Салют, Вера

Я просыпаюсь в гробу и сразу начинаю задыхаться. Выбиваю руками крышку и вижу вокруг цветы и свечи. Чувствую, как из темноты за окном на меня кто-то пристально смотрит. Швыряю в невидимого врага тяжелый подсвечник и уже по-настоящему просыпаюсь от звука разбитого стекла.

Так… Кровать в гостинице. Осколки стакана валяются на полу. Прекрасно, значит, я опять махал во сне руками. Вдруг ощущаю на себе чей-то взгляд и медленно поворачиваюсь. На подоконнике сидит стерх — священная птица местных. С минуту он глядит на меня, чуть наклонив голову, срывается и улетает, оставляя неприятное чувство в душе.

Гостиница в этом угрюмом селе называется «Уютное место», но я не видел дыры хуже. Спасибо, хоть тараканов нет. Наверное, в этом царстве мерзлоты они просто не выживают. Другого объяснения у меня нет.

Я сую ноги в стылые казенные тапочки и спешу зажечь свет. Из зеркала на меня смотрит скуластая небритая физиономия. Странно, я знаю, что мне всего тридцать, но отражение как будто старше. Может, это все от таблеток? Я теперь их пью по девять штук в день, чтобы поддерживать остатки вменяемости. И чтобы башка не трещала так сильно, что, кажется, вот-вот расколется. Утром мне нужно время, чтобы осознать, где я и что делаю. В мозгах часто крутится шальная мысль, но у меня не получается ухватить ее до конца.

Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты должен вспомнить…

Все это последствия того нападения. А, вы же не в курсе… Придется сделать лирическое отступление, как обычно говорят в таком случае. В общем, я следователь, и в прошлом году мы отрабатывали дикую преступную группировку в Чите, моем родном городе. Пошел сильный резонанс в СМИ, когда мы задержали их главаря и пообещали, что переловим их всех по одному. И тогда кто-то из этих подонков напал на меня в темном подъезде, пробил голову монтировкой.

Дальше в моей жизни следует провал, месяцы в больнице, где рядом со мной была только моя Вера. Если бы не она… Мы вместе около года, и наши отношения — единственное, что держит меня на плаву. Я и лечусь только ради нее, хотя прогнозы неутешительные. Как она только терпит рядом такую развалину? Не встречал более самоотверженной души. Главное, чтобы Вера не узнала, что я действительно псих и медленно скатываюсь в бездну. Стоит уже признать окончательно: та травма оказалась слишком сильной, и восстановиться до конца не удалось. И вряд ли уже удастся.

Последние недели в голове вообще туман, мне все хуже и хуже. Но я не говорю об этом и не иду к врачам. Боюсь услышать ужасный приговор и осознать, что мне осталось недолго. Ведь пока мы не знаем, что с нами, живется легче. У нас есть хотя бы мечта. А в моем случае еще и любовь.

Теперь воспоминания мои все чаще отрывочные. Оно и немудрено, за год я похоронил отчима и сводного брата, Макса. Да, конечно, это было в течение года. Кто бы мог подумать…

Резкий стук в дверь вырывает меня из мрачных мыслей. Я иду открыть и замечаю, как дрожат ноги, икры сводит судорогой. На пороге стоит моя Вера — белоснежный ангел с каплями растаявшего снега на волосах. Ее любимые серьги в виде куколок приветственно раскачиваются. Я сглатываю горьковатую слюну и отступаю, пропуская Веру.

— Как ты меня нашла?

— Господи, Леон, ты как ребенок… Посмотрела историю запросов в ноутбуке! Почему сорвался, не предупредив?

— Мне очень нужно узнать, что случилось с отчимом.

— Именно сейчас? Почему так срочно?

Вы не знаете, но Вера знает, что Михаил бросил нас много лет назад. Отчим уехал в Якутию, в это самое паршивое село, где я сейчас нахожусь. Тогда Макс был еще школьником. Моя мать любила Михаила. По крайней мере, я не вижу иной причины, почему после его отъезда она почти сразу слегла и умерла спустя пару лет.

Мы с отчимом с тех пор практически не общались, а полгода назад пришли известия, что он погиб. Сорвался со скалы во время охоты на барана. Добытчик хренов…

На похороны ездил Макс, я в то время уже был в больнице. Тогда было не до того, но я пообещал себе, что приеду позже. Разобраться. Из-за брата, ведь он этого хотел. Я только тогда задумался, что он был родным отцом Макса, и тот, наверное, скучал. А полицейское расследование смерти даже не начинали. Вроде как не усмотрели в этом несчастном случае признаков криминала. Вот только неделю назад кто-то прислал мне фотографию этого села с подписью «Приезжай». Кому бы это могло понадобиться?

Почти сразу после похорон отчима брат умер от передозировки. Его нашли за городом в машине, врезавшейся в дерево. Я даже не знал, что он пробовал наркотики. Черт побери… Уверен был, что Макс держится. Он учился, казался вполне адекватным. Мне казалось, он в норме. Наверное, он переживал сильнее, чем я думал. Возможно, ему нужна была моя помощь… Это сжирало меня изнутри и не добавляло оптимизма.

Наступили черные дни. Я лечился, когда выписали — пытался забыться в работе, жил почти затворником, общался только с Верой, но и это не помогало.

И вот я здесь. Твержу себе, что из-за брата, хотя главный мой страх — окончательно свихнуться. Тогда я не пройду медкомиссию, потеряю работу, потеряю Веру. Наверное, поэтому я сразу и рванул сюда, ухватился за эту фотографию, как утопающий за соломинку. Лишь бы не сидеть сложа руки и медленно сходить с ума.

Все это я думаю про себя, вслух произношу только то, что от меня ждут:

— Здесь опасно, Вера. Поэтому я тебя и не звал…

Она берет меня за руку и смотрит огромными глазами, полными слез:

— Хорошо, Леон. Я все поняла. Раз ты так решил, значит, я останусь тут с тобой.

В порыве нежности я прижимаю ее к себе. Целую в макушку, зарываюсь лицом в волосы и, наконец, говорю наше «секретное»:

— Салют, Вера!

— Привет-привет, — отвечает моя девочка. — Ну, так что, какой у нас план?

Ох, говорить о планах мне сложно. Для начала делаю ей кислый растворимый кофе, пакетики которого каждый день кладут в номер, и рассказываю, что успел накопать за вчерашний вечер.

— Я решил действовать по классике. Надо понять, кому было выгодно избавиться от Михаила. Сначала навестим женщину, с которой отчим жил последнее время. Это она звонила Максу, когда случилось несчастье, ее номер у меня есть.

— Ты правда думаешь…

— Не знаю, Вера. Я не хочу обвинять ее просто так, но у нее был мотив. Возможно, Михаил переписал на нее дом. А еще Макс говорил, что у отчима был в собственности участок земли на берегу, с которым возникли какие-то юридические проблемы. Что-то с оформлением или разрешением на строительство. Не помню точно. С тех пор я ничего не выяснял…

Вера кивает и сжимает мою ладонь. Допив кофе, мы собираемся и выходим. Ледяной ветер щиплет лицо. Его порывы царапают, как лезвие ножа. Вера, не привыкшая к такой погоде, испуганно кутается в капюшон, я ее обнимаю. И чтобы хоть как-то подбодрить, говорю:

— Знаешь, здесь жутко холодно, но я даже как будто чувствую себя лучше. Последние пару дней туман в голове понемногу рассеивается. В мозгах ясно, я четче вспоминаю лицо матери, брата. Думаю, поездка пойдет мне на пользу. А тебе надо срочно купить шапку потеплее.

Вера силится улыбнуться. Серьги-куколки озябли и прячутся в кашемировый шарф.

Сожительницу отчима зовут Сата. Это высокая худая женщина с седыми волосами, выбивающимися из-под шапки. Она стоит на пороге в черном меховом жилете поверх пальто и смотрит, как мы выходим из такси.

— Это ты звонил? — мрачно интересуется она, рассматривая нас.

Вера, робко улыбаясь, идет вперед и все объясняет. Сата смотрит на нее сначала недоверчиво, потом взгляд ее слегка смягчается. Еще бы! Вера ангел, который растопит любое сердце. Я не знаю человека, с которым Вера не нашла бы общий язык. Не случайно она работает психологом. Это ее призвание.

Из разговора с Верой Сата понимает, что мы приехали узнать правду о смерти Михаила.

— Ты считаешь, я могла убить твоего отца? — с едва уловимой ехидцей спрашивает она у меня, на что я вполне резонно замечаю:

— Он не был моим отцом. Я даже отчимом его не считал. Но любой следователь…

— Если ты про имущество, то я же говорила Максу, что дом отец завещал ему, — перебивает меня Сата. — Мы не были расписаны и никаких прав я не имею. Да и не претендую. У меня есть своя квартира, но я оставалась здесь. Спросишь, зачем? Ждала, когда ты приедешь, чтобы передать ключи и вещи. Дом — не квартира, чтобы просто закрыть и уехать. Его надо протапливать, иначе все отсыреет.

— Спасибо, — пожимает ей руку Вера.

— Давайте поступим так: приезжайте вечером, я как раз соберу свои пожитки и передам вам дом в полном порядке с документами. Или сейчас останетесь?

Я отрицательно мотаю головой, и мы с Верой уходим. На душе у меня сумрачно, я склонен подозревать всех и вся:

— Тебе не показалось, будто она скрытничает?

— В каком смысле?

— Ну, не очень настаивала, чтобы мы зашли. Хочет подчистить следы, чтобы я случайно не нашел чего-то такого…

— Ты и сам был не слишком любезен.

— Я только хотел сказать…

— Леон, ты слишком возбужден, — мягко останавливает меня Вера. — Пил сегодня таблетки?

Я нехотя мотаю головой и признаюсь, что в обед пропустил прием лекарств.

— Хорошо, что я взяла их с собой, — вздыхает любимая и снова смотрит на меня, как на нерадивое дитя.

В местной забегаловке мы греемся и обсуждаем, чем заняться до вечера. Мне хочется как-то развеселить Веру. Я вижу, что она встревожена моим состоянием, хоть и не показывает вида. И, кажется, у меня есть идея:

— Помнишь, мы собирались летом во Францию?

Вера грустно кивает, а я продолжаю, все больше увлекаясь:

— Ты рассказывала, что Пила — самая большая песчаная дюна в Европе. А ведь здесь, представь себе, есть ее копия — песчаные дюны, «тукуланы».

— Серьезно?

— Еще как!

— Надо обязательно там побывать! Давай спросим у официанта, как туда добраться! — оживляется Вера и вертит головой по сторонам. Замечая официанта, делает ему знак подойти.

— «Тукулан» значит «пески», — подтверждает круглолицый паренек, расставляя посуду. — Это экзотика нашей якутской природы. Договоритесь с местными на базе, и вас отвезут. Я напишу номер.

Довольные, мы обедаем якутскими лепешками и строганиной, но мысли об отчиме не покидают меня. Понемногу в голове снова начинает шуметь. На лбу испарина, рука с вилкой подрагивает.

— Леон, ты в порядке? — уточняет Вера, заметив, что я надолго замолчал.

— Знаешь, я тут вспомнил… Отойду на минутку, а ты закажи десерт. Хорошо?

Делаю вид, что иду в туалет, а сам хватаю куртку и выбегаю из кафе. Возвращаюсь к дому отчима на соседней улице и дергаю дверь за ручку. Закрыто. На всякий случай я стучу, но отклика все равно нет.

Соседние дворы пусты, словно все вымерли. Обычно в каждом дворе есть собака, которая поднимает шум, стоит незнакомцу появиться на улице. А тут вокруг ни души. Я беру кирпич под крыльцом и, на секунду задумавшись, разбиваю стекло веранды. Выдавливаю осколки и просовываю руку, чтобы открыть дверь изнутри.

В доме пахнет травами, сгоревшими поленьями и чем-то кисловато-северным. Первое, что бросается в глаза, — комнаты чисто убраны. Сата очень аккуратная.

Делаю быстрый обход и выясняю, что обитаема только кухня и маленькая спальня. Там я воровато осматриваю шкафы, роюсь в вещах и сразу определяю, где полка отчима. Узнаю его старинную электрическую бритву, вспоминаю, как он мерно жужжал ею, собираясь на службу. А вот и альбом с фотографиями. Под ними нахожу тетрадь. Начинаю листать и слышу чьи-то осторожные шаги. Как же я пропустил их! Они уже возле спальни. Хватаю охотничий нож Михаила, думая, что он сейчас очень кстати, и замираю, прижавшись к стене спиной.

Сильно кружится голова. Очень сильно. Я понимаю, что сейчас упаду…

Когда снова открываю глаза, надо мной склоняется Вера. Я лежу в той же спальне, уже на кровати. Сата тоже тут, она приносит чашку с чем-то дымящимся и говорит:

— Пусть выпьет. Это отвар из осиновых веток с медом.

— Я не буду ничего пить.

Отворачиваюсь к стене и угрюмо жую губы.

— Как почувствовала, куда ты рванул. Не понимаю, зачем было разбивать стекло? Сата просто вышла в магазин, можно было подождать, — укоряет меня Вера, а я вздыхаю. И все-таки беру кружку, делаю глоток. И прошу подать мне блокнот с записями Михаила.

Пока я пью отвар, Сата складывает вещи и спрашивает у Веры про работу. Кажется, пока я был в отключке, они успели познакомиться поближе. Вера охотно поясняет:

— Мы с Леоном вместе работаем в полиции. Я штатный психолог.

Занимаюсь сопровождением личного состава.

Сата вздыхает, качает головой.

— Да, Михаил рассказывал, что старший сын пошел по его стопам. Сам он тоже здесь работал по специальности. Следователем. Люди его уважали, он был честный человек, хотя и немного замкнутый. Может, за свои принципы он и пострадал.

Я листаю записи отчима (он имел привычку тезисно записывать то, что делал) и вижу, что последние месяцы он занимался делом о незаконном захвате земель на берегу Лены. Вспоминаю, что слышал что-то такое от хозяина гостиницы, в которой остановился. Тот обсуждал беззаконие с женщиной-администратором.

Кажется, Макс рассказывал, что участок Михаила находился там же. Захватчики-коммерсанты хотели выкупить и его землю, но он не соглашался. Спрашиваю об этом у Саты, но в ответ она хмурится:

— Да, когда-то он купил двадцать соток земли по бросовой цене. Тогда он думал поставить там дом, но потом не стал ввязываться в строительство. Тем более выяснилось, что там находятся какие-то древние захоронения, и местные активно боролись за сохранения неприкосновенности земли. Вроде он хотел отдать участок старейшинам, чтобы там поставили часовню. А потом явились эти пришлые и стали делать на священной земле свой бизнес. Люди пытались бороться… Подавали заявления в прокуратуру, но его не принимали. То одно, то другое. Не знаю всех подробностей. Михаил был молчаливым, я же говорила. Не любил попусту сотрясать воздух, если новостей не было, он просто молчал. Или читал. Меня это устраивало. Так мы и жили — рядом, но каждый в своих мыслях.

Выслушав версию Саты, я показываю Вере записи отчима, она молча водит глазами по строчкам, по-детски шевелит губами. Серьги-куколки тревожно дрожат, словно предчувствуют опасность.

— Думаешь, его убили, потому что он защищал свою землю? — спрашивает Вера, дочитав.

Пожимаю плечами, потому что это мне только предстоит выяснить. Сата делает вид, что не слышит нас и дальше собирает вещи. Я снова обращаюсь к ней:

— Здесь в самом начале блокнота, не хватает страниц, будто вырвали… Интересно, что он такого писал. И зачем потом выдрал с корнем…

— Блокнот был только у твоего брата. Когда он приехал на похороны, интересовался вещами Миши. Я все достала, думала, он захочет что-то забрать. Не знаю, читал ли он записи. Может, и сам Михаил зачем-то решил убрать записи.

— Что же там было? Макс ничего такого не рассказывал. Правда, после похорон мы мало общались, я был в больнице. Думал, потом успею. А потом уже не наступило.

Сата виновато разводит руками. Как я понял, она уже знает от Веры, что Макс погиб при страшных обстоятельствах. И предпочитает не поднимать эту тему.

Когда мы с Верой покидаем дом, у меня снова есть план. По крайней мере, мне он кажется логичным.

— Михаил работал до последнего дня. Коллеги могли знать о его делах чуть больше Саты.

— Пойдем в отделение полиции?

— Да, я побеседую с начальником отчима. Думаю, тот должен быть в курсе дела о захвате земли.

Вера останавливается и тревожно заглядывает мне в лицо:

— Знаешь, давай пойдем туда завтра. Сегодня тебе надо отдохнуть. Этот твой обморок мне не нрав…

— И все-таки зайдем сегодня, — настаиваю я и, взяв ее за руку, веду за собой.

— Хорошо, что полицейский участок неподалеку, буквально через две улицы. Я успел посмотреть по навигатору в телефоне.

Несмотря на свежий морозный воздух, мне трудно дышать. Время, отведенное на пребывание в здравом уме, не просто взято взаймы, кажется, я уже выплачиваю проценты. Оттого я спешу, как никогда.

На крыльце отделения молча курят сотрудники в штатском, я приближаюсь и начинаю говорить им что-то несвязное. Странно, к языку будто привязали пудовую гирю, а ведь еще в обед я был бодр и свеж. Со стороны, наверное, кажется, что я напился и пытаюсь качать права. И опять выручает Вера, пытается объяснить мужчинам, кто я. Постепенно их лица проясняются, они кивают, вспоминая отчима.

— Светлая память, — бормочет усатый дядька, закуривая новую сигарету. — Хороший мужик был. А ты, значит, сын? Который?

Я снова пытаюсь объясниться, говорю о Максе, который приезжал на похороны. Потом о незаконной продаже гектара земли, которая почему-то спускалась на тормоза. Мужчины настороженно переглядываются, кто-то уходит, вспомнив о делах.

Их молчание (они явно что-то знают, но молчат) выводит из себя, и я начинаю кричать.

— Мне нужно поговорить с вашим начальником!

Вера пытается успокоить меня, но я с остервенением отбрасываю ее руку. Почти сразу хватаюсь за голову — в висок летит «прострел». Мужчина с синим от щетины лицом вдруг заявляет:

— Не ищите криминал там, где его нет. Люди гибнут пачками, оказавшись на природе. Не обладая нужными навыками и знаниями лучше не идти на охоту в горы. Тем более одному.

Стоящие рядом пожимают плечами с видом людей, которые точно обладают нужными навыками. А усатый обещает передать начальнику, что я приходил. Вера записывает на листке бумаги номер телефона, протягивает усачу и сообщает, где мы остановились.

— Я не сумасшедший, — твержу, скорее, себе, чем огорченной моим новым приступом ярости Вере.

В гостинице мы с ней занимаем два смежных номера. Я до этого жил в одноместном, там узкая кровать. А оба двухместных, чтобы переселиться, сейчас заняты. Может, это и к лучшему. Вера спокойно отдохнет в одноместном рядом, не видя моей безумной рожи. Ужинаем полухолодными макаронами с бараниной внизу, в кафе на два столика, пьем чай и возвращаемся к себе. Вера говорит, что замерзла и хочет принять ванну, а я иду полежать. После вечерних таблеток всегда кружится голова, и я стараюсь какое-то время не вставать. Пальцы закатных лучей смыкаются над горами и тени начинают сползать вниз, наваливаясь на дома. В номере сумрачно. Плед согревает, веки быстро тяжелеют, и туман погружает меня в сон.

Вдруг я слышу крик и вырываюсь из оков сна. Вид из широкого окна создает ощущение, что я проснулся на улице. Вскакиваю, кидаюсь к выключателю. Яркий свет ударяет в глаза. Соображаю, что крик мне не приснился. Более того, понимаю, что это кричит Вера. Холод змеей заползает мне под свитер, и я кидаюсь на крик.

В номере Веры распахнута дверь. В ванной не горит свет, но Вера точно там, слышу всплеск воды. Я хлопаю по выключателю, влетаю и вижу, как она судорожно сжимает руками бортики ванны, хватает ртом воздух. На полу валяются наушники и телефон.

Помогаю ей подняться, заворачиваю в халат и несу на кровать, на ходу убаюкивая, как малыша, которому приснился кошмар.

— Что случилось?

Вера тяжело дышит, уткнувшись мне в плечо.

— Меня хотели утопить!

— Кто?

— Леон, я не шучу! Я ушла под воду… Я… могла умереть!

Оказывается, Вера лежала в теплой воде в наушниках, прикрыв глаза. Услышала хлопок двери, но не придала значения, думала, что это я. А потом свет резко погас, и через секунду она почувствовала чьи-то пальцы на своем горле. И ладонь, что закрыла ей глаза.

— Мне казалось, я уже перестала дышать! — по-детски всхлипывает Вера. — И вдруг меня отпустили. Странно, да?

— Может, ты просто заснула? — цепляюсь я за последнюю возможность, но вижу у нее на шее красные следы от пальцев. Будто кто-то давил на тонкую белую кожу, душил или просто долго удерживал.

Мною овладевает ярость. Я бегу вниз, кричу, что в здании преступник, но администратор утверждает, что никого не видела. Делаю несколько кругов возле гостиницы, осматриваю служебные помещения. Администратор, пожилая женщина с вязанием, боится мне перечить и покорно ходит следом.

— Камер у нас нет, — словно извиняясь, бормочет она.

Возвращаюсь в номер Веры в растерянности. Вымещаю зло на стене, в которую стучу кулаком.

— Черт… Это из-за меня… Вера, я говорил, что тут опасно. Тебе нужно уехать!

— Чего мы ждем? Вызывай полицию!

— Полиция не поможет, — уверенно заявляю я. — Мы же поняли, что убийство связано с земельными махинациями. Если тут замешан начальник отца, значит, он покрывает кого-то из этих бандитов! И теперь те прислали сюда человека, чтобы заставить нас убраться из города.

— Кто еще знал, что мы здесь? — пытается думать вслух Вера.

— Сата и местные полицейские. Ты же сама рассказала им, где мы остановились.

— Сата… А что, если ее подкупили? Кто-то из этих бизнесменов, что оформили землю… И она помогла избавиться от твоего отца. Нет, что я несу, она приятная женщина.

— Нельзя отрицать ни один из вариантов. Она вполне могла быть с ними в сговоре. Я разберусь с этим. А ты завтра же уедешь.

— Нет, ни за что не оставлю тебя здесь! — вскрикивает Вера.

В этот момент в моем номере звонит телефон. Сделав Вере знак лежать, я бегу снять трубку. Начальник отчима, Валентин Олегович, спрашивает, что я хотел. Стараясь сдержать себя, прошу его о встрече.

— Надо поговорить о Михаиле. Это срочно.

Он явно не в восторге, но соглашается после минутного колебания. Мы договариваемся, что он подойдет к гостинице, потому как живет где-то неподалеку.

Уговариваю Веру оставаться в постели, прошу сонную горничную принести ей чай из кафе. Сам хватаю куртку, выскакиваю и бегу к дороге, сжимая и разжимая кулаки. Так меня разбирает.

Валентин Олегович, полноватый опрятный мужчина в удлиненном пуховике, появляется в компании крупной овчарки. В руках начальник отчима теребит поводок. Он сразу показательно глядит на часы, говорит, что у него всего пять минут и спрашивает:

— Зачем вы меня искали?

Вываливаю ему все, что думаю о смерти отчима, а заодно сообщаю и о покушении на Веру.

— Вы ничего не знаете об этом? — говорю с нажимом, делаю шаг к нему.

— С ума сошли? — возмущается он и отступает.

— Нет. Пока нет. Но я близок к этому. Если с головы Веры упадет хотя бы волос…

— Думаете, это я столкнул Михаила? И теперь пытаюсь заставить вас замолчать?

— Вы покрывали пришлых мерзавцев, что нелегально оформили на себя землю. Я успел просмотреть новости, прочитал сообщения на местном форуме. Вы не принимали заявление от местных…

— Да я тут при чем? Если хотите знать, они бы его все равно прикончили, — перебивает меня Валентин Олегович. — Повезло, что он сам…

Я хватаю наглеца за воротник пальто. Его собака с лаем кидается в нашу сторону. Валентин Олегович в досаде сбрасывает мои руки.

— Полегче, Лайла может перекусить вам ногу, если я отдам команду. И усвойте уже наконец, я тут ни при чем. Сам предупреждал Михаила, чтобы не лез в это дело. Эти участки… Я же понимаю, что все решается наверху. Когда попытался вступиться за людей, мне четко указали на мое место.

— Все так серьезно?

— После того, как Михаил погиб, ко мне в кабинет пришел один наш местный, Тимур. Не самый благонадежный гражданин, пару раз проходил свидетелем по разным уголовным делам, но всегда выкручивался. Словом, я его неплохо знаю. Думаю, его наняли, чтобы расправиться с твоим отчимом. Он следил за ним, и когда Михаил пошел на охоту, был поблизости. Так вот он рассказал мне, что видел, как Миша с кем-то встретился у ущелья.

— Вы верите ему? — пытаюсь понять настроение Валентина Олеговича по модуляциям его голоса. Тот пожимает плечами:

— Он же не на допросе признался. Сам пришел и все выложил.

— Вот это и странно.

— Ничего странного. Наверное, этот идиот испугался, что с ним тоже могут разделаться, как с ненужным свидетелем. Вот и примчался. Просил, чтобы я включил его в программу защиты. Насмотрятся сериалов…

— Мне нужно с ним пообщаться. Где его найти?

— Я не знаю, где он сейчас живет. Вроде у какой-то сожительницы, по крайней мере, по прописке вы его не застанете. Он работает помощником на катере, который перевозит туристов на другой берег, к дюнам. Завтра сможете попытаться найти его на рабочем месте. Если, конечно, он еще жив.

Попытаюсь, — угрожающе заверяю я Валентина Олеговича, разворачиваюсь и ухожу.

— А лучше уезжайте, — кричит он мне вслед, подзывая свою собаку.

Настаиваю, чтобы Вера спала отдельно, закрыв окна и двери номера изнутри. Я рядом, через стенку, ей ничего не угрожает. Я бы лег на полу, возле ее кровати, но ночью я часто кричу во сне и не хочу напугать ее еще больше. И в этот раз просыпаюсь с открытым ртом. Подушка мокрая. Щупаю рукой тумбочку, чтобы найти стакан воды, и замечаю свой телефон. На экране светится эсэмэска с незнакомого номера. Хватаю телефон, чтобы удостовериться.

«Выходи».

Хм… Что за игру ведет со мной этот незнакомый хмырь? Желание разобраться в произошедшем сильнее мысли, что это может быть какая-то подстава. Я за минуту одеваюсь, хватаю куртку, сую в карман нож Михаила, который забрал с собой из дома Саты. Скатываюсь по лестнице и выскакиваю на улицу.

Поначалу вокруг только беспросветная тьма, где-то вдалеке лает собака. Глаза привыкают к темноте, и вот уже я различаю силуэты темных домов, а впереди появляется светящаяся точка. Будто кто-то стоит и светит телефоном в конце переулка. Меня сильно тошнит, но я превозмогаю себя и иду на этот свет. Меня качает, но я ускоряюсь, чтобы не передумать. Точка исчезает. Ага, вот тут улица уходит в сторону. Сворачиваю и понимаю: я зашел в тупик. Использую эту вынужденную остановку, чтобы перевести дыхание и как-то отвлечься от мучительной боли в руке, которой колотил сегодня в стену. Достаю и сильно сжимаю нож, это придает уверенности. Внезапно светящаяся точка возникает чуть сбоку. От неожиданности я кричу, инстинктивно взмахиваю ножом, но тут затылок пронзает резкая боль от удара.

Звуки возвращаются постепенно, словно со дна колодца. Я понимаю главное — жив. В голове шумит еще сильнее, чем днем, мне жутко холодно, но я жив. Вижу, точнее, нащупываю застывшую кровь на ноже, но рядом никого нет. Странно, на улице вообще пусто. Хотя что тут странного? Мы находимся на отшибе, на улице глубокая ночь. Задыхаясь, бегу назад в гостиницу, пытаясь вытереть пальцы о изнанку свитера. Мне везет: администраторша храпит где-то в каморке, меня никто не видит. По крайней мере, я на это надеюсь. Долго мою нож, глядя на розовую воду, что стекает в сток, потом пью таблетки и падаю в кресло. Пытаюсь осмыслить то, что произошло, но засыпаю одетый, прямо в кресле.

С утра ночное происшествие кажется дурным сном, но я понимаю, что все было наяву. Конечно же, Вере я не рассказываю о происшествии, но боюсь за нее и настаиваю, что ей лучше находиться в людных местах. Желательно в центре поселка, там можно оставаться на виду, не опасаясь нападения. Уверен, она деликатно думает, что я хочу побыть один, потому соглашается пройтись и пообедать в кафе одна.

Между тем я встречаюсь с Сатой, забираю документы и ключи. Вижу слезы в ее глазах и вдруг понимаю: Сата прощается с домом. Какое-то время мы молчим, потом она кладет руку мне на плечо, кивает и идет к такси. Я помогаю ей погрузить вещи и возвращаюсь во двор. Затем долго сижу на крыльце один, пытаясь собраться с мыслями.

После обеда мы с Верой ловим такси и едем на базу у берега, чтобы не опоздать на катер. Она все разузнала заранее по телефону, что оставил нам официант. В итоге мы приезжаем даже раньше и успеваем выпить кофе на террасе кафе «Стерх», заваленной стройматериалами. Я настороженно осматриваюсь, потому что уже знаю, что кафе принадлежит «захватчикам». Впереди несколько низких песчаных холмов. К северу, на берегу выступает массивная каменная ограда — за ней, судя по описанию, начинаются дюны.

Молодой правляющий, который сегодня за официанта, говорит, что пески могут засосать человека. Даже не верится, но проверять я бы не рискнул.

— Летом мы катаем гостей на лодках по Лене, возим к островам, посещаем водопады, — оживленно отвечает управляющий на вопросы Веры. — Тут масса достопримечательностей от Ленских столбов до заповедника Буотама. И бизонарий посетите! Но главное — это, конечно, дюны. Летом там красивый вид, а зимой можно кататься на лыжах. Вы катаетесь на лыжах?

Я игнорирую его вопрос и говорю, что мне нужно увидеть хозяина, но управляющий разводит руками. Говорит, тот здесь практически не бывает, только отдает распоряжения управляющему и строителям.

На катере, рассчитанном человек на тридцать, мне везет больше. Я почти сразу понимаю, кто из нескольких мужчин злосчастный Тимур. Наверное, потому, что только один из них выглядит разнорабочим. Остальные больше похожи на туристов, я замечаю чуть поодаль экскурсовода с папкой и наушником, вокруг него потихоньку собирается его группа.

Человек, которого я мысленно назвал Тимуром, бросает на меня взгляд из-под кустистых бровей и отворачивается. Хмурый, в засаленном пуховике, он копается в углу с веревками. Шагаю к нему и сразу же беру быка за рога:

— Как тебя зовут?

— А вам какое…

Мне сложно сдерживаться, и я сразу хватаю его за грудки. Несколько туристов недоуменно оборачиваются на шум. Вера влезает между нами и, пока нес не ссадили на берег, быстро рассказывает о Михаиле. Даже с этим упырем она общается вежливо:

— Это сын погибшего Михаила Федосеева. Вы же знаете, кто это? Расскажите все, что вам известно об обстоятельствах его смерти.

Пока она говорит, Тимур шарит глазами по сторонам, словно хочет спрыгнуть в воду. Я предусмотрительно хватаю его за рукав. Он бормочет:

— Я не собирался его убивать. Они просили только припугнуть…

Вера достает из сумочки деньги. Купюра быстро оказывается в кармане этого гада, я презрительно фыркаю, сложив руки на груди. Чуть успокоившись, он откашливается и начинает говорить. Правда, ничего нового я не узнаю, он повторят то, что я уже слышал от Валентина Олеговича.

— Ваш Михаил общался там, в горах, с высоким худощавым типом в черной толстовке. Я подумал, что у него встреча или он случайно наткнулся на какого-то знакомого охотника. В любом случае, я не стал бы нападать на него при свидетелях. Даже чтобы припугнуть. Соображаете? Зачем мне это? Я понял, что сегодня точно не выгорит, вот и свалил домой. И уже на следующий день сам узнал, что он сорвался.

— Это все? — уточняет Вера.

— Если бы я врал, зачем бы сам поперся к ментам, рискуя, что меня загребут? Я сам испугался.

— А эти типы, которые просили вас припугнуть Михаила….. Вы как-то общались с ними после этого?

— От них я и узнал о его смерти. Мужик, который со мной общался, подумал, что это я его… того. Соображаете?

— Соображаем, — зло бросаю я. — У тебя что, пластинку заело?

— Короче, я подумал, что они хотят на меня мокруху повесить. А я вообще ничего. Когда они мне предложили… припугнуть, я ведь даже не соглашался вслух. Так, послушал, покивал. Можно сказать, вообще ничего. Ну, ходил за ним пару недель, так это не преступление.

— Дай номер, с которого тебе звонили.

— Номер был скрыт, я даже ни разу не видел никого их этих. Наверное, мой телефон этим типам управляющий дал. Я иногда бываю в баре, он меня, видать, приметил.

Меня тошнит то ли от качки, то ли от таблеток, то ли от тошнотворной речи Тимура. Я опираюсь о палубу и сглатываю набегающую в рот слюну. Тимур замечает, что я отвернулся, и быстро сваливает в рубку.

— Мне надо работать.

Больше я его не вижу, зато тошнота все усиливается. Вера дает мне бутылку с водой.

— Значит, человек в толстовке, — глотнув воды, говорю я.

— Это мог быть случайный человек.

— В лесу? У скалы? Ты сама в это веришь?

Вера передергивает плечами:

— Не знаю. Но по логике… Наверное, это все-таки был несчастный случай.

Разворачиваюсь к Вере, притягиваю ее к себе, чтобы вдохнуть аромат духов, раскачиваю пальцем серьги-куколки и грустно интересуюсь:

— Тогда кто позвал меня сюда? Зачем прислал мне фотографию?

— Какую фотографию? — отстраняется Вера, встревоженно глядит на меня, и я вспоминаю, что не рассказал ей главного.

Лезу в карман куртки в поисках того самого снимка, но его нет. В карманах пусто. Невероятно! Ведь я точно помню, как положил его…

Боюсь поднять глаза и посмотреть на Веру. Теперь я уверен, что она считает меня свихнувшимся. И тут мне приходит в голову шальная мысль: а если она решит, что это я пытался ее утопить?

Вера первой нарушает неловкое молчание:

— Ты знал, почему Михаил уехал от вас именно сюда?

— Вроде он когда-то служил в Якутске, — глухо отвечаю я. — И почему-то хотел забраться подальше от нас. От своей семьи.

— Мне сказала Сата… Словом, он как-то поделился с ней, что уехал, потому как вам угрожала опасность. Из-за него или его работы, я так и не поняла. Ты об этом слышал?

Я молчу, пытаясь переварить услышанное. Вот, значит, как…

— Не знаю точно. Тогда я не интересовался такими вещами.

— Но что-то да слышал?

— Вроде однажды на него напали на охоте. Он же часто ездил в лес с ночевкой, спал в палатке, палил костер, пил водку. Никогда не понимал этой лесой романтики… В общем, как-то Михаил вернулся домой с охоты без трех пальцев.

— Как это?

— Кто его знает. Мы все подумали, что он выпил лишнего и, возможно, напоролся на капкан. Сунул руку, не знаю…

— Это все? — уточнила Вера.

— Ну, разное было. Где-то через месяц отчим поздно возвращался с работы. В подворотне ему якобы брызнули баллончиком в лицо, а потом повредили глаз чем-то острым.

— Выяснили, кто это был?

— Нет… Не знаю! — я в раздражении махнул рукой. — Мы не верили ему. Он тогда начал часто выпивать, и мать думала, что Михаил просто с кем-то подрался…

— То есть он утверждал, что кто-то ведет на него охоту, а вы игнорировали?

— Вера! Брось эти свои психологические штучки! Ты хочешь заставить меня чувствовать свою вину? Я был еще сопляком, чтобы что-то всерьез думать, понимать…

— Просто хотела тебе помочь разобраться…

— Извини. Может, я не прав.

Чувствую себя виноватым за эту вспышку раздражения и отмечаю, что в словах Веры есть зерно истины. Вдруг у отчима действительно был повод уехать, о котором я не задумывался. Заметив мое волнение, Вера продолжает:

— Его могли преследовать из-за работы. Какое-то дело? Он мог перейти кому-то дорогу…

— И этот кто-то нашел его в Якутии? — все еще не хочу верить я в эту новую, неожиданную версию событий.

— Может, именно это и узнал Макс, прочитав тетрадь, — медленно произносит Вера и смотрит на горизонт.

Я закусываю губу и тоже смотрю вдаль, словно ищу там ответ. Природа никогда не лжет. Нет ничего более правдивого, чем эта суровая северная красота.

Местность здесь состоит из раскиданных вперемежку песчаных холмов, некоторые уже поросли чахлыми кустами. Чуть позади густой каймой начинается лес. Деревья кривые, будто валятся друг на друга из-за постоянных ветров.

На самих Тукуланах действительно очень ветрено. За полчаса нахождения там все карманы, уши, ноздри, глаза уже в песке, но такой красивый вид того стоит. Мы пошли в другую сторону, чтобы не толкаться с экскурсией, а побыть наедине.

— Мне кажется, теперь нам лучше уехать, — мягко замечает Вера, и я понимаю, что она не про поездку сюда, а про наш отъезд домой в целом. — После того, что случилось ночью…

К этому времени мы ушли далеко от того места, где нас высадили. Здесь очень спокойно и торжественно. Я слышу дыхание ветра, что слегка шевелит песок. Слышу, как бьется сердце где-то в области горла, но здесь мне не страшно. Зато все сильнее обволакивает холод, забирающийся в самые мелкие щели между телом и одеждой.

Я прижимаю Веру к себе, запускаю руки ей под пальто, потом под свитер, хочу ощутить человеческое тепло. И почему-то нащупываю что-то похожее бинт.

— Ты поранилась? — удивляюсь я этому новому обстоятельству, вспоминаю, что еще тогда, когда доставал ее из ванны, ее тело было в порядке.

— Ерунда, царапина, — отмахивается Вера, но я почему-то настаиваю:

— Покажи!

— Здесь холодно, давай потом…

Меня уже не остановить. Я заламываю ей руки, расстегиваю пальто и пытаюсь задрать кофту. Вера вертится, отбивается и кричит:

— Леон, хватит! Что ты делаешь? Ты болен, тебе нужна помощь…

— Скажи, что это не то, что я думаю…

— Господи, прошу, оставь меня в покое!

— Отойди от нее! — раздается резкий мужской голос сзади. — Так и знал, что ты псих…

Я рывком поворачиваюсь и вижу Валентина Олеговича с пистолетом в руках. Что он тут делает? Неужели специально приперся за нами?

Вера тоже поворачивается на голос, и я вижу, как по ее щекам текут слезы.

— Все в порядке, Валентин Олегович…

— Погоди, это ты его вызвала? — доходит до меня наконец.

— Так, все. Я звоню своим ребятам! — бросает Валентин Олегович Вере. — Его надо задержать, сам он точно никуда не пойдет.

— Нет! — умоляет Вера. — Прошу… Он не знает, что делает.

— Вы же сами сказали, что подозреваете…

— После черепно-мозговой травмы у него развилось биполярное расстройство, — объясняет Вера, бросая на меня быстрые взгляды. — Он умело его скрывал. Даже я, психолог, не сразу поняла. Думала, это лекарства так действуют. Долго наблюдала…

— Что ты несешь? — Я в недоумении смотрю на Веру. Глаза ее полны слез, но серьги-куколки будто бы лукаво улыбаются.

— Пора признать очевидное, — твердит Вера скорее Валентину Олеговичу, чем мне. — Ты ненавидел отчима, Леон. Тот пришел в семью, когда тебе уже было восемь. Рождение брата ты воспринял в штыки, сам говорил…

— Обычная детская ревность…

— Ты не мог смириться, что Михаил не любил тебя так, как Макса. Вы часто конфликтовали. И ты… ты убил его!

— Чт-о-о???? — я не знаю, плакать мне или смеяться.

— Да, теперь я уверена, это ты напал на него в палатке, а потом и в подворотне с баллончиком. Ты был уже достаточно взрослым, а совладать с выпившим человеком не так сложно… Думаю, Михаил дураком не был и что-то понял, догадался, но жалел твою маму. И именно поэтому он уехал… Чтобы не обострять, иначе пришлось бы отправить тебя в колонию.

Я кашляю, хотя со стороны, наверное, кажется, что я смеюсь. Вера продолжает:

— Сначала ты был рад, ваша жизнь снова потекла по-прежнему. Правда, мама не смогла смириться, а ты был очень привязан к ней. А потом, когда травма головы обострила твои отклонения, вдруг решил отомстить. Я думаю, ты считал, что мама умерла так рано, переживая из-за отчима. И в этом тоже был виноват ненавистный тебе Михаил.

— Нет… Господи, ну что ты несешь. Может, я сплю?

— Ты сам рассказывал, что корил себя… Что переживал из-за матери. Ты втайне от меня приехал сюда и расправился с ним.

— Не смей утверждать этот бред! Я был в больнице!

— Это был выходной день, в больнице никто за тобой не следил. Ты мог отпроситься домой на сутки, я узнавала. Меня не было, я уезжала на конгресс, так что подтвердить твои слова никто не может.

— Как и твои!

— А потом, после убийства, ты подстроил аварию Макса. Видимо, он прочитал записи Михаила, где тот описывал нападения на него или свои мысли на этот счет. Брат заподозрил тебя и собирался поговорить со мной. Он звонил мне в тот вечер, когда погиб.

— Да, я помню, что нашел у него твой номер.

— Как же я сразу не догадалась… Он хотел рассказать мне правду, и за это ты его убил!

— Она врет! — кричу я Валентину Олеговичу, все еще плохо соображая. — Зачем бы мне сюда возвращаться? Ну, скажи, раз ты такая умная?

Вера опускает голову. Серьги-куколки тоже смотрят в пол, боясь глянуть мне в глаза.

— Когда лекарства подавляют маниакальные проявления, ты не помнишь, что делаешь. Я даже думаю, ты искренне веришь, что приехал сюда расследовать смерть отчима. Здесь, наблюдая за тобой, я окончательно в этом убедилась. А когда услышала про типа в толстовке…

Я бросаюсь к Вере, мне хочется сомкнуть пальцы на ее белоснежной шее, заставить ее замолчать. Она глядит на меня широко распахнутыми глазами. Зелеными, словно бутылочное стекло. Серьги-куколки замерли, как по команде. Снова приступ дурноты. Напрягаю челюсти, чтобы зубы перестали выстукивать чечетку.

Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты должен вспомнить…

— Я все-таки звоню своим, — кричит Валентин Олегович, устав наблюдать за нашей перепалкой. Вера, извернувшись, кидает мне в лицо горсть песка. Взревев от рези в глазах, я бросаюсь на нее.

— Так, оба, отошли друг от дру…

Не договорив, Валентин Олегович бежит к нам, пытается разнять. Я пробую моргать, но ощущаю жгучую боль. Вдруг Валентин удивленно вскрикивает. Потом раздается звук выстрела.

— Вера! Что происходит? — ору я, тру глаза изо всех сил и, наконец, что-то вижу. И это что-то мне совсем не нравится. На меня смотрит дуло пистолета. Вера держит его в руках и как-то странно улыбается.

За долю секунды я все понимаю. Она меня опередила. Валентин лежит чуть в стороне лицом в песок. Вокруг головы расплывается лужа крови, словно нимб. Кажется, он уже не дышит.

— Ты… ты что, застрелила его?

— Да, такая неожиданность. Только не я, а ты. Ты застрелил его. Мне придется много плакать и рассказывать, как ты убил полицейского. Разумеется, оказывая сопротивление. А потом я расскажу, как, осознав все, ты выстрелил себе в голову. Хорошо, что я успела сбежать и видела это уже издалека…

Вокруг все плывет. Удары сердца мешают вдыхать, в висках стучит одна мысль.

Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты вспомнишь, от этого зависит все. Так… Еще секунду… Конечно! Толстовка!

— У тебя такая же толстовка! — кричу я. — И рост у нас примерно одинаковый. Ты не летала на конгресс психологов, а приехала сюда и столкнула отчима в ущелье.

— Понял наконец…

— Ты — та девочка, что приходила к нам домой, когда я был маленьким, — шепчу я. — Но почему…

Вера страшно улыбается, склонив голову чуть набок.

— Знаешь, а ведь я считала Михаила родным отцом. Он называл меня маленькой принцессой. Мы прожили пять счастливых лет, я помню, мать любила его, она всегда смеялась. Нам было хорошо вместе.

— Господи…

— А потом однажды мать позвонила с работы и спросила, дома ли отец. А его не было. И тогда она назвала адрес и сказала, чтобы я сходила туда и посмотрела, там его машина или нет. Машина стояла у этого дома, я рассказала это маме. Оказалось, в том подъезде жила его любовница, твоя родительница. В тот вечер мать выгнала его с вещами, у нее была истерика, она орала так, что соседи вызвали милицию. А когда он уходил, то спросил: «Довольна? Это все ты виновата! Шпионка малолетняя».

— Вера…

— Я… я просто сделала то, о чем просила мама, — вдруг всхлипывает она. — Разве я в чем-то виновата? За что он разлюбил меня?…

Делаю осторожный шаг, но она сразу же вскидывает опустившийся было пистолет.

— Он ушел к вам. Моя мать так жалела себя, что спилась, а я попала в детский дом. Знаешь, каково там? Зато вы были счастливы. Я видела, как он раскачивает тебя на качелях. Он был хорошим отцом… Да, при всех недостатках, он им был. Помню, наступил его первый день рождения без нас. Я нарисовала ему открытку, пришла, хотела поздравить. Ты вышел и сказал, чтобы я убиралась. А когда заплакала, ты… Ты толкнул меня, а еще…

— Оторвал твоей кукле голову и швырнул ее на лестницу… Боже, Вера, я был ребенком! Мальчишкой. Я даже не помнил этого…

— Это была моя любимая кукла! Подарок, его подарок…

— Ты убила его. Ты… Спустя столько лет так и не простила.

— Бог простит.

— И Макса убила ты, — в порыве внезапного озарения понимаю я. — Он что-то заподозрил. Наверное, нашел записи отца о тебе. Он звонил тебе, чтобы поговорить. Приехал, а ты вколола ему эту дозу и отправила умирать…

Ее глаза полыхают гневом, и я понимаю, что попал в точку. В ярости Вера еще раз взмахивает пистолетом и шипит:

— Опять твои больные фантазии.

— Я не сумасшедший! Это из-за твоих таблеток. Ты подсовывала мне сильные препараты… Это же ты ударила меня сзади? Тогда, в подъезде… Господи, я стал почти инвалидом по твоей вине.

— Прощай, Леон! Я привязалась к тебе. Если бы ты не стал копаться во всем этом, то возможно…

Одна мысль еще раз переворачивает мое сознание:

— Выходит, между нами никогда ничего не было… По-настоящему. Ты оставалась со мной только из желания отомстить? А потом просто контролировала, чтобы я ничего не узнал. Ты Вера, которой не было…

Резкий порыв ветра скидывает с меня капюшон. Нога Веры проваливается в песок, она припадает на колено в попытке удержать равновесие. Этого мгновения мне хватает, чтобы броситься на нее. Пару секунд борьбы за пистолет. Выстрел ударяет громом, у меня в глазах взрываются кровяные сосуды.

— Вера! — кричу я, но не чувствую боли.

Открывшаяся картина окончательно вышвыривает меня из реальности.

Белоснежные волосы Веры змеями струятся по холодному песку. Глаза цвета бутылочного стекла смотрят в пустоту. Белое пальто стремительно становится красным в области груди. Она мертва. Серьги-куколки больше никогда не будут раскачиваться.

Боже, ведь я не стрелял. Или стрелял?

— Я просто пытался отнять пистолет… — проговариваю это раз за разом, как мантру.

Прижимаю ладонь ко рту и отступаю. Ноги вязнут в песке, я падаю и не делаю попытки встать. Единственное, чего мне хочется, это замерзнуть и умереть. Уйти в вечность.

Не знаю, сколько прошло времени. Что-то мокрое касается моей щеки. Я поднимаю лицо — так и есть, снег. Крупные равнодушные снежинки умножают тишину, и я все-таки поднимаюсь. Стою в оцепенении, потом подхожу и закрываю ей глаза рукой.

— Я построю часовню на земле Михаила… На своей земле. Ради тебя.

Снегопад быстро сотрет все следы. Нужно спешить в деревню, чтобы вызвать полицию. А что, если всего этого не было в реальности? Вдруг это все произошло только в моей голове?

Прежде, чем спуститься с дюны, я оборачиваюсь в последний раз. Все должно было закончиться именно здесь. Именно так… И я шепчу напоследок наше «секретное»:

— Салют, Вера!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.