Самое жуткое и удивительное одновременно, что уволиться в среду не получается.
Никак.
Да что там… я даже заявление написать не успеваю. Потому что секретарь Игнатова-старшего вызывает меня в приемную буквально через десять минут после того, как я остаюсь одна и лишь начинаю помаленьку приходить в себя.
— Вера Владимировна, срочно. Горит, кровь из носу, — заявляет она, ловя меня на пороге своей вотчины, и, не слушая возражений, впихивает в руки черную кожаную папку, — эти документы нужно немедленно передать Кирсанову в комитет по градостроительству и архитектуре города. Лично в руки, запомнили?
— Но я не могу, — отрицательно мотаю головой, всё для себя решив.
— Можете! — летит, как лозунг. — Кто, если не Вы?
— Мамаев, — заявляю уверенно.
Все без исключения в компании знают любовь моего непосредственного начальника к лицам, приближенным к власти, как и его ревностное желание иметь с ними дела непосредственно самому, не подпуская других. Даже если требуется просто завезти документы.
Меня с собой в комитет шеф захватывал лишь однажды, вынужденно, потому что физически один не мог управиться сразу в нескольких местах. Но и тогда он так знатно умудрился вынести мне мозг, что до сих пор вздрагиваю, вспоминая его нотации о правилах поведения такой мелкой «пташки» как я в таких величественных местах, как комитет по архитектуре.
Павлова фыркает, как злобный дракон, и упирает руки в бедра.
— Мамаев сегодня отсюда, — кивает на дверь в кабинет генерального директора, — вряд ли быстро выйдет. Хорошо, если до завтра разгребет и исправит то, что проглядел, готовя договор с Арским.
— Но, я всё равно не могу, — мотаю головой, пытаясь впихнуть ей документы назад, — мне нужно в отдел кадров.
— Отдел кадров не улетит, а заместитель главного архитектора города очень даже. Мне его помощник шепнул по секрету, что билет на шестичасовой вечерний рейс в Москву Михаилу Ивановичу уже заказан, — Павлова отмахивается от меня, как от мухи, и даже не пытается слушать. — Так что, Вера Владимировна, ноги в руки и бегом. Машина ждет Вас внизу.
— Какая машина, Кира Георгиевна? — продолжаю упорствовать, — Я не могу, понимаете?
— Можете, — обрубает она уверенно и внушительным бюстом выталкивает меня за порог. — Машина — серебристый хендай, номер три-пять-семь, водитель Веселов. И да, я понимаю Ваши сомнения, но не волнуйтесь, в комитет я уже позвонила, пропуск Вам выпишут.
Хочется матюгнуться.
Смачно. Громко. От души.
Чтобы меня, наконец, услышали.
Но…
— Верочка, миленькая, спасай, — поняв, что я тоже упертая, как баран, Павлова заходит с другой стороны, — если сегодня схемы не сдадим, вылетим из тендера, а меня накажут вплоть до увольнения. Умоляю, помоги.
Черт!
Быть стервой с человеком, который никакого зла мне не причинил и даже один раз здорово помог, сложно.
— Ладно, — выдыхаю, засовывая папку подмышку. — Сделаю.
— Только лично в руки, не забудь, иначе, как пить дать, потеряют, — летит уже в спину.
«В руки, так в руки», — бормочу себе под нос всю дорогу, пока машина медленно пробирается сквозь пробки. Уж лучше гонять в голове всякую ерунду, чем продолжать вздрагивать, вспоминая свихнувшегося Ивана.
Но как вернусь назад, сразу пойду в отдел кадров. Успокаиваюсь другой мыслью.
Однако, обещание, данное в начале дня, так и остается обещанием.
Выполнить его не представляется возможным. А всё потому, что Кирсанов к моему приезду находится на селекторном совещании, а затем, не заходя в свой кабинет, уезжает на обед. Вернувшись в два, как советует его секретарь, узнаю, что он уже на новой встрече у кого-то из еще более вышестоящих начальников, причем не в том здании, где я его караулю, а в другом.
В общем, счастье улыбается мне без десяти минут пять, а в пять ноль три я, измочаленная ожиданием и головной болью, вываливаюсь на улицу.
Ничего себе денёк провела.
Первое, что делаю, глотнув свежего воздуха, это несусь в аптеку за таблетками и водой. В четверть шестого отзваниваюсь Кире Георгиевне, чтобы порадовать, что увольнение ей больше не грозит, и получаю словесную благодарность, а заодно напутствие не маяться дурью с возвращением в офис.
Признаю здравость ее логики, тем более что и служебная машина меня не ждет, и отдел кадров к моему прибытию дружно сбежит по домам, и беру направление в сторону метро. Домой хочется неимоверно. Завалиться на диванчик, предварительно вырубив телефон и звонок на двери, на всякий случай, и пропасть для всего мира хотя бы на вечер.
Пока трясусь в электричке, на телефон прорывается сообщение от Михайлова.
Коллега предупреждает, что у них только-только образовался первый перерыв на кофе, и он смог остаться один. То, что его интересует ситуация, которую он застал в моем кабинете, понимаю. Как и то, что считаю неправильным вмешивать его в это дело.
Не за чем.
Подумав с минуту, отписываюсь, что со мной всё в порядке, и открыто прошу, чтобы он не лез сам и ничего не рассказывал Виктору, срочно улетевшему на один день в Москву.
У меня с Иваном свои разборки.
У Арского с Игнатовыми свои.
Деловые, хитрые, просчитанные на несколько шагов вперед, подкрепленные документально. Не зря сегодня «Слайтон-строй» всей верхушкой на ушах стоит и голову ломает, как отыграть назад подписанный с «Балтстройинвест» договор. И вмешиваться в игру солидных бизнесменов в угоду тому, чтобы просто нажаловаться и, довольно потирая лапки, посмотреть, как Арский набьет рожу Игнатову-младшему, но после из-за меня же проиграет, если те на него дело в полиции заведут, не хочу.
Неправильно это.
Сама заварила кашу с бывшим женихом, сама и буду расхлебывать.
Так, как умею.
Нестрашно, что сегодня не вышло уволиться. Сделаю это завтра. Утром прибегу пораньше и сразу в отдел кадров пойду. Рисковать постараюсь по минимуму.
Приняв решение, неукоснительно придерживаюсь намеченного плана.
Приехав домой, созваниваюсь с мамой и, пока готовлю, болтаю с ней обо всем и ни о чем одновременно.
— В отпуск пойду через неделю, — в голосе Ирины Николаевны, проскакивают предвкушающие нотки, — отосплюсь вдоволь, может, на дачу смотаюсь. Все равно твой батька на три недели в командировку свинтил. Готовки и стирки по минимуму, красота, так что буду отдыхать.
— Или ко мне приедешь? По магазинам погуляем, музеям, паркам, — закидываю удочку.
— Или к тебе, — соглашается она. — А Иван против не будет? Может, у вас свои какие планы намечались?
Намечались, да обломались. Комментирую мысленно.
— Мамуль, главное, чтобы ты захотела, а я всегда буду рада, — произношу искренне.
Обсуждать расставание с Игнатовым не время. Уверена, не сдержусь и выплесну на родную душу лишнего, о чем позже пожалею. Мама у меня — та еще переживательница. Накрутит себя почем зря. Уж лучше как-нибудь позже, когда все поутихнет и быльем порастет.
Заканчиваю разговор, взяв с родительницы обещание подумать над посещением Питера. А дальше, как планировала, отключаю на телефоне звук и вытаскиваю из коробки дверного звонка батарейку. Ужинаю полуфабрикатами, а после заваливаюсь с ноутбуком на диван и включаю фильм, который давно хотела посмотреть.
Примерно через три часа делаю перерыв, чтобы заварить себе кофе, и всё же заглядываю в мигающий гаджет. Догадаться, от кого высвечиваются пять пропущенных звонков с неизвестного номера, труда не составляет. Потому что шесть с известного я тоже нахожу в отчете о спаме.
Радуюсь своей сообразительности как ребенок, а все потому что, пока сидела в комитете, додумалась внести Игнатова-младшего в черный список. Вовремя.
Чтобы не расстраиваться, не читая, удаляю все, что он накидал в Telegram и другие мессенджеры. Нафиг-нафиг, пусть идет лесом, а лучше свою ненаглядную невесту вниманием балует. Мне оно точно не нужно.
Но это никак не касается абонента «АВА», отписавшегося сорок минут назад, что только освободился и едет в гостиницу отдыхать. Ему отвечаю. Желаю сладких-сладких снов и, чтобы не скучал, прикладываю селфи ног в шортах, закинутых на спинку дивана, с пояснением, что тоже уже валяюсь.
Пусть любуется.
«Шикарный лак»
Прилетает смс-ка через пару минут.
Хмыкаю и, словно сама только это заметила, опускаю взгляд на пальцы ног, разглядывая веселенькую салатовую расцветку.
«Могу подарить»
Не медлю с ответом.
«Язва, скучаю!)»
Усмехаюсь, прочитав, и подумав, набираю новое:
«Правильней будет: язва скучает!))»
Следом отсылаю смайлик с воздушным поцелуем, за ним спящий и выключаю телефон. Вечер отдыха продолжается.
Засыпаю в начале второго, так и не дождавшись финала любовной мелодрамы из восьми серий. А просыпаюсь бодрой и боевой.
В этот раз решаю не рисковать и вместо юбки надеваю брюки. На работу приезжаю без опозданий, а, закрывшись в кабинете, сразу беру лист бумаги и пишу заявление на увольнение. И, игнорируя правила, несу его не к Мамаеву, а прямиком к Мельниковой, начальнице отдела кадров, и прошу зарегистрировать.
— Вера Владимировна, но как же? Зачем? Вы хорошо подумали? У Вас же отпуск планировался через три недели? Может, повремените? — заваливает она меня кучей вопросов.
Мотаю головой:
— Не могу, простите. А за отпуск я компенсацию получу, делов-то.
Пожимаю плечом и быстро ретируюсь.
Не обязана я давать объяснений всем любопытствующим о причине своего ухода. Увольнение — мое личное дело и ничье больше. Этого должно быть достаточно.
Только успеваю вернуться к себе, как звонит Кира Георгиевна и просит заглянуть к ней. Иду без задней мысли, уверенная, что это связано со вчерашней поездкой в комитет, но ошибаюсь.
— Заходи, — кивает секретарша на кабинет генерального, — Он ждёт.
Боже, Павлова даже «Он» произносит с таким апломбом, будто Игнатова прямо в этот момент самолично коронует.
Хмыкаю.
«Зачем?» — молча приподнимаю бровь.
«Фиг знает», — также жестом отвечает она.
Выдыхаю громко и протяжно.
Пи@дец, как не хочется.
Но я — всё еще сотрудник фирмы, поэтому сжимаю кулаки и, задрав подбородок, шагаю в хоромы «царя-батюшки».