Седая целительница

Глава 13

Темные волны опутали мое сознание. Будто издалека я слышала крики, охи. Причитания. Тело растеклось, как тесто, я его не чуяла. А вот боль колючей проволокой окутало все нутро. И каленым железом обжигало утробу.

Слезы давно закончились, и я прикрыла опухшие глаза, отдаваясь пространству.

Матушка Зима, почему ты позволила?

Я же умоляла тебя все эти два дня уберечь меня от него. Защитить. Отвести от меня беду.

Почему же позволила надругаться над своей дочерью?

Почему бездействовала?

«Я ж тебя предупреждала, Снежинка. Будь осторожна. Зачем ты вышла из шатра? Зачем позволила Горану увидеть свой белый мех?»

Женский голос звучал ручейком, пробитым через ледяную скорлупу зимнего озера.

«Забери меня у него!»

Взмолилась я.

«Умоляю, пощади мою грешную душу и избавь от мучений и ран. Я устала бояться, устала от боли и унижений».

«Нет, Снежинка. Судьба твоя рядом с ним по жизни быть. Суженный он твой. Муж».

«Да лучше утопиться от такого мужа!»

В сердцах проговорила я, но Зима лишь мрачно усмехнулась.

«Не быть этому, дитя. Доля у тебя такая, быть женой Горана, да за грехи своего клана платить. Пусть боль и мучает тебя, да не так я все задумала. Обласкать не успел он тебя, привязаться к младому телу, прежде чем узнать, чьих ты кровей. Но женой своей все-таки сделал. Значит, узелок плетется правильно».

А ведь к этому она меня сама вела. Матушка Зима. Не болит ее сердце в одночасье с моим, цель ее достигнута. Стала я отдушиной сына Зимы, да бы тот смог расквитаться с белыми волкодаками через меня.

Выходит, не вмешается она. Не поможет.

«Судьба у тебя такая».

Набатом звучало в ушах.

И вдруг дикая злость на весь мир запеленала перед глазами. Кому должна? Что должна⁈

Предначертано судьбой, значит!

С трудом распахнув глаза, я уставилась на черный, деревянный потолок.

— Тише, дочка… тише. Вот выпей. К моим губам преподнесли плошку с водой. Испив чутка, я почувствовала как прохолада остудила горящие сосуды.

Стало немного легче.

— Душно мне…

Шепнула я хрипло, едва ли услышав свой голос. Истощенная старушка нагнулась надо мной. Белесые глаза смотрели на меня с жалостью. Поджав губы, она погладила меня по макушке.

— Сейчас, дочка… Сейчас… Русала, поди сюда!

Вскоре в маленькой комнатке появилась еще одна женщина. Черноволосая, холеная. Недобро зыркнув в мою сторону, она тяжко вздохнула.

— Давай помогай нам. Дивчинку надо на воздух вытащить. Задыхается она.

— Что ж еще не задохнулась? — фыркнула девка и уперла руки в пышные бока. Мотнув головой на проклятие бабки, она все-таки обхватила меня за подмышки, помогая встать с лежака.

Вдвоем они с трудом меня дотащили до двери.

На дворе темень лютая, луна по-прежнему кровит на небе. И тишина. Смертельная. Ни птиц не слышно, ни зверья.

Кое-как отпустив меня прямо на траву, прислонив спиной к старой березе, женщины отошли немного.

— Не повезло тебе, девка, белой волчице родиться.

Фыркнула чернявая, заправив локон моих седых волос за ушко. Через силу я улыбнулась.

— Мне вообще не повезло родиться.

Но я это исправлю. Да, исправлю… Вот прямо сейчас.

Бабка скрылась обратно в избе, тихо ругаясь под нос. А незнакомка с черными косами и массивными золотыми серьгами в ушах осталась рядом.

На глаза напоролось знакомое растение, кустик с виду робкий, листочки некрупные. Но узнать не составило труда — красавка. Так ее прозвали местные. Но Маричка всегда раздавала мне подзатыльники за это название, стоило мне произнести, и гордо повторяла в сотый раз: «Сонная одурь» это.

Дядька Люмил и вовсе ее бешеной ягодой называл. А девочки в лагере — бешеной вишней.

— Принеси мне воды… Пожалуйста.

Шепнула я пересохшими губами, не сводя взгляда с кустарника. Русала, так, кажется, нарекли девицу, тяжело вздохнула, но послушно скрылась в избе.

«Судьбу всегда можно изменить».

Мелькнули в голове слова матушки. Улыбнувшись своим думам, я потянулась к кустарнику и, запустив руку, оторвала пару ягод. Не размышляя больше ни одного лишнего мгновения, сунула в рот и сразу проглотила. Горечь опалила нутро. Но я будто не чуяла этого. Потянулась и оторвала еще волчьей ягоды. И еще. И еще.

Пока мошки не заплясали перед глазами, дыхание сбилось. Сердце испуганным зайцем забилось. А руки начали неметь.

— Вот, белая. Я тебе воды принесла.

Перед глазами вместо черноволосой незнакомки мне причудилась мама. В своем старом платье и с плошкой воды в руках.

— Прости меня, мама.

Шепнула, ощущая, как глаза накрывает темная пелена. На этот раз, видно, навсегда.

А они говорят, что судьбу нельзя изменить.

— Камень по-прежнему горит, невинная кровь Снежинки пропитала его до глубин. Предки недовольны.

Вацлав недовольно глянул на Горана. Он до последнего не верил, что его друг и побратим сделает это. Возьмет силой Снежинку. Девчонку, которая, казалось, запала ему в душу.

— Пускай предки спят спокойно. Я очистил наше имя и отомстил за Яромилу.

Резко молвил Горан, не поднимая головы. Он сидел во главе стола советов. Уперевшись локтями в дубовую поверхность стола и спутав пальцы в чернявых волосах.

— Снежинка не была виновата.

Тихо шепнул Вацлав, но напоролся лишь на лютый взгляд своего альфы.

— Она — белая сучка, которая вела меня за нос! Приходила в мой шатер! Приворожила! Голову вскружила! И не виновата?

— Она хотела уйти, почему же ты не отпустил?

Вацлав осмелился задать вопрос, который давно его мучил. Если бы он не приставил Деяна рядом с этой целительницей, она бы сбежала и, возможно, смогла бы избежать такой ужасной участи.

— Потому что она белая! — рявкнул альфа, резко подавшись со своего места, и швырнул стул в стену. Тот разлетелся на куски, с тихим треском упав на каменный пол. — Кто-то должен был заплатить за унижения и смерть моей сестры!

— И поэтому ты поступил ровно так же, как и белые?

Старческий голос заскрипел, словно плохо смазанное жиром колесо телеги. Опираясь на свою трость, в помещение тихо зашла Янина. Повитуха в их клане, травница. Да, самая старшая среди самок.

Женщина топтала землю не первый век и даже не второй. Ее уважали, к ее мудростям прислушивались, и даже альфа был вынужден терпеть иногда слишком резкую старушку. Опираясь на свой посох, она глянула своими белесными глазами на Горана.

— Снасильничал бедную девчушку? Загнал ее, как зверье на убой? Чем ты лучше белых тогда?

— Я сделал ее своей женой.

Фыркнул Горан, высокомерно глянув на старушку, и ударил себя кулаком в грудь.

— Белые хотели мира. Пускай пьют и гуляют. Празднуют. Я женился на их отродье. Теперь будет им мир!

— Мир? — старушка издевательски хмыкнула. — Ты войну развел. Снасильничал племяницу альфы белых. Они девчонку по всем фронтам искали. А нашли под боком, на жертвенном алтаре, пока ты ее безжалостно мучил. Не щадя. Без сострадания и мужского достоинства.

— Замолчи!

Рявкнул Горан, стукнув кулаком по столу. На что его верный друг и соратник лишь вздрогнул и прикрыл глаза. Совесть мучила Вацлава, оттого как помнил он, как Снежа целую ночь Горана зашивала. Жизнь ему спасла. А он ей в ответ…

— Они мою сестру убили! Вашу госпожу! А я должен был простить? Стерпеть это⁈

— И ты в отместку убил эту девочку. Она же света белого еще не видела, когда Яромила руки на себя наложила. Убил невинное дитя, даже не сказав за что! Даже палачи так не поступают.

Упрямо молвила старушка, не сдаваясь под натиском серой бури в его глазах.

— Я ее не убил. Ощетинился волк, поворачиваясь к ним спиной, и уперся руками в стены камина, свесив голову внизу. Боль, ненависть и стыд смешались во едино и буровили его грудь нещадно.

— Убил… Убил… Жестоко, на потеху всем остальным. Что ж ты сразу хрупкую шейку не перегрыз? Зачем оставил мучиться? Девочка рассвет-то не увидит.

Скрипуче крякнула старушка и повернулась тихонько, намереваясь уйти.

Вацлав замер, точно зная одно: старая карга пустых слов не бросает. Замечая краем глаз, как напряглась, словно тетива, вся спина альфы. Медленно обернувшись, Горан прошептал.

— Что значит, не встретит рассвет?

Но старушка не остановилась, мелкими шажками передвигаясь к выходу.

— Янина, объяснись! Черное отродье! Рявкнул он ей вслед, как внезапно старушка замерла, ровно в то мгновение, когда распахнулась дверь. На пороге, испуганно хлопая глазами и тяжко прогоняя воздух через легкие, застыла Русала.

— Альфа, жена твоя волчьих ягод наглоталась.

Вацлаву показалось, что уши заложило от услышанного. Перевел взгляд на своего вождя и скрипнул зубами. Горана как будто поразила стрела, он замер с приоткрытыми губами. Не зная, что делать или сказать.

Будто вынырнув из оцепенения, молодой вождь сорвался с места, отпихнув Русалу с дороги, так что девушка чуть не упала, если бы Вацлав не успел ухватить за талию.

Он летел в сторону бани, куда сам на руках привел измазанную в крови лебедышку. Ее глаза были закрыты, она не выдержала всех мучений на алтаре, но не должна была умереть.

Не должна.

Горан не хотел ей смерти. Да, ярость сковала разум, когда увидел ее в белом меху. Не ведал, что творил, думал только о том, как она, словно лисица, умудрилась опутать его сердце своим очарованием. Хотел проучить, наказать.

Отомстить за Яромилу. Сделать больно белым, макнуть лицом их в грязь. Развести полотно позора над их кланом, но не смерти он ей хотел.

Не ее крови пролить задумка была.

До последнего не верил, что невинной она оказалась. Столько лет на воине, среди вояк и мужиков, сохранить целомудрие смогла. А от него убежать — нет.

Ворвавшись в баню, Горан подбежал к лежащей на лавке Снежинке. Худое тельце трясла судорога, с глаз вниз по виску скатывалась одинокая слезинка.

— Что с ней⁈

Рявкнул он на старуху, но та лишь испуганно хлопнула глазами, да затряслась, как заяц перед волком.

— Отравилась она… Надо… Надо воды.

Следующая судорога изогнула Снежинку дугой над лавкой. Розовые, как предзакатный луч солнца, уста покрылись синими бликами. Казалось, молочная кожа посерела, словно снег. Она уходила. Горан чувствовал, как Снежинка уплывает из его рук, как трясется ее тело в предсмертной агонии.

И ничего сделать не мог.

— Да сделай хоть что-нибудь⁈

Рявкнул он на бабку-травницу, на что она лишь прошептала испуганно.

— На все воля богов.

Горан обреченно зарычал, стащил Снежинку с лавки и прижал к груди. Не делая отпускать. Нет, она не умрет, он не отпустит. Нет! Только не ее! Он не станет убийцой этой девчонки.

Она должна жить!

Но что делать, не знал, она серела всё сильнее, красивые голубые глаза в какой-то момент закатились к потолку, и Снежинка перестала трястись.

— Отодвинься!

Рявкнул смутно знакомый голос за спиной. Медноволосая девица смело толкнула его в плечо, вырываясь к Снежинке. Протянув ладонь, она прижала ладошку к груди лебедышки.

И с размаху ударила.

— Положи ее на лавку, чудище!

Закричала девка, и Горан отпустил, нехотя хрупкое тельце на холодную древесину. Молодка встала на колени и, поставив ладонь на ладонь к груди, принялась нажимать на грудь Снежинки. Другая, помельче, протиснулась к голове, прижала ладони к вмокшему лбу его суженной и тихо зашипела себе под нос.

— Бей!

Крик светловолосой сотряс баню, и вторая девка, замахнувшись, со всей дури ударила по груди. Шейка Снежинки дернулась, уста распахнулись, черпая маленький глоточек воздуха.

Кожа медленно приобрела бледно-розовый оттенок.

— Да бездна всех глубин!!! Что вы с ней сделали?

Рявкнула в сердцах медноволосая, сместив руку ниже к животу Снежи.

— Волчьих ягод она наглоталась.

Непонятно откуда взялась Русала, тревожно выглядывая из-за плеча Вацлава. Целительницы переглянулись.

— Молока тащите! Да воды теплой побольше!

Волчицу как будто ветром сдуло. Вацлав застыл в дверях, чуя, как за спиной уже собрались мужики да бабы. Рявкнул на них и снова устремил взгляд на Горана.

Тот неотрывно наблюдал за тем, как резко вздымалась грудь новоиспеченной жены, будто боялся, что пропустит хоть один ее вздох!

— Альфа, белые у ворот долины! Требуют альфу!

Молодой воин прибежал к своему господину, едва ли не задыхаясь от быстрого бега. Застыл рядом с Вацлавом у входа в бани, неуверенно глянув на своего вождя.

Он видел ярость в глазах белых волков. Видел жажду мести, отчетливо понимая, один неверный шаг — и прольется кровь!

— Альфа!

— Подождут…

Шепнул одними губами Горан, не сводя взгляд с беловолосой на лавке.

— Но…

Попытался возразить молодой волкодав, и Вацлав вовремя успел отпихнуть его за дверь, ведь в сторону, где мгновение ранее стоял паренек, полетела скамья.

— Я сказал — подождут!!!

Тяжело дыша, гневно раздувая широкие ноздри, Горан вернул свой взгляд на Снежинку. К своей чести, девки даже бровью не повели от его рычания. Лишь молча переглянулись.

— Стеш, она уходит у меня из рук. Не могу дольше держать. Крови мало, должна быть рана какая… Утекает сквозь пальцы душа ее!

Сместив ладонь ниже, медноволосая слегка приподняла подол ночнушки и гулко сглотнула. Белые стройные ноги были залиты кровью. Тонкой струей багровая жидкость ниспадала ручейком от развилки бедер вниз.

— Боги… — поражена шепнула та, кого назвали Стешкой, — Яринка, кровит она! Быстро свяжи утробные сосуды, теряем ее! Беловолосая мятнулась к ногам Снежинки. Узрев столько кровище, подняла взгляд на Горана и бесчусвтвенным голосом попросила.

— Уходи, богами молю. Уходи… — почти умоляла она, — Дай нам ее спасти.

Проведя ладонью по лицу, Горан на миг прикрыл глаза. Все должно было быть не так.

Резко развернувшись на каблуках сапог, покинул баню. В дверном проеме столкнувшись с Русалой. Она как раз прижимая к груди крынку с молоком.

Испуганно отскочив в сторону, названная сестра уставилась на Горана.

— Дай им все что надо.

Шепнул альфа прежде чем скрыться в темноте, за ним бесшумно шагнул Вацлав и Деян.

Русала глянула им в след, и сердце замерло в груди. Кадеться белые намерились спросить сполна за позор своей волчицы. Но самое страшное это то, что Горан видно и сам неравнодушен к девке.

Изо плотной двери в бани раздался отчаянный крик одной из девиц, что привел Вацлав.

— Снежинка не смей!!! Не отпущу дуреха! Не пущу к Моране! Да где же это молоко⁈

Русала спохватилась, быстро побежав к дверцу в баню.

Кап-кап-кап-кап

Кап-кап-кап-кап

Дождь идет, такой холодный. Ледяной. Крохотные капли кусают обнаженные плечи. Смотрю на себя, а там платье белоснежное. Красивое, с обережными рунами, вышитыми по рукавам и подолу, и голыми плечами. На макушке чую венок, дотрагиваюсь пальцами. А там цветочки.

Как у невесты.

Вокруг темень лютая и дождь.

Кап-кап-кап.

Вдали мелькает огонек. Это костер, аккуратно ступаю босыми ногами по тропинке. Платье уже взмокло, волосы белыми змеями свисали вниз по спине. Дойдя до огонька, я присела на поваленный ствол напротив оранжевых языков огня. Протянула руки к теплу костра. И улыбнулась грустно.

Это Навь.

Обратная сторона нашего мира?

Там, куда уходят души умерших?

Легкая дрожь окутала меня, но на душе было спокойно, я будто избавилась от всего. Боли, груза ответственности, обжигающей печати позора.

Все закончилось.

— Неужто закончилось?

Весело произнес кто-то из-за моей спины. Я было дернулась, чтобы узреть незнакомца мертвого царства. Но мне не позволили. Крепкие руки схватили мои плечи, пригвоздив к месту.

— Тихо ты… — пожурил меня юношеский голос за спиной. — Юркая какая, словно. Торопиться тебе, милая, уже некуда.

— Кто вы?

— А разве это должно тебя волновать? Кто я? Быть может, хочешь узнать чего другое?

— Другое? — я удивилась, кто это? Неужто хранитель душ? Будет мои злодеяния и добрые поступки взвешивать? — О чем ты толкуешь, мил человек? Аль не человек ты?

— А ты, милая, кем будешь?

Хмыкнул мужским голосом за моей спиной.

— Я целительница. Седая целительница.

Поправила сама себя. Вспомнив, как меня нарек простой люд и в особенности солдаты. Одной я такой была среди всех, с белыми, как снег, волосами.

— И все?

— Все.

— Ай-ай-ай, — цокнул языком дух за моей спиной. — Недобро это, врать, девица. Ты же доченька Бурана Свирепого, первенец в десятом поколении правящего рода белых волков.

Замерла пришибленным воробушком в лапах кота. Мой батька брат альфы? И матушка…

— Что ж ты, милая, сотворила? — строго молвил голос за спиной. — Об отце своем думала? О роде? О семье?

— Не знают они обо мне и не узнают.

Грустно шепнула я в пустоту, печально прикрыв глаза. Только о матушке и жалость берет. Бедная она моя убиваться будет.

— Только мама у меня.

— Не только мама, милая.

Хмыкнул хитренко голос сзади. А потом меня легонько толкнули вперед, призвали посмотреть на костер.

— Глядь-ка.

Над красными языками пламени поднимался белый пар, а в нем, словно наяву, раскрылось самое настоящее видение. Там была моя матушка.

Нарядная такая. Платье красивое, нежно-коралловое, да веночек, словно из паутинки, на чернявой голове. Она суетливо что-то делала во дворе. За спиной мелькнул красивый дом. Большой, с искусной резьбой. Хорошее хозяйство. Где это она?

Будто услышав мои мысли, из широкой двери дома вышел высокий незнакомец. Белые волнистые локоны, аккуратная бородка. Добротный кафтан, кожаные штаны, да высокие сапоги.

Весело насвистывая себе под нос, он спустился с крыльца и направился к моей матушке. Она как раз нагнулась, чтобы ножом отрезать ботву у свеклы. Да неловко двинула лезвием по пальцу и порезалась.

— Ай!

Мужчина тут же ускорил шаг.

— Что случилось, Любавушка? — кинулся он рассматривать рану и тут же усадил матушку себе на колени. Сам присев на поваленный пень.

— Да вот… Порезалась. Смущенно отвела взгляд моя мамочка, и мужчина нахмурил белесые брови.

— Обережней надо быть, птичка моя. Смотри, сколько кровушки вытекла.

И, нагнувшись, лизнул ранку на пальце. Покрывшись пятнами смущения, матушка не оттолкнула наглеца, а лишь легонько погладила по серебристой макушке здоровой рукой.

— Это… это мой отец.

Неверующе молвила я, глядя распахнутыми очами на видения перед собой. Дух за спиной колыхнулся и отпустился уже возле левого плеча.

— Правильно, любушка. Твой папка, младший брат нынешнего альфы белых волкодаков. Он тебя ищет, молодка. Свою дочку, своего первенца. А найдет холодный труп в объятьях Горана черного. Война лютая начнется… Кровушка рекой польется.

С придыханием молвил голос, пугая меня каждым своим словечком. Резко дернувшись в сторону и осев на моем правом плече, шепнул на ушко.

— Но это не все… Гляди, милая, получше на живот своей матери. Внимательно гляди, ты же целительница. Что чуешь?

Я напряглась, глянула прямо на маму, призвала все крошки своей силы, которая безумно плескалась в крови после треска печати.

— Жизнь. — на выдохе молвила, не веря своим глазам. — Я чую в ней крохотную жизнь, недавно зародившуюся.

— Праааааааавильно.

Довольно протянул дух.

— Твои братцы, седая целительница. Такие беззащитные и крохотные. Не родятся они, милая моя. Мать твоя их потеряет, когда вести о твоей смерти до нее дойдет.

По щекам потекли слезы, я отчаянно мотнула головой. Схватившись за волосы, и больно потянула их на себя.

— Нет… нет… Матушка сильная. Она сможет пережить. Сможет.

— А твой клан? Клан белых волкодаков? Думаешь, они переживут новую войну? А твой муж, клан черных, как они будут? Как же они без наследника будут?

Вспомнились злые слова Горана. Его поступок. Боль и жестокость.

— Нет, — шепнула я пересохшими губами. — Нет, нет, нет. Не муж он мне. Я же избавилась от него! Не жена я ему, не было брачного ритуала! Нету наследника! Я умерла!

— Как это не жена? — хмыкнул издевательски голос. — Душа дитя же есть. Гляди.

Белая ладонь выскочила из-за моего плеча, пальцем показывая снова на пар над огнем. В мгновение ока дождь усилился, рассеяв густое белое облако. И по ту сторону костра изо кустов выбрался, словно медвежонок на четырех лапках, маленький мальчик.

Кудрявые черные волосики, безусая улыбка. Живые, чистые глазки — голубые.

В одной рубашонке по сырой земле, он поднял милое личико и широко растянул пухлые губки в улыбке.

— Ма-ма! Ма-ма!

Агукнул малыш. А у меня сердце сжалось в груди. Сжалось и больно бьется. Как же сильно он похож на Горана.

— Это ваш с Гораном первенец. Слейдущий альфа черных волков. Семя твоего мужа еще не созрело в тебе, нужны еще две ночи. Но ваша магия уже слилась в новую душу. Ваша слейдущая близость с черным зародит в тебе тело этого богатыря.

— Мертвые не рожают. — шепнула я бесжизненно, с болью глянув на малыша.

— Тут ты права.

Легко согласился со мной незнакомец, и малыш, встав на ручки и ножки, пополз прямо в огонь.

— Стой!!! Нет! Нет, не надо!

Я подалась к нему, но крепкие руки не отпустили. Пронзительный детский плач рассек поляну. Слышать крики и мучения маленького мальчика было выше моих сил. Я закричала, извиваясь в руках незнакомца.

— Отпусти меня!!! Отпусти! Это мое дитя, отпусти! Не надо! Не трогайте его! Нет его вины!

Властный шепот отпустился у моего уха.

— Нет его вины. Чистые они все, как утренняя роса, и твой нерожденный сын, и братцы твои. Но должны сгнить. Ты ведь тоже невинной была, когда Горан тебя замучил? Одно у вас отличие, милая, эти младенцы слабы и беспомощны. Нет кому их защитить.

Кровавыми слезами обливалась душа. Мне выть по-волчьи хотелось. Разорвать всех в клочья. Тем временем дух продолжил терзать мою совесть.

— А ты подумай-ка, снежинка моя. Сколько народу поляжет в этой войне. Сколько детишек сиротами останутся. Стоит ли это того? — Если на то воля богов. — безжизненно шепнула, прикрыв от боли глаза.

Боги, ну почему так больно?

Мама…

Братья…

Отец…

— Воля богов⁈ — хмыкнул дух за спиной. — Ты, кажись, уже доказала, что судьбу можно избежать. Ну так, может, попробуешь еще раз?

— Как?

Мой голос непривычно громко звенел в пустоте, слезы неожиданно иссякли. Сердце обхватил нежный шелест теплого ветра, будто все боли разом исчезли.

За спиной заколохала трава, раздался треск веточек на земле. И, обогнув меня, незнакомец встал напротив, опустившись на карточки.

Передо мной стоял не дух, а светловолосый парень. Из плоти и крови, с чистыми синими глазами. В одной рубахе и черных штанах. Босой. Протянув ладонь, светловолосый стер костяшками пальцев слезы на моих ресницах.

— Вертайся обратно, Снежинка. К живым. Нет тебе пока места здесь, целительница. Спасти тебе надо непутевых волков да наследников обеих престолов.

— Кто ты?

Я непонимающе глянула на молодца, что-то знакомое было в его взгляде да лице. И волосы, они седые… как и у меня.

Но кто же он такой?

Кто⁈

— Тш-ш-ш

Мужской палец накрыл мои губы, призвав замолчать.

— Успеется, милая. А теперь пора тебе. Задержалась ты тут. — Он спешно оглянулся позади себя, и дождь усилился, вдали раздался испуганный крик ночных птиц. Что-то приближалось. Нахмурившись, незнакомец снова вернулся взглядом ко мне, одарив доброй улыбкой. В последний раз нежно огладил мою щеку своей ладонью.

— Зовут тебя, Снежинка. Иди на зов. Беги! Не оборачивайся. И помни, что бы ни было. Ненавидь Горана. Проелинай. Ругай. Но не бросай его, иначе сгинет род волчий. Ну же, беги!!!

Он толкнул меня в лесную чащу, заставляя бежать, не разглядывая дороги. Я бежала, не зная куда и почему. Спотыкаясь, падая, но бежала.

Ради мамы…

Ради нерожденных братьев.

Ради моего сына.

Внезапно я шагнула в пустоту, все вокруг завертелось в черной воронке. Испуганно вскрикнуть не успела. Знакомая магия оплела меня причими жгутами. Будто арканом вытягивая на землю грешную.

Вдали зажурчали знакомые голосочки.

— Она умерла? Мертва, да?

— Да замолчи ты, ворона! — рявкнула Стешка незнакомке, и я почувствовала, как сестра по целительскому делу заставляет насильно мое сердце биться. — Яринка, не отпускай!

— Стеш… Убери руки от сердца. Кажется, всё.

— Ты что, дурная⁈ Какой всё⁈

— Снежинка сама вернулась к нам.

— Что⁈ — Медноволосая так заверещала, что и мертвый бы проснулся! — Снежинка, сестренка! Милая, открой глазки! Ты меня слышишь⁈

— Воды…

Шепнула я обсохшими губами.