Щит Геракла

Или же та, что, и домы и отчую землю оставив,

В Фивы пришла, за воительным следуя Амфитрионом, —

Ратевздымателя Электриона дочерь Алкмена.

Род нежноласковых жен она затмевала блистаньем

Лика и стана, нравом же с ней ни одна не равнялась,

Та, что дитем рождена от смертной, почившей со смертным.

Веянье шло у нее от чела, от очей сине-черных

Сильное столь, сколь идет от обильнозлатой Афродиты.

Всею душою она своего возлюбила супруга,

Как не любила еще ни одна из жен кротконежных,

Хоть и убил он отца ее милого, силой повергнув,

Из-за коров прогневленный, и, отчую землю оставив,

Ко щитоносным кадмейцам молитвенно в Фивы прибегнул.

Здесь в чертогах он обитал со стыдливой супругой,

Ласки ее не изведав: взойти ему было запретно

Прежде на ложе к прекраснолодыжной Электрионе,

Нежели он не отмстит убиенье могучих душою

Братьев супруги и пламенем буйным не выжжет селенья

Храбрых тафийских мужей и отважных бойцов телебоев.

Так надлежало ему, и свидетели этому боги,

Коих во гнев привести опасаясь, он порывался

Труд свой великий исполнить, что был ему долгом от Зевса.

Следом за ним устремилась, ища ратоборства и распри,

Конностремительных рать беотийцев, ярясь над щитами,

Локров, бойцов рукопашных, и мощных душою фокеян.

Добрый сын Алкея пошел на челе этих воев,

Славный средь ратей. Однако ж отец и бессмертных и смертных

Вил промышленье иное во персях, бессмертным и людям

Трудноусердным желая родить отвратителя бедствий.

Хитрость в душе глубоко воздвигая, с Олимпа он прянул,

Ласки пышнопоясной жены вожделеющий страстно

В темной ночи, и достиг Тифаония, с коего сразу

Зевс-Промыслитель не медлил на Фикий вступить высочайший.

Там восседая, деянья он дивные в сердце замыслил:

Оною ночью с протяжноступающей Электрионой

Лаской и ложем сочелся — исполнил свое вожделенье.

Оною ж Амфитрион ратевзъемлющий, добрый воитель,

Труд исполнил великий и в дом к себе возвратился.

Не пожелал посетить он ни слуг, ни пастырей сельских

Прежде, доколе не вступит к своей супруге на ложе:

Пастырем ратей столь сильная страсть овладела во сердце.

Словно когда избегает безгорестно муж злоключенья

То ли от немощи тяжкой, а то ль от оков нерушимых,

Так же и Амфитрион, суровую тяготу кончив,

В дом родной беззаботно и счастливо вновь возвратился.

Он теперь возлежал со стыдливой супругой всенощно,

Радуясь щедрым дарам обильнозлатой Афродиты.

Так, покорившись и богу, и лучшему мужу из смертных,

Двойню сынов во Фивах она родила семивратных,

Духом, однако ж, не равных, хоть братьями были родными —

Худшего вместе с воистину многодостойнейшим мужем,

Мужем могучим и крепостновластным — с Геракловой силой:

Сына сего — покоренная облачно-мрачным Кронидом;

Копьевздымательным Амфитрионом — второго, Ификла, —

Разноудельных потомков: того, — сочетавшись со смертным,

Этого — с Зевсом Кронидом, который богам повелитель.

Муж сей Кикна сразил веледушного Аретиада,

Встретив в пределе святом дальновержного Аполлона,

Оного вместе с Аресом-отцом, ненасытным сраженьем,

Бронями свет излучающих, словно пылающий пламень,

На колесницу взошед. Копытами быстрые кони,

Прянувши в бег, били оземь, и пыль вокруг них опускалась,

Взбитая бегом крепких колес и копытами коней.

Обод и дно колесницы, соделанной пышно, гремели,

Бегом влекомые конным, и Кикн ликовал безупречный,

Храброго Зевсова сына с возницей его вознадеясь

Медью повергнуть во прах и совлечь преславные брони.

Но моления эти Феб Аполлон не услышал,

Ибо на Кикна он сам устремил Гераклову силу.

Роща святая, алтарь Пагасейского Аполлона,

Бронями всюду сверкали и Кикна и грозного бога,

Огнь такой же в очах сверкал: ужели противу

Оного кто бы из тех, что смертны, дерзнул устремиться,

Кроме только Геракла и славного Иолая?! Так Геракл

Иолаю, вознице могучему, молвил:

«О, Иолай-воитель, всех смертных премного милейший!

Верно, немало блаженным бессмертным, владыкам Олимпа,

Амфитрион прегрешил, во пышновенчанные Фивы

Прибыл когда, Тиринф оставив, град пышностенный:

Электриона за широколобых коров ниспровергнув,

Он ко Креонту прибег, к Гениохе покрововлекущей,

Кои его обласкали и всем сообразным почтили,

В чем для молителей право, уважили щедро от сердца.

Счастлив он жил с прекраснолодыжною Электрионой,

Милой своею супругой. И мы, как исполнилось время,

Там родились — ни телом не равные, ни помышленьем —

Я и отец твой. Но Зевс у него рассудок восхитил.

Ибо и отчий дом, и родителей милых оставив,

Честь он ушел воздавать преступному Еврисфею.

Горестный! Много ему затем довелось сокрушаться,

Это безумье верша, но оно вселять невозвратно.

Тяжкие мне тогда божество ниспослало деянья.

Друг, возьми же скорей червленые пурпуром вожжи

Сих быстроногих коней и, дерзанье в груди воздымая,

Стойко владей колесницей и мощью коней быстроногих,

Не устрашась грохотанием мужеубийцы Ареса,

Рыщет который, крича обуянно, по роще священной

Феба-владыки далекоразящего Аполлона,

Истинно он премного могуч и сражения алчет».

Так ему промолвил в ответ Иолай безупречный:

«Много, родимый, дает отец и бессмертных и смертных

Чести твоей главе, а с ним и Твердевздыматель

Бычий, что держит фиванскую твердь в попеченье о граде,

Ибо такого могучего, столь же великого мужа

В руки твои ведут, да стяжаешь ты громкую славу!

Ныне ж во крепкую бронь облачись, дабы поскорее

Нам, своей колесницей с Аресовой сринувшись близко,

В битву вступить: ему ни бесстрашного Зевсова сына,

Ни Ификлида не ввергнуть во страх, но сам обратится

В бегство от двух сынов безупречного Алкеида,

Кои теперь пред ним недалеко и жаждут воздвигнуть

Бранную схватку, что пиршества им премного милее».

Так он рек, и ему улыбнулась Гераклова сила,

Духом ликуя, — ведь оный весьма сообразное молвил.

И ответствовал так, устремляя крылатые речи:

«О, Иолай-воитель, Зевесов питомец! Уж близко

Бой суровый. Как прежде ты подле стоял мощнодухий,

Так и теперь Арионом, великим конем черногривым,

Правь, направляя повсюду, и мне помоги, сколь сумеешь».

Так промолвив, поножи из горной сияющей меди —

Дар преславный Гефеста — вокруг наложил на голени,

Панцирем сразу затем облек могучие перси,

Многоискусным, прекрасным, златым — его даровала

Зевсова дочерь Паллада Афина, когда собирался

Ко изнурительным подвигам он устремиться впервые.

На рамена возложил железо, оплот от несчастья,

Взметчивый муж и просторный колчан вкруг груди по оплечью

Сзади навесил, где много стрел внутри пребывало —

Гибели гласозабвенной подателей цепенящих:

Гибель несли пред собою и слезы несчетные людям.

Были точены посредь и предлинны, в своем окончанье

Хищного флегия мрачным пером они сокрывались.

Мощное взял он копье, повершенное жаркою медью,

Шлем на могучую голову пышнотворенный надвинул,

Вдоль облегавший чело, — адамантовой стали изделье —

Шлем такой возложил на главу Геракл богоравный.

В руки он щит пестроблещущий взял, который ни разу

Дальний иль ближний удар не пронзил — восхищение взору.

Весь по кругу эмалию белой и костью слоновой,

Светлым он мерцал янтарем и притом излучался

Златом блестящим, его пробегали полоски лазури.

Был посредине дракон и страх от него несказанный:

Часто взирал он очами, из коих светилося пламя,

Полнилась пасть его от зубов, белевших рядами,

Неумолимых и грозных. Вверху над ужасной главою

Грозная Распря витала, к сраженью мужей побуждая,

Страшная, — разум и мысли она у мужей отнимает,

Кои противу Зевесова сына воздвигли сраженье.

Оных души в землю уже погрузились к Аиду,

Кости же их, лишенные кожи, изгнившей вкруг членов,

Сириус в черной пыли жарким лучом растлевает.

[Там Напор и Отпор вблизи изваяны были,

[Там и Рокот, и Ужас, и Мужеубийство пылало,

Там и Смятенье, и Распря метались, и лютая Гибель,

Свежею раной смиряя живых, а иных и без раны,

Третьих — уже убиенных — сквозь битву влачила за ноги,

Тканью, багровой от крови людской, укутала плечи,

Грозным взором глядя и криком вопя исступленным.]

Были там головы змей, несказанно ужасных и страшных,

Счетом двенадцать, что племя людей на земле устрашают,

Кои против Зевесова сына воздвигли сраженье.

Шло от зубов скрежетанье, во битву когда устремлялся

Амфитриониад, и чудесно сверкало ваянье, —

Словно пятна являлись взиравшим на грозных драконов:

Синими спины казались, и сумрачно пасти чернели.

Там же и вепрей дикое стадо, и львы недалече,

Кои взирали на них и, злобой ярясь, нападали,

Друг на друга бросались рядами: ни стая, ни стадо;

Страха не знали, но выи щетинили те и другие.

Вот уж лев огромный повержен, а рядом и вепрей

Дух испускающих двое, — и черная с них изобильно

Наземь кровь изливалась. Выи назад запрокинув,

Там лежали они, убиенные страшными львами.

Пуще еще устремлялись иные, яряся сраженьем,

Те и другие — и дикие вепри, и львы буйнооки.

Там же сражение шло копьеборных воев-лапифов:

Вкруг там были владыка Кеней и Дриант с Пирифоем,

Там и Гоплей, и Эксадий, Фалер совокупно с Пролохом,

Там и Мопс Ампикид, Титаресий — Аресова отрасль,

Там и сын Эгеев Тесей, бессмертным подобный, —

Из серебра их тела, а брони вкруг тела златые.

Им противу с другой стороны устремлялись кентавры:

Вкруг там великий Петрей со птицепровидцем Асболом, Там

и Аркт, и Урей, и с ними Мимант черновласый,

Там и два Певкеева сына — Дриал с Перимедом, —

Из серебра их тела, но сосны во дланях златые.

Соустремленно они — воистину, словно живые, —

Между собою сошедшись, разили копьем иль сосною.

Там быстроногие кони грозного бога Ареса

Встали златые. Доспехосовлечный Арес-погубитель

В дланях имел копие и передним приказывал воям,

Сам от крови пурпурный, как будто сражал он живущих,

На колесницу взошед, а Ужас вместе со Страхом

Подле стояли, во схватку мужей углубиться желая.

Там и Зевесова дочь — добытчица Тритогенея,

Вид имея такой, словно битву желает подвигнуть,

В шлеме златом на главе, копье во дланях сжимая.

Плечи покрыла эгидой и шла во грозную распрю.

Там и пляска святая бессмертных: там посредине

Зевса сын и Лето извлекал прелестные звуки

Лиры златой. Вслед за нею песнь зачинали богини —

Звонкопоющих подобие дев — Пиерийские Музы.

Там прекраснопричальный залив неудержного моря

Оловом был чистоплавным изваян округлоточеный,

С морем волнуемым схожий, и двое вздымающих струи

Было дельфинов серебряных, рыб гоняющих быстрых.

Медные рыбы от них убегали, а рядом на бреге

Муж сидел, рыболову подобный, имея во дланях

Невод, который, казалось, для рыбной забрасывал ловли.

Был там конный Персей, дитя пышнокудрой Данаи,

И, не касаясь ногами щита и держась недалече, —

Диво великое молвить! — но был он лишенным опоры.

Сам его золотым изваял своими руками

Славный Хромец. Вкруг ног сандалии были крылаты,

Меч повисал вкруг плечей, облеченный в черные ножны,

В медную перевязь вдетый, — летел он, мысли подобный.

Всю же спину его исполинши глава занимала

Грозной Горгоны. Серебряна сумка округло свисала —

Диво для взора! — и яркие вниз от нее ниспадали

Кисти златые, вокруг же чела возвышался ужасный

Шлем Аида-владыки, сумрак ночной сохранявший.

Так, подобный тому, кто застыл во беге поспешном,

Сын Данаи Персей проносился. За ним порывались

Следом Горгоны — суровы они, несказанно ужасны, —

Силясь настигнуть его и ходьбою своей попирая

Бледную сталь, а щит оглашался великим гуденьем

Звонко и резко. Долу же с их поясов нависали

Змеи, округло вздымавшие главы, по двое у каждой.

Жалом они поводили и лязгали гневно зубами,

Дико взирая, а сверху на грозных Горгоновых главах

Страх великий витал. Поверх над ними сражались

Мужи, которые были в доспех ратоборный одеты:

Эти — стараясь от милых отцов и родимого града

Смертную гибель отвесть, иные — стремясь к разрушенью.

Много уже полегло, но боле еще воевало,

Распрю подъемля. На медных пышновоздвигнутых башнях

Жены громко вопили, себе раздирая ланиты,

Жен подобье живых — Гефеста преславного дело.

Мужи, что были в летах и коих старость настигла,

Стали толпой пред вратами градскими и руки к блаженным

Ввысь к богам простирали молебно, за долю сыновью

Страхом объяты. Те ж битву вели, а у них за спиною

С лязгом белые зубы сводили черные Керы.

Ликом ужасны они, кровавы, грозны, неприступны,

Распрю за павших вели и все порывались гурьбою

Черной крови испить: лишь только которая схватит

Труп ли, со свежей ли павшего раной, стремится окружно

Когти вонзить огромные, душу ж низринуть к Аиду

В Тартар холодный. Когда же сердце свое насыщают

Кровью людскою они, то долу бросают немедля

И устремляются вновь туда, где грохот и схватка.

Вот за воя они затеяли лютую битву:

Грозно одна на другую взирали во гневе очами,

Когти и страшные руки пускали в ход непременно.

Рядом с ними и Тьма стояла, грозна и ужасна,

Грязью покрыта, бледна и долу согбенная гладом,

Пухлоколенна, персты изострялись в огромные когти,

Слизи текли у нее из ноздрей, со щек изливалась

Кровь на землю. Она ж, оскалившись неумолимо,

Там стояла, и прах обволакивал плечи обильно,

Влажен слезами. А рядом был град мужей пышностенный:

Семеро врат золотых его окружало, объятых

Сводами вкруг. Мужи в ликованье и пляске усладу

Здесь имели. Во пышноколесной повозке невесту

К мужу везли, и брачная песнь воздымалася громко.

Свет далеко от факелов, яро горящих, кружился,

В дланях прислуги несомых. Красою расцветшие девы

Шли вперед, и тянулись, ликуя, вослед хороводы.

Там от нежных уст свирелями звонкими песню

Юноши слали, вокруг преломлялось гудение звучно.

Рядом прелестный напев исторгали формингами девы.

Юноши там иные под флейту справляли веселье.

Были средь них и такие, что тешились пляской и пеньем.

Шли вперед. Сей град всецельно веселие, пляски,

Радость объяли. Мужи, что были пред стенами града,

Мчались верхом, взойдя на коней, а пахари рядом

Землю пахали святую, у пояса платья скрепивши

Кругообразно. Была и высокая нива, на коей

Лезвием острым одни срезали согбенные стебли,

Тяжкие столь же зерном, как пышные хлебы Деметры.

Их во снопы другие вязали и клали на пашню.

Гроздья срезали третьи, серпы имевшие в дланях,

Их-то иные сносили в корзины. Лозняк недалеко

Был золотой — Гефеста премудрого славное дело.

Он стоял в колыханье листвы и серебряных жердей,

Гроздьями винными тяжек, кои уже почернели.

Там виноград давили и винное сусло черпали.

Там состязались в борьбе и в кулачном бою. Быстроногих

Зайцев гоняли, охотясь, другие, а псы острозубы

Дичь норовили настигнуть, она ж ускользнуть норовила.

Всадники рядом труды совершали, в своем состязанье

Спор и тягость имея; возницы там погоняли

Быстрых коней, на пышноскрепленные став колесницы

И оттянув повода. Летели вперед, громыхая,

Сбитые крепко повозки, и ступицы мощно гудели.

Труд они нескончаем имели: свершенья победы

Им никогда не достигнуть, но спор вели нерешимый.

Им треножник большой — за боренье награда — поставлен

Был златой — Гефеста премудрого славное дело.

Обод вкруг обтекал Океан, как поток наводненный.

Целостно он охватывал щит премногоискусный.

Лебеди выспреннелетные громко кричали на оном:

Много плавало их по глади, где рыбы сновали, —

Диво для взора и тяжкогремящему Зевсу, по воле

Коего щит Гефест сотворил огромный и крепкий,

Дланями плотно скрепив. Щитом сим Зевсов могучий

Сын премощно сотряс, к колеснице ринувшись конной,

Молнии Зевса-отца эгидодержавца подобный,

Поступью легкой. Возница его, Иолай достославный,

С ним на повозку взошед, колесницей изгибною правил.

Подле представ, совоокая дева богиня Афина

Им в ободренье такие вещала крылатые речи:

«Радуйтесь, о дальнеславного мужа Линкея потомки,

Ибо силу дает вам Зевс, владыка блаженных,

Ныне Кикна сразить и совлечь преславные брони!

Речь иную я молвлю тебе, наилучший средь ратей.

Кикна когда ты от сладостной жизни отторгнешь, немедля

Оного тело оставь и доспехов его не касайся,

Сам же воззри на Ареса, как тот грядет, мужегубный.

Только узришь обнаженным его под щитом ты искусным

Оком своим, как немедля рази заостренною медью.

Сам, однако ж, отпрянь: судьбой не дано тебе ныне

Коней его захватить и его преславные брони».

Молвив так, средь богинь богиня взошла на повозку,

В дланях бессмертных своих держа и победу и славу,

Бурностремительна. Тотчас тогда Иолай Зевсородный

Коням ужасно вскричал, и они, побужденные гласом,

Быструю резво помчали повозку, вскуряя равнину, —

Мощь им дала совоокая дева богиня Афина,

Грозно потрясши эгидой. Земля застонала окрестно.

Тут появились вдвоем, подобны огню или буре,

Кикн конеборный с Аресом, сражением ненасытимым.

Кони же их, когда сошлись противу друг друга,

Громко заржали, и вкруг преломлялось гудение звучно.

К оному первой воззвала тогда Гераклова сила:

«Кикн любезный! Противу нас стремительных коней

Гонишь зачем, коли мужи мы сведущи тягот и бедствий?

Пышноточеную мимо веди колесницу — путем сим

Мимо проехать позволь. Я ныне в Трахин направляюсь,

Где владыкою Кеик, что мощью своей и честью

Всех превзошел в Трахине, — ты сам то знаешь прекрасно,

Дочь его взяв женой — черноокую Фемистоною.

О любезный! Тебя не удержит Apec от кончины

Гибельной, ежели мы с тобой подвизаться сойдемся.

Ныне молвлю о том, ибо в оное время изведал

Он моего копия, когда за Пилос песчаный

Мне стоял супротив, сраженьем яряся чрезмерно.

Трижды моим пораженный копьем, опирался о землю

Он с пронзенным щитом, но в бедро я четвертым ударом

Силою всей поразил и премного рассек ему плоти.

Долу главою во прах от удара копья он повергся.

Так средь бессмертных ему случилось быть посрамленным,

Дланям моим в удел кровавый доспех оставляя».

Молвил так. Но Кикн, пышноясенный вой, не возжаждал

С ним во согласии коней сдержать, колесницу влекущих.

С пышноскрепленных повозок тогда устремились на землю

Зевса великого сын с Эниалия сыном владыки.

Вблизь от них отогнали возницы коней пьпыногривых.

Ринущих коней ногами широкая твердь оглашалась.

Словно когда от высокой вершины горы величавой

Ринутся камни прыжками, один о другой ударяясь,

Выспреннелистых много дубов, несчетные сосны

И без числа тополей повергают протяжнокорнистых,

Вниз во вращенье стремясь, пока не достигнут равнины, —

Так они меж собою сошлися с криком великим.

Град мирмидонян всецело и с ним Иолк достославный,

Арна с Геликою вместе и травообильной Анфеей

Гласам обоих откликнулись громко. Они с восклицаньем

Страшным сошлися, и мощно ударил Зевес-Промыслитель,

Знаменье битвы подав своему веледерзкому сыну.

[Так в лесистом ущелий горном взору свирепый,

Грозный клыками вепрь исполняется гневом сраженья

К мужам-ловцам и белый клык на них заостряет,

Круто согнувшись. Около рта в скрежетанье зубовном

Пена струится, глаза же блестящему огню подобны,

Дыбом щетина воздета на холке и около шеи.

С ним-то схожий сын Зевса ринулся с конной повозки.]

Тою порою, когда чернокрыла певунья цикада,

Сев на ветке зеленой, людям петь начинает

Песни о лете, — ей нежные росы еда и напиток, —

Пенье она и на утренней зорьке струит, и вседневно,

В невыносимой жаре, когда Сириус кожу сжигает

(Просо тогда ж созревает в колосьях, венчающих стебли,

Летом которое сеют, — в ту пору пестреют и гроздья,

Кои дал людям Дионис к их ликованью и скорби), —

Тою порою сражались, и гул воздымался великий.

[Так и двое львов вокруг растерзанной лани

Между собой свирепеют, чтоб друг устремиться на друга,

Грозный рев раздается тогда и зубов скрежетанье.]

Словно коршуна два, кривоклювы и острокогтисты,

Криком великим крича, на высоком утесе дерутся,

То ли козы горнопастбищной, то ли лесной оленицы

Тучной желая, что муж могучий повергнул метаньем

Стрел с тетивы, но сам иною дорогой блуждает,

'Здешнего края несведущ, они ж ее тотчас узрели —

Бурностремительно сразу воздвигли свирепую битву.

[С криком подобным они устремилися друг против друга.]

Вот уж Кикн, порожденного Зевсом премногомогучим

Жаждав низвергнуть, во щит поразил копьем медноострым.

Медь не пробила его, отринута божеским даром.

Амфитриониад — Гераклова сила, — однако ж,

Между щитом и шеломом своим копием длиннотенным

Быстро гортань, что открылась тогда под самим подбородком,

Мощно пронзил, и оба рассек сухожилия ясень

Мужегубительный. Пала воителя грозная сила,

Рухнул он, как некогда рушатся дуб или камень

Высестремнинный, разбитые молнией дымной Зевеса.

Так он рухнул, звеня вкруг тела полным доспехом.

Оного тут же оставил Зевесов сын мощносердный,

Ибо узрел, как Apec мужегубный к нему устремился,

Грозно очами взирая. И лев, на тело набредший,

Так же премного усердно когтями могучими кожу

Рвет, чтоб оттоль сердцерадостный дух поскорее отринуть, —

Мрачное сердце его при том исполняется гнева, —

Грозно сверкая очами, себя по бокам и ключицам

Хлещет хвостом он и лапами роет, — никто не дерзает,

Видя его, ни близ подойти, ни со зверем сразиться.

Так же сын Амфитриона, еще ненасытный сраженьем,

Стал противу Ареса, дерзанье в груди воздымая,

Бурностремителен. Тот же приблизился, сердцем кручинясь.

С криком оба они устремились один на другого.

Так, когда от высокой скалы отрывается камень,

Длинным прыжком устремляется вниз во вращенье и с гулом,

Буйства исполненный, мчится, но холм противится вышний:

Камень тот бьется о холм, пока не сдержится оным.

С криком таким колесничный ристатель Арес-погубитель

Ринул тогда, восклицая, но оный сдержал его рьяно.

Тут Афина, эгидодержавного дочерь Зевеса,

Вышла противу Ареса с черной эгидой своею.

Грозно глядя исподлобья, крылатые молвила речи:

«Мощную ярость, Apec, укроти и незыблемы длани,

Ибо тебе не судьба совлечь преславные брони,

Зевсова дерзостносердого сына Геракла повергнув.

Брань, однако ж, уйми, да мне противу не станешь!»

Молвила. Дух велемощный Ареса тем не смирила.

Оный, однако, доспехом, подобным огню, потрясая,

С криком великим к Геракловой силе рьяно стремился,

Буйно волнуем убийством: копьем ударил он медным,

Сильно яряся за гибель сраженного сына родного,

В щит великий, но прочь совоокая дева Афина

Натиск копья отвела, с колесницы стремительно прянув.

Горе объяло нещадно Ареса. Изъяв заостренный

Меч, к веледушному ринул Гераклу, но в том устремленье

Амфитриониад, ненасытный грозным сраженьем,

Прямо в бедро, что щит обнажил искуснотворенный,

Мощно его поразил и премного рассек ему плоти,

Твердо уметав копьем, и посредь земли ниспровергнул.

Страх и Ужас коней с колесницею пышноколесной

Тотчас пригнали к нему и с тверди широкодорожной

На колеснице многоискусной его уложили,

Сразу хлестнули коней и на дальний Олимп удалились.

Сын же Алкмены тогда и с ним Иолай достославный,

Кикну совлекши с плечей его прекрасные брони,

Снова отправились в путь и града Трахина достигли

На быстроногих конях. Совоокая дева Афина

На великий Олимп удалилась во отчие домы.

Кикна предал погребению Кеик с народом несметным, —

С тем, что тогда населял басилея преславного грады, —

[Анфу, град мирмидонян, и с ней Иолк достославный,

Арну с Геликою вместе, — премного сошлося народу,]

Кеику честь воздавая, что мил блаженным бессмертным.

Этот курган и могилу Анавр незримыми сделал,

Полнясь ненастным дождем. Ему повеленье такое

Дал Аполлон Летоид во кару, что оный насильем

Тех обирал, кто славные вел гекатомбы Пифийцу.