Сец-Нер

Арно Камениш Сец-Нер Фрагмент романа

Сыровар повис на своем параплане, зацепившись за ели, что растут вниз по склону от пастушьей хижины у подножья горы Сец-Нер. Спиной он висит к горе, и в хижине слышна его ругань, лицом — к другому краю долины, где в небо, бок о бок, вздымаются пики гор, посередине — Пиц Тумпив, могучий, высотой 3101 метр, возвышающийся над остальными бесснежными вершинами. Опять полетел, говорит помощник сыровара, ну пусть еще немного потрепыхается, будет ему наука.

Ночью сыр набухает и сбрасывает положенные для гнета камни, так что все просыпаются. Свинопас и коровий пастух несут испорченные сырные круги под ясным ночным небом по двору, через хлев, за хлев и выбрасывают их в навозный контейнер. Сыровар и помощник сыровара тем временем стоят на пороге, засунув руки в карманы штанов.

У помощника сыровара на руках восемь пальцев — пять на левой, три на правой. Правую руку он обычно держит в кармане или под столом, на коленях. Когда он, без сапог и без носков, лежит в траве перед хижиной около загона для свиней, свинопас пересчитывает пальцы его ног. Помощник сыровара спит днем, потому что ночью он уходит. Он исчезает, когда все ложатся спать, и возвращается поздно ночью. Собак он берет с собой, чтобы ночью не залаяли.

У свинопаса тревожно на душе, потому что одна свинья в загоне лежит и не думает вставать. Свинья с холодным пятачком мертвая, свинопас об этом знает, но все равно бьет несколько раз стальными носками сапог по окорокам — вдруг все-таки встанет. Сыровар говорит, quel ei futsch, ti tgutg[1]. Значит, свиней теперь только девятнадцать. С сыроваром — двадцать, думает свинопас. Сыровар, с пристегнутым на поясе одноногим стулом для дойки, бежит обратно к хлеву, а свинопас гонит свиней вверх по склону в свинарник, желая про себя, чтобы стул под сыроваром развалился на части. В свинарнике свинопас пересчитывает свиней, насчитывает восемнадцать стоячих, и одну лежачую. Она тоже мертвая. Вот как у них быстро, думает свинопас, если так пойдет дальше, к утру не останется ни одной, и я смогу пойти домой. Вечернее солнце уже садится за вершины гор, Тумпив стоит покрытый тенью, темно-желтый. В сумерках приезжает Чарнер, ветеринар, с бородой, толстым животом и толстым сыном, который не здоровается со свинопасом — только с сыроваром. Ветеринар говорит сыровару, что свиньи объелись, у них полопались кишки.

Черная корова Клеменса сбивает рогами колья и выбегает за ограду. Остальные пять коров Клеменса трусят следом. Ветеринар говорит, что коровы — хитрые животные, гораздо хитрее лошадей, лошади, мол, живут статусом, они только с виду такие элегантные, а в сущности, глупы. Коровы умнее лошадей, но пастух все равно бродит по лесу и надеется найти коров Клеменса, прежде чем солнце совсем скроется.

Вечером заезжает коровница с пастбища, соседнего с фермой Штавонас. Она была в Иланце, куда возила кастрировать кобеля, все прошло гладко, только он еще не очухался после операции. Коровница открывает заднюю дверцу машины, где скулит пес, которому в виде исключения позволено лежать на заднем сиденье. Теперь не хочет бегать, говорит пастушка, только лежит в машине и не думает выходить. Помощник сыровара говорит, все наладится, нужно подождать, и пастушка зовет его с собой на пастбище — помочь вытащить собаку из машины. Помощник сыровара идет за ней и подзывает собак. Они бегут за машиной. Он высовывается из окна и свистит им, чтобы они не останавливались, не повернули обратно к хижине.

Утром сыровар лежит на деревянной скамье перед хижиной с полупустой бутылкой шнапса в руке и спит, а тем временем наверху, в комнате сыровара на втором этаже, откуда виден Тумпив, стоя на широкой кровати, мочится коза.

Свиньи каждый день убегают из загона около хижины. Подкапывают электрический забор и по пастбищам добираются до самого леса, где висел зацепившийся сыровар. Свинопасу на это плевать — все равно к вечеру все вернутся. А сыровару — не плевать, вот займись, говорит он, сует свинопасу в руку щипцы с кольцами и дает своего помощника. В хлеву помощник сыровара вооружается щипцами и кольцами, а свинопас выбирает свинью, хватает за уши, вскакивает на спину, так что свинья визжит еще пуще, оттягивает уши назад и сжимает коленями свиные ребра, чтобы помощник сыровара мог сунуть щипцы в нос свинье и как следует прижать. Окольцованная свинья бросается в другой угол и прячется между других свиней, которые слизывают кровь с ее носа.

Туристы подъезжают на красивых машинах по отремонтированной в прошлом году грунтовой дороге, останавливаются у забора перед хижиной и сигналят. Сигналят и смотрят вверх по склону, где на траве валяются коровий пастух и свинопас. Туристы делают знаки руками, пока им не надоедает, и они не выходят из машин, чтобы отодвинуть загородку. Едут дальше, а минут через двадцать возвращаются задним ходом, потому что дорога скоро заканчивается и большим машинам для разворота не хватает места. Им приходится останавливаться перед загородкой, которую они оставляли открытой, но которая теперь закрыта, и открывать ее снова. В траве на склоне лежат пастухи и машут туристам руками.

Издалека приезжает священник на мопеде, он появляется из-за поворота в лучах предвечернего солнца, вздымая пыль на грунтовой дороге. Его ряса развевается на ветру. Собаки с лаем бросаются на священника в шлеме, так что священник едва не летит вниз по склону в заросли альпийских рододендронов. Он ставит мопед около хижины, выпивает кофе, после чего щелкает по носу собаку, которая подпрыгивает и лижет его, и призывает всех стать на фоне гор перед хижиной, чтобы просить Бога, господствующего в Отечестве[2], ниспослать благодатное лето. Поднимается ветер, стадо спускается с пастбища к хлеву, и священник, надевший богослужебную ленту, ходит между коров и раздает молитвенники. Он называет номера страниц, читает громко вслух, свиньи тоже вырвались из загона, подходят к священнику, дергают за рясу. Горцы бормочут молитвы вслед за священником — битых полчаса, пока не прозвучит аминь, пока всех не благословят, и тогда священник, захватив круг сыра и пять килограмм масла, сядет на мопед, проберется сквозь уже заждавшееся стадо и скроется в лучах вечерней зари.

Черный баран с белым пятном на лбу стоит посреди хлева, когда туда вбегают коровы и ломают ему передние ноги. Ему накладывают гипс на обе ноги. Черный баран совсем дикий, не позволяет себя гладить, но с гипсом ему, конечно, никуда не деться, не убежит. Однажды, когда ноги у него еще были целы, он порвал веревку, удерживавшую его у хлева, и удрал, потому что к нему хотел подойти свинопас. Тебе не нужно бояться свинопаса, говорит помощник сыровара.

Петух ничего не боится, он не убегает. Злобная свинья, говорит про него помощник сыровара. Он бросается на помощника сыровара, когда тот подходит слишком близко, и помощнику приходится пнуть его стальным носком сапога, так что петуха слегка подбрасывает в воздух. Красавец петух защищает своих кур, покрывая их, где и когда только можно.

Пастух стоит на коленях перед своей кроватью и показывает свинопасу части снарядов, которые нашел на альпийских лугах среди рододендронов и эдельвейсов. Снаряды в локоть длиной, покореженные, с головками и без. Свинопас так и сяк крутит снаряды в руках, подбрасывает вверх и ловит. Наконец снаряды снова находят место под кроватью пастуха, и сверху набрасывается покрывало. Однажды и сыровар находит на пастбище снаряд. Он приказывает пастухам тотчас тщательно огородить это место, ставит пастуха вместо часового, а сам на «субару-джасти» отправляется в деревню, и вскоре после полудня из-за поворота появляется колонна армейских автомобилей со специалистами в перчатках и спецодежде. Они не прикасаются к снаряду, приближаются к нему со всех сторон, по-пластунски, они вооружены приборами, с которых снимают и записывают показания, наконец они забирают снаряд, маршируют вниз с командиром во главе, к хижине, садятся в машины защитного цвета и, не попрощавшись, исчезают за поворотом в облаке пыли.

Собака подпрыгивает и лижет пастуху руки, другая, серая, собака, постарше, бежит впереди. Первая подпрыгивает, хватает корову за хвост и тащит, пока корова не лягает ее ногой, тогда собака отцепляется, визжит, поджимает хвост и, обежав стадо, возвращается назад к пастуху. Собаки, молодая и старая, живут дружно, ссорясь только из-за еды.

Хромоножка не хочет идти, хромоножка плетется позади стада, останавливаясь на каждом шагу. Пастух колотит ее палкой по крестцу, пока палка не ломается. Стадо давно ушло в лес.

Поздно вечером сыровар сидит около хижины за рулем своего серого «джасти» с бутылкой сливянки в руке, рядом, на переднем сиденье — его помощник, на заднем — пастух, свинопас и две собаки. Сыровар говорит, в машине безопаснее всего, он вздрагивает, когда бьет молния, поджигая заборы на пастбище и ели на краю леса. Дождь омывает альпийские луга и грязную машину сыровара.

В распадке на другой стороне главной долины между лесистыми склонами вклинивается плотина. Над плотиной на канатах подвешен какой-то человек. Крестьяне говорят, художник, он хочет разрисовывать плотину, в память о Суворове. Слева нарисовал фигуры людей и четырехугольники — синие и белые. Черные фигуры с большими шляпами, идущие по плотине, там, где свет встречается с тенью. Помощник сыровара протягивает свинопасу бинокль, чтобы тот посмотрел на художника, висящего на канатах. Свинопас видит зеленую ширь равнины за плотиной.

Молодой пес с торчащим свистком сидит возле свинопаса и виляет хвостом. Из пасти свешивается язык. Пес поднимает лапу, скребет ногу свинопаса, пока тот не начинает гладить его по голове, чесать за ушами и трепать бока. Бинокль он откладывает в сторону. Внизу, вдоль опушки леса, бежит полчище свиней. Их визг доносится до хижины. Рылами они почти касаются земли, а уши шорами ниспадают вперед.

Крестьяне, если и приходят взглянуть на свой скот, то по воскресеньям. Стоят между хижиной и загоном для свиней, засунув руки в карманы, а сигары в бороды, и смотрят, как возвращается стадо. Помощник сыровара свистом сообщает о посетителях идущим за стадом пастуху и свинопасу, чтобы те поберегли палки.

Крестьяне ходят по хлеву. Гладят коров по дымящимся бокам, щупают вымена, кивают, гладят коровьи шеи и кивают, чтобы потом выпить с сыроваром, отметив хорошо сделанную работу.

Перед хлевом свинопас забирает полный бидон от доильного аппарата и подхватывает его правой рукой за нижний край. Грязный край бидона впивается в пальцы. Молоко пенится в красных ведрах, плещется через край на черный носок сапога, откуда его слизывает молодой пес.

Нельзя ли взять пару кругов сыра, спрашивает крестьянин, пропустив по стаканчику с сыроваром, попрощавшись за руку с помощником сыровара, похлопав по плечу пастуха и кивнув свинопасу. Он был бы очень рад.

Свинопас спотыкается о плитку во дворе и падает ничком в грязь. Полные ведра летят вперед, и молоко разливается по двору, омывая коровьи лепешки, стекая в щели между плитками. Молоко становится коричневым. Костяшки пальцев ободраны и горят, подбородок тоже. Свинопасу не хочется вставать, пока не закончится лето.

Корова ночью трется о хижину. Чешет шею о край хижины, двигая головой туда-сюда, трясет головой, трется головой об угол вверх-вниз, так что ботало у нее на шее каждый раз звякает. Сыровар встает посреди ночи, стоит в трусах у окна, через которое днем ему открывается вид на Тумпив, а ночью он только догадывается о существовании Тумпива и кричит. Корова чешется об угол, пока сыровар с палкой, в трусах и сапогах, не появляется на пороге и не лупит корову палкой между рогов, потом еще раз по носу, раз по крестцу и раз сапогом по животу. Корова убегает, и сыровар захлопывает дверь.

Солнце постепенно согревает прозрачно-свежий воздух и прогоняет последние клочки облаков. Свинопас лопатой собирает со двора коровьи лепешки и бросает их в тачку. У тачки одна ручка отломана и скрипит сдувшееся колесо.

Подметая двор метлой, свинопас пересчитывает плитки. Окончив уборку, он знает то же, что знал накануне: их на дворе семьсот одиннадцать. Пятьдесят одна из них разломана пополам, двенадцать — на четыре части, а у двадцати двух отколоты углы.

Корова Тони Лиунга, светлой масти, обломала правый рог. У нее кровь на обломке рога, на ухе, на шее, на правой щеке. Вокруг ее головы вьются мухи. Она трясет головой, мухи взлетают и садятся снова, чтобы вдоволь напиться свежей крови.

Черный баран ковыляет по двору с грязными гипсовыми повязками на передних ногах. Он отощал так, что прощупываются ребра, говорит помощник сыровара с чашкой кофе в левой руке. Помощник сыровара заботится о баране. На него баран исподлобья не смотрит. Баран больше не заходит в хлев и редко ковыляет по двору. Когда впереди, у колодца, он видит свинопаса, то разворачивается и протискивается под деревянный забор.

Крестьянин стоит за хижиной и гладит бока Марты, треплет за морду. Марта высовывает язык и лижет ему рукав. Крестьянин улыбается, гордый, как хлевные ворота. Это сейчас кто — Викки или Отто, спрашивает свинопас у коровьего пастуха, проще различить одну жердину от другой, чем две бороды.

Сыровар стоит у плиты и мешает рис. К рису есть годовалый сыр, лежащий в сырном подвале и надрезанный справа. У старого сыра грязная корка, резкий вкус, и внутри полно личинок. Личинки можно вырезать, говорит помощник сыровара. Что меня не убивает, то брюхо принимает, вторит сыровар.

Зимой двое голландцев вздумали заночевать на Сец-Нере, говорит крестьянин с носом-картошкой. Сигара ходит туда-сюда по бороде, он кивает, когда сыровар уговаривает выпить еще стаканчик. Смотрит, как сыровар наливает шнапс, поднимает стакан и выпивает залпом, шнапс приятно обжигает. Поставили они, значит, палатку, басурмане, романтика, мол, переночевать зимой в горах, на Сец-Нере. Сыровар кивает. Еще бы чуть — и совсем окоченели. Он качает головой. Сыровар кивает, держа сигару между указательным и средним пальцами. Все, последняя, говорит он, опрокидывает шнапс в рот, баста, чао и адью.

Пастух отрезает старого сыра и косится на свежий, на другой стороне. Сыровар никогда не варит картошку, только драники из упаковки, глазунью или макароны. Других овощей тоже никогда не ест, зато делает поленту, поленту с сыром, она придает сил, говорит он свинопасу.

Пастух и свинопас стоят в сапогах за хлевом и соревнуются, кто ловчее пустит струю. У пастуха получается дальше, чем у свинопаса, струя блестит под полуденным солнцем. Свинопас говорит, это ерунда, главное точность. Попробуй-ка попасть в цветок рододендрона. Но на это их уже не хватает.

Из-за угла крадучись выходит Тигр. Он лезет пастухам под ноги и трется о резиновые сапоги. Тигр принадлежит помощнику сыровара. Он сказал, когда закончится лето, пастух может забрать Тигра себе. Свинопас предлагает пастуху в следующий раз поспорить на Тигра.

В углу на сеновале среди пожелтевших журналов помощник сыровара находит пыльную книгу, ретороманский календарь шестидесятых годов. Он стирает паутину, садится на сено и листает рекламные объявления на последних страницах. Bonvin toujours, à votre santé[3], французского помощник сыровара не понимает. Парикмахер Франц Кайзер продает оптом cigaras, фирма «Кникос» из Кура рекламирует costums da teater[4]. Шоколад «Кернбейссер-Крокнуазетт» фирмы «Гризон». «Андрогал» — 300 драже за 47,50 франков. Вяленое и свежее мясо из Дисентиса. Confecziun da damas[5] от Гётцера в Куре, велосипед «Кондор», «Альфа-Лаваль» 100 novs models[6].

Свинопас не спит. Пастух спит, скрипя зубами во сне. Издалека, с ночного пастбища, доносится звон коровьих ботал, слышен колокольчик козы, которая бегает недалеко от хлева, слышно журчание источника перед хижиной. В соседней комнате храпит сыровар. Свинопас слышит, как задняя дверь хижины открывается, скрипит и снова закрывается. Слышит шаги по деревянному полу.

Фотограф из общества по развитию туризма отбрасывает тень на грязные плитки перед хижиной. Вокруг его рыбацкой шляпы гудят мухи. Дверь хижины открывается, и на пороге появляется сыровар в цветастой рубахе горца, краснощекий, в красных чулках и с красными шнурками на горных ботинках. Ботинки блестят кремом, которым после дойки смазывают вымя. С копны волос под разукрашенной шляпой падают капли. Он вытирает руку о штаны и протягивает ее обвешанному камерами фотографу. Пинком прогоняет козу, которая стоит на деревянной скамье перед хижиной, и зовет помощника. Помощник появляется на пороге с ножом для сыра в руке. Он не может выйти, потому что дел невпроворот, а пастухи ушли. Пастухи валяются в рабочей одежде высоко на склоне и слышат, как сыровар с проклятьями бегает вокруг хижины и хлева, пока фотограф раскладывает около штатива с камерой костюмы горцев, привезенные из общества по развитию туризма. Здоровенный, толщиною в ногу, объектив смотрит на горную кулису.

Вечернее солнце стоит низко над горизонтом. С гор налетает ветер и гнет верхушки деревьев. Слышно, как из леса возвращается стадо. Собаки лают. Всю верхнюю часть Сурсельвы покрывают черные тучи. Раздаются раскаты грома, гроза движется вниз по долине, захватывая деревню за деревней, луг за лугом. Солнце больше не в силах ей противостоять, двор и пастбище погружаются в темноту. Куры попрятались и притихли, с неба падают первые капли. Сверкает молния, гремит гром. Сыровар стоит на пороге, засунув руки под фартук, в карманы штанов, и считает секунды между молнией и громом.

В общей комнате, на комоде, около приемника с погнутой антенной, стоит бутылка со святой водой, которую горцам дал священник. Пластиковая бутылочка с синей навинчивающейся крышкой. Свинопас откручивает крышку и выпивает все до дна.

Сыровар с помощником сидят на пристегнутых одноногих стульях, упершись головами в коровьи животы и согнув спины — будто моют золото. Из колонок в коровнике льется музыка. Сыровар говорит, коровы дают больше молока, если во время дойки играет музыка. На минуту он поднимается, чтобы размять спину. Доказано наукой. Сыровар ругается, когда корова лупит его по ушам плохо привязанным хвостом. Хорошо еще, если он до этого не побывал в сточной канаве.

Свинопас натирает обтянутые носками пятки шампунем. Льет на них воду и трет, пока не появляется пена, потом засовывает ноги в сапоги. Поначалу сапоги жмут.

Туристы моют обувь у колонки для скота перед хижиной. Стягивают ботинки и пропотевшие носки. Садятся на край небольшого каменного корытца и свешивают ноги в воду. Опускают в источник подошвы ботинок, выковыривают пальцами грязь из протекторов. Большое спасибо, говорят они свинопасу, когда тот выносит им чашку молока. Ну, ерунда, не стоит благодарности, отвечает свинопас. Это вам за грязь в колонке, думает он.