Седая целительница

Глава 9

Самое паршивое чувство в жизни мужчины — это беспомощность и вина.

Буран убедился в этом за прожитые годы. Рассматривая спящую Любаву, он мысленно боролся с желанием прижать эту хрупкую фигуру к себе и залюбить до черных пятен перед глазами. Но должен был благородно отпустить ее, поступить по совести.

Она была права, он ее бросил. Оставил человеческим стервятникам на растерзание. Хотя клялся защищать, любить, на руках носить. А в конечном итоге ее чуть не повесили. Она была чудесной женщиной и имела право на счастье. И раз нашелся мужик, что смог ее окружить любовью и лаской, да и ей люб. Кто он такой, чтобы разрушить все, что она возвела за 21 весну их расставания?

Ему надо уйти, исчезнуть. Да, так будет правильно и честно. Такова его расплата за необдуманность и трусость в молодости. Если бы он сразу привел ее в стаю. Да отец бы по-лютовал, да успокоился. Только Буран был молодым и глупым, подумал, что сможет защитить свое среди вражьего народа. Пока все не потерял.

Он должен уйти, но чуть погодя. А сейчас он позволит себе маленькую слабость. Надышаться запахом любимой и запечатать навсегда в памяти ее прекрасный образ. Чтобы никогда не забыть.

Близилась заря, а Буран не сомкнул ни глаза. Все любимой любовался, красавица его нежная. Исхудала вся, пальчики рук исколола, губки ветер иссушил, платье на ней поношенное. Куда же смотрел этот ее любимый муж⁈ На войне? А жалование свое куда отправляет?

Не достоин он ее! Как и Буран! Но сам волк хотя бы мог обеспечить ей будущее в достатке.

Мысль забрать с собой и увезти в родимую стаю стала настолько сильно крепиться в сознании, что Буран стремительно покинул комнату, прикрыв аккуратно дверь за собой. Надо пройтись, воздухом надышаться. Иначе сорвется. Зверь беснуется, не хочет отпускать. Еще немного, и Буран передаст ему власть, и тогда все.

Постояльцы, что осели в таверне на ночь, еще спали, а вот внизу в большой зале уже весело потрескивали дрова в камине. Да слышались женские шепотки. Небось проснулись пораньше, чтобы кушания приготовить да тесто замесить на хлеб.

И не ошибся Буран в своих мыслях, бабы и вправду вытащили на столы широкое корыто и в шесть рук замешивали тесто, неспешно переговариваясь между собой. Сначала он не обратил внимания к их трепу. Женские разговорчики. И уже собрался покинуть таверну через задний вход, чтобы не привлекать к себе внимание. Как застыл на лестнице, уловив краем уха интересную сплетню.

— Говорят, к себе на плечо набросил и уволок, как мешок с картошкой! Всю ночь, поди, с ней резвился.

— Угум, что же мужик ее скажет, когда с войны вернется да все прознает? Бестыжая! — фыркнула одна из них с рыжим пучком на затылке.

— А что ей делать было? Раз волкодав ее заприметил? Воевать, что ли? Чай, наиграется и отпустит. — Встала на защиту Любавы другая. — Да нет там никакого мужа, — авторитетно покачала головой самая высокая, уперев руки в бока, — Знаю я что говорю, с одного селения мы. Любава уж дватцать зим как вдова, к нам в село с младенцем пришла, и больше замуж не выходила.

Бурана как будто молния ударила. Двадцати зим? С младенцем на руках?

— Так у нее дитя, что ли, есть? — встрепенулась рыжая, не скрывая зависти. — А по ней и не скажешь, тонкая, как молодка. Тьфу на нее! Ведьма, наверное.

— Есть, — та самая односельчанка Любавушки добавила еще воды в корыто, неспешно помешивая палкой. — Дочка. Целительницей была. Красавица хоть и не успела замуж выскочить, на войну забрали.

— Почему же никто в жены не брал?

Любопытно заявила снова рыжая баба, позабыв о тесте и работе.

— Седой девчонка уродилась. Любава сказала, в детстве на волка напоролась, и вот и побелели косы от страха. А вот местные молодцы и не спешили к ней свататься, да и маменьки их тоже не горели желанием взять такую девку в дом. Нагуленышем кликали.

— Ну и правильно! Отца нема, девку, поди, боги наказали за грехи матери! Я бы такую в невестки тоже не захотела бы!

— Эх, злая ты, Прасковья, — выдохнула та, что повыше ростом будет. — Она же со смертью торговалась за жизнь каждого. Бывало, детей вытаскивала из мертвых матерей, лихорадки лечила. А ты…

Сердце Бурана пропустило пару ударов. Он не мог поверить услышанному. Двадцать зим одна, и дочку родила. Беловолосая, как и он сам. Боги, это что же выходит? Он ее тяжелую бросил? А эти твари ее повесить хотели, пока она его дитя носила?

Ярость и жажду крови заглушил робкий росток удовлетворения. Дочка. Доча. Наследница. Его плоть и кровь.

Круто развернувшись на каблуках сапог, Буран побежал обратно в комнату. Любава еще спала.

Застыв у порога, он яростно сжимал ручку двери, и та осыпалась щепками в его руке.

Видимо, почувствовав пробуждение старшего, Радмир решил проверить, что да как, и выскользнул в коридор.

Молодой волк очевидно только вернулся с сеновала. Следы страсти от губ и ногтей блудницы еще не зажили, да и пахло от него соитием. Впервые за два десятилетия Бурана охватила бешенная жажда к женскому телу. Залюбить бы Любавушку прямо здесь, пару ночей подряд. Но этому будет время потом, уверил он зверя. А пока. Дважды на те же грабли он не ступит.

— Господин?

Тихо спросил молодой волк, и Буран, не сводя очей от своей суженной, проговорил:

— Сонного зелья еще осталось?

— Да, но… Радмир неловко потоптался на месте. Ему довелось впервые видеть Бурана таким. Обычно командир всегда держит себя в узде. А тут… Кто она, мой господин?

— Моя жена. И мать моего первенца. Единственного дитя, что родилось на этом свете из моего семени.

— Больше спрашивать Радмир не стал. Скрыв удивление, молодой волкодав вернулся в свою комнату, извлекая из походного мешка склянку с нужным зельем.

Мысленно недоумевая, и, чего греха таить, радовался. Неужто Буран Снежный наконец нашел свою жену? Так, оказывается, еще и с первенцем? Видать, старая ведьма была права, и скоро белые вернут свою власть и славу.

Давно Любава так не насытилась сном, чтобы все косточки разомлели и все тельцо размякло, как пушинка. Обычно работа, хозяйство отнимало все время.

Точно, работа! Неужто она проспала зарю и опоздала в мастерскую! Ой и достанется ей! И так хозяйка сварливая, чуть что — и ругать начинает. Да и не могла женщина эту работу потерять, военное жалованье Снежинки «затеряли» добрые городничие, как и многих других семей военных, и на жизнь приходилось зарабатывать самой.

Резко попыталась встать с кровати, да чуть не навернулась на пол. Запутавшись в широком одеяле, расшитом красивыми цветами. Откуда это богатство у нее? И подушка имеется, да кровать добротная, широкая, из дуба, поди. С искусной резьбой на спинке.

Осмотревшись по сторонам, женщина икнула от страха. Где она это?

Комната просторная, посередине огромная кровать, для исполина, не иначе. Шкуры разного зверья на полу. И огромный шкаф сбоку, такой же деревянный. А слева огромное окно, с стеклянными окошками. Как у купцов. Прозрачные. Не мутные, какие у них в селеньях было. Стены деревянные, да потолки высокие.

Маленький низкий столик чуть сбоку прямо напротив камина, уложенного из дикого речного камня. А там как раз огонь облизывал поленья, наполняя комнату теплотой.

Глянув на себя, Любава нахмурилась сильнее. Где ее платье? Нижняя рубашка? Носочки? Сейчас на ней красовалась длинная ночнушка с широкими рукавами и открытой шеей, едва ли держалась на худых плечиках. А сама ткань тонкая и мягкая, почти полупрозрачная.

Вот ведь срам, подумала женщина, ощутив, что под ночнушкой и вовсе голая. Что же произошло? Как она здесь оказалась?

Напрягая память, женщина вспомнила, как в мастерской принесли рубаху с до боли знакомым орнаментом на груди. Потом, как на заднем дворе наткнулась на Бурана. Как он ее нагнал в мастерской и к себе прижал. Как она слезами обливалась, проклинала его на чем свет стоит. И, кажется, уставшая от слез и бед, уснула в его объятьях. Желанная, спокойная темнота. И вот она здесь.

Бросив взгляд на широкое окно в стене, Любава поджала губы. Солнце только садится за горизонт. Близится ночь. Это выходит, прошло совсем немного времени, да? И далеко Буран не смог ее увести.

Прикусив нижнюю губу, женщина собралась с духом и подошла к двери. Схватилась за ручку и легонько дернула на себя. Не заперто.

Выйдя в коридор, женщина обняла себя за плечи. Здесь не так тепло, как внутри. Да и на полу шкур нет, а она босая. Там глядишь, с такими прогулками по холодному полу скоро, когда придут женские дела, опять поясница адски болеть будет.

А теперь куда?

Что справа, что слева, длинился коридор, но куда ей идти? Внезапно до ее слуха донесся мужской голос, а с ним и женский. Держась за стену от легкой слабости в ногах, женщина тихонько зашагала на звук.

— Да поставь ты уже этот мешок куда-нибудь, да помоги мне мясо разделывать!

Тихо фыркнула женщина в красивом добротном зеленом платье, разрезая широким ножом огромную тушу на столе.

Ее белые косы были собраны на макушке в интересную прическу, и, судя по дорогому наряду, она не была простой селянкой. Но с ножом управлялась ловко, и испачканные кровью по локоть руки никак ее не смущали.

Пристроив огромный мешок на стул рядом с широкой лавкой, высокий широкоплечий мужчина с длинными белыми волосами, заплетенными в косички, ополоснул руки в рядом сидящем тазе и быстрым движением обсушил их чистой тряпкой.

— Ну, звезда моя, черти пальчиком, куда рубить надобно.

Оставив быстрый поцелуй на виске женщины, мужчина ухватился рукой за топорик с широким лезвием и с размаху отпустил его вдоль кости. Раздался громкий «хрясь», и задняя ножка отделилась от туловища добычи.

— Тише ты, железная лапа. — шикнула женщина, ударив мужчину локтем в бок. — Разбудишь гостью. — Горазд ей уже спать. — фыркнул недовольно мужчина. — Уже полдня как подушку слюнявит, пускай глазки раскроет да с нами познакомится. Двадцать весен прошло с их брака, а мы его женушку только сейчас увидели.

Так это брат Бурана? Какой ворчливый и огромный. А это, наверное, жена его.

— Успеется еще, Мороз. — тихо шепнула женщина, виртуозно обрезая широкие пласты мяса, оставляя их в сторону и щедро посыпав солью. — Да у меня еще жаркое не настоялось. Кстати, будь лаской, милый, проверь, мясо разварилось?

— Сейчас-сейчас…

Отводя крышку от казана в печи, мужчина принялся со знанием дела помешивать содержимое. Сладкий запах мяса, специй и овощей достиг ноздрей Любавы.

Как вкусно-то…

Когда она в последний раз ела? А вкус мяса и вовсе позабыла!

Дернувшись назад, нырнув за крепкую деревянную стену, женщина натолкнулась спиной на кого-то.

Буран.

Попыталась отскочить в сторону, но ноги подвели. Словно у новорожденного олененка подкосились, и если бы не крепкие руки Бурана, шмякнулась бы она задом об пол.

— Тихо-тихо, милая моя. Осторожнее надо.

Прислонившись к твердой голой груди, Любава тут же зарумянилась и попыталась отойти. Но куда ей там, когда крепкие руки оплели женский стан и не позволили даже чуть-чуть оторваться.

В одних штанах, босой, с обнаженной грудью, Буран выглядел, словно и не прошли двадцать весен разлуки. По-прежнему под белой кожей бугрились мышцы, а крепкие руки держали твердо, без шансов сбежать.

— Отпусти меня.

Прошипела Любава и сверкнула на него темными глазами.

— Куда ты меня привел? Зачем?

— Домой, милая моя. Домой. — спокойно изрек Буран и подался вперед, коснувшись губами нежной щеки.

— Да как ты посмел⁈ — вскипела женщина, ногтями, словно дикая волчица, вцепившись в широкие плечи. — Аль глух ты стал, аль в конце совесть растерял⁈ Сказала же, замуж я, муж у меня есть! Не твоя я больше…

— Маленькая лживая зараза! — подался вперед Буран, припечатав хрупкий стан к стене. — Не смей мне лгать про другого, когда столько лет мне верность хранила! Не надо… Любавушка, зверя злить! Я и так его одной силой воли держу, лишь бы он тебя прямо здесь на полу не отлюбил!

Любава знала не понаслышке, насколько страстным и жадным к ласкам может быть зверь внутри Бурана. Порой до боли. И снова окунуться в омут блуда была не готова. Только не после того, как закопала в себе женственность и плотское желание.

— Не посмеешь.

Шепнула она пересохшими губами.

— Имею право, как законный муж. — зарычал Буран, но на миг прикрыл глаза, пытаясь держать зверя в узде. — Не буду я тебе ничего делать. Успокойся и не трясись, милая моя. Пока не буду.

Любава казалось облегченно вздохнула, но слейдущая фраза зверя стрелой пронзила грудь.

— А за то, что про наше дитя смолчала, накажу. Хорошенько так, чтобы больше не смела лгать, глядя мне в лицо.

Откуда он только прознал про Снежинку. Гулко сглотнув, Любава отвела взгляд и затихла. А вот Буран, наоборот, тяжко вздохнул и спокойно поднял любимую на руки.

Кажется, голоса внизу утихли. Любава не прислушивалась. Кажется, волк и волчица ушли.

Шел бы и Буран вслед за ними, вот радость ей было. Но нет же! Упрямый мужчина возвратил ее на ложе, и мало того, что устроил ее на подушки, так и сам лег на бок рядом, отпустив лапищу поперек ее живота.

— А теперь рассказывай, душа моя. Всё и без утайки. Почую ложь, возьму ремень, тебя на колени положу и воспитывать начну. Вранья между нами никогда не было и не будет.

Сурово молвил Буран. Но Любава вмиг зажглась, как факел.

— Наглая ты морда! Вранья не было? Ты меня бросил и на родину вернулся, чтобы на волчице жениться, не так ли? Чего уж правду сразу не сказал? На двух стульях усидеть решил? Ненавижу!

Не сдержав гнева, женщина забила кулаками об широкую грудь.

— Предатель! Лжец!

— Тихо ты… Успокойся! С чего ты взяла? Я тебе никогда не лгал!

— Ну конечно… Фыркнула злобно Любава, в любимых очах забурлила гроза, готовая вот-вот заглотнуть его навсегда. — Невестушку свою из родного края куда потерял? Я тебе полюбовницей не стану! Дуй под юбку жены и не трожь меня!

— Какая жена, Любавушка⁈ Не пойму я, о чем ты толкуешь. — Ощетинился волкодав, зажав ее ручки над головой и крепко придавив женщину к кровати. — Ты моя жена!

— Хватит, Буран! Хватит! — закричала черноволосая, змеей выворачиваясь под ним. — Мне Вьюн всё рассказал! Что на свадьбу ты ушел свататься к волчице! Дабы она тебе женой стала. А я, чтобы не ждала понапрасну и не унижалась.

Буран застыл, как громом пораженный. Голубые глаза покрылись льдом, зрачок бешено запульсировал. Осмыслив слова своей суженной, мужчина откинул голову назад и ужасно завыл.

Еще одно мгновение, и Буран спрыгнул на пол, обращаясь в огромного белого волка. Скрывшись за дверью с бешеной скоростью, зверь покинул дом, оставив пришибленную Любаву одну.

Подтянув к себе за краешек покрывало, женщина укуталась и шмыгнула носом.

Нехорошее чувство сжало ее сердечко. Всего лишь одна ночь, проведенная рядом с Бураном, и она снова начала ощущать его. Как и много лет назад.

Любава и не знала, сколько времени провела так. Обняв колени руками и устроив на них свою бедовую головушку. Вроде и поплакать хотелось, да слез уже не было. Наплакалась.

Скрипнула дверь, и черноволосая мигом подобралась. Нет, не Буран. На пороге застыла та самая беловолосая женщина. Робко улыбнувшись гостье, волчица приветливо кивнула жене своего деверя.

— Добро пожаловать, сестренка. — Мягко проговорила незнакомка, шагнув внутрь комнаты. — Я — Ласкана, жена брата твоего мужа. А ты, стало быть, Любава. Наслышана о тебе.

Черноволосая воздушница вмиг встала на дыбы. Интересно, это о чем наслышана? И от кого? Но мысленно влепив себе подзатыльник, женщина утихомирила свой бешенный нрав.

В конце концов, эта милая женщина ей ничего не сделала. Поприветствовала. Вроде как дружелюбна. Негоже на добро отвечать злом.

— Будем знакомы, Ласкана.

Кивнула в ответ Любава, не зная, что еще сказать. В голове еще звучали ее слова: «Жена брата твоего мужа». Мужа, значит? Что-то она не совсем поняла.

— Я тут немного похозяйничала, ты уж извиняй. — Улыбнулась женщина с такими красивыми белыми косами, как у ее дочки. — Жаркое наготовила, пойдем, покушаем немного. А то ты худая, как тростинка.

— А Буран?

Непонятно зачем спросила Любава, наверное, потому как без него неуютно ей было. Немного даже боязно.

— Буран решит свои дела и к нам присоедяниться.

Бойко заявила Ласкана и по-хозяйски подошла к огромному шкафу, достала оттуда мужскую тунику и протянула Любаве.

— Вот, держи, это вещи твоего мужа. Твою одежду он не принес, даже платье не знаю, куда дел, в которой ты была одета. Но если хочешь, я принесу тебе завтра что-то из своего.

— Спасибо.

Кивнула волчице Любава, и стоило ей скрыться за дверью, как прижала мягкую ткань к носу. И вправду пахнет Бураном. Ночным лесом.

Тихо вздохнув, Любава переоделась в тунику и спустилась вниз, ведомая вкусным запахом томленого мяса и овощей.

Она обязательно во всем разберется, но сначала надо поесть.