Руки судьбы

Lafcadio Hearn, "The Hands of Karma (Ingwa-Banashi)", 1899

Жена даймё[1] умирала и понимала это. Она не вставала с кровати с ранней осени десятого года эры Бунсэй. Теперь шел четвертый месяц двенадцатого года — 1829-й по западному летоисчислению, — и уже цвели вишни. Она думала о вишнях в своем саду и о радостях весны, о своих детях и о множестве любовниц мужа — особенно о девятнадцатилетней Юкико.

— Дорогая моя жена, — сказал даймё, — ты много страдала в эти три долгих года. Мы сделали все возможное, чтобы ты поправилась: присматривали за тобой днем и ночью, молились и постились за тебя. Но вопреки нашим заботам, вопреки умениям наших лучших врачей, теперь очевидно, что окончание твоей жизни близко. Пожалуй, наша скорбь будет сильнее, чем твоя скорбь по уходу в то место, которое так точно названо Буддой «пылающим домом мира». Я прикажу, — и не важно, сколько это будет стоить, — чтобы провели все религиозные обряды, которые приведут тебя к следующему перерождению. И мы все станем молиться за твое упокоение, чтобы ты не угодила в Черное пространство, а скоро попала в Рай и достигла состояния Будды.

Он говорил с предельной нежностью, слегка сжимая ее. Затем она, прикрыв глаза, ответила голосом тонким, как у насекомого:

— Я благодарна… очень благодарна за ваши добрые слова… Да, это правда, как вы говорите, я болела три долгих года, в которые за мной ухаживали со всей возможной заботой и любовью. В самом деле, не стану же я сворачивать с единого праведного пути перед самой смертью… Возможно, думать о мирских делах в такой час неправильно, но у меня осталась одна просьба — лишь одна… Позовите ко мне Юкико — вы знаете, я люблю ее, как сестру. Я хочу говорить с ней о делах этой семьи.

Юкико пришла на зов господина и по его велению опустилась на колени перед ложем. Жена даймё открыла глаза, увидела Юкико и проговорила:

— Ах, вот и Юкико! Придвинься ко мне поближе, чтобы лучше слышать: я не могу говорить громче… Юкико, я умираю. Надеюсь, ты будешь во всем верна нашему господину — ведь я хочу, чтобы ты заняла мое место, когда я уйду… Надеюсь, он будет любить тебя всегда — даже в сотню раз сильнее, чем любил меня, — и вскоре ты поднимешься на более высокую ступень и станешь ему почтенной женой… Я прошу тебя нежно любить нашего дорогого господина и никогда не позволять другой женщине похитить у тебя его любовь… Вот что я хотела сказать тебе, Юкико… Ты можешь это понять?

— О, моя дорогая госпожа, — запротестовала Юкико, — не нужно, молю вас, не говорите мне столь странные вещи! Вы хорошо знаете о моем бедном и низком положении — как я могу хотя бы осмелиться пожелать стать женой нашего господина?

— Нет, нет! — сипло ответила жена. — Сейчас не время для формальностей: давайте говорить друг другу только правду. После моей смерти тебя обязательно возведут в более высокий чин, и, снова уверяю тебя, я желаю, чтобы ты стала женой нашего господина. Да, я желаю этого, Юкико, даже сильнее, чем достичь состояния Будды! О, я едва не забыла! Сделай кое-что для меня, Юкико. Знаешь, в саду растет сакура, привезенная в позапрошлом году с горы Ёсино в Ямато. Мне сказали, сейчас она вся в цвету, — и я так хочу увидеть ее! Очень скоро я умру и должна увидеть дерево до того, как это случится. Я хочу, чтобы ты отнесла меня в сад прямо сейчас, Юкико, чтобы я смогла его увидеть. Да, на твоей спине, Юкико, возьми меня себе на спину…

Пока она говорила, ее голос постепенно становился чище и громче — словно желание придавало ей новые силы. Затем она внезапно разрыдалась. Юкико безмолвно преклонила колени, не зная, что делать, но господин одобрительно кивнул.

— Это ее последнее желание в этом мире, — сказал он. — Она всегда любила цветение вишни, и я знаю, как сильно она хотела увидеть дерево из Ямато в цвету. Давай, милая Юкико, исполни ее волю.

Как нянечка поворачивается спиной к ребенку, чтобы тот ухватился за нее, Юкико предложила свои плечи жене и сказала:

— Я готова, госпожа. Пожалуйста, скажите, что еще вам будет угодно.

— Что же, давай сюда! — ответила умирающая женщина, поднимаясь с почти сверхчеловеческим усилием и хватаясь за плечи Юкико. Но когда та встала прямо, она быстро просунула свои тонкие руки под мышками девушки, под одежду, сжала ее груди и разразилась злобным смехом.

— Сбылось мое желание! — вскричала она. — Я пожелала цветения вишни, но не той вишни, что растет в саду!..[2] Я не могла умереть, не исполнив его. Теперь оно сбылось — о, как восхитительно!

И с этими словами она упала на согнувшуюся девушку и умерла.

Слуги сразу попытались поднять тело с плеч Юкико и положить его на кровать. Но — как странно! — это, казалось бы, простое действие оказалось неосуществимым. Холодные руки необъяснимым образом прикрепились к грудям девушки — словно вросшись в живую плоть. Юкико лишилась чувств от страха и боли.

Тогда позвали врачей, но и те не могли понять в чем дело. Ни одним известным способом нельзя было оторвать руки мертвой женщины от тела ее жертвы — они прицепились так, что от любых попыток открепить их лишь начинала идти кровь. Дело было не в сжатых пальцах: плоть ладоней непонятным образом слилась с плотью грудей!

В то время лучшим врачом в Эдо[3] был иностранец — голландский хирург, и решили вызвать его. После аккуратного осмотра он сказал, что не может разобраться в чем дело, и для скорейшего облегчения страданий Юкико не остается ничего, кроме как отрезать руки от трупа. Он заявил, что пытаться разъединить их с грудью слишком опасно. Его совет был принят, и руки отняли по запястья. Но они все также сжимали груди и вскоре потемнели и высохли — как у давно умершего человека.

Но все это было лишь началом ужаса.

Руки выглядели сморщенными и бескровными, но не были мертвыми. Периодически они двигались — крадучись, словно огромные серые пауки. И с того времени по ночам — начиная всегда в час быка[4] — они вцеплялись, сжимали и терзали. Лишь в час тигра боль стихала.

Юкико остриглась и стала нищенствующей монашкой, взяв религиозное имя Дасецу. Она сделала ибэй — траурную табличку — с каймё[5] своей мертвой госпожи: «Мё-Ко-Ин-Дэн Чизан Рё-Фу Даиси». Она носила ее с собой во всех странствиях, и каждый день перед ней Юкико смиренно просила у мертвой помилования и исполняла буддистскую службу, чтобы ревнивая душа смогла найти покой. Но злую судьбу, воздавшую ей таким несчастьем, нельзя было испить скоро. Каждую ночь в час быка руки неизбежно пытали ее в течение более чем семнадцати лет — согласно утверждениям тех, кто услышал ее историю последним, остановившись на вечер в доме Ногучи Дэнгозаемона, в деревне Танака района Кавати провинции Симоцуке. Это было в третьем году эры Кока (1846 г.). С тех пор о ней ничего не было слышно.

© Перевод. Артём Агеев, 2013