Рябиновый костёр

Часть 30

Часть 30

Даша вышла на крыльцо служебного входа. Находиться в палате рядом с матерью она больше не могла, уж больно тошно было от всего произошедшего за последние пару часов. В чём была, в том и вышла, накинуть что-то тёплое даже не подумала. Холодно, конечно, но это как раз хорошо, может быть, мозг остынет и не взорвётся от нахлынувшей информации. Теперь она понимала, что означает выражение «жизнь перевернулась за один день», с ней именно это и произошло, как в кино прямо. И может быть, на экране она мелодраму с таким сюжетом смотрела бы с удовольствием, но самой быть главной героиней и совсем не в киношной истории ей не понравилось. Даже слёз не было, просто хотелось спрятаться подальше, чтобы ни её никто не видел, ни она никого. Мысли смешались, эмоции зашкаливали. Вот так живёшь-живёшь, радуешься, стремишься к чему-то, людям веришь, самым близким так точно, а потом оказывается, что всё не так, что все тебе лгали…

Даша прислонилась к колонне и стояла закрыв глаза, думая о матери и об этом мужчине — Дмитрии Ивановиче, который оказался её отцом. В голове не укладывалось: она ненавидела его всю свою жизнь, проклинала, а он… Нет, оправдывать его сил не было и не хотелось, как и осуждать собственную маму. А ещё крепла уверенность, что вынести им обоим приговор могла только она одна, потому что именно она стала жертвой их эгоизма.

— Отойди, простудишься, камень холодный, — услышала Даша над ухом голос Рябины. — На вот куртку надень мою, стоишь раздетая. — И тут же сменил строгий тон на сочувственный. — Даша, ну ты чего? С мамой же хорошо всё, а ты тут промораживаешься зачем-то, а ведь тебе, дурынде, ещё детей рожать!

И её прорвало. Слёзы полились по щекам, собирались на носу, угрожая превратиться в сосульки, а грудь сотрясали рыдания. Фёдор завернул её в свою куртку, прижал к себе крепко, и ей подумалось, что это хорошо, что он удержит её, он сильный.

— Не будет у меня никаких детей, не нужно мне, — в сердцах, всхлипывая, произнесла она. — И я сама никому не нужна.

Он сжал её ещё сильнее и прошептал:

— Мне нужна. Всё, тише, давай зайдём в помещение, а то нос у тебя уже синий. Сейчас найдём, где можно спокойно поговорить, и ты мне всё расскажешь. Хорошо? Или поехали ко мне домой, там нас точно никто не побеспокоит.

— Я не могу уйти сегодня, Фёдор Сергеевич, мама слабая, я нужна ей. Вот потом — запросто, когда она сил наберётся, тогда совсем от неё уйду!

Фёдор покачал головой.

— Дашенька, не хочешь домой — будем говорить здесь, полагаешь на морозе лучше — замёрзнем вместе.

— Шутите? — Она отодвинулась от него, повернулась и встала напротив.

— Нет, не шучу. Ты слишком возбуждена и нервничаешь, а потому холода не чувствуешь. Пойдём в помещение.

Ей стало его жалко. Действительно, Фёдор Сергеевич был только в медицинской форме и в сабо на босу ногу. Надо бы увести его с улицы, сам же не уйдёт. И судя по всему, ему не всё равно, что с ней происходит: вышел же он к ней на улицу и куртку свою принёс. Может быть, и в другом ему можно довериться?

Фёдор воспользовался Дашиным замешательством и сам потянул её внутрь помещения.

— Губы синие, на носу сосульки, — причитал он, пока вёл её по коридору и вверх по лестнице. — Краса ненаглядная, даже волосы побелели, инеем покрылись. Сейчас буду чаем тебя отпаивать, чтоб не заболела.

Он привёл её в родное отделение, бесцеремонно занял кабинет старшей сестры, попросив её их не беспокоить, потом ещё что-то написал на бумажке.

— Сейчас принесу, Фёдор Сергеевич, — цокнула та языком, с осуждением глянула на Дашу и произнесла: — Пороть тебя, девка, некому. Хоть бы не заболела.

А Даша куталась в куртку и стучала зубами, внезапно ощутив, как сильно она замёрзла. Фёдор же невозмутимо налил в чайник воду и включил его, достал большую кружку из шкафа, закинул туда чайный пакетик, добавил несколько ложек спирта и малину с мёдом, принесённые старшей, размешал всё и поставил чашку перед Дашей.

— Пей, сейчас полегчает, — сказал и закрыл дверь изнутри на ключ.

Буквально с первых глотков по телу разлилось тепло, оно действительно согревалось изнутри, и хотя вкус у чая был мерзким, ослушаться Фёдора Сергеевича Даша не могла: раз он сказал, что эту гадость надо выпить, Даша так и сделает. А потом её разморило, появилось ощущение свободы, захотелось выговориться. Она скинула с себя уже ненужную куртку и подошла к окну, встала спиной к Фёдору и смотрела куда-то вдаль.

— Может быть, вам и не интересно всё, что я скажу, — тихо произнесла она, — но я скажу, потому что молчать больше не могу, да и не хочу. Мама говорит, что я дура, что вы никогда меня счастливой не сделаете. — Она рассмеялась, повернулась к Фёдору. — Да, вы даже не подозреваете, что я люблю вас! А мама… Она, конечно, мне добра желает, но как она может знать, с кем я могу быть счастлива?! Я в акушерство пошла и в университет поступила в надежде, что вы меня когда-нибудь заметите. Смешно, да?

Даша наблюдала, как Фёдор задумчиво скользнул по ней взглядом, на секунду закрыл глаза, потом снова внимательно посмотрел на неё.

Будь Даша в своём обычном состоянии, она бы уже убежала, уволилась и никогда не попадалась ему на глаза. Да что говорить, она бы прямо сейчас на этом месте со стыда сгорела. Но волшебный чай отключил тормоза. Хотелось расставить все точки над i, перестать мучиться сомнениями, решить всё сию минуту.

— Так ты из-за меня на улице мёрзла? — спросил он. Даша от досады губу закусила: ничего-то он не понял.

— Нет, я из-за мамы, из-за слов её ядовитых. — Повторить своё признание сил уже не было.

— Даша… — Он намеревался сказать ещё что-то, но она перебила.

— Вы ко мне ничего не чувствуете, да? Жалеете просто?

Ей стало стыдно, щёки пылали, осознание того, что натворила, навалилось и давило.

— Даша! — снова произнёс он.

«Господи, какой позор!» — стучало в голове, а сердце так колотилось о рёбра, что казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Выпустите меня отсюда, Фёдор Сергеевич! Я пойду, забудьте всё, что я тут наговорила! — Она бросилась к двери, но Фёдор преградил ей путь.

— Куда ты собралась, Даша? — Его голос был мягким и ласковым. — Никуда я тебя не отпущу. Ты только что сама себе приговор подписала. Я боялся жизнь тебе сломать, взвешивал все «за» и «против», думал, что оттолкнёшь, я ж старый для тебя, а оно вон как… — Он взял её за руки, привлёк к себе и усадил рядом. — Так что мама-то твоя говорит?

И Даша передала весь разговор, а потом продолжила:

— А когда я умывалась и в себя приходила, пришёл Он. Я слышала их разговор и недоумевала. Представляете, врач с маминой работы беспокоился её отсутствием и пошёл искать сначала к нам домой — значит, адрес знал, — потом у бабусиной подружки, что меня вынянчила, всё выспросил. Выходит, и её тоже знал?.. Я удивлялась, прислушивалась, мама гнала его, и он почти ушёл, когда я из туалета вышла. Как только я на него глянула, то сразу поняла, кто он есть на самом деле.

— И кто? — спросил Фёдор.

— Фёдор Сергеевич, не поверите, он рыжий, как я, и родинка у него над губой, точно как у меня. Простите, я так сумбурно всё рассказываю.

Фёдор приобнял Дашу за плечи, притянул к себе и поцеловал в висок.

— Нормально рассказываешь. Так ты до сегодняшнего дня никогда своего отца не видела?

Даша замотала головой.

— Нет, и он меня тоже. Мне мама недавно призналась, что от женатого меня родила, а ему она говорила, что замуж вышла и я от мужа, а он…

Даша снова заплакала, уткнувшись в грудь Рябины, он же перебирал её волосы, гладил по голове, не торопил, давая возможность выплакаться.

— Фёдор Сергеевич, я его ненавидела всю жизнь, кары ему всякие придумывала, проклинала. Даже за то, что рыжая такая уродилась, проклинала, а он маму всю жизнь любил и на момент их встречи был разведён давно. В результате ни у меня отца не было, ни у мамы мужа — а ведь она его любила, раз ни на кого не смотрела никогда, — ни у него ни меня, ни мамы. А мама врала всё это время всем: и мне, и ему, да и себе, наверно.

— Даш, но теперь-то он есть. И ты должна радоваться, что твой отец оказался порядочным и приличным человеком. Это же хорошо. И не надо мне больше выкать и называть по имени-отчеству.

— А как же субординация? — спросила Даша, на что Фёдор лишь пожал плечами, а она снова почувствовала, что краснеет. — При всех я всё равно буду называть вас Фёдор Сергеевич, не смогу иначе.

— А наедине как? — улыбнулся он ей.

— Не знаю, я ж и не мечтала, верней, мечтала… — Даша запуталась и в мыслях, и в словах. — Не знаю. Да мы с вами и наедине-то никогда не были.

— А сейчас? — Он снова поцеловал её в висок, стёр слёзы с лица.

— Так мы ж на работе! — возмутилась Даша, а сама подумала, что действительно не знает, как к нему обратиться. Просто по имени? Но она же даже в самых смелых фантазиях называла его по имени-отчеству, потому что не могла по-другому. Даша почти физически ощутила, что за спиной вырастают крылья. Пусть Фёдор — мысленно попробовала на вкус она такое обращение, и ей понравилось! — не признался в ответных чувствах, но сказал же, что никуда не отпустит и что она ему нужна.

Они ещё долго сидели в кабинете старшей, он обнимал её, целовал, а она таяла от счастья. Всё испортила старшая сестра, постучав в дверь и сообщив, что ей необходимо выдать препараты из списка «А», которые в сейфе лежат.

Расставаться с Рябиной Даше не хотелось, но ей было пора к маме, а ему работать. Они пока ещё ни о чём не договорились, просто обменялись взглядами, но Даша чувствовала себя сейчас самой счастливой.