Счастливые (СИ)

Призрачно всё, в этом море бушующем,

Есть только Миг, за него и держись. .

Л.Дербенёв

В стенах небольшого, но уютного кафе «Лагуна» встретились две подруги: Аля — жгучая брюнетка, с необыкновенно красивыми чертами лица и точеной фигуркой, и Нина — миловидная женщина, с вьющимися длинными белокурыми волосами и пронзительным взглядом голубых глаз. Обе были эффектны, так, что сразу привлекали внимание посетителей кафе. Но дамы не обращали внимания ни на кого, так как подругам нужно было выговориться, поплакаться при случае в жилетку, так как это являлось самым действенным средством в реалиях такой неспокойной современной жизни.

Молодые женщины устроились удобнее в мягких креслах, заказали ароматный капучинно, и не отказали себе в удовольствии полакомиться нежным тирамису. Девочкам, если можно так назвать этих дам бальзаковского возраста, хотелось не столько побаловать себя изысками, как просто поговорить по душам, поделиться тем, что наболело на сердце, так как обе безгранично доверяли друг другу и поддерживали, как могли.

День был обычным воскресным выходным. За стеклом бушевала зеленью весна, ласточки проносились в воздухе, над цветущими деревьями кружили пчелы. Все в природе пробуждалось к жизни. И именно в этот ласковый майский денёк подругам предстоял серьезный разговор о личном, о том, что мучило и не давало покоя.

Нет, специально никто из них не настраивался на щекотливую тему, но разговор случился сам собой, видимо, все, что переполняло душу, должно было выплеснуться наружу, именно сегодня.

Аля была уже двадцать пять лет замужем за своим единственным мужчиной. Они с мужем вырастили двух замечательных дочерей, старшей из которых было слегка за двадцать, а младшая находилась в подростковом, что называется, самом что ни на есть, сложном переходном возрасте.

— Знаешь, в последнее время в семье наступил разлад, — с места в карьер начала жаловаться Аля подруге Нине. — Ничего не понимаю. Все идет не так. Поступки моих родных меня раздражают. В душе я чувствую себя неправой, а признать ошибки не могу. Что делать, ума не приложу.

— Давай попробуем обсудить проблему, может, вместе найдем выход из создавшегося положения? — предложила подруга.

— Я очень переживаю за старшую дочь. Мне кажется, она выбрала не того парня, — со слезами на глазах прошептала Аля.

— Что значит «не того?», — попросила уточнить подруга.

— Ну, понимаешь, я чувствую, что молодой человек, который оказывает знаки внимания моей Катюше, принесет разочарование моей дочери, сделает ей больно, а я не хочу, чтобы мой ребенок страдал.

— Ну, во-первых, Катерина уже не ребенок. А во-вторых, почему ты берешь на себя право решать ее судьбу, выбирать ей того, кого любить, а кого ненавидеть? Дочь твоя уже выросла. Позволь ей самой решать: с кем быть, а с кем расстаться.

— Нет, Нина, ты не понимаешь меня. Материнское сердце не обманешь. Я просто чувствую, что будет все плохо.

— Аля, успокойся. Если у меня растет двое мальчишек, это не значит, что я не понимаю тебя, как мать прелестных дочерей. Мне кажется, ты должна предоставить своей Катерине относительную свободу. Вспомни себя? Много ты слушала старших, когда выходила замуж за любимого человека?

— Вот ты, Нина, сказала, за «любимого человека». А мне кажется, что я, прожив сорок лет, не знаю, что такое любовь.

На лице Нины отразилось неподдельное изумление.

— То есть, как?. . Ты не любишь Егора?. . Человека, с которым прошла рука об руку более двадцати лет? С которым в браке имеешь двух изумительных дочерей? Что-то я тебе не верю, подруга. Я понимаю, что со временем чувства притупляются, страсть иссякает, но семья должна оставаться семьей.

— Тебе ли об этом рассуждать? — слегка уколов Нину, ответила Аля.

— Да, ты права. Я женщина — дважды разведенная, и мальчишки у меня от разных мужей. И мой грех, что я не смогла своим пацанам предоставить возможность жить в полноценной семье. И во всем виновата моя нетерпимость. Нет, я долго терплю, но потом, когда начинают откровенно садиться мне на шею, ставлю окончательную точку в отношениях, так как не научилась прощать. Отсюда мои беды, — вздохнула Нина.

— Прости, меня, солнышко, если обидела тебя, — ужаснулась Аля. — Я совсем не то хотела сказать, Ниночка. Я очень тебя уважаю и знаю, что ты в лепешку готова разбиться, чтобы обеспечить своих детей и вырастить их настоящими мужчинами.

— Алечка, сыновей я очень люблю. Но чувствую за собой вину, что они выросли без отцов. Это мой грех.

— Это не грех. Это сила: не цепляться за того, кто разочаровал, не быть с тем, с кем нет духовной связи. Ты сильная, Нина. И я хочу научиться этой силе у тебя.

— Лучше не надо. У каждого своя судьба, Алечка. Кому-то суждено встретить однажды своего человека и пройти через жизнь с ним, одним единственным. А другая всю жизнь ищет свою вторую половину и не находит. Встречает мужчин, влюбляется, а потом испытывает горькое разочарование, потому что мужчины в общей массе не умеют любить и беречь то, что дается им в руки.

— Все равно, ты счастливее меня, Нинка, потому что у тебя всегда есть шанс встретить еще свою судьбу, свою настоящую любовь.

— Можно подумать, у тебя такого шанса нет.

— Может и есть. Но я уже трусиха. Даже если мне кто-нибудь понравится, я сбегу от чувства, потому что мне лень что-либо менять в своей жизни. Сила привычки: иметь под рукой именно этого человека, который зовется твоим мужем, терпеть все его предсказуемые выходки, молча ненавидеть, по ночам плакать в подушку, а наутро делать вид, что все хорошо, и, при том еще, уверять всех, что мы — самая замечательная и любящая семья. Одно сплошное лицемерие. И от этой безысходности уже тошнит.

— Может, ты просто наговариваешь на себя? — осторожно спросила Нина.

— Куда уж там, — вздохнула Аля. — Веришь, никому, кроме тебя не могу открыть свою душу, потому что привыкла создавать ореол счастья, который должен, как нимб, светиться над моей семьей, указывая на святость каждого члена, делать прекрасный вид в присутствии посторонних при плохой игре, чтобы окружающие восторгались: «Ах, какая замечательная семья, эти Звягинцевы!» А мне еще жить хочется! Любить! Страдать от счастья! Плакать в подушку от душевного волнения. Или просто весна так на меня действует? А? Вот, скажи Нина, ты когда-нибудь по-настоящему любила? Так, чтобы до умопомрачения? Чтобы до боли в горле и слез в глазах, только от одного воспоминания об этом человеке?

Нина ответила не сразу. Она внимательно посмотрела в просящие глаза подруги, решая для себя, а стоит ли ей рассказывать, какая она бывает эта настоящая любовь? Но, видя этот умоляющий Алин взгляд, кивнула и отвернулась к окну. Воспоминания ножом вспороли сердечные раны, которые шрамами остались на сердце.

Чтобы унять волнение, Нина пригубила остывший кофе, а потом, поставив чашку на фарфоровое блюдце, спросила.

— Ты действительно хочешь узнать историю любви?

— Да, прошу тебя. Я хочу знать, как это бывает. Просто я выходила замуж за человека, который долго добивался моей руки, а любила другого, который отверг меня. Было больно. И замуж я пошла больше от злости на того, кто не оценил меня по-достоинству. Я вышла замуж, чтобы сбежать от себя, в первую очередь. Мой Егор мне очень нравился, но у меня никогда не было к нему страсти, всепоглощающей и безграничной, чтобы все можно было бросить к его ногам: честь, достоинство, молодость, чувства, красоту!

— Эх, Аля, Аля. За все в этой жизни надо платить. И даже за любовь приходится расплачиваться слишком жестко. Ладно, слушай.

— Спасибо, — прошептали губы Али.

Аля внимательно вслушивалась в историю Нины, не перебивая ее и не задавая вопросов.

— Это было лет десять назад. Мне стукнуло только тридцать. За плечами была уже несостоявшаяся семейная жизнь и девятилетний ребенок на руках. Я работала в компании менеджером по продажам. Товара было много, надо было находить рынки сбыта. Мы работали как с крупными компаниями, так и с частными лицами, которые брали у нас товар под реализацию. В течение трех лет до этой истории, которую я хочу тебе поведать, к нам в офис приходила молодая женщина Фаина с миловидной девочкой — дочкой Риммой, лет восьми. Они всегда появлялись ближе к закрытию офиса, так как мать спешила забрать дочь из школы, которая располагалась в нашем микрорайоне, и по пути домой забегала к нам на фирму, чтобы взять часть товара, который был старательно собран по ее телефонной заявке. Фаину часто ожидал в машине брат, который помогал своей сестре в семейном бизнесе, а также воспитывал единственную ненаглядную племянницу, заменяя ей отца.

Мы, сотрудницы фирмы, всегда ласково встречали эту троицу, между собой перешептываясь, что могло произойти у них в жизни, что девочка росла без отца? Марат — так звали молодого человека — всегда был любезен, улыбчив и скромен. Он был высок ростом и очень симпатичен. Все сотрудницы были слегка очарованы им. Чего таить, и я была не без греха, заглядывалась на молодого мужчину из-под опущенных ресниц, но виду никогда не подавала, так как понимала, что все это — ерунда.

Все сотрудники радовались нашим постоянным клиентам в лице этой родственной тройки: Римму угощали конфетами, Фаине отбиралось все самое лучшее, а с Маратом шутили как со своим. В течение трех лет они два раза в неделю навещали наш офис, и мы по-особенному к ним относились.

Но однажды случилась беда. В один из дней по офису разнесся слух, что Римма — маленькая наша девочка, дочка Фаины, умничка и красавица, скоропостижно умерла. Внезапно. Для всех нас это было шоком. Мы не могли поверить, что такой удар судьбы обрушился на бедную мать и дядю. Мы строили предположения, что могло произойти, но толком никто ничего не мог сказать. Ни Фаина, ни Марат не появлялись больше месяца после произошедшей трагедии.

В один из вечеров я сидела в кабинете и уже завершала работу, как вдруг дверь открылась, и на пороге кабинета показался Марат: исхудавший, бледный, с невыразимой тоской в глазах. Сердце мое ухнуло в пятки, а в горле перехватило дыхание. Я уставилась на него, а из глаз по моим щекам покатились крупные слезы. Я не знаю, как случилось, что, преодолев свое смущение, я вышла из-за стола, подошла к Марату и обняла его за шею, прижавшись лицом к груди. Мы стояли долго, не произнеся ни слова. Он понял, что я так выразила свое соболезнование о смерти его любимой девочки. Марату, видимо, тоже требовалась поддержка. Он обнял меня за плечи, и мы стояли в кабинете, забыв о времени.

Потом он прошептал мне: «Давай, я довезу тебя до дома?»

Я кивнула в ответ. Душа взмыла вверх от осознания того, что именно ко мне Марат пришел, именно от меня получил сочувствие в своем горе, и что именно меня он попросил побыть еще какое-то время рядом.

Я быстро собралась. Попрощалась с шефом, поставив его в известность, что ухожу, и мы с Маратом вышли в январскую морозную ночь.

Он открыл дверь машины, усадив меня на переднее сиденье. Сам остановился спереди, сметая налипший снег с лобового стекла, а я смотрела во все глаза на него. Сердце мое было переполнено жалостью, печалью, но, в то же время, тихой радостью, что я сейчас буду чувствовать этого человека, говорить с ним, а может просто молчать. Но, вместе. В закрытом пространстве. И два сердца будут биться рядом, поддерживая и успокаивая друг друга.

Наконец, дверь захлопнулась. Марат сел за руль. Печально взглянул на меня. И вдруг холодной от снега ладонью накрыл мою руку. Я сверху положила свою, чтобы заключить в объятия его пальцы, отогреть, вдохнуть в них жизнь и тепло. Мне так хотелось, чтобы Марат снова стал прежним, чтобы подарил свою незабываемую белоснежную улыбку, чтобы он снова стал радоваться жизни.

Он произнес: «Поехали?»

Я тихо ответила: «Да».

Марат завел автомобиль, чтобы немного прогреть его. В этот момент из офиса стали выходить сотрудницы, которые, увидев нас вместе за стеклом машины, заулыбались и начали перешептываться.

— Ну, вот, твоя репутация пострадала, — печально произнес Марат.

— Знаешь, моя репутация слишком была безупречной, так что лишние домыслы мне явно не повредят, — отшутилась я.

— Ты — необыкновенная. На таких сразу женятся.

В горле у меня сдавил комок, а глаза заволокло слезами. Именно в этот момент я поняла, что люблю этого человека до безумия, до сумасшествия, до самой большой жертвенности. Что за ним, хоть в рай, хоть в ад, хоть в огонь, хоть в воду. Наверное, эта решимость была написана в моих глазах, отчего Марат, сглотнув слюну, произнес:

— Надо ехать, иначе. .

Что означало это «иначе», для меня не совсем было понятно, но за годы поверхностного знакомства я знала, что Марат — крайне порядочный и воспитанный молодой человек, и никогда ничего лишнего в отношении женщины себе не позволит. Он был из той категории рыцарей, которые слишком уважительно и деликатно относятся к прекрасной половине человечества, и никогда, ни словом, ни взглядом, ни порывом, не посмеют женщину унизить.

Мы ехали молча. Снег густо валил. «Дворники» работали на пределе возможностей, очищая стекло. Автомобиль полз по заметенной дороге, периодически пробуксовывая колесами на скользком, раскатанном льду. Но мне было не страшно с этим человеком. Мне казалось, скажи кто мне сейчас: «Умри за него или с ним прими смерть», — для меня это было бы величайшим счастьем.

Ты, Аля, скажешь: «Так не бывает: вот так, вдруг, в одночасье, полюбить беспредельно!». Но со мной это произошло. Я его беду взяла на себя. Я полюбила Марата, через сердце пропустив его горе, прикипела к нему всей душой через его переживания. И он стал для меня таким родным, что ближе не бывает!

— Как интересно, — тихо произнесла Аля. — А что было дальше?

Мы доехали до моего дома.

— Теперь я знаю, где ты живешь, Нина, — чуть слышно сказал Марат. — Можно, я с утра заеду за тобой и отвезу на работу?

В его голосе звучало сомнение и неуверенность, а еще страх быть отвергнутым. Я почувствовала, что именно в эту минуту решается моя судьба. Я подняла на него несмелый взгляд и так же тихо ответила:

— Конечно, если тебе это будет незатруднительно, я сочту за счастье видеть тебя с утра у моего подъезда.

— Ты, правда, так думаешь? — переспросил Марат.

А в глазах его, глубоких и темных, затеплился огонек.

— Да, — ответила я, слегка улыбнувшись.

Потом, положив свою ладонь на его руку спросила:

— Ты больше ничем не хочешь со мной поделиться?

Марат вздохнул. Поднял глаза к потолку, как бы мешая тому, чтобы скупые мужские слезы не скатились по слегка небритым, ввалившимся щекам.

— Мне еще больно. Как будто вынули сердце, — прошептал он. — И самое страшное, что мы ничего не смогли бы исправить. У Риммы была аневризма мозга, как выяснилось позже. . Закупорка сосуда и мгновенная смерть. Она жаловалась на головные боли, но мы не придавали значения, думали, что переутомление, ведь Римма была круглой отличницей, училась на пределе своих возможностей. Давали анальгетики. И ни разу не просканировали мозг. Мы так виноваты перед нашей девочкой. Мы не уберегли нашу кровиночку.

— А. .как Фаина…? — выдавила из себя я.

— Плохо. Очень плохо. Никого не хочет видеть. Сидит в закрытой квартире и никого, кроме мамы, не впускает за двери. Сколько раз я пытался к ней войти. Бесполезно. Мы боимся за ее рассудок. Фаины даже на кладбище не было, так как она с нервным срывом лежала в больнице. Для нее Римма как будто еще живая, как будто не было того страшного падения на лестничной площадке. Уф, я бы все отдал, лишь бы наша девочка была жива, но на все воля Всевышнего. Он ее забрал. Видимо, она ему там нужнее, чем нам.

— Прости меня, — прошептала я.

— Не извиняйся. Мне важно было высказать это вслух. И именно тебе. Потому что кажется, что никто, кроме тебя, меня не поймет. Ты прости меня, Нина, что я осмелился на тебя взвалить свое горе.

— Марат, ты не представляешь, как мне радостно, что именно со мной ты поделился своей болью, и именно мне выпало счастье помочь тебе хоть чуть-чуть.

— Почему ты так говоришь, Нина?

— Потому. . что, ты мне не безразличен. И ты об этом знаешь.

— Ты давно мне нравилась, Нина, как человек, как женщина, но я боялся всегда сделать первый шаг, заговорить с тобой, обратить на себя твое внимание.

— Какой ты глупый. Неужели, я такая страшная? — слегка подтрунивая над ним, улыбнулась я.

— Что ты! Нет. Ты. . самая. . недосягаемая для меня всегда была. . и я сам не понимаю, как получилось так, что я осмелился попросить у тебя поддержки.

— На то мы и люди, чтобы помогать. Главное, чтобы тебе хоть чуть-чуть стало легче. Боль утихнет. Раны затянутся. Жизнь продолжается. Надо находить светлые стороны, Марат. Надо просто жить. И за Римму тоже. Неужели ты думаешь, что ей было бы приятно видеть тебя такого подавленного? Ей уже ТАМ хорошо. Она смотрит на вас, наш маленький ангел, и желает вам с матерью добра, не печалиться и найти силы, чтобы жить дальше.

— Ты, правда, так думаешь? — заглянув в глаза, спросил Марат.

— Да.

Я притянула его голову к своему плечу и начала укачивать, как ребенка, гладя его по волосам.

Веришь, не было в этом движении какого-то иного подтекста, нежели как просто утешить, успокоить, взять часть его боли на себя. Он замер. А я пальцами ощущала тепло его волос. Мне казалось, что так я могу быть с ним вечно.

Потом мы оба пришли в себя.

— Спасибо тебе, ты помогла мне. До завтра?

— Береги себя. Я буду тебя ждать. Кстати, тебе есть, куда записать мой домашний номер телефона? Пожалуйста, позвони, как доберешься домой. Я не успокоюсь, пока не услышу, что ты благополучно добрался в такую метель.

— Спасибо, милый мой человек, — прошептал Марат.

Он наклонился к бардачку, достал блокнот и записал мой номер телефона. Я дружески чмокнула его в щеку и сказала: «Пока».

Вышла наружу из машины, подставив разгоряченное лицо под колкие укусы ледяных снежинок. Отошла к подъезду и еще долго смотрела вслед удаляющемуся автомобилю, который моргнул мне фарами на прощание. А потом расплакалась от невыносимой боли, от нахлынувших эмоций. Я плакала, и слезы смешивались со снежинками, застывали холодными струями на щеках. Потом, войдя в подъезд, еще долго не решалась подняться на лифте на свой этаж. Мне хотелось успокоиться, чтобы не напугать своих родных внешним видом. Припудрив нос и стерев носовым платком краску, которая размазалась под глазами, я смело нажала на кнопку звонка.

Дверь открыла мама. Я быстро поцеловала ее, бросив короткое: «Привет», — и, сняв сапоги, умчалась в ванную комнату, чтобы умыться, так как следы косметики все равно разводами оставались на моем лице.

Успокоившись, я наспех поужинала и рано ушла в спальню, сославшись на головную боль, так как мне хотелось побыть наедине с моими мыслями. Я вспоминала каждый жест, каждый вздох, каждый взгляд Марата. Я его еще больше любила. Я распаляла пожар в своем сердце, я топила свою душу в нежности и трепетности. Я просто жила чувствами к мужчине. Я никогда не испытывала того, что происходило со мной сейчас.

Неожиданный звонок телефона вернул меня к действительности. Я подскочила к аппарату и поспешила снять трубку первой, чтобы мама в зале не опередила меня по параллельному телефону.

— Да, — тихо сказала я в трубку.

— Какой у тебя красивый голос, Нина. Я доехал. Не переживай, добрался благополучно. Завтра в полвосьмого я у тебя, около подъезда. Тороплю время, чтобы дождаться той минуты, когда увижу вновь, — сказал Марат.

— Я тоже спешу уснуть, чтобы скорее прошла ночь, и наступило утро, которое подарит мне встречу с тобой. Как ты себя чувствуешь?

— Знаешь, боль отступила. Я как будто начал снова жить. Я увидел свет в конце тонелля. Спасибо тебе, девочка моя.

— Спокойной ночи. До завтра.

— Целую.

Раздались гудки отбоя. Это слово «целую», произнесенное его губами, прожгло меня насквозь, пронеслось стрелой по всему телу и осело где-то в ногах.

Знаешь, правду говорят, что словом можно возродить, можно убить, а можно достучаться до сердца. Он достучался до моего сердца. Еще вчера у меня не было его, и вдруг сегодня такой подарок судьбы — моя внезапная любовь к нему. И это не любовь с первого взгляда. Не завоевание при помощи флирта и кокетства. Это единение душ, скованных бедой и желанием помочь преодолеть сердечную боль.

Нина смахнула набежавшую слезу, вынула платок из сумки и промокнула нос, так как от чувств он предательски стал мокрым.

Аля сидела неподвижно, и только глаза ее светились сочувствием.

Нина чуть позже продолжила:

— Наутро я быстро оделась, отправив ребенка в школу, почти не позавтракала, так как кусок в горло не шел. Я стремилась скорее вниз, к нему, в радостном предвкушении, что увижу любимого совсем скоро.

Я сбежала по лестнице и выскочила из подъезда в утренний морозец, который обжег мои щеки холодом. Автомобиль стоял у подъезда. Я быстрее обогнула его сзади, чтобы Марату не вздумалось вылезать из теплого салона, дабы открыть мне дверь. Плюхнулась на сиденье и только теперь подняла свои глаза, светившиеся от счастья.

— Доброе утро, милая. Ты такая сегодня необыкновенная, — улыбнулся, смущаясь, Марат.

О-о-о, чего бы я только не отдала за одну его улыбку. Марат улыбнулся мне, и эта улыбка растопила во мне все сомнения. Я в ответ тоже счастливо растянула свои губы.

— Привет, я очень рада видеть тебя. Поехали? А-то совсем засмущаюсь, — покраснев, ответила я.

Марат завел автомобиль и стал медленно выводить его из снежного плена. За ночь сугробов намело достаточно, и только узкая колея, заботливо расчищенная дворником, позволяла выехать машине вдоль длинного дома.

Я слегка поглядывала на Марата, любуясь его правильным профилем, чистым высоким лбом, слегка вьющимися волосами. Я изучала его и до сих пор не могла поверить, что все это — не сон. Я незримо таяла от тепла, которое заполняло мое сердце и душу. И чувствовала себя абсолютно счастливой. Настолько, что, казалось не хватит целой Вселенной, чтобы заполнить ее тем чувством, которым была переполнена каждая клеточка моего организма. Мне не надо было ничего: ни поцелуев, ни прикосновений, лишь понимание того, что есть на этой Земле Человек, который заменяет мне все.

Ты, Алечка, можешь со мной поспорить, будешь уверять, что это — самое большое помешательство. И я даже соглашусь с тобой в такой оценке. Словами не передать, что я испытывала к Марату — простому, смертному человеку. Но я скрадывала в себе то, что рвалось наружу. Я боялась испугать мужчину силой своего чувства. Никогда нельзя показывать мужчине, что целиком и полностью принадлежишь ему. У него тогда пропадает инстинкт охотника. Ему не интересно то, что легко дается ему в руку. Мужчине нужно самому добиваться, жить в сомнении и ревности, только тогда он может долго сохранять интерес к любимой им женщине. Опять-таки, это моя точка зрения, с которой можно поспорить. Ну что же? Я готова вступить в полемику с оппонентом.

— Слушаю тебя, и удивляюсь, — сказала Аля. — Для меня все то, о чем ты говоришь — как небо и земля. Я до сих пор не понимаю таких возвышенных чувств. Но, видимо, несмотря на то, что была такая тяга и привязанность двух сердец, что-то должно было произойти сверхъестественное, что разлучило вас, ведь сейчас вы с Маратом не вместе? Что? Почему ты позволила себе отпустить любимого от себя?

— Ты верно подобрала слово, Алечка, «отпустить». . Да, наверное, это так, но погоди немного, и ты все узнаешь.

— Я внимательно слежу за нитью этой удивительной истории.

— Знаю, подруга. Так вот, слушай дальше.

Марат довез меня до офиса. Из машины выходить не стал, так как я сама попросила его об этом. Но отказать себе в удовольствии — поцеловать меня в щеку — Марат не смог. Я шепнула ему в ответ на ухо, пожелав ему самого удачного дня, и выпорхнула из салона. Спиной чувствовала, как он провожает меня взглядом. Казалось, что у меня выросли за спиной два незримых крыла, а в ногах была такая легкость, что я совершенно не чувствовала земного притяжения. Я парила, освещенная счастьем и радужными эмоциями. Сама понимаешь, Аля, что работалось мне через пень-колоду: я витала в облаках. На губах блуждала улыбка, а в памяти всплывал образ любимого, его глаза, губы, руки, все то, что я обожала. Душа содрогалась от трепета, волны блаженства разливались незримыми теплыми нитями по телу. Я не могла дождаться того момента, когда снова увижусь с Маратом, когда снова услышу звук его чарующего голоса. Одним словом, я просто пропала. Понимала умом, что нельзя так реагировать на мужчину своей мечты, но ничего не смогла с этим поделать.

Вечером, когда до конца рабочего дня оставалось полчаса, в дверь моего кабинета слегка постучали, потом дверь приоткрылась, и в щели показался букет кремовых роз.

Сердце мое ухнуло в пятки. Мне так давно не дарили цветы, что этот невинный поступок Марата для меня явился целым событием. Я пошла ему навстречу, взяла букет дрожащими руками и спрятала свое пылающее лицо в душистых, упругих лепестках. Невольная слеза капнула на одну из роз. Скатилась соленой росинкой в сердцевину цветка.

С трудом я подняла свой взгляд, в котором отразились все мои чувства, нахлынувшие на меня в тот самый момент.

— Спасибо, — выдавила я из себя. — Я растрогана до глубины души. Никогда не могла подумать, что цветы, подаренные дорогим человеком, могут так много значить.

Потом, немного помолчав, добавила:

— Можно, я оставлю букет в кабинете? Завтра на рабочем месте розы своим ароматом и видом будут напоминать о тебе.

— Конечно, Ниночка, поступай, как считаешь нужным. Мне будет очень приятно, если в этих цветах я буду незримо присутствовать рядом с тобой, — ответил, улыбнувшись, он.

— О-о-о, Марат! Даже и без такого подарка ты все равно всегда живешь в моем сердце. Ладно, я сейчас вернусь. Схожу за вазой. Одну минутку, я живо.

Я убежала на кухню, чтобы прийти в себя. Щеки мои полыхали, а ресницы были влажны от слез радости. Я достала с полки высокую вазу, налила в нее теплой воды и добавила ложку сахара, чтобы мои розы простояли как можно дольше. С вазой я вернулась в кабинет.

Марат стоял у окна и смотрел сквозь стекло на снежинки, которые искрились в свете фонаря, совершая свой феерический танец под дуновением холодного ветра, ложились на землю, обильно покрывая ее пушистым, мягким одеялом. Все в природе дышало чистотой и негой.

— Вечер какой волшебный. . И душа требует сказки. . Знаешь, Нина, — сказал Марат, не поворачиваясь от стекла, — я ровно сутки, как начал жить: чувствовать, радоваться и удивляться. Я думал, что все в душе спалено болью и горечью, что уже не будет ничего, кроме непроходящей тоски, но, оказывается, живо сердце, отогревается душа. Я начинаю верить, что не всё еще потеряно в этом мире.

Я подошла к любимому. Уткнулась лбом в его спину и замерла. Каждое его слово легло каплей бальзама на мое кровоточащее сердце, которое любило так, как никогда в жизни. Нет, я не гордилась собой. Я просто тихо радовалась, что человек снова стал жить и чувствовать, и моя заслуга в этом не была столь велика. Просто, так было суждено, и кому-то там, на небе, захотелось, чтобы в этих четырех стенах двое, живущих на земле, смогли понять и потянуться душами друг к другу. Мы стояли так долго, слушая биение сердец, и чувствуя легкое дыхание друг друга. В молчании тоже была своя тайна, свое очарование. Слова уже просто были не нужны.

Потом я отодвинулась от Марата, с особой нежностью поставила розы в вазу, пальчиками провела по упругим бутонам, как будто целуя их, а Марат любовался моими манипуляциями, радовался тому, с какой признательностью и искренним счастьем в глазах я отнеслась к его подарку.

Мы потушили свет, вышли в коридор, закрыв за собой дверь. Марат помог мне надеть шубку. На улице нас встретил своим ледяным дыханием январский мороз. Подставляя счастливые лица под искрящиеся снежинки, которые густо ложились на волосы, ресницы, капельками оставались на коже, мы, СЧАСТЛИВЫЕ, добрались до машины, сиротливо ожидавшей нас во внутреннем дворе.

Мы сели в машину. И пока она прогревалась, Марат изучал мое лицо, читал в моих глазах правду о том, как он мне дорог и близок. И сам внутренне светился от нахлынувшего счастья. Мы улыбались. Не могли наглядеться друг на друга. Стекла заметал снег, а нам было тепло от любви, которая тлела в каждой клеточке, в каждом нерве. Мы старались продлить очарование этого вечера как можно дольше.

В конце концов, когда взглядами было многое рассказано, Марат завел мотор, прогрел автомобиль, и мы тронулись по заснеженной дороге в путь, к моему дому, не спеша, растягивая удовольствие от таинства, свершающегося в наших сердцах и душах.

Марат остановился на парковке около моего дома, а потом сказал:

— Знаешь, Нина, сегодня не только волшебный вечер, но и светлый праздник для всех мусульман. Ты догадываешься, что я исповедую ислам? Сегодня Курбан Байрам, закончился пост, и все правоверные мусульмане вкушают пищу, угощают соседей, делятся сладостями и мясом жертвенных животных, ходят в гости, восхваляют Аллаха.

— Прости, Марат, я забыла тебя поздравить, — сказала я. — Просто все из головы вылетело.

— Ничего, Нина. Это я хочу тебе сделать еще один подарок. Позволь мне поделиться с тобой свежей говядиной, которая была принесена в жертву по всем канонам мусульманской традиции — с молитвами. Может это покажется тебе странным, но мне будет приятно, если ты приготовишь плов для своей дружной и большой семьи, и вы все сегодня соберетесь за столом. Я понимаю, что вера у вас — православная, что вы — христиане. Но, в конце концов, бог — един для всех. И христианские праздники мы почитаем, как свои. Хочется, чтобы и ты приобщилась к нашему святому дню — празднику Курбан Байрам.

— Благодарю тебя, Марат. Я с признательностью и почтением приму от тебя этот подарок. Он для меня будет не менее ценен, чем розы, которые ты мне сегодня подарил. С не меньшим удовольствием я приготовлю сегодня самый вкусный плов и накормлю свою семью.

— Вот за это ты мне еще больше дорога, Нина. Ты с уважением отнеслась к моей просьбе, — улыбнувшись, прошептал мне на ухо Марат.

— Иначе и быть не может. Всё, — спешно затараторила я, — тебе надо торопиться домой, чтобы встретить торжество с родными, а мне еще надо успеть приготовить вечернее блюдо.

— Я провожу тебя до дома, — отозвался Марат.

Мы вышли из машины. Марат взял внушительный пакет, и мы направились по хрустящему снегу к дверям подъезда. Вместе поднялись на лифте на восьмой этаж. Подошли к двери квартиры.

— Извини, я не буду заходить к вам, Нина, — сказал Марат.

— Конечно, я не настаиваю. Иди, тебе надо успеть к застолью. Спасибо за подарки. И еще раз с праздником. Пусть Всевышний даст тебе и всей твоей семье здоровья на долгие годы и терпения. С милостью принимать все, что ни дается нам от Бога. Мира и добра всем. Увидимся завтра?

— Да, завтра я буду у тебя. И спасибо тебе, Нина, за все пожелания. И за то, что ты такая понимающая. Знай, ты мне очень дорога.

Марат легко поцеловал меня в щеку и направился к дверям лифта, которые тут же раскрылись и увезли его вниз. А я осталась у дверей. На лице блуждала улыбка. Было очень приятно от того, что человек другой веры попросил меня приобщиться к празднику, и тем самым стать ближе к нему. Я оценила то, что хотел донести до меня Марат.

Конечно, дома, несмотря на то, что ужин у мамы был готов, я, объясняя, почему мне это необходимо сделать, приготовила ароматный азиатский плов: с приправами, нежной морковью, добавив в рис целые головки чеснока и крупные кусочки айвы.

Плов получился на удивление рассыпчатый и вкусный. Пришлось собирать семью на второй ужин за накрытым скатертью столом, чтобы отметить праздник Курбан Байрам, а потом еще отнести в больших кисушках угощение соседям по всем канонам мусульманской традиции.

Утром, когда мы встретились с Маратом, я возбужденно рассказывала, какой плов получился у меня, и как мы одаривали им соседей, и как нам было приятно от того, что и соседи, таким образом, с удовольствием приняли участие в празднике.

— Ты такая молодец, Ниночка, — восхищенно ответил Марат.

А для меня его похвала была превыше всего.

На работе утро началось с застолья. Все сотрудники из дома в честь праздника принесли много сладостей и салатов. Марат сунул мне в руки сверток со снедью. Мне с трудом удалось затащить Марата к нам в офис, где в большой гостиной сотрудницы быстро накрыли стол, и рабочее утро началось с чаепития, на которое были приглашены все члены нашего большого коллектива. И это было здорово. Но, самое главное, за одним столом, хоть и по разные стороны, сидели и мы с Маратом, перекидывались загадочными взглядами, шутили и смеялись. Похоже, это было его первое веселье на виду у людей. И никто его не мог осудить за это.

День пролетел незаметно. Марат вечером ждал меня у выхода, отвёз домой. Мы много разговаривали, делились впечатлениями от кино, музыки, искусства. Нам было очень хорошо вдвоем, но ни разу мы не переступили грань дозволенного. Прощаясь, целовали друг друга только в щечку, долго разговаривали по телефону после того, как он добирался до дома и отзванивался, что благополучно доехал.

Со временем Марат рассказал, что в семье после трех старших сестер он — младший сын, самый любимый и избалованный женщинами с детства. По нему это было незаметно, потому что он всегда был деликатен, внимателен и вежлив, никогда не притязал на большее, и это было удивительно. Я любила его всей душой, всем сердцем, но умом понимала, что вместе мы с ним не будем. Он был единственным сыном — продолжателем рода и фамилии. Его семья, как и многие другие вынужденные переселенцы, оказалась на благословенной азиатской земле в следствие неспокойных времен первой половины прошлого века. Марат, как выяснилось позже, был моложе меня лет на пять, хотя внешне об этом нельзя было сказать: он выглядел взросло, я была моложава. Но дело даже не в возрасте. У меня за плечами был брак. И сын от другого мужчины.

Ты представляешь, Алечка, как была бы довольна его семья, узнав, что единственный сын и наследник вводит в семью, исповедующую ислам, христианку, возрастом старше его, да еще и с ребенком? Я думаю, что его родные женщины, какой бы хорошей я ни была, не обрадовались бы такой невестке.

Сколько было пролито слез в подушку, сколько было похоронено мечтаний. Веришь, я готова была целовать руки его матери и любить ее, как свою, смиренно просить его маму полюбить меня, так как не могла жить без ее сына, если бы наверняка знала, что у нас все получится.

Но, видимо, те же самые сомнения терзали душу моего Маратика. Мы никогда, понимаешь, никогда не поднимали эту щекотливую тему в разговорах, но все было понятно и без слов. Я летала все такая же, одуревшая от счастья любить и быть любимой. Я молилась за него всем богам. Я сгорала от ужаса предстоящей разлуки. Я терзалась в сомнениях. Я привязывала его к себе, понимая, что ради него самого, ради будущего, Марата надо будет отпустить, пожертвовав собственным благополучием. Это была любовь на острие ножа. Знаешь, что будет больно, но продляешь эту сладостную муку, потому что душа не может смириться с потерей любимого человека.

Фаина — его сестра, стала опять приходить к нам в офис. Не догадываясь о наших отношениях с Маратом, она нам, девочкам, стала говорить, как переживает за брата, что он до сих пор не женился, и что у него нет детей. А мать его сокрушается, что не дождется внуков от любимого сына, и что Фаина, оставшись одна, готова помочь Марату растить племянников, отдавая всю нерастраченную любовь, которая оборвалась со смертью Риммы. Я душой болела за всю эту хорошую, добрую, славную семью. Если бы мы встретились лет на десять раньше, все, может, могло сложиться по-другому. Но теперь, в данных обстоятельствах, я мучилась, и не могла позволить себе это счастье — быть с любимым мною человеком одним целым. Я никогда не проклинала свою судьбу. И была благодарна богу за это чувство, чистое в своей невинности, искреннее и глубокое. Я уже прожила жизнь не зря, раз мне была судьбой дана ТАКАЯ ЛЮБОВЬ.

Наступила весна. В один из теплых вечером Марат довез меня до дома после продолжительной прогулки по городу. Уже стемнело. Мы сидели в салоне автомобиля и говорили-говорили ни о чем, и о многом.

Вдруг меня дернул чертик, сидящий во мне, на то, чтобы спросить любимого человека в лоб:

— Марат, а почему ты ни разу за все время, что мы встречаемся, не поцеловал меня?

Надо было видеть его испуганные глаза.

— Ниночка, ты не представляешь, сколько раз порывался это сделать, но меня останавливала деликатность. Я боялся, что ты обидишься.

— Но, почему? — настаивала я. — Что тебя останавливало?

Марат промолчал. А я ответила за него.

— Я знаю, что нам вместе быть никогда не суждено. Ты не хотел давать мне веру и надежду на наше совместное счастье, на нашу дальнейшую жизнь. Ничего не говори, Марат, все сама знаю. Пожалуйста, сделай то, о чем я тебя попросила. И не бойся, что я буду иметь после этого право на тебя. У меня есть только одно желание: любить тебя без права на надежду, осознавая, что нам не суждено быть вместе, что у нас не будет семьи и совместных детей. Я все знаю. .

Марат печально взглянул мне в глаза. Обхватил мое лицо и, как в замедленной съемке, стал приближаться ко мне. Его лицо расплылось от моих выступивших слез. Я тонула в его глазах. Я предвкушала то, о чем мечтала долгими бессонными ночами. Он прижался губами к моим губам. Я ответила на его поцелуй. Мы слились в этом поцелуе, как в первый и в последний раз, выпивая друг друга без остатка, доказывая, как мы необходимы друг другу и как нежно и трепетно относимся к тому, что происходит между нами. Это не было страстью. Это был поцелуй, который уходит в века, откладываясь в подсознании до тех пор, пока мы не покинем мир земной. Мы плакали и страдали, мы любили и восхищались, мы доказывали, что все не напрасно, и что горечь, которая разобьет нам сердца при разлуке, будет скрашена воспоминанием о том, что мы любили чисто, непорочно, мы тянулись, мы черпали силы и вдохновение, чтобы жить, радоваться и улетать надеждами в высшие миры. Нам не хватало воздуха, слезы душили обоих, а сердце ныло от предстоящей разлуки навсегда. Мы мучили друг друга и находили в этом какую-то сладость, мы сливались в одно дыхание, переплетались душами в одну нить, но были не вместе. Это было больно!

Оторвавшись друг от друга, как пьяные, Марат прошептал:

— Я сделаю все возможное, чтобы мы остались вдвоем, Нина. .

— Нет, мой любимый, — зажав пальцами его губы, прошептала я. — Не сделаешь. Мы живем порывом, а жизнь — она долгая. Ты еще будешь счастлив. И я, по возможности, тоже. Ты не представляешь, как я желаю принадлежать тебе одному целиком и полностью, но мы на этой земле не одни. Нашу любовь будут терзать. Будут шептаться. Будут осуждать. Я не перенесу, если ты будешь страдать и разрываться между мной и семьей, между условностями и настоящей жизнью. Только потому, что я люблю тебя так, как никого на свете не любила, я отпускаю тебя, милый мой Марат. Это наше с тобой последнее свидание. Я уеду. Может, далеко. Может, выйду замуж, чтобы скорее оторвать тебя от себя. Но знай, что никто и никогда не сможет заставить меня разлюбить тебя, мой самый родной и близкий мне человек. Никто и никогда не вырвет тебя из моего сердца и души. Я останусь твоей тайной невестой на века. И может, на старости лет, ты улыбнешься, вспомнив меня, и проживешь в мыслях заново историю нашей любви. Ведь мы с тобой самые СЧАСТЛИВЫЕ люди на земле, раз нам дано было ТАК чувствовать и любить, нести друг другу только добро. Прощай, мой самый Золотой на свете Человек. Я прошу у тебя прощения за все, что сделала и не сделала, за то, что вольно или невольно причинила тебе боль. Но знай, что я, сознательно идя на разрыв, руководствовалась только любовью, которой переполнено мое сердце, любовью к тебе, Марат. Пожалуйста, больше не звони. Не ищи со мной встреч. Все пройдет. Пройдет и это. И не осуждай, не считай, что я предала тебя. Ты должен жить счастливо. Но. . без меня.

Я выскочила из машины, как полоумная. Добежала до дверей подъезда, скрывшись за ними. В горле стоял спазм, слезы душили меня, в мозгу свербило одно ругательство: «Дура. Дура! ДУРА!!! Что же ты наделала?»

Но подсознание говорило мне о том, что я поступила правильно, что ради любви я должна была отступиться от этого человека, доброго, золотого, слишком хорошего для меня.

— Потрясающе, — только и смогла выдавить из себя Аля.

А Нина сглатывала слезы, которые норовили скатиться по щекам. Ее трясло, как в лихорадке. Ведь никто, ни одна душа на свете не знала эту историю. И вот теперь, спустя десятилетие, раны на сердце были вспороты, как скальпелем хирурга, эмоции, как поток крови, вырвались наружу.

— Прости меня, Ниночка, что разбередила твою душу, — вскрикнула Аля.

— Это ты меня прости, подруга, что эта тайна, которая так надежно была укрыта в сердце, выпорхнула из клетки на волю. Как ты знаешь, я поменяла место жительства. Я уехала в другую страну. И только воспоминания и случайные набеги на страницу в соцсетях в гости к моему Маратику радуют мое сердце. Причем, он даже не догадывается, кто заходит на его страницу инкогнито, и любуется его фотографиями. Кто радуется его двоим маленьким сыновьям, рожденным в браке с любимой женщиной, и кто молит Всевышнего о его спокойной, неомраченной невзгодами, жизни. Я хочу быть незримым его ангелом-хранителем. Надеюсь, в его сердце теплятся воспоминания обо мне.

— Ты — необыкновенная, Нина. И очень сильная. Ты не только можешь рвать связь, когда тебя перестал устраивать человек, но ты готова принести в жертву свои слезы, свою боль, свои страдания, лишь бы любимый тобой человек был счастлив. Ты. .

И тут Аля заплакала. Наверное, от того, что Любовь, все-таки, живет на Земле, что бывают сильные, чистые отношения и что Надежда все-таки умирает, и только Вера — спасает душу, исцеляя страданием разбитое сердце.

05.12.2015 г.