Седая целительница

Глава 17

— Что тут произошло?

Моему изумлению не было границ, ведь во дворе будто медведи подрались. Всё разбросано, разломлено. Бочки в щепки, кухонная утварь разбросана.

— Бажена смуту начала навивать. Бабы проболтались, что слышали, мол, ваша целительница сказала, что у второй лекарки чахотка. А Яринка твоя молвила, что и у Милавы тоже чахотка. Некоторые самки начали галдеть, выкинуть девок за границы поселения или отправить в Храм Молчания. Но Горан их угомонил.

Злость лютая меня охватила, словно пламенем масленистый факел.

— Хорошие у вас бабы, матерями отменными станут.

Фыркнула я, не скрывая злости, на что Даньяр согласно кивнул, чем знатно меня огорошил.

— Самок у нас мало. Примерно два самца на одну бабу, оттого и избаловали их. А они теперь на голову лезут. Не понравилось им, что белая стала женой альфы и их госпожой. Другие на твое место метили, Снежинка. Да и то, что Горан людских девок притащил, тоже не по нраву им. Сами нос воротят, замуж не хотят, а тут соперницы.

Вот оно как.

— Передай им, что Яринки и Марфе даром не сдались ваши женихи. Так что пущай спят спокойно.

Деньяр лишь хмыкнул, толкнув дубовую дверь и позволив мне прошмыгнуть первой.

— Им-то, может, и не сдались. Но нашим молодцам очень даже приглянулись. Вот Деян обезумел, свою медноволосую ищет в лесах. Там, смотри, и к белым в гости напросится!

Виду я не дала, что удивилась от сказанных слов волка. А внутри напряглась, что это за желание бешенное взять Стешку в жены! Не видала я ранее такого. Обычно молодцу если отказывали, так он еще раз или два прибежит на крылечко понравившейся деве, а потом другую себе найдет!

— Ладно остальные бабы, а Бажена? Это же ее дитя болеет! Как она может думать о том, что выгнать ее⁈

Недоумевала я, шлепая ногами по полу коридора, прямо к покоям больной девочки.

— Милава быстрее позор Бажены, чем дитя. Она сбежала из поселения и вернулась уже тяжелой, непонятно от кого и как. Ярополк пожалел дуреху и взял в жены, а та отныне ни на мужа, ни на дочь глядеть не может.

— Дурная баба, как дитя свое не любить? — вслух процедила я сквозь зубы. И, толкнув дверь, вошла внутрь. Марфа и Милава лежали на соседних кроватях.

Рядом суетилась Яринка, подбегая то к одной, то к другой.

Узрев меня, застывшую на пороге, подруженька радостно подпрыгнула.

— Снежка! Ну наконец-то! Тут такое было! — поймав огромную фигуру Деньяра за моей спиной, Яринка мигом истратила все возбуждение и радость. Отвела взгляд и, схватившись пальцами за передник, поджала губы. — Травы целебной надо. Уже заморски скоро. Надо в лес, может, хотя бы полынь найдем, крапиву. И кору деревьев. Исушилась я, девок насыщая жизнью. А у них ни одной травинки нет, или не хотят давать. Я не знаю…

Тяжелые думы заволокли мое сознание. Обогнув подруженьку, двинулась к девчонкам. Жара нет, но исхудали они обе сильно. Бледные, и у Милавы легкие горят. Надо еще магии. За Марфой мы-то глядели все это время.

— Даньяр, сделай доброе дело. — обратилась я к брату Горана, придерживая голову девочки, что затряслась в кровавом кашле. — Пусти Яринку в лес за травами. Очень нужны они нам сейчас.

Молодец поджал губы, с мгновение размышляя, а потом кинул Яринке, прежде чем развернуться и уйти.

— Потеплее оденься, человечка. Холодно сейчас в лесу. На крылечке тебя дождусь.

Яринка ушла, оставив меня одну с больными.

Вбухав кучу магии сначала в Милавку, а потом и в Марфу, я попыталась выжечь злые духи в легких девочек. Марфа понемногу шла на поправку. Сейчас она спала, а вот худая, как тросинка, Милава была совсем плоха. Даже сон не мог ее сморить. Она бредила, плакала и постыновала во сне. Повернув ее на бок, дабы сменить положение больной, мои ноздри уловили странный запах. Запекшейся крови.

Девочка временами кашляла кровью, но та кровь имела другой запах, а это напоминало немного аромат гниения. Дёрнув в сторону подол рубашки и подняв ее вверх, я ужаснулась от увиденного. Молодую кожу покрывали широкие рубцы, оставленные кнутом.

— Не надо… не трогайте…

Шепнула пробудившаяся из лихорадки девчонка, почуяв мой взгляд на своей истерзанной спинке. Она попыталась спрятаться от моего взгляда, но не я не дала.

— Милава, милая моя, кто это сделал?

Юная волчица отвела взгляд, но я еще ждала ответа. Жалобно вздохнув, она все-таки молвила обсохшими губами.

— Матушка.

— За что? — непонимающе глянула я на нее, внутренне недоумевая. Как можно дитя так избить⁈ Свое родное дитя! Из карих глаз потекли крупные горошинки горьких слез. Прижав ее поближе к себе, я обняла малютку за плечи и нежно погладила по макушке.

— Не плачь, милая. Не надо. Просто скажи мне.

— Женские дела не приходили уже два месяца… Я матушке сказала… Она… Она… — девочка подавилась слезами, рассказывая мне свои душевные терзания, — она сказала, что я гулящая… Побила! Кнутом побила! И дала пить траву. Очень горькая и противная. Сказала, дабы приблудом не разродилась. Но я ни с кем не была! Клянусь душой! Никому себя дотрагиваться не позволила! Ни одному молодцу!

Вот ведь мерзкая пиявка. Отпустив руку вниз поверх утробы девушки, почувствовала знакомый голубоватый огонек и запах свежего снега. Невинная. Нетронутая.

Ну и мамаша девочке досталась!

— Милая моя, а годов тебе сколько?

— Недавно семнадцать весен исполнилось. Уже замуж пора. Да никто не зовет, некрасивая я. Худая, мелкая. Янина сказала, дитем не разрожусь, покуда бедра узкие. Да и папка на войне.

Сердце сжалось в груди, да чего же этой крошки не повезло. Моя матушка за любой косой взгляд в мою сторону убила бы, а тут родная мать ее травит. Что за траву она ей давала, нетрудно было догадаться.

И кровь не приходила, так как девчонка от чахотки ослабла, а благодаря отвару с экстрактом волчьей ягоды (которого бабы пили, чтобы плод убить), дух Милавы и вовсе ослаб.

— Я ничего дурного не делала… не делала… — плакала девчонка, — Вы мне верите, госпожа?

— Верю, милая… Верю… Ты не плачь. Никто тебя здесь не тронет и не обидит.

Дверь распахнулась с тихим скрипом, впуская Аглаю с подносом в руках. Мягко улыбнувшись мне и заплаканной девочке, волчица шагнула к нам.

— Ваша Яринка сказала бульона для наших красавиц сварить. Вот я на косточке сделала. — положив поднос на край кровати, она подняла в руки огромную деревянную плошку с бульоном и деревянную ложку.

— Давай, Милава, кушать. Аглая тебе поможет, — улыбнулась я через не могу девочке. Хотя внутри душа кровила, — А потом ты поспишь.

— Правильно, — с улыбкой кивнула Аглая, глядя на горячий пар, — Мы тут с Милавой разберемся, а потом и вторую девчинку я покормлю. А вы, госпожа, идите, да сами покушайте. Альфа вас звал.

— Хорошо, что звал. — шепнула я воинственно себе под нос, и, оставив изумленную старушку с девошками, поспешила в общий зал, где обычно обедали воины со своим альфой. Я по привычке кушала в своих покоях. Но злость носила меня вперед.

Горан и вправду нашелся в общем зале. Один. На столе были расположены на серебристых тарелках мясо и овощи, свежий хлеб. Наверняка вино в чаше.

Узрев меня, альфа вскинул брови и заинтересованно их заломил, как только гнев в моих глазах полоснул по нему.

— Я грешным делом думала, что вы только белых мехом истязаете. Но, видать, обычай у вас такой безнаказанно калечить других.

— Сядь и объяснись. — строго проговорил мужчина, отставив деревянную ложку в сторону. Схватившись рукой за спинку деревянного стула, я не сдерживала омерзения от него и всего клана черных в своем говоре.

— Милава… На ее спине живого места нет. Мать ее избила кнутом за глупость. Мало того, что девочка больна и никто ей не помог, так как «Боги это велели!», так еще и меня не пускают в лес за травами

Сжав зубы, Горан на мгновение прикрыл глаза. Пытаясь сдержать свой гнев.

— Даньяр сопровождает одну из твоих целительниц за травами. — бросил он мимолетно, откидываясь на спинку своего кресла, — Что касаеться Бажены…

Устало потерев переносицу, он прошелся ладонью по подбородку и снова глянул на меня.

— Милава сказала, за что мать ее покарала?

— Нет провиности, за которой можно избить свою дочь до разодранной плоти!

Возмущение в моей груди давило на сердце. Пока Горан странно меня рассматривал.

— Ты так защищаешь чужого ребенка. — удивленно проговорил он, а потом взял кубок и отхлебнул вина.

— Присядь. Надобно нам побеседовать.

Я поджала губы, но не смогла противиться его суровому взгляду. Отодвинула стул и присела на самый краешек.

— Чем больны обе молодки?

Так и не притронувшись к деревянной ложке, я держала спину прямо. Стараясь не робеть под мужским взглядом. Но я помнила, как предвзято относились некоторые люди к этой болезни. Врать тоже не было смысла, только слово Горана может затихнуть смуту вокруг. Да и становиться крайней не хотелось. Чужая я для всех вокруг, а для мужа и вовсе враг.

— Чахотка у них.

Задумчиво пробарабанив пальцами по поверхности стола, Горан совершенно спокойно поинтересовался:

— Сможешь на ноги поставить?

Вопрос удивил до глубины души, да так, что я аж распахнула глаза. Не думалось мне, что черный волкодак настолько верит в мои целительские способности. Тут же все вокруг в долю верят.

— Постараюсь.

Кивнула, не раскошеливаясь на пустые обещания. Хворь эта коварная может и к другому человеку перейти, раз духом он слаб.

Уловив в вопросе волкодака интерес спасти девушек, я невольно зарадилась хрупкой надеждой. Обычно старосты селения чуть не выгоняли чахоточных из округи. Не здоровались и огибали седьмой дорогой, даже когда те выздоравливали.

— Но не нужно, чтобы к ним лишний раз кто заходил. Мы с Яринкой сами будем ухаживать. И еще… Травы нужны. Скоро зима, первые холода всю живность сгубят. Надобно успеть собрать хоть что есть. Да побольше… Что тебя смешит в моих словах, альфа?

— Ничего. — спрятал улыбку мужчина, возвращая строгий взгляд матёрого и злобного хищника. Как будто опомнившись, — Я завтра схожу с тобой в лес, наберешь всё, что надо. Насчет Милавы не терзайся… Русала сегодня достаточно потрепала Бажену. И я не оставлю безнаказанным то, что она сотворила с молодкой моего клана.

Недоуменно глянув на волкодака, который расписывал всё так ровно и гладко своим серьезным голосом, я растерянно кивнула и уже собралась соскользнуть с края стула, как Горан нахмурился.

— Куда это ты собралась?

— Мне идти надобно.

— Тебе поесть надобно. — сурово припечатал он и кивнул на широкую дошечку с жареными на открытом огне ребрышками, — Ешь давай. А то одни голубые глазища и остались, да кости. Слух распустят, что я тебя голодом морю. Еще и приболеешь.

Заворчал он, отодвинув свой взгляд к окну, неспешно поднося кубок к губам и отпивая медлиными глотками вино.

— Запоздало вы, альфа, за мое здоровье забеспокоились. — шепнула я губами, отрывая кусочек лепешки.

— Запоздало только о мертвых заботиться. — грубо ощетинился волкодак. И я заткнулась. Пробуждать его гнев не стала. Я и слабее его буду, и не настолько опытна. Но хитростью взять можно. А главное, подальше от него держаться, да вообще на глаза не попадаться. Пускай себе полюбовниц заведет, только лишь бы меня не трогал. Только вот обиду никуда не денешь. Горчит она на кончике языка. Горит.

— Ты контролируешь обороты в звериную шкуру или нет?

Внезапно полюбопытствовал альфа, сменив гнев на милость. Я не ответила, переживая кусок хлеба. Лишь головой мотнула. Глубокая складка залегла на высоком лбу. Заметив, что я переживаю доброе время кусочек лепешки, он мрачно приподнял серную бровь.

— Кусок в горло не лезет рядом со мной.

— А вы понятливый, альфа.

Молчи, Снежа! Молчи, не достаточно тебе было на алтаре. Только как успела все зажить внизу живота, да нормально ходить смогла.

— Я и добрым могу быть, если меня не сильно злить.

Подался он вперед, уперев локти в стол, пристально меня рассматривая. С одной стороны понимаю, помалкивать надобно. С волком не стоит шутить. А с другой, что мне еще терять? Невиность потеряла, семью тоже, мечты на будущее Горан истерзал и не моргнул.

Оттого и прохолодно шепнула с легким недоумением:

— Доброта? Слово какое дивное, альфа? Неужто ты его знаешь.

Я думала, он сейчас заорет, кулаком шандарахнит по краю стола. Будет угрожать страшной расправой. Но чернявый муж напротив лишь хмыкнул краем вишневых губ. Совсем как тогда в шатре. Когда я была целительницей, а он наглым раненым, обзывая меня «лебедышкой».

— Знаю, милая. — откровенно рассматривая меня, а я чуяла холодные языки мороза по коже там, где блуждает его взгляд, — И про нежность слышал, и про ласку. И про страсть.

— Только видно, она не для меня. Я же белая.

Хмыкнула я с горечью, оставив лепешку в покое.

— Ты отныне не белая, Снежа, и не черная. А моя жена. Мать моего наследника.

Сказал, как припечатал альфа своим стальным голосом.

А я поджала губы от обиды. Перед взором встал уже знакомый кудрявый мальчик с открытой безубой улыбкой.

Прав он, мать его будущего ребенка я. Да только…

— Может, я и жена твоя. Может быть, и стану матерью будущего наследника клана. Только твоей душой и сердцем никогда не стану.

И молча покинула стол.

— Не батька Милаве достался, а чудо какое-то! Сам дочку на руках на воздух вытаскивает. Груш не пойми где в такую пору ей достал и притащил! Золотой мужик, что с бабами таким не везет.

Марфе было уже лучше. Вернулась охота скушать и походить. Я практически стравила дух с ее легких, да только время надобно, пока она в себя придет.

— Это точно! — рядом присела Яринка, попутно растирая в стопке травы. — Ночью с фронта вернулся, и как про дочку услыхал, что она болеет, сразу сюда. Я аж обзавидовалась. Мой-то папка даже имена наши путал.

— И не говори, — Марфа махнула рукой в воздухе, поудобнее устроившись на лежаке. — Моего батьку трезвым и не увидишь. Не то что подарка какого от него дождаться!

— А ты, Снежка, чего молчишь? Скажи что-нибудь, не пугай хмурым взглядом.

Беспечно улыбнуться девчатам не вышло. В моей душе, кажется, иссякли все родники, оставляя за собой вечную пустоту и боль.

Потерла растерянно шею.

— А что говорить? Лечебницу надо поднимать. Не то гляди, местные со своим «авось пройдет» и нас в загробный мир утащат. Впереди зима. Травами поднапастись надо. Засушить, растереть, в водке замочить. А то и в масле. Помещение нужное найти. Дел невпроворот. Так что вставать на ноги тебе надобно, Марфуша. Некогда прохлаждаться.

Подруженька заботливо погладила меня по руке и, покосившись на прикрытую дверь, тихо шепнула:

— А с чудищем этим сероглазым что, милая? Насилует он тебя по ночам? Мучает?

Руку убрала и взгляд отпустила.

— Нет, хвала богам, после брачного ритуала не притронулся. А так…

— Девки, что за шепотки и без меня!

Русала в принципе не могла быть спокойной и тихой. Что-то мальчишеское затерялось в ее движениях и говоре. Бойкая, смелая, упрямая и верная. Сверкая боевым ранением в виде царапины на шее после драки с Баженой, она лишь гордо задирала нос при попытке ее вразумить. Не знала бы, что они с Гораном молочные брат и сестра, подумала, что родные.

— Да куда мы без тебя, — фыркнула Яринка с усмешкой. Кажется, за последнее время они успели сдружиться. — Вот думаем, куда лечебницу обустроить. Время поджимает, скоро земля застынет. А там еще надобно и трав насобирать. И нужную утварь найти, где деревянную, где железную. И помещения найти.

— Тью… нашла мне тоже горе! — хлопнула в ладоши Русала. — За утварь к плотнику и в кузницу надо сгонять, они все быстро сделают. Покажи лишь что. Недалече отсюда дом пустует. Добротный. Там лишь убраться и всё, лечебница готова. А травы… Так я тебя, Снежа, насчет этого и искала. Горан звал тебя, сказал, чтобы к полудню была готова. Он тебя в лес за травами проводит.

Вот оно как. Значит, помнит слово, данное мне.

Оставив девок шептаться, я поспешила обратно в свои покои. Надо найти платье похуже что ли, а то у меня на половицах всё новое да добротное. Такое грех в грязи марать.

Там я и нашла Аглаю. Старая волчица как раз переставляла вещи, да только в другой сундук. Ранее я его здесь видала, да не открывала. Не до него было.

— Ой, Снежиночка. Ты что, дочка, сюда заявилась?

— Платье поменять.

— Чего это? Аль испачкалось оно у тебя? — и сразу принялась меня опытным взглядом осматривать.

— Да нет, в лес идти собралась. Хочу что-нибудь старое надеть.

Женщина вмиг помрачнела, рассматривая пристально меня.

— В лес за грибочками собралась, милая?

— Нет, за травами.

— С кем?

— С Гораном.

Неохотно призналась я, и Аглая заметно облегченно выдохнула.

— Вот и правильно, что с ним. Горан у нас муж завидный, защитит свое любой ценой.

Это меня и смущало в Аглае. Вела она себя так, как будто то, что сотворил со мной ее ненаглядный мальчик, принято и не зазорно. И меня словом не обижала, что я белая. Или вражье отродье.

Только именно сейчас вспомнился наш с черным альфой разговор. Где он утверждал, что он в своем праве был меня насиловать. Тем самым отомстив за сестру, которую погуббили белые.

— Аглая, а можно тебя спросить?

— Конечно, милая моя, — по-доброму улыбнулась она мне, мужские рубахи складывая, но я внимания не обратила. Другое меня сейчас гложет.

— Что случилось с сестрой Горана? Говорят, ее белые погубили?

Женщина уронила льняную рубаху из рук, глянула на меня помутневшими от старости глазами и поджала губы.

— Молва идет, что ты не с здешних мест. С матерью вас боги откинули в чужой край жить. — начала она издалека и, дождавшись моего кивка, недовольно поморщилась. — Видать, и вправду не знаешь.

— Чего не знаю?

Присела я рядом на пол. И женщина замолчала некоторое время, глядя перед собой. Впервые я видала столько грусти и печали на ее лице. Да только торопить не стала, видать, история и вправду не из счастливых.

— У Горана и Деньяра была старшая сестра — Яромила. Красивая девка. Кровь с молоком. Чернявая, зеленоглазая. Завидная невеста. И охотница хорошая, и нравом не обделена.

На губах старушки промелькнула полуулыбка, будто узрела она перед собой ту самую Яромилу.

— Русалка на нее сильно схожа. В те времена уже дела шли худо между кланом белых и черных волков. А там гляди, и у людей новая война намечалась. В общем, лихие времена сулили нагрянуть. И отец Горана решился выдать замуж дочь за одного из сыновей альфы белых. На том и порешили. Те отправили калым за невесту, а Яромилу одели в дивный наряд белее снега с золотыми цветами и отправили со свитой к жениху. Только вот…

— Что?

Аглая запнулась, отвела взгляд, пытаясь сдержать лицо и спокойствие. Но видно было, что до сих пор горюет по своей утрате.

— Из трех сыновей Нукзара, вопреки договоренности, ни один не взял Яромилу в жены. Старший Мороз уже два года как был женат, младший только перешагнул через восьмую весну. Оставался только средний. Но он отказался от невесты.

— Почему? — недоуменно вскинула я брови. Не понимая прихоть отпрыска правящего рода.

— Ну вот и мы все недоумевали, отчего Буран не оценил невесту. — махнула руками Аглая. — Только сейчас узнали, что он на твоей мамке успел жениться.

Я пришибленно застыла на месте. А вот старая волчица продолжила свой рассказ.

— Был скандал, крики и драка. Сама знаешь, пока весть сюда дошла. Угрозы о войне. Яромила с провожатыми застыла на дороге между двумя кланами. Тяжкий позор лег на ее хрупкие плечи, отвергнутая невеста в белом платье все равно что метка на лбу. Она не могла вернуться с этим домой. Поэтому утопилась в озере неподалеку.

Как же так? Выходит… Отца и вправду дома ждала невеста, но он выбрал мать. Должен был вернуться, но не успел. А эта девочка? Боги, да что за традиции у них душегубные! Свое дите не принять домой! В чем ее вина⁈ Ну в чем⁈

— Потом правда слух ходил, что Ярку снасильничали кто из белых, оттого она себе век и укоротила. Но никто это подтвердить не смог. Пустая болтовня. Да только Горан мальуом был, любил ее сильно. Она ему роднее матери родной была. Так плакал, когда она уходила замуж. А когда печальную весть прознал, так три дня маковой росинки в рот не брал. Слуги отца его насильно поили и кормили.

— Выходит, он поэтому меня так ненавидит? Оттого, что мой отец выбрал мою мать, а не его сестру?

— Он не тебя ненавидит, девонька. — Аглая провела рукой по моему плечу. — А себя за то, что был слишком мал и не смог спасти любимую сестру.

Грустный смешок сорвался с моих губ.

— Нееееет… — я встала с пола, как дряхлая старушка, пряча слезы на ресницах. — Ты не знаешь, что он со мной сотворил. Не ведомо тебе, Аглая, как я умоляла пощадить и остановиться. А он наслаждался моими мучениями. Мстил мне. За то, что сотворили другие, потому что до них ему не дотянуться. А я отпора не смогла дать.

— Снежка, все не так, он…

Аглая сама застыла на полуслове, не зная, как оправдать альфу, но я уже услышала все, что желала. Развернувшись, спешно покинула покои, а затем и терем.

Платье так и не поменяла, но думы мои сейчас были заняты другим.

Я так решительно подходила к кромке леса, что никто меня даже не думал отговорить. А сама плутала по лесной и все думала и думала.

Жаль было юнную деву.

Злость брала за нерадивых родителей. Почему не защитили? Уберегли? К черту честь и долг, если кости молодой волчицы гниют в земле!

А еще и скулят на каждом шагу, мол, мало их осталось. С их законами и нравами скоро и вовсе всех девок до ручки доведут, ироды!

— Я, кажется, велел меня дождаться.

Вытащил меня из раздумий ровный голос со стороны. Горан.

По обыкновению недовольно зыркает и поджимает губы в ожидании ответа.

А я гляжу на него, и душа в узел сворачивается. Столько страданий уже двадцать лет длятся. И не смалодушничай я и ушла бы за грань, когда волчьих ягод наглоталась бы, то этот порочный круг продолжился.

Из двух семей, что не смогли договориться. И сгубили молодых. В итоге я выросла без отца, мама без мужа. А Яромила лишилась жизни и шанса обрести семью. А два клана окончательно рассорились.

Снова вспомнился малыш с голубыми глазами, и я неожиданно поняла для себя. Я-то, может быть, и перешагну через себя. И лягу снова под мужчину. Зародится жизнь в моем утробе, сольется с душой. Родится сын. Я буду его любить, защищать, направлять. Да только Горан будет его отцом. Каким отцом? Самодуром и тираном? А если попрекать всю жизнь будет? Увидит в нем меня и возненавидит?

Точно так же, как во мне увидел моего отца?

Дрожь пошла по спине. Стало боязно. И обидно.