С винтовкой и пером

От автора

Не один вечер провел я в небольшом уютном кабинете генерал-лейтенанта запаса Александра Ивановича Тодорского. Это были незабываемые вечера. Радушный хозяин, поставив на стол традиционное угощение – чай с печеньем, щедро делился воспоминаниями о первой мировой войне, революции и гражданской войне, строительстве Красной Армии, о встречах и совместной работе с С. М. Кировым, А. Ф. Мясниковым, Г. К. Орджоникидзе, М. Н. Тухачевским, М. В. Фрунзе, многими другими видными деятелями Коммунистической партии и Советского государства.

Охотно рассказывал Тодорский о родном Весьегонске, об истории создания книги «Год – с винтовкой и плугом», той самой, о которой В. И. Ленин писал, что необходимо познакомить с ней «как можно большее число рабочих и крестьян», извлечь из нее «серьезнейшие уроки по самым важным вопросам социалистического строительства, превосходно поясненные живыми примерами».

– Одобрение вождем революции моего труда, – говорил Тодорский, – повлияло на всю мою последующую жизнь, и хотя я никогда не встречался с Лениным, не разговаривал с ним непосредственно, но имел счастье ощутить его живое, активное внимание и сердечность, адресованные лично мне.

А. И. Тодорский – из той славной когорты выдающихся советских военачальников, которых выдвинула Великая Октябрьская социалистическая революция. В его военном таланте ярко и самобытно раскрылись характерные черты командира армии нового типа. Партия и правительство высоко оценили вклад Тодорского в дело защиты завоеваний революции. За умелое руководство боевыми действиями против белогвардейцев и иностранных интервентов он был награжден двумя орденами Красного Знамени РСФСР, орденом Красного Знамени Азербайджанской ССР и орденом Красного Знамени Армянской ССР. Четырежды орденоносец! Лишь немногие герои гражданской войны были удостоены стольких наград.

Настоящая книга рассказывает о жизни и деятельности А. И. Тодорского главным образом в годы революции и гражданской войны. Ведь именно тогда произошло его становление как гражданина и человека, партийного публициста, крупного военачальника.

Большую помощь в сборе материала автору оказали брат героя книги Анатолий Иванович Тодорский, Н. С. Архангородская, А. Д. Гдалин, Н. П. Жуковская, Е. П. Мозжухин, И. Е. Мокин, В. Д. Поликарпов, В. В. Стернин и многие другие товарищи. Автор выражает им свою глубокую признательность и благодарность.

Пробуждение

Неизгладимый след в памяти Тодорского оставила первая мировая война. Незадолго до ее начала 20-летний Александр, в то время слушатель Высших коммерческих курсов в Петербурге, приехал на каникулы в дом отца, сельского священника в Весьегонском уезде Тверской губернии.

Война грянула совершенно неожиданно для огромного большинства простого народа. Не случайно В. И. Ленин и через четыре года после ее окончания считал необходимым «объяснить людям реальную обстановку того, как велика тайна, в которой война рождается», показать сумятицу, порождаемую войной в умах людей. Политической неграмотностью масс объяснял Ленин то обстоятельство, что вопрос о защите отечества громадное большинство трудящихся неизбежно решает в пользу своей буржуазии[1].

Поддавшись повальному ура-патриотизму, Александр Тодорский добровольцем («охотником», по терминологии того времени) поступает в 295-й пехотный Свирский полк. 11 октября 1914 года его зачисляют в школу прапорщиков в Ораниенбауме (ныне г. Ломоносов).

Всего три месяца продолжалась военная учеба Александра. Но и за это короткое время он многое осознал. Лозунг «за веру, царя и отечество» постепенно утрачивал для Тодорского тот благородный смысл, который он придавал ему прежде. Однако было бы неверно считать, будто уже в то время Александр разделял идеи большевиков, В. И. Ленина о необходимости превратить империалистическую войну в войну гражданскую, в революцию против господствующих классов, стремиться к поражению своих правительств в кровавой бойне. Тодорский по-прежнему считал, что, защищая отечество, он спасает от иноземных захватчиков свободу и независимость любимой родины. Только по прошествии нескольких лет войны он, как и миллионы других окопников, пришел к пониманию и признанию большевистских лозунгов.

10 января 1915 года приказом по войскам Петроградского военного округа Тодорский был произведен в прапорщики. Вскоре его направляют на фронт в распоряжение штаба 6-й Сибирской стрелковой дивизии, входившей в состав 5-го Сибирского армейского корпуса. 10 марта Тодорский был зачислен младшим офицером 2-й роты 24-го Сибирского стрелкового полка. В начале июня он становится начальником полковой саперной команды.

В 1915 году русские солдаты в кровопролитных сражениях сдерживали ожесточенный натиск войск блока центральных держав. Австро-германский план кампании на этот год предусматривал совместное решительное наступление с целью разгромить русскую армию и отбросить ее возможно дальше в глубь страны. Германское командование замышляло окружить и уничтожить русские войска в «польском мешке» и заставить Россию капитулировать, приняв выгодный для Германии и Австро-Венгрии сепаратный мир[2].

Стойкость и упорство русских солдат сорвали планы стран Четверного союза. Несмотря на значительные территориальные приобретения, главную стратегическую задачу Германия не решила. Русские армии, оттягивавшие на себя более 60 процентов сил центрального блока, вышли из-под удара. Русский фронт был отодвинут, но не ликвидирован.

6-я Сибирская стрелковая дивизия, в которой служил Тодорский, до июля 1915 года упорно обороняла позиции на реке Бзуре к северу и югу от города Сохачева. В период организованного отступления русских армий дивизия участвовала в арьергардных боях на Блонской позиции, отбивала яростные атаки немцев на Варшавские форты, совершила трудные марш-маневры за реки Висла, Западный Буг, Нарев и Неман. В начале осени фронт стабилизировался.

Тяжелые испытания, горечь поражений, гибель боевых товарищей – все довелось пережить тогда Александру Тодорскому. С первых дней пребывания в действующей армии он проявлял исключительное бесстрашие, презрение к опасности, высокое воинское мастерство. «За отличия, проявленные в делах против неприятеля», Тодорский был награжден шестью боевыми орденами: Анны 4-й, 3-й и 2-й степени, Станислава 3-й и 2-й степени, Владимира 4-й степени. В марте следующего года он был произведен в подпоручики, месяц спустя – в поручики, в сентябре того же года – в штабс-капитаны, летом 1917 года – в капитаны. Перед ним открывалась блестящая военная карьера. Но она уже не прельщала демократически настроенного молодого офицера. Великая трагедия мировой войны, на многое открывшая ему глаза, стала и его личной трагедией.

Глубокое возмущение Тодорского вызывало бесправное положение солдат. В глазах реакционных генералов и офицеров нижние чины были «серой скотинкой», бессловесными, все сносящими рабами, единственное предназначение которых – беспрекословно идти на смерть во имя царя-батюшки. Солдат унижали и оскорбляли, подвергали жестоким наказаниям за малейшую провинность.

Молодой командир Александр Тодорский не отгораживался от жизни своих солдат, делил с ними все тяготы фронтовых будней, был прост в обращении и человечен. Любопытная деталь: в специальную записную книжку Александр заносил подробные сведения о своих подчиненных: фамилия, имя, отчество, какой губернии, волости, деревни, сколько лет, холост или женат, сколько детей в семье, грамотен ли, сколько имеет земли или не имеет таковой, чем занимался до военной службы, особенности характера. В результате вырисовывался человеческий и социальный портрет каждого солдата. Это позволяло Тодорскому хорошо знать своих подчиненных, помогало в его действиях руководителя и воспитателя.

Понятно, что и солдаты с любовью и уважением относились к такому командиру. В 1917 году, когда реакционное командование привлекло Тодорского к военному суду, солдаты саперной команды писали командиру 24-го Сибирского стрелкового полка: Тодорский всегда «считал нас братьями, считал гражданами, и нам легко было служить под его начальством, легко было даже тогда, когда на нашу долю выпала задача прикрывать более чем двухмесячное отступление полка во время отхода с варшавских позиций» [3].

Дважды солдаты спасали Тодорскому жизнь. Вот как это было.

В мае 1916 года 5-й Сибирский армейский корпус срочно перебросили с Северного фронта на Юго-Западный, войска которого перешли в мощное наступление. По замыслу командующего фронтом генерала А. А. Брусилова основной удар по противнику в общем направлении на Луцк-Ковель наносила 8-я армия. В ее состав и вошел 5-й Сибирский корпус.

Брусиловский прорыв – одна из крупнейших наступательных операций русской армии в годы первой мировой войны. Она привела к серьезному поражению австро-венгерских войск в Галиции и Буковине. Противник потерял убитыми, ранеными и пленными до полутора миллионов человек. Чтобы ликвидировать прорыв, военное командование стран Четверного союза вынуждено было снять с Западного и Итальянского фронтов 30,5 пехотные и 3,5 кавалерийские дивизии[4].

На всю жизнь запомнились Тодорскому ожесточенные бои, развернувшиеся при форсировании реки Стоход. 1 июня в час ночи саперной команде 24-го Сибирского полка было приказано установить переправы через реку на участке Козин – Старый Моссор. Приказ был успешно выполнен. Вместе с наступающими стрелковыми батальонами команда, вооруженная трофейными австрийскими винтовками, весь день атаковала противника. К вечеру удалось выбить немцев из деревни Богушевка. Далее предстояло форсировать болото шириной до полутора верст, прорезанное двумя рукавами реки. Но противник вел сильный артиллерийский огонь, и атака захлебнулась. Стало очевидно, что уставшие солдаты не в состоянии без артиллерийской поддержки выполнить новую боевую задачу. Командир полка доложил об этом командованию. Однако начальник дивизии приказал продолжать наступление. «Когда берут крепость, – заявил он, – то не жалеют десятков тысяч солдат, а полк отказывается форсировать какое-то болото» [5].

На рассвете 2 июня, отбив контратаку немцев, батальоны 24-го Сибирского полка вновь начали переход через болото. Стрелки двигались по пояс в воде, многие проваливались по шею. Более двухсот солдат утонули. Когда наступавшие были в 70 метрах от проволочных заграждений, немецкие «секреты» обнаружили их, обрушился шквал огня. Выбившиеся из сил стрелки понесли большие потери (из строя выбыло около тысячи нижних чинов и семь офицеров) и отошли на исходные позиции. Часть раненых осталась в расположении противника. Поручик Тодорский, раненный ружейной пулей в правое бедро, был вынесен из-под проволочного заграждения Матвеем Бучинским, Николаем Лазарчуком и Сергеем Сидоренко. Полк получил приказ перейти к обороне занятого участка...

В том же году солдаты еще раз доказали преданность своему командиру.

В войсках, в том числе в полках Юго-Западного фронта, имели место волнения и восстания доведенных до отчаяния солдат[6]. Командование все чаще прибегало к силе, побуждая нижние чины к наступлению. Так, командир 5-го Сибирского корпуса доносил в штаб армии, что 10 сентября 24-й Сибирский стрелковый полк провел успешную атаку. Она стала возможной «после принятых мер воздействия, до постановки пулеметов за атакующими войсками включительно» [7]. Огромные потери от огня противника в расчет не принимались.

В это время Тодорский вернулся из госпиталя в свой полк и был назначен командиром 8-й роты. 18 сентября в жестоком бою с немцами в Ясинувском лесу у деревни Жаркув два батальона сибиряков попали в окружение. В завязавшейся рукопашной схватке Александр получил второе тяжелое ранение. Однако солдаты не оставили его в беде. Стрелки Борис Гирейко, Иван Шуенков и Ефрем Футорный подхватили Тодорского и, ежеминутно рискуя жизнью, под сильным огнем противника вынесли его из окружения. За этот подвиг мужественные солдаты были награждены Георгиевскими крестами 4-й степени. Всего же в бою в Ясинувском лесу 24-й Сибирский полк потерял 27 офицеров и 1353 стрелка.

Тодорский не страшился гибели. Но он и его боевые товарищи не могли смириться с тем, что их систематически и безжалостно посылают на верный расстрел. В войсках нарастало недовольство. Яд недоверия к умению и добросовестности начальников разъедал армию, писал в 1916 году начальник штаба верховного главнокомандующего генерал М. А. Алексеев, «пехота заявляет открыто и громко, что ее укладывают умышленно в желании получить крест или чин, что на потерях пехоты в неподготовленных операциях начальники хотят создать себе репутацию лиц с железным характером» [8].

Невиданные жертвы и тяготы, ложившиеся на плечи фронтовиков в этой мировой бойне, преподносили им жестокий, но верный политический урок. Чуждая, не нужная им война властно поворачивала миллионы солдат к большевизму. В силу необычайно трудных условий фронтовой и тыловой жизни, вспоминал Тодорский, революционизирующее влияние войны на солдатские умы было постоянным и все усиливающимся. По признанию генерала Брусилова, к февралю 1917 года вся армия – на одном фронте больше, на другом меньше – была подготовлена к революции[9].

Председатель полкового комитета

1 февраля 1917 года Тодорский вернулся «по выздоровлении от ран» в 24-й Сибирский стрелковый полк и вступил в командование 11-й ротой. Полк по-прежнему занимал боевые позиции в Восточной Галиции, в нескольких километрах от довоенной русской границы. Вскоре в бою у деревни Звыжин Александр был контужен, но остался в строю.

В начале марта до фронта докатились первые известия о революционных событиях в столице. В журнале военных действий 24-го Сибирского стрелкового полка появляется следующая запись: «4 марта. Из Петрограда долетают до нас какие-то неясные слухи. Газет нет. А в России не все благополучно. Видно, началось то, чего давно ждать нужно было» [10].

В результате победы Февральской революции самодержавие пало. В несколько дней Россия превратилась в демократическую буржуазную республику. Одной из основных причин быстрого краха деспотической монархии был переход на сторону восставших рабочих армии. Рабочие и крестьяне в солдатских мундирах, писал В. И. Ленин, братски подали руку рабочим и крестьянам без мундиров[11].

Солдаты-фронтовики с восторгом встретили известие о революции. В полках и батареях 5-го Сибирского корпуса проходили многочисленные манифестации, митинги и собрания. 5 марта свержение самодержавия приветствовал выведенный в резерв 24-й Сибирский стрелковый полк[12].

С первых дней революции в армии началось размежевание между солдатами и офицерами. Штабс-капитан Тодорский относился к той лучшей части офицерства, которая примкнула к революции. Большинство же офицеров противилось стремлению солдат к миру и демократизации армии. Резкое сопротивление у них вызывало усилившееся на фронте братание солдат противоборствующих армий.

Нередко возникали острые столкновения солдат с офицерами. Так, 12 марта солдаты одной из батарей 5-го Сибирского корпуса арестовали за монархические высказывания двух офицеров. Бурные события произошли 13 марта в 87-м Сибирском полку. С негодованием встретили стрелки приказание снять красные банты. А когда командир полка не позволил вынести в строй красное знамя да еще пригрозил, что «за свободу придется пролить много крови», солдаты арестовали его и под конвоем отправили в Киев.

В это время на фронте стал известен приказ № 1 Петроградского Совета. Он предписывал во всех воинских частях немедленно выбрать комитеты из представителей от нижних чинов, а также избрать, где это еще не сделано, по одному представителю от рот в Совет рабочих депутатов. В политическом отношении войска подчинялись Совету и своим комитетам. Солдаты уравнивались в правах со всеми гражданами.

Приказ № 1 стал знаменем солдатского движения. С поразительной быстротой в действующей армии было создано почти 50 тысяч комитетов, а количество избранных в них солдат достигало 300 тысяч человек[13]. Правда, командным верхам армии и Временному правительству удалось навязать многим комитетам другую роль, чем та, что отводилась им приказом № 1. В комитеты всех ступеней вводились офицеры. Задачей комитетов объявлялось содействие командному составу в поднятии боеспособности армии, укрепление дисциплины, наблюдение за хозяйственной деятельностью, проведение культурно-просветительной работы. «Роль комитетов в деле устроения жизни армии на новых началах огромна, – писал в апреле 1917 года один из офицеров 24-го Сибирского полка. – Это своего рода отдушина, где все накапливающееся в отдельных ячейках полка разряжается» [14].

Тодорский не принимал участия в выборах первого состава полкового комитета: 13 марта он заболел и два месяца находился в госпитале. Однако от сослуживцев знал, что в комитет было избрано 26 человек, главным образом военные чиновники, писари, врачи. Большинство голосов в комитете принадлежало эсерам и меньшевикам. Они агитировали солдат за доверие Временному правительству, за доведение войны до победного конца, сопротивлялись демократизации армии. Знал Тодорский и о том, что с каждым днем усиливается недовольство солдат политикой соглашателей. О быстром росте сознательности стрелков свидетельствует изменение характера записей в журнале военных действий 24-го Сибирского полка за апрель-май 1917 г.

«2 апреля. Настроение у солдат очень хорошее. Никаких эксцессов в полку не было».

«8 апреля. Перед строем полка выступили члены Государственной думы князь Шаховской, Кузьмин и Макогон. Они поздравили солдат со свободой родины и призвали их к дружной работе, мощному удару по врагу. Энтузиазм неописуем. Членов долго качают и под несмолкаемое «ура!» несут в походную палатку, где их ждет скромный солдатский завтрак».

«9 апреля. Постепенно начинает докатываться до армии и производить свое губительное дело клич «долой войну». Сразу все под ногами зашаталось».

«22 апреля. Пропаганда Ленина, большевиков делает нас слабыми. Меры, принимаемые полковым комитетом, нельзя назвать удостаивающимися цели, а более радикальных мер принять нельзя».

«7 мая. Дисциплина сильно упала, причина – прокламации в духе Ленина...»[15]

Доверие солдат к меньшевикам и эсерам неуклонно падало. Они все больше склонялись к позиции большевиков, призывающих к новой, социалистической революции, новой по своим коренным задачам, характеру и движущим силам. Один из организаторов большевистских сил на Юго-Западном фронте, М. Н. Коковихин вспоминал, что бурные политические события весны семнадцатого года безжалостно разбивали иллюзии, учили окопников определять партии не по их словам, а по делам. «Жизнь каждым своим шагом агитировала за нас. А мы, большевики, всеми силами старались содействовать этому»[16].

Многие части Юго-Западного фронта, в том числе и 24-й Сибирский стрелковый полк, имели прямые связи с ЦК РСДРП (б). Большую работу среди солдат действующей армии вели Московский комитет большевиков и его военная организация. Росту политической сознательности солдатских масс способствовал приезд на фронт пополнений, сформированных в пролетарских центрах. Они несли с собой революционные настроения тыла, большевистские лозунги. Помощник комиссара 11-й армии меньшевик Чекотило с тревогой доносил Временному правительству: «Пополнения, особенно сибирские, московские, царицынские, – главная причина всех эксцессов».

Революционное брожение в армии усиливалось. Самым злободневным в тогдашней жизни России был вопрос об отношении к войне. 13 мая экстренное собрание делегатов всех частей 5-го Сибирского корпуса под нажимом командования и соглашателей проштамповало решения в поддержку лозунга Временного правительства о «защите отечества». В принятой резолюции выражалась «готовность и стремление двинуться вперед для нанесения сокрушительного удара заклятому врагу»[17]. Солдаты 24-го Сибирского полка с негодованием встретили это постановление и тут же переизбрали полковой комитет. Председателем нового состава комитета, в котором преобладали солдаты большевистского направления, стал Александр Тодорский[18].

В то время как реакция, стремясь закрепиться у власти, делала ставку на немедленное наступление на фронте, большевики развернули широкую кампанию по разоблачению политики войны. В. И. Ленин призывал бороться за ее прекращение, приложить все усилия к тому, чтобы рассеять угар «революционного оборончества», которым охвачены добросовестно заблуждавшиеся массы народа. Выступая на I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, он неопровержимо доказал: война носит империалистический характер и борьба с ней невозможна иначе, как свержением власти капитала, революцией. «Наступление теперь есть продолжение империалистической бойни и гибели сотен тысяч, миллионов людей...»[19]

Солдатский комитет 24-го Сибирского полка активно отстаивал эту ленинскую позицию. Полковой депутат фельдфебель Никифор Родин открыто призывал стрелков «не наступать и не подчиняться приказам начальства. С таким выступлением и призывом он ходил и в другие части и снискал себе популярность среди солдат»[20]. 14 июня полковой митинг после страстных речей Родина и вернувшегося из Петрограда товарища (заместителя) председателя полкового комитета фельдфебеля Петра Акимова заявил решительный протест против наступления. Большую агитационную работу в полку вели солдаты с большевистскими взглядами Константин Горлов и Егор Шепелев, участник первой русской революции Иван Суськов. Под их влиянием стрелки твердо решили сопротивляться преступным планам буржуазии и соглашателей. 20 июня командование полка констатировало: «Настроение полка плохое. На происходящих митингах члены полкового и ротных комитетов... определенно проводят одну идею: «Наступления быть не должно, война должна быть прекращена».

Тодорский в то время не примыкал официально ни к какой партии. Но с каждым днем он все яснее осознавал гибельность для России антинародной политики Временного правительства, коренную противоположность интересов реакционного офицерства и широких солдатских масс. Впоследствии Тодорский писал: «Трехлетнее пребывание на передовой линии сдружило и сроднило меня с солдатами. К концу войны я жил и мыслил их думами, разделял мнение большевиков об империалистической, грабительской сущности первой мировой войны»[21].

23 июня 24-й Сибирский полк получил приказ атаковать противника. Стрелки отказались повиноваться и не вышли на позиции[22]. Так же ответили на затеваемую авантюру многие другие части Юго-Западного фронта.

Взбешенное неповиновением, командование стало вооруженной силой загонять «изменников» на боевые позиции. Для «водворения порядка и дисциплины» против солдат применялись самые крутые меры. По всему фронту разыгрывались драматические события. Произошли они и в революционном 24-м Сибирском стрелковом полку.

Начальник 6-й Сибирской дивизии генерал-майор Казанович предъявил полковому комитету ультиматум: либо солдаты подчинятся приказам командования, либо полк будет расформирован. Сюда прибыли соглашатели из армейского комитета, стремившиеся оправдать политику наступления. Однако их призывы «к разуму, к чувству долга остались тщетными, – записано в журнале военных действий полка. – Ораторы из солдат языком «Правды» и «Социал-демократа» возражают на все выступления»[23]. В конце митинга вновь принимается решение: в наступление не идти.

10 июля начальник дивизии обратился к командиру корпуса с просьбой выделить в его распоряжение надежную часть для принуждения 24-го полка[24]. На следующий день под дулами артиллерийских орудий часть солдат выступила на позиции. Решительно отказались исполнить приказ 5-я, 6-я и частично 7-я и 8-я роты. В полдень они были окружены, обезоружены и конвоированы в штаб дивизии, а затем и корпуса. Начдив издает приказ: «1) В полках немедленно арестовать всех агитировавших против наступления и призывавших к неисполнению боевых приказов, как солдат, так и офицеров, 2) в случае попыток собирать митинги арестовывать всех собравшихся, 3) всех арестованных доставлять в штаб дивизии, 4) в случаях неповиновения командирам полков обращаться за содействием к ближайшим батареям, 5) командирам батарей открывать огонь по изменникам, не ожидая особого приказания»[25].

В ответ на репрессии по инициативе солдатского комитета 24-го Сибирского полка состоялось экстренное заседание полковых комитетов дивизии. На нем был выражен энергичный протест против контрреволюционных действий командования и поддерживавшего его меньшевистско-эсеровского дивизионного комитета. Обстановка в дивизии накалилась до предела.

13 июля в распоряжение начдива прибыл 27-й Донской казачий полк. Черносотенцы получили реальную возможность расправиться с ненавистными большевиками. Многие из них были арестованы и преданы военно-полевому суду. Стрелок 24-го Сибирского полка Иван Суськов «за большевистскую агитацию и сопротивление к исполнению распоряжений начальства» был расстрелян.

С яростью обрушилось командование на передовую часть офицерства. По требованию генерала Казановича еще в мае было возбуждено уголовное дело против Тодорского. Он обвинялся в том, будто бы в 1915-1916 годах «удерживал из корыстных видов» денежные переводы, полученные для солдат саперной команды. Это была наглая, неприкрытая ложь. Возмущенные саперы писали в корпусной суд: «Мы крайне удивлены и огорчены тем, что против нашего бывшего начальника возникло подозрение в том, что он якобы хотел присвоить себе деньги, принадлежащие нам. Всю неосновательность этого подозрения резко опровергает всегдашнее отношение к нам и к нашим нуждам со стороны капитана Тодорского... Мы не преувеличим, если скажем, что большую часть своего жалованья он отдавал солдатам и не только нашей команды, но и других частей полка. Мы должники капитана Тодорского – за его братское человечное отношение к нам и всегдашнюю заботливость и внимательность к нашим нуждам»[26].

Несостоятельность сфабрикованного против Тодорского обвинения признал прокурор 5-го Сибирского корпуса. Он потребовал выяснить, «по какому поводу возникло настоящее дело, так как ни из дознания, ни из предварительного следствия это обстоятельство не выясняется»[27]. Тем не менее командование добилось привлечения председателя комитета революционного полка к военному суду.

23 июля Тодорский тяжело заболел и был отправлен в госпиталь. Это спасло его от неминуемой расправы. Осенью 1917 года, когда политическая обстановка в стране и армии коренным образом изменилась, корпусной суд прекратил «дело» Тодорского.

Полоса июльской реакции была трагической страницей в жизни передовых солдат и офицеров. Разоружение и расформирование революционных частей, разгон полковых и ротных комитетов приняли повальный характер. Всего в июле-августе 1917 года репрессиям было подвергнуто около 95 тысяч солдат Юго-Западного фронта[28]. Главный удар военщина обрушила на большевиков. В одном из писем в ЦК РСДРП (б) с Юго-Западного фронта сообщалось: «Я объехал более 30 гауптвахт и везде вижу товарищей социал-демократов большевиков арестованных» [29].

Однако контрреволюции не удалось уничтожить большевизм в армии. Несмотря на отчаянное противодействие буржуазии и ее прихвостней, партия рабочего класса усиливала свое влияние в войсках. Это ярко проявилось в дни корниловского мятежа, когда по призыву большевиков рабочие и солдаты разгромили кадетско-генеральский заговор. Восстание Корнилова, указывал Ленин, вполне вскрыло тот факт, что вся армия ненавидит ставку[30].

Политическое сознание солдат, их организованность быстро росли. 23 октября стрелок 1-й пулеметной команды 24-го Сибирского полка Г. Е. Сотрихин писал в ЦК РСДРП (б): «Масса здраво рассуждающих солдат сочувствует большевикам и готова поддержать их программу»[31].

Рабочие, солдаты и крестьяне на собственном опыте убедились в правоте большевиков. В стране созрели все условия, необходимые для победоносной социалистической революции.

«Мы сделали все, что было в наших силах»

25 октября 1917 года рабочие и солдаты Петрограда свергли диктатуру буржуазии. В тот же день В. И. Ленин провозгласил: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась... Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма»[32].

В эти октябрьские дни Тодорский командовал 1-м батальоном 85-го Сибирского стрелкового полка, куда он был временно прикомандирован после выхода из госпиталя. Александр с радостью встретил известие о свержении буржуазного Временного правительства. Он добивается возвращения в родной 24-й Сибирский полк, где вскоре собрание полкового и ротных комитетов единогласно избирает его полковым комиссаром.

Контрреволюционное командование при содействии меньшевиков и эсеров стремилось остановить развитие революции на фронте. Резко осудил Октябрьское восстание соглашательский исполком 5-го Сибирского корпуса[33]. В частях корпуса с грифом «к исполнению» распространяется резолюция Всероссийского казачьего фронтового съезда с призывом оказать поддержку Временному правительству в борьбе против большевиков[34]. При штабе 11-й армии создается «комитет спасения»[35]. Помощник комиссара армии меньшевик Чекотило выступил с требованием создания «однородной демократической власти»[36]. Штаб Юго-Западного фронта стремился не только перехватить инициативу в борьбе за солдатские массы, но и оказать помощь контрреволюции в столицах.

Однако солдаты отказывались подчиняться реакционному командованию. Революционные события на фронте неудержимо развивались. 5 ноября съезд делегатов частей 5-го Сибирского корпуса принял большевистские резолюции по всем основным вопросам и избрал временный ВРК. Из тюрьмы в Почаеве были освобождены стрелки, арестованные летом 1917 года за «военно-политические проступки». Огромный сдвиг влево в настроениях солдат вызвали ленинские декреты о мире и о земле, постановление об отмене смертной казни на фронте, о которых радиограммой сообщил в корпус из Петрограда делегат Кудрявцев.

12 ноября под давлением солдат сложили свои полномочия меньшевистско-эсеровский корпусной комитет и выделенный из его состава исполком. Вновь избранный корпусной комитет возглавил солдат 199-го Кронштадтского полка, делегат II Всероссийского съезда Советов большевик А. К. Илюшин. С этого дня, вспоминал Тодорский, корпус бесповоротно встал на платформу Советской власти. В резолюции по текущему моменту корпусной комитет заявил, что «источником власти в стране может быть только Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, только такую власть комитет поддерживает своим авторитетом и всей имеющейся в его распоряжении силой». Корпусной комитет приветствовал ВЦИК и Совнарком во главе с Лениным.

23 ноября съезд всех комитетов корпуса принял постановление о выборности командного состава. Выполняя это решение, ВРК корпуса издает приказ: «...Генерал-лейтенанту Турбину сдать командование корпусом капитану 24-го Сибирского стрелкового полка Тодорскому, а последнему вступить в исполнение должности командира корпуса»[37]. Вечером 26 ноября Тодорский приступил к исполнению новых обязанностей.

Главную роль в назначении, а затем и в избрании[38] 23-летнего капитана командиром революционного корпуса, насчитывающего десятки тысяч человек, сыграла близость Тодорского к солдатским массам. Позднее он отмечал, что в ноябре 1917 года был известен корпусному военно-революционному комитету лишь в скромной должности комиссара полка, однако его хорошо знали и любили солдаты. Это имело решающее значение «при назначении меня командиром корпуса, что было принято мною не как приятный сюрприз, а как новый тяжелый крест, который надо пронести известное время для облегчения ноши других».

На новом посту у Тодорского с первых же дней установились деловые товарищеские отношения с корпусным бюро РСДРП (б). Большую помощь оказывал ему посланец ЦК партии А. К. Илюшин. После избрания Илюшина комиссаром 11-й армии, а затем комиссаром по демобилизации Юго-Западного фронта Тодорский работал в тесном контакте с комиссарами корпуса солдатами Федором Варягиным, Петром Зуевым и Федором Владимировым. Под их влиянием он твердо и навсегда встал на большевистскую платформу. Правда, в то время Тодорский не оформил еще свою принадлежность к партии[39], однако, по существу, уже тогда был коммунистом. В сентябре 1918 года, отвечая на шестой вопрос анкеты («С какого времени в партии?»), составленной для делегатов V Московской областной конференции РКП (б), Тодорский записал: «С декабря 1917 года, а до этого времени сочувствовал»[40]. Позднее в аттестации на командира бригады Красной Армии А. И. Тодорского, подписанной начальником 20-й стрелковой дивизии М. Д. Великановым, говорилось: «Коммунист, партийная карточка выдана подивом-39 с 11 июня 1918 г., № 30, ранее работал без билета»[41].

В одном из донесений комкора-5 Тодорского командующему 11-й армией подчеркивалось, что в корпусе имеются партийные организации большевиков, меньшевиков и эсеров. «Преобладающее большинство граждан корпуса на стороне социал-демократов-большевиков»[42]. В ноябре 1917 года корпусное бюро РСДРП (б) выпустило несколько номеров газеты «Победа». В дальнейшем большевистскую программу проводила газета «Окопные думы» – орган исполкома 5-го Сибирского корпуса.

Корпусное бюро большевиков добилось повсеместного отстранения от командных должностей реакционных генералов и офицеров. Во всех частях было проведено выборное начало. Командиры работали под контролем соответствующих комитетов и комиссаров. Приказами по корпусу Тодорский объявил подписанные В. И. Лениным декреты Совнаркома «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии». Эти декреты обобщали и развивали принципы демократизации армии, выдвинутые солдатской массой. Все чины и звания, все ордена были отменены. Отныне, – провозглашало Советское правительство, – армия Российской республики состоит из свободных и равных друг другу граждан, носящих почетное звание солдат революционной армии[43].

Демократизация армии явилась важной составной частью социалистической революции. До создания вооруженных сил государства диктатуры пролетариата большевистская партия получила возможность использовать демократизированную армию для поддержания линии фронта против австро-германских войск. Наиболее сознательные солдаты приняли активное участие в подавлении первых антисоветских выступлений.

Вопросом жизни и смерти для Советской власти было завоевание мира, немедленное окончание империалистической войны. Стремясь сломить сопротивление контрреволюционного командования, противодействовавшего заключению перемирия, Совнарком 9 ноября по радио обратился к революционной армии: «Солдаты! Дело мира в ваших руках. Вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира... Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем»[44].

Ленинский призыв нашел горячий отклик у окопников. В ответ на радиограмму СНК большевистский военно-революционный комитет 11-й армии отдал приказ о прекращении боевых действий и направлении к противнику парламентеров. 24 ноября смолкли пушки на участке, занимаемом 5-м Сибирским корпусом. С этого дня, докладывал Тодорский командарму, никаких боевых действий не было, между русскими и австро-германскими солдатами шло самое широкое братание.

2 декабря делегация Советского правительства подписала в Брест-Литовске договор о всеобщем перемирии на русско-германском фронте. Это была огромная победа большевистской партии. Молодая Республика Советов показывала всем народам революционный путь выхода из кровавой бойни. В одном из воззваний, опубликованных в газете «Победа», – органе большевиков 5-го Сибирского корпуса, говорилось: «Свободный русский народ, в лице Народных Комиссаров, дает мир всему миру»[45].

Уставшие от войны солдаты неудержимо рвались домой, к мирной жизни. В армии нарастал процесс стихийной демобилизации. Чтобы придать ей организованный характер, Совнарком приступил к планомерной демобилизации войск. В 5-м Сибирском корпусе, как и в других частях Юго-Западного фронта, была создана демобилизационная комиссия. Она работала в тесном контакте с корпусным исполкомом и комкором. С 26 ноября по 10 января личный состав корпуса сократился с 60 до 22 тысяч человек, к началу февраля 1918 года – до 5-6 тысяч.

Дезорганизация и разложение старой армии ярче всего проявились в самовольном уходе нестойких частей с боевых позиций. Тодорский, большевистский ВРК и исполком 5-го Сибирского корпуса приложили немало усилий, чтобы удержать окопников на фронте. До сведения солдат был доведен приказ советского верховного главнокомандующего прапорщика Н. В. Крыленко о начале мирных переговоров в Брест-Литовске. В нем отмечалось, что еще немного и долгожданный мир заменит ужасы войны. «Этот мир дала русскому народу революция 25 октября. Этот мир принес народу Совет Народных Комиссаров. Правительство Советов рабочих и солдатских депутатов сдержало свое слово. Оно вправе теперь ждать от вас, товарищи солдаты, исполнения своего революционного долга до конца. Как ни тяжело стоять на фронте, как ни бесконечно страшно хочется каждому скорее вернуться домой, фронт должен быть един и грозен в эти последние тяжелые дни. Ни один солдат не должен уйти с фронта до заключения мира»[46]. 5-й Сибирский корпус выполнил свой долг перед Родиной и революцией: не оставил боевых позиций.

Между тем силы корпуса катастрофически таяли. Огромным бедствием была хозяйственная разруха. Полностью прекратилось снабжение воинских частей боеприпасами, продовольствием, фуражом, финансовыми средствами. Позднее Тодорский писал, что за все время командования корпусом вопрос о снабжении был для него одним из наиболее волнующих. Благодаря запасам продовольствия в корпусном интендантском складе и постепенной демобилизации солдат скудный паек наличному составу был обеспечен. Значительно хуже обстояло дело с фуражом для лошадей: из тыла фураж не подвозился, денег на его покупку не было. Начался падеж лошадей, что лишало корпус тягловой силы и еще больше усиливало разруху.

Серьезную опасность представляло расхищение несознательными солдатами военного имущества. Нередко его распределяли среди уходящих в запас или продавали местному населению. Командование и выборные организации корпуса решительно выступили против дележа общенародного достояния. В воззвании корпусного военно-революционного комитета разъяснялось, что разделение между солдатами казенного имущества недопустимо, призывать к этому могут лишь враги революции. В современных условиях государство «не может обойтись без защиты его вооруженной силой, будет ли это постоянная армия или же организованная милиция. Окончится война, и Родина наша вновь должна будет заботиться о создании запасов вооружения, и вот тогда-то пригодилось бы все то, что теперь так легкомысленно расхищается и сбывается за бесценок».

По плану, разработанному штабом корпуса, артиллерийское, инженерное и интендантское имущество свозится в тыл, ближе к железнодорожным станциям, организуется его надежная охрана. В одном из последних приказов по корпусу Тодорский с гордостью отмечал, что, несмотря на полное истощение конского состава и другие трудности, все военное имущество было вывезено с неприятельской территории и сосредоточено в корпусных складах.

Тяжелые испытания выпали на долю частей Юго-Западного фронта. Завоевания Октября пришлось отстаивать в ожесточенной борьбе с контрреволюцией. Воспользовавшись удаленностью фронта от главных пролетарских центров страны, сложной политической обстановкой, хозяйственной разрухой, реакционная верхушка армии, меньшевики и эсеры перешли в яростное наступление. Враждебную позицию по отношению к Советской России заняла Центральная рада – буржуазно-националистическое правительство, созданное на Украине после февральской революции. Прикрываясь демагогическими лозунгами о единстве и бесклассовости украинской нации, Центральная рада пыталась установить на Украине господство местной буржуазии и помещиков. С ее ведома проводились налеты на революционные воинские части, разоружение их, аресты большевистских деятелей ВРК, блокирование революционных войск с тыла. Бешеную агитацию вели агенты рады среди солдат-украинцев, добиваясь выделения их в формирования «самостийников».

Контрреволюционные действия Центральной рады встречали растущий отпор в армии. В 5-м Сибирском корпусе, сообщал Тодорский командующему 11-й армией, наибольшее оживление среди солдат-украинцев было в октябре – начале ноября 1917 года. Однако, когда стало известно, что рада выступила против Советского правительства, украинское движение в корпусе быстро пошло на убыль. Окопники расценили лозунг о разделении войск по национальному признаку как подвох и желание сорвать дело мира. Они недоумевали: зачем национальная рознь, когда мир и земля нужны и украинцам и русским, когда только совместными усилиями можно одолеть буржуазию? 11 декабря 4-й корпусной съезд украинцев осудил Центральную раду и заявил о непризнании ее власти[47]. На I Всеукраинском съезде Советов, состоявшемся в эти же дни в Харькове, делегаты солдатских комитетов 5-го Сибирского корпуса голосовали за провозглашение Украины Советской республикой[48].

После захвата войсками Центральной рады штаба Юго-Западного фронта и ареста членов ВРК 11-й армии регулярная связь корпуса с советским командованием была нарушена. 12 января 1918 года Тодорский доносил командарму, что корпус «представляет из себя самостоятельную частицу Российской Советской Республики со своими законами и хозяйством. Территория этой частицы по фронту занимает 25 верст, а в глубину имеет верст 30-35».

Корпус находился в отчаянном положении. Часть его имущества была реквизирована украинскими буржуазными националистами. В ответ на требование корпусного съезда о предоставлении эшелонов для отправки на Западный фронт представитель Украинской рады в 11-й армии заявил: «Великороссы могут по желанию оставить территорию Украинской республики, сдав оружие украинцам». Коварное предложение было отвергнуто. Тодорский ответил, что корпус оружие не сдаст, оно должно быть привезено в Советскую Россию.

Командующий 11-й армией Б. И. Бабин высоко оценил стойкость 5-го Сибирского корпуса. В дни великой разрухи, писал он Тодорскому, когда Центральная рада повела братоубийственную войну против Советского правительства, командный состав и исполком сохранили корпус от развала и гибели. «Стойте же до конца. Я напрягу все усилия, чтобы дать вам эшелоны для ухода домой с оружием в руках...»[49]

В конце января – начале февраля 1918 года положение советских войск на Украине резко ухудшилось. После того как Центральная рада заключила предательский «мирный» договор с австро-германским блоком, 5-й Сибирский корпус оставил галицийские позиции и сосредоточился в районе города Кременец. Завершался процесс демобилизации личного состава корпуса. Многие части были расформированы, батальоны и даже полки сводились в роты.

В полдень 18 февраля австро-германские войска, нарушив перемирие с Советской Республикой, начали наступление по всему Восточному фронту. Главный удар наносился на Украине. Противнику, поддерживаемому националистическими формированиями Центральной рады, противостояли малочисленные отряды молодой Красной Армии и Красной гвардии, а также части старой русской армии, боеспособность которых, по определению В. И. Ленина, представляла «нулевую величину»[50]. В короткий срок немецкие, австрийские и петлюровские полки заняли почти всю Украину. 1 марта интервенты установили в Киеве власть Центральной рады. Вскоре она была заменена правительством прямого ставленника германского империализма гетмана Скоропадского.

Накануне вступления в Кременец 92-й германской дивизии Тодорский издает приказ: «Корпус, входя в состав армии Российской Республики, находящейся в войне с Германией, не может все же воспрепятствовать передвижению германских сил, утратив свою былую боеспособность ввиду полной демобилизации личного состава и сдачи главнейших боевых средств на склады». В создавшейся обстановке всему личному составу частей, управлений и учреждений корпуса предписывалось оставаться на своих местах, временно прекратив текущую работу. Все дела предлагалось спрятать, секретную переписку – уничтожить. Командир корпуса доводил до сведения солдат, что «корпусной комитет в полном составе и комиссар корпуса, дабы избежать захвата неприятелем их в плен, выбыли из района корпуса в Великороссию, так что с сегодняшнего дня все приказы и распоряжения будут отдаваться только за подписями моей, начальника штаба и адъютантов».

Русские воинские части, оказавшиеся на оккупированной территории, по существу, были в плену у немцев. После заключения Брестского мира управления и учреждения корпуса получили возможность возобновить хозяйственную деятельность. Однако вскоре корпусные склады были реквизированы немецкими властями. Украинское командование распорядилось сдать все оставшееся имущество кременецкому воинскому начальнику. В этих условиях дальнейшее существование корпуса стало невозможно, и Тодорский принимает решение о немедленной ликвидации всех его дел.

В приказе по корпусу от 18 марта 1918 года отмечалось, что три последних месяца были временем самых тяжелых невзгод и непредвиденных случайностей. Корпус почти не имел связи с высшими организациями и штабами, не подвозилось продовольствие и фураж, не было денег. В такой обстановке продолжать работу стоило нечеловеческих усилий. Тем не менее, благодаря горячей и великой любви к Родине всех работников, не опустивших бессильно руки, корпус выполнил свой долг перед революцией. В конце приказа, подписанного Тодорским, говорилось: «Ныне мы проводим вместе последние дни. Будем же стойки в постигшем нас горе. Память о 5-м Сибирском армейском корпусе не может умереть в России, а работа ваша, товарищи и друзья, не забудется ею. Мы сделали все, что было в наших силах, и мы не получим ни от кого никакого упрека».

В красном Весьегонске

Полная ликвидация всех дел корпуса затянулась до 22 апреля 1918 года. На следующий день после их завершения Тодорский выехал из Кременца в Советскую Россию. С большим трудом выбрался он из оккупированной немцами Украины и 9 мая прибыл в Весьегонск, где ему был выдан увольнительный билет: «Предъявитель сего билета солдат-гражданин (бывший капитан) 5-го Сибирского армейского корпуса Тодорский Александр Иванович уволен от службы...»

Почти четыре года не был Александр на родине. За время его отсутствия жизнь города и уезда неузнаваемо изменилась. Десятилетиями наиболее характерными чертами в хозяйственной и умственной жизни Весьегонска являлись, по словам не раз бывавшего здесь великого русского сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина, застойность и самое обыкновенное оцепенение мысли[51]. Иногда казалось, вспоминал о дореволюционном Весьегонске Тодорский, что забыт этот край всем миром, предоставлен сам себе и до скончания века будут в нем лениво нежиться помещики, а поселяне хлебать пустые щи и не разгибая спины, без ропота и стона, работать на тунеядцев[52]. Октябрьская революция пробудила весьегонцев от вековой спячки, внесла свежую струю в сонное существование небольшого уездного городка, приютившегося среди лесов и болот на песчаных берегах реки Мологи. 28 января 1918 года в Весьегонске была установлена Советская власть[53]. Предстояла коренная ломка всего буржуазно-помещичьего уклада.

Тодорский активно включился в обновление родного края. Вскоре после приезда в Весьегонск он явился в уездный исполком, по-военному представился председателю уика, большевику, бывшему солдату Григорию Терентьевичу Степанову и сказал, что хочет быть полезным местным советским организациям. В заявлении, представленном в уисполком, Тодорский писал: «Считая, что сейчас особенно необходима тесная связь Советов со своими избирателями, смущаемыми со всех сторон врагами революции, предлагаю исполнительному комитету приступить к изданию газеты, из которой население уезда видело бы всю тяжелую работу Советской власти и принимаемые последней меры по налаживанию мирной жизни».

Степанов вынес предложение Тодорского на обсуждение исполкома. Комиссары тоже считали, что газета необходима. Но можно ли доверить ее издание молодому человеку, бывшему офицеру, к тому же сыну священника? Единодушно высказанное мнение было таково: «Если этот выходец из буржуазной среды пришел к нам с нечистыми намерениями, мы всегда успеем его расстрелять. Испробуем его на самой неотложной для нас работе, дозарезу нужной сейчас и городу и деревне»[54].

Так Тодорский стал редактором «Известий Весьегонского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов». 2 июня вышел первый номер этой газеты. Прошло совсем немного времени, и весьегонские большевики убедились в беспредельной преданности Тодорского Советской власти, идеям Октября. Узнали они и о прошлой его революционной деятельности на фронте, в большевистском полковом комитете и на ответственном посту командира корпуса. Стало ясно, что приход Тодорского в уездный исполком не случаен, он уже давно сделал свой выбор в острой классовой войне, полыхавшей в стране. И нет ничего удивительного в том, что всего через месяц после возвращения на родину, 11 июня 1918 года, Тодорский при поручительстве Г. Т. Степанова и заведующего уездным отделом народного образования А. П. Серова (отца художника В. А. Серова, автора картины «Ходоки у В. И. Ленина») был принят в члены Весьегонской организации РКП (б).

Поражает огромная работоспособность молодого коммуниста. Чуть ли не ежедневно выступал он на митингах и собраниях, обучал военному делу членов партии, выезжал в села и деревни, где помогал созданию партячеек и комбедов, занимался учетом и распределением хлеба, участвовал в борьбе с кулаками. Однако главной заботой Тодорского было издание газеты «Известия Весьегонского Совета» и начавшей выходить 9 августа газеты «Красный Весьегонск», органа уездной большевистской организации. Оперативно переоборудовали типографию, истратив на это всего 500 рублей. В условиях острой нехватки специалистов, бумаги, краски от редактора требовались недюжинные организаторские способности, чтобы подготовить и выпустить до конца 1918 года 41 номер этих газет. Нередко редактор был и метранпажем, и наборщиком, и корректором.

Разъяснение трудящимся молодой Советской Республики внешней и внутренней политики большевистской партии и Советского правительства, вовлечение рабочих и крестьян в строительство новой жизни было важнейшей задачей дня. Работа в газете, являющейся, по словам В. И. Ленина, не только коллективным пропагандистом и коллективным агитатором, но также и коллективным организатором, помогла раскрыться публицистическому таланту А. И. Тодорского.

Его страстные статьи призывали весьегонцев к решительной борьбе с контрреволюцией, вселяли в их сердца ненависть к белогвардейцам и интервентам, веру в торжество дела революции. Лучшие его работы являются блестящим образцом партийной публицистики первых лет Советской власти. Вот, например, статья «1433 с волости». В ней говорилось: «По полученным из Сибири сведениям, самарские газеты от 17 ноября сообщают, что английский консул в Сибири в официальной беседе с городским головой города Никольска Уссурийского заявил, что «для оздоровления России необходимо перевешать 20 процентов российских граждан». Разберем сейчас, сколько «голов» приходится на долю Весьегонского уезда в случае, если «союзники» закабалят Советскую Pocсию». Элементарный подсчет показывает, продолжал Тодорский, что в таком случае из каждой волости нашего уезда будет повешено 1433 товарища. Можем ли мы допустить это? Конечно, нет! Статья заканчивалась выражением уверенности в том, что «союзники», и английский консул в их числе, сядут в такую же лужу, как Вильгельм германский, Карл австрийский, Фердинанд болгарский, что около этой лужи стоят наготове скоропадские, Деникины и Красновы[55].

Рабочие и крестьяне Весьегонского края с интересом читали выпускавшиеся для них газеты. По праву гордилась ими уездная партийная организация. В 1919 году хорошим боевым печатным органом назвала «Красный Весьегонск» центральная «Правда»[56]. Особое волнение вызывают номера газет тех лет сегодня. Стоит попристальнее вглядеться в их строчки, вчитаться в них – и охватывает такое чувство, будто тугой и свежий ветер революции вдруг ударил в лицо, и начинаешь различать шум голосов, лязг оружия, всю неповторимую атмосферу того тревожного и прекрасного времени.

Летом 1918 года политическая обстановка в уезде была крайне напряженной. Контрреволюция, как и по всей стране, организовывала бесчисленные покушения на Советскую власть. В начале июня в исполком стали поступать письма бедняков, в которых они сообщали, что кулаки захватывают в свои руки волостные Советы, не дают хлеба голодающим. «Теперь нет законов и нам ничего не будет, – нагло заявляли сельские мироеды. – Что захотим, то и сделаем. Околейте с голоду, а хлеба не дадим». В Чамеровской волости кулаки создали вооруженные банды и открыто выступили против Весьегонского Совета. Они вынудили отступить революционный отряд, занимавшийся учетом кулацкого хлеба, захватили в плен и посадили в арестантскую бывшего волостного правления красноармейца и четырех крестьян-бедняков. В Макаровской волости бандиты разгромили коммуну «Рассвет», убили ее председателя большевика В. Г. Тептякова, жестоко избили многих коммунаров.

Положение было настолько тревожным, что уездный исполком обратился за помощью в Тверь и Ярославль[57]. Совместными усилиями революционные отряды, направленные в Чамеровскую волость из Весьегонска, Твери и Рыбинска, ликвидировали кулацкий мятеж. Не удалось уйти от возмездия и макаровским бандитам: их главарь был схвачен, а отряд разгромлен.

20 июня исполком созвал 3-й уездный съезд Советов. На него прибыло 119 делегатов, среди них только 30 коммунистов. Под влиянием кулацкой агитации многие делегаты явились на съезд с твердым намерением изгнать большевиков из уездного исполкома. Степанов, Серов, Тодорский и другие весьегонские коммунисты знали об этих настроениях и решили переубедить делегатов, доказать ошибочность их взглядов.

Перед съездом отчитались все члены исполкома. Делегаты, вначале недоверчиво посмеивавшиеся, прослушав доклады, изменили свое отношение. Вместо пьяниц, воров и опричников, какими рисовали им представителей уездных властей контрреволюционеры, делегаты увидели таких же, как они, рабочих и крестьян, проявляющих кровную заботу об их же интересах. В результате съезд выразил членам исполкома полное доверие и благодарность за работу, потребовал принимать еще более решительные меры против врагов Советской власти. Тодорский, избранный на съезде членом уика, позднее писал: «Время заседаний 3-го съезда Советов можно считать историческим в жизни местной рабоче-крестьянской власти, так как с этого момента произошел перелом в пользу Советов у трудового народа Весьегонского края, а контрреволюции была нанесена такая серьезная рана, что после этого она стала с каждым днем хиреть и таять, как старая дева, потерявшая последнюю надежду на замужество»[58]. После съезда исполком продолжил упорную работу по укреплению Советской власти в уезде.

Вскоре обстоятельства заставили весьегонских большевиков вновь взяться за оружие. 7 июля уисполком получил две телеграммы из Москвы, в которых сообщалось об антисоветском мятеже левых эсеров. Исполком осудил контрреволюционные действия левоэсеровских мятежников и твердо заявил, что «будет выполнять только распоряжения и действовать по указанию Совнаркома, возглавляемого тов. Лениным»[59].

Волна антисоветских выступлений прокатилась по ряду городов. Вспыхнули восстания белогвардейцев в Рыбинске и Ярославле. Весьегонский уик тут же утвердил военную коллегию по борьбе с контрреволюцией[60] в составе членов исполкома Голубкова, Долгирева, Тодорского и Чистякова. Отряд Красной Армии во главе с Тодорским и Голубковым немедленно выехал на помощь Рыбинскому Совету. Там весьегонские красноармейцы поступили в распоряжение местного военного комиссара. По его приказу они несли дозорную и караульную службу у пороховых погребов и на окраине Рыбинска. Белогвардейцы стремились заручиться поддержкой размещенных здесь военнопленных австрийцев, чехов и словаков, Тодорский и другие большевики развернули среди военнопленных широкую агитационную работу, что парализовало усилия контрреволюционеров раздуть пламя восстания. Через несколько дней с разрешения военного комиссара весьегонский отряд покинул Рыбинск.

После левоэсеровского мятежа весьегонские большевики усилили в городе и уезде партийную работу. 15 июля на общегородском партийном собрании Тодорский был избран председателем временного комитета, в задачу которого входило проведение перерегистрации коммунистов. Организация очищалась от людей случайных, примазавшихся, идейно не стойких. После тщательного отбора партийная организация составила 50 человек. 4 августа состоялось первое собрание нового состава, избравшее уездный комитет РКП (б). Тодорский стал заведующим агитационным отделом укома партии. Тогда же он сообщал в Тверской губком РКП (б): «В отношении Весьегонска прошу не беспокоиться, в прошлом у нас имелись упущения, работники разошлись по канцеляриям, но сейчас все будет исправлено, и старый Весьегонск будет красным Весьегонском»[61].

Особое внимание уделял уездный комитет партии созданию комбедов и деревенских партячеек, очищению сельских и волостных Советов от кулаков, приобщению крестьян к коллективному труду. Партийные ячейки организуются в Любегощской, Макаровской, Чамеровской и других волостях. Агитационный отдел укома РКП (б) мобилизовал коммунистов для разъяснения населению политики партии. Так, 12 августа Тодорский вместе с председателем уика Степановым присутствовали на собрании Любегощской волостной парторганизации, которое проходило в деревне Федорково. По требованию партячейки уисполком распустил контрреволюционный волостной исполком. Вновь избранный комитет возглавил смелый и решительный большевик И. И. Царев. Он же был председателем волостного комитета партии[62].

С болью и гневом откликнулся Тодорский на трагические события 30 августа 1918 года. Он писал: «Недавно убили Володарского... Сейчас подло убили Урицкого. Двумя пулями хотели убить мозг Республики, вождя пролетариата тов. Ленина»[63]. В ответ на белый террор в Весьегонске были арестованы все правые эсеры; от буржуазии, бывших офицеров взяты заложники; по волостям разосланы отряды, которые заставили раскошелиться кулаков (только в одной Мартыновской волости с богатеев было взыскано более 140 тысяч рублей), отобрано несколько сот винтовок и револьверов.

Контрреволюция отступает. Наиболее ярые антисоветские элементы бегут из уезда. Этот момент, время жаркой атаки бедноты и полного разгрома вражьего стана, отмечал Тодорский, мы считаем последним вздохом старого, помещичьего Весьегонска и рождением нового, коммунистического, красного Весьегонска[64].

Революционную твердость иесьегонских коммунистов не раз ставили в пример другим партийные и советские руководители губернии. 22 сентября 1918 года газета «Известия Тверского губисполкома» писала: «Берите пример с красного Весьегонска. С каждым днем оживляется деятельность как Весьегонской уездной организации коммунистов, так и партийных ячеек по волостям и деревням. Как грибы после дождя, растут везде комитеты бедноты, преодолевается сопротивление кулаков, организуется твердая революционная власть, ведется агитация в массах, население снабжается коммунистической литературой».

24 сентября в Весьегонске состоялась уездная партийная конференция. Выступал на ней и Тодорский. Он доложил о решениях V Московской областной конференции РКП (б), на которой представлял весьегонских большевиков, поделился впечатлениями о ярких выступлениях на ней Я. М. Свердлова, А. Д. Цюрупы, Е. М. Ярославского. Своими первоочередными задачами весьегонская уездная партконференция определила беспощадную борьбу с контрреволюцией, наблюдение за исполнением распоряжений Советской власти, пополнение и укрепление рядов Красной Армии, организацию партийных ячеек в деревне.

Одновременно с решением этих задач весьегонские коммунисты развернули активную хозяйственную деятельность. Уисполком установил контроль над частной торговлей, заготовкой и приемкой сырья на местных предприятиях. Купцов обязали представлять в Совет сведения о товарах и ценах на них. Крупную продажу можно было производить только по удостоверениям, выданным исполкомом. В случае отказа купцов работать на условиях, предложенных им Советской властью, их товары конфисковывались. Для буржуазии вводилась трудовая повинность. Обосновывая действия весьегонских большевиков, Тодорский на страницах редактируемой им газеты подчеркивал: «Всех врагов не перебьешь и в тюрьмы не засадишь. Надо заставить их работать для нашего дела. В этом и будет наша победа»[65].

Член уездного исполкома, комиссар промышленности, торговли, труда и обложения И. Е. Мокин предложил привлечь к восстановлению и строительству новых предприятий местных капиталистов[66]. В исполком были вызваны молодые энергичные промышленники Е. Е. Ефремов, А. К. Логинов и Н. М. Козлов. По воспоминаниям Мокина, им было сказано: «Будете работать или снова обложим. Работать будете под контролем». Купцы поняли, что имеют дело с настоящими хозяевами, взявшими власть в твердые руки, и энергично приступили к исполнению распоряжений исполкома. Совет помог промышленникам приобрести оборудование, и дело пошло[67].

К 1 июля 1918 года в Весьегонске был пущен лесопильный завод. 3 февраля 1919 года начал работать завод по выделке хромовой кожи. Средства на постройку обоих предприятий предоставило Весьегонское торгово-промышленное товарищество, утвержденное уисполкомом и находившееся под его контролем. Так большевики заставили капиталистов взяться за работу, но уже не ради их личных выгод, а на пользу рабоче-крестьянской власти. Оборудование двух советских заводов «несоветскими» руками, писал Тодорский, служит хорошим примером того, как надо бороться с классом нам враждебным. «Это еще полдела, если мы ударим эксплуататоров по рукам, обезвредим их или доконаем. Дело успешно будет выполнено тогда, когда мы заставим их работать и делом, выполненным их руками, поможем улучшить новую жизнь и укрепить Советскую власть»[68].

Привлечение весьегонскими большевиками местных капиталистов к строительству новых предприятий свидетельствует о том, что они одними из первых по-ленински разрешили вопрос об использовании буржуазных специалистов в интересах социализма.

Еще задолго до революции в Весьегонске неоднократно поднимался вопрос о проведении железной дороги, которая связала бы глухой лесной уезд с Москвой, Петроградом, другими важнейшими пунктами страны. Однако дальше разговоров местные власти не пошли. Мечту весьегонцев осуществили большевики. В 1918 году началось строительство железной дороги на участке Овинище – Суда протяженностью 110 верст. Вблизи города, за деревней Дели, рабочие приступили к устройству железнодорожного моста через реку Мологу. Рядом, на открытом привольном месте, построили станцию. «Недалеко то время, – сообщал читателям Александр Тодорский, – когда с шумом и грохотом, разбрасывая миллиарды искр, уверенно и легко заходит по Весьегонскому краю могучий советский паровоз, замелькают пассажирские и товарные вагоны и воздух огласится звонким гулом рвущегося на простор пара»[69].

Благодаря усилиям исполкома в городе создавалась телефонная сеть. Телефон – в весьегонском захолустье! Был установлен коммутатор фирмы Эриксон, рассчитанный на 60 номеров. К нему подключили городские учреждения. Стремясь к тому, чтобы сократить различия между городом и деревней, предусмотрели организацию телефонной связи между Весьегонском и всеми волостями уезда. Этот смелый по тому времени проект, потребовавший приобретения специальной аппаратуры и 1500 пудов проволоки, в 1919 году был осуществлен.

Для оказания помощи бедняцким хозяйствам, общего подъема производительных сил в уезде исполком оборудовал станками и инструментами мастерские по ремонту сельскохозяйственных орудий, закупил в Москве арматуру для электростанции, организовал два строительно-дорожных отряда, приступивших к капитальному ремонту и переустройству дорог и искусственных сооружений (мостов, дамб, плотин). Отдел снабжения уика установил контроль над кассой мелкого кредита и при ее участии наладил получение и распределение предметов первой необходимости. С помощью комбедов, волостных учетных комиссий и заградительных отрядов был произведен учет хлеба нового урожая, преодолен продовольственный кризис.

Одной из важнейших своих задач весьегонские большевики считали развитие народного образования, просвещение рабочих и крестьян. Советская власть стремилась к тому, писал Тодорский, «чтобы всеми мерами просветить народ, вывести его из векового умственного оцепенения, влить в деревню живительные струи знания»[70]. В уезде вводится обязательное начальное обучение, открывается семь двухклассных и три высших начальных училища. Под школы отводятся конфискованные помещичьи и кулацкие имения. Ученики из бедняцких семей бесплатно получают обувь, учебники и учебные пособия. Для школьников оборудованы показательные токарно-слесарные и столярно-слесарные мастерские. Принимаются меры к улучшению материального положения учителей, повышению их педагогического мастерства. На все эти нужды было получено из Москвы и Твери свыше 800 тысяч рублей и израсходовано из местного бюджета 200 тысяч рублей.

В селах и деревнях уезда развернулась широкая культурно-просветительная работа. Создавались школы и курсы по ликвидации неграмотности среди взрослых, открывались Народные дома, крестьянские университеты, клубы, кружки, библиотеки-читальни. Деревня стала интересоваться литературой, театром, музыкой, сельскохозяйственными знаниями. Удовлетворяя запросы трудящихся, весьегонская типография, по существу заново оборудованная уездным исполкомом, за один 1918 год напечатала около 100 тысяч экземпляров различных книг и брошюр. Среди них «Пауки и мухи» К. Либкнехта, «О сером» М. Горького, «Куй железо, пока горячо» Д. Бедного и др.

Новую жизнь большевики строили в условиях яростного сопротивления контрреволюции. Однако Советская власть, защищаясь, отбивая одно выступление врагов за другим, продолжала мирное социалистическое строительство. По образному выражению Тодорского, в первый год пролетарской диктатуры рабоче-крестьянская власть, не выпуская из рук винтовки, в крайнем случае перенося ее за плечо, провела неизгладимые борозды на весьегонской ниве.

Хроника грозового года

Осенью 1918-го Тверской губком партии поручил весьегонским коммунистам составить отчет о работе за год. Выполнение ответственного задания было возложено на Тодорского. Он взмолился:

– Помилуйте, товарищи! Я не сведущ в такого рода литературе и не смогу выполнить без образца.

Руководитель весьегонских большевиков Григорий Терентьевич Степанов никогда не терялся.

– Вам надо пример, и не иначе, как классический? Да их много. Разве «Записки о галльской войне» Цезаря не образец отчета местной власти? Однако нам и в этой области надо начинать с начала. Пишите, как напишется[71].

В первый момент Тодорский воспринял новое поручение как дополнительную нагрузку, выбивающую из деловой колеи, отрывающую от важной повседневной работы. Но стоило ему попристальнее вглядеться в пройденный Советской властью путь, и он был поражен и захвачен теми подлинно героическими делами, какие совершил наш трудовой народ. Писать отчет стало интересно, легко и радостно.

Постепенно работа над отчетом захватила весь партийный и общественный актив города и уезда. По красноречивому признанию Тодорского, «только двери редакции, напряженные весьегонские дни и ночи да многострадальные почтово-телеграфные служащие тех неповторимых времен могли бы в точности и поименно сказать о числе людей, участвовавших в подготовке отчета»[72].

На заседании укома РКП (б) и уисполкома было решено издать отчет в виде книги, тиражом в тысячу экземпляров, и разослать во все селения уезда. Так в результате коллективного творчества и незаурядного литературного мастерства Тодорского появилась книга, названная «Год – с винтовкой и плугом». 25 октября 1918 года уездный комитет партии телеграфировал в Тверь, что материал – «около 50 печатных страниц обыкновенной брошюры»[73] – готов.

В двух разделах книги, выразительно озаглавленных «С винтовкой» и «С плугом», рассказывалось об истории Весьегонска, яростной борьбе с классовым врагом и мирном социалистическом строительстве в уезде на первых порах новой жизни. При отборе и изложении материала автор ориентировался на самую широкую, подчас мало подготовленную аудиторию. В результате в Весьегонске, по существу, был издан не официальный отчет, а талантливо написанный яркий публицистический очерк, в котором давалось объективное освещение хода революции в одном из типичных уголков провинциальной России.

В порядке обмена изданиями и опытом книга была послана в газеты – столичные и ближайших губерний. Вскоре на нее появились первые отклики. Так, петроградская газета «Северная коммуна» писала, что это интересная работа, имеющая практическое и историческое значение[74]. Обширный отзыв на книгу Тодорского опубликовал литературный отдел Российского телеграфного агентства. Внимательно перелистывая труд товарища Тодорского, отмечалось в нем, видишь, как много сделано за короткий срок местными, преданными делу Советской Республики работниками решительно во всех областях жизни. «Спасибо тов. Тодорскому за эту книжку, которую надо всем читать и не только как исторический документ, а прямо как полезное руководство...»[75] Е. М. Ярославский, выступая 1 декабря в Хамовническом районе Москвы, также рекомендовал слушателям прочитать книгу Тодорского[76].

28 декабря 1918 года содержательный отзыв на «Год – с винтовкой и плугом» поместила «Правда». Автор рецензии – член Президиума ВЦИК, редактор «Бедноты» Л. С. Сосновский отмечал, что книга Тодорского написана живо и увлекательно, снабжена документами, цифрами и, вероятно, является пока единственным цельным, сжатым очерком, подводящим итоги успешной годовой работы на определенной территории. По моей просьбе, сообщал далее автор, Тодорский прислал фотографии и краткие биографические сведения о наиболее видных партийных и советских работниках Весьегонска (о всех, кроме себя). Сразу же бросилось в глаза, что весьегонские комиссары – это либо рабочие, вернувшиеся в родные края с питерских фабрик и заводов, либо местные крестьяне, получившие опыт общественной работы в революционных солдатских организациях в годы первой мировой войны. Весьегонский состав власти показывает, делался вывод на страницах «Правды», что крестьянство без всяких колебаний вверяет решение важнейших вопросов своей жизни именно рабочим, признанным вождям деревни.

Сосновский принес книжку Тодорского Ленину, рассказал Владимиру Ильичу о работе весьегонских большевиков[77]. Несмотря на огромную занятость, Ленин не только прочитал «Год – с винтовкой и плугом», но и написал в связи с этой книгой статью «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов», в которой дал ей высокую оценку. «Описание хода революции в захолустном уезде вышло у автора такое простое и вместе с тем такое живое, – подчеркивал он, – что пересказывать его значило бы только ослаблять впечатление. Надо пошире распространить эту книгу...»[78]

Особое внимание вождя привлекла главка «Лесопильный и хромовый заводы». Превосходным и глубоко правильным назвал Ленин сделанный в ней вывод о необходимости привлечения к работе капиталистов. Это рассуждение он рекомендовал «вырезать на досках и выставить в каждом совнархозе, продоргане, в любом заводе, в земотделе и так далее». В связи с весьегонским примером Ленин сформулировал знаменитый тезис о построении коммунизма из человеческого материала, созданного капитализмом. В этом, писал он, трудность построения коммунистического общества, но в этом же гарантия возможности и успешности его построения[79].

Книга Тодорского «Год – с винтовкой и плугом» с пометками и подчеркиваниями Ленина, а также две его записки, связанные с ней, хранятся в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. В первой записке книга названа замечательной, во второй содержится просьба к дежурному секретарю переписать на машинке в двух экземплярах раздел о лесопильном и хромовом заводах, «прислать мне 1 экз., 1 оставить у меня в архиве, чтобы было легко найти»[80].

Семь раз обращался Ленин в своих работах к небольшой книжке, рассказавшей о делах весьегонских большевиков. Так, выступая в марте 1922 года с политическим отчетом ЦК РКП (б) XI съезду партии, Владимир Ильич поставил в пример «правильное понимание отношений между победившим пролетариатом и побежденной буржуазией»[81], осуществленное на практике в Весьегонске в 1918 году.

Статью «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов» Владимир Ильич, по-видимому, не закончил. Впервые она была опубликована в «Правде» 7 ноября 1926 года. Однако уже вскоре после выхода в свет книги «Год – с винтовкой и плугом» Тодорский узнал, что его труд известен Ленину. Сообщил ему об этом местный крестьянин, организатор васютинской ячейки РКП (б) Ф. Ф. Образцов, который 3 января 1919 года был на приеме у В. И. Ленина[82]. Много лет спустя Образцов вспоминал:

«Ленин спросил, бываю ли я в Весьегонске.

– Да, частенько.

– Не знаете ли там тов. Тодорского?

– Большого знакомства не имею, но знаю.

– Что он, питерский рабочий?

– Тов. Ленин! Он сын священника!

Ленин удивился. Я ему сказал, что Тодорский не разделяет взглядов отца.

Ленин ответил:

– Да, я знаю. Читал его книжку: «Год с винтовкой и плугом». Когда будете в Весьегонске, зайдите к нему и передайте ему мою благодарность».

13 января Образцов приехал в Весьегонск. Нашел Тодорского. Рассказал о беседе с Лениным. «Тов. Тодорский заметно был в великом смущении. Несколько раз пришлось ему повторять те слова Ленина, которые к нему относились»[83].

С тех пор Александр Иванович Тодорский считал 13 января 1919 года одним из самых радостных дней своей жизни. С этого дня, писал он впоследствии, я стал в какой-то степени другим человеком, почувствовал как бы более твердую почву под ногами, ощутил какую-то радость, большую уверенность в своих силах и еще большее желание беззаветно служить делу революции, делу Ленина.

Второй раз В. И. Ленин переслал привет Тодорскому через весьегонского учителя А. А. Виноградова, побывавшего у него на приеме 27 февраля 1920 года[84]. Говорили о нуждах сельских учителей (вскоре после возвращения Виноградова из Москвы в Весьегонек пришли товары – более 10 тысяч метров тканей для учителей уезда; из местных ресурсов учителям повысили паек и выдачу керосина). Потом, вспоминает Виноградов, Ленин спросил:

«– Скажите, книжечка Тодорского ведь это о Весьегонском уезде написана?

– Да, о Весьегонском, – ответил я.

– Хорошая книжечка, – оживленно заговорил Владимир Ильич. – Я читал ее, и мне особенно понравилось, как весьегонский исполком, отобрав мельницу у какого-то мельника, поставил его же и управлять этой мельницей. Это совершенно правильный метод. Работа весьегонского исполкома заслуживает внимания. Я слышал, что большинство членов его – бывшие петроградские рабочие. Правда это?

– Да, правда. Правда и то, что недоразумений в нашем уезде в дни революции было сравнительно меньше, чем в других местах. Подобраны члены уисполкома хорошо. Влияние на них оказал более развитый и образованный коммунист товарищ Тодорский.

– А где теперь Тодорский? – поинтересовался Ильич.

– В действующей армии, – ответил я.

– Передайте ему привет от меня, – попросил Ленин»[85].

Вернувшись в Весьегонск, Виноградов узнал фронтовой адрес Тодорского и сообщил ему о беседе с вождем.

Дважды получив привет от Ленина, Тодорский навсегда сохранил тепло отзывчивого ленинского сердца. Немного смущался от такого внимания вождя, потому что искренне считал, что, написав книгу «Год – с винтовкой и плугом», он лишь добросовестно выполнил задание уездного комитета партии. «И поэтому всю заботливую ленинскую доброжелательность ко мне, – писал он, – с полной справедливостью переношу на всех тогдашних весьегонских коммунистов и беспартийных большевиков, которые на основе идейной убежденности мыслили и действовали по-ленински»[86].

Познакомившись с книгой Тодорского, В. И. Ленин выразил пожелание, чтобы как можно большее число работников, действующих в массе и с массой, в настоящей гуще живой жизни, занялись описанием своего опыта. «Издание нескольких сотен или хотя бы нескольких десятков лучших, наиболее правдивых, наиболее бесхитростных, наиболее богатых ценным фактическим содержанием из таких описаний, – указывал Ленин, – было бы бесконечно более полезно для дела социализма, чем многие из газетных, журнальных и книжных работ записных литераторов, сплошь да рядом за бумагой не видящих жизни»[87].

Книги, подобные изданной весьегонскими большевиками, обобщали первый опыт создания новых, социалистических общественных отношений и были практически полезны рабоче-крестьянским массам.

В наши дни «Год – с винтовкой и плугом» является важным достоверным источником при изучении незабываемых дней Великого Октября. Труд Тодорского неоднократно переиздавался в нашей стране и получил широкое общественное признание. Вот лишь несколько отзывов о нем видных советских писателей, присланных Тодорскому в связи с его 70-летним Юбилеем:

«...Книжку Вашу я знаю давно – еще по своим детским – стало быть, самым сильным – воспоминаниям. Прочитав ее еще раз, я снова расчувствовался и восхитился свежестью нарисованной Вами картины ленинской эпохи, первых шагов Советской власти.

Она чем-то помогла мне, Ваша книжка, и в моих мыслях о В. И. Ленине, над образом которого я как раз в настоящее время работаю.

...Желаю Вам доброго здоровья. Ваш Эм. Казакевич».

«Ваша маленькая книга насыщена атмосферой великих событий. Как прежде, так и теперь я прочитал ее с огромным интересом и большой пользой...

С уважением, Георгий Марков».

«...Книга необыкновенно живо написана и сразу же воскресила в памяти те далекие молодые наши годы. Не знаю почему, но меня с давних пор очень привлекает Весьегонск...

Крепко жму руку, К. Паустовский».

«...Чем мы дальше от исторических дней Октября, тем ярче горят замечательные огни того неповторимого времени... Ваша книга никогда не устареет. В этом ее ценность и ее значение. Она уже наша «классика».

С уважением, Николай Тихонов»[88].

«На местах кипит удивительная творческая работа»

Одобрение В. И. Лениным деятельности весьегонских большевиков окрылило Тодорского. С еще большей энергией ведет он многообразную агитационно-пропагандистскую и организаторскую работу, редактирует «Известия Весьегонского Совета» и «Красный Весьегонск», возглавляет уездную чрезвычайную комиссию.

Все сильнее тянет Тодорского к литературному творчеству, интереса которому проявился еще в юные годы. Его первые стихотворения были напечатаны в тверском журнале «К свету»[89] до начала первой мировой войны. Главная тема молодого поэта – любовь к родине, родной природе («Русь», «Сенокос», «Весна»). В стихах звучало горячее сочувствие обездоленным, протест против зла и несправедливости («Горькая доля», «Нищий»). И пусть призыв к свету и правде был выражен довольно наивно, стихи явно писал человек, болеющий душой за судьбу народа. На фронте Тодорский активно сотрудничал в рукописном журнале 24-го Сибирского стрелкового полка «Окопный переплет». В 1917 году его фельетоны публиковали выходившие в Твери газета «Объединение» и журнал «Тверской свисток»[90]. После победы Великого Октября в полную силу раскрывается литературно-публицистическое дарование Тодорского. Об этом свидетельствуют лучшие его статьи в вееьегонских газетах, а также очерк «Год – с винтовкой и плугом».

В стихотворении «Врагам от рабочих и крестьян», опубликованном в 1918 году, абстрактные призывы к свету и справедливости уступили место реалистическим образам, присущим революционной пролетарской поэзии.

В начале 1919 года в Весьегонске были изданы две новые работы Тодорского – пьеса «Там и тут» и книга «Черные страницы весьегонской истории» (автором первой и третьей ее глав был член уездного исполкома А. В. Киселев).

Пьеса «Там и тут» – типичное произведение массовой агитационной драматургии периода гражданской войны. В художественной форме в ней поднимались злободневные для того времени вопросы о путях борьбы с голодом, необходимости реквизиции хлебных излишков у кулаков, о привлечении на сторону пролетариата колеблющихся середняков. Пьеса была поставлена в Весьегонске, в одном из рабочих театров Петрограда, позже – на фронте и неизменно пользовалась успехом у зрителей.

Книга «Черные страницы весьегонекой истории» близка по композиции и стилю к «Году – с винтовкой и плугом». Их роднит стремление документированно, правдиво рассказать читателю об истории родного края, выявить в документах как социальный, так и эмоциональный аспекты. В этом историко-агитационном, публицистическом произведении авторы постоянно подчеркивают экономическую основу классовой борьбы, проводят мысль о том, что вся история классового общества – это история угнетения трудящихся, делают вывод о закономерности пролетарской революции.

В предисловии к книге Тодорский и Киселев отмечали, что работать над ней они могли лишь урывками, отнимая у себя по нескольку часов «необходимого, к сожалению, для человека сна». Как великолепно звучит эта фраза, как чудесно отразился в ней лихорадочный темп работы революционеров!

В одном из отзывов на книгу, напечатанном в «Правде», отмечалось, что значительная часть уникальных материалов по истории Весьегонского края была выявлена Тодорским в ходе разгрома контрреволюционных гнезд. «Историку Тодорскому здорово повезло: для него постарался чекист Тодорский. И у обоих – здоровый вкус на яркие исторические, архивные документы. От трагического до комического»[91].

Тодорский не стал писателем-профессионалом. Однако в его творчестве отразились многие характерные черты зарождавшейся советской литературы. «Без знакомства с произведениями этого писателя, – утверждает доктор филологических наук З. Г. Минц, – нельзя составить полного и разностороннего представления ни об истории советского очерка и жанров, вырастающих на его основе, ни о некоторых особенностях развития советской литературы периода гражданской войны»[92].

В апреле 1919 года Тверской губком РКП (б) назначил Тодорского редактором «Известий Тверского губернского исполнительного комитета». Сообщение о решении губкома партии было опубликовано в газете «Красный Весьегонск». Оно завершалось словами: «Местная организация коммунистов и уездный исполком, отпуская тов. Тодорского, знают, что, неутомимый, честный и дельный партийный работник, он будет полезен на новом, еще более ответственном посту»[93].

Весьегонцы не ошиблись. Александр оправдал доверие земляков. В апреле-мае 1919 года почти в каждом номере тверских «Известий» печатались его боевые передовицы. В грозный час, когда над Республикой Советов нависла смертельная угроза со стороны внутренней контрреволюции и иностранных интервентов, весь свой талант партийного публициста Тодорский отдает защите завоеваний Октября. «На братский зов», «Я готов!», «Не будем иудами!» – его страстные статьи под такими названиями поднимали трудящихся на борьбу за власть Советов. С болью за Родину писал он в статье «За Волгу!» о том, что белогвардейские банды адмирала Колчака грузно давят на грудь молодой республики. Шаг за шагом продвигаются они к Волге. «Буржуазия идет пить не воду из нашей кормилицы-реки, а кровь и силу рабочих и крестьян. – В его словах звучала непоколебимая вера в победу правого дела трудового народа. – Но не порадует она свой язык этим вкусным для нее блюдом. С поломанными ребрами будет опрокинута буржуазно-помещичья свора за хребет Урала, и вряд ли еще раз смогут вылечить ее заграничные доктора»[94].

По совету В. И. Ленина весной 1919 года в Тверскую губернию выехала комиссия ВЦИК во главе с Л. С. Сосновским и поэтом Демьяном Бедным. Накануне их отъезда, 1 мая, Ленин беседовал с Д. Бедным о положении в деревнях Тверской губернии[95]. В корреспонденции «Моя радиограмма», опубликованной в тверских «Известиях», поэт писал, что задачей комиссии является изучение местного опыта, поиск ростков нового в повседневной жизни.

В один из великолепных майских дней члены комиссии в сопровождении Тодорского на пароходе прибыли в Весьегонск. Они побывали на уездной партийной конференции, присутствовали на собрании жителей города в Народном доме, где Демьян Бедный читал свои новые стихи, осмотрели местные предприятия, музей, картинную галерею и т. д.

21 мая на страницах «Правды» посланцы Москвы сообщали из Весьегонска: «На местах кипит удивительная творческая работа, строительство в полном разгаре. Центр имеет самое смутное представление о созидательной мощи провинции. Он слишком пессимистичен. Необходимо выявить достигнутые результаты, показать их самим себе, всему миру»[96].

К этой информации Демьян Бедный приписал:

Члены комиссии ВЦИК побывали в ряде волостей Весьегонского уезда, встречались с крестьянами, рассказывали им о Ленине, о положении дел в тылу и на фронтах гражданской войны, отвечали на многочисленные вопросы. Наблюдения над весьегонской жизнью легли в основу серии статей Д. Бедного, опубликованных в «Правде» под общим заголовком «Золотое поле». «Ехали учить, – писал он, – пришлось учиться. Не спрашивать, а отчитываться... Могучий, прямо гигантский размах нового социального творчества столь очевиден, новая жизнь везде, сквозь все преграды начинает бить таким ключом, работа до такой степени начинает налаживаться, выливаясь в новые формы и иролагая новые пути, что впору ее только учесть, уловить ее основное стремление. Не столица, а именно эти «места» создают непоколебимую уверенность в правильности основ нашего курса, в прочности нашего положения, способного противостоять тягчайшим испытаниям. Мы не на уклоне, а на подъеме».

Городу Весьегонску Демьян Бедный посвятил поэму «Рак на золотом поле». В ее заключительной части говорится:

Рак на золотом поле – герб старого Весьегонска. Противопоставление в поэме двух гербов – это противопоставление двух укладов жизни, дореволюционного и советского. Последним поэт был искренне восхищен.

Совместная поездка по уезду сдружила Тодорского и Демьяна Бедного. Теплые товарищеские отношения между ними сохранялись многие годы. Впоследствии Александр не раз бывал в кремлевской квартире поэта, переписывался с ним. Во время одного из приездов Тодорского в Москву Бедный обрадовал гостя возможностью приема его Лениным. «Демьян хотел организовать этот прием, – вспоминал Тодорский. – Мне очень хотелось увидеть такого доброго и внимательного ко мне человека, но я не считал себя вправе только по этим эмоциональным побуждениям тревожить вождя партии и Советского государства и отнимать у него драгоценное время»[98]. В другой приезд, уже через несколько лет, Бедный с жаром показывал Тодорскому уникальные книги своей замечательной библиотеки. Тогда же он подарил другу отдельное издание поэмы «Кострома» со следующей надписью: «Весьегонскому Цинциннату[99], кавалеру всех советских степеней, миляге Тодорскому, с нежной любовью Демьян Бедный»[100].

А тогда, в памятные для обоих майские дни 1919 года, поэт настойчиво звал Тодорского поехать с ним на агитационно-пропагандистскую работу в Москву, в редакционно-издательский отдел Политуправления при Реввоенсовете республики. Однако у Александра были другие планы: он твердо решил идти в действующую Красную Армию, где пригодился бы его опыт бывшего строевого офицера.

На прощанье Тодорский познакомил Бедного с пьесой «Там и тут» и книгой «Черные страницы весьегонской истории». Прочитав их, Демьян долго в задумчивости потирал ладонью свой крупный подбородок, а потом улыбнулся:

– Да, жалко мне терять такого литератора: многое могли бы мы с вами сделать в Москве. Но вы правы – на фронте вы сейчас принесете пользы во много раз больше. Желаю вам удачи!

Тодорский давно рвался в действующую армию. Еще в августе 1918 года на экстренном собрании Весьегонской партийной организации, созванном для откомандирования в распоряжение губвоенкома нескольких коммунистов – в прошлом боевых командиров, он настаивал на отправке его на фронт. Однако мнение коммунистов было единодушным: «Тодорский необходим в уезде. Отпустить его в армию можно будет только в том случае, если нужда в командирах станет исключительно острой»[101].

Такой момент наступил год спустя, когда над страной нависла смертельная опасность. Ставленник Антанты генерал Деникин занял Царицын, Воронеж, Курск, Орел, рвался к Москве. Для укрепления фронта партия направила в войска, сражавшиеся против деникинцев, тысячи коммунистов. Одним из них был Александр Тодорский. 10 августа 1919 года в газете «Красный Весьегонск» появилась его последняя статья. Она кончалась так: «Уезжая на Южный фронт для службы в действующей Рабоче-Крестьянской Красной Армии, шлю привет всем товарищам по партии и трудящимся Весьегонского края!

Больше бдительности, работы и спокойствия!

Победа близко, товарищи!

Да здравствует коммунизм!

Да здравствует власть Советов!»

Все на борьбу с Деникиным!

В знойные августовские дни 1919 года прибыл Тодорский в штаб 10-й армии, входившей в Особую группу войск Южного фронта. Здесь он получил назначение в 39-ю стрелковую дивизию на должность командира бригады. В штабе дивизии Тодорский встретился с В. Д. Соколовским, который имел направление на учебу в Академию Генерального штаба, но задержался с отъездом, ожидая себе смену. Впоследствии Маршал Советского Союза Соколовский так описывал свою первую встречу с Тодорским: «По безукоризненной военной выправке и офицерскому обмундированию, ладно подогнанному по фигуре, сразу было видно, что он из строевых офицеров. В дивизии переменили назначение, и он принял от меня должность помощника начальника штаба по оперативной части. В тот же день мы простились с ним, и я уехал в Москву»[102].

В это время на полях сражений, развернувшихся на Южном фронте, решалась судьба молодой Республики Советов. Никогда еще белогвардейские войска не проникали так глубоко в центр России. Коммунистическая партия призвала трудящихся к мобилизации всех сил для отражения вражеского нашествия. На фронт направлялись эшелоны с пополнением. Улучшалось снабжение красноармейских частей вооружением и боеприпасами. В армиях, сражавшихся против деникинцев, было сосредоточено около 40 процентов всех коммунистов и более 55 процентов политработников действующей Красной Армии. Рабочая прослойка в войсках Южного фронта составляла 15-17 процентов, а коммунистов было 13 процентов[103]. Рост пролетарской, партийной прослойки в войсках намного повысил их боеспособность.

По указанию ЦК РКП (б) Реввоенсовет республики 27 сентября вынес постановление о разделении Южного фронта на два самостоятельных фронта – Южный и Юго-Восточный. 10-я армия, в рядах которой сражался Тодорский, вошла в состав Юго-Восточного фронта.

39-я дивизия вела упорные бои с деникинцами недалеко от Царицына, на левом берегу Дона. Тодорский успешно справлялся с обязанностями помощника, а затем старшего помощника начальника штаба, начальника оперативного отдела дивизии. Но штабная служба не удовлетворяла его, он рвался на более живую работу. Вскоре мечта Тодорского сбылась – он был назначен командиром 2-й бригады 38-й Морозовско-Донецкой стрелковой дивизии.

Беспредельной храбростью, без чего об авторитете в массах в то время, да еще на полыхающем Дону, нечего было и думать, горячим правдивым партийным словом, повседневной заботой о подчиненных завоевал Тодорский признание и безоговорочное доверие красноармейцев. Глубокое знание личного состава помогало ему в самых трудных условиях добиваться успеха в бою. Комиссар 38-й дивизии Е. И. Поздняков писал об А. И. Тодорском: «С ним не раз придется мне бывать в жарком деле и по достоинству оценить его храбрость и командирские способности. Тогда-то я узнаю, что за прекрасная рука у этого молодого командира – она одинаково владеет и пером, и шашкой. В этом мы убедились под станцией Куберле, когда ранним морозным утром мамонтовские конники неожиданно обрушились на нашу оборону. Александр Тодорский спас положение, бросившись первым в яростную контратаку во главе двух эскадронов»[104].

Размышляя о причинах наших побед над белогвардейцами и интервентами, Тодорский подчеркивал, что Красная Армия формировалась из рабочих и крестьян, сознательно защищавших Советскую власть. Это был совершенно новый личный состав вооруженных сил, какого не знала еще история. Руководимые командирами, которые в большинстве своем никаких курсов не проходили, кроме жестокого курса войны, красноармейские части и подразделения проявляли массовый героизм, активность и инициативу в бою. Среди характерных черт тактики Красной Армии Тодорский выделял, наряду с ее ярко выраженным наступательным духом, «величайшую решительность целей и способов действий, обеспечивающую наиболее полный разгром противника»[105].

Не одни только ратные подвиги венчали славой, делали неодолимой Красную Армию. Ее победы, не раз говорил Тодорский, нельзя целиком приписывать наступательному порыву, конармейской шашке, красноармейской пуле, штыку и снаряду. «Могучим оружием в арсенале красных частей, – подчеркивал он, – была пропаганда коммунистических идей, агитация большевистской правды, культурно-просветительная работа. Каждой военной победе предшествовала и каждую военную победу закрепляла до мельчайших деталей продуманная и великолепно организованная партийно-политическая работа среди войск, населения, а также агитация в рядах противника»[106].

Политическими вожаками красноармейских масс, носителями боевого духа партии были военные комиссары. С большой теплотой вспоминал Тодорский комиссаров 38-й и 39-й дивизий Е. И. Позднякова и И. А. Свиридова, комиссаров бригады – царицынского токаря И. Ф. Ткачева и сына железнодорожного машиниста Н. М. Васильева. Рука об руку с ними прошел он Дон, Кубань, Ставрополье и Северный Кавказ. Самоотверженность, с которой действовали комиссары, появляясь в самых опасных и ответственных местах боев, снискала им огромный авторитет в воинских частях. Так, донецкий шахтер, член партии с 1913 года Поздняков первым в Донском кавалерийском полку переправился по грудь в воде через Маныч и, показывая пример войскам, во главе их бросился в атаку, лично захватив четыре вражеских пулемета с восемью пулеметчиками[107]. Поздняков был первым политработником 10-й армии, награжденным орденом Красного Знамени.

С восхищением рассказывали красноармейцы о мужестве и отваге заместителя начальника политотдела 38-й дивизии Рузи Черняк. Вот лишь один пример. В октябре 1919 года под Лесным Карамышем неприятельская конница прорвала наш фронт и клином врезалась на стыке двух бригад. Навалившись на фланг одной из них, она потеснила дрогнувших бойцов, обратив их в беспорядочное бегство. В этот критический момент Черняк с горсткой храбрецов бросилась вперед и увлекла за собой в контратаку на деникинцев осмелевшую пехоту. Огнем и штыками красноармейцы сломали неудержимо мчащийся конный строй врага и закрыли прорыв, удержав оборону до подхода подкреплений[108].

Познакомившись с Черняк, о которой он много слышал, Тодорский был поражен – перед ним была тоненькая 19-летняя девушка с красивыми черными глазами и загорелым скуластым лицом. Вскоре, однако, он узнал, что за плечами этой девушки солидное революционное прошлое: подпольные гимназические кружки – сначала в Чернигове, куда семья Рузи переехала из Лодзи, ее родного города, а затем в Москве; тайные собрания на квартире брата Р. С. Землячки, встречи с этой испытанной революционеркой-подпольщицей. В марте 1917 года Черняк вступила в ряды большевистской партии. Накануне Октября она работала в Московском комитете РСДРП (б), была одним из организаторов и первым секретарем Союза рабочей молодежи «III Интернационал». В 1918 году Черняк уехала на фронт, где выросла в крупного военно-политического работника... Вскоре Рузя и Александр стали близкими друзьями, а в 1920 году – мужем и женой.

Тяжелые испытания выпали на долю бойцов и командиров 10-й армии. Боевой соратник Тодорского, военком 39-й дивизии И. А. Свиридов, награжденный в годы гражданской войны тремя орденами Красного Знамени, несколько лет спустя вспоминал: «Октябрь-декабрь 1919 года... В летних фуражках, в телогрейках вместо шинелей, неделями без хлеба, питаясь одной вареной тыквой по 20-25 дней, тифозные, цинготные, по колено в снегу или грязи, в холодный с гололедицей дождь, коченеющими руками сжимая сталь винтовки, могучие как стихия, с решением умереть или победить – стоят красные полки на подступах к царицынскому плацдарму»[109].

Измотав противника, войска Южного и Юго-Восточного фронтов перешли в широкое наступление. 38-я дивизия вела бои на левом фланге 10-й армии. Основной боевой единицей дивизии была 2-я бригада. Документы позволяют проследить боевой путь комбрига-2 Тодорского. В ночь на 29 декабря полки его бригады стремительным ударом разгромили белогвардейскую кавалерийскую группу, занимавшую хутор Заховаев. 3 января 1920 года бригада вышла на линию Босаргино – Воропоново, 18 января – форсировала реку Сал. В 20-х числах января стрелки Тодорского наступали в тесном взаимодействии с кавалерийской дивизией Г. Д. Гая. В начале февраля бригада форсировала Маныч и заняла западную окраину станицы Новый Егорлык[110].

В результате энергичных боевых действий советские войска добились решающего успеха. Деникинская армия была рассечена на три части. Наиболее сильная группировка белых отошла на Северный Кавказ. Против нее действовали войска Юго-Восточного фронта, переименованного в Кавказский. Командующим Кавказским фронтом был назначен М. Н. Тухачевский, проявивший полководческий талант в боях против Колчака.

Много лет спустя Тодорский вспоминал: «С радостью встретили мы, командиры и политработники Кавказского фронта, назначение к нам М. Н. Тухачевского»[111]. Александр Иванович гордился тем, что в 1920 году служил в войсках, которыми командовал прославленный советский полководец. В мирное время он входил вместе с Тухачевским в состав Военного совета при наркоме обороны СССР, был товарищем Михаила Николаевича в последние годы его жизни.

Готовясь к новым сражениям, советское командование произвело перегруппировку войск. Полки 38-й дивизии, сильно поредевшие в предшествующих боях, были сведены в одну бригаду и в качестве третьей бригады влиты в 39-ю стрелковую дивизию. Комбригом-3 назначается Тодорский. В последнем приказе начдива-38 выражалась уверенность в том, что личный состав бригады «сумеет стяжать себе новую славу, новые героические подвиги, которые будут отмечены на красочных страницах великой книги, именуемой «Историей гражданской войны». В соответствии с этим приказом бригаде Тодорского было передано почетное Красное знамя, врученное 38-й дивизии от имени ВЦИК[112].

14 февраля 1920 года началось общее наступление войск Кавказского фронта. Части 39-й дивизии переправились на южный берег реки Маныч, сбили боевое охранение противника и вышли на линию Успенская – Ладовская балка. Более чем часовая переправа и переход по ненаезженной, сильно занесенной снегом дороге утомили бойцов. Однако никакие трудности не могли сдержать наступательного порыва красноармейцев.

Население освобожденных районов с радостью встречало советские войска. 23 февраля Тодорский докладывал в штаб дивизии из села Медвежьего: «Настроение бойцов революционное. Внутренний порядок в гарнизоне образцовый. Население встретило полки восторженно. Выбирается уездный ревком»[113].

В середине марта бригада Тодорского совместно с кавалеристами отважного донского казака П. В. Курышко стремительным ударом овладела городом Армавиром. Продолжая энергичное наступление, полки бригады заняли хутор Коноково, станицы Бесскорбная, Беломечетская и Суворовская.

Тщательная разработка плана операции, массовый героизм красноармейцев, разложение белогвардейских войск решили исход развернувшегося сражения. Упорство противника было сломлено на всем фронте. Некогда грозная армия Деникина перестала существовать. Остатки его разбитых войск бежали в Грузию и Азербайджан, а затем в Крым.

Коммунистическая партия и Советское правительство высоко оценили самоотверженность частей, освободивших Кубань и Северный Кавказ. В приказе Тухачевского от 5 апреля 1920 года говорилось: «Председатель Совета Рабоче-Крестьянской Обороны тов. Ленин в телеграмме на имя Реввоенсовета фронта поздравляет фронт с победами и приветствует товарищей красноармейцев, доблестных орлов Кавказского фронта»[114].

Смертельная опасность, нависшая над Советской Республикой, была ликвидирована.

Братья по оружию

Разгром белогвардейских войск и выход Красной Армии к берегам Каспийского и Черного морей создали благоприятные условия для усиления революционного движения в Закавказье. С каждым днем росло возмущение трудящихся антинародной политикой буржуазно-националистических правительств дашнаков – в Армении, меньшевиков – в Грузии, мусаватистов – в Азербайджане.

Особенно острый характер приняла борьба азербайджанских рабочих и крестьян. В феврале 1920 года в Баку нелегально собрался 1-й съезд азербайджанских коммунистических организаций, который принял решение о подготовке вооруженного восстания. На съезде была основана Азербайджанская коммунистическая партия (большевиков). План вооруженного восстания, разработанный ЦК АКП(б) и Бакинским бюро Кавказского краевого комитета РКП (б), предусматривал совместные действия восставших рабочих и частей Красной Армии.

В это время Тодорский был назначен командиром 1-й бригады 20-й стрелковой дивизии, включенной в 11-ю армию. Костяк бригады составляли бойцы и командиры расформированной 39-й дивизии. В середине апреля бригада с развернутыми знаменами вступила в Петровск-Порт (ныне Махачкала).

В Петровск-Порт, вспоминал Тодорский, приехали командующий Кавказским фронтом М. Н. Тухачевский, член Реввоенсовета фронта Г. К. Орджоникидзе, командующий 11-й армией М. К. Левандовский и член РВС армии С. М. Киров[115].

27 апреля трудящиеся Баку подняли восстание против мусаватистов. В тот же день в ответ на обращение Временного революционного комитета Азербайджана к правительству РСФСР с предложением союза и с просьбой о помощи части 11-й армии перешли в наступление. 1-я и 2-я бригады 20-й дивизии под командованием Тодорского следовали за наступающими полками 28-й и 32-й дивизий, являясь частью армейского резерва[116].

Недалеко от Дербента Тодорский впервые встретился с Орджоникидзе. Произошло это при не совсем обычных обстоятельствах. Желая скорее выполнить приказ и быстрее добраться до места, жалея разутые ноги красноармейцев, Тодорский решил самовольно посадить 173-й стрелковый полк своей бригады, численно к тому времени небольшой, на первый следовавший в Баку поезд. В течение нескольких минут весь личный состав полка был в вагонах, между вагонами и на их крышах. И в этот момент комбригу доложили, что его срочно вызывает неведомо как оказавшийся на этом полустанке Орджоникидзе.

«Я не могу образно передать сейчас, – рассказывал Тодорский, – какие стрелы летели из огневых глаз Серго, когда перед ним понуро стоял командир бригады. Приговор был краток: «Комбрига Тодорского арестовать на трое суток, комполка Харламова на одни».

Разгружался полк с поезда медленнее, чем погружался. За это время Орджоникидзе успел наговориться с десятками красноармейцев, жадно его обступивших и внимательно слушавших каждое его слово. С каждой минутой, продолжал Тодорский, «таяли гневные тучи, собравшиеся над нашими головами. Орджоникидзе уже не мог больше метать стрелы из глаз, его глаза светлели, как светлело все кругом нас, и, наконец, он заулыбался и рассмеялся. Уж очень хороши были наши бойцы, чтобы можно было Орджоникидзе удержаться от улыбки.

Приговор был отменен, и с боевыми песнями пошли мы вперед, действительно образцовым походным порядком»[117].

По воле трудового народа ревком провозгласил Азербайджан Советской Социалистической Республикой. Правительство Азербайджанской ССР возглавил один из руководителей борьбы за власть Советов в Закавказье Н. Н. Нариманов. 30 апреля в Баку прибыли С. М. Киров и Г. К. Орджоникидзе. Они передали по радио В. И. Ленину: «Провозглашена независимая социалистическая Советская республика... Энтузиазм населения, особенно мусульман из рабочих, не поддается никакому описанию, может быть сравним только с октябрьским в Петрограде»[118]. В. И. Ленин горячо приветствовал освобожденный от социального и национального гнета азербайджанский народ и выразил твердую уверенность в том, что Советский Азербайджан совместно с РСФСР отстоит свою свободу и независимость[119].

По заданию командования полки бригады Тодорского охраняли нефтяные промыслы в северной части Апшеронского полуострова и границы Азербайджана с дашнакской Арменией, несли гарнизонную службу в городе Елисаветполе. Самоотверженно боролись красноармейцы с бандами буржуазных националистов, не оставлявших надежды на восстановление старых порядков. Уже вскоре после освобождения Азербайджана бригада была направлена на ликвидацию контрреволюционного восстания в Джеванширском уезде. Впервые после раздольных донских и ставропольских равнин вышли советские полки в горы, оказались в непривычной для них боевой обстановке. Но ни крутые тропы, ни перевалы, ни стремительный бег горных рек не могли остановить их похода. Тодорский вспоминал: «Мы видели горе азербайджанского народа – развалины селений, нищих крестьян, детишек со вспученными от голода животами. Видели мы и радость в их глазах, улыбки, когда встречали они красноармейские части. И наши удары по контрреволюции нарастали изо дня в день»[120].

8 июня 1920 года вспыхнул крупный антисоветский мятеж в городе Закаталы. Свыше тысячи вооруженных мусаватистов захватили город в свои руки. На их сторону перешел Закатальский азербайджанский полк, реорганизованный из мусаватистской армии. Советская власть в уезде была свергнута.

Для ликвидации мятежа советское командование создает группу войск в составе 7-й кавалерийской дивизии А. М. Хмелькова, 58-й бригады Тодорского[121], коммунистического отряда и бронеавтомобильного отряда. Общее руководство операцией осуществлял командующий 11-й армией М. К. Левандовский[122].

17 июня советские войска перешли в наступление на противника. Основной удар с фронта наносила бригада Тодорского. Большую помощь красноармейцам оказали уцелевшие от уничтожения местные коммунисты во главе с комбатом Закатальского полка Кузнецовым. Горстка храбрецов ударила по мусаватистам с тыла, чем внесла панику и дезорганизацию в их ряды[123]. 18 июня мятеж был ликвидирован.

Решительные действия бригады Тодорского способствовали упрочению Советской власти в Закатальском уезде. Несмотря на происки контрреволюционеров и реакционного мусульманского духовенства, между азербайджанскими крестьянами и красноармейцами установились самые добрые товарищеские отношения. Выражая признательность населения «за успешное охранение спокойствия в округе, обеспечивающее созидательную работу трудящихся», Закатальский ревком вручил Тодорскому серебряную шашку и благодарственный адрес.

Среди мятежников было немало людей колеблющихся, обманутых, введенных в заблуждение, настраиваемых контрреволюционерами против рабоче-крестьянской власти. Советское командование придавало большое значение агитационно-пропагандистской работе среди мятежников. Однажды в штаб 58-й бригады прибыл посланец из враждебного лагеря с просьбой направить к ним авторитетного человека. «Такого, чтобы разъяснил что к чему, чтобы ответил на наши вопросы». Кого же послать? У Тодорского не было уверенности, что враги с миром отпустят большевистского агитатора. «Поеду я», – поднялась начальник политотдела бригады Р. И. Черняк-Тодорская. Без охраны отправилась она на коне в рискованный путь. Мятежники были поражены ее смелостью и хладнокровием. В самом логове обманутых мусаватистами повстанцев провела Рузя митинг, выступила с горячей речью. Толпа жадно ловила каждое ее слово. Никто из бандитов не тронул ее, не обидел ни единым словом. Вскоре после этого отряды мятежников окончательно распались.

Разгромив контрреволюционные выступления в Закатальском уезде, бригада Тодорского несла охрану границы Советского Азербайджана с меньшевистской Грузией в районе шоссе Белоканы – Лагодехи. Командование и политорганы бригады стремились наладить и укрепить дружественные связи красноармейцев с грузинскими солдатами. Мы не должны опускать свою братски протянутую руку к грузинским солдатам, говорилось в одном из приказов Тодорского по бригаде. Всеми мерами следует продолжать братание, пересылать через границу литературу и газеты. Надо выставлять ясно видимые для грузин плакаты с вопросами вроде следующих: «Где ваша свобода, когда вам не дают говорить с нами?», «Офицеры боятся братания, потому что оно открывает вам глаза», «Солдаты! За ваши спины укрылась и наша и ваша буржуазия», «Товарищи! Скоро ли власть перейдет к вам?»[124].

Умелое руководство Тодорским бригадой получило высокую оценку советского командования. В аттестации на комбрига-58, подписанной начальником 20-й дивизии М. Д. Великановым, отмечалось: «Тов. Тодорский дисциплинирован сам и настойчиво поддерживает дисциплину во вверенной ему части. Исполнителен даже в мелочах. Имеет большие организаторские способности. За время командования бригадой поставил на должную высоту строевую подготовку частей. Умеет выбирать себе дельных и толковых сотрудников как в штабе, так и в полках». Великанов представил молодого комбрига к выдвижению на должность начдива[125].

В сентябре 1920 года Тодорский был назначен начальником 32-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Баку. Прощаясь с любимым командиром, боевые соратники вручили Александру Ивановичу рукописный адрес. В нем говорилось, что под талантливым и опытным руководством Тодорского доблестные полки бригады прошли нелегкий путь от Царицына до Кавказа, где в братском союзе с азербайджанскими трудящимися свергли власть беков и ханов. «Теперь с болью в сердце приходится нам расставаться с Вами, но раз требует рабоче-крестьянская революция Вас на новые подвиги, нам остается сказать одно: «Счастливый путь, счастливый успех на новом посту»[126].

Дагестан в огне

Срочный вызов к председателю Кавказского бюро ЦК РКП (б), члену Реввоенсовета Кавказского фронта Г. К. Орджоникидзе не был неожиданностью для Тодорского. Из оперативных сводок штаба 11-й армии он хорошо знал, что события в Дагестане, куда 6 октября 1920 года началась переброска одной из бригад его дивизии, принимают угрожающий характер. С каждым днем для него и военкома дивизии И. А. Свиридова становилось все очевиднее, какую большую опасность для страны представляет разгоравшееся в дагестанских горах контрреволюционное восстание. Но то, что они услышали от Орджоникидзе, превзошло самые худшие опасения.

Созданный в меньшевистской Грузии «Комитет организации восстания на Северном Кавказе и в Дагестане» развернул бурную деятельность. Штаб по подготовке антисоветского мятежа в Дагестане возглавили крупный землевладелец лжеимам Нажмутдин Гоцинский, «выписанный» из Турции внук Шамиля Саидбек и бывший царский полковник Джафаров. В августе, одновременно с высадкой врангелевского десанта на Кубани, банды Гоцинского дважды предпринимали неудачные попытки вторгнуться в Дагестан. Уже тогда, рассказывал Орджоникидзе, мы предупреждали местных партийных и советских руководителей о возможности новых авантюр, но они не приняли необходимых мер предосторожности.

В начале сентября сформированные из остатков горской контрреволюции и белогвардейских офицеров отряды Гоцинского вновь вторглись на советскую территорию. Они сбили незначительные силы пограничной охраны и продвинулись в глубь гор. К бандитам присоединились кулаки, муллы, кадии и часть горцев, оказавшихся под их влиянием.

– В настоящее время, – Орджоникидзе жестом пригласил собеседников к карте, – контрреволюционное восстание охватило Аварский, Андийский, Гунибский, частично Даргинский и Казикумухский округа. Каковы причины временных успехов мятежников? Их несколько. Это и сильное влияние реакционного мусульманского духовенства на неграмотных, забитых горцев, и тяжелое материальное положение населения, и перегибы в «советизации» Дагестана, допущенные отдельными работниками, и проникновение в местные органы власти враждебных элементов.

Большой вред, – подчеркнул Орджоникидзе, – приносит отсутствие единства в Дагревкоме и обкоме РКП (б). Особенно наглядно это проявилось на чрезвычайном совещании ответственных работников Дагестана, состоявшемся 30 сентября. При обсуждении сложившейся в результате мятежа обстановки выявились серьезные разногласия. Представители военных организаций и ЧК настаивали на ведении борьбы лишь силами армейских частей. В другую крайность впали местные политические руководители. Они предложили оттянуть красноармейские части с гор и развернуть партизанскую войну, а это также не отвечает требованиям момента.

Григорий Константинович рассказал, что в начале октября он вместе с командармом-11 А. И. Геккером и заведующим восточным отделом Коминтерна М. П. Павловичем побывали в Дагестане. В ауле Леваши при их участии состоялся съезд горской бедноты, который показал, что большинство местного населения на стороне Советской власти и готово с оружием в руках бороться с бандами Гоцинского. В Темир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск), административном центре области, было проведено совещание ответственных работников, намечены конкретные меры по борьбе с контрреволюционным восстанием. Однако определенные трения между военными и политическими руководителями Дагестана сохранились.

Между тем мятежники упрочили свое положение. Различными методами – где подкупом, ложью, разжиганием религиозного фанатизма, а где и запугиванием, прямыми репрессиями они мобилизовали в свои отряды до 10 тысяч человек. Общее командование ими осуществлял полковник Джафаров. Своей конечной целью контрреволюционеры выдвинули задачу установления в Дагестане шариатской (духовно-светской) монархии во главе с «имамом» Гоцинским. Из Грузии мятежники получили 2400 винтовок, пулеметы и боеприпасы. Используя численное превосходство своих отрядов, Гоцинский и Джафаров направили главный удар против опорных пунктов советских частей – крепостей Гуниб, Хунзах и Ботлих. Последняя из них захвачена, Гуниб и Хунзах окружены.

Здесь у Орджоникидзе Тодорский и Свиридов услышали новое страшное сообщение из Дагестана. Следовавший в Хунзах с запасами продовольствия и боеприпасов крупный советский отряд был окружен в Араканском ущелье и почти полностью уничтожен. Погибло более 700 красноармейцев и красных партизан, в том числе председатель ДагЧК Дударов.

В сложившейся обстановке Кавбюро ЦК РКП (б) и командование фронтом приняли решение направить в Дагестан подкрепления и передать руководство ликвидацией восстания из рук областного военного комиссариата полевому командованию. Создавалась Дагестанская группа войск. Ее командующим назначался А. И. Тодорский. Комиссар 32-й дивизии И. А. Свиридов одновременно становился уполномоченным Реввоенсовета 11-й армии в Дагестане.

Разгрому банд Гоцинского огромное значение придавал В. И. Ленин. 9 сентября он телеграфировал Орджоникидзе: «Быстрейшая и полная ликвидация всех банд и остатков белогвардейщины на Кавказе и Кубани – дело абсолютной общегосударственной важности. Осведомляйте меня чаще и точнее о положении дела»[127].

Поднятые по тревоге стрелковые и кавалерийский полки 32-й дивизии были погружены в эшелоны и выехали из Баку. В дороге, вдумываясь в события, происходящие в Дагестане, Тодорский еще яснее осознал трагедию, переживаемую «страной гор». Вот промелькнули Баладжары, Хачмас, Ялама, и поезд вступил в пределы Дагестана. На каждом шагу – разрушенные станции, сожженные, стертые с лица земли аулы. Сколько крови и слез пролил дагестанский народ, сколько мук и страданий перенес он в жестокой трехлетней борьбе с помещиками, буржуазией и клерикалами, англо-турецкими интервентами и деникинцами, прежде чем в апреле 1920 года ему удалось победить и установить в Дагестане Советскую власть!

Однако оказалось, что борьба не закончена. Заклятый враг дагестанских трудящихся Гоцинский, используя английское золото, вновь поднял антисоветский мятеж. Всячески скрывая свои истинные цели, он лицемерно провозгласил, что продолжает ту борьбу, которую вел в XIX веке против русского самодержавия Шамиль. Но что могло быть общего между широким освободительным движением горцев под руководством Шамиля против колониального и феодального гнета и зверствами контрреволюционных банд?! Теперь надо было помочь горцам разобраться, кто является их настоящим врагом – русский рабочий и крестьянин или крупнейший землевладелец и овцевод «имам» Гоцинский и его приспешники.

Прибыв в Темир-Хан-Шуру и изучив на месте обстановку, Тодорский принимает срочные меры к локализации восстания. Вскоре его штаб на Комендантской улице становится боевым центром подавления мятежа.

Энергичные шаги предпринимает командующий для объединения разрозненных групп революционных горцев в крупные партизанские отряды, для обучения и снабжения их, укрепления в отрядах воинской дисциплины. «Плечом к плечу с действующими частями Красной Армии, – говорилось в приказе Тодорского войскам от 8 ноября, – сражаются за утверждение Советовластия в области красные партизаны – честные сыны революционных аулов, смелые орлы со скалистых Кавказских гор». Но революционные горцы порой обнаруживают беспечность, организованной борьбе врага нередко противопоставляют только безудержную смелость и наступательный порыв, что не всегда приводит к желательным результатам. В приказе излагались меры, призванные повысить боеспособность красных партизан. Идейным руководителем и ответственным организатором всех партизанских отрядов Тодорский назначил одного из видных деятелей революционного движения в Дагестане Нажмутдина Самурского[128].

Партизанские отряды сыграли важную роль в разгроме антисоветского мятежа. Позднее Тодорский отмечал, что привлечение к борьбе с мятежниками горцев-революционеров явилось главнейшим залогом победы[129]. 25 октября 1920 года председатель Дагревкома Сайд Габиев телеграфировал Г. К. Орджоникидзе, что, по показаниям пленных, «имам и прочая свора не ожидали подъема партизан, особенно в Казикумухском округе»[130]. По данным Орджоникидзе, Дагестан выставил против банд Гоцинского 8 тысяч добровольцев[131]. Прекрасно зная местность, нравы и обычаи дагестанцев, партизаны не только участвовали в боевых операциях, но и были незаменимыми разведчиками, вели агитацию среди населения, разъясняя ему политику Советской власти, чем способствовали скорейшему отрыву трудящихся масс от воздействия контрреволюционной пропаганды.

В сплочении дагестанской бедноты, в разоблачении демагогических призывов мятежников, прикрывавшихся лозунгом борьбы за национальную независимость, неоценимое значение имело провозглашение 13 ноября 1920 года на съезде народов Дагестана автономии области. В тот же день военком Свиридов писал Самурскому: «Сегодня в два часа приехали Сталин и Орджоникидзе; в четыре часа было собрание ответственных работников по вопросу об автономизации Дагестана, где тов. Сталин познакомил с решением на этот счет ЦК, и уже на открывшемся в девять часов вечера съезде им же была декларирована Дагестанская Советская Республика»[132].

Триста делегатов и гостей съезда, в том числе Тодорский, внимательно слушали выступления И. В. Сталина, Г. К. Орджоникидзе, И. А. Свиридова и других ораторов. Все понимали величие происходящего события. В образной форме это выразил один из делегатов: «Когда у нас в Дагестане установилась Советская власть, у нас открылся один глаз. А теперь... у нас открылся другой... Мы теперь ясно видим и понимаем, что такое Советская власть»[133].

Развернув активные боевые действия, советские части и партизанские отряды добились в первой половине ноября определенных успехов. От мятежников была очищена крепость Ботлих, снята осада с Гуниба и Хунзаха. Однако, чтобы закрепить успех и окончательно разгромить врага, наличных сил было недостаточно, а командование 11-й армии не могло в то время усилить Дагестанскую группу войск. В ответ на просьбу Тодорского о переводе в Дагестан штаба 94-й бригады и 281-го стрелкового полка командарм телеграфировал: «Обстановка не позволяет усиления вашего участка. Выделение сил из Баку не представляется возможным»[134].

Во второй половине ноября – декабре 1920 года советские части вынуждены были перейти к обороне. Противник, уничтожив партизанский отряд Алибека Багатырева и полк Революционной дисциплины, прибывший в Дагестан из города Грозного, резко активизировал свои действия. Возросла численность мятежных банд. Только в Андийском округе контрреволюционный отряд насчитывал до 4 тысяч штыков и сабель. К мятежникам прибыла новая группа офицеров-горцев из Грузии[135].

Советским войскам пришлось оставить Ботлих, Большой Гоцатль, Гергебиль и ряд других аулов. Тодорский приказал прочно укрепиться в Хунзахе и Гунибе. Потеря Гуниба поставила бы красноармейские части в критическое положение. Это отлично понимали и мятежники, предпринимая отчаянные попытки захватить крепость, но безуспешно. Позднее по ходатайству Тодорского всему гарнизону крепости за проявленные «геройство, отвагу и мужество, за все тяжелые лишения, стойко ими перенесенные в тяжелых боевых условиях осады», была объявлена благодарность от имени командования РККА. 176-й и 285-й стрелковые полки, особо отличившиеся при обороне Гуниба, были награждены почетными Красными знаменами[136].

Упорные бои развернулись за аул Леваши, который несколько раз переходил из рук в руки. Под личным руководством Тодорского красноармейцы не только успешно оборонялись, но и переходили в яростные контратаки. Бои были ожесточенные. Вот описание одного из боевых эпизодов: «Под сильным ружейным огнем находилось правое орудие. Потерь не было, что объясняется крайним хладнокровием командира взвода и наводчика, не только ни на минуту не прекращавших артогня, но и отстреливавшихся из винтовок. Огонь этого орудия был чрезвычайно губителен, он не давал противнику выходить из складок местности и заставил замолчать его пулемет»[137].

Артиллерия сыграла важную роль в ликвидации авантюры Гоцинского. Успех борьбы без артиллерии, отмечал Тодорский, не мог иметь места в Дагестане. Однако использовать артиллерию в горах, зимой, при отсутствии дорог (еще декабрист А. А. Бестужев-Марлинский как-то шутя заметил, что «министром дорог в Дагестане, наверное, сам черт») было очень нелегко. Красноармейцы преодолели все трудности, чем вызвали заслуженный восторг революционных горцев. Жители Дагестана, вспоминал Тодорский, сохранившие память о многих войнах и с улыбкой смотревшие вначале на усилия артиллеристов поднять орудия в горы, став очевидцами такой установки, говорили: «Ни царь, ни Деникин не поставили зеленой арбы на гору, большевик пришел и поставил»[138].

В период ожесточенных оборонительных боев в штаб Тодорского поступили сведения, что обнаглевший противник стремится перерезать железную дорогу Ростов – Петровск-Порт – Баку. Создалась реальная угроза доставке в Советскую Россию жизненно необходимой стране нефти. Это хорошо понимали все бойцы и командиры Дагестанской группы войск. В журнале боевых действий 32-й дивизии появилась запись: «Скорее погибнем все до одного, чем пропустим врага»[139]. По приказу Тодорского под ружье встали не только строевые части, но и учреждения, хозяйственные команды дивизии, партийные и советские органы Темир-Хан-Шуры.

Командование Кавказским фронтом внимательно следило за ходом вооруженной борьбы в Дагестане. Член Реввоенсовета фронта В. А. Трифонов в разговоре по прямому проводу с Г. К. Орджоникидзе подчеркивал, что восстание в Дагестане чрезвычайно разрослось, Темир-Хан-Шура не в безопасности. «Я сообщил об этом Сталину. Сегодня из Москвы получено распоряжение бросить в Дагестан одну, а если понадобится, то и две дивизии»[140].

Председатель Дагревкома Габиев докладывал 12 декабря Орджоникидзе, что положение советских частей критическое. Ревком и начдив Тодорский делают все возможное, «но подкрепление, хотя бы в один-два батальона, дозарезу нужно сегодня-завтра, этим положение было бы спасено до подхода войск, обещанных комфронтом». В ответ на требование Орджоникидзе держаться во что бы то ни стало Габиев заверил: «Верь, что мы не сдадимся»[141].

Несмотря на непрерывный натиск превосходящих сил мятежников, необычайно холодную зиму, острую нехватку продовольствия, боеприпасов и обмундирования, советские войска и партизанские отряды мужественно оборонялись. Они выполнили поставленную перед ними задачу – удержали занимаемые позиции до подхода подкреплений.

В начале 1921 года положение Дагестанской группы войск значительно улучшилось. В распоряжение Тодорского прибыли 14-я стрелковая имени Степина дивизия и 2-я Московская бригада курсантов. Их командиры получили подробные указания в штабе Дагестанской группы войск об особенностях боевых действий в горах.

Интересные воспоминания об инструктаже Тодорского оставил бывший комиссар 40-й бригады 14-й дивизии М. Е. Виноградов. Вскоре после прибытия бригады в Петровск-Порт, писал он, Тодорский вызвал командование бригады в свой штаб в Темир-Хан-Шуру.

«Знакомя с боевой обстановкой, А. И. Тодорский подвел нас к рельефной карте Нагорного Дагестана, сделанной еще во времена кавказских войн при царе Николае I. Я не знаю, что почувствовали комбриг и начальник штаба, посмотрев на эту карту, а про себя могу сказать, что у меня сердце похолодело от вида бесчисленных гор Дагестана. Ведь мы привыкли воевать в донских степях и на Кубани, где в горы мы только уперлись, преследуя войска генерала Фостикова. А тут сотни гор, ущелий и перевалов, через которые придется переходить красным бойцам.

А. И. Тодорский информировал нас и об ошибках, допущенных при проведении боевых операций в горах, когда наши части продвигались по шоссейной дороге, не занимая окрестных высот. В результате противник давал возможность беспрепятственно подойти к аулу, а затем открывал с командных высот ураганный огонь и наносил большие потери войскам»[142].

Прибытие подкреплений позволило Тодорскому приступить к разгрому основных группировок противника. Блестяще осуществив операцию по взятию аула Ходжал-Махи и освобождению от осады крепости Гуниб, советские войска начали бои за аулы Гергебиль и Аймаки, являвшиеся опорными пунктами обороны мятежников. 17 января Тодорский издал приказ, по которому все подчиненные ему части и партизанские отряды были разделены на северный и южный боеучастки и ударную группу. Развернулась подготовка к решающему сражению.

Однако разработанный Тодорским план очищения Нагорного Дагестана от мятежников оказался под угрозой срыва. Не учитывая всех обстоятельств развернувшейся в горах кровопролитной борьбы, командование 11-й армии приказало начдиву-32 произвести перегруппировку сил и нанести основной удар в другом, Карадахском направлении. Тодорский не мог согласиться с ошибочным распоряжением и направил в штаб армии телеграмму, в которой аргументированно отстаивал свою точку зрения. В заключение он писал: «Прошу разрешения приступить к выполнению плана по овладению Гергебиль – Аймаки, к каковому войска срочно готовятся. С моей стороны будут приняты все меры, дабы потери были незначительными и исход был благоприятен для нас...»[143] Командарм утвердил план Тодорского.

22 января 1921 года в сильнейшую метель красноармейцы и партизаны перешли в наступление. Более тысячи мятежников, используя искусственные и природные укрепления, упорно оборонялись. Это были отборные, самые фанатичные отряды «шариатских войск». Но ни ожесточенное сопротивление противника, ни разыгравшаяся стихия не остановили советских бойцов. Решительным штурмом они овладели Гергебилем.

Разгром мятежников в аулах Гергебиль и Аймаки создал благоприятные условия для освобождения от длительной осады крепости Хунзах. Один из ее защитников, в то время молодой боец-коммунист, Н. Г. Долгополов вспоминал:

«Неожиданно к нам пришла большая радость. В ясный солнечный день мы стояли во дворе в очереди за обедом у походной кухни. Горячая водичка и кусочек конины ожидали каждого из нас. Вдруг в небе что-то загудело. Все взглянули вверх.

– Самолет, наш красный самолет!.. Ура! Ура! – пронеслось в рядах бойцов.

Да, это был наш самолет. Он сделал несколько кругов над крепостью, сбросил вымпел и полетел обратно. Командующий Дагестанской группой войск А. И. Тодорский писал: «Держитесь во что бы то ни стало, мы к вам скоро придем».

Лица бойцов повеселели.

Прошло еще несколько дней, и мы услышали отдаленный гул артиллерийской канонады. Он то усиливался, то затихал, вызывая у нас то радость, то тревогу. Но как бы то ни было, мы знали, что там, на подступах к крепости, идет борьба за наше освобождение.

Долгожданный день освобождения наступил на исходе января»[144].

Повсеместно красноармейские части и отряды партизан наносили чувствительные удары по противнику. 28 января Орджоникидзе прислал Тодорскому и председателю Дагревкома Габиеву поздравительную телеграмму. В ней, в частности, говорилось: «Действуйте энергично, еще один смелый удар, и вся наемная свора будет уничтожена. Будьте осторожны с населением, знайте, что дагестанское население с нами. Руководителя операций начдива-32 товарища Тодорского и красных партизан Омарова, Атаева и Караева представляю к награждению орденом Красного Знамени»[145].

В соответствии с представлением Орджоникидзе Реввоенсовет республики наградил Тодорского орденом Красного Знамени РСФСР. В приказе о награждении подчеркивалось, что Тодорский сумел в кратчайший срок и с исключительной энергией подготовить решительный удар на Гергебиль, «после чего на плечах отступавшего противника прорвался к осажденным гарнизонам Хунзаха и Гуниба, где освободил их, завершив разгром противника по всему фронту»[146].

В связи с началом контрреволюционного восстания в Нагорной Чечне командование Кавказским фронтом объединило управление войсками в Чечне и Дагестане. Во главе Терско-Дагестанской группы войск был поставлен М. К. Левандовский. Тодорский по-прежнему оставался командующим Дагестанской группой войск.

Упорные бои развернулись в дагестанских горах в феврале 1921 года. Противник все еще представлял грозную силу: в его войсках насчитывалось 7200 штыков и 2490 сабель. Однако положение мятежников с каждым днем ухудшалось. Главную роль в повороте горцев на сторону Советской власти сыграла правильная, отвечавшая жизненным интересам трудящихся политика Коммунистической партии.

12 февраля в Москве состоялась встреча В. И. Ленина с дагестанской делегацией в составе председателя Дагестанского бюро РКП (б) Д. Э. Коркмасова, чрезвычайного комиссара Гунибского и Аварского округов М. Хизроева, представителя Дагестана по экономическим вопросам в Азербайджане А. А. Тахо-Годи и присоединившегося к ним заведующего отделом земледелия ревкома М. Т. Ахундова. Глава Советского правительства интересовался положением дел в Дагестане, численностью коммунистов в республике, расспрашивал о партизанском движении и борьбе с контрреволюцией, о том, как поставлена агитация и пропаганда среди масс. В ходе беседы Ленин на бланке Председателя Совнаркома РСФСР сделал краткую запись о нуждах Дагестана в хлебе, мануфактуре, транспорте, средствах связи, бумаге и пр.; отметил, что в республике привились субботники. Делегаты сообщили вождю, что они привезли Московскому Совету поезд с продуктами в подарок трудящимся столицы, и вручили Ленину памятные подарки – изделия дагестанских мастеров[147].

По указанию В. И. Ленина Дагестанской АССР была оказана значительная финансовая и материальная помощь. Для восстановления разрушенных селений и хозяйств Дагестану предоставили 200 миллионов рублей, 10 вагонов сельскохозяйственных машин и орудий, более 5 миллионов метров мануфактуры, сотни тысяч пудов хлеба[148].

В штаб Тодорского и Дагревком неоднократно поступали телеграммы Орджоникидзе с требованием отправить продовольствие в нагорную часть Дагестана. В одном из разговоров по прямому проводу с Габиевым и новым военкомом 32-й дивизии Полешко председатель Кавбюро ЦК РКП (б) выяснил, что в Дагестан поступило большое количество хлеба, бязи и керосина, однако все это лежит на складах, так как отсутствует транспорт. Орджоникидзе приказал использовать для снабжения населения военные грузовики и подводы. В конце разговора Григорий Константинович передал Габиеву: «Даю тебе товарищеское слово, что не остановлюсь перед твоим и Полешко арестом, если хлеб не будет доставлен населению. Вам же обоим поручаю обеспечить всем необходимым семьи красных партизан»[149].

В воинских частях и среди горцев проводилась многообразная партийно-политическая работа. С помощью Тодорского политотдел 32-й дивизии организовал сотни митингов и собраний, лекций, спектаклей, громких читок, бесед. Среди красноармейцев и населения распространялись газеты «Красный воин» – орган политотдела 11-й армии, «Боец» – орган политотдела 32-й дивизии, «Красный Дагестан» на аварском и кумыкском языках – первая газета в многовековой истории «горы языков», как нередко называли многоязычный Дагестан.

Тодорский требовал от командиров и красноармейцев с уважением относиться к местным обычаям и нравам, не допускать самовольных реквизиций у населения, просвещать горцев. Бывший начальник военно-политической школы 14-й стрелковой дивизии А. К. Скороходов вспоминал:

«При отправке нас в горы командующий Дагестанской группой войск А. И. Тодорский обратился к нам с речью:

– Дорогие товарищи! Вы идете на защиту Советской власти, на которую посягают кулацко-мулльские богатеи, вы идете помочь братьям-горцам освободиться от вновь поднявших голову националистов-клерикалов. Будьте чуткими, внимательными, осторожными с горцами, проявляйте к ним всяческое внимание, как это советует В. И. Ленин!»[150]

И советские воины – коммунисты и беспартийные – следовали ленинским заветам. Они не только громили контрреволюцию, но и помогали создавать местные партийные и советские органы, налаживать их работу, содействовали партийным организациям в подготовке местных кадров, вели широкую политико-просветительную работу среди горцев. Систематически проводились в Дагестанской группе войск коммунистические субботники, недели ребенка, труда, красного пахаря. Весной 1921 года бойцы и командиры Красной Армии пришли на помощь горцам, обрабатывая их мелкие каменистые клочки земли.

Высоким авторитетом пользовалась в Дагестане Р. И. Черняк-Тодорская, исполнявшая обязанности начальника политотдела 32-й дивизии. Она была постоянным представителем дивизии в областном комитете партии с правом решающего голоса.

Смело разъезжала Рузя по аулам, проводила митинги и собрания, выступала с лекциями и докладами. Много сил отдавала она работе среди молодежи и женщин-горянок. При ее активном участии в Темир-Хан-Шуре состоялись женские городская и окружная конференции. Беззаветная преданность делу партии, личное бесстрашие, человеческое обаяние привлекали к ней симпатии всех, с кем ее сталкивала тогдашняя бурная, полная опасностей и трудностей жизнь. О ней тепло отзывались Р. С. Землячка и Г. К. Орджоникидзе, видные партийные и советские деятели Дагестана Д. Коркмасов, Н. Самурский, С. Габиев и другие. Верным помощником и боевым другом была она Александру Тодорскому.

Тысячи горцев, обманутых прежде контрреволюционерами, начинали понимать, что Советская власть несет им мир, землю, свободный от эксплуатации труд. Они переходили на сторону Советской власти. Большим ударом для Гоцинского и его сподвижников было падение меньшевистского правительства в Грузии и образование 25 февраля 1921 года Грузинской Советской Социалистической Республики. Окрепли и приобрели богатый опыт горной войны воинские части и красные партизаны. Не давая врагу опомниться, они продолжали энергичное наступление, пока не разгромили главные силы противника. В середине марта мятеж был в основном ликвидирован. Дагестанская группа войск решила поставленную перед ней задачу.

Командование Дагестанской группой войск явилось серьезным испытанием для Тодорского. Возглавив такое крупное воинское соединение, он должен был самостоятельно решать многие сложные военно-политические и хозяйственные вопросы. Тодорский с честью выдержал трудный экзамен, блестяще справился с возложенными на него обязанностями. В апреле 1921 года, после расформирования Дагестанской группы войск, он был назначен командиром отдельного корпуса 11-й армии (с 19 мая того же года – 1-й Кавказский корпус)[151].

Менее полугода пробыл Тодорский в Дагестане. Но и за этот короткий срок он навсегда полюбил страну гор, ее мужественный, свободолюбивый народ. На всю жизнь сохранил Александр Иванович память о пленительной природе Аварии, вздыбившейся скалами с глубокими ущельями Даргинии, лиловых громадах Гимринского хребта, гремучих потоках Аварского и Андийского Койсу. Но вспоминались Тодорскому и другие картины: грязные, облепленные снегом дикие скалы, скрывающие жестокого врага, воющий, мечущийся ветер, пронизывающий до костей, узкие тропы и темные тесные ущелья, залитые кровью более чем 5 тысяч лучших сыновей трудового народа.

Опыту боевых действий в Дагестане Тодорский посвятил книгу «Красная Армия в горах», которая получила высокую оценку специалистов[152]. В предисловии к ней главнокомандующий всеми вооруженными силами республики в 1919-1924 годах С. С. Каменев отмечал: «Труд тов. Тодорского интересен правдивостью изложения отдельного периода нашей гражданской войны. С этой стороны книга просто ценная»[153]. Известный военный историк Н. Е. Какурин подчеркивал, что Тодорский не стремится навязать читателю свои выводы: они слагаются у него сами, когда он углубится в чтение короткого, лаконичного повествования автора, по сжатости и ясности напоминающего манеру Тацита. «Правдивое повествование А. Тодорского, – заключал рецензент, – лучший исторический памятник подвигам Красной Армии в Дагестане, созданный одним из ее сынов»[154].

Трудящиеся Дагестана свято чтут память тех, кто разгромил банды Гоцинского. На горе у Левашей, в крепостях Гунибе, Хунзахе и Ботлихе, на могилах погибших героев Омарова-Чохского и Багатырева, в Араканском ущелье и во многих других местах установлены памятники отважным советским воинам – русским и аварцам, украинцам и даргинцам, лезгинам и азербайджанцам. В летописи славных имен и имя Александра Ивановича Тодорского, внесшего большой личный вклад в становление и упрочение Советской власти в Дагестане.

Конец дашнакской авантюры

Вскоре после вступления в командование 1-м Кавказским корпусом Тодорский был направлен в Армению. Здесь был необходим его опыт ведения войны в горах. Банды буржуазных националистов – дашнаков-маузеристов во главе с бывшим царским полковником Нждеем подняли крупный антисоветский мятеж в горных районах.

Долгой и тяжелой была борьба армянского народа за власть Советов. Яростное сопротивление воле трудящихся оказывали буржуазные националисты. В 1918 году, опираясь на поддержку иностранных империалистов, они образовали дашнакское правительство «независимой» Армении. Господство дашнаков было одной из самых мрачных страниц в истории армянского народа. Они довели рабочих и крестьян до голода и нищеты, а экономику края до полного развала. Армения, писал выдающийся поэт Егише Чаренц, стала страной, «где мгла царит и смерть». В одном из докладов Тодорского Орджоникидзе отмечалось, что правление дашнаков «было сплошным издевательством над трудящимися и выходит за пределы общепринятой человеческой этики».

29 ноября 1920 года рабочие и крестьяне Армении под руководством большевиков подняли вооруженное восстание против дашнакского гнета. Был образован Военно-революционный комитет. По телеграфу ревком обратился за помощью к Ленину. Владимир Ильич немедленно откликнулся на призыв армянских трудящихся. Правительство РСФСР дало указание командованию Красной Армии оказать помощь народу Армении. Повстанцы и красные войска вошли в ее столицу Эривань (Ереван). Ревком объявил Армению независимой Советской Социалистической Республикой.

Советская власть получила от дашнаков тяжелое наследство. Результаты антинародной политики буржуазных националистов еще долго давали себя знать. Крайне тяжелым было материальное положение рабочих и крестьян. Не совсем правильно повели себя руководители республики, среди которых не было единства. Имели место серьезные ошибки, выразившиеся в неоправданных реквизициях и конфискациях, в слабой организации политико-разъяснительной работы[155].

Все это дало возможность дашнакам поднять в феврале 1921 года мятеж против Советской власти. Они захватили Эривань, арестовали и расстреляли сотни коммунистов и беспартийных борцов за власть Советов. Вспоминая об этих трагических событиях, Маршал Советского Союза И. X. Баграмян, который в то время был младшим командиром Армянской Красной Армии, писал: «Каждый истинный патриот испытал в эти дни чувство глубокого возмущения и гнева против вероломных антинародных действий дашнакских головорезов»[156].

Зверства маузеристов вызвали негодование армянского народа. В ходе упорных боев контрреволюционеры были разгромлены. Остатки дашнакских банд бежали в пограничный с Азербайджаном горный Зангезур. Здесь, в Татевском монастыре, крупном политическом и культурном центре средневековья, Нжде объявил себя премьер-министром Нагорной Армении.

Стремясь избежать дальнейшего кровопролития, ревком 10 апреля издал декрет об амнистии всех участников февральской авантюры в случае добровольной сдачи оружия. По совету Г. К. Орджоникидзе за ним последовал дополнительный декрет, которым амнистировались все руководители дашнаков[157]. Одновременно были распущены коммунистические отряды, произведена частичная демобилизация войск.

Возрождению Армении способствовала бескорыстная помощь русского народа. 4 апреля 1921 года Совнарком под председательством В. И. Ленина принял решение отпустить Армении 1,5 миллиона рублей золотом для закупки хлеба. Выделенные средства самолетом были доставлены в район расположения советских армянских частей. Вскоре на это золото в Персии удалось приобрести продукты питания, что спасло от голодной смерти тысячи людей[158]. Заботилась Советская власть и о восстановлении национальной экономики. Весной 1921 года, когда посевная кампания в республике из-за недостатка семян и сельскохозяйственных орудий оказалась под угрозой срыва, московские рабочие отправили в Армению сельскохозяйственные машины. За счет ссуды из Москвы армянской бедноте было предоставлено 60 тысяч пудов семян[159].

Однако мирная жизнь на армянской земле, начавшееся социалистическое строительство не устраивали дашнаков. Они не смирились со своим поражением. Видный деятель Коммунистической партии и Советского государства А. Ф. Мясников (Мясникян), возглавивший с мая 1921 года Совнарком Армянской ССР, предложил «правительству» Зангезура мирным путем присоединить его к Армении. В ответ на это дашнаки сосредоточили у селения Гергер-Пашалу крупные силы пехоты и кавалерии и в ночь на 16 июня внезапно напали на позиции стрелковой бригады Армянской Красной Армии. Бешено ненавидя коммунизм, Нжде призывал своих сторонников: «Везде и всюду требуйте удаления коммунистов. Уничтожайте, убивайте и беспощадно преследуйте их. Большевизм – это язва, разъедающая человечество, и чем суровее и сильнее борьба с ним, тем лучше. Не жалейте коммунистов ни армян, ни мусульман, ни грузин, ни русских, где бы и кто бы они ни были»[160].

В Горисе, Катаре, Татеве и других местах, захваченных дашнаками, мужчин и женщин расстреливали по малейшему подозрению в симпатиях к коммунистам. По словам Тодорского, контрреволюционеры стремились держать зангезурских бедняков в тисках самого циничного обмана и грубой лжи. Дашнаки-маузеристы грабили имущество крестьян, насиловали женщин, расстреливали сторонников Советской власти, а затем утверждали, будто подобные действия предпринимались по директивам командования Красной Армии.

Коммунистическая партия Армении подняла трудящихся на борьбу с озверевшими маузеристами. Братскую помощь армянским рабочим и крестьянам в ликвидации дашнакской авантюры оказали части 11-й армии, развернувшие наступление на противника в нескольких направлениях. Со стороны Шуши против мятежников действовала Карабахско-Зангезурская группа войск под общим командованием А. И. Тодорского.

В короткий срок Тодорский разработал план боевых действий, который был утвержден штабом армии[161]. Чтобы выяснить позиции противника, численность и вооружение его войск, разведать дороги Зангезура, наиболее испытанные армянские коммунисты были выделены для агентурной работы. В письме на имя Орджоникидзе Тодорский предложил осуществить в приграничных районах ряд мер политического и экономического характера, призванных парализовать влияние дашнакской пропаганды и сохранить в тайне намерения Красной Армии[162].

В дни вооруженной борьбы с дашнаками с новой силой проявилось присущее Тодорскому-военачальнику стремление к самому тесному взаимодействию с местными партийными и советскими органами. Все военно-политические мероприятия в Зангезуре проводились в полном соответствии с директивами ЦК КП(б) Армении и СНК Армянской ССР, представители которых Погос Макинцян и Драстамат Тер-Симонян работали в штабе Тодорского[163]. Совместные воззвания, обращения, приказы военного командования и местных властей помогали населению разобраться в националистической лжи дашнаков, разоблачали их клевету о намерениях и действиях Советской власти.

Большое внимание уделял Тодорский интернациональному воспитанию красноармейцев. В докладе командованию 11-й армии «Идейное содержание Зангезурской операции и наша тактика», подписанном А. И. Тодорским и военкомом 1-го Кавказского корпуса И. А. Свиридовым, подчеркивалось, что бойцы должны учитывать психологию армян и мусульман, быть чуткими к национальным и религиозным особенностям, уважать местные обычаи и обряды. Наша главная задача, отмечалось в докладе, завоевать доверие трудящихся, проводить в жизнь гибкую тактику, рассчитанную на борьбу с невежеством и отчужденностью темных масс.

Накануне наступления Тодорский и Свиридов обратились к воинам Карабахско-Зангезурской группы со специальным воззванием. В нем, в частности, говорилось: «Волею рабоче-крестьянского правительства на вашу долю выпадает великая честь стереть с лица советской земли последнего генерала и свору его приспешников. Имя этого генерала – Нжде[164], который сейчас утвердил контрреволюционную власть в Зангезурском уезде и бахвально угрожает спокойствию двух советских республик – Азербайджана и Армении. Около этого генерала, последыша царской армии, собралась вся контрреволюционная сволочь со всего Кавказа, которая точит нож против завоеваний нашей революции, против доблестной Красной Армии. Могучие бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Взмахните еще раз своей богатырской рукой и укажите расхрабрившемуся генералу его место! Сшибите его со спины зангезурского крестьянина и рабочего, возьмите за глотку и отправьте туда, куда уже отправили не один десяток таких генералов»[165].

Наступление Карабахско-Зангезурской группы началось на рассвете 2 июля 1921 года. После упорного двухчасового боя советские войска при поддержке артиллерии сломили сопротивление дашнакских банд и к концу дня освободили Горис. Ликование измученных насилиями и грабежами жителей было безмерно. Они встречали своих освободителей хлебом и солью, всеми способами выказывали благодарность красноармейцам.

Из близлежащих армянских и азербайджанских сел в Горис прибыла делегация крестьян в составе 30 человек, которая также приветствовала приход советских войск.

С каждым днем удары Красной Армии нарастали. Тодорский приказал частям безостановочно продвигаться вперед для освобождения Кафанского и Мегринского районов. Перед войсками была поставлена задача решительно пресекать армяно-азербайджанские столкновения, проявлять чуткое отношение к населению, следить за соблюдением строгого революционного порядка. В одной из телеграмм командарму-11 А. И. Геккеру Тодорский и Свиридов докладывали: «Население Зангезура, проклиная господство партии дашнаков, ныне лихорадочно строит Советскую власть, требует защиты от контрреволюции»[166].

В освобождении родного края активно участвовали зангезурские рабочие и крестьяне. Чувствительные удары с тыла наносили по дашнакам партизанские отряды, возглавляемые подпольными коммунистическими организациями. Бок о бок с русскими, украинцами, азербайджанцами боролись с контрреволюцией полки Армянской Красной Армии. И. X. Баграмян писал, что в результате одновременного наступления в нескольких направлениях Красной Армии и полков Советской Армении боевые действия проходили быстро и успешно, несмотря на гористую местность, затруднявшую ведение боев, и упорное сопротивление отрядов мятежников[167]. Григорий Оганезов, командир батальона 4-го армянского стрелкового полка, входившего в ударную группу Тодорского, вспоминал о походе на Татев: «Начался самый сложный участок пути. Неимоверно крутой дороге, казалось, не будет конца. Нещадно палило солнце, люди устали, но поднимались все выше и выше, к гребню перевала. Наконец, показался висящий на пятисотметровой высоте над ущельем реки Воротан «Чертов мост»... Трудности преодолены, мы в Татеве. Татевцы с радостью встретили красноармейцев, на общем собрании избрали сельский ревком»[168].

Полки Карабахско-Зангезурской группы освободили Татев, Кафан, Сисиан. В середине июля взятием Мегри трудный горный поход был завершен. Нжде и остатки его разбитых банд переправились через Аракс и укрылись у персидских ханов[169]. Над всем Зангезуром, докладывали Тодорский и Свиридов Орджоникидзе, реют советские знамена. Свободный от контрреволюции Зангезур приступил к творческой работе по укреплению власти трудящихся и налаживанию разрушенного дашнаками сельского хозяйства и промышленности.

Трудящиеся Закавказья высоко оценили мужество и героизм советских воинов. 18 июля 1921 года председатель Совнаркома Азербайджанской ССР Н. Н. Нариманов телеграфировал Тодорскому: «С чувством глубочайшей радости прочел только что полученное от Вас телеграфное сообщение о восстановлении Советской власти во всем Зангезуре. Ни на минуту не сомневаюсь в том, что этот долгожданный день уничтожит навеки последние преграды, лежавшие на пути к творческому единению трудящихся масс Азербайджана и Армении»[170]. Сердечно поздравил бойцов корпуса А. Ф. Мясников: «От имени Совета Народных Комиссаров ССР Армении приветствую храбрых красноармейцев, командиров и комиссаров 1-го Кавказского корпуса, который рука об руку с Армянской Красной Армией так успешно и основательно сокрушил зангезурскую контрреволюцию. В горах далекого Кавказа красные воины корпуса сумели закрепить доверенное им пролетарское знамя великой революции. Еще одна блестящая победа вписана в золотую книгу истории коммунизма, в которой увековечены славные имена бойцов красного корпуса»[171].

Радостно приветствовали освобождение Зангезура трудящиеся Армении. Повсюду в республике проходили митинги и собрания, на которых рабочие и крестьяне осуждали партию дашнакцутюн, заявляли о своей верности Советской власти. Труженики Зангезура телеграфировали в Эривань: «Освобожденные от гнусного ига дашнаков, трудящиеся посылают братское горячее приветствие трудящимся Советской Армении, подлинному представителю народа – Совету Народных Комиссаров Армении и славной Красной Армии. Трудовое крестьянство Зангезура вверяет свою судьбу Советской власти, твердо веря в светлое будущее истерзанной капитализмом Армении. Да здравствует Советская Армения!»[172]

Главной причиной быстрого краха дашнакской авантюры явилась подлинно всенародная поддержка Советской власти со стороны армянских рабочих и крестьян. В. И. Ленин, внимательно следивший за развитием революционного процесса в Закавказье, неоднократно подчеркивал решающую роль в победе над контрреволюцией на национальных окраинах местных революционных сил[173]. Сокрушительный разгром последнего очага контрреволюции на Кавказе – дашнакских банд в Зангезуре – полностью подтверждает этот ленинский вывод. Части Армянской Красной Армии и местные повстанческие отряды были в первых рядах борцов за установление и упрочение Советской власти в горной республике.

В конце июля в Эривани состоялся парад войск, участвовавших в освобождении Армении. В торжественной тишине зачитывалось постановление Совнаркома республики о награждении боевыми орденами наиболее отличившихся воинов. Одному из первых А. Ф. Мясников вручил награду А. И. Тодорскому. Очевидцам он запомнился как настоящий русский богатырь: мужественная фигура, доброе, красивое лицо с умными глазами, сосредоточенное и вдумчивое. Орден Красного Знамени Армянской ССР был заслуженной наградой молодому талантливому военачальнику, ратный труд которого послужил успешной ликвидации дашнакской авантюры.

В Советском Азербайджане

Более двух лет жизнь и деятельность Тодорского были тесно связаны с Советским Азербайджаном и его столицей – рабочим Баку. Впоследствии Александр Иванович писал: «Сквозь годы, а были они нелегкими и звонкими годами, я пронес в памяти твои пути, революция... И до последнего дыхания я всегда буду видеть перед глазами твоих солдат – героических красноармейцев, командиров и комиссаров, боевых друзей, товарищей, кто честно послужил бакинскому пролетариату и азербайджанскому трудовому крестьянству в самую ответственную пору их революционной истории»[174].

Продолжая оставаться на посту командующего 1-м Кавказским корпусом, Тодорский в то же время был старшим начальником всех войск, расположенных на территории республики, заместителем наркома по военным и морским делам Азербайджанской ССР и начальником гарнизона города Баку[175]. Работал он в постоянном контакте с секретарем ЦК компартии республики С. М. Кировым, А. Ф. Мясниковым, Н. Н. Наримановым, Г. К. Орджоникидзе. Под их руководством, говорил Тодорский, командно-политические работники и воины Красной Армии проходили на практике школу интернационального воспитания.

Совместная работа с выдающимися деятелями Коммунистической партии и Советского государства оставила неизгладимый след в памяти Тодорского. Многим из них он впоследствии посвятил статьи, воспоминания. Так, в статье «Киров и бойцы» Тодорский создал запоминающийся образ этого замечательного большевика. Он показал его выступающим с докладом о международном и внутреннем положении Советской Республики в зале Бакинской оперы:

«Не на трибуну, а на широкий помост сцены выходит невысокий человек в темной русской рубашке, с открытым грубоватым лицом и с задорной шевелюрой темно-русых волос над широким лбом.

С первых же слов рабочая и красноармейская аудитория уже прикована к этому скромному, простому и как-то широко доступному докладчику. На чистейшем, прекрасном, понятном и доходчивом русском языке, не употребляя непонятных иностранных выражений, он спокойно повествует о положении Советской Федерации...

В зале Бакинской оперы – необычайная тишина, в которой особенно явственен неповторимый кировский ритм, полнозвучный и твердый. Перед глазами напряженно застывшей аудитории Киров, используя неисчерпаемое богатство красок своей речи, рисует картину нашей отсталой, полуазиатской страны, которая сейчас вырастает в оазис на фоне стонущей, угнетенной Европы»[176].

С большой теплотой рассказывал Тодорский о встречах с Орджоникидзе. При этом он неизменно подчеркивал политическую мудрость, прозорливость Григория Константиновича, его удивительное умение увязывать решение любого военного вопроса с народнохозяйственными, общегосударственными интересами. В статье «В горах Закавказья» Тодорский писал: «Орджоникидзе неуклонно воспитывал и учил нас хозяйствовать во всем действительно по-хозяйски. Нас было много, его учеников, на всех участках социалистической работы: и в армии, и в парткомитетах, и в Советах, и в нефтяной промышленности, и на кораблях Каспийского флота. И неутомимый Серго всегда находил время лично учить каждого из нас»[177].

В Баку Тодорский познакомился с М. В. Фрунзе. Было это в январе 1922 года. После выступления Фрунзе на городском партактиве Киров попросил Тодорского отвезти Михаила Васильевича на вокзал. До этого вечера, вспоминал Тодорский, я не видел Фрунзе, хотя и очень много о нем слышал. «Никогда не забыть трехчасового пребывания в вагоне командующего! Я с искренним интересом наблюдал его скромный быт, а главное, нашел в его лице военного человека особой, я бы сказал, именно ленинской формации – политика, командира, ученого»[178].

Важнейшей задачей 1-го Кавказского корпуса было обеспечение порядка и спокойствия в республике. АССР, писал в 1922 году в «Правде» Тодорский, является родной сестрой РСФСР. В недрах Азербайджана таится неисчерпаемый запас энергии тепла и света, достаточный для удовлетворения потребностей в ней всей советской федерации. Оберегать родину советской нефти – почетная революционная задача, почетный пост, вверенный нам Коммунистическим Интернационалом[179].

Неспокойно было на границе Азербайджана с Персией. Не раз бандиты нападали на мирные поселения и учиняли там разбой, а затем скрывались за границу. Особенно страдали от них жители Ленкоранского уезда, налеты на пограничную полосу которого сделались обычным явлением. Тодорский лично участвовал в разгроме бандитских шаек. Учитывая бедственное положение трудящихся Ленкоранского уезда, Александр Иванович предложил правительству республики обеспечить внеочередную выдачу им мануфактуры, сахара, керосина, мыла и т. д.[180]

Поскольку разбойничьи набеги не прекращались, необходимо было выработать эффективные меры борьбы с ними. 8 августа 1921 года Тодорский писал командующему Отдельной Кавказской армией[181]: «Несмотря на все принятые меры, оборонительный образ действий с нашей стороны вполне положительных результатов не дает и население пограничной полосы не выходит из-под угрозы лишения скота, разграбления и помехи производству работ по сельскому хозяйству. В общем итоге к данному времени АССР от этих разбойничьих налетов понесла ощутительные убытки»[182]. Далее излагался детальный план борьбы с нарушителями границы. Боевые операции, осуществленные в соответствии с этим планом, позволили отбросить бандитов за границу.

В 1922 году, когда разбойничьи налеты вновь возобновились, для руководства борьбой с ними было создано Особое совещание в составе С. М. Кирова (председатель), А. К. Караева, Г. М. Мусабекова, И. А. Свиридова и А. И. Тодорского[183]. Совещание разработало и обеспечило выполнение целой системы мер по разгрому бандитизма. Вскоре совместными усилиями воинских частей, органов ЧК и населения советская граница была наглухо закрыта для любителей легкой поживы.

В начале 1923 года азербайджанские чекисты раскрыли тщательно законспирированную контрреволюционную организацию «Иттихад ислам» («Объединение мусульман»), насчитывавшую до 1,5 тысячи человек. Заговорщики планировали поднять 22 марта восстание во всем Азербайджане. Угроза провала вынудила руководителя организации Джемала Эффенди на преждевременное выступление. 20 февраля в селении Каракоюклы он объявил себя пашой и призвал население к борьбе с Советской властью[184]. В тот же день мятежники прервали на участке Кюрдамир – Сагиры железнодорожное и телеграфное сообщение между Баку и Ганджой.

Для подавления разгоравшегося в Геокчайском уезде восстания в Кюрдамир срочно стягивались советские пехотные и кавалерийские части. Общее руководство войсками, отрядами ЧК и милиции было возложено на Тодорского. По его приказанию принимаются меры для немедленного восстановления телеграфной связи и бесперебойного пассажирского и товарного движения по железной дороге. Разгромив бандитские шайки к юго-западу от Кюрдамира, ударная группа выступила по направлению на Каракоюклы.

Внимательно следили за ходом боевых операций Геокчайской группы войск С. М. Киров и командующий Отдельной Кавказской армией А. И. Егоров. Киров дважды, 21 и 22 февраля, вызывал Тодорского к телефону и просил доложить о положении дел[185]. Егоров телеграфировал Тодорскому: «[186] дополнение переданных приказаний через помнаштарма подтверждаю: 1. Общее руководство операцией возлагаю на Вас. 2. Бандитизм ликвидировать [187] кратчайший срок и [188] бандитами расправиться беспощадно и сурово. 3. Население, относящееся недоброжелательно к Соввласти, разоружить, пособников и укрывателей арестовать»[189].

Сражение с главными силами мятежников произошло у станции Карасакал. В первые же минуты боя Эффенди и несколько десятков других бандитов были убиты, остальные не выдержали и бросились бежать. Через неделю восстание было окончательно подавлено[190]. Так в зародыше была пресечена еще одна контрреволюционная авантюра, скорейшей ликвидации которой партийные и советские руководители Азербайджана придавали огромное значение.

Враги Советской власти предпринимали отчаянные усилия, чтобы сорвать экономическое возрождение молодой республики. В ночь с 9 на 10 апреля 1922 года эсеровские диверсанты совершили поджог на нефтепромыслах в Сураханах, в результате чего сгорело 14 буровых установок. В ноябре того же года враги подожгли станцию Насосную, снабжавшую водой промышленные предприятия и население Баку[191]. Драматические события заставили усилить охрану нефтепромыслов и других жизненно важных объектов. Эту задачу выполняли бойцы 1-го Кавказского корпуса и военные моряки Каспия. А. И. Тодорский и начальник оперативного отдела корпуса Л. Е. Маневич – впоследствии легендарный разведчик Этьен, Герой Советского Союза – разработали эффективные меры борьбы с экономическими диверсиями противников Советской власти.

В период командования 1-м Кавказским корпусом, а затем 2-й Кавказской стрелковой дивизией[192] Тодорский уделял большое внимание повышению боеспособности вверенных ему частей, добивался, чтобы красноармейцы отлично овладевали стрелковым делом, навыками полевой и гарнизонной службы. Постоянно находились в поле зрения Тодорского и вопросы улучшения быта, питания красноармейцев. По его инициативе была создана Всеазербайджанская комиссия по улучшению быта Красной Армии. Совнарком АССР выделил ей товарный фонд на сумму 25 миллиардов рублей. В сентябре 1922 года в связи с годовщиной создания комиссии командующий Отдельной Кавказской армией А. И. Егоров объявил ее председателю А. И. Тодорскому благодарность[193].

Особой заботой командиров и комиссаров РККА того времени была ликвидация неграмотности среди красноармейцев. «Сознательность бойца, его грамотность, политическая развитость, – подчеркивалось в одном из приказов Тодорского по 2-й Кавказской стрелковой дивизии, – добрая половина качеств, необходимых нашей армии. Товарищ Ленин на последнем заседании политпросветработников сказал, что никакая политпросветработа немыслима там, где есть неграмотные. Все культурные силы части должны принять участие в ликвидации неграмотности молодого пополнения. Отныне все командиры призываются на боевые позиции просветительного фронта»[194].

В частях Отдельной Кавказской армии развернулось настоящее сражение против неграмотности. При этом широко применялись меры и агитационного характера (беседы, митинги, политсуды над неграмотными), и материального поощрения (выдача дополнительного белья, премирование продуктами и т. д.). В результате всей этой многообразной работы неграмотность в Отдельной Кавказской армии была ликвидирована. 6 мая 1922 года временно исполняющий дела командующего армией Тодорский поздравил красноармейцев с полной ликвидацией неграмотности в их рядах, ведущей из тьмы и невежества к свету и знанию[195].

Имея к этому времени немалый опыт военачальника, Тодорский принимал активное участие в формировании Азербайджанской Красной Армии. Неоднократно выезжал он в различные районы республики для инспектирования национальных воинских частей, заботился об их обучении и вооружении[196]. Во всей этой деятельности Тодорский был тесно связан со многими видными военно-политическими работниками Азербайджана, сыгравшими важную роль в укреплении Советской власти в республике. На всю жизнь сохранил Александр Иванович самые добрые воспоминания о наркоме по военным и морским делам Али Гейдаре Караеве, военкоме Главного штаба Алескере Шахбазове, начальнике Азербайджанской стрелковой дивизии X. Нахичеванском, начальнике политотдела этой дивизии М. Шекинском и других.

Успешное руководство корпусом, постоянная забота о нуждах красноармейцев и местного населения снискали Тодорскому искреннюю любовь и уважение азербайджанских трудящихся. За выдающиеся заслуги в деле упрочения Советской власти в Азербайджане, личное участие в борьбе с мусаватистами и другими контрреволюционерами ЦИК республики наградил Тодорского орденом Красного Знамени Азербайджанской ССР[197]. Он был избран депутатом Бакинского городского Совета, членом АзЦИКа и членом ЦК компартии республики. И здесь Тодорский вместе с другими большевиками твердо отстаивал ленинскую политику дружбы и взаимопонимания народов, развенчивал тех, кто сеял национальную рознь. В одном из отчетов Кавбюро ЦК РКП (б), представленном в Центральный Комитет партии в начале 1922 года, отмечалось, что в Закавказье состоялись съезды коммунистических организаций Грузии, Армении и Азербайджана. Они разгромили национал-уклонистов. Лучшие партийцы избраны в ЦК компартий братских республик. Среди них С. М. Киров, Н. Н. Нариманов, А. И. Тодорский и другие[198].

На I съезде Советов СССР

С каждым годом укреплялось сотрудничество трудящихся нашей многонациональной страны. В возрождении национальных окраин особое значение имела экономическая помощь, оказываемая им РСФСР. Уже к октябрю 1920 года в Азербайджанскую ССР было направлено из Советской России 1,5 миллиона аршин мануфактуры, 100 вагонов труб, 120 тысяч пудов кровельного железа, 2 миллиона кубометров леса, 1,7 миллиона пудов различных продуктов[199]. В 1921 году Наркомпрод РСФСР ежемесячно отпускал для этой республики 200 тысяч пудов хлеба и 500 тысяч пудов зернового фуража. Зимой 1921 года в Азербайджан прибыл специальный поезд, посланный москвичами, с продовольствием, одеждой, обувью. В свою очередь азербайджанские трудящиеся делились, чем могли, с русскими рабочими и крестьянами. Так, в июле 1920 года Бакинский рыбный комбинат направил в столицу шесть вагонов икры и красной рыбы, которые были переданы детям московских рабочих[200].

Тесные связи с трудящимися были у воинов бакинского гарнизона. Неся охрану важнейших народнохозяйственных объектов, бойцы 1-го Кавказского корпуса в то же время оказывали немалую помощь на рыбных и соляных промыслах, в заготовке дров, вели политико-воспитательную и культурно-просветительную работу среди местного населения. Особенно велика роль красноармейцев в восстановлении нефтяной промышленности Азербайджана. На нефтепромыслах бойцы ремонтировали склады, переносили и укладывали трубы, вели строительные и земляные работы. Подучившись, многие красноармейцы непосредственно участвовали в добыче нефти, работая подручными при квалифицированных рабочих[201].

Командование Отдельной Кавказской армии всячески содействовало укреплению связи воинов с трудящимися других советских республик. 7 ноября 1921 года делегация 1-го Кавказского корпуса вручила памятное Красное знамя Дагестанскому ревкому. В ответ Тодорский получил телеграмму за подписью председателя Дагревкома Д. Э. Коркмасова: «Дагестанская беднота сердечно благодарна и счастлива за поднесенное Красное знамя и шлет искренний привет Вам – вождю славного 1-го корпуса... Под великим Красным знаменем беднота будет стойко и самоотверженно вести борьбу за Советскую власть как на военном, так и на экономическом фронтах. Да здравствует верный страж социальной революции – Красная Армия!»[202]

2 сентября 1922 года во 2-ю Кавказскую стрелковую дивизию, основу которой при ее формировании в первые месяцы Советской власти составили московские рабочие полки, прибыли представители Краснопресненского и Замоскворецкого районных Советов Москвы. От имени столичных пролетариев они вручили дивизии Красное знамя. Краснопресненцы установили над дивизией шефство. Этот волнующий праздник, писал Тодорский, был счастливой страницей в нашей жизни[203].

10 декабря 1922 года в Баку открылся 1-й съезд Советов Закавказья. На нем присутствовало более 500 делегатов от трудящихся Азербайджана, Армении, Грузии и от воинов Отдельной Кавказской армии. Съезд провозгласил Закавказье единым политическим, хозяйственным и военным образованием, принял Конституцию ЗСФСР, избрал Закавказский ЦИК. Одним из его членов стал Тодорский. Важнейшим решением съезда было принятие резолюции о необходимости образования Союза Советских Социалистических Республик. В статье Тодорского «Незабываемые дни», написанной к 40-летию образования СССР, говорится: «На предстоящий I съезд Советов СССР было избрано 70 делегатов во главе с товарищами Г. К. Орджоникидзе и С. М. Кировым. В числе делегатов были и мы, военные работники: командующий армией А. И. Егоров, член РВС Ш. З. Элиава и другие. Все семьдесят делегатов одновременно были делегированы и на X Всероссийский съезд Советов, на котором вместе с представителями Украины и Белоруссии присутствовали в качестве гостей»[204].

Тепло и сердечно встретили посланцев советских республик москвичи. Обстановка в столице в эти дни была праздничной. Повсюду слышалась разноязыкая речь. Между шинелями и бушлатами мелькали бекеши, полушубки, красочные национальные одежды. Перед делегатами выступали видные партийные, советские и военные деятели К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, Г. И. Петровский, И. В. Сталин и другие. Они рассказывали о предстоящем съезде, отвечали на многочисленные вопросы.

23 декабря открылся X Всероссийский съезд Советов. Его участники и гости чувствовали, что находятся накануне события исторического значения. Съезд единогласно принял предложение республик Закавказья, Украины и Белоруссии об объединении с РСФСР в единое союзное государство. По воспоминаниям Тодорского, съезд противопоставил ожесточенной борьбе капиталистических государств за территории, за колонии, за источники сырья и рынки сбыта сильнейшую тягу к объединению трудящихся советских республик, рабочих и крестьян разных народов, их растущие единство, солидарность и братство[205].

На съезде Тодорский вновь встретился с прославленными полководцами М. В. Фрунзе и М. Н. Тухачевским, многими видными военачальниками. Боевым соратникам было что вспомнить, о чем рассказать друг другу: за короткое время произошло столько значительных событий, было выиграно немало трудных сражений.

Настроение у Тодорского было радостное, приподнятое. Это объяснялось еще и тем, что впервые за последние несколько лет он приехал с дальнего юга на север, ближе к родным местам, к городу Твери, к Весьегонскому уезду, по которым соскучился. После съезда он побывал в родном селе Деледине. Прибыл на родину уже не холостяком, а с молодой женой и маленькой дочкой.

Тодорский, как и другие делегаты, с нетерпением ждал начала работы I Всесоюзного съезда Советов. И вот этот день настал. 30 декабря 1922 года зал Большого театра выглядел особенно нарядно и торжественно. По поручению конференции полномочных делегаций республик съезд открыл один из старейших членов партии П. Г. Смидович. Заканчивая свое краткое выступление, он провозгласил: «Да здравствует учреждаемый ныне Союз Советских Социалистических Республик!..» Трудно передать, что творилось в зале. Его своды буквально потряс шквал оваций. Все встали и дружно запели «Интернационал».

Почетным председателем съезда был избран Ленин. Из-за болезни Владимир Ильич не смог участвовать в работе съезда, но делегаты знали, что именно он является вдохновителем и творцом добровольного равноправного объединения советских республик.

Съезд рассмотрел и принял Декларацию и Договор об образовании Союза ССР. С предложением по этому вопросу от имени всех делегаций выступил М. В. Фрунзе. Главнокомандующий всеми вооруженными силами республики С. С. Каменев передал приветствие съезду от Красной Армии. От трудящихся Закавказья выступил С. М. Киров. В зале царила напряженная, взволнованная тишина. Делегаты с огромным вниманием слушали ораторов, их страстный призыв к объединению народов в единую братскую семью.

Благодаря тщательной подготовке, работа I съезда Советов СССР продолжалась чуть более трех часов. Но и после его завершения делегаты долго не расходились. Переполненные радостными чувствами, они обменивались рукопожатиями, пели революционные песни, рассказывали о первых успехах в строительстве новой жизни. Для каждого из делегатов съезд Советов имел огромное идейное значение, стал практической школой по усвоению ленинской национальной политики. «Богатые политические итоги съезда, – отмечал Тодорский, – особенно помогли нам, военным посланцам Советской России, успешнее и плодотворнее работать в национальных районах Советского Союза. Лично я глубокое влияние I Всесоюзного съезда Советов всегда ощущал в своей последующей военно-политической работе в Армении, Азербайджане, Грузии, Узбекистане, Киргизии и Таджикистане»[206].

Герой Ферганы

Весной 1923 года по рекомендации Г. К. Орджоникидзе Тодорский был направлен в Туркестан. В этом обширном крае гор, пустынь и долин все еще продолжалась кровопролитная борьба с басмачеством – контрреволюционным движением баев-феодалов, местной буржуазии и реакционной части мусульманского духовенства, опиравшимся на помощь из-за границы. Особенно бесчинствовали басмачи в Ферганской долине. Английские и американские империалисты, учитывая близость Ферганы к китайской и индийской границам, стремились при содействии басмачей подавить здесь Советскую власть и отторгнуть этот богатый район от Советской Республики. К началу 1920 года Ферганский фронт стал в Средней Азии одним из главных[207].

Басмачи наносили огромный вред мирному социалистическому строительству в Туркестане. Активный участник борьбы с басмачеством, впоследствии прославленный узбекский хлопкороб, трижды Герой Социалистического Труда Хамракул Турсункулов вспоминал: «Фергана – жемчужина Средней Азии, представляла в ту пору страшную картину. Басмачи опустошили цветущую долину. Куда ни посмотришь, всюду разрушенные хлопковые заводы, кибитки и целые кишлаки. Более 100 тысяч хозяйств лишились лошадей, скота, жилищ. Многие водозаборные и регулирующие сооружения были разрушены, а ирригационная сеть запущена»[208]. По состоянию на 1 мая 1922 года в Ферганской области из 180 хлопкоочистительных заводов считались действующими всего 4. Из 18 маслозаводов не работал ни один. К 1923 году посевы сельскохозяйственных культур в долине сократились на 75 процентов, а посевы хлопчатника – в 10 раз[209].

В годы гражданской войны Красная Армия разгромила сотни бандитских шаек. Однако в начале 1923 года басмачество в Фергане вновь усилилось. Лишь в окрестностях Андижана и Намангана действовало свыше 3 тысяч басмачей[210]. Вооруженные одиннадцатизарядными английскими винтовками и карабинами, конные отряды басмачей представляли грозную силу. Они неожиданно обрушивались из труднодоступных укрытий на красноармейские гарнизоны, терроризировали население, вырезали и выжигали целые кишлаки. В этих условиях VII съезд Компартии Туркестана, состоявшийся в марте 1923 года, постановил добиться в течение очередной летней боевой кампании уничтожения ферганского басмачества[211].

Всемерную помощь войскам Туркестанского фронта и трудящимся края оказывали Центральный Комитет партии и Советское правительство. В Среднюю Азию были направлены 6-я отдельная Алтайская кавалерийская бригада, 17-й Нижегородский отдельный кавалерийский полк и другие воинские части и подразделения[212]. Особое значение придавало Советское правительство ликвидации бандитских шаек в Фергане. В приказе Реввоенсовета республики о назначении А. И. Тодорского командующим и членом РВС войск Ферганской области подчеркивалось, что задача истребления басмачества в основном хлопководческом районе страны должна быть решена в самый кратчайший срок[213].

Имея сведения о неблагополучии в руководстве борьбой с басмачеством, Центральный Комитет партии создал комиссию для налаживания дела во главе с Главнокомандующим всеми вооруженными силами республики С. С. Каменевым. 24 мая 1923 года комиссия прибыла в Ташкент. Вместе с главкомом в Туркестан приехал и Тодорский.

С первых дней пребывания в Средней Азии Тодорский тщательно изучал политическое, экономическое и военное положение в Фергане, особенности быта и нравов местных народов. В Коканде, где располагался штаб Ферганской группы войск, на станции Тодорского встречал начальник штаба В. Д. Соколовский. Впоследствии он писал: «Мы быстро сработались. Он оказался как раз тем командующим, какого нам так не хватало: хорошо знает военное дело, имеет приличный боевой опыт, и, что также немаловажно, культурен и очень внимателен к окружающим»[214].

30 мая в Коканде под председательством Каменева состоялось совещание по борьбе с басмачеством. Главком подробно охарактеризовал задачи, стоящие перед советскими войсками в Фергане. С целью быстрейшей ликвидации басмачества в главном очаге бандитизма – Андижанском уезде – был создан реввоенсовет города Андижана в составе Тодорского, начальника Особого отдела Туркестанского фронта Шленова и председателя Ферганского областного ревкома Ходжаева[215]. Вскоре специальное постановление «О ликвидации ферганского басмачества» и о создании РВС Андижана принял ЦИК Туркестанской республики[216].

5 июня 1923 года Тодорский подписал первый боевой приказ войскам Ферганской области. В нем говорилось: «Доблестные бойцы, командиры, комиссары и политработники войск Ферганской области! Вступив в командование войсками, я прежде всего товарищески и коммунистически приветствую вас. Тот пост, который вы занимаете теперь, является одним из ответственнейших в деле служения интересам мировой социальной революции... Наша задача: в течение настоящего лета восстановить полный порядок в Фергане, и вопреки бешеному сопротивлению иностранного капитала, прячущегося за спины басмачей, мы эту задачу решительно и твердо выполним»[217].

Замысел Тодорского был прост: чтобы пресечь возможный отход бандитов за границу, блокировать силами стрелковых подразделений горные перевалы, а активными действиями кавалерийских частей отбросить басмачей к вечным ледникам и снежным вершинам Алайского хребта. Одновременно перед войсками ставилась задача не только преследовать басмаческие шайки, но и охранять жизнь дехкан, их жилища, плоды их труда.

В ходе подготовки к наступлению территория Ферганской области была разбита на боевые районы. В каждом из них создавались летучие истребительные отряды, призванные обезвреживать в первую очередь курбашей – главарей банд. В специально разработанной инструкции для командиров истребительных отрядов отмечалось, что важнейшие условия их успешной деятельности – быстрота натиска, легкость передвижения, умение свободно ориентироваться, отсутствие обоза, беспрерывность преследования противника. В своей деятельности, указывалось в инструкции, отряды должны стремиться к тому, чтобы каждое их действие, каждый поступок показывал мирному населению все те преимущества, которые несет с собою Красная Армия[218].

Значительную помощь командованию Ферганской группы войск оказал С. С. Каменев. Ознакомившись на месте с обстановкой, он написал брошюру-наставление «Система борьбы с басмачеством». В этом документе освещались войсковые приемы борьбы с противником, вопросы закрепления в освобожденных районах и т. д. Для полной ликвидации басмачества, писал главком, необходима согласованная работа военных, партийных, советских и хозяйственных органов. Сделанные им выводы были положены в основу деятельности командования войск Ферганской области.

В начале лета значительно усилилась политическая работа среди местного дехканства. Успех боевых действий, неоднократно подчеркивал Тодорский, во многом зависит от поддержки Красной Армии местным населением. Завоевать же симпатии дехкан можно лишь совместными усилиями командного, политического и красноармейского состава. «Необходима чрезвычайная чуткость и внимательность в повседневном подходе к населению, исключительная добросовестность в разрешении всех вопросов, прямо или косвенно затрагивающих его интересы»[219].

Для укрепления местных кадров ЦК Компартии и Совнарком Туркестана направили в Фергану 200 лучших партийных и советских работников[220]. Реввоенсовет Ферганской группы войск снарядил военно-политическую экспедицию, которая проводила большую разъяснительную работу среди населения по важнейшим вопросам советского строительства, изучала настроения масс[221].

В течение десяти дней подготовка к наступлению на басмачей была завершена. 9 июня 1923 года командующий Туркестанским фронтом телеграфировал Тодорскому: «Операцию согласно приказа главкома и выработанного Вами плана начать 11 июня»[222].

Первый удар по басмачам наносился в Андижанском уезде. Введение здесь военного положения прервало связи курбашей с их городской агентурой. Предпринятые накануне по приказу Тодорского широкие наступательные операции в Кокандском уезде дезориентировали противника. В результате летучие истребительные отряды Андижанского боерайона застали басмаческие шайки врасплох. Они несли большие потери. Не давая врагу опомниться, советские войска неотступно преследовали его.

Боевые операции против басмачей умело сочетались с политической работой среди населения. Агитаторы разъясняли дехканам ленинскую национальную политику, решения партии и правительства по вопросам хозяйственного строительства, разоблачали контрреволюционную сущность буржуазного национализма – идейной основы басмачества. За месяц боевых операций под председательством Тодорского состоялось восемь заседаний Реввоенсовета Ферганской области, преобразованного из РВС Андижана. На каждом из них рассматривались вопросы, связанные с расширением и улучшением деятельности местных партийных и советских органов. Так, 16 июня члены Реввоенсовета констатировали, что в настроении жителей Андижана и его пригородов произошел перелом в пользу Советской власти. Чтобы закрепить этот успех, РВС постановил продолжить взятую политическую линию в борьбе с басмачеством, развивать наитеснейшую связь с населением, приступить к подготовке созыва ряда беспартийных дехканских конференций[223].

Не довольствуясь докладами с мест, Тодорский придавал большое значение личному знакомству с положением в районе, встречался и беседовал с красноармейцами, партийными и советскими работниками, дехканами. «На специальной карте, – писал он впоследствии, – я отмечал красным цветом те кишлаки, где побывал. Делал я это с определенной целью – планово добивался, чтобы в Андижанском округе все кишлаки, неблагополучные по басмачеству, обвести красными кружочками, то есть побывать в них и на месте изучить все необходимые данные для успеха борьбы»[224].

Вскоре Тодорский хорошо знал особенности обширного края, обычаи и обряды узбеков, многое постиг в душе и характере народов Востока. Это диктовалось прежде всего глубоким уважением к народу, на земле которого он находился. И люди очень скоро это поняли. По Ферганской долине пошла молва о Тодорском: «Большой начальник, большой человек».

Решительные действия военного командования в сочетании с широкой партийно-политической работой дали положительные результаты. 13 июня С. С. Каменев телеграфировал из Туркестана в Москву заместителю председателя РВСР Э., М. Склянскому: «Нажим в Ферганской области уже начался буквально по всем линиям, разработаны меры для поддержания этого нажима и в будущем. С первых же дней нажима чувствуется растерянность басмаческих руководителей»[225].

За три недели боевых операций басмачи понесли значительные потери: было убито или захвачено в плен свыше 30 курбашей (предводителей басмачества), 450 бандитов и их пособников; у басмачей отобрали сотни винтовок и револьверов, тысячи патронов[226]. Небольшие отряды басмачей предпочитали укрываться высоко в горах, в камышах и тому подобных местах, избегая столкновений с Красной Армией.

В ликвидации бандитизма активно участвовали добровольческие отряды, партийные и комсомольские дружины. Жители кишлаков выдавали басмачей военным и советским властям, указывали места расположения их отрядов. Многие дехкане вступили в Красную Армию[227]. Об этих успехах в борьбе с басмачеством говорилось в написанном Тодорским обращении «От РВС населению Ферганской области». Здесь же разоблачались провокационные слухи о том, будто вскоре советские войска уйдут и тогда басмачи расправятся с теми дехканами, которые помогали Красной Армии. Не верьте этим слухам, убеждал трудящихся Тодорский, «нами получен приказ командования уничтожить басмачество до конца, и мы этот приказ выполним. Недалеко то время, когда Фергана залечит свои раны и будет цветущей и счастливой. Все на борьбу с басмачами! Смерть басмачеству!»[228].

Многие бандитские шайки были деморализованы в результате наступления Красной Армии. Но другие оказывали бешеное сопротивление советским частям. В ожесточенных схватках с басмачами командиры, политработники и красноармейцы проявляли массовый героизм. Вот несколько характерных примеров.

12 сентября 1923 года в схватку с крупной бандой басмачей вступили 1-й батальон 6-го стрелкового полка и истребительный отряд 4-го кавалерийского полка. Под напором превосходящих сил противника наши бойцы вынуждены были отступить. Шесть красноармейцев, потеряв в бою коней, оказались в окружении 300 бандитов. Им предложили сдаться. В ответ на это красноармейцы под руководством Семена Гутовского заняли круговую оборону и отразили десятки атак рассвирепевших басмачей. Подоспевшая помощь спасла героев от неминуемой гибели. За этот подвиг Тодорский представил Гутовского к награждению. Командование Туркестанского фронта поддержало представление, и в начале 1924 года отважному воину был вручен орден Красного Знамени[229].

Этой же награды был удостоен начальник штаба Ферганской группы войск и 2-й Туркестанской стрелковой дивизии В. Д. Соколовский. Представляя его к ордену Красного Знамени, Тодорский писал: «РВС области считает, что товарищ Соколовский принес неоценимую пользу делу замирения Ферганской области, честно выполнив свой долг перед революцией»[230].

Отважно сражался с басмачами боец-разведчик X. Турсункулов. Однажды, вспоминал Тодорский, «крупная басмаческая банда держала под огнем проход в ущелье. Пулемет не давал поднять головы нашим бойцам. Во время атаки был ранен доблестный командир кавалерийской бригады К. П. Ушаков. Он оставался на поле сражения, и трудно было добраться до него, чтобы оказать помощь и выручить из беды. Тогда, ежесекундно рискуя жизнью, Хамракул Турсункулов и разведчик Николай Микулин ползком преодолели обстреливавшийся участок и вынесли командира в безопасное место. После этого Турсункулов сам добровольно вызвался уничтожить вражеское пулеметное гнездо. Он скрытно пробрался в тыл басмаческих пулеметчиков и меткими выстрелами уложил их на месте. Проход в ущелье был открыт»[231].

Большую партийно-политическую работу среди красноармейцев и населения проводили комиссар 4-го стрелкового полка М. В. Татьянин, в прошлом московский рабочий; бывший рабочий кокандской фабрики, комендант Коканда К. Г. Афанасьев и многие другие командиры и политработники.

Бойцы Ферганской группы войск не только громили басмачей, но и участвовали в хозяйственном возрождении области. Красная Армия, писал 23 июля 1923 года Тодорский, должна прийти на помощь дехканам, принять самые срочные меры к улучшению их экономического положения[232]. Красноармейцы расчищали арыки для полива хлопка, заготавливали дрова и фураж, ремонтировали жилые помещения, восстанавливали железные дороги, строили мосты, просвещали дехкан.

В результате последовательного проведения в жизнь разработанного Тодорским плана вооруженной борьбы с противником, органически включавшего в себя политические и хозяйственные мероприятия, басмачество в Ферганской области было ликвидировано. За четыре с половиной месяца, с 11 июня по 26 октября 1923 года, советские войска и милиция уничтожили или захватили в плен свыше 2300 басмачей, в том числе 220 курбашей[233].

В быстром разгроме басмачества важную роль сыграла новая тактика борьбы, применявшаяся командованием Ферганской группы войск. Уже вскоре после прибытия в Коканд Тодорский пришел к выводу, что общая политическая обстановка в области коренным образом изменилась по сравнению с 1922 годом. Правильная политика Коммунистической партии способствовала отходу дехканства от басмаческого движения, оно переживало процесс внутреннего разложения. В этих условиях требовались максимально осмотрительные действия, которые облегчили бы населению безболезненный переход к мирному труду. Учитывая это, Реввоенсовет Ферганской области признал возможным отпустить на свободу сдавшихся с оружием курбашей, чтобы через них склонять к сдаче упорствующих и тем самым разлагать басмаческие банды.

Однако командование Туркестанского фронта не поддержало Тодорского. Слепо следуя директиве председателя РВСР Троцкого, настаивавшего на «исключительно твердой» линии военного командования, оно потребовало арестовать и судить отпущенных на свободу курбашей. Реввоенсовет Ферганской области уклонился от выполнения этого распоряжения и вновь обратился в Ташкент с мотивированным обоснованием своей позиции. Рапорт Тодорского заканчивался следующими словами: «РВС области, всесторонне разобравшись в обстановке, усиленно ходатайствует об отмене распоряжения. РВС сознает ту ответственность, какую он берет на себя при удовлетворении его просьбы, и в интересах революции вообще и спокойствия Ферганы в частности избежит всяких ошибок в затрагиваемом вопросе»[234]. И все же фронтовое командование настояло на выполнении своего распоряжения. 140 курбашей были арестованы.

Допущенная ошибка была исправлена только после вмешательства ЦК РКП (б). В соответствии с указанием Центрального Комитета партии Среднеазиатское бюро ЦК РКП (б) и Туркестанский ЦИК постановили освободить из-под стражи почти всех добровольно сдавшихся в плен с оружием курбашей. 2 декабря 1923 года временно исполняющий дела командующего Туркестанским фронтом Тодорский и председатель Туркестанского ЦИКа, член РВС СССР Хедыр-Алиев сообщили об этом Реввоенсовету Ферганской области. Наряду с неуклонно усиливающимся нажимом на банды, продолжающие вооруженное сопротивление, подчеркивалось в документе, необходимо освободить из заключения и хозяйственно устроить добровольно сдавшихся бывших курбашей, «дабы они хозяйственно осели и уверенно занялись мирным трудом, что исключит возможность обратного возвращения их к басмачеству»[235].

Новая тактика борьбы полностью оправдала себя, и вскоре она стала применяться во всех очагах басмаческого движения. Первые итоги взятого в декабре курса были подведены на заседании Среднеазиатского бюро ЦК РКП (б) 15 апреля 1924 года. Члены бюро отмечали, что сочетание военного нажима с хозяйственным устройством сдавшихся в плен басмачей дало значительные результаты. Разложение басмаческих шаек приняло массовый характер.

В мае 1924 года в Ташкенте состоялся VIII съезд Коммунистической партии Туркестана. В отчете Центрального Комитета КПТ отмечалось, что в Ферганской и Самаркандской областях басмачество почти полностью ликвидировано, в других районах Туркестана оно также потеряло значение вооруженной централизованной силы. Важнейшим условием успешной борьбы с басмачеством явилась полная договоренность и согласованность в работе военных и гражданских властей[236].

Отмечая выдающиеся заслуги А. И. Тодорского в разгроме ферганского басмачества, Президиум ЦИК СССР наградил его орденом Красного Знамени[237]. 7 ноября 1923 года, во время парада войск Ферганской области в городе Коканде, к груди Тодорского была прикреплена эта боевая награда[238]. Это был четвертый орден Красного Знамени, заслуженный им. Не многие герои гражданской войны удостаивались такого! (Четырьмя орденами Красного Знамени, включая орден Красного Знамени РСФСР, боевые ордена других союзных республик и почетное революционное оружие, были награждены за подвиги в гражданской войне всего 11 человек: B. К. Блюхер, С. С. Вострецов, С. С. Каменев, Г. И. Котовский, Н. В. Куйбышев, А. И. Тодорский, И. П. Уборевич, Я. Ф. Фабрициус, И. Ф. Федько, Г. Д. Хаханьян, И. И. Хорун. Пятью орденами Красного Знамени были награждены два человека: C. М. Буденный и И. С. Кутяков.)

После окончания летней кампании 1923 года Тодорский был командиром и комиссаром 2-й Туркестанской стрелковой дивизии, временно исполняющим дела командира 13-го стрелкового корпуса в Бухаре, помощником командующего и членом РВС Туркестанского фронта, председателем фронтовой аттестационной комиссии, временно исполняющим дела командующего фронтом. Много сил и энергии отдавал он партийной и советской работе, избирался членом Туркестанского ЦИКа и Ферганского обкома партии, был делегатом XII Всетуркестанского, XI Всероссийского и II Всесоюзного съездов Советов.

...Январь 1924 года. Громом грянула весть: умер Ленин. Тодорский вместе с другими делегатами II Всесоюзного съезда Советов с болью в сердце встречал траурный поезд, прибывший из Горок на Павелецкий вокзал. На следующий день он нес траурную вахту у гроба вождя в одной из смен почетного караула.

Смерть Владимира Ильича Ленина была для Тодорского глубоким потрясением, огромным личным горем. Впоследствии он писал: «Вся моя политически сознательная жизнь неразрывно связана с именем Ленина. Он помог мне стать на позиции единственно правильного мировоззрения. Пример самого Ленина всегда помогал мне преодолевать затруднения и находить наиболее верное решение в сложных вопросах армейского строительства, в моей партийной и литературно-общественной работе»[239].

Богатый боевой и жизненный опыт позволял Тодорскому успешно справляться с ответственными заданиями командования. Однако, задумываясь о будущем, он все яснее осознавал острую необходимость пополнить свои научные знания.

Совершенствуя боевой опыт

В Государственном архиве Калининской области хранится копия рапорта Тодорского Реввоенсовету Туркестанского фронта с просьбой возбудить ходатайство перед РВС СССР о направлении его на учебу в Военную академию РККА. Обосновывая свою просьбу, Александр Иванович писал, что полная ликвидация басмачества в Фергане предоставляет ему возможность взяться, наконец, за военную учебу, «так как краткосрочный курс школы прапорщиков, пройденный более 9 лет назад, в счет теоретической подготовки брать абсолютно нельзя». Пребывание в Военной академии, подчеркивал Тодорский, «позволит мне, с одной стороны, приобрести необходимые военные знания, а с другой – даст возможность проработать весь практический боевой опыт для пополнения истории гражданской войны (а отчасти и войны империалистической)».

Просьба Тодорского была удовлетворена, и в августе 1924 года он выехал из Ташкента в Москву. Путевку в новую большую армейскую жизнь дал Тодорскому М. В. Фрунзе, который в то время был заместителем председателя Реввоенсовета СССР, начальником штаба Красной Армии и по совместительству начальником и комиссаром Военной академии РККА. Дело в том, что для поступления в академию нужно было сдать вступительные экзамены по целому ряду военных и общеобразовательных дисциплин, времени же на подготовку к ним у Тодорского почти не было. Тогда он решил обратиться к Фрунзе. Храня самую добрую память о Михаиле Васильевиче, вспоминал Тодорский, «я смело вошел в его кабинет. У него сидели хорошо знавшие меня С. М. Киров, Ш. З. Элиава и К. Е. Ворошилов. Фрунзе с живым интересом расспросил меня о туркестанских новостях – он знал там чуть не каждую тропку – и весьма сочувственно отнесся к моему намерению поступить в академию. Когда я высказал свои опасения, что вряд ли успею в столь короткий срок подготовиться к экзаменам, Михаил Васильевич предложил своим собеседникам неожиданный для меня выход:

– Как вы думаете? По военным предметам товарищ Тодорский уже сдал экзамены на фронте, а сдачу гражданских отсрочим до рождества. Возражений нет? Поздравляем с принятием в академию.

Так в течение каких-нибудь двадцати минут решился важный вопрос моей командирской жизни»[240].

В годы учебы Тодорского в академии в ее развитии наступил новый этап: были произведены важные организационные изменения в ее структуре, перестроена программа и методика обучения. Вся подготовка командиров Красной Армии строилась на основе использования опыта первой мировой и гражданской войн, с учетом изменений в вооружении и организации войск. Живое участие в улучшении методов преподавания принимали сами слушатели. Профессор тактики А. И. Готовцев писал в очерках истории академии, что многие слушатели, в том числе А. И. Тодорский, приносили преподавателям большую пользу, вели активную борьбу за улучшение методики преподавания[241].

Вскоре после поступления Тодорского в академию в ее партийной организации развернулась острая идейная борьба с троцкистами. Группа оппозиционеров, тесно связанная с Троцким, пыталась повести парторганизацию за собой. Однако коммунисты-ленинцы дали фракционерам решительный отпор. Много лет спустя, выступая перед личным составом Военной академии имени М. В. Фрунзе (имя Фрунзе было присвоено академии после смерти полководца), Тодорский говорил: «Никогда не забыть наших бурных партийных собраний, на которых мы распознавали за цветистыми фразами демагогов-оппортунистов враждебные антисоветские силы. Вместе со всей партией наша академическая партийная организация отстояла ленинизм, защитила идейное и организационное единство своих рядов»[242].

В конце 1925 года на общем партийном собрании академии, продолжавшемся три вечера, выступили многие члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК РКП (б), члены ЦК партии. Шли исключительно горячие споры по актуальным вопросам внутрипартийной жизни[243]. Коммунисты осудили недостаточно четкую позицию центрального партийного бюро академии и переизбрали его. Секретарем нового состава партбюро стал слушатель 2-го курса основного факультета А. И. Тодорский.

15 января 1926 года центральное партийное бюро утвердило тезисы доклада Тодорского «О дальнейшем упорядочении партработы в ячейке академии». Основная задача коммунистов академии, подчеркивал Тодорский, «сделать нашу ячейку еще более сильной и сплоченной на основе правильного понимания ленинизма, повысить учебную дисциплину и академическую успеваемость, изжить отмеченные недостатки и в общем и целом поднять академию на достойную ее задач высоту»[244].

Центральное партийное бюро взяло под контроль учебу слушателей, добивалось повышения идейной зрелости, активности коммунистов, руководило деятельностью отделения военно-научного общества, партийно-политическим просвещением личного состава академии. Самое деятельное участие во всей этой работе принимал Тодорский, пользовавшийся большим авторитетом и уважением у слушателей и преподавателей. Он твердо и умело направлял работу партийного бюро академии на решение насущных задач. Когда выявились серьезные недостатки в преподавании предметов социально-экономического цикла, изучение которых было мало связано с жизнью армии, партбюро глубоко проанализировало состояние дел и приняло решительные меры по улучшению преподавания общественных дисциплин. Состав преподавателей был пополнен квалифицированными работниками, стойкими большевиками. В 1925/26 учебном году в академии была создана кафедра политической работы в армии. Изучение и практическое освоение курса партийно-политической работы в армии способствовало подготовке идейно зрелых красных командиров[245]. Для работы среди московских трудящихся партбюро ежегодно выделяло триста агитаторов и пропагандистов.

Активно сотрудничал Тодорский в ежемесячном журнале «Под знаменем Ильича» – органе партийного бюро и отделения военно-научного общества академии. На страницах этого издания были опубликованы его воспоминания о ликвидации контрреволюционного мятежа в Дагестане и разгроме басмачества в Фергане[246]. В статье Тодорского «Итоги и задачи партработы» отмечалось укрепление большевистского единства партийной организации академии. Ярким свидетельством этого, подчеркивал автор, служит факт единодушного отпора, данного ячейкой «новой оппозиции»[247].

В июле 1927 года Тодорский успешно окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и выехал в Бобруйск, в штаб 5-го стрелкового корпуса, командиром и комиссаром которого он был назначен.

С первых дней пребывания в войсках Белорусского военного округа Тодорский уделял первостепенное внимание повышению боеспособности вверенных ему частей, воспитанию бойцов и командиров в духе беспредельной преданности социалистической Родине, постоянной готовности к защите завоеваний революции.

По воспоминаниям боевых соратников, Тодорского отличали качества военачальника нового типа. Характерными чертами его военной деятельности являлись способность потребовать от подчиненных мужества и стойкости, высокая личная храбрость, умение найти верное решение в использовании войск, забота о подчиненных, активное участие в партийно-политической работе.

Тодорский предпочитал живой контакт с людьми кабинетному руководству и, объезжая воинские части, всегда находил время побеседовать не только с командирами, но и с рядовыми красноармейцами. Многих поражала такая черта характера Тодорского-командира: он терпеть не мог, когда его приказы выполнялись слепо, механически. Всегда, когда позволяли условия и время, в дополнение к приказу, ставившему полку или бригаде новую задачу, следовало подробное разъяснение командира корпуса в ходе личной беседы или по телефону. Александр Иванович не только командовал, но и учил подчиненных основам военного искусства.

Велико было чисто человеческое обаяние Тодорского. Общение с ним оставляло глубокое и сильное впечатление. Прославленный командир Красной Армии, герой гражданской войны, он был для красноармейцев человеком из легенды. Людей привлекала к нему жизнерадостная общительность, приветливое лицо, добрая, обезоруживающая улыбка. Кое-кого эта улыбка вводила порой в заблуждение относительно характера Тодорского. Дело в том, что при всей своей неизменной доброжелательности он был очень требовательным командиром и отличался исключительной требовательностью к себе.

В ноябре 1927 года 4-я Бобруйская окружная партийная конференция избрала Тодорского делегатом XV съезда ВКП (б). Высший форум коммунистов проходил в период, когда страна приступала к социалистической реконструкции народного хозяйства на новой технической основе, к подготовке наступления социализма по всему фронту. Тодорский, как и другие делегаты съезда, горячо приветствовал политическую и организационную линию ЦК, курс партии на коллективизацию сельского хозяйства. Всем сердцем воспринял он указание съезда о необходимости вести дальнейшую работу на основе непрерывного укрепления обороноспособности страны, мощи и боеспособности Рабоче-Крестьянской Красной Армии, Воздушного и Морского Флотов[248].

После года командования 5-м стрелковым корпусом Тодорский был выдвинут на более высокую должность. В аттестации на него, подписанной командующим войсками Белорусского военного округа А. И. Егоровым и членом Реввоенсовета округа С. Н. Кожевниковым, отмечалось: «Громадный боевой опыт и командный стаж, отличное и твердое знание военного дела и его исторических основ, активная партийно-политическая работа, энергия и неутомимость в работе, образцовая дисциплинированность, такт и выдержка во взаимоотношениях, уменье с необходимой глубиной и заботой охватить все стороны учебы, жизни и быта войск корпуса дали возможность товарищу Тодорскому поставить боевую подготовку частей на должную высоту и зарекомендовать себя как крупного по компетенции, талантливого и с огромным авторитетом командира РККА. Высший партийный орган Белорусской ССР ЦК КП (б) Белоруссии избрал его в свой состав. Как командир-единоначальник товарищ Тодорский является одним из наиболее ярких и активных работников. Все указанные качества не только позволяют считать товарища Тодорского вполне соответствующим занимаемой должности, но и с полной ответственностью диктуют необходимость выдвинуть его вне очереди на должность помкомвойсками округа или начальника штаба округа». В этой аттестации, писал Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский, пожалуй, наиболее ярко суммированы качества, характеризовавшие Тодорского на протяжении всей его службы в Красной Армии[249].

В ноябре 1928 года Тодорский был назначен помощником командующего Белорусским военным округом. А через год с небольшим Александр Иванович покинул полюбившуюся ему Белоруссию в связи с новым назначением: в январе 1930 года он был переведен в Москву на должность начальника Управления военно-учебных заведений Наркомвоенмора СССР.

Вопросы совершенствования подготовки командиров Красной Армии давно интересовали Тодорского. Еще в середине 20-х годов он выдвинул ряд конкретных предложений на этот счет. Подытоживая их, он писал: «В будущую войну общевойсковой начальник должен вступить не как ученик, а как мастер своего дела, иначе он не выполнит своего высокого назначения»[250].

Встав во главе Управления военно-учебных заведений, Тодорский настойчиво добивался повышения уровня руководства военными школами со стороны командования и политорганов. По его инициативе военные школы сделали крутой поворот от мертвого академизма к учебно-боевой работе, основанной на практически-прикладном методе в классе и на практике в полевых условиях, близких к боевым.

Горячо отстаивал Тодорский мысль о том, что командир Красной Армии – это не просто специалист в той или иной области военного дела, но и человек, мыслящий военными категориями, не представляющий для себя другого поприща, кроме военной службы. В связи с необходимостью подготовки таких командиров Тодорский выдвинул идею создания военных училищ, куда принимались бы школьники начиная с младших классов. «Суворовскими, – вспоминал Александр Иванович, – такие училища назвали уже без меня, но основы их организации – те же, что были предложены мною. Впрочем, и я заимствовал многое из практики прежних кадетских корпусов, откуда вышло немало отличных офицеров русской армии».

После того как в редколлегию журнала «Военный вестник» был включен А. И. Тодорский, в журнале организуется специальный вузовский отдел, что способствовало широкой общественной проработке вопросов, связанных с деятельностью военных школ.

Размышляя об особенностях будущей войны с агрессивными силами империализма, Тодорский подчеркивал необходимость технического переоснащения Красной Армии и усиления в ней партийно-политической работы[251]. Первостепенную роль в освоении новой техники, совершенствовании в войсках партийно-политической работы играли выпускники военных школ, подготовка которых в 30-х годах заметно улучшилась.

Особое место в военной биографии А. И. Тодорского занимает работа в Военно-воздушной академии имени профессора Н. Е. Жуковского.

Назначение Тодорского, общевойскового командира, начальником и комиссаром ВВА не было случайным. Маршал авиации С. А. Красовский вспоминал, что уже в 1922 году в Баку Александр Иванович «питал слабость к авиации». Огромное влияние на Тодорского оказали лекции и труды М. Н. Тухачевского о характере будущей войны – войны моторов, танков и авиации. Но дело, конечно, было не только в личном пристрастии Тодорского к авиации. Главное заключалось в другом.

В начале 30-х годов численность советских Военно-Воздушных Сил значительно возросла. Техническое перевооружение ВВС, совершенствование их структуры, усложнившаяся эксплуатационно-техническая служба потребовали увеличить количество инженерных и командных авиационных кадров, повысить их военно-технические и политические знания. В этих условиях необходимо было перестроить работу Военно-воздушной академии, единственного в то время высшего военного учебного заведения, готовившего командные и инженерные кадры ВВС. Эта ответственная задача и возлагалась на Тодорского – военачальника новой формации, сочетавшего широкий кругозор опытного партийного работника с богатейшей практикой боевого командира.

Тодорский понимал, что ему будет трудно разобраться в инженерной специфике, найти общий язык со специалистами по самолетам, двигателям, авиавооружению и т. д. Но в этом заключался и несомненный интерес – узнать новое, постичь неизведанное.

С приходом в академию нового руководителя в ней многое изменилось к лучшему. Первым требованием Тодорского было неукоснительное соблюдение воинской и учебной дисциплины. Законом стало правило: «Каждый должен заниматься своим делом». Изменилось отношение к профессорско-преподавательскому составу: было твердо заявлено, что профессора – это главные люди в академии. Слушателям рекомендовалось всячески помогать преподавателям.

Тодорский привлек к работе в академии крупных ученых и военных специалистов, среди них были соратник Н. Е. Жуковского по Московскому университету профессор механики Н. Н. Бухгольц, профессор математики В. С. Голубев, комдив Е. А. Шиловский и другие.

Руководя организацией учебного процесса, начальник академии учил преподавателей и слушателей решать задачи сегодняшнего дня в свете перспектив будущего. Многим сотрудникам академии запомнился характерный случай. Преподаватели тактики и оперативного искусства подготовили очередное задание для слушателей. На его обсуждение пришел и Тодорский. Он все внимательно выслушал, одобрил, но внес несколько «незначительных» поправок, которые придали программе совершенно иной характер. Объектом номер один для изучения Тодорский предложил избрать территорию, граничащую с Маньчжурией, оккупированной к тому времени японскими милитаристами. Этот район, утверждал Александр Иванович, может стать плацдармом для боевых действий советской авиации, и потому необходимо предусмотреть время для знакомства слушателей с его географией и топографией. Последовавшие вскоре события, и в частности бои у Халхин-Гола, подтвердили, насколько прав был Тодорский в своих прогнозах.

Постоянно укреплялась материально-техническая база академии. Тодорский активно претворял в жизнь свою мечту – оснастить все кафедры и лаборатории новейшей аппаратурой и приборами, сделать все, чтобы их выпускники знали последние достижения науки и техники. При нем в академии были созданы и оснащены экспериментальным оборудованием лаборатории конструкции самолетов, прикладной механики, баллистики, стрелково-пушечного вооружения и другие, организован и оснащен всем необходимым для учебного процесса ряд кабинетов социально-экономического цикла[252].

Многое было сделано в академии для повышения мастерства летчиков-инструкторов, для создания нового отношения преподавателей и слушателей к летной практике. Выполняя указания командования о том, что каждый служащий в авиации обязан хотя бы раз прыгнуть с парашютом, Тодорский также сделал прыжок, после чего нерешительных среди преподавателей и слушателей значительно поубавилось.

Большое внимание уделял Тодорский партийно-политической работе в академии. Являясь членом центрального бюро партийного коллектива ВВА, он неоднократно представлял коммунистов академии на партийных конференциях Красной Пресни, Ленинградского района, Московского военного округа.

Активное участие в партийной работе было неотъемлемой чертой повседневной деятельности Тодорского – начальника и комиссара Военно-воздушной академии. Его страстное, подлинно большевистское отношение к этой работе, стремление всегда и во всем быть на уровне современных требований партии оказывало глубокое влияние на подчиненных. Герой Советского Союза Н. П. Каманин – в 30-е годы слушатель ВВА, а впоследствии первый руководитель подготовки космонавтов, вспоминал:

«Шла партийная конференция коммунистов Ленинградского района столицы. В президиуме конференции я сидел рядом с А. И. Тодорским. Внимательно слушал выступающих – рабочих, служащих, ученых, партийных, советских работников. Я слушал, а мой сосед слушал и делал записи в своем блокноте. В перерыве мы разговорились.

– Не скучаете? – спросил Тодорский.

– Выступления интересные, хотя и не по авиации...

– А почему не записываете?

– Зачем? – ответил недоуменно. – От военных вопросов ораторы далеки, от авиационных еще дальше.

– Зря так думаете, – укоризненно сказал Тодорский. – Нам все нужно знать, все запомнить. На память не надейтесь, подведет, потускнеет. А жизнь следует видеть во всех ее красках. Вот тут с трибуны рассказывал о делах одного цеха рядовой рабочий. Я записал цифры, которые он называл, и характерные выражения. Выступал академик – другой строй речи, иные логические построения, выводы. Ведь любое собрание, а тем более конференция – это громадная школа политического воспитания.

– Даже для вас?

– Для каждого коммуниста. Если он не хочет отстать от жизни, попасть в обоз».

Слова Тодорского заставили молодого офицера задуматься. После перерыва он по примеру соседа «стал записывать в блокнот наиболее интересное из услышанного. А вечером разобрался в записях, вновь осмыслил события дня и убедился в мудрости совета старшего товарища. С тех пор взял за правило дружить с дневником, с карманным блокнотом, присматриваться к людям и их поступкам, осмысливать события, фиксировать их и в памяти и на бумаге. Очень полезно. Да, мудрым человеком был Александр Иванович Тодорский»[253].

Личный состав ВВА боролся за звание образцового высшего военно-учебного заведения. В ответ на решения XVII съезда партии, писал Тодорский в многотиражной газете «Вперед и выше», «наша академия делает поворот на большевистское качество всей работы, на большевистскую деловитость и конкретность в увязке решений партийного съезда с общей задачей всей академии и частными задачами каждого ее подразделения»[254].

Командование и партийная организация ВВА добивались улучшения качества и методов преподавания, лучшей организации самостоятельной работы слушателей, образцового проведения производственной практики и войсковой стажировки, развертывания в академии научных исследований. И сегодня, спустя полвека, актуально звучат слова Тодорского о том, что образцовость любого коллектива «зависит от людей и качества их работы»[255].

По инициативе Тодорского в академии были осуществлены многие важные начинания. Осенью 1934 года, вскоре после окончания челюскинской эпопеи, в ВВА создали группу полярных летчиков. В нее были зачислены первые Герои Советского Союза А. В. Ляпидевский, М. Т. Слепнев, И. В. Доронин, С. А. Леваневский. Не без помощи Тодорского стала летчицей прославившаяся вскоре Марина Раскова, которая вначале работала лаборанткой в академии.

Много сил и времени уходило у начальника академии на устройство быта и отдыха преподавателей, сотрудников, слушателей. При нем стало правилом считать проблемы быта важнейшими вопросами. В короткий срок для профессорско-преподавательского состава и их семей были организованы два дома отдыха, многие сотрудники академии улучшили свои жилищные условия. Преподаватели и слушатели, обращавшиеся к Тодорскому со своими нуждами, всегда уходили от него довольные, даже в тех случаях, когда их просьбы не могли быть удовлетворены.

– Откажет – не обидит. Обещает – сделает! – говорили о нем.

Бывший Петровский дворец, где размещался главный корпус ВВА, прекрасный памятник русской архитектуры XVIII века, стал подлинным «дворцом Красной Авиации». На стенах аудиторий – портреты выдающихся ученых и военачальников Красной Армии, заслуженных авиаторов, выпускников академии, ставших ее гордостью. Кабинет начальника академии украшал большой портрет Кирова, надпись на котором свидетельствовала о том, что он подарен Тодорскому Сергеем Мироновичем.

Высоких показателей добился личный состав Военно-воздушной академии в спортивно-массовой работе. Весной 1934 года ВВА завоевала первое место на спартакиаде академий Красной Армии, в связи с чем нарком обороны К. Е. Ворошилов выразил Тодорскому благодарность. Прекрасную строевую подготовку показала академия на первомайском параде того же года.

Укреплялись шефские связи академии с производственными коллективами и общественными организациями столицы. ЦК ВЛКСМ возложил шефство над ВВА на московский комсомол. А. И. Тодорский, начальник Военно-Воздушных Сил РККА Я. И. Алкснис и председатель Осоавиахима Р. П. Эйдеман осуществляли общее руководство отбором молодежи, преимущественно коммунистов и комсомольцев, в летные учебные заведения.

Повседневное внимание уделял Тодорский формированию духовных интересов слушателей, приобщению их к искусству, литературе, истории. Традиционными стали коллективные экскурсии в музеи, походы в театры, на концерты. Музыка, театр, живопись стали как будто частью учебной программы, вошли в жизнь слушателей и преподавателей.

Особенно тесные и плодотворные связи установились у авиаторов с Государственным оперным театром имени народного артиста республики К. С. Станиславского. 22 декабря 1935 года на квартире у Станиславского был подписан договор о сотрудничестве двух коллективов[256]. Тодорский впоследствии вспоминал об этом дне: «Нас встретили пением «Славы» хозяин дома и ведущие мастера театра его имени. Состоялась задушевная беседа артистов и летчиков, причем тон задавал сам Константин Сергеевич. После обычного обмена приветствиями и обоюдного знакомства он радушно пригласил нас к праздничному столу... Мы были глубоко взволнованы всей обстановкой этого необыкновенного вечера и особенно любовью и уважением к нашим Советским Вооруженным Силам великого артиста»[257]. В тот же вечер для гостей были показаны сцена бала у Лариных из оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин» и другие отрывки из лучших постановок театра.

С помощью коллектива театра в академии были созданы хоровой, драматический, балетный и инструментальный кружки. Слушатели и преподаватели были частыми гостями в театре; кроме того, артисты давали выездные концерты в клубе академии и на лагерных сборах. ВВА, в свою очередь, помогала театру проводить занятия в системе партийного просвещения, оказывала помощь в постановке оборонной работы и т. д.

Ежедневно Тодорскому, как начальнику и комиссару академии, приходилось заниматься множеством разнообразных текущих дел. В то же время он активно участвовал в работе Реввоенсовета СССР, был членом постоянного совещания при наркоме обороны по вопросам развития научных исследований в Красной Армии, редактором «Советской военной энциклопедии». В марте 1936 года он был назначен председателем комиссии по изданию научных трудов основоположника современной аэродинамики профессора Н. Е. Жуковского.

Центральный Комитет партии и Советское правительство уделяли огромное внимание работе Военно-воздушной академии. Деятельное участие во многих ее делах принимал начальник ВВС РККА командарм 2-го ранга Я. И. Алкснис. Нередко Яков Иванович приезжал в ВВА еще до первого звонка, присутствовал на лекциях и лабораторных занятиях, беседовал с командованием, профессорами и слушателями академии. По словам Тодорского, Алкснис ревностно следил за тем, «как расправляла крылья наша летная молодежь»[258]. В сборнике воспоминаний о жизни и деятельности Алксниса Тодорский рассказал следующий эпизод:

«Ходынское поле. Аэродром. С самого раннего утра поднимаются и приземляются самолеты авиабригады академии. В такие дни больше беспокоимся не о классных занятиях, а о полетах слушателей. С руководителями полетов и с комендантом аэродрома поддерживаем безукоризненную связь.

И вдруг звонок по телефону. Голос начальника ВВС Алксниса:

– В академии все в порядке?

– Так точно!

– А известно ли вам, что сейчас при посадке один самолет повредил несколько других?

– Никак нет! Откуда у вас такие сведения?

– Сам вижу. Приходите, и вы увидите...

Спешим на аэродром. Вслед за нами к начальнику ВВС подходит и сам виновник чрезвычайного происшествия – невысокий, коренастый летчик, крайне смущенный и растерянный.

Алкснис спрашивает меня:

– Почему летчик совершил аварию?

Не зная истинных причин, пытаюсь объяснить происшествие оплошностью авиатора. Возбужденный Алкснис чувствует мою неосведомленность и неожиданно обращается к самому летчику:

– Сколько дней не брились?

– Два.

– Летчик не брился два дня! – многозначительно заметил Алкснис.

Мелочи пролили свет на истинные причины происшествия: неряшливость, несобранность. Они не ускользнули от взора вездесущего, энергичного и взыскательного начальника...»[259]

Под командованием Тодорского Военно-воздушная академия добилась высоких показателей в учебной, научно-исследовательской и партийно-политической работе, стала подлинной кузницей кадров для авиации. Выпускники ВВА сочетали глубокие знания марксистско-ленинской теории и авиационной техники, в совершенстве владели методами тактического и оперативного применения авиации. Многие из них стали героями Великой Отечественной войны, гордостью советской авиации послевоенных лет.

7 мая 1935 года на заседании Президиума ЦИК СССР М. И. Калинин вручил представителям ВВА – А. И. Тодорскому, помощнику начальника академии по политической части дивизионному комиссару Я. Л. Смоленскому и слушателю, Герою Советского Союза Н. П. Каманину – орден Ленина. Высшей награды Родины академия была удостоена за исключительные достижения в подготовке командно-инженерных кадров ВВС.

В ноябре 1935 года Тодорскому было присвоено воинское звание комкор. В мае 1936 года за большой вклад в развитие советской авиации он был удостоен ордена Красной Звезды. «И это была заслуженная награда, – пишет генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза А. В. Беляков. – За два с половиной года работы в «Жуковке» Александр Иванович решительно поднял роль профессорско-преподавательского состава в учебном процессе, разработке научных проблем»[260].

В августе того же года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение создать Управление высшими учебными заведениями при Наркомате обороны СССР. Начальником управления, призванного осуществлять руководство всем высшим военным образованием в стране, был назначен А. И. Тодорский[261]. На этом ответственном посту он трудился много и плодотворно.

Впоследствии он пережил немало невзгод, выпавших на его долю и долю его сподвижников по армейскому строю этого предвоенного времени[262].

Пока рука держит перо...

Зимним вечером вдоль берега Рыбинского моря к Дому культуры тянулся народ. На улицах Весьегонска были развешаны объявления: «Сегодня состоится встреча читателей с автором книги «Год – с винтовкой и плугом», написанной нашим земляком А. И. Тодорским».

В этот свой приезд Тодорский с большим волнением знакомился с жизнью родного края. Изменениям в экономике, быте, культуре весьегонцев был посвящен очерк «Большое в малом», написанный А. И. Тодорским вместе с Г. А. Арбатовым (ныне академик).

Примечательна история его написания. В связи с подготовкой к 90-летию со дня рождения В. И. Ленина редколлегия журнала «Коммунист» решила познакомить читателей с жизнью нынешнего Весьегонска, показать на маленьком примере этого рядового района Калининской области большие результаты борьбы и труда советского народа за годы социалистического строительства. По заданию редакции в Весьегонск в декабре 1959 года выехала творческая группа в составе А. И. Тодорского, члена редколлегии журнала Г. А. Арбатова, сотрудника газеты «Советская Россия» А. Е. Лазебникова и местного краеведа, в то время студента Московского государственного историко-архивного института Н. С. Зелова.

Одиннадцать дней провели московские гости в Весьегонском районе. За это время они побывали на расширенном пленуме райкома партии, районной сельскохозяйственной выставке, партийном собрании в одном из колхозов, совещании сельских учителей, встретились с рабочими деревообрабатывающего комбината, колхозниками, школьниками. Трудящиеся района, местные партийные и советские работники тепло принимали Тодорского и его спутников. В деревне Кишкино гости навестили учителя А. А. Виноградова, побывавшего в 1920 году на приеме у В. И. Ленина.

Написанный по материалам этой поездки очерк был опубликован в журнале «Коммунист» весной 1960 года, а затем Калининское книжное издательство выпустило его отдельной брошюрой.

Во введении к очерку Тодорский писал: «Подводя итог своим впечатлениям, невольно задумываешься о путях истории, о том, какова же сила ленинизма и Коммунистической партии, если на протяжении жизни одного поколения они вывели на столбовую дорогу прогресса самые глухие и заброшенные уголки страны, втянули весь народ в великое дело строительства коммунизма. Даже и слепому сейчас должна быть ясна эта неопровержимая истина»[263].

На протяжении всей своей жизни на каждом посту, который поручала ему партия, Тодорский был всегда еще и воспитателем молодой смены, пропагандистом коммунистических идеалов, советского образа жизни.

С 1955 года генерал-лейтенант запаса А. И. Тодорский все свои силы отдает литературно-публицистической работе. Значительное место в его творчестве занимала ленинская тематика. В апреле 1956 года в отдел литературы и искусства «Правды» поступил толстый конверт с мемуарными заметками о том, как писалась книга «Год – с винтовкой и плугом» и как отнесся к ней В. И. Ленин. Вскоре, вспоминал журналист Виктор Панков, в редакцию «Правды» пришел высокий человек в форме генерал-лейтенанта. Сразу создалось впечатление, что это человек внутренне собранный. В речи слышалось оканье. Знакомясь, назвал только фамилию: «Тодорский»[264]. Статья Александра Ивановича «Ленинская забота о ростках нового», опубликованная в «Правде» 15 апреля 1956 года, была с интересом встречена читателями.

Неоднократно подчеркивал Тодорский огромное воспитательное значение воспоминаний о Ленине его современников, ближайших соратников и друзей. Когда читаешь мемуары о Владимире Ильиче Н. К. Крупской, А. М. Горького, А. В. Луначарского, А. М. Коллонтай, писал Тодорский в статье «Черты великого образа», перед нами как бы кусочки мозаики, но постепенно они слагаются в цельный образ Ленина – вождя, народного трибуна, человека, которому ничто человеческое не было чуждо, который любил жизнь во всей ее многогранности, жадно впитывал ее в себя. Прочитайте эти мемуары, «поверьте мне, чья молодость пришлась на годы расцвета ленинского гения, что каждая страница воспоминаний о Ленине, каждое его слово, запечатленное мемуаристами, многое вам откроет и подскажет»[265].

В 1956 году А. И. Тодорский одним из первых выступил на страницах «Правды» с призывом шире освещать в печати памятные дни гражданской и Великой Отечественной войн, наладить выпуск биографий и портретов активных деятелей и героев Красной Армии, чаще устраивать встречи трудящихся с участниками боев за власть Советов. «К этому нельзя относиться равнодушно, – писал он. – Не в природе советского общества забывать имена борцов, отдавших жизнь за социалистическую Родину»[266].

Страстной пропаганде героических свершений советского народа было посвящено творчество самого Тодорского. Его проникновенные очерки о С. М. Кирове, Г. К. Орджоникидзе, М. В. Фрунзе, других видных деятелях Коммунистической партии и Советского государства содержат много нового фактического материала, пронизаны истинно большевистской убежденностью в правоте нашего дела. Искренне восхищаясь своими выдающимися современниками, активными участниками Октябрьской революции и гражданской войны, Тодорский восклицал: «Какие великолепные биографии! Каких людей выдвинул на авансцену мировой истории наш талантливый народ!»[267]

Ряд изданий на нескольких языках народов нашей страны выдержала книга Тодорского «Маршал Тухачевский». В ней есть блестящие строки, которые еще раз свидетельствуют о ярком публицистическом даровании их автора. Большой интерес представляют статьи и заметки Тодорского о советских военачальниках К. А. Авксентьевском, Я. И. Алкснисе, И. И. Вацетисе, М. Д. Великанове, С. С. Каменеве, В. А. Кангелари, Н. Н. Кузьмине, П. А. Павлове, Н. Н. Петине, В. К. Путне, А. И. Седякине, В. К. Триандафиллове, В. И. Шорине, Я. Ф. Фабрициусе, И. Э. Якире. Написаны они не только по личным воспоминаниям, но и на основании тщательного изучения архивных материалов и литературы.

Многочисленные очерки о героях гражданской войны, видных советских военачальниках Тодорский хотел объединить в книге «Люди Красной Армии», над которой работал в последние годы жизни. Болезнь помешала ему осуществить этот замысел.

Друзей и соратников, всех знавших Тодорского поражала его огромная работоспособность. Не раз приходилось слышать от Александра Ивановича такое признание: «Я весь в работе, как лошадь в пене». С завидным увлечением штудировал он тома аэродинамики и исторические монографии, вел обширную переписку, перечитывал Плутарха («Древние имеют свойство глядеть вперед»), Лескова («Вот это русский язык!»), стихи Риммы Казаковой, Михаила Исаковского, Новеллы Матвеевой. В одном из разговоров с журналистом Наумом Маром Тодорский сказал: «Пенсионная скамеечка – это не по мне. Работы по горло, и я счастлив этим! Пишу, читаю, обдумываю новые книги. Мне бы еще три жизни надо, чтобы успеть все, что задумал, сделать»[268].

Активно участвовал Тодорский в общественно-политической деятельности. Выполнял ответственные партийные задания, регулярно выступал с лекциями, докладами и воспоминаниями перед рабочими, военнослужащими, учащейся молодежью. Многим людям помог он советом, словом и делом.

В сентябре 1964 года советская общественность широко отметила 70-летие со дня рождения Тодорского. Президиумы Верховных Советов РСФСР, Узбекистана, Азербайджана и Дагестана наградили его Почетными грамотами. Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский объявил ему благодарность и наградил именными золотыми часами. В Советском комитете ветеранов войны и в Большом зале Всесоюзной библиотеки имени Ленина состоялись его чествования.

Теплые поздравления прислали Тодорскому маршалы А. М. Василевский, Ф. И. Голиков, М. В. Захаров, П. А. Ротмистров, В. Д. Соколовский, другие видные советские военачальники. Сотни писем и телеграмм получил он от участников революции, гражданской и Великой Отечественной войн, земляков, писателей, друзей. Поэт Расул Гамзатов телеграфировал из Махачкалы: «Сердечно поздравляю. Давно питаю к Вам огромную любовь. Этой любви никогда не изменю. Живите долго, красивый, мужественный, талантливый, редкий воин и человек»[269].

Отвечая на многочисленные приветствия, Тодорский неизменно подчеркивал, что, несмотря на трудности и невзгоды, выпавшие на его долю, он считает себя счастливейшим человеком.

Даже тяжело заболев, Тодорский не потерял бодрости духа, присущего ему оптимизма. Жгучая боль, пронизывающая тело, не заставила его сдаться. Накануне 1 мая 1965 года Александр Иванович писал автору этой книги: «21 апреля вышел из госпиталя, оставив там гортань и дар речи. Не унываю. Чувствую себя хорошо».

Находясь в онкологическом отделении Главного военного госпиталя, Тодорский начал работу над автобиографическим очерком «Где твои легионы?» Очерк остался неоконченным. На его первой странице автор писал: «Что заставляет меня взяться за перо? Не знаю, но сама журналистская профессия властно заставляет держать карандаш до тех пор, пока он сам не выскользнет из рук...»[270]

Как-то Тодорского спросили: что составляет его главную профессию – военачальник, политический работник, публицист?

– Да, вопрос... – задумался Тодорский. – Профессия? Как сказать? Советский человек.

В этом ответе весь Александр Иванович, человек трудной и все же завидной судьбы. Природа щедро наделила его талантами. Он многое сделал для советской Родины. До последнего дыхания (скончался Тодорский 27 августа 1965 года) он оставался фактически в строю. Вся его жизнь – яркий пример беззаветного служения партии, революции, делу коммунизма.