Рождество в горах

Выпало очень много снега к Рождеству, маленький домик в горах выглядывал из-под снега только крышей и двумя верхними этажами. Впрочем, это была всего только хижина, — двор с одной коровой, одной свиньёй и овцой.

Здесь жило семейство зиму и лето своим хозяйством.

Мужа звали Тор, а жену Кирсти; у них было пятеро детей. Старших звали Тимиан и Калдея. Калдея была в услужении внизу под горой, а Тимиан перебрался в Америку. Из других троих, остававшихся дома, двое были мальчики, одна девочка: Ринальд, Дидрик и Томелена. Но Томелену обыкновенно звали Леной.

В этом году, как уже было сказано, к Рождеству выпало необыкновенно много снега, и старый Тор весь день разгребал снег, так что он совсем заморился и устал. Он прочёл уже всё в молитвеннике, что полагалось на Рождественский сочельник, и лёг затем на кровать, с трубкой в зубах. Жена варила что-то и хлопотала у очага, суетливо бегая всё время по комнате, постоянно находя что-нибудь привести в порядок.

— Дали скоту корм на вечер? — спросил Тор.

— Да, уж, конечно, дали, — возразила жена.

Тор покурил ещё некоторое время и сказал затем, усмехаясь в бороду:

— Что это ты варишь и жаришь весь вечер, жена? Не пойму, откуда ты всё это раздобыла?

— О, я богаче, чем вы думаете, — возразила Кирсти и сама рассмеялась на свою шутку.

За ужином в семье должна была подаваться водка, это был старый обычай, и Ринальд должен был разливать её по стаканам. Это была для него торжественная минута; он должен был держать в своих ручонках графин, разрисованный большими розанами. Глаза всех следили за ним.

— Держи графин в левой руке, когда ты наливаешь старшим, — сказал отец, — ты уже достаточно велик, чтоб перенимать и приучаться к этому.

Ринальд взял графин с розанами в левую руку. Он наливал так осторожно, что интересно было смотреть на него. Он высунул язык, нагнул голову на бок и наливал. Еда была совсем такая, как подают гостям: была булка, сироп и по яйцу на каждого. Видно было ещё по тому, что Рождество, что было и масло к хлебу.

Тор громко прочёл лютерову молитву перед обедом.

А после ужина маленький Дидрик спутал дни и поблагодарил отца и мать за обед, пожав им руки. Отец не остановил его. Когда тот кончил, Тор всё-таки сказал:

— Тебе не надо благодарить нас за обед сегодня вечером, Дидрик. В этом нет ничего дурного; но ты же знаешь, что благодарить за обед надо в вечер под Новый год.

Дидрику до того стало стыдно, что он весь съёжился и готов был разрыдаться, когда брат и сестра стали над ним смеяться.

Тор снова улегся на кровать с трубкой в зубах, а жена стала мыть посуду.

— Да, сколько снега сегодня навалило, — сказала она.

— Он ещё будет долго идти, — возразил Тор. — Вокруг луны кольцо, и вороны летают совсем низко над землей.

— Значит, идти завтра в церковь и думать нечего.

— И, Боже упаси, ты, верно, в календарь не посмотрела, если завтра рассчитываешь идти в церковь.

— А какой там аспект?

— Да он не лучше на вид безногого телёнка. А то бы я не стал так говорить.

— Ты просто сказать не хочешь! — воскликнула Кирсти.

— Дай-ка мне очки, Ринальд. Только, смотри, не урони их на пол, — продолжал Тор. И он ещё раз принялся рассматривать опасный аспект. — Да вот, посмотри-ка, — сказал он жене, — тут нисколько не лучше того, что я сказал.

— Господи Иисусе, помилуй нас грешных, — сказала Кирсти, складывая молитвенно руки. — Это вьюгу означает?

— Да, это означает вьюгу. Но это ещё не худшее. Если ты хочешь увидеть самый настоящий аспект, посмотри-ка под пятым февраля. Это не иначе будет, как сам антихрист с двумя рогами.

— Господи Иисусе, помилуй нас грешных. И Тимиана, что в Америке.

После этого восклицания в маленькой комнатке на некоторое время водворилось молчание. На дворе начиналась метель. Дети в это время разговаривали между собой и играли кто чем; кошка ходила между ними и ласкалась к ним.

— Мне бы очень хотелось знать, что король кушает в сочельник, — произнёс вдруг Дидрик.

— О-о, верно, самое хорошее масло и сладкие пирожки, — воскликнула маленькая Лена, которой было всего восемь лет и которая не обладала большими знаниями.

— Подумай, сладкие пирожки! да ещё с маслом! — сказал Дидрик. — И король, верно, выпивает один целый графин с розанами?

Но Ринальд, старший из них и давно уже вкусивший «просвещения», рассмеялся на эту болтовню.

— Только один графин! Ха-ха! Король выпивает, по крайней мере, двадцать.

— Двадцать, ты думаешь?

— Да, самое меньшее.

— Да что, ты с ума сошёл, Ринальд! Невозможно выпить больше двух, — сказала мать, стоявшая у очага.

Тут в разговор вмешался и Тор.

— Что вы болтаете, — сказал он, — вы, что ли, думаете, что король пьёт обыкновенную водку? Король пьёт такое, что называется шампанский напиток, вот что я вам скажу. Стоит он пять-шесть крон одна бутылка, смотря по тому, какие цены в Англии. И его пьёт король с утра, как встанет, и до позднего вечера, только один этот шампанский напиток. И каждый раз, как он выпьет стакан, он его так ставит на поднос, что стакан разбивается в дребезги, и говорит принцессе: «Убери его», говорит.

— Господи Иисусе, зачем же это он стаканы бьёт? — спрашивает Кирсти.

— Хе! Вот вопрос! Что же ты думаешь, станет он из одного и того же стакана пить, такой-то человек, как он?

Молчание.

— Не понимаю я, Тор, откуда ты всё это знаешь, — говорит жена, совсем присмирев.

— Ах, — отвечает Тор, — и я тоже ведь был маленьким; но в моё время не так-то легко было увернуться от священника, как теперь. Тогда надо было знать свой предмет.

Затем Тор поднялся, отложил свою трубку в сторону и спросил, где порох. Он отлично знал, где порох был спрятан, потому что сам засовал его в постель в ногах, когда вернулся в последний раз из лавочки, но он всё-таки спросил о нём и вызвал этим торжественное настроение в комнате.

Когда достали порох, он разделил его на три равных части и завернул в треугольные кусочки бумаги. Затем он надел шапку. Дети с любопытством окружили его и просили позволения пойти с ним, потому что они знали, что предстояло. И вскоре Кирсти очутилась в комнате одна.

Тор с детьми пробрался с трудом к стойлу, где надо было сжечь порох. Вьюга дико крутила вокруг них по дороге. Тор перекрестился, затем отворил дверь в стойло и вторично перекрестился, войдя внутрь. В стойле была полутьма, было тихо, слышно было, как жевала жвачку корова. Тор зажёг огарок и поджёг им пакетики, один для коровы, один для свиньи, один для овцы; дети смотрели на это с тайным трепетом, никто не говорил ни слова. Затем Тор ещё раз перекрестился и вышел. Он позвал Лену, которая отстала погладить овцу, чтобы она поспешила идти с ними. И Тор и дети вернулись назад в комнату.

— Ну, непогода на дворе, — сказал он, — вся гора стоит как в дыму.

Он лёг опять на кровать, покуда готовился кофе, меж тем как дети стали заниматься со своими игрушками у стола. Они становились всё шумней и хохотали над всем без толку. Тор говорил через всю комнату жене:

— Да, я, право, не знаю, что… Нет, вы так шумите, дети, что своих слов не слышишь… Я, право, не знаю, что мне делать, где мне узнать о какой-нибудь работишке, — сказал он.

Жена налила кофе.

— Ну, что-нибудь, даст Бог, и найдётся, — возразила она.

— Может быть, внизу в деревне понадобится молотильщик.

— Что-нибудь да найдётся… Поди, выпей-ка кофе.

Когда Тор выпил кофе, он снова закурил свою трубку.

Он отвёл жену к двери и пошептался с ней минутку, а дети в это время прислушивались к тому, что они говорили, изводясь от любопытства. Но когда маленькая Лена просунула свою головку между родителями, её немедленно спровадили, и братья кричали злорадно:

— Ну что, получила!

Но маленькая Лена была до того мила и ласкова, что ни у кого не было охоты потешаться над ней. Потому Ринальд тотчас же принёс ей большую блестящую пуговицу и обрадовал её тем немногим, что у него было.

Отец подошёл к шкафу и достал из него свёрток. В этом свёртке находилась посылка от Тимиана из Америки — боа из мягкого чёрного меха и с кисточками. Тимиан помнил, верно, как холодно было там наверху в горах зимой, и вот он послал домой это боа, которое было самым тёплым шарфом, какой ему приходилось видеть. И стоило оно тоже не так уже дёшево.

Но кому достанется теперь это боа? Тор и его жена со всех сторон обсудили этот вопрос и, наконец, решили отдать его Ринальду, потому что Ринальд ведь старший, да кроме того ему немало приходилось ходить в деревню, ему не мешало бы иметь что-нибудь тёплое.

— Ринальд, поди сюда, — сказал Тор. — Тут вот для тебя шарф от брата Тимиана. И этот шарф чего-нибудь да стоит! Но ты береги его, чтобы у тебя было что получше на шею, когда в церковь пойдёшь. На вот, носи себе на здоровье.

Все разделяли общее удивление и радость. Мягкое боа рассматривали, ощупывали целых полчаса. И маленькая Лена, не переставая, гладила его своими маленькими, посиневшими ручками. Но она не должна была надевать его на себя, она вообще не должна его надевать, она слишком мала для этого. Но зато Лена получила маленькую свечечку, которую она беспрестанно зажигала и гасила, так как ей не хотелось её сжечь сразу. Только Дидрик один ничего не получил, но отец обещал ему совсем новую библейскую историю, как только он что заработает на молотилке.

Снег мело всё сильнее и сильнее в окна, и временами снег падал даже через трубу прямо на огонь в очаге. Было уже поздно и время ложиться спать; завтра опять за ту же работу: разгребать снег.

— Ну, дети, ступайте наверх и ложитесь спать, — сказал Тор. — Помолитесь Богу, прежде чем заснете, и перекреститесь как следует.

И дети вскарабкались один за другим по лестнице, Ринальду позволили взять с собой своё боа, завернутое в бумагу, и Лена карабкалась со своей свечкой в руках…

В полночь, когда все спали, мать услыхала, как что-то зашуршало наверху. Мать спросила, кто из них проснулся. Ответа не было, всё было тихо. Минуту спустя слышны были чьи-то мелкие шажки на чердаке, лёгкие, еле слышные — это была маленькая Лена, которая в темноте прокрадывалась к боа, чтобы надеть его, и теперь страшно боялась, что её поймают за этим.

Чудное боа! Это была роскошнейшая вещь, которая когда-либо была в этой горной хижине, и Ринальд надевал её всего два раза в церковь с величайшими предосторожностями. И, несмотря на это, всё же летом из него начал лезть волос, и в кисточках завелась моль.