Red Riding Hood

В тот год мамаша напрочь отморозилась и всё время зависала на ферме Беларуса. Я молча подозревала, что она замыслила его на место моего бедного папочки. Она отмазывалась, как могла, что тот, мол, платит за работу. Дескать, сейчас в нашей дыре это редкость.

– Папаша же твой сдох без предупреждения. – Говорит.

Мне насрать, если честно. Я её не спрашивала, чтоб она оправдывалась. Беларус мне не нравится совсем. Толстый, плешивый. Тащит из-под Бреста разную молочку, свои марки клеит и по лабазам развозит. Так себе фермер. За какую он там работу мамаше платит – врать не буду – не знаю. Говорю же: не спрашивала я её! Только, как с ним связалась, дома стала появляться в неделю раз – не чаще. И каждый раз загашенная – жуть! Запаха нет – вроде не курила, руки чистые. По ходу, колёса. У неё же после папиной смерти депрессняк легкий случился, и так она вяло помалу мыкалась – где с ребенком посидеть, где убраться. А тут глядь, от депрессухи ёйной след простыл. Глазищи горят.

– Привет! – Говорит. – Цветуёчек. Налей-ка мамочке беленькой.

Такие метаморфозы неспроста, как папа любил повторять. Папочка у меня геройский! Я и не верю, что он погиб. Я не видела – гроб закрытый несли. Уехал, может – другой бы свалил давно от этой стервы – но мой не такой. От меня бы не уехал. Товарищи его плакали. Водку хлестали и рыдали! Я одна глаза сушила. Нет, Бирюков ещё. Этот опер там всем фору нарисует! Здоровый, шкаф двустворчатый, под потолок. А взгляд злой. У папочки, помню, ловила такой же – только с работы придёт. Ну а потом уже я ему суп наливаю. Он положит на стол свой ПМ, волыну значит, отодвинет подальше. Надломит горбушку – он почему-то горбушки обожал. И говорит мне:

– Цветочек ты мой! Аленький! – И глаза уже совсем другие – теплые и мягкие. Ну а у Бирюкова… Хотела бы я посмотреть, как у него глаза сталь на плюш меняют. Да ну! Ерунда какая!

Ещё в то лето ко мне начал Хантер подкатывать. Девки все обзавидовались. Городок-то у нас небольшой. А мамаша рубанула:

– Ну, понятно, сиськи отросли!

Сука!

Хантер-то чел знаменитый у нас. Учился на два года старше – уже закончил, значит. Прозвали его так после поножовы одной. Погасил он в драке одного мутного из тех, что малолеткам дурь толкают. Насовсем погасил, насмерть, то есть. Условный получил. Тогда фильм как раз вышел «Хантер Киллер». Никто ещё не смотрел – только афишу читали. Вот и приклеилось. Мол, говорим Хантер, подразумеваем Киллер. В него тогда все влюбились хором. Я-то нет. Ходила как в обмороке после папиной смерти. Очень по нему скучала. И сейчас скучаю, но тогда просто до изнеможения – сил ни на что больше не оставалось.

А тут, значит, Хантер сам подошёл:

– Привет, – говорит, – я – Борис.

– Шутишь, Хантер! Кто ж тебя не знает? Ты – звезда.

– Постой! – Он прямо позеленел. – Ты же не из этих, кто по тому упырю убивался, что я угандошил! Твой же батя гниль эту сам давил.

– А ты моего отца откуда знал, Хантер?

– Знал… Вообще-то мне это погоняло не очень. Он посмотрел исподлобья, и я почувствовала себя старше.

– Эт поздняк уже: нравится-не нравится. Ты теперь Хантер – имя своё забыть можешь смело! Представляться тебе точно без надобности. – Что на меня нашло? Я его дразнила, провоцировала. Сама же чуть в штаны не надула. Нрав-то у него по слухам суровый.

– Окей! – Сказал он, улыбнувшись неожиданно широко и дружелюбно. – У меня для тебя тоже прозвище есть.

– Теперь мне надо дяденьку хорошо попросить, чтоб рассказал? – Ну да, я в ударе была.

Он прыснул совсем не брутально:

– На-ка песенку послушай. – И включил свой телефон на громкую.

Скрипучий мужской голос затянул:

Hey there Little Red Riding Hood

You sure are lookin' good