Счастливая примета

– Гошенька, милый, что бы я без тебя делала? – воскликнула Эмма, когда я втащил на кухню две позвякивающие сумки и осторожно водрузил их на стул. – Пирожка хочешь? Только из духовки.

Я вдохнул упоительный аромат свежеиспеченной сдобы, сглотнул слюну и покачал головой.

– Позже, Эмма Самсоновна. Сейчас лучше ёлку поставлю. Илья Сергеич уже спрашивал, не знаю ли я, где топор.

Она рассмеялась запрокинув голову – от души. Ее смех, может быть, не самый мелодичный, казался мне прекраснейшей музыкой на свете.

– Тогда, конечно, срочно бежать и спасать! Илюша и топор – губительное сочетание. – Тут Эмма погладила меня по щеке и сказала с теплотой, от которой у меня защемило сердце: – Спасибо тебе, Гошик.

Я сидел на лоджии, обтесывал ёлкин ствол, подгоняя его диаметр под дыру в крестовине, и думал, что за эту женщину умер бы без колебаний. А ради права называть Эмму мамой даже женился бы на Лильке. Правда, Лилька вряд ли примет мою жертву. Могу поспорить: сделай я ей предложение, эта язва поднимет меня на смех и будет потешаться всю оставшуюся жизнь. И почему у Эммы нет других дочерей? Из нее получилась бы такая замечательная многодетная мама…

За свою жизнь я не встречал другого человека, который приносил бы в этот мир столько тепла, уюта и радости. Эмма подбирала, согревала, привечала и обихаживала любое одинокое несчастное существо, которое попадалось на ее пути – от бездомного котенка до парализованной старушки-соседки. И делала это без какого-либо напряжения – так легко и естественно, словно забота о "сирых и убогих" не стоила ей ни малейшего труда. Улыбчивая, веселая, доброжелательная, она ни разу на моей памяти не пожаловалась на усталость или плохое настроение. И ни о ком не сказала дурного слова.

Помню хмурое ноябрьское утро. Мать ведет меня в детский сад и шипит, чтобы я быстрее перебирал ногами. Я стараюсь изо всех сил, но все равно не поспеваю за ней. Тогда она тащит меня волоком, крича, что я дрянной мальчишка, и из-за меня она опять опоздает на работу. На ее крик оборачиваются девочка и женщина, что идут впереди. Я узнаю Лильку, которая ходит в мою группу, и ее маму, Эмму Самсоновну.

– Галочка, вы торопитесь, – с сочувственной улыбкой говорит Эмма. – Давайте я отведу детей сама. Мне несложно, ведь я работаю дома.

С тех пор в садик меня отводила Эмма. А потом стала и забирать, так что я больше не таращился в темноту за калиткой, высматривая маму под раздраженное брюзжание воспитательницы. А когда мы с Лилькой пошли в школу, Эмма спасла меня от группы продленного дня, уговорив маму, что и мне, и Лильке, и самой Эмме будет гораздо лучше, если вторую половину дня я буду проводить у них дома.

Этот дом стал для меня по-настоящему родным. Здесь я научился писать свои первые буквы, пришивать первые пуговицы и даже печь первые пироги (ну и уродцами они были!) Здесь меня хвалили и утешали, помогали делать уроки, играли со мной, читали книжки. Здесь меня кормили самой вкусной едой и дарили самые лучшие подарки ко дню рождения. Здесь я с пятилетнего возраста встречаю Новый год – самый любимый мой праздник.

Я как раз установил ёлку, когда длинный триумфальный звонок возвестил о Лилькином приходе.

– Сдала! Сдала последний зачет! – пропела она, расцеловав мать и пихнув меня кулаком в бок.

– Умничка! – обрадовалась Эмма. – Обедать будем?

– Не успева-аю! – жалобно проныла Лилька, потом втянула носом воздух и распорядилась деловито: – Лучше принеси пирожков, я пожую, пока мы с Гошкой будем ёлку наряжать. Ты ёлку-то поставил, копуша? – Это уже мне.

Пока мы наряжали ёлку, пришли Фима и Катя – еще два постоянных участника наших новогодних посиделок.

Фима – тридцативосьмилетний педант и зануда, способный своими речами с бесконечными уточнениями и пояснениями умерщвлять мух – еще два года назад был безнадежным холостяком. Но однажды Эмма, поехав в издательство с очередной порцией корректуры, вернулась с заплаканной молодой женщиной и трехлетним пацаном. Лицо женщины было распухшим – не столько от слез, сколько от побоев. Парнишка испуганно жался к матери и от шока не мог говорить. Эмма сообщила домашним, что мальчика зовут Ваня, а его маму – Ксюша, и что они пока поживут здесь. Полгода спустя Фима – частый гость этого дома – посватался к Ксюше (которая к тому времени развелась с драчливым сукиным сыном) и стал счастливым мужем и отцом. Теперь Ксюша ждет второго ребенка.

Катю Эмма тоже когда-то привела домой всю в слезах. Девчонка приехала в Москву поступать в мединститут и стала жертвой вокзальных воров, свистнувших у нее сумку с деньгами и документами. Эмма каким-то образом сумела вернуть девушке документы, а потом устроила ее сиделкой и компаньонкой к соседке Анне Елисеевне, у которой после внезапной смерти единственной дочери отнялись ноги. В институт Катя поступила, поэтому обязанности сиделки исполняла только по вечерам, а утром и днем за Анной Елисеевной присматривала Эмма.

Лилька обрадовала вновь прибывших известием о своем зачете, потом для поддержания формы слегка поцапалась с Катей. Катя по обыкновению виртуозно ушла от пикировки. Как и все "найденыши" Эммы, она щадила, хотя и не одобряла Лильку, которая совершенно не ценила своего счастья и не благоговела перед матерью. Девушки взялись украшать комнату гирляндами, фонариками и воздушными шарами, а мы с Фимой пошли собирать дополнительные столы. К двум-трем часам ночи у Варенцовых в доме будет не протолкнуться: приедет Лилька с однокурсниками (Новый год они встречают в институтском клубе), коллеги, родственники и друзья Ильи и Эммы. Тогда тут начнется такой бедлам, что чертям станет тошно. По счастью, сначала мы собираемся относительно небольшой компанией: Эмма, Илья, Фима с Ксюшей, я, Катя с Анной Елисеевной, "олигарх" Николай Первушин и телохранитель Вася.

Про Первушина и телохранителя нужно рассказать особо. Когда-то Николай работал с Ильей Сергеевичем в одном институте, получал обычную зарплату и вообще вел жизнь самую обыкновенную. Потом от него ушла жена, он запил горькую и, наверное, спился бы вконец – если бы не Эмма. Взяв под крыло очередного несчастного, она сумела вернуть ему самоуважение и уверенность в себе. Воспрянувший Первушин занялся бизнесом и преуспел. Ныне он крупный предприниматель, хотя, конечно, и не олигарх, это мы в шутку так его называем.

Все эти годы Первушин встречает Новый год у Варенцовых, даже "застолбил" себе персональное место за столом – под старинной иконой с ликом Николая Чудотворца. Такая у "олигарха" примета: если встретит Новый год в этом доме под этой иконой, год пройдет удачно. Поэтому какие бы важные персоны и на какие бы роскошные приемы Первушина ни приглашали, пьет шампанское под звон курантов он только за этим столом.

Раньше, пока Первушин был сам себе хозяин, никаких сложностей с празднованием Нового года у него не возникало. А потом его пригласил к себе в советники Сам Президент. Предложение очень почетное и полезное для дела, но эту бочку мёда портили две ложки дёгтя. Во-первых, чиновники высокого ранга не должны быть предпринимателями, а во-вторых, им полагается охрана, которая подчиняется не охраняемому лицу, а некой ведомственной структуре. Первое требование было простой формальностью, которую все чиновники-предприниматели легко обходили, переписывая свой бизнес на доверенных лиц. А вот второе оказалось серьезной проблемой.

Первушину объяснили, что для обеспечения его безопасности охрана должна проверить дом, где он собирается праздновать, на предмет оружия и взрывчатых веществ. Мало того, на тот же предмет необходимо проверить и всех гостей дома. И наконец, на празднестве обязательно должен присутствовать телохранитель. Первушин возмутился. Они собираются обыскивать его друзей – их дом, их гостей? Сажать за стол друзей надзирателя? В таком случае он немедленно оставляет пост советника президента!

И тогда господин, отвечающий за безопасность Первушина, отправился на поклон к Варенцовым. Рассказал, как часто на советников президента пытаются влиять и "давить", как легко советники наживают могущественных врагов, если не поддаются давлению, и как трудно службе безопасности оградить какого-нибудь "упрямого осла" от покушений, если "осёл" препятствует нормальной работе.

Илья Сергеевич только руками развел. Хорошо зная приятеля, он понимал, что уговаривать Первушина бессмысленно. А вот Эмма попросила несколько дней на размышление. Объяснив ситуацию всем друзьям дома и получив одобрение своему замыслу, она предложила начальнику службы безопасности найти какого-нибудь симпатичного парня из телохранителей, которого Первушин не знает. Пускай парень приходит к Варенцовым вечером 31 декабря – часа за три до приезда Николая – и проверяет квартиру и "ранних" гостей. Николаю парня представят как нового друга дома – например, приятеля Кати или Лильки. Таким образом, телохранитель сможет исполнять свои обязанности незаметно для Первушина. А припозднившихся гостей (тоже участников Эмминого заговора) будут проверять официальные телохранители, ждущие Первушина снаружи. Эмма взялась уговорить Николая, чтобы он позволил охране сопровождать его до дверей квартиры Варенцовых.

Так среди постоянных участников наших новогодних вечеринок появился Вася – славный малый, который исполнял свои обязанности так деликатно и профессионально, так непринужденно вел себя в компании, что мы часто забывали о его "высокой миссии". Этим вечером Вася приехал в девять. Он заметно приуныл, узнав, что Лилька уже укатила на студенческий новогодний бал, но сразу утешился, когда ему сказали, что в два она вернется. С шутками и прибаутками мы вывернули перед ним карманы, Вася же с преувеличенно серьезным видом просканировал нас и квартиру, после чего включился в предпраздничную суету.

В половине одиннадцатого Фима ушел за Ксюшей и Ваней. Спящего Ваню уложили в квартире Анны Елисеевны, а саму Анну Елисеевну в кресле на колесах привезли к Варенцовым. В начале двенадцатого мы наконец расселись за столом и пустили по кругу большой рог. Каждый, кому доставался рог, под веселые комментарии рассказывал, какими знаменательными событиями был отмечен для него уходящий год, отпивал из рога глоток вина, кланялся на аплодисменты и передавал эстафету следующему. В разгар этого традиционного действа явился Первушин, расцеловался с дамами, пожал руки мужчинам, пробрался на свое законное место под Николаем-Угодником и потребовал у Фимы рог – под тем предлогом, что пропустил свою очередь. Поскольку Фима с присущей ему основательностью уже минут двадцать перечислял свои события, все бодро зааплодировали, санкционируя передачу слова. Первушин выступил коротко и "по рассеянности" обошел Фиму, вручив рог Кате, которая сидела дальше. Благодаря чему все присутствующие все-таки успели отдать дань минувшему году до того, как зазвенели куранты.

Катастрофа разразилась минут через пятнадцать после ликующих воплей "ура!", под которые мы сдвинули бокалы с шампанским. Что-то зашипело, свет замигал, потом погас вовсе. Грохот, звон разбитой посуды, крики, звук резко отодвигаемых стульев, Васин приказ "не двигаться!", треск радиопомех, абракадабра из цифр, которые Вася повторял в рацию как заведенный… Боюсь, не смогу восстановить, что за чем следовало. Помню пятно света, что, покружив по скатерти, выхватило торс упавшего на стол Первушина, женский визг (кажется, Ксюшин), чей-то всхлип, недоуменный голос Фимы: "Как же это?..", топот на лестничной площадке, вспыхнувший свет. И макушку Первушина со зловещим глянцем набухающей на глазах темной лужицы крови, скрывшей рану.

Откуда-то материализовался Васин коллега.

– Вот аптечка. Стерильные салфетки, перекись, бинты.

Вася с треском вскрыл пакеты, велел напарнику держать голову Первушина, и ловко взялся за перевязку.

– Сами довезем или "скорую" вызвать? – спросил напарник.

– Сами, "скорой" до утра не дождешься. Все, понесли!

Из-за стола поднялась бледная до синевы Эмма.

– Мальчики, можно мы с Ильей поедем следом?

"Мальчики" переглянулись, Васин напарник собирался было возразить, но Вася его опередил:

– Ладно, только машину поведу я. Павлик, поднимаем! Эмма Самсонова, придерживайте его сзади за шею, только аккуратно, голову нельзя встряхивать. Пошли!

Они осторожно подняли Первушина, и процессия, замыкаемая Ильей, скрылась в прихожей.

Конец немой сцене, последовавшей за их уходом, положила Ксюша.

– Фима, не трогай! Она же в крови!

Я перевел взгляд на Фиму и увидел, что он задумчиво разглядывает тыльную сторону рамы, в которую вместе с серебряным окладом была заключена рухнувшая на Первушина икона.

– Странно… Я же помню, она держалась на стальном ушке. Вот и дырки от крепежа…

– Фима, как ты можешь в такую минуту?..

Я встал со своего места, подошел к супругам и положил будущей мамочке руку на плечо.

– Ксюш, тебе вредно волноваться. Может, отвести тебя к Ване?

– Не мелите чепухи, молодой человек! – подала голос Анна Елисеевна. – Вы бы еще камеру-одиночку предложили! Как женщина может не волноваться в таких обстоятельствах, скажите на милость? А если уж волнения не избежать, то волноваться нужно на людях. Фима, что не так с этой иконой?

– Она держалась на специальном крепеже со стальным ушком. Я хорошо это помню: своими глазами видел летом, когда мы здесь ремонт делали. А теперь вместо крепежа приклеен кусок нейлонового шнура. И что самое странное, он не порван, не перетерт… Видишь, Гоша, оплавленные концы?

Я протянул руку и потрогал застывшие капли на концах обрыва.

– И что это значит? – испуганно спросила Катя.

Мы с Фимой, осененные единой догадкой, разом повернули головы к осиротевшему шурупу над креслом Первушина. И увидели два торчащих из обоев проводка – тонких, светлых, почти незаметных на бежевом фоне. Концы обоих проводов цеплялись за шуруп. Фима встал в кресло и ощупью двинулся по стене, прослеживая путь проводов под обоями. Один, как я и ожидал, заканчивался у розетки. Другой доходил до настенной вазочки, из которой торчали три стебля, увенчанные султанами рогоза. Вазочка-барельеф, плоская с одной стороны и выпуклая с другой, выглядела как керамическая, а на самом деле была пластмассовой.

Фима спрыгнул с кресла и попытался снять вазочку со стены. С первой попытки у него ничего не вышло, а потом она отделилась, потащив за собой опять-таки два проводка, вспоровших обои. Один – к шурупу, на котором висела икона, второй – к розетке, но с противоположной стороны. Кроме двух отверстий, в которые были вставлены провода, Фима обнаружил третье – в заостренном кончике на самом дне вазочки. Увидев третью дырку, он нагнулся, поискал что-то глазами, нашел лужицу воды, макнул в нее палец, понюхал, а потом, к ужасу Ксюши, лизнул.

– Фима!!! – взвилась Ксюша.

– И что это? – полюбопытствовала заинтригованная Анна Елисеевна.

– Так вы объясните мне, что все это значит? – рассердилась Катя.

– Соленая? – спросил я.

Фима кивнул мне, похлопал жену по плечу, сказал, успокаивая ее и одновременно отвечая Анне Елисеевне, что это просто раствор соли, и повернулся к Кате.

– Это значит, что икона упала на Николая не случайно. Это было продуманное, тщательно подготовленное покушение на его жизнь. – И замолчал, взяв эффектную паузу – наверное, впервые в жизни.

Анна Елисеевна театральный прием не оценила.

– Голубчик, не томите, – сказала она, поморщившись. – Если вы правы, то это преступление, в котором обвинят кого-то из нас. Тут, знаете ли, не до игрушек. Так каким образом злодею удалось обрушить икону Первушину на голову?

Сконфуженный Фима пустился в пространные объяснения. Любой сведущий человек на его месте обошелся бы несколькими фразами: злоумышленник заменил стальной держатель иконы на легкоплавкий нейлоновый шнур и соорудил разомкнутую электрическую цепь, включив в нее шуруп, на который повесил икону. Замкнуть цепь можно было, налив в вазочку соленой воды. При замыкании через цепь пошел ток; шуруп, изготовленный, по-видимому, из сплава с высоким удельным сопротивлением, раскалился, шнур расплавился, и икона свалилась Первушину на голову.

Но Фима начал с основ электротехники, и его речь заняла не меньше получаса. При этом присутствующие слушали его, затаив дыхание – тоже, наверное, впервые в жизни. Все, кроме меня.

– Гошенька, что с вами? – всполошилась Анна Елисеевна, бросив на меня случайный взгляд. – На вас лица нет!

Все как по команде посмотрели на меня. Мне пришлось откашляться, чтобы вытолкнуть слова, застрявшие в пересохшей глотке.

– Мы должны либо немедленно вычислить преступника, либо замести все следы, – Я показал на икону и провода. – Иначе службисты вцепятся в Эмму и Илью Сергеича.

– Из-за того, что все это невозможно было проделать быстро и незаметно? – спросил Фима, кивнув на обои. – Но при известной ловкости это заняло бы не так уж много времени. Кроме того, можно было готовиться постепенно, в несколько приемов. Сначала отвинтить держатель и приклеить к иконе шнур – от силы десять минут. В другой раз заменить шуруп. Потом – снять розетку, припаять к контактам два проводка, спрятать их за этой циновкой и прикрутить розетку обратно. На все про все – не больше получаса. Проткнуть разогретым гвоздем дырочки в вазе и вставить в нижнюю дырочку затычку – вообще дело нескольких секунд. Только с обоями ему, наверное, пришлось повозиться. Но и это не обязательно, учитывая, что переклеены всего два куска, по метру каждый. Короче говоря, любой частый гость этого дома вполне мог выкроить удобное время. Скажем, днем, когда Лиля в институте, Илья на работе, а Эмма у Анны Елисеевны.

– Тогда у него должны быть ключи от квартиры, – заметила Катя.

– А у кого из нас их нет? – хмыкнул Фима.

– Почему из нас? Ты же не думаешь, что на "олигарха" охотится кто-то из нас? – возмутилась Катя. – Зачем бы нам это понадобилось?

– Вот-вот, – сказал я. – Именно поэтому службисты и вцепятся в Эмму и Илью. Ни у кого, кроме Варенцовых, просто нет мотива.

– А у Варенцовых есть? – недоверчиво спросила Ксюша.

– Еще какой! – я горько усмехнулся. – Подавшись в чиновники, Первушин переоформил на них свой бизнес.

– И правда! – ахнула Катя. – Что же нам делать?

– Погодите паниковать, – вмешалась Анна Елисеевна. – Объясните мне вот какую вещь. Допустим, все это (она кивнула на стену) – дело рук злоумышленника. Тогда, если я правильно поняла Ефима, непосредственно перед коротким замыканием и падением иконы злодей должен был налить в вазочку соленой воды. Как он исхитрился проделать это на глазах у… раз, два… восьми человек и остаться при этом незамеченным? Тем более что вазочка висела за спиной Василия, и приблизиться к ней можно было, только протиснувшись мимо Ксении и Ефима?

Ответом ей было растерянное молчание.

– Вы хотите сказать, что воду туда налил сам Вася? – неуверенно спросила Катя.

– Чепуха! Вася тоже не мог незаметно подняться из-за стола, повернуться к публике спиной и залить рассол в настенную вазу. Кроме того, как бы он проделал все предварительные приготовления? Я хочу сказать, что никто – понимаете? – никто не имел возможности налить в эту вазу воды. Ни Эмма, ни Илья, ни кто-либо другой. И Васе придется этот факт подтвердить.

Я посмотрел было на старушку с надеждой, но тут же догадался, что именно должен был сделать преступник, и надежда испарилась. Фима, уловив перемену в моем лице, спросил прямо:

– Ты знаешь, как он это провернул, да?

Я ответил одним словом:

– Лёд.

– Остроумно. Но как ему удалось так точно рассчитать время? "Олигарх" приезжает всего на час-полтора. Время таяния зависит от площади поверхности и температуры льда, температуры среды и состава воды. Ошибиться при стольких параметрах – плевое дело. А если бы икона упала до приезда Первушина?

– Думаю, у него была возможность определить время экспериментально. Слушайте! – взмолился я. – Службисты приедут сюда с минуты на минуту! Нужно срочно что-то решать. Мы не успеем убрать все следы, да?

– Вряд ли. – Фима покачал головой. – Нужно найти старый держатель, заменить вазу, убрать провода, переклеить обои…

– И признаваться, как я понимаю, никто не собирается?

Молчание.

– Тогда помогите мне придумать мотив. Чем Первушин мог так мне досадить, что я решился его убить?

– Гошик, окстись! – заволновалась Катя. – Зачем тебе это?

– Парень, у тебя горячка! – испугался Фима. – Не ломай себе жизнь!

Ксюша заплакала.

– Дурак вы, молодой человек! – сердито сказала Анна Елисеевна. – Эмма любит вас, как родного сына. Как вы полагаете, что с ней станет, когда вас заберут в тюрьму? А если она догадается, что вы взяли вину на себя только для того, чтобы оградить ее и Илью от подозрений? Чем только у вас голова забита!

– Но что же делать?!

– Думать! – рявкнула Анна Елисеевна. – Нас здесь было девять человек. Первушина исключаем: вряд ли он выбрал такой сомнительный способ самоубийства. Меня тоже исключаем: проделать все эти штуки с проводами и шурупами мне не позволили бы ноги. Представить себе Илью с отверткой в руках я не могу при всем желании. Кроме того, он никогда не сумел бы так аккуратно подрезать и приклеить обои. Эмму я вычеркиваю категорически. И даже не потому, что у нее ангельский характер. Просто, если бы она вздумала избавиться от Николая, ей достаточно было приказать ему выпрыгнуть из окна. Георгий никогда не подставил бы Эмму. Василий, как я уже сказала, не имел возможности провести все эти приготовления.

– Почему? – не согласилась Ксения. – Он точно так же, как любой из нас, мог прийти сюда днем, когда хозяев нет дома. Если он из спецслужб, то замки для него не проблема.

– Он не нашел бы обои, – заметил Фима. – Мы с Эммой взяли в магазине последние рулоны. Думали на всякий случай купить лишний, но нам сказали, что больше нет и не будет: эти обои сняли с производства. Оторвать и заново приклеить старую полосу так, чтобы это было незаметно, невозможно. Значит, тот, кто это сделал, нашел рулон, который остался после ремонта. А я лично отнес остатки в гараж и положил на полку за ящики, к самой стене. Если не знать, нипочем не найдешь.

– А кто знал, кроме тебя? – спросила Ксюша.

– Да все, кто делал ремонт. Гоша, Лиля, Катя, Эмма. Я, как вернулся из гаража, так сразу и сказал, куда убрал остатки – чтобы народ не искал, если вдруг заплатку поставить понадобится.

– Между прочим, зря мы Лильку в список не включили, – сказала Катя. – Ведь положить лед в вазу могла и она – еще до отъезда.

– Не пойдет! – решительно отмел намек Фима. – Лиля уехала в начале девятого, а икона рухнула после двенадцати. У вазочки горло неширокое, большие куски льда туда не пролезут. А маленькие растают часа за полтора, не больше.

– Так кто же у нас остался? Ты, я да Катя? – испуганно спросила Ксюша.

– Это безнадежно, – сказал я. – Если тот, кто это сделал, не пожелает сознаться, мы его не прищучим. И даже число подозреваемых не сократим. Те доводы, что годятся для нас, для следствия не доводы. Тут нужны железные факты, а у нас их нет.

– Ну почему же нет? – задумчиво проговорила Анна Елисеевна и обратилась к Фиме. – Сколько, ты сказал, нужно времени, чтобы лед растаял?

– Полтора часа. Даже меньше, учитывая, что вода соленая.

– Значит, его должны были сунуть в вазу незадолго до того, как мы сели за стол. И вряд ли злодей решился бы сделать это при всем честном народе: кто-нибудь обязательно обратил бы внимание на его странные манипуляции. Значит, нужно определить промежуток времени, когда в комнате никого не было. Когда Ефим и Ксения привезли меня сюда, дверь открыл Василий. Мы провели в прихожей несколько минут, пока он водил над нами своим приборчиком. После этого меня отвезли к столу. И я уверена, что при мне с вазочкой никто не возился. Стало быть, Ефима и Ксению можно исключить. Вспоминайте, молодые люди, где кто был и что делал перед моим появлением. Катя?

– Мы с Эммой украшали на кухне салаты, я носила их в гостиную. Вася и Гоша были здесь, протирали бокалы. Илью Сергеевича, после того, как он уронил миску с кремом, сослали в спальню. Когда позвонили в дверь, я была в ванной.

– Георгий?

– Все верно, мы с Васей драили фужеры и рюмки, Катя носила салаты. Незадолго до вашего прихода я пошел к Лильке в комнату взглянуть на магнитофон. Там отошел контакт, я его быстренько припаял. Когда закончил, Эмма велела садиться за стол. Все уже были здесь.

– Значит, когда ты уходил из гостиной, здесь оставались только Катя и Василий?

– Нет, только Вася. Катя была на кухне.

– Неужели все-таки Вася? – то ли удивилась, то ли обрадовалась Ксюша.

– Вряд ли. – Фима покачал головой. – Откуда бы он взял лед? Ведь не принес же с собой! В комнате все растаяло бы прежде времени, а лазить в чужую морозилку на глазах у Эммы и Кати ему было не с руки.

– А лоджия?

– Слишком маленький минус на улице. А у соленой воды температура замерзания ниже, чем у пресной.

– Значит, не Вася, – подытожил я. – Тогда лед в вазу загрузили, когда парень ушел встречать вас с Ксюшей и Анну Елисеевну. Получается, что возможность была всего у троих: у меня, у Кати и у Эммы.

– А Илья Сергеевич? – напомнила Ксюша.

– Крайне маловероятно. Чтобы попасть на кухню или в гостиную, ему пришлось бы пройти через холл. Было бы странно, если бы никто из вас четверых его не заметил.

– Гоша, а почему тебе вдруг пришло в голову чинить магнитофон? – спросил Фима. – Откуда ты вообще узнал, что он сломан?

– Лилька сказала. Я обещал посмотреть после того как соберем столы, но забыл…

– И кто же тебе напомнил? – с нажимом спросила Анна Елисеевна, заметив, что я осекся.

Я собирался соврать, но заминка вышла слишком уж красноречивой.

– Эмма… – выдохнула Ксюша.

– Послушайте, это смешно! – взорвался я. – Эмма по образованию филолог. Всю техническую работу по дому делаем мы с Фимой. Как бы она до такого – я кивнул на розетку – додумалась?

– У Эммы светлая голова и умные руки, – тихо сказал Фима. – Через ее корректуру прошли сотни учебников, справочников и энциклопедий.

Я сжал кулаки, с трудом сдержавшись, чтобы не вцепиться иуде в горло.

– Она этого не делала.

– Тогда кто?

– Я.

– А. Молодец. Мотив-то придумал?

Я все-таки не удержался и бросился на Фиму, но Ксюшин визг быстро остудил мой порыв. От ощущения собственного бессилия хотелось плакать. Я закрыл глаза. В комнате повисла гнетущая тишина.

– Анна Елисеевна, – заговорил вдруг Фима как-то особенно веско. – Припомните, пожалуйста… это очень важно. В течение пяти минут после того как погас свет, и до того как его включили, кто-нибудь проходил у вас за спиной?

Старушка честно задумалась, потом покачала головой.

– Нет. А в чем дело?

– В затычке. Тот, кто все это подстроил, должен был слить воду из вазочки до того, как включат автомат – в противном случае его бы снова выбило. Для этого злоумышленнику нужно было вытащить затычку. Когда Вася включил фонарик, Ксюша вскрикнула и прижалась ко мне. Я обнял ее и почувствовал за спиной какое-то движение. Но, разумеется, не обратил внимания: не до того было. А зря. Если бы обернулся, мы бы теперь точно знали, кто этот злой гений. Вы уверены, что мимо вас никто не проходил?

– На сто процентов.

– Йессс! – звопил я, выбросив кулак. – Анна Елисеевна, можно я вас поцелую?

– Но-но! – она погрозила мне пальцем, но не выдержала и улыбнулась. – Более того, я могу поклясться: пока было темно, Эмма из-за стола не вставала. Она сидела рядом, поэтому ошибка исключена.

И тут все разом посмотрели на Катю.

– Напрасно вы, – сказала она, сглотнув. – Я к этой конструкции не имею ни малейшего отношения. И делайте со мной что хотите.

– Правда, ребята, – усомнилась Ксюше. – Зачем Катерине это нужно?

– Из-за денег, конечно, – спокойно сказала Анна Елисеевна. – Устранение конкурента или политического противника, как известно, стоит дорого. Особенно, если конкурента хорошо охраняют. Но если не нанимать профессионального киллера, а найти не слишком щепетильного дилетанта, на сделке можно хорошо сэкономить. Дилетанта, у которого есть причины не любить будущую жертву и возможность близко к ней подобраться.

– Но у Кати нет причин не любить Первушина. Они и встречались-то всего два с половиной раза в жизни – здесь, за новогодним столом!

– У Кати есть причины не любить всех. Москвичей, семью Варенцовых, меня… У нее очень хорошо с самообладанием, но когда живешь с человеком бок о бок, подмечаешь такие детали, каких на расстоянии не заметишь. Брезгливую гримаску, мелькнувшее во взгляде недовольство, раздраженные жесты. Тяжело быть молодой и ухаживать за беспомощной старухой. Особенно, когда не можешь позволить себе удовольствие послать эту старуху ко всем чертям, потому что тебе нужны деньги – на жилье, на еду, на наряды. А рядом живет сверстница, которая отпускает в твой адрес шпильки и которой все эти блага достаются даром. А ты должна выказывать дружелюбие по отношению к этой сверстнице, потому что ее мать оплачивает тебе уход за старухой. Оплачивает из кармана друга-бизнесмена, который легко мог бы давать в десять, в сто раз больше, но почему-то не считает нужным. Разве это не причина невзлюбить бизнесмена?

– Все это ваши досужие домыслы, – сказала Катя, демонстрируя то самое самообладание. – Они доказывают только, что у вас дурной характер.

– Может быть, – легко согласилась Анна Елисеевна. – Но я уверена, что, если поискать, моим досужим домыслам найдется подтверждение. Например, деньги. Насколько я тебя знаю, ты ни за что не ввязалась бы в аферу без крупного аванса. И расстаться с деньгами, припрятав их подальше от дома, тоже не рискнула бы. Скорее всего, они обнаружатся где-нибудь у тебя под матрасом.

И тут самообладание Кате изменило. Она вскочила и сделала шаг по направлению к двери. Потом опомнилась, села и сказала, принужденно рассмеявшись:

– Ну, деньги тоже не доказательство. В конце концов, я могла заработать их древним женским способом.

Деньги под матрасом действительно нашлись. Сто пятьдесят тысяч рублей. Но в покушении на Первушина Катя так и не призналась. Эмма наняла ей хорошего адвоката, и дело прекратили за недостаточностью улик. А Первушин выжил и практически полностью выздоровел. Интересно, что это ранение, похоже, спасло ему жизнь. Группа российских чиновников, посетившая в январе одну африканскую страну по приглашению тамошнего правительства, погибла при взрыве попавшего под обстрел автобуса. А Первушин был включен в состав этой делегации. Поэтому он до сих пор верит в свою счастливую примету и в чудотворную силу небесного покровителя.

2010