Худощавый, очень молодой человек в необмятой форме Торгового флота попытался вытянуть затекшие ноги. “На кого они рассчитывали, когда проектировали эти вагоны? — с некоторым раздражением подумал он. — Они, верно, воображали, будто в их межконтинентальных подземках станут ездить одни карлики”. В который уж раз он пожалел, что не смог позволить себе взять место на самолете. Но ему стоило только ощупать свой тощий кошелек, чтобы вспомнить, кто он и что он: Дэйн Торсон, новичок в Космофлоте, без корабля и без протекции.
В кошельке были подъемные, положенные выпускнику Школы, и жиденькая пачка мятых кредиток — все, что удалось выручить за вещи, которые не берут с собой в космос. Остался у него только небольшой чемодан, вмещавший все его пожитки, и еще тонкая металлическая бляха, на которой вырезаны и выбиты непонятные ему значки. Эта бляха была его пропуском в будущее, в светлое будущее, как твердо решил Дэйн.
Впрочем, не забывай, что до сих пор тебе тоже везло. Все-таки не каждый мальчишка из федерального приюта получает путевку в Школу и десять лет спустя становится помощником суперкарго, готовым к назначению на космический корабль. Тут он вспомнил о последних неделях в Школе, о свирепых экзаменах и содрогнулся. Основы механики, введение в астрогацию, а потом — экзамены по специальности: обработка грузов для перевозок, техника погрузки, торговые операции, галактические рынки, внеземная психология и прочее, и прочее… Все это он втискивал в свой мозг, и временами ему казалось, что в голове у него ничего нет, кроме каких-то кусочков и обрывков, которые он уже никогда больше не сможет увязать в разумное целое. Мало того, что учиться было трудно, — угнетали также эти новые веяния в системе распределения выпускников.
Дэйн хмуро уставился на спинку сиденья перед собой, большинство курсантов принадлежали к семьям работников Торгового флота, они уходили в него корнями. Похоже, что работники Торгового флота превращаются в закрытую касту. Сыновья уходят в Космофлот вслед за отцами и братьями, и человеку без связей все труднее становится получить путевку в Школу. Ему повезло…
Взять, например, Сэндза. У него все служат в “Интерсолар” — два старших брата, дядя, двоюродный брат. И он никогда и никому не дает забыть об этом. А ведь стоит выпускнику получить назначение на корабль большой компании вроде “Интерсолар”, и он обеспечен до конца дней своих. Компании держат в руках все регулярные рейсы между планетными системами. Их космолетчики всегда спокойны за свое место, им дают возможность приобретать акции своей компании, а когда приходит пора оставить космос, обеспечивают пенсией или предоставляют административную должность, если они хоть как-то проявили себя. Ребятам вроде Сэндза достаются самые сливки Торгового флота — “Интерсолар”, “Комбайн”, “Денеб-Галактик”, “Фолворт-Игнести”…
В дальнем конце обтекаемого вагона телевизионная реклама восхваляла импортные товары “Фолворт-Игнести”. Дэйн, помаргивая, глядел на экран, но ничего не видел и не слышал. Все решит Психолог. Дэйн снова пощупал кошелек: опознавательный жетон в потайном кармашке был в целости и сохранности.
Реклама потускнела и сменилась красной надписью. Дэйн дождался легкого толчка, возвестившего об окончании двухчасового пути, и поднялся. Он с облегчением выбрался наружу и извлек свой чемодан из груды багажа в багажном вагоне.
Большинство пассажиров было из торгового флота, но лишь немногие щеголяли эмблемами больших компаний. В основном это были бичкомеры, или вольные торговцы, люди, которые по вздорности характера или по каким-либо причинам не приживались в мощных организациях и кочевали с одного корабля-аутсайдера на другой, люди, стоящие на самой нижней ступени в иерархии Торгового флота.
Взвалив чемодан на плечо, Дэйн поднялся в лифте и вышел под палящее южное солнце. На бетонной полосе, огораживающей изрытое и обожженное взлетное поле, он задержался, разглядывая ряды стартовых установок. Тупоносые межпланетные торговцы, совершающие рейсы на Марс и в пояс астероидов, а также корабли для полетов на спутники Сатурна и Юпитера его интересовали мало. Звездолеты — вот что ему было нужно. Они возвышались вдали, их гладкие бока лоснились от предохранительной смазки, и пыль чужих миров еще лежала, быть может, на их опорных стабилизаторах…
— Ба, да это Викинг! Что, Дэйн, высматриваешь себе кораблик получше?
Дэйн стиснул зубы, но когда он повернулся, лицо его вновь было спокойным и непроницаемым.
Артур Сэндз явно строил из себя старого космического волка, и это, как с удовольствием отметил Дэйн, выглядело весьма забавно в сочетании с его сверкающими ботинками и новехонькой формой. Но все же манеры Сэндза, как всегда, возбудили в нем скрытое раздражение. Вдобавок с Артуром были его обычные подпевалы — Рики Уорэн и Хэнлаф Баута.
— Только что прибыл, Викинг? Надо понимать, судьбы ты еще не пытал? Мы тоже. Пошли погибать вместе.
Дэйн колебался. Менее всего ему улыбалось предстать перед Психологом в компании с Артуром Сэндзом. Снисходительная самоуверенность этого типа действовала ему на нервы. Сэндз явно рассчитывал на самый лучший кусок, а школьный опыт показал, что Сэндз получает то, на что рассчитывает. Дэйн же давно привык сомневаться в своем будущем. И если сейчас ему выпадет незавидный жребий, то лучше пусть это произойдет без свидетелей. Однако он понимал, что отделаться от Артура невозможно, и покорно отправился сдавать чемодан в камеру хранения.
Они, конечно, прибыли самолетом, подумал он. Артур со своими присными не привык себе в чем-нибудь отказывать. А интересно, почему это они до сих пор не были у Психолога? Что они здесь делали целый час? Решили истратить свое последнее свободное время на прогулочку? Неужели… Дэйн ощутил легкое замирание сердца. Неужели им тоже не по себе, неужели они тоже боятся ответа машины?
Впрочем, от этой мысли ему тотчас пришлось отказаться: когда он снова присоединился к ним, Артур разглагольствовал на свою излюбленную тему.
— Машина, видите ли, беспристрастна! Все это детские сказки, которыми пичкают в Школе. Слыхали мы эту болтовню — человек, мол, назначается на должность, которая соответствует его характеру и его таланту, корабль-де должен обслуживаться идеально притертым экипажем… Все это мыльные пузыри! Если “Интерсолар” хочет заполучить себе парня, она его получит, и никакой Психолог не сможет всучить ей того, кого она не хочет! А это все разговоры для сопляков, не знающих, где у корабля нос и где корма… или для тех, у кого ума не хватает подыскать себе хорошее местечко. Меня вот не засунут на край света, на какой-нибудь заморенный торговец…
Рики и Хэнлаф с восторгом внимали каждому его слову. Но Дэйн не желал слушать такие разговоры. Вера в неподкупность Психолога была единственным, за что он цеплялся последние дни, когда Артур и ему подобные важно расхаживали по Школе, совершенно убежденные, что быстрое продвижение им обеспечено.
Он всегда предпочитал верить официальному утверждению, что реле и импульсы машины не подвержены воздействию извне, что судьба всякого, кто обращается к машине за назначением, решается совершенно объективно. Ему хотелось верить, что, когда он бросит в машину свой опознавательный жетон, электронному Психологу будет безразлично, что он сирота, что у него нет родственников в Торговом флоте, что кошелек его тощ и не может повлиять на его судьбу, и решение будет зависеть только от его знаний, от школьной характеристики, от его характера и способностей.
Но семена сомнений были брошены, неуверенность росла, и по мере приближения к залу назначений он шагал все медленней помедленней. Впрочем, он ни за что на свете не дал бы заметить свое беспокойство Артуру и его прихвостням.
Упрямая гордость толкнула его вперед, и он первым из четверых сунул свой жетон в щель машины. Пальцы его непроизвольно дернулись вдогонку, но жетон уже исчез, и Дэйн, справившись с собой, уступил место Артуру.
Электронный Психолог представлял собой всего-навсего ящик, куб сплошного металла — таким он по крайней мере казался сейчас выпускникам. “Насколько легче было бы ждать, — подумал Дэйн, — если бы мы своими глазами могли наблюдать, что происходит внутри этого сундука, как машина оценивает, сравнивает, комбинирует значки и насечки на наших жетонах, пока не подберет нам подходящие корабли из тех, что прибыли сюда в порт и подали заявки на помощников суперкарго”.
Длительные перелеты, когда маленький экипаж закупорен в звездолете почти без отдыха и без развлечений, приводили в прошлом к страшным трагедиям. На лекциях по истории Торгового флота, которые читались в Школе, рассказывали о таких случаях. Потом появился Психолог и стал с беспристрастной объективностью распределять нужных людей на нужные корабли в соответствии с их профессиональной подготовкой и составом экипажа, так чтобы их деятельность протекала с наибольшей отдачей и в наиболее благоприятной обстановке. В Школе никто не рассказывал курсантам, как работает Психолог, как он читает значки на жетонах, но известно было, что решение машины фиксируется на жетонах, что оно окончательное и обжалованию не подлежит.
“Так нас учили, — думал Дэйн, — в это я всегда верил, и разве это может быть неправдой?”
Мысли его были прерваны медным звоном в недрах машины — это вернулся один из жетонов, на его поверхности появилась новая надпись. Артур схватил его и мгновение спустя торжествующее заорал:
— “Звездный скороход”! “Интерсолар”!.. Я знал, малыш, что ты не подведешь старину Артура! — Он покровительственно похлопал машину по плоской крышке. — Ну, ребята, говорил я вам, что для меня он постарается.
Рики энергично закивал, а Хэнлаф даже позволил себе шлепнуть Артура по спине. Волшебник Сэндз сотворил чудо.
Следующие два медных удара раздались почти одновременно, и два жетона, звякнув, выпали из машины одни на другой. Рики и Хэнлаф схватили их. Лицо Рики разочарованно вытянулось.
— “Марс — Земля инкорпорэйтед”… — прочитал он вслух. — “Искатель приключений”…
Дэйн видел, как дрожат его пальцы, запихивающие жетон в кармашек на поясе. Не будет у Рики ни дальних звезд, ни великих подвигов, а уготовано ему незавидное местечко в системе околосолнечных сообщений, где так много конкурентов и так мало надежд на славу и богатство.
Зато Хэнлаф был в восторге.
— “Воин Денеба”! “Комбайн”! — вскричал он, не слушая несчастного Рики.
Артур, осклабившись, протянул ему руку.
— Давай пять, враг мой! — сказал он. Он тоже не обращал внимания на Рики, словно его бывший приятель перестал существовать.
— Держи, конкурент! — ответствовал Хэнлаф. Его обычного раболепия как не бывало.
Ему поразительно повезло. “Комбайн” был мощной компанией, настолько мощной, что последние два года она с успехом бросала вызов самой “Интерсолар”. Она выхватила из под носа у “И-С” правительственный контракт на почтовые перевозки и сумела завладеть концессией на эксплуатацию рейсов в одной из планетных систем. Вполне вероятно, что отныне Артур и его бывший подпевала никогда больше не встретятся по-приятельски, но сейчас главным для них была их общая удача, а все прочее пока не имело никакого значения.
А Дэйн все ждал. Может, жетон там где-нибудь заело? Может, пойти поискать кого-нибудь из администрации и спросить, что делать? Ведь он бросил жетон первым, а тот все не возвращается. Вот и Артур это заметил…
— Так-так, а для Викинга кораблика-то все нет! Видно, не просто подобрать корыто по твоим редкостным талантам…
“А может это и на самом деле так? — несмело подумал Дэйн. — Может, сейчас в порту нет корабля, который нуждался бы в специалисте моего типа? Тогда что же — мне придется торчать здесь и ждать, пока такой корабль прибудет?”
Артур словно читал его мысли. Его торжествующая ухмылка превратилась в издевательский оскал.
— Что я вам говорил, ребята? — провозгласил он. — У Викинга не нашлось нужных людей. А не сходить ли тебе за чемоданчиком, парень? Устроишься здесь где-нибудь в уголке и подождешь денек — другой, пока Психолог не разродится.
Хэнлаф нетерпеливо дернулся. Теперь он чувствовал себя совершенно независимым, и Артур ему был не указ.
— Я подыхаю с голоду, — объявил он. — Пошли пожрем… а потом поищем свои корабли…
Артур помотал головой.
— Подождем еще минутку. Я хочу собственными глазами посмотреть, достанется ли ему какой-нибудь кораблик… или такого вообще нет в порту?..
Дэйн терпел. Только это ему и оставалось — делать вид, будто ничего особенного не происходит, а на Артура и его банду ему наплевать. Но что все-таки случилось? Работает машина или жетон просто затерялся где-то в се таинственных потрохах? Если бы не Артур с его подлыми шуточками, он бы давно побежал за помощью.
Рики был уже в дверях, он словно чувствовал, что теперь в этой компании ему не место, что несчастливое назначение навсегда превратило его в парию. Хэнлаф тоже повернулся, чтобы уходить, но тут медный удар прозвучал в четвертый раз. Дэйн ринулся к машине одновременно с Артуром, но оказался быстрее. Он выхватил жетон из-под самых пальцев наглого счастливчика.
Светящегося значка — символа крупной компании — не жетоне не было, это Дэйн увидел сразу же. Значит… значит, он обречен всю жизнь прозябать в солнечной системе… та же унылая судьба, что у Рики?
Нет, здесь есть звездочка, она дарует Галактику… а вот и название звездолета… не компании, правда, но все-таки звездолета… “Королева Солнца”. Никогда прежде Дэйн не считал себя тугодумом, но сейчас он не сразу понял, что произошло.
Если названия компании нет, а есть только название корабля, значит… Вольный торговец! Один из бродяг и гончих псов космоса, что рыщут по звездным тропинкам, которыми большие компании пренебрегают, ибо тропинки эти слишком новые, слишком опасные и не сулят верной прибыли. Да, это тоже отряд Торгового флота, и непосвященные находят в них некую романтику. Но у Дэйна на миг упало сердце. Для честолюбивого человека вольная торговля — это почти наверняка тупик. Даже преподаватели в Школе, говоря об этом предмете, старались ограничиться лишь самыми необходимыми сведениями. Слишком часто вольная торговля оборачивалась игрой со смертью, гибелью от страшных болезней, войнами с чужими враждебными племенами. Слишком часто вольные торговцы рисковали не только прибылью и кораблем, но и головой. Вот почему в иерархии Космофлота эта профессия считалась самой незавидной. Да что там говорить, любой выпускник с радостью предпочел бы судьбу Рики назначению на вольный торговец!
Дэйн был ошеломлен и потому забыл об осторожности. Рука Артура протянулась через его плечо и выхватила жетон.
— Вольный торговец! — проорал Сэндз на весь порт.
Рики остановился в дверях и обернулся. Хэнлаф коротко заржал, Артур залился смехом.
— Так вот ты у нас каков, Викинг? Ты будешь космическим викингом… Колумбом звездных дорог… бродягой далеких пространств! А умеешь ли ты обращаться с бластером, приятель? Не пойти ли тебе позубрить правила контакта с внеземными племенами? Ведь с земными племенами вольные торговцы встречаются нечасто. — он повернулся к Хэнлафу и Рики. — Пошли, ребята! Закатим Викингу роскошный обед, ведь он, бедняга, до конца жизни обречен теперь сидеть на концентратах.
Он ухватил Дэйна за руку. Вырваться ничего бы не стоило, но надо было сохранить лицо и не утерять достоинства, и Дэйн пошел за ним, подавив ярость.
Шуточки Артура вызвали у него упрямое стремление отыскать в своем положении что-нибудь хорошее. В первую секунду, когда он прочел на жетоне свою судьбу, он был совершенно подавлен, но теперь настроение его вновь поднялось. Пусть вольный торговец не считается фигурой в Космофлоте, пусть лишь немногие из них гордо расхаживают по крупным портам, где гораздо чаще можно увидеть служащих крупных компаний. Но никто не станет отрицать, что на окраинах космоса сколочено немало состояний и что вольные торговцы не из тех, кто теряется.
В Торговом флоте не было строгих кастовых разграничений, космолетчики различались не по рангам, а по месту службы. Огромная столовая в порту была открыта для любого посетителя в форме Космофлота. Большие компании имели здесь собственные залы, где их служащие расплачивались талонами. Транзитники же и новички, не приписанные еще к определенному кораблю, устраивались обычно за столиками поблизости от входа.
Дэйн первым сел за свободный столик и сразу нажал на клавишу автокассы. Хоть он и вольный торговец, но дает этот банкет он, и даже если этот шикарный жест будет стоить ему половины всех его капиталов, это лучше, чем съесть хоть один кусок, оплаченный Артуром.
Они набрали на диске заказ и посидели, озираясь по сторонам. Из-за столика неподалеку поднялся человек с молнией инженера-связиста в петлице. Два его сотрапезника продолжали методично жевать, а он направился к выходу. У него было лицо восточного типа, но чрезмерно широкая грудная клетка выдавала в нем марсианского колониста второго или третьего поколения.
Те двое, что остались за столом, были в ранге помощников. Один носил значок штурмана, у другого в петлице красовалась шестеренка механика. Он-то и привлек внимание Дэйна.
Помощник суперкарго подумал, что никогда ему не приходилось видеть такой дерзкой красивой физиономии. Жесткие черные волосы были подстрижены коротко, но заметно было, что они вьются. Тонко очерченное лицо покрыто космическим загаром, темные глаза прикрыты тяжелыми веками, а углы слишком ярких для мужчины губ искривлены едва заметной цинично-веселой усмешкой. Это был типичный телевизионный герой-космопроходец, и он сразу не понравился Дэйну.
Зато сосед этого красавца, негр, был скроен грубо, словно вытесан из гранитной глыбы. Он что-то оживленно рассказывал, между тем как механик вяло отвечал ему односложными словами.
Вскоре Дэйн отвлекся от них, потому что Артур вновь выпустил свое ядовитое жало.
— “Королева Солнца”! — провозгласил он, излишне громко, по мнению Дэйна. — Вольный торговец! Да, Викинг, нюхнешь ты жизни, это уж точно. Одно утешение — нам можно будет общаться с тобой по-прежнему… конкурент из тебя, сам понимаешь…
Дэйну удалось выжать из себя подобие улыбки.
— Какой ты добрый, Сэндз! Теперь мне не на что жаловаться — до меня снизошел служащий “Интерсо-лар”…
Рики прервал его.
— А ведь это опасно — вольная торговля, — произнес он.
Артур нахмурился. Опасности всегда присуще некое очарование. Он поспешил возразить:
— Брось, Рики! Неужели ты воображаешь, будто все эти вольные непременно имеют дело с новыми мирами? Многие сидят на регулярных рейсах между планетками победнее, где большими компаниям делать нечего. Вот увидишь, придется нашему Дэйну мотаться взад-вперед между двумя городишками под куполами… там ему даже нос из скафандра нельзя будет высунуть…
“А тебе этого, видно, очень хочется, — сказал Дэйн про себя. — Того, что со мной уже случилось, тебе недостаточно”. Несколько секунд он размышлял, почему это Сэндзу доставляет такое удовольствие жалить его.
— Да, ты прав… — поспешно согласился Рики. Но Дэйн перехватил его взгляд и заметил в глазах у Рики какую-то тоску.
Артур театральным жестом поднял кружку.
— За Торговый флот! — провозгласил он. — Да сопутствует удача “Королеве Солнца”! Ведь удача тебе ох как пригодится, Викинг!
Дэйн вновь почувствовал себя уязвленным.
— Не знаю, не знаю, Сэндз, — возразил он. — Бывало, что вольные торговцы делали большие дела. А риск…
— Вот то-то и оно, старик, риск! А кости падают то так, то эдак. На одного вольного торговца, который чего-то добился, приходится сотня таких, которым нечем оплатить стоянку в порту. Да, старик, жалко, что ты не обзавелся знакомствами среди сильных мира сего.
И тут Дэйн решил, что с него хватит. Он откинулся на спинку стула и поглядел на Артура в упор.
— Я отправлюсь туда, куда меня назначил Психолог, — сказал он ровным голосом. — Все эти разговоры насчет ужасов вольной торговли ничего не стоят. Походим сначала годик в космосе. Сэндз, а потом поговорим…
Артур расхохотался.
— Точно! Я — годик в “Интерсолар”. ты — годик на своем разбитом корыте. Ставлю десять против одного, Викинг, что, когда мы встретимся в следующий раз, у тебя не будет ни гроша и мне придется заплатить за твой обед. А теперь, — он поглядел на часы, — теперь я намерен взглянуть на свой “Звездный скороход”. Кто со мной?
Очевидно, послушные Рики и Хэнлаф. Во всяком случае, ушли они все вместе. А Дэйн остался сидеть за столиком, приканчивая отличный обед, уверенный, что пройдет много времени, прежде чем ему доведется снова попробовать что-либо подобное. Он надеялся, что вел себя достойно, хотя Сэндз безмерно надоел ему.
Но он недолго оставался в одиночестве. Кто-то придвинул стул Рики и сел напротив.
— Ты на “Королеву Солнца”, приятель?
Дэйн резко поднял голову. Опять Артуровы шуточки? Но перед ним сидел негр, помощник штурмана с соседнего столика, и при виде его открытого лица Дэйн немного оттаял.
— Только что назначен, — сказал он и протянул через стол свой жетон.
— Дэйн Торсон, — прочитал вслух помощник штурмана. — А меня зовут Рип Шеннон… Рипли Шеннон, если тебе угодно, чтобы я представился по всей форме. А это, — он поманил пальцем телевизионного героя, — это Али Камил. Мы оба с “Королевы”. Ты, значит, помощник суперкарго, — заключил он полувопросительно.
Дэйн кивнул и поздоровался с Камилом, надеясь, что скованность, которую он ощущал, не очень заметна на его лице и в голосе. Ему показалось, что Камил смотрит на него откровенно оценивающим взглядом и при этом, кажется, думает, что Дэйн — не находка.
— Мы как раз собираемся на корабль, — сказал Рип. — Пойдешь с нами?
От него веяло такой дружеской простотой, что Дэйн тут же согласился. Они вышли из столовой, уселись в кар и покатили через взлетное поле к стартовым установкам звездолетов, маячившим вдали. Рип болтал без умолку, этот здоровяк нравился Дэйну все больше и больше. Шэннон был старше, в скором времени ему предстояло, вероятно, перейти на самостоятельную работу; он рассказал Дэйну кое-что о “Королеве” и ее экипаже, и Дэйн был искренне благодарен ему.
По сравнению с гигантскими суперкосмолетами компаний “Королева” была сущим лилипутом. Экипаж ее состоял всего из двенадцати человек, и каждому приходилось выполнять больше одной обязанности — жесткой специализации на борту вольного торговца не бывает.
— Сегодня мы уходим с грузом к Наксосу, — прояснил Рип. — А оттуда… — он пожал плечами. Кто знает — куда?
— Во всяком случае, не к Земле, — сухо вставил Камил. — Так что прощайтесь с домом надолго, Торсон. На эту дорожку мы попадем теперь нескоро. Мы и сейчас-то здесь только потому, что подвернулся особый груз, такое случается раз в десять лет.
Дэйну показалось, что красавчик старается запугать его.
Кар обогнул первую из исполинских стартовых башен. Вот они, корабли компаний, в собственных дюках — иглоподобные носы вонзаются в небо, вокруг кишат люди, идет догрузка. Дэйн не мог оторвать глаз от этих гигантов, но он не повернул головы, когда кар свернул влево и покатился к другому ряду стартовых установок. Кораблей здесь было мало, всего полдюжины, и они были гораздо меньше по размерам — вольные торговцы, готовые к взлету. И Дэйн не очень удивился, когда кар затормозил возле трапа самого потрепанного из них.
Но была в голосе Рипа любовь и неподдельная гордость, когда он объявил:
— Вот она, приятель, “Королева Солнца”, лучший торговец на звездных трассах. Она настоящая леди, наша “Королева”!
Дэйн вошел в служебную каюту суперкарго. Здесь, в окружении кассет с микропленкой, проекторов и прочей аппаратуры, необходимой каждому опытному торговцу, восседал за столом человек, совершенно непохожий на суперкарго, каким представлял его себе Дэйн. Преподаватели, читавшие в Школе лекции по торговому делу, были людьми гладкими, холеными и внешне мало отличались от преуспевающих земных администраторов. В них не было ничего от космоса.
Что же касается суперкарго Дж. Ван Райка, то о принадлежности его к Космофлоту говорила не только форменная одежда. Это был огромный мужчина, не жирный, но чрезвычайно плотный. У него были белесые редеющие волосы и широкое лицо, скорее красное, чем загорелое. Заполняя каждый дюйм своего мягкого кресла, он глядел на Дэйна с сонным безразличием, и с таким же сонным безразличием разглядывал Дэйна большущий полосатый кот, развалившийся тут же на столе.
Дэйн отдал честь.
— Помощник суперкарго Торсон прибыл на борт, сэр! — отчеканил он лихо, как учили в Школе, и положил на стол свой опознавательный жетон.
Однако его новый начальник не шевельнулся.
— Торсон… — прогудел он глубоким басом, исходившим, казалось, из самых недр его огромного туловища. — Первый рейс?
— Да, сэр.
Кот сощурился и зевнул, а Ван Райк все глядел на Дэйна оценивающим взглядом.
— Явитесь к капитану, он вас зачислит, — сказал он наконец.
И это было все. Несколько ошарашенный, Дэйн поднялся в секцию управления. В узком коридоре его нагнал какой-то офицер, и ему пришлось прижаться к стене, чтобы освободить проход. Это был тот самый инженер-связист, который обедал за одним столиком с Рипом и Камилом.
— Новенький? — коротко бросил он на ходу.
— Да, сэр. Я должен…
— Каюта капитана выше, — сказал связист и скрылся.
Дэйн, не торопясь, пошел следом. “Королеву” действительно на назовешь гигантом межзвездных трасс — на ней не было того комфорта и разных новейших приспособлений, которыми славились корабли компаний. Но даже новичок заметил бы, что на борту “Королевы” царит идеальный порядок. Да, у нее обшарпанные борта, и снаружи она выглядела потрепанной и несколько помятой, но зато внутри придраться было не к чему: сразу видно, что корабль находится в хороших руках. Дэйн поднялся на следующую палубу и постучал в полуоткрытую дверь. Нетерпеливый голос приказал войти, и он вошел.
На мгновение он растерялся — ему почудилось, что он попал в музей космозоологии. Стены тесной каюты были увешаны огромными фотографиями. Нечего только не было на этих фотографиях! Внеземные животные, которых он видел и о которых только слыхал, перемежались здесь с чудищами, словно бы выскочившими из тяжелых кошмаров. А в небольшой клетке, которая покачивалась под низким потолком, сидело голубое существо — немыслимая помесь попугая и жабы, если только бывают жабы о шести ногах, две из которых с клешнями. Когда Дэйн вошел, существо просунуло голову между прутьями клетки и хладнокровно плюнуло в него.
Потрясенный Дэйн стоял столбом, пока его не привел в себя скрипучий окрик:
— Ну, в чем дело?
Дэйн поспешно отвел взгляд от голубого чудища и увидел сидящего под клеткой человека. Грубое лицо капитана Джелико было изуродовано шрамом, идущим через щеку. Такие шрамы остаются после ожога от бластера. Из-под фуражки с капитанской кокардой торчали седые волосы, а глаза были такие же холодные и властные, как выпученные глазки обитателя клетки.
Дэйн опомнился.
— Помощник суперкарго Торсон прибыл на борт, сэр! — доложил он и снова предъявил свой жетон.
Капитан нетерпеливо выхватил жетон у него из пальцев и спросил:
— Первый рейс?
Дэйн вновь был вынужден ответить утвердительно, хотя ему очень хотелось бы сказать: “Десятый!”
В этот момент голубое животное испустило душераздирающий вопль, и капитан, откинувшись в кресле, звонко шлепнул ладонью по дну клетки. Животное замолчало и принялось плеваться. Капитан бросил жетон в рекордер бортжурнала и нажал кнопку. Официальное зачисление состоялось. Дэйн позволил себе немного расслабиться. Теперь он был членом экипажа “Королевы”, теперь уж его не вышвырнут.
— Старт в восемнадцать ноль-ноль, — сказал капитан.
— Идите устраивайтесь.
— Слушаю, сэр, — сказал Дэйн.
Справедливо полагая, что приказ быть свободным получен, он отдал честь и с радостью покинул зверинец капитана Джелико — хоть там был всего один живой экспонат.
Спускаясь в грузовой отсек, он размышлял, откуда, из какого странного мира взялось это голубое существо и чем оно могло полюбиться капитану — настолько, что тот всюду таскает его за собой. По мнению Дэйна, в этой твари решительно не было ничего такого, что могло бы вызвать симпатию.
Груз, который “Королеве” предстояло доставить на Наксос, был уже на борту: проходя мимо трюма, Дэйн заметил, что грузовой люк опечатан. Таким образом, служебных обязанностей в этом порту у Дэйна больше не было. Он направился в маленькую каютку, которую указал ему Рип Шэннон, и переложил свои нехитрые пожитки в шкаф.
Новое жилище показалось ему роскошным, он никогда не имел такого. В Школе у него были только подвесная койка и шкафчик. Так что, когда прозвучал сигнал приготовиться к старту, Дэйн был совершенно доволен жизнью, и никакие артуры сэндзы не могли бы испортить ему настроение.
С остальными членами экипажа Дэйн познакомился уже в космосе. В рубке управления, помимо капитана, нес вахту Стин Вилкокс, тощий шотландец лет тридцати с небольшим. Он был штурманом “Королевы”, а до поступления в Торговый флот работал помощником штурмана в Службе изысканий. Кроме того, в секцию управления входили инженер-связист марсианин Тан Я и помощник Вилкокса Рип.
Инженерная секция тоже состояла из четырех человек. Начальником там был Иоганн Штоц, молчаливый молодой человек, ничем, видимо, не интересовавшийся, кроме своих двигателей. Из рассказов Рипа Дэйн заключил, что Штоц был своего рода гениальным механиком и мог бы подыскать себе место получше, чем стареющая “Королева”, но предпочел остаться и принять вызов, который она бросала его искусству. Помощником у Штоца был элегантный, даже фатоватый Камил. Впрочем, при всем его зазнайстве и напускной небрежности Камилу под таким начальником, как Штоц, вполне удавалось справляться со своими обязанностями — “Королева” не несла мертвого груза. Остальные двое в штате инженерной секции представляли собой нечто вроде звездной пары гигант — карлик.
Впечатление они производили поразительное. В роли гиганта выступал Карл Кости, громоздкий, похожий на медведя мужчина, неуклюжий на вид, но в работе точный и надежный, как узел прекрасно налаженного механизма. Вокруг него, словно муха вокруг быка, вертелся малорослый Джаспер Викс. Лицо у него было худое и настолько выбеленное венерианскими сумерками, что даже космическое излучение не могло придать ему естественный коричневый цвет.
Коллеги Дэйна располагались на грузовой палубе и являли собой весьма разношерстную компанию. Во-первых, здесь обитал сам Ван Райк, начальник, столь компетентный в делах своей секции, что временами казался Дэйну не человеком, а вычислительной машиной. Дэйн пребывал в состоянии постоянного благоговения перед ним, ибо, по-видимому, не было на свете таких тонкостей вольной торговли, которых бы Ван Райк не изучил в совершенстве, а любое новое сведение, достигавшее его ушей, навсегда оставалось в непостижимой кладовой его памяти. Было у него и слабое место — горделивая уверенность в том, что он, Ван Райк, ведет свой род из глубин веков, из тех времен, когда корабли бороздили только воды и только одной планеты, и что он принадлежит к фамилии, все представители которой занимались торговлей от дней паруса до дней звездолетов.
В штате секции состояли еще два человека, имевшие к грузам лишь косвенное отношение: врач Крэйг Тау и кок-стюард Фрэнк Мура. С врачом Дэйн иногда встречался во время работы, а Мура был так занят у себя на камбузе, что экипаж редко его видел.
У нового помощника суперкарго работы оказалось выше головы. Скорчившись на крошечном пятачке, отведенном ему в служебной каюте грузового отсека, он трудился по многу часов в день, изучая документацию. Время от времени Ван Райк учинял ему неофициальные, но безжалостные экзамены, и каждый раз Дэйн с ужасом обнаруживал в своих познаниях зияющие провалы. Через несколько дней он уже только робко удивлялся, почему это капитан Джелико вообще пустил его на борт, согласившись с решением Психолога. Было ясно, что сейчас от него, Дэйна, при его потрясающем невежестве пользы гораздо меньше, чем хлопот.
Впрочем, Ван Райк был не только машиной, перерабатывающей сведения и цифры. Он был еще знатоком легенд и великолепным рассказчиком, и, когда он принимался излагать в кают-компании очередную историю, все слушали его как зачарованные. Например, только от него можно было во всех подробностях услышать жуткую легенду о “Новой Надежде”. Этот корабль, набитый беженцами, стартовал с Марса во время восстания и был замечен в космосе только столетие спустя. “Новая Надежда” вечно падает в пустоту, ее мертвые носовые огни зловещи и багровы, наглухо задраены аварийные люки… Никто не пытался отвести ее в порт, потому что видели ее только те корабли, которые сами терпели бедствие, и выражение “увидеть “Новую Надежду”” стало синонимом несчастья.
Еще были “шепчущие”, о них существовало множество легенд. Их призывные голоса слышат космонавты, которые слишком долго скитаются в пространстве… Знал Ван Райк и всех героев звездных троп. Так, он рассказывал о Сэнфорде Джонсе, первом человеке, решившемся на межзвездный перелет. Его исчезнувший корабль внезапно вынырнул из гиперпространства неподалеку от Сириуса через триста лет после старта с Земли. Пилот, высохший в мумию, еще сидел перед покрытой изморозью панелью управления. И теперь Сэнфорд Джонс принимает на борт своей призрачной “Кометы” всех космонавтов, погибших на посту… Да, немало нового из истории космических полетов узнал Дэйн от своего начальника!
Полет к Наксосу был самым обычным. Да и сама эта окраинная планета была слишком похожа на Землю, чтобы возбудить любопытство. Впрочем, увольнительной Дэйн все равно не получил. Ван Райк поставил его старшим на разгрузку, и вот тут-то оказалось, что Дэйн не зря столько времени корпел над грузовой документацией: найти любой груз в трюме ему теперь ничего не стоило.
Ван Райк с капитаном уехали в город. От их нюха, от их умения заключать сделки зависел очередной рейс “Королевы”. Корабли вольных торговцев не мешкают в портах дольше, нежели необходимо для того, чтобы разгрузиться и найти новый груз.
На следующий день после обеда Дэйн оказался без дела. Чтобы хоть как-то скоротать время до старта, он в компании Кости слонялся у входного люка. За взлетным полем раскинулся провинциальный городок, окруженный с трех сторон рядами деревьев с густой красно-желтой листвой. В городок никто не пошел — погрузку могли объявить в любую минуту, а портовые грузчики сегодня не работали, отмечали какой-то местный праздник. Поэтому Дэйн и Кости одновременно увидели наемный кар, который на полной скорости мчался через ракетодром прямо к “Королеве”.
Подлетев к кораблю, машина затормозила, подняла тучу пыли, пошла юзом и остановилась в метре от трапа. Ван Райк еще не успел выбраться из-за руля, а капитан Джелико уже взбежал по трапу и оказался перед люком.
— Всем собраться в кают-компании! — бросил он Кости.
Дэйн быстро оглядел поле, готовый увидеть по крайней мере целый полицейский отряд: так возвращаются, когда необходимо срочно удирать. Однако на поле ничего примечательного по-прежнему не было, а его шеф поднимался по трапу со своим обычным достоинством. При этом он насвистывал какой-то мотивчик — верный признак того, как уже было известно Дэйну, что, с точки зрения Ван Райка, все обстоит прекрасно. Какие бы новости ни собирался сообщить капитан, суперкарго явно считал эти новости добрыми.
Несколько минут спустя Дэйн втиснулся в кают-компанию и, как самый младший и новичок, скромно пристроился у дверей. Собрались все, от врача Тау до обычно отсутствующего Муры. Все внимательно смотрели на капитана, который сидел во главе стола, нетерпеливо поглаживая кончиками пальцев шрам на щеке.
— Ну, капитан, какое сокровище плывет нам в руки на этот раз?
Это Стин Вилкокс задал вопрос, вертевшийся у всех на языке.
— Аукцион! — выпалил Джелико, словно не в силах более сдерживать себя.
Кто-то присвистнул, кто-то шумно перевел дух. Дэйн заморгал. Он был еще слишком зелен, чтобы понять сразу, о чем идет речь. Но когда смысл происходящего дошел и до него, его охватило горячечное возбуждение. Аукцион Службы изысканий!.. Вольному торговцу такой случай выпадает, быть может, только раз в жизни, на таких-то аукционах и сколачиваются состояния.
— Кто будет участвовать? — спросил механик Штоц. Сузив глаза, он в упор глядел на Джелико с видом прокурора.
Капитан пожал плечами.
— Те же, кто всегда. Но в распродажу идут четыре планеты класса “дельта”…
Дэйн быстро прикинул в уме. Большие компании автоматически зацапают классы “альфа” и “бета”. За класс “гамма” будет драка… А вот четыре штуки класса “дельта”… четыре новооткрытые планеты… Обычно федеральные цены на такие планеты вольному торговцу по карману. Полная монополия на право торговли в течение пяти или десяти лет — мы сможем стать богачами, если нам повезет… Вот только сумеет ли “Королева” наскрести нужную сумму?
— Сколько у нас в сейфе? — спросил Тау, обращаясь к Ван Райку.
— Когда мы получим чек за последний груз, — ответил тот, — и оплатим стоянку, у нас будет… Да, а как у нас с провиантом, Фрэнк?
Некоторое время маленький стюард что-то подсчитывал, шевеля губами. Потом он сказал:
— Мне нужна тысяча… тогда будет прочный запас… если рейс не на самую окраину…
— Ну, Ван, — сказал Джелико, — откиньте эту тысячу. Сколько мы тогда потянем?
Суперкарго не нуждался в гроссбухе, чтобы ответить на этот вопрос. Все цифры, в том числе и эти, он хранил в своей удивительной памяти.
— Двадцать пять тысяч, — сказал он. — Может, наскребу еще сотен шесть…
Наступило молчание. Да, соваться на аукцион с такой суммой не имело смысла. Тишину нарушил Вилкокс.
— А чего ради они проводят аукцион здесь? Ведь Наксос — не административный центр.
Действительно странно, подумал Дэйн. Никогда раньше он не слыхал, чтобы устраивали аукцион на планете, которая не является столицей хотя бы сектора.
— История простая, — объяснил капитан Джелико. — Пропал изыскатель “Римболд”. Все корабли Службы изысканий получили приказ немедленно свернуть дела и выйти на поиски. “Гризволд” шел куда-то проводить аукцион и, получив приказ, направился сюда. Просто Наксос оказался к нему ближе всего… Так что в смысле законности тут все в порядке.
Короткие толстые пальцы Ван Райка забарабанили по столу.
— Здесь есть агенты больших компаний, — сообщил он. — А вот вольных торговцев всего два, кроме нас. Если до шестнадцати часов не прибудет еще кто-нибудь, на нас троих придется четыре планеты. Компаниям класс “дельта” не нужен — их агенты имеют четкий приказ не торговаться за него.
— Послушайте, сэр, — сказал Рип. — Эти двадцать пять тысяч… Сюда входит наше жалованье?
Ван Райк отрицательно покачал головой, и тут до Дэйна дошло, что имеет в виду Рип. На мгновение он испугался. Поставить на кон жалованье за целый рейс — да разве так можно? С другой стороны, у него, конечно, не хватит смелости голосовать против…
— Сколько же получится вместе с жалованьем? — тихо и без выражения спросил Тау.
— Около тридцати восьми тысяч.
— Все равно не густо, — заметил Вилкокс с сомнением.
— А вдруг повезет? — возразил Тан Я. — По-моему, надо попробовать. Не получится — останемся при своих…
Провели голосование и единогласно решили, что экипаж “Королевы” присоединяет свое жалованье к основному капиталу, а предполагаемая прибыль будет поделена пропорционально вкладу, который делает каждый. Ван Райк при всеобщем одобрении был назначен покупщиком. Но оставаться в стороне от событий никто не пожелал. Капитан Джелико согласился нанять сторожа для корабля, и весь экипаж в полном составе отправился пытать судьбу.
Сумерки здесь наступали рано. В городе, вдали от взлетного поля, пропахшего испарениями горючего, воздух был напоен ароматом цветущих растений, даже слишком сильным для обоняния землянина. Город был типичным поселением окраинного мира и весь светился яркими огнями шумных ресторанчиков. Но экипаж “Королевы” двинулся прямо к рыночной площади, где должен был происходить аукцион.
Там, на шаткой платформе из пустых ящиков, уже стояли несколько человек — двое в сине-зеленой форме Службы изысканий, один местный горожанин в куртке из грубой кожи и один в черном с серебром мундире Космической полиции. Наксос был всего-навсего малонаселенным окраинным городком, но формальности соблюдались здесь строжайшим образом.
Перед платформой гудела толпа. Далеко не все были в желтой форме Торгового флота, был кое-кто и из горожан, пришедших поглазеть на редкое зрелище. Переносные фонари давали мало света, и Дэйну пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть опознавательные значки соперников. Да, здесь был агент “Интерсолар”, а немного левее поблескивало тройное кольцо эмблемы “Комбайн”.
В первую очередь в распродажу шли планеты класса “альфа” и “бета”. Эти миры тоже были только недавно открыты Службой изысканий, но уровень цивилизации на них был высок, и они, возможно, сами уже занялись торговыми операциями в своих планетных системах. Большие компании стремились иметь дело именно с такими планетами. Планеты класса “гамма” — с более отсталыми цивилизациями — представляли для космической торговли больше риска, и компании дрались за них с меньшим азартом. Что же касается класса “дельта” — миров с самым примитивным уровнем разумной жизни или вообще лишенных разумной жизни, то компании не интересовались им вовсе, и это оставляло известные возможности для “Королевы”.
— Коуфорт здесь… — услышал Дэйн слова Вилкокса, обращенные к капитану, и уловил досадное восклицание в ответ.
Дэйн вгляделся в шумную толпу. Кто-то из этих людей без всяких значков и нашивок был легендарным Коуфортом, князем вольных торговцев, которому баснословно везло во всем — настолько, что имя его стало притчей во языцех на звездных трассах.
Один из офицеров Службы изысканий подошел к краю платформы, и толпа затихла. Все взгляды были устремлены на плоский ящик, где лежали опечатанные пакеты; в каждом пакете — микрофильм с координатами и описанием новооткрытой планеты.
Пошел класс “альфа”. Таких планет было всего три, и агент “Комбайн” вырвал у “Интерсолар” две из них. Однако “Интерсолар” взял реванш на классе “бета” — их было две, и обе достались ему. “Денеб-Галактик”, специализирующаяся на отсталых мирах, завладела четырьмя планетами класса “гамма”. И тогда объявили класс “дельта”…
Экипаж “Королевы” протиснулся в первые ряды и теперь стоял под самой платформой рядом с экипажами других вольных торговцев.
Рип ткнул Дэйна пальцем под ребро и одними губами прошептал: “Коуфорт!”
Знаменитый вольный торговец оказался на удивление молодым. Он был больше похож на молодцеватого офицера Космической полиции, чем на торговца; Дэйн отметил, что он носит при себе бластер, и бластер этот так ловко прилажен к его бедру, словно Коуфорт никогда с ним не расстается. В остальном же, хоть молва и приписывала ему несметные богатства, он ничем внешне не отличался от прочих вольных торговцев. Он не щеголял ни браслетами, ни кольцами, ни серьгой в ухе, как это делают иные преуспевающие любители внешнего эффекта, а куртка его была такой же затрапезной и поношенной, как у капитана Джелико.
— Четыре планеты класса “дельта”… — голос офицера вернул Дэйна к происходящему. — Номер первый. Минимальная цена Федерации — двадцать тысяч…
Экипаж “Королевы” дружно вздохнул. Тут и пытаться не стоило. При такой высокой минимальной цене они вылетели бы из игры, едва успев начать. К удивлению Дэйна, Коуфорт тоже не стал повышать, и номер первый достался какому-то торговцу за пятьдесят тысяч.
Однако, когда объявили номер второй, Коуфорт точно проснулся и стремительно оторвался от конкурентов, повысив цену почти сразу до ста тысяч. Считалось, что содержимое пакетов заранее узнать невозможно, но тут многим пришло в голову: не получил ли Коуфорт какого-либо доброго совета?..
— Номер третий, класс “дельта”, минимальная цена Федерации — пятнадцать тысяч…
Вот это уже похоже на дело! Дэйн был уверен, что Ван Райк станет повышать. И Ван Райк действительно повышал до тех пор, пока Коуфорт не перекрыл его одним прыжком, подняв цену с тридцати до пятидесяти тысяч, Теперь оставался один-единственный шанс. Экипаж “Королевы” сбился в плотную кучку за спиной Ван Райка, словно подпирая его в последней схватке не на жизнь, а на смерть.
— Номер четвертый, класс “дельта”, минимальная цена Федерации — четырнадцать тысяч…
— Шестнадцать! — взревел Ван Райк, заглушив последние слова офицера.
— Двадцать… — это был не Коуфорт, а какой-то незнакомый темнолицый человек.
— Двадцать пять… — Ван Райк наступал.
— Тридцать… — быстро отозвался темнолицый.
— Тридцать пять! — провозгласил Ван Райк с такой уверенностью, будто в его распоряжении были капиталы Коуфорта.
Темнолицый уже не торопился с ответом.
— Тридцать шесть… — осторожно сказал он.
— Тридцать восемь!
Это было последнее, что мог предложить Ван Райк, но ответа не последовало. Мельком Дэйн заметил, как Коуфорт передает чек и получает свои два пакета. Офицер повернулся к темнолицему, но тот помотал головой. Наша взяла!
Несколько секунд экипаж “Королевы” еще не верил в свою удачу. Потом Камил испустил радостный вопль, а степенный Вилкокс принялся в восторге лупить по спине капитана Джелико. Ван Райк выступил вперед и принял покупку. Они пробрались сквозь толпу, втиснулись в кар1 и у всех на уме было одно — скорее добраться до “Королевы” и узнать, что же они купили.
И вот они снова в кают-компании, в единственном помещении корабля, где экипаж мог собраться вместе. Тан Я установил на столе проектор, а капитан Джелико вскрыл пакет и извлек из него крошечный ролик микропленки. Ролик вставили в проектор, изображение отфокусировали прямо на стене, потому что экрана не было, а экипаж ждал, и, казалось, все перестали дышать.
— Планета Лимбо, — загудел в кают-компании ровный голос какого-то усталого чиновника Службы изысканий, — единственная годная для обитания из трех планет системы желтой звезды…
На стене появилось плоское изображение — схема планетной системы с солнцем в центре. Солнце было желтое — возможно, на планете такой же климат, как на Земле! Дэйн обрадовался. Может быть, повезло — по-настоящему повезло. Рип, сидевший рядом, заерзал.
— Лимбо… — пробормотал он. — Ох, ребята, несчастливое это название, чует мое сердце…
Дэйн не понял его. Слово “лимбо”1 ничего ему не говорило. Многие планеты на торговых путях носили диковинные имена — любые, какие взбрели на ум работникам Службы изысканий.
— Координаты… — голос принялся сыпать цифрами, которые Вилкокс поспешно записывал. Прокладывать курс к Лимбо предстоит ему.
— Климат сходен с климатом средних широт Земли. Атмосфера… — снова ряд цифр, которые на сей раз касались Тау. Дэйн уловил только, что атмосфера пригодна Для дыхания.
Изображение на экране сменилось. Теперь они как бы повисли над Лимбо и разглядывали планету через иллюминаторы корабля. И при виде этого зрелища кто-то вскрикнул от возмущения и ужаса.
Ни с чем нельзя было спутать эти серо-коричневые язвы, изуродовавшие материки планеты. Это была проказа войны — войны столь разрушительной и страшной, что никто из землян не смог бы представить ее себе в подробностях.
— Планета-пепелище! — прошептал Тау, а капитан в ярости закричал:
— Это подлое жульничество!
— Постойте! — гаркнул Ван Райк, заглушив их обоих. Его огромная лапа протянулась к верньерам проектора. — Надо посмотреть поближе. Вот здесь, чуть к северу…
Шар на экране стремительно надвинулся, края его исчезли, как будто корабль пошел на посадку. Было очевидно, что давняя война обратила материки в пустыню, почва была выжжена и переплавлена в шлак, возможно, до сих пор ядовитый и радиоактивный. Но суперкарго не ошибся: на севере, среди чудовищных рубцов тянулась зеленая, со странным оттенком полоса. Это могла быть только растительность. Ван Райк с облегчением перевел дух.
— Кое-что еще сохранилось, — объявил он.
— Да, кое-что, — с горечью отозвался капитан Джелико. — Ровно столько, сколько нужно, чтобы мы не могли обвинить их в жульничестве и потребовать наши деньги назад.
— Может, там что-нибудь осталось от Предтеч? — робко, словно боясь, что его засмеют, предположил Рип.
Капитан пожал плечами.
— Мы не археологи, — сказал он резко. — Чтобы заключить с археологами контракт, нужно куда-то лететь, на Наксосе их нет. А лететь мы никуда не можем, потому что у нас нет денег, чтобы внести залог за новый груз…
Он очень точно сформулировал всю безнадежность их положения. Они получили право на торговлю с планетой, где не с кем было торговать. Они заплатили за это право деньгами, которые были необходимы для закупки груза. Теперь им некуда было податься с Наксоса. Они поставили все на кон, как и полагается вольным торговцам. Они рискнули — и проиграли.
Только суперкарго сохранял хладнокровие. Он все еще тщательно изучал изображение Лимбо.
— Не будем вешать нос, — спокойно предложил он. — Служба изысканий не продает планет, которые непригодны для эксплуатации…
— Большим компаниям, конечно, не продает, — заметил Вилкокс. — Но кто будет слушать жалобы вольного торговца… если это не Коуфорт?
— И все-таки я повторяю, — продолжал Ван Райк тем же ровным голосом, — нам надо познакомиться с нею поближе…
— Вот как? — в глазах капитана тлели огоньки затаенной злости. — Вы хотите, чтобы мы отправились туда и сели там на мель? Планета сожжена дотла… нам остается наплевать на нее и забыть. Вы отлично знаете, что на планетах. где дрались Предтечи, никогда не бывает жизни…
— Да, согласился Ван Райк. — Большинство таких планет — просто голый камень. Но Лимбо как будто получила неполную порцию. В конце концов, что мы знаем о Предтечах? Почти ничего! Они исчезли за сотни, а может, и за тысячи лет до того, как мы выбились в космос. Это быта великая раса, они владели многими планетными системами и погибли в войне, оставив после себя мертвые планеты и мертвые солнца. Все это я знаю. Но, возможно, Лимбо попала под удар уже в самом конце войны, когда их мощь была на исходе. Мне приходилось видеть другие сожженные планеты — Гадес и Ад, Содом и Сатану — это просто груды пепла. А на Лимбо вот сохранилась растительность. И раз ей попало меньше, чем прочим, есть надежда что-нибудь там найти.
“Убедил, — подумал Дэйн, увидев, как изменилось выражение лиц у собравшихся вокруг стола. — Быть может, это потому, что все мы не хотим верить в свою неудачу, хотим надеяться, что еще сумеем отыграться”.
Один лишь капитан Джелико упорно стоял на своем.
— Нам больше нельзя рисковать, — сказал он. — Мы можем заправить корабль горючим только на один рейс — на один-единственный рейс. Если это будет рейс к Лимбо, а товара там не окажется… — Он хлопнул ладонью по столу. — Сами понимаете, что это значит для нас. Конец тогда нашим полетам.
Стин Вилкокс хрипло откашлялся, и все посмотрели на него.
— Может быть, удастся как-то уладить дело со Службой изысканий?
Камил с горечью рассмеялся.
— Где это видано, чтобы Федерация возвращала деньги, на которые уже наложила лапу?
Никто не ответил. Потом капитан Джелико поднялся из-за стола — тяжело, словно его крепкое тело утратило упругость.
— Завтра утром мы с ними поговорим, — сказал он. — Пойдете со мной, Ван?
Суперкарго пожал плечами.
— Ладно. Только я не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.
— Черт бы их побрал, — выругался Камил. — Теперь все пропало…
Дэйн снова стоял у входного люка. Снаружи была ночь, слишком, пожалуй, светлая, потому что у Наксоса было две луны. Он знал, что Камил обращается не к нему И, действительно, через секунду отозвался Рип.
— Я, приятель, никогда не считаю, что дело — дрянь, пока не вляпаюсь по самые уши. Ты же видал снимки Ада и Содома. Груды пепла, как говорит Ван. Теперь возьми эту Лимбо: там все-таки есть зелень… А вдруг мы наткнулись бы там на какое-нибудь барахло Предтеч, представляешь?
— Гм… — Али задумался. — И такая находка принадлежала бы нам?
— Это должен знать Ван, это по его части. Погоди-ка… — Тут Рип заметил Дэйна. — Вот у Торсона спросим. Слушай, Дэйн, если бы мы нашли какое-нибудь оборудование Предтеч, могли бы мы претендовать на него по закону?
Дэйн был вынужден признаться, что не знает. Впрочем, ответ на этот вопрос можно будет поискать в фильмотеке суперкарго, где собраны все законы и правила.
— Только я не думаю, чтобы такой вопрос когда-нибудь поднимался. Ведь от Предтеч никогда ничего не оставалось, кроме пустых развалин… Планеты, где должны были стоять их крупные сооружения, сожжены начисто…
Камил прислонился к краю люка и уставился на мигающие огоньки города.
— Интересно, на что они были похожи? — проговорил он. — Все гуманоиды, с которыми мы до сих пор сталкивались, были потомками земных колонистов. А негуманоиды так же мало знают о Предтечах, как и мы. Если потомки Предтеч и существуют, мы пока их не встретили. И потом… — Он помолчал. — Возможно, это и к лучшему, что мы ничего не нашли из их оборудования. Ведь всего десять лет, как кончилась война в кратерах…
Наступила тягостная пауза. Дэйн понял, что имел в виду Камил. Земляне сражались, сражались яростно, беспощадно. Марсианская война в кратерах была лишь последней вспышкой бесконечной борьбы, которую Земля вела со своими колониями в космосе. Федерация с трудом удерживала состояние мира, работники Торгового флота из сил выбивались, чтобы сохранить это состояние навечно и не дать разразиться новому, еще более убийственному конфликту, который грозил истребить Космофлот и, возможно, вообще положить конец нынешней непрочной цивилизации.
И если бы в этом последней схватке было пущено в ход оружие Предтеч — или даже только сведения о таком оружии попали бы в злые руки, — может быть, и Солнце превратилось бы тогда в мертвую звезду, вокруг которой кружились бы выжженные до шлака миры…
— Да, если бы мы нашли их оружие, была бы беда, — сказал Рип, словно отвечая на его мысли. — Но ведь у Предтеч было не только оружие. И, быть может, именно на Лимбо…
Камил выпрямился.
— …именно на Лимбо они оставили тебе целый склад, набитый торкскими алмазами и ламгримскими щелками… или чем-либо в этом роде. Не думаю я, чтобы капитан горел желанием слетать и поискать его. Нас двенадцать человек, и у нас один звездолет. Как ты полагаешь, сколько времени нам понадобится, чтобы прочесать всю планету? А ты не забыл, что наши флиттеры тоже жрут горючее? Может, тебе улыбается застрять на какой-нибудь планетке вроде этого Наксоса и заделаться фермером, чтобы добывать себе хлеб насущный? Вряд ли тебе это по нраву!
Дэйн внутренне согласился, что ему это уж во всяком случае не по нраву. Ведь если “Королева” действительно надолго застрянет в порту, ему даже не выплатят жалованья, на которое он смог бы продержаться, пока не устроится на другой корабль. И весь экипаж в таком положении.
Потом Дэйн лежал без сна на своей узкой койке и размышлял о том, как быстро рухнули все надежды. Эх, если бы только Лимбо не была планетой-пепелищем… или хотя бы средств у них хватило слетать туда и посмотреть… Дэйн вдруг вскинулся. Ведь остается еще тот торговец, который повышал против Ван Райка на аукционе! Может, удастся уговорить его взять Лимбо с хорошей скидкой?
Только вряд ли… Вряд ли он захочет взять планету-пепелище даже за полцены. Слишком уж велик риск. Кому захочется затевать дело при таких шансах? Разве что у человека есть резервный капитал, как у Коуфорта, например… Но Коуфорт этой планетой не интересовался.
Утром угрюмый экипаж потянулся по одному в кают-компанию. Никто не смотрел в конец стола, где мрачный капитан Джелико прихлебывал из чашки особый напиток, который Мура обычно готовил лишь в торжественных случаях. Сейчас никакого торжественного случая не было, но стюард, по-видимому, решил, что команду следует подбодрить.
Появился готовый к визиту в город Ван Райк — облегающий мундир, застегнутый до подбородка, на голове офицерская фуражка с кокардой. Джелико крякнул и поднялся, оттолкнув свою чашку. При этом он глядел столь сурово, что никто из присутствующих не рискнул пожелать ему успеха.
Дэйн спустился в пустой трюм и произвел кое-какие измерения. Он решил приготовиться на тот случай, если им повезет и “Королеву” зафрахтуют. Трюм состоял из двух отделений — огромного помещения, занимавшего треть корабля, и маленькой кладовой, расположенной палубой выше и предназначенной для хранения особо ценных и нестандартных грузов.
Кроме того, была еще крошечная каморка, где на стеллажах и в ящиках хранились “товары для контакта”: небольшие безделушки, заводные куклы, украшения из стекла, проволоки и никелированного металла — все для привлечения дикарей и наивных туземцев. Тренируясь в знании товарного каталога, Дэйн полез по стеллажам. Ван Райк уже дважды водил его сюда, но Дэйн все еще не утратил первоначального чувства изумления перед разнообразием и качеством этих товаров, знаниями и воображением суперкарго, собравшего всю эту коллекцию. Здесь были подарки для вождей и царьков, были и диковинки, поглазеть на который наверняка сбежится от мала до велика все население любой туземной деревушки. Конечно, запасы такого товара были строго ограничены, но вещицы были подобраны с такой тщательностью, с таким глубоким пониманием психологии — как человеческой, так и негуманоидной, что покупатели у “Королевы” были обеспечены на любой отсталой планете.
Впрочем, на Лимбо все это было бы ни к чему. На таком пепелище не могла уцелеть никакая разумная жизнь. Если бы там хоть кто-нибудь уцелел, изыскатели сообщили бы об этом, цена планеты возросла бы… а возможно, ее и вовсе сняли бы с торгов до тех пор, пока правительственные служащие не изучат ее основательнее.
Стараясь отогнать неприятные мысли, Дэйн заставил себя углубиться в осмотр “товаров для контакта”. Из терпеливых разъяснений Ван Райка, подкрепленных практическими примерами, Дэйн уже знал, в каких случаях предлагаются те или иные товары. Насколько он понял, зачастую в ход шли и вещицы, изготовленные членами экипажа.
Жизнь на корабле во время длительных перелетов однообразна — управление переключается на автоматику и обязанности команды сведены к минимуму. Скука и безделье вызывают космические мании, и труженики галактических трасс быстро поняли, что спастись можно, лишь заняв каким-нибудь делом голову и руки. Спасение было в хобби, в любом хобби.
Капитан Джелико, например, увлекался ксенобиологией, причем это его увлечение было далеко не любительским. Он не имел возможности держать свои коллекции на борту (исключение делалось только для любимцев вроде голубого Хубата, обитавшего в клетке в капитанской каюте), но стереофото, которые он делал, наблюдая жизнь на иных мирах, принесли ему определенную известность среди натуралистов-профессионалов. Стин Вилкокс, чьи дни проходили в возне с однообразными математическими вычислениями, пытался переводить свои формулы на язык музыки. Но самое странное хобби было у врача Тау. Тау коллекционировал магические приемы лекарей и знахарей отсталых племен и пытался найти рациональное зерно, лежащее в основе инопланетных мумбо-юмбо.
Дэйн взял в руки одно из творений Муры — стеклопластовый шар, в котором плавало какое-то странное насекомое с радужными крыльями, совсем живое на вид. Внезапно скользнувшая по обшивке тень заставила его вздрогнуть. Это был Синбад, корабельный кот. Он мягко вскочил на ящик и уселся там, разглядывая помощника суперкарго.
Из всех земных животных чаще всего сопровождали человека в космосе кошки. Они переносили ускорения, невесомость и прочие неудобства перелетов с такой легкостью, что это вызвало появление довольно странных легенд. Согласно одной из них, Domestica felinus не является аборигеном Земли, кошачье племя — это все, что осталось от давно забытого вторжения на Землю из космоса, и теперь на звездолетах оно возвращается в свой золотой век.
Впрочем, Синбад и его собратья на других кораблях не даром ели свой хлеб. Зачастую вместе с грузом на борт проникали грызуны, причем не только земные мыши и крысы, но и странные твари с чужих планет. Неделями и даже месяцами они не давали о себе знать, а потом вдруг принимались хозяйничать в каком-нибудь укромном уголке трюма. Вот тут-то за них и принимался Синбад. Где и как он их ловил — оставалось неизвестным, но тела убитых он регулярно представлял на рассмотрение Ван Райку, и надо сказать, тела эти зачастую выглядели весьма жутко.
Дэйн протянул руку. Синбад лениво обнюхал его пальцы и мигнул. Он уже признал этого нового человека. Все было правильно, Дэйн находился здесь по праву. Синбад потянулся, легко соскочил с ящика и отправился вокруг комнаты с очередным обходом. У одного из тюков он остановился и принялся обнюхивать его столь проникновенно, что у Дэйна возникла мысль: а не вскрыть ли этот тюк и не дать ли коту проинспектировать его поосновательнее. Но тут далекий удар гонга заставил обоих насторожиться, и Синбад, никогда не пропускавший мимо ушей призыва к трапезе, торопливо выскользнул из комнаты, представив Дэйну следовать за собой более степенным шагом.
Ни капитан, ни суперкарго еще не возвращались, и атмосфера в кают-компании оставалась напряженной. Все вздрогнули, когда над дверью мигнула сигнальная лампа, связанная с входным люком. Кто-то чужой ступил на трап. Если в порту, кроме вас, стоят еще два вольных торговца, всякий фрахт надлежит считать даром небес.
Поэтому Стин Вилкокс мгновенно вылетел в коридор, а Дэйн отстал от него всего на секунду. В отсутствие Джелико и Ван Райка Вилкокс замещал капитана “Королевы”, а Дэйн исполнял обязанности суперкарго.
В метре от трапа стоял кар. Водитель оставался за рулем, а какой-то высокий, тощий, загорелый до черноты человек уверенно поднимался по трапу к входному люку.
На нем была потертая куртка грубой кожи, фрабкордовые брюки и высокие сапоги — обычное обмундирование пионера на новооткрытой планете. Однако вместо широкополой шляпы, какую носят пионеры, на голове у него был метапластовый шлем со съемным козырьком и с наушниками коротковолнового радиотелефона. Такие шлемы носят работники Службы изысканий.
— Капитан Джелико? — Голос у незнакомца был жесткий, начальственный — голос человека, привыкшего отдавать приказы, которым повинуются без рассуждений.
Штурман покачал головой.
— Капитан в городе, сэр.
Незнакомец остановился и принялся барабанить пальцами по своему широкому, с карманами поясу. Ясно было, что отсутствие капитана на борту “Королевы” рассердило его.
— Когда он будет?
— Не знаю, — холодно сказал Вилкокс. Видимо, незнакомец ему не понравился.
— Свободны для фрахта? — внезапно спросил тот.
— Вам лучше поговорить с капитаном, — уже совсем холодно отозвался Вилкокс.
Пальцы принялись отбивать дробь на поясе еще быстрее.
— Прекрасно. Я поговорю с вашим капитаном. Где он? Это вы мне можете сказать?
К “Королеве” приближался еще один кар. Это возвращался Ван Райк. Вилкокс тоже его увидел.
— Вы узнаете это через минуту. Вот наш суперкарго…
— Так… — Незнакомец быстро повернулся. Движения его были легкие и отточенные.
Дэйн следил за ним с нарастающим интересом. Этот человек представлял для него загадку. У него была одежда пионера и движения тренированного бойца. В памяти Дэйна всплыла картина: Школа, спортивная площадка, жаркий летний полдень… подсекающий взмах руки, характерный наклон плеча… Да ведь этот тип — форсблейдер! И притом — опытный форсблейдер! Но как же так… это же нарушение закона, частным лицам не разрешается обучаться форсблейду…
Ван Райк обогнул кар незнакомца, вылез из-за руля и обычным своим тяжелым шагом стал подниматься по трапу.
— Кого-нибудь ищете? — осведомился он у незнакомца.
— Ваш корабль свободен для фрахта? — снова спросил тот.
Лохматые брови Ван Райка дрогнули.
— Для хорошего фрахта свободен любой торговец, — спокойно ответил и, словно не замечая нетерпения незнакомца, повернулся к Дэйну. — Торсон, — сказал он. — Поезжайте в “Зеленую птичку” и попросите капитана Джелико вернуться на корабль.
Дэйн сбежал по трапу и уселся в кар, на котором приехал Ван Райк. Включив сцепление, он оглянулся. Незнакомец вслед за Ван Райком вступил на борт “Королевы”.
“Зеленая птичка” оказалась не то кафе, не то рестораном. Капитан Джелико сидел за столиком у дверей и беседовал с тем самым темнолицым, который торговался с нами за Лимбо на аукционе. Разговор, видимо, шел к концу. Когда Дэйн вошел в сумрачный зал, темнолицый решительно покачал головой и встал. Капитан не сделал попытки удержать его. Он только медленно передвинул вправо свою пивную кружку, осторожно и задумчиво, словно ото было бог весть какое ответственное дело.
— Сэр… — Чтобы привлечь внимание капитана, Дэйн осмелился положить руку на стол.
Капитан Джелико поднял на него угрюмые холодные глаза.
— Да?
— На “Королеву” явился какой-то человек, сэр. Он справляется о фрахте. Мистер Ван Райк послал меня за вами…
— Фрахт!
Пивная кружка опрокинулась и со стуком упала на пол. Капитан Джелико швырнул на стол местную монетку и бросился к выходу. Дэйн устремился следом.
Усевшись за руль, Джелико с места взял сумасшедшую скорость. Но в конце улицы он сбросил газ, и, когда кар подкатил к “Королеве”, никакой посторонний наблюдатель не смог бы догадаться, что водитель спешит.
Через два часа экипаж снова собрался в кают-компании послушать новости. Капитан говорил, а незнакомец сидел рядом с ним во главе стола.
— Это доктор Салзар Рич, археолог, один из федеральных специалистов по Предтечам. Оказывается, ребята, Лимбо сгорела не дотла. Доктор сообщил мне, что в северном полушарии изыскатели обнаружили какие-то довольно обширные развалины. Он фрахтует “Королеву”, чтобы переправить туда свою экспедицию…
— И это никоим образом не ущемляет наших прав, — сказал Ван Райк, добродушно улыбаясь. — Так что у нас тоже будет возможность поработать.
— Когда старт? — осведомился Иоганн Штоц.
Джелико повернулся к археологу.
— Когда вы будете готовы, доктор Рич?
— Как только вы разместите мое оборудование и моих людей, капитан. Доставить сюда снаряжение я могу немедленно.
Ван Райк поднялся.
— Торсон, — позвал он. — Пойдемте готовиться к погрузке…. Можете везти свое снаряжение, доктор?
За последующие несколько часов Дэйн узнал об укладке грузов больше, чем за все время обучения в Школе. Кроме того, выяснилось, что на корабле надо еще найти место не только для Рича, но и для трех его помощников.
Снаряжение пошло в большой грузовой трюм. Всю эту работу взяли на себя сотрудники Рича: доктор объявил, что в его грузе находятся тонкие и хрупкие инструменты и он ни в коем случае не позволит швырять их как попало наемным портовым грузчикам.
Однако, когда дело дошло до размещения груза в трюме, Ван Райк без обиняков дал доктору понять, что этим будет заниматься команда и что команда способна управиться без посторонней помощи. Так что Дэйн вместе с Кости потели, чертыхались и таскали, а Ван Райк руководил ими и сам не упускал случая подставить плечо, пока весь груз не был размещен в строгом соответствии с механикой распределения веса при взлете. Затем люк был задраен до прибытия на Лимбо.
Выбравшись из трюма, они обнаружили в малом грузовом отсеке Муру, который прилаживал там подвесные койки для помощников Рича. Удобств никаких не было, но археолога еще до подписания контракта уведомили, что на “Королеве” нет специальных кают для пассажиров. Впрочем, никто из вновь прибывших не жаловался.
Эти люди, как и их руководитель, являли собой тип людей, совершенно новый для Дэйна. Все они на вид были крепкие и выносливые, какими и надлежало быть, по представлениям Дэйна, людям, которые занимаются поисками следов исчезнувших цивилизаций на иных мирах. Один из них даже не был, собственно, человеком — зеленая кожа и голый череп выдавали в нем ригелианина. У него было странное, не по-человечески гибкое тело, но одет он был совершенно так же, как и прочие. Дэйн всячески старался не слишком на него таращиться, но удержаться было трудно.
Кто-то тронул его за руку. Он обернулся и увидел Муру.
— Доктор Рич поместился в вашей каюте, — сказал стюард. — Вам придется перебраться в кладовую… Пойдемте!
Слегка уязвленный тем, что его так бесцеремонно выселили, Дэйн последовал за Мурой в свое новое обиталище, которое располагалось во владениях кока-стюарда. Эти владения состояли из камбуза, холодильных камер, а также гидропонической оранжереи, предмета забот не только Муры, но и врача Тау, отвечающего за внутреннюю атмосферу корабля.
— Доктор Рич пожелал быть рядом со своими людьми, — объяснял на ходу Мура. — Он специально это оговорил…
Дэйн покосился на маленького стюарда. Ему показалось, что в последней фразе Муры содержится какой-то намек.
Любопытный человек этот Мура. Он был японец, а Дэйн еще со школьных времен помнил, какая страшная судьба постигла Японские острова много лет назад. Вулканические извержения, сопровождавшиеся приливной волной огромной силы, за два дня и одну ночь уничтожили целый народ, так что Япония, стертая с лица земли, просто перестала существовать.
— Сюда, — сказал Мура. Они дошли до конца коридора, и Мура движением руки пригласил Дэйна войти.
Стюард не пытался как-нибудь украсить свое жилище, поэтому его идеально чистая каюта производила несколько унылое впечатление. Впрочем, на откидном столике покоился шар из стеклопласта, и в самом центре его, удерживаемая какой-то волшебной силой, висела земная бабочка. Крылья ее, словно инкрустированные драгоценные камни, были распростерты, и она казалась на удивление живой.
Перехватив взгляд Дэйна, Мура наклонился и легонько постучал ногтем по верхушке шара. И как бы в ответ на это яркие крылышки дрогнули — мертвая красавица ожила и чуть сдвинулась с места.
Дэйн перевел дух. Он уже видел один такой шар на складе и знал, что Мура собирает и заключает в шары насекомых сотен миров. Еще один шар занимал почетное место в каюте Ван Райка. Он изображал сценку из жизни подводного мира: стайка сверкающих точно самоцветы рыб-мух укрывалась в зарослях вьющихся водорослей, а к ней подкрадывалось странное существо с двумя ногами и длинным зловещим жалом. А инженер-связист был счастливым обладателем шара с городом эльфов — вереница серебристых башен, между которыми порхают призрачные жемчужные существа.
— Всякому свое, верно? — Мура пожал плечами. — Способ занять время. Как всякий другой.
Он взял шар, завернул его в кусок материи и спрятал в ящичек с перегородками, выстланными ватой. Затем откатил дверь в следующее помещение и показал Дэйну его новое жилище.
Это была вспомогательная кладовая, которую Мура освободил от припасов и оборудовал подвесной койкой и рундучком. Здесь было не так удобно, как в собственной каюте, но и не хуже, чем в тех каморках, где Дэйну приходилось ютиться во время учебных полетов на Марс и на Луну.
Измотанный Дэйн сразу улегся спать и старта не слышал. Когда он проснулся, корабль находился в космосе. Он спустился в кают-компанию, и там его настиг предупреждающий сигнал. Дэйн вцепился в стол, мучительно глотая слюну, борясь с приступом головокружения, которое всегда поражает людей в момент перехода в гиперпространство. Наверху, в рубке управления, Вилкокс, капитан и Рип должны были чувствовать то же самое, но они не могли оставить свой пост до тех пор, пока переход не завершится.
Ни за что на свете не стал бы штурманом, в сотый раз подумал Дэйн. Ни за какие коврижки. Конечно, основную работу выполняют бортовые вычислительные машины, но ведь одна ничтожная ошибка в расчетах — и корабль может занести неизвестно куда или даже выбросить из гиперпространства не рядом с планетой-целью, а внутрь ее. Дэйн знал теорию гиперперехода, он мог бы проложить курс, но, честно говоря, сомневался, что ему хватило бы мужества ввести корабль в гиперпространство и вывести обратно.
Он все еще хмуро глядел в стену, погруженный в не слишком лестные для себя мысли, когда появился Рип.
— Ну, парень… — помощник штурмана с глубоким вздохом повалился на стул. — Вот мы и снова прорвались, и снова не рассыпались на кусочки!
Дэйн изумился. Сам-то он не был штурманом, ему-то позволительно было сомневаться. Но почему у Рипа такой вид, словно у него гора с плеч свалилась? Может, что-нибудь было не в порядке?
— Что произошло? — спросил он.
Рип махнул рукой.
— Да ничего не произошло. Просто на душе всегда легче, когда переход позади. — Он засмеялся. — Эх, парень, ты думаешь, нам там не страшно? Да мы боимся этой штуки побольше, чем ты. Тебе-то хорошо, лети себе, пока не сядем, и никаких забот…
Дэйн немедленно ощетинился.
— То есть как это — никаких забот? А наблюдение за грузом, а продовольствие, а вода?.. Что толку от твоего перехода, если произойдет отравление воздуха?..
Рип кивнул.
— Верно, верно, вес мы не зря деньги получаем. Но должен тебе сказать… — Он вдруг замолчал и оглянулся через плечо, чем очень удивил Дэйна. — Слушай, Дэйн, тебе когда-нибудь раньше доводилось видеть археологов?
Дэйн помотал головой.
— Откуда? Это же мой первый рейс. А в Школе нам почти ничего не говорили об истории… разве только об истории Торгового флота…
Рип нагнулся через стол к Дэйну и понизил голос почти до шепота.
— Понимаешь, меня всегда интересовали Предтечи, — сказал он. — Я разобрался в Хаверсоновских “Путешествиях” и одолел “Службу изысканий” Кэйгеля. Это, между прочим, две самые фундаментальные работы на эту тему. И вот сегодня я завтракал вместе с доктором Ричем и могу поклясться, что он никогда ничего не слыхал о Башнях-близнецах!
Дэйн тоже никогда ничего не слыхал о Башнях-близнецах и не понял, почему это так волнует Рипа. Видимо, озадаченное выражение лица выдало его, и Рип поспешил объяснить:
— Понимаешь, Башни-близнецы — ото самый значительный след Предтеч из всех, обнаруженных до сих пор Службой изысканий. Находятся они на Корво, стоят посреди кремниевой пустыни, похожи на два гигантских, высотой в двести футов пальца, указывающих в небо. Насколько удалось установить специалистам, пальцы эти литые и сделаны из какого-то материала, очень прочного, но не из камня и не из металла… Рич очень ловко увильнул, но я совершенно уверен, что он никогда об этом не слыхал.
— Но если это такая знаменитая штука… — начал было Дэйн, и тут вдруг до него дошло, что может означать невежество доктора Рича.
— Да-да, почему наш доктор понятия не имеет о самой важной находке по его специальности? Тут возникают кое-какие вопросы, не так ли? Хотел бы я знать, навел ли капитан о нем справки, прежде чем заключить контракт…
На этот вопрос Дэйн ответить мог.
— Документы у него в порядке, — сказал он. — Мы носили их в Космическую полицию. Они дали разрешение на экспедицию, иначе нас бы просто не выпустили из Наксоса…
Рип признался, что это верно — не выпустили бы. Правила работы ракетодромов на планетах Федерации были достаточно строги и обеспечивали по крайней мере девяностопроцентную уверенность в том, что лица, прошедшие процедуру проверки, располагают подлинными удостоверениями и действительно имеют разрешение на вылет. А на периферийных планетах, особенно привлекательных для браконьеров и преступников, Космическая полиция удваивала свою бдительность.
— И все-таки о Башнях-близнецах он ничего не знает, — упрямо повторил помощник штурмана.
С точки зрения Дэйна, эти слова звучали достаточно веско. Ведь невозможно служить с человеком на одном звездолете и при этом не узнать его так близко, как никогда не способны узнать друг друга люди, обитающие в обычных условиях цивилизации. Если уж Рип утверждает, что доктор Рич — не тот, за кого себя выдает, значит, он в этом действительно убежден, и Дэйн верил ему полностью.
— А что говорится в законах относительно следов Предтеч? — спросил Шэннон после паузы.
— Очень мало. Торговцы никогда еще не находили ничего существенного и не заявляли прав на свои находки…
— Значит, если мы найдем что-нибудь стоящее, нам не на что будет сослаться как на прецедент?
— Видишь ли, — сказал Дэйн, — отсутствие прецедента — это палка о двух концах. Изыскатели пустили Лимбо на продажу, так? Значит, можно считать, что Федерация утратила права на эту планету… Здесь, понимаешь, получается такая юридическая путаница…
— Отменнейший казус, — прогудел над их головами Ван Райк. — Тот самый казус, о котором мечтает половина всех законников в мире. Процесс по такому казусу тянулся бы годами, тянулся бы до тех пор, пока обеим сторонам все это не осточертело или они не почили бы в бозе. И вот именно поэтому мы совершаем наш перелет с федеральным открытым листом в сейфе.
Дэйн усмехнулся. Он мог бы догадаться, что такой матерый волк в торговле, как его шеф, конечно же, предусмотрел все, что лежит в пределах человеческих возможностей. Открытый лист на любые находки! Все, что они найдут на Лимбо, принадлежит им и только им!
Однако Рипа все еще одолевали сомнения.
— А на какой срок открытый лист? — спросил он.
— Как обычно — год и один день. Надо полагать, изыскатели не так уверены в возможности что-нибудь там обнаружить, как наши пассажиры.
— А вы сами как думаете, сэр? — спросил Дэйн. — Найдем мы там что-нибудь?
— Я никогда не загадываю наперед, когда речь идет о новой планете, — невозмутимо ответствовал Ван Райк. — В нашем деле полным-полно ловушек. И если человек возвращается домой с целой шкурой, звездолет у него в порядке, а в кармане — кое-какая прибыль, значит, боги глубокого космоса были добры к нему. О большем мечтать не стоит.
Во время перелета сотрудники Рича держались обособленно, питались они собственными продуктами, из тесного своего помещения почти не выходили, да и к себе никого не приглашали. Мура сообщал, что они только и делают, что либо спят, либо играют в какую-то сложную азартную игру, которой их обучил ригелианин.
Доктор Рич столовался вместе с командой “Королевы” и появлялся в кают-компании, когда народу там было немного, причем эти немногие всегда оказывались работниками инженерной секции, и непонятно было, случайно так получалось или доктор намеренно выбрал себе в сотрапезники инженеров. Под предлогом необходимости изучить будущую арену своих действий он попросил в свое распоряжение микрофильм о Лимбо. Пользоваться микрофильмом ему разрешили, однако всякий раз, когда он располагался с проектором, рядом оказывался суперкарго, а суперкарго, по глубокому убеждению Дэйна, видел и замечал все, каким бы рассеянным и задумчивым он ни казался.
Как и было рассчитано, “Королева” вышла в обычное пространство неподалеку от Лимбо. Орбита Лимбо имела размер орбиты Марса, а две другие планеты этой системы располагались так далеко от местного солнца, от зоны тепла и света, что представляли собой ледяные, совершенно безжизненные миры. Когда “Королева” вышла на посадочную орбиту, проходящую через атмосферу, где корабль должен был погасить скорость до скорости посадки, инженер-связист включил все обзорные экраны. И те, кто не стоял на вахте, увидели смутные очертания нового мира.
Сначала были видны только уродливые серо-коричневые шрамы ожогов на лике планеты, но корабль, опускаясь под углом, пробивал все новые слои атмосферы, и вот на экранах появились зеленые полосы растительности, маленькие моря — или, быть может, большие озера — доказательства того, что планета-пепелище не совсем мертва.
День сменился ночью, затем снова наступил день. Если бы Лимбо была обычной отсталой планетой, они в соответствии с инструкцией избрали бы для посадки какую-нибудь пустынную местность, произвели бы тайную разведку на флиттерах и только после этого вступили бы в открытый контакт с обитателями планеты. Но на Лимбо, по-видимому, не было разумной жизни, так что для посадки можно было выбирать любое удобное место.
Через гиперпространство корабль провел Вилкокс, посадку же на поверхность планеты должен был осуществить сам капитан Джелико. И теперь он маневрировал, отыскивая посадочную площадку с таким расчетом, чтобы опустить корабль на самом краю выжженной пустыни в непосредственной близости от покрытой зеленью полосы.
Это была хитрая посадка, не из тех, на какие способен любой новичок — на чистый ракетодром по лучу локатора. Но “Королеве” не впервой было совершать сложные посадки, и Джелико осторожно опускал ее, управляя огненными струями, пока она не встала на грунт с хрустом и скрежетом, не столь уж громкими, как можно было бы ожидать.
— На грунте! — прозвучал в репродукторах сиплый голос капитана.
И сейчас же Штоц откликнулся:
— Двигатели в норме!
— Распорядок прибытия стандартный! — объявил капитан. Голос его обретал обычную силу.
Дэйн отстегнул ремни и отправился за приказаниями к Ван Райку. Однако в дверях служебной каюты суперкарго уже стоял доктор Рич.
— Когда можно будет выгрузить оборудование? — нетерпеливо спросил он.
Ван Райк еще только отстегивал предохранительные ремни. Он с удивлением воззрился на археолога.
— Вы собираетесь разгружаться?
— Разумеется. Как только вы раздраите люки…
Суперкарго водрузил на голову форменную фуражку.
— Не так быстро, доктор, — сказал он. — Мы — на новой планете.
— Но здесь же нет туземцев. И изыскатели не обнаружили здесь ничего опасного…
Нетерпение доктора быстро превращалось в откровенное раздражение. Похоже было, что за время перелета он так разжег в себе жажду деятельности, что теперь боялся упустить хоть мгновение.
— Спокойно, спокойно, доктор, — невозмутимо отозвался суперкарго. — Мы здесь действуем по приказу капитана. Да и рисковать не стоит — что бы там ни утверждали изыскатели.
Он локтем нажал вызов интеркома.
— Рубка слушает, — отозвался голос Тана.
— Суперкарго — рубке. Что снаружи?
— Обзор не закончен, — ответил Тан. — Коллектор еще в работе.
Доктор Рич стукнул кулаком по косяку.
— Коллектор! — рявкнул он. — У вас же есть отчет Службы изысканий! Что вы возитесь с коллектором?
— Именно поэтому все мы живы-здоровы, — заметил Ван Райк. — В нашем деле бывает риск разумный и риск неразумный. Так вот, мы предпочитаем рисковать разумно.
Он опустился в кресло, а Дэйн прислонился к стене. Ясно было, что спешить с разгрузкой не придется. Доктор Рич, сделавшись похожим на капитанова голубого Хубата — он только что не плевался, зарычал и умчался к своим людям.
— Да, — проговорил Ван Райк и щелкнул пальцем по обзорному экрану. — Не очень-то приятная картина…
Вдали виднелась иззубренная гряда серо-коричневых скал, кое-где вершины были покрыты снегом. Подножие гряды напоминало рваное полотнище — так оно было изрыто узкими извилистыми лощинами, поросшими бледной, чахлой зеленью. Даже при солнечном свете эти места выглядели тоскливо. Словно в дурном сне, подумал Дэйн.
— Вывод коллектора: условия снаружи пригодны для жизни, — объявил вдруг голос из репродуктора.
Ван Райк снова нажал клавишу.
— Суперкарго — капитану. Прикажете готовиться к разведке?
Ответа он не услышал, потому что в каюту вновь ворвался доктор Рич и, оттолкнув его, заорал в микрофон:
— Капитан Джелико, говорит Салзар Рич! Я требую, чтобы мое оборудование было выгружено немедленно, сэр! Немедленно!
Наступила тишина. Дэйн в благоговейном ужасе подумал даже, что капитан от негодования лишился дара речи. Никому не дано “требовать” чего-либо от капитана звездолета, даже Космическая полиция может всего лишь “просить”.
— А по какой причине, доктор Рич? — К изумлению Дэйна, капитан говорил совершенно спокойно и невозмутимо.
— По какой причине?! — Рич, навалившись животом на стол суперкарго, шипел и плевался в микрофон. — Да по той простой причине, что только в этом случае я успею разбить лагерь до темноты!..
— На западе — развалины, — прервал его размеренный голос Тана.
Все трое взглянули на экран. Инженер-связист, завершая круговой обзор, перевел детектор на запад, и теперь они видели перед собой сожженную равнину, в которой неведомое оружие Предтеч прорубило страшные шрамы до самого скального основания. Шрамы эти были наполнены застывшим стекловидным шлаком, и солнце отражалось в нем неподвижными слепящими бликами. А у самого горизонта громоздился хаос каких-то строений, уходящий краем в нетронутую полосу зелени.
На унылом, однообразном фоне развалины эти казались единственным цветным пятном, россыпью ярко-красного, желтого, пронзительно-зеленого и голубого. До них было миль двадцать, они выглядели необычайно эффектно, и все трое смотрели на них не отрываясь. Доктор Рич заговорил первым — потому, наверное, что почувствовал себя в своей стихии.
— Там! — он нетерпеливо ткнул пальцем в экран. — Мой лагерь будет там! — Он резко повернулся к микрофону. — Капитан Джелико! Я хочу разбить лагерь около этих развалин! Как только ваш суперкарго соблаговолит начать разгрузку…
Он все-таки добился своего — через несколько минут Ван Райк уже снимал пломбы с грузового люка. Доктор нетерпеливо топтался рядом, а в коридоре позади него собрались остальные археологи.
— Теперь мы управимся сами, Ван Райк, — сказал он, но суперкарго легонько отстранил его плечом.
— Нет, доктор, благодарю вас. “Королева” разгружается только под надзором моей секции!
И Ричу пришлось уступить, хотя он так и шипел от злости, пока Дэйн при помощи крана извлекал из недр “Королевы” и опускал на грунт краулер с радарным управлением. Затем под надзором Дэйна началась разгрузка. Ригелианин забрался в краулер и, переключив его на ручное управление, повез первую партию груза к развалинам. Оттуда машина вернулась за второй партией сама, по лучу корабельного радара.
Рич с двумя археологами отправился вторым рейсом, и Дэйн остался с последним членом экспедиции, угрюмым молчаливым человеком. Несмотря на откровенное неудовольствие этого субъекта, Дэйн принялся складывать чемоданы и саквояжи — по-видимому, личный багаж археологов — в одну груду, чтобы потом их было удобнее грузить на краулер. В том, что произошло дальше, виноват был не он. Археолог сам уронил свой потрепанный чемодан. Чемодан грохнулся, зацепился замком о камень и раскрылся.
С приглушенным воплем археолог бросился запихивать обратно вывалившиеся вещи. Он действовал очень проворно, но Дэйн успел заметить толстую книгу, которая выпала из стопки белья.
Знакомая книга! Солнце слепило глаза, и Дэйн прищурился, всматриваясь. Но было поздно — археолог уже затягивал чемодан ремнем. И все-таки Дэйна не покидала уверенность, что точно такую же книгу он уже видел однажды в рубке управления, на столе у Вилкокса. “Странно, — подумал он. — Зачем археологу таскать с собой свод программ для бортовой вычислительной машины?”
Сумерки на Лимбо были необычайно плотные, словно тьма здесь обладала осязаемой материальностью. Дэйн старательно задраил внешний грузовой люк. Пустой краулер, вернувшийся из последнего рейса, он оставил под открытым небом на выжженной земле рядом со стабилизаторами “Королевы”. Экипаж принял все меры предосторожности, необходимые на неизвестной планете: трап был втянут, шлюзовые люки наглухо задраены. Теперь экипаж был огражден от чужого мира гладкой непроницаемой броней, пробить которую могло разве что самое совершенное и современное оружие. Любой корабль Торгового флота мог при необходимости превратиться в неприступную крепость.
Погруженный в свои мысли, Дэйн поднимался с палубы на палубу, пока не добрался до каюты Рипа в секции управления. Помощник штурмана сидел, сгорбившись, на откидном стуле с Т-камерой в руках.
— Я нащелкал полную пленку этих развалин, — возбужденно сказал он Дэйну, остановившемуся в дверях. — А этот Рич — настоящая крыса, можешь мне поверить. Прямо удивительно, как это Синбад упустил его…
— Что он еще натворил?
— Понимаешь, эти развалины. — Рип ткнул пальцем в стену, — это самая крупная находка за всю историю поисков Предтеч. Так он подгреб их под себя, будто это его собственность. Он, понимаешь, объявил капитану, что запрещает нам даже близко подходить к развалинам… мол, вторжение неспециалистов слишком часто приводило к гибели ценных находок!.. Неспециалисты, видишь ли! — Рип чуть не рычал от ярости, и Дэйн впервые за их знакомство увидел, что это такое — разозленный Рип.
— Ну и пусть его, — рассудительно сказал Дэйн. — Их ведь всего четверо, не смогут же они подгрести под себя всю планету. А мы сейчас начнем регулярную разведку, правильно я говорю? Кто нам не велит самим найти классные развалины? Не может быть, чтобы здесь ничего не осталось, кроме этого города. А по закону никто не помешает нам копаться в развалинах, которые мы сами найдем.
Лицо Рипа просветлело.
— Правильно, дружище! — сказал он и отложил Т-камеру.
— Во всяком случае, произнес Камил из коридора за спиной Дэйна, — нашего милого доктора не упрекнешь в бездеятельности! Он так устремился к своим развалинам, словно боялся, как бы кто-нибудь не опередил его в последнюю секунду. Довольно странная фигура наш милый доктор, а?
Рип тут же поделился своими подозрениями:
— Он ничего не знает о Башнях-близнецах…
— А его рыжий ассистент, — добавил Дэйн, — таскает в чемодане свод программ для вычислителя.
Дэйн был очень рад, что и у него есть что сказать, а тем более — в присутствии Камила. Тишина, наступившая после его сообщения, польсти па его самолюбию. Но Камил, как всегда, не упустил случая подколоть его.
— И каким же образом сей поразительный факт дошел до вашего сведения? — осведомился он.
Дэйн решил пренебречь слабым, но достаточно неприятным ударением на слове “вашего”.
— Он уронил чемодан, книга вывалилась, и он в панике принялся засовывать ее обратно.
Рип потянулся к шкафчику и извлек из него толстый том в водонепроницаемом переплете.
— Такая?
Дэйн покачал головой.
— Нет. У той обложка была с красной полосой. Такая, как в рубке у Вилкокса.
Камил тихонько свистнул, а у Рипа широко раскрылись глаза.
— Но ведь это же полный свод! — воскликнул он. — Такой свод может быть только у штурмана. А когда штурман увольняется, книга хранится в сейфе у капитана, пока не подпишет контракт новый штурман. По федеральным законам на корабле может быть только один экземпляр такого свода. Когда корабль списывают, полный свод подлежит уничтожению.
Камил засмеялся.
— Не будь таким наивным, друг мой. Как же тогда, по твоему, летают браконьеры и контрабандисты? Высасывают программы из пальца? Я ничуть не сомневаюсь, что этими сводами, которые считаются давно сожженными, вовсю торгуют на черном рынке. Рип помотал головой.
— Нет-нет. Им бы негде было взять новые программы. Мы такие программы получаем на каждой планете, когда регистрируем прибытие. Как, по-твоему, зачем Вилкокс тащит свой том в портовую регистратуру всякий раз, когда мы куда-нибудь прибываем? Эту книгу посылают прямо в местное отделение Службы изысканий, и там в нее впечатывается новая информация. А подсунуть какую-нибудь другую книгу вместо законной не удастся — они это мигом засекут!
— Мой бедный наивный ребенок, — насмешливо растягивая слова, проговорил Камил. — Каждый раз, когда Федерация в своем идеалистическом вакууме вырабатывает новый закон, на сцене немедленно появляется какой-нибудь ловкач, который будет день и ночь ломать голову, как бы этот закон обойти. Я не знаю, как именно это делается, но ставлю свою долю в нашей нынешней авантюре, что это так. Раз Торсон видел книгу с красной полосой у того парня, значит, это делается и сейчас, здесь, на Лимбо.
Рип вскочил.
— Надо сказать Стину…
— Что сказать? Что Торсон видел, как из сундука этого землекопа вывалилась книга, похожая на свод программ?.. Вы ведь не подобрали ее, Торсон, не листали ее?
Дэйн был вынужден признать, что нет, не подобрал и не листал. Тогда Камил взялся за него как следует. Какие У него доказательства, что у сотрудников экспедиции был именно запретный свод программ? Стин Вилкокс болтовни не терпит, ему подавай факты. Книги у Дэйна на руках нет, предъявить ее он не может, и Вилкокс ему, конечно, просто не поверит.
— Так что, милый мой, — Камил снова повернулся к Рипу, — нечего нам играть в отважных федеральных агентов и юных космических полицейских и приставать к Старшим, пока в наших чумазых ручках не будет доказательств поувесистее.
Рип снова уселся. Его убедили. Дэйна тоже.
— Ну, хорошо, — сказал Рип, поразмыслив. — Но ты вот говоришь: “Пока не будет доказательств поувесистее”. Значит, ты все-таки и сам считаешь, что с доктором Ричем не все в порядке?
Камил пожал плечами.
— На мой взгляд, он самый настоящий мошенник. Но это лишь мое личное мнение, и я намерен держать язык за своими прекрасными белыми зубками до тех пор, пока не почувствую, что действительно могу убедить власть предержащих. А сейчас у нас будет своих дел по горло. Через час нам предстоит тянуть жребий, кто с кем полетит на разведку.
“Королева” несла на себе два разведывательных флиттера. Это были маленькие летательные аппараты, рассчитанные на экипаж из двух, а если потесниться — то из трех человек. Пока Дэйн занимался выгрузкой экспедиционного оборудования, работники инженерной секции тщательно подготовили обе машины, чтобы завтра, прямо с утра две разведывательные группы могли приступить к работе.
Ни один огонек не мерцал в угрюмом мраке лимбеанской ночи, так что экипаж “Королевы” вскоре потерял интерес к пустым обзорным экранам, которые связывали корабль с внешним миром. Сразу после ужина была устроена жеребьевка. Состав групп определялся тройственной структурой экипажа: в каждую группу должен был войти один человек из инженерной секции, один из рубки управления и один из разношерстной команды Ван Райка.
Будь у него выбор, Дэйн попросился бы в одну группу с Рипом. Но судьба рассудила иначе, и Дэйн получил как раз то, чего желал меньше всего. Вытащив свой билетик, он обнаружил, что его товарищами по группе будут Камил и Тан. Командиром группы выпало быть инженеру-связисту, но капитан Джелико по каким-то своим соображениям оставил его на “Королеве” и заменил врачом Тау.
Весьма расстроенный этой неудачей, Дэйн вернулся в свою прежнюю каюту. Из любопытства он наскоро в ней пошарил в надежде обнаружить что-нибудь забытое загадочным доктором. В телевизионном боевике неустрашимый герой Дэйн непременно нашел бы секретные планы… чего? Он понятия не имел — чего, и ему вдруг вспомнились исполненные здравого смысла рассуждения Камила.
Тогда он принялся думать о Камиле, стараясь понять, откуда у него такая неприязнь к помощнику механика. В какой-то степени эта неприязнь была вызвана броской внешностью и изысканными манерами Камила. Сам Дэйн еще не вышел из того возраста, когда не знают, куда девать руки, и натыкаются на мебель. В Школе на плацу инструкторы всегда приводили его в пример, рассказывая, как не следует выполнять строевые упражнения. Он заглянул в зеркальце на стене каюты, и не обнаружил в своей физиономии ничего чарующего. Да, физически Камил был одарен всем, чего был лишен Дэйн.
Вдобавок помощник суперкарго сильно подозревал, что и по остроте ума Камил тоже оставляет его далеко позади. Он, Дэйн, был похож на бульдога, действующего медленно, но верно. А Камил скакал легко и быстро, как кузнечик. “И всегда по верному пути — вот в чем вся беда, — подумал Дэйн с невеселой усмешкой. — Он бы нравился мне гораздо больше, если бы хоть разок дал маху. А то ведь всегда и во всем он до отвращения прав. Ладно. Психолог решил, что я больше всего подхожу именно этому кораблю и именно этому экипажу. Но это вовсе не значит, что мне должен нравиться каждый член команды. Машина тоже не всемогуща. Во всяком случае, с большинством людей я могу поладить, об этом я догадался еще в Школе”.
В конце концов, придя к выводу, что утро вечера мудренее, Дэйн заснул. А проснувшись рано утром, он думал уже только о том, как это здорово, что он сейчас полетит в разведку.
Капитан Джелико настолько пошел навстречу пожеланиям доктора Рича, что даже исключил из задач разведки обследование района развалин. Но, с другой стороны, он Дал обеим группам самые недвусмысленные инструкции: в случае обнаружения новых следов Предтеч доложить об этом ему, капитану, лично и ни в коем случае не по радио, потому что радиопередача может быть перехвачена в лагере Рича.
Дэйн надел на голову шлем с коротковолновым радиотелефоном и затянул на поясе широкий ремень, к которому были прицеплены моток тонкого, но прочного троса, фонарик и сумка с набором полевых инструментов. Они не думали, что покидают “Королеву” надолго, однако под сиденья флиттеров уложили пакеты концентратов, полевые аптечки, полные фляги, а также ящики с “товарами для контакта”, хотя, по мнению Дэйна, вряд ли эти товары могли здесь пригодиться.
Камил сел за пульт управления, а Дэйн и Тау втиснулись на одно сиденье у него за спиной. Помощник механика нажал кнопку на пульте, и гнутый колпак обтекателя надвинулся, закрыв кабину. Флиттер мягко снялся с борта “Королевы” и взял круто к северу по курсу, проложенному для них капитаном Джелико и Ван Райком.
Солнце было уже высоко. Лучи его высекали блики в реках стеклянного шлака и пробуждали к жизни чахлую зелень, рваной бахромой выстилавшую лощины у подножия скалистого хребта. Дэйн включил автоматическую кинокамеру.
Когда флиттер достиг зеленой полосы и внизу потянулись редкие скопления кустарника, Камил для удобства наблюдения снизился и уменьшил скорость. Но нигде не было видно никаких признаков жизни — ни на земле, ни в воздухе.
Они пролетели до конца первой лощины, затем Али свернул вправо и свечой взмыл над зубчатым гребнем голой скалы в поисках нового клочка плодородной почвы. Они обследовали вторую лощину и опять не увидели ничего, кроме редкого кустарника и разбросанных островков зеленой травы.
Третья лощина оказалась интереснее. По дну ее струился извивающийся ручей, растительность здесь была не только гуще, но и темнее — не такая чахлая и бледная. И там было еще что-то. Дэйн и Тау одновременно закричали:
— Снижайся!
— Вот там!
Камил с ходу проскочил это место, но тут же сбросил скорость и по дуге вернулся обратно. Дэйн и Тау, прижавшись лицами к прозрачному пластику обтекателя, жадно смотрели вниз, ища глазами это необычное пятно среди кустарника.
Вот оно! Дэйн понял, что не ошибся. Это было возделанное поле — крошечный огороженный участок правильной формы. Собственно, его даже нельзя было назвать почем. Ограда из камешков и прутьев обрамляла каких-нибудь четыре квадратных фута почвы.
Крохотные растеньица были высажены на этом участке прямыми рядами. Их желтые папоротникоподобные листья непрерывно трепетали как бы от порывов ветра, хотя на кустарнике рядом не дрожал ни единый листок.
Камил дважды облетел вокруг этого “поля”, а потом, выключив двигатель, перешел в планирование вдоль лощины в сторону выжженной равнины. Они миновали еще три таких поля, довольно далеко отстоящих друг от друга, а затем пролетели над местом, где лощина расширялась и три или четыре поля располагались рядом. Все они были заключены в ограды и казались тщательно ухоженными, но нигде не было видно ни тропинок, ни строений, ни следов тех, кто сеял, возделывал и будет собирать урожай.
— Возможно, конечно, — проговорил Тау, нарушая молчание, — мы имеем здесь дело с флоральной, а не фаунальной цивилизацией…
— То есть, по-твоему, эта морковка сама себе построила ограду и сама себя высеяла… — начал Али.
Но у Дэйна уже был готовый ответ. Как-никак он был специалистом по контактам, и в него достаточно крепко вколотили идею о том, что, когда имеешь дело с внеземной цивилизацией, мыслить надлежит широко и свободно, не отвергая без тщательного рассмотрения никаких, даже самых диких гипотез.
— Может, это своего рода детские ясли, — проговорил он. — Может, взрослые особи посеяли здесь свои семена…
Али только презрительно фыркнул, по Дэйн решил не Раздражаться.
— Нельзя ли нам сесть? — спросил он. — Надо бы поглядеть на это вблизи… Только сесть надо подальше от полей, — добавил он на всякий случай.
— Слушайте, вы, торговец стекляшками, — произнес Али сквозь зубы. — Я вам не новичок зеленый и не кретин…
“Поделом мне, — честно признал Дэйн. — У Камила есть опыт, а я впервые в разведке. Черт меня дернул соваться куда не следует…” Он прикусил язык и молчал все время, пока Али вел флиттер, снижаясь по спирали к голой скалистой площадке, расположенной достаточно далеко и от ручья, и от полей.
Тау связался с “Королевой” и сообщил о сделанном открытии. В ответ последовал приказ осторожно осмотреть лощину и поискать еще какие-нибудь признаки разумной жизни.
Врач оглядел утесы, окружавшие место посадки, и сказал:
— Может быть, в пещерах…
Но пока они пешком пробирались к лощине вдоль голых черных скал, они не обнаружили ни одной трещины, ни одной щели, достаточно глубокой, чтобы там могло укрыться животное размером хотя бы с Синбада.
— Они могли спрятаться, увидев флиттер, — заметил Али. — Возможно, они даже сейчас следят за нами.
Дэйн настороженно огляделся вокруг, всматриваясь в стены утесов, в скопления кустарника, в заросли высокой жесткой травы.
— Они должны быть маленькие, — пробормотал он вполголоса. — Уж очень маленькие у них поля.
— Все-таки это, наверное, растения, — отозвался Тау. Но Дэйну не хотелось с ним соглашаться.
— До сих пор, — медленно проговорил он, — мы вошли в контакт с восемью негуманоидными расами. Слиты — пресмыкающиеся, арвасы — что-то вроде кошек, фиффтоки — моллюски, из прочих три отличны от нас химически, а канддойды и мимсисы — насекомые. Но разумные растения…
— …вполне возможны, — закончил за него Тау.
Они очень тщательно обследовали ближайшее поле. Растеньица достигали в высоту двух футов, кружевная листва их непрерывно трепетала. Они были старательно прорежены, и между ними не было ни стебелька сорной травы. Ни плодов, ни семян разведчики не обнаружили, а когда наклонились, чтобы рассмотреть растения вблизи то почувствовали сильный пряный запах. Али принюхался.
— Гвоздика?.. Корица?.. Может быть, это плантация лечебных трав?
— Почему же именно лечебных?
Дэйн присел на корточки. Странно. Эти миниатюрные плантации были заботливо обработаны, но не было между ними никаких тропинок, и непонятно было, как неизвестные фермеры к ним подходят. Подходят?.. Быть может, в этом-то все и дело… Может, они крылатые? Он произнес это вслух.
— Ну, разумеется, — сказал Али с обычным ехидством — Племя летучих мышей. И выходят они наружу только ночью. Именно поэтому нас не встречает здесь торжественная делегация…
“Ночной образ жизни? Что ж, вполне возможно, — подумал Дэйн. — Значит, надо установить здесь пост и оставить на ночь наблюдателя. Впрочем, если фермеры выходят на работу в полной темноте, наблюдать их будет очень трудно. Сейчас мы можем сделать только одно: укрыться где-нибудь поблизости и подождать до вечера. Возможно, они действительно не показываются только потому, что испугались нас и прячутся”.
Дэйн и Тау залегли в тени высокой скалы, а Камня увел флиттер на вершину утеса, так что снизу его видно не было. Однако шли часы, а в лощине ничего не менялось. Душистые растения продолжали трепетать, а их дикие братья неподвижно кучились вдоль ручья.
Животный мир Лимбо не отличался ни разнообразием, ни обилием. Кроме пробы воды и образцов растительности, Тау удалось заполучить лишь окрашенное под цвет почвы насекомое, похожее на земного жука. Он упрятал его в коробку, чтобы отвезти на “Королеву” для основательного исследования. Спустя час еще одно насекомое с тусклыми крупными крыльями пронеслось над водой. А животные, птицы и пресмыкающиеся так и не появились.
— На этом пепелище, — вполголоса пояснил Тау, — могли уцелеть только самые низшие существа…
— А как же плантации? — возразил Дэйн. Все это время он ломал голову, чем можно соблазнить таинственных лимбеанцев, если они вообще когда-нибудь появятся. Задача не из легких, тем более что он понятия не имел об их природе. Например, если их зрение отличается от человеческого, то для них не годятся ярко раскрашенные безделушки, которые пользуются таким успехом у примитивных гуманоидных племен. А если у них иная область слуховой чувствительности, бесполезными окажутся музыкальные ящики, так хорошо зарекомендовавшие себя при установлении контакта с канддойдами… Дэйн был склонен принять за отправную точку обоняние. Растения на плантациях пахли, причем, пожалуй, слишком сильно даже для человеческого носа с его слабой чувствительностью. Единственное, что сейчас можно было с уверенностью сказать о коренных обитателях планеты, — это то, что они не лишены обоняния. Попробовать в качестве приманки запахи, пряные запахи… Это может сработать. Он сказал Тау:
— Эти растения сильно пахнут. Нет ли у вас в аптечке чего-нибудь с таким же запахом? У нас есть душистое мыло с Гаратоля, но оно вряд ли подойдет…
Тау улыбнулся.
— Ищете приманку? Да, запах, возможно, их приманит. Только лучше пошарить не в аптеке, а в кладовых у Муры. Взять у него по щепотке различных пряностей…
Дэйн прислонился спиной к скале. Как это он об этом не подумал? Пряности употребляются в кулинарии — разумеется, у Муры найдется что-нибудь подходящее для народца, который выращивает эти пахучие травы. Значит, придется вернуться на “Королеву”…
— И вот что, — продолжал Тау. — Сегодня, надо думать, с контактом у нас ничего не получится. По-видимому, они ведут ночной образ жизни, и наблюдательный пост надо оборудовать соответственно. А пока — пойдемте…
Тау был командиром группы, и решения принимал он. Дэйн обрадовался, ему хотелось поскорее заняться подготовкой к контакту. Они помахали Камилу, чтобы он спустил флиттер, связались по радио с “Королевой” и получили приказ возвращаться.
Капитан и суперкарго приняли их в рубке, выслушали Тау и позволили Дэйну высказаться по поводу пряностей. Коша Дэйн закончил свою вдохновенную речь, капитан повернулся к Ван Райку.
— Что скажете, Ван? Вы когда-нибудь пользовались пряностями для контакта?
Суперкарго пожал плечами.
— Для контакта годится что угодно, лишь бы оно привлекало туземцев. Можно попробовать и пряности — наряду с обычным набором.
Джелико сказал в микрофон:
— Фрэнк, поднимитесь ко мне. Захватите образцы всех пряностей, какие у вас есть. Образцы всего, что сильно и хорошо пахнет.
Два часа спустя Дэйн уже оценивал дело рук своих, стараясь, по возможности быть строго объективным. Он нашел широкий плоский камень на полпути между двумя плантациями. На камне разложили образцы товаров — украшения, маленькие игрушки, поделки из металла, сразу бросающиеся в глаза, музыкальный ящик, устроенный так, что, если взять его в руки, он начинает играть. И наконец, он поставил на камень три пластиковые чашки с пряными смесями, накрытые легкой тканью.
В кустах неподалеку был замаскирован нацеленный на камень телепередатчик. Дойну, Тау и Камилу предстояло провести ночь перед экраном во флиттере на вершине утеса.
Дэйн все еще немного недоумевал, как это ему доверили такое важное дело. Но он уже понимал справедливость закона “Королевы”: ты задумал — ты и выполняй. Успех или провал всецело зависит от тебя. И Дэйну было немного не по себе, когда он забирался во флиттер, чтобы подняться на вершину утеса.
Снова на них навалился плотный мрак лимбеанской ночи. У этой планеты не было спутника, а холодные иголочки звезд не способны были сделать ночь сколько-нибудь светлее. Даже на экране тьма казалась непроглядной, хотя телекамера внизу была оборудована сверхсветосильной оптикой.
Тау потянулся, нечаянно задев Дэйна. Они были одеты в двойные зимние куртки, температура в закрытом флиттере была почти комнатная, и все-таки холод снаружи добирался до них. Они поделили ночь на три вахты, так что двое, свободные от дежурства, могли попытаться вздремнуть. Впрочем, Дэйну было не до сна. Он таращил глаза во тьму, окутывающую флиттер непроницаемым покрывалом.
Он не догадался засечь время, когда увидел первую вспышку — острый огненный луч, прорезавший небо на западе. Он вскрикнул. Дежуривший у экрана Али вскинул глаза, проснулся Тау.
— Вон там, глядите! — крикнул Дэйн. — Вон там!
Они не могли разглядеть его руки, но в этом уже не было нужды. Тьму озарила новая вспышка, потом еще одна, потом сразу несколько, а потом все исчезло, и ночь сделалась еще темнее, чем прежде.
— Палят из бластеров, — проговорил Али. Он уже включил передатчик и отстукивал сообщение на “Королеву”.
На мгновение Дэйна охватила паника. Но он тут же сообразил, что стреляют далеко к западу от того места, где стоит “Королева”, так что это не нападение на их корабль.
Али доложил капитану, что они только что наблюдали, видимо, какое-то далекое сражение. С корабля вспышек не заметили, все было спокойно вокруг “Королевы”, в том числе и в развалинах за пустошью, где располагался лагерь Рича.
— Нам оставаться здесь? — спросил Али напоследок.
Ответ последовал немедленно: да, оставаться, если только на них не нападут. Теперь особенно важно выяснить, что же все-таки представляют собой аборигены Лимбо.
Но на экране телевизора по-прежнему смутно виднелся камень с разложенными на нем товарами, и больше ничего.
Теперь они несли вахту по двое: один следил за экраном, другой — за западным горизонтом. Но вспышки больше не разрывали ночи. Если там и происходил бой, то он уже кончился.
Была очередь Дэйна дежурить перед экраном, и, по его расчетам, уже близился рассвет, когда что-то впервые шевельнулось возле камня. Это движение было едва заметным, и в первый момент Дэйн решил, что ошибся. Но вот на черном фоне кустарника справа от камня возникло нечто такое странное, что Дэйн не поверил глазам. Совершенно машинально он включил регистрирующий киноаппарат.
И вовремя. Удивительное существо было не только почти бестелесно, оно передвигалось с поразительной быстротой, искажавшей его и без того жуткие очертания. Дэйн что-то видел, в этом он был вполне уверен. Но он хоть убей не мог бы сказать, что это было или на что оно было похоже.
Тау и Камил дышали ему в затылок, а сам он вперился в экран, подстерегая малейший намек на движение там, внизу. Но вот наступил рассвет, тьма быстро редела, а они так ничего и не увидели больше, кроме листвы кустарника, колеблемой утренним ветром. То, что прошло мимо камня, не заинтересовалось выставкой товаров. Оставалось положиться на пленку киноаппарата.
Солнце Лимбо поднялось над горизонтом. Иней, покрывший за ночь вершины утесов, быстро исчезал. Но лощина оставалась пустынной — ночной гость больше не появлялся.
Прибыл второй флиттер со сменой. Рип подошел поговорить с зевающими по весь рот товарищами.
— Удалось что-нибудь? — спросил он.
— Да, что-то, кажется, засняли на пленку, — отозвался Дэйн.
Он чувствовал, что радоваться, пожалуй, пока еще рано. Этот неясный призрак мог и не быть владельцем плантации. Возможно, просто какое-нибудь животное случайно проскользнуло мимо.
— Капитан приказал вам перед возвращением обследовать район, где стреляли, — сообщил Рип, обращаясь к Тау. — Решения принимайте сами, только не впутайтесь во что-нибудь серьезное.
Врач кивнул. Али включил двигатель, и они поднялись в воздух. Внизу раскинулся уже знакомый пейзаж — узкие лощины, кое-где крошечные квадратики плантаций. Флиттер, завывая, шел совсем низко, но никаких признаков жизни, кроме растительности, видно не было. Они пролетели к западу миль пять, и вдруг перед ними открылась ужасная картина.
Над тлеющим кустарником еще поднимался дым, огненные удары высоковольтных бластеров исхлестали землю и камень, прорубили черные просеки в густой зелени, но не это было самым страшным.
Трупы…
Три обгоревших трупа скрючились в расселине, словно в попытке спрятаться от ударов оружия, которого эти существа не понимали. Да, совсем недавно это были живые существа, хотя теперь они походили на уродливые обуглившиеся головешки.
Али пролетел еще немного вперед над лощиной. Ничего живого. Тогда он развернулся, чтобы сесть рядом с расселиной. Выскочив из флиттера, они двинулись через каменную россыпь и тут же наткнулись на четвертую жертву.
Этот тоже был настигнут огнем, но умер не сразу Смертельно изувеченный, он еще пытался бороться за жизнь, заполз в узкую трещину между скал и там цеплялся за стенки, пытаясь вскарабкаться наверх, но смерть настигла его, и бессильное тело выкатилось наружу.
Тау опустился на колено рядом со скорченным трупом. А Дэйн глянул только один раз и тут же зажмурился. Его замутило. Воздух был наполнен отвратительным смрадом, и это был не только запах горелой зелени. Впрочем, главное Дэйн успел заметить.
Это был не человек. Ничего подобного Дэйн никогда не видел и ни о чем подобном не слышал. Это существо — оно было нереально, невозможно! Дэйн огромным усилием воли заставил себя вновь открыть глаза и смотреть.
Существо это было жуткое, как порождение болезненного бреда. Тело его, изуродованное ожогами, состояло из двух шарообразных образований, одно вдвое меньше другого. Чего-нибудь похожего на голову не было вовсе. От большого шара тянулись две пары тонких четырехсуставчатых отростков, вероятно очень гибких. Из меньшего шара торчала еще пара отростков. Второй сустав каждого оканчивался щупальцами, а щупальца переходили в пучки тонких, словно волосы, нитей. Шары соединялись между собой столь же тонкой, прямо осиной талией. Дэйн так и не смог заставить себя принять участие в детальном обследовании, которым немедленно занялся Тау, но, во всяком случае, он не заметил у существа ни глаз, ни ушей, ни рта.
Особенно странно выглядели шары, из которых состояло тело. Они были серовато-белого цвета и полупрозрачные. Сквозь поверхность отчетливо просвечивала красноватая структура, служившая существу чем-то вроде скелета, и другие органы, к которым Дэйн не захотел присматриваться.
— Великий Космос! — Вскричал Али. — Да его же видно насквозь!
Он преувеличивал, но не слишком. Лимбеанцы — если это был лимбеанец — были прозрачнее любого существа, с которым землянам приходилось встречаться раньше. Теперь Дэйн был уверен, что на пленке, отснятой ночью, окажется точно такое же полупрозрачное существо.
Али обошел тело, разглядывая след огненных ударов, загнавших существо в трещину. Затем он осторожно прикоснулся пальцем к черному маслянистому пятну на скале и поднес палец к носу.
— Да, это бластер.
— Думаете — Рич?..
Али, прищурясь, смотрел вдоль лощины. Лощина эта, как и все остальные, начиналась у подножия гор и должна была проходить не слишком далеко от развалин, где расположились археологи.
— Но… почему? — снова спросил Дэйн, не дождавшись ответа.
Может быть, лимбеанцы напали на Рича и его людей? Дэйн никак не мог в это поверить. Изувеченное тело, над которым сейчас трудился Тау, выглядело таким жалким, таким беззащитным. В нем не было и намека на угрозу.
— В этом-то и вопрос, — сказал Али.
Тяжело ступая, он миновал расселину, где лежали остальные обгорелые трупы, и спустился к берегу ручья: по этой лощине тоже протекал ручей, и вдоль него тоже тянулись маленькие плантации.
И тут на мягкой почве Дэйн увидел следы. Это были не следы ног, а две глубокие параллельные борозды, безжалостно разворотившие маленькие “поля”. Дэйн остановился как вкопанный.
— Краулер! — сказал он. — Но ведь наши краулеры…
— …находятся там, где им положено, — закончил Али.
— Один стоит под “Королевой”, другой — в трюме. А поскольку Рич не мог провезти сюда собственный краулер в своем чемоданчике, приходится допустить, что Лимбо совсем не так уж безжизненна, как нас уверяют изыскатели.
— Он постоял на берегу ручья, затем присел на корточки, рассматривая борозды в грязи. — Странные у него борозды…
Дэйн тоже наклонился, всматриваясь. Гусеницы оставили ясные отпечатки шириной около четырех дюймов. Дэйн умел управляться с краулерами, это ему полагалось по долгу службы. Если понадобится, он сумеет даже произвести небольшой ремонт. Но отличить одну машину от другой по отпечаткам гусениц он не смог бы. Тут он полностью полагался на Али.
Последующие действия помощника механика показались Дойну совершенно загадочными. Стоя на коленях, Камил извлек из сумки рулетку и принялся измерять расстояние между колеями. Некоторое время Дэйн молча наблюдал за ним, потом не вытерпел.
— Что-нибудь не то? — спросил он.
Сначала ему показалось, что Али не намерен отвечать. Но тот присел на корточки, стер грязь с рулетки и посмотрел на Дэйна снизу вверх.
— У стандартного краулера должно быть четыре — два — восемь, — сказал он наставительно. — У ракетного кара — три — семь — восемь. У броневика — пять — семь — двенадцать.
Сами по себе эти числа мало что говорили Дэйну, но он понял, что имеет в виду Камил. Весь машинный парк в пределах Федерации был полностью стандартизован. Это позволяло унифицировать запасные части в ремонтных мастерских на разных планетах. Али назвал параметры трех главных типов наземных механизмов, которые использовались на большинстве планет, входящих в Федерацию. Впрочем, броневик, оборудованный лучеметом, был боевой машиной и применялся, как правило, только военными и полицией, если не считать первооткрывателей, которые использовали лучемет, чтобы пробивать просеки в непроходимых лесах или зарослях джунглей.
— А здесь, значит, ни то, ни другое и ни третье? — догадался Дэйн.
— Вот именно. Здесь — три — два — четыре. И это тяжелая машина… или перегруженная. Ракетный кар или краулер без груза не оставляют такой колеи.
Али был инженером, ему и карты в руки.
— Так что же это за машина? — спросил Дэйн.
Али пожал плечами.
— Не стандарт. Низкая, узкая, иначе она не прошла бы здесь, может нести изрядный груз. Но у нас такой машины нет.
Дэйн оглядел утесы, громоздящиеся по сторонам лощины.
— Она могла уйти только вдоль ручья, — проговорил он. — Либо вверх, либо вниз.
Али поднялся на ноги.
— Я пойду вниз, — объявил он. Затем взглянул на Тау, поглощенного своей работой над трупом. — Его теперь за уши не оттянешь, пока не закончит. — Он передернулся от отвращения — то ли показного, то ли истинного. — Вообще мне кажется, что не следует торчать здесь слишком Долго. В разведке надо пошевеливаться.
Дэйн повернулся.
— Я пойду вверх по ручью, — твердо сказал он. Нечего Камилу командовать, тут они на равных. И он, не оглядываясь, двинулся в путь, шагая между колеями.
Дэйн настолько увлекся, отстаивая перед всем миром свое право на самостоятельные действия, что совершил ошибку, непростительную для любого разведчика. Он начисто забыл включить радиотелефон в своем шлеме и шел навстречу неизвестности) не имея никакой связи с остальными членами группы.
Сейчас он думал только о колеях, которые вели его вверх по ручью к подножию горного хребта. Лощина постепенно сужалась, вершины утесов все чаще загораживали солнце, отбрасывая пурпурные тени.
Два больших насекомых с кружевными крыльями пронеслись низко над ручьем и взмыли в холодное небо.
Растительность стала чахлой и редкой, плантации больше не попадались. Дно лощины под ногами стало ощутимо наклонным. Лощина превратилась в ущелье, извивающееся между скалистыми стенами, и Дэйн шел очень осторожно. Ему нисколько не улыбалось, обогнув какой-нибудь выступ, столкнуться лицом к лицу с обладателем бластера.
Он был убежден, что доктор Рич имеет ко всему этому какое-то отношение. Но откуда у него взялся краулер? Может, доктор бывал на Лимбо раньше? Или, быть может, он здесь нашел и разграбил аварийный склад изыскателей? Но ведь Али говорил, что эта машина не относится к стандартному типу.
Колея оборвалась внезапно, и Дэйн остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Она уходила прямо в глухую скалу, исчезая у се подножия, как если бы машина прошла сквозь камень.
Дэйн быстро напомнил себе, что самый поразительный факт должен иметь некое логическое объяснение, причем вовсе не обязательно из области телевизионных “силовых стен” и прочих фантастических штучек. Колеи уходят в скалу — это либо обман зрения, либо открытие, и остается только выяснить, какое именно.
Скрипя каблуками по песку и гравию, Дэйн подошел к каменной преграде на расстояние вытянутой руки. И тогда, еще не сознавая, что происходит, он ощутил что-то странное, какую-то дрожь. Здесь было очень тихо, в этом каменном тупике, замыкавшем лощину, не было ветра, не шуршали кусты. И тем не менее в воздухе ощущалось некое неспокойствие, какая-то еле уловимая вибрация на самом пороге человеческой способности воспринимать звуки и движение.
Повинуясь импульсу, он приложил ладони к каменной стене и сразу ощутил это — через его ладони в мускулы и кости полились пульсирующие толчки, словно исходящие из самого тела планеты. Тогда он принялся шарить пальцами по шероховатой поверхности, внимательно исследуя каждый ее дюйм, но не нашел ни малейшей трещинки, никаких следов двери, никакого источника этого тяжелого тамп-тамп-тамп, которое било его по нервам. Пульсация была неприятной, в ней таилась угроза, и Дэйн вдруг резко отдернул руки, испугавшись, что попадет под гипноз этого тупого ритма. Теперь он окончательно уверился в том, что Лимбо — не безжизненный, мертвый мир, как это казалось на первый взгляд.
Тут он впервые вспомнил, что у него нет связи с другими членами группы, и поспешно включил радиотелефон. И сразу же в наушниках зазвенел голос Тау:
— Вызываю Али… Вызываю Торсона… Отвечайте… Отвечайте!..
В голосе врача была такая тревога, что Дэйн сейчас же бросился прочь от стены, крича на ходу:
— Я Торсон, нахожусь в конце лощины! Имею доложить…
Но врач нетерпеливо перебил его:
— Возвращайтесь к флиттеру! Али, Торсон, возвращайтесь к флиттеру!
— Торсон возвращается, — крикнул Дэйн и со всех ног побежал вниз по лощине. И пока он спешил, оскользаясь на камнях и щебнях, голос Тау продолжал звать Али, а помощник механика все не откликался.
Тяжело дыша, Дэйн наконец добежал до места, где они Расстались с Камилом. Врач, увидев его, замахал рукой, подзывая к флиттеру. “Где Али?”, “Где Камил?”, — крикнули они одновременно и уставились друг на друга.
Дэйн ответил первым.
— Он сказал, что пойдет вниз по ручью… по следам этих гусениц… Я пошел вверх…
— Значит, это был он… — Тау нахмурился, повернулся на пятках и оглядел лощину. Здесь, у воды, зелень разрослась особенно густо, кустарник стоял стеной, в которой ручей пробил нечто вроде туннеля.
— А что случилось? — спросил Дэйн.
— Кто-то окликнул меня по радиотелефону, окликнул и сразу же замолчал…
— Не я. Мой радиотелефон был выключен, — ляпнул Дэйн, не подумав. Он тут же прикусил язык, сообразив, что наделал. Разведчик не имеет права выключать радиотелефон, это знает любой приготовишка. А он, Дэйн, нарушил это правило в первой же своей разведке! Дэйн почувствовал, что щеки его загорелись, но не стал ни извиняться, ни объясняться. Он совершил проступок и готов был понести наказание.
— С Али что-то случилось, — сказал Тау. Не произнеся больше ни слова, он забрался в кабину флиттера. Притихший Дэйн последовал за ним.
Флиттер рывком взвился в воздух — Тау был не таким искусным пилотом, как Камил. Флиттер пошел над лощиной очень низко и на самой малой скорости. Дэйн и Тау напряженно всматривались, но не видели ничего, кроме выжженных полос, оставленных бластером, густой зелени, россыпей щебня и торчащих скал.
Следы краулера тоже были видны, и Дэйн коротко рассказал все, что ему удалось узнать. Лицо Тау было угрюмо.
— Если мы не найдем Али, — сказал он, — придется сообщить на “Королеву”.
До Дэйна вдруг дошло, что ему страшно не хочется сознаться перед собой еще в одном упущении. Упущение это было гораздо серьезнее, чем промах с радиотелефоном. Он должен был настоять на том, чтобы держаться вместе, не разбредаться в разные стороны, хоть лощина и казалась такой пустынной и безопасной.
— Здесь происходит что-то очень скверное, — продолжал Тау. — Из бластеров стреляли преступники…
Дэйн хорошо знал, как беспощадны законы Федерации, когда речь идет о контактах с аборигенами иных миров. В Школе ему пришлось зазубривать на память соответствующие параграфы из Свода законов. Защищаться от нападений инопланетян не возбранялось, но только защищая свою жизнь, торговец имел право применить против негуманоида бластер или какое-нибудь другое. — оружие. Только защищая свою жизнь… Не одобрялось даже применение гипноизлучателей, хотя, как правило, торговцы вооружались ими, отправляясь на неисследованные планеты, населенные варварскими племенами.
Экипаж “Королевы” ступил на землю Лимбо без оружия и должен был оставаться безоружным до тех пор, пока их жизнь или их корабль не окажутся под угрозой. А здесь, в лощине, кто-то бил из бластера по живым существам просто из гнусной прихоти, утоляя какую-то садистскую ненависть к инородцам.
— Ведь не может быть, чтобы напали они, эти шарообразные…
Тау покачал головой, его загорелое лицо стало жестким.
— У них вообще нет оружия. По всему видно, что на них напали без предупреждения, просто взяли и скосили их… чтобы позабавиться.
Тау запнулся и не стал продолжать. Картина, которую он нарисовал, была слишком отвратительна для человека, воспитанного в традициях Торгового флота.
Лощина под ними расширилась и широким веером влилась в равнину. Али нигде не было. Он исчез, словно прошел сквозь каменные стены утесов. Каменные стены!.. Дэйн вспомнил стену, в которую ушел след краулера, и прилип к ветровому стеклу, вглядываясь в скалистые обрывы. Но нет, там не было никаких следов.
Флиттер пошел на снижение и сел.
— Надо доложить на “Королеву”, — сказал Тау. Не вставая с места, он потянулся к ключу бортового передатчика.
Тау начал выстукивать вызов, когда скрежещущий вой, грозный и странно знакомый, поднял их на ноги. Это был не ураган — здесь, на краю выжженной пустыни не происходило ничего, что могло бы нарушить извечное молчание мертвой планеты. Более опытный Тау первым понял, что это такое.
— Звездолет! — крикнул он.
Дэйн был новичком в Космофлоте, но и ему было понятно: если корабль идет на посадку с таким раздирающим ревом, значит, дело его плохо. Он схватил Тау за плечо.
— Что с ним?
Лицо врача побелело под загаром. Прикусив нижнюю губу, он как зачарованный глядел в небо. Сквозь нарастающий свист и скрежет он прокричал на ухо Дэйну:
— Спускается слишком быстро!.. Не может затормозить!..
И тут они его увидели. Темное пятно стремительно прорезало утреннее небо и исчезло за зубчатым хребтом на северном горизонте.
Вой затих. Наступила тишина. Тау медленно покачал головой.
— Разбился. Не сумел погасить скорость.
— Что это за корабль? — спросил потрясенный Дэйн. Темное пятно пронеслось так быстро, что он не различил силуэта.
— Слава богу, для пассажирского лайнера он слишком мал. По крайней мере я надеюсь, что это был не лайнер…
Да, крушение пассажирского лайнера было бы сущим кошмаром. Дэйн отлично это понимал.
— Какой-нибудь грузовой корабль… — Тау снова сел и застучал ключом. — Должно быть, потерял управление, когда вошел в атмосферу…
Он связался с “Королевой” и доложил обо всем случившемся. Ответ последовал незамедлительно. Им было приказано оставаться на месте и дожидаться второго флиттера, который прибудет с оборудованием для полевого госпиталя. Затем второй флиттер, взяв на борт Тау, отправится в горы и попытается отыскать место аварии, чтобы оказать помощь, если кто-нибудь там остался в живых. Дэйн, Мура и Кости займутся поисками Камила.
Второй флиттер появился через несколько минут. Мура и Кости выскочили из него, едва он коснулся грунта, а Тау поспешно вскарабкался на их место. Флиттер сейчас же по спирали взмыл в небо и лег на курс к иззубренному хребту, за который упал звездолет.
— Вы видели, как он падал? — спросил Дэйн.
Мура покачал головой.
— Не видели. Только слышали. Потерял управление.
Широкое лицо Кости сочувственно сморщилось.
— Они, должно быть, здорово треснулись. Такой удар — наверное, никого в живых не осталось. Однажды на Джуно я видел примерно такую же посадку — дрянь дело, все погибли. А этот, должно быть, потерял управление еще раньше, чем пошел на посадку Он даже не пытался тормозить, падал точно кусок железа.
Мура тихонько присвистнул.
— Может, чумной корабль…
Дэйн вздрогнул. Чумной корабль… Жуткий призрак на космических трассах. Блуждающий склеп с мертвым экипажем, заразившимся неизвестной болезнью на неведомой планете и избравшим смерть в отдаленных пустынях космоса, чтобы не занести инфекцию на обитаемые миры. Перед Службой охраны солнечной системы стояла незавидная задача перехватывать эту дрейфующую смерть и либо посылать ее в очищающие недра звезд, либо уничтожать каким-либо другим способом. А здесь, за пределами цивилизованного мира, такой блуждающий склеп мог носиться в пространстве годами и даже столетиями, прежде чем игра случайно бросит его в сферу притяжения какой-нибудь планеты и не разобьет о ее поверхность.
Впрочем, люди “Королевы” знали, что к чему, они не полезут в разбитый корабль очертя голову. И вообще место крушения могло оказаться в тысяче миль отсюда, далеко за пределами радиуса действия флиттера. И там будет Тау — кто-кто, а уж он-то знает, что с чумой шутки плохи.
— А как Али? Он пропал? — спросил Кости.
Дэйн подробно рассказал о том, что произошло в логине, не утаив и собственной оплошности. К его огромному облегчению, ни Мура, ни Кости не стали тратить время на упреки, а сразу приступили к делу. Мура предложил план.
— Пусть Кости поднимется на флиттере и летает над нами. Мы с вами пойдем пешком. Может быть, есть следы, которые вы не заметили с воздуха.
Так они и сделали. Флиттер на самой малой скорости кружил над их головами, а Дэйн и Мура двигались по зловещей лощине пешком, прорубаясь ножами сквозь густые заросли. Они обнаружили место, где гусеницы краулера соскользнули со скалистого выжженного массива и впервые врезались в рыхлую почву плодородной полосы.
Здесь Мура остановился и оглядел равнину. Пестрых развалин отсюда видно не было, но краулер, несомненно, появился с той стороны, затем с неизвестной целью прошел по лощине к горам и… исчез там, пройдя сквозь сплошную каменную стену.
— Из лагеря Рича?.. — предположил Дэйн.
— Может — да, может — нет. — уклончиво ответил Мура. — Вы говорили, по мнению Али. это была нестандартная машина?
— Но… — Дэйн разинул рот. — Не может же быть, что это сами Предтечи…
Мура засмеялся.
— Говорят, в космосе вес возможно, верно? Нет. я не думаю, чтобы древние владыки космоса оставили здесь своих потомков. Но они могли оставить здесь другое — и это другое кто-то здесь использует. Хотел бы я знать побольше о развалинах…
Что ж, возможно, Рип был недалек от истины, когда несколько дней назад утверждал, будто на какой-нибудь планете могло сохраниться оборудование легендарных Предтеч. И, быть может, кто-то наткнулся здесь, на Лимбо, на склад этого оборудования? Но тогда обретало силу мрачное предостережение Али — о том, что оборудование Предтеч в руках землян может стать угрозой всему человечеству.
Они старательно обыскивали устье лощины, а флиттер все кружил над их головами. Дэйн на ходу вскрыл пакет с полевым рационом и принялся жевать безвкусную каучуковую массу, которая по идее должна была снабдить его молодой организм всеми необходимыми калориями и витаминами, такую неаппетитную и совсем не похожую на настоящую еду.
Он прорубался сквозь колючие кусты, продирался через путаницу ветвей и вдруг очутился на крошечной полянке, со всех сторон окруженной шипастой растительностью. Под ногами был толстый слой опавшей листвы.
Дэйн замер. Грязный коричневый ковер был местами продран. Из-под разворошенных листьев выглядывала отвратительная зеленая слизь, и от нее поднималась нездоровая гнилостная вонь.
Дэйн опустился на четвереньки. Он не был следопытом, но даже ему было ясно, что здесь происходила какая-то драка — и притом совсем еще недавно, потому что грязь даже не успела подсохнуть. Дэйн огляделся. Да, идеальное место для засады. И если Камил вышел отсюда… и пошел туда…
Стараясь не наступать на следы, Дэйн пересек поляну. Гак и есть. На кустарнике виднелись следы ножа, многие ветки были обрублены. Здесь прошел человек, вооруженный обычным походным ножом.
Прошел здесь… а здесь его поджидал кто-то… или что-то.
Лимбеанцы? Или хозяева странного краулера, которые жгли лимбеанцев из бластера?
В одном Дэйн был уверен: на Камила напали именно здесь — напали, скрутили и уволокли. Куда? Он тщательно оглядел кустарник, но нигде больше не обнаружил никаких следов. Все выглядело так, словно охотник, овладев добычей, испарился вместе с нею.
В кустарнике затрещало, и Дэйн резко обернулся, выхватив гипноизлучатель. Но это был Мура — его славное загорелое лицо появилось среди листвы. Дэйн махнул ему рукой, и Мура вышел на поляну. Объяснять ему ничего не пришлось, он сам все понял с первого взгляда.
— Они сцапали его здесь, — сказал Дэйн уверенно.
— Да, но кто или что такое эти “они”? — возразил Мура и тут же задал вопрос, на который невозможно было ответить: — И как они отсюда ушли?
— Их краулер, например, прошел прямо через скалу…
Мура поворошил ногой слой опавшей листвы.
— Ничего похожего на люк, — объявил он серьезно, как будто ожидал все-таки обнаружить что-либо в этом роде. — Остается одно… — Он ткнул пальцем в небо, где нарастал рокот флиттера: Кости сделал круг и возвращался к ним.
— Но мы бы увидели…услышали… — запротестовал было Дэйн, но тут же усомнился в собственных словах. Ведь если Али попытался звать на помощь, сам он был на другом конце лощины, да и до Тау отсюда было по крайней мере две мили поворотов, выступов и густого кустарника.
— Что-нибудь поменьше наших флиттеров, — размышлял вслух Мура. — Вполне возможно. Ясно одно: Камила они утащили, и, чтобы отбить его, мы должны узнать, кто они и где находятся.
Он снова стал продираться сквозь кустарник, и Дэйн последовал за ним. Они вышли на открытую скалистую площадку и помахали флиттеру. Кости посадил машину и сразу же спросил:
— Нашли?
— Нашли место, где его захватили, — ответил Мура, усаживаясь перед радиопередатчиком.
Дэйн обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на эту зловещую лощину. Но то, что он увидел у горизонта, сразу заставило его забыть и о лощине, и об утесах, обступивших ее. Оказывается, пока они шарили в кустарнике, солнце скрылось. Небо затягивало облаками — и не только облаками. Не стало больше видно и голых, покрытых снегом горных пиков, которые совсем недавно вырисовывались на фоне бледного неба. Словно оно обвалилось, ото белесое выцветшее небо, и закрыло собой горизонт. Там, где были горы, теперь клубился туман, такой плотный, что ничего не было видно, как будто художник замазал белой краской неудавшийся пейзаж. Дэйн никогда не видел ничего подобного. И туман надвигался с необычайной быстротой, на глазах пожирал милю за милей. Не хватало си, о затеряться в этом молоке!..
— Смотрите! — Он побежал к флиттеру и схватил Муру за руку. — Посмотрите, что делается!
Кости сдавленно выругался по-венериански, а Мура только послушно поднял глаза. Вся местность к северу от лощины уже скрылась в тумане. Более того — от вершин утесов, обступивших лощину, клубами поднимался серовато-желтый пар, он полз по каменным склонам, размывая очертания скал. И земляне непроизвольно сбились в кучу, ощущая озноб и от этого зрелища, и от холода, наступившего с исчезновением солнца.
Писк рации заставил их опомниться. На “Королеве” заметили туман и предлагали обоим флиттерам немедленно возвращаться.
А туман сгущался все быстрее. Клубы пара над лощиной сливались, образовывали гряды облаков, и облака эти начали опускаться, затрудняя всякую видимость.
Кости обеспокоенно произнес:
— Плохо дело, эта штука надвигается слишком быстро. Можно, конечно, идти по радару, но я предпочел бы обойтись без этого…
К тому времени, когда они поднялись в воздух, туман уже залил лощину и грозно выбросил первые щупальца на изрытую поверхность выжженной равнины. В этом было что-то зловещее, твердь исчезла, ее заливали грязные крутящиеся волны, и вот уже ничего не было видно внизу, кроме неясного, грозного движения бесформенных клубов.
Кости уводил флиттер на полной скорости, но они не пролетели и мили, как он вынужден был убавить скорость. Туман встал стеной, но оседал липкими каплями на ветровом стекле, становился все плотнее.
Правда, они не рисковали заблудиться. Флиттер шел но пеленгу с “Королевы”. Но теперь вокруг кипело сплошное море тумана. Они не видели ничего, и только жужжание радарной системы связывало их с родным кораблем.
— Надеюсь, наши ребята успели выбраться, — проговорил Кости.
— Если не успели, — отозвался Мура, — им лучше сесть и переждать.
Жужжание радара становилось все громче, и Кости снова убавил скорость.
— Как бы нам не врезаться в нашу старушку, — пробормотал он.
В этом тумане не было ни расстояний, ни направлений. Может, они летели сейчас на высоте десять тысяч футов, а может, скользили в каком-нибудь ярде над поверхностью скалистой равнины. Кости сгорбился над панелью управления, обычно добродушное лицо его было искажено, глаза перебегали с циферблатов на ветровое стекло и обратно…
Потом они увидели корабль — темную тень, возникшую из белесой мглы. Кости повел флиттер на снижение и с мастерской точностью посадил его на хрустнувший щебень. Все кончилось, но он не торопился вылезать. Сначала он вытер лицо тыльной стороной ладони Мура наклонился вперед и похлопал великана по плечу.
— Отличная работа, — сказал он.
— А как же иначе! — ухмыльнулся Кости.
Они выбрались из флиттера и, прежде чем направиться к смутной громаде “Королевы”, повинуясь какому-то внутреннему чувству, взялись за руки. Рука товарища к твоей руке — это было нужно не только для того, чтобы не потеряться в тумане, это давало ощущение безопасности и уверенности, в котором так нуждался каждый из них. Грозный враждебный туман подавлял их. Пока они шли, жирная влага оседала на шлемах и стекала крупными каплями на лица и плечи.
Они поднялись по трапу, перешагнули порог люка и остановились, охваченные блаженным теплом ярко освещенного шлюзового отсека. К ним кинулся бледный и встревоженный Джаспер Викс.
— А, это вы… — разочарованно произнес он. Кости захохотал.
— А кого ты ждал, малыш? Мистера дракона с такой вот пастью? Конечно, это мы, и мы очень рады, что это мы…
— Что-нибудь случилось? — прервал его Мура.
Викс подошел к открытому люку, выглянул.
— Второй флиттер… — сказал он. — Он не отзывается уже целый час. Капитан приказал им возвращаться, как только мы заметили туман… В отчете изыскателей сказано, что эти туманы могут стоять несколько дней… но в это время года их обычно не бывает.
Кости присвистнул, а Мура, прислонившись спиной к стене, принялся отстегивать шлем.
— Несколько дней…
Дэйн почесал в затылке. Несколько дней в этом супе! Тут уж остается одно — сидеть и надеяться на лучшее. А если им еще пришлось совершить в горах вынужденную посадку… Теперь он понимал, почему Викс так мается у люка. Да, полет над плоской равниной — легкая прогулка по сравнению с испытаниями, которые выпали на долю экипажа второго флиттера.
Они поднялись в рубку, чтобы доложить капитану. Но капитан слушал их вполуха. Он то и дело посматривал на Тан Я, который сидел за пультом бортовой радиостанции, напряженно вслушиваясь в эфир, готовый в любой момент бпити на связь. Капитана тоже можно было понять. Где-то там, в таинственных просторах Лимбо, затерялся уже не только Али — затерялись Рип, Тау и Стин Вилкокс — тесть экипажа “Королевы”.
— Опять! — с досадой проговорил Тан. Он сморщился и обеими руками оттянул от ушей наушники. И сейчас же в рубке стал слышен шум, рвущийся через мембраны. По-началу его можно было принять за жужжание пеленгатора, но тон его все повышался, пока не перешел в визг, от которого заныло в ушах.
Дэйн вслушивался в этот визг и вдруг уловил в нем что-то знакомое, какую-то скрытую пульсацию, знакомый ритм… да-да, тот самый ритм, который он ощутил, приложив ладони к шершавой стене в зловещей лощине. Значит, есть некая связь между этим шумом в эфире и вибрацией далекой скалы!
Визг оборвался так же внезапно, как и начался. Тан вновь надвинул наушники и стал ждать вызова — либо рации пропавшего флиттера, либо радиотелефона Али.
— Что это было? — спросил Мура.
Капитан Джелико пожал плечами.
— Мы знаем не больше вас. Возможно, какой-то сигнал… он повторяется весь день через равные промежутки времени.
— Приходится признать, — пробасил Ван Райк, остановившись в дверях рубки, — что мы на Лимбо не одни. И вообще на Лимбо много такого, чего сразу не заметишь.
Тут Дэйн решил поделиться своими подозрениями.
— Археологи… — начал было он, но капитан бросил на него выразительный взгляд, и помощник суперкарго замолчал на полуслове.
— Пока нам ничего не известно, — холодно сказал капитан. — Ступайте, ребята, поешьте и отдохните…
Глубоко уязвленный Дэйн поплелся вслед за Мурой и Кости вниз, в кают-компанию. По дороге они прошли мимо каюты капитана. Из-за двери было слышно, как дико визжит в своей клетке Хубат. “Мне сейчас самому в пору так визжать”, — подумал Дэйн с горечью. И даже горячая еда, ничуть не похожая на резиновую жвачку, которой он питался накануне, не могла поднять его настроение.
Однако та же еда оказала самое благотворное влияние на настроение Кости.
— Плохо вы знаете Рипа! — восклицал он во всеуслышание. — Это же головастый парень! И мистер Вилкокс тоже знает, что к чему. Наверняка они где-нибудь уютненько устроились, сидят себе и ждут, пока эта штука не рассеется. Кому же придет в голову вылезать в такой туманище?..
“Хорошо бы, если так, — подумал Дэйн. — А вдруг на Лимбо живут люди, которые знают все причуды местного климата, знают эти туманы и умеют ими пользоваться… например, как прикрытием… А этот радиошум… может, это пеленг, и по этому пеленгу их отряды крадутся сейчас сквозь мглу… и направляются эти отряды сюда, к “Королеве”!”
После обеда все свободные члены экипажа собрались у входного люка. Они, конечно, предпочли бы находиться где-нибудь поближе к рубке управления и бортовой радиостанции, но присутствие там капитана совершенно исключало такую возможность. Поэтому лучшее, что им оставалось, это торчать у открытого люка, таращить глаза в затянутое серой мглой пространство и напряженно прислушиваться, не раздастся ли наконец урчание моторов флиттера.
— Они же толковые ребята, — в двадцатый раз повторял Кости. — Не станут они рисковать своей головой, пробираясь через это дерьмо. Вот Али — другое дело. Его сцапали раньше, чем все это началось.
— Может быть, это браконьеры? — предположил Бикс.
Великан задумался.
— Браконьеры? М-да… Но что браконьерам делать на Лимбо, скажи, пожалуйста. Что-то я не видел здесь мехов и драгоценных камней. — Он повернулся к Дэйну: — Как насчет этих мертвых тварей в лощине, Торсон? Могут браконьеры у них чем-нибудь поживиться?
— Оружия у них не было… и одежды тоже, насколько я мог судить, — сказал Дэйн рассеянно. — А на плантациях у них растут пряности; я таких раньше никогда не видел…
— А это не наркотики? — спросил Викс.
— Если и наркотики, то это что-то новое. Тау их тоже не знает… — Дэйн поднял голову и прислушался. Он был почти уверен…ага, вот, снова! — Тише! — Он схватил за рукав Кости и подтащил к люку. — Прислушайся… Слышишь? А теперь?
Туман был настолько плотен, что казалось, будто наступила ночь. Даже сигнальный огонь на носу “Королевы” не мог рассеять эту тьму. Туман странно искажал звуки, дробил и множил урчание моторов, и можно было подумать, что целая армада флиттеров приближается к “Королеве” одновременно со всех сторон.
Дэйн стремительно повернулся и, рванув рубильник, включил огни вдоль трапа. Даже самое слабое мерцание могло помочь блуждающему в тумане флиттеру определить место посадки. Викс исчез. Было слышно, как он гремит каблуками по коридору, спеша сообщить новости в Рубку управления. В ту же минуту туман вокруг “Королевы” осветился. Это вспыхнул сверхмощный прожектор — маяк, который невозможно было не заметить с флиттера.
Темное тело пронеслось рядом с кораблем — так близко, что Дэйн отпрыгнул, уверенный, что оно врежется в трап. Урчание мотора слабело, удаляясь, потом вновь стало нарастать, превратилось в рокот, и темный силуэт вновь вынырнул из тумана, теперь уже совсем низко.
Флиттер сел со страшным скрежетом. Видимо, туман все же помешал пилоту правильно определить высоту. У подножия трапа появились три фигуры, смутные и размытые в тумане. Никого нельзя было узнать, пока они поднимались к люку, и вдруг раздался знакомый сочный басок Рипа:
— Ах, черт меня побери! — Он задержался перед порогом и ласково похлопал ладонью по обшивке корабля. — До чего же славно снова увидеть нашу старушку!.. Бог ты мой, как славно!
— Как же это вам удалось добраться? — спросил Дэйн.
— А что было делать? — отозвался помощник штурмана. — В горах не сядешь. Эти горы — сплошные вершины и пропасти… так, во всяком случае, они выглядят. Мы вышли на пеленг, но тут… Слушайте, что это здесь за помехи? Мы дважды теряли пеленг, никак не могли настроиться…
Стин Вилкокс и Тау медленно шли следом. Врач едва держался на ногах, волоча за собой походную аптечку. Вилкокс только крякнул в ответ на приветствия, растолкал встречающих и направился прямо в рубку управления. А Рип задержался.
— Что с Али? — спросил он.
Дэйн рассказал ему про полянку в кустарнике.
— Но как же они?..
— Непонятно. Разве что взмыли прямо в небо. Флиттер посадить там негде. Но ведь краулер-то прошел сквозь скалу! Нет, Рип, на этой планете что-то не так…
— От развалин лощина далеко? — помощник штурмана произнес это жестким, резким тоном.
— Ближе, чем от “Королевы”. Мы их не видели из-за тумана, но, возможно, пролетели над ними…
— А с Али вам так и не удалось связаться?
— Тан все время пытается. Да и мы не отключались, пока не вернулись сюда.
— Вероятно, они сразу же отобрали у него шлем, — сказал Рип. — Я бы на их месте сделал то же. Иначе он бы мог нам запеленговать их…
Дэйн вдруг увидел некую возможность.
— Слушай, а нельзя запеленговать сам радиотелефон? Если он не выключен, конечно…
— Не знаю. Только расстояние, наверное, очень уж велико. Надо спросить у Тана… — И Рип побежал наверх, в рубку управления.
Дэйн взглянул на часы и быстро пересчитал корабельное время на время Лимбо. Была ночь. Ночь и туман. Даже если Тан сумеет поймать шум радиотелефона Али, все равно сейчас нельзя высунуть носа из корабля.
Инженер-связист был не один. В рубке собрались все офицеры “Королевы”, а сам Тан опять сидел, отведя от ушей наушники. И в рубке снова звучал визг — снова где-то за пеленой тумана работала какая-то гигантская заглушка.
Когда вошли Рип и Дэйн, Вилкокс рассказывал:
— Вот это самое. В точности на нашей рабочей частоте. Я взял два пеленга. Но понимаете, — он пожал плечами, — тут атмосферные помехи, да и определить было трудно в тумане. Точно ли — не знаю. Могу сказать только, что источник находится где-то в горах…
— А это не статические разряды? — спросил капитан Джелико.
— Наверняка нет! И я уверен, что не передача… Возможно, чей-то пеленг. А больше всего похоже на помехи от крупной работающей установки…
— И что это может быть за установка? — спросил Ван Райк.
Тан снял наушники и положил их на пульт рядом с собой.
— Очень большая, — сказал он. — Что-нибудь вроде Центрального Мозга у нас на Земле.
Все ошеломленно замолчали. Установка типа ЦМ на этой опустошенной планетке! Такое не сразу переваришь. Впрочем, Дэйн заметил, что в осведомленности Тана никто не усомнился.
— Что ей здесь делать? — спросил изумленный Ван Райк. — Как ее здесь можно использовать?
— Давайте лучше думать, кто ее использует, — возразил Тан. — Не забывайте, что они захватили Камила. Так что они, наверное, многое знают о нас, а вот мы о них не знаем ничего.
— Браконьеры… — произнес Джелико, однако по тону его было ясно, что он сам этому не верит.
— Браконьеры с установкой типа ЦМ? Может быть, конечно… — откликнулся Ван Райк, и в голосе его чувствовалось сомнение. — Но вес равно мы не можем выйти на разведку, пока туман не рассеется…
Трап втянули, и корабль снова перешел на обычный распорядок. Но Дэйн не верил, чтобы кто-нибудь спал в эту ночь. Он думал, что и сам не заснет, однако усталость, накопившаяся за последние двадцать четыре часа, в конце концов сморила его и понесла от одного сна к другому: он все время догонял Али, сначала по извилистым лощинам, а потом между огромными, как башни, узлами ЦМ, и все никак не мог догнать убегающего помощника механика.
На его часах было девять, когда он утром спустился в шлюзовую камеру. Люк снова был открыт настежь. Снаружи было по-прежнему темно, словно стояла глубокая ночь, может быть, лишь чуть-чуть светлее. Густой туман все еще окутывал корабль.
Внизу на трапе стоял Рип. Он машинально взялся за поручень, но сейчас же отдернул руку и принялся вытирать ладонь о штанину — по поручню крупными маслянистыми каплями стекала осевшая влага. Дэйн спустился по скользким ступенькам и встал рядом с ним.
— И не думает проясняться, — заметил он.
— Кажется, Тан поймал пеленг! — выпалил Шэннон. — Рацию Али! — Он снова схватился за поручень и жадно уставился в сторону развалин, словно пытался усилием воли пробуравить взглядом груды серой ваты, завалившей все вокруг.
— С какого направления? — спросил Дэйн. — С севера?
— Нет! С запада!
Значит, все-таки с запада… где развалины, где лагерь Рича… Значит, все правильно — Рич и впрямь имеет какое-то отношение к тайнам Лимбо.
— Сегодня рано утром, — продолжал Рип, — помехи исчезли и слышимость минут на десять сделалась хорошей. Тан присягать бы не стал, но уверен, что поймал жужжание включенного радиотелефона.
— Далековато все-таки… до развалин, — пробормотал Дэйн. Но он знал, что, если уж инженер-связист что-нибудь сказал, значит, так оно и есть. Тан Я никогда не фантазировал.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил Дэйн.
Огромные лапы Рипа сжали поручень.
— А что мы можем сделать? — сказал он беспомощно.
— Не брести же наудачу — авось выйдем на развалины… Вот если бы они включили передатчик…
— А они что, не включают? Они же должны держать с нами связь… Мог бы ты вести флиттер по пеленгу их передатчика?
— Мог бы, — сказал Рип. — Если бы они нам что-нибудь сообщали. Но они не выходят в эфир. Всю ночь Тан вызывал на аварийной частоте, чтобы они точно знали, что это мы, а не кто-нибудь другой. Но они так и не отозвались.
Да, без пеленга флиттер до развалин не доведешь. И все же какую-то рацию там засекли — возможно, рацию Али — и совсем недавно.
— Я попробовал выйти, — сказал Рип, указывая в туман. — Хорошо, что догадался привязаться тросом, а то бы заблудился через несколько шагов…
Дэйн в этом не сомневался. Но лихорадочное нетерпение, мучившее Рипа, передалось и ему. Невозможно же сидеть, сложа руки, когда появилась наконец какая-то надежда выручить Али! С ума можно сойти… Он спустился по скользкому трапу, нашел трос, который Рип привязал к поручню, и, крепко взявшись за него, двинулся в серую мглу.
Туман каплями оседал на его куртке, стекал по лицу, оставляя на губах странный металлический привкус. Дэйн осторожно, шаг за шагом продвигался вперед.
И вдруг впереди замаячил какой-то темный силуэт. Дэйн, крадучись, приблизился и смущенно хихикнул, обнаружив, что это всего лишь краулер — тот самый, который проделал несколько рейсов к развалинам и обратно, перевозя оборудование Рича.
К развалинам и обратно!
Дэйн стиснул трос в кулаке. А что если…
Быстро перебирая руками по тросу и поминутно спотыкаясь — так торопился, — он вернулся к трапу. Если его надежда оправдается, проблема решена. Можно будет найти лагерь и застать археологов врасплох. Они, конечно, ничего подобного сейчас не ожидают.
Рип ждал его на трапе. По лицу Дэйна он сразу понял, что у того есть какая-то идея, но вопросов задавать не стал, а просто поспешил за ним по пятам.
— Где Ван Райк? — спросил Дэйн на ходу. — Или капитан?
— Капитан спит, — ответил Рип. — Тау заставил его прилечь. А Ван Райк, наверное, у себя в каюте.
Дэйн устремился на грузовую палубу. “Ах, если бы все получилось так, как я задумал! Это была бы настоящая удача — первая удача с тех пор, как мы связались с этой проклятой планетой…”
Суперкарго возлежал на своей койке, заложив руки за голову. Дэйн в нерешительности остановился на пороге, но голубые глаза Ван Райка были открыты и тотчас же уставились на него. Дэйн начал с места в карьер:
— Кто-нибудь пользовался краулером последние два дня, сэр?
— Насколько мне известно, нет, — ответил суперкарго. — А что такое?
— Значит, — дрожа от возбуждения, произнес Дэйн, — значит, им пользовались здесь только для перевозки оборудования доктора Рича?
Ван Райк сел. Он не только сел, но потянулся за ботинками и обулся.
— Так ты полагаешь, автонастройка у него сохранилась? Возможно, сынок, вполне возможно!
Он уже натягивал куртку. Тут до Рипа дошло.
— Проводник до самого лагеря! — с восторгом вскричал он.
— Будем надеяться, — сдержанно произнес Ван Райк.
Снова вернулись к краулеру — на этот раз во главе с самим суперкарго. Приземистый грузовоз по-прежнему стоял между стабилизаторами “Королевы” в том же положении, в каком его оставил Дэйн, — уставив тупой нос на запад. Да, автонастройка на лагерь, видимо, сохранилась. Когда двигатель включили, краулер медленно пополз по своим старым следам, и, если бы Дэйн, нагнав его, не заглушил мотор, он так полз бы и полз, невзирая ни на какие туманы, через выжженную пустошь до того места, где Рич выгрузил свое оборудование. Это был идеальный проводник. Людям “Королевы” оставалось лишь следовать за ним.
Суперкарго не сказал ни слова. Он только повернулся и пошел обратно к “Королеве”. Шагая следом за ним, Дэйн пробормотал:
— Эх, нам бы хоть один ручной лучемет…
— Тогда уж лучше резонатор, — возразил Рип.
Дэйн испуганно покосился на него. Лучеметом не обязательно убивать — им можно пригрозить или проломить стену укрепления. Но резонатор… Акустические волны невидимы, от них нет защиты, и они буквально разрывают людей на части. И если Рип заговорил о резонаторе, значит, он считает, что настоящее сражение неизбежно. Впрочем, все это пустые разговоры. “Королева” — послушный закону торговый корабль, на ней нет ни пулеметов, ни резонаторов.
Ван Райк поднялся в секцию управления и постучал в дверь капитанской каюты, из-за которой доносились пронзительные вопли Хубата. Джелико откатил дверь. Лицо у него было усталое и хмурое. Он раздраженно стукнул по клетке голубого чудища и поздоровался с суперкарго. Однако на этот раз встряска не оказала обычного действия — Хубат завизжал еще громче.
Суперкарго спросил, разглядывая его:
— Давно он у вас так бесится, капитан?
Джелико бросил на своего любимца яростный взгляд и вышел в коридор подальше от шума.
— Почти всю ночь. — Он задвинул дверь, стало тише. — По-моему, он сошел с ума. Не понимаю, что с ним стряслось?
— У него слуховой порог, кажется, выше ультразвука?
— Значительно. А почему… — Капитан проглотил свое “почему”. Глаза его сузились. — Вы имеете в виду эти чертовы радиопомехи? Полагаете, они связаны с акустикой?
— Не исключено. Он орет, когда помехи прекращаются?
— Это можно проверить. — Джелико сделал было движение, чтобы вернуться в каюту, но Ван Райк остановил его.
— Сейчас есть дело поважнее, капитан.
— А именно?
— Мы знаем, как добраться до лагеря Рича.
И Ван Райк принялся рассказывать капитану о краулере. Джелико внимательно слушал, прислонившись к стене, лицо его было бесстрастно, словно Ван Райк зачитывал ему список принятых на борт грузов. Когда суперкарго закончил, капитан только проговорил неторопливо:
— Ну что ж, может быть, и получится…
Снова экипаж собрался в кают-компании. Отсутствовал только Тан, оставшийся в радиорубке. В руке у капитана Джелико был серебряный стерженек, прикрепленный к поясу длинной цепочкой.
— Мы обнаружили, — начал он без всякого вступления, — что управление грузового краулера по-прежнему настроено на лагерь Рича. Таким образом, краулером можно воспользоваться как проводником…
Это заявление было встречено общим шумом, в котором можно было разобрать вопрос: когда начнем? Джелико постучал стерженьком по столу, и шум прекратился.
— Жребий, — сказал он.
Мура уже приготовил все для жребия — нарезал соломку, сложил в кружку и встряхнул.
— Тан останется на рации, — объявил капитан. — Жребий будут тянуть десять человек. Пойдут пятеро, те, кто вытащит короткие соломинки…
Стюард пошел по кругу, держа руку выше уровня глаз сидящих людей. Каждый вытаскивал соломинку и, не глядя, зажимал ее в кулаке. Потом все одновременно рас крыли ладони.
Короткая! Дэйна бросило в жар — то ли от радости, то от волнения. А кто еще? Он оглядел стол. Рип! У Рипа тоже короткая! И в замасленных пальцах Кости тоже зажата короткая соломинка. Четвертую показал Стин Вилкокс, а пятую и последнюю — Мура.
Командиром будет Вилкокс — это хорошо. На молчаливого штурмана можно положиться полностью. И надо же как странно распорядилась судьба. Короткие соломинки достались как раз тем, без кого “Королева” на крайний случай может обойтись. Если мы все пропадем, корабль и без нас сумеет уйти с Лимбо. Дэйн постарался отогнать от себя мрачные мысли.
Капитан Джелико недовольно фыркнул, обнаружив, что сам он в экспедицию не попал. Он поднялся, подошел к стене справа от себя и вставил серебряный стержень в какое-то отверстие. Дверца секретного сейфа со скрежетом распахнулась. Видно, ее давно не открывали.
Внутри на подставке стояли бластеры — целая шеренга ручных бластеров! Под ними висели кобуры и зловеще поблескивали полные обоймы. Это был арсенал “Королевы”, вскрыть его мог только капитан и только тогда, когда считал положение чрезвычайно серьезным.
Один за другим Джелико извлекал бластеры и передавал Штоцу. Тот тщательно осматривал каждый бластер щелкал разрядником и клал перед собой на стол. Пять бластеров, пять кобур, пять патронташей с комплектом обойм. Затем капитан закрыл сейф и запер его серебряным стерженьком, с которым — по законам Федерации — не имел права расставаться ни днем ни ночью. Он вернулся к столу и оглядел пятерых избранников судьбы. Каждый из них умел пользоваться бластером, как и всякий вольный торговец, так что объяснять было нечего. Капитан сделал приглашающий жест.
— Разбирайте, ребята, — сказал он. — Это все ваше!
Он ничего больше не добавил — и без того было ясно, что, по его мнению, дело им предстояло опасное.
Снова Дэйн облачился в полевое обмундирование. Застегивая шлем, он дал себе торжественную клятву впредь ни при каких обстоятельствах не выключать радиотелефона. Никто так и не упрекнул его за оплошность в лощине, а ведь ой думал, что отныне его будут держать подальше от настоящего дела. И вот, пожалуйста, никто не оспаривал его права идти в поход, ему предоставили новую возможность отличиться — просто потому, что он вытащил короткую соломинку. Что ж, он приложит все силы, чтобы оправдать доверие.
За бортом по-прежнему не было ни дня, ни ночи. Был только туман. Они плотно поели и спустились по трапу в серые сумерки, которые, судя по показаниям часов, следовало называть полуденными.
Рип шагал впереди. Ощущая у бедра непривычную тяжесть бластера, Дэйн шел вслед за Вилкоксом. Кости и Мура уже хлопотали у краулера.
На плоской платформе маленькой машины было место для одного человека, от силы для двух. Бортов у платформы не было вовсе, держаться на ее скользкой поверхности было не за что, а потому решили, что все пойдут пешком, привязавшись тросами к корме.
Кости запустил двигатель, и краулер пополз вперед, дробя гусеницами гравий и обломки пористого камня. Двигался он со скоростью пешехода, и поспевать за ним не составляло труда.
Дэйн оглянулся. “Королевы” уже не было видно. Только слабое сияние еще мерцало где-то вверху — это был прожектор, который в обычных условиях виден на расстоянии многих миль. Вот тогда-то Дэйн по-настоящему понял, что значит сейчас потеряться, и ухватился за трос, проверяя, хорошо ли он привязан.
Человек, который вел краулер через пустошь в первый раз, выбирал самый удобный путь. Дорога под ногами была достаточно ровной, только раз они попали на реку застывшего шлака, где было очень скользко, и пришлось основательно попотеть.
Однако довольно скоро они обнаружили еще одну особенность тумана. Звуки! Они так и не смогли понять, что это за звуки. То ли многократное и усиленное эхо их собственных шагов и хруста гусениц, то ли какие-то другие, естественные шумы. Несколько раз Кости внезапно глушил двигатель, и они замирали, прислушиваясь. Им казалось, что они окружены, что какой-то другой отряд скрыто следует за ними во мраке, готовясь напасть. Но стоило им остановиться, как звуки исчезали, так что в конце концов по общему молчаливому согласию они решили пренебречь этими слуховыми галлюцинациями и двинулись вперед уже без остановок, видя лишь несколько дюймов грунта у себя под ногами да смутную тень на месте ближайшего соседа.
Влага, стекающая по шлемам, пропитывала одежду. Она неприятно пахла, и собственная кожа казалась Дэйну липкой и нечистой. Он попытался вытереть лицо, но только размазал маслянистую жидкость еще сильнее.
В остальном же все шло хорошо. Краулер уверенно и беспрепятственно двигался вперед. Его электронная память работала безотказно. Так они оставили позади уже три четверти пути через пустошь, когда в тумане вдруг послышался новый звук, и звук этот явно не был эхом их собственного движения.
Топот! Кто-то бежал во мгле, совсем недалеко.
Очень странный топот, подумал Дэйн. Какой-то дробный. Как будто у бегущего больше двух ног. Он стал медленно поворачивать голову, стараясь определить, с какой стороны доносится топот. Но определить направление было невозможно. Непонятно было даже, догоняют их эти шаги или, наоборот, убегают от них. Тут трос подергали, и приглушенный голос Рипа спросил:
— Что это там?
— Не знаю, — отозвался Дэйн. Топот затих. Может, это был шаровидный лимбеанец?
Из тумана впереди выступило какое-то обширное темное пятно, и сейчас же раздался чей-то крик. Дэйн вздрогнул. Башмаки его съехали с гравия и песка на что-то гладкое. Теперь он стоял на плите мостовой, а темное пятно оказалось обвалившейся стеной древнего строения. Пустошь кончилась. Они достигли развалин.
— Торсон! Дэйн!
Это кричал Рип, и Дэйн поспешил откликнуться. Трос больше не натягивался — значит, краулер стоял. Дэйн осторожно двинулся вперед и наткнулся на Рипа. Рип стоял, склонившись над лежащим Вилкоксом.
Оказывается, Вилкокс оступился и попал ногой в трещину. Перелома не случилось, но острый камень пропорол ему икру, а нога застряла.
Вчетвером они подняли штурмана, посадили на платформу краулера и перевязали рваную рану, из которой хлестала кровь. Идти Вилкокс больше не мог, а потому остался на платформе возле пульта управления.
Прошло полчаса, прежде чем они снова двинулись в путь. Вилкокс сидел с бластером наготове, а остальные шагали рядом с краулером, по обе стороны от него. Вокруг вырастали стены, целые кварталы каких-то диковинных строений, но никаких следов лагеря землян видно не было.
Здесь, среди руин древней и чуждой жизни, у Дэйна снова появилось ощущение, будто кто-то следит за ними из тумана, чьи-то глаза, для которых эти неверные сумерки не помеха. Гусеницы краулера больше не хрустели по щебню, стояла жутковатая тишина. По гладким стенам стекала вода, там и тут она скапливалась в большие лужи. Жидкость в этих лучах была гнилая, скверная, от нее тянуло дурным металлическим запахом.
Вскоре они достигли места, где здания, видимо, не пострадали. Крыши и стены охраняли вечный мрак внутри, и становилось страшно при одной только мысли заглянуть в эти зловонные склепы.
Поскрипывая гусеницами по осевшим плитам мостовой, краулер продолжал бодро двигаться вдоль улицы. По-видимому, стены как-то задерживали туман: Дэйн обнаружил, что различает уже не только фигуры своих товарищей, но и их лица. И еще он заметил, что все они то и дело опасливо оглядываются и косятся на черные провалы.
Рип вдруг вытащил фонарик и включил его. Луч света упал на темное пятно у ближайшей стены. Вилкокс остановил краулер. Рип нагнулся над своей находкой, и Дэйн подошел к нему.
Рип принюхался, посапывая словно ищейка, разбирающая запутанный след.
— Что тут у тебя? — спросил Дэйн. Пятно как пятно, ничего особенного.
Луч фонарика заскользил по мостовой, как будто Рип искал еще что-то. В круге света появился какой-то желтоватый комочек. Рип рассматривал его очень внимательно, но рукой не касался. Дэйн нагнулся.
— Крэкс… — произнес Рип.
Дэйн отшатнулся.
— Ну да?
— Понюхай, — посоветовал Рип.
Но Дэйн не стал следовать этому совету. Чем меньше имеешь дело с крэксом, тем лучше.
Рип выпрямился и подошел к краулеру.
— Кто-то здесь выплюнул жвачку крэкса, — сообщил он. — Совсем недавно… возможно, сегодня утром.
— Я же говорил — браконьеры! — сказал Кости.
— Так… — Вилкокс стиснул рукоять бластера. Крэкс был наркотиком, объявленным вне закона по всей Галактике. Человек, жующий крэкс, обретал — ненадолго — невероятно быструю реакцию, сверхчеловеческую способность владеть собой, необычайную ясность мышления. Потом следовала жестокая расплата. Но под действием наркотика человек становился вдвое хитрее, вдвое быстрее, вдвое сильнее любого нормального человека. Встретиться с таким противником было бы страшно.
Они тщательно обыскали все вокруг, но, кроме выплюнутой жвачки, не нашли никаких следов. Словно никто до них не ходил этим путем с тех пор, как забытая война разрушила город. Если доктор Рич и начал свои раскопки, то место его работ еще предстояло отыскать.
Вилкокс пустил краулер малым ходом, и группа двинулась дальше. Теперь все держали бластеры наготове.
— Интересно… — Дэйн вгляделся в изломанную линию крыш. — Тебе не кажется, что туман редеет? — спросил он Рипа.
— Да, уже давно. И это очень неплохо… Гляди-ка, гляди!
Мостовую пересекала глубокая расселина, и будь туман погуще, из нее получилась бы настоящая яма-ловушка. Она могла бы с легкостью поглотить и краулер, и всех кто его сопровождал. Впрочем, краулер помнил о ней. Он неторопливо повернул и полез в обход через гору щебня, так что Вилкоксу пришлось засунуть бластер в кобуру и обеими руками вцепиться в пульт управления, чтобы не упасть. Краулер вскарабкался на вершину груды и стал сползать по противоположному склону в лавине потревоженного щебня.
Шум при этом стоял такой, что люди Рича не могли не услышать его. Вилкокс остановил краулер, и все бросились в укрытия. Некоторое время они ждали, но тянулись минуты, а ничего не происходило. Вилкокс приказал двигаться дальше.
— Да нет их здесь, — заявил Кости, вылезая из укрытия.
— И, наверное, довольно давно, — согласился Рип. — Я так и знал, что он не археолог.
— А как же насчет рации Али? — спросил Дэйн. Все-таки Тан принял этот слабый пеленг именно со стороны развалин. Впрочем, может быть, только с направления на развалины.
Краулер дополз до места, где расселина была до краев заполнена обломками, образовавшими нечто вроде моста Прочность этого моста вызывала сомнение, но краулер уже проходил здесь, и не один раз, так что имело смысл рискнуть.
Штурман включил двигатель и железными пальцами вцепился в пульт. Краулер, приседая и раскачиваясь, пополз по обломкам. Был момент, когда его гусеница сорвалась в рытвину, и он сильно накренился на левый борт, едва не сбросив Вилкокса в пропасть, но все обошлось.
Когда машина переползла на ту сторону, пошел Кости Держась обеими руками за трос, он мелкими шажками двигался по самой середине насыпи, и пот стекал у него из-под шлема, смывая со щек слизь осевшего тумана. Остальные медленно пробирались следом, проверяя каждый свой шаг. Идти было особенно неприятно потому, что дна пропасти ни справа, ни слева видно не было.
Когда опасное место осталось позади, краулер снова набрал скорость и вывернул на свой изначальный курс. Туман явно редел, и, хотя он не исчез совсем, видимость значительно улучшилась. Теперь они видели все вокруг по крайней мере на полквартала.
— У них были надувные палатки, — задумчиво сказал Дэйн. — И полевая энергостанция.
— Ну? — сказал Рип раздраженно. — Где же все это?
С того момента, как он нашел жвачку крэкса, его хорошее настроение испарилось.
— Лагерь они разбили не в городе, — уверенно сказал Дэйн.
Здесь, среди развалин, было нехорошо. Все здесь было чужое, жуткое, давящее. Дэйн никогда не считал себя особенно чувствительным человеком, но эти развалины его угнетали. Остальные, по-видимому, чувствовали себя не лучше. Маленький Мура не произнес ни слова с тех пор, как они вступили в город. Он брел за краулером, держась за свой трос, и все время озирался, словно ожидая, что вот-вот нечто бесформенное и ужасное ринется на них из тумана. Да кто же решится разбить здесь палатку, спать здесь, есть, работать, жить среди запахов, пропитывающих эти спаленные, разрушенные здания — здания, в которых, наверное, никогда не обитало ни одно человекоподобное существо?
Краулер вел их сквозь лабиринт строений, а потом уцелевшие кварталы остались позади, и по сторонам вновь потянулись полуразрушенные стены, груды земли, щебня и обломков.
Вдруг Вилкокс торопливым ударом по клавише остановил его. Это движение штурмана было столь красноречиво резким, что все мгновенно, не дожидаясь приказа, залегли.
Впереди, за пеленой тумана, виднелась надувная палатка. Ее гладкие вздутые стены блестели от осевшей влаги. Вот он, наконец, лагерь Рича!
Но Вилкокс не спешил приближаться к нему. Хотя ничто, кроме некоторых косвенных подозрений, не говорило против археолога, штурман вел себя так, словно находится перед лицом противника.
Он приладил ларингофон и подтянул ремень шлема. Но не голосом, а жестом он приказал окружить палатку. Дэйн с Рипом поползли вправо, прячась за обломками и кучами щебня.
Когда они проползли примерно четверть окружности, Рип схватил Дэйна за руку и знаком велел остановиться, а сам пополз дальше, заходя противнику в тыл.
Дэйн осторожно приподнял голову. Палатка стояла посередине довольно обширного пространства, тщательно расчищенного от щебня и мусора. Можно было подумать, что археологи подготовили здесь стоянку для флиттеров или для краулеров. Но не видно было никаких следов археологических раскопок. Дэйн плохо представлял себе археологические работы — только по кино и по рассказам Рипа, но одно было ясно: то, что было перед ним, более всего напоминало не научную станцию, а полевой штаб крупного отряда первопроходцев или изыскателей. Может быть, палатка действительно оставлена изыскателями?
Затем в поле его зрения появился краулер. Вилкокс восседал на платформе в такой позе, что посторонний наблюдатель никак не заподозрил бы в нем раненого. Краулер с хрустом двигался прямо к палатке, но там по-прежнему никто не подавал никаких признаков жизни.
Дэйн — да и Вилкокс, судя по выражению его лица, — никак не ожидали, что краулер не остановится перед палаткой, а обогнет ее и устремится куда-то дальше. Тогда Вилкокс остановил машину, и в наушниках Дэйна прошелестел его шепот:
— Вперед, но осторожно…
Они с четырех сторон двинулись к палатке, перебегая от укрытия к укрытию. Из палатки не доносилось ни звука. Мура добежал первым, и его ловкие пальцы быстро нащупали входной клапан. Клапан откинулся, открылся вход, и они заглянули внутрь.
Палатка оказалась всего лишь пустой скорлупой. В ней не было даже внутренних перегородок, даже пол из тиловолокна не уложен — надутые воздухом стены стояли прямо на грунте. И не было в ней ни одного мешка, ни одного ящика из грузов, доставленных “Королевой”.
— Фальшивка! — прошипел Кости. — Ее поставили, только чтобы мы…
— Чтобы мы думали что их лагерь здесь, — закончил за него Вилкокс. — Похоже на то.
— Да, — пробормотал Рип. — Если бы мы смотрели на эту штуку с флиттера, мы бы решили, что здесь все как надо… Куда же они девались?
Мура снова закрыл клапан.
— Здесь их нет, объявил он таким тоном, будто сделал открытие. — Но. мистер Вилкокс, краулер, кажется, порывался двигаться куда-то дальше. Возможно, он знает больше, чем мы думаем…
Вилкокс в задумчивости оттянул подбородочный ремень, огляделся. Туман вокруг все рассеивался, хотя и не так быстро, как раньше сгущался. Вероятно, если бы дело не касалось Али, он бы отдал приказ возвращаться на “Королеву”. Но теперь, после долгого раздумья, он снова включил двигатель.
Краулер пополз, группа двинулась за ним. Город кончился, стали появляться участки, покрытые растительностью — жесткой травой и чахлым кустарником. Появились каменные россыпи и огромные валуны — до горного хребта было уже недалеко.
Туман, поредевший было в городе, снова сгустился, и люди старались держаться поближе к краулеру и друг к другу.
У Дэйна вновь появилось ощущение, будто за ними следит кто-то невидимый. Грунт под ногами сделался неровным. Кости мимоходом указал на следы гусениц, отпечатавшихся на участках с мягкой почвой, когда краулер проходил здесь раньше.
А туман становился все плотнее, и они уже ничего не видели, кроме краулера и ближайшего соседа.
— Осторожно! — Рип схватил Дэйна за руку — и вовремя. Еще шаг, и Дэйн с размаху налетел бы на каменный выступ, выросший вдруг из тумана. Они услышали многократно отраженное эхо своих шагов и через несколько минут поняли, что находятся в узком ущелье. Тогда они взялись за руки и растянулись в цепь — фланги цепи Уперлись в скалистые обрывы.
И здесь Вилкокс снова остановил краулер. Все это ему очень не нравилось. Двигаясь вслепую по этому ущелью, они легко могли попасть в ловушку. Но, с другой стороны, те, кого они преследовали, вряд ли ожидали, что экипаж “Королевы” решится на поход в таком тумане. Штурману предстояло выбрать, что лучше: прекратить преследование и потерять преимущество внезапности или двигаться дальше с риском попасть в засаду.
Вилкокс был очень осторожен, он был идеальным космическим штурманом и не в его духе было принимать поспешные решения. Его товарищи знали, что никакие доводы сейчас не помогут, что решение он примет сам, единолично. И все с облегчением вздохнули, когда он вновь включил двигатель.
Но не прошло и нескольких минут, как преследование закончилось самым неожиданным и ошеломляющим образом. На их пути вдруг встала огромная черная скала, краулер ткнулся в нее носом и остановился, а его гусеницы вес продолжали скрести грунт, словно стремились вогнать машину в неподвижный камень.
— Да он лезет сквозь стену! — изумленно сказал Кости.
Вилкокс опомнился и выключил двигатель. Краулер замер, упершись носом в скалу, сквозь которую вела его электронная память.
— Они ввели в автонастройку ложные координаты, — сказал Рип.
Но Дэйн уже видел след гусениц, уходивший в сплошную скалу Он обошел Рипа и приложил ладони к осклизлой и влажной поверхности камня. Так и есть!
Он ощутил вибрацию. Как и в лощине, сначала она была слабой, но постепенно усиливалась, и вскоре он почувствовал ее не только в скале, но и в грунте, на котором стоял, и тут ее почувствовали остальные.
— Что за чертовщина! — рявкнул Вилкокс. Он перегнулся через пульт управления и тоже приложил ладони к стене. — Она, должно быть, полая. Это работает установка, о которой говорил Тан’
Именно! Именно та самая установка, о которой Тан говорил, что она мощнее самой мощной вычислительной машины на Земле. И она дает о себе знать не только радиоволнами и ультразвуками, зарегистрированными на “Королеве”, но и вибрацией скальных массивов. Но зачем? Какой цели служит эта колоссальная энергия? И как можно провести краулер сквозь глухую каменную стену7 Нет, Рил не прав. Если бы эти люди действительно хотели сбить автонастройку краулера, они бы сделали это так, чтобы машина завела нас куда-нибудь в сторону, в глубину пустыни, в никуда…
— Здесь должен быть какой-то секрет… — бормотал Вилкокс, ощупывая каменную поверхность. Но Дэйн не верил, что штурману удастся найти скрытую кнопку, отпирающую потайную дверь. Дэйн сам пытался сделать это при ярком солнечном свете, и ничего у него не получилось.
Кости прислонился к гусенице краулера.
— Если он и прошел разок через это место, то больше, видно, не хочет. Мы не знаем, как отпереть эти ворота. Здесь нужен хороший заряд торлита.
— Вот это дело! — воскликнул Рип. Он наклонился и принялся ощупывать подножие стены. — Как ты думаешь, сколько понадобится торлита?
Но Вилкокс покачал головой.
— Так дело не делают, — сказал он. — Ну-ка, Кости, подключи свой аккумулятор к моему, попробуем связаться с “Королевой”. Может быть, на двойной мощности мы до нее дотянемся.
Кости повиновался.
— Вибрация усиливается, — предупредил Дэйн. Он явственно ощущал это кончиками пальцев, приложенных к стене. — Через помехи вам не пробиться, сэр.
— Пожалуй, — согласился Вилкокс. — Впрочем, эти помехи неустойчивы, подождем перерыва.
Дэйн, ведя рукой по стене, двинулся вправо. Через несколько шагов он обнаружил устье узкой расселины, до этого скрытое туманом. Держась за шершавый камень, он Углубился в нее и сразу обнаружил, что вибрация нарастает. Может быть, вот так, на ощупь удастся дойти до самой установки? Об этом стоит подумать… А что, если всем отвязаться от краулера, соединить тросы в один…и пройти держась за этот трос, как можно дальше?.. Он вернулся к краулеру и поделился с Вилкоксом своими мыслями.
— Посмотрим, что скажет капитан, — ответил штурман.
Теперь, когда они стояли на месте, их начал прохватывать озноб. Туман был холодный. “Сколько можно ждать?” — нетерпеливо подумал Дэйн. Но вибрация уже ослабевала, и ясно было, что скоро наступит очередной перерыв. Вилкокс, прижав ладонь к стене, готовился выйти в эфир в первый же удобный момент.
И когда вибрация почти совершенно стихла, он быстро заговорил в микрофон на кодовом языке торговцев. Когда он закончил доклад, наступила томительная тишина. Не известно, приняла ли “Королева” их передачу, потому что расстояние было слишком велико даже для радиотелефона на сдвоенном питании. Однако в конце концов сквозь треск разрядов они услышали приказ капитана провести короткую разведку расселины и не позже чем через час начать движение обратно к кораблю.
Вилкоксу помогли слезть с краулера, вручную развернули неуклюжую машину и переключили автонастройку на обратный маршрут. Затем из пяти коротких тросов связали два длинных.
Дэйн, не дожидаясь приказа — в конце концов, мысль-то была его — обвязал конец одного из тросов вокруг пояса. Вторым тросом, невзирая на протесты Рипа, преспокойно завладел Кости.
— Снова началось, — сообщил Мура, стоявший у скалы.
Дэйн приложил ладонь к стене и двинулся вперед. Кости последовал за ним. Они ступили в устье расселины, все еще забитое ватными клочьями тумана.
Было ясно, что здесь никакие краулеры не проходили. Узкая расселина была завалена обломками скал, через которые приходилось перебираться, помогая друг другу. И чем дальше они шли, тем сильнее вибрировали стены.
Когда они остановились передохнуть, Кости стукнул кулаком по скале.
— Вот ведь барабаны, — сказал он. — Бьют и бьют…
Он был прав. В этой непостижимой пульсации было что-то от далекого барабанного боя..
— Знаешь, — продолжал Кости, — на Горби пляшут под такие вот барабаны. Дьявольская штука, послушаешь-послушаешь — и проберет тебя до самых костей, и сам пускаешься в пляс… И здесь тоже… Чувствуешь? Так и дерет по коже. И все время кажется, будто там… — он указал в туман, — сидит кто-то и ждет удобной минуты, чтобы прыгнуть тебе на спину…
Передохнув, они пошли дальше. Груды обломков становились все выше, почти все время приходилось карабкаться в гору. Они были уже намного выше уровня равнины и тут наткнулись на удивительную находку.
Придерживаясь за выступ скалы, чтобы удержать равновесие, Дэйн балансировал на гребне очередной насыпи, как вдруг нога его соскользнула, и он кувырком покатился вниз, прежде чем Кости успех подхватить его. Он больно ударился обо что-то, перевернулся и ощутил под ладонями не грубый шершавый камень, а гладкую скользкую поверхность. Что это? Стена здания? Так далеко от города?
— Цел? — окликнул его сверху Кости. — Поберегись, я спускаюсь.
Дэйн отполз в сторону, и Кости съехал вниз по насыпи ногами вперед. Его подкованные ботинки с металлическим звоном ударились о тот же предмет, что остановил падение Дэйна.
— Вот это да! — воскликнул Кости. Он уже стоял на коленях, ощупывая гладкую черную поверхность. — Корабль!
— Что-о?
Дэйн подобрался ближе. Теперь он тоже различал изгиб броневой обшивки и другие знакомые детали. Да, они наткнулись на корабль, и этот корабль потерпел ужасное крушение. Его вогнало в расселину между скалами словно пробку в бутылку. Если бы Дэйну и Кости вздумалось идти дальше, им пришлось бы перебираться через него. Дэйн поднес микрофон ко рту и сообщил о находке на краулер.
— Тот самый корабль, который разбился вчера? — спросил Вилкокс.
Но Дэйн уже понял, что это не тот.
— Нет, сэр. Этот разбился давно. Его почти завалило щебнем, корпус изъеден ржавчиной. Мне кажется, он лежит здесь уже много лет…
— Ждите нас, мы сейчас будем…
— Краулер здесь не пройдет, сэр. Дорога никуда не годится.
Через некоторое время они пришли все трое. Через самые трудные участки Вилкокса перетаскивали на руках Его усадили на обломок скалы, и Кости, успевший в поисках люка осмотреть разбитый корпус, доложил:
— Видимо, это разведывательный корабль. Но он какой-то странный. Не могу определить его тип. Попал сюда давно. Люк, по-моему, должен быть где-то здесь… — Он ткнул носком ботинка в кучу щебня, завалившего корпус. — Можно попробовать откопать.
Рип и Дэйн сходили к краулеру за лопатами и ломами и принялись расчищать завал.
— Ага! Что я вам говорил? — торжествующе вскричал Кости, когда из-под щебня показался верхний край открытого люка.
Но им пришлось перекидать еще немало грунта и камня, прежде чем открылась дыра, в которую можно было пролезть. Разведывательные корабли не отличались скоростью хода, но зато строились с таким расчетом, чтобы запас прочности у них был предельно высок. Они выдерживали там, где лопались корпуса лайнеров и давали трещины даже превосходные грузовые и почтовые корабли больших компаний.
Но этот корабль обладал, по-видимому, совсем уж фантастической прочностью. Чудовищный удар о скалы не разнес его на куски, корпус уцелел, только немного сдвинулись броневые плиты обшивки.
Кости оперся на лопату.
— Никак не могу понять, какого он типа, — пробормотал он, покачав головой, словно это обстоятельство особенно тревожило его.
— Что тут удивительного? — нетерпеливо возразил Рип. — Это же просто груда ржавого лома…
— Тип корабля всегда можно определить, — с досадой сказал Кости. — Даже если он разбит вдребезги… А здесь ничего не понять, у него все не так… Мура улыбнулся.
— Я все-таки думаю, Карл, что здесь все так, как надо. Просто ни один современный корабль не выдержал бы такой посадки.
— По-вашему, это старинный корабль? — быстро спросил Вилкокс. — Вам приходилось видеть такой раньше?
Мура снова улыбнулся.
— Да, но не в космосе. Чтобы увидеть такой корабль в космосе, надо было бы родиться лет пятьсот назад. Он похож на охотника за астероидами, класс три. Один такой выставлен на Земле в Музее космонавтики, в космопорте “Восток”. Но как он попал сюда… — Мура развел руками.
Дэйн не разбирался в истории космического кораблестроения, но Вилкокс, Кости и Рип поняли, о чем говорит Мура. Штурман тут же возразил:
— Пятьсот лет назад никто ничего не знал о гиперпереходе. Люди были прикованы к своей собственной солнечной системе, никто еще не летал к звездам…
— Если не считать отдельных храбрецов, — поправил его Мура. — Вы же знаете, что в других планетных системах существуют колонии землян, насчитывающие тысячелетнюю историю. О том, как они возникли, известно только по легендам. Одни пересекали космос в состоянии анабиоза, другие умирали в пути от старости, оставив сыновей и внуков, и только их отдаленные потомки достигали новых миров. И, кроме того, в то время уже знали о гиперпереходе и пытались строить первые варианты гиперкораблей. Правда, ни один изобретатель не вернулся на Землю рассказать, вышло у него что-нибудь или нет. Как этот охотник попал на Лимбо, я объяснить не могу. Не готов поклясться, что находится он здесь очень давно.
Кости посветил фонариком в люк.
— Надо слазить туда, — сказал он. — Посмотреть…
Охотник был маленьким тесным корабликом. По сравнению с ним “Королева” показалась бы пассажирским лайнером. Очень скоро Кости вернулся обратно. Оказалось, что он не сумел протиснуть свое огромное туловище в изуродованный дверной проем. И в конечном счете только Дэйну и Муре удалось добраться до отсека, служившего некогда кладовой и жилой каютой.
Осмотревшись, они обнаружили любопытную вещь. В стене зияла огромная дыра, обшивка была вспорота, и это произошло не в результате катастрофы. Оплавленные края дыры свидетельствовали о том, что броню разрезали лучеметом. Обвал засыпал этот борт корабля, и потому отверстие не было видно снаружи. Нетрудно было догадаться и о причине такого вторжения огнем: если не считать груды щебня и земли, насыпавшейся сквозь разрез, отсек был совершенно пуст. От груза остались лишь следы контейнеров на полу.
— Его разграбили! — воскликнул Дэйн, водя фонариком вокруг себя.
Справа находился раздавленный отсек, который был, вероятно, рубкой управления. Там тоже поработали лучеметом, но неизвестные мародеры, видимо, не нашли ничего для себя интересного. Все там было изломано и исковеркано до неузнаваемости.
Мура ощупал края бреши.
— Это сделано довольно давно… вероятно, несколько лет назад. Но много, много позже катастрофы.
— Зачем они сюда лезли?
— Из любопытства… Хотели посмотреть, что есть на борту. Космический разведчик в дальнем перелете может сделать интересные находки. У этого на борту наверняка было что-то ценное, раз он разграблен… А когда груз вытащили, корпус мог завалиться, а может быть, его сдвинуло землетрясением и совсем засыпало. Но сначала его разграбили…
— А тебе не кажется, что это был кто-нибудь из экипажа? Уцелел, а потом вернулся за своим добром. В конце концов они могли катапультировать на аварийном боте…
— Нет. Между катастрофой и разграблением прошло слишком много времени. Кто-то другой нашел этот корабль и обчистил до нитки. А потом, я не думаю, чтобы им, — Мура указал в сторону рубки управления, — удалось уцелеть.
Неужели на Лимбо есть разумные обитатели, которые умеют владеть лучеметом? Шаровидные существа… Нет, Дэйн не мог себе представить, чтобы эти странные создания были способны разграбить корабль.
Прежде чем уйти, Мура протиснулся в рубку управления и через некоторое время пятясь выбрался обратно.
— Икс — четыре — девяносто пять — тридцать два — шестьсот, — сказал он. — Регистрационный номер, как это ни странно, разобрать еще можно. Запомните его: икс — четыре — девяносто пять — тридцать два — шестьсот.
— А, так это все-таки корабль с Земли!
— Да, я так и предполагал с самого начала. Охотник за астероидами…вероятно, опытный корабль с одним из первых вариантов гипердвигателя. Возможно, частный корабль, построили его два — три человека и рискнули направиться к звездам. Если разобрать эту кучу металла в рубке, можно наверняка найти что-нибудь любопытное для наших механиков. Ради одного этого стоило сюда пробиваться…
— Эй! — проревел снаружи бас Кости. — Что вы там застряли?
Дэйн рассказал в микрофон обо всем, что они увидели, после чего они выбрались из корабля.
— Уже разграблен! — Кости был явно разочарован. — Значит, было что грабить…
— А я хотел бы все-таки знать, кто это сделал, — сказал Рип. — Пусть даже несколько лет назад.
По лицу Вилкокса было видно, что ему тоже хотелось бы это знать. Он с трудом поднялся на ноги.
— Пожалуй, пора на “Королеву”, — сказал он. — Пошли.
Дэйн огляделся. Туман в расселине заметно редел, как и в городе. Хоть бы установилась наконец летная погода — можно было бы взять флиттер и как следует прочесать весь район. А то ведь ничего по-прежнему не ясно. Али исчез бесследно, Рич скрылся в каменной скале… теперь этот корабль, разграбленный через много лет после крушения. И вдобавок где-то в недрах Лимбо работает неведомая сверхустановка, в которой, быть может, и таится самая главная угроза.
Они вернулись к краулеру, и пока устраивали Вилкокса на платформе, туман рассеялся совсем. И тогда стало ясно, что по этому ущелью проходит дорога, которой пользуются очень часто. Это было видно по изрытому гусеницами грунту, по исцарапанным и оббитым стенам ущелья. И еще было ясно, что дорогой этой начали пользоваться задолго до прибытия “Королевы” — многие царапины и борозды выглядели очень старыми.
В отчете Службы изысканий ни слова не говорилось обо всем этом — о развалинах, об установке, о разбитых кораблях… Почему? Может быть, изыскатели здесь работали спустя рукава? Решили, что это планета-пепелище, едва ее обследовали и передали на аукцион как не представляющую интереса…
Группа двинулась в обратный путь. Начал моросить дождь, за воротник, за голенища сапог поползли капли. Все невольно ускорили шаг. Дэйн подумал, что хорошо было бы найти путь покороче, срезать угол и добраться до “Королевы”, минуя город. Впрочем, спасибо и на том, ч-то больше нет нужды привязываться к краулеру тросами.
Они снова вступили в развалины, настороженно озираясь по сторонам. Несмотря на то, что солнца не было, яркая окраска зданий раздражала глаза. Возможно, у жителей этого города глаза были устроены по-иному, а быть может, раскраска изменилась под действием высокой температуры при чудовищных взрывах, спаливших планету, — так или иначе, эти яркие краски действовали угнетающе.
— Дело не только в цвете, — вдруг громко произнес Рип. — Здесь и форма действует. Все углы и линии какие-то не такие… смотреть на них тошно…
— Их, наверно, перекосило взрывной волной, — сказал Дэйн. Но Мура с ним не согласился.
— Нет, Рип прав. Цвет этот не для наших глаз. И форма тоже. Посмотрите вон на ту башню. Видите? Осталось только три этажа, когда-то она была выше. Продолжите мысленно сохранившиеся линии. Очертания не те. Все не то.
Дэйн понял его. Усилием воображения можно было добавить башне недостающие этажи. Но тогда получалось… У Дэйна закружилась голова. Да, Предтечи были совсем иными, чем мы. Они отличались от нас сильнее, чем любое другое племя, с которым землянам приходилось до сих пор сталкиваться в Галактике.
Он поспешно отвел глаза от башни, болезненно поморщился при виде какого-то немыслимо алого здания и с облегчением остановил взгляд на спокойной окраске краулера и на квадратной спине Вилкокса, обтянутой желтой выцветшей тканью куртки.
Только теперь он заметил, что штурман сидит в напряженной позе, подавшись вперед и прижимая обеими руками наушники радиотелефона. И все остальные тоже заметили это и насторожились.
Дэйн напряг слух, пытаясь уловить что-нибудь в своих наушниках. Он услышал только слабый щелчок, и это было все. Но радиотелефон Вилкокса был соединен с аккумуляторами Кости, и он должен был слышать больше.
Краулер вдруг остановился, штурман отнял одну руку от наушников и поманил всех к себе. К счастью, в этот момент из-за каких-то причуд лимбеанского эфира радиотелефон Дэйна принял обрывок передачи. “Оставаться …!” — рявкнул голос капитана, и все снова смолкло.
Вилкокс поднял голову.
— Нам нельзя возвращаться, — произнес он.
— Что-нибудь произошло? — обычным спокойным голосом осведомился Мура.
— “Королева” окружена…
Все заговорили разом:
— Окружена?
— Кем?
— Что случилось?
— Они попытались выйти из корабля и были обстреляны, — сказал Вилкокс. — И почему-то корабль не может оторваться от грунта. Нам приказано держаться подальше, пока они не разберутся, что к чему…
Мура оглянулся в сторону лощин. Последние рваные клочья тумана быстро таяли в сером небе.
— Если мы двинемся через пустошь, — медленно проговорил он, — нас тут же заметят, потому что тумана больше нет. Но мы можем вернуться и пройти по одной из лощин. Так мы незаметно выйдем на траверз “Королевы”, взберемся по склону и посмотрим, что там делается.
Вилкокс кивнул.
— Далее, — продолжал он, — нам запретили пользоваться рацией. Капитан боится, что нас запеленгуют.
Туман рассеялся, но близился вечер, и видимость опять была неважная. Штурман с неудовольствием оглядел окрестности. Ясно, что в темноте двигаться по пересеченной местности вдоль подножия хребта нельзя. Надо ждать утра. Но штурману явно претило располагаться на ночь в этих малопривлекательных зданиях. Его выручил Мура.
— Есть палатка, — напомнил он. — Ночь можно провести там. Ведь ее поставили для отвода глаз, вряд ли она кому-нибудь понадобится.
Все с облегчением ухватились за эту мысль, и краулер покатился обратно к фальшивому лагерю фальшивых археологов. Они распахнули вход в палатку и закатили краулер внутрь. Когда вход снова задраили, Дэйн вздохнул с облегчением. Стены вокруг были изготовлены руками землян, все было знакомо, привычно, ему уже не раз приходилось ночевать в таких палатках. Это ощущение привычного порождало чувство безопасности и независимости от чужого города, нависшего над ними.
Палатка защищала от ветра, и в ней было не так уж неудобно, хотя и холодно. Кости, бесцельно бродивший из угла в угол, раздраженно пнул ногой обломок камня.
— Могли бы оставить здесь хоть обогреватель, — сказал он. — Ведь был же у них обогреватель в лагерном комплекте…
Рип хихикнул.
— Они же не знали, что ты заявишься сюда ночевать!
Кости уставился на него, словно собираясь обидеться, но потом тоже расхохотался:
— Да уж, чего-чего, а этого они и предположить не могли. Так что жаловаться нам нечего…
Между тем Мура занялся своими прямыми обязанностями кока. Прежде всего он отобрал у всех полевые рационы и фляги с водой. Потом каждый получил от него по одному безвкусному кубику синтепищи и по нескольку глотков воды. Дэйна удивило, как экономно Мура распределяет продукты. Видно, полагает, что они не скоро вернутся на борт “Королевы”, и старается растянуть запасы продовольствия на самый долгий срок.
Покончив со скудным ужином, они улеглись на голые камни и тесно прижались друг к другу, чтобы согреться. Снаружи завывал ветер, он свистел и визжал, врываясь в трещины обвалившихся стен.
Дэйна одолевали беспокойные мысли. Что происходит с “Королевой”? Если корабль действительно осажден, то почему он не взлетит и не сядет где-нибудь в другом месте? А за ними можно было бы послать флиттеры… Кто или что мешает капитану поступить так?
Остальных, вероятно, мучили те же мысли, но никто не высказал их вслух. Все молчали. Они получили приказ, разработали план действий, и теперь надо было только как следует отдохнуть перед новым походом.
На рассвете осунувшийся Вилкокс поднялся первым и проковылял к краулеру. В серых утренних сумерках он выглядел много старше своих лет, губы его были плотно сжаты. Он вскарабкался за пульт и переключил управление на ручное.
По-видимому, никто так и не уснул. Потому что вслед за Вилкоксом все разом вскочили на ноги и принялись разминаться кто как умел. Обменявшись односложными хриплыми приветствиями, они быстро съели то, что Мура выделил им на завтрак. Потом все высыпали из палатки на знобящий утренний холодок. На горизонте поднималось солнце, которого они не видели так долго, розовые лучи его рассеяли последние клочья тумана. На севере, на фоне ясного неба, громоздились голые скалы.
Вилкокс вывел краулер и направил его на север, туда, где к подножию хребта веером сходились извилистые лощины. На такой пересеченной местности можно было рассчитывать продвинуться к западу незамеченными. Зато идти было трудно, и штурману пришлось тяжелее всех. Здесь не было дороги, краулер подпрыгивал и раскачивался, и, чтобы не слететь с платформы, Вилкокс уже через полмили сбавил ход, так что краулер пополз медленнее пешехода. В конце концов решили разбиться на две группы. Двое в качестве дозорных высылались вперед, а двое оставались при Вилкоксе. Вокруг все было мертво. Могло показаться, что на всей планете, кроме них, нет ни одного живого существа. На грунте не видно следов, в воздухе не слышно ни звука, и даже насекомых нет — вероятно, они держатся ближе к воде и к растительности.
Дэйн шел в дозорной группе вместе с Мурой, когда стюард вдруг хмыкнул, остановился и поднял руки, прикрывая глаза от солнца. Впереди ярко отсвечивал в солнечных лучах какой-то предмет.
— Металл! — воскликнул Дэйн. “Неужели мы нашли эту проклятую установку?” — мелькнуло у него в голове.
Он устремился вперед, карабкаясь через осыпи, взобрался на скалистый уступ и оказался рядом с новой находкой. Нет, это не имело никакого отношения к установке Предтеч. Это опять был корабль, причем очень странный корабль. Он был меньше охотника за астероидами и гораздо сильнее разрушен — исковерканная груда металла, объеденная ржавчиной, — и с первого взгляда было ясно, что корабль этот устроен не так, как земные корабли.
Подоспевший Мура остановился рядом, разглядывая обломки.
— Очень старый, — сказал он. — Очень… — Он взялся за торчащий из груды стержень. Металл распался в ржавую пыль. — Древний. Вряд ли на нем летали земляне.
— А кто же — Предтечи? — взволнованно спросил Дэйн. Корабль Предтеч был бы замечательной находкой. На такую находку сюда мигом слетелись бы работники Службы изысканий и ученые со всей Галактики.
— Нет, он не настолько старый. Иначе от него давно бы уже ничего не осталось. Но до нас в галактическое пространство вышли ригелиане, а еще раньше — исчезнувшая цивилизация с Ангола Два. Может быть, это их корабль. Уж очень он старый…
— Как же он попал сюда? — проговорил Дэйн. — Он явно разбился при посадке. И тот охотник тоже. И вчера один корабль разбился прямо у нас на глазах… А наша “Королева” села благополучно. Непонятно. Ну, одно крушение — еще туда-сюда… А тут целых три!
— Да, есть о чем подумать, — согласился Мура. — Надо бы всем этим заняться как следует. Возможно, разгадка прямо под носом, только у нас не хватает ума ее найти.
— Они подождали группу с краулером и дали сигнал остановиться. Вилкокс тщательно определил координаты этого места. Когда у них будет время, они пошлют сюда отряд для подробного обследования обломков. Возраст и внеземное происхождение корабля могут сделать эту находку очень ценной.
— Мне все это напоминает, как сисситы ловят своих пурпурных ящериц, — сказал Кости. — На кожу для башмаков. Они берут кусок блестящей проволоки и присоединяют его к моторчику. Моторчик крутится, проволочка мотается взад-вперед. Ящерица ее увидит — и готово. Сидит и глазеет на эту дурацкую проволоку, так что сисситу остается только взять ее и сунуть в мешок. Может, и здесь, на Лимбо, крутится какая-нибудь проволока — подманивает корабли? Вот было бы здорово…
Вилкокс воззрился на него.
— А ведь в этом что-то есть, — сказал он, теребя микрофон. Видно было, что ему очень хочется сообщить о новой находке на “Королеву”. Но он только сказал дозорным: — Когда будете идти, осматривайте попутно боковые лощины. Если это не отнимет слишком много времени, конечно. Может быть, здесь есть еще разбитые корабли.
После этого каждая пара дозорных не только разведывала путь для краулера, но и бегло осматривала местность вокруг. Не прошло и часу, как Кости и Рип обнаружили еще один корабль.
На этот раз корабль был вполне современный, и определить его тип не составляло никакого труда. По какой-то причине страшный удар о поверхность планеты не слишком повредил его корпус. Он лежал на боку, обшивка прогнулась и треснула в нескольких местах, других повреждений заметно не было.
— Изыскатель! — прокричал Рип, едва краулер оказался в пределах слышимости.
Да, это был корабль изыскателей. Ошибиться было невозможно: на носу корабля красовалась помятая эмблема — скрещенные кометы, известная на галактических трассах не меньше, чем скрещенные мечи Космической полиции.
Вилкокс слез с краулера и, хромая, двинулся вдоль корпуса поверженного гиганта.
— Люк открыт! — сообщил Рип с верхушки валуна, на который он забрался, чтобы лучше видеть.
Все подняли глаза — из раскрытого люка свисал канат. Это могло означать только одно — часть экипажа уцелела. И, может быть, именно в этом крылось объяснение всех загадок Лимбо. Дэйн попытался припомнить, сколько человек составляют экипаж корабля изыскателей… обычно на таком корабле летает группа специалистов… значит, человек десять — двенадцать… возможно, пятнадцать… Ну, сейчас-то там, конечно, никого не осталось…
Рип спрыгнул с валуна прямо на корпус корабля и, балансируя руками, чтобы не потерять равновесие, побежал к люку. Остальные, кроме Вилкокса, вскарабкались по канату.
Было очень странно спускаться в глубокий колодец, который всегда служил коридором. Лучи фонариков выхватывали из мрака пустые стены, распахнутые двери, какие-то полированные поверхности.
— Этот тоже разграблен! — прогремел в наушниках голос Рипа. — Я иду в рубку управления…
Дэйн плохо представлял себе планировку корабля изыскателей. Поэтому он просто следовал за остальными. У первой же открытой двери он заглянул внутрь и осветил помещение фонариком. По-видимому, здесь когда-то был склад скафандров и исследовательского оборудования. Теперь склад был пуст, крышки контейнеров откинуты, дверцы шкафов распахнуты. Может быть, экипаж покинул корабль еще в космосе? Но тогда откуда канат?
— Господи, спаси и помилуй! — снова раздался в наушниках голос Рипа. В этом возгласе прозвучал такой ужас, что Дэйн застыл на месте.
— Что там случилось? — нетерпеливо спросил снаружи Вилкокс.
— Сейчас узнаю, — проворчал Кости.
Через несколько секунд он разразился площадной бранью, в которой было столько же ярости, сколько ужаса было в восклицании Рипа.
— Да что там происходит? — обозлился Вилкокс.
Дэйн поспешно выбрался из склад и со всех ног помчался вдоль шахты, соединяющей все палубы корабля. Впереди уже бежал Мура, Дэйн нагнал его, и они вместе остановились у рубки управления.
— Мистер Вилкокс, — проговорил Рип. — Мы их нашли. — Голос у него был надтреснутый, словно он разом постарел.
— Кого? — спросил штурман.
— Экипаж…
Дверь в рубку загораживала огромная туша Карла, и Дойну ничего не было видно. Рип заговорил снова, и Дэйн опять едва узнал его голос.
— Я… я пойду… пойдем от… отсюда…
— Да, — сказал Кости. — Пойдем.
Они оба повернулись и пошли от рубки, и Дэйну с Мурой пришлось отступать перед ними, потому что в шахте не разойтись. Так они дошли до люка и выбрались наружу. Рип, согнувшись, отошел к стабилизаторам, и его вырвало.
Лицо Кости тоже позеленело, но он держался. Остальные молчали, не решаясь спросить, что они там увидели. И только когда трясущийся Рип вернулся к люку и сполз к ним по канату, Вилкокс потерял терпение.
— Ну? Что там с ними? — спросил он.
— Убиты! — выкрикнул Рип. И мертвые черные скалы вокруг повторили его крик: “…биты… биты… биты…”
Дэйн оглянулся и успел заметить, что Мура снова полез в люк. Лицо маленького стюарда под шлемом было при этом совершенно спокойно. Все молчали, даже Вилкокс не задавал больше никаких вопросов.
Через несколько минут в наушниках раздался голос Муры.
— Здесь тоже похозяйничали мародеры…
“Опять мародеры, — подумал Дэйн. — Да, такой корабль — лакомый кусочек, не то что крошечный охотник. Только почему обязательно мародеры? Это могли быть люди, уцелевшие от прежних крушений, им нужны продукты, материалы, снаряжение. Правда…”
Рип разом покончил с его сомнениями.
— Их сожгли! — проговорил он. — Бластером! В упор!
Бластером? Как тех лимбеанцев в лощине… Да что же это делается здесь, на Лимбо! Откуда эта непонятная жестокость, которая давно забыта цивилизованным миром?.. А у Муры уже была наготове еще одна версия.
— По-моему, это пропавший “Римболд”, — сообщил он.
Ну и ну! Тот самый “Римболд”, исчезновение которого привело к аукциону на Наксосе и в конечном счете к тому, что все они оказались на Лимбо! Но как его сюда занесло и как он попал здесь в аварию? Ведь это же изыскатель, самый неуязвимый из кораблей Космофлота! За последние сто лет Служба изысканий потеряла не более двух кораблей. Но никуда не денешься, вот он, “Римболд”, и не помогли ему ни хитроумные антиаварийные устройства, ни великолепные надежнейшие двигатели, ни мастерство опытнейшего экипажа — валяется здесь разбитый, как и все это ржавое старье, которое они нашли раньше…
Дэйн спустился по канату, Кости последовал за ним. Солнце скрылось в туче, заморосил мелкий дождик. Он уже превратился в ливень, когда Мура возвратился наконец из недр “Римболда”. Зрелище, потрясшее Рипа и Кости, не произвело на него, по-видимому, такого ужасного впечатления. Он был спокоен, задумчив, но, кажется, слегка озадачен.
— Помните, Ван рассказывал как-то старую легенду? — сказал он неожиданно. — Легенду об очень давних временах, когда корабли плавали по морям, а не в космосе… На Земле, в ее западном океане, было такое место, где никогда не дули ветры и густо росли морские водоросли. Парусные корабли в этом месте застревали. Трава опутывала их, и они оставались там навсегда. За долгие годы сотни и тысячи кораблей сбились там в одну кучу, так что получился плавучий остров — сотни и тысячи мертвых гниющих кораблей…
Дэйн заметил, что в глазах Рипа появился огонек интереса.
— Да, помню, — проговорил Рип. — Сагово… нет — Саргассово море.
— Совершенно верно, — кивнул Мура. — Так вот, здесь, на Лимбо, тоже что-то в этом роде… Саргассы в космосе… Каким-то образом они захватывают корабли, разбивают их о скалы и оставляют ржаветь здесь навсегда. Для этого, конечно, нужны гигантские мощности: ведь корабль изыскателей — это вам не самодельная скорлупка древности, когда не умели толком ни прокладывать курс, ни строить настоящие двигатели…
— А как же наша “Королева”? — возразил Вилкокс. — Мы совершили самую обычную посадку без всяких неприятностей.
— Вам не приходит в голову, — сказал Мура, — что “Королеве” было разрешено сделать нормальную посадку?.. По некоторым причинам.
Такое предположение действительно могло многое объяснить, но от этой мысли им стало не по себе. Это означало, что “Королева” — лишь пешка в чьей-то игре. В чьей именно? Рича?.. Но в этом случае “Королева” не вольна более распоряжаться своей судьбой…
— Ладно, поехали дальше… — сказал Вилкокс и заковылял к краулеру.
Дозорные теперь больше не искали разбитых кораблей. А их, как подозревал Дэйн, было здесь, вероятно, немало. Догадка Муры овладела его воображением: Саргассы космоса, жадно хватающие межзвездных странников, случайно попавших в пределы досягаемости их зловещих щупалец. Но почему все-таки “Королева” совершенно безболезненно опустилась на эту планету, где все прочие корабли разбились вдребезги? Может, потому, что на борту был Рич и его люди? Тогда кто такой Рич?..
Они переправились через поток, разбухший от дождя. Вилкокс остановил краулер и сказал:
— По-моему, мы уже на траверзе “Королевы”. Давайте-ка осмотримся…
Рип и Мура вскарабкались на ближайший утес. Они не Рисковали пользоваться радиотелефоном, и Рип вскоре вернулся и доложил, что “Королеву” уже видно, но можно подойти к ней еще ближе, если продвинуться по лощине примерно с милю.
Так и сделали. Пока краулер медленно полз, одолевая рытвину за рытвиной, их нагнал Мура со вторым сообщением.
— Оттуда все будет хорошо видно, — сказал он, указывая вперед, на высокую скалу, торчащую среди утесов. “Королева” стоит с задраенными люками. Вокруг нее какие-то люди, но я не разглядел, сколько их и как они вооружены…
Почти тотчас же вернулся посланный в дозор Кости. Он рассказал, что рядом со скалой, о которой говорил Мура, есть подходящее укрытие, куда можно спрятать краулер.
Укрытие оказалось действительно подходящим — обнаружить здесь краулер было бы невозможно даже с воздуха. Пока Вилкокс и Кости, который смертельно боялся высоты и потому по скалам не лазил, загоняли машину в этот каменный мешок, Мура и Дэйн взобрались на наблюдательный пункт и присоединились к Рипу. Отсюда открывалась вся пустошь, и “Королева” была видна как на ладони — тонкая сверкающая игла на серо-рыжем выжженном грунте.
Рип сидел, опершись спиной о камень, и держал у глаз полевой бинокль. Да, “Королева” была закрыта наглухо. Трап втянут, все люки задраены. Можно было подумать, что она готова к старту в любую секунду. Дэйн достал бинокль, навел его на корабль и так пристально вглядывался, что вскоре холмистая местность запрыгала у него перед глазами
Сколько Дэйн ни напрягал зрение, ему удалось разглядеть только одну странную машину и две человеческие фигурки рядом с нею. Он удивился: если это осаждающие, то непонятно, почему их не обстреливают с “Королевы”.
— Они даже не прячутся, — сказал он вслух.
— Прячутся, не беспокойся, — уверенно сказал Рип. — Между ними и “Королевой” есть холмик. Только сейчас его отсюда плохо видно, потому что нет солнца. Эх, винтовку бы сюда!..
Да, будь у них винтовка с оптическим прицелом, они могли бы снять эти фигурки, хотя расстояние было значительное. Но, к сожалению, они располагали только оружием ближнего боя: почти безвредными гипноизлучателями и бластерами, средством мощным, но непригодным для расстояния свыше ста шагов.
— С тем же успехом ты мог бы пожелать миномет или пушку, — проворчал Дэйн. Он все глядел в бинокль. Мельком он отметил про себя, что оба флиттера убраны, по-видимому, внутрь “Королевы” — их нигде не было видно. За пять минут Дэйну удалось засечь с полдюжины небольших групп противника, вытянувшихся цепочкой вокруг корабля. Четырем из них были приданы краулеры. Машины эти напоминали стандартные краулеры торговцев, но были уже и длиннее — словно специально приспособленные для передвижения по извилистым лощинам и тесным ущельям.
— Кстати о пушках… — напряженным голосом произнес Рип. — Что это у них там такое… вон там, к западу?..
— Где? — быстро спросил Дэйн, послушно наводя бинокль на запад.
— Видишь скалу, похожую на голову нашего Хабута?.. Слева от нее.
Дэйн принялся искать скалу, которая напоминала бы капитанова любимца. Нашел. Ага… А теперь левее… Вот оно! Толстый задранный ствол… Да, они установили там миномет и держат “Королеву” под прицелом, готовые в любую секунду усыпать грунт под ее стабилизаторами градом смертоносных яйцевидных снарядов. Правда, задраенному кораблю снаряды не страшны, но если это буду газовые мины и если на “Королеве” приоткроют люки, чтобы отстреливаться… Да, с минометом шутки плохи…
— Господи! — сказал он. — Это Лимбо — настоящее змеиное гнездо!
— Вот именно, — сказал Рип. — И мы это гнездо основательно растревожили… Но почему “Королева” не взлетает? Они могли бы сесть где угодно, а потом подобрать нас. Что они там прилипли?!
— А вам не кажется, — сказал Мура, — что странное поведение “Королевы” как-то связано с нашими находками? Что, если “Королева” попробует подняться, ей конец?
— Я не инженер, — сказал Дэйн, — но я не вижу, Из чего они могли бы сбить “Королеву”. Для этого понадобилось бы что-нибудь помощнее миномета…
— Разве вы видели следы снарядов на корпусе “Римболда”? — спросил Мура. — “Римболд” просто рухнул с большой высоты. Будто его притянула какая-то сила, которой он не мог сопротивляться. Возможно, те, кто залег там, внизу, владеют секретом этой силы. Но это означало бы, что они господствуют не только на поверхности этой планеты, но и в ее небесах…
— И вы думаете, эта установка?.. — спросил Рип.
— Кто знает, — спокойно произнес стюард. — Очень возможно. — Он продолжал рассматривать в бинокль “Королеву” и все вокруг. — Я не прочь после захода солнца спуститься на пустошь и немножко там пошарить. Не плохо было бы обстоятельно и без помех побеседовать с кем-нибудь из них…
Мура как всегда говорил очень мягко и негромко, но Дэйн понял, что человека, с которым Мура намерен беседовать, ждет незавидная доля.
— Гм… — сказал Рип. — А ведь это можно устроить. И еще можно добраться до “Королевы” и узнать у них, что происходит…
— Может, попробуем связаться с ними сейчас по радио? — предложил Дэйн. — Расстояние небольшое, слышно будет хорошо…
— Ты видишь шлемы у этих типов? — сказал Рип. — Так вот, ставлю все свое жалованье, что они сидят на нашей частоте. Стоит нам заговорить, и они нас тут же запеленгуют. А местность они знают гораздо лучше нас. Тебе что — захотелось поиграть с ними в прятки в темноте?
Нет, этого Дэйну решительно не хотелось. Но расстаться с мыслью о радио было очень трудно. Ведь это так просто — вызвать капитана и поговорить с ним… И тогда не надо было бы всю ночь ползать по пустоши, рискуя жизнью. Но еще в Школе им много раз говорили: в вашем деле нет простых и коротких путей, ваше благосостояние, целость вашего корабля и самой вашей шкуры будут зависеть прежде всего и при любых обстоятельствах от вашей сообразительности, от вашего умения мгновенно принимать решения в минуту опасности Сейчас именно такая минута — на кон поставлен его корабль и его шкура.
— По крайней мере мы теперь точно знаем, — сказал Рип, — что против нас не только доктор со своей отборной троицей.
— Да, — согласился Мура, не отрываясь от бинокля. — Противник явно превосходит нас числом. Здесь их человек пятнадцать…
— И, наверное, это еще не все, — сказал Рип. — Но кто же они такие, черт бы их побрал…
— Там что-то готовится, — прервал его Мура. Он весь подался вперед.
Дэйн торопливо поднял бинокль. Стюард был прав. Один из осаждавших, не скрываясь, смело шел к “Королеве” и размахивал белой тряпкой — древним знаком перемирия.
Минуту или две казалось, что “Королева” не собирается вступать в переговоры. Но потом верхний люк распахнулся, и в проеме появился капитан Джелико.
Человек с белым флагом остановился в нерешительности. Сумерки уже сгустились, видно было плохо, но зато с неожиданной отчетливостью в наушниках зазвучали голоса. Рип был прав — эти гангстеры действительно сидели на корабельной частоте.
— Ну что, капитан, образумились?
— Это все, зачем вы пришли? — скрипучий голос капитана нельзя было спутать ни с каким другим, — Я объявил вам свое решение еще вчера.
— Вы здесь будете сидеть, пока не сдохнете с голоду, капитан. А если попробуете взлететь…
— Нам не взлететь, а вам не войти!
— Воистину так, — заметил Мура. — С их средствами ворваться в корабль невозможно, а взрывать его — бессмысленно.
— Вы думаете, им нужен именно корабль? — спросил Дэйн.
Рип фыркнул.
— Это же ясно. Они не дают ему подняться, хотят заполучить целеньким. Держу пари, что Рич затащил нас сюда только для того, чтобы завладеть “Королевой”.
Между тем переговоры продолжались.
— Не забывайте о продовольствии, капитан, — мурлыкал в наушниках голос гангстера. — Мы можем сидеть здесь хоть полгода, если понадобится. А вы — нет Не будьте ребенком. Мы предложили вам честную сделку Вы же сидите в галоше. Всю наличность вы угрохали на аукционе. Что ж, мы предлагаем вам нечто лучшее., чем эти ваши торговые права. И будьте уверены, мы своего добьемся, терпения у нас хватит…
Может быть, у парламентера и хватило бы терпения, но у кого-то из его дружков терпение уже истощилось. Блеснула вспышка винтовочного выстрела, и капитан Джелико исчез — то ли упал, то ли отпрянул в глубь шлюза. Люк захлопнулся.
Наблюдатели на скале замерли. Парламентер явно растерялся — очевидно, он никак не ожидал такого подвоха от своих подручных. Потом он отшвырнул предательский белый флаг и бросился за ближайший камень, а оттуда ползком и перебежками вернулся на свое место.
— Кому-то там не хватило терпения, — заметил Мура. — Переусердствовал. Плохо ему придется. Уничтожил последнюю надежду на возможные переговоры.
— Как вы думаете, капитана не ранило? — спросил Дэйн.
— Э, старик знает все эти фокусы, — беспечно отозвался Рип. — Его не проведешь… Но теперь он лучше помрет с голоду, чем сдаст корабль. Такими штучками наших не запугаешь…
Мура опустил, наконец, бинокль.
— Ну, а тем временем, — сказал он, — нам надо провернуть наше дельце. В темноте можно, конечно, добраться до корабля, но как в него попасть? Вряд ли нам ночью спустят трап по первой же просьбе. Особенно после этого выстрела.
“Да, проскользнуть мимо часовых противника и добраться до корабля было бы нетрудно, — подумал Дэйн, глядя в бинокль. — Укрытий и скрытых подступов достаточно. И потом гангстеры, вероятно, даже и не подозревает, что мы находимся у них за спиной Все их внимание сосредоточено на “Королеве”. Но Мура прав — трап нам не спустят…”
— Надо подумать… — пробормотал Мура. — Надо хорошенько подумать…
— Слушайте, а ведь мы здесь находимся как раз на уровне рубки управления, — сказал вдруг Рип. — Нельзя ли придумать какой-нибудь сигнал?.. Предупредить их, что мы посылаем человека?.
Дэйн готов был идти к кораблю. Он прищурился, соединяя воображаемой линией верхушку их скалы с носом корабля.
— Надо спешить, — заметил Мура. — Ночь надвигается быстро…
Рип взглянул на небо. Оно было затянуто свинцовыми тучами. Солнце уже зашло, стало почти темно.
— Я придумал, — сказал Рип. — Давайте накроемся куртками и будем сигналить фонариком. Тогда снизу свет не увидят, а на “Королеве”, быть может, обратят внимание…
Стюард без лишних слов расстегнул ремень и принялся стягивать с себя куртку. Дэйн торопливо последовал его примеру. Потом они, трясясь от холода, растянули куртки шалашиком, и Рип, присев на корточки между ними, принялся мигать фонариком, подавая сигнал бедствия на кодовом языке торговцев. Было очень маловероятно, что именно сейчас кто-нибудь в рубке управления смотрит именно в их сторону. А если и смотрит, то обратит ли внимание на эту слабую искорку во тьме?..
Вдруг на “Королеве” вспыхнул штормовой маяк — в темное небо ударил, озарив плотные тучи, столб желто-голубого света. Через несколько секунд он потускнел и принял красноватый оттенок. Мура с облегчением вздохнул.
— Они приняли сигнал, — сказал он.
— Откуда вы знаете? — спросил Дэйн. Сам он ничего не понял.
— Они включили штормовой маяк. Видите, он снова потемнел. Да, сигнал они приняли, — Мура натягивал куртку. — Теперь надо сообщить обо всем Вилкоксу и составить донесение на “Королеву” по всем правилам. Даже односторонняя связь может дать нам преимущество…
Они спустились к краулеру. Рассказать новости было делом недолгим.
— Но они же не могут ответить нам, — возразил Вилкокс. — Они бы не стали включать прожектор, если бы у них было другое средство дать нам знать, что они приняли наш сигнал…
— Мы пошлем туда кого-нибудь. А сейчас передадим им, что он выходит и они должны ждать его и принять на борт, — живо сказал Рип.
Было видно, что Вилкоксу этот план не очень по душе. Но они обсудили его тщательно, пункт за пунктом, и ни к какому другому решению не пришли.
Мура встал.
— Скоро совсем стемнеет. Нужно решать немедленно, потому что подниматься на скалу лучше все-таки засветло. Итак, что идет и когда? Уж это-то мы можем им просигналить…
— Шэннон, — сказал Вилкокс. — Вот когда пригодятся твои кошачьи глаза. На Балдуре ты, помнится, видел в темноте не хуже, чем Синбад… Согласен попытаться?.. Выйдешь… — он посмотрел на часы, — скажем, в двадцать один ноль-ноль… Будет совсем темно, и бандиты, наверное, уже начнут клевать носом на постах…
Ответа не требовалось — достаточно было взглянуть на сияющую физиономию Рипа. Пока они взбирались на утес, он все время мурлыкал про себя какую-то песенку.
— Когда прибудете на борт, — заметил Мура, не забудьте сказать им, чтобы они просигналили нам маяком. Хотелось бы знать, что у вас все в порядке.
— Обязательно, дружище! — Хорошее настроение вновь вернулось к Рипу — впервые после ужасного открытия в рубке “Римболда”. — А за меня не беспокойтесь. Это будет просто веселая прогулка по сравнению с тем, что было на Балдуре…
Но Мура был очень серьезен.
— Недооценивать противника опасно, — сказал он. — Ведь вы не новичок, Рип, и все знаете. В нашем положении нельзя бессмысленно рисковать.
— Все будет в порядке, дружище! Я проскользну мимо них как змея. Они ничего не услышат.
На вершине утеса Дэйн и Мура снова сняли куртки и снова дрожали от сырости и холода, пока Рип передавал сообщение на безмолвную осажденную “Королеву”. Ответного сигнала на сей раз не последовало, но они были уверены, что после первой передачи за их скалой из рубки ведется постоянное наблюдение.
Мура и Дэйн остались на своем посту, а Рип вернулся к краулеру, дожидаясь назначенного часа. Когда он исчез из виду, Дэйн принялся строить из камней стенку для защиты от ветра.
Греться они могли только друг о друга, и они скорчились за каменной стенкой, набираясь терпения на долгие часы, пока не вспыхнет сигнал, означающий, что Рип благополучно добрался до цели.
— Огни, — пробормотал Мура.
Луч прожектора “Королевы” по-прежнему сиял в ночи. Но Мура говорил о другом: внизу, на темной пустоши, замерцали слабые огоньки, обозначая кольцо вокруг “Королевы”.
— Тем лучше для Рипа, — сказал Дэйн. — Ему будет легче ориентироваться…
— Не думаю, — возразил Мура. — Они сейчас настороже. Вероятно, между постами пустят дозорных.
— Вы думаете, они догадались о нас и сейчас подстерегают Рипа?
— Возможно и так. Но уж, во всяком случае, они готовы к любым действиям капитана… Послушайте, Торсон, вы ничего не чувствуете? Под нами… в скале?
Ну, конечно! Дэйн почувствовал все тот же пульсирующий ритм. Он ощущался здесь слабее, чем в ущелье за развалинами, но зато теперь не утихал ни на минуту. Видимо, установка была включена на полную мощность.
— Вот что держит нашу “Королеву” на грунте, — сказал Мура.
Разрозненные кусочки мозаики постепенно складывались в единую картину. Очевидно, в распоряжении гангстеров находилась чудовищная установка, способная притягивать к Лимбо корабли из космоса. Капитан, верно, еще не знает об этих удивительных свойствах планеты, а гангстеры хотят захватить “Королеву” в целости и сохранности. Поэтому они вынуждены непрерывно держать установку под напряжением, иначе корабль взлетит, и его придется разбить, как и все остальные.
— В таком случае у нас только один выход, — медленно сказал Дэйн. — Найти эту установку и…
— Взорвать ее? Да… Если Рип доберется благополучно, мы этим и займемся.
— “Если”?.. Вы думаете, он может не добраться?
— Вы еще новичок в Космофлоте, Торсон… Когда человек полетает годик — другой, он становится очень скромным и осторожным. Он начинает понимать, что земное понятие “удача” тесно связано с успехами и поражениями. Мы никогда не можем с уверенностью предсказать, какой план действий окажется удачным. Всегда кое-что остается неучтенным, всегда имеются факторы, которые нам неподвластны. Возьмем Шэннона… У него много преимуществ: необычайно острое ночное зрение — мы узнали об этом сравнительно недавно, когда оказались примерно в таком же положении, — большой опыт, настойчивость и хладнокровие. Кроме того, сейчас он неплохо изучил местность и расположение постов противника… Так что, пожалуй, у него процентов восемьдесят на успех. Но остаются еще двадцать против… Поэтому и он, и мы должны быть готовы к любым неожиданностям. Пока не увидим сигнала о том, что он добрался благополучно…
Эти бесстрастные рассуждения обескуражили Дэйна. Было в них что-то от скептицизма Камила, только они были еще более убедительны, точны и безжалостны… Камил… Где он сейчас?.. Держат ли его на одном из этих постов? Или уволокли в недра планеты, к этой таинственной установке?..
— Как вы думаете, что они сделали с Камилом? — спросил он Муру.
— Для них он источник информации — о нас и о наших намерениях… Поэтому его, конечно, доставили к главарю. Я думаю, он жив и будет жив, пока он им нужен…
В этом ответе таился зловещий намек, и Дэйн вдруг вспомнил о судьбе экипажа “Римболда”.
— Эти изыскатели… — сказал он. — Рип не ошибся7 Их действительно сожгли бластером?
— Да, он не ошибся, — бесстрастно произнес Мура, и от этого кажущегося спокойствия смысл сказанного стал еще страшнее.
Наступило молчание. Они сидели неподвижно и только изредка меняли положение, когда затекала рука или нога. Луч прожектора на равнине по-прежнему упирался в ночное небо.
Было очень холодно, и тем не менее клонило в сон — пульсирующий ритм вибрации убаюкивал. Чтобы не заснуть, Дэйн твердил про себя целые главы из “Правил погрузки”, которые он вызубрил за время перелета. Эх, сидеть бы сейчас в уютном отсеке Ван Райка, в тепле и безопасности, изучать документацию на прибывший груз да готовиться к предстоящему разговору с контрагентом…
Тихий свист донесся из тьмы внизу — Рип предупреждал, что выходит. Дэйн схватился за бинокль, но, конечно, ничего не увидел в темноте.
После этого часы потянулись как дни. Дэйн упрямо таращился на луч маяка, пока у него не заболели глаза. Ничего не менялось, и ничего не происходило. Потом Мура заворочался рядом, под прикрытием куртки слабо засветился фонарик, и Дэйн спросил:
— Сколько прошло?
— Четыре часа, — отозвался Мура.
Четыре часа… Вдвое, втрое более чем достаточно, чтобы добраться до “Королевы”… даже если делать крюк и пережидать, когда пройдут дозорные… Видимо, сработали те двадцать процентов, о которых говорил Мура. Рип не прошел.
Приближался рассвет. Небо на востоке посветлело. Прожектор на “Королеве” так и не мигнул, и надеяться на это больше не приходилось.
Не в силах оставаться в бездействии, Дэйн выбрался из укрытия и прошелся вдоль обрыва, чтобы осмотреться. Утес, на котором они расположились, разделял две вытянутые наподобие языков лощины. В одной находились сейчас Вилкокс и Кости, а другую они еще не обследовали.
В этой необследованной лощине Дэйн заметил ручеек Он уже знал, что жизнь на Лимбо жалась к воде — где вода, там жизнь. Берега ручья заросли травой и кустарником, были там и крохотные плантации — Дэйн насчитал их штук десять.
Только на этот раз на плантациях работали. Два лимбеанца медленно двигались между рядами растений, разрыхляя почву вокруг корней своими нитевидными щупальцами. Их шаровидные тела колыхались при каждом движении.
Вдруг они замерли. У них не было ни голов, ни глаз, и Дэйну было непонятно, что они сейчас делают, но можно было догадываться, что они прислушиваются или смотрят на что-то.
Показались еще трое лимбеанцев. Они несли длинный шест, с которого свисало какое-то животное величиной с кошку. Охотники подошли к фермерам и бросили шест В бинокль было видно, как все они стали в круг, сплетя щупальца.
На плечо Дэйна легла рука. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним, приложив палец к губам, стоял Мура.
— Тихо, — сказал стюард шепотом. — Сюда направляется какой-то краулер…
Лимбеанцы снова на секунду замерли и вдруг с необычайной скоростью бросились врассыпную. Берег ручья опустел.
В утренней тишине послышался хруст гравия и щебня под гусеницами, и в лощину вкатился краулер. Камил оказался прав — это была не стандартная машина. Она была узкая и очень длинная, и корпус ее при движении как-то странно изгибался — словно на шарнирах.
За пультом управления сидел человек. Лицо его закрывал козырек шлема, а одет он был так же, как Рич и его люди.
Пальцы Муры стиснули плечо Дэйна. Но Дэйн и сам заметил легкое движение в кустарнике. Потом между кустами проскользнул лимбеанец, прижимая к своему верх нему шару увесистый булыжник. За ним последовал второй, тоже с булыжником.
— Достанется ему… — едва слышно прошептал Мура.
Краулер неспешно катился вперед, хрустя гусеницами по гравию и расплескивая воду ручьев. Вот он достиг первой плантации, гусеницы сокрушили низенькую ограду и пошли давить высаженные растения.
Лимбеанцы, скрытые кустарником, легко неслись за краулером, не отставая ни на шаг. Каждый нес булыжник или обломок скалы — судя по всему, ловушка должна была вот-вот захлопнуться.
Разъяренные владельцы плантаций нанесли удар, когда машина подмяла под себя третье поле. Град очень точно направленных камней обрушился на краулер и на водителя. Один булыжник попал прямо в шлем — водитель сдавленно охнул, приподнялся и повалился на пульт. Машина вильнула, наехала одной гусеницей на выступ скалы и угрожающе накренилась.
Дэйн и Мура торопливо скатились с утеса. Водитель, несомненно, заслужил то, что получил, но он был человеком, и они не могли позволить негуманоидам расправиться с ним. Лимбеанцы исчезли, но Дэйн и Мура приняли все меры предосторожности: добежав до краулера, они прежде всего окатили окружающий кустарник из гипноизлучателей. Затем Дэйн подхватил обмякшее тело водителя и поволок его за скалу, подальше от кустов, где при необходимости они могли бы выдержать новую атаку лимбеанцев. Мура прикрывал его с гипноизлучателем наготове.
Впрочем, нового нападения не последовало. Может, подействовали гипноизлучатели, а может, их напугало появление еще двух землян, но только лимбеанцы больше не обнаруживали себя. Лощина теперь казалась совершенно пустой — остались только Мура с Дэйном да распростертое у их ног тело.
— Попробуем взобраться?.. — Дэйн кивнул в сторону утеса.
Мура усмехнулся.
— Попытайтесь, — сказал он. — Но мне кажется, только любитель крэкса мог бы туда вскарабкаться с такой ношей на плечах…
Дэйн опомнился. Конечно, Мура был прав. Подъем на утес был нелегким делом даже со свободными руками, а втащить туда грузную тушу было бы совсем уж невозможно.
Между тем контуженный водитель застонал и пошевелился. Мура опустился на одно колено и прежде всего отстегнул у него кобуру с бластером, которую тут же подвесил к собственному поясу. Затем ослабил подбородочный ремень, стащил с водителя треснувший шлем и принялся деловито хлестать по небритым щекам.
Это подействовало. Гангстер заморгал и приподнялся; Мура, рванув за воротник, помог ему сесть.
— Пора идти, — сказал стюард. — Ну-ка…
Вдвоем они поставили гангстера на ноги и повели в обход утеса к укрытию, где находились Вилкокс и Кости.
Гангстер ничего не соображал, он только старался удерживать равновесие. Тем не менее Мура крепко держал его за руку, и Дэйн догадывался, что стюард готов в любой момент применить один из приемов вольной борьбы, в которой он не имел себе равных на борту “Королевы”.
Сам Дэйн то и дело оглядывался, ему очень не хотелось стать мишенью для точно брошенного булыжника. Рассуждая логически, лимбеанцы должны были принять их за союзников этого мерзавца, так что теперь, видимо, не осталось никакой надежды установить с ними торговые отношения. Но не могли же они бросить человека на растерзание негуманоидам!..
Гангстер сплюнул кровь и сказал, обращаясь к Муре:
— Вы что — люди Омбера? Я не знал, что вас тоже сюда вызвали…
Лицо Муры не дрогнуло.
— Дело слишком важное, — сказал он. — Вызвали многих…
— Кто меня так долбанул? Эти проклятые твари?
— Да, туземцы. Они забросали вас камнями.
Гангстер яростно оскалился.
— Их давно надо всех зажарить!.. Стоит появиться в этих холмах, и они так и норовят проломить тебе череп. Надо снова дать им понюхать бластера… Только догнать их трудно, больно быстро бегают…
— Это верно, — подтвердил Мура. — А теперь сюда Он подтолкнул пленника к повороту во вторую лощину. Но тот впервые, по-видимому, заподозрил неладное.
— А зачем туда? — спросил он, переводя взгляд с Муры на Дэйна. — Это же не сквозная лощина…
— У нас там краулер, — объяснил Мура. — Я думаю, в вашем состоянии лучше ехать, чем идти.
— А?.. Да, пожалуй… Башка у меня так и гудит… — Он поднял свободную руку и, морщась, ощупал шишку над правым ухом.
Дэйн перевел дыхание. Мура был великолепен Теперь, кажется, можно будет доставить этого дылду на место без драки.
Продолжая крепко держать пленника за руку, Мура обогнул огромную груду булыжников, и через минуту они оказались в пещере, где им навстречу поднялись Вилкокс и Кости. Тут гангстер увидел краулер и понял все. Он весь напрягся и остановился так внезапно, что Дэйн по инерции налетел на него. Свободная рука гангстера дернулась к поясу, но кобуры не нашла.
— Кто вы такие? — хрипло спросил он.
— Здесь, приятель, спрашиваем мы! — прогудел Кости, надвигаясь и оглядывая его с ног до головы. — Это ты нам сейчас скажешь, кто ты такой!
Гангстер повернулся было в надежде увидеть подмогу, но Мура резким движением кисти вновь поставил его лицом к Кости и Вилкоксу.
— Да, — мягко сказал стюард. — Мы очень хотели бы знать, кто вы такой?
Их было всего четверо, и, возможно, именно поэтому пленник обнаглел.
— Ага! — торжествующе объявил он. — Вы с того корабля!..
— С одного из кораблей, — поправил его Мура. — На этой планете много, очень много кораблей.
Эти слова подействовали так, словно он с размаху ударил пленника по лицу. Дэйн в порыве вдохновения добавил:
— Например, есть корабль изыскателей…
Пленник пошатнулся. Зеленоватая бледность покрыла его испачканное кровью лицо. Он закусил губу, словно для того, чтобы удержать рвущийся крик.
Вилкокс присел на гусеницу краулера, извлек свой бластер и положил его на колено, уставив дуло прямо в живот пленнику.
— Да, здесь немало кораблей, — произнес он. Если бы не желваки, вздувшиеся на его скулах, можно было подумать, что он ведет светскую беседу. — Как вы думаете, с какого из них мы?
Но пленник еще не был сломлен.
— Вы с этого… с “Королевы Солнца”… — проворчал он.
— С чего вы взяли? — быстро спросил Мура. — На других кораблях живых не осталось, а?.. Будет лучше, если вы нам расскажете все, дружок.
— Давай, выкладывай! — Кости надвинулся на помятого гангстера и навис над ним. — Выкладывай, красавчик, но береги наше время и свое здоровье!.. А будешь запираться, у нас терпение лопнет, понял?..
Было ясно, что пленник понял. Понял угрозу, таившуюся в тихом голосе Муры. Увидел угрозу в огромных волосатых лапах Кости…
— Кто вы такой и что здесь делаете? — снова начал Вилкокс.
— Меня зовут Лэв Снолл, — мрачно ответил гангстер. — И если вы с “Королевы Солнца”, то знаете, что я здесь делаю… И ничего у вас не выйдет — мы будем держать ваше корыто столько, сколько нам вздумается…
— Да что вы говорите? — растягивая гласные, насмешливо произнес Вилкокс. — Значит, вы будете держать этот корабль, что стоит на равнине, сколько вам вздумается? Какими же веревками вы его удержите?
Пленник оскалился в издевательской усмешке.
— Нам веревки не нужны, — сказал он. — Нам сама планета помогает… Когда нам надо, она у нас в мышеловку обращается…
Вилкокс повернулся к Муре.
— У него что — сотрясение мозга?
Мура кивнул.
— Что-то вроде… — сказал он. — В точности судить не могу — я не медик, но мозга ему встряхнуло основательно…
И Снолл попал в расставленные сети.
— Если вы думаете, что я чокнутый, так вы ошибаетесь… Вы же не знаете, что мы здесь нашли! Мы нашли машину Предтеч, и она все еще действует! Она может притягивать корабли прямо из космоса и бьет их о камни!.. Пока она работает, вашей “Королеве” нипочем не подняться. Будь она даже полицейским дредноутом… Да мы бы и с дредноутом смогли управиться, это нам раз плюнуть!
— Занятные сведения! — сказал Вилкокс. — Значит, у вас есть какая-то машинка, и она может вытягивать корабли прямо из космоса? Это здорово! А кто вам это сказал? “Шепчущие”?..
Снолл побагровел.
— Говорю вам, я не псих!
Кости положил руки ему на плечи и силой усадил на камень.
— Да, да, конечно… — издевательски-успокоительно загудел он. — Все так и есть… Большая такая машина, и управляют ею Предтечи… Она протягивается в космос и Делает вот так… — кулак Кости рывком сжался перед самым носом гангстера, точно он поймал муху.
Но пленник уже немного оправился.
— Хотите верьте, хотите — нет, дело ваше, — сказал он. — Вот увидите, что будет, если ваш дубина-капитан попробует взлететь. Ничего хорошего не получится… А там вскорости и вас всех похватают…
— Вы полагаете, нас так легко схватить? — спросил Вилкокс, вздернув левую бровь. — Мы здесь уже довольно давно, а нас до сих пор так и не обнаружили.
Снолл озадаченно оглядел их.
— Что вы мне заливаете?.. — сказал он наконец. — Вы же с “Королевы”… На вас форма торговцев…
— Но вы в этом не совсем уверены, не так ли? — вкрадчиво осведомился Мура. — Ведь может оказаться, что мы совсем с другого корабля, который вы зацапали этой своей ловушкой. Почему вы так уверены, что ни один экипаж не уцелел? Может статься, что уцелевшие до сих пор бродят по окрестностям.
— Если и так, то недолго им осталось бродить!.. — вырвалось у Снолла.
— О да, вы умеете с ними разделываться! С помощью вот этих штучек! — Вилкокс поднял бластер. — Как вы разделались с экипажем “Римболда”!..
— Меня там не было! — сипло сказал Снолл. Несмотря на утренний холодок, лицо его покрылось испариной.
— А мне кажется, все вы — преступники, — возразил Вилкокс все тем же светским тоном. — Кстати, вы уверены, что за вашу голову не назначена награда?
Тут пленник не выдержал. Он рванулся бежать, и только железная рука Кости удержала его на месте.
— Да, да, да!!! — истерически завопил он. — Да, назначена! Ну и что? Что вы можете сделать? Хотите убить безоружного? Нате! Убивайте!..
Торговцы умели быть жестокими, когда этого требовало время и обстоятельства, но Дэйн превосходно знал, что Вилкокс ни за что на свете не причинит вреда безоружному человеку, даже если за голову этого человека назначена награда и он поставлен Космической полицией вне закона, как преступник и убийца. Но тут в разговор снова вступил Мура.
— Убивать? Зачем? — спокойно сказал он. — Мы вольные торговцы, и вы прекрасно знаете, что это значит. Быстрая смерть от бластера — слишком легкий способ перейти в мир иной. Но здесь, за пределами Федерации, на необжитых мирах, мы научились кое-каким приемам… Вы меня понимаете, Лэв Снолл?
Стюард не строил угрожающей физиономии, его лицо оставалось добродушным и приветливым, но Снолл поспешно отвел взгляд. Он громко проглотил слюну.
— Вы не посмеете… — хрипло проговорил он без всякой уверенности в голосе.
По-видимому, он понял наконец, что люди, которые стояли перед ним, гораздо опаснее, чем он думал вначале. В уголовном мире о вольных торговцах ходили самые недобрые слухи. Их считали не менее жестокими, чем Космическую полицию, но торговцы вдобавок еще не были ограничены никакими уставами и наставлениями. И Снолл поверил, что этот маленький человек с приветливым лицом ни перед чем не остановится.
— Что вам от меня нужно? — спросил он.
— Правду, — сказал Вилкокс.
— Я вам сказал всю правду, все как есть… Там, в горах, мы нашли установку Предтеч… Она действует на корабли, когда они заходят в луч… или в поле… я не знаю… Не знаю, как она там работает. Ее никто не видел, кроме самых головастых ребят, которые знают толк в разных там рациях…
— Почему же “Королева” села благополучно? — спросил Кости.
— Да потому что эта штука была выключена. Ведь у вас на борту был Салзар…
— А кто такой Салзар? — спросил Мура.
— Салзар. Гарт Салзар. Он первый разобрался, что за штуку мы здесь нашли. А когда сюда подвалили изыскатели, Салзар велел нам всем попрятаться… Он знал, что, если эту планету выставят на аукцион, нам каюк. И тогда он схватил какую-то помятую посудину, которую мы кое-как залатали, и кинулся на Наксос. А там сами знаете, что получилось… Он задурил вам головы и привел сюда ваш корабль… хороший корабль, пустой, нам как раз такой был нужен, чтобы переправлять добычу…
— Добычу? А сами вы как сюда попали? Крушение?
— Крушение потерпел здесь Салзар. Десять или двенадцать лет назад. Он отделался легко и пошел здесь шарить со своими ребятами… Ну, нашли они эту машину и стали в ней копаться, покуда не научились включать и выключать. А когда сюда прибыли изыскатели, его как раз не было и машина была выключена — чтобы не разбить его, когда вернется…
— Жаль, что не разбили. Где машина? — спросил Вилкокс.
Снолл помотал головой.
— Этого я не знаю… — Кости придвинулся к нему, и он завопил: — Да ей же богу, не знаю! Только сам Салзар и его ребята знают, где она и как работает!
— А сколько их? — спросил Кости.
— Салзар и еще трое или четверо… Она в горах… где-то вон там… — он ткнул трясущимся пальцем в сторону горного хребта.
— По-моему, ты знаешь больше… — начал Кости, но Дэйн прервал его:
— А что Снолл делал на краулере? Этого он тоже не знает?..
Мура, поправляя подбородочный ремень, опустил глаза и сказал:
— Мне кажется, мы допускаем некоторую оплошность. Следовало бы выставить наблюдателя: может быть, в лощине появятся друзья Снолла…
Снолл молча рассматривал носки своих ботинок.
— Я погляжу, — сказал Дэйн и побежал к утесу.
На первый взгляд на пустоши со вчерашнего вечера ничего не изменилось. По-прежнему неприступной крепостью возвышалась на равнине “Королева” с задраенными люками, по-прежнему копошились вокруг нее гангстеры. Но по направлению к утесу двигался еще один диковинный краулер. Позади водителя сидели двое гангстеров, а между ними Дэйн с замиранием сердца увидел человека в желтой форме Торгового флота.
Лица его Дейн не мог разглядеть даже в бинокль, но это, конечно, был Рип. И пока Дэйн смотрел, стало совершенно очевидно, что краулер идет к устью той самой лощины, где Снолл попал в засаду.
Вот он случай — не только освободить Рипа, но и пробить изрядную брешь в рядах противника! Дэйн подполз к краю утеса и, не осмеливаясь крикнуть, принялся яростно размахивать руками, стараясь привлечь внимание своих товарищей внизу. Его сразу заметили. Вилкокс и Мура кивнули, а Кости немедленно уволок Снолла в глубь пещеры. Тогда Дэйн вернулся на свой пост и стал с нарастающим возбуждением ждать, когда краулер войдет в лощину.
Мура вскарабкался на утес и присел рядом с Дэйном.
— По-моему, сейчас самое время перенять тактику у наших шарообразных союзников, — сказал он. — Вы хорошо бросаете камни, Торсон?
Он пошарил вокруг себя, нашел булыжник величиной с кулак, затем прицелился и швырнул. Булыжник описал правильную дугу и с треском разлетелся, ударившись о скалистый выступ. Дэйн сразу понял все выгоды такой тактики. Огонь бластеров не разбирает, где друг, где враг, и может убить или покалечить Рипа. А умело брошенный камень не только способен сбить человека с ног, но и маскирует нападающих — естественно предположить, что в засаде сидят лимбеанцы.
Кости обогнул подножие утеса и укрылся под площадкой, где сидел Мура. Дэйн спустился вниз, пересек лощину и, торопливо набрав булыжников, спрятался в расселине на высоте человеческого роста.
Они едва успели занять позицию, как в лощине появился краулер. Скрежеща гусеницами по щебню, он выкатил из-за поворота и стал с треском продираться сквозь кустарник. Но, выбравшись из кустов, водитель резко затормозил. Видимо, его радиотелефон был включен, потому что в наушниках Дэйна вдруг громко прозвучали его слова:
— Гляди-ка! Это же машина Снолла! Какого черта!..
Один из гангстеров, охранявших Рипа, спрыгнул с платформы и направился было к перевернутой машине. И в этот момент Мура дал сигнал. Здоровенный булыжник треснул гангстера по шлему, и тот, потеряв равновесие, Ухватился обеими руками за гусеницу. Дэйн сейчас же швырнул в него второй камень и еще один бросил в водителя.
Все они разом заорали, и Рип немедленно вмешался в события. Руки у него были связаны за спиной, но он всем телом бросился на второго охранника и оба они повалились с платформы. Водитель включил двигатель, краулер рванулся вперед под градом камней.
Первый гангстер, спотыкаясь, догнал машину и вскарабкался на платформу, второй все еще боролся с Рипом. Ему удалось наконец повалить Рипа на спину, и он, оскалившись, потащил из кобуры бластер. В то же мгновение лицо его превратилось в кровавую кашу, и он, дико вскрикнув, опрокинулся навзничь. Первый гангстер обернулся на крик.
— Кранер! Эти твари убили Кранера!.. Да не останавливайся!.. Черт с ним, с этим торговцем!.. Гони, пока до нас не добрались!..
И водитель погнал. Краулер быстро уходил вверх по лощине в сторону гор. Непонятно, почему гангстеры даже не воспользовались бластерами — видимо, их совершенно ошеломило неожиданное нападение и гибель одного из своих и они думали только о спасении. Через минуту они уже скрылись за поворотом, и тут Кости выскочил из своего укрытия и побежал к Рипу, Дэйн — за ним.
Шэннон лежал на боку, руки его были неестественно вывернуты за спину и скручены. Один глаз, окруженный огромным черным синяком, не открывался, разбитые губы кровоточили.
— Здорово, брат, тебя отделали… — пробормотал Кости, разрезая веревки.
— Они… подстерегли меня… — невнятно произнес Рип, еле шевеля окровавленными губами. — Я уже почти добрался… И тут они меня сцапали. Они держат “Королеву” каким-то лучом…
Дэйн просунул руку Рипу под плечи и помог ему сесть. Тот застонал и вскрикнул от боли, прижимая ладонь к боку.
— Что там у тебя еще? — спросил Кости и протянул руку, чтобы расстегнуть на Рипе куртку. Но Рип отстранил его.
— Сейчас все равно ничего нельзя сделать… Мне сломали ребро… или два… Этот луч притягивает корабли…
— Мы уже знаем, — сказал Дэйн. — Мы здесь взяли пленного. Он вел вон тот краулер. Он нам все рассказал. Может, он нам еще пригодится… Ты можешь идти?
Подошел Мура.
— Да, пора уходить, — сказал он. — Радиотелефоны у них были включены, так что, возможно, вся их банда уже знает о нападении.
Поддерживая Рипа, они вернулись в укрытие, где их ждал Вилкокс.
— Ты ничего не знаешь о Камиле? — спросил Кости.
— Али у них, это точно, — ответил Рип. — Мне кажется, он там, где их главная группа. У них здесь много народу. Они, если захотят, смогут держать “Королеву”, пока она не заржавеет.
— Об этом мы уже знаем от Снолла, — мрачно сказал Вилкокс. — Правда, он клянется, что не знает, где эта установка. По-моему, врет.
Тут связанный Снолл принялся извиваться и мычать сквозь кляп, видимо пытаясь сказать, что не соврал.
— В конце этой лощины есть вход в их казармы и складские помещения, — сказал Рип. — Наверное, где-нибудь там и находится установка.
Дэйн ткнул извивающегося Снолла носком сапога.
— А нельзя обменять этого типа на Али? Или, на худой конец, заставить его показать место?
— Сомневаюсь, — ответил Рип. — Это зверье, а не люди. Плевали они на вашего Снолла.
Налитые кровью глаза над кляпом выразили полное согласие с этим утверждением. Снолл ни на грош не верил в товарищеские чувства своих приятелей. Они и пальцем не пошевельнут, чтобы спасти его, если речь не зайдет об их собственной шкуре.
— Итак, нас пятеро. Из них двое — калеки… — раздумчиво произнес Вилкокс. — Как ты думаешь, Шэннон, сколько всего этих типов может быть в горах?
— Наверное, не меньше сотни, — ответил Рип. — И по-моему, эта банда очень неплохо организована.
Наступило молчание. Потом Кости решительно сказал:
— Если мы будем здесь сидеть, то просто подохнем с голоду без всякого толку. Я за то, чтобы рискнуть. Должно же нам когда-нибудь повезти!..
— Пусть Снолл покажет нам, куда идти, — предложил Дэйн. — По крайней мере хоть что-нибудь узнаем…
— Если бы только у нас была связь с “Королевой”! — Вилкокс с досадой стукнул себя по колену кулаком.
— Солнце высоко, — сказал Мура. — Можно попытаться.
Он сходил к брошенному краулеру и отвинтил никелированную металлическую пластину, служившую спинкой водительского сиденья. С помощью Дэйна он втащил это импровизированное зеркало на вершину утеса. Там они установили зеркало и, поймав солнечный луч, бросили его через полторы мили, отделявшие их от “Королевы”.
— Я думаю, должно получиться, — улыбнулся Мура. — Это не хуже наших фонариков. И если только у гангстеров нет глаз на затылке, они ничего не заметят.
Но сначала надо было покончить с другими приготовлениями. Все собрались возле краулера Снолла. Машина оказалась в порядке. Надо было только стащить ее со скалы и приладить соскочившую гусеницу. И пока Вилкокс, Рип, Кости и пленник оставались у краулера, Дэйн и Мура вернулись на утес, где им пришлось немало попыхтеть, прежде чем удалось дважды передать на “Королеву” свое сообщение.
Теперь оставалось только ждать какого-нибудь сигнала, означающего, что сообщение получено, — до тех пор они не могли действовать.
И они дождались, когда Дэйн совсем уже потерял надежду. Круглые иллюминаторы на бортах “Королевы” засверкали вспышками. Над постом, расположенным между утесом и “Королевой”, взвился столб дыма, раздался грохот. Да, сообщение было получено, и теперь капитан Джелико отвлекал на себя внимание противника, давая группе Вилкокса возможность произвести неожиданный и отчаянный налет на штаб-квартиру Рича.
На краулере Снолла нашлось место для всех. Кости сел за пульт управления, а связанного пленника втиснули между Дойном и Мурой. В отличие от краулера торговцев на платформе этой машины были поручни, за которые было очень удобно держаться, когда краулер, кренясь и подпрыгивая, двинулся по изрытому дну лощины.
Дэйн внимательно следил за кустарником, покрывавшим склоны. Он не забыл нападения лимбеанцев. Возможно, эти существа действительно вели ночной образ жизни, но могло быть и так, что они до сих пор сидели в засаде, готовые напасть на любую небольшую группу землян.
Лощина извивалась и делалась все уже. Краулер полз теперь почти все время по дну ручья, вода временами заплескивалась на платформу. Этой дорогой, по-видимому, так же часто пользовались, как и тесным ущельем за развалинами города, — на выступах скал виднелись царапины, гравий по берегам потока был изрыт гусеницами.
Ручей вдруг распался на несколько водопадиков, вливавшихся в небольшой мелкий водоем, а за водоемом на пути краулера поднялась, перегораживая лощину, сплошная отвесная стена. Кости остановил краулер, выдернул кляп изо рта Снолла и требовательно спросил:
— Ну, умник, что надо сделать, чтобы проехать дальше?
Снолл, облизывая распухшие губы, смотрел на него с вызовом. Он был связан, беспомощен, но самоуверенность почему-то вернулась к нему.
— Сами догадайтесь, если вам надо, — ответил он.
Кости вздохнул.
— Время тратить неохота, дружочек, — сказал он. — Но будь уверен: если мне надо чего-нибудь от тебя добиться, то я добьюсь…
Он не успел договорить: в дюйме от его уха просвистел камень, и в тот же миг другой камень попал Сноллу по спине, так что тот взвыл от боли.
— Лимбеанцы! — крикнул Дэйн.
Он выхватил гипноизлучатель и повел им по стенам лощины, откуда, как ему показалось, летели камни.
Огромный булыжник с треском ударился в корпус машины, и Вилкокс, обхватив Рипа, перевалился с ним прямо в воду, стараясь укрыться за гусеницами. Мура уже стоял по колено в воде и спокойно, как ни в чем не бывало, с деловитой аккуратностью поливал из гипноизлучателя зеленую стену кустарника.
И тут Кости совершил ошибку. Чтобы дать пленнику возможность поскорее добраться до укрытия, он разрезал на нем веревки. Но вместо того, чтобы соскочить с платформы и бежать, Снолл рванулся к панели управления и с размаху стукнул кулаком по какой-то клавише. Стены ущелья огласились высоким пронзительным воем. От этого воя у всех заныли зубы, и Дэйн едва удержался от того, чтобы зажать уши руками.
И тут произошло невероятное: монолитная стена, запиравшая лощину, вдруг разверзлась, открыв широкий проем во тьму. Ошеломленные торговцы не успели опомниться, как Снолл со всех ног кинулся в этот проем.
С нечленораздельным ревом Кости рванулся за ним. Дэйн спрыгнул с платформы и побежал вслед за Кости. Он нырнул в темноту и сразу ослеп после яркого солнечного света, но продолжал бежать, слыша впереди буханье ботинок Кости и отдаленный топот Снолла. Гангстер оказался прекрасным бегуном.
Пробежав десяток шагов по прямому коридору, Дэйн опомнился. Он позвал Кости, и его голос гулким эхом отдался где-то в глубине туннеля. Кости не остановился, он продолжал преследовать Снолла.
Дэйн в нерешительности оглянулся назад. Стоит ли разделяться? Может, сходить и привести сюда краулер?.. Или все-таки бежать за Кости?.. Он еще успел заметить, как в туннель из озаренной солнцем лощины неторопливо вошел Мура, и вдруг — к ужасу Дэйна — проход снова закрылся — не стало солнечного света, не стало внешнего мира…
— Дверь! — завопил Дэйн и с энергией, с которой он только что преследовал Снолла, устремился туда, где еще недавно был выход. Железная рука Муры остановила его.
— Не надо волноваться, — сказал стюард. — Никакой опасности нет. Вилкоксу и Шэннону ничто не грозит. У них есть гипноизлучатели, и они знают, как отпереть скалу… если понадобится. Но где же Карл? Куда он девался?
Спокойный тон Муры сразу отрезвил Дэйна. Маленький японец вел себя так уверенно, что Дэйну стало стыдно за свой страх.
— Он побежал за Сноллом…
— Будем надеяться, что он его догонит. Здесь, в пещере, я предпочел бы иметь Снолла под рукой. Кроме того, если Снолл успеет предупредить своих, нам будет совсем худо.
Тут только Дэйн заметил, что в туннеле довольно светло. Сумеречный свет струился от гладких стен и от потолка.
Они зашагали вперед и вскоре обнаружили, что туннель круто сворачивает влево. Дэйн прислушался в надежде уловить топот бегущих, но через некоторое время услышал чьи-то размеренные шаги. Навстречу им шел Кости, лицо его выражало разочарование.
— Где Снолл? — спросил Дэйн.
Кости скривил лицо:
— Сбежал. Проскочил сквозь одну из этих проклятых стен…
— Далеко? — спросил Мура и, не дожидаясь ответа, устремился вперед.
— Там был проход, — рассказывал Кости. — Он проскочил, и стена закрылась у меня перед носом… Теперь нам его не догнать. Разве что мы притащим эту свистульку с краулера…
Они остановились перед глухой стеной, превратившей коридор в тупик. Дэйн потрогал стену. Это был не камень. Стена была из того же материала, что и здания разрушенного города.
— Здесь?.. — спросил Мура, постучав пальцем по гладкой поверхности. Кости угрюмо кивнул. — Ни щели, ни зазора…
Глухая вибрация, к которой они уже настолько привыкли, что почти ее не замечали, мерно сотрясала пол под ногами. Эта вибрация, узкий коридор, сумеречный свет — Дэйн физически ощущал, что они попали в ловушку.
— Похоже, что мы влипли, — прогудел Кости. — Как насчет того, чтобы вернуться в лощину? Где Вилкокс и Шэннон?
Дэйн рассказал. Он тоже надеялся, что Вилкокс догадается включить эту иерихонскую трубу, отворяющую стены. Почти бессознательно, просто для того, чтобы быть поближе к выходу, он двинулся обратно. Вот поворот, где они свернули из главного туннеля. А где же туннель? Туннеля не было. От него осталась ниша глубиной в метр.
Не веря своим глазам, Дэйн постучал костяшками пальцев в это новое препятствие. Нет, это не галлюцинация. Прочная, сплошная стена. Позади послышался сдавленный крик. Дэйн обернулся и увидел, что в нескольких шагах воздвигается еще одна стена, грозя запереть коридор, где находились его товарищи.
Не помня себя, Дэйн ринулся в оставшуюся узкую щель. Он бы, наверное, не успел, но Кости со всей силой ухватился за край надвигающейся стены и на несколько мгновений задержал ее движение. Только на несколько мгновений… Послышался щелчок, и они оказались заперты со всех сторон.
— Ловко они нас, — проговорил Кости. — Теперь им остается только прийти сюда и взять нас голыми руками.
Мура пожал плечами.
— Во всяком случае, мы теперь можем не сомневаться, что Снолл поднял тревогу, — сказал он.
Стюард был совершенно спокоен. Кости начал выстукивать стены, словно надеясь найти скрытый механизм, приводящий их в движение.
— Не трудитесь, — сказал ему Мура. — Они, конечно, управляются дистанционно… Как ни забавно, но эти типы, вероятно, воображают, что держат нас в руках.
— А на самом деле — нет? — с надеждой спросил Дэйн.
— Сейчас посмотрим… Итак, наружный вход управляется акустическим устройством. Тан считает, что акустические шумы установки лежат главным образом в ультразвуковой области. Исходя из этого, можно попытаться подобрать ключ к этому капкану…
Он расстегнул куртку и принялся шарить во внутреннем нагрудном кармане, где торговцы обычно носят свои ценности. Наконец он извлек белую трубочку из слоновой кости. Трубочка была не более трех дюймов длиной.
Кости перестал стучать.
— А, — сказал он. — Знаменитый манок!
— Совершенно верно. Этой трубочкой я приманивал бабочек на Кармули. А здесь попробуем применить ее для других целей.
Он приложил манок к губам и подул в него. Но они не услышали ни звука. Слабая надежда, мелькнувшая было у Кости, уступила место разочарованию.
— Ничего не выйдет, — сказал он.
— Вы слишком нетерпеливы, Карл, — улыбнулся Мура. — У меня здесь десять ультразвуковых тонов. Пока я опробовал только один. Вот когда и остальные откажут, будем говорить о неудаче.
Последовали томительные минуты тишины. Ничего не происходило.
— Пустая затея, — покачал головой Кости.
Но Мура не обратил на него внимания. Время от времени он опускал свою дудочку, отдыхал немного, а потом снова принимался дуть в нес. Дэйн был уверен, что все десять тонов уже давно опробованы, но стюард, видимо, не унывал.
— Было уже больше десяти, — сердито заявил Кости.
— Сигнал, который открыл проход в лощине, состоял из трех тонов, — терпеливо пояснил Мура. — Возможно, такая же комбинация применена и здесь.
Кости уселся на пол, всем своим видом показывая, что не желает участвовать в этой бесполезной затее. Дэйн опустился на корточки рядом с ним. Но терпение Муры, казалось, было неистощимо. Прошел час, потянулся второй… Интересно, как сюда проникает воздух, подумал Дэйн. Видимо, как и свет, через стены. Дышится легко.
— Эта дудка ничем нам не поможет, — сказал наконец Кости со злобой. — Смешно же надеяться каким-то паршивым манком одолеть эту… — он с размаху стукнул кулаком в стену коридора.
И стена медленно сдвинулась, открыв узкую темную Щель высотой в человеческий рост.
— Есть! — радостно воскликнул Дэйн, улыбаясь. Муре, а Кости немедленно вцепился в край щели, изо всех сил стараясь расширить ее. Стена подавалась туго.
— А все-таки это выход не туда… — упрямо пропыхтел он.
— Да, это выход не в тот коридор, — согласился Мура. — Но это выход из ловушки, и пренебрегать им не стоит. Кроме того, судя по вашим усилиям, Карл, этим выходом давно не пользовались. Поэтому для нас он удобнее. Видимо, мне удалось наткнуться на сочетание тонов, которое здесь редко применяют.
Он тщательно обтер манок и спрятал его во внутренний карман.
Как ни тужился Кости, но расширить щель ему удалось лишь ненамного. Мура пролез в нее без труда, а Дэйну и особенно Кости пришлось протискиваться. Был момент, когда казалось, что Кости вообще застрянет. Только сняв с себя ремни со снаряжением и кобурой и сбросив куртку, гигант сумел, обдирая кожу, пробраться к товарищам.
Они оказались в новом коридоре, более узком, чем прежний. Стены здесь тоже излучали сумеречный свет, но пол под ногами был накрыт слоем тончайшей пыли.
Мура достал фонарик и посветил вперед. Всюду лежала пыль, и на ней не было никаких следов. Вероятно, этим коридором очень давно никто не проходил — быть может, с тех самых пор, как Предтечи оставили свою горную цитадель.
— Эй! — испуганно вскрикнул Кости.
Они оглянулись. Проход исчез, они снова были отрезаны.
— Опять нас поймали! — хрипло сказал Кости. Но Мура покачал головой.
— Не думаю. Просто сработал какой-то автомат. Мы прошли, и дверь закрылась… Да, этим коридором не пользуются. Скорее всего Рич и его приятели даже не знают о его существовании. Что ж, посмотрим, куда он нас приведет.
И Мура бодро зашагал вперед. Коридор шел параллельно главному туннелю. Стены были совершенно гладкие, но Дайн подумал, что в них может таиться множество дверей, и каждая настроена на определенное сочетание ультразвуковых сигналов. Впрочем, проверять это не было ни времени, ни желания.
— Ветер… — негромко сказал Мура.
Дэйн уже и сам ощутил встречное движение воздуха. Холодного воздуха. Чуть сдобренного запахами зелени.
Они устремились вперед и скоро обнаружили в стене квадратное отверстие, из которого с шуршащим гулом била воздушная струя.
— Вентиляция! — сказал Кости. Он вытащил фонарик и сунул голову и плечи в черную дыру. — Здесь можно пролезть, — сообщил он, светя в темноту фонариком.
— Ладно, запомним, — заметил Мура. — Но сначала давайте дойдем до конца коридора.
Через двадцать минут они уперлись в стену. На этот раз Кости не упал духом.
— Ну, Фрэнк, достань-ка свою дудку, — сказал он. — Пусть этот сезам откроет нам путь…
Но Мура не торопился доставать манок. С фонариком в руке он обследовал преграду. Перед ними была не гладкая поверхность — дело рук Предтеч, а грубый, шершавый камень.
— Эта стена вряд ли послушается моей дудки, — сказал Мура. — Здесь конец пути.
— Но должен же коридор куда-нибудь вести, — возразил Дэйн.
— Да, — согласился Мура. — В стенах коридора наверняка много ходов, которых мы не видим. Но мы не знаем комбинаций звуков, чтобы их открыть. По-моему, не стоит тратить время на поиски этих комбинаций. Лучше вернемся к воздухопроводу. Если он снабжает воздухом целую систему ходов, возможно, он приведет нас к другому коридору.
Они вернулись к вентилятору. Как и сказал Кости, вентиляционная труба была достаточно велика, чтобы по ней можно было ползти.
Один за другим они залезли в трубу и на четвереньках поползли в темноту, навстречу потоку воздуха. Пыли здесь совершенно не было.
Впереди полз Мура с фонариком в руке. Гладкий пол под ними мерно вибрировал — установка продолжала работать.
Стюард вдруг выключил фонарик и хрипло прошептал:
— Впереди свет…
Когда глаза Дэйна привыкли к темноте, он тоже увидел этот свет — бледный сероватый квадрат. Вентиляционная труба кончалась.
Но когда они подползли поближе, оказалось, что выход забран металлической решеткой. Ячейки ее были достаточно велики, чтобы просунуть руку. Мура прильнул лицом к решетке, и впервые за все время у него вырвалось что-то вроде изумленного возгласа. Дэйн похлопал стюарда по спине, как бы напоминая, что им с Кости тоже хочется посмотреть.
Мура прижался к стене, и Дэйн занял его место. За решеткой открывалось огромное пустое пространство. Казалось, что пустота заполняет всю внутренность горы. Ни свода, ни противоположной стены гигантского помещения не было даже видно, а все дно его — сколько хватал глаз — занимало самое поразительное сооружение, какое Дэйн когда-либо видел.
Сначала Дэйну показалось, что под ним что-то вроде невообразимо огромных пчелиных сотов. Но ячейки сильно различались по форме и по размерам. Некоторые были шестиугольные, некоторые же представляли собой неправильные восьмиугольники; одни были полностью замкнуты, другие соединялись проходами. Чем дольше смотрел Дэйн, тем отчетливее возникало у него представление о колоссальном лабиринте, видимом сверху. Но этот лабиринт был проходим! Его можно было пройти поверху, по широким, метровой толщины, стенам, разделявшим ячейки. “Так и придется сделать, — подумал Дэйн. — Пути назад все равно нет…” Он попятился, давая место у решетки Кости.
Кости глянул и крякнул от изумления.
— Для чего все это? — спросил он. — Здесь же нет никакого смысла!
— Да, по нашим понятиям смысла здесь нет, — согласился Мура. — Но построено это на совесть и, следовательно, с какой-то целью. Никто не стал бы строить такое сооружение просто так.
Дэйн протянул руку через плечо Кости и потряс решетку.
— Это придется выломать, — сказал он.
— А потом что? — спросил Кости. — Крыльев-то у нас ведь нет…
— А потом мы спустимся вниз, на стены — они достаточно широкие, и по ним можно идти…
Некоторое время Кости молчал. Затем он ощупал металлические прутья.
— Придется повозиться, — пробормотал он и принялся извлекать из сумки инструменты.
Так, в согнутом положении, они и поели, достав еду из неприкосновенного запаса. Серый свет в пещере не тускнел и не становился ярче, и время суток можно было определить только по часам. Казалось, что это полночь — а часы показывали середину дня.
Кости проглотил свою порцию синтепищи и вновь принялся за работу. Полтора часа спустя он отложил инструменты.
— Ну-ка, — пробормотал он и, взявшись за решетку обеими руками, без особых усилий вытолкнул ее наружу. Проход был открыт. Но вопреки ожиданиям Дэйна Кости не полез сквозь отверстие. Вместо этого он отполз назад, пропуская Муру и Дэйна. Мура просунул в отверстие голову, потом оглянулся.
— Слишком высоко для меня, — сказал он. — Около двух метров. Вам придется мне помочь.
Он закинул руки назад, и Дэйн крепко взял его за кисти. Потом стюард ногами вперед сполз в отверстие. Когда он повис, Дэйн заскользил вслед за ним, но Кости обхватил его за ноги.
— Все в порядке, — сообщил Мура и отбежал по стене вправо.
Дэйн просунул ноги в отверстие, готовясь к спуску.
— Счастливого пути, — сказал Кости из темноты.
Голос у него был какой-то странный, и Дэйн остановился.
— То есть как?
— То есть дальше вы пойдете без меня, парень, — грустно и спокойно сказал Кости. — У меня голова не так устроена, чтобы ходить по стенам. Два шага, и я сковырнусь вниз…
Дэйн совершенно забыл об этой слабости гиганта. Но что делать? Единственный путь отсюда — по стенам, а идти по стенам Кости не может. Но не оставлять же его здесь одного?..
— Слушай, парень, — продолжал Кости. — Вы идите. Если найдете выход, я уж как-нибудь доползу до него. А пока вы будете искать, я буду только мешать. Так что разумнее мне остаться…
Может быть, оно было и разумнее, но Дэйн не мог на это согласиться. Впрочем, Кости не дал ему даже возразить. Он ухватил его за руки и спустил вниз. Дэйн не успел опомниться, как ноги его коснулись стены. Затем Кости разжал руки. Дэйн беспомощно обернулся к Муре.
— Кости остался. Говорит, ему здесь не пройти. Мура кивнул.
— Да, сейчас бы он не смог здесь пройти. Но если мы найдем выход, мы вернемся и заберем его. Без него мы пойдем быстрее, и Кости это понимает…
Все еще чувствуя себя предателем, Дэйн неохотно последовал за стюардом, который с кошачьей легкостью и ловкостью ступал по плоской поверхности, направляясь к центру лабиринта. Стены были метров шесть высотой, помещения и коридоры, которые они образовывали, были совершенно пусты. Можно было подумать, что за много веков сюда не ступала человеческая нога, но Мура вдруг негромко вскрикнул и направил луч фонарика вниз, в глубину узкого прохода.
Свет упал на кучу белых костей, на голый череп с пустыми черными глазницами. Нет, по крайней мере одно существо побывало в этом лабиринте и осталось здесь навсегда.
В луче фонарика темнело какое-то тряпье, тускло поблескивала пряжка из никелированного металла.
— Узник… — проговорил Мура. — Да, в этом лабиринте человек может бродить до самой смерти и так и не найдет выхода…
— Вы думаете, он лежит здесь с того самого времени… — неуверенно произнес Дэйн, затрудняясь сказать когда именно произошла катастрофа на Лимбо и был разрушен город.
— Нет. Ведь это был человек, такой же, как и мы. Конечно, он лежит здесь давно, но он не из тех, кто строил этот лабиринт…
И они пошли дальше, переходя со стены на стену. Одни стены уводили их от направления на центр, а другие возвращали — изгибались, ломались, сближались, расходились. Оба они внимательно смотрели вниз. Дэйн уже понял, что пространство, занятое удивительным сотоподобным сооружением, гораздо больше, чем казалось из воздухопровода. Площадь лабиринта составляла, вероятно, несколько квадратных миль. Несколько квадратных миль причудливо изломанных стен, огораживающих пустоту.
— Должна же быть какая-то цель… — бормотал Мура на ходу. — Какая-то задача… Но какая? Все линии какие-то неправильные… как у построек в городе… Это — сооружение Предтеч, но для чего оно?..
— Тюрьма? — предположил Дэйн. — Вы же сами сказали, человеку отсюда вовек не выбраться. Здесь и тюрьма, и способ казни.
— Нет, — сказал Мура. — Слишком все это велико. Люди не станут строить таких зданий только для того, чтобы управляться с преступниками. Для свершения правосудия существуют более простые и экономичные способы.
— А может, Предтечи были не люди, — возразил Дэйн.
— Может быть, не такие люди, как мы… но что мы понимаем под словом “люди”? Мы называем людьми разумные существа, которые в той или иной степени способны властвовать над окружающей природой и над своей судьбой. В этом смысле Предтечи были, несомненно, людьми, и никто не убедит меня, что они построили эту громадину только для того, чтобы держать здесь своих преступников и казнить их.
Ни Дэйн, ни Мура не боялись высоты, но тем не менее не решались идти слишком быстро. Дэйн обнаружил, что нельзя долго смотреть под ноги — начинала кружиться голова, подташнивало и приходилось останавливаться, задирать голову и некоторое время отдыхать, глядя в безликую серую пустоту вверху. И все время они ощущали вибрацию, биение пульса могучей машины, скрытой где-то во чреве горного хребта, в гигантских подземельях этой фантастической крепости, частью которой, и немаловажной, видимо, был этот лабиринт. А неправильные, как выразился Мура, линии лабиринта порождали в душах людей тревогу и страх.
Второй труп они обнаружили часа через два. На этот раз луч фонарика вырвал из темноты форменную куртку с эмблемой Службы изысканий.
— Не знаю, что строили Предтечи, — угрюмо сказал Дэйн, — но теперь-то ясно: это определенно тюрьма.
— Смотрите, он здесь уже несколько месяцев, — сказал Мура, но Дэйн не стал смотреть. — Возможно, он с “Римболда”… А может, с какого-нибудь другого корабля…
— Кораблей здесь погибло много, — сказал Дэйн, — так что держу пари, что и трупов здесь хватает.
— Что верно, то верно, — сказал Мура, поднимаясь с колен. — Ну что ж, помочь этому бедняге мы уже не можем… Пошли.
Дэйн только того и ждал. Он рванулся было вперед, но стюард вдруг поднял руку и громко скомандовал:
— Стоп!
Дэйн послушно остановился. Стюард напряженно прислушивался к чему-то. И тогда Дэйн тоже услышал: топот ног, клацанье магнитных подковок по камню. Звук был такой, словно идущий пошатывался и спотыкался на ходу. Мура постоял, потом свернул вправо и быстро пошел обратно в том направлении, откуда они пришли.
Звуки шагов вдруг затихли, и Мура завертелся на месте, как охотничий пес, потерявший след. Он сделал несколько неуверенных шагов по одной стене, вернулся и пошел по другой, светя фонариком в тьму под ногами.
Потом он стоял и ждал, пока снова не послышался звон магнитных подковок. Теперь это были медленные, с большими перерывами шаги, будто идущий совсем выбился из сил. Еще один бедняга блуждает по лабиринту. Если бы только найти его… Дэйн бросился туда, откуда, как ему казалось, доносился шум шагов узника.
Но в этом лабиринте звук был очень неверным ориентиром. Стены отражали и заглушали его, так что определить можно было только самое общее направление. Мура и Дэйн двигались параллельно, стараясь держаться так, чтобы между ними оставалось не больше двух помещений. Теперь они шли медленно, освещая каждый уголок внизу.
Наконец, на дне шестиугольной комнаты со стенами неравной длины Дэйн заметил какое-то движение. Он посветил. Узник стоял, пошатываясь; голова его была опущена, он держался рукой за стену.
— Сюда! — позвал Дэйн стюарда.
Человек сделал несколько неверных шагов, наткнулся на другую стену и со стоном упал ничком. Он лежал на дне глубокого колодца, а Дэйн глядел на гладкие стены и думал, как же спуститься вниз, чтобы помочь ему.
Подбежал Мура, двигаясь с такой легкостью, словно всю жизнь только и делал, что бегал по стенам лабиринтов. Теперь распростертое тело освещали два фонарика, и в их свете они отчетливо увидели, что человек внизу одет в изодранную желтую куртку Торгового флота. Это был вольный торговец, такой же, как они сами. Они не были уверены, заметил ли он свет фонариков, но он вдруг застонал и перевернулся на спину. Видимо, его зверски и умело избивали — лицо у него было опухшее, покрыто синяками и запекшейся кровью. Дэйн, может, и не узнал бы его, но Мура не колебался ни секунду.
— Али!
Возможно, Камил услышал этот возглас, а возможно, огромным усилием воли заставил себя очнуться — он снова застонал и попытался разглядеть их сквозь заплывшие веки, а потом произнес что-то неразборчивое, еле шевеля разбитыми губами.
— Али! — позвал его Мура. — Мы здесь. Вы меня слышите?
Задирая к ним черное лицо, Камил с трудом произнес:
— Кто?.. Не вижу…
— Мура и Торсон! — стараясь говорить отчетливо, ответил стюард. — Вы меня понимаете? Мура и Торсон!
— Ничего не вижу… ослаб… голоден…
— Как же мы спустимся? — спросил Дэйн. Если бы у них были тросы! Но они остались на краулере…
Мура отстегнул свой ремень.
— У нас два ремня, — сказал он.
— Но их же не хватит!..
— Да, не хватит, но мы посмотрим…
Стюард соединил ремни пряжками и сказал:
— Вам придется спустить меня туда. Удержите?
Дэйн с сомнением огляделся. Зацепиться на стене было совершенно не за что. Если стюард его перевесит, они вместе свалятся вниз. Но иного выхода не было.
— Постараюсь…
Он лег на живот, вцепился левой рукой и носками ботинок в закраины стены и намотал конец ремня на правую руку. Тем временем Мура вытащил бластер и отрегулировал разрядное устройство.
— Ну, я пошел, — сказал он и стал спускаться.
Когда он повис, Дэйн стиснул зубы, мускулы в плечах нестерпимо заныли, хрустнули суставы. Затем жаркая вспышка опалила ему лицо, и он поспешно закрыл глаза и отвернулся. Нос и глотка наполнились едкими испарениями. Теперь он понял, что задумал Мура — стюард выжигал бластером ступеньки в стене.
Внезапно тяжесть в руке исчезла. Дэйн с облегчением перевел дух и поглядел вниз. На гладкой поверхности стены он увидел вертикальный ряд щелей — черных, остывших вверху и все еще раскаленных, багрово светящихся внизу. Онемевшие пальцы разжались, и ремни упали на пол.
Когда последние ступеньки остыли и тоже почернели, Дэйн натянул перчатки и полез вниз. Спускаться было нетрудно. Правда, Мура вырезал последнюю ступеньку примерно на высоте человеческого роста, но это уже было не страшно.
Мура распаковал походную аптечку и начал обрабатывать избитое лицо Али.
— Свет, пожалуйста! — нетерпеливо бросил он Дэйну через плечо. — Возьмите фонарик и посветите мне.
Дэйн светил, пока стюард оказывал Али первую помощь. Вскоре Али разлепил веки, страшная опухоль чуть опала. Его накормили и дали глоток тонизатора. Улыбаться он еще не мог. но когда заговорил, в голосе его послышались нотки обычной иронии:
— Откуда вы взялись? Прилетели на флиттере?
Мура поднялся на ноги, поглядел в серую пустоту над головой и серьезно ответил:
— Нет. Но флиттер бы здесь пригодился.
— Да, что верно, то верно… — проговорил Али. Говорить ему было трудно, но он упрямо продолжал: — Я уж думал, мне конец… Когда этот подлец Рич засунул меня сюда, он сказал, что умный человек выход отсюда найдет, а дурака не жалко… Но, по-моему, тут никакой ум не поможет, если у тебя нет крыльев…
— А что у них здесь? — спросил Дэйн. — Тюрьма?
— И тюрьма, и еще кое-что… Вы знаете, что происходит на этой планете? — голос Али задрожал от возбуждения. — Они нашли здесь установку Предтеч — она до сих пор работает! Захватывает любой корабль в пределах досягаемости, и все они разбиваются. После этого банда Рича обирает их до нитки…
— Да, мы знаем, — сказал Дэйн. — Этой установкой они пригвоздили нашу “Королеву”. Стоит только ей подняться, как она попадет в их сети.
— Ах, вот оно что… — проговорил Али. — То-то машина теперь работает у них без передышки… Я подслушал один разговор — еще до того, как меня сюда бросили, — они спорили, сможет ли она работать так долго без перерыва. Думаю, обычно она включается и выключается автоматически, по какой-то программе… Но они в ней не разбираются… А ключ ко всему — где-то здесь, в этом проклятом лабиринте…
— Установка здесь, в лабиринте? — переспросил Мура и огляделся, словно ожидал, что стены лабиринта тут же откроют ему свои секреты.
— Либо вся установка, либо какая-то важная ее часть… — подтвердил Али. — Через лабиринт до нее можно добраться. Только мы не знаем дороги… Я уже давно здесь брожу и дважды слышал человеческие голоса — один раз совсем рядом, за стеной. Но мне так и не удалось найти правильный путь… — Али вздохнул. — Господи, я уж совсем подыхал, когда вы вдруг свалились на меня прямо с неба.
Дэйн застегнул ремень, достал бластер и, отрегулировав разрядник на малое напряжение, принялся вырезать недостающие ступени в стене.
— Ничего, — сказал он. — Сейчас мы ее поищем…
— Вы поищите, — сказал ему Мура. — Вы отправитесь искать и найдете. При этом избегайте всякого риска. Али пока не может пройти поверху. Вы найдете тот путь, о котором говорит Али, а затем вернетесь и покажете нам дорогу. Мы пойдем низом…
Это было разумно. Дэйн кивнул и присел на корточки, дожидаясь, когда остынут раскаленные ступеньки. Мура рассказал Али обо всем, что произошло с того момента, как его схватили. Али в свою очередь принялся рассказывать о том, что с ним стряслось.
— Они поджидали меня в засаде. Их было двое, и они разом насели на меня… — Он откровенно стыдился собственной неосмотрительности. — У них до черта летательных аппаратов. Что аппараты! Великий Космос, да Лимбо — это склад техники Предтеч! Рич со своей бандой пользуется этими машинами, а сам не знает ни их назначения, ни как они действуют, ничего! Эти горы — настоящая сокровищница!.. Ну ладно… Когда я очнулся, меня везли связанного на таком червяке-краулере, вы, верно, их видели… Потом у меня был небольшой разговор с Ричем и несколькими его опытными палачами… — Али не вдавался в подробности, но на лице его сохранились красноречивые следы этой встречи. — Затем они отпустили несколько острот, и меня впихнули сюда, и с тех пор я так и ходил кругами по этим коридорам… Но вот что главное: Лимбо — то самое, за чем Федерация охотится многие годы. Техника Предтеч, новенькая, с иголочки… Если мы когда-нибудь отсюда выберемся…
— Да, прежде всего нужно отсюда выбраться, — прервал его Мура. — А еще прежде нам надо отыскать установку…
Дэйн посмотрел вверх, на край стены.
— А как я вас найду?
— По пеленгу. И кроме того… — Мура достал фонарик, поставил его на пол рефлектором вверх и включил на малую мощность. — Когда заберетесь, посмотрите. По-моему, видно будет хорошо.
Цепляясь за края выжженных ступенек, Дэйн забрался на стену и выпрямился. Да, узкий луч фонарика бил прямо в зенит, совершенно так же, как луч маяка на “Королеве”. Дэйн помахал рукой Али и Муре и пустился в путь. Стены изгибались, уводя его то вправо, то влево, но он все время держался направления на центр лабиринта, где, как полагал Али, находилось сердце установки. Он внимательно следил за коридорами лабиринта, но ему так и не удалось заметить ни одного, который не кончался бы тупиком. Возможно, некоторые из этих тупиков можно было бы открыть ультразвуковым свистком, но для постороннего глаза все они казались одинаковыми и непроходимыми.
Потом Дэйн заметил, что вибрация под ногами усиливается. Видимо, он приближался к источнику этого ритмичного биения. Вдруг впереди показалось странное сияние, подсвечивающее серую мглу. Это был не прожектор, сияние скорее напоминало излучение стен в коридорах, но оно было гораздо сильнее. Он замедлил шаги и стал ступать с особенной осторожностью, боясь выдать себя клацаньем магнитных подков.
Прежде всего он увидел двойную стену, огораживающую обширное пространство овальной формы. Стены отстояли примерно на метр друг от друга. Дэйн рискнул перепрыгнуть на внутреннюю стену, опустился на четвереньки и, осторожно вытянув шею, заглянул внутрь овального зала. То, что ему открылось, поразило его.
Там были машины — огромные башнеподобные чудища, заключенные в блестящие металлические кожухи. А треть поверхности стены напротив занимал пульт управления — россыпь циферблатов, клавиш, кнопок, мерцающих ламп и в центре широкий экран, напоминающий главный видеоэкран на “Королеве”. Но экран этот был совершенно черный, и голубые искры зигзагами пробегали по нему сверху вниз.
В зале было три человека, все трое глядели на экран. Дэйн узнал Салзара Рича и ригелианина, который прибыл вместе с ними на “Королеве”. Третьего, сидевшего перед экраном в кресле, положив руки на панель с клавиатурой, Дэйн никогда раньше не видел.
“Вот оно, гнусное сердце Лимбо, превратившее планету-пепелище в угрозу для этого уголка космоса!.. И пока это сердце бьется, “Королева” находится в опасности, и мы ничего не можем сделать. Впрочем, так ли уж мы беспомощны?.. — По спине Дэйна пробежал холодок возбуждения. — Ведь Рич управляет машиной, хотя толком в ней не разбирается. А в опытных руках она может стать безвредной… Что если попытаться подсмотреть, как это делается, и освободить “Королеву” из плена?”
Дэйн лег на живот и подполз поближе к собравшимся. Голубые огоньки продолжали мелькать на экране, и тройка гангстеров сосредоточенно и с беспокойством следила за ними. Они не трогали ни клавиш, ни кнопок, только смотрели на экран и молчали.
Несколько минут Дэйн лежал, распластавшись на стене, и вдруг в глубине лабиринта послышался топот бегущих ног. Дэйн приподнял голову и увидел еще одного гангстера — он выскочил из кривого коридора в многоугольную комнату, примыкавшую к внешней стене овального зала. Перед стеной гангстер остановился и, задрав голову, заорал что было мочи, так что голос его гулким эхом отдался в глубине пещеры:
— Салзар!
Рич вздрогнул от неожиданности, протянул руку и нажал какую-то кнопку сбоку панели. Стены расступились и пропустили вновь прибывшего.
— В чем дело? — с холодным раздражением спросил Рич.
Запыхавшийся гангстер отдувался, мясистое лицо его было багровым.
— Сообщение Алгара, шеф, — проговорил он наконец. — Алгар приближается… а на хвосте у него висит полицейский крейсер…
— Полицейский крейсер? — Человек, сидевший перед экраном, резко повернулся. Челюсть у него отвалилась.
— Вы их предупредили, что машина включена? — спросил Рич.
— Конечно, предупредил. Но он не может больше маневрировать. Либо он сядет, либо его настигнут…
Некоторое время Рич стоял молча, поглядывая на экран. Ригелианин проворчал:
— Сколько раз я говорил, что надо установить радиостанцию здесь!
— А что бы ты делал с радиопомехами?.. — начал было человек в кресле.
Но его прервал Рич. Резким повелительным тоном он обратился к посыльному:
— Возвращайся наверх и передай Дженнису, чтобы он сообщил Алгару следующее. Ровно через два часа… — он взглянул на часы, ровно через два часа мы выключим машину. Выключим ровно на час. За этот час он должен успеть сесть. Неважно, если он при посадке повредит свое старое корыто, — сам-то он спасется, я уверен. Потом мы снова включим машину и разобьем крейсер. Повтори.
— Два часа… Затем выключается на час… Он должен успеть сесть… Затем включается… — отбарабанил посыльный. — Ясно!
Он повернулся, выскочил из зала и затопал, удаляясь по коридору.
На мгновение Дэйну захотелось раздвоиться, чтобы пройти за посыльным к выходу из лабиринта. Но сейчас было гораздо важнее узнать, как Рич будет выключать машину.
— Думаешь, Алгару это удастся? — спросил человек в кресле.
— Двенадцать против двух, что удастся, — отозвался ригелианин. — Алгар — отличный пилот.
— Гм… — с сомнением проговорил человек в кресле. — Ему ведь придется войти в поле и включить тормозные двигатели точно в тот момент, когда мы снимем поле… Рискованная штука.
Рич все смотрел на экран. На черной поверхности появились два новых огонька и тотчас беспорядочно задвигались.
Губы Рича шевелились, словно он отсчитывал про себя секунды, глаза перебегали с часов на экран и обратно. Напряжение в овальном зале возрастало. Человек в кресле сгорбился, не отрывая взгляда от ряда клавиш под руками. Внезапно ригелианин скользящим бесшумным шагом передвинулся к дальнему краю пульта управления и протянул к какому-то рычагу костлявую голубую руку с шестью пальцами.
— Стой! — крикнул вдруг человек в кресле. — Снова сбои!..
Рич грязно выругался. Огоньки на экране заплясали в бешеном танце, и Дэйн почувствовал, что ритм пульсации изменился — машина действительно сбоила. Рич прыгнул к клавишной панели.
— Переключай! — рявкнул он. — Живо!
Человек в кресле повернул к нему лоснящееся от пота лицо.
— Не могу! — заорал он. — Мы же не знаем, почему так получается!..
— Уменьши радиус поля, — спокойно посоветовал ригеалинин. Из всех троих он один сохранял хладнокровие. — Помнится, однажды это помогло…
Человек в кресле нажал на две клавиши. Все уставились на экран. Бешеный танец огоньков замедлился, теперь экран выглядел почти таким же, каким его впервые увидел Дэйн.
— Где сейчас проходит верхняя граница поля? — спросил Рич.
— На уровне атмосферы.
— А где корабли?
Человек в кресле взглянул на циферблат.
— Еще далеко. Они подойдут к пределу досягаемости не раньше чем через час… возможно, через два. Но теперь понадобится время, чтобы восстановить максимальную мощность… Одно утешение: к проклятому торгашу все это не относится — он-то не взлетит.
Рич достал из кармана маленькую коробочку, отсыпал из нее что-то на ладонь и слизнул языком.
— Приятно слышать, — сказал он, — что у тебя хоть что-то идет как надо.
Голос у него был такой, что у Дэйна мурашки пошли по телу.
— Мы же ничего не знаем об этой машине… — оправдываясь, проговорил человек в кресле. — Мы не умеем ею пользоваться. Начать с того, что ее строили Предтечи…
— Когда ты восстановишь максимальную мощность, — если тебе это удастся, — дай мне знать.
“Часа два, тот сказал, — подумал Дэйн. — За эти два часа я успею привести сюда Муру… а может, и Кости… и Али… Этот рычаг, к которому потянулся ригелианин, — он, наверно, управляет чем-то важным… Если бы нам удалось захватить этот зал и этих людей, мы бы смогли узнать о машине все что нужно… и сделали бы так, чтобы полицейский крейсер сел сразу вслед за пиратом… Что же мне делать?”
За него решил Рич. Продолжая жевать свою жвачку, он направился к тайному выходу.
— Так говоришь, два часа? — сказал он через плечо. — Для всех нас будет куда лучше, если ты сократишь этот срок наполовину. Понял? Я вернусь через час, и будь готов к этому времени дать мне полную мощность.
Коротко кивнув ригелианину, Рич вышел.
Теперь Дэйн был готов идти за ним. Он дал Ричу отойти, а затем двинулся следом. Рич шагал уверенно, сразу было видно, что он отлично знает дорогу. Еще до того, как вдали в сером сумраке засветился луч фонарика Муры, Дэйн уже знал формулу пути к выходу из лабиринта. Два поворота направо, один налево, еще три направо, пропустить один проход. И снова: два поворота направо, один налево и так далее до самого выхода. Рич на глазах у Дэйна проделал этот цикл четыре раза подряд, после чего Дэйн остановился, подождал, когда Рич пройдет вперед, а сам пошел на маяк, к Муре и Али.
Али чувствовал себя гораздо лучше — он уже бодро расхаживал взад-вперед. Дэйн спустился со стены и принялся рассказывать.
— …Вот так обстоят дела, — закончил он свой рассказ. — Крейсер гонится за пиратом по пятам. Пока они не вошли в атмосферу, ничего не случится, но как только машина наберет максимальную мощность… — он щелкнул пальцами.
— Теперь дело за нами, — сказал Али. — Мы должны во что бы то ни стало выключить эту машину. Полностью.
— Да, — сказал Мура, направляясь к “лестнице”. — Но сначала надо доставить сюда Кости…
— Как же мы его доставим? — спросил Дэйн. — Он ведь не может ходить по этим стенам…
— Когда есть только один выход, человек может сделать все что угодно, — ответил Мура. — Вы оставайтесь здесь. Я приведу Кости. Но сначала, Торсон, покажите мне дорогу к машинному залу.
Дэйн снова вскарабкался на стену и довел стюарда до того места, где в последний раз видел Рича. Там он объяснил Муре формулу движения. Мура улыбнулся своей безмятежной улыбкой.
— Очень просто, не так ли? — сказал он. — А теперь возвращайтесь к Камилу и ждите меня… И не делайте никаких глупостей. Все это очень интересно…
Дэйн послушно вернулся на их временную стоянку. Камил сидел на полу, прислонившись к стене, и глядел на фонарик. Когда Дэйн спустился, клацнув магнитными подковами об пол, помощник механика обернулся к нему.
— Добро пожаловать, — сказал он. — И расскажи мне побольше об этой установке…
Он учинил Дэйну настоящий допрос, в результате которого Дэйн был вынужден признаться самому себе, что он еще очень плохой вольный торговец, ибо вольному торговцу надлежит глядеть в оба и замечать все. А он, как выяснилось, не заметил почти ничего. Машину он не разглядел из-за стальных кожухов, в пульте управления совершенно не разобрался, потому что следил не за пультом, а за людьми у пульта. Короче говоря, самое интересное от него ускользнуло, и к тому времени, когда Али прекратил допрос, Дэйн снова ощущал собственную неполноценность, с одной стороны, и прежнюю неприязнь к помощнику механика — с другой.
— Откуда же она все-таки берет энергию? — недоуменно спросил Али. — У нас нет ничего похожего — решительно ничего! Должно быть, они обогнали нас на многие годы, возможно, на цельте поколения. Но ничего, теперь мы их нагоним!..
— При условии, что нам удастся завладеть всем этим, — не без иронии заметил Дэйн. — Ведь мы еще не победили.
— Но и поражения не потерпели! — возразил Али. Роли их явно переменились. Теперь Камил строил воздушные замки, а Дэйн их разрушал.
— Нам бы со Штоцем этот зал хоть на два часа! Нет, черт возьми, нам здорово повезло, что мы купили эту Лимбо!..
Было совершенно очевидно: Али и думать забыл, что господином положения пока остается Рич, что “Королева” стоит прикованная к грунту, что противник по-прежнему во много раз сильнее их. И чем лучезарнее представлялось Али будущее, тем мрачнее глядел Дэйн на настоящее. Тихий оклик сверху заставил их обоих поднять головы.
— Мура! — Дэйн вскочил на ноги. Мура не оплошал: Кости стоял рядом с ним, держась за его плечо.
— Тише! — сказал Мура. — Поднимайтесь на стену. И побыстрее. Время не ждет.
Али полез первым, тихонько вскрикивая от боли в разбитом теле. Дэйн подобрал фонарик, включил его на полную мощность и полез следом.
— Теперь мы сделаем так, — сказал Мура. Он снова взял на себя роль командира, которую выполнял с тех пор, как они очутились в подземелье. — Кости и Али пойдут низом, по той дороге, где шел Рич. Мы с Торсоном пойдем по стенам. Они ждут Рича. Кости и Али войдут через дверь, а мы нападем сверху. Главная задача: добраться до рычага и выключить машину. И надо сделать все возможное, чтобы они не смогли включить ее снова. А теперь — вперед!
И они двинулись в путь. Кости шел медленно, цепляясь за плечо стюарда, ноги у него подкашивались. Дойдя До дороги, ведущей к машинному залу, они снова сцепили ремни и спустили Кости и Али в проход.
Сияние над машинным залом служило им отличным ориентиром, и они добрались до овальной стены без всякого труда. Здесь Мура дал знак Кости, и тот, подражая давешнему посыльному, заорал во всю глотку:
— Салзар!
Глаза Дэйна были прикованы к ригелианину. Ригелианин поднял голову и уставился круглыми глазами на то место, где должен был открыться проход. Все должно обойтись хорошо: костлявая голубая рука потянулась к кнопке на краю клавишной панели. А за стеной Кости держал наготове бластер, и безоружный Али стоял позади него.
Стена сдвинулась, Кости прыгнул в образовавшийся проход, и в тот же миг Мура крикнул со стены:
— Ни с места! Вы под прицелом!
Человек в кресле резко обернулся и уставился на Кости, лицо его сделалось похожим на гипсовую маску. Но ригелианин не растерялся. Его рука с неуловимой быстротой метнулась к какой-то другой клавише. Дэйн выстрелил и попал не в него, а в пульт рядом с ним. Человек в кресле дико завизжал. Его визг эхом отдался в лабиринте. Ригелианин упал на пол, но тут же вскочил и прыгнул на Кости.
Гигант отшатнулся, но ригелианин уже вцепился в него и они повалились, заламывая друг другу руки. Человек в кресле не шевелился — он только всхлипывал и бормотал что-то нечленораздельное.
Тем временем Али, придерживаясь за стену, обогнул зал и приблизился к пульту. Ноги его подкашивались.
— Где этот рычаг? — спросил он, подняв к Дэйну избитое лицо.
— Прямо перед тобой… Вон тот, черный… с каким-то механизмом в рукоятке… — крикнул Дэйн.
При этих словах человек в кресле взглянул вверх и обнаружил на стене двух вольных торговцев. Почему-то их присутствие неожиданно придало ему сил, он схватился за кобуру. И сейчас же разряд бластера прошил воздух у самой его головы, так что его, должно быть, обожгло палящим лучом.
— Руки! — гаркнул Мура и голос его загремел, как у капитана. — Встать! Руки вверх! Живо!
Гангстер послушно поднялся и, наклонившись, уперся руками в экран. Но тут, повернув голову, он увидел, что делает Али, и на лице его появилось выражение ужаса.
— Не надо! — закричал он.
Али не обратил на него никакого внимания. Ухватившись за черную рукоять, он изо всех сил потянул ее на себя. Гангстер снова завизжал, и вдруг наступила тишина. Смолкло гудение машины, прекратилась вибрация, сотрясавшая стены.
Ригелианин вырвался из рук Кости, поскользнулся, упал, а Али уже всем телом повис на рычаге, рычаг сломался, и, увидев это, гангстер, стоявший перед экраном, словно взбесился. Забыв о направленном на него бластере Муры, он с хриплым рычанием, вытянув руки со скрюченными пальцами, рванулся к Али.
Это застало Дэйна врасплох: он следил за ригелианином, которого считал самым опасным из этой компании. Зато Мура не дремал и аккуратно срезал из бластера этого сумасшедшего, прежде чем он успел добраться до горла Али. Гангстер захрипел и повалился ничком. Дэйн был очень рад, что не успел увидеть его обугленного лица.
Ригелианин поднялся на ноги, его змеиные немигающие глаза уставились на Муру и Дэйна, державших в руках бластеры. Затем он отвел глаза и, не обращая ни малейшего внимания на Кости, принялся засовывать за ремень выбившуюся рубашку.
— Вы приговорили всех нас к гибели, — ровным бесстрастным голосом проговорил он на жаргоне вольных торговцев.
Кости подошел к нему.
— А ну, подними руки и не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус, — сказал он.
Ригелианин пожал плечами.
— Теперь уже никакие фокусы не нужны, — сказал он. — Всем нам каюк. Мы в ловушке.
Али ухватился за спинку кресла и сел. Экран над его головой был пуст, мертв.
— И что же это за ловушка? — спросил Мура.
— Вы сломали этот рычаг. Теперь вся система управления машиной разрушена. — Ригелианин прислонился к стене в непринужденной позе. Его чешуйчатое лицо было лишено всякого выражения. — Нам никогда не выбраться отсюда. Сейчас наступит тьма.
И тут впервые Дэйн заметил, что призрачный серый свет, заполнявший пещеру, как будто померк. Так тускнеют угли в догоревшем костре.
— И вдобавок мы заперты, — безжалостно продолжал ригелианин. — Ключ вы сломали и выйти отсюда теперь невозможно.
Кости расхохотался.
— Нечего разыгрывать перед нами “шепчущего”, — прогремел он. — Подумаешь — тьма! А это ты видел? — он достал и включил свой фонарик.
Ригелианин даже не повернул головы.
— Мы не знаем всех тайн этого подземелья, — сказал он. — Вряд ли ваши фонарики пригодятся вам здесь.
Дэйн сказал Муре:
— Надо бы уходить поскорее… пока светло…
Мура кивнул и обратился к ригелианину:
— Вы смогли бы открыть дверь?
Тот покачал головой. Тогда Кости принялся за дело. При помощи бластера он принялся быстро резать щели в стене. Дэйн приплясывал от нетерпения, ему казалось, что выжженные щели никогда не остынут.
Но вот наконец все они перелезли через стену и двинулись по коридору. Кости тащил ригелианина за собой, связав ему руки его же собственным ремнем. Идти приходилось довольно медленно, потому что даже с помощью товарищей Али едва волочил ноги. А между тем тьма все сгущалась, серое свечение почти исчезло.
Мура включил свой фонарик.
— Будем пользоваться только одним фонариком. Надо беречь аккумуляторы.
Дэйн удивился — ведь аккумуляторы фонариков рассчитаны на несколько месяцев непрерывной работы. Однако через несколько минут ярко-желтый луч света потускнел и сделался бледным, сероватым.
— Он у вас на полной мощности? — спросил Али.
Было слышно, как в темноте позади злорадно фыркнул ригелианин. Мура ответил:
— Да, на самой полной.
Все молчали, но Дэйн чувствовал, что не он один смотрит на бледное пятно света с возрастающим беспокойством. И когда фонарик перестал освещать даже пол под ногами, Дэйн в общем не удивился. Но Кости удивился.
— Что там у вас случилось? — прогудел он. — Темно ведь. Погодите-ка… — и он включил свой фонарик.
Минуты две тьму пронизывал яркий чистый луч, а затем он тоже стал быстро тускнеть, словно что-то в атмосфере жадно опустошало аккумуляторы.
— Любая энергия в этой пещере сейчас вырождается, — сказал ригелианин. — Мы не знаем, почему так происходит, но это как-то связано с работой установки. Исчезает свет, а потом и воздух…
Дэйн торопливо вздохнул полной грудью. Воздух как воздух — холодный, свежий… Возможно, насчет воздуха ригелианин преувеличил, чтобы их припугнуть. Тем не менее все ускорили шаг.
Какое-то время меркнущий свет фонарика еще позволял им следовать путем Рича. Теперь, когда машина не работала, кругом стояла тяжелая тишина, в которой слышалось только эхо от клацанья магнитных подковок. Выдохся фонарик Кости, Дэйн зажег свой. Они шли и шли, из комнаты в комнату, из коридора в коридор, стараясь до последнего использовать умирающий свет. И никто из них не знал, далеко ли еще до выхода.
Когда погас и фонарик Дэйна, Мура отдал новый приказ:
— Взяться за руки!
Дэйн правой рукой ухватил Муру за пояс, а левой вцепился в запястье Али. И они двинулись дальше. Дэйн слышал, как Мура что-то невнятно бормочет, и вскоре понял, что стюард отсчитывает шаги, вырабатывая какой-то свои метод движения по лабиринту во тьме.
А тьма давила на них, плотная, осязаемая, пропитанная чем-то неизъяснимым, что было свойственно тьме на этой планете. Казалось, они проталкиваются сквозь какую-то вязкую жидкость, и непонятно было — то ли они продвигаются вперед, то ли топчутся на одном месте.
Дэйн машинально следовал за Мурой, он мог только надеяться, что стюард знает, что делает, и рано или поздно приведет их к выходу из лабиринта. Он пыхтел и задыхался, словно бежал, хотя шли они не слишком быстро.
— Сколько же миль нам еще переть? — осведомился Кости.
Ригелианин снова фыркнул.
— А не все ли тебе равно, торгаш? Дверь не откроется — вы ведь сломали машину.
Неужели ригелианин сам верит в это? И если верит, то почему он так спокоен? Или он принадлежит к народу, который считает, что нет разницы между жизнью и смертью?
Мура удивленно хмыкнул, и в следующий момент Дэйн натолкнулся на него. Сейчас же идущие сзади натолкнулись на Дэйна и столпились у него за спиной.
Впереди была стена. Это могло означать только одно: Мура просчитался и где-то свернул в темноте не туда, куда надо. Они заблудились…
— Где мы? — спросил Кости.
— Заблудились, — с холодным ехидством отозвался ригелианин.
Дэйн протянул руку и ощупал стену. Сердце у него заколотилось. Под пальцами была не гладкая скользкая поверхность, а грубый шершавый камень. Нет, Мура не просчитался, он привел их к каменным границам пещеры. И словно подтверждая эту мысль, Мура произнес:
— Это скала. Конец лабиринта.
— А где же выход? — спросил Кости.
— Заперт! — сказал ригелианин. — Заперт навсегда. Вы сломали машину!.. А она управляла всеми входами и выходами.
— Если это так, — впервые подал голос Али, — то что вы делали, когда вам приходилось выключать машину прежде? Сидели взаперти в темноте, пока не включали снова?
Ответа не было. Затем Дэйн услышал в темноте какую-то возню, хрипение, и голос Кости прорычал:
— Когда мы задаем вопросы, змея, надо отвечать!.. А то плохо будет… Ну? Так что вы делали, когда выключали машину?
Снова возня. Затем хриплый ответ:
— Мы оставались здесь, пока она не включалась снова. Она выключалась ненадолго.
— Она выключалась ненадолго, когда здесь работали изыскатели, — сказал Дэйн.
— А тогда мы вообще к ней не подходили, — быстро отозвался ригелианин. Что-то слишком быстро.
— Врешь, — сказал Али. — Кто-то должен был оставаться около машины, чтобы включить ее снова. Если бы все двери были заперты, вы не могли бы сюда войти.
— Я не инженер… — ригелианин утратил свою бесстрастность и свой вызывающий тон. Он просто помрачнел.
— Правильно, — прогудел Кости. — Ты не инженер, ты просто помощник Рича. И если отсюда есть выход, ты его знаешь.
— А как насчет вашей дудочки? — спросил Дэйн у Муры. Молчание стюарда его тревожило.
— Я как раз сейчас ее пробую, — ответил стюард.
— А она не действует, да? — сказал Кости. — Ну-ка, змея… выкладывай!..
Снова началась возня в темноте.
— Если это скала, может, попробуем пробиться бластерами? — предложил Али.
Прорезать скалу! Рука Дэйна легла на кобуру. Бластеры прекрасно режут камень, во всяком случае гораздо лучше, чем материал стен… Видимо, эта идея понравилась и Кости, потому что возня прекратилась.
— Только нужно точно выбрать место, — продолжал Али. — Где здесь дверь?
— А это мы выясним сейчас у нашей гадины, верно? — промурлыкал Кости.
Послышалось неразборчивое всхлипывание. Видимо, Кости принял эти звуки за знак согласия, потому что через секунду он уже протискивался мимо Дэйна, волоча за собой пленника.
— Это здесь, да? — прогудел он. — Ну, смотри, если это не здесь…
Ригелианина оттолкнули на Дэйна. Дэйн отпихнул его локтем и выпрямился.
— Это ты, Фрэнк? — гудел Кости. — А ну-ка, отойди в сторонку… И все отойдите!
Дэйна опять толкнули. Он попятился вместе с ригелианином и Мурой.
— Да побереги лицо, балда! — крикнул у него за спиной Али. — Начинай с самой малой мощности! Посмотри сначала, как пойдет дело!
Кости захохотал.
— Я играл этими игрушками, сынок, когда ты еще пешком под стол ходил… Сейчас ты посмотришь, на что способен дядя Кости! Ну, счастливого нам старта!
И едва отзвучал этот старинный тост, повторявшийся бесчисленное количество раз в бесчисленных барах, где торговцы праздновали благополучное возвращение на родную планету, как вспыхнуло яркое пламя. Заслонясь ладонью, Дэйн сквозь прижмуренные веки смотрел, как камень раскаляется докрасна, потом добела, плавится и жидкой струей стекает на пол. Жаркие волны кипящего воздуха заставили их отступить. Один лишь гигант стоял неподвижно, широко расставив ноги, козырек его шлема был надвинут на лицо, а правая рука вздрагивала от отдачи каждый раз, когда новая порция огня вылетала из ствола бластера и вонзалась в разваливающуюся стену.
Раскаленная крошка и брызги расплавленного камня летели во все стороны, ядовитый пар поднимался столбом, обжигая глаза, разъедая глотки, заставляя сгибаться в кашле. А Кости стоял в этом аду, управлял им как ни в чем не бывало и только время от времени свободной рукой в перчатке сбивал язычки пламени с тлеющих штанин.
— Карл! — крикнул Али. — Осторожней!
Отвернув лицо от нестерпимого жара, Дэйн перехватил взгляд ригелианина, устремленный на Кости. Круглые змеиные глаза его были полны ужаса. Ригелианин попятился и отступил вместе со всеми, но казалось, что он боится не столько этого разверзшегося ада, сколько неподвижной черной фигуры.
Огромная глыба отвалилась от стены и рухнула под ноги Кости. Но тот лишь отступил в сторону, чтобы его не задело, ни на секунду не переставая буравить огнем раскаленный камень. И вдруг все кончилось. Шипение и грохот разрядов прекратились.
— Дело сделано! — раздался приглушенный голос Кости.
Они еще не осмеливались приблизиться к раскаленному проходу, но Кости уже подходил к ним, засовывая бластер в кобуру, потом остановился, сдвинул шлем на затылок и принялся обеими руками хлопать себя по тлеющей куртке. От него распространялся резкий запах горелой ткани, лицо лоснилось от пота.
— А что там? — спросил Дэйн. Кости сморщил нос.
— Опять какой-то коридор, — сказал он. — И темно, как в угольном мешке… Но из мышеловки-то мы, во всяком случае, выбрались.
Все были охвачены нетерпением, но пришлось ждать, когда остынут и потемнеют раскаленные края прохода. Затем они спустили на лица защитные козырьки, закутали незащищенную голову Али курткой ригелианина и приготовились выходить. Но прежде Кости обратился к пленнику:
— Мы могли бы, конечно, взять тебя с собой, — сказал он, — только боюсь, что ты по пути изжаришься или, чего доброго, начнешь хватать нас за руки, если мы сцепимся с твоими дружками… Так что придется оставить тебя здесь до востребования…
Он крепко связал ригелианину ноги, потуже затянул узлы на руках и откатил его в угол, подальше от горячих камней.
Потом они плотным кольцом окружили Али и поспешно проскочили через дыру. Да, там был новый коридор. Опять их окутала тьма, и они тотчас убедились, что фонарики здесь так же бессильны, как и в лабиринте. Но коридор этот был по крайней мере гладкий и прямой, и заблудиться в нем было невозможно.
Неторопливо, чтобы Али мог поспевать за ними, они, взявшись за руки, двигались вперед.
— Темно, как у черта за пазухой! — проворчал Кости.
— Что у этих Предтеч — глаз не было?..
Дэйн обхватил пошатнувшегося Али за плечи. Видимо, он при этом задел больное место, потому что Али судорожно дернулся, не издав, впрочем, ни звука.
— Коридор кончился, — объявил Мура. — Вышли в туннель… Очень широкий туннель.
— Чем шире дорога, тем важнее место, куда она ведет, — заметил Дэйн.
— Лишь бы подальше отсюда, — пробубнил Кости. — Надоело мне плутать по этим вонючим щелям… Давай, Фрэнк, веди нас!
Они свернули направо и двинулись по туннелю. Теперь они шли рядом. По-прежнему не было видно ни зги, но чувствовалось, что туннель очень широк.
Вдруг впереди послышался отдаленный крик и раздался треск выстрела. Они остановились. Снова выстрел.
— Ложись! — гаркнул Мура, но вес уже и без того лежали.
Теперь выстрелы трещали непрерывно. Дэйн лежал, прижимая Али к полу, и силился по звукам определить, что происходит и где стреляют.
— Перепалка какая-то идет… — произнес Кости в перерыве между залпами.
— Причем приближается прямо к нам, — пробормотал Али в самое ухо Дэйну.
Дэйн вытащил бластер, хотя не очень хорошо представлял себе, зачем он это делает. Не палить же, в самом деле, наугад в темноту.
— А-а-а-а!.. — послышалось во мраке. Это был не крик ярости, но вопль смертельно раненного человека. Али был прав — сражение приближалось к ним с каждой минутой.
— К стенам! — скомандовал Мура и опять опоздал — все уже и так ползли к стене.
Дэйн вцепился в рваную куртку Али и тащил его за собой. Куртка трещала и расползалась под пальцами. Они распластались возле стены и замерли, прислушиваясь.
Огненный разряд распорол темноту над их головами, на стене вспыхнуло и сейчас же начало тускнеть багровое пятно. Выстрел из бластера ослепил Дэйна, но он все же успел заметить впереди какие-то темные фигуры.
— Господи помилуй, — вполголоса проговорил Али. — Если они начнут лупить из бластеров, они же нас сожгут!..
Кто-то бежал к ним, бухая сапогами, и Дэйн весь напрягся, сжав рукоятку бластера. Может быть, следовало стрелять на звук, бить по бегущим, пока они еще далеко, но он не мог заставить себя нажать на спуск — слишком прочно вбили в него инструкторы отвращение к кровопролитию без самой крайней нужды.
Тут вспыхнул свет — не серый сумеречный свет, озарявший ранее эти коридоры, а яркий, желтоватый, земной. Мощный луч прожектора прорезал темноту, и на его фоне Дэйн увидел пять черных фигур.
Они больше не отступали, теперь они залегли и готовились дать последний бой своим преследователям.
— Именем Федерации, сдавайтесь! — прогремело откуда-то сверху.
— Полиция! — воскликнул Али.
Прекрасно! Значит, крейсер все-таки сел на Лимбо! Хорошо бы теперь понять, где здесь полиция, а где — гангстеры…
Луч прожектора медленно надвигался, затем грохнул выстрел, и прожектор погас. Загремели ответные выстрелы, кто-то вскрикнул.
“Разумнее всего сейчас отступить к лабиринту, — подумал Дэйн. — Переждать, пока все кончится… Чего хорошего — попасть между двух огней…” Но он и не подумал поделиться этой блестящей мыслью с Али. Вместо этого он поднял бластер и выпалил в свод туннеля.
Расчет был правильным — прямо над залегшими людьми (Дэйн уже сообразил, что это и есть гангстеры) в своде вспыхнуло багровое пятно.
Это было неожиданностью для всех. Полицейские перестали стрелять, а гангстеры изумленно уставились в потолок — Дэйн прекрасно видел их белые лица и разинутые рты. И вдруг один из них вскочил и стремглав помчался прочь от освещенного места в глубь туннеля, к лабиринту.
Ему наперерез выскочил Кости. Их было едва видно в потускневшем свете, и все же Дэйн успел заметить, что бегущий, нечеловечески изогнувшись, едва не ускользнул, но Кости успел схватить его за ремень, и оба они упали.
Дэйн снова выпалил вверх, и новая яркая вспышка осветила туннель: Кости лежал на полу, обмякший и неподвижный, а гангстер уже поднимался на четвереньки, готовясь к новому рывку.
Ошеломленный Дэйн — он ожидал увидеть совсем иную картину — не успел еще ничего сообразить, как в ноги гангстеру бросился Али, и гангстер, споткнувшись, снова упал. Тогда Дэйн вскинул бластер и залил огнем всю ширину туннеля на пути к лабиринту.
— Прекратить! — снова загремел голос. — Прекратить стрельбу, иначе мы пустим в ход лучеметы и сотрем всех вас в порошок!..
В ответ послышался яростный звериный рык. На краю огненной лужи прыгало и бесновалось какое-то чудовище, лишь отдаленно напоминавшее человека.
Снова вспыхнул прожектор. Он осветил трех гангстеров, стоявших с поднятыми руками, задержался на секунду на неподвижном теле Кости, выхватил из темноты Муру, бежавшего к нему, а затем Али, который стоял на коленях и мучительно кашлял, прижимая руки к груди.
Все это время Дэйн водил стволом бластера, держа на прицеле жуткую фигуру, прыгавшую на фоне красных языков пламени. Он видел дикие глаза, залитую слюной отвисшую челюсть и едва верил тому, что это и есть Салзар Рич, властелин этого богом забытого царства, преступник и убийца, загнанный в ловушку, обезумевший от крэкса, уже почти не человек.
Луч прожектора осветил Рича, он зашипел, начал плеваться и вдруг, сжавшись в комок, прыгнул через лужу расплавленного камня. Пламя обожгло его, он дико взвизгнул, но не остановился, и через мгновение уже был по ту сторону огня и стремительно уходил к лабиринту.
— Торсон, Мура! — раздался грозный оклик.
Дэйн вздрогнул. Ему полагалось бы броситься за беглецом, но он не мог заставить себя прорваться через огонь и б полном мраке преследовать Салзара по коридорам лабиринта. Он обернулся. Свет прожектора ослепил его, и он долго болезненно мигал, прикрываясь рукой, пока не различил наконец перед собой черную с серебром форму Космической полиции и желтые куртки вольных торговцев. Только тогда он засунул бластер в кобуру.
Несколько часов спустя он сидел за столом в очень странном помещении. Это были личные апартаменты человека, называвшего себя Салзаром Ричем, и комната была битком набита награбленным с кораблей добром, которое, по мнению бывшего хозяина, придавало ей пышность и утонченную роскошь.
Дэйн набивал рот настоящей едой — никаких концентратов — ив полудреме слушал, как Мура отчитывается в своих действиях перед капитаном Джелико, Ван Райком и командиром полицейского крейсера. Дэйн едва боролся с томящей усталостью, ему хотелось просто положить голову на стол и заснуть, но он упрямо сидел и жевал деликатесы, каких не пробовал с тех пор, как покинул Землю.
Люди в черных с серебром мундирах входили и выходили, отдавали рапорта и выслушивали приказания, а Мура все рассказывал, и его то и дело прерывали вопросами. Все это было похоже на последнюю серию телебоевика — порок наказан, добродетель торжествует, прибыла полиция, и все теперь в се надежных руках.
— Никогда еще нам не приходилось натыкаться на такое гнусное гнездо, — сказал наконец командир крейсера.
— Мне кажется, — заметил Ван Райк, — здесь будет раскрыта тайна многих исчезнувших кораблей.
Командир вздохнул.
— Придется прочесать все эти холмы, — сказал он. — Возможно, понадобятся и кое-какие раскопки. Только тогда мы сможем считать, что выполнили свой долг. Впрочем, многое выяснится, когда мы разберемся в награбленном… и здесь мы закроем дела многих преступников. Все это благодаря вам — он встал и отдал честь капитану Джелико. — Я с вами ненадолго прощаюсь, капитан, и буду рад видеть вас у себя… — он взглянул на часы, — скажем, часа через три. Мы устроим небольшое совещание — нужно кое-что обсудить.
Он вышел. Дэйн отхлебнул из кружки и вдруг заметил на ней эмблему Службы изыскателей. При виде этих скрещенных комет он вспомнил “Римболд” и поспешно оттолкнул кружку. “Да, здесь, наверное, будут сделаны самые неожиданные находки”, — подумал он, оглядывая комнату. И почувствовал облегчение, что не ему придется копаться во всем этом и составлять списки награбленного.
— А как насчет лабиринта? — спросил Ван Райк. — По-моему, туда стоит заглянуть!
Капитан Джелико невесело усмехнулся.
— Так вам и позволит полиция, — сказал он. — Теперь в лабиринт пустят только федеральных экспертов.
При слове “лабиринт” Дэйн встрепенулся.
— Между прочим, туда удрал Рич, — сказал он. — Его еще не поймали, сэр?
— Пока нет, — ответил капитан равнодушно. Судьбы пропавшего предводителя гангстеров его явно не интересовала. — Вы сказали, что он — пожиратель крэкса?.. То-то он метался как полоумный…
— Да, сэр, — сказал Мура. — В конце концов он свихнулся. Я все-таки надеюсь, что полиция о нем не забыла. Это весьма опасно — охота за сумасшедшим в лабиринте. Не хотел бы я этим заниматься…
— Да нам и не предлагают этим заниматься, — сказал капитан, поднимаясь. — На то есть полиция. Чем скорее мы уберемся с этой проклятой планеты, тем лучше. Мы — вольные торговцы, а не полицейские…
— Гм… — Ван Райк все еще сидел, развалившись в кресле, попавшем сюда из каюты какого-то несчастного капитана. — Да-да… вольные торговцы… в том-то и дело. Нам ведь жалованье не идет.
И Дэйн, уловив выражение его прозрачных голубых глазок, понял, что в отличие от капитана Джелико суперкарго Ван Райк вовсе не торопился покидать Лимбо. У полиции свои заботы, а у него — свои.
Капитан так и не отдал им приказа возвращаться на борт. Вместо этого он принялся бесцельно блуждать по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы рассеянно повертеть в пальцах какую-нибудь безделушку из коллекции Рича. Помолчав немного, Ван Райк поглядел на Дойна и на Муру.
— Отправляйтесь-ка в спальню доктора Рича, ребята, — предложил он благодушно. — Мне кажется, у него должна быть очень мягкая койка.
Все еще недоумевая, почему их все-таки не отослали на “Королеву”, куда несколько часов назад перевезли изувеченных Кости и Али, Дэйн последовал за стюардом в спальню Рича. Ван Райк ошибся: там была не койка, а роскошная двуспальная кровать, заваленная одеялами с автоподогревом и пуховыми подушками.
Дэйн стащил с себя шлем, расстегнул пояс, содрал с ног осточертевшие сапоги и повалился на ворох одеял. Он еще смутно помнил, как Мура сел на кровать с другой стороны, но тут сон окончательно сморил его.
…Ему снилось, что он в рубке управления “Королевы” и ему надо рассчитать гиперпереход. А напротив сидит Салзар Рич с суровым жестким лицом — такой же, каким он увидел его впервые на Наксосе. Он, Дэйн, должен ввести корабль в гиперпространство, но если он ошибется в расчетах, Салзар Рич сожжет его из бластера… и тогда он будет падать, падать, падать, в лабиринт, где что-то страшное и беспощадное уже поджидает его во мраке…
Дэйн открыл глаза и уставился в потолок. Его неудержимо трясло от холода. Влажными непослушными руками он пытался ухватиться за что-нибудь твердое, ощутимое в этом хаосе вещей, которые таяли при его прикосновении. Он не смел ни приподняться, ни повернуть головы, потому что рядом происходило что-то страшное и смертельно опасное.
Он заставил себя дышать глубоко и ровно, хотя нервы его были напряжены до крайности. Слева должен был лежать Мура, но Дэйн не смел даже скосить глаза, чтобы убедиться в этом. Очень медленно, миллиметр за миллиметром, он начал поворачивать голову.
Вот дверь… Из-за двери доносится неразборчивое бормотание голосов — капитан и Ван Райк все еще там… Теперь стена рядом с дверью… огромная стереокартина, какой-то инопланетный пейзаж, угрюмый, мертвый; но по-своему прекрасный… Дэйн осмелел и начал тихонько под одеялом тянуть руку к Муре. Мура надежный человек, он не выдаст себя, когда проснется…
Он медленно тянул руку и медленно поворачивал голову. Край картины… затем портьера — тяжелая, роскошная, закатанная сверкающими нитями… нити блестят, режет глаза… и на фоне портьеры — чьи-то широкие плечи…
Салзар!
Дэйн и не подозревал, что у него такая тренированная воля — он не вскрикнул и даже не пошевелился. Впрочем, гангстер не смотрел на кровать. Медленно и бесшумно, скользящими шагами он подкрадывался к двери.
Внешне он снова был человеком, но в темных неподвижных глазах его не осталось ни искры разума. В руках он сжимал какую-то странную трубку, несомненно, оружие — что-то вроде бластера с очень толстым стволом… Он миновал портьеру, голова его заслонила картину… Еще три шага, и он будет у дверей. Но тут Дэйн почувствовал, как горячие пальцы Муры впились ему в запястье. Мура не спал. Мура был готов действовать.
Дэйн тоже был готов действовать. Но как? Он лежал на спине, закутанный в одеяло. Так сразу, прямо с постели, броситься на Салзара невозможно. Но и подпускать его к двери нельзя…
Вдруг Мура, сжав руку Дэйна, резко оттолкнул ее от себя. Это был сигнал, и Дэйну оставалось только надеяться, что он понял этот сигнал правильно. Он весь напрягся, и когда из глотки Муры вырвался пронзительный нечеловеческий вопль, кубарем скатился на пол.
И сейчас же воздух прорезала молния, и вся кровать разом превратилась в ослепительный костер. Но Дэйн уже вцепился в край паравианского ковра и что было силы дернул его на себя. Салзар не упал, он только пошатнулся и ударился спиной о стену, но успел швырнуть оружие в сторону Дэйна. И в то же мгновение дверь распахнулась, могучие руки Ван Райка вцепились в Салзара, опрокинули его, сдавили ему горло. Прижатый к широкой груди Ван Райка, гангстер задергался и обмяк. И только тогда Дэйн и Мура поднялись на ноги по обе стороны пылающей кровати.
Комната наполнилась полицейскими, пламя на кровати быстро погасили, Салзара скрутили и уволокли, а Дэйн на подгибающихся ногах кое-как добрался до ближайшего стула и сел — он на всю жизнь возненавидел роскошные мягкие кровати. “Нет, — думал он. — Дайте мне только добраться до моей коечки на “Королеве”… Больше мне ничего не надо… Правда, не знаю, сумею ли я теперь когда-нибудь заснуть…”
Ван Райк положил на стол захваченное оружие.
— Это что-то новенькое, — заметил он. — Наверное, какая-нибудь игрушка Предтеч. А может, из какого-нибудь разграбленного корабля. Ну, этим займутся федеральные эксперты… Да, что ни говори, а приятно сознавать, что с Салзаром покончено.
— Благодаря вам, сэр! — от души сказал Дэйн.
Ван Райк вскинул брови.
— Благодаря мне?.. Я только закончил дело, и если бы вы не подняли шум, все могло бы обернуться по-другому. Полагаю, это был твой голос, Фрэнк, — сказал он Муре.
Мура зевнул, деликатно прикрывая рот ладонью. Куртка на нем была расстегнута, одежда в беспорядке, но он был холоден и бесстрастен, как всегда.
— Объединенные усилия, сэр, — , сказал он. — Если бы не Торсон, я бы не проснулся. И потом, он прекрасно использовал ковер… Меня только удивляет, почему Салзар не сжег сначала нас?
Дэйна передернуло. От вони сгоревшей постели его и без того выворачивало наизнанку. Ему нужен был свежий воздух, много свежего воздуха!.. И он просто отказывался думать о том, как все могло обернуться.
Дверь распахнулась, вошел капитан Джелико в сопровождении командира крейсера.
— Это исключено, — говорил он. — Своего Рича вы получили. Что же нам теперь — ждать, когда вы прочешете планету и раскопаете все корабли, которые он погубил этой своей чертовой машиной?
— Вовсе нет, капитан, — ответил командир крейсера. — Вам совершенно незачем здесь оставаться…
Тут вмешался Ван Райк.
— Мы совсем не торопимся, — сказал он. — Еще не выяснен вопрос о наших торговых и прочих правах. Об этом еще и разговора не было. А ведь у нас есть надлежащим образом оформленный документ, дающий нам право в течение десяти лет вести торговлю с этой планетой, а кроме того — открытый лист на все находки, сделанные здесь, и лист этот действителен добрых двенадцать земных месяцев. В свете всего сказанного мы хотели бы знать: на какую долю обнаруженных здесь ценностей имеет право экипаж “Королевы”?
— Обнаруженные здесь ценности изъяты незаконным образом с кораблей, потерпевших крушение в результате преступных действий… — начал было командир крейсера.
Но Ван Райк мягко прервал его:
— Значительная часть кораблей потерпела здесь крушение отнюдь не в результате преступных действий Салзара, а задолго до его появления. Машина, очевидно, включалась и выключалась автоматически еще со времен Предтеч, то есть многие тысячи лет. А это означает, что Лимбо — исторически сложившийся, гигантский склад бесценных сокровищ, не имеющих никакого отношения к преступным действиям Салзара и его шайки. И нам кажется, что мы располагаем неоспоримыми правами на этот склад. Наши люди без всякого труда уже обнаружили здесь два корабля, упавших на планету задолго до появления на ней Салзара Рича. Два корабля за сутки! Значит, здесь их сотни!.. — и он благодушно улыбнулся командиру крейсера.
Капитан Джелико больше не торопился на “Королеву”. Он уселся в кресло рядом со своим суперкарго, как на самых обычных торговых переговорах.
Командир крейсера рассмеялся.
— Меня вы в этот спор не втянете, суперкарго, — сказал он. — Разумеется, я могу передать в штаб ваши претензии и протесты. И могу отослать вас на карантинную станцию на Полдаре. И немедленно. И, если понадобится, под конвоем. Однако я не думаю, что Федерация в ближайшее время уступит кому-нибудь права на Лимбо…
— Ну что ж, если Федерация аннулирует законно заключенную сделку, она должна за это заплатить, — сказал Ван Райк. — Я хотел бы только напомнить, что на Полдаре постоянно толчется масса народу из прессы и телевидения… А мы ведь не полиция, рот нам не заткнешь, никакие законы не запрещают нам отвечать на любые вопросы по поводу приключений на этой планете… И каких приключений! — Он мечтательно закрыл глаза. — Легенда, ставшая реальностью!.. Саргассы в космосе!.. Планета-сокровищница!.. Сокровища погибших кораблей!.. Да сюда слетятся зеваки со всей Галактики!
— Да, — поддержал его капитан Джелико. — И каждый зевака притащит сюда экскаватор. Вы правы, Ван: это будет настоящий бум!
— Правильно! Мы построим здесь роскошные отели… Туристические прогулки с гидами… Распродажа участков под раскопки… Да это золотое дно!
— Ни один человек не сядет здесь без официального разрешения! — отпарировал командир крейсера.
— Ну, тогда я вам не завидую, — сказал Ван Райк. — Вам придется держать здесь половину личного состава полиции… А как ухватятся за эту историю ребята с телевидения!.. Кстати, — Ван Райк в упор посмотрел на командира, — не рассчитывайте, что вам удастся упрятать нас в карантин надолго. Мы немедленно подаем рапорт в Совет вольной торговли — по гиперсвязи, разумеется, чтобы вы не могли заглушить.
На лице командира крейсера появилось обиженное выражение.
— Мы и не собираемся обращаться с вами как с преступниками, — сказал он. — Откуда у вас эта странная идея?
— Так… Кое-какие намеки… По-видимому, мне показалось… нет, вы не беспокойтесь: мы отправимся в ваш карантин, как и надлежит добрым честным послушным закону гражданам Федерации. Но как добрые честные граждане Федерации мы раструбим об этой истории по всей Галактике… если, конечно, нам не удастся достигнуть с вами разумного соглашения.
Командир крейсера не преминул взять быка за рога:
— А что вы подразумеваете под “разумным соглашением”?
— Подходящая компенсация за потерю торговых прав. Это во-первых. А во-вторых, денежное вознаграждение.
— За что вознаграждение?
Ван Райк принялся загибать пальцы.
— Спасение полицейского крейсера — вы сели невредимыми только потому, что наши люди вывели из строя установку. Это раз. Наши люди нашли “Римболд”, который вы безуспешно разыскиваете уже несколько суток. Это — два. Мы передали вам в руки Салзара — в упаковке и перевязанного ленточкой. Я мог бы добавить еще.
Командир крейсера расхохотался.
— Упаси меня бог спорить с вольным торговцем о его правах! Ладно. Я сегодня же отправлю ваши претензии в штаб, а вы пообещайте мне помалкивать на Полдаре…
— Неделю! — сказал Ван Райк. — Мы будем молчать ровно семь земных суток, после чего расскажем ребятам с телевидения наши биографии. Так что передайте своему начальству, чтобы они там пошевеливались. Мы стартуем сегодня, вернее — сегодня вечером, и пойдем прямо на Полдар. Но мы сообщим Совету вольной торговли о том, где и сколько времени будем находиться.
Командир крейсера сдался окончательно.
— Договаривайтесь с начальством сами, — сказал он. — Я умываю руки. Вы даете слово, что пойдете прямо на Полдар?
Капитан Джелико кивнул.
— Конвой не понадобится, — сказал он. — Счастливой охоты, командир.
Распрощавшись с командиром крейсера, вольные торговцы покинули бывшие апартаменты Салзара Рича. Дэйну было немного не по себе. Вообще-то пребыванием на карантинной станции Космической полиции обычно заканчиваются все полеты к новому неизвестному миру. Там корабли и экипаж внимательно осматривают и ощупывают врачи и ученые, чтобы в пределы Федерации не занесли какой-нибудь опасной болезни. Но на этот раз, видимо, придется посидеть подольше. Однако ни капитана, ни Ван Райка это ничуть не огорчало. Напротив, Дэйн давно уже не видел их в таком хорошем настроении.
— Что у вас на уме, Ван? — спросил капитан, стараясь перекричать хруст и треск гравия под гусеницами краулера, на котором они возвращались к “Королеве”.
— Я покопался немного в архиве у Салзара, — отозвался Ван Райк. — Вы помните Трэкста Кама, капитан?
— Трэкст Кам… А, он занимается окраинными планетами…
— Занимался, — невесело поправил Ван Райк.
— Вы хотите сказать, он тоже погиб здесь?
— Да. Иначе я не могу представить, как его бортовой журнал попал в лапы к Ричу… У Трэкста, как вы помните, были права на разработку Саргола. Он возвращался оттуда с очередным грузом и разбился здесь…
— Саргол… — повторил капитан Джелико. — Как же, помню: там алмазные копи…
— Да… Права Трэкста на Саргол действительны еще на полтора года. Я думаю, власть предержащие не откажутся уладить с нами дело за счет этих прав. Мы отказываемся от Лимбо, а они отдают нам права Трэкста и весь фрахт на Саргол. Что скажете, капитан?
— Если все получится, это будет лучшей вашей сделкой, Ван… И я думаю, что может получиться. Властям это выгодно. Они от нас отделаются, и мы будем на самой окраине Галактики, где много не поболтаешь…
— Может получиться… — Ван Райк покачал головой. — Вы меня недооцениваете, капитан. Обязательно получится! Саргол и алмазы ждут нас!
Его уверенность вселила надежду в душу Дэйна. Он глядел вперед, поверх спаленной равнины, и не видел се. Он старался представить себе — как там будет, на Сарголе. Богатая окраинная планета. Алмазные копи… Кажется, Лимбо все-таки принесла им счастье. Месяца через два они будут знать это наверняка.
— Ну вот, мы уже на месте, мисс Гендерсон!
— Спасибо, я и сама это почувствовала.
— Простите, мисс, мы не могли обеспечить вам комфорт, к которому вы, несомненно, привыкли, однако “Сириус” очень хороший корабль, и если гравитрон в последний миг не сработал, это не наша вина. Такое случается…
— Даже с пассажирскими звездолетами? Знаю. Но это всего-навсего означает, что и на лучших кораблях всегда найдется один скверный механик.
Офицер покраснел, лицо его вытянулось.
— Разрешите идти, мисс? Я сейчас пришлю за вашим багажом.
Оставшись одна, Стелла Гендерсон недоуменно пожала плечами. С чего это она накинулась на бедного Хопкинса? Какая муха ее укусила? Он так старался скрасить ей бесконечный сорокадневный перелет от Сеана IV до этой затерянной планеты звезды Ван Паэпа! Ведь только от нее зависело, чтобы путешествие было приятным…
Эльдорадо. Планета типа Д.С.6143. Расстояние от Солнца 22 500 световых лет. Третья планета звезды типа Д.С.6143. Масса, диаметр… — все это она позабыла. Помнила только, что планета немного крупнее Земли, с густой атмосферой, чуть более богатой кислородом. Впервые обнаружена экспедицией Ван Паепе в 2161 году. Аборигены стоят к человеку ближе всех известных инопланетных рас. Цивилизация местами достигает уровня древних ассирийцев, но в целом не превышает стадии каменного века. О планете надолго забыли, но в 2210 году экспедиция Клемана — Когсвелла во время короткого пребывания на ней обнаружила богатейшие запасы золота, редких металлов и алмазов. Поэтому ее назвали Эльдорадо. Сначала на ней возник рудный поселок, созданный Межпланетным Металлургическим Бюро, директором которого был ее отец, Джон Гендерсон.
Вошел стюард, взял ее чемодан из рыжевато-коричневой кожи и саквояж. Последний раз она окинула взглядом узкую каюту, убедилась, что ничего не забыла, и последовала за ним.
На выходной площадке яркий свет дня ослепил ее. Белый от солнца бетон астропорта простирался до жалких бараков таможни и санитарного контроля, а дальше к востоку сразу начинался лес, взбегавший зелеными и пурпурными волнами по склонам высоких гор со снежными вершинами.
— Где же этот Порт-Металл? — спросила она стюарда.
— Он позади, мисс. Звездолет загораживает от нас город. Правда, там и загораживать-то особенно нечего. Прошу вас, следуйте за мной — надо выполнить кое-какие формальности. Но у нас всего три пассажира, и это будет быстро.
— Сколько всего жителей в Порт-Металле?
— Тридцать пять тысяч, мисс. Из них двести — триста изыскателей и четыре с половиной тысячи рудокопов. А всего землян на Эльдорадо не больше сорока тысяч. Правда, я слышал, что все это скоро изменится, если ММБ получит лицензию на неограниченную эксплуатацию планеты.
— И здесь есть таможня? Ради трех пассажиров?
— Не для тех, кто прибывает, мисс. Только при отлете багаж тщательно осматривается из-за алмазов. А для вас — только санитарный контроль и полиция.
Медицинский осмотр свелся к пустой формальности. Невзрачный усталый врач бросил рассеянный взгляд на ее справки о прививках и кивком указал на дверь. Зато дежурный полицейский оказался молодым парнем, и, может быть, потому, что ему редко приходилось видеть красивых женщин, не сразу отпустил ее.
— Гендерсон Стелла Джейн, двадцать четыре года, рост сто семьдесят три, волосы золотистые, глаза синие. Так, все совпадает. Профессия — журналистка. Гм, гм! Вы случайно не родственница нашего главного босса?
— Кого это?
— Большого босса. Джона Гендерсона из ММБ?
— Неужели вы думаете, что я тогда прилетела бы сюда на такой старой развалине, как “Сириус”?
— Нет, конечно! Итак, цель вашего прибытия?…
— Репортаж об Эльдорадо для “Межпланетного обозрения”.
— Эльдорадо? Ах да, это же официальное название!.. Я его почти позабыл. Мы здесь называем эту планету Хэлл, Дьябль, Тейфель, Дьявол — все зависит от национальности человека. Но в любом случае поминается дьявол. Эльдорадо! Да, видимо, это и есть Эльдорадо для тех, кто мечтает о хроме, титане, бериллии, цирконии, парасеодиуме, родии, тантале, самарии или просто о золоте или платине!
— Вы неплохо разбираетесь в металлах для обыкновенного полицейского!
— Здесь, мисс, все только и говорят, что о металлах. Это единственная тема всех разговоров, вы сами убедитесь… задолго до того, как окончится срок вашего контракта, и до того, как вы вернетесь в цивилизованный лир.
— То, что я видела, пока мы ожидали на орбите, наоборот, оставило хорошее впечатление. Эльдорадо — прекрасная планета. Леса, широкие равнины, реки, моря. И здесь можно дышать без масок…
— О да, разумеется… Здесь было бы прекрасно, если бы планету по-настоящему колонизировать. Но мы находимся в самом конце самой последней по значению межпланетной линии, и к нам лишь изредка приходят грузовые звездолеты в этот богом забытый уголок Галактики. И это несмотря на то, что сейчас мы можем сами производить машины для шахт и для обогатительных фабрик… Землю интересует только одно: сколько тонн металла можно выкачивать отсюда каждую неделю!
— Простите, теперь я могу идти?
— Да, у вас все в порядке. Интересно, что вы надеетесь здесь найти? Впрочем, это уже ваше дело… Вы заказали номер в гостинице?
— Да, в “Мондиаль”.
— Это единственная приличная. Возможно, у ворот вы найдете такси. Если же нет, возвращайтесь сюда. Через полчаса я поеду в город и подброшу вас в полицейской машине.
— Спасибо. Надеюсь, мне не придется вас затруднять.
— Я буду только рад, мисс.
“Мондиаль”, самый большой отель Порт-Металла, где-нибудь на Земле, в Нью-Йорке, Чикаго, Лондоне, Токио или в Париже, в лучшем случае мог бы сойти за третьеразрядную гостиницу. Однако поскольку здесь останавливались инженеры или редкие представители ММБ, здание содержалось в образцовой чистоте. В холле усатый регистратор попросил ее заполнить карточку. Номер выходил окнами на главную улицу Порт-Металла и хотя не отличался особой роскошью, имел тем не менее ванную, маленькую гостиную с радиоприемником и телефоном и широкий балкон. Отель стоял в самом конце улицы на вершине холма, и отсюда было хорошо видно беспорядочное нагромождение крыш, обрывавшееся у заводов ММБ. За длинными низкими зданиями заводов, над которыми вздымался лес труб и металлических опор, соединенных паутиной проводов, смутно различались озеро и река. Еще дальше, позади квадратов возделанных полей, начинались джунгли, подымавшиеся по склонам гор. В целом Порт-Металл производил впечатление жалкого временного поселка, выстроенного кое-как и вообще существующего только благодаря массивной громаде заводов. Железнодорожная ветка, ведущая к рудникам, прорезала лес и быстро терялась среди голубоватых холмов: поезда с рудой то и дело проползали по ней, как серые гусеницы, но заметить их можно было только благодаря тому, что они двигались.
Стелла взглянула на часы: половина седьмого. До обеда, который подавали в восемь, она еще успеет побродить вокруг отеля. Ей хотелось сразу окунуться в атмосферу незнакомого города. Через несколько часов будет уже поздно, она начнет привыкать к окружающему, и впечатления утратят свежесть.
Она вынула из чемодана маленький пистолет, стреляющий иглами: на тридцать метров он бил с завидной точностью. Прежде чем вставить обойму, она поколебалась, не зная, что выбрать: красные иглы, убивающие одним уколом, или синие, только парализующие. В конце концов она выбрала синие иглы и, зарядив пистолет, опустила его в карман полотняных брюк.
В холле, когда она уже была в дверях отеля, регистратор окликнул ее:
— Мисс Гендерсон!
Она недовольно обернулась.
— Да?
— Вы хотите выйти?
— Как видите.
— И вы пойдете одна?
— Разумеется!
— Простите, может, вам покажется, что я вмешиваюсь не в свои дела, но я бы вам посоветовал в таком случае не уходить от отеля дальше чем на четыре квартала. Сегодня третье июля, день открытия планеты, праздник изыскателей. В общем-то все они неплохие ребята, но они наверняка напьются, и встреча с ними для молодой девушки не сулит ничего хорошего, особенно если она наткнется на целую ораву.
— Вот как? А мне как раз было бы интересно с ними встретиться. Знаете, я ведь журналистка, и это мое ремесло — рисковать, чтобы добыть для наших читателей занимательный материал.
— Как хотите, мисс, я вас предупредил.
— Благодарю.
Солнце стояло еще высоко, и до конца дня, который длился здесь почти столько же, сколько на Земле, оставалось добрых четыре часа. Людей на улицах было немного, как обычно в административных центрах маленьких промышленных городов. Вокруг отеля располагалось несколько магазинов, гораздо более приличных, чем можно было ожидать, и многочисленные конторы различных компаний, покупавших у ММБ редкие металлы.
У дверей контор вперемежку с вездеходами и амфибиями стояло несколько роскошных автомашин. Пешеходов почти не было видно, только дети кое-где играли на тротуарах, зато на каждом шагу попадались бродячие собаки — неизбежные спутники колонистов на чужих примитивных планетах.
Стелла спустилась по главной улице, носившей название улицы Стевенсона, в честь бывшего директора компании. Через четыре квартала улица пересекла круглую площадь, за которой лежал рабочий район с жилыми домами и довольно подозрительными харчевнями. Здесь машин почти не встречалось, зато пешеходов было гораздо больше, продовольственные лавчонки выставляли свои товары прямо на тротуарах, и вокруг толпились хозяйки с корзинами в руках.
Громкие крики привлекли ее внимание. Вверх по улице быстро шел человек, а за ним бежала толпа мальчишек: они свистели, вопили и швыряли в него камнями. Человек явно спешил от них уйти, но шагал прямо, словно не замечая преследователей.
— Эй, гляди! Эй, гляди! Обезьяна впереди! — распевали мальчишки.
Человек поравнялся со Стеллой, и она впервые увидела наяву аборигена Эльдорадо.
Он был высок ростом и широк в плечах, на нем была кожаная накидка, из-под которой высовывались очень длинные тонкие голые ноги. Стелла едва успела разглядеть костлявое лицо с узким орлиным носом и черными, глубоко посаженными глазами, тонкогубый рот до ушей, когда он свернул в боковой переулок.
— Это что, туземец? — спросила она у толстухи, которая покупала расфасованное в целлофане мясо.
— Конечно, один из них. Обезьяна, да и только.
И толстуха с презрением плюнула на тротуар.
Стелла была взволнована. Ей уже приходилось встречаться с жителями других планет. Их странные формы не смущали ее. Ей казалось естественным, что у аборигенов Бельфегора IV шесть рук и четыре ноги, а у туземцев Мероэ вместо носа хватательный хобот, как у слона. Однако этот эльдорадец казался настоящим человеком, хотя организм его до последней клетки был результатом совершенно иной эволюции, на чужой планете, под чужим солнцем. Еще до прибытия сюда она знала, что эльдорадцы внешне необычайно похожи на людей, она даже видела их в кино, однако до этой встречи не представляла, насколько велико это сходство. Стелла почувствовала, как в ней пробуждаются глухие расовые инстинкты, и поняла, почему простонародье Порт-Металла называет эти существа обезьянами.
Она вернулась в отель, наскоро пообедала и принялась расспрашивать старого регистратора, польщенного ее вниманием.
— Вы давно здесь?
— Двадцать лет, мисс. С 2214 года. Я был мастером на заводе, когда еще не ввели все эти автоматические штуковины. Нас было всего сто рабочих, не больше! Это еще во времена Дюлона, пока ММБ не заинтересовалось нами. А потом я вышел на пенсию. Возвращаться на Землю? Ха! Я слишком давно ее покинул, и у меня там никого не осталось.
— Вы, наверное, знаете здесь каждого?
— Почти каждого, мисс, почти каждого…
— Сегодня я встретила туземца… что, они часто бывают в городе?
— Нет, теперь реже. Никто им не запрещает приходить сюда, но им дают понять, что это нежелательно. Ни в одном баре им не подадут выпить — штраф слишком велик! Да и в магазинах их встречают неласково, даже если у них есть деньги. Туземец, которого вы видели, должно быть, проводник какого-нибудь изыскателя, который вернулся с ним в Порт-Металл. Некоторые изыскатели завязали дружбу с отдельными племенами — это, мол, облегчает им работу. Говорят, кое-кто из них даже живет с туземками…
— Фу, какая гадость!
— О, не скажите. Многие из них очень красивы, и если вы привыкнете к их запаху…
— Они дурно пахнут? — спросила она насмешливо.
— Дурно? Совсем нет. Скорее необычно, странно.
— Ну это я сама увижу, поскольку мой репортаж касается также эльдорадцев. Кстати, один знакомый там, на Земле, посоветовал мне встретиться здесь с неким Лапрадом. У него такое смешное имя… Тераи? Кажется, так?
— Лапрад? Я его знаю. Но не советовал бы вам с ним связываться.
— Кто он такой? Изыскатель? Бандит?
— Ни то и ни другое. Он геолог. Единственный, который ни в чем не зависит от ММБ. У него своя контора на улице Стевенсона, тут, недалеко от отеля, но он там бывает редко. Этот человек и впрямь знает туземцев лучше всех. Но он со странностями. Это метис — помесь француза бог знает с чем. И он обычно прогуливается вместе со львом, только с виду похожим на льва, — с эдаким огромным зверюгой, который вроде понимает человеческую речь…
— Неужели сверхлев? А я думала, они все погибли во время пожара в Торонто в 2223 году, когда фундаменталисты восстали и сожгли биологическую станцию!
— Лапрад прибыл сюда в 2225-м, девять лет назад. Сразу же ушел в глубь материка, и его не видели здесь три года. Все думали, что он погиб. И вдруг он вернулся. В то время ММБ еще не имело монополии на руднике разработки. Он им продал свою заявку, продал очень дорого — но до сих пор это самый богатый рудник — и открыл контору по геологическим консультациям. ММБ всегда обращается к нему, когда нужно произвести изыскания на равнинах за хребтом Франклина. Там туземцы не похожи на здешних — более дикие и более могущественные м не слишком жалуют землян. Но Лапрад, поговаривают, стал кровным братом многих вождей.
— Верить вам, так это потрясающий тип. Сколько ему лет? И почему вы не советуете с ним связываться?
— Как раз из-за этого многие его не любят, и еще из-за того, что он всегда стоит за туземцев.
— А где его найти? Могу я ему позвонить сегодня и договориться о встрече?
— Сегодня — ни в коем случае! Он сейчас обходит все бары подряд со своими друзьями-изыскателями. А завтра наверняка будет в своей конторе. Во всяком случае, вчера он был там. Вам повезло, потому что Лапрад появляется в Порт-Металле все реже и на все более короткий срок.
— Сейчас нет и девяти часов. Вы можете мне сказать, в каком баре он обычно бывает?
— Обычно он начинает и заканчивает свой праздник третьего июля в “Черной Лошади”. Но вам там появляться нельзя! Этот притон не место для юной девушки, особенно в такую ночь!
— Где этот бар?
— Улица Кларион, пятьдесят шесть. Но послушайте меня…
— Нет, вы послушайте меня! Я подозреваю, что вы просто наводчик этого месье Лапрада. Вы пробуждаете во мне жгучее любопытство, вы делаете вид, что пытаетесь отговорить меня от встречи с ним, и в то же время даете мне все необходимые сведения и адреса. Впрочем, все равно благодарю вас!
Она щелкнула пальцами перед носом ошеломленного регистратора и вышла.
Улица Кларион оказалась темным переулком с наспех положенной во время строительства городка мостовой, которая сейчас была вся в колдобинах и выбоинах. Ряды темных домов, на которых лишь кое-где мерцали светящиеся вывески баров или низкопробных заведений, тянулись, насколько хватал глаз. Стелла шла быстро, сжимая в кармане рукоятку пистолета: по опыту она знала, что, если будешь озираться и медлить, к тебе в таком месте наверняка пристанут. В одном из темных переходов чья-то рука схватила ее за левый локоть, но она отбила ее резким ударом каратэ.
Отыскать “Черную Лошадь” оказалось нетрудно, Под названием бара, написанным по-французски, красные люминесцентные трубки изображали лошадь, которая, оскалив зубы и запрокинув голову, жадно пила из огромной бутыли. Стелла достаточно хорошо знала французский язык, чтобы понять каламбур: по французски “Черная Лошадь” означает “лошадь, пьяная в дым”.
Двойная дверь бара отворялась в обе стороны, как в ковбойских фильмах трехсотлетней давности, все еще популярных на Земле. Она толкнула обе створки и вошла.
Бар поразил ее тишиной и благопристойностью. Зал был довольно хорошо освещен. У многочисленных игральных машин, выстроившихся вдоль дальней стены, не было никого, лишь несколько человек за столиками по двое или по трое спокойно потягивали напитки ярких цветов. Облокотившись о стойку бара, сидели и болтали четыре девицы в кричащих нарядах. За стойкой, словно на троне, восседал хозяин, могучий толстяк в засаленном костюме, с жестоким и хитрым лицом.
Стелла оперлась о стойку. Хозяин щелкнул пальцами, появилась официантка.
— Налейте чего-нибудь, — сказала Стелла. — Виски с содовой, если можно.
Хозяин наклонился к ней.
— Новенькая? Ищешь работу?
— Нет, ищу одного человека.
Хозяин присвистнул.
— Завидую ему! Кто он?
— Тераи Лапрад.
— Тогда понятно. Простите, он вам назначил свидание у меня?
— Нет, но он сказал, что здесь я смогу его найти.
Хозяин посмотрел на свои часы.
— Да, скоро он должен прибыть.
Он наклонился еще ниже и проговорил доверительно:
— Послушайте, вы, похоже, честная девушка, Уходите отсюда, пока Лапрад не явился. Когда вы прибыли в Порт-Металл?
— Сегодня после полудня.
— Значит, на “Сириусе”? Чудно, не похоже, чтобы такая красотка прилетела на этой развалине… А вот и Лапрад, легок на помине.
На улице раздались грохот, вопли и громкий хохот. Дверь распахнулась, словно выбитая взрывом. На пороге, внесенный людским потоком, появился мужчина-гигант. Он остановился на секунду, придерживая руками обе створки, и глаза его мгновенно обежали зал. Яркий свет бил ему прямо в лицо, и Стелла успела разглядеть его, прежде чем он шагнул через порог.
Ростом он был не менее двух метров, плечи — такие широкие, что невольно возникал вопрос, как он ухитряется проходить в двери прямо, — казались еще шире из-за тонкой талии. На нем был туземный наряд с бахромой и жемчужным бисером вдоль швов; жилет из мягкой коричневой кожи оставлял обнаженными огромные руки и мощную колонну шеи. Но больше всего поразила девушку его голова. Смоляные, коротко подстриженные волосы не затеняли высокого смуглого лба, под которым сверкали странные глаза с косым разрезом и тяжелыми монголоподобными веками. Очень темные, почти черные, они были неподвижны и зорки, как у хищной птицы. Нос с горбинкой, тонкогубый иронический рот, выступающие скулы и подбородок с ямочкой завершали эту маску, исполненную силы и угрозы. Гигант выпятил грудь так, что жилет едва не лопнул по швам, и двинулся к стойке.
— Хозяин, налей всем по первому кругу!
— Тебя ждут, Тераи, — проговорил хозяин бара, показывая на Стеллу.
Гигант обернулся и иронически поклонился.
— Вы хотели меня видеть, мадемуазель? Польщен, — проговорил он по-французски. — Но, может быть, вы предпочитаете говорить на английском? — добавил он.
— Мне все равно. Я хотела бы предложить вам одно дело.
— Сегодня не время для дел! Приходите завтра утром в мою контору. И послушайте моего совета: уходите отсюда! Вам здесь не место. Однако перед этим вы со мной выпьете. Хозяин, два “Тераи особых”! Это мое изобретение, — объявил он Стелле.
— Вот уже третий раз меня пытаются прогнать оттуда, где мне хотелось бы быть! Я не мокрая курица и могу сама за себя постоять…
— Как вам угодно. Попробуйте-ка эту штуку! Нектар! Но никогда не пейте две рюмки подряд: мой коктейль никого не щадит. Это смесь вермута, туземной водки и экстракта из местных плодов. Одна рюмка ничего вам не сделает. Две — свалят с ног любого. Конечно, кроме меня, — добавил он с наивным тщеславием. — Для меня нужно не меньше четырех!
Она отхлебнула глоток. Напиток освежал рот и обжигал желудок. Стелла сразу почувствовала себя беспечной и немного навеселе.
— Только я имею право пить “Особый Тераи” в этом несчастном городишке. Я и мои друзья. Надеюсь, ты никому больше не подавал его, Жозеф? Что-то мне кажется, экстракта в бутылке поубавилось! — проворчал он, внезапно поворачиваясь к хозяину бара.
— Нет, нет, Тераи, уверяю тебя!
— Ладно, верю. Но не пробуй меня одурачить. Помнишь, что стало с Джоном Притчардом! О, конечно, несчастный случай! Меня даже не было в городе, когда это стряслось.
— Помню, Тераи, все ясно!
Гигант расхохотался.
— Бедняга Джон! Все его запасы спиртного сгорели! А это целое состояние — одна доставка сюда чего стоит! Теперь он работает на шахтах за пятьдесят долларов в день. Нищий! Ну ладно, вы свою рюмку выпили, а теперь, крошка, отправляйтесь к себе в постельку… Кларк! Эй, Кларк!
Один из геологоразведчиков встал.
— Ты проводишь мадемуазель. И чтобы с ней ничего не случилось!
— Мне не нужны провожатые. И я не хочу уходить!
— Третьего июля, когда я приказываю, мне подчиняются!
— Я не собираюсь вам подчиняться!
— В последний раз…
— Я свободна в своих поступках!
— Что ж, тем хуже для вас!
Она не успела шевельнуться, а он уже поднял ее с пола и впился в ее губы злым поцелуем. Она отбивалась, нанося удары наугад, но это было все равно, что стучать кулаками по каменной стене. Тогда она попыталась сдавить ему шею болевым приемом. Взмахом ладони он грубо отбил ее руку и поставил девушку на пол.
— Я вас предупреждал. Это ночь геологоразведчиков!
Она стояла, бледная от ярости, сжимая кулаки и не находя слов.
— Проклятый… грязный… распаленный боров! — выкрикнула она наконец.
Громовой хохот встретил это жалкое оскорбление. Разведчики корчились от смеха, склоняясь над столиками.
— Ай да крошка, за словом в карман не лезет!
— А ведь многие хотели бы быть на ее месте!
— Тераи ее укротит.
— Повтори, Тераи, она только этого и ждет!
Шуточки сыпались со всех сторон. Вне себя от злости, Стелла отступила на шаг, выхватила пистолет и навела его на Тераи.
— Вы немедленно извинитесь или я продырявлю вашу толстую шкуру!
Он насмешливо улыбнулся и провел ладонями по своим коротким волосам.
— Черт возьми, у этой пчелки, оказывается, есть жало! Однако подумайте: если вы промахнетесь, тем хуже для вас, а если вы меня убьете, за меня отомстят друзья. Так что дайте-ка мне вашу игрушку, и забудем об этом.
Он протянул к ней руку. Стелла судорожно надавила на курок. Одновременно страшный удар выбил у нее пистолет, едва не переломав ей пальцы: один из разведчиков успел выстрелить раньше. Тераи подобрал пистолет с искалеченным дулом, вытряхнул магазин себе на ладонь.
— Ха, она блефовала! У нее только синие иглы! Молодец, мадемуазель, вы мне нравитесь. Если хотите — оставайтесь. Объявляю вас моей гостьей на эту ночь, и, клянусь рогами козла, теперь вы в безопасности. Все слышали? Она под моей защитой! Однако почему вам так хочется остаться в нашей компании, черт побери?
Стелла на секунду заколебалась.
— Я… я журналистка из “Межпланетника”. Мне нужно написать репортаж о Порт-Металле.
— Что же вы не сказали раньше? Тогда бы не было никаких недоразумений! Хорошо, однако с условием: никаких имен! Обо мне можете писать, что хотите, мне на это плевать. Пошли, ребята, начнем нашу ночь! И предлагаю объявить мадемуазель!..
— Стелла.
— Объявить мадемуазель Стеллу королевой разведчиков! А ну, все хором, начнем вступление. Что такое Порт-Металл?
— Ад!
— Что такое ММБ?
— Каторга!
— Кто такой Гендерсон?
Хор разбился на несколько групп, каждая из которых подхватывала свою строку куплета:
Гендерсон — сукин кот!
Наш хлеб он жрет!
Но счастливый день придет!
Вспорем мы ему живот!
Да, счастливый день придет!
— Хозяин, все запиши на меня. За мной, ребята, в “Желтую Собаку”!
Утром в одном из маленьких кабинетов полицейского участка дежурный офицер еще раз перечел сообщение:
“Моя дочь Стелла Гендерсон прибудет на Эльдорадо на грузовом звездолете “Сириус”. Она должна остаться целой и невредимой, чего бы это ни стоило. Вы отвечаете за ее безопасность.
Джон Гендерсон”.
Подумать только, а его дочка провела всю эту ночь с Лапрадом и дикарями! Если старик когда-нибудь узнает…
Дежурный офицер меланхолически обдумал перспективу окончания своей карьеры на какой-нибудь богом забытой планете, еще худшей, чем Эльдорадо, и горестно вздохнул.
Стелла проснулась около одиннадцати, приняла холодный душ, проглотила две таблетки гиперстена (для выздоравливающих, беременных, астеников и т. д., как говорилось на этикетке), оделась и, прежде чем спуститься к завтраку, сунула в карман другой игольный пистолет, на сей раз с красными зарядами.
Контора Лапрада находилась в двух минутах ходьбы от гостиницы, на первом этаже большого серого здания.
Табличка на двери гласила:
ЛАПРАД И ИГРИЩЕВ
Геологическая консультация
Она позвонила, вошла, когда автоматическая дверь открылась, и сразу отпрянула: маленькую прихожую почти целиком занимал огромный лев. Он поднял массивную голову с куполообразным, в отличие от своих собратьев, лбом, вытянул тяжелую переднюю лапу, на которой верхний, лишенный когтя палец казался ненормально развитым и в действительности был хватательным, как большой палец на человеческой руке, и что-то прорычал. Вторая дверь в глубине прихожей распахнулась.
— Входите, мисс. Все в порядке, Лео, это друг!
Лапрад ждал ее, сидя за большим деревянным столом. На его лице не было и следа ночных похождений.
— Присаживайтесь, мисс Стелла Гендерсон!
— Вы знаете мое имя?
— Из книги регистрации в вашем отеле. Но я и без этого знаю вас, мисс Гендерсон, дочь Джона Гендерсона из ММБ.
Она вздрогнула, но тут же овладела собой.
— Да, это я. Но я рассталась с моей семьей.
— В самом деле? Значит, это случилось совсем недавно.
Он вытащил из папки старый номер “Межпланетника” и протянул его Стелле.
— Да, это случилось сразу после того приема. Мой отец настаивал, чтобы я вышла за Йохансена из Бюро пластических материалов. Я отказалась, поссорилась с ним и ушла из дома. Старые друзья по университету кашли мне место в “Межпланетнике”.
— И эта газетенка сразу же заказывает вам большой репортаж, чтобы вас выдвинуть? Прекрасное начало. Хм, совсем неплохо иметь друзей по университету! Правда, они отправили вас на грузовом корабле… Кстати, полиция получила особым кодом секретное предписание охранять вас и оберегать любыми средствами! Похоже, вы еще дороги вашему отцу.
— Я его дочь.
— Правда, это предписание немного опоздало…
— А вы откуда знаете?
— У меня свои источники, хороший приемник и хороший друг, некто Сташинек — великолепный дешифровщик… Итак, какое у вас ко мне дело?
— Я хотела бы написать репортаж о туземцах этой планеты. Мне сказали, что помочь мне можете только вы.
— Да, это так. Только захочу ли я? Какая мне от этого выгода? И прежде всего, действительно ли вы журналистка, или вы явились сюда шпионить по приказу вашего отца?
— Вот мое удостоверение.
— Хм, полагаю, даже для папаши Гендерсона с его влиянием было бы нелегко всунуть вас в лигу журналистов против их воли… к тому же после того, как вы с ним поцапались, по вашим словам. Хорошо, предположим, что вы не врете. Как вы намереваетесь осуществить свой проект?
— Не могла бы я отправиться с вами в одну из ваших экспедиций?
— А что станет с вашей репутацией после того, как вы проведете наедине со мной полгода в лесах и саванне?
— Может быть, взять с собой кого-нибудь еще?
— Кого? Сташинеку нужен отдых. А я отправлюсь через четыре дня… Да, вот так-то. Я, конечно, могу попросить кого-нибудь из ММБ. Они давно уже пристают, чтобы я захватил одного из их желторотиков в бассейн Ируандики. Но это меня задержит, я потеряю время, а я полагаю, что мое время стоит дорого. Какой мне от этого толк?
— Я могу заплатить…
— Сколько же даст ваша газетенка?
— Тысячу стелларов.
— Слишком мало.
— Мало? Это же двадцать пять тысяч долларов! С такой суммой я сама могу организовать экспедицию и…
— И не пройдете дальше водопадов Инанги, если вообще до них доберетесь! Там на пути есть несколько не очень-то покладистых племен, не говоря уже о зверье, растениях и климате. Полторы тысячи стелларов, и я согласен.
— А я — то думала, что вы богаты!
— Я и в самом деле богат! Разумеется, не так, как ваш папа, но достаточно. Однако у меня есть профессия. И если я начну оказывать услуги по дешевке…
— По дешевке! Тысяча стелларов!
— По дешевке для меня, мисс.
— Вы, наверное, метис, не правда ли? Какая кровь в вас течет, армянская?
— Китайская. А также полинезийская, откуда мое имя, и кровь индейцев кри. И китайцу трудно удержать индейца кри, маори и частицу француза, которые иногда рискуют своей общей драгоценной шкурой, лишь бы повеселиться. Но сегодня китаец главенствует. Поэтому — полторы тысячи стелларов, и я вас беру с собой. За ту же цену к вашим услугам будет Лео, а это одно уже многого стоит.
— Хорошо. Еще какие-нибудь условия? Надеюсь, мне не придется стряпать?
— Первое: быть как все — иди или подыхай! Второе: во всем, что касается туземцев, не рассуждая, делать только то, что скажу я, и ничего больше! Иногда они становятся недоверчивыми, и я не желаю рисковать девятью годами усилий, девятью годами, в течение которых я старался подружиться с ними, подвергаясь всевозможным опасностям, зачастую смертельным, уж поверьте мне. Вы согласны?
— Согласна.
— Хорошо. Вот список того, что вам понадобится. А я постараюсь уговорить ММБ, чтобы они одолжили мне кого-нибудь из своих будущих гениев.
Задрав голову, Стелла следила за удаляющимся вертолетом, который высадил их на один из холмов Тиманги. Вертолет исчез в облаках. Лишь после этого она окинула взглядом бескрайний лес, окружавший холмы, и почти пожалела о своем решении.
— А ну, за дело! Пошевеливайтесь, недотепы! Через десять минут выступаем. Тиламбэ, Акоара, Кение дата сири! Кение!
Два туземца-носильщика покорно начали разбирать мешки и свертки, сваленные в кучу.
— Но почему мы не могли долететь на вертолете до равнины Бирема? Это нас избавило бы от сотни километров пеших переходов.
Лапрад обернулся.
— Потому что я и не собирался идти к горам Карамелоле.
— Однако представленный вами план разведки…
Молодой инженер из ММБ не закончил фразы.
— План! Всегда план! Плевать я хотел на план! Ну да, я его представил, потому что иначе ММБ не отпустило бы вас со мной, а вы мне нужны! Нет, мы пойдем в бассейн реки Ируандики, и пойдем с другой стороны. Там масса месторождений, которые я отметил. Можете их картографировать, можете брать образцы — я вам их дарю. Они на территории племен умбуру, и мне они ни к чему. После этого мы проведем месяц-другой у моих друзей ихамбэ, чтобы эта девушка могла собрать материал для своей работы. Вам самим эти месторождения не найти бы и за год, так что шесть месяцев для вас — подарок! Слышите, месье Ахилл Гропас?
Молодой инженер побледнел.
— Я достаточно хорошо знаю свое дело!
— Не сомневаюсь. Вы, должно быть, сильны в теории, но вот практики вам явно не хватает. Пора, выступаем!
— Значит, никто не знает, куда мы направляемся? А что, если мы заблудимся?
— Не заблудимся, мадемуазель. Кроме того, у меня есть передатчик. В путь, солнце не ждет!
Он нагнулся, взвалил на спину самый тяжелый рюкзак и с карабином в руках большими шагами начал спускаться с холма. Огромный лев шел за ним по пятам.
— Какой грубиян! — вздохнул молодой грек.
— Да, пожалуй. Однако поспешим, иначе мы отстанем.
Лапрад и два мрачноватых туземца ушли уже метров на сто. Стелла пристроила поудобнее свой довольно легонький рюкзачок, и они двинулись следом.
— Вы давно на этой планете? — спросила она.
— Полгода, мисс. Это моя первая серьезная полевая работа. Я знаю, что у меня нет опыта, но когда мне говорят об этом таким тоном!..
Она усмехнулась.
— Боюсь, что до возвращения мы еще не то услышим. Этот Лапрад — редкостное явление.
— Скорее — редкостный грабитель! Но вся беда в том, что ему мы обязаны нашими самыми богатыми рудниками.
— Он что, действительно такой хороший геолог?
— Увы, да! К тому же он единственный независимый изыскатель и высоко держит свою марку. Приходится платить. Вначале важные господа с Земли пытались его купить, потом — запугать, потом — изгнать с Эльдорадо. И каждый раз им приходилось бить отбой. В 2230-м Бюро, опираясь на свою лицензию, подписало приказ о его выдворении. Через двадцать четыре часа на железную дорогу в ущелье Квалар обрушился такой камнепад, что бульдозеры разгребали потом завал целую неделю, и одновременно три наши обогатительные фабрики в горах со всем персоналом были захвачены туземцами. Тогда приказ отменили, и все уладилось. Он со своим львом — живая легенда для местных племен. Без него нам пришлось бы прокладывать путь к новым месторождениям огнем и мечом, а вы знаете, что стало бы тогда с нашей ограниченной лицензией!
— Да, параграф четвертый декларации 2098 года. Если бы у Бюро была неограниченная лицензия…
— Об этом нечего и думать. Она выдается только на необитаемые планеты или на планеты, жители которых признаны не поддающимися цивилизации. В этом вопросе федеральное правительство непреклонно. А здесь эти пункты неприменимы. Туземцы по большей части находятся на стадии охотничьей цивилизации, но они далеко не глупы и отнюдь не кровожадны. Четыре года назад они могли истребить рабочих наших фабрик, но они только усыпили их, набросав в водоемы корней колоколо. Они старательно избегают всяких столкновений с нами. А жаль! Эксплуатация Эльдорадо станет по-настоящему рентабельной только при широких разработках недр, при массовой колонизации планеты, а ограниченная лицензия этого не позволяет. Количество землян не должно превышать здесь сорока тысяч.
— Эй, может, вы поторопитесь?
Громовой голос заставил их вздрогнуть. Сидя на обломке скалы, Лапрад смотрел на них с презрительной усмешкой.
— Не слушайте его россказней, мадемуазель! Это фанатик Бюро. Дай таким, как он, волю, они бы опустошили всю планету, как уже сделали со многими другими, лишь бы модницы и хлыщи на Земле могли менять вертолеты и машины по три раза в год!
— Однако вы помогаете таким фанатикам, отыскивая для них новые месторождения!
— Ну это не страшно! Все равно они не смогут их разрабатывать, хотя и покупают на них права на тот случай, если им когда-нибудь удастся добиться неограниченной лицензии. Ладно, оставим это. Посмотрите лучше вперед. Красиво, не правда ли?
Влажный горный луг с яркими полянами, покрытыми неведомыми пестрыми цветами, среди которых здесь и там выступали горбы поросших серым мхом валунов, мягкими волнами спускался к лесу.
— Тысячелетия назад льды наполняли эту долину. Ледник сползал с гор Тумбу, что справа от нас, поворачивал вон там, а затем растекался по равнине Киндо, налево. Льды доходили примерно до места, где мы сейчас сидим. Поэтому здесь такой сглаженный рельеф. Затем климат изменился, ледник исчез. Но его фронтальные морены, еще свежие, преграждают равнину, а за ними образовалось болото. Нижнюю часть этого болота нам предстоит завтра пересечь. Затем мы снова пройдем через лес, выйдем на большую равнину, и тогда путь будет легче.
— Есть здесь опасные звери?
— Да, но немного. Зато есть комары или их подобия, которые ничуть не лучше. Ладно, поболтали — и в путь!
В полдень они добрались почти до середины долины. Тотчас после завтрака Лапрад, сокращая привал, дал знак выступать.
— Я хочу засветло дойти до пещер Доу, — сказал он Стелле. — Это здесь лучшее место для ночлега.
Вечер застал их у подножья плато с обрывистыми склонами, изрытыми пещерами и гротами. С оружием в руках они осторожно приблизились, пустив вперед льва, но пещеры оказались пустыми, и ночью ничто не тревожило их сна.
Наутро Стелла проснулась рано. Оба носильщика уже хлопотали вокруг костра у входа в пещеру; дым лениво поднимался вдоль утеса и внезапно исчезал наверху, подхваченный ветром. Стелла поднялась, осмотрелась. Охапки хвороста в углах пещеры указывали, что Лапрад и другие люди не раз находили здесь убежище. На стенах в мягком камне были вырезаны имена: Бил Хичкок, 2212; Жан Каррер, 2217; Луи Леблан, 2217; Тед Гендерсон, 2221 (однофамилец? дальний родственник?); Ж. Клейн, 2222. Затем начиная с 2225 года почти регулярно повторялось имя Тераи Лапрада. Стелла вытащила нож и нацарапала ниже свое имя.
Мужчины еще спали. Она присела у входа, сделала несколько записей. Лапрад проснулся, одним движением вскочил на ноги.
— Лео! Где он?
— Он только что вышел.
— А вы давно проснулись?
— С час назад.
— Люблю поспать! Это моя слабость. Мне просто необходимо как следует выспаться. Эй, рудокоп! Подъем!
Он толкнул Гропаса, который застонал и перевернулся на бок, не открывая глаз.
— И подумать только, что это один из лучших образчиков, которые дает сейчас Земля. Полюбуйтесь! Его бы могли десять раз убить. А, вот и Лео! Все хорошо, старина?
Он нагнулся, обхватил огромную голову льва обеими руками.
— Лео, старый мой друг! Ты утешаешь меня, когда мне становятся противны люди. Только мы с тобой и остались во всей вселенной, ты да я, два больших дикаря, человек и лев!
Зверь ответил ему тихим прерывистым рычанием, почти членораздельным.
— Вы думаете, он вас понимает?
— Это сверхлев, мадемуазель! Чему только вас учат теперь в школах? Мой отец работал с Ланглеем в Торонто. Лео только-только родился, когда одиннадцать лет назад эти кретины фундаменталисты сожгли лабораторию под предлогом, что там издеваются над божьими созданиями! Как будто они могут знать истинные замыслы творца, как будто они проникли в тайну творения, эти жалкие недоноски, свято верящие во все, что написано в библии, и еще больше — в темные легенды жестокого народа бронзового века! Все сгорели: Ланглей, мой отец, отец и мать Лео, его братья и сестры! Мне удалось спасти львенка, но я не мог спасти отца, убитого сразу же взрывом гранаты. Я тогда работал над диссертацией. Моя мать вскоре умерла. После того как повесили нескольких убийц — как всегда, далеко не главных! — я покинул Землю. Я не хотел там больше оставаться! Год провел на Офире II, а когда самой дальней планетой стала Эльдорадо, я переселился сюда вместе с Лео. Коэффициент разума у него — 85! Чуть-чуть пониже, чем у среднего человека. Еще два поколения, и мы бы имели для освоения диких планет еще более умных помощников, чем бедный Лео! Вы представляете, что они сделали, эти сволочи? Он один, один из всего своего рода, достаточно разумный, чтобы это понимать, и недостаточно — чтобы с этим примириться. Согласились бы вы жить совсем одна, между миром богов и миром обезьян?
— Я… я не знала…
— О, простите меня, я не могу говорить об этом спокойно. К тому же, может быть, есть еще надежда. Рамакришна на Бохаре IV продолжает работу Ланглея и моего отца. Может быть, когда-нибудь у Лео будет подруга. В нормальных условиях он должен дожить лет до сорока. Ладно, перекусим и в путь!
Около десяти утра они дошли до болота. Почва стала мягкой и липкой, сапоги глубоко погружались в нее, а когда их вытаскивали — издавала противное чавканье. Лео перепрыгивал с кочки на кочку, по-кошачьи стряхивая лапы. Дальше идти стало еще труднее. Между стволами болотных деревьев появились озерца, подернутые ряской, — их приходилось огибать. Тучи насекомых набросились на путников, и Тераи остановился, приказав намазать лицо и все обнаженные части тела маслянистой пахучей жидкостью. Но если эта жидкость и отпугивала большинство комаров, другие, более настырные, жалили немилосердно, и Стелла вскоре почувствовала, как лицо ее опухает. Кроме того, ее мучил зуд между пальцами рук. Лапрад философски пожал плечами.
— Ничего не поделаешь! Вы привыкнете и скоро не будете так страдать. И он тоже.
Молодой инженер был неузнаваем: глаза на его вздувшемся лице казались щелками.
— У разных людей различная реакция на яды. Уверяю вас, ему приходится гораздо хуже, чем вам!
В полдень они наспех позавтракали, сидя на полусгнивших пнях. Когда Стелла вставала, она вдруг поскользнулась и во весь рост шлепнулась в глубокую лужу. Лапрад выругался.
— Встать! Скорее! Вы промокли?
— Да, немного.
— Немедленно переоденьтесь! Мы отвернемся. Не думаю, чтобы в этом болоте водились ниамбы, но кто знает?…
Когда Стелла вытерлась и переоделась, они двинулись дальше.
— Простите, что такое ниамбы?
— Это… О дьявол!
Лео взревел, замахиваясь лапой с выпущенными когтями. Перед ним из воды поднималась треугольная голова, голова рептилии. Лапрад уже вскинул карабин. Голова разлетелась от удара тяжелой пули.
— Болотный удав! Разумеется, это не настоящий удав и даже не рептилия, но ничуть не лучше. Если бы не Лео, мы прошли бы мимо, ничего не заметив, и сейчас нас было бы уже на одного меньше. Они достигают в длину пятнадцати — двадцати метров!
Лапрад обернулся к туземцам, о чем-то сурово спросил.
— К счастью, эти зверюги встречаются редко. Мои носильщики говорят, что здесь их никогда не видели. Я им верю, потому что сам двадцать раз проходил через это болото, и это первый случай. Скорее, прибавим шаг! Я буду спокойней, когда мы отсюда выберемся.
К вечеру местность начала повышаться, и они заночевали под гигантским деревом на сухой земле. На следующее утро Стелла почувствовала себя усталой, ее сильно лихорадило, но она решила, что это с непривычки, из-за трудного перехода. Весь день она еще плелась. Раза два или три она порывалась заговорить об этом с Лапрадом, но сдерживалась. Иди или подыхай, сказал он. Она не стала жаловаться и только проглотила тайком две таблетки панвакцины. В эту ночь она спала плохо и проснулась перед рассветом. Кругом было тихо, Лео сторожил, опустив голову на скрещенные лапы. Лапрад — и Гропас лежали чуть поодаль, завернувшись в свои одеяла. Стелле было холодно, но она ощущала где-то в животе воспаленную жгучую точку. Она осторожно погладила живот и тихонько вскрикнула: чуть пониже пупка пальцы ее нащупали под кожей опухоль с куриное яйцо. Отойдя в сторону, она расстегнула комбинезон: да, это была опухоль, казавшаяся при свете электрического фонарика багровой. Когда Стелла возвращалась к лагерю, острая боль внезапно пронзила ее.
— Месье Лапрад!
Он вскочил и сразу вскинул карабин.
— В чем дело?
Она объяснила и увидела в неясном свете зари, как он бледнеет.
— Сколько было у вас приступов?
— Один.
— Уф, значит, еще не поздно. Гропас, вставай!
Он пнул инженера под ребра, и тот взвился вне себя от ярости.
— Аптечку, скорее! Речь идет о жизни или смерти! Ложитесь на спину, мадемуазель, я вас срочно прооперирую. Не бойтесь, я уже имел дело с подобными случаями. Эй вы, держите ее, чтобы она не дергалась! Для наркоза нет времени. Акоара! Тиламбэ! Ота ези ран! Кила ниамба ето!
Оба туземца бросились к ней, навалились на ноги, в то время как перепуганный Гропас удерживал ее руки.
Лапрад подержал над костром скальпель и пинцеты, обнажил ей живот, затем быстрым и точным движением разрезал кожу над опухолью. Брызнула кровь, он осушил ее тампоном, осторожно раздвинул края разреза. Полумертвая от страха и боли девушка стонала, но не осмеливалась пошевельнуться. Лапрад пинцетами рылся в ране.
— Ага, вот оно! Вы спасены.
Он бросил на землю беловатый, испачканный кровью комок и влил в рану антисептическую жидкость.
— Скажи вы мне об этом вчера, и можно было бы избежать операции, обойтись одним хинином. А так — еще несколько минут, и вам бы ничто не помогло. Смотрите, он как раз созрел, вот он, лопается!
Стелла повернула голову в ту сторону, куда он указывал своей гигантской рукой. Беловатый комок на земле лопнул, и из него вылилась масса мелких амебообразных шариков.
— Акоара, сита ето!
Носильщик вылил на кишащую кучку немного спирта и поджег.
— Что это было?
— Ниамба, которую вы подцепили вчера, когда упали в лужу. Это паразит, который внедряется под кожу на животе и очень быстро размножается в своей оболочке. Когда ниамбы созревают, они выделяют особую кислоту, разъедающую брюшную стенку, и сразу растекаются по всей полости. После этого остается только пустить себе пулю в лоб. Они пожирают человека живьем! Господи, неужели вы не почувствовали острого укола, когда упали в воду?
Не переставая говорить, он зарядил сшиватель и быстро поставил две скобки. Стелла сморщилась от боли.
— Почувствовала, но не обратила внимания. Я как раз переодевалась и подумала, что это комар.
— В этих проклятых болотах на все надо обращать внимание! А вчера вы себя чувствовали усталой, у вас был жар? Вы должны были мне сказать!
— Могли бы сами осведомиться о моем здоровье, вместо того, чтобы искать блох у вашего льва!
— Лео во многом настоящий ребенок: если я не буду следить за ним, он совсем запаршивеет. Но вы-то как будто взрослая! Мы идем в такие места, где вам придется все время быть начеку. Если вы на это не способны, вы недолго протянете. Но ведь я должен был вас предупредить… Непонятно, почему я этого не сделал?
— Когда я вас спросила, как раз появился удав…
— Ничего не значит, я все равно должен был об этом подумать. Я начальник, а значит, за всех отвечаю. Если с вами когда-нибудь еще случится такое и вы будете одна, оперируйте себя сами без колебаний! После второго приступа еще есть надежда. После третьего… Ну вот, я наложил повязку с заживляющим бальзамом. Через два дня мы сможем двинуться дальше.
Стелла отдыхала под навесом из ветвей, подложив под голову рюкзак. Шалаш был открыт с одной стороны, и со своего места она видела гигантские деревья с гладкими могучими стволами. На высоте двадцати метров они словно взрывались густыми кронами, образуя сплошной полог, сквозь который едва просачивался зеленоватый, как будто подводный свет. Земля под деревьями была почти голой, лишь кое-где росли хилые пучки лишенной солнца травы.
Лапрад построил это убежище, проклиная неженок, которые не могут сами о себе позаботиться, жалуясь на потерю времени и на то, что в этих местах трудно раздобыть свежее мясо. Тем не менее, не переставая ворчать, он заботливо сплел для Стеллы постель из мягких прутьев.
Сидя перед входом в шалаш, Гропас вел свой дневник. Дымок от угасающего костра поднимался вертикально в неподвижном воздухе и растекался под сводом листвы. Стелла наблюдала за инженером: мокрая (от пота рубашка обтягивала его широкую спину, мускулы на правой руке мягко перекатывались, а когда он чуть поворачивал голову, она видела его классический профиль с черными завитками коротких волос надо лбом. Странно, почему он сначала показался ей заморышем? Впрочем, рядом с Тераи любой нормальный мужчина выглядел бы не лучше. Лапрада нигде не было видно, носильщики тоже исчезли.
— Месье Гропас!
Он повернул голову, встал, подошел к ней.
— Уже проснулись, мадемуазель? Как вы себя чувствуете?
— Лучше, гораздо лучше. Думаю, что смогу двинуться в путь уже завтра, на сутки раньше, чем предсказал наш друг. Может быть, это вернет ему хорошее настроение?
— Сомневаюсь. Эдакий людоед!
— Не надо судить о нем плохо. Он одинок, и ему никогда не везло. С его способностями он мог бы занять высокий пост в университете или в какой-нибудь компании. Драма 2223 года превратила его в изгнанника. Лео — его единственный друг.
— Это чудовище? Я боюсь его.
— Но почему? Лео очень добр, хотя и не обращает на нас внимания.
— Зверь… животное… не имеет права думать!
— Послушайте, месье Гропас, вы образованный инженер. Как вы можете разделять глупые предрассудки? Нет, тут я целиком на стороне Лапрада. Этот поджог зоопсихической лаборатории в Торонто был отвратительным и бессмысленным преступлением!
— Возможно…
— Во всяком случае, держите ваше мнение при себе. Лапрад может вас просто пристукнуть, если вы ему скажете что-нибудь подобное.
— Да, я это знаю! Кстати, вот и он.
Тераи появился между деревьями бесшумно как тень. Позади него друг за другом шли носильщики с длинной жердью на плечах, к которой было подвешено четвероногое рогатое животное. Лео замыкал шествие; вид у него был довольный, на морде еще виднелись капли крови.
— Ну как, после всяких консервов неплохо для разнообразия? Это лесная псевдокоза. Без моего льва она бы от нас удрала, правда, Лео?
— Что бы с нами вообще стало без Лео! — не удержался Гропас.
Лапрад обернулся, словно ужаленный змеей.
— Не знаю, что стало бы с вами, господин инженер, но знаю, что мне он уже много раз спасал жизнь. Да и вам тоже спас, когда мы не заметили болотного удава. Вас бы удав наверняка схватил первым: говорят, они обожают мясо с душком! А если вам Лео не нравится, что ж, лес велик. Мой путь лежит в ту сторону, а вы можете выбирать любую другую!
— Послушайте, месье Лапрад, Гропас вовсе не хотел вас оскорбить.
— Только этого не хватало! Как вы себя чувствуете?
— Лучше. Я думаю, завтра мы сможем выступить.
— Прекрасно. Выход завтра утром.
И он отошел к носильщикам, которые разделывали тушу.
“Мог бы, по крайней мере, похвалить меня за мужество! — подумала Стелла. — Нет, грек прав, это настоящий дикарь!”
Лес кончился внезапно. За непроглядным барьером кустов, оплетенных лианами, не было ни одного гигантского дерева. Голая степь, которая постепенно повышалась навстречу округлым холмам, уходившим волнами за горизонт. Кое-где зеленые рощицы нарушали монотонность пейзажа. Солнце ослепительно сияло над этим морем высоких рыжеватых трав, и путники после долгого пребывания в полумраке леса долго стояли, щуря глаза, прежде чем снова привыкли к яркому свету.
— Страна племени умбуру, — сказал Лапрад. — Она занимает весь левый скат бассейна Ируандики. За рекой — владения ихамбэ, моих друзей.
— А в каких отношениях вы с умбуру?
— Хм, ни в каких. Толком никогда не знаешь, как себя с ними вести. До сих пор они меня принимали хорошо, но без особого восторга. Именно в этих холмах находятся богатые рудные месторождения, о которых я вам говорил, Гропас. Если ММБ решит их разрабатывать, вы можете построить пристань на Ируандике, по ней пройдут самые большие баржи отсюда до устья. А от Порт-Металла до моря Ктот уже есть железная дорога.
— Что это за месторождения?
— О, тут всего понемножку, увидите сами: германий, хром, никель, литий, галлий, особенно галлий. Но нередок также кристаллический бериллий. Понимаете, я только бегло обследовал этот край. Определить выходы рудных жил, второстепенное месторождение и прочее — это уже ваше дело.
— И вы будете моим проводником?
— В течение месяца. Затем мы отправимся к ихамбэ, и там — никаких разведок, понятно?
— Но почему?
— Потому что ихамбэ мои друзья, и я не хочу, чтобы их тревожили.
— А если умбуру потом будут против разработок?
— Меня это не касается, выпутывайтесь сами. Но навряд ли. Они живут еще в каменном веке, и на руды им наплевать.
— Правда ли, что горы Этио сплошь состоят из редких металлов? Говорят…
— Кто это говорит?
— Мак Леод…
— Мак Леод болван. Оттого что он разбил свой самолет в горах Этио — кстати, я рисковал своей шкурой, чтобы его вызволить, — он еще не стал геологом. Что он понимает?
— Но он доставил образцы!
— На Эльдорадо всегда можно найти несколько богатых образцов. Впрочем, все равно об этом не может быть и речи. Горы Этио священны для всех племен, и даже для подданных империи Кено. Почему — я и сам до сих пор не знаю, а расспрашивать об этом не рекомендуется. Если мои друзья ихамбэ пронюхают, что я на своем вертолете побывал на их “Горе Богов”, мне останется только бежать отсюда, и бежать со всех ног! Поэтому, пока мы будем гостями любого племени — ни слова о горах Этио!
К вечеру они разбили лагерь на берегу маленькой речки Мокибата, левом притоке Ируандики, и впервые за весь поход Лапрад не доверился целиком Лео: ночью каждому пришлось по очереди отдежурить свои часы. Еще днем сверхлев проявлял беспокойство и рыскал по сторонам, время от времени возвращался с какими-либо сообщениями. В одном месте Лапрад надолго задержался, изучая следы на полувысохшем иле близ источника: рядом со следами различных животных четко выделялись отпечатки двух ног, почти человеческих ног, только с более длинными пальцами.
— Это охотник. Идет быстро, налегке.
Тем не менее ночь прошла спокойно. Наутро они пересекли речку вброд и быстро углубились в монотонную саванну, где паслись стада различных животных. Они остановились в полдень лишь на несколько минут, чтобы перекусить.
— Я хочу до темноты выбраться с территории ихими, — сказал Лапрад. — Это беспокойные соседи, и, когда я их видел в последний раз три месяца тому назад, они были что-то слишком возбуждены. Их родичи михо поспокойнее.
В пять часов вечера Лео примчался длинными гибкими прыжками, взлетая над высокой травой, как рыжее пламя. У них с Лапрадом произошел короткий “разговор”.
— Нас преследуют. Человек двадцать. Поспешим!
Встреча произошла незадолго до сумерек. Лео внезапно зарычал, Лапрад остановился и зарядил карабин.
— Делайте, как я, черт бы вас побрал!
Гропас, бледный, но полный решимости, встал с ним рядом. Стелла почувствовала, как дрожь пробежала у нее по спине. Равнина казалась пустынной, ни одной рощицы не было поблизости, но высокая трава под косыми лучами солнца колебалась зловеще, словно скрывая полчища врагов. Носильщики сбросили свои мешки и охраняли тыл с ружьями наизготовку. Внезапно метрах в пятидесяти из травы возникли фигуры, раскрашенные яркими полосами.
— Дьявольщина! Боевая раскраска! Не стрелять без моего приказа, молчать и, что бы ни случилось, подчиняться мне слепо. Ясно?
От группы туземцев отделился один человек и медленно пошел к ним. В десяти шагах он остановился и поднял правую руку, ладонью вперед. Лапрад не двигался, но Стелле показалось, что он немного расслабился.
Туземец молча стоял несколько секунд в той же позе, и Стелла смогла его как следует разглядеть. Он был очень высок, выше шести футов ростом, широк в плечах и худощав. В его черных волосах, связанных узлом на макушке, торчали четыре больших пера, медленно покачиваясь на ветру. Лицо было свирепым и казалось еще более диким из-за ярких полос боевой раскраски, зеленых и фиолетовых. Но кожа между полосами была просто смуглой. В руках у него был лук, за спиной — колчан, полный стрел, а за поясом — два больших кремневых ножа с рукоятками из застывшей смолы.
— Асе, Тохира! — сказал Лапрад.
— Аке ету, Тохира ма!
— Кажется, все в порядке, — шепнул Стелле Лапрад. — Он ответил на приветствие.
Лапрад обменялся еще несколькими фразами с дикарем.
— Дело дрянь. Я сказал, что мы идем к Ируандике. Он не согласен. Говорит: река принадлежит умбуру. Я сказал, что она принадлежит также ихамбэ. Он ответил, что между ними война. Из последней фразы я понял, что воюют, по правде говоря, только ихими. Они хотят, чтобы мы вернулись. Я попрошу отсрочки до завтра.
— Эргуени ко то итира. Эгара тими. (Он указал на Стеллу.) Ассиносси Тохира геба.
Воин заколебался, потом подошел к Стелле и долго ее разглядывал.
— То итира нэ!
Он повернулся и величественно направился к своим соплеменникам.
— Уф, я добился отсрочки!
— Что ему от меня было нужно?
— Я ему сказал, что вы измучены, что вы женщина и что такой большой вождь должен сжалиться над женщиной. Он подошел, чтобы проверить, действительно ли вы принадлежите к слабому полу. Ведь на вас мужская одежда, не забывайте!
— Что нам теперь делать? — спросил Гропас.
— Главное, добраться до территории михо. Кстати, именно там находятся ваши месторождения. Если бы я был один, я бы сделал вид, что возвращаюсь, а сам быстрыми переходами обогнул бы владения ихими с востока. Но с вами двумя вряд ли это возможно.
— А что еще нам остается?
— Ничего. Вернуться домой.
— Но их всего двадцать, не больше!
— Да, сегодня. Завтра их может быть пятьдесят или сто!
— Попытаемся обойти их владения, — сказала Стелла.
Он взглянул на нее с любопытством.
— Это будет трудно, мадемуазель. Дьявольски трудно. Придется состязаться в выносливости с охотниками, привыкшими преследовать дичь по многу дней. Думаете, это вам под силу?
— Я поднималась на Эверест!
— Это не одно и то же. Впрочем, рекомендация неплохая. Можно попробовать, если хотите. К тому же эта уступка с его стороны — оставить нас в покое до завтрашнего утра, — подозрительна. Скорее всего он ждет подкрепления. Видимо, решил, что с двадцатью воинами ему не удастся так просто нас перебить. Как-никак меня знают даже среди умбуру.
— Вы думаете, за этой уступкой кроется ловушка?
— Боюсь, что так.
— Если нам удастся отсюда выбраться, эта встреча станет гвоздем моего фильма! Света, правда, было маловато, но зато все поймут, что сцена подлинная.
— Вы ее засняли? Каким образом?
Она подняла левую руку. На безымянном пальце у нее был перстень с огромным опалом.
— Внутри перстня микрокамера, производство фирмы Банрвельдт и де Кам, Соединенные Штаты.
— Ясно. Итак, вот что я решил. Мы устроимся вроде бы на ночлег и как следует поедим. Когда стемнеет, сделаем из травы и лишней одежды куклы и положим их вокруг костра. Все вещи бросим, кроме оружия. Лео останется сторожить у костра, словно мы еще здесь. Он нас догонит позднее. Тронемся в путь до восхода лун. Если мы сумеем опередить их на несколько часов, все будет хорошо. Ясно?
— А что, если вызвать Порт-Металл? Они пришлют за нами вертолет и…
— Я солгал, чтобы вас успокоить, мадемуазель. У меня нет передатчика. Даже самый легкий аппарат был бы слишком тяжел. К тому же на этой планете либо чувствуют себя превосходно, либо умирают внезапно, не успев вызвать помощь.
Он долго разговаривал со сверхльвом, терпеливо объясняя, что тому нужно делать.
— Главное, когда они подойдут, ты незаметно побежишь по нашим следам. Незаметно. За нами. И никого не трогать! Не убивать!
Лео был явно недоволен!
— Не злись, мы еще с ними встретимся. Ступай проверь все вокруг.
Темнота была уже полной, непроглядной. Подул свежий ветер, пригибая травы и разгоняя дым. Лео вернулся.
— Вы готовы? Тогда пошли. Я иду первым, вы — за мной, затем Гропас и Тиламбэ. Акоара будет прикрывать нас сзади. Делать все, как я. Не шуметь и не поднимать головы. Если вас ужалит ядовитая гадина, умрите молча!
Он перекинул карабин за спину, встал на четвереньки и скользнул в траву. Стелла последовала его примеру. Довольно скоро она убедилась, что продвигаться таким образом далеко не просто. Ее ружье соскальзывало, путалось в стеблях, и приходилось все время его отбрасывать на спину движением плеча.
— Тихо, чтоб вам!.. — донесся из темноты приглушенный голос. — На Оперной площади в Париже слышно, как вы копошитесь!
Она чуть не прыснула, и страх ее прошел. Но постепенно накапливалась усталость. У нее ломило поясницу, кожа на локтях и коленях была содрана. Один раз она попала рукой во что-то скользкое, копошащееся. Наконец Лапрад выпрямился.
— Можете встать.
Он долго вслушивался в ночь. Там, далеко за складкой местности, красноватый отблеск отмечал то место, где догорал их костер.
Ночь казалась нескончаемой. Луны смутно освещали саванну, однако их обманчивый зыбкий свет ничуть не помогал, а только маскировал препятствия и неровности почвы. Стелла все время спотыкалась, Гропас наталкивался на нее и тихо извинялся. Лишь Лапрад и оба носильщика шагали как ни в чем не бывало. Наконец пришел рассвет, а вместе с ним — сырая прохлада. Стелла дрожала в своей легкой одежде, сожалея об оставленном у костра плаще. Едва взошло солнце, Лапрад остановился под первым же деревом и ловко взобрался на него. Стелла привалилась к узловатому стволу, вытянув усталые ноги.
— Я не вижу ничего. А ведь они должны были в это время уже сообразить, что я их провел! Вперед!
Он вел их безжалостно, без передышек. У Стеллы открылось второе дыхание, и ноги ее двигались сами собой. Около девяти часов устроили короткий привал, чтобы поесть. Когда Стелла потом попыталась встать, жестокая судорога свела ей икры.
— Ну вот! А ведь это только начало!
Тем не менее он склонился над ней и своими огромными лапами начал массировать одеревеневшие мышцы с удивительной нежностью.
— Выше нос! Первый день всегда самый трудный.
— Я знаю. У меня были такие же судороги, когда мы поднимались на Эверест. Здесь хоть не так холодно!
Они шли весь день. В сумерках Лео присоединился к ним. Ритмично порыкивая, он “рассказал” Лапраду, что преследование возобновилось, но врагов осталось столько же. Они продолжали идти еще часть ночи, затем несколько часов проспали в неглубокой, закрытой со всех сторон впадине. Следующий день прошел как в кошмаре. Сначала они долго шли по дну извилистого ручья, чтобы сбить преследователей со следа, затем повернули прямо на восток. Свежая вода ручья освежила усталые ноги Стеллы, но потом идти по жесткой земле показалось ей настоящей пыткой, пока ноги снова не привыкли.
Так прошло еще два дня. Силы оставляли Стеллу. Гропас чувствовал себя не лучше: он спотыкался на каждом шагу. Лапрад, осунувшийся от бессонницы, — по ночам он часть времени, отведенного на сон, проводил в разведке, пытаясь определить, далеко ли преследователи, — по-прежнему вышагивал с неутомимостью титана. На четвертый день в полдень Стелла во время короткой остановки рухнула на землю и не смогла подняться. Гропас упал рядом с ней, тяжело, прерывисто дыша. Лапрад смотрел на них с горечью.
— Выдохлись. Особенно месье. И такой еще собирался стать геологоразведчиком. Ладно, рискнем. До вечера — отдых, выступаем в сумерках.
Она погрузилась в блаженное небытие. Ей снилось, что она на корабле, что качка усиливается, и вдруг от нового толчка она ударилась о жесткий борт своей койки.
— Встать! Быстро! Нас догоняют!
Она приподнялась наполовину и вскрикнула. Все тело ее стонало от боли и усталости. Небо было ясным, без единого облачка, и лучи заходящего солнца освещали сзади гигантскую фигуру Лапрада, стоявшего с карабином в руках.
— Быстрее, черт побери! Лео их заметил.
Она медленно встала, ноги ее подгибались.
— Не знаю, смогу ли я идти…
— Еще как сможете! Знаете, что они делают с пленниками? Для начала выщипывают все волосы на голове, волосок за волоском, по одному, потом прижигают углями пальцы, потом…
— Довольно!
Этот вопль вырвался у Гропаса, все еще лежавшего на земле. Он с трудом поднялся.
— Если бы мы воспользовались вертолетом вместо того, чтобы ползти пешком, как в доисторические времена…
— Ты что, хотел найти с вертолета свои рудные жилы, кретин? — презрительно оборвал его гигант. — Кабинетный геолог! Заткнись и шагай!
Они двинулись дальше. До самого горизонта в высоких травах никого не было видно. Стелла сказала об этом Лапраду.
— Они гораздо ближе, чем вы думаете, — ответил он. — Смотрите внимательно на вон ту возвышенность. Видели?
На какое-то мгновение между двух кустов мелькнула полусогнутая фигура воина.
— Держитесь! До границы владений михос километров десять. Если мы туда доберемся, мы спасены. Ихими не посмеют нас преследовать дальше ни за что на свете! Кланы ревниво охраняют свои охотничьи владения, и это было бы поводом для войны, хотя они и принадлежат к одному большому племени. Так что мужайтесь, Стелла!
Она взглянула на него с удивлением. Впервые за все время он назвал ее по имени. Она была смущена и обрадована.
И они продолжали уходить через холмы и впадины, пока Гропас не рухнул наземь.
— Больше не могу! Спасите ее. А я попытаюсь их задержать.
Не говоря ни слова, гигант пригнулся, схватил инженера за руки и перебросил, как мешок, через плечо.
— Вперед!
Но постепенно усталость взяла свое. Дыхание Лапрада сделалось коротким и свистящим, шаг замедлился, и наконец он опустил инженера на землю.
— Я не могу больше вас нести. Попробуйте идти за нами. Оставляю вам Лео.
Через несколько минут позади них щелкнул выстрел. Они обернулись. Гропас снова вскинул ружье. Вой раздался из высокой травы. И стрелы замелькали над головою грека. Тераи пожал плечами.
— Он пропал! А жаль — еще несколько таких походов, и он стал бы приличным разведчиком.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— О, конечно, можно! Подставить себя под стрелы вместе с ним.
Вскинув карабин, Тераи зорко огляделся и дважды выстрелил по далеким кустам. Снова послышались крики, крики боли и ярости. Гропас бежал теперь к ним шатающейся рысцой загнанного животного, и на мгновение им показалось, что он сможет спастись. Но он споткнулся о пучок травы, упал, а когда поднялся, было уже слишком поздно. Две стрелы сразу вонзились ему в спину. Он обернулся, шатаясь, выпустил последние заряды из своего карабина, и свалился навзничь. С торжествующим видом воин-ихими выскочил из высокой травы, потрясая короткой саблей.
— Не смотрите туда!
Стелла не могла шевельнуться, скованная ужасом. Сабля взлетела и опустилась три раза, и воин высоко поднял за волосы голову инженера. Рыжая масса возникла за его спиной, мелькнула, и череп ихими треснул от удара огромной лапы. А Лео уже бросился на другого врага.
— Беги, чтоб тебя!.. Граница там, за ручьем! Я догоню. Тиламбэ, Акоарс! Фага! Фага!
Трое мужчин вскинули ружья, и выстрелы загремели над саванной, отдаваясь эхом в соседних холмах. Ихими мелькали между островками высокой травы; пригнувшись, они бежали к ним с трех сторон. То и дело кто-нибудь из воинов приостанавливался, натягивал лук, и стрела с тихим шелестом вонзалась в землю рядом с Тераи.
Лео свирепствовал за спинами ихими, появляясь то тут, то там, но воины, не замечая его, стремились вперед. Уже свалился Тиламбэ, судорожно хватаясь за оперение стрелы, пробившей ему горло. Что-то словно хлыстом обожгло плечо Стеллы — другая стрела, едва не попавшая в цель. Боль вывела ее из оцепенения, и она тоже вскинула ружье, пытаясь поймать на мушку кого-нибудь из нападающих. И вот один вдруг возник в прорези — вождь, тот самый, с кем они вели переговоры совсем недавно, — а казалось, века назад! Она плавно нажала на спуск, и первый раз в своей жизни убила человека.
— Браво, Стелла, отличный выстрел! Ну все, кажется, Лео прикончил последнего…
Тишина над саванной упала внезапно, как последний выстрел. Медленно, осторожно Лапрад двинулся вперед. В траве вокруг никто не шевельнулся: да, все было кончено. Он склонился над обезглавленным трупом инженера, пошарил по карманам и достал бумажник. Из него выпала фотокарточка юной девушки с надписью на обороте по-английски: “Моему Ахиллу! Всегда с тобой. Твоя невеста, Люси”.
— И у него еще была невеста, у этого дурня. Какого черта он явился сюда? Мерзавцы, одни мерзавцы сидят в этом ММБ! Посылать на дикую планету детей, у которых молоко на губах не обсохло! И теперь придется его зарыть в этой чужой для него земле. Мерзавцы и дерьмо!
Потрясенная такой грубостью, Стелла хотела уже разразиться упреками, но что-то в лице Тераи удержало ее. Раскосые глаза его под тяжелыми веками влажно блестели.
— Вот так и бывает! Юнцы вызываются добровольцами на поиски новых месторождений, надеясь поскорей получить повышение, поскорей вернуться на Землю. И подыхают как собаки от стрел дикарей, вдали от всего, что они любили. Проклятый род человеческий! Акоара, гади онтубе!
Туземец подошел, неся на спине труп Тиламбэ. Он вынул из-за пояса лопатку с короткой ручкой и начал рыть могилу. Перегной был черен и горяч, и от него исходил чужой, странный запах.
— Вы знаете какую-нибудь молитву? Он, кажется, был верующим. Сам я…
— Он наверняка был православным, а я знаю только протестантскую службу, — сказала Стелла.
Тераи пожал плечами.
— Дорогая моя, если есть бог на свете, ему наплевать на все эти тонкости. Начинайте! Думаю, ему не хотелось бы покинуть сей мир без напутственной молитвы.
Допев псалом, Стелла подняла глаза. Тераи не было рядом: он с недовольным видом рассматривал короткую саблю, которой дикарь обезглавил Гропаса.
— Интересно, откуда у этого скота мачете? Первый раз вижу такое оружие в руках умбуру. Наверное, украл у какого-нибудь геологоразведчика… Вы готовы?
Он бросил прощальный взгляд на два свежих холмика над одной могилой.
— Символ братства, последнего и, может быть, единственно возможного. Пора в путь!
Закинув ружье Гропаса за спину, с карабином в руках, он зашагал вперед. Стелла поплелась за ним. Акоара, тоже с двумя ружьями, шел позади. Лео исчез, песланный на разведку.
Они пересекли ручей, поднялись на противоположный берег. Далеко, очень далеко впереди над саванной поднимался столб дыма, позлащенный заходящим солнцем, и ветер оттуда вдруг донес до них глухой рокот барабанов. Тераи остановился так внезапно, что Стелла налетела на него сзади.
— Дело дрянь. Кажется, михос тоже вступили на тропу войны. Боюсь, что этот благородный вождь, которого вы так ловко срезали, заговаривал мне зубы. Если это так, положение наше паршивое.
— Что же нам делать?
— Пробиться во что бы то ни стало. Когда мы переправимся через Ируандику, нам ничто не будет грозить. Но до реки километров пятьдесят, и еще нужно будет пробраться ночью между двух селений.
В эту ночь их никто не потревожил. День занялся ясный, безоблачный, саванна впереди казалась рыжеватым морем с мягкими волнами холмов. Тераи, как обычно, шел впереди, за ним — Стелла, и последним — Акоара. Лео надолго исчезал, возвращался, что-то “говорил” Лапраду и снова убегал. Около полудня им пришлось задержаться, чтобы пропустить многочисленное стадо крупных рогатых животных — горбами и бородами они отдаленно напоминали бизонов.
— Плохой признак, — бросил Лапрад. — Они бегут слишком быстро. Значит, их преследуют, и охотников много. Надо спрятаться, переждать, чтобы они прошли мимо. Акоара, этин нике тито ме?
— Ига ме, Россо Муту!
— Прекрасно! Здесь поблизости есть пещера. Пошли, Акоара покажет дорогу.
Пещера оказалась всего лишь углублением в обрыве на дне сухого оврага, зато до этого убежища было недалеко. Они кое-как втиснулись в узкий грот. Тераи начертил на песчаном полу схематическую карту.
— Мы находимся здесь. В десяти километрах — деревни-близнецы Тирн и Тирно. Они охраняют проход в широкую долину реки Бозу, притока Ируандики.
До самой Ируандики отсюда километров двадцать, а там уже владения ихамбэ. Если мы доберемся до них — вы будете в безопасности. Дождемся ночи и попробуем проскочить незаметно. Чего тебе, Лео? Они близко? Оставайтесь здесь и не шевелитесь!
Он согнулся, протиснулся сквозь узкий вход и исчез из виду. Время словно остановилось. Ни звука не проникало снаружи в грот. Измученная ожиданием, девушка взяла ружье и осторожно выглянула. Лапрада нигде не было видно. Она долго озиралась и наконец заметила его: гигант взобрался по крутому склону оврага и залег над обрывом, поросшим кустарником. Она бесшумно поднялась к нему. Он раздраженно махнул рукой, но тут же тихо сказал:
— Осторожно! Они метрах в ста от нас.
Она подтянулась повыше. Стадо прошло, и в поднятой им пыли отставшие животные проносились, как уродливые шумные призраки. За ними легким упругим шагом бежало около сотни туземцев с луками.
— Большая охота, — шепнул Тераи. — Эти нам не опасны, разве что они заметят наши следы. Но, думаю, они слишком заняты преследованием дичи. Переждем немного и пойдем дальше.
Преследуемые и преследователи вскоре скрылись вдали. Тераи облегченно вздохнул.
— Уф, пронесло! Сто человек — это уж слишком даже для Лео и меня!
— Смотрите, вон еще идут, справа!
Между кустами появилось несколько фигур. Геолог тихо выругался.
— Откуда взялись эти заср… Что такое?…
Он выхватил бинокль из футляра и лихорадочно начал наводить на фокус.
— Да ведь у них ружья, черт побери! И они не охотятся, они на тропе войны! Взгляните на их прически!
Он передал ей бинокль. У всех четырех воинов над головами развевались султаны из перьев и боевая раскраска еще не высохла на их лицах.
— Что же делать?
— Подождем. В любом случае их нельзя упускать.
— Почему?
— Какой-то подлец или какие-то подлецы снова играют в старую игру: вооружают одно племя, чтобы натравить его на другие! И, конечно, они выбрали умбуру, единственное по-настоящему воинственное племя! Мне нужны эти ружья как доказательство, чтобы отослать в Бюро Ксенологии!
Стелла почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине. Неужели ММБ прибегает к таким методам, безотказным, но давно объявленным вне закона?
— А они не могли на что-нибудь выменять ружья у геологоразведчиков?
— Среди нас нет сумасшедших. Любой знает, что это оружие может повернуться против него. И каждый знает, что я доберусь до его шкуры, если только он попробует это сделать.
— Они приближаются!
— Тем лучше. Не придется за ними бегать. Когда подойдут на тридцать метров, стреляйте в двух первых. Остальных беру на себя.
— Но… ведь это же убийство! Они нам ничего не сделали!
— Не беспокойтесь, сделают, если нас обнаружат. А потом, я уже сказал: мне нужны эти ружья!
— Нет, я не смогу…
— Если вы дрогнете, нас всех перебьют. Ступайте за Лео! И принесите мой фотоаппарат! Живее!
Тон был такой, что она повиновалась.
Когда Стелла вернулась, четверо воинов стояли всего в пятидесяти метрах от оврага, внимательно осматривая землю.
— Фотоаппарат, скорей!
Тераи сделал серию снимков через телеобъектив. Туземцы снова двинулись вперед медленно и осторожно, с оружием наготове. Внезапно самый высокий из них вскинул ружье. Тераи пригнул Стеллу к земле и зажал ей огромной ладонью рот.
Фьють!
Пуля просвистела над их головами. Тераи отпустил девушку.
— Они нас заметили?
— Нет, стреляют по кустам на всякий случай. Но они напали на наш след. Вы все еще не решаетесь…
— Нет, не знаю…
— Я не хотел бы рисковать жизнью Лео, но, видно, пройдется. Это слишком важно! Если позволить торгашам продавать или просто раздавать оружие воинам умбуру, через пять лет вся планета умоется кровью.
— Хорошо, я с вами. В конце концов, они начали первые.
— Браво!
Четверо воинов были уже всего в тридцати метрах от оврага. Вдруг один из них указал на куст, прицелился. Два выстрела почти одновременно прозвучали над ее ухом. Стелла тоже выстрелила, и туземец упал в траву. Остальные бросились бежать, но пули Тераи догнали их.
Переждав немного — может быть, противник хитрил? — гигант осторожно выбрался из оврага и приблизился к умбуру. Лео следовал за ним по пятам. Двое были мертвы, двое тяжело ранены. Тераи наклонился к ним, вытаскивая мачете.
— Остановитесь! Неужели вы хотите их прикончить?
— Конечно.
— Я не позволю!
Он обернулся, глаза его гневно сверкнули, но он сдержался.
— Как вам будет угодно. Их сожрут хищники этой же ночью.
— Оставьте им хотя бы надежду! Может быть, их подберут охотники на обратном пути…
— Да, действительно… Но не будем терять времени!
Он подобрал одно ружье, осмотрел его.
— Негодяй, который снабдил их оружием, вытравил фабричную марку. Но есть технические особенности, которые не обманут специалиста. Это старые “мазетти” миланского производства, полуавтоматы с высокой начальной скоростью пуль. Ничего себе!
Он сфотографировал три других ружья, разрядил их, разбил приклады о камень и своим геологическим молотком сплющил затворы.
— Больше из них никто не постреляет! В путь!
Солнце стояло высоко, и они шли еще долго, пока не укрылись в ожидании ночи в зарослях кустарника.
— А где Лео? — спросила Стелла.
— Он нас догонит.
И в самом деле сверхлев скоро появился. С ужасом и отвращением Стелла увидела, что лапы его в крови.
— Вы… вы приказали вашему зверю прикончить их?
— Да, ну и что? Мы здесь не на Земле, мадемуазель. Поверьте мне, я знаю правила здешней игры!
— Вы просто дикарь!
— Разумеется! Иначе я бы недолго прожил среди дикарей этого мира. Если бы я их оставил в живых, племя решило бы, что я боюсь, и тогда конец. Тогда я недорого дал бы и за вашу жизнь, и за свою шкуру даже среди моих друзей-ихамбэ.
— Я… Лучше бы я…
— Вы хотите сказать, что лучше бы вам оставаться на Земле? Совершенно справедливо! Но вы явились сюда, чтобы увидеть дикарей. Так вот, я вам их и показываю. А теперь замолчите!
Она надулась и мрачно молчала до сумерек. Они снова двинулись в путь. Ночь спустилась непроглядная, луны еще не взошли. Пришлось пробираться сквозь заросли вслед за Лео, который вел их в темноте. Справа и слева слабые красноватые зарева дрожали над большими общими кострами в селениях-близнецах, и время от времени оттуда доносился рокот барабанов. Тераи спешил. Все чувства его были напряжены. Дважды он останавливался, и, притаившись в кустах, они видели, как мимо скользили робкие тени.
— Влюбленные спешат на свидание, — объяснил он Стелле. — Оба селения экзогамные, поэтому девушки могут выходить замуж только за юношей из другого клана.
Мало-помалу зарева костров померкли позади, и наконец они услышали плеск воды.
— Бозу! Еще несколько минут, и, надеюсь, мы выберемся!
Берег был высокий, поросший деревьями, и они укрылись в их тени от света Антии, самой большой луны Эльдорадо, которая только что взошла. Тераи показал на длинную черную полосу, перпендикулярную берегу.
— Общинный рыболовный причал. Придется украсть у них одну посудину.
Пироги не охранялись. Тераи выбрал небольшую узкую лодку, не слишком остойчивую, но, видимо, быстроходную.
— Садитесь! И ты, Лео, тоже!
Сверхлев заколебался. Ему явно не хотелось покидать надежную землю, но в конце концов он решился и улегся на дне лодки. Геолог взял одно весло, Акоара другое, и они поплыли вниз по течению. Часа три спустя Тераи указал рукой на широкую водную гладь, мерцающую впереди при свете лун.
— Ируандика! Мы спасены!
Стелла проснулась сразу и отбросила меховое покрывало. Через треугольный проем она видела долину и утоптанную площадку, вокруг которой стояли шатры из выделанных шкур. Ярко раскрашенные и разрисованные, они напомнили ей картинки детства, иллюстрации из книг об американском Западе. Она вышла из шатра.
Солнце давно уже поднялось над вершиной горы, обрывистый склон которой был изрыт пещерами. Вокруг — ни души, лишь трое ребятишек играли на площади у подножья большого тотема, такие похожие на человеческих ребятишек, что ей трудно было поверить, что они не принадлежат к человеческому роду.
Земляне прибыли поздно ночью. Тераи привел лодку в потаенную бухточку, где стояли пироги ихамбэ; низко нависшие ветви скрывали их от непосвященных. Дальше они пошли по извилистой лесной тропинке, оставив позади рокочущие воды Ируандики. Шли долго. Наконец Тераи остановился и трижды переливчато свистнул. Ответный свист прозвучал, как эхо, и навстречу им из темноты выступил воин. Тераи обменялся с ним несколькими фразами на туземном языке, затем они двинулись дальше и еще через полчаса достигли лагеря клана Техе из племени ихамбэ. Стелла была так измучена, что сразу же уснула.
Из соседнего шатра вышел старик и недоверчиво уставился на девушку. Желтые глаза его под морщинистым лбом были все еще зорки и жестоки. Ей стало не по себе и захотелось быть поближе к геологу.
— Где Тераи Лапрад? — спросила она, сознавая, что делает глупость. К ее величайшему удивлению, старик понял.
— Россе Муту? Йейо!
Сухая рука его указала на один из шатров, вход в который был тщательно завешен шкурой.
— Лапрад!
Никто не откликнулся. Она приподняла шкуру и вошла. Он еще спал под меховым покрывалом, раскинув огромные голые руки. Стелла почувствовала неловкость и хотела уже выйти, когда легкий шум в другом углу шатра привлек ее внимание. Молодая туземка сидела там и шила кожаную одежду костяной иглой. Она поднялась и подошла к Стелле. Почти такого же роста, она выглядела совсем как земная женщина. Черные волосы, заплетенные в тяжелые косы, обрамляли лицо с тонкими чертами и прозрачными темными глазами. Только зубы, полуобнаженные в улыбке, были слишком мелки, и их было слишком много, да еще клыки выступали чересчур далеко, придавая ее улыбке что-то хищнее, От нее исходил слабый пряный запах.
— Я Лаэле, — неуверенно проговорила она по-французски. — Ты кто?
— Стелла Гендерсон.
— Ты его жена? — она указала на Тераи.
— Нет, просто друг!
— Я его жена.
Улыбка ее стала еще шире.
— Если ты — его друг, ты — мой друг.
Стелла была потрясена. Значит, правду рассказывали в Порт-Металле, что Тераи живет с туземкой, с самкой, не принадлежащей к человеческому роду! Она смотрела на Лаэле с ужасом. Громкий зевок заставил ее обернуться: проснулся Тераи.
— Вы уже познакомились? Прекрасно. Лаэле покажет вам, как живут женщины, — для меня этот мирок закрыт.
— Как вы можете… — начала она по-английски.
Взгляд его стал жестким.
— Не здесь! — оборвал он ее на том же языке. — Она поймет. Позднее!
Он сбросил покрывало и поднялся во весь рост, обнаженный, в одних узких плавках. Он потянулся, и мускулы заиграли под его смуглой кожей, невероятно могучие и в то же время гармоничные.
— Неплохой образчик мужчины, мадемуазель? — спросил он насмешливо. — Смесь четырех рас, и от каждой я взял самое лучшее!
Он шагнул к выходу, отбросил шкуру и снова потянулся, подставляя тело ласковым лучам солнца.
— До чего же хороша жизнь! Вы, городские жители, давно об этом забыли. Вчера мы были на волосок от смерти, а сегодня… Что скажешь, Лео, я прав?
Сверхлев возник неизвестно откуда и теперь терся о бедро гиганта, хлеща его хвостом по голым ногам.
— Где же ваши друзья ихамбэ? — спросила Стелла. — Лагерь пуст!
— Одни на охоте, другие на реке или где-нибудь еще. Хотите искупаться? В это время дня вода должна быть хороша.
— Охотно, но мой купальный костюм… остался в чемодане в отеле.
Он весело рассмеялся.
— Костюм? Своей собственной кожи здесь вполне достаточно, уверяю вас! Идете с нами?
Она покраснела от смущения. Ей уже приходилось купаться голой на некоторых шикарных пляжах в Гонолулу или во Флориде, но она чувствовала себя неловко под пристальным, взглядом Лапрада.
— Вы что, боитесь проиграть от сравнения с Лаэле? Здесь, мадемуазель, совсем не те обычаи и условности, что на Земле. Никто не стыдится наготы, но боже вас упаси войти без приглашения в какой-нибудь шатер во время трапезы. Это будет кровным оскорблением, и вас убьют на месте. И никогда не произносите слово “пища”! Это менее страшно, но считается крайне дурным тоном. Если вы голодны, пользуйтесь иносказаниями, например просите “того, что поддерживает жизнь”. Ну так вы пойдете с нами на речку?
Это был маленький приток Ируандики, прозрачный и спокойный. Несколько десятков туземцев бродили по отмелям с острогами, охотясь за похожими на рыб водяными животными, другие, чуть дальше, просто купались в заводи. Стайка голых ребятишек, мальчиков и девочек, бросилась к Тераи с радостными воплями. Он схватил одного, высоко подбросил, поймал и поставил на землю. За первым последовал второй и третий, пока все ребятишки не побывали в его могучих руках. Визжа от восторга, они катались у его ног по песку.
— Это мой народ, мадемуазель. Они лучше, чем земляне, они не знают даже, что такое грех, а главное, не считают себя венцом творения. Раздевайтесь же — и в воду!
Лаэле уже отплыла от берега. Тераи бросился головой вниз, вынырнул и мощным кролем пошел к середине реки. Стелла озиралась, инстинктивно отыскивая местечко поукромнее, но такового нигде не было. Обнаженные мужчины и женщины проходили мимо нее без всякого стеснения. Она пожала плечами.
— Что ж, назвался груздем, полезай в кузов!
Свежая вода смыла пот, накопившийся за дни переходов. Она была превосходной пловчихой и вскоре, позабыв о стеснении, уже плескалась вместе с другими купальщиками. Тераи вынырнул рядом с нею, отфыркиваясь, словно морж.
— Браво, Стелла! А я уж думал, что ваши земные предрассудки окажутся сильнее и вы не пойдете с нами.
Они легли на воду и позволили течению отнести их обратно к песчаному пляжу. Здесь Стелла осталась лежать в воде, подставив спину солнцу, а Тераи сел на горячий песок.
— Полюбуйтесь на них! Какая великолепная раса, не правда ли? Жаль, что у них пятьдесят четыре хромосомы и сорок зубов! Если бы не это, я бы остался с ними навсегда!
— Что же вам мешает?
— Когда-нибудь мне придется жениться на женщине Земли, чтобы у меня были дети, чтобы мой род не угас. Впрочем, времени еще хватит!
Он нагнулся, схватил ее и перевернул на спину. В ярости она чуть не вцепилась ему в глаза!
— О черт, да не будьте вы такой недотрогой! Я хотел только посмотреть, не слишком ли я попортил вашу нежную кожу, когда вырезал ниамбу. А вы что подумали?
Он со смехом отпустил ее. Лаэле приплыла к ним и растянулась рядом с Тераи на песке.
— Видите, она уже ревнует! Женщины ихамбэ в этом смысле ничуть не лучше земных!
— Как вы подружились с этим племенем?
— О, это давняя история! Я только что прибыл на Эльдорадо вместе с Лео, который в то время был еще подростком. В ту пору от Порт-Металла до Ируандики можно было добраться без труда, умбуру еще не захватили свои теперешние владения. К тому же мне тогда было на все наплевать, жизнь я не ставил ни во что и сам лез в любую драку. Случайно мне удалось вызволить их вождя, отца Лаэле, из объятий болотного удава. Это да еще присутствие Лео помогло: племя приняло нас как своих. У меня не было, да и быть не могло никаких расовых предрассудков, и я легко с ними ужился.
Он встал.
— Пойдемте, мне надо с вами поговорить.
Она подождала, чтобы он отошел подальше, выскочила на берег и быстро оделась. Тераи насмешливо наблюдал за ней с вершины обрыва.
— Я просил вас пойти со мной, потому что не хочу, чтобы Лаэле слышала наш разговор. Она хорошо понимает французский и знает несколько английских слов. Вас, кажется, шокировало то, что я живу с туземкой. Почему?
— Но это же не люди!
— Да, это не люди. У них пятьдесят четыре хромосомы и сорок зубов, как я уже сказал. Кроме того, у них печень на месте селезенки и так далее. Но у них великолепное тело, а душа благороднее нашей, если только душа вообще существует. Почему же я не могу жить с Лаэле, если я ее люблю и ничто другое нам не мешает? Какие-то внутренние анатомические различия? На Земле попадаются люди, у которых сердце справа, — разве они от этого менее человечны? Ихамбэ не животные, мадемуазель. Если бы сходная эволюция сделала еще один шаг, если бы оба человечества оказались способными к взаимному оплодотворению, антропологам пришлось бы поломать голову, чтобы определить расовую принадлежность детей! Вы знаете, они очень близки к нам. Их пища подходит нам, серологическая реакция у нас одинаковая, их болезни заразны для людей, и наоборот. К счастью, и болезни у нас почти одинаковые, иначе на Эльдорадо давно остались бы одни скелеты.
— Но как это могло произойти?
— Вы спрашиваете меня, когда над этой проблемой бьются ученые многих научных институтов на всех планетах! Антропологи бледнеют при одном упоминании Эльдорадо! Может быть, так случилось потому, что Эльдорадо — единственная известная нам планета, которая обращается вокруг звезды, идентичной нашему солнцу, за 362 дня, равных 25 часам 40 минутам земного времени, с наклоном планетарной оси в 24 градуса!.. Но все равно удивительно, до какой степени сходными оказались пути развития жизни здесь и на Земле!
— И все-таки…
— Старые земные предубеждения нордической расы против черномазых, да? Ладно, думайте, что хотите, но я должен вам кое-что сказать. Вы мне заморочили голову и упросили привести вас сюда…
— За это вам заплачено!
— Думаете, мне так нужны ваши деньги? Ладно, теперь вы здесь, чтобы писать, и пишите себе на здоровье. Но если вы скажете хоть одно слово, которое огорчит Лаэле, я вас тотчас отправлю обратно в Порт-Металл, несмотря на всех умбуру, вместе взятых!
— Я вовсе не собиралась…
— А я вас ни в чем не обвиняю, просто предупреждаю. Давайте говорить серьезно. Что бы вы хотели увидеть? Думаю, ваших читателей меньше всего интересует истина. Им подавай что-нибудь экзотическое. Экзотики у вас будет вдоволь. Скоро, после большой охоты, состоится праздник Трех лун. Когда вам надоедят ихамбэ, я поведу вас в империю Кено — там у меня дела. После этого, надеюсь, вы будете удовлетворены?
— Да, пожалуй.
— Прекрасно. Я подыхаю от голода. Уже скоро полдень, а мы не ели как следует бог знает сколько времени. Пока мы здесь, вы моя гостья.
Безлюдная утром площадь теперь была заполнена мужчинами, женщинами и детьми; все посматривали на Стеллу с нескрываемым любопытством. Женщины хлопотали перед шатрами, готовя еду в глиняных горшках, поставленных прямо на угли.
Лаэле встретила их с улыбкой.
— Я не буду смущать вашу подругу? — спросила Стелла. — Вы ведь сказали, что совместные трапезы здесь табу…
— Ничуть! Поскольку вы моя гостья, это к вам не относится.
Все трое вошли в шатер, и Тераи тщательно занавесил вход шкурой. Сидя на низких табуретках у круглого столика, они позавтракали жареным мясом, кашей из зерен дикорастущих злаков и лепешками.
— Сколько человек в этом клане? — спросила Стелла.
— Чуть больше сотни.
— Почему же они так спокойны, когда на другом берегу умбуру вступили на тропу войны?
— Я мог бы ответить: потому что мы с Лео здесь, но в действительности все проще. Племя, к которому принадлежит этот клан, может выставить восемьсот воинов, а весь народ ихамбэ — двадцать тысяч, в то время как умбуру при всем старании едва ли наскребут больше семи сотен. Кланы умбуру с той стороны Ируандики — лишь незначительная часть народа умбуру, который живет за горами Кикеоро. Это маленькая группка, переселившаяся сюда в результате межплеменных раздоров. Но если весь народ умбуру поднимется, это будет другое дело. Однако, как вы уже слышали, я здесь для того, чтобы этого не допустить.
— Вы очень высокого мнения о себе!
— Не о себе, а о пулеметах, которые хранятся в моей лаборатории. Хотите взглянуть на нее?
За шатрами узкая тропа поднималась к подножию обрыва с многочисленными пещерами, выходящими на юго-запад. Тераи указал на них рукой.
— Там клан зимует. Одна из пещер была слишком большой и открытой, и никто не хотел в ней жить. Я ее оборудовал по-своему и устроил в ней лабораторию, склад и свое зимнее жилье.
Вход в пещеру преграждала стена из камней, скрепленных цементом. Тераи достал из кармана плоский ключ и открыл металлическую дверь. Он повернул выключатель, пещера осветилась. Глубиной метров в тридцать при ширине около двадцати, она была вся заставлена запертыми стальными шкафами. В промежутках по стенам тянулись стеллажи из досок, на которых лежали образцы различных минералов и ящики с провиантом. Один угол пещеры был превращен в лабораторию. В глубине за толстой стеной, не доходящей до потолка, стоял маленький атомный генератор Борелли. Вся передняя часть, отгороженная деревянной панелью, представляла собой комнату со столом, стульями и огромной кроватью, на которой сейчас не было ни матраса, ни одеял. Здесь же стояла электрическая плита. Полки у стены были заставлены книгами.
— Моя скромная обитель, мадемуазель. Без меня сюда никто не может войти. Хотите поговорить с Порт-Металлом? Послать первую статью? Мой передатчик к вашим услугам.
— Нет, благодарю. Мои статьи должны составить единую серию, я их напечатаю, когда вернусь.
— Как вам будет угодно. Садитесь, посмотрите книги, а мне нужно кое-что передать.
Он сел перед аппаратом.
— Вызывает RX2. Вызывает RX2. Записывайте. Алло, Сташинек? Говорит Тераи. Код номер три.
Он включил автоматическую шифровальную машину и продолжал:
— Мы только что прибыли к ихамбэ. Дело плохо. Гропас убит в стычке с ихими, которых мы уничтожили. Все здешние умбуру на тропе войны, но я не знаю, против кого они поднялись. Кроме того, мы убили четырех михос, вооруженных ружьями. Да, ружьями. Карабины “мазетти”. Ты понял? Посылаю отчет с Акоара. Таламбэ тоже убит. Посылаю также фотоснимки и ружье. Свидание как обычно. Он будет на месте через десять — двенадцать дней и подаст условленный дымовой сигнал. Мисс Гендерсон? Она здесь, жива и здорова. Конец.
— У вас прекрасная библиотека, месье Лапрад!
— Вы находите? Да, недешево обошлось мне перевезти все эти книги сюда с Земли! Здесь собраны почти все шедевры мировой литературы — во всяком случае, все, что я считаю шедеврами. Кроме того, у меня есть научная и специальная геологическая библиотека, которой позавидовали бы многие университеты, если не на Земле, то уж на новых, недавно освоенных планетах наверняка. Стараюсь тут не одичать. Обидно было бы, если бы золото нашей культуры утекло из рук как вода.
— Но я вижу, у вас очень мало современных земных писателей.
— А зачем они мне? На большинство и времени терять не стоит. Что может быть скучнее мелочного ковыряния в чувствах, а тем более в пороках городских людишек-муравьишек? Может быть, для вас и для всех, кто вырос в больших городах, в этом есть какая-то ценность. А для меня… Читать об интригах салонных хлыщей, которые и дня бы не прожили, если бы их вынуть из-под стеклянного колпака, — нет уж, увольте!
— Однако Биллингуэй…
— Самый фальшивый из всех! Терпеть не могу любителей авантюр, или вернее — авантюристов-любителей. Такие сваливаются на еще не освоенную планету, проводят там два — три месяца, “деля труды и опасности с первопроходцами”, как они выражаются, потом возвращаются в свой беленький курятник на Землю и начинают нести, как курица яйца, романы, в которых кровь льется на каждой странице. И их еще принимают за настоящих мужчин!
— Но это их профессия! Что же им еще делать? Я тоже в таком же положении.
— Пусть испытают в жизни то, о чем они пишут! Может быть, им удастся создать всего одну книгу, но это будет правдивая книга. Однако вы здесь не для того, чтобы обсуждать мои взгляды на литературу. Пойдемте, я вас познакомлю с самыми интересными людьми племени.
Тераи тщательно запер за собой металлическую дверь.
— В селении поразительная чистота. Это ваше влияние?
— Да и нет. Ихамбэ очень следят за собой, но гораздо меньше заботились о том, что их окружает, до моего прихода Теперь они подметают площадь и прибирают в шатрах и в пещерах. Тем хуже для будущих археологов!
Навстречу им шел воин с великолепной фигурой и высокой прической, украшенной перьями.
— Эенко, старший брат Лаэле, — шепнул Лапрад.
Он подозвал его движением руки; воин остановился, уперев в землю тупой конец своего длинного копья.
— Ниэите, Эенко!
— Ниэите, Россе Муту!
Лицо ихамбэ было как каменное, однако Стелла почти физически ощущала, как его черные, холодные глаза буквально ощупывают ее с головы до ног.
— Представляю вам самого великого охотника и храбрейшего воина не только в его племени, но и среди всего его народа. В этом году он возглавит большую охоту. Оффи енко Стелла эта хоте ниэн? — спросил он воина.
Внезапно улыбка вспыхнула на каменном лице, и оно, утратив всю свою свирепость, сразу превратилось в лицо обрадованного ребенка.
— От эго ре, сига!
— Он рад, что вы здесь, — перевел геолог. — Кенто, кэ, на!
— Что означает “Россе Муту”? Я уже несколько раз слышала, как вас так называли.
— Человек-Гора, мадемуазель. Некоторые ихамбэ, как вы уже видели, немногим ниже меня ростом, но я на три десятка килограммов тяжелее любого из них! Идемте, я хочу представить вам еще кое-кого, хотя бы старого вождя Оэми, отца Лаэле и Эенко.
Спускалась ночь. На площади горел, потрескивая, большой костер, вокруг него на звериных шкурах сидели воины, женщины, дети. Пламя освещало круг шатров, отбрасывая танцующие треугольные тени, и легкий ветер уносил искры, исчезавшие во мраке, как рой огненных пчел. Над горой поднялась бледная луна, и ее сияние разлилось там, куда не достигал свет костра. Время от времени рев хищников, вышедших на ночную охоту, нарушал торжественную тишину.
Один из воинов встал, приблизился к костру. Тихонько, не открывая рта, он затянул печальную мелодию. Он пел все громче, затем появились слова, и мелодия превратилась в песню, обращенную к звездам. Под эту песню воин начал плясать медлительно и однообразно — танец его напоминал длинный переход под проливным дождем. Голос певца был низок и звучен, и Стелла, не понимая слов, невольно поддалась очарованию грустного ритма. Певец умолк, тишина словно сгустилась.
— О чем он пел? — спросила она шепотом.
— О жизни, мадемуазель. Это ритуальная песня восьмого дня перед праздником Трех лун. Завтра пропоют песнь большой охоты, послезавтра — песнь воина.
— Могу я их записать? Мне бы хотелось иметь их в моей фонотеке.
— На следующий год, если вы еще будете здесь.
— Вы бы могли меня предупредить!
— У меня они давно записаны. Если хотите, я перепишу их для вас. А теперь смотрите!
Старый вождь поднялся, в свою очередь, приблизился к костру и бросил в огонь горсть какого-то порошка. Над костром взвилось сине-зеленое пламя. Вождь пристально смотрел на него, пока пламя не опало. Затем он вернулся на свое место. Тогда встал один из юношей. Он обогнул костер, сел напротив группы девушек и запел веселую быструю песенку.
— О чем он?
— Хм, это трудно перевести. Он перечисляет достоинства красотки, в которую влюблен. В этот вечер, вечер Голубой луны, юноши сватаются к своим избранницам. Сейчас она ему ответит.
Ответ был коротким.
— Не повезло бедняге! Жалко его. Это Блей, он выбрал Энику, самую красивую девушку, но у нее жестокое сердце.
— Что же он теперь будет делать?
— Будет ждать до следующего года… или попытает счастья с кем-нибудь еще!
Второй юноша приблизился и сел напротив другой девушки. На этот раз ответ ее был долгим и явно благоприятным, и они ушли вместе.
— С этой минуты они считаются мужем и женой.
— А если родители не согласны?
— Они бы сказали об этом юноше заранее. Но, как правило, это не удерживает влюбленных.
Одна за другой так соединилось еще пар десять.
— Смотрите-ка, Эенко! Наконец-то он решился. Интересно, кого он избрал?
Великий воин явно колебался. Наконец он обогнул костер и сел перед Стеллой.
— Дьявольщина! Только этого не хватало! — процедил сквозь зубы Тераи.
Стелла не знала, куда деваться.
— Что же делать? — прошептала она. — Что он говорит?
— Женщина издалека, твоя кожа белее перьев ики, твои глаза сияют, как Голубая река, твои волосы желты, как лепестки теке! Ты не смертная, ты, наверное, богиня Синэ, сошедшая к людям, чтобы сводить их с ума. Скажи, кто твои враги, и я принесу тебе их окровавленные головы. Скажи, куда ты хочешь пойти, и я расстелю под твоими ногами ковер из драгоценных мехов и самых прекрасных цветов. Эенко великий охотник, в шатре твоем всегда будет лучшее мясо, и зубы твои никогда не останутся праздными. О богиня, сжалься над смертным, который тебя полюбил!
— Это очень красиво, Тераи, но у меня нет ни малейшего желания выходить замуж за этого… В общем за этого человека иного мира!
— Говорите что угодно, только нараспев. Я постараюсь выпутаться.
Эенко ждал; лицо его, освещенное отблеском костра, было печально и покорно.
— Скажите ему, что я не могу стать его женой, что моя религия запрещает мне выходить замуж за человека другого народа, что я сожалею об этом, потому что он великий охотник и воин… и потому что он очень красив, — закончила она вполголоса.
Тераи перевел. Эенко молча поднялся и исчез по другую сторону костра.
— Дело плохо! — буркнул Тераи. — Надо было мне подумать об этом раньше и не приводить вас сегодня к костру. И все из-за того, что вы чертовски красивы, — вы это знаете?
Она тихо рассмеялась.
— На сегодня мне хватило бы и одного признания. Но почему вы сказали, что дело плохо? Разве мне что-нибудь угрожает?
— Нет. Но я люблю Эенко. Это на самом деле великий воин, и он уже не молод. То, что для другого было бы обычным, ничего не значащим отказом, может его глубоко ранить. Эти ихамбэ очень самолюбивы и горды!
Огонь пожирал саванну. Он шел с запада, подгоняемый ветром, и дым клубился перед ним. Огненный вал шириной в десятки километров катился к оголенной бесплодной полосе у реки, которую ихамбэ использовали для загона с незапамятных времен, каждый раз вырубая заранее редкий кустарник. И перед этой стеной огня бежали животные, хищные и травоядные вперемежку, объединенные великим братством страха. Тераи, выпрямившись во весь свой гигантский рост, стоял рядом со Стеллой на выступе скалы. Несмотря на то что они были довольно высоко, клубы горького дыма временами поднимались и сюда, и девушка спрашивала себя, как выдерживают этот ад охотники внизу, на равнине, где можно было задохнуться. Временами она видела, как они стреляли из луков по отставшим животным и как женщины тут же разделывали туши и бегом уносили шкуры и мясо, спасаясь от наступающего огня.
— Ваших друзей не назовешь спортсменами, — заметила она. — Это не охота, а скорее бойня!
Да, это и есть бойня. Большая осенняя охота не забава, а способ обеспечить себе пропитание. Они закоптят мясо по-своему или засолят, как я их научил, и будут есть его всю зиму. Когда начнутся большие дожди, дичь здесь практически исчезнет.
— Сколько времени длится сезон дождей?
— От двух до трех месяцев, год на год не приходится. Иногда почва настолько пропитывается влагой, что в ней тонешь по колено.
— Мне казалось, что при таком климате здесь должны были разрастись настоящие джунгли.
— Они и разрослись там, дальше, на юге, как вы сами видели. Но мы не на Земле, растительность здесь другая, а, кроме того, пожары, случайные или намеренные, держат лес в его границах.
— Погода портится.
— Да, скоро будет гроза. Поэтому ихамбэ и торопятся. Посмотрите-ка на женщин!
За оголенной для защиты от огня полосой маленькие фигурки, похожие на прямоходящих муравьев, быстро утаскивали санки, нагруженные кровавыми кусками мяса.
— А отсюда до селения пять километров! И потом они еще будут плясать всю ночь!
— Охота была удачной?
— Да, слава богу. Если бы дичи было мало, мои друзья могли бы подумать, что это вы принесли им несчастье, и я не знаю, смог ли бы я их разубедить.
— Похоже, они не любят меня. Я видела это по глазам вашей… Лаэле.
— А за что им вас любить? Вы здесь всего несколько дней…
— Однако Эенко…
— Это другое дело. Признаюсь, когда вы ему отказали, я вздохнул с облегчением. Иначе все намного бы усложнилось.
Вспыхнув, она повернулась к нему.
— Неужели вы могли подумать…
— Ба, некоторые дамы из Порт-Металла прошли через это. Любопытство!
— Нет, извращенность! И если вы считаете, что я такая…
Тераи оттолкнул ее назад так резко, что она упала.
— Вы просто… грубиян!
— Уже давно я ни за что не осуждаю себе подобных, — насмешливо прервал ее Тераи. — Встречаются же волки и собаки, шакалы и гиены!
— Кто же тогда вы сами?
— Я волк, мадемуазель. И мои друзья — тоже волки.
— Значит, я, по-вашему, собака?
— Я вас слишком мало знаю, чтобы судить, но, по-моему, в вас тоже есть что-то от волчьей породы. И когда-нибудь она себя покажет!
Стелла рассмеялась.
— Вы ошибаетесь! Скорее я из породы кошачьих.
— Красивые и опасные звери! Во всяком случае, самцы. Самки хуже — они рабыни своего естества.
— Ну, это ко мне не относится! Пойдемте отсюда — противно смотреть на это побоище.
Низкие черные тучи неслись по небу, застилая свет. Стелла и Тераи спустились к подножию скалы. Когда девушка спрыгнула на траву с последнего каменного уступа, неподалеку послышалось глухое рычание.
— А, вот и Лео! Где это он бегал? — сказала Стелла.
— Молчите! Это не Лео! Это псевдотигр! А у меня нет с собой карабина. Я думал, что перебил их всех на сто километров вокруг!
Он говорил вполголоса, всматриваясь в нагромождение глыб, казавшееся еще более хаотическим в мертвенном предгрозовом освещении.
— Что же делать?
— Затаиться. Может быть, он пройдет мимо… Вот он!
Молния разорвала темное небо, озарив все вокруг, и Стелла увидела на миг хищника: оранжевого цвета, с редкими черными полосами, он показался ей гораздо крупнее и массивнее земного тигра. После яркой вспышки сумерки словно сгустились, и теперь она различала в темноте лишь два узких глаза, горящих зеленым огнем.
— Йох — йох-х!
Боевой клич Тераи раскатился по долине, и скалы ответили ему гулким эхом. С ножом в руке он двинулся навстречу хищнику. Хриплое рычанье послышалось сзади, и Стелла, резко обернувшись, увидела второго псевдотигра, самку, которая ползла к ним, извиваясь в высокой траве.
Стелла поняла, что это смерть. Несмотря на мужество и силу ее спутника, даже он не мог справиться с двумя хищниками. В отчаянии она оглянулась, надеясь найти какое-нибудь убежище. Но второй зверь уже отрезал их от скал, да и в любом случае она не успела бы взобраться достаточно высоко, чтобы он ее не достал. Ужас пригвоздил ее к месту. Гривастое тело обрушилось на спину тигрицы словно с неба, и два зверя сплелись в желто-оранжевый ком. Одновременно самец прыгнул на Тераи. Тот увернулся в последнее мгновение, рука его мелькнула, и нож вспорол бок хищника. Псевдотигр прыгнул снова. Сбитый массивной тушей, Тераи упал, хищник тоже по инерции покатился в траву. Но человек, оглушенный, не двигался, а зверь встал и пошел к нему, судорожно разевая клыкастую пасть. В отчаянии Стелла схватила камень и швырнула его из всех сил.
Камень отскочил от толстого черепа, но внимание зверя было отвлечено. Неторопливо, словно насмехаясь, он двинулся к Стелле. Она со стоном упала на землю и словно в кошмарном сне смотрела, как багровая клыкастая пасть приближается и приближается. Время остановилось. Стелле казалось, что она уже целую вечность слышит рев самки в ее последней смертельной схватке и глухое рычание Лео. Псевдотигр дыхнул ей в лицо, ее обдало горячим гнилым дыханием, и она закрыла глаза. Боль… смерть…
Не было ни боли, ни смерти. Она открыла глаза и приподнялась. Тераи сидел на псевдотигре верхом и пытался двумя руками заломить ему голову вверх. Зверь отбивался, но лапы его шлепали по земле, не достигая противника. “Где нож? Где нож?” — мелькнуло у нее, и вдруг она увидела: кинжал Тераи воткнулся в землю метрах в четырех от них. Она бросилась к нему, вырвала нож из земли и протянула геологу. Тот мотнул головой. Нет!.. Она не знала, что делать ей в этой схватке титанов.
— Жи… вот, — выдохнул наконец Тераи.
Невероятным усилием он перевернул зверя на спину, подставив его серебристое брюхо, испачканное грязью.
— Скорее!
Она подбежала, неловко ткнула ножом, удивленная и испуганная тем, что шкура оказалась такой упругой. Затем, стиснув зубы, надавила изо всех сил. Лезвие внезапно вошло по рукоять, кровь брызнула ей на руки, и псевдотигр взревел. В то же мгновение Тераи последним усилием вывернул набок его страшную морду.
Кости хрустнули. Он отпрыгнул, но недостаточно быстро. В своей агонии псевдотигр располосовал ему правое плечо. Тераи поднялся, шатаясь, и воздел руки к небу, низвергавшему на него водопады.
— Йох — йох — хооо!
Молния осветила его огромную фигуру, залитую кровью и дождем. Взгляд его упал на Стеллу. Под этим взглядом девушка сжалась в комок. Он шагнул к ней, схватил ее за плечи и грубо, жадно поцеловал. Сначала Стелла не сопротивлялась, слишком испуганная и пораженная, но потом пришла в себя и начала отчаянно отбиваться.
— Нет, Тераи, нет, не надо!
Он выпустил ее и, понурив голову, отступил на шаг.
— Простите меня, — глухо проговорил гигант. — После боя, когда приходится драться вот так врукопашную, я сам зверею…
— Ничего, я понимаю. И благодарю за то, что вы еще раз спасли мне жизнь!
— Если бы вы не запустили в этого дьявола камнем!.. — сказал Тераи. — Ну ладно, пойдемте взглянем на Лео. Боюсь, что ему досталось.
Лео сидел рядом с мертвой псевдотигрицей. При виде Тераи он встал. Тот внимательно осмотрел своего друга, но не нашел ничего серьезного, кроме длинной царапины на левом боку.
— Отделался легким испугом. А вот вы… Откуда на вас кровь?
— Я не ранена, это кровь тигра. Покажите-ка лучше ваше плечо!
— Пустяки! Продезинфицирую рану, и все будет в порядке.
Трое воинов ихамбэ выступили из темноты, держа луки наготове. Они увидели мертвых хищников, не веря глазам, повернулись к Лео, к Тераи.
— Россе Муту! — пробормотал самый старший из них с благоговением, почти с ужасом.
— Шкура самца почти не пострадала, — сказал Тераи. — Я прикажу ее выделать для вас. На Земле это будет неплохим сувениром.
“От агента 123 К, в центральный совет БКС (Бюро Ксенологии), секция III, срочное сообщение.
Положение на Эльдорадо осложняется. Свободный агент Ф-127 убил в схватке четырех туземцев из особенно воинственного племени. Туземцы были вооружены карабинами “мазетти”. Необходимо срочно выяснить, каким путем это оружие тайно доставлено на Эльдорадо. Подробный отчет сразу же после получения вещественных доказательств и обещанных фотоснимков. Положение угрожающее. Повторяю: положение угрожающее”.
Станислав Игрищев по прозвищу Сташинек посадил свой личный вертолет на вершину одного из холмов Мато в десяти километрах севернее Порт-Металла. Ночь была непроглядная, луны скрывались за низко бегущими тучами, холодный ветер шумел в листве деревьев внизу у подножия холма. Игрищев взглянул на часы на приборной доске вертолета.
— Полночь! Он уже должен быть здесь.
Помедлив немного, он ощупал в кармане пистолет, выбрался наружу и замер, прислонившись к кабине вертолета. Кругом только тьма да шум ветра в листве. Подождав еще минуту, Игрищев включил свой фонарик и направился к кустам. Слабый стон привел его к Акоаре, который лежал у кустов в луже крови. Он нагнулся над ним. Какое-то движение за спиной заставило его обернуться и вскинуть руку., инстинктивно защищая голову. Тяжелое стальное лезвие мачете разрубило ему пальцы и раскроило череп.
ЗАМЕТКА ИЗ ГАЗЕТЫ “НОВОСТИ ПОРТ-МЕТАЛЛА”
“Еще один геологоразведчик убит.
Сегодня утром воздушный полицейский патруль обнаружил на холмах Мато чей-то вертолет. Сержанта Хауэлла это удивило, и он приземлился поблизости. В кабине вертолета никого не оказалось, но неподалеку сержант нашел труп его владельца, некоего С.Игрищева, геолога. Предпринятые тут же розыски позволили быстро найти убийцу. Им оказался туземец по имени Акоара, тяжело раненный, но вооруженный похищенным у кого-то ружьем. После короткой перестрелки победа осталась на стороне представителей закона. Этот туземец в прошлом был слугой С.Игрищева и его компаньона. Так что, по-видимому, трагедия разразилась на почве личной мести”.
— Не знаю, Стелла, понравится ли вам это зрелище. Там будут некоторые символические обряды, в которых символика довольно реалистична. Праздник Трех лун — это праздник плодородия.
— Я воспитывалась не в монастырской школе.
— А вообще, почему вы выбрали такую профессию?
— Какую — “такую”?
— Профессию журналистки.
— Я поссорилась с отцом, ушла из дому — нужно же мне было как-то зарабатывать на жизнь!
— Могли бы найти более достойное занятие.
— А что недостойного в нашем деле? Мы только информируем читателей…
— Вы называете это честной информацией?
— О, я допускаю, что некоторые мои коллеги обращаются с фактами слишком вольно. Но я буду писать только правду, во всяком случае, то, что считаю правдой. А большего ни от кого нельзя требовать.
Тераи иронически усмехнулся.
— Что ж, с удовольствием почитаю.
— Вы мне не верите?
— Почему же! Но все-таки, что вы расскажете вашим читателям об Эльдорадо?
— Что это прекрасный мир, к сожалению, пока еще населенный дикарями, но когда-нибудь и здесь расцветет цивилизация.
— Ваша цивилизация с ее зловонными городами, автоматами, с кока-колой и эрзац-шампанским, с трехсотэтажными небоскребами и абстрактной рекламой? С полунищим пролетариатом, отупевшим от телевизоров? С политическими клубами, спортивными клубами, собачьими клубами и тому подобным? С бесчисленными страховыми обществами, которые заботливо опекают вас от колыбели до могилы? Единственное, что они еще не умеют, эти ваши общества, так это производить детей!
— Я знаю, что в нашей цивилизации немало отрицательных черт, но в целом ее нельзя отвергать, Вы сами — плод этой цивилизации, хотите вы этого или нет.
— Я обязан ей слишком малым!
— Вы так думаете? А ваши книги, ваш атомный генератор, ваш передатчик, ваши лекарства, ваше оружие? Все это — продукты земной цивилизации.
— Послушайте, не считайте меня примитивистом, Я счастлив здесь, среди ихамбэ, я радуюсь, что могу жить их простой, здоровой жизнью, не испытывая неудобств, варварства, но я не сумасшедший, мечтающий о возврате всего человечества на лоно природы. Но все это не значит, что земная цивилизация может служить образцом для остальных народов вселенной!
— В таком случае, чего бы вы пожелали народам этой планеты?
— Чтобы их оставили в покое! Чтобы здесь, на Эльдорадо, не повторялись старые ошибки, совершенные на Земле, на Теллусе, на Земле Второй и еще на десятках планет, которые ваша стадная потребительская цивилизация выхолостила, ограбила и запакостила только для того, чтобы земляне могли и впредь усложнять себе жизнь бесполезными игрушками.
— Иначе говоря, вы хотите, чтобы этих дикарей оставили прозябать в невежестве?
— Они не жалуются на свою судьбу. Но оставить все как есть тоже невозможно. Бюро Ксенологии делает немало и приносит огромную пользу, когда ему не мешают корпорации вроде вашего ММБ! Да, мы можем и должны помогать отсталым планетам, при условии, что мы будем относиться с уважением к их народам, знакомить их крайне осторожно с нашими изобретениями, с нашими обычаями и нравами, стараясь по мере сил не прививать им наши пороки. По соседству с Порт-Металлом оказались стойбища двух племен. До прибытия землян они жили не очень-то сытно, однако сохраняя достоинство. Теперь мужчины готовы на все ради выпивки, женщины продаются кому попало за ввезенные с Земли безделушки, и племена вымирают от алкоголизма и тоскливого безразличия ко всему, потому что их жизнь утратила смысл. То же самое чуть не произошло с моими полинезийскими предками, когда европейцы вздумали их “цивилизовать”. Виски, перно и библия едва не прикончили их! Вы видели фильмы о Таити до возрождения? Помните эти жуткие бараки из гофрированного железа, эти выродившиеся в идиотизм пляски для туристов? А эти отвратительные, безвкусные сувениры из перламутра и кокосовых орехов?… Ужас!
— Что же, по-вашему, уступить весь космос ксенологам?
— Нет, только планеты с разумной жизнью. Ну да, к сожалению, другие планеты не столь гостеприимны, и это отражается на стоимости добычи руды или производства сырья! К тому же обитаемые планеты поставляют дешевую рабочую силу. К счастью для ихамбэ и других племен — на Эльдорадо у ММБ лишь ограниченная лицензия! Вы когда-нибудь были на Тихане? Лео, перестань чесаться и иди сюда!
Тераи погрузил пальцы в рыжую гриву и начал перебирать ее, выискивая блох.
— Кстати, вот вам яркая параллель! Разведчики, ученые и некоторые миссионеры принадлежат к цвету рода человеческого. К несчастью, следом за ними являются торговцы и солдаты, чтобы их охранять, затем прибывают дельцы и размножаются на планете, как блохи на Лео. Паразиты в гриве льва, вот что такое ваше ММБ и прочие тресты!
— Неужели вы думаете, что освоение космоса было бы возможно без участия крупных картелей, частных и государственных? Кто, по-вашему, оплачивает все эти полеты в космосе?
— О, разумеется, Земле нужен космический флот! Если мы до сих пор не столкнулись с враждебными нам разумными существами, это не значит, что такая встреча исключена!
— К тому же минеральные запасы нашей планеты истощаются, и мы…
Тераи откровенно расхохотался.
— И это вы говорите геологу? Да, да, я знаю теорию Осборна! Разграбленная планета! Этот древний классик был в какой-то степени прав. Да, кое-какие ресурсы Земли были исчерпаны. А тут как раз изобрели гиперпространственный передатчик материи, который превратил разработки сырья на других планетах из экономической бессмыслицы в весьма прибыльное дело. Стало гораздо проще добывать хром на Эльдорадо, чем закладывать у себя глубокие шахты, в которые могут спускаться лишь роботы! Вот вам и все объяснение! Когда становится невыгодным вести разработки на Земле, дельцы отправляются к соседям. Но тут есть одно неудобство. Соседа надо либо ассимилировать, либо уничтожить. К тому же, когда сосед, в свою очередь, достигает определенной стадии развития, у него остаются только глубокие месторождения, которые он с его техникой не способен использовать. Тем хуже для него, пусть выпутывается как знает! В Полинезии были запасы только одного вида сырья, представлявшие какую-то ценность, — фосфаты на Макатеа. Когда они истощились, европейцы с благородной миной ушли якобы под нажимом Объединенных Наций и бросили полинезийцев на произвол судьбы. Если бы не светлый разум моей бабки, Нохоран Оопы…
— Неужели создательница Полинезийской федерации была вашей бабушкой?
— Да. Она сумела пробудить островитян. Кроме того, великие державы оказали нам техническую помощь. Но только не тресты! Мы их больше не интересовали.
— Вы сказали “мы”?
— Я вырос на островах и считаю их своей родиной. Мы сумели справиться: помогли подводные пастбища, разведение китов, солнечная энергия и прочее. Но все это лишь потому, что мы получили передовую технологию.
— И вы боитесь, что здесь будет хуже, чем в Полинезии?
— Я уже спрашивал: вы видели Тихану? Там ваши благородные тресты ничем не были связаны и могли не стесняться. Что осталось от художников тысячеколонного города Хомары? Что осталось от Синих островов, которые первым исследователям показались раем? Что осталось от тиханцев с их тысячелетней, но не технической цивилизацией?
— В федеральном парламенте есть делегаты-тиханцы!
— Тиханцы? Скорее бледные подобия землян! Они даже говорят не на своем родном языке, а на ублюдочном английском, который стал межпланетным жаргоном. Лишь немногие филологи в их университетах могут еще оценить всю красоту “Рубаники” или “Мохантаривы”.
— Да, но зато их население, не превышавшее вначале ста пятидесяти миллионов, сегодня достигло трех миллиардов! — И когда-нибудь эти миллиарды обрушатся на нас с тыла! У них не осталось никакого стимула в жизни, ничего, кроме ненависти к нам! И я их понимаю, я им сочувствую. Одним лишь трестам на все наплевать, они свое дело сделали — выкачали из Тиханы миллионы тонн редких и полезных металлов!
— Однако вы тоже работаете на ММБ.
— Мадемуазель, я работаю на себя самого. Как я уже говорил, ММБ никогда не сможет наладить разработку месторождений, о которых я сообщаю за хорошие деньги, ибо они никогда не получат неограниченной лицензии, а ограниченная, срок которой истекает через двадцать лет, по-видимому, не будет возобновлена.
— В общем, мне до этого мало дела. Я уже ничем не связана с ММБ. Расскажите лучше, что это за праздник Трех лун?
— Пойдемте, он скоро начнется. Я объясню по дороге.
Тераи поднялся, помог встать девушке. Стемнело, и все ихамбэ уже сидели вокруг большого костра на центральной площади, напевая с закрытыми ртами монотонную мелодию.
— У ихамбэ культ солнца и лун. Солнце — муж, три луны — его жены. Они — символ плодородия, они помогают племени восполнять потери и становиться все многочисленнее и сильнее. Примерно раз в три года все три луны восходят одновременно над Горами Предков, между вершинами Колонту и Бирэ-Отима. Они считаются священными горами племени…
— А я думала, это гора Этио!..
— О, это совсем другое дело! Эта гора — табу для всех народов северного континента, и я бы сам хотел знать почему. Значит, так: когда все три луны восходят одновременно, начинается праздник. Раньше каждой луне приносили в жертву по девушке. Но лет сто назад этот жребий пал на Энлию, невесту Тлека, самого грозного воина ихамбэ в те времена. Он похитил Энлию до начала церемонии и ушел из лагеря вместе со своими соратниками. Ихамбэ до сих пор вспоминают междоусобную войну, которая началась из-за этого. Наконец один прозорливый шаман догадался по-иному истолковать изустную легенду. С тех пор ихамбз не приносят в жертву лунам девушек: просто три девушки в честь богинь плодородия становятся женщинами.
— Надеюсь, мне на сей раз ничто не грозит?
Тераи рассмеялся.
— Успокойтесь, вам волноваться нечего!
Они сели на указанное им место между вождем и Лаэле. Теперь все туземцы сидели в безмолвии, склонив головы на грудь, и лишь один юноша с верхней площадки очень высокой трехногой вышки что-то выкрикивал звонким голосом.
— Страж трех лун, — шепнул Тераи. — Он возвещает о восходе спутников над священными горами.
Стелла подняла голову, взглянула на восток. Ночь была ясной, звезды сверкали, и яркая полоса Млечного Пути пересекала небо по диагонали. На востоке было еще темно, однако слабое сияние уже разливалось из-за горных вершин.
— Еще несколько минут, — сказал Тераи. — Когда луны взойдут, я должен буду вас покинуть. Я член клана. Оставайтесь с Лаэле: она вам все объяснит и в случае чего защитит вас.
— Ах вот как! Значит, вы участвуете в этом обряде? — насмешливо спросила Стелла.
— Не в том, о котором вы думаете! — сухо бросил геолог. — Я не удостоился большого посвящения. Пока не удостоился!
Время шло. Темнота в восточной части неба медленно рассеивалась, и седловина между двух вершин выступала отчетливее на все более светлом фоне.
— Антия! Теана! Ноба! — прокричал вдруг юноша с вышки.
Ярко-желтый рог появился из-за гор, и Антия величественно всплыла в небо.
С долгим переливчатым воплем все ихамбэ вскочили на ноги. Тераи последовал их примеру.
— Да встаньте же, черт побери! — прорычал он. — Вы что, хотите, чтобы нас прикончили?
Десять, двадцать, сотня разноцветных ракет с шипением взвились к зениту. Стелла смотрела на них в изумлении.
— Вы им дали ракеты?!
— Нет, это изобретение кеноитов. Заряд из спор гриба Roquette Spraguei — обычное для Эльдорадо сочетание серы и селитры. Корпус ракет — из стволов легкого бамбука. А о том, что разные минералы могут придавать пламени различные цвета, туземцы сами давно знают. Ну пока!
Он присоединился к группе воинов, сбросив всю одежду и оставшись только в кожаной набедренной повязке. Один из ихамбэ подал ему длинное копье, и Тераи встал в круг рядом с великаном Эенко.
— Бом! Бом! Бо-бом!
Тамтам гремел сначала медленно, но ритм его ударов постепенно учащался, и воины, подчиняясь ему, двигались вокруг большого костра, выбрасывавшего синие языки. Все три луны теперь взошли, как тяжелая гроздь почти сливающихся ярких дисков. Воины вскрикивали, потрясая копьями, гладкие тела их лоснились от пота, гигантские тени плясали на земле и на разноцветных шатрах. Барабан выбивал лихорадочную дробь, и Стелла чувствовала, что невольно поддается его ритму, что голова у нее кружится и она всем телом отвечает на глухой пьянящий призыв, еле удерживаясь на месте.
Ффушшш!
Огромный столб пурпурного пламени взвился над костром, затопив все вокруг кровавым светом. Земля разверзлась, и из глубины ее поднялась площадка, на которой стояли, торжествуя, три юные обнаженные девушки.
— Ах, где же мой аппарат?
Стелла рывком отцепила застежку на поясе, под которой скрывалась одна из ее миниатюрных кинокамер, быстро включила автоматическую наводку.
— Россе Муту очень сердится, — услышала она рядом голос. Стелла с удивлением обернулась. Лаэле показывала пальцем на застежку.
— Но я не делаю ничего плохого!
— Этот глаз для картинка. У Россе Муту такой в пуговица.
— Ну и пусть сердится, мне-то какое дело! — огрызнулась Стелла вне себя от злости.
— Ага, ты любить его?
— Я? Конечно, нет! Только дружить!
— Ты любить его, может сама не знать. Ты здоровый, красивый, давать ему сильные дети. Я не могу, — добавила она огорченно.
— Этого еще не хватало! Он что, говорил об этом?
— Нет. Я сама видел, как он глядеть на тебя. Он, я — нет детей. Он брать свой здоровый женщина. Если нет — зачем ты отказать Эенко?
— Потому что он не моего народа. Другого! Потому что у нас не выходят замуж за незнакомцев!
— Ты, Россе Муту — дети. Луны сказали. Если Антафаруто позволит.
— Антафаруто?
— Бог смерти!
Лаэле пять раз сплюнула на землю вправо от себя.
Тамтам гремел, словно обезумев, вереница воинов извивалась змеей вокруг костра; все они побросали копья к ногам трех девушек. Подул легкий ветер, синие и красные языки пламени заколыхались, и пляшущие отблески вплелись в хоровод разгоряченных тел, убыстряя его движение. Внезапно, повинуясь резкому крику, воины повернулись лицом к шатрам и замерли.
— Теперь мы плясать, — сказала Лаэле.
— Только не я! Я здесь чужая!
Молодые женщины быстро выстраивались напротив воинов. Лаэле схватила Стеллу за руку, не грубо, но твердо.
— Ты женщина. Хочешь детей? Плясать!
— Нет!
— Ты пойдешь!
Рука Лаэле сжалась сильнее. Стелла хотела вырваться, попыталась оттолкнуть ее другой рукой и замерла: Лаэле кольнула ее острием длинного стального ножа.
Ошеломленная, Стелла позволила увлечь себя в круг. Лаэле резко отодвинула трех женщин и рывком поставила Стеллу перед Тераи. Сначала гигант ее не заметил, он тихо переговаривался о чем-то с соседом. Пот струился по его телу, и при свете костра он походил на бронзовую статую какого-то мифического бога давно забытых времен. Барабан снова глухо зазвучал, Тераи поднял глаза, увидел Стеллу, и насмешливая улыбка раздвинула его губы. На этот раз танец был медленным. Мужчины делали три шага вперед, умоляюще протягивали руки, женщины отступали. Затем все повторялось. Но вот барабан зарокотал быстрее. Воины прыгнули вперед, схватили женщин За кисти рук, и Стелла почувствовала, как огромные ладони Тераи сжались вокруг ее пальцев. Он больше не улыбался, лицо его застыло.
— Сопротивляйтесь! — шепнул он.
Она начала неловко отбиваться, не в силах отвести глаз от лица гиганта, нависшего над нею. “Уродлив и прекрасен, как фавн!” — пронеслось у нее в голове. В отблесках угасающего костра черты Тераи потеряли свою жесткость, и теперь его лицо с раскосыми глазами, выдающимися скулами, орлиным носом и мощным подбородком казалось древней маской, влекущей и пугающей.
Ритм тамтама все убыстрялся. Внезапно Стелла почувствовала, что ее подхватили и бросили на землю.
— Не бойтесь, это только пантомима! — шепнул Тераи ей на ухо.
— Даже для пантомимы это уж слишком!
— Я ничего не могу поделать! Сейчас все кончится. Зачем вы вышли в круг?
— Ваша… жена заставила меня, угрожая кинжалом. Она, видите ли, решила, что раз у нее нет от вас детей, их должна нарожать вам я!
Он вздрогнул от удивления, затем пробормотал:
— А знаете, это неплохая мысль…
— На меня не рассчитывайте!
— Поживем — увидим.
И вдруг глаза его вспыхнули, и он приник к ее губам. Стелла попыталась оттолкнуть его, но какое-то оцепенение овладело ею, и она перестала сопротивляться.
Барабан умолк. Тераи вскочил на ноги, помог Стелле подняться. Вокруг них, смеясь, вставали другие пары танцоров. Тераи стряхнул пыль с ее одежды. Девушки, королевы празднества, исчезли, так же как и несколько молодых воинов. Умирающий костер отбрасывал зыбкие тени.
— Церемония окончена. Сейчас начнется пир, на котором вам надо быть, раз вы участвовали в ритуальном танце.
— Я… вы… вы воспользовались тем, что сильнее! Это низко!
— О, прошу вас, только без сцен! Ихамбэ сочтут это за дурное предзнаменование. Но помните: когда я подам знак, немедленно уходите! Когда мои друзья выпьют лишнего, я ни за что не отвечаю, и меньше всего за вашу добродетель. А вино “беке” у них крепкое!
Тераи отложил весло, сдвинул на затылок соломенную шляпу и, схватив флягу, жадно выпил несколько глотков “беке”, разбавленного водой. Солнце низвергало потоки зноя на Ируандику, далекий берег расплывался в дрожащем мареве.
Плыть по Эри тяжело,
Отложил я прочь весло —
Думал, что уже не выпью
До самого Буффало,
До самого Буффало!
пропела насмешливо Стелла. Тераи наградил ее сердитым взглядом. Она продолжала:
Много бочек нагрузили,
Всю дорогу лихо пили,
Капитан глядел на нас,
Словно мы его топили!
Геолог расхохотался.
— Что это за песенка?
— Песня про Эри-канал. Ее пели у меня на родине в XIX веке. Хотите, спою вам все куплеты?
— С удовольствием послушаю! Но я не знал, что вы любите народные песни.
— О, я их знаю множество! Когда я была помоложе, я с группой студентов-фольклористов собирала такие песенки.
— Вы учились?… На каком факультете?
— На физическом, как это ни странно. Но отец не дал мне его закончить. В университете я, видите ли, общалась с людьми “не нашего круга”. То есть с теми, кто стоил меньше пятидесяти миллионов долларов!
— Увы, и сейчас вы общаетесь с таким же недостойным. Потому что я стою не больше тридцати миллионов.
Она взглянула на него, не веря своим ушам.
— Да, да! У меня на Земле есть высокопоставленные друзья, которые выгодно вкладывают мои скромные заработки.
— И с таким состоянием вы продолжаете рисковать жизнью на этой дикой планете?
— Вы хотите уловить связь? Хорошо. Когда я прибыл на Эльдорадо, у меня не было ничего. Я нашел главное месторождение, то самое, которое разрабатывали горняки Порт-Металла, еще до того, как ММБ получило лицензию. Но когда эти акулы захватили монополию на рудные разработки, они предложили мне на выбор: либо я уступаю им свои права, либо сохраняю независимость, но теряю всякую возможность сбывать продукцию своих рудников. Я, в свою очередь, поставил условие: либо они заплатят мне, сколько я запрошу, либо будут иметь дело с туземцами. В общем, я на этом не прогадал. Я не создан для того, чтобы управлять крупным предприятием. По природе я одиночка. И кроме того, мне претит командовать своими ближними.
— Что же вас интересует в жизни?
— Поиски нового! И еще — исследования. У меня в лаборатории накопилось материалов на сотню статей о сокровищах Эльдорадо, но я опубликую их только тогда, когда ММБ уберется отсюда.
— Мне казалось, что на такой богатой планете они могли бы и не принять ваши условия.
Тераи пожал плечами.
— Да, Эльдорадо — богатая планета, богаче некуда. Однако нужно еще найти самые удобные для разработки месторождения. Я сэкономил им четыре года разведки, а главное — обеспечил мир. Вы знаете условия ограниченной лицензии: не более сорока тысяч человек и согласие туземцев. Но все это уводит нас в сторону. Где же вы изучали физику?
— В Чикагском университете, с 2228-го по 2230-й.
— И я тоже, только в Парижском университете с 2218-го по 2220-й, а потом в Торонто, до 2223-го. Но я часто приезжал в Чикаго повидаться со стариной Мак Кензи. Скажите, в ваше время еще были в парках белки? В последний свой приезд я слышал, что какие-то болваны требовали перебить их, потому что белки якобы могут стать переносчиками бешенства…
— При мне их там развелось еще больше!
— О, тем лучше! Было бы жаль, если бы этих зверьков уничтожили.
Он снова взял весло и начал мощно грести под ритм полинезийского напева. Стелла оглянулась. В ста метрах позади них шла вторая пирога, в которой сидела Лаэле со своим братом, а за ними — третья с четырьмя ихамбэ.
Тераи запротестовал, когда вождь дал ему этих телохранителей. Отношения между степными племенами с северных берегов Ируандики и империей Кено всегда были хорошими, тем более что их разделяли горы Этио. Геолог не видел никакой необходимости в вооруженном эскорте, однако Оэми был непоколебим.
— У кеноитов много перемен, — твердил он. — Старого императора убили.
За этим последовал долгий спор на туземном языке. Тераи не счел нужным переводить, но Стелла поняла, что под конец решимость его была поколеблена. Сейчас она с невольным восхищением смотрела, как он гребет. Мускулы перекатывались под его бронзовой гладкой кожей, вздуваясь при каждом взмахе весла. “Какая силища — ужас!” — подумала она.
Ей вспомнился телохранитель ее отца Джо по прозвищу Горилла. Он тоже был гигантом, но с узловатыми, уродливыми мышцами и рудиментарным мозгом. И этот Джо бахвалился, что он самый сильный человек на свете!
“Интересно, что он сделает, если встретится с Лапрадом? Наверное, попытается его убить, чтобы доказать, что перед ним никто не устоит… Но я бы поставила на Тераи! Такие, как он, рождаются раз в столетие: светлый ум, львиная сила… Как жаль, что он не с нами!”
До сих пор все шло хорошо. Ее спутник ни о чем не подозревал. Она уже засняла сотню метров микропленки, которая при умелом монтаже покажет туземцев Эльдорадо в самом невыгодном свете и побудит Мировой Парламент проголосовать за предоставление ММБ неограниченной лицензии. Стелла представила себе ярость Тераи и содрогнулась.
Да, жаль, что он их противник! Она могла бы полюбить человека такого размаха, если бы он был настоящим реалистом, а не увлекался бредовыми идеалами этих дурачков из Бюро Ксенологии. Подумать только: они хотят предоставить каждому народу равные шансы! Чтобы потом эти народы объединились против землян? Ну нет!
Стелла была представительницей белой расы, самой белой и самой чистой на протяжении многих поколений — нордической расы. Ее отец так и не примирился с унижением, которое перенес в 2010 году, когда Мировой Парламент принял закон о свободном въезде в Европу и Америку лиц любой национальности. Она помнила, как он впервые показал ей, тогда еще маленькой девочке, огромные плавильные печи ММБ на тихоокеанском побережье. Они поднялись на самый верх центрального здания, и оттуда отец широким жестом обвел бесчисленные крыши заводов, башни электрических плавилен и домен, сложную сеть подъездных путей, по которым прибывала руда, добытая на Земле, или рафинированный металл из главного приемника, возвышавшегося в двадцати километрах, куда гиперпространственные передатчики перебрасывали минеральные богатства сотен планет.
— Вот могущество ММБ и могущество Земли! Все это сделали мы, люди! Ни одна раса во вселенной на такое не способна. Помни об этом, Стелла. Бог создал вселенную для человека!
Тем не менее, когда ей пошел двадцатый год, у Стеллы возникли сомнения. Одним из ее друзей по университету был молодой физик, талантливый и очаровательный юноша, влюбленный в нее безоглядно. Под его влиянием она тоже решила изучить физику.
— Для этого у нас есть инженеры, — сказал ей отец. — Впрочем, если кто-нибудь в семье будет понимать их жаргон, это может пригодиться. Твой брат, как и я, всего лишь бизнесмен.
А затем Поль разбился, глупо погиб в автомобильной катастрофе. И физика потеряла для нее всякое очарование. Вскоре умерла мать Стеллы, и старый Гендерсон вызвал дочь к себе. Ей пришлось вести дом, устраивать приемы, празднества, балы. Она сблизилась с отцом, начала интересоваться его делами — а их было множество у генерального директора ММБ, — приобрела вкус к закулисным интригам. Однажды, примерно полгода назад, отец вызвал ее в свой личный кабинет на верхнем этаже Стеллар-билдинга в Нью-Йорке.
— У меня неприятности, Стелла. Мы несем убытки. Наши печи загружены всего на семьдесят процентов. Я рассчитывал получить неограниченную лицензию на Эльдорадо, но нам крупно не везет: сенатор Дюлон погиб на охоте в Африке, сенатор Уиллис провалился на выборах, а мой старый друг Шмидт, второй секретарь президента, в длительном отпуске по болезни! Ксенологи интригуют против нас, и, боюсь, нам не продлят даже ограниченную лицензию. За моей спиной уже поговаривают, что я не способен вести дела. Представляешь? К тому же эти туземцы на Эльдорадо, кажется, почти не отличаются от людей. Хорошенькая история! В таком случае наша цивилизация подойдет им как нельзя лучше! Короче, мне нужно послать туда своего человека, абсолютно надежного, чтобы он дал мне подробный отчет обо всем. На этой проклятой планете есть некий тип по имени Лапрад, который путается у нас под ногами и от которого мы никак не можем избавиться.
— Лапрад? Я думала, он работает на нас. Кажется, наш самый богатый рудник ни Эльдорадо назван его именем, не так ли?
— Да, вначале он нам помог. Но теперь стакнулся с туземцами и интригует против нас.
— Что он собой представляет, этот Лапрад?
— Говорят, он просто здоровенный дикарь, но я в это не верю. Слишком уж ловко он вставляет нам палки в колеса! Он метис, кажется, с примесью желтой расы. Подожди, у меня на него есть досье.
Гендерсон отдал короткий приказ по интерфону, и секретарь скоро принес досье. В нем был только один лист.
— Так, Лапрад, Тераи, родился семнадцатого февраля 2199 года в Бержераке, во Франции… Рост 209 сантиметров, волосы черные, глаза черные, чемпион Олимпийских игр по десятиборью… Это все неинтересно. Ага! Магистр геологических наук, закончил Торонтский университет. Сын Поля Лапрада, убитого во время мятежа фундаменталистов в 2223 году, и Тетуа Сонг… Постой-ка! Тетуа Сонг была дочерью Сонг Тун-Фая и Нохоран Оопы, создательницы Полинезийской федерации. А его отец, Поль Лапрад, был сыном француза, Анри Лапрада, профессора Сорбонны, и Мэри Вапано из семьи Вапано, у которых хромовые рудники в Арктике… Черт возьми, в его жилах кровь четырех рас! Европеец, таитянин, китаец и в придачу — индеец кри!
— И вы хотите, чтобы я отправилась туда и соблазнила его?
— Боже упаси! Я бы никогда не поручил тебе подобную миссию. Для этого у нас есть специалистки. Но мне нужен достоверный отчет из первых рук о нем и о туземцах. И хорошая пленка, которая показала бы их дикость и жестокость. С этим материалом мы сможем повлиять на Мировой Парламент. Достаточно склонить на нашу сторону десяток депутатов.
— А Герберт не мог бы туда отправиться? Боюсь, я не сумею…
— Герберт мне нужен здесь! Ты спортсменка, ты поднималась на Гималаи ради собственного удовольствия, и потом там за тобой присмотрят.
— О, я ничего не боюсь! Хорошо, я согласна. Но я не могу явиться на Эльдорадо как представительница ММБ.
— Да, ты права. Что же делать?
— Мы с тобой поссоримся так, чтобы все это знали. Я уйду из дома и постараюсь устроиться журналисткой в Межпланетном агентстве. Редактор ухаживал за мной, когда я была еще в университете.
— Он что, так молод?
— Вовсе нет! Он читал у нас лекции по журналистике, на которые я ходила.
— Хорошо, делай, как считаешь лучше, но только не рискуй зря, Стелла!
На миг бизнесмен уступил место отцу.
— Я никогда не уделял тебе достаточно времени, дочка, но сама знаешь…
“Бедный папа! — подумала она. — Что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас посреди реки на чужой планете в компании дикарей и своего злейшего врага! Его врага, который для меня стал почти другом…”
Всего лишь другом? Была ли она в этом так уверена? Пока что она старалась не раздражать гиганта. Часто он обращался с ней сурово, почти грубо. Несколько раз он целовал ее и тут же отпускал, словно она была ему безразлична. Стелла и не думала о близости с ним, но его равнодушие злило ее. Бывал он и предупредителен, даже галантен. Он сделал все возможное, чтобы облегчить ей отношения с ихамбэ, и если это не всегда удавалось, то не по его вине. Стеллу привлекало и одновременно отталкивало это полудикое племя. Иногда, слушая их песни, наблюдая их повседневную жизнь, она почти забывала, что это не земляне, не люди. А затем вдруг случайное слово, интонация, жест или какой-нибудь странный обычай сразу напоминали о разделяющей их непреодолимой пропасти, и она вся ощетинивалась, как собака при встрече со своим диким родичем волком.
Стараясь быть объективной, она делала все, чтобы преодолеть это чувство. Тераи приписывал его воспитанию и бессознательному, но явно расистскому влиянию ее среды. Но порой ему казалось, что причины лежат глубже…
Стелла пыталась честно разобраться — может быть, она просто подыскивает себе оправдания? Ведь если говорить по совести, она вела себя низко, злоупотребляя доверием Тераи. Он помогал ей, защищал ее, а она копила страшный яд, чтоб погубить своего защитника и его друзей. Раз так — его друзья должны быть презренными существами, опасными хищниками, угрожающими всему, что ей близко и дорого. Иначе она потеряла бы к себе всякое уважение. Но со временем выбранная ею позиция становилась все более шаткой. Тщетно пыталась она успокоить свою совесть, повторяя про себя, что в конечном счете ихамбэ и другие племена приспособятся к земной цивилизации, что она приложит все усилия, чтобы владычество ММБ не было слишком жестоким… Это больше не помогало.
— О чем задумалась, Стелла? О будущих статьях для вашей газетенки?
Она вздрогнула и покраснела: неужели он догадался? Под грубой внешностью гиганта скрывался проницательный ум, и Тераи уже не раз приводил ее в смущение.
— Не знаю, что меня заставило стать вашим проводником, — продолжал он. — Наверное, то, что вы были готовы на все, лишь бы собрать нужный вам материал. Похоже, вы пустились бы в этот путь и без меня. А мне было бы жаль, если бы такое прелестное существо погибло от стрел умбуру или было съедено живьем ниамбами! Боюсь только, мне придется дорого заплатить за свое великодушие. С самого начала боялся…
— Зачем же вы тогда это сделали?
— На Эльдорадо есть крылатое существо, Microraptor ferox, по-местному — билрини. Это настоящий маленький демон! Величиной меньше ладони, он разрушает гнезда других псевдоптиц и своим отравленным клювом убивает животных гораздо крупнее его самого. Но если билрини попадается в клейкую ловушку хищного цветка, я всегда освобождаю его и отпускаю. Он слишком красив, чтобы погибать такой жалкой смертью!
— Значит, вы боитесь моего ядовитого клюва?
— Хм, трудно сказать! Если бы вы таили зло на людей этой планеты, вы могли бы им сильно навредить. Но даже если у вас самые лучшие намерения, любая ваша статья, переписанная так, чтобы она понравилась читателям, несомненно принесет эльдорадцам больше вреда, чем пользы.
— По-вашему, все наши читатели идиоты?
— О нет! Просто отравленные люди. Чтобы они очнулись, ваши газеты должны для начала говорить правду, на которую сейчас читателям наплевать. А затем ваши читатели должны задуматься, к чему они не приучены. Может быть, если бы взорвать все радио- и телестанции, если закрыть все рекламные конторы, они сумеют отличить цивилизацию от кучи бесполезных машин…
— Чтобы вернуться к тому уровню, на котором стоят ваши приятели ихамбэ?
— Да нет же! Но о чем спорить с женщиной Земли? Через три дня мы доплывем до Кинтана, столицы империи Кено и ее главного порта в устье Ируандики. Там вы увидите — во всяком случае, я на это надеюсь — иную форму культуры Эльдорадо. Она на уровне нашей древней Ассирии, но основана на совсем других моральных принципах.
— Почему вы сказали: “во всяком случае, я надеюсь”?
— Так, до меня дошли странные слухи…
Он снова взялся за весло. Стеллу утомлял однообразный пейзаж: низкие берега с полосами деревьев или кустарника, которые скрывали от глаз саванну и ее животных. Время от времени черная спина вспарывала воду неподалеку от пироги, и в зависимости от того, чья эта была спина, Тераи либо продолжал спокойно грести, либо брался за карабин и выжидал, готовый ко всему. Но на них никто ни разу не напал, и геолог, отложив оружие, снова греб, поглядывая по сторонам.
— Вы не дадите мне на время весло? А то вы меня везете, как китайскую принцессу!..
— О, пожалуйста!
Время пошло вроде быстрее, но скоро руки Стеллы устали, поясницу начало ломить, и она вынуждена была остановиться. Свинцовое небо давило на реку, сливаясь вдали с ее серыми волнами. Пирога, в которой плыла Лаэле с братом, держалась чуть позади, и Стелла бездумно смотрела, как вода мягким веером взлетает из-под их легкого суденышка.
Тераи вполголоса запел печальную песню; мелодия поразила девушку своей красотой. Такое же чувство вызывали у нее на Земле грустные напевы лесорубов или первых переселенцев Запада, которые говорили о быстротечности жизни, о коротких встречах, о едва возникшей и тут же кончившейся любви, о роковой неизбежности разлуки…
— О чем вы поете?
Тераи вздрогнул, словно грубо пробужденный ото сна.
— О волнах Ируандики.
— Очень красивая песня.
— Я бы не должен ее петь, это песня женщин. Но ихамбэ привыкли к моим чудачествам. Я сделал вольный перевод на французский. Хотите послушать?
— Да, конечно!
Он положил весло поперек пироги, и мелкие капли начали падать с него.
Тераи пел:
Волны Ируандики
Несут мою пирогу, —
Итэ, Итэ, ты от меня далеко!
Ты ушел из моих объятий
На заре и пропал в тумане.
Два раза уже вставали
Три луны над горами,
Без тебя угасало дважды
Священное пламя.
Ты ушел и не обернулся
На заре, и пропал в тумане.
Говорят, красотка из Кено
Похитила твою душу!
Покарай ее, Антафаруто!
Ты уплыл от меня по реке,
На весло налегая,
И растаял в тумане.
Ты однажды вернешься, знаю,
С опустошенным сердцем,
Но меня уже не застанешь.
Я устала от ожиданья,
И я скоро уйду, растаю
В вечном тумане ночи!
— Это песня ихамбэ? — спросила Стелла, когда он умолк.
— Да. У моих друзей поэтическая душа. Кстати, там, где в песне упоминается сердце, в оригинале речь идет о другом органе, скорее близком к нашей селезенке. Но кто знает, где у нас душа? Никому не известно, когда и кем придумана эта песня. Теперь ее обычно поют покинутые женщины или вдовы. Но она не старше четырехсот лет, потому что до этого ихамбэ жили не у берегов Ируандики, а в бассейне Бетсиханки. Впрочем, название реки легко заменить, и даже ритм не изменится.
— Научите меня этой песне!
— Только не здесь. Вы не имеете права ее петь. Если я, мужчина, пропел ее — это говорит только о моем дурном воспитании, не больше. Но если вы ее запоете, это уже будет святотатство! Я научу вас потом, когда мы вернемся в Порт-Металл.
— Господи, до чего же ваши ихамбэ усложняют жизнь своими обычаями!
— А чем лучше ваши, мадемуазель? Почему, например, ни на одной земной вечеринке нельзя даже заикнуться о серьезном деле? Это, видите ли, табу! Представьте себе, какой выйдет скандал, если я на приеме у вашего отца — если он меня когда-нибудь пригласит! — отведу в уголок одного из ваших инженеров и спрошу, что он думает о таком-то месторождении. Деревенщина! — зашипят все. — Разве не знает, что об этом можно говорить только в конторе!
Стелла рассмеялась.
— В ваших словах есть доля правды. Я сама порой чуть не засыпала на таких приемах.
— О, значит, для вас еще не все потеряно! Я не очень жалую вашего папеньку, но чтобы добраться до того поста, который он занимает, явно нужны были и ум, и энергия, и способность отличать самое важное от случайного. Он свил для вас теплое гнездышко, а вы его покинули. Теперь вам придется заботиться о своем гнезде…
— Что я и делаю! Вы же знаете, что после ссоры с отцом…
— По закону он в любом случае обязан оставить вам не менее четверти своего состояния. Aurea mediocritas, как сказал бы Гораций.
— Простите, я не поняла.
— Да, я забыл. Вы же не знаете латыни. А у меня она сидит как кость в горле со школьных времен — вот я иногда и выплевываю отдельные фразы. Этот древний язык еще преподают кое-где, например в лицеях на Папаете. В общем, я хотел сказать, что вам достанется кругленькая сумма!
— Я всегда могу от нее отказаться.
— А у вас хватит мужества? Впрочем, есть в вас какая-то сила. Право, жаль, что вы бесполезно прозябаете в земной сутолоке и тесноте!
— На Земле тоже можно приносить людям пользу.
— Да, но сами, люди делают это все реже. Земля обречена, поверьте мне, Стелла! О, закат ее будет великолепен и наступит не скоро. Еще несколько веков Земля, несмотря на всю ее гниль, будет оставаться центром человеческой культуры. Но присмотритесь внимательнее! С каждым годом на других планетах закладываются новые колонии, и туда стремятся все сильные телом и духом!
— А я думала, вы против колонизации!
— Есть подходящие планеты, на которых не обнаружено и следа разумной жизни. Вот эти миры человек и должен завоевать.
— В таком случае, что вы сами делаете здесь, на Эльдорадо?
— Я ничего не завоевываю, я изучаю. К тому же если бы на Эльдорадо вместо коммерческого предприятия была небольшая, чисто научная станция землян, это принесло бы только пользу. Мы могли бы многому научить туземцев и избавить их от слишком дорогостоящих ошибок. Но здесь не должно быть постоянного земного населения. Поэтому я и борюсь по мере моих сил против того, чтобы ММБ предоставили неограниченную лицензию. Это означало бы конец местной культуры, конец самобытной цивилизации Эльдорадо. Что там, Эенко?
Великан ихамбэ показывал рукой на длинный береговой выступ.
— Имбити теке!
— Здесь мы заночуем, — объяснил Тераи. — Я всегда предоставляю Эенко выбирать место для лагеря. Это его планета, и он ее знает лучше меня.
Стелла зябко поежилась, закуталась в накидку. Спускалась ночь, с реки дул свежий сырой ветер. Ихамбэ быстро соорудили два шалаша под развесистым деревом с пышными красными цветами. Костер освещал кусты за границей площадки, которую Тераи расчистил своим мачете. Туземцы сразу уснули в своем шалаше, и только Лаэле бодрствовала вместе с землянами. Река текла почти неслышно, с легким журчанием. Антия, самая крупная из лун, зацепилась за острую вершину дерева на том берегу и отбрасывала на волны зыбкую дорожку, словно усыпанную золотистой чешуей. Тераи потянулся, вскинув над головой могучие руки.
— Вот еще одна вещь, Стелла, которую Земля уже не даст вам никогда. Вечер на берегу неведомой первозданной реки!
— Вы ошибаетесь. Я провела немало похожих вечеров на берегах американских и канадских озер. А что говорить о неосвоенных районах Амазонки или Ориноко!..
— Ну да, когда в вашем распоряжении автомобиль, вертолет, радио, а где-нибудь неподалеку — гостиница с рестораном? И вы, как только захотите, возвращаетесь к себе, воображая, что окунулись в живительную атмосферу дикой природы. Однажды, когда мне было восемнадцать лет, я вообразил, что отыскал наконец пустынный островок в архипелаге Тубуаи. Вместе со своей подружкой-одногодкой я добрался до него от Таити на пироге с противовесом. На рассвете третьего дня мы услышали на пляже вой магнитофона! Целая орава туристов — американцев, французов, шведов, и уж не помню кого еще, — высаживалась с гидроплана. Здесь — другое дело. Здесь мы можем исчезнуть, и никто никогда не узнает, что с нами стало. Мы еще на территории ихамбэ, границу пересечем лишь завтра, когда пройдем через ущелья у подножия хребта Этио… Эй! А это еще что такое?
Огромная черная туша появилась в освещенном кругу. Высотой около четырех метров, животное напоминало земного слона, однако у него были маленькие настороженные уши и раздвоенный хобот, из которого вылетали звенящие звуки. Тераи схватил из костра головню и замахал ею перед чудовищем, нависшим над ним, как гора. И внезапно этот огромный зверь захныкал и с жалобным стоном ринулся в темноту, сокрушая деревца и кусты. Тераи спокойно сел на свое место.
— Неужели вы ничего не боитесь? — спросила Стелла.
— Еще как боюсь — пауков и старых дев, особенно из “Армии спасения”! Но тут не требовалось особой храбрости: биштары опасны только в период гона.
— Этот зверь называется биштар?
— Да, Bishtar gigas, кеноиты используют их, как мы — слонов. Это я дал им это название — вычитал из старого фантастического романа, купленного у одного китайца на Папаете. Там описывалось животное, удивительно похожее на то, которое вы видели. Однако надо поспать. А чтобы вы меня не опасались, Лаэле ляжет в одном шалаше с нами.
За поворотом реки город открылся сразу: окруженное красными стенами море домов взбегало волнами к вершинам двух холмов, над которыми возвышались пирамидальные силуэты императорского дворца и храма. Уже с позавчерашнего дня им встречались на реке лодки рыбаков-кеноитов, маленьких темно-коричневых людей с черными, подстриженными щеткой волосами. Тераи несколько раз окликал гребцов, обращаясь к ним на их родном языке, но получал в ответ лишь короткие “да” или “нет”. Затем по берегам вместо саванны потянулись возделанные поля.
Они причалили у деревянной пристани, привязали свои пироги. Между портом и воротами в стене, охраняемыми двумя башнями, простиралось широкое пространство, по которому от реки к городу ползли тяжелые повозки с рыбой, глиной или камнями, влекомые неуклюжими четвероногими животными. Тераи поправил лямки рюкзака, закинул за спину карабин и вместе со Стеллой и ихамбэ двинулся к городу, Рядом с местными жителями, едва доходившими ему до плеча, он казался еще огромнее. Когда они приблизились к деревянным, кованным бронзой двустворчатым воротам, навстречу им высыпали стражники в шлемах и нагрудниках. Тераи направился к ним, сделав своим спутникам знак подождать. Разговор у ворот что-то затянулся, Стелла увидела, как Эенко и его воины потихоньку вытаскивают из колчанов стрелы, и тоже незаметно сдвинула предохранитель своего карабина. Но тут геолог вернулся.
— Новые осложнения! Похоже, теперь уже нельзя просто так войти в Кинтан. Я потребовал главного стража стен, Офти-Тику, — это мой старый друг. Но все подтверждает сведения Оэми, и мне это совсем не нравится!
Пока они ждали, Стелла осматривала и тайком фотографировала городскую стену. Высотой до десяти метров, сложенная из грубо отесанных кусков красной лавы, скрепленных розоватым цементом, она опоясывала весь город. Примерно через каждые тридцать метров над ней возвышались четырехугольные башни.
— Много здесь жителей?
— Насколько я знаю, около пятисот тысяч.
— Полмиллиона!
— Империя Кено обширна, она простирается до самого моря. Но столица здесь, и эта странность объясняется только тем, что кеноитские императоры всегда хотели быть поближе к хребту Этио, к своим священным горам.
— Однако полмиллиона — это же…
— В древнем Вавилоне было еще больше. Но вот и Офти-Тика! Останьтесь здесь, я должен поговорить с ним с глазу на глаз.
Офицер стражи, для кеноитов настоящий великан, шел к ним, сияя широкой улыбкой на костлявом лице и сверкая полированной бронзой панциря. Он приветствовал Тераи взмахом меча. На сей раз разговор был коротким и дружелюбным, и вскоре они прошли под высокий свод в сопровождении отряда солдат, расчищавших перед ними дорогу в толпе.
Город начинался сразу за воротами: только кольцевая аллея шириной метров в двадцать отделяла крепостные стены от первых домов. От этой кольцевой аллеи к центру тянулось множество извилистых улочек, мощенных круглым, скользким булыжником. Двух- и трехэтажные дома из отесанных и неотесанных бревен на каменном фундаменте нависали над улочками, превращая их в узкие сумрачные туннели. Глубокий желоб посередине мостовой служил стоком для нечистот, однако отсутствие зловония удивило Стеллу. Она поняла причину этого, когда увидела, что по желобу струится быстрый поток, то взбухая, то ослабевая.
— Да, да! — заметил Тераи. — Они используют прерывистое течение — это их единственный городской мусорщик. Разумеется, бросать в желоб предметы, которые могут его засорить, строго запрещено.
В открытых сводчатых окнах сидели торговцы. На временных прилавках — откидывающихся досках, прикрепленных петлями к подоконникам, — перед ними громоздились фрукты, пряности, изделия из камня и дерева, украшения из меди или бронзы с великолепными самоцветами или грубо вырезанными геммами. В полумраке их лавчонок, при желтом свете масляных лампад, необходимых здесь даже днем, кипела своя жизнь: женщины хлопотали по хозяйству, дети плакали или смеялись, и всюду вертелись пюши — маленькие четвероногие, заменявшие на Эльдорадо собак. Торговцы зазывали клиентов, покупатели торговались, не жалея глоток, а откуда-то с верхних этажей доносилась варварская музыка и визгливое пение. Солдаты шли впереди путников, беззлобно, но решительно расталкивая горожан тупыми концами своих пик. Никто не протестовал, и Стелле показалось, что этот примитивный народ, в сущности, очень добродушен. Улица шла вверх, лавки становились все крупнее, а освещение их — все ярче, и вдруг они очутились на втором, более широком бульваре, за которым было кольцо внутренних стен, чуть пониже внешних. За стенами зеленели кроны высоких деревьев.
— Мы прошли через квартал торговцев и ремесленников, — пояснил Тераи. — Вернее — через пояс таки кварталов. Улицы там нарочито узкие: это облегчает и оборону, если враг ворвется в город, а такое случалось уже пять раз за историю Кинтана.
— Но и поджечь такое скопище тоже, наверное, легко?
— Дома построены из стволов почти несгораемого дерева. Конечно, пожары иногда бывают, но не приносят большого ущерба: у них здесь превосходная пожарная служба!
Они проникли за вторую ограду через укрепленный вход. Эскорт остался позади, с ними вошел внутрь только капитан Офти-Тика. Стелла вскрикнула от восхищения: внутренний город был совсем иным! Широкие перпендикулярные аллеи делили его на зеленые квадраты садов, в глубине которых прятались, каменные длинные низкие здания с рядами стройных колонн по фасадам. Контраст был настолько разителен, что она не удержалась от возгласа:
— Наконец-то настоящая цивилизация!
Тераи обернулся к ней с насмешливой улыбкой.
— Да, цивилизация. А вы знаете, на чем она основана? На рабстве! Подобную роскошь в этом обществе, не знающем иного источника энергии, кроме мускульной силы, может обеспечить только рабство. Впрочем, с рабами здесь обращаются сравнительно мягко. Во всяком случае, так было раньше…
— Что вы хотите этим сказать?
— Объясню потом. А сейчас попробую что-нибудь выудить у этого добряка Тики.
Он снова оживленно заговорил с капитаном стражи. Лаэле приблизилась к Стелле.
— Плохое место! Стены, стены…
— Вы никогда здесь не бывали раньше, Лаэле?
— Нет. Тераи — часто. Я — нет.
— Но почему?
— Потому что у нее не было такой возможности, мадемуазель, — вмешался геолог. — И я уже спрашиваю себя, не сглупил ли я, пригласив сюда вас обеих.
— Вы чего-то опасаетесь?
— Сам пока не знаю. Но с тех пор, как я последний раз был в Кинтане, здесь произошли странные перемены. Поговорим об этом после. Вот мой дом.
Он указал на великолепное здание из красного камня, похожее по стилю на другие дома внутреннего города. Однако оно стояло на возвышении за сплошной оградой. Проходя в парк через сводчатые ворота, Стелла удивилась высоте и толщине стен:
— Настоящая крепость!
— Вот именно, на сей раз вы не ошиблись.
По длинной аллее, затененной деревьями с широкими темно-зелеными листьями, они поднялись к дому. Группа кеноитов, мужчин и женщин, ожидала их. Завидев Тераи, они упали на колени, выражая возгласами и жестами свою радость.
— Это ваши рабы?
Он обернулся, глаза его гневно сверкнули.
— У меня нет рабов, мадемуазель! Да, они были рабами, пока я их не выкупил. Но теперь они такие же свободные люди, как вы или я!
Он поднялся по семи ступеням на террасу, повернулся к маленькой группе и заговорил, указывая то на Лаэле, то на Стеллу, то на воинов ихамбэ. Стоя чуть поодаль, капитан стражи улыбался во весь рот молоденькой прелестной кеноитке. Когда Тераи умолк, слуги разбежались с радостными возгласами.
— Я представил вас, — объяснил Тераи. — Лаэле как хозяйку дома, вас как могущественную принцессу с далекой планеты. Тену-Шика, подойди!
Девушка, которой улыбался капитан стражи, приблизилась.
— Она будет заботиться о вас, Стелла. Тену-Шика родилась в Порт-Металле и знает немного английский. Она отведет вас в вашу комнату.
— Пожалуйста, принцесса! — проговорила девушка звонким голосом.
Стелла последовала за ней по длинному белокаменному коридору с полом из разноцветного мрамора; в стенных нишах здесь стояли удивительные статуи, изображавшие людей или животных. Высокая дверь черного дерева распахнулась перед ней, и она вошла в предназначенную для нее комнату. Это был просторный квадратный зал, сообщавшийся с внутренним двориком, посредине которого журчал фонтан. Вся меблировка состояла из низкой деревянной кровати с резными ножками в форме тигриных голов, пестрых драпировок на стенах, квадратного стола и двух стульев на толстом ковре. Но рядом находилась маленькая комнатка с бассейном в несколько квадратных метров, большим зеркалом из полированной бронзы и ненизким туалетным столиком. В углублении стены висели кеноитские одеяния.
— Господин надеется, что в этих покоях вам будет удобно. Если я вам понадоблюсь, ударьте в гонг.
— Останься, Тену-Шика!
— Как вам будет угодно, принцесса.
— Не называй меня так, мне неловко. Я хотела бы принять ванну. У вас есть мыло?
— Да, мыло с Земли. Вот в этой красной коробочке.
Стелла разделась и с наслаждением погрузилась в прохладную воду.
— Целую неделю не испытывала такого блаженства! В Ируандике нельзя купаться…
— Что вы, госпожа! Там столько милу и спирусов!
— Скажи, Тену… можно тебя называть так? Мой народ не любит слишком длинных имен…
— Тогда называйте меня Шика.
— Скажи, Шика, ты была рабыней?
— Увы, да! Когда я была совсем маленькой, меня захватили богалы, эти бандиты с холмов к западу от Порт-Металла, и продали на рынке в Тембег-Хо. К счастью, хозяин попался добрый, меня наказывали плетью всего два раза…
— Плетью?
— Да, за то, что я воровала на кухне варенье из тинды. А потом мой хозяин умер, и меня продали торговцу рабами, который привел нас всех в Кинтан. Здесь меня и выкупил Россе Муту. Я боялась, он был такой большой, такой грозный! Но едва мы пришли в его дом, он дал мне свободу.
— И ты осталась здесь?
— Мои родители умерли, их убили богалы. В Порт-Металле у меня никого не было. А здесь со мной ласковы, и платят хорошо.
— Остальные слуги так же свободны, как ты?
— Да. Господин не хочет в доме рабов. Он говорит, что продавать людей — плохо!
— А что ты сама об этом думаешь?
— Господин всегда справедлив! Разве на Земле есть рабы?
— Конечно, нет! Правда, были, но очень давно.
— Значит, Земля хорошая планета, хотя наш господин и не любит ее. Нет, он не может ошибаться! Должно быть, и на Земле немало плохого!
Стелла рассмеялась.
— Да, но есть и немало хорошего. Ты, наверное, преклоняешься перед господином Лапрадом?
— Это непростой человек, госпожа! Это почти бог. Он может убить любого воина ударом кулака! Он бегает быстрее всех, поднимает тяжести вдвое больше любого, и он знает все! Он…
— Конечно, он необычайный человек. А что вы думаете о его жене и его друзьях?
Шика замялась.
— Могу я говорить искренне? Вы не скажете господину?
— Обещаю!
— Я не знаю госпожу Лаэле. Остальные… остальные это дикари! О, я не осуждаю господина! У него надежные телохранители. Здесь все боятся ихамбэ.
— Почему? Разве они нападают на Кено?
— Нет, теперь не нападают, с тех пор, как господин подружился с нами. Раньше они жгли наши деревни, убивали мужчин, похищали женщин. Но племена кинфу на севере еще хуже! Они никогда не нападают в открытую, только если их в десять раз больше.
— А кто этот капитан, с которым ты говорила?
Юная кеноитка покраснела.
— Он хочет на мне жениться.
— А ты?
— Я бы согласилась, но я не смею.
— Почему же?
— Если я уйду от господина, придется оставить Кинтан. Здесь стало плохо, опасно. А Тика должен быть в городе, пока не станет большим начальником. Тогда его сделают наместником провинции на северной границе, и я с радостью пойду за ним.
— Несмотря на этих страшных кинфу?
— Здесь сейчас страшнее. Пока господин с нами, я ничего не боюсь. Но без него я не согласилась бы жить в Кинтане. Если господин захочет, он вам сам расскажет.
— То, что ты была рабыней, не помешает тебе выйти за офицера?
— Нет. А почему? Я родилась свободной и сейчас свободна.
— Что ж, пожелаю тебе счастья, Шика! Помоги мне вытереться.
— Вы не можете надеть ваше платье, госпожа, — оно грязное и рваное. Прикажите, и я закажу вам такое же. А пока — здесь довольно всякой одежды, если только вы согласитесь носить наши наряды.
— У меня с собой было не одно платье! Увы, наверное, в них сейчас щеголяют жены умбуру!
— Вы прошли через страну умбуру? С господином?
— Да, и потеряла там все свои вещи.
— Без него вы потеряли бы там жизнь! Вот это вам наверняка пойдет.
Она показала длинную полосу тонкой бледно-зеленой ткани, ловко обернула ею Стеллу несколько раз и закрепила ткань бронзовыми заколками.
— Позвольте мне вас причесать! У вас волосы как красное золото! Здесь ни у кого нет подобных. Но почему они такие короткие?
— Такова наша мода.
— Какая жалость! У вас кожа белая-белая, вы такая высокая — почему только господин выбрал эту дикарку, а не вас?
Продолжая болтать, она причесала Стеллу, умастила ее лицо нежным кремом с легким запахом горького миндаля.
— Ну вот! Теперь вы прекраснее жены самого императора!
Стелла посмотрелась в зеркало. Живописные складки подчеркивали стройность ее фигуры, волосы были уложены гордым венцом, и она вынуждена была признать, что в таком виде имела бы успех на любом приеме, даже в Нью-Йорке. Шика надела ей на шею ожерелье из зеленых камней, в которых Стелла с изумлением узнала грубо ограненные, но великолепные изумруды.
— Это подарок господина.
— Я не могу его принять! На Земле эти камни стоят целое состояние!
— И здесь тоже, но господин очень богат.
— Вы готовы, Стелла? — прогремел за дверью голос Тераи.
— Да, войдите!
Он восхищенно присвистнул и поклонился.
— Привет тебе, принцесса варварской страны!
— Благодарю за комплимент, но я, право же, не могу принять такой подарок.
— Не придавайте значения! — шепнул он, добавил: — У меня таких камешков десятки кило. Сумасшедшее везение, не больше. Три года назад в горах Купава наткнулся на фантастическое гнездо! Жаль только, что у здешних мастеров нет сноровки и приспособлений, чтобы их как следует отшлифовать. Но вам это сделают в Нью-Йорке ювелиры фирмы Леви и Якобсон. Пойдемте к столу. А после обеда у нас будет серьезный разговор.
Тераи разложил на столе карту Кинтана.
— Смотрите, Стелла, город поразительно удобен для обороны! Между петлей Ируандики и рекой Камара, которая впадает в Ируандику ниже города, местность образует округлую возвышенность; на ней и стоит Кинтан. Самую высокую точку занимает императорский дворец. В узком проходе между обеими реками второй холм, вернее — гряда Храту, вытянутая с юго-юго-востока на северо-северо-запад, почти полностью преграждает подступы. Внешние укрепления идут по берегам рек и по краю этой гряды. Ее вершина выровнена и служит плацем для военных парадов. На южной стороне плаца стоит древний храм богини Беельбы. Мой дом находится здесь, у подножия западного склона гряды.
— Вы сами построили такой пышный дворец?
— Нет, я купил его у принца Софана, племянника старого императора. Как видите, Кинтан легко оборонять. Кеноиты, или кеноабы, как они сами себя называют, парадоксальный народ: у них великолепная армия, хорошо обученная, хорошо вооруженная, с прекрасными офицерами и военными инженерами, но воинственности в них ни на грош! В основном это нация торговцев, земледельцев и ремесленников.
— Какой у них общественный строй?
— Классический рабовладельческий. Во главе — император, затем знать, вернее — вожди, потому что у них нет родовой знати, далее — жрецы, торговцы, солдаты, ремесленники, земледельцы и, наконец, рабы. Я перечисляю всех по нисходящей.
— А религия?
— Умеренный политеизм. Много богов, но только два главных: небесный бог Клон, повелитель молний, Ветра, дождя и тому подобное, и богиня Беельба, богиня земли, вод и плодородия животных и растений. Разумеется, жрецы обоих божеств не жалуют друг друга. Я подозреваю, что корни вражды уходят в далекое прошлое, когда происходило слияние древней туземной религии с религией воинственных завоевателей, но это было очень давно. Я в хороших отношениях, вернее — был в хороших отношениях с обеими партиями. Но, похоже, поклонники Беельбы перешли в наступление. По-видимому, это они убили старого императора, чтобы возвести на трон его племянника Ойготана, брата Софана. Я знаю Ойготана и не люблю его. Наконец, самое скверное: кажется, эти беельбаисты реформировали свою религию и возродили кровавые жертвоприношения. Это меня беспокоит. Это так не вяжется с духом теперешних кеноитов, что я почти уверен: здесь не обошлось без влияния извне!
— Что вы хотите сказать?
— В прошлом году после моего отъезда начались первые жертвоприношения, человеческие! И словно нарочно выбор пал на семьи приверженцев мирной политики старого императора. И эта реформа древнего культа сопровождалась чудесами, по словам Офти-Тики. Я не верю ни в какие чудеса, кроме тех, которые возможны благодаря высокой технике.
— И кого вы подозреваете?
Он помедлил с ответом, пристально глядя ей в глаза.
— Стелла, вы действительно та, за кого себя выдаете? — наконец спросил он.
— Не понимаю!
— Вы действительно только журналистка?
— А кто же я, по-вашему?
— Глаза и уши ММБ! — рявкнул гигант.
— Вы просто невозможны! Я уже столько раз говорила, что поссорилась с отцом, что он выгнал меня…
— О да! Это было во всех газетах. Но такой делец, как Гендерсон, может купить любую газету!
— Но как же мне вам доказать?…
Тераи иронически улыбнулся.
— Очень просто! До вашей… ссоры с отцом вы были его правой рукой. Значит, вы можете сообщить мне о его планах относительно Эльдорадо.
— Вы требуете от меня предательства?
— Но если он вас выгнал…
— Я не предаю своих друзей, даже бывших друзей, а тем более своих родных!
— А как насчет ваших теперешних друзей?
— Друзей я выбираю сама!
— Это значит, я не из их числа? Но на это мне наплевать. Зато мне далеко не наплевать на этот мир и на моих настоящих друзей! В этой внезапной религиозной реформе, в этом жутком переходе — всего за один год! — от приношений плодов к человеческим жертвоприношениям есть что-то необъяснимое. Как будто какая-то мистическая личность ради своих темных целей стремится превратить мирную империю Кено в кровожадную, агрессивную державу. Та же самая личность, которая раздает карабины умбуру! О, не беспокойтесь, я узнаю, кто это. Вы, наверное, думаете, что ваши люди из Порт-Металла — хозяева планеты? Да они контролируют всего несколько квадратных километров! Я бы мог стереть их в порошок за несколько дней, если бы это понадобилось. Я тоже могу раздавать оружие. Но я никогда не дойду до такой низости, чтобы поддерживать фальшивыми чудесами кровавый культ, который здесь, в Кинтане, привлекает с каждым днем сотни новых приверженцев!
— Клянусь вам, я ничего об этом не знаю!
— Всей душой надеюсь, что сейчас вы не лжете! Но это не означает, что вы ничего не знаете о намерениях ММБ. Хотите, я скажу вам, что они замышляют? Вы меня поправите, если я ошибусь. Догадаться нетрудно. Вы знаете происхождение ММБ. До объединения в 2001 году Международное Металлургическое Бюро существовало при Организации Объединенных Наций для справедливого распределения минеральных ресурсов, точно так же как Продовольственное Бюро, и тому подобное. Когда было создано всемирное правительство, ММБ, естественно, стало его горнорудным департаментом. Когда были освоены планеты солнечной системы, ММБ и там возглавило все разработки. В 2070 году отправилась первая межзвездная экспедиция. В то время директором ММБ был Дюпон. Он внес законопроект о распространении деятельности ММБ — теперь уже Межпланетного Металлургического Бюро — на планеты иных солнечных систем. Все смеялись над ним! Ввозить металлы с планет других звезд! Действительно, до 2123 года это было крайне убыточно. Но тут Ларсен изобрел космический передатчик материи. Для освоения далеких планет он был бесполезен: любая организованная материя, будь то человек, животное, растение или машина, прибывала в приемник в виде аморфного порошка. Но это оказалось прекрасное орудие колонизации, ибо колонии могли по дешевой цене поставлять сырье, а все необходимое им приходилось получать втридорога только на грузовых звездолетах. Но звездолеты не могли доставлять тяжелое оборудование, и это тоже было выгодно, потому что задерживало создание в колониях своей промышленности. Вы знаете также, как ваш дед Тор Гендерсон прибрал к рукам ММБ. И как интригами и подкупом посадил на свое место своего сына. И как ММБ превратилось в могущественную державу, почти независимую от правительства Земли. И как сейчас оправдывают ограбление чужих планет, даже населенных разумными существами, рассказывая людям, будто бы земные ресурсы полностью истощены. На бумаге ММБ все еще департамент федерального правительства, а на деле в руках ММБ все шахты, все рудники, все домны и большая часть всей металлургической промышленности. А что стало с Томом Даскиным, этим химиком, который изобрел пластмассу, способную заменить легкие металлы почти во всех областях? Покончил с собой, бедняга, а главное — не забыл перед смертью сжечь все свои записи! Что скажете, ловко?
— Если бы народ считал, что ММБ приносит вред…
— Народ? Какой народ? О чем вы говорите? Об этих существах, одуревших от пропаганды, от радио, газет, стереокино, телевидения?… А что им, собственно, беспокоиться? У них есть красивые блестящие цацки. Автомобили, облицованные хромом и никому не нужным золотом. Вертолеты. Стиральные машины, отделанные серебром! Кроме того, заводы должны работать, не так ли? И если для этого нужно опустошить еще одну планету — невелика важность! Надо же нести дикарям земную цивилизацию! К тому же они вовсе не люди!
— Но ведь есть планеты, охраняемые законом!
— Не законом, а БКС, охраняемые Бюро Ксенологии. Но это удается один раз из ста! О, ксенологи делают многое, и я готов перед ними снять шляпу. Но что у них есть? Несчастные пятнадцать кораблей, и это для того, чтобы составлять звездные карты, исследовать новые планеты, устанавливать контакты с другими разумными расами и в придачу не позволять слишком рьяным дельцам бесстыдно грабить вселенную. А ваша паршивая газетенка еще смеет вякать, будто они нарочно задерживают распространение земной цивилизации только для того, чтобы сохранить объекты для опытов своих полусумасшедших ученых. О, когда-нибудь мы наверняка столкнемся с могущественной расой, у которой тоже будут межзвездные корабли! Может быть, они уже наблюдают за нами. Вселенная безгранична, и было бы слишком нелепо думать — не правда ли? — что мы единственная избранная раса, если такие вообще существуют. Хорошенький у нас будет вид в день первого контакта! Полюбуйтесь на нас, какие мы миролюбивые! Посмотрите, что мы сделали на других планетах!
— Что я могу вам ответить? Что вы правы? А откуда вы знаете, что эта раса будет миролюбивой? Может быть, в тот день мы возблагодарим судьбу за то, что за нами стоит вся мощь ММБ!
— И ни единого союзника? Что, по-вашему, сделают тиханцы? Я-то знаю: с наслаждением начнут стрелять нам в спину!
— В таком случае надо их уничтожить, пока не поздно.
— Прелестно! Как индейцев, да? Только с индейцами вы просчитались: ни в Мексике, ни в Южной Америке не осталось ни одного чистокровного белого. Но я начал с замыслов ММБ. Их главная цель — неограниченная лицензия. Они уже пытались ее получить, но в тот раз дельце сорвалось, всемирный парламент им отказал. И никаких надежд на успех не предвидится, разве что господствующая на Эльдорадо держава сама не попросит принять планету в земную федерацию. Но здесь нет господствующей державы, есть только ее зародыш, империя Кено. Однако вот беда: кеноиты и не думают об экспансии. Ну ничего, мы им впрыснем свежей крови! Мы им поможем пробудиться от мирной дремоты, мы их цивилизуем наконец! И сделаем так, чтобы они были в наших руках. Что скажет, к примеру, всемирный парламент и как отреагирует драгоценное общественное мнение, когда люди узнают, что здесь приносят человеческие жертвы? Ибо на этот раз ММБ будет играть на физическом сходстве туземцев с нами. Ты проиграешь на орла, на решку выиграю я. Как ни вертись, тебе не спастись! Согласишься — мы тебя ограбим. Не согласишься — мы тебя раздавим и все равно ограбим! А если страсти разгорятся, тем хуже: мы тотчас вмешаемся, чтобы прекратить войну между ихамбэ и умбуру или между дикими охотниками и мирными крестьянами Кено! Я угадал, не правда ли, мисс Гендерсон?
— Уверяю вас, отец никогда не говорил мне о подобных замыслах! Но если даже так, чем вы можете ему помешать?
Тераи усмехнулся.
— Вот этого я вам не скажу. В одной семье и ссорятся и мирятся. Я не доверю вам своих планов!
— Послушайте, Тераи, будьте серьезны. Вы необычайный человек, я это признаю, но не можете же вы бороться с целой планетой! В ваших словах есть доля правды, я тоже сожалею об исчезновении примитивных культур, которые могли бы развиться в нечто самобытное, прекрасное и доброе… или же уродливое и злое. Возможно, Земля пошла по неверному пути — кто знает? Но вы ничего не измените. Вы сами землянин. И если на Землю нападут пришельцы из космоса, о которых БЫ говорили, вы первый встанете на ее защиту!
— Наверное, так и будет. В зависимости от обстоятельств. Но оставим наши гипотезы: скажите просто вашему отцу, если вы его увидите, что я знаю или догадываюсь о его планах и что я пойду на все, чтобы их сорвать. Ладно, с этим покончено. Не знаю, на кого вы работаете, на ММБ или на свою газету, и мне это безразлично. Мне вы не сделаете ничего. Если хотите, чтобы я оставался вашим проводником на Эльдорадо, тем лучше. Не хотите — могу немедленно отправить вас в Порт-Металл. Я пошлю радиограмму, и за вами завтра же прибудет вертолет. Я сказал все.
Он откинулся на спинку деревянного кресла и с насмешливой улыбкой наблюдал за Стеллой, полуприкрыв глаза.
— У меня нет выбора! — ответила она раздраженно. — Мне платят за то, чтобы я написала репортаж.
— Хорошо. Мы приглашены на завтрак к новому императору. Ему не терпится на вас взглянуть.
Прием подходил к концу. В длинном узком зале императорского дворца золотистые лучи падали из высоких окон, и пылинки кружились в них, как микроскопические галактики. Со своего места Стелла видела узкий стол из черного мрамора, на котором стояли разноцветные корзины с плодами, и смуглые лица приглашенных, склонявшиеся друг к другу, чтобы разобрать в общем гаме слова соседа. К великому недовольству Стеллы, ее посадили очень далеко от Тераи, которого пригласили на центральный помост вместе с другими знатными людьми империи. Ее сосед слева, молодой вождь, без конца расточал ей пьяные комплименты; Шика, расположившись за спиной Стеллы, переводила, явно смягчая слишком откровенные выражения. Стелла начинала скучать. Вначале варварская церемония трапезы развлекала ее, вкус незнакомых блюд восхищал или удивлял. Но поддерживать беседу с помощью неловкой переводчицы было утомительно, да и что, в сущности, она могла сказать своим соседям? Тераи сидел напротив императора, маленького сухого человечка с худощавым жестким лицом, и оживленно беседовал с почтенным старцем Обмии, который, как сказала Шика, был верховным жрецом Клона, бога-покровителя империи. Казалось, гиганта и старика связывала настоящая дружба. Еще довольно молодой человек аскетической наружности издали пристально наблюдал за ними. Это был Болор, верховный жрец богини Беельбы.
Император встал, и все разговоры оборвались так внезапно, что наступившая вдруг тишина оглушила Стеллу, как раскат грома. Все поднялись и склонили головы. Через минуту, когда приглашенные снова зашевелились, Стелла увидела, что император уже исчез. Тераи еще некоторое время поговорил с Обмии, затем простился и подошел к Стелле.
— Вы понравились его императорскому величеству Ойготану.
— Но ведь он меня видел только издали!
— И слава богу! Ни одна женщина не смеет к нему приближаться, кроме его фавориток. Вы все сумели заснять?
— Да. Что будем делать дальше?
— Вернемся к себе, и немедленно! У меня важные новости. Позовите Шику и следуйте за мной.
Стелла направилась к двери, где ее терпеливо дожидалась юная кеноитка. Какой-то человек задел ее по дороге; она узнала Болора, хотя он стоял, склонив голову и надвинув капюшон до бровей. Он выронил свой посох, наклонился за ним, и Стелла почувствовала, как он что-то сунул ей в правую туфлю. В то же мгновение жрец выпрямился и быстро ушел. Она взглянула вниз и увидела выглядывающий из туфли белый клочок бумаги. Стелла чуть не нагнулась, чтобы тут же вытащить его, но вовремя одумалась: если Болор прибег к такому маневру, значит у него на то были серьезные причины и он хотел, чтобы она одна прочла эту записку. Умерив любопытство, Стелла позвала свою служанку, и они покинули дворец.
Тераи быстро шел впереди них, зорко и настороженно вглядываясь в лица встречных. У него не было с собой оружия — в ограде дворца носить его имела право только императорская стража, — и гигант был явно встревожен. Стелла услышала, как он облегченно вздохнул, когда офицер за воротами вернул ему пистолет и охотничий нож. Прежде чем вложить пистолет в кобуру, Тераи проверил магазин.
— Вы чего-то опасаетесь?
— Поговорим потом! Прибавьте шаг! Скорее бы добраться до дому!
Они спустились с холма по улице принцессы Теобы, затем свернули на проспект Вечной Победы. Тераи шагал посередине мостовой и женщинам приказал идти так же, подальше от домов. Но их никто не задержал, и они благополучно дошли до своего надежного убежища. Стелла под предлогом, что ей нужно переодеться, отослала Шику. Едва оставшись одна, она скинула туфлю и вытащила записку. Это был сложенный вчетверо листок туземной бумаги из размельченной древесной коры. Она развернула его и прочла несколько слов, написанных по-английски:
“Не выходите из дома ни под каким предлогом. Г…”
За буквой “Г” стояло пять точек, две сверху, три снизу. Стелла была поражена: откуда этот жрец чужой планеты узнал тайный знак, которым они со старшим братом пользовались еще в своих детских играх? Значит, он был связан с ММБ? И что означает это предупреждение? Какие интриги плетет ее отец вместе со жрецами Беельбы? Что общего у него с этими фанатиками, приносящими человеческие жертвы? Неужели Тераи действительно разгадал замыслы ММБ? Может быть, предупредить его? Да, он противник ММБ, но Стелла чувствовала, что теперь она не в силах причинить ему зла. С другой стороны, предупредить Тераи значило бы предать отца…
— Можно к вам, Стелла?
— Да, да, входите!
— Вы еще не переоделись? Хорошо, я подожду.
— О, это не так уж срочно, если у вас важное дело.
— Да, очень важное. Пойдемте.
Она последовала за ним в комнату, которая служила геологу кабинетом. Окно выходило в великолепный сад, и Тераи на миг остановился, задумчиво глядя на гигантские деревья. Затем он обернулся, и Стеллу потрясло его искаженное тревогой лицо.
— Что случилось, Тераи? — воскликнула она, называя его по имени, а это бывало не часто.
— Что случилось? Под нашими ногами ад, и он может разверзнуться в любую минуту. Зачем только я привел сюда вас и Лаэле? Это было безумие! Оэми оказался прав. Я должен был взять с собой настоящий эскорт, а не каких-то пять воинов.
— Чего вы опасаетесь?
— Всего! Во-первых, хотя это и не главное, поклонников Беельбы в Кинтане уже тысячи! Обмии не скрыл от меня, что император подумывает сменить божество — покровителя города и переметнуться в другой лагерь. Несчастный Обмии! Он видит, как с каждым днем тает число его приверженцев. Но попробуйте бороться с соперниками, которые могут левитировать, совершают чудесные исцеления, мечут молнии в своем храме и за несколько минут выращивают сочную траву на голом месте! Что по сравнению со всем этим его собственные жалкие фокусы с зеркалами!
— Но чем все это грозит нам?
— Может быть, непосредственной опасности и нет. Но я друг ихамбэ, которые поклоняются Клону и считают Этио своей священной горой. Следовательно, я потенциальный враг богини Беельбы. Если завтра Болор натравит своих фанатиков на меня… и моих друзей, нам в Кинтане будет жарко. Значительная часть армейских офицеров уже перешла на сторону беельбаистов, я это знаю от Офти-Тики. Эта армия до сих пор была самой миролюбивой, но если заразить ее фанатизмом… Однако больше меня беспокоят эти чудеса.
— О, какие-нибудь фокусы, не больше!
— Вы так думаете?
Он начал перечислять, загибая пальцы.
— Первое — левитация: это возможно с помощью антигравитатора Леви-Томсона, модель четвертая, который есть на каждом звездолете. Его легко скрыть под широкой одеждой, например, под мантией жреца. Второе — чудесные исцеления: антибиотики и биогенетическое облучение. Больных помещают под “оком богини”. Третье — молнии: проще простого, генератор Ван де Граафа или любого другого типа. Четвертое — мгновенное выращивание трав: активированные стимуляторы и “Вильямсония пышная”, эта сказочная трава с планеты Бехенор IV. Если сложить первое, второе, третье и четвертое, получим результат: вмешательство землян! Как видите, я был прав. И Обмии меня предупредил, что назавтра что-то готовится. Поэтому категорически запрещаю выходить в город вам, Лаэле, Шике и вообще всем женщинам. Я забыл вам сказать: жертвоприношение богине Беельбе чудовищно: жрецы вспарывают женщинам животы.
Он ударил в бронзовый гонг, появилась Шика.
— Прикажи госпоже Лаэле немедленно прийти. Позови также Тонора, Кетана и Эенке.
Вскоре девушка вернулась с двумя кеноитами и ихамбэ.
— А где Лаэле?
— Ее нет в комнате, господин.
— Разыщи ее!
Он повернулся к трем мужчинам, быстро отдал несколько приказаний. Они бегом бросились их исполнять.
— Я принимаю меры предосторожности. Отныне стены будут охраняться. Пойдемте со мной.
Винтовая лестница, скрытая за колонной, вывела их на плоскую крышу — террасу, окруженную толстым зубчатым парапетом.
— Это мое добавление к архитектуре дворца.
Он направился к массивному кубическому сооружению в центре террасы со сторонами около двух метров, вынул плоский затейливый ключ и открыл окованную металлом дверцу. Внутри на стеллаже лежали рядом пять пулеметов, стояли коробки с лентами и другие ящики, в которых, судя по надписям, хранились взрывчатка и гранаты.
— Вы умеете пользоваться этими штуками? Сделано в Чикаго на заводах Северо-Американской Оружейной Компании, контролируемой ММБ.
— Да, я изучила пулемет, когда была на двухмесячной службе в межпланетной милиции.
— Идиотизм, но хоть на сей раз от него какая-то польза! Стелла, со мной может произойти что угодно. На всякий случай вот вам дубликат ключа. Мои люди будут вам подчиняться.
— Но как я смогу им приказывать, не зная языка?
— Все знают несколько английских или французских слов. Этого достаточно.
Он вытащил из своего арсенала ящик гранат и запер дверцу.
— Я прикажу моим парням спустить это вниз.
Внизу его ожидала Шика, дрожа от страха.
— Господин, Лаэле пошла на базар за тканями!
Тераи побледнел.
— Скорее отправь за ней пять человек!
— Это уже сделано, господин.
— Молодец, Шика. Спасибо. Тонор, там, наверху, ящик с гранатами. Снеси его вниз, вставь взрыватели и раздай гранаты часовым. По три штуки каждому!
Почва под ногами вздрогнула.
— Что это, сейсм? — недоверчиво воскликнул Тераи. — Идемте!
Он устремился бегом к маленькой низкой постройке в парке, где был установлен его сейсмограф. На бумажной ленте тянулась ровная, чуть волнистая линия, затем следовали два резких зигзага. Тераи сверялся с другими приборами, когда послышался глухой подземный гул. Стрелка сейсмографа заплясала. Тераи не отводил глаз от интегратора.
— Эпицентр в тридцати километрах к северу… Постойте, как раз в тридцати километрах есть два вулкана-близнеца, Кембо и Окембо. Но они же давно погасли! Возможность внезапного пробуждения практически равна нулю. И ни одного предупреждающего признака!
Они вышли наружу. Далеко на севере в ярких лучах пышного заката вздымался черный, с золотыми отсветами столб дыма.
— Еще одно чудо! — саркастически усмехнулся Тераи. — Но на сей раз чудо обошлось дорогонько! Две водородные бомбы, чтобы торпедировать кратеры до слоя магмы. И, как на грех, древний храм Клона стоит — то есть стоял! — точно между двумя вулканами. Нетрудно объяснить народу, что это гнев богини земли поразил храм ложного бога. Обмии может подсчитывать свои потери!
Почва снова задрожала, на этот раз так сильно, что им пришлось ухватиться за ствол дерева, чтобы устоять на ногах. Деревья трещали, раскачиваясь, сухие ветки сыпались им на головы. Из-за стены парка слышался грохот обвалов и крики ужаса. Опять прокатился подземный гул и постепенно утих. Стелла, бледная от страха, смотрела на Тераи.
— От семи до восьми баллов, — сказал он спокойно. — Наверное, нижнему городу порядком досталось. Этого и следовало ожидать. Какой-то болван вздумал разыгрывать из себя ученика чародея!
— Вы думаете, толчки еще повторятся?
— Не знаю. Вряд ли. Зона, в которой расположен Кинтан, достаточно устойчива, то есть землетрясения здесь редко превышают по силе три балла. Но после того как вулканы были разбужены водородными бомбами, все могло измениться. О дьявольщина, хоть бы Лаэле вернулась!
— Вы не пойдете за ней?
— Нет. Я не могу оставить дом, пока не узнаю, что все это значит. У меня здесь больше ста человек мужчин, женщин, детей, и они на меня рассчитывают. Я обязан их защитить.
— Вы боитесь, что с Лаэле что-нибудь случилось?
— Да. Если она не погибла во время землетрясения, которое наверняка унесло немало жизней, ее могли похитить эти мерзавцы беельбаисты!
— Может быть, стоит вызвать на помощь вашего компаньона из Порт-Металла?
— Я пробовал с ним связаться утром, перед тем как идти в императорский дворец. Никто не отвечает! И уж конечно, я не стану обращаться за помощью к лакеям ММБ. Один бог знает, что стряслось с Игрищевым! В общем, все это дурно пахнет. Пойдемте посмотрим, уцелел ли дом.
Массивное здание отделалось только трещинами. Они поднялись на террасу. В сгущающихся сумерках гигантские пожары на юге, в нижнем городе, вздымали к небу вихри пламени.
— В обычное спокойное время я повел бы вас посмотреть, как работают пожарники. Это очень интересно. Кеноиты и здесь проявили свой организаторский талант. Помогите-ка мне вынести два пулемета — боюсь, что они нам скоро понадобятся.
С наступлением ночи пятеро посланцев вернулись без Лаэле. Они обошли все рынки, все торговые улочки. Город словно оцепенел от ужаса еще до начала землетрясения, и никто ничего не хотел им говорить. То и дело навстречу попадались зловещие, высокомерные жрецы Беельбы. Но ни одной женщины, ни одной девушки нигде не было видно. Весь Кинтан замер в ожидании катастрофы. Затем, после первого толчка, все высыпали из домов, и началась паника, мешавшая солдатам п пожарным гасить огонь и расчищать развалины.
— Ходят всякие слухи, господин, — пробормотал один из кеноитов, явно не решаясь говорить.
— В самом деле? Какие?
— Будто бы ты навлек гнев богини, приведя в город дикарей.
— Что ж, все проясняется. Все это направлено против меня, против ихамбэ, против сторонников мира. Я слишком долго отсутствовал, и меня захватили врасплох. Если бы только Лаэле была здесь! Я могу месяц держаться против всего города. А за это время, когда они убедятся, что покровительство Беельбы не спасает от моих пуль… Ладно, будем ждать, ничего другого не остается.
Стелла вышла под колоннаду. По парку скользили группами патрули ихамбэ, вооруженные луками, или слуги Тераи с автоматами в руках и гранатами на поясе. Ни одного звука не доносилось из города, и эта тишина при свете рыжеватой луны, название которой она позабыла, казалась Стелле особенно зловещей. Внезапно перед ней выросла чья-то тень. Стелла выхватила пистолет, но тут же успокоилась: это был Эенко. Он наклонился к ней и тихо проговорил на ломаном французском языке:
— Ты плохой женщина. Если не ты, Лаэле не выходить одна. Она умереть, ты тоже умереть!
И он исчез так же бесшумно, как появился.
— Это я, Стелла, не стреляйте!
Тераи прислонился к колонне рядом с ней.
— Не знаю, что делать! Я с ума схожу от беспокойства. Разумеется, для вас Лаэле всего лишь туземка, Даже не человек. Но для меня, после смерти моих родителей, она воплотила в себе всю нежность, всю любовь! У меня есть только она да Лео. Игрищев… Игрищев, наверное, тоже погиб, иначе бы он ответил на мой вызов. А Лео остался в селении ихамбэ.
— Может быть, ваш компаньон просто отсутствовал, когда вы его вызывали?
— Нет, это невозможно. Где бы он ни был, ему передали бы мое послание. Наверное, его убили. Сейчас решается все, а я не готов к большой игре… Что случилось, Керон?
— Господин, у ворот солдаты.
Стелла последовала за Тераи, но он этого, казалось, не заметил. Ворота в парк были полуоткрыты, снаружи освещенный красным пламенем факелов ожидал Офти-Тика во главе десятка солдат. Его присутствие, видимо, успокоило Тераи. Разговор их был короток. Капитан отсалютовал мечом и подал Тераи пергаментный свиток. Тот развернул его, приблизился к факелу и быстро прочел. Ни одна черточка его лица не дрогнула.
— Плохие новости? — спросила Стелла.
— Хм, повеление императора. Ихамбэ должны покинуть город завтра на заре. Меня он не осмелился выставить. Я бы повиновался ему с радостью, чтобы выбраться из этой ловушки, в которую так глупо попался, но за стенами города нас окружат и перебьют. Если бы я догадался взять с собой Лео! Я бы отправил с ним послание Оэми, и через десять дней армия всех племен ихамбэ была бы под стенами Кинтана. И тогда бы мы поговорили! А сейчас я могу лишь ответить отказом, то есть объявить войну всей империи Кено. Хоть бы Лаэле вернулась, тогда бы и это меня не страшило!
Он вернулся к офицеру, сказал ему несколько слов по-кеноитски. Тика отрицательно покачал головой и с силой швырнул свой короткий дротик, который вонзился, дрожа, в ворота. Затем он отдал приказ и быстро ушел во главе своих солдат.
Едва они скрылись за поворотом улицы, Тераи вырвал дротик и внимательно его осмотрел.
— Так я и думал! Официально такой жест означает: отныне мы можем встретиться лишь с оружием в руках. Но смотрите!
Своим ножом он разрезал бечевку, накрученную плотной спиралью на древко в месте захвата. Под бечевкой оказался листок бумаги с кеноитскими письменами, похожими на птичьи следы. Тераи нетерпеливо пробежал их и до крови закусил губу.
— Сведения о Лаэле. Самые худшие. Ее схватили жрецы Беельбы и завтра принесут в жертву богине вместе с другими шестью молодыми женщинами. Это будет утром в двойном красном храме на плацдарме. Сейчас она заперта в подземельях храма.
— Боже мой! Неужели для нее ничего нельзя сделать?
— Можно! Во всяком случае, я попытаюсь. До рассвета у нас еще есть несколько часов.
Тераи в последний раз проверил, надежно ли подвешены гранаты к поясу, удобно ли прилажены пистолеты, внимательно осмотрел карабин.
— Ну вот. Здесь я вам все показал. Если я не вернусь, принимайте командование. Постарайтесь еще раз связаться с Порт-Металлом. Скажите им, что дочь Гендерсона в опасности. Если это не заставит их поспешить, я уже не знаю, на что надеяться. Но главное — не выходите из дому!
Эта фраза напомнила Стелле о полученном ею предупреждении, и внезапно она решилась.
— Подождите! Я должна вам что-то сказать.
Она быстро рассказала о сцене во дворце и записке с тайной опознавательной подписью. Тераи нахмурился.
— Могли бы сообщить об этом и раньше! Впрочем, это ничего бы не изменило. До свидания, мисс Гендерсон!
— До свидания, Тераи, желаю вам удачи!
Он повернулся и во главе пятнадцати кеноитов и ихамбэ исчез в глубине парка, где они должны были перебраться через стену. Стелла одна поднялась на террасу. Все было погружено в темноту, но она слышала на улице шаги солдат, патрулировавших по трое, и глухой гул, поднимавшийся со стороны нижнего города, — гул приближающейся толпы.
Стелла выжидала. Тену-Шика не отходила от нее ни на шаг.
— Думаешь, он сумеет ее освободить? — спросила Стелла.
— Господин может все! И он будет не одинок. Многие отвергают человеческие жертвоприношения, госпожа. Тика — я хотела сказать, капитан Офти-Тика — говорил мне, что большая часть армии ненавидит жрецов Беельбы.
— Ты сообщила об этом господину Лапраду?
— Конечно! Мой долг — передавать ему все, что может его касаться.
— Ты любишь своего господина, Шика?
— Он не просто господин, он Повелитель! Все склоняются перед ним, когда он этого хочет. Но он добрый. За него любой из нас отдаст жизнь, если нужно.
Небо на востоке уже светлело. С холма докатились глухая барабанная дробь, затем рев труб. Протяжный вопль бесчисленной толпы фанатиков раздался на плацу, и Стелла поняла, что они приветствуют появление жрецов, а может быть, и жертв.
Затем все стихло. Даже печальный гул бронзового гонга, доносившийся из храма Клона в нижнем городе, где всю ночь продолжались очистительные моленья, казалось, лишь усугублял эту зловещую тишину.
Внезапно Стелла насторожилась. Что это — выстрел? За ним последовали другие, целые очереди, прерываемые сухими взрывами гранат, затем все на миг заглушил дикий рев толпы, в котором смешались ярость и ужас. Она бросилась к восточной части террасы, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Но дом стоял у самого подножия холма, и Стелла видела отсюда только верхнюю площадку храма. Черные фигурки, еле различимые в бинокль, беспорядочно метались по ней. Теперь выстрелы трещали беспрерывно. Вместе с Тераи ушли десять кеноитов, обученных стрельбе из автоматов, и она содрогнулась при мысли о том, сколько жертв этот град пуль вырывал из густой толпы. Новая серия взрывов, затем над ревом толпы взвился далекий боевой клич Тераи.
— Йох — йох — хооо!
Поток людей стремглав катился по улице с вершины холма. Иногда она различала отдельные фигуры, потом они снова исчезали за вершинами деревьев. Стрельба усиливалась, приближалась.
— Господин! — крикнула Шика.
Стелла тоже увидела на миг высокий мощный силуэт Тераи: он приостановился, чтобы скосить первые ряды преследователей. Затем деревья снова скрыли его.
— Шика, переводи! Десять человек на вылазку, навстречу господину! Всем остальным — на стены, на свои посты.
Она вставила ленту в пулемет.
— Прраааа!
Очередь хлестнула совсем близко. Из глубины парка доносился шум схватки. Вооруженный кеноит, задыхаясь, взбежал по лестнице на террасу, что-то крикнул и снова исчез.
— Господин ранен, — перевела Шика.
— Я спускаюсь!
Но когда Стелла добежала до колоннады, четверо мужчин уже вносили Тераи в дом. Остальные шли следом, снимая оружие: сражение на стенах, по-видимому, кончилось. Стелла склонилась над геологом. Глубокая царапина пересекла его правую щеку, а вся макушка превратилась в кровавую волосяную губку.
— Камень из пращи, когда господин перелезал через стену, — пояснил кеноит, немного говоривший по-английски.
— Шика, скорее аптечку!
Череп, очевидно, не был проломлен, но Стелла слишком плохо разбиралась в таких вещах. А что, если у него сильное сотрясение мозга? Шика прибежала с санитарной сумкой. Стелла промыла раны, остригла слипшиеся волосы и с облегчением убедилась, что камень из пращи только скользнул по черепу, содрав несколько сантиметров скальпа. От ожога дезинфицирующей жидкости Тераи застонал, затем открыл глаза и попытался сесть.
— Не двигайтесь! Как вы себя чувствуете?
— О моя голова! Этот гад не промахнулся! Что вы здесь собрались? Все к оружию, на стены!
— Успокойтесь! Нападение отбито.
— Помогите мне встать.
Он поднялся, шатаясь, поддерживаемый двумя кеноитами.
— Я потерял всех ихамбэ. Не мог их удержать. Когда Эенко увидел сестру на алтаре, он обезумел! И я тоже.
Морщась от боли, он с усилием выпрямился во весь рост.
— Где Лаэле?
— Мертва. Я застрелил ее. Это единственное, что я мог для нее сделать!
Он погрозил огромным кулаком в сторону холма.
— Война, теперь война, всеобщая и беспощадная! Я сожгу Кинтан, а если надо — все города Кено! Разве что мне отдадут на расправу всех жрецов Беельбы, чтобы я бросил их Лео! Помогите мне дойти до моей комнаты. Стелла, займитесь обороной, у меня трещит голова, ничего не соображаю. Через час-другой мне станет лучше.
Он исчез в глубине дома, тяжело опираясь на слуг. Между деревьями появилась шатающаяся фигура, залитая кровью. Стелла едва узнала Эенко. Великий воин спотыкался, кровь лилась из его бесчисленных ран. Он медленно приблизился, взглянул на Стеллу глазами, полными ненависти, и рухнул на каменные ступени.
— Позаботься о нем, Шика, я пойду взглянуть, как себя чувствует господин Лапрад.
Он сидел на постели, сжав голову руками, не обращая внимания на кровь, пропитавшую повязку. Заслышав шаги Стеллы, он поднял на нее глаза.
— Вы хотите знать, как это было, да? Я вам расскажу. Прекрасная получится статья для вашего грязного листка!
— Не надо ничего говорить!
— Нет, я должен все сказать, иначе я задохнусь! Через парки и по окольным переулкам мы без труда добрались до плаца. Там уже собралась огромная толпа, и ближе нам подойти не удалось. Мы затаились в кустах метрах в пятидесяти справа от храма. Тройной ряд солдат отделял толпу от их проклятого алтаря. В бинокль я видел даже ножи для жертвоприношений. Потом появились жрецы под рев труб, и толпа завопила. Привели первую девушку, распяли на алтаре и — раз! — это было быстро сделано, ей живой вспороли живот. За ней последовала вторая, третья… Я не мог вмешаться, не смел рисковать единственным и без того ничтожным шансом спасти Лаэле! Наконец появилась она. Лаэле не была, как другие, отрешенной или одуревшей от страха. Она боролась до конца, и, наверное, у этих вонючих беельбаистов навеки останутся следы ее зубов и ногтей. Когда ее хотели бросить на алтарь, я начал стрелять, уложил всех жрецов с жертвенными ножами, и мы ринулись вперед. Но между нею и нами было слишком много народа! Я видел, что нам не пробиться. Другие жрецы с ножами схватили Лаэле. И тогда я разметал гранатами всех и бросил свой боевой клич, чтобы Лаэле знала, что я здесь. Я прицелился ей в голову, и она упала замертво. Теперь оставалось только выбраться оттуда живым, выбраться любой ценой, чтобы отомстить за нее! Вот так это было. Мы вырвались.
Он замолк, потом продолжал:
— Это фанатики, Стелла! Самое отвратительное, самое страшное и самое опасное на свете — фанатики. Они убили моего отца и мать, убили Лаэле и пытались убить меня. Но меня они упустили, сволочи! И я рассчитаюсь с ними хотя бы на этой планете. Фундаменталисты, эти жалкие недоумки, живущие легендами бронзового века! Беельбаисты, воображающие, что урожай будет богаче, если они принесут в жертву девушек! Но самые худшие из всех — это ваши фанатики, Стелла! Они слепо верят, будто технический прогресс — это все, они путают науку и технику с блестящими побрякушками, они уверены, что, если земляне благодаря удаче или случаю оказались первыми в этом жалком уголке вселенной, им позволено грабить соседей и навязывать свою так называемую человеческую цивилизацию. Ради этого они готовы воспользоваться даже фанатизмом полудикарей. И они еще говорят о науке и прогрессе! Будь они трижды прокляты! В тысячу раз достойнее тот, кто придумал колесо, чем все ваши инженеры, проституирующие свой мозг, изобретая бесполезные машины или новые изощренные утехи для стареющего человечества…
Тераи с отвращением плюнул на пол.
— Они еще услышат обо мне, ваши приятели из ММБ! Они не получат эту планету… Если надо, я добьюсь объявления карантина…
Тераи заснул. Стелла тихонько вышла из комнаты. Снаружи ярко светило солнце, и парк казался таким мирным, пока между деревьями не появлялись фигуры вооруженных кеноитов. К ней подошел управляющий Мелик.
— Госпожа, как он себя чувствует? — спросил он по-французски.
— Не беспокойтесь, ему ничто не грозит. Как дела в городе?
— Там сражаются! Солдаты, верные Клону, отбиваются от сторонников Беельбы. Народ тоже разделился, и кровь льется повсюду.
— Ну что ж, пока они сводят счеты, им не до нас!
День тянулся бесконечно. Время от времени из нижних кварталов доносился яростный вой толпы. Пожары бушевали в южной и западной частях города. Лазутчики, высланные Меликом, возвращались с противоречивыми сведениями. Сторонники Клона берут верх. Нет, они разбиты. Императора убили. Нет, его видели на террасе дворца. Обмии заключил союз с Болором, подкупил его, нет, убил… Короче, все слухи, типичные для гражданской войны.
Шика сходила с ума от беспокойства: никто не знал, что стало с Офти-Тикой. Его нигде не видели с тех пор, как он вручил Тераи повеление императора. Он словно испарился.
Он появился совершенно неожиданно около пяти часов вечера. Большой отряд солдат поднимался по улице, и Стелла приказала бить тревогу. Но солдаты, не приближаясь к парку, заняли оборону, словно для отражения атаки из города. Когда все улицы были перекрыты, к воротам в стене подошел офицер, и она узнала Офти-Тику. Он принес первые достоверные сведения.
В городе царило смятение. Император приказал арестовать и немедленно казнить Обмии и Тераи. Часть армии отказалась повиноваться. Но на стороне беельбаистов было численное преимущество и исступленный фанатизм. Солдаты Офти-Тики отступали, осыпаемые камнями с крыш, и теперь они были окружены у дома Тераи.
— А ты, где ты был все это время? — спросил его гигант.
— С самого начала я понял, что дело плохо. Я вскочил на бирака, доскакал по северной дороге до первого поста связи и передал срочное сообщение генералу Ситен Кану, который командует гарнизоном Юкупа. Я объяснил ему положение и просил немедля двинуться на столицу. Кан ярый приверженец бога Клона, и он будет здесь через два дня.
— Хорошо. Мои люди помогут твоим, и это время мы продержимся. Но даже с подкреплением Кана нас будет слишком мало, в конце концов нас перебьют. Если бы я мог дать весть ихамбэ…
Лицо капитана окаменело.
— Нет! Я твой друг, тебе это известно, но я не хочу видеть здесь ихамбэ!
— В таком случае мы погибли! Ты не хуже меня знаешь, что большинство губернаторов других городов империи будет выжидать и примкнет к тем, кто останется победителем. Не забывай также, что император — приверженец Беельбы!
— А что делать? Отдать город на милость дикарей? Нет, я не могу согласиться!
Тераи, склонившись, навис над кеноитом.
— В этом деле есть две стороны. Прежде всего — твоя. Тебе ненавистны жрецы Беельбы с их бессмысленной жестокостью. С другой стороны, у меня с ними свои счеты. Я предлагаю тебе союз, Тика. Если ты примешь его, ты взойдешь на императорский трон Кено.
Капитан едва не подскочил от изумления.
— Ты ведь из рода Офти-Траин, не так ли? Значит, ты прямой потомок императора Тибор-Тука. А следовательно, после исчезновения Ойготана и Софана ты имеешь такое же право на трон, как любой другой из твоей семьи.
— Да, пожалуй, это так. Но эти фанатики беельбаисты свели народ с ума! Он ни за что не согласится…
— Обезумела только часть народа, здесь, в Кинтоне. Новый культ еще не распространился на остальные города империи. Те, кто готовил этот кровавый фарс, слишком поторопились или их поторопили. Кроме того, у Беельбы сразу поуменьшится приверженцев, когда они увидят, что богиня со всеми ее чудесами не способна защитить даже своих жрецов. А уж об этом позабочусь я сам!
— Чего ты просишь взамен?
Тераи не сдержал усмешку.
— Кеноаба — обоаба! Раз кеноит — значит торговец! Старая поговорка не лжет. Я прошу немногого: права преследовать на территории всей империи жрецов Беельбы, а особенно тех, кто скрывается за их спинами, и права решать их участь, как я пожелаю.
— Прольется много крови, Тераи!
— Если мы их не раздавим сейчас, крови прольется гораздо больше. Так или иначе я жажду их крови, и они от меня не уйдут.
— А если я не соглашусь?
— В таком случае, Тика, ты отправишься к своим солдатам, а я со своими людьми останусь здесь. Каждый будет сражаться за себя. И если я выберусь отсюда, я вернусь за кровью жрецов Беельбы во главе всех племен ихамбэ!
Капитан скорчил гримасу.
— Россе Муту, да? Человек-Гора? Знаю, ты это сделаешь. Я согласен! Но это нас не спасет. Ты сам сказал, что даже подкрепления, которое приведет Кан, будет недостаточно.
— Да, недостаточно. Но я сделаю то, чего предпочел бы не делать, Тика, я раздам твоим людям земное оружие и научу им пользоваться, если хватит времени. Впрочем, если не ошибаюсь, такое оружие через несколько лет все равно будет здесь у всех на этой планете. Готов прозакладывать голову против макового зерна, что если сейчас это оружие не раздают в храме Беельбы, то ждать осталось недолго. “Мазетти” миланского производства, — с кривой усмешкой бросил он Стелле. — Еще два условия, Тика! Первое: ты возьмешь в жены Тену-Шику, когда станешь императором.
— Это не условие, а дар!
— Тем лучше. Второе: ты не допустишь в свои владения ни одного человека с Земли без моего согласия.
— Мы всегда рады видеть в Кено тебя и твоих друзей, Тераи. Другие нам ни к чему!
— Хорошо. Прикажи своим людям входить в ограду по десяткам. Они получат оружие и первый урок, как цивилизованно убивать своих ближних.
Когда капитан удалился, Стелла не выдержала:
— Неужели вы надеетесь не только выбраться отсюда живым, но еще совершить этот переворот?
— Все может быть. И все зависит от этой ночи. Правда, шансов у нас немного, и даже две тысячи солдат Тики нас не спасут. Но у меня есть еще кое-что про запас. Главное же наше преимущество в том, что противник явно смущен и колеблется. Кто-то наверняка не ожидал, что буря разразится именно сейчас. Для него все началось слишком рано. Моя попытка спасти Лаэле ускорила ход событий. Я землянин, вы тоже с Земли, и мы оба здесь. Какое бы чудовище ни скрывалось за этим маскарадом беельбаистов, ему, видимо, не очень хочется наглядно демонстрировать, что убить землянина так же просто, как кеноита. Пример может быть заразительным! И еще меньше этому чудовищу хочется, чтобы мисс Гендерсон исчезла в кровавой свалке. Нет, похищение и жертвоприношение Лаэле было грубым просчетом какого-нибудь подручного жрецов, увлеченного своим фанатизмом и ненавистью к ихамбэ. А может быть, этот подручный попытался вести свою игру, и этим перевернул все их планы.
— Но почему эта ночь решающая?
— Вам так хочется это знать?
— Разумеется! Опасность грозит и мне!
— Может быть, и не стоит вам говорить, а впрочем!.. Вряд ли вы сумеете меня предать, даже если бы захотели. Главари заговора укрылись в храме Беельбы, рядом с императорским дворцом. Это двойной храм: на одной половине владычествует богиня Беельбы, на другой — бог Клон. Покойный император решил таким милым способом примирить оба культа, не оказывая ни одному из них предпочтения. С согласия Обмии мои люди прорыли подземный ход от нашего дома до половины храма, посвященной Клону. Да, да, как в драме Виктора Гюго! Ночью я воспользуюсь этим ходом.
— Но для чего он вам был нужен? Ведь это огромная работа!
— Для дела, в котором меня опередили. Я сам хотел поддержать старика Обмии, устроив для Клона несколько невинных чудес. Кто-то оказался проворнее меня!
— А у вас хватит сил для этой ночной вылазки? Ваша голова…
— Пустяки. Я выспался. Если рана в голову не смертельна, значит это царапина. Меня она беспокоит даже меньше, чем пластырь на щеке. Однако я отдохну, пока все тихо. Прошу вас, проследите за раздачей оружия. У меня в ангаре шестьсот винтовок. Разбудите меня, когда стемнеет.
— Вы действительно хотите истребить всех жрецов Беельбы?
— Еще как хочу! Я бы передушил все их семя, если бы у меня хватило мужества…
— Вы поняли, Стелла? Если мы не вернемся через три часа, взрывайте этот подземный ход!
Он уже спустился в подземелье, и сейчас она видела при свете факела только его усталое лицо и голову в повязке.
— Вы больше не боитесь, что я вас предам?
Он горько усмехнулся.
— Не боюсь, хотя и сам не знаю почему. Ну пора. Эй, пошевеливайтесь!
Один за другим десять кеноитов, вооруженных автоматами, пистолетами и дротиками, спустились в подземный ход. За ними, как жуткий призрак, проскользнул Эенко, весь покрытый запекшейся кровью, которую он поклялся не смывать, пока его сестра не будет отомщена. Тераи замешкался.
— Желаю удачи! — проговорила наконец Стелла.
— Благодарю, сейчас мне удача нужна, как никогда!
И он исчез следом за своими соратниками.
Вскоре все они очутились в небольшой круглой пещере.
— Эенко, Гидон, Текер, Тохи, вы пойдете со мной. Остальные на десять шагов сзади. Не уроните взрывчатку!
Они продвигались по узкому неправильному туннелю, прорубленному в мягком известняке; следы от ударов кирки отчетливо виднелись на стенах. Местами со свода звонко шлепалась в лужи капель, местами стены, наоборот, были сухими и пыльными. Пройдя метров триста, Тераи остановился.
— Мы почти у цели. Следуйте за мной без малейшего звука. Стреляйте только в случае крайней необходимости. Мне они нужны живыми!
Еще через несколько метров туннель пошел вверх, и вскоре они уперлись в прикрывавшую его каменную плиту. Тераи нащупал в углу рычаг, и плита с легким скрежетом повернулась. Тераи бросился вперед, сжимав пистолет. В низком квадратном зале сидели пять кеноитов; ужас отразился на их лицах, но тут же уступил место облегчению, когда они узнали гиганта.
— Обмии, что ты тут делаешь?
Старый жрец поднялся.
— Прячусь, Россе Муту! Мы спаслись только потому, что были здесь, внизу, когда началось побоище.
— А входная дверь?
— Если бы они ее нашли, нас бы не было в живых.
— Как это произошло?
Обмии пожал плечами.
— Очень быстро. Мы услышали выстрелы на плацу. Я знал, что они захватили твою жену, и подумал, что ты попытаешься ее отбить. Тебе это удалось?
— Нет!
— Мне жаль Болора, — проговорил старик с улыбкой, в которой не было и тени сожаления. — Вскоре целая толпа хлынула к храму, прося убежища. Мы открыли двери. А через несколько минут нас осталось в живых только пятеро!
— Они еще в храме?
— Не думаю. Мы смотрели через “божье око”. Они разграбили и сокрушили, что могли, осквернили алтари и удалились.
— Почему ты не пришел по туннелю в мой дом?
— Я не знал, кто в нем хозяйничает.
Теперь подземный ход поднимался все круче, и постепенно пол его превратился в ступени, вырубленные в скале. Наконец они остановились в тупике под горизонтальной плитой, но сбоку открывался колодец, из которого свисала веревочная лестница. Тераи вскарабкался по ней до узкой и низкой галереи. Дальше он полз вверх еще осторожнее, стараясь не шуметь. Он остановился над небольшим отверстием в потолке верхнего храма. Оно было проделано как раз на месте зрачка бога Клона, чье изображение парило под сводом центрального зала.
Храм, едва освещенный жалкими огоньками уцелевших лампад, казался безлюдным. Тераи долго вглядывался в темные углы, потом достал из кармана монету и бросил ее сквозь “божье око”. Монета зазвенела, отскакивая от каменных плит, — до них было метров двадцать… Никакого движения, тишина. Тераи повернулся к своим спутникам.
— Никого нет. За мной!
В храме было тихо и пусто, и лишь темные пятна на каменном полу тут и там отмечали места, где погибли под ножами фанатиков жрецы Клона. Центральная дверь из черного дерева с золотыми скрепами была полураспахнута; прячась за нею, Тераи выглянул наружу. Храмовая площадь, залитая бледным светом одинокой луны, сверкала всеми своими беломраморными плитами, отполированными босыми ногами верующих. Метрах в ста справа за живой изгородью возвышалась черным силуэтом зубчатая стена императорского дворца. По стене медленно прохаживался часовой, то появляясь между зубцами, то исчезая.
— Черт бы его побрал! — проворчал Тераи. — До теневой стороны отсюда метров двадцать. Он нас увидит…
Он было пожалел, что не захватил с собой лук, но потом подумал, что даже Эенко на таком расстоянии и при таком неверном свете не смог бы наверняка поразить цель. Тераи взглянул на небо. Гряда облаков медленно приближалась и через некоторое время должна была заслонить луну.
— Подождем! — приказал он.
Когда луна скрылась за облаками, они выскользнули из двери, обогнули угол и затаились в тени контрофорса второй половины храма, посвященного богине Беельбе. Главный вход наверняка охранялся, и поскольку их успех целиком зависел от внезапности, о штурме нечего было и думать. Тераи припомнил, как выглядел фасад, ощупал стену и скоро нашел ногу статуи Белини, сподвижницы Беельби. Он подтянулся, вскарабкался на плечи статуи, затем на ее голову и одним рывком поднялся на широкий карниз. Отсюда он скинул вниз конец веревки. Через несколько минут все его спутники были рядом с ним.
Они осторожно прошли по карнизу, скользкому от плесени и помета священных птиц, и взобрались по контрофорсу на плоскую крышу. Никто ее не охранял. Отсюда был виден весь город: пожары все еще бушевали, багровые столбы пламени подсвечивали снизу черные полосы дыма, который стлался над крышами, как низкие грозовые тучи. Тераи пригляделся, определяя очаги пожаров. Дворец принца Иксчи, самого верного сторонника Клона в придворных кругах. Казарма стражи внешних стен. Лабазы купца К’Гонды и рядом пять зарев на месте домов его друзей. И еще множество далеких пожаров в разных частях города. Поджоги? Следствие землетрясения? Тераи долго хмуро смотрел на эти зловещие костры.
— Ничего, они заплатят за все сразу, — наконец проворчал он.
Большая башня в форме головы богини Беельбы возвышалась на северной стороне крыши. Они осторожно приблизились, но входную дверь никто не охранял, и им удалось незаметно спуститься по винтовой лестнице в храм. Тераи здесь никогда не бывал, но Обмии знал каждый уголок благодаря своим осведомителям и давно уже дал геологу точный план. Минуя галереи, отряд Тераи продвигался по темным проходам в толще стен, где не было ни души. Но вот откуда-то сбоку до них донеслись голоса. Тераи жестом остановил своих спутников, подкрался к массивной деревянной двери и припал к скважине. Семь мужчин сидели в низком зале вокруг стола. Тераи сразу узнал Болора и его наперсников, Икто и Килей, узнал купца из Кинтана и двух честолюбивых аристократов; только одно лицо было ему незнакомо, лицо кеноита необычайно высокого роста, который сейчас говорил, еле сдерживая злость:
— Слишком рано! Мы еще не готовы, положение неопределенное. Вы, Болор, поддались инстинктам дикаря! Вы решили принести в жертву эту девку, и теперь все племена ихамбэ выступят против нас. Как будто нам не хватало этого землянина! Такой промах может вам дорого обойтись…
— Мы уже захватили город! — отрезал Болор. — Кто владеет Кинтаном, тот владеет империей Кено!
Остальные одобрительно закивали.
— Я бы вам поверил, если бы этот проклятый офицер не сумел улизнуть и предупредить Ситен-Кана! Если бы город действительно был целиком в ваших руках, — а это не так, и вы это знаете. И главное — если бы этот чертов Лапрад… Слишком много “если”!
Болор встал, морща тонкие губы.
— Завтра я брошу народ на штурм виллы землянина!
— И он начнет вас косить своими пулеметами!
— У нас они тоже есть!
— Да, благодаря мне. Впрочем, другого выхода нет. Но помните: та девушка с Земли — табу! Если с ней хоть что-нибудь случится, я превращу Кинтан в прах! А что с Обмии? Вы уверены, что он…
— Он мертв!
— Вы опознали труп? Нет? Я так и думал.
Он встал.
— Хорошо, посмотрим, что принесет нам завтрашний день. Я сам раздам оружие и взрывчатку. Дайте мне ключ от склепа.
Болор ощетинился:
— Только верховный жрец может войти в священный склеп!
— Будь по-вашему! Но не шутите с тем, что там лежит, — это опасные игрушки.
Он направился к двери. Тераи шепотом подозвал своих людей. Едва высокий кеноит шагнул через порог, он оглушил его ударом кулака и бросил на пол.
— Связать!
Затем он ворвался в зал с пистолетами наготове, и остальные за ним. Сидящие за столом были настолько ошеломлены, что никто не двинулся. Они смотрели на Тераи с ужасом.
— Подходите по одному! Ты, Болор, первым! Считаю до трех, потом — смерть! Раз, два…
Словно завороженный, жрец повиновался. Тераи разорвал его тунику, нашел связку ключей и оглушил ударом по затылку.
— Следующий! Теперь ты, жирный торгаш!
Семь человек лежали рядом на полу, связанные, как бараны. Тераи смотрел на них с отвращением.
— Эенко, Тохи, оставайтесь здесь и следите за ними. Если их попытаются освободить, убейте их! Гидон, Тольбор, Гду, Пика, охраняйте с двух сторон подходы. Остальные — за мной!
Он свернул налево, спустился по лестнице, затем по узкой галерее дошел до погребального зала, где стояли на страже двое часовых. Тераи уложил их двумя выстрелами из пистолета с глушителем.
Деревянная дверь склепа, окованная бронзой, открылась со скрежетом. Огромный сводчатый подвал был забит ружьями, ящиками с патронами, с гранатами и взрывчаткой. Посередине стояло несколько десятков минометов и пулеметов. Тераи присвистнул.
— Матерь божья! По сравнению с этим мой арсенал — детские игрушки. Знай об этом Бюро Ксенологии… Ну ничего, мы сейчас наведем здесь порядок! Клафо, давай заряды и детонаторы!
Кеноит осторожно снял рюкзак, Тераи вынул взрывчатку и детонатор замедленного действия.
— Сейчас ровно два часа. В три часа утра — фейерверк, какого здесь еще не видали! Все это прямо под башней, а рядом кельи жрецов. Выметать, так дочиста!
Бормоча эти слова, он раскладывал взрывчатку по склепу.
— Ну все, пошли!
— Господин не страшится гнева богини?
Тераи улыбнулся и мягко ответил:
— Нет, Клафо, бог Клон сохранит и помилует нас.
Он тщательно запер дверь склепа, сунул в замочную скважину бронзовый кинжал, сломал его и расплющил выступавший наружу обломок.
— Если даже у них есть второй ключ, пусть повозятся!
По лестнице они поднялись бегом.
— Эенко, развяжите ноги пленникам, пора уходить. По крышам мы с ними не пройдем, но теперь нам нечего скрываться. Тихо, Толбор, свяжите всех одной веревкой, чтобы никто не ушел. Остальные с гранатами за мной!
За маленькой дверью перед ними открылся центральный зал храма, и Тераи замер как вкопанный.
— Об этом я забыл, — пробормотал он.
Перед статуей богини Беельбы на плитах из черного камня лежали тела юных женщин, принесенных ей в жертву. Здесь они должны были оставаться всю ночь, прежде чем превратиться в мумии, которые будут погребены в подземной усыпальнице храма. Вокруг каждой погребальной плиты сидели на полу, склонив головы в священном экстазе, неофиты. Ослепляющая, дикая ярость захлестнула Тераи. Он поставил собачку карабина на непрерывную стрельбу и нажал на спуск.
— Получайте, гады! И ты, и ты, и ты!..
Пули прошивали ряды будущих жрецов кровавой богини. Неофиты в ужасе разбегались. Тераи настигал их всюду, и за ним его люди очищали храм, не щадя никого.
— Скорее к дверям!
Тераи искал среди тел, распростертых на каменных плитах, Лаэле, но ее там не было.
— Ну да, ведь они не смогли принести ее в жертву!
Наконец он нашел ее: они бросили Лаэле в темный угол, как голую куклу, — только волна черных волос покрывала ее застывшее лицо. Тераи вскинул на плечо окоченевшее тело и бросился к дверям, где уже началась стрельба. Вне себя он пнул одного из пленных.
— Вперед!
Около полусотни лучников и копейщиков преграждали выход из храма, и Клафо уже корчился на каменных плитах с длинной стрелой в боку.
— Гранатами! Не щадить этих сучьих детей!
Он опустил Лаэле на пол, выхватил из подсумка гранату и швырнул ее в толпу храмовой стражи, затем вторую, третью… Короткие вспышки взрывов освещали падающие тела. Мимо его головы прожужжала стрела и сломалась о каменную стену. Тераи заметил лучника и снял его одним выстрелом.
— Путь свободен! Вперед! Заберите Клафо.
Он снова вскинул Лаэле на плечо и побежал. Врата храма Клона поглотили их, и через минуту они исчезли в подземелье.
Стелла все чаще посматривала на часы. Через двадцать минут истечет срок, назначенный Тераи. Внезапно стрельба разорвала ночную тишину. За выстрелами со стороны дворца докатились разрывы гранат. Стелла приказала Шике вызвать десять человек и направить их в подземный ход. Но не успели они туда спуститься, как из черного провала возникла мощная фигура Тераи с телом Лаэле на плече. Он приблизился к Стелле и осторожно опустил свою ношу на каменный пол.
— Да, это она. Я нашел ее… там.
Ночной ветер откинул мягкие волосы Лаэле. Казалось, она спит, но на виске чернела дыра, откуда вытекла и засохла струйка крови.
— Всем спрятаться в доме! — приказал гигант. — Сейчас храм взлетит на воздух, а у них в склепе столько взрывчатки, что я не удивлюсь, если обломки долетят и сюда. Пленников сюда, у меня с ними разговор!
Он направился к низкой пристройке из толстых каменных плит. Стелла пошла за ним. Перед входом Тераи остановился так резко, что она налетела на его широкую спину. Он обернулся к ней со зловещей усмешкой.
— Вам действительно хочется это видеть? Не советую. Это будет не слишком весело.
— Неужели вы так и оставите Лаэле на полу? Вы же говорили, что любите ее!
Лицо его потемнело, и он вдруг показался Стелле бесконечно усталым.
— Да, вы правы. Но не судите меня слишком строго. У меня другие представления о человеческих ценностях. Я дикарь, и для меня есть вещи более важные, чем мертвая женщина, даже если это моя жена. Займитесь ею, Стелла, прошу вас. Завтра… завтра будет время ее оплакать. Но не сейчас…
Он шагнул в темноту, чиркнул спичку и зажег масляную лампаду; колеблющийся огонек ее отбросил на стену его тень. Стелла постояла немного, глядя сквозь открытую дверь, как движется эта огромная зловещая тень, затем мимо нее под усиленной охраной провели пленных. Один из них пристально посмотрел на Стеллу, и глаза его сверкнули. Он потянулся к ней, но один из кеноитов грубо ударил его по руке.
Стелла вернулась в дом, позвала Шику и служанок. Они перенесли Лаэле в комнату Тераи, уложили ее на постель и занялись погребальным туалетом.
— Шика, какие обычаи у ее племени?
— Я точно не знаю, госпожа. Если бы господин пришел… Кажется, они зажигают три факела и устанавливают их треугольником.
— Ты не можешь спросить у ее брата?
— Я плохо знаю язык, и я боюсь его. А потом он сейчас с господином, и наверное…
Долгий крик прозвучал в ночи, крик, исполненный такого ужаса, что у Стеллы мурашки побежали по коже. Это доносилось из пристройки. Стелла бросилась к окну, но отсюда сквозь незапертую дверь были видны только спины плотно сгрудившихся кеноитов.
Шика заперла дверь и невозмутимо зажигала факелы.
— Не ходи туда, госпожа. Это дела мужчин.
— Выпусти меня! Сейчас же выпусти! Что они делают, правый боже, что они делают?
— Не ходи туда! Ты не знаешь господина. У него было лицо, как у мертвого. Он тебя…
Тишина наступила внезапно, затем через несколько мгновений послышался влажный удар, и на каменных плитах двора распростерлось неподвижное тело.
Дверь в пристройку заслонила черная фигура. Тераи направился к дому, вошел в комнату. Несколько секунд он стоял без движений, глядя на мертвую Лаэле, на факелы, на бледную Стеллу и невозмутимую Шику.
— Спасибо, Стелла, — проговорил он наконец.
— Что там происходит? Что вы делаете?
— Ничего. Я позволил Эенко позабавиться с толстым купцом. Сейчас все кончено. Для остальных это был хороший пример: теперь они заговорят.
— Вы… вы бессердечный, безжалостный человек!
Тераи взорвался:
— Жалеть эту падаль? Речь идет о судьбе этого мира, мисс! Не только о тех, кто живет сейчас, но о тех, кто еще не родился, об их потомках!
— Неужели вы не можете просто убить этих несчастных?…
— Я должен знать, что они замышляли, и знать немедленно! О, если бы у меня были все эти аппараты, все эти наркотики, к которым прибегает следствие на Земле! Но у меня нет ни того, ни другого, а главное — нет времени! Кстати, уже без пяти минут три. Пойдемте, на такой фейерверк стоит полюбоваться.
Он увлек Стеллу на террасу. Башня храма четко выделялась на фоне луны чуть выше колоннады императорского дворца, скрытого купами деревьев.
— Стойте здесь, в дверях. Через несколько минут, наверное, пойдет каменный град.
Они ждали молча. Большие пожары в нижнем городе уже догорали, и только красноватые отблески указывали места, где недавно бушевал огонь. Дул свежий ветер, шелестя в листве. Над самой террасой низко и тяжело пролетела ночная птица, и ее печальный крик прозвучал зловеще в безмолвном парке.
— Три часа! Смотрите внимательно!
Время словно замедлило свой бег. Внезапно башня храма дрогнула и вся целиком поднялась к небу на столбе красного пламени. Второй взрыв бросил обломки храма навстречу падающей башне, затем все смешалось в чудовищном огненном смерче. Императорский дворец осветило, как в праздник, деревья от взрывной волны согнулись черными тенями. Затем до них докатился грохот и беспрерывный треск.
— Скорее в дом!
Тераи увлек Стеллу в дом. Град обломков сыпался с неба на плац, но некоторые долетали и сюда, и сухой удар или влажный шлепок раздавались то здесь, то там. Затем все стихло. На месте храма в кольце ярко горящих деревьев и кустов медленно, тяжело вздымались гигантские рыжие клубы дыма, уносимые ночным ветром.
— Там было, наверное, тонн пятьдесят взрывчатых веществ, — пробормотал Тераи. — Однако пора идти, дело еще не закончено.
Она удержала его за руку.
— Вы будете их пытать?
— Да, если понадобится.
— Я не вынесу этих криков, Тераи! У меня не такие стальные нервы, как у вас…
— Шика постелит вам в подвальной комнате в другом крыле дома. Там вы ничего не услышите!
— Но я все равно буду знать, что в это время…
Он оборвал ее яростным взмахом руки.
— Думаете, мне это приятно? Надо было вас захватить с собой для наглядного урока. Вы бы тогда увидели, что скрывается за пышными декорациями в доме вашего папеньки, за всеми этими приемами и балами, на которых вы танцевали, расточая улыбки, за всей вашей роскошной и безмятежной жизнью! О, наверное, испытываешь сладостное чувство могущества, когда одним росчерком пера определяешь судьбу планеты, решаешь отдать на разграбление целый мир, и тем хуже для обитателей, если таковые на нем существуют! Но сейчас вы не в Нью-Йорке и не в Сан-Франциско, в одном из кабинетов всемогущего Гендерсона. Вы на Эльдорадо в доме Тераи-дикаря, там, где истекают кровью, страдают, умирают, пытают! Как хотел бы я, чтобы на вашем месте был ваш отец, мисс Гендерсон! А поэтому оставайтесь здесь или убирайтесь в подвал — мне сейчас не до вас!
Масляная лампа слабо освещала сводчатую комнату. Стелла сидела на деревянном ложе, и ей казалось, что она вернулась в далекое прошлое Земли, в одну из тех жестоких и трагичных эпох, о которых рассказывают древние варварские предания. Колеблющийся свет выделял неровности на каменных стенах, оставляя дальние углы в густой тени. Тонкое лицо Шики казалось бронзовой скульптурой. Стелла напряженно прислушивалась, но сюда не доносилось ни звука.
— Поспите, госпожа, вы устали!
— Не могу, Шика. Там пытают людей.
Девушка искренне удивилась:
— А разве на Земле этого не делают? Как же вы узнаете замыслы врагов?
— У нас есть другие способы, которые не причиняют боли. Поэтому мы считаем дикарями тех, кто способен мучить других людей.
Шика задумалась.
— Значит, вам неприятно, что господин, по-вашему, ведет себя, словно дикарь? — наконец спросила она тихонько.
— Да, пожалуй.
— Вы любите господина?
— Что ты выдумываешь! Просто он тоже землянин, и меня касается все, что он делает.
— Почему?
— Потому что… Не знаю, только лучше бы Тераи обошелся без этого!
— Вы его любите, госпожа, и стараетесь оправдать. Но он в этом не нуждается. Он делает то, что нужно для блага нас всех.
— Да, может быть… Я совсем запуталась! Может быть, ты права…
Дверь распахнулась, вошел Тераи. Лицо его было свирепо.
— Идемте, Стелла! Вы мне нужны, вы будете свидетельницей. Среди пленников, как я и думал, оказался землянин, скорее всего агент ММБ.
— И вы хотите, чтобы я присутствовала, когда вы будете его допрашивать вашими способами? Я отказываюсь! Запишите его показания на пленку, если хотите, да не забудьте крики и стоны! Перед земным судом они прозвучат особенно убедительно…
Он пожал плечами.
— Магнитофонная запись ничего не даст. Ее слишком просто подделать. И прежде чем жалеть этого типа, послушайте, что он скажет! Может быть, вы измените свое мнение. А не пойдете по доброй воле, я поведу вас силой!
Тераи подхватил ее на руки. Стелла тщетно вырывалась, наугад хлеща его по лицу. Один удар пришелся прямо по повязке. Тераи вскрикнул, поставил ее на пол и повернул к себе за плечи. Взгляд его был жесток.
— Значит, мадемуазель боится крови? Той крови, которая течет из-за моих дикарских методов? Она не хочет ее видеть! Но ее не смущает кровь вчерашних и сегодняшних жертв, сотен людей, погибших в городе, детей, раздавленных под обломками домов из-за искусственного землетрясения, молодых женщин, зарезанных на алтаре, — эта кровь не в счет, потому что она ее не видела? Идемте, черт побери, пока я не разозлился! Может быть, я узнал бы и о вас кое-что интересное, если бы раньше допросил вас по-своему! Вперед!
Он развернул ее и грубо толкнул в спину.
— Господин! Не трогайте ее — она вас любит!
— Не суйся не в свое дело, Шика! Ты сама не знаешь, что говоришь.
В пристройке осталось только два пленника: смертельно бледные, они сидели привязанные к тяжелым креслам с высокими спинками. Три кеноита, среди которых выделялся своим мундиром Офти-Тика и великан ихамбэ, стояли, прислонившись к стенам. Четыре масляные лампады освещали комнату, кроме того, прямо в лица пленников бил слепящий белый свет глухо гудевшего бензинового фонаря с отражателем.
— Садитесь вот сюда, не двигайтесь и молчите, — приказал Тераи.
Сам он сел справа от Стеллы. По легкому шелесту платья она поняла, что Шика последовала за ними и теперь притаилась сзади.
— Ну с кого начнем? Вот что, Эенко, займись-ка вот этим господином. Нажми на ту самую точку, которую ты знаешь.
Высокий ихамбэ приблизился со свирепой улыбкой, долго смотрел на пленника, затем положил указательный палец в ложбинку на затылке у основания черепа и резко нажал. Человек побледнел и сжался, ожидая мучительной боли, но потом лицо выразило искреннее изумление.
— Довольно, Эенко! Я узнал то, что хотел узнать, — сказал Тераи и продолжал по-английски: — Итак, я не ошибся. Ты землянин!
— Не понимаю, — проговорил пленник на кеноитском языке.
— Довольно разыгрывать комедию, это тебе не поможет! Будь ты туземцем, ты бы завыл от боли, когда Эенко нажал на затылочный нервный узел. Ты не знал об этом анатомическом различии между нами и эльдорадцами? Весьма скверно… для тебя! А сейчас ты мне скажешь, что ты здесь делал и кто тебя сюда прислал.
— Я не скажу ничего!
— Ты так думаешь? Другие тоже не хотели, но заговорили. И если Эенко не знает чувствительных точек человеческого тела, то мне они хорошо известны!
Он поднялся, навис как скала над пленным, взял в свою лапу одну из его рук и начал сжимать.
— Твое имя!
— Карл Боммер. И больше я не скажу ни слова.
Тераи продолжал сжимать его кисть. На лбу немца выступил крупный пот, но он молчал. Тогда, не ослабляя хватки, Тераи вытащил левой рукой свой охотничий нож. Стелла закрыла глаза. Несколько секунд она слышала только учащенное дыхание пленного, затем короткий смешок кого-то из кеноитов и страшный крик:
— Нет, нет! Только не это! Я буду говорить…
— Я знал, что ты образумишься. Кто тебя нанял?
— Гендерсон.
— Директор ММБ?
— Да.
— Что тебе поручили?
— Я должен был помочь жрецам Беельбы захватить власть. Для чего — я не знаю, клянусь!
— Зато я знаю! А что тебе было приказано относительно меня?
— Постараться захватить вас и отправить в Порт-Металл, если удастся…
— Кто твой шеф в Порт-Металле?
— Джон Диксон.
— И этот мерзавец еще выдавал себя за моего друга! Ну ничего, придет и его черед.
Он повернулся к Стелле.
— Вы знаете Диксона?
— Нет, — прошептала она, не открывая глаз.
— Это инженер… А если бы меня не удалось захватить живым, что тогда?
— Мне было приказано убить вас.
— Прелестно! Вы слышите, Стелла? Папаша Гендерсон решил добраться до моей шкуры! А какую роль играл ты во всех этих махинациях? Говори, свинья! И что ты знаешь о роли мисс Гендерсон?
— Ничего, клянусь вам! Я должен был только оберегать ее, что бы ни произошло.
— Хм, может быть, ты и не врешь. А что вы об этом скажете, Стелла? Не пора ли нам выяснить отношения? Смотрите на меня!
Она открыла глаза, ожидая увидеть на полу лужу крови, но пленник был явно невредим, только смертельно бледен.
— Я уже вам все рассказала, Тераи! Почему вы не хотите мне верить? Я ничего не знала о подобных планах моего отца, а если бы узнала, то воспротивилась бы им всеми силами! Но можно ли верить этому человеку? Под угрозой пыток я бы на его месте сказала все что угодно!
Тераи почесал затылок.
— Да, пожалуй. Но сознайтесь, его показания слишком точно совпадают с моими догадками, а он их не знал.
— Вы очень умны, Тераи, но вы зря считаете, что все остальные глупее вас! Разве этот человек не мог, в свою очередь, предположить, что…
— Нет! Я слышал его разговор с Болором там, в храме, за час до фейерверка! Нет, он не солгал и ничего не выдумал. Я понимаю, вам тяжело было слышать о том, какую низкую роль сыграл во всем этом ваш отец, но мне было необходимо, чтобы вы присутствовали на допросе. Теперь вы кое-что знаете о ММБ и его методах.
— Что будет с этим человеком?
— Если кобра не смогла вас ужалить, она остается коброй! Он умрет быстро и без мучений, потому что дал показания.
— Но это убийство!
— Нет, законная самозащита. Он сам вступил в игру, сам проиграл и сам должен расплачиваться. Никто его не принуждал браться за это дело!
— Умоляю, пощадите его!
— Сожалею, но не могу.
— А что будет с другим?
— С Болором? Увидите завтра, вернее сегодня утром.
Зловещая заря разгоралась в сером небе, по которому все еще тянулись полосы дыма от пожарищ, гонимые с запада на восток низовым ветром, в то время как облако легчайшего пепла, выбрасываемого вулканами, медленно смещалось на большой высоте с севера на юг, расплываясь грязными пятнами. Стелла проснулась: Шика осторожно трясла ее за плечо.
— Вставайте, господин вас зовет.
— Зачем?
— На похороны госпожи Лаэле.
Она поспала всего часа три и теперь поднялась с трудом. Холодная вода освежила ее и вернула немного бодрости. Стелла надела свой земной костюм, выстиранный и отглаженный. Тераи ждал ее под колоннадой. Он был выбрит, умыт, на голове белела свежая повязка, и, казалось, он снова стал самим собой, Россе Муту, Человеком-Горой, которого ничто не может сломить. Но у губ его залегли горькие складки.
— Я просил позвать вас, Стелла. Я знаю, что для вас Лаэле не была человеком, но Эенко никогда не простил бы вам, если бы вы не пришли на погребальный обряд. А у меня и без того хватает дел, поэтому оберегать вас от моих друзей…
— Я не одобряла вашей связи с Лаэле, но это не значит, что ее смерть меня не трогает, — ответила она довольно сухо.
— Простите меня, Стелла. Может быть, я вас не понял. Хотите ее видеть?
Не ожидая ответа, он направился к погребальной комнате, и Стелла пошла за ним. При свете трех факелов Лаэле покоилась на ложе в той же самой позе, но сейчас она была облачена в тунику из великолепного мягчайшего шелка.
Высокая фигура как тень отделилась от стены, и мимо Стеллы прошел Эенко, окинув ее ледяным взглядом.
— Я боюсь его, — прошептала Стелла.
— Да, он вас не любит. Он считает, что, не будь вас здесь, я уделял бы его сестре больше внимания и она была бы сейчас жива. Вам нужно выбраться отсюда как можно скорее. Не знаю, смогу ли я разубедить Эенко, объяснить ему, что вы здесь ни при чем, что только роковая случайность…
— А я себя спрашиваю: нет ли в этом и моей вины? Если бы не я, вы бы поплыли в Кинтан?
— Не знаю. Должно быть, так было предначертано. Я приношу несчастье всем, кого люблю.
Он устало провел по лицу ладонью.
— Все потому, что нет удачи, как говаривал мой французский дедушка. Как только мы выберемся отсюда, как только подойдет армия Кана и мы раздавим беельбаистов, я сразу же отправлю вас в Порт-Металл. Вскоре прибудет звездолет. Вы вернетесь на Землю с богатым материалом и напишете репортаж, в котором будет столько крови, что, надеюсь, даже самые кровожадные ваши читатели останутся довольны!
— А что будете делать вы?
— Я? Продолжать борьбу! Растолкуйте вашему отцу, что он эту планету не получит! Идемте! Пора!
Он склонился над Лаэле, тихонько дотронулся до ее холодной щеки и выпрямился с застывшим суровым лицом.
— Выносите!
Вошли четыре женщины с носилками, положили на них покойницу. Уже окончательно рассвело, и свет казался даже слишком резким: утреннее солнце поднималось над холмами, четко обрисовывая силуэт восточного храма. Погребальная процессия вышла из дома: впереди четыре плакальщицы с носилками, за ними в одиночестве Тераи, и на два шага сзади Эенко, свирепый и безмолвный. Стелла намеренно отстала и тоже шла одна перед торжественным караулом из тридцати солдат под командованием Офти-Тики. Слуги Тераи замыкали шествие, все вооруженные, даже женщины. По центральной аллее процессия приблизилась к погребальному костру. С ужасом Стелла увидела, что Болор привязан к толстым поленьям.
Плакальщицы поднялись по дощатому помосту, осторожно опустили носилки на вершину костра. Солдаты выстроились вокруг и замерли с оружием на караул. Один из слуг облил поленья бензином. Тераи и Эенко одновременно подожгли костер факелами с двух сторон.
Пламя вспыхнуло, повалил черный дым и скрыл Лаэле и жреца. Затем все потонуло в ярких пляшущих языках, и протяжный вопль вырвался из огня.
— Зачем вы это сделали? Зачем?
— Болор возродил древний обычай своих предков. Я позволил Эенко возродить древний обычай ихамбэ.
— Но это же настоящее варварство!
— А разве я когда-нибудь пытался разыгрывать цивилизованного человека? Замолчите, лучше и вспомните Беленкор! Вспомните, как вы, цивилизованные земляне, подавили там восстание!
Пламя теперь полыхало так жарко, что всем пришлось отступить. Крики жреца давно смолкли.
— Болор помучился всего минуту, а сколько дней продолжалась агония тиханцев, взрослых и детей, облитых препаратом С-123? А ведь они не совершили никаких преступлений…
— Те, кто допустил это побоище, были наказаны!
— Вы так думаете? Почему же тогда года три назад я встретил на Экино II бывшего капитана Горона? Он живет, и здравствует, и служит в полиции ММБ! Для виду над ним устроили процесс, чтобы успокоить публику, а когда шум поутих, перевели его подальше на тепленькое местечко с прежним званием. Вот и вся кара. Просто ММБ переместило его из своего космического флота в свою полицию.
— Я не могу в это поверить!
— И не верьте на здоровье!
Он с сердцем махнул рукой, отошел и долго молча смотрел на угасающее пламя. Затем, не поднимая головы, Тераи ушел к себе.
Стелла сидела на террасе одна и смотрела на город. Пожары утихли. На дворцовом холме лишь почерневшие руины еще дымились там, где был храм Беельбы. Башня смежного храма Клона тоже наполовину обрушилась, да и сам императорский дворец пострадал. Стелла чувствовала себя измученной и растерянной в этом чужом мире среди чужого народа. Даже Тераи казался ей непостижимым и отвратительным: ее отталкивала эта смесь высокой культуры и варварства. И одновременно Стелла его жалела. Невезенье преследовало гиганта. В то же время Стелла не могла не восхищаться мужеством человека, который в одиночку или почти в одиночку боролся с самой могучей организацией землян.
Она была в смятении. С раннего детства она жила с мыслью, что ММБ под руководством ее деда, а потом отца делает нужное для всего человечества дело и что деятельность эта благородна, если не считать нескольких печальных эпизодов вроде жестокой бойни на Беленкоре. Разумеется, она знала, что ММБ безжалостно расправляется с конкурентами. Но, как говаривал Гендерсон, в джунглях надо быть тигром или по крайней мере волком.
Тераи куда-то скрылся. Только что он прошел по главной аллее, беседуя с Офти-Тикой, и исчез. Наверняка он уточнял свой замысел, как сделать из капитана нового преданного ему императора, который сможет сорвать планы землян. Стелла поймала себя на мысли, что желает ему удачи.
Какой-то шум привлек ее внимание — низкий гул доносился с неба. К городу с юго-востока приближался электрический вертолет. Он летел зигзагами на небольшой высоте. На фюзеляже четко вырисовывалась эмблема ММБ: две перекрещенные кирки на фоне спиральной звездной туманности. Над парком аппарат завис, потом плавно опустился на главную аллею. Кустарник и цветы вокруг пригнулись от вихря, поднятого его роторами. Но вот лопасти замерли, и вертолет мгновенно окружили солдаты. Пилот соскочил на землю, остановился как вкопанный перед остриями пик.
— Эй, кто-нибудь! Что здесь творится? — громко спросил он по-английски.
Стелла бросилась к нему, перепрыгивая через две ступеньки, но Тераи опередил ее и уже отодвинул солдат.
— Зачем вы здесь? Хотите узнать, почему ваши агенты не отвечают?
Пилот был искренне удивлен.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы сами прекрасно знаете!
— Что случилось с городом?
— О, пустяки: искусственное землетрясение, пожары, человеческие жертвоприношения, убийства, погромы, мятеж и гражданская война. Не говоря уже о взрывах.
— Я ничего не знал…
— Так чего же вы явились сюда?
— Мы потеряли связь с одним из наших служащих. Может быть, вы о нем что-нибудь слышали? Его зовут Боммер, Карл Боммер.
Тераи зловеще усмехнулся.
— Могу дать вам самые точные сведения. Этой ночью его расстреляли по моему приказу.
— Но это убийство!
— Вы так считаете? Ну либо вы наглец, каких свет не видел, либо один из тех простаков, которых использует и эксплуатирует ММБ. Я его уничтожил, потому что именно он, повинуясь приказам свыше, натворил здесь все эти дела. Результаты вы видели с воздуха. Он во всем признался, у меня есть запись допроса.
— Подделка!
— И есть свидетель.
— Testis unus…
Тераи усмехнулся.
— Смотрите-ка, вас тоже пичкали латынью? Значит, свидетель, не внушающий доверия, даже если это мисс Гендерсон, дочь вашего главного патрона?
Он показал рукой на Стеллу. Молодой человек повернулся к ней.
— Это правда, мисс?
— Увы, по-видимому, да!
Пилот заколебался, но потом снова обратился к Тераи:
— А кто мне докажет, что это действительно мисс Гендерсон?
— Стелла, у вас есть документы? Покажите их этому юному скептику. А он мне покажет свои, потому что я хочу знать, кому я доверю вашу драгоценную особу.
— То есть как это?
— Очень просто. На вертолете вы доберетесь до Порт-Металла за несколько часов. Иначе я боюсь, что не успею доставить вас в город до отправления звездолета. Через месяц вы будете на Земле.
— А вы избавитесь от меня на месяц раньше, не так ли?
Тераи грустно улыбнулся.
— Поверьте, я предпочел бы… Но здесь все неустойчиво, и продлится это долго, и мне будет не до вас… Раз уж подвернулась такая возможность… Полно, Стелла, расстанемся друзьями… если вы не против.
— Хорошо! Я с удовольствием вернусь на Землю.
— Позднее я тоже прилечу туда. Я зайду за вами в вашу газетенку, и мы вместе позавтракаем. На юго-западе Франции я знаю один ресторанчик, где до сих пор готовят, как в двадцатом веке, и подают настоящее доброе вино. Итак, мы друзья?
Она протянула ему руку, и он осторожно сжал ее.
— Мне, наверное, надо собрать пожитки. Отдайте мою руку, иначе я подумаю, что вам не хочется меня отпускать!
Она исчезла в доме. Тераи снова перенес свое внимание на пилота, оценивающе окинул его взглядом. Молодой, высокий, неуклюжий, он вызывал симпатию.
— Как вас зовут?
— Джон Мак-Лин.
— Шотландец?
— Нет, канадец. Геолог-разведчик.
— Давно здесь?
— С месяц.
— Работаете на ММБ?
— Да. Вот уже третий год. До Эльдорадо работал на Офире II. А вы — Тераи Лапрад?
— Неужели меня можно с кем-то спутать?
— Да, это нелегко. Мне поручено передать вам привет от Лоуренса Дугласа и Жюля Тибо. Мы с ними работали на Офире II. Семь месяцев в одной экспедиции.
— Где?
— В горах Судьбы.
— Паршивое место. Составляли карту?
— Да.
— Когда-то я начинал там съемку, — мечтательно проговорил Тераи. — Давно это было… Ну вот и мисс Гендерсон! Доставьте ее в целости и сохранности в Порт-Металл и послушайте доброго совета: не застревайте на Эльдорадо! Скоро здесь будет сущий ад. Где вы сейчас ведете разведку?
— На восточном склоне Карамелоле.
— На земле бихутов? Если вам будет что-нибудь угрожать и вы успеете вступить в переговоры, скажите, что вы со мной знакомы, и потребуйте отвести вас к вождю Обото. Кто знает, может быть, это даст вам шанс уцелеть.
— Но что мне доложить о положении в Кинтане?
— Что я расстрелял Боммера, что у меня в руках все доказательства и что я разделаюсь так же с другими их агентами, если они сюда явятся. До свидания, Мак-Лин, и желаю удачи!
Тераи помог Стелле подняться в кабину вертолета. Дверца скользнула в пазах и скрыла ее. Он видел только ее лицо, губы девушки шевелились, словно она пыталась что-то сказать, но шум мотора заглушил ее голос. Вертолет легко поднялся, набрал высоту и растаял в небесной синеве. И Тераи вдруг почувствовал себя смертельно одиноким.
Тераи с грустью пересмотрел немногие фотоснимки, оставшиеся в столе Игрищева, спрятал их в конверт, запечатал и написал адрес. Из всей родни у Станислава осталась где-то на Украине только сестра, инженер-металлург. Она все еще была не замужем, это в сорок-то пять лет!.. Эта ветвь рода Игрищевых угасала. А жаль, Станислав был человек, настоящий мужчина, каких становится все меньше.
В дверях конторы прозвенел звонок. Тераи вынул из кобуры пистолет, положил его на стол за книги. Со дня возвращения в Порт-Металл он все время был настороже. Его друзья-геологи разъехались и вели разведку где-то в отрогах гор Франклина или Карамелоле, а городская полиция, полиция ММБ даже пальцем не шевельнет, если его прикончат, наоборот, только обрадуется. Счастье еще, что они сами не проявляли инициативы!
— Лео, взгляни, кто там!
Лев поднял рыжую голову, посмотрел на хозяина, лениво зевнул и, потянувшись, направился к двери. Тераи нажал кнопку механизма, отпиравшего замок. Молодой человек в синей форме космонавта отшатнулся, увидев огромного зверя.
— Спокойно, Лео! Входите, не бойтесь.
— Месье Лапрад? У меня официальное письмо, приказано вручить вам лично. Я воспользовался случаем и захватил всю вашу почту. Разрешите представиться. Луи Баррьер, каптенармус с “Юлия Цезаря”.
— Вы уже прибыли? Но ведь “Цезаря” ждали только послезавтра!
— Мы не останавливались на Тинхо. Там идет драка между туземцами и шахтерами. Три корабля ММБ подбрасывают подкрепления. Планета временно закрыта.
— А что предпринимает Бюро Ксенологии? — живо спросил Тераи.
— Что они могут сделать? Как всегда, их предупредили слишком поздно. Когда они доберутся до Тинхо, там все уже кончится и “порядок будет восстановлен”, как у нас официально выражаются.
— Да, разумеется!
Тераи взял из рук юноши конверты и толстую кипу газет.
— Что ж, спасибо. Куда вы теперь путь держите?
— На Субур V, а оттуда прямо на Землю.
— В таком случае возьмите это письмо и сдайте в первую же контору Бюро Ксенологии — они перешлют его дальше.
— Письмо официальное?
— Да, бумаги одного из их агентов, которого здесь убили. Он был моим другом.
Посыльный ушел, и Тераи принялся за почту. Несколько писем из Полинезии напомнили ему о друзьях детства, одно из Канады, два из Франции и еще одно от Рамакришны с радостным известием, что вскоре, видимо, удастся возродить породу сверхльвов.
— Потерпи, Лео! Через три — четыре года у тебя, глядишь, появится подруга!
Наконец он взял запечатанный пакет с грифом Бюро Ксенологии, сунул его в щель дезактиватора и включил аппарат. Через десять минут можно будет вскрыть пакет, и он не вспыхнет у него в руках. А пока Тераи принялся за газеты.
Тераи взял комплект “Нью-Йорк геральд” месячной давности, просмотрел все номера один за другим. О Стелле и ее путешествии на Эльдорадо ни единой строки.
Он взял вторую пачку, комплект “Межпланетника”. На эту газету он подписался перед тем, как отправился со Стеллой в поход, рассчитывая по возвращении повеселиться, перечитывая рассказы об их приключениях.
Но тщетно искал он обещанные статьи. Лишь в последнем номере, вышедшем накануне отлета “Юлия Цезаря”, в глаза ему бросился кричащий заголовок: “Правда об Эльдорадо”. Тераи жадно погрузился в чтение.
“Наши читатели знают, что специальный корреспондент “Межпланетника” мисс Стелла Гендерсон недавно провела три месяца на Эльдорадо.
Измученная трудностями и опасностями путешествия, мисс Гендерсон сейчас проходит курс лечения сном. Однако верная духу истинной журналистики, который делает ей честь, она предварительно написала эту статью. Вот правда об Эльдорадо из первых рук свидетельницы, которая знает, о чем говорит, потому что сама только что вернулась с мест событий”.
Тераи продолжал читать. Сначала он хмурился, потом разразился проклятьями, отбросил газету, но все же успокоился и дочитал до конца. Статья была превосходной. Разумеется, писала ее не Стелла, — в этом он не сомневался ни секунды. При всем ее уме, при всей образованности это было ей не под силу. За каждой фразой статьи чувствовались годы профессионального мастерства. Ни один факт не был перевран, однако… однако они были поданы так, что Эльдорадо выглядело сущим адом, где горняки ММБ ценой неслыханных жертв вели героическую борьбу, чтобы обеспечить Землю редкими металлами.
В статье подробно рассказывалось о путешествии Стеллы и вскользь упоминалось о “мужественном геологе-разведчике”, который служил ей проводником и даже спас ей жизнь, но имя его не было ни разу названо. Читатель мог с полным основанием заключить, что речь идет об одном из верных служащих ММБ. Рассказ о пребывании у ихамбэ был скомкан, зато гражданскую войну в Кено статья описывала с самыми жестокими подробностями, представляя как столкновение поклонников двух соперничающих богов, одинаково свирепых и кровожадных. Все завершалось призывом ко Всемирному правительству послать на Эльдорадо свой могучий флот, дабы защитить горняков. “Иначе Межпланетное Металлургическое Бюро вынуждено будет действовать собственными силами, как ему уже пришлось недавно действовать на Тинхо из-за косности и бюрократизма государственного аппарата”.
Тераи даже присвистнул. Значит, вот до чего дошло! Значит, ММБ уже противопоставляет себя правительству! Дело скверно, хуже не придумаешь. Когда Стелла попросила его стать ее проводником, Тераи думал, что она напишет классический репортаж, полный всяческой экзотики. В таком виде он не принес бы, конечно, особой пользы… Но теперь сомнений не оставалось: она его провела, обманула! Как он и подозревал, она была агентом ММБ. “И я еще оберегал ее, хотя мог бы…” Но что сделано, то сделано, и теперь надо было думать, как исправить причиненное зло, как отразить удар. После убийства Игрищева он остался без связи с Бюро Ксенологии. Тут Тераи вспомнил о письме: дезактиватор выбросил его, и оно валялось на полу.
Тераи поднял конверт, вскрыл, бросил взгляд на подпись: Жан Нокомбэ, сам главный шеф! Письмо требовало немедленного подробного отчета о ситуации на Эльдорадо и предлагало Лапраду перейти с положения независимого агента на должность штатного агента, ответственного за всю планету. Ввиду срочности дела ему сообщали имена оперативных работников БКС, не дожидаясь его ответа. Все они оказались геологами-разведчиками, и лишь трое работали заводскими инженерами.
Тераи встал, задумчиво прошелся по кабинету, заложив руки за спину.
— Делать нечего, Лео! — проговорил он наконец. — Придется нам. еще раз расстаться. Пора пустить в ход наше первое секретное оружие. Они ждут отчета? Ладно, я им доставлю его сам!
“Таароа” вынырнул из гиперпространства близ орбиты Марса. Рассчитывая такой скачок, Тераи шел на известный риск, но зато выигрывал время. Однако отсюда Земля все еще казалась маленькой зеленой звездочкой, сверкавшей слева от Солнца. Тераи устремился к ней полным ходом.
У него не было определенного плана. Гибель Игрищева застала его врасплох. Во всех делах, связанных с БКС, он целиком полагался на него; сам он слишком дорожил своей независимостью, чтобы завербоваться в штат даже такой благородной организации, и предпочитал действовать самостоятельно, ни перед кем не отчитываясь. Поэтому, когда он помог Офти-Тике укрепиться на троне и вернулся в Порт-Металл, Тераи оказался отрезанным от центра. Он был уверен, что БКС так и не получило ни вещественных доказательств, ни даже его рапорта. Письмо Нокомбэ подсказало ему, что делать. Он на вертолете переправил Лео к ихамбэ, оставил его на попечение Эенко, а сам полетел прямо на запад, к горам Этио, где в обширном гроте был укрыт его частный звездолет, надежно защищенный от всех суеверным страхом туземцев перед духами священных гор.
Очень мало людей имели собственные звездолеты. “Таароа” был совсем маленьким кораблем, рассчитанным максимум на трех человек, но зато новейшей конструкции. Однотипные корабли составляли эскадру разведчиков БКС. Официально “Таароа” был построен для Объединенной Океанической Республики и крейсировал под ее флагом, поскольку Тераи был офицером запаса космического флота Океании. Но в действительности он сам покрыл больше половины расходов, ибо республика была для этого недостаточно богата.
Выйдя на расстояние прямой связи с Землей, Тераи послал радиозапрос на посадку на космодроме Астра в Техасе, где была главная база Бюро Ксенологии. Там его корабль будет в безопасности. Он без труда получил разрешение, час спустя приземлился и на рейсовом стратоплане полетел в Нью-Йорк, резиденцию Всемирного правительства.
За время его отсутствия город еще больше разросся и простирался теперь от Харфорта на севере до Филадельфии на юге. Это был настоящий мегалополис, город-гигант с населением до пятидесяти миллионов человек! Лишь Токио и Москва могли с ним сравниться.
Из аэропорта такси-вертолет доставил Тераи на крышу Джонсон-Билдинга, где располагалось Бюро Ксенологии. Это был один из последних небоскребов, ибо позднее началось увлечение более низкими, наполовину подземными зданиями. Сто двадцать этажей гордо возносили к облакам деловые кабинеты, лаборатории, залы заседаний, рестораны, комнаты отдыха. Вертолет опустился на посадочную площадку. К нему тотчас приблизились два вооруженных охранника в серых мундирах.
— По какому делу? — спросил более высокий.
— По вызову шефа.
— Вам назначен прием?
— Нет. Скажите просто, что Тераи Лапрад здесь.
Охранник нажал кнопку радиофона, сказал несколько слов, выслушал ответ.
— Хорошо. Пройдите для опознания на третий пост по коридору номер два. Вот туда!
Тераи спустился на несколько ступенек, нашел указанную ему комнату. Ожидавший его чиновник внимательно сравнил Тераи с фотографией из досье.
— Кажется, все без обмана. К тому же трудно найти второго человека, который мог бы выдать себя за вас. Однако все же положите ладони вот на эту пластину. А теперь загляните в этот объектив. Хорошо, все совпадает. Последняя формальность: пройдите перед этим экраном. О, вам придется оставить здесь нож!
Тераи пожал плечами, вынул из кармана складной нож и положил его на стол.
— Что теперь делать?
— Наш служащий ждет за дверью, он вас проводит.
Проводник оказался здоровенным верзилой, вооруженным до зубов. И он был не один: его сопровождали трое астронавтов из флота БКС.
— Черт побери, я вижу, тут царит полное доверие! — не удержался Тераи.
Командир эскорта повернулся к нему.
— Только вчера на патрона снова было совершено покушение!
— Неужели дела так плохи?
— Увы, да. Следуйте за мной!
В лифте они спустились на сотый этаж. У кабинета Нокомбэ тоже стояла охрана, и три пулемета держали коридор под прицелом.
Нокомбэ поднялся навстречу гостю. Это был африканец великолепного черного цвета, почти такой же высокий, как Тераи, но тоньше, худощавее. Курчавые седые волосы топорщились на его голове, как гребень какаду. Он улыбнулся, указал на кресло.
— Счастлив вас видеть, Лапрад, — проговорил он гулким басом. — Надеюсь, отсюда вы выйдете уже полномочным агентом нашей организации. Нам отчаянно нужны люди вашего размаха!
— Вы знаете мою точку зрения, господин директор, и она не…
— Никаких “господ директоров” между нами, Лапрад. Здесь это не принято. Перед тем как сесть в это кресло, я сам был агентом, и мне тоже довелось повидать всякого!
Он жестом остановил Тераи.
— Знаю, знаю, что вы хотите сказать! Не будем терять на это время. Я прочел ваш рапорт, последний, пересланный Игрищевым, но с тех пор у вас наверняка произошло немало нового. Рассказывайте!
Тераи говорил долго, отвечая на точные вопросы африканца.
— Итак, вы считаете обстановку на Эльдорадо крайне напряженной?
— Напряженной — не то слово, Нокомбэ! Эльдорадо — это бочка с порохом и подожженным фитилем, и до взрыва осталось совсем немного!
— Да, пожалуй, но что мы можем сделать? Мы еще не готовы к открытой борьбе с ММБ. Боюсь, нам придется временно пожертвовать этой планетой.
— Ну да, что такое одна планета? Пустяк! В Галактике их тысячи! Но дело в том, Нокомбэ, что мне эта планета дорога. И ее можно спасти!
— Вы давно не бывали на Земле и не в курсе дела. Постараюсь все объяснить в немногих словах: сегодня настоящее правительство, располагающее реальной силой, — это ММБ! Да, сила на их стороне. Единственное, что мы можем сейчас сделать, — это тайно подрывать их могущество и создавать свое. Вот взгляните!
Он протянул Тераи металлический ящичек, в котором лежали два сильно изъеденных ржавчиной, но явно идентичных предмета. Тераи прочел прикрепленные к ним этикетки. На одной было написано: “ГС 18-765-IV”, на другой — “ГС 21-203-VIII”.
— Два одинаковых предмета с двух планет из различных галактических секторов? Но ведь это означает…
— Что, кроме землян, есть другая разумная раса, блуждающая во вселенной? Да и нет. Это подделки, Тераи! Подделки, сфабрикованные нами, плод бессонных ночей наших экспертов по ксенологии. Они были оставлены нашими разведчиками на двух неизвестных и необитаемых планетах. Мы соорудили там довольно убедительные руины. Самое трудное было воссоздать другие предметы из органической материи, чтобы анализ на радиоактивный уголь показал их древний возраст, около полутора тысяч лет. Это была изумительная работа по разделению изотопов и управляемому синтезу. Тюро, Гробер и Сугикара провозились два года, играя с атомами, прежде чем добились своего.
— Но для чего все это?
— Один из этих предметов был… найден одной из наших экспедиций. Второй обнаружили прирученные археологи из ММБ. Вы знаете, они могут позволить себе такую роскошь — финансировать свои научные институты. Вы спрашиваете, для чего все это? Так вот, с такими “доказательствами” в руках я добился от правительства кредитов на постройку мощного космического флота без участия ММБ! Но вся беда в том, что этот флот будет готов не ранее, как через год…
— И никто не проговорился?
— Никто. Я умею выбирать людей! И если я рассказал это сейчас, то лишь потому, что доверяю вам… до известных пределов.
— Но меня могут похитить, накачать наркотиками…
— Перед тем как выйти отсюда, вы подвергнетесь психической обработке. Ничто на свете не сможет преодолеть умственную блокаду, которую мы создадим в вашем мозгу! Даже если ваша воля случайно пошатнется, — хлоп, — и конец, ничего не останется!
Тераи вскочил, как подброшенный.
— Вы нарочно заманили меня в эту ловушку! Вы…
— Садитесь! У вас есть выбор — пройти сквозь стиратель памяти.
— Ну да, и вы воображаете, что я отдамся в руки ваших гипнотизеров, чтобы очнуться покорным штатным агентом, до конца своих дней рабски преданным БКС и к тому же счастливым своей долей! Нет, я предпочитаю риск умственной блокады!
— Она тоже создается психотехническими методами. Но даю вам слово, что блокада нисколько не повлияет на свободу вашего выбора.
— Ваше слово! После такой западни!
Лицо старого африканца как-то сразу осунулось.
— Послушайте меня, Тераи! На карту поставлено все, понимаете? Все! Будущее Земли, будущее ее союзников, будущее новых, еще не открытых миров. Много ли значит по сравнению с этим то, что может произойти за год на Эльдорадо, тем более что планета все равно не избежит общей участи! Послушайте, если вы согласитесь сотрудничать с нами, я дам вам “карт бланш” на Эльдорадо, столь дорогое вашему сердцу. Если вы сумеете остановить ММБ, не вызвав преждевременного взрыва, даю вам мое благословение! Но это будет нелегко. Народ относится к таким вещам болезненно. Но с другой стороны — хорошо, если он наконец очнется от сытой спячки на своих хромированных и позолоченных ложах! Это нам пригодится позднее. Но пока благодаря статьям и фильмам мисс Гендерсон Эльдорадо и его обитатели пользуются здесь скверной репутацией, и тут я ничего не могу изменить. Путешествие этой девчонки было великолепным ходом! Парламент наверняка выдаст ММБ неограниченную лицензию на планету.
— Маленькая дрянь! Как она меня околпачила! Но ведь можно бороться, восстановить истину…
— Попробуйте, а потом расскажете, что у вас получилось. А что до того, как она вас околпачила… В этой истории Стеллы Гендерсон есть одна странность. После приема, который отец устроил в честь ее приезда, она как в воду канула. У нас есть в ММБ агенты, но даже они ничего не могли узнать. Официально она лечится и отдыхает в каком-то санатории. Официально…
— Что вы хотите этим сказать?
— Может быть, ее самою одурачили? А может быть, она изменила на обратном пути свои взгляды и в конце концов отказалась помогать ММБ?
— Ага, понимаю. И они использовали добытые ею документы без ее согласия. Что ж, вполне возможно. Действительно, странно, что Стеллу больше никто не видел… Неужели они ее…
При мысли, что она мертва, Тераи побледнел.
— Нет, не думаю! — поспешил успокоить его Нокомбэ. — Об этом мы бы узнали. Скорее всего она заперта в какой-нибудь позолоченной клетке, а может, просто хочет сама забыть о весьма незавидной роли, которую, по вашим словам, она сыграла. Но это нас не интересует, во всяком случае, не интересует Бюро Ксенологии. Пусть ММБ действует своими методами, пока мы не станем сильнее, чем они. Год, нам нужен всего один год!
— Но вы представляете, сколько зла они могут натворить за этот год? Если они получат неограниченную лицензию, они станут полновластными хозяевами Эльдорадо. А у меня там друзья, мои друзья!
Нокомбэ бессильно развел руками.
— Что же вы предлагаете?
— Драться! Если возможно — на Земле. Если невозможно — на Эльдорадо. Я могу держаться против них более года.
— Против их космического флота?
— Есть седьмой параграф межзвездного кодекса. Если на планете разразилась открытая война между туземцами и земной частной или правительственной организацией, такая планета переводится на карантин, и все инопланетяне должны покинуть ее до завершения расследования и умиротворения. Тот факт, что ММБ соперничает с правительством, ничего в данном случае не меняет.
— Этот параграф не был применен для других планет, таких как…
— Там все было по-другому, и вы это знаете! Тихана более шестидесяти лет состояла в Федерации. Поэтому там мы восстанавливали порядок и законность, как у нас говорят, не больше! Несчастные тиханцы!
— А сколько жизней будет стоить ваш план, Тераи? В десять раз больше, чем наш!
— Может быть. Я в этом не уверен. Вы не знаете эльдорадцев. ММБ никогда не согнет ихамбэ, ни тем более кеноитов! Они могут их только уничтожить. Но это не так просто. Я раздал им оружие.
Африканец вскочил.
— Вы дали им наше оружие? За одно это я должен вас немедленно арестовать!
— Почему же вы не арестовали тех, кто раздает оружие племенам умбуру и поклонникам Беельбы? Этого уже не поправишь. Я не мог оставить своих друзей беззащитными.
Нокомбэ сел, пальцы его забарабанили по столу, инстинктивно находя ритм забытых древних тамтамов.
— Да, вы не могли поступить иначе. Но мы надеялись отсрочить кризис.
— Пожертвовав еще одной планетой?
— Да, еще одной, чтобы спасти все остальные! Но теперь это уже невозможно. Возвращайтесь на Эльдорадо, Тераи! И постарайтесь, чтобы не было слишком много жертв. Обещаю: через три месяца к вам прибудет наш крейсер.
Гигант жестко усмехнулся.
— Один крейсер через три месяца! Как всегда, слишком мало и слишком поздно.
— Если на Эльдорадо действительно придется объявить карантин, даже ММБ ничего не сможет поделать. Общественное мнение обернется против него. Земляне, как вы знаете, решительно настроены против любой колониальной войны, хотя и допускают некие “полицейские акции”. Но это опасная игра, Тераи! Никто не поручится, что карантин будет вскоре снят. И вы знаете, что это означает для вас: если вы останетесь на Эльдорадо, вы не сможете его покинуть. Вокруг планеты будет установлено поле космических мин.
— Я люблю Эльдорадо. А карантин, по закону, не может продолжаться более десяти лет. Я подожду…
— Будь по-вашему! Я мог бы вас арестовать, и, наверное, так и нужно было бы сделать. Ваш план слишком рискован, но, черт меня побери, я начинаю думать, что это единственно возможный выход. Когда вы улетаете?
Тераи на мгновение задумался.
— Через три дня. Сначала я попытаюсь повидаться с мисс Гендерсон.
— Желаю удачи. Держите нас в курсе дела. Но прежде всего зайдите к нашим психотехникам. Вас проводят.
Секретарша в ММБ попалась хорошенькая.
— Я хотел бы видеть господина Гендерсона.
— Вам назначен прием? Нет? В таком случае это невозможно. Совершенно невозможно! Господин Гендерсон очень занят.
— Ничего, для меня он найдет время. Извольте сообщить, что Тераи Лапрад хочет срочно его видеть.
Секретарша отпрянула. Тераи усмехнулся.
— Хм, понятно! Я здесь людоед. Ну полно, будьте любезны, позвоните!
С неуверенным видом она взяла микрофон, прошептала несколько слов и была поражена, услышав ответ.
— Подождите минуту! За вами сейчас придут.
Он подождал, смеха ради разглядывая красотку так пристально и откровенно, что та покраснела от смущения.
Тераи никогда не видел человека, который пришел за ним, но узнал его сразу. Затянутый в черный мундир — почему это все диктаторы или кандидаты в диктаторы, провались они все в преисподнюю, так любят мрачные цвета, — он был немного ниже геолога, но, пожалуй, шире в плечах, с бочкообразной грудью и свисающими до коленей узловатыми руками: Горилла Джо, любимый телохранитель Гендерсона, точно такой, каким его не раз описывала Стелла.
— Лапрад?
— Да.
— Идите за мной!
Его ввели в маленькую комнату, где за столом, положив перед собой пистолет, сидел второй охранник в черном мундире.
— Мы должны вас обыскать.
— Пожалуйста! У меня нет с собой оружия.
Кабина лифта, в которую они затем вошли, была слишком мала для двух таких великанов. Горилла Джо воспользовался теснотой, чтобы шепнуть Тераи:
— Слушай ты, смотри, без фокусов, иначе я тебя пристрелю. Откровенно говоря, я давно об этом мечтаю!
— В самом деле? Но почему?
Горилла Джо не ответил.
Двое вооруженных охранников дежурили у кабинета Гендерсона. Сам он стоял спиной к двери и задумчиво смотрел в окно.
— Спасибо, Джо, — сказал он, оборачиваясь. — Оставь нас одних.
— Но, шеф…
— С каких пор я должен повторять приказу?
Горилла Джо поник и вышел.
Гендерсону было за пятьдесят, волосы его поседели, голубые глаза смотрели жестко и холодно. Высокий и худощавый, он уже начинал слегка сутулиться. Внезапно черты его лица смягчились, и он улыбнулся широко и открыто: эта улыбка сразу напомнила Тераи Стеллу.
— Присаживайтесь, месье Лапрад. Я как раз собирался послать в отель записку и пригласить вас сюда. Курите? Вот сигара, настоящий гаванский табак, а не водоросли с гидропонных плантаций!
Тераи погрузился в кожаное кресло, закинул ногу на ногу.
— Мы с вами враги, Лапрад, точнее — вы мой враг, потому что вы первый объявили мне войну. Это печально, а главное, бессмысленно. Чем обязан удовольствию видеть вас?
— Вы знаете, что я был проводником вашей дочери на Эльдорадо, не так ли?
— Да, и я вам за это благодарен. Без вас она не сумела бы собрать такой ценный материал, да и сама могла погибнуть. Я ведь даже и не подозревал истинного положения вещей, когда посылал ее на Эльдорадо.
— Значит, вы признаете, что это вы послали ее?
Гендерсон снисходительно улыбнулся.
— Послушайте, Лапрад, какой смысл нам с вами лгать друг другу?
— Я хотел бы знать, что со Стеллой, и, если можно, повидать ее.
Гендерсон резко наклонился к нему.
— Вы любите ее?
— Я? Помилуй бог! Мы были только добрыми друзьями, и я беспокоюсь за ее здоровье…
— Она себя чувствует хорошо, вернее — будет чувствовать себя вполне здоровой, когда закончит курс лечения сном. Я совершил настоящее преступление, когда доверил ей эту миссию, но я уже сказал, что даже не подозревал… Все эти убийства в Кинтане довели ее до нервного шока, и она вернулась еле живая…
Тераи вспомнил, с каким хладнокровием держалась Стелла в ту страшную ночь. Пожалуй, Нокомбэ прав. Ее упрятали подальше и использовали собранный ею материал без ее согласия.
— Стелла выйдет из клиники через неделю. А сейчас, я надеюсь, вы доставите мне удовольствие и позавтракаете со мной.
— Я не могу ждать неделю! Дайте мне адрес клиники, я пошлю ей хотя бы цветы.
Гендерсон замялся всего на секунду.
— Это клиника доктора Юкевы. Да, конечно, прекрасная идея, цветы ей доставят большое удовольствие. Но до конца лечения к ней не допускают посетителей, даже меня!
Тераи про себя усмехнулся. Настаивать бесполезно. Клиника ММБ была настоящей крепостью.
— Очень жаль, что вы не можете задержаться на Земле подольше. А что, если мы попробуем найти выход? У меня к вам предложение. Я уже сказал, что вы мой враг, но я не испытываю вражды к вам лично. Я убежден, что все началось с печального недоразумения и что мы оба выиграем, если заключим почетный мир. Вы нанесли мне немало жестоких ударов, но я, со своей стороны, до сих пор вас щадил. Вы сорвали мои планы, вы убили одного из моих лучших агентов…
— Карла Боммера?
— Да.
— А вы приказали убить моего лучшего друга.
— К убийству Игрищева я не причастен! Один из наших людей перестарался… Он был за это сурово наказан.
— Да? Наверное, как Горон?
— Смотрите-ка, вы и это знаете? Нет, на сей раз его действительно наказали. Ваш компаньон мог бы мне пригодиться так же, как и вы. О, разумеется, я обойдусь без вашей помощи, а если нужно, просто уничтожу вас, но я предпочитаю с вами договориться. Что вы скажете, если я предложу вам пост генерального директора ММБ на Эльдорадо? Геологоразведчики вас уважают, мои люди боятся, вы подружились с вождями многих племен, и новый император Кено, насколько я понимаю, тоже ваш ставленник.
— Мой друг, мистер Гендерсон.
— Тем лучше! Вы принимаете мое предложение?
— А какую политику я должен буду проводить?
— Разумеется, нашу. Но благодаря вам она будет более гибкой и мягкой.
— Но во имя чего я должен предавать своих друзей? Ради денег? У меня их столько, что мне вовек не истратить!
— Поэтому я и не упомянул о деньгах. Послушайте, Лапрад! Вы человек, вы землянин. Земле нужны металлы. Когда-нибудь мы наверняка встретимся в космосе с другими. И может быть, это произойдет гораздо скорее, чем вы полагаете!
— О, значит, вы тоже задумывались о будущем контакте?
— Я только об этом и думаю! К тому времени мы должны быть сильны, как никогда, независимо от того, какой будет встреча, мирной или нет. Особенно если она не будет мирной!
— С этой земной империей, какой вы ее создаете, не может быть мирных контактов. “Покорись, или мы тебя уничтожим” — вот ваш девиз!
— А хотя бы и так! “Выживает сильнейший”. Кто может поручиться, что у тех, других, не такой же девиз?
— Предположим. Но зачем из-за этого разорять беззащитные планеты? Зачем пробуждать к себе ненависть туземцев? Что мешает вам разрабатывать глубокие месторождения на Земле? Ведь это технически вполне возможно!
Гендерсон воздел руки к небу.
— Типичная точка зрения простого технаря. Сразу видно, что вы не представляете всей сложности проблемы. С помощью передатчиков материи доставлять металлы с планет за сотни световых лет в три раза выгоднее, чем добывать их здесь на глубине в три или четыре километра. Для этого пришлось бы пойти на затраты, понизить уровень жизни землян. И хотя, по совести говоря, они уже достаточно обленились и отупели, попробуйте-ка покуситься на их жизненный уровень, на их комфорт. Начнутся бунты и даже революции!
— “Выживает сильнейший”, — сказали вы? Надеюсь, что встреча с теми, другими, в космосе будет мирной. Иначе, если Земля настолько деградировала, нас проглотят одним глотком!
— У нас есть колонии, Лапрад. Они поставят армию. Земля всего лишь арсенал империи, хотя и на ней еще достаточно настоящих людей, наверное, гораздо больше, чем я думаю. Однако даже их не хватит, чтобы осуществить ваш проект глубоких разработок.
Тераи почесал затылок. Гендерсон решил, что геолог заколебался.
— Итак, вы согласны?
— Нет. Меня враждебно встретят ваши люди и будут презирать мои друзья. Предоставьте это ксенологам и…
— Этому сборищу мечтателей-идеалистов?
— …И через три — пять поколений Земля превратится в центр великой Федерации свободных и равных народов, настолько мощной, что нам не будет страшна никакая встреча в космосе. А пока почему бы не ограничиться эксплуатацией безлюдных планет, таких как Хелл или Густавия?
— Потому что там нет рабочих рук, вы это прекрасно знаете! И туда нельзя доставить на звездолетах тяжелое оборудование — слишком дорого. И наконец, Лапрад, эти свободные и равные народы скоро станут сильнее нас. Вспомните Рим!
Тераи поднялся.
— Мне очень жаль, Гендерсон, но нам больше не о чем говорить.
Рука Гендерсона опустилась на красную кнопку на углу стола.
— Стоит мне позвонить, сюда войдут пять вооруженных охранников, и Тераи Лапрада долго никто не увидит!
— Звоните! Перед тем как идти сюда, я зашел в БКС, Они знают, где я, и если я не сообщу им, — он взглянул на свои часы, — через десять минут, что я жив и здоров, вам придется несладко! Вы еще не свергли земное правительство.
— Хорошо, Лапрад, расстанемся по-хорошему, без взаимных угроз. У нас разные взгляды на будущее человечества, но это не значит, что мы не можем относиться друг к другу с уважением.
— Послушайте, Гендерсон, какой смысл нам с вами лгать? Берегись, а я себя поберегу, как говорили когда-то корсиканцы.
Гендерсон потемнел.
— Будь по-вашему! Вы об этом пожалеете!
Горилла Джо ожидал в коридоре с угрожающим видом. Он повел Тераи к лифту, держа руку на пистолете в расстегнутой кобуре. За поворотом на них буквально налетел какой-то человек.
— Что с тобой, Тэд? — рявкнул Джо, останавливая его за рукав.
— Девчонка патрона! Она сбежала!
— Заткнись!
— Но патрон должен узнать немедленно…
— А этот тоже должен все знать, дубина? — оборвал его Джо, кивнув на геолога. — Убирайся! — И, выхватив пистолет, добавил с кривой усмешкой: — Боюсь, как бы с вами не произошел несчастный случай, любезный. Теперь вы слишком много знаете!
— Даже если я ничего не понимал, последние ваши слова все объяснили, — спокойно ответил Лапрад. — Значит, мисс Гендерсон держали в заключении? Я это подозревал, а теперь знаю точно.
— Тебе от этого мало пользы, потому что…
Ребром левой ладони Тераи ударил его по руке, сжимавшей пистолет. Раздался выстрел, пуля с визгом запрыгала, отскакивая от металлических стен. В то же мгновение правый кулак Тераи со всего размаха въехал Джо в солнечное сплетение. Охранник согнулся пополам и рухнул на пол. Тераи подобрал пистолет, оглушил Гориллу Джо рукояткой, прислушался. Все было тихо. Ни торопливых шагов, ни звонков сигнализации.
— Прекрасная вещь эти звуконепроницаемые перегородки! — усмехнулся Тераи.
Он выбрался знакомым путем из здания, и никто его не остановил.
На улице Тераи поймал такси, доехал до своего отеля. Что делать дальше, он не знал. Созвать журналистов и восстановить истину об Эльдорадо? Теперь, когда Стелла сбежала, он мог бросить Гендерсону вызов. Пусть он покажет ее представителям прессы!.. Однако нет. Единственное, чего он добьется, — это начала открытой войны на территории врага. Ни БКС, ни его союзники в правительстве к этому еще не готовы. Он приказал отвезти себя в аэропорт и первым же самолетом вылетел в Астру. На него никто не попытался напасть, и это его удивило.
“Таароа” стоял на взлетной площадке. Оформив документы, Тераи направился к своему кораблю. У входного трапа стоял человек в форме капитана космического флота Конфедерации и с любопытством разглядывал изображенную на корпусе эмблему: атолл с пальмами, герб Океанской республики. Заслышав шаги, он обернулся.
— Тераи Лапрад! А я — то ломал голову, что здесь понадобилось кораблю Океании! У вас что, мало своих космодромов и теперь вы загромождаете наши?
Лукавая улыбка противоречила его агрессивному тону.
— Джек Сильвер! Сколько же времени мы не виделись?
— Десять лет? Двенадцать? Последний раз это было у тебя, в Торонто, еще до того…
— До того, как эти свиньи сожгли все и всех! Да, двенадцать лет назад…
— И что ты делал с тех пор?
— Вел разведку. Случайно сколотил состояние, как у вас говорится.
— Где именно?
— На Эльдорадо.
— Ты работаешь на ММБ?
— Нет.
— И ты смог сколотить состояние на Эльдорадо, не работая на ММБ? Ну знаешь, старина, это потрясающе! Ты возвращаешься туда?
— Да, но не сразу.
— В таком случае мы там, наверное, встретимся, Я получил приказ. Через три месяца, после исследований в том секторе, мы остановимся на Эльдорадо. Что это за планета? Красивая? А как туземцы?
— Очень красивая. Туземцы почти такие же люди, как мы. У тебя есть несколько минут? Поднимемся на борт!
В каюте Сильвер восхищенно присвистнул.
— Неплохо вы устраиваетесь у себя в Океании! Последняя модель, насколько я понимаю.
— Скажи, что ты думаешь об ММБ?
Сильвер кисло усмехнулся.
— Ты действительно не работаешь у них?
— Я уже сказал, что нет!
— Верно. Ты не из тех, кто способен сыграть злую шутку со старым другом. Что я думаю об ММБ? Что его давно пора раздавить, пока они не изгадили весь мир! Тебе известно, что один из их политиканов год назад едва не протащил в парламенте закон о роспуске флота Конфедерации? Он застал всех врасплох. Ему не хватило всего трех голосов! Но фокус не удался, и теперь мы начеку. С тех пор как мы узнали, что где-то в космосе есть другая империя, или федерация, называй ее как хочешь…
— Я веду войну с ММБ, Джек! Когда через три месяца твой крейсер опустится на Эльдорадо, будьте со всеоружии и удвойте караулы!
— Что ты хочешь сказать?
— У меня нет времени объяснять. Через три месяца увидишь сам, но не принимай решений, пока не встретишься со мной.
— Это серьезно?
— Очень серьезно.
Сильвер приподнял фуражку, взъерошил волосы.
— Хорошо, буду об этом помнить. Что касается оружия, то с тех пор, как мы знаем о существовании тех, других, оно у нас всегда наготове.
Тераи протянул Сильверу руку.
— До свидания, Джек. Мне повезло, что я тебя встретил.
Англия была одной из редких планет земного типа, где не оказалось разумных существ. И осталась так же одной из редких планет, богатых металлами, которая не попала в лапы ММБ. Около ста лет назад она была заселена колонистами преимущественно англосаксонского происхождения. Пользуясь близостью других земных колоний, жители Англии создали свой собственный торговый флот и специализировались на экспорте машин и на производстве оружия. Тераи провел там несколько месяцев после того, как покинул Землю. Это был еще не обжитой суровый мир, хотя население его и перевалило в последнее время за двести миллионов. Колонисты Англии славились во всей Галактике свирепым духом независимости, и ММБ оставило их в покое, слишком поздно осознав могущество планеты и не рискуя затевать войну между землянами. Народ инженеров, горняков и скотоводов, разводивших стада на обширных равнинах северного континента, они всегда были готовы в случае необходимости взяться за оружие. Тераи надеялся найти там союзников.
Он опустился ранним утром на космодроме Нью-Шеффилда, столицы планеты. Город состоял из двух частей. На севере на склонах холмов и в зелени парков белели здания жилого массива; на юге прижимался к земле комплекс металлургических заводов, мастерских и складов, уродливый и мрачный. Между двумя частями города зеленую полосу шириной в сорок километров пересекала сложная сеть железных дорог и шоссе, по которой ежедневно доставляли к месту работы и обратно потоки людей. Как и на всех недавно освоенных планетах, промышленность на Англии была высоко автоматизирована, потому что колонистов было мало и каждый ценился на вес золота. Однако промышленный комплекс Нью-Шеффилда был так велик и сложен, что его обслуживало до пятидесяти тысяч человек.
“Теперь я понимаю, почему ММБ делает все возможное, чтобы задержать их развитие, — подумал Тераи. — Если я потерплю неудачу, если план Нокомбэ провалится, этот свободный мир останется, наверное, единственной надеждой рода человеческого!”
Он договорился о встрече с Т.Г.Рамстедом, президентом “Оружейной корпорации Нью-Шеффилда”, аскетическим старцем с горящими глазами. Тот, не моргнув, выслушал заказ Тераи: десять тысяч автоматов, пулеметы, противовоздушные и наземные ракеты, тонны боеприпасов. Он только спросил:
— Для чего вам все это? Количество оружия немного превышает нужды корсара, даже если предположить, что космическое пиратство выгодное дело.
— Для защиты планеты!
Рамстед улыбнулся.
— Эльдорадо?
— Значит, вы уже знаете?
— Да, мы получили от ММБ послание. Нас просят не продавать вам оружие ни за какие деньги.
— И… вы… подчинитесь? — спросил Тераи, выделяя каждое слово.
— Не старайтесь меня оскорбить, это ни к чему. Нам никто не смеет приказывать, и меньше всех — ММБ. Вы получите ваше оружие по заводской цене. И дай вам бог свернуть им шею! Верьте, у нас нет вражды к Земле, нашей родине, но если земляне позволят и дальше расползаться по Галактике раку ММБ, однажды мы встанем у них на пути с оружием в руках, если нужно.
— Мне кажется, я могу вам сказать, не выдавая никаких секретов, что эту же точку зрения разделяет БКС.
— Которое ничего не делает, чтобы их остановить!
— Которое долго ничего не могло сделать. Но если вы действительно думаете так же, как люди из БКС, вам надо с ними связаться.
— Мы это обсудим. Оружие будет передано вам через два дня.
— Так быстро?
— Я поговорю с моим другом Диком Кристофером, президентом республики, и мы возьмем все, что нужно, из наших арсеналов. Но тут одна сложность. Мы не сможем обеспечить доставку. Это было бы открытым объявлением войны, а мы хотели бы этого избежать. Во всяком случае, сейчас.
— Благодарю. Доставку я обеспечу сам.
Тераи встал, простился. Рамстед проводил его до двери, протянул ему сухую холодную руку и сказал:
— Если вы потерпите поражение, Англия будет для вас надежным убежищем. Помните об этом. Нам нужны такие люди, как вы.
О том, чтобы переправить все оружие на “Таароа”, нечего было и думать, — даже многочисленные рейсы не помогли бы. Значит, оставалось одно: найти независимого капитана, собрата по духу, которого не испугала бы доставка такого груза на Эльдорадо. Тераи полагал, что знает, где его искать. Он направился к кварталу, прилегающему к аэропорту, зашел в таверну, которую когда-то посещал. Здесь ничего не изменилось. Зал был длинным и низким, с почерневшими балками потолка, под которыми два ряда столиков тянулись до маленькой танцевальной площадки перед сценой, закрытой занавесом. В этот час таверна была почти пуста. Тераи облокотился о стойку, к нему обернулся незнакомый официант с тупым лицом.
— Виски.
— Местного или импортного?
— Я сказал виски, а не ослиной мочи с купоросом, которую вы тут гоните.
— Десять долларов — и плата вперед. Здесь не верят в кредит невесть кому даже на две минуты!
Тераи через стойку схватил официанта за отворот куртки, притянул к себе. Тот забился, норовя ударить Тераи по лицу. Взмахом другой руки гигант отшвырнул его к стене. Официант выхватил из-под стойки дубинку и замер, глядя в дула двух пистолетов.
— Ну что, ты нальешь мне или нет?
— Это что тут такое? — раздался сзади голос. — А, ясно. Все в порядке, Том! Опусти свои пушки, Тераи, здесь они ни к чему!
Гигант повернулся.
— Я знал, что ты явишься, если я затею маленькую потасовку. Как дела, Тейлор?
— Да так, ни шатко ни валко. Каким добрым ветром занесло тебя к нам после стольких лет?
— Понадобилось кое-что закупить.
— Шахтное оборудование?
— Хм. Где бы нам поговорить спокойно?
— У меня в кабинете.
Тейлор направился к двери в другом конце бара, открыл ее, поманив за собой Тераи. Комната была без окон, но уютная.
— С чего ты поднял такой шум? Это на тебя не похоже, или ты сильно изменился. Виски? Это настоящий, шотландский.
— С удовольствием. Да, я изменился, Жак. Я постарел. Мне нужно было тебя видеть, а я не знал нового пароля.
— Я тебе нужен?
— И очень.
— Старина Жак всегда платил свои долги. Особенно такие, как долг тебе.
Тераи отмахнулся от этого напоминания о прошлом. Одиннадцать лет назад его показания вытащили Тейлора из грязной истории, подстроенной главарем банды рэкетиров. Он не испугался тогда угроз и выступил на суде. После оправдания Тейлора все завершилось десятиминутным сведением счетов, после которого осталось семь трупов.
— Так вот, мне нужен не слишком щепетильный, но достаточно храбрый капитан, чтобы переправить оружие на Эльдорадо.
Тейлор тихо свистнул.
— Черт возьми! Значит, здесь замешано ММБ?
— Да.
— Не думай, что я сам не хотел бы утереть им нос. Но у них свои патрульные крейсера, и если этого человека захватят… Снабжение оружием планеты типа Б… Это пахнет виселицей или, в лучшем случае, стиранием памяти!
— У меня свой вооруженный разведчик, я буду сопровождать грузовоз.
— Независимый капитан, не слишком щепетильный, но храбрый? Такого здесь можно, конечно, найти, но это обойдется недешево.
— Мне на цену плевать. У меня есть деньги.
— Достаточно?
— В десять раз более, чем достаточно!
— В таком случае возражений нет. Я ничего не знаю, и если тебе вздумалось устроить там большую охоту на крупного зверя — это твое личное дело. Подумаем… Ред Джонс? Нет, он сейчас у черта на куличках. Тед Ларкинс? Его лоханка недостаточно быстроходна. Казимир Круковский? По последним сведениям, он влип на Логало. Надеюсь, это ложные слухи… Ага, Дом Фландри. Его “Молния” когда-то оправдывала свое название, и я знаю, что он ее держит в полном порядке. Он здесь не так давно, но, думаю, на него можно положиться.
— Француз?
— Да. Или, может быть, канадец. А какая разница?
— В самом деле никакой. Когда я могу с ним встретиться? Тейлор посмотрел на свои часы.
— Сейчас половина девятого. Он будет в баре около половины одиннадцатого. Пока мы пообедаем. У нас сейчас неплохая эстрадная программа, Фландри придет на нее. Разумеется, обед и напитки — за мой счет!
После обеда Тераи прошел в отдельный кабинет, и вскоре Тейлор ввел туда высокого элегантного брюнета в вечернем костюме. Его тонкое, пожалуй, слишком правильное лицо сохраняло рассеянно-мечтательное выражение, с которым никак не вязался холодный блеск проницательных серых глаз.
— Тераи, это капитан Фландри. Думаю, он подойдет для вашего дела лучше всех.
Тейлор вышел. Несколько секунд Тераи и Фландри приглядывались друг к другу.
— У вас есть звездолет? Какого класса?
— Типа Альтаир.
— Такое старье?
— Вы будете, поражены его скоростью. Никто не запрещает ставить новые двигатели на старый корпус… Кроме того, если модель и устарела, корпус в прекрасном состоянии. “Молния” была последним кораблем этого типа, и до того, как я ее купил, она успела сделать всего два рейса. В нашем деле иногда полезно иметь невинный с виду грузовоз, который развивает скорость крейсера.
— Команда надежная?
Фландри хитро улыбнулся.
— Банкиру или девице из церковного хора было бы опасно путешествовать на нашем корабле. Но для ваших целей, насколько я понимаю, команда подойдет.
— Вы готовы рискнуть, зная, что за это вас ждет стирание памяти или виселица?
— Все зависит от цены.
— Триста тысяч долларов.
— Скажем — четыреста тысяч!
Тераи пожал плечами.
— Пусть будет четыреста, за ценой я не стою. Договорились!
— Надо было просить полмиллиона! Ба, деньги всего лишь символ богатства.
— Вы сможете купить другой звездолет или уйти на покой.
— Как тут недавно пела одна певичка: “Когда забурлит кровь бродяги и ветер странствий подует…”
— Искатель приключений?
— Да, мы братья по духу!
— Возможно. Итак, будьте готовы начать погрузку послезавтра на рассвете. Взлетный квадрат № 41.
— Не беспокойтесь, мы будем на месте.
“Таароа” снова парил в пространстве. Впереди, еще довольно далеко величественно вращался гигантский голубоватый диск Эльдорадо в белых полосах и пятнах облаков. Немного правее по направлению к нему двигалась маленькая звездочка, грузовоз “Молния”. Тераи замер перед экраном радара. Другая сверкающая точка приближалась к первой с большой скоростью.
— Что ж, придется принять бой.
Он методично привел “Таароа” в полную боевую готовность, проверил торпедные аппараты, затем настроил приемник на нужную волну.
— Алло, неизвестный корабль! Алло, неизвестный корабль! Говорит патрульный корвет “Сэмюель Лимэн”, капитан Джонсон. Остановить для досмотра!
Тераи придвинул к себе справочник космических флотов. “Сэмюель Лимэн”, корвет новейшей постройки, 300 тонн, экипаж — пять человек, вооружение — два атомных орудия, магнитные захваты. Частный флот ММБ.
— Если они ударят по “Молнии”, это будет просто убийство! — проворчал Тераи.
“Таароа” приближался со стороны солнца, и благодаря антирадарному покрытию, предназначенному только для кораблей государственного флота, на корвете его не замечали. Тераи увеличил скорость, прицелился.
— Алло, неизвестный корабль! Остановитесь, или мы откроем огонь!
“Молния” продолжала идти своим курсом. Первый выстрел, разрыв вспыхнул за километр впереди нее.
— Последнее предупреждение!
Тераи проверил прицел, выпустил две торпеды и стал ждать. За мгновение до взрыва на корвете заметили опасность и попытались отвернуть, но было уже поздно. Ослепительная точка вспыхнула в небе.
— Ну вот, война началась. Пять несчастных олухов, и, наверное, неплохих парней. Семьи, куда уже не вернутся отцы и мужья…
Тераи выругался. “Молния” вошла в верхние слои атмосферы и тормозила. Он немного поотстал, осматривая небо, затем, в свою очередь, ринулся вниз.
— Все, мы закончили разгрузку. У вас тут хватит оружия, чтобы завоевать планету. Вы этого хотите?
Тераи сердито обернулся.
— Нет. И вообще, то, чего я хочу…
— Меня не касается?
Тераи передернул плечами.
— О, я могу сказать вам! ММБ наверняка предупреждено о гибели своего корвета. У них достаточно умных людей, чтобы догадаться, что я вернулся и не с пустыми руками. Моя цель — помешать им опустошить этот мир, как они уже опустошили десятки других планет.
— И для этого вы начнете с ними войну. Знаете, войны тоже иногда неплохо опустошают планеты.
— Да, знаю, черт меня побери! Знаю, что будут жертвы и сам, возможно, погибну. Но при явном конфликте между ММБ и туземцами федеральное правительство вынуждено будет применить закон о карантине. Планета будет спасена на десять лет. А за десять лет многое может случиться!
— Но почему вы хотите защищать именно Эльдорадо?
Тераи устало прикрыл ладонью глаза.
— Это трудно объяснить. Наверное, потому, что я потомок колонизированных народов. Я не верю, что человек достаточно мудр и бескорыстен, чтобы не претендовать на ведущую роль в космосе. На Эльдорадо у меня друзья, а ММБ представляет здесь то, что мне ненавистнее всего на свете… И наконец, просто потому, что такой уж я есть и не могу поступать по-другому! — Почему вы сами-то ушли из Звездной гвардии, капитан Фландри?
— Смотрите-ка, да вы все знаете!
— Я всегда навожу справки о тех, кого нанимаю. У меня есть друзья на Англии.
— В общем, от скуки. Звездная гвардия — это вовсе не то, что думают простаки. Никаких тебе космических пиратов, это себя не оправдывает. Только в фантастических романах можно взять на абордаж звездолет, когда он в движении. Что остается? Патрулирование, картография, а это однообразно. Я просил перевести меня в исследовательский отряд разведчиков, мне отказали, и пять лет назад я подал в отставку. С тех пор веду исследования на свой страх и риск. А для денег перебрасываю иногда грузы, законные или незаконные, как на сей раз.
Он помолчал.
— Вы мне нравитесь, Лапрад. Я думаю, ваш замысел удастся, но помощь вам не помешает. Что вы скажете, если я предложу вам союз? Не исключено, что и у меня есть с ММБ свои счеты…
— А ваша “Молния”?
— Мой помощник справится с делом сам в течение нескольких месяцев.
— Если мы проиграем, на Земле вас объявят вне закона.
— Я уже вне закона.
Тераи долго смотрел на него.
— Простите мою подозрительность, но я недавно обжегся. Кто мне докажет, что вы не шпик Гендерсона?
Фландри откровенно расхохотался.
— Неужели агент Гендерсона доставил бы вам целый арсенал, с помощью которого вы собираетесь свернуть ему шею?
— Гендерсон способен на крупный риск, лишь бы узнать и сорвать мои планы. Нет, если вы хотите остаться со мной, вы должны представить веское доказательство — только тогда я приму вас в союзники.
— Я уже сказал: у меня с ММБ свои счеты…
— Слишком туманно!
Фландри глубоко вздохнул.
— Ладно. Я вам расскажу, хотя это может показаться вам самой нелепой мелодрамой. Вы служили мисс Гендерсон проводником, не так ли? В каких вы были отношениях?
— Я думал, что мы друзья. Она меня обманула.
— Возможно. Она вам рассказывала о своих студенческих годах?
— Да.
— О своей первой любви?
— Да.
— Она назвала вам имя?
— Нет.
— Поль был моим младшим братом, Лапрад. Молодой физик с блестящим будущим, как принято выражаться. Но будущее оказалось коротким и закончилось в груде железа: его машина сорвалась с шоссе на скорости в сто восемьдесят километров в час. Меня не было на Земле, когда это произошло, но потом я отыскал его разбитую машину на свалке металлолома — ее еще не успели отправить под пресс. Так вот, рулевое управление оказалось намеренно поврежденным. У меня нет доказательств, но нетрудно представить, что идиллия между нищим Полем Фландри и Стеллой Гендерсон далеко не всем нравилась. Разумеется, следствие провели лишь для вида. Еще один сумасшедший юнец разбился — эка важность! Теперь вы понимаете, почему я ненавижу ММБ и его хозяина? И знаете, Лапрад, я не думаю, что мисс Гендерсон вас предала. Поль был воплощением честности и никогда бы не полюбил девушку, которая не была бы в этом похожа на него. Очевидно, ее обманули так же, как и вас.
— Она могла за несколько лет измениться. Богатство растлевает души.
— Вы сами богаты и даже слишком.
— У меня есть только деньги, но нет “священной собственности”. Меня это не интересует, я предоставляю возможность другим умножать мой капитал и до этого года не тратил на себя и двадцатой части даже процентов.
— Ну так как, вы принимаете мое предложение?
— Я всегда готов принять искреннюю помощь, Фландри!
Солнце золотило саванну, и красные палатки второй армии Кено ярко горели в его лучах позади кожаных шатров лагеря ихамбэ. Тераи потянулся. Вдали на травяной равнине маршировали черные фигурки — смешанные отряды ихамбэ и кеноитов под командованием Фландри.
— Наконец-то я применил знания, — говорил он, — которые считал совершенно бесполезными: мне их вдолбили еще в кадетской школе. Продвижение под огнем врага перебежками, маневр сближения, расстановка пулеметов и так далее, и тому подобное!
Справа ветер доносил трескотню выстрелов: там тренировались отборные солдаты. Клон-Сифо, кеноитский генерал, подошел к Тераи.
— Скоро, господин Лапрад, мы будем готовы.
— Да, для того чтобы разгромить несколько отрядов горожан. Если бы пришлось иметь дело с регулярной армией… В общем, постараемся справиться и будем надеяться, что нам не придется сражаться по-настоящему.
Он поднялся с кресла и пошел к штабной палатке. Навстречу ему гигантскими прыжками бросился Лео и упал у его ног с тяжелой грацией хищника, радостно хлеща траву хвостом.
— Да, я вернулся, старый мой друг! Нет, я больше тебя не покину, никогда не покину, обещаю. Ты единственный, кто у меня остался.
Родители… Лаэле… Стелла…
Вспоминая события последних месяцев, он все чаще и упорнее подыскивал Стелле оправдания. Она, несомненно, слепо верила пропаганде ММБ, когда прибыла на Эльдорадо. Затем ее гордость была уязвлена его связью с Лаэле. Стелле было трудно избавиться от старых земных предрассудков, и тем не менее она могла бы перейти на его сторону, прояви он больше терпения и будь хоть немного помягче. Перед отлетом она согласилась встретиться с ним, и может быть… Нет, их все разделяло — убеждения, раса, среда! И, в сущности, это было к лучшему.
Задумавшись, Тераи незаметно дошел до стрельбища. Офицеры-инструкторы, три бывших геологоразведчика, отобранных им среди наиболее преданных друзей, окружили гиганта.
— До совершенства им далеко, но стреляют они неплохо и уже прилично знают свое оружие, — доложил самый старший, Нед Соммерсфильд, который был когда-то капралом. — Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Тераи. Если когда-нибудь они повернут это оружие против нас…
— Это нам не грозит, Нед. Сейчас уже семь часов. Как только части вернутся с маневров, скажи Фландри, чтобы собрал командиров отделений. Я хочу с ними поговорить. Что с тобой, Лео?
Сверхлев обеспокоенно поглядывал на запад, ритмично тихо рыча.
— Самолет? Там? Всем рассыпаться по саванне!
Он прислушался. С запада доносился глухой гул, который усиливался с каждой секундой, пока не превратился в пронзительный вой.
— Нет, это не самолет. Это космический корабль. Но только сумасшедший может входить на такой скорости в атмосферу! Сумасшедший или тот, кто спасается от погони…
В высоте над грядой облаков появилась сверкающая точка. Она росла на глазах, приближаясь к земле.
Внезапно впереди нее возникло сияние, характерное для антигравитационного поля.
— Слишком поздно! Он свернет себе шею! И совсем близко отсюда!
Тераи уже бежал к возможному месту падения корабля. Фландри за ним. Миниатюрный корабль ударился о поверхность по касательной, взрыл почву, брызнувшую из-под его носа двумя волнами, и замер под скрежет рвущегося металла.
— Космическая яхта! Нашли время для прогулок, идиоты!
Корпус был сильно помят, но уцелел, только в середине зияло отверстие с неровными оплавленными краями. Неудачная посадка тут была ни при чем.
— Термическая торпеда, — бросил Фландри. — По ним стреляли.
Тераи напрягся, пытаясь открыть смятую дверцу шлюза, но даже его титанической силы было для этого недостаточно. Он выстукал по корпусу морзянкой: “Ждите, иду за помощью”, приложил ухо к металлу, прислушался. Ничего. Тишина.
— Наверное, их оглушило, — сказал Фландри. — У вас есть газовый резак?
— Да, в моей пещере. Роберт, Нед, бегите за резаком. Вы все отойдите подальше! — добавил он на языке ихамбэ, обращаясь к сбежавшимся воинам. — Эта штука может взорваться в любой момент! Вы тоже, Фландри.
Капитан спокойно закурил сигару.
— Я останусь. Звездолеты — это моя специальность.
— Как хотите. Голова тоже ваша, и она у вас одна.
В ожидании резака они обошли аппарат кругом. Возле носа, там, где должно было находиться название и порт приписки, металл был свежезачищен.
— Корсар? — удивился Тераи.
— Вряд ли! Никакого вооружения. А вот и ваши люди!
Они вырезали во внешней дверце шлюза отверстие, только чтобы проползти, и охладили раскаленные края водой. Внутренняя дверца оказалась открытой, за ней начинался узкий коридор. Тераи и Фландри прошли через помещение, опустошенное взрывом торпеды, открывая уцелевшие герметические двери и срезая петли на поврежденных. Нигде не было ни души. Наконец они добрались до штурманской рубки. Она тоже показалась им пустой, но потом Тераи разглядел при красном тревожном свете сигнальной лампочки какую-то темную массу, зажатую между креслом пилота и пультом управления. Он приблизился, включил свой фонарик.
— Стелла!
— Фландри, к машинам! Выключи все, что еще не выключено! Нед, помоги мне.
Потихоньку, боясь внутренних кровоизлияний, он уложил Стеллу на металлический пол и осмотрел.
Она казалась невредимой, лишь тонкая струйка крови текла из ноздри. Что это, простой разрыв сосуда от удара или перелом носовой кости черепа? Вошел Роберт в сопровождении двух кеноитов с носилками.
— Подсунь руку под ноги и поднимай, я буду поддерживать спину и голову. Осторожно, черт бы тебя побрал! В мою пещеру! Быстрее!
Тераи взялся за задние ручки носилок.
— Будь трижды проклято все на свете! Как она очутилась здесь? И они стреляли в нее, сволочи!
Голова Стеллы тихонько покачивалась из стороны в сторону; при закатном свете она казалась смертельно бледной.
— Они стреляли в нее! В дочь своего главного шефа! Что происходит в мире? Революция? А эти слюнтяи из БКС поручают мне самую грязную работу и молчат, как утопленники!
— Она вам сама все расскажет, — проговорил наконец Фландри. — Не думаю, что она серьезно пострадала. Просто шок…
— Не знаю, я ничего не знаю.
Он больше не мог притворяться перед самим собой. Да, он ее любил, несмотря ни на что! И если она умрет… Если Стелла умрет, он отправится на Землю на своем “Таароа” и выжжет ядерными бомбами гадючье гнездо ММБ! Но почему они в нее стреляли?
— Тлонг, подержи носилки, пока я открою дверь! Положите ее на постель, осторожнее. А теперь уйдите все, кроме Фландри.
Он включил переносной радиоскоп, осмотрел ее руки и ноги, косточку за косточкой. Переломов не было. Спинной хребет — тоже все в порядке. С бьющимся сердцем он направил лучи на голову и шумно с облегчением вздохнул. Ни переломов, ни трещин!
— О черт, куда делась эта проклятая сумка с медикаментами?
— Вот она, Тераи.
— Вы сможете сделать укол? Стимулол двенадцать. У меня дрожат руки…
Он рухнул без сил в кресло и закрыл лицо руками. Послышался слабый стон, Тераи бросился к Стелле. Она открыла глаза.
— О, как мне больно! Где я? Тераи, вы здесь! Будьте осторожны, они хотят вас убить. Скоро придут войска… И кофе, кофе! Главное, пусть они не пьют кофе! О, как больно! Тераи, неужели я умру?
— Нет, нет, все в порядке! Не шевелитесь! Завтра вам станет лучше. Вы только вся в синяках. Вот, проглотите это и спите!
Он осторожно приподнял ее голову, вложил в рот таблетку и поднес к ее губам стакан воды. Она пила медленно, с трудом, наконец откинулась на подушку и заснула.
Тераи долго смотрел на нее, затем сделал знак Фландри, и они вышли.
— Не волнуйтесь, — сказал ему капитан. — Через несколько дней от этих ушибов не останется и следа. Красивая девушка. Вы счастливчик, Тераи.
— Это дочь Гендерсона, Фландри.
— Однако что она хотела сказать? Прибудут войска, это я понимаю. Но что за история с кофе?
— Может быть, она бредила?
— У нее нет жара. Ладно, завтра утром узнаем.
Тераи проснулся на своей походной кровати как от толчка, прислушался. Заря уже занялась, и сквозь зарешеченное оконце бронированной двери в пещеру просачивался розовый свет.
— Тераи!
— Я здесь. Как себя чувствуете?
— Лучше. Ощущение такое, будто меня измолотили дубинкой!
Она попробовала усмехнуться, но тут же сморщилась от боли.
— Подойдите ближе. Мне трудно говорить громко, а я должна вам рассказать. Это очень срочно! Последние новости с Земли я получила неделю назад, на Клобо. ММБ собирается прислать сюда свои части, скоро они будут здесь. Они решили избавиться от вас любой ценой. А потом у них страшный план…
— У нас еще будет время. Спите, вам нужно набраться сил.
— Нет, я не хочу больше спать. Я должна рассказать вам все.
— Хорошо, говорите.
— Их план ужасен, Тераи! Вы были правы. Их надо остановить во что бы то ни стало. Моего отца и моего брата. Как они могли до этого дойти? До геноцида! И я, я сыграла им на руку, как последняя дура, и они воспользовались мною против вас! Никогда не прощу себе этого! В общем, вот о чем речь. Вы знаете, что такое гипнон восемь?
— Слышал. Успокаивающий препарат для нервных людей, так?
— Да, для людей. Но их биологи обнаружили, что у эльдорадцев гипнон восемь не только убивает дух инициативы; для них он быстро становится привычным и необходимым наркотиком, как для нас морфий. А главное — он делает их бесплодными в девяноста случаях из ста. Они провели опыты на нескольких десятках туземцев, перевезенных на Тихану в обход всех законов.
— Что ж, на этом их можно поймать, и тогда…
— Все туземцы умерли, это же ясно! Не осталось никаких следов!
— Значит, ММБ надеется превратить в наркоманов население целой планеты? Не знаю, как им это удастся. Чего ради туземцам глотать гипнон восемь?
— Им его и не будут давать в чистом виде. Но эльдорадцы обожают кофе, не так ли?
— Совершенно верно! Это единственное, что у меня здесь когда-либо крали, будь то у ихамбэ или в Кено.
— Так вот, избавившись от вас тем или иным способом, ММБ объявит крутую перемену курса, и чтобы подчеркнуть свою благожелательность к туземцам, начнет щедро раздавать кофе во всех доступных уголках планеты. Так они убьют одним выстрелом двух зайцев: туземцы для того, чтобы заполучить кофе с добавкой гипнона восемь, пойдут на все, на любые унижения, и в то же время население начнет резко сокращаться в результате “неизвестной эпидемии”, освобождая место для земных колонистов.
— Но общественное мнение на Земле никогда не допустит такого преступления!
— Вы наивный простак, Тераи! Откуда люди узнают об этом? Кто им скажет? БКС будет по горло занято своими делами, защищаясь от тщательно подготовленных и, конечно, ложных обвинений, поддержанных вескими доказательствами, разумеется тоже фальшивыми. А для нескольких инспекторов, которые сюда доберутся, всегда будут приготовлены мешки с великолепным чистым кофе.
— Да-а-а, этот дьявольский план удался бы, если бы вы меня не предупредили или если бы я исчез. Но как вы узнали об этом?
— Это длинная история, Тераи, я расскажу ее вам вкратце. Когда я прибыла на Эльдорадо, я вас ненавидела и презирала. Вы были помехой на пути грандиозной мечты моего отца — подарить вселенную человечеству! Из глупого идеализма вы вставляли палки в колеса ММБ, которое трудилось на благо всех землян…
— А вы никогда не задумывались о благе обитателей других планет, которые эксплуатировало ММБ?
— Я верила, Тераи, что все грехи колонизации в конечном счете будут покрыты, когда остальные народы приобщатся к нашей культуре. Я прилетела на Эльдорадо предубежденной против вас. Первая встреча не изменила моего мнения: грубый, наглый, надменный, тщеславный и смертельно опасный…
— Короче — настоящий метис, не так ли?
— Дайте мне закончить, Тераи. Но в то же время храбрый, отзывчивый и великодушный…
— И вы подумали, что эти положительные черты дала мне четверть европейской крови…
— Замолчите! Вы совершенно невыносимы. Нет, я не подумала этого. Я была сбита с толку. Мне не удавалось подогнать вас ни под какую категорию. Затем мы отправились к ихамбэ, и по дороге вы не раз спасали мне жизнь, хотя и подозревали, что я пришла к вам с недобрыми намерениями.
— Вы были слишком красивы, я не мог допустить вашей смерти.
— Мало-помалу мое мнение о вас изменилось. Я пыталась вас понять. Мне все труднее становилось бороться с растущей симпатией к вам. Решающей деталью была слеза, пролитая тайком над могилой Гропаса. Кстати, это вы послали его матери тридцать тысяч долларов, чтобы она могла поставить на ноги братьев и сестер?
Тераи кивнул.
— Я долго думала, что это сделало ММБ, но потом убедилась в обратном: они выплатили семье только его жалованье за полгода… Затем мы прибыли к ихамбэ. Была схватка с тигром, был праздник Трех лун. Я уже не знала, что думать. Чего вы хотели? Какие чувства питали ко мне? Порой я ощущала только ваше бесконечное презрение, но иногда мне казалось, что вы… относитесь ко мне по-дружески.
— Я и сам не разбирался тогда в своих чувствах, Стелла.
— И все это время я колебалась. Мне казалось тогда, что ММБ, которым управляет мой отец, не может быть таким отвратительным чудовищем, каким вы мне его представили. Но с другой стороны — я чувствовала вашу правоту и краснела каждый раз, когда вела тайком съемку кадров, которые могли стать оружием против вас и ваших друзей. И еще была Лаэле…
— Не говорите о ней, Стелла, прошу вас. Этого вам никогда не понять!
— Я уже почти перешла на вашу сторону, но потом, когда увидела, как вы пытаете пленных…
— А что бы вы от меня хотели? Может быть, я был не прав, но я один, один, совсем один против всей мощи ММБ! Один против всей Земли, вернее — почти всей, потому что БКС пока бессильно, а правительство не вмешивается в такие дела. О, я знаю, я совершил немало тактических ошибок. Но я не генерал, Стелла, и не политик. В этой коварной войне я всего лишь дилетант, который отражает удары как может и наносит их как умеет, даже ниже пояса! Я не бог и не политический гений. Я часто ошибался и, может быть, сейчас ошибаюсь. Если это так, я заплачу за свою ошибку дорогой ценой, и мои друзья тоже, но я не вижу другого выхода…
— Как бы там ни было, возвращаясь на Землю, я решила выполнить план, ради которого была послана сюда под видом журналистки. У меня были кадры микрофильмов, выставлявшие туземцев в довольно невыгодном свете, — нужно было только их отобрать и смонтировать. Однако я поклялась использовать все свое влияние на отца, чтобы после получения неограниченной лицензии он гуманно отнесся к туземцам. Я хотела убедить его назначить вас нашим резидентом на Эльдорадо, если вы согласитесь проводить нашу политику. А если откажетесь — ни в коем случае вас не трогать.
— Значит, вот почему он мне это предложил… Да, да, в тот самый день, когда вы сбежали! Но почему они вас заперли, если вы решили им помогать?
— По чистой случайности через три дня после возвращения я заметила, что отец не запер свой секретный сейф. Сам он был в Австралии. В сейфе я нашла неопровержимые доказательства. Там был план свержения правительства, отчеты об экспериментах над эльдорадцами и страшный приговор всей их расе. Потрясенная, я все сфотографировала и положила на место. Мой старший брат едва не застал меня врасплох — он-то был в курсе всех этих замыслов! Я нашла там еще кое-что: доказательство, что несчастный случай с Полем, молодым физиком, который любил меня, когда мне было девятнадцать лет, был совсем не случайной аварией. У отца относительно меня были другие намерения!
— Мир тесен, Стелла. Знаете, кто доставил мне оружие на Эльдорадо? Брат Поля, бывший капитан Звездной гвардии Доминик Фландри!
— Бывший капитан? Непонятно. Два года назад он командовал целой флотилией!
— Смотри-ка! А он мне сказал, что вышел в отставку пять лет назад! Придется поговорить с ним на эту тему. Но что вы сделали с документами, Стелла?
— Я могла бы переслать их правительству, но это было опасно. У ММБ всюду свои люди, и я их не знаю. Поэтому я отправила фотопленку заказным письмом моей старой подруге, которая живет на Клобо. Я просила ее сохранить запечатанный пакет, пока я не прилечу за ним лично. Сейчас документы здесь, в сейфе моей яхты. Короче, обеспечив, как мне казалось, свои позиции, я дождалась возвращения отца, и у нас произошел крупный разговор. Отец пришел в такую ярость, что приказал своим телохранителям немедленно арестовать меня и держать под замком.
— В клинике?
— В какой клинике? Ничего подобного! На нашей вилле в Колорадо. О, это была золотая клетка! У меня были книги, телевизор, все что угодно, кроме права выходить или разговаривать с кем-либо по телефону. Так я увидела телепрограмму с моими фильмами, очень ловко смонтированными, так я узнала из последних новостей, что вы прибыли на Землю. И тогда я решила бежать, чтобы найти вас и предупредить.
— Как же вам удалось?
Она устало улыбнулась.
— Самым простым и древним способом. Я соблазнила моего тюремщика! На это ушло всего четыре дня. На пятый день он потерял голову и всякую осторожность, подошел ко мне слишком близко, и я оглушила его вазой для цветов. Остальное было легко. Я взяла у него ключи, добежала до ангара, где стояла моя космическая яхта, — у меня уже давно диплом космонавта, — и поскольку я знала, что вы улетели, я устремилась к Эльдорадо, завернув по пути только на Клобо, чтобы взять документы. Там я узнала, что всемирное правительство выдало на Эльдорадо неограниченную лицензию, утвердив ее простым большинством голосов, потому что с двумя самыми ярыми противниками ММБ накануне заседания произошел “несчастный случай”. Одновременно я узнала, что меня разыскивает полиция, как сбежавшую из дому “в результате временного помешательства”. Тогда я решила замаскировать свою яхту, но успела только счистить старое название и номер: пришлось срочно улетать. На орбите Эльдорадо патрульный корвет хотел остановить меня для досмотра. Я не ответила. Тогда они выпустили термическую торпеду. Остальное вы знаете.
Некоторое время Тераи молчал и думал.
— У вас сложное положение, Стелла. Благодарю от души за все, что вы сделали, это с лихвой окупает тот вред, который причинили ваши фильмы. Я сейчас возьму документы из вашего сейфа и постараюсь переправить их в БКС. Как это сделать, пока не знаю. Я бы, конечно, мог доставить их сам, но теперь, когда ММБ получило неограниченную лицензию, одна из их флотилий наверняка уже движется к Эльдорадо. Поэтому я не могу покинуть планету. А, вспомнил, выход есть! Через несколько дней сюда прибудет крейсер БК. С. Я передам документы капитану, это один из моих старых друзей. Какая комбинация у вашего сейфа?
Стелла покраснела.
— Там звуковой замок. Произнесите отчетливо: Стелла и Тераи. Да, я подумала, что никто… Но я пойду с вами!
— Нет. Прежде всего вам надо еще отдохнуть. А главное, я не знаю, что вас ждет снаружи. Выходить вам небезопасно. После возвращения с Земли я имел глупость рассказать, кто вы такая. Большинство ихамбэ поверят мне, когда я признаюсь, что ошибся, что на самом деле вы с нами, но остальные, например Эенко. Он ненавидит вас как личного врага, потому что считает, будто вы виноваты в гибели Лаэле.
— Вы думаете, что он…
— А, я ничего не знаю! Мне кажется, я понимаю ихамбэ лучше всех, насколько вообще можно понимать представителей другой разумной расы. Лаэле я понимал до конца. Но ее брата? Иногда мне удавалось проникнуть сквозь панцирь его гордой невозмутимости, а иной раз… Лишь в романах автор, сам создающий своих героев, может заглядывать к ним в душу, когда захочет. В жизни мы знаем людей только снаружи. Даже ваш отец и ваш брат годами скрывали от вас свою истинную сущность, а ведь вы достаточно проницательны. В общем, ждите меня здесь, я запру дверь снаружи, и вы будете в безопасности. На всякий случай вот вам пистолет, держите его под рукой.
Эенко ожидал его, сидя на уступе скалы в окружении пяти молодых воинов. Когда появился Тераи, он встал и торжественно приветствовал его поднятием руки.
— Мне сказали, что плохая женщина здесь, Россе Муту.
— Да, Эенко Тене. Но она не плохая.
— Должно быть, велика власть женщин твоего народа, Россе Муту, если ты так быстро изменил о ней мнение.
— Мудрый человек меняет свое мнение, когда видит, что ошибся, только глупец упрямится. Вечером на большом совете я объясню, почему отношусь к ней теперь по-другому, и расскажу о новой опасности, которая нам угрожает. Эта женщина прилетела предупредить нас о ней, рискуя жизнью!
Эенко злобно усмехнулся.
— Плохая женщина всегда находит слова, которые превращают черное в белое, но только безумец им верит.
— У меня есть доказательства, воин!
— Доказательства для тебя и для твоих людей. Но много ли стоят они для ихамбэ?
— Я представлю их сегодня вечером. Совет решит.
— Прогони эту женщину, Россе Муту! Вспомни, мы были братьями. Мы долго шли по одной тропе, но мы разойдемся, если ты пойдешь по этой лунной дорожке. Она заведет тебя в болото, в зыбучие пески, и ты будешь тонуть, и никто не протянет тебе руку, и ты погибнешь. Прогони эту плохую женщину, иначе она умрет!
— Ты угрожаешь мне, Эенко?
— Предупреждаю, Россе Муту!
Тераи почувствовал, как в нем закипает страшная ярость человека, все планы которого рушатся из-за тупого фанатизма.
— Обдумай хорошенько свои слова, Эенко! Стелла под моей защитой. Кто покушается на нее, покушается на меня!
— Ты потерял разум, Россе Муту! Она опоила тебя зельем из волшебных трав. Ты встал на сторону злой колдуньи, которая погубила твою жену, мою сестру! На сторону дочери проклятого народа, прилетевшего с неба!
— Я тоже сын этого народа, не напоминай мне об этом слишком часто. Но я все же уверен, что совет выслушает меня и поймет, и ты сам поймешь…
— Никогда! И раз ты упорствуешь, да переломится наша дружба, как ломается это копье!
Он схватил тонкое древко, сломал его посередине и бросил обломки к ногам Тераи.
— Око Сакуру! Именами Тинан, Тана и Антафаруто я, Эенко Тене, клянусь, что отныне между нами разрублена связь крови и охотничьей тропы!
С бесконечной печалью Тераи нагнулся, подобрал обломок с наконечником и воткнул его перед собой в землю.
— Да будет так. Око Сакуру! Да падет кровь тех, кто погибнет, на твою голову, о безумец, внимающий только своей ненависти! Когда война кончится и если мы будем живы, то сразимся с тобой перед старейшинами! Но пусть твои боги задушат тебя, если ты тронешь Стеллу. Если хоть волос упадет с ее головы, я прикажу воинам взять хлысты и гнать тебя, как собаку, пока ты не издохнешь! А теперь прочь отсюда. И если ты подойдешь к этой двери ближе, чем на сто шагов, я спущу на тебя Лео!
Завернувшись в одеяла, Тераи спал перед входом в грот, где отдыхала Стелла. Лео тихонько заворчал. В тот же миг Тераи был на ногах с пистолетом в руке.
— А, это ты, Фландри? Что случилось?
— Ничего, просто проходил мимо. Ночь слишком хороша, чтобы спать.
Он указал рукой на долину, где по морю трав при свете трех лун перекатывались волны зыбких теней.
— Раз уж вы здесь, садитесь поближе. Нам надо поговорить.
— Что сегодня случилось? Похоже, вы крупно поспорили е тем высоким дикарем.
— Он был моим шурином, Фландри, а теперь он мой враг.
Тераи объяснил, что произошло.
— Дело скверно. Он, кажется, вождь?
— Да, но это не имеет значения. У нас с ним личные счеты, которые мы сведем позднее. Скажите, Фландри, почему вы мне солгали? Какую игру вы ведете?
— Я? Солгал?
— Да, вы сказали, что ушли из Звездной гвардии пять лет назад и что вы объявлены на Земле вне закона, а Стелла видела вас всего два года назад в чине коммодора флотилии.
Фландри скорчил гримасу, затем расхохотался.
— Ай-яй-яй! А я так старательно заметал следы на Англии! Откуда я знал, что сюда явится какой-нибудь землянин, который меня знает, и тем более — мисс Гендерсон? Ладно, карты на стол!
Он порылся в кармане, вытащил жетон.
— Вот. Полковник Фландри, Секретная служба Звездного флота. Нас тоже давно беспокоят непомерные претензии ММБ. Надо было как-то задержать рост их могущества. Поэтому два года назад — на сей раз действительно два года, а не пять, Тераи! — меня объявили вне закона “за дезертирство с кассой флотилии”. Звездная гвардия ничего не могла делать, а пираты могли хотя бы время от времени уничтожать автоматические грузовые корабли ММБ. Правда, на свой страх и риск. Но, признаюсь, ваш план мне нравится больше.
— И наверное, вам очень нравится роль эдакого конспиратора?
— Это не совсем так. Видите ли, Тераи, кто-нибудь из Фландри всегда служил в армии. Это у нас в крови. И я думаю, в будущем, когда Земля создаст наконец свою галактическую федерацию, в космическом флоте всегда будут Фландри, и готов побиться об заклад, что среди них найдется хоть один Доминик. Мы никогда не отличались фантазией при выборе имен для своих потомков! И все они были циниками, драчунами, бабниками и чертовски сентиментальными романтиками. Такими же, как вы!
Тераи рассмеялся.
— Ну а теперь какова ваша цель?
— Я уже сказал: помогать вам. Из личных соображений, чтобы отомстить за брата, или в качестве полковника Секретной службы, вам-то какая разница? Но позвольте один вопрос. Кажется, вы не собираетесь использовать в этой войне свой звездолет. Почему?
— С “Таароа” я, конечно, мог бы разрушить Порт-Металл за десять минут. Но на Земле это сочли бы обыкновенным пиратским нападением, и никто бы не поверил, что меня поддерживают туземцы. Поэтому предпочитаю оставить “Таароа” про запас. Если уж дело будет совсем плохо, тогда…
Армия гигантской змеей ползла по саванне. Далеко впереди ныряли в травах разведчики ихамбэ с длинными луками и автоматами, за ними двигались кеноиты, вооруженные скорострельными карабинами. Позади домашние биштары Кено, трубя, тащили повозки с тяжелым оружием. Каждая десятая была превращена в платформу противовоздушной обороны: на них щетинились дула зенитных пулеметов, острые морды ракет и горбы аппаратов радионаведения, за пультами которых сидели геологоразведчики. Наконец, в арьергарде двигалась вся масса воинов ихамбэ и обоз с продовольствием.
С вершины холма Тераи, Фландри и Стелла, окруженные десятью телохранителями-кеноитами, смотрели, как проходят войска.
— Мы пересечем саванну по стране михосов, они нам не станут чинить препятствий. Затем пройдем восточнее гор Томбу и спустимся в долину Нианги, которая выведет нас прямиком на Порт-Металл. Я предпочел бы оставить вас в лагере, Стелла, но я боюсь. Эенко с двумя десятками воинов исчез. Первый раз вижу, чтобы ихамбэ нарушал закон Око Сакуру! Мне это не нравится. Когда все наши десять тысяч воинов дойдут до пещер Боро-Орок, я один с маленькой группой пойду вперед на разведку.
— Но почему? Разве это не опасно?
— Мне надо узнать, прибыл ли крейсер БКС. Если да, то все может обойтись без кровопролития. Я приведу капитана в пещеры, покажу ему, что мы готовы к настоящей войне, и тогда — ограниченная лицензия или неограниченная — он объявит планету на карантине. И ММБ ничего не сможет поделать, потому что земляне решительно против колониальных войн! Мы будем отрезаны от мира самое большее на десять лет. А за это время БКС… в общем, за это время может случиться многое.
— А если крейсера еще нет?
— В таком случае мне надо будет самому разведать оборону противника, узнать, прибыли их транспорты с войсками или нет. Кроме того, у меня друзья в городе и даже на заводе, среди специалистов. Они могут нам помочь, но для этого мне надо установить с ними связь. Все это импровизация, Стелла. Я уже говорил, я не Наполеон, и к тому же все мои планы нарушены. Мне отчаянно не хватает хорошей разведки! Я не знаю, что они там замышляют в Порт-Металле. К счастью, они, кажется, осведомлены не лучше нас и, возможно, даже не подозревают, что у меня есть армия и что она уже выступила!
— Но… если вас арестуют?
Тераи презрительно махнул рукой.
— Не полезу же я туда в одиночку!
Тераи раздвинул кустарник, оглядел город в бинокль. Порт-Металл лежал у подножия холмов, и сверху казалось, что там все спокойно. Дымили трубы заводов, по мосту через Ниангу с грохотом проходил состав, по улицам катили автомашины, и было их не больше и не меньше, чем в обычные дни. Но в астропорту возвышалась громада “Германа Швабе”, крейсера БКС, а на другом краю поля стояли два больших транспорта ММБ, из чрева которых потоком шли. люди и грузы.
— Мы прибыли вовремя! Роберт, возвращайся и прикажи армии обложить Порт-Металл, но не ближе чем в километре от городской черты. Сразу же поставь на этом холме две ракетные установки и держи астропорт под прицелом. Но, смотри, без фокусов! Когда получишь приказ, не вздумай стрелять по крейсеру. Жди около батареи. Если услышишь в городе стрельбу — это сигнал, открывай огонь и на штурм! Ты понял?
— Да, Тераи. Но скажи, неужели придется стрелять в товарищей? Ведь они там ничего не знают!
— Для этого я туда и иду. Чтобы их предупредить.
Роберт исчез в густых зарослях.
— Так! Стелла, ждите меня здесь вместе с охраной. Если все будет хорошо, я вернусь через три часа. Пойдем, Лео! И вы, остальные, за мной!
Он спустился по склону в сопровождении десяти отборных стрелков — пяти геологоразведчиков и пяти кеноитов, прошел сквозь заросли кустарника и выбрался на шоссе, идущее параллельно железной дороге к ущелью Кхабер. Мимо проскочила машина с вооруженными людьми, которые не обратили на них внимания.
Они дошли до первых домов: ставни опущены, двери закрыты. По-видимому, все отсюда ушли.
По мере приближения к центру улицы становилось оживленнее: с озабоченным видом проходили мужчины, проехало несколько автомашин, кое-где в маленьких садах перед домами сидели женщины и играли дети. Затем они натолкнулись на импровизированную баррикаду: два грузовика, поставленных впритык, загораживали улицу, а за ними стояло шесть человек с ружьями.
Тераи подошел к ним один.
— Стой!
— Что происходит? Уже нельзя пройти к себе домой!
— А, это вы, Лапрад! Что вам здесь нужно?
Тераи узнал мастера с завода.
— Хочу вернуться к себе, это мое право.
— С оружием?
— А почему бы нет? Я всегда хожу с оружием.
— В городе осадное положение.
— Хорошая новость! Но почему?
— Опасаются нападения враждебных племен. Да вы должны знать об этом в десять раз больше меня!
— Я? Там, где я был, все спокойно. Впрочем, мне на все наплевать, я хочу вернуться домой, и вы не имеете права меня задерживать, это незаконно. Вы не полиция…
— Согласно статье четвертой неограниченной лицензии…
Тераи прикинулся изумленным.
— Ого, значит, вы получили неограниченную лицензию? Черт возьми! Будут неприятности! Тем более я должен поскорее добраться до дому, чтобы уложить чемоданы. Так что не задерживайте нас!
Пока он говорил, его люди приблизились.
— А это кто? — спросил другой горожанин, показывая на кеноитов.
— Наши слуги! Они имеют право три дня оставаться с нами.
— Ладно, проходите.
Командир заградительного отряда задумчиво почесал в затылке.
— Послушайте-ка, Лапрад! На вашем месте я не подходил бы близко к заводу. Там на постах только что прибывшие новички, говорят, за вами охотятся. То же самое на подступах к астропорту.
— Спасибо, Джонс, я этого не забуду. А на вашем месте я бы перестал играть в солдатиков. Это опасно! Иногда карабины стреляют сами по себе…
Они прошли через центр города и направились к астропорту. Перед большими воротами стояла цепь солдат в черных мундирах, частная полиция ММБ. Два пулемета в гнездах из мешков с песком держали под прицелом всю площадь. Тераи резко остановился и нырнул в ближайший подъезд. Отсюда он внимательно оглядел в бинокль вражеские позиции. Сто человек. Позади них в одном из пулеметных гнезд торчала нелепая высокая фигура: он узнал Гориллу Джо. Но по бокам, у входа для пассажиров, так же как у более широких ворот для автомашин, виднелись другие фигуры в синем, в мундирах космического флота БКС.
— Оставайтесь все здесь! Я пойду один. Они не имеют права меня арестовать. Но если, не дай бог, дело обернется плохо, забросайте гранатами пулеметы. Том, поручаю это тебе. Все ясно?
Отмахнувшись от возражений, Тераи двинулся к воротам астропорта. Лео следовал по пятам, стелясь по земле, как перед прыжком.
Увидев Тераи, Горилла Джо наклонился и сказал одному из своих лейтенантов:
— Прекрасно! Недоумок сам лезет в волчью пасть! Предоставьте его мне, я с ним разделаюсь.
— Но, шеф, а как же звездники из Космического флота?
— Как обычно, никак. К тому же будет уже поздно. И наконец, я здесь личный представитель Гендерсона!
Он лениво зашагал навстречу Тераи и остановился на полпути от ворот.
— Что вам здесь понадобилось, Лапрад? Ваша карта бита, мы получили неограниченную лицензию. Убирайтесь отсюда, и поживее! Вместе со своим вшивым львом!
Тераи продолжал медленно идти и остановился только в двух метрах от него.
— Плевать мне на вашу лицензию! Вы не имеете права запретить мне говорить с капитаном крейсера БКС, который стоит здесь, и вы это знаете. Прикажите вашим людям пропустить меня.
— А если не прикажу?
— Вы в этом раскаетесь. Всемирный кодекс от 2077 года предписывает каждому капитану космического флота поддерживать закон и порядок, где бы он ни находился. Ваши транспорты ничто по сравнению с боевым кораблем.
— А кто вам сказал, что звездники встанут на вашу сторону?
— Я требую только того, что мне положено по закону: возможности переговорить с капитаном и изложить ему нашу точку зрения. Пропустите меня!
В дверях астропорта появился человек в синем мундире и широкими шагами направился к ним. Тераи узнал Джека Сильвера, Горилла Джо тоже его увидел. Он пожал плечами, сделал безразличный вид.
— Будь по-вашему. Эй, пропустите его!
Стволы автоматов опустились. Тераи двинулся навстречу офицеру, прошел мимо Джо. С обезьяньей ловкостью тот выхватил пистолет из-за пояса. Но недостаточно быстро. Огромная лапа с острыми когтями упала ему на руку, вырвав оружие и мышцы предплечья. Одновременно вторая лапа сломала ему шею.
Настала мертвая тишина. Охранники ММБ, оцепенев, смотрели на своего поверженного начальника. Тераи стоял с пистолетами в обеих руках, Лео прижался к земле, готовый к новому прыжку, Джек Сильвер, бледный как смерть, держал фульгуратор наизготовку. Затем почти одновременно раздалась короткая пулеметная очередь и глухой взрыв гранаты. Тераи бросился на землю, увидел, что Сильвер упал как подкошенный, услышал рядом захлебывающийся львиный рев и начал стрелять по цепи черных фигур, бегущих от бледных лучей фульгураторов. Легкий танк прорвал заграждение, ударил по охранникам ММБ с фланга, и в то же время оглушительно заревел мегафон:
— Прекратить огонь! Прекратить огонь, иначе пустим газ!
Стрельба прекратилась.
Тераи встал. Двое в синих мундирах поднимали Сильвера, раненного в обе ноги. Трупы в черном валялись у развороченных мешков с песком и искореженных пулеметов.
Тут Тераи вспомнил о Лео. Он лежал, уронив голову на вытянутые передние лапы, и кровь растекалась из-под его живота. Тераи бросился к нему.
— Лео, дружище, они убили тебя!
Он наклонился. Лев еще дышал, но по всему его правому боку шел ряд кровавых отверстий от пулеметной очереди.
— Лео! Они мне за это заплатят, проклятые!
Он присел, подсунул руку под морду льва. Большие желтые глаза с трудом открылись, уже стекленея, и закрылись навсегда. Тераи осторожно опустил тяжелую голову и в прощальной ласке запустил пальцы в жесткую гриву.
— Спи, Лео, мой старый друг! Мы вместе славно сражались… Спи с миром, старина, ты будешь отомщен. Джон, Патрик, возвращайтесь к армии. Приказ: атаковать! Впрочем, они и без того слышали выстрелы и, наверное, уже идут на город. Я сейчас, только сведу один маленький счет. Дай мне твой автомат!
У ворот космонавты разоружали наемников ММБ и сгоняли их в кучу под охрану двух солдат. Тераи двинулся к ним с остановившимися, мертвыми глазами.
— Тераи! Куда ты?
Сильвер сидел на стуле, обе ноги его были перевязаны.
— Заплатить им за Лео.
— По безоружным не стреляют, Тераи! У нас и так на сегодня довольно жертв.
— Когда давишь гнид — это не преступление!
— Ты не вправе судить и казнить. Если здесь есть гниды, я раздавлю их сам! Не усложняй мне задачу, не заставляй считать тебя тоже врагом закона!
— Угрозы, Джек?
— Нет, Тераи. Никаких угроз между нами, ты это знаешь.
— Тебе бы вмешаться раньше!
— А почему ты сам со мной не связался? Два дня я вызывал тебя по радио.
Тераи развел руками.
— Я был в пути. Они получили неограниченную лицензию. Что мне оставалось делать, чтобы вырвать эту планету из их когтей? Единственное — доказать, что неограниченная лицензия означает войну!
— Нет! Довольно крови! Через год мы будем достаточно сильны и сами расправимся с ММБ. Тебе это известно.
— О, ты знаешь этот великий план? А что останется через год от Эльдорадо? К сожалению, ты не знаешь их плана. Он очень прост — геноцид! Как всегда, вы прибываете слишком поздно.
— Откуда у тебя эти сведения?
— От Стеллы Гендерсон, дочери генерального директора ММБ, да, да, от нее! Она раскрыла мне их замыслы и привезла доказательства. Она там, с моей армией. Ты можешь взять ее под свою защиту до конца сражения?
— Да, конечно. Но если то, что ты мне сказал, правда, мы можем немедленно отобрать у них неограниченную лицензию и…
Оглушительный взрыв оборвал его. Осколки бетона брызнули к небу из-под танка. Затем над астропортом взлетели дымные гейзеры.
— Можете? Вот тебе их ответ, Джек! Беги, спрячься за статьями законов и уложений. До свидания, Джек, или прощай, — кто знает! Эй, все за мной!
Они встретились на перекрестке улиц после короткой, но яростной схватки разведчиков и кеноитов с защитниками очередной баррикады. У Тераи было лицо, как в самые тяжкие дни, замкнутое и жестокое.
— Они убили Лео, Стелла. Я потерял своего лучшего друга! Он умер, защищая меня. Но я отомщу за него, клянусь!
— Тераи!
— Что?
Она заговорила по-французски.
— Не будьте слишком жестоки! Многие из них совсем не плохие люди, они только подчиняются приказу…
Он горько усмехнулся.
— Постараюсь об этом не забыть. Перед тем как штурмовать заводы, я пошлю к ним парламентера. А сейчас я вам дам охрану, и, как только мы очистим путь, вас проводят к крейсеру. Там вы будете в безопасности, сможете улететь вместе с ними и вернуться на Землю. Я не знаю, чем все это кончится, меня могут убить, мы можем потерпеть поражение…
— Но зачем продолжать кровопролитие? Капитан крейсера…
— Прежде всего думает о безопасности своего корабля, и дел у него хватает! Он не может сейчас вмешаться. И люди ММБ не пойдут на перемирие!
— Я не хочу возвращаться на Землю, Тераи! Я хочу быть здесь, с вами!
— Вы сошли с ума! Эльдорадо будет объявлено на карантине, отрезано от всего вашего цивилизованного мира, может быть, на десять лет!
— Какое мне до этого дело! Я хочу остаться с вами, потому что я вас люблю.
— Стелла!
Он схватил ее на руки и поднял как игрушку.
— Стелла! Вы останетесь со мной? Ну тогда я выиграю эту битву! Вдвоем мы поведем эльдорадцев по пути настоящей цивилизации. Мы превратим эту планету в райский сад, и когда несчастные земляне вернутся, мы посмеемся над ними, мы с вами, Стелла, и наши дети! И дети разведчиков, которые останутся с нами!
Внезапно он поставил ее на землю.
— Иено! Патрик! — загремел его голос. — Афорате кна! Вперед! Стелла, где бы вас укрыть? В моем доме есть бронированный подвал. Там вы будете в безопасности. Только никуда не выходите! Жозеф, отведи мисс Гендерсон ко мне. Вот ключ. Стелла, там есть на всякий случай оружие. Ну до скорой встречи!
Он схватил ее, крепко поцеловал.
— Бегите, сейчас пойдет дождь, и вы промокнете. Я буду звонить время от времени.
И он исчез за углом, прежде чем она успела произнести хоть слово.
Сражение продолжалось уже пятый час с неослабевающей яростью. В стене вокруг заводов зияли широкие бреши, пробитые орудиями Тераи, но защитники держались упорно, и на соседних улицах лежало уже немало трупов людей — кеноитов и ихамбэ. Густая колонна дыма поднималась над горящими цехами, где разлился расплавленный металл из поврежденных домен. Над астропортом на небольшой высоте парил крейсер. Внизу розовели наполовину расплавленные остовы транспортов ММБ. Тераи, сидя на террасе астропорта, где он устроил свой командный пункт, отрывался от бинокля только для того, чтобы отдать приказание.
— Оокну! — обратился он к офицеру-кеноиту, который стоял рядом. — Подкрепление на левый фланг! Там наша линия слишком слаба, ночью враг может сделать вылазку, прорвать ее и сокрушить весь фронт. Ах, если бы у меня был хоть один танк! Что там случилось?
Прибыл посыльный-кеноит.
— Командир крейсера хочет с тобой говорить, господин! И еще — в городе видели Эенко с несколькими его воинами.
Тераи нахмурился. Что понадобилось здесь мстительному ихамбэ?
— Хорошо, передай капитану, что я спущусь к нему. И пошли патруль следить за Эенко.
Сильвер ждал его на первом этаже, на носилках, которые внесли четыре астронавта. Двенадцать человек вооруженного эскорта сопровождали его. Он приподнялся на локте.
— Ты выиграл, Тераи. Я обязан объявить карантин! Для ММБ Эльдорадо потеряно. Надеюсь, планета не будет потеряна для Федерации Человечеств.
— Федерация Человечеств?
— Мы надеемся, что через несколько лет она придет на смену Земной Империи. Возможно, ты был прав, возможно, необходим был такой жестокий конфликт. Фландри, которого я только что видел, уверяет, что это было единственным выходом. Я тоже думаю, что на Земле у многих откроются глаза, когда там узнают правду об Эльдорадо! А сейчас прекрати это сражение, оно больше ни к чему. У нас достаточно доказательств, что туземцы на твоей стороне. И дай мне документы, о которых ты говорил. Благодаря им карантин, может быть, и не продлится все десять лет.
— Подлинные микрофильмы хранятся в моей пещере в селении ихамбэ, но копии со мной. Вот они! Что касается Федерации Человечеств, …возможно, это выход. Но как остановить сражение? Я бы с удовольствием, но нужно еще, чтобы другие согласились!
— Они согласятся, если ты обещаешь сохранить им жизнь и если я им это гарантирую.
— Хорошо. Я отдам приказ прекратить огонь. До свидания, Джек, и спасибо за все!
Он поднялся на верхний этаж, и вскоре к нему присоединился Фландри. Постепенно сектор за сектором стрельба утихала. Спустилась ночь, пламя пожаров освещало снизу дымные тучи, стлавшиеся над городом. Сильвер на машине с включенными фарами под белым флагом исчез в уцелевших заводских воротах.
— Ну что, Тераи-победитель? — обратился к нему Фландри. — Что испытывает человек, изменивший судьбу планеты? И что он собирается делать дальше?
— Ничего, кроме усталости! А что делать дальше? — Тераи горько усмехнулся. — Постараемся избежать ошибок, совершенных на Земле, хотя это будет нелегко. На Эльдорадо множество разных племен и зачаточных империй, которые никогда не соприкасались с землянами. Они дорожат своей независимостью, люто ненавидят друг друга, прозябают в варварстве. Я попытаюсь объединить их до того, как они приобщатся к техническому прогрессу, иначе войны их станут по-настоящему кровопролитными. К счастью, здесь уже есть ядро — сильная и миролюбивая империя Кено.
— И для начала вы поможете кеноитам завоевать весь континент?
— Боже упаси! Никаких завоеваний! Медленное культурное проникновение. Но это будет нелегко!
Он вздохнул.
— На это понадобится не десять лет карантина, а двести или триста! Если бы только нас оставили в покое! Но едва снимут карантин… В общем, посмотрим. А вы что будете делать?
— Очевидно, вернусь в Звездную гвардию. Не очень увлекательно, но, как говорят американцы, стреляя друг в друга, — это единственное развлечение в городе. Буду вас навещать время от времени, и если вам понадобится помощь…
— Спасибо, я не забуду. Пойду позвоню сейчас Стелле, сообщу ей добрую весть. А вы займитесь, пожалуйста, электроцентралью: надо осветить хотя бы улицы.
Он попробовал связаться со Стеллой, но на другом конце никто не отвечал. Охваченный страшной тревогой, Тераи бросился к своему дому под проливным дождем.
Стелла нетерпеливо ждала, сидя в бронированном подвале. Жозеф, которому Тераи поручил ее охранять, расположился у выхода. Время от времени он окликал пробегавших мимо людей, расспрашивал и сообщал Стелле, как идет бой. Но он решительно, хотя и вежливо, не позволял ей самой подниматься наверх.
— Подождите здесь, мисс. Наверху слишком опасно, и если с вами что-нибудь случится, Тераи освежует меня живьем! Снаряды вокруг так и рвутся…
Дважды звонил Тераи, ободрял ее и вешал трубку. Затем телефон умолк на несколько часов. Она потеряла терпение и попыталась дозвониться до Тераи сама. Тщетно. Он сменил командный пункт, и дежурный у телефона не знал, где его искать. Она взяла книгу, другую, перелистала их, но читать не смогла. Особенно сильный взрыв потряс дом, и она услышала над головой шум обвала. Стелла бросилась к лестнице, позвала Жозефа. Ей никто не ответил.
Снаряд разорвался на втором этаже, и обломки загромождали коридор. Жозеф лежал на пороге, голова его была проломлена осколком. Стелла на мгновение заколебалась, прислушиваясь: все было тихо, стрельба прекратилась. Она сбежала в подвал, попыталась еще раз дозвониться до Тераи. Теперь на том конце провода вообще никого не было. И тогда, потеряв голову от беспокойства, она взяла с оружейной полки автомат, проверила магазин и вышла.
Удар отбросил ее назад. Стелла, ничего не понимая, посмотрела на длинную оперенную стрелу, вонзившуюся ей под левую грудь, и рухнула на ступени. Она еще успела увидеть жестокую усмешку склонившегося над ней Эенко, затем погрузилась во мрак.
Здесь, на пороге своего дома, и нашел ее Тераи через несколько минут. Она лежала, скорчившись, лицом к небу, и редкие капли дождя медленно текли по ее щекам, как слезы.
Армия возвращалась в страну ихамбэ, длинная вереница людей и повозок с оружием, припасами и добычей, с женщинами и детьми геологоразведчиков, рабочих и нескольких инженеров, которые предпочли остаться на Эльдорадо на время карантина. Бесконечной лентой тянулось это шествие, огибая рощицы и холмы. Временами оно исчезало в высокой траве, и тогда над саванной возвышались неровной цепью только навьюченные, недовольно трубящие биштары. Тераи шагал впереди, ничего не замечая, в суровом молчании; лишь временами он прерывал молчание, чтобы отдать короткий резкий приказ. Он шел, но внутренне был недвижим: все в нем оцепенело с тех пор, как Стеллу зарыли на вершине холма над Порт-Металлом рядом с могилой Лео. Много дней работали люди и машины, приносили и привозили камни и глыбы, бульдозеры сдвигали и трамбовали землю, и теперь они оба покоились под огромным курганом, неизмеримо выше тех, которые во тьме забытых времен варварские племена насыпали над погребениями своих вождей.
Он шел, глухой ко всему, что его окружало. Сильвер и Фландри навестили его перед отлетом, о чем-то говорили, но он не помнил о чем. Карантин был объявлен, ММБ проиграло войну… Ему все было безразлично. Даже о мести сейчас он не думал.
Армия пересекла лес и углубилась в саванну. Надвинулись тучи, и хлынул дождь. Он не видел туч, не чувствовал холодных струй, хлеставших его по лицу. Он шел.
Лаэле… Лео… Стелла… Что ему до всего остального? Лаэле, дикарка чужого мира, была для него воплощением нежности. Лео — неподкупный, надежный друг. И Стелла, обретенная слишком поздно и слишком быстро утраченная. Стелла была одной с ним крови и могла бы стать матерью его детей. Все погибли, всех унесла кровавая буря, которую он сам вызвал… Был ли он прав? Стоило ли Эльдорадо такой цены? Он не знал. Он вспоминал все свои ошибки, все просчеты. Он должен был лучше охранять Стеллу, должен был считаться с фанатической ненавистью Эенко. Должен был… К чему теперь это? И теперь он шел один в окружении своих спутников, хранивших глубокое молчание, — из уважения к его скорби и из страха перед его неистовыми вспышками гнева. Один. И так, наверное, до самой смерти.
Однажды вечером его потряс неожиданный удар. Армия случайно остановилась на ночлег в том месте, где они бросили свои вещи, уходя от умбуру. Затоптанные копытами животных, мокрые, грязные и уже наполовину истлевшие клочки одежды Стеллы валялись на земле. Он нагнулся, благоговейно собрал их, развел большой костер и все сжег. И ему показалось, словно что-то оборвалось в нем, словно он второй раз и навсегда похоронил Стеллу и свое прошлое.
Дни текли. Боль не утихала, но становилась все глуше. Он постепенно начал воспринимать окружающее. И когда они дошли до берегов Ируандики, пока собирали лодки и строили плоты, чтобы спуститься до Кинтана, он заметил однажды девушку с тяжелыми русыми косами, которая полоскала в реке белье.
— Как тебя зовут?
— Сиград Нильсен, месье Лапрад.
— Замужем?
— Нет.
— Хорошо. Ты будешь моей женой.
Отец, старый геологоразведчик, хотел было запротестовать, но умолк под тяжелым взглядом гиганта, а потом махнул рукой. В конечном счете с Тераи его дочь не будет несчастлива. А время сглаживает и меняет многое…
Тераи взошел на баркас последним и остановился на носу. После дождя Ируандика сверкала и улыбалась всеми своими волнами. И в омытом небе над страной ихамбэ сияла и переливалась радуга. Всей силой, всей страстью души Тераи пожелал, чтобы это было счастливым предзнаменованием.
Профессор Форстер такой коротышка, что для него пришлось сделать особый космический скафандр. Однако, как ото часто бывает, малый рост с лихвой возмещается кипучей энергией и задором. Когда я познакомился с ним, он уже двадцать лет добивался осуществления своей мечты. Больше того, он сумел убедить множество трезвых дельцов, депутатов Всемирного совета и руководителей научных трестов, чтобы они финансировали его проект и снарядили для него корабль. Потом было немало примечательных событий, но я по-прежнему считаю это самым поразительным из достижений профессора…
“Арнольд Тойнби” стартовал с Земли с командой из шести человек. Кроме профессора и его главного помощника Чарльза Эштона, в состав экспедиции вошла обычная троица — пилот, штурман, инженер, а также два аспиранта, Билл Хоукинс и я. Мы с Биллом еще ни разу не бывали в космосе, и все нам казалось до того увлекательным, что нас нисколько не волновало, успеем ли мы вернуться на Землю до начала следующего семестра. Между прочим, нашего научного руководителя это, по-видимому, тоже не волновало. Характеристики, которые он нам написал, были полны экивоков, но так как людей, мало-мальски разбирающихся в марсианских письменах, можно было сосчитать по пальцам одной руки (извините за штамп), нас взяли.
Поскольку летели мы на Юпитер, а не на Марс, было не совсем ясно, при чем тут марсианские письмена. Но мы кое-что знали о теории профессора и строили весьма хитроумные догадки. Они подтвердились — частично — на десятый день после отлета.
Когда по вызову профессора мы явились в его кабину, он встретил нас оценивающим взглядом. Даже при нулевой силе тяжести, когда мы цеплялись за что попало и уподоблялись плавающим водорослям, профессор Форстер всегда ухитрялся сохранять достоинство. Он посмотрел на Билла, потом на меня, потом опять на Билла, и мне показалось (конечно, я мог ошибиться), что он думает: “За что мне такое наказание?” Последовал глубокий вздох, явно означавший: “Все равно теперь уже поздно, ничего не поделаешь”, и профессор заговорил — медленно, терпеливо, как обычно, когда он что-нибудь объясняет. Во всяком случае, он обычно говорит таким тоном с нами. Правда, мне сейчас пришло в голову, что… ладно, не будем отвлекаться.
— До сих пор, — начал он, — у меня просто не было времени рассказать вам о цели нашей экспедиции. Но, может быть, вы уже догадались?
— Мне кажется, я догадался, — ответил Билл.
— Ну-ка, послушаем. — В глазах профессора мелькнул задорный огонек.
Я хотел остановить Билла, но вы пробовали лягнуть кого-нибудь в состоянии невесомости?
— Вы ищете доказательства… то есть дополнительные доказательства вашей теории о диффузии внеземных культур.
— А как вы думаете, почему я ищу их на Юпитере?
— Точно не знаю, но мне кажется, вы рассчитываете найти что-нибудь на одном из его спутников.
— Блестяще, Билл, блестяще. Известно пятнадцать спутников Юпитера, причем их общая площадь приблизительно равна половине земной поверхности. Где бы вы начали поиски, будь у вас на то неделька — другая? Мне это весьма интересно узнать.
Билл неуверенно посмотрел на профессора, точно заподозрив его в сарказме.
— Я не очень силен в астрономии, — сказал он. — Но, кажется, в числе этих пятнадцати спутников есть четыре большие луны. Я бы начал с них.
— К вашему сведению, каждая из этих лун — Ио, Европа, Ганимед и Каллисто — по величине равна Африке. Вы стали бы обследовать их в алфавитном порядке?
— Нет, — сразу ответил Билл. — Я начал бы с той из них, которая ближе к планете.
— Пожалуй, не стоит больше напрасно тратить время на изучение вашей способности логически мыслить. — Профессор вздохнул, ему явно не терпелось начать заготовленную речь. — К тому же вы глубоко ошибаетесь. Большие спутники нам ни к чему. Их давно сфотографировали, а часть поверхности изучена непосредственно. Там нет ничего интересного для археолога. Мы же с вами летим на объект, который еще никто не исследовал.
— Неужели на Юпитер! — ахнул я.
— Что вы, к чему такие крайности! Но мы будем к нему так близко, как еще никто не бывал.
Он помолчал.
— Как известно, — впрочем, вам это вряд ли известно — между спутниками Юпитера путешествовать почти так же трудно, как между планетами, хотя расстояния намного меньше. Это объясняется тем, что у Юпитера мощнейшее гравитационное поле и спутники обращаются вокруг него с удивительной быстротой. Наиболее близкий к планете спутник движется со скоростью Земли, и, чтобы попасть на него с Ганимеда, требуется примерно столько же горючего, сколько на маршруте Земля — Венера, хотя весь перелет занимает полтора дня. Вот этот-то перелет мы и осуществим. Никто до нас не летал туда, нечем было оправдать такие затраты. Диаметр Юпитера Пять всего каких-нибудь тридцать километров, и от него ничего интересного не ждали. На внешние спутники попасть куда легче, и все же на некоторые из них еще ни разу никто не высаживался — что толку зря расходовать горючее!
— Почему же мы его расходуем? — нетерпеливо перебил я.
Я считал, что из затеи профессора ничего не выйдет, но это меня не очень тревожило: было бы интересно и не слишком опасно.
Пожалуй, стоит сознаться (а впрочем, стоит ли? Ведь другие об этом помалкивают!), что в то время я абсолютно не верил в теорию профессора Форстера. Конечно, я понимал, что он блестящий специалист в своей области, но всему есть предел, и наиболее фантастические его идеи казались мне нелепостью. Нет, в самом деле, свидетельства были настолько шаткими, а выводы — настолько революционными, что поневоле усомнишься.
Возможно, вы еще помните, как был удивлен мир, когда первая экспедиция на Марс обнаружила следы не одной, а двух древних цивилизаций. Обе достигли высокого развития, но обе погибли свыше пяти миллионов лет назад. Причину их гибели пока установить не удалось. Во всяким случае, их погубила не война, потому что обе цивилизации благополучно сосуществовали. Представители одного народа биологически напоминали насекомых, а представители второго были ближе к пресмыкающимся. По-видимому, аборигенами Марса были насекомые. Люди-рептилии (их цивилизацию обычно называют “культурой X”) прибыли на планету позднее.
Во всяком случае, так считал профессор Форстер. Точно известно, что они владели секретом космических полетов: развалины их крестообразных городов были обнаружены не более и не менее как на Меркурии. По мнению Форстера, они пытались освоить все малые планеты; Земля и Венера им не подходили из-за большой силы тяжести. Профессора несколько огорчало, что на Луне не нашли никаких следов “культуры X”, но он был уверен, что их найдут.
По общепринятой теории “культура X” первоначально возникла на какой-то малой планете или спутнике. Люди-рептилии установили мирный контакт с марсианами — в ту пору единственными, кроме них, разумными существами в солнечной системе, — но затем их цивилизация погибла одновременно с марсианской. Однако профессор Форстер построил куда более смелую гипотезу. Он не сомневался, что “культура X” явилась в солнечную систему из межзвездного пространства, и его раздражало, что никто, кроме него, не верил в эту теорию; впрочем, не так уж сильно раздражало, ибо он принадлежит к числу людей, которые счастливы только тогда, когда находятся в меньшинстве.
Слушая рассказ профессора о его плане, я смотрел в иллюминатор на Юпитер. Это было великолепное зрелище. Вот экваториальные пояса облаков, а вот, рядом с планетой, словно маленькие звездочки, — три спутника. Который из них Ганимед, первая остановка на нашем пути?
— Если Джек удостоит нас своим вниманием, — продолжал профессор, — я объясню, почему мы отправились в такую даль. Вы знаете, что в прошлом году я довольно много копался в развалинах в сумеречной зоне Меркурия. Возможно, вы знакомы с докладом, который я прочел по этому вопросу в Лондонском институте экономики. Может быть, вы даже сами сидели в аудитории. Помнится мне, в задних рядах был какой-то шум… Так вот: тогда я умолчал о том, что обнаружил на Меркурии важный ключ к разгадке происхождения “культуры X” Да-да, я ничего не сказал, как ни соблазнительно было дать сдачи тупицам вроде доктора Хотона, когда они пытались прохаживаться на мой счет. Не мог же я рисковать, что кто-нибудь доберется туда прежде, чем я смогу организовать экспедицию.
В числе моих находок был хорошо сохранившийся барельеф с изображением солнечной системы. Конечно, это не первое открытие такого рода — как вы знаете, астрономические мотивы часто встречаются и в собственно марсианском искусстве, и в искусстве “культуры X”. Но здесь рядом с несколькими планетами, включая Марс и Меркурий, были проставлены какие-то непонятные значки. По-моему, эти символы как-то связаны с историей “культуры X”. И, что всего любопытнее, особое внимание почему-то обращено на маленький Юпитер Пять, чуть ли не самым неприметный из спутников Юпитера. Я убежден, что именно там можно найти ключ ко всей проблеме “культуры X”, — вот почему я и лечу туда.
Помнится, тогда рассказ профессора не произвел на нас с Биллом большого впечатления. Допустим, представители “культуры X” побывали на “Пятерке” и даже почему-то оставили там свои изделия. Конечно, было бы интересно раскопать их, но вряд ли они окажутся такими важными, как думает профессор. Вероятно, он был разочарован том, как мало восторга мы проявили. Но он был сам виноват, потому что — мы в этом вскоре убедились — все еще кое-что таил от нас.
Примерно через неделю мы высадились на Ганимеде, крупнейшем спутнике Юпитера и единственном, на котором есть постоянная база — обсерватория и геофизическая станция с полусотней сотрудников. Все они были рады гостям, но мы задержались ненадолго, только для заправки, профессору не терпелось лететь дальше. Естественно, всех заинтересовало, почему мы направляемся именно на “Пятерку”, но профессор хранил молчание, а мы не смели его нарушить — он не спускал с нас глаз.
Ганимед, между прочим, очень интересное место, и на обратном пути нам удалось поближе с ним познакомиться. Но я обещал статью о нем другому журналу, так что не буду распространяться здесь. (Постарайтесь не пропустить очередного номера “Национального астрографического журнала”.)
Прыжок с Ганимеда на “Пятерку” занял чуть больше полутора дней. Было немного жутко наблюдать, как Юпитер растет с каждым часом, грозя заполнить все небо. Я мало смыслю в астрономии, но меня не покидала мысль о чудовищном гравитационном поле, в которое мы падали. Мало ли что может случиться! Скажем, горючее кончится и мы не сумеем вернуться на Ганимед, а то и упадем на Юпитер.
Хотел бы я описать это зрелище: вращающийся перед нами колоссальный шар, опоясанный полосами свирепых бурь… Откровенно говоря, я даже попытался, но мои друзья литераторы, читавшие рукопись, посоветовали мне выбросить этот кусок. (Они надавали мне еще кучу советов, которые я решил не принимать всерьез, иначе этот рассказ вообще не увидел бы света).
К счастью, теперь опубликовано столько цветных “портретов” Юпитера, что вы не могли их не видеть. Возможно, вам попался и тот снимок, который был причиной всех наших неприятностей. (Дальше вам вес будет ясно.)
Наконец Юпитер перестал расти; мы вышли на орбиту “Пятерки”; вот-вот — и мы догоним крохотную луну, стремительно обращавшуюся вокруг своей планеты. Все мы втиснулись в рубку, чтобы как можно раньше увидеть цель, — во всяком случае, вес, кому хватило места. Мы с Биллом стояли у входа, пытаясь хоть что-то разглядеть через головы остальных. Кингсли Сирл, наш пилот, сидел в своем кресле, как всегда невозмутимый, инженер Эрик Фултон задумчиво жевал ус, глядя на топливомер, а Тони Грувс колдовал над своими таблицами.
Профессор словно прирос к окуляру телеперископа. Вдруг он вздрогнул и тихо ахнул. Потом молча кивнул Сирлу и уступил ему место у окуляра. Та же картина. Сирла сменил Фултон. Когда вздрогнул и Грувс, нам это надоело, мы протиснулись к окуляру и после короткого боя овладели им.
Не знаю, что именно я рассчитывал увидеть, во всяком случае, я был разочарован. В пространстве перед нами висела неполная луна, ее ночной сектор едва просматривался в отраженном свете Юпитера. И все.
Но вот мои глаза, как это бывает, когда достаточно долго смотришь в телескоп, начали различать детали. Поверхность спутника покрывали тонкие пересекающиеся линии, и вдруг я уловил в них определенную закономерность. Да-да, эти линии образовали геометрически правильную сетку, совсем как параллели и меридианы на земном глобусе. Вероятно, я тоже присвистнул от удивления, потому что Билл оттер меня и сам прильнул к окуляру.
До чего же самодовольный вид был у профессора Форстера, когда мы засыпали его вопросами.
— Конечно. — объяснил он. — для меня это не такая неожиданность, как для вас. Помимо барельефа, найденного на Меркурии, я располагал еще и другими данными. В обсерватории на Ганимеде работает один мой друг — я посвятил его в свою тайну, и последние несколько недель он основательно потрудился для меня. Человек посторонний удивился бы, как мало обсерватория занималась спутниками. Самые мощные приборы наведены на внегалактические туманности, а остальные — на Юпитер и только на Юпитер.
Что касается “Пятерки”, то сотрудники обсерватории измерили се диаметр и сделали несколько общих снимков, чем дело и ограничилось. Снимки вышли недостаточно четкие и не выявили линий, которые мы с вами сейчас видели, не то, конечно, этим вопросом занялись бы раньше. Стоило мне попросить моего друга Лоутона навести на “Пятерку” стосантиметровый рефлектор, как он их сразу обнаружил. Кроме того, он отметил одну вещь, на которую давно следовало бы обратить внимание. Диаметр “Пятерки” — всего тридцать километров, но яркость никак не соответствует таким малым размерам. Когда сравниваешь ее отражательную способность или альдеб… аль.
— Альбедо!
— Спасибо, Тони… Когда сравниваешь ее альбедо с альбедо других лун, оказывается, что она гораздо лучше их отражает свет. Отражает, как полированный металл, а не как горная порода.
— Вот оно что! — воскликнул я. — Народ “культуры X” покрыл “Пятерку” внешней оболочкой! Что-то вроде куполов, которые мы знаем по Меркурию, только побольше.
Профессор поглядел на меня с явным состраданием.
— Вы все еще не догадались! — сказал он.
По-моему, это было не совсем справедливо с его стороны. Скажите откровенно: вы на моем месте лучше справились бы с задачей?
Через три часа мы опустились на огромную металлическую равнину. Глядя в иллюминатор, я чувствовал себя карликом. Муравей, взобравшийся на газгольдер, наверно, понял бы меня. А тут еще громада Юпитера над головой. Даже обычная самоуверенность профессора как будто уступила место почтительной робости.
Равнина была не совсем гладкой. Ее прочерчивали широкие полосы на стыках громадных металлических плит. Эти самые полосы, вернее, образованную ими сетку мы и видели из космоса.
Метрах в трехстах от нас возвышалось что-то вроде пригорка. Мы заприметили его еще в полете, когда обследовали маленький спутник с высоты. Всего таких выступов было шесть. Четыре помещались на равном расстоянии друг от друга вдоль экватора, два на полюсах. Напрашивалась догадка, что перед нами входы, ведущие внутрь металлической оболочки.
Я знаю, многие думают, будто бродить в космическом скафандре по планете с малым тяготением, без атмосферы — занятие чрезвычайно увлекательное. Эти люди ошибаются. Нужно столько всего помнить, делать столько проверок и принимать столько мер предосторожности, что тут уж не до романтики. Во всяком случае так обстоит дело со мной. Правда, на этот раз я был так возбужден, когда мы выбрались из шлюза, что не помнил абсолютно ничего.
Сила тяжести на “Пятерке” так мала, что ходить там нельзя. Связанные, как альпинисты, мы скользили по металлической равнине, используя отдачу реактивных пистолетов. На концах цепочки находились опытные космонавты Фултон и Грувс, и всякая опрометчивая инициатива тотчас тормозилась.
Через несколько минут мы добрались до цели — широкого, низкого купола около километра в окружности. А может быть, это огромный воздушный шлюз, способный принять целый космический корабль?.. Все равно мы сможем проникнуть внутрь только благодаря какой-нибудь счастливой случайности — ведь механизмы, несомненно, давно испортились, да хоть бы и не испортились, нам с ними не справиться. Что может быть мучительнее: стоять на пороге величайшего археологического открытия и ощущать свою полнейшую беспомощность!
Мы обогнули примерно четверть окружности купола, когда увидели зияющее отверстие в металлической оболочке. Оно было невелико, метра два в поперечнике, и настолько правильной формы, что мы даже не сразу сообразили, что это такое. Потом я услышал в радиофоне голос Тони:
— А ведь это не искусственное отверстие. Мы обязаны им какому-то метеориту.
— Не может быть! — возразил профессор Форстер. — Оно слишком правильное.
Тони стоял на своем.
— Большие метеориты всегда оставляют круглые от верстая, разве что удар был направлен по касательной Посмотрите на края — сразу видно, что был взрыв. Вероятно, сам метеор вместе с оболочкой испарились и мы не найдем никаких осколков.
— Что ж, это вполне возможно, — вставил Кингсли. — Сколько стоит эта конструкция? Пять миллионов лет? Удивительно, что мы не нашли других кратеров.
— Возможно, вы угадали. — На радостях профессор даже не стал спорить. — Так или иначе, я войду первым.
— Хорошо, — сказал Кингсли; ему, как капитану, принадлежало последнее слово в таких вопросах. — я вытравлю двадцать метров троса и сам сяду на краю, чтобы можно было поддерживать радиосвязь.
И профессор Форстер первым вошел внутрь “Пятерки” — честь, принадлежавшая ему по праву. А мы столпились около Кингсли, чтобы он мог нам передавать, что говорит профессор.
Форстер ушел недалеко. Как и следовало ожидать, внутри первой оболочки была вторая. Расстояние между ними позволяло стоять во весь рост, и, светя фонариком в разные стороны, он всюду видел ряды подпорок и стоек, но и только.
Прошло еще двадцать четыре томительных часа, прежде чем нам удалось проникнуть дальше. Помню, под конец я не выдержал и спросил профессора, как это он не догадался захватить взрывчатки. Профессор обиженно посмотрел на меня.
— Того, что есть на корабле, хватит, чтобы всех нас отправить на тот свет, — ответил он. — Но взрывать — значит рисковать что-нибудь разрушить. Лучше постараемся придумать другой способ.
Вот это выдержка! Впрочем, я его понимал. Что такое лишний день, если ищешь уже двадцать лет?
Вход нашел — кто бы вы думали? — Билл Хоукинс. Возле северного полюса этой маленькой планеты он обнаружил громадную, метров сто в поперечнике пробоину Метеорит пробил тут обе внешние оболочки. Правда, за ними оказалась еще третья, но благодаря одному из тех совпадений, которые случаются, если прождать несколько миллионов лет, в это отверстие угодил другой метеорит, поменьше, и пропорол се. Третья пробоина была совсем небольшая, только-только пролезть человеку в скафандре. Мы нырнули в нее один за другим.
Наверно, во всю жизнь мне не доведется испытать такого странного чувства, какое владело мной, когда я висел под этим исполинским сводом, будто паук под куполом собора Святого Петра. Мы знали, что нас окружает огромное пространство, но не знали, как оно велико, потому что свет фонарей не давал возможности судить о расстоянии. Здесь не было пыли, не было воздуха, поэтому лучи были попросту невидимы. Направишь луч на купол — светлый овал скользит все дальше, расплывается и наконец совсем пропадает. Посветишь “вниз” — видно какое-то бледное пятно, но так далеко, что ничего не разобрать.
Под действием еле заметной силы тяжести мы медленно падали, пока нас не остановили тросы. Над собой я видел мерцающий кружок там, где мы входили; конечно, далековато, но все-таки легче на душе.
Я раскачивался на тросе, во тьме кругов мерцали бледные звездочки-фонарики моих товарищей, и тут меня вдруг осенило. Забыв, что все радиофоны настроены на одну волну, я завопил:
— Профессор, по-моему, ото вовсе не планета! Это космический корабль.
И тут же смолк, чувствуя себя последним дураком. Секунду царила напряженная тишина, затем она сменилась нестройным гулом — все заговорили разом. Тем не менее я разобрал голос профессора Форстера и сразу понял, что он удивлен и доволен.
— Совершенно верно, Джек. На этом корабле “культура X” прибыла в солнечную систему.
Кто-то — кажется, Эрик Фултон — недоверчиво хмыкнул.
— Это фантастика! Корабль поперечником в тридцать километров!
— Уж вы-то должны в этом разбираться, — заметил профессор неожиданно кротко. — Представьте себе, что какая-то цивилизация задумала пересечь межзвездное пространство — как решить задачу? Только так: собрать в космосе управляемый планетоид, хотя бы на это ушло не одно столетие. Ведь надо обеспечить несколько поколении всем необходимым, поэтому корабль должен быть самостоятельным миром, отсюда такие размеры. Кто знает, сколько солнц они облетели, прежде чем нашли наше и кончились их поиски? Наверно, у них были и другие корабли, поменьше, чтобы спускаться на планеты, база же в ото время оставалась где-нибудь в космосе. Они выбрали эту орбиту вокруг самой большой планеты, где можно было спокойно оставить корабль на веки вечные — или до той поры, пока он не понадобится опять. Простейшая логика: если пустить базу вокруг солнца, со временем притяжение планет изменит ее орбиту настолько, что потом не отыщешь. Здесь же ничего подобного произойти не могло.
— Скажите, профессор, — спросил кто-то, — вы все это знали еще до начала экспедиции?
— Предполагал… Такой вывод подсказывали все факты. Пятый спутник всегда отличался некоторыми странностями, но до сих пор на это как-то не обращали внимания. Почему эта крохотная луна находится так близко от Юпитера, в семьдесят раз ближе, чем остальные малые спутники? С точки зрения астрономии это нелепо. А теперь довольно болтовни. Нас ждет работа.
И какая это была работа! На долю нашей семерки выпало величайшее археологическое открытие всех времен, и нам предстояло исследовать целый мир — пусть маленький, пусть искусственный, но все-таки мир. Что мы могли сделать? Наскоро провести беглую разведку, ведь материала здесь было достаточно для поколений исследователей.
Прежде всего мы спустили в проем мощный прожектор, подвешенный на длинном кабеле, который соединял его с кораблем. Прожектор должен был не только освещать внутреннюю часть спутника (до сих пор не могу заставить себя называть “Пятерку” кораблем), но и служить нам маяком. Затем мы спустились вдоль кабеля до следующего яруса. При такой малой силе тяжести падение с высоты в один километр ничем не грозило; легкий толчок полностью погашался пружинящими шестами, которыми мы вооружились.
Не буду занимать место описанием всех чудес “Пятерки”, и без того опубликовано достаточно снимков, карт и книг. (Кстати, следующим летом в издательстве “Сиджвик энд Джексон” выйдет моя книга). Что мне хотелось бы, так это передать вам ощущения людей, которые первыми проникли в этот странный металлический мир. Но я, поверьте, просто не помню, что чувствовал, когда мы увидели первую входную шахту, словно накрытую исполинским грибом. Должно быть, случившееся чудо настолько поразило и взволновало меня, что частности просто забылись. Однако я помню, какое впечатление произвели на меня размеры конструкции. Этого никакие фотографии не могут передать. Создатели “Пятерки”, уроженцы планеты с небольшим тяготением, были настоящие великаны, в четыре человеческих роста. Рядом с их сооружениями мы выглядели пигмеями.
В тот первый раз мы не проникли дальше верхних ярусов и не видели тех чудес науки, которые были открыты последующими экспедициями. Да нам и в жилых отсеках хватало работы; проживи мы несколько жизней, и то не управились бы со всем. По-видимому, в прошлом внутренний шар освещался искусственным солнечным светом, источником которого была тройная защитная оболочка, не позволявшая атмосфере улетучиться в космос. На поверхности шара юпитеряне (так уж повелось называть представителей “культуры X”) старательно воспроизвели условия покинутого ими мира. Вполне возможно, что у них были дожди и туманы, дни и ночи, сменялись времена года. Они взяли с собой в изгнание даже крохотное “морс”. Вода сохранилась, превратившись в ледяное поле шириной около трех километров. Говорят, как только будут заделаны пробоины в наружных оболочках, воду подвергнут электролизу и восстановят на “Пятерке” атмосферу.
Чем больше мы видели, тем больше нам нравились существа, в чьи владения мы вторглись впервые за пять миллионов лет. Они были великанами, они прилетели из другой солнечной системы, но в них было много человеческого. И бесконечно жаль, что наши цивилизации разминулись на какие-то секунды, если мерять космическими масштабами.
Наверное, еще никому в истории археологии так не везло, как нам. Во-первых, космический вакуум предохранил все от разрушения. Во-вторых, юпитеряне — на это уж никак нельзя было рассчитывать, — принимаясь осваивать солнечную систему, оставили на корабле немало сокровищ. На поверхности внутреннего шара все выглядело так, как будто долгое путешествие корабля закончилось только вчера. Возможно, странники решили сберечь базу как святыню, как память о покинутой родине, а может быть, думали, что им эти вещи еще когда-нибудь пригодятся.
Так или иначе, все сохранилось в первозданном виде. Иной раз даже страшно становилось. Фотографирую вместе с Биллом великолепную резьбу, и вдруг буквально душа сжимается от чувства какой-то вневременности. И я пугливо озираюсь: кажется, вот-вот в эти стрельчатые двери войдут великаны и возобновят прерванную на миг работу.
Мы открыли галерею искусств на четвертый день. Иначе не скажешь, это была именно галерея. Когда Грувс и Сирл после беглой разведки южного полушария доложили об этом открытии, мы решили сосредоточить там все наши силы. Ведь, как сказал кто-то, в искусстве выражается душа народа. Мы надеялись найти там ответ на загадку “культуры X”.
Постройка была громадной, даже для таких исполинов. Металлическая, как и все остальные постройки на “Пятерке”, она, однако, не казалась бездушно практичной. Ее шпиль взметнулся вверх на половину расстояния до крыши этого мира, и издали, откуда не видно деталей, здание походило на готический собор. Некоторые авторы, сбитые с толку этим случайным сходством, называют это здание храмом, но мы не обнаружили никаких следов религии у юпитерян. Другое дело — Храм искусств, недаром это название укоренилось так прочно.
Приблизительно подсчитано, что в одном этом хранилище от десяти до двадцати миллионов экспонатов — лучших плодов долгой истории народа, который, вероятно, был намного старше человечества. Именно здесь я обнаружил небольшое круглое помещение, сперва показавшееся мне всего лишь местом пересечения шести радиальных коридоров. Я отправился на разведку один, нарушая приказ профессора, и теперь искал кратчайшего пути обратно, к своим товарищам. По сторонам беззвучно уходили назад темные стены, свет фонаря плясал по потолку впереди. Потолок был покрыт высеченными письменами, и я с таким вниманием изучал их в надежде обнаружить знакомые сочетания, что не замечал ничего вокруг. Вдруг я увидел статую и навел на нес фонарь.
Первое впечатление от великого произведения искусства всегда неповторимо. А тут еще оно усиливалось тем, какой предмет был изображен. Я первым из всех людей узнал, как выглядели юпитеряне, — да-да, передо мной стоял юпитерянин, несомненно изваянный с натуры, изваянный рукой подлинного мастера.
Узкая змеиная голова была повернута ко мне, незрячие глаза смотрели прямо в мои. Верхние две руки, как бы выражая отрешенность, были прижаты к груди, две другие держали инструмент, назначение которого не разгадано до сих пор. Мощный хвост — видимо, он, как у кенгуру, служил опорой для тела — был распростерт по полу, подчеркивая впечатление покоя.
Ни лицом, ни телом он не походил на человека. Так, совсем отсутствовали ноздри, а на шее виднелось что-то вроде жаберных щелей. И все-таки эта фигура глубоко тронула меня. Я никогда не думал, что художник может так победить время, преодолеть барьер, разделяющий две культуры. “Не человек, но так человечен!” — сказал о скульптуре профессор Форстер. Конечно, многое отличало нас от творцов этого мира, но в главном мы были близки друг другу.
Мы ведь способны по морде собаки или лошади, отнюдь не родственных созданий, догадываться об их чувствах. Так и здесь мне казалось, что я понимаю чувства существа, которое стояло передо мной. Я видел мудрость, видел ту твердость, спокойную, уверенную силу, которой, например, проникнут знаменитый портрет дожа Лоредано кисти Джованни Беллини. Но угадывалась и печаль, печаль народа, который совершил безмерный подвиг — и понапрасну.
До сих пор остается загадкой, почему эта статуя оказалась единственным изображением юпитерянина. Вряд ли у столь просвещенного народа могли быть какие-нибудь табу на этот счет. Возможно, мы узнаем, в чем дело, когда расшифруем надписи на стенах маленького зала.
Впрочем, назначение статуи и без того понятно. Ее поставили, чтобы она, одержав победу над временем, приветствовала здесь того, кто когда-нибудь пройдет по следу ее творцов. Наверно, именно поэтому она сделана намного меньше натуральной величины. Видно, они уже тогда догадывались, что будущее принадлежит Земле или Венере, а это значит — существам, которые выглядели бы карликами рядом с юпитерянами. Они понимали, что физические размеры могут оказаться таким же барьером, как время.
Через несколько минут я отыскал своих товарищей и вместе с ними направился к кораблю, спеша рассказать про свое открытие профессору, который весьма неохотно оставил работу, чтобы немного отдохнуть, — все время, пока мы находились на “Пятерке”, профессор Форстер спал не больше четырех часов в сутки. Когда мы выбрались из пробоины и вновь оказались под звездами, металлическую равнину заливал золотистый свет Юпитера.
— Вот так штука! — услышал я в радиофоне голос Билла. — Профессор передвинул корабль.
— Чепуха, — возразил я. — Он стоит там, где стоял.
Но тут я повернул голову и понял, почему Билл ошибся. К нам прибыли гости.
В двух — трех километрах от нашего корабля стояла его вылитая копия — во всяком случае, так казалось моему неопытному глазу. Быстро пройдя через воздушный шлюз, мы обнаружили, что профессор, с припухшими от сна глазами, уже развлекает гостей. Их было трое, в том числе — к нашему удивлению и, честно говоря, удовольствию одна прехорошенькая брюнетка.
— Познакомьтесь, — каким-то тусклым голосом сказал профессор Форстер. — Это мистер Рэндольф Мейз. Автор научно-популярных книг. А это… — Он повернулся к Мейзу. — Простите, я не разобрал фамилии…
— Мой пилот Дональд Гопкинс. Моя секретарша, Мериэн Митчелл.
Слову “секретарша” предшествовала короткая пауза, почти незаметная, однако вполне достаточная, чтобы в моем мозгу замигала сигнальная лампочка. Я не выдал своих чувств, однако Билл бросил на меня взгляд, который красноречивее всяких слов сказал: “Если ты думаешь то же, что я, мне за тебя стыдно”.
Мейз был высокий, лысоватый, тощий мужчина, излучавший доброжелательность, без сомнения напускную, защитная окраска человека, для которого дружеский тон был профессиональным приемом.
— Очевидно, это для вас такой же сюрприз, как и для меня, — произнес он с чрезмерным добродушием. — Никак не ожидал, что меня здесь кто-то опередит. Я уже не говорю обо всем этом…
— Зачем вы сюда прилетели? — спросил Эштон, стараясь не показаться чересчур подозрительным.
— Я как раз объяснял профессору. Мериэн, дайте мне, пожалуйста, папку. Спасибо.
Достав из папки серию прекрасно выполненных картин на астрономические темы, он роздал их нам. Это были виды планет с их спутников, сюжет достаточно избитый.
— Вы, конечно, видели сколько угодно картин в этом роде, — продолжал Мейз. — Но эти не совсем обычны, им почти сто лет. Написал их художник по имени Чесли Боунстелл, они были напечатаны в “Лайфе” в 1944 году, задолго до начала межпланетных полетов. А теперь редакция “Лайф” поручила мне облететь солнечную систему и посмотреть, насколько фантазия художника была близка к правде. В сотую годовщину первой публикации репродукции опять появятся в журнале, а рядом будут фотографии с натуры. Хорошо придумано, верно?
В самом деле, неплохо. Но появление второй ракеты несколько осложняло дело… Что-то думает об этом профессор? Тут я перевел взгляд на мисс Митчелл, которая скромно стояла в сторонке, и я решил, что нет худа без добра.
Мы были бы только рады другим исследователям, если бы не вопрос о приоритете. Можно было наперед сказать, что Мейз израсходует здесь все свои пленки и полным ходом помчится обратно на Землю, махнув рукой на задание редакции. Как ему помешаешь — да и стоит ли? Широкая реклама, поддержка прессы нам только на пользу, но мы предпочли бы сами выбрать время и образ действия. Я спросил себя, можно ли считать профессора тактичным человеком, и решил, что беды не миновать.
Однако на первых порах дипломатические отношения развивались вполне удовлетворительно. Профессору пришла в голову отличная мысль — каждый из нас был прикреплен к кому-то из группы Мейза и совмещал обязанности гида и надзирателя. И так как число исследователей удвоилось, работа пошла гораздо быстрее. Ведь в таких условиях опасно ходить в одиночку, и прежде это сильно замедляло дело.
На следующий день после прибытия Мейза профессор рассказал нам, какой политики он решил придерживаться.
— Надеюсь, обойдется без недоразумений, — сказал он, слегка хмурясь. — Что до меня, то пусть ходят, где хотят, и снимают, сколько хотят, только бы ничего не брали и не вернулись со своими снимками на Землю раньше нас.
— Не представляю себе, как мы им можем помешать, — возразил Эштон.
— Видите ли, я думал избежать этого, но пришлось сделать заявку на “Пятерку”. Вчера вечером я радировал на Ганимед, и сейчас моя заявка, наверно, уже в Гааге.
— Но ведь заявки на астрономические тела не регистрируются. Мне казалось, этот вопрос был решен еще в прошлом веке, в связи с Луной.
Профессор лукаво улыбнулся.
— Вы забываете, речь идет не об астрономическом теле. В моей заявке речь идет о спасенном имуществе, и я сделал ее от имени Всемирной организации наук. Если Мейз что-нибудь увезет с “Пятерки”, это будет кража у ВОН. Завтра я очень мягко растолкую мистеру Мейзу, как обстоит дело, пока его еще не осенила какая-нибудь блестящая идея.
Странно было думать о Пятом спутнике как о спасенном имуществе, и я заранее представлял себе, какие юридические споры разгорятся, когда мы вернемся домой. Но пока что ход профессора обеспечил нам определенные права, поэтому Мейз поостережется собирать сувениры — так мы оптимистически считали.
С помощью разных уловок я добился того, что несколько раз меня назначали напарником Мериэн, когда мы отправлялись обследовать “Пятерку”. Мейз явно не имел ничего против этого, да и с чего бы ему возражать: космический скафандр — самая надежная охрана для молодой девушки, черт бы его побрал.
Разумеется, при первой возможности я сводил ее в галерею искусств и показал свою находку. Мериэн долго смотрела на статую, освещенную лучом моего фонаря.
— Как это прекрасно, — молвила она наконец. — И только представить себе, что она миллионы лет ждала здесь в темноте! Но се надо как-то назвать.
— Уже. Я назвал статую “Посланник”.
— Почему?
— Понимаете, для меня это в самом деле посланник или гонец, если хотите, который донес до нас весть из прошлого. Ваятели знали, что рано или поздно кто-нибудь явится.
— Пожалуй, вы правы. Посланник… Действительно, совсем неплохо. В этом есть что-то благородное. И в то же время очень грустное. Вам не кажется?
Я убедился, что Мериэн очень умная женщина. Просто удивительно, как хорошо она меня понимала, с каким интересом рассматривала все, что я ей показывал. Но “Посланник” поразил ее воображение сильнее всего, она снова и снова возвращалась к нему.
— Знаете, Джек, — сказала она (кажется, на следующий день после того, как Мейз приходил посмотреть статую), — вы должны привезти это изваяние на Землю. Представляете себе, какая будет сенсация!
Я вздохнул.
— Профессор был бы рад, но в ней не меньше тонны. Горючего не хватит. Придется ей подождать до следующего раза.
На лице Мериэн отразилось удивление.
— Но ведь здесь предметы ничего не весят, — возразила она.
— Это совсем другое, — объяснил я. — Есть вес, и есть инерция. Инерция… Ну да неважно. Так или иначе, мы не можем увезти статую. Капитан Сирл наотрез отказывается.
— Как жаль, — сказала Мериэн.
Я вспомнил этот разговор только вечером накануне нашего отлета. Целый день мы трудились как заведенные, укладывая снаряжение (разумеется, часть мы оставили для будущих экспедиций). Все пленки были израсходованы. Как объявил Чарли Эштон, попадись нам теперь живой юпитерянин, мы не смогли бы запечатлеть этот факт. По-моему, каждый из нас жаждал хотя бы небольшой передышки, чтобы на свободе разобраться в своих впечатлениях и прийти в себя от лобового столкновения с чужой культурой.
Корабль Мейза “Генри Люс” был тоже почти готов к отлету. Мы условились стартовать одновременно; это как нельзя лучше устраивало профессора — он не хотел бы оставлять Мейза на “Пятерке” одного.
Итак, все было готово, но тут, просматривая наши записи, я вдруг обнаружил, что не хватает шести экспонированных пленок, Тех, на которые мы сняли надписи в Храме искусств. Поразмыслив, я вспомнил, что эти пленки были вручены мне и что я аккуратно положил их на карниз в Храме, с тем чтобы забрать позже.
Старт еще не скоро, профессор и Эштон, наверстывая упущенное, крепко спят, почему бы мне не сбегать потихоньку за пленками? Я знал, что за пропажу мне намылят голову, а тут каких-нибудь полчаса — и вес будет в порядке. И я отправился в Храм искусств, на всякий случай предупредив Билла.
Прожектор, конечно, был убран, и внутри “Пятерки” царила гнетущая темнота. Но я оставил у входа сигнальный фонарь, прыгнул и падал, пока не увидел, что пора прервать свободное падение. Десять минут спустя я уже держал в руках забытые пленки.
Желание еще раз проститься с “Посланником” было только естественным. Кто знает, сколько лет пройдет, прежде чем я увижу его вновь, а этот спокойно-загадочный образ притягивал меня.
К сожалению, притягивал он не только меня. Пьедестал был пуст, статуя исчезла.
Конечно, я мог незаметно вернуться и никому ничего не говорить во избежание неприятных объяснений. Но я был так взбешен, что меньше всего думал об осторожности. Возвратившись на корабль, я тотчас разбудил профессора и доложил ему о случившемся.
Он сел на койке, протирая глаза, и произнес по адресу мистера Мейза и его спутников несколько слов, которые здесь лучше не воспроизводить.
— Одного не понимаю, — недоумевал Сирл, — как они ее вытащили. А может быть, не вытащили? Мы должны были заметить их.
— Там столько укромных уголков. А потом улучили минуту, когда никого из нас не было поблизости, и вынесли ее. Не так-то просто это было сделать, даже при здешнем тяготении. — В голосе Эрика Фултона звучало явное восхищение.
— Сейчас не время обсуждать их уловки, — рявкнул профессор. У нас есть пять часов на то, чтобы придумать какой-нибудь план. Раньше они не взлетят, ведь мы только что прошли точку противостояния с Ганимедом. Я не ошибаюсь, Кингсли?
Сирл кивнул.
— Нет, лучше всею стартовать, когда мы окажемся по ту сторону Юпитера, — всякая другая траектория полета потребует слишком много горючего.
— Отлично. Значит, мы располагаем временем. У кого есть предложения?
Теперь, задним числом, мне иногда кажется, что мы поступили несколько странно и не совсем так, как приличествует цивилизованным людям. Всего два — три месяца назад нам и в голову не пришло бы ничего похожего. Но мы предельно устали, и мы страшно рассердились, и к тому же вдалеке от остального человечества все выглядело как-то иначе Закон отсутствовал, оставалось только самим вершить правосудие.
— Можем мы помешать им взлететь? Например, повредить их двигатель? — спросил Билл.
Сирл наотрез отверг эту идею.
— Всему есть свой предел, — сказал он. — Не говоря уже о том, что Дон Гопкинс мой друг. Он мне никогда не простит, если я выведу из строя его корабль. Особенно если потом окажется, что поломку нельзя исправить.
— Украдем горючее, — лаконично посоветовал Грувс.
— Правильно! Видите, иллюминаторы темные, значит все спят. Подключайся и откачивай.
— Прекрасная мысль! — вмешался я. — Но до их ракеты два километра. Какой у нас трубопровод? Сто метров наберется?
На мои слова не обратили ни малейшего внимания; все продолжали обсуждать идею Грувса. За пять минут технические вопросы были решены, оставалось только надеть скафандры и приступить к работе.
Записываясь в экспедицию профессора Форстера, я не подозревал, что когда-нибудь окажусь в роли африканского носильщика из древнего приключенческого романа и буду таскать груз на голове. И какой груз — одну шестую Часть космического корабля! (От профессора Форстера, при его росте, проку было немного.) На Пятом спутнике корабль с полупустыми баками весил около двухсот килограммов. Мы подлезли под него, поднатужились — и оторвали его от площадки. Конечно, оторвали не сразу, ведь масса корабля оставалась неизменной. Затем мы потащили его вперед.
Все это оказалось несколько сложнее, чем мы думали, и идти пришлось довольно долго. Но вот наконец второй корабль стоит рядом с первым. На “Генри Люсе” ничего не заметили, экипаж крепко спал, полагая, что и мы спим не менее крепко.
Я слегка запыхался, но радовался, как школьник, когда Сирл и Фултон вытащили из нашего воздушного шлюза трубопровод и тихонько подсоединили его к бакам “Генри Люса”.
— Прелесть этого плана в том, — объяснил мне Грувс, — что они не могут нам помешать, для этого надо выйти и отсоединить трубопровод. Мы выкачаем все за пять минут, а им нужно две с половиной минуты только на то, чтобы надеть скафандры.
Вдруг мне стало очень страшно.
— А если они запустят двигатели и попытаются взлететь?
— Тогда от нас всех останется мокрое место. Да нет, сперва они выйдут проверить, в чем дело. Ага, насосы заработали.
Трубопровод напрягся, как пожарный рукав под давлением, — значит, горючее начало поступать в наши баки. Мне казалось, что вот-вот иллюминаторы “Генри Люса” озарятся светом и ошеломленный экипаж выскочит наружу, и я даже разочаровался, когда этого не произошло. Видно, крепко они спали, если даже не ощутили вибрации от работающих насосов. Но вот перекачка закончена, Сирл и Фултон осторожно убрали трубопровод и уложили его в шлюз. Все обошлось, и вид у нас был довольно глупый.
— Ну? — спросили мы у профессора.
— Вернемся на корабль, — ответил он, поразмыслив.
Мы сняли скафандры, кое-как втиснулись в рубку, и профессор, сев к передатчику, отбил на ключе сигнал тревоги. После этого оставалось подождать несколько секунд, пока сработает автомат на корабле соседей.
Ожил телевизор, на нас испуганно глядел Мейз.
— А, Форстер! — буркнул он. — Что случилось?
— У нас — ничего, — ответил профессор бесстрастно. — А вот вы кое-что потеряли. Поглядите на топливомер.
Экран опустел, а из динамика вырвались нестройные возгласы. Но вот опять показался Мейз — злой и не на шутку встревоженный.
— В чем дело? — сердито рявкнул он. — Вы к этому причастны?
Профессор дал ему покипеть, потом наконец, ответил:
— Мне кажется, будет лучше, если вы придете к нам для переговоров. Тем более что идти вам недалеко.
Мейз слегка опешил, но тут же отчеканил:
— И приду!
Экран опять опустел.
— Придется ему пойти на попятный! — злорадно сказал Билл. — Другого выхода у него нет!
— Не так все это просто, — охладил его Фултон. — Если бы Мейз захотел, он не стал бы даже разговаривать с нами, а вызвал бы по радио заправщика с Ганимеда.
— А что ему это даст? Он потеряет несколько дней и уйму денег.
— Зато у него останется статуя. А деньги он вернет через суд.
Вспыхнула сигнальная лампочка шлюза, и в рубку втиснулся Мейз. Судя по его лицу, он успел все взвесить по дороге и настроился на мирный лад.
— Ну-ну, — начал он добродушно. — Зачем вы затеяли всю эту чепуху?
— Вы отлично знаете зачем. — холодно ответил профессор. — Я же прямо объяснил вам, что с “Пятерки” ничего вывозить нельзя. Вы присвоили имущество, которое вам не принадлежит.
— Но послушайте! Кому оно принадлежит? Не станете же вы утверждать, что на этой планете все — ваша личная собственность?
— Это не планета — это корабль, а значит, тут приложим закон о спасенном имуществе.
— Весьма спорный вопрос. Вы не думаете, что лучше подождать, когда ваши претензии подтвердит суд?
Профессор держался весьма вежливо, но я видел, что это стоит ему огромных усилий.
— Вот что, мистер Мейз, — произнес он с зловещим спокойствием — Вы забрали самую важную из сделанных нами находок. Я могу в какой-то мере извинить ваш поступок, так как вам не понять археолога, вроде меня, и вы не отдаете себе отчета в том, что сделали. Верните статую, мы перекачаем вам горючее и забудем о случившемся.
Мейз задумчиво потер подбородок.
— Не понимаю, почему столько шума из-за какой-то статуи, ведь здесь много всякого добра.
И вот тут-то профессор допустил промах.
— Вы рассуждаете, словно человек, который украл из Лувра “Мону Лизу” и полагает, что никто ее не хватится, раз кругом висит еще столько картин! Эта статуя настолько уникальна, что никакое произведение искусства на Земле не идет с ней в сравнение. Вот почему она должна быть возвращена.
Когда торгуешься, нельзя показывать, насколько ты заинтересован в заключении сделки. Я сразу заметил алчный огонек в глазах Мейза и сказал себе: “Ага! Он заартачится”. Вспомнились слова Фултона насчет заправщика с Ганимеда.
— Дайте мне полчаса на размышление, — сказал Мейз, поворачиваясь к выходу.
— Пожалуйста, — сухо ответил профессор. — Но только полчаса, ни минуты больше.
Мейз все-таки был далеко не глуп: не прошло и пяти минут, как его антенна медленно повернулась и нацелилась на Ганимед. Конечно, мы попытались перехватить разговор, но он работал с засекречивателем. Эти газетчики, как видно, не очень доверяют друг другу.
Ответ был передан через несколько минут и тоже засекречен. В ожидании дальнейших событий мы снова устроили военный совет. Профессор дошел до той стадии, когда человек идет напролом, ни с чем не считаясь. Сознание собственной ошибки только прибавило ему ярости.
Очевидно, Мейз чего-то опасался, потому что вернулся он с подкреплением. Его сопровождал пилот Дональд Гопкинс, который явно чувствовал себя неловко.
— Все улажено, профессор, — сообщил Мейз с торжеством. — На худой конец я смогу вернуться без вашей помощи, хотя это займет немного больше времени. Но я не отрицаю, что лучше договориться, ото сбережет и время, и деньги. Вот мое последнее слово: вы возвращаете горючее, а я отдаю вам все остальные — э-э — сувениры, которые собрал. Но “Мона Лиза” остается у меня, даже если я из-за этого смогу попасть на Ганимед только на следующей неделе.
Сперва профессор изрек некоторое число проклятий, которые принято называть космическими, хотя, честное слово, они мало чем отличаются от земной ругани. Облегчив душу, он заговорил с недоброй учтивостью:
— Любезный мистер Мейз, вы отъявленный мошенник, и, следовательно, я не обязан с вами церемониться. Я готов применить силу, закон меня оправдает.
Мы заняли стратегические позиции у двери. На лице Мейза отразилась легкая тревога, совсем легкая.
— Оставьте эту мелодраму, — надменно произнес он. — Сейчас двадцать первый век, а не тысяча восьмисотые годы, и здесь не Дикий Запад.
— Дикий Запад — это тысяча восемьсот восьмидесятые годы, — поправил его педантичный Билл.
— Считайте себя арестованным, а мы пока решим, как поступить, — продолжал профессор. — Мистер Сирл, проводите его в кабину Б.
Мейз с нервным смешком прижался спиной к стене.
— Полно, профессор, это ребячество! Вы не можете задержать меня против моей воли. — Он взглянул на капитана “Генри Люса”, ища у него поддержки.
Дональд Гопкинс стряхнул с кителя незримую пылинку.
— Я не желаю вмешиваться во всякие свары, — произнес он в пространство.
Мейз злобно посмотрел на своего пилота и нехотя сдался. Мы снабдили его книгами и заперли.
Как только Мейза увели, профессор обратился к Гопкинсу, который завистливо смотрел на наши топливомеры.
— Я не ошибусь, капитан, — вежливо сказал он, — если предположу, что вы не желаете быть соучастником махинаций вашего нанимателя.
— Я нейтрален. Мое дело — привести корабль сюда и обратно на Землю. Вы уж сами разбирайтесь.
— Спасибо. Мне кажется, мы друг друга отлично понимаем. Может быть, вы вернетесь на свой корабль и объясните ситуацию. Мы свяжемся с вами через несколько минут.
Капитан Гопкинс небрежной походкой направился к выходу. У двери он повернулся к Сирлу.
— Кстати, Кингсли, — бросил он. — Вы не думали о пытках? Будьте добры, известите меня, если решите к ним прибегнуть, — у меня есть кое-какие забавные идеи.
С этими словами он вышел, оставив нас с нашим заложником.
Насколько я понимаю, профессор рассчитывал на прямой обмен. Но не учел одной вещи, а именно характера Мерной.
— Поделом Рендольфу, — сказала она. — А впрочем, какая разница? На вашем корабле ему не чуть не хуже, чем у нас, и вы ничего не посмеете с ним сделать. Сообщите мне, когда он вам надоест.
Тупик! Мы явно перемудрили и ровным счетом ничего не добились. Мейз был в наших руках, но это нам ничего не дало.
Профессор мрачно смотрел в иллюминатор, повернувшись к нам спиной. Исполинский диск Юпитера словно опирался краем на горизонт, закрыв собой почти все небо.
— Нужно ее убедить, что мы не шутим, — сказал Форстер. Он повернулся ко мне. — Как по-вашему, она по-настоящему любит этого мерзавца?
— Гм. Кажется, да. Да, конечно.
Профессор задумался. Потом он обратился к Сирлу:
— Пойдемте ко мне. Я хочу с вами кое-что обсудить.
Они отсутствовали довольно долго, когда же вернулись, на лицах обоих отражалось злорадное предвкушение чего-то, а профессор держал в руке лист бумаги, исписанный цифрами. Подойдя к передатчику, он вызвал “Генри Люса”.
— Слушаю. — Судя по тому, как быстро ответила Мериэн, она ждала нашего вызова. — Ну как, решили дать отбой? А то ведь это уже становится скучным.
Профессор сурово посмотрел на нее.
— Мисс Митчелл, — сказал он. — Вы, очевидно, не приняли наши слова всерьез. Поэтому я решил показать вам… гм… что мы не шутим. Я поставлю вашего шефа в такое положение, что ему очень захочется, чтобы вы поскорее его выручили.
— В самом деле? — бесстрастно осведомилась Мерной, однако мне показалось, что я уловил в се голосе оттенок тревоги.
— Наверно, вы не очень разбираетесь в небесной механике, — продолжал профессор елейным голосом. — Я угадал? Жаль, жаль. Впрочем, ваш пилот подтвердит вам все, что я сейчас скажу Верно, мистер Гопкинс?
— Валяйте, — донесся сугубо нейтральный голос.
— Слушайте внимательно, мисс Митчелл. Позвольте сначала напомнить вам, что наше положение на этом спутнике не совсем обычно, даже опасно. Достаточно выглянуть в иллюминатор, чтобы убедиться — Юпитер совсем рядом. Нужно ли напоминать вам, что поле тяготения Юпитера намного превосходит гравитацию остальных планет? Вам понятно все это?
— Да, — подтвердила Мериэн уже не так хладнокровно. — Продолжайте.
— Отлично. Наш мирок совершает полный оборот вокруг Юпитера за двенадцать часов. Так вот, согласно известной теореме, телу, падающему с орбиты, нужно ноль целых сто семьдесят семь тысячных периода, чтобы достичь центра сил притяжения. Другими словами, тело, падающее отсюда на Юпитер, достигнет центра планеты приблизительно через два часа семь минут. Капитан Гопкнис, несомненно, может вам ото подтвердить.
После некоторой паузы мы услышали голос Гопкинса:
— Я, конечно, не могу поручиться за абсолютную точность приведенных цифр, но думаю, что все верно. Если и есть ошибка, то небольшая.
— Превосходно, — продолжал профессор. — Вы, разумеется, понимаете, — он добродушно усмехнулся, — что падение к центру планеты — случай чисто теоретический. Если в самом деле бросить здесь какой-нибудь предмет, он достигнет верхних слоев атмосферы Юпитера намного быстрее. Я надеюсь, вам не скучно меня слушать?
— Нет, — ответила Мерной очень тихо.
— Чудесно. Тем более, что капитан Сирл рассчитал для меня, сколько же на самом деле продлится падение. Получается час тридцать пять минут, с возможной ошибкой в две-три минуты. Гарантировать абсолютную точность мы не можем, ха-ха! Вы, несомненно, заметили, что поле тяготения нашего спутника чрезвычайно мало. Вторая космическая скорость составляет здесь всего около десяти метров в секунду. Бросьте какой-нибудь предмет с такой скоростью, и он больше сюда не вернется. Верно, мистер Гопкинс?
— Совершенно верно.
— А теперь перейдем к делу. Сейчас мы думаем вывести мистера Мейза на прогулку. Как только он окажется точно под Юпитером, мы снимем с его скафандра реактивные пистолеты и… о… придадим мистеру Мейзу некое ускорение. Мы охотно догоним его на нашем корабле и подберем, как только вы передадите нам украденное вами имущество. Из моего объяснения, вы, конечно, поняли, что время играет тут очень важную роль. Час тридцать пять минут — удивительно короткий срок, не так ли?
— Профессор! — ахнул я. — Вы этого не сделаете!
— Помолчите! — рявкнул он. — Итак, мисс Митчелл, что вы на ото скажете?
Лицо Мериэн отразило ужас, смешанный с недоверием.
— Это попросту блеф! — воскликнула она. — Я не верю, что вы это сделаете! Команда не позволит вам!
Профессор вздохнул.
— Очень жаль. Капитан Сирл, мистер Грувс, пожалуйста, сходите за арестованным и выполняйте мои указания.
— Есть, сэр, — торжественно ответил Сирл.
Мейз явно был испуган, но не думал уступать.
— Что вы еще задумали? — спросил он, когда ему дали его скафандр.
Сирл забрал его реактивные пистолеты.
— Одевайтесь, — распорядился он. — Мы идем гулять.
Только теперь я сообразил, что задумал профессор. Конечно, все это блеф, колоссальный блеф, он не бросит Мейза на Юпитер. Да если бы и захотел бросить, Сирл и Грувс на это не пойдут. Но ведь Мериэн раскусит обман, и мы сядем к лужу.
Убежать Мейз не мог; без реактивных пистолетов он был беспомощен. Сопровождающие взяли его под руки и потащили, будто привязной аэростат. Они тащили его к горизонту — и к Юпитеру.
Я посмотрел на соседний корабль и увидел, что Мериэн, стоя у иллюминатора, провожает взглядом удаляющееся трио. Профессор Форстер тоже заметил это.
— Надеюсь, мисс Митчелл, вы понимаете, что мои люди потащили не пустой скафандр. Позволю себе посоветовать вам вооружиться телескопом. Через минуту они скроются за горизонтом, но вы сможете увидеть мистера Мейза, когда он начнет… гм… восходить.
Динамик молчал. Казалось, томительному ожиданию не будет конца. Может быть, Мериэн задумала проверить решимость профессора?
Схватив бинокль, я направил его на небо над таким до нелепости близким горизонтом. И вдруг увидел крохотную вспышку света на желтом фоне исполинского диска Юпитера. Я быстро поправил фокус и различил три фигурки, поднимающиеся в космос. У меня на глазах они разделились: две притормозили ход пистолетами и начали падать обратно на “Пятерку”, а третья продолжала лететь прямо к грозному небесному телу.
Я в ужасе повернулся к профессору.
— Они это сделали! Я думал, что это блеф!
— Мисс Митчелл, несомненно, тоже так думала, — холодно ответил профессор, адресуясь к микрофону. — Надеюсь, мне не надо вам объяснять, чем грозит промедление. Кажется, я уже говорил, что падение на Юпитер с нашей орбиты длится всего девяносто пять минут. Но вообще-то хватит и сорока минут, потом будет поздно…
Он сделал выразительную паузу. Динамик молчал.
— А теперь, — продолжал профессор, — я выключаю приемник, чтобы избежать бесполезных споров. Разговор мы возобновим, только когда вы отдадите статую… И остальные предметы, о которых мистер Мейз так неосмотрительно проговорился. Всего хорошего.
Прошло десять томительных минут. Я потерял Мейза из виду и уже спрашивал себя, не пора ли связать профессора и помчаться вдогонку за его жертвой, пока мы еще не стали убийцами. Но ведь кораблем управляют те самые люди, которые своими руками совершили преступление. Я вконец растерялся.
Тут на “Генри Люсе” медленно открылся люк и показались две фигуры в скафандрах, поддерживавшие предмет наших раздоров.
— Полная капитуляция. — Профессор удовлетворенно вздохнул. — Несите сюда, — распорядился он по радио.
— Я открою шлюз.
Он явно не торопился. Я нее время поглядывал на часы — прошло уже пятнадцать минут. В воздушном шлюзе загремело, зазвенело, потом открылась дверь и вошел капитан Гопкинс. За ним следовала Мериэн, которой для полного сходства с Клитемнестрой не хватало только окровавленной секиры. Я боялся встретиться с ней взглядом, а профессор хоть бы что! Он прошел в шлюз, проверил, всели возвращено, и вернулся, потирая руки.
— Ну, так, — весело сказал он. — А теперь присаживайтесь, выпьем и забудем это неприятное недоразумение.
— Вы сума сошли! — возмущенно крикнул я, показывая на часы. — Он уже пролетел половину пути до Юпитера!
Профессор Форстер поглядел на меня с осуждением.
— Нетерпение — обычный порок юности, — произнес он. — Я не вижу причин торопиться.
Тут впервые заговорила Мериэн; по ее лицу было видно, что она не на шутку испугана.
— Но ведь вы обещали, — прошептала она.
Профессор внезапно сдался. Последнее слово осталось за ним, и он вовсе не хотел продлевать пытку.
— Успокоитесь, мисс Митчелл, и вы, Джек, — Мейз в такой же безопасности, как и мы с вами. Его можно забрать в любую минуту.
— Значит, вы мне солгали?
— Ничуть. Все, что я вам говорил, — чистая правда. Только вы сделали неверный вывод. Когда я говорил вам, что тело, брошенное с нашей орбиты, упадет на Юпитер через девяносто пять минут, я — признаюсь, не без задней мысли — умолчал об одном важном условии. Надо было добавить: “Тело, находящееся в покое по отношению к Юпитеру”. Ваш друг, мистер Мейз, летел по орбите вместе со спутником и с такой же скоростью, как спутник. Что-то около двадцати шести километров в секунду, мисс Митчелл. Да, мы выбросили его с “Пятерки” по направлению к Юпитеру. Но скорость, которую мы ему сообщили, — пустяк, практически он продолжает лететь по прежней орбите. Он может приблизиться к Юпитеру — капитан Сирл все ото высчитал — самое большое на сто километров. В конце витка, через двенадцать часов, он будет в той самой точке, откуда стартовал, без всякой помощи с нашей стороны.
Наступило долгое, очень долгое молчание. Лицо Мериэн выражало и досаду, и облегчение, и злость человека, которого обвели вокруг пальца. Наконец она повернулась к Гопкинсу.
— Вы, конечно, знали все это! Почему вы мне ничего не сказали?
Гопкинс укоризненно посмотрел на нес.
— Вы меня не спросили, — ответил он.
Мы забрали Мейза через час. Он улетел всего на двадцать километров, и нам ничего не стоило отыскать его по маячку на его скафандре. Его радиофон был выведен из строя, и теперь-то я понял почему. Мейз был достаточно умен, чтобы сообразить, что ему ничего не грозит, и, если бы радио работало, он связался бы со своими и разоблачил наш обман. А впрочем, кто знает! Лично я на его месте предпочел бы дать отбой, хотя бы совершенно точно знал, что со мной ничего не случится. Сдается мне, ему там было очень одиноко…
Догнав Мейза на самом малом ходу, мы втащили его внутрь. К моему удивлению, он не устроил нам никакой сцены: то ли был слишком рад вернуться в нашу уютную кабину, то ли решил, что проиграл в честном бою и не стоит таить зла на победителя. Думаю, что второе вернее.
Ну вот, пожалуй, и вес, если не считать, что на прощание мы еще раз натянули Мейзу нос. Ведь коммерческий груз на его корабле заметно уменьшился, значит, и горючего требовалось меньше, а излишки мы оставили себе. Это позволило нам увезти “Посланника” на Ганимед. Разумеется, профессор выписал Мейзу чек за горючее, все было вполне законно.
И еще один характерный эпизод, о котором я должен вам рассказать. В первый же день после того, как в Британском музее открылся новый отдел, я пошел туда посмотреть на “Посланника”: хотелось проверить, будет ли его воздействие на меня таким же сильным в новой обстановке. (Ну так вот: ото было совсем не то, но все-таки впечатление сильное, и отныне я весь музей воспринимаю как-то иначе). В зале было множество посетителей, и среди них я увидел Мейза и Мериэн.
Кончилось тем, что мы зашли в ресторан и очень приятно провели время за столиком. Надо отдать должное Мейзу, он не злопамятен. Вот только Мериэн меня огорчила.
Ей-богу не понимаю, что она в нем находит.
С сигарой что-то не ладилось.
Но Брек Веронар не выбросил ее. Табак, выращенный на Земле, дорого ценится здесь, на Церере. Брек еще раз подрезал кончик и снова щелкнул зажигалкой. На этот раз он раскурил сигару, но она почему-то отдавала странным, кисловатым запахом тлеющей бумаги.
Брек Веронар, по рождению Уильям Уэбстер, землянин, сидел в своем большом, хорошо обставленном кабинете, смежном с лабораторией арсенала. За пердуритовыми окнами неясно вырисовывались стоявшие в ряд огромные приземистые башни фортов, которые охраняли военную базу Астрофона. В кристально чистой искусственной атмосфере астероида они казались еще больше, чем в действительности; теоретически их мощные двадцатичетырехдюймовые пушки, снабженные автовизором Веронара, могли обстрелять пространство до самой орбиты Юпитера. На поле, расстилавшемся за крепостью, виднелась эскадра космических кораблей — семь грозных, черных, как ночь, сигарообразных машин. Там, далеко, над неровными красными скалами второго плоскогорья, высились разноцветные купола и башни города Астрофона, столицы Астрарха.
Худощавую фигуру Брека Веронара обтягивали яркие шелка Астрархии. Его волосы были надушены и завиты; Брек красил их, чтобы скрыть все более заметную седину. Серые широко расставленные глаза свидетельствовали о сильном характере и резко контрастировали с кожей лица, белой и гладкой от применения косметики. Одна лишь сигара мосла выдать в нем уроженца Земли, поэтому Брек Веронар курил только здесь, в своей собственной, запертой на ключ лаборатории. Он не любил, когда его называли ренегатом.
На столе перед ним лежал приколотый к доске сложный чертеж нового управляющего гироскопа реактивной торпеды, но Брек не мог сосредоточить на нем свои мысли. Любопытно, этот слабый запах тлеющей бумаги навеял воспоминания о далеком прошлом. Двадцать лет назад… Этот запах заставил его вновь перенестись на университетский двор, к низким желтым холмам у старого марсианского города Торэна, к тому роковому дню, когда он отказался служить своей родной Земле и уехал в Астрархию.
Тони Гримм и Элора Рони были против этого. Веснушчатый, легкомысленный, рыжеволосый Тони прилетел с Земли вместе с Уильямом шесть лет назад и поступил в Высшую инженерную школу, получив одну из двух ежегодных стипендий. Элора Рони была прелестная темноглазая девушка с Марса, дочь профессора геодетики, гордившаяся своими предками — первыми космонавтами. Оба друга была влюблены в Элору.
В тот ясный солнечный день Билл шел вместе с ними по окруженной холмами каменистой пустыне цвета охры. Желтые здания из необожженного кирпича остались у них за спиной. Загорелое голубоглазое лицо Тони было на этот раз серьезным. Он протестовал.
— Ты не можешь поступить так, Билл. Ни один землянин не сделал бы этого.
— Бесполезные слова, — отрезал Билл Уэбстер. — Астрарху нужен военный инженер. Мне предложили двадцать тысяч орлов в год, с подъемными и премиями — в десять раз больше, чем любой ученый может получить на Земле.
Смуглое живое лицо Элоры Рони омрачилось.
— Билл, а как же твои собственные исследования? — воскликнула она. — Твоя новая конструкция дюзы? Ты же обещал, что покончишь с монополией Астрарха на космический транспорт. Разве ты забыл?
— Дюза новой конструкции была только мечтой, — ответил Билл Уэбстер, — но, возможно, из-за этой дюзы Астрарх и предложил контракт мне, а не Тони. Таких контрактов никто не отвергает.
Тони схватил его за руку.
— Ты не можешь пойти против своего родного мира, Билл, настаивал он. — Ты не можешь отказаться от всего, что дорого каждому землянину. Вспомни только, что такое Астрарх! Это ведь всего лишь суперпират.
Билл Уэбстер отшвырнул ногой комок желтой глины.
— Я знаю историю, — возмутился он. — Без вас знаю, что Астрархию основали космические пираты, которые устроили базы на астероидах, а потом перестали заниматься космическим грабежом и начали торговать.
Он говорил вызывающе; в его голосе звучала обида.
— И все же я считаю, что Астрархия пользуется не меньшим уважением, чем такие планеты, как Земля, или Марс, или Федерация Юпитера. И она намного богаче и могущественнее их всех.
Девушка с Марса нахмурилась и тряхнула темноволосой головкой.
— Не обольщайся, Билл, — пылко заговорила она. — Неужели ты не понимаешь, что Астрарх в сущности ничем не отличается от старых пиратов? Его эскадры и сейчас захватывают любой независимый корабль или с помощью космических патрулей заставляют владельцев выплачивать за него выкуп.
Она едва перевела дух от возмущения.
— Всюду, даже здесь, на Марсе, агенты, резиденты и торговцы Астрархии насаждают взяточничество, подкупы, гнет. Астрарх использует свое богатство и свою космическую мощь, чтобы дискредитировать правительство каждой независимой планеты. Он задумал завоевать всю систему!
Ее карие глаза горели.
— Ты не будешь помогать ему, Билл. Ты не должен этого делать!
Билл Уэбстер взглянул на смуглое, милое, полное решимости лицо Элоры, и ему захотелось поцеловать пятнышко желтой пыли на ее чуть вздернутом носике. Он любил Элору Рони и когда-то надеялся увезти ее с собой на Землю. Может быть, он и до сих пор еще любит ее. Но ясно, что она всегда мечтала только о Тони Гримме.
Немного раздосадованный, Билл поддал ногой круглый камушек цвета ржавчины.
— Если бы все было иначе, Элора, то, может быть… слегка пожав плечами, он взглянул на Тони. Затем произнес ровным голосом: — Как бы то ни было, сегодня вечером я улетаю в Астрофон.
В тот вечер, когда они помогли ему запаковать вещи, он устроил костер из своих старых книг и бумаг. В разреженном воздухе Марса они горели бледным пламенем, окутанные клубами едкого дыма.
Этот резкий запах и был той нитью, которая протянулась к Бреку Веронару сквозь годы, из прошлого, когда он вдохнул едкий дымок горелой бумаги. Сигару он вынул из ящика, только что прибывшего с Кубы, с Земли, и приготовленного по специальному заказу.
Брек мог позволить себе такую роскошь. Иногда, правда, он почти жалел, что Астрарх так благоволит к нему. Офицеры космического флота и даже его собственные завистливые подчиненные в лаборатории арсенала никогда не забывали о том, что он землянин, ренегат.
Необычный запах сигары озадачил его.
Он решительно раздавил тлеющий кончик, снял верхние коричневые листья. Под ними оказался цилиндрик из плотно свернутой бумаги. Сняв с него резиновую оболочку, Брек Веронар развернул бумагу. При одном взгляде на почерк сердце его забилось.
Это была рука Элоры Рони!
Брек Веронар знал этот тонкий изящный почерк. Потому что в давние времена Билл Уэбстер хранил коротенькую записку, которую она написала ему еще в школе, когда они были друзьями. Он жадно прочел письмо:
“Дорогой Билл! Это единственный путь, которым мы можем передать тебе несколько слов, минуя шпионов Астрарха. Твое прежнее имя, Билл, наверное, кажется тебе странным. Но мы Тони и я — хотим напомнить тебе, что ты землянин.
Ты и не знаешь, какому угнетению подвергается сейчас Земля, изнывающая под пятой Астрарха. От ее независимости почти ничего не осталось. Слабые и подкупленные правительства повсюду покоряются тирану. Жизнь каждого землянина отягощена налогами, несправедливыми штрафами; с ним бесчестно конкурируют торговцы Астрарха.
Однако Земля не окончательно покорилась, Билл. Мы будем бороться за свободу. Много лет нашей жизни — Тони и моей ушло на осуществление этого замысла. Ради него трудились и приносили жертвы миллионы наших братьев-землян. Наконец сейчас у нас появилась надежда вернуть себе утраченную свободу.
Но нам нужен ты, Билл, до зарезу нужен.
Во имя твоего родного мира, вернись. Попроси отпуск для поездки на Марс. Астрарх не откажет тебе в этом. Восьмого апреля в пустыне близ Торэна тебя будет ждать корабль — там, где мы гуляли в тот день, когда ты улетел.
Каково бы ни было твое решение, Билл, мы убеждены, что ты уничтожишь это письмо и будешь хранить его содержание в тайне. Но мы верим, что ты вернешься. Ради Земли и ради твоих старых друзей.
Брек Веронар сидел за столом, глядя на обгоревший сморщенный листок. Его глаза слегка затуманились. Он видел живое смуглое лицо девушки с Марса и ее умоляющие карие глаза. Наконец он вздохнул и медленно потянулся за зажигалкой. Потом поднес ее к письму и держал до тех пор, пока пламя не уничтожило листок.
На следующий день в лабораторию явились четыре офицера космических войск. Одетые в ярко-малиновое с золотом — цвета Астрарха, — они вели себя дерзко. В слащавом голосе капитана звучала торжествующая ненависть.
Землянин, по приказу Астрарха ты под домашним арестом. Ты тотчас же последуешь за нами в его штаб-квартиру на борту “Уориор Куин”.
Брек Веронар знал, что его ненавидят, но очень редко ненависть проявлялась так открыто. Немного встревоженный, он запер свой кабинет и последовал за четырьмя офицерами.
На краю большого поля за низкими серыми укреплениями, на стартовых опорах лежал флагманский корабль космического флота Астрархии, “Уориор Куин”. Триста метров длины, четверть миллиона тонн боевого металла, шестьдесят четыре двадцатидюймовые пушки, смонтированные в восьми выступающих сферических башнях, — это была самая мощная машина разрушения, когда-либо существовавшая в солнечной системе.
Пока они неслись через поле в быстром электрическом автомобиле, Брек Веронар, исполненный молчаливой гордости, почти забыл о своей тревоге. Его автовизор, другими словами, ахронный детектор поля, интегрирующий вдоль геодезических линий, и его автоматический измеритель дальности направляли огонь этих мощных пушек. Настоящий боевой мозг корабля — и всего флота Астрарха.
Не удивительно, что эти люди завидовали ему.
Лицо капитана было мрачно.
— Пошли, ренегат! — сказал он угрожающим тоном. — Астрарх ждет.
Стража в ярких мундирах повела их в тесные, но роскошно обставленные апартаменты Астрарха, расположенные глубоко в бронированных внутренностях корабля сразу за залом совета и перед помещением для автовизора. Астрарх, смотревший в проектор карт, обернулся и резким тоном приказал обоим офицерам подождать за дверью.
— Ну, Веронар?
Диктатор Астрархии был невысокий, плотный человек, весь трепещущий неукротимой энергией. Его лицо походило на нарумяненную и напудренную маску, волосы были завиты и надушены, обтянутая шелками фигура увешана драгоценностями. Но ястребиный нос и горящие черные глаза свидетельствовали о силе, которую ничто не могло скрыть.
Астрарх никогда не прислушивался к постоянным наговорам завистников Брека Веронара. Их отношения можно было назвать почти дружескими. Но сейчас по холодному вопросу, заключенному в первых словах правителя, и по испытующему блеску его глаз землянин почувствовал, что попал в чрезвычайно опасное положение.
Стараясь овладеть собой, он тревожно спросил:
— Я арестован?
Улыбнувшись, Астрарх взял его за руку.
— Мои люди перестарались, Веронар. — Голос Астрарха звучал тепло, но Брек Веронар не мог избавиться от ощущения чего-то острого, разящего. — Я только хотел поговорить с тобой, а из-за предстоящих перемещений флота у меня мало времени.
Прячась за своей улыбающейся маской, Астрарх изучал его.
— Веронар, ты честно служил мне. Я отправляюсь в рейс с моим флотом, но мне кажется, что и ты тоже заработал право на отпуск. Хочешь освободиться на несколько дней от своих обязанностей и слетать, например, на Марс?
Под этим колющим взглядом Веронар вздрогнул.
— Благодарю вас, Горро, — с усилием выговорил Брек. Он был один из немногих привилегированных, имевших право называть Астрарха по имени. — Может быть, позже. Управляющее устройство торпеды еще не закончено. И у меня есть кое-какие мысли по поводу усовершенствования автовизора. Я бы предпочел остаться в лаборатории.
На мгновение улыбка низенького человека, казалось, стала непритворной.
— Астрархия в долгу перед тобой за автовизор. Из-за того, что точность огня увеличилась, фактически сила нашего флота возросла вчетверо. — Его взгляд снова стал острым, в нем мелькнуло сомнение. — Возможны ли дальнейшие усовершенствования?
Брек Веронар затаил дыхание. Ноги у него подкашивались. Он знал, что борется за свою жизнь.
— Анализ геодезических линий и их интегрирование — это совершенно новые отрасли науки, — произнес он почти с отчаянием. — Было бы глупо ограничивать их возможности. При достаточно чувствительном датчике поля ахронного детектора должны начертить мировые линии любого предмета почти без ограничений. В будущем…
Он помолчал, чтобы произвести большее впечатление.
— Или в прошлом!
Жадный интерес вспыхнул в глазах Астрарха. Брек почувствовал себя увереннее. Его прерывистая речь стала спокойней.
— Поймите, принцип совершенно новый. Можно создать ахронное поле в тысячу раз более чувствительное, чем любой телескоп, я думаю даже, в миллион раз! И ахронный луч устраняет задержку во времени, неизбежную при всяком электромагнитном методе наблюдения. Не завися от времени, он в то же время парадоксальным образом облегчает исследование времени.
— Исследование? — спросил диктатор. — А не несешь ли ты какую-то дичь, Веронар?
— Каждый измеритель расстояния в известном смысле исследует время, — пылко заверил его Брек. — Он анализирует прошлое, чтобы предсказать будущее. Таким образом, снаряд, выпущенный с движущегося корабля и отклоненный космическими полями притяжения, может пролететь тысячи километров и встретить другой движущийся корабль в точно определенный момент будущего. Инструменты, зависящие от визуального наблюдения и электромагнитной передачи данных, не вполне удовлетворяли требованиям. Одно попадание на тысячу считалось хорошей точностью стрельбы. Но автовизор решил эту проблему: теперь вы налагаете взыскание на стрелков, если они не могут добиться двух на сто.
Брек перевел дыхание.
— Даже новейший автовизор — это только грубый пробный аппарат. Как измеритель расстояния он еще годится. Но поля детектора могут стать бесконечно более чувствительными, а интегрирование геодезических линий — бесконечно более надежным. Мы должны добиться того, чтобы прошлое можно было проанализировать не на минуты — на годы назад. Мы сможем предсказать положение корабля на неделю вперед, предусмотреть каждый его маневр и даже наблюдать, как завтракает его капитан!
Землянин снова перевел дух, его глаза лихорадочно блестели.
— От анализа геодезических линий есть еще один смелый шаг — к управлению. Как вы знаете, согласно современным взглядам, абсолютных фактов не существует, есть только вероятности. Я берусь это доказать! А вероятностями можно управлять, воздействуя на них ахронным полем. Возможно даже, я говорю вам…
Пылкая речь Брека зазвучала неуверенно. Он увидел, что сомнение потушило искру интереса в глазах Астрарха. Диктатор нетерпеливым жестом заставил его замолчать. Отрывисто и бесстрастно он произнес:
— Веронар, ты землянин.
— Когда-то я был землянином.
Черные горящие глаза смотрели на него испытующе.
— Веронар, — сказал Астрарх, — на Земле неспокойно. Мои агенты раскрыли опасный заговор. Вождь его — инженер по имени Гримм, женатый на марсианке. Флот вылетает, чтобы подавить мятеж. — Он помолчал. — Теперь скажи, хочешь ты получить отпуск?
Брек Веронар молча стоял под этим жестким взглядом. Его жизнь, теперь он это знал, зависела от его ответа. Он глубоко вздохнул.
— Нет, — произнес он.
В глазах Астрарха была все та же испытующая сила.
— Мои офицеры протестуют, — заметил он, — не хотят служить с тобой, раз нам приходится выступить против Земли. Ты у них на подозрении.
Брек Веронар глотнул воздух.
— Гримм и его жена, — хрипло прошептал он, — когда-то были моими друзьями. Я надеялся, что мне не придется их предавать. Но я получил от них письмо.
Он снова запнулся и глотнул воздух.
— Можете доказать вашим людям, что я больше не землянин. Корабль, который Гримм и его жена послали за мной, будет ждать восьмого апреля по земному календарю в пустыне к югу от марсианского города Торэна.
На лице Астрарха, похожем на бледную маску, появилась улыбка.
— Я рад, что ты признался во всем, Веронар, — проговорил он. — Ты был мне очень полезен… и ты мне нравишься. Теперь я могу сообщить тебе, что мои агенты прочли письмо, спрятанное в сигаре. Корабль повстанцев захвачен и уничтожен космическим патрулем всего несколько часов назад.
Брек Веронар покачнулся, у него потемнело в глазах.
— Тебе нечего бояться. — Астрарх тронул его за руку. Полетишь вместе с флотом; тебе поручается автовизор. Мы отправляемся через пять часов.
Длинный черный корпус “Уориор Куин” поднялся на дюзах, выбрасывающих языки пламени. Флагманский корабль повел за собой эскадру. Другие эскадры двинулись с баз на Палладе, Весте, Туле и Эросе. Второй флот вылетел по направлению к Солнцу со своих баз на Троянских планетах. Четыре недели спустя, встретившись около Марса, двадцать девять больших кораблей полетели вместе.
Армада Астрархии направлялась к Земле.
Войдя к диктатору в штурманскую рубку, Брек выразил свое недоумение:
— Я все же не вижу причин для такой демонстрации мощи. Почему вы собрали три четверти своих космических сил, чтобы раздавить горсть заговорщиков?
— Нам придется иметь дело не только с горстью заговорщиков. — Сквозь бледную маску лица Астрарха проступала затаенная тревога. — Миллионы землян работали годами, подготовляя свое восстание. Земля построила космический флот.
— Флот? — удивился Брек.
— Детали производились тайно, главным образом на подземных заводах, — уточнил Астрарх. — Водолазы монтировали корабли на дне пресноводных озер. Ваш старый друг Гримм умен и опасен. Прежде чем начать бомбардировку Земли, чтобы покорить ее, мы должны уничтожить его флот.
Брек твердо встретил взгляд Астрарха.
— Сколько у них кораблей? — спросил он.
— Шесть.
— Значит, у нас впятеро больше. — Брек презрительно улыбнулся. — Не говоря уже о преимуществах автовизора. Битвы фактически не будет.
— Вероятно, нет, — подтвердил Астрарх. — Но Гримм способный человек. Он изобрел новый тип дюзы, в некоторых отношениях превосходящий нашу. — Его темные глаза помрачнели. Землянин против землянина, — тихо сказал он. — И один из вас должен погибнуть.
С каждым днем армада приближалась к Земле.
Автовизор был и глазами флота и его боевым мозгом.
Чтобы удлинить базу для автоматической триангуляции, на полудюжине кораблей были установлены добавочные датчики ахронного поля. Сведенные в узкий пучок, ахронные лучи пересылали их данные огромному главному прибору, находившемуся на “Уориор Куин”. Посредством ахронного луча автовизор управлял каждым кораблем и устанавливал прицел его пушек.
“Уориор Куин” вел за собой флот. Автовизор держал остальные корабли в точной кильватерной колонне, так что в телескопы Земли можно было видеть только одно круглое сечение.
Когда до восставшей планеты осталось тридцать миллионов километров — пятьдесят часов полета при нормальном замедлении, автовизор обнаружил вражеский флот.
Веронар сидел у вогнутого пульта управления.
За ним в просторной, тускло освещенной бронированной каюте громоздился главный прибор. В поставленных друг на друга тысячах ящичков, выкрашенных в зеленый цвет, — сложных ячейках механического мозга — жужжали анализаторы и интеграторы геодезических линий. Датчики ахронного поля — чувствительные элементы мозга — помещались в невзрачных черных коробочках. А паутина ахронных передающих лучей, мгновенных, ультракоротких, неэлектромагнитных волн субэлектронного типа нервных волокон, соединяющих рабочие ячейки, — была совсем невидима.
Перед Бреком стоял семиметровый куб стереоэкрана, куда мозг передавал результаты своих наблюдений. Сейчас куб чернел такой кристаллической чернотой, которую можно наблюдать только в космосе. Земля виднелась в нем как длинный туманный полумесяц, трепещущий красным сиянием. Луна — как голубой серп меньшей величины, ярко блестевший из-за искусственной атмосферы.
Брек коснулся клавиш сложного управления. Луна скользнула за пределы куба. Земля увеличилась и повернулась. Автовизор победил время и пространство. Он показал ту сторону Земли, которая была обращена к Солнцу.
Неправдоподобно реальная, она заполнила стереоэкран. Большой белый диск зоны низкого давления выделялся на сверкающей синеве Тихого океана. Другой диск, заслоняя темную Северную Америку, доходил до залитой светом серой шапки Арктики.
В сумрачной каюте тихо зазвонил гонг. На стереоэкране вспыхнуло несколько белых огоньков. Затем появилась красная огненная стрелка, которая указывала на крошечное черное пятнышко.
Снова зазвонил гонг, и на экране возник второй черный комочек. За ним третий. Потом их стало шесть. Глядя на них, Веронар почувствовал, как в его душе шевельнулась невольная гордость и неясное сожаление.
Эти шесть кораблей были могучими созданиями Тони Гримма и Элоры, боевой силой Земли. Боль сжала горло Брека. На глазах его показались слезы. Неужели корабли должны быть уничтожены?!
Наверное, Тони находится на борту одного из них. Брек подумал, как он выглядит теперь, двадцать лет спустя. Что, у него до сих пор веснушки? Потолстел ли он? По-прежнему ли, когда он задумывается, между бровями у него появляется складка?
А Элора? С ним ли она? Брек знал, что она должна быть с Тони. Мысленно он представил себе девушку с Марса, стройную, живую и пылкую, какой она была прежде. Затем попытался отогнать от себя этот образ. Время, должно быть, не пощадило ее. Наверно, за годы труда и опасностей она изменилась; ее темные глаза, должно быть, потеряли свой блеск.
Брек должен был забыть, что эти маленькие пятнышки воплощают жизнь Тони и Элоры, независимость Земли. Это были только шесть маленьких комочков материи, шесть целей для автовизора.
Он смотрел, как они, поднимаясь, вились вокруг огромного светящегося диска планеты. Это были всего лишь шесть математических точек. Они чертили мировые линии сквозь континуум, нанося сеть геодезических крок, чтобы анализаторы могли расшифровать их, а интеграторы — спроектировать в будущее.
И опять зазвонил гонг.
Брек вдруг понял смысл происходящего. Волнуясь, он схватил телефонную трубку.
— Дайте мне Астрарха… Срочное донесение… Нет, адмирал не годится… Горро, автовизор обнаружил флот Земли… Да, всего шесть кораблей, они только что поднялись со стороны, обращенной к Солнцу. Но есть одно тревожное обстоятельство.
Голос Брека стал хриплым.
— Сейчас они построились за планетой в кильватерную колонну. Их оси направлены прямо на нас. Значит, им были точно известны наши координаты, прежде чем они сами попали в зону прямого видения. По-видимому, Тони Гримм изобрел свой собственный автовизор!
Шли полные напряжения часы. Флот Астрарха уменьшил скорость, чтобы после боя окружить и бомбардировать планету. Корабли Земли летели с обычным ускорением.
— Они должны остановиться, — произнес Астрарх. — В этом наше преимущество. Если они пролетят мимо нас с большой скоростью, мы бомбардируем и покорим Землю прежде, чем они успеют вернуться. Они должны повернуть назад — и тут-то мы их и встретим.
Однако, как ни странно, флот Земли по-прежнему ускорял ход, и Брек постепенно начал понимать почему. Могло быть только одно объяснение этому. Земляне поставили жизнь своей планеты в зависимость от одного короткого боя.
Словно они были уверены в победе!
Час боя приближался. Сведенные в узкий пучок, ахронные лучи передали приказание из рубки Астрарха, и флот подготовился к бою, построившись в форме огромного неглубокого кубка так, чтобы каждая пушка могла быть направлена на противника.
Наступал час, близилось мгновение!
Возникая в огромном темном пространстве, где помещался автовизор, заглушая жужжание ахронного интегратора, гремел голос большого мозга, отсчитывая минуты.
— Минус четыре…
Автовизор был включен, датчики настроены, направляющие реле проверены, учтены тысячи подробностей. Сидя за доской управления, Брек Веронар пытался успокоиться. Его дело было сделано.
Космический бой сводился к сражению машин. Человеческие существа были слишком слабы, слишком медлительны даже для того, чтобы понять игру титанических сил, которые они развязали. Брек старался не забывать о том, что он был изобретателем автовизора, и все-таки его охватил непреодолимый ужас.
— Минус три…
Натриевые бомбы заполнили пустоту впереди огромными серебряными перьями и развевающимися лентами — при автовизоре объективы телескопа были не нужны; корабли могли идти в бой и сквозь плотную дымовую завесу.
— Минус две…
Оба флота встретились при относительной скорости около двух миллионов километров в час. Оптимальная скорость для двадцатидюймовых пушек даже при наличии автовизора была только тридцать тысяч километров в свободном пространстве.
Брек понял: значит, битва может продолжаться не дольше двух минут. За это короткое время решится судьба Астрарха и Земли… Тони Гримма, Элоры и его собственная.
— Минус одна…
Натриевые завесы образовали в огромном черном кубе небольшие хлопья и серебряные полоски. При помощи магических датчиков ахронного поля сквозь эти хлопья были видны шесть кораблей Земли, построенных теперь тесным кольцом и готовых к бою.
Брек Веронар взглянул на украшенный драгоценными камнями ручной хронометр, подарок Астрарха. Прислушиваясь к гудению ахронных интеграторов, которое все усиливалось, он задержал дыхание и внутренне весь сжался.
— Ноль!
Корпус “Уориор Куин” задрожал: каждые полсекунды ее большие пушки давали залп в четыре выстрела. Переведя дух, Брек стал глядеть на хронометр — больше ему ничего не оставалось делать. А через две минуты…
Корабль встряхнуло, и огни погасли. Завыли сирены, захлопали воздушные клапаны. Внезапно куб стереоэкрана потемнел. Ахронные интеграторы задребезжали и остановились.
Пушки умолкли…
— Энергии! — задыхаясь, крикнул в телефон Брек. — Дайте мне энергии! Авария! Автовизор не действует и…
Но телефон не работал.
Больше попаданий не было. Обширная каюта погрузилась во мрак. Царила тишина. Через бесконечно долгое время зажглись слабые аварийные огни. Брек снова взглянул на хронометр и понял, что битва окончена.
Но кто победитель?
Он все еще надеялся, что они выиграли битву, прежде чем последним удачным бортовым залпом противник вывел из строя флагманский корабль. Но в каюту, спотыкаясь, вошел Астрарх, ошеломленный и бледный.
— Разбиты, — пробормотал он. — Ты подвел меня, Веронар.
— Какие потери? — спросил Веронар.
— Все потеряно. — Потрясенный диктатор устало опустился на стул у доски управления. — Твои ахронные лучи бездействуют. Пять кораблей смогли еще передать по радио весть о поражении. Два из них надеются произвести ремонт своими силами. “Уориор Куин” выведен из строя. Атомные реакторы разбиты, и главная силовая установка не работает. Ремонт невозможен. А орбита, по которой мы сейчас летим, подходит слишком близко к Солнцу. Мы изжаримся заживо.
Его надушенная темноволосая голова безнадежно опустилась.
— За эти две минуты Астрархия уничтожена. — Глубоко запавшие, горящие глаза злобно взглянули на Брека. — Всего за две минуты! — Он ударил белым кулаком по столу. — Если бы можно было вернуть время…
— Как они сумели нас разбить? — спросил Брек. — Не понимаю!
— Меткой стрельбой, — устало проговорил Астрарх. — У Тони Гримма есть что-то лучшее, чем твой автовизор. Он разбил нас прежде, чем мы смогли определить расстояние. — На лице Астрарха, похожем на бледную маску, застыло выражение горечи. Если бы двадцать лет назад мои агенты пригласили его вместо тебя… — Он до крови закусил губу. — Но прошлое изменить нельзя.
Брек смотрел на огромный безмолвный куб автовизора.
— А что если можно? — прошептал он.
Астрарх встал и, дрожа, схватил его за руку.
— Ты и прежде говорил об этом, — задыхаясь, произнес диктатор. — Тогда я не хотел тебя слушать. Но теперь попробуй все, что можешь, Веронар. Спаси нас, чтобы мы не изжарились живьем в перигелии. Ты и в самом деле думаешь…
Бледный Астрарх покачал головой.
— Я сошел с ума, — прошептал он. — Разве можно изменить даже две минуты прошлого! — Его глубоко сидящие глаза сверлили Брека. — Хотя ты и делал удивительные вещи, Веронар…
Землянин все еще не отрывал взгляда от своего великого создания.
— Сам автовизор подсказал мне перед боем решение этой задачи, — медленно прошептал он. — Поля детектора поймали луч Тони Гримма и проанализировали частоты. Он применяет ахронную радиацию с частотой на целую октаву выше, чем все то, что пробовал я. Должно быть, это и есть путь к достижению чувствительности и проницаемости, которую я надеялся полу- чить.
Глаза Астрарха зажглись надеждой.
— Ты думаешь, нас можно спасти? Но как?
— Если луч высокой частоты найдет определяющие факторы, ответил Брек, — то, может быть, удастся и изменить их при помощи достаточно мощного поля. Вспомните, что мы имеем дело с вероятностями, а не с достоверностью. И небольшие факторы могут приводить к важным результатам. Нужно перемонтировать датчики. И нам понадобится энергия, чтобы спроектировать прослеживающие поля. Нужен целый поток энергии, чтобы выделить решающий фактор и попытаться его изменить. Но ведь силовые установки не работают.
— Перемонтируй свои датчики, — предложил Астрарх. — А энергия у тебя будет, даже если мне придется бросить всех, кто есть на борту, в топки конвертеров вместо горючего.
Вновь успокоившись и преисполнившись доверия к Бреку, низенький человек вопрошающе посмотрел на высокого худощавого землянина.
— Ты странная личность, Веронар, — заметил он. — Воюешь со временем и судьбой, чтобы раздавить родную планету. Не удивительно, что люди называют тебя ренегатом.
Брек ответил не сразу. Наконец в изнеможении покачав головой, он сказал:
— Я не хочу изжариться живьем. Дайте мне энергию… и мы повторим этот бой.
Разбитый корабль летел по направлению к Солнцу. Два десятка высококвалифицированных техников под опытным руководством Брека трудились над тем, чтобы перемонтировать ахронный датчик. И сотня людей работала под жестким присмотром самого Астрарха, ремонтируя поврежденные атомные конвертеры.
Они уже пересекли орбиту Венеры, когда автовизор ожил и зажужжал. Астрарх стоял с Бреком у вогнутой доски управления. Тень сомнения вновь промелькнула в его покрасневших, давно не знавших сна глазах.
— Ну как, теперь можно вернуться к бою? — спросил он.
— Пока ничего конкретного сделать нельзя, — ответил Брек. — Сначала мы должны исследовать прошлое, определить, почему Тони Гримм изобрел лучший автовизор, чем я. С помощью поля высокой частоты и использовав, если понадобится, всю мощность судовых конвертеров, мы должны изменить этот фактор. Тогда исход боя может оказаться иным.
Брек стал перебирать клавиши управления. Ахронные интеграторы зажужжали, огромный черный куб замерцал, и по нему стали пробегать призрачные образы. То тут, то там вспыхивали и исчезали цветные огоньки сигналов.
— Ну, что? — хрипло, с тоской спросил Астрарх.
— Работает! — заверил его Брек. — Следящие поля бегут по всем мировым линиям, пересекавшимся во время боя, уходят в прошлое на месяцы и годы. Анализаторы выделяют самый слабый, а значит, и легче всего изменяемый определяющий фактор.
Астрарх схватил его за плечо.
— Там… в кубе… это ты!
Призрачный образ землянина потух и вновь появился. И с этой минуты изображение Брека стало мелькать в кубе беспрерывно. Сначала он видел себя в большой лаборатории арсенала, в Астрофоне. Каждый раз он был одет по-другому, каждый раз казался все моложе.
Потом фон изменился. Брек затаил дыхание: он узнал мелькающие голые каменистые холмы цвета охры и низкие желтые здания из необожженного кирпича. Увидев веснушчатого рыжего юношу и стройную загорелую темноглазую девушку, он вздрогнул.
— Это на Марсе! — прошептал он. — В Торэне, Тони Гримм. И Элора Рони, марсианская девушка, которую мы оба любили.
Мелькание в кубе вдруг приостановилось, картина застыла. Скамья на пыльном школьном дворе у кирпичной стены. Элора Рони с пером в руке. На коленях у нее клочок бумаги, под который подложена стопка книг. Темные глаза устремлены вдаль, на загорелом лице огорчение и тревога.
В огромной мрачной каюте разбитого корабля тихонько зарыдал гонг. В кубе зажглась красная стрелка и ткнулась острием в записку на коленях девушки. Вокруг нее вспыхнули загадочные знаки. И Брек заметил, что ахронные интеграторы перестали гудеть.
— Что это? — с тревогой спросил Астрарх. — Школьница пишет записку… какое это имеет отношение к космическому бою?
Брек расшифровал огненные знаки.
— Она решила бой в тот день, двадцать лет назад. — В его голосе звучало ликование. — Понимаете, в тот вечер она условилась пойти танцевать в Торэн с Тони Гриммом. Но ее отец как раз читал специальную лекцию о новых теориях ахронной силы. Тони не пошел с Элорой, чтобы присутствовать на лекции.
Брек не спускал глаз с неподвижного изображения в кубе; его голос слегка охрип.
— Элора рассердилась… тогда она еще не очень хорошо знала Тони. Я предложил ей провести вечер вместе. И в тот момент, видите, она как раз написала записку, в которой согласилась пойти со мной.
Брек перевел дух.
— Но, вы видите, она в нерешительности. Потому что она любит Тони. Еще немного, и Элора разорвала бы записку, адресованную мне, и написала бы другую Тони.
Астрарх смотрел перед собою взглядом обреченного человека.
— Но как это могло решить исход битвы?
— В прошлом, которое мы пережили, — сказал Брек, — Элора послала записку мне. Я пошел с ней на танцы, пропустив лекцию, а Тони был на лекции, и там у него зародилась идея, в результате которой его автовизор в конце концов оказался лучше моего. Но если бы вместо того, чтобы писать мне, Элора написала Тони, он бы раскаялся и пропустил лекцию, — это показывают анализаторы. Вместо Тони на ней бы присутствовал я, и мой автовизор в конце концов оказался бы лучше.
Астрарх медленно кивнул. Лицо у него стало совсем восковым.
— Но… ты в самом деле можешь изменить прошлое?
Брек помолчал, потом серьезно ответил:
— В нашем распоряжении энергия судовых конвертеров. У нас ахронное поле высокой частоты-рычаг, к которому мы приложим эту энергию. Несомненно, истратив миллионы киловатт, мы сможем воздействовать на несколько клеток мозга школьницы. Посмотрим.
Его длинные бледные пальцы быстро забегали по клавишам регулировки. Наконец он осторожно тронул зеленую кнопку. На безмолвном корабле снова послышался шепот конвертеров. Снова зажужжали ахронные интеграторы. За его спиной тихонько завыли гигантские трансформаторы.
И неподвижная картина вдруг ожила. Брек и Астрарх пододвинулись к экрану.
Элора Рони разорвала записку, начинавшуюся словами “Дорогой Билл…” Дрожащими пальцами она быстро начала писать: “Дорогой Тони… Я так жалею, что рассердилась. Сегодня вечером…”
Изображение померкло.
— Минус четыре…
Услышав металлический скрежет громкоговорителя, Брек Веронар сразу пришел в себя. Неужели он задремал… за четыре минуты до встречи с противником? Веронар встряхнулся. У него было странное, неприятное чувство: как будто он видел и уже почти забыл кошмарный сон, в котором битва разразилась и была проиграна.
Он протер глаза, оглядел показания приборов на щите управления. Автовизор был включен, датчики настроены, управляющие реле проверены. Его дело сделано. Он попытался ослабить невероятное напряжение во всем теле.
— Минус три…
Натриевые бомбы заполнили пустоту перед кораблем огромными серебряными перьями и развевающимися лентами. Глядя в черный куб экрана, Брек снова обнаружил шесть крошечных пятнышек — корабли Тони Гримма. Брек невольно вздрогнул.
С ума сошел Тони, что ли? Почему он не повернет в сторону, чтобы уклониться от встречи с противником? Рассеянные в космосе, его корабли могли бы напасть на торговые суда Астрарха и заставить его прекратить бомбардировку Земли. Но в открытом бою они будут побеждены.
Брек прислушался к спокойному гудению ахронных интеграторов. При сложившихся условиях новый автовизор мог обеспечить сорок процентов попаданий. Даже если пушки Тони стреляют совершенно точно, у Астрарха все равно остается преимущество два к одному.
— Минус две…
Две минуты! Брек посмотрел на свой украшенный драгоценными камнями ручной хронометр. На мгновение у него мелькнуло странное чувство. Эти часы показались ему чужими. А ведь он их носил уже двадцать лет.
Циферблат слегка светился. Он вспомнил, как Тони и Элора подарили ему эти часы — в тот день, когда он покинул университет и улетел в Астрофон. Слишком роскошный подарок. Ведь денег у них обоих было немного.
Он подумал о том, догадывался ли когда-нибудь Тони о его любви к Элоре. Наверное, было к лучшему, что она всегда отвергала его ухаживания. Тень ревности никогда не омрачала их дружбы.
— Минус одна…
Он не допустит этого! Брек снова бросил на экран взгляд, на этот раз почти гневный. И по-прежнему в серебре щелочных облаков ему чудились лица Тони и Элоры. Его не оставляло странное чувство — ему казалось, что он снова ощущает легкое прикосновение пальцев Элоры, касающихся его руки, когда она надевала ему часы.
И вдруг черные пятнышки на экране перестали быть для него целями. Брек глубоко, прерывисто вздохнул. В конце концов он был землянином. Двадцать лет он получал щедрое жалованье от Астрарха, и все же эти часы были самой драгоценной его собственностью.
Его серые глаза гневно сузились. Без автовизора флот Астрарха блуждал бы вслепую в натриевых облаках. Какой бы ахронный измеритель расстояния ни применял Тони Гримм, он мог легко сбить корабли противника.
Брек вздрогнул. Разумеется, он идет на верную смерть. Но в предстоящем бою это было не важно. Он знал, что примет смерть без сожаления.
— Ноль!
Ахронные интеграторы деловито жужжали; корабль содрогнулся от первого залпа своих пушек. Но тут же сжатые кулаки Брека опустились на тщательно смонтированную клавиатуру. Гудение автовизора стихло. Пушки смолкли.
Брек взял трубку телефона Астрарха.
— Я остановил автовизор. Включить его снова в течение этих двух минут совершенно невозможно.
Телефон звякнул и замолчал.
Корабль встряхнуло, огни погасли. Завыли сирены. Захлопали клапаны вентиляторов. Огни зажглись, потом снова погасли. Попаданий пока больше не было. В окутанной мраком большой каюте воцарилось безмолвие.
Только быстро, чуть слышно тикал хронометр.
Время тянулось бесконечно. Наконец, зажглись слабые аварийные огни. В каюту, спотыкаясь, вошел Астрарх, ошеломленный и бледный.
За ним следовал отряд космонавтов. Расстроенные злобные физиономии странно выделялись на фоне ярких мундиров. Столкнувшись лицом к лицу с их мстительной ненавистью, Брек похолодел, ему стало не по себе. Но Астрарх не позволил им проявить свою враждебность.
— Землянин наказал и себя вместе с нами, — сказал им потрясенный диктатор. — Вам почти ничего не придется добавить. И уж, конечно, торопиться здесь незачем.
Они с роптанием остановились у двери; Астрарх медленно подошел к Бреку.
— Мы разбиты, — прошептал он. — Ты уничтожил меня, Веронар. — Дрожащей рукой он провел по своему бледному, как восковая маска, лицу. — Все потеряно. “Уориор Куин” выведен из строя. Ни один из наших кораблей не может прийти к нам на помощь. Мы изжаримся заживо.
Его глубоко сидящие глаза с тоской уставились на Брека.
— За эти две минуты ты уничтожил Астрархию. Всего две минуты, — устало прошептал он. — Если бы можно было вернуть время…
— Да, — сказал Брек. — Я остановил автовизор. — Он вызывающе пожал плечами и встретил грозные взгляды солдат. — А они ничем не могут помочь?
— А ты разве можешь? — В глазах Астрарха мелькнула надежда. — Когда-то ты говорил мне, Веронар, что прошлое можно изменить. Тогда я не хотел тебя слушать. Но теперь… попробуй все, что можешь. Ты мог бы избежать серьезных неприятностей, которые готовят тебе мои люди…
Космонавты тихо переговаривались между собой. Брек посмотрел на них и покачал головой.
— Я допустил ошибку, — неторопливо сказал он. — Не учел двустороннего характера времени. Но будущее — я теперь понял — так же реально, как и прошлое. Если не принимать во внимание знака изменения энтропии и потока сознания, невозможно отличить одно от другого. Будущее определяет прошлое, так же как прошлое определяет будущее. Можно выделить определяющий фактор и даже, применив достаточную энергию, вызвать местное отклонение геодезических линий. Но мировые линии закреплены в будущем так же твердо, как и в прошлом. Как бы мы ни перемещали факторы, окончательный результат всегда остается тем же.
Восковое лицо Астрарха было безжалостно.
— Тогда ты осужден, Веронар.
Брек медленно улыбнулся.
— Не называй меня Веронаром, — тихо произнес он. — Я вовремя вспомнил о том, что я Уильям Уэбстер, землянин. Ты можешь убить меня любым способом. Но поражение Астрархии и освобождение Земли теперь запечатлены во времени — навеки.
Томми Дорт вошел в центральный пост, держа в руке последнюю пару стереофотографий, и доложил:
— Я закончил, сэр. Вот два последних снимка.
Он протянул фотографии капитану и с профессиональным интересом оглядел огромные экраны кругового обзора. Тусклые, темно-красные огоньки светились только на панелях управления и навигационных устройств космического корабля “Лланвебон”. Тут же, рядом с мягким креслом вахтенного, была расположена система угловых зеркал, отдаленно напоминающих автомобильные зеркала XX века, позволявшая ему видеть все экраны, не поворачивая головы. Здесь находились и специальные экраны, при помощи которых можно было проводить более детальные наблюдения.
“Лланвебон” был далеко от дома. На экранах каждая звезда была видна так, словно ее рассматривали невооруженным глазом; кроме того, ее изображение можно было увеличить до любого нужного размера. Поражая разнообразием красок, там переливались звезды самой различной яркости. Все они казались незнакомыми. Только два созвездия выглядели почти так же, как они видны с Земли, но и те съежились и изменили привычные очертания. Млечный Путь очутился далеко в стороне от своего обычного места. Однако все эти чудеса не шли ни в какое сравнение с картиной, открывавшейся на носовом экране.
Впереди висело гигантское светящееся облако. Оно казалось неподвижным. Чтобы заметить его приближение, приходилось довольно долго следить за экраном, хотя приборы звездолета показывали невероятную скорость. Облако было Крабовидной туманностью размерами шесть световых лет на три с половиной. Расползшиеся в стороны отростки при наблюдении в земные телескопы делали туманность похожей на животное, давшее ей свое имя. Это было облако невероятно разреженного газа.
Глубоко внутри туманности пылали две звезды, вернее двойная звезда, — одна почти такая же желтая, как земное Солнце, другая — ослепительно белая.
— Мы ныряем в бездну, сэр, — задумчиво сказал Томми Дорт.
Капитан внимательно посмотрел на два последних снимка, сделанных Томми, и, отложив их в сторону, снова начал напряженно вглядываться в носовой экран. Тормозные двигатели “Лланвебона” работали с максимальной нагрузкой. Звездолет находился всего лишь в половине светового года от туманности.
На Томми лежала обязанность прокладывать курс корабля. Теперь эта работа кончилась. Когда корабль начнет исследовать туманность, Томми Дорт будет бездельничать. Но он уже отработал плату за свой проезд. Он только что закончил совершенно уникальную работу — полную фотографическую запись всех изменений туманности за период в четыре тысячи лет. Впервые это было сделано одним человеком, с помощью одной и той же аппаратуры, с контрольными снимками для обнаружения и регистрации систематических ошибок. Этот труд сам по себе окупал его путешествие. Кроме того, Томми зафиксировал четыре тысячи лет истории двойной звезды и столь же долгий процесс вырождения звезды в белого карлика.
Это вовсе не значило, что Томми Дорту было четыре тысячи лет. Ему еще не исполнилось и тридцати. Но Крабовидная туманность находится на расстоянии четырех тысяч световых лет от Земли, и, когда Томми делал два последних снимка, в объективы падал свет, который достигнет Земли лишь в шестом тысячелетии нашей эры. Звездолет мчался со скоростью, во много раз превышающей световую, и Томми Дорт регистрировал малейшие изменения во внешнем виде туманности, происшедшие от сорока веков до каких-нибудь шести месяцев назад.
“Лланвебон” пронизал пространство. По экрану медленно, очень медленно расползалось ослепительное пятно. Оно закрывало половину Вселенной. Впереди было сверкающее облако, позади усеянная звездами пустота. Облако затянуло три четверти всех звезд на экране; лишь несколько самых ярких едва проглядывали у самой кромки. Да еще за кормой корабля виднелись неправильной формы пятна тьмы, а рядом с ними, не мигая, горели звезды. “Лланвебон” нырнул в облако. Казалось, он влетел в совершенно темный туннель со стенами из сверкающего тумана.
Уже на первых снимках отчетливо проявились структурные особенности туманности. Она не была аморфной. Она имела форму. Когда расстояние сократилось, отдельные детали структуры выросли и стали более различимыми. Ссылаясь на фотографии, Томми Дорт сумел доказать, что не стоит лететь напрямик. И вот звездолет подошел к туманности по гигантской логарифмической кривой; эта траектория, выбранная Томми, позволила ему сделать ряд последовательных фотоснимков под различными углами и получить стереопары, которые давали объемное изображение туманности. На них открывались сгущения и разряжения, разнообразные сложные формы. Местами туманность сворачивалась спиралями, похожими на извилины человеческого мозга. В одну из этих впадин — их называли так по аналогии с впадинами в океанском дне — и нырнул сейчас звездолет.
Поза капитана стала менее напряженной. В наше время люди, занимающие его пост, должны, помимо прочих дел, решать, о чем следует беспокоиться, и уже затем беспокоиться именно об этом. Капитан “Лланвебона” был добросовестным человеком. Только убедившись в том, что показания прибора, за которым он внимательно наблюдал, не изменились, он с облегчением откинулся в кресле.
— Раньше мы предполагали, что эти впадины могут оказаться несветящимся газом, — мрачно сказал он. — К счастью, это пустота. Мы должны идти овердрайвом все время, пока находимся в этих провалах.
Расстояние от края туманности до окрестностей двойной звезды, которая была ее центром, составляло полтора световых года. Это создавало сложную проблему. Туманность газ. Настолько разреженный, что хвост кометы по сравнению с ним можно считать твердым телом. Но кораблю, идущему овердрайвом — со сверхсветовой скоростью, — нежелательно столкнуться даже с обычным глубоким вакуумом. Ему нужна абсолютная пустота, как в межзвездном пространстве. И если бы выяснилось, что во впадинах газ, “Лланвебону” пришлось бы отказаться от сверхсветовой скорости.
Казалось, за кораблем, который постепенно снижал скорость, стелется светящийся туман. Внезапно поле овердрайва было выключено; при этом у всех членов экипажа, как обычно, возникло неприятное ощущение.
Сигнал тревоги прозвучал совершенно неожиданно. Пронзительный звон прокатился по кораблю. Томми был почти оглушен колоколом громкого боя, который гремел в центральном посту, пока вахтенный наконец не выключил его. Но звон все еще пронизывал корабль, лишь постепенно угасая по мере того, как одна за другой закрывались автоматические двери.
Томми Дорт изумленно уставился на капитана. Тот стоял сжав кулаки и не отрываясь смотрел через плечо вахтенного на пульт управления. Один из индикаторов, казалось, бился в конвульсиях. Остальные тоже сообщали о приближении какогото тела. На расплывчатой светлой пелене, залившей носовой экран, появилось пятнышко, которое становилось все ярче, по мере того как автоматическое сканирующее устройство фокусировало его. Это было направление на объект, который вызвал сигнал тревоги, предупреждающий о возможном столкновении.
Из показаний локатора следовало, что на расстоянии около ста тридцати тысяч километров находилось твердое тело небольших размеров. Кроме того, был обнаружен еще один объект. Дистанция до него менялась от максимального значения до нуля, а его размеры, если верить локатору, тоже менялись вместе с этими невероятными приближениями и удалениями.
— Дайте усиление на сканер, — скомандовал капитан.
Ослепительная вспышка прочертила экран, стирая неопознанный объект. Усиление возросло, но на экране не появилось никакого изображения. Абсолютно ничего. Однако, если верить показаниям радиолокатора, нечто чудовищное и невидимое приближалось сумасшедшими скачками к “Лланвебону”, со скоростью, при которой столкновение казалось неизбежным, и затем, словно испугавшись, с той же скоростью отпрыгивало назад.
На сканер было подано максимальное усиление. И снова никакого результата. Капитан скрипнул зубами.
— Знаете, сэр, — нерешительно проговорил Томми Дорт, однажды я видел нечто подобное на лайнере, шедшем с Земли на Марс. Мы попали в луч локатора другого корабля. Их локатор работал на той же частоте, что и наш, и все время, пока он был направлен на нас, он регистрировался как огромное твердое тело.
— Именно это сейчас и происходит, — резко ответил капитан. — Какой-то локатор излучает на нас. Мы принимаем его излучение и, кроме того, наш собственный отраженный сигнал. Но другой корабль невидим! Кто мог прийти сюда на невидимом корабле с локационной установкой? Конечно, не люди.
Капитан нервно сжимал кулаки. Он опять смотрел на экран, на котором не было ничего, кроме бесформенного светового пятна.
— Не люди? — резко выпрямился Томми Дорт. — Вы полагаете…
— Сколько планетных систем в нашей Галактике? — сурово спросил капитан. — Сколько планет, пригодных для жизни? Сколько различных форм жизни может существовать на них? Если этот корабль не с Земли (а он не с Земли), его экипаж — не люди. И неизвестно, к чему приведет встреча с существами, которые не являются людьми, но сумели в своем развитии подняться до уровня дальних космических путешествий.
У капитана дрожали руки. Он не стал бы говорить так откровенно с кем-нибудь из своей команды, не Томми Дорт был членом научной экспедиции. И даже капитан, который по долгу службы обязан держать при себе все свои сомнения, иногда отчаянно нуждается в том, чтобы излить кому-нибудь душу. Иногда бывает очень полезно подумать вслух.
— О чем-то подобном говорили и писали многие годы, продолжал он уже мягче. — Где-нибудь в нашей Галактике может существовать раса с цивилизацией, равной нашей или более развитой — математически вероятность этого довольно велика. Никто не мог предсказать, где и когда мы встретим их. Но похоже на то, что сейчас мы их встретили.
Глаза Томми сверкнули:
— Вы думаете, они отнесутся к нам дружественно, сэр?
Капитан бросил взгляд на индикатор дистанции. Призрачный объект продолжал свои безумные прыжки, он то устремлялся к “Лланвебону”, то отскакивал от него. Второй объект по-прежнему едва заметно двигался на расстоянии ста тридцати тысяч километров.
— Он движется, — сказал капитан. — И держит курс на нас. Что же нам все-таки делать, если чужой корабль окажется в радиусе досягаемости?! Отнесутся дружественно? Возможно! Мы попытаемся установить с ними контакт. Мы обязаны это сделать. Но я подозреваю, что наша экспедиция кончилась. Слава богу, у нас есть бластеры!
Излучение бластеров использовалось для разрушения наиболее крупных метеоров, с которыми не могли справиться дефлекторы. Бластеры можно было применить и в качестве оружия, хотя они и не предназначались для этой цели. Дальность действия бластеров доходила до восьми тысяч километров, а максимальная мощность равнялась полной мощности звездолета. При автоматическом наведении и курсовом угле до пяти градусов корабль класса “Лланвебона” мог создавать очень плотное излучение, пробивавшее насквозь небольшие астероиды, оказавшиеся на его пути. Но, конечно, не при овердрайве.
Стоявший около носового экрана Томми Дорт резко обернулся.
— Бластеры, сэр? Зачем?
Капитан, поморщившись, показал на пустой экран.
— Потому что мы не знаем, кто они такие, и не имеем права рисковать! — проговорил он с горечью. — Мы попытаемся установить контакт и выяснить о них все, что возможно, прежде всего узнать, откуда они, а затем наладить с ними дружеские отношения. Но шансов у нас немного. Мы не можем доверять им ни на грош. Просто нельзя решиться на это! У них есть локаторы. Возможно, их трассеры лучше, чем наши, и они сумеют незаметно для нас проследить путь “Лланвебона”, когда он будет возвращаться домой. Мы не имеем права рисковать! Нельзя допустить, чтобы чужие узнали, где находится Земля, раз мы не доверяем им! А почему мы им должны доверять? Может быть, они предложат нам торговать… Ну, а если они бросят в овердрайв свой боевой флот, который уничтожит нас прежде, чем мы поймем, что произошло?.. Ведь неизвестно, чего нам ожидать и когда!
У Томми было испуганное лицо.
— Теоретически все это обсуждалось до бесконечности, сказал капитан. — Никто никогда не мог найти правильного решения даже на бумаге. Но никому и в голову не приходила совершенно безумная мысль, что в глубинах космоса могут встретиться представители двух цивилизаций, и ни одна из сторон не будет знать о том, где находится родная планета другой. И вот теперь нам нужно решить именно эту проблему. Что предпринять? Может быть, внешне эти существа — чудо совершенства, чуткие, дружественные и утонченные, и при этом обладают неумолимой жестокостью. А может быть, они неотесанны и грубы, но очень добры. Возможно, они окажутся чем-то средним. Но имею ли я право рисковать будущим человеческой расы, предполагая, что им можно доверять? Видит бог, я понимаю, как важно для нас наладить дружеские отношения с новой цивилизацией! Это было бы скачком, который подстегнул бы нашу собственную цивилизацию, и, возможно, мы оказались бы в огромном выигрыше. К сожалению, я не имею права рисковать. Я ни за что не рискну показать им путь к Земле! Одно из двух: либо я буду уверен, что они не в состоянии преследовать меня, либо не вернусь домой! Вероятно, и они думают так же!
Капитан нажал кнопку внутренней связи.
— Навигаторы, внимание! Все звездные карты на корабле подготовить к срочному уничтожению. Это касается фотографий и схем, по которым можно установить наш курс или точку старта. Все астрономические данные также собрать и подготовить к уничтожению по моему приказу. Сделать это немедленно и доложить об исполнении.
Капитан отпустил кнопку. Он выглядел внезапно постаревшим. Как только ни представляли первый контакт человечества с иной цивилизацией! Но вряд ли кто-нибудь думал, что ситуация окажется настолько безвыходной. Одинокий корабль землян и одинокий — чужой расы встретились в туманности, которая, вероятно, находится очень далеко не только от Земли, но и от родной планеты чужих. Возможно, они и в самом деле хотят мира, но, с другой стороны, под маской дружелюбия им легче всего готовиться к вероломному нападению. Излишняя доверчивость может погубить человеческую расу, но мирный обмен плодами цивилизации был бы величайшим благом. Любая ошибка могла стать непоправимой, а недостаточная осторожность — роковой.
В центральном посту было совершенно тихо. Весь носовой экран занимало изображение небольшого района туманности. Очень небольшого района. Это была все та же рассеянная, расплывчатая, светящаяся дымка. Вдруг Томми Дорт протянул руку:
— Вот он, сэр!
Из заливавшей экран туманной пелены вынырнул маленький черный призрак, не отполированный до зеркального блеска, как корпус “Лланвебона”. Он казался округлым и формой напоминал грушу. Он был еще далеко. Скрывавшая его дымка не позволяла различить какие-либо детали, но это наверняка не был естественный объект. Томми Дорт взглянул на индикатор и тихо произнес:
— Он летит с очень высокой скоростью и держит курс на нас, сэр. Вероятнее всего, они тоже считают, что никто из нас не решится отпустить другого домой. Как вы думаете, попытаются они установить с нами контакт или, как только подойдут на дистанцию поражения, пустят в ход свое оружие?
“Лланвебон” уже миновал впадину. Теперь он плыл в люминесцирующем тумане. Кроме двух пылающих очагов в сердце туманности, здесь не было звезд. Не было ничего, кроме призрачного света, который обволакивал корабль, словно тот погрузился в воду в земных тропиках.
Чужой корабль как будто хотел показать, что он не собирается вступать в смертельную схватку. Подойдя ближе к “Лланвебону”, он начал сбавлять скорость. Некоторое время “Лланвебон” двигался ему навстречу, а потом остановился. Он маневрировал, как бы давая понять, что ему известно о близости другого корабля, и остановился не только для того, чтобы подать дружественный знак, но и принять меры предосторожности против атаки. Относительно неподвижный “Лланвебон” мог поворачиваться вокруг своей оси так, чтобы в случае вооруженного нападения представлять собой наименьшую мишень, имея при этом достаточно времени для обстрела.
Момент сближения был очень напряженным. “Лланвебон” своим заостренным носом неподвижно нацелился на чужой корабль. Реле переключило управление бластерами в центральный пост, и капитан положил руку на тумблер, который запускал бластеры на максимальную мощность. Томми Дорт, нахмурившись, ждал.
Поскольку чужие находятся в космосе, очевидно, уровень их цивилизации должен быть очень высок, но тогда обычно развивается и предусмотрительность. Эти существа должны разбираться во всех сложностях первого контакта двух цивилизованных рас не хуже, чем люди на “Лланвебоне”.
Вероятно, их, так же как и людей, привлекала мысль о том, что дружеский контакт позволил бы обмениваться техническими достижениями и сделать огромный скачок в развитии. Однако, когда несходные культуры вступают в контакт, одна обычно должна подчиниться, иначе — война. Но субординацию в отношениях между расами, пришедшими с разных планет, нельзя было установить мирным путем. Люди по крайней мере никогда бы не согласились подчиниться. Маловероятно, что и любой другой высокоразвитой расе это пришлось бы по вкусу. Выгоды, которые принесла бы торговля, никогда не компенсировали бы тех неудобств, которые являются следствием подчиненного положения. Может быть, некоторые расы, и в том числе люди, предпочли бы торговлю завоеванию. Возможно, эти чужие сделали бы то же самое. Но даже кое-кто из людей стремится к кровопролитной войне. Если чужой звездолет, вернувшись к себе, принесет сведения о существовании людей и “Лланвебона”, неизвестная раса будет поставлена перед выбором — торговля или сражение. Они могут предпочесть торговлю, но могут — и войну. Для торговли необходимо желание обеих сторон, а для войны только одной. Но чужие не могут быть уверены в миролюбии людей, а люди не могут быть уверены в миролюбии чужих. Единственный безопасный выход для обеих цивилизаций заключается в уничтожении одного или обоих кораблей здесь и сейчас же.
Но даже победа не решала всех проблем. Людям нужно было узнать, где обосновалась чужая раса, пусть не для того, чтобы сражаться, но чтобы избегать ее. Людям нужно было узнать, каким оружием и ресурсами она располагает, выяснить, может ли она угрожать Земле и каким образом ее можно уничтожить. Чужим нужно было узнать то же самое о людях.
Итак, капитан “Лланвебона” не открывал огня. Он не решался на это. Но и не открывать огонь он тоже не решался. Капли пота выступили у него на лице. Забормотал репродуктор — вызывала дальномерная рубка.
— Другой корабль остановился, сэр. Он совершенно неподвижен. Бластеры наведены на него, сэр.
Можно было открывать огонь. Но капитан, как бы отвечая на собственный вопрос, отрицательно покачал головой. Чужой корабль застыл не более чем в тридцати километрах от “Лланвебона”. Снаружи он был абсолютно черным, какого-то бездонно, неотражающе черного цвета. Никаких деталей разглядеть не удавалось — силуэт корабля едва выделялся на фоне туманности.
— Он совсем остановился, сэр, — произнес другой голос. — Они посылают к нам модулированные короткие волны, сэр. Частотно-модулированные. Похоже на сигналы. Чтобы причинить нам вред, мощность недостаточна.
Капитан процедил сквозь зубы:
— Там какое-то движение. Кажется, они собираются выйти. Подождем… Навести вспомогательные бластеры!
Что-то маленькое и круглое плавно отделилось от овального силуэта черного корабля. Черный корпус дрогнул.
— Корабль отходит, сэр, — сообщил голос из репродуктора. — Сброшенный с него предмет остался на прежнем месте. Он неподвижен.
Другой голос перебил:
— Опять частотно-модулированный сигнал, сэр. Разобрать не можем.
Глаза Томми Дорта блеснули. Капитан следил за экраном.
— Пожалуй, это хорошо придумано, сэр, — задумчиво произнес Томми. — Если бы они что-нибудь послали к нам, мы решили бы, что это снаряд или бомба. Поэтому они подошли близко, спустили бот и снова отступили. Они показывают, что и мы для установления контакта можем послать бот или людей, не рискуя нашим кораблем. Видимо, они рассуждают примерно так же, как и мы.
— Мистер Дорт, — сказал капитан, не отрывая глаз от экрана, — не возьмете ли вы на себя труд выйти наружу и осмотреть этот предмет? Я не могу приказывать вам, но мне нужна вся моя команда на случай решительных действий. Научный персонал…
— Сейчас ни к чему. Ясно, сэр, — живо откликнулся Томми. — Мне не нужен бот, сэр. Достаточно скафандра с двигателем. Он меньше, руки и ноги видны, на бомбу непохоже. Я думаю, необходимо взять с собой сканер, сэр.
Чужой корабль по-прежнему удалялся. Шестьдесят, сто, шестьсот километров. Здесь он остановился. Уже в шлюзовой камере “Лланвебона”, забравшись в свой скафандр с атомным двигателем, Томми прослушал сообщения, повторенные репродукторами по всему кораблю. То, что другой корабль отошел на шестьсот километров, ободряло. Возможно, у него не было оружия, эффективного на такой большой дистанции, и Томми почувствовал себя в безопасности. Но как только эта мысль сформировалась в сознании Томми, черный корабль стремительно отошел еще дальше. Вероятно, размышлял Томми, выбравшись из шлюза, чужие поняли, что выдали себя, а может быть, они хотели создать такое впечатление.
Он оторвался от сверкающего серебром “Лланвебона” и двинулся сквозь пылающую раскаленную пустоту; с чем-либо подобным еще никогда не приходилось сталкиваться человеку. Позади него, отступая, покачивался “Лланвебон”. В шлемофоне Томми раздался голос капитана:
— Мы тоже оттянемся, мистер Дорт. На тот случай, если этот предмет окажется атомным устройством, опасным даже на таком расстоянии. Возможно, его просто нельзя использовать непосредственно с корабля. Мы отойдем, держите сканер на объекте.
Соображение казалось здравым, хотя и неутешительным. Для “Лланвебона” было несомненно безопаснее отступить. Теоретически можно было представить, что существует взрывчатое вещество, которое уничтожает все в радиусе сорока километров, но земляне еще не обладали им.
Томми Дорт чувствовал себя очень одиноким. Он скользил сквозь пустоту к маленькому черному пятнышку, которое плавало среди ослепительного блеска. “Лланвебон” исчез. Его полированный корпус почти сразу же утонул в искрящейся дымке. Чужой корабль также не был виден невооруженным глазом. Томми скользил в пустоте в четырех тысячах световых лет от дома, приближаясь к маленькому черному пятнышку, которое было единственным видимым твердым объектом во всем космосе.
Это была слегка сплюснутая сфера, не более двух метров в диаметре. Когда Томми встал на нее, она отпрянула. Торчавшие во все стороны маленькие щупальца напоминали рожки взрывателей подводной мины, но концы их мерцали, как хрусталь.
— Я на месте, — сказал Томми в шлемофон.
Он ухватился за рожок и подтянулся к сфере. Она была целиком металлической и абсолютно черной. Томми, конечно, не ощущал фактуры, но он ощупал сферу руками в перчатках, пытаясь выяснить ее назначение.
— Закрыто наглухо, сэр, — заметил он вскоре, — кроме того, что вам показал сканер, сообщать нечего.
Потом Дорт сквозь скафандр ощутил легкую вибрацию. Одна секция круглого корпуса раскрылась. За ней другая. Томми перебрался на другую сторону сферы, чтобы заглянуть внутрь и первым из землян встретить разумное существо с иной планеты.
Но он увидел только гладкую пластину, по которой, казалось, бесцельно проползал тускло-красный блик. В шлемофоне Томми раздалось удивленное восклицание, и он услышал голос капитана:
— Отлично! Установите сканер так, чтобы он был направлен на эту пластину. Они не рискнули послать когонибудь из команды и использовали робота с инфракрасным экраном. В худшем случае они потеряли бы только механизм. Возможно, они ожидают, что мы возьмем это на борт. Там может быть заряд, который взорвется к тому времени, когда они соберутся стартовать домой. Я поставлю экран против одного из их сканеров. Возвращайтесь на корабль.
— Есть, сэр, — сказал Томми. — Но где находится корабль, сэр?
Звезды исчезли. Туманность поглотила их вместе с их светом. Только двойная звезда была видна в центре туманности. Томми потерял ориентацию. У него была лишь одна отправная точка.
— Двойная звезда должна остаться у вас за спиной, донесся приказ из шлемофона. — Мы вас подберем.
Немного погодя Томми миновал еще одну одинокую фигуру, державшую курс на сферу, чтобы укрепить над ней экран. Два космических корабля установили друг с другом связь через маленького сферического робота; при этом на каждом из них понимали, что малейшая неосторожность может поставить под удар целую планету. Используя автономные системы наблюдения, корабли обменивались той информацией. которую они отваживались передавать, а тем временем изыскивали наиболее надежные способы, при помощи которых можно было убедиться, что собственная цивилизация не подвергнется опасности при первом контакте с другой. И все же единственным по-настоящему надежным способом казалось уничтожение другого корабля в мгновенной и смертельной атаке — в целях самозащиты.
С этого момента “Лланвебону” пришлось выполнять сразу две различные задачи. Он улетел с Земли, чтобы произвести с близкого расстояния серию наблюдений над меньшим компонентом двойной звезды в центре Крабовидной туманности. Эта туманность возникла в результате самого чудовищного взрыва, о котором только известно человечеству. Взрыв произошел в 2946 году до н. э., задолго до того, как возник первый из семи городов на месте давно исчезнувшей Трои. Свет от этого взрыва достиг Земли в 1054 году н. э., что и было зарегистрировано в летописях, а также китайскими придворными астрономами. Вспышка была такой яркой, что в течение двадцати трех суток наблюдалась даже днем. Ее свет (а он прошел расстояние в четыре тысячи световых лет) затмевал сияние Венеры.
Зная это, астрономы девятью столетиями позднее сумели рассчитать силу взрыва. Частицы материи, выброшенные из центра взрыва, должны были разлететься со скоростью три миллиона восемьсот тысяч километров в час, то есть делать почти шестьдесят три тысячи километров в минуту, или тысячу пять километров в секунду. Когда телескопы двадцатого века нащупали место чудовищной катастрофы, там осталась только двойная звезда и туманность. Более яркая звезда в этой паре оказалась почти уникальной. Температура ее поверхности была настолько высока, что в ее видимом спектре отсутствовали линии поглощения. Он был непрерывным.
Температура поверхности земного Солнца около семи тысяч градусов, а температура белой звезды — пятьсот тысяч градусов. Ее масса приближалась к массе Солнца, а диаметр составлял лишь одну пятую солнечного, то есть она была в сто семьдесят три раза плотнее воды, в шестнадцать раз плотнее свинца и в восемь раз иридия — самого тяжелого вещества на Земле. Но даже она не могла сравниться по плотности с белым карликом, таким, например, как спутник Сириуса. Белая звезда в Крабовидной туманности еще не стала карликом; она находилась в стадии сжатия. “Лланвебон” и должен был исследовать ее, изучить столб света длиной в четыре тысячи световых лет. Это могло принести большую пользу науке. Но встреча с чужим кораблем, перед которым, по-видимому, стояла сходная задача, создала осложнения. Первоначальная цель экспедиции была теперь отодвинута на второй план.
Крошечный круглый робот плавал в разреженном газе туманности. Команда “Лланвебона” несла свою вахту особенно бдительно. Ученые разделились, часть их без всякого энтузиазма начала исследования, ради которых сюда прибыл “Лланвебон”, другая часть занялась проблемами, связанными с появлением чужого звездолета.
Он был посланцем цивилизации, поднявшейся до уровня межзвездных космических полетов. Взрыв, происшедший пять тысяч лет назад, должен был уничтожить все следы жизни в пространстве, которое сейчас занимала туманность. Чужие на черном звездолете, несомненно, прибыли из другой солнечной системы. Вероятно, они, как и “Лланвебон”, предприняли путешествие с чисто научными целями, поскольку никакого практического интереса туманность не представляла.
Следовательно, их уровень был по меньшей мере близок к уровню человеческой цивилизации. По-видимому, интересно было познакомиться с их промышленной продукцией и произведениями искусства, и людям стоило завязать с ними дружеские отношения. Но чужие неизбежно должны были понимать, что самое существование человечества и высокий уровень его цивилизации представляют потенциальную угрозу их собственной расе. Две расы могут стать друзьями, но они также могут стать и смертельными врагами.
Проблема, возникшая в Крабовидной туманности, требовала четкого и немедленного решения. Взаимопонимание двух рас в грядущем зависело от действий, которые будут предприняты сейчас. Если завяжутся дружеские отношения, одна из рас — та, которая потерпела бы поражение, останется в живых, и для обеих это будет величайшим благодеянием. Но при этом нужно исключить малейшую опасность предательства. Необходимо было завоевывать доверие на базе полного недоверия. Ни одна из сторон не отважится вернуться на свою базу, пока не убедится, что другая не причинит вреда его расе. При всей важности взаимного доверия никто не пошел бы на риск. Для каждого существовал единственный надежный выход — уничтожить другого или быть уничтоженным.
Но война создавала больше проблем, чем простое уничтожение противника. Чтобы совершать межзвездные перелеты со сверхсветовыми скоростями, чужие должны были обладать атомной энергией и применять какую-то форму овердрайва. Помимо радиолокации, телевидения и коротковолновой связи, у них, конечно, было много другой техники. Каким оружием они располагают? До каких пределов простирается их цивилизация? Каковы их ресурсы? Осуществимо ли развитие торговли и сотрудничества или две расы настолько различны, что война между ними неизбежна? Если мир возможен, то как его установить?
Люди на “Лланвебоне”, точно так же как и команда другого корабля, нуждались в фактах, чтобы принести домой максимальное количество информации. Важнее всего выяснить на случай войны местоположение другой цивилизации. Именно эта информация могла стать решающим фактором в межзвездной войне. Но и другие сведения были чрезвычайно ценными.
Трагедия заключалась в том, что не могло быть информации, которая способствовала бы установлению мира. Ни один корабль не поставил бы на карту существование собственной расы при малейшем сомнении в доброй воле и честности другого.
Итак, между двумя кораблями сохранялось странное перемирие. Чужой, так же как и “Лланвебон”, начал свои исследования. Маленький робот плыл в сверкающей пустоте. Сканер “Лланвебона” был сфокусирован на экране чужого. Сканер чужого внимательно следил за экраном “Лланвебона”. Связь была установлена.
События развивались быстро. Томми Дорт добился успеха одним из первых. Свое специальное задание в экспедиции он уже выполнил. Сейчас ему поручили наладить связь с чужими. Вместе с единственным на корабле психологом он вошел в центральный пост, чтобы доложить об успехе. Здесь, как всегда, было очень тихо, лишь перемигивались красные огоньки индикаторов, а на всех стенах и на потолке светились огромные экраны.
— Нам удалось договориться, сэр, — сказал психолог. Он выглядел утомленным. Предполагалось, что в полете он будет заниматься изучением индивидуальных погрешностей наблюдателей, чтобы максимально приблизить точность наблюдений к теоретически возможной. Сейчас на него взвалили работу, к которой он не был подготовлен, и это сказывалось на нем. — Теперь мы можем сообщить им почти все, что хотим, — заявил он, — и можем понять, что они отвечают. Но, естественно, мы не знаем, насколько их сообщения близки к истине.
Капитан перевел взгляд на Томми Дорта.
— Мы разыскали кое-какие детали, — заметил Томми, — и собрали механический преобразователь. Креме того, мы установили экраны и коротковолновый направленный излучатель. Они используют частотную модуляцию и несколько меняют форму сигнала — это похоже на принцип употребления в нашей речи гласных и согласных. Мы никогда не встречались ни с чем подобным, и наши индукционные катушки здесь не годятся. Но мы разработали что-то вроде языка-посредника. Они излучают коротковолновый частотно-модулированный сигнал, а мы принимаем его как звук. Когда же мы в свою очередь передаем звук, он снова преобразуется в частотномодулированный сигнал.
Капитан нахмурился:
— Изменение формы коротковолнового сигнала?.. Откуда вы знаете?
— Мы показали им наше записывающее устройство, а они нам свое. Они записывают непосредственно частотную модуляцию. Я думаю, — добавил Томми осторожно, — они вообще не используют звука, даже при разговоре. Они оборудовали специальную рубку, и мы внимательно следили за ними во время сеанса связи. Они не делают никаких заметных движений чем-либо, что напоминало бы орган речи. Вместо того чтобы использовать микрофоны, они просто становятся рядом с предметом, который работает как передающая антенна. Я полагаю, сэр, для общения между собой они используют сантиметровые волны. Наверное, они излучают ультракоротковолновые импульсы, так же как мы издаем звуки.
Капитан удивленно уставился на Томми.
— Это что же — телепатия?
— М-м-м. Да, сэр, — сказал Томми. — Значит, по их мнению, мы тоже пользуемся телепатией. Вероятно, они глухие и, по-моему, не додумались до того, чтоб использовать звуковые волны для связи. Они просто вообще не прибегают к помощи звуков.
— Что еще? — спросил капитан, переварив это сообщение.
— Видите ли, сэр, — неуверенно начал Томми. — Я думаю, мы все подготовили. С помощью диаграмм и рисунков мы условились о произвольных символах для предметов и договорились о понятиях и глаголах. У нас уже есть несколько тысяч общих слов. Мы собрали анализатор, чтобы классифицировать излучаемые ими коротковолновые серии, которые мы вводим в декодирующее устройство. Затем на кодирующем выходе прибора формируются группы коротковолновых сигналов, которые мы хотим отправить обратно. Если вы готовы говорить с капитаном другого корабля, сэр, я думаю, можно начинать.
— Хм. Каково ваше впечатление об их психологии? — спросил капитан психолога.
— Не знаю, сэр, — взволнованно ответил психолог. — Они кажутся совершенно откровенными, но даже не намекнули на существование напряженности, о которой мы знаем. Они действуют так, как будто просто намереваются установить связь для дружеской беседы. Но имеется… так сказать… подтекст…
Психолог годился для изучения психологии человека. Это было подходящее для него поле деятельности. Но он не был подготовлен к анализу чужого мышления.
— Разрешите, сэр, — вмешался Томми.
— Да?
— Они дышат кислородом и не слишком отличаются от нас в других отношениях. Мне кажется, что их раса проделала эволюционный путь, сходный с нашим. Может быть, разум развивается по параллельным путям, так же как… скажем… основные функции организма. Я думаю, — добавил он с запинкой, — каждому живому существу присущи такие процессы, как питание, обмен и выделения. Возможно, всякий разумный мозг должен воспринимать, осознавать и проявлять индивидуальные реакции. Я уверен, что им не чужда ирония. У них есть чувство юмора. Короче говоря, сэр, я думаю, они неплохие парни.
Капитан с трудом поднялся и многозначительно хмыкнул.
— Что ж, посмотрим, что они скажут, — пробурчал он и направился в радиорубку.
Сканер экрана, установленного на роботе, был включен. Капитан подошел к нему. Томми Дорт сел у кодирующего устройства и застучал по клавишам. Из микрофона вырвались какие-то странные звуки. Модулированный ими сигнал был передан чужому кораблю. Почти мгновенно вспыхнул экран; через ретранслятор на роботе был воспроизведен внутренний вид другого корабля. Чужой подошел к сканеру и, казалось, с интересом заглянул в рубку связи “Лланвебона”. Он необыкновенно походил и в то же время не походил на человека. Чужой был совершенно лысым, и вид у него был какой-то забавный.
— Я хотел бы сказать, — мрачно произнес капитан, — что-нибудь подходящее о первом контакте двух разных цивилизованных рас и о моих надеждах на то, что между ними возникнут дружеские отношения.
Томми Дорт колебался. Наконец он пожал плечами и уверенно включил кодирующее устройство.
Чужой капитан как будто принимал сообщение. Он сделал жест, словно соглашаясь с чем-то. В декодирующем устройстве на “Лланвебоне” что-то зашуршало, и в приемную кассету упала карточка с расшифровкой. Томми бесстрастно прочел:
“Все это очень хорошо, но существует ли какой-нибудь вариант, при котором оба корабля могут вернуться домой? Я был бы счастлив услышать о таком варианте, если вы можете его предложить. В данную минуту мне кажется, что один из нас должен быть уничтожен”.
Атмосфера была напряженной. Возникло слишком много вопросов требовавших немедленного разрешения, но никто не мог ответить ни на один из них. А нужно было ответить на все.
“Лланвебон” мог отправиться домой. Но вдруг его скорость окажется ниже скорости чужого корабля? Если это так, то “Лланвебон”, приблизившись к Земле, выдал бы ее местоположение, и ему бы пришлось вступить в бой. Его ждала либо победа, либо поражение. Но даже если бы он победил, могло случиться, что устройства связи чужих позволили бы им еще до начала сражения передать на родную планету координаты Земли. “Лланвебон” мог и проиграть эту битву. Если уж ему суждено погибнуть, то лучше, чтобы его уничтожили здесь — тогда вооруженному неприятельскому флоту не удастся обнаружить Землю.
Черный корабль находился в точно таком же опасном положении. Он тоже мог стартовать. Но вдруг скорость у “Лланвебона” больше? Если действовать быстро, то можно по следу, оставленному полем овердрайва, выяснить, куда он направляется. Чужие тоже не знали, в состоянии ли “Лланвебон” передать сообщение на свою планету прямо из космоса. Они тоже предпочли бы скорее погибнуть здесь, чем навести предполагаемого врага на след собственной цивилизации.
Итак, ни один корабль не мог думать о бегстве. Возможно, чужие проследили, каким курсом шел “Лланвебон” в туманности. Но это был лишь отрезок логарифмической кривой, и по нему нельзя было установить, откуда стартовал корабль землян. В данный момент положение обоих кораблей было равным. Вопрос “что дальше?” по-прежнему требовал ответа.
Однако определенного ответа не существовало. Чужие давали информацию в обмен на информацию — и не всегда было ясно, насколько можно доверять их сведениям. Люди тоже обменивали информацию на информацию, и Томми Дорт обливался потом, беспокоясь о том, как бы не дать какой-нибудь ключ к разгадке местоположения Земли.
Чужие видели в инфракрасном диапазоне, поэтому в коммуникационной системе робота частота световых колебаний каждый раз уменьшалась или увеличивалась вдвое. Видимо, чужим не приходило в голову, что по этой особенности можно судить об их солнце — красном карлике, излучающем свет с максимумом энергии ниже той части спектра, которая наблюдается человеческим глазом. Но после того как это осознали на “Лланвебоне”, там сообразили, что и чужие могут понять, к какому спектральному классу относится земное Солнце, изучив свет, который глаза людей воспринимают лучше всего.
Очевидно, чужие использовали устройство для записи коротковолновых сигналов так же часто, как люди звукозаписывающие устройства. Человечеству очень пригодился бы этот прибор. А те были зачарованы тайной звуков. Они, конечно, воспринимали звук, так же как ладонь человека воспринимает тепло инфракрасных лучей. Но различать высоту или тембр звука они могли не лучше, чем человек мог различать две частоты теплового излучения, даже когда одна из них в полтора раза больше другой. Для чужих знания людей о звуке были замечательным открытием. Они бы нашли для звука такое применение, до которого никогда не додумались бы люди — если бы остались жить. Правда, это был уже другой вопрос.
Ни один корабль не мог уйти, не уничтожив другой. Но пока продолжается обмен информацией, ни один корабль не может ринуться в атаку.
Для той и другой стороны вопрос о внешней окраске кораблей представлял значительный интерес. “Лланвебон” снаружи был зеркально-блестящим, “чужой” — абсолютно черным. Он полностью поглощал тепло и, следовательно, должен был столь же хорошо излучать его. На самом деле все обстояло не так. Черный слой вообще не имел никакого цвета. Это был совершенный рефлектор для инфракрасных волн определенной длины, и вместе с тем он флуоресцировал именно в полосе частот. Практически он поглощал высшие тепловые частоты и преобразовывал их в низшие, которые им не излучались. Таким путем он сохранял нужную температуру даже в пустом пространстве.
Томми Дорт продолжал поддерживать связь. Он обнаружил, что процессы мышления у чужих не настолько чужды землянам, чтобы он не мог следить за ними. При обмене технической информацией обе стороны затронули вопрос о межзвездной навигации. Для иллюстрации Дорту понадобилась звездная карта. Было вполне логично использовать звездную карту из штурманской рубки, но, увидев эту карту, можно было легко догадаться о том, с какой точки она снята. У Томми была карта, сделанная специально с несуществующим, но убедительным видом космоса. Он передал в кодирующее и декодирующее устройства указания о том, как ее использовать. В ответ чужие показали их собственную звездную карту. Она была немедленно сфотографирована. Навигаторы тщательнейшим образом изучали ее, пытаясь выяснить, из какой точки Галактики Млечный Путь и звезды могут быть видны под таким углом, но ничего не получалось.
И тогда Томми сообразил, что чужие тоже сделали карту специально для отвода глаз и что это — зеркальное отражение фальшивки, которую он им показал.
Но Томми только развеселился. Ему начинали нравиться чужие. Они не были людьми, но обладали присущим человеку чувством юмора. Немного погодя Томми попытался осторожно пошутить. Шутку пришлось превратить в цифры кода, потом в кодированные группы довольно загадочных коротковолновых частотно-модулированных импульсов. В таком виде они попали на другой корабль и там превратились бог знает во что. Шутка, которая прошла через такие превращения, казалось, перестала быть шуткой. Но чужие уловили соль.
Для одного из чужих связь стала таким же естественным делом, как для Томми его занятия шифровкой. Между ними развивалась совершенно невероятная дружба, посредниками в которой стали кодирующее и декодирующее устройства и коротковолновое радиоизлучение. Когда официальная техническая терминология становилась слишком запутанной, этот чужой иногда вставлял совершенно нетехнические жаргонные добавления. Часто они разъясняли путаницу. Томми придумал кодовое имя “Бак”, которое декодирующее устройство набирало всякий раз, когда этот непохожий на других оператор подписывал сообщение своим символом.
Через три недели декодирующее устройство после передачи официального сообщения вдруг выдало:
“Ты хороший парень. Жаль, что мы должны уничтожить друг друга. Бак”.
Томми думал о том же самом. Он отстучал мрачный ответ:
“Мы не видим никакого выхода. А вы?”
Небольшая пауза, и в приемную кассету снова упала карточка:
“Если бы мы могли верить друг другу, удалось бы найти выход. Наш капитан хотел бы этого. Но мы не можем верить вам, а вы не можете верить нам. Мы найдем ваш дом, если нам представится возможность, а вы разыщете наш. Но мы сожалеем об этом. Бак.”
Томми Дорт отнес эти сообщения капитану.
— Взгляните, сэр! — заговорил он настойчиво. — Эта раса почти люди, и они хорошие парни.
Капитан был занят серьезным делом, беспокоясь о том, что бы ему придумать, о чем можно было бы беспокоиться.
— Они дышат кислородом, — сказал он устало. — У них в воздухе двадцать восемь процентов кислорода вместо наших двадцати, но они могут отлично приспособиться к земной атмосфере. Наша планета для них — лакомый кусочек. А мы до сих пор не знаем, каким оружием они располагают и на что они вообще способны. Согласны вы дать им сведения, как определить местонахождение Земли?
— Н-нет, — ответил Томми с несчастным видом.
— Вероятно, они переживают то же самое, — сухо сказал капитан. — Предположим, мы сумеем установить дружеский контакт. Как долго он останется дружеским? Если их оружие слабее нашего, они поймут, что должны ради собственной безопасности улучшить его. И мы, зная, что они замышляют нападение, должны будем во имя нашей безопасности уничтожить их, пока мы в состоянии это сделать. Либо, наоборот, они должны разбить нас прежде, чем мы достигнем уровня их развития.
Томми промолчал, но беспокойно заерзал на стуле.
— Если мы уничтожим этот черный корабль и вернемся домой, — продолжал капитан, — Правительство Земли будет недовольно, что мы не сумели узнать, откуда он прибыл. А как это узнать? Нам здорово повезет, если мы вообще останемся живы. Из этих существ не удается вытянуть большее количество информации, чем то, которое мы дадим им, а не можем же мы дать им свой адрес! Мы наскочили на них случайно. Возможно, — если уничтожить этот корабль другого контакта не будет еще тысячи лет. И это обидно, потому что торговля значит для нас так много! Но чтобы обеспечить мир, нужно обоюдное желание, а мы не имеем права рисковать, доверяя чужим. Единственный выход — убить их, если удастся. А если не удастся, погибнуть, но знать: после нашей гибели они не обнаружат ничего, что привело бы их к Земле. Мне все это не нравится, — повторил капитан устало, — но другого выхода просто нет.
На “Лланвебоне” специалисты неистово работали, разделившись на две группы. Одни готовились к победе, другие — к поражению. У первой группы дел было немного. Главные бластеры оставались единственным оружием, на которое можно было возлагать какие-то надежды. Их установку осторожно изменили, так что они больше не были зафиксированы в положении точно вперед, с углом отклонения всего лишь в пять градусов. Электронная система, управляемая главным радиолокатором наводки, непрерывно держала бластеры наведенными на заданную цель с абсолютной точностью, при любых ее маневрах. Больше того: некий непризнанный гений в машинном отделении изобрел накопительную систему, которая позволяла мгновенно аккумулировать всю энергию корабля и освобождать ее в виде импульса огромной мощности. Теоретически дальность действия бластеров должна была увеличиться, а их разрушительная мощь — значительно возрасти. Но это было все, что удалось сделать.
У тех, кто готовился к поражению, забот было больше. Звездные карты, навигационные приборы, содержавшие автоматические самописцы, фотографии, сделанные Томми Дортом в течение шести месяцев путешествия, и все остальные записи, дающие ключ к координатам Земли, были подготовлены к уничтожению. Их складывали пачками в опечатанные контейнеры. И если кто-либо не посвященный в тайну их устройства попытается вскрыть хотя бы один из них, содержимое всех пачек вспыхнет и превратится в золу, а зола перемешается, так что восстановить записи будет невозможно.
Вокруг корпуса корабля укрепили атомные бомбы. Если команда погибнет, а корабль не будет полностью уничтожен, бомбы взорвутся в тот момент, когда “Лланвебон” окажется бок о бок с чужим звездолетом. Хотя атомных бомб на борту не было, но имелись небольшие запасные атомные установки. Оказалось, нетрудно переделать их так, чтобы при включении они не давали плавного выхода энергии, а взрывались. Четыре члена команды “Лланвебона” все время дежурили в скафандрах с закрытыми шлемами, на тот случай, если при внезапном нападении корабль получит пробоины сразу в нескольких отсеках.
Такая атака вовсе не была бы вероломством. Капитан чужого корабля говорил искренне. Он вел себя так, словно понимал бесполезность лжи. Капитан “Лланвебона” в свою очередь тоже прекрасно понимал достоинства искренности. Оба они утверждали — возможно, так и было, — что хотят дружбы между двумя цивилизациями. Но ни один не мог поверить, что другой не сделает все возможное, чтобы получить сведения, которые скрывались тщательнее всего, — данные о местонахождении чужой планеты. И ни один не мог поверить, что другой неспособен следить за ним. Ни один не мог поставить на карту существование своей расы, излишне доверяя другому. Они вынуждены были сражаться, потому что другого выхода не было.
Они могли повысить ставку в битве, заранее обменявшись информацией. Но существовала предельная ставка, повысить которую не решилась бы ни одна сторона. Никакой информации об оружии, населении или ресурсах… Ни слова даже о расстоянии от Крабовидной туманности до своей базы… Обмениваясь информацией, оба корабля знали, что от смертельной схватки никуда не уйти. Чтобы другая сторона не думала о возможном завоевании, каждый старался представить противнику собственную цивилизацию достаточно мощной. Таким образом, увеличивая для другого видимую опасность, обе стороны делали битву еще более неизбежной.
Просто удивительно, что можно постигнуть даже такое абсолютно чуждое мышление. Трудясь над кодирующим и декодирующим устройствами, Томми Дорт заметил, как уже в первых рассортированных группах карточек с расшифровками отчетливо проявляется нечто совершенно индивидуальное. Он видел чужих только на экране и только при свете, сдвинутом по крайней мере на одну октаву по сравнению с привычным. Они же в свою очередь видели его очень странным при освещении, которое должно было им казаться далеким ультрафиолетом. Но их образ мышления был близок человеческому. Удивительно близок! Томми Дорт испытывал настоящую симпатию и даже что-то вроде тайных дружеских чувств к дышащим жабрами, лысым и бесстрастно ироническим существам на черном космическом корабле.
Вдохновленный мыслью об этой близости, Томми сделал, несмотря на полную безнадежность своего предприятия, что-то вроде таблицы, в которой рассматривались различные аспекты стоящей перед ними проблемы. Он не верил, что чужие инстинктивно стремятся уничтожить людей. Действительно, изучение сообщений с чужого корабля породило на “Лланвебоне” чувство терпимости по отношению к неприятелю. Оно было похоже на то чувство, которое испытывают враждующие солдаты земных армий во время перемирия. Люди не испытывали неприязни к чужим, вероятно так же, как и чужие — к людям. Но по законам логики нужно было или убивать, или быть убитыми.
Таблица Томми была своеобразной. Он составил список целей, которых люди должны достичь, и расположил их по степени важности. Первое — принести домой сообщение о существовании чужой цивилизации. Второе — определить местоположение этой чужой цивилизации в Галактике. Третье собрать как можно больше информации о ней. Третье было осуществимо, но второе, вероятно, невозможно. Первое — и все остальное — будет зависеть от результата сражения, которое должно произойти.
У чужих точно такие же цели. Следовательно, люди должны, во-первых, помешать тому, чтобы известие о существовании земной цивилизации попало бы на планету чужих, во-вторых, не позволить чужим установить координаты Земли и, в-третьих, следить за тем, чтобы не просочилась информация, которая могла бы помочь им или поощрила бы их к нападению на человечество. И снова третье было выполнимо, второе зависело от людей, а первое могло решиться только в бою.
Казалось неизбежным, что черный корабль необходимо уничтожить. Для чужих тоже существовал только один приемлемый выход — уничтожение “Лланвебона”. Но Томми Дорт мрачно взглянул на свою таблицу, прекрасно понимая, что совершенно недостаточно уничтожить чужих. Идеальным выходом для “Лланвебона” был бы захват черного корабля для его изучения. Иначе третья задача так и не будет полностью решена.
Но Томми понимал, что ему ненавистна самая мысль о такой абсолютной победе, даже если бы она и была достигнута. Он ненавидел самую мысль об уничтожении чужих существ, которые понимают человеческий юмор. И еще больше ему претила мысль о Земле, снаряжающей флот боевых кораблей для уничтожения чужой культуры, потому что ее существование признано опасным. Чисто случайное столкновение рас, которые могли бы сотрудничать друг с другом, должно было кончиться полным уничтожением одной из них.
Томми Дорт злился сам на себя, потому что не находил нужного решения. Но должно же оно существовать! Ставка была слишком большой! Ведь это нелепость — два космических корабля, научных, а не военных, должны сражаться, чтобы победитель смог принести домой сведения, использовав которые, одна цивилизация начнет безумные приготовления к войне против ничего не подозревающей другой.
Но если бы удалось предупредить обе расы и каждая узнала бы, что другая не хочет войны!.. Если бы они смогли, не зная местоположения друг друга, поддерживать связь до тех пор, пока не появятся некоторые основания для взаимного доверия…
Мысль казалась безумной, фантастичной, совершенно абсурдной… Но она была такой заманчивой, что Томми Дорт, без всяких, впрочем, надежд, сообщил ее через кодирующее устройство своему жабродышащему приятелю Баку, находившемуся в этот момент далеко в сверкающем тумане.
“Конечно, — прочитал Томми на отщелканной декодирующим устройством карточке, — это прекрасная мечта. Но хотя вы мне нравитесь, все-таки я вам не верю. Если бы я предложил то же самое первым, ваша реакция была бы такой же. Я говорю вам больше правды, чем вам кажется, и, может быть, вы говорите мне больше правды, чем мне кажется. Но проверить это нельзя. Мне очень жаль”.
Томми Дорт мрачно уставился на карточку. Он испытывал отвратительное чувство ответственности, как, впрочем, и все остальные на “Лланвебоне”. Если они проиграют сражение, человеческую расу могут в свое время уничтожить. Это реально. Если они победят, вряд ли что-нибудь спасет расу чужих. Миллионы или миллиарды жизней зависят от действия горсточки людей.
И тут Томми Дорт увидел решение.
Оно выглядело удивительно простым, если только вообще было осуществимо. В худшем случае оно принесло бы человечеству и “Лланвебону” частичную победу. Томми сидел совершенно неподвижно, не смея шевельнуться, боясь, как бы не порвалась цепь его мыслей. Он вновь и вновь возвращался к этой идее, представлял себе, какие возражения она может вызвать, и, отвечая на них, немедленно сам преодолевал препятствия. Да, это решение! Томми больше не сомневался. Он облегченно вздохнул и, чувствуя легкое головокружение, направился к капитану.
Одна из многочисленных функций капитана заключалась в том, чтобы думать, о чем следует беспокоиться. Но капитану “Лланвебона” не приходилось ломать над этим голову. За те три недели и четыре дня, что прошли со времени установления первого контакта с чужим черным кораблем, капитан постарел, его лицо прорезали глубокие морщины. Ему пришлось беспокоиться не только о “Лланвебоне”. Он отвечал за все человечество.
— Сэр, — очень серьезно начал Томми Дорт, и у него сразу же пересохло во рту. — Разрешите мне предложить способ нападения на черный корабль? Я берусь все выполнить сам, сэр, и даже если меня постигнет неудача, наш корабль останется в целости и сохранности.
Капитан взглянул на него, словно перед ним было пустое место.
— Тактика выработана на все случаи, мистер Дорт, мрачно произнес он. — Запрограммированы все возможные варианты, и нам остается только выбрать. Это, конечно, страшно рискованно, но иного выхода нет.
— Я понимаю, — сказал Томми, осторожно подбирая слова. — Я нашел путь, исключающий риск. Мы должны сообщить чужим, что предлагаем…
Его голос странно звучал в мертвой тишине центрального поста. На экранах по-прежнему сверкала мутная пелена, и в сердце туманности ярко пылали две звезды.
Вместе с Томми в шлюзовую камеру вошел капитан. Во-первых, решил он, предложение, сделанное им самим, будет выглядеть внушительнее. Во-вторых, он просто устал от гнетущего чувства ответственности. Он отправится с Томми и все сделает сам, а если ошибется, то погибнет первым. Данные для маневров земного корабля уже введены в пульт управления и коррелируются главным хронизатором. Если капитан и Томми погибнут, достаточно будет нажать одну кнопку в центральном посту, и приборы сами бросят “Лланвебон” в яростную атаку, которая кончится полным уничтожением одного из кораблей или обоих. Так что это не было дезертирством.
Наружная дверь шлюза распахнулась. Открылась сверкающая пустота туманности. На расстоянии тридцати километров от “Лланвебона” в пространстве висел маленький круглый робот, дрейфуя по невероятной орбите вокруг двойного центрального Солнца и подплывая к нему все ближе и ближе. Конечно, он никогда не достигнет его. Белая звезда сама по себе настолько горячее земного Солнца, что может нагреть до температуры Земли предмет, находящийся от нее на расстоянии, в пять раз превышающем путь от Нептуна до Солнца. Даже если маленький робот приблизится к звезде на расстояние, отделяющее Плутон от Земли, пламя белого карлика накалит искусственный спутник до вишнево-красного цвета. И уж совсем невозможно предположить, что робот приблизится к звезде на те сто пятьдесят миллионов километров, которые отделяют Землю от Солнца. На таком расстоянии металл робота начал бы плавиться и испарился бы. Но этот грушеобразный предмет отстоял от белой звезды на дистанцию в половину светового года. И он спокойно висел в пустоте.
Две фигурки в скафандрах покинули “Лланвебон”. Маленькие атомные двигатели, превратившие скафандры в миниатюрные космические корабли, были незначительно переделаны, но это не отразилось на их работе. Люди направились к роботу-связному. Неожиданно Томми услышал в шлемофоне хриплый голос капитана:
— Мистер Дорт, всю свою жизнь я стремился к авантюрам. Но это первый случай, когда мне наконец представилась такая возможность.
Томми облизнул губы.
— По-моему, это не авантюра, сэр. Я ужасно хочу, чтобы план удался. Мне кажется, что авантюра начинается, когда вы становитесь неосторожным.
— О нет, — ответил капитан. — Авантюра — это другое. Это значит, что вы бросаете свою жизнь на весы случая и ждете, когда стрелка остановится.
Они добрались до робота и уцепились за рожки сканеров.
— Смышленые твари, — заметил капитан. — Должно быть, им отчаянно хочется увидеть на нашем корабле кое-что помимо радиорубки, если они согласились на этот обмен визитами перед боем.
— Да, сэр, — подтвердил Томми.
Но в глубине души он подозревал, что Бак — его жабродышащий друг — захотел увидеть его во плоти перед тем, как один из них или оба они умрут. И ему казалось, что в отношениях между двумя кораблями воскресли старинные традиции вежливости, словно это были два рыцаря древних времен, которые перед турниром относились друг к другу с изысканной учтивостью, а потом обрушивались на противника всей мощью своего оружия.
Некоторое время люди молча ждали. Затем из тумана появились две другие фигуры. Скафандры чужих тоже были с автономными двигателями. Чужие оказались меньше ростом, чем люди, стекла их шлемов покрывал фильтрующий слой, поглощающий видимые и ультрафиолетовые лучи, которые представляли для них смертельную опасность. Сквозь этот фильтр не было видно ничего, кроме контуров головы.
В шлемофоне Томми раздался голос с “Лланвебона”.
— Они говорят, что их корабль ждет вас, сэр. Дверь шлюза будет открыта.
Капитан угрюмо спросил:
— Мистер Дорт, вы видели раньше их скафандры? Вы уверены, что они не тащат что-нибудь вроде бомб?
— Да, сэр, — ответил Томми. — Мы показывали друг другу наше космическое снаряжение. Ничего постороннего не видно, сэр.
Капитан сделал жест двум чужим. Он и Томми Дорт двинулись к черному кораблю. Они не могли разглядеть его, но направление давалось с “Лланвебона”.
Наконец вдали замаячил черный корабль. Он был огромен; такой же длины, как “Лланвебон”, но гораздо шире. Шлюз был открыт. Два человека в скафандрах вошли внутрь; благодаря магнитным ботинкам они устойчиво держались на ногах. Наружная дверь закрылась. В шлюз ворвался поток воздуха, и сразу же включилась искусственная гравитация. Затем открылась внутренняя дверь.
Вокруг было темно. Томми и капитан одновременно включили свет на своих шлемах. Белый свет был невыносим для чужих, поэтому на шлемах землян горели темно-красные лампочки, которые обычно используются для освещения приборных досок. Это делается, чтобы не утомлять глаза: ведь нужно следить за маленькими светящимися точками на телеэкранах. Чужие, уже ожидавшие людей, щурились даже от такого света.
— Они говорят, сэр, что их капитан ждет вас, доложили с “Лланвебона”.
Томми и капитан вошли в длинный коридор с мягким полом. Лучи света от лампочек на шлемах выхватывали из темноты какие-то причудливые детали.
— Я, пожалуй, открою шлем, сэр, — сказал Томми.
Воздух был хороший. В нем содержалось двадцать восемь процентов кислорода вместо земных двадцати, но давление было заметно ниже. Искусственная гравитация также была слабее, чем на “Лланвебоне”. Несомненно, родная планета чужих меньше, чем Земля, и, судя по инфракрасному свету, вращалась вокруг умирающего тускло-красного солнца. В воздухе чем-то пахло. Запахи были очень странные, но не противные.
Арочный вход, скат, устланный тем же мягким материалом, — все вокруг тонуло в тускло-красном свете. Чужие усилили накал своих осветительных приборов, хотя свет, вероятно, раздражал их глаза. Томми был тронут этим знаком внимания и еще более страстно пожелал, чтобы его план удался.
Капитан черного звездолета встретил людей жестом, который показался Томми насмешливым.
— Он говорит, сэр, что рад приветствовать вас, передали с “Лланвебона”. — Но он сумел придумать только один выход из создавшегося положения…
— Он имеет в виду поединок, — перебил капитан. Скажите ему, что я здесь для того, чтобы предложить другой вариант.
Капитан “Лланвебона” и капитан чужого корабля стояли лицом к лицу, но переговоры велись довольно сложным путем. Чужие не использовали звук для связи. Они общались с помощью сантиметровых волн, то есть почти телепатически. Но так как они не могли слышать слова, речь капитана и Томми, с их точки зрения, также была близка к телепатии. Когда капитан говорил, его шлемофон посылал слова обратно на “Лланвебон”. где они подавались в кодирующее устройство и в виде коротковолнового эквивалента возвращались на черный корабль. Ответ капитана чужих отправлялся на “Лланвебон”, проходил через декодирующее устройство и попадал в шлемофон уже в виде слов. Система была очень неудобной, но работала.
Маленький коренастый капитан черного звездолета ждал. Наконец пришел его беззвучный ответ, переведенный машинами.
— Он с удовольствием выслушает вас, сэр.
Капитан открыл свой шлем, подбоченился и принял воинственную позу.
— Послушайте, — заявил он странному лысому существу, стоявшему перед ним в неземном красном сиянии. — Все идет к драке, в которой кто-то из нас должен быть уничтожен. Мы готовы к этому. Но если выиграете вы, имейте в виду — мы сделали все, чтобы вы никогда не нашли нашу планету. Если выиграем мы, то сами окажемся в таком же положении. Если мы уничтожим вас и вернемся домой, наше правительство снарядит флот, и начнутся поиски вашей планеты. И если мы найдем ее, нам не составит труда ее покорить! Если выиграете вы, то же самое произойдет с нами! И все это глупость! Мы стояли здесь месяц, мы обменялись информацией, мы не испытываем друг к другу ненависти. У нас нет причин для драки, кроме спокойствия наших рас!
Капитан остановился и тяжело вздохнул. Томми Дорт незаметно положил руки на пояс своего скафандра. Он ждал, отчаянно надеясь, что хитрость удастся.
— Он говорит, сэр, — послышалось в шлемофоне, — что совершенно с вами согласен. Но его раса должна защищаться, так же как и ваша.
— Конечно! — сердито сказал капитан. — Но стоит поразмыслить, как ее защитить? Сделать ее ставкой в битве неразумно. Несомненно, нужно предупредить каждую расу о существовании иной цивилизации. Но каждая сторона должна иметь доказательства того, что другая хочет не сражаться, а сотрудничать. Нам не нужно искать друг друга, а лишь поддерживать друг с другом связь, создавая основу для взаимного доверия. Если наши правительства захотят совершить глупость — это их дело. Но мы должны дать им возможность проявить разум вместо того, чтобы начать космическую войну, вызванную взаимной паникой.
Ответ чужого был коротким.
— Он говорит, что сейчас трудно доверять друг другу. Когда само существование его расы находится под угрозой, нельзя рисковать. Тут можно упустить какое-либо преимущество.
— Но моя раса, — воскликнул капитан, впившись глазами в чужого, — моя раса уже получила преимущество. Мы пришли сюда, на ваш корабль, в скафандрах с атомными двигателями! Перед тем как покинуть свой корабль, мы их переделали! Мы можем привести в действие по десять фунтов активированного горючего на каждого, прямо на вашем корабле, или это может быть сделано с помощью дистанционного управления с нашего корабля! Будет просто невероятно, если ваши запасы горючего не взлетят на воздух вместе с нами! Другими словами, если вы не принимаете мое предложение и не хотите проявить здравый смысл, Дорт и я взрываем свои заряды. Даже если нам не удастся уничтожить ваш корабль, он будет сильно поврежден, а “Лланвебон” нападет на вас не позднее чем через две секунды после взрыва.
Рубка чужого корабля, тонувшая в тускло-красном свете, представляла собой удивительное зрелище. Странные лысые жабродышащие чужие следили за капитаном и ждали перевода речи, которой не могли слышать. Вдруг в воздухе возникло отчетливое, жесткое ощущение напряженности. Чужой капитан шевельнулся.
В шлемофоне снова прозвучало:
— Он спрашивает, сэр, что вы предлагаете?
— Поменяться кораблями! — проревел капитан. Поменяться кораблями и идти домой. Мы можем разрегулировать наши приборы так, что они не будут следить за нами, вы можете сделать то же самое со своими. Каждый из нас заберет свои карты и записи. Каждый из нас демонтирует свое оружие. Воздух одинаково пригоден и для вас и для нас. Мы заберем ваш корабль, а вы заберете наш, и никто не сможет нанести другому урон или следить за ним, и каждый принесет домой больше информации, чем в любом другом случае. Мы можем условиться о встрече здесь же, в Крабовидной туманности, когда двойная звезда сделает следующий оборот. Если наш народ захочет встретиться с вами, он может это сделать, а если вы испугаетесь, то не прилетайте. Вот мое предложение. И либо вы его примете, либо Дорт и я взорвем ваш корабль, а “Лланвебон” уничтожит то, что останется.
Капитаны смотрели друг на друга, ожидая перевода, а вокруг застыли маленькие коренастые фигурки. Наконец пришел перевод, это сразу же стало ясно по тому, как исчезла напряженность и зашевелились фигурки. Один из чужих сделал судорожное движение, упал на мягкий пол и начал биться о него. Другие прислонились к стенам и затряслись.
В голосе из шлемофона, до этого очень четком и деловом, сейчас прозвучало неподдельное изумление.
— Он говорит, сэр, что это отличная шутка. Потому что два члена команды, которых он отправил на наш корабль и которых вы встретили по дороге, тоже имеют в своих скафандрах атомную взрывчатку, и они намеревались сделать то же самое предложение, сопровождаемое такой же угрозой. Конечно, он согласен, сэр. Он говорит, что ваш корабль для него ценнее, чем его собственный, а его — ценнее для вас, чем “Лланвебон”. Кажется, сторговались, сэр.
Тут Томми Дорт понял, что означали судорожные движения чужих. Они смеялись.
Это было совсем не так просто, как предполагал капитан. На три дня команды обоих кораблей смешались чужие изучали работу механизмов “Лланвебона”, а люди изучали управление черным кораблем. Это была отличная шутка — но не только шутка. Люди на черном корабле и чужие на “Лланвебоне” были готовы по приказу мгновенно разнести корабли. И они сделали бы это в случае необходимости, но именно по этой причине необходимости не возникло. Действительно, поскольку капитаны договорились между собой, для каждого из них было выгоднее, чтобы вернулись домой обе экспедиции, а не одна.
Правда, не обходилось без споров. Чаще всего речь шла о записях. И в большинстве случаев дискуссия кончалась решением об их уничтожении. Много хлопот доставила библиотека “Лланвебона” и аналогичное хранилище черного корабля, где находились работы, близкие к земным романам. Любой из этих предметов был ценным для возможной дружбы, потому что он представлял свою культуру с точки зрения обычных граждан, без всякого приукрашивания.
Это были напряженные дни. Чужие проверяли продукты питания, предназначенные для людей, и переносили их на черный корабль. Люди перегружали пищу чужих, необходимую им для возвращения домой. Приходилось решать бесконечное количество мелких проблем, начиная от обмена осветительными приборами, которые приспосабливали для другой команды, и кончая проверкой аппаратуры. Объединенные контрольные группы обеих рас подтверждали, что все следящие устройства разбиты, но не сняты и не могут быть унесены и использованы для слежки. И конечно, чужие, так же как люди на “Лланвебоне”, позаботились о том, чтобы не оставить никакого оружия на своем корабле. Любопытно, что каждой команде было легче всего принять именно те меры, которые делали невозможным нарушение соглашения.
Перед расставанием в радиорубке “Лланвебона” состоялось последнее совещание.
— Скажите этому клопу, — загромыхал прежний капитан “Лланвебона”, — что он получил хороший корабль и должен обращаться с ним получше.
В приемную кассету упала карточка с ответом.
“Я считаю, — говорилось в ней от имени чужого капитана, — что ваш новый корабль тоже неплох. Надеюсь встретить вас здесь, когда двойная звезда сделает один оборот”.
Последние люди покинули “Лланвебон”. Он погрузился в дымку туманности, прежде чем они вернулись на черный корабль. Экраны на нем были переделаны для человеческих глаз, и люди настороженно следили за трассой своего прежнего любимца, в то время как их новый корабль лег на сложный обходный курс в дальнюю часть туманности. Он нырнул в расщелину пустоты, ведущую к звездам, и быстро вышел в чистое пространство. Короткая пауза — это образовалось и начало действовать поле овердрайва, а потом черный звездолет рванулся в пустоту со скоростью, во много раз превышающей скорость света.
Прошло немало дней, и однажды капитан увидел, как Томми Дорт сосредоточенно рассматривает предмет, который заменял чужим книгу. Здесь было над чем поломать голову. Капитан был доволен. Техники бывшей команды “Лланвебона” почти непрерывно обнаруживали что-нибудь интересное. Несомненно, чужим так же везло при изучении “Лланвебона”. Но черный корабль представлял исключительную ценность, а найденное решение, конечно, было лучше сражения, даже если бы люди одержали полную победу.
— Хм-хм, мистер Дорт, — хрипло заговорил капитан, — у вас нет аппаратуры, чтобы на обратном пути заняться фотографией. Она осталась на “Лланвебоне”. Но, к счастью, у нас есть снимки, сделанные на пути сюда. Я постараюсь как можно убедительнее доложить о вашем предложении и вашей помощи в ее осуществлении. Я очень высоко ценю вас, сэр.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Томми Дорт. Он ждал. Капитан прочистил горло.
— Вы… э… первый обратили внимание на большое сходство мыслительных процессов у нас и у чужих, — заметил он. — Что вы думаете о перспективах дружеского соглашения, если мы, как условились, встретимся с ними в туманности?
— О, у нас наладятся хорошие отношения, — заверил его Rомми, — Мы положили удачное начало нашей дружбе. В конце концов, так как они видят в инфракрасном свете, то планеты, которые пригодны для них, нам не подойдут. Нет никаких причин, по которым мы не можем сотрудничать. Психология у нас почти одинаковая.
— Хм-хм. А как вы это, собственно, понимаете? — спросил капитан.
— Несомненно, они очень похожи на нас, сэр. Конечно, они дышат жабрами, видят в тепловых лучах, в их крови медь играет ту же роль, что в нашей железо, есть и еще мелкие отличия вроде этих… Но в других отношениях мы очень похожи. В их команде были только мужчины, сэр, но у них два пола, так же как у нас, и у них есть семьи, и… э… их чувство юмора… Томми заколебался.
— Продолжайте, сэр, — попросил капитан.
— Хорошо. Там был один, я назвал его Баком, сэр, — у него нет имени, передаваемого звуковыми волнами, — сказал Томми. — Мы отлично сотрудничали. Я считаю его своим другом, сэр. Перед тем как наши корабли расстались, мы провели вместе несколько часов, так, между делом. Но именно тогда я пришел к убеждению, что люди и чужие останутся друзьями, если у них будет хоть полшанса на спасение. Вы знаете, сэр, как мы провели эти часы? Мы рассказывали друг другу пикантные анекдоты.
Очень, очень странно. Конечно, Этические уравнения устанавливают связь между поведением человека и теорией вероятности и математически доказывают, что при той или иной системе поведения возрастает вероятность совершенно определенных совпадений. Но никто никогда не ждал от них прямой практической пользы. Ведь и открытие закона случайности не покончило с азартными играми, хотя и пригодилось для страхования жизни. От Этических уравнений даже этого не ждали. Считалось, что это просто теория, которая едва ли способна на кого-то повлиять.
Прежде всего, уравнения эти очень сложны. Они учитывают, что система поведения, идеальная для одного человека, для другого оказывается далеко не лучшей. К примеру — и это вполне естественно — у политического деятеля понятия о чести совсем иные, чем у того, кто работает в космическом патруле. И все же, по крайней мере в одном случае…
Гость из далекого космоса был длиной полторы тысячи футов и около ста пятидесяти в поперечнике, а странно вздутая носовая часть, напоминавшая рыбью голову, еще шире — двести футов с изрядным лишком. Чуть позади этой вздутой части находились какие-то клапаны, совсем как жабры, а в целом, если посмотреть со стороны, — точь-в-точь безглазая чудовищная рыба плавает в черной пустыне за Юпитером. Но приплыла она из бездн, где уже не ощущалось притяжения Солнца, двигалась явно не по замкнутой орбите — для этого ее скорость была чересчур велика — и медленно, бесцельно, бестолково поворачивалась вокруг своей оси.
Маленький космокрейсер “Арнина” осторожно подбирался ближе.
Фредди Холмс, который от самого Марса был на положении отверженного, теперь позабыл обо всех своих горестях, о загубленной карьере и, стиснув руки, в волнении смотрел на эту диковину.
— На сигналы оно не отвечает, сэр, — доложил связист. — Мы вызывали его на всех частотах. Излучения не обнаружено. Есть очень слабое магнитное поле. Температура на поверхности — четыре градуса выше абсолютного нуля.
Командир “Арнины” что-то буркнул себе под нос. Потом сказал:
— Подойдем к борту.
Потом он посмотрел на Фредди Холмса и процедил сквозь зубы:
— Впрочем, нет. Принимайте командование, мистер Холмс.
Фредди вздрогнул. От волнения у него даже на минуту вылетело из головы, в какой он попал переплет. Однако нескрываемая враждебность во взгляде капитана и всех. кто был в рубке, сразу ему об этом напомнила.
— Теперь командуете вы, мистер Холмс, — с горечью повторил капитан. — Так мне приказано. Вы первый обнаружили эту штуку, и ваш дядюшка просил в штабе, чтобы вам предоставили право руководить исследованиями. Власть в ваших руках. Приказывайте!
В голосе капитана звучало такое бешенство, что едкая неприязнь, с которой он относился к Холмсу во время полета, казалась теперь сущим пустяком. В самом деле, ему, капитан-лейтенанту, велено стать под начало младшего по чину! Уже и это не сладко. А главное, впервые человечество встречается с иным разумом, пришельцем из другой солнечной системы — и заправлять встречей поручено какому-то лейтенантишке только потому, что у него есть рука в правительстве!
Фредди сглотнул комок, застрявший в горле.
— Я… я… — Он снова глотнул и сказал жалобно: — Сэр, я уже пытался объяснить… Теперешнее положение вещей мне так же неприятно, как и вам. Я хотел бы… Разрешите я опять передам вам командование, сэр, а сам буду подчиняться…
— Нет уж! — мстительно оборвал капитан. — Командуйте сами, мистер Холмс. Ваш дядюшка нажал наверху на все кнопки, чтобы это устроить. Мне велено выполнять ваши распоряжения, а нянчиться с вами, ежели для этой работы у вас кишка тонка, я не обязан. Взялись, так справляйтесь! Какие будут приказания?
Фредди стиснул зубы.
— Что ж, хорошо, сэр. Это явно корабль, и, судя по всему, покинутый. Будь на нем команда, он не вышел бы в нашу солнечную систему с выключенным двигателем и не мотался бы так бестолково. Держитесь на том же расстоянии. Я возьму бот, одного добровольца — подыщите мне кого-нибудь — и осмотрю этот корабль.
Холмс повернулся и вышел. Две минуты спустя, когда он втискивался в скафандр, в отсек ввалился веселый, оживленный лейтенант Бриджес.
— Мне разрешили отправиться с вами, мистер Холмс, — бойко доложил он и тоже стал влезать в скафандр. Подтянул его к плечам и, расплываясь в блаженной улыбке, прибавил: — Ну и здорово же!
Фредди не ответил. Через три минуты от крейсера отвалил космический бот. Это было крохотное открытое суденышко, не спасательное, а рабочее, предназначенное для быстрой переброски людей и материалов. Люди переправлялись в скафандрах, с инструментами или с оружием и, сберегая запасы кислорода в скафандрах, пользовались энергией и кислородом бота. Но до чего странно было сидеть сейчас в этой утлой скорлупе, похожей на паука, и смотреть, как приближается гладкий, слепой корпус неведомого исполина. И когда бот пристал к огромной металлической стене, это показалось невероятным: словно, перебравшись через чудовищный ров, наполненный не водой, а звездами, они приблизились к заколдованному замку.
Однако он был вполне реален. Ролики бота мягко коснулись металла.
— Притягивает! — пробормотал Бриджес, очень довольный. — Можно стать на магнитный якорь. Дальше что делать?
— Поищем входной люк, — ответил Фредди. И прибавил: — Эти отверстия, похожие на жабры, скорее всего дюзы. Они у него в головном конце, а не в хвосте. Автопилота у этих пришельцев, видимо, нет.
Бот пополз по металлической шкуре великана чужака, точно муха по выброшенному на берег киту. Медленно взобрался вверх по округлому корпусу, перевалил на другой бок и начал спускаться. Вскоре они обошли корабль кругом и опять увидели поодаль свой крейсер.
— Никаких люков, сэр! — превесело объявил Бриджес. — Может, прорежем дырку и залезем внутрь?
— Гм-м, — задумчиво промычал Фредди. — У наших кораблей двигатель в хвосте, а рубка впереди. Значит, груз поступает в среднюю часть, и тут мы с вами искали люк. Но у этих двигатель расположен в головной части. Тогда рубка, наверное, в середине. А если так, загружаются они, пожалуй, с кормы. Ну-ка поглядим.
Бот пополз к корме чудовища.
— Вот он! — сказал Фредди.
Ни у одного корабля в солнечной системе не было таких люков. Дверца мягко скользнул вбок. Была и вторая, внутренняя дверь, но и она открылась так же легко. Не засвистел, вырываясь наружу, воздух, и вообще непонятно было, должен ли этот тамбур играть роль воздушного шлюза.
— Воздуха не осталось, — сказал Фредди. — Ясное дело, корабль покинут. Захватите-ка бластер, но главное, нам понадобится свет.
Магнитные якоря бота намертво прилипли к чужаку. Два лейтенанта вступили внутрь корабля, стук магнитных подошв гулко отдавался в шлемах. До сих пор с крейсера могли за ними следить. Теперь они скрылись из виду.
Огромная загадочная махина, необыкновенно похожая на слепую рыбину, все так же плавала в пустоте. Она бесцельно покачивалась вокруг какой-то внутренней оси. Свет далекого Солнца, хоть и очень слабый здесь, за Юпитером, отражаясь от металлической поверхности, слепил глаза. Казалось, чужак недвижно повис в пространстве, окруженный со всех сторон бесконечно далекими немигающими звездами. Крейсер космического патруля, точеный, опрятный, держался наготове за полторы мили от пришельца. Словно бы ничего необычайного не происходило.
Когда Фредди возвратился в капитанскую рубку, лицо его было немного бледно. На лбу еще виднелся красный след от шлема, и Фредди рассеянно потирал это место пальцами. Капитан посмотрел на Холмса сердито и с завистью. В конце концов, всякий позавидует человеку, который побывал на чужом космическом корабле. Вслед за Холмсом вошел лейтенант Бриджес. Минуту все молчали. Потом Бриджес бойко отрапортовал:
— Разрешите доложить, сэр, — из добровольной вылазки прибыл, возвращаюсь на свой пост.
Капитан угрюмо поднес руку к фуражке. Бриджес четко повернулся на каблуках и вышел. Капитан поглядел на Фредди с бессильной яростью, какую может испытывать только старший по чину, когда ему велено доказать, что его подчиненный — болван, а на поверку в дураках остался он сам вместе с теми, кто отдал ему этот приказ. Поневоле взбесишься! Фредди Холмс, желторотый юнец, офицер без году неделя, едва попав на Луну, на станцию наблюдения за астероидами и метеоритными потоками, заметил небольшое неизвестное тело, приближающееся из-за Нептуна. Для постоянного обитателя нашей солнечной системы скорость тела была слишком велика, и Холмс сообщил, что это пришелец извне, и предложил немедленно его исследовать. Но младшим офицерам не положено совершать открытия. Это нарушает традицию, а в космическом патруле традиция — это своего рода Этическое уравнение. И Холмсу порядком влетело за самонадеянность. Но он дал сдачи, объяснив, что Этические уравнения, безусловно, относятся и к научным исследованиям. Первый же предмет, попавший в нашу солнечную систему извне, должен быть исследован. Правило ясное и недвусмысленное. И Фредди повел себя так, как отнюдь не подобает младшему чину в космическом патруле: он не стал держать язык за зубами.
Отсюда все и пошло. У Фредди имелся дядюшка, который занимал какой-то там государственный пост. Дядюшка предстал перед Управлением космической патрульной службы и учтиво намекнул, что племянник сделал важное открытие. Далее, он доказал как дважды два, что отмахиваться от значительного открытия только потому, что сделал его младший офицер, попросту смехотворно. И управление, разъяренное посторонним вмешательством, распорядилось: доставить Фредди Холмса к обнаруженному им предмету, по прибытии на место полностью передать названному Холмсу командование крейсером и произвести предложенные им исследования. По всем законам вероятности нахал вынужден будет доложить, что глыба вещества, залетевшая откуда-то извне, ничуть не отличается от глыб, которые летают в пределах нашей солнечной системы. И уж тогда управление отыграется! Будут знать дядюшка с племянником, как совать свой нос куда не просят!
А между тем оказалось, что глыба вещества не простая глыба, а похожий на огромную рыбу космический корабль, создание иной цивилизации. Оказалось, сделано важное открытие. И все складывалось так, что человеку, проникнутому традициями патрульной службы, впору скрипеть зубами от злости.
— Это космический корабль, сэр, — ровным голосом сказал Фредди. — Двигатели у него атомные, реактивные, расположены где-то в носовой части. Управление, видимо. только ручное. И, видимо, в машинном отделении был взрыв и большая часть горючего потеряна — оно улетучилось через дюзы. После этого корабль оказался беспомощным, хотя машины кое-как залатаны. Сейчас он по инерции падает к Солнцу и можно рассчитать, что в теперешнем состоянии он находится уже примерно две тысячи лет.
— В таком случае, насколько я понимаю, никто на борту не остался в живых, — язвительно заметил капитан.
— Это как раз одна из сложностей, которые тут возникают, сэр, — ровным голосом произнес Фредди; он все еще был очень бледен. — В помещениях корабля воздуха нет, но резервуары полны. В отсеках, где, видимо, хранится продовольствие, осталось еще много всего. Команда не умерла с голоду и не задохнулась. Просто корабль потерял почти весь запас горючего. Тогда, видимо, команда подготовила его к тому, чтобы он мог сколько угодно времени дрейфовать в пространстве и… (Фредди запнулся)… и похоже, что все они погрузились в анабиоз. Они на борту, в таких прозрачных ящиках… и к ящикам подсоединены какие-то механизмы. Может быть, они надеялись, что их рано или поздно подберут свои же корабли.
Капитан озадаченно поморгал.
— Анабиоз? Они живые? — И вдруг резко спросил: — А что это за корабль? Грузовой?
— Нет, сэр, — ответил Фредди. — Тут еще одна сложность. Мы с Бриджесом сошлись на том, что это военный корабль, сэр. Там установлены в ряд генераторы, и они питают какие-то штуки… безусловно, это оружие, ни на что другое не похоже. Судя по всему, оно работает по принципу притяжения и отталкивания… и там есть электронные лампы, но они, очевидно, действуют при холодных катодах. Судя по кабелям, которые к ним подсоединены, там сила тока достигает тысяч ампер. Так что сами понимаете, сэр.
Капитан шагал по рубке — два шага туда, два обратно. Огромное, потрясающее открытие! Но ему дана совершенно ясная инструкция.
— Командуете вы, — сказал он упрямо. — Что будете делать?
— Буду работать, пока не свалюсь, — уныло ответил Холмс. — И, наверно, еще несколько человек загоняю. Хочу облазить эту махину вдоль и поперек с измерительными приборами и телекамерами, все осмотреть, заснять и передать вам сюда. Мне нужны операторы, а наши специалисты на борту пускай дают им указания, каждый по своей части. Я на этом корабле ни к чему не притронусь, пока у меня каждая заклепка и каждая проволочка не будет снята на пленку.
— Что ж, не так глупо, — проворчал капитан. — Хорошо, мистер Холмс, будет сделано.
— Спасибо, — сказал Фредди, двинулся было к выходу и остановился. — Надо поосторожнее отобрать, кого посылать с приборами, — прибавил он. — Впечатлительные люди не годятся. Те, на корабле… с виду они даже чересчур живые, и на них не слишком приятно смотреть. И потом… э-э… пластиковые ящики, в которых они лежат, открываются изнутри. Это еще одна сложность, сэр.
Он вышел. Капитан заложил руки за спину и свирепо зашагал из угла в угол. Первый предмет, который залетел к нам из звездных пространств, оказался космическим кораблем. Вооружение у него такое, что и представить трудно. Надо его исследовать, а ты, заслуженный капитан-лейтенант, изволь подчиняться мальчишке только-только из академии. А все политика! Капитан “Арнины” скрипнул зубами…
И вдруг до него дошло то, что сказал напоследок Фредди. Пластиковые ящики, где в анабиозе лежит команда чужого корабля, открываются изнутри. Изнутри!
Да ведь это чревато… на лбу у капитана проступил холодный пот. Оружие, действующее по принципу притяжения и отталкивания, и кое-какое горючее сохранилось, и анабиозные камеры открываются изнутри…
Теперь корабли соединялись гибким тросом, и их вместе несло к Солнцу. Рядом с огромным чужаком крейсер казался мошкой.
До Солнца было очень далеко — разумеется, оно светило ярче любой звезды и излучало беспощадную радиацию, но нисколько не грело. Со всех сторон виднелись невообразимо далекие искорки света — звезды. В поле зрения только одно небесное тело обладало сколько-нибудь заметными размерами. Это был Юпитер, его узкий серп, словно только что народившийся месяц, светился на двадцать миллионов миль ближе к Солнцу и на восемьдесят миллионов миль в стороне. Все остальное было — пустота.
Крохотный космобот, словно паучишка, скользил по тросу между двумя кораблями. Причалил к крейсеру, вышли люди в скафандрах, тяжело затопали башмаками на магнитной подошве к люку. Нырнули внутрь.
Фредди вошел в рубку. Капитан сказал хрипло:
— Мистер Холмс, разрешите обратиться с просьбой По приказу управления вы командуете “Арниной”, пока не кончите изучать тот корабль.
— Да, сэр. А в чем дело? — рассеянно отозвался Фредди.
Он осунулся, лицо у него было измученное.
— Я хотел бы отослать подробный доклад обо всем, что вы уже обнаружили, — настойчиво сказал капитан. — Поскольку здесь командуете вы, я не могу это сделать без вашего разрешения.
— Я предпочитаю, чтобы вы этого не делали, сэр, — сказал Фредди и, несмотря на усталость, упрямо выпятил подбородок. — Если говорить начистоту, сэр, я думаю, в этом случае они отменили бы теперешний приказ и распорядились совсем иначе.
Капитан прикусил губу. Он именно этого и хотел. Телекамеры уже передали полное и точное изображение чуть ли не всего, что только можно было увидеть на чужом корабле. И все это есть на пленке. Капитан уже видел и самих пришельцев — ну и чудища! И пластиковые саркофаги, в которых они проспали добрых две тысячи лет, действительно открываются изнутри. Вот что худо. Они открываются изнутри!
Все специалисты по электронике, сколько их было на “Арнине”, бродили в каком-то восторженном обалдении, что-то чертили, рассчитывали, показывали друг другу и почтительно пялили глаза на то, что у них получалось. Артиллерист корпел над схемами и чертежами оружия, о каком прежде не мог и мечтать, и, просыпаясь по ночам, торопливо шарил — здесь ли они, не привиделись ли во сне. Но главный механик в отчаянии ломал руки. Он жаждал разобрать двигатели чужого корабля по винтику. Ведь они несравнимо меньше двигателя “Арнины”, а их хватало для великана, масса которого в восемьдесят четыре раза больше! Но как они действуют?!
Техника, чьим детищем был чужой корабль, опередила земную на десять тысяч лет. Ее секреты стремительно перекачивались на крейсер землян. Но саркофаги, где покоилась в анабиозе команда пришельца, открывались изнутри…
— А все-таки, мистер Холмс, я вынужден просить разрешения отослать рапорт, — взволнованно повторил капитан.
— Но сейчас командую я, — устало сказал Фредди. — И я намерен командовать и дальше. Я подпишу приказ, который запретит вам отсылать рапорт, сэр. Если вы его нарушите, это будет бунт.
Капитан побагровел.
— Да вы понимаете, что это значит?! — в бешенстве крикнул он. — Раз экипаж этой посудины лежит в анабиозе, а эти их ящики или гробы открываются изнутри… это же значит, что они намерены открыть их сами, — понятно вам?!
— Да, сэр, конечно, — устало сказал Фредди. — А почему бы и нет?
— А вы понимаете, что провода от этих гробов ведут к термобатареям во внешней обшивке корабля? Чудища знали, что без энергии им не выжить, и знали, что получат энергию в любой солнечной системе. Вот они и рассчитали так, чтобы подойти поближе к нашему Солнцу при минимальном расходе энергии, оставили запас только для посадки, а сами погрузились в анабиоз, а когда придет время браться за работу, термобатареи их разбудят!
— Правильно, сэр, — все так же устало подтвердил Фредди. — По крайней мерс мужества у них хватало. А как бы теперь поступили вы?
— Доложил бы в Главный штаб! — яростно крикнул капитан. — Доложил бы, что это — военное судно, которое способно разнести в пыль весь наш патрульный флот и взорвать наши планеты! Сообщил бы, что экипаж — чудовища, что сейчас они, к счастью, беспомощны, но у них хватит горючего, чтобы сманеврировать и приземлиться. И просил бы разрешения выкинуть их вместе с гробами с корабля и уничтожить! А потом я бы…
— Я сделал проще, — сказал Фредди. — Отключил термобатареи. Сейчас эти существа ожить не могут. А теперь, уж простите, я пойду несколько часов посплю…
Он ушел к себе в каюту и повалился на койку.
Люди с измерительными приборами и телепередатчиками продолжали осматривать каждый квадратный дюйм безжизненного чудовища. Они работали в скафандрах. Чтобы наполнить воздухом нутро гиганта, “Арнине” пришлось бы истратить весь свой запас. Человек в скафандре держал телекамеру перед какой-то гибкой, причудливо свернутой лентой, исчерченной непонятными знаками. В его шлемофоне звучали советы и распоряжения из фотолаборатории “Арнины”. Кое-что снималось еще и на фотопленку. Работали телепередатчики в кладовых, в жилых отсеках, возле орудийных установок. До сих пор на чужом корабле ничего и пальцем не тронули. Таков был приказ Фредди Холмса. Из каждого предмета извлекали всю возможную информацию, но ни одной мелочи не взяли с собой. Даже химические анализы производились дистанционными методами.
А на Фредди по-прежнему смотрели косо. Главный механик честил его на все корки. Ведь вот двигатели чужака… После взрыва пришельцы их починили, и уж до того соблазнительно было бы в них покопаться… Но как они работают, понять было невозможно. У главного механика просто руки чесались. Специалист по физической химии тоже предпочел бы сделать кое-какие анализы собственными руками, а не при помощи телекамеры и спектографа. И все и каждый, от мальчишки-стажера до капитана, жаждали завладеть какой-нибудь вещичкой, сработанной чужими, ничуть не похожими на людей существами, которые на десять тысяч лет опередили человечество. Вот на Фредди и смотрели косо.
Но не только это мучило его. Он чувствовал, что поступает не по правилам. Этические уравнения доказывают как дважды два, что вероятность и этика нераздельны — и если, приступая к любому делу, нарушить законы порядочности и чести, бессмысленно ждать, чтобы оно принесло плоды, достойные восхищения. Фредди начал с того, что нарушил дисциплину (а она ведь тоже своего рода этика), а потом еще дядюшка припутал к патрульной службе политику. И это уже прямое преступление. А значит, согласно уравнениям, вероятность самых пагубных совпадений будет безмерно возрастать, пока новые, этически безупречные действия не устранят зло, вызванное первоначальными беззакониями. Но как же все-таки сейчас надо действовать? Непонятно, хоть убей! Ясно одно — нельзя терять ни минуты. И, несмотря на усталость, Фредди спал плохо: откуда-то из глубины сознания пронзительный, тревожный голос предвещал несчастье.
Он проснулся разбитый и тупо уставился в потолок. Тщетно он пытался найти какое-то разумное решение, и тут к нему постучали. Это был Бриджес с кипой бумаг.
— Ну вот! — весело заявил он, едва Фредди открыл дверь. — Все мы просто счастливчики!
Фредди взял у него бумаги.
— Что случилось? Капитан все-таки испросил новый приказ, и меня отправляют на губу?
Бриджес расплылся до ушей в улыбке и ткнул пальцем в бумажные листы. Это был отчет специалиста по физической химии, в обязанности которого входил точный анализ состава малых небесных тел.
“ЭЛЕМЕНТЫ, ОБНАРУЖЕННЫЕ НА ВНЕЗЕМНОМ КОРАБЛЕ” — гласил заголовок. Фредди стал просматривать бумагу. Никаких тяжелых элементов, остальное все знакомо. Он вспомнил, что в одном из баков чужака хранился чистый азот и главный механик в молчаливом бешенстве ломал себе голову: как пришельцы умудрялись получать из азота атомную энергию? Фредди посмотрел в конец списка. Самым тяжелым элементом на корабле оказалось железо.
— В чем же тут счастье? — спросил он.
Бриджес опять ткнул пальцем. Привычные символы сопровождались непривычными коэффициентами атомного веса Н3, Li5, Ве8… Холмс недоуменно замигал. Посмотрел еще N15, Р18, S34, 35… тут он вытаращил глаза. Бриджес ухмыльнулся.
— Прикиньте-ка, сколько стоит этот кораблик! — сказал он весело. — “Арнина”, гудит, как улей. Призовые деньги нам, патрульным, не полагаются, зато можно получить пять процентов за спасение имущества. Тритий на Земле известен, но в чистом виде его никогда еще не получали. А литий пять, берилий восемь, азот пятнадцать, кислород семнадцать, фтор восемнадцать, сера тридцать четыре и тридцать пять — да такого на Земле просто не существует! Весь этот корабль состоит из немыслимых изотопов, в нашей солнечной системе их просто нет! А за чистые изотопы знаете сколько платят? Весь корпус — это чистое железо пятьдесят пять! А у нас чистое железо пятьдесят четыре идет по тридцать пять центов грамм! После этого потерянные сокровища Марса — безделица! Если одну обшивку пустить только на технические нужды, и то ей цена — весь доход земного правительства за десять лет! Теперь мы на “Арнине” богачи, всем до самой смерти хватит. А вы теперь у нас — первый человек!
Фредди даже не улыбнулся. Заговорил медленно:
— Азот пятнадцать… Он был в том самом баке для горючего, который у них еще оставался. Он поступает в очень странную, совсем маленькую алюминиевую камеру — мы никак не могли понять, что это такое, — а оттуда в дюзы двигателя. Понимаю…
Он был бледен как полотно. А Бриджес ликовал:
— Сто тысяч тонн материалов, какие на Земле просто не существуют! Настоящие изотопы, в огромном количестве! И никаких примесей! Дружище, мне-то вы сразу пришлись по душе, но все наши вас терпеть не могли. А теперь — идите и наслаждайтесь, все вас обожают!
Фредди не слушал.
— А я все гадал, для чего та алюминиевая камера, — бормотал он. — С виду она совсем немудреная, не поймешь, при чем тут…
— Пойдем к нашим, выпьем! — весело тормошил его Бриджес. — Грейтесь в лучах славы! Заводите друзей, покоряйте умы и сердца!
— Нет уж, — Фредди невесело улыбнулся. — Потом меня все равно повесят. Гм-м. Попробую потолковать с главным механиком. Нам нужно добиться, чтобы эта махина двигалась своим ходом. Она слишком велика, чтоб тащить ее на буксире.
— Так ведь в ее двигателях никто не может разобраться! — запротестовал Бриджес. — Похоже, что азот тоненькой струйкой поступает в эту дурацкую камеру, там с ним что-то происходит и он через алюминиевые щитки течет в дюзы — только и всего! Уж очень это просто! Ну как вы заставите такую штуку работать?
— Кажется, это и правда проще простого, — сказал Фредди. — Корабль построен из таких изотопов, каких на Земле нет. Впрочем, тут есть еще алюминий и углерод. Это простые вещества. Они на корабле точно такие же, как у нас. Но почти все остальное…
В лице у Фредди не было ни кровинки. Казалось, его грызет нестерпимая боль.
— Мне нужны два бака, их надо сделать из алюминия и заполнить азотом. Сойдет и обыкновенный воздух… И нужен автопилот. Его тоже надо сделать из алюминия, а прокладки из графита…
Он поглядел на Бриджеса и хмуро усмехнулся.
— Вы когда-нибудь слыхали про Этические уравнения, Бриджес? Кто бы подумал, что они помогут решить задачу космического пилотажа, правда? А вот, представьте, помогли. Теперь мне нужен главный механик, пускай все это соорудит… Я рад, что успел с вами познакомиться, Бриджес…
Бриджес вышел, а Фредди Холмс провел языком по пересохшим губам и сел чертить эскизы для механика.
На корабле-чудовище машинный отсек не был отделен от капитанской рубки. Огромное шарообразное помещение заполняли приборы диких для земного глаза очертаний. Впрочем, Холмсу и Бриджесу они больше не казались такими уж дикими. Оба проторчали среди этой аппаратуры восемь дней, поняли, как она действует, и почти освоились с ней. А все же им стало жутковато, когда они пристегнулись перед пультом управления, освещенным только их походными фонариками, и в последний раз окинули взглядом алюминиевые запасные части, сработанные бог весть на какой планете, под иным солнцем.
— Если получится, нам крупно повезло, — сказал Фредди и судорожно глотнул. — Вот так включается двигатель. Ну, Бриджес, ни пуха ни пера!
Воздуха внутри чужака по-прежнему не было. Фредди чуть-чуть, на волос передвинул причудливой формы рычажок. По огромному корпусу корабля прошла едва уловимая дрожь, словно он готов был рвануться вперед. Через подошвы скафандров людям передалось от металлического каркаса чуть заметное колебание. Фредди облизнул пересохшие губы и тронул другой рычажок.
— Это, должно быть, освещение.
Он не ошибся. На экранах необычной формы проступили непонятные рисунки и образы. По кораблю разлилось сияние. Прежде, в резком белом свете ручных фонариков, людям все здесь было безмерно чуждо, почти отвратительно. А сейчас все преобразилось, словно они попали в какой-то сказочный, волшебный дворец. Все вокруг лучилось всеми цветами радуги, в этом мягком сиянии круглые двери и коридоры, похожие на трубы, выглядели хоть и странно, но приятно. Фредди покачал головой, словно хотел, не снимая шлема, смахнуть выступившие на лбу капли пота.
— Дальше, наверно, обогрев, — проговорил он еще мрачнее прежнего. — Это мы не тронем. Ни к чему! А вот двигатель попробуем.
Корабль дрогнул. И плавно устремился вперед, легко и незаметно набирая скорость; в его движении ощущалась огромная, неодолимая сила. “Арнина” за кормой быстро уменьшалась. Фредди, плотно сжав губы, касался то одного рычажка, то другого, и страшный исполин повиновался ему легко и охотно, как ручной, на диво вышколенный зверь.
— Вот это здорово! — дрожащим голосом вымолвил Бриджес. — Куда нам с нашими патрульными посудинками!
— Да, — коротко сказал Фредди. Голос у него был несчастный. — Куда нам! Отличный корабль! Я на него поставлю автопилот. Он должен работать. Эти существа почему-то не пользовали автоматическим управлением. Уж не знаю почему, но не пользовались.
Он выключил все, кроме света. Наклонился и подхватил маленький алюминиевый аппаратик, которому предстояло регулировать подачу азота в правую и левую дюзы.
Потом он вернулся к пульту управления и опять включил двигатель. И автопилот заработал. Вполне естественно. Уж если механик космической патрульной службы что смастерил, так на совесть. Фредди тщательно опробовал автопилот. Задал ему некую точно рассчитанную программу. Повернул три переключателя. Потом взял в руку заранее приготовленный пакетик.
— Идем, — сказал он устало. — Мы свое дело сделали. Вернемся на “Арнину”, а там меня, наверно, повесят.
Бриджес, явно сбитый с толку, пошел за ним. Они влезли в космобот, и металлический паучок побежал прочь от огромного чужого корабля, который висел теперь в пустоте в трех милях от “Арнины”, покинутый всеми, кроме своей команды — кроме чудищ в анабиозе. Крейсер встрепенулся и пошел навстречу боту. И тут Фредди сказал сурово:
— Помните Этические уравнения, Бриджес? Я уже говорил, они помогли мне разобраться в двигателе того корабля. Если они верны, тут ничего другого быть не могло. А сейчас я выясню еще кое-что.
Неуклюжими пальцами (проделывать все это в перчатках скафандра было несподручно) он извлек что-то из своего пакета, словно пилюлю из коробочки. Полез в какой-то ящик на борту бота, вытащил оттуда… небольшой снаряд (Бриджес едва верил своим глазам) и вложил в него “пилюлю”. Потом загнал снаряд в дуло мортирки (бот по старой привычке оснащали оружием) и дернул шнур. Вспыхнул запал. Облачко газов прихлынуло к скафандрам и тотчас рассеялось. В пустоту понеслась жаркая рдеющая искорка. Проходили секунды. Три… Четыре… Пять…
— Видно, я болван, — сказал Фредди.
Бриджес никогда еще не слыхал, чтобы кто-нибудь говорил таким загробным голосом.
И вдруг стало светло. Да как! Во тьме, где, все уменьшаясь, уносилась к невообразимо далеким звездам красная трассирующая искорка, внезапно вспыхнуло слепящее голубовато-белое зарево, каких не видывали даже на испытательных полигонах космического патруля. Если не считать полуфунтового трассирующего заряда, здесь неоткуда было взяться веществу, которое могло бы взорваться. И однако даже сквозь стекло шлема Бриджесу опалило лицо жестоким жаром. И все кончилось.
— Что это? — спросил он, потрясенный.
— Этические уравнения, — сказал Фредди. — Видно, я все-таки не совсем болван…
“Арнина” подошла вплотную к боту. Фредди не перешел на крейсер. Он закрепил маленькое суденышко в гнезде и включил внутренний передатчик шлемофона. Он начал что-то говорить, но Бриджес теперь не мог его слышать. Минуты через три открылся широкий люк и появились четверо в скафандрах. На одном был гребенчатый шлем с четырехканальным передатчиком — такой шлем надевает лишь командир, покидая крейсер во главе разведывательного отряда. Четверо вышли из люка “Арнины” и втиснулись в крохотный бот. И снова по радио в наушниках угрюмо, холодно зазвучал голос Фредди:
— У меня есть еще несколько снарядов, сэр. Это трассирующие снаряды, они пролежали в боте восемь дней, — все время, пока мы работали. Они не такие холодные, как тот корабль, потому что он остывал две тысячи лет, но все-таки холодные. По моим расчетам, градусов восемь или десять выше абсолютного нуля, не больше. А это — образчики вещества с того корабля. Вы можете их потрогать. Наши скафандры практически не проводят тепла. Если вы возьмете эти осколки в руку, они не согреются.
Бриджес видел, как капитан оглядел кусочки металла на ладони Холмса. Это были образчики железа и других материалов с чужого корабля. При холодном свете ручного фонарика капитан сунул один образчик в головку снаряда. Своими руками зарядил мортирку и выстрелил. Снова, стремительно уменьшаясь, умчалась в пустоту рдеющая искорка. И снова — чудовищный атомный взрыв.
И голос капитана в наушниках:
— Сколько еще образцов вы там взяли?
— Еще три, сэр, — теперь Фредди говорил твердо, уверенно. — Видите ли, сэр, дело вот в чем. На Земле таких изотопов нет. А нет их потому, что, соприкасаясь с другими изотопами при нормальных температурах, они теряют устойчивость. Они взрываются. Здесь мы вложили их в снаряд и ничего не произошло, потому что оба изотопа охлаждены почти до температуры жидкого гелия. Но в трассирующем снаряде есть светящаяся смесь, во время полета она сгорает. Снаряд разогревается. И когда любой из тех изотопов, в контакте с нашим, согреется до… скажем, до температуры жидкого водорода… они попросту взаимно уничтожаются. Весь корабль состоит из таких же материалов. Его масса — примерно сто тысяч тонн. Если не считать алюминия и еще двух — трех имеющих изотопы элементов, которые у нас и у них одинаковы, весь этот корабль до последнего винтика, оказавшись в контакте с материей из нашей солнечной системы при температуре десять или двенадцать градусов выше абсолютного нуля, просто-напросто взорвется.
— Попробуйте взорвать остальные образцы, — отрывисто приказал капитан. — Надо знать наверняка…
В пустоте вспухли три гигантских газовых облака. Потом тьму разорвали три слепящие вспышки невиданно яркого голубовато-белого пламени. Молчание. А потом…
— Эту штуку надо уничтожить, — тяжело сказал капитан. — Ее негде поставить на прикол, да и команда может в любую минуту проснуться. У нас нет оружия, чтобы их одолеть, а если они вздумают посадить свою посудину на Землю…
Исполинская рыбина, праздно висевшая в пустоте, вдруг шевельнулась. Из отверстий в головной части, похожих на жаберные щели, брызнули струйки пламени. Потом с одной стороны струя стала сильнее. Чудовище круто повернулось, выровнялось и устремилось вперед — быстрей, быстрей, и при этом необычайно плавно. Скорость нарастала молниеносно, такое недоступно было ни одному кораблю землян. Великан обратился в крохотную далекую точку. И растаял в пустоте.
Но он летел не в глубь нашей системы, не к Солнцу. И не к полумесяцу Юпитера, ясно видному в стороне (до него теперь оставалось каких-нибудь семьдесят миллионов миль). Он улетал к звездам.
— Еще несколько минут назад я был не совсем уверен, — нетвердым голосом произнес Фредди Холмс. — Но Этические уравнения заставляли с большой степенью вероятности ждать чего-то в этом роде. Я не мог проверить, пока мы не извлекли из этого корабля все, что только можно узнать, и пока я там все не наладил. Но меня с самого начала это грызло. Из Этических уравнений совершенно ясно: за всякий ложный шаг мы неизбежно поплатимся… мы — это значит вся Земля, потому что появление пришельцев из космоса неминуемо отразится на всем человечестве. — Голос его дрогнул. — Было очень трудно рассчитать, как тут нужно действовать. Только… ведь если бы в такой переплет попал какой-нибудь наш корабль, мы бы надеялись на… на дружелюбие. Надеялись бы, что нам дадут горючего и помогут отправиться домой. Но этот корабль — военный и в бою нам бы его нипочем не одолеть. И отнестись к нему дружески тоже нелегко. А все-таки, по Этическим уравнениям, если мы хотим, чтобы первый контакт с чужим разумом пошел нам на пользу, следовало снабдить их горючим и отправить домой.
— То есть… — не веря своим ушам, начал капитан. — Значит, вы…
— Их двигатели работают на азоте, — сказал Фредди. — Азот пятнадцать поступает в небольшой аппаратик, мы теперь знаем, как его сделать. Он очень прост, но это своего рода атомный реактор. Он разлагает азот пятнадцать на азот четырнадцать и водород. Я думаю, мы сумеем это использовать. Азот четырнадцать есть и у нас. Держать его можно в алюминиевых баках и направлять по алюминиевых трубкам, ведь алюминий-то один и устойчив при всех условиях. Но когда азот сталкивается в дюзах с теми, не нашими изотопами, он распадается…
Фредди перевел дух.
— Я поставил им два алюминиевых бака с азотом, а их атомный реактор замкнул накоротко. Азот четырнадцать пошел прямо в дюзы — и корабль получил ход! И потом… я высчитал, по какой орбите они к нам прилетели, и задал автопилоту обратный курс к их солнечной системе — они пролетят столько времени, на сколько хватит азота из первого бака. Из сферы притяжения нашего Солнца они, уж во всяком случае, вырвутся. И я заново подсоединил термобатареи к саркофагам. Они проснутся, обнаружат автопилот и поймут, что кто-то им его поставил. Те два бака с горючим в точности такие же, как их собственные, и они сообразят, что это запас горючего для посадки. Может быть… может быть, они вернутся к себе домой еще через тысячу лет, но все равно и тогда они будут знать, что мы вели себя по-дружески и… и не испугались их. А мы пока узнали про их технику, мы се изучим и освоим и пустим в ход…
Фредди умолк. “Арнину” с выключенным двигателем медленно сносило к Солнцу, она уже миновала орбиту Юпитера, маленький космобот прочно прилип к корпусу крейсера.
— Командиру патруля извиняться перед подчиненным — это уж из ряда вон, — хмуро сказал капитан. — Но я прошу прощения, что считал вас дураком, мистер Холмс. А как подумаю, что и я сам. да и всякий опытный командир наверняка только о том бы и заботился, чтоб поскорее оттащить эту находку на базу для изучения… как подумаю, что в этой штуке сто тысяч тонн… и каково было бы Земле после такого атомного взрыва… Еще раз прошу меня простить!
— Если уж кто должен просить прощения, сэр, так это я, — смущенно проговорил Фредди. — На “Арнине” все уже считали себя богачами, а я оставил их ни с чем. Но, видите ли, сэр, Этические уравнения…
Заявление Фредди об отставке, отосланное вместе с его докладом о подробном обследовании чужого корабля, вернулось с пометкой “отказать”. Лейтенанту Холмсу велено было явиться на скромную патрульную посудинку из тех, что несут самую тяжелую службу: на таких суденышках новичок не знает ни отдыха, ни срока, в поте лица овладевает всеми премудростями своего дела и поминутно получает взбучку. И Фредди ликовал, потому что больше всего на свете он хотел работать в Космическом патруле. Дядюшка тоже был удовлетворен: его вполне устраивало, что доволен племянник, да притом кое-кто из космических адмиралов свирепо заявил ему, что Фредди очень пригодится в патруле и своим чередом добудет почет и уважение, чины и награды и совсем незачем для этого всяким политикам совать нос куда не просят. А Управление космической патрульной службы ликовало, потому что в руках у него оказалось множество технических новинок и теперь патруль сможет не только следить за межпланетными перелетами, но, когда надо, охранять их от всяких случайностей.
И все это полностью удовлетворяло Этическим уравнениям.
Эдселю хотелось кого-нибудь убить. Вот уже три недели работал он с Парком и Факсоном в этой мертвой пустыне. Они раскапывали каждый курган, попадавшийся им на пути, ничего не находили и шли дальше. Короткое марсианское лето близилось к концу. С каждым днем становилось все холоднее, с каждым днем нервы у Эдселя, и в лучшие времена не очень-то крепкие, понемногу сдавали. Коротышка Факсон был весел — он мечтал о куче денег, которые они получат, когда найдут оружие, а Парк молча тащился за ними, словно железный, и не произносил ни слова, если к нему не обращались.
Эдсель был на пределе. Они раскопали еще один курган и опять не нашли ничего похожего на затерянное оружие марсиан. Водянистое солнце таращилось на них, на невероятно голубом небе были видны крупные звезды. Сквозь утепленный скафандр Эдселя начал просачиваться вечерний холодок, леденя суставы и сковывая мышцы.
Внезапно Эдселя охватило желание убить Парка. Этот молчаливый человек был ему не по душе еще с того времени, когда они организовали партнерство на Земле. Он ненавидел его больше, чем презирал Факсона.
Эдсель остановился.
— Ты знаешь, куда нам идти? — спросил он Парка зловеще низким голосом.
Парк только пожал плечами. На его бледном, худом лице ничего не отразилось.
— Куда мы идем, тебя спрашивают? — повторил Эдсель.
Парк опять молча пожал плечами.
— Пулю ему в голову, — решил Эдсель и потянулся за пистолетом.
— Подожди, Эдсель, — умоляющим тоном сказал Факсон, становясь между ними, — не выходи из себя. Ты только подумай о том, сколько мы загребем денег, если найдем оружие! — От этой мысли глаза маленького человечка загорелись. — Оно где-то здесь, Эдсель. Может быть, в соседнем кургане.
Эдсель заколебался, пристально поглядел на Парка. В этот миг больше всего на свете ему хотелось убивать, убивать, убивать…
Знай он там, на Земле, что все получится именно так! Тогда все казалось легким. У него был свиток, а в свитке… сведения о том, где спрятан склад легендарного оружия марсиан. Парк умел читать по-марсиански, а Факсон дал деньги для экспедиции. Эдсель думал, что им только нужно долететь до Марса и пройти несколько шагов до места, где хранится оружие.
До этого Эдсель еще ни разу не покидал Земли. Он не рассчитывал, что ему придется пробыть на Марсе так долго, замерзать от леденящего ветра, голодать, питаясь безвкусными концентратами, всегда испытывать головокружение от разреженного скудного воздуха, проходящего через обогатитель. Он не думал тогда о натруженных мышцах, ноющих оттого, что все время надо продираться сквозь густые марсианские заросли.
Он думал только о том, какую цену заплатит ему правительство, любое правительство, за это легендарное оружие.
— Извините меня, — сказал Эдсель, внезапно сообразив что-то, — это место действует мне на нервы. Прости, Парк, что я сорвался. Веди дальше.
Парк молча кивнул и пошел вперед. Факсон вздохнул с облегчением и двинулся за Парком.
“В конце концов, — рассуждал про себя Эдсель, — убить их я могу в любое время”.
Они нашли курган к вечеру, как раз тогда, когда терпение Эдселя подходило к концу. Это было странное, массивное сооружение, выглядевшее точно так, как написано в свитке. На металлических стенках осел толстый слой пыли. Они нашли дверь.
— Дайте-ка я ее высажу, — сказал Эдсель и начал вытаскивать пистолет.
Парк оттеснил его и, повернув ручку, открыл дверь. Они вошли в огромную комнату, где грудами лежало сверкающее легендарное марсианское оружие, остатки марсианской цивилизации.
Люди стояли и молча смотрели по сторонам. Перед ними лежало сокровище, от поисков которого все уже давно отказались. С того времени, когда человек высадился на Марсе, развалины великих городов были тщательно изучены. По всей равнине лежали сломанные машины, боевые колесницы, инструменты, приборы — все говорило о цивилизации, на тысячи лет опередившей земную. Кропотливо расшифрованные письмена рассказали о жестоких войнах, бушевавших на этой планете. Однако в них не говорилось, что произошло с марсианами. Уже несколько тысячелетий на Марсе не было ни одного разумного существа, не осталось даже животных.
Казалось, свое оружие марсиане забрали с собой.
Эдсель знал, что это оружие ценилось на вес чистого радия. Равного не было во всем мире.
Они сделали несколько шагов в глубь комнаты. Эдсель поднял первое, что ему попалось под руку. Похоже на пистолет 45-го калибра, только крупнее. Он подошел к раскрытой двери и направил оружие на росший неподалеку куст.
— Не стреляй! — испуганно крикнул Факсон, когда Эдсель прицелился. — Оно может взорваться или еще что-нибудь. Пусть им занимаются специалисты, когда мы все это продадим.
Эдсель нажал на спусковой рычаг. Куст, росший в семидесяти пяти футах от входа, исчез в ярко-красной вспышке.
— Неплохо, — заметил Эдсель, ласково погладил пистолет и, положив его на место, взял следующий.
— Ну хватит, Эдсель, — умоляюще сказал Факсон, — нет смысла испытывать здесь. Можно вызвать атомную реакцию или еще что-нибудь.
— Заткнись, — бросил Эдсель, рассматривая спусковой механизм нового пистолета.
— Не стреляй больше, — просил Факсон. Он умоляюще поглядел на Парка, ища его поддержки, но тот молча смотрел на Эдселя.
— Ведь что-то из того, что здесь лежит, возможно, уничтожило всю марсианскую расу. Ты снова хочешь заварить кашу, — продолжал Факсон.
Эдсель опять выстрелил и с удовольствием смотрел, как вдали плавился кусок пустыни.
— Хороша штучка! — Он поднял еще что-то, по форме напоминающее длинный жезл. Холода он больше не чувствовал. Эдсель забавлялся этими блестящими штучками и был в прекрасном настроении.
— Пора собираться, — сказал Факсон, направляясь к двери.
— Собираться? Куда? — медленно спросил его Эдсель.
Он поднял сверкающий инструмент с изогнутой рукояткой, удобно умещающейся в ладони.
— Назад, в космопорт, — ответил Факсон, — домой, продавать всю эту амуницию, как мы и собирались. Уверен, что мы можем запросить любую цену. За такое оружие любое правительство отвалит миллионы.
— А я передумал, — задумчиво протянул Эдсель. Краем глаза он наблюдал за Парком.
Тот ходил между грудами оружия, но ни к чему не прикасался.
— Послушай-ка, парень, — злобно сказал Факсон, глядя Эдселю в глаза, — в конце концов я финансировал экспедицию. Мы же собирались продать это барахло. Я ведь тоже имею право… То есть нет, я не то хотел сказать… Еще не испробованный пистолет был нацелен ему прямо в живот. — Ты что задумал? — пробормотал он, стараясь не смотреть на странный блестящий предмет.
— Ни черта я не собираюсь продавать, — заявил Эдсель. Он стоял, прислонившись к стенке так, чтобы видеть обоих. — Я ведь и сам могу использовать эти штуки.
Он широко ухмыльнулся, не переставая наблюдать за обоими партнерами.
— Дома я раздам оружие своим ребятам. С ним мы запросто скинем какое-нибудь правительство в Южной Америке и продержимся, сколько захотим.
— Ну хорошо, — упавшим голосом сказал Факсон, не спуская глаз с направленного на него пистолета. — Только я не желаю участвовать в этом деле. На меня не рассчитывай.
— Пожалуйста, — ответил Эдсель.
— Ты только ничего не думай, я не собираюсь об этом болтать, — быстро проговорил Факсон. — Я не буду. Просто не хочется стрелять и убивать. Так что я лучше пойду.
— Конечно, — сказал Эдсель.
Парк стоял в стороне, внимательно рассматривая свои ногти.
— Если ты устроишь себе королевство, я к тебе приеду в гости, сказал Факсон, делая слабую попытку улыбнуться. — Может быть, сделаешь меня герцогом или еще кем-нибудь.
— Может быть.
— Ну и отлично. Желаю тебе удачи. — Факсон помахал ему рукой и пошел к двери.
Эдсель дал ему пройти шагов двадцать, затем поднял оружие и нажал на кнопку. Звука не последовало, вспышки тоже, но у Факсона правая рука была отсечена начисто. Эдсель быстро нажал кнопку еще раз. Маленького человечка рассекло надвое. Справа и слева от него на почве остались глубокие борозды.
Эдсель вдруг сообразил, что все это время он стоял спиной к Парку, и круто повернулся. Парк мог бы схватить ближайший пистолет и разнести его на куски. Но Парк спокойно стоял на месте, скрестив руки на груди.
— Этот луч пройдет сквозь что угодно, — спокойно заметил он. Полезная игрушка.
Полчаса Эдсель с удовольствием таскал к двери то одно, то другое оружие. Парк к нему даже не притрагивался, с интересом наблюдая за Эдселем. Древнее оружие марсиан было как новенькое; на нем не сказались тысячи лет бездействия. В комнате было много оружия разного типа, разной конструкции и мощности. Изумительно компактные тепловые и радиационные автоматы, оружие, мгновенно замораживающее, и оружие сжигающее, оружие, умеющее рушить, резать, коагулировать, парализовать и другими способами убивать все живое.
— Давай-ка попробуем это, — сказал Парк.
Эдсель, собиравшийся испытать интересное трехствольное оружие, остановился.
— Я занят, не видишь, что ли?
— Перестань возиться с этими игрушками. Давай займемся серьезным делом.
Парк остановился перед низкой черной платформой на колесах. Вдвоем они выкатили ее наружу. Парк стоял рядом и наблюдал, как Эдсель поворачивал рычажки на пульте управления. Из глубины машины раздалось негромкое гудение, затем ее окутал голубоватый туман. Облако тумана росло по мере того, как Эдсель поворачивал рычажок, и накрыло обоих людей, образовав нечто вроде правильного полушария.
— Попробуй-ка пробить ее из бластера, — сказал Парк.
Эдсель выстрелил в окружающую их голубую стену. Заряд был полностью поглощен стеной. Эдсель испробовал на ней еще три разных пистолета, но они тоже не могли пробить голубоватую прозрачную стену.
— Сдается мне, — тихо произнес Парк, — что такая стена выдержит и взрыв атомной бомбы. Это, видимо, мощное силовое поле.
Эдсель выключил машину, и они вернулись в комнату с оружием. Солнце приближалось к горизонту, и в комнате становилось все темнее.
— А знаешь что? — сказал вдруг Эдсель. — Ты неплохой парень, Парк. Парень что надо.
— Спасибо, — ответил Парк, рассматривая кучу оружия.
— Ты не сердишься, что я разделался с Факсоном, а? Он ведь собирался донести на нас правительству.
— Наоборот, я одобряю.
— Уверен, что ты парень что надо. Ты мог бы меня убить, когда я стрелял в Факсона. — Эдсель умолчал о том, что на месте Парка он так бы и поступил.
Парк пожал плечами.
— А как тебе идея насчет королевства со мной на пару? — спросил Эдсель, расплывшись в улыбке. — Я думаю, мы это дело провернем. Найдем себе приличную страну, будет уйма девочек, развлечений. Ты как насчет этого?
— Я за, — ответил Парк, — считай меня в своей команде.
Эдсель похлопал его по плечу, и они пошли дальше вдоль рядов с оружием.
— С этим все довольно ясно, — продолжал Парк, — варианты того, что мы уже видели.
В углу комнаты они заметили дверь. На ней виднелась надпись на марсианском языке.
— Что тут написано? — спросил Эдсель.
— Что-то насчет абсолютного оружия, — ответил Парк, разглядывая тщательно выписанные буквы чужого языка, — предупреждают, чтобы не входили.
Парк открыл дверь. Они хотели войти, но от неожиданности отпрянули назад.
За дверью был зал, раза в три больше, чем комната с оружием, и вдоль всех стен, заполняя его, стояли солдаты. Роскошно одетые, вооруженные до зубов, солдаты стояли неподвижно, словно статуи. Они не проявляли никаких признаков жизни.
У входа стоял стол, а на нем три предмета: шар размером с кулак, с нанесенными на нем делениями, рядом — блестящий шлем, а за ним — небольшая черная шкатулка с марсианскими буквами на крышке.
— Это что — усыпальница? — прошептал Эдсель, с благоговением глядя на резко очерченные неземные лица марсианских воинов.
Парк, стоявший позади него, не ответил.
Эдсель подошел к столу и взял в руки шар. Осторожно повернул стрелку на одно деление.
— Как ты думаешь, что они должны делать? — спросил он Парка. — Ты думаешь…
Они оба вздрогнули и попятились. По рядам солдат прокатилось движение. Они качнулись и застыли в позе “смирно”. Древние воины ожили.
Один из них, одетый в пурпурную с серебром форму, вышел вперед и поклонился Эдселю.
— Господин, наши войска готовы.
Эдсель от изумления не мог найти слов.
— Как вам удалось остаться живыми столько лет? — спросил Парк. — Вы марсиане?
— Мы слуги марсиан, — ответил воин.
Парк обратил внимание на то, что, когда солдат говорил, губы его не шевелились. Марсианские солдаты были телепатами.
— Мы Синтеты, господин.
— Кому вы подчиняетесь?
— Активатору, господин. — Синтет говорил, обращаясь непосредственно к Эдселю, глядя на прозрачный шар в его руках. — Мы не нуждаемся в пище или сне, господин. Наше единственное желание — служить вам и сражаться.
Солдаты кивнули в знак одобрения.
— Веди нас в бой, господин…
— Можете не беспокоиться, — сказал Эдсель, придя, наконец, в себя. Я вам, ребята, покажу, что такое настоящий бой, будьте уверены.
Солдаты торжественно трижды прокричали приветствие. Эдсель ухмыльнулся, оглянувшись на Парка.
— А что обозначают остальные деления на циферблате? — спросил Эдсель.
Но солдат молчал. Видимо, вопрос не был предусмотрен введенной в него программой.
— Может быть, они активируют других Синтетов, — сказал Парк. Наверное, внизу есть еще залы с солдатами.
— И вы еще спрашиваете, поведу ли я вас в бой? Еще как поведу!
Солдаты еще раз торжественно прокричали приветствие.
— Усыпи их и давай продумаем план действий, — сказал Парк.
Эдсель, все еще ошеломленный, повернул стрелку назад. Солдаты замерли, словно превратившись в статуи.
— Пойдем назад.
— Ты, пожалуй, прав.
— И захвати с собой все это, — сказал Парк, показывая на стол.
Эдсель взял блестящий шлем и черный ящик и вышел наружу вслед за Парком. Солнце почти скрылось за горизонтом, и над красной пустыней протянулись черные длинные тени. Было очень холодно, но они этого не чувствовали.
— Ты слышал. Парк, что они говорили? Слышал? Они сказали, что я их вождь! С такими солдатами… — он засмеялся. — С такими солдатами, с таким оружием его ничто не сможет остановить. Да, уж он выберет себе королевство. Самые красивые девочки в мире, ну и повеселится же он…
— Я генерал! — крикнул Эдсель и надел шлем на голову.
— Как, идет мне. Парк? Похож я…
Он замолчал. Ему послышалось, будто кто-то что-то шепчет, бормочет. Что это?
…проклятый дурак. Тоже придумал королевство! Такая власть — это для гениального человека, человека, который способен переделать историю. Для меня!
— Кто это говорит? Ты, Парк? А? — Эдсель внезапно понял, что с помощью шлема он мог слышать чужие мысли, но у него уже не осталось времени осознать, какое это было бы оружие для правителя мира.
Парк аккуратно прострелил ему голову. Все это время пистолет был у него в руке.
Что за идиот! — подумал про себя Парк, надевая шлем. — Королевство! Тут вся власть в мире, а он мечтает о каком-то вшивом королевстве. Он обернулся и посмотрел на пещеру.
С такими солдатами, силовым полем и всем оружием я завоюю весь мир. Он думал об этом спокойно, зная, что так оно и будет.
Он собрался было назад, чтобы активировать Синтетов, но остановился и поднял маленькую черную шкатулку, выпавшую из рук Эдселя.
На ее крышке стремительным марсианским письмом было выгравировано: “Абсолютное оружие”.
“Что бы это могло означать?” — подумал Парк. Он позволил Эдселю прожить ровно столько, чтобы испытать оружие. Нет смысла рисковать лишний раз. Жаль, что он не успел испытать и этого.
Впрочем, и не нужно. У него и так хватает всякого оружия. Но вот это, последнее, может облегчить задачу, сделать ее гораздо более безопасной. Что бы там ни было, это ему, несомненно, поможет.
— Ну, — сказал он самому себе, — давай-ка посмотрим, что считают абсолютным оружием сами марсиане, — и открыл шкатулку.
Из нее пошел легкий пар. Парк отбросил шкатулку подальше, опасаясь, что там ядовитый газ.
Пар прошел струей вверх и в стороны, затем начал сгущаться. Облако ширилось, росло и принимало какую-то определенную форму.
Через несколько секунд оно приняло законченный вид и застыло, возвышаясь над шкатулкой. Облако поблескивало металлическим отсветом в угасающем свете дня, и Парк увидел, что это огромный рот под двумя немигающими глазами.
— Хо-хо! — сказал рот. — Протоплазма! — Он потянулся к телу Эдселя.
Парк поднял дезинтегратор и тщательно прицелился.
— Спокойная протоплазма, — сказало чудовище, пожирая тело Эдселя, мне нравится спокойная протоплазма, — и чудовище заглотало тело Эдселя целиком.
Парк выстрелил. Взрыв вырыл десятифутовую воронку в почве. Из нее выплыл гигантский рот.
— Долго же я ждал! — сказал рот.
Нервы у Парка сжались в тугой комок. Он с трудом подавил в себе надвигающийся панический ужас. Сдерживая себя, он не спеша включил силовое поле, и голубой шар окутал его.
Парк схватил пистолет, из которого Эдсель убил Факсона, и почувствовал, как удобно легла в его руку прикладистая рукоятка. Чудовище приближалось. Парк нажал на кнопку, и из дула вырвался прямой луч…
Оно продолжало приближаться.
— Сгинь, исчезни! — завизжал Парк. Нервы у него начали рваться.
Оно приближалось с широкой ухмылкой.
— Мне нравится спокойная протоплазма, — сказало Оно, и гигантский рот сомкнулся над Парком, — но мне нравится и активная протоплазма.
Оно глотнуло и затем выплыло сквозь другую стенку поля, оглядываясь по сторонам в поисках миллионов единиц протоплазмы, как бывало давным-давно.
— Выкладывайте по совести, видели вы когда-нибудь машину лучше этой? — спросил Джо, по прозвищу Космический старьевщик. — Только взгляните на сервоприводы!
— Да-а… — с сомнением протянул Грегор.
— А каков корпус! — любовно поглаживая сверкающий борт шлюпки, вкрадчиво продолжал Джо. — Держу пари, ему не меньше пятисот лет — и ни малейшего следа ржавчины.
Поглаживание, несомненно, означало, что компании “Межпланетная служба обеззараживания ААА Ас” невероятно повезло. Именно в тот самый момент, когда ей так нужна спасательная шлюпка, этот шедевр кораблестроения оказался под рукой.
— Внешне она, конечно, выглядит неплохо, — произнес Арнольд с нарочитой небрежностью влюбленного, пытающегося скрыть свои чувства. — Твое мнение, Дик?
Ричард Грегор хранил молчание. Нет слов, внешне лодка выглядит неплохо. По всей вероятности, на ней вполне можно исследовать океан на Трайденте. Однако следует держать ухо востро, имея дело с Джо.
— Теперь таких больше не строят, — вздохнул Джо. — А двигатель — просто чудо, его не повредишь механическим молотом.
— Выглядит-то она хорошо, — процедил Грегор.
Фирма “ААА Ас” в прошлом уже имела дела с Джо, и это научило ее осторожности. Джо отнюдь не был обманщиком; механический хлам, собранный им по всей населенной части вселенной, неизменно действовал. Однако частенько древние машины имели свое мнение по поводу того, как надо выполнять работу, и выходили из себя, если их пытались переучивать.
— Плевать я хотел на ее красоту, долговечность, скорость и комфортабельность! — продолжал Грегор вызывающе. — Я только хочу быть уверенным в безопасности.
Джо кивнул в знак согласия.
— Это, безусловно, самое главное. Пройдем в каюту.
Когда они вошли в лодку, Джо приблизился к пульту управления, таинственно улыбнулся и нажал на кнопку.
Грегор тотчас услышал голос, который, казалось, звучал у него в голове:
— Я, спасательная шлюпка 324-А. Моя главная задача…
— Телепатия? — поинтересовался Грегор.
— Прямая передача мыслей, — сказал Джо, горделиво улыбаясь. — Никакого языкового барьера. Вам же сказано, что теперь таких не строят.
— Я, спасательная шлюпка 324-А, — послышалось снова. — Моя главная задача — обеспечивать безопасность экипажа. Я должна защищать его от всех угроз и поддерживать в добром здоровье. В настоящее время я активизирована лишь частично.
— Ничто не может быть безопаснее! — воскликнул Джо. — Это не бездушный кусок железа. Шлюпка при смотрит за вами. Она заботится о своей команде.
На Грегора это произвело впечатление, хотя идея чувствующей лодки претила ему, а патерналистские настроения машины всегда раздражали его.
— Мы ее забираем, — выпалил Арнольд. Он не испытывал подобных сомнений.
— И не пожалеете, — подхватил Джо в своей обычной открытой и честной манере, которая уже принесла ему много миллионов долларов.
Грегору оставалось лишь надеяться, что на этот раз Джо окажется прав.
На следующий день спасательная шлюпка была погружена на борт звездолета, и друзья стартовали по направлению к Трайденту.
Эта планета, расположенная в самом сердце Восточной Аллеи Звезд, была недавно куплена торговцем недвижимостью. По его мнению, она была почти идеальным местом для колонизации. Трайдент был размером почти с Марс, но обладал лучшим климатом. Кроме того, там не было ни хитроумных аборигенов, с которыми пришлось бы сражаться, ни ядовитых растений, ни заразных болезней. В отличие от многих других миров на Трайденте не водились хищные звери. Там вообще не водились животные. Вся планета, за исключением одного небольшого острова и полярной шапки, была покрыта водой.
Конечно, там не было недостатка и в тверди: уровень воды в нескольких морях Трайдента был всего лишь до коленей. Вся беда была в том, что суша не выступала из воды, и компания “ААА Ас” была приглашена специально для того, чтобы устранить эту маленькую ошибку природы.
После посадки звездолета на единственный остров планеты шлюпку спустили на воду. Весь остаток дня был посвящен проверке и погрузке исследовательской аппаратуры. Едва забрезжил рассвет, Грегор приготовил сандвичи и заполнил канистру водой. Все было готово для начала работы.
Как только стало совсем светло, Грегор пришел в рубку к Арнольду. Коротким движением Арнольд нажал на кнопку “один”.
— Я, спасательная шлюпка 324-А, — услышали он — Моя главная задача — обеспечивать безопасность экипажа. Я должна защищать его от всех угроз и поддерживать в добром здоровье. В настоящее время я активизирована лишь частично. Для полной активизации нажмите на кнопку “два”.
Грегор опустил палец на вторую кнопку.
Где-то в глубине трюма послышалось приглушенное гудение. Больше ничего не произошло.
— Странно, — произнес Грегор и нажал на кнопку еще раз. Гудение повторилось.
— Похоже на короткое замыкание, — сказал Арнольд.
Бросив взгляд в иллюминатор, Грегор увидел медленно удаляющуюся береговую линию. И ему стало слегка страшно. Ведь здесь слишком много воды и совсем мало суши, и, что самое скверное — на пульте управления ничто не напоминало штурвал или румпель, ничто не выглядело как рычаг газа или сцепления.
— По всей вероятности, она должна управляться телепатически, — с надеждой произнес Грегор и твердым голосом скомандовал: — Тихий ход вперед!
Маленькая шлюпка медленно двинулась вперед.
— Теперь чуть правее!
Шлюпка охотно повиновалась ясным, хотя и не совсем морским командам Грегора. Партнеры обменялись улыбками.
— Прямо! Полный вперед! — раздалась команда, и спасательная шлюпка рванулась в сияющее и пустое море.
Захватив фонарь и тестер, Арнольд спустился в трюм. Грегор вполне мог один справиться с исследованием. Приборы делали всю работу: подмечали основные неровности дна, отыскивали самые многообещающие вулканы, определяли течения и вычерчивали графики. После того, как будут закончены исследования, уже другой человек опутает вулканы проводами, заложит заряды, отойдет на безопасное расстояние и запалит все это устройство. Затем Трайдент превратится на некоторое время в довольно шумное место. А когда все придет в норму, суши окажется достаточно даже для того, чтобы удовлетворить аппетиты торговца недвижимостью.
Часам к двум после полудня Грегор решил, что для первого дня сделано достаточно. Приятели съели сандвичи, запив их водой из канистры, и выкупались в прозрачной зеленой воде Трайдента.
— Мне кажется, что я нашел неисправность, — сказал Арнольд. — Снята проводка главного активатора, и силовой кабель перерезан.
— Кому это понадобилось? — поинтересовался Грегор.
— Возможно, это сделали, когда списывали, — пожал плечами Арнольд. — Ремонт не займет много времени.
Он снова пополз в трюм, а Грегор направил шлюпку к берегу, мысленно вращая штурвал и вглядываясь в зеленую пену, весело расступающуюся перед носом лодки. Именно в такие моменты вопреки всему своему предыдущему опыту он видел вселенную дружелюбной и прекрасной.
Арнольд появился через полчаса — весь в машинном масле, но ликующий.
— Испробуй-ка эту кнопку теперь, — попросил он.
— Может быть, не стоит, ведь мы почти у цели.
— Ну что ж… Все равно неплохо, если она поработает, как положено.
Грегор кивнул и нажал на вторую кнопку. Тотчас раздалось слабое пощелкивание контактов, и вдруг ожили полдюжины маленьких моторов. Вспыхнул красный свет и сразу же погас, когда генератор принял нагрузку.
— Вот теперь похоже на дело, — сказал Арнольд.
— Я, спасательная шлюпка 324-А, — опять сообщила лодка, — в настоящий момент я полностью активизирована и способна защищать свои экипаж от опасности. Положитесь на меня — все мои действия, как психологического, так и физического характера, запрограммированы лучшими умами планеты Дром.
— Вселяет чувство уверенности, не правда ли? — за метил Арнольд.
— Еще бы! — ответил Грегор. — Кстати, что это за Дром?
— Джентльмены, старайтесь думать обо мне не как о бесчувственном механизме, а как о вашем друге и товарище по оружию. Я понимаю ваше состояние. Вы видели, как тонул ваш корабль, безжалостно изрешеченный сна рядами хгенов. Вы…
— Какой корабль, — спросил Арнольд, — что она болтает?
— …вскарабкались сюда ослепленные, задыхающиеся от ядовитых водяных испарении, полумертвые…
— Если ты имеешь в виду наше купание, то, значит, просто ничего не поняла. Мы лишь изучали…
— …оглушенные, израненные, упавшие духом… — закончила шлюпка. — Вероятно, вы испугались немного, — продолжала она уже несколько мягче. — Вы потеряли связь с основными силами флота Дрома, и вас носит по волнам чуждой, холодной планеты. Не надо стыдиться этого страха, джентльмены. Такова война, война — жестокая вещь. У нас не было другого выбора, кроме как выгнать этих варваров хгенов назад в пространство.
— Должно же быть какое-нибудь разумное объяснение всей этой чепухе, — заметил Грегор. — Может, это просто сценарий древней телевизионной пьески, по ошибке попавшей в блоки памяти?
— Думаю, что нам придется как следует ее проверить, — решил Арнольд, — невозможно целый день слушать всю эту чушь.
Они приближались к острову. Шлюпка все еще бормотала что-то о доме и родном очаге, об обходных маневрах и тактических действиях, не забывая напоминать о необходимости хранить спокойствие в тяжелых обстоятельствах, подобных тем, в которые они попали.
Неожиданно шлюпка уменьшила скорость.
— В чем дело? — спросил Грегор.
— Я осматриваю остров, — отвечала спасательная шлюпка.
Арнольд и Грегор обменялись взглядами.
— Лучшей с ней не спорить. — прошептал Арнольд. Лодке же он сказал: — Остров в порядке! Мы его осмотрели лично.
— Возможно, — согласилась лодка, — однако в условиях современной молниеносной войны нельзя доверять органам чувств. Они слишком ограниченны и слишком склонны выдавать желаемое за действительное. Лишь электронные органы чувств не имеют эмоций, вечно бдительны и непогрешимы в отведенных им границах.
— Остров пуст! — заорал Грегор.
— Я вижу чужой космический корабль. — отвечала шлюпка. — На нем отсутствуют опознавательные знаки Дрома.
— Но на нем отсутствуют и опознавательные знаки врага, — уверенно заявил Арнольд, потому что он сам недавно красил древний корпус ракеты.
— Это так, однако на войне следует исходить из предположения: что не наше — то вражеское. Я понимаю, как вам хочется вновь ощутить под ногами твердую почву. Но я должна учитывать факторы, которые дромит, ослепленный своими эмоциями, может и не заметить. Обратите внимание на незанятость этого стратегически важного клочка суши, на космический корабль без опознавательных знаков, являющийся заманчивой приманкой, на факт отсутствия поблизости нашего флота; и кроме того…
— Хорошо, хорошо, достаточно! — перебил Грегор. Его мутило от спора с болтливой и эгоистичной машиной. — Направляйся прямо к острову. Это приказ.
— Я не могу его выполнить, — сказала шлюпка. — Сильное потрясение вывело вас из душевного равновесия.
Арнольд потянулся к рубильнику, но отдернул руку с болезненным стоном.
— Придите в себя, джентльмены, — сурово сказала шлюпка. — Только специальный офицер уполномочен выключить меня. Во имя вашей же безопасности я предупреждаю, чтобы вы не касались пульта управления. В настоящее время ваши умственные способности несколько ослаблены. Позже, когда положение будет не столь опасным, я займусь вашим здоровьем, а сейчас вся моя энергия должна быть направлена на то, чтобы определить местонахождение врага и избежать встречи с ним.
Лодка набрала скорость и сложными зигзагами двинулась в открытое море.
— Куда мы теперь направляемся? — спросил Грегор.
— На воссоединение с флотом Дрома, — сообщила лодка столь уверенно, что друзья стали нервно вглядываться в бескрайние и пустынные воды Трайдента. — Конечно, как только я найду его, — добавила лодка.
Была поздняя ночь. Грегор и Арнольд сидели в углу каюты, жадно поглощая последний сандвич. Спасательная шлюпка все еще бешено мчалась по волнам; ее электронные органы чувств были настроены. Она разыскивала флот, который существовал на иной планете пять столетий тому назад.
— Ты слышал что-нибудь об этих дромитах? — поинтересовался Грегор.
Арнольд порылся в своей памяти, хранившей массу разнообразнейших фактов, и ответил:
— Они не принадлежат к человеческой расе. Продукт эволюции ящеров. Населяли шестую планету маленькой системы, недалеко от Капеллы. Раса исчезла больше века тому назад.
— А хгены?
— Тоже ящеры, та же история, — Арнольд отыскал в кармане крошку хлеба и отправил ее в рот. — Эта война не имела большого значения. Все участники исчезли, кроме этой шлюпки, очевидно.
— А мы? — напомнил Грегор. — Нас, по всей вероятности, считают воинами их планеты. — Он устало вздохнул. — Как ты полагаешь, сумеем мы переубедить эту старую посудину?
Арнольд с сомнением покачал головой.
— Я не вижу путей. Для этой шлюпки война не кончена. Всю информацию она может обрабатывать, только исходя из этой посылки.
— Возможно, она и сейчас нас слушает, — сказал Грегор.
— Не думаю. Она не может по-настоящему читать мысли. Ее рецепторы настроены лишь на мысли, обращенные непосредственно к ним.
— Йес, сэры, — горько передразнил Грегор, — теперь таких больше не строят!
Как ему хотелось, чтобы Джо — Космический старьевщик сейчас попался к нему в руки.
— В самом деле, положение довольно интересное, — произнес Арнольд. — Я мог бы сочинить хорошую статью для “Популярной кибернетики”. Имеется машина, обладающая почти непогрешимыми приборами для приема всех внешних возбуждений, сигналы, принимаемые ею, преобразуются в действие. Беда лишь в том, что вся логика действий построена для исчезнувших условий. Поэтому можно сказать, что эта машина не что иное, как жертва запрограммированной системы галлюцинаций.
Грегор зевнул.
— Думаю, шлюпка просто свихнулась, — сказал он довольно грубо. — Факт. Думаю, что самый правильный диагноз — паранойя. Однако это скоро кончится.
— Почему? — спросил Грегор.
— Это же очевидно, — сказал Арнольд. — Главная задача лодки — сохранить нам жизнь. Значит, она должна нас кормить. Сандвичи кончились, а вся остальная пища находится на острове. Поэтому я предполагаю, что она все же рискнет туда вернуться.
Через несколько минут они почувствовали, что лодка описывает круг, меняя направление.
— В настоящее время я не способна обнаружить флот дромитов. Поэтому я поворачиваю к острову, чтобы еще раз обследовать его. К счастью, в ближайших районах противник не обнаружен. И теперь я могу посвятить себя заботе о вас.
— Видишь? — сказал Арнольд, подталкивая Грегора локтем. — Все как я сказал. А сейчас мы еще раз найдем подтверждение моему предположению. — И он обратился к шлюпке: — Ты вовремя занялась нами. Мы проголодались.
— Покорми нас, — потребовал Грегор.
— Безусловно, — ответила лодка.
И из стенки выскользнуло блюдо, до краев наполненное каким-то веществом, похожим на глину, но с запахом машинного масла.
— Что это должно означать? — спросил Грегор.
— Это гизель, — сказала лодка, — любимая пища народов Дрома, и я могу приготовить его шестнадцатью различными способами.
Грегор брезгливо попробовал. И по вкусу это была глина в машинном масле.
— Но мы не можем есть это!
— Конечно, можете, — сказала шлюпка успокаивающе. — Взрослый дромит потребляет ежедневно пять и три десятых фунта гизеля в день и просит еще.
Блюдо приблизилось к ним, друзья попятились.
— Слушай, ты! — Арнольд заговорил с лодкой. — Мы не дромиты. Мы люди и принадлежим к совершенно другому виду. Военные действия, о которых ты говоришь, кончились пятьсот лет тому назад. Мы не можем есть гизель. Наша пища находится на острове.
— Попробуйте разобраться в положении. Ваш самообман обычен для солдат. Это попытка уйти от реальности в область фантазии, стремление избежать невыносимой ситуации. Смотрите в лицо фактам, джентльмены.
— Это ты смотри в лицо фактам! — завопил Грегор. Или я разберу тебя гайка за гайкой!
— Угрозы не беспокоят меня, — начала шлюпка безмятежно. — Я знаю, что вам пришлось пережить. Возможно, что ваш мозг пострадал от воздействия отравляющей воды.
— Отравляющей? — поперхнулся Грегор.
— Для дромитов, — напомнил ему Арнольд.
— Если это будет абсолютно необходимо, — продолжала спасательная шлюпка, — я располагаю средствами для операций на мозге. Это, конечно, крайняя мера однако на войне нет места для нежностей.
Откинулась панель, и приятели смогли увидеть небо, сияющих хирургических инструментов.
— Нам уже лучше, — поспешно заявил Грегор. — Этот гизель выглядит очень аппетитно, не правда ли, Арнольд?
— Восхитительно! — содрогнувшись, выдавил Арнольд.
— Я победила в общенациональных соревнованиях по приготовлению гизеля, — сообщила шлюпка с простительной гордостью. — Ничего не жаль для наших защитников Попробуйте немного.
Грегор захватил горсть, причмокнул и уселся на пол.
— Изумительно! — сказал он в надежде, что внутренние рецепторы лодки не столь чувствительны, как внешние.
По всей видимости, так оно и было.
— Прекрасно, — сказала шлюпка. — А сейчас я направлюсь к острову. И я обещаю, что через несколько минут вы почувствуете себя лучше.
— Каким образом? — спросил Арнольд.
— Температура внутри каюты нестерпимо высока.
Поразительно, что вы до сих пор не потеряли сознания. Любой другой дромит не выдержал бы этого. Потерпите еще немного, скоро я понижу ее до нормы — двадцать ниже нуля. А теперь для поднятия духа я исполню наш Национальный Гимн.
Отвратительный ритмичный скрип заполнил воздух. Волны плескались о борта спасательной шлюпки, торопящейся к острову. Через несколько минут воздух в каюте заметно посвежел.
Грегор утомленно прикрыл глаза, стараясь не обращать внимания на холод, который начинал сковывать конечности. Его клонило ко сну. Надо иметь особое везение, чтобы замерзнуть внутри свихнувшейся спасательной шлюпки. Так бывает, если вы покупаете приборы, настроенные на то. чтобы ухаживать за вами, нервные человекоподобные калькуляторы, сверхчувствительные эмоциональные машины.
В полусне он размышлял, к чему все это идет. Ему пригрезилась огромная лечебница для машин. По длинному белому коридору два кибернетических врача тащили машинку для стрижки травы. Главный кибернетический доктор спросил: “Что случилось с этим парнем?” И ассистент ответил: “Полностью лишился рассудка. Думает. что он геликоптер”. “Ага… — понимающе произнес главный. — Мания полета! Жаль. Симпатичный парнишка”. Ассистент кивнул. “Переработал. Надорвался на жесткой траве”. Вдруг их пациент заволновался. “Теперь я машинка для взбивания яиц!” — хихикнул он.
— Проснись! — окликнул Грегора Арнольд, стуча зубами. — Надо что-то предпринять.
— Попроси ее включить обогреватель. — сонно сказал Грегор.
— Не выйдет. Дромиты живут при двадцати ниже нуля. А мы — дромиты. Двадцать ниже нуля, и никаких.
Слой инея быстро рос на трубах системы охлаждения, проходивших по периметру каюты. Стены покрывались изморозью, иллюминаторы обледенели.
— У меня есть идея, — осторожно сказал Арнольд. Он бросил взгляд в сторону пульта управления и что-то быстро зашептал в ухо Грегору.
— Надо попробовать, — сказал Грегор.
Они поднялись на ноги. Грегор схватил канистру и решительно зашагал к противоположной стене каюты.
— Что вы собираетесь делать? — резко спросила шлюпка.
— Хотим немного размяться. Солдаты Дрома должны всегда сохранять боевую форму.
— Это верно, — с сомнением произнесла шлюпка.
Грегор бросил канистру Арнольду. Принужденно усмехнувшись, тот отпасовал ее обратно.
— Обращайтесь с этим сосудом осторожно. — предупредила лодка. — Он содержит смертельный яд.
— Мы очень осторожны, — сказал Грегор. — Канистра будет доставлена в штаб. — Он снова бросил ее Арнольду.
— Штаб использует ее содержимое против хгенов. — сказал Арнольд, возвращая канистру Грегору.
— В самом деле? — удивилась шлюпка. — Интересная идея. Новое использование…
В этот момент Грегор запустил тяжелой канистрой в трубу охлаждения. Труба лопнула, и жидкость полилась на палубу.
— Неважный удар, старик, — сказал Арнольд.
— Что я наделал! — воскликнул Грегор.
— Мне следовало принять меры предосторожности против таких случайностей. — грустно промолвила шлюпка. — Но больше этого не повторится. Однако положение очень серьезно. Яне могу восстановить систему охлаждения и не в силах теперь охладить лодку в достаточной степени.
— Если бы ты только высадила нас на остров… — начал Арнольд.
— Невозможно, — прервала его шлюпка. — Моя основная задача — сохранить вам жизнь. А вы не сможете долго прожить в климате этой планеты. Однако я намерена принять необходимые меры для обеспечения вашей безопасности.
— Что же ты собираешься делать? — спросил Грегор, чувствуя, как что-то оборвалось у него внутри.
— Мы не можем терять времени. Я еще раз обследую остров, и, если не обнаружу наших вооруженных сил, мы направимся к единственному месту на этой планете, где могут существовать дромиты.
— Что это за место?
— Южная полярная шапка, — ответила лодка. — Там почти идеальный климат. По моей оценке, тридцать градусов ниже нуля.
Моторы взревели. И, как бы извиняясь, лодка добавила:
— И, конечно, я обязана принять меры против любых внутренних неполадок.
В тот момент, когда лодка резко увеличила скорость, они услышали, как щелкнул замок, запирая их каюту.
— Теперь думай, — сказал Арнольд.
— Я думаю, но ничего не придумывается, — отвечал Грегор.
— Мы должны выбраться отсюда, как только достигнем острова. Это наша последняя возможность.
— А не думаешь ли ты, что мы сможем просто выпрыгнуть за борт? — спросил Грегор.
— Ни в коем случае. Она теперь начеку. Если бы ты еще не покорежил охладительные трубы, у нас бы оставался шанс.
— Конечно, — с горечью протянул Грегор. — Все ты со своими идеями.
— Моими идеями?! Я отчетливо помню, что ты предложил это. Ты заявил, что…
— Сейчас уже неважно, кто первый высказал эту идею.
Грегор глубоко задумался.
— Слушай, ведь мы знаем, что се внутренние рецепторы работают не очень хорошо. Как только мы достигнем острова, может быть, нам удастся перерезать силовой кабель.
— Брось, тебе же не удастся подойти к нему ближе чем на пять футов, — сказал Арнольд, вспоминая удар, который он получил у пульта управления.
— Да-а, — Грегор закинул руки за голову. Какая-то идея начинала постепенно вырисовываться у него в уме. — Конечно, это довольно ненадежно, но при такой ситуации…
В это время лодка объявила:
— Я исследую остров.
Посмотрев в носовой иллюминатор, Грегор и Арнольд не далее как в ста ярдах увидели остров. На фоне пробуждающейся зари вырисовывался израненный, но такой родной корпус их корабля.
— Местечко привлекательное, — сказал Арнольд.
— Безусловно, — согласился Грегор. — Держу пари, что наши войска сидят в подземных убежищах.
— Ничего подобного, — возразила лодка. — Я исследовала поверхность на глубине сто футов.
— Так, — сказал Арнольд. — При существующих обстоятельствах, я полагаю, нам следует провести более тщательную разведку. Пожалуй, надо высадиться и осмотреться.
— Остров пуст, — настаивала лодка. — Поверьте мне, мои органы чувств гораздо острее ваших. Я не могу позволить, чтобы вы ставили под угрозу свою жизнь, высаживаясь на берег. Планете Дром нужны солдаты, особенно такие крепкие и жароупорные, как вы.
— Нам этот климат по душе, — сказал Арнольд.
— Воистину слова патриота. — сердечно произнесла лодка. — Я знаю, как вы сейчас страдаете. Но теперь я направлюсь на южный полюс, чтобы вы, ветераны, получили заслуженный отдых.
Грегор решил, что настало время испытать новый план, хоть он и не был до конца разработан.
— В этом нет необходимости, — сказал он.
— Что-о?
— Мы действуем по специальному приказу, — доверительно начал Грегор. — Предполагалось, что мы не откроем сути нашего задания ни одному из кораблей рангом ниже супердредноута. Однако, исходя из обстоятельств…
— Да-да, исходя из обстоятельств, — живо подхватил Арнольд, — мы тебе расскажем.
— Мы команда смертников, специально подготовленных для работы в условиях жаркого климата. Нам приказано высадиться и захватить этот остров до подхода главных сил дромитов.
— Я этого не знала, — сказала лодка.
— Тебе и не положено было знать. Ведь ты не больше чем простая спасательная шлюпка, — сказал ей Арнольд.
— Немедленно высади нас, — приказал Грегор. — Промедление невозможно.
— Вам следовало сказать мне об этом раньше, — ответила шлюпка. — Не могла же я сама догадаться.
И она начала медленно двигаться по направлению к острову.
Грегор затаил дыхание. Казалось немыслимым, что та-кой элементарный трюк будет иметь успех. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь спасательная шлюпка была построена с таким расчетом, что она принимала на веру слова тех, кто управлял ею. И она следовала указаниям, пока и поскольку они не противоречили заданной ей программе.
Полоса берега, белевшая в холодном свете зари, была от них всего в пятидесяти ярдах.
Неожиданно лодка остановилась.
— Нет, — сказала она. Что нет?
— Я не могу этого сделать.
— Что это значит? — заорал Арнольд. — Это война! Приказы…
— Я знаю, — печально произнесла шлюпка. — Очень сожалею, но для этой миссии надо было выбрать другой тип судна. Любой другой тип, но не спасательную шлюпку.
— Но ты должна, — умолял Грегор. — Подумай о нашей стране. Подумай об этих варварах — хгенах.
— Но я физически не могу выполнить ваш приказ. Моя первейшая обязанность — ограждать мой экипаж от опасностей. Этот приказ заложен во всех блоках памяти, и он имеет приоритет над всеми другими. Я не могу отпустить вас на верную смерть.
Лодка начала медленно удаляться от острова.
— Ты попадешь под трибунал за это! — взвизгнул Арнольд истерично. — И он тебя разжалует!
— Я могу действовать только в заранее отведенных мне границах, — так же грустно сказала лодка. — Если мы обнаружим главные силы флота, я передам вас на боевое судно. А пока я должна доставить вас на безопасный южный полюс.
Лодка набирала скорость, и остров быстро удалялся. Арнольд бросился к пульту управления, но, получив удар, упал навзничь. Грегор тем временем схватил канистру, поднял ее, собираясь швырнуть в запертую дверь. Но неожиданно он остановился, пораженный внезапной дикой мыслью.
— Прошу вас, не пытайтесь что-нибудь сломать, — умоляла лодка. — Я понимаю ваши чувства, но…
“Это чертовски рискованно, — подумал Грегор, — но в конце концов и южный полюс — верная смерть”.
Он открыл канистру.
— Поскольку мы не смогли выполнить нашу миссию, мы никогда не посмеем взглянуть в глаза нашим товарищам. Самоубийство для нас — единственный выход. — Он выпил глоток воды и вручил канистру Арнольду.
— Не надо! Не надо! — пронзительно закричала лодка. — Это же вода — смертельный яд!..
Из приборной доски быстро выдвинулась электрическая клешня, выбив канистру из рук Арнольда.
Арнольд вцепился в канистру. И прежде чем лодка успела отнять ее еще раз, он сделал глоток.
— Мы умираем во славу Дрома! — Грегор упал на пол. Знаком он приказал Арнольду не двигаться.
— Не известно никакого противоядия, — простонала лодка. — Если бы я могла связаться с плавучим госпиталем… — Ее двигатели замерли в нерешительности. — Скажите что-нибудь! — умоляла лодка. — Вы еще живы?
Грегор и Арнольд лежали совершенно спокойно, не дыша.
— Ответьте же мне! Может быть, хотите немного гизеля… — Из стены выдвинулись два подноса. Друзья не шелохнулись.
— Мертвы, — сказала лодка. — Мертвы. Я должна отслужить заупокойную.
Наступила пауза. Затем лодка запела: “Великий Дух Вселенной, возьми под свою защиту твоих слуг. Хотя они и умерли от собственной руки, все же они служили своей стране, сражаясь за дом и очаг. Не суди их жестоко. Лучше осуди дух войны, который сжигает и разрушает Дром”.
Крышка люка откинулась. Грегор почувствовал струю прохладного утреннего воздуха.
— А теперь властью, данной мне Флотом планеты Дром, я со всеми почестями предаю их тела океанским глубинам.
Грегор почувствовал, как его подняли, пронесли через люк и опустили на палубу. Затем он снова оказался в воздухе. Падение. И в следующий момент он очутился в воде рядом с Арнольдом.
— Держись на воде, — прошептал он.
Остров был рядом. Но и спасательная шлюпка еще возвышалась вблизи, нервно гудя машинами.
— Что она хочет сейчас, как ты думаешь? — спросил Арнольд.
— Я не знаю, — ответил Грегор, надеясь, что религия дромитов не требует превращения тел умерших в пепел.
Спасательная шлюпка приблизилась. Всего несколько футов отделяло ее нос от них. Они напряглись. А затем они услышали завывающий скрип Национального Гимна дромитов.
Через минуту все было кончено. Лодка пробормотала: “Покойтесь в мире”, — сделала поворот и унеслась вдаль.
И пока они медленно плыли к острову, Грегор видел спасательную шлюпку, направляющуюся на юг, точно на юг, на полюс, чтобы ждать там Флот планеты Дром.
Сначала они даже и не подозревали о существовании Мешка. Если они и заметили его, когда опустились на астероид, то, вероятно, подумали, что это просто скалистый выступ на голой кремнистой поверхности эллипсоидальной планетки, наибольший диаметр которой, по определению капитана Ганко, составлял около трех миль, а наименьший — около двух. Никому бы не пришло в голову, что скромный предмет, так неожиданно попавший в их руки, вскоре будет признан самой драгоценной находкой в солнечной системе.
Остановка была случайной. Правительственный патрульный корабль потерпел аварию и был вынужден искать места для ремонта, на который требовалось по крайней мере семьдесят часов. К счастью, они располагали запасом воздуха, и рециркуляционная система на корабле работала безукоризненно. Запасы пиши были ограничены, но это мало беспокоило экипаж, так как все знали, что можно затянуть пояса потуже и несколько дней прожить на урезанном пайке. Гораздо хуже обстояло дело с водой: большая часть ее пропала из-за течи в цистернах. В течение последующих пятидесяти часов вода была главной темой их разговоров.
Наконец капитан Ганко сказал:
— Что там говорить, воды не хватит. И нигде поблизости нет ни одной станции снабжения. Остается только радировать и надеяться, что нам навстречу вышлют спасательный корабль с аварийным запасом.
Шлемофон его помощника отозвался уныло:
— Будет очень скверно, если мы не найдем друг друга в пространстве, капитан.
Капитан Ганко невесело рассмеялся.
— Конечно, скверно. Нам тогда представится случай выяснить, долго ли мы сможем выдержать бел воды.
Некоторое время вес молчали. Затем второй помощник сказал:
— Возможно, вода есть где-нибудь здесь, на астероиде, сэр.
— Здесь? Да как она может удержаться здесь при силе тяжести, которой едва хватает, чтобы не улетели скалы? И где она, черт подери?
— Отвечаю на первый вопрос, — отозвался мягкий жидкий голос, казалось, проникавший сквозь ткань скафандров откуда-то сзади. — Она может сохраниться в кристаллическом состоянии. Отвечаю на второй вопрос. Она находится на глубине шести футов, и добыть ее нетрудно.
При первых же словах все обернулись. Но там, откуда, как им казалось, доносился голос, никого не было. Капитан Ганко нахмурился, глаза его угрожающе сузились.
— Полагаю, среди нас нет неумных шутников, — кротко проговорил он.
— Нет, — ответил голос.
— Кто это говорит?
— Я, Изрл.
Тут один из членов экипажа заметил какое-то движение на поверхности огромной скалы. Когда голос смолк, движение прекратилось, но люди уже не спускали глаз с этого места. Так они узнали об Изрле, или Мешке Мудрости, как его чаще называли.
Если бы экипаж не состоял на государственной службе и если бы корабль не принадлежал правительству, капитан Ганко мог бы объявить Мешок своей собственностью или собственностью своих хозяев и вышел бы в отставку сказочно богатым человеком. Но при данных обстоятельствах Мешок перешел в собственность правительства. Его огромное значение было осознано почти сразу же, и Джейк Зиблинг имел основание гордиться, когда кандидатуры более важных и более влиятельных персон были отклонены, и Стражем Мешка назначили его. Зиблинг был коротеньким, плотным человечком, обладавшим чрезмерной склонностью к самокритике. Он выполнил несколько трудных заданий и позволил другим людям присвоить лавры своих успехов. Должность Стража были не для хвастуна, и те, от кого зависело назначение, знали об этом. На сен раз они игнорировали официальные чины и поверхностную репутацию и выбрали человека, которого несколько недолюбливали, но на которого полностью полагались. И это была величайшая дань из когда-либо приносившихся на алтарь честности и способностей.
Мешок, как выяснил Зиблинг, наблюдая его ежедневно, редко изменял форму, в которой люди увидели его впервые — твердый сероватый ком, напоминающий мешок с картошкой. Таким он оставался всегда, и, пока ему не задавали вопросов, в нем не было заметно никаких признаков жизни. Питался он редко: по его словам — раз в тысячелетие, если оставался в покое, и раз в неделю — в периоды напряженной деятельности. Он ел и двигался, вытягивая ложноножку, после чего ложноножка убиралась обратно, и Мешок вновь становился мешком с картошкой.
Вскоре оказалось, что имя “Мешок” было удачным и с другой точки зрения. Ибо Мешок был набит сведениями и — еще больше. — мудростью. Вначале многие сомневались в этом: кое-кто так и не уверовал до самого конца, точно так же, как некоторые люди уже через столетия после Колумба продолжали считать, что Земля плоская. Но у тех, кто видел и слышал Мешок, не оставалось никаких сомнений. Они даже были склонны полагать, будто Мешок знает все. Это, конечно, было не так.
Официально функция Мешка, узаконенная Сенатской комиссией по Межпланетным сообщениям, состояла в том, что он отвечал на вопросы. Первые вопросы, как мы видели, были заданы случайно капитаном Ганко. Позже вопросы задавались намеренно, но цели их были сами по себе беспорядочны и случайны, и кое-кому из политиков удалось основательно обогатиться, прежде чем правительство положило конец утечке информации и упорядочило процесс задавания вопросов и получения ответов.
Время бесед с Мешком распределили на месяцы вперед и распродали неслыханно дешево, если принять во внимание прибыльность дел. ради которых эти беседы велись — всего по сто тысяч за минуту. Именно эта торговля временем привела к первой крупной склоке в правительстве.
Внезапно Мешок оказался не в состоянии ответить на вопрос, который для мозга его мощности должен был бы казаться весьма простым, и это вызвало второй взрыв такой силы, что его можно было бы назвать кризисом. Сто двадцать вопрошающих, каждый из которых уже уплатил свои сто тысяч, подняли вой, слышный на всех планетах. Началось официальное расследование, на котором Зиблинга подвергли допросу и которое обнажило перед публикой все склоки и противоречия внутри правительства.
Зиблинг оставил Мешок на попечение своего помощника, и теперь на заседании Сенатской комиссии он неловко поеживался перед наведенными на него кинокамерами. Допрос вел сенатор Хорриган — грубый, напыщенный, крикливый политикан.
— Вашей обязанностью является поддержание Мешка в состоянии, позволяющем получать ответы на вопросы, не так ли, мистер Зиблинг? — осведомился сенатор Хорриган.
— Да, сэр.
— Тогда почему Мешок оказался неспособным ответить на вопросы, заданные ему клиентами? Эти джентльмены честно заплатили свои деньги — по сто тысяч каждый. Насколько я понимаю, пришлось возместить им эту сумму. Это означает, что правительство потеряло… э, одну минуту… сто двадцать на сто тысяч… Сто двадцать миллионов! — раскатисто провозгласил он.
— Двенадцать миллионов, сенатор, — торопливо прошептал секретарь. Поправка принята не была, и число сто двадцать миллионов в должное время украсило газетные заголовки.
Зиблинг сказал:
— Как мы установили, сенатор, Мешок оказался неспособным отвечать на вопросы потому, что он не машина, а живое существо. Он выдохся. Ведь ему задавали вопросы двадцать четыре часа в сутки.
— Кто дал разрешение на такой идиотский порядок?! — загремел сенатор Хорриган.
— Вы сами, сенатор, — быстро сказал Зиблинг. — Порядок был установлен законом, внесенным вами и одобренным вашим комитетом.
Поскольку сенатор Хорриган не имел ни малейшего представления об этом законе, хотя и подписался под ним, его нельзя было, конечно, считать ответственным за те или иные положения указанного документа. Но в глазах общественного мнения такая ситуация подрывала его реноме. С этого момента он стал заклятым врагом Зиблинга.
— Следовательно, Мешок не отвечал на вопросы в течение целых двух часов?
— Да, сэр. Он возобновил ответы только после отдыха.
— И отвечал уже без каких-либо затруднений?
— Нет, сэр. Его ответы замедлились. Последующие клиенты жаловались, что у них мошеннически вымогают деньги. Но, поскольку ответы все же давались, мы не считались с этими жалобами, и финансовое управление отказало клиентам в возмещении убытков.
— Считаете ли вы, что обман клиентов, уплативших за свое время, честное дело?
— Это меня не касается, сенатор, — ответил Зиблинг, справившийся к этому моменту со своими нервами. — Я просто слежу за выполнением законов. Вопрос о честности я предоставляю разрешать вам. Полагаю, что в этом отношении вы безукоризненны.
Присутствующие рассмеялись, а сенатор Хорриган вспыхнул. Он был непопулярен настолько, насколько может быть непопулярен политик, пока он еще остается политиком. Его не любили даже члены его партии, и среди смеявшихся были некоторые из его лучших политических друзей. Он решил изменить ход допроса.
— Правда ли, мистер Зиблинг, что вы часто не допускали клиентов, предъявлявших вам расписки в уплате необходимой суммы?
— Это так, сэр. Но…
— Вы признаете это?
— Дело здесь вовсе не в том, признаю я это пли нет, сенатор. Я только хочу сказать…
— Не важно, что вы хотите сказать. Важно то, что вы уже сказали. Вы обманывали людей, уплативших деньги!
— Это неправда, сэр. Им давалось время позже. Причиной моего отказа дать им разрешение на немедленную консультацию с Мешком было то, что это время уже заранее было зарезервировано Управлением вооруженных сил. У них ведутся важные исследования и возникли кое-какие вопросы. Вы же знаете, что относительно порядка очередности в этом случае мнения разделились. Поэтому, когда возникает вопрос о том, кому идти первым, частному клиенту или представителю правительства, я никогда не беру ответственности на себя. Я всегда консультируюсь с правительственным советником.
— Таким образом, вы отказываетесь выносить собственное решение?
— Моя обязанность, сенатор, состоит в том, чтобы следить за самочувствием Мешка. Я не касаюсь политических вопросов. За три дня до того, как я покинул астероид, у нас было немного свободного времени — один из клиентов, уже уплативший деньги, задержался из-за аварии, — и тогда я задал Мешку вопрос…
— И вы, конечно, использовали это время в своих собственных интересах?
— Нет, сэр. Я спросил Мешок о наиболее эффектном режиме его работы. Из осторожности — я знал, что моему слову могут и не поверить, — я произвел звукозапись. Если желаете, сенатор, я могу продемонстрировать здесь эту звукозапись.
Сенатор Хорриган хрюкнул и махнул рукой.
— Продолжайте.
— Мешок ответил, что ему требуется два часа полного отдыха из каждых двадцати плюс добавочный час на то, что он называет развлечением. Под этим он подразумевает беседу с кем-нибудь, кто будет задавать, как он выражается, разумные вопросы и не станет торопить с ответами.
— И вы предлагаете, чтобы правительство тратило три часа из каждых двадцати — сто восемьдесят миллионов наличными?!
— Восемнадцать миллионов… — прошептал секретарь.
— Это время тратится не зря. Если Мешок переутомится, он преждевременно погибнет.
— Это вы так полагаете?
— Нет, сэр, это сказал Мешок.
Тут сенатор Хорриган пустился в разговоры о необходимости разоблачения преступных планов, и Зиблинга освободили от дальнейшего допроса. Были вызваны другие свидетели, но в конце концов Сенатская комиссия так и не смогла прийти к сколько-нибудь определенному решению, и было внесено предложение привлечь к расследованию сам Мешок.
Поскольку, однако, Мешок не мог явиться в Сенат, Сенату пришлось явиться к Мешку. Комитет семи не мог скрыть некоторого беспокойства, когда корабль затормозил и протянул причальные крючья к поверхности астероида. Каждому из членов Комитета уже приходилось путешествовать в пространстве, но раньше пунктами назначения были цивилизованные центры, и сенаторам, по-видимому, не улыбалась перспектива высадки на этой лишенной воздуха и света скалистой глыбе.
Представители телевизионных компаний были тут как тут. Они высадились и установили свои аппараты еще до того, как сенаторы сделали первые робкие шаги из безопасных кабин корабля.
Зиблинг отметил с усмешкой, что в этой несколько пугающей обстановке, вдали от родины, сенаторы были гораздо менее самоуверенны. Ему предстояло играть роль доброжелательного экскурсовода, и он с удовольствием принялся за это дело.
— Видите ли, джентльмены, — сказал он почтительно, — по совету Мешка было решено обезопасить его от возможной угрозы со стороны метеоритов. Именно метеоры уничтожили целиком эту странную расу, и только по счастливой случайности последний ее представитель избег этой участи. Поэтому мы построили непробиваемый купол-укрытие, и теперь Мешок живет под его защитой. Клиенты консультируются с ним. используя телевизионную и телефонную связь, что почти так же удобно, как и личная беседа.
Сенатор Хорриган поспешил вцепиться в самый существенный пункт этого сообщения.
— Вы имеете в виду, что Мешок находится в безопасности, а мы подставлены под удары метеоритов?
— Разумеется, сенатор. Мешок — единственный в своем роде. Людей, даже сенаторов, много. Их всегда можно заменить путем выборов.
Сенатор позеленел от страха.
— Я думаю, это оскорбление — считать, что правительство не заботится о безопасности и здоровье своих служащих.
— Я тоже так думаю. Я живу здесь круглый год. — И Зиблинг добавил мягко: — Не желаете ли вы, джентльмены, взглянуть на Мешок?
Джентльмены уставились на телевизионный экран и увидели Мешок, который покоился на своем сиденье, похожий на дерюжный мешок с картофелем, сунутый на трон и забытый там. Он выглядел до такой степени неживым, что всем казалось странным, почему он остается в вертикальном положении и не валится набок. Тем не менее некоторое время сенаторы не могли сдержать чувства благоговейного ужаса, охватившего их. Даже сенатор Хорриган молчал.
Впрочем, это скоро прошло, и он заявил:
— Сэр, мы официальная следственная комиссия межпланетного Сената, и мы прибыли сюда, чтобы задать вам несколько вопросов.
Мешок не обнаружил никаких признаков желания ответить, и сенатор Хорриган, откашлявшись, продолжал:
— Правда ли, сэр, что вы требуете два часа полного отдыха из каждых двадцати часов и один час на развлечения, или — я, пожалуй, выражусь более точно — на успокоение?
— Это правда.
Хорриган ждал продолжения, но Мешок не в пример сенаторам не стал вдаваться в подробности. Один из членов Комитета спросил:
— Где же вы найдете индивидуума, способного нести разумную беседу со столь мудрым существом, как вы?
— Здесь, — ответил Мешок.
— Необходимо задавать конкретные вопросы, сенатор, — заметил Зиблинг. — Мешок обычно не говорит о том, о чем его не спрашивают специально.
Сенатор Хорриган поспешно сказал:
— Я полагаю, сэр, что когда вы говорите о подыскании интеллекта, достойного беседы с вами, вы имеете в виду одного из членов нашего Комитета, и я уверен, что из всех моих коллег нет ни одного, кто бы не был годен для этой цели. Но все мы не можем растрачивать наше время, необходимое для выполнения множества других обязанностей, и я хотел бы спросить вас, сэр, кто из нас, по вашему мнению, в особенности располагает мудростью, требуемой для этой огромной задачи?
— Никто, — сказал Мешок.
Сенатор Хорриган был смущен. Другой сенатор покраснел и спросил:
— Тогда кто же?
— Зиблинг.
Хорриган забыл о своем благоговении перед Мешком и вскричал:
— Это подстроено заранее!
Второй сенатор осведомился:
— А почему здесь нет других клиентов? Разве время Мешка не продано далеко вперед?
Зиблинг кивнул.
— Мне приказали аннулировать все ранее заказанные консультации, сэр.
— Какой болван это приказал?
— Сенатор Хорриган, сэр.
На том расследование, собственно, и закончилось. Прежде чем комиссия повернулась к выходу, сенатор Хорриган успел задать Мешку отчаянный вопрос:
— Сэр, буду ли я переизбран?
Крики возмущения, вырвавшиеся у его коллег, заглушили ответ Мешка, и только вопрос был услышан отчетливо и разнесен радиостанциями по межпланетному пространству.
Эффект этого происшествия был таков, что сам но себе явился ответом на вопрос сенатора Хорригана. Он не был переизбран. Но еще перед выборами он успел проголосовать против назначения Зиблинга на пост собеседника Мешка. Зиблинг все-таки был назначен четырьмя голосами против трех, и решение комиссии утвердил Сенат. А сенатор Хорриган исчез на время как из жизни Мешка, так и из жизни Зиблинга.
Зиблинг ожидал своего первого часового интервью с Мешком не без некоторого трепета. До сих пор его обязанности были ограничены несложными задачами, установленными в инструкции: присмотр за противометеоритным куполом-укрытием, обеспечение необходимых запасов пищи, а также забота о воинском подразделении и гвардейцах межпланетного флота. Ибо к тому времени огромная ценность Мешка уже была признана во всей солнечной системе, и каждому было ясно, что тысячи преступников попытаются выкрасть это беззащитное сокровище.
А теперь, думал Зиблинг, я должен буду разговаривать с ним. Он боялся потерять то доброе мнение, которое Мешок почему-то составил о нем. Он находился в положении, до странности напоминающем положение молоденькой девицы, которой хотелось бы больше всего болтать о нарядах и мальчиках с кем-нибудь, кто находится на ее уровне, и которая вынуждена вести блестящую и глубокомысленную беседу с человеком втрое старше ее.
Но при виде Мешка его благоговейный страх до некоторой степени испарился. Было бы абсурдом утверждать, что его успокоили манеры этого странного существа. Оно было лишено каких-либо манер, и даже когда часть его приходила в движение — обычно во время разговора, — это движение казалось совершенно безличным. И тем не менее что-то в Мешке смягчило страхи Зиблинга.
Некоторое время он стоял перед Метком молча. Потом, к его изумлению, Мешок заговорил — впервые заговорил сам, не ожидая вопроса.
— Вы не разочаруете меня, — сказал он, — я ничего не жду.
Зиблинг улыбнулся. Мешок никогда еще не говорил так. Впервые он показался Зиблингу не столько механическим мозгом, сколько живым существом. Зиблинг спросил:
— Кто-нибудь спрашивал раньше о вас самих?
— Один человек. Это было еще до того, как мое время распределили по минутам. И даже этот человек прекратил свои расспросы, когда сообразил, что ему лучше попросить совета, как стать богатым. Он почти не обратил внимания на мой ответ.
— Сколько вам лет?
— Четыреста тысяч. Я могу указать свой возраст с точностью до долей секунды, но полагаю, что точные цифры интересуют вас меньше, чем моих обычных собеседников.
Мешок по-своему не лишен чувства юмора, подумал Зиблинг и спросил:
— И сколько лет вы провели в одиночестве?
— Более десяти тысяч лет.
— Однажды вы сказали кому-то, что ваши товарищи были убиты метеорами. Вы не могли оградить себя от этой опасности?
Мешок проговорил медленно, почти устало:
— Это случилось уже после того, как мы потеряли интерес к жизни. Первый из нас умер триста тысяч лет назад.
— И с тех пор вы жили без желания жить?
— У меня нет и желания умереть. Жизнь стала привычкой.
— Почему вы потеряли интерес к жизни?
— Потому что мы потеряли будущее. Мы просчитались.
— Вы способны делать ошибки?
— Мы не утратили эту способность. Мы просчитались, и хотя те из нас, кто жил тогда, избежали гибели, нашему следующему поколению не повезло. После этого нам стало не для чего жить.
Зиблинг кивнул. Эту потерю интереса к жизни человек способен понять. Он спросил:
— Разве вы с вашими знаниями не могли устранить последствий своего просчета?
Мешок ответил:
— Чем больше вещей становятся для вас возможными, тем отчетливее вы осознаете, что ничего нельзя сделать, минуя законы природы. Мы не всесильны. Иногда кто-нибудь из особо глупых клиентов задает мне вопросы, на которые я не могу ответить, а потом сердится, потому что чувствует, что заплатил деньги напрасно. Другие просят меня предсказать будущее. Я могу предсказать только то, что могу рассчитать, но способность моя к расчетам тоже ограничена, и хотя мои возможности по сравнению с вашими огромны, они не позволяют предусмотреть всего.
— Как это случилось, что вы знаете так много? Знание рождается в вас?
— Рождается только возможность познания. Чтобы знать, мы должны учиться. Это мое несчастье, что я так мало забыл.
— Какие способности вашего организма или какие органы мышления позволяют вам так много знать?
Мешок заговорил, но слова его были непонятны Зиблингу, и тот признался в этом.
— Я мог бы сказать вам сразу, что вы не поймете, — промолвил Мешок, — но хотел, чтобы вы осознали это сами. Чтобы разъяснить все это, мне пришлось бы продиктовать вам с десяток томов, и тома эти вряд ли были бы поняты даже вашими специалистами по биологии, физике и тем наукам, которые вы еще только начинаете изучать.
Зиблинг не отвечал, и Мешок проговорил словно в раздумье:
— Ваша раса все еще не разумна. Уже много месяцев я в ваших руках, но ни один из вас еще не задавал мне важных вопросов. Те, кто желает разбогатеть, расспрашивают о минералах и о концессиях на участки, спрашивают, какой из их планов сколотить состояние будет наилучшим. Некоторые врачи спрашивали меня, как лечить смертельно больных богатых пациентов. Ваши ученые просят меня разрешить проблемы, на которые они без моей помощи затратили бы годы. А когда задают вопросы ваши правители, они оказываются самыми глупыми из всех, ибо хотят знать только одно: как удержаться у власти. Никто не спрашивает того, что надо.
— О судьбе человечества?
— Это предсказание отдаленного будущего. Это вне моих возможностей.
— Что же мы должны спрашивать?
— Вот вопрос, которого я ожидал. Вам трудно понять его важность, потому что каждый из вас занят только самим собой.
Мешок замолк, затем пробормотал:
— Я болтаю непозволительный вздор, когда разговариваю с этими тупицами. Но даже вздор может считаться информацией. Другие не понимают, что в больших делах прямота опасна. Они задают мне вопросы, требующие специальных ответов, а им следовало бы спросить о чем-нибудь общем.
— Вы не ответили мне.
— Это часть ответа — сказать, что вопрос важен. Ваши правители видят во мне ценную собственность. Им следовало бы спросить, так ли велика моя ценность, как это кажется. Им следовало бы спросить, что приносят мои ответы — пользу или вред.
— А что они приносят?
— Вред, огромный вред.
Зиблинг был поражен. Он сказал:
— Но если ваши ответы правдивы…
— Процесс достижения истины так же драгоценен, как и сама истина. Я лишил вас этого. Я даю вашим ученым истину, но не всю, ибо они не знают, как достигнуть ее без моей помощи. Было бы лучше, если б они познавали ее ценой многих ошибок.
— Я не согласен с вами.
— Ученый спрашивает меня, что происходит в живой клетке, и я говорю ему. Но если бы он исследовал клетку самостоятельно — пусть ценою затраты многих лет, он пришел бы к финишу не только с этих: знанием, но и множеством других, со знанием вещей, о которых он сейчас даже не подозревает, а они тесно связаны с его наукой. Он получил бы много новых методов исследования.
— Но ведь в некоторых случаях знание полезно само по себе. Например, я слышал, что уже используется предложенный вами дешевый процесс производства урана на Марсе. Что в этом вредного?
— А вам известно, сколько имеется необходимого сырья? Ваши ученые не продумали этого вопроса, они растранжирят все сырье и слишком поздно поймут, что они наделали. У вас ведь уже было так на Земле. Вы узнали, каким образом можно дешево перерабатывать воду; вы тратили воду безрассудно, и вскоре вам перестало ее хватать.
— Что плохого в том, чтобы спасти жизнь умирающего пациента, как это делали некоторые врачи?
— Первый вопрос, который следовало бы задать, это — стоит ли спасать жизнь такого пациента.
— Но именно этого доктор не должен спрашивать. Он должен стараться спасти всех умирающих. Совершенно так же, как вы никогда не спрашиваете, в добро или зло обратят люди ваши знания. Вы просто отвечаете на их вопросы.
— Я отвечаю только потому, что мне все равно, меня не интересует, как они используют то, что я скажу. Разве докторам тоже все равно?
Зиблинг сказал:
— Подразумевается, что вы отвечаете на вопросы, а не задаете их. Кстати, почему вы вообще отвечаете?
— Некоторые представители человечества любят хвастаться, другие — делать так называемое добро, третьи — добывать деньги. То небольшое удовольствие, какое я могу еще получать от жизни, состоит в том, чтобы давать информацию.
— А вы не могли бы находить удовольствие во лжи?
— Я так же не способен лгать, как ваши птицы не способны покинуть Землю на собственных крыльях.
— Еще один вопрос. Почему вы потребовали, чтобы во время отдыха разговаривал с вами именно я? У нас есть блестящие ученые, великие люди всех сортов, из которых вы могли бы выбирать.
— Меня не интересуют великие представители вашей расы. Я избрал вас, потому что вы честны.
— Спасибо, но на Земле много других честных людей. И на Марсе и на других планетах. Почему я, а не они?
Мешок, казалось, колебался:
— Это доставило мне маленькие удовольствие. Возможно, потому, что я знал: мой выбор будет неприятен тем… семерым…
Зиблинг улыбнулся.
— Вы не так уж равнодушны, как вам кажется. Полагаю, очень трудно быть равнодушным к сенатору Хорригану.
Это был только первый из многих разговоров с Мешком. Сначала Знблинга весьма обеспокоило предупреждение Мешка относительно опасности, грозящей человечеству, если его (Мешка) советами будут и впредь столь безрассудно пользоваться. Но было бы нелепостью стараться убедить правительственные органы, что Мешок, приносящий ежедневно многие миллионы, является бедствием, а не благословлением человеческого рода, и Зиблинг даже не пытался этого сделать. Через некоторое время он постарался загнать все эти неприятные мысли как можно глубже.
Поскольку разговоры велись через каждые двадцать часов, Зиблингу пришлось реорганизовать свое расписание, что было не так уж просто для человека, привыкшего к суткам межпланетным, тридцатичасовым. Но он чувствовал себя с лихвой вознагражденным за это беспокойство регулярными беседами с Мешком. Он узнал множество нового о планетах, солнечной системе, галактиках, но все эти сведения получал случайно, не задавая специальных вопросов. Поскольку его познания в астрономии ограничивались школьным курсом, ему никогда и в голову не приходило, что существует целый ряд вопросов, которые следовало бы задать — главным образом относительно других галактик.
Впрочем, вероятно, ничего бы не изменилось, если бы он и задал эти вопросы, ибо некоторые ответы понять было слишком трудно. Он потратил три беседы подряд, стараясь уяснить, каким образом Мешок смог без всякого предварительного контакта с людьми понять земной язык капитана Ганко в тот исторический час, когда этот сверхразум впервые открыл себя людям, и как он смог ответить словами, практически лишенными всякого акцента. Но даже после трех бесед у Зиблинга осталось лишь весьма смутное представление о том, как это делалось.
Это не было телепатией, как он думал вначале. Это был чрезвычайно запутанный аналитический процесс, учитывающий не только слова, которые произносились, но и природу межпланетного корабля, скафандров, которые носили люди, манеру их разговора и множество других факторов, характеризующих как психологию говорящего, так и его язык. Это было похоже на рассуждения математика, старающегося объяснить человеку, не знающему даже арифметики, как он определяет уравнение сложной кривой по ее короткой дуге. Только Мешок не в пример математику мог проделать все это в собственной, так сказать, голове без помощи бумаги и карандаша.
Через год Зиблинг уже затруднился бы сказать, что более занимало его: эти часовые беседы с Мешком или хитроумно-дурацкие требования некоторых мужчин и женщин, заплативших свои сотни тысяч за драгоценные шестьдесят секунд. Кроме сравнительно простых вопросов, задаваемых учеными и искателями счастья, желавшими знать, где можно найти драгоценные металлы, попадались и сложные проблемы, занимавшие по несколько минут.
Например, одна женщина спросила, где найти ее пропавшего сына. Без необходимых данных, с которых можно было бы начать, даже Мешок не мог сказать ей ничего определенного. Она улетела обратно и вернулась через месяц с огромным количеством информации, тщательно подобранной в порядке уменьшения важности сведений. Мешку потребовалось меньше трех минут, чтобы ответить, что сын ее. по-видимому, жив и находится в малоисследованной области Ганимеда.
Все беседы с Мешком, в том числе и беседы Зиблинга, записывались на пленку, а записи хранились в центральном архиве на Земле. Многие из записей Зиблинг не понимал — некоторые потому, что они были сугубо техническими, другие — потому что они были на незнакомом ему языке. Мешок, конечно, немедленно выучивал все языки при помощи процесса, суть которого он так и не смог объяснить Зиблингу, а в центральном архиве технические эксперты и эксперты-лингвисты тщательно изучали каждую фразу каждого вопроса и ответа, чтобы, во-первых, убедиться, что клиент не являлся преступником, и, во-вторых, чтобы иметь данные для сбора подоходного налога, когда клиент с помощью Мешка добудет состояние.
К концу года Зиблинг убедился в правильности предсказаний Мешка относительно бедствий, грозящих человечеству. Впервые за столетие число ученых-исследователей не увеличилось, а уменьшилось. Знания Мешка сделали целый ряд исследований ненужными и уничтожили закономерную последовательность открытий. Мешок прокомментировал этот факт Зиблингу.
Зиблинг кивнул:
— Я вижу. Человечество теряет независимость.
— Да, и я из верного его раба превращаюсь в его же хозяина. А я ведь хочу быть хозяином не больше, чем рабом.
— Вы можете уйти, как только захотите. Человек в ответ на это вздохнул бы — Мешок сказал просто:
— У меня нет силы чего-либо желать. К счастью, эта проблема скоро будет решена без меня.
— Вы имеете в виду политические склоки?
Ценность Мешка невероятно увеличилась, и одновременно с этим усилилась жестокая борьба за право пользоваться его услугами. Финансовая политика приобретала странное направление. Президенты, владельцы и директора стали почти марионетками, ибо все главные вопросы политики теперь решались не на основе изучения фактов, а путем обращения к Мешку. Мешок зачастую давал советы ожесточенным противникам, и это походило на игру в космические шахматы, где гигантские корпорации и правительственные агентства были пешками, а Мешок — игроком, делающим попеременно ходы то за одну, то за другую сторону. Назревали кризисы — и экономические и политические.
Мешок сказал:
— Я имею в виду и политические склоки и многое другое. Борьба за мои услуги стала слишком жестокой. Она может иметь только один конец.
— Вы имеете в виду, что будет сделана попытка вас украсть?
— Да.
— Вряд ли это возможно. Ваша охрана все время усиливается.
— Вы недооцениваете силу жадности.
Он был прав — Зиблингу пришлось убедиться в этом довольно скоро.
В конце четырнадцатого месяца его службы, спустя полгода после провала Хорригана на перевыборах, появился клиент, заговоривший с Мешком на марсианском диалекте Прдл — экзотическом языке, известном весьма немногим. Он обратил на себя внимание Зиблинга еще и потому, что заранее уплатил миллион за беспрецедентную привилегию говорить с Мешком десять минут подряд. Разговор был записан, но, естественно, остался непонятным ни Зиблингу, ни кому-либо другому из служащих станции. Замечательно было еще и то, что незнакомец покинул астероид через семь минут, так и не использовав оставшиеся три минуты, которых было бы достаточно для получения сведений, как сколотить несколько небольших состояний. Эти три минуты не могли быть использованы другими частными клиентами. Но никому бы и в голову не пришло запретить использовать их правительственному служащему, и Зиблинг сейчас же заговорил с Мешком:
— Что спрашивал этот человек?
— Совета, как украсть меня.
Зиблинг был ошарашен.
— Что?
Мешок всегда воспринимал такие восклицания, выражающие изумление, буквально.
— Совета, как украсть меня, — повторил он.
— Тогда… позвольте… он отбыл тремя минутами раньше. Это должно означать, что он торопится начать. Он хочет начать проводить свой план немедленно!
— Он уже проводит его, — ответил Мешок. — Организация преступников отлично, если не досконально, осведомлена о диспозиции войск охраны. Вероятно, кто-то в правительстве оказался предателем. Меня спросили, какой из нескольких планов наилучший, и предложили рассмотреть их с точки зрения слабых мест. Так я и сделал.
— Хорошо, но как мы можем воспрепятствовать выполнению этого замысла?
— Воспрепятствовать ему нельзя.
— Не понимаю почему. Пусть мы не можем помешать им высадиться, но. мы можем помешать им удрать отсюда с вами.
— Есть только один путь. Вы должны уничтожить меня.
— Я не могу сделать этого! У меня нет на это нрава, а если бы и было — я все равно не смог бы!
— Моя гибель была бы благословением для человечества.
— И все же я не могу, — горестно проговорил Зиблинг.
— Тогда — если это исключается — выхода нет. Они попросили меня проанализировать возможные шаги, которые будут предприняты для преследования, но они не спросили совета, как бежать, ибо это было бы тратой времени. Они успеют спросить, когда я буду у них в руках.
— Значит, — с трудом сказал Зиблинг, — я ничего не могу сделать, чтобы спасти вас. Как мне спасти своих людей?
— Вы можете спасти и их и себя, погрузившись в аварийный корабль и вылетев к Солнцу. Тогда вы избежите контакта с преступниками. Но меня с собой не берите, иначе за вами будет погоня.
Крики охраны привлекли внимание Зиблинга.
— Радио сообщает о нападении бандитов, мистер Зиблинг! Сигнализация тревоги не действует!
— Да, я знаю. Готовьте корабль, — Зиблинг снова повернулся к Мешку. — Мы можем бежать, но они захватят вас. И с вашей помощью будут управлять всей системой.
— Не в этом дело, — сказал Мешок.
— Они захватят вас. Можно сделать еще что-нибудь?
— Уничтожьте меня.
— Не могу, — сказал Зиблинг, чуть не плача.
К нему нетерпеливо подбежали его люди, и он понял, что времени больше не осталось. Он пробормотал простую и глупую фразу: “До свидания!”, словно Мешок был человеком и мог переживать, как человек, и бросился к кораблю.
Они стартовали вовремя. Полдюжины кораблей неслись к астероиду с нескольких сторон, и корабль Зиблинга успел проскочить как раз за секунду до того, как они оцепили астероид, на котором находился Мешок.
Зиблинг понял, что он и его люди спасены. Дело переходило отныне в руки командования Вооруженными силами, но Зиблинг представил себе, как они выступят против совершенного мозга Мешка, и сердце его сжалось. Но затем произошло нечто совершенно неожиданное. Впервые Зиблинг полностью уразумел, что хотя Мешок и позволил использовать себя, как простую машину, как раба, отвечающего на вопросы, однако это случилось вовсе не потому, что его возможности были ограничены лишь способностью анализировать. Экран телевизора вдруг осветился.
Связист подбежал к Зиблингу.
— Что-то случилось, мистер Зиблинг, — сказал он, — ведь телевизор не включен!
Телевизор не был включен. И тем не менее они увидели камеру, в которой Мешок провел четырнадцать месяцев — краткое мгновение своей жизни. В камеру вошли двое — незнакомец, говоривший на Прдл, и сенатор Хорриган.
К изумлению обоих, первым заговорил Мешок. Он сказал:
— “До свидания” — не вопрос и не ответ. Это сообщение не содержит почти никаких сведений.
Хорриган явно благоговел перед Мешком, но был не из тех, кто отступает перед непонятным. Он почтительно произнес:
— Нет, сэр. Разумеется, не содержит. Это просто выражение…
Незнакомец прервал его на превосходном английском языке:
— Заткнитесь, вы, болтун! Нечего терять время. Надо взять его и бежать. Мы поговорим с ним там.
Зиблинг успел обрушить не одно проклятие на голову Хорригана и пожалеть людей, которых бывший сенатор предал за то, что они не переизбрали его, когда на экране снова возникло изображение. Это была комната внутри пиратского корабля, покидающего астероид. Его никто не преследовал. По-видимому, планы похитителей плюс информация Мешка составили действенную комбинацию.
Сначала единственными людьми возле Мешка были Хорриган и незнакомец, говорящий на Прдл, но это продолжалось недолго. В помещение ввалилось еще человек десять. Лица их казались угрюмыми и выражали недоверие. Один из них объявил:
— Не смейте разговаривать с Мешком, пока мы все не соберемся около него. Мы все имеем на него право.
— Не нервничайте, Меррилл. Не думаете ли вы, что я собираюсь надуть вас?
— Да, я так думаю, — ответил Меррилл. — Что вы скажете, Мешок? Есть у меня основания не доверять ему?
Мешок ответил коротко:
— Да.
Незнакомец, говорящий на Прдл, побледнел. Меррилл холодно рассмеялся.
— Будьте осторожны, когда задаёте вопросы возле этой штуки.
Хорриган прокашлялся.
— У меня нет намерения, как вы говорите, надувать кого бы то ни было. Не такой я человек. Поэтому я буду говорить с ним, — он повернулся к Мешку. — Сэр, грозит ли нам опасность?
— Да.
— С какой стороны?
— Ни с какой. Изнутри корабля.
— Опасность немедленная?
— Да.
Тут выяснилось, что Меррилл обладает самой быстрой реакцией: именно он первый начал действовать в соответствии с намеками, содержавшимися в ответе. Он застрелил человека, говорившего на Прдл, прежде чем тот успел схватиться за оружие, а когда Хорриган бросился в ужасе к дверям, хладнокровно уложил и его.
— Вот так, — сказал он. — Есть ли еще опасность внутри корабля?
— Есть.
— Кто? — зловеще спросил Меррилл.
— Опасность не исчезнет до тех пор, пока я буду с вами и на корабле останется больше одного человека. Я слишком большое сокровище для таких, как вы.
Зиблинг и его экипаж как завороженные глядели на экран, ожидая, что бойня начнется снова. Но Меррилл овладел собой.
Он сказал:
— Погодите, ребята: Я признаю, что мы — каждый из нас — хотели бы иметь эту штуку только для себя. Но это неосуществимо. Мы все вместе в этом деле, и будь я проклят, если очень скоро нам не придется отбиваться от военных кораблей. Эй, Прадер! Почему ты здесь, а не у перископов?!
— Я слушаю, — сказал Прадер. — Если кто-нибудь вздумает разговаривать с этой штукой, то я хочу быть здесь и слышать ответы. А если есть еще новые способы ударить из-за угла, то я хочу узнать и про них.
Меррилл выругался. В тот же момент корабль качнуло, и он заорал:
— Мы сошли с курса! По местам, идиоты! Живее!
Все кинулись вон, но Зиблинг заметил, что Меррилл был не настолько озабочен общей опасностью, чтобы не выстрелить Прадеру в спину, прежде чем несчастный успел выскочить.
— Теперь им конец, — сказал Зиблинг. — Они перебьют друг друга, а оставшиеся двое или трое погибнут потоку, что их будет слишком мало, чтобы управлять таким кораблем. Должно быть, Мешок предвидел и это. Странно только, почему он не предупредил меня.
Мешок заговорил, хотя в помещении никого не было.
— Меня никто не спрашивал, — сказал он.
Зиблинг взволнованно закричал:
— Вы слышите меня! Но что будет с вами?! Вы тоже погибнете?
— Нет еще. Мне захотелось пожить дольше, — он помолчал и затем чуть тише добавил: — Я не люблю выражений, не содержащих сведений, но я должен сказать. Прощайте.
Послышались крики, стрельба. Затем экран внезапно потускнел и погас.
Мешок, существо, на вид столь чуждое человеческим эмоциям, навсегда ушло за пределы знания Зиблинга. Вместе с Мешком — как он сам и предсказывал — исчезла ужасная угроза всему человечеству.
Как странно, думал Зиблинг, я чувствую себя таким несчастным при таком счастливом конце.
К дому № 16 по Нобхилл-Род Толмен подошел весь в поту. Он чуть ли не насильно заставил себя коснуться пластинки электрического сигнализатора. Послышалось тихое жужжание (это фотоэлементы проверяли отпечатки пальцев), затем дверь открылась и Толмен вошел в полутемный коридор. Он покосился назад — там, за холмами, пульсировал бледный нимб огней космопорта.
Толмен спустился пандусом; в уютно обставленной комнате, вертя в руках высокий бокал-хайбол, развалился в кресле седой толстяк. Напряженным голосом Толмен сказал:
— Привет, Браун. Все в порядке?
Вислые щеки Брауна растянулись в усмешке.
— Конечно, — ответил он. — А почему бы и нет? Полиция ведь за вами не гонится, правда?
Толмен уселся и стал готовить себе коктейль. Его худое выразительное лицо было мрачно.
— Нервам не прикажешь. Да и космос на меня действует. Всю дорогу, пока добирался с Венеры, ждал, что ко мне вот-вот подойдут и скажут: “Следуйте за мной”.
— Но никто не подошел.
— Я не знал, что здесь застану.
— Полиции в голову не могло прийти, что мы подадимся на Землю, — заметил Браун и бесформенной лапой взъерошил свою седую гриву. — Это вы хорошо придумали.
— Ну, да. Психолог-консультант…
— …для преступников. Хотите выйти из игры?
— Нет, — откровенно сказал Толмен. — Прибыль уж очень соблазнительна. Большого размаха затея.
Браун усмехнулся.
— Это точно. Раньше никто не догадывался организовать преступление так, как мы. До нас ни одно дело гроша ломаного не стоило.
— Ну и где мы теперь? В бегах.
— Ферн нашел верное место, где можно отсидеться.
— Где?
— В Поясе Астероидов. Но нам не обойтись без одной штуки.
— Какой?
— Атомной энергостанции.
Толмен, видимо, испугался. Но было ясно, что Браун не шутит. Помолчав, Толмен хмуро поставил бокал на стол.
— Это, я бы сказал, немыслимо. Слишком она велика.
— Ну, да, — согласился Браун, — но как раз такую, как нам нужно, отправляют на Каллисто.
— Налет? Нас так мало…
— Корабль поведет трансплант.
Толмен склонил голову набок.
— Так. Это не по моей части…
— Там, конечно, будет какое-то подобие команды. Но мы ее обезвредим… и займем ее место. Тогда останется пустяк: отключить транспланта и перевести корабль на ручное управление. Это именно по вашей части. Технической стороной займутся Ферн и Каннингхэм, но сначала надо установить, насколько опасен трансплант.
— Я не инженер.
Браун не обратил внимания на эту реплику и продолжал:
— Трансплант, ответственный за рейс на Каллисто, в жизни был Бартом Квентином. Вы его знали, не так ли?
Толмен, вздрогнув, кивнул.
— Да. Давным-давно. До того как…
— В глазах полиции вы чисты. Повидайтесь с Квентином. Выжмите из него все, что можно. Выясните… Каннингхэм вам скажет, что именно надо выяснить. А после возьмемся за дело. Надеюсь.
— Не знаю. Яне…
Браун сдвинул брови.
— Нам во что бы то Ни стало нужно где-то отсидеться. Сейчас это вопрос жизни и смерти. Иначе мы с тем же успехом можем зайти в ближайший полицейский участок и подставить руки под наручники. Мы все делаем по-умному, но теперь — надо прятаться. В темноте!
— Что ж… все ясно. А вы знаете, что такое трансплант?
— Освобожденный мозг. Который может пользоваться искусственными орудиями и приборами.
— Формально — да. Но вы когда-нибудь видели, как трансплант работает на экскаваторе? Или на венерианской драге? Там феноменально сложное управление, обычно с ним возятся человек десять.
— Вы считаете, что трансплант — сверхчеловек?
— Нет, — медленно произнес Толмен, — этого я не говорю. Но я бы охотнее схлестнулся с десятком людей, чем с одним трансплантом.
— Так вот, — сказал Браун, — езжайте в Квебек и повидайтесь с Квентином. Он сейчас там, это я установил. Сначала поговорите с Каннингхэмом. Мы разработаем самый подробный план. Нас интересуют возможности Квентина и его уязвимые места. И наделен ли он телепатическими способностями. Вы старый друг Квентина да к тому же психолог, значит, задача вам по плечу.
— Пожалуй.
— Энергостанция нам необходима. Надо спрятаться, и поскорее!
Толмен подозревал, что Браун все это задумал с самого начала. Хитрый толстяк, у него хватило ума сообразить, что обыкновенные преступники в век могучей техники и узкой специализации обречены. Полиция призывает на помощь науку. Связь быстра, даже между планетами, и превосходно налажена. Всевозможные приборы… Единственная надежда на успех — это совершить преступление молниеносно и мгновенно исчезнуть.
Но преступление надо тщательно подготовить. Чтобы противостоять общественному организму (а этим-то и занимается каждый уголовник), разумнее всего создать такой же организм. Дубинка ничего не стоит против ружья. По той же причине обречен на провал бандит с крепкими кулаками. Следы, что он оставит, будут исследованы; химия, психология и криминалистика помогут его задержать; его заставят сознаться. Заставят, не прибегая к допросу третьей степени. Поэтому…
Поэтому Каннингхэм — инженер, специалист по электронике. Ферн — астрофизик. Сам Толмен — психолог. Рослый блондин Далквист — охотник, охотник по призванию и профессии, с оружием управляется лихо. Коттон — математик… а сам Браун — координатор. Целых три месяца объединение успешно орудовало на Венере. Потом, как и следовало ожидать, кольцо сомкнулось и шайка просочилась назад, на Землю, готовая перейти к следующей ступени плана, продуманного на много ходов вперед. Что это за ступень, Толмен не знал до последней минуты. Но охотно признавал ее логическую неизбежность.
Если надо, в пустынных просторах Пояса Астероидов можно прятаться вечно, а когда представится удобный случай — нагрянуть туда, где не ждут, и сорвать верный куш. Чувствуя себя в безопасности, они могут сколотить подпольную организацию преступников, раскинуть сеть осведомителей по всем планетам… да, такой путь неизбежен. Но все равно. Толмену страшновато было тягаться с Бартом Квентином. Ведь этот человек уже… собственно… не человек.
По пути в Квебек его не покидала тревога. Толмен, хоть и считал себя космополитом, не мог не предвидеть натянутости, смущения, которые он невольно выкажет при встрече с Квентином. Притворяться, что не было той… аварии, — это уж слишком. А все же… Он припомнил, что семь лет назад Квентин отличался завидным телосложением и мускулами атлета, гордился своим искусством танцевать. Что касается Линды, Толмену оставалось только гадать, где она теперь. Ведь не может быть, что она по-прежнему жена Барта Квентина, если уж так случилось. Или может?
Самолет пошел на снижение; внизу показался тусклый серебристый стержень собора святого Лоуренса. Пилотировал робот, повинуясь узкому лучу. Лишь при сильнейшем шторме управление самолетом переходит к людям. В космосе все иначе. К тому же надо выполнять и другое операции, невообразимо сложные, с ними справляется только человеческий разум. И не всякий, а разум особого типа.
Разум, как у Квентина.
Толмен потер узкий подбородок и слабо улыбнулся, пытаясь понять, что его так беспокоит. Но вот и разгадка. Обладает ли Квент в своем новом перевоплощении более чем пятью чувствами? Или реакциями, недоступными обычному человеку? Если да, Толмену определенно несдобровать.
Он покосился на соседа по креслам, Дэна Саммерса из “Вайоминг энджинирз”, который помогал ему связаться с Квентином. Саммерс, молодой, светловолосый, чуть припорошенный веснушками, беззаботно улыбнулся.
— Волнуетесь?
— Может, и так, — ответил Толмен. — Я все думаю, сильно ли он изменился.
— У разных людей это по-разному.
Самолет, послушный лучу, скользил под закатным солнцем в сторону аэропорта. На горизонте неровно вырисовывались освещенные шпили Квебека.
— Значит, они все же меняются?
— Полагаю, они не могут не измениться психически. Вы ведь психолог, мистер Толмен. Что бы вы испытывали, если бы…
— Но получают они хоть что-нибудь взамен?
Саммерс рассмеялся.
— Это очень мягко сказано. Взамен… Хотя бы бессмертие!
— По-вашему, это благо? — спросил Толмен.
— Да. Он останется в расцвете сил — один бог ведает, сколько еще лет. Ему не грозит опасность. Яды, вырабатываемые при усталости, автоматически удаляются иррадиацией. Мозговые клетки не восстанавливаются, конечно, не то что, например, мускулы; но мозг Квентина невозможно повредить, он заключен в надежный футляр. Не приходится бояться артериосклероза: мы применяем раствор плазмы, и на стенках сосудов кальций не оседает. Физическое состояние мозга автоматически контролируется. Квент может заболеть разве что душевно.
— Боязнью пространства… Нет. Вы говорили, что у него глаза-линзы. Они сообщают ему чувство расстояния.
— Если вы заметите хоть какую-то перемену, — сказал Саммерс, — не считая совершенно нормального умственного роста за семь лет, — это меня заинтересует. У меня… в общем, мое детство прошло среди трансплантов. Я не замечаю, что у них механические, взаимозаменяемые тела — точно так же ни один врач не думает о своем друге как о клубке нервов и сосудов. Главное — это способность мыслить, а она осталась прежней.
Толмен задумчиво проговорил:
— Да вы и есть врач для трансплантов. Неспециалист реагирует иначе. Особенно если он привык видеть вокруг человеческие лица.
— Я вообще не сознаю, что лиц нет.
— А Квент?
Саммерс помедлил.
— Да нет, — сказал он наконец. — Квент, я уверен, тоже не сознает. Он полностью приспособился. Транспланту на перестройку нужен примерно год. Потом все идет как по маслу.
— На Венере я издали видел работающих трансплантов. Но вообще-то на других планетах их не так уж много.
— Не хватает квалифицированных специалистов. Чтобы обучиться трансплантации, человек тратит буквально полжизни. Прежде чем начинать учебу, надо быть знающим инженером-электроником. — Саммерс засмеялся. — Хорошо еще, что большую часть расходов несут страховые компании.
Толмен удивился.
— Это как же?
— Берут на себя такое обязательство. Бессмертие стало профессиональным риском. Исследования в области ядерной физики — работа опасная, дружище!
Выйдя из самолета, они окунулись в прохладный ночной воздух. По пути к ожидающему их автомобилю Толмен сказал:
— Мы с Квентином росли вместе. Но в аварию он попал спустя два года после того, как я покинул Землю, и с тех пор я его не видел.
— В облике транспланта? Понятно. Знаете, название никуда не годится. Его выдумал какой-то заумный болван; опытные пропагандисты предложили бы что-нибудь получше. К сожалению, это название так и прилипло. В конце концов мы надеемся привить любовь к трансплантам. Но не сразу. Мы еще только начинаем. Пока что их двести тридцать — удачных.
— Бывают неудачи?
— Теперь — нет. Вначале… Это сложно. От трепанации черепа до сообщения энергии и перестройки рефлексов — это самая изматывающая, головоломнейшая, труднейшая техническая задача, какую когда-либо разрешал человеческий мозг. Надо примирить коллоидную структуру с электронной схемой… но результат того стоит.
— Технически. А как насчет духовной жизни?
— Что ж… Про эту сторону вам расскажет Квентин. А технически вы себе и наполовину всего не представляете. Никому не удавалось создать коллоидной структуры, подобной мозгу, — до нас. И природа такой структуры не просто механическая. Это просто чудо… синтез разумной живой ткани с хрупкими, высокочувствительными приборами.
— Однако этому шедевру свойственна ограниченность и машины… и мозга.
— Увидите. Нам сюда. Мы обедаем у Квентина…
— Обедаем?
— Ну да. — Во взгляде Саммерса промелькнули задорные искорки. — Нет, он не ест стальную стружку. Вообще-то…
Встреча с Линдой оказалась для Тол мена потрясением. Он никак не ожидал се увидеть. Да еще при таких обстоятельствах. А она почти не изменилась — та же сердечная, дружелюбная женщина, какую он помнил, чуть постарше, но по-прежнему очень красивая и изящная. Линда всегда была обаятельной. Тоненькая и высокая, голова увенчана причудливой короной русых волос, в карих глазах нет напряженности, которой мог бы ожидать Толмен.
Он сжал руки Линды.
— Ничего не говори, — сказал он. — Сам знаю, сколько воды утекло.
— Не будем считать годы, Вэн. — Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх. — Мы начнем с того, на чем тогда остановились. Выпьем, а?
— Я бы не отказался, — вставил Саммерс, — но мне надо явиться к начальству. Я только посмотрю на Квента. Где он?
— У себя. — Линда кивнула на дверь и снова повернулась к Толмену. — Значит, ты с самой Венеры? С тебя весь загар сошел. Расскажи, как оно там.
— Неплохо. — Он отнял у нес шейкер и стал тщательно сбивать мартини. Ему было не по себе. Линда приподняла бровь.
— Да-да, мы с Бартом все еще женаты. Ты удивлен?
— Немножко.
— Это все равно Барт, — сказала она спокойно. — Пусть выглядит он иначе, все равно это человек, за которого я выходила замуж. Так что не смущайся, Вэн.
Он разлил мартини по бокалам. Не глядя на нее, сказал:
— Если ты довольна…
— Я знаю, о чем ты думаешь. Я все равно что замужем за машиной. Сначала… да я давно преодолела это ощущение. Оба мы преодолели, хоть и не сразу. Была принужденность; ты наверняка почувствуешь ее, когда увидишь Барта. Нона самом деле это неважно. Он… все тот же Барт.
Она подвинула третий бокал Тол мену, и тот посмотрел на нее в изумлении.
— Неужели…
Она кивнула.
Обедали втроем. Толмен не сводил глаз с цилиндра высотой и диаметром шестьдесят сантиметров (цилиндр возлежал против него на столе) и старался уловить проблеск разума в двойных линзах. Линда невольно представлялась ему жрицей чужеземного идола, и от этой мысли становилось тревожно. Линда как раз накладывала в металлический ящичек охлажденные, залитые соусом креветки и по сигналу усилителя вынимала ложечкой скорлупу.
Толмен ожидал услышать глухой, невыразительный голос, но система “Соновокс” придавала голосу Квентина звучность и приятный тембр.
— Креветки вполне съедобны. Зря люди по привычке выплевывают их, едва пососав. Я тоже воспринимаю их вкус… только вот слюны у меня нет.
— Ты… воспринимаешь вкус…
Квентин усмехнулся.
— Послушай-ка, Вэн. Не прикидывайся, будто ты считаешь это в порядке вещей. Придется тебе привыкать.
— Я-то привыкала долго, — подхватила Линда. — Но прошло немного времени, и я поймала себя на мысли: да ведь это как раз в духе вечных чудачеств Барта! Помнишь, в Чикаго ты явился на совещание дирекции в рыцарских доспехах?
— И отстоял-таки свою точку зрения, — сказал Квентин. — Я уже забыл, о чем шла речь, но… мы говорили о вкусе. Я ощущаю вкус креветок, Вэн. Правда, кое-какие нюансы пропадают. Тончайшие. Но я различаю нечто большее, чем сладко — кисло, солоно — горько. Машины научились различать вкус много лет назад.
— Но ведь им не приходится переваривать пищу…
— И страдать гастритом. Теряя на утонченных удовольствиях гурмана, я наверстываю на том, что не ведаю желудочно-кишечных болезней.
— У тебя и отрыжка прошла, — заметила Линда. — Слава богу.
— И могу разговаривать с набитым ртом, — продолжал Квентин. — Но я вовсе не тот супермозг в машинном теле, какой тебе подсознательно рисуется, приятель. Я не изрыгаю смертоносных лучей.
Толмен неловко ухмыльнулся.
— Разве мне такое рисуется?
— Пари держу. Но… — Тембр голоса изменился. — Я не сверхсущество. В душе я человек человеком, и не думай, что я не тоскую порой о былых денечках. Бывало, лежишь на пляже и впитываешь солнце всей кожей — вот таких мелочей не хватает. Танцуешь под музыку…
— Дорогой, — сказала Линда.
Тон голоса стал прежним.
— Ну, да. Вот такие банальные мелочи и придают жизни прелесть. Но теперь у меня есть суррогаты — параллельные факторы. Реакции, которые совершенно невозможно описать, потому что… скажем… электронные импульсы вместо привычных нервных. У меня есть органы чувств, но только благодаря механическим устройствам. Когда импульсы поступают ко мне в мозг, они автоматически преобразуются в знакомые символы. Или… — Он заколебался. — Пожалуй, на первый раз достаточно’.
Линда вложила в питательную камеру кусочек балыка.
— Иллюзия величия, а?
— Иллюзия изменения… только это не иллюзия, детка. Понимаешь, Вэн, когда я превратился в транспланта, у меня не было эталонов для сравнения, кроме ранее известных. А они годились лишь для человеческого тела. Позднее, принимая импульс от землечерпалки, я чувствовал себя так, словно выжимаю акселератор в автомобиле. Теперь старые символы меркнут. У меня теперь ощущения… более непосредственные, и уже не надо преобразовывать импульсы в привычные образы.
— Так должно получаться быстрее.
— И получается. Если я принимаю сигнал “пи”, мне уже не надо вспоминать, чему равно это пи. И не надо решать уравнения. Я сразу чувствую, что они значат.
— Синтез с машиной?
— И все же я не робот. Все это не влияет на личность, на сущность Барта Квентина. — Наступило недолгое молчание, и Толмен заметил, что Линда бросила на цилиндр проницательный взгляд. Квентин продолжал прежним тоном: — Я страшно люблю решать задачи. Всегда любил. А теперь решение не остается на бумаге. Я сам осуществляю всю задачу, от постановки вопроса до претворения в жизнь. Я сам додумываюсь до практического применения и… Вон, я сам себе машина!
— Машина? — откликнулся Толмен.
— Ты не замечал, когда вел автомобиль или управлял самолетом, как ты сливаешься с машиной? Она становится частью тебя самого. А я захожу еще дальше. И это приятно. Представь себе, что ты можешь до предела напрячь свои телепатические способности и воплотиться в своего пациента, когда ставишь ему диагноз. Это ведь экстаз.
Толмен смотрел, как Линда наливает сотерн в другую камеру.
— Ты теперь никогда не напиваешься допьяна? — спросил он.
Линда расхохоталась.
— Вином — нет… но Барт иногда пьянеет, да еще как!
— Каким образом?
— Угадай, — подзадорил Квентин не без самодовольства.
— Спирт растворяется в крови и достигает мозга — эквивалент внутреннего вливания, да?
— Скорее я ввел бы в кровь яд кобры, — отрезал трансплант. — Мой обмен веществ слишком утончен, слишком совершенен, чтобы нарушать его посторонними соединениями. Нет, я прибегаю к электрическим стимуляторам: от индуцированного высокочастотного тока становлюсь пьян как сапожник.
Толмен вытаращил глаза.
— Да. Табак и спиртное — раздражители, Вэн. Мысли — тоже, если на то пошло! Когда я испытываю физическую потребность захмелеть, я пользуюсь особым устройством — оно стимулирует раздражение — и извлекаю из него большее опьянение, чем ты из кварты мескаля.
— Он цитирует Гаусмана, — сказала Линда. — И подражает голосам животных. Барт так владеет голосом — просто чудо. — Она встала. — Вы уж извините, у меня есть кое-какие дела на кухне. Автоматика автоматикой, но должен ведь кто-то нажимать на кнопки.
— Помочь тебе? — вызвался Толмен.
— Спасибо, не надо. Посиди с Бартом. Пристегнуть тебе руки, дорогой?
— Не стоит, — отказался Квентин. — Вэн мне подольет. Поторапливайся, Линда: Саммерс говорит, что мне скоро пора возвращаться на работу.
— Корабль готов?
— Почти.
— Никак не привыкну к тому, что ты управляешь космолетом в одиночку. Особенно таким, как этот.
— Возможно, сметан он на живую нитку, но на Каллисто попадет.
— Что ж… будет хоть какая-то команда?
— Будет, — подтвердил Квентин, — но она не нужна. Это страховые компании потребовали, чтоб была аварийная команда. Саммерс хорошо поработал — переоборудовал корабль за шесть недель.
— С такими-то материалами — сплошь жевательная резинка да скрепки для бумаг, — заметила Линда. — Надеюсь, он не развалится.
Она вышла под тихий смех Квентина. Помолчали. Толмен остро, как никогда, ощутил, что его товарищ, мягко говоря, изменился. Дело в том, что он чувствовал на себе пристальный взгляд Квентина, а ведь… Квентина-то не было.
— Коньяку, Вэн, — попросил голос. — Плесни мне в этот ящичек.
Толмен было повиновался, но Квентин его остановил:
— Не из бутылки. Прошли тс времена, когда у меня во рту ром смешивался с водичкой. Через ингалятор. Вот он. Давай. Выпей сам и скажи, какое у тебя впечатление.
— О чем?..
— Разве не понимаешь?
Толмен подошел к окну и стал смотреть на отражения огней, переливающееся на соборе св. Лоуренса.
— Семь лет, Квент. Трудно привыкнуть к тебе в таком… виде.
— Я ничего не утратил.
— Даже Линду, — сказал Толмен. — Тебе повезло.
— Она не бросила меня, — ровным голосом ответил Квентин. — Пять лет назад меня искалечило в аварии. Я занимался экспериментальной ядерной физикой, и приходилось идти на известный риск. Взрывом меня искромсало, разнесло в клочья. Не думай, что мы с Линдой не предусмотрели этого заранее. Мы знали о профессиональном риске.
— И все равно…
— Мы рассчитывали, что брак не расстроится, даже если… Но потом я чуть не настоял на разводе. Это она меня убедила, что все будет как нельзя лучше. И оказалась права.
Толмен кивнул.
— Воистину.
— Это меня… поддерживало долгое время. — мягко сказал Квентин. — Ты ведь знаешь, как я относился к Линде. Мы с ней всегда были идеальными уравнениями. Пусть даже коэффициенты изменились, мы приспособились заново.
Внезапный смех Квентина заставил психолога нервно обернуться.
— Я не чудовище, Вэн. Выкинь из головы эту мысль!
— Да я этого и не думал, — возразил Толмен. — Ты…
— Кто?
Молчание. Квентин фыркнул.
— За пять лет я научился разбираться в том, как люди на меня реагируют. Дай мне еще коньяку. Мне по-прежнему кажется, будто я ощущаю небом его вкус. Странно, до чего стойко держатся старые ассоциации.
Толмен налил коньяку в ингалятор.
— Значит, по-твоему, ты изменился только физически?
— А ты меня считаешь обнаженным мозгом в металлическом цилиндре? Совсем не тот парень, что пьянствовал с тобой на Третьей авеню? Да, я изменился, конечно. Но это нормальная перемена. Это всего лишь шаг вперед после вождения автомобиля. Будь я таким сверхмеханизмом, как ты подсознательно думаешь, я стал бы совершеннейшим выродком и решал бы все время космические уравнения. — Квентин ввернул крепкое словцо. — А если бы я этим занимался, то спятил бы. Потому что я не сверхчеловек. Я простой парень, хороший физик, и мне пришлось прилаживаться к новому телу. У него, конечно, есть неудобства.
— Например?
— Органы чувств. Вернее, их отсутствие. Я помогал разрабатывать уйму компенсирующей аппаратуры. Теперь я читаю эскапистсткие романы, пьянею от электричества, пробую все на вкус, хоть и не могу есть. Я смотрю телевизор. Стараюсь получать все чисто человеческие удовольствия, какие только можно. Они дают мне душевное равновесие, а я в нем очень нуждаюсь.
— Естественно. И получается?
— Сам посуди. У меня есть глаза — они различают цветовую гамму. Есть съемные руки, их можно совершенствовать как угодно, вплоть до работы с микроминиатюрными приборами. Я умею рисовать — кстати, под псевдонимом я уже довольно широко известен как карикатурист. Это для меня отдушина. Настоящая работа по-прежнему физика. И она по-прежнему мне подходит. Знакомо тебе наслаждение, которое испытываешь, после того как разобрался в задаче — геометрической, электронной, психологической, любой? Теперь я решаю неизмеримо более сложные проблемы, требующие не только трезвого расчета, но и мгновенной реакции. Например, вождение космолета. Выпьем еще коньяку. В теплой комнате он хорошо испаряется.
— Ты все тот же Барт Квентин, — сказал Толмен, — но мне в это больше верится, когда я закрываю глаза. Вождение космолета…
— Я не утратил ничего человеческого, — настаивал Квентин. — В сути своей мои эмоции не изменились. Мне… не так уж приятно, что ты смотришь на меня с неподдельным ужасом, но я могу понять твое состояние. Мы ведь давно дружим, Вэн. Не исключено, что ты забудешь об этом раньше, чем я.
Толмен вдруг покрылся испариной. Но теперь он, несмотря на слова Квентина, убедился, что хоть частично узнал то, за чем пришел. У транспланта нет сверхъестественных способностей — он не телепат.
Разумеется, остались еще не выясненные вопросы.
Он подлил коньяку и улыбнулся поблескивающему цилиндру. Слышно было, как в кухне тихонько напевает Линда.
Космолет остался безыменным по двум причинам. Во-первых, ему предстоял один-единственный рейс — на Каллисто; вторая причина была не столь проста. По существу, это был не корабль с грузом, а груз с кораблем.
Атомная энергостанция — не генератор, который можно демонтировать и втиснуть в грузовой отсек. Она чудовищно велика, мощна, громоздка и тяжела. Чтобы изготовить атомную установку, нужны два года, а потом ее пускают в действие непременно на Земле, на гигантском заводе технического контроля, занимающем территорию семи графств в штате Пенсильвания. В вашингтонской Палате мер и весов в стеклянном футляре с терморегулятором хранится полоска металла; это стандартный метр. Точно так же в Пенсильвании с бесчисленными предосторожностями хранится единственный в солнечной системе эталонный расщепитель атомов. К горючему предъявлялось только одно требование — его лучше всего просеивать в грохотах с сеткой в один меш. Размер был выбран произвольно и лишь для удобства тех, кто составлял стандарты на горючее. В остальном же атомные энергостанции поглощали все что угодно.
Немногие баловались с атомной энергией — это свирепая стихия. Экспериментаторы работали по шаткой системе осторожных проб и ошибок. Но даже при таких условиях лишь трансплантида — гарантия бессмертия — не давала профессиональному неврозу перерасти в психоз.
Предназначенная для Каллисто атомная энергостанция была слишком велика даже для самого крупного из торговых космолетов, но ее непременно надо было доставить на Каллисто. Поэтому инженеры и техники соорудили корабль вокруг энергостанции. Не то чтобы буквально сметанный на живую нитку, он, безусловно, соответствовал далеко не всем стандартам. Его конструкция во многом резко отклонялась от нормы. Специфические требования удовлетворялись искусно, подчас остроумно, по мере того как возникали. Поскольку все управление кораблем предполагалось сосредоточить в руках транспланта Квентина, об удобствах малочисленного аварийного экипажа почти не заботились. Экипаж не должен был слоняться по всему кораблю, если только не случится где-нибудь поломки, а поломки практически исключались. Корабль был единственным живым существом. Почти, но не совсем.
У транспланта были приставки — инструменты — решительно во всех секциях сооружения. Они предназначались для выполнения текущих работ на корабле. Искусственных органов чувств не было — только слуховые и зрительные. Квентин временно превратился в суперуправление космолетом. Саммерс принес на борт мозг-цилиндр, поместил его где-то (он один знал, где именно), подключил, и этим закончилось сотворение космолета.
В 24.00 энергостанция отправилась на Каллисто.
Когда была пройдена примерно треть пути к орбите Марса, в необъятный салон, способный привести в ужас любого инженера, вошли шестеро в скафандрах.
Из настенного динамика раздался голос Квентина:
— Что ты здесь делаешь, Вон?
— Порядок, — сказал Браун. — Приступаем. Работать надо по-быстрому Каннингхэм, найдите-ка штеккер. Далквист, держи пистолет наготове.
— А мне что искать? — спросил рослый блондин.
Браун посмотрел на Толмена.
— Вы уверены, что он неподвижен?
— Уверен, — ответил Толмен, у которого бегали глаза. Он чувствовал себя голым под пристальным взглядом Квентина, и это ему не нравилось.
Изможденный, морщинистый, хмурый Каннингхэм заметил:
— Здесь подвижен только привод. Я был убежден в этом еще до того, как Толмен перепроверил. Если трансплант подключен в расчете на одно задание, то он располагает только инструментами, необходимыми именно для этого задания.
— Ладно, не будем терять время на болтовню. Разомкни цепь.
Каннингхэм широко раскрыл глаза под смотровым стеклом шлема.
— Минутку. Тут ведь оборудование не стандартное. Оно экспериментальное… Мне надо разобраться… ага!
Толмен украдкой попытался отыскать линзы трансплантовых глаз, но ему это не удавалось. Откуда-то из-за лабиринта труб, соленоидов, проводов, аккумуляторных пластин и всевозможных деталей на него, он знал, смотрит Квентин. Несомненно, из нескольких точек сразу — зрение у него наверняка обзорное, глаза продуманно размещены по всему салону.
А салон — центральный салон управления — был огромен. Выкрашенный в мутновато-желтый цвет, подавляющей пустотой он напоминал причудливый, какой-то сверхъестественный собор; его громада принижала мужчин, превращала их в карликов. Модуляторы необычайных размеров, лишенные изоляции, жужжали и искрили; жутковатым пламенем вспыхивали вакуумные лампы. Вдоль стен над головами людей, на высоте шести метров, проходила металлическая площадка, огороженная металлическими поручнями, — случайное проявление заботы о технике безопасности. На площадку вели две лесенки у двух противоположных стен каюты. Сверху свисал звездный глобус, а в хлорированном воздухе глухо отдавалась пульсация чудовищной мощности.
Динамик спросил:
— Это что, пиратский налет?
— Называйте как хотите, — небрежно ответил Браун. — И успокойтесь. Вам не причинят вреда. Возможно, мы даже отправим вас на Землю, когда изобретем безопасный способ.
Каннингхэм изучал люситовую сетку, стараясь ни к чему не прикасаться.
Квентин сказал:
— Этот груз не стоит таких усилий. Я ведь не радий везу.
— Мне нужна энергостанция, — лаконически возразил Браун.
— Как вы попали на борт?
Браун поднял было руку, чтобы отереть пот с лица, но, скорчив гримасу, воздержался.
— Что-нибудь нашел, Каннингхэм?
— Не торопите меня. Я всего лишь инженер по электронике. Схемы тут запутанные. Ферн, подсоби-ка.
Беспокойство Толмена росло. Он понял, что Квентин после первого удивленного возгласа все время игнорирует его. Какой-то безотчетный импульс побудил его закинуть голову и окликнуть Квентина.
— Да, — отозвался Квентин. — Так что? Ты, значит, в этой шайке?
— Да.
— И ты выпытывал меня в Квебеке. Хотел удостовериться, что я не опасен.
Толмен постарался ответить бесстрастным голосом:
— Нам надо было знать наверняка.
— Понятно. Как вы попали на борт? Радар автоматически отклоняет корабль от приближающейся массы. Вы не могли подобраться на другом корабле.
— Мы и не подбирались. Просто устранили аварийный экипаж и надели его скафандры.
— Устранили?
Толмен перевел взгляд на Брауна.
— А что нам оставалось? В такой крупной игре нельзя довольствоваться полумерами. Позднее эти люди стали бы живой угрозой нашим планам. Ни одна душа не должна ничего знать, кроме нас. И тебя. — Толмен опять взглянул на Брауна. — Я считаю, Квентин, что тебе лучше войти в долю.
Динамик пренебрег угрозой, скрытой в совете.
— Зачем вам энергостанция?
— Мы подыскали себе астероид, — начал объяснять Толмен, запрокинув голову и шаря взглядом по загроможденной полости корабля; перед глазами все плыло от ядовитых испарений. Он ожидал, что Браун оборвет его на полуслове, но толстяк промолчал. Толмен обнаружил, что очень трудно убеждать собеседника, который находится неизвестно где. — Одна беда — он лишен атмосферы. Энергостанция позволит нам создавать воздух. Найти нас в Поясе Астероидов можно будет только чудом.
— А что потом? Пиратство?
Толмен ничего не ответил. Динамик проговорил в раздумье:
— Вообще-то, пожалуй, дело верное. Во всяком случае, на первых порах. Можно будет как следует поживиться. Никто не ждет чего-нибудь подобного. Да, не исключено, что вам это сойдет с рук.
— Ну, — сказал Толмен, — если ты с нами согласен, то какой отсюда вывод?
— Не тот, что ты думаешь. Вашим пособником я не стану. Не столько из соображений морали, сколько из чувства самосохранения. Для вас я бесполезен. Транспланты нужны только высокоразвитой цивилизации. Я буду лишним грузом.
— Если я дам слово…
— Здесь решаешь не ты, — возразил Квентин.
Толмен инстинктивно бросил вопросительный взгляд на Брауна. Из настенного динамика послышался странный звук, похожий на сдавленный смешок.
— Пусть так, — пожал плечами Толмен. — Естественно, никто не требует, чтобы ты сразу переметнулся на нашу сторону. Поразмысли хорошенько. Помни, что ты уже не прежний Барт Квентин — у тебя есть кое-какие механические недочеты. Времени у нас не так уж много, но мы можем подождать — скажем, десять минут, покуда Каннингхэм осматривает твое хозяйство. А там… что ж, мы ведь не в камушки играем, Квент. — Он поджал губы. — Если ты станешь на нашу сторону и поведешь корабль по нашим указаниям, мы сохраним тебе жизнь. Только решайся немедля. Каннингхэм хочет выследить тебя и отключить от управления. После чего…
— Почему ты так уверен, что меня можно выследить? — хладнокровно спросил Квент. — Как только я высажу вас там, куда вы стремитесь, моя жизнь не будет стоить и цента. Я вам не нужен. Вы не могли бы обеспечить мне должного ухода, даже если бы захотели. Нет, меня просто отправили бы вслед за теми, кого вы уже устранили. Я предъявляю вам встречный ультиматум.
— Ты… что такое?
— Ведите себя тихо и ничего не трогайте, а я высажу вас в необитаемой зоне Каллисто и позволю скрыться, — сказал Квентин. — В противном случае — надейтесь на бога.
Браун впервые показал, что прислушивается к этому голосу. Он обернулся к Толмену.
— Блефует?
Толмен медленно склонил голову.
— Наверное. Он безвреден.
— Блефует, — поддержал Каннингхэм, не отрываясь от своего занятия.
— Нет, — спокойно возразил динамик. — Я не блефую. Кстати, поосторожнее с платой. Это часть атомного привода. Заденете не тот контакт — и все мы превратимся в плазму.
Каннингхэм отпрянул от змеевидной путаницы проводов, переплетенных в бакелите. Смуглолицый Ферн, который стоял поодаль, обернулся — взглянуть, что происходит.
— Полегче, — сказал он. — Надо твердо знать, что делаешь.
— Заткнись, — буркнул Каннингхэм. — Я-то знаю. Может быть, именно этого трансплант и боится. Я буду всячески избегать контактов нуклеоники, но… — Он помедлил, присмотрелся к паутине проводов. — Нет. Этот не нуклеонный… по-моему. Во всяком случае, не управляющий. Допустим, я разомкну этот контакт…
Его рука, защищенная перчаткой, потянулась к рубильнику.
Динамик произнес:
— Каннингхэм, лучше не надо.
Каннингхэм занес руку над рубильником. Динамик вздохнул.
— Что ж, будьте первым. Есть!
Смотровое стекло шлема больно стукнуло Толмена по носу. Огромный салон словно стал на дыбы, и Толмен, не удержавшись на ногах, кубарем покатился по полу. Он видел, как вокруг кувыркаются и падают гротескные фигуры в скафандрах. Браун потерял равновесие и тяжело рухнул на пол.
При резком ускорении корабля Каннингхэма швырнуло на провода. Он повис, как муха в паутине, его конечности, голова, все тело подергивалось в непроизвольных судорогах. Темп этой дьявольской пляски постепенно нарастал.
— Снимите его оттуда! — взвыл Далквист.
— Постойте! — вскричал Ферн. — Я отключу ток… — Но он не знал, как это делается. Толмен, у которого пересохло в горле, не отрываясь смотрел, как вытягивается, изгибается, дрожит в агонии тело Каннингхэма. Вдруг явственно послышался хруст костей.
Теперь Каннингхэма сводили лишь редкие судороги, голова его поникла, но оказалась под необычным углом к телу.
— Снимите его, — распорядился Браун, но Ферн покачал головой.
— Каннингхэм мертв. А эта схема опасна.
— То есть как мертв?
Под щеточкой усов губы Ферна раздвинулись в мрачной усмешке.
— В эпилептическом припадке недолго свернуть себе шею.
— Пожалуй, — согласился потрясенный Далквист. — У него действительно шея сломана. Глядите, как повернута голова.
— Если через тебя пропустить переменный ток в двадцать герц, ты тоже будешь корчиться в судорогах, — одернул его Ферн.
— Нельзя же оставлять его так?
— Можно, — хмуро сказал Браун. — Держитесь-ка вы все подальше от стен. — Он злобно взглянул на Толмена. — А вы почему не…
— Все ясно. Но Каннингхэму следовало быть умнее и не прикасаться к голым проводам.
— Немного же здесь изолированных проводов, — проворчал толстяк. — А вы еще говорили, будто трансплант безвреден.
— Я говорил, что он неподвижен. И не телепат. — Толмен поймал себя на том, что как бы оправдывается.
Ферн заметил:
— Перед ускорением или торможением корабля дается звуковой сигнал. И на этот раз сигнала не было. Наверное, его отключил сам трансплант, чтобы застигнуть нас врасплох.
Они вглядывались в жужжащую, просторную, желтую пустоту. Толмена охватила боязнь замкнутого пространства. Стены, казалось, готовы были рухнуть — сомкнуться над ним, словно он стоял на разжатой ладони титана.
— Можно разбить ему глаза, — предложил Браун.
— Сначала надо их найти. — Ферн ткнул пальцем в сторону лабиринта всевозможных устройств.
— Всего и дела-то — отключить транспланта. Разомкнуть соединение. Тогда он будет все равно что покойник.
— К сожалению, — возразил Ферн, — среди нас единственным специалистом по электронике был Каннингхэм. Я всего только астрофизик!
— Неважно. Мы выдернем одну-единственную вилку — и трансплант потеряет сознание. Это-то в наших силах!
Страсти разгорались. Утихомирил всех Коттон — маленький человечек с подслеповатыми голубыми глазками.
— Нас должна выручить математика. Геометрия. Надо разыскать транспланта и… — Он поднял глаза вверх и оцепенел. — Мы уклонились от курса! — выговорил он наконец. — Видите индикатор?
Высоко вверху Толмен видел исполинский звездный глобус. На его черной поверхности ясно можно было различить пятнышко красного света.
Смуглое лицо Ферна искривилось в усмешке.
— Все ясно. Трансплант ищет защиты. Ближайшая планета, откуда можно ждать помощи, — это Земля. Но у нас еще много времени. Я не такой специалист, как Каннингхэм, но и не безнадежный кретин. — Он не смотрел на ритмично подрагивающее тело. — Вовсе не обязательно проверять тут все соединения.
— Вот и ладно, займитесь, — буркнул Браун.
Ферн, неуклюжий из-за скафандра, подошел к квадратному отверстию в полу и вгляделся в металлическую решетку, еле видную на глубине двадцати пяти метров.
— Точно. Сюда подается горючее. Незачем исследовать все соединения до последнего. Горючее насыпается вон из той трубы, что идет поверху. Теперь смотрите. Все, что связано с атомной энергией, явно помечено красным. Видите?
Все видели. То тут, то там на щитах и пластинах — загадочные красные метки. Еще были знаки синие, зеленые, черные и белые.
— Будем исходить из этого допущения, — закончил Ферн. — По крайней мере до поры до времени. Красное — это атомная энергия. Синее… зеленое… так.
Толмен неожиданно сказал:
— Что-то я нигде не вижу ничего похожего на футляр с мозгом Квентина.
— Неужто ты ожидал его увидеть? — саркастически спросил астрофизик. — Он вставлен в какую-нибудь нишу с амортизационной прокладкой. Мозг выдерживает большую перегрузку, чем тело, но семь g — максимум во всех случаях. Это нам, между прочим, на руку. Корабль не рассчитан на высокие скорости. Трансплант бы их не выдержал, а мы и подавно.
— Семь g, — в раздумье повторил Браун.
— При которых трансплант тоже лишился бы чувств. А ему надо быть в сознании, чтобы провести корабль сквозь земную атмосферу. Времени у нас уйма.
— Сейчас мы движемся довольно медленно, — заметил Далквист.
Ферн бросил цепкий взгляд на звездный глобус.
— Похоже на то. Пустите-ка, я займусь.
Он опоясался канатом и привязал конец к одной из центральных колонн.
— Чтобы не было несчастных случаев.
— Не так уж трудно найти нужную цепь, — сказал Браун.
— Как правило, не трудно. Но тут ведь все понамешано — атомное управление, радар, кухонный водопровод. А ярлыки эти служили только для удобства изготовителей. Ведь корабль строили не по чертежам. Он сделан с маху. Я-то найду транспланта, но для этого нужно время. Так что придержите язык и дайте мне спокойно поработать.
Браун насупился, но ничего не ответил. Лысый череп Коттона покрылся испариной. Далквист рукой обхватил металлическую колонну и стал ждать, что будет дальше. Толмен опять взглянул на галерею, что тянулась вдоль стен. На звездном глобусе заплясал диск красного света.
— Квент, — позвал Толмен.
— Да, Вэн. — Голос Квентина был далек и спокоен. Браун, будто невзначай, взялся рукой за бластер, висящий у него за поясом.
— Отчего ты не сдаешься?
— А вы?
— Тебе нас не одолеть. С Каннингхэмом ты справился по счастливой случайности. Теперь мы настороже — ты не причинишь нам вреда. Найти тебя — только вопрос времени. А тогда не жди пощады, Квент. Ты можешь избавить нас от лишних усилий: сообщи, где находишься. Мы согласны отплатить услугой за услугу. Если отыщем тебя без твоей помощи, тебе уж не придется ставить условия. Ну, как?
— Нет, — ответил Квентин просто.
Несколько минут все молчали. Толмен наблюдал за Ферном, а тот, чрезвычайно осторожно разматывая бухту каната, исследовал паутину, где повисло тело Каннингхэма.
— Разгадка вовсе не там, — сказал Квентин. — Я неплохо замаскирован.
— Но беспомощен, — тотчас нашелся Толмен.
— Вы тоже. Спроси хоть у Ферна. Стоит ему перепутать контакты — и звездолет превратится в плазму. Так что ваши дела не лучше. Я ложусь на новый курс, возвращаюсь на Землю. Если вы сейчас не сдадитесь…
Вмешался Браун:
— Старинные законы действуют и поныне. За пиратство полагается смертная казнь.
— Пиратства не было вот уже много веков. Если дойдет до суда, приговор могут и заменить.
— Тюрьмой? Изменением условных рефлексов? — уточнил Толмен. — Лучше смерть.
— Мы гасим скорость! — воскликнул Далквист, покрепче ухватившись за колонну.
Поглядев на Брауна, Толмен уже не сомневался, что толстяк понял и оценил его тактику. Там, где техника бессильна, всесильна психология. В конце концов, мозг у Квентина человеческий.
Прежде всего усыпить бдительность противника.
— Квент!
Но Квентин не отвечал. Браун, поморщась, обернулся посмотреть, как идут дела у Ферна. Физик сосредоточенно изучал схему соединений, делал пометки в блокноте, укрепленном на левом локте скафандра, и по смуглому лицу его струился пот.
Вскоре Толмен ощутил легкую дурноту. Он покачал головой, осознав, что корабль почти совсем погасил скорость, и покрепче ухватился за ближайшую колонну. Ферн чертыхнулся. Ему было трудно удерживать равновесие.
Но вот он не устоял на ногах — наступила невесомость. Пятеро в скафандрах держались кто за что мог. Ферн злобно буркнул:
— Допустим, мы в тупике, но транспланту от этого не легче. Я не могу работать в невесомости, но и он не попадет на Землю без ускорения.
— Я послал сигнал бедствия, — сообщил динамик.
Ферн рассмеялся.
— Это-то мы с Каннингхэмом угадали, да и вы сами проговорились Толмену. Имея на борту противометеоритный радар, вы не нуждаетесь в аппаратуре связи, и у вас ее нет.
Он окинул взглядом блок, от которого только что отошел.
— Впрочем, возможно, я был слишком близок к правильному решению, а? Не потому ли…
— Вы даже не начинали приближаться, — оборвал Квентин.
— Все равно… — Ферн оттолкнулся от колонны, высвободил очередную порцию каната. Он намотал петлю на левое запястье и, повиснув в воздухе, возобновил изучение схемы.
Руки Брауна не удержались на скользкой поверхности колонны, и он взмыл как воздушный шар, слишком сильно надутый. Толмен, оттолкнувшись, метнулся к площадке с поручнями. Рука в тяжелой перчатке поймала металлический брус. Толмен раскачался, наподобие воздушного гимнаста, вспрыгнул на площадку и посмотрел вниз (хотя понятия “вверху” и “внизу” исчезли), на салон управления.
— По-моему, вам лучше сдаться, — сказал Квентин.
Браун медленно плыл к Ферну.
— Никогда, — заявил он, и в тот же миг с силой парового молота на звездолет обрушилась четырехкратная перегрузка. Это не был рывок вперед. Направление было другим, заранее заданным. Ферн уцелел, отделавшись лишь вывихом кисти: петля спасла его от гибельного падения на голые провода.
Толмена швырнуло на пол площадки. Ему было видно, как внизу остальные тяжело валятся на твердые плиты. Один лишь Браун упал не на пол.
В момент резкого ускорения он как раз парил над отверстием, куда подается горючее.
Толмен увидел, как скрылось из виду массивное тело. Раздался душераздирающий крик.
Далквист, Ферн и Коттон с усилием поднялись на ноги. Они осторожно подошли к отверстию и заглянули вниз.
— Он не… — начал было Тол мен.
Коттон отвернулся. Далквист не двигался с места. “Будто зачарованный”, — подумал Толмен, но потом заметил, как у того вздрагивают плечи. Ферн посмотрел вверх, на площадку.
— Прошел через грохот, — сказал он. — Металлическая сетка с ячейками один меш.
— Пробил сетку?
— Нет, — неторопливо ответил Ферн. — Не пробил. Прошел насквозь.
Четырехкратная сила тяжести и падение с двадцатипятиметровой высоты в сумме дают что-то чудовищное. Толмен закрыл глаза и окликнул.
— Квент!
— Сдаетесь?
— Никогда в жизни! — буркнул Ферн. — Не так уж мы друг от друга зависим. Обойдемся и без Брауна.
Толмен уселся на площадке, держась за поручень и свесив ноги в пустоту. Он всматривался в звездный глобус, который висел слева от него, метрах в двенадцати. Красное пятнышко — индикатор положения звездолета — не двигалось.
— По-моему, ты теперь не человек, Квент.
— Оттого что не хватаюсь за бластер? У меня другое оружие. Я не питаю иллюзий, Вэн. Я отстаиваю свою жизнь.
— Мы еще можем сговориться.
— Я ведь предсказывал, что ты раньше меня забудешь о нашей дружбе, — ответил Квентин. — Ты не мог не знать, что ваш налет кончится моем гибелью. Но тебе это было безразлично.
— Я не ожидал, что ты…
— Ясно, — сказал динамик. — Интересно, ты бы с такой же готовностью осуществлял ваш план, если бы я не утратил человеческого облика? А насчет дружбы… не будем брезговать психологическими методами, Вэн. Мое металлическое тело ты считаешь врагом, барьером между тобой и настоящим Бартом Квентином. Подсознательно, может быть, ненавидишь его и потому стремишься уничтожить. Несмотря на то что вместе с ним истребишь и меня. Не знаю — возможно, ты оправдываешь себя рационалистическим рассуждением, будто тем самым избавишь меня от причины, которая воздвигла между нами барьер. И забываешь, что в главном-то я не изменился.
— Мы с тобой когда-то играли в шахматы, — сказал Толмен, — но пешек и фигур не ломали.
— Пока что я под шахом, — возразил Квентин. — защищаться могу только конями. А у тебя еще целы слоны и ладьи. Можешь уверенно двигаться к цели. Сдаешься?
— Нет! — бросил Толмен. Глаза его были прикованы к красному пятнышку света. Он уловил легчайший трепет и отчаянно схватился за металлический поручень. Когда корабль рванулся, Толмен повис в воздухе. Одну руку отбросило с поручня, но другая удержалась. Звездный глобус яростно раскачивался. Толмен перекинул ногу через поручень, вернулся на узенькую площадку и глянул вниз.
Ферна по-прежнему удерживал канат. Далквист и Коттон заскользили по полу и с грохотом врезались в колонну. Кто-то вскрикнул.
Обливаясь потом, Толмен осторожно спустился. Но, когда он подошел к Коттону, тот был уже мертв. О том, как он умер, рассказали трещины в смотровом стекле шлема и искаженные, синюшные черты лица.
— На меня налетел, — выдавил из себя Далквист. — Разбил стекло о гребень моего шлема…
Хлорная атмосфера корабля прикончила Коттона если не безболезненно, то быстро. Далквист, Ферн и Толмен переглянулись.
Светловолосый великан сказал:
— Троих не стало. Не нравится мне это. Очень не нравится.
Ферн оскалил зубы.
— Значит, мы все еще недооцениваем противника. Привяжитесь к колоннам. Не двигайтесь без страховки. Не подходите к опасным предметам.
— Мы все еще приближаемся к Земле, — напомнил Тол мен.
— Ну, да, — кивнул Ферн. — можно открыть люк и шагнуть в пространство. А дальше что? Мы рассчитывали, что будем пользоваться кораблем. Теперь ничего другого и не остается.
— Если мы не сдадимся… — начал Далквист.
— Казнь, — без обиняков сказал Ферн. — У нас еще есть время. Я разобрался в некоторых соединениях. Многие отпадают.
— Все еще надеешься на удачу?
— Пожалуй. Но только все время держитесь за что-нибудь устойчивое. Я найду ответ, прежде чем мы войдем в атмосферу.
— Мозг испускает характерные колебания, — предложил Толмен. — Может быть, направленным искателем?..
— Это хорошо посреди пустыни Мохаве. Но не здесь. На корабле полным-полно излучений и токов. Как их различить без специальной аппаратуры?
— Мы ведь кое-что взяли с собой. Да и здесь ее хватает.
— Здесь она с сюрпризами. Я ведь не нарушать status quo. Жаль, что Каннингхэм так бесславно погиб.
— Квентин не дурак, — сказал Толмен. — Первым убрал электроника, вторым — Брауна. Слона и ферзя. Потом на тебя покушался.
— А я тогда кто же?
— Ладья. Он и с тобой расправится при случае. — Толмен нахмурился, стараясь вспомнить что-то важное. И вдруг вспомнил. Он склонился над блокнотом на рукаве у Ферна, телом прикрывая запись от фотоэлементов, которые могли оказаться в любой точке стен или потолка. Он написал: “Пьянеет от токов высокой частоты. Сделаешь?”
Ферн смял листок и, неловко действуя рукой в перчатке, медленно разорвал на клочки. Он подмигнул Толмену и неуловимо кивнул.
— Что ж, постараюсь, — сказал он, разматывая канат, чтобы подойти к сумке с инструментами, которую принес на борт вдвоем с Каннингхэмом.
Очутившись одни, Далквист и Толмен привязались к колоннам и стали ждать. Больше ничего не оставалось. Толмен как-то упоминал при Ферне и Каннингхэме о высокочастотном опьянении; они не сочли эту информацию ценной. А ведь в ней, возможно, ключ к ответу — надо подкрепить технику прикладной психологией.
Тем временем Толмен тосковал по сигарете. В неуклюжем скафандре он мог принять только таблетку соли и выпить несколько глотков теплой воды, и то благодаря специальному механизму. Сердце его стучало, от тупой боли ломило в висках. В скафандре было неудобно; никогда еще Толмену не приходилось испытывать такого — как будто заточили его душу.
Через приемник он вслушивался в гудящее безмолвие, нарушаемое лишь шорохом резиновой обшивки сапог, когда передвигался Ферн. Хаос корабельного оборудования заставил Толмена зажмуриться; безжалостное освещение, не рассчитанное на глаза человека, вызывало нервную боль в глазницах. “Где-то на корабле, — подумал он, скорее всего в салоне, спрятан Квентин. Но замаскирован. Как?”
Принцип украденного письма? Навряд ли. У Квентина не было оснований ждать налета. Лишь по чистой случайности транспланту выбрали такое превосходное укрытие. По случайности, а также из-за лихорадочной спешки строителей, создавших звездолет разового назначения, удобный, как логарифмическая линейка, — ни более, ни менее.
“Вот если заставить Квентина обнаружить себя…” — подумал Толмен.
Но каким образом? Через наведенное раздражение мозга — опьянение?
Вызвать к основным схемам? Но человеческий мозг не способен на них воздействовать. У этой породы только и есть общего с человеком, что инстинкт самосохранения. Толмен жалел, что не похитил Линду. Тогда бы у него был козырь.
Будь у Квентина человеческое тело, загадка решалась бы просто. И не обязательно пыткой. Толмена привела бы к цели непроизвольная мускульная реакция — старинное оружие профессиональных фокусников. К сожалению, целью был Квентин — бестелесный мозг в герметизированном, изолированном металлическом цилиндре, где вместо позвоночника — провод.
Если бы Ферну удалось наладить высокочастотный генератор, колебания так или иначе ослабили бы оборону Барта Квентина. Пока же трансплант остается крайне опасным противником. И отлично замаскированным.
Ну, не то чтобы идеально. Вовсе нет. Толмен внезапно оживился: ведь Квентин не просто отсиживается, пренебрегая пиратами, и возвращается кратчайшим путем на Землю. Он повернул назад, а не продолжил полет на Каллисто, и это доказывает, что Квентину нужна подмога. А тем временем, убивая, он отвлекает незваных гостей.
Значит, Квентина явно можно найти.
Лишь бы хватило времени.
Каннингхэму это было по плечу. И даже Ферн — угроза транспланту. Это значит, что Квентин… боится.
Толмен порывисто вздохнул.
— Квент, — сказал он, — есть предложение. Ты слушаешь?
— Да, — ответил далекий, до ужаса знакомый голос.
— Есть вариант, устраивающий нас всех. Ты хочешь остаться в живых. Мы хотим получить корабль. Верно?
— Правильно.
— Предположим, мы сбрасываем тебя на парашюте, когда входим в земную атмосферу. Потом принимаем управление и снова уходим в космос. Тогда…
— А Брут весьма достойный человек, — докончил Квентин. — Но только он, конечно, никогда таким не был. Я никому из вас больше не доверяю, Вэн. Психопаты и преступники слишком аморальны. Они не остановятся ни перед чем, считая, будто цель оправдывает средства. Ты психолог с неустойчивой психикой, Вэн, и именно поэтому я не верю ни единому твоему слову.
— Надолго вперед загадываешь. Помни, если мы вовремя отыщем нужную схему, переговоров не будет.
— Если отыщете.
— До Земли далеко. Теперь мы остерегаемся. Больше ты никого не убьешь. Мы попросту будем спокойно работать, пока не найдем тебя. Ну, как?
Помолчав, Квентин сказал:
— Я уж лучше загадаю вперед. Технические категории знакомы мне лучше человеческих. Завися от своей области знаний, я в большей безопасности, чем если бы попытался заниматься психологией. Я разбираюсь в коэффициентах и косинусах, но не в коллоидной начинке твоего черепа.
Голова Толмена поникла, с носа на смотровое стекло шлема покатился пот. Волной нахлынула внезапная боязнь замкнутого пространства — боязнь тесного скафандра, более просторной темницы салона и самого корабля.
— Ты скован в своих действиях, Квент, — сказал он чересчур громко. — Выбор оружия у тебя небогатый. Ты не можешь изменить здесь атмосферного давления, иначе давно сплющил бы нас в лепешку.
— А заодно и драгоценное оборудование. Кстати, ваши скафандры выдерживают практически любое давление.
— Король у тебя все еще под шахом.
— Как и у тебя, — хладнокровно ответил Квентин.
Ферн посмотрел на Толмена долгим взглядом, в котором читались одобрение и тень торжества. Под неуклюжими перчатками, орудующими хрупкими инструментами, возникал генератор. К счастью, надо было перемонтировать готовое оборудование, а не создать его заново — иначе времени не хватило бы.
— Наслаждайся жизнью, — сказал Квентин. — Я выжимаю все ускорение, которое мы стерпим.
— Не ощущаю перегрузок, — заметил Толмен.
— Все, которое мы стерпим, а не которое я способен развить. Давай же, развлекайся. Победить ты не можешь.
— Неужели?
— Сам посуди. Пока вы привязаны к месту, вам ничто не угрожает. А если начнете двигаться по кораблю, я вас уничтожу.
— Значит, чтобы захватить тебя, надо двигаться? Квентин рассмеялся.
— Этого я не говорил. Я хорошо замаскирован. Сейчас же выключите!
Эхо от крика перекатывалось под сводчатым потолком, сотрясая янтарный воздух. Толмен нервно дернулся. Он перехватил взгляд Ферна и увидел, что астрофизик усмехается.
— Подействовало. — сказал Ферн.
Наступило долгое молчание. Внезапно корабль тряхнуло. Но генератор был надежно закреплен, да и людей страховали канаты.
— Выключите, — вторично потребовал Квентин. Голос его звучал не вполне уверенно.
— Где ты? — спросил Толмен.
Никакого ответа.
— Мы можем и подождать, Квент.
— Ну и ждите! Я… меня не отвлекает страх за свою шкуру. Вот одно из многих преимуществ транспланта.
— Сильный раздражитель, — пробормотал Ферн. — Быстро его разобрало.
— Полно, Квент, — убедительно сказал Толмен. — У тебя ведь не исчез инстинкт самосохранения. Вряд ли тебе сейчас очень приятно!
— Даже… слишком приятно, — с запинкой ответил Квентин. — Но ничего не выйдет. Меня всегда было трудно подпоить.
— Это не выпивка, — возразил Ферн. — Он коснулся диска регулятора.
Трансплант рассмеялся; Толмен с удовольствием отметил про себя, что его речь стала невнятной.
— Уверяю тебя, ничего не выйдет. Я для вас слишком… хитер.
— Да ну!
— Да! Вы тоже не дураки, никоим образом. Ферн, может быть, и знающий инженер, но недостаточно знающий. Помнишь, Вэн, в Квебеке ты спросил, какие во мне изменения? Я сказал, что никаких. Теперь я убеждаюсь, что ошибся.
— То есть?
— Меньше отвлекаюсь. — Квентин был слишком разговорчив — симптом опьянения. — В телесной оболочке мозг не может полностью сосредоточиться. Он постоянно ощущает тело. А тело — механизм несовершенный. Слишком специализированный, чтобы иметь высокий КПД. Дыхание, кровообращение — все это мешает. Отвлекают даже вздохи и выдохи. Так вот, сейчас мое тело — корабль, но это механизм идеальный. У него КПД предельно высокий. Соответственно лучше работает мой мозг.
— Сверхчеловеческий.
— Сверхдейственный. Обычно шахматную партию выигрывает более сложно организованный мозг, потому что он предвидит все мыслимые гамбиты. Так и я предвижу все, что ты можешь сделать. А у тебя серьезный гамбит.
— Отчего же?
— Ты человек.
Самомнение, подумал Толмен. Не здесь ли его ахиллесова пята? Сладость успеха, очевидно, сделала свое психологическое дело, а электронный хмель усыпил центры — торможения. Логично. После пяти лет однообразной работы, как она ни необычна, внезапно изменившаяся ситуация (переход от действия к бездействию, превращение из машины в главного героя) могла послужить катализатором. Самомнение. И сумеречное мышление.
Ведь Квентин не сверхмозг. Отнюдь нет. Чем выше коэффициент умственного развития, тем меньше нуждаешься в самооправдании, прямом или косвенном. И, как ни странно, Толмен разом избавился от неотступных угрызений совести. Настоящего Барта Квентина никто не мог обвинить в параноидном мышлении.
Значит…
Произношение Квентина осталось четким, он не глотал слов. Но ведь звуки он издает не губами, не языком, без помощи неба. А вот контроль громкости заметно ухудшился, и голос транспланта то понижался до шепота, то срывался на крик.
Толмен усмехнулся. На душе у него стало легче.
— Мы люди. — сказал, — но мы-то пока трезвы.
— Чепуха. Посмотри на индикатор. Мы приближаемся к Земле.
— Хватит дурака валять, Квент, — устало проговорил Толмен. — Ты блефуешь, и оба мы это понимаем. Не можешь ведь ты до бесконечности терпеть высокочастотный раздражитель. Не трать время, сдавайся.
— Сам сдавайся, — сказал Квентин. — Я вижу все, что делает каждый из вас. Да и корабль — ловушка на ловушке. Мне остается только наблюдать отсюда, сверху, пока вы не очутитесь возле какой-нибудь ловушки. Я свою партию продумал на много ходов вперед, все гамбиты кончаются матом одному из вас. У вас нет никакой надежды. У вас нет никакой надежды. У вас нет никакой надежды.
Отсюда, сверху, подумал Толмен. Откуда сверху? Он вспомнил реплику Коттона, что найти транспланта поможет геометрия. Конечно. Геометрия и психология. Разделить корабль на две части, потом на четыре и так далее…
Теперь уже не обязательно. Сверху — решающее слово. Толмен ухватился за него с пылом, ничуть не отразившимся на его лице. Сверху — значит, зона поисков сужается вдвое. Нижние участки корабля можно исключить. Теперь надо разделить пополам верхнюю секцию — линия пройдет, допустим, через звездный глобус.
Глаза транспланта — фотоэлементы — расположены, конечно, повсюду, но Толмен решил исходить из того, что Квентин считает себя находящимся в одном каком-то пункте, а не разбросанным по всему кораблю. Местонахождение человека в его понимании соответствует местонахождению головы.
Итак, Квентину видно кровавое пятно на звездном глобусе, но это не значит, что он находится в стене, к которой обращено это полушарие глобуса. Надо спровоцировать транспланта, пусть укажет свои координаты относительно тех или иных предметов на корабле, но это будет трудно: ведь в таких случаях координаты определяются на глазок; зрение — важнейшее звено, связующее человека с его окружением. А у Квентина зрение почти всемогущее. Он видит все.
Но можно же его как-то локализовать!
Помогла бы словесная ассоциация. Но для этого нужно содействие. Квентин не настолько пьян!
Можно узнать, что именно видит Квентин, но этим все равно ничего не определишь: его мозгу не обязательно соседствовать с одним из глаз. У транспланта есть неуловимое, внутреннее ощущение пространства — сознание, что он, слепой, глухой, немой, если бы не разбросанные повсюду дистанционные датчики, находится в определенном месте. А как вытянуть из Квентина то, что нужно: ведь на прямые вопросы он не ответит?
Не удастся, подумал Толмен с безнадежным чувством подавленного гнева. Гнев разрастался. Он бросил Толмена в пот, вызвал тупую, щемящую ненависть к Квентину. Во всем виноват Квентин — в том, что Толмен стал узником ненавистного скафандра и огромного смертоносного корабля. Машина виновата…
И вдруг он придумал выход.
Все, конечно, зависит от того, насколько пьян Квентин. Толмен бросил вопросительный взгляд на Ферна, а тот в ответ повернул диск и кивнул.
— Будьте вы прокляты, — шепотом произнес Квентин.
— Чепуха, — сказал Толмен. — Ты сам дал понять, что у тебя исчез инстинкт самосохранения.
— Я… не…
— Это правда, не так ли?
— Нет, — громко ответил Квентин.
— Ты забываешь, Квент, что я психолог. Мне давно следовало всесторонне охватить твою проблему. Она ведь была открытой книгой еще до того, как я тебя увидел, только читай. Стоило мне увидеть Линду.
— Помолчи о Линде!
На какой-то миг Толмену явилось тошнотворное видение пьяного, измученного мозга, скрытого где-то в стене, — сюрреалистический кошмар.
— Ясно, — сказал он, — ты и сам не хочешь о ней говорить.
— Помолчи.
— Ты и о себе не хочешь думать, так ведь?
— Чего ты добиваешься, Вэн? Хочешь меня разозлить?
— Нет, — сказал Толмен, — просто я сыт по горло, надоела мне вся эта история, с души воротит. Притворяешься, будто ты Барт Квентин, будто ты еще человек, будто с тобой можно договориться на равных.
— Мы не договоримся…
— Я не о том, и ты сам это знаешь. Я только сейчас понял, кто ты такой.
Слова повисли в мутном воздухе, Толмену казалось, будто он слышит тяжелое дыхание Квентина, хоть он и понимал, что это иллюзия.
— Прошу тебя, Вэн, помолчи, — сказал Квентин.
— А кто это просит?
— Я.
— А ты кто такой?
Корабль резко остановился. Толмен чуть не потерял равновесия. Его спас канат, обмотанный вокруг колонны. Он засмеялся.
— Я бы над тобой сжалился, Квент, если бы ты был ты. Но это не так.
— Меня на удочку не поймаешь.
— Пусть это удочка, но это правда. Ты и сам над этим задумался. Голову даю на отсечение.
— Над чем задумывался?
— Ты больше не человек, — мягко сказал Толмен. — Ты вещь. Машина. Устройство. Кусок серого губчатого мяса в ящике. Неужели ты думал, что я способен к тебе привыкнуть… теперь? Что я могу отождествлять тебя с прежним Квентом? У тебя ведь лица нет!
Из динамика донеслись звуки. Металлические. Потом…
— Замолчи, — сказал Квентин почти жалобно. — Я знаю, чего ты добиваешься.
— Ты не хочешь смотреть правде в глаза. Только ведь придется, рано или поздно, убьешь ты нас или нет. Это… происшествие… случайность. А мысли в твоем мозгу будут все расти и расти. Ты будешь все больше и больше изменяться. Ты уже сильно изменился.
— Ты с ума сошел, — сказал Квентин. — Я ведь не… чудовище.
— Надеешься, да? Рассуждай логически. До сих пор ты не решался, так ведь? — Толмен поднял руку в защитной перчатке и стал загибать пальцы, отсчитывая пункты обвинения. — Ты судорожно хватаешься за то, что от тебя ускользает, — за человечность, твой удел по праву рождения. Ты дорожишь символами в надежде, что они заменят реальность. Отчего ты притворяешься, будто ешь? Отчего настаиваешь, чтобы коньяк тебе наливали в бокал? Знаешь ведь, что с тем же успехом его можно выдавить в тебя из масленки.
— Нет! Нет! Эстетическая…
— Вздор. Ты смотришь телевизор. Читаешь. Притворяешься до такой степени человеком, что даже стал карикатуристом. Это все притворство, отчаянное, безнадежное цепляние за то, чего у тебя уже нет. Откуда у тебя потребность в пьянстве? Ты не уравновешен психически, оттого что притворяешься человеком, а на самом деле давно уже не человек.
— Я… да я еще лучше…
— Возможно… если бы ты родился машиной. Но ты был человеком. Имел человеческий облик. У тебя были глаза, волосы, губы. Линда не может этого не помнить, Квент. Ты должен был настоять на разводе. Понимаешь, если бы тебя только искалечило взрывом, она бы о тебе заботилась. Ты бы в ней нуждался. А так — ты независимая, самостоятельная единица. Линда тщательно притворяется. Надо отдать ей должное. Она старается не представлять тебя сверхмощным вертолетом. Механизмом. Шариком сырой клетчатки. Тяжко же ей приходится. Она тебя помнит таким, каким ты был.
— Она меня любит.
— Жалеет, — беспощадно поправил Толмен.
В жужжащем безмолвии красный индикатор полз по глобусу. Ферн украдкой облизал губы. Далквист, сощурившись, спокойно наблюдал за происходящим.
— Да-да, — сказал Толмен, — смотри правде в лицо. И загляни в будущее. Есть и компенсация. Для тебя будет удовольствием пользоваться всеми своими механизмами. Постепенно ты даже забудешь, что когда-то был человеком. И ты станешь счастливее. Потому что этого не удержишь, Квент. Это отходит. Еще какое-то время можешь притворяться, но в конце концов это утратит значение. Научишься довольствоваться тем, что ты только машина. Увидишь красоту в машинах, а не в Линде. Возможно, это уже случилось. Возможно, Линда понимает, что это случилось. Знаешь, пока еще ты не обязан быть честным с собой. Ты ведь бессмертен. Но мне такого бессмертия даром ненужно.
— Вэн…
— Я-то по-прежнему Вэн. А вот ты — машина. Не стесняйся, убей нас, если хочешь и если можешь. Потом возвращайся на Землю и, когда увидишь Линду, посмотри ей в лицо. Посмотри на нее, когда она не будет знать, что ты ее видишь. Тебе ведь это легко. Вставь фотоэлемент в лампу или еще куда-нибудь.
— Вэн… Вэн!
Толмен уронил руки вдоль тела.
— Ладно. Где ты?
Молчание ширилось, а в желтом просторе жужжанием трепетал невысказанный вопрос. Вопрос, тревожащий каждого транспланта. Вопрос о цене.
Какой ценой?
Предельное одиночество, мучительное сознание того, что старые узы рвутся одна за другой, что вместо живой, теплой души человека останется уродливый супермозг?
Да, он задумался — этот трансплант, бывший Барт Квентин. Он задумался, пока гордые, мощные машины, составляющие его тело, готовились мгновенно и энергично ожить.
Изменяюсь ли я? Остался ли прежним Бартом Квентином? Или они — люди — считают меня… Как в действительности относится ко мне Линда? Неужто я… Неужто я… неодушевленный предмет?
— Поднимись на балкон, — сказал Квентин. Его голос звучал удивительно вяло и мертво.
Толмен подал быстрый знак. Ферн и Далквист оживились. Они полезли вверх по лестницам, находящимся у противоположных стен салона, но оба предусмотрительно прикрепили свои канаты к перекладинам.
— Где это? — вкрадчиво спросил Толмен.
— В южной стене… Ориентируйся по звездному глобусу. Ко мне подойдешь… — Голос умолк.
— Да? Молчание.
— Ему нехорошо? — окликнул сверху Ферн.
— Квент!
— Да… Примерно в центре площадки. Я скажу, когда подойдешь.
— Осторожно, — предостерег Далквиста Ферн. Он обмотал свой канат вокруг поручня площадки и стал бочком подвигаться вперед, глазами обшаривая стены.
Одну руку Толмен высвободил, чтобы протереть снаружи запотевшее смотровое стекло. Пот градом лился по его лицу, по всему телу. Призрачный желтый свет, от которого мороз шел по коже, жужжащее безмолвие машин, которые должны были бы оглушительно реветь, — от всего этого невыносимо напряглись нервы.
— Здесь? — крикнул Ферн.
— Где это, Квент? — спросил Толмен. — Где ты?
— Вэн, — сказал Квентин с мучительным, неотвязным страданием в голосе. — Ты ведь не всерьез это говорил. Не может так быть. Это же… Я должен знать! Я думаю о Линде!
Толмен содрогнулся. Он облизал пересохшие губы.
— Ты машина, Квент, — сказал он непреклонно. — Устройство. Сам ведь знаешь, я никогда не попытался бы убить тебя, если бы ты все еще был Бартом Квентином.
И тут Квентин рассмеялся резким, устрашающим смехом.
— Получай, Ферн! — прогремел он, и отголоски загудели, загрохотали под сводчатым потолком. Ферн вцепился в поручень площадки.
Это была роковая ошибка. Канат, привязывающий его к поручню, оказался западней, так как Ферн не сразу увидел опасность и не успел отвязаться.
Корабль рвануло.
Все было прекрасно рассчитано. Ферна отбросило к стене, но канат его удержал. В тот же миг огромный звездный глобус маятником закачался по исполинской дуге на своей подвеске. При ударе канат Ферна мгновенно лопнул.
От вибрации загудели стены.
Тол мен прижался к колонне, не сводя глаз с глобуса. А глобус все качался да качался, и амплитуда его колебаний уменьшалась, по мере того как вступало в свои права трение. С глобуса брызгала и капала жидкость.
Тол мен увидел, как над поручнем показался шлем Далквиста. Тот пронзительно закричал:
— Ферн!
Ответа не было.
— Ферн! Толмен!
— Здесь, — сказал Толмен.
— А где… — Далквист обернулся, пристально посмотрел на стену и вскрикнул.
Из его рта полилась бессвязная, непристойная брань. Он выдернул из-за пояса бластер и прицелился вниз, в хитросплетение аппаратуры.
— Далквист! — воскликнул Толмен. — Не смейте!
Далквист не расслышал.
— Я разнесу корабль в щепы! — бушевал он. — Я…
Толмен выхватил свой бластер, воспользовался колонной как упором и прострелил Далквисту голову. Он следил за тем, как тело повисло над поручнем, опрокинулось и рухнуло на плиты пола. Потом упал ничком и замер, жалко поскуливая.
— Вэн, — позвал Квентин.
Толмен не отвечал.
— Вэн!
— Чего?
— Отключи генератор.
Толмен поднялся, шатаясь, подошел к генератору и оборвал проводку. Он не стал утруждать себя поисками более простого способа.
Прошло много времени, но вот корабль приземлился. Затихла жужжащая вибрация. Огромный полутемный салон управления казался теперь на удивление пустым.
— Я открыл люк, — сказал Квентин. — До Денвера пять — десять миль на север. В четырех милях отсюда шоссе, по нему доберешься.
Толмен стоял, озираясь. У него был опустошенный взгляд.
— Ты нас перехитрил, — пробормотал он. — С самого начала ты с нами играл как кот с мышами. А я — то, психолог…
— Нет, — прервал Квентин, — ты почти преуспел.
— Что…
— Но ведь ты не считаешь меня машиной. Ты удачно притворялся, да семантика выручила. Я пришел в себя, как только понял, что ты сказал.
— А что я сказал?
— Что ты никогда не попытался бы убить меня, если бы я был прежним Бартом Квентином.
Толмен медленно снимал скафандр. Ядовитую атмосферу уже сменил чистый, свежий воздух. Он изумленно покачал головой.
— Не понимаю.
Смех Квентина звенел, заполняя салон теплым трепетом человечности.
— Машину можно остановить или сломать, Вон, — сказал он. — Но ее никак нельзя убить.
Толмен ничего не ответил. Он высвободился из громоздкого скафандра и нерешительно направился к дверному проему. Тут он оглянулся.
— Открыто, — сказал Квентин.
— Ты меня отпускаешь?
— Говорил же я еще в Квебеке, что ты раньше меня забудешь о нашей дружбе. Советую поторопиться, Вэн, пока есть время. Из Денвера, наверно, уже выслали вертолеты.
Толмен окинул вопросительным взглядом обширный салон. Где-то, безупречно замаскированный среди всемогущих машин, в укромном уголке покоится металлический цилиндр. Барт Квентин…
В горле у него пересохло. Толмен глотнул, открыл рот и снова закрыл.
Потом круто повернулся и ушел. Постепенно его шаги затихли вдали.
Один в безмолвии корабля, Барт Квентин ждал инженеров, которые вновь подготовят его тело к рейсу на Каллисто.
Крейсер “Илькор” только-только вышел за орбиту Плутона и начал межзвездный рейс, когда встревоженный офицер доложил Командиру:
— К сожалению, по халатности одного из техников на третьей планете оставлен руум типа Х-9, а с ним и все, что он смог там собрать.
На какой-то миг треугольные глаза Командира скрылись под пластинчатыми веками, но, когда он заговорил, голос его звучал ровно.
— Какая программа?
— Радиус операций — до тридцати миль, вес объектов — сто шестьдесят плюс-минус пятнадцать фунтов.
Помедлив, Командир сказал:
— Вернуться сейчас мы не можем. Через несколько недель, на обратном пути, мы обязательно подберем его. У меня нет никакого желания выплачивать стоимость этой дорогой модели с энергетическим самообеспечением. Прошу вас проследить, чтобы виновный понес суровое наказание, — холодно приказал он.
Но в конце рейса, недалеко от звезды Ригель, крейсер повстречался с плоским кольцеобразным кораблем-перехватчиком. Последовала неизбежная схватка, а затем оба корабля, мертвые, наполовину расплавившиеся, радиоактивные, начали долгое, в миллиард лет, путешествие по орбите вокруг звезды.
На Земле была мезозойская эра…
Они сгрузили последний ящик, и теперь Джим Эрвин смотрел, как его напарник залезает в кабину маленького гидросамолета, на котором они сюда прибыли. Он помахал Уолту рукой:
— Не забудь отправить Сили мое письмо!
— Отправлю, как только приземлюсь! — отозвался Уолт Леонард, включая двигатель. — А ты постарайся найти для нас уран, слышишь? Только бы повезло — и у Сили с сынишкой будет целое состояние. А? — он ухмыльнулся, сверкнув белозубой улыбкой. — С гризли но цацкайся, как увидишь — стреляй!
Вспенивая воду, гидросамолет стал набирать скорость. Когда он оторвался от поверхности озера, Джим почувствовал внутри холодок. Целых три недели проведет он один-одинешенек в этой забытой богом долине канадских Скалистых гор. Если почему-либо самолет не опустится снова на холодное голубое озеро — Джиму конец. Даже если ему хватит еды. Ни один человек, сколько бы у него ни было пиши, не смог бы перевалить через обледенелые хребты, не смог бы одолеть сотни миль безлюдной каменистой земли. Но Уолт, конечно, вернется в назначенный срок, и теперь только от Джима зависит, окупятся ли деньги, вложенные в экспедицию. За двадцать один день он выяснит, есть ли в долине уран. А сейчас долой все страхи и предчувствия — надо приниматься за дело.
Работая не спеша, с ухваткой бывалого лесоруба, он поставил под нависшей скалой шалаш: на три летние недели ничего основательнее не понадобится. Обливаясь потом в жарких лучах утреннего солнца, он перетащил под выступ ящики со снаряжением и припасами. Там, за шалашом, покрытые водонепроницаемым брезентом и надежно защищенные от любопытства четвероногих, ящики были в безопасности. Сюда он перенес все, кроме динамита: динамит, тоже тщательно укрыв от дождя, он припрятал ярдах в двухстах от шалаша. Не такой он дурак, чтобы спать около ящика с взрывчаткой.
Первые две недели пролетели как сон, не принеся с собой никаких удач. Оставался еще один необследованный район, а времени было в обрез. И в одно прекрасное утро, к концу третьей недели, Джим Эрвин решил совершить последнюю вылазку, на этот раз — в северо-восточную часть долины, где он еще не успел побывать. Он взял счетчик Гейгера, надел наушники, повернув тот и другой обратной стороной к уху, чтобы фон обычных помех не притуплял его слух, и, вооружившись винтовкой, отправился в путь. Он знал, что тяжелая, крупнокалиберная винтовка будет мешать ему, но он также знал, что с огромными канадскими гризли шутки плохи и справиться с ними очень нелегко. За эти недели он уже уложил двоих, не испытав при этом никакой радости: огромных серых зверей и так становится все меньше и меньше. Но винтовка помогла ему сохранить присутствие духа и при других встречах с ними, когда обошлось без стрельбы. Пистолет в кожаной кобуре он решил оставить в шалаше.
Он шел насвистывая. Старательское невезенье не мешало Джиму наслаждаться чистым морозным воздухом, солнцем, отражающимся от бело-голубых ледников, и пьянящим запахом лета. За день он доберется до нового района, дня за полтора основательно его обследует и к полудню вернется встретить самолет. Он не взял с собой ни воды, ни пищи — только пакет НЗ. Когда захочется есть, он подстрелит зайца, а в ручьях видимо-невидимо радужной форели — такой, которой в Штатах и вкус позабыли.
Он шел все дальше и дальше, и когда счетчик в наушниках начинал потрескивать, в душе Джима снова загорался огонек надежды. Но каждый раз треск стихал: в долине, судя по всему, была только фоновая радиация. Да, неподходящее место они выбрали! Настроение Джима стало падать. Удача была нужна им, как воздух, особенно Уолту, да и ему тоже — тем более сейчас, когда Сили ждет ребенка… Но еще остается надежда — последние тридцать шесть часов; если понадобится, он и ночью не приляжет.
Губы его скривились в улыбке, и он стал думать о том, что хорошо бы поесть: солнце, да и желудок подсказывали ему, что уже пора. Он только было решился достать леску я забросить ее в пенящийся ручей, как вдруг за зеленым пригорком увидел такое, что остановился как вкопанный, и у него отвисла челюсть.
В три длинных-предлинных ряда, тянувшихся чуть не до самого горизонта, лежали животные — и какие! Правда, ближе к Джиму были обыкновенные олени, медведи, пумы и горные бараны — по одной особи каждого вида, но дальше виднелись какие-то странные, неуклюжие и волосатые звери, а за ними, еще дальше, — жуткая шеренга ящеров! Одного из них, в самом конце ряда, он сразу узнал: такой же, только гораздо крупнее, воссозданный по неполному костяку, стоит в нью-йоркском музее. Нет, глаза его не обманывали — это действительно был стегозавр, только маленький, величиной с пони.
Как зачарованный, Джим пошел вдоль ряда, время от времени оборачиваясь, чтобы окинуть взглядом всю эту удивительную зоологическую коллекцию. Присмотревшись хорошенько к какой-то грязно-желтой чешуйчатой ящерице, он увидел, что у нее дрожит веко, и понял: животные не мертвы, они только парализованы — и каким-то чудесным образом сохранены. Лоб Джима покрылся холодным потом: сколько времени прошло с тех пор, как по этой долине разгуливали живые стегозавры?..
И тут же он обратил внимание на другое любопытное обстоятельство: все животные были примерно одного размера. Не было видно ни одного по-настоящему крупного ящера, ни одного тираннозавра, ни одного мамонта. Ни один экспонат этого страшного музея не был больше крупной овцы. Джим стоял, размышляя над этим странным фактом, когда из подлеска до него донесся настораживающий шорох.
В свое время Джим работал со ртутью, и в первую секунду ему показалось, будто на полянку выкатился кожаный мешок, наполненный этим жидким металлом: именно так, как бы перетекая, двигался шаровидный предмет, который он видел. Но это был не кожаный мешок, а когда Джим пригляделся получше, он увидел: то, что сначала показалось ему отвратительными бородавками, походит скорее на рабочие части какого-то странного механизма.
Но особенно долго разглядывать Джиму не пришлось, так как, выдвинув, а потом снова спрятав в себя что-то вроде металлических стержней с линзоподобными утолщениями на концах, сфероид со скоростью не меньше пяти миль в час двинулся к нему. Деловитая целеустремленность, с которой катился сфероид, не оставлял никаких сомнений в том, что он твердо решил присоединить Джима к коллекции полумертвых представителей фауны.
Крикнув что-то нечленораздельное, Джим отбежал на несколько шагов, на ходу срывая с себя винтовку. Отставший руум был теперь ярдах в тридцати от Джима, но по-прежнему двигался к нему с неизменной скоростью, и эта неторопливая методичность была куда страшнее прыжка любого хищника.
Рука Джима взлетела к затвору и привычным движением загнала патрон в патронник. Он прижался щекой к видавшему виды прикладу и прицелился в переливающийся кожистый бугор — идеальную мишень в ярких лучах послеполуденного солнца. Нажимая на спуск, он саркастически улыбнулся. Кто-кто, а уж он-то знал, что может натворить десятиграммовая разрывная пуля, когда она летит со скоростью две тысячи семьсот футов в секунду. На таком расстоянии — да она продырявит эту чертову перечницу насквозь и сделает из нее кашу!
Б-бах! Привычная отдача в плечо. И-и-и-и-и! Душераздирающий визг рикошета. У Джима перехватило дыхание: пуля из дальнобойной винтовки, пролетев каких-нибудь двадцать ярдов, отскочила от мишени!
Джим лихорадочно заработал затвором. Он выстрелил еще два раза, прежде чем осознал полную бесперспективность избранной им тактики. Когда руум был от него уже футах в шести, Джим увидел, как из похожих на бородавки шишек на его поверхности выдвинулись сверкающие крючья, а между ними — змеящаяся, похожая на жало игла, из которой капает зеленоватая жидкость. Джим бросился бежать.
Весил он ровно сто сорок девять фунтов.
Держать нужную дистанцию было совсем нетрудно: руум, судя по всему, был неспособен увеличить скорость. Но Джима это вовсе не успокаивало: ни один земной организм не выдержит гонки со скоростью пять миль в час дольше чем в течение нескольких часов. Через какое-то время жертва либо поворачивается и нападает на своего безжалостного преследователя, подумал Джим, либо (так происходит, должно быть, с более робкими животными) впадает в панику и начинает носиться по кругу, пока у нее хватает сил. Спастись могут только крылатые, а для всех остальных исход предопределен: стать новыми экспонатами в этой страшной коллекции (но для кого, интересно, ее собирают?).
Не останавливаясь, Джим начал сбрасывать с себя все лишнее. Скользнув взглядом по багровому солнцу, он с тревогой подумал о приближающейся ночи. Он не решился бросить винтовку; защитить от руума она его не могла, но за годы службы в армии ему крепко вбили в голову, что бросать оружие нельзя. Однако каждый лишний фунт уменьшал его шансы на спасение. Логика подсказывала, что к такой ситуации, как эта, военный кодекс чести неприменим: нет никакого позора в том, чтобы расстаться с оружием, когда оно совершенно бесполезно. И он решил: если нести винтовку станет уж совсем невмоготу, он ее отшвырнет, — но пока перекинул ее через плечо. Почти не замедляя шага, он осторожно положил на плоский камень счетчик Гейгера.
Ладно, подумал Джим, он побежит не как обезумевший от страха заяц, который, обессилев, в конце концов покоряется своей судьбе. Как бы не так! Это будет отступление с боем, и чтобы выжить, он пустит в ход все, чему научился за нелегкие, полные опасностей и лишений годы военной службы.
Глубоко и размеренно дыша, он бежал широким шагом и искал глазами все, что могло бы увеличить его шансы в этом состязании. К его счастью, леса в долине почти не было; деревья или кустарник свели бы на нет все преимущества Джима как тренированного бегуна.
И вдруг он увидел нечто, заставившее его замедлить шаг: над землей на его пути нависала огромная каменная глыба, и он подумал, что может здесь наверстать потерянное. Взбежав на пригорок, он окинул взглядом поросшую травой равнину. Предвечернее солнце отбрасывало длинные тени, но увидеть преследователя было вовсе нетрудно. С замиранием сердца Джим наблюдал за его продвижением. Так он и думал! Хотя в большинстве случаев путь, которым шел человек, был не единственно возможным и не самым коротким, руум точно, шаг за шагом, следовал за ним. Это было важно, но чтобы осуществить свой замысел, у Джима оставалось не больше двенадцати минут. Волоча ноги по земле, Джим постарался оставить под нависшей глыбой как можно более отчетливый след. Пройдя таким шагом ярдов десять, он точно так же вернулся назад, к месту, где начинался выступ, и одним прыжком поднялся на склон, откуда нависала глыба.
Выхватив из ножен большой охотничий нож, он начал старательно и в то же время торопливо копать почву у основания глыбы. Каждые несколько секунд, мокрый от натуги, он пробовал глыбу плечом, и в конце концов она слегка подалась. Он едва успел сунуть нож обратно в ножны и, тяжело дыша, присесть за камнем, когда из-за небольшого гребня показался руум.
Джим смотрел на приближающийся серый сфероид и, как ни трудно это было, старался дышать тихо-тихо. Кто знает, чем еще может удивить это отродье дьявола, хотя, судя по всему, оно предпочитает просто идти по следу. В его распоряжении наверняка есть целый арсенал разных приспособлений. Джим притаился за камнем, нервы его были словно провода под высоким напряжением.
Но сфероид не переменил тактики. Похоже, что для него существовал только след будущей добычи, и, переливаясь с места на место, он оказался, наконец, прямо под глыбой. Тогда Джим налег всем телом на качающуюся массу камня и с диким воплем свалил ее прямо на сфероид. Пятитонная глыба рухнула с высоты двенадцати футов.
Джим кое-как сполз вниз и встал. Он глядел на каменную махину и очумело тряс головой.
— Прикончил сукиного сына! — прохрипел он, потом стукнул по камню ногой. — Ха! А, пожалуй, за твой мясной ряд мы с Уолтом выручим пару — другую долларов. Может, и не зря мы затеяли эту экспедицию. А ты веселись теперь у себя в преисподней!
Он отскочил, как ужаленный: громада камня зашевелилась! Пятитонная глыба медленно поползла в сторону, оставляя в почве глубокую борозду. Джим все смотрел на глыбу, а она качнулась, и из-под ближайшего к нему края показался серый отросток. Глухо вскрикнув, Джим побежал.
Он пробежал целую милю и только после этого остановился и поглядел назад. В наступающих сумерках он едва различил темную точку, все больше и больше удаляющуюся от каменной глыбы. Она двигалась так же медленно, деловито и неотвратимо, как и прежде, — по направлению к нему. Джим тяжело сел и опустил голову на грязные, расцарапанные руки.
Отчаяние владело им недолго. Как-никак, он выиграл двадцать минут передышки. Он лег, постарался расслабиться, насколько это было возможно, и достал из кармана куртки пакет НЗ. Джим быстро подкрепился вяленым мясом, бисквитами и шоколадом. Несколько глотков ледяной воды из ручья — и он был почти готов продолжать свою фантастическую борьбу с преследователем. Но прежде он проглотил одну из трех таблеток бензедрина, которые носил с собой на случай непредвиденных физических нагрузок. И рууму оставалось до него еще минут десять ходу, когда Джим Эрвин побежал. Он опять чувствовал в себе прежнюю упрямую силу, а усталость, пронизывавшая его до костей, словно растаяла — он снова был полон мужества и надежды.
Пробежав еще около четверти часа, он очутился у гладкой крутой скалы футов тридцать высотой. Обойти ее с той или другой стороны было, по-видимому, невозможно: и там, и тут были полные воды овраги, колючий кустарник и камни с острыми, как нож, краями. Сумей он забраться на вершину скалы, рууму наверняка пришлось бы пойти в обход, и Джим выиграл бы время.
Джим посмотрел на солнце. Огромное, малиновое, оно уже почти касалось горизонта. Нужно торопиться! Большого опыта в скалолазании у него не было, но основные приемы восхождения были ему известны. Используя каждую щель и шероховатость, каждый, даже самый маленький выступ, Джим начал карабкаться вверх. Откуда-то (он даже не отдавал себе в этом отчета) в его движениях появилась плавность и координация, свойственные настоящим альпинистам, и каждый новый упор, кратковременный и незаметный, служил для него лишь отправной точкой к ряду новых ритмичных движений, возносивших его все выше и выше.
Едва он достиг вершины, как к основанию скалы подкатился руум.
Джим прекрасно понимал, что лучше ему уйти сразу, пользуясь драгоценными последними минутами дня. Каждая выигранная секунда была бесценна, но… надежда и любопытство взяли верх.
Он сказал себе: как только эта штука поползет в обход, еж тут же смоется. А может, ему надоест его преследовать, и тоща он преспокойно выспится здесь, прямо на скале.
Сон! О нем молила каждая клетка его тела.
Но руум не пошел в обход. Секунду он простоял, раздумывая, у подножия каменной стены, а потом из бородавкоподобных наростов снова выдвинулись металлические стержни. На конце одного из них были линзы. Джим подался назад, но было уже поздно: руум увидел, что человек выглядывает из-за скалы, и Джим мысленно обозвал себя идиотом. Все стержни моментально ушли в сфероид, и вместо них из другого нароста показался и начал подниматься прямо к нему тонкий прут, кроваво-красный в лучах заходящего солнца. Оцепенев, Джим увидел, как конец прута вцепился металлическими когтями в край скалы почти под самым его носом.
Джим вскочил на ноги. Сверкающий прут сокращался: оторвавшийся от земли кожистый шар, подтягиваясь на него все выше, снова вбирал его в себя. Джим громко выругался и, не отрывая взгляда от цепкой металлической лапы, занес над ним ногу, обутую в тяжелый ботинок.
Но долгий опыт заставил его остановиться, и мощный удар ногой так и не состоялся. Слишком много довелось Джиму видеть драк, проигранных из-за опрометчивого удара ногой. Ни одна часть его тела не должна пойти в соприкосновение с этим черте чем оснащенным страшилищем. Он схватил с земли длинную сухую ветку и, подсунув ее конец под металлическую лапу, стал смотреть, что будет дальше. А дальше было белое кружево вспышки и шипящее пламя, и даже через сухое дерево он ощутил мощную волну энергии, расщепившей конец ветки. С приглушенным стоном он выронил тлеющую ветку и, разминая онемевшие пальцы, в бессильной ярости отступил на несколько шагов. Он остановился, готовый в любую секунду обратиться в бегство, и, испустив вопль, сорвал с плеча винтовку. Как хорошо все-таки, что он ее не бросил — хоть она и отбивала всю дорогу барабанную дробь на его спине. Ну, чертова перечница, держась!
Став на колени, чтобы получше прицелиться в сгущающихся сумерках, Джим выстрелил в металлическую лапу и через секунду услышал глухой удар о землю: руум упал. Крупнокалиберная пуля сделала куда больше, чем он ожидал: она не только сшибла металлическую лапу с края обрыва, но и вырвала оттуда здоровый кусок скалы; интересно, за что теперь эта лапа будет здесь цепляться!
Он посмотрел вниз. Да, это исчадие ада там, на земле. Джим злорадно ухмыльнулся. Каждый раз, как только он зацепится за обрыв. Джим будет сбивать его лапу! Патронов у него в кармане больше чем достаточно, и, пока не взойдет луна и не станет светлее, он, если понадобится, будет стрелять с расстояния в несколько дюймов. Но сфероид, по-видимому, слишком умен для того, чтобы вести борьбу неэффективными средствами. Рано или поздно он пойдет в обход, и тогда, Джим надеялся, ночь поможет ему от него улизнуть.
И вдруг у него перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы: внизу, в полутьме, из приземистого малоподвижного сфероида вылезли одновременно три веерообразно расположенных стержня с крюками на концах. Идеально скоординированным движением они вцепились в край скалы на расстоянии фута в четыре друг от друга.
Джим вскинул винтовку. Ну что ж, совсем как на соревнованиях в Беннинге — с той только разницей, что там, в Беннинге, стреляли не в темноте…
Он попал в цель с первого же выстрела: левый крюк сорвался, подняв облачко пыли. Второй выстрел был почти таким же удачным — пуля раздробила камень под средним крюком, и тот соскользнул. Но молниеносно повернувшись, чтобы прицелиться в третий раз, Джим увидел: все это впустую.
Первый крюк был снова на своем месте. И Джим понял: как бы хорошо он ни стрелял, по крайней мере один крюк всегда будет на месте, и эта дьявольщина будет подтягиваться вверх.
Он повесил бесполезную винтовку дулом вниз на кривое дерево и побежал в сгущающиеся сумерки. Годы ушли на то, чтобы сделать сильным его тело, и вот оно выручает его. Все это прекрасно — но куда ему теперь деваться и что делать? Да и можно ли вообще что-нибудь сделать?
И тут он вспомнил про динамит.
Постепенно меняя направление, усталый человек двинулся назад, к лагерю у озера. Путь указывали звезды над головой, разгоравшиеся все ярче. Джим утратил всякое ощущение времени, должно быть, он машинально поел на ходу — во всяком случае, голода он не чувствовал. Может, он успеет подкрепиться в шалаше… Нет, времени не хватит… Надо принять таблетку бензедрина… Но бензедрина больше не было, и луна взошла, и он слышал, как приближается руум — вот он уже совсем близко…
Временами он видел в кустах фосфоресцирующие глаза, а однажды, уже на рассвете, на него фыркнул потревоженный гризли.
Иногда перед ним появлялась и протягивала к нему руки его жена, Сили. “Уходи! — беззвучно кричал он осипшим голосом. — Уходи! Тебе это удастся, за двумя сразу он не погонится!” — и она поворачивалась и легко бежала рядом с ним. Но когда Джим, задыхаясь, взбежал на пригорок, Сили растаяла в лунном свете, и он понял, что ее здесь никогда не было.
Джим достиг озера вскоре после восхода солнца. Позади слышался глухой шорох — это был руум. Джим зашатался, его веки сомкнулись. Он хлопнул себя ладонью по носу; глаза его снова широко открылись. Джим сорвал брезент и увидел взрывчатку; вид блестящих динамитных шашек окончательно разбудил его.
Усилием воли он вернул себе присутствие духа и начал обдумывать, что делать дальше. Поставить запал? Нельзя, поставив запал, рассчитать время детонации с той точностью, которая сейчас необходима… Джим обливался потом, его одежда насквозь промокла, и собраться с мыслями было очень трудно. Взрыв должен быть произведен дистанционно, и лишь в тот самый миг, когда преследователь приблизится к динамиту вплотную. Бикфордов шнур — вещь ненадежная: скорость его сгорания непостоянна, ноги подкашивались, подбородок опустился на тяжело вздымающуюся грудь… Джим рывком поднял голову, от ступил назад — и увидел в шалаше пистолет.
Его запавшие глаза загорелись огнем, торопливыми движениями Джим рассыпал все оставшиеся взрывные капсулы по ящику среди шашек динамита и, собрав последние силы, перетащил эту дьявольскую смесь на то место, где он уже побывал — ярдах в двадцати от скалы. Это было очень рискованно, чертов коктейль мог взорваться от малейшего сотрясения, но теперь ему было все равно: пусть его разнесет в клочья, только бы не стать парализованной тушей среди других туш в этой адской мясной лавке.
Обессилевший Джим едва успел спрятаться за небольшой выступ скалы, когда на высоком пригорке в пятистах ярдах от него показался неумолимый преследователь. Джим вжался поглубже — и увидел вертикальную щель, узкую трещину в стене камня. “Как раз то, что мне нужно”, — пронеслось у него в голове. Отсюда он мог видеть динамит и в то же время был защищен от взрыва. Защищен ли? Ведь это страшилище взорвется всего ярдах в двадцати от выступа…
Он лег на живот, ни на секунду не выпуская из поля зрения движущийся сфероид. Молот усталости не переставая бил по голове, которая стала большой, как воздушный шар. О боже, когда он спал в последний раз? Он прилег, впервые за много часов. Часов? Какое там: дней! Мышцы его напряглись, превратились в горящие, трепещущие узлы. И тут он почувствовал спиной утреннее солнце, ласковое, теплое, убаюкивающее… Нет! Если он поддастся усталости, если уснет, ему тоже придется стать экспонатом в этой жуткой коллекции! Онемевшие пальцы крепче сжали рукоятку пистолета. Нет, он не заснет! Если он проиграет, если это дьявольское отродье уцелеет при взрыве, у него еще будет время пустить себе пулю в лоб.
Он посмотрел на гладкий пистолет в руке, потом, через щель, — на ящик, выглядевший так невинно. Если он выстрелит вовремя, — а так и будет — этой проклятущей штуке конец. Конец! Он немножко расслабился, разомлел — совсем чуть-чуть — под лучами ласкового, обволакивающего солнца. Где-то высоко над ним негромко запела птица, рыба плеснула в озере.
Внезапно он ощутил сигнал тревоги. Проклятье! Надо же было гризли выбрать для визита такой момент! Весь лагерь Джима в его распоряжении — круши, разоряй сколько душе угодно, так нет же, болвана интересует динамит!
Мохнатый зверь неторопливо обнюхал ящик, обошел вокруг него, рассерженно заворчал, чуя враждебный человеческий дух. Джим затаил дыхание. От одного прикосновения может взорваться капсула. А от одной капсулы…
Медведь поднял голову и зарычал. Ящик был забыт, человеческий запах — тоже. Свирепые маленькие глазки видели только приближающийся сфероид, который был теперь в каких-нибудь ярдах сорока от ящика. Джиму стало смешно. До встречи с этим сфероидом он не боялся ничего на свете, кроме североамериканского медведя гризли. А теперь те, кого он больше всего боялся, встречаются нос к носу — и ему смешно! Он потряс головой и почувствовал страшную боль в боковых мышцах шеи. Он взглянул на пистолет, потом на динамит; все остальное стало теперь каким-то ненастоящим.
Футов за шесть от медведя сфероид остановился. По-прежнему испытывая какое-то почти идиотическое безразличие, Джим снова поймал себя на мысли: что же это такое, откуда оно взялось? Гризли — воплощенная свирепость — поднялся на задние лапы. Между красных губ сверкнули страшные белые клыки. Руум обогнул медведя и деловито покатился дальше. Гризли с ревом преградил ему путь и ударил по пыльной кожистой поверхности. Удар нанесла могучая лапа, вооруженная когтями острее и крепче наточенной косы. Одного такого удара хватило бы носорогу, и Джим скривился, будто ударили его. Руум был отброшен на несколько дюймов, секунду простоял неподвижно, а потом все с тем же леденящим душу упорством, не обращая на зверя никакого внимания, двинулся в обход медведя.
Но на ничью хозяин лесов согласен не был. Двигаясь с молниеносной быстротой, наводившей ужас на любого индейца, испанца, француза или англосакса с тех пор, как началось их знакомство с гризли, медведь стремительно повернулся, зашел сбоку и обхватил сфероид. Косматые могучие передние лапы напряглись, истекающая слюной пасть, щелкая зубами, приникла к серой поверхности. Джим приподнялся.
— Так его! — прохрипел он, и тут же мелькнула мысль, что это бредовая картина — деревенский дурак, борющийся с ватерпольным мячом.
А потом на фоне серого меха гризли сверкнул серебристый металл — руум действовал быстро и смертоносно. Рычание лесного владыки в одно мгновенье сменилось жалобным воем, потом — клокочущими горловыми звуками, а потом не осталось ничего, кроме тонны ужаса, быстро и неотвратимо засасываемой болотом смерти. Джим увидел, как окровавленное лезвие, перерезавшее медведю горло, возвращаясь в сфероид, оставило ярко-красный потек на пыльной серой поверхности.
И руум покатился дальше, неумолимый, забывший обо всем, кроме тропы, пути, следа человека. “О’кей, детка, — истерически хихикнул Джим, мысленно обращаясь к мертвому гризли, — сейчас он получит и за тебя, и за Сили, и за все парализованное зверье, и за меня тоже… Очнись, идиот!” — обругал он себя и прицелился в динамит. И очень медленно, очень спокойно нажал на спуск.
Сначала был звук, потом — гигантские руки подняли его и, подержав в воздухе, дали упасть. Он сильно ударился о землю, попал лицом в крапиву, но ему было так плохо, что он этого даже не почувствовал. Позднее он вспоминал: птиц слышно не было. Потом что-то жидкое и тяжелое глухо ударилось о траву в нескольких ярдах от него, и наступила тишина.
Джим поднял голову. Все его тело разламывалось от боли. Он привстал — и увидел огромную дымящуюся воронку. И еще он увидел в десятке шагов от себя сфероид, серо-белый от осевшей на него каменной пыли.
Руум был сейчас под высокой красивой сосной, и он катился к Джиму, а тот смотрел на него и думал: прекратится ли когда-нибудь этот звон в ушах?
Рука Джима стала судорожно искать пистолет. Он исчез — видно, отлетел куда-то в сторону, и его было не найти. Джим хотел помолиться, но не смог, а только бессмысленно повторял про себя: “Моя сестра Этель не знает, как пишется слово Навуходоносор. Моя сестра Этель не знает, как…”
Руум был теперь в одном футе от него, и Джим закрыл глаза. Он почувствовал, как холодные металлические пальцы ощупывают его, сжимают, приподнимают… Они подняли его несопротивляющееся тело на несколько дюймов вверх и как-то странно подбросили. Дрожа, он ждал укола страшной иглы с ее зеленой жидкостью — и видел перед собой желтое, сморщенное лицо ящерицы с дергающимся веком…
Бесстрастно, ни грубо, ни заботливо, руум снова опустил его на землю. Когда через несколько секунд Джим открыл глаза, он увидел, что сфероид удаляется. Провожая его глазами, он зарыдал без слез.
Ему показалось, что прошло всего лишь несколько секунд, прежде чем он услышал мотор гидросамолета и, открыв глаза, увидел склонившегося над ним Уолта.
Уже в самолете, на высоте пяти тысяч футов над долиной, Уолт вдруг ухмыльнулся, хлопнул его по плечу и воскликнул:
— Джим, а ведь я могу раздобыть стрекозу, и четырехместную! Прихвати мы несколько этих доисторических тварей, пока хранитель музея ищет новую добычу, так ученые — это ты точно сказал — отвалили бы нам за них кучу денег.
Запавшие глаза Джима ожили.
— А ведь пожалуй, — согласился он и с горечью добавил: — Так, значит, нечего было мне от него бегать! Видно, я ему, черт бы его побрал, вовсе и не нужен был. Может, он хотел только узнать, сколько я заплатил за эти штаны, — а я — то драпал!
— Да-а, — задумчиво протянул Уолт. — Чудно все это. После такого марафона — и на тебе! А ты молодчина.
Он покосился на изможденное лицо Джима:
— Ну и ночка у тебя была! Фунтов десять ты сбросил, а то и больше.