Рейгэтские помещики

Прошло не мало времени, прежде чем здоровье моего друга, м-ра Шерлока Холмса, вполне поправилось после его напряженной деятельности весной 1887 г. Вопрос о нидерландско-суматрской компании и колоссальных планах барона Мопертюи еще слишком жив в памяти публики и слишком интимно связан с политическими и финансовыми вопросами для того, чтобы касаться его в этих очерках. Однако, следствием его, косвенным образом, было появление странной, сложной задачи, разрешение которой дало моему другу возможность ввести новое оружие в число употреблявшихся им во время его продолжительной борьбы с преступлениями.

В моих заметках упоминается, что 14-го апреля я получил телеграмму из Лиона, извещавшую меня, что Холмс лежит больной в гостинице Дюлон. Спустя сутки я уже стоял у его постели и с облегчением убедился, что симптомы его болезни не представляли ничего опасного. Однако, и его железное сложение не выдержало напряженного состояния, в котором он находился во время следствия, продолжавшегося два месяца. За этот период он работал не менее пятнадцати часов в сутки, а иногда, как он признался мне, и по пяти суток без отдыха. Блистательный исход дела не мог предотвратить реакции, последовавшей за крайним напряжением сил, и в то время, когда имя его гремело по всей Европе, а комната, в которой он лежал, была положительно завалена поздравительными телеграммами, я нашел его в полном упадке духа. Даже сознание, что он добился успеха в деле, с которым не могла справиться полиция трех государств, и перехитрил самого искусного мошенника Европы, не могло вывести его из нервной прострации.

Через три дня мы вместе вернулись в улицу Бэкер, но ясно было, что моему другу нужна перемена места, да и мне мысль провести недельку, другую в деревне казалась очень привлекательной. Мой старинный приятель, полковник Хэйтер, которого я лечил в былое время в Афганистане, жил теперь близ Рейгэта в Сёррее и не раз приглашал меня погостить у него. В последний раз он писал, что был бы рад, если бы мой друг приехал со мной. Пришлось пустить в ход разные дипломатические уловки, но когда Холмс узнал, что мой приятель — холостяк и что гостям его предоставляется полная свобода, он согласился принять предложение, и через неделю после нашего возвращения из Лиона мы уже сидели под гостеприимной кровлей полковника. Хэйтер был славный старый солдат, много видавший на своем веку, и, как я и ожидал, у них с Холмсом нашлось много общего.

Вечером в день нашего приезда мы все сидели в кабинете полковника, стены которого украшены были оружием. Холмс лежал на диване, а Хэйтер и я пересматривали небольшой запас оружия.

— Между прочим, вдруг сказал полковник, — я возьму к себе наверх один из этих пистолетов на случай тревоги.

— Тревоги! — сказал я.

— Да, недавно тут у нас был переполох. В прошлый понедельник напали на дом одного из наших магнатов, Эктона. Покража ни велика, но воров еще не удалось поймать.

— А следов никаких? — спросил Холмс, взглядывая на полковника.

— Никаких. Но дело это пустяшное, одно из мелких преступлений, обычных в нашей местности, слишком ничтожных для того, чтобы за интересовать вас, м-р Холмс, после знаменитого международного дела.

Холмс сделал знак рукою, как бы отстраняя комплимент, но по улыбке было видно, что о доволен им.

— Были в деле какие-нибудь интересные подробности?

— Кажется, нет. Воры обшарили библиотеку, но получили очень мало за свой труд. Все там перевернуто вверх дном, шкафы открыты и обшарены, а исчезли только один разрозненный том Гомера в переводе Попа, два подсвечника накладного серебра, пресс-папье из слоновой кости, маленький дубовый термометр и пучок веревки.

— Что за странный подбор вещей! — заметил

— О, молодцы, очевидно, схватили, что им попалось под руку.

Холмс проворчал что-то себе под нос.

— Местная полиция должна бы заняться этим, — сказал он. — Ведь очевидно, что…

Но я погрозил ему.

— Вы здесь для отдыха, мой милый. Ради Бога, не выдумывайте себе новой работы, когда у вас нервы так издерганы.

Холмс, с видом комической покорности, взглянул на полковника, и разговор перешел на менее опасные темы.

Однако, судьба решила, чтобы вся моя профессиональная осторожность пропала даром, потому что на следующее утро дело явилось перед нами в таком виде, что его нельзя было игнорировать, и наше посещение деревни приняло совершенно неожиданный оборот. Мы сидели за завтраком, когда в столовую вдруг вбежал дворецкий с совершенно растерянным видом.

— Вы слышали новость, сэр? — задыхаясь, проговорил он. — Слышали, что случилось у Кённингэмов, сэр?

— Воровство? — крикнул полковник, не донеся до рта чашку с кофе.

— Убийство!

Полковник свистнул.

— Чорт возьми! — проговорил он. — Кто же убит? Сам мировой или сын?

— Ни тот, ни другой, сэр. Убит Вильям, кучер. В самое сердце… и слова ни сказал.

— Кто же убил его?

— Разбойник, сэр. Выскочил, как стрела, и след его простыл. Он только что влез в окно кладовой, как Вильям бросился на него и поплатился жизнью, спасая имущество своего господина.

— Когда?

— Вчера ночью, сэр, около полуночи.

— А! Ну, так мы сейчас отправимся туда, — сказал полковник, хладнокровно принимаясь опять за завтрак. — Скверная история, — прибавил он, когда дворецкий вышел из комнаты. — Старик Кённингэм — один из самых выдающихся наших помещиков и весьма порядочный человек. Это убийство страшно поразит его, потому что кучер жил у него много лет и был хороший слуга. Очевидно, это те же негодяи, которые забрались в Эктон.

— И украли такую странную коллекцию? — задумчиво сказал Холмс.

— Вот именно.

— Гм! Может быть, дело окажется совершенно простое, но на первый взгляд оно все же любопытно, не правда ли? Шайка воров, действующая в известной местности, могла бы несколько разнообразить свои похождения и не нападать в течение нескольких дней на два дома в одном округе. Когда вчера вечером вы заговорили о предосторожностях, я помню, что мне пришла в голову мысль, что едва ли какой либо вор или воры обратят внимание на эту местность Англии. Оказывается, однако, что мне следует еще многому поучиться.

— Я думаю, это какой-нибудь местный профессионал, — сказал полковник. — В таком случае он, понятно, выбрал поместья Эктона и Кённингэма, как самые большие.

— И богатые?

— Должны бы быть самыми богатыми; но в продолжение нескольких лет они вели процесс друг с другом, который, как я полагаю, высосал соки из обоих. У старого Эктона есть какое-то право на половину имения Кённингэма, и адвокаты ухватились за это дело обеими руками.

— Если это какой-нибудь местный негодяй, то поймать его не трудно, — зевая, проговорил Холмс. — Хорошо, Ватсон, я не стану мешаться в это дело.

— Инспектор Форрестер, сэр, — проговорил дворецкий, растворяя двери.

В комнату вошел франтоватый молодой человек с умным лицом.

— Здравствуйте, полковник, — сказал он. — Извините, что помешал, но мы слышали, что здесь м-р Шерлок Холмс из улицы Бэкер.

Полковник указал на моего друга. Инспектор поклонился.

— Мы думали, что, может быть, вы согласитесь пойти с нами, м-р Холмс.

— Судьба, положительно, против вас, Ватсон, — со смехом сказал мой приятель. — Мы только что говорили об этом деле, инспектор. Может быть, вы сообщите нам несколько подробностей.

По тому, как он откинулся на спинку кресла, я увидел, что все мои увещания будут напрасны.

— В деле Эктона у нас не было никаких данных. В этом же их очень много, и нет сомнения, что в обоих случаях участвовала одна и та же личность. Человека этого видели.

— А!

— Да, сэр. Но он убежал с быстротой лани, после того, как выстрелил в бедного Вильяма Кирвана. М-р Кённингэм видел его из окна спальни, а м-р Алек Кённингэм — с черного хода. Тревога поднялась в три четверти двенадцатого. М-р Кённингэм только что лег в постель, а м-р Алек, уже в халате, курил трубку. Они оба слышали, как кучер Вильям звал на помощь, и м-р Алек бросился вниз узнать, что случилось. Дверь черного хода была отперта, и внизу лестницы он увидел двух человек, боровшихся друг с другом. Один из них выстрелил, другой упал, и убийца бросился в сад и перескочил через забор. М-рь Кённингэм, выглянув из окна спальни, видел, как он добежал до дороги, но затем потерял его из виду. М-р Алек нагнулся, чтобы посмотреть, нельзя ли помочь умирающему, а негодяй тем временем убежал. Мы знаем только, что это человек среднего роста, одетый в темную одежду, усердно разыскиваем его и надеемся скоро найти, так как он здесь чужой.

— Что делал Вильям там? Говорил он что-нибудь перед смертью?

— Ни слова. Он жил в сторожке с матерью, и так как был очень преданный малый, то мы думаем, что он пришел в дом взглянуть, все ли там в порядке. Понятно, что происшествие в поместье Эктона заставило всех быть настороже. Разбойник, должно быть, только что взломал дверь — замок оказался сломанным, когда Вильям бросился на него.

— Не сказал ли Вильям чего-нибудь матери, когда уходил из дома?

— Она очень стара и глуха, и мы ничего не можем добиться от нее. Она чуть с ума не сошла от постигшего ее удара, да и прежде, кажется, не отличалась умом. Но у нас в руках есть одна замечательная вещь. Взгляните, пожалуйста, на это!

Он вынул маленький клочок бумаги из записной книги и разложил его на коленях.

— Вот что найдено в руке убитого. По-видимому, что это клочок, оторванный от целого листа бумаги. Заметьте, что обозначенное тут время как раз совпадает с тем, когда убили беднягу Вильяма. Вы видите, что или убийца вырвал от него остальной лист, или, наоборот, Вильям вырвал этот клочек из рук убийцы. Дело идет как будто о свидании.

Холмс взял клочок бумаги, факсимиле которого приведено здесь.

— Если признать это за назначение свидания, — продолжал инспектор, — то, конечно, можно предположить, что Вильям Кирван, хотя и пользовался репутацией честного человека, состоял в заговоре с вором. Он мог встретиться с ним, помочь ему даже взломать дверь, а затем между ними могла произойти ссора.

— Это чрезвычайно интересный отрывок, — сказал Холмс, рассматривая его с большим вниманием. — Дело-то оказывается гораздо сложнее, чем я думал, — прибавил он, опуская голову на руки. Инспектор улыбался впечатлению, произведенному этим делом на знаменитого лондонского специалиста.

— Ваше последнее предположение о возможности соглашения между вором и кучером и о том, что этот клочок представляет собой отрывок письма одного из них, остроумно и не лишено вероятия, — заговорил, наконец, Холмс. — Но эта записка открывает…

Он снова опустил голову на руки и сидел несколько минут, погруженный в глубокое раздумье. Когда он поднял голову, я с изумлением увидел, что румянец играл у него на щеках, а глаза блестели, как до болезни. Он вскочил на ноги с прежней энергией.

— Знаете что! — сказал он. — Мне бы хотелось хорошенько и спокойно заняться подробностями этого дела. В нем есть что-то чрезвычайно привлекательное для меня. Если позволите, полковник, я оставлю вас с моим другом Ватсоном и пройдусь с инспектором, чтобы проверить правдоподобность фантазии, пришедшей мне в голову. Я вернусь через полчаса.

Прошло целых полтора часа, прежде чем инспектор вернулся один.

— Мистер Холмс расхаживает по полю взад и вперед, — сказал он. — Он приглашает нас всех отправиться в дом.

— К мистеру Кённингэму?

— Да, сэр.

— Зачем?

Инспектор пожал плечами.

— Право, не знаю, сэр. Между нами, мне кажется, что мистер Холмс еще не вполне оправился от болезни. Он держит себя как-то странно и очень возбужден.

— Мне кажется, вы напрасно тревожитесь, — сказал я. — Я всегда убеждался, что в его сумасшествии есть известный метод.

— Или, наоборот, в его методе сказывается сумасшествие, — пробормотал инспектор. — Но он горит желанием отправиться туда, а потому, если вы готовы, полковник, пойдемте к нему.

Мы застали Холмса расхаживающим взад и вперед по полю, с опущенной на грудь головой и засунутыми в карманы брюк руками.

— Интерес дела все возрастает, — проговорил он. — Ватсон, наша поездка в деревню удалась как нельзя лучше. Я провел чудесное утро.

— Вы были, как видно, на месте преступления? — спросил полковник.

— Да; мы с инспектором сделали маленькую рекогносцировку.

— И успешно?

— Да; мы видели несколько интересных вещей. Расскажу вам дорогой. Прежде всего мы видели тело несчастного. Он, действительно, как и говорили, умер от выстрела из револьвера.

— А разве вы сомневались в этом?

— О, во всяком случае следовало удостовериться. Исследование наше было не лишним. Потом мы поговорили с мистером Кённингэмом и его сыном, которые точно указали нам место, где убийца перескочил через забор. Это было чрезвычайно интересно.

— Конечно.

— Потом мы заглянули к матери бедного малого, но ничего от нее не узнали, так как она очень стара и слаба.

— Ну, а результат ваших исследований?

— Убеждение, что случай совершенно особенный. Может быть, наше посещение несколько выяснит его. Мы с инспектором, кажется, сходимся во мнении, что клочок бумаги, зажатый в руке убитого и указывающий час смерти его, весьма важный документ.

— Он должен служить исходной точкой, мистер Холмс.

— Он и служит ей, Автор этой записки заставил Вильяма Кирвана встать в этот час. Но где же лист, от которого оторван этот клочок?

— Я тщательно осмотрел все место кругом, надеясь найти его, — сказал инспектор.

— Он был вырван из руки убитого. Кому было так нужно овладеть им? Тому, кого могла уличить эта записка. Что же он сделал с ней? По всем вероятиям, сунул ее в карман, не заметив, что клочок от нее остался в руке убитого. Если бы нам удалось добыть остальную часть листка, то, очевидно, мы сделали бы большой шаг к открытию тайны.

— Да, но как нам добраться до кармана преступника, не поймав его самого?

— Да, да, об этом стоит подумать. Затем еще один пункт. Записка была прислана Вильяму. Человек, написавший ее, принес не сам, иначе он мог бы передать все на словах. Кто же принес записку? Или ее прислали по почте?

— Я навел справки, — сказал инспектор. — Вильям получил вчера после полудня письмо по почте. Конверт он уничтожил.

— Превосходно! — вскрикнул Холмс, похлопывая инспектора по спине. — Вы видели почталиона. Право, приятно работать с вами. Ну, вот и сторожка; если вы пройдете со мною, полковник, я покажу вам место преступления.

Мы прошли мимо хорошенького коттэджа, где жил покойный, и, по аллее, окаймленной дубами, дошли до красивого старинного дома эпохи королевы Анны. Над входной дверью стоял год битвы при Мальплакэ.[1] Холмс и инспектор по вели нас кругом до черного входа, отделенного садом от забора, идущего вдоль дороги. У двери в кухню стоял констэбль.

— Откройте дверь, — сказал Холмс. — Ну-с, вот на этой лестнице стоял молодой мистер Кённингэм и видел, как двое людей боролись как раз на том месте, где мы стоим теперь. Старик мистер Кённингэм стоял у второго окна налево и видел, как убийца убежал влево от куста. Видел это и сын. Оба они сходятся на счет куста. Тогда мистер Алек выбежал и стал на колени возле раненого. Земля, как вы видите, очень тверда, и тут нет следов, которые могли бы помочь нам.

В эту минуту из-за угла дома на дорожку сада вышли двое людей. Один из них был пожилой человек, с крупными, резкими чертами лица, с тяжелым взглядом глаз; другой — блестящий молодой человек; его сияющее, смеющееся лицо и щегольская одежда составляли странный контраст с приведшим нас сюда делом.

— Все еще возитесь с ним? — сказал он Холмсу. — Я думал, что вы, лондонцы, сразу схватываете суть дела. Оказывается, не так-то скоро.

— Ах, дайте нам немножко времени, — добродушно заметил Холмс.

— Да, время понадобится вам, — сказал молодой Алек Кённингэм. — По моему, нет никаких улик.

— Есть только одна, — ответил инспектор. — Мы думали, что если бы нам удалось найти… Боже мой! Что с вами, мистер Холмс?

Лицо моего друга вдруг приняло ужасное выражение. Глаза его закатились, черты исказились. С подавленным стоном он упал ничком на землю. Испуганные внезапностью и силой припадка, мы отнесли его в кухню. Несколько минут он лежал в большом кресле, откинувшись на спинку и тяжело дыша. Наконец, он встал и со сконфуженным видом принялся извиняться, что перепугал нас.

— Ватсон может вам сказать, что я только что оправился после серьезной болезни, — объяснил он. — Я подвержен этим внезапным нервным припадкам.

— Не отвезти ли вас домой в шарабане? — спросил старик Кённингэм.

— Так как я уже здесь, то мне хотелось бы удостовериться в одном пункте. Это очень легко сделать.

— А именно?

— Видите ли, мне кажется, весьма возможно предположить, что бедняга Вильям пришел не до, а после того, как вор забрался в дом. Вы, по-видимому, не сомневаетесь, что хотя замок и был взломан, но убийца не входил в дверь.

— Мне кажется, это — очевидно, — серьезно ответил м-р Кённингэм. — Ведь мой сын Алек еще не ложился спать и, конечно, слышал бы, если бы кто-нибудь ходил внизу.

— Где он сидел?

— Я сидел и курил у себя в уборной.

— Где окно уборной?

— Последнее слева; рядом с окном комнаты отца.

— Конечно, у вас обоих еще горели лампы?

— Без сомнения.

— Странно, — улыбаясь, проговорил Холмс. — Ну, разве не удивительно, что вор — да к тому еще опытный вор — решается ворваться в дом, когда видит по свету, что в нем не спят еще двое людей.

— Должно быть, человек смелый.

— Если бы дело не было странное, нам не пришлось бы просить вас выяснить его, — сказал м-р Алек. — Что же касается вашего предположения, что вор обокрал дом прежде, чем накрыл его Вильям, то я считаю его вполне нелепым. Разве мы не заметили бы беспорядка в доме и не хватились бы похищенных вещей?

— Это зависит от того, какие вещи пропали, — сказал Холмс. — Вы должны помнить, что мы имеем дело с каким-то совершенно необычным вором. Например, вы помните, что он унес у Эктона?.. Пучок веревок, пресс-папье и еще какие-то пустяки.

— Мы вполне отдаемся в ваше распоряжение, м-р Холмс, — сказал старик Кённингэм. — Все, что укажете вы или инспектор, будет исполнено.

— Во-первых, — сказал Холмс, — мне бы хотелось, чтобы вы предложили награду лично от себя — когда еще полиция определит сумму! — а эти вещи нужно делать как можно скорее. Я набросал заявление; может быть, вы согласитесь подписать его. Я думаю, пятидесяти фунтов будет достаточно.

— Я охотно дал бы и пятьсот, — сказал Кённингэм, беря лист бумаги и карандаш, поданный Холмсом. — Но здесь есть неточность, — прибавил он, взглянув на объявление.

— Я несколько торопился, когда писал.

— Видите ли, вы пишете: «Так как в среду, около трех четвертей первого, была сделана попытка…» и т. д. На самом же деле было три четверти двенадцатого.

Мне было досадно за сделанную ошибку, так как я знал, как это будет неприятно Холмсу. Он отличался точностью в передаче фактов, но только что перенесенная им болезнь, очевидно, потрясла его, и этой маленькой случайности было для меня достаточно, чтобы видеть, что он еще не вполне поправился. Он сам сконфузился на минуту, инспектор поднял брови, а Алек Кённингем громко захохотал. Но старый джентльмен исправил ошибку и отдал Холмсу бумагу.

— Отдайте ее напечатать как можно скорее, — сказал он. — Мне кажется, это превосходная идея.

Холмс аккуратно положил объявление в записную книжку.

— А теперь, — сказал он, — право, хорошо бы нам всем пройтись по дому и убедиться, не утащил ли чего-нибудь этот несколько полоумный грабитель.

Прежде чем войти в дом, Холмс осмотрел взломанную дверь. Очевидно, было всунуто долото или крепкий нож, чтобы выдвинуть замок обратно.

— У вас, стало быть, нет засова? — спросил он.

— Мы не находили его нужным.

— Вы не держите собаки?

— Держим; но она на привязи по другую сторону дома.

— Когда прислуга ложится спать?

— Около десяти.

— Вероятно, и Вильям ложится в то же время?

— Да.

— Странно, что он не спал именно в эту ночь. Теперь я был бы очень рад, если бы вы были так добры и проводили нас по дому, м-р Кённингэм.

Коридор, вымощенный плитами, с выходящими в него кухнями, вел к деревянной лестнице, поднимавшейся в первый этаж. Он выходил и на противоположную площадку, с которой начиналась другая, более нарядная лестница, ведшая в парадную переднюю. На эту площадку выходили двери гостиной и нескольких спален, в том числе и спальни м-ра Кённингэма и его сына. Холмс шел медленно, внимательно приглядываясь к архитектуре дома. По выражению его лица я видел, что он напал на горячий след, но никак не мог себе представить, куда приведет его этот след.

— Любезный сэр, — сказал м-р Кённингэм с некоторым нетерпением, — право же, все это совершенно бесполезно. Моя комната там, где оканчивается лестница, а за ней идет комната сына. Предоставляю вам судить, мог ли вор забраться сюда, не потревожив нас.

— Кажется, придется вернуться и искать нового следа, — заметил сын с несколько злобной улыбкой.

— Попрошу вас потерпеть еще немного. Вот, например, мне хотелось бы знать, как далеко можно видеть из окон спален. Это, насколько я понял, спальня вашего сына, — прибавил он, отворяя дверь, — а это уборная, где он сидел и курил, когда началась тревога. Куда выходит ее окно?

Он прошел через спальню, отворил дверь и окинул взглядом следующую комнату.

— Надеюсь, вы довольны теперь? — спросил м-р Кённингэм с досадой в голосе.

— Благодарю вас; кажется, я видел все, что нужно.

— Тогда, если это действительно необходимо, мы можем пройти в мою комнату.

— Если вас это не затруднит.

Мировой судья пожал плечами и провел нас в свою комнату, очень просто убранную. В то время, как мы подходили к окну, Холмс отстал от остальных так, что он и я шли последними в нашей группе. В ногах у кровати стоял маленький столик, а на нем тарелка с апельсинами и графин с водой. В ту минуту, как мы подошли к нему, Холмс, к несказанному моему изумлению, нагнулся вперед и преспокойно опрокинул столик. Графин разлетелся вдребезги, а фрукты покатились во все стороны.

— Ах, Ватсон, что вы наделали? — хладнокровно заметил Холмс. — В какой вид вы привели ковер?

Я нагнулся в смущении и стал подбирать фрукты, поняв, что мой товарищ по какой-то известной только ему причине желал, чтобы я взял вину на себя. Другие последовали моему примеру и поставили столик на ножки.

— Ах! — крикнул инспектор. — Куда же он девался?

Холмс исчез.

— Подождите минутку, — сказал Алек Кеннингэм. — По-моему, он спятил с ума. Отец, пойдем посмотрим, куда он девался.

Они выбежали из комнаты. Инспектор, полковник и я в недоумении переглядывались между собой.

— Честное слово, я склонен разделить мнение мистера Алека, — сказал инспектор. — Может быть, это следствие болезни, но мне кажется, что…

Внезапный возглас: «На помощь! На помощь! Убьют!» прервал его речь. С ужасом я узнал голос моего друга и выбежал, как безумный, на площадку. Крики, перешедшие в хриплый стон, неслись из комнаты, в которую мы заходили раньше. Я влетел сначала в нее, а потом в смежную уборную. Оба Кённингэма навалились на лежавшего на полу Холмса. Младший душил его за горло обеими руками, а старший, казалось, старался вывихнуть ему кисть руки. В одно мгновение мы трое оторвали их от Холмса, и он с трудом поднялся на ноги, весь бледный и сильно измученный.

— Арестуйте этих людей, инспектор! — задыхаясь, проговорил он.

— По обвинению в чем?

— В убийстве кучера Вильяма Кирвана.

Инспектор оглядывался вокруг в полном недоумении.

— О, м-р Холмс! — наконец, проговорил он, — я уверен, что вы вовсе не…

— Замолчите и взгляните на их лица! — отрывисто сказал Холмс.

Никогда в жизни не приходилось мне видеть на человеческом лице более полного выражения сознания вины. Старик казался совершенно пораженным; его лицо с резко очерченными чертами приняло тяжелое, угрюмое выражение. Сын же, напротив, утратил все свое изящество; ярость опасного дикого зверя засверкала в его темных глазах и исказила красивое лицо. Инспектор ничего не сказал, но подошел к двери и свистнул в свисток. На зов явились два констэбля.

— Не могу поступить иначе, м-р Кённингэм, — сказал он. — Надеюсь, что все это окажется нелепым недоразумением. А! Это что! Бросьте.

Он взмахнул рукой, и на пол упал револьвер, который навел молодой Кённингэм, собираясь застрелиться.

— Сохраните эту вещь, — сказал Холмс, поспешно наступая на револьвер, — он пригодится нам при следствии. Но вот то, что необходимо нам.

Он протянул инспектору маленький кусок смятой бумаги.

— Остальная записка? — спросил инспектор,

— Именно так.

— Где же она была?

— Там, где и следовало ожидать. Сейчас объясню вам все. Мне кажется, полковник, что вы с Ватсоном можете теперь вернуться домой; я же приду к вам самое большое через час. Мне и инспектору нужно поговорить с арестованными, но я наверно вернусь к завтраку.

Шерлок Холмс сдержал свое слово и через час уже входил в курительную комнату полковника в сопровождении пожилого господина невысокого роста, которого представили мне как м-ра Эктона, в доме которого произошел первый грабеж.

— Я желал, чтобы м-р Эктон присутвовал при моем объяснении этого дельца, — сказал Холмс, — так как ему вполне естественно интересоваться подробностями его. Боюсь, любезный полковник, что вы от души жалеете, что приняли в свой дом такого буревестника, как я.

— Напротив, — горячо ответил полковник, — я считаю, что мне посчастливилось в том, что я мог изучить ваш метод исследований. Сознаюсь, что результаты превзошли все мои ожидания. Но я так и не понимаю, какие у вас были данные для того, чтобы выяснить это дело.

— Боюсь, что мое объяснение может разочаровать вас, но у меня привычка никогда не скрывать своего метода ни от моего друга Ватсона, ни от кого из интеллигентных людей интересующихся ими. Но прежде всего, так как я несколько потерпел от встряски, заданной мне в уборной, то намереваюсь подкрепиться глоточком вашей водки, полковник. Я несколько утомился за последнее время.

— Надеюсь, у вас не было больше нервного припадка?

Шерлок Холмс от души расхохотался.

— В свое время дойдет и до этого, — сказал он. — Я расскажу вам все по порядку и покажу вам, как я дошел до моих выводов. Пожалуйста, останавливайте меня, если что либо покажется вам неясным.

В искусстве сыска чрезвычайно важно уметь отличить в массе фактов случайные от существенных. Иначе энергия и внимание рассеиваются вместо того, чтобы сосредоточиться, как это необходимо. В данном случае с первой минуты у меня не было сомнения, что ключ ко всему происшествию следует искать в клочке бумаги, вынутом из руки мертвеца.

Прежде чем идти дальше, я хотел бы обратить внимание на то обстоятельство, что если бы рассказ Алека Кённингэма был верен и нападавший, застрелив Вильяма Кирвана, бежал моментально, то, очевидно, не он вырвал бумагу из рук убитого. А если это сделал не он, то сделал сам Алек Кённингэм, потому что к тому времени, как спустился старик, на месте происшествия было уже несколько слуг. Это очень просто, но инспектор не обратил внимания на эту сторону дела, потому что точкой его отправления была невозможность участия местных магнатов в подобного рода преступлениях. Ну, а у меня нет никаких предрассудков, и я всегда послушно иду по всякому следу и, таким образом, в самой первой стадии следствия я уже стал подозрительно поглядывать на роль, сыгранную мистером Алеком Кённингэмом.

Я очень тщательно изучил уголок оторванной бумаги, переданный мне инспектором. Мне сразу стало ясно, что он составляет часть весьма важного документа. Вот он. Не бросается ли вам в глаза что либо особенное?

— Почерк очень неровный, — сказал полковник.

— Дорогой сэр! — вскрикнул Шерлок Холмс, — не может быть ни малейшего сомнения в том, что записка писана двумя лицами по очереди. Обратите внимание на букву «т», написанную твердым почерком и с черточкой над буквой в словах «захотите», «придти» и сравните ее с той же буквой в слове «четверть», написанном более слабым почерком. Достаточно весьма поверхностного анализа, чтобы убедиться, что слова «узнаете», «может быть» написаны более твердой рукой, а «что» — более слабой.

— Клянусь Юпитером, это ясно, как день! — крикнул полковник.

— Очевидно, задумано было скверное дело, и один из соучастников, не доверяя другому, решил, чтобы все делалось сообща. Руководителем был, конечно, тот, кто написал слова: «захотите», «узнаете».

— Из чего вы заключаете это?

— Это можно вывести из одного сравнения почерков. Но у нас есть и другие, более важные основания. Если вы станете внимательно рассматривать этот клочок, то придете к заключению, что человек с более твердым почерком первый писал слова, оставляя пустые места, которые должен был заполнять другой. Оставленные промежутки между словами были иногда слишком малы, и второму пришлось писать очень сжато, чтобы вставить свои слова. Человек, написавший свои слова первым, без сомнения, и задумал все дело.

— Превосходно! — вскрикнул м-р Эктон.

— Но весьма поверхностно, — сказал Холмс. — Теперь, однако, мы подходим к весьма существенному пункту. Может быть, вам неизвестно, что определение возраста человека по его почерку доведено экспертами до значительной точности. В нормальных случаях можно почти наверно определить возраст данного человека. Я говорю в «нормальных», потому что болезнь и физическая слабость придают почерку характер старости, хотя бы больной и был молодой человек. В данном случае, смотря на смелую, твердую руку одного и несколько неуверенный, хотя еще четкий почерк другого, мы можем сказать, что один — молодой человек, а второй — пожилой, хотя еще не дряхлый.

— Превосходно! — повторил м-р Эктон.

— Но далее есть еще один пункт, более тонкий и интересный. В обоих почерках есть что-то общее, свойственное, очевидно, лицам, состоящим в кровном родстве. Вам это может быть более заметно в отдельных буквах, мне же это ясно по многим мелким чертам. Я не сомневаюсь, что в этой записке выразилась манера писать всей семьи. Конечно, я сообщаю вам только главные результаты моих исследований. Остальное интересно только для экспертов. Как бы то ни было, все способствовало подтверждению моего впечатления, что эта записка написана Кённингэмами — отцом и сыном.

Дойдя до этого заключения, я, конечно, постарался вникнуть в подробности преступления и посмотреть, куда они меня поведут. Я пошел с инспектором к дому и осмотрел все, что можно было видеть там. Как я убедился, рана умершему была нанесена из револьвера на расстоянии четырех ярдов с небольшим. Платье не почернело от пороха. Очевидно, что Алек Кённингэм солгал, что выстрел последовал во время борьбы кучера с вором. Затем — и отец и сын сходились в указанного места, где убийца выскочил на дорогу. Но тут как раз оказывается низина с сырым дном. Так как в низине не оказалось никаких следов, то я пришел к убеждению, что Кённингэмы не только опять солгали, но что в деле вовсе и не было никакого постороннего лица.

Оставалось отыскать мотивы этого странного преступления. Для этого я прежде всего попытался найти причину странной кражи в доме м-ра Эктона. Из нескольких слов полковника я понял, что между вами, м-р Эктон, и Кённингэмами шел какой-то процесс. Понятно, что мне тотчас же пришло в голову, что они вломились в вашу библиотеку с намерением добыть некоторые документы, которые могли бы повлиять на ход дела.

— Совершенно верно, — сказал Эктон, — не может быть ни малейшего сомнения в их намерениях. У меня неопровержимые права на половину их имения, и если бы им удалось найти одну бумагу — к счастью, она хранится в несгораемом шкафу моего поверенного — они, наверно бы, выиграли процесс.

— Ну, вот видите! — сказал, улыбаясь, Холмс. — Это была смелая, отчаянная попытка, в которой я вижу влияние молодого Алека. Не найдя ничего, они попытались отвратить подозрение, придав нападению вид обычного грабежа, для чего унесли первые попавшиеся вещи. Это было достаточно ясно, но все же многое оставалось темным для меня. Главное было добыть недостающую часть записки. Я был уверен, что Алек вырвал ее из руки убитого, и сильно подозревал, что он спрятал ее в рукав халата. Куда иначе он мог девать ее? Единственный вопрос состоял в том, там ли она еще. Стоило употребить все усилия, чтоб разъяснить это, и для того мы все отправились в дом.

Кённингэмы подошли к нам, как вероятно вы помните, когда мы стояли у кухонной двери. Само собой разумеется, очень важно было не напоминать им о существовании записки, иначе они сейчас бы уничтожили ее. Инспектор только что собирался сообщить им, какую важность мы придаем этому документу, как со мной сделался припадок, и разговор принял другое направление.

— Господи, Боже мой! — со смехом сказал полковник. — Неужели вы хотите сказать, что мы потратили наше сочувствие на притворную болезнь?

— С профессиональной точки зрения, это было проделано изумительно, — сказал я, с удивлением смотря на человека, постоянно поражавшего меня новыми проявлениями своей изобретательности.

— Это искусство часто бывает очень полезно, — заметил Холмс. — Оправившись, я прибегнул к уловке — быть может, довольно остроумной — и заставил старика Кённингэма написать слова «три четверти двенадцатого», чтобы иметь возможность сличить их со словами на записке.

— Какой же я был осел! — вскрикнул я.

— Я видел, как вас огорчила моя слабость, — смеясь, сказал Холмс. — Мне было жаль, что приходится огорчать вас. Мы все пошли наверх. Увидав во время осмотра уборной, что халат висит за дверью, я опрокинул столик, чтоб отвлечь их внимание, и шмыгнул обратно в уборную, чтоб осмотреть карманы. Но я только что нашел (как и ожидал) записку в одном из карманов, как на меня набросились оба Кённингэма и, наверно, убили бы меня, если бы вы не подоспели и не спасли меня. Я и теперь еще чувствую, как молодой Кённингэм схватил меня за горло, а старик чуть не вывихнул мне руку, стараясь вырвать бумагу. Они, как видите, догадались, что я понял все, и внезапный переход от полной безопасности к полному отчаянию заставил их совершенно потерять голову.

У меня со стариком Кённингэном был короткий разговор о мотиве преступлении. С ним можно было разговаривать, но сын его — сущий демон, готовый застрелиться или застрелить кого угодно, если бы у него в руках очутился револьвер. Когда старик Кённингэм увидел, что улики против него так вески, он потерял мужество и сознался во всем. Оказывается, что Вильям тайком проследил за своими хозяевами в ночь нападения на дом м-ра Эктона и, получив таким образом власть над ними, пытался, путем угрозы, шантажировать их. Но м-р Алек слишком опасный человек для того, чтоб с ним можно было вести подобного рода игру. С его стороны было положительно гениальной выдумкой воспользоваться недавними грабежами в здешней местности для того, чтоб отделаться от человека, которого он боялся. Вильяма заманили в ловушку и застрелили. Будь записка у них в руках и обрати они побольше внимания на некоторые подробности, весьма возможно, что подозрение никогда бы не пало на них.

— А записка? — спросил я.

Холмс положил перед нами следующую бумагу:

— Я именно ожидал найти что-нибудь в этом роде, — сказал он. — Конечно, мы так и не знаем, какие отношения существовали между Алеком Кённингэмом, Вильямом Кирваном и Анни Моррисон. Результат однако показывает, что западня была устроена очень искусно. Ватсон, я полагаю, что наш отдых в деревне увенчался полным успехом, и завтра я вернусь в улицу Бэкер с обновленными силами.