Робинзон из-под моста

— Терпи, казак, атаманом будешь. — Приговаривал я всякий раз, когда он начинал скулить.

Кожа на месте раны лопнула, когда бита ударила о лопатку. Возможно, и мягкая лопаточная кость была сломана. Меня разбирало зло на этих людей и острая жалость к собаке. Будь у меня выбор — расстрелять Константина или этих трех алкоголиков, я бы, не сомневаясь, отправил их на тот свет. Пес натерпелся в жизни столько, и не по своей воле, что давно заслужил достойную жизнь.

Я приложил пару листочков на кровящую рану. Жаль, что у меня нет стрептоцида, чтобы приостановить кровь и обеззаразить. На ранку положил свернутый тампон из бинта, и попробовал обернуть бинтом вокруг тела пса. Тот снова заскулил, но деваться было некуда. Несмотря на слабые протесты со стороны собаки, я сделал несколько витков бинтом, чтобы нормально зафиксировать тампон и листья. Когда дело было сделано, я почувствовал, что от напряжения сильно вспотел. Пот ручьями тек по спине. Времени было два часа ночи.

Весь пол был в кровавых лохмотьях, настриженных с Константина. Пес до сих пор дрожал мелкой дрожью. Я убрался, накрыл собаку курткой и одним одеялом. Сегодня спать придется раздельно. Можно задеть рану.

Едва забрезжил рассвет, я собрался в город. Константина запер в доме и, взяв все деньги, отправился пешком. Иней посеребрил тропинки и траву. Температура по утрам была устойчиво отрицательной. Морозец подстегивал идти скорым шагом. Первым делом я зарулил в круглосуточную аптеку. Купил самого сильного обезболивающего, перекись водорода, ваты и бинтов. Пришлось покружить по городу, дождаться, когда магазин, в котором я решил взять немного мясного фарша для Константина. Я планировал растолочь обезболивающую таблетку и смешать с мясом, чтобы мой верный товарищ смог облегчить свои страдания.

До этого времени мы с Константином не позволяли себе питаться фаршем из говядины, предпочитая готовить из дешевых куриных окорочков, консервов или полуфабрикатов. Чего не сделаешь ради пострадавшего товарища, смело бросившегося тебе на поддержку. Если надо, я был готов отвезти его в ветеринарную клинику. Из магазина я сразу побежал домой. Мысли о больном друге не давали покоя.

Я торопливо шел по улице, когда навстречу мне проехал знакомый Лексус. За рулем сидел Виктор, бывший друг Татьяны. На лобовом стекле его автомобиля была крупная отметина от удара, разбежавшаяся паутиной трещин. Виктор пробежал по мне скользящим взглядом и, кажется, не узнал меня. Не мудрено, он видел меня мельком, и то в сумерках. Я прошел метров тридцать, и меня как током ударило. След от удара на стекле. Что, если это Виктор с компанией остановился ночью у моего моста? Я поспешил раствориться в городских улицах и быстрым шагом покинул город.

Константин приподнял голову, когда я вошел. Честные собачьи глаза выдавали его страдание. Больше всего на свете мне хотелось помочь ему. Константин повел носом на пакет с мясом и опустил голову. Ему сейчас было не до еды. Как же мне заставить его съесть таблетку? Я растолок одну в порошок, смешал с фаршем и сделал фрикадельку. Мой нос не учуял постороннего запаха. Константин втянул запах мясного шарика, который я приставил ему прямо к носу. Лизнул и так посмотрел мне в глаза, что я понял — есть ему сейчас совершенно не хочется.

Однако я не собирался останавливаться. Мой пес не знал, что, пересилив себя, он мог сделать свое состояние легче. Везти в клинику его было дорого. Во-первых, у меня не было даже переноски. Не вязать же его в мои армейские одеяла? Во-вторых, тарифы могли оказаться мне не по карману. Придется снова бежать в аптеку, в город.

Я почти не спал в эту ночь. И даже мысль такая не приходила, чтобы отдохнуть прежде, чем сбегать во второй раз. Только мне известными тропами я сбегал в город.

— Извините, мне нужно обезболивающее, но не таблетки. — Попросил я продавца в аптеке.

— Для ребенка, малыша? — Спросила она, предположив, что я молодой папаша.

— Нет, для собаки. Он отказывается есть фрикадельки с размолотой таблеткой. — Признался я и покраснел.

— Господи, как вы о собаках своих печетесь. — Женщина закатила глаза. — Уколы умеешь делать?

— Нет.

— Тогда свечки ректальные для малышей. Сколько весит собака?

— Килограмм пятнадцать. — Предположил я.

— Понятно. Вот, держи. — Она протянула мне пачку с румяным малышом. — Понял, куда вставлять?

Я вздохнул, представив себе этот процесс.

— Да. Сколько с меня?

Бедный Константин должен был испытать вторую моральную травму за одни сутки. Мне не хотелось, чтобы он посчитал, что я действую во вред ему, и прежде, чем воспользоваться лекарством, долго с ним разговаривал и гладил ему голову. Не стоит описывать процесс использования в подробностях, скажу только, что моему четвероногому другу было не до того, что ему пихают в заднее отверстие.

Лекарство подействовало, и Константин уснул. Я решил, что проверю повязку после того, как он проснется. И сам тоже лег спать. Нервное перенапряжение схлынуло, и усталость навалилась неподъемным грузом.

Проснулся я, когда уже начало смеркаться. Жутко голодный. Константин не спал и смотрел на меня.

— Полегчало? — Спросил я его.

Пес отлично понимал вопросительную интонацию и отозвался неопределенным горловым звуком. Я посчитал, что он ответил мне «Да». Я снова решил предложить ему фрикадельку с таблеткой. К моему облегчению, Константин, лежа на боку, съел ее и слизал выпавшие изо рта крошки.

— Молодец! — Похвалил я его. — Так мы с тобой быстро пойдем на поправку.

Я сделал еще три фрикадельки с таблетками и убрал их на улицу, чтобы не пропали. Я давно не приносил лед, потому что холодильник у нас работал по ночам. А на день все, что могло испортиться, я прятал в ящик. Оставшийся фарш я выложил на сковородку и поджарил на электрической плитке. Ужин удался на славу. Так много мясного за один раз я не ел с глубокого детства.

Мой самодельный тампон там, где выступал за пределы листьев подорожника, прилип к шерсти и коже спекшейся кровью. Перекиси ушло много на то, чтобы безболезненно отцепить повязку. Константин все равно поскуливал и заглядывал мне в глаза.

— Я все делаю, как надо, друг. За раной надо следить, чтобы не воспалилась, или не… — Я не знал, что еще с ней может случиться, — короче, будем менять повязку каждый вечер, пока не заживет.

Снова подорожник и тампон из ваты и бинта приложил к ране. Пес несколько раз взвизгнул, когда я сделал больно, но в остальное время он стоически терпел. Ему хватало собачьей мудрости, чтобы понять, что я действую во благо.

Пришло время выходить на связь с Татьяной. От нее было несколько пропущенных сообщений. Она тревожилась по поводу вчерашних друзей.

— Привет. У нас все нормально. Гостей прогнали. Константину немного досталось битой по спине. Лежит теперь, лечится. Доктор — я.

Татьяна объявилась через час. В ожидании ответа я бесцельно открывал страницы.

— Привет! Бедняжка. Скажи, что я ему желаю быстрее поправляться. На Новый год ему тоже сделаю подарок. Красивый противоблошиный ошейник. Как думаешь, ему понравится?

— Не знаю. Боюсь, что все его блохи переберутся на меня. Или, скорее всего, в тапки с ушками))). Кстати, видел утром твоего Виктора.

— Да? С бабой был?

— Нет, парни сидели в его машине.

— Бухает, поди. Он тебя видел?

— Посмотрел, но не узнал.

— Хорошо. Но в следующий раз не лезь на глаза ему. Мстительный, урод.

— Ладно, понял. Как на работе, дома?

— Все нормально. Скучновато, конечно. Дом-работа, работа-дом(((. Подруги бесят. Раньше нормально общались, а теперь вижу, как они врут мне, не могу промолчать. Обиделись на меня. Заразу какую-то я от тебя подхватила, правдолюбскую))). На самом деле, я теперь реально вижу, когда люди врут, аж корежит. Вспоминаю твою фразу, когда ты передо мной появился тогда, помнишь, ты меня шлюхой назвал. Так я теперь думаю, что назови ты меня принцессой, убила бы за брехню.

— Прими совет профессионала, лучше сделать профилактику, чем лечить эту болезнь. Иначе придется искать себе место под мостом))).

— Вот напугал! Ты же не жалуешься. Я сварганю себе избушку под мостом Золотые Ворота. Знаешь это где?

— В Сан-Франциско))).

— Ты посмотри, какие бомжи грамотные пошли! Хочешь, и тебя с собой возьму. И Константина с собой прихватим))).

— Я с тобой буду жить под любым мостом.

Я вложил в эту строчку чувства. Мне хотелось, чтобы Татьяна почувствовала их. Вместо этого она долго не отвечала. Потом прислала смайлики, и наконец разродилась фразой, ничего не имеющей к моему сообщению.

— Отец пришел, буянит чего-то. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Нянькой для Константина пришлось стать почти на две недели. Все это время он лежал не вставая. Ходил под себя. Вернувшись с работы, мне первым делом приходилось выстирывать тряпки. Потом менять повязку на ране, и только потом у меня было время на себя. За это время зима подошла еще ближе. В доме становилось прохладнее. Сквозняки находили себе путь, чтобы занести ледяной воздух в дом. Пришлось один обогреватель положить на пол подле матраца, иначе спать было невозможно. И Константина было жаль. Он трясся под тряпками. Хотя у него могла подниматься температура. К счастью, рана зарастала правильно, без нагноений, за чем я внимательно следил.

В воскресенье пошел первый снег. Зима подзадержалась в этом году, поэтому решила компенсировать все одним днем. С утра задул ветер. Под мостом он ускорялся и свистел в углах моего шаткого домика. Меня и разбудил этот свист. В доме, напротив, стало уютнее. Я поставил чайник и почувствовал, как внутри меня всколыхнулось чувство удовлетворения от уюта. Константин прислушивался к звукам снаружи.

— Зима, Костян! — Я выглянул в подслепое окошко и увидел, как метель несет мимо окон снег. — Дожили.

Пес вытащил язык и смачно облизал свой нос. Так он выпрашивал себе фрикадельку. Таблетки я перестал крошить ему в мясо уже дня три, но у пса выработался рефлекс: проснулся — дай фрикадельку.

— Ты меня разоришь гастрономическими пристрастиями. Как встанешь на ноги, будешь опять есть, что приготовлю.

Но фрикадельку я ему дал и попутно отметил, что нос у собаки блестит здоровым влажным блеском. Как бы он не начал меня дурить, прикидываясь больным. Через болезнь Константина мне и самому пришлось питаться лучше, чем обычно. Я поправился, и, как мне показалось, окреп и посвежел. На работе стал меньше уставать и домой возвращался пружинящей походкой.

К обеду ветер стих. Я вышел на улицу. По обе стороны от моста валил крупный снег. Он падал отвесно, еще больше изолируя мой необитаемый остров от остального мира. Снежные шторы скрывали часть дневного света, создавая сумерки под мостом. Слева от входа в мой домик сквозняком намело невысокий сугроб. Он был плотным и смешан с пылью, отчего имел коричневый оттенок.

Я придвинул ногой снег ближе к основанию стены дома. Дополнительная изоляция не помешает. Из дома донесся скулеж Константина. Я открыл дверь и увидел на входе пошатывающегося пса. Он щурился на дневной свет и часто вдыхал морозный воздух. Повязка на его спине сползла набок.

— Выходи, Костян. — Я очень обрадовался тому, что он, наконец, встал на лапы. — А то хату застудишь.

Пес сделал осторожный первый шаг в снег, потом второй и, немного прихрамывая, вышел на улицу полностью. Константин лизнул несколько раз снег и, опустившись на передние лапы, зарыл в него свой нос. Ему хотелось подурачиться, но сил еще не было. У меня отлегло от души. Мне казалось, что мой четвероногий друг никогда не сможет ходить.

С каждым днем Константин становился все самостоятельнее. Через неделю он пропадал на улице целыми днями. Через две попытался присоединиться к собачьей свадьбе, но из-за хромоты не смог стать полноценным «женихом». Не хватало скорости, чтобы бегать за потенциальными «невестами». Два дня собаки не было дома. На третий он явился, сильно прихрамывая. На теле появилась пара новых ран, и старая начала немного кровить.

— Костян, ты скоро станешь похож на Франкенштейна! Какие тебе свадьбы, ты же на лапы только встал?

Пес понял, что его ругают, лег на живот и виновато смотрел на меня. Я обработал его раны перекисью и истратил на них последние запасы подорожника. Константин не скулил, чувствуя вину, терпел и скрежетал зубами.

Тот первый снег растаял через день. Мне открылась неприятность, которую он нес с собой. Мой домик стоял на склоне. Потоки талой воды стекали прямо под дом. Если я собирался дожить до весны, то следовало подумать о том, как развести потоки в стороны от дома.

В ноябре, после праздников, стукнули настоящие морозы. Под двадцать градусов. Я притащил со склада несколько сломанных паллет на случай, если температура в доме упадет очень сильно. Мороз ударил ночью, под утро. Я проснулся оттого, что замерз, и от неестественного положения на матраце. Воздух от холода в нем сжался, и матрац потерял упругость. Стены дома щелкали на морозе, а щелчки опор моста больше походили на винтовочные выстрелы. Снега не было, и мороз творил с моим жилищем, что хотел.

От холода я спасался на работе. Там мерзнуть было некогда. Заодно заработал денег на теплую зимнюю куртку и штаны с синтепоновым подкладом. В них я и спал, всеми ночами молясь о том, чтобы быстрее выпал снег. Бог услышал мои молитвы через три дня. Мороз резко прекратился. С одной стороны моста небо затянуло низкими свинцовыми тучами. Воздух вначале остановился, затих, будто бегун на старте, а потом природа разродилась жутким бураном.

Углы моего дома засвистели на ветру. Домик затрясся под напором стихии. Не было слышно даже проезжающих машин над головой. Под мостом сразу же сделалось темно, как ночью. Константин заиграл ушами, бросая на меня испуганный взгляд, а потом забрался на матрац и свернулся подле меня калачом.

Вьюга неистовствовала до вечера, всю ночь, и только к обеду следующего дня успокоилась. Выдохлась так же мгновенно, как и началась. На этот раз снега выпало очень много. С подветренной стороны образовался сугроб почти до крыши. Снег был таким плотным, что выдержал Константина, пытавшегося забраться на крышу. Пес вознамерился перепрыгнуть на крышу с наметенного сугроба, но во время толчка вершина сугроба подломилась, и он бесславно провалился между сугробом и стеной дома. Однако выбрался он оттуда довольный, с заснеженной мордой, громко чихнул и стряхнул с себя снег.

Меня же снег наводил только на одну мысль — надо утеплять дом. На работу я не пошел, занявшись подвозом снега к стенам дома. К вечеру мой дом стал похож не снежную избушку.

— Была у зайца изба лубяная, а у лисы ледяная, а у нас с тобой, Костян, гибридная. Утепление пошло на пользу. Дома стало тепло, как в начале осени. Можно было раздеться и принять, наконец, ванну, как бы пафосно в моем положении это не звучало.

Я разжился кастрюлей и кипятильником, когда понял, что по-другому чистоплотные нужды справить у меня не получится. Вылил пятилитровую бутылку воды в кастрюлю и поставил нагреваться. А сам в это время включил ноутбук. Вечер — время для общения с Татьяной. В последнее время, мне кажется, мы исчерпали все темы для разговоров. Душа тянулась к ней, но о чем разговаривать, она не знала. В природе после такого времени общения был предусмотрен шаг к более близким отношениям. Мы его не делали, и возникал вакуум, отсутствие динамики.

— Привет! Что делаешь? — Спросила Татьяна.

— Привет, собираюсь принять ванну.

— Ооо! Вебку включи.

— Ой, фу! Это не такой эстетический вид, как в твоей ванне с пеной. Ты можешь получить детскую психологическую травму))). Я принимаю ванну, как йог, по очереди окуная части тела в теплую воду. Даже Константин выходит на улицу, чтобы не видеть этого.

— Ты просто старомодная ханжа, Толик.

— А ты безнравственная аморальная девица.

— Ты хотел сказать — сучка?

— Только с точки зрения Константина.

— Да, этот кобель знает толк в сучках. Какие планы на Новый год?

— Еще не думал. Работы — море. Грузопоток вырос, зовут даже в ночь разгружать. Недавно видел распродажи велосипедов, может быть, наберу на него, сделаю подарок к Новому году. А у тебя какие планы?

— Никаких(((. Дома тоска смертная. Отец полностью меня контролирует. Каждый вечер отчитываюсь ему о том, как прошел день. Он слушает и дает мне советы, что и как надо было сделать. Иногда мне хочется сбежать из дома. Навсегда! Представляешь, на сессию я не приеду. Отец сказал, что нашел путь к декану и сунул ему денег и мою зачетку. А я так хотела вырваться в ваш город хоть на неделю!

Эта новость вонзилась мне в сердце ледяной стрелой. Мне было приятно просыпаться с мыслью, что осталось совсем мало времени до того момента, когда я увижу Татьяну. Она придавала вес моей бестолковой жизни. Заставляла поддерживать себя на определенном уровне, как внутренне, так и внешне. Скатиться до уровня рядового бомжа было проще простого. Достаточно знать, что никому нет дела до того, как ты выглядишь или пахнешь, или до того, что ты вообще есть. Ради этой встречи я занимался йогой над кастрюлей с теплой водой, планировал дальнейшую жизнь и радовался ей.

— Жаль(((. — Написал я, но это слово совсем не отразило моего состояния. — Может быть, найдешь повод приехать?

— Я бы в ад на сессию уехала, но надо знать характер и упертость моего отца. Он самый настоящий файерволл между мной и миром. Я не знаю, до каких пор он решил меня оберегать. Сдается мне, что все важные решения в моей жизни будет принимать он. Терпение мое на исходе. Ладно, пока, Толик, разозлилась я что-то, прости. С легким паром, если что.

— Спасибо. — Татьяна отключилась раньше, чем я ответил.

Вода в кастрюле зашумела. Она нагрелась даже сильнее, чем я мог терпеть. Пара охапок снега дали нужную температуру. Настроения не было никакого. Ритуальная помывка превратилась в рутинный процесс, от которого я не испытывал никакого удовольствия. Голова была забита жизнеразрушающими мыслями о никчемности собственного появления на свет. Отказаться от покупки велосипеда и махнуть к Татьяне? Во-первых, она меня не звала. Во-вторых, ее отец наверняка будет в курсе. В-третьих, очень хотелось велосипед. В мыслях я уже гонял на нем на работу и с работы, по городу и по окрестностям. В-четвертых, бросать надолго без присмотра дом и Константина было легкомысленно. В итоге я решил подождать еще.

Работы прибавилось, и на грусть совсем не оставалось времени. Мы переписывались с Татьяной, но обходили тему встречи. Я не знаю, опыта общения с девушками у меня не было, может быть ей хотелось, чтобы я мужественно стукнул кулаком по столу и сообщил ей, что приеду и буду с ней встречаться? Сколько я не пытался понять ее превратно, вчитаться между строк в ее сообщения, я не замечал скрытого приглашения в гости. Видимо, сложившийся статус кво наших отношений ее устраивал. Толик — жилетка для плача, таков мой статус в нашем тандеме. Хотя это тоже прогресс для меня.

За две недели до Нового Года бахнула оттепель. Сугробы на стенах дома осунулись наполовину. В доме снова появились сквозняки. Тогда мне в голову пришла забавная мысль. На работе я сбил из деревяшек три формы под кирпичи из мокрого снега и, не откладывая дел до окончания оттепели, принялся лепить стройматериал. Строительная наука далась мне не сразу. Вначале я думал, что надо возводить стены. С одной стороны, потом с другой. До меня потом дошло, что они не будут нормально стыковаться и завалятся при первом ветре. Я начал ставить углы, и тогда дело пошло быстрее. Дом приобретал эстетическую привлекательность и становился похож на вымышленную резиденцию Деда Мороза. Когда строительство завершилось, я понял, что потратил время не зря. Язык не поворачивался назвать мой маленький снежный дворец пристанищем бомжа. А когда мороз прихватил стену до стеклянного звона, я понял, что теперь у меня есть надежная защита от ветра до конца зимы.

С Татьяной ничего не разрешилось. Я приготовился встречать Новый год вместе с Константином. Я мог встретить его так, как хотел сам, без оглядки на людей. На складах мне разрешили взять небольшую кривую елку бесплатно. В доме ей места не было. Мы поставили ее перед домом. В дом я занес несколько веток, чтобы создать хвойную атмосферу праздника. Из бумаги нарезал снежинок и подвесил их к потолку. Для Константина сделал картонный короб, в который планировал положить ему подарки.

По ночам со стороны города все чаще стали взлетать в небо фейерверки. Праздник приближался. Я сам себе стал Дедом Морозом. Пошел и купил велосипед, который хотел. Для меня это было сравнимо покупке автомобиля обычному человеку.

Таксист был удивлен, когда я остановил его в чистом поле. Я рассчитался с ним, и заранее продуманным маршрутом, под прикрытием ранних зимних сумерек, явился домой с большой коробкой. Константин проявил интерес к новинке, появляющиеся у нас не часто. Я тоже не смог ждать новогодней ночи, вынул велосипед из коробки. Он был совершенен. От него пахло новизной. Теперь мне нужен был шлем, перчатки и тросик противоугонки. Кто теперь подумает, что этот мальчик на крутом велосипеде живет под мостом? Никто.

Чуть позже для Константина я купил большой мешок собачьего корма. Прикопал его в снегу, чтобы он не нашел его раньше времени. Для празднования я купил бутылку шампанского, пачку пельменей, мандаринов и немного конфет. По традиции нужен был еще оливье, но мне не хотелось возиться с его приготовлением. Я просто купил майонез, зеленый горошек, кукурузу, колбасу, сухарики к пиву, фасоль. Эти ингредиенты я собирался смешать в свой собственный салат. В моем мире оливье выглядит так, как я сам этого захочу.

Склады тридцать первого декабря не работали. В воздухе ощутимо носилась атмосфера праздника. Природа окуталась облаками и потихоньку сыпала крупным снегом. В Константина вселился бес. Он с утра бегал под мостом как ужаленный, кувыркался в снегу и всячески проявлял свое праздничное настроение. Мне же немного грустилось. Ноутбук был включен, но Татьяна не выходила на связь. Я представлял, что она в своем семейном кругу занимается приготовлением к празднику. Может быть, к ним придут гости, и нужно наготовить еды побольше. Я почти не помнил, как мы встречали Новый год, когда были полноценной семьей. С отцом этот праздник мы не встречали. Для него вся жизнь была одним праздником.

Стемнело. Город озарялся вспышками фейерверков. Хлопки взрывов долетали до нашего слуха. Когда у меня будет свой дом и семья, на пиротехнику денег жалеть не буду. Пока я просто присоединялся к чужой радости, со стороны наблюдая за красотой распускающихся в небе цветов-взрывов. Пора было начинать готовить праздничный ужин.

Я поставил воду для пельменей. Достал банки консервов и принялся открывать их, одну за одной, и вываливать в дешевую пластиковую салатницу их содержимое. Столько мне не съесть даже за новогоднюю ночь. Константин лежал на моем матраце и наблюдал за моими действиями. По телевизору шел новогодний концерт. Стрелка неумолимо приближалась к двенадцати. Вода закипела в один момент с началом Новогоднего обращения Президента. Я быстро вывалил всю пачку в кастрюлю и схватил бутылку шампанского. Надо было успеть открыть ее и налить напитка в бокал до окончания боя курантов.

Бам-бам, забили куранты. Я лихорадочно открывал пробку. Опыта у меня не было. Пробка чуть не попала мне в глаз. Она с громким хлопком вылетела из бутылки, в миллиметре пролетев от моего лица, ударилась в потолок и упала в ноги испугавшемуся псу.

— Не дрейфь, Костян, это Новый год!

— … с Новым годом, друзья, с новым счастьем! — Произнес ведущий новогодней передачи.

К этому времени я осушил бокал до дна. Пена полезла из кастрюли с пельменями.

— Чтоб тебя. — Я подул на пену, чтобы она немного осела.

Дождавшись пельменей, я наконец-то смог принести подарок Константину от Деда Мороза. Я закрыл пса в доме и сбегал за мешком собачьего корма.

— Кхм-кхм. — Я откашлялся перед дверью. — В этом доме живет хороший мальчик Константин? — Спросил я басом. — Который спас своего друга от плохих людей?

Константин вопросительно тявкнул из-за двери. Мой бас сбил его с толку. Я открыл дверь и вошел, держа в руках большой мешок.

— С Новым годом, Костян!

Пес спрыгнул с матраца и закружил вокруг мешка.

— Это все тебе. Сейчас насыплю.

Только теперь, после того, как мой товарищ получил подарок, я смог сам предасться чревоугодию. Шампанское возбудило аппетит. Под развлекательную программу мои блюда шли очень хорошо.

Вдруг уши Константина стали торчком. Я сразу убавил звук и услышал хруст снега под ногами. У нас были гости. Вот кого я не хотел видеть в эту праздничную ночь, так это гостей. Праздник тут же улетучился.

— Тук-тук. Это Снегурочка, которая принесла подарки Робинзону и его верному товарищу. — Этот голос нельзя было спутать ни с чьим другим.

Со скоростью молнии я распахнул дверь. На пороге стояла Татьяна собственной персоной. В руках у нее были сумки, на щеках играл морозный румянец. Видимо, мой остолбеневший вид рассмешил ее.

— Я это, я, не привидение. Держи гостинцы. — Она протянула мне сумки и, не дожидаясь приглашения, вошла внутрь. — У вас праздник в самом разгаре.

— Как? — Удалось мне выдавить из себя единственное слово.

— Вот так. Подумала, что если я этот Новый год проведу рядом с папой, то в новом году обязательно повешусь.

— Ужас! А родители знают, где ты?

— Нет. Я им оставила записку, что поехала покуражиться. Приеду, как нагуляюсь. Геолокацию в телефоне отключила. Ну? — Татьяна посмотрела мне в глаза. — Ты рад?

— Я еще в шоке от неожиданности. Не могу поверить.

— Ясно, ты просил у Деда Мороза велосипед, а приехала Танюха.

— Велосипед тоже приехал, только раньше.

— Ладно, бурные проявления чувств не твой конек. Буду вынимать подарки.

Помнится, когда я видел Татьяну в прошлый раз, фингал сильно искажал её естественную красоту, а боевой раскрас еще сильнее усугублял это. Сейчас передо мной она была почти в натуральном виде. На губах бесцветный блеск, и ресницы распушены тушью. Не было в ней сексуальной агрессии, но красота ее от этого только выигрывала. Татьяна выбрала пакет с подарками. Вынула из него еще один яркий пакет.

— Помнишь, что я тебе обещала?

— Тапки с ушками, кажется?

— Молодец, точно, держи.

Татьяна всучила мне пакет в руки. Я вынул оттуда пару голубых мохнатых тапок с глазами. У них действительно были уши.

— Нравятся? Примерь.

Я скинул с ног разбитые кроссовки и одел тапки. В моем скромном сером жилище они выглядели очень ярко и смешно. Татьяна прыснула, глядя на меня.

— Как? — Спросил я и притопнул.

— Меркурий, блин, с ушами. А ты, Костик, помнишь, что я тебе обещала?

Пес напрягся, подняв уши. Татьяна вынула ошейник с красивым медальоном.

— Противоблошиный ошейник, как и обещала. Примерь.

Она протянула ошейник мне, чтобы я примерил его своему товарищу. Константин замер, когда я одевал ему ошейник. Он пытался разглядеть медальон, но у него ничего не получалось.

— А вот и праздничный ужин. — Татьяна вынимала пластиковые контейнеры с салатами и нарезкой. — Стырила со стола. А вот и французское шампанское. Мой папа будет в ярости.

Татьяна поставила на стол бутылку, по внешнему виду которой я бы сказал, что она ничем не отличается от прочих, за сто пятьдесят рублей. Правда, все надписи были на французском языке.

— Тань, раз ты купила подарки, значит, ты собиралась к нам, независимо от отношений с отцом? — Меня осенила очевидная мысль.

Татьяна поставила на стол очередной контейнер и посмотрела на меня, как на немного умственно отсталого человека, которому надо разжевывать очевидные вещи. Я ждал ответа, но его не последовало.

— Короче, выпить надо. Встречу Нового года по местному времени пропустила, надо хоть с москвичами успеть встретить. Открывай!

Я постарался не сплоховать с бутылкой дорогого шампанского. Константин закрыл глаза. Хлопок получился тише, и пробка осталась у меня в руках. Я разлил шампанское по бокалам. Понюхал его, чтобы понять, в чем заключалась его французская ценность.

— Ну, мужики, я хочу сказать, что встреча с вами оставила у меня самое сильное впечатление в уходящем году. Ты, Толик, создал себе тот мир, в котором хочешь жить. До тебя я хотела жить, как другие, как те люди, пример с которых не стоит брать. Бррр! — Девушку передернуло от каких-то своих воспоминаний. — За твой маленький мир под мостом и за Новый год!

— Спасибо! Нам с Константином очень приятно.

Татьяна выпила бокал одним махом и принялась расставлять еду по столу.

— Тань, я никак не могу поверить, что вижу тебя снова. Это как…, как…, новогоднее чудо.

Мой язык немного заплетался из-за прошлой бутылки шампанского.

— Ущипни себя. Нет, лучше я тебя ущипну.

Не ожидая разрешения, она щипнула меня за тощий бок, прихватив кожу острыми ногтями. Я крякнул, как утка.

— Мираж не растаял?

— Нет. Я тебя вижу.

— Ну всё, оставляем тему моего появления и радуемся празднику. Я вижу, ты превратил свой домик в ледяной дворец?

— Ага, вынужденно. Ветра продували насквозь. Мы тут с Костяном чуть не околели, пока морозы были.

— Красиво получилось. Я чуть не подумала, что адресом ошиблась. Не на том мосту слезла.

— Ты на такси приехала?

— Конечно, кто еще под Новый год повезет. Ценник конячий загнули, мне три дня работать надо. Ты бы видел лицо таксиста, когда я попросила остановить его на дороге. Ночь, поле, на дороге никого, и тут баба с пакетами. Я метров за сто от моста попросила остановить, дождалась, когда он уедет, и в кювет. По пояс в снегу лезу, а сама думаю — а вдруг тебя дома нет, что я творю, дура? Куда мне потом деваться, если что?

Мне было невероятно приятно слышать, что вот эта писаная красавица лезла по сугробам, чтобы встретить со мной Новый год. Я не привык тешить свое тщеславие, поэтому радость моя была не за то, что я такой офигенный мачо, к которому женщины из другого города добираются любыми путями, а за то, что это просто случилось. Татьяна во всем своем великолепии сидела передо мной, беззаботно лепетала ни о чем, а я почти не слышал ее из-за контузии, смотрел на нее и был счастлив.

Домашние салаты, дорогие нарезки были не чета моим скромным блюдам. Я незаметно убрал магазинные пельмени, которые сразу сделались безвкусными, в собачью миску. Еды было много. Мой не привыкший к обильным трапезам желудок быстро заполнился и стал давить на легкие. Я постоянно пытался отдышаться.

— Извини, Тань, все вкусно, но я объелся.

— Эх ты, Робинзон тощий, кормить тебя некому.

— Я хорошо питаюсь, только редко. Когда Константин болел, мы с ним мяса до отвала наедались.

Татьяна покачала головой, как доктор выслушавший историю пациента о том, как он дошел до этого состояния.

— Толик, а ты когда-нибудь планировал жизнь на год вперед, или больше?

Даже алкоголь в крови замер и перестал действовать, когда я попытался подумать о своей жизни в отдаленной перспективе.

— Ну, думаю, что через год я еще буду жить здесь. Только избушку свою утеплю еще лучше.

— А что, если дорожники прознают о тебе? Они ведь снесут твой домик. Куда ты пойдешь?

— Ты думаешь, я не думаю об этом? Постоянно думаю. Жаль будет, если снесут.

— И все же, если снесут, куда подашься?

— В город не поеду жить. Деревню глухую поеду искать. У меня теперь велик есть, буду колесить, пока не найду, где осесть.

— Я знаю, кто ты. — Татьяна посмотрела на меня через бокал, наполненный шампанским. — Ты Шрек, который живет на болоте, дикий огр, прячущийся от людей.

— Тогда кто ты, Фиона или говорящий осел?

— Ах вот ты как! Сомневаешься еще? — Татьяна опрокинула бокал с недопитым шампанским в себя, поставила на стол и выдохнула. — Я покажу тебе сейчас, кто я!

Я сидел на матраце, а Татьяна на стуле. Она резко встала, чуть не опрокинув все со стола, схватила меня за шею, как будто собиралась душить, и опрокинула меня на матрац. В состоянии алкогольного опьянения, редкого для меня, все произошло мгновенно. Я сидел и бац, Татьянины глаза, горящие плутовством и дерзостью, смотрят на меня в упор. Вообще, в жизни все должно происходить с точностью до наоборот. Но мой опыт против ее не шел ни в какое сравнение. Татьяна это понимала и не ждала, когда я осмелею.

Ее губы, пахнущие вином, впились в мои. Мои руки полезли под ее одежду и нащупали тугой бюстгальтер. Он охранял груди девушки, как абсолютный страж. Я так и не понял, как обойти препятствие и отдался поцелуям.

— Ну как? Есть еще сомнения, кто я? — Спросила Татьяна, оторвавшись от меня.

Ее глаза сверкали, как два изумруда.

— Осёл не целовал Шрека. — Догадался я.

— Молодец! А какую культурную программу ты планировал в праздничную ночь?

— Вообще-то, поесть хорошо, выпить шампанского и уснуть.

— Уууу, скучняха. — Татьяна выпустила меня и снова села за стол. — Пойдем с горки покатаемся?

Я хотел ответить, что на склонах рыхлый снег и покататься вряд ли получится, но вспомнил, что плотную упаковку от велосипеда я еще не выбросил.

— Пошли, я устрою для тебя настоящие американские горки.

Самый длинный спуск получался на углу, где обочина заворачивалась под мост. Снег там, обдуваемый сквозняками, был плотным. Было удобно скатываться и подниматься в гору. Пока я не растряс желудок, мне было тяжко, но постепенно начался кураж. Татьяна радовалась, как ребенок. Она заливисто смеялась каждый раз, когда стремительный спуск заканчивался падением и кувырками в кустарнике. Константин тоже поймал волну, он бегал то за мной, то за Татьяной, падал, закапывался в снегу и пытался веселиться не меньше нашего.

Всякий раз, когда на дороге появлялся свет фар, мы прижимались к обочине, чтобы никто не испортил нам праздник. Картон истрепался в лохмотья. Тогда мы стали скатываться на спине или животе. Снег забивался под одежду, но нам было все равно. Веселье, как наркоз, сделало тела нечувствительными к температуре. Татьяна не стеснялась распахнуть куртку, задрать все свои кофточки и вытрясти из них снег.

Наконец, мы устали. Татьяна скатилась последний раз на спине головой вперед, да так и осталась лежать. Я подкатился рядом и замер рядом с ней. Она смотрела в звездное небо. Чистое от облаков небо светилось миллиардами звезд. Я посмотрел на профиль девушки и увидел, как звезды отражаются в слезах, замерших в уголках ее глаз.

— Ты чего? — Я удивился ее слезам.

— Хорошо так, аж страшно.

— Почему?

— Зыбко все. — Она повернулась ко мне, и слеза покатилась через переносицу. — Почему счастье длится недолго, а какая-нибудь гадость обязательно затягивается?

— Не думай об этом. Наслаждайся моментом.

— Ты знаешь, это лучший Новый год в моей жизни. Спасибо тебе, Толик, за него.

Татьяна поцеловала меня в щеку. Ее горячие губы буквально оставили ожог на моей ледяной коже.

— И тебе спасибо. У меня это тоже лучший Новый год. Да и у Константина, скорее всего, тоже.

— Знаешь, почему мы чувствовали себя несчастными?

— Почему?

— Потому что не слушали себя. Вот тебе надо было уединиться, чтобы почувствовать себя счастливым. А мне надо было получить в глаз и свалиться под мост, чтобы понять, что смазливая мордашка — это не пропуск в счастливую жизнь.

— Сегодня мы поняли, что скатываться под мост бывает весело.

— Точно. Одно и то же действие может носить прямо противоположный смысл.

Татьяна попыталась встать, но снова бухнулась в сугроб.

— Знаешь, я останусь здесь ночевать. Сил встать уже не осталось. Присыпь меня снежком.

Я зачерпнул рукой снег и присыпал им Татьяну. У нее откуда-то из-под одежды глухо зазвонил телефон. Девушка вздохнула.

— Ищут. — Вытащила трубку и приложила к уху. — Але, мам…, да, я у девчонок…, все нормально, я трезвая, мальчишек с нами нет, едим тортик и запиваем чайком. Не надо ему приезжать, что вы со мной, как с маленькой, сама приеду. Могу я отдохнуть от работы и от вас хоть немного?…, всё, давай, с Новым годом!

Татьяна убрала телефон под одежду и села.

— Всё, разрушили чудо. Пошли домой.

Я подскочил и помог Татьяне подняться. Только сейчас я почувствовал, что вся одежда на мне мокрая, а спина начинает замерзать. Силы покинули нас окончательно. Еле волоча ноги, мы добрались до моей ледяной избушки. Дома было тепло и пахло праздником. Может быть, только в моем представлении.

— Константин больше не спит на матраце? — Спросила Татьяна, глядя, как я подкачиваю его, чтобы он выдержал двоих.

— Нет, пока я его лечил, он спал на полу, потому что не мог ходить, и ходил в туалет под себя. Так он привык спать там, больше не лезет ко мне.

— Бедняга Костик. — Татьяна потрепала ему за ухом. — Ты настоящий мужик.

Матрац был готов. Мы сняли с себя мокрые одежды и развесили их на обогревателях. Татьяна осталась в трусиках и бюстгальтере. Я дал ей свою чистую майку. Мы улеглись и накрылись двумя одеялами.

— Толик, ты не обидишься, если мы просто уснем? — Это был прямой намек.

— Нет. — У меня, в принципе, у самого не осталось сил. — А ты не обидишься, если я не стану к тебе приставать?

— Обижусь, но завтра.

Татьяна легла спиной ко мне. Я прижался к ней, просунул свою ногу между ее. Признаться, от близости женщины сердце забилось чаще. Усилием воли я подавил гормоны и быстро заснул.

Будь у меня друзья, они наверняка умерли бы от зависти, если бы увидели, какие красотки просыпаются в моей постели. Я мог бы бесконечно лежать и любоваться, как спит Татьяна, и терпеть отлежанную руку, на которую она примостилась головой, но Константину приспичило на двор. Он начал царапать дверь и тихо скулить. Надо было успеть до того, как случится непоправимое. Татьяна зашевелилась и открыла глаза.

— Прости, это Костян в туалет захотел.

— Угу. — Ответила она неопределенно, не открывая рта.

Я, признаться, и сам давно хотел выйти на улицу. Стояла тихая солнечная погода. По голым ногам пробежал морозный озноб. На мне была надета только куртка. Хрум-хрум, заскрипел под ногами снег. У нас с Константином были разные столбы-опоры для справления естественных нужд. Его был ближе, и он уже закончил моцион.

— Ты не против, если я сегодня воспользуюсь твоим столбом?

Константин был не против. Пар повалил от того места, где моя струя поливала металл. Сзади скрипнула дверь. Я повернулся, не прекращая процесс. Татьяна в одной майке вышла на двор, закинула назад руки и потянулась. Её рот растянулся в улыбке, когда она поняла, что я пытаюсь поприветствовать ее.

— Ты собрался что-то напИсать на снегу? — Спросила она со смехом.

— Ой, прости! — Я отвернулся. — Привет! Как спалось?

— Отлично. А где тут у вас места для девочек?

Я закончил процесс и закутался в куртку.

— Слушай, девочкам столбы не подойдут, да и снега тут навалило, попой не присядешь. Вон там… — Я показал в место, где сходились откос и мост, — снега почти нет и место защищенное.

— Спасибо. Иди домой и не подглядывай. Я сейчас приду, приготовлю что-нибудь.

— Куртку накинь. — Я снял куртку, Татьяна послушно надела ее.

Это было почти фантасмагорическое зрелище: в моем доме хозяйничала женщина. Стены дома никогда еще не впитывали таких вкусных запахов. Представляю, как были удивлены редкие водители, унюхавшие посреди дороги запах готовящейся еды. Даже Константин полностью принял факт наличия третьего лица и не сторонился Татьяны. Он даже простил ей отдавленную лапу. Как два мужика, мы смотрели в телевизор, искоса бросая взгляды на суету женщины у плиты. Была в этом моменте необычная полноценность, завершенность, гармония. Я почувствовал, что так оно и должно быть в нормальных отношениях женщины и мужчины.

Желудок начало подводить в ожидании. Я сидел в подаренных мне тапках и рассматривал носки на них, изображая общение между тапком правой и левой ноги.

— Я вижу, чем ты себя развлекаешь в одиночестве. Еще немного и у тебя появится виртуальный друг или подруга. Моя конкурентка.

— Ну, с твоей конкуренткой я буду видеться каждый день.

— Понятно, твой комплекс хочет сказать, что я мало уделяю тебе внимания?

— Мой комплекс загнал меня под мост и вообще он не может сказать ничего путного. А вот я знаю одного одинокого Робинзона, которому одна девушка дала надежду поверить в свою полноценность, и теперь он хочет видеть ее так часто, как это получится.

— Слушай! — Татьяна произнесла с придыханием, как будто ей явилось божье откровение. — Я знаю, как избавить тебя от синдрома правдолюба.

Она села рядом со мной на матрац. В ее руке была вилка.

— Осторожнее с вилкой на матраце. — Предупредил я. — И как же?

— Тебе нужно выдумать себе вторую личность, понимаешь?

— Не совсем. — Признался я.

— Синдром раздвоения личности знаешь?

— Слышал немного.

— Так вот, представь, что ты вообще не Толик, и никогда им не был.

— А кто я?

— Да кто угодно, хоть Пушкин, хоть Шрек, хоть Леонардо да Винчи. Представь, у новой личности не будет синдрома правдолюба, он же не Толик, у которого мама умерла из-за врачебной ошибки. Он другой человек, который всю жизнь любил не просто преувеличивать, а был настоящим мастером отливать пули.

— Скажу от имени Толика, вряд ли у меня получится серьезно представить, что я могу быть кем-то, кроме себя. Было бы замечательно стать одним из всех, но терять себя не хочется. Сейчас у меня есть дом, свобода и ты, хоть ненадолго. Мне комфортно быть Толиком.

— Как знаешь. Ради твоего блага старалась. Толик, так Толик. Уникум Толик и шаболда Танюха. Мы могли бы стать отличным дуэтом по жизни, отлично бы уравновесились.

— Не могу не согласиться.

— Эх. — Вздохнула Татьяна. — Не представляешь ты себе, Толик, какой ад я могу создать.

— Может быть, меня жизнь и готовила к этому суровому испытанию?

Татьяна рассмеялась в голос. Моя шутка ей понравилась.

— Все, садимся завтракать. — Татьяна ловко сняла маленькую сковородку, купленную мной по случаю распродажи, с электрической плитки.

На ней шкворчали колбаски, которые девушка привезла с собой.

— Чем Бог послал, и мои родители. — Пошутила она.

У нас еще оставались новогодние салаты, немного заветревшиеся. Они отлично пошли вместе с колбасками. Перепало с праздничного стола и собаке, молча и жалостливо выпрашивающей свою долю.

— Ух, опять обожралась. — Татьяна растянулась на матраце. — В город хочу, прошвырнуться по памятным местам.

— Не боишься на глаза Виктору попасться?

— У меня куртка новая. Лицо шарфиком повяжу. Да и вообще, думаешь, он сейчас один? Он и дня не мучился в одиночестве. У него кандидатур на мое место было больше, чем на депутатское. Дуры мы, бабы.

Татьяна замолчала и задумалась. Я принялся убирать со стола. У меня стоило что-то оставить, как Константин начинал доедать прямо со стола.

— Ты пойдешь со мной? — Я почти забыл о разговоре, когда Татьяна с надеждой в голосе спросила меня.

— Пойду. — Мне хотелось быть рядом с ней, несмотря на то, что я мог оказаться сбоку припекой, если она повстречает знакомых.

— Вот и отличненько. Бросай посуду, приедем, я сама перемою.

День был ясный, морозный. Весь народ вывалил на улицу. В центре города, где мы в итоге оказались, был выстроен ледовый город. Родители с детьми дурачились в нем, скатывались с горок, бегали по лабиринтам. Предприимчивые бизнесмены развернули пункты быстрого питания с горячими блинами, пирожками, чаем и медовухой. Мужчины брали детям блины, а сами потягивали из пластиковых стаканов пряный алкогольный напиток. По выражению их лиц можно было догадаться, что ночь они провели бурную и теперь желают поправить свое самочувствие.

Татьяна затащила меня на горку, села впереди меня, заставив обнять ее покрепче, и мы скатились вниз, чуть не зацепив замешкавшуюся малышню. Потом мы лазили по лабиринтам, и я потерял Татьяну из виду. Она специально спряталась от меня и смотрела, как я поступлю. Я, не будь дураком, не стал бегать и искать ее за каждым поворотом, забрался на крепкую ледяную башенку и увидел её, выглядывающую меня из-за угла.

— Вы потеряли кого-то? — Спросил я со спины.

Татьяна подпрыгнула от неожиданности.

— Ты хитрый Робинзон.

Когда лицо человека закрыто и остаются только глаза, они начинают обладать магической силой. Обратите внимание на людей в повязках. Глаза — это проводник к божественной сути человека. Напротив остального в человеке они совершенны. Я смотрел в серо-голубые глаза Татьяны и видел вместо них два бездонных озера, затягивающих меня в свои воды.

— Дырку просверлишь. — Оборвала мои душевные медитации Татьяна. — Сходи, купи нам по стакану медовухи. Празднику еще больше хочется.

— Ты где будешь прятаться?

— Тут и останусь.

Я отстоял очередь. Взял два блинчика с ягодной начинкой и по полулитровому стакану медовухи. Татьяна уже была не одна. Две девушки разговаривали с ней и громко смеялись. Я остановился. Мне не хотелось делить время с Татьяной на ее бывших знакомых. Татьяна меня заметила.

— Толик, иди к нам. — Позвала она меня.

Девушки с любопытством смотрели на меня. За несколько шагов до них я успел прочитать по их лицам всю гамму чувств относительно своей персоны. От любопытства до удивления.

— Знакомьтесь, это Толик. Мой друг. — Представила меня Татьяна. — Это Ева, это…, это…, прости…

— Вероника. — Напомнила вторая.

— Точно, Вероника. Полгода не была, а память уже отшибло.

— Очень приятно. — Я сделал короткий поклон, жест, который показался мне уместным.

— Толик, сходи, купи еще два стакана, а мы с девочками подождем тебя здесь.

Я почувствовал себя «шнырем» при красавице.

— Девчонки сами сходят, чай, не инвалиды. — Я протянул один стакан Татьяне, и отхлебнул из второго.

Подруги посмотрели на меня ошарашенно-удивленно. Татьяна поняла, что допустила ошибку, и попыталась ее нивелировать.

— Блин, простите, девчат, мы же торопимся. В следующий раз пообщаемся плотнее.

Татьяна взяла меня свободной рукой и потянула за собой. Остановились мы в парке, через дорогу.

— Они теперь весь мозг сломают, кто ты такой? Они до сих пор в шоке, как это я Витюню бросила. Отказалась от таких перспектив! Я хотела при тебе сказать, что ты ведущий программист, но вовремя опомнилась. А то бы все узнали, что ты живешь под мостом.

— Моя правда — это оружие массового уничтожения, может и тебя зацепить. Они не сообщат Виктору, что ты в городе?

— Вряд ли, они не из того круга. С чем блины?

— С вишней, кажется.

— Сойдет.

Мы сели на скамейку и маленькими глотками пили пряный напиток, заедая блинами. Мой взгляд упал на фургончик с броской надписью «Креарки». Рядом с ним было полно детворы, покупающей надуваемые гелием шары. Надувал их Сергей, мой бывший работодатель. Я был рад за то, что он смог выкарабкаться после той истории.

— Может, в кино? — Спросила Татьяна, когда наши стаканы опустели. — Хотя нет, там вещи в гардероб придется сдавать. Меня там могут узнать. А пошли в театр! Витюня и люди из его круга в таких местах не околачиваются.

Я полез в карман и вытащил тощенькую пачку денег.

— Брось. Я угощаю.

Я почувствовал себя неловко под высокими сводами холла театра, роскошным убранством, массивными люстрами и среди почтенной публики, для которой подобное развлечение было естественным.

— Не зажимайся. Что ты как робот Вертер? Будь свободнее. Это простые люди, такие же, как и мы.

— Прости, я постараюсь.

В театре давали «Мертвые души» Гоголя на новый лад. Меня с первых минут увлек спектакль, интерпретация произведения, которое я старательно избегал в школе. Было смешно, остро. Актеры играли гротескно, по-театральному, оттого их шутки, или нелепые ситуации казались еще комичнее. В какой-то момент я хотел поделиться с Татьяной, но заметил, что она спит. Ее повело, она упала мне на плечо и осталась спать на нем. Мне пришлось сдерживать смех, чтобы не разбудить ее.

— Тебе понравилось? — Спросила она, когда мы вышли на улицу.

— Очень.

— Я рада, что поучаствовала в твоем культурном развитии. А меня что-то сморило. Куда теперь пойдем?

— Ты не устала?

— Я-то нет, а ты?

— Я в тонусе. Полный тургор. Недалеко от моей работы конеферма, там сейчас аттракцион катания на тройках, в санях с колокольчиком.

— Да ты что? Погнали туда. Я ни разу в жизни не каталась на лошади.

На самой городской окраине народу, желающего предаться развлечениям, было не меньше, чем в центре. Сотни машин стояли у размеченного красной лентой импровизированного ограждения. Люди, желающие заработать в праздники, были и здесь. Чай, кофе, горячительные напитки, баранки, пирожки, блины под аккомпанементы баянистов и частушки одетых в пестрое теток должны были продаваться веселее. И это работало. Народ толпился везде, где требовалось потратить деньги.

— Жеванем? — Спросила Татьяна. — Дама угощает.

— Тогда я плачу за катание. — Мне не хотелось походить на бедного родственника.

— Идет.

Татьяна купила по кофе и по ватрушке с творогом. На свежем воздухе еда казалась гораздо вкуснее. Я занял очередь к экипажу и оплатил билет. На покатушках было четыре тройки. От лошадиных тел, одетых в попоны, валил пар. Видно, горожане основательно их укатали. Дети и родители весело забирались в сани, и так же весело их покидали после катания. Детям под наблюдением разрешали потрогать тело лошади. Животное лиловым глазам косилось на детишек, осторожно прикасавшихся к подрагивающей и влажной коже. Если лошадь начинала прядать ушами или издавать звуки, дети испуганно отдергивали руку.

Подошла наша очередь. Я первым ступил в сани и подал руку Татьяне. С нами поехала мамаша с мальчиком пяти лет. По выражению лица ребенка сложно было понять, он впал в ступор от страха или от радости. Его глаза замерли на лошадях, как примагниченные.

— Вадика напугала лошадь в деревне. Он боится их, в кошмарных снах видит. Врачи сказали, что надо клин клином вышибать. Хочу показать ему, что лошадка — это весело.

— Вадик, лошадка добрая, она любит детей, поэтому катает их. — Татьяна обратилась к нашему соседу добродушным голосом.

Вадик нашел в себе силы отлепить взгляд от лошадей и перевести его на Татьяну. В этот момент извозчик дернул вожжи, и сани резко подались. Мальчишка вцепился матери в рукав. Мамаша прижала его к себе.

Морозный ветер ударил в лицо. Глаза заслезились от него и от ослепительно белого снега. Полозья зашумели по прикатанному снегу. Колокольчик зазвенел под рывками лошадей. Татьяна взяла меня за руку. В ее глазах снова стояли слезы. На этот раз скорее от ветра, чем от чувств. Круг был небольшим. Через пять минут мы его закончили.

— Понравилось? — Спросил я Татьяну.

— Да. Мне снова захотелось остановить время, чтобы растянуть момент.

— А я подумал, что этот день бедные лошадки запомнят надолго. Загоняли их сегодня.

— Тогда я тоже лошадка, потому что запомню этот день надолго. — Татьяна вздохнула. — Пойдем еще куда-нибудь?

— Честно сказать, уже не хочется.

— И мне. Как до тебя добираться будем?

— Напрямки. Я же тут каждую тропинку знаю. Правда, их сейчас замело.

— Напрямки, так напрямки. Веди, Сусанин.

До моего склада вела дорога, а потом мы свернули в поле. Сумерки быстро превратились в ночь. Продвигались мы медленно, потому что сугробы местами были по колено. От нас валил пар, как от лошадей, на которых мы недавно катались.

— Это отличное завершение нашей прогулки. — Пыхтела Татьяна. — Загонять меня под конец дня. Скоро там твоя берлога?

Я свистнул. В ответ раздался собачий лай. Это отвечал мне Константин.

— Скоро, почти пришли.

Одежду снова надо было сушить. Мы разделись и сделали это привычно и естественно, как супруги с большим стажем.

— Как хочется есть! — Татьяна полезла искать остатки еды с праздничного стола. — О, яйца с чесноком и сыром, папа мой любит. — Татьяна понюхала. — Живые вроде, будешь?

— Конечно. Почему мы не подумали еды в городе купить?

— Ты хозяин, ты и думай.

— Я думал, когда не ждал тебя в гости. Вот мои запасы. — Я откинул тряпку, закрывающую небольшой ящик у стены. В нем лежало несколько пакетов с крупами и макаронами и несколько пестрых пачек лапши и картофельного пюре быстрого приготовления.

— Ты не правдолюб, Толик, ты жуткий врун. У тебя тут запас на целый месяц.

— Я подумал, что ты хочешь праздничной еды.

— Праздник у меня идет от души, а не из желудка. Жру, когда весело.

Татьяна бесцеремонно раскидала весь мой продовольственный запас.

— Я пюрешку буду, а ты?

— Тоже.

После ужина, не такого обильного, как все предыдущие, мы поняли, что у нас еще остались силы. Так как не было алкоголя, способствующего коммуникации, то ни я, ни Татьяна никак не могли озвучить свои мысли насчет продолжения праздника. Ну, вы понимаете. Я был не искусен в подобных намеках и труслив.

— Толик, покажи мне, как у тебя надо заняться йогой, чтобы помыться? — Попросила Татьяна.

Я поставил воду, поставил матрац на ребро и показал, стараясь не быть чересчур физиологичным.

— Спасибо, поняла. Вам с Костиком лучше это не видеть. Погуляйте пока.

Я напялил еще не просохшую одежду и вышел на улицу. На дворе начинался снегопад. Я любил его, потому что чувствовал, как весь мир под мостом становится только моим. Мой мир становился маленьким и уютным. Из маленького оконца на снег падало пятно света, делая мой мир еще уютнее.

Удержаться, чтобы не подсмотреть в окно за моющейся Татьяной, я не мог. Голая девушка в моем доме была продолжением сказки. Под ногой хрустнул снег. Татьяна показала мне в окно кулак и поставила перед ним электрический чайник. Чары сказочного мира рассеялись. Мне осталось только раздразнить Константина и устроить с ним догонялки.

— Ээээй! Собачатник! Ты будешь мыться? — Крикнула Татьяна в приоткрытую дверь.

— Буду! — Я уже знал, что за этим последует.

Татьяна была в моей майке, с полотенцем на голове. Классический вид девушки после душа или ванны.

— Ты прогонишь на мороз несчастную девушку? — Спросила Татьяна.

— Я бы не хотел, чтобы ты смотрела на меня, когда я пытаюсь удобно устроиться. Это зрелище не для слабонервных.

— А ты же пытался подсмотреть? Это был ты или Костик?

— Я. — Признался, хотя и желал свалить вину на собаку.

— Ладно, недолго, а то застужу свои женские причиндалы.

— Я мигом, опыт уже есть.

Константин с Татьяной шумели на улице, пока я наводил чистоту. После мытья стало приятно и легко на душе. В глазах Татьяны, когда я позволил ей зайти, уже играли чертики. Она смотрела на меня, как на кусок жареного мяса смотрит несостоявшийся вегетарианец. Как-то сами собой отпали ненужные слова. Чертики выпрыгнули из ее глаз и пробрались в меня. Константин был удивлен, что его оставили на улице. Он тявкнул пару раз под дверью и успокоился.

Фирма-производитель надувных матрацев должна была гордиться своим изделием. Перегрузки, которые он перенес в эту ночь, были запредельными. Зато все остальное в доме не выдерживало наших активных утех. Что-то упало на пол, что-то хрустнуло. Но мне было плевать на все, что не было связано с телом Татьяны. Оно было в руках, под губами, бледно отсвечивало в темноте.

Та ночь была похожа на нашу первую тем, что я снова не мог ее вспомнить в деталях. Калейдоскоп из ярких картинок, ощущений и томного послевкусия. К утру мы измотались и уснули на полуслове. Разбудил меня глухой звонок телефона. Кто-то настойчиво дозванивался до Татьяны. Она, утомленная ночными приключениями, ничего не слышала. Я ждал, когда телефон перестанет звонить, но он замолкал на минуту и потом снова начинал звонить. Причина для такой настойчивости должна быть серьезной.

Татьяна спала раскинувшись, придавив меня ногой. Мне жалко было ее тревожить, чтобы встать и найти телефон. Но этот звонок мог быть для нее важным. Я зашевелился. Татьяна зачмокала губами и перевернулась ко мне спиной. Я вытянулся с матраца вперед и раскидал наши одежды. Телефон звонил в куртке. Его звонок стал громче. Татьяна подняла сонное лицо с подушки.

— Тебе звонят. Уже полчаса, наверное.

— Дай телефон. — Она протянула руку. Я подал. — Мать звонит. Потеряли меня. Аллё, мам, привет, чего звонишь? Спала…, да ты что, обед уже? Вот я подрыхнуть…, пусть орет, скажи, вечером приеду. Всё, пока. — Татьяна бросила трубку. — Привет, секс-машинка.

— Привет. — Комплимент мне понравился. — Уедешь сегодня?

— Да, папа там бушует, мать жалко, без меня всё ей достается. Все хорошее во мне от папы, все плохое от мамы. Ставь чайник, попьем, да буду собираться.

Я готовил завтрак, а на душе было чувство, как будто поминки собираю. Мы оба молчали. Татьяна от того, что ее ждало дома, я от того, что меня ждало без нее.

— Как сюда такси вызвать? — Нарушила она молчание.

— Шестой километр.

— Эхе-хе, никто не знает, что под мостом есть новый адрес.

— И подольше пусть не знают.

Мы позавтракали и молча собрались.

— Проводишь? — Спросила Татьяна с надеждой, как будто я мог ей отказать.

— Не позерствуй, конечно, провожу.

Втроем мы вышли на дорогу и дошли до столба с указателем «6». Татьяна вызвала такси.

— Как тебе Новый год? — Спросила она.

В подтексте вопроса звучало примерно следующее: «Тебе понравилось, что я приезжала?»

— Очень. Это был лучший Новый Год в моей жизни. Побольше бы таких праздников в году. А как тебе?

— Знаешь, Толик, мне, конечно, тоже все понравилось. Я отдохнула по-настоящему, расслабилась полностью, чего давно не могла себе позволить, только я не обещаю, что приеду еще. Душа захотела праздника, я приехала. Когда она захочет в следующий раз, я не знаю, и я не хочу делать тебя жертвой своих капризов. Не бери меня близко к сердцу. Я шаболда, Толик. Относись ко мне соответственно, и у тебя не будет разочарований в жизни.

Я сник и опустил глаза. Я ведь понимал, что мы даже близко не пара, и то, что между нами произошло, стечение каких-то нелепых обстоятельств. Судьба зачем-то свела нас вместе. Может быть, решить наши проблемы, а может, подсунуть новых неприятностей. Татьяна увидела, какой эффект произвели на меня ее слова, и в качестве компенсации подарила мне долгий поцелуй.

Подъехало такси. Водитель странно на нас посмотрел. Татьяна чмокнула меня в щеку.

— Пока! Как доеду, напишу сообщение.

— Хорошо. Давай, пока.

Татьяна прыгнула на заднее сиденье. Успела махнуть на прощанье, прежде чем такси, поднимая снежную пыль, быстро скрылось вдали.

Отношения между людьми, их чувства друг к другу находятся в понятиях метафизической вселенной. Как только два человека начинают испытывать чувства, вселенная вешает между влюбленными канат. Когда чувства у пары одинаковые, канат никуда не двигается, и центр его висит над линией с надписью «гармония». Как только один из пары начинает испытывать более сильные чувства, он перетягивает канат на свою сторону. Это приводит к тому, что второй партнер теряет чувства.

Если моя теория верна, то я тащил Татьяну волоком на свою сторону. В голове не укладывалось, как после такого, что было у нас ночью, можно вот так заявить: «Когда приеду, не знаю, жди, если что, но лучше не надейся». Кровь кипела от воспоминаний, в руках еще остались ощущения прикосновений. Надо обладать или огромной силой воли, или не любить совсем, чтобы поступать так хладнокровно.

Два дня я был в депрессии. Не ходил на работу, не готовил, не уделял внимания Константину. Татьяна мне писала общими фразами, как будто между нами ничего не было. Я чувствовал, как подо мной разверзлась черная дыра уныния, и я добровольно лечу к ее дну. Хреновое состояние, причем ничьей вины, кроме моей, в этом нет. Я не ел, не готовил, валялся на матраце, который еще хранил аромат тела Татьяны.

Меня спас Константин. На третий день моей депрессии он убежал на свадьбу и вернулся к вечеру с окровавленной передней лапой. Припрыгал по сугробам на трех, измотавшись до такого состояния, что сразу упал, как только я открыл ему дверь. Вся лапа была в крови. Кожа, сорванная клыками, болталась лохмотьями. Глаза Константина выражали уверенность, что я знаю, что делать с его проблемой. После того случая, думаю, он держал меня за собачьего доктора.

Рана была серьезной, и это отрезвило меня. Какого черта я раскис, как баба, когда мой друган ведет себя, как настоящий мужик. Молчит и терпеливо сносит мои попытки обработать рану. Мысленно я послал подальше черную дыру депрессии. Она схлопнулась и улетела в другую вселенную. Я перестал ее кормить. На душе стало легко, потому что остались только светлые воспоминания, которые можно было воспроизводить в памяти снова и снова, получая удовольствие.

Дни побежали веселее. Мы по-прежнему ежедневно переписывались с Татьяной, обходя стороной тему возможной встречи. Константин быстро пришел в себя, и снова бегал, как ни в чем не бывало. Дни становились длиннее. Солнце начинало греть по-весеннему. На склонах появились первые проталины. С моста днем начиналась грязная капель. Я с нетерпением ждал времени, когда смогу вытащить свой велосипед и приехать на нем на работу. Но это было нескоро.

Пока не наступило настоящее тепло, я расчистил склон выше дома от снега. Я боялся, что меня может затопить. Ледяные стены еще держались и давали мне защиту от ветра, который под мостом был всегда. Весеннее пробуждение природы заряжало меня оптимизмом и хорошим настроением. Особенно меня впечатлило первое пение жаворонков. Вокруг еще лежал снег, а в небе заливались птицы. Я понял: всё, весна пришла окончательно.

Весеннее таяние началось дружно. С юга налетел теплый ветер и снег начал таять на глазах. Ручьи, стекающие с полей и обочин дорог, стремились попасть в старое русло реки, протекающей под моим мостом. Ее бурный поток не прекращался даже по ночам, когда температура падала ниже ноля градусов.

Кажется, это была среда. В тот день я задержался на работе до темна. Константин остался дома, и я возвращался с работы в темноте и одиночестве. Дорогу я знал наизусть, и спокойно ориентировался ночью. Мне попадались лужи, уже прикрытые тонким ледком. С утра я пошел на работу в зимних сапогах, и теперь жалел об этом. То и дело попадая в лужи, я набрал полную обувь воды. Меня это расстроило, и захотелось быстрее вернуться домой.

Путь можно было срезать наискосок, оврагами. Зимой я так и делал, но после того, как снег начал таять, я шел домой по дороге. Какой нечистый подговорил меня это сделать? В оврагах снега еще было полно, и он создавал иллюзию того, что снег там до самого дна. Я смело ступил в сугроб. Сделал один шаг, второй и провалился в воду. Ноги соскользнули по крутому дну оврага, и я скатился вниз, под снежную шапку. От страха и неожиданности я глотнул воды, она попала в легкие. Голова тут же закружилась. Панический страх смерти обуял меня и заставил колотить руками и ногами.

Все продолжалось не больше нескольких секунд. Я пробил толщу снега над собой и встал на ноги. Меня терзал жуткий кашель из-за попавшей в легкие воды. На какое-то время я выпал из реальности. Не понимал, где я нахожусь и что делать. Постепенно кашель успокоился. Горло жгло, перед глазами плыли радужные разводы. Мне удалось успокоиться и найти в себе силы взять себя в руки. Я стоял по грудь в сугробе и по ощущениям, по пояс в воде, ровно посередине оврага.

Я выбрался из оврага по скользкой круче, извалявшись в грязи, как поросенок. Мороз сразу прихватил мокрую одежду. Мне пришлось прибавить ходу, чтобы не окоченеть до дома. Константин чуть не залаял на меня, не признав в грязном комке своего хозяина. Сбросив одежду, я сел на обогреватель и долго согревался. Меня трясло в равной мере от холода и от пережитого страха. Страшно было представить, что меня никто не кинулся бы искать. В этом был минус моего одиночества. Ужасно не хотелось мириться с мыслью, что ты никому не нужен, твоя смерть никого не расстроит.

Татьяны в сети уже не было. Поведать о своем приключении я мог только ей, что я и сделал.

Сон в ту ночь у меня был тревожным. Снилась всякая дичь, которую и описать то было трудно. К утру я понял, что меня сильно знобит. Я натянул второе одеяло, но мне все равно казалось, что где-то есть щели, в которые сквозит ледяной ветер. Я накинул поверх одеяла куртку, штаны и прочую одежду, до которой смог дотянуться не вставая. Свернулся под этой грудой утеплителя калачиком и трясся, как осиновый лист на ветру.

Сходить в туалет стало проблемой. Меня трясло еще сильнее от одной мысли вытащить палец из-под одеяла, не говоря о том, чтобы выйти на улицу. Никаких лекарств у меня не было. Мне не пришло на ум запастись ими после лечения Константина. Что-нибудь от температуры мне бы очень помогло. Выйти на улицу пришлось. Сквозняк вытряс из меня душу. Мне кажется, что моя зубная чечетка была слышна людям, проезжающим по мосту.

Усилием воли я поставил чайник. Выпил обжигающего кипятка и уснул. Проснулся в полной темноте. Константин сопел, а меня по-прежнему трясло. Мне снова надо было в туалет. Как я это сделал, не помню. Меня гнуло и трясло, как молодую березку в ураган. В голову пришла мысль отправить сообщение Татьяне, что заболел и нуждаюсь в лекарствах. Я слабо помню, как вроде бы сделал это, но мой мозг мог создать воспоминания и сам, в состоянии горячечного бреда.

Потом я увидел лицо Татьяны. Обеспокоенное и хмурое. Что могло ее так расстроить? Потом я увидел мужчину в голубом халате с чемоданчиком. Он всадил мне укол и сказал следующее:

— Помереть не должен, но если что, кем вы ему являетесь? Кто будет оформлять его смерть?

— Родственница. Я буду заниматься им, если что.

Мне кажется, врач ей не поверил. С чего бы такой благополучной на вид девушке иметь родственников под мостом?

— Вот эти лекарства надо купить и проколоть курс, если ситуация ухудшится, звоните.

Потом я отключился или уснул. Пришел в себя, когда мне стало гораздо легче. Обстановка в доме кружилась из-за слабости, но я почувствовал, что болезнь отступила. Стиральная машинка гудела, стирая мои вещи. В доме пахло едой. Ягодицы болели. Кажется, они перенесли несколько всаживаний шприцом.

Дверь открылась и вошла Татьяна. Я смотрел на нее из-под одеяла одним глазом.

— Привет! — Сказал я тихо.

— Ха, привет, ожил?

— Кажется, да. Стало гораздо легче.

— Вот ты меня напугал! Думала, дуба дашь!

— Как догадалась приехать?

— Сопоставила твое последнее сообщение и тот бред, что пришел после.

— Я почти не помню ничего.

— Не удивительно. Ты был без сознания, когда я приехала. Доктора чуть ментов не вызвали. Тогда твою прятушку точно бы ликвидировали.

— Ты их отговорила?

— Да. Сказала, что ты минималист, как Диоген, а так нормальный.

— Спасибо, Тань. Мне очень приятно, что ты помогла мне. Я очень боялся, что умру, и меня никто не станет искать и не вспомнит обо мне.

— В следующий раз я поставлю видеонаблюдение, чтобы контролировать тебя. Если бы я не приехала, ты бы точно помер.

— Сколько ты здесь?

— Сегодня четвертый день.

— Ого! Сколько же я болел?

— Если считать с твоего последнего сообщения, то пять дней.

— Что ты сказала родителям? Как тебя отпустили с работы?

— Матери все рассказала, как есть, а отцу она сама сочинит что-нибудь.

— Ясно, теперь обо мне знает твоя мать. Какая была ее реакция?

— Нормальная. Она думает, что я отношусь к тебе, как к питомцу. Ну, типа, благородный душевный порыв, забота и все такое.

— Есть хочется очень. У тебя так вкусно пахнет. — Я громко погонял носом воздух.

— Выбирайся наружу, буду кормить.

За время, пока я болел, внутреннее убранство мое убежища ощутило влияние женской руки. Дома был наведен порядок, все выстирано, еды наготовлено на неделю, запасы провизии пополнены. После обеда Татьяна выгнала меня на улицу. Вынесла из дома все, что можно, и поставила под лучи солнца. На обеззараживание.

Весна вступила в свои права. Снег стаял почти полностью. Белел только на северных склонах. Верба покрылась мохнатыми почками, на остальных растениях они просто набухли. Ветер нес совсем другой запах. Аромат расцветающей жизни, распускающейся зелени и оживающей почвы.

В душе тоже была весна. Организм, переборовший тяжелую болезнь, находился в состоянии расслабленной эйфории. Приятных чувств добавляла суетящаяся Татьяна. Она открылась с хозяйственной, заботливой стороны. Глядя на нее, можно было заметить, как ее сексуальный блеск растворился в куртке с закатанными рукавами, резиновых сапогах и платке, которым она подобрала волосы. Никаких признаков легкомысленной шаболды в ее виде и действиях не прослеживалось совершенно. Нормальная хозяйственная девушка, пекущаяся о состоянии своего парня. Хотя в ее действиях могла быть обычная забота о питомце, который не умеет нормально ухаживать сам за собой.

Татьяна подошла ко мне. Нагнулась и бесцеремонно оттянула мне конъюнктивы. Потом приложилась губами ко лбу.

— Температура еще есть небольшая. Сейчас просохнет матрац, и сделаем тебе укольчик.

— У меня жопа болит от них.

— Не хнычь, доктор сказал сделать весь курс, будем делать весь курс. И вообще, если бы ты думал головой, а не жопой, ничего втыкать в нее не пришлось бы.

— Это очень сильный аргумент. — Я сдался.

Через день, когда стало ясно, что я окончательно пошел на поправку, Татьяна уехала. В этот раз между нами ничего не было, но я остался доволен ее посещением не меньше, чем в прошлый раз. Пусть моя радость сильно отдавала эгоизмом, но чертовски приятно было осознавать, что ты кому-то небезразличен. Не будь Татьяны, то и меня, скорее всего, уже не было бы. Я представил свой раздувшийся труп на матраце, который мог пролежать там и год, и два. Меня накрыла волна страха и отвращения к подобному завершению земного пути.

Татьяна взяла меня на контроль. Я должен был высылать ей результаты замеров температуры утром и вечером, описывать свое состояние. На основании моего самочувствия она рекомендовала мне рацион питания. Не знаю, может быть, она играла в заботливую няню, может быть, ей нравилось эта роль, но я чувствовал себя защищенным. Как будто у меня в жизни наконец-то появился ангел-хранитель, который через Татьяну оберегал меня.

Я окреп и снова пошел на работу. Моего отсутствия почти никто не заметил. Первое время я привыкал к нагрузкам, быстро уставал, и чуть было не решился искать другую работу. Взял себе один выходной на раздумья. Думал-думал, и решил остаться. Другой такой работы, где до тебя нет дела, не найти. Я всегда получал деньги на руки сразу после разгрузки, в отличие от других мест, где можно было лишиться денег, заработанных за месяц.

Еще одним важным аргументом стало то, что я наконец-то оседлал свой велосипед. Дороги в округе просохли. Рано утром, или вечером после работы, я накатывал по десятку километров. В воскресенье я мог быстро сгонять в город за продуктами. Это было очень удобно. Константин иногда злился на меня, если не успевал за мной. Его лай позади меня означал, что он устал и просить сбавить скорость. Я задумался насчет седла для собаки.

Во время переписки с Татьяной тему встречи снова не затрагивали. Мне очень хотелось ее видеть, и не просто видеть, а прямо таки ощущать всем телом. Весна на дворе вызывала бурление гормонов. В голову все настойчивее стали проникать мысли, что можно и самому отправиться в город, где живет девушка. Снять на неделю квартиру и устроить там встречу. Мужик я, в конце концов, или нет? Чем больше я об этом думал, тем приятнее мне было от этой мысли. Перед сном я представлял, как встречаю Татьяну с работы, как мы прохаживаемся по паркам и аллеям ее города, а потом…. Надо было ограничить себя в тратах средств, чтобы скопить хорошую сумму, и подумать, как оставить Константина одного на целую неделю.

Татьяне я решил не сообщать о своем решении. Устрою ей сюрприз. Думаю, что месяц на лапше быстрого приготовления и чае без молока и всяких сдобнушек, мне не повредит. С того дня, как я окончательно принял это решение, моя заначка стала потихоньку расти. Ни намеком, ни каким другим образом я не давал Татьяне повода подумать, что собираюсь приехать. Промежду прочим я вызнал место и график ее работы. Заявляться домой к ней я стеснялся, и еще больше боялся ее отца.

За два дня до той даты, которую я наметил для поездки к Татьяне, случилось удивительное. Она пропала из сети. Я отправил девушке несколько сообщений, но они были не просмотрены. Она мне ничего не писала про отпуск или внезапный отгул. Не исключено, что она тоже могла задумать сюрприз, похожий на мой, но два дня хватит, чтобы прийти ко мне пешком, а ее не было. Я заколебался. Не хотелось скататься впустую.

Немного поразмыслив, я все же решился на поездку. Не увижу Татьяну, хоть другой город повидаю. Перед днем отъезда, под утро, я снес все ценное из дома в потайное место в овраг. Насыпал Константину большую чашку корма и напутствовал его вести себя в мое отсутствие скромнее, потому что лечить его будет некому.

Дорога до другого города заняла на такси шесть часов. Половину пути я проспал, но по мере приближения я стал чувствовать волнение. Мысли роями летали в голове. То мне хотелось быстрее доехать, то вернуться домой, к спокойствию и определенности. Склонность к аферам не моя черта характера. Я привык к тому, чтобы все было ясно и прозрачно, как белый день. Но так сюрприза не получится.

В город мы заехали за два часа до окончания рабочей смены у Татьяны. Она работала помощником юриста в конторе, занимающейся строительством. Какую-то долю в ней имел ее отец, который и устроил Татьяну под свой присмотр. Возле трехэтажного офисного здания стояло много дорогих машин. Я себя чувствовал среди них бедным Робинзоном на плоту из пальмовых бревен. Неловкость я переборол мыслями, что я не свататься приехал к Татьяне, а всего лишь незабываемо провести время, или как получится.

Ровно в шесть вечера, как по команде, из здания потянулся поток работников: менеджеры, управляющие и прочий «планктон». Они рассаживались по машинам и разъезжались в разные стороны. Татьяны все не было. Хотелось верить, что она заработалась. Как ее найти в городе, если ее не было на работе, я не знал. Домашнего адреса у меня не было, на связь она не выходила.

Была уже половина седьмого. Поток работников иссяк. На стоянке осталось три автомобиля. Я решил ждать до тех пор, пока не останется ни одного автомобиля. В душе я начал ругать себя за легкомысленность. Надежды придавал мне поступок Татьяны, когда она приехала на новый год. Она была в гораздо худшем положении. Если бы меня не оказалось, ей пришлось бы топать ночью в город несколько километров.

В последнюю машину сел полный очкарик. Он бросил на меня взгляд, чем спровоцировал задать ему вопрос.

— Извините, а вы не из «Стройконтракта»?

Мужчина подозрительно посмотрел на меня через опущенное стекло.

— Допустим. — Его предположение звучало утвердительно.

— Мне нужна Татьяна, помощник юриста, она работает у вас. Вы знаете ее?

— Допустим. А ты ей кто? — Спросил он прямо.

— Знакомый. Очень хорошо ее знаю, но я не из вашего города, хотел сюрприз устроить.

Пухлик посмотрел на меня, как полицейский на наркодилера, по виду которого пытался понять, куда тот запрятал дозу на этот раз.

— Один уже приезжал два дня назад с сюрпризом. — Ответил мужчина.

— В смысле? — Не понял я.

— Тоже дождался ее с работы, а потом…

Я вдруг всё понял, не дождавшись, когда договорит мужчина.

— … порезал всю. — Договорил он.

— Виктор? — Догадался я.

— Я не знаю, как его зовут. Вон, видишь, бордюр испачканный, это в ее крови. Она лежала там до приезда скорой.

— Она жива? — у меня мир закружился перед глазами. Почему я так долго собирался? Все могло бы случиться иначе.

— Говорят, очень плоха. Но это бабы сплетничают. Шеф, отец ее, второй день в больнице живет. Крови много было.

Я немного впал в прострацию и собрался куда-то идти. Голос пухлика привел меня в чувство.

— Слышь, парень, я как раз мимо больницы поеду, где она лежит, могу подбросить.

— Ага, хорошо, давайте. — Я сел в машину.

Меня колотило, когда я зашел в приемное отделение. Мне было страшно все: узнать, что Татьяны уже нет, увидеть ее родителей, убитых горем, понять, что моя сказка тоже закончилась. Мои глаза выражали все, что я не мог произнести.

— Ттттатьяна к вам поступала… — Женщина в приемном отделении сразу поняла о ком речь.

— Ножевые ранения?

Я согласно замотал головой. Думаю, мои испуганные глаза были по пятаку.

— В реанимации она. В себя почти не приходит.

— К ней пускают? — Спросил я сквозь зубы, стиснутые сведенными скулами.

— Только близких. Вы кто ей?

Я проклял свой синдром правдолюба. Не будь его, я бы запросто представился братом.

— Знакомый, из другого города.

— Нет, не пущу. Случай криминальный, кроме близких родственников нельзя никого пускать.

В этот момент в коридоре показалась хорошо одетая женщина, на которой не было лица. Ее внешность и движения выдавали в ней великую скорбь. Глаза были потухшими, прикрытые припухшими веками. Она шла по коридору, будто никого не видела.

— Эй, парень! — Меня окликнула женщина из окошка приемного отделения. — Это ее мать. Если она разрешит тебе пройти с собой, то можно.

Это был шанс. Я был до ужаса стеснительным и асоциальным, и мне было невероятно трудно подойти к незнакомому человеку, да еще во время такого несчастья. Только осознание того, что Татьяна тоже стала частью меня, и я имею право увидеть ее, хотя бы в последнюю минуту жизни, подвигло меня набраться смелости, подойти к женщине и представиться.

— Здрасьте, я Толик.

Женщина подняла на меня печальные и усталые глаза. Она посмотрела сквозь меня.

— Какой Толик? — Бесцветным голосом спросила она.

— Татьяна рассказывала вам обо мне. Помните, весной она приезжала лечить меня? Я тогда чуть не умер от простуды.

— А, Толик со странностями, Робинзон из-под моста.

— Да, это я. — Меня ничуть не покоробило то, что моей характерной чертой были странности.

— А вот Танюшка наша… — Мать не договорила и заплакала.

Она ткнулась мне в грудь и затряслась. Я стоял и озирался по сторонам, не зная, как ее успокоить. Люди в очереди смотрели на меня.

— Пошли, если придет в себя, может, узнает, тогда и простишься с ней. — Мать Татьяны повела меня за собой.

Мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Здесь было тихо. Чувствовалось, что это было местом, в котором решается судьба людей: остаться в этом мире или перейти в иной. Возле третьей двери на кушетке сидел мужчина. Он уткнулся головой в сложенные руки и не двигался. Он повернулся, только когда я и Танина мама подошли вплотную.

— Саш, это знакомый Тани, Анатолий. — Представила она меня.

Отец и по виду был суров, как рассказывала Татьяна.

— Еще один? — Спросил он. — Выходит, я всегда был не в курсе ее отношений?

— Какая сейчас разница. Это хороший человек, мне Танюшка о нем рассказывала.

Мы сели и замолчали.

— Доктор выходил? — Спросила мать.

— Нет. — Коротко ответил отец.

Через минуту открылась дверь. Все вскочили. Я почувствовал в этот момент родительский страх ожидания известия о смерти дочери. Их глаза выражали его яснее слов.

— Как она? — Спросила мать.

Доктор молча показал отойти подальше от двери.

— Пришла в себя. Это хороший знак. Но буду с вами откровенен. Раны почти несовместимы с жизнью. Вся надежда на молодость и крепкое здоровье. Печень, легкие, почки — все задето. Состояние пограничное. Нужен толчок, который приведет к выздоровлению или…. Ладно, не будем о плохом.

— Нам можно пройти к ней? — Спросил отец.

— Да, но предупреждаю, только положительные эмоции. Никакого воспитания.

— Да кому, кроме нас, так дорога наша Танюшка. — Тихо и обреченно произнесла мать.

Я пристроился за родителями. Подумал спросить их разрешения зайти в палату, но посчитал, что у отца могут возникнуть возражения. Никто не обратил внимания, что я вошел вместе со всеми.

Татьяна лежала под простыней, опутанная капельницами жизнеобеспечения. Ее пухлые губы были без кровинки и слились в один цвет с бледным лицом. Скулы и нос заострились. Мать бросилась к дочери и, нашарив под простыней руку, вытащила ее и стала целовать, приговаривая сквозь слезы:

— Доченька, да что же это, да почему же мы недосмотрели за тобой?

Врач показал отцу взглядом, что он только что просил их вести себя жизнерадостнее. Отец Татьяны взял за плечи жену и оттянул ее от дочери.

— Люб, прекрати. Таня все слышит.

Врач покачал головой в знак согласия.

Веки дочери дернулись и медленно распахнулись. Мать снова чуть не потеряла контроль и не кинулась к дочери. Девушка секунд пять смотрела в потолок, потом медленно повернулась лицом ко всем. Она рассматривал нас по очереди. Дошла и до меня. Наши взгляды встретились. Её губы тронула тень улыбки.

— Привет! — Шепнула она беззвучно одними губами.

— Привет! — мой голос, как гром, раздался в палате. — Не думал, что застану тебя здесь.

Татьяна улыбнулась еле-еле. Из глаз вытекли слезинки. Отец ее смотрел на меня, как коршун на цыпленка. В уме я держал просьбу врача требующего создать у девушки позитивный настрой, но боялся открыть рот, чтобы не выдать правду о ее состоянии.

— Толик…, я … очень рада… тебя видеть. — Тяжело произнесла Татьяна. — Как… ты… узнал?

— Я не знал, просто решил навестить. Приехал на работу, а там мне сказали… что…. Виктор?

Татьяна зажмурилась. Сквозь ресницы проступили слезы. В этот момент я испытал чувство, близкое к тому, когда умерла мать. Я почувствовал, как еще одна часть меня может уйти навсегда, оставив в душе тоскливый и холодный угол. Воспоминаниями я постоянно буду наведываться в него, раз за разом испытывая тоску и холод утраты. Мне хотелось поступить так же, как поступила мать Татьяны, броситься к ней, чтобы запомнить ее живой в ощущениях.

— Что… сказал… врач? — Спросила Татьяна.

Ее вопрос был обращен ко всем. Взгляд медленно переходил от одного лица к другому. Отец был суров, наверное, как всегда, и его лицо ничего не выражало. На лице матери крупными буквами была написана великая печаль и ожидание худшего.

— Толик…, ты слышал… что… сказал врач?

На меня словно вылили ведро ледяной воды, и тут же ведро кипятка. Зачем я зашел в палату? Как можно с моим комплексом правдолюба это было сделать? Все завертелось перед глазами, пол зашатался. Я был готов сам упасть без сознания. От того, что я сейчас скажу, зависела жизнь дорогого мне человека. Задав этот вопрос, Татьяна хотела знать правду, а получалось, что она приставила к своему виску пистолет. Мой ответ должен был нажать курок.

Раскаленное жало проникло мне в мозг. Оно шипело в мокрых извилинах, распространяя запах горелой плоти. Моя жизнь побежала перед глазами в обратном порядке. Все было так натурально и правдоподобно, как будто это случилось вчера. Она остановилась на том моменте, когда пьяный отец произнес фразу: «Ошиблись, суки! Ошиблись они! Не ошиблись, а соврали! Тянули время, а мы могли бы в Москву ее увезти, там бы ее вылечили!». Только сейчас я был взрослым и знал, что мать не могло спасти ничего. Саркома не лечилась, ни тогда, ни сейчас.

— Доктор сказал, что жизненно важные органы не задеты. Большая потеря крови, но тебе перельют столько, сколько надо, так что выздоровление — вопрос времени. Главное, покой и хорошие мысли.

Ее взгляд уставился в мои кристально честные глаза. Я не мог поверить, что это произнес я, но держался в образе из последних сил.

— Спасибо… Я … тебе верю. — Татьяна попыталась улыбнуться, но получилось не очень.

Доктор незаметно похлопал меня по спине, одобряя мою ложь. Ложь во спасение.

Автобус по имени Смерть не доехал до остановки пару метров. Его мотор забился в конвульсиях и заглох. Внезапный дождь закрыл сплошной стеной автобус. Когда дождь закончился, автобуса уже не было.