С пробитым сердцем

Чистое, нетронутое войной, голубое небо, зеленая сочная трава, которую как-будто можно выжать в сок, на которую можно лечь словно на матрас и нежное, даже несколько убаюкивающее журчание реки, где течет темная, но кристально чистая вода: все это казалось таким невероятным для меня. Порой мне даже кажется, что я во сне, ведь совсем недалеко отсюда пулеметные очереди продолжают скашивать целые ряды солдат, пехотинцы режут друг друга в окопах, а генералы лаются словно собаки, дабы выяснить, чья армия все таки будет брать город штурмом. Кто бы поверил, в то что можно сново почувствовать себя ребенком увидев ужасную кровопролитную войну, где вся трава кажется острой и сухой, где небо затянуто серыми облаками, где каждый колодец может быть отравлен и завален горой мертвых тел, где постоянный звук выстрела и разрыва снарядов полностью убивают в тебе чувства тепла и любви. Но здесь, лежа на мягкой траве и смотря далеко ввысь, я как-будто снова чувствую себя ребенком, который всегда смеется и улыбается, который в любой момент может спрятаться в нежных объятьях матери… матери…

– Милош, ты что здесь спать улегся? Быть может сразу к русским в тылы направишься? Я слыхал там трава зеленее, да небо по-голубее будет!

Громкий и слегка противный голос и высокий силуэт в серой шинели надо мной, заставили меня покинуть свои раздумья и мечты. Оперевшись на правый локоть, я с улыбкой глянул на своего боевого товарища Збигнева и по доброму произнес:

– Неужто ты не видишь того, что вижу я, а?

Он уставши вздохнул и повесив винтовку на плечо, равнодушно проронил:

– А что здесь такого: там еловые леса вдалеке, трава как трава, река и в Полоцке рекой была, а небо, – он высоко задер голову вверх и принялся разглядывать всю красоту высот, голубизну которых просто нет слов описать. – ну, что же, небо и вправду другое, без туч просто!

Мы оба засмеялись и даже наш смех был другим – более звонкий и честный, он не был вызван хорошим вином или другим спиртным, он был подлинно детским, настоящим одним словом.

Збигнев протянул мне руку и спросил:

– Так что ты увидел здесь, а философ?

– Жизнь, братец, здесь все живое, как раньше! Неужели ты этого не замечаешь?

– Да нет, совсем нет… Не об этом сейчас думать надо, Миклош…

– А о чем надо тогда, скажи мне! – сказал громко я, поднявшись на ноги и расправляя одежду.

– О наших, мы должны думать о том, как помочь нашим в наступлении на Петроград, сейчас это наша главная и единственная задача. – с чувством патриотизма произнес Збигнев, словно читая отрывок наизусть.

Поправляя ремень, я прошелся вдоль реки и увидел в самом далеке тот самый город о котором говорил Збигнев. Тучи над ним вновь сгустились, словно в ожидании очередного наступления, а я… а я опять оказался прямо там… в том месте, где рядом стоящие с тобой люди либо падают замертво, либо вопят от боли словно звери… в том месте, где вкус металла во рту и постоянная кровь из ушей становятся привычными вещами… в том месте, где нет таких слов, как мечтать или размышлять… в том месте, что многие кличут адом…