Сдержать свое слово

Глава 1

Весь день небо, словно покрытое серой пленкой, источало мелкий, жидкий дождичек, который умножал злость бомжей, шныряющих по городской свалке.

Двое из них, таща по мешку за спиной, остановились у горы мусора, недавно сброшенной сюда очередной машиной. Не сговариваясь, они подошли к куче с разных концов и принялись «обрабатывать» ее на предмет обнаружения черных и цветных металлов, а заодно и еще чего-нибудь интересного, что тоже можно продать или, на худой конец, использовать.

Некоторые зажиточные граждане выкидывали совсем новую одежду, иногда попадалась сносная кухонная утварь, но на этот «товар» бродяги обращали мало внимания – основной целью была все же добыча металла. За день им удавалось заработать сто, а когда повезет, то и до двухсот рублей. Неожиданно один из бомжей издал резкий крик и отпрянул.

– Что там у тебя, Клещ? – вяло отреагировал второй, вставая с колен.

– И-иди сюда бы-быстрее.

От испуга худосочный Клещ заикался сильнее обычного.

Его пожилой спутник, нехотя передвигая нижними конечностями, решил посмотреть на находку.

– А... это, – равнодушно бросил он. – Этого добра здесь хватает. Привыкай.

Он хлопнул Клеща по плечу и медленно потащился назад.

– К-как же так? – крикнул Клещ удаляющемуся спутнику. – В-ведь эт-то... Надо же в м-милицию с-сообщить!

Из здоровенной спортивной сумки, в которую так неосмотрительно заглянул Клещ, торчали человеческая нога и рука.

– Сообщай, – небрежно ответил пожилой бомж. – Думаешь, милиции это надо? Сам потом крайним и окажешься.

Клещ так переволновался, что соображал очень плохо. Два противоречивых чувства боролись в его еще не изъеденной цинизмом душе: осторожность и жажда справедливости.

Милицейская машина подъехала к свалке часа через два после телефонного звонка. Двое представителей закона с угрюмыми лицами пробирались вслед за Клещом, стараясь выбирать дорогу почище.

– Ну и вонища, – не удержался от комментариев молодой лейтенант и тут же, вляпавшись во что-то, выругался. – Да еще в такую погоду...

Капитан, несмотря на лишний вес, оказался шустрее своего коллеги и был уже далеко впереди.

Клещ немного успокоился, пока ждал милицию, но все же ему было не по себе. Теперь, главным образом, из-за осуждающего взгляда напарника-бомжа, которым тот сверлил впечатлительного парня.

На указанную сумку капитан воззрился холодно и спокойно. Затем расстегнул до конца «молнию», и все присутствующие увидели окровавленный труп мужчины преклонного возраста. Судя по внешнему виду и одежде, убитый принадлежал к тому же «сословию», что Клещ и его сотоварищи.

– И дернула тебя нелегкая лезть в эту кучу! – хмуро глядя на Клеща, произнес капитан. – Никак нельзя без подобных находок обойтись?

– К-как же?.. Т-труп ведь... – не понял Клещ.

– Для кого труп, а для кого очередной «висяк», – капитан тяжело вздохнул.

Подоспевший лейтенант, злой на всех и вся, услышав слова старшего по званию, добавил:

– Лежал он и лежал себе спокойно... Нет, понадобилось нормальных людей гонять по этой свалке...

Клещ широко раскрытыми глазами обалдело таращился на людей «при исполнении» – он не рассчитывал на такую реакцию. В глазах своего напарника он прочитал явный упрек: «А что я тебе говорил?»

– Никто его не знает? – обратился капитан к собравшимся со всей свалки бомжам, стоявшим поодаль от страшной находки.

Все промолчали.

– Закрой сумку, – приказал капитан лейтенанту. – А ты поедешь с нами, – обратился он к Клещу, с брезгливостью оглядывая его с ног до головы.

Втроем они взялись за тяжелую поклажу и потащили ее к машине.

Когда «козлик» отъехал, среди бомжей начался галдеж.

Лишь напарник Клеща не принимал в обсуждении участия. Он утомленно покачал головой и вернулся к прерванным поискам. За время своего обитания на свалке, довольно уже продолжительное, трупов он видел предостаточно и уже перестал обращать на них внимание.

На светофоре наконец загорелся зеленый свет, и рыжая «десятка», стоявшая впереди, рванулась вперед. Асфальт был мокрым после утренней мороси, и я, в отличие от водителя «десятки», тронулась с места в умеренном темпе – легкомысленно подвергать риску жизнь и здоровье было не в моих правилах.

Навязчивое желание съесть чего-нибудь сладкого третировало меня с самого утра. Все доводы рассудка о том, как вредно употреблять сахар в неумеренных количествах, не нашли отклика в моей душе, которая настойчиво требовала мелких радостей в такой непростой жизни частного детектива. Поняв, что дальше сопротивляться желанию бесполезно, я тормознула у ближайшего мини-маркета.

В итоге я вышла оттуда, нагрузившись большим тортом, коробкой конфет, стопкой шоколадок и мороженым. И теперь, твердо решив не есть все сразу, дабы не замучили угрызения совести, я медленно двигалась к своей машине в предвкушении сеанса чревоугодия.

Рядом с моей «девяткой», прислонившись спиной к фонарному столбу, стояла высокая, худощавая женщина во всем черном. Вдруг она закатила глаза и стала медленно сползать вниз.

Бледность, покрывшая ее лицо, брошенная на землю сумка и повисшие плетью руки внушали справедливое беспокойство.

Быстренько закинув свои покупки на заднее сиденье, я вовремя подошла к ней – еще секунда, и она рухнула бы на асфальт.

– Что с вами? – попыталась я выяснить, держа ее под мышки. – Пойдемте в машину, я вызову «Скорую».

Женщина ничего не ответила, только, неуклюже наклонившись, подняла с земли кожаную сумку того же траурного цвета, что и вся ее одежда.

Оказавшись рядом со мной на сиденье и услышав тональный набор мобильника, она положила ледяную руку мне на запястье и произнесла низким грудным голосом:

– Не нужно «Скорую». Сейчас отпустит, – и снова судорожно вцепилась в свою сумку.

Ее волевой тон убедил меня в том, что она знает, что говорит, и я нажала на «сброс» в тот момент, когда в трубке уже прозвучала реплика диспетчера: «Скорая» слушает».

За несколько минут, прошедших после нашей внезапной встречи, я машинально составила психологический портрет женщины в черном: сильная, решительная особа. Жестко сомкнутый рот и прямая спина говорили в пользу этой характеристики. Наверно, умер кто-то из ее близких – в этом причина физической слабости.

– Давайте я отвезу вас домой, – предложила я и завела двигатель. Женщина назвала адрес. Улица, на которой она жила, находилась на другом конце города, и я покосилась на нее с профессиональным любопытством: что могло занести убитую горем пожилую женщину так далеко от дома?

Не знаю почему, но мне вдруг захотелось узнать побольше о том, что же произошло в ее жизни, но я понимала – разговорить такого «закрытого» человека, каким виделась мне эта женщина, непросто. Слишком у подобных людей сильна привычка держать все в себе.

– Вам лучше? – спросила я спустя какое-то время, прошедшее в молчании.

Женщина долго не отвечала, глядя прямо перед собой, затем вдруг устало произнесла:

– Три года назад меня сбил грузовик. Очень долго я лежала в реанимации, с огромным трудом выкарабкалась... Мне так хотелось пожить еще немного... Теперь я думаю – зачем? Если бы умерла тогда, теперь была бы уже с ним.

– У вас умер муж? – решилась я задать спутнице наводящий вопрос.

Она медленно покачала головой.

– Сын. Его убили.

«Наверняка опять криминальные разборки», – мелькнуло у меня в голове. Сын этой женщины нарисовался моему воображению таким же волевым и сильным, как его мать. Люди с таким характером нередко оказываются за чертой закона.

– Кто занимается расследованием дела? Фамилию следователя не помните?

– Трегубов Валерий Яковлевич, – отчеканила она.

– Неплохой специалист, – прокомментировала я. – Дело свое знает.

– Вы что, тоже из милиции?

Презрительный тон и недоверчивый взгляд, брошенный в мою сторону, засвидетельствовали негативное отношение моей спутницы к правоохранительным органам.

– Нет. Я частный детектив.

Последовала длинная пауза, после которой женщина опять ударилась в воспоминания. Видимо, откровение с посторонним человеком стало для нее сейчас равносильным выпусканию пара.

– Мой брат отсидел семь лет за изнасилование, которого он не совершал. Жертва настоящего насильника не видела, он подошел сзади и накинул ей на голову мешок. Мой брат работал сторожем на складе, возле которого все произошло. Он видел удалявшегося преступника и узнал его. Но насильник был в деревне уважаемым человеком, занимал высокий пост, а мой брат – простой сторож, к тому же любил выпить. Осудили именно его, а настоящего преступника милиция даже не посмела заподозрить. Потом он приходил к брату в тюрьму с передачкой и с издевкой сказал, что ему очень жаль.

Женщина замолчала, уронив голову на спинку сиденья, потом добавила, глядя в потолок:

– Я не верю милиции. Не верю, что они смогут найти убийцу. Не верю, что они вообще будут кого-то искать.

– Случай с вашим братом произошел, видимо, очень давно, – осторожно заметила я, глядя на трактор, монотонно тарахтевший впереди меня. Обогнать этот тихоход пока не представлялось возможным. – Сейчас взяли бы просто сперму на анализ, и все встало бы на свои места.

– Это было не так уж давно, – возразила мне женщина. – Всего восемь лет тому назад.

– Значит, дело просто сфабриковали. Вашему брату не повезло.

Трактор наконец удалось обогнать, и мне удалось наконец прибавить газу.

– Вам приходилось расследовать убийство?

Я незаметно улыбнулась.

– Десятки убийств.

Женщина задумалась на минуту, потом, явно оживившись, с надеждой спросила:

– Вы могли бы найти убийцу моего сына?

Теперь, в свою очередь, задумалась я. Как бы поделикатнее дать ей понять, что ее пенсии не хватит, чтобы оплатить мои услуги. Спутница правильно расценила причину моей задумчивости.

– Сын открыл валютный счет в банке на мое имя и регулярно вносил деньги. Хотел, чтобы я никогда ни в чем не нуждалась. На счету сейчас что-то около двух тысяч долларов. Этого хватит?

– Вполне, – ответила я и назвала свои расценки.

– Мне совсем не жалко денег, но учтите, вы должны найти убийцу, настоящего убийцу, а не того, кто первым попадется под руку, – в голосе женщины зазвучали металлические нотки.

Ей стало заметно лучше. Видимо, с появлением надежды отомстить за сына появились и физические силы.

Подъехав к пятиэтажной «хрущобе», на которую указала моя пожилая спутница, я притормозила и достала из сумки записную книжку.

– Мне нужны некоторые данные для начала.

– Спрашивайте.

Я зафиксировала всю нужную информацию.

– Заеду к вам завтра. В какое время вас можно застать, Степанида Михайловна?

– Завтра я весь день буду дома.

– Договорились.

Коврина – такова была фамилия моей новой клиентки – тяжело ступила на землю и пошла к подъезду, не оборачиваясь.

– Ну что я могу сказать... – вяло протянул Николай. – Дело малоперспективное.

С оперуполномоченным Николаем Свитягиным мы сидели на лавочке в сквере рядом с его домом. Говорить сидя в моей машине он наотрез отказался, объяснив это тем, что в последнее время совсем не удается подышать свежим воздухом, вот я и предоставила ему такую счастливую возможность. Несмотря на периодически начинавшийся дождик, этот октябрьский день был теплым, а мы сидели под навесом.

Николай вышел из дома в трико и шлепанцах и в таком одеянии совсем не походил на того подтянутого опера, которого я видела в отделе.

– Я сам выезжал на место преступления. Вот, кстати, фотографии.

Он раскрыл книжку Уголовного кодекса, которую небрежно вертел в руках, и достал оттуда несколько снимков.

Вот молодой мужчина в неестественной позе, раскинув руки, лежит на полу кухни, рядом с плитой. Одет он не по-домашнему: строгие черные брюки, дорогой пиджак. На столе стоят фужер и опустошенная наполовину бутылка необычной формы.

– Отравление синильной кислотой или, вернее, ее солями, – прокомментировал увиденное мной Николай. – Вино коллекционное, очень дорогое. Яд обнаружен и в фужере, и в бутылке.

– Коврин жил один?

– Да. Женат он не был. По словам матери, у него была подружка.

– Преступник оставил какие-нибудь следы? – задала я вопрос, продолжая тщательно разглядывать фотографии.

– В том-то и дело, что все чисто. На бутылке и фужере отпечатки пальцев только самого Коврина. И больше, представь, никаких зацепок. Скорее всего, хозяин распивал вино в одиночестве. Хотя всякое может быть... Смерть наступила между десятью и одиннадцатью вечера. Ближайшая соседка в тот вечер уехала ночевать к приятелю, а соседи с противоположной стороны лестничной клетки ничего не видели и не слышали.

– Как был обнаружен труп? – продолжала я допрашивать опера.

– У Коврина была собака, немецкая овчарка. Пес громко выл всю ночь и весь следующий день. Соседи, не спавшие из-за собаки и уставшие слушать этот тоскливый вой, много раз звонили в квартиру. Но никто не открывал, хотя было видно – в коридоре горит свет. Ближе к вечеру, двадцать пятого, приехала мать хозяина квартиры. Сосед снизу предложил ей взломать дверь, но она отказалась, мотивируя тем, что собака никого не признает, кроме ее сына, и будет кидаться. В итоге прибывшая дежурная милицейская группа взломала дверь и пристрелила собаку – та была очень агрессивно настроена. Затем уже приехали мы.

Мысленно я раскладывала всю услышанную информацию по ящичкам своего сознания, чтобы в нужный момент «открыть» один из них и воспользоваться добытыми сведениями.

– Какие соображения по поводу того, кто мог это сделать?

– Мы не успели еще проверить его связи. Коврин был предпринимателем, за ним числилась фирма. Мать убитого утверждает, что он занимался скупкой квартир у опустившихся элементов общества – это нужно проверить. Возможно, с кем-то что-то не поделил. Позавчера я пытался навестить подружку Коврина, но она дома не появлялась. А вчера... Ты слышала, наверное, о расстреле в районе аэропорта?

Я кивнула.

– Тринадцать человек из автомата Калашникова. У нас весь отдел начальство на уши поставило. Так что сама понимаешь, нам сейчас не до Коврина.

– Дело понятное, – флегматично произнесла я. – Обычный передел сфер влияний. А число тринадцать – чертова дюжина. Ты не находишь в этом скрытого намека?

– Нашему отделу такие намеки раскрываемости не прибавляют. От нас теперь требуют показательных выступлений: найти, поймать, обезвредить. Ладно, – Николай поднялся, – ты девочка способная, разберешься. Не забывай только меня информировать. Рано или поздно перед начальством все равно придется отчитываться.

Николай сунул мне в руку клочок бумаги.

– Адрес и телефон подружки Коврина.

– Фотографию на память можно? – Я вопросительно смотрела на Николая, держа в руке один из снимков.

– Бери! – Опер махнул рукой и взял с моих колен Уголовный кодекс. – Желаю удачи!

Дверь долго не открывали. Наконец по ту сторону раздались тяжелые шаги, меня оценили, глядя в «глазок», затем дверь не спеша подалась в мою сторону.

– Проходите.

Голос хозяйки звучал сухо и строго. Даже дома Степанида Михайловна выглядела подтянуто: вчерашнее черное платье сменил черный костюм, волосы на голове стянуты в тугой узел, а осанка такая, что и молодые позавидуют.

Коврина пригласила меня в зал. Обыкновенная, неудобная в планировке двухкомнатная квартира. Обстановка времен семидесятых годов, но всюду очень чисто, каждая вещь на своем месте.

В черной рамке на столе стояла фотография Леонида. Взгляд у него был немного странный: как будто человек смотрел не в объектив, а внутрь себя.

– У вас был красивый сын, – начала я разговор.

Степанида Михайловна опустилась в обшарпанное кресло напротив меня и скрепила пальцы в замок.

– Мне никогда не нравилось прошедшее время в русском языке. Но теперь мне чаще всего приходится пользоваться именно им.

Я выдержала уважительную паузу.

– Вчера я разговаривала с одним из оперативников, побывавшим на квартире вашего сына после его смерти. Теперь я знаю все, что известно милиции, и хотела, чтобы вы рассказали мне о сыне. Насколько я понимаю, Леонид был поздним ребенком?

Женщина глубоко вздохнула, потом выдохнула и только после этого ответила:

– Родила я Леню в тридцать восемь лет. Муж мой был военным. Его не стало, когда сыну исполнилось полгода.

– Леонид был беспроблемным ребенком?

Степанида Михайловна горько улыбнулась и поджала губы.

– Наоборот – очень проблемным. Он был аутистом. Слыхали про такой недуг?

– Да, кое-что. Это когда ребенок погружается в себя и теряет связь с окружающим миром?

Коврина не ответила, мне было видно – эмоции захлестнули ее.

– Сколько всего с сыном мы перенесли, знаем теперь только бог и я. Сейчас врачи классифицировали эту болезнь, а раньше все звучало очень банально – шизофрения. Активно проявляться недуг стал в подростковом возрасте. Мне и так с Леней было очень непросто, а после диагноза врачей у меня совсем опустились руки. Но все же я повезла его в Москву – и не зря. Старенький врач – психиатр одной из московских клиник – встряхнул меня резкими словами: сказал, что я должна бороться за сына, пока диагноз не стал окончательным. Он же дал мне методику, по которой я начала заниматься с Леней. В результате свой страшный диагноз врачам пришлось снять.

Женщина дрожащей рукой резко провела по волосам, как будто хотела стряхнуть с себя воспоминания, причинявшие боль.

– Именно поэтому я была против того, чтобы Леня заводил семью и имел детей. Да Леня и сам все прекрасно понимал и ограничивался кратковременными связями с женщинами.

– Что Леонид заканчивал кроме школы?

– Строительный техникум. Потом вдруг решил податься в коммерцию. Сначала сколотил начальный капитал на торговле, а позже занялся квартирами. Отселял, скажем, семью в деревню или на квартиру в дальнем районе, с доплатой, а освободившееся жилье продавал. Так многие сейчас делают.

Последние слова были сказаны как будто в оправдание сына.

– С кем работал Леонид, вы не знаете? Были ли у него напарники?

Коврина замялась.

– Мой брат, про которого я вам вчера рассказывала, год назад освободился из тюрьмы, и Леня взял его к себе на работу. Я не сказала об этом милиции. Не хочу, чтобы Егора опять терроризировали допросами и подозрениями. Он и так натерпелся.

– Где сейчас ваш брат?

– Последний раз я видела его двадцать седьмого – он был на похоронах. Я дам вам его адрес, если есть необходимость с ним поговорить.

– Последнее время Леонид встречался с кем-нибудь из женщин?

Коврина опять нервно поджала губы. Этот вопрос был ей неприятен.

– Да. Знаю только, что зовут ее Лариса. Видела Леню с ней один раз.

– Характеристику ей сможете составить?

Степанида Михайловна поморщилась.

– Эта девушка не отличается высокими моральными принципами. Это у нее на лбу написано. Живет под девизом: кто платит, тот и музыку заказывает. Я смотрела на связь Леонида с ней сквозь пальцы. К порядочной ведь можно и сердцем прикипеть, а там не за горами женитьба, дети... Такую же, как Лариса, можно бросить в любой момент и даже не оглянуться.

Внимательно наблюдая за собеседницей, я делала свои выводы. Повышенная опека над Ковриным с детства со стороны матери, по-видимому, оставила в нем след на всю жизнь. Его болезнь только усугубила положение вещей. К тому же Степанида Михайловна – женщина авторитетная, властная, такую нельзя не послушаться.

– Степанида Михайловна, я задам вам последний вопрос: кто, по-вашему, мог отравить Леонида?

Взгляд женщины озарился недобрым блеском.

– У меня нет никаких версий, – отрезала она. – Если бы я знала ответ на этот вопрос, то не наняла бы вас.

Коврина резко встала.

– Теперь мне необходимо побыть одной.

На этом мы и расстались.

Вообще-то я рассчитывала в этот день посетить квартиру ее сына, но теперь решила поездку отложить и отправиться по другому адресу.

Спускаясь по лестнице, я думала о странной реакции Ковриной на мой последний вопрос. Что ее так разозлило? Может, она что-то скрывает?