Самый упрямый клиент в мире

Глава 1 Кафе «Министерское», или царство Жозефа

В анналах полиции не найти подобного случая — никогда и никто еще не проявлял подобного упрямства, смешанного со своеобразным кокетством. Чтобы сидеть на виду у всех и демонстрировать себя со всех сторон в течение нескольких, а точнее, шестнадцати, часов, вольно или невольно привлекая внимание десятков людей до такой степени, что прибывший по вызову инспектор Жанвье даже поближе подошел к этому типу, чтобы лучше рассмотреть его. И тем не менее, когда попробовали дать описание его внешности, словесный портрет получился настолько нечетким и расплывчатым, что трудно было представить себе этого человека.

Дело дошло до того, что некоторые — из тех, кто не наделен воображением, — утверждали, что это позирование было неким ловким приемом, особой хитростью незнакомца.

Но проследим час за часом весь этот день, третье мая — день теплый, солнечный; в воздухе чувствуется дыхание парижской весны, и с утра до вечера с бульвара Сен-Жермен в зал кафе доносится сладковатый запах каштанов.

В восемь утра, как обычно, Жозеф открывает двери кафе. Он в жилетке и рубашке с засученными рукавами. На полу лежат опилки, насыпанные накануне, перед самым закрытием, и стулья высоко громоздятся на мраморных столах.

Ибо кафе «Министерское» на углу бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Пер — это кафе старомодное, одно из немногих, сохранившихся в Париже. Здесь нет популярных нынче барных стоек, на которые облокачиваются случайные посетители. Здесь нет ни модной позолоты, ни приглушенного света, ни колонн с зеркалами, ни круглых пластмассовых столиков.

Это типичное кафе для завсегдатаев, где у клиентов есть свой стол, их уголок для игры в карты или шахматы и где Жозеф, официант, каждого знает по имени; здесь бывают в основном служащие и начальники отделов из расположенных неподалеку министерств.

И сам Жозеф по-своему интересен. Вот уже тридцать лет он работает официантом, и его невозможно представить в обычной одежде; вероятно, его не узнали бы, встретив на улице или в предместье, где он построил себе дом.

Восемь утра — это «час мастики», как здесь называют уборку, или, как говорят в этом кругу, «время расстановки по местам». Двойные двери, выходящие на бульвар Сен-Жермен, широко распахнуты. Часть тротуара уже залита солнцем, но внутри еще царят прохлада и синеватый полумрак.

Жозеф выкуривает сигарету. Только в этот час он позволяет себе курить в помещении. Он зажигает газ в перколяторе,[1] который он начищает до зеркального блеска. Есть целая серия жестов, своего рода ритуалов, следующих один за другим: выстроить в ряд бутылки с аперитивами и спиртными напитками, потом подмести опилки, затем расставить стулья вокруг столов.

Клиент пришел, если быть точным, в восемь десять.

Жозеф, склонившись над перколятором, не заметил, как он вошел, и потом жалел об этом. Вошел ли он стремительно, словно его преследовали? Почему он выбрал именно «Министерское», ведь напротив, на другой стороне улицы, есть кафе-бар, где в этот час можно найти маленькие булочки и круассаны и уже полно народу?

Жозеф рассказывал:

— Я повернулся и увидел, что какой-то мужчина в серой шляпе, с маленьким чемоданчиком в руке, стоит посреди зала.

Кафе было открыто, но еще не работало. Открыто — ибо двери распахнуты, и в то же время никто никогда не заходил сюда в такое время, ведь кофе еще не готов, и вода только начала нагреваться в перколяторе, да и стулья не расставлены.

— Раньше, чем через полчаса, я вам ничего не смогу предложить, — говорит Жозеф.

Он думает, что отделался. Но мужчина, не выпуская из руки чемоданчика, снимает стул с одного из столов и садится. Он сделал это просто, спокойно, как человек, которого на заставишь переменить свое мнение, бормоча себе под нос:

— Не важно.

Этого достаточно, чтобы привести Жозефа в дурное настроение. Он, словно домашняя хозяйка, не выносит, когда кто-то путается под ногами во время генеральной уборки. Это его время, «час мастики». И он цедит сквозь зубы:

— Ты будешь долго ждать свой кофе!

До девяти часов Жозеф занимается своими обычными делами, время от времени бросая беглый взгляд на своего клиента. Десять, двадцать раз он проходит совсем рядом, даже слегка задевает его — то подметая опилки, то снимая стулья со столов.

Позже, в две или три минуты десятого, он наконец решается подать чашку горячего кофе и небольшой молочник, с двумя кусочками сахара на блюдце.

— У вас нет круассанов?

— Круассаны в кафе напротив.

— Не важно…

Любопытно, что в этом клиенте, который должен был сознавать, что мешает, что он находится не на своем месте, что еще слишком рано располагаться в кафе «Министерское», чувствовалась в то же время какая-то покорность, и это не могло не вызвать к нему некоторой симпатии.

Было и другое, что также оценил по достоинству Жозеф, повидавший немало клиентов за этими столами. В течение часа, что он находится здесь, человек не вынул газету из кармана и не потребовал ее у официанта, у него не возникло потребности перелистать телефонные справочники. Он даже не пытался завязать разговор. Он не клал ногу на ногу. Он не курил.

Крайне редко люди бывают способны в течение часа просто сидеть в кафе, не двигаясь, не глядя поминутно на часы, никак иначе не проявляя свое нетерпение.

Если клиент и ждал кого-то, то делал это с поразительной кротостью.

Он остается на месте и в десять, когда закончился «час мастики». Другая любопытная деталь: он не занял место у окна, а сел в глубине зала, рядом с лестницей, ведущей вниз, к туалетам. Жозефу нужно спуститься туда, чтобы привести себя в порядок. Он уже нажал на ручку, разворачивающую оранжевый тент над столиками.

Прежде чем спуститься, Жозеф звенит монетами в кармане своего жилета, надеясь, что клиент, поняв намек, расплатится и уйдет.

Но этого не происходит, и Жозеф, оставив клиента в зале, уходит сам, внизу он меняет манишку с пристежным воротничком, затем причесывается и надевает легкую куртку из альпаги.

Когда он поднимается, мужчина сидит на том же месте. Пришла кассирша, мадемуазель Берта; она устраивается поудобнее за кассой, достает несколько предметов из своей сумочки и начинает расставлять аккуратными столбиками телефонные жетоны.

Жозеф и кассирша обменялись взглядами, и мадемуазель Берта — толстая, мягкая, розовая и добродушная, с обесцвеченными перекисью волосами — теперь тоже наблюдает за клиентом с высоты своего «трона».

— Он показался мне очень спокойным, весьма приличным, и все же у меня было впечатление, что его усы — крашеные, как у нашего полковника.

Ибо короткие, слегка загнутые вверх с помощью железных щипцов синевато-черные усы клиента наводят на мысль о краске.

Привезли лед — еще один утренний ритуал. Грузчик — колосс, подложив на плечо мешковину, таскает опаловые глыбы, с которых стекают прозрачные капли воды, и укладывает их в морозильник.

Колосс скажет позже, ибо он тоже заметил единственного посетителя:

— Он мне показался похожим на тюленя.

Почему на тюленя? Рабочий не сможет этого объяснить. Что касается Жозефа, по-прежнему придерживающегося неизменного распорядка, — он изымает из подшивки старые газеты и заменяет их свежими вечерними номерами.

— Если вас не затруднит, дайте мне одну газету.

Надо же! Клиент заговорил! Голос тихий, почти робкий.

— Какую желаете? «Тан»? «Фигаро»? «Деба»?

— Не важно.

Это наводит Жозефа на мысль о том, что клиент, несомненно, не из Парижа. Он никак не может быть иностранцем, так как говорит без акцента. Скорее всего, он приехал из провинции. Но поблизости нет никакого вокзала. Зачем ему, выйдя из поезда около восьми утра, тащиться через несколько кварталов Парижа с чемоданом в руке, чтобы наконец оказаться в незнакомом кафе? Ведь Жозеф, обладавший хорошей памятью на лица, уверен в том, что никогда не видел его. Незнакомцы, войдя в кафе «Министерское», обычно сразу же чувствуют, что они здесь лишние, и удаляются.

Одиннадцать часов. Час хозяина, господина Монне, который спускается из своей квартиры — аккуратно выбритый, светлолицый, седые волосы тщательно расчесаны; он, как всегда, в лакированных ботинках. Он давно уже мог бы удалиться от дел. Каждый из его детей получил от отца кафе в провинции. Если он и остается здесь, то только потому, что этот угол бульвара Сен-Жермен — единственное место в мире, где он может жить, и клиенты кафе стали его друзьями.

— Все в порядке, Жозеф?

Он сразу же заметил посетителя и его чашку кофе.

Его взгляд становится удивленным. И официант шепчет ему из-за стойки:

— Он сидит тут с восьми утра.

Господин Монне несколько раз проходит рядом с незнакомцем, потирая руки, словно бы приглашая его вступить в беседу. Господин Монне разговаривает со всеми своими клиентами, играет с ними в карты или домино, ему знакомы их семейные проблемы и служебные интрижки.

Клиент не реагирует.

— Он мне казался очень усталым, как человек, проведший ночь в поезде, — показал хозяин.

Каждого из троих — Жозефа, мадемуазель Берту и Монне — Мегрэ позднее спросит:

— У вас не сложилось впечатление, что он высматривает кого-то на улице?

И их ответы будут разными.

— Нет, — заявил г-н Монне.

Кассирша:

— Мне показалось, что он ожидал женщину.

Наконец, Жозеф:

— Несколько раз я замечал, что он смотрит в сторону бара напротив, но он сразу же опускал глаза.

В одиннадцать двадцать клиент заказал бутылку «Виши». Некоторые посетители пьют минеральную воду; здесь их знают, их понимают: как господин Бланк из военного министерства, они соблюдают диету. Жозеф машинально отмечает про себя, что люди, которые не пьют и не курят, встречаются довольно редко.

Потом почти два часа клиентом не занимаются, ибо настает час аперитива; завсегдатаи идут один за другим, и официант уже знает, кому что подать и на какие столы принести карты.

— Официант…

Час дня. Человек по-прежнему на месте, его чемодан засунут под банкетку из красного бархата. Жозеф, притворившись, что хочет рассчитать клиента, вполголоса считает и объявляет:

— Восемь франков пятьдесят.

— Вы не могли бы принести мне бутерброд?

— Сожалею. У нас нет.

— Маленьких булочек у вас тоже нет?

— У нас нет в ассортименте закусок.

Это так и не так. Иногда вечерами здесь подают бутерброд с ветчиной игрокам в бридж, если они не успели поужинать. Но это исключение из правил.

Человек качает головой и бормочет:

— Не важно.

На этот раз Жозеф поражен тем, что у клиента дрожит губа, а на лице застыло печальное, покорное выражение.

— Вам что-нибудь принести?

— Еще кофе и побольше молока.

Он явно проголодался и счел нужным слегка утолить голод. Он не просил больше газет. Он мог прочесть ту, что у него была, от первой до последней страницы, не пропуская и небольших объявлений.

Пришел полковник. Он недоволен, так как незнакомец занял его место; ибо полковник боится сквозняков и уверяет, что они особенно опасны весной, по этой причине он обычно сидит в глубине зала.

Жюль, второй официант, заступает на смену в половине второго. Он работает здесь всего три года и никогда не выглядит так, как подобает настоящему официанту кафе. Жозеф уходит за стеклянную перегородку, чтобы съесть там свой обед, который ему спускают со второго этажа.

Почему Жюль считает, что незнакомец похож на торговца коврами или арахисом?

— Он не произвел на меня впечатления человека, расположенного к откровенности. Мне не понравилась его манера смотреть исподлобья, а на физиономии читались слащавость и нарочитая угодливость. Будь моя воля, я сказал бы ему, что он ошибся лавочкой, да и вышвырнул бы его за дверь.

Другие клиенты тоже заметили незнакомца, они обратили на него внимание, обнаружив его через какое-то время на том же месте.

Все эти показания были в какой-то степени любительскими свидетельствами. Но, по воле случая, будет получено и свидетельство профессионала, но и оно окажется не более подробным, чем другие.

В начале своей карьеры Жозеф прослужил около десяти лет официантом в пивной «У дофины», что в нескольких шагах от набережной Орфевр, куда ходили в основном комиссары да инспектора уголовной полиции.

Там он завел дружбу с одним из лучших сотрудников Мегрэ инспектором Жанвье, а позднее женился на его свояченице, так что они даже породнились.

В три часа пополудни, видя своего клиента на том же месте, Жозеф начинает злиться всерьез. Размышляя, он говорит себе: если мужчина упрямо не хочет уходить, то это объясняется вовсе не его любовью к атмосфере кафе «Министерское»; нет, у клиента есть веские причины, чтобы не выходить отсюда.

Жозеф рассуждает: «Сойдя с поезда, незнакомец почувствовал за собой слежку и зашел сюда, чтобы укрыться от полиции…»

Он звонит в полицию и просит позвать к телефону Жанвье.

— Здесь у нас странный клиент, он сидит с восьми утра и, кажется, не собирается уходить. Он ничего не ест. Вам не кажется, что вам стоит приехать и взглянуть на него?

Прежде чем выехать на бульвар Сен-Жермен, Жанвье, как человек исполнительный, берет с собой несколько последних сводок с описаниями внешности и фотографиями разыскиваемых лиц.

Забавно: в тот момент, когда инспектор входит в кафе, зал пуст.

— Птичка улетела? — спрашивает он у Жозефа.

Но официант показывает на лестницу:

— Он купил жетон и спустился позвонить.

Досадно! Если бы знать, то можно было бы организовать прослушивание и выяснить, кому и зачем он звонит. Жанвье садится за стол, заказывает кальвадос.

Клиент поднимается и проходит на свое место. Он по-прежнему спокоен, может быть, он слегка озабочен, но нервозности в его движениях не заметно. Жозефу, который уже пригляделся к нему, даже кажется, что тот испытывает какое-то облегчение.

В течение двадцати минут Жанвье осматривает клиента с головы до пят. Он все время сравнивает полное, слегка расплывшееся лицо незнакомца с фотографиями тех, кто находится в розыске. Наконец инспектор пожимает плечами.

— Его нет в моих сводках, — говорит он Жозефу. — По-моему, это просто несчастный малый, которого «продинамила» женщина. Должно быть, он страховой агент или кто-то в этом роде.

Жанвье даже шутит:

— Я бы не удивился, узнав, что это работник похоронной конторы… Во всяком случае, я не имею права проверять его документы. Никакими законами не запрещено сидеть в кафе так долго, сколько захочется, и обходиться без обеда.

Они еще немного поболтали с Жозефом, потом Жанвье вернулся на набережную Орфевр, где проходило совещание у Мегрэ по делу о подпольных игорных домах, и он забыл рассказать комиссару о человеке с бульвара Сен-Жермен.

Несмотря на натянутый тент, косые лучи солнца через широкие окна начинали проникать в зал. В пять часов три стола уже были заняты любителями белота.

Хозяин играл за одним из столов, он сидел как раз напротив незнакомца и иногда бросал на него взгляд.

В шесть часов зал заполнили посетители. Жозеф и Жюль сновали от стола к столу с заставленными бутылками и стаканами подносами, и запах перно понемногу вытеснял из кафе запах каштанов с бульвара.

Каждый из официантов в этот час обслуживал свой сектор. Так уж вышло, что стол с незнакомцем оказался в секторе Жюля, который оказался не столь наблюдателен, как его коллега. Кроме того, Жюль время от времени заходил за стойку, чтобы пропустить стаканчик белого вина, так что к вечеру у него уже путались мысли.

Все, что он скажет, так это то, что приходила женщина.

— Брюнетка, хорошо одетая, приличного вида — не из тех дамочек, что приходят в кафе, чтобы завязать беседу с клиентами.

Вообще, по словам Жюля, она была из тех женщин, которые не входят в заведение, если у них не назначена там встреча со своим мужем. Два или три столика еще оставались свободными. Она села за соседний с незнакомцем стол.

— Убежден, что они не разговаривали. Она велела мне принести портвейн. Насколько я помню, у нее, кроме сумочки из коричневой или черной кожи, был в руке какой-то пакет. Сперва я увидел его на столе.

А когда я подавал портвейн, его там уже не было; без сомнения, она положила его на банкетку.

Досадно! Жозеф хотел бы ее увидеть. Мадемуазель Берта тоже заметила ее с высоты своей кассы.

— Особа скорее всего приличная, почти без косметики, в синем костюме с белой блузкой, но — не знаю почему — я не думаю, что эта женщина замужем.

До восьми вечера, то есть до самого часа ужина, клиенты все время входили и выходили. Потом зал почти опустел. К девяти часам было занято только шесть столов, четыре из них — шахматистами и два — игроками в бридж, которые ежедневно коротали здесь вечер.

— Бросалось в глаза, — рассказывал потом Жозеф, — что этот тип прекрасно разбирается в шахматах и бридже. Готов даже поклясться, что он весьма силен в этих играх. Я это понял, увидев, как он смотрел на игроков, как следил за партиями.

Значит, он не был ничем озабочен — или Жозеф ошибался?

К десяти часам оставались занятыми только три стола. Служащие министерств ложатся спать рано. В половине одиннадцатого ушел Жюль — его жена ждет ребенка, и он договорился с напарником, что уйдет с работы чуть пораньше.

А клиент сидел все на том же месте. С восьми утра он заказал три кофе, бутылку «Виши» и лимонад. Он не курил. Он не пил спиртного. Утром он прочел «Тан». В послеобеденное время он купил вечернюю газету у бродившего между столиков разносчика.

В одиннадцать часов, хотя за двумя столиками еще шла игра, Жозеф, как обычно, начал ставить стулья на столы и рассыпать на полу опилки.

Несколько позже, закончив партию, господин Монне пожал руки полковнику и другим своим партнерам, затем он забрал из кассы клеенчатый мешок, куда мадемуазель Берта сложила ассигнации и мелочь, и поднялся к себе спать.

Уходя, он бросил взгляд на упрямого клиента, о котором сегодня вечером много говорили завсегдатаи, и сказал Жозефу:

— Если с ним возникнут проблемы — не раздумывайте, звоните мне…

Ибо за стойкой есть электрический звонок, соединенный с квартирой хозяина.

Это, в общем-то, и все. Когда на следующий день Мегрэ будет проводить расследование, он не получит никаких других сведений.

Мадемуазель Берта ушла без десяти одиннадцать, чтобы успеть на последний автобус, идущий в Эпине, где она живет. Она тоже бросила последний, изучающий взгляд в сторону клиента.

— Не могу сказать, чтобы он мне показался нервным.

Но он также не выглядел и спокойным. Если бы я, к примеру, встретила его на улице, он меня бы напугал, вы понимаете? И если бы он вместе со мной вышел из автобуса в Эпине, я не осмелилась бы идти домой одна.

— Почему?

— У него был какой-то остановившийся взгляд…

— Что вы хотите сказать?

— Казалось, его совершенно не интересует все, что происходит вокруг.

— Были ли закрыты ставни?

— Нет, Жозеф не закрывает их до последней минуты.

— С вашего места видна часть улицы и кафе-бар напротив… Вы не заметили ничего подозрительного?.. Не казалось ли вам, что кто-то подстерегает вашего клиента?

— Я ничего не заметила… Насколько на бульваре Сен-Жермен спокойно и тихо — настолько на улице Сен-Пер оживленно, там постоянное движение… И люди все время заходят в кафе-бар и выходят оттуда.

— Вы никого не видели, уходя?

— Никого… Ах да! На углу стоял полицейский…

Он действительно стоял, комиссар квартала подтверждал это. К сожалению, несколько позже полицейскому пришлось покинуть пост.

Два стола… Супружескую чету, которая зашла сюда выпить после кино, знали в кафе «Министерское»: врач и его жена жили в трех шагах от заведения и обычно заходили сюда по дороге домой. Они расплатились и ушли.

Врач потом заметит:

— Мы сидели как раз напротив него, и я обратил внимание на его болезненный вид.

— Чем он болен, по вашему мнению?

— Без всякого сомнения, это болезнь печени…

— По-вашему, сколько ему лет?

— Трудно сказать, ибо я не разглядывал его так пристально, как хотел бы сейчас. По-моему, это один из тех мужчин, которые выглядят старше своего возраста… Можно было бы дать ему сорок пять лет или больше из-за его крашеных усов.

— Так усы у него крашеные?

— Полагаю, да… Но у меня были клиенты и тридцати пяти лет, у которых тоже было дряблое и бледное тело и угасший взгляд…

— Может быть, у него был угнетенный вид из-за того, что он весь день ничего не ел?

— Возможно… Но это не изменит моего диагноза: плохой желудок, плохая печень и, добавим еще, плохой кишечник…

За последним столом никак не кончался бридж.

Трижды казалось, что партия вот-вот закончится, и все три раза ведущий недобирал взятки.

Пятерка треф чудесным образом достигла успеха благодаря нервозности одного из игроков, который освободился от карт, и положила конец игре без десяти двенадцать.

— Закрываем, господа, — вежливо напомнил Жозеф, поднимая на столы последние стулья.

Он рассчитал игроков, но клиент по-прежнему оставался неподвижным. В этот момент, признавался позже официант, ему стало страшно. Он чуть было не попросил завсегдатаев подождать несколько минут, пока он не выставит незнакомца за дверь.

Но он не решился, ибо четверо игроков, выходя, продолжали обсуждать законченную партию; они еще остановились немного поболтать на углу бульвара, прежде чем расстаться.

— Восемнадцать франков семьдесят пять сантимов.

Они остались вдвоем в зале, Жозеф гасил последние лампы.

— Я держал в поле зрения сифон на углу стойки, — рассказывал он потом Мегрэ. — Если бы клиент бросился на меня, я разбил бы ему голову.

— Вы специально поставили там сифон, не так ли?

Это было очевидно. Шестнадцать часов, проведенные в обществе этого загадочного клиента, до предела взвинтили нервы Жозефа. Этот человек стал в какой-то степени его личным врагом. Он был недалек от мысли, что клиент сидит здесь только для того, чтобы сыграть с Жозефом злую шутку, чтобы напасть на него и ограбить, когда они останутся одни.

И все-таки Жозеф допустил ошибку. Поскольку клиент, не двигаясь с места, принялся неторопливо искать мелочь в карманах, официант, боясь опоздать на свой автобус, прошел к окну, чтобы повернуть ручку, закрывающую ставни. Правда, дверь была по-прежнему распахнута навстречу свежей ночной прохладе, а по тротуару бульвара Сен-Жермен в это время фланировало еще немало прохожих.

— Официант, возьмите…

Двадцать один франк. Два франка двадцать пять сантимов чаевых — и это за целый день! От ярости официант чуть было не швырнул монеты на стол, но его удержала старая профессиональная выучка.

— Может быть, вы просто боялись его? — предположил Мегрэ.

— Я не знаю. Во всяком случае, я торопился избавиться от него… За всю мою жизнь ни один клиент никогда еще так не доводил меня… Если бы я только знал утром, что он проторчит здесь весь день!..

— Где вы находились, когда клиент выходил?

— Подождите… Сперва я напомнил ему, что под банкеткой лежит его чемодан, ибо он едва не забыл его.

— Он казался раздосадованным из-за вашего напоминания?

— Нет…

— Он почувствовал облегчение?

— Тоже нет… Безразличие… Это самый спокойный тип из всех, кого я знал… Я видывал всяких клиентов, но кто из них мог бы просидеть шестнадцать часов подряд за мраморным столом, даже не почувствовав зуда в ногах!..

— Итак, вы были…

— Около кассы… Я как раз выбивал в кассе-автомате восемнадцать семьдесят пять… Если вы заметили, у нас две двери: одна, широкая, двустворчатая, выходит на бульвар, а другая, узкая — на улицу Сен-Пер… Я чуть было не крикнул ему, что он ошибся, когда увидел, что клиент направился к узкой двери, но потом только пожал плечами: в конце концов, мне все равно… Мне оставалось только переодеться и запереть кафе.

— В какой руке он держал чемоданчик?

— Я не обратил внимания…

— Вы также не заметили, держал ли он руку в кармане?

— Не помню… Он был без пальто… Его загораживали от меня стулья на столах… Он вышел…

— Вы оставались на том же месте?

— Да… Точно, на том же… Я отрывал чек от кассы… Другой рукой я вынимал из кармана оставшиеся телефонные жетоны… Я услышал выстрел… Он был ненамного громче, чем шум от выхлопных газов машин, что слышен здесь целый день… Но я сразу же понял, что это не автомобиль… Я сказал себе: «Надо же! Его все-таки прикончили…»

При таких обстоятельствах соображаешь быстрее…

Мне уже не раз приходилось присутствовать при серьезных разборках. Такова наша профессия… Я всегда удивлялся, как быстро работает голова в такие минуты…

Я был недоволен собой… Ибо, в конце концов, клиент оказался всего лишь неудачником, который прятался у нас, зная, что его прикончат, как только он высунет нос наружу…

Я почувствовал угрызения совести… Он так ничего и не ел… Может быть, у него не было денег для того, чтобы вызвать такси, а потом быстро сесть в машину, прежде чем в него успеют прицелиться…

— Вы не поспешили за ним?

— Ну конечно! Но, по правде говоря…

Жозеф был смущен.

— Кажется, какое-то время я стоял и размышлял…

Прежде всего я нажал кнопку звонка, который соединен с комнатой хозяина… Я услышал, как люди на улице ускоряют шаги и как голос, кажется женский, произнес:

«Не вмешивайся, Гастон…»

А потом — полицейский свисток…

Я вышел… Уже три человека собрались на улице Сен-Пер, в нескольких метрах от двери.

— В восьми метрах, — уточнил, сверившись с рапортом, Мегрэ.

— Наверно… Я не измерял… Какой-то человек склонился над распростертым телом… Я только потом узнал, что это был врач, он как раз возвращался из театра… Он тоже оказался одним из наших клиентов. У нас немало клиентов среди врачей…

Доктор выпрямился и сказал:

«С ним все кончено… Пуля прошла в затылок и вышла через левый глаз».

Подошел полицейский. Я прекрасно понимал, что сейчас начнутся вопросы.

Вы можете не поверить, но я не решался смотреть вниз… Эти слова о левом глазе вызывали у меня тошноту… Я не стремился увидеть своего клиента с глазом, пробитым пулей…

Я говорил себе, что в этом есть доля моей вины, что я должен был… Впрочем, что, собственно, я мог бы сделать?

И тут я слышу голос полицейского, который стоит, держа в руке блокнот:

— Никто не знает его?

Машинально я отвечаю:

— Я… Вообще-то я думаю, что…

Наконец я наклоняюсь и смотрю, и, клянусь вам, господин Мегрэ, вы же давно меня знаете, я же вам тысячи, тысячи кружек пива и рюмок кальвадоса подавал в пивной «У дофины», клянусь вам, что еще никогда в жизни не испытывал такого волнения.

Это был не он!..

Этого типа я не знал, никогда его не видел; он был худой, высокий и одет в бежевый плащ — при таком-то прекрасном дне и теплой ночи, когда не хотелось уходить домой спать.

Я почувствовал облегчение… Может, это глупо, но я был очень доволен тем, что не ошибся в своем клиенте… Если бы он оказался жертвой, а не убийцей, я бы потом упрекал себя всю жизнь…

Видите ли, я с самого утра чувствовал, что у этого типа подозрительный вид… Я готов был дать руку на отсечение… не случайно я звонил Жанвье… Только Жанвье, хотя он почти мой родственник, не смотрит дальше инструкции… Представьте себе, что он проверил бы документы у клиента, когда я вызвал его… Наверняка бумаги оказались бы не в порядке.

Не может же обычный, честный человек просидеть целый день в кафе и в конце концов в полночь убить кого-то на тротуаре…

Заметьте, что он немедленно смылся… Никто не видел его после выстрела.

Если он не стрелял, то остался бы на месте… Он не успел отойти и на десять метров, когда я услышал звук выстрела…

Я задаю себе вопрос: что здесь делала эта женщина, которую обслуживал Жюль, та, что пила портвейн? Ибо я не сомневаюсь, что она приходила сюда ради этого типа… К нам приходит не так уж много одиноких женщин… Не такое у нас заведение.

— Мне кажется, — возразил Мегрэ, — что они даже не разговаривали…

— Как будто обязательно надо разговаривать!.. У нее с собой был небольшой пакет, не так ли? Жюль его заметил, а он врать не станет… Он сначала видел его на столе, а потом не видел, и он решил, что женщина положила его на банкетку… а мадемуазель Берта следила за дамой, когда та уходила, — ее восхитила сумочка женщины, она тоже хотела бы иметь такую. Так вот, мадемуазель Берта не заметила, чтобы дама уносила с собой пакет.

Согласитесь, что такие вещи не ускользают от женского взгляда.

Вы можете говорить, что вам угодно, но я продолжаю думать, что целый день провел рядом с убийцей и, несомненно, счастливо отделался…