Русский вор

Пролог

– Проходите, гражданин Полунин. Присаживайтесь, – произнес следователь Гришаев и, сделав широкий жест рукой, указал на стул.

Черноволосый паренек, стоявший в дверях тесного кабинета с заложенными за спину руками, сел.

На вид молодому человеку было лет двадцать с небольшим. Он был среднего роста. Его крепко сбитый торс плотно облегала белая рубашка с коротким рукавом. Кроме нее, на парне были надеты джинсы черного цвета и кроссовки.

Несмотря на свою молодость и спортивную фигуру, парень выглядел как-то по-стариковски усталым и подавленным.

Его темные волосы торчали, как у человека, только что вставшего с постели. Лицо было бледное. Взгляд больших черных глаз настороженно-внимательный.

– Закуривайте, Владимир Иванович. – Гришаев положил на стол перед арестантом пачку болгарских сигарет «БТ» и зажигалку.

Полунин закурил. Пока арестант прикуривал, Гришаев внимательно следил за ним.

«Скоро месяц, как под стражей сидит. Сдал паренек, сдал, – подумал Гришаев, – тяжело ему, первый раз все же в тюрьму попал».

– Как вам спалось, Володя? – спросил Гришаев у Полунина.

Тот оторвал взгляд от зажатой в руке сигареты и несколько удивленно посмотрел на Гришаева. Сегодня следователь был мягок и предупредителен, в отличие от прошлых допросов. Полунин не мог понять, что за этим скрывается.

– Спасибо, неплохо, – произнес он. – Хотя в домашних условиях мне спится крепче.

– Шутник, – усмехнулся Гришаев. Он раскрыл папку с надписью «Дело» и, бросив на нее мимолетный взгляд, тяжело вздохнул и произнес: – Ну что, Полунин Владимир Иванович, по-прежнему будем в несознанку играть? Или все же наконец пойдешь навстречу следствию и расскажешь все чистосердечно о том, как вы по ночам нелегально литературу печатали.

Понурив голову, Полунин глубоко затянулся и, выпустив клубы дыма, спокойно ответил:

– Я вам, гражданин следователь, уже все сказал. Никакую литературу я не печатал. Я ее лишь развозил. И на этот счет есть все соответствующие документы: накладные, приходные ордера.

– Есть, есть, – согласно кивнул Гришаев, – только вот «липовые» они все, и ни по каким другим документам в издательстве «Зенит», в котором вы работали, этот тираж православной литературы не числится.

Полунин лишь пожал плечами в ответ.

– Это не мое дело, – заявил он. – Я человек маленький. В издательстве вообще временно, подрабатываю по вечерам.

Гришаев откинулся на спинку стула и, вздохнув, подумал:

«Упрямый ты парень. Крепкий орешек. Только вот не знаю, пойдет ли тебе на пользу твое упрямство. Оценят ли это те, ради которых ты так стараешься. Не знаю, не уверен...»

Гришаев поднялся со своего стула и, протиснувшись к окну, сел на подоконник.

Холодный сентябрьский ветер набросился на росшую под окном прокуратуры березу, словно намереваясь сорвать с нее разом все пожелтевшие листья. От такого внезапного напора береза резко накренилась к земле.

Сегодня был первый холодный сентябрьский день. За окном спешившие по своим делам прохожие с утра надели на себя пиджаки и кофты, спасаясь от неожиданно нагрянувшего похолодания.

– Ну вот и осень наступила, – произнес Гришаев. – Синоптики обещали дожди уже на этой неделе... Не люблю осень: дожди, лужи. Лишний раз на улицу не выйдешь. И вечно мокрые ноги. Я, Володя, как и ты, рос в бедной семье, поэтому обувь приходилось донашивать за старшим братом. А она после него была довольно потрепана. Брат, кстати, мой приблизительно в твоем же возрасте на краже попался. Посадили его. Где он теперь – один бог знает. Года два, как освободился последний раз, о нем ни слуху ни духу.

Гришаев помолчал, протянул руку за сигаретой, лежащей на столе, и, прикурив, продолжил:

– Знаешь, бывает, в медики люди идут из-за того, что в семье больные родственники есть. А я вот в юридический решил пойти после того, как у меня брата посадили. Сам не знаю почему. Может, потому, что думал помочь ему таким образом. А может, хотел оправдаться перед людьми тем, что в семье у нас не только уголовники, но и прокуроры есть.

Говоря, Гришаев не смотрел в сторону Полунина, а задумчиво уставился в окно. Владимир же был удивлен и даже смущен подобным началом сегодняшнего допроса.

Он никак не мог понять, что это – очередной фортель следователя прокуратуры, пытающегося расколоть его на признание заходом с другой стороны. Ведь до сегодняшнего дня Гришаев придерживался куда более жесткой манеры ведения допроса.

«А может, все-таки что-то случилось», – подумал Полунин, гася окурок в пепельнице на столе.

Он не ошибся. Случилось следующее: вчера Гришаева вызвал к себе заместитель прокурора города и в приватной беседе сообщил, что ему позвонили из обкома партии. Зампрокурора не назвал фамилию звонившего, но весьма прозрачно дал понять Гришаеву, что «издательское дело», которое было в его ведении, похоже, придется «спустить на тормозах»... Но не совсем, виновные по этому делу все же должны были быть наказаны. Слишком уж большой резонанс произвела в городе информация о «подпольных печатниках».

Гришаев уже пятнадцать лет проработал в прокуратуре, и за это время в его практике не раз бывали эпизоды, когда звонки из здания на улице Советской, где располагался областной комитет партии, решали судьбы многих уголовных дел. Немало людей было наказано жестче, чем они заслуживали, были случаи, когда дела намеренно разваливались, а наказанию подвергалась мелкая сошка, «стрелочники», «козлы отпущения».

«Похоже, и в этот раз дело закончится именно таким образом, – подумал Гришаев. – Черт, – выругался он про себя, – как все надоело... Только и трындят целыми днями о торжестве законности и демократии. За пятнадцать лет я так и не понял, кому служу: Фемиде или системе, которая пользуется законами только тогда, когда ей это выгодно».

В очередной раз Гришаеву пришла мысль о том, не послать ли все к черту и не уйти ли в адвокатуру. С угрюмым видом он отвернулся от окна и вернулся за свой стол. В этот момент ему на глаза попался свежий выпуск газеты «Известия» с очередной пространной речью генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева.

«Вообще-то, – подумал Гришаев, – этот Горбачев раз от раза все смелее в своих высказываниях. Может быть, действительно задули серьезные ветры перемен и многое теперь изменится... А может, это действительно мой шанс? – с неожиданным воодушевлением подумал Гришаев. – Помочь пацану, которого собираются сделать „козлом отпущения“ во всей этой истории, запустить дело так, как надо, и посадить тех, которые действительно виноваты. Ведь дураку ясно, что этот Полунин не главный фигурант в деле „печатников“. Он, конечно, знал, наверняка знал, что дело нечистое, но, по большому счету, этому парню год условно влепить, и хватит с него. Он и так на всю жизнь перепуганный».

Гришаев посмотрел на сидящего перед ним Полунина и произнес:

– Вот что, Вова, хочешь верь, хочешь не верь, многого я тебе сказать не могу. Но если бы ты сегодня рассказал мне всю правду, думаю, что я смог бы тебе помочь. В худшем случае получишь два года условно, а то и годом обойдешься. Пусть сидят те, кто это по-настоящему заслужил. Я ведь знаю, что в этой истории ты «пристяжной», хотя и не верю в то, что ты уж совсем ничего не знал. Но если ты отпираться не станешь и чистосердечное признание дашь, все будет так, как я тебе сказал. В противном случае тебя ждут серьезные испытания.

Полунин слушал Гришаева, ссутулившись, склонив голову к коленям. Наконец, когда следователь закончил, Владимир поднял голову и, усмехнувшись, проговорил:

– Спасибо вам на добром слове, но мне добавить к тому, что я сказал, нечего.

Следователь несколько секунд молчал, глядя в глаза арестанта, затем тяжело вздохнул:

– Упрямый ты. И упрямство твое на этот раз сыграет против тебя. Дай бог, если я ошибусь.

От раздумий его оторвал звонивший телефон. Он поднял трубку:

– Да... Понял, пусть заходит.

Через несколько секунд в дверь постучали, и в кабинет вошел высокий мужчина средних лет, рыжеволосый, с заметно проступающей лысиной. У него было худое, с впалыми щеками лицо, крупный, чуть с горбинкой нос, большие серые глаза. Мужчина выглядел солидно и чуть надменно.

Но, едва зайдя в кабинет следователя, он приветливо и с почтением поздоровался с ним, доброжелательно кивнув головой Полунину, который при виде вошедшего заметно оживился, словно ожидал от него хороших вестей для себя.

– Здравствуйте, гражданин Слатковский. Садитесь, – поздоровался с вошедшим Гришаев, указав тому на единственный свободный стул в своем кабинете.

– В вашем кабинете, Алексей Геннадиевич, – широко улыбнулся Слатковский, – такое предложение звучит немного зловеще. Так что, с вашего разрешения, я лучше не сяду, а присяду.

– Да ладно вам, Александр Григорьевич, к словам придираться, – отмахнулся Гришаев. – Сажаем не мы, прокуроры, а судьи.

– Но при вашем активном участии, – поднял палец улыбающийся Слатковский.

– Или неучастии, – добавил Гришаев, хмуро поглядев в дело, лежащее перед ним.

Он закрыл папку и, убрав ее в сейф, встал.

– Прошу меня извинить, граждане, я на секунду удалюсь.

Он вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. После этого Слатковский подвинул стул ближе к Полунину, положил свою широкую ладонь ему на плечо и спросил, заглянув в глаза Полунина:

– Ну как ты, Володя, держишься?

– Спасибо, Александр Григорьевич, держусь. Тяжело, конечно, но жить можно. Вас, я смотрю, отпустили уже.

– Да меня и не арестовывали, – ответил Слатковский. – Так, пару дней подержали, потом выпустили. Я задействовал кое-какие свои связи. И они меня отпустили, еще и извинились. Так что не боись, Вова, я еще кое-что могу. Все будет нормально. Я сейчас все делаю, чтобы и тебя отмазать. Поэтому не дергайся и слушай меня.

– Да я не дергаюсь, – махнул рукой Полунин. – Просто следователь сегодня сказал мне, что если я чистосердечно ему напишу, то он гарантирует мне всего лишь год условно.

Лицо Слатковского ожесточилось при этих словах.

– Не слушай никого и делай то, что я тебе говорю. – Слатковский впился взглядом в лицо Полунина. – И «следак» будет делать то, что ему скажут, это я тебе гарантирую. Ты думаешь, он просто так поссать в сортир пошел? Ему начальство велело дать нам с тобой поговорить. Поэтому, чтобы выбраться отсюда, тебе надо меня слушаться...

Слатковский сделал паузу и, слегка смягчившись, добавил:

– Ты же знаешь, я тебе плохого не пожелаю. Ты же мне как сын. Я тебя с самого детства знаю. Я знаю также о ваших отношениях с моей дочерью Ритой.

– Как она? – спросил, оживившись, Владимир.

– А как по-твоему? – вопросом на вопрос ответил Слатковский. – Переживает, конечно, за тебя, за меня. Поэтому ты должен делать все, что я тебе скажу. Я проконсультировался со знающими людьми. Есть только один способ с минимальными потерями вылезти из этого дела.

– Какой? – спросил Полунин, внимательно глядя на Слатковского. – Что я должен делать?

Слатковский сжал плечо Владимира и произнес:

– Вот что, Вова... Тебе надо взять все на себя.

– Как это на себя? – удивленно захлопал глазами Полунин. – Я ведь даже не знаю, как это было организовано.

– Это не важно, – ответил Слатковский. – Ты расскажешь все, что надо. С сегодняшнего дня у тебя новый адвокат. Я его специально нанял. Толковый мужик, он тебе все объяснит. Главное, ты пойми одно: если в этом деле назовут меня и Маркелова, то мы все загремим под фанфары, потому что скажут, что действовала целая группа. К тому же ты знаешь, я партийный, с меня особый спрос будет в связи с кампанией за очистку партийных рядов. Если же в деле будешь только ты и печатник Михалыч, то дело уже сразу становится мелкого масштаба. Пацан и старик решили подзаработать, напечатать пару сотен книжек для верующих. Дадут вам по году условно и отпустят с богом, погрозив пальчиком, чтобы больше никогда не шалили.

– А если не отпустят? – с тоской выдавил Полунин.

– Отпустят, отпустят, – сильнее затряс плечо Владимира Слатковский. – Я все устрою, прокурор в курсе, судья тоже будет в курсе. Всем, кому надо – заплачено. Верь мне, Вова, верь. Зачем мне тебя обманывать?

Полунин молчал. Обхватив голову руками, он медленно ворошил волосы на голове. Парень находился в сильном смятении. Владимиру предстояло сделать выбор, который серьезным образом мог изменить всю его жизнь. И хотя он верил Слатковскому, риск оказаться за решеткой на длительный срок был слишком велик.

– Да, и вот еще что, – произнес Слатковский, – Ритка велела записку тебе передать.

Александр Григорьевич вынул из кармана бумажку и протянул ее Владимиру. Полунин взял листок и, раскрыв его, пробежал глазами.

В записке было всего несколько слов. Маргарита писала, что очень беспокоится за него, с нетерпением ждет, когда его выпустят. Была там и такая фраза: «Папа не оставит тебя в беде».

Владимир медленно сложил записку и посмотрел на Александра Григорьевича.

– Я оставлю ее себе.

– Да, разумеется, это же тебе письмо, – произнес Слатковский.

Полунин спрятал записку в кармане джинсов и произнес:

– Хорошо, я согласен. Что я должен говорить?

– Тебе все скажет адвокат, без него ты больше со следователем беседовать не будешь, – категорично заявил Слатковский.

Сразу после этих его слов в кабинет вошел Гришаев. Едва усевшись за стол, он выжидательно посмотрел сначала на Слатковского, потом на Полунина. Последний, взяв из пачки сигарету, прикурил и произнес:

– Гражданин следователь, я хочу сделать заявление. – Он помедлил несколько секунд и добавил: – Я полностью признаю свою вину в деле по незаконному печатанию книжной продукции.

Гришаев молча слушал Владимира.

«Похоже, парень дал себя уговорить», – подумал он.

– Ну что ж, – произнес он вслух, – если вы так решили, вот вам бумага и авторучка. Пишите все, что считаете нужным.

– Я должен посоветоваться со своим адвокатом, – произнес Полунин.

– Он сейчас подойдет, – ответил следователь.

– Нет, – произнес Владимир, – с сегодняшнего дня у меня новый адвокат.

Гришаев взглянул на Слатковского.

– Ладно, давайте перенесем нашу с вами встречу на завтра. Вы, Слатковский, можете быть свободны, а вам, Владимир Иванович, придется вернуться в следственный изолятор.

Когда Гришаев через несколько минут остался один в кабинете, он снова встал из-за стола и подошел к окну, проводил взглядом садящегося в «воронок» Полунина. Когда машина отъехала от здания прокуратуры, Гришаев вновь посмотрел на гнущуюся под ветром березу.

«Ну и черт с ним, – подумал он. – В конце концов парень сам сделал свой выбор. Одним уркой станет больше. Мне в это дело лезть не следует, только отношения с начальством испорчу. Как там в стране дела пойдут, еще не известно, а отношения с начальством при любом раскладе надо иметь нормальные. Мне и так уже рост по службе задерживают. Когда еще обещали должность заместителя прокурора, а я все в старших следователях».

Гришаев сел за свой стол и, решительно закрыв папку, лежащую перед ним, убрал ее в сейф.

– Все! С этим делом заканчивать надо.

...Через две недели дело «печатников» было передано в суд. Фигурантами выступали Владимир Полунин в качестве организатора и пожилой печатник Михаил Житков – исполнитель.

Приговор суда удивил даже Гришаева. За организацию преступной группы Полунин получил пять лет лишения свободы с конфискацией имущества. К Житкову суд был более мягок. Он получил два года условно.