Роза Христа

РОЗА ХРИСТА

Высоко в горах в Генигерском лесу жил разбойник со своей женой и пятью малыми ребятишками.

Недобрым местом считался в округе перевал в горах Генигерского леса. Конный и пеший пробирались узкими тропами, в обход, лишь бы не подстерёг их разбойник на горном перевале. Так что разбойнику лишь изредка удавалось поживиться: отнять у беспечного путника несколько монет или тощую дорожную суму. Сам же разбойник считался человеком вне закона и не смел спускаться в долину.

Если же случалось ему несколько недель подряд возвращаться в свою пещеру с пустыми руками, тогда его жена сама отправлялась вниз в селение.

Никто никогда не видел её лица. Косматые спутанные волосы дикими прядями торчали в разные стороны и падали ей на глаза. Она брала с собой своих пятерых детишек. Малыши шли, одетые в лохмотья, стуча деревянными башмаками. У них были чумазые мордашки, а волосы такие же грязные и нечёсанные, как у матери. Каждый нёс на спине мешок разве что чуть поменьше, чем он сам. Жена разбойника выбирала дом побогаче и без стука настежь распахивала дверь. Хозяева торопились сунуть ей мягкую лепёшку и кусок окорока. Все боялись жены разбойника, потому что знали, что с неё станется вернуться на следующую ночь и поджечь дом, где её прогнали с порога.

Однажды, бродя от дома к дому по улочкам селения, жена разбойника подошла к воротам монастыря Овед. Она позвонила в колокольчик, привратник распахнул окно и протянул ей шесть круглых хлебов: один ей и по одному для каждого ребёнка.

Пока она укладывала ещё тёплый хлеб в мешок, младший из её ребятишек увидел дверцу в каменной монастырской стене.

— Матушка, матушка! — позвал он. — Иди-ка сюда! Да иди же!

Дверца, снятая с петель, стояла просто прислонённая к стене. Жена разбойника, не долго думая, отшвырнула её в сторону и вошла в монастырский сад.

Настоятелем монастыря Овед был в то время аббат Иоанн, прославившийся своей добротой и святой жизнью. К тому же он изучил тайны лечебных трав и кореньев. Из далёких стран он привозил семена диковинных цветов и невиданных в этих краях растений.

Весной, когда первые цветы распускались в его саду, бабочки и пчёлы, казалось, слетались сюда со всей Дании. Люди издалека приходили, чтобы полюбоваться чудесными цветами аббата Иоанна.

Жена разбойника, как ни в чём не бывало, принялась расхаживать по дорожкам сада.

В этот час в монастырском саду работал послушник Марсалий. Это он оставил открытой дверцу в монастырской стене, чтоб выбрасывать из сада сорную траву.

Увидав жену разбойника, а с ней пять отчаянных сорванцов, он ахнул и бегом бросился им навстречу.

— А ну сейчас же уходите отсюда! — строго приказал он. — Пошли прочь, иначе вам придётся худо!

Он хотел было схватить нищенку за руку, но та кинула на него такой свирепый взгляд, что он невольно отскочил в сторону.

— Я жена разбойника из Генигерского леса! — Она встала поперёк дорожки, широко расставив ноги, и протянула к Марсалию руки со скрюченными пальцами. — А ну попробуй тронь меня, если посмеешь! — Послушай, что я скажу, — попробовал уговорить её Марсалий. — Ты же знаешь, это мужской монастырь, и по нашим законам ни одна женщина не должна сюда входить. Если монахи узнают, что я забыл запереть калитку, то мне здорово достанется. А то и вовсе прикажут убираться отсюда, куда глаза глядят.

— Ну и чёрт с тобой, — грубо сказала нищенка. — Выгонят, туда тебе и дорога.

Марсалий, совсем растерявшись, кликнул на подмогу двух дюжих монахов.

— А!.. Ты хочешь вышвырнуть меня отсюда? Я останусь здесь, сколько захочу! Слышишь, монах? — пронзительно и злобно завопила жена разбойника.

Одним звериным прыжком она подскочила к Марсалию и укусила его за руку. А пятеро мальчишек с отчаянным визгом и криками вцепились в рясы монахов.

Услышав столь необычный шум в саду, где всегда царили покой и тишина, из дверей вышел сам настоятель монастыря — аббат Иоанн.

Это был сгорбленный старик, волосы его блестели, как нити серебра. У него были старческие красноватые глаза, но взгляд их оставался глубоким и проницательным.

Он тут же приказал монахам вернуться в свои кельи и тихим шагом подошёл к жене разбойника. Она посмотрела на него исподлобья, угрюмо и настороженно. Но аббат Иоанн заговорил с ней приветливо.

— Ты можешь гулять по саду сколько пожелаешь, — сказал он с доброй улыбкой.

Жена разбойника только молча кивнула головой и снова пошла по дорожке между грядками.

Аббат Иоанн смотрел на неё и не мог надивиться. Он был уверен, что несчастная оборвашка никогда в жизни не видела такого прекрасного сада. Однако нищенка рассматривала цветы, будто это были её давние знакомые. Она улыбнулась розам и блестящим, как атлас, лилиям. Но поглядев на плющ и шалфей, укоризненно покачала головой.

Аббат Иоанн любил свой сад больше всего на свете. Он полагал, что все драгоценности и сокровища мира тленны и преходящи, кроме дивных цветов, которые одаряют людей божественной радостью каждую весну.

Аббат Иоанн ласково потрепал младшего мальчугана по спутанным волосам.

— Мне кажется, тебе и твоим сыновьям понравился мой сад!

— Так-то оно так, — задумчиво проговорила жена разбойника. — Не буду спорить, у тебя здесь растут кой-какие неплохие цветочки. Но мне довелось в жизни видеть другой сад. Он так прекрасен, что и слов нет. Где уж твоему саду тягаться с ним!

Аббат Иоанн только добродушно улыбнулся, а Марсалий, помощник садовника, прямо-таки вспыхнул от обиды и досады.

— И это говоришь ты, жалкая побирушка! — в запальчивости проговорил он. — Какой сад ты видела? Что ты врёшь? Расскажи нам лучше про чащобу, глухомань да гнилые болота! Этому я поверю.

— Болтай сколько хочешь, — презрительно сказала жена разбойника. — О, если бы ты увидел самый маленький, самый бедный цветок из того сада! Все эти розы и лилии, которыми ты так гордишься, показались бы тебе не лучше лебеды и бурьяна!

— Нет, вы только посмотрите на эту наглую лгунью! — гневно воскликнул Марсалий. — Вы живёте в диком лесу и сами стали не лучше зверей!

Тут жена разбойника от ярости потеряла всякую власть над собой.

— Ах, так! Тогда слушайте! — сверкая глазами, пронзительно и дико закричала она. — Вы, монахи, зовёте себя святыми людьми. Тогда почему вы не знаете, что в Генигерском лесу каждый год в рождественскую ночь расцветает небесный сад!

— Матушка говорит правду! — еле слышно пролепетал самый младший из детей и, испугавшись своей смелости, зарылся лицом в материнскую юбку.

Но Марсалий только рассмеялся с издёвкой.

— Надо же такое придумать! Божественный сад расцветает в Генигерском лесу, там, где живут нечестивцы и воры!

Аббат Иоанн пристально поглядел в пылающие как угли глаза жены разбойника, сам не зная, верить ей или нет.

— Пропадите вы все пропадом! — хрипло крикнула нищенка, сжимая кулаки. — Но я знаю одно. Никто из вас не отважится рождественской ночью подняться через перевал в Генигерский лес. И вы никогда, никогда не увидите небесного сада! Пусть так и будет. Не видать вам этого чуда! Потому что все вы просто жалкие трусы!

— Ты ещё смеешь оскорблять нас, ты, жена преступника!.. — начал было Марсалий, но аббат Иоанн жестом приказал ему замолчать.

“А вдруг эта несчастная говорит правду?” — подумал аббат Иоанн.

Тем временем жена разбойника, нетерпеливо окликнув сыновей, повернулась и пошла к калитке. Но аббат Иоанн остановил её.

— Добрая женщина, подожди минутку, выслушай меня! — Столько тепла и сердечности было в его голосе, что жена разбойника невольно остановилась. — Позволь мне прийти в рождественскую ночь в Генигерский лес. Посмотри на меня, ты видишь, как я стар. Одному мне ни за что не найти к вам дорогу. Прошу тебя, пришли за мной сюда в монастырь старшего из своих мальчуганов. Поверь, я не принесу вам зла. У меня есть немного денег. Я отдам тебе всё, чем владею.

Жена разбойника не сразу ответила ему. Она опасалась открыть кому-либо дорогу к их тайному убежищу, к тому же боялась гнева сурового мужа. Но всё же, поколебавшись, она согласилась.

— Ладно уж, будь по-твоему, — угрюмо сказала она. — Жди, так и быть, я пришлю за тобой мальчишку. Но не вздумай донести на нас, если ты и вправду божий слуга.

Аббат Иоанн приказал дать жене разбойника хлеба и сыра, а в придачу бочонок мёда для её ребятишек, и с тем жена разбойника удалилась.

Шло время, аббату Иоанну по ночам часто снился небесный сад в Генигерском лесу. Но, просыпаясь, он начинал сомневаться и говорить себе, что он слишком легковерен и доверчив.

В разгаре лета монастырь Овед посетил сам архиепископ Авессалом из Лунда.

Он пожелал осмотреть прославленный сад аббата Иоанна. Но на этот раз аббат Иоанн был до странности рассеян и задумчив.

Показывая архиепископу благоухающие цветы и целебные травы, он путал их названия и не сразу мог вспомнить, из какой заморской страны он их привёз. Он невольно всё время вспоминал слова жены разбойника о рождественском саде и в его ушах, не умолкая, звучал доверчивый голосок ребёнка: “Матушка говорит правду… Матушка говорит правду…”

Аббата Иоанна так и подмывало рассказать епископу Авессалому о небесном саде в непроходимой лесной чаще, но завёл он речь сначала совсем о другом.

— Ваше преосвященство, — сказал он, — вы уже немало наслышаны о генигерском разбойнике, отвергнутом людьми и церковью. Думаю, было бы самым верным, если бы вы дали ему вольную грамоту и он мог бы начать честную жизнь. Ведь у него пятеро сыновей там в пещере, и они вырастут такими же преступниками, а то и похуже. Тогда в горах соберётся уже целая шайка разбойников.

Но архиепископ только покачал головой.

— Такому безбожнику нет места среди верных христиан, — сказал он. — Нет уж, пожалуй, будет лучше, если эта семейка навсегда останется в своём зверином логове.

Аббат Иоанн вспомнил, как мальчуганы в рваных одёжках послушно шли вслед за матерью. Старший нёс на руках самого младшенького, и тот, сомлев от усталости, уснул, обхватив шею брата грязной ручонкой. Слезы жалости навернулись на глаза старого аббата. И тогда, не выдержав, он рассказал архиепископу Авессалому про чудесный рождественский сад в Генигерском лесу.

— Если эти разбойники достаточно хороши, чтобы сам Господь Бог являл им своё величие, — с волнением проговорил он, — неужели они настолько злы и греховны, что не поймут доброту людей?

Но горячность аббата Иоанна только позабавила архиепископа.

— Обещаю тебе, — сказал он с лёгкой улыбкой, — если ты пришлёшь мне цветок из рождественского сада в Генигерском лесу, можешь не сомневаться, я тут же подпишу вольную грамоту разбойнику.

Конечно, это была не больше чем шутка. Епископ Авессалом с тайной горестью посмотрел на аббата Иоанна и подумал: “Совсем одряхлел старый добрый аббат, впал в детство и верит всяким бредням и выдумкам…”

Но аббат Иоанн не заметил насмешки в словах архиепископа. Лицо его посветлело, он низко поклонился, сложив на груди руки.

— Ваше преосвященство, благодарю вас. Вы всегда были добры к заблудшим и несчастным. А цветок я вам пришлю непременно. Сердце мне подсказывает, Господь Бог поможет мне в этом…

С тяжёлой душой покинул на этот раз монастырь Овед архиепископ Авессалом. “Да, придётся подыскать нового настоятеля для монастыря Овед, как это ни печально, — рассуждал он в пути. — Бедный старый мечтатель аббат Иоанн, он стал совсем слабоумным…” Осыпались цветы в монастырском саду, наступила осень. А вот и первые снежинки закружились вокруг монастырских башен. Аббат Иоанн принялся нетерпеливо отсчитывать дни. Наконец наступила рождественская ночь. Маленький кулачок крепко постучал в монастырскую дверь. — Эй, старый аббат, поторопись! Холодина-то какая! Ух, как я замёрз! — послышался детский голос.

Аббат Иоанн выглянул в окно и увидел старшего сынишку разбойника. Он не стоял на месте, а приплясывал от холода в своих жалких обтрёпанных лохмотьях.

Аббат Иоанн спустился со ступеней и укутал ребёнка тёплой накидкой.

Послушник Марсалий, что-то невнятно бормоча себе под нос, помог аббату забраться на лошадь, и они двинулись в путь. Мальчишка бежал впереди и указывал им дорогу.

Жгучий ветер, гулявший по равнине, окружил их ледяным кольцом. Но аббат Иоанн не замечал ни пронизывающих порывов ветра, ни колючего снега.

— Друг мой Марсалий! — радостно повторял он. — Поверь, ты не пожалеешь, что вызвался сопровождать меня, старика, в эту ненастную ночь! Ну что ты хмуришься, ты только подумай, что ждёт нас сегодня ночью!

Марсалий ехал за ним молча, насупившись. “Что нас ждёт этой ночью? — думал он. — Скорее всего острый топор или предательский нож…”

Марсалий не верил ни одному слову жены разбойника и считал, что всё это только ловкая западня, чтобы заманить доверчивого аббата Иоанна в своё тайное убежище, а потом убить его, или потребовать за его жизнь непомерный выкуп.

Тем временем путники проехали мимо монастыря Босье. Из монастырских ворот выходили нищие с ломтями хлеба в руках и длинными свечами.

В домах поселян уютно горели свечи. Женщины, закрывая лица от ветра, торопились в кладовые и выносили оттуда окорока и бочонки с пивом. Из овинов выбегали мальчики с охапками золотистой соломы, чтобы расстелить её на полу в горнице.

“Все готовятся встречать Божий праздник, — уже совсем упав духом, рассуждал Марсалий. — А нам надо готовиться принять смерть от рук безбожников…”

Но вот путники въехали в густой тёмный лес. Чем выше поднимались они, тем дорога становилась хуже. Копыта лошадей скользили по обледенелым сосновым иглам. Через горные ручьи не были перекинуты даже узкие мостки. Лошади с трудом перешагивали через лежащие поперёк дороги поваленные бурей деревья. Из-под замёрзших болотных кочек слышались невнятные вздохи. Лёд вспучивался, казалось, злые болотные духи стараются выбраться наружу.

“Ох, недобрый это знак, не вернуться нам отсюда живыми… — со страхом думал Марсалий. — Будь они прокляты, эти разбойники…”

Пошёл тяжёлый мокрый снег. Аббат Иоанн уже еле держался в седле от усталости.

— Вот мы и дома! — радостно крикнул мальчуган.

Он указал на высокую скалу, уступами уходящую вверх. Внизу была небольшая дверь, сколоченная из грубых полусгнивших досок.

Ребёнок, напрягая все силёнки, отворил дверь, и аббат Иоанн увидел тёмную каменную пещеру.

Как всё здесь было бедно и убого! Закопчённый потолок, мёрзлые стены, голый земляной пол. Вместо постелей валялись охапки еловых веток. Разбойник, с головой укрывшись волчьей шкурой, спал в дальнем углу и сам был похож на свернувшегося зверя.

Посреди пещеры горел костёр. Языки пламени лизали днище чёрного котла. Жена разбойника что-то помешивала в котле длинной деревянной ложкой.

— Кто там? Войдите! — не оборачиваясь крикнула она. — И приведите сюда лошадей, если не хотите, чтоб они сдохли от ночной стужи!

Все пятеро мальчишек стояли кружком и не отрываясь смотрели на кипящий котёл.

Жена разбойника сняла котёл с огня и поставила прямо на землю. Ребятишки с жадностью, обжигаясь, принялись хлебать жидкую похлёбку.

“Несчастные… — подумал аббат Иоанн. — Даже звери живут лучше в своих норах и берлогах”.

Аббат Иоанн присел на охапку еловых веток и протянул к огню озябшие руки.

— Как жаль, что твои сыновья не будут сегодня бегать по освещённым улицам, — сказал он, с жалостью глядя на оборванных ребятишек. Они, отталкивая друг друга, засовывали руки в пустой котёл и облизывали пальцы. — Если бы вы жили в селении, ты бы досыта накормила их, а потом они играли бы с другими детьми на рождественской соломе. А вечером, с зажжёнными свечами, вы бы все вместе пошли в Божий храм!

В это время разбойник проснулся. Он приподнялся на локте, тупо глядя на аббата Иоанна, ещё не очень понимая, что за гость у него в пещере. И вдруг, откинув шкуру, он одним прыжком вскочил на ноги и занёс над головой аббата Иоанна свои увесистые кулаки. Глаза его по-звериному вспыхнули красным огнём.

— Проклятый монах! — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Ты хочешь сманить у меня жену и детей? Разве ты не знаешь, что я, несчастный человек, не смею выйти из леса?

Аббат Иоанн без страха посмотрел ему прямо в глаза.

— Я надеюсь раздобыть для тебя вольную грамоту у архиепископа Авессалома, — сказал он.

Разбойник и его жена переглянулись и расхохотались грубо и насмешливо.

— Ты, верно, спятил, старик! — сказал разбойник с горечью и издёвкой. — Знаю, знаю какой милости мне ждать от архиепископа! Цепь на ногу, а то и петлю на шею.

Марсалию было нестерпимо обидно, что разбойник так нагло издевается над его любимым наставником. Но лицо аббата Иоанна оставалось таким же спокойным и светлым.

— А что если я всё-таки достану тебе вольную грамоту? — кротко улыбнулся он.

— Тогда клянусь… — Голос разбойника дрогнул. — Клянусь, я скорее отрублю себе руку, чем протяну её к чужому добру!

Тут жена разбойника повернула голову, к чему-то чутко прислушиваясь.

— Мы тут сидим и болтаем! — воскликнула она. — А уже время идти в лес. Сейчас звон рождественских колоколов долетит до нашей пещеры!

Разбойник ногой распахнул дверь. Но свирепый ветер швырнул аббата Иоанна назад в пещеру. Было так темно, хоть глаз выколи. Со свистом сгибались верхушки вековых елей, от мороза потрескивали стволы старых дубов. Аббат Иоанн тут же увяз в снегу, он задыхался от порывов ледяного ветра.

Вдруг откуда-то издалека донёсся чуть слышный звон колоколов.

“Разве может этот тихий звон разбудить мёртвый, застывший лес? — Сомнение вдруг проникло в душу аббата Иоанна. — Нет, это невозможно. Видно, всё-таки прав Марсалий, я, как малое дитя, поверил прекрасной сказке…”

Внезапно, невесть откуда взявшись, между деревьями пронёсся тёплый южный ветер. Снова послышался звон колоколов. Но теперь колокола звучали громко и торжественно.

В тот же миг среди заснеженных ветвей мелькнул тонкий дрожащий луч света. Он пробивался сквозь инистый туман, и вот глухая ночь перешла в слабый рассвет.

Аббат Иоанн увидел, что снег исчез, словно кто-то сдёрнул с земли белый ковёр, а под ним открылось что-то живое, шелковистое, нежно-зелёное. Папоротник выставил свои побеги, свёрнутые, как епископский посох. Вереск раскрыл мелкие цветы между камней.

“Неужели я, старый человек, удостоился увидеть такое чудо?” — Слезы благодарности потекли по щекам аббата Иоанна.

Южный ветер принёс ещё новую волну света. Листья на деревьях распустились, птицы начали порхать над поляной.

Новая волна света рассеяла по траве семена из дальних стран. Семена пускали корни и давали побеги, стоило им только коснуться земли.

Начали цвести черника и брусника. Гуси и журавли кричали высоко в небе. Белки, как золотые огоньки, перескакивали с ветки на ветку.

Звон колоколов плыл над поляной, и всё менялось прямо на глазах. Повеяло запахом вспаханных полей. Издалека было слышно, как пастушка сзывает коров, как звенят колокольчики ягнят.

Аббат Иоанн нагнулся и сорвал белый цветок земляники. Пока он выпрямился, чтобы получше рассмотреть цветок, ягода уже созрела.

Лисица вышла из норы с целым выводком черноногих лисят. Она без страха подошла к жене разбойника и стала тереться об её ноги.

Разбойник стоял в болоте и обирал с куста ежевику. Мимо него прошёл косолапый бурый медведь. Разбойник сломал ивовый прут и слегка стегнул медведя по морде.

— Иди в свою берлогу, — сказал он, и медведь скрылся за кустами малины.

Колокола звонили теперь так полнозвучно и гулко, словно они летали над поляной, и им вторили певучие голоса птиц.

Пчелиный улей в дупле переполнился мёдом, и золотистые капли потекли по корявому стволу.

Дети разбойника до отвала наелись спелых ягод, орехов, перемазались соком черники. Пальцы у них слиплись от сладкого мёда.

— Матушка, можно помыться в ручье? Вода такая тёплая! — крикнул один из малышей.

Жена разбойника откинула волосы со лба и перевязала их на затылке пучком длинной травы. Аббат Иоанн смог впервые разглядеть её лицо. Оно было худое и измождённое, и всё же удивительно красивое.

Малыши с криками радости плескались в ручье. Они были худенькие, лопатки торчали, а ноги были покрыты коростой, но их голубые глаза сияли, а светлые волосы, быстро высохнув под лучами жаркого солнца, блестели, как шёлк.

Аббат Иоанн стоял по пояс в душистой траве. Белые лилии, тюльпаны, розы тянулись к нему со всех сторон. И каждый цветок был окружён дрожащим венчиком света.

Тут аббат вспомнил о цветке для епископа Авессалома.

“Какой же цветок мне сорвать для него? — Он оглянулся, не зная, на чём остановить свой выбор. — Этот? Или вот этот? Они все одинаково прекрасны. Уж и не знаю, какую ещё земную прелесть может принести новая волна света?..”

Чуть поодаль от него стоял послушник Марсалий. Чем прекрасней было то, что он видел, тем мрачнее становилось у него на душе.

“Господь не может расточать такое великолепие разбойникам, — думал он. — Нет, это не дар Божий! Это всё бесовское наваждение. Дьявол заворожил нас, это лишь адское колдовство!..”

Вдруг все стихло. Птицы умолкли, бабочки опустились на цветы, лиса улеглась, положив морду на лапы.

И вот откуда-то издалека послышались тонкие переливы арфы и стройное пение. Аббат Иоанн молитвенно сложил ладони и опустился на колени.

— Боже, благодарю тебя, — прошептал он. — Ты даровал мне, простому грешному человеку, радость услышать райское пение в рождественскую ночь!

Но послушник Марсалий, услышав чудесное пение и звуки арф, затрясся и с трудом устоял на ногах.

“Дьявол нарочно заманил нас в это проклятое место! — Зубы Марсалия стучали, пот катился по лицу, туман застилал глаза. — Но вам меня не провести, кем бы вы ни прикинулись. Это всё бесовский обман!..”

Содрогаясь от ужаса, Марсалий закрыл лицо руками, чтоб ничего не видеть и не слышать.

Колокола зазвучали теперь тише, напевней, чтоб не заглушать дивное пение ангелов. Казалось, поёт само небо. Аббат Иоанн увидел сквозные сияющие крылья между стволами деревьев.

Птицы вились над головой аббата Иоанна. Белый лесной голубь доверчиво опустился на плечо Марсалия и потёрся головкой об его щёку. Марсалий вздрогнул, будто сам дьявол тронул его за плечо. Он размахнулся и изо всей силы ударил голубя.

— Сгинь в преисподнюю, откуда ты пришёл! — диким голосом крикнул Марсалий, так что гулкое эхо прокатилось по всему лесу.

Ангелы были уже так близко, что аббат Иоанн чувствовал на лице веяние крыльев и различал между ветвей их сияющие одежды. Он склонился до земли, чтоб приветствовать небесных гостей.

— Прочь отсюда, проклятые! — как безумный, вновь завопил Марсалий.

Его злобный вопль словно расколол лазурный купол неба. Всё содрогнулось. Как золотые соломинки посыпались на землю обломки солнечных лучей. Смолкло ангельское пение, угасая, скрылись снежно-белые крылья.

Улетел тёплый ветер. Цветы поблекли, звери, пригибаясь к земле, разбежались. Опала листва с деревьев, шумя как дождь.

Темнота и холод затопили всё вокруг.

“Боже, Боже!.. — в отчаянии подумал аббат Иоанн. — Мне не пережить этого! Ангелы были так близко, а их отвергли, они хотели спеть рождественские песни, а их прогнали!..”

Первые снежинки закружились в воздухе.

“Цветок!.. Цветок для архиепископа Авессалома…” — вдруг вспомнил аббат Иоанн.

Он начал торопливо шарить под увядающей травой и листьями в надежде найти последний цветок. Но он чувствовал, как земля твердеет и смерзается комьями под его пальцами.

Густой снег падал ему на плечи и печально укрывал белой пеленой всё вокруг.

Аббат Иоанн почувствовал, что ледяная игла вонзилась прямо в его сердце. Рождественский сад умер… Эта боль была непереносима.

— Боже, прости нас, грешных… — прошептал аббат Иоанн.

Силы оставили его, и он с тихим вздохом опустился на землю.

Когда разбойник, его жена и притихшие ребятишки, а вместе с ними Марсалий, вернулись в пещеру, они увидели, что аббата Иоанна нет среди них.

Они выхватили из костра горящие головни и бросились на поиски.

Они нашли его на поляне. Аббат Иоанн лежал полузасыпанный снегом. Он был мёртв.

Марсалий в отчаянии вскрикнул и упал в снег рядом с аббатом Иоанном.

— Я, я один виноват в смерти этого святого человека! — зарыдал Марсалий, ломая руки. — Я отнял у него небесную радость, а он так жаждал её…

Аббата Иоанна со всеми почестями перенесли в монастырь Овед.

Народ со всей округи собрался на похороны. Женщины плакали и скорбели.

К гробу подвели полуслепую старуху, поддерживая её, чтоб она могла проститься с любимым аббатом.

— Или вы не видите, люди! — воскликнула старуха дрожащим голосом. — Аббат Иоанн что-то держит в руке. Он что-то держит в руке и хочет вам отдать!

— Старуха, видно, сошла с ума от горя, — сказали те, кто стоял рядом. — Ведь она совсем слепа, вот и мелет невесть что!

Но Марсалий наклонился над гробом и увидел, что правая рука аббата Иоанна крепко сжата. Он осторожно разжал холодные пальцы аббата и увидел тонкий белый корешок…

Когда наступила весна и земля проснулась, послушник Марсалий посадил корешок аббата Иоанна на его любимой клумбе посреди сада.

Каждое утро он с надеждой выходил из своей кельи и смотрел, не появился ли из земли тонкий росток или хотя бы маленький зелёный побег. Но всё было напрасно. Сад цвёл и благоухал, и только одна клумба оставалась пустой и голой.

Наконец зарядили осенние дожди, листья осыпались, Марсалий потерял всякую надежду и перестал ждать.

Наступила рождественская ночь, празднично зазвонили колокола монастыря Овед. Звон их уносился прямо в небо, но не было радости и света в душе Марсалия. Он страдал и каялся, и аббат Иоанн словно стоял у него перед глазами. Тоска гнала Марсалия из монастырских стен. В глубокой темноте он вышел в засыпанный снегом сад. Погружённый в печальные мысли, он уныло брёл между высокими сугробами. И вдруг Марсалий замер потрясённый, не веря своим глазам.

Прямо из глубокого снега поднимался дивный сияющий цветок. Узорные листья сверкали, как чистое серебро. С каждым ударом колокола распускались свежие бутоны.

Теперь весь куст стоял, осыпанный белоснежными розами. И каждая из роз светилась, будто в её сердцевине горела свеча.

Громким голосом Марсалий позвал всех монахов Оведа. Они выбежали из монастыря и встали на колени вокруг лучезарного цветка. Сад спал глубоким зимним сном, а роза из Генигерского леса тихо сияла, освещая растроганные лица монахов.

Тогда Марсалий сказал:

— Если уж случилось такое чудо, надо отвезти эту небесную розу архиепископу Авессалому!

Марсалий отправился в далёкий Лунд и предстал перед архиепископом.

— Вот рождественский цветок из сада в Генигерском лесу, — сказал Марсалий. — Его посылает тебе аббат Иоанн, как обещал.

Увидев светящуюся розу с серебряными листьями, архиепископ Авессалом побледнел так, будто перед ним явился призрак самого аббата Иоанна. Он долго молчал, не в силах вымолвить ни слова. Наконец проговорил дрогнувшим голосом:

— Аббат Иоанн сдержал своё слово, я тоже буду верен своему обещанию.

И архиепископ Авессалом приказал выдать вольную грамоту дикому разбойнику.

Марсалий не стал медлить. Не теряя ни дня, с трудом вспоминая дорогу, он поехал оледенелыми тропами в Генигерский лес. Стояла такая небывалая стужа, что Марсалий боялся, удастся ли ему живым добраться до пещеры разбойника. С облегчением увидел он наконец знакомую скалу и дверь, сколоченную из шершавых досок.

Но едва Марсалий шагнул в пещеру, как разбойник, схватив топор, с глухим воплем кинулся на него.

— Я перебью вас всех, подлых монахов, задушу своими руками! — В голосе его смешались и ярость, и отчаяние. — Это по вашей вине в первый раз не расцвёл рождественский сад, здесь, в Генигерском лесу! Ты лишил нас, несчастных, единственной радости!

— Ты прав, это моя вина, — смиренно сказал Марсалий и покорно опустил голову. — Казни меня, как хочешь, я заслужил смерть. Но сначала я должен передать тебе послание аббата Иоанна.

Марсалий вытащил из-за пазухи свёрнутый трубкой пергамент. Он развернул его и показал разбойнику подпись архиепископа Авессалома и тяжёлые, свисающие на шнурах печати.

— Это вольная грамота. Отныне ты свободен, — сказал Марсалий. — Ты можешь жить в долине среди людей, как равный. Этого хотел аббат Иоанн.

Разбойник замер, бледный, потеряв дар речи. Он выронил топор, и тот звякнул, выбив искры из камня, лежавшего у порога.

Жена разбойника порывисто обняла своих детей и прижала их к себе. Малютки с недоумением глядели то на неё, то на отца, не понимая, что же случилось.

— Аббат Иоанн сдержал своё слово, сдержит своё слово и разбойник, — справившись с волнением, сказала она.

— Неужели… — ещё не веря своему счастью, с трудом выговорил разбойник. — Ты помнишь, жена, ведь я был славный работник когда-то. Мог поставить крепкий дом и подковать лошадь…

Вскоре семья разбойника спустилась в селение. Жители приняли их ласково и приветливо. Каждый старался помочь им чем мог, в память о добром аббате Иоанне.

А послушник Марсалий в скором времени навсегда ушёл в Генигерский лес и поселился в пещере. Он жил одиноко и уединённо, молясь, чтобы Бог простил ему неверие и гордыню.

А в саду монастыря Овед каждый год в рождественскую ночь, лишь только зазвонят колокола в храме, из глубокого снега поднималась и расцветала чудесная роза. Каждый бутон её светился, словно в нём горела негасимая свеча. Жители со всей округи собирались в рождественскую ночь, чтобы взглянуть на небесный цветок и воздать хвалу Богу.

Розой Христа назвали они этот цветок.