Рыбаки

Посвящается С. Кингу и

незабвенной памяти

всех откинувшихся

Благодарю Пашу

за

некоторую помощь

и

Алекса

за идею

Пролог

Валя Астафьев учился в Институте. Он был высоким, красивым парнем. У него были белые волосы. Он их, конечно, не красил. Они были такими с детства. Валя любил группу Bad Boys Blue и певицу Сандру. Иногда он слушал блюзы. У него была подруга Катя. У Кати была красивая фигура и кукольное личико. Ума у неё было как у как у курицы, или даже меньше. Может, поэтому он её и любил. Но об этом позже. Валя жил с отцом Павлом Николаевичем и сестрой Мариной 17 лет.

У Вали были друзья: Виталий Шумов и Костя Брегман. Виталий слушал «techno», а Костя играл на скрипке. Жили они в Ленинграде конца 80-х. Если бы Валя не превратился в чудовище, то и рассказывать бы было не о чем. Спасибо ему за это превращение. В каждом из нас живет дьявол. Или хотя бы, — Вадим Колесов.

Глава 1. Случай в метро

Впервые это случилось в метро. Валя сел в вагон на станции Невский проспект, чтобы ехать домой, на Петроградскую. Когда толпа внесла его сквозь раскрывшиеся двери и пригвоздила к дверям противоположным, рядом с мужчиной в красной футболке, Валя почувствовал внутри удивительную злость. Злость разлилась по всему телу. Стало трудно дышать. Человек в красной футболке глубокомысленно вздохнул. «Да — сказал он, — как сельдь. Как сельдь в бочке». Валя глянул на мужчину. Их глаза встретились.

Выйдя из душного вагона на станцию, Валя Астафьев прислонился к стене, закрыл глаза. Как сельди в бочке… Как сельди… Как…

Валя на секунду перестал соображать, где находится. Сделал шаг вперед, наткнулся на старуху. Та шарахнулась от него. «Алкаш!» — пронеслось мимо. В этот момент вернулось сознание, но тревога осталась. Словно кто-то поселился внутри. Незнакомый и веселый. Страшный. Сумасшедший незнакомец.

И на этом всё закончилось.

Станция казалось бесконечной. Стены исчезали далеко впереди. Посетители метро двигались в бессмысленном замедленном темпе. Их лица черные пусты. Их спины согнуты. Из глотки вырвался сдавленный крик, замер…

Валя стоял посередине платформы, сжимая между побелевших пальцев ручку полиэтиленового пакета с учебниками. Ненависть утихала. Как сказал тот человек… сельди в бочке… Это всего лишь мелкая рыбешка. Мелкая глупая рыба. Валя пошел к эскалатору. Со стороны никто бы не подумал, что идет РЫБАК.

Глава 2. Случай в автобусе

На свежем воздухе Валя Астафьев полностью пришел в себя. Он даже не придал значения той взявшейся ниоткуда злости. «Просто была давка, — подумал он, — вот и всё». Валя достал из пакета пачку «Kim». Все 5 сигарет были сломаны. Валя смял, швырнул комок в урну. Подъезжал его автобус. Какой-то толстяк в шляпе оттолкнул Валю, бросился к открывшимся дверям. Толстяка в свою очередь пихнул выходящий из автобуса квадратный человек в желтой майке. Валя влез одним из последних. Одна его нога стояла на предпоследней ступеньке, а вторая висела в воздухе. Ему на ногу поставили чемодан. Валя будто увидел, как сплющивается кроссовка, вжимается подошва в пальцы. Валя дернул ногой и, не удержавшись в равновесии, ударился затылком о стекло в двери. И сознание вновь затуманилось.

Ненависть к рыбе была такой сильной, такой концентрированной, что Валя Астафьев забыл себя, превратившись в комок злобы. Зубы непроизвольно сжались, чтобы не дать вырваться крику. Еще не время.

Женщина заметила, что с парнем что-то творится. «Совсем задавили молодого человека, — громко сказала она, — куда только правительство смотрит!»

«Как сельди в бочке» — добавил чей-то голос. Знакомые слова вывели Валю из оцепенения. Кто это сказал? «Да, уж… транспорт…» — неопределенный голос. Валя вывернул шею, пытаясь увидеть говорившего. В этот момент открылись двери, и Валя, чудом удержавшись на ногах, выпрыгнул из автобуса. Толстяк в шляпе вышел следом. Он посмотрел на Валю.

— Яйца не потерял? — спросил толстяк.

Валя не отвечал. На его глазах толстяк превращался в рыбу. У него выросли плавники, покрылась чешуей одежда, пустые рыбьи глаза глядели мимо, рот открывался в поисках воздуха…

— Что, язык откусил?

Валя Астафьев прыгнул на толстяка и вцепился в его пустые рыбьи глаза.

Валя Астафьев бежал домой. Он перепрыгивал через лужи, он мчался домой, где его ждал целый аквариум. Вслед ему несся истошный вопль. Толстяк ползал по земле. Толстяк искал свои глаза. «Где мои глазки?» — причитал он и грозил невидимому РЫБАКУ.

Глава 3. Защита. Ч. 1

«В случае, если мирные пути разрешения проблемы не действуют, приходится действовать против воли нападающего. Следует уничтожить нападающего. В случае полного уничтожения Вы получаете 5 баллов, в случае частичного — 3. Но во втором случае, Вы можете снять с противника до 30 баллов (не больше, по правилам), последовательно выкалывая ему глаза, отрезая уши, разрывая рот и т. п. Игра продолжается до тех пор, пока весь противник не будет уничтожен или до тех пор, пока Вы не будете уничтожены сами.

Удачи Вам. Счастья и удачи РЫБАКУ.

— Удачи мне, — понял Валя Астафьев.

«… всем нам удачи в нашей непростой жизни…»

Около дома Валя встретил сестру. Марина возвращалась из школы. В руке у неё был портфель. Рядом шел веселый парень. Парень смеялся, и Марина смеялась. Веселый парень увидел Валю. Потом его увидела Марина.

— Привет, братец, чего такой опущенный?

Валя заставил себя улыбнуться. Рыбешка сама плывет в сети. Сельдь атлантическая в огромной бочке. Закрыть крышку.

— Это — Витя. Мой одноклассник.

Валя пожал протянутую руку и, уколовшись об острую чешую, тихонько охнул. Парень тоже испугался. Этот Витя был не из глупых.

— Я пошел, — сказал он, — пока, Маринка!

Валя догнал его у самой остановки.

— Не трогай меня, — закричал веселый парень, когда Валя попытался его остановить, — не трогай! Отпусти!

Вале пришлось ударить веселого парня по челюсти. Но даже, когда брызнула прозрачная рыбья кровь, парень ещё не понял, что попал в сеть. Он бросился бежать, но поскользнулся.

«…заметьте, всегда поскальзываются в саму ненужную минуту…»

Валя нагнал его и еще раз ударил, сломав рыбе нос.

— Отпусти! Что я сделал?!

Валя остановился. А и впрямь, что он сделал?!

Кто-то внутри Астафьева усмехнулся. Он сделал тебя таким. Понятно? Он сделал тебя РЫБАКОМ! А ты сделай его с хрустящей корочкой.

— Нет! — сказал Валя, — не могу.

Веселый парень сидел рядом с урной, зажимая разбитый нос. Слезы катились по его щекам.

Откуда-то появилась сестра. Бросилась к парню, заплакала.

Валя Астафьев пошел прочь. Злость исчезла. «Со мной что-то не так, — понял он, — я стал другим».

Дорога до дома показалась очень длинной. Около подъезда Валя остановился.

Человек с Блокнотом встал сзади. Монотонный голос: «Вы заработали 6 баллов на двух противниках. Неплохо для первого раза. Удачи Вам».

Валя повернулся к Человеку. Тот улыбнулся.

«Я вас понимаю. В начале неприятно, но потом входите во вкус. А потом даже приедается». Человек демонстративно зевнул. Его нижняя челюсть поехала куда-то вбок и, не найдя своего места остановилась под ухом. Человек привычным жестом вернул её обратно. «Противника надо все равно уничтожить. Так что, удачи».

Валя Астафьев вернулся домой в прекрасном настроении.

В метро — ни одного человека, в автобусе — пусто, улицы — словно пустыня. Аквариум заполнен рыбешкой. Осталось насадить её на крючок.

«Мы с этим разберемся» — сказал Валя, проходя в кухню.

В кухне на гигантской сковородке жарился папа.

«Посолить бы» — подумал Валя Астафьев.

Глава 4. Разговор с отцом

— Моя ненависть граничит с безумием. Во мне не остается ничего человеческого. Меня толкнули, меня обозвали — я превратился в РЫБАКА.

— Что такое РЫБАК? — перебил Валю Павел Николаевич.

— Это состояние, в котором имею право ловить рыбу. Запихивать сельдь в бочку.

— А рыба — это люди, которые тебе чем-либо не понравились?

— Не только. Рыба — вокруг. Я защищаюсь. Если рыбу не насадить на крючок, она насадит меня.

— Упреждение возможного удара, — задумчиво проговорил Павел Николаевич, — знакомая идея.

— Во мне поселился кто-то другой, он любит эту игру и свою роль в этой игре. Он появляется неожиданно. По малейшим пустякам. Я ничего не могу поделать.

— Тебе надо пару дней никого не видеть. Тогда не будет возможности обидеться на людей. Согласен?

— Да.

Валя Астафьев с благодарностью глянул на папу и, убавив огонь, закрыл сковородку крышкой.

— Сделаем папу с хрустящей корочкой!» — пропел кто-то внутри.

— Что с тобой, Валентин?

Павел Николаевич дотронулся до плеча сына. Кисть руки полностью ушла в мягкое болото тела.

Отец с воплем выдернул руку. Пальцы были в крови.

Валя Астафьев очнулся. Он увидел кровавые руки папы.

— Не трогай меня, — сказал Витя Астафьев, — больше никогда не трогай меня.

Валя прошел в свою комнату, включил магнитофон. Появился прекрасный голос Сандры. Сандра улыбалась с плаката на стене. Она подмигнула Вале.

— Как ловится? — спросила Сандра.

— Как клюёт? — поинтересовался Человек с Блокнотом.

И Валя Астафьев, перекувырнувшись в пространстве, полетел в бездонную пропасть прошлого…

Глава 5. Полет. Костя Брегман и его скрипка

Костя Брегман занимался в музыкальной школе. Сколько он себя помнил — всё время в школе. Иногда ему казалось, что другой жизни просто не существует. В такие минуты он садился у окна и пиликал, пиликал, заглушая безотчетный страх. Отчаяние сковывало его. Скрипка смеялась над ним. Потом всё проходило. Вновь тянулись дня. Школа превратилась в бездонную бочку, куда Костя упал давным-давно. Но дна не предвиделось. Он летел в пустоту. Во мрак. В безысходность.

Тогда Костя брал скрипку и водил смычком по мертвым струнам. Скрипка плакала вместе с ним. Давным-давно, Костя это точно помнил, он был таким же, как все. Он играл во дворе. Он возился в грязной песочнице, строил куличики и города. Куличики Костя продавал ребятам, а в городах гулял. Лишь он знал вход.

Там, в песочной стране, жили песочные люди. Эти люди радовались, когда приходил Костя. Но со времен Костя перестал там бывать. Теперь он вряд ли смог бы найти Главные Ворота.

Раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Валя Астафьев.

— Знаешь, — сказал Валя, — я тут подумал, что ты хотел бы вновь попасть в тот город. Помнишь, ты мне рассказывал. Так вот, я могу тебе помочь. Я знаю, где вход.

Костя удивился. Никто не знал о его городах. Никто не имел права знать.

— Ну, так что, ты готов? — спросил Валя.

Раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Валя Астафьев.

— Привет, Костик, — сказал он, — ты пойдешь с нами на пляж?

Из комнаты выглянула мать Кости.

— Костя, у тебя через неделю экзамен, — напомнила она, — нет, мальчики, он не пойдет. Правда, Костя?

— Правда, мама.

Раздался звонок в дверь.

На пороге лежал крокодил.

Костя схватил скрипку и метнул её словно бумеранг, в зеленую скотину.

Скрипка вылетела на лестничную площадку и, ударившись несколько раз о ступеньки, разлетелась на простые составные.

В воздухе запахло грозой.

Над городом засверкали молнии.

Прогремели первые раскаты.

Хлынул дождь.

Костя Брегман собирал останки скрипки, прикладывал их друг к другу.

— Знаете, что, — сказал диктор в телевизоре, — у родителей этого подонка Кости не хватит денег на новый инструмент.

Диктор хихикнул.

— Эта свинья похерила любимую родительскую идею. Хотя, Паганини бы всё равно из него не вышло.

Костя Брегман сидел на ступеньках и собирал осколки любимой родительской идеи.

Внизу послышался шум открываемой входной двери.

Глава 6. Шумов и его Rave Zone

Полет продолжался. Валя Астафьев попал в жесткий ритм «techno». Со всех сторон били молоточки. Звенели цепи. Что-то шептали невидимые голоса.

А в середине этого круговорота сидел Виталий Шумов с наушниками на голове и слушал «Rave Zone». Его руки судорожно комкали пустую пачку сигарет. Рядом с Виталием на столе лежал раскрытый пакет анаши. Одной сигаретой в нем было меньше. Глаза Виталия смотрели в одну точку на стене. От этого взгляда стена прогибалась, пузырилась, расползалась по швам. И, наконец, взорвалась ослепительным фейерверком цветов. Виталий шагнул в открывшийся проход. Коридор казался бесконечным. Где-то далеко в темноте, плакал ребенок. Виталий медленно шел вперед. Его шаги отзывались эхом, теряющимся в области затылка. Плакал ребенок.

Коридор сужался.

Кассета кончилась.

— А теперь мы послушаем песню, которая может снести Вам голову.

Голос диджея. И смех.

— Виталик, тебе Валя звонит, подойди к телефону.

Виталик, шатаясь дошел до аппарата.

— Привет, Виталь, — сказал на том конце провода Валя Астафьев, — у тебя все нормально?

Виталий Шумов беззвучно зашевелил губами.

— Нормально, — выдавил.

— У тебя странный голос…

«…эта песня может снести Вам голову… Никогда не делайте этого… Никогда…»

— Нам надо встретиться. Но за мной следят. Давай на старом месте. Хорошо?

Виталий кивнул.

— У тебя правда всё нормально?

Встревоженный голос Астафьева. Неровные края ямы, куда падаешь всю жизнь.

— Валёк, — закричал Виталий Шумов, эта музыка сносит мне башню!.. Меня достают звуки!.. Я ненавижу, когда плачут дети!..

В телефонной трубке — тишина.

Оборваны провода.

Прошла гроза, повалила столбы, прервала связь между друзьями. Виталий Шумов сидит в своей комнате, обхватив голову руками. Потом он встает и забивает новую папиросу.

Его преследует музыка и плач неизвестного ребенка.

— Надо рассчитаться, — шепчет Виталий Шумов, — надо положить конец этому сумасшествию.

Он закуривает, и музыка возникает с новой силой. Она лезет из щелей в полу, из складок портьер. Виталий Шумов кричит, и кассеты падают на пол. Трещат под ботинками. Шипит пленка в бессильной злобе. Кусает. Но подошвы размазывают её по полу. Из окна вылетает плеер, ударяется о землю, последний звук… тонет…

«…эта музыка может снести вам голову…»

— Эта музыка больше ничего не может! — в исступлении кричит Виталий Шумов. Тишина. Сначала тихо, потом все громче плачет где-то ребенок. Шумов затыкает уши. Минуя слух, плач входит в мозг и мечется по лабиринту извилин.

«эта музыка не может снести Вам голову, потому что у Вас больше нет головы»

Глава 7. Защита. Ч.2

— Итак, — сказал Валентин Астафьев, — меня преследуют, мне грозят… Это больше, чем заговор… Это образ мыслей. Это их образ жизни.

— Ты знаешь, кто они? — содрогнувшись от внезапно нахлынувшего ужаса, спросил Константин Брегман.

— Да, конечно. Правда, я не знаю их имен и фамилий. Но это не обязательно. У них вполне определенные лица. Иногда это лица толстяков, иногда веселых парней, иногда собственных родителей. Они преследуют меня в автобусах, в метро, следят, когда я хожу по улицам. Но теперь мне не страшно. Я знаю, что всё записывается. Все фиксируется.

Взгляд Астафьева обратился в сторону Человека с Блокнотом.

Человека не было, лишь кружился в воздухе едва уловимый аромат грозы.

— Меня настораживают дети, — сказал Астафьев, — они плачут.

«Откуда он узнал?» — мелькнуло в голове Шумова.

— Да, — сказал он, — дети шумят.

— И, кто знает, — добавил Астафьев, — может, они тоже следят за нами. Ты видел их лица?

Виталий Шумов вспомнил лицо той третьеклассницы в их дворе. Красное, потное лицо. Лоб взмок, катятся крупные капли пота, волосы прилипли к шее. И визжит. Она визжит.

— Визжит, — закричал Виталий Шумов, — сука заткнись!

Звук прекратился также внезапно, как и начался. Шумов ничего не запомнил.

— У нас есть только один выход, — Валентин Астафьев улыбнулся, — только один. Мы должны защищаться. Они хотят свести нас с ума. Но им это не удастся. Мы сплотимся. Наша сила страшна. Когда мы вместе.

— Они сломали мою скрипку, — сказал Костя Брегман, — мою любимую скрипку. Они подослали крокодила. Ненавижу крокодилов.

— Но мы должны быть осторожны, — сказал Астафьев, — пока мы не победим, никто не должен догадаться о нашей защите.

Друзья встали и взялись за руки.

Человек с Блокнотом усмехнулся: «Нашего полку прибыло. Удачной рыбалки!».

— Спасибо, — за всех ответил Валентин Астафьев, а его друзья даже не удивились тому, что, хотя вокруг никого нет, Валя с кем-то разговаривает.

Глава 8. День независимости от Мозга — 1

— День независимости начался с желтых флагов, с разноцветных флажков и прочей утвари… «Валентин, ты слушаешь меня? Астафьев? Эй, Астафьев!

— Да, — Валя вскочил, чуть не опрокинув парту, — да, Марья Дмитриевна.

— О чем я говорила? — презрительный голос, блестящие стекла очков.

— Вы говорили обо мне.

Класс хохочет. На лицах детей радость, трудно передаваемая словами.

— О чем я говорила?

«… моя первая учительница…»

Валя судорожно пытается вспомнить, о чем говорила его первая учительница.

— Вы… вы говорили…

Валя молчит.

— Подойти сюда, Астафьев.

В руках у первой учительницы — указка.

«…специальный железный наконечник, железная ручка, продажа оптом и в розницу…»

Валя медленно идет к доске.

Лица детей вокруг непроницаемы, радость ушла, теперь в их глазах — ожидание. Ожидание и злость: быстрей же!

Валя идет к доске.

С каждым шагом в мозг впечатывается: указка!

Шаг — указка!!

Шаг — указка!!!

Валя не может больше идти. Он болен.

Он лежит дома с температурой. У него горят уши.

Он убил первую учительницу.

Он не хочет об этом вспоминать.

По радио передача «Сделай сам».

Из телевизора доносится голос диктора:

«Он просто пришел к Марье Дмитриевне домой. Она его, конечно, впустила. Бывший ученик. Гордость математических Олимпиад. Просто — умница.

А он принес её в подарок огромный-огромный букет роз. Красные розы с огромными острыми шипами.

Она поблагодарила.

А он, этот бывший ученик, даже не дал её розы понюхать. Он ударил эту Марью Дмитриевну по лицу букетом. Шипы рассекли щеку, а один малюсенький шип по имени «Сашка-Букашка» как в масло вошел в правый глаз. И Марья Дмитриевна закричала. И побежала на кухню. И схватила столовый нож. Но что может слабая вооруженная старуха против озверелой гордости математических Олимпиад? Ну, ударила она его пару раз в бок. Ну, кровь полилась. Ну, умер, тут же на пороге кухни. Но ведь следующий придет».

Вот и Валя Астафьев на всякий случай газовый баллончик прихватил и цепь железную от сливного бачка. «Молодец, Валя».

Глава 9. День независимости от Мозга — 1. Окончание

Марья Дмитриевна встретила Валю Астафьева неласково. Черная повязка закрывала правый глаз учительницы. Узнав Валю, Марья Дмитриевна заулыбалась, но нож спрятать не успела.

— Зачем Вам это? — спросил Валя.

— Я готовила рыбу, — ответила Марья Дмитриевна, — ты любишь рыбу?

Валя кивнул.

На миг показалось, что учительница, кривится в ухмылке.

Промелькнуло нехорошее предчувствие, не оставив никаких выводов. Валя Астафьев прошел в комнату. Как всегда, на столе стояла фотография их класса. Её любимого класса. Парень в сером костюме насмешливо улыбался в объектив.

— Привет, сказал парень с фотографии, меня зовут Кен. Меня держат взаперти. Выпусти меня.

Валя кивнул.

— Хорошо, — сказал Астафьев, — а как Ваше здоровье, Марья Дмитриевна?

Учительница ласково улыбнулась.

— Здоровье? — переспросила она, — моё драгоценное здоровье???

Нож проворно полоснул по левой руке Вали. От неожиданной боли Астафьев на секунду потерял сознание.

— Выпусти меня, — кричал Кен, — ведь я — это ты. Все очень просто. Этот серый костюм…

Астафьев вскочил с кресла. Брызги попали на фотографию. Залили мальчика Кена. Серый костюм превратился в бордовый.

— Выпусти меня! — надрывался Кен. Красная жидкость попала ему в глаза, придав облику выпускника несколько зловещий оттенок.

Астафьев выронил газовый баллончик. Пока он пробовал достать цепь, Марья Дмитриевна не теряла времени даром.

Нож воткнулся прямо между лопатками. Астафьев, хрипя, повалился на ковер.

— А ты думал, что я — дура?! — спросила Марья Дмитриевна.

Её единственный глаз показывал последние минуты жизни ученика Астафьева.

— Нет, — продолжала она, — я знаю… ты хотел поймать меня в сеть.

Марья Дмитриевна улыбнулась.

— Ты попал, Валя, — закончила учительница, — ты крепко попал.

Голос прекратился.

Астафьев и Кен стояли в начале бесконечного темного туннеля.

— Ладно, — сказал Кен, — зато повеселился вдоволь.

Астафьев молчал.

— Не бери в голову, — сказал Кен, — жизнью больше, жизнью меньше, без разницы!

Астафьев молчал.

Кен выдернул из спины приятеля кухонный нож, обтер лезвие о полу пиджака.

— Хороший ножичек, — сказал Кен, — клевый ножичек.

Астафьев молчал.

Кен похлопал Валю по плечу и вошел в туннель. Еще несколько минут можно было видеть его спину, а потом парень с фотографии исчез. Валентин Астафьев попытался приподняться на локтях, но что-то мешало. Сеть поймала рыбка. Он попробовал выговорить последние слова, но губы не слушались. Валентин Астафьев лег на прежнее место.

Неловко повернувшись, Марья Дмитриевна смахнула со стола фотографию своего любимого класса.

Видя налетающий с сумасшедшей скоростью пол, Кен закрыл глаза.

Больше нету парня в сером костюме.

Нету Астафьева.

Сдох РЫБАК.

Больше ничего нету.

Глава 10. Объяснение в любви

Мой юный незнакомый друг, кем бы ты ни был, где б ты не жил, знай — я люблю тебя. Люблю как собственного сына. Как милую мать — старуху. И эта глава написана специально для тебя, мой маленький незнакомый друг.

Я пытаюсь предостеречь тебя, вбить в твои, изъеденные наркотой и алкоголем мозги простейшие законы жизни.

Первый: будь счастлив.

Это главный закон. Без этого — никуда. Лишь счастье спасет от краха.

У меня был одна знакомая девочка. Она любила пепси. Она довольно неплохо пела. Она, в конце концов, была красива.

И её переехал КАМАЗ. То есть она стояла на остановке и ждала автобус, но КАМАЗ нашел её и там. Он намазал её молодое тело на фонарный столб. Правда, неплохой бутербродик?

Теперь она счастлива, теперь ей хорошо. Она сидит в чудесной беседке и поет чудесные песни. Когда она принимает душ, ангелы подглядывают за ней. Их бледные щеки краснеют. Глаза горят, зубы сжимаются.

Спасибо КАМАЗу!

Закон второй: будь самим собой.

У меня был один, второй, ой…

…ой! Катя зажала рот ладонью. Из глаз непроизвольно потекли слезы.

— Не может быть, — проговорила она, — нет! Не верю!

Павел Николаевич склонил седую голову.

— Да, — хрипло повторил он, — Валя в больнице. Без сознания. Только чудо может его спасти!

«…Любовь это чудо! Спаси его, девочка… Сделай чудо!..»

Голос исчез. Катя вытерла слезы.

— Как это случилось, Павел Николаевич?

Отец Вали молчал. Он не мог больше рассказывать об этом.

«…только чудо… спасет чудо…»

— Валя любил тебя, — сказал Павел Николаевич, — теперь его ничто не сможет спасти. Только ты. Если ты — это чудо.

Катя закрыла глаза.

Снежный город.

Полночь.

Мечется по улицам вьюга…

Катя стоит в телефонной будке, раз за разом набирая номер Сашка. Там никто не подходит. Сашка нету дома, или он просто не хочет с ней разговаривать.

Появляется новый герой. В пальто, в надвинутой на глаза шапке.

— Меня зовут Валя, — говорит он, — а тебя?

— Катя, — отвечает Катя, и на секунду попадает в круговорот его глаз. В его глазах крутятся мириады миров, время там течет быстрее — Валя Астафьев живет вечно. Он — Бог.

— Какая чудная ночь, — говорит Бог.

— Да, — кивает Катя и, взяв Бога под руку, уходит с ним в Вечность.

Вечность кончается дома у Вали. Хотя — нет. Только там и начинается вечное. Валя целует её. Губы Бога холодны. Катя скидывает шубку и прижимается к Всемогущему. Их тела сплетаются, расплетаются, втягиваются в круговорот пространства. Катя перестает чувствовать себя, и только БОЛЬ…

«такая привлекательная, что хочется сохранить её навсегда»

Миллионы миров хлопают в ладоши.

Наступает рассвет.

— Я люблю тебя, шепчет Катя

— Я люблю, — шепчет её Бог.

— Да, он умирает, Бог умирает…

— Что? — переспросил Павел Николаевич, — что ты говоришь?

Катя ничего не ответила. Она знала, что будет делать.

Глава 11. Больница 1

Уже десять минут, не отрываясь, смотрела медсестра Светлана Райкина на безжизненное тело. Тело Бога, но Бога мертвого.

«Если бы я была его женой, он бы не умер», — подумала Светлана.

«Если б я была хоть чьей-нибудь женой».

Она положила ладонь на одеяло больного. Провела ладонью. Почувствовала тепло скрытого тела.

Ладонь сама скользнула на её собственное бедро. Сжала, поползли складки по медицинскому халату. Ладонь вползла в пах, нащупала волоски, поглаживала, шептала тихо: «Не волнуйся, красавица, все будет хорошо. Все будет просто отлично. Только надо ждать. Надо научиться ждать».

Светлана Райкина не увидела вошедшую в палату Катю.

— Здравствуйте, — сказала Катя, — я подруга Вали. Он здесь?

Высокая стройная медсестра стояла к Кате спиной. Когда прозвучал вопрос, она вздрогнула и, обернувшись, тихо проговорила: — Здесь. Вот он.

«Точнее, все, что от него осталось» — усмехнулся Человек с Блокнотом.

Катя подошла к постели.

«Пора тебя вычеркивать, браток! — продолжал Человек с Блокнотом. — Ты больше не рыбак. Ты — сельдь, попавшая в бочку».

Валя Астафьев ничего не понял, он уже давно уже ничего не слышал. В тот момент, когда проворные пальцы медсестры нашли вход в бомоубежище, Валя Астафьев сдох бесповоротно.

«Так что, прощай» — закончил Человек с Блокнотом. Он пошел из палаты. Проходя мимо Кати, человек с блокнотом даже причмокнул.

«Хорошая девочка» — пробормотал он. «Будем делить».

Катя смотрела на лицо Вали Астафьева. Такое милое, детское лицо. А уже бежали врачи, уже закрывали лицо Вали простыней, уже суетились какие-то люди, толкая Катю, а она все никак не могла оторвать взгляда от тела своего любимого мужчины.

Не её плечо легла чья-то ладонь.

— Всё пройдет, — произнес голос медсестры.

Так они и стояли, обнявшись, две молодые женщины, потерявшие несколько минут любимого человека.

— Будь мужественна! — сказал Павел Николаевич, когда Катя выходила из палаты.

Дома её ожидал горячий обед.

Глава 12. Любовь к детям бывает трагической

В день смерти Вали Астафьева Виталий Шумов вышел из дома с твердым убеждением прикончить ту визжащую малолетку. Но во дворе её не было, и разочаровавшийся Шумов пошел просто гулять.

Но не успел сделать и пяти шагов, как его догнал истошный детский крик, перешедший почти сразу в плач, а потом — опять в визг, а потом… А потом Шумов заткнул уши и увидел их.

Мать и сын. А может — дочь. Он в этом не разбирался. Они сидели на скамейке, и молодая мама в невообразимо цветастом балахоне пыталась успокоить свою малютку. Малютка находилась у неё на коленях и орала, как поросенок, которого собираются прирезать.

Шумог мог сравнить, он был в деревне.

Мама гукала на дитя и грозила ему пальчиком. Потом она схватила его (или её) на руки и начала качать из стороны в сторону. Ребенок, видимо, решил, что наступил конец света и заорал ещё пронзительней.

Больше Шумов выдержать не мог. Он помчался к этому мелкому поросю, что-то крича и размахивая руками. За секунду до столкновения путь ему преградил какой-то Человек.

— Сколько времени? — спросил неизвестный.

— Спасибо, — сказал он и исчез.

Шумов врезался в пустую скамейку. Перекувырнувшись через неё, он бултыхнулся в заросли, где с прошлого месяца лежали — никого не трогали осколки бутылки, разбитой Ваней и Сашей по поводу какого-то праздника.

Правую щеку пронзила ужасная боль. Сразу же кровь залила глаза. И, встав, Виталий Шумов обнаружил, что ничего не видит, а то, что видит, стало ярко-красного цвета.

Глава 13. Больница 2

— Фамилия? — безразлично спросила женщина в приемном покое.

— Шумов.

— Имя, отчество?

— Виталий Леонидович.

— Год рождения?

«…а не пошла бы ты…»

— 1967. — Подите, Вам сменят повязку.

Шумов проследовал в указанном направлении. Там его уже ждала медсестра. Шумов обратил внимание на странное выражение её лица. Словно она потеряла самого близкого человека. Ему захотелось обнять эти чужие плечи.

Медсестра Светлана Райкина молча сменила молодому человеку повязку.

Ей показалось, что в глазах этого мальчика отражается что-то уже виденное сегодня. В зрачках плясал темный огонек. Это были глаза Бога. Другого, но от этого не менее всемогущего.

«…Если б я была его женой… если б хоть кем-то…»

— А что мешает? — услышала она голос. Шумов тоже услышал этот голос, но в его голове сложились иные слова.

«Эй, РЫБАК, — услышал он, — в чем дело? Удочка сломалась?»

— Нет, — ответил Шумов, — все в порядке.

— Тогда действуй, — усмехнулся голос, — удачи.

Светлана Райкина почувствовала, что мальчик перед ней изменился. Она не могла объяснить, как именно произошло изменение, и что именно изменилось, но она поняла это!

Руки Шумова скомкали белый халат, пальцы любителя techno очертили колени медсестры, ворвались ураганом, сметая ненужные преграды. Зубами Шумов рвал тесемку на талии медсестры. Наконец, вход был открыт.

Человек с Блокнотом что-то записал на последней страничке. Отпихнув его в процедурную зашел молодой хирург Василий Матвеевич Малышев. Он торопился, он так спешил…

— Будешь толкаться — буду кусаться! — осклабился Человек с Блокнотом и, не торопясь, направился к лифту.

Василий Матвеевич был даже не удивлен, он был шокирован, когда в процедурной вместо процедур увидел поваленную на топчан медсестру Райкину, а сверху какого-то парня с белыми тесемочками на затылке и шее.

— Эй, ты! — сказал Василий Матвеевич.

Парень развернулся. Сквозь повязку на правой щеке сочилась кровь, волосы растрепаны, взгляд безумный.

«Сумасшедший» — мелькнуло в голове у молодого, подающего надежды хирурга.

— Ты что делаешь? — сказал Василий Матвеевич.

Парень молчал.

— Шприц! — произнес Шумов. Медсестра бросилась выполнять указание. Хирург заметил, что груди у медсестры крепкие, хорошие… Еще он заметил, что около правового соска небольшая ранка.

«Это зубы» — понял Василий Матвеевич.

Он развел руками, словно не понимал, что здесь происходит.

Шумов пригвоздил одну руку Малышева в области локтя к деревянному ящику, висящему на стене. Ящик треснул, Василий Матвеевич ойкнул. Шумов схватил с плиты раскаленную коробку для кипячения шприцов и, не чувствуя ожога, метнул её в лицо хирургу.

Челюсть Малышева повисла на тонких ниточках, а глаза чуть не вылезли из орбит.

Кричать он уже не мог.

Так и висел бывший хирург и наблюдал за тем, как молодые люди отдавались первородному греху.

Потом медсестра подошла к Малышеву и расстегнула ширинку.

«Не надо, — хотел сказать Василий Матвеевич, — мне уже хватит, не надо… пожалуйста». Но не смог.

Пилочка для ногтей сначала легко, а потом уже взрезая плоть, вошла в головку члена.

Когда над поверхностью поверженного монумента оставался лишь маленький кусочек металла, Светлана Райкина улыбнулась и, помедлив немного, вогнала его до конца.

А Малышев уронил голову на грудь и забылся, надеясь, что это всего лишь страшный сон. Его самый страшный сон.

Глава 14. Зоопарк

Весь день Костя Брегман занят. Он ловил крокодилов. Но попадались лишь кошки. Поймав первую, он, недолго думая, свернул её шею. Со второй, беленькой красавицей, он поступил умнее. Костя повесил её за хвост к люстре. Кошечка мяукала, и Костя плакал. Потом, через часик она затихла. Но снимать её юный скрипач не стал. Пускай висит. Разве кому мешает?

Дальше все пошло как по маслу. Кошки и коты сами шли Косте в руки. Правда, некоторые боялись идти. Но их Брегман просто глушил камнями, и они сразу соглашались. Так, в труде, прошло все утро.

К трем часам дня с потолка Костиной комнаты свисало 23 кошки и кота. Некоторые их низ еще дергались и оглашали воздух истошными воплями. Но крокодилов пока в коллекции еще не было.

А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появился Виталик с незнакомой девушкой.

Костя, сбиваясь, рассказал о своем зоопарке, старый друг внимательно слушал и кивал.

— Молодец, — сказал в конце рассказа Шумов и пожал Косте руку.

А Светлана (так звали девушку) чмокнула Костю в щеку. Потом друзья говорили о погибшем Вале.

— Кстати, — вспомнил Костя, — у него есть подруга, Катя. Что теперь будет с ней?

— Да, — сказал Шумов, — мы должны взять её под свою опеку.

— И решить, кому она достанется, — предложил Брегман.

Светлана испуганно взглянула на своего Бога: «А как же я?»

Шумов ударил её кулаком в ухо. Бывшая медсестра отлетела в угол комнаты. Там тихо плакала и блаженно улыбалась сквозь слезы.

— Позвони ей, — сказал Шумов.

Брегман кивнул и вышел из комнаты. Качались на веревках кошки. Он вернулся и сказал: — Она уже идет сюда!

— Может, их снять? — неуверенно предложил Костя, — а то еще подумает, что я — сумасшедший.

— Точно.

Друзья запихнули кошек в стенной шкаф и сели смотреть телевизор.

Глава 15. Калитка, за которой Дом, к нему ведет Калитка, за которой…

Автор лежит на кровати в полном одиночестве и полном отупении. Его не тяготит неизбежность продолжения романа, потому что где-то роман уже закончен. Ему кажется, он это точно знает, что за зеленой обшарпанной калиткой находится точно такой же дом, а в нем на втором этаже лежит автор с написанным романом.

Поэтому не тяготит.

Но и отупение не проходит.

Играет магнитофон.

Автор лениво думает, что в тишине работалось бы намного легче, мысли бы не отвлекались, воспоминания Города не мешали бы. Но встать и выключить магнитофон он не может.

Автор надеется, что за Калиткой, в Том этом доме, музыка не слышна. Там мысли ни на что не отвлекаются и видения Города не посещают…

Поэтому — какая разница?

Раз роман написан, зачем пытаться его писать?

Закончив последнюю строчку, Автор усмехнулся и подумал, что если бы каждый пишущий рассуждал так, ничего никогда создано бы не было.

А вдруг?

Там, за Калиткой, нет картин, нет стихов, нет вообще искусства, потому как, Те люди знают, что где-то за Калиткой ими всё уже сделано, и стараться незачем…

Но здесь в полном одиночестве и отупении лежит на кушетке несчастный трезвый человек, которому во что бы то ни стало, надо успеть дописать этот роман до того, как он будет закончен за этой чертовой зеленой Калиткой.

Автору снится Алекс, который ухмыляется и что-то важное говорит.

Автору снится он сам, сидящий у Алекса и слушающий новый роман приятеля.

— В конце концов, вовсе странно, — говорит Автор, — что это пишу я! Ведь это мог бы написать кто-нибудь другой, и скорее всего — написал… Где-то там, в таком же садоводстве, за такой же… тьфу!

Автору надоело говорить об этой «Калитке», он начинает подозревать, что неудачно выбрал сравнение, что слово это вовсе не философское, не мистическое, ненужное…

Автор решается.

Сейчас он пойдет в магазин, купит бутылку водки, будет пить её на берегу канала.

Потом, напившись, он вернется в дом и ляжет спать.

А за Калиткой Автор упадет в воду и, забыв, что значит «плавать», пойдет ко дну.

Кстати, зачем Автору пить, если где-то он уже пьян в стельку? Интересный риторический вопрос…

Глава 16. Дом, к нему ведет Калитка, за которой…

И, наконец, последнее отступление от темы.

В сердце любого человека существуют маленькие незаметные рыбки. Рыбки эти плаваю в красной жидкости, имя которой: КРОВЬ. Питаются рыбки, в основном, теми импульсами, которые посылает сердцу мозг. Ты любишь, и сердце любит, и рыбки хорошо живут. У тебя радость, сердце радуется, рыбки плещутся. Но когда что-то не так, болит сердце. Это рыбки, отравившись несъедобными эмоциями, бьются в стенки, ломают хрупкие плавники. Темнеет кровь. Плещут через край злые силы.

Ты подходишь к человеку и бьешь его в лицо. Он падает. Вскакивает, дает сдачи.

Вы уже звери. И в ужасе мечутся рыбки, все больше слабея, их уже почти невозможно спасти.

Льется кровь. Вместе с ней выплескиваются маленькие незаметные рыбки.

Мои поздравления, мудак!

Глава 17. Любовь побеждает себя

Катя не плакала. Она уже не могла плакать. Павел Николаевич все-таки рассказал ей, что случилось с Валей.

Катя выслушала.

— А что будет с ней? С учительницей? — спросила девушка.

Павел Николаевич пожал плечами: — Её будут судить… Или отправят в сумасшедший дом… Я не знаю.

Катя вернулась домой. С фотографии на письменном столе улыбался Валя Астафьев.

— Не робей! — подмигнул ей парень с фотографии, — то ли еще будет?!

И Катя упала на диван и зарыдала. Кто-то дотронулся до её плеча.

— Мамочка, — всхлипнула в последний раз Катя.

— Для кого — мамочка, а для кого и папочка, — произнес насмешливый голос.

Катя резко обернулась.

Перед ней стоял Человек в сером костюме. Из кармана пиджака выглядывал краешек Блокнота.

— Кто Вы? — испуганно вскрикнула Катя.

Человек скорбно улыбнулся.

— Я был одни из его лучших друзей! Можно сказать, я был его духовным Учителем.

— Хотите мороженого? — неожиданное спросил Человек.

— Нет, — сказала Катя, — что Вам нужно?

Человек достал блокнот, открыл где-то посередине.

— Читайте! — сказал он.

Вначале Катя узнала почерк Астафьева, а потом все поплыло перед глазами. Смазывались строчки текста:

«Предсмертная записка»

I'm sorry Katya! Oh, darling, please believe me! I will always love you… But life is very short… Sorry… I kiss you! Good By

VALENTIN

— Прочитали? — спросил Человек, — теперь Вы мне верите?

— Да, — сказала Катя, и вновь слезы лились бесконечным потоком, и подушка была похожа на двухнедельное полотенце из ванной.

Звонит телефон.

«Надо подойти» — думает Катя.

Ноги не слушаются.

Звонит телефон.

Со стола падает фотография Вали.

Словно в замедленных съемках, она долетает до начищенного пола и разлетается вдребезги.

Улыбка Астафьева еще некоторое время плавает по комнате.

То тут — то там.

Звонит телефон.

Катя поднимает рубку.

— Привет, — говорит Костя Брегман, — ты знаешь об этом ужасе? Валю убили!

— Да? — спрашивает Катя, — правда?

— Да, — захлебывается эмоциями Костя, — его наколола Марья Дмитриевна… Ты её знаешь?

— Нет, — отвечает Катя.

Покачиваясь, плывет улыбка Астафьева, приближается к ней.

— Это наша учительница. Наша первая учительница. Здорово?

— Да, — говорит Катя.

Она подставляет губы. Улыбка приклеивается к ним. Катя чувствует легкое жжение.

— Приходи ко мне, — говорит Костя, — нам надо всё решить. Ведь ты любила Валю?

— Да, — говорит Катя, — иду.

Она кладет трубку. Мертвая улыбка её любимого парня постепенно впитывается в кровь. Катя чувствует покалывание в ладонях и щиколотках.

— Иду, — говорит Катя.

Человек с Блокнотом предусмотрительно распахивает перед ней дверь на площадку. Катя улыбается. Человек притворно пугается, закрывает глаза ладонями.

Когда Катя скрывается за поворотом, Человек что-то помечает в Блокноте и с удовольствием смотрит на солнце.

Солнце темнеет…

Глава 18. День независимости от Мозга — 2

— Привет, Костик!

Катя прошла в комнату.

— Как у тебя странно пахнет.

— Запах гниющей плоти, — глубокомысленно изрек с дивана Виталик Шумов, — привет, Катя.

Кроме друзей в углу комнаты на корточках сидела женщина. Сидела и ковырялась пальцем в носу.

— Это Светлана, — представил женщину Шумов, — а это Катя, подруга того парня. Помнишь?

Светлана помнила.

«Бог… Мертвое тело Бога… Если бы я…»

Через всю комнату она поползла к Кате, доползла, обхватила колени девушки, забормотала…

— Что с ней? — испуганно воскликнула Катя, — перестаньте.

Она дернула ногой. Нечаянно (совершенно нечаянно) попала носком туфельки в подбородок Светланы.

Человек поставил крестик в своем блокноте.

Светлана отпустила Катины коленки, отползла в угол, зажимая разбитую губу. Слизывая кровь.

Катю трясло. Здесь явно было что-то не так. И этот сранный запах…

Одна из кошек уткнулась мокрым носом в лоб Кати. Катя подняла глаза. Перед ней — стеклянный взгляд Кошки.

— Хочешь быть как я? — спросила Кошка, — хочешь висеть вниз головой?

— Нет, — замотала головой Катя, — нет, не хочу… Нет!

— Тогда беги, — промурлыкала Кошка, и бордовая слеза выкатилась из её выдавленного глаза.

Катя бросилась вон из комнаты.

Вылетев из квартиры, она остановилась перевести дух. Машинально облизала губы. Почувствовала терпкий вкус бордовой слезы. Тут же её вырвало.

«Катя, — шептал кто-то рядом, — тебе надо вернуться. Тебе все равно придется вернуться. Выхода нет».

— Вернись, Катя! — сказал Костя Брегман.

— Мы тебя очень просим.

Катя пошла обратно.

— Теперь нас меньше, — начал речь Шумов, — мы должны быть вместе, чтоб отомстить за Валю и самим остаться в живых. Нам нельзя ссориться. Шумов минуту молчал. Потом продолжил: — Я беру на себя роль командира. Поэтому Катя должна принадлежать мне.

Шумов сел на диван.

Кате показалось что она ослышалась.

Встал Костя Бергман: — Я полностью согласен с Виталиком, но предлагаю голосовать. Все-таки я тоже был другом Вали. Катя может принадлежать и мне.

— Голосуйте, — торжественно донесся чей-то голос.

Поднялся лес рук.

— Нет кворума, — заявил тот же голос.

У Кати кружилась голова. Она тоже подняла руку. Пальцами коснулась мокрого носа кошки.

— Поздравляю, — прошелестело над головой, — теперь ТЫ висишь! Ты висишь вниз головой.

Катя задергалась, пытаясь освободиться от веревки. Но только сделала себе больней. Веревка впилась в кожу. Катя глянула вниз.

Пылающий обед. Огромная кастрюля, в которой пузырится бордовый бульончик.

— Не хватает мясца, — донесся голос Повара.

Краем глаза она увидела рядом с собой белый Колпак, натянутый на голову Повара.

— Любишь борщик? — осведомился Повар.

— Полезай туда! — сказал он.

В руке Повара появился нож.

— Приятного аппетита, девочка, — улыбнулся он и одним взмахом разрубил веревки.

Катя исчезла в кастрюле.

Повар накрыл чан крышкой и, напевая какую-то мелодию, пошел отгадывать кроссворд.

Глава 19. Похороны — 1

Из местной газеты: «За день до похорон трагически погибшего Валентина Астафьева по всему району были расклеены афиши, возвещающие о предстоящем прощании с молодым человеком. Приглашались все желающие. Входная плата колебалась от 10 руб. для незнакомых до «бесплатно» для родственников и друзей покойного.

В милицию поступали анонимные заявления, в которых говорилось о странности предстоящих Похорон и предлагалось принять меры. Но меры приняты не были, что дало повод говорить о слепоте и даже продажности нашей милиции.

Подготовка к похоронам ощущалась буквально везде. Из магазинов пропали некоторые виды продуктов: колбаса, сыр, масло, сахар, водка и т. п. Вечером накануне похорон все столбы в районе были украшены флагами. Расцветка флагов ни разу не повторялось. К часу ночи всё стихло. Район погрузился в темноту и ожидание».

Собственный корреспондент Медведев.

Прямая трансляция с похорон:

— Здравствуйте, дорогие друзья, вместе с вами Леонард Медведев. Мы находимся на Анисовом кладбище, где буквально через несколько минут начнутся Похороны Валентина Астафьева, молодого человека, убитого своей первой учительницей у неё дома. Согласитесь, всё это довольно необычно. Я лично не знал покойного, но говорят, Валентин был веселым, добрым парнем. У него всегда было много друзей и подруг. Точнее подруга была одна. А вот, если не ошибаюсь, и она.

— Здравствуйте, Катя! Меня зовут Л. Медведев. Я из «Правды». Можно задать Вам несколько вопросов?

— Да.

— Скажите, Катя, смерть Вашего друга изменила что-нибудь в Вашем отношении к жизни?

— Да.

— А что именно?

— Не знаю. Я его любила. А он умер. Теперь я буду любить его друзей. Он сам виноват… Не надо было умирать.

— Спасибо. Катя. И последний вопрос: что бы вы хотели передать другим молодым людям?

— Не умирайте…

— Спасибо, Катя. Приношу Вам свои соболезнования.

«Он посмотрел на меня и усмехнулся… Его взгляд залез ко мне в трусы. Он дружески пожал мне руку. Потная грязная ладошка. Я убью его»

Итак, друзья, начинается торжественная часть. Я пока не вижу родителей Валентина, но вижу его лучших друзей, Виталика Шумова и Костю Брегмана.

— Здравствуйте, ребята.

— Здравствуйте…

— Могу ли я задать Вам пару вопросов?

— Да, конечно.

— Скажите, Виталий, как Вы относитесь к происшедшему? Как это могло произойти?

— Я не знаю… Я в трансе… Валя всегда был веселым, компанейским парнем. Я не представляю, за что его убили!

— А Вы, Костя?

— Известие о смерти Вали произвело на меня ужасное впечатление… Я в трансе… Я не знаю…

— Спасибо. Приношу Вас свои соболезнования.

«А сам усмехается, сука. Ты видел, как он смотрел на Катю?! Его надо прикончить! Сука!»

Итак, друзья, начинаются Похороны. Выносят гроб. Сейчас я подберусь поближе и попробую увидеть лицо покойного. Ведь, говорят, в глазах жертвы навсегда застывает облик убийцы. Спасибо за внимание. До встречи!

Глава 20. Похороны — 2

Гроб несли Павел Николаевич, Костя Брегман, Виталик Шумов и какой-то человек в сером костюме. Наверное, от похоронного бюро. Шумов уже давно понял, что труп в гробу не совсем труп, потому что он с ним разговаривал.

— В чем дело? — спросил труп, — ты, кажется, спишь с Катей? Нехорошо.

— Ты умер, — ответил Шумов, — а я еще жив.

— Не обязательно, — хихикнул труп, — то, что хоронят меня, а не тебя, это, быть может, всего лишь ошибка. Как говорится, трагическая ошибка.

— Слушай, Валя, — сказал Брегман, — отстань от него, он не виноват, что убили именно тебя…

— Заткнись, — злобно проговорил труп, — юный садист… Вот уж не знал, что мой лучший друг будет издеваться над нашими младшими братьями. Трус ты Костя!

Брегман вспыхнул.

— Сволочь, — прошептал он и, отпустив свою часть гроба, отпрыгнул в сторону.

Гроб покачнулся. Рука покойного свесилась через бортик и оказалась у самого лица Шумова.

— Встань на место, прошипел Виталик Шумов, — встань, дерьмо.

Но Костя лишь глупо усмехался. Шумов почувствовал, как холодные пальцы Астафьева бегут по его лицу. Шумов покрылся липким ночным потом. Пальцы нашли, что искали. Они впились в глаза Виталика.

— А-а-а! — закричал Шумов, не видя ничего вокруг, а лишь чувствуя, как пальцы входят в его глаза, буравят дальше, проникают злыми змейками в мозг.

Шумов отскочил в сторону. Гроб, потеряв еще одну опору, секунду колебался, а после рухнул на единственного оставшегося носильщика, на Павла Николаевича Астафьева.

Человек в сером костюме предусмотрительно исчез.

Павел Николаевич упал на землю, и гроб тяжело рухнув сверху, размазал мозги мужчины по Анисовому кладбищу.

Мужчин Астафьевых в природе не существовало.

Глава 21. Похороны продолжаются

К месту трагедии уже бежали люди. Кто-то хватал вырывающегося Шумова, кто-то толкал Брегмана… Какие-то мужчины пытались освободить Павла Николаевича. Корреспондент Леонард Медведев вначале тоже бросился вместе с остальными. Но потом заметил в стороне одинокую фигурку Кати и изменил свое решение.

Он приобнял девушку за плечи и, повторяя, что «Вам не надо на это смотреть», увел Катю в сторону журналистского автобуса. Катя покорно дала посадить себя на кресло у окна. Медведев сел рядом. Ему было 35 лет. И он был не женат. Быть может он, был хорошим корреспондентом, но плохим мужчиной. В Институте у него была любимая девушка. Но потом девушка уехала на Восток, и Медведев забыл о ней. Теперь он вспомнил. Катя была на неё похожа.

— Успокойтесь! — говорил Медведев, гладя девушку по голове.

— Я не волнуюсь, — сказала Катя, и на её губах появилась улыбка. Если бы Леонард Медведев знал, чья это УЛЫБКА, он бы не прикоснулся к этим губам.

А кладбище понемногу приходило в норму. Кричащего и брыкающегося Шумова увезли в машине с красным крестом. Труп Павла Николаевича увезла другая машина. Гроб с покойником наспех бросили в могилу и быстро закидали землей.

Костя Брегман сидел у могилы и улыбался, глядя перед собой совершенно пустыми глазами. Когда к нему подошли родители и попытались увезти домой, Костя стал смеяться. Он смеялся даже тогда, когда его запихивали в еще одну машину с красным крестом.

Редактор «Правды» долго ходил по кладбищу, пытаясь найти корреспондента Медведева. Наконец, он догадался зайти в автобус. Редактора неприятно поразил какой-то резкий запах. Он пошел по проходу. На последнем кресле, отвернувшись лицом к окну, сидел Медведев.

— Эй, — позвал редактор.

Корреспондент не двигался.

Уже чувствуя что-то непоправимое, редактор шагнул ближе. Он повернул голову Медведева. Лица у бывшего корреспондента не было. Вместо него перед взором ошалевшего редактора предстала кровавая площадка с бугорками, в которых с трудом угадывались нос, рот, и глаза.

На коленях Медведева лежал крупный наждак. Из расстегнутой ширинки корреспондента выглядывало что-то красное и пухлое. Оттуда и шел этот резкий запах. Но редактор не стал смотреть, что ТАМ. Ему хватило.

Выскочив из автобуса, редактор упал на землю и испачкался в собственной блевотине.

Итак, подведем итоги:

Валентин Астафьев — убит своей первой учительницей.

Виталий Шумов — запихан в сумасшедший дом.

Костя Брегман — то же самое.

Павел Николаевич Астафьев — раздавлен гробом.

Катя — ушла в неизвестном направлении.

Светлана Райкина — сидит на скамеечке у дома Шумова. Ждет своего Бога. Долго же ей придется ждать.

Василий Матвеевич Малышев — убит в процедурной. В убийстве подозревается та же самая Светлана Райкина.

Леонард Медведев — прикончен в журналистском автобусе.

Толстяк в шляпе — до сих пор ищет свои глазки.

Несколько десятков кошек — гниют в стенном шкафу в квартире Брегмана.

Эпилог

Как известно, все проходит.

Через пару лет никто не вспомнит о Похоронах и о том, что им предшествовало. Но мы-то с Вами знаем, что рано или поздно ребята выйдут из психушки, что когда-нибудь где-нибудь объявится девушка Катя с улыбкой на мертвых губах и тогда все начнется по-новой. Заметьте, не с начала, а именно — по-новой.

До встречи.

27.06.95

15:51