ей же не на месяц закупки совершать, как некоторым. Настя взглянула на представительного мужчину, катившего свою добычу к кассе. Свертки, коробочки, баночки и пакеты с фруктами с трудом помещались в огромной тележке, того и гляди что-нибудь вывалится…

Настя подумала, что могла бы питаться всем этим полгода, наверное. А мужик наверняка завтра или послезавтра будет дефилировать по этому же залу с точно такой же переполненной тележкой…

Она стояла напротив прилавка со сладостями и напряженно высчитывала, хватит ли ей денег еще и на сушки с маком и на двести граммов трюфелей. Или только на сушки хватит? Настя сбивалась и несколько раз начинала свой подсчет заново. Позориться и возвращать что-нибудь на кассе ей не хотелось. Ошибиться было категорически нельзя… Так… Пятьдесят три рубля — картошка. Плюс — девятнадцать за морковь. Всего — семьдесят два…

Неожиданно что-то толкнуло ее под колени. Ноги подогнулись. Настя инстинктивно вцепилась в прилавок, чтобы удержать равновесие и не рухнуть на пол. Из-за этого все, что было у нее в руках, высыпалось и разлетелось по всему магазину. Настя растерянно огляделась по сторонам. Положение было страшно неловким. Все вокруг смотрели на нее. Вон тетка в полосатой куртке даже остановилась, прервала свое торжественное шествие между полками и с интересом за Настей наблюдает… Цирк бесплатный, что ли? Ползать при всех по полу и собирать свою картошку очень не хотелось… Да и во что ее собирать? Пакет порвался и валялся жалкими обрывками у Настиных ног…

Может, просто уйти?

Нет, уйти она не сможет. Не такая она, чтобы уйти. Будет ползать и собирать свой будущий скудный ужин на глазах у любующихся ее глупым положением покупателей. Ну и ладно… Переживет… Не съест же ее никто, в самом деле…

Настя села на корточки и подняла сетку с морковкой. Оглянулась по сторонам в поисках нового пакета для картошки и увидела, что какой-то мужчина уже собрал почти все ее покупки и покидал в свою тележку.

— Простите, — неуверенно сказала Настя, глядя на свою пачку масла, лежащую на упаковке оранжево-розовой замороженной форели.

Взять свои продукты, что ли? Настя совсем растерялась и не знала, что делать дальше.

— Это вы простите. Я — козел просто! Сшиб вас с ног! Простите, милая дама, и позвольте искупить свою вину. Давайте я оплачу ваши покупки? — Мужчина говорил очень быстро, уверенно и громко, не давая ей даже опомниться.

Настя испуганно посмотрела по сторонам. Конечно же, народ продолжал наблюдать за развитием событий. Вон и тетка в полосатой куртке таращится. Даже вид не потрудилась сделать, что выбирает, например, сухарики или баранки. Стоит и пялится! Кто ее, интересно, воспитывал?

— Нет, что вы… Это излишне. Спасибо, что помогли собрать. — Настя потянулась за маслом, но мужчина слегка откатил свою тележку, и масло взять не удалось.

Настя вопросительно на него взглянула.

Высокий, немного коренастый, волосы светлые, чуть вьющиеся. Обычный мужик…

Именно мужик, а не мужчина, несмотря на достаточно дорогую и слегка претенциозную одежду. Чем-то исконно русским и домашним так и веяло от Настиного случайного знакомого. Его невозможно было представить вдохновенно слушающим классическую музыку или поедающим устриц в изысканном ресторане. А вот с кастрюлей наваристого борща и большой ложкой в крепких толстых руках, — причем борщ мужик будет хлебать этой самой ложкой прямо из кастрюли, и никак иначе, — вот таким его представить было можно.

— Как — излишне? Да я вас чуть насмерть не убил! Надо компенсировать! Я что — лох какой-нибудь? Я что, даме ущерб не возмещу? Вы меня обижаете! — Мужик говорил очень быстро, Настя не успевала даже рта открыть, чтобы хоть что-нибудь возразить.

— Извините, но… — попыталась она прервать его.

— Никаких «но»! — сказал словно отрезал мужчина и посмотрел в тележку. — Что тут у нас? Да вы же еще ничего не купили! Давайте быстрее, складывайте, что вы там хотели еще брать?

Настя растерялась и промолчала. Он был напористый. Может, просто уйти и пусть останется у него Настино масло и многострадальная картошка? Она себе все новое возьмет. Но Настя посмотрела на горящего благородным энтузиазмом мужика и поняла, что просто уйти не сможет — некрасиво это как-то… А что же тогда делать?

Ладно, она возьмет еще баранки. Чтобы точно не опозориться у кассы. Потому что времени высчитывать, хватит ли ей денег на трюфели, уже не было. И заплатит за свои покупки сама.

Чего бы ей это ни стоило!

Настя схватила с полки пакет баранок и положила в тележку.

— Все, — сказала она.

— Как — все? Вы что, так мало едите?

— Да, я мало ем, — сухо сказала Настя.

А что еще она могла сказать?

— Тогда… Тогда… — Мужик поглядел по сторонам. — Тогда я куплю вот этот торт и подарю его вам.

Настя опять не успела ничего ответить. Очень уж шустрый и юркий был ее благодетель. Он стоял у прилавка с кондитерскими изделиями и энергично тыкал пальцем в огромный многоярусный торт. Настя подошла поближе и посмотрела на ценник. Произведение неизвестного кулинарного художника стоило две тысячи рублей. Настя обомлела. Мужчина невозмутимо попросил продавщицу завязать веревочки понадежнее. Волновался, что развяжутся, наверное. Настя бы тоже разволновалась. На такую сумму она питается две недели, а иногда и больше, если не выдержит и выйдет из бюджета, прикупив какое-нибудь украшение или отрез понравившейся ткани.

Она оглянулась и подумала, что у нее еще есть шанс сбежать. Она сделала шаг назад и собралась рвануть от благодетеля прочь, но он неожиданно оглянулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Вы что, торты не любите? — спросил он, удерживая Настю взглядом, как удав удерживает аппетитную макаку, которой собрался пообедать или поужинать…

Не могла же она уйти, вот так прямо повернувшись к нему спиной! Вот если бы она успела по-тихому скрыться… Тогда другое дело… Но… Не успела…

— Нет, — честно ответила Настя. — Не люблю.

— Развяжите, — бросил мужик продавщице, даже не повернувшись к ней лицом. — А что вы любите? — Он оставил упакованный торт на прилавке и, не соизволив хотя бы извиниться перед продавщицей, двинулся к Насте.

— Конфеты, — растерянно сказала Настя.

— Пойдем к конфетам. — Он потащил ее к другому прилавку, цепко схватив за рукав.

— Что вы делаете? Отпустите… Не надо ничего, — блеяла Настя, вырывая руку. — Отдайте мою картошку, и я пойду. Мне ничего не надо…

Но мужчина был неумолим и тверд в своем решении. Он набрал почти всех конфет, какие были в магазине, и повел Настю к кассам.

Гордо оплатить свои покупки она уже не могла. Таких денег у нее просто не было. Поэтому пришлось молча стоять и делать вид, что ничего сверхъестественного не происходит. Подумаешь, незнакомый мужчина платит за нее в магазине тысячу восемьсот рублей! Ерунда какая!

А еще Настя вдруг подумала, что после такого широкого жеста он наверняка почувствует себя хозяином положения и привяжется к ней намертво. И как, скажите, пожалуйста, она от него отбиваться будет?

Повел себя незнакомец очень интересно. Не так, как Настя ожидала. Он докатил тележку с их общими покупками до машины — Настя покорно, как коза на веревочке, семенила за ним и продолжала что-то там бубнить про конфеты, которые он должен оставить себе и съесть их непременно.

Настины причитания он не слушал. Потом покидал все в свой багажник и решительно его захлопнул.

Настя проводила покупки взглядом и медленно пошла обратно к магазину.

— Куда? — Мужик схватил ее в охапку и затолкал в машину.

«Вот так девушки и пропадают…» — подумала Настя, беспомощно глядя в окно.

— Вы где живете? — спросил, прервав ее прощание с жизнью, мужчина.

— А вам зачем?

— В гости пойду.

— Что, простите? — опешила Настя.

— Шутка, — заржал мужик, именно заржал, смехом его гогот трудно было бы назвать. — Довезу тебя, горемычная, до дома.

Мужчина как-то сразу уловил всю Настину суть — она была именно горемычная, и никакая другая. «Верное слово, — подумала Настя, — горемычная и есть…»

— Спасибо, не стоит. Вы лучше отдайте мне картошку, и я сама дойду.

— Ты что, ненормальная? Я тебя довезу, и точка.

Настя не стала отвечать, что да — ненормальная. Решила промолчать. Пусть везет, раз ему так хочется.

— Меня Романом зовут, — сообщил ей мужчина на перекрестке.

Настя подумала пару секунд и решила, что тоже должна представиться, иначе как-то невежливо получится.

— Очень приятно. Настя.

— Вот и познакомились. Ты что вечером делаешь? — поинтересовался мужик.

— А зачем вы спрашиваете? — обалдела Настя.

К ней никто так нагло не подбивал клинья, и не нагло — не подбивал тоже, поэтому она растерялась.

— Пытаюсь свидание тебе назначить, — невозмутимо сообщил Роман.

— Зачем?

— Понравилась очень. Ты какая-то особенная, не от мира сего. — Роман задумчиво на Настю посмотрел, помолчал и выдал: — Романтическая вся какая-то, загадочная.

«Романтическая все же лучше, чем горемычная», — подумала Настя.

— Знаете, спасибо, конечно, но это излишне.

— В каком смысле излишне? Ты замужем, что ли?

— Нет.

— Я так и думал, что нет. По тебе видно.

Ну и впечатление о ней складывается у окружающих — горемычная, романтическая идиотка, одного взгляда на которую достаточно, чтобы сразу понять, что она еще и не замужем…

Машина подъехала к Настиному дому.

— Простите, но я не смогу… — Она попыталась открыть дверь, чтобы уйти наконец и поставить точку в этой нелепой ситуации.

— Отказ не принимается, — сказал мужик, доставая Настины покупки. — Подъеду сюда завтра в шесть вечера.

— Простите, но я не смогу, — как можно тверже сказала Настя.

— Завтра не сможешь, что ли?

— Нет, вообще… Вообще не смогу.

— Буду ждать, — небрежно бросил Роман и быстро захлопнул дверь, не дав Насте никакого шанса ответить.

Она, конечно же, решила не ходить ни на какое свидание. А зачем, если нормальные отношения с мужчиной для нее просто невозможны? Да и не затронул Роман ее души нисколечко. Ей всегда были интересны начитанные, интеллигентные и непростые мужчины. Такие, как Владимир… Нет, Владимира лучше все-таки не вспоминать…

А Роман… Он слишком незамысловат для Насти. О чем с ним разговаривать? Видно же, что ничего, кроме телепрограммы, он сроду не читал…

И она, конечно же, начала собираться часа за три до назначенного времени, старательно находя для самой себя оправдания. Мало ли, вдруг все же придется выйти и сказать Роману, что они не будут встречаться. Кто его знает, вдруг он встанет под ее окнами и начнет орать до тех пор, пока она не спустится? Нужно быть готовой ко всему и выглядеть прилично.

Наверное, именно поэтому Настя надела новые колготки, новую, сшитую только неделю назад и еще ни разу не надеванную блузку, достала черный кружевной бюстгальтер и минут двадцать размышляла — надеть его или нет… Все-таки не надела, хотя очень хотелось.

Потом долго возилась с волосами. Не могла решить — заколоть их или оставить распущенными. Волосы у Насти были красивые — густые, темно-каштановые, точно такого же «насыщенного и глубокого» цвета, как у девушек с коробки дорогой краски для волос, и совершенно прямые, ни одной даже маленькой волны на них не было. Такого эффекта, как у Насти, модницы старательно добиваются, выпрямляя волосы специальными утюжками. Настя все же соорудила на голове некую прическу, больше для того, чтобы чем-нибудь заняться и убить время, чем для того, чтобы выглядеть как-то по-особенному. Распущенные волосы шли ей гораздо больше, и Настя об этом знала. Но сидеть без дела и просто ждать — было совершенно невозможно.

Настя устроилась на диване и стала смотреть в стену. Потом сняла блузку и старый бюстгальтер и, достав черный кружевной, решительно на себя нацепила. Надо же его хоть когда-нибудь надеть… Если у нее нет мужчины, значит, и надевать красивую вещь не нужно?

Роман подъехал за пять минут до назначенного времени, вышел из машины и, подняв голову, начал внимательно изучать окна. Настя отскочила от оконного проема, сердце почему-то заколотилось, как адская машина. Он не мог увидеть ее — Настя смотрела сквозь занавески, но почему-то она была уверена — увидел!

Надо идти. Неудобно заставлять человека ждать. Настя побежала в прихожую. Взглянула мельком в зеркало. Сорвала с волос заколку, тряхнула головой и выскочила в коридор.

Спускаясь по лестнице, Настя пыталась выровнять участившееся дыхание и придать лицу нормальное, а не перепуганное до смерти выражение, какое у нее, несомненно, и было.

И куда ее только несет? Совсем ум растеряла. Роман ей не нужен и не интересен. У них в любом случае ничего никогда не получится, потому что Настя — ненормальная женщина. Она — урод. Моральный урод.

— Привет, — сказал Роман и быстро поцеловал Настю в щеку.

Губы у него были сухие, теплые и немного грубые, потрескавшиеся… Все произошло так неожиданно, что Настя даже сообразить ничего не успела. Как ни странно, противно ей не было.

— Привет. Роман, я просто так вышла — сказать, что никуда не поеду. Извините.

— Во-первых — хватит выкать. Во-вторых — садись в машину. Не поедет она! Я с работы отпросился, вино купил и пирожные. А она не поедет! Не стыдно?

Роман открыл дверь машины и снова затолкал туда растерявшуюся Настю.

Действительно, если человек готовился и даже пирожные купил… Настя разорвет отношения потом…

Некоторое время они молча ехали. Настя даже не интересовалась — куда. А какая разница?

— Ты что есть любишь? Какую кухню? — спросил Роман.

— Не знаю… Мне все равно.

— Как это? Так не бывает. Можем поехать в итальянский ресторан, можем в китайский или японский. Или просто… По-нашему, по-русски — картошечка там, грибочки… А?

— Я не знаю. Давайте поедем туда, где вам нравится.

— Тебе! — рявкнул Роман. — Повтори! Тебе!

— Тебе, — послушно сказала Настя и покраснела.

— Тогда поедем в нормальный. Не люблю я всякие там извращения. То ли дело — по-нашему, по-простому.

Настя кивнула головой и спросила:

— А вино и пирожные? Я думала, мы к тебе поедем.

— А ты сразу желаешь ко мне? — Роман с любопытством на Настю посмотрел и подмигнул хитро.

Насте захотелось провалиться сквозь землю — так было стыдно. Что она несет, в самом деле?

— Нет… Я… Просто вы… Ты сказал, что купил вино и пирожные, я и подумала…

— Я наврал. Ничего я не купил, — невозмутимо сообщил Роман и хмыкнул. — Надо же было тебя как-то уломать, вот и ляпнул — первое, что пришло в голову.

— А… — Настя понимающе кивнула головой. Уломать ее действительно было нужно…

— А насчет того, чтобы поехать ко мне домой… — Роман оценивающе оглядел Настю, оторвав на пару секунд взгляд от дороги. — Я же вижу, что с тобой сразу нельзя. Конфеты, букеты, рестораны и задушевные беседы должны обязательно присутствовать. И только потом — в койку! Правильно я понял?

Настя хотела что-то сказать, не нашлась что и судорожно закашлялась. В койку?

Во что она влипла? Надо бежать, пока Роман не истратил на нее кучу денег. Потом она уже не сможет… Проклятое чувство порядочности не позволит. Она решит, что обязательно должна расплатиться за обеды и… О том, что будет дальше, Насте думать не хотелось.

В ресторане Насте понравилось. Все было очень вкусно и интересно. Сначала она немного стеснялась, но потом перестала. Роман вел себя так спокойно и уверенно, что Настя неожиданно почувствовала себя в безопасности, ощутила защищенность от всего на свете. Это чувство было новым для Насти. Совершенно новым. Она всю жизнь жила, как на пороховой бочке, ожидая гадостей от родителей, от наглой младшей сестры, от ее сексуально озабоченного мужа, от вечно всем недовольной бабушки, от завистливых коллег по работе… Настя была всегда один на один со всем этим. Она никогда не расслаблялась. Настя должна контролировать ситуацию, должна быть готова всегда и ко всему. Она даже привыкла и не думала, что может быть иначе. Но в Романе была такая внутренняя сила и уверенность, такая простота и ясность, что Настя расслабилась и невольно отбросила ненужный сейчас контроль. Сейчас с ней не могло случиться ничего плохого.

Настя просто улыбалась и поддерживала не очень занимательную, но все-таки беседу. Конечно, обсуждать причины рефлексии Белинского с Романом бы не получилось, но просто поболтать о любимых блюдах и послушать его восторженные рассказы о том, каких лангустов он ел в Испании, было тоже приятно…

Они встречались целый месяц. Роман сводил Настю и в китайский, и в японский, и в любимый им итальянский рестораны. Настя постепенно расслаблялась и привыкала к нему… Правда, мысли о том, чем все неизбежно все-таки должно было кончиться, ее не покидали. Но изменить Настя ничего не могла. Бороться с напором Романа было практически невозможно, и если он решал, что они сегодня встретятся, то они встречались. Настя даже спорить не бралась — бесполезно. Просто покорно переносила все свои дела и меняла планы.

Роман вел себя очень сдержанно. Он целовал Настю при встрече, но как-то спокойно, по-деловому, и она воспринимала это нормально. Иногда брал ее за руку, приобнимал за талию или плечи, но делал это не так, как Владимир, словно случайно, а уверенно и по-хозяйски, словно Настя была его собственностью. Как ни странно, ей это нравилось. Была в действиях Романа какая-то определенность. Он хотел взять Настю за руку и брал. Все! Хотел и брал. Никаких полутонов, никаких неопределенностей. Все четко и ясно.

Когда однажды Роман сказал ей: «Поедем ко мне. Ты как?» — Настя подумала, что настал час расплаты… Она кивнула головой и ощутила себя человеком, которому сегодня обязательно нужно вырвать два зуба и деться от этого никуда нельзя… И вот она бредет, понурив голову, в поликлинику и думает только о том, чтобы скорее все кончилось…

Всю дорогу они молчали. Настя от страха, а Роман… Не поймешь его, этого Романа… Тоже вроде нервничал…

Квартира была странная. Пустая какая-то. Словно нежилая… Хотя если Роман — холостяк… Может, ему просто все равно, в каких условиях существовать… Занавесочки и всякие там уютные мелочи — это прерогатива женщин…

Роман открыл бутылку вина и выставил блюдо с пирожными. Как и обещал месяц назад…

Настя вина выпила, а пирожные есть не смогла. Какие уж тут пирожные… Еще зубы предстоит вырывать…

Роман взял Настю за руку и повел к дивану. Он посадил ее к себе на колени и спросил:

— Я у тебя первый?

— Нет…

— Нет? — удивился Роман. — А что же тебя тогда так колбасит? Я не понял?

— Я… Я не знаю, как сказать…

— Как есть! Четко и ясно! Ну?

— Ты не первый, но… Тот раз был… — Настя растерялась. Как можно объяснить то, что с ней произошло? — Лучше бы ты был первым…

— Понятно. Козел тебе, а не мужик попался. Так?

Настя кивнула. Наверное, так…

— Давно это было?

— Пятнадцать лет назад, — ответила Настя.

— Сколько? — Роман вытаращил глаза и обалдело уставился на нее.

— Пятнадцать… — повторила Настя.

— Что же он с тобой сделал? Вот дебил!

Настя молчала.

— Будем считать, что я первый, — решил Роман и аккуратно поцеловал Настю в губы.

Она напряглась вся, стала словно деревянная, но покорно терпела — ждала, когда все закончится. Скорее бы…

Роман отстранился и озадаченно на нее посмотрел.

— Да… Как все запущено…

Он встал и, оставив Настю на диване, направился к столу. Налил полный бокал вина и протянул Насте.

— Пей!

Настя покорно отхлебнула немного.

— Все пей! — рявкнул Роман.

Настя вздрогнула и начала торопливо вливать в себя вино. Романа нельзя было не слушаться… Как-то так сложилось у них, что проще было, когда все решал он. Говорит пить, значит, Настя будет пить… Значит, так надо.

— Вот, блин… — пробормотал он растерянно, глядя на перепуганную до смерти Настю. — Ну и влип я с тобой…

Настя почувствовала себя виноватой перед этим очень хорошим и внимательным к ней человеком. Вот и у него проблемы из-за нее…

— Ты что думаешь, мне трахнуть некого? Ты думаешь, я сейчас на тебя брошусь, что ли? — заорал вдруг Роман.

Настя вжалась в спинку дивана и испуганно на него посмотрела.

— Не мальчик я уже, чтобы бросаться-то! Все будет, только если ты захочешь! Поняла?

Настя кивнула. Она поняла. Поняла, что ничего не будет. Потому что она не захочет.

— Вот и хватит трястись! Я же не монстр какой-то! Я тебя не съем.

Настя опять кивнула. Ну почему она такая дура?.. Жалко Романа… Как жалко…

Он походил взад-вперед по комнате и подошел к окну. Настя продолжала сидеть на диване и пить вино маленькими глотками. Уйти, что ли? Извиниться и уйти…

Настя представила, что будет, если она сейчас встанет и уйдет навсегда. Все будет так, как раньше, до Романа. Тоскливо… Одиноко… И не будет этой широкой спины, за которую можно спрятаться, не будет этих уверенных, мускулистых рук, которые так надежно Настю обнимали, она даже привыкла к этому…

Неожиданно Настя почувствовала, что хочет ощутить эти руки на своих плечах. Действительно хочет! А одна быть не хочет! Нет, ни за что!

Настя встала и на негнущихся ногах подошла к Роману. Она обвила его шею руками, с ужасом думая, что такое она делает. И она ли это? Может, кто-то другой? Роман повернулся и очень аккуратно, тихонечко Настю обнял. Он подтолкнул ее легонько к дивану. Настя послушно пошла…

Как ни странно, все, что делал Роман, Насте нравилось. Она, конечно, не могла полностью расслабиться, но противно ей не было. Это уже хорошо! На большее она и не рассчитывала…

Так и начались их вялотекущие отношения.

Роман прилагал невероятные усилия, чтобы разбудить Настину женскую сущность. И преуспел в этом немало. Она совершенно перестала его бояться и даже получала определенное удовольствие. Чувствуя внимание Романа, Настя изо всех сил старалась сделать так, чтобы ему было хорошо…

Никаких оргазмов Настя не разыгрывала, она и не знала, как это правильно сделать. Просто старалась быть ласковой и внимательной к Роману.

Постепенно они притерлись друг к другу. Привыкли проводить время вместе. И им было хорошо и уютно…

Настя наконец нашла мужчину-отца, который действительно любил ее и заботился о ней. А это немало. Это очень немало — знать, что нужна кому-то такая, какая есть. Какая есть непутевая — вот такая и нужна! Это дорогого стоит…

Свои чувства к Роману Настя четко объяснить затруднялась. Иногда скучала, иногда — нет. Спокойные были чувства, ровные. Наверное, их отношения можно было бы квалифицировать как нежную дружбу с удовлетворением сексуальных потребностей друг друга. Они, конечно, занимались любовью, но так, чисто по-дружески… По крайней мере, Настя видела это именно так…

Настя решила, что не будет больше думать о сплетнях, все равно изменить она ничего уже не сможет.

Она поцеловала Романа в щеку.

— Привет. Я соскучилась.

— Врешь. Но мне все равно приятно, — сказал Роман, отъезжая от школы.

Настя оглянулась и увидела, что охранник Серега продолжает смотреть им вслед.

Что за мужик…

— Куда поедем, котенок? — спросил Роман.

— Все равно. Куда ты хочешь?

— Насть, когда тебе будет не все равно? А?

— Извини, но… Мне правда все равно…

— Это и грустно…

— Я рада тебя видеть. Правда. Я имею в виду, что мне все равно, как мы проведем вечер. Главное, что мы вместе.

— Ладно, не парься. Поедем ко мне. Неохота никуда тащиться. Устал я сегодня. Строил, строил своих гавриков! Ничего с первого раза не понимают! Работать не хотят! Пока заставишь — сам свихнешься!

Роман руководил на стройке рабочими, приехавшими из ближнего зарубежья, и весьма преуспевал в этом сложном, на Настин взгляд, деле. По крайней мере, о работе отзывался с удовольствием и в деньгах явно не нуждался.

— Хорошо… Поедем к тебе, — согласилась Настя.

— Только в магазин заскочим. Есть хочу — жуть просто!

— Давай. Хочешь, я приготовлю индейку, как ты любишь?

— Индейку я не дождусь. Давай по-быстренькому что-нибудь сварганим. Чтобы раз — и готово!

— Давай, — улыбнулась Настя. — Можно отбивные пожарить или…

— Отбивные подойдут! — не дал договорить ей Роман.

…Ей нравилось готовить для Романа. Наверное, в женщинах заложен инстинкт — заботиться о ком-нибудь. Насте было не о ком. Разве только о Машке…

Настя очень хотела завести хотя бы котенка, но у Стасика была аллергия. Правда, непонятно на что, потому что явных признаков этой самой аллергии она еще ни разу не видела. Но, чуть что — Стасик возмущенно орал: «У меня аллергия, а ты цветы притащила!» А как Настя могла не притащить, если ей их дарили в школе целыми грузовиками на первое сентября и на другие праздники тоже… Или: «Не фига тут шерсть свою мотать, я сейчас задыхаться начну!» Настя покорно забирала свои клубки и шла в другую комнату… Так что о котенке вопрос можно было даже не поднимать. Вот если бы Настя жила одна… Но эти мечты были вообще из области фантастики… На свою зарплату она не то что квартиру, даже комнату в коммуналке снять не могла. Настя узнавала. Вернее, как раз на комнату и хватало… В обрез. На маленькую, страшную конуру, пропахшую перегаром и тлением, с ободранными обоями и снующими с таким деловым видом тараканами, как будто они и не тараканы вовсе, а бизнесмены самые настоящие… Конуру можно, конечно, отмыть и тараканов выжить — заставить эмигрировать к соседям, но ведь нужно еще на что-то питаться, и одеваться тоже нужно, и за квартиру платить… На это денег уже не хватало…

Правда, Роман настойчиво и неоднократно предлагал безвозмездную спонсорскую помощь:

— Насть, ты чего кочевряжишься? Я же знаю, сколько ты получаешь. Давай я тебе пособие буду платить ежемесячное? А?

— Ром, я не могу. Получится, что ты платишь за то, что спишь со мной…

— И что? Сплю с тобой! Подумаешь — эка невидаль! С любой бабой кто-то когда-то спал! Что в этом такого-то? Другой бы на твоем месте — за счастье было! Это нормально, когда мужик бабу содержит!

— Другой — да. Мне — нет, — упорно твердила Настя.

Это был единственный вопрос, в котором она твердо отстаивала свою позицию и не шла на поводу у Романа.

Тогда Роман начал искать обходные пути — дарил полезные и всегда очень нужные Насте подарки. Причем, несмотря на свою прямолинейность и полное отсутствие дипломатии, делал это виртуозно тактично — так, что отказаться Настя не могла. Например, он купил ей офигенно красивую и дорогую — по Настиным понятиям о ценности вещей — шубу, сшитую из маленьких кусочков лисьего меха, воспользовавшись тем, что она замерзла в своем пальтишке, когда они возвращались из кино морозным зимним вечером. Он сказал, что не уснет вечером и будет мучиться совестью, что его девушка околеет на морозе и заболеет. Сказал, что он — мужик, а не фуфло, и его женщина не должна мерзнуть. Настя блеяла, что в следующий раз пододенет теплую кофту и не замерзнет больше никогда в его присутствии, но Роман был тверд, как скала, и шубу все-таки купил…

Вернувшись домой, Настя сидела с этой шубой на диване и гладила ее до трех часов ночи — оторваться не могла… А потом еще долго стеснялась и боялась носить. Ей казалось, что все вокруг будут обращать на нее внимание и показывать пальцем…

Настя пришла на следующую их встречу опять в пальто. Так и не решилась надеть новую шубу. Как же Роман орал тогда… Вспомнить страшно… Пришлось заехать домой и переодеться в срочном порядке…

…Переворачивая отбивные, Настя думала, что какие-то странные у них с Романом отношения все-таки. Они встречались уже несколько лет. И за эти несколько лет ничего не менялось. То есть совсем ничего. Отношения между мужчиной и женщиной, как думала Настя, должны либо разорваться, когда партнеры надоедают друг другу, либо развиваться в сторону брака, детей и прочего… Их роман словно замер во времени. Отношения были ровными, они практически не ссорились, но и прогресса никакого не наблюдалось…

Не то чтобы Настя хотела выйти за Романа замуж — нет, наверное, не хотела. Правда, если бы он предложил со свойственной ему энергией и энтузиазмом… Возможно, Настя и согласилась бы… Наверное, гораздо лучше жить с Романом в его квартире, где больше никого нет, чем с кагалом родственников, ощущая себя постоянной помехой — не пришей кобыле хвост.

Это был бы брак по расчету, подумала Настя. Ну и что? Вот Владимира она вроде бы любила, по крайней мере ей так казалось. И что? Чем такая любовь закончилась? А Ромку, наоборот, не любила никогда. И вот уже несколько лет они вместе. И ничего плохого Настя от него не видела. Наверное, браки по расчету считаются более крепкими, потому что у партнеров трезвые, спокойные, а не набитые любовными иллюзиями головы. И разочаровываться им не в чем и не в ком. Партнер уже давно изучен, а все его недостатки были известны еще до свадьбы. А если брак совершается по великой, неземной любви, то одурманенные друг другом жених и невеста ходят словно с завязанными глазами и просто не могут увидеть отрицательные качества друг друга, даже если и захотят их увидеть.

Почему Роман не предлагает ей выйти за него замуж? Насте было очень интересно, но спросить она и подумать не могла. Как такое можно спросить? Правда, очень хотелось детей… Мальчика или девочку — все равно… Сама, без мужа, она ребенка содержать не сможет — себя бы прокормить… Да и где его растить? В ее практически коммунальной квартире? Об этом даже и говорить нечего. Родственники ее живьем съедят, изведут упреками и нравоучениями… А годы идут, и скоро будет поздно… Совсем поздно…

Кого бы тогда завести? Рыбку, что ли? Бывает аллергия на рыбок, интересно? Или черепаху, может быть? Она же сидит в коробочке и никого не трогает… А Настя любила бы ее и заботилась бы — приносила травку с улицы и кормила бы разными вкусностями, что там черепахи любят… И у нее была бы родная душа, почти ребенок…

О Романе тоже, конечно, можно заботиться, только они так редко встречаются и… Что «и», Настя не знала, но это «и» определенно существовало. Роман всегда сам решал, когда будет очередная встреча и как она пройдет. Он был сильный, уверенный в себе и ни в чем никогда не сомневался. Все ясно и просто. Он — мужчина, она — женщина, они встречаются, потому что так задумала природа. Здоровые инстинкты. Здоровый секс. Все нормально. Все, как у всех. Никаких полутонов, только кипенно-белое и беспросветно-черное. Дом, работа, Настя. Это все? Или есть еще что-то важное для Романа, о чем он думает, переживает… Что в душе у этого человека? Насте иногда казалось, что ничего. То есть совсем ничего. Разобраться до конца Настя так и не сумела…

Однажды ее поразила его оценка одной банальной и в то же время очень трагичной ситуации.

Роман в тот день был на взводе. Он встретил Настю около ее дома и начал очень эмоционально рассказывать, что произошло с его знакомым. А произошло то, что происходит сплошь и рядом, — ему изменила жена. Знакомый застал любовников в собственной квартире. Дальнейшие его действия тоже не отличались оригинальностью. Оскорбленный муж надавал по морде перепуганному любовнику, а потом избил до полусмерти жену. Он выбил ей три зуба, сломал два ребра, а о синяках и отбитой печени можно даже и не говорить… Роман вываливал на Настю все эти подробности с таким удовольствием, так защищал мужика, на которого бедная женщина даже не стала заявлять в милицию — сама же виновата, так смачно обзывал изменницу матерными словечками, что Насте стало сначала противно, а потом просто жутко. Неужели Роман действительно ТАК думает? ЭТО его мысли? Ему совсем не жалко бедную женщину? Мало ли, что толкнуло ее на измену… Может — любовь? Или ей чего-то не хватало в браке? Может, тот мужик сам виноват? Но Роман, выложив Насте все подробности, подвел еще и совершенно дикий, с восточным уклоном итог сказанному: «Вышла замуж — терпи! Не фига по мужикам таскаться. Хорошо или плохо — терпи! Такова ваша бабья доля. Это мы погулять можем. А вам — ни-ни».

Он что, действительно так считает?

Обалдевшая Настя спросила:

— Ром, ты серьезно? Это же прошлый век какой-то. Сейчас женщины больше мужчин зарабатывают. Не я, конечно, но другие… И детьми при этом занимаются, и все успевают. И что, такая женщина должна еще что-то там терпеть? Мне кажется, это неправильно.

— Неправильно тебе кажется, — неожиданно зло процедил сквозь зубы Роман. — Ненавижу всех этих сук на иномарках. Сучка, она и есть сучка! Детей рожать надо и мужу в рот глядеть. А они в бизнес лезут! Мужикам вон места не хватает! И эти туда же! Бизнес-сучки е…! Ненавижу!

Настя во все глаза смотрела на нового Романа и не верила своим глазам. Не могла поверить! Такая злость, такое бешенство! Он что, все это серьезно? Спокойный и невозмутимый Роман ненавидит деловых женщин? Но… Но ведь это говорит только о его слабости… Грустно… Как грустно…