Седая целительница

Глава 28

Горан почуял это.

Будто кусок от сердца оторвало. Дыхание сперло, в груди засвербило болью, как после укола стрелы.

Уперевшись в меч, Горан тяжело задышал.

Неужто, Снежка? Что-то с дитем?

— Черный, что с тобой?

Благояр вытер краем плаща лезвие меча и тут же кинулся к Горану. Осел на корточки рядом, бегло осматривая союзника на причину ран.

— Что-то случилось. Горе над моей стаей опустилось. Морана явилась, чую ее. Но кого забрала, не ведаю.

— Снежка? — с тревогой проговорил альфа белых и невольно расслабил плечи, когда Горан медленно мотнул головой.

— Нет, Снежку я по-другому чую, что ли. Сильнее. Ее боль слышу, сильную боль. И утрату слышу зверем. Но кто? Кто же это?

Оглядев окровавленную поляну и как белые и черные волкодавы сообща добивали горсти оставшихся печенегов, Благояр потер подбородок.

За эту десятину они выследили и уничтожили всех нарушителей их границ. Третьяк подсобил, да и они сами неплохо косточки размяли. Остались лишь жалкие, ничтожные остатки. Что разбежались, словно крысы, кто куда. Если подумать, они и так не выберутся из дремучего леса. Кого зверье загрызет, кто замерзнет намертво. Но Благояр собирался всех недругов убить наверняка, дабы спокойно вернуться в свою стаю.

Вместе с Гораном они быстро наволовчились очистить собственные земли. Вроде как померились. Да только Благояр не понаслышке знал, каково это ощущать черные тучи над своим кланом. Оттого и хлопнул соратника по плечу.

— Бери, Черный, своих мужиков и в родимое селение вертайся. Аль плохое чуешь. Я со своими остальных отловлю и к их богам отправлю. Третьяк подсобит. В день пути он отсюда к югу. Ну же, не мешкай. Это я, как вольный ветер, себя не щадить могу. А ты… Тебе нельзя, жена у тебя, первенец скоро родится.

Горан приоткрыл рот, дабы возразить. Но в сердце снова укололо. Внезапно над поляной раздался крик Никифора.

— Даньяр? Даньяр, что с тобой, парень⁈

Оставив свой меч, Горан подбежал к брату. Тот лежал на земле, ухватившись за голову. Ран серьезных на теле не было, но парень морщился от боли, тихо поскуливая.

— Даньяр? Даньяр⁈ Что с тобой⁈

— Забирай брата и вертайся в клан, Горан! Быстрее!

Рявкнул Благояр на всю поляну, глядя, как по щекам смелого юного воина стекают слезы. Даньяр плакал, как ребенок.

— Мы похоронили их вместе.

Тихо шепнула я, подойдя со спины к Горану. Уже несколько часов он стоял здесь. Перед надгробным камнем Микиты и Русалы. Где на шершавом сером камне были нацарапаны имена, а темную землю на могилке припорошило снегом.

— Ярополк сказал, парень ее своим телом укрыл. А она потом на том же остре насадилась.

— Они любили друг друга.

Заметила я, вглядываясь в стекляные глаза мужа. Никогда… Еще никогда я не видела его таким несчастным. Больным. Истерзанным.

Поджав губы, он сморгнул слезы, зажмурившись. Плотно сжал пальцы в кулаки и всхлипнул, разжимая крепкие пальцы, и накрыл ладонями лицо, и рухнув на колени, заплакал.

— Как же я так… Не защитил… Не успел. Как же так, милая моя?

Подойдя ближе, я опустилась на колени рядом и обняла его. Прижав голову могучего воина к груди. Мои слезы иссякли, я выплакала все. На похоронах, на второй, на третий день.

А он только узнал. Только почуял эту боль. Даньяр и вовсе обернулся волком и сбежал со своим горем в лес. Все селение скорбило по утрате молодой девушки. Все чуяли за собой вину перед погибшей.

Кто злое слово, кто нехорошее дело, кто что обсуждали ее за спиной. Все приходили на могилу молча просить прощения.

Обняв меня руками, Горан уткнулся лицом в мою шею, позволяя себе человеческую слабость.

— Это моя вина…

— Нет, — мотнула я головой, поглаживая его по черным волосам. — Нет, не говори так.

— Я разгневал богов, когда причинил тебе боль. Только моя вина.

Подняла я на него свое лицо и с надеждой глянула в серые глаза.

— Умоляю тебя. Не делай так, Горан. Мое сердце разрывается от горя, но, видя тебя таким, оно умирает. Прошу, отпусти прошлое, нет никакого гнева богов. Это злость и ненависть смертных. Русала не хотела бы, чтобы ты опустил руки вниз, Горан. Она любила тебя и уважала как альфу до последнего вздоха.

— Мне так больно, милая. Снеж, душа болит. Не покидай меня, милая. Будь рядом. Залатай мои раны…

— Я рядом, Горан. Всегда буду.

Пройдут зимы и лета. Но я буду помнить всегда, как он на коленях оплакивал сестру, а я обнимала широкие плечи, позволяя найти утешение в моих объятьях.

— Горан, всё в порядке?

— Конечно, милая.

Потянувшись, я оставил нежный поцелуй на макушке моей ненаглядной. Мимолетно коснувшись ладонью ее выпирающего живота.

Наш ребенок.

Мы в гостях у белых. С недавних пор это стало традицией. Буран с Любавой часто приходили к нам, а мы в ответ к ним.

Нукзар старался на глаза мне не попадаться. Пусть мы забыли старые обиды. Но я еще считал и его виновным в смерти Яромилы, и то, что Снежа выросла среди чужаков.

Старый альфа сам себя наказал, собственные дети от него отреклись. Только из уважения к старости его не выгнали из стаи.

Полтора месяца назад Любава разродилась двойней. Мальчонки родились крепкими и здоровенькими. Роды приняла Марфа. Так как нареченный Русалы — Микита сгинул на моих землях, а он был их целителем. А Стеша переехала к нам, в дом мужа. Я счел правильным отправить к ним одну из целительниц. Вызвалась Марфа.

Совет старейшин не запротестовал, покуда не было его. Я распустил их впервые за пять веков правления моей семьи. Часть из них оказалась предателями, и их уничтожили около священного камня, где сгинула Русала и ее целитель. Вторая часть не досмотрела, как по мне, вдвойне виноваты. От смерти их спасло только то, что горе после смерти сестры сбило меня с ног.

Если бы не моя снежная девочка, я бы обезумел от горя.

А вот Яраполк с моего молчаливого согласия засучил рукава рубахи и вместе с Деяном и Вацлавом за месяц очистил стаю от всей гнили. Благодаря целительницам были осмотрены все женщины в стае. И доброшены, а те, в которых засели шрамы на утробе от убитых детей, были занесены в особый список.

Снежа с девками расстарались, принимаясь лечить этих дурех. Но отныне позор на них лег, и сладко им не придется. Уж точно.

Мы укрепили наши границы за зиму. И обзавелись тремя беременными волчицами. Чудо совершилось, и Снежа с Стешей смогли вылечить и вывести дурь из тел женщин. Стая растет.

Обогатилась и стая белых. Все началось с сыновей Бурана.

Братьев Снежки нарекли Жданом и Миланом.

Буран светился от радости, как начищенная монета. Поняньчить малышей вызвался целый клан. А Снежа, там гляди, как только смогла, вырвалась к матери и братцам. И я, конечно, за ней.

Шутка судьбы или нет, но и у белых на сносях оказались сразу пару молодок, в том числе и жена Мороза, тетка моей жены.

Кто-то верил в доброжелательность богов, а Благояр лишь качал головой, злобно зыркая на отца.

Он верил в другое:

— Прадед, дед, отец — все они горделиво поднимали нос, да считали себя высшей расой. Долгое время были запрещены браки между людьми и волками. Хотя полукровки рождались почти такими же сильными, как истинные волкодавы. Запретив Бурану жениться на Любаве, отец окончательно расшатал мост под нами. Наша крови, волчица нашего клана жила в чужом краю и воевала за людей. Это наказание за спесь и горделивость. Приняв обратно Любаву и Снежинку, и закопав топор войны с черными, мы усмерили гнев богов. Тем самым раскрыв утробы наших женщин.

Однажды признался он мне у костра темной ночи на наших общих землях у границы.

Я был с ним согласен. Мы заплатили за грехи наших отцов, а я лично — за грехи своих деяний.

После смерти Русалы и предательства Янины и некоторых волкодавов многое изменилось. Я до смерти боялся потерять родных.

И если с Снежкой было проще, поскольку с округлым животиком ее меньше тянуло на геройства. То с Даньяром все оказалось хуже.

Братец винил себя в смерти сестры. Винил за злые слова, что сказал ей перед смертью. За то, что не успел прощения попросить. Оказалось, повздорили они недолго от нашей вылазки, оба в позу встали. А когда мы вернулись, сестрицы уже не было.

Я понимал его боль и тоску. Она не пройдет никогда. Но боль моей раны заглушает Снежа. Своей безграничной нежностью и любовью. А Даньяр черствел с каждым днем. Он стал словно неживой.

Все просился на войну. Боязно его отпускать, но Благояр с дружиной отправляется в поход с берами на земли нагов, взял его под свое крыло. Обещал присматривать.

С тяжелым сердцем отпустил. А вместе с ним и Вацлава. Верный друг и соратник не мог себе простить, что прозевал мятеж, считал, что Русала сгинула из-за его слабости. Не мог мне в глаза смотреть. Хоть я его и не винил.

Но и он ушел в поход с Благояром. Оставив меня с Ярополком, который воспитывал четырех девчат, и с Деяном, что вместе с Стешкой ожидали первенца.

Жизнь у каждого шла по-своему. Те, кто связали свою душу с женщинами, прошли легче сквозь боль и утраты, те, кто был одиночкой, очерствели от тоски.

Пусть я лично казнил Янину. Самым жестоким образом — заживо закопал.

Ведь это она провела печенегов на наши земли, думала, что спустит их на белых. Дабы уничтожить их стаю. Обманула сама себя, помышляя, что Благояр не попросит помощь у меня и у Третьяка.

А я не отказал не только оттого, что враг у нас общий, но и оттого, что не смог бы я смотреть на то, как Снежка убивается по своим родным. Пришел на зов. Вызвался помочь.

И тут эта старая сука решила убить трех зайцев одной стрелой. От Снежки избавиться, завершить свой темный ритуал и меня на свою сторону приманить.

Тварь. И когда она разум свой растеряла? Не знаю, когда я это пропустил, ведь пусть я не почитал богов настолько сильно, но знал точно: Морана не принимает младенцев в качестве жертв, даже наоборот, жестоко карает за это!

Янина, лишившись в молодости возможности стать матерью и ослепленная властью как самая авторитетная самка в стае, потеряла рассудок и призвала к злым духам. А те легко поселились в ее мертвом сердце.

Если бы я имел возможность, убивал бы ее каждый день. Но Снежа умоляла меня отпустить прошлое, не мучить ни живых, ни мертвых Русалу и Микиту, чья память вечно будет терзать мою душу.

И да, Янину закопали заживо, мужики, не щадя рук, копали замерзшую землю поглубже. Дабы не выбралась гадина.

И не выбраться никогда. До ночи земля над курганом, куда ее скинули, перестала шевелиться. Старуха сгинула, и даже могилой мы ее не зауважили. Не заслужила. :Ч: и:т: а:й::к: н:и: г:и::на::К: н:и: г:о: е:д:.:н: е:т:

А вот на могилке Микиты и Русалы с приходом весны постоянно пестрили букетики цветов. Их не забывали и не забудут никогда.

Мне казалось, что я жил, даже изредка улыбался рядом со Снежкой.

Но душа кровила.

Я тосковал по моей маленькой сестренке. Черноволосой красавице. Навсегда запечатанной на моем сердце.

Ночевать остались у белых. Тащить беременную жену на ночь глядя сквозь темный лес я не стал.

Да и белые нас во многом поддержали. Весной припасами поделились, подсобили с патрулем на границах.

Я этого не забуду никогда.

Уложив жену на широкую перину, я помог ей расчесать косы и нежно растер спину.

Прошло немного времени, чем Снежа уснула около моего бока. И я, как ни странно, быстро уснул этой ночью, обнимая жену одной рукой.

Сон дивный мне снился.

Белый туман вокруг и девичий смех.

Такой знакомый. Родной.

— Горан… Горан. Братец.

Из гущи белесых туч вышла Русала, держа на руках белый сверток. С распущенными черными волосами, в белом платье, босая.

— Русалка.

Неверующе шепнул я, пригвожденный к месту. Как живая передо мной.

— Здравствуй, брат. — улыбнулась она. — А я с подарком.

И шагнула ко мне, протянув сверток. Приняв его, я недоуменно глянул внутрь.

Дитя.

Голубоглазый малыш весело агукает и дрыгает ножками да ручками.

— Сын это ваш, Горан. Снежа много настрадалась, пока его понесла.

Сестра нежно пригладила черный пушок на его макушке.

— Забирай его, брат. А меня отпусти.

Она начала отходить.

— Русалка!

Крикнул я, прижав дитя ближе к груди, намерен пойти за ней.

— Не надо, брат. — улыбнулась она мне по-доброму. — Отпусти меня, Горанушка. Нет мне места среди живых. Да и потом, ждут меня.

Она мягко улыбнулась и кинула взгляд позади себя в тумане, будто кто-то ее там ожидал. Скрытый от его глаз.

— Прости меня, милая, не уберег.

Покоянно произнес альфа, и девушка лишь покачала головой.

— Нет вашей вины, братец. Ни твоей, ни Даньяра, ни Снежи. Это я вам говорю. Идите с миром, рожайте детей. Даньяра жените. И обо мне вспоминайте только с улыбкой.

— Прощай, сестра.

— Прощай, брат.

Сон рассеялся, как утренний туман. Я испуганно подпрыгнул на кровати, тяжело дыша. Пораженно рассматривая свои голые руки. Где сверток?

— Аааа… Ммммм.

Рядом зашевелилась Снежа. Скуля во сне, она обнимала свой живот и постанывала.

— Снежа… Снежечка?

Я аккуратно потряс ее за плечо, убирая покрывало в сторону. А под ней мокро всё.

— Горан… Миленький. — тяжко вздохнула она, хватая меня за руку. — Кажись, рожаю я.

Прошла первая заря, вторая. Солнце поднялось высоко над небом, прежде чем дом сотряс крик младенца.

Сын.

У меня родился сын. Ворвавшись в баню, я пошатнулся от запаха крови любимой. Благо тесть за плечи подержал.

— Так, воин, а ну-ка крепко на ноги встал! Не девка же, чтобы без чувств упасть!

— Ой ли! — фыркнула Любава рядышком, помогая дочке устроиться удобнее. — Забыл, как сам у моих ног бессознательно валялся полтора месяца назад⁈

Теща мне досталась с огоньком. С такой не забалуешь. Иной раз как зыркнет, то все по стойке смирно сразу же.

— Любавушка, не мешай мне подтрунивать над зятем.

Фыркнул Буран, убедившись, что я крепко держусь на своих ногах, подошел к жене. И обнял ту за плечи. Заглянув в личико новорожденного.

— Черноволосый… А глазки-то голубые!

Мне было без разницы цвет волос и глаз. Главное, что живой. И он, и Снежа. Опустившись на колени рядом с женой, я пригладил ее серебристые волосы рукой.

— Спасибо, милая, за всё. Спасибо…

— Будь рядом со мной.

Нашла она мои пальцы свободной руки и сжала своей ладошкой.

— Не отпускай меня, Горан. Только не отпускай.

Я молча кивнул, потянувшись и оставив след своих губ на ее горячем лбу. А потом глянул на кряхтящего возмущенно волчонка.

— Ну, здравствуй, Мирослав.