Салфетка

Автор: Бримо САЛФЕТКА

Сергей быстро прошел через зал, на ходу прикидывая, куда он сядет. Выбирал место подальше от прохода, в стороне от любопытных глаз. Хотелось провести 40 минут обеда в одиночестве, а не среди чавкающих, жующих, смеющихся посторонних людей. Столик на двоих был вполне подходящим. Полускрыт от остального зала колонной с почти уличным фонарем, под клетчатой зелено-белой скатертью, с двумя мягкими, но достаточно высокими креслами. Все было вполне в его духе. В этом уголке зала было почти пусто.

Сергей бросил на кресло куртку, перчатки, положил на стол планшет и с удовольствием расположился в кресле. Расстегнув еще одну пуговицу на рубашке, ткнул в кнопочку планшета и пока тот включался, оглянулся вокруг. Напротив него, через один столик, на полосатом диванчике уютно расположилась женщина. Большой зеленый куст какой-то тропической зелени полускрывал ее, но было прекрасно видно ее руку, лежащую на столе рядом с чашкой, и одну ногу. В высоком черном сапоге, эта нога стояла как-то небрежно, вроде бы специально выставленная напоказ, вывернутая слегка боком, создавалось впечатление, что хозяйке изящного сапожка должно быть неудобно сидеть в такой позе, но нога не двигалась. Сергей отвлекся. Девушка-официантка положила перед ним меню. Пока он выбирал, чем перекусить, женщина напротив совершенно забылась, потом он делал заказ, потом вернулся к планшету, полез в почту, что-то читал, даже попытался набрать ответ. Именно попытался, потому что когда его отвлек запах ароматного супа и тушеных овощей, планшет был тут же позабыт вместе с недописанным письмом.

Сергей наслаждался вкусом супа из шпината. Похлебывал неторопливо, успевая посматривать по сторонам. И в очередной раз наткнулся на женщину, привлекшую его внимание. Теперь она сменила позу. Ему стало видно ее лицо, ему показалось, что она была бледна, хотя может быть это была просто игра света от ее темных волос. Он видел ее четко очерченный рот в красной помаде. Глаза были прорисованы черным, но не казались вызывающими, скорее делали их очень большими. Руки теперь лежали на столе, она только что закончила есть, и сидела спокойно, видимо, в ожидании счета. Бордовые ногти, не очень длинные. Пальцы, на каждой руке поблескивало по кольцу. Платье неброское — синего или черного цвета (он не мог понять со своего места). Под столом покоились две ноги. Тонкая ткань обтягивала согнутые и скрещенные колени, притягивала его взгляд и заставляла фантазировать — что же это — колготки или чулки. Уже знакомые сапожки. Низкий каблук, черная тонкая кожа. Сергей понял, что застыл с ложкой в руке и мысленно хлопнул себя по лбу. Поднося ложку ко рту, он снова посмотрел на женщину. Она смотрела на него и ее губы кривились в усмешке. Он почему-то разозлился, ему показалось, что это неприлично — ТАК рассматривать его. Он уже забыл, что только что не менее пристально изучал ее сам. Пару минут он ожесточенно орудовал ложкой, но вкус супа уже не был так приятен, как раньше. Единственное желание было — поднять глаза и увидеть, смотрит ли женщина в его сторону.

Отодвигая тарелку, Сергей украдкой глянул на женщину, и поймал ее взгляд — снова полуулыбка, полуусмешка. Его это разозлило. Он взял планшет и начал жевать овощи, тыкая пальцем в кнопочки на экране. Прошло несколько минут. Он снова увлекся обедом и своими делами и в очередной раз почти забыл о незнакомке напротив. И вдруг рядом с его рукой легко скользнуло что-то почти невесомое. Он недоуменно поднял голову. На его столе лежала салфетка. Обычная, такая же, как и в его салфетнице. Но на ней было что-то написано. Сергей обернулся и успел заметить, как женщина выходит из зала, поправляя на голове черную шляпку, непринужденно помахивая маленькой дамской сумочкой. Она не замедлила шаг, не обернулась, но Сергей знал, что салфетка с запиской именно от нее.

На салфетке небрежным, но изящным почерком было всего несколько слов. "Завтра здесь же, в это же время". Сергей покрутил салфетку, ища еще хоть чего-то, но тщетно. Пусто. Остаток обеда прошел неспокойно. Чем его зацепила эта ненормальная, не такая уж молодая, женщина? С какой стати он должен сделать то, чего она, по непонятной для него причине, считает возможным требовать от него. Конечно, завтра он просто из принципа пообедает в другом месте. Или… а может быть, стоит прийти и узнать, чего она от него хочет? Ну, в конце концов, просто посмеяться над ней. Иначе она подумает, что он струсил, решил избежать встречи… Уходя из кафе, Сергей так и не решил, что он сделает завтра. В это же время.

Заходя в кафе, Сергей почувствовал какое-то беспокойство. Это было тем более странно, что за последнее время ему приходилось волноваться исключительно по рабочим вопросам, да и то нечасто. Все катилось спокойно и размеренно, не причиняя неудобств или переживаний. С какой стати ему волноваться из-за какой-то чудачки? И, тем не менее, он волновался. Перед глазами всплывал образ руки с бордовыми ногтями, кидающей ему на стол салфетку. И от этого он был неспокоен. Завернув к "своему" столику, он непроизвольно посмотрел туда, где сидела вчера женщина. И тут же отвел взгляд. Она была там. Большие темные глаза спокойно и изучающе смотрели на него.

Сергей почувствовал себя мальчишкой, разозлился на себя и на нее, попытался не показать вида, в конце концов, именно здесь он всегда обедает и это его дело (конечно, никак не связанное с той запиской), где быть в это время сегодня! Все это проскочило за мгновение, пока он снимал куртку, прикидывая в голове, сесть ли ему лицом или спиной к женщине. Наконец, в результате внутренней борьбы он решил, что не даст слабины и сядет так, как вчера — лицом к ней. Пусть видит, что он совершенно не впечатлен ее выходкой. Он сел, положил планшет и сделал вид, что сосредоточенно работает, тыкая пальцем в экран и игнорируя откровенный взгляд женщины.

Подошедшая официантка дала ему возможность незаметно глянуть на незнакомку… и… он был разочарован — она ковырялась вилкой в салате, болтала вполголоса по телефону, чему-то улыбалась и смотрела в совершенно другую сторону от Сергея. Злясь на нее, и одновременно успокаиваясь, он рассматривал ее. Она была старше его, возможно даже на много лет. Но в ней было столько женственности и какого-то обаяния, что возраст не отталкивал, а скорее привлекал его. Сергей мысленно поставил рядом себя — тридцатилетнего высокого крепкого красавца (ну почему не верить тому, что о тебе говорят девчонки, готовые лечь с тобой после первого же комплимента!?), неплохо обеспеченного, умного, занимающего хорошую должность… и…ее — женщину бальзаковского возраста (он смутно представлял себе этот самый бальзаковский возраст, но ничего другого на ум не шло), одетую неброско, уступающую его ровесницам и яркостью и (уж в этом он был совершенно уверен) упругостью тела и размером груди.

Пока он предавался размышлениям, мимо прошелестело нечто, обдав его легким запахом духов, даже прикоснувшись к нему на мгновение. И Сергей понял, что женщина ушла. На столе лежала очередная салфетка, исписанная уже знакомым почерком:

"Молодец! Завтра снова здесь". Он рванулся было за ней, но понял, что это будет ужасно глупо — молча скомкал салфетку в кулаке, и тупо сидел несколько минут, не понимая, что происходит.

Вчерашнее "молодец" было незнакомым и неприятно царапающим. Сергей испытывал смешанное желание высказать странной женщине все, что он о ней думает, и желание просто избежать встречи с ней. При мысли о том, что он снова может увидеть ее, ему становилось не по себе. Обнаружив себя в кафе, Сергей пережил целую гамму разных переживаний, но, все же, прошел к своему столику, втайне надеясь, что ее не будет.

Она была на своем месте. Темный брючный костюм, по-новому уложенные волосы, книга… Она совершенно не обратила на Сергея внимания. Пока он ел, она ни разу не посмотрела в его сторону. Сегодня он следил за ней. Ждал, когда она поднимется, чтобы выйти, но она, все так же, читала книгу. Официантка принесла счет. Вместе со счетом она подала ему… салфетку. Внутри у Сергея все захолодело, он представил, что официантка невольно оказалась свидетелем его странных отношений.

— Вам попросили передать, с улыбкой сказала девушка, протягивая ему тонкую бумагу. Ничего не оставалось как забрать ее. Но салфетка была пуста. Когда девушка отошла, Сергей снова покрутил салфетку в руках, потом развернул ее и нашел записку.

"Вы мне подходите, я думаю, у нас может получиться. Жду вашего звонка по телефону…" — Сергей поднял голову. Его переполняла злоба. Он увидел направленный на него спокойный взгляд и неожиданно поднял салфетку повыше, чтобы ОНА могла хорошо рассмотреть то, что он делает, медленно и с наслаждением разорвал ее на две части. Потом еще и еще… Его душа наслаждалась, он торжествовал, показывая ей, как она ошиблась в своих предположениях. В его оценке! Он разжал руки. Целый ворох бумаги выпал на стол. Сергей поднялся и вышел, успев заметить, как она улыбнулась ему, и опустила голову к своей чертовой книге. Сергей вдруг ощутил себя напроказившим мальчишкой, и торжество улетучилось, оставив какую-то странную горечь и разочарование.

Этой ночью сон не шел к Сергею. Было жарко, неуютно, и все время хотелось пить. Он лежал в постели и пялился в потолок, представляя ЕЕ. Картинки были дурацкие. Она виделась ему в своих высоких сапогах, чулках в сеточку и в черном белье, а в руках… ему было стыдно признаться самому себе, но в руках она держала стек. Такую гибкую палочку, которой погоняют лошадей. Но перед ней была не лошадь, а он — Сергей. И это было самым бредовым и почему-то дико возбуждало. Сергей переворачивался на другой бок, но и это не приносило покоя.

Встал он совершенно разбитый. Рабочий день прошел как во сне, картинки вчерашнего кошмара не давали ему покоя. Мучило ожидание обеда. Сергей не знал, что делать, идти ли в кафе и сделать вид, что ничего не было, или не пойти, и избавиться, наконец, от наваждения.

Он не выдержал. В назначенное время он был на месте, но женщины не было. Сергей просидел дольше обычного, но так и не дождался. Вышел с чувством разочарования и облегчения.

На завтра он снова был там. Ее не было. Как и в третий день, и в четвертый. Сергей понял, что его выходка оказалась чересчур неприятной для незнакомки. Ее отсутствие постепенно успокоило его. Прошли выходные. Он не появлялся в кафе несколько дней. В понедельник он заскочил в привычный зал весь промокший от неожиданного дождя. Бросил на кресло барсетку, развесил истекающую каплями куртку и плюхнулся в соседнее кресло. И, еще прежде, чем поднять глаза, почувствовал, что Она здесь.

Она смотрела на него, попивая свой неизменный чай. В руке была салфетка. Сергей похолодел. Странным образом ему почудилось, что ее глаза вдруг приблизились почти к его лицу. Он мог рассмотреть их так подробно, что видел зеленоватую радужку, слегка подведенные стрелки на верхнем веке, легкие морщинки в уголках глаз. Она смотрела спокойно и властно. Он чувствовал себя кроликом перед удавом, и восторженно шел на казнь.

Женщина поднялась. Накинула легкое пальто, поправила прическу, и пошла к выходу. Проходя мимо столика Сергея, она положила салфетку на стол, на секунду придавив ее рукой, сказала негромко: "Никогда больше так не делай, мальчик!" — и вышла.

Сергей развернул салфетку.

«Адрес, время. Подпись. Твоя Госпожа»

Она знала, что он приедет. Он знал, что она не ошиблась.

Автор: Н.Е. Комсомолец САЛФЕТКА

Рабочий день подходил к концу. Настя уже нетерпеливо посматривала на настенные электронные часы, заканчивая собирать сумочку, когда мобилка мелодией сообщила ей, что пришло сообщение. «17:55», механически отметила она. Сдвинув верхнюю панель своего слайдера «Samsung», она открыла пришедшее сообщение. «Маршала Жукова, 14/1, кв. 30. 18:45, А149, «Сельпо»». В заголовке «От кого:» краткое «ОН». Ну, на самом деле, «О.Н.» конечно. Без точек смотрелось бы слишком уж интригующе для чужих глаз… А таковых, как и бойких на сплетни языков, в торговом центре, где Настя работала — было предостаточно. Вот и сейчас соседка сделала вид, что посмотрела на Настин телефон случайно… «Пусть ее!», решила Настя и начала одеваться.

Январь в этом году в Одессе выдался бесснежным. И хотя Настя была сегодня в шубке, но реальной необходимости никакой в этом не было. Но… Вещи тоже надо «выгуливать». Тем более вещи красивые. Закончив, она вышла из комнаты и направилась к выходу. До места она вполне доедет за полчаса, значит, есть еще время зайти в кафе внизу, и выпить кофе.

Там, войдя, она подошла к стойке и заказала себе капучино. Получив заказ, села за свободный столик недалеко от входа и достала телефон. Набрала «Уже еду». Собиралась уже отправить, но задумалась. ОН — не друг, и не подружка. Он для нее «на Вы». Он Верхний, а во время сессий вполне конкретно «Господин». И хотя вне сессий просто «на Вы» или по имени-отчеству, но Насте самой хотелось лишний раз подчеркнуть статус их отношений. Это её первый Верхний, сегодня всего только третья тематическая встреча. «Сессия», как это принято называть в БДСМ-сообществе. И хотя Ему совершенно не к чему придраться в этих словах (да и не будет он придираться к такому), но ей самой казалось, что они недостаточно уважительны. Да, никакой фамильярности или неуважения в них нет, но нет и явного «Вы» и подчеркнутого уважения. Настя сама понимала, как это смешно выглядит со стороны, но будучи новичком в Теме, она еще не наигралась, а потому не могла отказать себе в удовольствии уделять внимание таким «глупостям», как это называл Виктор Андреевич — ее О.Н.

«Я уже еду, ждите», — отредактировала она свой ответ.

«Нет, как-то оно тоже неправильно! Типа «Ждите, ждите, может и дождётесь!» С другой стороны — это прямое указание, почти что приказ. Хоть и «на Вы», но прямое указание Верхнему. Нда…» — размышляла Настя, почти забыв о парящем на столе перед ней кофе.

«Уже еду, буду вовремя», — исправила она текст.

«Так уже лучше. Нет, конечно, явного «Вы», но зато подразумевается отчет и исполнительность. Хорошо, но мало!»

«Вас поняла, уже еду. Буду вовремя», — в конце концов, набрала она, и отправила сообщение. После чего, удовлетворённая, взялась за кофе. А еще через пять минут встала, по-быстрому оглядела себя в зеркальце, и вышла из здания. Остановка автобуса была через дорогу — почти напротив.

Маршрутка подъехала почти сразу. Сесть, конечно, не получилось, но «не сильно-то и хотелось!». Ехать было довольно далеко — по прикидкам остановок двенадцать, минимум, так что Настя прошла вглубь салона, встала поудобнее, и задумалась.

Гадать, что будет на сессии — было бессмысленно. Два предыдущих раза показали, что, даже если Верхний даёт задание что-то сделать перед сессией, или захватить с собой какие-то вещи или предметы, ей даже приблизительно не удавалось догадаться, для чего это нужно и как именно будет использовано. Вот на первую их встречу, он сказал захватить пластиковую линейку. Всё, что ей пришло в голову спросить сразу — «Какой длины она должна быть?». Ответил, что нет разницы. Но не стоит брать такую, которая не поместится в сумочку. Она-то, начитанная и «тематически-подкованная», решила, что будет что-то типа игры в учителя и ученицу, а линейкой ей будут бить по рукам, а если повезет, то по мягкому месту. А по факту? Никогда не догадаетесь! Потому что он использовал ее как… Как линейку. Да-да, как инструмент для измерения длины! Сказал, что я молодец, с заданием справилась, а потом измерял ею мои руки, ладони, ноги, ступни и еще все остальное, что я даже представить не могла, что может понадобиться измерить в человеке. И записывал… Итого: Верхний, линейка, ручка, блокнот для записей. Небольшая предварительная подготовка и сравнительно немного высказываний и скупых комментариев по ходу… И через двадцать минут я себя чувствовала так, как чувствовала себя Анжелика (которая «Маркиза Ангелов»), когда ее, в четвертой части ее приключений, вывели на продажу на невольничьем критском рынке, под взгляды десятков развращенных, богатых и властных самцов, торгующихся за её тело. А еще через двадцать минут я уже настолько в своих фантазиях продвинулась в сторону султанского гарема, что лично убила бы эту самую Анжелику за ее покушение на жизнь Господина, счастье служить которому, фонтаном било из меня… Да…

А вторая сессия? «Зайди в ближайший Храм и купи две длинных свечи». Сколько я себе нафантазировала до сессии! И практики с воском, и «Монашка на исповеди» (благо крестик ношу постоянно, а значит, минимум реквизита для роли как раз наберётся). Если бы я попросила вас отгадать, как он их использовал — месяц бы гадали! И никакие «тепло-холодно» не помогли бы… Потому что понадобились они как свечи для освещения. Да-да! Не для романтического стола с вином, не для «Монашки», не для практик с воском, а для обычного освещения, как в 18 веке. И никакой игры (по крайней мере, я тогда так думала, а о том, что всё было специально им подстроено, и свет в квартире отключился очень даже «по плану», а не неожиданно, я узнала от него только через пару дней после сессии). Неожиданное отключение света. Полная темнота, страх, взрыв эмоций, адреналин. «Всё пропало, сессии не будет!». И по факту еще более яркая сессия, чем первая…

А в этот раз он сказал, что надо купить пачку обычных бумажных столовых салфеток. И уточнил — обязательно бумажных, а не «влажных» например. Есть идеи, как их можно использовать в тематической сессии? Вот и у меня нет. Абсолютно! Потому… А! Вот уже и выходить скоро…

Маршрутка подъезжала к небольшому авторынку, сразу за которым как раз и был ТЦ «Сельпо», где ей нужно было выходить. Она протиснулась к передней двери, расплатилась с водителем и попросила остановить «у Сельпо». Через пару десятков метров маршрутка остановилась и Настя вышла. Перед ней, в темноте, светилась жёлто-голубым надпись «Сільпо», а слева была видна высотка этажей в шестнадцать. «Наверное, это и есть 14/1», — решила Настя, которая в кафе заглянула в «Яндекс-карты», и направилась в его сторону. Слева шумел какой-то кабак с восточным названием, на стоянке перед торговым центром стояло с десяток машин, но в целом на улице было скорее пустынно. Подойдя к выбранному дому, она убедилась, что на номере действительно «14/1». Название улицы в темноте не читалось, конечно, но ошибиться тут было нельзя. Судя по стоящим рядом автомобилям, вход в подъезд был чуть дальше, за углом. Она обогнула угол, поднялась по лестнице и набрала «030» на клавиатуре домофона. «Входи, поднимайся на пятый этаж», — послышалось из динамика, и замок в двери подъезда щелкнул, открываясь.

Верхний отвернулся к окну. Только теперь она осмелилась поднять глаза, посмотреть на Него, и немного оглядеться вокруг. Обратила внимание, что он был без пиджака. Черные брюки, широкая спина, скрытая синей рубашкой. Когда заходила в квартиру, её так «накрыло», что она почти ничего не видела и не слышала, ни вокруг, ни даже прямо перед глазами… Удивительно, как смогла понять, что он спросил о салфетках, и отдать ему пакет с ними. Раздевалась почти на автопилоте. Они находились на кухне. Она почти в дверях, а он напротив неё — у окна.

— Сегодня мы с тобой попробуем обойтись без секса. Контроль своего возбуждения — важная часть дисциплины нижней. Так?

— Да, Господин — ответила она, еле сдержав разочарованный вздох.

— Ты уже умеешь себя контролировать?

— Не знаю, Господин.

— Это плохо, что не знаешь! Значит, вначале, придется выяснить этот момент.

— Да, Господин.

— Что тебе больше нравится — сдерживать возбуждение в себе или вызывать в себе возбуждение?

— Я не знаю, Господин. Мне не нравится ни то, ни другое.

— Ничего-то ты не знаешь! Раз ты не знаешь, то заодно проверим твою удачу. Как у тебя с удачей?

— Видимо хорошо — она послала мне Вас, Господин!

— Льстишь! Да еще так грубо, …мерзавка! — раздраженно начал он, но на «мерзавке» его голос дрогнул, стал каким-то мечтательным, и весь педагогический эффект был потерян… — Ладно. Возьми со стола монету. Что выбираешь, «орла» или «решку»?

Настя взглянула на стол. В центре его лежала обычная белая бумажная салфетка. Кстати, не из купленных ею — она купила зеленые. На салфетке, сверху — желтый кружок — «1 гривна».

— «Орёл», Господин.

— Хорошо. Если выпадет «орёл», то будем проверять, как ты умеешь сама себя возбудить. Если «решка» — проверим то, как ты умеешь препятствовать своему возбуждению… Бросай!

— Да, Господин! — ответила она, подбросила монету в воздух, подставила под нее одну руку и ловко накрыла другой.

— Ну, что там? — спросил Верхний, так и не повернувшись…

Настя открыла монету.

— «Решка», Господин.

— А… Вы не посмотрите? — смущаясь, добавила она.

— А ты сказала неправду?

— Нет, конечно. Ни в коем случае, Господин!

— Тогда зачем мне проверять?

— Да, Господин — незачем!

Пару минут он продолжал молча смотреть в окно. Потом всё же повернулся и начал:

— Слушай внимательно и запоминай. Если что-то будет непонятно, можешь спросить. Так уж и быть… Есть такая популярная во многих странах игра — «Бейсбол». Слышала?

— Да, Господин.

— Когда-то я любил в нее играть. Давно… — Верхний замолчал, погрузившись на пару минут в воспоминания.

— Но об этом как-нибудь потом… Игрок там должен отбить мяч битой, и пока противники ловят мяч и возвращают на стартовую позицию, он должен постараться пробежать полный круг, который состоит из четырех «баз» — «дома» (стартовая, она же и конечная), «первой», «второй» и «третьей», расположенных на поле квадратом. Возьми со стола салфетку, разорви ее по сгибам на четыре части. В большой комнате на полу разложи их квадратом так, чтобы «дом» был в дверях комнаты, а остальные образовывали с ним квадрат. Еще тебе понадобится вот это… — он достал из кармана брюк четыре обувных шнурка. — Каждый шнурок положишь по краю «базы». Твоя задача будет довольно проста — взять монету, которую ты кидала, на «базе», где она в данный момент находится, и перенести на следующую по порядку «базу». То есть, с «дома» — на «первую», с «первой» — на «вторую», и так далее, пока не вернешь ее обратно на «дом». Если ты сможешь пройти все «базы», то ты выиграла в игре. И даже получишь за это приз — сможешь выбрать себе постоянное Имя. Всё понятно?

— Да, Господин. А можно вопрос?

— Можно. Задавай!

— А в чем подвох?

— Очень правильный вопрос! Молодец! За это у тебя в игре будет «Звонок другу». — сказал Верхний с такой улыбкой на лице, что сам Мефистофель не посчитал бы зазорным прийти к нему со словами «Мастер, возьмите меня к себе в ученики!». — Подвох в том, что брать монету и переносить ее с места на место ты должна, пользуясь исключительно мышцами, которых нет у меня, но есть у тебя. Догадываешься какими?

— Да, Господин. Это всё? — сказала Настя, изо всех сил пытаясь скрыть торжествующую улыбку.

— Нет, конечно же. Это только начало. Переносить монету между «базами» ты должна так, чтобы не нарушить положение базы и шнурка вокруг неё. За каждое такое нарушение следует добавление или замена в твоей «экипировке». Монета внутри базы должна полностью остановиться прежде, чем «база» будет считаться пройденной, и можно будет нести монету дальше. Если монета упала на пол по дороге к «базе», или выкатилась из границ «базы», то попытка считается неудачной и повторяется до удачного выполнения. Каждый «возврат» влечет за собой три минуты штрафного времени, в течение которого ты должна оставаться на «базе», а я имею право тебя касаться везде, кроме гениталий.

По мере того, как он говорил, на лице Насти все явственнее проступали испуг и неуверенность. То, что ей вначале показалось достаточно простым, с каждым его словом обретало черты теоретического кошмара. Во что оно выльется в реальности — она даже думать боялась. Мысли в голове метались как сумасшедшие. Когда она опять опустила глаза в пол — она даже не заметила.

— Похоже, я тебя запугал. Но есть и «конфетки». У тебя есть четыре «салфетки». То есть ты можешь в любое время попросить меня «удалить лишнюю влагу», использовав одну салфетку, — он улыбнулся — Кроме того, как я уже сказал, у тебя есть «Звонок другу». Друг — тоже я. — Его улыбка стала еще шире, — в этом случае я удалю из твоей «экипировки» любой, указанный тобой, предмет и больше не буду использовать ни его, ни его аналоги. Начинаешь ты с обычными кожаными кандалами на руках и ногах. Наручные будут соединены за спиной. Вот теперь — ВСЁ! Вопросы есть?

— Господин, а как я буду поднимать монету с «базы»? Я не смогу, простите…

— Хороший вопрос! Конечно, в идеале было бы хорошо придумать что-то такое, что бы могло держать монету вертикально, и не мешать при этом тебе «брать» ее сверху. Но, так как ничего интересного мне в голову не пришло, то давать тебе ее буду я сам. Соблюдая, понятно, правило не касаться гениталий… Согласна?

— Да, Господин!

— Еще вопросы?

— Нет, Господин! — выдавила из себя Настя.

— Тогда готовь «поле» — и в Душ! Сама справишься, или тебе помочь?

— Спасибо, Господин — я сама…

В прошлые два раза душ был обыгран так, что вполне тянул на отдельную практику. В этот раз она тут была одна, Верхний остался снаружи. Кандалы уже лежали тут — значит, их следовало одеть самостоятельно до выхода. Раздевалась она не торопясь. Временем её не ограничили, а ей нужно было успокоиться и хоть немного подумать. Даже по озвученным правилам было видно, что еще до второй «базы» она будет так возбуждена, что монету не сможет удержать мышцами влагалища, даже если бы была Жрицей Тантры высшего посвящения. Потому что она уже («Чёрт побери!»), возбуждена так, хотя только выслушала правила игры. И при этом ни она, ни Верхний даже не были раздеты…

Взгляд ее скользнул по синей маркировке на кране, и её пробрала волна дрожи.

«А что делать? Придется! Только холод сможет дать мне хоть чуть-чуть форы!» — подумала Настя и решительно открыла холодную воду.

Когда она вышла из ванной, она напоминала собой восставший с соседнего кладбища труп, такой она была синей. Зуб у неё не попадал на зуб, что не мешало им выбивать чечетку друг о друга. Белая кожа кандалов только подчеркивала синюшность её кожи, а металлические кольца с металлическими карабинами негромко позвякивали, еще больше склоняя мысли наблюдателя (если бы такой оказался тут, конечно) к тому, что перед ним заблудившийся в веках призрак или восставший зомби.

«И с чего я решила, что в этот раз Душ — не практика? О! Многим практикам практика!» — думала Настя, идя по коридору.

Верхний ждал ее у входа в большую комнату, где она подготовила «игровое поле», перед тем, как идти в ванную. Прежде чем опустить глаза, она успела заметить, что он разулся и снял рубашку.

«Как удачно, что только торс голый. Хотя… Всё равно неизвестно, насколько хватит этой «морозной форы»», — мелькнуло в голове у Насти.

— Прекрасно! Готова? — понимающе улыбнулся он.

— Да, Господин!

— Кстати, звать тебя сегодня — Лиза!

«О Боже! Даже имя при каждом произнесении будет вызывать у меня же самой возбуждение, откликаясь картинкой о том… Чёрт, чёрт, чёрт! Не думать о минете, не думать о сексе! И о Верхнем тоже не думать!» — настраивала она себя мысленно. «Ага! «Не думай про белых обезьян», подруга!» — саркастически отозвалось «второе Я».

— Да, Господин, как скажете! — вслух произнесла Настя, а на ближайшее время теперь уже «Лиза».

— Тогда проходи в комнату, становись над «домом» и начнём, пожалуй.

Подойдя к «дому» она увидела лежащую на нём монету. Поставив ноги по разные стороны «базы» она остановилась и стала прямо.

— Руки! — прозвучало из-за спины.

Она подала руки назад и услышала, как щелкнули карабины, соединив руки за спиной.

— Тебя вытереть до начала? Это будет не из тех четырёх салфеток.

— Нет, спасибо, Господин — я готова!

— Хорошо, Лизунь, иди! — услышала она сзади, и почувствовала, как снизу в нее проникло «инородное тело». Хотя она чувствовала, что монета держится пока сама, за счет трения о кожу, но постаралась, всё же, хоть немного напрячь мышцы влагалища. О чём тут же пожалела, так как поняла, что напряжение мышц сразу же нагнало горячей крови во всю область от лобка до ануса.

До «первой базы» было всего три обычных шага. Вот только делать шаги обычной ширины Настя побоялась — а вдруг монета выпадет при таком шаге? Поэтому она быстро просеменила это расстояние, сделав более десятка маленьких «шажков». Остановилась над «первой базой» так же, как стояла над «домом», аккуратно присела, не разводя ноги, после чего развела колени и чуть наклонилась вперёд. Монета выпала почти в центр «базы» и почти сразу же улеглась на белый лист салфетки.

— Готово, Господин! — радостно произнесла Настя, опять вставая прямо.

— Какая ты молодчина, Лизок! — воодушевлённо произнес Верхний, приближаясь сбоку. Он начал поднимать руки, как будто хотел ее обнять. Она была так рада, что первый этап пройден так легко, что автоматически повернулась к нему, покраснела от удовольствия и только гигантским волевым усилием не кинулась в его объятия.

— Почти во всем молодец, — поправился он — «базу» ты все-таки сдвинула!

Настя в ужасе посмотрела под ноги — поворачиваясь, она зацепила ступнёй шнурок, сдвинула его и помяла край салфетки.

— А значит, базу ты прошла, но к твоей «экипировке» придется что-то добавить. И это что-то будет… — продолжал говорить он, выходя из комнаты.

За две или три минуты, пока его не было, Настя успела обозвать себя таким количеством эпитетов, что любой восточный поэт удавился бы от зависти. От лирической поэзии Востока, правда, этот список отличался знаком. Если восточные рубаи и газели прославляли объекты своего внимания, то Настя кляла себя, свою глупость и наивность. «Это же надо было так забыться! Ведь знала же, что любое его слово и движение — провокация, направленная против моего выигрыша!»

Появившийся в дверях комнаты Верхний, держал в руке странный конусообразный предмет чёрного цвета.

— …и это «что-то» у нас будет анальной пробкой, — закончил он.

— Избушка, избушка, поворотись-ка ко мне задом, а к лесу передом. И наклонись, пожалуйста! — весело заметил Верхний.

Про анальные пробки Настя читала, конечно. И видела в каталогах секс-шопов. Но вот в жизни столкнулась впервые. Эта, надо заметить, отнюдь не выглядела большой. Конечно, у страха глаза обычно велики, но тут, и Настя была вынуждена это признать, размер предмета, всё же, не пугал. Лишь «настраивал», если можно так сказать, на серьезное восприятие себя… Тем не менее — делать нечего. Поэтому она повернулась к Верхнему задом, наклонилась, и расслабила анус.

И почувствовала, как сделав пару кружков вокруг, медленно и аккуратно в ее анус вошёл посторонний предмет. Больно не было, но определённые некомфортность и напряжение сразу почувствовались. Вначале. Но чем больше она сосредотачивалась на новых ощущениях, тем больше возбуждалась, тем быстрее бежала кровь по венам, и тем быстрее цвет ее кожи становился розовым, а в отдельных местах, видимо, и красным…

«Ну, вот и вся фора! Кто бы сомневался!» — подумала Настя, опять выпрямляясь над базой.

— Салфетку?

— Нет, я готова, Господин!

— Хорошо, тогда вперед! — сказал он, и прохладный металл монеты скользнул в ее лоно.

В этот раз она прекрасно его ощутила. И это было плохо. Так как означало, что она потеряла единственного своего союзника в этой игре против себя. А значит, следовало поторопиться. Возможно, удастся пройти «вторую базу» до того, как начать использовать салфетки и прибегать к «Звонку другу»?

И она, не задерживаясь более, посеменила ко «второй базе». Вот уже половина пути, шестой шаг, седьмой… И тут раздаётся звонкий стук — Настя даже не успела почувствовать, как монета выпала и закружилась по полу между двух «баз».

— Ну что же ты так неаккуратно, Лизунчик? Теперь придется возвращаться и повторять попытку заново. Но — со штрафными тремя минутами…

— Да, Господин. — грустно констатировала Настя, возвращаясь к «первой базе» и становясь над ней, как и до того, прямо.

Он же неторопливо подошел к монете, поднял её и вышел из комнаты.

Вернувшись, подошел к ней сзади, крепко обнял и прижался к ней всем своим телом. Вот же чёрт! Полностью голым и горячим мужским телом! Руки его скрестились на её груди. Правая ладонь аккуратно сжала чашечку левой груди, левая ладонь — правой. Запястье с часами он специально повернул к ней, и голосом, от которого из нее вышибло все остатки холода, прошептал ей на ухо:

— А теперь у нас есть целых три минуты, чтобы согреть мою девочку! — после чего его руки отправились в путешествие по всему ее телу, а губы целовали ее шею, уши, его дыхание чувствовалось как будто сразу вокруг всей ее головы, а руки присутствовали сразу везде. Ей оставалось только закрыть глаза и хотя бы теоретически пытаться себя уговаривать, что она не думает «о проклятых белых обезьянах»… Угу… И о горячем твердом «нечто», что помимо её воли оказалось в её сцепленных за спиной руках сразу, как только Он к ней прижался. Она понимала, что не сможет не думать об этом, пока не выпустит его из рук… Вот только руки совершенно отказывались ей повиноваться… Они уже жили какой-то своей жизнью, лаская и гладя это, такое знакомое и желанное «Нечто».

Она открыла глаза и честно попыталась отвлечься хоть на что-то внешнее. На телевизор у окна, на шевеление штор, на моргание лампочек в «часах» на телевизоре, на ход времени. Наивная! Время как будто остановилось. Лампочки мигали, но цифры минут отказывались изменяться принципиально. Она попробовала мысленно считать секунды, но после числа «девять» ее счет закончился… Она мучительно пыталась вспомнить, что же должно идти дальше… Волны жара окатывали Настю, проникая во все закутки ее тела. Ей давно уже не было холодно. Ей даже жарко не было. Потому что жарко — это когда пот, душно и плохо… А когда вся горишь, но тебе безумно хорошо… Нет, это точно не жарко!

— Ну, вот и закончились три минуты штрафа! — ворвался в ее мысли голос откуда-то издалека, и она поняла, что рук, путешествующих по её телу — больше нет. В её ладонях, еще только что сжимавших «нечто» — пусто, а Его дыхание, еще мгновение назад волновавшее её прическу, отдалилось, и отзвуки его стремительно тают, оставаясь только фантомом воспоминаний. — Салфетку?

— Да-а-а, Господин! — отчаянно простонала она.

Её лона тут же коснулась Его рука, отделенная от её исходящей соком женственности, сухим, но мягким материалом салфетки. Одним жестким движением он провёл снизу вверх, осушив («Надолго ли?») этот бьющий родник вожделения.

— Готова?

— Да, Господин!

Её раскаленная промежность ощутила холод монеты, скользнувшей внутрь, и она рванула с места, не дожидаясь даже его «Иди!». Только третий шажок, а Настя уже почувствовала, что про сухость можно забыть. Её анус пульсировал, влагалище горело, соски на груди стояли как две сторожевые башенки, контролирующие стратегические высоты. Шестой, седьмой, восьмой шажок… Прохладный металл ощутимо полз вниз. Настя изо всех сил постаралась напрячь мышцы влагалища. Сползание вроде бы остановилось, но идти стало еще труднее… Девятый, десятый, одиннадцатый… Последний! Она над «базой».

Она не присела… Ноги подкашивались и она почти упала задом на базу… Ноги разъехались в стороны, голова упала вперед, а грудь легла на холодный пол… В последний момент Настю чуть повело и монета не упала с высоты, а скользнув по внутренней стороне бедра, упала на «базу», оставив за собой на бедре влажную дорожку. Пару секунд подребезжала краями при ударе о пол и, наконец, полностью успокоилась. «База» пройдена! Вот только Насте даже смотреть было не нужно, чтобы понять, что её ждет очередная «обновка»…

Но думалось совсем не об этом… Она лежала (или сидела?) на полу, задом кверху, руки на спине. Сокращения ануса барабаном отдавались в мозгу. Её лоно желало одного — чтобы в него вошли, вошел, ворвался, проник, пробрался, вторгся («Да назовите как угодно, но сделайте!»), хоть кто-то, кто смог бы потушить этот всепожирающий огонь вожделения, от которого уже мутилось в глазах, во всех членах тела гуляли волны слабости, а сознание всё больше затягивала пелена мути…

— Господин, возьмите меня! — простонала Настя, — Я не могу больше!

— Можешь, Лизонька, можешь! — раздался над ухом Его голос. — Надо! Ты молодец! Уже две базы прошла! Половина дистанции позади! Надо идти дальше! Передохнуть и идти… Ты же помнишь, что будет Наградой? — Его голос патокой тек в уши, она купалась в нём, он даже немного успокаивал… Она не помнила, уже — что будет наградой — не хотела помнить. Она сейчас хотела только одного и думала только об одном. Но его голос был таким сладким… С ним нельзя было не соглашаться… Раз Он говорит, что надо, значит действительно надо… Говорит поднапрячься — придется поднапрячься…

— А вот я до завершения этой проверки ничем помочь тебе не могу. Ты либо дойдешь и победишь, либо сдашься и проиграешь. Ты же не хочешь сдаться? Не хочешь проиграть?

О! Сейчас ей было точно всё равно. Она бы с удовольствием сдалась! Но Он говорил так убедительно, ей казалось, что Он хочет этого всей душой. И она не могла Его подвести, не могла Его разочаровать.

— Да, Господин, я не хочу проиграть! — выдавила из себя она, всей душой желая, чтобы это оказалось правдой.

— Вот и замечательно! «Другу звонить» будем?

— Нет, Господин.

— Прекрасно! Значит готова идти дальше?

— А мне обязательно нужно идти, Господин? Может можно так — на коленях, или ползком? — тихо прошептала она.

— Монету нужно перенести. А как именно — стоя, на карачках, сидя, лёжа, или даже по воздуху — не имеет значения. Главное соблюдать прозвучавшие правила и ограничения. Идея у тебя разумная. Но сразу хочу предупредить — я помогаю только взять монету. Класть на «базу» ты должна ее самостоятельно, а значит, если она провалится внутрь тебя, и ты не сможешь ее самостоятельно оставить на «базе», игра на этом будет закончена и ты проиграла. Так что ты пока подумай, а я схожу за новой деталью твоего «наряда».

«Значит, следующий этап будем покорять на коленях» — решила для себя Настя и попыталась принять более подходящее для движения положение.

Пару минут было тихо, но вот она услышала шлепанье ног Верхнего и странное тихое жужжание. «Это «ж-ж-ж» неспроста» — сообщила Насте интуиция, после чего из её ануса аккуратно извлекли анальную пробку и вставили… — «Черт! Черт! Черт! Это же вибратор!»

— А-о-о! — только и смогла она сказать на это.

— Да, ты права, это вибратор, — прокомментировал её высказывание Верхний, так, как будто читал каждую её мысль. — Ну что, салфетку?

— Да, Господин!

Влаги уже было столько, что на этот раз проводить салфеткой ему пришлось дважды. После чего она сразу почувствовала, как монета легла в её «щёлку». И легла своим весом прямо на клитор.

«Надо двигаться! И двигаться быстро!» — пыталась пробиться на поверхность сознания Насти здравая мысль. Получалось у неё это не очень. Вибратор буквально за секунды полностью перечеркнул все те небольшие достижения в контроле возбуждения, которые ей удалось осилить за время, пока Верхний ходил за «обновкой». Она еще не сдвинулась ни на сантиметр, а её лоно уже было влажным.

Настя начала двигаться. На коленях «шажки» получались еще меньше. Три, четыре, пять… Влаги уже стало столько, что она потекла по бедрам, а монета, Настя прекрасно это ощутила, стала проваливаться внутрь. Она попыталась приподнять корпус и сместить, таким образом, центр тяжести монеты. Вначале это получилось, и пару шажков она даже смогла так пройти, но потом чуть не уронила монету совсем.

Интуиция подсказывала, что лучше пусть валится внутрь. Она пыталась напрячь мышцы, «не пустить» её. Не пустить, когда всё её подсознание, всё её тело, переполненное вожделением, требовали, просто молотом по мозгам били, хотели, жаждали, чтобы хоть что-то вошло внутрь.

Она уже почти дошла до «базы», когда поняла, что еще немного и муть в глазах и сознании вообще затопит всё. На остатках сил она всё же дошла, встала над «базой» и выпрямила корпус. Послышался стук, монета упала и покатилась. Кровь чуть отхлынула от головы, и Насте стало легче. Она слышала, как монета катилась, но так и не услышала, как она остановилась и легла на пол. Это было странно, но думать об этом она не могла и не хотела.

А хотела она только бесстыжего и нецензурного. Хотела вернуться головой на пол, а чтобы Верхний…

— Поздравляю, Лизунь, ты прошла, таки, третью «базу»! Хотя от возврата на предыдущую тебя отделяло буквально пару миллиметров! Монета легла на шнурок, причем ей всего чуть-чуть не хватило, чтобы перевалиться через него и оказаться, таким образом, вне «базы». Ну что, последний рывок?

— Господин, я не могу! — Настя уже несколько минут находилась на грани срыва. Срыва в оргазм. Тело требовало оргазма и мучилось от невозможности его достичь. Когда Он сказал про пару миллиметров, она поняла, что ей самой до оргазма не хватает самой малости. Ей уже не нужна была игра и сессия. Природа требовала «кончить». Она отклонилась еще дальше назад и попыталась достать пальцами своих связанных рук до главного, на данный момент, органа её тела. Не тут-то было! Рука Верхнего схватила ее за наручники и вздернула её руки вверх. Тело при этом упало вниз, и её голова и грудь оказались прижаты к полу.

— А вот это уже нарушение правил! А нарушение требует наказания! — послышался голос Верхнего сзади. Карабины расстегнулись. Она почувствовала, что он стал на коленях прямо над ней. Чуть повернув голову, она увидела Его спину. Её правую руку он прижал своей ногой ей к телу. Сразу затем Он опустил ее левую руку вниз и пристегнул карабином к кольцу кандалов на левой ноге. Потом такую же операцию проделал справа.

Затем поднялся и опять вышел из комнаты.

Настя попыталась оценить свое положение. Теперь руками дотянуться до точки, в которой для неё в данный момент сошелся весь мир, она не могла. Вибратор продолжал жужжать в анусе, её настойчиво накрывали волны, которым всего немного не хватало, чтобы перехлестнуть преграду и бросить её в оргазм. Она не услышала, как вернулся Он.

— И наказание должно быть запоминающимся. Давно тебя пороли?

— Меня вообще не пороли, Господин!

— Тем лучше! Значит, ты точно должна будешь запомнить, как это будет впервые! Так?

— Да, Господин! — еле смогла выдавить из себя Настя.

Сразу за этим началась экзекуция. Было больно. И было странно. Ремень (а это она смогла увидеть, когда Он обошел её, видимо чтобы оценить последствия первой «серии» во всей красе) прохаживался по ее заднице то справа, то слева. Она чувствовала боль… Нет, скорее не так. Она осознавала, что её бьют. Ремнем. И это должно было быть больно. Она чувствовала удары. И предполагала, что ей больно. Должно быть больно. Но реально было странно. Возбуждение немного спало. Но только немного. И, видимо, только для того, чтобы уже через несколько ударов в её мысли стало по капле, потом струйкой, а потом и широким потоком вливаться странное желание. Ей хотелось, чтобы следующий удар пришелся на ее разгоряченное лоно. Зацепил распухшие и сочащиеся соком половые губы. А удары всё шли мимо. Иногда они подходили вплотную, иногда чуть отдалялись. А она хотела именно туда. Теперь она хотела именно этого и только этого. Она ждала именно этого удара. Так хотела, что от напряжения сознание уже стало удаляться.

— Ну, вот и всё! — послышался голос Верхнего.

«Как всё? Как всё?!» — еще успела подумать Настя, как последний удар, точка в этой поэме наказания, пришелся именно туда. В её глазах что-то ярко вспыхнуло, уши заложило, и она провалилась в беспамятство.

Наверное, она не очень долго была без сознания. Возможно, какое-то время она просто отлеживалась. А может быть нет. Потом, скорее всего, был секс. Наверное, они ужинали, а потом, видимо, опять было много секса. Потом просто спали. Вот это — уже точно. Потому что чёткие воспоминания, в которых она была уверена, начинаются только с пробуждения. Обо всём, что было от «вспышки» и до пробуждения у неё только отрывочные «фото», мутные и очень смахивающие на сон. Как, впрочем, и с предыдущих двух «сессий». Грязной посуды не было, но… В общем уже три «сессии», а она даже не может сказать, может ли такое быть, что Он вечером мыл посуду. Она точно не мыла. Или не точно? Или всё это было во сне? Или не всё?

«Ай! Отстаньте от меня! Это не важно. Важно, что сейчас я тихонечко встану, тихо пройду на кухню и, как и в прошлые разы, приготовлю Ему завтрак. Вы спросите, из чего на съемной квартире можно в 6 утра приготовить завтрак, если ты ничего не покупала и не приносила? Я не знаю. И знать не хочу! Может Он — Волшебник?! А может просто я такая дура? А может всё вместе… Не важно… Главное, что я сейчас счастлива и мне безумно хорошо! Мне кажется, что будь тут этаж пониже, я бы открыла окно и полетела… Смогла бы полететь!»

Автор: БитыйПиксель САЛФЕТКА

(фантастический недрочильный рассказ)

Телефон затрезвонил почти сразу, как они вошли в квартиру, — Белка так и замерла с недоснятым вторым сапогом Шульца в руках, скосив глаза в сторону звука. После третьего звонка включился автоответчик, и на весь дом зазвучал полный всегдашнего энтузиазма голос Макса, старого друга и соседа из дома напротив:

— Шульц, привет! Возьми трубу! Я знаю, что ты дома: видел, как вы подъехали. А мобила твоя отключена. Ау! Тут у меня кое-что есть… тебе по теме интересно будет.

Хозяин кивнул головой в сторону телефона, и Белка, хлопая руками по джинсам, помчалась хватать трубку, передавать её, а услышав «Ну заходи» — готовиться к приёму гостя: мыть овощи-фрукты, греть плов, ставить чайник. Она развеселилась. Она любила гостей — а в особенности толстого весёлого Макса, с которым Шульц ещё в школу ходил. Он вечно приносил или рассказывал что-то необычное, побывав у каких-нибудь других друзей, которые у него, похоже, были везде, кроме разве что Альфы Центавра.

Вообще у Макса был прямо-таки талант дружить. Бывает, жизнь людей разводит — а он друзей сохранял подолгу и новыми обрастал с завидной лёгкостью, а главное — принимал людей, такими как есть — в том числе и их пару с весьма специфическими отношениями, андреевским крестом в спальне и всем прочим. К нему Белка, обожающая всяческую публичность, не напрягаясь, ходила в гости в ошейнике, а ещё он фотографировал их с Шульцем прогулки по парку на поводке.

Первое время, конечно, он простодушно донимал наивными вопросами вроде «И что, ты сделаешь вот, прям всё-всё, что он велит?» Шульц с одной из своих необыкновенных улыбок — лукавой, мудрой и чуть меланхоличной — отвечал: «Ну, я ж не велю ничего во вред или совсем мимо кайфа!», а Белка с серьёзным видом начинала стебаться: «По потолку ходить очень трудно… майка задирается, потом падаю… но мы над этим работаем.»

Сегодня Макс опять пришёл с чем-то небывалым.

— Это мне от друга-химика, — рассказывал он, уплетая плов. — Одна из новейших разработок для спецслужб. Создана для активации памяти свидетелей. Ну, и потерпевших, конечно. Представляете — одну ампулку, несколько капель, на ткань, поднести к носу, вдохнуть — и человек припомнит всё-всё о событии максимально подробно. Даже если на тот момент был в шоке или видел всё краем глаза. Это будет как кино, которое он смотрит, при этом сам же в нём играя. Мы совершенно недооцениваем возможности мозга! — взмахнул он рукой, чуть не опрокинув сок. — В нём хранится всё! Мы столько всего помним — и сами не знаем, что помним. Просто надо память вытащить на поверхность, что и делает это вещество.

— Интерееесно… — задумчиво протянул Шульц. — И от него человек может рассказать даже то, что считал прочно забытым или даже незамеченным?

— И ещё как! Всё видит будто живое! Потом с их слов такие роскошные фотороботы преступников получаются! Внешность, одежда — вплоть до малейших деталей, до какой-нибудь родинки под глазом.

— Ого! А как испытуемому задают, что именно надо вспомнить?

— Сразу после вдоха, точнее в момент между вдохом и потерей сознания, перед тем как воспоминание начнёт всплывать, человек очень внушаем. Тут и надо успеть назвать ему требуемый момент.

— А если не успеть?

— Тогда ему вспомнится нечто произвольное, что само придёт на ум. Увы, чаще всего это бывает что-то негативное, по принципу «только не думать о белой обезьяне!» Шуточки подсознания. Как-то раз, на испытаниях, здоровенный мужик полчаса орал от ужаса, пока в другой корпус бегали за антидотом.

Белка округлила глаза.

— Что ж он видел?

— А вот это не скажу, — очень серьёзно ответил Макс. — Хотя мы знаем. А вообще практически всегда ясно, кто что видит. Они в этом сне говорят. И руками-ногами двигают. Как собаки, когда им охота снится. Так было, когда пропал один секретный документ. Всю группу этим веществом проверяли, один всё за левую сторону груди хватался. Оказывается, машинально в пиджак сунул, к сердцу для надёжности, хотя собирался в сейф, и велели ему в сейф, и сам уверен был, что клал в сейф — а открыли — нету!

Белка слушала, полуоткрыв рот, блестя голыми глазами. Шульц её глаза прозвал голыми и за ненакрашенность (не любил всякий макияж — после одной из первых сессий сказал: «Ты от рёва на панду похожа, слёзки должны быть чистые»), и за розовые выпуклые веки, за прозрачный взгляд, за открытость — по её глазам всегда было видно, что она хочет: есть, спать, секса, Темы, что-то спросить, рассказать… Он про неё часто напевал из Высоцкого: «Как смотрят дети, как смотрят дети…» С этими прозрачными глазами, с золотыми бликами в волосах — ни тёмных, ни светлых, маленькая и подвижная, она умудрялась выглядеть одновременно и маминым-папиным цветочком, и полным отморозком. Ни то, ни другое не было полностью верно.

— Ну что, чудо? — ласково усмехнулся он ей. — По глазам вижу, помираешь попробовать. Ты вот что: иди-ка в мамину комнату, там в буфете столовое бельё, возьми из ящика одну салфетку и принеси.

Белка, слабо веря ушам, пошла по коридору вглубь квартиры, в комнату, где он после смерти матери почти ничего не трогал — только вменил ей в обязанность там пылесосить и проветривать. В этой комнате время остановилось. Его мать (которой Белочка годилась во внучки, но не застала её в живых) так и умерла среди тех же старинных вещей, среди которых росла, не поддалась искушениям моды — ни в 60-е годы, выйдя студенткой замуж за изобретателя, не выбросила антикварную мебель, чтоб накупить тонконогой дряни, как делали многие, ни в 90-е, когда сын занялся бизнесом, не набила дом заграничными штуками. Так тут и остались поблёскивающие бронзой ручек и позолотой стёкол шкафы, тяжёлые тома дореволюционных, с ятями, книг, вышивки матери и даже бабушек, в рамочках под стеклом на стенах… А в чёрной шкатулке с резьбой обитали драгоценности. Белка втайне надеялась получить какую-нибудь из старушкиных цацек на 25-летие; нет, не удостоил; вместо этого заказал ей у знакомого ювелира, через того же Макса, золотой кулон-трискель.

Как-то давно, пока его не было дома, она залезла в шкатулку, украсила себе пальцы, уши, шею и долго любовалась собой перед зеркалом. А когда Шульц вернулся, узнала, что он оставлял на крышке «контрольку» — волосок — и за распускание лап была выдрана до вопля «Красный!».

В комнате стояла неподвижная тишина. Белка на миг отразилась в гранёных дверцах, за которыми чинно стояли чашки с золотыми розами, будто там был зачарованный, сонный сад. Собственная живая подвижная мордочка показалась ей лицом незнакомой красавицы, особенным, значительным.

Она открыла дверцу буфета (оттуда повеяло лавандой), достала одну из салфеток — белый полотняный квадрат, украшенный по краешкам мережкой, а в одном из уголков — выпуклой вышитой монограммой. Вздохнула, и с сожалением вышла вон.

Мужчины тихо, но бурно что-то обсуждали. До неё долетел голос Шульца: «Нет, хором, обязательно хором, ведь если только мой голос…» и ещё что-то неразборчиво. «Он меня нарочно услал. Для секретного разговора, — сообразила она и застыла на месте с салфеткой в руке от этой догадки. — Мог бы попросить банальный носовой платок — я б давно уже принесла. Нет, знал, что я там залипну…» И тихонько внутренне обрадовалась: хорошо быть с тем, кто тебя понимает, знает, как ты поступишь, ещё когда сама не знаешь!

Когда вошла, они молчали. «Пауки договорились», — цитатой подумала она. Шульц улыбался ещё одной из своих особых улыбок, да такой, что она опустила глаза и покраснела.

— Давай салфетку и садись. Будешь подопытным кроликом. — И повернулся к Максу: — Не у всех же там только смутное видение селёдочки под горчичным соусом! Ну, открывай свою ампулу.

И опять она тихо обрадовалась: хорошо быть с тем, с кем одни и те же книги читал и цитатами из общих любимых авторов разговариваешь!

Хрустнуло стекло. Возник пронзительный, едкий запах. Макс опрокинул ампулу с бесцветной жидкостью на салфетку, а Шульц поднёс ей к носу.

Резкая острая струя запаха… как два когтя в ноздри… дышать нечем… тьма… утягивает за голову куда-то назад… и пока не утянула — два голоса, вместе произносящие короткую фразу. Она её не поняла… то есть, поняла, не поняв, что поняла…

…тьма…

…шум воды, струи по голове, по купальной шапочке, струи тёплого душа по их телам. Открыть глаза — и опять закрыть, его красота как бьющий в глаза свет. Почувствовать, как в улыбке сами собой разъезжаются губы. Смутиться, спрятать лицо на его груди. Поцеловать. Судорожно вздохнуть, вздрогнув всем телом, отогреваясь, как с холода, стряхивая и смывая с себя остатки памяти о разлуке. Он тут, приехал, вернулся, всё хорошо, всё в жизни встало на место. Унылые пустоты в душе заполняются стремительно, будто сам собой собирается паззл. Конец тоске, всё в порядке, чемодан в коридоре, и там подарки, но они, даже не распаковав ничего, пошли в обнимку под душ — праздновать встречу.

Она моет его большой губкой, заново узнавая, какой он, и вспоминая, и опять привыкая, и радуясь, и смущаясь…

Глядит — не наглядится сквозь пелену брызг, сквозь ослепление восторга, сквозь дрожащее марево желания и любви…

Белая пена, золотистая кожа, чёрная штриховка волос, багряные яркие соски.

И голубые, всезнающие глаза.

Как световые мечи прямо в душу. Как сканеры.

Поднимает ей подбородок. Смотрит в лицо — и как всегда, ей не удаётся выдержать его взгляд. Как всегда, опускаются ресницы.

— Что? Глаза горят, чудо?

Звонкий шлепок по попе.

— Марш готовиться. И майку надень. А музыку не надо.

И Белка вылетает из душа, срывает зелёную резиновую шапочку (волосы хлынули на плечи — она знает, что ему это нравится) и резво скачет готовиться — расстилать на полу махровую простыню, вынимать из шкафа сундучок с девайсами и ставить, в открытом виде, на тумбочку, надевать одну из белых маечек на лямках, которые у них припасены на такой вот случай, а потом принять позу — на коленях лицом к двери, и застыть в ожидании.

Ура, всё успела, пока не открылась дверь!

Открылась.

Входит — и говорит уже особым, сессионным голосом, который у него в обычной жизни не появляется:

— Ждёшь, значит.

Она глядит на него снизу вверх — он возвышается великолепно-бесстыдной башней, и прямо в лицо ей смотрит некое архитектурное украшение. Нацелилось бруснично-алой головкой и уставилось единственным глазом. Судорожно вздохнув, она тянется к своему лакомству губами, горлом, сердцем, всем телом, всеми внутренностями. Обнимает его ноги, сильные ноги скалолаза и горнолыжника, вжимается в них грудью и животом, хочет слиться с ним, вплавиться в него, всасывает столбик жаркого солнечного света, сгущённого до плотности камня, утоляет свою давнюю жажду-тоску — взасос, взахлёб, доводя себя до предрвотных конвульсий, не желая остановиться, и дыхание уже звучит как лёгкие стоны.

Как же она об этом мечтала, как ждала, бродя по дому в его галстуке и с прищепками на сосках, останавливаясь посреди улицы под наплывом смущающих мыслей, нюхая его парфюмы, искручиваясь по ночам в пустой кровати.

— Что-то тебе слишком сладенько, — звучит голос сверху.

Рука сгребает её волосы вместе с ухом — к ощущениям добавляется боль. Теперь он рулит ритмом и темпом. И вдруг её отстраняет.

— Ты мне тут смотри не кончи. Хватит пока.

Задирает майку ей на голову, закрывая лицо: теперь даже глазами не поесть. Положив ей руку на горло, заставляет отклониться назад, прогнуть спину, опустить затылок чуть ли не параллельно полу. Держит её за ухваченный вместе с волосами подол майки. Вдруг она чувствует холодок, идущий тонкой линией от горла до паха. И снова он пробегает тем же маршрутом, но уже окрашенный болью. Нож. Вжимается чуть глубже. Она вскрикивает. И подаётся вперёд. Навстречу. Она готова вскрыться, распахнуться, лопнуть ему в руки, как переспелый гранат.

Нож исчезает. Майка тоже — он её отбрасывает. Горячими губами снимает с подёрнутого ознобом живота капли крови. Облизывается, как хищный зверь над добычей. Целует её в губы. Жидкое пламя со вкусом крови. Это как обряд. Как клятва.

Он отрывается от её губ и заглядывает в глаза — она опускает ресницы. И голову опускает. Ниже. Совсем на пол — к его ногам. Утыкается носом и губами. Целует. Пробегает пальцы, как клавиши.

Он поднимает её легко, как куклу, и разворачивает к дальней стене, к кресту.

— Марш.

Взявшись руками за прохладное дерево, она ждёт. Слушает, что происходит за спиной. Короткое движение воздуха — и первый удар. Бархатный, мягким жаром уходящий вглубь тела. Ага, это флогер! 40-хвостый, любимый, греющий. Ложится широко, как банный веничек. Ах, вкусно! И ещё. И ещё. «Ммрррр», урчит она. А теперь сильнее. Ещё сильнее. До первого вскрика — слабого, удивлённого, узнающего, почти приветственного. И дальше. До криков уже всерьёз — когда с каждым ударом сгусток энергии, точно фаербол, влетает в тело.

Он подходит и берёт её за волосы, разворачивая лицом к себе.

— Какой цвет?

— Зелёный, — выдыхает она блаженно.

Он усмехается и опять поворачивает её к кресту. Продолжает. Уже с двух рук. Она расслабляется, позволяет телу растечься киселём, отказываясь от любого напряжения и сопротивления, принимая, ожидая, что вот-вот накатит нечто особое, подхватит и потащит. Она помнит, что этот момент перехода боли во внеощущенческий кайф — нельзя уловить, как момент засыпания, — а всё равно в очередной раз хочет попытаться.

Он делает крохотную паузу и снова поворачивает её к себе. Стоя спиной к кресту, она видит, что у него теперь в руках. Её любимые плети-двойняшки: от одного мастера, одинакового вида и толщины, вот только одна красно-чёрная, а вторая чёрно-золотистая. Они синхронно просвистывают по воздуху в полусантиметре от её ушей.

— Ну что? — Он улыбается. — Сколько?

«20», проносится у неё в голове, она зажмуривается, как перед прыжком в ледяную воду, и храбро пищит: «Двадцать…пять!»

— Что так скромненько? Отчёты, значит, писала мне путёвые, а как награду получать, так мы стесняемся! Тридцать!

Тихо ойкнув, она поворачивается спиной и думает: «Надо было просить 40.»

— Считай.

— Раз…

Плети опустились на спину осторожным мягким прикосновением, почти деликатно — будто всего лишь поздоровались, и она отвечает им:

— Привет.

— Какой привет, балда? Считать кто будет?!

И с силой, почти с настоящей злостью ударяет…

— Ой, два!

— То-то, «два». — Его смех. Сдвоенный свист. Нежный ожог.

— Три.

Тот же свист. И ожог уже сильней.

— Четыре.

Она считает и больше ни о чём не беспокоится. Просто слушает всем телом — а не только спиной, плечами, ягодицами. Считает — и каждым числом как бы говорит «спасибо», и «наконец-то», и «я скучала», и «хорошо»… Даже когда подпрыгивает и топает, вместе с числом взвизгивая «Жёлтый!», всё равно сейчас, на её особом языке, которым она с ним говорит, это значит «хорошо».

Вот и всё. Тридцать. Она поворачивается, моргает мокрыми ресницами и смотрит на него выжидающе. Он обнимает её и опять целует. Крутит соски. Кусает. Проводит языком по свежей алой линии, идущей от горла до паха как шов от вскрытия. Улыбается. И говорит: «Поехали дальше, чудо!»

Она прячет лицо. Не хочет видеть, что там за девайсы дальше. Пусть будет сюрприз. Не думать, не вычислять, не анализировать. Ощущать.

И снова свист в воздухе. Всполохи энергии влетают в тело — чёрные с белыми хребтами, как молнии. Острые молнии. Отчаянные, яростные поцелуи вкусной боли. Жалят. Кусают. До сердца достают. До души. Она вся плавится, каждая косточка, будто в тигле, меняет форму, воздух меняет фактуру, он плотный, его уже не вдыхать, а кусать надо, она грызёт, давится им, давится своими воплями, из глотки рвутся кошачьи непристойные крики, мартовский течный мяв, воздух в горле — как кубики, она глотает вместе с криками эти шерстяные, деревянные, стальные кубики… издаёт хрип, рык, ворчание — сама не может определить, что, да и не хочет… крест впитывает её судорожные движения, дрожь уходит в него… сквозь тело хлещут и в дерево уходят разряды, вспышки, чёрно-белые молнии… всё больше белого… меньше чёрного… исчез… Чистый белый… льются потоки света, всё плохое вышло — через горло, через кожу… белый покой заполняет, смывает, несёт… Её подхватывают — она бессильно сползает на пол между ним и крестом, обнимает его, замирает неподвижно… еле чувствуя, как он целует, обнимает, гладит…

…да, то же самое: целует, обнимает, гладит — и она, не видя ощущает, что это два схожих действа, наложенных одно на другое, как ткань в складку с совпавшими узорами. Это происходит на двух планах одновременно, подобно тому, как видятся в стекле окна сразу и пейзаж, и отражение комнаты. Он баюкает её в объятьях и тогда, и сейчас. И постепенно «тогда» растворяется, а «сейчас» набирается реальности и оживает его теплом, его голосом.

— Просыпайся потихонечку. Давай, приходи в себя. Просыпайся к нам сюда, моя хорошая. Мы с тобой молодцы, мы коньяк выспорили… — Целует в макушку и обращается к кому-то ещё: — Ну что? Чистая победа?

— Да уж, не оспорить, — откликается Макс. Макс? А, да, он же в гости зашёл. Плов, новое вещество… И тут ей вспоминается фраза, которую они хором сказали: «Самый счастливый момент уходящего года.»

Значит, это было воспоминание. Такое невероятно яркое и детальное, как живое. Глаза всё ещё закрыты. И так не хочется шевелиться, так хорошо у него в руках…

— А я что говорил? — в его голосе звучит торжество. — Сразу тебе сказал: у неё лучший момент наверняка будет связан со мной. Не с какими-то там подружками и тусами, даже не с роднёй, и уж тем более не с работой. А ты — «мало ли, мало ли!»

— Да всё ясно, — отвечает Макс, — коньяк твой! Честно выигран. Без вопросов.

— Спасибо за зелье, — Белка по голосу слышит, что Шульц улыбается. — Совершенно отдельное удовольствие — наблюдать за выражением мордахи в процессе. Сколько я, оказывается, теряю, когда она лицом к стенке!… Впору что-то в интерьере додумывать под эти нюансы: зеркало, что ли, на стене, напротив креста?…

— Да вообще офигенно наблюдать, — подхватывает Макс. — И слушать. Произносит что-то совсем обычное — ну там «27» или «зелёный», но это звучит как признание в невесть какой любви. Вообще, ребята, у вас какой-то запредельный уровень доверия друг к другу. Прямо даже себе нижнюю вдруг захотелось… Вот только их же лупить надо — жалко.

— Можно и не лупить, — говорит Шульц. — Тема вещь обширная, можно прекрасно обходиться таким набором практик, чтоб годами без крови и даже следов… да, да, и не глазей выразительно на её вчерашние порезы. Есть у нас одна Госпожа знакомая — 3 года с рабом, а первый ударный девайс только на днях взяла. Всё больше плевки, оплеухи, езда на нём верхом да фут-фетиш.

— Унижать — опять-таки жалко, — говорит Макс.

— А если это им — кайф? Если сами клянчить будут?

Белка глубоко, сладко вздыхает и вытягивается.

— Ау! Просыпаешься? Вот и умница. От тебя щас даже какая-то остаточная обратка шла. Давай, открывай глаза, чай пить будем.

— Ой, ребята, давайте без меня — я, пожалуй, пойду, — говорит тактичный Макс. — Не вставайте, дверь захлопну. Куплю коньяк, а завтра вечерком приходите пить.

В руке всё ещё зажата салфетка. Кулачок сжимается.

— Оставь её себе на память, — вдруг говорит Шульц. «Ого!», — думает Белка — «Он мне первый раз подарил что-то мамино! Да это просто прыжок на новую ступень!» И, третий раз за вечер, внутренне тихо ликует.

Ей вспоминается, что в тот день его приезда, который она так ярко пережила заново, у них потом был и ужин, и распаковывание подарков, и разговоры, и много чего ещё — только к рассвету уснули…

И она говорит себе: «Кажется, у меня назревает второй самый счастливый момент года!»

Автор: Zenj РИСУНКИ В СЛОВАХ

Маленькие тексты, которые я писал по просьбе интересующихся девушек…

Крутой холм, черный тяжелый крест под сумрачным низким небом. Голое белое тело, прикрученное проволокой к кресту. Над головой стремительно ползут черные клубы облаков. Ледяной дождь, ручейки серой воды, стекающие с твоих ступней. Грязные подошвы, прижатые к шершавому бревну, скрюченные пальцы, ржавая проволока, врезавшаяся в кожу… Ветер треплет волну светлых волос… Из моих рук летит острое полотно пламени, срезает крест, шипящие струи дождя превращаются в пар. Железные руки ловят твой крест, бережно опускают на землю… Матово блестящие стальные пальцы рвут проклятую проволоку, ломают мокрое дерево… Я поднимаю тебя на руки, несу, несу…

Подвешенная за запястья к потолку девушка, раскинутые руки, босые ноги, тянущиеся к полу, наручники, туго затянутые на узких щиколотках. Девушка совершенно голая, ниже талии — светлая полоска от трусиков. Если встать сзади, видны пятки, черные, заскорузлые от въевшейся асфальтовой пыли — девушку привели сюда босую. Загорелое, чуть грубоватое лицо, полузакрытые глаза, круглый резиновый кляп в растянутом рту, тонкая струйка слюны. Широко раздвинутые ребра при каждом вдохе двигаются под натянутой кожей, длинные волосы облепили потную спину. Бицепсы девушки туго перетянуты блестящей проволокой, провода идут к прибору на грубом деревянном столе. Кроме несчастной, никого нет в подвале. Поскрипывают натянутые цепочки наручников, изредка звякают браслеты на ногах, где-то капает вода. Девушка ждет…

Ты одета в длинное, до щиколоток, узкое платье из грубой редкой ткани, вроде мешковины. Больше на тебе ничего нет, ноги босые. Ах да, забыл, на шее висит небольшой медный крестик на кожаном шнурке.

Вокруг редкий лес. Ты стоишь, прижавшись спиной к тонкому дереву, обнаженные руки заломлены назад, локти туго стянуты за стволом. Лодыжки крепко связаны и притянуты к дереву. Босым ногам немного неуютно на влажных прошлогодних листьях. Еще несколько веревок туго стягивают твое тело: над коленями, на талии, у самых плеч. Сквозь редкую темную мешковину, как молоко, отсвечивает белая кожа. Шершавая ткань колет соски. Ты не можешь шевельнуться, свободна только твоя голова. Темные распущенные волосы свисают почти до пояса, их треплет слабый ветерок. Волосы щекочут лицо, ты пытаешься откинуть их, мотаешь головой, и тогда волосы плывут по ветру темной волной. Твое тело налилось сладкой усталостью, ты расслабляешься, обвисаешь на веревках. Под твоим весом тонкое дерево слегка прогибается, его покачивает ветер, и перетянутое веревками тело покачивается вместе с ним.

Твое дерево стоит на краю поляны. В ее центре горит костерок. Рядом возится с маленьким походным шатром плотный человек лет тридцати, в темной кожаной одежде. Хозяин.

Темнеет. В твоих блестящих глазах отражаются желтые языки костра. Становится холоднее, мерзнут ноги. Ты шевелишь пальцами, закапываешь босые ступни в прошлогодние листья. Теперь они кажутся теплыми. Где-то рядом всхрапывает лошадь.

Медленно накатывается ночь…

Автор: Н.Е. Комсомолец ПРОПУЩЕННЫЙ СЕАНС

С Хозяйкой я должен был встретиться около входа в кинотеатр. Приехал я немного раньше и минут пять уже прохаживался по улице перед входом, глазея по сторонам. Было уже почти пять, жара спала, и даже несколько посвежело. Очередной раз развернувшись, я увидел Её. Не одну. Рядом с Госпожой шла девушка лет на 10 моложе, чуть пониже и полнее. Привлекательная, приятная, конечно, но ничего особенного. Интересно, кто она?

— Добрый день, Дамы! — первым приветствовал их я, легко поцеловав пальчики протянутой мне, Хозяйкой, руки, и отдельно кивнув второй даме.

— Привет. Знакомьтесь! Это Коля, — удивительно кратко представила меня Госпожа. — А это Мария, моя… мм… знакомая, — не намного более подробно представила она свою спутницу.

— Так как нас трое, а абонементов два, то нужен еще один билет. Сходи — купи, а мы пока в кафе тебя подождем, — протянула мне Хозяйка деньги и абонементы, которые надо было отметить для нужного сеанса.

Мы часто ходили в этот кинотеатр. Несмотря на некоторые внешние странности, он был для нас очень удобен. Сам небольшой и малопосещаемый — для центра города это было необычно. По крайней мере, когда приходили мы, на сеансе ни разу не было более десяти-пятнадцати зрителей. Даже в «Большом зале». Не раз мы вообще оказывались в зале одни. Много людей я видел только однажды, да и то когда мы уходили с очередного сеанса. То есть много людей пришло на следующий. Видимо ожидалась какая-то премьера. Кинотеатр был еще советский. За ним следили, всё было достаточно аккуратно и приятно, но за двадцать с лишним лет после развала Союза, капитально его, явно, ни разу не ремонтировали и не перестраивали.

Холл был небольшим, касса была сразу напротив входа. Очереди не было, но и внутри было пусто. Окошко кассы было открыто, но никаких «Ушла на 5 минут», которые так любят оставлять в подобных случаях — тоже не было. Торопиться было особо некуда, так что начать я решил, все же, с ожидания. Когда я уже готов был идти разыскивать живых («Эни бади Хом?»), в холле появилась женщина, которая, заметив меня, бросила кратко «Ещё минутку, я сейчас!» и скрылась в двери, расположенной в паре метров от кассы. Ещё через несколько минут, с билетами, я вышел из кинотеатра и направился к кафе.

Когда я подходил к столику, Госпожа закончила разговаривать по сотовому, и прятала его в сумочку.

— Садись, тебе я заказала сок! — сказала она, кивнув на кресло справа, на столе перед которым стоял пивной бокал с апельсиновым соком и трубочкой.

Сами дамы уже неспешно допивали пиво. Они негромко общались «о своём — о женском», меня в общение не включая, так что я пил сок и смотрел по сторонам, стараясь, ненавязчиво, получше рассмотреть Марию. Минут через десять та подозвала официанта рассчитать нас, оставила оплату, и мы двинулись смотреть фильм. Хм… Я так думал, по крайней мере…

Из холла мы спустились по лестнице вниз. Впереди был «Зал ожидания», где, как тут обычно, по стенам были развешаны работы очередного художника или фотохудожника. На этот раз что-то модерновое. В конце зала был вход в «Малый зал» кинотеатра, а слева от него лестница к входу в «Большой». Нам — туда. Вот только дамы остановились и чего-то ждали. Мимо нас прошла уборщица. Мне показалось, что она слегка кивнула, проходя мимо.

— Идём! — крепко взяла меня за руку Госпожа и двинулась направо, в затемнённый коридор, ведущий к туалетам. Меня втолкнули в женский туалет, за мной зашла Мария, потом Хозяйка. Я повернулся. Она закрывала дверь туалета на ключ. Я еще не успел понять чётко, что именно будет, но в кровь уже хлынула порция адреналина, и явно почувствовалось возбуждение.

— Раздевайся, тварь! Полностью! — бросила Она мне.

— Да, Хозяйка! — ответил я, опустив сразу глаза и начав раздеваться. «Тварь» — это было оговоренное слово. Если оно произносилось при посторонних, значит, сессия начиналась здесь и сейчас — при имеющихся наблюдателях или дополнительных участниках. Краем глаза я зацепил сбоку какую-то деревянную тумбу. Снял рубашку, сложил ее сверху. Туфли, с носками внутри, заняли место внизу. На рубашку легли сложенные брюки и трусы.

— Я готов, Госпожа! — повернулся я к дамам и встал ровно. Член еще не стоял, но уже наливался кровью и «дозревал».

— К ноге, и руки за спину! — скомандовала она, указав пальцем на свою левую ножку. В два шага я оказался рядом и упал на колени. После чего опустил голову, поцеловав, сквозь ажурную ткань чулок, пальчики на Её ноге, и закинул руки за спину.

Сзади подошла Мария, и я почувствовал, что мои руки продевают в отверстия только что снятых мною трусов. Потом их несколько раз перекрутили, мои руки стянулись и зафиксировались. Видимо Мария завязала трусы узлом. Потом её рука аккуратно взяла мой член, а вторая обхватила пальцами «мешочек», потянув его вверх. Член сразу же отреагировал на прикосновения, напрягшись и окончательно выпрямившись. Судя по тихому «Хих», раздавшемуся сзади, Мария реакцией осталась довольна. Член она отпустила, но я, сразу же, почувствовал, что у основания его жестко обмотали какой-то мягкой тканью, стянув с «мешочком». Тестикулы сдавили, кожа на них явно была натянута. Ткань, судя по ощущениям, тоже зафиксировали узлом. Ещё секунд через двадцать через «кандалы» моих трусов что-то продели. Судя по жесткому фрагменту при продевании — скорее всего лифчик. Ткань, стянувшую яички, подтянули вверх и зафиксировали. Наверное, связали с лифчиком. Головка при этом открылась и член встал еще твёрже, хотя, по ощущениям, и до того уже был «как пионер».

Хозяйка взяла меня за подбородок, потом чуть сдвинула руку, сдавив горло, и начала поднимать меня вверх. Подняв — горло не отпустила, а сдавила еще крепче. Дышать я не мог, глотнуть заранее побольше — мне не дали, да и в той позе, что я находился до того, вдохи были меньше обычного. Я чувствовал, что кровь приливает к лицу, в ушах начинает стучать, а в глазах темнеть. Автоматически я поднял глаза, и умоляюще посмотрел на Госпожу. Она усмехнулась и отпустила руку. Я тут же судорожно вдохнул…

— Ну что же? Я решила, что кино сегодня не интересное, а потому задача моего досуга и удовольствия ложится теперь на вас с Марией! Ты пока посиди, посмотри, — охладила Хозяйка мой автоматический порыв в её сторону, — А ты, Машка — со мной! — закончила она, проходя мимо меня к тумбе с моими вещами. Мне, понятно, пришлось обернуться за ней. Мария тоже уже поворачивалась, и сбоку мне стало особенно хорошо заметно, что теперь под ее блузкой нет бюстгальтера. Грудь её, конечно, немного опустилась, но зато теперь были прекрасно видны твёрдые соски, явно пытавшиеся прорвать себе дорогу на волю.

Госпожа полуприсела на тумбу, немного расставив ноги. Её длинная юбка при этом натянулась и чуть приоткрыла нижнюю часть ног. Она подняла руку, и жестом остановила Марию в метре от себя. Потом достала из сумочки мобилку и нажала на ней несколько кнопок.

— Потанцуй для меня! — И из мобилки послышалась негромкая, но вполне хорошо различимая мелодия. Неуверенно Мария начала двигаться, исполняя несложные па. Я видел её почти четко сзади, находясь всего чуть-чуть сбоку. Судя по всему, мелодия была песней со словами, но слова я разобрать не мог. Но периодически повторялись явно одинаковые фрагменты — припев, во время которого, Хозяйка манила к себе пальчиком Марию и расстёгивала на ее блузке очередную пуговичку. После чего жестом показывала Марии, что той стоит вернуться на место. Я не знаю, договаривались ли они об этом специально заранее, но возвращалась Мария, делая полный оборот вокруг себя. И мне тогда было прекрасно видно, как всё больше расходятся полы её блузки, и какие жаркие взгляды бросает она в мою сторону. Груди её при этом все более свободно колыхались, всё менее теснимые оковами блузки. Но оборот завершался, и я опять не видел лица Марии. Но даже со спины мне было заметно, что она всё больше заводится и танцует все более вдохновенно, возбуждая всё больше меня, и не оставляя равнодушной и Госпожу.

На пятой или шестой пуговице блузка полностью распахнулась, а груди Марии при повороте так задорно и свободно взлетели вверх, что я даже простонал от избытка возбуждения. Но танец продолжался. На очередном припеве Хозяйка указала Марии, что блузку нужно сбросить и, перехватив ее у нее из руки при развороте, закинула себе за спину. Но я это отметил лишь краем глаза, так как внимание моё сконцентрировалось на очередном полёте грудей Марии. Вернувшись на место, она продолжила танец, а я теперь мог видеть её обнаженную спину и мелькавшую иногда грудь, которые раньше скрывала блузка.

Случайно бросив взгляд вниз, на своего «бойца», я увидел, как с него упала капля, добавив влаги в образовавшуюся уже подо мной лужицу, размером с пятак или чуть больше.

Тем временем, послышался очередной припев. Мария приблизилась к Госпоже, а та в два движения расстегнула ей молнию на боку юбки. Очередной оборот, летящие груди и продолжающийся танец. Волной извивающееся тело Марии, и юбка, медленно, но верно, сползающая к её ногам. Опять припев, но вместо манящего движения, Хозяйка показывает пальцем оборот, и Мария делает медленный оборот, оставаясь на месте. Её жаркий взгляд буквально прожигает меня лазером, её колышащаяся грудь притягивает мой взор, пока молния у меня в мозгу не требует опустить взгляд. Пояс юбки уже сполз ниже самой широкой части бёдер, и открылся чарующий вид на аккуратный и совершенно беззащитный, ничем не прикрытый лобок Марии. Теперь только я понял, чем стянуты мои яйца и член.

Оборот завершился, а юбка Марии окончательно упала вниз, и лежала теперь на полу. Госпожа знаком показала, чтобы Мария подала её ей. На попытку Марии наклониться и поднять юбку рукой, она резко мотнула головой и взглядом потребовала подать её ногою. Та согласно кивнула и легко подкинула юбку носком туфли, продолжая теперь танцевать только в чулках и туфлях на невысоком каблуке. Юбка же отправилась вслед за блузкой за спину Хозяйки.

Дождавшись очередного припева, Госпожа выключила музыку. Мария остановилась и стояла теперь прямо, очень возбужденно и сексуально дыша.

— А теперь помоги раздеться мне, — сказала Хозяйка и встала с тумбы.

Мария приблизилась к ней и неуверенно запустила обе руки под пояс её юбки. Аккуратно вытащив оттуда край очень тонкого свитера, в который была одета Госпожа, она начала медленно стягивать его с неё вверх. Вот полностью открылся аккуратный, такой знакомый мне пупок, вот уже показались чаши бюстгальтера, обнимающие пышные и такие любимые мною груди Хозяйки. Вот она подняла руки и Мария продолжила стягивать свитер вверх, по ходу этого не удержавшись, и поцеловав раздеваемую в место, откуда шёл вниз овражек, разделяющий груди и упирающийся в кружево бюстгальтера. Стянув свитер полностью, она кинула его к остальной нашей одежде на тумбе.

— Ты что же это своевольничаешь, сучка! — почти прорычала Госпожа, схватила Марию за длинные волосы и, крутнувшись, намотала их на кулак.

— Тебе кто разрешил проявлять инициативу? — продолжила она, опуская Марию за волосы всё ниже. Та начала приседать.

— Ноги держи прямо и на ширине плеч, поняла?! — повернула она её лицом к себе, опустив саму голову еще ниже.

— Да, Госпожа! — послышался голос Марии, она выпрямила ноги и отступила назад, разведя их на ширину плеч. Мне открылся прекрасный вид на нижние полушария Марии, сочащуюся влагой щель между ними, и прямые, чуть полноватые, но в таком ракурсе кажущиеся просто идеальными, ножки.

— О, Боже! — только и смог пробормотать я на это.

— И приказ о раздевании Госпожи тоже никто не отменял! — уточнила Хозяйка.

Я видел со своей позиции, как Мария пытается достать руками до замка лифчика на спине у Госпожи. Получалось это у нее от волнения и с непривычки не лучше, чем в первый раз у меня. Она пыталась и так, и этак, то одну, то другую руку пытаясь запустить той дальше за спину. Для чего ей приходилось постоянно менять положение тела, а значит переступать то вправо, то влево. Этот гарцующий перед моими глазами «лошадиный круп», так шибанул мне по мозгам возбуждением, что я испугался, не взорвутся ли у меня прямо сейчас, мои итак уже раздувшиеся от напряжения «шары».

И чисто случайно я зацепил краем глаза ехидную улыбку Хозяйки. Увидел и забыл — сейчас мои мысли были сконцентрированы во вполне определенной точке вполне определённого тела. Из которой, кстати, заметно уже текло по внутренней стороне бёдер.

Наконец у Марии что-то получилось, и радостно вскрикнув, она отбросила на тумбу кружевной лифчик Госпожи.

— Неплохо! Теперь юбку! — дала та очередные указания.

Где расстегивается Её юбка я знал, а вот Мария, похоже, нет. Потому что еще с минуту-полторы она «прогарцевала» в попытках нащупать местоположение замка и пуговицы, застёгивающих юбку. Найдя их, наконец, сзади, она уже довольно быстро их расстегнула и начала стягивать ту вниз, пальцами собирая её, чтобы она не коснулась пола. Видимо рисковать очередным гневом Госпожи ей совершенно не улыбалось. Её руки с юбкой опускались всё ниже. Голову её, рука Госпожи тоже спускала всё ниже. В конце концов, юбка оказалась буквально в нескольких сантиметрах от пола, а голова Марии так низко, что меж ее расставленных ног я увидел её грудь. Госпожа переступила через юбку назад вначале одной ногой, потом другой. После чего шагнула вбок от Марии, а голову той резко вздернула вверх на уровень своей груди.

— Брось к остальным вещам! — и юбка, отброшенная Марией, тоже упала на тумбу.

— Ну и последнее! — красноречиво взглянула Хозяйка на свои трусики.

— Зубками! Но аккуратно! — уточнила она на попытку Марии продолжить действовать руками.

Я вспомнил, как я сам, как-то, зубками снимал трусики с Госпожи. В постели. Горизонтально. Без третьих лиц-наблюдателей. Наблюдая за Марией, я понял, насколько пресно и неинтересно было тогда. Потому что в данный момент, это было действо, достойное воспевания самим Гомером («Нет, не Симпсоном! И хватит уже пошлить, комментаторы!»). Ещё интереснее было бы только в случае, если бы ей пришлось это делать со связанными за спиной руками. Но это уже, скорее, по разряду цирковой эквилибристики, потому что и со свободными руками на прямых ногах сделать это было отнюдь не просто. Что дало новую серию замечательных наблюдений и эмоций мне, и, похоже, немало впечатлений самой Марии.

— Дальше сама! — остановила Марию Хозяйка, заметив, что ниже опустить трусики без сгибания своих ног у той не получится. Свободной рукой она стянула их под колени, после чего грациозно «вышла» из них в мою сторону, заставив повернуться теперь Марию ко мне боком. Зато сама Она теперь предстала во всей своей соблазнительности — гордая «Диана», в иссиня-черных чулках с поясом в цвет, прекрасно обрамляющих её лобок — место моего вечного поклонения. Помахав трусиками, она красноречиво посмотрела на меня, после чего отпустила волосы Марии.

— Можешь стать прямо и подойти, я довольна.

Мария распрямилась и шагнула к Госпоже. Её явно пошатывало. Я не видел её лица, но предполагал, что взгляд у неё уже бродит сам по себе, а сознание по большей части уже где-то не здесь…

— Молодец — достойна! — сказала Хозяйка, повязывая свои трусики ей на шею. Получился не очень гламурный, но вполне приятно выглядящий ошейник, издали похожий на шейную гривну. — Заработала награду! Что выберешь? Жеребца или Кобылку?

Мария молчала, явно пытаясь собрать мозги в кучу и понять, что от неё хотят. И только когда Госпожа уже готова была повторить вопрос, она, наконец, медленно выдала: — Жеребца, Госпожа!

Я наблюдал за этим диалогом в абсолютном отупении и непонимании. О чём они говорили? У меня даже начали мелькать мысли, что у кого-то уже снесло крышу. Второй вопрос мои сомнения только усугубил.

— Коня или Мерина? — после этого Мария чуть повернулась, и мне стало видно, что её взгляд заметался между мной и тумбой. Что бы это значило? Никаких идей, разумных идей, мне в голову не шло.

— Коня! — наконец, выбрала она.

— Замечательный выбор! Тогда — на колени! — скомандовала Хозяйка ей, после чего обратилась ко мне: — Вставай, «сиделец»! Прямо! Ноги — на ширину плеч!

— Да, Госпожа! — встал я с колен. Чуть размял ноги и расставил их в стороны.

— Ну что же, пойдём, опробуем нашего «Коня», — подцепила Госпожа пальцем Марию за ошейник, и «повела» в мою сторону. Только тут до меня дошло, что будет дальше. Подведя её ко мне, она опробовала рукой крепость моей эрекции, после чего, взяв Марию опять за волосы, заставила её взять мой член в рот. Жаркие губы сомкнулись вокруг моего «жезла» и я закрыл глаза, постаравшись полностью отдаться ласкам Марии.

Ненадолго… С тем возбуждением, что успело во мне накопиться, мне не хватало последней капли. Губы и язычок Марии, буквально за несколько движений, довели всё до завершения. Меня пробрала дрожь, в мозгу «взорвалось» и мощная струя спермы ударила ей в горло. Удивительно, но она даже не остановилась. Мне было так хорошо! Я буквально «поплыл». Эрекция чуть спала, но Мария активно пыталась её вернуть. Я знал, что ещё несколько минут она не сможет ничего добиться. И тут я почувствовал, что к моей спине прижалась Госпожа, обхватив меня руками. Своими же, связанными сзади руками, я почувствовал пушок на её лобке.

— Можешь меня поласкать немного. Сейчас еще разок «кончишь», и я тебя освобожу, — зашептала она мне на ухо. — Быстро одевайся и выходи. Уборщице скажешь, что мы через 10 минут выйдем. Жди нас через 15 минут перед входом. На такси. Продолжим на квартире. Всё понял?

— Да, Госпожа! — тихо ответил я, лаская уже пальчиками её влажную «щелку».

Через 15 минут я встречал их возле входа и помогал сесть в такси. Обе были так же аккуратно одеты, как и перед заходом в кинотеатр. И только сумасшедшие искры в глазах, и необычный румянец на их лицах могли сказать внимательному наблюдателю, что дамы вряд ли вышли с ещё не закончившегося киносеанса. А еще через 20 минут мы были на квартире.

Но это уже совсем другая история…

Автор: Н.Е. Комсомолец «НЕПРАВИЛЬНАЯ» ВЕРХНЯЯ

Наконец-то! Сегодня! Дождался! Сегодня первая сессия с Верхней… Снял квартиру, вселюсь и буду ждать звонка от Нее. Она должна раньше освободиться с работы, и нужно будет Ее встретить. В душе подъем, во всем теле возбуждение и ожидание. На квартиру не ехал, а летел. "Прилетел" на полтора часа раньше, договоренного с хозяйкой квартиры. И не надо так ржать — самому смешно!…

Хорошо райончик малоэтажный и достаточно старый, много зелени, парк недалеко, да и без него скамеечки есть, тенёк, деревья вокруг зеленые. Конец мая, все-таки… Утро. Еще не жарко. Район незнакомый, а встречать Ее нужно будет на перекрестке. Который еще надо найти. По карте-то он рядом, а тут на местности кто его знает как? Пойду прогуляюсь, заодно в магазин зайду, жидкостью затарюсь, да может к чаю-кофе что возьму…

Сверился с картой на смартфоне, прошелся до нужного перекрестка, засек время пути. От него прогулялся еще чуть дальше, вернулся обратно. Четверг, рабочий день, народ мельтешит, по делам торопится. Один я тут, похоже, гуляю без дела. Пошел не торопясь назад, к квартире.

Магазин. "Мини-Маркет". На улице рядом с входом мужик лет 30–35, среднего роста, босяцкого вида, в шортах и майке. Захожу в магазин. Осматриваюсь от входа.

— Вам что-то подсказать? — слышится сзади. Не понял? Оборачиваюсь, вопросительно смотрю на "босяка".

— Вам что-то подсказать? — повторяет он свой вопрос.

— Ммм… — выдавливаю из себя я — А что именно в магазине самообслуживания может требовать подсказки?

— Ну… — смущается он и отворачивается.

Иду по небольшому залу магазина. Что мне нужно прежде всего? Вода, квас, что-то к чаю…

Обычно-то еды беру больше. Когда с дамами встречаюсь, то обычно это "сутки". Со второй половины одного дня, ночь и утречком часам к 11 уже разбегаемся по домам. Но тут ночи не будет. Сначала Она вообще сказала, что на сессию полтора-два часа достаточно. Но, так как первая, то три. Ужас просто! Что за это время вообще успеть можно? Непонятно. Как мог вежливо выразил Ей свои сомнения. Видно было, что засомневалась, но согласилась раньше с работы сбежать и на квартире часов до 9 вечера задержаться. Понятно, если вообще будет для чего задерживаться. Но это уж я постараюсь, со своей стороны. Предварительно ориентировались на 13 часов, значит, до двадцати одного — аж восемь часов будет. Уже что-то…

Так. С водой проблем нет — куча разных марок и объемов. Взял полторашку без газа. Кваса не вижу пока. Одни буржуйские "колы" и, сиротливо приткнувшиеся к ним с краешку, пару лимонадов и "Байкал". Обошел весь магазин два раза. Кваса не вижу. Взял печенья к чаю. Выдвигаюсь к кассе. На пути попадается давешний "босяк".

— А квас у вас в магазине есть? — спрашиваю.

— Вроде был где-то, минутку… — ныряет он вниз и шарит рукой где-то в недрах стеллажа, за бутылками воды и лимонада. Достает двухлитровую бутылку "Монастырского" — Вот, пару бутылок "Монастырского" еще осталось.

— Давайте, беру!

Мужик поднимается, и с квасом идет к кассе меня обслуживать. Нда… "И жнец и швец, и на дуде игрец"… Гримасы малого бизнеса.

— Кулёчек мне еще дайте — добавляю я и жду, пока он все посчитает. Беру кулек, загружаю покупки, рассчитываюсь и выхожу из магазина.

Теперь все нужное взял. Осталось вселиться в квартиру. Времени, правда, еще аж 40 минут. Прошел до ближайшей скамейки в теньке, сел… Буду ждать. Не лес и не парк, однако, вполне себе приятное местечко. Достаточно тихо, машин ездит мало, воздух для столицы достаточно чистый… Благодать! Которую, тут же, пытаются испортить снующие вокруг мошки. Лениво отгоняю их и просто наслаждаюсь покоем…

Ну вот — 12:45. Пора двигать к квартире. Дохожу минут за пять и звоню в домофон. "Музычка", клацает замок входной двери. Захожу в подъезд, слышу как на втором этаже открылась дверь. Поднимаюсь. Хозяйка.

— Проходите — говорит.

— Добрый день — прохожу по коридору на кухню. Неплохая квартирка. Все что вижу — точно как на фото в интернете. Это хорошо. Не раз уже бывало, что на фото одна квартира, приезжаешь — по факту совершенно другая. И что делать? Ругаться? Портить себе нервы перед встречей с дамой? Искать другую квартиру? Вот так вот — вдруг, за полчаса — час до встречи? Ага! Щ-щаз! А ведь часто квартира выбирается по каким-то нужным параметрам. Кровать, к которой можно привязать, например. Или наличие достаточного свободного места для сессионных практик. В общем, хорошо, что все хорошо…

Достаю деньги, ложу на стол.

— Документы какие-нибудь дайте, запишу себе — хозяйка открывает общую тетрадку и берет ручку, готовясь записывать. Достаю паспорт, протягиваю ей — Да, вот — возьмите. — Сам осматриваюсь на кухне и проверяю наличие посуды и столовых приборов. Все есть, чайник в наличии, так что кофе попить сможем.

— Когда завтра будете съезжать?

— Скорее всего — сегодня, часов около десяти.

— О! Тогда наберите меня, я подойду. Ключ из замка вынимается в горизонтальном положении, полотенца и постель в шкафу-купе напротив дивана, в квартире не курить. Интернет вам нужен?

— Нет, интернет сегодня не нужен — улыбаюсь я…

— Ну тогда я ушла — поднимается с табуретки хозяйка и идет к выходу — Приятного отдыха!

Закрываю за ней дверь, скидываю туфли. Ставлю бутылки с водой и квасом в холодильник, печенье выкладываю на стол, туда же привезенные из дома сахар и растворимый кофе. Достаю и ставлю на стол две кружки для кофе. Иду более внимательно смотреть квартиру. Шторы непрозрачные — хорошо. Телевизор — не нужен, белье в наличии. Беру полотенца. Два банных несу в ванную, обычное — вешаю на кухне — руки вытирать. Вроде бы все готово, ничего не забыл.

Начало второго. Не звонит. Начинаю понемногу волноваться… Набираю. Длинные гудки… Прослушиваю штук восемь. Все же решаю, что дальше уже наглеть не стоит… Но теперь волнуюсь еще больше… Сажусь на диван, пытаюсь успокоиться. "Все нормально, просто ее задержали на работе!", уговариваю себя… Минут через десять долгожданный звонок.

— Привет, ты где?

— Добрый день! Я на квартире уже, всё нормально — жду.

— Я задержалась немного, уже еду! Встретишь меня на перекрестке, как договаривались. На остановке троллейбуса.

— Конечно. Через сколько? Мне туда минут десять идти.

— Тогда минут через десять можешь выходить.

— Хорошо, понял, выполняю — отвечаю я, улыбаясь от удовольствия.

Иду на кухню. Наливаю в чайник воды, включаю. Конечно, к нашему приходу вода немного остынет, но разогреется куда быстрее. Так что, если Верхняя захочет, сразу можно будет Ей кофе сделать. Брожу по квартире неприкаянно еще минут восемь. Хочется бежать уже туда… Понимаю, что нет никакого смысла — на улице самый солнцепёк, жара, но организм рвется "в бой". Не выдерживаю, обуваюсь и выбегаю из квартиры. Быстрым шагом иду к месту встречи. Вот и перекресток. Сворачиваю к остановке троллейбуса. А вот и Она! Идет в мою сторону, ярко освещенная солнцем за моей спиной. В легком сиреневом платье, с компьютерной сумкой на плече и черным кульком. Принимаю у Ней сумку и кулек.

— Все нормально? — спрашиваю.

— Да, все отлично, идём!

Поворачиваем за угол, натыкаемся на торговую палатку с ягодой. Клубника и вишня. Почти проходим ее, как Она останавливается и поворачивается к палатке.

— Ты ягоду ешь? — интересуется Она — Буду кормить тебя с руки.

— Конечно! Я ем всё! — смеюсь я… Становимся в очередь. Перед нами мужик берет килограмм по пять каждой ягоды, так что пока ему все взвешивают и фасуют по кулёчкам, мы разговариваем.

— А что больше любишь — клубнику или вишню?

Задумываюсь. В контексте прозвучавшего, клубника выглядит куда более возбуждающе. Как не корми, руки все равно близко ко рту надо подносить, значит можно и пальчики Верхней захватить, облизать… С вишней хуже — длинные хвостики — до пальчиков можно и не дотянуться. Не клацать же зубами, как Серый Волк?

— Клубника лучше. — А сам улыбаюсь…

Мужика заканчивают обслуживать и он уходит. Наша очередь. Кроме клубники Верхняя просит свесить ей и вишни. "Похоже, хитрость не удалась" — думаю я, продолжая улыбаться. Верхняя расплачивается, и мы идем дальше.

— Что-то ты слишком веселый. Рассказывай, в чем дело?

— Ну…

— Давай, давай, нечего партизанить! — улыбается Она.

— Я и вишню, и клубнику люблю, но в контексте кормления с руки мне клубника показалась намного привлекательнее и сексуальнее — смутившись, объясняю я — Хвостиков нет, руки обязательно нужно вплотную подносить, больше шансов поцеловать руку, облизать пальчики…

— Извращенец! — смеется Она, легонько хлопнув меня по голове — Не бойся, вишня не тебе. Домой взяла — сын любит.

Подходим к подъезду. Пытается отобрать у меня что-то из кульков.

— Давай подержу, пока откроешь.

— Ну, уж открыть-то я и без помощи смогу, — возмущаюсь я, беря все кульки в одну руку и доставая ключи — А вот дверь тянуть уже Вам придется. — Открываем дверь, заходим в подъезд.

— Ну давай, веди, Сусанин! Небось пятый этаж?

— Нет, всего второй, — смеюсь я и иду вперед.

Заходим в квартиру, проходим на кухню. Клубнику — в мойку, остальное рядом. Сумку и черный пакет Верхней ставлю к телевизору в комнате.

— Клубнику мыть умеешь?

— Ну, так… — немного теряюсь я.

— Значит — учись! — смеется она и уходит в комнату, оставляя меня наедине с клубникой. Мою клубнику, отделяя листики-хвостики. Через пару минут Верхняя возвращается, и видит, что работа движется медленно.

— Да не нужно этого делать. Просто мой. И давай быстрее!

— Да, сейчас…

— Что? — Сурово сдвигает брови Она, усаживаясь на стул со спинкой около стола.

— Ммм? — недоумеваю я вначале, — Да, сейчас, Госпожа! — наконец исправляюсь я. А самому вспоминается наша договоренность вчерашняя, насчет "точки отсчета сессии". Варианты обсуждались разные, но, в конце концов Верхняя решила, что лучше начинать сессию прямо со встречи на перекрестке… Испуганно вспоминаю, не прокололся ли я по дороге к квартире? Вроде нет, все в рамках, хотя и на грани было пару моментов… Быстренько домываю клубнику и ссыпаю её в большую тарелку, которую ставлю на стол перед Нею.

— Садись, — указывает Она мне на табуретку, — Будем тебя кормить!

— Да, Госпожа.

Сажусь, руки на коленях. Верхняя берет ягодку, ест сама. От второй, покрупнее, отрывает хвостик и протягивает в мою сторону ладонь с ягодой. Улыбнувшись, слизываю по-собачьи клубничку с Её руки. Так, чередуя, едим клубнику…

— Их место будет здесь, — говорит Верхняя, и протягивает свои ножки вперед, располагая их на моем колене.

— Конечно, Госпожа! — отвечаю я, внутренне радуясь приятной тяжести и привлекательным изгибам, справа от моей руки. Возбуждение нарастает, но касаться их руками без разрешения я не могу. Приходиться терпеливо ждать…

— "Пытка апельсинами продолжалась второй час…" — шутит Она, улыбаясь и протягивая очередную ягоду.

— Ну, чтобы назвать это пыткой, клубники надо килограмм на пять больше, как минимум, — смеюсь я и слизываю клубнику с ее ладони.

— Уверен? — улыбается Она и отводит уже протянутую руку, не давая мне, так легко как раньше, ухватить ягоду. Приходится за ней тянуться губами, чуть не падая лицом на стол.

— Уммм… — Слизываю я, наконец, убегавшую ягоду, и осуждающе смотрю на Верхнюю, продолжая между тем улыбаться и просто лучиться счастьем. Так, дразня меня, Она скармливает мне оставшееся содержимое тарелки.

— Ну что ж… — задумчиво смотрит Верхняя на свои ножки, а потом переводит взгляд на меня — Чем бы заняться дальше?

— Может мне помассажировать Вам ножки, Госпожа? Думаю, они устали? — хитро смотрю я на Неё.

— Ну, попробуй, попробуй, — разрешает Верхняя, чуть более свободно разложив ножки на моем бедре.

Чуть не мурлыча от удовольствия, начинаю гладить ножки в черных чулках. Вначале левую, от коленей к ступням, к аппетитным пальчикам, и обратно. Затем правую, так же… Не очень удобно. Взглядом прошу разрешения, получаю его и пересаживаюсь так, чтобы сидеть ровно напротив Верхней, и переложив ее ножки каждую на соответствующую мою ногу. Так намного удобнее. Массажирую ступни, перебираю через ткань чулок пальчики, пробегаю пальцами по подошвам… Возбуждаюсь сам и чувствую Её возбуждение… Она чуть сдвигается на стуле в мою сторону… Теперь ее ступни почти касаются моего живота. Край юбки при этом сдвигается вверх, открывая возбуждающий вид трусиков. К сожалению ненадолго. Мой взгляд в ту сторону перехвачен, и край платья жестоко водворен на место — почти к коленям. Но, не все так плохо. Стоит только моим рукам со ступней и пальцев перейти на голень и лодыжки, как Её ступни начинают гладить и массажировать мой живот… В паху активно начинается шевеление… Тем не менее, героически продолжаю массаж…

— Хватит, пойдем в комнату, — бросает Она и опускает ножки на пол… Встаю и следую за Ней.

— Где постельное белье?

— Здесь, в шкафу, — показываю я.

— Ладно, это потом. А пока — давай раздевайся!

— Раздеваться как?

— Полностью, полностью! А ты как думал? — ехидно спрашивает Верхняя.

— Да, Госпожа! — отвечаю я и начинаю снимать рубашку, а за ней брюки. Рубашку кладу в шкаф на полку. Куда девать брюки? Вспоминаю про стул со спинкой на кухне. Бегу туда, слыша за спиной недовольное:

— Ты куда это прячешься?

— Я брюки повесить, — виновато отвечаю я, бросив их на спинку стула, и возвращаюсь в комнату. Снимаю носки, бросаю их в шкаф снизу. Снимаю трусы. Их — к рубашке… Задвигаю дверь шкафа и поворачиваюсь к Верхней. Она стоит у столика, на котором черный пакет и большой моток серо-желтой грубой веревки.

— Взяла вот, похвастаться, на днях купила, еще не опробовала, — говорит Она, и вытаскивает из кулька черный кожаный флоггер. Протягивает его к моему лицу — Смотри! Может сегодня и опробуем?

Флоггер новый и пахнет кожей и чистотой. Красив, но выглядит не очень страшно. Ожидал большего, честно говоря…

— Как скажете, Госпожа!

— Вставай сюда, поворачивайся лицом к стене и раздвинь немного ноги. Руки давай мне назад!

— Да, Госпожа.

— Скажешь, если станет больно, — и начинает легко заламывать мне руки кверху.

— Госпожа, мы не оговорили стоп-слово. Давайте, для полного прекращения сессии я скажу "Стоп", а чтобы не продолжать текущее действие дальше — "Хватит"?

— Хорошо. И как часто ты собираешься их говорить?

— Надеюсь вообще не говорить, Госпожа — ни то, ни другое…

— Это хорошо, — слышу я, и прямо спиной чувствую Её сарказм и иронию.

И тут она начинает меня вязать. Вначале руки связываются сзади и подтягиваются вверх, перенося веревки вперед. Затем постепенно обвязка спускается все ниже. Вот уже веревки пропускаются через промежность, завязываются вокруг члена и яичек, опять уходят куда-то… Эрекция хоть и не максимальная, но уже давно не "полшестого". Прислушиваюсь к себе и чувствую какое-то неудобство.

— Госпожа, можно сказать?

— Да, в чем дело?

— Мне кажется, что мое левое яичко осталось не по ту сторону веревки, — смущенно произношу я.

— Сейчас проверим, — отвечает она и опускается передо мной на корточки. Осматривает, ощупывает. — Все на месте, не выдумывай! Вот оно — правое, вот оно — левое… Если третьего нет, то нашли всех! Будешь хитрить — буду наказывать!

Еще пару минут и с основной частью тела покончено. Ни руками, ни локтями двинуть невозможно. Согнуться в поясе — тоже. Веревка удлиняется подвязкой еще одного куска и сзади звучит новая команда.

— На колени!

— Да, Госпожа!

Опускаюсь на колени. Чувствую, как связываются ноги, Верхняя подтягивает к ним тело. Стоять становится вначале очень неудобно, а потом ступни просто начинают гореть. Пытаюсь вначале просто терпеть, но очень быстро уже становится невмоготу. Пытаюсь изменить положение ступней. Не получается.

— Госпожа, не могу терпеть, очень больно ступням!

— Падай на бок!

Пытаюсь это сделать. Куда-то как-то упал. Судя по всему неправильно. Да уж… Связанный, пошевелиться не могу, практически. Лежу в дикой позе головой в шкаф, ногами в диван. Сто двадцать кило мяса и сала, упакованные и подготовленные к транспортировке. Верхняя пытается меня как-то кантовать… Ага… С ее-то, максимум, 70-ю кило… Ситуация дурацкая, но ощущения у меня от связывания самые положительные. В конце — концов, удается меня как-то перевернуть и освободить ноги. Связан, но ноги свободны.

Верхняя сидит сзади меня, вытянув свои ножки по бокам моей тушки. Гладит меня, щипает, кусает… Иногда довольно болезненно, кстати. Дергает за волосы. Время от времени зажимает мне руками нос и рот, с каждым разом все на большее время. Чувствую, что развлекается, но сам ее не вижу, фактически, хотя чувствую спиной. Иногда трётся об меня сзади или сжимает мой торс ногами… Ощущения — не передать… Хочется Её просто ужасно. Но сделать ничего не могу…

— Садись, буду тебя развязывать.

Развязывание намного быстрее проходит. Снимаются все веревки, отбрасываются на столик. Я свободен. Сижу по-прежнему между ног у Верхней, спиной к ней. Указаний никаких больше нет. Она, откинувшись, лежит на спине и тяжело дышит. Устраиваюсь вначале головой у нее на животе, на боку, начинаю несмело гладить ее ножки… По рукам не дают… Начинаю действовать смелее. Дохожу руками до бедер, уже под платьем, до живота… Судя по всему, получен некоторый карт-бланш… Переворачиваюсь на живот, аккуратно поднимаю платье до талии, глажу ножки и поцелуями продвигаюсь вверх. Ножку справа, ножку слева, справа, слева… Вот уже и трусики… Запах! Целую трусики, глажу через них лобок и то, что под ним… По рукам не бьют, небо на меня пока не падает! Значит вперёд! Начинаю снимать трусики. Не сразу ухватываюсь за них, потому вижу, как Верхняя помогает мне. Снимаю их и кидаю на диван…

Припадаю губами к влажной уже, горячей писечке… Ух! Как сладко! В голове шумит, член пытается сделать вид, что на нем можно отжиматься от пола. Врет, конечно, гадёныш! Начинаю не торопясь… Обхожу язычком вокруг. Спускаюсь вниз, поднимаюсь вверх, слизываю сок… Пытаюсь найти клиторок… Маленький очень, спрятался, тяжело до него добираться… Вначале почти не чувствую Ее реакции… Но постепенно, постепенно… Ласки мои пробиваются к Её центрам удовольствия… Клитор, правда, оказался глубоко-законспирированным шпионом… Судя по обратке, на него рассчитывать — не приходится… Но губки ничуть не менее вкусные. А уж горячая пещерка Али-Бабы вообще обещает многое… Плохо только, что не очень удобная поза. Уже начинает болеть шея.

— Госпожа, разрешите поменять позицию?

— Да-а… Давай сместимся на диван, сама уже почти собралась сказать. — Садится спиной к дивану — Сними! — показывает взглядом на платье.

— Снимается через верх?

— Да. А ты что, с женщин платья не снимал раньше? — весело спрашивает Она.

— С женщин снимал, с ванильных, а с Верхней — первый раз, — смутившись, отвечаю я.

— Ну, тогда разберешься.

Расстегиваю штук десять пуговок на груди. Затем на рукавах. Беру платье за низ и стягиваю с Неё через верх. Выворачиваю его на правильную сторону и аккуратно складываю на банкетке.

— Бюстгальтер тоже? — протягиваю я руку к следующему предмету одежды.

— А вот это еще рано! — легко бьет она меня по руке и улыбается. — Помоги мне встать.

— Да, Госпожа! — отвечаю я, и, подхватывая ее за руки, помогаю ей подняться с пола.

Она ложится на спину на диван и показывает мне, что я должен сесть рядом. Берет меня за волосы и наклоняет мою голову к себе, уткнув лицом себе в грудь.

— Хочу почувствовать твои пальчики «Там»! — слышу Её голос над собой.

Не очень удобно. Я правша, а тут сижу справа, то есть «Там» придется действовать левой рукой. Эх! Где наша не пропадала! Левая рука тянется вниз, нащупывая промежность… Ласкаю вовне, смачиваю пальцы в смазке и проникаю внутрь, в жаркий филиал Рая… Чувствую, как пульсируют мышцы влагалища, то открывая «дорогу», то почти смыкаясь, стремясь раздавить двух пришельцев и выпихнуть их наружу… Но они настойчивые. Ныряют все глубже, щупают все вокруг, стремятся проникнуть в каждый уголок, куда дотянутся… А потом еще и зовут третьего собрата… И устраивают пляски. Волнами пробегаются по стенкам влагалища. Раз, второй, третий… Рука Верхней сильнее прижимает мою голову к груди, по телу ее прокатывается дрожь… Мышцы внутри «пещерки» сжимаются в попытке выдавить наглых пришельцев, но только крепче запирают их внутри. А их движения становятся жестче, злее, настойчивее… Бедра Верхней смыкаются, поймав всю мою руку в ловушку внутри ее тела… Но пальцам это не мешает, и они продолжают свой танец. Пока все тело Её не начинает сотрясать хоть и легкая, но судорога. Меня ощутимо омывает волной чужой энергии… Вот он, мой вампирский завтрак — откат от женского удовольствия.

Лежим, отходим от случившегося… Моя рука все еще «Там». Голова все еще прижата к груди Верхней. Конечно, ее уже не держат, а бедра давно расслаблены и руку можно спокойно вытащить. Но не хочется… Хочется тянуть сладость момента все больше и больше…

По-моему часть событий выпала. Потому что лежим мы там же, и почти так же, вот только бюстгальтер уже на спинке дивана, а чулки где-то за диваном на банкетке. Если насчет бюстгальтера я еще хоть что-то припоминаю, то под каким предлогом снимались чулки, которые, кстати, мой единственный фетиш — в упор не помню. Зато грудь Верхней в моих ладонях запомнил прекрасно. И вкус сосков до сих пор на моих губах.

— Дай мне встать, а сам ложись на живот.

— Да, Госпожа! — освобождаю Ей место. Дождавшись, когда Она встанет, ложусь на диване на живот и с интересом жду продолжения.

Чувствую, как Она ножкой указывает мне, как подправить мое положение. Поправляю. Теперь ножки явно примериваются к моей спине. Ожидаю в предвкушении. И вдруг — раз, и обе ножки, вместе с их обладательницей стоят на мне. Тяжело, конечно, но думается совсем не об этом. Приятно. А ножки переступают, ходят туда-сюда, на минутку сходят с меня, а потом все заново. Вроде как, и массаж, хоть и необычный, но ощущения совершенно другие. В первую очередь ощущения душевные, энергетические. Хотя и внешние, физиологические — тоже.

— А теперь, давай-ка, переляг на пол!

— Да, Госпожа! — буквально стекаю с дивана на пол и размещаюсь на лежащем у дивана коврике.

— Готов?

— Да, Госпожа! — И топтание по мне, хождение ножек — продолжается. Но уже жестче. На диване моя грудь мягко вдавливалась в диван, а пол твердый. Иногда даже дух перехватывает и почти невозможно вздохнуть. Если на диване можно было просто валяться под ножками, то тут приходится уже напрягаться. Потому что подспудно одолевает стойкое ощущение, что без «амортизации» запросто пару ребер и сломать можно. Впрочем, эти мысли только увеличивают возбуждение и удовольствие от происходящего. Но заканчивается и это.

— А сейчас в душ! Вставай, будешь прислуживать!

— Да, Госпожа! — встаю, и направляюсь за Ней в ванную.

— Ну? — вопросительно смотрит на меня Верхняя.

— А! Ну да, извините, Госпожа! — доходит, наконец, до меня, и я пытаюсь колдовать на предмет воды в душевой кабине. О-па! А воды-то, горячей, похоже, нет! Делаю еще несколько бессмысленных телодвижений, но горячая вода ниоткуда появляться абсолютно не хочет. Надо хоть юмором как-то исправлять ситуацию! — Госпожа, а душ у нас сегодня — мазохистский, получается! — виновато сообщаю я Верхней результаты своих изысканий на сантехническом поприще.

— Значит кыш отсюда, сама за 30 секунд сполоснусь, а потом уже ты.

Покаянно выхожу из ванной, и иду на кухню, глотнуть кваску. Через пару минут из ванной раздается сердитое: — Ну и где ты?

Несусь в ванную. Она стоит в душевой кабине и сердито смотрит на меня. — Ну? Мне еще долго ждать?

Чего ждать-то? В голове мыслей — просто ни одной. А! Ну да! Хватаю банное полотенце и бросаюсь к Ней.

— Да, Госпожа! — начинаю вытирать Её. Вначале плечи, руки. Потом грудь, живот, спину. Спускаюсь вниз. Попку. Каждую ножку отдельно, поднимая их и вытирая до самых ступней.

— Хорошо. Теперь ты. И не задерживайся сильно, «мазохист»! — Бросает мне Она, отнимает полотенце и выходит из ванной.

Захожу в кабинку и включаю воду. Да, холодноватая. Но для меня — не очень проблемная. Обмываюсь. Даже немного задерживаюсь, так как мне не холодно. Но приходится выходить, так как с кухни доносится: — Ты там где, «мазохист»? Кайф без меня ловишь?

— Уже иду, Госпожа! — отвечаю я, вытираясь вторым полотенцем. Вытираюсь и иду на кухню. Верхняя пьёт кофе.

— Сделала себе сама, пока ты там нежился, — говорит она, заметив мой взгляд, и берёт печенье — Делай себе, если хочешь.

Быстро делаю себе кофе и сажусь напротив Верхней. Первый раз на кухне мы сидели оба одетые, теперь — оба раздетые. Не успеваю я сесть, как Её ножки занимают свое законное положение на моем колене. Как выпил кофе — даже не заметил. Тороплюсь заняться опять ее ножками, теперь уже без чулок. К чему и приступаю, как только ставлю на стол пустую кружку.

Работать с голыми ножками — отдельное удовольствие, в отличие от «бронированных» чулками. Есть и свои минусы, и свои несомненные плюсы. Я сейчас жажду насладиться последними. Жаль, что недолго. Минут через десять ножки у меня забирают и, схватив за шевелюру, тянут в комнату.

— Ложись на живот на диване! Головой к стенке. Располагайся поудобнее. — Что-то меня в Её словах насторожило.

— Да, Госпожа.

— Ты же говорил, что порку хочешь попробовать? Так?

— Да, Госпожа! Если не очень больно. Я же смогу сказать «хватит»?

— А как же, маленький! Конечно, сможешь! — Я знал, что она играет, но внутренне как-то все меньше в это верил. Но, «снявши голову — по шапке не плачут». Сам напросился!

— Вытяни руки вдоль тела!

— Да, Госпожа!

— Готов?

— Да, Госпожа!

И тут начинается нечто. В детстве далеком меня родители в основном пугали «ремнём», хотя два-три раза дело доходило и до экзекуций. Исполняемых отцом. В качестве орудия использовался широкий кожаный офицерский ремень. В детстве было и больно и обидно. Сейчас все было совершенно иначе. Использовала Верхняя свой новый флоггер, наращивая раз от раза силу ударов. В основном — по заднице. Но по спине тоже было не раз. Но, так как это впервые, то Верхняя, видимо, опасалась спину сильно задействовать.

— Партизаним?

— Извините, Госпожа, не понял?

— Чего молчишь? Не больно?

Удары я чувствовал все. Но, больно мне, так ни разу и не было. Ощущения скорее приятные. Не потому приятные, что меня бьют и мне больно. Будь я реально мазохистом — обнаружил бы это в себе намного раньше. Видимо приятные ощущения от того, что кровь приливает, адреналин опять же. В общем — массаж, как бы смешно это не звучало. То ли кожа у меня такая дубленая, то ли флоггер бракованный, но новая для меня практика оказалась в натуре совсем не страшной. По крайней мере, в Её исполнении.

— Скорее щекотно, Госпожа! — отвечаю я, улыбаясь.

— Но спина и задница — красные и горячие! — замечает Она неуверенно.

Теперь, кроме флоггера Верхняя задействовала еще тонкий кожаный ремешок от своего платья. Вот это уже было больнее. Но тоже вполне себе терпимо. Парочку «Ой» от меня Она все же добилась. Но для «Хватит», думаю, нужно будет нечто посерьёзнее. Чувствую я, что пугать меня наказанием в виде порки будет бессмысленно. Лежу, балдею. Даже сделал вид, что засыпаю. Чтобы слегка позлить Верхнюю. Но, любая лафа рано или поздно всё равно заканчивается. Закончился и этот «отдых».

— Ладно, полежи, а я пойду пока позвоню.

— Да, Госпожа!

Валяюсь на диване, прикрыв глаза от удовольствия. Где-то вдалеке, на кухне, Верхняя по телефону общается с кем-то. Жалко, что в квартире нет вентилятора. Почувствовать разгоряченной спиной легкий ветерок — и можно было бы вообще подумать, что лежу на пляже, на берегу моря, под лучами еще не дошедшего до зенита солнца. Проходит минут пятнадцать. Полностью расслабившись, с закрытыми глазами, я чувствую, что еще немного и провалюсь в сон. Но — не получается.

— Может мне еще и колыбельную тебе спеть?!

— Да,… Ой! То есть — Нет, Госпожа! — заполошно поправляюсь я и вскакиваю с дивана.

— Диван раскладывается?

— Да, Госпожа!

— Ну и чего ждешь? Давай, раскладывай и застилай бельем!

Снимаю с дивана спинки-подушки и отставляю в сторону. Раздвигаю диван, оборачиваюсь к шкафу за бельем. Верхняя стоит рядом со шкафом и с интересом рассматривает мои трусы.

— Это мои, Госпожа.

— Да? А я уж, грешным делом, подумала, что тут сервис и на нижнее белье распространяется, — улыбается Она.

Смутившись, беру простынь и раскидываю ее на получившуюся кровать. Расправляю ее, чтобы всё было ровно, надеваю наволочки на подушки, и кладу их аккуратно к стенке. Вроде бы все?

— Жалко, привязать тебя не к чему, — произносит Верхняя и задумчиво смотрит на меня.

— Привязать есть к чему, Госпожа! Посмотрите — по бокам диванных «матрасов» петли для раскладывания дивана. Они достаточно прочные. Можно привязывать к ним. Руки — к петлям с одной стороны дивана, ноги — с другой.

— Однако! — ухмыляется она — Тогда ложись между петлями и руки над головой!

— Да, Госпожа!

А сама она опять берет в руки веревку, присаживается на край кровати и начинает связывать мои запястья. Потом привязывает их крепко к диванной петле. Я же, втихую, пытаюсь головой и губами дотянуться до Её грудей, так соблазнительно качающихся чуть слева надо мной. Верхняя поворачивается, видит мои попытки и легонько стукает меня рукой по губам.

— Это — чуть позже! А пока — лежи смирно!

— Смотри, какие игрушки! — тянется она куда-то за диван и показывает мне широкие кожаные наручи, сцепленные большим двусторонним металлическим карабином. — Сейчас примерим, подойдут ли они тебе на ноги? Похоже, что подходят, — замечает она, затягивая кожаный ремешок в пряжке вначале на правой ноге, а потом на левой. Потом быстро перецепляет карабин так, что он оказывается продетым через вторую петлю дивана. Теперь я привязан и сверху, за руки, и снизу — за ноги.

— А может тебя вообще так оставить и уехать домой? — хитро смотрит Она на меня. — А что? Полежишь так с недельку — похудеешь. — Она замолкает, показывая, что всерьез задумалась над данным вопросом.

— Хотя недельки не выйдет — тебя же завтра всё равно хозяйка квартиры развяжет, когда за вторые сутки захочет деньги взять. Повезло тебе! Ладно, подожди немного.

Она отходит куда-то из комнаты, а я лежу, и пытаюсь определить насколько в таком положении «свободен» в своих движениях. Двигаться фактически не могу. Так только — разве что подергаться немного в разные стороны. Даже зубами до веревки не дотянусь, чтобы перегрызть её. Но, Верхняя уже возвращается, так что мои поиски свободы из головы улетучиваются. Она садится мне на грудь сверху, и мне открывается прекрасный вид снизу на такую близкую и желанную писечку, животик и два полушария груди в вышине.

— Ну, вот и я. Заждался, извращенец?

— Да, Госпо…

И мой рот накрывает сверху горячее и влажное счастье. Я забываю обо всем и начинаю ласкать там языком, пытаясь проникнуть внутрь и облизать вокруг. Двигать я могу только головой. Теперь мои «руки» — нос и подбородок. Одним можно иногда дотянуться до клитора или давить на лобок, а второй активно двигается между губками и жалеет, что никак не сможет нырнуть вглубь. Все силы отдаю этому потрясающему процессу интимной ласки. А Она активно мне помогает, ритмично двигаясь над моим лицом вперед-назад, вперед-назад. Для меня нет времени, нет меня и даже нет Её, есть только жажда ласкать и волны энергии, которые омывают меня в процессе. Я ощущаю, что Она отклоняется назад и пытается ласкать мой член. Но чувствуется, что ей неудобно, и мое сладкое счастье отнимают от моих губ, Верхняя пересаживается ко мне спиной и сдвигается, вернув мне радость оральной ласки. Я не знаю, что там делается внизу, я не чувствую себя. Я чувствую только Её удовольствие, и стараюсь продлить его как можно дольше. В конце концов, к сознанию пробивается Ее слабый стон. Она вздрагивает и сдвигается по мне вперед. Она лежит, отходя от происшедшего, а я безуспешно пытаюсь дотянуться опять до желанной трещинки. Но не могу. Пытаюсь изо всех сил, но веревки впиваются глубоко в запястья и не дают мне дотянуться. Минуту подергавшись, и так ничего и не добившись, я тоже замираю и просто жду продолжения.

Еще через несколько минут Она поднимается, опять пересаживается ко мне лицом, сдвигается ко мне, но отклоняет корпус так, что языком я дотянуться могу только до промежутка между анусом и вагиной.

— А теперь еще чуть-чуть пониже! — слышу я сверху и принимаюсь за работу. Это уже не так сладко, так как здесь нет смазки, но я чувствую как это Ей приятно и ощущаю кожей, что энергия льется еще сильнее. Потрясающе! Как жалко, что всего через пару минут это заканчивается. Верхняя сдвигается по мне к ногам, и укладывается головой мне на грудь.

Минут пять мы лежим так без движения. Потом Её голова поднимается, она откидывает волосы в стороны и пристально смотрит на меня. Вытягивает губы, как будто хочет меня поцеловать. Тянусь своими губами к Её губам. Почти уже дотягиваюсь, но тут Она отклоняется и смеется. А потом начинает меня дразнить опять. И так — несколько раз. Кровь у меня просто бурлит. Возбуждение хлещет через край, но выхода для него никакого нет. У меня начинает темнеть в глазах.

И тут она опять садится у меня на груди и дает возможность моим губам и языку ласкать ее груди. То опускает их вниз так, что я без проблем захватываю грудь жестко и «кусаю» её (естественно, не напрямик зубами, а через свои губы, то есть, жестко сжимая их) то поднимает вверх так, что я могу только ласкать языком вокруг соска, а захватить могу только сосок легонько губами. То вообще поднимается высоко и как бы я ни тянулся, от кончика языка до Её соска остается еще несколько миллиметров. В голове полная пустота. Перед глазами единственная цель, такая желанная и такая недоступная одновременно. Временно удается ее достичь, только начать наслаждаться, как цель опять потеряна и битва начинается сначала. Битва за сосок. Битва за грудь. Очередная битва за Её удовольствие. И все это молча. Слова нам уже не нужны. Мы чувствуем друг друга, и нутром уже понимаем желание партнера.

Вдоволь наигравшись с грудью Верхняя соскальзывает с меня на бок, ложится слева ножками к моему лицу, и ее ступни зависают над моими, жаждущими дальнейших игр, губами. Я, который еще даже не успел понять по настоящему, что у него забрали две таких замечательных игрушки, вижу новые. О Боже! Ножки! Пальчики! Большие и маленькие бугорки и ямки! Мои губы и язычок тянутся теперь уже к ним. Она и тут вначале пытается меня подразнить, но из меня совершенно неожиданно для нас обоих вырывается глухое «Р-р-р-р» и она понимает, что этого зверя так сильно дразнить уже не стоит. И ножки опускаются. Теперь я могу ловить губами пальчики, сосать их, лизать их языком и проникать языком между ними. Ножки взлетают и падают, меняются местами и сдвигаются для лучшего доступа к отдельным их частям, но больше не убегают от меня, давая мне, вволю насладится их лаской. Не только я ласкаю их. Они тоже ласкают меня, не только мой язычок ласкает пальчики, но и пальчики ласкают мой язычок, хлопают по губам, носочки скользят мягко и нежно по щекам и, легким стуком, «здороваются» с носом. А еще, где-то там, на периферии сознания, я чувствую, что Её рука ласкает меня в паху. Мне не нужно это. Я счастлив уже тем, что играю с ножками и пальчиками. Но мне приятен сам факт Её внимания. Я не знаю, сколько это длится. Я вообще уже давно не чувствую хода времени. Но — заканчивается и это. Она опять лежит, тяжело дыша, а я, связанный, безуспешно пытаюсь губами дотянуться хоть до чего-то. Хотя бы поцеловать лодыжку или пяточку. Безуспешно. Успокаиваюсь и опять жду.

Верхняя, наконец, садится на край кровати, спиной ко мне. Видно, что она устала. Проходит еще пару минут, и она ложится рядом со мной. Кладёт руку мне на грудь, а ногу коленом на пах, и смотрит внимательно мне в глаза.

— Ты вроде упоминал, что любишь делать массаж?

— Да, Госпожа, люблю!

— Хитрюга! Повезло тебе, что я так устала. Придется тебя развязать. Нечего бездельничать — будешь теперь ты калории жечь!

— Да, Госпожа, как скажете!

— Вот так и скажу. Сейчас я тебя развяжу и лягу на твое место. А ты давай бери свое масло (или что там у тебя?) и покажи что умеешь, — говорит Она, развязывая мне руки.

— Да, Госпожа! — отвечаю я, перенося руки вперед, и растирая запястья. Потом сажусь и расстегиваю карабин, освобождая ноги.

— Да! Ноги опять сковать не забудь! Ты же не думаешь, что уже заслужил полную свободу?!

— Да, Госпожа, не забуду! — радостно отвечаю я и быстренько бегу к подоконнику, на котором положил пакет с тем, что взял с собой. Достаю оттуда баночку с детским маслом, и возвращаюсь обратно к кровати. Присаживаюсь на кровать и опять сковываю ноги карабином. Потом открываю баночку и брызгаю немного масла на руку. Растираю одну руку об другую, добавляю еще масла и начинаю массажировать ножки. Вначале одну, потом — опять добавив масла — вторую. Начинаю со стоп и, хорошо пройдясь по всем их уголкам и закоулочкам, пальчикам и просветам между ними, постепенно продвигаюсь выше, массажируя вначале лодыжки, потом голени, потом подколенную впадину. Опять добавляю масла. Дальше — ляжки и попка. Площадь приложения усилий намного больше. Масла сразу беру с запасом и продолжаю массаж там. Глажу и давлю, хлопаю и щипаю, все ближе подбираясь к талии. Все хорошо, но со скованными ногами я даже до верха попы уже еле дотягиваюсь. В конце концов скольжу руками от попы выше, по обоим бокам к лопаткам и плюхаюсь грудью на Её ножки, а лицом прямо в ее мягонькую попку. Еле сдерживаюсь сам, и слышу Её тихое, но такое искреннее и довольное «Ох!». Лежу так и боюсь подняться.

— Что? — с трудом спрашивает она, еле выдерживая ровную интонацию.

— Я не могу достать дальше, Госпожа — оковы мешают.

— Сними. И, и, — чувствую, что она с трудом говорит — И продолжай… Садись как удобно…

— Да, Госпожа! — отвечаю я, расстегивая карабин. Забираюсь на кровать, и сажусь на ляжки Верхней. Ноги мои теперь по обе стороны ее тела, а рукам нормально доступна попа, вся спина, шея, и предплечья. Продолжаю массаж. Вначале стараюсь сделать именно жесткий, разогревающий и расслабляющий массаж. Без ударов, но с достаточно сильными воздействиями на мышцы. Делаю это, пока не начинаю чувствовать, что Она уже «поплыла» и явно готова опять получать удовольствие. Мои руки, из жёстких и сильных, становятся нежными и ласковыми. Ладони гладят кожу легко, еле касаясь. Пальцы же вообще порхают над Ней, как нежный ветерок, не столько даже гладя, сколько дразня иллюзией, рисуя на коже фантастические фигуры, то задерживаясь в одной какой-то, доступной мне «зоне», то резко прыгая в другую, то степенно и неторопливо пересекая спину в разных направлениях, то обводя контуры лопаток, позвоночника, отдельных рёбер или мышц. Я чувствую опять поток энергии и желания. И слышу не тяжелое дыхание, а что-то, что больше напоминает мурлыканье кошки, когда её гладят за ушками. А главное, чувствую, что Она уже опять хочет и готова играть.

— Так хорошо, Госпожа? — шепчу я ей на ухо, опуская свой торс на ее спину, и, накрывая Её руки сверху своими руками.

— Да-а-а, — удовлетворенно тянет Она — Кажется, я неправильная Верхняя.

— Почему, Госпожа?

— Потому что, как любит писать на Форуме Вентура, правильная Верхняя не занимается сексом с Нижними.

— Ну, на Форуме много «умных» мыслей мелькает. Если я не ошибаюсь, то другой известный там персонаж — Злой Берукин — всегда настаивает, что секс — это только когда «пися в писю» — улыбаюсь я, — А всё остальное — точно не секс.

— Это очень успокаивает, — смеется Она. — Ну, тогда хочу попробовать фистинг. Сделаешь?

— Постараюсь, Госпожа! Только маловероятно, что уже сегодня получится ввести руку. Это не быстрый процесс, к нему постепенно нужно идти. Но начать можно сегодня. Перевернитесь на спину, пожалуйста! — отвечаю я, соскальзывая с нее влево.

Беру опять масло, обильно поливаю Её лобок и губки, а затем свои руки. И начинаю злостно нарушать формат встречи. Ведь мы договорились, что свитчи остались вне сессии, а тут есть Верхняя и есть Нижний, а фистинг традиционно считается прерогативой Верхних по отношению к Нижним. И хотя это одна из моих любимых практик, но в моей собственной анкете она четко отнесена к моей «Верхней» ипостаси свитча. Вот только, кому какое дело до того, как именно два свитча (и даже это не важно — просто два человека, просто «двое») в постели доставляют друг другу удовольствие?

А мои пальчики уже успели пройтись немного по губкам и клитору Верхней и двое из них смело ныряют внутрь зовущей их к приключениям пещерки. Как два спелеолога они погружаются внутрь неизведанной тьмы. Вначале осторожно нащупывая дорогу, потом начиная проникать вправо и влево, вверх и вниз, вглубь и опять немного назад. Везде находя свои приятные для себя объекты интереса. Где-то — гладкие и упругие, где-то — чуть шершавые и помягче, где-то — бугристые как терка, но мягкие и горячие. Как два мальчишки в только что обнаруженном «бункере» они носятся по всем «коридорам», радостно перекрикиваясь — «Смотри, что я нашел!», «Иди сюда!» и «Вот это да! Ты такого точно еще не видел!», то разбегаясь в разные стороны, то вместе обследуя какой-то особенно приглянувшийся закоулок. И, как и у мальчишек, уже очень скоро у них появляется дикое желание рассказать о своих подвигах и находках друзьям-товарищам, позвать их с собой, провести их везде, выступая уже в качестве «аксакалов», которые здесь уже всё знают и которые самим этим фактом утверждают свое право собственности — «Это НАШ бункер!».

И они зовут с собой третьего. Ему уже сложнее проникать внутрь узкого входа вместе с ними. Но это никогда бы не остановило мальчишек, и не может остановить и мои пальчики. «Четвёрки» сегодня не будет, но трое тогда должны выложиться «по-полной»! Я, то ввожу их до заламывания мизинца, то вывожу их почти полностью, когда внутри остается только кончик одного из них, то полностью вынимаю их, чтобы пройтись по губкам и не оставлять совсем без внимания клитор. Потом они ныряют обратно, постоянно меняя и угол входа и «поворот» их дружеской компании относительно входа. Я начинаю чувствовать сокращения мышц влагалища и более активно сосредотачиваюсь на «тёрочке» точки G. Прохожусь волной и по ней, и по окружающим областям, тру её, даже почти царапаю. Верхнюю начинает трясти. Её тело выгибает, она начинает вырываться «из рук». Еще немного и моих «спелеологов» просто выкинет из «пещерки», а Верхняя вообще свалится с кровати. Чего допускать никак нельзя, конечно же.

Я наклоняюсь и ложусь головой на Её живот, почти на лобок, а второй рукой уверенно прижимаю её тело к кровати. И продолжаю, продолжаю настойчиво свой «террор». Через тело Верхней как будто проходит молния, её тело сотрясается в конвульсиях, а меня просто готов смыть бешеный поток энергии, идущий в меня. Я немного замедляю и ослабляю свой натиск. Пальцы продолжают двигаться, но медленно, лениво и ласково. Как будто не они только что почти рвали Её плоть, бешено мечась внутри, в то время как их два собрата массировали внешние губы, а ладонь давила на лобок и клитор. Полминуты. Она успевает только немного расслабиться после происшедшего, успевает миновать пик оргазма и начать плавно приходить в себя.

«Всё! Больше дать не могу, извините меня, Госпожа!» — мелькает мысль. И рука опять начинает движение, пальцы опять идут в бой, опять «берут укрепления» и «захватывают плацдармы». И опять молния, опять конвульсии, опять волна энергии. Я знаю, что Она «улетела» еще до первого оргазма и сейчас в Нирване. Для Неё нет ни времени, ни пространства, ни добра, ни зла, ни материи, ни энергии. Есть только Она в центре Вселенной, одновременно огромной и безмерной, как счастье, в котором она купается, и маленькой и компактной, где всё под рукой и всё доступно — только протяни руку. Еще полминуты и всё повторяется. И еще раз. Я чувствую, что сам уже «улетаю» — в глазах темнеет, а чтобы продолжать двигать рукой уже приходится прикладывать серьезные усилия для сосредоточения. Еще полминуты. Всё! Последний раз. Молния, конвульсии, не сдерживаю больше себя и сам тоже «улетаю».

Я не знаю, через какое время я прихожу в себя. Да и неважно это совершенно. Меня переполняет счастье, рвутся наружу эмоции, но нет слов, чтобы их назвать и нет желания их вспоминать или придумывать. Мне просто потрясающе хорошо. Будь мы в лесу, я бы точно бы вскочил на ноги, задрал голову к небу и ревел бы как Тарзан, колотя себя в грудь. Но мы не в лесу, а пои пальчики все еще внутри. Я делаю слабую попытку ими пошевелить.

— Не надо, пожалуйста! Иди лучше сюда!

— Да, Госпожа! — я чуть разочарованно вытаскиваю пальчики из «пещерки» и ложусь рядом с Верхней.

— Обними меня, пожалуйста!

— Да, Госпожа! — радостно соглашаюсь я и крепко двумя руками прижимаю ее к себе.

И тут происходит совершенно неожиданное. Опять молния. Тело опять сотрясает в конвульсиях. Я ее прижимаю сильнее, а конвульсии затягиваются. Теперь я вижу Её лицо. На нем нет муки, но оно настолько отстраненное, нездешнее, потустороннее, что я пугаюсь.

— Все нормально? — спрашиваю я, будучи уже готовым вскочить и звонить в «скорую».

— Да, все хорошо, — слышу очень тихий, но довольный голос. — Очень хорошо!

И ее тело еще раз трясет и скручивает.

— Похоже, твоё «Хватит» придется использовать мне, — грустно улыбается Верхняя, — Никогда ничего подобного не испытывала. Слов нет как классно, но я боюсь, что просто физически больше не выдержу. Не обижайся, хорошо?

— Конечно, Госпожа!

Мы просто лежим рядом. Гладим друг друга легонько. Без всякой дальней цели или желания возбудить. Я глажу ее длинные шелковые волосы, провожу кончиками пальцев по лицу, по бровям, по щекам, по носику и подбородку. Касаюсь легонько губ и отдергиваю пальцы, когда она пытается, играясь, схватить их губами. Нам просто хорошо рядом. Энергия как-то «бродит» вокруг нас и успокаивается, «уравнивается». Мы болтаем о разных глупостях и мелочах, совершенно как два ванильных любовника. Случайно называю ее на «Ты» и тут же поправляюсь.

— Да ладно, называй уж на «ты», какая из меня Верхняя? Разве такое делают правильные Верхние?

— Нет, Госпожа! Вы замечательная, прекрасная Верхняя. Моя Верхняя. Самая правильная для меня Верхняя! И мне совершенно не важно, что думают на этот счет любые авторитеты. Ну что бы у меня могло быть с той же Вентурой? Я «вампирчик» — мне нужна «обратка». Всё остальное — только декорации. А «обратку» я могу получить только от удовольствия женщины. Ну и какую «обратку» я бы смог получить от Вентуры с ее «Скажем Нет сексу в Теме!»? Да я бы сдох бы на первой же сессии от энергетического голода!

— Подлиза ты! — смеется она.

— Вот! Надо меня наказать! — улыбаясь, предлагаю я.

— За что это?

— Ну… — задумываюсь я, — Например за то, что не оправдал надежд.

— Это каких это? — Удивленно интересуется Верхняя.

— Ну как же? Писал про 12 оргазмов подряд, а обеспечил меньше половины, — смеюсь я, и быстро отдергиваю голову, так как ее кулачок явно хотел треснуть меня по голове. Удара я избежал, но за шевелюру меня всё-таки берут и подтягивают обратно, уложив прямо лицом в грудь.

— Ну да, Злой Берукин может гордиться — он был прав, что не верил тебе, — хохочет она, гладя меня по голове — Бедненький! Никто тебе не верит, только издеваются.

— Гав, гав! — тихонько отвечаю я из ее груди. Она опять заливается смехом.

Хоть времени мы давно не наблюдаем, но часы продолжают его считать. И красные циферки на тюнере у телевизора уже показывают начало девятого.

— А знаешь, — задумчиво замечает Она — Мой муж искренне считает меня фригидной. Вот так вот!

— Да уж. Бывает, — только и удается мне выдавить из себя.

Я один в пустой квартире. Мы оделись, и я проводил Верхнюю до троллейбуса. Она уехала домой — к сыну и мужу. А я вернулся назад. Вымыть посуду, прибраться после наших безумств, и подумать над тем, стоит ли и мне вернуться домой сегодня, или переночевать здесь, где еще чувствуется ее запах и ее энергия.

Автор: Зебры ПОЛОСАТЫЕ БЛУДНИ

Мистическая BDSM-трагедия.

Действующие лица:

Госпожа — госпожа.

Бурчелли — саб Госпожи.

Квага — cаба Госпожи.

Зелибоба — гомодоминант, глава банды “Кожаные бородачи”.

Утюг и Копыто — подручные Зелибобы, члены банды.

Нинель — продавщица из магазина “Пиво-вобла”.

Отец Окапий — святой отец — свитч, он же местный участковый.

Место действия — село Радонеж и окрестности.

Под голубыми небесами, хранящими покой бронепоездов,

Под золотыми куполами, слепящими чей-то паскудный глаз,

Под рассекающим небеса космонавтом Гагариным,

Таится дом, в котором ждет свою Хозяйку саб

С многообещающей фамилией Бурчелли

Бурчелли

Прекрасна жизнь! Который год

В груди кружится хоровод, из

Нежных слов и грубых дел, покуда

Мозг не оскудел, и нахожусь я

Здесь, у ног прекраснейшей Хозяйки.

Она мила, как айсберг на пути судов

Всех величайших, что сошли со стапелей.

Кротка, как ядерный фугас перед паденьем.

Прекрасней дам на свете просто нет.

Однако, время все идет, и нет ее.

Тоска мое снедает сердце и уже

Готов свою я выдрать шевелюру,

На миг забыв, что лыс, как Стэтхем.

Входят Госпожа и Квага

Бурчелли

Хозяйка!

Госпожа

Тише, Бурчелли, не кричи. Чего шумишь?

Соскучился ужель? Или в сортир приперло?

Сейчас тебя я отстегну, беги туда, а

После дам тебе заданье.

Бурчелли уходит. Госпожа падает в кресло.

Госпожа

Ух, устала я. Непросто Верхней быть.

И хорошо еще, что у меня всего лишь

Двое сабов. А если бы четыре?

Ведь с каждым погуляй, своди к

Врачу, и когти остриги, иначе будут

Ныть, царапаться и пукать.

Квага, не стой столбом, включи мне

Дуроящик, да принеси поесть и выпить.

Квага

Бегу, хозяйка.

Квага уходит.

Госпожа

Непросто мне, но все ж люблю я

Этих стервецов до опупенья,

Причем во всяких ракурсах и позах.

Не знаю даже, кто милей — она,

Что так покорна и тиха, или

Бурчелли, что наглый и смешной,

И так непросто мне достался.

Входит Бурчелли, за ним Квага с подносом.

Бурчелли

Фаянс слепящий оросил я всей мощью

Ливней из драгоценнейших металлов и

Готов теперь за край Земли умчаться,

Чтоб Ваше выполнить заданье иль погибнуть!

Госпожа

Нет, так далеко не надо. И, добр будь,

Вернись скорей и чтобы без эксцессов.

Ступай же в магазин, а, дабы было веселей

Идти, воткну тебе с шипами пробку.

Ну-ка, наклонись!

Бурчелли

Ай, больно! Спасибо, Хозяйка. А что купить надо?

Госпожа

Сам все прекрасно знаешь.

Бурчелли

Слушаю и повинуюсь!

Бурчелли уходит. Госпожа начинает есть.

Госпожа

Так-так, посмотрим. Колбаса, сырочек,

Хлеб и доширак. Негусто, прямо скажем.

А из напитков что? Один несладкий кофе?

И все? Квага, где винище?!

Квага

Закончилось, Хозяйка.

Госпожа

Закончилось? Как так, вчера еще бутыль

Стояла на окне, за кактусом цветущим.

Бурчелли, алчный винохлёб, твою мамашу

Восемь раз, получишь нынче на орехи.

Квага

Хозяйка, больно мне смотреть, как

Вы скорбите без вина и, дабы

Грусть, печаль, тоску прогнать,

Я Вам забацаю футфетиш!

Квага падает на колени и целует ноги Госпожи.

Госпожа

Умничка, Квага, как мне хорошо!

Немного выше…

Тьма, пришедшая с Химкинского водохранищила, накрыла древнее селение.

Кругом воцарилась благодать, любовь и тишина, изредка нарушаемая

Нежным курлыканьем резвящихся пропойц и воплями спаривающихся лягушек.

Абсолютно ничто не предвещало беды, если, конечно, не считать доносившуюся

Из леса ругань негодяя Зелибобы и его кожаных приспешников

Зелибоба

Господь, за что, за что ты мне послал

В подручные таких дебилов? Как можно

Было джип перевернуть на ровном месте

И утопить его в болоте? Не понимаю.

Копыто

Я не виноват, он сам.

Зелибоба

Ты виноват единожды лишь в том,

Что в час рассветный огласил роддом

Своим визжаньем, а не остался лишь

Пятном пахучим на смятом покрывале.

Теперь придется нам брести впотьмах,

Блуждая меж берез и стройных сосен, а

За любым кустом скрываться может волк

Или еще какой-то атавизм природы.

Копыто

Да брось ты, шеф, идти осталось недалече –

Так навигатор говорит, который в доблестном

Прыжке извлек я из машины, рискуя жизнью и

Здоровьем. И это без страховки медицинской!

И вообще, на кой же черт, помчались мы в такую

Глушь, без ужина и секса, на ночь глядя? Ведь

Могли б сейчас расположиться в гомобаре и

Всяким предаваться непотребствам.

Зелибоба

Ты рот закрой, Копыто, и меня послушай,

Есть дело поважней твоих пристрастий к

Алкоголю и разврату. Пять долгих лет искал,

Страдал и мучился, но нынче круг замкнется!

Копыто

Не понял, чего искал? Тут клад зарыт?

Утюг

Откуда тут клад, дурак, пираты в лесу не водятся.

Зелибоба

Да нет же, дармоеды, я о…

Утюг

Эй, шеф, я, вроде, вижу свет.

Зелибоба

Уж слышится вдали бреханье кобелей,

Автомобилей шум и матерная ругань.

Мерцают фонари и, будто бы в раю, так

Сладостно мужской запахло жопой.

Сомнений нет — то Радонеж искомый.

Скорей, бойцы, туда свои направим стопы,

Чтоб страшное свершилось отомщенье!

У всего на свете существует сердце — у пернатых клювов,

У полосатых скотин и, говорят, даже у рыжих встречается.

Так и у любого населенного пункта есть место, вдыхающее

Жизнь и страсти в обитателей. В одном случае это может быть

Площадь, в другом — ратуша, а в третьем и вовсе дискотека

С распутными девками.

В Радонеже же, как в приличном селе, таким сердцем является

Изобильный магазин "Пиво-вобла", возглавляемый суровой Нинель.

Бурчелли

Нинель! О, свет моих очей, только ты

Мое спасенье в этом мире, я к твоему

Взываю милосердью. Хозяйкой послан в

Этот поздний чай к тебе за утешеньем.

Тебя о многом я не думаю просить, ведь

Мне достаточно всего лишь три бутылки.

Но совесть знай, и мне подсунуть не пытайся

Заместо беленькой канистру с антифризом.

Нинель

Скотина наглая, ты слишком опоздал. Взгляни

На стену, где висят часы с кукушкой. Зришь?

Минул уже десятый час, и не видать тебе бухла

До завтра, не надейся. Тебя тут не стояло!

Иль ты решил, что мне из-за тебя так любо штраф

Платить, лицензии лишиться и похерить бизнес?

Не бывать тому. Закон пусть глуп, но все же он —

Закон. Ты сам прекрасно знать об этом должен.

Бурчелли

О, женщина, чье имя — вероломство.

Меня ты режешь без ножа и бритвы.

Хотел бы знать я, отчего прекрасные

Фемины так жестоки и коварны?

Ужель не понимаешь ты, что, если

Возвернусь я без добычи, то будет

Горек мой удел? Страдать придется телом

И душой, сидеть не буду минимум неделю.

Яви же милосердие свое, и одари

Меня не хуже Диониса. Уж я-то

Знаю, доброта твоя внутри,

Лишь внешней красоте твоей подобна.

Нинель

Не льсти, Бурчелли. Знаю я, что ликом

С юности ужасна. Как при рождении была

Я без ресниц, бровей и сисек, так и

Осталась. Судьбы насмешка, что поделать.

Когда по улице иду, все люди прячутся

От страха. А в парикмахерской вчера

Взорвалось зеркало, лишь только

В него взглянула. И фен распался.

Конечно, всякий человек к несчастью

Быстро привыкает. Вот и я с отвратной

Внешностью смирилась. Но не с тем,

Что за мужчину принимают!

Впрочем, вирши твои тронули меня.

Тебе я помогу, но не за так. Взамен

Окажешь мне услугу. Как и прежде.

Ты мальчик умный. Сам смекнешь?

Бурчелли

Бедный, бедный мой язык. Надеюсь,

Ты сегодня подмывалась? Хотя, неважно.

Часов неумолимый ход велит мне

Торопиться. Идем в подсобку.

Говорят, что древние ниндзи могли спрятаться

Средь бела дня прямо посреди улицы. Поэтому

Любой селянин, проходящий мимо дома Госпожи,

Сразу бы понял — тот куст, с торчащими из него

Руками и ногами — это никакая не засада ниндзей,

Это Зелибоба с бандой замышляют недоброе.

Зелибоба

Тернист был путь и ночь пугала, однако

Цели я достиг. Вот этот дом. Внутри –

Горгона, что причинила столько зла.

Все ближе, ближе час расплаты!

Теперь за самым малым дело –

Осталось только лишь войти.

Копыто, хватит в “тетрис” шпилить.

Давай-ка встань и постучи.

Копыто встает и бьет Зелибобу по голове

Зелибоба

Да не по мне же, идиот!

В дверь постучи!

Копыто

Ну так бы и сказал, я же не телепат.

И вообще, почему сразу я? Пусть Утюг стучит.

А я боюсь медуз.

Зелибоба

Плевал я там, что ты боишься, дурень.

Ты будешь делать то, что я сказал.

А если вздумаешь обратно пререкаться,

Получишь вразумляющих люлей.

Утюг

Босс, может, объяснишь уже, что мы тут делаем?

Зелибоба

Ну, хорошо…

Печален будет мой рассказ, все будет в нем –

Любовь, предательство и слезы. Поверьте,

Над моей судьбой, взрыдала б даже

Мельпомена, когда б с небес сойти могла.

Копыто

Это которая из передачи “Дом-2”?

Зелибоба

Случилось то пять лет назад, и все стоит

Перед глазами лицо того, кто был дороже

Всех. Его любил стократ сильнее жизни,

А он всегда мне тем же отвечал. Глаза его

Покорностью светились, а гибкий стан меня

К себе манил. Я думал, это будет длиться

Вечно. И до чего приятно он сосал…

Бежали дни, мы становились только ближе.

Казался неминуемым лайфстайл, уже ведь

Прикупил ему ошейник и латексные модные

Трусы. Но нет, внезапно все пропало!

Бурчелли! Нижний! Как ты мог меня

Покинуть из-за бабы?! Я знаю, нет твоей

Вины, она тебя околдовала.

Утюг

Довольно, босс, иначе я расплачусь.

Копыто

Так внутри нет медуз?

Зелибоба

Еще один тупой вопрос и шеи

Я сверну обоим. Довольно слов,

Пришла пора вершить на деле

Справедливость. К черту дверь!

Мудро замечено было в Библии, что вино —

Веселит сердце человека. Не менее мудро было

Замечено человеком, что вино веселит сердце

В два раза сильнее, если оно досталась вам на халяву.

Это любой служитель церкви подтвердит, особенно

Если он еще к тому же служит в милиции участковым.

Отец Окапий

Попался, безбожник!

Бурчелли

Ай! Святой отец, етить твою налево.

Напугал меня до усрачки.

Отец Окапий

Коль испугался ты святого человека,

То значит грешен. И на исповедь не ходишь.

Но грех любой я отпущу тебе немедля,

Когда покажешь, что в твой авоське.

Бурчелли

Ох, хитер ты, Окапий. Тебе бы кардиналом быть.

Но ты же обещал намедни матушке, что завяжешь.

Отец Окапий

Обещал. Но то я нижним был, а сегодня Верхний.

Мы же с ней свитчуем, забыл чтоль?

Бурчелли

Действительно. Ну, давай по чуть-чуть, только быстро.

Хозяйка заждалась уже, наверное.

Бурчелли открывает бутылку.

Отец Окапий немедленно прикладывается к ней.

Бурчелли

Не первый год ты мне духовный

Пастырь. И я хочу тебе задать открыто

Вопросы, что тематиков со стажем

В тупик поставили, заставив поругаться.

Какой же форум лучше для общенья –

Что черен, словно сердце проститутки,

Иль синий, что, как небо после бури,

Сверкает яркоцветными мудями?

Отец Окапий

И там, и там — достойнейшие люди,

Что этикой наполнены по гланды.

Бывает даже, темными ночами, она

Из всех щелей у них сочится.

И ты вопросом этим не терзайся, ведь,

В сущности, различий вовсе нету.

Везде, стыда не ведая, общайся,

Покуда не забанили за глупость.

Бурчелли

А что тому угодней, что на небе –

Когда тебя страпоном любит дама

Иль когда член живой и настоящий

В кишках твоих неистово елозит?

Отец Окапий

Ты правда думаешь, что Господу не

Пофиг, чего там у тебя торчит из зада?

Ты, знай, плати исправно десятину, и

Суй в себя хоть репу с кабачками!

Бурчелли

Хорошо иметь святого отца под рукой.

Сразу по всем жизненным вопросам ясность наступила.

Спасибо, отче. Побежал я домой.

Отец Окапий

Бутылку-то оставь.

Бурчелли

Держи.

Отец Окапий

Может, закусишь? У меня вот лучок припасен, чеснока головка.

Бурчелли

Фу, гадость какая.

Отец Окапий

А я закушу. Ну, беги.

Бурчелли

Бывай, отче!

К счастью ли, к горю ли, но Радонеж находится не на

Берегу моря, поэтому обычай строить на домах вдовьи

Дорожки здесь не прижился. Вот и приходится Госпоже

Коротать время в ожидании медлительного саба за

Чтением тематических форумов.

Госпожа

Когда б умом подумать, то рехнуться

Можно от всей херни, что пишут в

Интернетах. Такое впечатление, что

В Тему сбежала половина из психушек.

Зачем-то постоянно обсуждают кому,

За что и кто чего-то должен. И мнится

Мне, что нынче, как когда-то, Алтын-орда

Таится у Поволжья.

Дела не лучше в личных сообщеньях:

Один опять кастрации желает, другой

Надоедает третий месяц — сверкает

Регулярно бритой жопой.

Квага, выгляни в окно,

Бурчелли не видать ли?

Квага

Не вижу, Хозяйка.

Госпожа

Да что ж ты будешь делать с шалопаем.

Все каждый раз кончается едино. Идет

Он в магазин и пропадает, а я звоню,

Как дура, в вытрезвитель.

Квага, подай телефон.

Квага

Уже несу, Хозяйка.

Раздается грохот и треск.

В дом вваливается Зелибоба с бандой.

Зелибоба

Попались, противные!

Госпожа

Зелибоба?! Как ты нас нашел?

Зелибоба

Могущество огромно гомотемы, мы

Знаем то, что скрыто от плебеев. И в

Каждом городе любого государства

У нас сидят свои глаза и уши.

Скорей, мои ретивые собратья, ломайте

Все, что может помешать нам. Крушите

Телефоны, рвите кабель, чтоб помощи

Никто не мог дозваться.

Теперь же говори правдиво, ведьма,

Где нижний мой, по-прежнему любимый.

А так же не забудь еще признаться, чем

Именно его приворожила.

Госпожа

Ну ничего себе петух закукарекал! Как

Жаль, что мои руки столь тщедушны и

Не получится сложить гигантский кукиш,

Которого твоя достойна рожа.

Никто тебе и слова не промолвит!

Бурчелли же теперь мне верно служит,

Наверно, потому, что твой стручочек не

Вырос от рожденья ни на каплю.

Зелибоба

Ну это мы сейчас с тобой посмотрим.

Коль так, пытать начну сначала девку,

Что прячется трусливо за диваном, а

После и с хозяйкой развлечемся.

Утюг, Копыто, тащите ее сюда!

Утюг и Копыто хватают Квагу, кладут ее на диван.

Держат за руки и ноги.

Зелибоба

Ну что, будешь говорить?

Госпожа

Ничего не скажу.

Зелибоба

Пускай же твоя нижняя страдает!

Ее сейчас мы будем страшно мучать.

И заодно выносим благодарность,

Что розги замочили так удачно.

Зелибоба сечет Квагу розгами. Квага истошно кричит.

Зелибоба

Ну что, будешь говорить?

Госпожа

А вот и не буду.

Зелибоба продолжает сечь Квагу.

Квага

Хозяйка, спасите!

Госпожа

Потерпи немного, девочка.

Квага

Да, Госпожа.

Зелибоба

Это начинает надоедать уже.

Госпожа

Проваливай из моего дома.

Зелибоба

Ну, нет, такого счастья не дождешься.

Тогда мы вас пытать иначе будем.

Не тело, но рассудок поломаем,

Показывая жуткие картины.

Сейчас с моими верными друзьями

Разоблачимся, скинув одеянья, а после

Станем вдруг друг друга жарить, а вас

Смотреть на это все заставим!

Ребята, скидывайте портки!

Квага

Только не это!

Госпожа

Ты не посмеешь!

Зелибоба

Ха-ха-ха, еще как посмею!

Утюг и Копыто раздеваются и начинают целоваться.

Госпожа

Нет, стойте, я все скажу!

Зелибоба

Я знал, что это сработает. Говори же!

Госпожа

Ты прав, Бурчелли мною околдован

При помощи такого артефакта, что

Может без каких-либо усилий заставить

Всяких нижних подчиняться.

Его я получила от мадамы со страшными

Безумными глазами и огненными яркими

Кудрями, что вились, как у лучшей

Бляди в мире.

Случилось это в городе Афины, куда

Я прилетела на недельку, чтоб масла

Из оливок и винища купить на пару

Лет вперед с запасом.

И там вот, утомившись от покупок,

Я задремать осилила в сортире, и

Мне тогда во сне она явилась, сперва

Меня собой повергнув в ужас.

И молвила она, что я достойна

Владеть невероятным артефактом,

Которым еще в древних райских кущах

Лилит задоминякала Адама!

А после, идиотски рассмеявшись,

Как дым она растаяла внезапно,

Оставив на полу предмет старинный

И кинув мне в лицо печёной курой.

Зелибоба

В жизни ничего глупее не слышал.

И где же этот артефакт?

Госпожа лезет под кровать и достает пыльную коробку.

Госпожа

Вот он! Альфа и Омега фемдома!

Зелибоба

Дай посмотреть. Это что за?…

Госпожа

А на что это по-твоему похоже, умник?

Зелибоба

Эээ… На хрустальный страпон.

Госпожа

Ну так это он и есть!

Входит Бурчелли с авоськой.

Бурчелли

Хозяйка, а что у нас с дверью?

И почему тут голые мужики тусуются?

Зелибоба

Бурчелли, неужели ты не узнаешь меня?!

Бурчелли

Господин Зелибоба! Не может быть!

Зелибоба

Иди ко мне, моя прелесть.

Бурчелли

Не пойду. У меня теперь Хозяйка есть.

Зелибоба

Послушай же меня, о, моя прелесть

Тебя околдовала эта ведьма. Заставила

Коварно подчиняться при помощи

Хрустального страпона!

Бурчелли

В жизни ничего глупее не слышал.

Зелибоба

Я докажу тебе! Разобью этот чертов страпон.

И все станет, как прежде.

Зелибоба швыряет страпон в стену.

Он раскалывается на множество осколков.

Госпожа

Неееееееееееееееееееееет!

Зелибоба

Дааааааааааааааааааааааа!

Бурчелли

Я кушать хочу. Может, поужинаем?

Вбегает Отец Окапий.

Отец Окапий

Я мчался, как ветер, получив послание!

Зелибоба

Это еще кто такой?

Госпожа

Какой же ты глупышка, Зелибоба.

Давно уже о помощи взмолила.

А это наш святой отец — защитник.

Небритый, да и свитч еще изрядный.

Зелибоба

Но как? Мы же все разломали!

Госпожа

А я с мобилы на форум зашла, пока вы Квагу мучали!

Зелибоба

Прогресс, о, будь ты проклят!

Отец Окапий

Господин Зелибоба, вы арестованы!

Проследуйте за мной. И ваши голые педики тоже.

Зелибоба

Утюг, Копыта, валите его, ломайте ему член!

Утюг и Копыто бросаются на Отца Окапия, но внезапно останавливаются.

Зелибоба

Ну, что вы мнетесь, как курсанты перед дефлорацией?

Утюг

У него изо рта пахнет отвратительно.

Копыто

Как будто он лук ел и чесноком закусывал.

Отец Окапий

Подходите ближе, бандерлоги.

Отец Окапий смеется и наступает, изо всех сил дуя на Утюга и Копыто.

Утюг

Мы так не договаривались!

Копыто

Бежим через окно!

Утюг и Копыто выпрыгивают в окно.

Зелибоба

Запомните меня доминантом!

Зелибоба выпрыгивает в окно.

Госпожа

Спасибо, Окапий, ты спас нас.

Отец Окапий

Завещано то было небесами, чтоб

Все тематики друг другу помогали.

И я бежал, средь сессии прервавшись,

Оставив свою матушку в сабдропе.

Но что это сверкают за осколки? Мне

Кажется, что это от страпона, что создан

Был паскудным Люцифером, чтоб

Совращать беспечных глупых нижних.

Госпожа

Ну я… Это…

Отец Окапий

Госпожа, вы арестованы за совращение нижних с помощью магии!

Пройдемте со мной!

Госпожа

Накуся-выкоси!

Госпожа выпрыгивает в окно.

Бурчелли

Куда это они все? А мы как же? Тоже мне, господа!

Отец Окапий

Сочувствую тебе, Бурчелли. И тебе, Квага.

Бурчелли

Нет, ну а как нам теперь жить без хозяев?

Окапий, ты же все знаешь, подскажи.

Отец Окапий

А так же, как и я с матушкой — свитчуйте.

Бурчелли

Ндааа. Квага, тебе наливать?

Квага

Давай всю бутылку сразу.

Всяк зверь после соития печален. И не менее

Печален после падения из окна. В таком случае

Помочь может только одно — бутылка хорошего вина.

Благославен будь винный магазин!

Зелибоба

Ох, моя нога. Эй, парень, дай бутылку красного.

Нинель

Я женщина! И я не продаю алкоголь ночью, болван!

Зелибоба

Мужик по виду, а внутри — принцесса просто,

С приятным и любезным обхожденьем.

А ежели мозгами пораскинуть, возможно,

Это то, что мне и надо?

Красотка, слушай, как ты полагаешь,

Ничто ведь с магазином не случится,

Когда мы, ложный стыд отбросив лихо,

В подсобке на часок уединимся?

Нинель

Дверь на ключ закрой. Сейчас красного захвачу и идем.

Автор: Н.Е. Комсомолец КУНИМАХЕР

(молодежи — в помощь при выборе профессии)

Ольга спешила — к специалисту она была записана на 17:30, а время часы на станции показывали уже "17:20". А от метро еще либо пару остановок подъехать маршруткой, либо минут 15 неспешно идти, либо минут 7-10 нестись как лошадь сломя голову. Выбора не оставалось — придется как лошади.

Забег закончился в 17:29 у лестницы, ведущей к пропиленному в балконе квартиры на первом этаже, дверному проему. Остальное было застеклено, дверь была тоже стеклянная. Сверху была странная надпись, состоящая из какого-то иероглифа ("国"), изображенного таким образом, что вписанная в квадрат фигура складывалась в графически упрощенную картинку губ с высунутым языком. После которого следовали вполне русские буквы, составлявшие скорее немецкое слово — "махер". Ольга тут была впервые, но ей уже много рассказывали подруги. Так что удивилась она не особо, но остановилась чуть отдышаться и привести себя в порядок.

Тут дверь открылась и на лестницу вышла строгая дама, лет 45, больше всего напоминавшая жесткую бизнес-леди в стиле Маргарет Тэтчер. Образ портился только совершенно нездешним выражением счастья на ее лице. Ничего не замечая вокруг, дама сбежала по ступенькам и постучала своими туфлями, на средней высоты каблуке, к стоянке, где, видимо, стояла ее машина. Смотреть дальше у Ольги времени не было, и она поднялась по лестнице.

Сразу за первой дверью «в балконе» сидела за столиком классическая «секретарша» — молодая девушка достаточно средних внешних данных.

— Добрый день. Вы записаны? — спросила она.

— Да, на 17:30, - чуть смущено ответила Ольга, взглянув на часы на стене, за спиной «секретарши». Часы показывали уже 17:31.

— Вы у нас впервые? — скорее утвердительно вопросила та, после чего продолжила, не дожидаясь ответа — Ваш мастер — номер два. К сожалению, Вы опоздали, и он уже занялся очередницей из «живой очереди». Придется теперь подождать минут пятнадцать — посидите пока в зале. Как только второе кресло освободится, можете сразу его занимать. Оплачивать — мне. После сеанса. У Вас же без дополнительных услуг, правильно?

— Да, я попробовать, — еще больше смутившись, ответила Ольга. Девушка нажала кнопку под столом, и сбоку от Ольги в двери что-то щелкнуло. Видимо открылся электронный замок. Теперь можно было пройти внутрь.

За дверью ее ожидал сюрприз. Всё выглядело очень похоже на небольшую парикмахерскую. Так же два кресла. Так же по зеркалу перед каждым. Так же набор инструментов и баночек с чем-то на тумбах рядом с зеркалами. Но были видны и отличия.

Прежде всего, кресла стояли намного дальше от стены с зеркалом. Сами зеркала были во всю стену высотой, а тумбы были не под зеркалом, а по бокам. Но главное — сами кресла. Они были гинекологическими. А еще по полу и потолку шла полоска чего-то типа маленьких рельс. Видимо по ним двигалась жесткая ширма, которой в данный момент было прикрыто все второе кресло, создавая в зале «комнату в комнате». А вот первое кресло Ольга смогла рассмотреть достаточно подробно, так как к нему как раз шла очередная клиентка, и шторки собранными покоились у стены, рядом с зеркалом.

Клиентка села в кресло и нажала кнопку на ручке. Шторки, шебурша, быстро закрылись, отгородив от наблюдателей, теперь и первое кресло. Ольга прошла к стене с диванчиком и парой обычных домашних кресел, где уже сидело три женщины. Одна молодящаяся пенсионерка, и две молодухи, лет двадцати, явно знакомых, и горячо, но шепотом, что-то обсуждающих. Ольга села в свободное кресло и достала «читалку». В зале был негромко включен телевизор, но её он не привлекал, а очередные «Приключения Подушкина» Дарьи Донцовой, она еще дочитать не успела.

Углубившись в чтение, она не слушала, о чем шепталась молодежь. Но, по нескольким долетевшим до нее фразам, у неё сложилось мнение, что это две лесби решили проверить, всё же, свои теоретические убеждения, что лучше женщин куни, все равно никто делать не может.

Но вот открылись шторки второго кресла. Дама, стоявшая около него, имела такой потусторонне отрешенный вид, что было непонятно, понимает ли она, где находится и зачем. Было видно, что стоять на ногах ей нелегко. Было заметно, что они у нее дрожат. Но, всё же, она взяла себя в руки и отошла от кресла, направившись к двери наружу. Ольга же вскочила, спрятала «читалку» и направилась к креслу. Что и как происходит — ей рассказывали, так что она уверенно заняла кресло, нажала кнопку закрытия шторок, сбросила на пол туфли и сняла трусики. После чего откинулась на спину и надела на глаза висящую сбоку, у изголовья кресла, кожаную маску. После чего раскинула ноги, утвердив их на соответствующих держателях по бокам.

Практически сразу послышался тихий скрип — открылась дверь, скрытая зеркалом. К креслу подошел Мастер. И Ольга отдалась мастерству его пальчиков и язычка…

А через полчаса она стояла у дерева недалеко от салона, держась за него и пытаясь прийти в себя. Она знала, что будет хорошо. И даже предполагала, что много лучше, чем бывало раньше, с ванильными «любителями». Но так! Да! Такого она не ожидала! Надо будет обязательно позвонить вечером Госпоже Надин, давшей ей наводку на этот малоизвестный салон. Тут действительно работали «спецы». И теперь она верила, что только специально отобранные нижние самых строгих Домин Города.