Счастливый мезальянс

Вступление

Кто встречался с моими книгами, а я имею в виду отнюдь не научные монографии, учебники и научно-популярные издания, а только литературу художественную, тот помнит, наверное, что без эротики, и что уж греха таить, без секса, там не обошлось. Конечно же, всё в интеллигентных выражениях, культурно так, чинно-благородно — иначе мне моё профессорское звание не позволяет!

Однако, если уж о сексе, то он тоже разным бывает. Даю грубую, приближённую, но для данного случая достаточную классификацию.

Первый вид секса — чисто детородный. Это тот, который, конечно же, был и при Советах, но до чего не догадывались общественные деятельницы уже недетородного возраста, которых этот секс просто не затрагивал. И хотя этот секс мало чем отличался от секса других млекопитающих, но если бы его не было, не было бы и нас с вами.

Второй вид секса — традиционный, то бишь между взрослыми разнополыми индивидуумами, а там — в каких коллективах, манерах и позициях он производился — не наше собачье дело! Если он производился, значит, он был приятен или полезен (и тем самым приятен!) участвующим в нём. И любая критика здесь неуместна — это личное дело самих совокупляющихся! Желательны только ненавязчивые медицинские советы, к которым я (говорю это из личного опыта!) рекомендовал бы прислушиваться.

И последний вид в этой грубоватой и приблизительной классификации — секс нетрадиционный. В своей книге «Полисексуал» я попытался описать только некоторые, наиболее доступные в наш век, виды и формы такого секса. Конечно же, больше всех других, да и вместе взятых, распространён секс гомосексуальный, или между людьми одинакового пола. От себя скажу, может не очень грамотно (я, всё-таки больше специалист по теоретической механике, чем по механике секса!), назвать всех гомосексуалов людьми одинакового пола можно только условно (кстати, бытующий термин «гомосексуалист» мне кажется не очень обоснованным; ведь не говорим же мы «транссексуалист», «бисексуалист», «гетеросексуалист» и т. д.). Если, конечно, гомосексуальная связь происходит не между умственно отсталыми дикарями, почему-то проживающими в современном мире, и не в местах заключения, где «петухами» становятся обычно насильно! Я не являюсь знатоком активных лесбиянок, но пассивный мужчина-гомосексуал — это психически настоящая женщина. Физически сильная и со всеми мужскими половыми признаками, но женщина! Нежная, игривая, влюбляющаяся в лиц мужского пола, женщина!

Это юмор, причём юмор горький, наблюдать такого индивидуума подвыпившим (или подвипившей!), в разнополой компании. Это и чисто женские позы, и закатывание глазок, и тайные подмигивания. И такое желание завладеть понравившимся мужчиной, увести его в укромное местечко и там обласкать его! Мужики обычно шарахаются от таких непонятных типов, могут даже «врезать» им для «профилактики». Но как поступать тем, кто их понимает? Или кому этот жено-мужчина, гей или «ледибой», или как там ещё его, понравился? Понравился пылом своей чисто женской, но не востребованной души, чаще всего не испорченной материальной заинтересованностью? И при этом, если тот «некто», кому понравился наш гей, обладает, хотя бы в малой степени, хотя бы зачатками бисексуальности, чтобы просто не оттолкнуть от себя этого гея, ледибоя, или, правильнее, пассивного гомосексуала, это уже хорошо. А уж совсем отлично, если этот «некто» оказался активным гомосексуалом, достаточно редким среди интеллигентных и психически нормальных людей! Тогда любовь разовьётся такая, что ей могли бы позавидовать и Ромео с Джульеттой, Данте со своей Беатриче, а тем более, асексуальные Петрарка с Лаурой!

Вот на этой оптимистической ноте и завершу я краткий анализ видов секса, чтобы перейти к последующему изложению событий, имеющих тесную связь с упомянутым анализом. События эти отражают достаточно распространенное явление в современной жизни, называемое мезальянсом, или попросту неравным браком, браком по расчету. Этот расчет носит не обязательно финансовый характер, он может быть любого плана. Есть даже загадка такая: может ли быть счастливым брак по расчету? Ответ: может, если расчет верен!

В старое советское время, называемое сталинским, профессора вузов получали очень высокую зарплату, им даже можно было одновременно работать в двух вузах. Так вот, эти профессора были лакомым кусочком в качестве женихов для студенток. В железнодорожном институте в городе Тбилиси, где я учился, работал профессор-гидравлик, всемирно известный ученый, между прочим. Так у этого профессора была жена — его студентка, не ведавшая проблем ни с учебой, ни с деньгами, и жившая в шикарной профессорской квартире. А самым интересным было то, что этот профессор работал ещё в Индустриальном институте в Баку и там тоже имел жену-студентку. Вот и мотался туда-сюда наш престарелый гений на материальную радость двум юным женам-студенткам.

Я рано стал профессором и успел вкусить высоченную зарплату, намного выше министерской, особенно с учетом ещё полставки за науку. В переводе на наши деньги это было порядка трехсот тысяч рублей. А сейчас ставка профессора вуза раз в пятьдесят ниже, но с учетом всевозможных доплат — раз в десять. Вот и перестали юные красавицы любить профессоров, за исключением тех, что ещё на фирмах науку делают. Но куда им до всякого рода трудящихся-финансистов, топ-менеджеров, коррупционеров-чиновников, футболистов, а главное — модных артистов! Кишка профессорская тонка, но ведь никто из них на фирмы не переходит работать, если только не по совместительству!

Но всё равно — жить стало лучше, жить стало веселее! Особенно отрадно то, что соблюдено равенство полов в финансовом благополучии — появились богатенькие бизнес-леди, спортсменки-теннисистки, а главное — модные певицы — любимицы миллионов, в смысле миллионов долларов. Плохо только то, что наиболее богатенькие вышли уже из детородного возраста, а из сексуального — ещё нет. А партнеры-то нужны ещё детородные, иначе на что они! У старцев-то тестостерону маловато, да и приближаться к ним желательно только в темноте, чтобы заикой со страху не сделаться! Вот и процветают молоденькие тезки французского писателя, автора «Тартарена из Тараскона», а как звали его, помните? Да, да — Альфонсом!

Я так искренне жалею молодёжь в этих мезальянсах, причем парней больше, чем девушек. Девушкам что — глаза закрыла, зубы стиснула и ждёт, бедняжка, конца мучений! А ждать-то долго приходится, возраст у партнера немалый…Но всё это нонсенс по сравнению с истинно адовыми муками молодого красавчика, который должен таки, кровь из носу, удовлетворить свою старушку-благодетельницу, а она, блин, всё не удовлетворяется, да не удовлетворяется! Удавил бы, списал на старость, да нельзя — а жить-то на что будет!

Спортзал

События, о которых я хочу рассказать, начались в спортзале, называемом «тренажерным». Я хожу в этот спортзал уже много лет, мне это удобно по многим причинам. Во-первых, это близко от дома, минут десять хода. Во-вторых, зал ещё ближе от университета, где я работаю, тут ходу всего минут пять. Я и местожительство выбрал так, чтобы и от работы и от спорта было недалеко!

Работаю я заведующим кафедрой, у меня неплохой кабинет, а к нему примыкает комната для отдыха, которую я переоборудовал в «микроспортзал». Поставил там несколько основных стендов — для жима лёжа, приседаний и тяги. Но этого «микроспортзала» оказалось недостаточно для полноценных тренировок, и поэтому я подыскал поблизости настоящий тренажерный зал с сауной и тренером — бывшим, как и я, штангистом. Тренер этот, почти мой ровесник, давно отошел от спорта, и занялся тренерской работой. Поначалу, когда штанга была «в почете», он и сам тренировался «для здоровья» и воспитывал молодых штангистов. Но с конца восьмидесятых, когда пауэрлифтинг и бодибилдинг — по старинке «культуризм» — почти вытеснили классическую тяжелую атлетику, всё пошло по-другому. Тренер перестал «работать» со штангой, лишь изредка заходя в зал, а основное время проводил в маленькой комнатке на втором этаже перед телевизором, сидя в кресле и «возложив» ноги на стол.

Я же проводил в зале столько времени, на сколько хватало сил — часа два-три, потом принимал душ и шел либо домой, либо в университет. А, может, «ещё куда» — я-то был разведен, и в очередной — третий раз, ещё не женился, так что «имел право». Пока же находился в зале, добровольно исполнял обязанности тренера, так как ребята, видя старшего и опытного коллегу, инстинктивно принимали его за тренера. Я же в юности и молодости активно занимался бодибилдингом, называемым тогда «культуризмом», и охотно передавал ребятам свои навыки.

Когда-то, в конце 60-х годов, в период моей работы доцентом Тольяттинского политехнического института, я даже организовал секцию культуризма, о чем простодушно вывесил объявление в вестибюле института. И что ж — объявление было сорвано, а я вызван в партком института. Не спрашивайте, пожалуйста, в партком какой партии меня вызвали — тогда у нас была единственная и незаменимая компартия, генсеком которой являлся товарищ Брежнев.

Многие сейчас юмористически отзываются о деятельности тов. Брежнева, даже охотно пародируют его. Что ж, было, конечно, в поведении этого доброго человека в последние годы нечто юмористическое. Но он был истинным спасителем нашей страны от коллапса, к которому уверенно вел нас прежний генсек — малограмотный самодур Хрущев. Я-то хорошо помню настоящий голод, который наступил в стране (кроме Москвы) в начале 60-х годов. Это после сравнительного изобилия, которое было в начале 50-х. Конечно — кукуруза в Сибири, не говоря уже о других районах страны, бессмысленная попытка освоения Целины (я сам принимал в этом участие и хоронил товарищей — студентов из Тбилиси, замерзших там в конце августа — начале сентября); реорганизация колхозов, лишившая их техники; насаждение на руководящие должности членов партии, нередко просто тупарей и подхалимов. А расстрелы в 1956 году мирных жителей Новочеркасска и молодёжной демонстрации в Тбилиси, где погибло до 800 человек! Я сам был ранен в ногу при этом расстреле и чудом избежал смерти, спрятавшись за каменной статуей писателя Эгнате Ниношвили. А разгон выставки художников-модернистов, которых Хрущев при телевидении обзывал «пидорасами» (правописание на несуществующей совести генсека!), а сама выставка была снесена бульдозерами! А стучать грязным ботинком на заседании Генеральной Ассамблеи ООН — это позволительно главе государства? Поступок, который в советских газетах был назван «новой эрой в дипломатии». Не будь этого сатаны, мы были бы сейчас самой развитой страной мира, таково было наше ускорение в экономике при приходе его к власти! Я помню, когда осенним утром 1964 года радио объявило о «свержении» Хрущева, народ так и рванул к магазинам, чтобы тут же «обмыть» это радостное событие! Печально и горько вспоминать этот наш позор, но, что было, то было!

Итак, вызывают меня в партком и спрашивают:

— Ты что, себя культурнее других считаешь, что собираешься народ культуре учить? Что за объявление ты вывесил? Может надо тебя на место поставить? Тоже «культурист» выискался!

Я тут же всё понял — очередная малограмотность «членов» парткома!

— Да что вы, культуризм — это не культура, а наращивание мыщц, чтобы на производстве работать лучше можно было! — пояснил я «членам», и ведь они поняли:

— Тогда будь поскромнее, обзови как следует этот культурный вид спорта и нечего народу голову морочить!

Я переделал объявление, назвав культуризм «атлетической гимнастикой». Хорошо, что не решился обозвать его «бодибилдингом», а то выгнали бы с работы за «преклонение перед Западом»!

Иногда мне в страшных снах чудится, что я снова живу в позорный хрущёвский период, и мне жить не хочется! Слава товарищу Брежневу за прекращение этого безобразия, все ошибки ему за это простить можно!

Итак, раздавал я полезные советы тренирующейся молодёжи, сам показывал упражнения для развития тех или иных мышц. Предохранял их от опасных ситуаций на тренировке. Например, никогда не фиксировать замками блины при жиме лёжа, если поблизости никого нет: застрянет штанга на груди, если выжать её сил нет. Ведь задавит насмерть, если не сбросить её, а это очень сложно сделать. А если замков нет, стоит только чуть наклонить штангу вбок, как блины с одной стороны тут же соскользнут, а через долю секунды — и с другой. Вот и лежит спортсмен с одним грифом на груди и не верит своему счастью. Так и по другим движениям — всё-таки за десятки лет тренировок опыт накопился.

Много судеб прошло передо мной за годы «работы» в зале. С 1978 года, прямо после новогоднего праздника — 2 января (тогда это был рабочий день) я поступил на работу в мой университет, а вскоре и нашёл этот зал. Было мне тогда под сорок лет, весил я 75 килограммов при росте 172 сантиметра, выжимал лёжа 140 килограммов, приседания и тяга были по 200 килограмм. А когда занимался штангой, то в троеборье поднимал выше нормы мастера килограмм на десять, а на тренировке выжимал даже мировой рекорд. На соревнованиях, правда, судьи такой жим не «считали» — слишком сильным был прогиб туловища назад, такой у штангистов «мостом» называется. Думаю, в порядке самокритики, что из-за таких жимов, которые очень уж участились у спортсменов, и отменили в 1972 году это движение. После этого я, имея «коронным» движением именно жим, и оставил тяжелую атлетику, занявшись пауэрлифтингом и бодибилдингом чисто любительски — без участия в соревнованиях.

Интересны взаимоотношения у спортсменов-пауэрлифтеров, или попросту «лифтёров», в зале. Независимо от возраста они почти всегда переходят друг с другом на «ты». Всё их уважение друг к другу зависит только от величины поднимаемого веса. Характерно то, что не от абсолютной величины веса, а от соответствия его весовой категории спортсмена. Особое отношение было к «химикам», принимавшим анаболические стероиды. Тогда применялись, в основном, дешёвые и доступные таблетки — метандростенолон (в разговоре — просто «метан») и масляный раствор для уколов — ретаболил. Все знали как о том, что спортсмен «подсел» на анаболики, так и о том, что он скоро уйдёт из зала. Нередко мы очень сожалели об этом.

Был у нас один «средневес», лет пятнадцать упорно тренировался почти каждый день не жалея сил — хотел мастера выполнить, но не получалось. И вдруг все замечают невероятные прибавки в результатах спортсмена. Всё понятно — подсел на анаболики! Меньше чем за год легко выполнил мастера, а вскоре и в зал ходить перестал. Не сразу — придёт, бывало, посидит на скамейке, поглядит с грустью на тренирующихся, пообещает ходить, но вскоре исчезает совсем.

Были и другие судьбы. Незадолго до путча ГКЧП — это путч коммунистов в августе 1991 года — один из наших спортсменов в депутаты «пошёл». Ничем примечателен не был, только балабол, да и дурень изрядный. И вдруг — перестаёт ходить на тренировки, а там в телеке стал показываться. Хохотали над его выступлениями. Сам не слышал, но поговаривали про один его «перл». Обсуждался закон о пенсиях или пособиях для инвалидов детства, в частности, для страдающих нанизмом (в простонародье — лилипутов). Муссировали и муссировали этот «нанизм», пока бывший «наш» не выдержал. Выскакивает на трибуну и возмущённо вопит в микрофон:

— До чего мы дошли, слушать противно — пенсии «страдающим» от онанизма! Да это же смех один — нашли страдальцев! Так, может, и я всё детство «страдал» от того же, да и сейчас, порой, «страдаю», значит, мне пенсию подавай! Позор, да и только!

Смех в зале, с трудом поясняют «нашему», что нанизм — это не онанизм, а лилипутия. «Так бы сразу и сказали, а то простому человеку непонятно!» — проворчал «наш» депутат и сел на место.

А вскоре и ушёл он из депутатов — разбогател, квартиру получил, приватизировал её тут же, автомобиль «Волгу» дали в собственность. Чего ходить — позориться! Ушел с депутатов, но и в зале не стал появляться. Не депутатское это, дескать, дело — тяжести самому поднимать. Прикажу — поднимут!

Дмитрий

Дмитрий, или как его все звали — Дима, появился в зале что-то в году девяностом, когда ему было лет тридцать. Зашёл посмотреть, что это у нас так звонко грохочет — а, оказывается, так падающая на помост штанга звенит.

Тогда у нас были ещё старые «олимпийские» штанги с цельнометаллическими хромированными блинами. Как я любил этот завораживающий звук падающей штанги! Кровь мигом приливала к голове, сердце начинало стучать чаще, мышцы сжимались в бронзовые слитки… Штангисты моего поколения хорошо поймут меня! Потом эти прекрасные снаряды заменили на бесшумные — тренеры, видите ли, глохнуть стали! Там большие блины были покрыты толстым слоем уродливой разноцветной резины — зелёной, красной или бежевой, что соответствовало весу блина в 50, 20 и 15 килограммов. Малые блины, не достававшие до помоста, либо также покрывались бежевой резиной, либо оставались хромированными. Такие штанги падали глухо, неинтересно и как-то неспортивно. Мне глубоко противны эти глухие «мёртвые» удары штанги о помост. К тому же, резина часто отдиралась от металлического диска и висела на нём уродливыми клочьями. Всё это образно напоминало увядание тяжёлой атлетики как спорта у нас в стране, а, по-видимому, и во всём мире. Были даже попытки исключить этот вид спорта из числа олимпийских, притом, как туда вводятся кёрлинг и другие смехотворные виды «спорта»!

Я связываю всё это с отменой первого движения классического троеборья — жима стоя. Это движение требовало от спортсмена силы мышц плеч и предплечий — дельтовидных, трапециевидных, трицепсов, а также мышц брюшного пресса.

Фигура спортсмена становилась по-настоящему мужской, стройной и красивой. Недаром штангисты часто занимали первые места по красоте тела — «мистер Универсул» и «мистер Мир». Например, как мой кумир Томми Коно, которому я стремился подражать во всём, даже выступал как он — в очках! И вот — из-за трудности судейства отменяют жим. Остаются рывок и толчок — темповые движения, требующие, в основном, силы ног, ну и спины. Подтянул — подсел — встал (рывок), или, подтолкнул — подсел — встал (толчок). Вот и выродились красавцы штангисты (уж извините меня, коллеги по спорту!) в этакие «пенёчки» с толстенными бёдрами (квдрицепсами бедра) и почти без талии из-за развитых поясничных мышц. И по «закону подлости» выродилась и сама по себе штанга как снаряд — из блестящей красивой, с чарующим перезвоном блинов, она превратилась в глухое уродливое орудие, часто со свисающими с блинов клочьями рваной резиновой «шкуры». Прости меня, Господи, но мои ровесники — штангисты тех лет, поймут меня и посочувствуют мне! Но, прочь стенания по прошлому, есть и положительное в смене времен!

Итак, Дима заглянул к нам в зал, привлеченный вышеописанным перезвоном блинов на штанге. Сам он работал в охране соседнего предприятия и ему хорошо был слышен магический перезвон наших блинов. Диме этот перезвон настолько понравился (по-видимому, и вид спорта тоже!), что он, договорившись с тренером, а фактически и негласным хозяином зала, перешел к нам на работу. Кроме зала, находившегося в подвальном помещении, у нас на первом этаже был большой игровой зал (не подумайте, что в «рулетку» — в спортивные игры!) и разные подсобные помещения. Сюда входили — сауна, раздевалки, туалеты, хранилища инвентаря, и даже помещение, сдаваемое в аренду музыкантам. И, конечно же, требовался работник по охране всего этого хозяйства и уходу за ним. Зарплата Димы с этим переходом повысилась слегка, но главное — он получал возможность бесплатно тренироваться в зале и посещать сауну. Дима мечтал о приобретении красивой, стройной и мускулистой фигуры, что теперь можно было осуществить. Данные у Димы были неплохие — рост 180 сантиметров, широкие плечи, тонкая талия — не хватало только сильных и рельефных мышц. Я полагал, что Дима готовит себя к карьере донжуана, или, что почти одно и то же — ловеласа, и оказался почти прав.

Кстати, кто такой был Дон Жуан или Дон Хуан, мы достаточно хорошо знаем, а вот про Ловеласа, наверное, только слышали что-то из пушкинского Евгения Онегина. Дескать, покоритель женских сердец он, красавчик, и тому подобное! Да педофил он, хулиган и убийца! Всю правду о нём написал Ричардсон (тоже известный из Евгения Онегина!) в своём романе «Кларисса». Так вот этот Ловелас, или по английский — Лавлэйс, похитил из семьи несовершеннолетнюю Клариссу, избив при этом её брата, напоил её снотворным и изнасиловал, отчего бедная девочка погибла. Затем этот педофил и насильник бежал из Англии на материк, где и был застрелен на дуэли! А народ сделал из него чуть ли ни героя, в аптеках даже таблетки продают для повышения мужской силы под названием «Ловелас»! Пушкин ещё когда писал: «Ловласов обветшала слава…». А ведь ни чуточки, даже, скорее, наоборот! «О, времена, о, нравы!» — нисколько не «обветшали» за тысячелетия вечные укоризненные слова Цицерона.

Но это моё отступление было скорее в шутку, чем всерьёз. Разумеется, Дима готовил себя не к карьере насильника и педофила, но особенности в его сексуальной ориентации были, к счастью не такие пагубные, как у сэра Роберта Лавлэйса. Но об этом подробнее потом. А пока о тренировках в нашем зале.

Чисто тяжелой атлетикой там уже никто не занимался — как я уже говорил, после отмены жима она потеряла популярность. Но, если быть справедливыми, то потеряла она её только для мужчин, женщины, фактически только тогда и начали ею заниматься. Рывок и толчок созданы как будто специально для женщин — у «прекрасной половины» сила ног и спины почти равна мужской, а рук — намного меньше. Женщины имеют хорошее равновесие, что очень важно для рывка, и у них правильно «включаются» локтевые суставы, что важно для толчка. Им не нужны широкие плечи и могучие руки, а крепкие и красивые бедра и таз — не помешают! Рывок и толчок дамы, правда, не очень тяжелой весовой категории, выполняют очень красиво и, я бы даже сказал, сексуально!

Итак, только начав тренировки, Дима сразу же уловил, чьи советы помогут ему «выстроить» красивую и сексуальную мужскую фигуру, ну и приобрести недюжинную силу. Поэтому он пристроил график своих тренировок к моим, и фактически повторял мои упражнения.

Деревня Безобразово

В сауну мы с Димой заходили после тренировки, часов в шесть. Тренировались при этом не в полную силу, чтобы не надорвать сердце. Первые заходы в «парилку» (буду так называть это помещение по аналогии с русской баней; в предбаннике же мы отдыхали после парилки, там же и «стол был яств») мы совершали до приема жидкости, чтобы «выпарить» из себя побольше воды. После этого мы взвешивались, определяя наш вес «нетто», чтобы сравнить его с весом «брутто» после выпивки. Примерно за полчаса мы доходили до кондиции повышенной разговорчивости и откровенности, и так продолжалось часов до десяти, когда приходил тренер и сообщал о закрытии заведения. К этому времени мы успевали проделать ходок десять в парилку и выпить литра три пива с поллитрой водки на двоих. Интересно то, что наши веса «нетто» и «брутто» при этом оставались почти равными, что говорило о полноценном выпаривании жидкости в сауне. Но хоть жидкость и выпаривалась, опьянение, тем не менее, оставалось, что представляло некий научный парадокс.

А теперь — о чем же болтали в сауне два выпивших холостяка? Дима был холост изначально, а я разведен во второй раз — моя вторая и самая молодая жена Оля сбежала от меня на край света, в данном случае на полуостров Флориду. А болтали мы о том же, о чем обычно болтают подвыпившие мужики, разницу в возрасте которых начисто устранили алкоголь и парилка — о любви. Я, как старший по возрасту и осторожный, старался сдерживать себя в своих воспоминаниях и суждениях. А раскрасневшийся Дима выдавал другу Нику (так меня называли в зале, да и вообще друзья) всю правду-матку, да и не только её. И, чтобы не приводить прямую речь Димы, которую вряд ли можно было назвать интеллигентной и цитируемой в печатном виде, выскажу её как бы от себя и в обработанном виде. Но сперва о малой родине Димы, которая не могла не оставить след не его менталитете.

Родился Дима в 1960 году в Курской области Щигровском районе в селе с ужасным названием Безобразово. Немного об этом «райском» месте. Мне посчастливилось побывать в этом селе в 1975 году на уборке урожая сахарной свёклы в ту пору, когда я ещё работал в Курском политехническом институте заведующим кафедрой теоретической механики уже доктором технических наук. Тогда выпал снег аж в сентябре и установились морозы под пятнадцать градусов. Всех студентов и преподавателей, кроме находящихся в больницах, мобилизовали на уборку этого овоща, или, вернее, технической культуры, которая так и осталась в замерзшей почве. В то время это был типичный ход властей — никаких занятий, все на уборку урожая даже не свёклы, а именно по совдеповски — свеклЫ. В курских магазинах стал массово появляться продукт «свеклА свежезамороженная», а в газетах — заметки врачей-диетологов, о том, что «мороженная свеклА не только не уступает по полезности свежей, но и…». Нас — преподавателей, среди которых были и престарелые и больные-хроники, погрузили в автобусы и повезли по шоссе до городка Щигры, а там — по просёлочной, уже на тракторных прицепах, до села Безобразово.

Тот, кто не видел курских просёлочных дорог осенью и весной, тот не представляет себе бездорожья вообще. Ведь в Курской области, да и соседних областях слой чернозёма — до восьми метров. Это неслыханное богатство немцы вывозили во время войны в Германию вагонами. В самой же Курской области ручьи и реки по многочисленным оврагам смывают это наше «чёрное золото», кстати, практически невосстанавливаемое, и несут его в Чёрное же море. Ну да, ладно, на наш век ещё хватит, а вот проехать или пройти по чернозёму в распутицу совершенно нельзя. В Курске недалеко от моего дома была незаасфальтированная улица «Сороковая», на которой находилось наше почтовое отделение. Так вот, эту Сороковую, метров в сто шириной, даже в хорошую поду нельзя было перейти без высоких резиновых сапог. Не верите — спросите у любого курянина!

Про непроходимую грязь на курских черноземах писал и сам Чехов.

Приведу известную юмореску А.П. Чехова «Самый большой город», непосредственно поясняющую предмет нашего повествования:

«В памяти обывателей города Тима, Курской губернии хранится следующая, лестная для их самолюбия легенда. Однажды какими-то судьбами нелегкая занесла в г. Тим английского корреспондента. Попал он в него проездом.

— Это какой город? — спросил он возницу, въезжая на улицу.

— Тим! — отвечал возница, старательно лавируя между глубокими лужами и буераками.

Англичанин в ожидании, пока возница выберется из грязи, прикорнул к облучку и уснул. Проснувшись через час, он увидел большую грязную площадь с лавочками, свиньями и с пожарной каланчой.

— А это какой город? — спросил он.

— Ти… Тим! Да ну же, проклятая! — отвечал возница, соскакивая с телеги и помогая лошаденке выбраться из ямы.

Корреспондент зевнул, закрыл глаза и опять уснул. Часа через два, разбуженный сильным толчком, он протер глаза и увидел улицу с белыми домиками. Возница, стоя по колени в грязи, изо всех сил тянул лошадь за узду и бранился.

— А это какой город? — спросил англичанин, глядя на дома.

— Тим!

Остановившись немного погодя в гостинице, корреспондент сел и написал: «В России самый большой город не Москва и не Петербург, а Тим».

Так вот, Тим — это ещё город, а что говорить о подъезде к селу Безобразово!

Временами мне казалось, что наш прицеп застрянет здесь навечно, но подъезжал ещё один попутный трактор и выволакивал нас. Как по таким дорогам можно было перевозить тысячетонный урожай «свеклЫ» — ума не приложу! Дешевле на вертолётах. Воистину «золотую» свеклУ выращивали на курских просторах!

Всё, хватит о курских дорогах! Теперь о самом селе Безобразово сентября 1975 года. Симпатичная деревенька с главной улицей, по обочинам которой стояли дубы с обледенелыми зелеными листьями, которые даже при слабом ветре издавали чудесный мелодичный звон, запомнившийся мне до сих пор. Мороз нагрянул внезапно, когда листочки были ещё зелёными, и законсервировал их. Потом они покрылись тонкой коркой прозрачного льда и превратились в волшебный музыкальный инструмент.

Нашу компанию преподавателей из троих человек с кафедры теоретической механики — завкафедрой профессора (меня), просто профессора лет на пятнадцать старше меня, и молодого ассистента, поселили в доме школьного учителя и его жены. Кроме них в доме проживали трое их маленьких детей — от трёх до восьми лет. Дом включал в себя сени, куда на ночь загоняли скот, кухню с огромной русской печью, и спальню — небольшую комнатку всего с одной узкой кроватью, на которой спали родители. Дети же лежали гуртом на полу на одном матраце.

Хозяин, распределяя места на ночь, решил двух профессоров, старший из которых был довольно полным, уложить на одной узкой кроватке, а молодому ассистенту «залечь» со всей учительской семьей на полу. Туда уже натащили кучу тряпок, чтобы с комфортом улечься на них всей бригадой. Но я пришёл в ужас от такого распределения, так как спать с «мужиком» на одной узкой койке было не в моих правилах — это, как поётся в старой еврейской песенке «неприлично, негигиенично и несимпатично». Поэтому я выбрал себе местечко на печи, куда надо было забираться через узкий пролаз. Но прежде предстояло выгнать оттуда с десяток бешено сопротивлявшихся котят и кошек, сотню-другую крупных чёрных тараканов, а также постелить мне там старенькое байковое одеяльце. На кроватке же уместились «вальтом» наш полный профессор с худеньким, но под два метра ростом, ассистентом, а вся семья учителя была свалена в углу комнаты на матраце и уже упомянутой куче тряпок. Это, конечно, не гранд-отель, но и не сталинградские окопы.

Всё было бы относительно хорошо, если бы печь к середине ночи не разгорелась до максимума и в малюсенькой каморке на ней не установилась температура мифологического ада. Я, хоть и знал, что являюсь грешником, но находиться в аду ещё при жизни не хотел, и постепенно раздевался в своей каморке догола. Дело осложнялось тем, что в упомянутую каморку постоянно врывались недовольные своим изгнанием кошки, и упорно возвращались в свою альма матер отвратительные тараканы. Под утро я сдался, вывалился из узкого пролаза на печи головой вниз на пол и выбежал голяком в сени поостыть. Корова и лошадь, а также поросята и свиньи в утренней полутьме с ужасом глядели на меня, решив, наверное, что это нечистый пришёл, если не за их душами, то уж наверняка, за телами. Я долго соображал, где может быть в этом доме туалет, но сообразив, что такового тут отродясь не было, сходил по малой нужде туда же, куда ходил по этим делам в сенях крупный рогатый, ездовой, и мелкий свинячий скот. Попозже мы всё-таки уговорили хозяина отгородить занавеской из полиэтилена уголок на дворе для туалетных целей. Всё же лучше, чем ничего!

Затем, после импровизированного завтрака, за нами приезжал УАЗик и отвозил на поле, где мы должны были руководить работой студентов. Мощнейший трактор с суперплугом из последних сил выкорчевывал буквально окаменевший верхний слой почвы со свёклой в нём. Затем студенты и студентки лопатами и тяпками пытались освободить клубни свёклы от замерзшего грунта, но труд этот был поистине мартышкин. Клубни разрывались на части, но отходить от мерзлого грунта не хотели. Студенты, оскорблённые ненужностью своего труда, махали тяпками формально. И мы ничего не могли поделать с ними.

Я заинтересовался — что же это такое «сахарная свёкла»? Отрезал кусочек корнеплода и пытался угостить им стоявшую поблизости лошадь. Та лишь обиженно замотала головой и отвернулась — сахарная свёкла ей была, видимо, не по вкусу. Тогда я сам попробовал её кусочек — ничего, вкусная, сладковатая. Я съел второй кусочек и вдруг… у меня перехватило дыхание! Глотка как бы «заперлась», я не мог ни дышать, ни глотать. Слюни текли у меня из открытого рта, глаза вытаращились — я, буквально, умирал от удушья. Нашли у кого-то валидол, запихнули таблетки мне в рот, но я не мог ни разжевать, ни проглотить их. Наконец, минут через пять приступ удушья постепенно прошёл; я сидел на горке из замерзших обезображенных свекольных клубней и рассуждал — почему, посылая студентов «на свёклу», никто из руководства не удосужился предупредить, что она опасна в сыром виде? Её можно есть только после термической обработки, а в сыром виде она «вяжет» гораздо сильнее незрелой айвы. Хорошо, студенты все местные, о свойствах свёклы хоть немного, но наслышаны. Не то что я — приезжий, выросший в Тбилиси, где свойства незрелой айвы все знают, а свёклу видели только красную!

А теперь об особенностях менталитета местных жителей. Шофер (простите, что я называю его таким устаревшим именем; слово «водила» мне просто претит, а назвать человека «драйвером» тогда было опасно — ещё врежет!») УАЗика подружился со мной и возил меня по самым разным местам их колхоза. Вот он как-то привез меня не участок очистки свёклы от замерзшего грунта. Мы, буквально, въехали в толпу из 20–30 пожилых женщин с тяпками в руках. Женщины были в телогрейках, кирзовых сапогах и темных теплых платках. Лица у женщин бледные, морщинистые, отекшие, никакой косметики; чёрные их зубы хорошо были видны при разговоре или улыбке. Вид этих женщин был ужасен — ну, прямо из концлагеря!

— Вот бы тебя в эту кодлу запустить! — осклабился шофёр, видя мой напряжённый взгляд в сторону женщин.

— Да бог с тобой — это же всё старухи! — испугался я его словам.

— Иди ты, им по двадцать три — двадцать пять всем! Я же их всех знаю! — разволновался шофёр. — Просто они не следят за собой, целый день на ветру, косметики нет, простужены все, да и за зубами не смотрят — поликлиника вона где! Да и времени нет туда ездить, и денег на лечение и коронки нет! А так — молодые они, накинул куфайку на голову, чтобы морды не видать, и делай своё дело! — разгорячился шофёр. И продолжил: — Я тебе ещё пострашнее людей покажу — что твои дикари с острова Ява, ещё почище! Поедем, тут недалёко!

Мы отъехали километров на десять по бездорожью и въехали в какой-то заброшенный хутор. Дома деревянные полуразваленные, неопрятные, поставлены вразнобой, заборов нет или они повалены — одним словом, мерзость запустения, и не библейская, а самая настоящая наша. Мы вышли из машины, и шофёр забарабанил в одну из дверей. Минуты через три дверь со скрипом и треском отворилась, и в ней показалось какое-то мохнатое существо в грязной бараньей или козьей дохе мехом наружу, со всклокоченными волосами, неопределённого пола. Оно приветливо закивало шофёру, позвало кого-то из избы. Вскоре нас окружили аналогичные диковатые существа неопределённого пола и возраста; только дети, преимущественно с накидками из байковых одеял и светлыми, хотя и редкими зубами. Существа общались с шофёром на каком-то непонятном мне наречии явно славянского происхождения, которое он понимал, отвечая, правда, по-русски. Вскоре он вернулся к машине и вынес оттуда две буханки хлеба и небольшой полиэтиленовый мешочек. Он передал всё это одному их жителей хутора, который благодарно заулыбался, обнажая почти беззубый рот.

— Страшный дефицит аскорбинки, похоже на цингу! — почему-то пришло мне в голову.

Побалакав ещё немного с «туземцами», шофёр уселся за руль, и мы поехали назад.

— Вот, я хотел тебе показать, что делает эта проклятая дармовая свёкла с населением! — начал шофёр, — она в огромном количестве остаётся неоприходованной, особенно мороженая. Вот они её и оприходуют — для самогона, конечно. И самогон называют, и не только они, а вся область — «Мария Демченко», в честь какой-то знатной свекловодки. Нет, не свекольной водки, — со смехом поправился шофёр, видя моё удивление, — а свекловода женского рода! Итак, эта свёкла, чаще всего в буртах, стоит и гниёт, распостраняя вокруг себя спиртовой запах. Чего не хватает, чтобы приготовить из неё эту самую «Марию Демченко»? Да ссыпать эту свёклу в железную бочку, подавить её там немного и оставить в тёплом месте добродить до кондиции. Затем, если невтерпёж, пьют эту брагу прямо так, а если уж непременно хотят самогон, то разводят под бочкой костёр, а на бочку ставят таз с холодной водой. Но под днище таза подставляют или подвешивают плоскую посудину, типа сковороды без ручки. Вот и наполняется эта посудина вонючим самогоном, который периодически, подняв таз, сливают, нередко прямо в рот. Конечно, такой способ перегонки не самый экономичный, но сырья-то свекольного тут навалом! Закусывают картошкой, которую высаживают рядом с домом, а пекут тут же — в костре под бочкой. А иногда и едят её сырую — так полезнее, говорят! Поэтому хлебу фабричному, что я им иногда привожу, очень рады. Даже отливают мне за это своего самогона. Я его дома углём очищаю от запаха — очень даже неплохой напиток получается!

— Вот ты и смекни, — продолжил шофёр, — от кого у этих людей дети? Я интересовался, расспрашивал их — где, мол, чей, ребята? Они только руками машут. Как, мол, придет желание, по пьяни обычно, так и имеют того, кто поближе. И пола не разбирают, особенно у детей… Тьфу ты! — сплюнул шофёр, инцест один выходит да и педофилия!

— И откуда слова такие заграничные знает? — удивился я, — а рожают где, небось в Щигры ехать приходится?

— Да нет, приучились у себя рожать, до Щигров-то, даже если машина есть, не всегда доедешь! А откуда у этой голытьбы машина? Да и мрут, что мухи, как ещё эти остались — не знаю! Никто им учёта не ведёт, паспортов нет. Считай бомжи, только при своей хате! Хоронят, наверное, тут же в лесочке поблизости. Никому они не нужны, да и себе тоже! — с горечью в голосе закончил шофер.

Много раз, когда я уже жил в Москве, снился мне один и тот же сон про дикарей, обступивших шофёра, который протягивал им буханку «фабричного» хлеба. И дети в байковых накидках, неизвестно, может, у них одни и те же отцы и деды! Неизвестно, живы ли эти люди до сих пор? А ещё — нужна ли такая свёкла, особенно жителям близлежащих деревень и хуторов?

Осовременивание Димы

Вот Дима и окончил начальную школу в Безобразово, а затем среднюю — в Щиграх. Отца у него не было изначально (быть-то он был, да его никто не видел!), мама помогала ему, как могла, жить в Щиграх. Жил он в общежитии, подрабатывал на строительстве, а затем и права водителя получил, учился в вечерней школе. Учился хорошо, что для вечерних школ нетипично, много читал — очень уж ему не хотелось жить той жизнью, что видел он в детстве!

Про годы учебы в вечерней школе и своей работе, в отличие от своего детства в Безобразово, Дима рассказывал с удовольствием. Друзья, и особенно подруги, его любили — парнем он был добрым, всегда приходил на помощь. Высокий блондин с серо-голубыми глазами, прекрасной фигурой, веселый, за словом в карман не полезет! Но вот заканчивает Дима вечернюю школу в Щиграх, причём с отличием, чего в этой школе давненько не было. При этом имеет опыт работы строителя и права водителя-профессионала. Что ему — оставаться в Щиграх и кичиться своим отличным аттестатом? Или поступить в институт в Курске, учиться пять лет, проживая в студенческом общежитии? А что потом — работа прорабом на строительстве до первой растраты и первой же посадки? Или прозябание, женитьба на провинциальной наседке с малюсенькой квартиркой, куча детей, и неизбежный в такой ситуации алкоголизм с сожалением об утраченных возможностях? И нечастые поездки по бездорожью в Безобразово, где осталась жить его мама, занятая непосильным сельскохозяйственным трудом в колхозе «Заветы Ильича»? И что за заветы успел оставить безобразовцам Ильич, уже поражённый сухоткой мозга, вызванной сифилисом, «подаренным» ему парижской проституткой аж в 1902 году?

Тем временем Димина мама, надорвавшись непосильной работой в попытках исполнить невыполнимые заветы Ильича, умирает от инфаркта как раз в год окончания Димой его вечерней школы. С Безобразово его уже ничего не связывает, и он принимает, на мой взгляд наилучшее решение — пойти работать «по лимиту» в Москву. Помните «лимитУ» в Москве? Многие оттуда сделали себе отличную карьеру в столице, а знаю многих таких. И вот — Дима в Москве, работает пока строителем и подрабатывает водителем, проживает в общежитии в Бирюлёво. А позже переходит на менее утомительную и опасную работу охранником близ нашего спортзала, продолжая подработку водителем. О дальнейшей служебной карьере Димы читатель уже знает. Работал Дима честно, замечаний и выговоров не имел, особенно после перехода на работу в спортзал. Тренировался честно, выполняя все рекомендации тренера, то есть меня. И, как писали в то время в спецхарактеристиках, «в порочащих его связях замечен не был».

Что ж, вот таким ангелочком, белым и пушистым он был, и никакого не было у него изъяну? Такого в нашей жизни не бывает! Да, видимо, не бывает. Хотя, что тут называть изъяном — для одних он изъян, для других — подарок! Любил наш Дима женский пол — хлебом его не корми! Может отец его был донжуан какой-нибудь, или, не приведи Господь, Ловелас ричардсоновский! Но девушек Дима любил не каких-нибудь, а красивых и достойных. Непросто доставались они ему, но тем дороже и желаннее победа, чем больше было затрачено трудов! Правда, замуж за него они не шли — погуляют и оставят. Нам, говорят, с нашими данными и жених нужен достойный — пусть не молодой и не красавчик, но богатый и со связями, чтобы не маяться в жизни. А ты, Дима, и красавчик, и любовник страстный, но толку с тебя, как с козла молока! Пролетарий ты, Дима, хоть парень видный и добрый. Вот любовником тебя при богатом-то муже ещё иметь можно, но не мужем-кормильцем!

Но любовь к женскому полу — это ещё не изъян, а пол-изъяна. Дима был настолько любвеобилен, что только женским полом его любвеобильность не ограничивалась. Был он неравнодушен не только к противоположному, но и к своему — мужскому полу. Это стремление к обоим полам не такая уж редкость, сейчас даже существует шкала американского учёного Кинси, позволяющая до нюансов оценить это неравнодушие индивидуума к обоим полам или бисексуализм. Ещё до того, как я узнал о шкале Кинси, я изучал это явление, живя на Кавказе, где оно распространено шире, чем в России. И пришёл к выводу, что есть две основные разновидности мужской бисексуальности. У обеих разновидностей присутствует возможность любви к женщине, причем не только чувственной, сексуальной, а вполне даже и возвышенной, как, например, у Данте к Беатриче. Но в любви к своему полу эти разновидности отличаются.

Одна из разновидностей, я назову её неоднородной, проявляя к женщине вполне активные чувства, по отношению к своему полу чувствуют себя пассивной стороной, как бы женщиной. Они никогда не согласятся вступать в отношения с пассивным мужчиной в качестве его активного партнера — им это кажется гадким и отвратительным. К этой разновидности чаще всего относятся люди интеллектуальные, с художественными наклонностями и тонкой ранимой душой.

Вторая разновидность, я называю её однородной, как к любимой женщине, так и к любимому мужчине, проявляют одинаковые активные чувства. Они хотят быть любовниками и женщины, что привычно, и мужчины, что в современной России пока непривычно. Но это было вполне обыденно в древнем мире, особенно в Греции, где, например, «любовь» мужчины-воина к мальчику считалась возвышенной и приветствовалась государством (советую заинтересовавшимся прочитать моё эссе «О любви платонической», есть в интернете).

В особую — примитивную — категорию хотелось бы внести людей умственно отсталых, диких, психически нездоровых, маргиналов и т. п., каковым безразлично, с кем или с чем совокупляться — с женщиной, мужчиной, ребёнком, козой, ишаком (последнее достаточно широко распространено в сельском Закавказье), даже с дуплом в дереве или с каучуковой вагиной из секс-шопа.

Так вот, из разговоров Димы, особенно в сауне, я понял, что он относится ко второй — однородной разновидности бисексуалов. Думаю, что причиной этого было недостаточно чёткое половое воспитание, полученное Димой в его детстве без отца в семье. Известно, что все дети от рождения полисексуальны, и только под действием полового воспитания и примера в семье ребенку прививается та или иная сексуальная ориентация (могу порекомендовать прочесть мою книгу «Полисексуал», М., Флагман, 2013, есть в интернете). Дима был одинаково активен в отношении, как полюбившихся женщин, так и мужчин, причём никакими силами его не заставишь войти в сексуальный контакт с нелюбимым человеком. Причём, если уж Дима полюбит человека, а сделать это он в состоянии с первого взгляда, то он будет добиваться секса с ним, чего бы это ему ни стоило. Причём наличие у него сексуального партнера одного пола не исключало появление аналогичного партнера пола противоположного — таким уж любвеобильным был наш Лавлэйс из Безобразово.

Недавно как-то Дима рассказал мне трогательную историю о возникшей у него любви. Подвозил он как-то в грузовичке красивую девушку с мебелью на новую квартиру. Купила однушку где-то в Филях, заказала машину с грузчиком для перевозки мебели и попала прямо на Диму. Сильный и красивый Дима сам погрузил всю её мебель, усадил рядом с собой и поехал в Фили. А по дороге разговорились, девушка сказалась студенткой Суриковского института, будущим искусствоведом. Квартиру, дескать, ей родители купили, вот она и переезжает. Дима же сказался инженером-строителем, подрабатывающим на своём же автомобиле, только через автобазу. Привез он девушку на квартиру, выгрузил мебель, затащил её и расставил по квартире. А тут оказалось, что нужно ещё и светильники вешать, и сантехнику монтировать и т. д. и т. п. Дима ведь и строителем был и на все руки мастером. Отогнал он машину на базу и бегом в Фили к красавице с квартирой. Ну и начал благоустраивать квартиру, а работе и конца нет. Вот и вечер наступил. Девушка составила наскоро закуску на двоих, выставила бутылку виски. И пошло-поехало, тут и до любви недалёко. Вот и остался Дима у неё на ночь, и так она ему ночью понравилась, что другой такой у него и в жизни не было. Влюбился просто — вот бы жениться на такой! А назавтра — снова за работу, дел-то в новой квартире — непочатый край.

Пришёл Дима прямо в сауну — даже на тренировку времени не было. Причём прибыл уже немного поддатый и бутылку виски початую с собой принёс. Пива у меня была двухлитровая бутылка, так что с выпивкой проблем не было. Приняли мы как положено, пошли париться, разговорились. Вот он мне всё про свою Марину (так зовут, оказывается, филёвскую красавицу) рассказывает, а сам так и гладит меня по мышцам.

— Какие дельты, у тебя, — говорит, — красивые!

А дельтовидные мышцы у меня действительно сильные — моя гордость, и, видать, взаправду красивые, тут Дмитрий, ничего не скажешь, прав! И дальше:

— А пресс-то какой, — продолжает, — весь фасонный!

Что ж, соглашаюсь, знаю я это, сколько времени на него затратил — вот он и фасонный! Лежу, кайфую, лесть меня забрала, как ворону в басне. А Дима не унимается:

— А квадрицепсы у тебя — точёные, а ягодицы-то — цены им нет! — и начинает лапать; квадрицепсы-то ладно, а ягодицы тут при чём? Это уже экивоки какие-то кавказские! Я ему:

— Что, Мить, на мужиков тебя, что-то потянуло, Марины не хватило, что ли?

А он:

— Понимаешь, Ник, у меня одна страсть другую разжигает!

— А какая у тебя, Мить, страсть ко мне — как к мужику, или как к бабе? — чисто психологически заинтересовался я.

— Не обижайся, Ник, — отвечает, — вот как Марину люблю, так же и тебя…

— Ах ты, пидор македонский, за кого же ты меня, своего тренера держишь? — взревел я и накинулся на простодушного безобразника. Тот — с полатей и под холодный душ.

— Прости, — говорит, — меня Ник, что-то я перебрал сегодня, дурь такую понёс!

Вот я и думаю — до чего же разнообразен бывает мужик в своих позывах! И добро бы только на Кавказе, а то, так и до Безобразово это безобразие добралось!

А через несколько дней Дима, весь поникший, приходит на тренировку и сходу заявляет мне:

— Сукой оказалась Маринка. Проституткой по вызову работала, денег, видимо, поднабрала на квартиру, теперь домой приводить будет. Как только я ей квартиру в порядок привел, сказала: «Спасибо, больше мы не знакомы. Или плати по таксе — по времени, или на всю ночь!». Как только я сразу не понял, кто она такая, ты бы, наверное, сразу определил!

Музыкальная «мозаика»

Я уже говорил, что в помещении, где располагались наши спортзалы и сауна, имелась комната, с недавних пор арендуемая музыкантами, где часто шли какие-то репетиции. То и дело начинала играть музыка, а под неё пел женский голос. Потом это всё неожиданно обрывалось и вскоре повторялось опять. Нам всё это было хорошо слышно, потому, что музыкальная комната, которую мы тут же прозвали «музыкальным ящиком», располагалась рядом с сауной. Меня с Димой поразил женский голос, который был огромного диапазона и какой-то неземной красоты. Если читатель помнит знаменитую перуанскую певицу Иму Сумак, голос которой растягивался аж на четыре октавы, то голос нашей соседки-певицы был разительно похож на её голос. Я-то хорошо помню голос великой перуанки, её концерты часто передавали по радио и я даже имел грампластинку с её записями. В юности я буквально «балдел» (простите за современный вульгаризм!) от её неземного голоса. И вот — Има Сумак поёт нам с Димой в сауне, правда, через стенку! Все наши попытки взглянуть на загадочную певицу были тщетны — двери «музыкального ящика» были заперты. И вот случилось неожиданное.

Когда однажды в сауне мы с Димой сделали уже несколько заходов в парилку, отведав соответствующую дозу «ерша», в нашу дверь неожиданно постучали. Тренер заходил к нам только часам к десяти вечера, а других посетителей обычно не было. Я, накинув полотенце на бедра, подошёл к двери, отодвинул засов и приоткрыл её. То, что находилось за дверью, поразило меня настолько, что я почти потерял голос. За дверью стояла, и я сразу понял это, наша загадочная певица. Ибо девушек в нашем помещении не могло быть по определению: ни бодибилдингом у нас, ни футболом в верхнем зале, девушки тогда не занимались. Ну, а такая, которая предстала передо мной, могла быть только из «музыкального ящика». Высокая, стройная, с гордо поднятой головой царственной красоты и длинными светло-русыми волосами, с перекинутым через плечо махровым полотенцем — это прекрасное виденье, буквально, лишило меня голоса. Главным же в её обличии было лицо — это было лицо древнегреческой богини Афродиты, только более худенькое и строгое. Это лицо сразу мне напомнило не по земному симметричные лица персонажей художника Константина Васильева, а конкретно — лицо красавицы со свечой в заиндевелом окне на картине «Ожидание». Пишут, что люди теряли сознание при взгляде на эту картину. Я — человек крепкий, и сознание не потерял, потерял только голос, и чуть не уронил мою «набедренную повязку». Тут подбежал, удивлённый долгой тишиной Дима, тоже в набедренной повязке, и тоже замер, поражённый виденьем. Прямо на стене у нашей двери была лампа, с избытком заменившая свечу в руке красавицы, и мы получили возможность подробно рассмотреть её лицо. Всё как на картине Васильева, только глаза, огромные, по-васильевски арийские глаза красавицы оказались разного цвета: правый, как и на картине — серо-голубой, а левый — сетло-карий. Такой цвет глаз на грузинском называется «таплиспери», что переводится как «медового цвета».

— «Мозаика!» — мелькнуло у меня в голове название глаз разного цвета.

Так я с Димой «осоловело», или, что одно и то же «осовело» глядели на мозаично-арийскую красавицу, пока она, расхохотавшись своим музыкальным голоском, не спросила:

— Мальчики, а можно я у вас помоюсь под душем? А то у нас в комнатушке жара страшная, да ещё и работать приходится «в поте лица», да и не только лица!

Мы, как болванчики закивали головами, не отпуская рук от наших набедренных полотенец.

— Вы только не смущайтесь, — колокольчиком звенела наша «мозаика», — я быстренько, тут же в душевой разденусь и оденусь…

Ко мне вернулся дар речи, и я с максимальной галантностью выразил нашу с Димой готовность даже выйти из сауны или засесть в парилке на время её омовения, но она, уже под душем, ещё, раз попросила нас не беспокоиться.

Минут через пять она, уже одетая, вышла к нам в предбанник, и мы усадили её за стол. Она не отказалась от стакана пива (на самом деле это был слабенький, почти «детский» ёршик), и мы представились друг другу.

— Анастасия, можно Настя, певица, которая, наверное, уже надоела вам своими репетициями, — скромно представилась она.

Тут Дима, не дав раскрыть мне рта, выпалил за нас двоих:

— Вот он — Николай Владимирович — доктор наук, профессор, мастер спорта, заведующий кафедрой, а я — его ученик в науке и в спорте — Дима, заведующий лабораторией, доцент. Мы из университета, что напротив, через дорогу! — пояснил «доцент» Дима.

Мне оставалось только кивать головой и поддакивать, но скрытно я показал Диме кулак — за «доцента».

Но Диму уже было не остановить — он говорил и про тренировки по новой методике, и про университет с его проблемами (запомнил, гад, из моих разговоров!), и про неземную красоту и такой же голос Насти. Мы выпили ещё по стакану — теперь за знакомство, и разговор пошёл. Настя живо интересовалась областью науки, которой я занимаюсь, моим статусом в университете и так далее. Мне показалось, что, несмотря на молодость Димы, я заинтересовал Настю больше. Когда это показалось и Диме, он вдруг неожиданно выпалил:

— А жена Николая Владимировича, как и я, тоже работает на его кафедре!

У меня аж глаза на лоб полезли от такой наглости Димы — ведь он прекрасно знал, что я разведен и не успел ещё «по-новой» жениться!

Мне показалось, что Настя поняла «выпад» Димы, и кокетливо спросила его:

— А ваша жена, Дима, тоже работает с вами на кафедре?

И тут Дима дал волю своему красноречию — я просто не узнавал моего «доцента». Он уверял, что до сих пор не нашёл себе девушки «по душе», что он не такой, которые «поматросят и бросят», что если он, найдёт, наконец, «девушку своей мечты», то он тут же женится на ней, а не так просто…

— Так я правильно поняла вас, Дима, что если вы неженаты, то вы — девственник? — ехидно спросила его Настя.

Дима вытаращился на неё, не зная, что и ответить.

— Видите ли, Настя, — осторожно, «по-еврейски» вступил я в разговор, — смотря что подразумевать под словом «девственник». У мужчин нет такого явного признака принадлежности к той группе, что вы назвали, как у женщин. Поэтому, если Дима скажет вам «да», то подтвердить это анатомическим фактом он не сможет. Вот как человек исключительно честный и правдивый, он и молчит в смущеньи!

Дима, явно «в смущеньи» молчал и только согласно кивал головой.

— Спросите лучше, Настя, есть ли у него любимая девушка, на которой он хотел бы жениться! — посоветовал я.

— Да, да, именно это я и хотела спросить! — поддакнула мне Настя.

И тут Дима выпалил такое, от чего мы с Настей аж рты пораскрывали.

— Да, — громко и торжественно произнёс Дима, — такая девушка есть и она присутствует здесь! Это вы, Настя! Я люблю вас с первого момента, как вас увидел! Настоящая любовь может случиться только с первого взгляда, и я полюбил вас такой любовью! И я прошу вас — будьте моей женой! Казните или помилуйте! — патетически завершил свой монолог Дима, оставив нас в лёгком шоке.

Настя долго молчала, моргая своими мозаичными глазами, пока, наконец, серьёзно не произнесла:

— Да, джентльмены, и особенно вы, Дима! Огорошили вы меня, никак не ожидала такого, направляясь сюда для принятия душа! Вот, что я скажу вам — мы тут рядом друг с другом — вы тренируетесь, я пою, вы легко можете вызвать меня, постучав в дверь моего, как вы называете «музыкального ящика». А сейчас давайте лучше разойдёмся по домам! И не надо меня провожать, — смеясь добавила Настя, заметив порыв Димы, — особенно в набедренной повязке!

Мы выпили ещё «на посошок» и Настя удалилась.

— Ну, Дима, ты даёшь! — только и оставалось мне сказать ему.

— Извини, Ник, — оправдывался Дима, уставившись взглядом в пол, я сам не понимаю, что со мной, такого ещё никогда не было! Извини и за «доцента» и за «завлаба», а также за то, что я нечестно «отвёл» твою кандидатуру упоминанием о несуществующей жене-сотруднице! Я понял, что Настя — это единственный шанс в моей жизни найти своё счастье, и я не мог упустить этого шанса!

— Я тебя понимаю, Дима, — серьёзно продолжал я, — даже я сам, при моём возрасте и любимой женщине, на которой я намечаю жениться, я сам был очень недалёк от признания Насте в любви. Что-то магическое есть в её облике, поведении, голосе. И почему только она не имеет мужа уже, ведь на её пути должны «падать» все мужики? А по её поведению и вопросам, я, опытный человек, понял, что она одинока. Видимо, Настя — «не по Сеньке шапка», а достойного «Сеньки» она пока не встретила. А недостойные «Сеньки» просто боятся связываться с ней! Сколько я знаю таких достойнейших и красивейших женщин, так никогда и не вышедших замуж. А многочисленные «Нюшки» легко и быстро находят своих «Сенек» и живут с ними, «заделывая» столь же многочисленных деток!

Мы с Димой сделали ещё заход в парилку, выпили по-последней, и разошлись по домам. А уже дома я «зашёл» в Интернет и поинтересовался, что за женщины эти «мозаики». И вот что выдал мне всезнающий Интернет.

Действительно, людей с разным цветом глаз называют «мозаиками». Что же о них говорит статистика? Прежде всего, они необычны и непредсказуемы, бесстрашны, щедры и вежливы. Но, эгоистичны, любят обращать на себя внимание, просто не могут жить без интереса окружающих к собственной персоне. Они это обычно выражают словами: «Разве может быть что-нибудь важнее, чем я?» Но, как это ни странно, любят одиночество, хотя всегда имеется небольшой круг друзей, встречи с которыми доставляют им необыкновенную радость.

Женщины — «мозаики» очень любят праздники и умеют их устраивать. Они никогда не жалуются на жизнь, обычно довольствуясь тем, что есть. Такие женщины любят петь и танцевать, а также читать книги. У них всегда есть любимая песня и книга. Но любят они и алкоголь и курение. И если от пьянства они обычно спасаются силой воли, то от курения их уже невозможно оторвать. «Мозаики» ревностно следят за своим внешним видом, у них всегда много различной косметики.

«Мозаики» упрямы, капризны, бывают грубоваты, но только с теми, кто этого заслуживает и не понимает «другого языка». Они обидчивы, часто быстро прощают обиду, но помнят о ней долго. Но они очень честны и предпочитают говорить правду в глаза, не переносят «экивоков».

Запланированная встреча

Дима, конечно же, постучал в дверь «музыкального ящика», как только там замолкла музыка, и затих знакомый чудесный голос. Конечно же, Дима и Настя договорились о встрече и, конечно же, встретились. Настя пригласила Диму послушать её выступление в ресторане «Охотничий», где она пела. Приехали они вместе, Настя усадила Диму на заказанный столик, и он просидел там всё время, пока Настя выступала там с уже знакомыми нам песнями. Потом, когда её время закончилось, Настя, уже переодетая, подсела к Диме, и они посидели там до закрытия ресторана.

В «Охотничьем» основные места были внизу в зале, но есть там места и на балконе, в основном, для приглашённых и «своих». Вот там, на балконе и просидели Дима с Настей, пока в ресторане не начали периодически гасить свет, выпроваживая гостей. Дима вышел на улицу и стал ждать Настю, которая должна была попрощаться, а возможно, и договориться со «своими». Затем они сели в такси и поехали…Но куда? Дима жил в съёмной комнате в Битце, куда он никогда не решился бы привести Настю. Как — доцент, заведующий лабораторией, и живёт в съёмной комнатушке в квартире с соседями, да ещё в подмосковной Битце? И тут Дима в очередной раз наврал Насте, что живёт в загородном доме, но там сейчас беспорядок и он сегодня не может пригласить Настю туда. Да и поедет ли Настя на ночь к мужчине, который пока не получил утвердительный ответ на его предложение выйти за него замуж?

Настя полушутя-полусерьёзно посмеялась над словами Димы и сказала, что пока мало его знает, но в дневное время, возможно в выходные, охотно съездила бы в загородное «именье» к Диме. И ещё лучше, если бы Дима пригласил бы туда и Ника, втроём было бы веселее.

Сама Настя, как она рассказала, живет в съёмной «однушке» в Подольске, и она также, по правилам хорошего тона, не может пригласить туда на ночь мужчину, которому ещё не дала согласие на замужество. Дима довёз Настю до её дома в Подольске, галантно распрощался с ней и поехал на электричке к себе домой в Битцу, благо это было по одной дороге и недалеко.

При встрече со мной на тренировке Дима выглядел растерянно и подавленно. Не поднимая на меня глаз, он «выдал» мне новость:

— Ник, я окончательно заврался, я сказал Насте, что живу в твоём загородном доме в Луче, и она напросилась туда в гости на выходные. Причём просила пригласить и тебя. Будешь бить меня или простишь?

— Дима, спасибо тебе, что ты ещё не объявил своей мою московскую квартиру, а то куда мне было бы идти ночевать? Может только к тебе в Битцу, но туда соседи меня не пустят. Что ж, пока прощу тебе и это, но ведь твоё враньё когда-нибудь да раскроется, и что тогда? Потеряешь Настю навсегда, да и я не смогу её «освоить» — у меня уже есть невеста. Вот и потеряем такую красавицу навсегда — а будет жаль! Но я что-нибудь придумаю, у меня уже есть кое-какие мысли об этом, правда вероятность их исполнения пока неясна. Ну, расскажи про Настю — кто она, откуда, где и кем работает, где живёт?

И Дима поведал мне о работе и местожительстве Насти, а также о том, откуда «она к нам в Москву приехала».

Родом Настя из Омска, то есть — сибирячка. Мать её с отцом разведена и замужем за другого, который, собственно, Настю и воспитал. С родным отцом связь утеряна, где он — неизвестно, алименты не платил, в общем, история знакомая. Отчим — бухгалтер, главбух предприятия, где его жена, то есть мать Насти и работает. У них ещё двое детей — девочки-школьницы. Настя с детства увлеклась пением, посещала курсы вокала, но отчим не одобрял это занятие.

— Все певички — шлюхи! — безапелляционно, а, возможно, и по личному опыту, заявлял он, и готовил Настю к финансово-экономической карьере, которая самой Насте была глубоко противна.

В последний школьный год Настя вечерами подрабатывала, выступая в ресторанах Омска. Её песни всем очень нравились, её охотно приглашали. Но Настя, как и все «мозаики», была карьеристкой, она мечтала о славе, если не Примадонны, то кого-нибудь поскромнее — перечислять всех ни времени, ни сил не хватит! Поэтому она, поднакопив денег, поехала в Москву, сдавать экзамены на вокальный факультет Московской консерватории. Экзамены-то сдала, но не прошла по конкурсу — баллов не набрала. Сама-то Настя Диме рассказала, что пела-то она лучше всех, но, как говорят в народе, «дать было нечего». Имелись в виду, конечно же, деньги, о другом наша «святая мозаика» и думать не хотела! Вот и устроилась она в ресторан «Охотничий», ей это место понравилось, а разучивала песни она в нашем «музыкальном ящике». И пела она под псевдонимом «Анна Бонд», так как фамилия её была «Бондарева», а имя «Анастасия» было слишком длинным. Вот и думали, наверное, посетители, что певица — это дочка знаменитого Джеймса Бонда!

Услышав про хорошо знакомый мне «Охотничий», я поразился, что моя невеста Тамара тоже там работает, правда не певицей, а официанткой, и «пока ещё», так как не место это для жены такого профессора как я! Захочет работать — так я её к себе на кафедру возьму, как мудро предвидел это Дима! Будет там с умными и культурными людьми общаться, а не с ресторанной «шатией-братией»! Забегая вперед, сообщу, что Дима оказался, буквально, великим провидцем, так как Тамара, действительно стала работать на моей кафедре «старшим мастером». Я, видите ли, просто мастер (спорта!), а жена — старший мастер! Что же касается Насти, то я мечтал, чтобы она стала мировой звездой, но не Анной Бонд, а певицей с коротким прозвищем «Джой», таким же, какое я дал когда-то моей приятельнице-«мозаике». Но для этого ей нужна поддержка, поддержка солидная, в том числе и финансовая! Пока же финансов у Насти хватало на «шикарное» (и то благодаря её шикарной фигуре!) платье и съёмную «однушку» в Подольске.

— В Подольске — да это же рядом с моим Лучом! — обрадовался я, но вовремя вспомнил, что дом в Луче известен, как Димин дом. — Всё равно, хорошо, что в Подольске, ездить в гости будет недалёко!

У меня был старенький, но солидно выглядящий «Ауди», на котором по доверенности ездил Дима. Когда было нужно, подвозил и меня. Сам я по научной специализации доктора наук — автомобилист, но автомобилей боюсь, может, только чуть меньше, чем самолётов. Доверяю только рельсовому транспорту — такой едет туда, куда рельсы ведут. А автомобиль — он на надутых воздухом подушках едет. Я уж не говорю о том, что будет, если такая подушка внезапно лопнет. А, думаете, если она не лопнет, то всё так хорошо? Я читаю лекции по теории автомобиля, расскажу вам маленько, тогда, может, кое-кому тоже ездить расхочется.

Вот, например, едет ваш автомобиль по прямой ровной дороге с приличной скоростью. И подул даже небольшой боковой ветер. Вы и опомниться не успеете, как окажетесь уже на встречной полосе. Лобовое столкновение и разрушительный эффект вчетверо больший, чем при ударе об автомобиль неподвижный. Ничего не попишешь — кинетическая энергия при удвоении скорости учетверяется! Но почему же ваш автомобиль оказался на встречной полосе? «Увод» виноват. Увод — это судьба, увод — непредсказуем. В данном случае этот увод был вызван небольшим боковым ветерком. Далее. Поставили вам, допустим, в автосервисе радиальные шины на передние колёса, а диагональные — на задние. Попробуй, различи их. Но такой автомобиль превращается уже в мину замедленного действия. В любой момент, даже при езде по прямой, такой автомобиль может непредсказуемо резко свернуть вбок. Почему, зачем? Да, видите, ли «поворачиваемость» задних колёс оказалась выше передних, а это — приговор. Эта «поворачиваемость» может появиться, если в задних колесах давление понизится против передних, если на заднеприводных машинах водитель «даст газу», если «база» автомобиля коротка, если скорость движения высока и так далее. Я могу продолжать эти «ужасы» страниц на десять.

А если автомобиль поворачивает? Тогда там вообще сам чёрт ногу сломит! Читаю как-то в газете в разделе «советы водителю»: «если хотите вписаться в поворот, газуйте на повороте, и автомобиль свернет круче». Немедленно звоню в эту газету, представляюсь, и спрашиваю редактора:

— Какой автомобиль вы имели в виду — переднеприводный или заднеприводный?

— А не всё ли равно? — в свою очередь спрашивает меня редактор.

— Немедленно поместите опровержение, ваш совет годится только для заднеприводных автомобилей, а сегодня большинство легковушек — переднеприводные! У них с поворотом будет всё наоборот — водитель газует, а автомобиль срезает угол дома, потому, что не вписывается в поворот! — я перехожу на крик.

— Да вы не волнуйтесь, вы же знаете, что делать, вот и делайте! — успокаивает меня редактор.

— Тьфу! — только и осталось мне ответить ему.

Хорошо блондинкам, садящимся за руль, и не подозревающим, в какую чёртову колесницу они сели. А как быть специалисту, который знает, что он садится в агрегат, который фактически управляет сам собой — куда захочет, туда и поедет даже на прямой дороге! А если поворот, да ещё на мокрой, обледенелой или бугристой дороге! Это невыносимо — или себя с пассажирами убьёшь, или пешеходов задавишь! Лучше не брать греха на душу, пусть управляет блондинка или эквивалентный ей мужик!

Это ладно-то про автомобили, а про самолёты и говорить не буду — спать не сможете! Недаром мои друзья-авастроители не летают на самолётах, их силком туда не затащишь. Видел я недавно одного, который при посадке чуть ли не под кресло залез, и постоянно спрашивал меня: «Посмотрите, вышло ли шасси?»

К чему я это всё говорю — а к тому, что мой автомобиль водит «доцент», который ни про какие каверзы этих машин не знает, а я, если и сажусь в этот автомобиль, то только позади водителя и то — упершись в спинку его сиденья руками. Но если перед этим я выпил, то весь страх проходит, и я готов сам сесть за руль, только меня не пускают! Вот какое оно — коварство алкоголя!

Валентин

Думаю, что как раз настало время рассказать ещё про одного моего друга, которого я замыслил хитрым образом ввести в предполагаемый союз Димы с Настей. Я уже говорил о том, что кое-какие соображения по этому вопросу у меня начали появляться. Открою секрет — я очень люблю делать людей счастливыми. То есть, подбирать пары и сводить их с целью создания семьи, и пока всё получалось «путём». Мне очень понравилась Настя, и я не могу допустить, чтобы она исчезла, улетучилась с нашего горизонта. И я вижу, что Дима тоже понравился Насте, но понравился лишь внешне, может быть и как красивый, пусть грубо, но справедливо — мужик, самец. Но ведь Настя такова, и это следует не только из того, что она — «мозаика», но и из того, как я успел заметить ещё в сауне, что «самец» ей нужен лишь в последнюю очередь. На первом месте у неё, как я понимаю, карьера, даже не совсем в мужском понимании этого слова. Ей нужна слава, почёт, поклонение окружающих, достаток, ну и достойный спутник жизни — муж. Муж влиятельный, богатый и властный повелитель, предмет зависти подруг и восхищения истинных друзей.

Но как это совместить — красавчик, влюблённый и преданный самец и богатый, влиятельный и властный «повелитель»? Такое бывает или в сказках, или, если и в жизни, то зарубежной и очень ненадолго.

У нас же, если мужик богатый, то это обычно такая сволочь, что ни в сказке сказать, ни… Если он к тому же влиятельный и властный, то это — злодей, готовый в случае неподчинения сгноить или даже «заказать». Да и такие экземпляры редко бывают привлекательными мужчинами, а если и бывают, то на черта им жениться? Примеры таковых у всех на виду. Одним словом, это задача на оптимум — нужно побольше выиграть и поменьше проиграть, а уж о любви и счастливом сексе тут можно просто позабыть.

Такие браки называются «мезальянсами», и они обычно не бывают счастливыми ни для одной из сторон. Жена страдает от того, что муж грубый, наглый и т. д. и т. п., что она его не любит, закрывает глаза и закусывает губу во время секса, и «гуляет» от него по возможности. При этом всё уговаривает его написать наследство на неё, чтобы потом, известными из мировой и российской истории способами, перевести его в мир иной.

Если я не прав, то так считающие — бросьте в меня камень! Я этот камень постараюсь поймать и запустить обратно в обидчика со всей присущей мне силой! Но для того я — опытный организатор семей, а не просто какой-нибудь примитивный сводник, чтобы попытаться даже мезальянс для друзей сделать счастливым! Но пока с имеющимися персонажами это не очень-то получается. Дима, женившись на Насте, будет доволен и счастлив, но ни прославиться, ни стать богатым он не сможет — не его это дело! А Настя, выйдя за него замуж, может и будет счастлива в сексе, довольная тем, что её муж красавчик, и любит свою жену. Но как поётся в песне: «где деньги, Зин?» Где слава и почёт? Нет, не такова наша «мозаика» Настя по природе, чтобы мириться с этим. Поэтому чего-то, или, вернее, кого-то тут в хитро планируемом мной мезальянсе пока недостаёт для того, чтобы он стал истинно счастливым. Вот для этих-то целей, пока ещё в качестве разведки, решил я позвонить моему другу Валентину.

Валентин, лет на десять моложе меня, как и я страстный любитель бодибилдинга, с недавних пор доктор экономических наук, и, главное, преуспевающий финансист-миллионер, не рублёвый, разумеется! Он начал свою карьеру ещё будучи студентом того же университета, куда я пришёл работать в 1978 году. Примерно в эти годы Валентин уже организовал фактически кооператив, но называемый «студенческим научным обществом», по закупке электроники за рубежом и перепродаже её в СССР. Разница в ценах при этом была фантастической. Валентин не был членом КПСС и не платил огромных членских взносов, как его партийный «коллега» по бизнесу Артём Тарасов, что позволило первому, в отличие от второго не «засветить» свои доходы.

Позже Валентин организовал сеть магазинов электронных товаров, что позволило существенно увеличить прибыль. Не забывал Валентин и науку. Экономические науки, в отличие от технических, на мой взгляд — «как дышло, куда поворотишь, туда и вышло». И Валентин с помощью умного научного руководителя быстренько написал и защитил кандидатскую диссертацию, стал доцентом (столь вожделенным для Димы!). Тут-то мы с Валентином и встретились, подружились на почве бодибилдинга, и он даже привлёк меня к бизнесу. Мы совместно организовали научный кооператив, который с привлечением студентов-отличников какое-то время даже давал неплохую прибыль. Затем, уже в начале девяностых, большинство бывших студентов-отличников «слиняли» за рубеж (нет, не в Таджикистан, а значительно западнее!), да и вообще наука перестала быть нужной, и мы наш кооператив закрыли. Но дружить не перестали, нас сближали бодибилдинг и сауна, а также то, что эту сауну сопровождает. Нет, не надо плотоядно улыбаться, девочек «по вызову» мы туда не приглашали, хотя я и не был бы против. Против был Валентин. Рассказываю подробнее, ибо это определило, или, точнее, замкнуло цепь задуманного мной «счастливого мезальянса».

Быстро разбогатев, Валентин купил себе отличный коттедж в только приобретавшем свою элитность посёлке «Измайлово». Нет, не путайте его с московским районом и парком «Измайлово». Посёлок этот находится на юге Москвы, чуть отступя за кольцевую автодорогу, между Битцей (где проживает Дима) и Булатниково. Поселок этот ещё не успел набить людям оскомину, как, например, Рублёвка, хотя по природным условиям и населенности он выигрывает. Просто его стали заселять «тихие» миллионеры, не желающие лишнего «пиара». Отмечу, что знакомых и приятелей у Валентина было много, а из близких друзей — я один. Человек он был замкнутый, даже любовницы постоянной не имел, хотя девицы и атаковали его постоянно. Ещё бы — человеком он был молодым, но богатым, серьёзным, умным, да ещё и бодибилдером — какая же откажется от такого? Но отказывал им он сам, ссылаясь на большую занятость. Прямо как царь Александр Первый, который отказал в любовной встрече красавице и светской «львице» Долли Фикельмон, тоже сославшись на занятость. Не понимаю я их, что одного, что другого! Я бы на их месте приветил бы страждущих красавиц хоть по разику, чтобы обиды не было, а потом уже бы ссылался на загруженность работой!

В коттедже, отгороженном высоким забором, было два этажа, две спальни, большой кабинет, тренажёрный зал, столовая, кухня, и, главное — отличная сауна с бассейном. Обслуги, проживающей в доме, Валентин не держал, а приглашал по необходимости. Автомобиль водил сам, но в посёлке проживал человек с автомобилем, услугами по перевозке которого, например, с банкета домой, Валентин иногда пользовался.

Первым гостем в коттедже Валентина был я. Хозяин подробно рассказал мне о назначении каждого помещения, особо остановившись на тренажёрном зале и сауне. Мы легонько потренировались вместе, и я успел заметить, что тренажёров для больших нагрузок у Валентина в зале не было. Например, отсутствовали стойки для приседаний со штангой на плечах, не было и помоста для тяги больших весов, когда не исключался срыв штанги из кистевого захвата. Эти движения заменялись универсальными упражнениями на тренажёрах для нагружения поясничных мышц, квадрицепсов и даже бицепсов бедра, что встречается не часто. Был также целый набор стендов для тренировки брюшного пресса, а также универсальный стенд для жима лёжа с любыми положительными и отрицательными углами уклонами скамьи.

Я заметил, что Валентин не добивался гротескового роста отдельных «модных» мышц — больших грудных, бицепсов и трицепсов плеча и т. д., а работал над гармоничным развитием всех скелетных мышц, включая второстепенные. К тому же, он не утонял до предела, как это обычно делают бодибилдеры, слой подкожного жира. Я, например, в молодости утонял его настолько, что через оттянутую на животе кожу газету читать можно было! Ну, не всю, конечно, а может только заголовки! Удивительно было то, что у Валентина почти не было растительности — волос — на теле, при достаточно пышной светлой шевелюре на голове. Да и лицо у него было с нежной ухоженной кожей, пухлыми губами, выразительными голубыми глазами с длинными ресницами. В сауне, например, если он поворачивался спиной, то можно было принять его за спортсменку-силовичку — спортивную гимнастку там, или прыгунью с шестом. Роста Валентин был моего, да и веса тоже, но выглядел гораздо утончённее меня, грациознее, что ли.

Я специально не называю точного значения роста, так как знаю хитрости этого показателя, особенно для спортсменов-силовиков. Вот я измеряю свой рост утром, только поднявшись с постели — 174 сантиметра. Придя на тренировку (ещё тогда, когда я занимался штангой) часов в пять вечера получаю 173 сантиметра. А после тренировки, особенно, если присутствовали приседания с тяжёлым весом и такая же тяга — 169 сантиметров. Ничего себе разница! Иногда после приседаний я виснул на турнике или, что было даже эффективнее, повисал на локтях на стенде для «качки» пресса поднятием ног, и активно встряхивал ногами. И что ж — за полчаса такого «висения» рост прибавлялся сантиметра на 3–4. Правда, эти колебания роста уменьшаются с возрастом, когда хрящи позвоночника твердеют. Но говорю всё это для того, чтобы не заблуждаться с точностью измерения роста. Хочешь казаться выше — измеряй свой рост утром, ниже (ну, когда рост под два метра) — измеряй вечером.

Грешок?

После небольшой тренировки Валентин повёл меня в сауну, нагреватели которой были включены заранее. Мы прошли мимо бассейна с зеркальным потолком, предбанника со столом, стульями и диваном, и вошли в парилку. Как я убедился, дверь в парилку открывалась правильно — наружу в сторону предбанника. Валентин, увидев мой интерес к двери, улыбнулся и заметил, что читал мой рассказ «Новогодний поросёнок» в журнале «Зодиак», так как этот журнал с рассказом дал ему я сам. А в рассказе говорилось о том, как из-за неправильно поставленной двери в парилку, которая открывалась внутрь, хозяин дома с сауной сорвал слабо прикреплённую ручку двери и был лишен возможности отворить её. Будучи в Новый Год один в доме, он так и не смог выйти из парилки и изжарился за ночь до состояния новогоднего поросёнка — отсюда и название рассказа. А неправильно поставили дверь ему специально, так как этот хозяин был жуликом и злым человеком. Выводы: надо, чтобы двери в парилку открывались наружу, и их можно было бы вышибить изнутри, а к тому же, надо быть добрым человеком и не оставаться на Новый Год одному в доме!

Мы зашли в парилку и устроились на полатях. Лёжа там, я невольно наблюдал позы лежащего напротив меня Валентина и сравнивал их с моими. Ну, грациозная кошечка по сравнению с отдыхающим крокодилом! Я быстро сгруппировался, чтобы не производить слишком брутального впечатления, но понял, что стал похож на крокодила, только приготовившегося к атаке.

Валентин, кажется, поняв меня, тихо улыбался моим потугам. Он лежал на боку, лицом ко мне, подложив ладони под голову и прогнувшись в талии. Его верхняя нога была согнута в колене, слегка выставленном вперед, так что разобрать его половую принадлежность было практически невозможно. Глядя на него, я понял, что скоро могу нарушить святую заповедь общественных бань Германии. А там, как вам, наверное, известно, есть бани общие для обеих полов. И вот там, я как то остановился перед крупным плакатом с надписью на немецком, перед входом в парилку, и начал вслух читать текст по слогам, вызывая весёлый смех присутствующих, особенно дам. Но тут ко мне подошёл мой немецкий друг, с которым вместе мы пошли в баню, и перевёл: «Мужчинам находиться в бане с эрегированным членом категорически запрещается!»

Быстро встав с полатей, я побежал к бассейну. Холодная вода быстро предотвратила нарушение немецкой банной заповеди, но я был в недоумении. За всю мою жизнь у меня ни разу не было эрекции на мужчину, и не на Эроса какого-нибудь или Нарцисса, а на моего друга — доктора наук и миллионера! Конечно же, Валентин заметил это, но виду не подал. Мы сделали несколько заходов в парилку и принялись за пиво. По моей просьбе Валентин принёс из столовой бутылочку «Экстры» — ведь для меня «пиво без водки — деньги на ветер». Закусывали семгой и икрой, говорили «о том, о сём». Я, конечно же, по привычке, разговорился «о бабах», но Валентин почему-то перевёл разговор на бодибилдинг, обосновывая свою концепцию развития мышц.

— Как автомобили в начале своего развития были грубыми и чисто функциональными, а лишь затем приобрели элегантный, я бы сказал даже, сексуальный вид, так и человек в управляемом развитии своих мышц, должен стремиться не к демонстрации гипертрофированных по силе и объёму мускулов, а к эстетичности, что является уже более сложной, современной задачей!

С этим трудно было не согласиться, но я заметил, что женщинам в мужчинах часто больше нравится брутальность, чем утончённость. На что Валентин, в свою очередь, выразил сомнение в том, что главной задачей современного бодибилдера должно быть совращение женщин, а не стремление к высшей красоте тела.

Мне этот довод «нечем было крыть», и я сосредоточился на «ерше», который сегодня был почему-то особенно хмельным и приятным. Почувствовав, что я скоро стану недееспособным, Валентин поднял свою кружку и провозгласил:

— Я завидую тебе, ты уже хорош, а я, к сожалению, «как стёклышко»! Хочу выпить с тобой «ерша», чтобы хоть чуть-чуть захмелеть. Только выпьем «на брудершафт», чтобы мы стали даже не друзьями, а настоящими братьями!

Он подлил в наши кружки по стакану водки и долил пивом. Мы встали, скрестили наши руки с кружками, как положено, и выпили до дна. Затем, по обычаю, поцеловались. И тут я заметил, что поцелуй Валентина чем-то отличается от братского мужского поцелуя, и напоминает поцелуй женский, я бы даже сказал, девичий. Длился он около минуты, и я уже стал ощущать тяжесть в нижней части живота, что грозило нарушением немецкой банной заповеди. Отодвинув от себя лицо Валентина, я взглянул на него моим хмельным взглядом, и был поражён: я видел перед собой не мужское, а влюблённое женское лицо с горящим восхищённым взглядом, полураскрытым ртом с чудесным рядом белых зубов за пухлыми чувственными губами. Руки партнёра (или уже партнёрши?) не отпускали моей шеи, а тело его (или её?) было прижато к моему столь сильно, что я даже в трезвом виде вряд ли смог бы отодвинуть его. Да и зачем отодвигать от себя тело друга, а теперь уже и брата?

Тут в голове моей всё помутилось, ноги перестали держать меня, и я осел (прошу не путать со словом осёл!) на стул, продолжая обалдело глядеть в горящие глаза напротив. После чего я лишь ощутил то, что меня подняли чьи-то сильные руки и понесли куда-то. А вскоре я забылся, вернее, заснул.

Проснулся я среди ночи — страшно хотелось пить. Оглянулся — помещение полутемное, незнакомое. Я лежу на широкой постели, сверху высокий и также незнакомый потолок. Рядом лежит чьё-то тело. Щупаю — тёплое! Уже хорошо! Тёплое тело поворачивается ко мне, и я узнаю в нём друга, а теперь уже и брата, Валентина. В полутьме вижу, что он смотрит на меня весело и радостно. Затем обнимает меня и по-женски целует, не переставая улыбаться.

— Валя, — еле выговариваю я, — где мы?

— У меня дома, не волнуйся, всё в порядке! Ты сильно выпил, вот я и оставил тебя у себя. Сейчас два часа ночи, спи. Тебе утром рано куда-нибудь надо? — всё-таки поинтересовался он.

Я покачал головой и попросил воды. Валентин встал и принёс чашку с холодным чаем. При мне положил туда таблетку растворимого аспирина. Таблетка зашипела, и я начал пить вкусную кисловатую газированную воду. Понять что-нибудь я пока не мог. Если бы я не знал, что рядом мой друг Валентин, я бы подумал, что это заботливая и любящая девушка.

— Валя, — голосом умирающего лебедя проговорил я, — у нас всё нормально?

— Ника, — в моей же тональности отвечал Валя, — у нас всё-всё нормально. Спи, утром поговорим.

Когда я утром проснулся, Валентин уже ходил по комнате в халате.

— Он-то пил пиво, а я — ерша! — завистливо подумал я. — Вот он и ходит, а я валяюсь!

Заметив, что я проснулся, он наклонился надо мной, и радостно улыбаясь, проговорил:

— Я позвонил к себе в офис, сказал, что приболел. Тебе, как ты сам говорил, никуда не надо. Мы можем расслабиться и плучать удовольствие! — пошутил он.

— Валя, скажи правду, ночью мы уже получали удовольствие или нет? Мне нужно знать правду! — пытаясь быть серьёзным в этой комичной ситуации, провозгласил я.

Валентин наклонился надо мной, поцеловал меня в нос, и ответил:

— Не знаю, как ты, но я — получил!

Я всё понял. Это было у меня впервые в жизни. Я-то ведь думал, что никогда не позволю себе сделать «это» с мужчиной. Но, выходит, сделал, и ничего! А теперь, глядя на Валю (буду теперь его только так и называть!), я начинаю понимать, что никакой это не мужчина, это красивая и заботливая девушка, только спортивная и физически сильная. И любит меня — я это «нутром» чувствую. Постоянной женщины у меня в ту пору не было, со второй женой я развёлся и она уже жила в Америке. С третьей (то есть той, которая в своё время должна была ею стать) познакомились, спознались, и тут же расстались на несколько лет. Конечно, женщины были, но без серьёзных намерений. Так что — кому какое дело?

Но всё-таки я решил поговорить с Валей подробнее. У меня не укладывалось в голове, что в настолько пьяном виде я мог «доставить удовольствие», тем более биологическому мужчине. Никогда раньше я этого не делал, хотя и жил всю юность в Закавказье, где обойтись без такого рода связей трудновато. А тут вдруг Валя заверяет меня, что «удовольствие» он получил, причем с партнером почти в бессознательном состоянии! Мне стала вспоминаться Библия, Ветхий Завет, где говорилось, как дочери поили беднягу Лота вином до потери сознания, а потом совокуплялись с ним и рожали от него детей. Я не верил, что это возможно, а тут Валя говорит о полученном «удовольствии»!

— Валя, — подозвал я его, — всё-таки я не верю, что мог быть дееспособен в столь пьяном виде. Как же я мог доставить тебе удовольствие, если вообще не мог двигаться. Да и, пардон, эрекция в таком состоянии не наступает!

Марксизм и гомосексуализм

Меня заинтересовали слова Вали о Ленине и марксистском однополом сексе, и я попросил моего друга и «брата» рассказать об этом поподробнее.

— Молодец, ты настоящий исследователь! — похвалил меня Валя, — тебе действительно надо подробнее знать об этом! — и он, покопавшись в книжном шкафу, достал пару листков с текстом и положил их передо мной. Это была копия неких архивных материалов с комментариями историка, кандидата исторических наук И.В. Соколова.

Материалы из личного архива Григория Зиновьева, члена Политбюро ЦК ВКП(б), первого секретаря Ленинградского обкома партии:

Письмо Ленина к Григорию Зиновьеву (1 июля 1917 г.):

«Григорий! Обстоятельства сложились так, что мне необходимо немедленно скрыться из Петрограда. Далеко уехать не могу, дела не позволяют. Товарищи предлагают одно место, про которое говорят, что оно вполне безопасное. Но так скучно быть одному, особенно в такое время… Присоединяйся ко мне, и мы проведем вдвоем чудные денечки вдали от всего… Если можешь уединиться со мной, телефонируй быстрее — я дам указание, чтобы там все приготовили для двух человек…»

Это письмо написано в июле 1917 года, когда Ленин собирался покинуть Петроград и поселиться с Зиновьевым в Разливе, в ставшем потом знаменитым шалаше. Именно там взаимоотношения Ленина с Зиновьевым получили свое развитие. Они провели там наедине много времени, и, очевидно, это окончательно вскружило голову Зиновьеву. Потому что в сентябре он пишет из Петрограда Ленину в Финляндию.

«Дорогой Вова! Ты не поверишь, как я скучаю тут без тебя, как мне не хватает тебя и наших с тобой ласк… Ты не поверишь, я не прикасался ни к кому с тех пор, как ты уехал. Ты можешь быть совершенно уверен в моем чувстве к тебе и в верности. Поверь, ни к мужчине, ни, тем более к женщине, не прикасался и не прикоснусь. Только ты — мой близкий человек… Приезжай, не бойся, я все устрою наилучшим образом».

Вероятно, Ленин не откликнулся на это письмо, и тогда Зиновьев, спустя неделю, пишет следующее, вдогонку за первым:

«Милый Вова! Ты не отвечаешь мне, наверное, забыл своего Гершеле… А я приготовил для нас с тобой замечательный уголок. Мы сможем бывать там в любое время, когда только захотим. Это — прекрасная квартирка, где нам будет хорошо, и никто не помешает нашей любви.

Будет так же хорошо, как и прежде. Я вспоминаю, какое счастье было для меня встретиться с тобой. Помнишь, еще в Женеве, когда нам приходилось скрываться от этой женщины… Никто не поймет нас, наше чувство, нашу взаимную привязанность… Приезжай скорее, я жду тебя, мой цветок. Твой Гершель».

В конце октября товарищи по партийной борьбе, наконец, встретились. Случился октябрьский переворот, и Ленин вернулся в Петроград. Зиновьев выехал в это время в Москву руководить там завершением переворота. Оттуда он пишет Ленину:

«Ильич! Все, что ты мне поручил, я выполнил. А что еще не успел, обязательно сделаю… Здесь очень тяжело и непросто, но меня согревает мысль, что уже через несколько дней я увижу тебя и заключу в свои объятия. Хранишь ли ты наше гнездышко? Не водишь ли туда других? Я очень переживаю тут, и только надежда на твою верность согревает меня…

Целую тебя в твою марксистскую попочку. Твой Гершель».

При чтении этих записок сразу возникли два вопроса. Первый — кто была та женщина, от которой Ленин с Зиновьевым скрывались в Женеве? И второй вопрос — кто из них был активным любовником, а кто пассивным…

Кто была та женщина, скоро выяснилось. В 1918 году Зиновьев уже пишет о ней более конкретно:

«Вова! Каждый раз, когда я оказываюсь далеко от тебя, я мучаюсь ужасно. Мне все время кажется, что я вот сижу тут, тоскую по тебе, а ты как раз в эту минуту изменяешь мне. Ты ведь большой баловник, я-то знаю… Не всегда можно устоять, особенно в разлуке с любимым. Но я держусь и ничего себе не позволяю. А у тебя положение скверное — нужно всегда быть рядом с Надей. Понимаю тебя, все понимаю… И как тяжело притворяться перед окружающими, тоже понимаю. Сейчас хоть стало немного легче — не нужно ничего от нее скрывать. Не то, что тогда в Женеве, когда она впервые нас застала…»

Надо понимать, что тогда в Женеве, когда Зиновьев и Ленин впервые сошлись в постели, их застала за этим Надежда Крупская — гражданская жена Ульянова. А потом, после, Ленин уже открылся ей, и она смирилась с его наклонностями и не препятствовала бурно протекающему роману с Зиновьевым.

Потом появился ответ на второй вопрос. В следующем письме к Ленину с фронта Зиновьев спрашивает шутливо:

«Вова! Не заросла ли твоя попочка за время нашей разлуки? Не стала ли она уже за это время?.. Скоро я приеду, как только управлюсь тут с делами, и мы займемся прочисткой твоей милой попки».

Значит, Ленин был пассивным, а Зиновьев — активным любовником. И это подтверждается следующим письмом. Оно написано из-под Нарвы весной 1918 года, когда был разгромлен Юденич. Красная Армия остановилась на эстонской границе, и Зиновьев собирался вернуться с победой в Петроград. Он ликует и совсем теряет осторожность в выражениях.

«Вова, я скоро приеду и больше не выпущу тебя из своих объятий, что бы ни говорила эта грымза! Враг бежит по всему фронту и, думаю, больше с этой стороны не сунется. Так что жди меня и спеши подмываться, я скоро буду».

Однако, не прошло и нескольких месяцев, как в отношениях любовников назревает разрыв. Он, как всегда бывает в таких случаях, связан с ревностью. Мы узнаем об этом из письма самого Ленина, которое он написал Зиновьеву, находившемуся в то время на Северном Кавказе. Ленин пишет ему почему-то по-немецки.

«Милый Гершеле! Ты совсем не должен обижаться на меня. Я чувствую, что ты намеренно затягиваешь свое пребывание на Кавказе, хотя обстановка этого совсем не требует. Вероятно, ты обижаешься на меня. Но я тут не виноват. Это все твои глупые подозрения. То, что касается Лейбы и меня — это было лишь однократно и больше не повторится… Жду тебя и мы помиримся в нашем чудесном гнездышке».

И подпись в конце по-русски: «Твоя всегда Вова».

«Ильич, — следует немедленно из Владикавказа ответ Зиновьева.

— Это совсем не глупые подозрения насчет тебя и Лейбы. Кто же не видел как ты кружил вокруг него все последнее время? Во всяком случае, у меня есть глаза, и я достаточно долго тебя знаю, чтобы судить… Мне ли не знать, как загораются твои глазки, когда ты видишь мужчину с крупным орудием. Ты сам всегда говорил, что у маленьких фигурой мужчин великолепные орудия… Я же не слепой и видел прекрасно, что ты готов забыть нашу любовь ради романчика с Лейбой. Конечно, он сейчас рядом с тобой и ему легко тебя соблазнить. Или это ты его соблазнил?..»

Действительно, в то время Лейба Троцкий — наркомвоенмор Республики — был продолжительное время в Москве рядом с Лениным. И, надо полагать, тут у двух вождей и зародилось взаимное чувство.

Лейба Троцкий, бравый нарком обороны, пламенный трибун и оратор, занял в ленинской постели место Зиновьева…

Ленин же продолжал оправдываться перед Григорием. Он, вероятно, чувствовал, что его связь с Троцким будет непродолжительной, и что вскоре Лев Давыдович бросит его, увлекшись очередной женщиной. Все же Троцкий больше склонялся к женщинам, чем к своим товарищам по революционной борьбе. Только, наверное, для Ленина он сделал исключение, уважил. И вот Ленин пишет на Кавказ Зиновьеву:

«Не обижайся на меня, Гершеле. Ты прав, я действительно не смог устоять. Лейба такой брутальный мужчина. Он просто обволакивает меня своей лаской. А я так в ней нуждаюсь, особенно в такой напряженно политический момент. Мне очень трудно без ласки, а ты уехал, негодник. Вот я и не устоял. Но ты ведь простишь мне эту маленькую слабость, Гершеле? Возвращайся, и ты увидишь, что я полон любви к тебе. Твоя маленькая Вова».

Вероятно, этот маленький пассаж с «маленькой Вовой» окончательно успокоил Зиновьева. Он утвердился в мыслях, что их связь не прервалась, а только на время была омрачена связью «Вовы» с коварным Лейбой-обольстителем.

Григорий понесся в Москву, и с тех пор в архиве его больше нет соответствующих писем. Может быть любовники нашли иной способ связи, или Зиновьев потом уничтожил следы переписки…

Вскоре, однако, злодейская пуля эсерки Каплан сильно повредила здоровью Ленина. С той поры оно было подорвано, и постепенно и половые отношения Ленина с Григорием сошли на нет. Во всяком случае, последней, относящейся к данному вопросу запиской, были несколько строк, написанные рукой Крупской. Она пишет Зиновьеву в середине двадцать второго года:

«Прошу вас не беспокоить больше моего мужа своими домогательствами и просьбами о свидании. Пора бы уже и вам угомониться. Сколько же можно с моей стороны терпеть такое ваше бесстыдство! Ильич болен, вы же знаете это, и излишне говорить вам, взрослому человеку, что ваши шалости на сей раз могут только окончательно подорвать здоровье Ильича. Прошу вас больше не склонять его к тому, на что он всегда слишком охотно шел. Надеюсь, вы поймете это мое письмо. Оно продиктовано заботой о здоровье моего мужа».

Не случайно Зиновьев часто в письмах к Ленину неуважительно отзывался о Крупской:

«Та женщина, которая мешала нам в Женеве…»

Теперь она взяла реванш. Столько лет быть отвергнутой собственным мужем ради любовника — это было трудно перенести. Вот теперь, когда Ленин слег и стал беспомощным, Надежда Константиновна решила поставить все на свои места. Больше она не допускала свиданий мужа с Зиновьевым наедине — только в присутствии своем или других членов Политбюро.

Так или иначе, а архив этот сохранился до наших дней. И мы можем с удивлением обнаружить, что Ленин был обычным пассивным гомосексуалом.

А что же касается меня и Вали, то мы были не столь велики, как вышеперечисленные персоны, и не столь велик был интерес окружающих к нашим мелким грешкам, если это вообще считать за грех. Поэтому зажили мы вместе у него в коттедже. Там, действительно, было удобнее, чем у меня в квартире, где давно надо было делать ремонт, что и было успешно исполнено за время моей счастливой жизни в Измайлово. Прожили мы там что-то года два, пережили путч ГКЧП, где были защитниками Белого Дома, и его расстрел в 1993 году, который горячо приветствовали. Каждому, как говорится, своё! Я работал у себя в университете, Валя же ещё приумножил своё состояние, воспользовавшись «ваучеризацией», открыл с компанией свой банк. Потом дела захватили всё его свободное время, и я снова переехал к себе в отремонтированную, наконец, квартиру. Встречались мы с Валей теперь лишь иногда, но так же тепло и радостно. У него в личной жизни изменений не было, у меня же они произошли — я неожиданно и в парадоксальной ситуации снова сошёлся с моей будущей третьей женой. Про этот удивительный эпизод, который я ещё опишу, я рассказал Вале при встрече, и он воспринял его с грустной улыбкой.

— Ну, что ж, этого следовало ожидать, ты же обычный самец-бисексуал, такова твоя участь. Каюсь, и я последнее время, как Ленин Зиновьеву, — Валя грустно засмеялся, — изменял тебе в наших клубах. Изменял чисто физически, интерес взял попробовать «это» с профессионалами. — Ты когда-нибудь в бардаках бывал? — вдруг неожиданно спросил он меня.

Я кивнул, вспомнив про свои «подвиги» в Германии.

— Так вот, это — то же самое, только там ты платил проститутке, то бишь пассивному партнёру, а здесь — я активному. Какая же это любовь, и какой может быть секс без любви? — Валя вдруг ухватил руками меня за голову и выставил нас «глаза в глаза». — А если вдруг мне будет невмоготу, придёшь ко мне, «изменишь» невесте? Придёшь, спрашиваю? — Валя «сверлил» меня своим взглядом.

— Я люблю тебя и буду любить всегда, независимо от невесты или жены. Ты же не займёшь её место, а она — твоё. Каждому — своё, как говорится в, уже ставшей трагичной, пословице! — «уворачивался» я.

Разговор с Валей

Около месяца я не виделся с Валей, только периодически по вечерам мы созванивались, спрашивали друг друга о жизни, делах. А вот неделю назад он позвонил мне грустно, даже, казалось, обиженно. И на мой вопрос «как дела?», ответил:

— Дела ничего, а жизнь тосклива! Может, жениться мне, а то всё один, да один! — и грустно так захихикал.

И вот я звоню ему с конкретным предложением — есть разговор, дескать, серьёзный, могущий всё изменить, только нужно спокойно и вдумчиво обо всём поговорить.

Заметно было, что Валя заинтересовался.

— Давай, — говорит, — заезжай ко мне.

Но я отвёл это предложение:

— Заходи лучше ты ко мне, заодно посмотришь как я живу после ремонта! А то опять совратишь меня! — почти серьёзно пошутил я.

Договорились на вечер у меня на Автозаводской. С собой я взял фотографии Димы, где он выглядел и сексуальным и серьёзным одновременно, а за неимением портрета Насти, записал сайт, где была выложена фотография картины Константина Васильева «Ожидание». Как вспоминаю эту картину, сердце заходится!

Вечером, часов в восемь, Валя позвонил мне по домофону, и я встретил его у лифта. Такой же, как и всегда — вылощенный и модный, как будто в театр пришёл, а не к другу и собутыльнику! Но лицо грустное, что раньше у Вали бывало редко.

— Водитель с автомобилем ждёт внизу, так что выпить можно! — предвосхитил мой вопрос Валя, — он же поможет спуститься, если сам не смогу! — то ли шутя, то ли серьёзно добавил он.

Я поставил на стол на выбор виски и красное сухое.

— Пить советуют по возрастающей крепости, так что начнём с газировки! — опять с какой-то грустью пошутил Валя.

Мы налили грамм по пятьдесят виски, чокнулись, сказав наше любимое: «За успех безнадёжного дела!», выпили и запили газировкой. На закуску была холостяцкая колбаса и фрукты. Не обжираться же собрались, а важный вопрос обсудить!

— Валя, — осторожно начал я, — выслушай меня, пожалуйста, без эмоций, протестов, нежелания обсуждать эту тему, и тому подобных эксцессов. Я этот вопрос тщательно, со всех сторон продумал, и прежде, чем ты не выслушаешь меня до конца, никаких выводов ты просто делать не сможешь — информации не хватит. Поэтому, слушай и воспринимай, а если что — уточняй на ходу!

— Что мы имеем, — продолжил я, — первое, имеем девушку Анастасию, лет двадцати, сибирячку, проживающую в Подмосковье, красавицу с чарующей внешностью, — я вывел на полный экран дисплея картину Васильева «Ожидание», и сам же в очередной раз разомлел от увиденного. Я заметил, как непросто воспринял Валя портрет этой незнакомки. — Добавляю, что у нашей девушки глаза, в отличие от глаз незнакомки Васильева, разного цвета, она — «мозаика», и поэтому впечатление ещё более магическое. Девушка достаточно умна, практична, карьеристична, высокомерна, желает покорить мир, ну, в крайнем случае, страну, своим голосом, а тут есть чем — поверь! Она поёт пока только в ресторане, но надо слышать её голос! Она ждёт от людей восхищения, поклонения, желает высокого положения в обществе. Для этого она пойдёт на всё! Уверен, что на того, кто станет её мужем, будут обращены и внимание и зависть окружающих, его выбор будут боготворить, а значит, и его самого тоже. Супруг такой женщины будет образцом мужской силы и обаяния — это будет в глазах общества «настоящий мужчина», особенно если он, к тому же бодибилдер и красавец!

Заметив нетерпеливый жест Вали, я продолжил:

— Да, Валя, я всё понимаю, это будет мезальянс, нужный для дела и ей и тебе, но, учитывая твою особенность, приятную особенность, — добавил я, — этот брак, если и состоится «напрямую», то будет доставлять моральные и физические страдания обеим сторонам!

Я развивал свою мысль дальше:

— Но мы имеем ещё и молодого мужчину — Дмитрия, стройного высокого красавца, блондина с голубыми глазами, тоже бодибилдера, очень доброго, умного и порядочного человека, правда, немного фантазёра и непрактичного, но очень любвеобильного… — Я сделал паузу и продолжил, — к обеим полам, то есть активного бисексуала. Просто умирая от любви к Насте, он недавно в сауне чуть не изнасиловал — кого бы ты думал, Валя?

Валя изумлённо уставился на меня и покрутил головой: «Не знаю, мол!»

— Да меня, своего тренера, старшего товарища и учителя жизни, — патетически добавил я, — но у него ничего не вышло! Вот что такое гиперсексуальный активный бисексуал, — похвастал я знанием сексуальной терминологии, — а вот и фото его на соревнованиях по бодибилдингу и в цивильном костюме.

Валя, слушавший меня внимательно, с интересом рассмотрел фотографии Димы и, по-видимому, остался доволен.

— Ник, я никак не могу понять твой замысел, куда ты клонишь своими «нерусскими» экивоками. Да, магическая девушка мне понравилась, но ты же знаешь, какой из меня муж. Парень мне тоже понравился, но я совершено не понял твоего замысла относительно него. Поясни, наконец, свой замысел! — потребовал Валентин.

Я стал в позу вершителя судеб и высокопарно произнёс:

— Мы заключаем тройственный мезальянс, желанный для всех! Ты официально женишься на Насте. Тайно для всех и нелегально ты «выходишь замуж» за Диму. А Дима нелегально, якобы тайно от тебя, будет любовником Насти. Со временем вы прекрасно освоитесь со своими ролями и будете полностью счастливы! Конечно, тебе лучше всего будет взять Диму к себе на работу, хотя бы водителем и секьюрити, а может быть секретарём или менеджером — он очень порядочный и исполнительный человек. И лучше всего вам втроём жить в твоём коттедже в Измайлово. Там места всем хватит и постели там широкие! — заключил я такой двусмысленной шуткой.

И, хотя Валя не очень поверил в исполнимость моей авантюрной идеи, она его заинтриговала. Всё же интереснее, чем беспросветное одиночество и скука в личной жизни.

— А вдруг у Насти появится ребёнок, — вдруг засомневался Валя, — чьим он тогда будет считаться?

— Это может произойти очень нескоро, если произойдёт вообще! Настя будет настолько занята своей певческой карьерой, что лет десять уж никак не захочет иметь материнские хлопоты. А там — что загадывать, видно будет! Вы же втроём прекрасно разберётесь, чей это малыш. Вот заказывают же детей у суррогатных матерей, а тут вы втроём — одна настоящая семья, только «современная». У вас возникнет прекрасный мезальянс, причём счастливый, и лишь один человек не из вашего мезальянса будет знать его тайну, и ты знаешь имя этого человека! Вот вы и будете ставить мне по бутылке в неделю, чтобы я не выдал ваш секрет!

Валя нервно рассмеялся.

— Да, идея теоретически обоснована и может даже оптимальна для данных условий… — в Вале проснулся доктор наук, — но осуществима ли она? Ведь…

Но я не дал ему закончить предложение.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать явью… — ты помнишь слова оптимистической советской песни? И мы сделаем эту сказку явью — мы это можем!

Суббота

Для того, чтобы Валя мог сравнить мои характеристики Димы и Насти с реальностью, да и познакомиться с возможными будущими участниками планируемого мезальянса, я предложил ему поехать в субботу ко мне (или к Диме?) в Луч. Валя бывал там неоднократно, это недалеко от Измайлово, и он легко доедет туда самостоятельно. Но ведь для Насти — это дом Димы, а Валя с ним незнаком. Дима-то уже слыхал о моём друге-«миллионере» по моим рассказам. И я договорился с Димой так, что мы берем шашлычные «заготовки» и едем на моём «Ауди», но «под водительством» Димы к Насте, забираем её, и следуем дальше в Луч — это минут двадцать езды. Пока мы там осматриваем «Димин» дом, а сам Дима готовит мангал, угли и прочие детали для приготовления шашлыка, туда приезжает Валя, якобы для деловых переговоров со мной. В моём «Ауди» и «Лексусе» Вали были радиотелефоны, так как мобильной связи тогда в России практически не было (были только страшно неудобные «пейджеры»).

И вот мы с Димой, подъехав к дому Насти в Подольске, звоним Вале и приглашаем его в Луч часа через два. Стоял конец мая, погода была хорошая, и ничего, вроде, не могло помешать нашей встрече и шашлыкам. К счастью, Настя была уже готова к поездке, она заняла место рядом с водителем — Димой, я расположился на заднем сидении, и мы отъехали.

Нестыковки начались сразу же. Дима успел подзабыть дорогу и начал уклончиво спрашивать меня, по какому шоссе лучше ехать — по старому, или по новому. Я, так же уклончиво, отвечаю, что по новому быстрее, но свернуть на старое всё-таки придётся, ибо так до Луча не доехать. В результате нам с Димой пришлось поменяться местами, и я, замирая от страха перед возможным ДТП, повёл автомобиль по нужному пути. Дима же оправдывался тем, что от Москвы до Луча он дорогу знает, а вот от Подольска — нет, не приходилось ездить. Наконец, подъехали к дому в Луче. Я, заговорщицки покашливая, говорю Диме, чтобы он открыл ворота «своего» дома, а тот, забыв о договоренности, заявляет мне, что ключи-то у меня.

— Зачем мне ключи от твоего дома! — чуть не кричу я, но Дима, хлопнув себя по лбу, вспоминает:

— Действительно, ключи у меня, сейчас отворю!

Достаёт ключи, а какой от каких ворот — не знает. Настя почти в голос хохочет. Дима же заявляет:

— Да моим домом пользуется, в основном, Ник, вот ему и виднее — какой ключ от каких ворот!

Заезжаем во двор, отпираю дом, завожу туда Настю, а Диме рекомендую заняться разжиганием мангала. Тот же спрашивает: «где этот мангал находится?»

Настя уже хохочет не скрываясь. Я завожу её в столовую и тихо сообщаю, что Дима решил хвастануть перед ней собственным домом, но врать-то он не умеет, вот и запутался. А дом-то мой, но мы с Димой друзья, вот он и считает его своим. Но Настя, оказывается, на Диму не рассердилась, напротив, стала помогать ему с мангалом, весело поддразнивая его незнанием своего дома.

А тут подъезжает Валя на своём «Лексусе», я встречаю его, помогаю заехать и поставить машину во двор, и тихо при этом сообщаю: «Настя разобралась, чей это дом, не надо конспирации!»

Знакомлю Валю с Настей и Димой. Знакомство с Настей прошло легко, непринуждённо; они, чувствовалось, понравились друг другу, сразу перешли на «ты». Валя одет был по парадному: костюм от такого-то, ботинки такие-то, галстук — «винтаж», чуть ли не с обезьяной на пальме, часы коллекционные и т. д. и т. п. Да и «Лексус»-внедорожник, который едва влез в ворота, своё впечатление произвёл. И Настя на Валю тут же «глаз положила», не зная о нём, бедняжка, главного!

А Дима, зная от меня, кто такой Валентин и какой он богатый и «великий», «стушевался»: заикаться стал, слова какие-то высокопарные произносить, чуть ли не поклоны отвешивать. Но Вале всё это только понравилось («бес лести предан», как говорили злые языки про Аракчеева), да и осмотром внешности Димы, как мне показалось, он остался доволен. Только Настя ничего не смогла понять в поведении Димы: почему он так свободно и на «ты» разговаривает со мной, и так робеет перед более молодым и крайне вежливым человеком.

Но вот угли в мангале разгорелись, шашлыки нанизаны на шампуры, бутылки раскупорены. Мы поставили стол и стулья под огромным раскидистым дубом, рядом разместили вспомогательный столик, и уж тут Дима — мастер по шашлычным делам — показал своё уменье. Валя скинул свой пиджак, рубашку и остался в стильной обтянутой тёмной маечке «Гуччи», которая подчёркивала его интеллигентно накачанные мышцы. Я же снял даже рубашку, демонстрируя до неинтеллигентного брутальную накачку мышц. Да и Дима, подконец, разделся до майки продемонстрировав изящный «молодёжный» стиль накачки. Во всём эти бодибилдеры — нормальные люди, если речь только не идёт об их мышцах, за них они горло перегрызут друг другу! Но мы этого делать не стали, ведь у нас для этого были специально приготовлены шашлыки. И вот мы, наконец, сели за стол, положили перед собой по шампуру, налили в бокалы красного сухого вина. Я, уже привыкший быть тамадой, встал с бокалом в руках.

— Друзья, — торжественно, как и положено тамаде, начал я, — обычно, когда стол веду я, первый тост мы пьём за любовь — «до брака, в браке, после брака, вместо брака, и за любовь к трём апельсинам!» Не будем пока вдаваться в смысл этой мистической любви по драме Карло Гоцци, там всё очень запутанно и непонятно, а выпьем лучше за любовь к трём нашим «апельсинам» — Насте, Вале и Диме! Почему «апельсинам» — это пока секрет, важно только что их — три. Обычно для семейного счастья в дикую старину достаточно было двух компонентов — жениха и невесты. Но времена наступили новые, мудрёные, и нам уже больше подходит «троица»! Ну, так выпьем, а подробности вы узнаете со временем!

И, хоть было заметно, что к тамаде назрели вопросы, в основном, от Насти, все, чокнувшись друг с другом, выпили и ухватились за шампуры.

Как раньше умели всё запутывать и усложнять! Расскажу, сокращая почти до невозможного, содержание драмы Гоцци «Любовь к трём апельсинам», сохраняя хоть какую-то театральную стилистику.

«Сильвио, король Треф, необычайно взволнован и чрезвычайно удручён болезнью своего единственного сына, принца Тартальи. Лучшие врачи определили недуг наследного принца как результат глубочайшей ипохондрии и дружно отступились от несчастного. Оставалось лишь одно последнее средство не дать Тарталье сойти в гроб — заставить его рассмеяться.

Преданный слуга и друг короля, Панталоне, предлагает Сильвио план спасения больного: надо допустить к принцу недавно объявившегося в городе Труффальдино, человека заслуженного в искусстве смеха. Но забавник Труффальдино, как ни старается, не может вызвать на лице Тартальи даже тени улыбки — принц всё плачет и просится обратно в тёплую постель.

Но тут в образе уродливой старушонки появляется фея Моргана. Труффальдино налетает на неё и валит с ног. Та, уморительно задрав кверху ноги, летит на землю, и, о чудо! — Тарталья заливается звонким смехом и разом излечивается от всех недугов. Но Моргана в гневе обрушивает на принца ужасное заклятье — внушает ему неизбывную страстную любовь к трём апельсинам. А те находятся страшно далеко и пристально охраняются.

Ценой невероятных усилий Тарталья всё же добывает эти три огромных апельсина. Труффальдино разрезает два из них, из которых выходят две девушки и тут же умирают от жажды. Третью от печальной участи избавляет только сам Тарталья, который разрезает третий апельсин, откуда тоже выходит девушка и молит дать ей воды. Принц замечает, что всё дело происходит на берегу озера. Он подносит девушке воды в своём железном (!) башмаке, и та, утолив жажду, сообщает принцу, что её зовут Нинеттой и что она по злой воле некой волшебницы была заключена в кожуру апельсина вместе с её двумя сёстрами.

Тарталья немедленно влюбляется в Нинетту и хочет вести её во дворец как свою невесту. Но опять следует куча злоключений, с превращением Нинетты в голубку и обратно, однако всё оканчивается благополучно и счастливо!

А потом, как и положено, играют свадьбу Тартальи и Нинетты. Гости развлекаются вовсю: подсыпают друг другу в питьё табак, бреют крыс и пускают их бегать по столу…»

Нет, видимо, у автора этой драмы были явные нелады с психикой! Зачем было задирать в падении старухе Моргане ноги, а особенно, брить крыс и пускать их по столу? Неужели нельзя было заставить принца рассмеяться попроще? Ведь сейчас даже грустного слона можно заставить рассмеяться и проще и быстрее. Как в том анекдоте, где в зоопарке, подобно Тарталье, вдруг загрустил слон. Не ел, не пил — помирать стал. Вот и объявили конкурс с огромной премией — кто рассмешит слона. Множество народу пробовало — и всё зря. И вдруг объявляется некий ханыга в плаще и обещает рассмешить слона. Подходит к слону и что-то шепчет ему на ухо. Слон тут же закатывается в гомерическом хохоте и не может остановиться. Валится на землю, катается по ней, но смеяться не перестаёт. Уже от голода помирать стал. И попросили ханыгу снова заставить слона загрустить. Что ж, подошёл он к слону и распахнул перед ним свой плащ. Слон — в слёзы, загрустил пуще прежнего!

Вот изумлённое руководство зоопарка и просит ханыгу рассказать про такие удивительные преображения в настроении слона.

— Почему вдруг слон стал хохотать до упаду, что ты ему сказал?

— А ничего, просто предложил померяться, ну сами знаете чем. Вот он и расхохотался!

— Ну хорошо, а потом почему загрустил снова?

— А ничего, просто померялись…

Вот как быстро и толково, истинно по-русски, можно изменить настроение даже слона, без каких-нибудь там трёх апельсинов! Но три, именно три апельсина нужны были мне для этого «ключевого» тоста.

Я, как тамада, установил «темп десять», то есть промежуток между двумя тостами — десять минут. С учётом того, что гостям нужно и закусывать, а, может быть, и задать тамаде вопрос или произнести добавочный тост, называемый в Закавказье «алаверды». Но добавочных тостов пока не возникало, и я снова попросил наполнить бокалы. А бокалы были грамм по двести, не меньше…

— Второй тост я хотел бы выпить за нашу очаровательную гостью — Анастасию, для друзей просто Настю. Её голос, похожий на голос великой Имы Сумак, буквально, свёл меня с ума. Мы с Димой слушали её репетиции в зале на тренировках, и сила у нас росла, буквально, на глазах. Кроме необыкновенного таланта, она обладает и загадочной, неповторимой красотой, магия которой усиливается ещё и тем, что она — «мозаика», девушка с разным цветом глаз. Это знамение сверху, оно наделяет хозяйку таких глаз не только магической, неземной красотой, но и уменьем добиваться своей цели в жизни. И цель эта, не какая-нибудь бытовая — разбогатеть, например, или «закадрить» завидного жениха. Эта цель — глобальная: стать, например, звездой мировой величины, в данном случае, в искусстве пения! А заодно, стать предметом зависти для всех знакомых девушек, зависти «белой», когда пытаются достичь тех же высот, а не «чёрной», когда пытаются стащить счастливицу с высоты! Выпьем за нашу Настю, дружбой с которой мы будем гордиться!

Мужики зааплодировали, Настя встала и, вся разрумянившись, чокнулась со всеми. Сказав, что она счастлива от таких пожеланий, Настя выпила свой бокал до дна.

Я, естественно, закусывал, чтобы, ненароком, не захмелеть чрезмерно, и не выдать мой замысел несвоевременно. Посмотрев на часы, я попросил наполнить бокалы, и встал с третьим тостом.

— Третий тост — за моего старого, но молодого годами друга — Валентина, а для меня просто Валю. Он — дитя нашего бурного и быстрого времени, он — финансист и предприниматель, банкир и учёный, а также спортсмен-бодибилдер, самого красивого, на мой взгляд, вида спорта! Он сумел, в отличие от более грубых, я бы сказал — брутальных, спортсменов, и я обвёл уничижительным взглядом свою обнажённую грудь, сделать свою фигуру образцом интеллектуальной, тонкой, аристократической красоты! И чтобы, наконец, наш Валя отвлёкся чуток от своих важных дел и подумал о личном счастье!

Валентин, с разрумянившимся лицом, встал, чокнулся со мной, и, не удержавшись, смачно поцеловал меня — как тамаду, разумеется. Потом, спохватившись, чокнулся с другими гостями. Торжественно и высокопарными словами поблагодарил «первую красавицу мира» Настю, а затем простым чоканьем и незабываемым, понятным только мне взглядом, поблагодарил Диму. Дима стоял весь раскрасневшийся, готовый, как мне показалось, так и кинуться на шею Вале… Я незаметно для других, строго поглядел на него и подмигнул ему двумя глазами сразу, что означало и «молодец» и «держи себя в руках»!

Гостей слегка разобрало, особенно Настю. Она сидела вся румяная с сияющими «мозаичными» глазами, и влюблено смотрела то на Валю, то на Диму, как бы выбирая одного из них. Между тем, за столом затевались разные малозначительные разговоры, характерные для подвыпившей компании, лишённой строгого контроля тамады. Я взглянул на часы — пора. Попросил наполнить бокалы и пояснил:

— Этот стол не кавказский, тамада здесь не пожизненно. Я скажу свой последний тост за нашего друга Диму, а потом — говорите вы. Тамада тоже хочет отдохнуть и послушать вас! Итак, за моего, а теперь и за нашего общего друга — Дмитрия, или просто Диму. Он — мой ученик и в спорте и в жизни. Он — настоящий русский парень, честный, бесхитростный, добрый и влюбчивый. Может даже чрезмерно, — тихо добавил я. Кто доверится ему — не пожалеет, он никогда не предаст, он поможет последним, что имеет, не требуя благодарности взамен. С ним весело и приятно, потому, что он доброжелателен ко всем, нет у него скрытого зла и зависти ни к кому! Как учитель и друг Димы, замечу только, что он любит и прихвастнуть иногда, но это только от простодушия, — и я многозначительно посмотрел на Настю, которая понимающе улыбнулась. Итак, за нашего друга Диму!

И вновь — звон бокалов, горящие глаза, страстные взгляды и улыбки. Мы выпили, я сел и начал спокойно закусывать. Моя работа закончилась, теперь мне можно отдохнуть и оценить вкус шашлыка. Но вдруг Настя запросила слова. Она предложила снова наполнить бокалы и начала:

— Я хочу поблагодарить нашего тамаду — хозяина стола, за его добрые и далеко идущие слова. Я хотела бы, чтобы все его мысли и пожелания исполнились, тогда всем будет хорошо!

Я взглянул на Настю — неужели она поняла мой замысел? Она смотрела на меня понимающим, и, как мне показалось, даже любящим взглядом.

— А теперь я хотела бы отблагодарить нашего тамаду Ника песней, простой русской народной песней, которая, как я узнала, — твоя любимая песня, Ник!

— Она сказала «твоя» — это прекрасно! Но откуда ей про песню известно, да и ту ли она имела в виду? Может Дима рассказал, а может она мои литературные «опусы» читала? — мелькали мысли в моей захмелевшей голове.

Затем тебя я, милый мой, узнала,

Затем ты мне ответил на любовь,

Ах, лучше бы я горюшка не знала,

Не билось бы моё сердечко вновь

Я вообще не могу слушать эту песню без слёз, её я слышал от моей любимой девушки, тоже Насти, на берегу Москвы-реки у городка Тучково, поздним вечером у костра. Она сидела на свёрнутом в валик одеяле, а я — девятнадцатилетний юноша, лежал перед ней на земле, положив голову ей на колени. Я уже был женат, жена была беременна, я знал, что нам с Настей придётся расстаться, и она знала это, и пела мне эту песню, роняя слёзы на моё лицо. У меня тогда случилась настоящая истерика, я рыдал, не зная, что мне делать, как поступить…И сейчас у меня сперва закапали слёзы на стол, затем полились ручьём. Я, прикрывая ладонью рот, зарыдал в голос. Всё вспомнилось мне, всё пережилось вновь, и ещё вспомнилось, сколько мне теперь лет и сколько лет моей ровеснице Насте… Я положил голову лицом на стол и плакал, плакал… Гости не знали, что делать, а Настя, колдовски улыбаясь в лучах заходящего солнца, продолжала и продолжала петь своим чудесным голосом…

— Всё — жизни конец, любви конец, Вселенной конец — один холод, энтропия и смерть всему! — такие мысли одолевали меня.

Настя перестала петь, подошла ко мне, наклонилась, поцеловала в голову, и тихо сказала:

— Успокойся, Ник! Всё будет хорошо, всё будет так, как ты хочешь, как ты задумал! Такова уж жизнь, и ты знаешь её! Аминь!

Я перестал плакать и поднял голову; Настя села на своё место. Все растерянно смотрели друг на друга. Криво улыбнувшись, я извинился:

— Простите алкаша и старого повесу! Жизнь свою и любовь свою утраченную вспомнил! Песня уж больно русская, больно проникновенная, больно личная! Простите, люди добрые!

— Ребята, выпьем за Ника, выпьем за нашего друга, мы рядом, мы не дадим тебе грустить! — почти сквозь слёзы проговорил Валя и чокнулся бокалом со мной. — Всё будет путём, всё будет, как ты задумал! — тихо шепнул он мне, и мы выпили.

Всё за столом пришло в норму, как и было до песни Насти. Мы запустили музыку, Настя тихо подпевала ей, Валя и Дима оживлённо что-то обсуждали. Я слушал и медленно отпивал вино.

— Всё нормально, — думал я, — вот скоро женюсь на Тамаре — заявку уже подали в ЗАГС, договорились со знакомым священником — отцом Иоанном по фамилии Христов (почти Христос — как шутил он) о венчании… Авось и у друзей всё получится — вот погуляем!

Вдруг я почувствовал, что сзади ко мне кто-то подошёл. Оглянулся — Настя.

— Давай поговорим, — предложила она, хитро улыбаясь.

— Пойдём в помещение, там спокойнее, — предложил я.

Мы зашли в дом, прошли в мой кабинет, сели на диван.

Настя попросила прощения за песню, не думала, дескать, что разволнует она меня настолько.

— Кто надоумил? — поинтересовался я.

— Да Дима, рассказал сразу после ресторана. Сказал, что у тебя в юности любимая женщина была, которую как и меня, звали Настей. Ты из-за неё чуть с четвёртого этажа общежития МИИТа не упал. И про Тучково, где у вас любовь протекала, рассказал, и про песню эту тоже. Да почти всё, о чём ты ему в сауне рассказывал, передал мне. Почему-то ему захотелось про твою личную жизнь мне поведать…

— Настя, я по твоим словам понял, что ты мой замысел насчёт вас немного раскусила, — осторожно начал я.

— Почему же немного, мы женщины эти хитрости рождены раскусывать. Да и ты тостами своими и разговорами почти всё и высказал, — Настя перешла на шёпот, — хочешь ты меня замуж за Валю отдать, а это, если отбросить чувства, и для него и для меня полезно. Вначале я подумала, что это будет брак всерьёз — жалко стало, ведь я успела проникнуться к Диме. Потом поняла, что Валя мужик не настоящий, это даже по его взгляду видно. Он смотрит на меня как подруга, а не как мужик. Может, я излишне «подкована» по этому вопросу в нашей ресторанно-музыкальной среде. А вот на Диму он смотрит как баба на мужика, мужика нового, молодого и интересного. И тот тоже на него рот раззявил! — почти серьёзно рассердилась Настя. — Но ведь и на меня Дима мужиком смотрит, а может даже любит меня! Вот этого — роли Димы — я пока не понимаю, поясни мне это, Ник!

— Да, упустил ещё один вопрос — возможные дети. Но тут ты должна сама решить, что сперва — карьера или дети. Со связями и деньгами Вали и с твоим талантом, ты быстро звездою станешь! А там можно и детьми заняться — Валя законным отцом будет, Дима — биологическим. Оба отца — блондины, русские, красивые, то от кого ребёнок — не отличишь. Я это всё с Валей уже обсудил, он одобрил. С Димой поговорить бы надо, но как это лучше сделать — одному, вдвоём, втроём — не знаю!

— Знаешь что, — медленно процедила Настя, — а поговорю я с Димой сама. Доверишь мне?

Я быстро, как китайский болванчик, закивал головой. Уж очень мне претило об этом самому с Димой говорить, роль у него получалась какая-то фальшивая, что ли.

— Хорошо, — наконец сказал я Насте, — говори, ты умнее или хитрее сделаешь это. Тебе от первого лица предлагать такое уместнее, чем мне, как своднику, что ли. Успеха тебе, и говори поосторожнее, не обидеть бы Диму!

Начало мезальянса

Настя вышла во двор, где ещё догорал костёр, и за столом сидели, о чём то оживлённо беседуя и прикладываясь к бокалам, Валя и Дима. Мне это было хорошо видно в окно.

— Совсем как мы с Димой за столом в предбаннике, — подумал я, — только о чём они так живо могут беседовать, разные же люди совсем! Но по профессиональным жестам я понял, что речь шла о бодибилдинге.

Я увидел, как Настя подошла к ним сзади и обняла обоих за плечи. Те обернулись, встали, а потом расселись пошире, усадив между собой Настю и поставив перед ней полный бокал. Настя подняла его и, чокнувшись с джентльменами (а иначе их и не назовёшь!), отпила. Затем по посерьёзневшим лицам собеседников можно было понять, что пошёл серьёзный разговор. Я так жалел, что на ветке дуба, нависающей над столом, не установлен «жучок» с микрофоном, чтобы можно было слышать, о чём они говорят! Но можно хотя бы зрительно понять настрой беседующих, для чего я быстро достал бинокль из ящика моего стола, настроил его на сидящих за столом, и стал смотреть. Над столом на дубе висела лампочка, и лица друзей были хорошо видны. И Валя и Дима, повернувшись к Насте, пристально смотрели ей в лицо, а она глядела перед собой, казалось, что на недопитый бокал с вином. Настя говорила медленно, загадочно улыбаясь бокалу, а собеседники периодически кивали, видимо, в знак согласия. Это продолжалось около получаса, затем все трое подняли бокалы, чокнулись ими и выпили до дна, после чего Настя поцеловала обоих мужчин. Я был страшно заинтригован результатом разговора и, оставив свой бинокль, тихо вышел во двор и подошёл к троице, восседавшей за столом.

— Сразу понятно, что вы русские люди, — попытался пошутить я, — выпиваете, как у нас положено, на троих! Четвертому не нальёте?

Дима схватил бутылку, наполнил бокал и подал его мне. Остальным долил вина тоже.

Я присел, держа в руке бокал, а троица молча уставилась на меня. Мне стало неловко.

— О чём беседовали, — осторожно начал я, — небось, о погоде?

— О любви! — уверенно ответил Валя, — о любви трёх апельсинов!

— К трём апельсинам? — попытался поправить я.

— Нет, это у тебя любовь к трём апельсинам, а у нас — трёх апельсинов — друг к другу! Апельсины — это мы: я, Настя и Дима! — почти всерьёз пояснил Валя.

— Ну и как? — по-еврейски осторожно поинтересовался я.

— Как доктор прописал, доктор наук, разумеется! — я женюсь на Насте, и жить мы будем у меня в Измайлове. Дима, если он этого захочет, может переселиться из своей коммуналки в коттеджную коммуналку к нам с Настей. Втроём, как говорится в народе, будет веселее! Дима будет вести с нами общее хозяйство и водить машину. Тренироваться будет в нашем коттеджном спортзале, так что ты можешь лишиться партнера по спортзалу и сауне!

— Нет, Ник, он шутит! — перебил Валю Дима, — я буду приходить и к тебе — и в спортзал и в сауну!

— А ты не перетренируешься? — ядовито заметил я, — чаще трёх-четырёх раз в неделю нельзя, тем более с сауной.

— Дай бог, чтобы этот вопрос был у нас самым проблемным! — почти серьёзно сказал Валя. — Я понимаю, что тренировки и сауна играют в твоей жизни не последнюю роль, но сейчас выпей лучше за любовь трёх апельсинов! Ты же не против неё и не ревнуешь? Ты же сам женишься, так позволь и другим пожить в семейном счастье!

Все подняли бокалы, чокнулись, и выпили за «любовь трёх апельсинов».

Уже было поздно, время близилось к полуночи. Мы слегка прибрали стол и зашли в дом. Я не представлял себе, где кого укладывать спать. Поэтому сказал так:

— Я пошёл спать к себе в кабинет — там отличный диван. Спальни есть как на первом этаже, так и на втором — джентльмены знают это помещение не хуже меня. Спокойной вам ночи, если, конечно, такое возможно, — закончил я, — но если понадоблюсь, то будите! Только не по пустякам всяким! — испуганно добавил я, вызвав весёлый смех всех трёх «апельсинов».

Моя женитьба и знакомство семьями

После завтрака гости сели в Валин «Лексус» и уехали. Я не стал спрашивать кто куда, сами потом позвонят и скажут. Действительно, вечером позвонил Валя и рассказал, что они заехали в Подольск к Насте и взяли необходимые ей на первое время документы и вещи. В понедельник они решили подать заявку в ЗАГС. Далее, они завезли в Битцу Диму для подготовки его к переезду в Измайлово. В понедельник же Дима подаёт заявление об увольнении «по собственному желанию» из спортзала и поступает на работу в фирму Вали его личным водителем.

— Серьёзно, видать, «апельсины» взялись за дело, — съязвил я Вале, — что всё у вас так оперативно!

— А что время тянуть — «бис дат, кви цито дат» — вдвойне делает тот, кто делает быстро! — хохотнул Валя, — может, что и изменится в жизни, а то скукотища одна — работа и тренировки, а годы-то летят…

— Непременно всё изменится, ты увидишь! Да и у меня скоро изменения — в начале июня женюсь. Ты с ней незнаком, у меня с ней загадочная история вышла, всё расскажу при встрече. Вот обвенчаемся — а мы венчаться решили — свадьбы закатывать не будем, посидим немного дома и всё! А то два раза пышные свадьбы закатывали, а браки не задались. Сразу после к вам зайдём, познакомлю, Тамарой её зовут!

Разговором с Валей я остался доволен, неужели всё, что я задумал по «мезальянсу» действительно получится?

11 июня после регистрации в ЗАГСе мы с Тамарой обвенчались. Венчал нас отец Иоанн по фамилии Христов («почти Христос», как представился он нам!). После венчания мы с шаферами и отцом Иоанном, переодетым в цивильную одежду, заехали ко мне на квартиру и отметили нашу женитьбу. Подвыпив, мы с отцом Иоанном даже запели псалмы царя Соломона!

Отдохнув после выпивки и проведя первую брачную ночь после венчания (а до этого мы, по словам отца Иоанна, оказывается, только «блудили»!), я позвонил Вале и договорился о моём с Тамарой приезде к нему в Измайлово. Чтобы не было в ущерб работе, встречу наметили на ближайшую субботу с продолжением в воскресенье.

Посёлок «Измайлово» только территориально сравнительно близок к моему дому, а попробуй — доедь! Ехать на моём «Ауди» я не решился, а кто довезёт обратно, ведь все, включая меня, будут «выпимши». Взяли такси и через полчасика уже были возле коттеджа в Измайлово. Хозяева — Валя, Настя и Дима — встретили нас и отвели в столовую, где стол уже был накрыт к пиршеству. Валя умел встречать гостей — стол был поистине царским! «Три апельсина» были одеты по парадному — Валя в каком-то подобии смокинга с галстуком-бабочкой. Настя — в бальном платье с декольте и какими-то блёстками и стразами, причём в бриллиантовом колье и серьгах. Причёска — почти точная копия с картины Васильева «Ожидание», макияж — подчёркивающий мозаику глаз. Тамара, как увидела Настю, чуть рот не раскрыла от удивления — оказывается, она помнила её ещё по ресторану «Охотничий». Настя под именем «Анна Бонд» пела там, а Тамара, уже под своим собственным именем, работала официанткой. Тамара однажды, восхищаясь голосом и внешностью Насти, заглядевшись на неё, как-то облила посетителей шампанским. Но гости «Охотничьего», ценившие красоту женщин, простили Тамаре её проступок. И, наконец, третий «апельсин» — Дима. Сияющий красавец в жилетке, но при галстуке, расставлял бутылки и яства по столу.

На фоне празднично одетых хозяев, мы, фактические виновники торжества, оказались одетыми, как сейчас стали выражаться, «кэжуал», то есть для удобства, но не без стиля. Тамара была в коротенькой белой маечке с рисунком лица девушки-красавицы на ней. Рисунок был выполнен яркими красками с люрексом и стразами, и слегка напоминал саму хозяйку майки. Валя даже высказал предположение, что майку эту сделали на заказ с портретом самой Тамары. Я вспомнил комичный случай, когда незадолго до венчания, мы с Тамарой зашли в музей Рублёва, расположенный на территории Андроникова монастыря. Так там молодой монах в чёрной рясе был так потрясён видом Тамары в этой майке, что будто приклеился к ней и всё водил и водил её по монастырю, не обращая внимания на её спутника, то есть на меня. Насилу «отклеил» мою невесту от этого «чёрного монаха» в состоянии любовного амока. И, в завершение галереи костюмов, я был одет в обязательные для моей одежды джинсы, а также тёмную обтягивающую майку с надписью «Дизель» на немецком и рисунком огромного тягача в угрожающих красных тонах, уж точно с дизельным двигателем. Я сам в этой майке напоминал мощный дизельный тягач, теперь уж и с прицепом в белой маечке с красавицей на ней.

Познакомившись с «апельсинами», Тамара заняла место за круглым столом между мной и Валей, Настя села между Валей и Димой, ну, а Дима, соответственно, между Настей и мной. И, хотя места за столом были заняты спонтанно, такое распределение показалось мне наиболее гармоничным.

Откупорили шампанское, выпили за обвенчанных церковным браком, а Валя даже догадался закричать: «Горько!», и был поддержан двумя другими «апельсинами». В ответном слове, попросив прощения за грядущее многословие, я рассказал, как мы с Тамарой дошли до венца.

Познакомила нас наша близкая подруга, свела, можно сказать, своих друзей. Это было в июне 1978 года, когда я ещё был женат на моей второй жене, двадцатилетней девчонке Оле. Мы погуляли с Тамарой до середины августа, а потом легко расстались, так как Тамара ехала в отпуск на море, а я должен был еще до сентября побывать в Курске у ещё одной моей девушки. Надо сказать, что на момент моей женитьбы на Оле у меня было около пяти девушек, которых я должен был регулярно навещать во избежание истерик. Оля была доброй и современной, хотел сказать «девушкой», конечно же, женщиной, и позволяла мне эти мелкие шалости. Потом уже, когда число моих дам увеличилось до восьми, то есть не хватало даже дней в неделе на их посещение, Оля развелась со мной и уехала на другой конец света — аж во Флориду со своим новым другом. Но отношений мы не испортили, созванивались, и даже встречались в Москве.

Прошло несколько лет, и подруга, которая познакомила нас с Тамарой, рассорилась с ней, и решила познакомить меня с её красивой соседкой по большой коммунальной квартире. Я, с некоторым опасением, согласился. Мы приехали, тихо пробрались в комнату к красивой соседке, там прилично выпили, и я, почему-то разделся до плавок. Почему — ума не приложу, может, чтобы мои накачанные мышцы показать. А так как выпил я много, то природа направила меня в туалет. Время было за полночь, я пошёл в туалет в темноте и наощупь, благо дорогу туда ещё помнил, а дорогу обратно помнил только до дверей Тамары, куда и вошёл. Была зима, а я — босиком и в плавках захожу в комнату Тамары, которая только пришла с работы в ресторане и раздевалась, чтобы лечь спать. Меня она встретила почти без удивления, только спросила, откуда это я. Не зная, что отвечать, я сказал, что из дома.

— Вот так — босиком и в плавках — через весь город! — только и удивилась Тамара.

— Так я же, как ты знаешь, морж, мне не холодно вовсе! — уверенно ответил я.

— Тогда давай спать! — предложила Тамара, и я с радостью последовал этому совету.

О том, как меня искали по всей квартире и даже заглядывали в унитаз — не утонул ли я в нём, говорить не буду. Это моё необыкновенное приключение я подробно описал почти во всех моих автобиографических книгах.

А вскоре мы с Тамарой сошлись вторично, на сей раз основательно, так как третьего случая Господь мог нам и не предоставить. И на этом, да и других основаниях, о которых я рассказывал в вышеупомянутых книгах, а сейчас говорить о них не буду, чтобы не портить вам настроения, мы с Тамарой решили пожениться, и не просто так, а с венчанием. Чтобы не повадно было больше «блудить», как называл такое поведение отец Иоанн Христов! Далее, уважаемые хозяева, дорогие наши «апельсины», вы всё знаете, и вот — мы у вас!

Я выпил свой бокал и перевернул его показав, что допит он до дна.

«Апельсины» зааплодировали, не забыв наполнить все пустые бокалы.

— Послушай, Ник, — загадочно улыбаясь обратился ко мне Валя, — поясни мне, ни разу не состоявшему в браке, по каким критериям ты советуешь выбирать себе жену. Ведь мне жениться скоро, уже заявку подали, а я даже не знаю — правильно ли выбрал себе жену?

— Ты выбрал жену правильно, — поспешно заверил я Валю, — раз тебе порекомендовал Настю человек опытный, то тут всё верно!

Я посмотрел на Настю — она, загадочно улыбаясь, смотрела себе в бокал.

— У тебя свои критерии, у меня — свои! Твоя Настя — таинственная красавица, талантливая певица, личность, которую только изучать и постигать нужно всю жизнь — в этом и состоит «фишка» твоей будущей жены. У меня же сейчас, на третьем законном браке и, может, на тридцать третьем гражданском, только один критерий — жизнь с женой должна быть комфортной: простой, лёгкой и честной! В юности, при первом своём браке, я мечтал видеть в жене соратника по науке и спорту, чтобы мы проводили день в трудах научных, по моему, конечно, научному направлению, а вечером бежали в спортзал, заниматься совершенствованием своего тела. Никаких детей, могущих отвлечь нас от науки и спорта! Но получилось всё «с точностью до наоборот». Я, буквально, бежал из Тбилиси, где мы жили, в Москву, занялся своей наукой и «загулял», восполняя потерянные мечты. Защитил кандидатскую, попробовал вернуться и опять пожить с женой в Тбилиси, но, не получилось, «войти снова в одну реку», как, кстати, почему-то вышло у меня с Тамарой. Я вскоре «сбежал» оттуда в город Тольятти — строить для вас автомобильный коммунизм, но с коммунизмом у меня «группа крови не сошлась», и, чтобы остаться в живых, я сбежал оттуда в Курск — заведовать кафедрой в местном Политехе.

Вскоре я, уже снова москвич, доктор наук и специалист по совращению лиц противоположного пола, надумал жениться на молодой, выбрав критерием брака юность жены, её сексуальность и плотские утехи. И женился на двадцатилетней девушке Оле, почему-то безумно влюбившейся в меня. Такой любви, преимущественно плотской, я не только не знал лично, но и не читал о подобной. По страстным крикам моей молодой жены, несмотря на все попытки заглушить их, все соседи знали о времени и числе наших ночных соитий. И — о загадки любви! — я стал гулять от этой моей, почти Валерии Мессалины (по страстности, конечно, а не по разврату!). Оля позволяла мне это, да и сама не прочь была гульнуть на стороне, в меньшем, правда, масштабе. А вскоре, как я уже говорил об этом, уехала с другим аж в США.

На какое-то время я стал резким противником браков, следуя поговорке — «хорошее дело браком не назовут». И разгулялся вволю — я уже говорил об этом периоде моей жизни. При этом познал все «прелести» женского характера: капризность, коварство, хитрость, лживость, корыстность и т. д. и т. п. И вот я встречаюсь с Тамарой вторично, после длительного перерыва, причём в одних плавках — я уже рассказывал вам об этом. И — ни слова упрёка, не сетований, что я «сгубил её молодость», «поматросил и бросил», «обманул её надежды» и прочее. Просто предложила мне лечь спать, так как было уже поздно. Мы стали встречаться вновь — и ни расспросов, где и с кем я был, почему не пришёл нынче на ночь, и тысячи других «женских» вопросов, ни упрёков, ни о планах на будущее. У нас было только «сегодня и сейчас» — нам хорошо, и все дела! Никакой лжи, никаких хитростей! Встречались и измены с её стороны, правда, их было «раз-два и обчёлся», но я об этом узнавал немедленно и из её же уст. Вроде «прости меня, я сегодня, кажется, сделала глупость!». Это и изменой-то назвать нельзя.

Измена, понял я, когда любимый человек бросает тебя и уходит к другому. А «побаловаться» часок-другой с понравившимся человеком, а затем забыть его и снова жить с постоянным любовником — это разве измена? Так и добропорядочный муж нет-нет, да сходит иногда в бордель (в Амстердаме, например, или в Гамбурге, где строгий врачебный надзор, а безработным и пенсионерам — скидки!»), и что это — измена? А что, молодая и страстная жена какого-нибудь знаменитого и богатого, а, главное, интеллигентного «деда», не может позволить себе периодический «лёгкий флирт» с молодым официантом, стриптизёром или водителем? Разве жена императора Веспасиана не подыскивала своему мужу красивых девушек для секса, замечая при этом, что она знает, какую уродину может привести домой муж, если сам будет выбирать себе секс-партнёршу. Главное — не скрывать своих связей на стороне от любимого человека, не делать из этого тайны, потому, что всё тайное рано или поздно…

Но Валя не дал мне закончить фразы своим каверзным вопросом:

— Так почему же ты сам не живёшь таким стилем с Тамарой, почему чуть ли ни силой повёл её в ЗАГС, а потом уже и под венец?

— Эх, Валя, раскрываешь ты секреты своего друга перед молодёжью! Что ж, скажу, если требуют, это и молодым пригодится. Что сгубило здоровье вождя мирового пролетариата? Нет, не пуля Каплан, а секс с парижской проституткой ещё в 1902 году, которая наградила его сифилисом. Вот отсюда и сухотка мозга, и инсульты, и ранняя смерть. А сейчас появилось нечто, намного худшее, даже не хочу названия этой болезни употреблять. Так вот, из-за этого «нечто», я чуть не порешил не только себя, но и всех своих новых «пассий», и даже их мужей. Чтобы не мучились понапрасну, всё равно спасенья быть не может! И только чудо спасло их всех, да и меня — неожиданная встреча с негритянкой Сюзи из Заира, которую я подозревал в передаче мне вируса — того самого, будь он неладен!

А все симптомы болезни были вызваны лёгким облучением после секса с Сюзи и последующего чернобыльского взрыва, и то — по глупости. Ну, по пьянке, не в том месте и не в то время. И симптомы ведь так похожи — потеря почти 15 килограммов веса, субфебрильная температура, опухание разных там желёз, и т. д. и т. п. Всё, уже подготовил оружие — обрез, другого не достал, составил список жертв, тщательно отредактировал его, и вышел на исполнение приговора. Вот только Сюзи исчезла бесследно — к себе в Заир, или ещё куда — неизвестно.

И вдруг — на том самом месте, у метро Таганская-кольцевая, где я первый раз встретил её года два назад, стоит моя тёмненькая красавица с африканскими косичками. Тут я в неё бульдогом и вцепился, и пока всё не выяснилось, не отпустил. Справку девица показала, их из Заира к нам без таких справок не пускали. А я чуть столько молодого народа не угробил! Вот и решил после этого беспорядочным сексом не заниматься, а для этого лучше всего — жениться. И не просто так, а с венчанием, чтобы перед Богом обещать — не блудить более! Сказано — сделано! И сегодня мы с вами, друзья, отмечаем этот поучительный праздник!

Ну, выпили мы за всё сказанное, и мне показалось, судя по посерьёзневшим лицам друзей, что они кое-какие полезные выводы из моей исповеди сделали. А я решил всю эту историю опубликовать в очередной книжке, чтобы и другой читающий народ призадумался!

Распад «апельсинов»

Наступило лето — у преподавателей вузов двухмесячный отпуск. Я сам-то не очень люблю уезжать на отдых куда-то далеко, куда и добираться-то надо только страшным для меня самолётом, особенно на море. Толпы народа, чаще всего чуждого по поведению, жара, солёная вода, после которой всё тело чешется. Тамара же хотела купаться. Поэтому поехали мы на большой водоём — почти море, но близкое, с чистейшей пресной водой, прохладным климатом и привычным по менталитету российским контингентом отдыхающих — на озеро Селигер. Сняли там домик на турбазе и спокойно отдыхали.

Озеро это — настоящее чудо природы, это наша родная Россия, а не Хургада какая-нибудь, где вас и акулы сожрут, и люди обманут, и болезнь неизлечимую можно запросто подхватить. Или Патайя, или ещё благозвучнее — Пхатайя, что в Таиланде, где и подстрелить на пляже могут, а нет — так океан зальёт при цунами, которое там трижды за год. Или ураган с милым женским именем занесёт туда — не знаю куда! Но заграничное ведь милее родного кажется — вот и у Зощенко мужик после бритья немецким порошком от блох пудрился и расхваливал!

А на Селигере вода — прозрачнее и не сыщешь, на пять метров в глубину видать! Ещё бы — озеро ледникового происхождения, воду для питья прямо из озера ведром брали — как из колодца. Островов живописнейших больше сотни, на одном из них — Столобном — знаменитая «Нилова пустынь». А самый большой остров — Хачин, оттуда без полных корзин грибов не вернёшься. Опята, в основном, но были и белые, просто их дольше искать, а те — просто лежат под ногами! Попадались и мухоморы, несправедливо преследуемые, как я думаю. Все почему-то считают их ядовитыми — да загляните хоть в энциклопедию, прежде чем «считать»!

Тамара тоже считала их ядовитыми и опасалась поначалу. Пока я не съел пару небольших мухоморчиков сырыми, только очистив их от запылившейся шкурки. И что — даже обещанных в литературе «глюков» не наступило. Если их как следует проварить, так ими и вообще питаться можно. Лоси это делают даже и без варки. Конечно же, в большом количестве сырые мухоморы поедать не стоит (да и пирожные с кремом я бы тоже не советовал!), ну, а люди, которые хотят обязательно получить при этом «глюки», могут прочесть рассказ великого английского фантаста Герберта Уэллса «Бледная поганка». Название этого рассказа страшно — ведь английским словом «toadstool» называется и безобидный мухомор и ядовитейшая бледная поганка. Я читал этот рассказ именно в этом опаснейшем переводе названия, и бог знает, сколько людей попыталось повторить увлекательный опыт героя этого рассказа, используя не мухомор, а именно бледную поганку, как рекомендовало название рассказа. Не боюсь назвать такую интерпретацию названия рассказа на русском — вредительством — неизвестно, сколько людей погибло от этого названия! Я сам тоже повторил этот опыт, но, уже зная, какой гриб надо употребить! Но хватит о страшном, пора вернуться к отдыху на Селигере. Чтобы не забыть, могу дать один лишь полезный совет желающим отдохнуть на Селигере — берите с собой любые противокомариные средства, от простых спреев до электронных медальонов!

Но мы этого совета тогда не знали, но и особенно не мучились: любовь, наверное, и есть лучшее противокомариное средство! На Селигере мы познакомились с супружеской преподавательской парой из Питера, с которыми прекрасно проводили время. Даже продлили своё пребывание на турбазе ещё на один срок — до конца августа. Тамаре так понравились преподаватели вуза, что она твердо решила теперь поработать в университете, где уже работал я. У нас на кафедре как раз не хватало учебного мастера (зарплата-то небольшая!), а Тамара и не гналась за большой — на что она ей!

Опыт делопроизводства у неё был — до кратковременной работы в ресторане «Охотничий» (куда её сманили якобы большими «чаевыми», но ушла она оттуда с долгом) она «трудилась» не где-нибудь, а в Президиуме Академии Наук СССР. Там она познакомилась со многими академиками, в частности с великим А.А. Микулиным. Это тот, который, будучи знаменитым авиатором, придумал ещё и метод борьбы со старостью. Этот метод помог ему пережить фиаско — при правлении Хрущёва (это тот, который «кукурузник», и который обещал всем показать «кузькину мать», и ведь показал-таки, но не всем, а только нам!) его вдруг (!) уволили с работы. Тогда он занялся медициной, под 80 лет защитил по этой тематике кандидатскую и написал знаменитую книгу «Активное долголетие». Будучи в 60 лет совершенно больным человеком, он пережил 90 летний рубеж, прожив старость здоровым, активным, спортивным человеком! Ну а Тамара помогала ему печатать и оформлять его последующие произведения. «Весёлый, живой старичок! — вспоминает она Микулина, — и без конфет в наш отдел не приходил!» Этот опыт помог Тамаре быстро освоиться на кафедре, стать её любимицей, не без моей, конечно, помощи. Короче говоря, предсказание Димы, что моя жена работает со мной на одной кафедре, блестяще сбылись. Кстати, за время работы на кафедре Тамара успела «набрать» на компьютере свыше десяти моих книг, в основном, научно-популярных и художественных. Конечно же, в свободное от основной работы время! И на обложках этих книг — её портреты! Но я, кажется, забежал немного вперед!

Итак, мы приехали домой отдохнувшие, полные сил и желания встретиться с друзьями-«апельсинами». Но звонок в Измайлово ничего не дал — телефон молчал, а мобильной связи тогда не было. Позвонил Вале в офис, но там сказали, что он с женой в Греции. Вот молодцы — махнули втроём аж в Грецию, но вечером того же дня я понял, что ошибся, причём серьёзно! Мне позвонил Дима и сказал, что нам нужно встретиться.

— Кому — нам? — переспросил я, — вы — трое, двое или ты один?

— Как сказать, — туманно произнёс Дима, — но вообще нас будет двое.

Я ничего не понял, как это — двое: с Настей или с Валей? Но переспрашивать не стал и пригласил как есть — двоих. А там — разберёмся, дело житейское, нетрадиционное…

Но, к моему удивлению, пришёл Дима с незнакомой красивой девушкой. У меня — глаза на лоб, но вида не подаю, ласково приглашаю зайти.

Дима выглядел одновременно и обескураженным и счастливым.

— Познакомьтесь, — сказал он мне и Тамаре, — это Юля, моя невеста.

Юля, заметив наше смущение, весело рассмеялась и призналась, что ей понятны наше недоумение и смущение.

— Сейчас всё расскажем, — успокоил нас Дима, — дайте только зайти и не гоните сразу!

Гости зашли в столовую, где Тамара уже подготовила соответствующий стол на четверых и присели пока на диван.

— Ну, говори, — обратился я к Диме, — не знаю, как Тамара, а я сгораю от любопытства!

Но Дима как-то увиливал от разговора, а потом попросил:

— Тамара, ты не могла бы увести Юлю, показать ей квартиру, поговорить по вашим женским вопросам, а мы с Ником хотим пообщаться вдвоём!

Юля поднялась, и Тамара повела её в другую комнату. Я приготовился слушать, но только спросил:

— Что, «три апельсина» распались? Почему два из них в Греции?

Дима кивнул и начал свой рассказ.

— Мне показалось, Ник, что твоя речь о критериях выбора жён произвела сильное впечатление на Валю. Я уже не говорю о Насте, которая сразу же повела себя не по твоему сценарию. Как ты помнишь, мы определились в своих планах ещё на встрече в Луче. После наших переговоров ты пошёл спать к себе в кабинет, а нам предоставил волю выбирать — где и с кем ночевать. Когда ты ушёл, Настя сказала, что ей хотелось бы лечь в отдельной комнате — подумать и определиться со своим положением. Мы с Валей согласились, проводили Настю в спальню, пожелали спокойной ночи, и пошли в столовую. Там мы сели за стол и молча выпили по стопке виски. Мы предполагали, что ночь я должен провести с Валей, но ни ему, ни мне было не до этого. И хоть мы молчали, но оба понимали, что нам сейчас не до взаимных ласк. Мы выпили ещё, и легли спать в столовой, не раздеваясь — Валя на диван, а я на несколько поставленных в ряд стульев. А утром, как ты помнишь, мы разъехались и договорились жить в коттедже Вали в Измайлово. Но я пока остался у себя в Битце, а Валя с Настей поехали в Измайлово, с заездом в Подольск, чтобы в понедельник с утра пойти в ЗАГС и подать заявку. Как я понял из дальнейшего, Валя сумел договориться, чтобы их расписали побыстрее, мотивируя своим отъездом за границу. Одним словом, их расписали сразу же после вашего с Тамарой визита к Вале в коттедж.

Я, хоть и переехал к Вале в коттедж, но статус мы сохраняли тот же — я ночевал в отдельной комнате, как, по-видимому, и Валя с Настей. Уходили спать они в отдельные комнаты, а уж что было дальше — не моё дело. Законный брак Вали и Насти мы скромно отметили в коттедже; ты и Тамара, как я знаю, к тому времени уже уехали на Селигер. А, буквально, ещё через пару дней молодожёны отправились в Грецию, как сказал Валя, в командировку. Меня попросили остаться в коттедже, дали ключи от ворот и от «Лексуса», доверенность на вождение которого у меня уже была. Всё как-то пошло совсем не по намеченному плану.

Я остался совсем один, мне было безумно тоскливо. Деньги Валя оставил мне на всё лето и я начал ходить по театрам и концертам. На дискотеки меня не тянуло, да возраст был уже не тот. И вот на одном из концертов, помню, по произведениям твоего любимого Вагнера, моё место оказалось рядом с местом Юли. Мы пообщались немного, а на антракте пошли в буфет, выпили шампанского, познакомились, разговорились. Юля оказалась аспиранткой второго года обучения в СТАНКИНе по технологии машиностроения — неженская какая-то специальность. Я же рассказал, что у меня друг ближайший — доктор наук, профессор, а ещё и большой любитель Вагнера.

— Есть с одной стороны Вагнер, а с другой — вся остальная музыка! — любит говорить мой друг, — пересказал я твои слова.

— Как он прав! — оживилась Юля, — что можно сравнить, например, с увертюрой к опере «Тангейзер» или с «Полётом Валькирий»!

Я проводил Юлю домой, она не замужем, нет и бой-френда. Живёт в однокомнатной квартире в Нагатинском затоне.

— Отец, — говорит, — купил, когда я с отличием окончила вуз и поступила в аспирантуру.

Сам я сказал, что работаю менеджером на фирме Вали. А что мне было говорить, всё как есть, что ли?

На следующий день мы пошли в ресторан, и как ты думаешь, в какой? В «Охотничий» — Юля сама попросила, сказала, что слышала о какой-то необыкновенной певице там. Я и рассказал, что и она — моя подруга, сейчас отдыхает в Греции с мужем.

После ресторана зашли домой к Юле, выпили там ещё, и я остался у неё на ночь.

— Ты не поверишь — девушкой оказалась! В наш век, в двадцать пять лет, москвичка, такая красивая — и девушка! — поражался Дима.

Полюбили друг друга «до чёртиков», как-то совершенно одинаково на мир смотрим. Я — деревенский водила, и она — коренная москвичка, учёная! — не уставал удивляться Дима, — даже договорились подавать заявку в ЗАГС. Мне очень помогло то, что мой ближайший друг — такой знаменитый учёный! Да и спорт кстати пришёлся — она в восторге от моей фигуры! Одно не даёт мне покоя — приедут Валя с Настей, что я им скажу?

— А ты прежде послушай, что они тебе скажут! — посоветовал я ему, — а когда они приезжают, ты знаешь?

— Знаю — в начале сентября, надо будет их встречать в аэропорте, Валя сообщит точную дату и время прилёта. Но надо будет нам с Юлей поближе к сентябрю в Измайлово перебраться, чтобы Валя мог позвонить туда! — забеспокоился Дима.

Финал мезальянса

Хоть Дима и ожидал, что Валя позвонит ему в Измайлово, он позвонил в первых числах сентября мне. Разговор был недолгим, но всё стало на свои места. Валя решил посоветоваться со мной, прежде, чем звонить Диме, а тем более, встречаться с ним. Я с удивлением и радостью услышал от Вали, что у него с Настей «всё как у людей».

— Подробности при встрече! — закончил разговор Валя, сообщив, что прилетают они пятого вечером и хотят заехать сперва ко мне, чтобы обсудить обстановку, а потом уж встречаться с Димой в Измайлово.

Я тут же сообщил о звонке Вали Диме, сказав при этом, что у него с Настей «всё как у людей», чему Дима был несказанно рад.

Пятого сентября, помню, что это была суббота, мы с Тамарой уже днём были готовы к приезду друзей. Часам к семи вечера Валя коротким звонком сообщил, что они уже приземлились и едут к нам. Часа через полтора по домофону позвонил Валя, я открыл дверь и вышел встречать гостей к лифту. И вот из лифта выходят улыбающиеся счастливые Валя и Настя. Такого радостного лица я у Вали никогда не видел, всегда присутствовала какая-то настороженность, неудовлетворённость и грусть. А тут — он весь сияет, обнимая за плечи счастливую, смеющуюся Настю. Я невольно обратил внимание на то, что ещё ни разу не видел, чтобы Валя обнимал женщину — он обычно брезгливо сторонился их.

Гости зашли в квартиру, поцеловались с Тамарой, и после короткого наведения «марафета», прошли в столовую, куда мы их тут же позвали. Мне не терпелось узнать у Вали о тех подробностях, которые были обещаны «при встрече». Мы наполнили бокалы шампанским, я встал и начал свой обычный тост: «За любовь…», и готов был перечислять все её фазы, заканчивая пресловутыми «тремя апельсинами». Но Валя быстро встал, протянул свой бокал к моему, чокнулся и быстро договорил: «В браке!», и больше никаких «апельсинов»! А на ухо мне шепнул: «Попозже!».

Мы посидели, гости закусили после долгой дороги, а затем начали рассказывать про Грецию, её пляжи и исторические красоты. Мне же не терпелось поговорить с Валей «о главном». Наконец, я оторвал его от стола, и мы, захватив с собой початую бутылку и пару бокалов, вышли в кабинет. Там мы уселись на диван, и я нетерпеливо произнёс: «Ну, говори!»

Валя довольно улыбнулся и начал с совершенно неожиданного воспоминания.

— Ты помнишь статью про Ильича, который «шалил» со своими партийными дружками — Лейбой Троцким и Гершелем Зиновьевым? Ну, хорошо, Бронштейном и Радомысльским, а вернее — Апфельбаумом? Подписывался: «Твоя Вова»? Про его «марксистскую попку» тоже помнишь? И тебя не удивил его яркий и насыщенный любовный роман с Инессой Арманд, закончившийся только с её смертью? И то, как убивался он в связи с этой, непоправимой для него потерей? Что случилось, откуда такая радикальная метаморфоза в его сексуальной ориентации? Ну, высказывай своё профессорское мнение! — призвал меня к ответу Валя.

— Не знаю, — честно ответил я, — может, гормональная перестройка произошла. Лекарства какие-нибудь попринимал, тогдашний «спермин Пеля», например?

— Да ерунда этот допотопный спермин профессора Пеля, никому он ещё не помог из пассивного бисексуала стать ярким и активным гетеросексуалом! Дело здесь, и не только здесь, — загадочно улыбнулся Валя, — в появлении яркого объекта, достойного натуральной гетеросексуальной любви. Инесса Арманд была настоящей женщиной-любовницей, хотя и многодетной матерью тоже. Её красота и женственность вызвали у многострадального Ильича смену сексуальной ориентации. А она отнюдь не гормонального, а психологического характера. Ну, кто был у него до красивой и женственной Инессы? Бесформенная старушка Крупская с «базедовыми» глазами, которую и её гражданский муж, и его любовник Апфельбаум, называли не иначе, как «грымзой»? Или парижская проститутка, наградившая его ещё в 1902 году сифилисом? А тут появилась «фемина» и всё радикально изменилось в Ильиче, человек, буквально, преобразился! Ты понимаешь, куда я клоню? — поинтересовался у меня Валя.

Я понимающе закивал головой. Действительно, до красавицы-«мозаики» Насти достойной женщины я возле Вали не замечал. Времени на «шуры-муры» у него не было, а деньги — имелись, вот и пользовался он с самого начала услугами путан. Или приставали к нему примитивные корыстолюбивые невесты, желавшие «захомутать» богатого жениха. А жених-то был непростой — начитанный, критичный и умный, его «мякиной» не соблазнишь! Вот и метнулся он в сторону более искренних и часто более тонких личностей активного мужского пола. Ну, например, как один из его учёных друзей — и личность тонкая, да и собой неплох! Свят, свят, свят, изыдите, грешные мысли! Конечно же, умная и необычная красавица-певица Настя вызвала целую революцию в психике Вали и наставила его на правильный, естественный путь! Он доволен и счастлив — чего же ещё надо! И ведь Дима, которого я, грешным делом, прочил в сексуальные партнеры Вале, тоже влюбился в достойную девушку, и тоже счастлив! Что — настал конец «любви трёх апельсинов» — моему изощрённому, но несостоявшемуся замыслу? Конец «счастливому мезальянсу» и начало счастливой гетеросексуальной любви?

А вот и новый тост наклюнулся: «Выпьем за любовь гетеросексуальную!». И чтоб не позабыть этого мудреного тоста, я быстро увлёк Валю в столовую, где нас уже заждались наши гетеросексуальные партнерши, сиречь жёны!

Вот пока и всё! С тех пор прошло почти двадцать лет. Мы все изрядно повзрослели, но серьёзными так и не стали. Нет, я не о науке и делах, тут всё пока «путём», я о поведении и чувствах. Мы с Тамарой живём так же, как и раньше, может только чуть посерьёзнее. Я основал фирму по моему научному направлению, сейчас там работает талантливая молодёжь, учит меня компьютерным технологиям, правда пока безуспешно. Продолжаю работать в университете, учу молодёжь уму-разуму, не знаю, насколько успешно.

У Вали с Настей родились двое детей — мальчик и девочка, у Димы с Юлей — одна девочка. Настя великой певицей так и не стала, поёт дома своему мужу и детям, а вот Юля защитила диссертацию и работает доцентом в своём же вузе. Бизнес Вали процветает, а Дима так и работает у него на фирме, но не просто менеджером, а «топ». Нет, не подумайте, что он там топает ногами на посетителей, он просто руководит хозяйственными делами на фирме.

Тренироваться регулярно мы все бросили — дел невпроворот, да и возраст поджимает. Но когда бываем в гостях у Вали, заходим в зал «покачаться» немного, да и в сауну заглядываем. Встречаемся мы регулярно, пореже, конечно, чем раньше, но так же тепло и с любовью!