Рейдер

1

Всё совершенное красиво и всё красивое должно быть совершенно. Это понятно тем, у кого совершенное чувство красивого, а у всех остальных — всего лишь красивое чувство совершенного. Клипера — самые совершенные и красивые парусники. Как следствие, самые быстрые. По мне, они предел парусного кораблестроения. Выше подниматься некуда и незачем. В будущем создадут парусники из пластика, причем с двумя и даже тремя корпусами. Видел я тримараны, которые ходили под парусами быстрее клиперов, но для перевозки грузов или войны они не годны, так что кажутся мне игрушками для взрослых. Клипер же — труженик, самая резвая и элегантная морская лошадка. Особенно впечатляюще он смотрится солнечным днем с уровня моря, когда идет на тебя под всеми парусами, включая лиселя — дополнительные паруса, которые ставятся на фок- и грот-мачтах при слабом попутном ветре. Для этого реи удлиняют с помощью тонких деревьев, лисель-спиритов. На бизань-мачте лиселя не ставят, чтобы не создавать ветровой тени парусам грот-мачты, которые вносят больший вклад. Мачты на клиперах ниже, чем на линейных кораблях, но, благодаря более длинным реям, даже без учета лисель-спиритов, имеют почти такую же площадь парусов. Корабль с низким узким корпусом, заканчивающимся острым носом с длинным бушпритом и утлегарем, словно бы летел на меня, слегка касаясь воды, срезая верхушки невысоких волн и почти не разбрасывая брызг, за что и получили название клипер (от английского clip — срезать, стричь).

В двадцать первом веке я ездил в Гринвич, где в сухом доке стоял клипер «Катти Сарк». Этот корабль не прославился ничем особым, но вот так удачно сложилась его судьба, что надолго пережил своих собратьев, пусть и на берегу, напоминая старика в инвалидном кресле. Не пожалев двенадцать с небольшим фунтов стерлингов на билет, я облазил «Катти Сарк» от киля до клотика. Мачты полые стальные, а стеньги деревянные. Киль, шпангоуты, бимсы, пиллерсы и еще кое-что из корабельного набора изготовлены из стали, обшивка деревянная, а сверху ниже ватерлинии — медные листы. Корпус внизу почти V-образный. Соотношение длины к ширине, как шесть к одному. Благодаря такому корпусу, корабль шел очень остро к ветру, разгонялся узлов до двадцати, хорошо держал курс, но плохо маневрировал. Впрочем, хорошая маневренность ему была не очень нужна. Парусник был предназначен для океанских просторов, где не надо часто менять курс. Вторым недостатком клиперов была потребность в сильном ветре. При слабом они уступали другим парусникам.

Вот и идущий в мою сторону клипер, даже с лиселями, с трудом преодолевал Флоридское течение, делая от силы пару узлов. На шхуне при таком ветре я бы двигался раза в два быстрее. Флага на клипере я не разглядел. Может быть, его не сочли нужным поднять в своих водах, потому что это, скорее всего, американский корабль. Во-первых, паруса издали казались белоснежными; такие, изготовленные из хлопчатобумажной ткани, обычно на американских парусниках, а на европейских, включая английские — серовато-желтые из льняной. Во-вторых, на европейских кораблях, подражая англичанам, нижние паруса делают почти прямоугольными, а у этого, как заведено у янки, все были в форме трапеции, благодаря чему вооружение мачты напоминало собранную из нескольких частей, усеченную пирамиду. В-третьих, паруса плоские, без «пуза», растянутые с помощью дополнительных выстрелов, чем и в прошлую эпоху славились американские парусники. В-четвертых, англичане, за редким исключением, красили носовую фигуру в белый цвет, а у этого был золотой дракон с раззявленной красной пастью.

Наученный предыдущими перемещениями, я захватил с собой алую шелковую рубашку. Она порядком промокла, потемнела и сбилась в ком, но все же более заметна на фоне синей воды, разрисованной кривыми полосами сероватой пены. Махать пришлось недолго. На левом борту вывалили шлюпбалки, на которых висела четырехвесельная лодка, а в ней стоял, придерживаясь за тали, человек в матросской робе. Она плюхнулась на воду, подняв брызги, и сразу прилипла к борту корабля, удерживаемая швартовом, заведенным с ее носа. Матрос отсоединил тали и занял место на кормовой банке. В лодку спустились по штормтрапу еще два матроса и сели на весла. Ко мне они добрались, когда клипер уже прошел мимо. Все три матросы были молоды, не старше двадцати лет, рослые, с простецкими, чтобы не сказать глуповатыми, лицами. Не знаю, как другим, а мне постоянно кажется, что янки прикидываются дурачками. Или дурачки прикидываются янки. Может быть, дело в постоянной, пластиковой улыбке. Впрочем, эти парни улыбались искренне.

— За каким чертом ты здесь оказался, парень?! — шутливо спросил рулевой.

— Решил пересесть на ваш корабль! — улыбаясь, ответил я: — С предыдущим мне было не по пути: пошел ко дну!

— Да, шторм ночью был знатный! — воскликнул гребец с передней банки, помогая мне забраться в лодку. — У нас чуть грот-стеньгу не сломало, едва успели убрать марсель. Оборвало крюйс-брам-стень-штаг, а он толщиной с мою руку, — он показал мне свою левую руку, выглядывающую из закатанного рукава рубахи из парусины, мускулистую, покрытую рыжеватыми волосками, которые словно бы росли на теле синей русалки с замысловато загнутым хвостом, наколотой довольно небрежно, наверное, пьяным кольщиком, потому что и мифический персонаж казался поддатым. — Не веришь?! — глядя мне в глаза своими, нагловато-веселыми, янтарного цвета, сразу наехал он.

— У нас обе мачты сломало, — усевшись на теплую носовую банку, устало ответил я, потому что ни спорить, ни балагурить не было ни сил, ни желания.

Только здесь я почувствовал, как замерз. Слишком долго бултыхался в воде, пусть и теплой. В следующий раз надо будет залить во флягу что-нибудь покрепче.

— Оставь его в покое, Билл! Лучше за весла берись, а то долго догонять придется! — прикрикнул на него рулевой.

Гребец повернулся ко мне спиной и налег на весла. Я смотрел, как под грязноватой рубахой бугрились его лопатки, вдыхал запах его тела, который казался слишком резким, и думал, что очередной переход удался. Я опять помолодел, похудел (одежда болтается), избавился от шрама на щеке, нет операционного на животе и перелома на ноге. Значит, мне меньше девятнадцати и, судя по предыдущим разам, даже меньше, чем в прошлую эпоху. Если так будет и дальше продолжаться, то в свою эпоху вернусь подростком, то есть в Советский Союз, что будет забавно. Второй раз сидеть так долго в неволе мне не хотелось.

— Какой сейчас год? — спросил я.

— Год? — переспросил рулевой.

— Да, — ответил я. — Никак не могу вспомнить, какой сейчас год.

— Тысяча восемьсот сорок девятый, — ответил Билл, не оборачиваясь.

Надо же, как слабо скаканул! Наверное, потому, что много не дотянул до возраста обязательного перехода. Может быть, еще живы мои дети. Было бы забавно прийти к ним, пожилым людям, и заявить: «Здравствуйте! Я ваш папа!»

— А имя свое хоть не забыл?! — насмешливо поинтересовался гребец, убирая правое весло, потому что лодка подошла к левому борту клипера у штормтрапа.

— Генри Хоуп, — ответил я, решив оставить предыдущее.

Раз уж придется иметь дело с американцами, буду выдавать себя за их соплеменника. Может быть, благодаря этому, что-то выиграю. Понадобится, поменяю имя на русское или любое другое. Я перестал относиться трепетно к своему настоящему. Наверное, потому, что и себя самого уже не считаю настоящим. У меня появилось подозрение, что меняюсь с каждой эпохой, причем далеко не в лучшую сторону. Становлюсь больше и округлее, стремлюсь принять форму шара, как физически, так и духовно, чтобы было легче катиться по жизни.

Корпус клипера выше ватерлинии был выкрашен в черный цвет и пах смолой. В районе перехода в фальшборт проходит широкая желтая полоса. Фальшборт изнутри представлял чередование разноцветных — красных, синих, зеленых, желтых — горизонтальных полос. Мачты покрашены в цвет слоновой кости и покрыты лаком. Палуба надраена до естественного цвета древесины, как на военном корабле. Матросы ходили по ней босыми, а вот пассажиры, которых было необычно много, как на круизном лайнере, и два командира, стоявшие возле бизань-мачты, были обуты в гессенские (или ковбойские?) сапоги. Один из них был лет двадцати двух, долговяз, с покрытой спутанной темно-русой шевелюрой, грушевидной головой с хвостиком (тонкой шеей, поросшей длинными темно-русыми волосинами) вниз, обрамленным густыми бакенбардами лицом, на котором полногубая улыбка пыталась растянуть прилипшую к щекам, вселенскую скорбь еще шире, и длинными руками с красными и широкими, матросскими, кистями. Темно-синий китель с золочеными пуговицами с якорями висел на нем, как на слишком широкой вешалке, а черные широкие штаны, заправленные в сапоги, казались пустыми. Под кителем была несвежая белая рубаха, перехваченная на вороте черным галстуком, похожим на пионерский и завязанным так же. Скорее всего, это помощник шкипера, который стоял рядом. Шкипер (или уже капитан?) был чуть ниже ростом, но крепче. На вид ему лет сорок. Мощная голова словно бы вырастала из туловища без шеи, из-за чего у меня возникла ассоциация с ротвейлером. Немного вьющиеся, средней длины, каштановые волосы, зачесанные на пробор слева направо, были, несмотря на ветер, уложены аккуратно и словно боялись пошевелиться. Лоб высокий, с залысиной в месте пробора. Лицо выбрито и вспрыснуто одеколоном с хвойным ароматом. Карие глаза узковаты для европейца. Мясистые кончик большого носа, нижняя губа и мочки больших ушей «свиной» формы указывали на финансово правильные крови, пусть и разбавленные англо-саксонскими. Одет в темно-серый шерстяной сюртук, белую шелковую жилетку, белую полотняную рубаху с отложным воротником и черным шелковым галстуком, завязанным странным бантом, и черные шерстяные брюки. Новые черные сапоги надраены до блеска, из-за чего резко контрастировали со стоптанными наружу сапогами подшкипера, в которых как будто только недавно ходили по болоту. Оба были одеты явно не по жаркой погоде. Наверное, положение обязывало. Они смотрели на меня, облаченного в старомодную одежду и оранжевый спасательный жилет, обвешанного торбой, сагайдаком, саблей, кинжалом, и, скорее всего, пытались угадать, что это за чудо?! Не удивлюсь, если примут меня за пирата, странным образом попавшего сюда из восемнадцатого века.

— Добрый день, джентльмены! — первым поприветствовал я. — Благодарю за спасение!

Кивнув в ответ, шкипер спросил:

— Ты кто такой и как здесь оказался?

— Я подшкипер со шхуны «Фурия», которая шла из российского порта Одесса в американский порт Бостон с грузом стальных полос. Ночью во время шторма мы налетели на подводный риф, потеряли обе мачты, а потом судно пошло ко дну. Я успел отплыть от него. Что случилось с остальными двенадцатью членами экипажа, не знаю, — рассказал я легенду, придуманную по пути к клиперу.

— Ты русский? — задал он следующий вопрос.

— Американец, — ответил я. — Родился на Манхеттене, но, когда был маленький, моя семья перебралась в Россию, в Одессу, где отец был представителем американских торговых компаний. Родители погибли во время пожара пять лет назад, и один из деловых партнеров отца, русский купец Иванов, взял меня на свою шхуну юнгой, потом матросом, потом подшкипером.

— Молод ты для подшкипера, — произнес долговязый.

— Может быть, — не стал спорить я и вогнал ответную шпильку: — но я уже знаю, что здесь надо держаться подальше от материка, — кивнул я в сторону узкой полоски суши, которая виднелась на западе, — потому что здесь встречное течение сильнее.

Долговязый начал надуваться и готовить ответную разгромную речь, а шкипер захохотал так, будто ничего смешнее не слышал, затем произнес с издевкой:

— Поближе к Багамам, чтобы там налететь на рифы и утопить клипер, как ты шхуну?!

— С начала шторма судном командовал шкипер, и я ему советовал держаться западнее, но он побоялся, что снесет течением к берегу, и налетим на рифы здесь, — сообщил я.

— Подчиненные всегда и всё знают лучше… — со снисходительной насмешкой молвил шкипер.

Уж кому, как не мне, знать это! Только вот пора забыть на время, что я всего лишь день или много лет назад был капитаном линейного корабля третьего ранга. Теперь я юный подшкипер с утонувшей шхуны, который знает кое-что о судовождении.

— Могу высадить тебя в этих краях, если собираешься вернуться на родину. Скоро будет устье реки Майами. На ее берегу есть небольшая одноименная деревушка, — предложил мне шкипер. — Хотя лучше в Гаване. Там быстрее найдешь попутное судно.

— А вы едете на Кубу? — поинтересовался я.

— Нет, дальше на юг, к Панамскому перешейку, — ответил он.

— Везете туда переселенцев? — попытался я угадать причину перевозки такого большого количества людей.

— Золотоискателей. Все хотят разбогатеть быстро! — со снисходительной ухмылкой сообщил он.

— Откуда там золото?! — удивился я. — Затопленные галеоны будут искать?

— Нет, там переберутся на тихоокеанский берег и на другом судне поплывут в Калифорнию, где сейчас «золотая лихорадка». По слухам, некоторые делают состояние за несколько дней. Вот из всех восточных штатов туда и ломится народ, — рассказал шкипер. — Для моих судовладельцев эти… — он ухмыльнулся, но удержался от оскорбления, — …стали золотой жилой. С них взяли по семьдесят пять долларов с головы. За один этот рейс мы отобьем четверть стоимости клипера. Если бы повезли, как я предлагал, прямо в Калифорнию, обогнув мыс Горн, и взяли долларов по четыреста с каждого, то вернули бы всё, затраченное на строительство судна. — Поймав мой удивленный взгляд, объяснил: — До Панамского перешейка намного ближе, но здесь ветры слабые и неустойчивые, не для клипера. Опыт подсказывает мне, что за то время, пока доберемся до нынешней цели, успели бы добежать до мыса Горн, если не дальше.

Я собирался высадиться в Гаване, оттуда добраться до Нью-Йорка, посмотреть, что там творится, подыскать доходное занятие, а если не найду ничего стоящего, отправиться в Европу. Нынешние цены я еще не знаю, но тех денег, что у меня есть, на собственное судно явно не хватит, разве что на небольшое рыболовецкое. Судя по реплике долговязого, с устройством подшкипером у меня тоже будут проблемы, слишком молод. Так почему бы не прометнуться в Калифорнию и не попытать счастья там?! Видимо, я один из «этих», причем не только потому, что мечтаю сделать состояние за несколько дней. Мне всегда хотелось побыть золотоискателем. В России случай не подворачивался. Работу на прииске и даже устроиться в артель варианты были, но мне хотелось в одиночку или в компании двух-трех надежных парней, чтобы в любой момент можно было свалить, если процесс не понравится. Раз уж подвернулся такой случай сейчас, жаль будет упустить его. Тем более, что в Калифорнии теплый климат, с Сибирью не сравнить, и золота в ней добудут много. Я помню, что почти в каждом музее Сан-Франциско, а их там будет несколько десятков, причем некоторые довольно оригинальные типа музея вибраторов, выставлялись золотые самородки, добытые в тех краях. В музее вибраторов тоже, и ни за что не угадаете, какой формы был там самородок. Если окажусь нефартовым, осуществлю вторую мечту — пересеку США с запада на восток. В будущем я хотел сделать это на легковом автомобиле, но лень мешала. Крутить несколько дней баранку — это не для меня, а ехать на автобусе или поезде не так интересно.

— А не довезете меня до Панамского перешейка? — закинул я. — Я отработаю.

— Тоже золота захотелось?! — усмехнулся шкипер.

— А у меня есть выбор?! — задал я встречный вопрос. — Или вы хотите предложить мне место подшкипера?

Шкипер опять весело засмеялся. Его долговязый помощник подхихикнул, но посмотрел на меня враждебно.

— Пожалуй, года через два-три, когда опыта наберешься, возьму! — весело произнес шкипер.

— Заметано! — в тон ему сказал я.

— Выдели ему место на баке, — приказал шкипер высокому мускулистому типу лет тридцати трех, судя по «кошке» в левой руке, боцману.

— Там и так полно, — буркнул тот. — Разве что на палубе.

— Согласен на любое, — быстро молвил я, не желая напрягать отношения с человеком, от которого в ближайшие дни будет зависеть моя жизнь.

Мои слова явно понравились боцману. Он удовлетворенно хмыкнул и окинул меня внимательным взглядом с головы до ног, словно снимая мерку для гроба.

— Тащи свой тощий зад за мной, — приказал он и пошел в носовую часть клипера.

Если у других народов основными ругательствами являются половые органы и процесс, который их объединяет, то у янки какая-то запредельная тяга к задницам и говну, причем не только человеческим. Видимо, это были места, из которых выбрались их предки, отправившись в Америку.