Россия под наблюдением

Введение

Начало 2016 года в России отметилось оживлением общественно-политической жизни. Начался двухлетний избирательный цикл — в сентябре 2016 года выборы в Госдуму, в марте 2018 – новые президентские. Между ними десятки региональных и местных избирательных кампаний. Одновременно и очевидно в связи с этим началась серия провокаций, разоблачений и кампаний для дискредитации политических оппозиционеров и гражданских активистов. Частью ее традиционно становятся публикации прослушки телефонных переговоров, записи скрытого видеонаблюдения и распечатки документов из электронной почты.

После масштабных разоблачений Эдвардом Сноуденом практики слежки американскими спецслужбами за собственными и иностранными гражданами эта тема стремительно ворвалась в глобальную повестку. Мы решили выяснить, что известно о скрытом наблюдении властями за россиянами, какие формы и методы слежения применяются, насколько они соответствуют международным стандартам защиты частной жизни, кто становится объектом такого внимания правоохранителей.

Настоящий доклад охватывает период с 2007 года по настоящее время. Выводы доклада основаны на материалах средств массовой информации и прочих открытых источниках, таких, например, как данные статистики судебного департамента. К докладу приложена таблица, в которой отмечены отдельные факты использования государственными или близкими к ним структурами средств слежения в случаях, когда отсутствуют убедительные доказательства криминальной активности граждан и организаций, ставших объектами слежки.

Мониторинг для настоящего доклада производился в ретроспективном режиме, поэтому мы не можем утверждать, что в него попали все факты незаконной слежки, однако даже имеющихся данных достаточно для того, чтобы говорить о систематическом политически мотивированном вторжении государства в частную жизнь граждан. К примеру, пик графика, приходящийся на 2014 год, обусловлен массовыми облавами на крымских татар, начавшимися после присоединения полуострова к России, которые сопровождались задержаниями, принудительным дактилоскопированием и отбором слюны для анализа ДНК. В дальнейшем мониторинг будет проводиться в постоянном режиме.

Парадоксально, но у общепринятого в англо- и франкоязычном мире термина 'surveillance' в русском языке нет полноценного аналога. Многочисленные словари и переводчики предлагают варианты «надзор», «наблюдение», «контроль», но все они не вполне отражают современное содержание понятия, отсылая ко временам филеров Охранного отделения.

Один из наиболее авторитетных исследователей этого вопроса профессор Университета Куинса и руководитель Surveillance Studies Centre Дэвид Лион определил surveillance как «сбор и обработку личных данных с целью воздействия на тех, чья информация собирается»[1]. Это определение как нельзя больше подходит к тому явлению, которое в России принято называть слежкой, применяемой в отношении активистов и оппозиционеров.

По своему технологическому содержанию 'surveillance' ближе всего к понятию оперативно-розыскной деятельности, которая включает в себя целый комплекс мероприятий, среди которых наведение справок, наблюдение, оперативное внедрение, контроль почтовых отправлений, телеграфных и иных сообщений, снятие информации с каналов связи и другие действия[2], которые в наше время как правило производятся с использованием разнообразных технических средств. Спецслужбы многих стран мира используют городские камеры видеонаблюдения, дроны и спутники, мониторят интернет-трафик и фиксируют действия пользователей персональных компьютеров, занимаются анализом данных социальных сетей, собирают и анализируют биометрическую информацию, используют системы распознавания лиц, проводят анализ данных геолокации и т.п.

Однако если в демократических странах активность спецслужб ограничивают закон, независимый суд и гражданский контроль, то в остальных единственные ограничители — бюджет и технологическая оснащенность.

Например, Роскомнадзор был вынужден отказаться от планов мониторить весь интернет на предмет экстремистских материалов, ограничившись только сетевыми СМИ, из-за недостатка финансирования. «Мы пришли к выводу, что при текущем положении с бюджетным финансированием мы замахнуться на интернет не можем. Мы анализируем интернет-СМИ. Мы не трогаем всё остальное пространство», — говорил руководитель ведомства в одном из интервью[3].

Формулируя предмет исследования, мы исходили из того, что, во-первых, не будем рассматривать случаи проведения оперативно-розыскных мероприятий для расследования и предотвращения реальных преступлений, а во-вторых, отдельно отметим проявившуюся в последние годы практику фабрикации государственными средствами массовой информации данных переписки или скрытой аудио-видеозаписи.

Также мы исходили из необходимости разделять массовое слежение, когда власти осуществляют генерализированный сбор сведений о гражданах, и точечную слежку за конкретными индивидами. Система массового слежения включает контроль мобильных соединений, биллинг, использование городских камер видеонаблюдения, анализ и сохранение информации об интернет-соединениях, переписке, прослушивание стационарных и мобильных телефонов, анализ активности в социальных сетях, контроль передвижений на общественном транспорте, базы данных ДНК и отпечатков пальцев и многое другое. Власти, как правило, ограничены в технических и финансовых возможностях отслеживания, хранения, а главное, эффективного анализа терабайтов различной информации в режиме реального времени. Имеется масса свидетельств их использования для раскрытия преступлений, когда постфактум анализируются телефонные соединения или записи камер наблюдения. Правоохранительные органы сообщают, что данные биллинга помогают раскрывать до 90% уголовных дел об убийствах. Вторые наиболее распространенные объекты слежки – определенные индивиды, чья деятельность представляет оперативный интерес для властей. К ним относятся политические активисты, общественные деятели, журналисты и т.д.

В конце апреля 2016 года хакерская группа «Анонимный интернационал» выставила на аукцион содержимое электронного почтового ящика и WhatsApp переписку руководителя МИА «Россия Сегодня» и ведущего главной пропагандистской программы телеканала «Россия» Дмитрия Киселева[4]. Ранее в Сеть попадала переписка активистов прокремлевского движения «Наши», руководителя Роскомнадзора Жарова и др. В этой связи необходимо ответить на вопрос о том, насколько этично читать и обсуждать переписку представителей власти, которая время от времени становится доступна широкой публике.

Активно продвигаемая в последние три-четыре года криминализация любой протестной активности, полная деградация обычных для демократического общества способов контроля за правительством в виде свободных и конкурентных выборов, уничтожение независимых средств массовой информации, подавление гражданского общества, фактическая ликвидация толком и не рожденного института парламентских расследований, активное использование властями для дискредитации политических оппонентов и гражданских активистов результатов оперативной разработки и фабрикация «компрометирующих материалов», кажется, дают ответ на этот вопрос.

В России в последние четыре года под угрозой административного ареста и существенных штрафов, а с приговора Ильдару Дадину и под угрозой тюремного заключения фактически запрещены протестные уличные акции, включая даже одиночное пикетирование. Пространство легального протеста стремительно сжимается. Сотни интернет-активистов, блогеров и простых пользователей подвергаются серьезному риску уголовного преследования за критику властей в интернете. Только в 2015 году вынесено не менее 18 приговоров к реальному лишению свободы за активность в Сети.

Злоупотреблениям и цензуре хактивисты противопоставляют взломы аккаунтов чиновников и разоблачения коррупции. Именно из-за продолжающегося развития компьютерных технологий такое противостояние стало возможным. Единственным эффективным средством противодействия слежке в Сети остается криптография. А в силу ограниченности ресурсов у властей, глобального характера интернета, неспособности авторитарных правительств преследовать интернет-активистов за пределами территории своих государств протестные действия активизируются именно в сфере высоких технологий.

Частный пример Дмитрия Киселева в этом смысле очень показателен. Фактически он – чиновник по делам пропаганды. Граждан не спрашивали, назначая его на должность, и уволить его они также не могут. Общество несомненно вправе знать, на что расходуются средства, получаемые государственным СМИ из федерального бюджета. Однако никакого иного пути получить эту информацию фактически не осталось, и в этом, очевидно, есть существенная доля вины самого Киселева.

Однако не менее очевидным для авторов доклада является и то, что по факту этого взлома должно быть возбуждено уголовное дело. Проблема заключается лишь в том, что ответственных за взлом аккаунтов Киселева полиция нашла бы (если бы смогла), а тех, кто вскрывал почту пресс-секретаря Михаила Ходорковского, даже не пытались искать. Хакера Хэлла осудил не российский суд, а немецкий; студенты, организовавшие ddos-атаки на сайты правительства и президента, были вскоре привлечены к уголовной ответственности, а многочисленные атаки на независимые сетевые СМИ так и остались безнаказанными.