Ротмистр Гордеев 2

Глава 20

Гляжу на неё с интересом, надеясь на тайные подсказки от настоящего Гордеева — но, чего нет — того нет.

Тихо как на погосте зимним вечером.

Девушка на вид миленькая — не красотка с ногами до ушей, но очень даже симпатичная.

Хотя, может, причина, по которой она мне нравится, в том, что на фронте не так часто выпадает возможность пообщаться с противоположным полом, и потому для меня сейчас любое создание в юбке — красавица.

Правда, сейчас на девушке галифе, а не юбка, но это так, к слову, тем более, с фигурой у вольноопределяющейся полный порядок, форма ей к лицу, и даже в армейских штанах смотрится просто на ять с плюсом!

А так — большеглазенькая (сами глаза — цвета морской синевы), чуток курносая — но это ей идёт, стройная, светловолосая…

Ох, чую в ближайшем будущем кучу неприятностей: мои орлы начнут наперебой за ней ухаживать, а там и до драк недалеко.

Тут до меня доходит, что с ответом на её вопрос я как-то затянул. Не приведи господь — ещё примет за тормоза.

— А мы с вами что — знакомы?

Она подозрительно морщит носик. Ясно, от меня за версту тянет выхлопом после посиделок с иностранцами, а «антиполицай» ещё не изобрели. Небось, решит, что командир у неё — лютый алкаш, квасит с утра до вечера.

Да… неловко как-то получается…

Слегка отворачиваюсь и стараюсь даже не дышать в её сторону.

Попытка засчитана в мою пользу. Выражение голубых глаз вольноопределяющейся смягчается.

— Неужели вы меня не помните? Я — Соня, Софья Серебрякова, — сообщает она как нечто общеизвестное.

Хм… где-то я уже слышал это имя и эту фамилию, но никаких эмоций внутри нет. Нет, не знаю.

Виновато пожимаю плечами.

— Прошу простить, Софья…

— Александровна, — подсказывает девушка в форме.

— Прошу покорнейше простить, Софья Александровна, хоть убейте — не помню…

— Но как же так… — очаровательно вздыхает она. — Ваше имение находится рядом с нашим, вы с вашим папенькой и маменькой часто бывали у нас в гостях, пили чай…

Она лукаво улыбается.

— Давайте освежу вашу память.

— Попробуйте.

— После первого курса в училище вы приехали в деревню на побывку, катали меня на лодке на пруду. Лодка перевернулась, и мы едва не утонули… Я думала: такое не забывается! Ну как — вспомнили, да? — в её словах так много надежды, что очень хочется наврать и сказать, что помню — лишь бы не расстраивать.

— Дело в том, Софья Александровна, что у меня амнезия, — хватаюсь за спасательный круг я. — Провал в памяти. И уже несколько месяцев.

Мнимая болезнь столько раз выручала меня в подобных щекотливых ситуациях. Упоминание о ней помогло и сейчас.

— У вас была контузия? — догадывается девушка.

Кивком подтверждаю её слова.

— Бедный, Николя… — качает головой она, а мне вдруг становится приятно, что кто-то искренне жалеет меня.

Что это: хмель не выветрился из башки или пробило на чувства? Даже суровые и брутальные с виду мужики не лишены сентиментальности.

— Хотя, может, оно и к лучшему, — внезапно роняет Софья.

Меня её многозначительная интонация настораживает.

Интересно, что она имеет в виду? Явно что-то личное. Быть может у нас, ну точнее у настоящего Гордеева с ней что-то было… И теперь ей неприятно это вспоминать…

Накосячил, брат Гордеев, а отдуваться придётся мне?

Чувствую лёгкое покалывание амулета. Что-то с моим вольноопределяющимся не так, с сожалением отмечаю я.

И это необходимо прояснить вот прям «щаз».

Народная мудрость гласит: все бабы — ведьмы, только не каждая использует метлу как средство передвижения.

Интересно, что за «счастье» мне привалило и какие потенциальные проблемы ждут меня в самом ближайшем будущем?

— Софья Александровна, извините за бестактность… Дело в том, что у меня создалось впечатление, что вы, скажем так — не просто человек… Вернее, человек, но одарённый какими-то способностями, — говорю я, старательно выбирая выражения.

Женщины — существа обидчивые. Корявая формулировка безобиднейшего вопроса способна превратить любую из них в вашего врага на времена вечные. Так что нам, мужикам, приходится в совершенстве постигать все нюансы дипломатии.

Кого же мне подогнали из штаба бригады в ответ на молитвы и просьбы дать толкового медика?

Специфика отряда такова, что лазареты и госпитали могут оказаться для нас по ту сторону линии фронта, то есть фактически недосягаемыми, а обрекать своих раненых на верную смерть — не в моих правилах.

Так что врач или опытный фельдшер нам нужен как воздух.

— Да, вижу вы действительно совсем забыли… Я — берегиня, — улыбается Софья. — Конечно, это громко сказано, у меня лишь скромный природный талант врачевать людей. Когда-то мне пришлось лечить ваши разбитые коленки…

— И что, — мгновенно беру стойку я как охотничий пёс, почуявший след знатной добычи, — ваш дар распространяется на любые болячки?

Если это так, мне достался действительно ценный кадр.

— К сожалению, всё очень непросто, — обескураживает Софья. — Например, мне так и не удалось излечить своего папеньку от ревматизма. И ему пришлось прибегнуть к помощи Михаила Львовича…

Видя моё непонимающее лицо, она поясняет:

— Михаил Львович Астров — врач…

Ей почему-то неловко упоминать этого человека, она даже смущённо опускает глаза, когда называет его фамилию и род деятельности.

Тоже какая-то психологическая травма? Неразделённая любовь?

Женщины, — женщины, ну почему вы всегда просто переполнены загадками…

Сейчас не самое подходящее время устраивать разговоры за жизнь, поэтому подзываю командира хозвзвода.

— Трофим!

— Есть, вашбродь! — выныривает он и каким-то загадочным образом умудряется одновременно смотреть и на меня и на Софью.

Ещё один талант-самородок!

— Нужно подобрать для нашего нового санинструктора помещение и обеспечить всем необходимым.

— Разрешите выполнять? — с готовностью восклицает он.

— Действуй.

Снова обращаюсь к Софье, которую так хочется звать не по имени и по отчеству, а по-простому — Соней.

— Софья Александровна, сейчас мой унтер — Трофим Старча поможет вам обустроиться. Если возникнут какие-то вопросы, смело обращайтесь к нему или ко мне. И, если не возражаете, вечером поговорим с вами. У меня накопилось так много вопросов о моей семье…

— Вы её тоже не помните?

Мой кивок говорит красноречивее любых слов.

Старча подзывает бойцов из своего взвода, те взваливают на себя вещи, привезённые Соней.

— Пошли, ребята! — командует Трофим.

Не буду вмешиваться, Трофим дело знает туго, разберётся и без моих подсказок.

А я отправляюсь к себе.

Значит, катал девушку на лодке и чуть не утопил… Да уж… После таких приключений она должна была обходить Гордеева за две версты.

Выпитое даёт знать о себе, меня слегка штормит. В таких случаях есть только одно проверенное лекарство. Приказываю заму порулить личным составом, а сам отправляюсь в «апартаменты».

— Кузьма! Разбудишь меня через час… Нет, через полтора.

— Так точно-с!

Падаю на кровать без задних ног и тут же меня накрывает темнота: друг не только молодёжи, но и уставших подвыпивших мужиков моего возраста.

Встреча с женщиной не проходит бесследно, во сне меня начинают преследовать эротические фантазии. Я то кувыркаюсь в постели с Ли Юань-Фэн (блин, а ведь она последняя, с кем у меня что-то было), то катаю на лодке Софью, которая почему-то одета только в мини-бикини. Мне трудно оторвать взгляд от её длинных и стройных ножек, а она многозначительно щурится и улыбается в ответ.

— Вашбродь, вставайте!

Неохотно выныриваю из сна, бросаю взгляд на часы.

— Кузьма, прошло всего сорок минут… Случилось чего?

— Посыльный прибыл из штаба бригады. Привёз вам пакет. Говорит, что велено вручить лично вам в руки.

— Ну что ж, надо уважить человека.

Принимаю пакет у совсем седого унтера, расписываюсь в получении.

— Свободен, братец!

Разрываю конверт, достаю из него «ценное указание» и начинаю читать. Собственно, ничего особо важного в бумаге нет, мне велено завтра к четырнадцати часам прибыть в штаб бригады.

Это что — разбор полётов после визита делегации иностранных специалистов намечается? Рановато вроде, последствий надо ждать где-то через недельку, в быстроту реакции нашего начальства верится слабо.

Походу у генерала появились какие-то идеи насчёт моего отряда. Нас, конечно, основательно потрепало в недавней схватке, но о таких моментах принято забывать, когда на кону нечто важное.

Хотя, стоп… И как это я сразу внимание не обратил: велено прибыть в парадной форме…

К чему это: к дождю или рандеву с кем-то влиятельным и важным? Ходят слухи, что фронт желает почтить своим визитом некая высокопоставленная особа из императорской семьи. Оно?

Или меня специально нарядят в парадный мундир, чтобы пропесочить в хвост и в гриву. За что? Был бы человек, повод всегда найдётся.

На том стояла, стоит и стоять будет армия.

Велю ординарцу извлечь на свет божий «парадку». Вместе с ним придирчиво изучаем мундир на предмет малейших изъянов. Надеваю мундир, Кузьма откуда-то приносит зеркало почти в человеческий рост.

Начинаю вертеться перед ним как барышня на выданье. Ординарец замечает странности моего поведения, ухмыляется.

— Жениться бы вам надо, барин!

— Почисти вот тут и вот тут. Видишь, рукав запачкался, — мрачнею я и переодеваюсь.

Пожалуй, стоит взглянуть, как обустроился мой санинструктор, всё ли в порядке.

Выхожу из дома и направляюсь к новому фельдшерскому пункту. Сразу натыкаюсь на очередь из дюжины бойцов, среди которых с загадочным видом мнётся Лукашин-младший.

С иронией гляжу на него:

— Фёдор, а у тебя что приключилось? Хвост болит или лапы отваливаются? Ты ж оборотень, на тебе всё заживать должно…

— Так это… — мнётся он, — ногу натёр…

— Да ну?

— Могу показать, вашбродь!

— Отставить.

Подхожу к следующему бойцу.

— А с тобой что приключилось?

— Осмелюсь доложить: в боку колет, вашбродь.

— Сильно колет?

— Терпежу моего нет.

— Ну-ну. А у тебя что: ногу натёр, в боку колет или другая напасть? — обращаюсь к третьему, лопоухому солдатику воробьиного роста.

— В ухе стреляет, вашбродь.

— Из винтовки стреляет, из пулемёта или из пушки?

Пока он соображает что ответить, прохожу мимо очереди и заруливаю в медпункт.

Берегиня, она же вольноопределяющаяся Софья Александровна Серебрякова колдует… то есть врачует пациента: раздетого до пояса Нечипоренко.

Сам Микола сидит на табуретке, его глаза блаженно закрыты, а берегиня мажет ему спину какой-то пахучей дрянью.

— Что тут у вас?

Услышав мой голос, Нечипоренко вздрагивает, пытается вскочить, но Софья не даёт ему подняться.

— Сидите.

Она укоризненно смотрит на меня.

— Ай-яй-яй, господин поручик!

— Штабс-ротмистр!

— А кто главнее?

— Штабс-ротмистр.

— Никак не могу запомнить все эти дурацкие звания! Ай-яй-яй, господин штабс-ротмистр! Почему вы не следите за личным составом?

Округляю глаза.

— В смысле не слежу?

— Да в самом что ни на есть прямом: вы что — не видите, скольким людям нужна медицинская помощь⁈

В горле начинает першить.

Я-то прекрасно понимаю, отчего перед медпунктом собралась такая очередь. Слух про симпатичную фельдшерицу взбудоражил всех и потому к ней началось всеобщее паломничество. Длиться оно будет дня три, не меньше, пока не устаканится.

И это только первые ласточки.

Ещё не подтянулись мои офицеры и другие вольноопределяющиеся. Готов поспорить на месячное жалованье — сейчас каждый обнаружит у себя букет разного рода болячек.

— Виноват, Софья Александровна! Моё упущение, — смиренно опускаю глаза я.

Спорить и что-то доказывать — бесполезно.

Она меняет гнев на милость.

— У вас тоже какие-то проблемы по медицинской части?

Уши у Миколы начинают напоминать локаторы.

— Спасибо за заботу, но у меня как раз всё в порядке.

— Вы уверены?

— Разумеется. Я пришёл, чтобы проверить, как вы устроились, но, вижу — у вас всё в порядке…

— Да, большое спасибо вашему унтер-офицеру. Трофимчик — большая умница! — хвалит она.

— Кто⁈

— Трофимчик… То есть унтер-офицер Старча, — спохватывается Софья.

Вот блин. Если не остановить это стихийное бедствие, скоро у меня по эскадрону забегают сплошь Трофимчики и Тимофейчики…

Но читку нотаций отложим на потом.

— Рад слышать, что у вас всё хорошо. Если будут ещё какие-то пожелания…

— Разумеется, будут. Вот, я написала, что нужно привезти из города, — она достаёт из глубин подвесного шкафчика испещрённый мелким почерком лист и протягивает мне. — Вас ведь на завтра в штаб бригады вызвали? Вот заодно и достанете всё недостающее…

Так… Я вроде никому не рассказывал о своих планах, но уже весь эскадрон в курсе, что еду в Ляоян.

Как⁈ Бумагу из штаба никто, кроме меня и ординарца, в глаза не видел…

— Вы прочтите — может, что-то непонятно — так я разъясню, — выжидательно смотрит она на меня.

— Да-да, так и сделаю.

— Если что — спрашивайте…

Углубляюсь в чтение.

Мама дорогая! Чего тут только нет! Вернее, я точно знаю, что как минимум трёх четвертей позиций из списка точно нет в Ляояне, да что там в Ляояне — сдаётся мне, что и в столице с этим напряги.

Трындец!

В горле снова першит.

— Вы заболели? Простудились? — встревоженно говорит санинструкторша.

Её большая грудь так волнительно подымается и опускается, что у меня самого при каждом её движении что-то взлетает и ухает внутри.

Вот что значит, давно не было женщины.

Путано поясняю:

— Никак нет. Со мной всё хорошо… Только…

— Знаю-знаю, на складах пусто… Сколько раз я уже слышала это! — фыркает берегиня.

— Вы всё правильно заметили — на складах многого из вашего списка нет, и я не уверен, что будет в ближайшее время, — рано радуюсь я.

— Господин штабс-ротмистр! — голос Софьи Александровны становится твёрдым как алмаз, — если вам дороги ваши солдаты, потрудитесь, пожалуйста, привезти мне всё, что здесь написано.

Я ухмыляюсь.

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте!

Разворачиваюсь на каблуках в направлении дверей.

— Хотя нет, постойте…

— Слушаюсь! — возвращаюсь в исходное положение.

— Вот тут пузырёк, в нём таблетки от простуды. Принимайте три раза в день после еды. Теперь можете идти!

Забираю пилюли и с облегчением покидаю медпункт. Оказавшись на улице, тут же перехожу на быстрый шаг — не хватало, чтобы догнали и вручили ещё пару таких списков.

Судя по всему, за Софьей Александровной не заржавеет.

Наступает время отбоя, а до моего уха доносится бренчание гитары. Так… дело дошло до серенад.

Одеваюсь, выхожу из тёплого прогретого помещения на холод.

Трубецкой в лихо заломленной фуражке и расстёгнутом кителе бренчит на гитаре, сидя перед костром. Вид у него возвышенно-романтический.

Завидев меня, вскакивает, застёгивается и опускает гитару, приставив к ноге как винтовку.

Отсюда до медпункта рукой подать. Софья Александровна хоть и не вышла на улицу, наверняка всё слышит.

— Что исполняете, корнет?

— Романс, господин штабс-ротмистр.

— У цыган в ресторане подслушали?

— Никак нет. Это из репертуара госпожи Вяльцевой. Она пела их у нас в доме. Я запомнил…

Фамилия артистки ничего мне не говорит, но раз Трубецкой произносит её чуть ли не с благоговением — видать, звезда не из последних.

Показываю на гитару.

— Позволите?

— Конечно, господин штабс-ротмистр.

Упс, на гитаре семь струн вместо привычных шести… Засада.

Но пальцы сами начинают бегать по грифу и брать нужный аккорд. Кое-что могём! Ну то есть — могем.

Исполняю вольную интерпретацию детского хита «Спят усталые игрушки», потом возвращаю инструмент Трубецкому.

— Ложитесь отдыхать, корнет. Кто знает, что ждёт нас в завтрашний день!

Снова иду к себе, ложусь на кровать и закрываю глаза.

В той жизни, кроме мамы, у меня не было той женщины, которую я бы действительно любил. Может, хоть в этом мире повезёт больше?