Римская империя

1. ВВЕДЕНИЕ

Эта книга посвящена истории магии и экспериментальной науки и их связи с христианской мыслью в течение первых 13 веков нашей эры, причем особое внимание уделяется 12 и 13 векам. Полного обзора истории магии и экспериментальной науки за этот период еще никто не сделал, поэтому мне пришлось обработать большое число манускриптов. Магия в этой книге понимается в самом широком смысле этого слова и включает в себя все оккультные искусства и науки, суеверия и фольклор. Я попытаюсь оправдать использование этого термина с помощью всех источников, которые были мною изучены. Моя идея заключается в том, что развитие магии и экспериментальной науки было тесно взаимосвязано, что колдуны и маги, вероятно, первыми обратились к эксперименту, поэтому история магии и экспериментальной науки станет более понятной, если изучать их вместе. Я также хочу сделать более понятной, чем это было для большинства ученых, латинскую науку средневекового периода (мы вообще очень плохо знаем ведущих ученых этого периода) и, вероятно, ни один вопрос не нуждается в освещении сильнее, чем тот, который мы затронули в этой книге. Законы, направленные против магии, народные приметы магии, преследование и казни ведьм остались за пределами моего исследования.

Сначала я собирался ограничить свое исследование 12 и 13 веками, то есть временем наибольшей средневековой продуктивности, но скоро понял, что этот период нельзя понять, не рассматривая творения греческих, латинских и ранних христианских авторов, которым он многим обязан. Если ученый, изучающий историю Византийской империи, должен знать историю Древнего Рима, исследователь средневековой церкви и романских языков обязан знать латынь, то человек, изучающий труды Константина Африканского, Винсента Бове, Гвидо Бонатти и Фомы Аквинского должен хорошо знать произведения Плиния, Галена, Птолемея, Оригена и Августина, Аль-Кинди и Альбумасара, из которых они многое позаимствовали. На самом деле, провести между ними четкую границу невозможно. Труды древних авторов сохранились, в основном, в их средневековом изложении; в ряде случаев есть все основания полагать, что они подверглись изменениям или дополнениям, а, порой, на их основе создавались совершенно новые работы. Во всяком случае, они дошли до нас благодаря тому, что средневековые ученые изучали их и ценили и, в значительной степени, сделали их своими.

Я начинаю свой рассказ с 1-го века нашей эры, потому что именно в это время возникла христианская философия, а потом появилась «История природы» Плиния, которая кажется мне самым лучшим исходным пунктом для исследования древней науки и магии[1]. Я заканчиваю тринадцатым веком или, если точнее, началом 14-го, потому что к этому времени средневековое возрождение науки уже выдохлось. Я сосредоточил все мое внимание на магии и экспериментальной науке в западной латинской литературе и научных трудах, а греческие и арабские труды затрагиваю только в том случае, если из них было что-то позаимствовано. Литературу на разговорных языках Европы я не рассматриваю, поскольку это были труды, переведенные с латыни или написанные необразованными людьми или теми, кто наукой не занимался.

Вполне возможно, что я попытался охватить слишком многое и что-то упустил. По истории философии и искусства материалов и свидетельств сохранилось гораздо больше, чем по истории политики или экономики. И к тому же, они более надежные, поскольку поиски истины или красоты не требуют обмана или использования людских предрассудков, как это происходит при поисках богатств или власти. Более того, история философии более однородна и последовательна, более регулярна и устойчива, чем изгибы и колебания политической истории; по этой причине ее общие черты можно установить с большей достоверностью, даже если изучать ее на ограниченном числе примеров, если, конечно, они правильно отобраны и охватывают период времени достаточной продолжительности. Более того, мне кажется, что на современной стадии исследования и накопленного объема знаний, основательные выводы или даже новые гипотезы можно сделать на основе широкого сравнительного исследования, а не с помощью тщательного и утомительного изучения мелких подробностей одним человеком в течении многих лет. Опасность здесь заключается в слишком узком взгляде на вещи, чрезмерном преувеличении роли одного исторического деятеля или какой-либо теории, а также в невозможности изучить факты при полном историческом освещении. Ни одного средневекового автора, ученого или человека, занимавшегося магией, нельзя понять в отрыве от других, его труды следует рассматривать «в контексте его окружения и его предшественников».

Некоторым может показаться странным, что я так тесно связываю магию с историей человеческой мысли, но это слово произошло от слова «Маг», что в Персии или Вавилоне означало мудреца. Словом «магия» греки и римляне обозначали творения и практики мудрецов. Быть может, это слово появилось еще раньше и происходит от шумерского или туранского imga или ипда, что означало «глубокий» или «серьезный». Как мы увидим, точного значения слова «магия» даже в классические времена и в эпоху Средневековья никто не знал. Тем не менее, им тогда обозначали не только различные приемы, но и всю совокупность идей или доктрин. Магия представляла собой способ восприятия мира. Эта сторона магии иногда теряется в поспешных современных определениях, которые рассматривают ее просто как собрание ритуалов и праздников. Вполне возможно, что у первобытного человека и дикарей ритуалы не сопровождались почти никакими идеями. И до тех пор, пока эти действия древних людей не стали базироваться на творческом, служащем определенной цели, рациональном мышлении и не были связаны с ним, их действия нельзя называть религиозными, научными или магическими — границы между ними нет. Бобры строят плотины, птицы вьют гнезда, муравьи сооружают муравейники, но у них нет магии, точно так же, как нет религии и науки. Магия предполагает определенное состояние ума, поэтому ее нужно рассматривать с точки зрения истории мысли. С течением времени, когда образованные и просвещенные люди потеряли веру в магию, она деградировала и превратилась в низкие практики и верования невежественных и вульгарных людей. Именно такой смысл этого термина и был использован астрологами и применен к аналогичным действиям и понятиям первобытного человека и дикарей. Однако, мы можем зайти слишком далеко, если будем рассматривать магию как социальный продукт племенного общества: колдуны, по словам сэра Джеймса Фрейзера, были «единственным профессиональным классом» среди самых примитивных дикарей[2], но, следует подчеркнуть, что их знания с самого начала считали профессией образованных. Именно благодаря книгам ученых людей мы и можем проследить историю колдунов и рост интереса к экспериментальной науке. Хочу добавить, что в своем исследовании я отношу способы прорицаний, включая сюда и астрологию, к магии, поскольку разделить их по фактам или по логике мне так и не удалось, что я продемонстрирую во многих случаях.

Магия — очень древнее занятие, и во вступительной главе я хочу представить ее если не в детском возрасте — ибо вопрос о происхождении магии вызывает жаркие споры, а ее корни, вероятно, уходят в те времена, когда еще не велось никаких записей и наблюдений, — то, по крайней мере, в таком виде, в каком она существовала за несколько веков до римской и средневековой эпох. Сэр Джеймс Фрейзер, в отрывке из своей книги «Золотая ветвь», который мы цитировали выше, пишет, что «колдуны имеются во всех известных нам диких племенах; и даже среди самых примитивных дикарей они являются единственным профессиональным классом»[3].

Ленорман в своей книге «Магия и колдовство халдеев» уверяет, что «всякая магия основывается на системе религиозных верований», но современные социологи и антропологи склоны думать, что магия гораздо древнее веры в богов. Во всяком случае, некоторые самые примитивные черты исторических религий, по-видимому, ведут свое происхождение от магии. Более того, религиозные культы, ритуалы и жречество — не единственные вещи, которые объявлялись менее древними, чем магия, и в значительной степени своим происхождением обязаны именно магии. Комбарье в своей книге «Музыка и Маги» утверждает, что заклинания используются повсеместно во всех случаях жизни примитивного человека, и из них, благодаря религиозным песнопениям, возникла вся современная музыка. Короче говоря, магические заклинания «являются древнейшим фактом в истории цивилизации». И хотя колдун произносит заклинания, совсем не задумываясь об их эстетической форме или о художественном восприятии его слушателей, его чары, в самом зародыше, содержат все, что составляет искусство музыки. Пол Хьювелин, заявив, с такой же уверенностью, что поэзия[4], пластические искусства, медицина, математика, астрономия и химия «легко выводятся из магических источников», говорит, что собирается доказать, что это же справедливо и для законов.

Впрочем, недавно появились возражения против тенденции считать, что вся жизнь примитивного человека состоит из магии, и что все фазы цивилизации своим происхождением обязаны магии. Тем не менее, P.P. Маретт по-прежнему считает, что примитивный человек ценит магию выше, чем оружие или грубую эксплуатацию своих сограждан, и верит, что «более высокий уровень опыта, на котором находится мана, является тем, в чем духовный рост ценится ради самого себя».

Из пяти классических произведений, включенных в Канон Конфуция, «Книга перемен», по мнению ряда ученых, считается древнейшим трудом Китайской литературы и датируется 300 годом до н. э. В ней описывается, в рудиментарной форме, метод гадания, основанный на возможных комбинациях в триплете: линия и разорванная линия. Так, если а — это линия, а b — разорванная линия, мы имеем комбинации: ааа, bbb, aab, bba, abb, baa, aba и bab. Возможно, этот способ связан с использованием веревок с узелками, которые, как утверждают китайские ученые, появились раньше иероглифов. Подобные веревки появились и в древнем Перу. Однако, этот метод больше всего похож на средневековый способ гадания, под названием геомантия, о котором мы поговорим позже, когда будем обсуждать книги латинских авторов. Магия и астрология, встречаются во всей китайской истории и литературе. Однако, приведя пример того, что подобное искусство в цивилизации Дальнего Востока появилось в глубокой древности, обратимся к другим древним культурам, которые оказали сильное и неопровержимое влияние на западный мир.

Бадж писал о древних египтянах: «Вера в магию влияла на их умы… с самого древнего и до самого последнего периода их истории…, но каким образом, на этой стадии истории мира, понять очень трудно». Для обычного ученого, изучающего историю, очевидность этого утверждения не кажется такой уж незыблемой, как хотят убедить нас египтологи. Она станет более тонкой, если размазать ее на четыре тысячи лет, и покажется совсем не научной, если добавить к ней подробности из арабских средневековых сказок или поздней греческой художественной литературы Псевдо-Каллисфена или из папирусов Христианской эры, в которых описана магия Древнего Египта. И можно поспорить, достаточно ли двух историй, сохранившихся на папирусе Весткара, которые были записаны много веков спустя, «для того, чтобы доказать, что уже во времена 4-й династии египтяне признавали магию искусством»[5].

Во всяком случае, нам говорят, что вера в магию существовала не только в доисторические и додинастические времена, но в Египте была «старше, чем вера в бога». В религии Египта, наряду с высокими интеллектуальными идеями, магия была, по-прежнему, главным ингредиентом. Она повлияла и на мифологию египтян; они отгоняли демонов не только с помощью магических формул, но и верили, что могут и с их помощью напугать и принудить к молчанию самих богов, ибо полагали, что боги стремятся с помощью чудес нарушить естественный ход событий или превратить человеческую душу в равную себе.

Магия была столь же необходима для загробной жизни, как и для жизни на земле. Многие, если не все обряды и предметы, связанные с бальзамированием умерших и их погребением, имели магическую цель или способ применения; например, «магические глаза, помещавшиеся поверх отверстия, проделанного в боку тела, через которые бальзамировщик вытаскивал внутренности» (так они названы в Египетском музее в Каире) или человеческие фигурки и модели домов, которые клали в могилу умершего. В процессе бальзамирования мумии, накладывание каждого слоя повязок сопровождалось произнесением магических заговоров. В «старейшей грамоте, в которой записана человеческая мысль — в Текстах Пирамид 5–6 династии (около 2625–2475 гг. до н. э.), написанных иероглифами и найденных в могилах фараонов в Саккаре, так много всего, что связано с магией, что некоторые ученые утверждают, что весь массив Текстов Пирамид — просто собрание магических заклинаний». Сцены и предметы, изображенные на стенах гробниц, принадлежавших аристократам 5-6-й династий, были помещены туда с магической целью и должны были воплотиться в будущей жизни; а во времена 12-й династии египтяне начали изображать на внутренних стенках гробов предметы, которые раньше туда клались. Во времена Империи появилась знаменитая «Книга мертвых», которая представляет собой собрание магических рисунков, заклинаний и магических формул, которые умершие должны были произносить в будущем[6], и, хотя это произведение не очень древнее, мы знаем, что «книга со словами магической силы» была погребена вместе с одним из фараонов Древнего Царства. С другой стороны, Брестед полагает, что количество и сложность погребальных и магических заклинаний и заговоров очень сильно возросли в более поздний период «под влиянием народного творчества и жрецов».

Тем не менее, Бредстед убежден, что магия играла огромную роль в повседневной жизни на протяжении всей египетской истории. Он пишет: «Современному уму очень трудно понять, как сильно вера в магию пронизывала всю ткань жизни; она определяла народные обычаи и постоянно появлялась в простейших действиях повседневной домашней рутины; без нее не обходилось приготовление пищи и подготовка ко сну. Она пронизывала саму атмосферу, в которой жил человек древнего восточного мира. Без спасительного и целебного действия магических ритуалов, применяемых постоянно, жизнь древних семей на Востоке совершенно немыслима».

Большая часть основных черт и форм магии, существовавших в разные времена и в разных местах, возникла в Египте. Одной из них является приписывание магической силы словам и названиям. Власть слов, как утверждает Бадж, считалось практически безграничной, и «египтяне прибегали к ее помощи как в самых незначительных событиях своей жизни, так и в самых важных. Слова произносились в нужном тоне специально обученным человеком» либо записывались; в этом случае особое значение имел материал, на котором их записывали. Говоря о погребальной магии, мы уже упоминали об использовании рисунков, моделей, человеческих фигурок и других изображений, фигур и предметов. В колдовстве применяли восковые фигурки; было также много и амулетов, хотя их форма в различные периоды изменялась. Самым известным примером таких амулетов являются жуки-скарабеи.

Египетская медицина была полна магии и ритуалов, а терапевтические средства представляли собой, главным образом, «сборники заклинаний и странные сочетания различных корней и мусора». У египтян мы находим рецепты и оккультные концепции, лекарства со сложным составом и сопровождающую их ловкость рук (надувательство), с которым мы встречаемся у Плиния и в Средние века. Египетские врачи использовали травы, привезенные из других стран, и предпочитали простым лекарствам снадобья, которые состояли из целой дюжины ингредиентов. Уже у египтян мы встречаемся с идеями о том, что от седины хорошо помогает шерсть черной овцы. В лекарственных средствах самыми популярными ингредиентами были органы животных, особенно, связанные с функцией размножения. На них смотрели как на животворящие органы; весьма ценились также самые неприятные части тела животного, ибо своими мерзкими свойствами они помогали прогнать демонов, вызывавших болезнь.

Впрочем, в Древнем Египте, в отличие от Древней Ассирии и Вавилона, врачи не были убеждены, что болезнь вызывается тем, что в тело человека вселились демоны. Бредстед был убежден, что по мнению древних египтян, «болезнь возникает под действием враждебных духов, и против них помогает только магия». Бадж удовлетворялся более осторожными утверждением: «есть все основания полагать, что некоторые болезни приписывались… злым духам… входящим… в человеческие тела… но тексты предоставляют нам очень мало сведений» по этому вопросу. Разумеется, вера в злых духов и в магию не всегда шли рука об руку, и магию применяли для лечения болезней, вне зависимости от того, приписывали ли ее возникновение злым духам или нет.

В отношении медицины и религии Бредстед придерживается мнения, что использование магии во времена Среднего и Нового царств Египта, по сравнению с Древним Царством, сильно увеличилось. Это справедливо лишь в том отношении, что в дошедших до нас источниках Среднего и Нового царств магия занимает гораздо больше места, чем в источниках Древнего Царства. Однако делать на этом основании вывод о том, что более рациональное и научное отношение Древнего Царства постепенно приходило в упадок, преждевременно. Однако, Бредстед, по-видимому, так и думал. Он пишет, что многие из рецептов Древнего Царства были полезными и рациональными, что «медицина уже обладала значительным эмпирическим знанием, основанным на внимательном и точном наблюдении», и что «главным препятствием к продвижению к реальной науке стала вера в магию, которая позже начала определять все действия врача» Бертольд расставляет акценты правильнее, заявляя, что поздние медицинские папирусы «содержат традиционные рецепты, основанные на эмпирическом [знании], которое не всегда было верным, мистических лекарственных средствах, основанных на самых причудливых аналогах, и магических практиках, уходящих корнями в глубочайшую древность». Последние утверждения Сете и Вилкена, Эллиота Смита, Мюллера и Хобтена о том, что древние египтяне обладали обширными познаниями в медицине, а также хирургическими и зубоврачебными умениями, по мнению Тодта, покоятся на очень зыбком и весьма сомнительном основании. Скорее всего, египтяне придерживались ритуальных практик, которые до сих пор применяют дикие африканские племена. И вправду, свидетельства о наличии в Египте реального научного знания весьма скудны, по сравнению с многочисленными свидетельствами о господстве магии в этой стране.

В Древнем Египте было много искусств и ремесел, но не в той высокой степени развития, как считают некоторые. Стеклодувное дело, например, до греческих и римских времен египтянам было совсем неизвестно, и люди с трубками, изображенные на некоторых памятниках, на самом деле, являются кузнецами, которые раздувают огонь с помощью тростниковых трубок, кончик которых обмазан глиной. С другой стороны, профессор Бредстед сообщил мне, что у Бертелота нет никаких оснований утверждать, что «все виды химических процессов, как и лечение больных, сопровождалось произнесением религиозных формул, молитв и заклинаний, которые считались необходимым для успеха всех операций и исцеления больных».

Алхимия, вероятно, возникла, с одной стороны, из практик египетских златокузнецов и людей, которые работали с металлами и экспериментировали с различными сплавами, а, с другой стороны, из теории греческих философов относительно основ мира, первоматерии и элементов. Слово «алхимия» и «химия» произошли от слова «Египет» (Камт или Квемт), что буквально означало «черный»; так называли нильский ил. Этим словом обозначали также черный порошок, который порождала ртуть в ходе египетских металлургических процессов. Считалось, что этот порошок, как утверждает Бадж, был основой всех металлов, имел волшебные свойства, «и мифически идентифицировался с телом, которым обладал в подземном мире Осирис; оба они считались источниками силы и власти». Вряд ли стоит говорить, как сильно это напоминает святые дары мессы и чудесную власть, которую приписывали гостии (телу Христову) средневековые проповедники вроде Стефана Бурбонского. В дальнейшем алхимики, писавшие по-гречески, заимствовали знаки и фразеологию у египетских жрецов; они любили говорить о своем искусстве, как о монополии египетских царей и жрецов, которые высекали свои секреты на древних стелах и обелисках. В трактате эпохи 12-й династии писец рекомендует своему сыну прочитать книгу под названием «Хелли», однако, доказательств тому, что она была посвящена химии или алхимии, нет. Папирусы, содержащие трактаты по алхимии, появились лишь в 3-м веке Христианской эры.

В древних египетских источниках нет никаких упоминаний о гадании в целом и об астрологии в частности, как о других разновидностях магии. Тем не менее, то, что уже в глубокой древности у египтян появился календарь, говорит о том, что они интересовались астрологическими явлениями, и даже те ученые, которые считают, что семь планет были обнаружены учеными, жившими в Междуречье Тигра и Евфрата, еще до начала первого тысячелетия до нашей эры, признают, что эти планеты были известны в Египте уже в эпоху Древнего Царства, хотя и отрицают существование у них астрологических науки и искусства. С 1450 г. до н. э. или около того до нас дошло описание видения Тутмоса IV, а заклинания, применявшиеся колдунами, чтобы вызвать божественные видения у своих подопечных, говорят о тесной связи гадания и магии. В календаре, записанном на папирусе около 1300 года до н. э., отмечены удачные и неудачные дни, а позже мы увидим, что вера в так называемые «египетские дни» была очень популярна в Средние века. В захоронениях египтян были найдены таблицы восхода звезд, которые могли использоваться в астрологических исследованиях, а для каждого месяца, дня и часа существовали свои боги. В надписях на могилах и в других местах часто подчеркиваются числа семь и двенадцать; и если сводчатый потолок 10-й камеры гробницы Сети I действительно был создан при его жизни, то можно утверждать, что знаки зодиака появились в эпоху 19-й династии. Если прав Болл и эти знаки возникли в результате переноса животных божеств на небо, то лучшего места для этого, чем Египет, не найти. Тем не менее, египетских записей о предзнаменованиях и появлении определенных созвездий в дни разных несчастий, подобных тем, что содержатся в книгах Междуречья и Римских историков, никто не нашел. Бадж пишет о семи богинях Хатор, которые могли предсказать, что родившийся младенец скоро умрет, и на этом основании утверждает, что «египтяне верили, что судьба мужчины… определялась еще до его рождения, и он не имел никакой возможности изменять ход событий». Однако я не могу согласиться с утверждением Баджа, что «у нас есть все основания полагать, что гороскоп был создан в Египте», поскольку все имеющиеся у нас доказательства сводятся к почти средневековому псевдо-Каллисфену и греческому гороскопу, хранящемуся в Британском музее. К нему приложено письмо астролога, который убеждает своего ученика тщательно изучать историю древних египтян. Древняя греческая и римская вера в то, что астрология, возможно, была изобретена божественными людьми Египта и Вавилонии, вероятно, имеет под собой основание, но для того, чтобы утверждать, что египтяне создали астрологию раньше жителей Вавилонии, нужны доказательства, относящиеся к эпохе ее предполагаемого изобретения.

Среди письменных источников Вавилонии и Ассирии огромную роль играют клинописные глиняные таблички; они дают нам понять, что главной чертой религии ассирийцев и вавилонян был страх перед демонами, и что повседневная жизнь и мысль находилась под постоянным влиянием магии. Основная часть религиозных и магических текстов сохранилась в библиотеке царя Ашшурбанапала, который правил Ассирией с 668 по 626 год до н. э. Однако он собирал свою библиотеку во многих храмовых городах. Писцы сообщают нам, что копируют очень древние тексты, и шумерский язык по-прежнему широко применяется. Эриду, один из главных центров древней шумерской культуры, «был незыблемым домом древней мудрости, иными словами, магии». Впрочем, в библиотеке Ашшурбанапала очень трудно отличить вавилонские тексты от ассирийских, а шумерские — от семитских. Поэтому нам говорят, что «за исключением некоторых очень древних текстов, шумерская литература, состоящая, в основном, из религиозных произведений, таких как гимны и заклинания, демонстрирует ряд заимствованных семитских слов и грамматических форм, и во многих случаях, хотя и не во всех, вполне может представлять собой перевод семитских идей на формальный религиозный шумерский язык, сделанный семитскими жрецами».

Главным пунктом разногласий, по которому среди современных немецких ученых разгорелся жаркий спор, стал вопрос о том, насколько древним является астрономическое знание и астрологическая доктрина, включая астральную теологию у жителей Междуречья Тигра и Евфрата. Если кратко, то такие авторы как Винклер, Штукен и Иеремия утверждают, что религия древних вавилонян была, в большей степени, основана на астрологии, что астрология пронизывала всю их жизнь, и что они, вероятно, уже в глубокой древности занимались астрономическими наблюдениями и приобрели астрологические знания, которые, в результате упадка их культуры, были утрачены. Киглер, Безольд, Болл и Скиапарелли придерживаются другого мнения: они говорят, что у нас нет доказательств того, что до появления халдеев в долине Тигра и Евфрата существовала сколько-нибудь значимая астрологическая наука или астрологическая теория. Они даже отрицают, что в древности вавилонянам были известны семь планет, знаки зодиака и планетарная неделя. Все это, вместе с настоящим расцветом астрологии, появилось лишь в Эллинский период.

Тем не менее, никто не станет спорить, что в мифологии, религии и магии третьего тысячелетия до н. э. огромное значение имело число «семь». Например, в древнем Вавилонском эпосе о сотворении мира говорится о семи ветрах, семи духах бури, семи смертных грехах, семи частях подземного мира, расположенных за семью дверями, о семи небесных сферах и так далее. Однако, нам могут возразить, что ступенчатые башни Вавилона, которые олицетворяли тысячелетия священных Хебдомад[7], не всегда имели семь ступеней. Число семь, несомненно, использовалось очень часто и имело священный и мистический смысл, олицетворяя собой добродетель и совершенство. И вавилоняне объясняли это тем, что нашим миром правят семь планет. По той же самой причине число семь имеет священное значение и в Ветхом Завете, а Гесиод, Гомер в «Одиссее» и другие древнегреческие авторы тоже делают упор на него.[8] Дж. Г. Фрейзер (1918 г.) говорит о том, что число семь очень часто встречается «и в иеговистских и вавилонских рассказах» о Великом Потопе.

Профессор Вебстер, который прочитал эту главу еще в рукописи, написал мне, что он по-прежнему убежден, что «мистические свойства, приписываемые числу «семь» можно лишь частично объяснить влиянием семи планет. Наши американские индейцы, например, очень уважают число семь, но ничего не знают о семи планетах». Однако, следует отметить, что поэты и философы древнего Перу сочиняли на астрологические темы стихи, если верить ученому Гасилассо, которого цитирует У. И. Томас в своей книге «Источники, посвященные вопросу о происхождении общества», изданной в 1909 г.

Но как бы то ни было, в настоящее время преобладает мнение, что астрология — это относительно позднее изобретение, сделанное семитскими халдеями. Ленорман считает, что письмо и магия стали вкладом туранских или шумерских (аккадских) народов в цивилизацию Вавилона, а астрология и астрономия была привнесена в нее семитами. Джастроу полагает, что между религией Ассирии и Вавилонии разница была очень незначительной, а астральная теология играла в обеих огромную роль; но древние тексты заклинаний подверглись влиянию этой астральной теологии в гораздо меньшей степени. Л.У. Кинг пишет: «В расшифрованных текстах, в основном, говорится о магии и прорицании, и у них нет никакой астрологической подоплеки».

Каким бы ни было происхождение и датировка магических текстов, их можно объединить в три большие группы. В первую входят астрологические тексты, в которых звезды называются богами, а предсказания составляются, в основном, для царей. В другую — тексты, в которых описываются другие способы предсказания будущего, особенно, гадание по печени животных, хотя практикуется также толкование сновидений, гадание путем смешивания масла и воды и по предзнаменованиям. Фосс подчеркивает тесную связь оперативной магии с прорицанием у ассирийцев, и называет гадание «неотъемлемым вспомогательным средством магии». Многие «чудеса» магии основывались на предварительном знании будущего или совершались после консультации с прорицателем. Для магических ритуалов следовало также выбирать благоприятный для этого день или час.

В третью группу входят собрания заклинаний, которые не использовались колдунами. Они, вероятно, были запрещенными, и поэтому хранились в тайне. В заклинании, которое мы приведем ниже, колдовство называется злом, поскольку оно использует «нечистые вещи». Эти заклинания представляли собой защиту от колдовства и применялись для изгнания злых духов. Но эти приемы против магии, в целом, отражали магические процедуры. Поскольку считалось, что все болезни возникают из-за того, что в тело человека вселяются демоны, которых надо изгнать с помощью заклинаний, то медицина была просто отраслью магии. Злые духи также вызывали различные возмущения в природе, поэтому необходимо было почаще произносить заклинания, чтобы природный порядок вещей совсем не разрушился. Различные заклинания записаны на группах табличек: «Маклу» — заговор от пожаров; «Тийи» — от головной боли; «Асакки марсюпии» — от жара; «Лабарту» — против ведьм, и «Нис кати» — «Поднятие руки». Помимо этих табличек, было много церемониальных и медицинских текстов, в состав которых включались магические практики. Хвалебные гимны и религиозные эпосы, которые, на первый взгляд, нельзя отнести к заклинаниям, по-видимому, использовались в магических ритуалах. Фарнелл предполагает, что «можно выявить следы магического происхождения практики теологических толкований». Добрые духи применяют магию и экзорцизм против демонов. Если же добрые духи и человеческая магия не могли обезвредить демонов, то в качестве последнего средства можно было обратиться к богу Эа, который считался знатоком всех наук. Он «один владел магическими секретами, с помощью которых их можно было победить и прогнать».

Сами заклинания показывают нам, что в магии использовались не только сила слов, но и другие факторы. Это хорошо видно из приведенного ниже примера.

Из этого примера хорошо видно, что во время заклинания использовались магические изображения и узлы, а также части деревьев и травы. Магические изображения изготавливались из глины, воска, дегтя и других веществ и применялись разными способами. Так, делали фигурку царского врага из дегтя и обвязывали ее лицо веревкой, чтобы лишить этого врага способности говорить и силы воли. Кроме того, фигурки делались и для того, чтобы демоны, вызвавшие болезнь, переселялись в них, а иногда эти фигурки «убивали» и хоронили. В приведенном выше заклинании магический узел использовала только колдунья, но Фосси утверждает, что узлы применялись и как обереги против демонов, поскольку они разрушали их чары. В приведенном выше заклинании названия трав не переведены, и мы не можем ничего сказать о фармакологии ассирийцев и вавилонян, поскольку не имеем словарей ботанических и минералогических терминов этих народов. Тем не менее, по тем текстам, которые ученые сумели перевести, видно, что чаще всего применялись привычные людям вещества, а не какие-то редкие и привезенные издалека. Среди этих веществ были: вино и оливковое масло, соль и финики, лук и слюна. Имеются также сведения о применении волшебных жезлов. Кроме трав, в медицине использовали драгоценные камни и вещества животного происхождения. Изготавливались различные приворотные зелья; проводились разнообразные ритуалы и церемонии вроде окуривания и омовения. Из рассказа о ковчеге, построенном вавилонским Ноем, мы узнаём о магических свойствах различных его частей; так, мачта и потолок каюты были сделаны из кедра, который защищал их от колдовства.

Деятели так называемого Итальянского Возрождения или Гуманистического движения, возникшего в конце Средневековья, прославившегося своим чрезмерным восхвалением Древней Греции и Рима, почему-то были убеждены, что древние эллины не знали магии, в отличие от других периодов и народов. Было бы большим преувеличением утверждать подобное и о древних римлянах, вся религия которых первоначально почти не отличалась от магии, а повседневная жизнь римлян, личная и общественная, была насквозь пронизана суеверными обрядами и страхами. Но и они, как полагали гуманисты, позже попали под влияние эллинской культуры и поднялись на более высокую ступень развития. Впрочем, во время упадка империи и в Средние века, под влиянием Востока, римляне снова занялись магией. Кстати, хочется отметить, что я не разделяю веру в то, что в прошлом восточные люди были более суеверными и больше верили в чудеса, чем западные народы, находившиеся на том же самом этапе развития цивилизации, и что родиной всех суеверных культов и романтических сказок является Восток. Приведенные ниже факты эту веру опровергают. Вернемся, однако, к предполагаемому иммунитету от магии, которым, якобы, обладали эллины. Эта гипотеза так сильно закрепилась в мозгах авторов современных критических исследований, что они постоянно называют те отрывки, [где говорится о магии] поздними вставками или даже называют целые трактаты подложными по той простой причине, что они, якобы, наносят ущерб репутации классических авторов. Даже такой знающий ученый, как Кумок, изучавший древнюю астрологию, суеверия и религию, придерживается этих странных обобщений и утверждает, что «ясный эллинский гений всегда отворачивался от туманных рассуждений о магии». Но, как я заявил 16 лет назад, «фантастический характер средневековой науки был порожден «ясным светом Эллады не меньше, чем мраком «Темных веков».

Не трудно воскресить в памяти свидетельства присутствия магии в религии, литературе и истории эллинов. Стоит только вспомнить о чудесных метаморфозах, происходивших в греческих мифах, и других бесчисленных невероятных событиях, которые были в них описаны; о ведьмах — Цирцее и Медее и о черной магии Одиссея; о колдуне — жреце бога Аполлона в «Илиаде», который мог по своему желанию прекращать чуму; об удачных и неудачных днях и других сельскохозяйственных поверьях, описанных Гесиодом. А ведь были еще и спартанцы, чья так называемая Конституция и метод воспитания детей, которыми восхищались греческие философы, являлись, в целом, воспроизведением жизни примитивных племен с их ритуалами и табу. Можно вспомнить и о Геродоте, который радовался как ребенок, рассказывая о туманных предсказаниях оракулов. А чего стоит его рассказ об отступниках из Гелы, которых безо всякой посторонней помощи сумел возвратить домой Телин, «владевший таинственными видимыми символами подземных сил, которые обладали способностью творить чудеса».[10] Вспомним также о том, как Ксенофонт пунктуально перечисляет жертвы, заклинания, сновидения и чихания; как панически Нисий боялся затмений, словно он был спартанцем; и о том, что даже такие просвещенные авторы, как Еврипид и Платон, говорят о заговорах, как и о чем-то само собой разумеющемся. Магия изображается в таких греческих комедиях, как «Гете» Аристофана, «Мандрагоризомене» Алексия, «Фармакомантия» Анаксандрида, «Цирцея» Анаксила и «Теттале» Менандера. Если мы примем во внимание все эти свидетельства, то поймем, что эллины были столь же привержены магии, как и другие народы во все времена, и нам не нужно искать у Феокрита, в греческих романах или папирусах, посвященных магии, доказательств того, что магия существовала и в древнегреческой цивилизации.

Если астрология и некоторые другие оккультные науки эллинистического периода существовали еще в зачаточной форме, то это говорит не о том, что в более ранние периоды свой истории греки были более умными, а о том, что они просто меньше знали. И магия, которая, по словам Осфана, появилась в эпоху Персидских войн, не была каким-то никому не ведомым нововведением, а лишь совершенствованием грубых древних ритуалов «Черной магии».

Этот магический элемент, который с самого начала присутствовал в греческой культуре, теперь прослеживают специалисты по антропологии и древним религиям, а также по классическому периоду. Джейн Э. Харрисон в своей книге «Фелида, исследование социальных корней греческой религии», объясняет влиянием магии появление многих мифов и праздников — даже Олимпийских игр и греческой драмы. Последний пункт более подробно рассматривает Ф.М. Корнфорд в своем труде «Происхождение аттической комедии»; в комедиях Аристофана он обнаружил много замаскированных следов магии. А.К. Кук называет Зевса колдуном, поскольку тот умел превращаться в людей и животных, преследуя полюбившихся ему женщин. Кук заявляет, что и «реальным прототипом небесного «царя, повелевавшего погодой», был земной колдун или человек, умевший вызывать дождь», что догомеровские «зафиксированные эпитеты» Зевса, упоминаемые в поэме Гомера, являются «напоминанием об этом колдуне», и что культ Зевса Ликейского был связан с верой в оборотней. Ренделл Харрис связывает происхождение греческих богов с культом дятла и омелы белой, а культ Аполлона — с «лечебными способностями» мышей и змей. Он всячески подчеркивает, что древнегреческая религия и культура зародилась под влиянием магических свойств животных и трав.

Вероятно, эти авторы в своих выводах зашли слишком далеко, но, по крайней мере, их труды — это реакция на прежнюю идеализацию классиков. Их взгляды может опровергнуть Фарнелл, который пишет, что «если наши знания о древней вавилонской магии возрастают, то нам не известно ничего определенного о практиках подобного рода у эллинов и соседних с ними народов в тот ранний период, о котором идет речь». И добавляет: «В то время, когда вавилонская магия громко заявляет о себе в великой религиозной литературе и высочайших храмовых ритуалах, греческая магия едва упоминается в старой литературе этой страны, не играет никакой роли в ее гимнах, а в величайших ритуалах находится еще в зачаточном состоянии. Вавилонская магия, по сути свой, демонична; что же касается догомеровской Греции, то у нас нет никаких свидетельств того, что греки того периода были озабочены влиянием демонов, или того, что демонология и экзорцизм были ведущими факторами в их сознании и практиках». Однако Фарнелл признает, что «древняя Эллада, как и более поздняя, хорошо понимала магическое и божественное влияние имени». А вера в силу имени, возникшая ранее веры в существование демонов, и является самым лучшим доказательством того, что магия появилась в том или ином обществе в глубокой древности, поскольку это означало, что человек верил в оперативное воздействие своих собственных слов, не нуждаясь в какой-либо духовной или божественной помощи.

Более того, в одном вопросе ученые, считающие, что в Греции тоже существовала магия, оказались правы. Они утверждают, что в драму магия проникла с помощью комедий Аристофана, они даже готовы согласиться, что она появилась одновременно с ними. Они утверждают, что классическая греческая религия берет свое происхождение в магии; они готовы поспорить, что и греческая философии никогда не была от нее свободна. «То, что Эмпедокл верил в свою магическую власть, — пишет Целлер, — доказывают его собственные произведения». Эмпедокл «утверждал, что он умеет излечивать болезни и возвращать людям молодость, вызывать ветра и усмирять их; насылать дожди и засуху и возвращать к жизни умерших». Если эпитеты, которыми характеризовали Зевса до эпохи Гомера, насыщены магией, то диалог Платона «Тимей» тоже насыщен оккультной наукой и астрологией; и, если Зевс у Фидия изображен как колдун, способный изменять погоду, мы не можем говорить, что причуды Тимея не более, чем плоды поэтического воображения Платона, или пытаться объявить Аристотеля ученым в современном понимании этого слова, искажая смысл его «Истории животных».

Отношение Платона к магии в его «Законах» очень осторожное. Он утверждал, что понять природу ядов (или чар), которые воздействуют естественным путем, могут только врачеватели, пророки и заклинатели; то же самое касается и заклинаний, магических узлов и восковых фигурок, а поскольку другие люди в таких делах не разбираются, то они должны их не бояться, а презирать. Тем не менее, он признает, что убеждать людей в этом совершенно бесполезно, поэтому необходимо принять законы против колдовства. Тем не менее, его собственные взгляды на природу пронизаны, если не идеями, позаимствованными у Магов, то, по крайней мере, понятиями, совпадающими, скорее с магией, чем с современной наукой, и с доктринами, благоприятными для астрологии. Он очеловечивал материальные объекты и смешивал материальные и духовные свойства. Он также, подобно авторам, о которых мы поговорим позже, пытался дать естественное или рациональное объяснение магии — объяснял гадание по печени животных тем, что печень является чем-то вроде зеркала, в котором отражаются образы души, но после смерти всё это исчезает. Он говорит, что основой здоровья и изобилия растительности, животных и людей является «гармоничная любовь» между элементами, а причиной эпидемий и болезней — «любовь распутная». Наука, помогающая понять обе разновидности любви «в отношении обращений небесных тел и сезонов года, называется астрономией», или, скорее, астрологией, чей фундаментальный закон заключается в контроле над низшими созданиями с помощью движения звезд. Платон называет звезды «божественными и вечными животными, вечно неизменными» — эту фразу будут часто повторять в Средние века. «Меньшие боги», которых он, в основном, отождествлял с небесными телами, порождают людей, которые, прожив добродетельную жизнь, возвращаются после смерти на свою звезду и живут там счастливо. Конечно, подобная теория не имеет ничего общего с идеей влияния звезд в момент рождения человека и гороскопами, но, как и она, подчеркивает важность звезд и говорит об их влиянии на человеческую судьбу. А когда в конце своей «Республики» Платон говорит о гармонии или музыке сфер семи планет и о восьмой сфере неподвижных звезд, а также об «оси Необходимости, вокруг которой вращается весь мир», он имеет в виду, что, когда человеческая душа вступает в эту жизнь, её судьбу определяют звёздные пути. Когда в «Тимее» он пишет, что «можно безо всякого труда видеть, что совершенное число времени составляет совершенный год, когда все восемь оборотов… совершаются вместе и заканчиваются одновременно», он, по-видимому, имеет в виду астрологическую доктрину magnus annus (большого года), которая гласит, что после того, как все небесные тела снова займут свое исходное положение, история начнет повторяться во всех своих деталях».

Для Аристотеля звезды тоже были «сущностями сверхчеловеческого разума, объединенными божествами». Они виделись ему более чистыми формами, более похожими на божества, от которых, по-видимому, исходило целенаправленное рациональное влияние на низшие формы жизни на Земле — на этой идее «была построена вся средневековая астрология».[11] Более того, эта теория о второстепенных богах планетных сфер стала основой более поздней демонологии.

Помимо отрывков, посвященных физиогномике, и пифагорейских суеверий или мистицизма, «История животных» Аристотеля включает в себя рассуждения о влиянии звёзд на жизнь животных, о лекарственных средствах, которые они используют, а также об их дружбе и вражде и другие фольклорные или псевдонаучные измышления. Однако, самый древний манускрипт этой работы, дошедший до нашего времени, датируется лишь 12 или 13 веком, и в нем отсутствует десятая книга. Редакторы также отвергли книги седьмую и девятую, последнюю часть восьмой книги, да и ряд других отрывков вызывает у них сомнения. Впрочем, эти нежелательные включения спасают лицо самого Аристотеля, но никак не эллинской науки или философии в целом, поскольку подложная седьмая книга, как считают, была полностью взята из творений Гиппократа, а девятая — из Теофраста.

При сравнении произведений Египта, Вавилона и Ассирии с греческими текстами, посвященными магии, следует помнить об одном. Наши знания о том, какую огромную роль играла магия в древних восточных цивилизациях, были получены напрямую, без посредников, которые не искажали и не заменяли эти тексты — за исключением самых древних. Классическая же литература и философия дошла до нас в редакции Александрийских библиотекарей и философов; она подверглась цензуре христианской церкви и Византии, была специально отобрана для христианских и византийских читателей, и сконцентрирована средневековыми монахами и итальянскими гуманистами. Вопрос заключается не только в том, что они добавляли, но и в том, что они изменили и что отвергли? Вместо того, чтобы подвергать сомнению те или иные абзацы в дошедших до нас книгах, утверждая, что они являются более поздними интерпретациями, было бы целесообразнее вернуть в текст большое число удаленных отрывков, поскольку они были выброшены оттуда как языческие суеверия или свидетельства идолопоклонничества.

Предположим, что до нас дошли тексты в том виде, в каком они появились в Древней Греции на папирусе, на свинцовых табличках или на так называемых гностических геммах. Сколько места в них посвящено магии, по сравнению с текстами, которые дошли до нас через третьи руки? Если нам возразят, что папирусы, посвященные магии, относятся, в основном, к более поздним временам, и что они были найдены в Египте, то мы можем ответить, что они не менее древние или даже древнее, чем все дошедшие до нас рукописи классической литературы, и что они тоже хранились, в основном, в Египетской Александрии. Что касается курсов магии, записанных на свинцовых табличках, то они датируются 4 в. до н. э.-6 в. н. э.; причем 14 из них хранились в Афинах, а 16 — в Книде (для сравнения: одна находилась в Александрии, и еще 11 — в Карфагене). И хотя некоторые из них свидетельствуют, что создавший их человек был очень плохо образован и не умел грамотно писать, другие были записаны образованными людьми высокого социального положения. А какие залежи астрологических рукописей на греческом языке были обнаружены в европейских библиотеках редакторами «Каталога греческих астрологических таблиц!» (Время от времени, к тому же, археологи сообщают об обнаружении магических предметов или об изображении магических ритуалов в произведениях искусства).

Признавая тот факт, что греческая культура не была свободна от магии и что даже философия и наука Древней Греции демонстрирует следы суеверий, я не буду скрывать, что из дошедших до нас произведений греческой литературы видно, что греки первыми представили нам значительное количество систематических рациональных размышлений и классифицированное собрание результатов наблюдения за природными явлениями. Несмотря на быстрый прогресс наших знаний о первобытном человеке и цивилизациях Египта и Вавилонии, эллины по-прежнему занимают первое место по развитию философии и науки. Не было найдено ни одной древней работы по медицине, которую можно было бы сравнить с трудами Гиппократа, по биологии — Аристотеля, а по математике и физике — Эвклида и Архимеда. Вне всякого сомнения, эти ученые имели своих предшественников; быть может, в чем-то они опирались на работы авторов древних восточных цивилизаций, но беря их в том виде, в котором они до нас дошли, мы не ошибёмся, если скажем, что они отмечены большой оригинальностью. Что бы ни скрывалось под покровом прошлого, какие бы знаки или намеки на научные исследования и научное знания мы ни обнаруживали бы в текстах более древних цивилизаций, не читая между строк, можно с уверенностью заявить, что прочные основы экспериментальных и математических наук были заложены именно греками.

«Удивительно, но огромная часть информации, которую содержат труды Архимеда, посвященные разным наукам, — пишет Хит, — относится к его собственным открытиям. Хотя круг предметов, которые он изучал, поистине всеобъемлющ и включает в себя геометрию (планиметрию и тригонометрию), арифметику, механику, гидростатику и астрономию, он не был ни компилятором, ни автором учебников… Он всегда пишет о чем-то неизведанном, всегда добавляет в копилку знаний нечто новое, и его неподдельная оригинальность поражает всех тех, кто читает его свежим взглядом, без тех сведений, которые сообщаются обычно в предисловиях, предпосланных большинству его работ… В некоторых науках у Архимеда не было предшественников, например, в гидростатике, которую он сам и придумал; а также в механике (в ее математическом аппарате)»[12]. Аристотелеву «Историю животных» высоко оценивают историки биологии. Они говорят о «большом числе [его] личных наблюдений», «высокой точности» и «тщательности исследований», как, например, в описании системы кровообращения или в наблюдениях за развитием эмбриона цыпленка.[13] «Наиболее интересными, вероятно, являются те части его книги, в которых он говорит о рыбах, об их разнообразии, структуре, странствиях и питании. Мы можем прочитать у него о рыбах, которые были заново открыты совсем недавно, о структурах, вновь обнаруженных в последнее время, об обычаях, ставших известными лишь сейчас».

Впрочем, о достижениях эллинской философии и науки читатель, наверняка, имеет довольно четкое представление.

Но, прежде чем завершить этот краткий обзор периода, после которого я перейду к основной теме своей книги, я хотел бы сказать несколько слов о тенденции, господствующей, в основном, среди немецких учёных, которые утверждают, что почти весь прогресс естествознания, достигнутый до начала Нового времени, был сделан Аристотелем и учёными эллинистической эпохи. Вклад египтян и жителей Вавилонии сводится к минимуму, а научные труды Римской империи, дошедшие до нас в гораздо большем объеме, чем труды эпохи эллинизма, считаются неудачными копиями творений великих авторов, которые не пощадило время. Например, книги Посидония, которому немецкие учёные в своих диссертациях любили приписывать и то, и это, а также все теории более поздних авторов.

Однако, утверждения о том, что все открытия были сделаны в течение одного периода, противоречат закону о постепенном и мучительном обретении научного знания и совершенствования научного метода исследований. Мы уже говорили об этом, описывая Золотой век науки в Древнем Египте, после которого в эпоху Среднего и Нового царств начался спад, и утверждали, что ни египтяне, ни вавилоняне до греков не сделали никаких крупных научных открытий. Однако, из этого вовсе не следует, что наука в этих районах совсем не развивалась. Как писал профессор Карпинский: «Отрицать, что Вавилон, Египет и Греция внесли свой вклад в развитие науки и научную мысль — значит отрицать свидетельства древних, подкрепленные находками современных ученых. Попытки приписать грекам влияние на науку Египта, позднего Вавилона и Индии, а также арабов, не прибавляет славы Греции. Как могли вавилоняне, жившие в золотой век Греции или индусы, чуть позже, превзойти достижения греков в астрологии? Это могло произойти только в том случае, если их астрономия достигла высокого уровня, который позволил им правильно оценить объем работы, которую надо было проделать… Признание того, что греческая астрономия непосредственным образом повлияла на астрономические теории Индии свидетельствует о том, что наука в Индии достигла такого же уровня, что и астрономия в Греции. Без серьезных возражений можно утверждать, что фундаментальная часть науки в Вавилоне, Египте и Индии, которая, по нашему мнению, развивалась под влиянием греческой, была, на самом деле, собственной наукой [этих стран]».

Не собираюсь я также признавать, что великие ученые, жившие в первые годы Римской империи, просто копировали своих эллинистических предшественников, или в чем-то им уступали. Аристарх, конечно, мог придерживаться гелиоцентрических[14] взглядов, но Птолемей был более талантливым ученым и подкреплял свои неверные гипотезы более точными измерениями и расчетами; в противном случае, древние приняли бы более соответствующие реальности теории. Херофил так убедительно продемонстрировал, как циркулирует в теле кровь, что даже Гален не смог отвергнуть его открытие. И если Птолемей копировал работы Гиппарха, то можно ли утверждать, что Гиппарх никого не копировал? Приводимое ниже исследование покажет, как от авторитета к авторитету, путем постепенного накопления новых данных, полученных в результате личных наблюдений и опытов, шло непрерывное развитие науки.