Роковая сделка

Глава 1

Ворота колонии приветливо распахнулись перед Максимом Разиным и плавно затворились. Вместе с несколькими осужденными он по этапу прибыл к месту отбытия наказания и теперь, озираясь, стоял на небольшом внутреннем плацу, ожидая дальнейшего поворота судьбы. Хотя этапом это назвать было трудно. Не было душного, пропахшего селёдкой спецвагона, долгих многосуточных стоянок на запасных путях в ожидании попутного поезда, насмешек и унижений от конвойных. Был автозак и двухчасовой путь из следственного изолятора в колонию.

Следствие и суды длились почти полтора года. Осудили Разина по суровой статье как члена банды. Городской суд учёл отсутствие судимостей, смягчающие обстоятельства и приговорил его к девяти годам лишения свободы. Местом отбытия наказания была определена колония усиленного режима. Максим понимал, что ещё легко отделался. Семёна, к примеру, прокурор «подвёл» к «вышаку» и приговор привели в исполнение.

Сразу после задержания Максима арестовали и из ИВС (изолятор временного содержания) районного управления перевели в следственный изолятор на набережную реки.

Преодолевая нервную дрожь и стараясь ничем не выдать волнение, он переступил порог камеры. Вроде всё правильно сделал. Сдержано поздоровался и назвал себя. С разрешения присел на скамейку у обеденного стола и подробно отвечал на вопросы старшего по камере, мощного парня лет тридцати по имени Сергей. Получил место на нарах на первом ярусе и за столом. Всё началось относительно спокойно, если бы не Лохматый – худосочный плешивый зэк, весь синий от тюремных наколок. Вечером после ужина он подсел на койку Разина.

– Как жизнь, керя, – осклабился в щербатой улыбке и, дыша на Андрея гнилью, дружески обнял за плечо.

– Нормально, – кратко бросил Разин и отодвинулся.

– А за базар отвечаешь? – участливо поинтересовался Лохматый.

– Отвечаю, – ответил Максим, и сразу пожалел, что поторопился с ответом, почувствовав подвох в самом вопросе.

– Нет, не отвечаешь ты за базар, – Лохматый вновь ухмыльнулся, оголив свои гнилухи. – Нормально живут на воле, а ты на нарах паришься. Это не нормально. А жизнь твоя, керя, очень сейчас хреновая. Придётся за базар ответить.

Максим понял, что возражать и оправдываться бесполезно и поздно. Он уже «купился». Сокамерники молча сидели и лежали на своих нарах, но было ясно, что разговор внимательно слушали и ожидали развязки. Разин решил молчать. Лохматый, выдержав паузу, зло взглянул на Максима.

– Что молчишь? За базар, спрашиваю, отвечать собираешься?

Не найдя что ответить, Максим посмотрел на Сергея. Тот читал книгу и улыбался.

– Что молчишь, спрашиваю?! – всё более распалялся Лохматый, – в «падло» говорить c людьми? Чухан долбанный! Парашник! – Хрипло заорал он, хватая Разина за горло.

Максим понял, что помощи ждать не от кого и решил драться. Пусть хоть всей камерой набрасываются. Вскочил с нар и встал напротив.

– Отвали, урод!

– Что-о-о? – взвился Лохматый, – братва, заорал он, обращаясь к сокамерникам, – пидор взбрыкивается, давай…

Он не успел договорить, поскольку получил увесистый удар в зубы. Максим нанёс ещё один удар в пах и Лохматый, согнувшись пополам, свалился на пол.

Разин отскочил в угол и приготовился защищаться до конца. Максим стоял, тяжело дыша и сжав кулаки. Он ожидал атаки, однако, к удивлению, никто не тронулся с места. Лохматый стал приходить в себя: кряхтя, матерясь и выплёвывая на пол выбитые зубы, дополз до своих нар и завалился на бок.

– Долго ещё стоять собираешься? – спросил Сергей, – Расслабься. А ты, – обратился Сергей к Лохматому, – замолкни!

Максим лег на своё место и ещё долго не мог заснуть. Уже под утро забылся в коротком, тревожном сне, просыпаясь от малейшего скрипа пружинных коек.

Так прошёл его первый день в неволе. Впоследствии были множественные встречи со следователем, операми – городскими и из оперативной части изолятора. Разин решил держаться и отвечать только за себя и в пределах уже доказанного. Пару раз его избивали прямо в кабинете опера, но не сильно, без телесных повреждений – для острастки. Потом стали переводить из камеры в камеру. Приходилось тяжело. Прессовали по «взрослому». Защищая себя, дрался. За это сажали в карцер. Вот где было плохо. Переодели в грязную буро-зелёную полосатую робу. Голодуха и холод! Больше всего доставали регулярные проверки-шмоны. Хотя, спрашивается, что можно обнаружить в камере-одиночке арестанта? Между тем, регулярно и с завидным энтузиазмом оснащенные резиновыми дубинками охранники, как правило, в ночное время отпирали дверь камеры. При этом Максим обязан был вскочить, широко расставить ноги, сложить растопыренные ладони за спиной, упереться лбом в противоположную входу стену, и проорать, кто ты есть, когда и за какие грехи попал на «кичу». При отсутствии замечаний можно было рассчитывать на пару несильных ударов дубьем по спине. Противиться процедуре обычно никто не думал – себе дороже.

После выполнения всех следственных действий, достаточных для направления уголовного дела в суд, следователь и оперативники оставили Максима в покое, и он вновь очутился в своей камере.

Лохматого уже не было, как и большинства прежних сокамерников. Сергей, как всегда, был невозмутим. Пристально взглянув на Максима, крепко пожал руку: «Здорово, Макс». Место определил рядом с собой. Разин незаметно сблизился с Сергеем. Ночами долго толковали за жизнь. Как-то Разин поинтересовался, почему тогда никто не встал.

– Лохматый – чёрт, падаль, да и тебя рассмотрели, – сказал Сергей.

В изоляторе Разин регулярно получал передачи. По старой памяти «подкармливала» Ритина сестра Ирина, с которой, до ареста он имел тайную связь. Максим часто вспоминал Риту.

Примерно через год нахождения в заключении он от Ирины узнал, что Рита погибла. Получив весть, успокоился. Теперь нечего было скрывать. Жизнь всех расставила по местам.

Избежав суда уголовного, Рита не избежала суда божьего. Ведь именно она сплотила его, Семёна и других отчаянных и безбашенных парней в группу. Связала их всех круговой порукой, а Разина и Семёна личной привязанностью. Бог ей судья!

Перед отправкой на зону они с Сергеем попрощались.

– Если что, скажешь, что с Захаром вместе был.

После обязательного карантина Разина расписали в отряд. Получив у старшины отряда матрас и постельные принадлежности, он разместился на указанном месте. Был день и Максим находился в бараке один, если не считать дневальных и «шныря», беспрестанно снующего по помещению. Макс прилёг на койку и закрыл глаза. Перед глазами опять предстала Рита. Всё-таки он любил её, и если бы не Семён, кто знает, как жизнь могла сложиться далее. Вспомнил и «Муху» – Игоря Мухина:

– Ох, – простонал Разин, – если бы не он…

Незаметно уснул. Проснулся, когда в казарму ввалился народ после работы. На него никто не обратил внимания.

На следующий день после утреннего построения надзиратель отвёл к дежурному помощнику начальника колонии (ДПНК). Оттуда другой «цирик» препроводил в оперативную часть к капитану Саврасову.

Макс, подойдя к двери кабинета, постучал. Дождавшись разрешения зайти, открыл дверь и, остановившись на пороге, доложил Саврасову о прибытии.

Николаю Николаевичу было тридцать четыре года от роду. Несмотря на молодой возраст, он был уже с сединой, жилистый и физически сильный, резкий в движениях и словах. До тюрьмы Саврасов считался неплохим оперативником. Работал заместителем начальника отдела уголовного розыска районного управления. «Спалился» бездарно, в одну секунду. Проверяющий, листая личное дело агента, обнаружил промеж документов неизвестно как затесавшийся туда чистый лист бумаги с чёткой росписью секретного сотрудника. Произошёл крупный скандал. Саврасов тут же был обвинён в должностном подлоге, присвоении государственных денег и ещё многих грехах, которые таил в себе с виду невзрачный документ. Действительно, при желании на этом листе можно было написать что угодно, к примеру, сфабриковать расписку о якобы полученном агентом денежном вознаграждении. Сор из избы выносить не стали, что обошлось управлению в кругленькую сумму, затраченную на долгие уговоры проверяющего клерка из Главка. Прекрасно понимая, что Саврасов тут не при делах, руководство дело замяло, но капитану милиции дали недельный срок для поиска нового места службы. Он и не возражал, понимая, что сам дурак – дела надо чаще листать. Ничего не оставалось, как уйти туда, где всегда имелись вакансии для оперативника – в систему исправительно-трудовых учреждений. Уже полтора года Николай тянул лямку в должности начальника оперативной части учреждения. Вначале было непривычно, потом вработался.

Саврасов предложил Разину сесть на табуретку напротив его стола. Внимательно и долго рассматривал Макса. Закурив папиросу, без видимого интереса расспросил о прошлой жизни и родных. Разин осторожно и немногословно отвечал. Он уже догадался о сути дальнейшей беседы. Саврасов, между тем, напомнил ему, что срок заключения долог (Разин это и сам прекрасно знал), что многое будет зависеть от самого Разина, его поведения, осознания своей никчемной преступной сущности и твёрдого намерения стать на путь исправления. Обрисовал различные варианты дальнейшего пребывания на зоне. Варианты вырисовывались диаметрально противоположные. Вариант А: относительно спокойная и сытая жизнь, с перспективой в последующем заведовать библиотекой или каптёркой. Получить послабления режима содержания и, главное, это УДО (условно-досрочное освобождение). Вариант Б: Полный и реальный кошмар, о котором и подумать страшно. Макс молча слушал. Закончив прелюдию, Саврасов спросил, понял ли Разин. Разин «включил дурака», пожал плечами и посетовал, что УДО это очень хорошо, но у него статья особая, нехорошая, тяжкая. Саврасов отмахнулся – «ерунда», и сказал, что всё будет, как он скажет. После чего напрямую спросил, будет ли Разин сотрудничать с ним. Макс посчитал немедленный отказ преждевременным шагом и попросил время на раздумье. Капитан согласился подождать до завтра, предупредив о строгом сохранении разговора в тайне.

Вообще-то работать на оперативную часть Макс не собирался, но сразу наотрез отказаться не хватило духа. Выйдя от Саврасова, пошёл на рабочую зону в мебельный цех, куда его приписали. Определившись с рабочим местом, прослушал краткий инструктаж бригадира о технике безопасности. Из него следовало, что категорически нельзя засовывать различные части тела под работающий пресс, потому что расплющит, и пить горячий и холодный лак, потому что задница слипнется.

Вернувшись после вечернего построения в барак и сбросив верхнюю, пропахшую ацетоном одежду в сушилку, Макс упал на койку. С непривычки ныли мышцы, побаливала голова (во время работы не надел респиратор), першило в горле. Макс разделся и залез под одеяло. Сон навалился сразу, несмотря на густой гвалт в бараке.

Кто-то дёрнул за ногу. Макс открыл глаза.

– Подъём! – На центральном проходе стоял старшина барака. Разин сел на койке, не понимая, что от него хотят.

– Встал быстро и прибрался, – не повышая голоса, приказал старшина. Макс увидел, как дневальный поставил рядом с ним ведро и бросил половую тряпку.

– Чего ждёшь? – повторил старшина, – сказал, быстро прибрался!

– Я не буду, дневальный и шныри на это есть, – ответил Разин.

– Не понял, – изобразил удивление старший.

– Сказал, не буду, шныря посылай, – Макс встал с койки.

Сразу же получил удар в лицо. Потемнело в глазах, но Макс устоял на ногах. Почувствовал, как по щеке потекла теплая струйка.

– Взял ведро! – Прорычал старший.

– Нет!

На следующий удар он успел среагировать. Отклонившись, выбросил кулак. Раздался характерный хруст. Старшина, неловко оступившись, опрокинулся навзничь. Дальнейшее Макс помнил плохо и урывками. Его били долго и жестоко, когда упал, то добивали ногами. Очнулся в умывальнике на холодном кафельном полу, когда с него стягивали брюки. Разин попытался разогнуться, но вновь получил удар по голове.

– Шухер! – раздался чей-то отчаянный вопль. И всё стихло. Макс ещё долго куда-то летел в кромешной темноте.

Он открыл глаза, вернее один глаз. Другой глаз был закрыт повязкой. Разин попробовал повернуться на бок. Тело пронизала острая боль. Закружилась голова. Макс застонал. Решив пока не предпринимать подобных попыток, осмотрелся. Он находился в помещении с окрашенными светлым тоном стенами. Здесь же была раковина и за перегородкой санузел. Рядом на кровати кто-то лежал, закрывшись с головой казённым одеялом. Повернув голову вправо, увидел стойку капельницы. Трубка из закрепленного флакона с прозрачной жидкостью тянулась к его предплечью. Разин закрыл глаз. Услышал звук открывающейся двери.

– Ну, как дела, болезный? – Услышал резкий говорок Саврасова.

– А ты, – Саврасов сдёрнул одеяло с соседа, – иди, погуляй.

Дождавшись, когда дверь за зэком закроется, Саврасов присел на табуретку рядом с кроватью Макса.

– Не успели, значит, о деле поговорить. Жаль. – Саврасов достал папиросу и закурил. Выпустив густое облако дыма в сторону открытой форточки, посмотрел на Макса.

– Повезло тебе, нутром почувствовал, что в отряд вечером наведаться надо. Чего молчишь? Спасибо хоть скажи, а то, не успей я во время – закукарекал бы.

– Спасибо.

– На здоровье. Только одно спасибо теперь не пройдёт.

– А что вам от меня надо? – Максу было трудно говорить, болела челюсть, язык распух и не слушался.

Саврасов потушил папиросу и бросил окурок в раковину.

– Для начала, расскажешь, что с тобой произошло. Хотя, я знаю, кто тебя отделал, но хотелось бы из первых уст услышать.

– И кто это? – Спросил Разин.

– Старший. – Уверенно сказал Саврасов.

Макс отвёл глаз: – Я сам упал.

Капитан ухмыльнулся.

– И сколько раз падал?

– Не помню.

Саврасов встал, сложив руки за спиной, прошелся взад-вперёд по палате.

– Не помнишь, значит?

Макс промолчал.

Капитан остановился и зло посмотрел на него:

– Выходит, зря я подсуетился. Тебе, видимо, больше у параши нравится. Ну что, воля твоя. Каждый сам себе жизнь выбирает. Смотри, срок длинный, может всякое случиться.

Саврасов ушёл. Макс задумался. Положение было не завидное. Пока он находился в санчасти в относительной безопасности. А что дальше? На душе стало очень погано. Отогнал дурные мысли. «Пока живой, а потом посмотрим».

Потом приходил старший лейтенант – дознаватель и вновь «колол» на старшего. Макс монотонно отвечал, что упал сам.

Лечили ровно две недели. Левый глаз удалось сохранить – он выглядел как обычно, но почти не видел. Гематомы рассосались, ссадины затянулись розовой кожицей.

* * *.

Макс зашёл в барак и проковылял к своей койке. Лёг поверх одеяла, закрыл глаза.

– Фил зовёт, – рядом стоял дневальный.

Макс уже разобрался в тюремной иерархии и знал, что в ней Фил стоит на верхних ступенях.

Разин, кряхтя, медленно поднялся и побрёл в каптёрку старшины. Филарет сидел за письменным столом и маленькими глотками прихлебывал крепкий чай из алюминиевой кружки. Старшина находился рядом и заполнял карандашом какую-то ведомость. Макс остановился напротив. Не отрываясь от писанины, авторитет кивнул на табуретку. Разин сел.

Фил окинул его изучающим взглядом и поинтересовался:

– Как здоровье?

– Вроде жив.

– Пока…,-вставил старшина.

Филарет повернул голову к старшине:

– Заглохни! – И продолжил говорить, четко произнося каждое слово:

– На работу он не выходит – будет при мне.

– Понял, – не отрываясь от бумаг, отозвался тот.

– Что вдруг? – Поинтересовался Макс, – он всё еще продолжал опасаться.

– Малява на тебя пришла. От Захара. Ступай пока. Нужен будешь, позову.

Произошедшее стало полной неожиданностью для Макса: «Вот уж неизвестно, где найдёшь, а где потеряешь».

С каждым днём здоровье шло на поправку. Макс так и остался при Филе. Выполнял его поручения и следил за порядком. Регулярно «качался» в тюремном спортзале. Если возникала необходимость вправить кому мозги, Макс по первому зову Фила впрягался в разборку и добросовестно ломал челюсти и носы провинившимся зекам. За последствия не опасался. Кто из избитых отважится пожаловаться администрации?

Единственно кто представлял реальную угрозу, это капитан Саврасов. Макс его одновременно ненавидел, боялся и уважал. Он видел, как контрят «цириков». Вначале разыгрывая напускное уважение и послушание, заставляют служивого поверить в свою крутость и власть. Затем слёзно упрашивают его о маленькой, совсем незначительной услуге – пронести с воли мелочёвку, вроде записки, алкоголя и тому подобные, запрещённые в обороте на зоне предметы. Разумеется, всякая услуга щедро оплачивалась. Деньги на зоне водились и ещё какие. Принимая во внимание очень невысокие оклады «службы», это играло решающую роль. С виду дармовой, лёгкий заработок бередил им душу. Если согласился на сделку и получил за это деньги – подписал себе приговор. С крючка уже не слезть. Отношение зэков в корне менялось. Теперь обращались, как к шестёрке. Отказать невозможно. Появился реальный страх быть изобличённым руководством и наказанным – спалить братва могла в один момент, а в особом случае – элементарно «прибить», даже за пределами зоны. Связь с волей была налажена на высоком уровне.

Другой тип сотрудников и вольных служащих – барыги. Эти сознательно волокли в колонию всё, на чём можно нажиться. Цены заламывали десятикратные. Отличались от первых наглостью и считали, что незаменимы. Кто же его заложит? А как потом жить?

Саврасов был достаточно осведомлён о разборках, внутренней жизни в колонии и в отряде. Неоднократно обращался к руководству с конкретными предложениями. Доказывал, что зоне уже наступил бардак. Если не принять срочные меры, то администрация не сможет в дальнейшем влиять на процесс разложения. Предлагал срочно уволить отдельных сотрудников, очистить учреждение от лидеров – развести их по разным зонам. Много ещё чего предлагал…

Вскоре в оперативную часть поступили сведения о появлении в обороте наркоты. Саврасов напряг по данной теме своего сведущего человека. Тот недолго, для приличия, поломался, а потом выдал такое, что «железный» Саврасов на некоторое время опешил.

Информация была неожиданной и очень серьёзной. Поэтому он решил не спешить с докладом руководству, пока не разберётся сам. Он не мог исключить утечки информации.

Всё досконально обдумал, взвесил и решил действовать через голову непосредственного начальства. Связался с одним из руководителей оперативного отдела Управления – Суховым, которому полностью доверял. Совместными усилиями, действуя в строгой тайне, подготовили и провели хитроумную комбинацию. Нарыв был вскрыт! Пачки с расфасованным по дозам гашишем, множество коробок с ампулами наркотических препаратов, крупная сумма денег были запаяны в полиэтилен и спрятаны в бочках с лаком, доставленных в колонию на служебном грузовике. Начались задержания и аресты, повальные обыски внутри зоны. Среди соучастников были выявлены и действующие сотрудники-оборотни. Шуму наделали много!

Отличившихся сотрудников поощрили. В учреждении, где работал Николай, провели тщательную служебную проверку, по результатам которой прежний начальник колонии был отправлен в отставку, благо выслуга позволяла. Заместитель по режиму уволен. Многие понесли дисциплинарные наказания, в том числе под «каток» угодили и абсолютно непричастные.

Начальником учреждения был назначен майор Сухов. Вскоре, пришел приказ о повышении Николая в должности. Этим же приказом ему присвоили звание «майор».

Произошедшие репрессии администрации никоим образом не коснулись положения Фила, хотя Макс был уверен, что он имел непосредственное отношение к товару, был в доле и лично рулил процессом. Сейчас Фил стал полноправным лидером. Макса перевел в ближайшее окружение. Он же двинул его заведовать вещевой кладовой. Макс прямо в помещение кладовой отгородил себе угол, где обустроил спальное место. Вроде как и жить можно. Время полетело быстрее. К тому же Ирина на воле подсуетилась и наняла дорогого адвоката. Макс не знал, как всё удалось, кто, кому и сколько заплатил, но он освобождался по УДО, отбыв в колонии на полтора года меньше положенного срока. С нетерпением считая каждый день, он жаждал свободы! Эти ожидания не давали покоя ни днем, ни ночью. В радужном свете он представлял, как заживет на воле: вместе с Ириной откроют кооператив – благо наступили другие времена – перестройка. Он обеспечит Ирине спокойную работу. Наехать никто не посмеет – сразу рога обломает. Как только потекут деньги – купит себе хорошую «тачку» и толстую золотую цепь. Все узнают, кто такой Макс Разин! – Под эти сладкие мысли он крепко засыпал на тюремной «шконке».

Как-то Филарет зашёл после отбоя. Макс достал бутылку водки (надёжные люди на зоне не перевелись), порезал хлеб и сало, открыл банку мясных консервов, засунул самодельный кипятильник в литровую банку с водой. Разлил водку по кружкам. Выпили молча. Фил закусывать не стал и закурил сигарету.

– Ты на днях откидываешься, – сказал, сминая сигарету в пустой консервной банке. – Так вот, Захар велел передать, что ждёт тебя. Дела у него серьёзные намечаются, бизнес, нужны надёжные люди. Как его найти, скажу позже.

Выпили ещё. Фил вновь закурил.

– Ещё. Надо восстановить канал. Сейчас на зону крохи поступают. Братва голодает. Греть нечем. Я пораскинул мозгами, пригляделся. Черкану тебе пару людишек – ментов местных, похлипче. На воле наехать надо. Объяснить что к чему. Но канал нужен позарез. Просёк ситуацию?

– А Саврасов? – спросил Макс.

– Что Саврасов? – Фил презрительно сплюнул в угол: – Этого легавого давно кончать пора!

Опершись руками о колени, встал, повёл плечами:

– Вот и разберись с ним для общей пользы. Это он всю муть затеял, гад! И дальше мутить будет! Не остановится! Сколько кровушки нашей выпил?!! Короче – валить его надо! Чем быстрее, тем лучше!

Филарет прищурился и с вызовом посмотрел на Макса:

– Если слабо – скажи сразу! Пойму. На воле соблазнов много. Жена, а потом, гляди, детишек настругаешь. На работу устроишься. Зла держать не стану. Может, когда-то и вспомнишь, как на зоне жил, с Филаретом дружил. Ну, так как?

В душе Макса почему-то сразу зародилась ненависть к капитану. Вспомнились встречи с ним, притеснения, которые он чинил корешам, его противный резкий голос, хитрые, всегда прищуренные глаза…

– Я сделаю это!

Фил подошел к Максу и обнял:

– Вот и хорошо. Я сразу понял, что не ошибся в тебе.

Потом отстранился и посмотрел прямо в глаза:

– Помни, слово дал!

– Отвечаю!

В смерти капитана авторитет был заинтересован лично.